Королевский флот

Нередко за тактикой и стратегией флотов исследователи совсем забывают повседневную жизнь на корабле. Вот на этой теме и хотелось бы остановиться. Прежде всего, скажем несколько слов о национальном составе команд Royal Navy. На удивление, в Королевском Флоте англичане, хотя и составляли большинство, но были сильно «разбавлены» моряками других наций. В военное время флот разросся неимоверно — если согласно штатам 1793 года в нем числилось 45 тысяч военнослужащих, то в 1794 г. — 85 тысяч человек, в 1800 г. — уже 130 тысяч. Понятно, что 45 тысяч составляли костяк флота, но увеличить численность экипажей в три раза с помощью обычного найма было невозможно, поэтому прибегали к политике «прессинга». Вооруженные группы моряков (так называемые press bands — вербовочные команды) силой забирали на корабли мирных граждан в прибрежных городах. Останавливали торговые суда и снимали с них моряков для пополнения экипажей. Иногда шли на уловки, кидая в кружку шиллинг (так называемый «шиллинг короля»), — выпивавший пиво с шиллингом на дне кружки считался подписавшим контракт на военную службу. Забирали с работы рудокопов, садовников, портных, парикмахеров. Пополняли корабельные экипажи солдатами, и даже заключенными из тюрем. Людей все равно не хватало, поэтому вскоре перешли к насильственной вербовке военнопленных, моряков с нейтральных торговых и военных кораблей. Доля иностранцев во флоте Его Величества к 1808 году увеличилась с 5 процентов до 40, то есть в 8 раз! К примеру, при Трафальгаре, даже на «Виктори», экипаж которого подбирал сам Нельсон, из 815 моряков был 71 иностранец, в том числе и французы.

Вот, к примеру, считавшийся очень однородным состав экипажа 74-пушечного линейного корабля «Имплекейбл» (Implacable) в 1808 году:

англичан — 285

ирландцев — 130

валлийцев — 25

с острова Мэн — 6

шотландцев — 29

с Шетландских островов — 3

с Оркнейских островов — 2

с острова Гернси — 2

канадцев — 1

с Ямайки — 1

с острова Тринидад — 1

с Сан-Доминго — 2

с острова Сент-Китс — 1

с Мартиники — 1

с острова Санта Крус — 1

с Бермудских островов — 1

шведов — 8

датчан — 7

русских — 8

голландцев — 1

немцев — 3

корсиканцев — 1

португальцев — 5

сицилийцев — 1

с острова Менорка — 1

рагузинцев — 1

бразильцев — 1

испанцев — 2

с острова Мадейра — 1

американцев — 28

из Вест-Индии — 2

бенгальцев — 2

Итого — 563 матроса, представлявших 23 нации и национальности. Еще раз напомним — этот экипаж считался очень однородным. Естественно, держать в узде весь этот интернационал помогала жесточайшая дисциплина и хорошая оплата. Немаловажными были так же вопросы питания, гигиены, медицины, досуга, призовых выплат. Как же все это было устроено в Royal Navy?

Наполеон, побывавший в 1816 году на британских кораблях по пути на остров Св. Елены, был поражен чистотой и порядком на флоте Его Величества. Французский аббат Клермон в 1777 году отмечал, что «…для этой нации чистота — это своего рода инстинкт».

На самом же деле чистота на британских кораблях, прежде всего, «опыт — сын ошибок трудных».

Англичане заметили, что чем более чистое судно, тем меньше на нем заболеваний. Ежедневное мытье палуб с уксусом, ежевечернее проветривание помещений, процеживание питьевой воды, добавление в нее можжевелового раствора, ежедневное проветривание и сортировка продуктов в камбузе. Но и этого показалось мало, вскоре все нижние помещения были оборудованы вентиляторами, гнавшими воздух под воздействием силы ветра. Вскоре вентиляторы были улучшены Стивеном Хейлсом — для нагнетания воздуха в трюмы использовались воздушные насосы, а трубы, выводящие воздух из трюма, сделали вентиляцию вытяжной.

Если на судне вспыхивала эпидемия, то принимались экстраординарные меры. Весь корабль полностью мылся с уксусом. Его заводили на песчаный берег, весь балласт сгружался и выкидывался либо в море, либо в реку. Судно заполняли новым балластом, причем перед укладкой его промывали чистой пресной проточной водой.

Грязная одежда также считалась распространителем инфекций. Поэтому она стиралась в добровольно-принудительном порядке два раза в неделю. Поскольку тогда мыло еще было роскошью, очень часто вместо него использовалась выпаренная на ¾ моча и морская вода. Как только судно оказывалось у источника пресной воды — устраивалась большая стирка, причем одежду развешивали на веревке, натянутой поперек русла и немного опущенной в воду. Одежду рекомендовалось оставлять так на сутки, чтобы течение реки хорошенько ее промыло.

Однако чаще всего заразу на корабли несли новобранцы, и именно это составляло основную проблему. К концу Семилетней войны тогдашним главой Адмиралтейства Джорджем Энсоном, который сам в свое время хлебнул лиха с болезнями и смертностью на кораблях, был разработан целый ряд мер, который позволял если не искоренить, то существенно уменьшить заражение. Прежде всего, новенькие проходили через своего рода фильтрационный лагерь, где их полностью брили, причем не только головы, но и подмышки, и пах, одежду сжигали и выдавали новую робу. Кстати, эта мера имела и вторую цель — сбежавшего бритого новичка в робе не представляло труда найти.

