3
— Ну вот я и снят с должности начальника канцелярии министра, — сказал Иса. — Подписан приказ о моем переводе в архив.
Мать внимательно посмотрела на него. Ее поблекшее старческое лицо, которому плотно сжатые губы и острый подбородок придавали решительное выражение, было покрыто морщинами; глаза уже давно потеряли былой блеск.
— Не огорчайся, — утешала она сына, который был удивительно похож на нее. — То ли бывает. Ты еще возьмешь свое, аллах нас не забудет…
Они сидели вдвоем в гостиной. Широкая застекленная дверь балкона, выходившего на улицу, была плотно прикрыта. За окнами хозяйничал ветер, раскачивая ветви деревьев. На небе хмурились тучи, словно они были недовольны тем, что происходило внизу, на земле.
Накануне правительство было вынуждено уйти в отставку. Многие ответственные чиновники, особенно те, кто имел какое-либо отношение к волнениям в зоне канала, были сняты со своих постов.
Мать Исы не видела ничего необычного во всех этих событиях. Она вовсе не склонна была предаваться отчаянию: уже привыкла, что любые приливы и отливы в изменчивой политической обстановке, как правило, были на руку ее любимому сыну. Старая и малограмотная, она тем не менее довольно внимательно следила за происходящим вокруг и неплохо разбиралась во всем, что могло как-то повлиять на положение и судьбу сына. Она искренне гордилась им и слепо верила всему, что он говорил, восхищалась его успехами на служебном поприще. Еще бы, ведь ее покойный муж всю жизнь до самой смерти оставался безвестным маленьким чиновником!
До сих пор Иса умело пробивал себе дорогу, успешно лавируя, преодолевая многочисленные пороги и течения, встречавшиеся на пути. Иногда казалось, что бурные волны политической борьбы вот-вот захлестнут его, но он благополучно выбирался на поверхность, причем каждый раз оказывался на более высокой ступеньке служебной лестницы.
А эта чудесная квартира! Разве она не свидетельствовала об успехах Исы? И эта восхитительная, радующая глаз мебель! Даже паши и министры нередко оказывали честь ее сыну своими посещениями!
Перебирая негнущимися пальцами крупные бусины четок, старая женщина молила аллаха, чтобы последние события закончились благополучно для сына. Она не слишком хорошо понимала, что происходит, и поэтому немного беспокоилась: не виноват ли во всем этом дурной глаз?
— Подумать только, — с раздражением сказал Иса, — не прошло и года, как партия пришла к власти, а нас уже в четвертый раз пытаются отстранить. Но ведь именно мы, и только мы, имеем законное право на руководство страной…
— Ничего, сынок, главное — здоровье, — успокаивала мать.
На лице Исы появилась горькая усмешка. Однако он вовсе не хотел тревожить мать своими сомнениями. Пересилив себя, он довольно бодро сказал:
— Пожалуй, надо воспользоваться представившейся возможностью и заняться личными делами…
Усталые глаза матери оживились.
— Вот это мне нравится, сынок. Тебе давно пора подумать о женитьбе. И девушка есть на примете. Ее отец, безусловно, будет согласен.
Смеясь, Иса спросил:
— А разве не лучше жениться, когда я достигну высокого положения и власти?
Его неожиданная веселость обрадовала старую женщину.
— Твое положение и так очень высокое, — сказала она. — Все знают, что ты первый кандидат на самые ответственные посты. Али-бек Сулейман прекрасно разбирается в этих делах. Он приходится тебе родственником, а твоего покойного отца любил больше всех на свете…
«Да, все это, конечно, верно, — подумал Иса. — Али-бек Сулейман — двоюродный брат отца — важный чиновник, известный в дворцовых кругах. Породниться с ним означало бы оказаться в спокойной гавани, где не страшны никакие политические бури. Что касается его дочери — Сальвы, то это действительно замечательная девушка. Разве можно ее сравнить с сестрой Хасана, которую уже давно прочат мне в жены».
Правда, мать Сальвы только и думает о том, как бы прославиться в кругу своих знакомых. Исе, конечно, повезло, что она, больше чем он сам, уверена в его блестящем будущем и рассчитывает в скором времени увидеть его министром. Когда однажды Иса завел разговор о женитьбе на Сальве, ее мать откровенно заявила, что придает значение не богатству, а положению человека в обществе. Но разве быть чиновником второго класса мало для молодого человека тридцати лет от роду? Особенно ей нравятся молодые люди, получившие образование за границей. Он, правда, не учился за границей, но зато целый год служил в посольстве в Лондоне и даже одно время был секретарем египетской миссии на важных переговорах.
