© Злотников Р., Махров А., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

 

Глава 1

27 июня 2015 года, Москва

– Так что это за Российская Федерация? – спросил Батоныч, удивленно разглядывая мой паспорт.

В этот раз я оказался готов к странностям – хватило опыта двух предыдущих возвращений из прошлого. Когда «вдруг» пропадали две станции метро на моей ветке и менялся государственный герб. Словом, изменений хватало и кроме общей истории. Но чтобы настолько глобально, вплоть до исчезновения целого государства?

– А у ВАС это как называется? – вопросом на вопрос ответил я.

– В смысле: у вас? – сразу поймал меня на оговорке Батоныч. – У НАС государство называется «Конфедерация народов России». Ты словно с Луны свалился. Хотя… Форма эта советская, паспорт несуществующей страны… Реально под дурачка косишь? Так не поможет тебе симуляция, дурилка. Все равно я с тебя должок в полной мере стребую.

– Я прибыл к вам из альтернативной реальности, – пожал плечами я. – Вернее, из того варианта реальности, который так и не осуществился благодаря моим действиям. Там существовала Российская Федерация, и Советский Союз распался в 1991 году.

– Когда? – вытаращил глаза Батоныч, прекратив постукивать по столешнице корешком моего документа.

– В девяносто первом году, – повторил я. – Союз развалился по границам национальных республик. И хорошо еще, что Российская Федерация не распалась на незалежные государства, вроде Башкирии или Татарии. А ведь и к этому дело шло.

– Складно врешь! – прокомментировал Батоныч. – И как ты только такое придумал? Ведь национальные республики упразднены еще в пятидесятых годах прошлого века!

– Послушал, значит, меня товарищ Сталин! – обрадовался я и тут же вспомнил, в какую клоаку сейчас вернулся. – Тогда почему у вас здесь такая грязь и… бандиты? Как у нас в девяностых? Неужели и тут Советский Союз распался?

– Распался… – мне показалось, что Батоныч скрежетнул зубами. – Да, распался, мать твою! Из-за этого меня, боевого офицера, из армии выкинули. Да и саму армию под нож пустили!

– Блин, ситуация практически как у нас… – отметил я. – А когда распад произошел?

– Да уж лет пять… – Батоныч озадаченно почесал макушку.

– Можно взглянуть? – я показал на монитор.

– На что взглянуть? – офигел Батоныч.

– Дай десять минут в Интернете покопаться, посмотреть, какие еще изменения мой крайний поход в прошлое принес. Или все-таки последний?.. – Я на пару секунд задумался: «А закончилась ли моя эпопея?» – После чего делай со мной, что хочешь – хоть в подвал тащи в пыточную камеру, хоть сразу на месте пристрели.

– Ну, за последним не заржавеет! – усмехнулся Батоныч. – Но все-таки уточни еще разок: где ты хочешь покопаться и почему при этом киваешь на мою мини-ЭВМ?

– В моем мире существует Интернет – глобальная мировая информационная Сеть, доступ к которой можно осуществить с любого компьютера.

– Да… – радостно скалясь, покачал головой Батоныч. – Вот ведь чувствуется в тебе нечто… Ты даже лапшу на уши красиво вешаешь. Надо же: обозвать нашу Библиотеку таким мудреным словом, как «Интернет», а электронно-вычислительную машину – компьютером. За то, что сумел меня удивить, дам тебе десять минут. А потом в подвал спустимся… Там, может, и не пыточная камера, но смывать кровь с бетонного пола всяко удобней, чем с паркета.

И Батоныч несколько секунд пристально смотрел на меня, ожидая какой-то реакции. Проявлений страха или неуверенности, быть может? Но мне сейчас было на все наплевать. Хотелось одного – узнать, что здесь произошло. Почему опять развалился Советский Союз, где недоработал я, а где – товарищ Сталин…

– Колян! – громко позвал Батоныч, так и не дождавшись от меня проявления эмоций.

В дверь кабинета немедленно просунулась бритая башка давешнего качка.

– Отведи клиента в каморку к Очкарику и дай доступ к Библиотеке, – распорядился Батоныч. – На всё отвожу десять минут, потом тащи его сразу в подвал. Хотя нет… Он меня сумел удивить – пусть будет полчаса.

Колян зашел в кабинет и спокойно опустил мне на плечо могучую руку.

– Пошли, дурилка! – с употреблением этого специфического словечка они явно шефу подражают.

Я покорно повернулся и пошел на выход, как вдруг резко, словно выстрел, прозвучала команда:

– Стоять!

Повернувшись, увидел: Батоныч встал из-за стола и подходит ко мне. С дистанции в два шага глава местной ОПГ четким отработанным ударом врезал мне по печени, а когда я согнулся от боли, добавил коленом в нос.

– Это тебе, дурилка, небольшой аванс! – спокойно, даже не запыхавшись, объяснил Владимир Петрович Бат. – Чтобы ты не строил иллюзий насчет того, куда попал. Я тебе не лох ушастый, меня красивыми сказочками не купить!

Внимательно посмотрев на мою перекошенную морду, Батоныч удовлетворенно кивнул и взмахом руки отпустил нас. Колян, ухватив меня за воротник, вытащил из кабинета и поволок куда-то вдаль по полутемному коридору.

Впрочем, тащил он меня недалеко – всего через сорок шагов коридор закончился тупиком, в котором обнаружилась дверь, обитая листовым кровельным железом. Этакая «сейфовая» дверь для бедных. Колян бесцеремонно забарабанил по ней кулаком, вызвав в узком пространстве настоящий звуковой шторм – от гулкого буханья «тяжелым тупым предметом» по металлу у меня даже заболели барабанные перепонки. И продолжалось это, как мне показалось, бесконечно долго – почти полминуты.

Наконец Коляна услышали. Звякнули открываемые засовы, и на пороге возник настоящий верзила, на полторы головы выше меня, перекрывающий своими плечищами весь проем.

– Очкарик, принимай клиента! – радостно завопил Колян, выталкивая меня вперед. – Шеф распорядился дать ему полчаса на ковыряние в Библиотеке. А потом сразу в подвал!

Только сейчас я разглядел на широком лице с покатым лбом питекантропа крохотные очки с тонкими дужками. Ничего себе «очкарик»!

Верзила молча кивнул и посторонился, пропуская меня в дверь. Колян еще что-то говорил, но я его уже не слышал, ошарашенно осматривая обстановку помещения. Я как-то успел привыкнуть, что технический уровень вокруг меня неожиданно откатился на пару десятилетий назад. И не только технический уровень. Но в этом отсеке… здесь царил настоящий хай-тек. Не уступающий самым передовым достижениям «моего» мира: почти десяток огромных плоских мониторов, застекленные шкафы серверов с мощным воздушным охлаждением, оптоволоконные кабели и прочая перемигивающаяся сотнями разноцветных светодиодов и гудящая кулерами электронная машинерия.

– Впечатляет? – усмехнулся Очкарик. Голос у него оказался под стать фигуре – мощный утробный бас.

– Видал я лилипутов и покрупнее! – пожимаю плечами. – Но не здесь. Тут не ожидал уже увидеть такую технику. А чего тогда в кабинете твоего шефа такое допотопное чудище стоит?

– Так ему, чтобы «косынку» раскладывать, ничего сверхсовременного не нужно! – хохотнул Очкарик.

– А как же понты? – удивился я. – Вот придут к нему на… встречу деловые партнеры, а у него на столе этакий гроб стоит.

Здоровяк на пару секунд задумался, а потом пренебрежительно махнул рукой:

– Ерунда! Если бы такая мелочь грозила репутации Батоныча, то он бы давно у себя видеостанцию на пять мониторов развернул. Да и не ходят к нему… деловые партнеры. Они как-то… в других местах привыкли… деловые вопросы… перетирать. Ладно, тебя чего сюда послали? В Библиотеке ковыряться? Так вот тебе свободное место, присаживайся… С «десяткой» знаком, справишься?

Я сел на вращающееся кресло у большого тридцатидюймового экрана и оглядел рабочее место. Так… монитор марки «Рекорд»… Чего? Я еще раз тупо перечитал надпись на логотипе компании-изготовителя. Да, именно «Рекорд»… неужели наши делают такие… вполне современные компьютерные мониторы? Ладно, потом разберусь… если доживу. Смотрим дальше… Клавиатура привычного вида… кроме эмблемы фирмы, опять что-то российское. Мышь оптическая беспроводная… тоже выпущенная в России. Заглядываю под стол, смотрю на системный блок – на нем красуется надпись «ЭВМ «Рубин» 345-15». Н-да… Лихо они тут… неужели ничего импортного нет? А как же «иномарки» на улице? Или компы делать научились, как и ракеты с самолетами, а с автомобилями и здесь ничего путного не вышло? Как там говорилось в анекдоте: «Проклятое место…» Отвлекся что-то… Хорошо, пусть девайсы сугубо суровой русской сборки, но устройство у них вполне знакомое.

– Справлюсь! – уверенно ответил я.

Очкарик хлопнул меня по плечу, словно дубиной огрел и ушел куда-то в глубину помещения. А я, немного повозившись с непривычным интерфейсом, вошел в Сеть. Или, вернее, в Библиотеку, как у них здесь называлось виртуальное пространство. Через пару минут я убедился, что данная Сеть – исключительно русскоязычная. Никакого выхода на англоязычный сегмент, если он вообще существует, просто не было. Или я просто не знал, как это делается. Ну да мне сейчас и русскоязычной части вполне хватит. Да и сама Библиотека сильно отличалась от нашего Рунета – полностью отсутствовали развлекательные сайты и рекламные порталы. Только информационные ресурсы, новостные и энциклопедические. И даже на их страничках я не увидел ни одного рекламного баннера. Красота! Операционная система «Десятка» оказалась вовсе не десятой версией «Винды», а самостоятельной российской разработкой, причем первая ОС «Единичка», судя по логам, была создана в лохматые восьмидесятые годы, и с тех пор на отечественные ЭВМ ставился только отечественный «софт».

Разобравшись с принципами Сети, я начал «серфить» в поисках нужной инфы. И почти сразу наткнулся на отлично сделанный сайт, целиком посвященный Второй Мировой войне. Причем сайт явно государственный, с многочисленными архивными документами. К тому же, судя по датам выкладки документов, он был создан не к юбилею Победы, а уже несколько лет назад. Видимо, в этой реальности к истории своей страны относились несколько бережнее.

Первым делом я посмотрел дату окончания войны. Великая Отечественная закончилась 11 сентября 1944 года. Ага, с момента прошлого возвращения сдвиг еще на пару месяцев. Ход боевых действий в общих чертах соответствовал «предыдущей версии», сложившейся после моего второго возвращения из прошлого, но финал оказался несколько иным.

По итогам Германия, вся скопом, стала соцстраной, а кроме нее еще и Австрия с Финляндией. Никаких разделений на «западные» и «восточные» половинки стран. Вероятно, союзнички так и не успели подсуетиться. Общие потери воюющих сторон тоже другие: СССР в этот раз потерял 17 миллионов, в полтора раза меньше, чем в «реальной истории», а Германия 14 миллионов, наоборот, почти на двадцать процентов больше. В войну с Японией мы вступили не через четыре месяца после окончания войны в Европе, а через шесть – в феврале 1945 года. Перед этим заставив США исполнить все обязательства по поставкам станков и оборудования, которые они с весны 1944-го стали задерживать и растягивать. В этот раз СССР захватил не только Маньчжурию, которую отделили от Китая и сделали соцстраной еще в 1946-м, но и всю Корею, тоже ставшую социалистической.

Дата окончания Второй Мировой войны меня удивила – несмотря на то что Советский Союз начал боевые действия против японцев почти в начале года, капитуляцию самураи подписали только в декабре. Заинтересовавшись этой нестыковкой, я выяснил, что здесь сражения на Тихом океане шли совсем по-другому.

Уже изначально японцы «переписали старый сценарий», атаковав Перл-Харбор не двумя, а тремя волнами. И хотя они при этом потеряли почти семьдесят самолетов, почти в два с половиной раза больше, чем в «реальной истории», но зато и уничтожили, помимо кораблей, еще и все находящиеся в Перл-Харборе запасы топлива и очень сильно повредили ремонтные мощности. Из-за таких потерь в палубной авиации самураям пришлось серьезно пересмотреть и усилить систему подготовки пилотов, вследствие чего они на протяжении всей войны куда лучше восполняли потери. Кроме того, в этом мире тоже случился рейд Дулиттла на Токио, но с другими результатами – японцы подловили и потопили «Хорнет». Ну и, как потом выяснилось, они откуда-то узнали, что американцы читают их коды и устроили им ловушку у Мидуэя. Который смогли-таки захватить. Хотя и ненадолго. Так что война на Тихом океане шла для США куда более тяжело, к началу 1945 года амеры едва успели отбить Филиппины. О массовых воздушных налетах на Японию американцам приходилось только мечтать, но единичные, точечные бомбардировки все-таки осуществлялись, хотя и без особого успеха – «зонтик» над островами японцы построили очень крепкий.

Однако атомная бомбардировка все же произошла. Гораздо позже даты, которую я помнил – в декабре 1945 года, в момент, когда советские войска вышли к побережью Кореи, а советский флот высадил несколько десантов на Хоккайдо. Ядерной атаке подвергся город Киото, старинная столица страны Ямато. Микадо к тому моменту уже отдал приказ о капитуляции. Поэтому японцы так и не простили американцам такого подленького удара.

Бомба у америкосов была всего одна. На другую просто не успели наработать плутония. В Советском Союзе свою бомбу испытали уже в 1946 году. Что, вкупе с тем, что в руки СССР попал и ракетный полигон Пенемюнде, и заводы по производству ракет, и сам фон Браун, установило ядерный паритет уже к 1948 году.

Дальше, дальше… Смерть Сталина… Ого! 1957 год! Вот что значит: некому яду было поднести. Есть и другие отличия послевоенной истории страны. Серьезное переформатирование в национальной политике: все прежние республики, образованные по национальному признаку, ликвидированы. На XIX съезде ВКП(б), состоявшемся здесь в 1950 году товарищ Сталин заявил: «Великая Отечественная война показала, что в СССР возникла новая историческая общность – советский народ».

Так почему все-таки соцсистема развалилась? Неужели только из-за способа хозяйствования? Этой, как ее… плановой экономики?

Одно только и радует: Союз распался не по границам национальных республик, и вышло из «Конфедерации народов России» не так уж много территорий. Только большая часть Литвы и три самых западных области Украины. Первая тут же попала под полную зависимость Польши, а новообразованная республика Галиция имеет с этой Польшей весьма сложные отношения, поскольку претендует на часть территории бывшей Речи Посполитой, а та, в свою очередь, на всю территорию Галиции.

В Латвии и Эстонии на данный период времени неспокойно, и снова появились «лесные братья», но им не дают особенно разгуляться. Хотя и под визги «международной общественности». Но та пока больше занята «перевариванием» стран бывшего соцсодружества и на территорию СССР особенно не лезет. Других военных конфликтов на почве межнациональной ненависти, вроде нашего Карабахского, Приднестровского или Грузино-абхазского, здесь не произошло.

– Ну что, дурилка, узнал что-то интересное? – прогрохотало над ухом, а в плечо словно стальные щипцы впились – Владимир Петрович, гад такой, подкрался неожиданно.

Увлекшись сбором информации, я не следил за временем. Поэтому появление в компьютерном отсеке Батоныча стало неприятной неожиданностью – ведь сколько еще полезного надо было узнать… Перестав сжимать мое плечо, босс местной мафии повернулся к стоящему рядом Очкарику.

– Ты смотрел за ним, Боря?

– Конечно, Владимир Петрович, смотрел и фиксировал все его действия, как вы мне по телефону и велели! – ответил Очкарик-Борис.

Ого! Так хитромудрый Батоныч не просто так меня сюда отправил, он хотел мою реакцию посмотреть.

– Так что скажешь о клиенте, Борис?

– Ну, что сказать… – медленно проговорил Очкарик, смешно наморщив покатый лоб. – Он или в натуре шизофреник, или действительно провалился к нам из другого мира. На стоящую в моем закутке технику смотрел, словно баран на новые ворота. Особенно его заинтересовали логотипы заводов-изготовителей. Складывается полное впечатление – мониторы, мышки и прочее клиент увидел первый раз в жизни. Но довольно быстро освоил управление, вероятно, в «его» мире есть нечто принципиально похожее.

– А он не мог… сыграть удивление? – рассеянно глядя сквозь меня, как будто я прозрачный, спросил Владимир Петрович.

– Не думаю… – качнул головой Очкарик. – Тут надо быть актером уровня народного артиста СССР. Да и не видел он, что я за ним наблюдаю, – его процесс чрезвычайно увлек.

– Что он искал в Библиотеке? – по-прежнему игнорируя мое присутствие, спросил Батоныч.

– Первым делом посмотрел данные об окончании Великой Отечественной войны. Потом бегло просмотрел всю историю войны. Затем послевоенные годы, – ответил Очкарик. – Несколько раз ОЧЕНЬ удивлялся…

– Ага, понял… Спасибо, Боря, отлично сработал, свободен. – Батоныч дружески хлопнул Очкарика по плечу. Тот широко улыбнулся, явно обрадованный похвалой босса, и быстрым шагом ушел куда-то в дальний угол своей огромной «каморки».

А Володя впервые посмотрел прямо на меня. Тяжелый у него взгляд…

– И что же мне с тобой делать, дурилка? Ведешь себя донельзя странно – информация из Библиотеки для тебя гораздо важнее собственного близкого будущего. Которое я могу сделать весьма… неприятным для твоего организма, мягко говоря. Но ты почему-то совсем подвала не боишься…

– Нет, ну почему же… Боюсь! – усмехнулся я. – Это ж надо совсем дураком быть, чтобы пыток и боли не бояться. Просто я неплохо выполнил важную работу. Благодаря которой моя страна выиграла войну с гораздо более весомым результатом и меньшими потерями. А затем продержалась до распада «лишние» тридцать лет. Неплохой итог похождений дилетанта.

– Ладно, Виталий… считай, что сумел завладеть моим вниманием! – рассмеялся Батоныч, и я отметил, что он впервые с момента встречи назвал меня не «дурилкой», а по имени. – Пойдем посидим, и ты мне расскажешь о своих приключениях.

Мы вышли из «закутка» и пошли по коридору. Никого из мордоворотов видно не было. К моему удивлению, Батоныч привел меня не в свой совково-пафосный кабинет, а в соседнюю комнату, обставленную, на мой взгляд, куда как «современней» – более соответствующей по стилю мебелью десятых годов двадцать первого века, а не девяностых века двадцатого. Уютные даже на вид кожаные кресла, приглушенный свет, музыка, льющаяся из устройства, напоминающего «саунд-бокс» с вставленным в верхнюю панель айподом.

На большом приземистом столике была накрыта довольно богатая «поляна»: три бутылки спиртного – коньяк, виски и ром; два графинчика с соком, судя по цвету – томатным и апельсиновым; мясная нарезка – буженина, корейка и копченая колбаса; тарелка с несколькими видами сыра; черная и красная икра в хрустальных вазочках; в серебряном ведерке со льдом охлаждалось не шампанское, а водка, похожая по этикетке на «Столичную», но с другим логотипом. Между блюдами стояли разнокалиберные рюмки и фужеры.

– Неплохо живете! – похвалил я, едва перешагнув порог и насладившись видом натюрморта.

Похоже, что подвал с бетонным полом мне в ближайшее время не грозит. Все-таки я сумел в достаточной мере заинтересовать Батоныча.

– Присаживайся, Виталий! – приглашающе махнул рукой хозяин.

Я плюхнулся в глубокое кресло, с наслаждением вытянув натруженные ноги в пыльных сапогах. Володя сел напротив и сразу разлил по рюмкам коньяк.

– Твое здоровье! Оно тебе может очень сильно понадобиться, если… если ты все-таки передо мной дурочку валяешь! – Батоныч произнес двусмысленный тост и, не чокаясь, махнул коньяк залпом.

Я тоже не стал растирать напиток языком по нёбу, как предписывает этикет, а махом опрокинул в себя рюмку. По телу разлилось приятное тепло, коньяк оказался отменным. Подцепив вилкой пару ломтей буженины, кладу их на кусок свежего хлеба и медленно, с наслаждением жую. Крайний раз я «принимал пищу» сутки назад. А уж нормально ел до своего очередного провала в прошлое.

Батоныч, терпеливо дождавшись, пока я дожую бутерброд, скомандовал:

– Рассказывай! Подробно рассказывай – кто ты такой на самом деле и что успел натворить!

– Зовут меня Виталий Дмитриевич Дубинин. Бывший офицер, комиссован после ранения…

– После ранения? – переспросил Володя. – Что, у вас война была?

– Да почти война… даже две. Первая и Вторая чеченские. Усмиряли гордых нохчей. Да у нас там после развала Союза почти каждый год вооруженный конфликт, – вздохнул я. – Только последние лет десять более-менее спокойно. И армию почти развалили…

– И как именно развалили? – заинтересованно спросил Володя.

– Да так – напрочь! Ты прикинь, за два года – с девяносто четвертого по девяносто шестой – всей армией одну Чечню задавить не смогли. В Хасавюрте Россия мир с Чечней подписала, считай, как с отдельным государством. Ты понимаешь? Армия России всего лишь с одной своей бывшей автономной республикой справиться не смогла!

Бат несколько мгновений с глупой, неверящей улыбкой пялился на меня, а потом понял-таки, что я не шучу и, резко помрачнев, глухо выдохнул:

– И кто ж это у вас так?..

– Дерьмократы, мать их… которые к власти пришли. Мол, мы ведь с главным стратегическим противником теперь стратегические партнеры, так зачем нам армия?

– Ни хрена себе! – в сердцах выразился Владимир Петрович. А потом быстро разлил еще по рюмке и, не дожидаясь тоста, махнул не чокаясь. Будто помянул…

– Ладно, потом подробно расскажешь. Давай о себе!

– После комиссования я пару лет помыкался, работу нормальную найти не мог – тогда таких вояк безработных много было. Жена от меня ушла… А потом ты меня подобрал…

– Я?! – снова удивился Батоныч.

– Ты, дружище, ты! – усмехнулся я. – Ты тогда по возрасту на пенсию вышел и сумел на хорошее место устроиться. Огляделся и принялся «гвардию» вокруг себя собирать – бывших однополчан и старых знакомых.

– А мы с тобой, стало быть, знакомы были? – уточнил Батоныч.

– Как раз во время Чеченской войны и познакомились – наши части рядом стояли. Твой танковый полк и мой мотострелковый батальон.

– Ага… – призадумался Володя, машинально разливая по рюмкам коньяк. – Ну, давай за тех, кого нет с нами!

На этот раз мы выпили оба. Тоже, как и положено, не чокаясь.

– У вас, я так понимаю, ничего похожего на наши военные конфликты не было? В смысле – на своей территории не воевали?

– Да как-то… не припомню ничего такого! – мотнул головой Батоныч. – В командировки – ездили. Во всякие Эфиопии и Анголы. Я сам три раза мотался, дружбу народов крепил. Два ордена имею: Красной Звезды и Красного Знамени.

– Хорошо воевал, молодец! – искренне похвалил я. – И в Афгане был?

– Где?

– В Афганистане.

– Нет, там точно не был. Да там вроде тихо было…

– Надо же – тихо! – в свою очередь удивился я. – А у нас там почти десять лет серьезная война шла. Еще при советской власти, до развала Союза. Столько там бойцов положили, техники сожгли… ладно, снова мы отвлеклись. Продолжаю: работал я спокойно в твоей конторе, и вот дней десять назад еду спокойно по Рижской эстакаде и тут мне на мобилу звонит… Сталин!

– Кто?! – Батоныч аж поперхнулся.

– Да, я сам первоначально в шоке был! Сразу какие-то чудеса начались – звонок не прервался, даже когда я телефон отключил. В общем, решил, что если это не розыгрыш, то я никогда не прощу себе, если не предупрежу Сталина о дате начала войны. Разговор длился часа полтора или два, пока на моей мобиле аккум не сел. И предупредил, и кучу всякой разной инфы на него вывалил.

– Не розыгрыш оказался?

– Как потом подтвердилось – точно нет! Мне после разговора на месте не сиделось, и в канун даты начала войны я рванул в Брест. Сам не знаю зачем. Вот сейчас только мысль пришла: меня туда словно на канате тащило. И вот двадцать второе июня, на рассвете выезжаю из придорожной гостиницы… А над головой немецкие бомберы ровными рядами на восток идут. Весь горизонт закрывают… Тут на них наши истребители налетели – не зря я все-таки вождя предупредил. Вроде как первый удар отбили. Но не успел я снова в машину сесть, как какой-то загулявший немецкий ас прямо на меня облегчился. Видимо, от груза избавлялся, чтобы побыстрее от наших убежать. В общем, машина посечена, я целый. Принимаю решение идти в Кобрин. Дошел до шоссе, встретил полуторку с бойцами. Но едва поздороваться успел, как очередная шальная бомба рядом рванула. Очухался уже в нашем времени…

– Заново родился, выходит… – Батоныч снова разлил коньяк.

– Ага, – кивнул я, медленно выцедив рюмку.

– И я так понимаю, что это не конец твоих приключений?

– Угадал. Приехал я на рейсовом автобусе в Брест, купил на вокзале билет до Москвы – автомобиль-то мой тю-тю, сижу в зале ожидания, слышу: планшет пищит, вызов на него пришел.

– Планшет – это что? – уточнил Володя.

– Электронный девайс. Мини-компьютер, ну, по-вашему ЭВМ, размером с книжку. Показать не могу – утратил военно-морским способом. Пролюбил, короче…

– Понял, у нас такой блокнотом называется. Ври дальше!

– Ладно, слушай: снова звонок от Сталина. Он меня поблагодарил за предупреждение, сказал, что они успели подготовиться и успешно отбивают первый удар. Я сказал, что сам видел отражение воздушного налета – неведомым образом к ним переместился. Договорились с ним о том, что если я еще раз в прошлое провалюсь, приду в любое отделение госбезопасности и назову пароль. Информации военной я ему еще подкинул, на том и попрощались. А я решил до Брестской крепости прогуляться. Не знаю, как у вас, а у нас она стала символом беспримерного мужества и самопожертвования. Под девизом: «Умираю, но не сдаюсь!» Ее несколько дней обороняли в полном окружении, а после захвата еще месяц наши бойцы сопротивление оказывали, прячась по подвалам.

– Ничего похожего в нашей истории не помню! – подумав десять секунд, сказал Володя. – Хотя историю Великой Отечественной войны нам очень хорошо в академии преподавали.

– О том, что история изменилась, я в то же утро узнал – у вас крепость держалась ровно сутки. Потом ее деблокировали и вывели остатки гарнизона – никакого тактического, а уж тем более стратегического значения крепость не имела.

– Ну да! – согласился Батоныч. – После взрыва мостов немцы навели понтонные переправы вне зоны действия крепостной артиллерии, и смысла удерживать этот пункт уже не было.

– Вот там мне впервые повоевать пришлось… – Я замолчал, припоминая эти события. – Впервые на Великой Отечественной… в первый день войны…

– Снова провал?

– Да. Там церковь есть. Сейчас она действующая, а тогда красноармейским клубом была. Вот в нее-то я и попал за две минуты до проникновения туда немецкой штурмовой группы. В крепости ведь сплошного кольца стен не было, вот немцы где-то с лодок и высадились. А размещение в клубе пулеметов позволяло контролировать весь двор цитадели. Что в моем варианте истории и произошло. Но в этот раз я фрицам эту задумку сорвал: захватил пулемет и гонял их по углам, пока наши не пришли здание отбивать.

– Что, прямо вот так и захватил пулемет? И немцы тебе его отдали?

– Я умею уговаривать… – усмехнулся я.

– Голыми руками? Или у тебя оружие было? – прищурился Батоныч.

– Ножик складной! – хитро усмехнулся я. – Вот этот!

И я продемонстрировал свой любимый ножичек, жестом фокусника вытащив его из кармана шаровар.

– Вот ведь два балбеса! – рассмеялся Батоныч. – Колян и Димон тебя даже обыскать забыли!

– И вот этим самым «перышком» я прирезал пулеметчика. Дальше – дело техники. В общем, когда меня перебросило обратно, живых немцев в крепости не наблюдалось – закончились.

– А как тебя перебросило?

– Да как и в первый раз – рядом произошел взрыв.

– Второй раз, значит, заново родился? Теперь я понимаю, почему ты подвала не испугался… – хмыкнул Батоныч. – Хрен ли тебе, после пары смертей, какие-то пытки?

– А вы чего, реально кого-то в подвале пытаете? – не удержался я.

– Ну… как сказать… – замялся Батоныч. – Я тебе правду скажу, только ты – молчок!

– Замётано!

– Подвал есть, это верно. И мы даже кое-кого туда водим… Но максимум, что получают такие «гости» – несколько ударов в печень. Не пытаем мы никого, хотя необходимый антураж держим – малый полевой хирургический набор. Там в комплект такая пила страшная входит, для ампутаций конечностей… Бр-р-рррр… Клиенты при одном виде этих инструментов писаются от страха. Для полноты картины к «гостям» выходит Колян, облаченный в заляпанный кровью медицинский халат. Ты ведь его морду помнишь?

– Ага… – с трудом сдерживая смех, кивнул я. – Об заклад могу побиться, что по жизни Колян – весельчак и бабник, и наверняка добряк, мухи зря не обидит.

– Ну, насчет мух ты загнул… – рассмеялся Батоныч. – А хотя… ты верно сказал: ЗРЯ не обидит. Он действительно жизнерадостный увалень, в моем полку старшиной роты служил.

Я не выдержал и заржал в голос. Володя, широко улыбаясь, разлил очередную порцию.

– Так и живем… Ладно, мы отвлеклись. Что после второго рождения было?

– Что было… Отряхнулся от пыли и пошел… Форму вот эту у реконструкторов выкупил, чтобы в следующий раз…

– Ты уже и на будущее загадывал? Про третий раз думал?

– А чего тут думать? Один раз – случайность, два раза – тенденция…

– Третий раз – закономерность?

– Так и вышло. Вернулся я из Бреста в Москву. Уже по пути понял, что история весьма круто переменилась. Со мной в одном купе ехал историк-любитель, всё мне по полочкам разложил. Война на полгода раньше закончилась, потери почти на четверть снизились…

– А в твоем… – Володя запнулся, – мире – когда закончилась война и какие были потери?

– Девятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года. Потери – почти двадцать восемь миллионов. И то многие исследователи говорят, что реальные потери могут быть больше.

– Сколько?! – оторопел Батоныч. – Это же…

– Да, на одиннадцать миллионов больше, чем у вас.

– Как же так? Как же можно было… так? – Володя оказался шокирован.

– Пограничное сражение у нас совсем по-другому проходило. Да и потом… Вяземский котел, окружение Юго-Западного фронта, Харьковская катастрофа сорок второго года… За первые два года войны потери «у нас» и «у вас» отличаются почти в три раза. Да и дальше, до самого конца войны, потери Красной Армии «у вас» гораздо терпимее. Но в основном потерь меньше среди гражданского населения.

Батоныч, все еще под впечатлением от услышанного, молча расплескал коньяк по рюмкам и проглотил напиток как лекарство. Я последовал его примеру: страшные цифры до сих пор кололи сердце. Взгляд Владимира Петровича сделался осмысленным только минуты через три. Видимо, бывший офицер пытался в уме прокрутить возможный сценарий войны, при котором Советский Союз потерял так много людей.

– Продолжай, пожалуйста… – тихо попросил Батоныч. – Что с тобой дальше случилось?

– До дома доехал нормально, но уже в Москве странности начались – паспорт у меня оказался другого образца. И пары остановок метро построить не успели… Но это всё мелочи в сравнении с вашим миром. После второго возвращения ты, Володя, всё еще оставался моим другом и сослуживцем…

– Это дело поправимое! – слегка улыбнулся Батоныч, начиная потихоньку отходить от шока. – Вот сейчас нарежемся… культурно, по-гусарски… и станем… для начала приятелями. А там видно будет! А вообще, конечно, интересно выходит: ты меня знаешь как облупленного, а я тебя первый раз вижу.

– Это тоже поправимо! – усмехнулся я. – Вот сейчас я вспомнил, что ты мне сказал после третьего звонка Сталина…

– Так все-таки был и третий звонок?

– Да, и поступил он прямо на мой рабочий телефон в конторе. Половина сотрудников отдела сбежались послушать, когда я начал вождя информацией грузить. А после завершения разговора ты мне говоришь: будь у меня возможность со Сталиным связаться, я бы такого насоветовал…

– Да ты прямо мои мысли сейчас прочитал! – покрутил головой Батоныч. – Действительно: вот сижу сейчас и думаю: будь у меня прямая линия со Сталиным… Прости, уточню. Правильно ли я понял, что вызовы от Сталина не привязаны к какому-то одному устройству связи? Первый раз он позвонил тебе на мобильный, второй раз на… этот… как его… планшет, третий раз…

– На обычный городской телефон! Я так думаю, что аппарат в данном случае вообще никакой роли не играет. Даже если у меня не окажется никаких технических средств связи, то и тогда «темная сила» что-нибудь придумает. Шишки начнут на голову сыпаться и укладываться на землю в виде букв, или ветер в деревьях засвистит, имитируя сигналы «морзянки»…

И тут запиликал лежавший возле «саунд-бокса» телефон. Я непроизвольно вздрогнул. Володя взял аппарат, посмотрел на экран и удивленно сказал:

– Вызывающий абонент не определен. Странно… На этот мобильник мне только родные звонят, больше никто этого номера не знает.

«Вот оно! Снова начинается!» – подумал я.

Батоныч как-то излишне осторожно нажал сенсор ответа и, поднеся аппарат к уху, произнес:

– Слушаю! Кто говорит? Кто?! Шутки шутить со мной вздумали?! – нажав «отбой», Владимир Петрович раздраженно бросил ни в чем не повинный мобильник на стол, угодив аккурат между бутылками водки и коньяку. – Ты прикинь, Виталь, этот… вызывающий представился… Сталиным! Как будто кто-то наш разговор подслушал и решил так СО МНОЙ пошутить! Ох, найду я этих юмористов…

Батоныч торопливо разлил остатки коньяка и уже почти поднес рюмку к губам, когда из лежавшего на столе аппарата отчетливо донеслось:

– Это не шутка! Это действительно я, Сталин! Кто там с вами? Не Виталий Дубинин?

– Да, это я, Иосиф Виссарионович! Виталий Дубинин. Добрый день! – нагнувшись к мобильнику, торопливо сказал я. – Я тут у… коллеги в гостях. Вы его горячность простите – это он от неожиданности.

– Конечно, прощаю! – пророкотало из динамика. – Я помню, как ви сами в первый раз реагировали.

– Иосиф Виссарионович? – глупо хлопая глазами, переспросил Батоныч.

Теперь я сам мог наглядно убедиться, какую реакцию вызывает подобное происшествие. Неужели и у меня 18 июня был такой же ошарашенный вид? Однако Володя немедленно подтвердил наличие быстрого ума, который помог ему достичь более высокого статуса, нежели мне, – мгновенно сориентировавшись в обстановке, главарь местной ОПГ расправил плечи, как-то весь подтянулся и громко и четко сказал:

– Прошу прощения, товарищ Сталин, не сразу понял, кто звонит. У аппарата полковник бронетанковых войск Советской Армии Владимир Петрович Бат. Можете располагать мной по своему усмотрению!

 

Глава 2

27 июня 1941 года, окрестности Клецка

После взрыва легкового автомобиля и гибели комиссара уходили «в темпе вальса», не теряя ни минуты. Все произошло слишком быстро, чтобы бойцы успели хоть что-то понять. В памяти капитана Захарова, которого взрывной волной отбросило на несколько метров и контузило, отложилось только одно: вот Дубинин подходит к машине, дергает заднюю дверцу и заглядывает внутрь, тут же резко отскакивая с криком «Ложись!». И практически сразу гремит мощный взрыв, после которого от легковушки почти ничего не остается. Волна спрессованного воздуха властно подхватывает тело Александра и швыряет в сторону, впечатывая в дорожную пыль. От удара сознание меркнет, а когда он снова приходит в себя, на месте «Опеля» – лишь воронка, вокруг которой и на дороге раскидано множество искореженных обломков. Бросившиеся вперед красноармейцы – Захаров лишь приподнялся, мотая звенящей головой, на локте – не обнаружили ни одного тела, ни пассажиров авто, ни самого комиссара. Впрочем, понятно, при таком-то взрыве! Рвануло не хуже, как если б в машину попал гаубичный снаряд или фугасная авиабомба.

Более-менее очухавшись, капитан рванулся (точнее, похромал, покачиваясь словно пьяный) к бронетранспортеру, проверяя, на месте ли драгоценный чемодан с документами. Чемодан оказался на месте и от взрыва, разумеется, не пострадал, как и укрытая в придорожных кустах бронемашина. Захаров облегченно выдохнул. Комиссара, конечно, до безумия жаль, но главное, насколько он понял, доставить секретный груз в особый отдел. И теперь, как ни крути, это его задача. Главное, пароль не позабыть, как там он говорил, «Брест сорок один»?

Остальные бойцы, придя в себя после столь неожиданного финала короткого боя на дороге, также занялись делом. Пока танкисты сливали из бака съехавшего в кювет грузовика бензин – канистры нашлись в кузове – и заправляли бронетранспортер, артиллеристы собрали оружие и забрали, как велел комиссар, у пострелянных гитлеровцев документы. Заодно затрофеились перевязочными пакетами, сухпайками и флягами с водой и шнапсом. Двигаться дальше однозначно решили на трофейном броневике – во-первых, машина испытанная, да и бортовая броня лишней не станет, а во-вторых, «Мерседес» пришлось бы сначала вытащить на дорогу лебедкой все того же бронетранспортера, а это драгоценное время, которого, как водится, не хватает. С минуты на минуту на шоссе могут показаться гитлеровцы, и придется давать бой, что неприемлемо, учитывая, какую ценность везет с собой капитан Захаров.

В очередной раз бросив на часы встревоженный взгляд, Александр, после гибели комиссара снова принявший отряд под командование на правах старшего по званию, отдал приказ поджечь грузовик и немедленно уходить. Спустя пару минут полугусеничник, мерно покачиваясь на неровностях разбитой грунтовки, уже пылил в намеченном направлении, благо карта имелась – та самая, что оставил Дубинин. И на которой было обозначено место, где он спрятал свой поврежденный гадами-немцами автомобиль, который тоже следовало найти и в целости и невредимости доставить к нашим, поскольку секретный прототип. Все-то у товарища батальонного комиссара секретное… было.

На этой мысли капитан загрустил и, чтобы отогнать невеселые мысли, занялся требующим перезарядки оружием. Продолжая тем не менее прокручивать в уме их дальнейшие планы. Если верить словам товарища Дубинина – а не доверять ему с определенного момента казалось летчику просто кощунственным, – до передка всего около полусотни километров. Как сам комиссар и сказал: «пару часов езды». Но он же и предупреждал, что четкой линии фронта нет, так что есть шанс наткнуться на немцев, контролирующих перекрестки ключевых дорог. И какой отсюда вывод? Правильно, с верного направления не сбиться, того, что комиссар на карте обозначил. Отложив автомат, Захаров торопливо вытащил из планшета карту и вгляделся в условные обозначения. Лишь бы нужный поворот не пропустить, вот этот, что красным карандашом обведен, тогда совсем кисло может стать….

Вопреки опасениям комэска, до своих они добрались без приключений, не встретив по дороге ни одного фрица – привязалось же брошенное комиссаром словечко! Периодически над головой пролетали немецкие самолеты, и одиночки-авиаразведчики, и идущие девятками бомберы или группы пикирующих «восемьдесят седьмых», но на пылящий по лесной грунтовке бронетранспортер они внимания не обращали. То ли узнавали «своего», то ли, что скорее, просто не видели на дороге, большей частью скрывающейся под кронами деревьев.

А затем бронетранспортер обстреляли. К счастью, без серьезных последствий и жертв: пули расколотили фару и пробили правое переднее колесо, из-за чего бронемашина вильнула в сторону и заглохла поперек дороги. Сидящий рядом с мехводом сержант Гаврилов, решивший, что они нарвались на гитлеровцев, рванулся к курсовому пулемету, однако Захаров уже разглядел в смотровое окошко засевших в зарослях красноармейцев. Рискуя получить шальную – а то и прицельную, поди знай! – пулю, капитан высунулся наружу, неистово замахал шлемом и выдал недлинную тираду на русском командном, мгновенно убедившую атаковавших в том, что едут свои. Спустя минуту бэтээр уже окружили пехотинцы с трехлинейками в руках, с искренним интересом осматривая трофейную технику. Видно было, что их распирает от любопытства, но задавать вопросы никто не спешил. Наконец, самый смелый, немолодой пехотинец со старшинской «пилой» на малиновых петлицах, не выдержал, обратившись к Гаврилову (комэск так и сидел внутри бронемашины, не рискуя оставить без присмотра драгоценный груз):

– Гляжу, знатный у тебя броневик, сержант. Спереду вроде как автомобиль, а сзаду – вроде уже танк. Это где ж такие раздают забесплатно, да за какие, стало быть, заслуги?

Преисполнившийся собственной значимостью танкист ответил, старательно делая вид, что ничего «эдакого» в самом факте захвата вражеской бронетехники и нет. Получилось не шибко искренне, поскольку трофеем он и на самом деле гордился. Как и тем, при каких обстоятельствах оный трофей им достался:

– Места нужно знать, товарищ старшина. А заслуги наши простые: как надоело нам с мехводом ножками топать, так решили собственным транспортом обзавестись. Постреляли немцев, бронетранспортер ихний забрали да к линии фронта и покатили. А по дороге товарища капитана с артиллеристами встретили. Там, значится, снова постреляли, такой же броневик уничтожили, а тут как раз и товарищ батальонный комиссар…

– Ох, Степа, болтаешь больно много! – резко оборвал его высунувшийся из бронемашины механик-водитель. – У нас командир имеется, вот он пущай и решает, когда и что говорить следует. Верно, тарщ капитан?

Захаров молча кивнул, поднимаясь на ноги и становясь таким образом, чтобы под расстегнутым комбинезоном стали видны рубиновые «шпалы» на голубых летных петлицах. Старшина немедленно вытянулся во фрунт:

– Виноват, товарищ капитан, не заприметил. Старшина Девятаев.

– Вольно, – махнул рукой Захаров. – Старшина, командир ваш где? Раненый у нас, тяжелый, в медсанбат срочно нужно. Носилки нужны. Мы бы сами доехали, да ваши бойцы колесо пробили.

– Так вона он как раз идет. – Девятаев кивнул на приближающегося торопливым шагом командира. – Старший лейтенант Калугин. А за колесо – извиняйте, тарщ капитан. Сами понимаете, машина германская, кресты на бортах, пулемет вон ихний торчит, двигалась прямиком на наши позиции, что оставалось делать? Скажите спасибо, что гранатами не закидали – бойцы мои шибко злые на немцев….

– Спасибо, – автоматически буркнул Захаров, выбираясь из бэтээра с заветным чемоданом в руках. Петелька от бечевки для активации зажигательной бомбы была на всякий случай надета на большой палец.

Подошедший командир в звании старшего лейтенанта с искренним недоумением взглянул на металлический чемоданчик в его руке и козырнул, четко бросив руку к козырьку запыленной фуражки. Представился. Следом представился и комэск, кратко объяснив, кто они и откуда. Разумеется, без лишних подробностей:

– Товарищ старший лейтенант, мне необходимо немедленно встретится с представителем Особого отдела. Вопрос государственной важности! Это возможно?

– Так точно! – кивнул тот, благоразумно воздержавшись от лишних вопросов, на которые Александр все равно бы не ответил.

– Тогда проводите меня. И распорядитесь насчет носилок, у нас тяжелораненый командир, ему срочно нужна медицинская помощь.

Еще через час, приведя себя в порядок и сдав оружие, окруженцы уже беседовали с представителями Особого отдела. Нельзя сказать, что их сильно мурыжили – документы имелись у всех, да и неслабые трофеи вкупе с зольдбухами перебитых гитлеровцев произвели должное впечатление. Танкистов с артиллеристами отпустили почти сразу, отправив в фильтрационный лагерь.

Исключение составил, разумеется, капитан Захаров, особенно после того, как предъявил таинственный чемодан и назвал пароль. Собственно, с пароля-то все и началось: проводивший первый допрос уставший до крайности сержант госбезопасности с красными от хронического недосыпа глазами на произнесенную кодовую фразу никак не отреагировал. Пришлось отказаться отвечать на вопросы и потребовать вызвать старшего по званию…

– Старшего тебе? Отвечать не станешь? – похоже, особист был искренне удивлен. – А сразу самому товарищу Берии позвонить не желаешь? – Он медленно поднялся на ноги и обошел стол. – В первый и последний раз повторяю вопрос: что в чемодане и где ты его взял?

– В чемодане секретные документы, которые необходимо срочно отправить в Москву. Вы не ответили на пароль, позовите старшего по званию. Больше ни на какие вопросы отвечать не уполномочен. Неужели так трудно просто позвать…

Хэк!

Не ожидавший ничего подобного Александр сверзился с табурета от сильного удара по ребрам. На миг в глазах помутилось, вышарканные доски пола расплылись в глазах, снова заныло раненое плечо. Нависший над комэском сержант несильно пнул его в бок и с угрозой прорычал:

– Достаточно? Или еще добавить? Говори, вражина, что в чемодане? Кто дал, немцы? С какой целью? Может, там бомба? Как в плен попал? Сам, сука, сдался? Как в доверие к остальным втерся? Ну, будешь отвечать, падаль?

– Нет, – прохрипел капитан, заслоняясь здоровой рукой от новых пинков. – Позовите старшего по… ох, блин, больно!.. званию!

– Счас позову, счас, падла, так позову, что…

– Отставить! – внезапно раздалось от двери. – Изгарин, совсем охренел?! Ты чего творишь? Он же раненый! Что тут вообще происходит?!

– Да вот, – слегка запыхавшимся голосом сообщил сержант. – Отвечать отказывается, тварюка, мол, позовите старшего по званию, и все тут! Бред какой-то несет. Мол, если я на этот его долбаный «брест-сорок-один» не клюнул, он, вишь ли, и говорить со мной не будет! Точно говорю, заслан…

– ЧТО?! – прошептал вошедший. – Что ты сказал, Изгарин, а ну повтори?

– Чего повторить? – протупил сержант.

– «Брест сорок один», – четко произнес в ответ Захаров, приподнимаясь и длинно сплевывая на пол кровавой слюной. – Вот что повторить.

Услышав пароль, контрразведчик в звании лейтенанта госбезопасности изменился в лице.

– Ты что творишь, Изгарин? – тихим напряженным голосом, предвещающим бурю, спросил лейтенант. – Под трибунал захотел? Ты хоть знаешь, придурок, на кого ты руку поднял? Товарищ Дубинин, я полагаю?

Захаров, не отвечая на последний, адресованный уже ему вопрос, встал с пола и быстро шагнул к сержанту. Резкий, отработанный удар в печень, а когда Изгарин согнулся от боли – коленом в лицо.

– Товарищ Дубинин! Достаточно! – мягко, словно уговаривая подростка, сказал лейтенант. – Он получит по служебной линии…

Но летчик, не удержавшись, добавил еще и кулаком в ухо, свалив сержанта с ног. Хотел было добавить сапогом по ребрам, но контрразведчик аккуратно придержал за плечо.

– Пожалуйста, товарищ Дубинин, не надо! Он свое получит! Изгарин! Скройся с глаз долой, идиот!

Сержант, не вставая, на четвереньках покинул комнату.

– В расчете! – буркнул ему вслед Захаров, постепенно остывая. – Какая-то тыловая крыса… меня… боевого летчика…

– Приношу вам свои извинения! – снова заговорил лейтенант, протягивая капитану чистый белый платок. – Присаживайтесь, пожалуйста! Курите?

От курева комэск отказался, поскольку дурным делом не баловался, платком же воспользовался, замарав его кровью из разбитых губ. Особист уселся напротив, поморщился, глядя на старания Захарова, и снова извинился:

– Простите нас за этот… инцидент, товарищ Дубинин! Мы строго накажем виновного!

– Я не Дубинин! – наконец ответил летчик. – Я капитан Захаров. Батальонный комиссар Дубинин погиб по пути сюда. А мне передал пароль и вот этот чемоданчик, который ваш сержант хотел открыть, не имея необходимого допуска.

Услышав такой ответ, контрразведчик заметно помрачнел и вежливо попросил рассказать обстоятельства гибели батальонного во всех подробностях, что Александр и сделал. Рассказ лейтенанта, видимо, не удовлетворил, и он выдал летчику нетолстую пачку бумаги и очиненный карандаш, заставив описать все еще раз. Затем снова задавал вопросы.

Драгоценный чемодан же сразу куда-то унесли – после того, разумеется, как Александр объяснил, как обезвредить зажигательную бомбу внутри…

 

Глава 3

27 июня 2015 года, Москва

Очередной разговор с Вождем прошел предельно конструктивно. Я сразу рассказал ему, что в данном варианте истории Советский Союз просуществовал на двадцать лет дольше и остался практически в тех же границах благодаря его мудрому решению ликвидировать национальные республики. Сталин, в свою очередь, поблагодарил меня за чемоданчик с ценными материалами, доставленный ему буквально час назад из Белоруссии. Добрался, стало быть, до своих капитан Захаров. Затем я примерно обрисовал Иосифу Виссарионовичу обстановку на фронтах на сегодняшнюю дату с учетом изменения текущей обстановки из-за моего вмешательства. Положение Красной Армии оставалось тяжелым, но весьма далеким от той катастрофы, что случилась в «моей» реальности: больших прорывов механизированных соединений гитлеровцев пока удалось избежать, Западный фронт устоял под мощным напором, хоть и прогнулся. Размен боевой техники шел не в нашу пользу, но в куда лучшем соотношении, чем даже в уже однажды измененной истории. И последний фактор, как я понял, уже начал сказываться на планах фрицев – они за первые дни войны потеряли гораздо больше танков и самолетов, чем планировали, и просто не успевали уже «быть сильными везде».

В конце разговора Владимир Петрович добавил, что окажет мне всяческую помощь, как новой информацией, так и техническую.

И помощь эту начал оказывать практически сразу, едва пропал контакт с нашим собеседником. То есть сначала мы, естественно, накатили. Ну надо было Батонычу это… после такого-то… А вот затем Володька буквально выпотрошил меня насчет того, что уже я успел отправить Сталину.

– Ну, с уставами это ты правильно придумал, – задумчиво кивнул он, когда я замолчал и сгреб со стола стакан с нарзаном. – Уставы – это, пожалуй, самое важное… И координаты аэродромов тоже правильно передал. Только вот финских мало. Надо накопать точные координаты немецких. Весь блицкриг построен на тотальном превосходстве в воздухе. Если мы немцев этого лишим – они уже в сорок первом посыплются… Ну да ладно, я этим Очкарика запрягу. Он по поиску в Библиотеке мастер… А вот с техническими данными и образцами вооружения ты недоработал. Детальнее надо. Вот, скажем, подкалиберные снаряды наши начали разрабатывать в сорок первом году, а их производство наладили только к лету сорок третьего. Да и то лишь калибра сорок пять миллиметров. А основным орудием у нас всю войну «ЗиС-3» была калибра семьдесят шесть «мы-мы». Даже ИПТАПы ею до самого конца войны вооружались, потому что «ЗиС-2» не хватало… Вот ей бы подкалиберный к лету сорок третьего, под «Тигры» и «Пантеры» очень не помешает… Почему не сделали? Надо копать!

– И «ПТАБы», – согласно кивнул я. – Они ж вроде как на базе немецких кумулятивных снарядов разрабатывались. Вот бы их уже в сорок втором в войска… Да и сами кумулятивные снаряды пораньше… У них же, в отличие от всех остальных, бронепробиваемость от дистанции поражения вообще не зависит. И на сто метров, и на тысячу – одинаковая. Ну и от начальной скорости снаряда тоже не зависит. Из полковушки можно танки бить…

– Эх, пехота, – пробурчал Батоныч, – все б тебе танки бить…

Первым делом Батоныч вызвал Очкарика и дал ему задание срочно найти в Библиотеке боевые уставы всех родов войск с 1942 по 1944 год (само собой, уже этой реальности), а также штатные расписания боевых, тыловых и медицинских подразделений, частей и соединений тех же годов. Затем мы прикинули, какие технические проекты можно быстро реализовать, используя технологии сороковых годов, и сошлись на том, что надо найти информацию по истребителю «По-7» и танку «Т-44». Полную информацию: чертежи, технологические карты сборки, необходимую оснастку, список материалов, заметки о трудности освоения в серии и особенностях различных производств. Отдельно пакеты аналогичных документов по двигателям «АШ-71ФН2» для самолета и «В-44» для танка.

Я на этом не остановился, предложив «до кучи» разыскать технологию серийного изготовления пенициллина и других антибиотиков. Володя немедленно добавил в список еще что-то от себя, сугубо специфическое бронетанковое, вроде стабилизатора орудия. В общем, работа закипела.

Уже под вечер Батоныч вдруг спросил меня:

– А можно мне отправиться с тобой? – В его голосе мне послышалась этакая стеснительность.

– Не знаю, Володя! – честно ответил я. – Не в том смысле, что хочу тебе запретить. Просто до сих пор все переносы касались только меня одного. Может быть, «канал» лишь на меня настроен, а может, из-за того, что я в момент «провала» один был. Но почему бы и не попробовать?

– Отлично! – Батоныч обрадовался как ребенок. Словно ему предстояло не жизнью рисковать, а увеселительная прогулка. Неужели в этой реальности он «в солдатики» не наигрался? Хотя… вполне может быть, что так оно и есть: здесь ведь не было кровавой каши двух Чеченских войн, которой мы с Владимиром Батом сполна хлебнули в «моем» мире. – Отлично! Как думаешь, если я форму полковника бронетанковых войск закажу, это не будет нескромно?

– Думаю, что нет! – невольно улыбнулся я. – Ты ведь свои звездочки честно заслужил.

– Тогда прямо сейчас распоряжусь! – немедленно вскочил с места Батоныч. – Можешь здесь отдыхать, куда ты на ночь глядя поедешь? В Москве сейчас такая обстановка после заката… ПОШАЛИВАЮТ… Жратвы и выпивки полно, холодильник в углу битком набит. Вот там за дверью – санузел с душем. А то, если желаешь, у нас и сауна в подвале есть.

При слове «подвал» меня рефлекторно передернуло. И Володя это заметил.

– Ладно, ночуй здесь! В душевой халат висит, переоденься, а твою форму тем временем почистят. Встретимся утром!

И Батоныч стремительно покинул комнату отдыха.

Где-то через час, когда я, приняв душ и побрившись одноразовым станком, сидел с рюмкой коньяка и бутербродом, завернувшись в халат, на пухлом диване и наслаждался незнакомой поп-музыкой из «саунд-бокса», меня посетили гости. Деликатно постучавшись и даже (о, чудо!) дождавшись разрешения войти, в комнату зашли Очкарик и Колян.

– Вы уж извините меня, Виталий! – смущенно сказал Колян. – Я ведь не знал!

– Говно вопрос, Коля! – махнул я рукой. – Ты действовал в строгом соответствии с приказом, без всякого живодерства. Вот только шутки у тебя… тупые!

– Да, это мне все говорят! – робко (робко, блин!!!) улыбнулся Колян. – Только Димон над ними и ржет. Батоныч сколько раз мне пенял: мол, дошучусь когда-нибудь.

– Да ты присядь, Коля, в ногах правды нет! – пригласил я здоровяка. – И ты садись… Очкарик! Прости, не знаю твоего имени.

– Борис! – пробасил Очкарик. – Но я к позывному уже привык, так что зовите меня Очкариком.

– И ты тоже бывший вояка? – уточнил я.

– Так точно! – шутливо вытянулся Борис. – Старший лейтенант войск связи Борис Кариков. Спасибо за приглашение, Виталий, только мы ненадолго. Батоныч распорядился показать вам, как здесь в Библиотеку можно выйти. Если вам вдруг перед сном приспичит там покопаться.

– А мне велел вашу форму в чистку забрать! – сказал Колян.

– Хорошо, действуйте, ребята! – поощрил я гостей. – Форма вот там на стуле сложена.

Колян, подхватив гимнастерку и шаровары, быстро ушел, а Очкарик принялся показывать мне, где выдвигается панель монитора и как управлять установленной здесь мини-ЭВМ. Убедившись, что я усвоил урок, Борис ушел, пожелав мне доброй ночи. А я, перекусив, немедленно полез в Библиотеку.

Для начала внимательно изучил текущую (конец июня) обстановку на фронтах. К счастью, отличия от «моей» реальности оказались куда более существенными, чем мне представлялось при беглом просмотре: по всей линии соприкосновения шли тяжелые оборонительные бои, но больших «котлов» нашим пока удавалось избегать. И в целом ситуация для немцев не являлась благоприятной – они балансировали на грани фола, продолжая пользоваться тем же авантюрным приемом: прорывом танков и мотопехоты на всю глубину оперативного построения. Уже несколько раз нашим удавалось отсечь механизированные группы от идущей следом на своих двоих немецкой пехоты. А причина была в том, что в первые дни войны Люфтваффе понесли гораздо большие потери, чем в «прошлый раз», а у ВВС РККА, напротив, сохранилось изрядное количество самолетов. Аналогично вышло и у наземных войск – у фашистов сгорела почти половина танков, а почти все мехкорпуса Красной Армии сохранили боеспособность, хоть и лишились значительного числа техники.

Определив «точку перехода» на завтрашний день (не стал особо заморачиваться, решив вернуться в тот же Клецк), перешел к вопросу, заинтересовавшему меня при первом просмотре Библиотеки: почему америкосам не хватило плутония на вторую бомбу. Выяснилось, что в конце 1941 года советская разведка провела успешную операцию по лишению США запасов урановой руды, которая, как я рассказал еще при первом разговоре с Вождем, будучи вывезенной из Бельгийского Конго, хранилась где-то в нью-йоркском порту почти без охраны вплоть до сорок второго года. Операция вышла изящной: похитить руду нашим представилось невозможным, но агенты-нелегалы сумели арендовать соседний склад и за пару месяцев забили его азотными удобрениями. Аккурат в Рождественскую ночь склад с удобрениями загорелся, а потом и взорвался, практически сразу после прибытия в порт пожарных расчетов. Да так «неудачно» взорвался, что множество пылающих бочек с оксидом урана разлетелось по всему терминалу, надолго отравив территорию. Когда обозленные американцы провели по горячим следам расследование, то выяснили: аренду склада с удобрениями оформил человек с аргентинской фамилией, говоривший, однако, с легким немецким акцентом. Так и списали диверсию на немцев, а правду узнали только в семидесятые годы.

Посмеявшись, я принялся за составление списка необходимой информации, решив, что боевых уставов и чертежей «Т-44» и «По-7» будет маловато для очередного вояжа. Расширил номенклатуру боевой техники, включив в список чертежи и технологические карты производства:

самолетов «По-5», «Як-3», «Ту-2» в вариантах С, Т, Р, «Ил-10»;

танков «Т-34-85», «ИС-2» и «ИС-3»;

самоходок «СУ-76» (очень полезная для непосредственной поддержки пехоты самоходочка), «СУ-100», «ИСУ-122», «ИСУ-152»;

гаубицы «Д-1»;

160-мм и 240-мм минометов;

«РПГ-2», «ППС», пулеметов «КПВТ» и «ПК» (вполне повторяем на той технической базе, так что с «СГ-43» можно не заморачиваться);

авиационных пушек «Б-20», «НС-23» и «НР-23»;

«РЛС» типа «П-8» и «П-10» (более крутые долго еще не потянут);

радиостанций «Р-104» и «Р-113»;

ПТАБ, кумулятивных и подкалиберных снарядов…

Набил несколько страниц, решив озадачить подбором Очкарика. Уже за полночь, собираясь укладываться спать (сильно болели натруженные «об монитор» глаза), я вспомнил о «ядрен-батоне» и добавил в список задание найти всю инфу по ядерному оружию: принципиальные схемы, схемы сборки, технологические процессы по реакторам и процессу обогащения, используемые в реакторах и центрифугах, а также в другом технологическом оборудовании материалы и способы их получения. И до кучи – географические координаты месторождений урана.

А уж вспомнив о месторождениях, я добавил в список заданий: найти координаты мест залегания и особенности добычи других полезных ископаемых. Уснул с чувством хорошо поработавшего человека.

 

Глава 4

28 июня 1941 года, окрестности Слуцка

– Захаров, зайдите, – раздался из распахнувшейся двери знакомый голос контрразведчика. Комэск поднялся со стула и вошел в знакомую до боли комнату. Лейтенант сидел за столом, просматривая какие-то бумаги.

