Наутро Кухов, придя на службу, первым делом спросил протоколы вскрытия. Все трое были убиты тяжелым тупым предметом по голове одинаково, удары были настолько сильны, что черепа у всех прямо разможжены. Видимо, убийца обладал большой силой.
Старик и кухарка убиты спереди в лоб, на руках были раны, видимо, перед смертью они пытались закрыться руками. А Василий Николаевич убит в затылок, наверно, он знал убийцу и не подозревал, что его ожидает, а спокойно повернулся к ним спиной.
А то, что убийца был не один, это ясно по разным приметам осмотра места преступления, их было не меньше трех, но как Василий-то не знал, что отец и Пелагея уже убиты? Как же все произошло?
Кухов поразмышлял: убийцы не знали — деньги в доме или в лавке! Предположили, что в лавке, у старика железный ящик для денег кованый стоит под прилавком. И во время торговли он не закрывается, потому и пришли днем.
Убив старика и не найдя денег, пошли в дом и натолкнулись на старуху. Опять непонятно: если все знали, то могли предположить, что старуха дома, зачем им еще один труп?! И как же Василий-то дома оказался в это время? И сейф открыл — значит, знал кому! Прямо с ума сойдешь, ничего не ясно.
Давай, брат Кухов, сначала. Наобум ведь не шли, знали: деньги есть. Стоп! — сказал себе Никита Иванович: а что, если убив старика и кухарку, они каким-то образом вызвали младшего Шунаева в дом из его мучного лабаза? Риск ведь большой, в лавке труп, в доме труп, а тут надо ждать Василия, а ну как Семен приказчик вернется?
Или они знали, до какого времени его не будет, а лавку после убийства старика они изнутри закрыли, чтобы никто не вошел? Так как же они Василия вызвали? Надо в мучной лабаз идти спрашивать! Может, кто что и знает. Но сперва Хряпина дожидаться, а в мучной лабаз я сейчас своего сыщика пошлю, что бывший гимназический надзиратель.
Позвав его к себе, Кухов дал задание, и стал ждать Хряпина. А пока занялся чтением протокола осмотра дома и лавки после совершения преступления. Его внимание привлекла запись: что в комнате, где был труп Василия Шунаева, на портьере на уровне около двух аршин от пола замечены пятна крови.
— Так, — выговорил Кухов, — вот мои догадки и подтверждаются: убийца стоял за портьерой и поджидал сигнала, но кто же привел Василия, кто? А пятна остались, вероятно, от кровавого топора, который убийца держал наготове. Хорошо бы еще и топор найти, да где его найдешь, в доме, во дворе — нигде нет.
Вышли убийцы еще засветло, а приказчик прибежал в участок, когда темнеть стала, значит, убийцы ушли сразу, все произошло от двенадцати до пяти вечера, а скорее, ближе к пяти, потому что сынишка бондаря видел Зайцевых перед обедом.
Они шлииз лавки... Хотя почему из лавки?! Зайцевы показали, что в лавку не заходили, а только дверь дернули, а она — закрыта. Костька хотел у старика Шунаева три рубля попросить взаймы, хотя старик, может, и не дал бы. Закрыта лавка была, вот почему и ругались Зайцевы. Значит, убийцы были уже в доме и поджидали Василия.
Убив его и взяв деньги и серебро, ушлитот же час. Но как могли пройти люди средь бела дня с поклажей — непонятно. Что, никто и не видел? А может, что и видели, надо еще раз сходить и поспрашивать.
Наконец пришел Хряпин, как и обещал, около полудня.
— Как себя чувствуете, господин Хряпин? — спросил его следователь.
— Да ничего, спасибо, по свежему воздуху прошел, а то засиделся дома-то,
— Присаживайтесь, Фрол Данилыч, рассказывайте, что удалось узнать.
— Пришел я сегодня в номера да и говорю Ефиму, давай-ка, Ефимушка, книгу посмотрим да наличность сочтем, надо бы Дворнику да сторожу денег немного дать, наградить хоть по три рубля, люди пожилые и служат хорошо.
— Надо, надо, говорю, неси книги, проверим, сосчитаем и тебе пять рублей дам, за меня ты тут трудился эти дни.