Затем новобранцы попадали на специальные медицинские блокшивы, первый из которых — «Мидуэй» — был введен в строй в Плимуте в ноябре 1758 года, где им проводили медицинский осмотр. После этого новых матросов распределяли по кораблям. Благодаря таким экстраординарным мерам на кораблях Royal Navy практически исчез сыпной тиф, кожные заболевания, экзема, чесотка и тому подобные заболевания.

Таким образом, когда на флоте основного противника — речь, конечно же, о французах — даже двадцатью годами позже, во время «Другой Армады» 1779 года, сыпной тиф выкашивал целые экипажи, а систему вентиляции судов не смогли внедрить и при Наполеоне, английские корабли, благодаря принятым мерам, уже давно существенно сократили свои небоевые потери, что сказалось прежде всего на качестве команд и позволило сделать решительный рывок вперед, к титулу «хозяев морей».

Во время Наполеоновских войн уровень медицины в Royal Navy возрос необычайно. Еще в 1797 году адмирал Флота Канала Джон Джервис язвительно писал о корабельных медиках: «Я бы очень желал, чтобы между нашими медиками было поменьше докторов медицины. Эти господа, получив свои дипломы, начинают находить слишком низким для их достоинства самые полезные заботы, самые обыкновенные обязанности, положенные их званию. Вместо того, чтобы заниматься больными, они проводят время, свистя на флейте или играя в триктрак. Что же касается журналов, то они стряпают себе чудесные дневники, при помощи Коллена и других авторов по части медицины, и таким образом составляют себе в медицинском совете репутацию, которой вовсе не заслуживают. Я хочу, чтобы медики моей эскадры никогда не выходили на шканцы, никогда не съезжали на берег (как по службе, так и для своего удовольствия) не имея в кармане ящика с хирургическими инструментами». К 1812 г. ситуация была уже диаметрально противоположной. При Адмиралтействе была образована комиссия по заботе о больных и раненных моряках, а чуть позже — Совет по больным и раненным, который возглавил доктор Гилберт Блейн. Именно революционные меры Блейна, который в свое время был корабельным врачом на флагмане адмирала Роднея в Вест-Индии, а позже — лейб-медиком королей Георга III и Вильгельма IV, снизили смертность на кораблях в пять-десять раз! Количество больных к 1813 году уменьшилось в 4 раза: если в 1779 году по статистике болел каждый третий матрос, то в 1813 г. — только каждый одиннадцатый. К тому времени каждому моряку в обязательном порядке делали прививку от оспы, появились методы борьбы с малярией, цингой, лихорадкой. В рацион в обязательном порядке были введены лимонный сок, квашеная капуста. Введены централизованные поставки медикаментов на корабли, причём — не оплачиваемые кэптенами и моряками из своего кармана. Вместе с чистотой на кораблях эти меры резко сократили эпидемии и заболеваемость во флоте.

В море матросы не только работали, но и отдыхали. Как говорил один из персонажей советского фильма: «Кто сказал, что надо бросить песню на войне?» Точно также и в ту эпоху никто не отказывался ни от музыки, ни от танцев, тем более, что это был век без компьютеров, сотовых телефонов, Интернета и прочих радостей жизни.

Вообще, музицирование и танцы были очень важной частью жизни не только кают-компании, но и нижних палуб. Так, например, на флагмане Боскауэна 74-пушечном «Торбэе» во время перехода в Северную Америку каждую ночь на баке устраивались танцы под свирели и барабаны. Эти вечера живо напомнили Боскауэну «…„старую добрую Англию“, и пляски контрдансом в местной деревушке на склоне у церкви». Более того — хорошие танцоры ценились на вес золота, и приглашались «с гастролями» на корабли эскадры. Кстати, платили за танцы щедро, особенно господа офицеры, которые скучали по родине не меньше, чем матросы и унтеры. Иногда ловкие арматоры фрахтовали корабли и получали каперские патенты, но не для того, чтобы ловить вражеские торговые суда, а чтобы гастролировать с нанятыми «кантри-бэндами» по своим эскадрам, «загребая денежку лопатой».

Инструменты для музицирования на кораблях господа офицеры возили с собой. Например, в реестре за 1746 год на «Кинг Джордж» числятся «два рожка, две флейты, барабан, скрипка и уэльская тройная арфа», а офицеры в кают-компании по воскресениям составляли без малого целый оркестр, который играл произведения Лойе, Генделя, Леонардо да Винчи (полный тёзка известного скульптора-изобретателя XVI века) и других модных тогда авторов.

Но музыка не только объединяла, но и разъединяла экипажи на кораблях. Особенно бесили команду на том же «Кинг Джордже» понедельники, когда гардемарины и юнги в 20:00 собирались на баке для обучения игре на флейте и пению. Третьи и четвертые лейтенанты жаловались, что «это блеяние коров» дико мешает спать.

Чтобы понять, что творилось на корабле, нельзя не сказать и о животных. Да-да, именно о животных. Нам, живущим в век консервов, холодильников, питательных батончиков и таблеток, трудно себе это представить, но, тем не менее, корабли тогда больше напоминали Ноевы ковчеги, чем боевые единицы.