– Присаживайтесь, – не поднимая взгляда, особист кивнул на стул. – Во-первых, вашу личность и факт уничтожения противником вашего истребителя в полку подтвердили. Во-вторых, мне приказано немедленно отправить вас в Москву. Сделать это непросто, гитлеровцы начали очередной прорыв, и мы точно не знаем, безопасна ли дорога до аэродрома, а это почти семь километров. Но так же опасно оставлять вас здесь, обстановка может измениться в течение часа.

– А документы? – не удержался Александр, которого собственная судьба волновала куда меньше, нежели комиссарский чемодан.

Лейтенант помолчал, похоже, решая, стоит ли отвечать. Решил, что стоит:

– Груз отправили еще в первый день, он уже в столице, не волнуйтесь. Теперь вот вас требуют… следом. Машину и сопровождение дам, но не больше двух человек плюс водитель. Сержанта Изгарина помните?

Капитан поморщился, вызвав на лице контрразведчика болезненную гримасу.

– Да не морщись ты, летун! Ну, перегнул он палку, за что и получил от тебя по морде, а я ему еще и строгий выговор с занесением в личное дело добавил. Хотя человека тоже можно понять, сам знаешь, что вокруг творится! Думаешь, среди тех, кто из окружения выходит, мало предателей, трусов и паникеров? Поверь мне, еще как подобные личности встречаются. Ну хочешь – извинится он?

– Не хочу, уже не хочу, – угрюмо помотал головой Захаров. – Ладно, забыли. На карте хоть покажете, куда ехать?

– Отчего ж не показать, покажу, конечно. – Похоже, ответ лейтенанту пришелся по душе, аж лицо разгладилось. – Вот гляди, мы тут, а аэродром, стало быть, тут. Вроде и недалеко, а поди знай, что по дороге случится. Каркать не хочу, но если вдруг что, вот так можно пешком дотопать, запоминай. Пока аэродром цел, тебя будет ждать самолет. Вопросы?

– Не имею, – по-военному четко ответил комэск. – Когда выезжаем?

– А прямо сейчас, к чему тянуть? Да и опасно затягивать, если с тобой что плохое произойдет, спросят-то не с кого-нибудь, а с меня. Причем так спросят, что мало не покажется – ты даже не представляешь, ОТКУДА приказ эвакуировать тебя пришел. Все, хватит болтать, иди, собирайся. Выезжаешь через десять минут.

Контрразведчик первым поднялся на ноги. И первым же протянул руку, сильно пожав ладонь Александра:

– Прощай, капитан. Извини, если что не так, и зла не держи. Глядишь, еще свидимся, война – она такая штука. Ступай – и удачи тебе!

– Спасибо. – Захаров щелкнул каблуками сапог и коротко кивнул, поскольку головного убора не имел и козырять не мог. – До встречи, товарищ лейтенант…

* * *

На разбитой грунтовке полуторку отчаянно швыряло из стороны в сторону, и комэск периодически ударялся раненым плечом о стойку кабины, сдавленно шипя от боли. Водитель, немолодой ефрейтор-пехотинец, бросал на капитана короткие виноватые взгляды, но скорости не сбавлял, стремясь как можно скорее преодолеть последние несколько километров и добраться до аэродрома. Да и в чем его вина, ежели дорога такая? Не дорога, а так, направление. Еще и основательно раздолбанное гусеницами недавно прошедших здесь танков.

Впрочем, едущему в кузове Изгарину, которому, чтобы не упасть, приходилось обеими руками держаться за борт, было еще хуже. К тому же несколько загруженных в машину ящиков с неизвестным содержимым постоянно норовили изменить свое местоположение, и приходилось упираться в них сапогами. Нормальные отношения у них с Александром так и не наладились. Нет, волками друг на друга не глядели, конечно, сержант даже руку бывшему подследственному при встрече пожал, но в глаза друг другу так и не смотрели. Захаров – из-за неприязни, что его, боевого пилота-истребителя, приняли за предателя, Изгарин… скорее всего оттого, что никакой вины за собой не чувствовал и искренне не понимал, за что получил неслабую выволочку от начальства (об истинном значении пароля «Брест сорок один» он, разумеется, так и не узнал).

Трофейный автомат вместе с подсумком на три запасных магазина и личные вещи Захарову вернули, равно как и табельный «ТТ», так что ехал он вполне вооруженным. Пожалуй, даже побольше, чем сопровождающие – у сержанта имелся «ППД-40» и «наган», у водилы и вовсе только трехлинейка, закинутая из-за тесноты в кабине в кузов.

Более-менее удобно устроившись на дерматиновой сидушке – дорога пошла поровнее, и грузовик наконец почти перестало раскачивать, – капитан задумался. Что ж, задание погибшего комиссара он, как ни крути, выполнил: и чемодан с секретными документами, и карта с координатами брошенной автомашины уже в столице. А сейчас и он сам довеском к ним полетит. Обидно, конечно, что отправляют в тыл – ему воевать нужно, немцев сбивать, но командованию всяко виднее. Да и не задержится он в Москве надолго – в очередной раз расскажет про обстоятельства гибели Дубинина и сразу вернется в полк. Получит новый самолет – и вперед. Должок у него, за Ваньку Баранова и других ребят эскадрильи отомстить нужно. И он отомстит, и не раз. Еще ни одного фрицевского аса на землю опустит. И то, как выбросившихся с парашютами пилотов расстреливали, забывать нельзя. Сам он до подобной подлости не опустится, разумеется, но бить будет так, чтобы наверняка. Чтобы вниз, суки, сыпались исключительно в виде пылающих обломков! Теперь только по кокпиту бить будет, чтобы остекление кабины красным от крови было!

Предостерегающий крик водителя оторвал капитана от мыслей о скорой расплате с асами Геринга, которая, судя по всему, откладывалась на неопределенный срок. Вывернувшая из-за крутого поворота, скрытого придорожными зарослями, полуторка едва ли не лоб в лоб напоролась на гитлеровцев, до которых оставалось не больше двух сотен метров. Два мотоцикла с колясками и легкий броневик, в точности такой, на котором они ехали вместе с комиссаром. Видимо, передовой дозор, проверяющий шоссе перед основной колонной. Похоже, накаркал-таки контрразведчик, когда относительно безопасности дороги к аэродрому сомневался! И они нарвались на одну из немецких частей, что развивала тактический успех помянутого им прорыва!

Скрипнув тормозами, грузовик вильнул к обочине, и шофер, матерясь во все горло, выкрутил руль, пытаясь развернуться на узкой грунтовке. Возможно, им и удалось бы уйти, свернув на одну из второстепенных лесных дорог, развилку к которой они проехали буквально пять минут назад. Но подвела техника: вставшая поперек дороги полуторка внезапно заглохла. Водила попытался было завестись, но не успел: с немецкой стороны загрохотали пулеметы, и лицо Захарова, боком вываливающегося из распахнувшейся дверцы, оросило чем-то липким и теплым. Последним, что зафиксировало его сознание, прежде чем комэск рухнул в пыль, была неестественно запрокинутая голова ефрейтора, словно бы уменьшившаяся в размерах: тяжелая пулеметная пуля практически снесла ему верхнюю часть черепа. Раненое плечо ответило на удар о землю вспыхнувшей в мозгах дикой болью, но сознания Александр, к счастью, не потерял.

Отметив торопливое тарахтенье «ППД» Изгарина – сержант лупил длинными очередями поверх борта, – капитан торопливо откатился от машины, подтягивая за ремень отлетевший в сторону автомат. Укрывшись от вражеских пуль, ежесекундно вздымающих вокруг машины пыльные султанчики, за задними колесами, пилот снял оружие с предохранителя и вступил в бой. Автомат он, как и советовал батальонный комиссар, теперь держал правильно, за горловину приемника магазинов.

– Беги, летун, я прикрою! – заорал Изгарин.

– Да пошел ты! – огрызнулся Захаров и тихо добавил: – Я сам выберу, где умирать!

В голове было пусто, никаких мыслей, кроме одной: только бы попасть! Лишь бы не сдохнуть зазря, когда его не слишком надежную позицию нащупает вражеский пулеметчик. Или когда взорвется прошитый пулями бензобак полуторки, и автомобиль полыхнет, словно факел. Кто из них попал, он или сержант, Александр не знал, но пулеметчик внезапно несколько раз дернулся и откинулся назад, нелепо запрокинув голову, а водитель боком сполз на дорогу. Третий фриц шустро сиганул головой вперед, укрывшись за мотоциклом. И тут же замолчал автомат Изгарина, и из кузова раздался короткий и страшный вскрик. Вот и все, он снова остался один.

Разозленные гибелью товарищей гитлеровцы обрушили на несчастный грузовик огонь двух пулеметов, со второго мотоцикла и бронетранспортера, и на голову Захарова посыпались щепки, выбитые пулями из бортов. Звонко разлетелось лобовое стекло, с шипением рванулся из пробитых скатов воздух, и полуторка тяжело просела на простреленных колесах. Комэск бросил взгляд в сторону: нет, до леса далековато, живым не добежишь. Нашинкуют в два счета, даже пикнуть не успеет. Значит, придется сражаться до последнего, все равно других вариантов не имеется. И помощи ждать неоткуда, к сожалению. Что ж, погибнуть геройски – тоже неплохой вариант, Дубинин бы оценил. Главное, чтобы не ранили, чтоб сознание не потерять – в плен ему никак нельзя. Когда совсем туго станет, нужно успеть застрелиться.

Перевалившись на бок, Александр сменил магазин. Расстегнул клапан кобуры с пистолетом, большим пальцем взведя курок. Если что, успеет вытащить да пальнуть в висок, патрон в стволе, дослал, как в машину садился, словно чувствовал. Поудобнее уперся в землю локтями и привалился к спущенному колесу. Дал короткую прицельную очередь, следом вторую и третью. Патроны он не экономил – какой смысл? Трех магазинов ему всяко хватит. Как говорится, на всю оставшуюся жизнь…. Так что получайте, суки! Кушайте на здоровье, чтоб вас понос пробрал! Приклад упруго бил в плечо, стреляные гильзы улетали куда-то под днище грузовика.

Ему удалось достать еще одного из мотоциклистов. К сожалению, не пулеметчика, а того, что сидел за рулем – попытавшийся укрыться за броневиком фриц получил несколько пуль в спину и рухнул в дорожную пыль. На этом и без того сомнительная удача закончилась: следующая очередь легла в полуметре, напрочь запорошив глаза. Пока Захаров пытался проморгаться, пулеметчик поправил прицел, и пули ударили в пыльную резину спущенного ската в нескольких сантиметрах от его головы. Все, приехали…

И тут произошло нечто непонятное: раздалось странное ширканье, словно сорвало редуктор у баллона со сжатым воздухом, и в борт бронетранспортера уткнулась дымная струя. Мгновение – и боевая машина взорвалась, разбросав по дороге обломки искореженной брони. Над изуродованным корпусом взметнулся фонтан огня из разорванного бензобака, рванулось кверху полотнище жирного черного дыма. Гулко зарокотал пулемет, расшвыривая в стороны уцелевших мотоциклистов. И наступила тишина. Все заняло не больше пяти секунд.

Капитан ошарашенно помотал головой: это еще что такое?! Откуда помощь? Но, стоит заметить, вовремя, ох вовремя! Чуть бы промедлили – и все, отлетался комэск Захаров…

 

Глава 5

28 июня 1941 года, окрестности Слуцка

Батоныч, бодрый, словно хлебнувший энергетика, разбудил меня на рассвете. После умывания и оправки мне принесли выстиранную и даже выглаженную форму. А еще кто-то не поленился отдраить до синих искр мои щегольские сапоги и заказать фуражку. Форму для Володи принесли несколько позже, и я мельком удивился оперативности, с которой она была сшита. А то, что это нетиповая форма, было видно сразу – гимнастерка не хэбэшная, а из тонкой шерстяной ткани. И села она на Владимире Петровиче как влитая. Даже с учетом поддетого под нее тонкого бронежилета скрытого ношения. Я от аналогичной защиты отказался – хватило трех предыдущих походов в прошлое, чтобы понять – неведомая сила, раз за разом посылающая меня в прошлое, не даст просто так сдохнуть.

Переодевшись, приступили к сортировке распечатанных Очкариком материалов. Он в кратчайшее время, всего за несколько часов, раздобыл практически всю заказанную по списку информацию. Бумаг набралось столько, что у меня на секунду возникло сомнение – сможем ли мы их утащить. В мой бывший «субарик» такое количество «макулатуры» уж точно бы не влезло. Да и в «уазик», я подозреваю, – тоже. С усмешкой вспомнил чемодан с документами, составлявший мой груз в предыдущую «прогулку». И я ведь тогда считал, что целый чемодан бумаг – это много! Сейчас мы загрузили на заднее сиденье «Гелендвагена», на решетке радиатора которого вместо трехлучевой звезды красовалась латинская буква «В», несколько перемотанных скотчем коробок.

– А чего не в багажник? – спросил я, уже догадываясь о содержимом.

Вместо ответа Володя распахнул заднюю дверь: там навалом лежало оружие. Пулемет Калашникова, пара «АК-74» с подствольниками, «РПГ-7», «РПГ-18», набитые магазинами разгрузки, а также несколько цинков с патронами и ящиками с выстрелами к гранатомету.

– А это тебе персонально! – сказал Батоныч и протянул кобуру.

Я откинул клапан и достал «ТТ». На первый взгляд совершенно обычный, однако, присмотревшись, заметил отличия – рукоятка показалась чуть более длинной. Выщелкнув магазин, я убедился – глазомер не подвел, в магазине не восемь, а девять патронов. И патроны тоже показались мне иными…

– Это «Застава М88», – пояснил Володя. – Магазин на девять патронов «девять на девятнадцать Парабеллум». Если вдруг в тыл к немцам занесет, то проблем с патронами не будет.

– Если мы со всем тем хозяйством, что у тебя в багажнике лежит, не отобьемся, то будет совершенно по хрену, под какой патрон сделан мой пистолет! – усмехнулся я. – Какая разница, из чего стреляться?

Батоныч фыркнул и обиженно отвернулся.

– Слушай, Володь, а с ментами проблем по пути не будет? Все-таки мы одеты несколько… не по моде. И полный багажник оружия. На первом же дорожном посту нас тормознут и… хорошо если на месте не прихлопнут.

– А чего нас тормозить? – вскинул брови Владимир Петрович. – Поедем по всем правилам, скорость превышать не будем!

– Да какая разница: будем нарушать или не будем? У вас что, просто так, для проверки документов, машины не тормозят? Тем более такие дорогие?

– А у нас есть универсальный пропуск! – лукаво усмехнулся Батоныч, жестом фокусника доставая из нагрудного кармана пачку денег.

– И здесь тоже коррупция! – тихо вздохнул я.

Подготовку к «походу в прошлое» закончили только после полудня, тронувшись в путь, даже не пообедав. С северо-востока города мы поехали на юго-запад через центр.

– А чего не по МКАДу? – спросил я Батоныча.

– Чего? – удивился Володя. – Какой еще «мкад»?

– Московская кольцевая автомобильная дорога!

– У нас точно такой нет! – подумав пару секунд, ответил Батоныч.

– Это как же у вас тогда: фуры с транзитными грузами через центр города ездят?

– Да вроде бы нет, – потер лоб Володя. – Как-то по окраинам проскакивают.

– Дикари-с! – рассмеялся я. – У вас, наверное, и Третьего транспортного кольца нет, и «бетонки»!

– Нет ничего! – даже немного огорчился Батоныч.

– И пробок нет?

– А это еще что за диво? – улыбнулся Володя.

– Затруднение движения, вплоть до полной остановки потока машин. У нас это настоящая беда: в будние дни невозможно по городу ездить. Дорога из одного конца Москвы в другой три-четыре часа занимает.

– Первый раз про такое слышу! – пожал плечами Батоныч.

Я почти четверть часа пялился в окно. Володя оказался прав – пробок в Москве НЕ БЫЛО! То есть – совершенно. Нормальное движение, примерно как в «моем» мире утром воскресенья. Но ближе к выезду из города все-таки начались ЗАТРУДНЕНИЯ. Скорость снизилась до тридцати-сорока километров.

– Блин, еле плетемся! – начал ворчать Батоныч. – Ползем, как беременные мухи. Целых двадцать минут едем там, где могли проскочить за десять…

– Эх, Володя, не видел ты настоящих пробок! – рассмеялся я над ворчанием приятеля. – Двадцать минут он, видите ли, едет вместо десяти. Кому из своих рассказать – ржачка обеспечена. У нас иной раз, особенно перед Новым годом, на Садовке можно несколько часов на ОДНОМ МЕСТЕ простоять, а ты… двадцать минут…

– Я тебя правильно понял: нам лучше по Калужскому шоссе через Бобруйск ехать, а не по Минке? – слегка обиженным тоном уточнил Батоныч.

– Я так понимаю, что джи-пи-эс-навигатора у вас тоже нет? – хмыкнул я.

Володя только головой помотал.

– Да, по Калужскому нормально доедем. Я прошлый раз так и ехал. Переход произошел за Клецком.

До Бобруйска добрались к вечеру, особо не напрягаясь, сменяя друг друга за рулем через каждые пару часов, границы между Россией и Белоруссией я так и не заметил. Причем наша военная форма не вызывала никакого удивления на заправках и в кафешках, где мы пару раз останавливались, чтобы перекусить. Хотя в принципе и «у нас» реконструкторы тоже не вызывают особого любопытства, привык к ним средний обыватель.

На ночной постой встали в Слуцке, выбрав маленькую гостиничку в центре, по совету дежурившего на въезде в город милиционера. Настоящего «гаишника» – в старой милицейской форме, в перчатках с крагами, на мотоцикле «Урал» с коляской и надписью «ГАИ».

Ранним утром снова тронулись в путь, но ехали теперь крайне аккуратно, не гнали, внимательно смотрели по сторонам – ловили момент перехода. Но, как и в первые «провалы», он произошел незаметно. Вот вроде только что шуршал под колесами вполне приличный асфальт, как вдруг пошли сплошные колдобины.

– Кажись, приехали! – сворачивая на обочину, сказал я, сидящий в тот момент за рулем. – Теперь надо «шепотом» ехать, того и гляди немецкие байкеры с пулеметами в лоб выскочат.

Батоныч молча вылез из салона, обошел машину, открыл багажник и вернулся с автоматом и «Мухой» в руках. Сунув гранатомет между сиденьями, он бросил автомат на пассажирское сиденье, а сам уселся сзади, подвинув картонные коробки и положив рядом пулемет. Я достал из бардачка и повесил на пояс кобуру с «Заставой», не забыв проверить наличие патрона в патроннике.

– Открой все окна и люк! Если начнут стрелять – сразу услышим! – посоветовал Володя. – И сильно не газуй, потихоньку-полегоньку.

Я тронул тяжелый джип с места, и мы медленно покатили на запад, держа «ушки на макушке». Поэтому тех самых «байкеров» заметили быстрее, чем они нас. Нам навстречу перли два или три мотоцикла с колясками, точнее угадать количество из-за клубов пыли не представлялось возможным. Я резко вывернул руль, и «Гелендваген», спокойно проскочив неглубокий кювет, вломился в придорожные кусты. Проскочив метров пятнадцать, мы с Батонычем резво выметнулись из автомобиля.

– Я на «фишку»! А ты закидай машину ветками! – скомандовал Володя, с пулеметом наперевес бросаясь к дороге.

Достав из кармана свой верный ножик, я скоренько нарубил десяток веток, почти полностью закрыв ими капот и крышу внедорожника. Затем, подхватив «граник» и «калашник», присоединился к Володе, залегшему у самой кромки кустов.

– Ну чего тут? – спросил я, укладываясь рядом.

– Чего-то они встали… – задумчиво ответил Батоныч, разглядывая немцев поверх прицела.

– Нас заметили?

– Фиг знает, но вряд ли… Сдается мне, что с одним из «моциков» беда произошла – они вокруг него суетятся. Правда, не забывая по сторонам поглядывать.

Я осторожно приподнял нижние ветки куста и выглянул. Немцы встали метрах в пятидесяти от нас. Так, что мы даже могли слышать обрывки разговора. Он происходил на повышенных тонах, с употреблением слов «доннерветтер», «шайзе» и «швайнехунд». Да, явно у них что-то не в порядке с техникой.

– Может, мы их того… прихлопнем? – спросил я. – Уж очень они удачно встали – как на ладони!

– Подождем! – веско обронил Батоныч. – Мало ли чего…

И как в воду глядел – не прошло и минуты, как к мотоциклистам подкатил полугусеничный бронетранспортер – брат-близнец того, на котором я рассекал примерно в этих краях три дня назад. Перебранка вспыхнула с новой силой, только теперь среди ругательств я отчетливо слышал слова «херр гауптман». То ли этот самый гауптман лично прибыл и теперь распекает подчиненных, а они через раз поминают его звание, то ли среди вновь прибывших кто-то грозится доложить обстановку этому грозному «херру». От разборки фрицев отвлекло появление нового объекта – с запада, то есть примерно с той же стороны, откуда приехали «интуристы», показалась машина. И судя по быстроте, с которой мотоциклисты спрятались за своими «байками», явно не немецкая.

Секунд через двадцать, когда машина приблизилась метров на двести, стало видно – это советская полуторка. С нее тоже увидели противника. Трезво оценив соотношение сил, попытались развернуться и удрать, но не вышло – грузовичок нелепо заглох прямо поперек дороги. Тут-то фрицы и открыли огонь. Впрочем, ограничившись для начала одной очередью поперек кабины. Возможно, рассчитывая захватить пленных для допроса?

Но от полуторки ответили дружным автоматическим огнем. И сразу попали – один из фашистов сполз на землю. Немцы немедленно открыли ответный огонь, ожесточенно паля из всех стволов.

Я не выдержал, и, повернувшись на бок, привел «Муху» в боевое положение. Мой выстрел в бок бронетранспортеру и очередь Батоныча по мотоциклистам прозвучали почти одновременно. После впечатляющего взрыва (что они там везли – бензин в канистрах, что ли?) Володя аккуратно, несколькими прицельными выстрелами подчистил площадку. И сразу вскочив, рванул, пригнувшись, левее, крикнув на ходу:

– Глянь, чего там с полуторкой! Может, кто живой остался, а я «контроль» сделаю!

Подобрав автомат, я осторожно вышел на дорогу и медленно, давая невидимым стрелкам за грузовичком время присмотреться к моей форме, пошел вперед. К моему удивлению, мне навстречу шагнул… капитан Захаров, летчик-истребитель, которому я и поручил ответственное задание доставить «куда надо» ценный груз.

 

Глава 6

28 июня 1941 года, окрестности Слуцка

Выждав еще минуту, Александр поднялся на ноги и, поколебавшись пару секунд – а вдруг? – встал на колесо и заглянул в изрешеченный кузов. Но чуда не произошло, Изгарин был мертв. Сержант полусидел, привалившись к переднему борту и свесив на грудь окровавленную голову, гимнастерка в нескольких местах пробита пулями. Автомат из рук он так и не выпустил. Залезть и забрать оружие? Нет смысла, приклад расщеплен, в патронном диске косая пробоина с рваными краями. Мысленно извинившись перед особистом, комэск спрыгнул на землю.

И замер, не в силах произнести ни слова: загребая сапогами дорожную пыль, к нему медленным шагом шел… погибший батальонный комиссар Дубинин! В руках батальонный держал непривычного вида карабин с примкнутым снизу длинным, как бы не на тридцать-сорок патронов, магазином-рожком.

Когда между ними осталось метров тридцать, комиссар узнал Захарова и широко улыбнулся:

– Ого, вот так встреча! Верно люди говорят, гора с горой не сходится, а человек с человеком… Похоже, и на этот раз я вовремя подоспел, верно, летун? – Дубинин весело подмигнул комэску. – Какими судьбами, капитан? Притягиваешь ты этих «байкеров» с пулеметами, что ли? Имей в виду, в третий раз меня рядом может и не оказаться, так что делай выводы. Сколько уже можно по земле кататься? В небо пора, в небо. Там работы – непочатый край.

– Так я это… как раз на аэродром ехал, а тут вот такое… то есть виноват, товарищ батальонный комиссар, разрешите объяснить?

– Потом объяснишь, сейчас времени нет, – помотал головой тот, протягивая ладонь. – Ну, здоров, что ль, летун? Пошли, времени и на самом деле мало. В грузовике есть что ценное? Раненые?

– Никак нет, – машинально ответил капитан, не в силах отвести взгляда от лица комиссара. – Товарищ Дубинин, но вы ж ведь погибли, я сам видел?! От вас же ничего не осталось, когда та машина рванула? Как такое может быть?

– А вот представь себе, может, – посерьезнев, ответил батальонный. – Меня взрывной волной на ту сторону дороги отбросило, когда очнулся – вас уже не было, уехали. Что, не веришь? Или сомневаешься, что это именно я?

– Н…нет… – не слишком уверенно пробормотал Александр, находящийся на грани обморока. – Просто я же видел…

– Не верь глазам своим, – явно кого-то цитируя, криво ухмыльнулся Дубинин. – Позже поговорим, сейчас ехать нужно. Пошли, тут недалеко.

Идти и на самом деле оказалось совсем недалеко – метрах в ста обнаружилась наспех замаскированная ветками двухосная автомашина. Очень необычная машина: высокая, здоровенная, вся какая-то угловатая, покрытая припорошенной пылью черной лакировкой. На решетке радиатора какой-то незнакомый значок – буква «В» в круге. Возле откинутой вбок задней дверцы копошился, что-то укладывая внутрь, командир в форме полковника автобронетанковых войск.

Капитан дернулся было, собираясь вытянуться по стойке смирно и представиться по всей форме, однако Дубинин легонько подтолкнул его в спину:

– Да не тянись ты, не на плацу. В машине познакомитесь. Батон… э-э, тарщ полковник, все готово? Время поджимает.

– Готово, Виталик, едем. Я там все проверил – чисто, живых нет. Отстрелянный тубус от «Мухи» с собой забрал, незачем его фрицам видеть. Правильно?

– Угу, – окончательно наплевав на субординацию, ответил комиссар, открывая левую переднюю дверцу и укладывая между сиденьями свой карабин. Дверца, с точки зрения Захарова, раскрылась крайне необычно, практически бесшумно, с каким-то негромким чпоканьем. И столь же необычно закрылась. – Садись рядом со мной, капитан, говорить будет удобнее. А товарищ полковник сзади поедет. Ну, давай, чего застыл? Говорю же, время дорого, не хватает только еще раз на фрицев напороться.

Находящийся в полупрострации Захаров послушно обошел автомобиль, по привычке сильно дернул сверкающую хромом ручку – и едва не упал: дверца распахнулась легко, без усилия. Плюхнулся на шикарное кожаное сиденье, широкое, словно кресло. И откровенно завис, ошарашенно разглядывая переднюю панель со множеством каких-то переключателей, светящимися цветными табло и прочими непонятными штуковинами. Да уж куда там его «ишачку»! Как во всем этом вообще можно разобраться-то?!

Сидящий рядом комиссар перехватил его взгляд и улыбнулся:

– Не напрягайся, все нормально. Это тоже секретная разработка, опытный прототип, – автомобиль качнулся, когда на заднее сиденье, и вовсе широченное, как самый настоящий диван, заваленное картонными коробками, уселся полковник, положив на колени необычного вида пулемет с большим зеленым патронным коробом, и Дубинин тут же завел негромко заурчавший мотор. – Короче говоря, товарищ Сталин в курсе, а ты, если что, языком зря не трепли.

Машина плавно тронулась с места, выруливая на дорогу. Разница с полуторкой оказалась просто огромной: подвеска «секретного прототипа» легко скрадывала неровности, и автомобиль шел мягко, будто по хорошему асфальту.

– Я так понял, что с чемоданом все в порядке? Передал кому нужно.

– Так точно, товарищ комиссар, – обрадованный возможностью отвечать на конкретный вопрос, кивнул комэск. – Сразу же отправлен в Москву, вместе с вашей картой.

– Да, я знаю! Мне товарищ Сталин по телефону уже подтвердил получение. – Дубинин радостно подмигнул ошарашенному Захарову. – Молодец, капитан, благодарю за службу! А здесь как оказался? И на какой аэродром ехал?

– Так меня приказано тоже в столицу отправить, чтоб, значит, про вашу гибель подробно рассказал, а тут вы… живой… – Александр стушевался, не зная, что говорить дальше.

– Раз приказано, значит, выполняй! – твердо ответил тот, протянув пилоту планшет с картой. – Как ехать, сможешь показать? Подбросим, а то снова на фрицев напорешься.

Несколько минут Захаров разбирался с картой, затем уверенно указал нужное место:

– Мы где-то тут, а аэродром – здесь. Ехать вот так, дорога как раз к нему и ведет.

Комиссар бросил быстрый взгляд, хмыкнул:

– Так вы почти доехали, и пары километров не будет. Мигом домчим. И кстати, Саша… тебя ведь Александром кличут, я верно запомнил? Ты мне вопросов особо не задавай, на большую часть все равно или не отвечу, или ты не поймешь. Так что лети в Москву, а когда к товарищу Сталину попадешь, рассказывай честно обо всем, что видел. И про нашу прошлую встречу, и про сегодняшнюю, и про товарища полковника тоже. Его, кстати, зовут Владимир Петрович Бат.

– Как к товарищу Сталину?! – ахнул комэск. – Шутите?!

– Ничуть, – серьезно качнул головой батальонный. – А, понял. Ты думаешь, тебя просто на допрос в НКВД отправляют? Э, нет, брат, готов поспорить, повидаешься с САМИМ.

– Да ну… – набычился Захаров. – Где я, а где товарищ Сталин? Глупости говорите, товарищ комиссар.

– Ну, не будем спорить, сам убедишься, – весело ответил тот. – А вот и твой аэродром, вон, гляди. Метров пятьсот правее, видишь?

Действительно, на краю большого поля болтался «колдун», а чуть дальше, на опушке леса, виднелись большие палатки. Правда, рядом не было людей и техники. И комиссар сразу это заметил.

– Подозрительно тихо, словно все сбежали… – И тут же добавил, скривив лицо в злой гримасе: – Твою мать, и фрицы тоже тут. Полагаю, та самая колонна, передовой дозор которой мы и разгромили. Теперь ясно, чего аэродром опустел. А ведь почти успели, блин!

– Товарищ комиссар, посмотрите вот туда! – Захаров ткнул пальцем в сторону видневшегося в полукилометре двухмоторного транспортника, рядом с которым замерли два «ишачка» прикрытия. Самолеты были частично скрыты за невысоким земляным валом капонира.

– Думаешь, что тебя ждут? – оскалился Дубинин. – Держись, капитан, сейчас трясти будет, – резко вывернув руль вправо, Дубинин съехал с грунтовки и на огромной, с точки зрения пилота, скорости погнал автомобиль прямо по полю.

Машину нещадно швыряло и подбрасывало, но комиссара это, похоже, вообще не волновало, он даже не сбрасывал газ, лихо объезжая замеченные неровности и кочки. Намертво вцепившийся в ручку над дверью Александр как можно глубже вжался в удобное сиденье и бросил взгляд туда, куда перед тем смотрел Дубинин. Примерно в километре двигалась колонна танков, растянув за собой могучий шлейф поднятой гусеницами пыли. Если их заметили – а как не заметишь, на ровной-то местности? – достаточно одного прицельного выстрела – и все. Каким бы совершенным и быстрым ни был этот самый «прототип», от фугасного снаряда не спасет. Только на скорость и надежда…

Пилоты советских самолетов тоже заметили опасность и запустили движки, готовясь к взлету. Шанс сбежать от танков у них был – от немцев их удачно прикрывала насыпь капонира. Заметив их маневр, Дубинин еще прибавил скорости, хотя, казалось бы – куда быстрее. Вдобавок комиссар, прижав кнопку на руле, принялся сигналить клаксоном, стараясь привлечь внимание пилотов. На них наконец обратили внимание, и в распахнувшейся овальной дверце показался борттехник, ошарашенно глядящий на невиданную машину.

– Давай, летун, махни им рукой, а то без тебя улетят! – скомандовал Дубинин.

Комэск, высунувшись в окно, начал отчаянно размахивать руками. Прокатившись еще с десяток метров, самолет остановился – пилот понял, что тот, кого они ждали, все-таки успел к отлету. Истребители же продолжили разбег, вскоре оторвавшись от земли: из-за чего медлит их подопечный, они не видели.

– Капитан! – проорал, перекрикивая рев самолетных двигателей (пилот не убирал газ, держа самолет на тормозах, чтобы начать разбег в любую секунду), комиссар. – Раз уж за тобой эдакую лайбу прислали, грех кое-что товарищу Сталину не отправить. С оказией, так сказать.

Ничего не понимающий Захаров торопливо выскочил из автомобиля и оглянулся. Задняя дверь уже была распахнута, и товарищ полковник Бат выгружал из салона какие-то толстенные картонные коробки примерно полуметровой длины, аккуратно перемотанные прозрачной целлулоидной лентой, опуская их прямо на траву.

– Здесь документы особой важности, такие же, как ты передал в чемодане, даже еще секретнее и важнее, – торопливо пояснил Дубинин, впихнув Александру первую из коробок. Весил картонный ящик немало, и не ожидавший подобного комэск едва его не выронил…

– Грузи в самолет! – комиссар тоже подхватил коробку.

В четыре руки они быстро перекидали груз стоявшему у распахнутого люка борттехнику. Всего коробок оказалось пять.

– Так вот, передать их нужно лично товарищу Сталину, без него не вскрывать. Пять коробок, головой за них отвечаешь, понятно? Запомни, только лично товарищу Сталину, никому более! – надсаживая голос, проорал прямо в ухо Захарову комиссар. – Еще передаю два секретных прототипа оружия, автомат и ручной одноразовый гранатомет. Видел, как мы тот броневик на дороге с одного выстрела раздолбали? Вот именно из такого. Автоматом можешь поинтересоваться, человек ты опытный, с оружием знаком, так что не застрелишься, а вот гранатомет – даже пальцем не трогать, ясно? А товарищу Сталину я все по телефону объясню, если спросят – так и отвечай. Запомнил?

– Так точно! – четко отрапортовал Александр, понимая, что времени на вопросы нет. Потом, сообразив, что за ревом движков Дубинин его не слышит, несколько раз кивнул.

– Пошли, оружие заберешь, – комэск не столько услышал, сколько угадал по движению губ, что именно произнес батальонный. И побежал следом за придерживающим фуражку, которую так и норовил сорвать могучий поток воздуха от стремительно крутящихся винтов, комиссаром.

Полковник Бат уже возился у открытой двери багажного отсека. Бросив внутрь короткий взгляд, капитан увидел, что багажник буквально забит оружием, патронными цинками и какими-то непонятными зелеными трубами, навроде тех, в которых студенты носят чертежи.

– Держи, – Дубинин протянул летчику такой же, как он видел у него после боя на дороге, карабин с рожковым магазином и каким-то непонятным устройством пониже ствола. – Это автомат Калашникова с подствольным гранатометом. Гранатомет, разумеется, разряжен, гранаты вот в этой сумке, – летчик автоматически принял из его рук брезентовый подсумок.

– А вот это, – комиссар показал зеленый тубус длиной поменьше метра. – Тот самый одноразовый реактивный гранатомет, о котором я говорил. «Муха» называется, иначе «эрпэгэ-восемнадцать». Его не трогай, просто на плечо повесь, вот ремень. Все. – Комиссар легонько подтолкнул Александра в спину. – Вперед, капитан, бегом давай, самолет не такси, ждать не станет.

– А как же вы, товарищ комиссар? – воскликнул Захаров. – Садитесь в самолет, вместе улетим!

– Немецкие танки в километре отсюда! Не могли нас фрицы не заметить, пока мы с ветерком по полю разъезжали! Если мы с полковником их не придержим, ваш «Дуглас» прямо на взлете спалят к чертовой бабушке. Да беги ж ты, не тормози!

Словно подтверждая его слова, метрах в ста вздыбился пыльный фонтан первого взрыва и почти сразу же – второй. Выматерившись, батальонный хлопнул комэска по плечу и побежал к автомобилю.

Захаров рванулся к самолету, куда его за руки втащили борттехник и штурман. Моторы взвыли, прибивая к земле траву, но за спиной уже хлопнула дверь, и стало немного тише. Капитан прошел в салон по пока еще наклонному полу, и торопливо плюхнулся на первое же попавшееся сиденье – самолет тронулся с места и начал разбег, подпрыгивая на неровностях почвы.

Александр огляделся. Присланная за ним машина оказалась самым обыкновенным двухмоторным «ПС-84», наскоро перекрашенным в хаки и с частично демонтированными, чтобы освободить место для груза, пассажирскими креслами. Груза сейчас не наблюдалось, равно как и других пассажиров, лишь в самом хвосте были свалены друг на друга брезентовые чехлы от моторов, на которые уложили драгоценные картонные коробки с документами. Капитан мысленно хмыкнул: ничего ж себе, получается, исключительно ради одного его такую громадину из самой столицы гоняли? Прав, выходит, товарищ Дубинин, не все так просто… ох, неужто и на самом деле он самого товарища Сталина увидит?!

Тряска самолета резко прекратилась – транспортник оторвался от земли и начал набирать высоту. В круглом окошке мелькнули угловатые коробки немецких танков. Причем пилоту показалось, что два или даже три из них уже горят.

Набрав высоту, «ПС-84» лег на курс, и почти сразу к Александру подошел штурман.

– Капитан Захаров? – на всякий случай уточнил он.

– Он самый, – комэск наконец перевел дыхание. – Документы предъявить?

– Да не нужно, – отчего-то стушевался летчик. – Мы, как немецкие танки увидали, думали, все, не дождались вас. Улетать решили, пока они нас не того… А тут вдруг вы появляетесь.

Поколебавшись, штурман все-таки спросил:

– А что за автомобиль такой странный, не видал ничего подобного? И коробки эти, – при этом летчик не отводил взгляда от автомата и гранатомета, которые Александр уложил на соседнее сиденье, придерживая на всякий случай рукой.

– Секретный прототип, проходит обкатку в полевых условиях, – с важным видом ответил Захаров. – Подробностей раскрывать не имею права. В ящиках – документы государственной важности, подходить к ним запрещено, вскрывать – тем более. Оружие рядом со мной – также опытное, а значит, секретное.

– Так оно понятно, – разочарованно вздохнув, согласился летчик. – Добро, товарищ капитан, располагайтесь, до Москвы путь неблизкий. Если что нужно, водички там попить или в туалет – Степа вам поможет, это техник наш.

– Спасибо, – пробормотал Александр, прикрывая глаза. Сумасшедшее напряжение последнего часа постепенно отпускало, и начинала накатывать усталость. Комэск глянул в иллюминатор, пытаясь разглядеть происходящее внизу, но не преуспел: автомобиль товарища комиссара, равно как и немецкие танки уже остались далеко позади. Зато Захаров увидел пару «ишачков», пристроившихся рядом. Несколько минут Александр с замиранием сердца глядел на знакомый до последней заклепки корпус родного «И-16», словно бы прилепившийся чуть выше уровня правой плоскости, затем со вздохом отвернулся, вновь прикрыв глаза. Ничего, вот слетает в столицу – и сразу на фронт. Воевать. Ведь он истребитель, а не какой-нибудь там…

Захаров даже не заметил, как заснул под мерное гудение мощных двигателей…

 

Глава 7

28 июня 1941 года, окрестности Слуцка

Проводив взглядом набирающий скорость «Дуглас», я вернулся к «Гелендвагену», из которого Батоныч уже вытащил выстрелы к «РПГ-7». Навинчивая на гранату пороховой ускоритель, Володя мотнул подбородком в сторону обваловки капонира и коротко скомандовал:

– Давай на вал! Я сейчас, я быстро… Жаль, всего шесть выстрелов взял.

Подхватив оставшуюся «Муху», автомат и подсумок с магазинами, я рысью взбежал на невысокую насыпь и сразу плюхнулся на землю: танки были уже совсем близко, метрах в пятистах. Неподалеку рванула еще парочка взрывов.

Если мне не изменяет память, а с чего бы ей изменять, ведь сведения о немецкой технике я изучил всего несколько дней назад, нас атаковали три «троечки», три «двоечки» и одна «единичка». Или «по-научному»: «PzKpfw III», «PzKpfwII», «PzKpfwI». Бронетранспортеров видно не было, зато из леса до сих пор выползала длинная змея колонны, в которой отчетливо были видны простые двухосные грузовики, полугусеничные тягачи с пушками и какие-то юркие восьмиколесные броневички. Понятно, что немцы не только танками воюют.

Тягаться с такой силой – безрассудство, помноженное на глупость. Но у нас нет иного выхода – надо прикрыть взлет транспортника. И так уже пара танковых стволов повернулась в сторону медленно (как мне казалось) набиравшего скорость «Дугласа». Выдохнув вдруг ставший слишком густым, как кисель, воздух, привожу «Муху» в боевое положение и ловлю в диоптр ближайшую «тройку». Эх, не достать мне его, слишком далеко – метров четыреста, а дальность прицельной стрельбы «РПГ-18» всего двести. Блин, что делать? Пальнуть, только чтобы напугать? Так они разрыва кумулятивной гранаты и не заметят, пока она в них не попадет. И тут я увидел, что относительно моей позиции танки встали весьма удачно, практически выстроившись в одну линию, как говорят артиллеристы – СОСТВОРИЛИСЬ. А если?.. Приподнимаю трубу «граника» повыше и жму шептало. Граната вылетает под большим углом, поднимается метров на пятьдесят, словно зависает в верхней точке траектории и начинает падать. Дальность выстрела я таким образом увеличил раза в два, теперь бы попасть. Но когда такие крупные объекты, как танки, находятся в створе – все перелеты все равно идут в цель. Вот повезло и мне – граната угодила в верхний лист угловатой башни идущей второй «троечки». Мгновение тишины (мне показалось, что я вижу тонкий серый дымок, идущий из проделанного кумулятивной струей аккуратного отверстия), и тут же башню подбросило на ярко-оранжевом облаке раскаленных газов. Боекомплект, что ли, рванул?

– Эффектно! – похвалил рухнувший рядом на землю Батоныч, бережно пристраивая рядом брезентовую укладку с тремя боеготовыми «ПГ-7В». Он у них даже предохранительные пластиковые колпачки с взрывателя снять успел. – И как ты умудрился добить туда из «Мухи»? Но и я им сейчас огоньку добавлю!

Зарядив «РПГ-7», Володя встал на одно колено, быстро прицелился и выстрелил. Досталось головному танку. Так красиво, как «мой», он не взорвался, но почти моментально из всех его люков выметнулось пламя.

Вот теперь фрицев проняло по-настоящему – они перестали стрелять вдогонку набравшему скорость «Дугласу» и полностью сосредоточили внимание на нас. «Единичка» даже рванула в сторону, намереваясь по широкой дуге зайти нам во фланг, с открытой стороны капонира.

– Заряжай! – хрипло выдохнул Батоныч, тоже заметивший маневр легкого танка.

Я торопливо выхватил из укладки гранату и вставил ее в ствол «граника». Володя хладнокровно выждал секунд десять, пока «единичка» не вышла из-за прикрытия столба черного дыма, валившего от подбитой «тройки». И только тогда снова встал на колено и выстрелил. Промах! Уж очень быстрой оказалась «единичка», да и расстояние великовато для малоопытного стрелка.

– Гранату! – не оборачиваясь и не ложась, скомандовал Батоныч.

Я подал другу последнюю «морковку». Выстрел! Есть попадание! Легкий «картонный» танк буквально вывернуло наизнанку. Но тут же прилетело и к нам – вокруг рвануло несколько снарядов. Один совсем близко – метрах в пятнадцати. Не успевшего залечь Володю бросило прямо на меня. Схватив его за руку, я кубарем скатился к подножию вала. За насыпью продолжали грохать взрывы, сверху сыпались комья земли. Я наклонился над телом Батоныча и бегло осмотрел раны. В первый момент мне пригрезилось, что он почти не пострадал – на порванной на груди гимнастерке не было видно крови. Но потом я догадался ее расстегнуть… Бронежилет… В нем торчало несколько мелких иззубренных кусочков металла, но еще полдесятка пробили защиту. Отодрав липучки броника и приподняв грудную пластину, я заглянул под нее и обомлел – белая нижняя майка полностью поменяла цвет на красный. Как минимум пробиты оба легких, а может быть, и сердце. Но Батоныч был еще жив и даже в сознании. Только лицо залила меловая бледность.

– Отвоевался я? – На губах Володи вспухли розовые пузыри.

Я молча кивнул. С такими ранами не живут, даже если бы сейчас рядом находился госпиталь с полностью оборудованной операционной, опытными хирургами и современными антибиотиками.

– Ты это… рви когти! Не сиди надо мной! – прохрипел Батоныч.

Бежать? Я огляделся. Самолет благополучно оторвался от земли и набирал высоту. Успели, стало быть, прикрыли взлет. А теперь какой смысл мне бежать? Документы передал, «граник» с «калашником» сунул… Программа выполнена… не судьба, видимо, мне до САМОГО добраться, все время что-то мешает. Да и друга бросать не хотелось.

За валом продолжало грохотать – немцы, обозленные потерей трех танков, лупили по капониру из всех наличных стволов. Добавить им веселухи, отстреляв оставшиеся «морковки»? Батоныч обронил пару минут назад, что шесть гранат «ПГ-7В» прихватил. Я бросил задумчивый взгляд на открытую заднюю дверь «Гелендвагена». Там, кроме боеприпасов, и ПКМ должен остаться. Минуты две я, при должном везении, продержусь.

Я дернулся было, чтобы встать, но тут Батоныч с силой сжал мое запястье.

– Виталя, а ведь я тебе до конца не верил! До самого боя на дороге! Всё какой-то подвох подозревал! – с натугой, сглатывая идущую горлом кровь, проговорил Володя. – Прости меня!

– Да чего там, дружище! Я бы и сам не поверил… Конечно прощаю! – успокоил я умирающего.

– А у тебя, наверное, позывной на той вашей войне был Дубина? – Бледные губы Владимира Петровича изогнулись в подобии улыбки.

– Не угадал, Батоныч! – усмехнулся я. – Позывной был Дубинка. На Первую Чеченскую я сразу из училища попал, совсем пацан, худой был, как глист… На дубину совсем не похож, а вот на дубинку…

Но Батоныч меня уже не слышал: вытянувшись, он испустил последний вздох. Я закрыл ему глаза и встал. Это есть наш последний и решительный бой? Значит, надо сделать так, чтобы за его результат не было стыдно. Предыдущие «провалы» довольно скромно увеличили счет матча «Виталий Дубинин против фашистов», но тогда у меня почти оружия не было. А сейчас есть…

Не обращая внимания на канонаду и летящие сплошным дождем комья земли от близких, за невысокой насыпью, разрывов, я подошел к джипу и принялся неторопливо готовиться к бою: прикрутил на три оставшихся «морковки» пороховые ускорители, проверил ленту в пулемете. Прихватив с собой укладку с гранатами, запасной короб с патронами и «ПКМ», поднялся на вал. Фрицы как раз перестали лупить, не видя цели. За густыми клубами пыли и дыма с трудом, но можно было разглядеть вражеские танки. Они подобрались уже метров на двести. И за ними отчетливо различались пехотные цепи. Ну надо же, как нас фашисты зауважали! Чуть ли не целой ротой при поддержке бронетехники атакуют пустой капонир с двумя защитниками.

«АКМ» и «РПГ-7» так и валялись на месте нашей последней «лёжки». Вот только автомат изрядно покорежило осколками, но гранатомет казался целым. Подняв «граник», я проверил, не забит ли ствол и не поврежден ли оптический прицел. Всё оказалось в норме. Быстро вставив гранату, я, даже не пригибаясь, вскинул оружие на плечо и выстрелил, едва в окуляре мелькнул белый крест на серой броне.

Подобравшаяся ближе всех «двойка» аж подскочила на месте, полыхнув черно-оранжевым пламенем. Башня не улетела, но изрядно перекосилась. Это что же в ней так здорово «бумкнуло»? Детонация боеприпасов? Так у нее мелкие двадцатимиллиметровые «огурцы» главным калибром, их тонны две надо, чтоб так рвануть.

Быстро перезарядившись, стреляю второй раз. Досталось еще одной «двойке». Это попадание оказалось «скучным» – никаких спецэффектов, только густой черный дым из моторного отделения. Минус два! Осталась одна «морковка»… Я нагнулся, чтобы достать гранату из укладки, и в ту же секунду надо мной прошелестела очередь чего-то крупнокалиберного – последняя оставшаяся «в живых» «двойка» наконец-то засекла достойную цель и лупанула из своей автоматической пушки. И почти попала, сука такая… Но прятаться не буду. Перезарядившись, бью с колена. Танк стоит «неудобно» – под углом, дистанция сократилась метров до ста, поэтому, несмотря на пыль и дым, я успеваю увидеть, как граната входит между вторым и третьим катком. Похоже, что пробить броню не получилось, но гусеницу сорвало, и «двоечка» закрутилась на месте. Добавить бы, да нечем.

Подхватив пулемет и запасной короб, кубарем скатываюсь в капонир. Блин, пострелять с вершины вала мне не позволят – там же голое место, не спрятаться, сметут огнем. А вот если высунуться сбоку… Но это тоже ненадолго, фора секунд в десять. Зайти бы во фланг пехотной цепи и хорошенько ее проредить… Мечты, мечты… До удобной позиции метров семьсот по открытому полю, не добежать. Вот я дурак! Зачем бежать, если можно… ехать! «Гелендваген» вполне на ходу, и на приличной скорости, которую он может развить даже по бездорожью, в меня не сразу попадут. Здесь пока совсем к другим скоростям наземной техники привыкли. Надо попробовать – терять-то мне особо нечего.

Движок еще даже остыть не успел, завелся с полоборота. Впрочем, это не заправленная вместо антифриза водой «копейка» на лютом сибирском морозе. А эуропэйский автомобиль, подарочек от потомков вот тех самых уродов, которые сейчас бегут по полю, сжимая в потных ладошках винтовки Маузера. Который нам совсем не товарищ! А слово я сейчас предоставлю изделию младшего сержанта Калашникова.

«Гелендваген» рванул по полю буквально как стрела. Мало того что я, «утопив тапок в пол», гнал почти на восьмидесяти, плюнув на целостность подвески, так еще и большую часть пути меня скрывал от фрицев дым горящих танков. Поэтому на фланге пехотной цепи я оказался почти незамеченным. «Почти» – несколько крайних пехотинцев успели увидеть большой черный джип, один из них даже успел вскинуть винтовку, но все они разлетелись как кегли, сбитые на всем ходу мощным передним бампером. Я не стал покидать место ДТП – тормознув, выскочил из машины, грохнул по плоскому капоту сошками «ПКМ» и дал длинную, на всю ленту, очередь, сметая фрицев огненной метлой.

Мне везло! Мне чрезвычайно, непозволительно везло – я успел отстрелять всю стопатронную ленту и завалил десятка два фашистов. Сотней патронов всего два десятка, удивился бы профан? Блин, да не «всего» два десятка, а целых два десятка! Они ведь на месте расстрела не ждали. Они, твари, оказались опытными вояками и, даже попав под внезапный кинжальный пулеметный огонь, мгновенно сориентировались и залегли. Правда, организовать толком ответный огонь у фрицев не получалось – я им не давал головы поднять. Но все хорошее когда-нибудь кончается – кончилось и мое везение: присев за капотом, чтобы сменить ленту, я почувствовал, как по кузову автомобиля несколько раз словно кувалдой долбануло. Мне на голову осыпалось боковое стекло. Похоже, песец все-таки пришел – по мне пристрелялся оставленный без гусеницы «Панцеркампфваген-2». Следующая очередь двадцатимиллиметровых «огурцов» придется точно по мне.

– Да, жаль, я немного успел, но пусть повезет другому! – выскакивая из-под хлипкого прикрытия, заорал я, стреляя из «ПКМ» с рук в «белый свет». Что-то обожгло мне лицо, небо закрутилось вокруг…

И вдруг я грохнулся на траву, а упавший сверху пулемет долбанул меня по ногам.

– Ох, ё! – невольно вырвалось у меня.

– Что, Дубинка, худо тебе пришлось? – раздался рядом ехидный голос… Батоныча.

Я привстал и огляделся: Володя стоял неподалеку в совершенно целой гимнастерке и улыбался во все тридцать два зуба.

– А ты как здесь очутился? – оторопело спросил я, еще толком не отойдя от горячки боя.

То, что произошел обратный перенос, и снова в момент смерти, я уже понял. Но, выходит, что и товарищ полковник бронетанковых войск… тоже?

– Стреляли! – рассмеялся Владимир Петрович. – Я здесь уже минут пять околачиваюсь. Очухался, вижу – лежу в чистом поле, в небе жаворонок. Ни фашистов, ни тебя, ни, что больше всего обидно, любимого джипаря! Едва я успел себя ощупать на предмет целостности организма, как в сотне метров от меня появляется «Гелен». Я к нему, а тут и ты рядышком лежишь с пулеметом на коленях. А ствол еще дымится! Что, Виталь, тяжко пришлось?

Последние слова Батоныч произнес совсем другим тоном: участливо.

– Да я, Володь, после того как тебя грохнули, в атаку рванул, словно камикадзе. Решил подороже жизнь продать.

– А чего не убёг? – делано-равнодушно спросил Батоныч.

– Не захотел… – ухмыльнулся я. – У нас такая поговорка есть: «Русские на войне своих не бросают!»

– И у нас так же говорят! – совершенно серьезно произнес полковник Владимир Петрович Бат, протягивая мне руку, чтобы помочь встать. – Но в следующий раз я в прошлое без своего танка не отправлюсь!

 

Глава 8

28 июня 1941 года, Москва

Москву, где комэск ни разу не был, он так и не посмотрел. На аэродроме его уже ожидал автомобиль, черная «эмка» с наглухо зашторенными окнами, и двое энкавэдэшников, сержант за рулем, и аж целый майор госбезопасности, который и встречал Александра у самого трапа. Спустившись по установленной техником невысокой лесенке, Захаров немедленно попал в оборот к последнему: проверив документы, майор буркнул: «Моя фамилия Быстров. Ступайте за мной» – и кивнул в направлении распахнутой двери авто. Дождавшись, пока коробки с документами и оружие загрузят во вторую такую же машину – майор не перечил, видимо, был предупрежден, что Александр прибыл с грузом, – комэск уселся на заднее сиденье, майор – на переднее, и «эмка» немедленно тронулась. Второй автомобиль двинулся следом.

Ехали довольно долго, и Захаров, коль уж в окно глядеть не разрешалось (об этом Быстров предупредил отдельно), снова задремал, укачанный мерной ездой. Проснулся он от толчка затормозившего автомобиля. Зевнув, выбрался из салона, щурясь от яркого света.

Машина находилась в пустом внутреннем дворе монументального многоэтажного здания. Отчего-то комэск сразу догадался, где находится: ну, разумеется, тот самый знаменитый «большой дом» на площади имени Дзержинского, где ж еще? Получается, ошибся всезнающий батальонный комиссар и не повезут его к товарищу Сталину? С другой стороны, не в таком же виде к Вождю являться? После нескольких поистине сумасшедших дней выглядел он, мягко говоря, несколько, гм, неоднозначно. Выпачканный в грязи и пыли, местами изодранный комбинезон, многократно пропотевшая форма под ним. Про портянки и вспомнить стыдно, сколько суток сапоги не снимал. Для фронта, конечно, нормально, а вот для столицы необъятной Родины – определенно перебор. Да и разит от него, что от того козла…

Похоже, майор Быстров был того же мнения – кивком указав в сторону входа, зашел в гулкий холл следом и, придержав за локоть, негромко сообщил, перед тем как сдать с рук на руки молчаливому сержанту:

– Сейчас вас отведут в комнату. Там есть душ и все необходимое. Помойтесь, побрейтесь, одним словом, приведите себя в соответствующий красному командиру вид. Новая форма и сапоги уже готовы. У вас два часа, максимум три. Насколько знаю, вы ранены? Рану осмотрят и перевяжут, я распоряжусь. Доставленный вами груз также отправят, куда следует, мы в курсе. Личное оружие оставьте здесь, ТАМ оно вам не пригодится.

– А потом? – вынимая из кобуры «ТТ» и передавая его сержанту, спросил Александр. И уже задав вопрос, об этом пожалел – майор смерил его хмурым взглядом, словно говоря: «Ты что, совсем дурак?»

– Потом вас отвезут, куда приказано отвезти. Ступайте. И больше не задавайте ненужных вопросов, капитан.

Следующие пару часов комэск потратил на личную гигиену: в комнате и на самом деле нашлась ванная с душем и все необходимые принадлежности, включая бритву, помазок, пару полотенец и комплект нижнего белья. Даже одеколон имелся! Насчет формы Быстров тоже не обманул: отутюженные гимнастерка и галифе висели на спинке стула, под стеной стояли вычищенные до зеркального блеска хромовые сапоги, а новенькая летная фуражка лежала на краю стола.

С удовольствием вымывшись и выскоблив лицо, капитан почувствовал себя поистине заново родившимся. Беспокоило только раненое плечо, хоть рана, к счастью, за эти дни не воспалилась. Но и это оказалось предусмотрено: в дверь неожиданно постучали и, дождавшись разрешения, в помещение вошла миловидная улыбчивая девушка в военной форме с петлицами медицинской службы и небольшим ящичком в руке.

– Что у вас случилось, ранбольной? – спросила медичка, кокетливо стрельнув глазками из-под пушистых ресниц.

– Да вот… – неопределенно ответил Захаров, немного смущаясь своего вида – после душа он не успел одеться и щеголял в намотанном на бедра полотенце.

Впрочем, для перевязки все равно пришлось бы раздеваться.

– Присядьте, ранбольной! – улыбнулась девушка, ставя на стол чемоданчик. – Вот сюда, на стул присядьте. Повернитесь!

Сняв старый посеревший бинт с багровыми пятнами, медичка осмотрела рану, легонько касаясь ее холодными пальчиками. После чего обработала простреленное плечо и наложила свежую повязку.

– Ну как, доктор? – нетерпеливо спросил Александр. – Что с раной?

– Я не доктор, я фельдшер! Заживление идет хорошо! Вам бы только не бередить рану, – посоветовала медичка и спросила, закрывая чемоданчик: – Есть ли у вас какие-то еще жалобы, ранбольной?

– Никак нет, красавица! – ответил расхрабрившийся летчик.

– Тогда желаю вам скорейшего выздоровления! – снова улыбнулась девушка – улыбка у нее была просто чудесная. Кивнув на прощание, фельдшерица удалилась.

Капитан оделся, мельком удивившись тому, что с размерами товарищи чекисты угадали тютелька в тютельку – или точно их знали, успев навести справки в интендантской службе родного ИАПа?

А жалобы у пилота были, но не рассказывать же милой барышне, что у него от голода подвело живот. Вот будет позорище, ежели повезут к товарищу Сталину, а у него в брюхе начнутся трели! Со стыда сгоришь! Может, попросить помощи у майора, есть же у них тут столовая? Но уж больно он неразговорчивый, вон как насчет «ненужных вопросов» его осадил! Неохота снова глупо выглядеть, лучше потерпит, авось не оконфузится…

Но все разрешилось без его участия – минут через десять пришел Быстров, придирчиво оглядел капитана и, видимо, остался доволен результатом. Перепоясавшись принесенным майором новехоньким ремнем с портупеей и кобурой (конечно же пустой!), Захаров вышел вслед за ним в коридор.

– Вы голодны, товарищ капитан? – наконец прервал молчание майор.

– Так точно, товарищ майор государственной безопасности! – по всей форме ответил Александр, решив не отказываться, если предложено.

– Хорошо, ступайте за мной, полчаса у нас еще есть.

В пустой столовой, куда они пришли, спустившись на этаж, Захаров взял себе гречневую кашу с котлетой, хлеб и компот, благоразумно решив не связываться с гороховым супом. Быстров есть не стал, дожидаясь комэска за соседним столиком. Уложившись буквально в пять минут, Захаров с готовностью поднялся на ноги:

– Я готов, товарищ майор.

Спустя десять минут Александр, которому так и не объяснили, куда его везут, уже ехал на заднем сиденье здоровенного черного лимузина «ЗиС-101». Несмотря на шторки на стеклах, на этот раз капитану глядеть в окно не запрещали, чем он с удовольствием воспользовался, жадно разглядывая столицу родной страны. Жаль только, ехали совсем недолго, буквально минуты через три автомобиль уже заехал на Красную площадь. Сразу узнавший легендарное место Захаров ощутил, как екнуло сердце и предательски вспотели ладони: ну, точно, к товарищу Сталину везут! Не сбавляя скорости, «ЗиС» въехал в ворота Спасской башни и вскоре остановился возле трехэтажного здания Совета Министров, где, видимо, и находился кабинет Вождя. Проводив комэска до высоких лакированных дверей главного входа, майор Быстров коротко бросил: «Проходите, капитан, вас уже ждут», оставшись снаружи. Мысленно пожав плечами, Захаров потянул сверкающую полированной бронзой массивную ручку. Дверь, против ожидания, распахнулась легко, почти без усилия, и к пилоту шагнул командир со знаками различия старшего лейтенанта НКВД.

