Когда в своем салоне доктор Зухейр Кямиль представил меня Азизе, имя ее мне было уже знакомо. Возможно, я встречал его в журнале или газете. Смуглую, с тонкими чертами лица, остроумную Азизу сопровождал ее муж. На вид я дал бы ей лет тридцать, но Гадд Абуль Аля сказал, что ей все сорок.

Произошло это в 1960 году. Художники, Азиза и ее муж, пригласили меня к себе. Я познакомился с их работами и удивился — в пору засилья абстракционизма они писали не просто реалистические, но и с четким идейным содержанием картины.

— Наконец-то я вижу перед собой консервативное искусство! — пошутил я.

— Это прогрессивное искусство, единственно возможное прогрессивное искусство! — мягко возразила на это Азиза.

Так между нами завязалась настоящая дружба, Азиза была не только талантливой художницей, но и прекрасной матерью двух сыновей. К тому же куда общительнее своего мужа. Он только присутствовал при наших встречах, а мысли его в это время витали где-то далеко. В высшей степени образованные, Азиза и ее муж считались «левыми». Однако я постоянно чувствовал сильный характер Азизы, которым она так отличалась от своего слабовольного, легко поддающегося настроениям мужа. Однажды по просьбе Азизы я привел к ним в дом Юсуфа Бадрана, редактора одного из художественных журналов. Я сразу заметил, что между Азизой и Юсуфом вскоре возникло взаимопонимание и они прониклись друг к другу дружескими чувствами.

Какое-то время спустя я зашел навестить Юсуфа Бадрана в его квартирке на улице Каср аль-Айни. Беседуя с ним, я почувствовал исходящий от него запах вина. Внезапно открылась дверь спальни, и показалась одетая в мужскую пижаму Азиза Абдо! Я смешался, но все же сумел найти какие-то нейтральные слова, сделав вид, будто ничего не случилось. Азиза поощряла меня мягким смехом и непринужденным разговором. От нее тоже пахло вином.

Мы говорили обо всем. Только не о том, как она оказалась здесь, в его квартире, и в столь странном наряде, будто в этом не было ничего противоестественного. Уже потом Юсуф Бадран сказал мне:

— Любовь буквально ошеломила нас!

— А ты, оказывается, любитель приключений! — заметил я.

— Инициатива исходила от нее! — Я взглянул на него с недоверием, а он продолжал: — Поверь мне, она не только красива, но и обладает сильным характером.

— Ты любишь ее?

— Она любит меня, и этого достаточно.

— А ты?

— Такая женщина не может не нравиться, но все же она не в моем вкусе.

— А как же муж?

— Муж здесь ни при чем!

После этого я встречал Азизу в салоне Гадда Абуль Аля. Как-то она пришла туда одна, поскольку ее муж находился в Александрии, и попросила меня проводить ее до дому.

— Я очень дорожу вашей дружбой, — сказала она мне по дороге.

— Как и я вашей, — искренне ответил я.

— Но дружба невозможна без уважения.

— Я уважаю вас.

— Выражение ваших глаз заставляет меня сомневаться в ваших словах.

— Я не так узко смотрю на вещи, как вы, возможно, думаете.

— Но, очевидно, вам представляется анормальной супружеская пара, которая понимает свободу иначе, чем вы?

— Почему же?!

— Я не обманывала и не обманываю мужа!

Азиза рассказала мне о себе, о том, как поступила в среднюю школу, какими целомудренными советами напутствовала ее добрая мать, которая всегда жила моралью прошлого поколения. Как отдалась первому же юноше, которого полюбила, веря в то, что он выполнит свое обещание жениться. Как не раз нарушала она эту мораль, побуждаемая то духом протеста, то жаждой удовольствий, то любовью.

— Порой мне было страшно, но я никогда не раскаивалась. Научилась владеть собой, научилась противостоять миру и его нормам морали, в которые больше не верю. Я всегда считала свое поведение вполне нравственным…

Когда пришла пора прощаться, она крепко пожала мне руку.

— Именно такие, как мы, — надежная опора будущего, — сказала она.

Через несколько лет после нашего знакомства мужа Азизы арестовали в числе других коммунистов. Для нее это было тяжелым ударом. На нее одну легло бремя содержания семьи. К тому же она ждала третьего ребенка. Она уже не показывалась ни в салонах, ни на выставках, единственным средством связи с ней оставался телефон. Я спросил Юсуфа Бадрана, как дела Азизы.

— Я знаю столько же, сколько и ты, — ответил он.

— Разве вы не встречаетесь?

— Наша связь прекратилась после ареста ее мужа.

— Вот как?!

— Странная она женщина, и я об этом не жалею.

Новости об Азизе доходили до меня лишь от случая к случаю. Когда же через несколько лет мужа освободили, я пошел поздравить их. Их сыновья учились уже в университете, дочери было шесть лет. Азиза стала появляться в обществе. Она не пыталась, однако, восстановить отношений с Юсуфом Бадраном, который к тому времени уже женился на палестинской беженке, весьма образованной девушке. Однажды мы оказались вместе с Юсуфом в составе делегации, выезжавшей на Восточный фронт. В разговоре вспомнили Азизу, и Юсуф спросил меня:

— Ты видел ее дочь?

— Да, очень хорошенькая девочка.

— Это моя! — прошептал он мне на ухо.

— Не может быть! — пробормотал я растерянно.

— Правда! Я пытался тогда уговорить Азизу сделать аборт, но она отказалась. Заявила, что любит меня так, как никого еще не любила, и хочет сохранить память о нашей любви. А сама после ареста мужа вдруг порвала со мной.

— А мужу известно об этом?

— Не знаю.

— Мне кажется, что ее натуре противна ложь!

— Может быть.

— А ведь девочка и в самом деле похожа на тебя, — сказал я подумав.

— Да, вот почему я и избегаю встречи с ней.

В 1970 году Азиза Абдо одержала свою первую настоящую победу в искусстве. Ее выставка имела огромный успех, а она получила заслуженное признание как самобытная египетская художница.