Радопис открыла глаза, кругом было темно. Наверное, еще ночь. Сколько часов сна и покоя ей удалось обрести? Несколько мгновений она ничего не ощущала, ничего не помнила, будто прошлое ей было столь же неизвестно, как и будущее, а кромешная тьма поглотила ее. Некоторое время она испытывала растерянность и усталость, но ее глаза постепенно привыкали к темноте, и она заметила слабый свет, проникавший сквозь занавески. Она начинала различать очертания мебели, заметила висячую позолоченную лампу. Чувства Радопис вдруг обострились, она вспомнила, что бодрствовала, ее веки не сомкнулись, пока нежные голубые волны рассвета не накрыли ее. Затем она опустилась на свое ложе, и сон избавил ее от чувств и мечтаний. Если все так и случилось, то новый день, видно, уже близился к обеду или даже к вечеру.

Радопис вспомнила события предыдущего вечера. Она снова увидела Таху, тот рвал и метал, стонал в отчаянии, угрожал ей ненавистью и презрением. Какой же он несносный человек, обидчик с диким нравом, к тому же безумно влюбленный. Единственный недостаток Таху заключался в том, что его любовь была упряма и настойчива, а сам он находился в плену бездонной страсти. Она искренне надеялась, что он либо забудет, либо станет презирать ее. Любовь причиняла ей лишь боль. Все жаждали завладеть ее сердцем, а оно оставалось неприступным и замкнутым, словно неукрощенное животное. Сколько раз Радопис приходилось ввергать себя в тревожные и трагичные ситуации, хотя ей не хотелось этого. Однако трагичные ситуации тенью следовали за куртизанкой, витали вокруг нее, словно ее сокровенные мысли, отравляя ей жизнь жестокостью и болью.

Тут она вспомнила, что Таху говорил о юном фараоне, его неуемном желании увидеть женщину, которой принадлежала золотая сандалия, и что тот, в конце концов, велит ей стать одной из обитательниц своего разрастающегося гарема. Ах, фараон ведь молодой человек, кровь кипит в его жилах, а мыслям тесно в голове. По крайней мере ей так говорили. Поэтому слова Таху не удивили ее, однако от них нельзя было отмахнуться, и она задавалась вопросом, не пойдут ли события по совершенно иному пути. Ее вера в себя не знала границ.

Радопис услышала, как в дверь постучали.

— Шейт, — позвала она сонным голосом. — Входи.

Рабыня отворила дверь и вошла в спальню обычной легкой походкой.

— Да смилуется над тобой господь, моя госпожа. Наверное, ты умираешь с голоду.

Шейт открыла окно. Свет, проникший в спальню, уже угасал.

— Сегодня солнце закатилось, так и не увидев тебя, — смеясь, сказала рабыня. — Оно напрасно озаряло землю своими лучами.

— Уже вечер? — спросила Радопис, потягиваясь и зевая.

— Да, моя госпожа. Ты омоешься благоухающей водой или утолишь голод? Я знаю, почему ты вчера не могла уснуть.

— Почему, Шейт? — спросила Радопис с интересом.

— Ты не согрела постель в обществе мужчины.

— Прекрати, грешная женщина.

— Мужчины всегда такие сильные, моя госпожа, — проговорила юная рабыня, и ее глаза блеснули. — Иначе ты не стала бы терпеть их тщеславия.

— Шейт, перестань говорить глупости, — ответила Радопис и пожаловалась на головную боль.

— Пойдем в ванную, — предложила Шейт. — Твои поклонники уже собираются в зале для приемов, а твое отсутствие огорчает их.

— Они действительно пришли?

— Разве в этот час зал когда-либо пустовал?

— Я не желаю видеть никого из них.

Лицо Шейт побледнело, она с подозрением взглянула на свою хозяйку:

— Вчера ты их огорчила. Что ты скажешь сегодня? Если бы ты только знала, как они встревожены тем, что ты опаздываешь.

— Скажи им, что мне не здоровится.

Юная рабыня помедлила и уже хотела было возразить, но Радопис закричала на нее:

— Делай, как тебя велят!

Рабыня смутилась и покинула спальню, не понимая, что могло вызвать такую перемену в ее хозяйке.

Радопис обрадовалась своему решению. Она твердила себе, что сейчас не время для приема любовников. Как бы то ни было, она не могла ни собрать воедино свои разбегавшиеся мысли, ни слушать кого-либо, ни найти предмета для беседы, не говоря уже о том, чтобы танцевать или петь. Пусть все отправляются восвояси. Все же она опасалась, как бы Шейт не вернулась, чтобы передать ей мольбы и клятвенные заверения гостей. Радопис встала с постели и поспешила в ванную комнату.