– Капитан Захаров? Документы, пожалуйста. Благодарю. Ступайте за мной.

Поднявшись вместе с лейтенантом на второй этаж, где у него снова проверили документы, Александр остановился, повинуясь жесту сопровождающего, возле двустворчатых дубовых дверей, по сторонам которых застыло по стойке смирно двое здоровенных, косая сажень в плечах, сержантов госбезопасности.

– Входите. Стучать не нужно, вас ожидают.

Ощущая себя на грани обморока, комэск на ватных ногах сделал шаг через порог. В приемной никого не оказалось, лишь сидящий за массивным столом наголо бритый человек, видимо, секретарь товарища Сталина.

– Товарищ капитан Захаров? – негромко спросил тот.

– Т…так точно! – четкого ответа не получилось, в последний миг горло свело предательской судорогой.

– Проходите, пожалуйста, товарищ Сталин вас ждет.

Капитан замешкался: неужели еще несколько шагов – и он увидит Самого?! Ноги, казалось, приросли к покрытому ковровой дорожкой полу, по спине потекла липкая струйка пота.

– Не нужно так волноваться, вы ведь боевой командир, воевали, – мягко улыбнулся секретарь. – Проходите же.

Глубоко вздохнув, комэск двинулся вперед…

Кабинет Сталина оказался просторным, с минимумом мебели внутри. Массивный стол с электролампой под зеленым абажуром и письменным прибором, заваленный множеством каких-то документов. Пара кресел по сторонам. Окруженный стульями стол для заседаний. Диван под стеной, рядом с ним – уложенные одна на другую знакомые картонные коробки, верхняя уже вскрыта. Больше Александр ничего разглядеть не успел: сидящий за столом человек в форменном кителе без знаков различия поднял голову, несколько секунд смотрел на застывшего соляным столбом капитана, затем произнес глухим голосом, знакомым любому советскому человеку по радиотрансляциям:

– Здравствуйте, товарищ Захаров, я вас уже жду. Проходите, пожалуйста, присаживайтэсь.

Капитан сделал несколько строевых шагов – ковровые дорожки глушили звук, – комэск остановился в метре от покрытого зеленым сукном стола. Вскинул руку к козырьку и из последних сил не то проорал, не то прохрипел:

– Здравия желаю, товарищ Сталин, капитан Захаров по вашему приказанию прибыл!

– Вот и хорошо, – Сталин – СТАЛИН!!! – неожиданно легко поднялся на ноги, обошел стол и ПРОТЯНУЛ РУКУ, которую пилот машинально пожал. – Вольно, не нужно так тянуться. Присаживайтэсь. – Иосиф Виссарионович кивнул на одно из кресел. – Как долетели? Нэмцы не беспокоили?

– Долетел нормально, – взяв себя в руки и усевшись на самый краешек, ответил Александр. – Так у нас ведь было прикрытие, так что отогнали б фрицев, если что.

– Фрицев? – заинтересовался Вождь. – Это ви гитлеровцев так называете, товарищ Захаров?

– Так точно. Только не я, а товарищ батальонный комиссар Дубинин. Он рассказывал, что так их пограничники в Брестской крепости называли.

– Любопитно, – улыбнулся в знаменитые усы Иосиф Виссарионович. – Вот как раз про товарища Дубинина я и хотел бы поговорить. Ви нэ против?

– Н…нет, конечно, – сглотнув, торопливо помотал головой Александр, несколько сбитый с толку тем, что Сталин спрашивает, не против ли он. Неужели он мог бы ответить отрицательно?!

– Вот и хорошо. Курите, если хотите. А расскажите мне, товарищ Захаров, как ви с ним познакомились? Что он вообще за человек? Как себя ведет, как воюет? Ви ведь кадровый командир, боевой пилот, значит, человек наблюдательный, могли заметить много интересного.

– Спасибо, товарищ Сталин, не курю. Мне все по порядку рассказывать?

– А ви сами решите, как вам удобнее, – ухмыльнулся Вождь. – Мне все интересно.

– Ну, познакомились мы с ним три дня назад…

– Ми? – Сталин сразу обратил внимание на употребление Захаровым множественного числа.

– Так точно, мы! Со мной были артиллеристы из седьмого ПТАБа, мы встретились накануне, вместе выходили из немецкого тыла. Мы как раз переходили дорогу, как прямо на нас выскочили фрицы на броневике. Тут наши танкисты подоспели на таком же трофейном бронетранспортере, а товарищ батальонный комиссар очень нам помог огнем ручного пулемета с фланга.

– А какой у него был пулемет? – заинтересовался Сталин.

– Так… обычный наш ручной пулемет! – немного растерялся Захаров. – Пулемет Дегтярева пехотный образца двадцать седьмого года.

– Так, так… – о чем-то задумался Сталин, но через пару секунд сказал: – Продолжайте!

– Дальше мы ехали все вместе, я с артиллеристами, танкисты и батальонный. Он… здорово в немецком оружии разбирается – у меня трофейный автомат заклинило, так он его разобрал, «клин» устранил и посоветовал не держаться при стрельбе за магазин. Мол, его в приемнике перекашивает, и причина «клина» именно в этом. Еще сказал, что не нужно все тридцать патронов в магазин заряжать, а лучше двадцать семь – пружина, мол, в магазине слабая, неподача патрона может случиться.

– Очень интересно! – сказал Сталин, доставая блокнот, карандаш и что-то записывая. – Продолжайте, товарищ Захаров. Как он вам показался… как человек?

– Видно, что из кадровых, а не из партпризыва – форма на нем как влитая сидела, сапоги щегольские, хоть и в пыли. Хорошо разбирается в картах и ориентируется на местности.

– А вот какой у него… характер? Каким он вам показался?

– Бесшабашный! – не задумываясь, ответил Захаров. – Веселый – шутил все время. Очень эрудированный – в разговоре употреблял много незнакомых слов.

– Например? – заинтересовался Сталин.

– Ну, вот трофейный автомат он «супердевайсом» называл и «машинен-пистолем».

– Ага! – хмыкнул Сталин и сделал новую запись в блокноте. – А теперь расскажите о вашей последней встрече.

– Так это вообще буквально несколько часов назад произошло. Мне особисты с утра дали приказ: ехать на аэродром. Я и поехал…

– Один? – уточнил Сталин.

– Нет, конечно, со мной сопровождающий… был. И водитель. Оба геройски погибли.

– Как это произошло?

– По пути мы наткнулись на фрицев. Меня предупреждали, что возможен прорыв, даже на карте показали, как выбраться к аэродрому пешком, если что случится. Водителя сразу убили, а сержанта… через минуту, наверное. Или быстрее? – Захаров задумался, припоминая подробности короткого боя. Сейчас он не был уверен, что схватка продолжалась так долго, как ему показалось по горячим следам. – Да, возможно, что через полминуты – я едва успел один магазин отстрелять.

– А ви тоже стреляли?

– Конечно! – даже немного удивился Александр.

– А из чего ви стреляли?

– У меня был трофейный автомат. Тот самый, который комиссар починил. Мне его особисты перед выездом на аэродром вернули.

– Значит, ви едва успели один магазин по… фрицам выпустить, а сержанта уже застрелили? А почему так быстро?

– Так я из кабины вывалился и за колесом залег, а сержант прямо в кузове стоял. Вот ему и досталось. Но как только он погиб, фрицы начали по мне стрелять и уже почти пристрелялись, как вдруг из-за кустов что-то ширкнуло…

– Ширкнуло?

– Так точно! Звук был такой громкий: «Ширк!» Похож на звук запускаемого «эрэса». Броневик сразу взорвался, словно в него фугасный снаряд угодил.

– Даже так? – в свою очередь удивился Сталин.

– Товарищ батальонный комиссар сказал мне потом, что стрелял из… «Мухи».

– Как-как? – переспросил Сталин.

– Он один такой… гранатомет мне передал перед взлетом. Сказал, что это ручной противотанковый гранатомет «Муха», иначе «эрпэгэ-восемнадцать». Это такая штука, на зеленый цилиндр похожа, ремешок там такой еще сбоку брезентовый, на плечо вешать.

Сталин встал, и, пройдя к дальней стене, принес оттуда знакомый зеленый тубус.

– Этот?

– Так точно, товарищ Сталин! Этот! Он мне еще автоматический карабин передал, назвав его «автоматом Калашникова».

– Автомат Калашникова? – записывая в блокнот, уточнил Сталин.

– Так точно! Товарищ батальонный комиссар просил вам передать, что про оружие, которое я привез, он вам сам подробно расскажет… э… по телефону.

– Так и сказал, что по тэлэфону? Хорошо, товарищ Захаров, я вас понял. Рассказывайте дальше.

– Дальше… Дальше уцелевших фрицев товарищ полковник из пулемета причесал…

– Кто?

– С товарищем батальонным комиссаром был еще один человек – полковник автобронетанковых войск. Товарищ комиссар представил его как Владимира Петровича…

– Бата? – опередил Захарова Сталин. – Полковник Владимир Петрович Бат?

– Так точно!

– И как он вам показался?

– Ну… – Захаров задумался, как лучше охарактеризовать нового знакомого. – Лет около пятидесяти. Тоже, видать, из кадровых – выправка, голос… Хотя он больше молчал. Товарища комиссара называл просто по имени: Виталий. Хотя нет, даже проще: Виталик.

– А почему вы решили, товарищ Захаров, что он стрелял из пулемета?

– Так он его в руках держал! И вот как раз этот пулемет мне незнаком был – никогда я такой не видел!

– Может быть, немецкий? – прищурился Сталин.

– Может быть… хотя те пулеметы, что я у немцев видел, совсем другие.

– Ясно! – обронил Сталин, снова записывая что-то в блокнот. – Дальше!

– Дальше они меня в свою машину посадили. Она такая… странная была. Очень большая, размером почти с полуторку, но при этом вроде бы легковая – там внутри пассажирские сиденья стояли, большие, словно диваны. Даже… даже по сравнению с «ЗиС-101», на котором меня сюда привезли, тот автомобиль большим кажется. На панели столько разных кнопочек… больше, чем в моем «И-16». Товарищ батальонный комиссар сказал, что это секретная разработка, опытный прототип. На решетке радиатора я видел такой значок… букву «В» в кружочке. И цвет не военный – не наш зеленый и не мышиный немецкий. Она черная была, как… лимузин, вот!

Сталин тщательно записал все приметы таинственной машины.

– Итак, вы сели с ними и?..

– Поехали на аэродром! Но одновременно с нами на него выехали немецкие танки. Много! Как бы не десяток. Транспортник, который за мной прислали, уже на взлет пошел, но товарищ батальонный комиссар на огромной скорости за ним по полю рванул и догнал. Посигналил, и пилоты взлет остановили. Товарищ комиссар сказал, что раз такая оказия, он для вас, товарищ Сталин, коробки передаст. Мол, в них тоже секретные документы.

– Сколько было коробок? – зачем-то уточнил Сталин.

– Пять штук! – невольно оглядываясь на стоящие у дивана коробки, ответил Захаров.

– Вот те, которые там стоят? – проследил за взглядом комэска Сталин.

– Так точно! Они самые! Товарищ комиссар сказал, что они лично вам предназначены, без вас не вскрывать.

– Понял! – кивнул Сталин. – А почему товарищ Дубинин не полетел с вами?

– Так он сказал, что прикроет взлет. Немецкие танки совсем близко были, могли обстрелять самолет. Думаю, что без прикрытия мы бы действительно не взлетели, раздолбили бы нас немцы на старте. Когда мы уже от земли оторвались, я видел в иллюминатор, что несколько танков горит.

– Несколько? – вопросительно поднял бровь Сталин.

– Так точно! Два или три!

– Вот даже как… – сказал Сталин и снова на несколько секунд задумался. – А всего, вы сказали, танков было около десятка?

– Да, и с ними, насколько я успел увидеть, были грузовики с пехотой и тягачи с пушками.

– И он с этим… полковником Батом все равно там остался? – с некоей грустинкой в голосе сказал Сталин.

– Так точно! – упавшим тоном ответил комэск. Он только сейчас сообразил, что комиссар с полковником остались там на верную смерть.

Минута прошла в молчании, словно глава государства и летчик-истребитель отдавали таким образом дань памяти погибшим командирам.

– А хотя… – вдруг вскинулся летчик.

– Что? – немедленно отреагировал Сталин.

– Может быть, они там и не погибли! – одним духом выпалил Александр. – Когда в прошлый раз машина рванула, я тоже думал, что… всё! Погиб комиссар! А когда утром его на дороге увидел, то…

– Удивились? – усмехнулся Сталин.

– Очень! Очень удивился! Он же буквально на моих глазах погиб, мы тела не нашли – такой силы был взрыв, от взорвавшейся машины одни клочки остались.

– А что сам товарищ Дубинин об этом сказал? – улыбаясь, спросил Сталин.

– Сказал, что его взрывом в кусты отбросило. Он отлежался и дальше пошел.

– Да, это он может… – непонятно сказал Сталин. – А теперь, товарищ Захаров, расскажите мне всё с самого начала: как вы встретили начало войны, как вы воевали, как вас сбили, как выходили из немецкого тыла, как встретили артиллеристов и танкистов…

Разговор с Вождем занял почти три часа. Сначала Захаров подробно описал свои приключения вместе, затем Иосиф Виссарионович задавал множество вопросов о ходе военных действий, как оценивает Александр профессионализм противника, уровень его боевой подготовки и качество авиатехники – и так далее. Сталина интересовало буквально все, от настроений прорывающихся вместе с капитаном из окружения боевых товарищей до удобства трофейного оружия по сравнению с отечественным. К середине разговора комэск порядочно охрип, и заметивший это Сталин сделал небольшой перерыв и распорядился принести чай. Тем не менее время для капитана Захарова пролетело незаметно. Постепенно он освоился и стал отвечать более раскованно, не стараясь контролировать, прежде чем произнести вслух, каждое слово, что Вождю определенно понравилось. Наконец Иосиф Виссарионович взглянул на часы и поднялся. Комэск торопливо рванулся следом.

– Что ж, товарищ Захаров, мне било очень приятно с вами поговорить. Спасибо, ви мне очень помогли! Сейчас вас отвезут в гостиницу, где ви немного отдохнете, а затем отправят в полк – советской стране нужны такие бравые герои-летчики!

Вождь снова первым протянул ладонь:

– До свидания, товарищ капитан! И дальше воюйте так же хорошо, бейте агрессора и в хвост, и в гриву! Помните, на вас надеется весь советский народ! – улыбнулся Вождь, крепко пожимая летчику руку. – И вот еще что, чуть не забил, – он взял с края стола небольшую коробочку, оклеенную красным сатином. – Поздравляю вас, товарищ Захаров, с високой правительственной наградой, орденом Красной Звезды. Увэрен, это далеко не последняя ваша награда.

– Служу трудовому народу! – потрясенно выпалил комэск, ощущая, как закружилась голова. – С…спасибо, товарищ Сталин…

– Это вам спасибо и таким, как ви! Нашим славным летчикам, танкистам, пехотинцам, морякам! До свидания, товарищ Захаров.

Комэску все-таки достало моральных сил покинуть строевым шагом высокий кабинет. В приемной же пришлось устало опуститься, испросив разрешения секретаря, на один из стульев.

– Отдохните, товарищ Захаров, – кивнул тот. – Сейчас я вызову машину, и вас отвезут в гостиницу…

 

Глава 9

29 июня 2015 года, Москва

– Нет, ну в целом отдохнули неплохо! – усмехнулся Батоныч, когда мы наконец выехали на шоссе, до которого с «аэродрома» пришлось добираться по полному бездорожью, даже грунтовки поблизости не оказалось. – Этакое сафари…

– Тебе повезло, что автомобиль уцелел, мои-то два пропали! – улыбнулся я. – Хотя каким образом твой «Гелендваген» обратно целехоньким перенесся – ума не приложу! По нему ведь очередь двадцатимиллиметровых снарядов прошлась! А на нем ни царапины! Впрочем, на нас ведь тоже…

– Так на мне гимнастерка целая, а броник под ней – весь в дырках. И майка в крови.

– Да, чудеса…

– А в твои предыдущие походы как было? – заинтересованно повернулся ко мне Володя. – Ну, ты рассказывал, я помню, что бомбы рядом рвались и снаряды, а как именно ты возвращался?

– Как… – я потер лоб, вспоминая. – Да никак! Не помню никаких подробностей. Вспышка взрыва и… всё! Я уже снова в будущем. Медленно, как в этот раз, я еще не… умирал.

– Новый опыт, стало быть? – немного нервно хохотнул Батоныч.

– Врагу бы такой опыт не посоветовал! – очень серьезно ответил я. – Впрочем, вот как раз врагу…

– Ладно, хватит лирики! Давай подумаем, как в следующий раз пойдем! – решительно сказал Володя.

– То есть ты точно решил, что будешь участвовать в следующем походе? – удивился я. – Мне почему-то показалось, что таких впечатлений с тебя достаточно…

– Поначалу так и решил: мол, хватит на мою седую задницу таких приключений! – улыбнулся Батоныч. – Но вот сейчас подумал… Раз у нас есть такая возможность – на полном серьезе воздействовать на прошлое, – то просто грех этим не воспользоваться! Ты ведь сам сказал, что из-за информации, которую ты дал Сталину, общие потери нашей страны сократились примерно на треть. Я считаю, что надо изо всех сил постараться, чтобы вообще свести потери к минимуму. Что, если мы притащим подробную карту с точным расположением немецких аэродромов, штабов, складов? И наши доблестные красные соколы по этим объектам отработают? У ВВС Красной Армии чуть ли не под тысячу «дальников» было – есть чем удар нанести! Могли ведь буквально смести немцев с лица земли – каждый бомбер тащил две с половиной тонны фугасок. Жаль, не вышло!

– На практике они редко с полной загрузкой летали. – Я задумчиво потеребил мочку уха. – Но в принципе, предоставь мы командованию ВВС точные данные по целям… Они ведь тяжелейшие потери несли по-глупому: из-за неправильной организации боевых вылетов и решения несвойственных «дальникам» задач. Чуть ли не танковые колонны их бомбить отправляли. Днем, без истребительного прикрытия… Капитан Гастелло ведь именно так и погиб: его самолет над немецкой колонной зажгли.

– Вот! – Володя наставительно поднял вверх указательный палец. – Вот именно, что воевали… без ума: разведку толком не вели. Да в общем-то и не успевали вести… Обстановка на фронте каждый час менялась. Но ведь аэродромы, штабы и склады не переезжают с места на место каждые пять минут. Это объекты довольно долговременные. И нам надо так подобрать сведения об их размещении, чтобы у наших была возможность хорошенько приготовиться – если ВВС нанесут один хорошо спланированный массированный удар, то немцы и чухнуться особо не успеют.

– Согласен! – кивнул я. – Как приедем, дай задание Очкарику. И еще что-нибудь подберем… Не только для воздушных ударов цели. Надо ОЧЕНЬ подробную карту сделать – вплоть до расположения штабов полков и батальонов. В этом случае и наша артиллерия поработать сможет. И диверсанты.

– Обязательно надо найти информацию по планам немецкого командования на ближайший месяц! – подхватил Батоныч. – Это же сколько можно немчуры намолотить, если они по-прежнему полуслепыми будут, а наши зрячими!

– Слушай, а ты насчет танка не шутил? – спросил я. – Что в следующий раз поедешь на нем?

– Да какие уж шутки! – хмыкнул Батоныч. – В нашей армии сейчас, к сожалению, изрядный бардак. В связи с сокращениями личного состава появилось много бесхозной техники – чуть ли не целые дивизии есть, где танков и БМП – по штатам, а экипажей для их обслуживания – нет.

– У нас такая же хрень в девяностых годах была! – пригорюнился я. – Вспоминаю, как бедовал в дальнем гарнизоне, когда жалованье и пайковые не выплачивались месяцами, и просто мурашки по спине. Только в солдатской столовой от голода и спасался – пустыми щами и перловой кашей без масла. И мне еще повезло, что не женат был и бездетен. Семейные сослуживцы гораздо сильнее страдали.

– Несколько месяцев без жалованья?! Ни хрена себе у вас порядочки! – возмутился Батоныч.

– Были, дружище, были! К счастью, прошли давно! – успокаивающе сказал я. – А у вас, стало быть, это впереди!

– Это мы еще посмотрим! – сжав зубы, процедил Батоныч.

– Так ты начал про бесхозные танки говорить… – вернул я разговор в деловое русло.

– Да, верно! – кивнул Володя, отмякая. – Так мне, по случаю, несколько машин подогнали списанных. Провели по документам как металлолом. Ну, честно говоря, там в основном именно металлолом и был. Но из нескольких штук мои умельцы сумели собрать одну рабочую машину. Такую же, как у меня в полку была. Я даже свой старый бортовой номер на башне написал.

– А боеприпасы? Их тоже как лом цветных металлов провели? – усмехнулся я.

– Снаряды и патроны в другом месте нашлись, – пожал плечами Батоныч.

– А для чего тебе боевой танк? Конкурентов стращать? – подколол я.

– А чтобы был… – неопределенно ответил Батоныч.

– И что ты с ним делаешь? На даче грядки копаешь? – продолжал прикалываться я.

– Да, на дачке держу, ты верно угадал! – рассмеялся Володя. – Гоняю иногда на нем по бездорожью, молодость вспоминаю.

– Вот, наверное, местные пейзане удивляются!

– Перестали уже удивляться! – вполне серьезно сказал Батоныч. – Привыкли… знают, что я танкист в отставке.

– А ваши правоохранители куда смотрят? – не унимался я.

– Танк официально зарегистрирован как гражданский гусеничный вездеход, смонтированный на базе танка «Т-72БК». Оружие – массогабаритные макеты, – тут Батоныч усмехнулся и добавил: – Ну и те, кто может оспорить эти утверждения тоже… того… простимулированы этого не делать.

– Володь, а сколько мы будем с твоей дачки до фронта добираться? Трое-четверо суток? И как? По дорогам общего пользования, пугая автолюбителей? Или у тебя дачка под Минском?

– Дача у меня в Подмосковье. А доберемся за сутки! – Батоныч повернулся ко мне и подмигнул. – Ты вообще дикий какой-то, элементарных вещей не знаешь! Погрузим танк на трейлер, ПРАВИЛЬНО укутаем в брезент и спокойно, с комфортом доедем до места.

– А поли… то есть милиция на что? Не тормознут нас с танком на прицепе? – удивился я. И тут же прикусил язык. Если уж Батонычу удалось себе полностью боеготовый танк захапать, то о чем тут говорить? Впрочем, разве у нас в девяностые как-то по-другому было?

В Москву въехали поздним вечером. Я, бросив составлять в уме план подбора информации, бездумно смотрел в окно. Это был не мой город, сверкающий уличным освещением, огнями вывесок и реклам, с толпами гуляющего даже в поздний час народа в центре. Эта Москва пугала – чужая, темная и неухоженная. На тротуарах только редкие прохожие, как будто объявлен комендантский час.

– Тебя куда отвезти? – спросил Батоныч.

– Не знаю, Володь… – я задумался. – Домой, наверное… Улица Краснодарская, дом…

– Я помню твой адрес! – хмыкнул Батоныч. – Сам по нему сутки назад ребят посылал…

– Кстати, а сколько и кому должен мой… двойник? – небрежно поинтересовался я.

– Ты занял… Ох, прости! Твой двойник занял под большие проценты два лимона с мелочью.

– В банке?

– Ага, в трехлитровой! – хохотнул Володя. – Какой банк мелкому «коммерсу» такие деньги даст? У ростовщиков ты умудрился занять! Вернее, твой… предшественник. Тьфу, совсем запутался! А они, не получив свои родные бабосики, стукнулись ко мне. И я вписался, за долю малую… И вот тоже вопросик: как отдавать-то? У тебя, я так понимаю, никаких заначек нет – всё, что нажито непосильным трудом, на тебе надето. Не считая крохотной однушки в Люблино. А она и половины долга не стоит.

– В моем мире даже крохотная однушка в Люблино стоит больше четырех лямов! – хихикнул я. – Цены на недвижимость в Москве заоблачные!

– Ни фига себе! – присвистнул от удивления Батоныч. – И как вы там живете?! Ладно, с долгом твоим что-нибудь решим!

– Сдается мне, что надо для начала посмотреть, какие изменения вызвала наша прошлая поездка! – улыбнулся я. – А то ведь после каждой предыдущей мир сильно менялся. Вдруг я здесь владелец заводов, газет, пароходов и эти самые два ляма трачу на сигареты каждый день! Ты, глядя в окно, ничего странного не замечаешь?

– Вроде нет! – Батоныч начал крутить головой. – Всё то же самое. Впрочем, пока до офиса не доберусь – точно не скажу.

– Прикинь, приезжаешь ты в свой офис, а там… – рассмеялся я. – А там воинская часть! И два прапора, Колян с Димоном на КПП сидят, звездочки на пряжках ремней начищают.

– Хорошо бы так… – с тоской в голосе сказал Батоныч. – Я до сих пор по службе скучаю. Ты думаешь, мне эта жизнь полубандитская по душе? Так мне, когда я свою охранную фирму создавал, деваться некуда было – или меня бы сейчас трясли, как тебя.

Город пересекли быстро – несмотря на «детское время», еще и полуночи не было, на улицах практически отсутствовало всякое движение. И пешее, и автомобильное. Даже Батоныч обратил на это внимание.

– Что-то подозрительно пусто везде! – буркнул он, когда мы свернули на Краснодарскую. – У нас, конечно, нет таких… пробок, как ты описывал, но всё же… Всего пяток машин нам навстречу и попалось!

Меня начали терзать нехорошие предчувствия. После второго «провала в прошлое» пришлось менять в квартире дверные замки, после третьего… меня ждала настоящая засада. Что будет сейчас? Все-таки пять коробок с документами Вождю передали. Это в несколько раз больше, чем было в чемоданчике. Впрочем, распад Советского Союза не его содержимое оттянуло, а всего несколько фраз, сказанных по телефону. А в прошлый раз я вроде бы ничего особенного не сказал?

Предчувствия меня не обманули – моего дома вообще не было на месте – улица обрывалась за два квартала до него. Я этого поначалу вообще не заметил – здесь даже фонари не светили, а фары давали слишком узконаправленное освещение. Проскочили, судя по внутренним ощущениям, лишний километр и остановились, только упершись в железные ворота какой-то овощебазы или автохозяйства.

– Не понял! – повернулся ко мне Володя. – Я здесь пару раз проезжал, но ничего похожего не помню.

– И я не помню! Эта улица вообще должна в направлении МКАДа идти, которого у вас, по твоим словам, нет. Так здесь вообще тупик!

– Разворачиваемся? – зачем-то спросил Батоныч, словно у нас были иные варианты действия.

И только проехав по Краснодарской в обратном направлении и при этом пристально глядя по сторонам, мы обнаружили «пропажу» домов.

– Дотянулся-таки, проклятый! – прокомментировал я наше неожиданное открытие фразой из анекдота.

– Ладно, надо ко мне ехать! Все равно сейчас ничего не узнаем! – сказал Володя. – Там и переночуешь, места хватит. И коньячку примем в честь благополучного завершения нашей опасной прогулочки. Чисто символически, буквально пару капель. Если, конечно, офис на месте. В чем я начал сомневаться…

К счастью, «офис» господина Бата оказался на своем месте. И размещалась в нем его «охранная» фирма. И шефа своего дежурные бойцы узнали, немного удивившись старомодной военной форме. Но ничего не сказали. Да и встретивший нас на втором этаже, несмотря на позднее время, Очкарик только покосился недоуменно. Ну да никто из них с нами в прошлом не побывал, и никаких воспоминаний о предыдущем варианте истории у них в памяти остаться не могло. Как и у нас о нынешнем. Так что нам сейчас нужно аккуратно выяснить: куда и зачем отъезжал «местный» Батоныч.

– Ну как отдохнули, Владимир Петрович?

– В общем, успешно! – хмыкнул Володя. – А вот скажи мне, Боря, в каком году Великая Отечественная закончилась?

– Дык, в сорок четвертом, Владимир Петрович! – удивленно вытаращился на нас Очкарик.

– А какого числа? – уточнил я.

– Первого апреля День Победы отмечаем, – совсем растерялся Очкарик.

Я подмигнул Батонычу: сработало!!! В предыдущей «версии» истории война закончилась 11 сентября 1944 года.

– Даже если мы просто на полгода окончание войны сдвинули, то уже не зря съездили! – с воодушевлением сказал Володя, когда мы добрались до его кабинета. – Однако, сдается мне, что это еще не все сюрпризы. Давай так: сейчас моемся с дороги, переодеваемся в чистое, принимаем по рюмашке, закусываем и в «закуток» к Очкарику, смотреть Библиотеку.

«Обязательную» программу выполнили, уложившись часа в три – неторопливо сходили в сауну, а после нее посидели за столом, одной рюмкой не ограничившись. Вспоминали проведенный бой, разложив его буквально по секундам. И только немного отмякнув в спокойной обстановке, пошли смотреть на плоды своих трудов.

Нельзя сказать, что результаты нас сильно порадовали, хотя общее течение боевых действий в результате нашего вмешательства поменялось радикально. К сожалению, никакие технические «подарки» не смогли помочь переломить ситуацию в 1941 году, сражения первого года войны шли по похожему на «мой» сценарию, только сдвинутому километров на триста-четыреста западнее. Успешно воевать с такой сильной и умелой армией, как Вермахт, доблестная РККА мгновенно, по взмаху волшебной палочки, не научилась.

Приграничное сражение немцы все-таки выиграли, хотя и не с таким разгромным счетом: потери личного состава РККА оказались значительно меньше, абсолютного превосходства в воздухе Люфтваффе добиться не смогло, практически вся бронетанковая техника Вермахта сгорела. Минск и Ригу немцы захватили почти на три недели позже. На юге наши зацепились за линию укрепрайонов по Днестру и не пропустили врага дальше.

В начале августа фронт проходил по линии Рига – Даугавпилс – Полоцк – Борисов – Бобруйск – Мозырь – Коростень – Новоград-Волынский, дальше по линии старой границы до моря. Получился этакий Белорусский «балкон», которым Вермахт после двухнедельной передышки, частично пополнив танковые и моторизованные дивизии техникой и людьми, и воспользовался, ударив на северо-восток, отсекая Прибалтику. В итоге ситуация вышла «зеркальной» – в окружение попал не Юго-Западный фронт, как «у нас», а Северо-Западный. Вместо героической обороны Одессы наши войска при поддержке Балтийского флота успешно обороняли Ригу. А вместо Смоленского сражения произошло Полоцкое.

Поскольку Крым полностью остался в наших руках, ничего не мешало «сталинским соколам», опираясь на его аэродромы, бомбить Плоешти. Но результаты подобной бомбежки оказались не слишком хороши. Добыча румынских промыслов упала всего на семнадцать процентов, да и это падение продлилось всего около трех месяцев. Потом немцы нарастили добычу. А заодно, напугавшись, увеличили производство синтетического бензина, сделав это намного раньше, чем в «моей» истории. Поэтому уже к концу 1942-го горючего у немцев оказалось в достатке. Вот с тем, куда его заливать, возникли проблемы. Ибо потери в технике в этом варианте течения войны у них оказались приблизительно в четыре с половиной раза больше, чем в той истории, что я помнил. Достаточно сказать, что осенью 1942 года на Восточном фронте у немцев появились дивизии, полностью вооруженные французскими «Somua S35» и «Renault R35». И это были еще не самые одиозные образцы той рухляди, которую немцам пришлось вывести на фронт в конце 1942 – начале 1943 года.

В сентябре 1941 года немецкое командование решило попробовать массированный прорыв с «носика» белорусского выступа в направлении Смоленска и Брянска. Однако Красная Армия оказалась готова к удару. Смоленск фашисты так и не взяли, даже к пригородам не подобрались, упершись на дальних подходах в глубоко эшелонированную оборону, насыщенную противотанковыми средствами. Вообще вся эта операция была чистой авантюрой, вызванной личным желанием Гитлера поскорее, до холодов, прорваться к Москве. Даже к началу операции Панцерваффе испытывали недостаток техники и горючего, а после тяжелых боев «стальной кулак», проламывающий любые оборонительные порядки в Приграничном сражении, потерял остатки былой мощи. Конечно, некоторое время спустя они восстановили свою силу, но время было упущено.

Локального успеха удалось достичь только на Брянском направлении – там наши не успели построить значительных укреплений. Да и, честно говоря, считали, что немцы в эту сторону наступать не будут – для использования танков местность была неподходящей – знаменитые густые Брянские леса. Однако немцы и не стали загонять туда свои немногочисленные танки, а нанесли удар только пехотой. Проломив оборону, Вермахт устремился вглубь и… получил мощный встречный удар. Пехота сошлась с пехотой… Сражение проходило на довольно ограниченном участке фронта и носило крайне жестокий характер – дело постоянно доходило до рукопашных схваток. Потери обеих сторон оказались просто чудовищными. Чуть позже это сражение назвали «Брянской мясорубкой». В течение всей зимы Вермахт и РККА перебрасывали под Брянск резервы и снятые с «тихих» мест части – бои не утихали, «мясорубка» исправно перемалывала сотни тысяч людей.

Итоги осенне-зимней кампании вышли для немцев неутешительными – им так и не удалось выйти на оперативный простор. А Красная Армия, хоть и понесла весьма большие потери, сумела удержать фронт, не допустив глубоких прорывов. Вообще весь сорок первый год стал для Советского Союза хоть и тяжелым, но не катастрофическим, как в «нашем» варианте истории: удалось сохранить авиацию и механизированные части; эвакуация с захваченных территорий проходила значительно организованней; РККА не допустила большого количества страшных «котлов», вроде «наших» Белостокского, Минского, Киевского, Уманского, Вязьменского; а окружение войск в Прибалтике не принесло фашистам больших дивидендов – личный состав частично вывезли усилиями Балтийского флота, а оставшихся успешно снабжали по морю – Рига так и не сдалась. Ленинград не оказался в блокаде, все его промышленные предприятия работали на полную мощность, выпуская КАЧЕСТВЕННЫЕ танки «КВ». Танковый завод Харькова, тоже оставшись на месте, внес свою посильную лепту в создание «железного щита» Страны Советов.

Заработавший ленд-лиз принялся снабжать Советский Союз не оружием и сырьем, этого в СССР хватало, а станками, автомобилями и моторами.

Постепенно, набивая шишки, разменивая территорию на время, а потери людей и техники на бесценный боевой опыт, Красная Армия с большим опережением (спасибо «новым» уставам и штатным расписаниям), в сравнении с «реальной историей», вышла на уровень подготовки, примерно соответствующий «нашему» сорок третьему году, уже к середине сорок второго года. Вот тогда в полную силу и заработали наши с Батонычем «посылки». Информация, которую можно было условно разделить на три пакета: технический, технологический и геологический, все-таки «выстрелила». Достаточно медленно, преодолевая объективные трудности, на производстве внедрили и освоили новые технологические методы.

Но даже в сорок втором году бой двух армий, двух государств, все еще шел не на равных. Когда Красная Армия посчитала, что достаточно сильна для наступления и решила срезать ударом на север Белорусский выступ, она получила быстрый и жестокий ответ: под Ровно произошла грандиозная битва, сравнимая со сражением на Курской дуге, в результате которой наши войска были разгромлены. И немцы рванули к Днепру, обходя Киев с двух сторон. «Мать городов русских» оказалась в том же положении, что и Сталинград «нашей» версии истории – до самого конца года в городе шли тяжелейшие бои.

Чуть севернее фашисты отрезали гомельскую группировку РККА и вышли к Брянску, южнее – достигли Крымского перешейка (и застряли на нем). Положение на фронте продолжало ухудшаться – Вермахт наскреб по сусекам резервы и смог организовать второе наступление: на Смоленск. Жесточайшие сражения шли по всей линии соприкосновения, затихнув только с началом весенней распутицы. Фактически немцы полностью выдохлись, чему способствовало два обстоятельства, ставших прямым следствием нашего вмешательства.

Поступившие в действующую армию новые истребители сами по себе ничего не решали, особенно если в них сажали новичков, обученных по принципу «взлет-посадка». Но к осени 1942 года ВВС Красной Армии сумели набрать значительный опыт, и расчистка неба от немецких стервятников пошла гораздо быстрее. В качестве противодействия резко возросшему количеству потерь бравых асов Люфтваффе рейхсмаршал Геринг предложил усилить бронирование своих самолетов, особенно новейших «Фокке-Вульф-190». Это перевело «Фоки» в категорию штурмовиков, тем более что от производства пикировщиков «Юнкерс-87», являющихся главной добычей «сталинских соколов», немцы вообще отказались. В итоге рисунок воздушных боёв заметно изменился – Люфтваффе практически перестало поддерживать ударами с воздуха наземные войска, сосредоточившись на противодействии советской авиации. Чуть позже это даже привело к тому, что новые реактивные самолеты в Германии разрабатывали только в качестве истребителей. Но и тогда это не сумело переломить ситуацию – начиная с весны сорок третьего года советские летчики стабильно «удерживали небо».

По танкам и легкой бронетехнике проблемы были схожими – новейшие русские танки спокойно расправлялись с морально устаревшими машинами Панцерваффе. Тем более что как раз в танковых войсках РККА с опытными обстрелянными экипажами все было в порядке. В немецком штабе возобладала точка зрения, что надо делать ставку на новые танки «Панцеркампфваген-5 «Пантера» и «Панцеркампфваген-6 «Тигр». Чтобы побыстрее наклепать этих «вундервафель», решили прекратить производство «троек» и «четверок». Из-за отсутствия противодействия со стороны погибшего Гудериана это и было сделано к началу сорок третьего года. Данное обстоятельство привело к резкому сокращению численности Панцерваффе, хотя и за счёт некоторого качественного усиления. Наступательные операции Вермахта уменьшились по глубине и размаху и стали достаточно редкими. Стратегическую инициативу немцы утратили задолго до даты «нашей» Курской дуги (лета 1943 года) и более ничего похожего на Ровненское сражение и прорыв к Смоленску и Брянску повторить не смогли.

А наши, напротив, начали массированно давить именно летом сорок третьего года. Механизированные части РККА стали гораздо подвижней за счет большего количества грузовиков и более надежных танков. Первая ласточка грядущей катастрофы прилетела к фашистам еще в мае – одновременным ударом от Пскова и Риги Красная Армия прорвала немецкую оборону, и всего через две недели танковые армии обеих группировок встретились в Даугавпилсе, окружив в Эстонии девять немецких дивизий.

В июне гром грянул по-настоящему: Белорусский «балкон» срезали с севера и юга, от Полоцка и Киева. Тяжелейшее сражение, сравнимое по размаху с операциями «Уран» и «Багратион», продолжалось два месяца, пока клинья советских войск не сошлись западнее Минска. В огромном котле остались разрозненные, потерявшие до половины личного состава, деморализованные части всей группы армий «Центр» – более полумиллиона человек. На деблокаду у фашистов уже не было сил. Держать воздушный мост для снабжения окруженных фрицам не удалось – ВВС РККА господствовали в небе. Затем наше командование поступило мудро, спокойно «маринуя» окруженные части в «котле», постепенно его сжимая. Оставшись без патронов, горючего и продовольствия, немцы начали массово сдаваться в плен. Это продолжалось вплоть до начала зимы, Паулюса вытащили из подвала разбитого центрального универмага Минска в сентябре, а последними, уже в конце ноября, сдались уцелевшие каратели из дивизии СС «Мертвая голова».

Осенью Красная Армия нанесла удар на юге, полностью освободив правобережную Украину. Но на этом не остановились, продолжая продвигаться на запад. К концу года Румыния, Болгария и Венгрия были выведены из войны.

Зимнее наступление РККА на всех фронтах поставило окончательную точку в противостоянии Германии и Советского Союза. Берлин был взят штурмом в марте, а капитуляция подписана в апреле. Поскольку союзники, США и Британия, все это время возились в Средиземноморье, захватив Италию и юг Франции, на высадку в Нормандии у них не хватило сил. Поэтому СССР захватил всю Германию целиком, а также половину Франции и страны Бенилюкса.

Общие потери Советского Союза составили десять миллионов человек. Из них военнослужащих – три с половиной миллиона, остальные гражданские. Особенно досталось белорусам, дольше всех пробывшим под оккупацией.

Я увлеченно копался в Интер… то есть Библиотеке, добравшись до сорок пятого года, когда начался послевоенный раздел Европы между СССР и западными странами, как вдруг сбоку раздался ошеломленный возглас Батоныча.

– Мать твою за ногу да об угол… – и Володя выдал длинную заковыристую матерную тираду, но в его голосе послышалась такая тоска, что у меня по спине побежали мурашки.

Я резко развернулся, уставившись на друга, являвшего собой самую точную и буквальную иллюстрацию выражения: «Будто пыльным мешком ударенный». Ну вот точь-в-точь. Даже цвет лица соответствовал… Полковник продолжал ошеломленно пялиться на экран, не обращая на меня никакого внимания. И вид у него был, м-м-м… может, в гроб и краше крадут, но о-очень редко!

– Что стряслось, Володя?

– Съездили, блин, на войну, – выдохнул Батоныч и… резко обхватив голову обеими руками, грохнулся локтями об стол.

И вот тут я испугался по-настоящему.

– Да что случилось-то?!

Батоныч бросил на меня злой взгляд, а потом нехотя произнес:

– Открой 1955 год.

Я несколько мгновений тупо смотрел на него, не понимая – при чем тут 1955-й? Мы же вроде как разбираемся, что там не так пошло во время войны. Но голос Володи был таким… мертвым, что я развернулся к экрану и сделал, что сказали… Прочитал и не поверил. Прочитал, скрипнул зубами…

– Пошли покурим, что ли… – мрачно произнес Батоныч. Я молча поднялся и двинулся в сторону дверей. Хотя сигарету последний раз держал в руках лет пятнадцать назад, аккурат за полчаса до ранения.

– Сигареты есть? – поинтересовался Володя у дежурящего на входе Димона.

Тот ошалело уставился на начальство.

– А вы что, Владимир Петрович, курите?

Батоныч не ответил. Только бросил на дежурного такой взгляд, что тот тут же захлопнул рот и мгновенно вытянул из кармана пачку сигарет. Мы молча достали по одной, закурили и отошли в сторону.

– Вот ведь съездили на отдых… Устроили сафари… – тихо произнес Батоныч спустя пять минут.

– Да уж, – кивнул я.

В этом варианте истории в 1955 году в Европе произошла ядерная война. Ограниченная. То есть вполне возможно, что изначально она планировалась как НЕограниченная. Но после того как тысячи советских «МиГ-15» своими 37-миллиметровками, а когда и прямым тараном, смогли всего за две недели снести с неба почти полторы тысячи американских «В-29», сумевших штатно сбросить только пятнадцать атомных бомб из имевшихся у них к тому моменту двухсот пятидесяти, большая часть которых к тому же взорвалась не в точно рассчитанных, идеальных для подрыва точках над советскими городами, военными базами, аэродромами и базами флота, а там, куда бог послал, а подрыв сорока «куриных мин» так и не смог остановить прорыв советских танковых клиньев к Ла-Маншу, англосаксы как-то быстро пошли на попятный. И стороны со скрипом договорились считать все произошедшее «недоразумением». В США и Англии быстренько казнили полтора десятка генералов и политических деятелей, «чья преступная деятельность или бездеятельность привела к трагическим последствиям». СССР ответил похожими судебными процессами, на чем все и кончилось. Ну, если, конечно, не считать ядерных плешей, обезобразивших облик полутора десятков городов. Советских из них было шесть – Ленинград, Клайпеда, Владивосток, Севастополь, Мурманск и Душанбе. Кроме них, со стороны стран Берлинского договора, который здесь являлся аналогом Варшавского, пострадали Вильгельмсхафен, Гданьск и Риека. А со стороны также появившегося здесь НАТО – Марсель, Портсмут, Таранто и еще штук пять. Кроме того, еще одним последствием этой «двухнедельной войны» стала полоса заражения, образовавшаяся после подрыва «куриных мин», установленных вдоль восточной границы Франции.

Теперь стало понятно, почему здешняя Москва такая темная и безлюдная. И почему в ней не хватает домов. Ей, конечно, не досталось напрямую, но общий уровень развития определенно гораздо ниже, чем у нас.

– Ну и что будем делать? – поинтересовался Батоныч, когда мы докурили.

– Это ты меня спрашиваешь? – пожал я плечами.

– А кого? – взвился Володя. – Это ты у нас опытный путешественник во времени, а у меня за плечами только один этот… как его… прыжок в прекрасное прошлое.

– И что? – я слегка завелся. – Из-за этого я стал похож на Бога? Да я из-за этих прыжков всего лишился: дома, работы, друзей! Только и осталось, что Родину спасать! Ну не вышло у нас в этот раз гладко…

– Ладно, не кипятись! – примирительно сказал Батоныч. – Давай хлопнем по рюмашке и начнем думать, как ЭТО исправить! Если ОН опять позвонит, что мы ему скажем? Простите, мол, дяденька Сталин, мы и сами не поняли, как ТАКОЕ могло произойти. Хотели как лучше, а вышло как…

Я вздохнул и потянулся к пачке за новой сигаретой.

– Да уж… одними сведениями о войне тут точно делу не поможешь. Надо понять, в чем причины катастрофы. Предпосылки искать… Ядерные и ракетные технологии копать как проклятым.

– И если бы только это… – с тоской произнес Володька.

Я озадаченно уставился на него.

– Союз-то, блин, опять развалился. – Он сделал паузу, окинул меня взглядом и хмыкнул: – Поня-я-я-ятно… Не дочитал ты еще до этого. Так вот я тебе скажу: некоторые деятели из наших бывших союзных стран сейчас оченно сильно обвиняют нас как раз в развязывании той самой войны. И срать хотят на то, что пиндосы начали первыми. Заявляют, что СССР, мол, был ах какой сильно агрессивный, что непременно и сам начал бы. Только чуть-чуть не успел.

– Резуны номер два, мать их, – зло сплюнул я.

Тут на крылечко вышел Димон. Если пятью минутами ранее Батоныч являл своим видом иллюстрацию выражения «будто пыльным мешком ударенный», то сейчас ему соответствовал именно здоровяк.

– Что случилось, Дима? – мгновенно среагировал на вид подчиненного отец-командир, он же босс ОПГ.

– Там это… Вас к телефону! – с натугой произнес Димон.

– К какому телефону? – оторопел Батоныч.

– У нас в дежурке телефон зазвонил! Спросили полковника Владимира Петровича Бата! – довольно связно изложил суть дела Димон.

– Чего-о-о-о-о? – удивленно протянул Батоныч. – Кто мог позвонить на ваш номер, вы же его только своим блядям даете, чтобы не скучать на дежурствах? И почему меня назвали полковником?

– Володя, не кипятись, я, кажется, понял, КТО это звонит! – Я аккуратно взял начавшего распаляться друга за локоток и придержал.

Следующие слова здоровяка подтвердили мою догадку:

– Звонящий назвался… товарищем Сталиным! – растерянно пожал плечами Димон. – Я предупредил его, что за такие шутки мы ноги ломаем, но он повторил свое имя и ТАК это сказал, что… что я решил вас побеспокоить!

 

Глава 10

30 июня 1941 года, Москва

Товарищ Сталин сидел за рабочим столом в своем кабинете и задумчиво глядел перед собой, автоматически постукивая давно потухшей трубкой о край массивной хрустальной пепельницы. Смешно, но только сейчас ему удалось выкроить немного времени для размышлений: несколько последних недель оказались настолько насыщены событиями, что просто посидеть вот так среди дня в тишине и подумать не удавалось. А подумать было о чем, ох было!

В научную фантастику Иосиф Виссарионович не верил – по крайней мере в том виде, в каком ее представлял французский идеалист Жюль Верн или пролетарский писатель Александр Беляев. Куда более совершенные, нежели «Наутилус», подводные лодки уже давно бороздили моря и океаны, а до пересадок отделенных от тела голов, полетов на Луну и строительства космических станций на земной орбите было еще далеко.

Но то, что произошло совсем недавно – и чему он лично был не только свидетелем, но и непосредственным участником, – ничем, кроме как фантастикой, назвать было нельзя. Путешествия во времени неожиданно оказались реальностью. И даже более того – очень, как выяснилось, полезной для СССР реальностью, на данный момент УЖЕ позволившей предотвратить чудовищный разгром Красной Армии в приграничном сражении и всерьез поломавшей первоначальные планы гитлеровского командования. Выпестованный в кабинетах OKW на улице Тирпицуфер хваленый Блицкриг уже практически выдохся. Ни до осенней распутицы, ни тем более до серьезных морозов немцам уже не светит добиться стратегического успеха. Да и в бронетехнике и авиации фашисты понесли более чем серьезные потери – спасибо тому, еще самому первому телефонному разговору с товарищем Дубининым, что произошел за четыре дня до начала войны. Зато сейчас был шанс остановить противника гораздо дальше от Москвы; не сдавая Одессы, отстоять Крым и не допустить чудовищных жертв среди мирного населения в результате блокады Ленинграда. И не только это, разумеется, не зря ведь Генштаб вместе с созданным в авральном порядке ГКО заседает которые сутки…

Пепельница издала звук иной тональности – трубка в руке Вождя слишком сильно ударила о хрусталь – и Сталин отвлекся от своих мыслей, с удивлением взглянув на предмет в своей руке. Ухмыльнувшись в усы, он пробормотал несколько слов по-грузински, и вычистил ее, аккуратно постукивая по донышку пепельницы. Выдвинув ящик стола, Иосиф Виссарионович достал пачку «Герцеговины Флор» и, распотрошив пару папирос, привычно набил трубку, трамбуя табак большим пальцем с пожелтевшим от дыма ногтем. Неторопливо, повторяя давний ритуал, раскурил, выпустив под потолок синеватый клуб ароматного дыма. Бросил в пепельницу обгоревшую спичку. И продолжил размышлять.

Итак, появление в этом времени сначала одного, а затем и двоих «гостей из будущего» – как говорил классик, «объективная реальность, данная нам в ощущениях». Целых пять увесистых картонных коробок этих самых ощущений! Так что сомневаться в происходящем нет ни малейших оснований. Такое не придумаешь и не сфальсифицируешь; на подобное не способна ни одна разведка – да что там «одна»: все без остатка разведки мира, договорись они объединить усилия против Советского Союза, на подобное не способны! Ценнейшая информация о новейших танках и самолетах, артиллерийских системах и боеприпасах, тактико-технические характеристики которых казались настоящей фантастикой! Поистине бесценные данные о ядерном оружии невероятной, просто запредельной мощности! Вместе с технологиями и координатами месторождений урановых руд, кстати. Если он все верно понял, именно этот вид вооружений станет во второй половине двадцатого века главной сдерживающей силой, оберегающей мир от новой войны.

А ведь еще было несколько папок с документами, касающимися внешней и внутренней политики и… гм… ну, скажем так, некоторых конкретных личностей, в том числе из его ближнего окружения и политбюро. Очень интересные документы, очень…

Сталин негромко выругался на родном языке и, резко поднявшись на ноги, зашагал по кабинету, успокаиваясь. Будучи человеком самокритичным – по крайней мере наедине с самим собой, – Иосиф Виссарионович осознавал, что в той роли, что натворили эти самые «личности в истории», как говорил Плеханов, есть и его вина, возможно, даже немалая. Недоглядел, проявил слабость, просто не разобрался в человеке. А в результате, пусть и не сразу, пусть через десятки лет, потерял таким трудом и кровью построенную великую Страну. Не сам, конечно, потерял, а потомки, но сути это не меняет. Не для себя ведь страну чуть ли не от нуля строил, людей не жалея, для будущего. А в итоге – где оно, то будущее? Где, мать вашу?!

Величайшая держава развалилась, всем заправляют американцы, мир погряз в десятках локальных, как называл это товарищ Дубинин, войн. А в столицах крупнейших европейских стран и вовсе всякие, понимаешь ли, педерасты свои шествия проводят! Кстати, интересно, неужели и в России тоже статью «154-А» УК от 26-го года отменили? Ту самую, которая от трех до восьми за мужеложство? Вот же мерзость! Шени деда! Впрочем, ладно, что-что, а эти самые гей-парады Советскому Союзу не угрожают – найдется, кому заняться. Но Лаврентию нужно будет рассказать, пусть прозондирует почву. Особенно в среде деятелей культуры, ага.

Внезапно успокоившись, как обычно и бывало в подобной ситуации, Иосиф Виссарионович вернулся за стол. Докурив, аккуратно положил потухшую трубку в пепельницу и продолжил размышлять, теперь над личностью батальонного комиссара. Хотя, какой он на самом деле комиссар – сам ведь упоминал в разговоре, что просто приобрел по случаю военную форму. Сталину так и не удалось (хочется надеяться, что только ПОКА) лично познакомиться с Дубининым, а понять, что это за человек, из недолгого разговора с Захаровым не получилось. Пилот воспринимал его исключительно как старшего командира – опытного, надежного, немного бесшабашного, успевшего повоевать и потому всегда знающего, как поступить дальше. Капитана можно понять: в первую очередь он оценивал именно эти качества собеседника. Требовать от Захарова какого-либо глубокого анализа не приходилось – не тот человек. Возможно, окажись на его месте кадровый сотрудник НКГБ, все было бы иначе, но с пришельцем из будущего повстречался всего-навсего боевой пилот. Не считая, конечно, тех танкистов с артиллеристами.

Зато Вождь неоднократно и довольно долго общался с Дубининым по телефону. И это могло рассказать гораздо больше о неведомом собеседнике, личной встрече с которым постоянно мешала внезапная гибель последнего. Вот, кстати, тоже вопрос: что это? Рок? Предрасположенность? В случайности товарищ Сталин не верил… Или нечто, вовсе неподвластное его пониманию – неподвластное настолько же, насколько и сам антинаучный факт путешествий во времени? Впрочем, не стоит зря ломать голову, поскольку и сам товарищ Дубинин, насколько понял Иосиф Виссарионович, даже понятия не имеет, отчего все происходит именно так, как происходит. Похоже, он давно смирился со странным фактом своей гибели-возвращения и просто старается сделать свое очередное «попадание в прошлое» максимально полезным для СССР.

Сталин невесело усмехнулся: мог ли он еще месяц назад предположить, что станет рассуждать о чем-то подобном?! Путешествия во времени, гости из будущего и невероятные, пугающие сведения о грядущем?! Бред, идущий вразрез со столь привычным и понятным материалистическим восприятием мира… С другой стороны, отчего же так уж сразу и бред? Пусть он и не закончил духовной семинарии, будучи отчислен с пятого курса, но НА САМОМ ДЕЛЕ прекрасно понимал, что мир отнюдь не так прост, как представляется большинству ныне живущих людей. Так что… ладно, не о том речь…

Откинувшись в кресле и прикрыв глаза, Иосиф Виссарионович прокрутил в голове ключевые моменты из разговоров с Дубининым. Да, он не ошибся: Виталий Дмитриевич – определенно глубоко идейный человек. И основная его идея, ради которой он готов вновь и вновь рисковать собственной жизнью, состоит в том, чтобы всеми силами исправить чудовищную несправедливость, возникшую после развала Советского Союза. Вернее, даже не после развала, а гораздо, гораздо раньше: недаром же появились в ящике те самые папки с фамилиями партийных и военных деятелей. Он пытается изменить ход истории, прекрасно понимая, что тем самым уничтожает, ПЕРЕПИСЫВАЕТ и собственную жизнь, собственное прошлое – эта мысль пришла в голову товарища Сталина только что. Дубинин ЗНАЕТ, что рано или поздно вернется в свое время, где его или уже нет, или он – никто. И все равно делает то, что делает. Ставит интересы будущего Родины выше личного, что бы под этим ни подразумевалось.

Неожиданный вывод заставил Вождя встрепенуться: а ведь и вправду, меняя прошлое, Дубинин рубит сук, на котором сидит! И его это, похоже, абсолютно не пугает! Как и полковника Бата! Интересно, а сам бы он так сумел? Да, пожалуй, ОН бы – сумел… А вот остальные, с кем ему ежедневно приходится иметь дело? Смогли бы, решились? Ой, не факт, далеко не факт! Кто-то – да, а кто-то – абсолютно точно нет…

Несколько минут Вождь сидел, бездумно глядя вдаль и ОСМЫСЛИВАЯ сделанный вывод. Негромко тикали напольные часы, отсчитывая складывающиеся в минуты секунды. «А ведь часы – тоже своего рода машина времени, – неожиданно пришло в голову. – Они всегда идут только вперед, из прошлого в будущее. А настоящее – всего лишь один щелчок механизма, передвигающий стрелку на деление вперед. Но без этого щелчка, без крохотного настоящего, нет и будущего. И его задача, как большевика и Вождя великой страны, – сделать так, чтобы ни один из этих «щелчков» не пропал даром».

Так, все, довольно терять драгоценное время на никому не нужные размышления! Идет война, страшная война на выживание, и дорог каждый час. Будет время – чтоб тебя, снова время! – он еще поразмыслит над этим, но сейчас нужно заняться делом. Например, дать задание «генералам промышленности», благо технической документации – подробнейших чертежей, технологических карт сборки, характеристик необходимых материалов – в посылке из будущего предостаточно. Разумеется, в этом году армия вряд ли получит новые образцы вооружений, между даже самыми подробными чертежами и выполненной «в металле» машиной, проходящей полигонные испытания, лежит целая пропасть, но главное – начать их разработку. А пока необходимо научиться максимально эффективно использовать то, что есть – во время одного из разговоров Дубинин упирал на то, что нынешние танки и самолеты РККА могут успешно противостоять технике Вермахта, главное, правильно их применять. И переданные комиссаром новые полевые уставы должны в этом помочь.

А сейчас стоит переговорить с Молотовым: есть кое-что, о чем Вячеслав Михайлович пока не знает, но что ему обязательно нужно узнать. Пожалуй, отношения с американцами и англичанами стоит строить на несколько иной основе, нежели в том варианте истории, о которой рассказывал товарищ Дубинин.

Подтянув поближе телефон и дождавшись ответа секретаря, Иосиф Виссарионович распорядился соединить его с председателем Совнаркома. Несколько мгновений в трубке раздавались длинные гудки вызова, затем незнакомый мужской голос ответил, непривычно растягивая слога:

– Аллё?

Помолчав несколько секунд, Иосиф Виссарионович спросил:

– С кем я разговариваю?

– А сам-то ты кто, дядя? – развязно осведомился абонент. – Номер не попутал по пьяни?

– С вами разговаривает товарищ Сталин! – отрубил Вождь, уже начавший понимать, куда он, собственно, попал.

Ответ ошарашил:

– Слышь, фраер, у меня было тяжелое детство, высокая няня и каменный пол, так что шуток я в упор не понимаю. Особенно таких. Еще раз позвонишь – ноги переломаю и скажу, что так и было.

– Ви не поняли, – в голосе Иосифа Виссарионовича прорезался ощутимый грузинский акцент, что свидетельствовало о сильном волнении и раздражении. – Миня зовут Иосиф Виссарионович Сталин! Нимэдлэнно пазавите к тэлэфону полковника Владымира Пэтровича Бата или таварища Виталия Дмытрыевича Дубинина!

 

Глава 11

1 июля 2015 года, Москва

Разговор со Сталиным у нас прошел (ну, или как минимум начался) очень похоже на то, как это бывает, когда пятилетние пацаны прибегают к кому-то из взрослых пожаловаться на хулигана. Все эти «а он…», «а мы…», «а они…» и поток неструктурированной информации насчет того, чего там натворил хулиган. И вот тут-то Иосиф Виссарионович показал нам с Батом класс руководителя высшего ранга, всего парой фраз приведя наши мозги в порядок и направив разговор в конструктивное русло.

– Так, я понял! Попрошу вас, товарищи, прэкратить истерику и сообщать факты четко и по существу!

После этих слов Сталина мы с Батонычем, резко замолчали и переглянулись. А потом одновременно вздохнули. Ну да… истерили. Не по-женски, конечно, но – истерили. Было б кому – и морды бить начали, не потому, что заслужили, а так – стресс снять. Ибо мужская истерика, она именно так и проявляется…

А Иосиф Виссарионович между тем продолжил:

– Во-первих, как я понял, ми и в этот раз немного приблизили победу? – Сталин сделал короткую паузу, и не успели мы, обменявшись взглядами, договориться, кому отвечать, добавил: – На этот вопрос пусть отвечает Виталий Дмитриевич.

– Так точно, товарищ Сталин, – тут же отозвался я.