Первым, самым, наверное, знаменитым и многочисленным представителем фауны на корабле были, конечно же, крысы. Не стоит верить рассказам, что какое-то парусное судно по приходе в порт полностью избавилось от крыс. Без этих тварей обходились лишь только что спущенные со стапелей корабли. Как только в трюмах появлялись продукты — появлялись и крысы. Они жрали всё — запасы крупы, мясо, сухари, масло, растения и так далее. Когда запасы кончались — крысы вполне питались досками, иногда прогрызая борта и создавая реальную опасность судну. К примеру, во время ремонта в Гибралтаре шлюпа «Пегги» в 1756 году, при осмотре камбуза было обнаружено, что крысы прогрызли двухдюймовую сосновую доску, отделявшую кладовую от каюты второго лейтенанта. В 1763 году кэптен Лэфори (Laforey) сообщал, что на его фрегате крысы отгрызли часть обшивки днища, из-за чего корабль имеет течь.

Естественно, что под столь грозного врага списывали не только его реальные дела, но и все кражи, недостачи и тому подобное. То есть повар, отрезая кусок бекона в свою кладовую, естественно докладывал о том, что бедный бекон обглодали крысы. Чаще всего кок состоял в сговоре либо с боцманом, либо с мастером (master — штурман на парусном корабле) и, естественно, делился украденным. Вообще отговорка «сожрали крысы» вполне оспаривала первенство у «подмочены, пришли в негодность и выкинуты за борт».

Но грызуны, можно сказать, были невольными спутниками моряков, ими живность совершенно не исчерпывалась. На борту присутствовали козы, овцы, свиньи, гуси, утки, иногда кролики, и даже телята. Всё это были будущие котлеты, отбивные и жаркое. Количество крупного рогатого скота на корабле обычно бывало значительно — например, 64-пушечный «Саммерсет» в 1760 году загрузил для плавания в Средиземное море 71 теленка для питания эскадры в Мессине на 3 месяца. Адмирал Эдвард Хоук считал, что разумный запас провизии на линейном корабле — это 40 овец и 12 телят. Причем Адмиралтейство оплачивало только и исключительно говядину. Если кэптены и старшие офицеры хотели разнообразить меню, то овец, свиней, кроликов, кур, гусей и прочее они покупали за свой счет. Естественно, для такого количества скотины были необходимы целые тонны фуража, а это, в свою очередь, отнимало полезную нагрузку у корабля и создавало большие проблемы.

Если куры, гуси, свиньи, кролики жили в клетках и загонах, то козы, овцы и телята спокойно разгуливали по кораблю. Специально для них на дверях кают и на верхней палубе были развешаны сумки с зерном и крошенным хлебом. Естественно, животные справляли большую и малую нужду где придется, что, в свою очередь, бесило первого лейтенанта, ответственного за чистоту на судне. Легко представить, что во время боя всё это стадо просто мешало морякам исполнять свои непосредственные обязанности, поэтому перед сражением часто раздавался грозный приказ капитана: «Живность за борт!» И несчастные хрюшки или буренки, жалобно мыча, летели в морскую бездну…

Новшества в области питания, как и всегда, начались во Франции. В 1795 году в Республике был объявлен конкурс на лучший способ эффективного сохранения продуктов. Победителю предлагалось выплатить 12 тысяч франков. Поскольку сумма была немаленькая, то многие повара и химики попробовали предложить свои идеи. Поиски вариантов затянулись на целых пятнадцать лет, но в результате способ консервирования продуктов был разработан парижским поваром Николя Франсуа Аппером, изначально — трактирщиком с улицы Ломбардцев (уверен, что почитатели «Трех мушкетеров» оценят мягкую иронию Дюма), а в описываемый момент — владельцем сети ресторанов в Париже.

Переломом в жизни Николя Аппера, а заодно и в истории человечества стала небольшая статья, прочитанная ресторатором в провинциальной газете. Там описывалось возвращение в порт Сан-Мало из дальнего плавания корабля французской каперской эскадры. Почти все ее матросы заболели цингой из-за отсутствия в провианте витаминов. И у повара появилась простая и гениальная идея. Уроженец Шампани, он был знаком с владельцем небольшой стекольной фабрики, производившей винные бутылки. Аппер заказал партию литровых бутылок, попросив сделать горлышко пошире… Ну, а об остальном двести лет спустя легко догадаться.

Одна из первых фабрик по производству консервов

Литография (Сеньор А. «Энциклопедия», 1898 г.)

Представленный в 1804 году особый метод длительного хранения продуктов заключался в том, что мясные и растительные припасы герметично закупоривали в стеклянные банки, а затем кипятили в соленой воде (для повышения температуры кипения) от полутора до четырех часов, в зависимости от величины банки. В 1806 году Аппер продемонстрировал свои консервы (52 бутылки) на выставке достижений французской промышленности, но, к сожалению, жюри не обратило на них особого внимания и никак не отметило изобретателя. Разочарованный ресторатор пошел к руководству французского военно-морского флота. После разговора с министром Дени Декре и префектом Бреста Кафарелли было решено попробовать снабжать небольшими партиями консервов корабли Голландской эскадры — Голландия тогда входила в состав Франции. Отзывы моряков были сугубо положительными, флот был однозначно за переход на консервы. И тогда Аппер решил напрямую обратиться в правительство.