Оставшись одна, она думала о том, пришлет ли фараон за ней в этот же вечер. Да, именно поэтому она так нервничала и смущалась. Наверное, даже испытывала страх. Хотя нет. Подобной красоты, какой никогда не обладала ни одна женщина, было достаточно, чтобы тут же обрести безграничную уверенность в себе. Вот каково истинное положение дел. Ни один мужчина не устоит перед ее красотой. Ее несравненная внешность не останется не замеченной ни единой душой, пусть даже та принадлежит самому фараону. Но почему она тогда беспокоится и смущается? Ее снова охватило странное чувство, то же самое, что она испытала прошлой ночью. Впервые оно затрепетало в ее сердце, когда Радопис увидела юного фараона, стоявшего, подобно статуе, в глубине своей колесницы. Как он был великолепен! Радопис задавалась вопросом, не смущается ли она потому, что оказалась перед лицом непостижимого, перед всемогущим именем, вселявшим благоговейный страх, перед богом, которому поклоняются все. Не происходит ли это потому, что она желает обнаружить в фараоне страстного человека после того, как увидела его во всем божественном великолепии. Или же это происходит потому, что она хотела удостовериться, что не потеряет власть, столкнувшись с этой неприступной крепостью?

Шейт постучала в дверь ванной комнаты и сообщила, что мастер Анин велел передать ей письмо. Радопис разгневалась и велела рабыне разорвать письмо.

Рабыня боялась навлечь на себя гнев хозяйки и, спотыкаясь, выбежала из ванной комнаты. Радопис вышла и направилась в спальню. Она смотрелась поразительно красиво и была безупречно одета. Она отведала пищи, выпила кубок отменного вина из Марьюта. Но едва куртизанка присела на кушетку, как без стука вбежала Шейт. Радопис гневно уставилась на рабыню.

— В зале появился странный человек. Он настаивает на встрече с тобой.

— Ты сошла с ума? — раздраженно закричала Радопис. — Ты действуешь мне наперекор заодно с этой кучкой назойливых мужчин?

— Наберись хотя бы немного терпения, моя госпожа, — молила Шейт, переводя дух. — Я выпроводила всех гостей, Этот человек — незнакомец. Я никогда раньше не видела его. Я столкнулась с ним в коридоре, ведущем в зал. Не знаю, откуда он взялся. Я хотела преградить ему путь, но мне это не удалось. Он велел передать тебе свою просьбу.

Радопис мрачно уставилась на рабыню.

— Это не офицер из стражи фараона? — с интересом спросила она.

— Нет, госпожа. На нем нет униформы офицера. Я молила его сообщить, кто он такой, но он лишь пожал плечами. Я твердила ему, что ты сегодня никого не принимаешь, но он не придал моим словам значения. Он приказал мне сообщить, что ждет тебя. О боже, моя хозяйка. Я не хочу, чтобы ты подумала обо мне плохо, но этот человек был настойчив и дерзок. Я никак не могла остановить его.

Радопис пришло в голову, что мог явиться посланник фараона. При этой мысли у нее сердце замерло, грудь начала бурно вздыматься. Она подбежала к зеркалу и оглядела себя, затем повернулась на цыпочках, все еще не отрываясь от своего отражения.

— Кого ты видишь, Шейт? — спросила она рабыню.

— Я вижу Радопис, моя госпожа, — ответила Шейт, изумленная переменой, случившейся с хозяйкой.

Радопис вышла из спальни, оставив удивленную рабыню. Словно голубка, она порхала из помещения в помещение, затем спустилась по лестнице, застеленной роскошными коврами. Она мгновение помедлила у входа в зал и тут заметила мужчину, стоявшего спиной к ней. Тот повернулся лицом к стене и читал стихи Рамонхотепа. Кто же это? Он был одного роста с Таху, но стройнее, у него были широкие плечи и красивые ноги. Через спину была переброшена лента, инкрустированная драгоценными камнями, она ниспадала с плеч до самого пояса, его голову венчал красивый высокий шлем в форме пирамиды, непохожий на головной убор жрецов. Кто же это? Он не почувствовал присутствия Радопис, ибо та вошла, бесшумно ступая по толстому ковру. В нескольких шагах от него она произнесла:

— Что вам нужно?

Незнакомец обернулся и посмотрел на нее.

— О боже, — выдавила Радопис, догадавшись, что стоит лицом к лицу с фараоном. Самим фараоном в его божественном величии. Это был не кто иной, как Меренра Второй.