– Хорошо. Тогда будем считать, что, несмотря на все негативные изменения, наша с вами предыдущая работа все-таки принесла положительные результаты. Что же касается… – тут Сталин слегка запнулся, но затем твердо произнес, – ядерной войны, то… это, конечно, плохо. Но ми с вами и без нее знали, что мировой империализм будет делать все, чтобы уничтожить первое в мире государство рабочих и крэстьян. Тем более что, как я понял из… – тут Иосиф Виссарионович явно нас пожалел, очень аккуратно обозвав наш «поток сознания», – той не слишком внятной информации, которую ви довели до меня к настоящему моменту, ми эту ядерную войну все равно вииграли. Или как минимум нэ проиграли. Так?

– Так точно, товарищ Сталин, – снова повторил я.

– Поэтому я не вижу повода для той паники, которую ви тут мне устроили. Нет, ядерная война, это, как я понял, очень плохо. Но сам факт нашего текущего разговора говорит о том, что у нас есть как минимум еще один шанс попытаться как-то исправить ситуацию. Нэ так ли? Более того, частично она уже исправлена. То, что ви смогли мне сообщить об этой войне – уже меняет положение дел. Совершенно понятно, что теперь ми будем уделять развитию ядерного оружия куда больше внимания, чем ранее. И несомненно, сумеем стать сильнее. А кстати, в каком году оно появилось у СССР в текущей истории?

Мы с Батонычем опять переглянулись, после чего он распахнул дверь дежурки и со всех ног дунул по коридору к своему кабинету. За ноутбуком. Не обратив никакого внимания на ошалелые глаза мнущихся в коридоре сотрудников из состава дежурной смены, которых мы выставили из их «кабинета», едва в него ввалившись. Я нервно хмыкнул. Да уж, недаром армейская мудрость гласит: «Генералы не бегают, потому что в мирное время это вызывает смех, а в военное – панику…» Вот интересно, а какое у нас сейчас время – мирное или военное?

– Виталий Дмитриевич?

Я поспешно прыгнул к двери, закрыв ее, ибо сразу по появлении в дежурке мы, чтобы иметь возможность говорить обоим, перевели телефон в «громкий» режим. И нам с Володей совершенно не нужно было, чтобы личный состав задавался недоуменными вопросами насчет того, почему это их великий и грозный начальник бегом носится по коридору, повинуясь указаниям какого-то клоуна, разговаривающего по телефону голосом Сталина…

– Слушаю, товарищ Сталин?

– Как ви считаете, какие технологии необходимо освоить СССР кроме атомных, чтоби нэ допустить развития ситуации, которая привела к ядерной войне?

– Ну-у-у-пф… – мои мысли нервно заметались в голове. – В первую очередь – ракетные. Мы пока не до конца разобрались с тем, какие решения привели к началу той войны, но я не сомневаюсь, что ключевым было решение американцев. В моей истории… ну той, первой, к ней еще очень сильно призывал Черчилль, но именно призывал, потому что собственных ресурсов для ведения подобной войны у Англии не было. Так что американцы – ключевой фактор. А они это решение приняли потому, что были уверены в том, что их территорию достать невозмож… – и тут я осекся. Интересно, а когда в этом варианте истории были приняты на вооружение самолеты «Ту-95»? Или что-то похожее… И не послужило ли принятие их на вооружение неким спусковым крючком, некой последней «соломинкой, переломившей спину и так тяжело нагруженного верблюда» и приведшей к принятию решения о начале этой войны? Интересно, а кто там у США президентом был в это время-то? А директором ЦРУ? Как у них мозги работали? Как они реагировали на то, что считали вызовом? Ой, сколько вопросов-то…

В этот момент в дежурку влетел Бат и, усевшись за стол, разложил ноут… Черт! Не ноут, а микроЭВМ! Все время лезут на язык старые названия. Настольные рабочие станции здесь именовались мини-ЭВМ, а ноуты – микроЭВМ…

– Я слушаю, – напомнил о себе Иосиф Виссарионович.

– А? – вздрогнул я. – Прошу простить, товарищ Сталин, тут одна мысль пришла… Вполне возможно, что война разразилась именно в этот момент потому, что у СССР появилось средство доставить бомбу непосредственно на территорию США. То есть реальный стратегический бомбардировщик. Вот они и решили жахнуть – пока мы не развернули массовое производство этих самолетов, и их стратегическая неуязвимость окончательно не ушла в прошлое. Но я вот думаю, что если у СССР такая возможность благодаря ракетному оружию окажется гораздо раньше – начать войну они уже не рискнут.

– Прошу прощения, разрешите обратиться? – подал голос Володька, забавно совместив в одном и военное, и гражданское обращения.

– Слушаю вас, Владимир Петрович, – отозвался Сталин.

– Я бы еще предложил постараться взять под себя Европу. Ну, по максимуму. Чтобы у американцев аэродромы оказались только в Англии и чтобы подлетное время до наших границ и промышленных центров от этих аэродромов было максимальным.

– Хм, значит, ви считаете, что теперь ключевым моментом войны становится нэ всемерное снижение потерь, а получение контроля над максимально возможными территориями?

– Нет, ну и с потерями тоже бы хотелось поменьше… – слегка смутился Батоныч, – но… да, вы правы. Важнее сделать социалистическую систему значительно, а лучше всего даже кратно сильнее, чем она получилась у нас. Тогда СССР точно…

Я вздохнул.

– Должен тебе сказать, Володь, что У ВАС она и так получилась кратно сильнее, чем была У НАС. И, как видишь, все равно развалилась. Лишь чуть подольше протянула…

– А все потому, что после Сталина к руководству всякие идиоты пришли, – мгновенно разъярился полковник Бат. – Вот если бы не это…

– Так они из той же партии вышли, что и Иосиф Виссарионович, – парировал я. – И как раз его доверием пользовались. Причем У ВАС никакого двадцатого съезда не было…

– Чего не было? – недоуменно переспросил Володька.

– Ладно – проехали! – махнул рукой я. – Короче, все, что ты сказал, оно, конечно, правильно, но не до конца. Тут думать надо. Советский Союз в моей истории все семьдесят лет своего существования пятилетки в четыре года выполнял и пер вверх по экономическим показателям. А все равно максимум до сорока трех процентов ВВП от уровня США сумел подняться. А Китай свою экономику при Дэн Сяопине на западный тип перестроил, причем, как у нас во времена НЭПа, совершенно не отказываясь от социалистической идеологии, и за тридцать пять лет сумел скакнуть до почти шестидесяти. По номиналу. А если считать по паритету покупательной способности – так и вообще обогнал напрочь.

– А ты ВВП СССР посчитай по паритету! – зло бросил Батоныч.

СССР для него до сих пор оставался светом в окошке. Он был твердо уверен, что в 2010 году произошло настоящее предательство и если бы не это, то мы бы совершенно точно догнали и перегнали Америку… да что там он – я сам был в этом уверен. До всех этих попаданий. Причем, по тем моим убеждениям, сохранись СССР, капиталистическая система должна была бы непременно рухнуть в 1995-м, максимум в 2000-м. Так вот ЗДЕСЬ все эти сроки давно прошли, но рухнул опять-таки СССР. Поэтому я уже дозрел до того, чтобы отодвинуть все свои прежние умопостроения и начать разбираться конкретно… Что я Бату и высказал!

– Да херню ты городишь! – взвился Володька. – Да если хочешь знать, ни одна страна мира такой бы войны, как Великая Отечественная, просто не выдержала бы – развалилась напрочь! А социалистическая система хозяйствования…

Но тут наш спор прервали.

– Товарищи, – негромко донесся из динамика голос Иосифа Виссарионовича, – я би попросил перенести ваш спор на более позднее время. Я думаю, у нас сейчас эсть более насущные вопросы.

И мы с Батонычем резко замолчали.

– Прошу прощения, товарищ Сталин!

– Прошу прощения…

– Хорошо, давайте продолжим. Я прошу вас на этот раз целенаправленно подобрать материалы по атомному и ракетному проекту. А также по экономике. Я думаю, что если с момента… – Сталин запнулся, как видно, произнести следующие слова ему оказалось очень непросто, но он собрался с силами и твердо продолжил: – развала СССР у вас прошло уже достаточно времени, то уже должны появиться аналитические работы, объясняющие, почему и как это произошло. Я би хотел с ними ознакомиться. А также с материалами по китайскому экономическому рывку. Что и как они сделали, на какой отход от экономической теории социализма пошли и к каким результатам это привело? Там же не только положительные изменения есть, Виталий Дмитриевич?

– Да, в общем, нет, конечно. Так не бывает, чтобы всегда только положительные, но… положительных довольно много. Куда больше, чем отрицательных… – я замолчал, а затем поспешно добавил: – Я думаю, что надо еще один положительный опыт тоже изучить – Швецию. У нас под конец СССР ее очень пропагандировали. Даже коммунисты. Ну, когда слово «социализм» в стране оказалось сильно скомпрометировано. Вот они и обозвали то, что было сделано в Швеции – «шведским социализмом».

– А там действительно был социализм? – заинтересовался Сталин.

– Да какое там… – махнул я рукой. – Обычная экономика западного типа. Но… скажем так, с модификациями. Там не только налоги, но и штрафы платят в соответствии с доходом. И за одно и то же правонарушение один может заплатить сто крон, а другой – пятьдесят тысяч. Налоговая ставка прогрессивная, даже очень. Я точных цифр не знаю, но с определенного уровня дохода налог составляет уже где-то восемьдесят процентов. То есть если ты получил доход в миллион, то на руки получаешь всего двести тысяч, а все остальное будь любезен – заплати в качестве налога. Ну, и еще много чего… Однако живут богато. Скажем, народ не только квартиры, дачи, машины имеет, но и в большой своей массе еще и яхты. Причем и рабочие, и крестьяне, которые у них все сплошь фермеры, при этом крестьянствует у них всего-то где-то три процента населения, которые умудряются не только полностью обеспечивать страну, но еще и массированно экспортируют сельскохозяйственную продукцию…

– Да эти шведы во время Второй Мировой на поставках продукции Гитлеру заработали в четыре раза больше, чем американцы, – сердито пробурчал Батоныч, – вот на этом и построили свой «социализм»!

Но Иосиф Виссарионович не дал развернуться новому витку дискуссии.

– Хорошо, соберите, пожалуйста, материалы и по Швеции, – мягко согласился он. – А теперь я предлагаю перейти к более насущным вещам. Во-первых, мне хотелось бы уточнить, как обстояли дела с открытием второго фронта на этот раз…

* * *

Когда мы после почти трехчасового разговора выползли из дежурки, нас встретила недоуменная тишина. Бат двинулся к своему кабинету, относить ноу… микроЭВМ, а я вышел на крыльцо подышать. Да уж, Сталин выпотрошил нас, как куриную тушку на хорошей птицефабрике. Несмотря на наличие ноута под рукой и доступа к Библиотеке, мы смогли ответить едва ли на половину заданных им вопросов.

– Виталий Дмитриевич, – осторожно обратился ко мне мнущийся рядом Очкарик. – А можно спросить?

– Валяй!

– Кхм… а что ЭТО было?

– Что это? – недоуменно переспросил я, а затем спохватился. – Ах, это… это… ну… просто игра у нас такая… ролевая. По альтернативной истории. Мы за Сталина играем. Информацию для СССР собираем. Всего играет несколько групп, таких как мы. Ну и кто лучше выступит… Ты ж видел, что мы в военной форме времен Великой Отечественной приехали?

– Ну да, – кивнул Борис.

– Вот мы на игру и ездили. На начало. А сейчас продолжаем. Удаленно… И когда звонок, ну типа «от Сталина», придет – никто не знает. Может и посреди ночи. Только там все очень строго по времени. Не уложился – штрафные очки.

– Поня-я-ятно… – разочарованно протянул Очкарик и, оглянувшись на вышедшего на крыльцо Володьку, счел за лучшее потихоньку слинять. На этом в тот вечер (а вернее, в ночь – время шло к рассвету) все и закончилось…

А вот наутро… Я спокойно проснулся, полчасика полежал, наслаждаясь тишиной и покоем, продрал глаза, умылся, оделся, сжевал пару бутеров из холодильника «гостевых апартаментов» и неторопливо прошествовал в «закуток» Очкарика. Тот торчал перед монитором.

– Чем занят? – весело поприветствовал я его, усаживаясь за свой монитор.

– В ваши игрушки играю, – сердито буркнул тот. Но затем, покосившись на меня, снизошел-таки до ответа. – Владимир Петрович велел накопать точные координаты всех немецких аэродромов на нашем фронте по состоянию на пятое июля 1941 года.

– И как, нашел?

– Да чего тут искать? – хмыкнул Очкарик. – У немцев есть портал – «II weltkrieg.de». Там про Вторую Мировую черта лысого найти можно. Просто муторно и долго…

– А чего так?

– Так сначала пришлось отдельный список всех их штаффелей прошерстить, чтобы выбрать, какие из них в то время на Восточном фронте сражались, а теперь приходится заходить в именной раздел каждого штаффеля и смотреть их боевой путь. Где и когда дислоцировались, какие задания выполняли, когда меняли дислокацию… ну и так далее. У них с этим делом настоящий немецкий орднунг! Все до дня расписано. А затем все это надо будет еще и привязать к картам того времени. Но с этим тоже проблем не будет. На архивном разделе сайта их военного министерства выложены карты начиная с 1870-х годов.

– Э-э-э… а к нашим картам того времени ты координаты привязать не сможешь?

– К нашим? Вы имеете в виду военные? – уточнил Борис.

– Да, причем желательно те, которые использовались в ВВС, – согласно кивнул я.

– Вряд ли, – с сожалением покачал головой Очкарик. – Это у немцев все карты в свободный доступ выложены, а у нас, блин, до сих пор в секретность играют. Ну, или просто денег нет. Но я посмотрю…

– Как сделаешь – распечатай в двух экземплярах!

Внезапно массивная дверь «закутка» распахнулась, и внутрь ввалился Батоныч.

– Иди со мной! – коротко бросил он мне, мазанув взглядом по Очкарику.

– Неужели горит? – усмехнулся я. – У меня тут работы полно…

– Горит! – вызверился Батоныч. – Мы с тобой вчера конкретно лоханулись! Расслабились, блин, будто на пикничок с шашлычками сгоняли, и кое-что проглядели!

– Неужели еще одну ядерную войну? – охнул я.

Владимир Петрович многозначительно посмотрел на Очкарика и вышел. Пожав плечами, я кивнул Борису и потопал к кабинету моего гостеприимного хозяина.

– Вот смотри! – Володька повернул ко мне экран своей микроЭВМ.

Я начал читать статью в Библиотеке и неплохое утреннее настроение постепенно улетучилось.

– И как мы этот котел проглядели…

– Потому что ведем себя, словно малолетние пацаны после сафари. Нет, чтобы сразу после возвращения к компам кинуться и все как следует проверить – ага, сейчас! Сначала банька, коньячок, а уж потом с затуманенными алкоголем мозгами до компьютеров доползли. Ну и смотрели, чего уж там скрывать, больше про победы и изменения к лучшему. Я, во всяком случае, сорок первый пролистнул быстро, пробежав глазами наискосок, а вот с изменениями в сорок втором – сорок третьем разбирался более основательно. Смаковал, блин… Как же: Великую Отечественную переиграл! Ну и известие о ядерной войне нам тоже по мозгам дало. Так что ситуацию с крупным котлом, который немцы устроили Красной Армии под Минском как раз послезавтра, – прошляпили полностью.

– Согласен, – грустно кивнул я. – Обосрались по полной. Могли ведь при разговоре с Вождем предупредить. И чего нам сейчас делать? Если даже прямо сейчас на запад поедем и провал сразу произойдет, то РККА подготовиться не успеет.

– Минский котел будем предотвращать сами! – веско сказал Володька, глядя мне прямо в глаза.

– Как это? – не врубился я. – В одиночку?

– Нет! Моего старого друга в компанию возьмем! – хищно оскалился полковник бронетанковых войск Советской Армии Владимир Петрович Бат. – Танк «Т-72».

 

Глава 12

3 июля 1941 года, окрестности Слуцка

После долгой вдумчивой беседы с особистами танкистов Гаврилова и Баранова отправили на сборно-пересыльный пункт. Отправили, что характерно, на «собственном» же трофейном бронетранспортере, в который загрузились и оба артиллериста (лейтенанта Сазова, которому снова стало хуже, сразу же отправили в госпиталь). Вместе с ними в составе колонны шло еще три грузовика с такими же, как и они, окруженцами, вышедшими за последние несколько суток к линии фронта.

В отличие от остальных товарищей по несчастью, фильтр они не проходили, поскольку уже прошли проверку в особом отделе. На пункте сбора они просидели почти три дня: поджидали «покупателя», несмотря на непрекращающиеся боевые действия, отчего-то задерживающегося. Артиллеристов же забрали почти сразу, утром следующего дня – хорошо, хоть попрощаться успели:

– Ну, прощевай, что ль, танкист? – разгладив пышные усы, старшина Головко порывисто обнял Гаврилова.

– Может, и увидимся ишо, может – нет, того никто не знает. Сражались мы рука об руку славно, недурно войну начали, – пожав смущенному и заспанному (рассвет еще не полностью вступил в свои права, и вокруг царили серые сумерки зарождающегося утра) Степану руку, немолодой артиллерист повернулся к мехводу Баранову.

– И ты прощевай, Коля, удачи тебе. Береги командира, хороший он парень, дельный. Это мы с тобой уж повоевать успели, а ему еще учиться и учиться, как, значится, вождь завещал.

– Так то само собой, – ухмыльнувшись, пробасил Баранов. – Сберегу, чего уж там. Повоюем еще.

– Ну, а коль летуна нашего встретите, тоже привет капитану передавай. Не повезло мужику, нас-то товарищи контрразведчики, почитай, сразу отпустили, а вот его отчего-то при себе оставили. Неужто чего накопали? – понизив голос, закончил фразу старшина.

– Да не, тут другое, – качнул головой Баранов. – Помнишь, товарищ комиссар ему какой-то ящик металлический отдал, ну, перед тем как авто немецкое рвануло и он геройски погиб? Я так меркую, в этом-то все дело. Там небось документы какие секретные были, вот он и пошел… отдельно от нас.

– Вот и мне так кажется, – согласился артиллерист. – Посему закончим-ка этот разговор, не нашего то ума дело.

Обняв наводчика и хлопнув того по плечу, Николай повернулся к рядовому Иськову, неуверенно переминающемуся с ноги на ногу рядом со старшиной. Пожал протянутую ладонь:

– Бывай, артиллерист. Удачи. Пулям германским, как говорится, не кланяйся, но и зазря голову под них не подставляй, запасной не имеется.

Следом попрощался Гаврилов, и артиллеристы, не оглядываясь, двинулись к поджидавшей их полуторке, возле кабины которой уже вышагивал, попинывая скаты, недовольный задержкой шофер.

За время ожидания отправки в часть «автобронетанковая команда» разрослась до четырех человек – к Гаврилову с Николаем присоединились еще двое безлошадных танкистов, мехвод с тяжелого «КВ» и наводчик с «двадцать шестого». Прибыли они почти одновременно, но между собой знакомы, как выяснилось, не были. Башнер оказался из 30-й танковой дивизии, в состав которой входили исключительно легкие танки «Т-26» в количестве аж ста двадцати единиц. Мехвод с «Ворошилова» до попадания на сборный пункт сражался в 22-й ТД, той самой, где служили и Гаврилов с Барановым. В ночь на двадцать второе июня обе дивизии были спешно выведены из мест постоянной дислокации, и с рассветом уже приняли бой с передовыми частями наступающих гитлеровских войск. Во всем остальном, кроме разве что номеров полков, их судьбы оказались схожими: и тот и другой потеряли машины в первом же бою.

– Ну, познакомимся, что ль? – Гаврилов, оказавшийся среди братьев-танкистов старшим по званию, первым протянул руку мехводу-«ворошиловцу». – Как звать?

– Дык, Ваня я, – здоровенный парниша с лысыми черными петлицами осторожно пожал ладонь сержанта. – То есть виноват, красноармеец Иванов, Иван Арсеньевич. Механик-водитель. Двадцать вторая танковая.

– Можно сказать, земеля, поскольку мы с товарищем Барановым тоже из двадцать второй! – улыбнулся Степан. – Вот только откуда у нас в дивизии взялись тяжелые танки?

– Дык, нашу роту к сто сорок третьему полку присоединили за два дня до начала войны, мы даже в пэпэдэ не попали, под Кобрином стояли, вроде как личный резерв командования четвертой армии. Ну, так товарищ лейтенант говорил, – пожал плечами здоровяк.

– Понял! – кивнул Гаврилов. – Как машину потерял?

– Утром двадцать второго июня наносили удар от Кобрина на Брест. Попали в противотанковую засаду, часть пушек гусеницами подавили, но не все, – Иван добавил несколько абсолютно непечатных выражений. – А тут у меня, как назло, «коробка» полетела. Встали посреди поля… Немцы увидели такое дело и начали по нам садить. Только все никак броню пробить не могли. Ну, из противотанковых-то. А ребята им в ответ подарочек за подарочком, пока весь боекомплект не расстреляли…

– А что было потом? – заинтересовался Баранов.

– А потом они «дуру» потяжелее приволокли, ну и… С третьего выстрела… Я через нижний люк выбрался, хотел командиру подмогнуть, ему плечо сильно осколками побило, да не успел, соляр полыхнул. До ночи отлежался в овражке да в лес рванул, к своим, стало быть, пробираться. Вот и весь сказ.

– Понятно, – кивнул Степан и повернулся к башнеру легкого танка: – А ты, братишка?

Невысокий, словно в противовес мехводу, паренек лет девятнадцати пожал плечами:

– Красноармеец Биляков, Андрей Юрьевич. Башнер-наводчик. Тридцатая танковая. Ночью на двадцать второе нас загрузили бензином и боеприпасами под завязку, из пэпэдэ вывели, да вперед с выключенными фарами. К утру подобрали позицию, окопались, обваловку сделали, а с рассветом и началось.

– Немцев когда увидели? – припомнив собственные приключения, спросил Гаврилов.

– А в аккурат к обеду, – вздохнул танкист. – Сначала-то все ладно шло, не приметили нас немцы, ну мы и долбанули по ним с фланга. Штук пять сразу подбили, ну и броневиков раза в два больше. Пехоты тоже намолотили. Зато потом немцы очухались, танки развернули… ну и все, собственно… – зло закончил, шмыгнув носом, башнер. – Нам в башню сразу штуки три прилетело… Командира наповал… буквально в куски… – парень снова шмыгнул носом. – Я хотел пулемет снять, а тут вдруг дым такой густой повалил… То ли все-таки в движок попали, то ли ветошь какая вспыхнула… Я дыма наглотался, как из машины выбрался не помню. Очнулся – танк горит, а рядом Гришка, мехвод наш… лежит… Ему, похоже, уже снаружи досталось – осколком полбашки снесло.

– Понятно… – негромко ответил Степан, сжимая плечо танкиста. – Вот и у нас с товарищем Барановым похожая история. Но ты не журись, паря, отомстишь еще. Скоро погоним гадов обратно, вот и сочтешься! За каждый наш танк два ихних спалишь, а то и три!..

А затем всех четверых вызвал начальник сборного пункта и сообщил, что до расположения части придется добираться своими силами, для чего им разрешается снова взять захваченный в бою бронетранспортер с наскоро намалеванными красными звездами на бортах. Разумеется, остальные танкисты отправлялись с ними. Отдельно хмурый капитан предупредил, что обстановка на фронте крайне сложная, возможны новые прорывы немецких войск, и за безопасность дороги он поручиться не может, так что расслабляться нельзя. Трофейное оружие им вернули, а броневик заправили – правда, с топливом были проблемы, так что баки залили из расчета «в один конец». Но засидевшиеся без дела танкисты оказались рады и этому: всем четверым хотелось поскорее получить новые машины и попасть в бой. Выехали на рассвете, едва посветлело небо на востоке – судя по показанной перед отъездом карте, к полудню они уже должны были добраться до цели – расположения одного из полков 22-й танковой дивизии 4-й армии ЗапОВО, порядочно потрепанной в последних сражениях, но пока еще способной сдерживать наступление противника. За неполную неделю боев дивизия потеряла больше трети машин, с боепитанием и топливом с каждым днем становилось все хуже, но и гитлеровцам так и не удалось добиться серьезного успеха.

Когда до цели поездки осталось около восьми километров, удача отвернулась от танкистов. Наученный прошлым опытом, Гаврилов почти всю дорогу простоял у борта боевого отделения с биноклем в руках и потому вовремя заметил опасность. Как уже бывало в прошлом, они наткнулись на передовой дозор какого-то немецкого подразделения. Вот только на этот раз это оказались не мотоциклисты, а легкий танк, в котором сержант опознал «Pz-II», и полугусеничный БТР с пехотой – в оптику Степан прекрасно разглядел колышущиеся в такт движению серо-зеленые каски, никак не меньше отделения.

Они могли бы без проблем съехать с грунтовки, благо откосы были невысокими и достаточно пологими, но вот добраться до леса – нет. Пока бронетранспортер преодолел бы три сотни метров открытого и, как назло, ровного, словно доска, пространства, скорострельная танковая пушка успела бы разворотить корпус и поджечь бензобак, не оставив экипажу ни малейшего шанса. Несколько секунд Гаврилов вопросительно глядел на мехвода, затем вцепившийся мертвой хваткой в руль Баранов пожал плечами:

– Не знаю, командир. Пока германцы стрелять не станут, поскольку нас за своих считают, а вот дальше? До опушки нам живыми не доехать, это факт. А наш пулемет ихнему панцеру – что слону дробина. Так что решай сам.

А что решать, если из оружия у них только пулемет с неполным патронным коробом, два трофейных автомата да пистолеты? Ну и гранат несколько, спасибо, удалось на СПП всеми правдами-неправдами разжиться. Не сдаваться же вместе с вверенными под его временное командование людьми да боевой техникой? Попытаться развернуться и рвануть на полной скорости обратно? Глупо, тогда-то уж фрицы точно поймут, что никакие они не «свои», да откроют огонь. А дорога, как назло, прямая на протяжении пары километров, ни поворотов, ни боковых ответвлений – расстреляют, как в тире.

– Тогда так, Коля, нету у нас другого шанса, только танк на таран брать. Один раз получилось, глядишь, и еще разок свезет, выживем. Как думаешь?

– Сложно сказать, – помедлив несколько секунд, ответил тот. – Легковат наш броневичок, танк-то раза в два потяжелее, но ежели в гусеницу ударить, глядишь, и повредим ходовую. А то и вовсе с дороги сбросим. Короче, давай-ка так решим, Степа: снимай пулемет, как сигнал подам, сигайте через кормовой люк наружу, да по германцам со всех стволов лупите. А я после присоединюсь, ежели вдруг живым останусь.

Прекрасно понимая, что шансов уцелеть у механика-водителя не столь и много, Гаврилов тем не менее лишь легонько сжал его плечо и занялся курсовым пулеметом. Не время сопли жевать, война на дворе. Кому суждено уцелеть, тот зазря не погибнет. А кому нет – тот, значится, вовсе наоборот. Вот такая простая философия.

Кратко проинструктировал танкистов, заодно распахнув десантную дверцу в корме бронетранспортера. Снятый с вертлюга «МГ-34» сержант отдал Билякову, себе же оставил автомат. Ну и пистолет в кобуре, разумеется. Не имеющий серьезного оружия Иванов автоматически стал вторым номером пулеметного расчета – с «наганом» от него в бою пользы немного. Дождавшись сигнала Баранова, немного сбросившего скорость, танкисты один за другим покинули тесный десантный отсек, торопливо скатившись под откос. Поднятая гусеницами пыль скрыла их от немцев, позволив бойцам незамеченными оборудовать пулеметную позицию на обочине.

Николай же дал полный газ, выжимая из стосильного мотора все возможное. Прежде чем гитлеровцы поняли, что едущий навстречу знакомый бэтээр ведет себя как-то странно, Николай успел разогнать машину до максимальной скорости, почти до шестидесяти км в час. При этом он еще и непрерывно сигналил, окончательно сбивая немцев с толку: спешит человек, видимо, узнал что-то важное, торопясь их предупредить. Может, большевики впереди засаду устроили, а может, и вовсе начали контрнаступление, которое прошляпила родная разведка, и есть шанс столкнуться с ними лоб в лоб.

Когда до идущего первым легкого танка оставалось метров тридцать, высунувшейся из башенного люка командир разглядел на бортах «двести пятидесятого» красные звезды и что-то понял: навстречу бронетранспортеру ударила пулеметная очередь. Но было уже поздно: броневик вильнул в сторону и на полной скорости ударил в лоб танку, сбивая гусеницу и корежа ведущую звездочку. Смятые ударом створки капота задрались, задымил разбитый двигатель, с хлопком лопнуло переднее колесо, но бэтээр не остановился, по инерции продолжая двигаться и сталкивая «Pz-II» с насыпи. Еще мгновение – и танк боком пополз вниз. Сверкнули на солнце отполированные траки разорванной гусеничной ленты, распахнулся в истеричном вопле ужаса рот командира в приплюснутой наушниками пилотке, и панцер перевернулся кверху заляпанным грязью, исцарапанным до металла брюхом. Нырнуть обратно в башню гитлеровец не успел, оставшись погребенным под девятитонной тушей боевой машины. Броневик с напрочь разбитым и смятым передком задрал корму – гусеницы еще продолжали вращаться, но все медленнее и медленнее – и замер на откосе, словно раздумав отправляться следом за жертвой.

Идущий за танком метрах в сорока полугусеничный бронетранспортер резко затормозил, скрывшись в облаке пыли: все произошло столь быстро, что механик-водитель просто не успел ничего понять. Через борт посыпались пехотинцы, но в этот момент заработал установленный на обочине пулемет. Троих гитлеровцев смело, раскидав по дороге, первой же очередью, еще одного ранило, и товарищи затащили его за корму бронемашины. Вторая прошлась по борту, пробивая тонкую противоосколочную броню. Рявкнул курсовой «эмгэ» броневика – вокруг Билякова с Ивановым поднялись десятки пыльных фонтанчиков, но танкисты, не меняя позиции, ответили огнем, и через пару секунд фриц заткнулся – на таком расстоянии пули трофейного пулемета прошивали корпус, словно он был сделан из картона. Однако из-под днища вразнобой, но часто захлопали винтовки.

«Все, прижали ребят, пора», – понял Гаврилов, короткой перебежкой меняя позицию с таким расчетом, чтобы оказаться в стороне от товарищей, на которых немецкие пехотинцы перенесли все свое внимание. Плюхнувшись на землю, торопливо прополз еще метров пять, заходя во фланг укрывшимся за корпусом броневика гитлеровцам. «Где же Коля, неужто погиб? При таком-то ударе немудрено, конечно, но чего на свете не бывает».

И чуть не заорал от радости, когда в проеме десантного люка показался Баранов. Мехвод тяжело спрыгнул вниз, кувыркнувшись по пыли, и торопливо пополз, подволакивая левую ногу. Выглядел он не очень – лоб залит струящейся из-под танкошлема кровью, видимо, приложился обо что-то в кабине во время тарана, – но и помирать, похоже, не собирался. Даже автомат не потерял, тащит с собой, удерживая за ремень у первой антабки, чтобы ствол не хапнул ненароком дорожной пылюки.

К сожалению, Баранова заметил не только Степан, но и кто-то из немецких пехотинцев, немедленно открывший огонь по новой цели. Скрипнув зубами, сержант длинной, в полмагазина, очередью заставил того укрыться за броней, даря товарищу несколько драгоценных секунд. Остальные фрицы пока не показывались, довольно прицельно паля в сторону Билякова и Иванова из-за бронетранспортера. Судя по всему, атаковать они не собирались, видимо, решив дождаться подхода основных сил. Хреново, ежели так: значит, помощь совсем близко, не собираются ж они за броневиком час сидеть.

Мехвод был уже в считаных метрах, когда из-за угла бронекорпуса снова показался ствол винтовки. Готовый к этому Гаврилов добил магазин до железки, и стрелок снова торопливо спрятался. Схватив товарища за порыжевший от пыли комбез, Степан стянул его с дороги:

– Живой, Коля?

– А чего мне сделается, знамо живой. Вот токмо лоб раскроил да колено расшиб, когда столкнулись. Ты как, командир?

– Нормально, – хмыкнул Степан. – Давай-ка позицию сменим, примелькались мы этому назойливому стрелку. А так, если незаметно подползем, в аккурат к тем, что за броневиком прячутся, во фланг выйдем. Долбанем в два ствола да гранатами добавим, глядишь, и положим гадов.

– Добро, – сдавленно пыхтя, Баранов пополз следом за командиром, постепенно забирая в сторону.

Фланговая атака на укрывшихся за кормой бронетранспортера гитлеровцев, как ни странно, удалась: подобравшись к противнику под прикрытием откоса, мехвод Баранов прижал их огнем из автомата, поразив двоих или троих, а Степан забросал гранатами. Ну, может, «забросал» – это сильно сказано, но две осколочные «эфки» он метнуть успел. Первая, ударившись о корму, закатилась под днище, где и рванула, ранив одного из фрицев, зато вторая взорвалась точно между остальными пехотинцами. Затем сержант приподнялся и прицельно запулил третью гранату прямиком внутрь броневика. Вышло хорошо: в десантном отделении гулко бумкнуло, выбросив над бортом клуб сизого дыма… на чем недолгий бой, собственно, и закончился.

Переглянувшись, Гаврилов с мехводом рванулись вперед, несколькими короткими очередями добив раненых и контуженных взрывами гитлеровцев. Победа оказалась полной и практически бескровной – зацепило только Андрея Иванова, да и то несерьезно: винтовочная пуля навылет пробила плечо, пройдя практически под кожей. Вот только порадоваться этому факту оказалось, увы, не суждено: на дороге уже показалась голова основной колонны, судя по слитному реву множества моторов и шлейфу пыли, весьма многочисленной. Уходить к лесу было поздно, так что оставалось лишь занять оборону и принять последний бой. Последний – поскольку четверо советских танкистов прекрасно понимали, что помощи ждать неоткуда. Как и предупреждал начальник сборного пункта, они напоролись на острие очередного танкового клина, который германское командование при первой же возможности вбивало в порядки перешедших к обороне советских войск.

Несколько минут, понадобившихся немцам для сокращения дистанции, танкисты использовали для оборудования позиции. Поскольку объехать застывший на узкой грунтовке бронетранспортер оказалось невозможно – откосы хоть и пологие, но свалишься вниз за милую душу, что совсем недавно и доказал протараненный танк, – решили на этом сыграть. Вряд ли фрицы станут с ходу расстреливать из пушек свой же бронеавтомобиль – наверняка сначала попытаются убедиться, что экипаж и десант погиб.

Танкисты заняли позицию напротив «места ДТП», разместившись всего в полусотне метров от дороги, в заросшей кустами неглубокой промоине.

Первым к месту столкновения подъехал мотоцикл. Не доезжая до броневика, мотоцикл притормозил, и в этот миг Гаврилов и Баранов дали по длинной очереди, в считаные секунды разбросавшие троих гитлеровцев по дороге. Одна из пуль подожгла бензобак, и перевернувшийся мотоцикл превратился в огненный факел.

Прикрывающий мотоциклистов бронетранспортер остановился метрах в тридцати, и через распахнувшиеся кормовые двери полезли наружу пехотинцы. Выждав несколько секунд, Биляков с Ивановым тоже открыли огонь – не ожидавшие ничего подобного фрицы, потеряв несколько человек, укрылись за броней с противоположной стороны. Колонна начала сбрасывать скорость, останавливаясь – немцы не знали, насколько серьезной оказалась засада русских, и перестраховывались.

Биляков продолжал стрелять короткими очередями, не позволяя противнику высунуться – Степан видел, как пули разнесли фары бронетранспортера, пробили радиатор, выбросивший вверх струю пара, и прошлись по верху рубки, заставив стрелка курсового пулемета торопливо спрятаться внутри.

– Молодец, Андрюха! – крикнул Гаврилов.

– Вот только надолго ли это фрицев остановит? – проворчал Баранов. – Да и с патронами напряг: у нас и было-то всего полленты…

Затормозивший в двух десятках метров позади бронетранспортера танк «Т-1» развернул башню, но стрелять пока не стал: немецкий наводчик не видел цель, мешала пыль. Чем советские танкисты и воспользовались, добивая магазины по засевшим пехотинцам. Завалили еще троих гитлеровцев, но остальные успели разбежаться и попрятаться за броней сбившейся в кучу техники.

Биляков решил проверить крепость вражеского танка и засадил длинную очередь на весь остаток ленты, целясь в борт моторного отделения. И, что удивительно, пробил! Возможно, лента трофейного «МГ» оказалась набита вперемешку бронебойными и зажигательными патронами, но полыхнуло знатно – пламя рвануло сквозь верхние жалюзи метра на три, и немецким танкистам стало не до русских – они торопливо полезли наружу. И тут же легли рядом, сраженные выстрелами Степана.

Однако эта маленькая победа не смогла изменить глобальный расклад сил: к месту боя прибыл «свежий» танк, на этот раз вполне серьезная «троечка». Она, слегка притормозив, с ходу ударила горящего «младшего брата» в корму, спихнув его в кювет. Выдирая траками дерн обочины, «единичка» сползла по насыпи, с лязгом опрокидываясь кверху брюхом. Один из залегших неподалеку немецких пехотинцев испуганно рванул в сторону, опасаясь быть придавленным боевой машиной, и сержант с мстительным спокойствием срезал его последним выстрелом. Выронив «маузер», гитлеровец сделал еще шаг и рухнул ничком, подняв небольшое облачко пыли. Готов. Остальные оказались более смелыми, и так и остались под прикрытием застывшего посреди дороги броневика, сильно просевшего на спущенных скатах. Если Степан не ошибся, их было не больше двух, максимум трое.

А «тройка» открыла огонь из пушки и спаренного пулемета. Удачно – первый же снаряд рванул возле промоины, служащей укрытием советским танкистам. Оглушенный Гаврилов вырубился на несколько минут, а когда очнулся и огляделся, то первое, что увидел – покореженный «МГ» с расщепленным прикладом, в который уткнулся головой Биляков. Светло-коричневая пыль под комбинезоном заметно потемнела – ему сильно досталось. Мехвода Иванова вовсе нигде видно не было: прямое попадание или землей засыпало.

– Прощайте, братцы… – прошептал Гаврилов и, с трудом ворочая гудящей головой, посмотрел в другую сторону.

Лежавший там Баранов, к счастью, оказался жив и сейчас зачем-то пытался стряхнуть комки земли со ствольной коробки своего автомата. Несколько секунд сержант завороженно наблюдал за действиями мехвода, но потом очнулся и бросил взгляд на дорогу.

Стрелявший по ним танк, пыхая сизым выхлопом, елозил по дороге, готовясь сдвинуть с места полугусеничный бронетранспортер, из пробитого радиатора которого валила струя пара. Ну, понятно, надо срочно дорогу освободить, а пользы от броневика без серьезного ремонта теперь никакой – и двигатель поврежден, и оба колеса пулями изодраны. После подойдут рембатовцы, вытянут из кювета да отбуксируют, куда следует. А пока только движение задерживает. Высунувшийся из башенного люка командир в уже знакомой черной пилотке с наушниками машет рукой, подавая знак засевшим за бронетранспортером пехотинцам: мол, валите отсюда, некогда. Один из фрицев высунулся из-за бэтээра и, бросая опасливые взгляды в сторону позиции Гаврилова, торопливо замахал рукой и что-то заорал, привлекая внимание – немецкий танкист просто не знал, что в засаде участвовало больше бойцов, чем уничтоженный русский пулеметный расчет. И потому сейчас немец сильно рисковал получить пулю в голову.

Злорадно ухмыльнувшись, Степан перезарядился и вскинул автомат. Получайте, суки! Срезав первой же очередью танкиста, рухнувшего внутрь башни с залитым кровью лицом, перенес огонь на броневик, подстрелив маяковавшего тому фрица. Что, не ожидали? Рядом затарахтел автомат механика-водителя, и еще один неосторожно высунувшийся из-за борта немец полетел в пыль. Вот так, да!!! Со всем нашим удовольствием! Это вам за павших товарищей!

Заметив боковым зрением, как из остановившегося вдалеке грузовика посыпались немцы с карабинами в руках, Степан выругался. Вот и все, повоевали, с таким количеством им с Барановым никак не справиться. В кузов никак не меньше десятка фрицев влезает, если не больше. Пихнув в бок Николая, молча мотнул головой в сторону новой опасности. Мехвод все понял без слов, вместе с сержантом добив магазины по прыгающим из кузова гитлеровцам. Но приличное расстояние до противника – колонна остановилась, выдерживая положенную в сто метров дистанцию между машинами, – не позволило стрелять прицельно, все ж таки автомат – не пулемет и не винтовка, и почти все пули ушли в молоко. Задеть удалось лишь одного, да и то не насмерть – сам уковылял за грузовик.

А боеприпасов осталось всего по одному магазину на ствол…

– Ну все, Николай Батькович, похоже, пора прощаться. – Гаврилов воткнул в приемник последний магазин и прихлопнул ладонью по торцу, привычно вбивая до щелчка. Передернул затворную раму, загоняя в патронник первый патрон. – Глупо вышло, правда? Почти до своих добрались, и на тебе! Сейчас немцы с фланга обойдут, и привет, пишите письма.

– Отчего ж глупо, Степа? – пробасил в прокуренные усы мехвод, также перезаряжая трофейный автомат. – Вполне нормально. Это ж война, а не танцульки, всяко бывает. Сегодня германцы нас сделали, завтра мы их. Война, командир. А батьку мово Матвеем звали, вот и я, стал быть, Матвеич. Просто ты раньше не спрашивал.

– Вот и заново познакомились, – хмыкнул танкист, поудобнее упираясь локтями в землю. – Эх, броневичок наш жаль, добрая машина была, хоть и фрицами сделанная. Второй такой уж не будет.

Механик-водитель фыркнул, прицеливаясь:

– Это у нас с тобой, Степа, не будет, а этим вон заводы таких ишо не одну тыщу наклепают, дело немудреное. Ну что, твои справа, мои – слева? Гранаты имеешь?

– Угу, остались две «эфочки», а ты?

– У меня только ихняя осталась, с ручкой которая. Ты, когда подопрет, одну «лимонку» оставь, чтоб, значит, в плен не сдаваться. Подпустим поближе, да и того….

– Сам знаю, – с досадой в голосе бросил Гаврилов. – На вот, держи, вдруг у меня духа не хватит. – Он протянул товарищу ребристый корпус осколочной гранаты. – О, поперли, гады! Огонь, Матвеич, покажем сукам, как советские танкисты умирают!

Прицелившись в ближайшего пехотинца, короткой перебежкой меняющего позицию, сержант плавно потянул спуск. Автомат коротко рыкнул, толкнувшись в плечо отдачей, и гитлеровец ткнулся лицом в землю, выронив винтовку. Второй очередью Степан срезал еще одного – хорошо попал, прямо в башку, аж каска подскочила. Третьего завалил мехвод, после чего немцы снова залегли. Гранат пока можно было не опасаться – далеко, не добросят. Опасаться следовало совсем другого: потерявший командира танк, на броню которого заскочил, указывая механику-водителю направление, последний из недобитых пассажиров бронетранспортера, съехал с дороги и двинулся прямиком на их позицию. Все, вот теперь точно конец. Подняться им не дадут пехотинцы – место открытое, все как на ладони, и пяти шагов не пробежишь, – а от танка и вовсе не спастись, даже стрелять не станет, тупо на гусеницы намотает.

С ненавистью глядя на приближающуюся приземистую «тройку», поблескивающую на солнце отполированными траками, Гаврилов до боли сжал кулаки, вонзая в ладонь ногти. Эх, ему б противотанковую гранату! Да хотя связку обычных «РГД-33»! Обидно вот так погибать, ни за грош, по-глупому! Может, хоть очередь по смотровым щелям дать, вдруг да ослепит? Бросив на товарища понимающий взгляд, мехвод Баранов отложил автомат и сжал ладонью гранату, просунув в кольцо предохранительной чеки палец. Степан сделал то же самое: шанс порвать гаду гусеницу мизерный, но есть. Главное, прямо под каток запихнуть, пусть даже ценой собственной руки.

И в этот момент где-то за спиной оглушительно – аж в ушах зазвенело – ахнуло. Над головой коротко прожурчал снаряд, и немецкий танк… нет, даже не взорвался: его попросту разметало! Вот только что ехал, лязгая забитыми глиной траками, и вдруг скрылся в огненном облаке мощного взрыва. И перестал существовать. Вообще перестал. Осталась лишь развороченная ходовая с разорванными ударной волной гусеницами и вывернутыми наружу бронелистами да охваченный пламенем моторный отсек. Башню отшвырнуло далеко в сторону, опрокинув кверху погоном, а корпус разбросало дымящимися обломками в радиусе метров двадцати. Вот так ни хрена себе, из чего это по нему попали?! Из гаубицы, что ли? Или боекомплект рванул? Так что-то слишком уж сильно. Стоп, так ведь стреляли ж откуда-то из-за спины!

Гаврилов медленно обернулся. На лесной опушке, подмяв мощным лбом кусты и молодые деревца, застыл исполинский автомобиль, окрашенный в родной хаки. Нет, какой там автомобиль: автомобилище! Огромная квадратная кабина, толстые колеса с мощным протектором чуть ли не в человеческий рост, длиннющий двухосный прицеп позади. А на прицепе… на прицепе стоял танк. Вот только Степан абсолютно точно знал, что подобных машин нет и быть не может ни в Красной Армии, ни у немцев, ни вообще у кого-либо в мире. Приземистый, с широченными, словно у «КВ», гусеницами, с приплюснутой башней, с длиннющей пушкой чуть ли не гаубичного калибра… На башне – крупнокалиберный пулемет, задравший ствол в небо. Ходовая до самых опорных катков прикрыта бортовыми экранами, назначение которых оставалось для Степана непонятным.

Из кабины тягача выскочил человек в командирской форме РККА и фуражке. Забравшись на платформу, он запрыгнул на лобовую броню танка, усеянную странными прямоугольными коробочками, и нырнул в расположенный под стволом орудия люк. Крышка, провернувшись на оси, захлопнулась за ним, и спустя треть минуты боевая машина, выбросив вбок могучее облако солярочного дыма, качнулась, трогаясь с места, и сползла с платформы. Отъехав в сторону от автомобиля, танк развернулся на месте, плавно повел башней, чуть приподнял ствол могучего орудия и выстрелил во второй раз: снова долбануло по ушам, и еще один из гитлеровских танков буквально разлетелся на куски. Из раскрывшегося крохотного лючка в крыше башни вылетела какая-то непонятная штуковина, чем-то напоминающая круглый солдатский котелок или здоровенную консервную банку, и шлепнулась на землю за кормой. Затем невиданная боевая машина, плавно набирая скорость, двинулась по полю, заходя немецкой колонне во фланг. Одновременно, прямо на ходу, без коротких остановок, танк продолжал вести огонь, выпуская снаряд каждые семь-восемь секунд. И как заряжающему удавалось держать такой темп, ворочая тяжеленные снаряды?

На дороге, забитой немецкой техникой – танками, бронетранспортерами, самоходными орудиями и грузовиками с пушками на прицепе, начался сущий огненный ад…

 

Глава 13

3 июля 1941 года, окрестности Слуцка

– Вон они пылят, тормози!!! – заорал Батоныч, тыкая пальцем куда-то вперед.

Мы едва выехали из очередной рощицы, и перед нами расстилалось довольно обширное поле, пересекаемое дорогой по диагонали. На фоне темной полосы дальнего леса был отчетливо виден столб густой пыли, в котором проступали угловатые корпуса – там явно двигалось несколько десятков танков и автомобилей.

– Это что же, мы все-таки опоздали? – с легкой ноткой обиды сказал Батоныч. – Планировали, планировали… Они ведь должны здесь только часа через три появиться.

– А не всё еще потеряно! – оптимистично сказал я. – Может быть, мы успеем развернуться? Вон, видишь – у них там какая-то заминка произошла!

Примерно посередине поля торчало еще два бронетранспортера и легкий танк. Причем картина весьма напоминала последствия ДТП, в котором машины сошлись «лоб в лоб» – танк после столкновения съехал в кювет, один из броневиков горел.

– Это что же такое? – спросил Володя, доставая бинокль. – Они дорогу не поделили?

– Так там совершенно определенно бой идет! – сказал я, высунувшись в окно и прислушиваясь. – Сдается мне, что на одном из бэтээров наши ехали… Что будем делать, Володь?

– Сдавай назад, укроемся в роще! – скомандовал Батоныч. – Потом танк с платформы спустим и дадим фрицам прикурить, как планировали!

Я начал сдавать задом, но отсутствие навыков вождения длинномеров меня подвело – платформа, вместо того чтобы двигаться ровно, начала уходить в сторону, постепенно съезжая с узкой дороги на обочину. Увидев в зеркала такое дело, я дал по тормозам, и прицеп, хрустнув беспощадно сминаемыми кустами, замер, перегородив всю проезжую часть.

– Эх ты, растяпа! – в сердцах рявкнул Батоныч. – Руки бы тебе обоссать!

– Так я автопоезд и не водил никогда! – попытался оправдаться я. – Сам бы и крутил, раз такой умный!

Батоныч выдал длинную матерную конструкцию, упомянув мои «золотые» руки, растущие, к сожалению, не из того места, моих близких родственников и те противоестественные сексуальные отношения, в которых он с ними состоял. За руль он меня пустил два часа назад, когда окончательно выдохся – «МАЗ» он вел сюда от самой Москвы.

– Поздно пить боржоми, когда почки отвалились! – кротко ответил я. – Уже понятно, что не успеваем… Придется принимать бой здесь…

Полковник Бат думал всего секунды три.

– Я в башню, врублю питание. Электронике почти полминуты надо, чтобы разогреться. А ты протащи прицеп вот туда, метров на сто вперед, и лезь на место мехвода.

Володя открыл дверцу и, не опускаясь на землю, шустро полез на трейлер. Я включил пониженную передачу и осторожно повел автопоезд вдоль опушки леса. А на дороге тем временем развернулся настоящий бой – подъехал еще один бэтээр и танк, вспыхнула перестрелка. Судя по направлению стволов, немцы хреначили куда-то в поле. Видимо, там и прятались неведомые советские бойцы, сумевшие на данном участке фронта остановить (или притормозить) вражеский «блицкриг». Как только мы отъехали в сторону, стало видно, что за столкнувшимися бронемашинами стоит длинная, как хвост гигантской анаконды, колонна фашистов – еще почти десяток танков, броневики, грузовики с орудиями и без. Конец колонны терялся где-то вдали. Да, попали мы капитально – перли прямо в лоб очередной маневренной группе фрицев. Что ж такое, почему карты с обстановкой врут, здесь же должно быть относительно тихо еще несколько часов? Или мы сразу после «провала», одним только своим появлением в прошлом так меняем реальность, буквально притягивая к себе крупные силы противника? Или просто обстановка на картах также наносилась с «командирским зазором»?

Остановив трейлер там, где показал Батоныч, я уже приоткрыл дверцу, чтобы вылезти из кабины, когда за спиной оглушительно жахнуло. Он что же – прямо с прицепа огонь открыл? Его же отдачей сбросит!

Выбравшись из кабины, я быстро огляделся – возле дороги пылал подбитый Батонычем танк. Ну, как пылал? Догорали его жалкие останки – боевую машину просто разворотило прямым попаданием крупнокалиберного снаряда. Да, не готова еще местная техника к противостоянию с современным орудием…

Пока я вытаскивал трейлер на позицию, Батоныч успел скинуть с «Т-72» брезентовый чехол, просто обрезав толстые веревки и даже снял упоры из-под траков. Как он умудрился сделать всё это на ходу, пусть и на медленной скорости, явилось для меня загадкой. Мне только и осталось, что проскользнуть на место мехвода, напялить шлемофон и подключить разъем ТПУ.

– Чего так долго возишься? – немедленно рявкнул в наушниках голос товарища полковника. – Давай сдавай задом, только аккуратно, не урони нас!

Я открыл кран подачи топлива, подключил массу и нажал кнопку пуска двигателя. Хорошо отлаженный Володиными умельцами дизель мгновенно ответил утробным ревом. Не прогревая, только слегка увеличив обороты, я врубил заднюю передачу и принялся осторожно сползать с платформы. Навыков вождения танков вслепую у меня не было от слова «совсем», но с заданием «не уронить» я справился – «Т-72» буквально спорхнул на землю.

Практически сразу Володя выстрелил снова и секунд через десять еще раз. К запаху соляра добавился запах сгоревшего пороха. Настолько густой, что я с непривычки закашлялся.

– Есть, горят гады!!! – восторженно орал полковник. Ему было хорошо, он очутился в своей родной стихии, делал дело, которому его учили долгие годы – из пушки любимого танка сжигал супостатов, защищал свою страну. – Виталя, мать твою, не спи!!! Сматывайся отсюда! А то стоим как… – Следом раздался еще один выстрел и сочный мат Батоныча: – Как горят, суки, как горят!!! Вот так бы всегда!!!

Я включил переднюю передачу и рванул вперед. Получше рассмотреть, что там творил Володя, не удавалось – с виду ровное поле оказалось усеяно бугорками, в триплексе скакала линия горизонта и черные столбы над горящими танками врага.

– Бери левее, зайдем им во фланг! – скомандовал полковник уже более спокойным голосом. Первый азарт прошел, началась тяжелая размеренная работа – пушка бухала через равные промежутки времени, периодически стучал спаренный пулемет. Неровное поле не мешало Бату стрелять на ходу – спасибо двухплоскостному стабилизатору и автомату удержания цели.

Наконец, отъехав влево метров на триста, я остановил тяжелую машину, открыл люк и выглянул наружу. Понимая, что совершаю несусветную глупость, но уж очень хотелось НОРМАЛЬНО посмотреть на результат наших усилий.

Быстро оглядевшись, я восторженно присвистнул: немецкой танковой колонне досталось по полной программе. Несколько танков развалило, они буквально «раскрылись» изнутри, словно цветы, подняв к небу стальные иззубренные лепестки. А как вы хотели? Калибр-то у нас каков! Не под здешнюю бронетехнику заточен. Спастись от стодвадцатипятимиллиметрового снаряда невозможно, крупповская броня не в состоянии противостоять нашей мощи.

Еще полдесятка угловатых серых «коробочек» просто горели. За ними, на дороге, метались люди, елозили грузовики и бронетранспортеры, пытаясь, видимо, выбраться из ловушки, созданной Батом – полковник грамотно зажал фрицев, первыми подбив головную и концевую машины. Но не все там, похоже, потеряли голову – нашелся у фашистов кто-то не поддавшийся панике: даже капитально получив по сопатке, немцы пытались развернуть уцелевшие танки и самоходки в боевой порядок, фронтом к нам.

– Уходи еще левее, только старайся борт не подставлять! – хладнокровно скомандовал полковник. Он тоже успел оценить диспозицию и понять готовность фашистов биться до конца. – Хотя, конечно, немчура с их пукалками нам не страшна.

Я нырнул в люк и стал дергать рычаги, стараясь вести «Т-72» «змейкой». Орудие у меня над головой работало как пулемет, выбрасывая снаряд за снарядом. Изредка между орудийными выстрелами слышался треск «ПКТ», лупившего длинными очередями. О том, как идет бой, я мог судить только по матерным репликам снова начавшего закипать Владимира Петровича.

– Суки, горите в аду!!! Получи, фашист, гранату от советского солдата!!! И ты тоже хочешь, тварь?! На, гад, получи!!! И тебе?! Лови, урод!!! Что, козлы, забегали, не нравится? А вот вам еще на закусочку! Куда ты прешь?! Стой, где стоишь, и жди своей судьбы… Жрите, твари, не обляпайтесь!..

На поле перед нами прибавилось дымных столбов, но людское мельтешение практически прекратилось – уцелевшие пехотинцы залегли. Немцы оказались ребятами серьезными и опытными, просто так умирать не хотели. Рассредоточившись, стреляли в ответ из своих кургузых пушчонок. Несколько снарядов рвануло неподалеку от «Т-72», не причинив нам никакого вреда. Но не прошло и минуты, как они пристрелялись и влепили-таки нам в башню парочку болванок. Я понял это по сильным, но каким-то смазанным ударам, словно в броню стукнули гигантской кувалдой, обернутой в несколько слоев ватными матрасами. Полковник вдруг затих.

– Володя, ты как там? – обеспокоенно спросил я, судорожно дергая рычаги, уводя танк с линии прицеливания.

– Нормально! – после длинной паузы ответил Батоныч. – Без пробития обошлось, просто глушануло меня малость. Не по зубам мы им! Сейчас я им ответку кину. На, получи в рыло, энтузиаст хренов!

Пушка у меня над головой бухнула еще несколько раз, прострекотал спаренный пулемет. А потом вдруг наступила тишина.

– Блин, сейчас самое интересное начнется! Нашелся у них, сука, кто-то умный! Мы, видать, на батальонную колонну нарвались, тут одних только танков штук сорок… было. А у меня в «карусели» всего двадцать два выстрела, и я их уже расстрелял. Придется вертеться… Завязнем… – вдруг глухо сказал Батоныч.

– А я вот все волнуюсь, где мы их всех хоронить будем? И кто могилы копать станет? – сказал я, чтобы подбодрить друга.

– И то верно! – взбодрился Володя. – Ну-ка, отскочи метров на триста вправо, ныряй за дым от горящей техники. Мне перезарядиться нужно.

Полковник, увлекшийся боем, опустошил автомат заряжания. Спрятавшись за густым дымом от целого «куста» горящих бронемашин, вперемешку танков, бэтээров и самоходок, я остановил «Т-72» и полез с места мехвода в боевое отделение, чтобы помочь Батонычу загрузить «карусель». Оставшиеся в укладках двадцать три снаряда перекидали вручную минут за десять, ворочая башню на нужный угол по шкале азимутального указателя, чтобы добраться до раскиданных по всему свободному от механизмов объему корпуса ячеек. Заморачиваться с правильным распределением снарядов в автомате заряжания по типу нужды не было. У нас в боекомплекте были только осколочно-фугасные. Для местных условий их хватало за глаза – ни для подкалиберных, ни для кумулятивных, ни тем более для «Кобр» и «Рефлексов» здесь целей просто не было… Затем мы открыли башенные люки и, осторожно высунувшись, оглядели поле боя.

На дороге, забитой немецкой техникой, пылали десятки «костров»… Горели танки, автомашины, даже, кажется, трупы погибших. Тем не менее сдаваться фашисты не спешили. Воспользовавшись временным затишьем и нашей остановкой, немецкие танкисты и панцергренадеры, вместо того, чтобы благоразумно отступить, решили продолжить бой и даже вознамерились контратаковать.

– Нет, ну до чего эти фрицы народец непонятливый! – поморщившись, сказал Батоныч. – Лупишь их, сук, лупишь…

– Сдается мне, что их кто-то «железной рукой» в бой ведет! Помнишь, что про этот прорыв в Библиотеке писали? – задумчиво сказал я, доставая бинокль и внимательно, по секторам, осматривая местность.

– Что «Быстроногий Гейнц» в передовых порядках катался на своем танчике с жестяной трубой вместо пушки? – усмехнулся Батоныч. – Думаешь, это он та самая «железная рука»?

– Очень может быть, решительности ему не занимать! – ответил я, продолжая обшаривать линзами поле боя. И мои усилия увенчались успехом. – Володь, право триста, ориентир – горящая самоходка. Сбоку от нее танк, «троечка». Просто стоит, вражина, не стреляет, хотя позиция у него отличная. А перед бортовым номером буковка «R» видна…

– Командирский танк? – догадался Батоныч. – Ну, я его сейчас…

Володя нырнул в люк, башня довернулась, и почти сразу шарахнул выстрел. Я мгновенно оглох и ослеп, а секундой позже свалился вниз, хорошо приложившись коленом о какую-то торчащую железяку. Когда мы с полковником снова выбрались наружу, командирский танк фашистов горел, выбрасывая в многострадальное небо черные клубы.

– Эге, а там живые! – приглядевшись слезящимися от порохового дыма глазами, сказал я.

Возле подбитого танка кто-то копошился. Володя поднял бинокль.

– Кто-то кого-то тащит! Стрельнуть?

– Не вздумай! Нам «языки» нужны!

– А если сбегут?

– Так надо по-быстрому всех добить, раз они командования лишились, а потом этих вязать.

– Легко сказать: добить по-быстрому… – проворчал Батоныч, спускаясь в башню и закрывая люк. И уже оттуда рявкнул так, что наушники захрипели: – Давай вниз, кто у нас за мехвода!

Едва я успел перебраться вперед, полковник скомандовал:

– Развернись на тридцать градусов вправо и двигай потихоньку!