— Мне это не в тягость, — отвечает. Принес он книги, стали мы с ним разбираться, я то про одного спрошу, то про другого, а сам все запись про купца этого Заворыкина смотрю. Вижу — есть, прибыл семнадцатого, убыл двадцатого утром, денег взято за три дня. Спрашиваю — почему за три дня, когда два пробыл, ведь девятнадцатого утром уехал. Как бы после обеда, тогда день засчитался, а так — нет, не порядок, у нас лишнего не берут.
А он говорит: утром не рано было, а часов десять, ну я и поставил день-то, купец не ругался,, поворчал немного, но заплатил. Ну я деньги пересчитал за все дни, что постояльцы заплатили, выдал всем, что обещал, да и пошел было, а по пути из кухни Степка, мальчишка, помощник коридорного, бежит.
— Стой — говорю, а ну, поди сюда, ты что же это, стервец, господам сапоги подаешь с опозданием? Кому, говорит, я с опозданием подаю?!А купцу Заворыкину, что намедни уехал, хотел ехать часов в восемь, уехал в десять и все из-за тебя! Где тебя черти носили,, что гость без сапог сидел до десяти часов?!
Помилуйте, говорит, я этого купца и в глаза не видел. Как, говорю, не видел, из номера шестого он девятнадцатого уехал, купец солидный, а ты что же это?! «Так этого купца я с вечера не видывал, вечером же он уехал!» Восемнадцатого что ли? — спрашиваю. А я почем знаю, какого! А только я видел, что он вечером на телегу садился!
— На какую телегу, — спрашиваю. А простая телега с лошадью, — отвечает. Ну, дурак, ясно, что не с коровой! С какой лошадью? Да темно было, лошадь и лошадь, вроде, гнедая. А кучер — что? — спрашиваю. А кучер в армяке да малахае был. Я не разглядел, отвечает. А купца-то разглядел! А, может, это и не он был!
Степка говорит: пальто на ём черное да сапоги были. А лицо-то видел? — спрашиваю. А на что мне разглядывать? Холодно, чай, стоять-то! А тебя-то он видел? — спрашиваю. Нет, я ведь не с главного крыльца вышел, а из ворот сбоку глядел.
— А чего вечером на улице шлялся? Да не шлялся, а вышел снега набрать, кухарка, вишь, угорела — так снегу-то ей на голову надо было. Набрал снегу и домой.
Ну, ладно, вот тебе двугривенный, так что никому ни слова — понял аль нет?! Понял? — Отвечает: не маленький! Ну смотри у меня! С тем я и к вам пришел.
— Да, — покачал головой Кухов, — что-то неладно тут! Надо запрос на Улейму об купце подавать, хотя тут недалеко; пожалуй, я урядника наряжу, скоро и вернется.
Он позвал дежурного и приказал: позови-ка мне, братец, урядника Нилова, Через малое время Нилов переступил порог кабинета: «Вызывали, господин следователь?»
— Вызывал, вызывал.,. Вы вот, что, милейший, поезжайте-ка на Улейму, на бумажную фабрику. Узнайте там, купец Заворыкин на месте ли,
— А если нет, что прикажете, — доставить?
— Нет, тогда прознай про купца, когда приезжал в Углич да сколько пробыл, где останавливался, с кем, куда ходил. Все ли понял, Петр Иванович?
— Все понял, ваше благородие, разрешите идти.
— Идите, да как приедете, тотчас ко мне!
— Да мне и к вечеру не управиться: туда верст двенадцать да тем, да обратно, только к ночи вернусь!
— Ну. вот утром и придете сразу.
Отпустив, Кухов еще раз поблагодарил Хряпина за помощь:
— Дело ведь очень серьезное, Фрол Данилыч, само губернское начальство запрос по этому делу уже прислало. А у нас пока — ничего, ни одной зацепки нет!
Теперь Кухов решил сам пойти на Московскую улицу и поспрашивать, может, кто чего и видел.
Погода стояла солнечная, весна была в самом разгаре. «Недалеко и до светлого праздника»,.. — подумал следователь, надо бы закончить это дело побыстрей, а то город взбудоражен и люди боятся, а мы четвертый день топчемся на месте...» || Время стало уже около трех пополудни. Подойдя к дому Шунаевых, Кухов подозвал городового. — Все тихо? — спросил следователь. — Тихо, ваше благородие! — ответил городовой.