Все, что имело отношение к Сальве, вызывало у Исы искренний восторг. Он вновь и вновь рассматривал ее фотографию, восхищаясь ее красотой.
— Представляешь, я не видел Сальву уже целую вечность! — вдруг воскликнул он, обращаясь к матери.
— Это твое большое упущение. Перегруженность работой вовсе не может служить оправданием. С таким родственником, как Али-бек Сулейман, следует поддерживать близкие отношения…
Иса, однако, скрывал от матери правду. В действительности он уже просил руки Сальвы у ее отца. Сейчас он подыскивал в уме подходящие слова, чтобы рассказать обо всем матери. Но в это время в комнату вошла Умм Шалаби — старая служанка, — сообщившая о приходе его двоюродного брата Хасана.
Противоречивые чувства овладели Исой при этом имени. Но, пожалуй, самым сильным из них была неприязнь к противнику, впрочем, вполне естественная для человека, вкусившего горечь поражения.
В комнату вошел Хасан Али-ад-Дибаг — коренастый молодой человек среднего роста, остроносый, с резкими чертами лица, широким подбородком и ясными, светившимися умом глазами. Хасан был явно в хорошем настроении. Он поцеловал руку своей тетке, тепло поздоровался с Исой, который ответил на приветствие, с трудом скрывая раздражение. Попросив чаю, Хасан сел рядом с Исой. Примерно одного возраста, они волею судьбы или, вернее, политики, занимали разные ступеньки на длинной общественной лестнице. Иса далеко опередил Хасана: он был уже чиновником второго класса, в то время как Хасан по своему положению был равен чиновнику пятого класса. Имея степень бакалавра, Хасан, однако, превыше всего ставил службу в армии.
— Как вы там поживаете? — спросила мать Исы.
— Спасибо, все благополучно — и у матери, и у сестры…
При упоминании о двоюродной сестре Иса почувствовал еще большее раздражение. И вовсе не от того, что она не отличалась особой красотой, а просто потому, что приходилась сестрой этому человеку — его давнему сопернику. Да, они с Хасаном были постоянные соперники, питавшие друг к другу далеко не дружелюбные чувства. И причиной всему была политика. Именно политика вносила между ними раздор, способствовала успешной карьере Исы, ставила всевозможные препятствия на жизненном пути Хасана. В последнее время они почти не встречались, однако Хасан никогда не хотел полного разрыва со своим двоюродным братом. Более того, он даже желал, чтобы его сестра вышла замуж за Ису.
Но самым удивительным было то, что Хасан буквально через несколько дней после Исы просил у их общего родственника Али-бека Сулеймана руки его дочери Сальвы. Узнав об этом, Иса презрительно усмехнулся: «Хвала аллаху! Этот парень, кажется, знает себе цену».
И все же, несмотря на неприязнь, Иса втайне отдавал должное Хасану — цельности его натуры, уму.
— Я слышал, — сочувственно сказал Хасан, — что тебя переводят на работу в архив. Не расстраивайся… Ты ведь мужчина и должен быть готов к любым испытаниям.
— Да и причин-то нет особо печалиться, — горячо вмешалась в разговор мать Исы. — Я все время говорю об этом. Но люди… Почему они всегда оставляют в покое сильных мира сего и отыгрываются на мелкоте?
Сочувствие Хасана еще больше озлобило Ису. Он гордо ответил:
— Члены нашей партии никогда не сбрасывали со счетов возможность попасть в тюрьму и подвергнуться унизительным издевательствам…
Потягивая чай, Хасан с улыбкой заметил, как бы вызывая Ису на спор:
— Некоторые ваши деятели действительно сидят в тюрьмах и терпят лишения, а другие тем временем торгуют…
В этот момент мать вышла из комнаты: настало время молитвы.
Иса вспыхнул от негодования, он понял, кого имеет в виду Хасан, когда говорит «другие».
— Прошу полегче, — предостерегающе сказал он. — Тебе должно быть известно, какое место занимают эти «другие» в моем сердце.
Хасан улыбнулся.
— Все кругом разваливается, и неплохо бы нам всем помочь разрушить до основания этот старый мир!
— Э, куда хватил! А позвольте вас спросить, кто будет заниматься нашими национальными проблемами? — иронически спросил Иса.