Подобная неожиданность потрясла ее до такой степени, что она совсем растерялась. Ей вдруг показалось, что это сон, но ошибки тут не могло быть — она видела то же смуглое лицо, тот же гордый точеный нос. Она никогда не могла бы забыть этого человека. До этого Радопис видела его дважды, он проник в ее память и оставил на ее скрижалях глубокие следы, которые никогда не сотрутся. Но Радопис не ожидала подобной встречи. Она не подготовилась к ней, и хотя отличалась изобретательностью, сейчас она не знала, что ей делать. Радопис готовилась к встрече с торговцами из Нубии, и вот, словно гром среди ясного неба, перед ней явился сам фараон. Она была застигнута врасплох, ошеломлена, совершенно растеряна. Радопис впервые в своей жизни поклонилась и произнесла:

— Мой повелитель.

Фараон внимательно разглядывал Радопис, затем его глаза остановились на ее красивом лице. Фараон со странным удовольствием наблюдал за ее растерянностью и ощущал, что черты ее лица обильно источают волшебный соблазн. Когда Радопис поприветствовала его, он заговорил сдержанным чистым и твердым голосом.

— Ты знаешь, кто я?

— Да, мой повелитель, — ответила она приятным мелодичным голосом. — Вчера мне посчастливилось видеть тебя.

Фараон не мог наглядеться на ее лицо и ощутил, что его существо и разум охватывает сонливое оцепенение. Он уже больше не владел собой.

— Фараоны властны над людьми, — неожиданно изрек он. — Они стерегут их души и имущество. Вот чем объясняется мой визит — я явился вернуть нечто ценное, обладателем чего я случайно стал.

Фараон засунул руку под ленту и вытащил сандалию.

— Разве это не твоя сандалия? — спросил фараон, протягивая ее Радопис.

Радопис следила за рукой фараона и, будто не веря своим глазам, наблюдала, как тот извлекает из-под ленты ее сандалию.

— Моя, — запинаясь, едва вымолвила она.

Фараон добродушно рассмеялся и, не сводя с нее глаз, подтвердил:

— Твоя, Радопис. Тебя ведь так зовут, правда?

Она опустила голову и пробормотала:

— Да, о Богоподобный. — Ее охватил страх, и она больше ничего не добавила.

— Это красивая сандалия, — продолжил фараон. — Самое прекрасное в ней — изображение, вырезанное с внутренней стороны подошвы. Оно казалось красивым лишь до тех пор, пока мои глаза не узрели тебя. Только теперь я увидел настоящую красоту, а также постиг высшую истину — красота, как судьба, посещает людей неожиданно, ее пути неисповедимы.

Радопис сложила руки в мольбе и сказала:

— Мой повелитель, я не смела мечтать, что ты удостоишь мой дворец своим присутствием. А то, что ты принес мою сандалию… Повелитель, что мне сказать? Я потеряла разум. Прошу тебя, извини меня, мой повелитель. Я совсем растерялась и не предложила тебе сесть.

Радопис подбежала к своему трону и, указав на него, сделала почтительный поклон, но фараон выбрал удобную кушетку и присел.

— Подойди сюда, Радопис. Сядь рядом со мной, — сказал он.

Куртизанка подошла и остановилась перед фараоном, она пыталась справиться с волнением и неожиданной встречей. Он взял Радопис за руку и усадил рядом с собой. Сердце грозило выскочить у нее из груди. Она положила сандалию рядом и опустила взор. Куртизанка забыла, что ее зовут Радопис, перед которой все преклоняются, а она сама играет с сердцами мужчин, как ей вздумается. Эта встреча стала для нее полной неожиданностью — явление воплощения бога на земле потрясло ее до глубины души, будто яркий свет попал ей в глаза, и она съежилась, как девственница, оказывающая первое сопротивление притязаниям мужа. Но тут неведомо для Радопис на чашу весов легла ее красота, излучавшая силу воли и несокрушимую уверенность, и обласкала своим волшебным сиянием изумленные глаза фараона, будто серебристые лучи солнца — дремлющее растение, пробуждая его ото сна и заставляя дивно сверкать. Красота Радопис покоряла, перед ней не дано устоять, она жгла любого, кто приближался, сеяла безумие в его голове, распаляла грудь страстью, которую уже никогда не суждено утолить или насытить.

В эту ночь во всем мире было не найти двух людей, которые столь нуждались бы в сострадании богов — Радопис запуталась в сетях растерянности, а фараон забылся в ее красоте.

Фараон, отчаянно желая услышать ее голос, поинтересовался:

— Почему ты не спросишь, как эта сандалия оказалась в моих руках?

— В твоем присутствии я забыла обо всем, мой повелитель, — с волнением ответила она.

Он улыбнулся:

— Как ты потеряла ее?

Нежность, прозвучавшая в его голосе, уняла ее страхи.

— Коршун унес ее, пока я купалась.