Снова над головой с минимальными паузами молотила танковая пушка, снова стрекотал длинными очередями «ПКТ». На этот раз Бат вел бой совершенно спокойно, без матерных комментариев, в ШТАТНОМ режиме, если так можно сказать. Поле и дорога украсились новыми чадящими кострами. Следуя коротким командам полковника, я вывел «Т-72» в голову колонны, точно к месту странного ДТП. Здесь Батоныч приказал остановиться и, открыв люк, высунулся наружу.

– Эге, да ты, Виталя, все улики уничтожил! – весело сообщил мне Володя через пару секунд.

– Не понял, повтори! – не сразу врубился я.

– Да ты только что одного из участников столкновения, бэтээр, с дороги сбросил. Как мы теперь узнаем, что тут произошло?

– Вот как? Я его даже и не заметил…

– Все бы тебе краску на машине портить! – шутливо попенял Батоныч. – И сдается мне, что здесь и до нас кто-то неплохо повоевал: полно фрицевских трупов, а ведь сюда я не стрелял. И еще: присмотрись – на одном из бэтээров звезды намалеваны. Явно трофей. Ладно, крупного зверя мы проредили, пора браться за более мелкую и двуногую дичь! Поработаю крупняком.

– Давай, только аккуратно, вдруг недобиток с обочины вылезет.

– Не учи отца… – хмыкнул Володя. – Ты сам-то люк открой и посматривай. А если что – резко назад с подворотом вправо сдавай, как раз за корпусами битой техники спрячемся.

Крупнокалиберный пулемет стрелял короткими, гулкими очередями вдоль грунтовки и обочин, выбивая укрывшихся там фрицев. И минут через пять всё закончилось. Или, что вернее – ВСЕ закончились. В смысле немцы.

– Сдай назад! – буркнул Володя. И добавил почти сразу, едва мы проехали метров тридцать: – Стой!

Я открыл люк и выглянул. Подул ветер, и отдельные клубы черного дыма начало сносить в сторону, образуя мрачное предгрозовое облако. Но зато дорога и поле перед ней лежали как на ладони. Похоже, живых там не осталось – где-то вдалеке, на пределе видимости, я увидел мелькающие возле самого леса одинокие фигурки. Вероятно, это жалкие остатки личного состава кампфгруппы удирали на запад. Наш замысел с блеском удался – авангард южной «клешни» будущего Минского котла просто перестал существовать. Теперь есть вероятность, что наше командование успеет построить здесь оборону попрочнее и прорыв вообще удастся ликвидировать.

– Суки, трейлер подбили! – вдруг заметил Володя. – Ну, козлы, вы мне за него ответите! Поехали «железную руку» искать!

Я медленно тронул «Т-72» и двинулся в сторону командирской «троечки», внимательно глядя по сторонам в поисках недобитков.

– Эй, быстроногий хрен! Где же ты спрятался? А ну выходи, подлый трус! – орал с башни Батоныч, периодически постреливая по кому-то из турельного «НСВТ». – А, вот ты где, ну держись!!! Песец к тебе пришел!

Вновь раздалась короткая очередь крупняка. Он что же, вояка злобный, будущего «языка» пристрелил? А нет, просто пугал, глуша близкими попаданиями всякую способность к сопротивлению: метрах в сорока, возле кустов, тянут руки два немчика в черных комбинезонах. Вернее, тянет один, а второй, полулежа на земле, что-то такое руками только изображает. Типа «Нихт шиссен, камараден, их бин дер сан циммерманс унд проститутен».

– Hey, Abschaum, in den Tank gehen! – заорал им Батоныч.

Ишь ты, а он, оказывается, и мовой фашистской владеет. Я-то больше к английскому тяготею, немецкий даже в школе не изучал. Ну да у них там, ну то есть в ихнем варианте истории, СССР с социалистической Германией все послевоенное время явно на короткой ноге были. Чуть ли не столпы всей социалистической системы, блин…

Вероятно, Володя грамотно отдал команду: недобитки, скривив морды, словно сожрали по огромному лимону, подошли к танку. Причем здоровенький сперва помог встать болезному и весьма бережно поддерживал его весь короткий путь.

– Глуши мотор, можно покурить и оправиться! – сказал полковник и первым вылез из башни, грохотнув по броне сапогами.

Я последовал примеру старшего товарища, не забыв прихватить автомат. Спускаться на землю не стал, а, напротив, залез наверх и сел верхом на горячий ствол, внимательно оглядывая окрестности. Опустившейся на поле боя тишине я не доверял. Да, собственно, особенной тишины и не было – трещали в огне грузовики, рвались патроны в горящих танках, неподалеку что-то механическое издавало звуки, похожие на визг циркулярной пилы.

Батоныч присел на корточки на надгусеничной полке, разглядывая немцев с брезгливым академическим интересом, словно они являлись экспонатами энтомологического музея. И не красавицами бабочками, а навозными жуками.

– Пустышку вытянули, Виталя! Один совсем молодой, а тот, что постарше, не похож на Гудериана, – не поворачивая головы сказал полковник и вдруг рявкнул: – Name, Dienstgrad, Regimentsnummer!

Фашисты начали что-то булькать в ответ. Я расслышал только: «Модель… дриттен панцердивизион…»

– Это генерал Модель, командир Третьей танковой дивизии, и его стрелок-радист, капрал Брюккер, – перевел Володя.

– Н-да… Не Гудериан, но тоже неплохо! – сказал я. – Все-таки будущий фельдмаршал, «пожарный Гитлера», гений обороны…

Капрал вдруг разразился какой-то пламенной речью.

– Чего он буровит?

– Требует оказать генералу медицинскую помощь, он, видите ли, ранен в… филейную часть! – рассмеялся Батоныч. – Мол, согласно конвенции о военнопленных…

Я щелкнул переводчиком-предохранителем «калаша» и, не вставая, выстрелил наглому капралу в голову.

– Скажи Моделю: если будет вонять, мы и ему в штаб Духонина пропуск нарисуем!

Батоныч без усмешки перевел мои слова. Модель только руками всплеснул, смирившись с бесцеремонным поведением русских варваров.

– Чего с ним делать будем? С собой возьмем или здесь прикопаем? – вставая и лениво потягиваясь, спросил полковник. – Что он может знать такого, чего не знаем мы?

– Да, собственно, ничего! Нужен он нам… Если только в качестве сувенира…

Батоныч медленно потянул из кобуры пистолет, генерал что-то заверещал, но тут нас окликнули со спины:

– Товарищи! Не стреляйте! Свои!

Я мгновенно обернулся, вскидывая автомат. Это же надо было так расслабиться, перестать следить за обстановкой. Подходящие к танку мужики выглядели своими – в черных мешковатых комбинезонах автобронетанковых войск РККА, да и рожи почему-то показались мне знакомыми. Но если бы к нам так же незаметно подкрались фрицы?

 

Глава 14

3 июля 1941 года, окрестности Слуцка

Присмиревшие с началом обстрела пехотинцы попытались было добраться до танкистов, но Гаврилов с Барановым отбили атаку последними патронами и двумя гранатами – одну «Ф-1», как и договаривались, оставили «для себя». А потом заметивший неладное чудо-танк положил рядом с немецкой позицией фугасную гранату, и добираться стало некому. Рвануло так, что на несколько минут оглохли оба, и сержант, и мехвод. Неглубокое укрытие, в дно которого вжимались танкисты, накрыло облаком дыма, по спинам заколотили комья земли, и сержант отрешенно подумал, что, ошибись наводчик хоть немного, им с Николаем бы не поздоровилось.

Несмотря на фактор неожиданности и просто чудовищные потери, гитлеровцы все-таки открыли ответный огонь, но стрелять прицельно они не могли – мешал дым от горящей техники и поднятая взрывами пыль, затянувшая узкую дорогу. Несколько снарядов разорвались неподалеку от танка, не причинив ему ни малейшего вреда, но затем кому-то из наводчиков повезло, и очередной выстрел угодил в башню, сорвав с нее какие-то экраны. Но странная бронемашина не обратила на попадание никакого внимания, продолжив елозить по полю угловатой «змейкой». Баранов отметил про себя, что мехвод там – явный новичок, а вот наводчик – мастер, каких поискать – стреляет с ходу и ОЧЕНЬ метко. Хотя темп огня чуть снизился. Теперь чудо-танк выбрасывал в сторону фрицев горячие подарочки каждые десять-двадцать секунд, прибивая ударной волной траву и придорожную пыль. Одновременно метавшихся среди грузовиков пехотинцев щедро поливали из спаренного пулемета.

Кто-то из немецких наводчиков, задолбавшись, видать, безрезультатно палить по опасному противнику, пошел по более простому пути – жахнул по неподвижно стоявшему на опушке тягачу и сразу поджег его, угодив прямо в кабину. Гаврилов видел, как внутри сверкнуло, брызнули стекла, и вздулись распертые ударной волной стенки. Сквозь сорванные взрывом дверцы рванулось рыжее пламя загоревшегося топлива, судя по жирному черному дыму солярки. Обрадованный успехом немец успел выстрелить еще раз – снаряд попал в расположенный позади кабины двигатель, и грузовик заполыхал уже полностью, – но на этом удача закончилась, и в следующую секунду немецкая самоходка превратилась в груду искореженных обломков. Степан с сожалением вздохнул: эх, какая замечательная машина пропала! Вот сволочи фашистские! Третьего выстрела не последовало – или фрицы сочли цель уничтоженной, или сами попали под ответку.

Выбрасывая из выхлопного патрубка шлейф дыма, боевая машина проехала совсем близко, метрах в семи от прижавшихся к земле танкистов, и земля под животом Гаврилова мелко задрожала. С интересом разглядывающий ходовую из шести опорных катков на борт сержант прикинул, что веса в «монстре» никак не меньше сорока тонн – тяжелый, получается, его-то «бэтэшечка» куда мягче ходит. Проехав еще метров семьдесят, танк вдруг замер на месте и простоял так не меньше десяти минут, просто ворочая башней.

– Неужели в них попали и поранили? – спросил Баранов, недоуменно всматриваясь в очертания чудной машины. – Или заряжающий замаялся снаряды тягать – они же почитай два десятка выпустили, а калибр-то у пушки гаубичный!

Внезапно люки на башне откинулись, и из них высунулись головы танкистов в ребристых танкошлемах советского образца. Танкисты о чем-то переговаривались, неслышимые за дальностью, гулом могучего двигателя и треском рвущихся в побитой немецкой технике патронов.

– Живы! – обрадовался Баранов. – А уж я подумал…

Оглядевшись с помощью биноклей, танкисты снова скрылись внутри машины, и бой продолжился. Снова размеренно бухала мощная пушка, и на дороге и возле нее вспухали огненные облачка разрывов.

Судя по количеству выстрелов и вылетающих из лючка в башне непонятных «кругляшей» (сержант уже догадался, что это – нечто вроде стреляных гильз, хоть и не понимал, отчего они столь маленькие), разгром немецкой колонны подходил к концу. Собственно, для подобного вывода достаточно было просто взглянуть в направлении загроможденной искореженной техникой дороги, затянутой густым дымом и поднятой взрывами пылью. Если там кто и уцелел, то сейчас забился в какую-нибудь щель или драпает во все лопатки, мечтая оказаться как можно дальше от простреливаемой на всем протяжении грунтовки. Да и целей для танковой пушки, похоже, просто не осталось – не пулять же столь мощными снарядами по разбегающимся, словно перепуганные зайцы, фрицам? Гаврилов злорадно ухмыльнулся: не все ж вам, сукам, наши колонны с воздуха утюжить! Можно, как выяснилось, и в ответ нехило получить! Вот, например, так, как сейчас. И все же интересно, что за танк такой расчудесный, что почти четыре десятка танков, броневиков да автомашин за неполные двадцать минут в полный хлам расхреначил?

Сделав еще несколько выстрелов, бронемашина прекратила огонь – достойных целей не осталось. Снова выбросив облако дыма, танк выполз на дорогу, спихнув в кювет поврежденный Биляковым бронетранспортер – механик-водитель, похоже, этого даже не заметил. Из распахнувшегося башенного люка, полукруглая створка которого показалась Гаврилову какой-то излишне толстой и выпуклой, высунулся танкист в черном шлемофоне. Несколько секунд он возился с патронной коробкой пулемета, затем подкрутил штурвальчик наводки и открыл огонь. Крупнокалиберный пулемет стрелял короткими, гулкими очередями вдоль грунтовки и обеих обочин, добивая уцелевших фрицев. Степан отчетливо видел скачущие по покрытой непонятными коробочками броне стреляные гильзы и высокие фонтанчики пыли, когда пуля ударяла в дорожное полотно.

– Двенадцать и семь мэмэ, наверное, – задумчиво сказал сержант. – Навроде нашего «ДШК», только ствол подлиннее и пламегаситель другой, как у пехотного Дегтярева.

– Да уж, от такого хрен спасешься, не то что броневик, даже легкий танк чуть ли не насквозь прошибет. Хана фрицам, если кто еще жив! – с довольным видом ответил Баранов.

Стрелок меж тем добил ленту и, задрав ствол в небо, скрылся в башне. Но ненадолго – вынырнул уже через полминуты и поменял коробку с патронами. Танк развернулся, загребая гусеницами пыль, и съехал с грунтовки, неторопливо двинувшись в обратном направлении. Пожалуй, самое время им с Барановым показаться, но только осторожно – экипаж после такого боя наверняка на взводе, как бы не стрельнули ненароком: вон, рядом со стволом пушки торчит дуло спаренного пулемета. Полоснут очередью – и привет. Да и уехать могут, загонять танк на платформу-то уже не нужно, к чему время терять?

Мехвод, как выяснилось, придерживался такого же мнения:

– Ну, чего, командир, вылезаем, что ль? Пусть ребята нас заранее разглядят, а то мало ли чего надумают?

– Угу, пошли, – подавая пример, вытащив из кобуры пистолет, Гаврилов пригнулся и первым побежал вслед танку. Мехвод топал следом, постоянно оглядываясь в сторону дороги: пусть колонна и разгромлена, всех немцев-то перестрелять не могли. Обидно будет, если стрельнут в спину. И без того чудом выжили.

Танк затормозил неподалеку от горящей немецкой «троечки». Из башни вылез танкист, стянул танкошлем, устало отерев рукавом гимнастерки мокрое от пота лицо и присел на гусеничной полке. Крышка люка механика-водителя лязгнула, приподнявшись и откатившись вбок, и из боевой машины выбрался танкист, привычным движением ухватившись за основание пушечного ствола. Поднявшись на башню, он сел, положив на колени карабин непривычного вида с длинным изогнутым магазином-рожком. Они начали с кем-то разговаривать на немецком. Собеседников Гаврилов не видел – их закрывал корпус громадного танка. Разговор не занял много времени – сержант с мехводом едва успели пробежать несколько десятков метров. Сидящий на башне, не поднимая оружия, выстрелил в кого-то и начал вставать.

– Как бы он сгоряча по нам не пальнул, – пробормотал себе под нос сержант и закричал: – Товарищи! Не стреляйте! Свои!

Стрелок на башне мгновенно обернулся, вскидывая свое оружие. Но почти сразу опустил ствол. Пару мгновений вглядывался в чумазые лица запыхавшихся от бега танкистов, заслонив лицо от солнца сложенной лодочкой ладонью, затем весело крикнул:

– Ха, Гаврилов, ты, что ли, танкист? Живой, бродяга? Вот так встреча! И Баранов с тобой? Батоныч, глянь, я снова знакомых встретил!

Степан почувствовал, как закружилась голова, словно он надышался в башне родного «БТ» пороховой гари: на башне танка стоял погибший на его глазах батальонный комиссар Дубинин! Рядом сдавленно хрюкнул мехвод, тоже узнавший внезапно ожившего командира.

Машинально оправив комбинезон под ремнем, сержант сделал несколько шагов, которые весьма отдаленно можно было бы назвать «строевыми». Вытянулся во фрунт, козырнул:

– Т…товарищ батальонный комиссар, здравия желаю. Но вы же того… погибли?! Я ж сам видел. И Коля, вон, тоже.

– Обман зрения, – улыбнулся тот, спрыгивая на землю и первым протягивая руку, – и никакого мошенства. Как там у классика: «еще не отлита пуля, способная меня сразить»?

– Не у классика, Виталя, – прогрохотав сапогами по броне, с танка слез немолодой командир в звании полковника автобронетанковых войск, и Гаврилов снова вытянулся по стойке смирно. – Вольно, товарищи танкисты. Это Наполеон говорил. Учи историю, салага!

– Ну, пусть будет Наполеон, – покладисто согласился комиссар, и Гаврилов понял, что они с товарищем полковником добрые знакомые, коль так запросто меж собой общаются. – Какая разница? Знакомься, Владимир Петрович, это те самые героические танкисты, сержант Гаврилов и рядо… красноармеец Баранов, с которыми я из окружения выходил. Помнишь, я рассказывал?

– Помню, – кивнул тот, с любопытством разглядывая «героических танкистов».

– А где ж ваш броневичок? – неожиданно осведомился батальонный. – Хорошая была машинка, здорово нас выручила.

– Да вон он, на дороге догорает, – тяжело вздохнув, махнул рукой в сторону кучи-малы на месте столкновения Степан. – Коля им танк протаранил, когда мы на немцев напоролись. А потом колонна подошла, думали, все, конец. Если бы не вы – положили б нас фрицы….

– Ого, так это вы тут неслабо повоевать успели? – уважительно сказал Дубинин, переглянувшись с полковником.

– Молодцы! Приношу вам благодарность от лица командования! – хорошо поставленным командирским голосом пророкотал Владимир Петрович.

– Служу трудовому народу! – на одном выдохе рявкнули танкисты, вытягиваясь в струнку.

– Вольно! – с некоторой вальяжностью махнул рукой полковник. – О вашем… подвиге… да, безусловно подвиге, мы доложим на самый верх! Виталя, запиши их данные, потом вож… товарищу Сталину сообщишь.

– Слушаюсь, тарщ командир! – с легкой ноткой ерничества ответил Дубинин. – Так что дальше делать будем?

– Надо проверить вверенную матчасть на предмет поломок, в случае их обнаружения – устранить. И следовать дальше по спланированному маршруту! – сурово отчеканил полковник. И только небольшие складки у рта, намекающие на улыбку, показывали – он тоже ерничает. – Нужно ли тебе напоминать, что мы сейчас выполнили только часть задания. Притом не самую сложную!

– Так точно! – снова по-уставному ответил Дубинин, уже откровенно улыбаясь. – Так чего нам с пленным-то делать?

– Так вы и пленных взяли? – поразился Гаврилов, а Баранов только восхищенно охнул.

– Пленного! – четко выговаривая каждую букву, поправил сержанта полковник.

– Да двое их было, но второго я в расход вывел! – безмятежно признался комиссар, словно не замечая предупреждающего жеста полковника.

– Ну, Виталя, ты даешь! – обреченно махнул рукой Владимир Петрович, косясь на танкистов.

– Так и что, тарщ командир? – усмехнулся Дубинин. – Это свои ребята, они не выдадут! Правда, парни?

Ошарашенные «парни» только кивнули.

– Ладно, бойцы, времени на разговоры мало, после потреплемся! – сразу стал серьезным комиссар. – Особой спешки нет, но здесь лучше не задерживаться. Немцы прорвались на довольно широком фронте, и следом за этой колонной часа через три-четыре может пойти вторая. Это не считая тех, кто идет параллельными дорогами. Кроме того, убежавшие в лес недобитки могут вызвать авиационную или артиллерийскую поддержку.

– Уходить нужно, да побыстрее! – догадался Гаврилов.

– Точно, сержант! – кивнул полковник. – Давайте-ка пробегитесь вдоль колонны, соберите трофеи, но без фанатизма – пару автоматов, пулемет, патроны, продовольствие и воду. Наши запасы в тягаче сгорели.

– Наши тоже…. В броневике… – Гаврилов покосился на бэтээр с криво намалеванными звездами. – Остались… Да и было там…

– Ребят надо похоронить… – тихо напомнил Баранов. – Хотя бы просто земелькой забросать в той промоине, где они смерть приняли. Отличные ребята… были.

– Тогда так: ты, мехвод, бери лопату, вон у немцев на бронетранспортере прикреплена. Хорони ребят, как закончишь – позови! – начал распоряжаться Бат. – Дубинин и… Гаврилов, правильно?

– Так точно, товарищ полковник! – вытянулся сержант.

– Идите за трофеями! – скомандовал полковник. – А я пока пленным займусь и матчасть проверю. А то некоторые особо одаренные водители так, блин, рычаги дергали… Исполнять!!!

Танкисты и комиссар бросились выполнять полученный приказ. Владимир Петрович неторопливо подошел к так и лежавшему на примятой траве немецкому генералу.

– Ума не приложу, что с тобой делать, урод! – тихонько сказал полковник Моделю по-русски. – Примотать тебя проволочкой на лобовую броню, навроде розового пупса в свадебном кортеже?

Будущий фельдмаршал неуверенно заворочался. Высказывать какие-то претензии после демонстративной казни капрала Модель справедливо опасался.

– Черт с тобой, поживешь еще! – твердо сказал Владимир Петрович, приняв решение. – Офштейн, придурок! Подставляй свою дырявую корму, буду бинтовать, пока подчиненные не видят. А то ведь засмеют! Vorzubereiten Arsch für die Inspektion!

 

Глава 15

3 июля 1941 года, окрестности Слуцка

– Так что мы дальше делать-то будем, Володь? – вторично спросил я Батоныча, когда мы собрали трофеи, похоронили павших танкистов (дали залп над их могилой из личного оружия) и укрылись в лесу, на опушке которого догорал наш тягач.

– Я же сказал: проверять матчасть! – усмехнулся Володя. – Из тебя мехвод, как из… коричневой субстанции пуля!

– Кто на что учился! – не обиделся я. – Последний раз я водил тяжелую технику лет пятнадцать назад. Да и то это была бээмпэшка, а она всяко легче твоего стального гроба раза в три.

– Но-но! Попрошу моего железного гиганта не обижать! – проворчал Батоныч, ласково оглаживая «Т-72» по пыльной надгусеничной полке. – Что ты понимаешь в танках? Пяхота…

– А вот, кстати, у нас тут два дипломированных танкиста! И даже с боевым опытом! – Я кивнул на сидящих невдалеке под деревом Гаврилова и Баранова. Сейчас парни разбирали немецкий пулемет, периодически ойкая, когда какая-нибудь из деталей прищемляла палец.

– Что-то я сомневаюсь… Бэтэшка ихняя, спасибо товарищу Джону Кристи, фактически бронированная гоночная машина с пушкой, а у нас больше сорока тонн, – задумчиво сказал Батоныч, внимательно, словно видел их в первый раз, разглядывая танкистов. Каким-то солдатским чутьем уловив внимание начальства, Гаврилов и Баранов вдруг резко вскочили и замерли по стойке смирно. – Вольно, товарищи! Продолжайте изучение трофейного оружия!

– А ты проверь! – посоветовал я. – Конечно, новый командир танка тебе не нужен, да и на месте наводчика Гаврилов вряд ли справится – все-таки у тебя в башне столько электроники напихано… Но вот в качестве механика-водителя Баранов подойдет больше, нежели я. Насколько я помню, управление почти не изменилось? Три педали, два рычага, ручка переключения передач…

– Ладно попробуем! – кивнул Батоныч и резко скомандовал: – Красноармеец Баранов, ко мне!

Николай сорвался с места и галопом прискакал к полковнику.

– Красноармеец Баранов по вашему приказанию прибыл! – бросив руку к обрезу танкошлема, отрапортовал танкист, словно мы были на плацу образцово-показательной части.

– Мне сейчас товарищ комиссар сказал, будто ты хороший мехвод. Точно хороший? – прищурившись, спросил Володя.

– Так точно, хороший! – обиженно вскинулся Баранов. – Это у меня уже вторая война!

– Опытный, стало быть! – недоверчиво поджал губы полковник. – А ну-ка, залезай на место водителя!

– Сюда? – растерянно уточнил Николай, оглянувшись на «Т-72». Судя по выражению лица, Баранов находился в неслабом смятении чувств: с одной стороны, безумно хотелось управлять бронемашиной, в одиночку учинившей такой разгром врага, с другой – было откровенно страшно не справиться или, чего хуже, что-нибудь сломать. Техника-то невиданная, наверняка секретная.

– А ты здесь еще какой-то танк видишь? – с усмешкой ответил вопросом на вопрос Батоныч.

– Так точно! – рявкнул Баранов, но тут же смущенно добавил: – То есть никак нет, других танков здесь нет. Так точно, сейчас залезу.

И красноармеец с какой-то опаской забрался на броню и осторожно заглянул в люк, как будто там могло находиться змеиное гнездо.

– Не боись, танкист! Комиссар с управлением справился, а он из пяхоты! – подбодрил бойца полковник, лукаво покосившись на меня. Однако я на его корпоративные подначки уже не обращал внимания.

– А что хоть за машина-то? – решился спросить Николай, шумно сглотнув. – Никогда ничего подобного не видал! И даже не слышал!

– Опытный прототип, проходит обкатку в боевых условиях! – веско сказал Батоныч. – Секретный, разумеется, потому и не слышал. «Т-72» называется.

Баранов, решившись, плавно нырнул в люк и скрылся внутри с головой.

– Ну, «мазута», что видишь? – громко спросил полковник, тоже запрыгнув на броню и нагнувшись к люку.

– Дык, товарищ полковник, рычаги, почти как у меня! Правда, у меня еще и руль был для колесного хода! Три педали внизу, кругом полно тумблеров! – высунулся наружу Баранов. – И рычаг переключения передач здесь другой.

– Здесь коробка передач – полуавтомат! – объяснил полковник. – Не нужно главный фрикцион каждый раз выжимать, только трогаясь с места. Дальше достаточно просто выбрать нужную передачу и воткнуть рычаг в соответствующую ячейку на шкале. Видишь, там обозначения соответствующие?

– Плохо видно, темно! – снова скрывшись в недрах танка, сообщил Баранов.

– Вот там лампочка включается, руку протяни! – сунувшись головой в люк, сказал Батоныч.

– Ага! – донеслось из недр танка. – А вот и шкала… А что вот здесь?

Поняв, что освоение новой техники может затянуться надолго, я отошел в сторонку и подмигнул Гаврилову, во все глаза глядящему на наши экзерциции. Погуляв пару минут возле танка (и проверив узлы на запястьях лежавшего на моторном отделении Моделя), решил потихоньку сходить на опушку и поглядеть в западном направлении: не подбираются ли втихаря фрицы из «второй волны» прорыва. Но сколько я ни смотрел в бинокль, никакого шевеления на дороге так и не увидел. Или сбежавшие с места боя недобитки так напугали свое командование, что оно решило притормозить наступление до полного прояснения обстановки. Или, что более вероятно, новая группа еще сюда не дошла – времени-то после разгрома колонны прошло всего ничего – и часа не будет.

Затем я залез на прицеп автопоезда (тягач уже догорел) и посмотрел, что уцелело из нашей укладки. Бочки с солярой оказались пробиты осколками и уже почти опустели (хорошо еще, что не загорелись). Часть ящиков с боеприпасами тоже была повреждена, но, покопавшись, я сумел найти несколько целых. По крайней мере, целых с виду. Но и это уже – большой прибыток, у нас в укладке всего три снаряда осталось. Полностью остановить прорыв, как мы планировали, нам теперь не светит. Так, может, и не корячиться, линять отсюда? На встречу с Вождем! Однако бросить тут всё и ехать в тыл как-то… неправильно? С этими мыслями я и вернулся на стоянку.

Освоение новой техники шло полным ходом, мало того – к этому без приказа (а кто будет за пленным смотреть?) присоединился и Гаврилов. Как раз сейчас полковник командирским голосом вещал:

– Вес сорок две тонны. Пушка – сто двадцать пять мэмэ с автоматическим заряжанием, скорострельность – восемь выстрелов в минуту, дальность стрельбы – девять километров. Дизелек – почти восемьсот лошадок, скорость по пересеченной местности тридцать пять км в час, а по шоссе – пятьдесят. Запас хода с подвесными баками – до шестисот километров. Лобовая броня – двести миллиметров, лоб башни – двести пятьдесят, борта – по восемьдесят. СУО состоит из прицела наводчика… Впрочем, больше вам пока и знать ничего не нужно, все равно не поймете.

Танкисты внимали полковнику с приоткрытыми ртами: заявленные тактико-технические характеристики казались фантастикой.

– Сержант Гаврилов! – громко позвал я.

– А? – произнес танкист, с трудом возвращаясь на грешную землю. Должно быть, в своих мыслях он на «Т-72» уже громил фашистов где-то возле Берлина.

– Пулемет бросил в разобранном виде! А если сейчас фрицы нагрянут? – тихо, чтобы не мешать Батонычу, начал я выволочку. – А за пленным генералом птички должны присматривать? Что за разгильдяйство, товарищ сержант?

– Виноват, тарщ комиссар! – Гаврилов уже привычно вытянулся в струнку. – Товарищ полковник про управление танков рассказывал, я заслушался. – И добавил, как-то по-детски шмыгнув носом: – Простите, больше не повторится!

– Давай заканчивай сборку пулемета! А потом помоги мне генерала с машины снять, – слегка смягчившись, сказал я.

– А зачем снимать? – удивился Гаврилов.

– Так товарищ полковник сейчас закончит инструктаж и даст команду на запуск двигателя. Для чего, как думаешь?

– Чтобы Баранов освоил управление? – догадался сержант.

– Правильно! Молодец! – похвалил я Гаврилова. – И вот пока Баранов будет осваивать вождение, всякое может случиться. Перевернуться он вряд ли сможет, а вот задеть корпусом при маневре дерево – легко. А оно возьми да упади на нашего ценного пленника.

– Верно! – снова шмыгнул носом танкист. – И как я не допетрил?

– Ничего, дослужишься до моих з… шпал, начнешь видеть ситуацию на три хода вперед! – утешил я сержанта, едва успев прикусить язык, чтобы не брякнуть «дослужишься до моих звезд».

Как говорится в поговорке: терпенье и труд – все перетрут! А если прибавить к этому опыт, помноженный аж на две головы… Два старых танкиста быстро поняли друг друга: уже через полчаса Баранов под руководством Бата уверенно завел движок и самостоятельно тронул танк с места. Несколько минут мехвод привыкал к управлению, делая «змейку» между деревьями самым малым ходом, но потом осмелел и прибавил газу. Полковник с лобовой брони перелез на командирское место и дал команду выезжать из леса. Прокатившись туда и обратно вдоль опушки, «Т-72» повернулся и двинулся в сторону разгромленной колонны. Гаврилов проводил танк завистливым взглядом.

Я хлопнул сержанта по плечу и сказал:

– Не переживай, успеешь еще накататься! Бери немчика, пулемет и пошли к тягачу. Там кое-что из боеприпасов уцелело, да и в бочках с горючкой пара литров может остаться.

– А пожрать… в смысле покушать у вас что-нибудь есть, тарщ комиссар? – с надеждой посмотрел на меня Гаврилов, когда мы почти подошли к трейлеру.

– Да, есть! – машинально ответил я. – В смысле – было! В кабине «МАЗа»…

– В кабине чего? – удивился незнакомому слову сержант.

– «МАЗа»! – вздохнул я. – Тягач сделали на Минском автомобильном заводе, – в каком году его сделали, говорить, конечно, не стал.

Мы посмотрели на буквально развороченную снарядом кабину тягача – сомнительно, что там могло хоть что-то уцелеть.

– Проблема… – пробормотал я. – Сложновато нам будет оборону держать без еды и воды.

– А вы здесь хотели в оборону встать, тарщ комиссар? – услышал меня Гаврилов. – Так здесь не очень удобно – фланги полностью открыты. Обойдут на раз!

– Не учи отца… и баста! – проворчал я. – Нашелся умник, теоретик военного дела… Мы вообще-то рубеж гораздо западней наметили, там дефиле довольно узкое, всего полтора километра шириной между цепочкой озер и заболоченной поймой речушки. Обороняться не в пример удобнее. Просто не доехали, на вас с немцами наткнулись. Кстати, о немцах… – добавил я, заметив вытаращенные глаза Моделя, глядящего на огромный тягач и платформу трейлера. – Привяжи генерала вот к тому дереву, только спиной к нам. А как управишься – за небом поглядывай! Блин, ну вот куда они умотали?

Последняя реплика относилась к Бату и Баранову. Я догадывался, что Володька, заодно с испытанием нового мехвода, решил проверить западное направление хотя бы на пару километров. Разуму профессионального военного претило отсутствие определенности. Вот только почему бы сначала не предупредить меня? И не пополнить боезапас. Не-ет, не дошло еще до нас с Батонычем, что мы на самой страшной в истории человечества войне. Такие косяки порем!

Впрочем, вернулся «Т-72» минут через пятнадцать. Батоныч лихо спрыгнул с брони, обмахиваясь шлемофоном как веером.

– Уф, жарища!

– Куда ездили? – хмуро спросил я.

– На разведку скатались! – ответил Володя и добавил, заметив мое недовольство: – Извини, в горячке не сообразил тебя предупредить.

– Судя по тому, что ты не пытаешься немедленно кинуться в бой, на западе тихо?

– Мы на пару километров отскочили, но никого не встретили. ТИ-ШИ-НА!

– Так что делать-то будем? – снова задал я сакраментальный вопрос.

– Выбранный нами для обороны рубеж как раз за тем леском! – махнул рукой на запад Володя. – Надо пополнить боезапас, долить горючего и выдвигаться. До темноты еще долго, вполне можно еще на одну колонну нарваться.

– Как тебе новый мехвод? – спросил я, ревниво косясь на вылезающего из люка Баранова. В его движениях еще не хватало привычной лихости, но, похоже, красноармеец уже успел неплохо освоиться.

– Ты меня, конечно, прости, Виталя, но он всяко лучше водит, чем ты! – усмехнулся Бат. – Танкист от Бога – машину чувствует кончиками пальцев. С ним за рычагами у нас шансов гораздо больше, чем с тобой.

– Да я всё понимаю… – уныло кивнул я. – И что мне теперь: пехотное прикрытие изображать?

– Почему изображать? – натурально удивился Батоныч. – Ты это самое прикрытие и есть! Жаль, что бойцов у тебя маловато, всего один, зато пулеметов до фига! Поехали, пока тихо, место под «секрет» подыщем. Чувствую – не вся веселуха на сегодня закончилась!

– Давай для начала хозяйством займемся! – кивнул я на трейлер.

– Н-да, наворотили дел, ур-р-роды! – сразу помрачнел Бат, бегло осмотрев развороченную кабину «МАЗа». – И не лень им было сюда стрелять! Что с укладкой, смотрел?

– Смотрел: часть ящиков со снарядами цела, примерно в половине бочек еще что-то плещется. Но вот жрачки – йок!

– А вот это – вряд ли! – ответил Бат и полез на платформу.

Поковырявшись среди побитых осколками деревянных ящиков, Володя торжествующе поднял над головой зеленые брикеты индивидуальных суточных пайков.

– Никогда не складывай все яйца в одну мошонку! – самодовольно улыбнулся Батоныч. – Давайте, товарищи танкисты, подтягивайтесь! Надо снаряды в башню перекидать и топливо перекачать. А ты, Виталя, смотри за небом, да и на дорогу поглядывать не забывай. О, кстати, ящик с «Иглами» целехонький! На-ка, возьми один комплекс, чтобы тебе не скучно было!

Я под удивленными взглядами танкистов достал из ящика ПЗРК «Игла», вскинул комплекс на плечо и забрался на дальний конец платформы, чтобы не мешать погрузочным работам. Начал по секторам осматривать горизонт и почти сразу увидел на юго-западе черную точку, быстро растущую в размерах. И через полминуты уже смог идентифицировать нового «гостя». Им оказался ближний разведчик (он же корректировщик) «Фокке-Вульф-189» «Uhu». Вообще я так и остался небольшим знатоком антикварной техники, хотя научился различать танки, но с ходу определять марку самолета по силуэту пока оставалось за гранью моих умений. Однако в данном случае даже полный профан не ошибся бы с идентификацией – трудно с чем-то перепутать характерную двухбалочную форму, за что этот самолет получил в наших войсках меткое прозвище «Рама».

У советских солдат существовала примета: прилетела «Рама» – жди большого «сабантуя». Как правило, сразу после пролёта разведчика по обнаруженным целям наносился артиллерийский или бомбовый удар. Что же, логично: немцы обделались на данном участке по полной. Наверняка уцелевшие (мы ведь не всех перебили) доложили о тяжелейшем бое с превосходящими силами «советов» – очень сомневаюсь, что они будут рассказывать об одном-единственном танке, разгромившем усиленную батальонную группу. Да если бы и рассказали – хрен им кто поверит! Вот и послало высшее командование воздушную разведку. Ну, сейчас я им подброшу пищи для размышлений! Потеря еще и самолета-разведчика станет новой загадкой этого боя.

Высота полета – километра три. Нормально, достану… Привожу комплекс в боеготовое положение, головка захватывает цель… Пуск! Ракета устремляется к «Раме». Видимо, пилот оказался опытным: увидев НЕЧТО, летящее ему в лоб, он попытался уйти в сторону виражом, а виражить «Рамы» умели – самая трудная цель для наших истребителей. И уйти у него получилось… бы. Будь пущенный снаряд обычным «местным» «эрэсом». Однако ракета с инфракрасной ГСН упрямо последовала за ним. Вспышка! И вот уже вниз рушится левая плоскость с мотогондолой, а вслед за ней плавно скользит всё остальное – фюзеляж с правой плоскостью. Причем фюзеляж не падает, а именно скользит – практически планирует.

– Ну, это, знаете ли… что-то запредельное! – негромко, себе под нос, буркнул Батоныч, но я услышал его реплику и повернулся.

Оказывается, танкисты дружно смотрели на пуск зенитной ракеты и результат попадания. Я мысленно согласился с товарищем – такое поведение подбитого самолета выглядело по меньшей мере странным. Нет, мне приходилось читать, что «Фокке-Вульф-189» – сложная цель и что даже сильно побитые разведчики возвращались на аэродромы, но чтобы ТАКОЕ. Однако беспримерный полет половинки «Рамы» закончился довольно быстро – блестящая «капелька» фюзеляжа клюнула носом, крутанулась вокруг продольной оси, мелькнула плоскость с черно-белым крестом, вспыхнул правый двигатель и горящие остатки самолета устремились к земле по кратчайшему маршруту – вертикально вниз.

– Ну вот, а я-то уж подумал… – весело сказал полковник. – Маладца, Виталя, так держать! Возьми еще один пенал. А вы чего встали, за работу, товарищи, за работу!

Последнее относилось к стоявшим с разинутыми ртами танкистам. Сделав над собой героическое усилие, Гаврилов и Баранов вернулись к погрузке в танк снарядов. Не слишком ли много для них впечатлений на сегодня? Впрочем, большинство впечатлений положительные, справятся, парни-то молодые. Это я бы «зависал» полдня, если бы при мне кто-то сбил атакующий «Тандерболт» броском какого-то особенного… ну, скажем, бумеранга!

Пополнив боезапас и долив горючее, мы с Батонычем устроили коротенькое совещание, решая, куда девать еще два десятка снарядов и почти полную бочку солярки. Запасли-то почти два боекомплекта да горючки на несколько сотен километров. И хотя больше половины побило при попадании в тягач, кое-что осталось.

– Не грузить же всё это добро на танк? – задумчиво спросил полковник, обозревая кучу этого самого «добра».

– Неужели не потянет? – критически хмыкнул я.

– Не в этом дело, потянет – не потянет! – осуждающе посмотрел на меня Батоныч. Как же: пехотинец позволил себе усомниться в моще бронетанковых войск. – Весь оставшийся хабар можно сложить на крыше МТО, но… Не дай Бог придется в бой вступать… Да и угол поворота башни будет ограничен. А если учитывать, что сверху еще как минимум двух человек придется сажать…

– Двух? – переспросил я, окидывая взглядом присутствующий личный состав.

– Ты про Моделя забыл? – Бат кивнул на так и стоящего возле дерева немецкого генерала. А куда он денется, если я его привязал, словно глупого теленка. – Ты в башню сядешь, Баранов за рычаги, Гаврилов – сверху на подхвате, так еще и пленный. Вот и выходит, что два.

– Проблема… – согласился я. – А может, так и оставить это всё на платформе и прицепить к танку её?

– Пяхота! – ухмыльнулся Батоныч. – Мало того что для отцепки в случае соприкосновения с противником несколько минут уйдет, так и тащить неудобно: ходовая в хлам, шины осколками разодраны. Да и пыль такую поднимем, что из космоса будет видно. Налетят бомбардировщики и аллес! Приехали, товарищи!

– Так давай здесь оставим! Замаскируем в кустах! – предложил я.

– А за пополнением прикажешь с той позиции сюда мотаться? – скривившись, словно от лимона, сказал полковник. – Это же километра четыре!

– Тебе что ни предложи… – даже обиделся я. – Предлагай сам, раз такой умный!

Батоныч снова с тоской обозрел оставшиеся ящики и бочку. Вздохнув, Володя призадумался, но тут реальность грубо напомнила о себе: из кустов, обильно растущих вдоль опушки, раздалось сакраментальное:

– Руки вверх!

 

Глава 16

3 июля 1941 года, окрестности Слуцка

Вот же, блин, влипли!!! Я осторожно скосил глаза в сторону: из-за густых веток ничего не видно. Там может сидеть всего один человек, наглый донельзя, раз посмел наехать на полдесятка вооруженных людей с танком. Но с тем же успехом на опушке могла залечь целая рота. А если я сейчас просто спрыгну с платформы, то стану недосягаем для любых стрелков – прицеп надежно меня прикроет от пуль. Вот только надо ли прыгать? Судя по приказу невидимки, он явно не немец, да и пришел с востока. Свои?

Танкисты вопросительно смотрят на меня. Сдаваться? Очень не хочется, но, похоже, другого выхода нет – не устраивать же тут бойню с непредсказуемым финалом? Мы-то с Батом в любом случае выкрутимся, уйдем на «перезагрузку», правда, задание останется невыполненным, а как достанется парням?

Медленно поднимаю руки, держа раскрытые ладони примерно на уровне плеч, и оборачиваюсь. Танкисты следуют моему примеру. Примерно полминуты ничего не происходит, но затем из кустов почти одновременно поднимается десяток фигур. Да, хорошо, что мы с ними воевать не стали – мало того что это действительно, если судить по форме, свои (а вдруг пресловутый «Бранденбург»?), но и подкрались к нам ребята весьма грамотно, охватив полукольцом. Даже укройся я за прицепом, мне досталось бы минимум из пары стволов.

Пришельцы быстро и уверенно окружают нас, недоуменно косясь на «Т-72». Что удивительно: судя по зеленым верхам фуражек – это пограничники. Почти у всех автоматические винтовки, но встречаются и пулеметы «ДП-27». Всего я вижу почти тридцать человек. К платформе подходит их командир, с двумя кубарями на петлицах и орденом Красного Знамени на груди (что по нынешним временам большая редкость у младшего комсостава). Лицо лейтенанта кажется мне знакомым, но разглядеть его повнимательней не удается – мешает тень от козырька. Пограничник-орденоносец, глядя на Володю снизу вверх, неожиданно спрашивает:

– Полковник Бат?

– Он самый! – изумленно таращит глаза Володя.

А лейтенант со смутно знакомым лицом уже смотрит на меня:

– А вы батальонный комиссар Дубинин?

– Так точно! – отвечаю я и добавляю: – Брест сорок один!

Лейтенант удовлетворенно кивает и делает знак своим бойцам. Те молча опускают оружие, но при этом часть подразделения сразу рассредоточивается и залегает, прикрывая нас с запада.

– Лейтенант Кижеватов! – представляется командир пограничников. – Особый отряд штаба корпуса.

– Кижеватов? Ты? – Я спрыгиваю с платформы. – Мы же с тобой знакомы!

– Да, тарщ комиссар, помню! – очень спокойно отвечает Кижеватов. – Двадцать второе июня, шесть утра… Фрицы штурмуют Брестскую крепость… А тут появляетесь вы, помогаете отбить клуб… Только ведь вас снарядом убило… Я сам из окошка видел…

– Что, и тело нашли? – усмехнувшись, спросил я.

– Нет! Тело как раз не нашли! – тоже усмехается и глядит с каким-то ПОНИМАНИЕМ лейтенант. – И я не очень сильно удивился, когда прочитал в ориентировке вашу фамилию. Особенно в сочетании с паролем…

– Давай вечер воспоминаний отложим на потом? – с улыбкой предлагаю я, и Кижеватов сразу становится серьезным.

– Как скажете, тарщ комиссар!

– Вы нас здесь ждали? – спрашиваю я, Батоныч подходит поближе.

– Нет, товарищи командиры! – отвечает Кижеватов. – Здесь мы специально вас не искали. Командование послало нас на разведку. Поступили непроверенные сведения, что здесь идет бой. Собственно, в этом мы убедились! – Лейтенант машет рукой в сторону поля, где до сих пор что-то дымится в грудах искореженной техники.

Из дальнейшего разговора стало понятно: о прорыве в штабе корпуса еще ничего не знают, что в принципе неудивительно – прошло всего несколько часов, а скорость прохождения информации здесь еще очень медленная. Но о бое с применением артиллерии всего в десятке километров от Слуцка в штаб доложили. И там приняли решение отправить на разведку группу из резерва. О секретном пароле лейтенант знал. Более того, он был предупрежден о возможности появления необычного транспорта или людей в форме батальонного комиссара и полковника автобронетанковых войск, но с незнакомым оружием именно в этом районе. После нашего крайнего разговора Иосиф Виссарионыч, наученный прошлым опытом, похоже, попытался взять ситуацию под свой контроль, заранее разослав соответствующий циркуляр по всем воинским частям, ведущим боевые действия в данной местности. Потому и описание нашей с Батом внешности у пограничника имелось (довольно примитивное, кстати, видимо, составленное со слов Захарова), и имена-фамилии он назвал правильно. Вот только очередного немецкого прорыва Вождь не учел.

Лишних вопросов Кижеватов не задавал, хотя чувствовалось, что любопытство его прямо-таки распирает, как и его бойцов. С их появлением вопрос о транспортировке боеприпасов на рубеж обороны решился сам собой – пограничники прибыли на трех полуторках в сопровождении «БА-10». Броневик и один из грузовичков с десятком бойцов были немедленно посланы вперед на разведку. Через полчаса за ними попылили и мы. Сидящие в кузовах пограничники ошарашенно крутили головами, разглядывая побитую немецкую технику.

Проскочив небольшой лесок, мы наконец вышли на намеченный еще в будущем оборонительный рубеж. Дорога в этом месте проходила между двух невысоких холмиков. С одной стороны дефиле прикрывала неглубокая речушка с топкой поймой, с другой – цепочка мелких заболоченных озер. Имея хотя бы дивизион ПТО да батальон пехоты для прикрытия, здесь можно было устроить немцам настоящие Фермопилы.

«Т-72» замаскировали на обратном скате северного холма, на вершине начали устраивать наблюдательный пункт. Пограничники расположились на южном холме, передав нам для охраны пять человек. Грузовики разместили в густом ивняке, броневичок поставили на отсечной позиции у речки. Здесь же устроили пункт боепитания и место для отдыха личного состава. Батоныч развернулся по полной, показывая, что не зря учился в Академии Генштаба: все огневые точки располагались на непросматриваемых и непростреливаемых с юго-западного направления участках местности. Когда сюда припрутся фрицы, наша засада будет для них большим сюрпризом.

Не успели мы, выставив охранение, обустроить позиции и приступить к обеду, как с северо-востока примчалась запыленная «эмка». Из легковушки торопливо выбрался немолодой мужчина с васильковым верхом на фуражке. Оказывается, Кижеватов имел на броневике рацию и успел связаться с командованием, вызвав не только подкрепление, но и контрразведку.

Приехавший по вызову неожиданно оказался еще одним моим «старым» знакомым – лейтенантом госбезопасности Лерманом, старшим следователем районного управления НКВД из Клецка, который пытался допрашивать меня неделю назад, как раз после речи Сталина по радио.

– Анатолий Абрамович, добрый день! – поприветствовал я бывшего школьного учителя, попавшего в «органы» по партпризыву. – Какими судьбами? Удалось отстоять Клецк?

– Здравия желаю! – устало ответил Лерман. – Нет, к сожалению, не удалось. Хотя бой был жестоким. Оставили город…

Только сейчас я заметил, что рука Анатолия Абрамовича висит на перевязи. Успел повоевать мужик.

– Сильно досталось? – участливо спросил я.

Лерман грустно вздохнул, но ответил:

– Почти все… там остались. Весь личный состав нашего управления. Всего два человека уцелело, я да сержант Шурыгин. Нас ведь почти сразу окружили, пришлось пробиваться с боем. А вы как вырвались?

– Почти на самом выезде из города нарвались на мотоциклистов. Сержанта Харитонова и водителя, не знаю его имени, убили. А я… взял трофейный мотоцикл и дальше поехал. Но вот до пункта назначения всё еще никак не доберусь. Вы здесь по нашу душу?

– Так точно! – тихо сказал Лерман. – Пришел сигнал «Брест сорок один». Лейтенант Кижеватов доложил, что встретил фигурантов… ох, простите за канцелярит… встретил комиссара Дубинина и полковника Бата. А также обнаружил неизвестную технику, которая тоже упомянута в ориентировке. Мне сказали, что это вы… – Лерман махнул здоровой рукой на восток, – там… всех расколошматили.

– Мы! – кивнул я. – Правда, нам два танкиста помогли: сержант Гаврилов и красноармеец Баранов. Эти парни – подлинные герои. Их непременно нужно наградить!

– Не моя компетенция, увы, но в докладе я их отмечу! – пожал плечами гэбэшник. От этого движения боль немедленно прострелила раненую руку, и Лерман поморщился. – А еще мне даны указания немедленно организовать вашу эвакуацию в тыл.

– А вот с этим, боюсь, придется обождать! – твердо сказал я. – У нас тут очень важное дело. Никто, кроме нас, немецкий прорыв не остановит. Вы ведь не думаете, что та колонна, которую мы разгромили – последняя?

– Ну, это понятно, что не последняя. Уж настолько моих скромных познаний в военном деле хватает! – печально ответил Лерман. – Я тогда с вами побуду, хорошо?

– Да, конечно, Анатолий Абрамович, оставайтесь! – удивился я такой постановке вопроса. – Как я могу вам отказать, вы ведь не мой подчиненный? И приказать я вам не могу, но вот просьба у меня есть!

– Интересно… – оживился Лерман. – Излагайте!

– Мы три часа назад пленного взяли… – сказал я, показывая гэбэшнику на сидящего в тени танковой кормы Моделя. – А куда его девать, ума не приложу!

– Да это же… – Лерман пригляделся, близоруко щуря глаза. – Генерал! Если я правильно знаки различия разобрал…

– Верно разобрали, Анатолий Абрамович! Это генерал Модель, командир Третьей танковой дивизии. Той самой, которая нас сейчас атакует.

– А как же он тут очутился? – удивился Лерман. – Неужели с передовым отрядом ехал?

– Именно, что с передовым! – усмехнулся я. – Есть у них такая дурная привычка… Или, напротив, полезная… Это уж с какой стороны посмотреть.

– Выходит, вы эту танковую дивизию обезглавили? И можно ожидать снижения активности? Пока они там нового командира найдут! – наивно предположил бывший школьный учитель.

– Эх, Анатолий Абрамович… – рассмеялся я. – Вашими бы устами… У немчуры этой поганой такой, мать его перетак, орднунг, что только полная зачистка штаба может хоть как-то повлиять на дальнейшие действия подразделения. Они потому и могут позволить себе на самый «передок» лезть, что у них заместитель приучен любые вопросы в отсутствие командира решать и штаб работает как часы. В общем, прошу вас взять этого голубчика под свой контроль. Хотите допросить – допрашивайте, если немецким языком владеете. Покормить не забудьте, а то мы полчаса назад сухпайком перекусывали, ему предложили, а он, сука, нос воротил. Может, с ваших рук пищу примет? А не будет жрать, так и хрен с ним!

– Забираю, товарищ батальонный комиссар! – Лерман улыбнулся первый раз за встречу и решительно шагнул к Моделю. – Hey, Esel Arsch steh auf! Folgen Sie mir!

Похоже, что языком противника бывший учитель владел. Интересно, а какой предмет он преподавал до мобилизации в НКВД?

Кроме Моделя, я попросил лейтенанта заняться еще и срочной эвакуацией попорченных остатков наших запасов, оставшихся на трейлере, – пришедших в негодность снарядов, пробитых цинков с патронами с «неуместной» в данном времени маскировкой, использованной упаковки сухих пайков и т. д. Совсем не нужно было, чтобы они попали в руки немецких трофейщиков. Да и об останках тягача тоже надо было позаботиться…

Немцы оказались настолько любезны, что дали нам целых два часа на обустройство фортификационных сооружений нашего УРа. Ребята почти падали от усталости, гимнастерки покрылись черными пятнами пота, но погранцы не только успели выкопать стрелковые ячейки и пулеметные гнезда, но и начать соединять их ходами сообщения. Естественно, что земляные работы почти сразу маскировали ветками, срезанными в ближайшей рощице.

А Батоныч все это «подаренное» врагом время усиленно гонял свой новый экипаж. Гаврилова он решил посадить на место… командира танка. Объяснив, что его дело – вести наблюдение за полем боя и указывать на цели, всё остальное – дело наводчика. Работать с электронной СУО сержант научился мгновенно. Прокатившись пару раз на внешней стороне дефиле, только чтобы наметить примерный маршрут и контрольные точки, Бат увел «Т-72», утыканный ветками так, что он больше походил на небольшой холмик, для тренировок в глубину обороны, чтобы не демаскировать предполье следами траков, хорошо видимыми с воздуха.

Мне после «отставки с должности механика-водителя» поручили наблюдательный пункт на вершине холма, где я и проторчал в обнимку с ПЗРК до нового пришествия противника.

Усилия по тщательной маскировке дали результат – пролетевшие над нами вскоре пикировщики «Ю-87» нас не заметили, принявшись утюжить бомбами нечто, видимое только им. Как раз на том месте, где мы утром расколотили немецкую колонну. Я дернулся было сбить «Иглой» хотя бы еще один самолет, но прибежавший на НП Батоныч остановил меня.

– Нам они не угрожают. Вот и пусть по пустому месту хреначат! Вернутся без потерь и доложат, что разогнали русских. И координаты уничтоженного подразделения дадут. Наземная техника фрицев ломанется, а мы их тут встретим, на несколько километров ближе «разбомбленной» позиции.

Не успели «Юнкерсы» улететь, как примчался с докладом боец из дальнего дозора. Фашисты приближались. И снова с танками. Насколько мы выяснили перед провалом, именно сейчас по нам должны ударить основные силы Третьей танковой дивизии – танковый полк, к счастью, неполный (немцам тоже досталось в предыдущие дни), полк мотопехоты на грузовиках, несколько батарей артиллерии. Все вместе – до восьмидесяти танков, до трех тысяч личного состава, до сотни стволов артиллерии. Вся «пехотная боевая группа», ведомая заместителем Моделя.

– Идут, сволочи…

Я поднес к глазам бинокль. Угу, идут, пыль столбом. Впереди разведка на мотоциклах, следом десяток танков, дальше кажущаяся бесконечной колонна грузовиков, за ними… почти ничего не видно, мешает густой шлейф пылюги. Это вам, фрицы, не по вымытым с мылом шоссированным дорогам старушки гейропы с песнями летать. И это у нас пока еще «зеленая» зима, а вот когда придет «белая», станет совсем весело.

– К бою! – скомандовал полковник Бат, дождавшись, когда вся голова колонны покажется в зоне прямой видимости, и бегом устремился к нашей единственной ударной силе, крича на бегу: – Заводись!

Мехвод Баранов запустил двигатель, корма «Т-72» окуталась черным солярочным дымом. Батоныч лихо, словно во времена курсантской юности, прыгнул на корпус и ловко проскользнул в люк. Его голова и голова Гаврилова скрылись в недрах башни на диво синхронно. Медленно, чтобы не поднимать пыль, танк тронулся с места и поехал к первой контрольной точке. Таких точек они наметили полтора десятка. От капониров, могущих спасти ходовую, отказались, сделав ставку на маневренность и ведение огня на ходу. Да все равно не успели бы их выкопать. По замыслу Бата, танк должен беспрерывно перемещаться на широком, до полутора километров, фронте, периодически уходя под защиту холмов.

Ко мне на НП поднялся Кижеватов.

– Лейтенант, действуем, как договаривались: первым делом отсекаем мотоциклистов, затем работаете по пехоте. Но, думаю, до пехотной атаки еще не скоро дойдет. Все твои бойцы всё помнят?

– Так точно, тарщ комиссар! – спокойно кивнул Кижеватов.

Пограничник ушел к своим бойцам, а на НП поднялся Лерман.

– Началось, товарищ батальонный комиссар? – спросил гэбэшник, покосившись на поставленный в угол ПЗРК.

– Началось, Анатолий Абрамович! – кивнул я, вглядываясь в подходящую немецкую колонну. Она выглядела очень грозно. Десятки, если не сотни, боевых машин, тысячи людей. – От Моделя что-нибудь осталось?

– В смысле: осталось? – удивился Лерман. – А-а-а… Так вы намекаете, что я его… пытал?

– А вы строго соблюдаете все положения УПК? – усмехнулся я. – Не трогаете подследственных даже пальцем?

– Конечно! Как можно иначе? – вытаращился на меня «злобный кровавый сталинско-бериевский палач-опричник».

– И вы готовы соблюдать аналогичные нормы в отношении настоящего врага, пришедшего на нашу землю с оружием в руках? – в свою очередь поразился я.

– Да! – кивнул Лерман. – Он же военнопленный!

– Ладно, пусть будет военнопленным… Он что-нибудь интересное сказал?

– Много чего, у меня даже бумага для ведения протокола закончилась. Правда, я и взял-то всего ничего, листов двадцать… Но касательно нашего текущего положения немного. Сказал, что на нас катит «стальной каток» танковой дивизии и нам всем… кранты.

– Так и сказал: кранты? – усмехнулся я.

– Нет, это я образно… – смутился Лерман. – Но про «стальной каток» – дословно.

– Ну вот сейчас и выясним, что крепче: их «стальной каток» или наш «железный кулак»!

Мотоциклистов Батоныч пропустил, оставив на корм погранцам, но бой все равно начал именно полковник. «Т-72» буквально выскочил из-за прикрытия и сразу же выстрелил. Первый снаряд вскрыл головной танк, словно гигантский консервный нож банку тушенки. От солидной немецкой «троечки» просто ничего не осталось – башня, катки, гусеницы, листы брони, фрагменты двигателя брызнули в разные стороны в облаке вспыхнувшего бензина.

– Эффектно, черт возьми! – спокойно прокомментировал я.

– Это… как? – ошарашенно пробормотал Лерман.

– Сто двадцать пять мэмэ, Анатолий Абрамович! – усмехнулся я. – А чего вы ТАК удивляетесь?

– Я по пути сюда мимо разгромленной вами немецкой колонны проехал, видел свалку буквально растерзанной бронетехники, но то, КАК это происходит – весьма впечатляет! Аж до печенки пробрало! – признался Лерман.

– Запасайтесь попкорном, сейчас начнется представление!

– Чем запасаться? – спросил Лерман, но я не ответил: представление уже шло полным ходом, полковник Владимир Петрович Бат солировал.

Пушка «Т-72» молотила с минимальными паузами, словно Батоныч не целился. А чего тут было целиться – с дистанции пятьсот метров по неподвижным мишеням? Представляю, какой восторженный мат сейчас стоит внутри нашей «вундервафли». Передовой танковый отряд фрицев испарился через две минуты. Одновременно пограничники перестреляли, как куропаток, мотоциклистов. Нет, немцы, конечно, пытались сопротивляться, отстреливались. Что танки, что «байкеры». Но это было, как пишут в ультиматумах, «бессмысленное сопротивление». Наши пулеметные гнезда фашисты даже не увидели, а «Т-72» перемещался с фланга на фланг на такой скорости, что попасть в него можно было только случайно.

Сравнить воздействие одного-единственного танка на немцев можно, пожалуй, с целым гаубичным дивизионом, ведущим беглый огонь в упор. На дороге пылают разнесенные прямыми попаданиями танки, а вот уже и грузовикам с пехотой досталось – мечутся в дыму и пламени фигурки разбегающихся солдат, пытаются найти укрытие – тщетно. Мы не зря кропотливо выбирали для обороны этот участок – нет здесь ничего глубже кротовых нор.

Под прикрытием огня «Т-72» пограничники выбираются из ячеек и принимаются за сбор трофеев. Берут пулеметы, патроны, гранаты. Винтовки Маузера оставляют мертвым хозяевам – своих скорострелок «СВТ» хватает. Танк делает еще пять выстрелов и уезжает на перезарядку «карусели».