15 мая 1809 года он написал министру внутренних дел графу де Монталиве. В своем ответе тот предложил два варианта: либо получить патент на изобретение, либо за собственный счет опубликовать свои разработки, подарив их обществу. Как ни странно, Николя Франсуа Аппер выбрал для себя второй вариант, не предусматривавший получения особых барышей. Вскоре было издано первое в мире пособие по консервированию: в 1810 году из-под пера изобретателя вышла книга «Искусство сохранения в течение нескольких лет животной и растительной субстанции». Первый тираж книги составил 6000 экземпляров, потом она неоднократно переиздавалась.

Но все это было позднее. Пока же, узнав о утверждении Наполеоном заказа на хранение пищи и приза в 12 тысяч франков, Аппер тут же явился к нему во дворец, добился аудиенции и предъявил императору французов три блюда. В ответ на недоуменный взгляд, он открыл одно из блюд, на котором находилась баранья ножка, и с поклоном протянул свое изделие Наполеону. Император скривил губы, сначала попросил отведать блюдо самого Аппера, потом дал кусок собаке, и лишь затем съел кусочек сам. После того, как изобретатель сказал, что этой бараньей ноге уже три месяца — Наполеон был в шоке. Потом император попробовал гороховой каши с тушеной свининой и персики в сладком соусе. Блюда оказались вполне качественными и съедобными. Аппер не упустил случая уточнить, что они были им заготовлены полгода назад. Восхищенный Наполеон задал несколько уточняющих вопросов. Оказалось, что если стеклянные емкости заполнить вареньем, бульоном или жареным мясом, наглухо их закупорить, а потом долго кипятить в воде, то содержимое не испортится и останется вполне съедобным примерно около года.

Такая технология была поистине революционна для своего времени и могла обеспечивать наличие и долгое хранение огромных запасов продовольствия, на тот момент, в первую очередь, для нужд снабжения армии. Единственным недостатком этого способа оказалась непрактичность тары, которая весила намного больше содержимого, да и перевозить ее было непросто. Аппер безо всяких проволочек получил от Наполеона чек на предъявителя на 12 тысяч франков, а кроме того — звание «Благодетель Отечества».

Но далее пальма первенства перешла к Англии, где всерьез оценили изобретение. Стеклянные банки были хрупкими и при перевозке бились. Возникла идея консервов в железной таре, но железо после длительного кипячения быстро ржавело (нагрев достигал чуть выше 100 °C). Следующий шаг сделал английский промышленник французского происхождения Питер Дюран — он разработал метод упаковки продуктов в герметично запаянные луженые банки. Так появились консервы в английском флоте, но ввести их в снабжение кораблей побоялись, по двум причинам. Во-первых, банки, как мы говорили, изготовлялись вручную, их корпуса весили около полукилограмма, делались из прямоугольных листов металла и спаивались вручную на внутренней стороне банки. Дно её также припаивалось к корпусу. Крышка припаивалась к банке только после того, как внутрь закладывалась твердая пища, например, мясо. Если же в банке должно было быть жидкое содержимое, то она спаивалась полностью, за исключением небольшого отверстия на крышке банки, через которое заливалась жидкость, после чего отверстие также запаивалось. Понятно, что такие банки были очень дорогими, и трудоёмкими в производстве, так как умелый ремесленник мог изготовить только 5 или 6 банок в час. Поскольку в Королевском флоте на тот момент служило без малого 130 тысяч моряков, то запас таких банок должен был быть громадным — как минимум около двух-трех миллионов штук, а лучше — еще больше.

Во-вторых, было зарегистрировано несколько случаев отравления консервированными продуктами. Позже выяснили, что проблема крылась в свинце, которым запаивали банки. Пища медленно пропитывалась им и вызывала тяжелые отравления. Тем не менее, консервы стали поставлять сперва в госпитали Королевского флота, а с 1813 года — в английскую армию. Начиная же с 1814 года консервы поступали на снабжение всего Royal Navy и поселенцев в дальних колониях — Австралии, Новой Зеландии.

Америка также не осталась в стороне от новшества. В 1812 году в Нью-Йорке был открыт консервный завод Роберта Эйрса (Robert Ayars), который производил консервы в закупоренных керамических емкостях — в основном консервированные устрицы, мясо, оливки, фрукты и овощи. Офицеры флота быстро оценили преимущества консервов, начиная с 1812 года их доля в снабжении небольшого US Navy начинает все возрастать, пища для моряков становится более разнообразной. Хранили такие керамические емкости в ящиках с опилками или песком, прежде всего упирая на мясные консервы, поскольку это избавляло от сотен килограмм живого груза виде быков, овец, свиней и прочих. Поскольку флот был небольшим, то снабдить его консервами не представляло особого труда, и к 1813 году он практически перешел на довольствие именно консервами. Прежде всего, они поставлялись на корабли, идущие в дальнее плавание, а потом, по остаточному принципу — на все прочие.

