Никогда не забуду я это имя, оно сохранится в моей памяти вместе с именами других достойных людей, хотя с тем, кому оно принадлежит, я общался только три года: с 1925 по 1928 мы учились с ним в средней школе. Начальную школу Наги окончил в Судане, где работал его отец. Вернувшись в Египет, семья поселилась в Аббасии, и сына определили в наш класс.

— Нас было четверо братьев, трое умерли, остался я один, — рассказывал мне Наги. И помню, он как-то обронил: — Мать у меня такая печальная, никогда не смеется.

Высокий, стройный мальчик с приятным лицом, на редкость воспитанный и не по возрасту серьезный, Наги, кажется, был единственным в классе, кто носил длинные брюки. И вне всякого сомнения, был самым незаурядным учеником. Каждый из нас имел односторонние способности, в лучшем случае к какому-то одному предмету — один к языкам, другой к математике. Наги блестяще успевал по арабскому, английскому и французскому, по алгебре и геометрии, по естествознанию и химии, по истории и географии. Равных ему не было, и все учителя, и египтяне, и иностранцы, относились к нему с подчеркнутым уважением и обращались к нему не как к ученику, а как к взрослому человеку. Бадр аз-Зияди называл его Абд аль-Халимом аль-Мысри, проводя параллель между мощью его ума и физической силой знаменитого борца.

— Как ты умудряешься успевать по всем предметам? — спросил я его как-то.

— Внимательно слушаю в классе и учу уроки с первого дня учебного года, — ответил он, как всегда, вежливо и серьезно.

— Разве ты не ходишь в кино по четвергам? — задал ему вопрос Гаафар Халиль.

— Только по праздникам и во время каникул.

— Ты не играешь в футбол? — поинтересовался Ид Мансур.

— Нет.

— У тебя нет никаких увлечений? — удивился Реда Хаммада.

— В свободное время я играю на пианино.

— Ты не участвуешь в демонстрациях, — заметил Реда. — Разве тебя не интересует национальная проблема?

— Интересует, конечно, но… — И после некоторого колебания добавил: — Моего старшего брата убили во время демонстрации.

Экзамены он сдал блестяще и вошел в первую десятку лучших учеников страны. Однако, вернувшись в школу в начале нового учебного года, мы не увидели Наги Маркоса ни в классах с естественнонаучным уклоном, ни с филологическим. Всех это удивило. Жил он далеко от нас, на окраине Аббасии, рядом с Маншийят аль-Бикри. Мы собрались и пошли к нему домой; там мы узнали, что Наги серьезно болен и его отправили лечиться в Верхний Египет, где жила его бабушка. Лечение продлится не меньше года, сказали нам. Известие это огорчило всех — и нас, и учителей. Мы послали туда письмо, пожелав ему скорейшего выздоровления.

Именно в этот период Мустафа ан-Наххас был предан суду по делу Сейф ад-Дина. Верховный суд оправдал его, и многолюдные народные делегации направились к парламенту, чтобы поздравить Мустафу Наххаса. Пошел вместе с другими и отец Наги Маркоса, чиновник военного министерства. К несчастью, среди прочих поздравлявших Наххаса он оказался на фото, опубликованном в газете, и был уволен из министерства. Небогатый человек, к тому же с больным сердцем, он не вынес этого удара. Его разбил паралич, и он вскоре скончался.

Между тем Наги выздоровел, но продолжать образование ему оказалось не по средствам. Добрые люди, воспользовавшись возвращением «Вафда» к власти, помогли юноше, еще подростку, устроиться при военном министерстве. Он получил маленькую внештатную должность. Так обстоятельства лишили самого способного ученика возможности учиться. Я часто вспоминал о нем и горевал о его судьбе. Всякий раз, как мне в жизни выпадала удача, я думал о нем, и мной овладевала грусть — я старался представить себе, сколько славных дел мог бы свершить Наги, если бы не роковой удар слепой судьбы. И вдруг в 1960 году я встретился с Наги Маркосом в ресторане «Эзбекийя». Сперва я не узнал его и прошел мимо. Обратив внимание на седую бороду, я решил, что это какой-нибудь художник. Он окликнул меня, я оглянулся и сразу же признал Наги. Мы горячо пожали друг другу руки и сели за столик. Он почти не изменился. От всего его облика веяло спокойствием и просветленностью. Мы помянули прошлое, друзей, тех, кого уже не было в живых — Бадра аз-Зияди и Гаафара Халиля, тех, кто преуспел, — Реду Хаммаду и Сурура Абд аль-Баки. Наконец пришла его очередь рассказывать:

— По-прежнему работаю в военном министерстве. Дослужился до звания чиновника третьего класса. Женат. У меня двадцатилетняя дочь, студентка естественнонаучного факультета. — Помолчав немного, он добавил: — Давно уже занимаюсь проблемами духовной жизни человека…

— Кое-какие книги на эту тему мне попадались, — сказал я.

— Не только изучаю вопрос теоретически, но и применяю свои знания на практике, — улыбнулся Наги.

— Вот как?!

— Мир духа — это удивительный мир, — с воодушевлением заговорил он, — гораздо удивительнее материального. Он несет человеку надежду на подлинное спасение.

Внимательно выслушав его, я вполне искренне сказал:

— Что и говорить, человек нуждается в спасении.

Ободренный моим вниманием, он горячо продолжал:

— Наша цивилизация материальна. Благодаря науке она каждый день одерживает поразительные победы, и не далек тот день, когда человек будет владеть миром. Однако какой смысл овладеть миром, но потерять себя?

— Человек должен не только овладеть миром, но и собой! — осторожно заметил я.

— Ты можешь верить или не верить моим словам, — сказал он с мягкой улыбкой, — но мир духа столь же загадочен, сколь и мир материи, и его исследование сулит человеку открытия и победы, ничуть не менее захватывающие, чем освоение космоса. Однако в духовные методы исследования мы не верим, доверяем только науке, ищем истину на пересечении разных путей, а не в конце одного-единственного…

— Разумно.

Взглянув на меня своими нежными черными глазами — я впервые увидел, какого они цвета, — он с сожалением проговорил:

— Голос истины ослабел среди рева машин, и человечество сегодня, как никогда, нуждается в спасителе…

— И как же ты представляешь себе этого спасителя? — спросил я с любопытством.

— Им может быть человек, или идея, или урок, который дорого обойдется всему человечеству.

— Атомная война, например?

— Возможно… Я вижу, что между нами преграда, но это преграда тонкая и преодолимая. Я чувствую в тебе стремление к истине. Знаешь, я провожу у себя в доме спиритические сеансы. Может, как-нибудь зайдешь ко мне?

И дал мне свою визитную карточку. Я прочитал его имя, должность и адрес. Его слова разожгли мое любопытство, но вряд ли убедили, и все же от встречи с Наги у меня оставалось необычайно приятное ощущение, будто повеяло вдруг ароматом свежих цветов.

Вечером того же дня я зашел в редакцию к Салему Габру и рассказал о Наги Маркосе и его приглашении. Даже предложил ему пойти вместе, но он с презрением отказался. Походя он заметил, что между материальным и духовным миром не существует преграды и что проникновение в тайны материи есть одновременно проникновение и в тайны духа. Опыты Наги Маркоса Салем Габр назвал магическими обрядами в эпоху космоса.

Больше я не видел Наги. Однако время от времени его образ всплывает перед моим мысленным взором как воспоминание о далекой юности. И я понимаю, что он навсегда затаился где-то в уголке моей души.