Звучит команда Кижеватова – пограничники поднимаются на вершины холмов и начинают оттуда, не жалея патронов, поливать дорогу. Особой надобности в этом в общем-то нет, фашистам и так неплохо досталось, но… пусть будет. Погранцы в своем праве – это их война, а мы здесь гости. Да и лишний штришок к будущему описанию побоища не помешает.

Наверняка на ТОЙ стороне не все потеряли голову, кто-то фиксирует происходящее. Вот и запишут потом в рапорте: русские вели плотный автоматический огонь. И что подумает командование, получив ПОЛНЫЙ доклад? Беглый огонь гаубичного дивизиона, какие-то скоростные танки, мелькающие на передовой, пехотное прикрытие, если судить по количеству пулеметов – не менее батальона. Любой командир призадумается: а стоит ли бросать на такую сильную оборонительную позицию свои войска? Без разведки и артиллерийской подготовки – однозначно нет. А это – лишнее время, за которое наши войска сумеют оправиться, подтянут к месту прорыва резервы, восстановят взаимодействие подразделений. Каждый лишний час работает на Красную Армию.

 

Глава 17

3 июля 1941 года, окрестности Слуцка

Виталий ошибался: в этом бою полковник Бат не произнес ни одного матерного слова. Да, иной раз что-то бормотал под нос Гаврилов, совсем редко нечто шептал Баранов, но в целом танкисты обменивались исключительно уставными командами, постепенно притираясь друг к другу. И где-то через полчаса после начала погрома (так ЭТО мысленно обозвал Владимир Петрович) все трое как-то одновременно поняли – они стали ЭКИПАЖЕМ. «Почему так быстро сработались малознакомые люди? – спросит неопытный человек. – И почему танкисты из сорок первого года почти мгновенно освоили непривычную технику?»

Но, во-первых, все трое были профессионалами довольно высокого класса, имевшими богатый боевой опыт, а во-вторых, русский танк «Т-72» изначально задумывался как «мобилизационный», заточенный под управление бойцами, имеющими самые общие знания в сложной науке «танковедения».

Перезарядив «карусель» под прикрытием холма, боевая машина снова вышла на позицию. Но, сделав всего шесть выстрелов, Бат решил прекратить артиллерийский огонь: достойные цели просто закончились. Нет, среди горелой техники вяло копошились раненые, отползали в тыл задним ходом на пробитых колесах грузовики, но… именно ГРОМИТЬ больше было некого. Дорога через узкое дефиле густо усеяна разбитыми танками и автомобилями, полугусеничными тягачами, покалеченными легкими гаубицами и пушками. Ну и, конечно, телами. Мертвыми и еще живыми. Тел было много – навскидку несколько сотен. Решив перевести как можно больше фашистов из категории «еще живых» в категорию «окончательно мертвых», полковник прошелся вдоль колонны несколькими длинными очередями из спаренного пулемета. Использовать крупнокалиберный «НСВ» Бат в этот раз не стал – решил поберечь патроны для более «вкусных» целей.

Баранов предложил «додавить гадов» гусеницами, но этому внезапно воспротивился Гаврилов, аргументировав свой отказ словами:

– Там сейчас настоящее месиво, полудохлые прячутся среди дохлых. А вот сунет какой-нибудь недобиток гранату нам в ходовую и… привет! Или метнет на крышу «МТО»… Самый лучший в мире танк превратится в неподвижную мишень. Нет, расстреливать этих тварей нужно с дальней дистанции!

– Молодец, сержант! – сдержанно похвалил Гаврилова полковник. – Понял наше преимущество! Из тебя толковый командир выйдет. Николай Матвеич, гони на третью точку!

Танк ушел в укрытие, и танкисты спешно закидали его заранее срезанными ветками. Владимир Петрович неторопливо поднялся на НП и еще раз окинул орлиным взором панораму «неполного и неокончательного», но все-таки разгрома. Вернулись довольные пограничники, перебрасываясь веселыми шуточками. Кижеватов, дав бойцам выпустить пар и обменяться впечатлениями, разогнал людей по огневым точкам.

– Как думаете, товарищи, сколько продлится затишье? – спросил Лерман, не обращаясь ни к кому персонально.

Лейтенант только хмыкнул, а полковник, задумавшись, даже и не услышал вопроса. Отвечать пришлось Дубинину.

– Час-два, в зависимости от того, кто из старших офицеров уцелел. Думаю, что они вызовут авиаподдержку и расхерачат всё вокруг холмов и особенно на их вершинах. Поэтому, Анатолий Абрамович, как увидите самолеты – бегом в укрытия. Где мы щели выкопали, видели? Вот туда… И Моделя лучше заранее туда отправить…

– А мне кажется, что они с артиллерии начнут… – тихонько сказал Кижеватов. – Но насчет того, что расхерачат тут всё – верно.

– Без корректировки их ответный огонь малоэффективен. И они это знают. Сомнительно, что захотят попусту расходовать боеприпасы! – немедленно возразил Дубинин.

Разрешили их спор немцы. И гораздо раньше предсказанного часа. Не прошло и пяти минут, как со стороны дальнего конца дороги бухнуло, и над головами стоящих на НП командиров пронесся снаряд. А за ним, с довольно большими интервалами начали свистеть остальные. Впрочем, первые разрывы легли с большим перелетом.

– Пошла потеха! Нашелся у них господин с железными нервами. И батарея стопятимиллиметровых гаубиц уцелела… – почему-то с довольным видом сказал Бат. – Всем в укрытия!

А сам рванул к танку.

– А чему так обрадовался полковник? – удивленно спросил у Дубинина старший следователь.

– Да тому, что там хоть и железные люди, но без мозгов! – усмехнулся комиссар. – Они сейчас впопыхах проведут артподготовку, а потом в атаку попрут. Без разведки, без перегруппировки… Легкая добыча. Я бы, наткнувшись на такую оборонительную позицию, вызвал два звена «Грачей» и подождал, пока они распашут тут все вдоль и поперек. А лучше дивизион «Буратин»…

Поперхнувшись, Дубинин замолчал.

– Кого, простите, вызвали? – не удержался Лерман.

– Э-э-э… авиацию! – сверкнул улыбкой комиссар. – Впрочем, и у немчуры за этим не заржавеет…

Артобстрел продолжался всего минут пять, показавшихся Лерману вечностью. А потом, судя по винтовочным выстрелам, немцы пошли в атаку. Командиры поднялись на НП, причем Дубинин нарочито не торопился.

– Ага, так и есть! Собрали всех уцелевших в одну кучу и прут толпой! – обозрев фронт «наступления», сказал комиссар. – Лейтенант, подпустим поближе, к ориентиру «Береза». Вы начинаете, танк заканчивает дело.

– Есть! – ответил Кижеватов и бегом устремился к своим бойцам.

Немцы, человек пятьсот, шли в атаку. Но именно что «толпой» – густыми цепями с минимальными интервалами. Беспорядочно паля в «белый свет», явно для поддержания собственного боевого духа, фрицы успели миновать разгромленную голову колонны и выбрались на чистое место. А потом меньшая часть начала подниматься к вершинам холмов, а большая часть тупо поперла прямо вдоль дороги. Под замаскированные на флангах пулеметы пограничников.

– Пипец котенку! Не будет больше ссаться! – прокомментировал Дубинин начало обстрела. – Кинжальный огонь двух десятков пулеметов в упор – это не лечится. Избиение младенцев, мать их… А вы куда прете, придурки?

Последнее относилось к десятку гитлеровцев, пытающихся бегом достичь вершины холма.

Подхватив автомат, комиссар выпустил в сторону фрицев гранату из подствольника, а затем несколькими прицельными очередями завалил уцелевших.

– А где товарищ полковник?

Бат не заставил себя долго ждать – буквально через тридцать секунд после начала «избиения младенцев» «Т-72», разбрасывая ветки, выскочил из укрытия и помчался прямо на остатки «толпы», бестолково мечущейся между холмами. Тяжелая машина, словно боевая колесница с серповидными клинками на осях колес, без выстрелов врезается в живых людей и прет по их телам, не снижая скорости, оставляя за собой кровавую дорожку. Мехвод Баранов, плавно корректируя рычагами направление движения так, чтобы зацепить как можно больше немцев, скрипит зубами и бормочет под нос:

– Получите, суки! За брательника моего, за Ванюшку! За Мишку Сиротина, башнера нашего! За ребят из полка! За Андрюху Билякова и Ваньку Иванова! За всех наших бойцов…

Злобная радость распирает Николая Баранова: он и не мечтал убить всего лишь за один день столько врагов.

Увидев, что в дефиле «всё в порядке», пограничники переносят огонь на склоны, сметая с них «самых умных». Через пять минут разгром закончен. Обратно к своим не вернулся ни один фашист.

На этот раз оперативная пауза затянулась на два часа. Солнце уже успело изрядно склониться к закату, а на поле кровавой жатвы перестал орать последний, самый живучий фриц, когда прямо из раскаленного диска небесного светила вынырнуло полтора десятка самолетов.

– Ходу, ноженьки резвые, ходу! – заорал Дубинин и буквально вытолкнул из блиндажика наблюдательного пункта Лермана. – «Лаптежники» – это серьезно, одной «Иглой» от них не отмахаться. Сюда бы сейчас полдесятка «Шилок»…

Авианалет тоже показался Анатолию Абрамовичу слишком долгим, хотя продолжался меньше, чем артиллерийский обстрел. Лерман оглох уже на первой минуте, пыль набилась под плотно закрытые веки, но каждое новое попадание ощущалось через почву – земля буквально ходила ходуном, спрессованный взрывами тяжеленных фугасок воздух проникал даже в глубокие противоосколочные щели. Когда исполнившие свою задачу «Юнкерсы-87» улетели, старший следователь еще долго тряс головой, в которой звенели колокольчики и пытался протереть глаза трясущимися руками. И первым, что увидел Лерман, вернув зрение – мертвое лицо пленного немецкого генерала, сидящего в противоположном углу щели.

– Не судьба ему мемуары писать! – Голос комиссара слышался, словно через плотный слой ваты. – И ведь что интересно – ни одной раны на теле! Пойдемте, Анатолий Абрамович, подышим свежим воздухом. До атаки еще минут пять…

Выбравшись из укрытия, командиры не узнали местность – так основательно поработали немецкие летчики, перепахав воронками всю округу. Впрочем, как и предсказывал Бат, потери среди «защитников Фермопил» оказались минимальными. Кроме Моделя, погибших больше не было. Один пограничник оказался тяжело ранен в голову, два легко ранены в конечности. «Т-72» вообще не пострадал.

– А вот и танки! Немчура взялась за нас по-взрослому! – оскалился комиссар, когда командиры, добравшись до разрушенного блиндажика НП, посмотрели на юго-запад.

Развернуться широким фронтом фашистам не давала сама природа – болотистые берега реки и озера с двух сторон, поэтому танки выстроились «клином». Впереди шла основная ударная сила – десяток «четверок». Перед торчащими на дороге изуродованными и обгорелыми остовами техники голова «клина» притормозила, но не остановилась. Танки медленно продвигались вперед, расталкивая сгоревшие грузовики и аккуратно объезжая разбитых собратьев. При этом панцерманы не обращали внимания, что едут по телам своих однополчан, среди которых до сих пор оставалось много раненых, не способных покинуть поле боя.

Во втором ряду шли «троечки», на одной из которых красовался необычный номер – с буквой «R» перед цифрами.

– Ого, еще один генерал на нашу голову! – усмехнулся Дубинин и пояснил удивленному Лерману: – Вот тот танк, во втором ряду – командирский. Или сам заместитель Моделя к нам пожаловал, или командир полка. А вот где пехота? Неужели немцы свои же уставы нарушают? А нет, вот и она!

Где-то на «задах» «клина» показались грузовики. Впрочем, ехали они недолго – остановились, достигнув хвоста разгромленной колонны, и принялись сгружать людей. Опять около пятисот человек, но на этот раз опытных и умелых пехотинцев – солдаты сразу выстроились в редкие цепи и укрылись за атакующими танками.

Двадцатикилограммовый снаряд из пушки «Т-72» попал точно в башню «троечки» с номером «R26», попросту снеся ее, словно деревянная бита городошную фигуру. Многотонная стальная коробка пролетела по воздуху метров пятьдесят и врезалась в укрывающихся за танками третьей линии пехотинцев, разметав почти десяток, как кегли. Лерман восхищенно присвистнул.

Полковник Бат, не выезжая из укрытия, выпустил еще пять снарядов, устроив в центре «клина» локальный армагеддон. Остальные немецкие танки, не видя противника, стреляли во все стороны, а потом, сломав строй, начали расползаться кто куда. Некоторые при этом сталкивались, кто-то умудрился раздавить пехотинца.

Бат только этого и ждал – «Т-72», стряхивая ветки, вырвался на простор и, быстро перемещаясь поперек первоначального направления движения «клина», принялся расстреливать фашистов, словно в тире. В этот момент Владимир Петрович завидовал танкистам Великой Отечественной – боекомплект «тридцатьчетверок» и «кэвэшек» вдвое превосходил боекомплект «Т-72».

– Жаль! – разочарованно шептал Бат. – На всех вас, суки, снарядов просто не хватит! Сейчас бы сюда еще парочку стволов – и никто бы не ушел!

Немцам хватило и двадцати снарядов. Потеряв за три минуты половину атакующего отряда, при этом даже не поняв, что их убивает один-единственный танк противника, фрицы предпочли отступить. Но сделать это быстро не смогли – вся более-менее проезжая часть узкого дефиле оказалась забита сгоревшей или все еще горящей техники.

Полковник приказал увести «Т-72» на перезарядку. Танкисты в бешеном темпе, отдавливая пальцы, закинули в «карусель» последние оставшиеся снаряды и успели довершить разгром, превратив его в «полный и окончательный». Бегством сумели спастись всего полдесятка «панцеров». Впрочем, немецкие пехотинцы, хоть и понеся некоторые потери (в основном случайные, от взрывающихся бронированных машин), отошли, сохранив относительный порядок и даже вынесли раненых.

До самого вечера защитников «укрепрайона» больше не беспокоили. К этому времени прибыло подкрепление: два неполных танковых взвода, судя по соседству легких «двадцать шестых» с «КВ» – сводных, собранных из нескольких уцелевших частей, и до роты пехоты. Танкисты заняли оборону, вместе с «махрой» до самой темноты окапывая и маскируя свои «коробочки», а полковник Бат и комиссар Дубинин, перекусив сухпаем, уселись около «Т-72», обсуждая дневные события. Собственно, обсуждался один, но немаловажный вопрос: удалось ли заткнуть прорыв и предотвратить Минский котел? По всему выходило, что удалось – судя по последней атаке, фрицы выдохлись. А значит, что расстрелявшему весь боезапас танку и его героическому экипажу пора на заслуженный отдых.

Тронулись в полночь. Вместе с «Т-72» шел грузовик с ранеными, легковушка Лермана и броневичок «БА-10». На присутствии последнего настояли погранцы, узнав, что в «Т-72» закончились боеприпасы. Полковник не спорил. Хотя если, напоровшись на немцев, он не сумеет вырваться на тяжелом танке, то 45-мм пукалка броневика его «здорово выручит».

К началу второго часа движения боевая машина выбралась, куда и планировали – к довольно крупной железнодорожной станции, занятой множеством войсковых эшелонов. Судя по сброшенным под откос искореженным обломкам вагонов и платформ, станция уже не раз подвергалась авианалетам, но все еще работала. Да и две батареи тридцатисемимиллиметровых зенитных автоматов оставляли надежду, что гитлеровцам не удается столь уж безнаказанно бомбить пути: в паре сотен метров от рельсов торчал воткнувшийся в землю остов сбитого бомбардировщика. Обломки еще одного валялись за выпускной стрелкой, обрамляя здоровенную воронку – видимо, рванули не сброшенные перед падением бомбы.

Остановив танк под крайними деревьями опушки, полковник о чем-то недолго переговорил с Дубининым и Лерманом, после чего комиссар и старший следователь убыли на станцию, прихватив грузовик с ранеными. Лерман вернулся спустя полчаса в сопровождении сержанта госбезопасности и четверых автоматчиков. Усевшись на броне, гэбэшники проводили «Т-72» до погрузочного пандуса.

Боевую машину на платформу загонял лично полковник, выгнав с места механика-водителя Баранова: ширина настила оказалась практически один в один с шириной тяжелого танка. Поэтому требовалась поистине филигранная точность – даже опытный танкист Бат справился только с третьего раза. Танк намертво принайтовали к платформе, заблокировав ходовую деревянными «башмаками», и укрыли чехлами по самые нижние ветви гусениц, превратив в нечто абсолютно неузнаваемое.

Настала пора прощаться: эшелон, на котором в тыл эвакуировали разбитую автобронетанковую технику, немедленно уходил на восток – им дали «зеленый коридор», задержав все прочие составы по пути следования. Поколебавшись, Гаврилов подошел к комиссару, о чем-то негромко разговаривающему с лейтенантом госбезопасности возле ступеней вагона, четко козырнул, кинув руку к пыльному шлему:

– Товарищ батальонный комиссар, разрешите обратиться?

– Разрешаю, – автоматически буркнул тот, недовольный прерванным разговором. – Чего тебе, танкист? Что-то срочное? Не мог подождать, пока тронемся?

– В каком смысле тронемся? – опешил Степан. – Я это, попрощаться пришел. Нам с Николаем в часть нужно, предписание-то никто не отменял. Фронт ждать не станет, война на дворе.

Нахмурившись, комиссар переглянулся с Лерманом:

– Анатолий Абрамович, что за бардак? Им что, ничего не сообщили?

– Никак нет, товарищ батальонный комиссар, – сник лицом тот. – Не успели.

– Вот я и говорю, бардак. Ну так сообщайте, это была ваша инициатива, не моя. Только быстро, паровоз, вон, уже второй свисток дал.

– Есть. – Лерман повернулся к Гаврилову. – Товарищ сержант, вы с красноармейцем Барановым отправляетесь вместе с товарищем комиссаром и его спутником в тыл. В вашу часть сообщат при первой же возможности.

– Никак невозможно, – ошарашенно захлопал глазами Степан, поймав одобрительный взгляд механика-водителя. – У меня предписание на руках, если к сроку в часть не поспеем, обоих в дезертиры запишут, сами понимаете. А там и до трибунала два шага. Да и не место нам в тылу, воевать нужно. Немец-то вон как прет, а мы опытные танкисты. Машину получим – и…

– Много говоришь, сержант, – поморщившись, Лерман перешел на другой тон. – На фронт вам пока нельзя. Секретную технику видели? Видели. Экспериментальным танком управляли? Управляли. С товарищем Дубининым знакомы? Вот и езжайте, там разберутся.

– А предписание? – убитым голосом переспросил Степан. И уже твердо докончил: – Или давайте нам соответствующий документ, или мы тут остаемся. Я от фронта прятаться не собираюсь. Мне воевать нужно, немца бить.

– Анатолий Абрамович, да дайте ему какую-нибудь бумагу с печатью! – не выдержал комиссар, раздраженно взглянув на наручные часы. – А в Москве я уж сам разберусь, что к чему. И в часть сообщите, а то и вправду подведем бойцов под трибунал. Считайте, это приказ! Вы же в курсе, что мне положено оказывать ЛЮБУЮ помощь?

Лерман скривился, но спорить не стал. Уложив на колено полевую сумку, он торопливо заполнил химическим карандашом какой-то бланк, загодя проштампованный фиолетовой печатью, и протянул Гаврилову:

– Держи, сержант. Тут сказано, что в связи с делом государственной важности вы оба временно прикомандированы к товарищу батальонному комиссару. Поскольку дело секретное, никаких подробностей никому не разглашать, во время поездки выполнять приказы только товарища Дубинина и никого больше. В двадцать вторую танковую я сообщу, связь имеется. Вы ведь туда направлялись?

– Так точно! – обрадованным голосом сообщил Степан, принимая от гэбэшника бумагу. – Спасибо, товарищ лейтенант государственной безопасности!

– Лезьте внутрь, перестраховщики, – хмуро бросил Дубинин, мотнув головой в сторону поезда. – Так вот, Анатолий Абрамович, и последнее…

О том, что едут они не куда-нибудь, а в саму Столицу, точнее, на знаменитый научно-испытательный автобронетанковый полигон в подмосковной Кубинке, Гаврилов узнал уже в вагоне, прицепленном к составу в последний момент. Хотя в эшелоне, вместе с платформами хватало переполненных теплушек с ранеными, «мягкий» вагон шел практически пустым, единственными пассажирами оказались лишь танкисты, комиссар с полковником, да трое охранников в фуражках с васильковыми верхами во главе с уже знакомым сержантом. Умотанные событиями этого безумного дня, танкисты, наскоро перекусив остатками сухпайка, мгновенно заснули.

Проснувшись поздним утром, сержант несколько минут лежал с закрытыми глазами, в кои-то веки наслаждаясь спокойствием, под мерный перестук вагонных колес прокручивая в голове вчерашние приключения. На соседней полке громко храпел Баранов – разместили их с шиком, в отдельном купе, благо места было навалом, хоть взвод вези. Смешно, до войны так ни разу в подобном вагоне не проехался, только в плацкарте, когда в училище ехал, а после в часть. А сейчас…

Додумать мысль он не успел: в голове поезда гулко рвануло, и вагоны сотрясла судорога экстренного торможения. Загрохотали сцепки, паровоз издал серию тревожных свистков, противно заскрипели тормозные колодки. Инстинктивно уцепившись за край полки, Гаврилов только чудом не упал. И тут же рвануло снова и снова, второй раз – совсем близко. Тонко звякнув, рассыпались выдавленные стекла, ударная волна сорвала занавеску и наполнила помещение тухлым запахом сгоревшей взрывчатки. И сразу стал слышен гул авиационных моторов, заунывный вой включенных сирен и рвущий душу свист падающих бомб. Авианалет!

Встретившись взглядом с заспанными, ничего пока еще не понимающими глазами мехвода, Гаврилов рванул его за ворот комбеза, приводя в чувство – спали танкисты, не раздеваясь, – и заорал:

– Коля, на выход! Бомбят нас! Бежим в тамбур! И полковника с комиссаром нужно предупредить…

Предупреждать командиров не пришлось: с Дубининым и Батом бойцы столкнулись в узком коридоре, уже порядком затянутом дымом. Под ногами хрустело битое стекло – ударная волна взорвавшейся рядом с вагоном бомбы вышибла все окна.

– Живы, танкисты? – комиссар пихнул Гаврилова в спину. – Молодцы! Давайте наружу, пока нас в фарш не превратили. И вот еще… возьми вот это, сержант!

Дубинин сунул в руки растерявшегося Гаврилова толстый пакет.

– Виталя! Рви за мной, главное, до танка добраться, будет фрицам сюрпризец! – крикнул полковник. – В эшелоне раненых полно, многие лежачие, их никак под огнем из вагонов не вытащить. И кто, блин, догадался санитарный эшелон с эвакуационно-техническим смешивать?!

– А ты думаешь, будь здесь только раненые и огромные красные кресты на крышах, немцы стали бы стесняться?! – мазнув по Владимиру Петровичу бешеным взглядом, ответил комиссар. – Прикроем ребят, сколько сможем. Глядишь, больше людей наружу выбраться успеет.

Дальнейшее слилось для Гаврилова в одну непрерывную цепь стремительно сменяющих друг друга событий. Вот они торопливо покидают вагон, спрыгивая на хрустящую гравием отсыпку. Поезд стоит на невысокой насыпи в чистом поле до темной полоски далекого леса не меньше километра: немецкие самолеты накрыли его на одном из перегонов. Паровоз в голове состава поврежден, полностью скрывшись в клубах пара из пробитого котла, но с рельсов не сошел: машинист успел затормозить перед развороченными бомбой рельсами. Из вагонов сыплются полуодетые красноармейцы, большинство в бинтах. Ходячие и легкораненые вместе с медиками помогают товарищам, особенно тем, кто не может передвигаться самостоятельно, убраться подальше от обреченного состава. Один из вагонов – точнее, то, что от него осталось – горит: прямое попадание. Пара соседних повреждены ударной волной и осколками. В небе ревут моторы пикирующих бомбардировщиков «Ю-87», поочередно заходящих на цель. Первый заход они уже отработали и сейчас строятся для второго.

– Вперед! – кричит комиссар, сильно толкая замешкавшегося танкиста в спину. – Бегите подальше от состава! Да валите же, идиоты, убьют!

Сам он вместе с полковником лезет на платформу с танком, сбрасывая с башни чехлы и отчаянно матерясь при этом в адрес «подвинутых на секретности придурков». Первым в башне скрывается Бат, батальонный залезает следом, сразу же занявшись пулеметом. Гаврилов рвется, было, к ним, желая хоть чем-то помочь, но мехвод силой тащит его за собой, спихивая с насыпи:

– Не лезь, Степка, им виднее, только мешаться под руками станем. Ложись давай, вон овражек подходящий, может, отбомбятся да улетят, не станут уцелевших с пулеметов бить!

Танкисты укрываются в небольшой ложбинке метрах в пяти неподалеку от путей, густо поросшей поверху кустами. Бомбардировщики, отчего-то названные комиссаром «лаптежниками», завывая включенными сиренами, поочередно срываются в пике. От серо-голубого брюха первого отделяется черная капля фугасной авиабомбы, и он задирает сверкающий стремительно вращающимся винтом нос, набирая высоту. Короткий свист и еще один из вагонов, третий по счету от головы поезда, скрывается в огненном облаке взрыва. Ударная волна нещадно лупит по ушам, словно в замедленном кино разлетаются доски бортов и куски искореженного металла крыши. И тут же падает следующая бомба – на этот раз немец промахивается, и дымный куст взрыва встает на обочине, разбрасывая далеко в стороны комья земли, гравий и ошметки тел не успевших отбежать бойцов. Третья бомба разносит в клочья платформу с покалеченным «КВ-2», четвертая же окончательно добивает поврежденный паровоз, сбрасывая стотонную махину под откос.

Самолеты, отблескивая остеклением кабин, расходятся, разворачиваясь для новой атаки. Мотая головой – вроде не столь и близко рвануло, а все равно башка гудит, – Степан снова переносит взгляд на застывший на платформе «секретный» танк. Бат, задрав в зенит ствол крупнокалиберного пулемета, ждет, пока немцы завершат маневр. Лицо полковника спокойно и зло, и Степан на миг ощущает нечто вроде зависти: ему б так уметь! Ведь понимает же, что сбить из пулемета самолет, пусть даже низколетящий – задача не из простых, а разбомбить неподвижную мишень – наоборот, и все равно спокоен, словно на стрельбище. Из соседнего люка вылезает комиссар с той самой штукой, из которой он накануне сбил «Раму».

Первым стреляет полковник, выпуская навстречу начавшему пикирование самолету длинную очередь. Первая треть уходит в никуда, затем бомбардировщик входит в зону упреждения, и Степан видит, как от капота летят клочья изодранного крупнокалиберными пулями дюраля. Остаток очереди проходится по угловатой кабине, разнося остекление, и «Ю-87», растягивая за собой дымный след, валится через крыло. Пару секунд – и в сотне метров от насыпи грохочет мощный взрыв.

– Во наш полковник дает! – восторженно орет Баранов, от избытка чувств сильно хлопая сержанта по спине. – С первой очереди гада ссадил!

И в этот момент стреляет из своего «зенитного эрэса» комиссар. Громкий хлопок – и из зеленой «трубы» вырывается едва заметная взглядом узкая и длинная ракета. Оставляя за собой пышный дымный хвост, снаряд несется к самолету, настигая его спустя считанные мгновения. В небе расцветает огненный бутон взрыва, и «Юнкерс» разлетается на куски. Еще секунда – и над головой остается только уродливая дымная клякса. Рядом восторженно матерится мехвод, однако Степан туда уже не смотрит. Взгляд танкиста приковывает третий пикировшик, от брюха которого отделяется очередная смертоносная капля. И тут же бросает бомбу второй самолет. Неужели?! Промахнись, гад, промахнись же!

– Ложись! – орет Баранов, вместе с командиром вжимаясь в землю. – Наша!!!

Перед тем как в десятке метров встает стена вздыбленной взрывом земли, Гаврилов все же успевает заметить, как первая бомба попадает в платформу с танком. В следующий миг сознание гаснет…

– Живой, командир? – знакомый голос с трудом пробивался сквозь забившую уши вату. Голова казалась легкой и невесомой, словно оторвавшейся от налитого свинцом тела, которого сержант практически не чувствовал.

Кое-как придя в себя, Степан решился раскрыть глаза. Первым, что он увидел, оказалось лицо склонившегося над ним мехвода – перепачканное уже подсохшей кровью, с наспех перемотанным потемневшим бинтом лбом. Заметив, что товарищ очнулся, Николай удовлетворенно кашлянул:

– О, вижу, что жив! Ну, с рожденьицем тебя, стал быть, Степа!

– Ч…что? – прохрипел Гаврилов, с трудом шевеля непослушными губами. – П…почему с рож…деньицем?

– Так бомба-то фрицевская совсем рядом упала, неужто не помнишь? Чудом уцелели, можно сказать, заново родились. Оглушило нас, а мне еще и лоб осколком рассекло, спасибо бойцам, перевязали.

– А… комиссар? Товарищ полковник?

– Погибли они… – тяжело вздохнув, отвел взгляд Баранов. – Первая фугаска прямо в танк влепилась, перекорежило все. А уж второй нас чуть на тот свет не отправило. Людей перебили – ужас. И особисты, что с нами ехали, тоже погибли. Они после взрыва к эшелону рванули, да не добежали. Вот же сволочи немцы, знали же, кого бомбят! Нелюди они, Степа, точно тебе говорю – нелюди. Вот Ванька мой тоже летчик, так разве б стал он по раненым-то стрелять? Как же можно-то? Твари…

Приподнявшись, Степан медленно повернул голову в сторону разгромленного эшелона, и ему захотелось выматериться в голос. А еще лучше – поймать хоть одного фрица да задушить. Лично. Чтобы в лицо глядеть, чтобы видеть, как гаснут проклятые глаза, как язык изо рта вываливается. Уцелели только четыре вагона, но и из тех пара сейчас горела, все остальные в той или иной мере повредило или полностью уничтожило бомбами. На земле под насыпью лежало множество тел, в основном убитые, поскольку раненых уже собрали в одно место и сейчас оказывали первую помощь. Отбомбившись, гитлеровские пилоты по своей излюбленной привычке несколько раз прошлись на бреющем вдоль эшелона, расстреливая спасшихся от бомб людей из пушек и пулеметов.

Гаврилов нашел взглядом платформу с танком и, не скрываясь, тяжело вздохнул. Бомба и на самом деле попала прямо в боевую машину, сорвав башню и сбросив бронекорпус с искореженной платформы, от которой осталась лишь несущая рама да сошедшие с рельсов колесные пары. Как ни странно, танк уже не горел – видимо, солярки в баках оставалось совсем немного, и пока сержант валялся без памяти, горючее успело выгореть.

– Коля, встать помоги, – опершись на плечо товарища, Степан поднялся на ноги, двинувшись к эшелону. – Поглядеть нужно, вдруг кто из них уцелел?

– Оно, конечно, погляди, командир, – отвел глаза мехвод. – Только без толку это, сам же понимаешь, Степа. Не было у них шансов, да и быть не могло. Видать, судьба такая у мужика – в тот раз пронесло, а в этот смертушка его и нагнала…

Несколько минут танкисты все же осматривали лежащий кверху брюхом разбитый танк. Видимо, бомба была калибром не менее двухсот пятидесяти килограмм: даже толстенная броня корпуса кое-где лопнула, сквозь изломанные трещины сочился воняющий горелым металлом, соляром и резиной сизый дым. Ходовая тоже прилично пострадала – левую гусеницу сорвало вместе с частью опорных катков, отбросив аж на противоположную сторону насыпи. Сорванную с погона башню, съехавшую с откоса, Гаврилов осматривал с особой тщательностью, надеясь найти хоть какие-то следы погибших, но ни крови на выкрашенных белой краской внутренних стенках, ни частей тел не обнаружил. Складывалось впечатление, что и комиссар, и полковник просто исчезли в момент взрыва.

– Дык, нечему удивляться, – пожал плечами Баранов в ответ на незаданный вопрос. – Чему там оставаться, при таком-то взрыве? Так что и хоронить нечего. Прощайте, стал быть, мужики, – он стащил шлемофон, поморщившись, когда тот зацепил повязку. – Вечная вам память, товарищи.

Гаврилов сделал то же самое.

Постояв с непокрытыми головами несколько секунд, танкисты двинулись вдоль разбомбленного эшелона: нужно было осмотреть тела, среди которых могли найтись живые.

 

Глава 18

4 июля 2015 года, Москва

В этот раз всё было иначе… Предыдущие… переходы из прошлого «назад в будущее» не сопровождались никакими спецэффектами. Вспышка и… раз! Я уже «дома». Так было на окраине Бреста после взрыва авиабомбы, так случилось в Брестской крепости после попадания тяжелого гаубичного снаряда… Потом на лесной дороге, когда рванул самоликвидатор какого-то секретного немецкого курьера. И на аэродроме, после боя с танками… Но сейчас…

Темно. Совсем. Как в совершенно черной комнате без окон. Никаких, даже самых легких просветов. И тишина… Изредка прерываемая какими-то шорохами. Вроде бы я лежу лицом вниз на чем-то относительно мягком. Пытаюсь пошарить вокруг руками – и не чувствую рук. Пытаюсь поднять голову – тело не слушается. Тоска-а-а-аааа…

– Эй! – доносится издалека вроде бы человеческий голос.

Пытаюсь ответить, но ощущение, что рот забит землей – кроме какого-то клекота не могу выдавить из себя ни звука.

– Эй! Виталя! Очнись, блин! – кто-то зовет меня по имени. Уже совсем близко. Впрочем, почему «кто-то»? Так меня может звать только Батоныч. Выходит, что он жив-здоров. А чего я удивляюсь: нас ведь одной бомбой приложило. Интересно, что осталось от танка? «Т-72» – машина чрезвычайно прочная, но четверть тонны упавшего с неба железа и взрывчатки – практически верная смерть даже для бронированного монстра.

Крепкие руки переворачивают мое безвольное тело на спину. Ну, так и есть – догадка оказалась верна – я лежал мордой вниз. А вот от чего такая жуткая слабость? И что со зрением?

По лицу словно наждаком прошлись и, о чудо, я смог открыть глаза. Вернее, один глаз. Второй Батонычу пришлось очищать повторно.

– Живой, Дубинка?

– Жи… вой… – похоже, что и рот оказался забит землей, не только глаза. – Где мы?

– Знамо где – в будущее вернулись! Ну, если судить по мачтам ЛЭП… – Володя блеснул зубами на фоне перемазанного грязью лица. – «Железка» рядом, а нас в чистое поле выкинуло. Видать, когда нас бомбой приложило, мы какое-то время по воздуху летели.

– А… танк? – я испугался, что и танк перебросит обратно, как в прошлый раз «Гелендваген». И как нам объяснять властям, откуда мы такие красивые нарисовались? С «Т-72» в комплекте…

– Не видно нигде! – Батоныч покрутил головой. – Похоже, что ТАМ остался. Если от него вообще что-то осталось, в чем я сильно сомневаюсь – на нас «полутонку» сбросили!

– Сом… сомне… сомневаюсь! – с третьей попытки выговорил я и попытался встать. Не вышло, но голову поднять удалось – уже достижение.

Вокруг действительно «чистое поле», засеянное какой-то сельхозкультурой, я в них совсем не разбираюсь, рожь от овса отличить не смогу. Насыпь железной дороги проходит метрах в тридцати, чуть дальше – мачты ЛЭП. Действительно, таких в сороковых годах быть не должно, тогда простыми столбами обходились.

– В чем сомневаешься? – прищурился Батоныч.

– В полутонке! «Лаптежники» могли и однотонную бомбу нести, но дальность… Я вообще удивился, что они так далеко от линии фронта нас атаковали – практически на пределе боевого радиуса.

– Думаешь, что специально нас искали? – Володя озадаченно потер небритый подбородок.

– Всё может быть! Мы немцам знатно перца под хвост насыпали, могли и обидеться. Разведка у них сейчас хреново работает, Канарис даже точное количество бронетехники подсчитать не смог, «Т-34» и «КВ» зевнул, но могли ведь и кого-то из наших бойцов в плен взять и допросить. Нас ведь сотни человек видели. А вот как раз показания выбить им по зубам! – Мне все-таки удалось приподняться на локтях и осмотреться – метрах в трех от меня в мягкой земле виднелся след «посадки» полковника Бата – ложбинка в форме человеческого тела. – А ты давно очухался?

– Минут пять назад, – пожал плечами Батоныч. – Ты, кстати, конверт с картами передать успел?

– Ага… В последний момент… Глупо получилось – если танк разнесло, то и новая порция информации тоже пропала.

– Ну, кто же знал, что так получится – бронированная машина казалась мне самым надежным «сейфом», я потому энкавэдэшникам ничего передавать не стал. Ладно, продублируем в следующий раз!

– Следующий раз? – усмехнулся я. – Ты, похоже, во вкус вошел, а, Володь?

– Э-э-э… как сказать… – тоже усмехнулся Бат. – Особой тяги к приключениям я не испытываю, но возможность помочь своей стране… Только давай в следующий раз коробки с бумагами не потащим – и без того чуть не сто кило лишнего груза в танк запихали. Возьмем микроЭВМ и печатное устройство с запасом чернил.

– Ноутбук, принтер и картриджи… – тихонько «перевел» я для себя. – И трансформатор для электросети – у них ведь, наверное, сто двадцать семь вольт…

– Ладно, как в Москву выбираться будем? – Батоныч, покряхтывая, встал и протянул мне руку.

– Это ты меня спрашиваешь, как выбираться? – опираясь на руку друга, я тоже принял вертикальное положение и машинально принялся отряхивать гимнастерку. – Это ты здесь абориген, в моем мире всё по-другому.

– Мы, похоже, где-то между Рославлем и Обнинском… – зачем-то взглянув из-под ладони на солнце, сказал Батоныч.

– Между… Хорошо сказал! – восхитился я. – Километров триста… между… Хорошо хоть, что с направлением не ошибемся – надо просто вдоль «железки» идти.

– Тогда пошли! – решительно сказал Володя и бодро двинулся в сторону насыпи. Я попытался последовать его примеру, но на третьем шаге ноги подломились.

– Эх, да ты совсем какой-то… дохлый! – проворчал Бат, помогая мне подняться. – В прошлый раз вроде бы такого не было – я себя просто «огурцом» чувствовал.

– Так и я тоже! – обиженно отвечаю я. – Хрен его знает, с чего так торкнуло…

Закинув мою руку на плечи, Володя буквально потащил меня на себе. К счастью, нам сразу повезло – далеко идти, а вернее, брести, не понадобилось: по железной дороге проезжала мотодрезина с ремонтниками. Увидев нас, мужики притормозили и самый здоровенный крикнул:

– Помощь нужна?

Эх, хорошо, что здесь Советский Союз «кончился» всего пять лет назад – люди до сих пор сохранили чувство взаимопомощи! Дрезина (открытая платформа размером с кузов грузовика и будочка машиниста) остановилась, когда Батоныч ответил «да».

Парни в оранжевых жилетах (а в моем мире это были бы сорокалетние тетки) помогли нам залезть на платформу и усадили на бухты провода. Я думал, что сейчас начнутся расспросы: кто мы такие и как дошли до жизни такой, но, к моему удивлению, ребята только поглядывали с любопытством на нашу военную форму. Вопросов никто задавать не стал, даже бригадир ограничился фразой:

– Аптечку достать?

Батоныч молча мотнул головой, и весь дальнейший путь мы проделали в тишине. Впрочем, ехали недолго – всего полчаса, до ближайшей станции при городе Угра. Там нам помогли спуститься с платформы и дойти до здания крохотного вокзальчика. Здесь Бат, достав из заначки несколько сотенных купюр, приобрел два билета до Москвы. В столицу мы добрались к вечеру, на Белорусском вокзале нас встречал знакомый «Гелендваген» (я вспомнил свой «субарик» и загрустил), ведомый Очкариком. Ему полковник позвонил из Угры.

– Борис, в каком году война закончилась? – не успев залезть в салон, спросил Володя.

– В сорок четвертом, Владимир Петрович! – четко ответил Очкарик.

– Число, месяц? – уточнил я.

– Девятого апреля тысяча девятьсот сорок четвертого года, – блеснул стеклами очков Борис.

Мы с полковником Батом переглянулись. Перед нашим отъездом на фронт День Победы отмечали первого апреля 1944 года. Это что же, это наше путешествие, проведенный бой с превосходящими силами фашистов, разгром целой танковой дивизии повлияли на историю отрицательно? Что могло произойти?

– Непоня-ятно! – протянул Батоныч. – А ядерная война в пятидесятых была?

– С кем? – удивился Очкарик.

– С блоком НАТО! – пояснил я.

– А что это?

– Э-э-э… – завис я, и Батоныч решил прийти мне на помощь:

– С западными странами! С США, Англией, Германией и присными.

– Нет, мы с ними не воевали никогда! – на секунду задумавшись, Очкарик решительно мотнул головой.

– Никто на наши города атомных бомб не сбрасывал? – все же решил уточнить я.

– Не было такого! – твердо ответил Борис. – Да и кто на нас полезет, мы же самая мощная держава на свете?!

– Что, и Советский Союз не распался? – усмехнулся Батоныч.

– Распался! – понурился Очкарик. – Три года назад!

– Твою мать! Стараемся, стараемся… – в сердцах сказал я.

– Ладно, не будем мельтешить под клиентом. Доедем до офиса и все узнаем! – сказал Володя.

Однако дальше пошли новые странности: улицы Москвы выглядели если и не празднично, то светло и чисто – не сравнить с предыдущей «версией» мира. Но и это оказались еще не все сюрпризы – штаб-квартира ОПГ Владимира Бата оказалась совсем в другом месте и другом здании. Володя, выйдя из машины и оглядев четырехэтажный дом, декорированный в стиле ар-нуво, только фыркнул и почесал затылок.

– Торговали – веселились, подсчитали… – сказал Батоныч, входя в довольно роскошно обставленный вестибюль, с деревьями в кадках и зеркалами от пола до потолка, но с неизменными Коляном и Димоном у стойки ресепшена (правда, облаченными в приличные костюмы старомодного покроя). – Пойдем под душ, перекусим и ныряем в Библиотеку.

Помылись, оделись в чистое и перекусили всего за полчаса, такой странный сдвиг даты окончания войны в обратную сторону просто жег душу. Дожевывая на ходу бутерброды, мы вернулись в кабинет директора и сразу прыгнули за мини-ЭВМ, которых здесь насчитывалось аж три штуки.

На первый взгляд изменений по сравнению с прошлой ситуацией было очень немного. Из более-менее существенных мы смогли обнаружить только «Операцию «Встречный пал», начавшуюся 7 июля 1941 года, в ходе которой наши войска разгромили более сотни немецких аэродромов. Причем атаки производились и с воздуха, и с земли. В наземной фазе операции задействовали не только диверсионно-разведывательные группы Осназа НКВД, но и выброшенные в тыл врага подразделения воздушных десантников. На вражеские аэродромы нападали даже окруженцы – к ним за сутки-двое до начала операции отправились делегаты связи на «У-2» и парашютах с приказом прекратить пробиваться на восток, а вместо этого выдвинуться в указанный квадрат и всеми силами атаковать расположенный там аэродром.

Это сработал конверт с картами, переданный мной сержанту Гаврилову, на которых Очкарик нанес координаты вражеских объектов.

Оценки уровня подготовленности и проведения «Встречного пала» в среде профессиональных историков были диаметрально противоположными: от «чудовищного бардака и неразберихи, приведшими к умопомрачительным потерям задействованных в ее проведении сил и средств» до «блестяще проведенной операции стратегического масштаба, подготовленной в рекордно короткие сроки». Но, как бы там ни было, в результате масштабной операции Люфтваффе на порядок снизила свою активность на Восточном фронте. Ну вот буквально: по сравнению с концом июня следующие полтора месяца количество самолетовылетов немецкой авиации в день упало в десять раз.

Более того, существенная часть исследователей утверждала, что Люфтваффе так никогда и не смогло оправиться от тех потерь, которые оно понесло во время «Встречного пала». И, похоже, это утверждение оказалось близко к истине. Особенно в том, что касалось личного состава. Я аж тихонько застонал от восторга, прочитав список немецких асов, которые погибли во время атаки на аэродромы: Ганс Филипп, Герман Граф, ярый нацист Рудель, Гейнц Бэр, Вильке, Друшель… Всего на том сайте, где я раскопал эту инфу, упоминалось около сорока имен, большую часть из которых я не знал. Причем подавляющее большинство этих «рыцарей неба», «экспертов» и «королей» лишилось жизни на земле, под бомбами, осколками минометных мин или от пуль десантников и окруженцев.

Но и наши потери во «Встречном пале» действительно оказались очень большими. В этом отношении критики были правы: из трех с половиной тысяч самолетов, задействованных в этой операции, безвозвратно потерянными оказалась половина, а из тех, кто принимал участие в наземной фазе, не выжил практически никто…

Однако крутого перелома в 1941 году не произошло. И даже резкое снижение активности Люфтваффе не слишком помогло. Более того, по сравнению с предыдущим (альтернативным самому исходному) вариантом истории немцам даже удалось замкнуть парочку довольно значительных котлов. Хотя тот Минский котел, из-за которого мы с Батонычем и рванули в прошлое на «Т-72», удалось-таки не допустить.

Общие потери Красной Армии вследствие снижения наступательного порыва немецких войск из-за резкого падения авиационной поддержки все-таки снизились. Точных цифр ни «моего», ни даже «предыдущего» варианта я не помнил, но ощущение присутствовало…

И к сожалению, первый год войны прошел по очень похожему на все предыдущие сценарию. Только исходные рубежи декабрьского наступления оказались в очередной раз сдвинуты на запад. Километров на пятьдесят – семьдесят… Следовательно, вся остальная информация, скрупулезно подготовленная нами, так и не дошла до адресата, сгорев, вероятно, вместе с танком.

Впрочем, никакая информация не может быть воспринята и использована мгновенно. Даже если все полученные от нас сведения смогли бы быстро проанализировать и принять к исполнению (а судя по операции «Встречный пал», все так и было), то и тогда не факт, что изменившаяся, и весьма существенно, обстановка соответствовала бы нашим «разведданным».

Хорошо еще, что «работали» две первые большие посылки: войска освоили новые уставы и наставления за несколько месяцев. А промышленность сумела пустить в производство новые образцы боевой техники и насытить ими войска примерно за год-два. Впрочем, далеко не все…

Но, как бы там ни было, уже начиная с сорок второго года изменения оказались куда более заметными. Во-первых, несмотря на то что советское летнее наступление на Киев тоже оказалось неудачным, никакого ответного глубокого прорыва до Волги, как было у меня, или на север, в сторону Ленинграда, как было в «предыдущем» варианте, у немцев не вышло. Более того, попытка подобного прорыва привела к тому, что вся 6-я полевая армия Паулюса и две трети танковой группы Гота оказались отсечены и окружены в районе Калача и станицы Цимлянской. После чего все лето и большая часть осени прошли в немецких попытках разной степени успешности деблокировать эту мощную группировку. В принципе деблокада удалась. Около половины личного состава немцы сумели-таки вывести из этого котла. Ну да, в Сталинградском котле сидело почти двести пятьдесят тысяч человек, почитай в два раза меньше, чем в Цимлянском, и то еле их удержали… Впрочем, несмотря на то что формально немцам удалось вырваться, по абсолютным цифрам немецких потерь Цимлянский котел обошелся немцам едва ли не дороже Сталинградского «моей» истории. Особенно в отношении потерь боевой техники и автомобилей. Да и с потерями личного состава вышло почти баш на баш. Вернее, по чисто немецким потерям, Вермахт потерял как бы даже и не больше. А вот всякие румыны, венгры и итальянцы обошлись куда меньшими потерями. Но, по идее, это нам было только на руку.

Через некоторое время удалось узнать, что задержка с окончанием войны на этот раз оказалась вызвана не столько косяками при проведении операции «Встречный пал» и даже не Цимлянским котлом, а… сознательным решением Сталина, который решил воспользоваться советом Бата и подгрести под себя «максимум Европы».

В какой-то определенный момент наступление на Берлин по прямой остановили, и основные удары были перенесены на юг. Красная Армия, пройдя с боями Венгрию, Чехию и Австрию, ворвалась в Германию через Саксонию и Баварию. Через север Италии наши войска вошли в вишистскую Францию, которую немцы успели оккупировать всего за три дня до того, как передовые мотомехгруппы танковых армий Рыбалко и Ватутина перешли границу. Причем произошло это все осенью 1943 года. Попутно был захвачен и север Италии, что впоследствии привело к тому, что в этом варианте истории разделенным народом оказались уже не немцы, а итальянцы. Потому что на севере образовалась Народно-демократическая республика Италия со столицей в Милане, а на юге – республика Италия со столицей в Риме.

Зимой, когда Люфтваффе остался совсем без топлива, а Вермахт с трудом наскребал синтетический бензин для танков, Красная Армия оттяпала существенную часть южной Германии. Более того, в январе 1944 года наши войска через Швабию и Эльзас вошли уже на изначально, еще с 1940 года, оккупированную территорию Франции. Кроме того, гвардейцы Черняховского и Катукова, продвигаясь на севере, вдоль побережья Балтийского моря, к февралю 1944 года освободили Данию, а потом и Голландию с Бельгией и двинулись напрямик на Париж, а также на Кале, Гавр и Брест, отсекая Францию от возможных британо-американских десантов.

К середине марта у Гитлера осталась только центральная часть Германии с Берлином. В канун «женского праздника» военная верхушка рейха устроила переворот, попытавшись убить «любимого» фюрера. К сожалению, покушение закончилось примерно таким же результатом, как в самой первой версии истории – Гитлер отделался порванными штанами. Но когда фанатики-эсэсовцы под предводительством Гиммлера начали с упоением вешать генералов, Красная Армия воспользовалась моментом и нанесла окончательный сокрушающий удар.

Наши войска атаковали одновременно с трех сторон – из Саксонии, Померании и с Зееловского плацдарма. Оборона последнего была значительно ослаблена – еще в конце зимы немцы начали отводить наиболее боеспособные подразделения от Одера, где они стояли без движения (ну, потому что наши не слишком-то рвались наступать на этом направлении) почти десять месяцев. Что интересно – все эти месяцы доктор Геббельс во всеуслышание верещал: «Монгольские орды остановлены на пороге Берлина и теперь в ярости бьются о железную стену, выстроенную доблестным немецким солдатом, не способные продвинуться ни на шаг».

Общие боевые потери Красной Армии серьезно возросли – процентов на двадцать в сравнении с предыдущим вариантом. Хорошо хоть, что в данном варианте истории не было миллионных потерь среди советских военнопленных и мирного населения. В принципе новый виток альтернативных изменений оказался вполне положительным, хотя и не без недочетов.

 

Глава 19

4 июля 1941 года, Москва

Почти час танкисты помогали уцелевшим медикам сортировать раненых и оказывать им помощь. К счастью, погибших было не так много, как показалось вначале: многих просто оглушило и сбросило с насыпи близкими взрывами. Затем к разбомбленному эшелону подошла автодрезина с бронеавтомобилем «БА-10ЖД» в качестве прикрытия, и из мотовагона посыпались автоматчики в фуражках с васильковыми верхами. Руководил ими знакомый лейтенант госбезопасности. Заметив, что бойцы разделились – часть вместе с Лерманом двинулась в их сторону, остальные оцепили разбитую платформу с обломками танка, тщательно осматривая перевернутый корпус и сброшенную под откос башню, – мехвод тронул Степана за плечо:

– Глянь, командир, никак по нашу душу. Пошли, чего людей зазря ждать заставлять.

– Да не, Коля, не по нашу, – тяжело вздохнул Гаврилов. – Надеются, что товарищ комиссар с полковником уцелели. Но ты прав, пошли.

Лерман, подбежав к танкистам, взволнованно спросил чуть запыхавшимся голосом:

– Живы, танкисты? Хорошо. Где товарищ Дубинин и полковник?

– Погибли, товарищ лейтенант государственной безопасности, – глядя в землю, ответил Гаврилов.

– Уверен? – изменившись в лице, рявкнул тот. – Свидетели имеются?

– Имеются, – мрачно кивнул танкист. – Вот мы с Колей свидетели и есть. То есть простите, с бойцом Барановым.

– Это так? – убитым голосом осведомился энкавэдист, переведя на механика-водителя тяжелый взгляд.

– Так точно, товарищ сержант, бомба прямиком в танк угодила. Чутка позади башни и вдарила. Они оба в тот момент в башне были, бой вели, два германских самолета сбили. Первый товарищ полковник из пулемета ссадил, а другой – товарищ комиссар из… – Баранов замялся, не зная, как описать ПЗРК.

– Чего мнешься, танкист? – не выдержал следователь, продолжая буравить мехвода взглядом. – Ну?

– Так я это… – смешался Николай. – Не знаю, как и объяснить. Труба у него такая была, метра полтора длиной. А из нее, стал быть, ракета вылетала, навроде нашего «эрэса», только тоненькая совсем. Вот этой самой ракетой он вчера самолет-разведчик сбил, а сегодня – бомбардировщик.

– Да, видел я эту штуку у комиссара! – кивнул энкавэдист. – Что дальше было?

– Ну а дальше третий немец бомбу кинул, прямое попадание. Танку башню сорвало, а корпус с платформы вниз сбросило, там он и загорелся.

– А вас когда ранило?

– Так тогда же и ранило. Одна фугаска в танк ударила, другая в десятке метров от нас рванула. Командира моего контузило, а мне еще и лоб осколком раскровянило.

Нахмурясь, Лерман несколько секунд размышлял, затем задал новый вопрос:

– Обломки осматривали? Тела нашли? Или, гм, фрагменты тел?

– Осматривали, товарищ лейтенант госбезопасности. Ничего там нет, можно и не искать. После такого взрыва от танкистов ничего не остается. Точно вам говорю, уж повидал….

– Проверим, – буркнул энкавэдист. – С вами ехало трое сотрудников госбезопасности, что с ними?

– Погибли они, товарищ лейтенант госбезопасности. Когда фрицы в танк попали, они к платформе рванули тоже, видать, думали, что кто уцелеть мог. Возле самой насыпи их бомбой и накрыло. Вона там, – механик-водитель показал рукой, – под брезентом, все, что мы со Степой собрали, и лежит….

– Понятно, – дернул щекой Лерман. – Комиссар или полковник вам ничего не давали? Ну, может, какое-нибудь оружие навроде того зенитного «эрэса» или автомат-карабин этот свой?

– Оружие – нет! – мотнул головой сержант, от чего боль вернулась с новой силой. С трудом подавив стон, Гаврилов достал из-за пазухи пакет. – Вот!

Следователь осторожно, словно ему передавали гранату с вынутой чекой, принял пакет и быстро его осмотрел. Край пакета оказался порван, и танкисты успели увидеть, что внутри толстая пачка топографических карт.

– Ступайте за мной! – скомандовал Лерман. – Держаться рядом, от меня не отходить. Как закончим с осмотром, поедете со мной, отправлю в столицу первым же эшелоном.

Спорить Гаврилов не стал, поскольку помнил слова лейтенанта: мол, в Москве разберутся. Тем более что они теперь, так уж выходит, единственные свидетели гибели товарища комиссара и товарища полковника и уничтожения секретного танка.

До ближайшей железнодорожной станции танкисты добрались почти через четыре часа. Сначала особисты, выставив оцепление, долго копались в обломках танка, что осложнялось перевернутым корпусом, забраться внутрь которого можно было только через выбитый взрывом эвакуационный люк, и даже фотографировали их с разных ракурсов. Затем проводили опрос уцелевших и осматривали тела погибших. Тем временем с «нашей» стороны приехали за ранеными несколько санитарных автобусов и бортовых грузовиков, куда, хоть и с трудом, погрузили всех пострадавших. Следом с ближайшей станции прибыл ремонтный поезд, и железнодорожники начали разбор завалов и ремонт пути – ветка, по которой шел разбомбленный эшелон, являлась одной из основных на этом направлении, и нужно было в кратчайшие сроки восстановить движение. Наконец энкавэдисты завершили свои дела и, оставив у танка охрану, вместе с танкистами забрались в автодрезину. По пути им навстречу попался небольшой состав, состоящий из паровоза, железнодорожного крана и пары платформ. Скорее всего он был отправлен за остатками секретного танка.

Спустя сорок минут они уже были на станции, где Гаврилова с мехводом после недолгой беседы и протоколирования показаний в линейном управлении НКВД вместе с двумя сопровождающими с первым же поездом отправили в тыл.

На этот раз дорога прошла без приключений, разве что постоянно приходилось подолгу торчать на запасных путях, пропуская идущие на запад один за другим воинские эшелоны. Провожая взглядом длинные вереницы платформ с укрытыми брезентом танками, автомашинами и артиллерийскими орудиями, танкисты лишь тоскливо вздыхали: их место было там, на фронте, где сейчас погибали, героически сдерживая натиск противника, их товарищи. Вон какая силища прет, видать, готовится что-то крупное! Никак командование собирается остановить немцев, а то и отбросить назад! Но приказ есть приказ: сказано в Москву – значит, туда и дорога…

Еще одним воспоминанием о более чем суточной поездке оказался голод: на станции их накормить не успели, а пара выданных с собой сухих пайков закончилась быстрее, чем хотелось бы двум здоровым мужикам. Приходилось хлебать слабенький и почти несладкий чай с сухарями, разживаясь кипятком, за которым ходил один из сопровождающих во время вынужденных простоев или недолгих плановых остановок. А затем, на рассвете второго дня, эшелон благополучно добрался до столицы.

На перроне их встречали трое контрразведчиков во главе с целым капитаном госбезопасности. Придирчиво проверив документы у всех, включая сопровождающих, они прошли сквозь забитое людьми, шумное здание вокзала на привокзальную площадь, где дожидались три легковых автомобиля. Танкистов усадили на заднее сиденье первой «эмки», капитан поехал с ними.

Поерзав на мягкой – не чета танковой – сидушке, Баранов наклонился к командиру и легонько пихнул его в бок, прошептав на ухо:

– Вишь, Степа, какая встреча! Товарищ комиссар даже опосля смерти нам с тобой помогает – ежли б не он, разве бы нас так встречали? Везут, понимаешь, словно генералов каких!

Ответить Гаврилов не успел: сидящий рядом с шофером капитан обернулся и негромко буркнул, без особой, впрочем, угрозы в голосе:

– Попрошу не разговаривать. Скоро приедем.

Обменявшись многозначительными взглядами, танкисты замолчали, с искренним интересом глядя на пролетающую мимо автомашины столицу, чьи широкие улицы в эту пору оказались почти пусты, лишь изредка по асфальту проезжал пассажирский автобус или армейский грузовик. Людей на тротуарах тоже было немного: понятное дело, военное положение, какие уж тут прогулки.

Спустя буквально несколько минут автомашина въехала во внутренний двор многоэтажного здания, подавляющего своей монументальностью. Капитан вылез первым, распахнул заднюю дверцу:

– Выходите, товарищи. Вам туда, – и дернул выбритым до синевы подбородком в сторону входа, возле ступеней которого застыл часовой. – Внутри вас встретят. Желаю удачи.

Не говоря больше ни слова, энкавэдист забрался обратно в машину, водитель которой даже не глушил мотор, та фыркнула выхлопом и укатила куда-то в глубину огромного и пустынного двора, чем-то напоминающего заасфальтированный квадратный стадион.

Переглянувшись, танкисты молча двинулись в указанном направлении: сержант, как и подобает командиру, первым, Баранов следом. Часовой, к удивлению товарищей, и глазом не повел – ни тебе документы проверить, ни хоть как-то отреагировать. Как стоял статуей, так и остался стоять. Кстати, интересно, что за здание такое? Какое-то из управлений городской НКВД, наверное? Но уж больно огромное…

Причина спокойствия караульного стала ясна сразу за массивными двустворчатыми дверями с отполированными ладонями входящих бронзовыми ручками: в гулком коридоре их и на самом деле ждали. Напротив входа стоял, заложив руки за спину, майор государственной безопасности; сбоку, за невысокой стойкой пропускного пункта, сержант с пистолетом-пулеметом Дегтярева, контролирующий каждое движение вошедших.

Танкисты торопливо вытянулись по стойке смирно:

– Товарищ майор государственной безопасности…

– Отставить! – бесцветным голосом прервал тот доклад. – Моя фамилия Быстров, я ваш куратор. Предъявите документы и проходите вон туда.

Приняв у красноармейцев удостоверения личности, майор бегло их проглядел и протянул сержанту:

– Оформи.

– Пропуска выписывать? – закинув ремень «ППД-40» на плечо, расслабился тот, принимая потертые по углам, потемневшие от пота картонки.