Но вернемся к живности на борту. Ещё одним видом были домашние животные моряков — кошки, собаки, ручные крысы. Из-за них разгорались настоящие баталии с первым лейтенантом, который чаще всего рассматривал этих существ как угрозу гигиене и чистоте на вверенном ему корабле. Удалось договориться — провел своего Шарика на борт. Не удалось — Шарик летел безжалостно в воду.

Где-то в середине плавания на борту начинали появляться экзотические животные — обезьяны, попугаи, иногда даже страусы. К ним был меркантильный интерес — по приходе в Англию такие диковинки можно было выгодно продать. Например, попугай Ара на птичьих рынках Лондона стоил 5–7 гиней — для обычного моряка это было практически состояние. Так же ценились и скупались редкие виды фауны.

В связи с этим можно упомянуть реальный случай, произошедший в 1758 году. Тогда кэптен Форрест захватил корабль французской ОИК, на котором «…обнаружил живности на 300 тысяч фунтов!», среди всего прочего — медведя-гризли и слона. Оказалось, что судно было зафрахтовано французской Академией Наук, вернее ее председателем — мсье Реомюром. На призовом суде в Лондоне коллекция животных была признана не государственной собственностью Франции, а частной собственностью Реомюра, поскольку он финансировал экспедицию на свои деньги, и ее вернули владельцу, правда слон к тому времени умер. Корабль же англичане оставили себе, как законный приз.

Вот тут самое время рассказать о призах и призовых деньгах. Основой службы, помимо карьеры, в Royal Navy были призы и призовые деньги. Любой корабль, захваченный в бою или во время крейсерства, приводился на призовой суд, где оценивалась его стоимость. Из этой суммы до двух третей доставалось капитану, офицерам и матросам, захватившим приз. Там, где крутятся большие деньги, естественно процветает коррупция. Не обошла сия чаша и Royal Navy. Вообще, власть Адмиралтейства над флотом строилась не только на продвижении по карьерной лестнице, но и на возможности наградить денежно. Речь прежде всего о призовых. Искушение иной раз было настолько сильным, что кэптены и адмиралы Royal Navy покидали предписанные районы крейсерств в погоне за призами, или ослабляли свои силы, отсылая часть кораблей на охоту. Кэптены всегда были вынуждены выбирать между общественной пользой (public good) и частной прибылью. Например, в 1762 году именно за подобное нарушение был снят с должности кэптен Джон Бентинк, который ушел из устья Нигера к островам Зеленого Мыса в погоне за испанскими призами.

Однако очень часто в эту игру вступали члены Адмиралтейства и политики. В 1747 году командовать 60-пушечным «Дифайнсом», к Энсону в Западную Эскадру, специально созданную для перехвата французских конвоев из Вест-Индии и в Вест-Индию, был назначен Томас Гренвилл, а протекцию в этом оказал его брат Джордж, который был честолюбивым молодым политиком и членом Адмиралтейства, правда обременённым большими карточными долгами. Томас был назначен кэптеном «Дифайнса» именно в предвкушении призовых, которые позволяли его брату расплатиться с долгами. Нужно сказать, что это было совершенно рядовой сделкой для тогдашнего времени. Так поступали все, или практически все. Именно против этого стал бороться Энсон после прихода в Адмиралтейство, но как он ни старался изменить положение дел, все же сам был продуктом той системы, которую пытался сломать. Очень показателен боевой эпизод на Западных Подходах в 1758 году, когда крейсировавшие у Уэссана кэптены Роберт Дигби и Чарльз Проби обнаружили французский конвой из восьми больших транспортных судов под эскортом одного 74-пушечника. Англичане атаковали военный корабль противника, и он бежал с поля боя.

Корабли Royal Navy, проигнорировав торговые суда противника, отправились в преследование за французом, которое длилось пять дней. Все же неприятелю удалось уйти. Реакция Энсона была очень интересной, он писал: «Кэптены, безусловно, поддержали честь Королевского Флота, и поступили, как офицеры этого флота абсолютно верно. Однако для пользы дела было бы не менее важно захватить торговцев, если это было возможным и служило на пользу общественному благу».

Возвращаясь к коррупции в призовых судах — мало было взять приз. Иногда захвативший его мог остаться ни с чем. В пример можно привести того же самого Энсона, который в своем знаменитом вояже взял ценностей на 242 тысячи фунтов стерлингов. Тем не менее, он решил исключить из раздела добычи матросов и офицеров с погибших «Глостера» и «Трайала», на том основании, что главные призы захватил «Центурион». Однако те резонно возражали, что без их участия захват «Нуэстра Сеньора де Ковадонга» и других призов был вряд ли возможен. Сначала суд принял их сторону, но вскоре под давлением Адмиралтейства, их доля была уменьшена, на всех выделили 500 фунтов, вместо положенных по справедливости 6000 фунтов. Сам Энсон получил 91 тысячу фунтов стерлингов, для сравнения — его зарплата за четырехлетнее плавание составила 719 фунтов стерлингов, а матросы «Центуриона» — по 300 фунтов, что сравнимо с их зарплатой за 20 лет.