Фараон вздохнул и поднял взор, будто читая об этом случае на потолке, затем закрыл глаза, представляя волшебную сцену: обнаженная Радопис плещется в воде, коршун камнем падает с неба и похищает ее сандалию. Радопис услышала дыхание фараона и почувствовала, как оно ласкает ее щеку. Фараон снова посмотрел на ее лицо.

— Коршун принес ее мне, — пылко сказал он. — Какая чудесная история! Однако мне трудно поверить, что я увидел бы тебя, если бы боги не прислали ко мне этого благородного и щедрого коршуна. Какая трагичная мысль! В глубине души я уверен, коршун больше не мог стерпеть мысли, что мы не ведаем друг о друге, хотя ты живешь почти рядом, и запустил в меня этой сандалией, дабы я стряхнул с себя безразличие.

Радопис была поражена.

— Мой повелитель, коршун уронил эту сандалию тебе прямо в руки?

— Да, Радопис. В том-то и вся прелесть этой истории.

— Какое совпадение. Это похоже на волшебство.

— Радопис, ты утверждаешь, что это совпадение? Тогда что же такое совпадение, если не предначертанная нам судьба?

Она вздохнула и ответила:

— Твоими устами глаголет истина, мой повелитель.

— Я провозглашу о своем желании всем без исключения — никто из моих подданных никогда не должен причинить коршуну вреда.

Радопис улыбнулась счастливой, обворожительной улыбкой, которая сверкнула на ее устах, точно волшебное заклинание. Фараон почувствовал, что его сердце поглощает страстное желание. Он не привык сопротивляться своим чувствам и отдался им с очевидной радостью, сказав:

— Радопис, этот коршун — единственное существо, кому я останусь в долгу за самый драгоценный подарок в моей жизни. Как ты красива. Все мои мечты не стоят твоего очарования.

Радопис была в восторге, будто слышала эти слова впервые. Она смотрела на него ясными, нежными глазами, разжигая его страсть. Он сказал почти жалобным голосом:

— Я чувствую себя так, будто раскаленное докрасна железо терзает мое сердце. — Он приблизился к ней и прошептал: — Радопис, я хочу раствориться в твоем дыхании.

Она наклонила лицо к нему, прикрыла глаза и подалась вперед. Их носы соприкоснулись. Кончиками пальцев фараон ласкал ее длинные ресницы, зачарованно смотрел в ее черные глаза. Все куда-то исчезало, он был поражен силой любви, так внезапно снизошедшей на него, волшебное оцепенение обволакивало его. Наконец он услышал ее страстные вздохи. Он сел прямо и прошептал ей на ухо:

— Радопис, я иногда вижу свою судьбу. Боюсь, что с этого часа моим девизом станет безумие.

Затаив дыхание, Радопис опустила голову, сердце громко стучало в груди. Они молча просидели целый час, счастливо предаваясь собственным мыслям, тогда как в действительности, не догадываясь об этом, каждый из них общался с только что обретенным другом сердца. Тут Радопис неожиданно поднялась и сказала:

— Идем, следуй за мной, повелитель, взгляни на мой дворец.

Это было удачное приглашение, но оно напомнило фараону о делах, о коих он чуть не забыл. Он почувствовал себя обязанным извиниться. Ведь ничего страшного не случится, если фараон немного повременит с осмотром? Разве этот дворец и все, что в нем находится, не принадлежит ему.

— Не сегодня, Радопис, — с сожалением отказался фараон.

— Почему нет, мой повелитель? — разочарованно спросила она.

— В моем дворце меня уже часами дожидаются люди.

— Какие люди, мой повелитель?

Фараон рассмеялся и презрительно сказал:

— В этот час я должен был принять первого министра. Право, Радопис, после случая с коршуном я сделался жертвой неустанной работы. Я все время собирался посетить твой дворец, однако не смог найти удобного случая. Поняв, что этот вечер постигнет такая же участь, как и предыдущие, я отложил важную встречу, чтобы навестить владелицу золотой сандалии.

Радопис была изумлена.

— Мой повелитель, — промолвила она. Ее впечатлило безрассудство, побудившее фараона отменить одно из тех важных совещаний, на которых он вершил судьбы царства, ради того, чтобы увидеть женщину, о существовании которой он знал лишь считаные часы. Она посчитала это красивым жестом, проявлением любви, какое не найти среди поступков возлюбленных и в стихах поэтов.

Фараон встал и сказал:

— Теперь мне пора, Радопис. Увы, царский дворец душит меня. Это тюрьма, замкнутая стенами традиции, но я проникаю сквозь них, словно стрела. Мне приходится покидать милый сердцу лик ради того, чтобы встретиться с отвратительным лицом. Ты когда-либо видела большую несправедливость, чем эта? До завтра, Радопис, моя любимая. Воистину, встречи придется ждать целую вечность.

Сказав эти слова, он удалился, плененный великолепным безрассудством молодости.