— Никто не приходил эти дни, не справлялся ни о чем?
— Любопытных много, да я гоню всех!
— А что судачат промеж себя?
— Да разное все, кто чего говорит, а больше небылицы плетут.
— Какие, например?
— А такие, дескать, это Ванька Кривой, недаром в участке сидит! Другие не согласны, не может, мол, Ванька, он не душегубец, вор — да, но не убийца. Третьи вовсе околесицу плетут, мол, из леса лихие люди пришли, да и из какого леса, ваше благородие? Нет у нас шаек в округе!
— Да. шаек нет, ерунда все это, — согласился Кухов.
— Вот и я говорю, ерунди, а старуха Егорова толкует: видела здоров с го мужика с бородой — весь прямо леший, а на телеге у его хвою заприметила, не иначе из леса.
— Что за старуха, где проживает?
— На Дмитровской, недалече от кладбища, это рядом, вон направо за угол, да и третий дом.
— Так! Пойду-ка я к ней схожу, — оживился Кухов, — а ты будь здесь, скоро родственники из Твери приедут, так дом им передадут, кончится твоя охрана.
Пройдя до конца по Московской, свернул на Дмитровскую и отсчитав третий дом, постучал в калитку.
— Эй, есть кто живой, или нет?
— Из дома вышла девочка лет восьми: «Кого надо, дяденька?»
— Егорова здесь проживает, или нет? — спросил Кухов.
— Здесь бабушка живет.
—- Ну так позови, да побыстрей, скажи — полиция требует!
Девчонка мигом юркнула в дверь и вскоре на крыльцо вышла старуха.
— Чего надо, господин хороший? — спросила бабка.
— Расскажи, какую это ты шайку видела и когда?
— Видела, видела, милок, вот как видела, — затараторила старуха. — Иду я это домой от подружки своей, что на Песочной живет, уж Московскую прошла, уж к дому лажу. Смотрю, на той стороне у кладбища телега с лошадью стоит, и вся грязная телеге-то, колеса в глине! И хвоя налипши на них, я еще подумала: не помер ли кто, может, хвою привезли для похорон. Потом, думаю, вроде, никто не помирал.
— Ну а почему решила, что шайка, что в телеге разбойники с топорами сидели что ли?
— А не смейся, господин хороший, про шайку-то я потом подумала, а тогда мне невдомек было, что купцов убили.
— Ну, а что же ты видела тогда?
— А вот что, на телеге-то мужик сидел в армяке да на голове малахай здоровый, так что и лица не видать, я уж к дому своему подошла да любопытство меня взяло, дай, думаю, спрошу пойду у него, может и, вправду хвою привез, кто преставился, а я не знаю!
А тут к нему, значит, еще двое ладят, один-то здоровый, борода черная лопатой, на цыгана похож, а второй поменьше, но тоже видный мужик, и прямиком к телеге. Сели, мешок бросили да и поехали.
— Что за мешок? Куда поехали? — быстро спросил Кухов.
— Мешок как мешок, да не очень и большой, когда бросил на телегу, так что-то звякнуло там у него. А поехали — сразу на кладбище повернули.
— А там куда?
— А я почем знаю, я не смотрела, а только думаю, там на Хутора дорога... Она одна за кладбищем.
— Так почему же шайка-то, бабка, а?
— А как же господин хороший! На завтра и про убийство Шунаевых узнала, ну, беспременно они — из лесу разбойники!
Бабка перекрестилась.
— Чего же никому столько дней не говорила?
— Как не говорила, а около стражи-то у дома купцов и говорила.
— Так надо бы в полицию идти, а не у дома говорить!
Бабка виновато молчала.
— Ну, ладно, спасибо, что рассказала.
Кухов вернулся к полицейскому.
— Что же вы, господин полицейский, про бабку-то не доложили? Непорядок это. Ведь инструкцию знаете, что всякий свидетель должен быть выслушан и доложено о нем по начальству!
— Виноват, господин следователь, бабка эта уж больно брехливая, так что не придал значения.
— Ну что же, придется вам по послужному списку выговор сделать.
Полицейский понурил голову и виновато молчал.