Кэптен Джон Холмс, предъявивший призы на ямайский призовой суд, потом писал, что «…был просто обобран колониальными чиновниками, которые оценили отличные корабли по цене дров», и подозревал в этом судью, который, несомненно, состоял в сговоре с местными коммерсантами. Но происходили и более возмутительные случаи. Весной 1759 года английский корабль «Амазон» захватил недалеко у Барбадоса три торговых французских брига, которые были приведены на призовой суд колонии. Цены, назначенные барбадосским судьей, показались кэптену просто оскорбительными и он… отвел корабли с товарами во французскую колонию Антигуа, где отдал их за выкуп, в два раза превышавший деньги, которые назначил призовой суд. Резюмируя, можно сказать вполне очевидную вещь: захват приза еще совершенно не гарантировал, что деньги у тебя в кармане. Надо было пройти множество препон, иногда даже отдать значительную часть захваченного, чтобы получить свои, казалось бы, законные деньги.

Зал заседаний британского Адмиралтейства, 1810 г.

Подготовка английских экипажей велась в расчете на решительный ближний бой, в противовес французам, которые на тот момент предпочитали бой на средней и дальней дистанции. Именно к этому готовили экипажи, и готовили очень хорошо. На британских кораблях почти ежедневно, в походе и на стоянках, проходили занятия и учения по заряжанию пушек и стрельбе. За этим следили не только лейтенанты и кэптены, но даже и адмиралы, которые с секундомерами в руках считали залпы. Учения делились на две категории — быстрая стрельба с максимально возможным темпом и быстрая стрельба на точность. Английский историк Роджерс в книге «Деревянный мир» (Wooden World) приводит следующие данные: при Финистерре в 1747 году «Дифайнс» дал за 5 часов 75 выстрелов полным бортом, то есть скорострельность составила один выстрел в 4 минуты. При захвате «Дюк д‘Эгильон» английский «Тартар» дал за 1 час 28 минут боя 42 выстрела — один выстрел в две минуты. Фантастическую скорострельность и точность развил 64-пушечный «Монмут» в сражении у Картахены с 80-пушечным французским «Фудрояном» 28 февраля 1758 года — за час англичане смогли дать 33 залпа (один залп за 1 минуту 45 секунд). Этот бой вообще был уникален — у француза вес бортового залпа составлял 1220 фунтов, тогда как британский корабль имел на борт всего 504 фунтов. Тем удивительнее результат: после часового боя «Фудроян» сдался более слабому англичанину, а потери у французов были в 4 раза больше, чем у британцев.

В общем, к началу англо-американской войны британский флот по праву считался самым сильным и самым умелым в мире. В нем удовлетворительно была налажена подготовка команд, их снабжение, система оплаты, строительства кораблей, принимались меры по уменьшению болезней и смертности. Проблемы этого флота были обратной стороной его силы — 860 кораблей и 130 тысяч человек было сложно обслуживать: регулярно снабжать, создать систему обучения кадров, вовремя проводить тимберовки, координировать действия кораблей по всему миру.

Флот США

На 21 июня 1812 года, когда США объявили войну Великобритании, состав американского флота был следующим:

Фрегаты

Корветы

Шлюпы

Бриги

Шхуны

Что же представляли из себя американские военно-морские силы и те, кому непосредственно предстояло бросить вызов самому сильному флоту мира — матросы и офицеры US Navy?

Как ни странно, но споры о национальности американских экипажей идут до сих пор. Сразу же после англо-американской войны английские историки выдвинули версию: на самом деле упорный характер боев с переменным успехом обусловлен тем, что «английские матросы воевали против английских же матросов». Естественно, что американские историки этот тезис категорически отрицали. Вопрос не столько сложный, сколько запутанный, и на наш скромный взгляд правы как те, так другие. Объясним, в чем тут дело.

Война за Независимость закончилась в 1783 году и сразу поставила перед бывшими противниками вопрос о правовой форме гражданства (США) и подданства (Великобритания). Согласно законам Британской империи человек, родившийся на ее территории являлся британским подданным раз и навсегда. Но после обретения США независимости появилась правовая коллизия.

Обсуждали этот вопрос два года, и в результате пришли к следующему соглашению. В 1790 году должна будет пройти перепись населения США и все, участвовавшие в переписи, являются гражданами Соединенных Штатов. По спорным вопросам было решено так: если человек живет в США более двух лет, и дает присягу правительству США — он автоматически теряет британское подданство и приобретает гражданство Соединенных Штатов.

Полный текст присяги на 1802 год:

«Настоящим я клятвенно заверяю, что я абсолютно и полностью отрекаюсь от верности и преданности любому иностранному монарху, властителю, государству или суверенной власти, подданным или гражданином которого я являлся до этого дня; что я буду поддерживать и защищать Конституцию и законы Соединённых Штатов Америки от всех врагов, внешних и внутренних; что я буду верой и правдой служить Соединённым Штатам; что я возьму в руки оружие и буду сражаться на стороне Соединённых Штатов, когда я буду обязан сделать это по закону; что я буду нести нестроевую службу в вооружённых силах США, когда я буду обязан делать это по закону; что я буду выполнять гражданскую работу, когда я буду обязан делать это по закону; и что я произношу эту присягу открыто, без задних мыслей или намерения уклониться от её исполнения. Да поможет мне Бог».

