Году примерно в 1930 она содержала на улице Дарб Тияб дом с четырьмя хорошенькими девицами. Тогда-то и зародилась прочная дружба между нею и Сайидом Шаиром. Сайид приводил туда всю нашу компанию, и, как друзьям хозяйки, нам в этом доме многое позволялось. Мы принимали участие в пирушках, которые начинались после ухода посетителей, слушали пение и любовались танцами чуть ли не до рассвета. Сабрии было лет сорок. Это была тучная важная особа с довольно приятными чертами лица, с властным, как и подобает содержательнице притона, характером. В присутствии Сабрии все, словно иначе и быть не могло, безропотно подчинялись ей. Никто — девушки, посетители, сутенеры, слуги — не смел ослушаться хозяйки. Гаафар Халиль был от нее в восторге. А Шаарауи аль-Фаххам так вокруг нее увивался, что Сайид Шаир вынужден был одернуть его:

— Хозяйка распоряжается, а не работает.

— Что ж, она и мужчину иметь не вправе? — спросил Шаарауи.

— Любить она может, но она не работает за плату. И у нее есть друг, грек-виноторговец.

Когда началась вторая мировая война, Сабрия одной из первых оценила новую ситуацию и сняла большую квартиру на улице Шампольона, которую и оборудовала под тайный притон. Круг ее деятельности расширился, она открыла питейное заведение на улице королевы Назли и не плохо наживалась на солдатах британской армии. Тут-то всем стало очевидно, до чего предприимчива эта женщина.

— Я боялся, что теперь, когда дело так разрослось, Сабрия не сумеет с ним справиться, но она оказалась на удивление оборотистой! — сказал мне Сайид Шаир.

Он часто бывал у Сабрии и рассказывал нам обо всех авантюрах, в которые она пускалась. От него мы узнали, например, о ее баснословно прибыльных спекуляциях вином и поношенной одеждой на черном рынке.

— Сабрия, — восхищался Сайид Шаир, — умнее министра, хоть и неграмотная. Ни на миллим не ошибется в счетах, ни в торговых, ни по притону, всех агентов знает по именам. И горе тому, кто попытается ее обмануть. Однако она щедро платит тем, кто с ней работает: розничным торговцам, сутенерам, девушкам. Они ее даже уважают и любят…

— Если бы наше правительство так же обращалось со своими чиновниками! — заметил я Реде Хаммаде.

— Я уважаю Сабрию куда больше, чем нашего набожного друга Захрана Хассуну! — засмеявшись, сказал Реда.

— А по мне, так она куда достойнее многих министров и высокопоставленных деятелей, которые точно так же обделывают делишки с англичанами, но только за счет страны! — добавил я.

— Да упокоит аллах душу нашего друга Шаарауи аль-Фаххама, — грустно промолвил Гаафар Халиль. — Это была единственная женщина, которую он любил в своей короткой жизни.

К концу войны Сабрия сколотила огромный капитал, подтвердив тем самым, что она умнее многих. Ей исполнилось пятьдесят пять лет. Она ликвидировала дела, положила в банк свои тысячи и воздвигла роскошную виллу в Маади. Ее друг, грек-виноторговец, умер, а у Сабрии не было ни родственников, ни наследников. Какое-то время она вела спокойный и размеренный образ жизни, но потом решила все в корне изменить. Совершила паломничество, осыпала щедротами старых друзей, пожертвовала большие суммы благотворительным учреждениям, а в 1950 году в возрасте шестидесяти лет вышла замуж за тридцатилетнего мужчину, служащего топографического департамента. Стало ясно, что спокойный период в ее жизни миновал и началось время тревог. Но с тех пор и по сей день я ничего о ней не слышал, поскольку с замужеством Сабрии двери ее дома для Сайида Шаира, обычно рассказывавшего мне о ней, оказались закрытыми.