— Неужели ты всерьез полагаешь, что все эти злобные, выжившие из ума сенаторы — именно те люди, которые разрешат наши проблемы?
— Ты не способен оценить их по достоинству.
— Я их вижу такими, какие они есть…
— Ты просто без конца повторяешь то, что пишут враждебные нашей партии газеты!
— Я верю фактам, — убежденно ответил Хасан, — только фактам. И считаю, что молодежь должна полагаться на свои собственные силы.
Иса с трудом сдерживал себя.
— Призыв к разрушению опасен. Не будь измены, мы поставили бы короля на место, заставив его считаться с конституцией, и добились бы независимости.
Хасан широко улыбнулся и, взяв стакан с чаем, мягко произнес:
— Ты человек преданный и верный. Но именно из-за этой слепой преданности ты сблизился с людьми, которые вовсе этого не заслуживают. Поверь мне, — продолжал он, — все в стране прогнило и поражено коррупцией. Обогатиться любым способом — вот что больше всего интересует тех, кто стоит сегодня у власти. Разве ты не чувствуешь, как отовсюду несет запахом гнили? Каким же образом ты рассчитываешь вытянуть нас из этого болота?
Со двора донесся голос матери: она молилась. Иса несколько смягчился. В конце концов Хасан был его гостем. Но никакая сила не могла заставить Ису согласиться с ним. Он никогда не сделал бы этого — хотя бы из упрямства. И все же… Глубокая печаль все больше и больше растравляла душу. Его представления о мире рушились, идолы, которым он до сих пор поклонялся, рассыпались в прах.
Хасан говорил сейчас об убытках, причиненных пожарами, о том, во что обойдется их возмещение, о позиции англичан, о продолжающихся арестах. Но вскоре он опять принялся за свое.
— Укажи мне у нас хотя бы одно место, не пораженное коррупцией!
До чего же Исе были ненавистны все эти наводящие тоску разговоры!
Неожиданно в голову пришла давно забытая история. Еще мальчишкой, будучи вместе с отцом в гостях у Али-бека Сулеймана, Иса, оставшись один в столовой, заметил в полуоткрытом ящике буфета плитку шоколада и стащил его!
Прошло почти четверть века, но Иса никак не мог вытравить из памяти это неприятное воспоминание.
Между тем Хасан (пропади он пропадом!) не прекращал своих нападок.
— Чего же вы хотите? — устало спросил Иса.
— Влить новую, свежую кровь в одряхлевшие вены…
— Где же ее раздобыть?
Хасан рассмеялся, сверкнув двумя рядами белоснежных зубов.
— Страна еще не вымерла окончательно, — сказал он.
— Может быть, ты назовешь силу, которая заслуживает большего доверия, чем наша партия? — раздраженно спросил Иса.
Хасан насмешливо посмотрел на него, но ничего не ответил. Во дворе слышался старческий голос матери, все еще читавшей молитвы.
— Так что же все-таки делать? — продолжал допытываться Иса.
— Оказать помощь самому черту, если он возьмется спасать тонущий корабль…
— Но ведь черт еще никогда ничего не спасал!
Не выдержав взгляда своего противника, Иса отвел глаза в сторону и о полнейшим безразличием стал смотреть в окно, за которым пламенел багряно-красный закат.
— Прежде всего необходимо, чтобы англичане, король и старые партии убрались вон, тогда мы скажем свое слово! — воскликнул Хасан.
Иса горько усмехнулся.
— Пожар Каира показал, что измена сильнее правительства и народа, вместе взятых.
В комнату вернулась мать. Ее щеки слегка порозовели от ветра.
— Неужели нет другой темы для разговора? — вздохнула она и, усевшись на свое место, спросила Хасана:
— Ну, а ты когда женишься?
Иса опять вспомнил историю со сватовством Хасана к Сальве. «Все прибедняется, а сам себе на уме, — с раздражением подумал он о брате. — Небось зарится, как и другие, на ее деньги, рассчитывая поправить свои дела».
Хасан между тем смеясь отвечал матери:
— Возникли всякие непредвиденные обстоятельства…
— А когда нас навестит твоя мать?
— Уж очень далеко вы живете… Но она непременно придет…
Перед самым уходом он спросил Ису:
— Куда ты собираешься сегодня вечером?
— В клуб… — несколько вызывающе, но спокойно ответил Иса.
— Ну что ж, всего наилучшего, до свидания, — распрощался Хасан и направился к двери.