Конгрессом этот очень хитрый нюанс в деле о гражданстве — отказ под присягой от прежнего подданства был введён в 1802 году. Ранее первых слов об отречении от присяги монархам и правительствам не было. То есть, если гражданин Великобритании прожил в США более двух лет и решил сменить британское подданство на американское гражданство, — он произносил присягу, в том виде, в каком она процитирована, и становился гражданином по законам США. Но по законам Британии он не терял британского подданства, и рассматривался уже как дезертир и клятвопреступник.

Во время наполеоновских войн самый большой контингент иностранцев в Royal Navy, где всего иноземцев было до 50 %, что понятно, ведь численность экипажей флота возросла с 45 тысяч человек в 1793 году до 130 тысяч человек в 1800 году, — был именно американским. В 1808 году, в момент крайнего напряжения сил, английские капитаны, не мудрствуя лукаво, решили использовать обычную арифметику для определения британского подданства: независимость получена США в 1783 году, соответственно все лица старше 25 лет жили еще в североамериканских провинциях Его Величества, и ясно, как божий день, что они являются британскими подданными. Забирать американцев с торговых кораблей начали всех подряд. Но в 1810 г., после переговоров двухсторонней комиссии, решили так: любой американский моряк, желающий избежать «прессинга» в Royal Navy, должен был иметь «защитный лист» (list of Protection), примерно следующего содержания:

«Я, Джон Клиф, нотариус штата Нью-Йорк, сим удостоверяю: Что Даниэль Робертсон, моряк, лично появился передо мной, и, будучи приведен к присяге в соответствии с законом, подтвердил, что является гражданином США, и уроженцем штата Делавэр.

Рост 5 футов 10 дюймов. Возраст — 34 года. Волосы — светлые.

Особые приметы — хромает на одну ногу.

Я, Джон Клиф, также подтверждаю, что Даниэль Робертсон предупрежден об ответственности за неверные сведения, а также о своих обязанностях, которые придется исполнять в случае его вербовки на военную службу США».

Беглецы из Royal Navy восприняли это новшество как манну небесную — теперь за сравнительно небольшую взятку нотариусу (от 10 до 30 долларов) можно было легально натурализоваться в США и при этом избежать преследования от Великобритании! Ведь эта бумага, в силу соглашений, в Великобритании имела силу дипломатического паспорта иностранца! Сколько беглецов достоверно получило такие бумаги — неизвестно, но зато 1810– 1812 годы ознаменовались быстрым ростом американских юридических контор. Таким образом, сколько де-факто было американцев в US Navy — данных нет, но «по паспорту» практически 95 % флота были американскими.

Согласно указу о создании флота от 3 марта 1801 года, подписанному Конгрессом, US Navy в мирное время комплектовался экипажами на 2/3, которые во время войны составляли костяк американского флота. По штату на один фрегат, которых было всего восемь, полагался один парусных дел мастер, один боцман, один главный комендор, один плотник, один кок, один сержант морской пехоты, один капрал и десять морских пехотинцев. На корабли поменьше количество морских пехотинцев было определено в восемь штатных единиц. Обязанности корабельного казначея возлагались на шкипера (sailing master). Также было определено, что в мирное время офицерский корпус US Navy составляет 9 капитанов, 36 лейтенантов и 150 гардемаринов.

Эти офицеры получали полное жалование, остальные, находящиеся в резерве, — половинное. Впервые в мире в американском флоте была введена система отпусков офицерского состава с сохранением жалования и выплатой отпускных. В случае увольнения офицер или уорент-офицер получали выходное пособие, равное жалованию за четыре месяца.

Всего во флоте США перед англо-американской войной насчитывалось 20 кораблей (в общей сложности 447 орудий всех калибров), 4 блокшива и 5500 человек. Конечно же, такой компактный флот гораздо легче было снабдить и укомплектовать, чем 130-тысячный Royal Navy.

Провиантское обеспечение однозначно было сильной стороной US Navy. В 1799 году вышли рекомендации американского военно-морского министерства, в которых указывался недельный рацион моряка. Он состоял из семи фунтов хлеба (4–5 современных буханок), двух фунтов говядины (то есть по 1 кг в неделю на матроса), трех фунтов свинины (1,5 кг), одного фунта соленой рыбы (полкило), одной кварты рыбьего жира (1 литр), полутора пинт гороха или бобов (примерно 600–700 грамм), двенадцати унций сыра (300–350 грамм), двух фунтов картофеля или репы (1 кг) и шести унций патоки (150 грамм). Кроме того, на неделю выделялся один джил оливкового масла (120 грамм), либо четыре унции сливочного (100 грамм). Не стоит забывать и ежедневную выдачу полпинты рома — практически «наркомовские» 200 грамм. Говядина и свинина чаще всего выдавались в одногаллоновых консервных банках, одна банка имела два недельных пайка (14 порций) и вмещала в себя чуть более двух килограммов мяса. Сыр в рацион шел чаще всего либо «чеддер», либо «колби», а во время пребывания в портах на корабли поставляли сыр американский: невыразительный по вкусу плавленый сыр, который мы сейчас так хорошо знаем под маркой «Hohland».