– Не нужно, я их сам отведу, – мотнул головой Быстров. – Сдайте оружие, внутри здания оно вам не понадобится, тут воевать не с кем, – судя по едва заметно приподнявшимся уголкам губ, последнее – с точки зрения этого немногословного майора с ничего не выражающими равнодушными серо-стальными глазами – означало весьма смешную шутку. Вот только смеяться над ней танкистам отчего-то вовсе не хотелось. Поэтому они просто протянули ему пистолеты и запасные магазины.

– Это все?

– Так точно.

– Хорошо, следуйте за мной. Вас уже ожидают, так что времени приводить себя в порядок нет. Вижу, вы ранены? – тяжелый взгляд остановился на Баранове. – Перевязка требуется?

– Никак нет… – с небольшой заминкой отрицательно качнул головой Николай, успев подумать, что сменить повязку в принципе стоило бы. В поезде его перебинтовали, но с тех пор прошло уже больше суток. – Потерплю, товарищ майор.

– Ясно, – в глазах Быстрова впервые сверкнуло нечто вроде сострадания. – Вот только геройствовать зря не нужно, ОН этого не любит. Двадцать минут у нас по-любому есть, сейчас вас перебинтуют. Заодно и умоетесь, оба.

Майор привел их к дверям с надписью «медпункт» и красным крестом на матовом стекле, где Баранова умело – даже боли, когда девушка отдирала заскорузлый от крови бинт, не почувствовал – перевязала миловидная фельдшерица. Быстров в кабинет не заходил, дожидаясь в коридоре. Затем танкисты умылись, смыв с лиц многодневную грязь, копоть и пот, и с позволения смешливой медички вдоволь напились прохладной воды из графина. Не оттого, что так уж сильно мучила жажда – чтобы наполнить желудки, притупив хоть немного чувство голода.

– Готовы? – осведомился Быстров, когда танкисты вышли из медпункта. – Ну вот, хоть на людей стали похожи. Почти, – видимо, последнее тоже должно было означать шутку. – Все, пошли. – Он демонстративно взглянул на наручные часы. – Время.

Спустя несколько минут все трое застыли возле массивных дубовых дверей. Ни номера кабинета, ни какой-либо таблички с именем-фамилией хозяина не имелось. Майор в последний раз придирчиво оглядел обоих:

– Вам сюда. Зря языками не трепать, на вопросы отвечать четко, по-военному. В остальном сами разберетесь, не маленькие. Входите, товарищ Берия не любит, когда опаздывают.

– Кто?! – ошарашенно пробормотал внезапно севшим голосом Гаврилов, осознав услышанное. – Так мы это что, к самому… товарищу Берия… почему же вы сразу… как же оно так…

– А это что-то меняет? – холодно осведомился майор. – Или два советских танкиста, сражающиеся с первого дня войны, настолько испугались, что не могут без предупреждения встретиться с наркомом внутренних дел? А по моим данным, с немцами сражались вы вполне бесстрашно, не одну медаль, если не орден, заслужили. Их, получается, не боялись, а товарища Берию – боитесь? Даже странно как-то… или есть, что скрывать?

– Нет, но…

– Вперед. – Быстров нажал на гнутую бронзовую ручку, раскрывая дверь. – Хватит болтать.

И внезапно вполне по-человечески улыбнулся, впервые за все время их недолгого знакомства:

– Идите уж, герои…

В приемной Гаврилов с мехводом не задержались: сидящий за столом с парой телефонных аппаратов и пишущей машинкой на поверхности секретарь лишь спросил их фамилии, сверился с лежащим перед ним листком и указал на ведущую в кабинет дверь:

– Проходите, товарищ народный комиссар вас ожидает. Головные уборы можете оставить здесь.

Взглянув на товарища, Степан решительно оправил комбинезон под ремнем – резкое движение выбило из плотной ткани небольшое облачко пыли, и сержант мгновенно покрылся испариной, – и на негнущихся ногах подошел к двери. Постучал и, не дождавшись ответа, осторожно опустил вниз ручку. Дверь послушно распахнулась, бесшумно провернувшись на смазанных петлях, и Гаврилов, судорожно вздохнув, переступил порог. Гулко бухая подошвами сапог по лакированному наборному паркету, сделал несколько строевых шагов в сторону рабочего стола, за которым сидел, с любопытством глядя на вошедших, всесильный нарком. Позади тяжело топал Баранов, стараясь не отставать от командира и размышляя, что высоковато их со Степкой занесло – больно падать будет, ежели что.

Пока шел, ощущая, как кружится от волнения голова – или это сказывались последствия недавней контузии? – успел осмотреться. Кабинет народного комиссара оказался просторным и светлым, но с минимумом обстановки. Этот самый стол с лампой под круглым абажуром и тремя черными телефонами, на стене за спиной – зашторенная карта СССР, в правом углу – гипсовый бюст товарища Сталина. Слева этажерка с книгами и сложенными стопками папками. У стола – пара кресел.

Большего Гаврилов не разглядел – Берия поднялся из-за стола, бросив на столешницу карандаш, сделал шаг навстречу и первым протянул ладонь:

– Здравствуйте, товарищ танкист. Полагаю, товарищ Гаврилов?

Рукопожатие наркома оказалось неожиданно по-мужски крепким, а широкая ладонь – сильной и… теплой. Чего нельзя было сказать про самого Степана: в последний момент его рука предательски дрогнула. Лаврентий Павлович это, разумеется, заметил:

– Волнуетесь? Зря. В этом кабинете вам ничего не угрожает. Особенно немцы, – сверкнув стеклами знаменитых пенсне, Берия усмехнулся, указав на кресло: – Прошу вас, присаживайтесь. И вы тоже… товарищ Баранов, верно? – Нарком пожал жесткую, выдубленную соляркой и маслом, покрытую мозолями ладонь механика-водителя.

– Так точно, товарищ народный комиссар внутренних дел! Красноармеец Николай Баранов, механик…

– Ай, не нужно так тянуться, вы не на плацу, – неожиданно отмахнулся тот. – Да присаживайтесь же, товарищи!

Дождавшись, пока смущенные танкисты усядутся в кресла – и Гаврилов, и мехвод, разумеется, присели на самый краешек, поскольку стыдно было марать изгвазданными не пойми в чем комбезами светлую обшивку, – Берия занял свое место за столом.

Несколько секунд в кабинете царило молчание, затем наркомвнудел произнес:

– Про ваши героические подвиги я знаю, – заметив на лицах танкистов недоумение, Лаврентий Павлович неожиданно поднял перед собой ладони. – Да, именно так, подвиги! Вы практически в одиночку сдержали удар танковой дивизии немцев. Взяли в плен комдива. И это не считая того, что на рассвете двадцать второго июня вы первыми приняли на себя подлый удар врага! Так что не нужно спорить, сейчас мы станем говорить совсем про другое, хорошо?

Не сговариваясь и даже не глядя друг на друга, танкисты одновременно кивнули.

– Прекрасно. Так вот, обстановка на фронте мне известна намного лучше, чем вам, об этом я спрашивать не стану. Мне интересно узнать о том, как именно вы встретились с товарищем Дубининым и его спутником полковником Батом. Вот об этом я почти ничего не знаю, да. Практически вообще ничего. Расскажете?

– Конечно, товарищ народный…

– Давайте договоримся так, – решительно прервал Гаврилова нарком. – Называйте меня или товарищ Берия, или товарищ нарком. Иначе выходит как-то слишком длинно, а нам не нужно терять время, оно сейчас слишком дорого. Потому сделаем так: сейчас вы подробно расскажете, как повстречались с товарищем Дубининым, а я стану задавать вам вопросы, если таковые возникнут. Согласны? Хорошо. Наш разговор будет стенографироваться, так будет проще. На дополнительные вопросы прошу отвечать четко, без лишней воды.

Народный комиссар поднял трубку одного из телефонов и произнес короткую фразу на грузинском. Спустя полминуты в кабинет вошла молодая женщина в военной форме с петлицами сержанта ГБ. Усевшись в одно из стоящих под стеной кресел, она раскрыла на коленях пухлый блокнот и коротко кивнула наркому. Берия взглянул на танкистов:

– Начинайте, товарищи бойцы….

Лаврентий Павлович оказался внимательным и благодарным слушателем: вопросы задавал редко и исключительно по существу. Например, его заинтересовало то, что товарищ Дубинин, по мнению Баранова, крайне неумело справлялся с обязанностями механика-водителя. Или то, что секретный танк вел прицельный огонь на полном ходу с помощью какого-то «двухплоскостного стабилизатора», не останавливаясь и даже не притормаживая перед выстрелом. Когда разговор зашел о технических новинках «Т-72», большую часть которых никто из танкистов так и не смог понять, Берия постоянно делал пометки на лежащем перед ним листке бумаги.

О самом бое Лаврентий Павлович знал, видимо, со слов Лермана или Кижеватова, но услышать подробности от лица непосредственных участников расстрела вражеской техники ему было чрезвычайно интересно. Он, услышав, как за две минуты танк выпускал полтора десятка снарядов, поражая пятнадцать целей, вскочил и принялся ходить по кабинету. Танкисты дернулись было подняться на ноги, но нарком лишь дернул рукой, мол, сидите:

– Поразительно, товарищи! Нет, я, разумеется, понимаю, что при таком калибре одного попадания достаточно для поражения любого немецкого танка или бронемашины, но все же… Еще и описанная вами просто немыслимая скорострельность! И все это сделал всего ОДИН танк!

Танкисты украдкой недоуменно переглянулись: понятно, что танк секретный и экспериментальный, но отчего товарищ народный комиссар ведет себя так, словно понятия не имел о его существовании? Или и на самом деле не знал? И они стали свидетелем чего-то вовсе уж секретного? Да уж, в подобной откровенно непонятной ситуации лучше всего сделать вид, что ничего не заметили, а то как бы себе дороже не вышло…

Успокоившись, Лаврентий Павлович вернулся за стол.

– Что ж, товарищи красноармейцы, в вашем рассказе я нисколько не сомневаюсь: все рассказанное полностью совпадает с данными, переданными командиром одной из спецгрупп, отправленных на место боя. Как вы считаете, что это такое?

Берия выложил на зеленое сукно рабочего стола то, что танкисты меньше всего ожидали увидеть в этом кабинете: один из тех самых металлических кругляшей размером с солдатский котелок, что вылетали через специальный лючок из башни секретного танка после каждого выстрела.

– Товарищ нарком, эти… штуковины выбрасывались из танковой башни через пару секунд после каждого выстрела. Что это такое, я у товарища полковника в суматохе так и не спросил, но догадываюсь, что это своего рода стреляная гильза…

– Такая, гм, маленькая?! – поразился Берия. – Сколько ж в нее пороха-то влезет, смешно просто!

– Да нет, я помню, когда мы в автомат заряжания снаряды и заряды укладывали, она была вполне себе нормального размера, – задумчиво произнес Степан. – Похоже она… ну… частично сгораемая, что ли…

– Куда укладывали? – переспросил Берия, снова черкая на листке бумаги.

– Там внутри башни было такое устройство, оно автоматически подавало снаряды к затвору орудия. Товарищ полковник называл его «автоматом заряжания», или «каруселью». Последнее из-за того, что эта штука была… круглой.

– И часто вы туда… снаряды укладывали?

– Да раза три… Правда, Коля?

– Точно так, – кивнул мехвод, привычным движением разгладив соломенные усы. – Первый раз еще у разбитого тягача. Потом, когда к холмам передислоцировались и начали там танки жечь, еще два раза.

– Так сколько всего вы произвели выстрелов?

– Ну, мы не считали, – почему-то смутился Гаврилов, – однако сам товарищ полковник после сказал, что два с половиной боекомплекта, всего сто два снаряда. Он еще жалел, что у него не «КВ-1», там, мол, боекомплект под сотню.

– Жалел, значит? – усмехнулся нарком. – С такой-то мощью орудия и стрельбой без промаха? Ладно… Выходит, что боекомплект «Т-72» всего сорок снарядов?

– Выходит, что так, товарищ нарком.

– Добро, – кивнул Лаврентий Павлович, убирая «гильзу» обратно под стол и делая на бумаге очередную пометку. – Разберемся. Теперь вернемся к тягачу, про который вы упомянули. Мне докладывали о какой-то непривычной машине-гиганте, на прицепе которой он и стоял и которую немцы сожгли. Было такое?

– Так точно, было!

– Вот и расскажите, что за чудо-автомобиль такой. А то мои люди какие-то небылицы рассказывают, мол, тягач больше танка размером и колеса чуть ли не с человека высотой.

– Так и есть, – кивнул Гаврилов, мельком подумав, что товарищ народный комиссар определенно лукавит: уж коль на месте боя побывала разведгруппа, неужто фотокарточек не имеется? Вон, когда товарищи чекисты разбитый танк осматривали, со всех сторон сфотографировали. Впрочем, ему виднее. – Огромный такой тягач, кабина квадратная и с каждой стороны по четыре здоровенных колеса. А уж прицеп – ну чистая платформа железнодорожная. Товарищ комиссар его «МАЗом» назвал.

– Как? – снова берясь за карандаш, переспросил Берия.

– «МАЗом». Сказал, мол, в Минске такой сделали, потому и «МАЗ». Минский автомобильный завод.

– Надо же! – удивился нарком. – И что с ним произошло?

– Так раздолбали его немцы! Два снаряда положили. Один в кабину угодил, второй в двигатель. А после уж и солярка полыхнула, вот он и сгорел.

– То есть специально по нему и стреляли? – зачем-то уточнил Берия.

– Угу, – забывшись, по-простому ответил сержант. – То есть простите, так точно!

– Хорошо, – кивнул Лаврентий Павлович. – Рассказывайте дальше. Чем бой закончился?

Когда дошли до пленения немецкого генерала, имя которого танкисты вспомнили только с третьей попытки, перед тем несколько раз переврав фамилию, нарком задал сразу несколько вопросов. От «как именно его удалось захватить» и «опишите его внешность» до «как он себя вел – надменно, или наоборот, выглядел испуганным, сломленным?». Затем добрались до прибытия на железнодорожную станцию, контакта с местными особистами и погрузки в эшелон, и нарком попросил показать выданный лейтенантом ГБ документ. Гаврилов торопливо достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо листок. Внимательно изучив содержание, Берия положил бумагу на стол, прихлопнув ладонью, и сделал указание стенографистке:

– Пометьте особо, чтобы связались с их частью и разъяснили ситуацию командованию. Пока оба останутся в ведении нашего наркомата. Сделать сегодня же! Продолжайте, товарищи.

Обстоятельства гибели комиссара и полковника Бата Берию тоже интересовали во всех подробностях – судя по всему, Лаврентий Павлович уже получил сведения от проводивших осмотр разбомбленного эшелона подчиненных, и сейчас хотел сверить их «по горячим следам» с показаниями непосредственных свидетелей. Гаврилов с товарищем подробно рассказали про последние минуты жизни Дубинина и Бата – и про воздушный бой, когда им удалось в считаные секунды сбить два вражеских самолета (выслушав описание странной зенитной «трубы» с ракетой внутри, Берия сделал на своем листочке еще одну пометку), и про роковую бомбу, уничтожившую секретный танк.

Относительно танка нарком, сняв пенсне и устало помассировав пальцами переносицу – разговор длился уже больше часа, – поинтересовался отдельно:

– А вот скажите мне, товарищи, как опытные, успевшие повоевать танкисты: можно его восстановить, этот самый танк?

Гаврилов замешкался, так что отвечать пришлось мехводу:

– Не думаю, товарищ нарком. Бронекорпус ему разворотило знатно, и по сварным швам разошелся, и броня треснула. Да и ходовую тоже неслабо покорежило. Я б, ежели меня спросили, в рембат токмо дизелек вывез, да башню с пушкой.

– А почему? – живо заинтересовался тот, подавшись вперед.

– Ну дык, мотор-то вряд ли сильно пострадал, а даже если и так, все равно незачем германцам в его устройстве копаться, ежели вдруг захватят. А башня? Ее, конечно, тоже повредило, но орудие, как мне кажется, уцелело. А пушечка там, товарищ Берия, ох какая знатная. Нельзя ее бросать, вдруг тоже к германцам попадет.

– Да, пушка там, судя по вашему рассказу, и на самом деле весьма интересная, – задумчиво пробормотал нарком, размышляя о чем-то своем. Стенографистка, не отрывая взгляда от блокнота, споро шуршала по бумаге остро заточенным карандашом, уже третьим или четвертым по счету.

– Насчет немцев это вы очень правильно заметили, так что то, что от танка осталось, мы уже вывезли. Кстати, как и обломки сгоревшего тягача. Хорошо, товарищи, я все понял. От имени моего наркомата выражаю вам благодарность за ценные сведения и проявленный в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками героизм. Надеюсь, напоминать, что все, о чем мы говорили, является государственной тайной высшего уровня секретности не нужно? Ну, я так и думал. Нет, нет, сидите, мы пока не закончили. – Лаврентий Павлович сделал стенографистке знак, и та покинула кабинет, негромко цокая по паркету каблуками туфель.

– Видите ли, какое дело, товарищи. Мы так и не знаем, как именно выглядит… гм, выглядел товарищ Дубинин и его спутник. И это весьма досадно. Они много сделали для нашей страны и… – непонятно отчего Берия вдруг замялся, словно собирался сказать что-то еще, но в последний момент передумал.

– Впрочем, неважно. Сейчас сюда придет специально обученный художник-криминалист и с ваших слов набросает портреты обоих. Очень прошу постараться вспомнить даже самые мелкие подробности их внешности, обратив внимание на особые приметы: родинки, шрамы, расположение морщин, выражение глаз, изгиб губ и так далее.

– Но… зачем, товарищ нарком? – не удержался Степан, тут же мысленно выругав себя за несдержанность. Совсем охренел от контузии? И куда лезешь, дурень?! Самого Берию прервал!

Как ни странно, наркома подобная наглость вовсе не разозлила, похоже, он ничего и не заметил:

– Так нужно. А вот зачем – тоже государственная тайна. До свидания, товарищи, – пожав им на прощание руки, Берия быстрым шагом покинул кабинет.

Несколько минут танкисты сидели в тишине, ошарашенно глядя друг на друга, затем в помещение зашел невзрачный человек в цивильном костюме с плоским чемоданчиком, какие бывают у художников, в руке. Гаврилов с Барановым снова переглянулись, уж больно не к месту смотрелся этот глубоко штатский пожилой мужик в кабинете главы всесильного наркомата. Так и хотелось улыбнуться.

Но бойцы ошиблись. Улыбаться им не пришлось. Весь следующий час им вообще было не до веселья: художник замучил их выяснением мельчайших подробностей и не успокоился, пока не нарисовал два словесных портрета, на взгляд танкистов, весьма схожих с оригиналами. Однако на этом мучения не закончились: художник, зачем-то показав им десятка два портретов каких-то незнакомых людей, повторил все заново, «от нуля» набросав с их слов еще два эскиза.

Наконец художественный мучитель остался доволен, и товарищей выпустили из кабинета, передав с рук на руки немногословному майору Быстрову. Который, к удивлению танкистов, отвел их в столовую, где они смогли наконец нормально поесть, впервые за почти двое суток….

А дальнейшие события и вовсе закрутились, словно карусель в городском парке культуры и отдыха: после обеда обоих, как водится ничего не объясняя, посадили в автомобиль и долго куда-то везли. Как выяснилось по приезде – в Подмосковье, на территорию автобронетанкового полигона АБТУ РККА, где проводились испытания новейших советских танков и самоходных орудий и исследование трофейной бронетехники противника. Представляя их начальнику НИАБП, генерал-майору Романову, сопровождающий танкистов Быстров передал тому опечатанный пакет и о чем-то негромко сообщил устно. Удивленно взглянув на вытянувшихся по стойке смирно прибывших, тот лишь растерянно кивнул, приняв документы и расписавшись на пакете. Майор уехал, а генерал, задумчиво хмыкнув, кивнул в сторону административного здания:

– Ну что ж, товарищи… все это несколько неожиданно, но, согласно распоряжению товарища Берии, отныне вы поступаете под мое командование в должности испытателей новой бронетехники. Документы о переводе – в этом пакете. Ступайте за мной, нужно все оформить и встать на довольствие.

Ошарашенно переглянувшись, танкисты потопали следом за своим новым командиром. Вот так ни хрена себе поворот! Личное распоряжение самого товарища Берии – каково?! С другой стороны, оно и понятно – как там тот лейтенант на станции говорил: на фронт им пока все равно нельзя, поскольку видели секретную технику и даже ею управляли. Так что нечему и удивляться. Обидно, конечно, что повоевать не удастся, но с другой стороны… коротко пихнув в бок товарища, сержант негромко, чтобы не расслышал Романов, прошептал:

– Коля, ты хоть понял, кто мы теперь?

– Ну и кто? – буркнул мехвод недовольным голосом. – Тыловики мы теперя, Степа, вот что.

– А вот и нет, – не согласился Гаврилов. – Испытатели мы, сам же слышал. Значит, что?

– И что? – без особого энтузиазма в голосе переспросил товарищ, теребя в руках танкошлем.

– Да то, что скоро сюда такие танки, на которых мы с товарищем полковником воевали, поступят. На испытания, понял? Или еще какие! И мы их обкатывать станем!

– Думаешь? – слегка смягчился лицом Баранов. – Ну, ежели такие, тогда я согласен, добрая машинка была, мне оченно понравилась….

На этом удивительные события долгого дня не закончились. Когда оформлялись и получали продаттестаты, неожиданно выяснилось, что Гаврилову присвоено звание младшего лейтенанта, а Баранову – старшины. Приказ об этом нашелся в том самом опечатанном пакете, переданном начальнику НИАБП майором Быстровым. Сказать, что танкисты были удивлены, значит, не сказать ничего – узнав о столь неожиданном повороте судьбы, оба на несколько секунд откровенно «зависли», как выразился бы батальонный комиссар. Чем изрядно повеселили Романова, который даже не подозревал, что они не в курсе. Поздравив товарищей, генерал-майор отправил их в отдел кадров. Вскоре все формальности оказались улажены, и танкисты прошли медосмотр и санобработку, оказавшуюся, попросту говоря, банальным мытьем под душем – полноценный банный день, как и заведено, устраивался по субботам – и стрижкой «под ноль», успев даже поужинать в столовой для персонала полигона.

Время до отбоя они потратили на подгонку выданной им в хозотделе новенькой формы. Подшивая подворотничок, Гаврилов, едва ли не против воли, нет-нет, да и поглядывал на одинокий рубиновый «кубарь» на петлицах. Занимающийся своей гимнастеркой Николай порой бросал на командира незаметные взгляды и тихо ухмылялся в усы, радуясь за друга. Ну а что? Правильно товарищ Берия рассудил, Степка – парень дельный, давно уж в сержантах засиделся! Да и он, ежели так рассудить, тоже не за красивые глаза старшинскую «пилу» получил, а вполне заслуженно: уж вторую войну воюет, а все с голыми петлицами рычаги ворочает. Если б не то ранение, что его на полгода в госпиталь отправило, глядишь, еще на Халхин-Голе повышение получил.

Заснули танкисты, едва прозвучал сигнал отбоя – уж больно насыщенными на события оказались два крайних дня. Ни свежеиспеченный автобронетанковых войск мамлей Степан Гаврилов, ни старшина Николай Баранов еще не знали, что ждет их утром нового дня….

А утром было награждение.

Личный состав НИАБП выстроили на плацу, где генерал-майор Романов торжественно вручил Гаврилову орден Красного Знамени, а мехводу – Красной Звезды. И у того, и у другого это оказались первые в жизни награды…

 

Глава 20

7 июля 2015 года, Москва

– Ну, други мои верные, что еще удалось раскопать? – открыл очередное ежедневное совещание Батоныч.

– Можно я начну! – как первоклассник на уроке, поднял руку Колян.

– Давай, Коля, жги! – с улыбкой поощрил подчиненного Бат и заглянул в таблицу, где расписывался график работы интервьюеров. – Ты должен был с инженером Гурским поговорить?

– Так точно, шеф! Гурский Семен Натанович работал инженером-конструктором на Харьковском вагоностроительном заводе. Он же танковый… По итогам проверки выяснилось, что дедушка умер еще шесть лет назад, но я сумел договориться с его сыном и посмотреть архив…

– Так-так… Интересно! – оживился Батоныч.

– Гурский – специалист ни разу не ведущий, да и архив был так себе. В основном черновики обзоров трофейных документов. Но несколько листов нас впечатлили. Они были посвящены самым прозаическим вещам – воздуховодам для впускного и выпускного трактов двигателя, а также для подвода воздуха к радиаторам систем охлаждения. Так вот, там приводились данные о сопротивлении воздуха в изогнутых воздуховодах! – Колян обвел собравшихся насмешливым взглядом. – Выяснилось, что при радиусе закругления воздуховода, менее чем вдвое превышающем характерный размер сечения оного в плоскости изгиба, в воздуховоде создаются завихрения, препятствующие свободному течению газа!

– Это как? – удивился Димон.

– Грубо говоря, если трубу сечением сто миллиметров изогнуть по радиусу менее чем в двести миллиметров, двигателю придется тратить часть мощности на преодоление дополнительного сопротивления потоку газов. Чтобы избежать этого, в соответствующее колено нужно поставить диффузор – изогнутую в плоскости поворота пластину, – делящий поток пополам.

– И что это дало? – заинтересовался я.

– Только на устранении таких завихрений во впускном и выпускном трактах удалось поднять мощность танкового дизеля «В-2-54» на сорок лошадиных сил! – Колян посмотрел на меня с видом победителя, словно это он придумал такое устройство. – Еще примерно двадцать сил было выиграно на оптимизации потока воздуха через радиаторы. Вы посмотрите на систему охлаждения «Т-34», там же антиаэродинамический ужас! Итого мощность двигателя практически задаром была увеличена на двенадцать с половиной процентов!

– Отлично поработал, Коля! – похвалил Батоныч.

Димон, ревниво покосившись на друга, тоже потянул руку.

– У тебя… – Владимир Петрович глянул в таблицу. – Электромонтажник Петров Василий Иванович… Хм… Входил в группу создателей… специзделия номер один?

Димон молча положил на стол маленький цифровой диктофон марки «Юпитер-6ПУ» и нажал сенсор воспроизведения.

– …Два месяца муму пороли! Кха-кха… Ну ничего не помогало! Кха-кха… Старший инженер Глубачев даже в церкву тайком ходил – свечку ставить, кха-кха… – хриплый голос, льющийся из крошечного динамика, все время прерываемый глухим кашлем, замолчал.

– И что, товарищ Петров? – спустя секунд пять послышался нетерпеливый голос Димона.

– Да ни хрена! – горделиво произнес хриплый, но почти сразу же закашлялся. – Кха-кха, а-кха-кха-кха-кха… а-кха-кха…

– Так, давайте, товарищ писатель, на этом закругляться. Вы же видите, пациенту тяжело… – в динамике возник женский голос.

– Аа-кха-кха… А ну кышь отсюдова, мокрощелка! – взревел инженер Петров, справившийся со своим кашлем.

– Что?! Да как вы смеете…

– Кыш отсюдова, кому сказал!

– Да я… да я сейчас главврачу… – из динамика послышался цокот каблучков, а потом резкий удар раздраженно захлопнутой двери.

После чего хриплый голос Василия Ивановича довольно произнес:

– То-то, кха-кха… а то ишь тут раскомандовалась, мокрощелка… думает, что ежели тут дом престарелых, так все должны перед ней по струнке ходить, пескоструйщица…

– Кто? – даже в записи было слышно, как сильно удивился Димон.

– Я-то на Куйбышевском судоремонтном начинал. Кха-кха… Клепальщиком. Так вот у нас на заводе, на пескоструйном участке, вот такие же стерви работали. Кха-кха… Сами-то – пигалицы-пигалицами, а гонору… да тьфу на них! – объяснил инженер Петров. – Тебе дальше-то рассказывать, писатель, али как?

– Да-да, конечно – очень интересно! – поощрил старого инженера Димон. – Никогда не думал, что наше первое «изделие» с такими муками рождалось. Я вот читал книгу Гагаринского «Люди и атом», так там…

– Тю-ю… – перебил его Петров, – нашел у кого правду искать! Кха-кха… Ты бы лучше к рабочим людям обратился. Кха-кха… К тем, кто сам, вот этими руками каждую гаечку…

На этом месте Володька шлепнул пальцем по виртуальной кнопке «паузы» и развернулся к Димону:

– Значит, так – сделаешь из этого «художественного исполнения» короткую выжимку. Что? Где? Когда? Как и кем эта проблема оказалась разрешена. Понятно?

– Так точно, – коротко отозвался растерянный Димон и сгреб со стола диктофон.

Батоныч коротко кивнул и посмотрел на остальных «писателей-интервьюеров», находившихся в кабинете.

– У кого еще что есть?

Борис покаянно развел руками.

– У меня перспективный кандидат наклевывался, но помер уже. Полгода назад. В паспортных столах сейчас такой бардак…

– А где он работал?

– В Челябинске-40. На «Маяке». Старший инженер.

– Точно помер?

– Точно. Я с его внучкой разговаривал. Дочь-то еще раньше его преставилась. – Очкарик удивленно качнул головой. – Вот говорят: радиация, радиация… а старичок всю жизнь рядом с ней – и эвон, до девяноста семи лет протянул. А его доча в шестьдесят восемь померла.

– Еще кто-нибудь чем порадует? – снова оглядел своих «бойцов» Батоныч.

– Я со своим завтра встречаюсь, – доложил плотный пожилой дядька, исполнявший в фирме Батоныча функции этакого коменданта. – Николай Алексеевич Москалюк, химик. По ракетным порохам. На Воткинском заводе сорок лет оттрубил. В Москву перебрался к сыну. Как жену похоронил, так и…

Бат молча кивнул и перевел взгляд на следующего.

Когда вся «гвардия», которую Батоныч счел возможным задействовать в обеспечении текущего этапа нашей операции, отчитавшись о промежуточных итогах и планах на ближайшее будущее, наконец покинула кабинет, Володька развернулся ко мне и тяжело вздохнул.

– Ой, сколько нам еще возиться…

– Вижу уже, – буркнул я. – Ничего – в этот раз пойдем с тем, что успеем накопать. А остальное – потом передадим.

– Если это потом будет, – зло отрезал полковник. – Уж не думаешь ли ты, что все эти наши «попаданства» бесконечно тянуться будут? Как бы не опоздать! Да и вообще… я, знаешь ли, как-то не сильно мечтаю вернуться и застать на месте Москвы радиоактивное пятно на двести километров, типа того, что во Франции было.

Я невольно поежился. Да уж, на радиоактивной плеши, образовавшейся на месте подрыва «куриных мин» в «предыдущем» варианте истории мы, естественно, так и не побывали, но фоток в Библиотеке насмотрелись…

– Володь, ты не дергайся, – я успокаивающе вскинул руку. – Даже с тем, что мы успели накопать, атомная и ракетная программы СССР и так должны будут рвануть вверх просто скачками.

– Да не факт! – с кислым видом сказал Бат. – Мы вон тоже кучу инфы Сталину в прошлое передали. По технике. По вооружению. По новым авиадвигателям. И что? Где они на фронте-то? И вообще, я читал, что, когда наши начали копировать «Фау-2», причем, заметь, по реальным образцам, которые не просто руками пощупать, но еще и запустить можно было, и с помощью тех самых техников и инженеров, которые все это собирали, выяснилось: из используемых при ее производстве восьмидесяти семи марок и сортаментов стали и пятидесяти девяти цветных металлов в СССР производится меньше четверти! Производство совершенно новых материалов пришлось с нуля налаживать. Неужели ты думаешь, что сейчас положение лучше?

– Вот поэтому мы сейчас не просто Интерн… то есть Библиотеку шерстим, а еще и ищем людей, которые все эти технологии реально в ручках держали! – в который раз я пытался успокоить друга. – И собираем у них инфу по всем тем косякам, которые преодолеть пришлось, прежде чем бомбы начали взрываться, а ракеты летать. И вообще – перестань дергаться! Если уж тогда с этим справились, то уж сейчас тем более!

– Кстати, Виталь… Несколько дней прошло. Почему ОН не звонит? В прошлый раз в день возвращения звонок был.

– Не знаю, Володь… – я пожал плечами. – В организации всех этих «мероприятий» я только общий смысл уловил: звонок – провал на линии фронта. А с какой периодичностью должны поступать вызовы… Да хрен знает! Подождем, всё равно дел по горло с нашими «раскопками».

* * *

Список сюрпризов после возвращения оказался довольно длинным. Мало того что ныне «контора» Батоныча именовалась не каким-то банальным ООО «Рога и копыта», а громким АО «Связьпром Консалтинг» (мне это напомнило «Газпром»). Так и я оказался первым вице-президентом акционерного общества, правой рукой президента Владимира Петровича Бата, бывшего генерал-майора, а не полковника, как в «прошлый раз». Кроме того, я владел двумя квартирами, пятью автомобилями и выплачивал алименты сразу трем бывшим женам, бывшим фотомоделям. Хорошо хоть, что по «официальной» версии, рассказанной мне под коньячок начальником Ай-Ти-отдела Борисом Кариковым (он же Очкарик), мое альтер эго к нынешнему времени уже «перебесилось» и больше не устраивало в кабаках многодневных загулов со шлюхами и стрельбой в потолок из позолоченного пистолета. Вот, блин, всегда жутко не любил таких перцев, а тут, как выяснилось, сам таким был…

Мое моральное и нравственное преображение Очкарик относил на счет увлечения некоей ролевой игрой по историческим событиям Великой Отечественной войны. При этом Борис на полном серьезе уверял, что стать «ролевиком» меня подбил лично шеф, занимающийся данным видом досуга уже полгода. Поэтому Карикова совершенно не удивило наше возвращение в замызганной военной форме и жгучий интерес к истории войны.

Дня через три после нашего приезда я зашел в кабинет Бориса, напоминающий его прежнюю «каморку» только обилием мониторов марки «Рекорд» – огромное светлое помещение, панорамные окна. Розыск технологий и самих технологов был в самом разгаре, и Очкарик как раз «копал» очередную инфу – на экране его монитора в бешеном темпе мелькали какие-то чертежи и схемы. Смотреть на работу Бори было приятно – я такими успехами в «сетевом серфинге» похвастать не мог. Впрочем, та инфа, которую копал именно я, требовала очень вдумчивого подхода. Я уже голову сломал, пытаясь разобраться во всех этих экономических и политических теориях, анализах, сводках. Ну не сталкивался я ранее в жизни никогда со всем этим! Если только на уровне кухонных разговоров… Эх, какого хрена я не сохранил накопанную в прошлый раз инфу хотя бы на смартфоне или, как они здесь именовались, мини-блокноте? Очень интересная растяжечка бы получилась. Явно многие косяки и передергивания в оценках наших текущих «больших друзей» (ну да, здесь пока шел именно этот период) очень явственно проявились бы… Но чего не сделано – того не сделано! Так что я, не оставляя попыток все-таки хоть немного разобраться, что из опубликованного имеет отношение к действительности, а что просто «пляски на костях» поверженного врага со втаптыванием в грязь самых светлых его черт и самых привлекательных особенностей, начал просто тупо копировать работы нобелевских лауреатов по экономике – начиная от Рагнара Фриша. Причем не только тех, за которые они получили эту премию, а всех, до которых смог дотянуться. А также информацию по всем основным экономическим теориям современности – от неокейнсианства и чикагской школы до партисипативизма. Кроме того, пришлось разбираться еще со Швецией с Китаем. Ой как я себя поначалу проклинал, что в разговоре со Сталиным упомянул эту парочку стран… Впрочем, кое-что интересное я накопал и на этом направлении. Например, такой факт, что большинство китайских миллиардеров, как выяснилось, появилось в результате создания с нуля бизнеса, причем в основном в области новых технологий, а не из-за приватизации госактивов, как в России. Например, Ма Юнь, создавший и раскрутивший крупнейшую мировую торговую интернет-площадку «Alibaba Group», или Дуань Юнпин – основатель и владелец одной из крупнейших китайских корпораций по производству радиоэлектроники – BBK Electronics Industrial Group. Короче, это был та-акой геморрой… Завистливо вздохнув, я уже собрался уходить, чтобы не отвлекать коллегу от важного занятия, но Очкарик вдруг вынырнул из «процесса» и окликнул меня.

– Виталий Дмитрич, а вот у вас… – он помолчал, а затем неожиданно произнес. – А у вас в этой игре все по-настоящему оценивается, ну как если бы все в реальности было?

– Ну да.

– Тогда… есть одно предложение. По-моему, сильное.

– Слушаю! – насторожился я.

– Вы тут все про технику копаете, но больше послевоенную – атомную и ракетную. А ведь и во время войны можно армию резко усилить.

Я разочарованно откинулся на спинку.

– Да мы это уже сделали. Столько чертежей и всякой другой инфы уже Ста… ну-у… координатору игры предоставили. А он… – я замялся, подыскивая слово, – не засчитал. Говорит – уровень развития технологий не позволяет все эти вещи в дело быстро пустить.

– Ну да, – кивнул Борис, – но с атомным и ракетным оружием – то же самое. Вот, например, когда наши начали копировать «Фау-2»…

И Очкарик очень подробно рассказал, с какими проблемами столкнулись советские ракетчики даже после захвата «богатых» трофеев и нескольких немецких инженеров.

– Это-то понятно, – согласно кивнул я, дослушав монолог Очкарика. – Эти выкладки я уже от твоего шефа слышал. Твои-то предложения в чем?

– А в том, что надо не столько новые образцы пытаться на вооружение поставить, сколько старые усиливать. Тоже – гемор, ну куда как меньший.

– И что конкретно ты предлагаешь?

– А вот, – и, развернувшись к монитору, Борис парой кликов вывел на экран фотографию с какой-то странной конструкцией. – Бомбовый прицел «Lotfe 7К». Вершина бомбовых прицелов тактической бомбардировочной авиации времен войны.

– «Lotfe»? – я наморщил лоб. Что-то такое в голове крутилось еще со времен, когда я начал активно копать информацию о войне. – Так они же вроде как еще на «Хе-111» стояли?

– Не просто «Lotfe», а «Lotfe 7K», – поучительно воздев палец, сообщил мне Очкарик. – Его модификаций у немцев до черта было. Эта отличается тем, что сопряжена с автопилотом «Patin», который выглядит вот так, – он еще раз кликнул, и на экране появилась другая техническая хрень. – Причем… – торжествующе продолжил Очкарик, – это – лот!

– Чего? – не понял я.

– Ну лот, на «yCom», – пояснил Борис.

Я понимающе кивнул. Сайт «yCom» в этой реальности был аналогом нашего «eBay». Только несколько более структурированный. Утверждалось, что там можно выставить на продажу все – от шариковой ручки до танка и даже авианосца. И ходили слухи, что да, выставляли…

– То есть, кроме того, что в Библиотеке можно накачать и чертежи, и руководство по эксплуатации и ремонту, и еще чертову тучу материалов, правда, на немецком, можно еще и купить на «yCom» вот этот прибор, повторить который куда как легче, чем поставить на вооружение новый самолет, и точность бомбометания резко возрастет. Особенно в условиях плохой видимости и серьезного противодействия сил ПВО. В этих условиях прямо в разы, а то и на порядок…

– Хм, – задумчиво произнес я. – А как быстро это можно получить?

– А зависит от того, сколько заплатить. Если почтой – то недели две, а если DHL – то двое-трое суток.

Я все так же задумчиво кивнул. Ну да, вполне себе вариант на «снизить потери» и «максимально взять под себя Европу», как высказался Батоныч.

– А еще что можешь предложить?

– Ну-у-у, многое. Например, акустическую систему наведения у торпед. Если, скажем, такие торпеды на подлодку поставить, которая «Тирпиц» сумела перехватить, то половина конвоев из тех, что погибли, – уцелеет. Или радиовзрыватели зенитных снарядов. Опять же прицел «Norden». Лучший бомбовый прицел для дальнебомбардировочной авиации.

– Американский? – уточнил я и, после кивка Бориса, улыбнулся. – А зачем его разрабатывать? Заказать по ленд-лизу и…

– Не прокатит, – категорически мотнул головой Очкарик. – Заказывали. Не дали они нам его. Они даже англичанам его начали поставлять только к концу войны…

– Ладно, твое предложение принимается: и дальше ищи такие штуковины, способные серьезно улучшить ведение боевых действий. И образцы покупай, где только придется.

– Хорошо, сделаю! – кивнул Борис. – Вот только какая-то у вас игра… странная…

– Взрослые мужики – те же дети, только игрушки у них большие! – усмехнулся я.

– Если уж говорить о размере, то… – Очкарик замялся. – Есть очень интересное предложение… Но там ТАКОЙ размер!

– Неужели авианосец? – улыбнулся я.

– Нет, поменьше! – смутился Кариков. – На продажу выставлен танк «Т-44». Написано, что в оригинальном исполнении.

– Бери за любые деньги! – обрадовался я. – Если не хватит – можешь весь мой «автопарк» продать!

– Да там у вас один только «Мазератти» чего стоит! – оживился Очкарик.

– Вот и махни «Мазератти» на танк! – рассмеялся я. – Но перед покупкой возьми специалистов с «танкодрома» Владимира Петровича и заставь их полностью облазить «Т-44». Чтобы там реально все запчасти были оригинальными, а не китайской подделкой.

– Сделаю! – кивнул Очкарик, тыкая своим гигантским, похожим на сардельку пальцем, в экранчик электронного блокнота. – Какие сроки?

– Чем быстрее, тем лучше! За пару дней управитесь?

– Может быть… Зависит от того, где он находится… – Борис вывел на экран страницу интернет-магазина и начал просматривать объявление о продаже танка. – Думаю, что успеем! Он в Брянске.

– Отлично! – обрадовался я. – И возить далеко не придется.

– А вам куда надо… его отправить? – с любопытством спросил Очкарик. – Туда же, куда «Т-72» отправили?

Как выяснилось, в этом варианте истории у Батоныча тоже был личный «Т-72».

– Точно не знаю, надо будет предварительно сводки посмотреть… – в запале проговорился я.

– Какие сводки? – тут же «поймал» меня Борис.

– Э-э-э… Сводки от координатора… ролевой игры…

Борис посмотрел на меня с выражением «Врешь, дядя!», но больше ничего спрашивать не стал. Спас меня телефонный звонок – Кариков снял трубку, а я поспешил ретироваться, избегая ненужных вопросов. Оклик Очкарика догнал меня уже в дверях.

– Виталий Дмитрич! Тут вас спрашивают!

– Кто? – повернулся, уже морально готовый к ответу.

– Тот самый… координатор игры! – откровенно ухмыльнулся Борис. – Товарищ Сталин!

 

Глава 21

10 июля 1941 года, окрестности Бобруйска

Командир противотанковой батареи, двадцатилетний лейтенант Серега Старцев, окончивший артиллерийское училище накануне войны и еще ни разу не бывавший в бою, оглядел прибывших со сборного пункта новичков. Хотя какие они, если уж честно, новички? Как ни прискорбно это признавать, новичок – это он, а эти двое в потерявших былой лоск гимнастерках, многократно пропотевших и местами прожженных, с немецкими автоматами на плечах – самые что ни на есть ветераны, поскольку успели повоевать. Так сказать, приняли на себя первый удар гитлеровских полчищ, о которых позавчера рассказывал политрук. Да еще и с боем пробивались из вражеского тыла, выйдя к своим с трофейным оружием и кучей уничтоженных немцев за спиной – об этом уже особист шепнул, когда документы передавал. Добавив, чтобы особенно бойцов не дергал, поскольку люди битые да опытные, аж с рассвета двадцать второго воюют. И оттого загодя подготовленная речь вышла несколько скомканной:

– Ну, здравия желаю, товарищи бойцы. С прибытием, э-э, в расположение батареи. Давайте, что ли, знакомиться?

– Это можно, товарищ лейтенант, – степенно пробасил в прокуренные усы тот, что постарше, по документам значившийся старшиной Головко. Привычно вытянувшись по стойке смирно, он по-уставному доложил:

– Старшина Головко прибыл в ваше распоряжение. Наводчик противотанкового орудия.

– Красноармеец Иськов, заряжающий, – вытянулся рядом в струнку второй артиллерист, лет на двадцать помоложе.

– Воевали, товарищ старшина? Ну, в смысле раньше?

– Так точно, на Гражданской ездовым был, на Финской уже наводчиком. Ну и эту войну, стал быть, тож наводчиком начал. Так что опыт имею, ежели вы об этом.

– Отлично, товарищ старшина, – слегка расслабился Старцев. – У меня в батарее с опытными наводчиками, если честно, не очень. Как звать?

– Василием родители назвали. – Головко пожал протянутую ладонь. – А напарника мого Ванькой, стал быть, кличут. Он, хоч и впервые воюет, тоже по германцам стрелял, так что боец опытный. И унитары в ствол пихает шустро, так что не переживайте, тарщ лейтенант, не подведем. Вы, главное, нас к орудию определите, а там разберемся.

– Добро, – отступив на шаг, кивнул комбатр. – Пушки-то имеются, и снарядов полно, артиллеристов не хватает. Потрепали нас по дороге штурмовики ихние, одна из бомб аккурат в грузовик с имуществом угодила, а там два расчета ехало. Одно из орудий тоже в хлам разбило, бросить пришлось, зато второе – ваше. Людей мало, но еще двоих бойцов в расчет выделю. Вчетвером справитесь?

– А чего ж нет? – хмыкнул старшина, оглядев укрытые в капонирах и замаскированные ветками дивизионные «Ф-22». – Пушка знакомая, на такой и первый бой принял. А что людей маловато, так это не беда. Задача у нас нынче какая?

– Задача? – внезапно погрустнел лейтенант. – Простая у нас задача – два часа назад из штаба сообщили, что немцы прорвали фронт на нашем участке и сейчас движутся в этом направлении, стремясь достигнуть максимальной глубины прорыва. Ну а мы должны их остановить. Примерно вон там вторая батарея окопалась, с полкилометра от нас, а третья с фланга немцев прижмет, если обойти попытаются, но основная дорога прямиком через нас идет. Вот такая, стало быть, наша задача – любой ценой задержать продвижение. Обещали помощь авиации, но этот так, – комбатр неопределенно помахал в воздухе ладонью, – обещали. Ясно?

– Чего ж нет, – повторил излюбленное выражение Головко, пожав могучими плечами. – Дело привычное. Вот только, товарищ лейтенант, вопрос имеется: с харчем у вас как? Мы, ежели честно, с утра не жрамши. На рассвете разбудили, в кузов попутки впихнули – и вперед.

Лейтенант, похоже, опасавшийся какого-то совсем другого вопроса, расслабился:

– Ну, с этим делом все в порядке, накормим. Ступайте за мной, товарищи бойцы, сейчас разберемся.

Поддернув автоматные ремни – захваченное в бою оружие им вернули, когда отправляли со сборного пункта в часть, поскольку винтовок на всех окруженцев не хватало, многие выходили к своим без оружия, – артиллеристы потопали следом за новым командиром в сторону замаскированных орудийных позиций….

Гитлеровцы появились почти через два часа. Пропустив, как и было договорено, передовой дозор, которым должны были заняться пехотинцы из приданного батарее взвода прикрытия, расположившиеся по обе стороны дороги артиллеристы ударили по колонне. Несмотря на сетование комбатра по поводу неопытности наводчиков, первый залп вышел удачным: ни одно из орудий не промахнулось. И шоссе украсилось четырьмя столбами черного дыма от подбитых танков, головного и замыкающего, одного бронетранспортера и грузовика, из охваченного огнем кузова которого никто не успел выбраться.

Однако дальше немцы, успевшие за неделю боев привыкнуть к частым артиллерийским засадам на ключевых автодорогах, сломали походный порядок и рассредоточились, благо местность позволяла: шоссе не имело выраженных откосов. И уже спустя несколько минут растянувшиеся цепью танки двинулись в сторону советских артпозиций. Вторым эшелоном шли, поддерживая атаку огнем бортовых пулеметов, бронетранспортеры с пехотой. Батарея дала новый залп, но механики-водители танков умело маневрировали, не позволяя советским наводчикам прицелиться, и удалось подбить всего одну бронемашину. Еще одному танку разорвало гусеницу, и его добили в борт следующим выстрелом. Несмотря на то что даже лобовая броня не была проблемой для длинноствольных «Ф-22», способных уверенно поражать на предельной дистанции средние «Pz-III» и «Pz-IV», не говоря уже о легких танках и бронетранспортерах, выучка гитлеровских мехводов оказалась на высоте, и снаряды все реже находили свои цели. Потеряв не более пяти бронемашин, немцы сблизились с батареей и открыли прицельный огонь, с коротких остановок стреляя по демаскировавшим себя орудийным капонирам. Нехитрую маскировку смело сразу, да и скрыть поднимаемую залпами пыль было нереально.

Одно из орудий погибло на первой минуте боя – прямое попадание. Выпущенная немецким танком фугасная граната взорвалась прямо в капонире, не оставив расчету ни единого шанса. Один из осколков вызвал детонацию боеприпасов, ради ускорения перезарядки заранее извлеченных из транспортировочных ящиков, и раскуроченная, перевернутая пушка перестала существовать как боевая единица. Позициям трех остальных орудий батареи повезло больше, хоть разрывающиеся все ближе и ближе к капонирам осколочные снаряды и проредили расчеты. Но, даже получив ранение, а то и несколько, артиллеристы снова и снова поднимались на ноги, из последних сил перезаряжая орудия, и продолжали вести огонь. В том, что помощи скорее всего не будет, практически никто из них не сомневался. Вторая и третья батареи также вступили в бой, оттянув на себя часть немецких сил, и в той стороне то и дело окутывался дымом, застывая на перерытом гусеницами и воронками поле, очередной танк или самоходка.

К исходу первых десяти минут боя гитлеровцы несколько сбавили темп атаки, осознав, что, хоть потери в бронетехнике пока еще не критические, но и с ходу пройти сквозь позиции упрямых русских «Kanonieren» не удастся. Да и полдесятка полугусеничных «Sd.Kfz. 250», сожженных вместе с десантом и экипажами – семидесятишестимиллиметровые осколочно-фугасные снаряды с первого попадания превращали их в охваченные огнем груды искореженного металла, – веры в быструю и бескровную победу не добавляли. Сбросив скорость, гитлеровцы, по-прежнему маневрируя и укрываясь в немногочисленных складках местности, усилили огонь, пытаясь подавить оставшиеся позиции русских артиллеристов.

Ударная волна близкого взрыва подбросила почти двухтонную пушку на месте, швырнула Головко плечом на казенник. По щиту глухо замолотили комья глины, звонко сыпанули осколки, один из которых продырявил трехмиллиметровую сталь в десятке сантиметров от лица, едва не разбив прицел. Позицию заволокло дымом и пылью. Рядом болезненно вскрикнул и заматерился переброшенный через станину Иськов. А больше в расчете никого уже и не осталось – оба присланных лейтенантом артиллериста погибли после первых же прицельных выстрелов гитлеровцев, да и их с заряжающим неслабо потрепало, когда немцы пристрелялись по орудию, стоившему им трех уничтоженных танков и двух бронетранспортеров: все-таки старшина оказался куда лучшим наводчиком, чем остальные.

Глухо застонав, Василий в который раз отер грязной ладонью струящуюся по лбу кровь. Кожу рассекло осколком, когда рванула предыдущая граната, и теперь нужно было следить, чтобы не залило глаза: не сможет целиться – обоим конец. Плечо от удара онемело, похоже, руку из сустава выбило, хорошо хоть левую. Ну да ничего, он и одной справится, невелика беда. Главное, чтобы Иськова не убило, одному и унитары в ствол пихать, и пушку наводить тяжело. Особенно теперь, с одной-то рукой.

– Живой, Ванюша? – не слыша собственного голоса, проорал старшина, приникая к прицелу. Тут все нормально, не разбило, не скособочило, разве что пылью запорошило. В голове звенело, уши были словно забиты туго скрученной ватой. Из носа тек теплый солоноватый ручеек, но на подобные мелочи Василий уже давно перестал обращать внимание, периодически отирая рукавом гимнастерки подбородок и сплевывая под ноги попадавшую в рот кровь.

– …вой… арщ…ршина! – пробился сквозь глухоту контузии ответный крик. – …кой…хать?

– Бронебойный давай, – не отрываясь от прицела, Головко показал за спиной сжатый кулак, и заряжающий, сильно хромая, метнулся к уложенным в полузасыпанной нише выстрелам, вытягивая унитар со снарядом черного цвета. Беззвучно лязгнул затвор, запирая патрон в казеннике. Красноармеец отступил на пару шагов, сжав в бурой от глины и крови ладони спусковой шнур.

– Не спеши, Ваньша, не торопись… – бормотал себе под нос старшина, прекрасно зная, что товарищ его не слышит. – Не блох ловим, спешка нам, брат, вовсе даже ни к чему….

Аккуратно подведя прицельную марку под срез угловатой башни гитлеровской «четверки» с кургузым «огрызком» семидесятипятимиллиметровой пушки – «огрызок-то, может, и огрызок, – машинально подумал при этом старый артиллерист, – да вот только что нас едва на тот свет не спровадил», – он удовлетворенно выдохнул:

– Ага, ну вот, стал быть, и пора. Огонь!

Заметив короткий взмах руки командира, Иськов рванул шнур. Пушка подпрыгнула на месте, впереди от среза ствола вздыбилась подброшенная потоком пороховых газов пыль. Полетела под ноги дымящаяся, с закопченным горлышком, гильза, которую красноармеец торопливо пнул подальше, к оплывшей и осыпавшейся стенке капонира – и так еле на ногах стоит, не хватает только споткнуться. Не дожидаясь команды, заряжающий торопливо похромал за следующим выстрелом.

Болванка ударила в точности, куда и наводился Василий: то ли гитлеровский мехвод не успел изменить направление, то ли вовсе не собирался этого делать, после последнего взрыва считая орудие уничтоженным. Впрочем, теперь это уже не имело никакого значения. Танк дернулся, будто наскочив на невидимое препятствие, резко взял вправо – и замер. Скособоченная набок башня подскочила на месте, приподнятая над погоном взрывом боекомплекта, и тяжело плюхнулась обратно, курясь сизым дымом сквозь вышибленные ударной волной люки. Спустя несколько секунд загорелся двигатель, полыхнул разбитый бензобак, и бронемашина скрылась в жирном, черном дыму.

– Четвертый, стал быть, – сам себе сообщил Головко. – Слабенько что-то рвануло, видать, снарядов мало осталось. Пихай, Ваня, бронебой, уж больно вон та самоходка на подарок в борт напрашивается, неужто не уважу?

Старшина показал едва державшемуся на ногах заряжающему кулак, отер набежавшую на лоб кровь, смахнув тяжелые багровые капли на станину, и снова склонился над прицелом. Справа снова беззвучно клацнул затвор. Иськов, пошатываясь, отступил в сторону, растягивая за собой шнур. Видимость сквозь запорошенную мелкой глинистой пылью оптику стала уже почти никакой, но времени отереть линзы хотя бы ветошью не было. Да и можно ли с трехсот метров промазать? Марка легла на угловатую приземистую рубку со здоровенным белым крестом, сползла чуть ниже, под верхнюю ветвь подрагивающей в такт движению гусеницы. Старшина закрутил маховик, учитывая упреждение. Пора!

Орудие выстрелило, тяжело подскочив на изодранных осколками скатах. Взметнулась, занавешивая перспективу, пыль, сквозь мутное марево которой коротко сверкнуло. На этот раз гулкий хлопок взрыва расслышали даже оглохшие артиллеристы: болванка влепилась точнехонько в боеукладку, оказавшуюся в превратившийся в огненный факел «StuG-III» полнехонькой.

– Пятый, – прокомментировал Василий, пытаясь хоть как-то очистить прицел от пыли. Делать это перемазанными кровью, липкими пальцами было нельзя: окончательно зрения лишишься. – Ванька, дай мне хоть какую тряпицу…

Не дождавшись ответа, артиллерист обернулся. Иськов еще падал, приоткрыв рот и глядя на старшину удивленным и чуточку обиженным взглядом так и не успевшего ничего понять человека. Слева на пропотевшей и пыльной гимнастерке расплывалось бурое пятно. Василий рванулся к товарищу, но не успел: ноги заряжающего подломились, и он кулем рухнул поперек упора. Сорвавшаяся с головы каска упала рядом, и старшина заметил в ее стенке рваную дыру – в парня попали дважды, а уж что именно, пули или осколки, – теперь и не разберешь.

– Прости, братишка. – Головко подхватил выроненный погибшим выстрел и торопливо загнал его в казенник. – После в сторонку оттащу. Ты полежи пока, ладно? Тебе уж теперича все одно…

Оглядев сквозь прицел поле боя, старшина заметил новую цель. Один из танков, тип которого он пока не мог определить из-за затянувшего перспективу дыма, развернулся в сторону непокорной русской пушки. Вот и ладушки, все равно больше одного выстрела он сделать не успеет, пока за новым патроном побежит, германец его и добьет. Так что мазать никак нельзя, с первого раза нужно бить наверняка. Главное, не торопиться, немцу тоже дым мешает, пока полосу не проедет, точно не прицелится.

Довернув ствол на нужный угол, старшина закрутил маховички точной наводки. Мелко дрожавшие, липкие от крови пальцы слушалась все хуже и хуже, и прицельная марка постоянно сползала с намеченной мишени, то опережая ее, то смещаясь по вертикали. Головко коротко выругался, раздраженный столь не вовремя накатившей слабостью. Смерти старшина не боялся – боялся погибнуть глупо, подвести товарищей, которых оставалось все меньше: другие орудия уже не стреляли, остался он один. Вторая и третья батареи еще держались, но их пушки стреляли все реже и реже. Впрочем, задачу они, похоже, все-таки выполнили. Танковая атака практически захлебнулась, о чем свидетельствовали многочисленные дымные костры на поле, затянувшие небо траурными шлейфами черного дыма. Еще б самую малость продержаться, самую крошечку! И дрогнет германец, определенно дрогнет. Не привык он пока к таким потерям, сломается, да и откатится назад. А там, глядишь, и будет обещанная подмога, в которую они не верили…

В десятке метров поднялся подсвеченный изнутри коротким всполохом дымный куст очередного разрыва, ударная волна мягко толкнулась в броню щита, заволокла позицию пылью. Старшина, успевший ухватиться слабеющей рукой за кронштейн прицела, слился с пушкой, прикрыв, чтобы не запорошило, глаза. Закашлялся, когда мелкая пыль забила ноздри, проникая в глотку, противно заскрипела на зубах. Вот зараза, похоже, сбил прицел! Успеет ли снова навестись? Германец-то ждать не станет, выстрелил – и продолжил движение. Одно хорошо – промазал, сволочь, наверняка по его душу стрелял!

Василий приник к резиновому наглазнику – и не поверил своим глазам. Настолько, что тут же оторвался от прицела, рискнув выглянуть через смотровое окошко щита, бронезаслонка которого сейчас была откинута вниз, в боевое положение. На дороге, практически скрывшись в клубах поднятой колесами пыли, невесть откуда появилась невиданная автомашина. Да нет, не просто автомашина, а самый настоящий тягач с длинным прицепом, на котором стояло нечто непонятное, укрытое брезентовыми чехлами, из-под которых проглядывал только низ гусеничной ходовой. Танк не танк, но что-то вроде того. Размерами с новый средний «Т-34», который старшина видал перед самой войной, только пониже. Но гораздо больше, чем груз, Головко поразил сам тягач: сверкающая лаком высоченная тупорылая кабина с широкими лобовыми стеклами, блестящая решетка радиатора, украшенная буквами «MAN», мощный бампер и встроенные в передок капота квадратные фары.

Пока старшина пытался осознать увиденное, тягач, пыхнув выхлопом из вертикальных дымовых труб, расположенных позади кабины, снес преграждавший путь немецкий грузовик и съехал с дороги, направляясь в сторону батареи. Зачем он это сделал, Головко так и не понял. То ли шофер растерялся, неожиданно оказавшись в эпицентре боя, то ли еще что, но факт оставался фактом, и машина, ревя мотором, перла прямо по предполью, тяжело покачиваясь на незаметных отсюда рытвинах.

 

Глава 22

10 июля 1941 года, окрестности Бобруйска

Старшина, разумеется, не знал (да и не мог он знать), что растерянность тут вовсе ни при чем. Просто направление дороги, по которой я перед самым переносом в прошлое вел тягач, именно в этом месте не совпало с довоенным. И когда тяжелый «MAN» вдруг вместо гладкого асфальта попер по «целине», мне пришлось, чтобы не перевернуться (суммарный вес автопоезда составлял более сорока тонн, так что любые резкие маневры были по понятной причине противопоказаны) продолжить движение, постепенно сбрасывая скорость. Столкновение с подвернувшимся «под колеса» немецким грузовиком особых проблем не доставило: тягач снес, опрокинув на обочину, трехтонный тентованный «Опель», практически не заметив этого, уж больно велика оказалась разница в массе. Проблемы начались чуть позже, когда трейлер, проехав по бездорожью метров сто пятьдесят, въехал правым передним колесом в особенно глубокую яму, скрытую густой травой. Подвеску раздолбало в полный хлам, да и навалившийся сзади прицеп, прежде чем окончательно остановиться, разломал стыковочный узел. Приехали, короче говоря…

Именно это я и заорал, глуша двигатель и автоматически выдергивая из гнезда ключ зажигания:

– Приехали, блин! Все из машины, хватайте стволы!