Можно сравнить это с русским пайком, который считался очень богатым, по крайней мере — на бумаге. Согласно петровскому Морскому уставу матросу на месяц выделялось пять фунтов говядины и свинины (2 кг, против американского 1 кг на неделю), 45 фунтов сухарей (18 кг в месяц, или 4 кг в неделю, против 5 буханок (3,3 кг) свежего хлеба у американцев). В общем, если продолжить сравнение и дальше, то русский рацион уступает американскому. Кроме того, в паёк входили десять фунтов гороха, пять фунтов гречневой и десять фунтов овсяной крупы, четыре фунта рыбы, шесть фунтов масла, пиво (семь вёдер), «вино» (так называлась водка — 16 чарок), уксус (полкружки) и полтора фунта соли.

Любимыми блюдами на US Navy были «лобкоус» (lobscouse), «дэддифанк» (daddyfunk) и «пламдафф» (plumduff). «Лобкоус» представлял из себя аналог армянского хаша или русской тюри: говядина вываривалась почти восемь часов, а потом в эту похлебку крошился хлеб, и блюдо накрывалось крышкой, в результате получалось что-то типа очень питательного крем-супа. «Дэддифанк» — варево из предварительно замоченных сухарей, свиного жира и патоки. «Пламдафф» — это предварительно сделанный с ягодой пудинг, потом опущенный в марле в кипящую воду и вываренный до состояния каши. Господа офицеры чаще предпочитали более изысканные блюда, одно из которых называлось «шхуна на скалах» (schooner on the rocks) — ростбиф, запеченный на светлом пиве, которое иногда для крепости заменяли ромом), и обложенный по кругу печеным картофелем.

И еще одна немаловажная деталь: понятно, что в те времена почти все коки были ворюгами. Но именно в американском флоте был написан и даже отпечатан «кодекс кока», где детально описывались его обязанности. Кроме того, в кодексе прописывалось, что команда, недовольная едой, могла составить петицию капитану. Если петицию подписывало большинство команды — капитан был обязан в первом же ближайшем порту ссадить кока и нанять нового, либо из числа команды, либо со стороны.

Естественно, что слухи о US Navy как о райском месте разлетелись по всем портовым тавернам мира, и американцам было из кого выбирать. Вообще следует понять, что сила американского флота проистекала из его слабости — пять с половиной тысяч моряков найти в такой стране как США было достаточно легко.

В Америке так же, как и в Англии, действовало призовое право, но Конгресс в отличие от британского Адмиралтейства решил, что все деньги, в которые оценен приз и груз, будут делиться между моряками. В случае, конечно, если этот приз можно продать или принять на службу. В призовой суд платился только фиксированный сбор, пошлина за предоставление на суд захваченного имущества.

Боевая подготовка в US Navy велась по английским стандартам. Вообще, боевая подготовка американского флота имеет своего персонального отца-основателя — это небезызвестный Томас Тракстан, бывший торговый моряк, а во время войны за Независимость — сначала мичман в Royal Navy, согласно политике прессинга снятый англичанами со своего торгового судна, а позже — капер под флагом США, командир корсарских кораблей «Конгресс», «Индепендэнс», «Марс», «Сент-Джеймс». Тракстан, будучи одним из шести капитанов, назначенных Вашингтоном, принял за основу именно британскую модель подготовки личного состава. В Чесапикской бухте была создана первая «Эволюционная Эскадра» (Squadron of Evolution), которая постоянно отрабатывала различные боевые задачи. Матросов учили управляться с пушками, быстро и метко стрелять, были введены денежные призы за скорость и меткость. Особым успехом пользовались соревнования батареи правого борта с батареей левого борта на скорость заряжания. Поскольку основной доктриной в США была провозглашена guerre de course («крейсерская война») — от эволюций в линии отказались, вместо этого капитанов проверяли на нестандартность мышления, учили отлично управляться с кораблями, уходить от погонь, устраивать засады, маскироваться. Из основной доктрины вытекала и подготовка комендоров — целили в основном в верхнюю часть корпуса, где борта тоньше и сосредоточены абордажные команды, а также в мачты и паруса, стараясь обездвижить противника и уничтожить живую силу. Известны указания Тракстана на учениях: «Не тратьте ни одного снаряда или пули напрасно, всякое ядро должно найти свою цель. Ведите огонь прямо по верхней палубе противника… Поощряйте моряков вести частный огонь, но не суетиться и просто делать свое дело. Заряжать и стрелять надо как можно быстрее, но целясь со всем возможным тщанием, и тогда вы непременно добьетесь результата».

Уже к началу «квази-войны» с Францией американские матросы достигли отличных результатов в боевой подготовке. Примером может служить бой фрегата «Констелейшн» с французским «Инсургент», когда за 1 ч. 15 мин. подчиненные Тракстана смогли дать 28 бортовых залпов (broadsides), то есть в среднем один залп в две с половиной минуты. Марсофлоты также продемонстрировали свое мастерство — «Констелейшен» обрезал нос французу три раза, то с одной раковины, то с другой, фактически выключив из боя почти половину орудий «Инсургента». Соответственно и счет по потерям был так же разгромный: 29 человек убитыми и 44 ранеными у французов против 1 убитого и 2 раненных у американцев.

Как ни странно, но «Квази-война» сблизила двух непримиримых врагов — Англию и США. Нет, до совместных действий дело не дошло. Но в Америку рекой потекли оружие, боеприпасы, и даже некоторое количество военных советников и технологии. Американские матросы и капитаны могли присутствовать на судах Royal Navy в качестве иностранных волонтеров и изучать английский опыт.