Выхватив из спального «пенала» автомат и пару тубусов одноразовых «РПГ-18», я выскочил наружу, тут же уйдя перекатом вправо, поскольку водительская дверь выходила на «немецкую» сторону. Бат и Очкарик выпрыгнули следом – их от противника прикрывал трейлер. Едва успеваю добраться до товарищей, прежде чем по кабине проходится пулеметная очередь, и стекла брызгают осколками, осыпающимися вниз сверкающим водопадом. Откуда именно велся огонь, никто из нас не видел, но стреляли прицельно: вторая очередь легла ниже, почти над самой землей. Оглушительно хлопнули пробитые шины, и «MAN» грузно осел на левый бок. Солоновато запахло соляркой: пули пробили бак.

– Твою мать… – выругался себе под нос Батоныч, потянув носом. – Если полыхнет, и второй танк потеряем. Очкарик, друг мой, кто-то, помнится, рассказывал про тихий участок, на котором не ведутся боевые действия? Или меня мой маразм подводит?

Борис нас все-таки расколол. Уж слишком наше отношение к сбору информации было серьезным, не очень-то походя на увлекательную, интересную, но все же игру. Ну так мозги у него работали дай боже… Так что после короткого, но бурного разговора в нашей маленькой команде «путешественников на войну» появился новый член. Уж больно Очкарик оказался убедительным, заявляя, что без него ни о каком быстром налаживании производства РЛС и более-менее современных средств связи и речи быть не может. Да и с развитием полупроводников он тоже может сильно помочь. Ну и то, что в «Т-44» был необходим заряжающий, также сыграло свою роль…

– Владимир Петрович! Товарищ генерал! Но в Библиотеке все так и есть! Я трижды проверял по разным источникам! Здесь еще больше суток ни наших, ни немцев быть не должно! Наверное, снова история изменилась!

– Захлопнись, Боря! – примирительно буркнул Бат, остывая. – Какая уж теперь разница, тачке кранты, хоть бы «коробочку» спасти. Ты уже, наверное, и не рад, что с нами съездить напросился?

Борис пожал могучими плечами и неопределенно хмыкнул.

– Ладно, бери две «Мухи» и шуруй к корме прицепа. Танк и самоходку видел? Эти на тебе. А мы с Виталей правый фланг поддержим, заодно и тебя прикроем. Все, вперед, боец! Вот с-сука!

Последнее относилось к немецкому пулеметчику, снова открывшему огонь. На этот раз пули ударили вдоль всего трейлера, с визгом рикошетируя от прицепа и с глухим туканьем прошивая насквозь тонкий металл кабины. Пришлось пригнуться, укрываясь за колесом. Звякнув, разлетелось, осыпав нас мелкими осколками, боковое зеркало. Скрипнула, просев на перебитой петле, незахлопнутая дверца.

– Прицельно бьет, падла! – констатировал генерал. – Из танкового пулемета так не постреляешь. Я там вроде броневик заметил, видимо, он. Вот что, Виталя, бэтээр на тебе. Далековато, конечно, но достать можно. А я тот танк, что к батарее идет, спалю. Давай, не тупи. Твой выстрел – первый.

Привычно привожу в боевое состояние гранатомет, раздвинув трубу и взведя УСМ; Батоныч делает то же самое, судя по клацанью, успевая еще и изготовить к бою автомат. Осторожно выглядываю из-за не слишком надежного укрытия: если сейчас пуля шину продырявит, в морду так сжатым воздухом долбанет, что мама не горюй. Разбираем цели: мне, как и планировалось, достается замерший почти в двухстах метрах полугусеничный бронетранспортер, пулемет которого и обстреливает тягач. Володе – короткоствольная «четверка», ползущая в сторону советской артпозиции. Пушка отчего-то не стреляет, видимо, расчет погиб или ранен, и сейчас танк собирается раздавить последнее уцелевшее орудие. А вот хрен вам! Поглядим еще….

С этой мыслью я рванулся вперед, с ходу занимая стойку для стрельбы с колена. Привычно вскидываю на плечо тубус «Мухи», совмещаю прицельную марку мушки, отмеченную цифрой «20», с силуэтом цели. Прав Батоныч, горизонтальные штрихи выходят за фронтальную проекцию, значит, до броневика почти двести метров – далековато, но достать можно. Все, пора! Палец вдавливает спусковой рычаг боевого шептала, и «эрпэгэ» стреляет, выбрасывая назад струю отработанных газов. Провожать взглядом несущуюся к цели ракету, разумеется, не стал, просто отбросил в сторону израсходованную трубу и торопливо метнулся обратно в укрытие. В метре оглушительно ширкхает гранатомет Батоныча, по ушам неприятно бьет воздушной волной, и генерал плюхается рядом:

– Попал?

– А я знаю? Счас… – быстро выглядываю из-за колеса. Как раз вовремя, чтобы заметить, как крохотный огонек порохового ускорителя втыкается точнехонько в борт бронетранспортера. Коротко сверкает, над угловатым корпусом поднимается клуб дыма, и следом полыхает загоревшийся бензин. Готов. А вот Батоныч промазал – граната ударяет в полуметре от гусеницы, разбрасывая в стороны клочья выдранного взрывом дерна и комья глины. Самое неприятное, немецкие танкисты, похоже, заметили, откуда к ним прилетел «подарочек», и башня начинает разворачиваться в нашу сторону. Твою ж мать!

– Валим, мазила! – заорал я, подхватывая автомат и на ощупь опуская флажок предохранителя на один щелчок. – Давай за прицеп! Сейчас по нам долбанет!

Но вместо танка неожиданно стреляет пушка, расчет которой я посчитал погибшим. В отличие от Батоныча наводчик не промахивается, и снаряд попадает в нижний лобовой лист рядом с ведущей «звездочкой», срывая левую гусеницу и убивая механика-водителя. Несколько секунд подбитая боевая машина вертится на месте, выворачивая пласты земли и подминая под себя сорванную гусеничную ленту, и наконец останавливается. Спустя полминуты начинает густо дымить, неспешно разгораясь, двигатель – похоже, семидесятишестимиллиметровая болванка на излете пробила и внутреннюю перегородку моторного отсека. Из башни, стремясь выбраться наружу прежде, чем полыхнет бензин, лезут двое танкистов. Рядом грохочет автомат Бата, срезая обоих недлинной очередью.

В этот момент стреляет укрывшийся за кормой трейлера Очкарик, с первого выстрела уничтожая самоходку, в которой я без труда опознаю – такую хитрую многогранную боевую рубку с коротким «огрызком» ствола трудно с чем-либо спутать – «StuG-III» одной из ранних модификаций. Неплохой выстрел: граната втыкается в борт над самой надгусеничной полкой, и САУ тут же взрывается, разбрасывая в стороны выгнутые ударной волной бронелисты. По прихоти судьбы охваченный огнем корпус проезжает еще несколько метров, прежде чем мотор глохнет окончательно. Не мешкая, Очкарик стреляет во вторую цель, но портачит с упреждением и вертикальным наведением, и граната, вместо того, чтобы ударить в корпус или МТО, попадает в переднюю часть утыканной заклепками башни. Впрочем, фашистам хватает и этого: танк – легкая чешская «Прага», не переносит попадания кумулятивной гранаты, способной пробивать трехсотмиллиметровую броню. Я так и не понимаю, что происходит внутри, но наружу трое фрицев лезут, словно наскипидаренные. Четвертый, похоже, остается в боевом отделении. Или экипаж «Pz.Kpfw.38(t)» и состоит из трех танкистов? Наши с Батонычем автоматы слитно бьют короткими очередями, и фашисты валятся на землю, застывая возле гусениц темными холмиками. Все, отвоевались…

Но бой, увы, не закончен – бросив на поле боя короткий взгляд, замечаю еще три танка и пару бэтээров. Ну, и почти десяток грузовиков с пехотой на дороге, разумеется. А «граников» у нас больше нет, с собой в кабину взяли всего четыре штуки – воевать-то не собирались. И пусть большинство оставшихся фрицевских танков легкие, нам это мало поможет: во время первого «попадания» один-единственный «Pz-II» сделал нас с Володькой за считаные секунды.

– Надо лезть в «сорок четвертый», а то прихлопнут нас здесь, «мама» сказать не успеем! – проорал мне прямо в ухо Бат.

Взглянув на стоящий на прицепе танк, неожиданно ловлю себя на мысли, что на этот раз Батоныч, похоже, сам себя перехитрил: ну и на хрена, спрашивается, тащить в прошлое танк, который тут и без нас построят через каких-то три года?! Что, предкам документации не хватит, которую сами же в прошлый раз и передали вместе с Захаровым? Вот же, блин, два дебила! Именно что два, поскольку я тоже мог бы догадаться. Володька-то ладно, он на танках помешан, вот и решил очередную гусеничную железяку в прошлое переправить, но я?

Зато сейчас этот просчет может нас спасти! Мы принялись торопливо, срезая ножом веревки, стаскивать с «Т-44» брезент. Немцы, суки, может быть и удивившись такому «чуду», не оробели – по корпусу «сорок четвертого» немедленно застучали пули. И вскоре можно ожидать и более увесистый «гостинчик» – на поле ползают две «троечки» и даже одна «четверка».

– Давайте через нижний люк, я его изнутри не блокировал! Первым на место мехвода идет Виталик! – скомандовал Бат. – Очкарик, ты лезешь сразу за мной, заряжающим! Снаряды не перепутаешь?

– Обижаете, Владимир Петрович! – прогудел Борис. – Бронебойные, «катушки», с острыми головками, осколочно-фугасные гранаты с круглыми.

Для подкалиберных снарядов с их бронепробиваемостью в сто сорок миллиметров на полкилометра в сорок первом году достойных целей не было, но «обычные» бронебойные мы в свободной продаже просто не нашли…

– Лады! – коротко выдохнул генерал. – На счет «три»! Раз, два, три-иии!

Мы с невероятной скоростью полезли в танк. Подозреваю, что сейчас мы побили все нормативы посадки экипажа в боевую машину. Лично мне показалось, что на место мехвода я попал секунды через две.

То, что нас через пару минут в очередной раз могут грохнуть, это полбеды: вернемся назад и попробуем еще. Вот только очень жаль потраченного времени – получается, что вхолостую скатались, и антикварного танка, на восстановление которого столько усилий потрачено.

Запустив двигатель, я аккуратно, как мог, опустил танк с платформы на землю. Тут же в наушниках прозвучал искаженный почти до полной неузнаваемости голос Батоныча:

– Виталя, давай вправо на сто метров, остановка после команды «Короткая»! Очкарик, бронебойный!

Рванув правый рычаг, я развернул машину на месте и, с трудом воткнув вторую передачу, повел танк, заходя противнику во фланг. Винтовочные пули беспрерывно колотили по броне, и оставалось только молиться, чтобы немцы не успели жахнуть по нам чем-то более убедительным.

Дальше начался какой-то дурдом – я елозил по полю бешеным зигзагом, а Батоныч беспрерывно стрелял, выпуская по три-четыре снаряда в минуту, но почти все время безбожно мазал. О чем я узнавал от самого горе-стрелка, матерящегося при каждом промахе. Впрочем, при редких попаданиях Володя тоже матерился, правда, уже с другой интонацией. Что, товарищ генерал, не приучены без электроники воевать?

По нам тоже попадали, правда, всего раза два. Первый раз прилетело в лобовую проекцию башни, о чем Володька не преминул матерно доложить всем желающим (по факту благодарными слушателями его заковыристых рулад являлись только мы с Очкариком), зато вторая болванка разбила нам ведущее колесо, и мы превратились в неподвижную мишень. Я заглушил движок, и в наступившей тишине голос Батоныча показался особенно громким.

– Кажись, дымом тянет? – вдруг спросил генерал и сразу заорал: – Стюардессам покинуть самолет!

Я торопливо выбрался из танка, не забыв, впрочем, прихватить автомат. Секундой позже ко мне присоединились коллеги по несчастью. Укрывшись за корпусом, я осторожно огляделся. К счастью, бой почти закончился – потратив на несчастные три или четыре немецких танка около тридцати снарядов, Батоныч все-таки добил противника.

– Мать-перемать! – снова завелся Володя, посмотрев в другую сторону.

Я глянул в том же направлении и тоже чертыхнулся – да, немецкие танки кончились, однако оставались еще бронетранспортеры и пехота на грузовиках.

– А их нам чем крыть? Снова матом? – усмехнулся я, проверяя автомат.

Оставалось только подороже продать свою жизнь и «идти на перезагрузку».

– Гляди! Кажись, наши! – заорал мне прямо в ухо Батоныч, дергая меня за плечо, отчего я чуть не полетел на землю. Рукой Володька указывал куда-то в затянутое дымом небо. Ого, неужели и на самом деле подмога?! Похоже, именно так: со стороны солнца заходили три звена небольших лобастых бипланов с красными звездами на нижних плоскостях. Как там они называются? «Чайки» вроде? «И-153», которые? В штурмовом варианте?

Так и оказалось: самолеты разделились и вполне грамотно перепахали «эрэсами» дорогу с застывшими на ней грузовиками, заправщиками, командно-штабными машинами, функвагенами и бронетранспортерами. Сделав еще один заход, «Чайки» занялись немецкой пехотой, в считаные минуты разделавшись со всеми. Добив боекомплект пушек и пулеметов по разбегающимся фрицам, самолеты покачали крыльями – «задание выполнено», развернулись и потянули в обратном направлении, на восток.

– Охренеть! – констатировал Бат, тяжело опускаясь на землю и приваливаясь к пыльному колесу. – Вовремя. Бывает же.

– Угу, – односложно ответил я, глядя в сторону далекого леса, от которого к нам и разгромленной колонне бежало, разевая рты в неслышимом крике, до роты советских пехотинцев. Примкнутые к трехлинейкам штыки коротко вспыхивали на солнце полированной сталью. Что ж, похоже, на этот раз возвращение в будущее откладывается…

– Тягач опять раздолбили, тенденция, однако! – Батоныч расхохотался, явно испытывая отходняк после боя. – А я его в аренду взял. Вот интересно, изменится история настолько, что бабло некому возвращать станет?

– Очень смешно, – «оценил» я шутку товарища. – Самый актуальный вопрос в данное время.

– Тебе смешно, а я вот подумал: вдруг мы вернемся, а я в новом будущем – не генерал и даже не полковник, а просто военный пенсионер без гроша за душой? За какие шиши новую технику закупать?

– Все бы тебе новую технику таскать! – хмыкнул я. – Маньяк-танкофил. Эх, все же хорошо, что в твоем времени никакой сетевой танковой игрушки не создали, а то б ты и вовсе завис.

– Чего не создали? – напрягся товарищ. – Поясни?

– Потом расскажу, – не сдержавшись, фыркнул я, представив Володю, ежедневно надолго зависающего в виртуальном танковом бою. И с радостью перевел разговор: – Батоныч, прикрой меня, сгоняю к артиллерийскому капониру, гляну, что там и как, – я проверил «калаш», убедившись, что подствольник заряжен, и перевел предохранитель на одиночный огонь.

– А смысл? – насторожился Володя. – Делать нечего? Фрицев недобитых вокруг полно.

– Вот и прикройте с Очкариком, впервой, что ли? Нам эти артиллеристы жизнь спасли.

– Ладно, вали, – кивнул Бат.

Я рванул к артпозиции, по центру которой застыла покосившаяся, с пробитым осколками щитом «дивизионка», сегодня поработавшая в качестве орудия ПТО. По мне никто не стрелял, так что несколько сотен метров я пробежал без проблем. Перед самой позицией плюхнулся на брюхо, в который раз измарав гимнастерку и галифе в пыли, и на всякий случай проорал, что, мол, свои. Не дождавшись ответа, преодолел крайние метры и торопливо ссыпался в капонир, поводя вокруг стволом автомата. Стрелять оказалось не в кого. Оказывать помощь, впрочем, тоже: все четыре артиллериста были мертвы. Двое лежали возле осыпавшейся от взрывов дальней стенки капонира – бойцов, видимо, убило в самом начале боя, и товарищи оттащили их в сторону, прикрыв лица касками. Третий свесился поперек правого упора, голова окровавлена, рядом валяется пробитый осколком шлем. Четвертый, со знаками различия артиллерийского старшины на петлицах, сидит на левом упоре, привалившись к прицелу и обхватив его руками. Похоже, этот и стрелял, подбив тот танк, что едва не отправил нас «назад в будущее». На утрамбованной земле множество стреляных гильз – артиллеристы воевали до последнего.

Подойдя к старшине, развожу сведенные судорогой руки и осторожно опускаю тело на землю, прислонив спиной к станине. Лицо покрыто коркой спекшейся крови, пышные соломенные усы побурели. Артиллерист кажется мне знакомым, и я неожиданно его узнаю: елки-палки, да это же тот красноармеец, с которым мы познакомились на лесной дороге, когда я встретил разношерстную компанию окруженцев, включая комэска Захарова, сержанта Гаврилова и мехвода Баранова! Артиллеристы тащили с собой своего раненого командира, лейтенанта Сазова, которому я оказывал помощь лекарствами из трофейных аптечек! Как же его зовут? Старшина Иськов? А, нет, Иськов – это вон тот красноармеец, что лежит поперек упора, а фамилия этого артиллериста – Головко. Да, точно, старшина Головко! Нет, я все понимаю (точнее, ничего не понимаю), но что у меня за странная связь с этими ребятами из прошлого: сначала Захаров, затем танкисты, а теперь вот артиллерист? В каждом моем «провале в прошлое» я встречаю кого-то из знакомых. Это что, интересно? Случайность или совсем наоборот? Кто-то же переносит меня раз за разом в сорок первый, позволяя уцелеть там, где любой другой однозначно погибает.

Так, стоп, прочь несвоевременные мысли – я замечаю, как у артиллериста дергается уголок рта, дрожат ресницы. Да он еще жив!

Отцепив от пояса старшины стеклянную флягу в матерчатом чехле, лью теплую воду на окровавленное лицо. Вода размывает кровь, розовыми струйками стекает по усам и подбородку на грудь. Спустя пару секунд старшина кашляет и делает крохотный глоток, и я прислоняю горлышко к спекшимся губам. Не открывая глаз, Головко пьет, затем отводит мою руку подрагивающей от слабости ладонью:

– Ну, довольно, довольно, братишка, живой я…

Артиллерист открывает глаза, несколько секунд глядит мне в лицо мутным взглядом, затем едва слышно шепчет, с трудом шевеля непослушными губами:

– Товарищ комиссар? Вы? Живы, стал быть?

– Жив, – выдыхаю я, просто не зная, что говорить. – Ты это, старшина… куда ранен? Перевязка нужна?

– Не… – слабым голосом отвечает тот. – Контузило просто да лоб посекло. Как мы, отбились?

– Отбились! – киваю я. – Вы почти всех фрицев пожгли, а потом наши штурмовики прилетели да и раздолбали оставшихся. А после пехотинцы подошли, сейчас уцелевших добивают.

Со стороны дороги и на самом деле раздавалась заполошная ружейная пальба, изредка прерываемая короткими автоматными очередями и гулкими хлопками ручных гранат.

– Добро, – устало прикрыл глаза Головко – недолгий разговор дался ему тяжело. – Товарищ комиссар, вы это, тут меня положите, у пушки, передохну маненько. Устал.

– А не помрешь?

– Не, не помру. Отлежаться мне надобно. А вы ступайте, нечего зазря время терять. Только фляжку под руку покладите, сушит меня что-то, вроде как перебрал накануне, – артиллерист попытался усмехнуться, однако вместо улыбки вышла короткая болезненная гримаса…

Встревоженный Батоныч встретил меня возле танка. Очкарик в бинокль смотрел на разгромленную колонну, где мелькали фигурки красноармейцев.

– Чего так долго, Виталя? Уцелел кто?

– Не поверишь, снова знакомого встретил, – хмыкнул я, забрасывая на плечо автоматный ремень. – Сначала тот летун, который коробки с документами товарищу Сталину доставил, затем танкисты, а теперь вот артиллерист. Это те самые, с которыми я из окружения выходил.

– Полагаешь, это что-то значит? – Володя взглянул мне в глаза.

– Наверное. Но вот что именно? Понятия не имею.

– Значит, после разберемся.

– Разберемся… Сейчас надо этому мужику помощь оказать да товарищей его павших по-человечески похоронить.

– Ты в своем уме, Виталя, голову не напекло? Раненого мы, конечно, вытащим, но когда хоронить-то? Того и гляди «люфты» налетят, как в прошлый раз, никакие ПЗРК не помогут.

– Да ладно, не паникуй, тарщ генерал! – усмехнулся я. – Вон, гляди, наша пехтура с фрицами почти покончила, а пока фашисты авиаподдержку вызовут, полчаса пройдет!

– Думаешь? – хмыкнул Володя. – Ладно, берем лопаты и пошли на позицию, а Боря тут пока покараулит.

– Брезента еще кусок нужно взять – как только ребят похороним, старшину на нем понесем…

В этот момент рядом неожиданно выросли несколько рослых парней с автоматами «ППД» в руках, облаченные в КАМУФЛЯЖ! Я мгновенно сбросил с плеча «калаш» и прыгнул в сторону, меня почему-то переклинило на мысли, что в камуфляже ходили эсэсовцы (и они же очень любили трофейные советские автоматы). Но один из нежданных гостей закричал, поднимая пустые руки:

– Свои!!!

 

Глава 23

10 июля 1941 года, окрестности Бобруйска

– Проходите, товарищи, рассаживайтесь, – народный комиссар внутренних дел сделал оробевшим парням приглашающий жест.

Никто из двенадцати лейтенантов не двинулся с места, продолжая стоять вдоль стены высокого кабинета, и Берия удивленно сверкнул стеклами знаменитого пенсне:

– Что такое, товарищи командиры? Не нужно робеть. Я понимаю, что вызов ко мне стал для вас, гм, скажем так, большой неожиданностью, но этому имеются свои объяснения. Вам предстоит выполнить задание государственной важности, потому обстоятельства требуют соблюдения высочайшего уровня секретности, – обойдя стол, Лаврентий Павлович первым опустился в кресло и махнул ладонью.

Осназовцы послушно расселись на расставленных вокруг стола для заседаний стульях. На столешнице лежало полтора десятка тощих картонных папок с надписью «совершенно секретно» на перекрещенных красной полосой обложках.

– Знакомиться не станем, время у нас крайне ограничено. Тем более меня, полагаю, все знают? – Берия усмехнулся; ошарашенные стремительностью событий командиры взводов ОСНАЗа ответили робкими улыбками. Лейтенантов можно было понять: всех их вызвали из расположенных в ближнем Подмосковье тренировочных лагерей буквально пару часов назад и, ничего не объясняя, отправили в столицу. О том, что встретиться предстоит с самим всесильным наркомвнуделом, они узнали только в приемной.

Лаврентий Павлович оглядел людей и продолжил, кивнув на столешницу:

– Перед вами секретные документы, попрошу ознакомиться. Выносить их из этого кабинета нельзя, но вы люди тренированные, так что запомните. Внутри – описание внешности и портреты двух красных командиров, батальонного комиссара Дубинина и полковника автобронетанковых войск Бата. Портреты нарисованы нашим художником по воспоминаниям человека, лично видевшего этих людей, поэтому полного сходства не ждите, обращайте внимание на особые черты. Это понятно?

– Так точно! – нестройно отозвались осназовцы, развязывая тесемки папок.

– Тогда продолжаю. На второй странице вы найдете карту местности, где в ближайшие сутки наиболее вероятно появление этих товарищей. Ваша задача – как можно более плотно перекрыть эту местность. Вас – двенадцать, соответственно и поисковых групп будет столько же. Экипировка и вооружение – по вашему усмотрению, допускается использование трофейного оружия. В боевые действия, если таковые возникнут в подконтрольном вашему подразделению районе, вступать только в случае крайней – повторяю, крайней! – необходимости. Например, если секретности группы, а следовательно, и благополучному выполнению задания будет угрожать опасность. В подобном случае работать по возможности тихо и скрытно. Ваша задача, товарищи лейтенанты, дождаться появления именно этих людей и любой ценой обеспечить им безопасную эвакуацию в тыл. Им и тому грузу, который окажется с ними. Тоже ясно?

Нарком обвел молодых командиров взглядом. Вопросов у осназовцев не возникло.

– Продолжим. Согласно нашим данным, весьма вероятно, что они прибудут на автомашине незнакомой вам марки с прицепом большой грузоподъемности, на котором будет находиться секретный танк. Опытный прототип, – наркомвнудел неожиданно усмехнулся непонятно чему. – Примерное описание автомобиля на третьей странице, но это очень примерное описание, имейте в виду. Он может выглядеть совсем иначе, но точно будет с прицепом на буксире.

Один из командиров робко, словно на уроке в школе, поднял руку.

– Слушаю вас, товарищ лейтенант? – мгновенно отреагировал Лаврентий Павлович.

– Лейтенант государственной безопасности Наметов, товарищ народный комиссар! – встал, скрипнув стулом, и замер по стойке смирно высокий, под два метра, парень в двухцветном камуфляжном костюме: не успел переодеться, поскольку его выдернули прямо с тренировки. – Разрешите вопрос?

Берия молча кивнул, с любопытством глядя на осназовца. Ему нравились такие люди – решительные, готовые ради дела перебороть свой страх перед высоким начальством. А вот слащавых слизняков он не выносил, хотя порой – ради того самого дела – их и приходилось терпеть. До определенного момента, разумеется.

– В случае нападения противника что важнее? Спасти «объекты» или боевую машину?

Народный комиссар жестом приказал лейтенанту сесть:

– Хороший вопрос. Запомните, ваша основная задача – любой ценой защитить этих двоих и отправить их в Москву. Танк – на втором месте. Самое главное, запомните: бронемашина не должна достаться противнику ни в каком виде. Берите с собой взрывчатку, не получится эвакуировать танк – уничтожьте. Но так, чтобы немцы даже понять не смогли, что это было. Это всех касается. Ясно?

– Так точно! – рявкнули командиры.

– Тягач же достаточно просто сжечь, он большой ценности не представляет. Автомобили мы и сами строить умеем, – не слишком понятно сообщил Берия, снимая пенсне и массируя пальцами переносицу. – Да, и вот еще что: эти товарищи долгое время находились, э-э-э, за пределами нашей страны. Поэтому их манера разговаривать, строить фразы, использовать непонятные слова может показаться вам странной. На это не стоит обращать внимания, скорее, наоборот – это лишний раз подтвердит, что перед вами именно те, кто нужно. И помните, приказ исходит от самого товарища Сталина ЛИЧНО. Вопросы?

Вопросов больше не оказалось, и народный комиссар первым поднялся из-за стола. Осназовцы, загрохотав стульями, поднялись следом.

– Удачи вам, товарищи командиры. Десять минут на изучение документов, после чего папки сдать под опись и отправиться в части. Пароль, который назовет товарищ Дубинин, все запомнили? Тогда не задерживаю. Удачи, товарищи. – Нарком быстрым шагом вышел из кабинета, оставив осназовцев с документами… и собственными мыслями.

* * *

В указанную на карте точку группа лейтенанта Сергея Наметова вышла одновременно с артиллеристами. Пока те разгружались, осназовцы оборудовали собственную «лёжку» в лесу, в полукилометре от артпозиции. Поскольку ждать предполагалось не меньше суток, устроились с комфортом, предусмотрев не только расположенные вдоль опушки замаскированные наблюдательные пункты, но и место для отдыха. Отряд насчитывал четырнадцать человек, так что работать можно было в две смены. Чистый курорт!

«Курорт» закончился довольно быстро, часа через четыре, когда на дороге показалась голова немецкой колонны: как и предупреждали перед выходом, участок был опасным в плане вражеского прорыва. Который, судя по наблюдаемому в бинокль, недавно и произошел. Первым же залпом наши противотанкисты спалили два танка, бронетранспортер и грузовик с пехотой, но не успел лейтенант порадоваться успеху артиллеристов, как немцы рассредоточились и двинулись в сторону орудийных позиций. Начался настоящий бой, целью которого было не выжить, а любой ценой остановить наступающего врага. Наметов еще ни разу не был на фронте – его группа проходила завершающий курс обучения, после чего их должны были выбросить в тылу противника для проведения разведывательно-диверсионной деятельности, – и увиденное его поразило.

Вжимаясь в дно лежачего окопчика наблюдательного пункта, он видел в бинокль охваченные пламенем танки, из люков которых выскакивали, пытаясь спастись, танкисты. Падая на землю, они катались по траве, помогали друг другу сбить огонь с пылающих комбинезонов, но успевали далеко не все. И те, кому не повезло, оставались лежать темными дымящимися холмиками. Если от попадания болванки взрывался боекомплект, из раскуроченной груды металла, секунду назад бывшей грозной бронемашиной, уже никто не вылезал. Когда очередной танк или самоходка застывал на перепаханном воронками и гусеницами поле, Сергей радостно лупил кулаком по невысокому брустверу, замаскированному срезанными в лесу ветками: с каждым уничтоженным вражеским танком скорая победа – а какая же еще, если не скорая?! – Красной Армии приближалась!

Но видел он и другое – как пристрелявшиеся немцы стали все чаще и чаще попадать. Вот перевернуло прямым попаданием одно из орудий. Вот рядом с другим поднялось сразу два пыльных фонтана, второй совсем близко, разворотив обсыпку капонира и расшвыряв в стороны расчет. Вот еще одна позиция скрылась в густом мареве поднятой взрывом пыли и дыма. Но из оседающей пыли вновь и вновь вставали, пошатываясь, оглушенные артиллеристы. Раненые сражались наряду с товарищами. И покосившиеся, с сорванными и пробитыми осколками щитами, пушки снова стреляли. Стреляли, несмотря ни на что. И попадали, не позволяя немцам ворваться на позиции и раздавить орудия гусеницами!

Вскоре – сколько прошло времени, осназовец не знал, просто не догадался взглянуть на часы в начале боя – фашисты сбавили натиск, перегруппировывая уцелевшие танки и броневики для финальной атаки. Выдержать которую нашим, судя по числу уцелевших орудий, было не суждено. Наметов в который раз скосил взгляд на лежащего рядом радиста: согласно секретному предписанию, которое он получил перед самым выходом, он имел право при необходимости вызывать авиацию и пехотную поддержку. Вот только касалось это исключительно того момента, когда его группа обнаружит искомых людей.

Скрипнув зубами, лейтенант отвел взгляд, ощущая себя последним подонком. Ведь он может, может помочь этим гибнущим каждую минуту ребятам! Переломить ход боя! Прилетят штурмовики и разнесут уцелевших немцев с воздуха! А следом подойдет пехотный батальон и докончит дело. Может! Но – не имеет права… Вот ведь какое дерьмо: имеет право вызвать подмогу – но не имеет права сделать это сейчас…

– Тарщ лейтенант, – позвал его радист. – Посмотрите-ка. Что за хрень?

– Куда? – мгновенно напрягся Сергей, отгоняя посторонние мысли.

– А вон, на дорогу. Левее сто. Где грузовики ихние стоят.

Наметов поднял бинокль, глядя в указанном направлении. И радостно выругался себе под нос: похоже, они все-таки дождались! Поскольку не чем иным, как той самой «автомашиной неизвестной марки с прицепом большой грузоподъемности», о которой предупреждал товарищ наркомвнудел, ЭТО быть просто не могло! Здоровенная кабина без капота, лакированная, будто правительственный лимузин. Сверкающие никелем выхлопные трубы, торчащие над крышей. Длиннющий, словно железнодорожная платформа, многоосный прицеп позади. И самое главное, зачехленная по самые гусеницы громада танка на нем. Дождались! Повезло! Именно их группе, одной из двенадцати, повезло!

Столкнув с пути немецкий тентованный грузовик, отлетевший в сторону, словно вовсе ничего не весил, могучий автомобиль съехал с дороги и помчал прямо по полю, постепенно сбрасывая скорость. Ну да, все верно, как такую махинищу сразу остановишь? Там только один этот секретный танк, поди, тонн двадцать весит, да и сам тягач тоже немало, вон, какие колесищи огромные. В следующий миг осназовец окончательно ОСОЗНАЛ, что именно произошло, и заорал:

– Связь мне! Сначала с аэродромом, затем по второму каналу! Как закончу, сразу передавай сигнал «Дорога»! Да давай же, Витька, чего возишься?!

– И ничего я не возюсь… то есть не вожусь, – пробормотал радист, уже успевший натянуть наушники и включить радиостанцию. – «Сокол», «Сокол», ответь «Поиску-10». Высылай мотыльков, координаты… Ждем… Подтверди, как понял? Добро, принял тебя, отбой.

И тут же забубнил вновь, сменив частоту и вызывая следующего адресата:

– «Патрон», ответь «Поиску-10». Выдвигайтесь. Как понял?

Дальше лейтенант уже не слушал, до боли вжимая в кожу окуляры бинокля и боясь пропустить что-то важное. Автопоезд – название придумалось само собой, уж больно длиннющим оказался тягач с прицепом, – вдруг резко остановился, видимо, наскочив передним колесом на какое-то препятствие, примерно посередине между артиллерийской позицией и несколькими ползущими к ней немецкими танками. Из распахнувшихся дверей выскочили трое, все в форме командиров РККА. В руках у них были короткие карабины и какие-то непонятные зеленые трубы. «Объекты» разделились: один, прихватив с собой две «трубы», побежал к корме прицепа, остальные укрылись за кабиной. Судя по сверкающим в солнечном свете фонтанчикам битого стекла, автомобиль находился под пулеметным обстрелом, но откуда именно стреляли, осназовец не видел. Как бы не перебили их, вон как кабину пулями дырявит… и никак ведь не поможешь, далеко. Пока добегут, немцы всех положат. Что же делать-то? Как помочь?

Но помогать не пришлось, поскольку события приняли неожиданный оборот. Те двое, что укрывались за тягачом, вскинули на плечи свои непонятные тубусы, внезапно ставшие длиннее, чем до того, и… выстрелили – штуковины оказались противотанковым оружием! Стрелявший первым с первого раза подбил бронетранспортер, мгновенно превратившийся в огненный факел, а вот второй, увы, промахнулся. Немецкие танкисты заметили опасность, и бронемашина начала разворачивать башню. Наметов похолодел: от танкового снаряда никакая кабина не защитит! В клочья разнесет! Твою мать, что ж делать-то?!

В этот момент выстрелила противотанковая пушка, и бронемашина завертелась на месте, потеряв левую гусеницу. Из башни полезли спасающиеся немцы, но один из «объектов», отбросив в сторону тубус, вскинул свой короткий карабин – и танкисты полетели вниз, срезанные меткой очередью. И в этот момент выстрелил, вскинув на плечо свою «трубу», третий из пассажиров автомобиля, прячущийся за прицепом. Снова резкий хлопок и небольшой клуб голубоватого дыма позади тубуса – и ползущая в сотне метров приземистая самоходка взрывается, будто в нее попал гаубичный снаряд! Не теряя ни секунды, боец стреляет снова – лейтенант видит, как неведомый боеприпас ударяет в лобовую часть башни ползущего следом за самоходкой танка. Проехав несколько метров, танк останавливается, из башенных люков торопливо выбираются танкисты, совсем немного опережая резко поваливший изнутри дым. Вновь дергаются стволы карабинов (расстояние и шум боя скрадывают звуки выстрелов) в руках «секретных», и немцы падают на землю. Готовы!

Вот молодцы, за несколько секунд два танка, самоходку и броневик спалили! Да еще и экипажи на ноль помножили! Вот только дальше-то что? По полю еще несколько танков ползет, да и бронетранспортеры следом идут. Отобьются ли? Ведь этих непонятных противотанковых штуковин у них, похоже, больше нет. И стоящая в полузасыпанном взрывами капонире пушка молчит – со своей позиции лейтенант видел, что никакого движения возле орудия нет, видимо, никто из расчетов не уцелел. Эх, да где же вызванная им авиаподдержка, где эти самые «мотыльки»?! Тормозят летуны, ой, тормозят! Пока моторы прогреют, пока взлетят…

Но трое бойцов, судя по всему, на помощь со стороны и не надеялись: бросившись к танку, сорвали с развернутой пушкой назад башни чехлы и скрылись внутри. Несколько секунд, показавшихся Наметову долгими часами, ничего не происходило, затем зарокотал двигатель, корма окуталась сизым солярочным дымом, и танк съехал на землю, намотав на гусеницы укрывавшие корпус чехлы и оборвав непривычного вида плоские оранжевые тросы или ленты, удерживающие его на платформе.

Осназовец наконец рассмотрел таинственную боевую машину во всех подробностях. Ходовая «секретного прототипа» оказалась практически один в один с новым средним «Т-34», который им показывали на полигоне. А вот броневой корпус был раза в три ниже, приземистей. Но самое главное – башня! Неожиданно большая, размерами даже шире, чем у «КВ», зализанная по граням. Длиннющая пушка солидного калибра. Сергей не слишком хорошо разбирался в артсистемах, но, судя по длине ствола, орудие этого танка по мощности и дальнобойности вполне могло соперничать с любой не то что противотанковой, а и зенитной пушкой! Да и калибр был, похоже, побольше, чем у «тридцатьчетверки». Ого, это на кого ж такая рассчитана?! Танки у немцев не шибко бронированные, их и «сорокапятка» берет, не говоря уж про орудия калибром в семьдесят шесть миллиметров. Может, это новый танк прорыва, идущий на смену «КВ» и «тридцать пятым»?

Танк же, отъехав тем временем от тягача десятка на два метров, остановился и развернул башню. Боясь пропустить что-то важное, Наметов не отрывал от лица бинокль – аж глаза заболели. Медленно текли секунды – одна, вторая, третья… на четвертой танк выстрелил. И… промазал! Сергей видел взметнувшуюся в паре метров от немецкой машины землю, подброшенную врезавшейся в грунт болванкой. Вражеский наводчик пальнул в ответ, куда более прицельно, но ударивший в башенную броню снаряд лишь высек сноп искр, уйдя в рикошет. Советский танк выстрелил еще раз – и снова промах! Судя по мощному огненно-дымному фонтану, взметнувшемуся перед самой вражеской машиной, на этот раз стреляли осколочно-фугасным. Фашистский мехвод торопливо отвернул в сторону, напуганный близким разрывом, и наши наконец попали. Подсвеченный донным трассером снаряд вошел в борт чуть ниже граненой башни. Мгновение – и танка попросту не стало. Рвануло так мощно, что башню отбросило метров на десять, а корпус разорвало по швам, вывернув наружу бронелисты. Ни хрена себе! Видать, боекомплект сдетонировал.

В этот момент немецкий снаряд попал в тягач: кто-то из фашистских наводчиков не стал упускать возможность поразить столь крупную мишень. Брызнули остатки стекол, кабину разворотило взрывом, вывернув вперед, и тут же взорвался бензобак, превратив автомобиль в пылающий факел. Отцепившийся прицеп встал на ребро, секунду помедлил – и грузно перевернулся кверху колесами. Эх, жаль, а он-то думал и диковинную машину с собой захватить!

Дальнейший бой длился еще минут десять, не больше. Секретный танк не очень умело, постоянно дергаясь, маневрировал, но все же уходил из прицела вражеских наводчиков. И беспрерывно стрелял в ответ, подбив еще три танка и одну самоходку. Но и снарядов он при этом потратил как бы не четыре десятка.

Поскольку на инструктаже у наркома им доводили, что один из «объектов» (которых, кстати, на деле оказалось трое) – полковник-танкист, Наметов решил, что тот, видимо, какая-нибудь штабная шишка, просто не знакомая со столь новой и современной боевой машиной. Небось еще на легких «двадцать шестых» с японцами или белофиннами воевал, а тут такая махина, вот и мажет!

С другой стороны, у немцев и танков-то уже почти не осталось: вон две штуки драпают к дороге, да еще один еле ковыляет следом, дымя поврежденным двигателем. Правда, и чудо-танк тоже целехоньким не остался: уже в самом конце боя немцы разбили ему ходовую. Видать, целили-то в двигатель, но попали по ведущему колесу. Серега видел, как танк дернулся, проехал еще метров пять, разматывая перебитую гусеницу, и замер. Довернув башню, пальнул в сторону обидчика, того буквально в клочья разнесло. На этом бой по большому-то счету и закончился.

А еще через минуту над головой завыли наконец моторами прилетевшие «сто пятьдесят третьи» авиационной поддержки, долбанувшие по забитой автомашинами и броневиками дороге реактивными снарядами и очередями из бортового оружия. Пехотный батальон подошел чуть позже, с ходу вступив в бой. Впрочем, серьезного сопротивления деморализованные авианалетом немцы и не оказывали, так что «махре» хватило двадцати минут, чтобы полностью сломить всякое сопротивление.

Разумеется, лейтенант ОСНАЗа Сергей Наметов даже не догадывался, что полковник бронетанковых войск Советской Армии Бат впервые сидел на месте наводчика «Т-44», который для него, начавшего службу в начале восьмидесятых, уже тогда являлся музейным экспонатом. И который, в отличие от привычного «Т-72», не имел ни двухплоскостного стабилизатора, ни баллистического вычислителя, ни лазерного дальномера или автомата удержания цели. А угол обзора с места наводчика составлял всего семь градусов. Впрочем, немцам это мало чем помогло. Вот только хреново, что один из последних выпущенных по танку фрицевских снарядов раздолбал-таки ходовую, своротив ведущую «звездочку» и порвав гусянку.

Когда бойцы Наметова добрались до танка, экипаж уже выбрался наружу. Самый здоровенный парень, присев за башней, обозревал окрестности в мощный даже по внешнему виду бинокль, свободной рукой придерживая под рукой тот самый автомат-карабин с примкнутым к ствольной коробке непривычного вида патронным «рожком». А двое остальных стояли возле поврежденного катка, что-то бурно обсуждая, густо перемежая цензурные слова отборным матом. Впрочем, первым облаченных в камуфлированную «амебу» осназовцев заметил как раз один из них, батальонный комиссар. Каким-то отработанным жестом он вдруг скинул с плеча висевший стволом вниз автомат-карабин и резко отпрыгнул в сторону, одновременно приседая и вскидывая ствол.

– Свои! – успел выкрикнуть Наметов, поднимая вверх руки.

– В такую погоду свои дома сидят, телевизор смотрят, только чужие шастают! – непонятно ответил комиссар и резко скомандовал, не опуская оружия: – Представьтесь!

– Лейтенант Наметов, группа особого назначения «Поиск-10». «Брест – сорок один», товарищ комиссар.

– Здорово, парни! – слегка расслабился комиссар, вставая с колена, но не опуская оружия. – Подозреваю, вы именно нас ждали?

– А как вас зовут, товарищ комиссар? – в свою очередь, спросил Наметов.

– Виталий Дубинин, – почему-то усмехнулся тот. – Но меня не зовут, я, блин, обычно сам прихожу. А вот этот товарищ, который сейчас так бурно матерился, полковник Бат, Владимир Петрович.

– Верно! Нам именно эти имена назвали, – окончательно успокоился осназовец.

– Ты своим доложил, что нас встретил?

– Так точно, сразу же, как вы на поле… появились.

– Вот и здорово. А теперь слушай меня, лейтенант. Нужно срочно проверить позиции артиллеристов, найти всех уцелевших и эвакуировать их в тыл.

– Но товарищ комиссар, у меня приказ обеспечить в первую очередь вашу безопасность, а потом вашего танка! – попробовал спорить Наметов.

– Танк мы, безусловно эвакуируем, лейтенант! – в разговор вмешался немолодой командир в форме полковника автобронетанковых войск. – Но это просто железка! А там, – полковник махнул рукой в сторону артпозиций, – настоящие герои! Пока живые! И нам нужно сделать всё, чтобы они остались именно живыми героями.

– Но… – растерянно обернулся на своих бойцов Наметов.

– Лейтенант, мы не просим вас задействовать на это личный состав своей группы! – твердо сказал полковник. – Привлеки пехоту, найди транспорт… Наверняка у тебя самые широкие полномочия. Командуй!

– Товарищ комиссар, мы видели, как они сражались! Но у меня приказ от САМОГО наркома: в первую очередь эвакуировать вас и ваш груз. Причем даже грузом можно пренебречь! – сделал последнюю попытку отговорить упрямых старших командиров Наметов.

– Неужели от САМОГО? – почему-то улыбнулся комиссар. – Сам Лаврентий Палыч приказал спасать в первую очередь нас, а не груз? Душевный человек!

Наметов не нашелся, что ответить. Вроде бы по форме фраза была абсолютно корректной, но вот тон, которым комиссар ее произнес…

– Лейтенант, а разве нельзя все делать одновременно? – совершенно серьезно сказал полковник. – Ты ведь красный командир, подключи мозги!

Наметов послушался доброго совета старших товарищей, «подключил мозги» и принялся командовать. Приданный его группе пехотный батальон (всего около полутора сотен бойцов – подразделение воевало не первый день), добив немцев и собрав трофеи, тщательно прочесал, выставив, конечно, посты, позиции артиллеристов. Выяснилось: из трех батарей уцелело всего две пушки, еще две могли стрелять исключительно прямой наводкой, поскольку осколками разбило прицелы. А вот от личного состава осталась едва треть. Например, из первой батареи, к которой утром прикомандировали Головко с Иськовым и которая выдержала основной натиск противника, выжило только пять человек, считая вместе со старшиной, и почти все они нуждались в стационарном лечении. Тяжелораненых в госпиталь отправили сразу на единственной имеющейся в наличие полуторке, остальные остались ждать возвращения транспорта.

Артиллеристы установили на новых местах уцелевшие орудия, пехота торопливо окапывалась перед ними. Центром новой оборонительной позиции стал торчащий посреди поля «Т-44».

– Если немцы вызвали штурмовики, нас тут в блин раскатают! Торчим тут, как прыщ на заднице! – тихонько сказал полковник, поглядывая на небо. – Нужен тягач!

– Тягач, товарищ полковник? – с тоской пробормотал Наметов, услышавший слова Бата. – Так откуда ему здесь взяться? Разве что пару грузовиков у пехоты отыщу. Потянут ваш танк?

– Сомневаюсь. В нем тридцать тонн, даже чуть больше. К тому же при попытке буксировки гусеничной техники любым автомобилем прежде всего горит сцепление, поэтому данная операция инструкциями строго запрещена. Сам помню, как в моем училище зампотех курсантам это крепко вдалбливал – даже если комполка прикажет, не поддавайся. У меня, мол, «фирадо», а не сталь по стали, – Бат скрипнул зубами, из чего Сергей понял, что товарищ полковник сильно раздосадован поломкой секретного танка. – У тебя же есть радиосвязь? Пусть твое командование подсуетится!

Тягач, десятитонный гусеничный «Сталинец», командование Наметова обещало прислать ближе к ночи, а вместе с ним и нескольких рембатовцев с «летучкой».

Однако к сумеркам обстановка осложнилось – высланные далеко вперед дозоры сообщили о приближении крупных сил противника. Через час на дороге показались наступающие немцы, и бой вспыхнул с новой силой. Отбиваться оказалось особенно и нечем: четыре орудия, полтораста человек пехоты да десяток осназовцев. Плюс превратившийся в неподвижную огневую точку танк, разумеется. Совместными усилиями бойцов бронемашину удалось нормально окопать, над поверхностью земли осталась только башня, так что попаданий в корпус и ходовую можно было больше не опасаться.

Перед началом боя Наметов договорился с комиссаром, что после того, как у них закончатся боеприпасы, все трое немедленно уходят с ними, а танк будет взорван. Памятуя приказ наркома, он хотел заранее заминировать бронемашину, однако Дубинин, криво усмехнувшись, осведомился:

– Товарищ лейтенант, а ты когда-нибудь воевал, сидя на пороховой бочке? Любой случайный осколок может вызвать подрыв зарядов, и тогда товарищ Сталин снова нас не дождется.

Упоминание Вождя окончательно сбило осназовца с толку, и спорить он не стал. Видимо, комиссар заметил его состояние и, похлопав по плечу, негромко добавил:

– Не ссы, Серега, я и сам эту железяку фрицам отдавать не собираюсь. Приготовь взрывчатку, но держи подальше. Если что, рвануть «коробочку» можно будет за пару минут, я покажу, куда заряды распихивать, чтоб наверняка. Добро?

А затем начался собственно бой. Впрочем, не привыкшие воевать в темноте немцы атаковали вяло, явно не надеясь на особый успех, скорее просто прощупывая противника для утренней атаки. Артиллеристам удалось подбить всего один танк и порвать гусеницу второму. Полковник Бат с товарищами записали на свой счет два панцера, самоходку и бронеавтомобиль, после чего в танке закончились снаряды. Наметов напрягся было, понимая, что если противник все же решится продолжить атаку, им придется взрывать танк и немедленно уходить, однако фашисты, огрызаясь пулеметным огнем и редкими пушечными выстрелами, отступили, закрепившись в километре. Еще с полчаса они неприцельно кидались минами, надеясь накрыть артпозиции и капонир с танком, но не преуспели. И к десяти часам превратившееся в нейтральную полосу изрытое воронками и заставленное дымящимися остовами разбитой бронетехники поле окончательно погрузилось в темноту, лишь изредка разрываемую светом запускаемых с немецкой стороны осветительных ракет.

Вскоре прибыл обещанный трактор и «летучка» с ремонтниками и запчастями к «Т-34» – это уж Наметов проявил инициативу, сообщив, что ходовая секретного танка напоминает аналогичную у «тридцатьчетверки». Вот накрученные командованием рембатовцы и подсуетились, накидав в кузов кучу снятых с подбитых машин деталей.

Не включая фар, «Сталинец», водитель которого ориентировался на свет фонарика показывающего дорогу Наметова, подъехал к капониру. Выпрыгнувший из кабины механик в черном танкистском комбинезоне задумчиво поглядел на бронемашину, почесал затылок и осведомился у напряженно поглядывающего в сторону немецких позиций полковника:

– Ого, это что ж, танк-то такой, а, тарщ полковник? Ни разу не видал. Какая-то новая модель, что ли?

– Угу, новая. Опытный прототип. Секретный, между прочим, так что хватит болтать! – строго посмотрел на разговорчивого водителя Бат. – Вытянешь?

– Ну, вообще-то… – неопределенно протянул тот. – «Три-четыре» тягал, «Ворошилова» тоже, значит, и с этим справлюсь.

– Справишься, справишься, не сомневайся, – внезапно подал голос незаметно подошедший к ним комиссар.

Обойдя тягач, он с искренним интересом, словно видел впервые в жизни, осмотрел трактор. Ухмыльнулся, разглядев над решеткой радиатора выдавленное название, подкрашенное суриком:

– Чтобы «трахтар», носящий имя самого товарища Сталина, да не справился? Ласточкой полетит.

Наметов, уже успевший заметить, что товарищ комиссар порой упоминает в разговоре великое имя, мысленно поморщился, однако же, промолчал: не его дело. В подобное лезть – себе дороже. Вот доставит «объекты» в Москву – и пусть товарищ Берия сам разбирается. А в рапорте он об этом, разумеется, укажет.

– Ладно, давайте цеплять, ночевать тут не имею ни малейшего желания! – резко сказал полковник.

– Мужики, подсобите тросы завести, тяжелые, зараза! – откликнулся водитель трактора, оглядываясь на стоящих рядом ремонтников.

Спустя пять минут трактор, выбросив из выхлопной трубы клуб подсвеченного искрами несгоревшей солярки дыма, благополучно вытащил танк наверх. Помогавшие заводить буксировочные тросы рембатовцы с горем пополам загрузили в кузов грузовика и перебитую гусеничную ленту – Дубинин предложил ее бросить, но Наметов был непреклонен: танк, коль уж имелась возможность, следовало эвакуировать в «комплекте». Секретный же! Значит, и гусеница тоже секретная! А то потом и спросить могут, отчего, мол, оставил на поле боя важную деталь. Работали в полной темноте, лишь изредка подсвечивая фонариками: не стоило привлекать к себе излишнего внимания противника.

– Все, трогаемся! – скомандовал комиссар, махнув высунувшемуся из люка механика-водителя полковнику Бату. – Очкарик, лезь внутрь, я следом. Лейтенант, ты с трактористом, показывай дорогу. Сколько нам примерно…

Обернувшийся к комиссару Наметов хотел было ответить, но не успел: метнувшаяся из темноты тень сбила его с ног. Кувыркнувшись через голову, осназовец наотмашь отмахнулся прикладом автомата, никого не задев, и рванул затворную раму:

– Атас! Немцы!

Обостренный чувством опасности слух уловил сбоку шуршание приминаемой травы, и Наметов торопливо даванул на спусковой крючок. Короткая очередь ослепила привыкшие к темноте глаза, но высветила и нападавшего – здоровенного немца в крапчатом камуфляжном костюме, заносящего для удара нож. Пули ударили ему в грудь, опрокидывая назад, и Сергей понял, кто это: им рассказывали, что такую униформу носят фашистские диверсанты. Вот оно что, на коллег, выходит, нарвались!

Уходя перекатом в сторону, осназовец додумал короткую, словно вспышки дульного пламени, мысль: ну да, все верно. Гитлеровцы заметили русский танк незнакомой конструкции, оставшийся на нейтральной полосе, и послали разведгруппу, чтобы захватить его или осмотреть. Сначала прятались где-то неподалеку, выжидая, затем, когда пришел тягач, решились атаковать. Вот только сделать это тихо им не удалось: не учли, суки, что танк охраняют бойцы советского ОСНАЗа! Ну, сейчас помахаемся! Лишь бы комиссара с полковником Батом не зацепило, если погибнут или в плен попадут – со всех головы снимут…

Вокруг, казалось, сразу со всех сторон, началось движение. Кто-то сталкивался в темноте, матерился на русском и немецком, раздавались глухие звуки ударов, хрип умирающих, звякала сталь. Наметов вскочил, вскидывая пистолет-пулемет и пытаясь выцелить противника, но было слишком темно. Твою ж мать, так и друг друга перебить недолго! Подняв повыше ствол «ППД», лейтенант дал короткую очередь, успев за эту секунду хоть как-то разобраться в обстановке. Нападавших оказалось около десятка. Большая часть немцев сцепилась с осназовцами возле трактора, и сейчас там шло неслабое рубилово, остальные дрались с комиссаром и его товарищем со странным прозвищем Очкарик, хоть никаких очков на его лице не было. Вот, суки, таки живыми взять хотят! Не раздумывая ни мгновения, Наметов рванул к танку.

В этот миг раздался крик Дубинина, отмахивающегося своим коротким «карабином» от двух наседающих с флангов фашистов. Его товарищ, захватив третьего немца локтевым захватом, повалился под гусеницу, лупя противника пудовыми кулаками.

– Батоныч, фары, блин, включи!!! Не видно ни хрена!

В свете загоревшихся танковых фар заметались отбрасывающие длинные тени фигуры. На себя осназовец взял того, что оказался слева. В два прыжка преодолев последние метры, собрался нанести удар прикладом в голову, но гитлеровский диверсант, заметив боковым зрением опасность, уже развернулся к нему, держа в руке обоюдоострый кинжал. Сергей дернул стволом и вытянул спуск, однако пистолет-пулемет лишь вхолостую щелкнул бойком: осечка! М-мать! Времени на раздумья не оставалось. Швырнув в противника бесполезное оружие – в последний момент немец отклонился, – Наметов рванул из поясных ножен финку.

Враг ему попался опытный, и первую атаку отбил с ходу, успев на излете полоснуть лезвием по предплечью – руку ожгла короткая боль. Не дожидаясь, пока немец восстановит равновесие, Сергей подбил его под колени, опрокидывая, и навалился сверху, нанося ножом резкий удар в незакрытый бок. Короткий хруст пробитых ребер, сдавленный стон – и судорожно выгнувшееся тело противника обмякло. Готов.

Над головой оглушительно прогрохотала короткая, патрона на три, очередь, и на спину рухнуло что-то мягкое и тяжелое. Рефлекторно вывернувшись, Наметов перекатился на метр влево и вскочил на напряженные, полусогнутые ноги, выставив перед собой окровавленную финку. Комиссар опускал оружие, увенчанный непривычно-высокой мушкой ствол еще дымился:

– Не за что, боец… Сзади!!!

Осназовец крутнулся вокруг оси, приседая и уходя перекатом вправо. Земля под ногами брызнула фонтанчиками, по ушам ударил грохот выстрелов. Четвертый немец прятался где-то за танком и сейчас решился напасть. Снова ударил автомат-карабин Дубинина, фашист сложился в поясе, и Сергей, выронив нож, выдрал из его рук автомат. Отлично, теперь у него есть оружие! Перемазанная в крови ладонь неприятно скользила по металлу, но это не имело никакого значения. Похоже, здесь все в порядке, всех перебили, вон и Очкарик отпихивает от себя безвольно обмякшее тело противника. Нужно помочь ребятам у трактора… или нет, главное – защитить комиссара!

Оборачиваясь, Наметов заметил еще одного немца, бросившегося на него из-за танка. Да сколько ж вас?! Осназовец автоматически выставил перед собой трофейное оружие, принимая и отводя в сторону удар противника, пытавшегося достать его затыльником разложенного приклада. Лязгнул металл, раненую руку пронзила короткая острая боль, и автомат полетел в сторону. Совсем рядом, буквально в каком-то десятке сантиметров от лица, он увидел яростный взгляд врага. Немец оказался примерно его роста, но значительно крупнее и мускулистее. И тут удача отвернулась от осназовца: предательски подвернулась, угодив шнурованным ботинком в какую-то ямку, нога, и Наметов рухнул на землю. Навалившийся сверху немец яростно хрипел, брызгая слюной, и пытался придушить, вдавливая ствольную коробку под подбородок. Сергей из последних сил сдерживал натиск правой рукой, левой шаря по поясу фашиста, надеясь нащупать кобуру или рукоять ножа.

– Scheiße! – прорычал немец, усиливая нажим. Извернувшись, он ухитрился ударить осназовца коленом в пах, и Наметов сдавленно охнул от боли. Ах ты ж, с-сука нерусская!

«Где же Дубинин, сейчас его помощь была бы как нельзя кстати», – мелькнула в сознании короткая мысль. И в этот момент пальцы наткнулись на ребристую рукоятку десантного ножа. В последний момент немец понял, что происходит, и дернулся, чуть ослабив давление, а Наметов смог пропихнуть в легкие порцию воздуха. Выдернув нож, он отвел руку – в глазах двоилось, он уже почти терял сознание – и ударил противника в живот: раз, другой. Ладони сразу стало тепло и липко. Сергей успел нанести еще пару ударов, прежде чем потерял наконец сознание.

– Живой, командир? – прорвался сквозь ватную глухоту голос сержанта Елкова, его заместителя. – О, вижу живой. А то я уж думал – все, амба, придушил тебя немец. Давай помогу.

При помощи товарища лейтенант принял сидячее положение. Саднило горло, и немного кружилась голова, но в целом он чувствовал себя вполне нормально. В том смысле, что могло быть и хуже.

– Х…де к…комиссар? – говорить было немного больно, но терпимо.

– Так у танка, наверное? – не слишком уверенно ответил Сашка. – Куда он денется? От немцев мы отбились, правда, и наших пятеро полегло, – погрустнел осназовец. – Здоровые они, падлы, чистые бугаи. И тракториста убило, придется самим за рычаги садиться.

Но Дубинина ни возле танка, ни где-либо еще на вытоптанной площадке с бурыми пятнами крови не оказалось. Матерящийся последними словами мрачный полковник Бат и баюкающий на груди вывихнутую руку Очкарик тоже ничем помочь не могли – куда пропал их товарищ, они не видели.

 

Эпилог

Кто меня отоварил, я так и не понял: видимо, за танком пряталось куда больше фрицев, чем показалось вначале. Вот один из них и шарахнул мне прикладом по голове, вырубив почти на… интересно, кстати, насколько? На пару минут или на полчаса – как тут определишь?

Очнулся я от рывков и тупой боли в башке. Первыми вернулись слух и обоняние – сначала я различил шорох травы под подошвами сапог, лязг оружия и тяжелое дыхание. Спустя секунду в нос шибанул резкий запах пота, оружейного масла, кожи и крови. Судя по всему, тащили меня, закинув руки на плечи, двое. Поскольку и дальше прикидываться бессознательным смысла не было – ноги волочились по земле, постоянно цепляясь носками сапог за какие-то неровности, и каждый толчок вызывал новый приступ боли в затылке, – я застонал, показывая немцам, что пришел в себя.

Движение тут же прекратилось, меня достаточно грубо перевели в вертикальное положение. Ну, скажем так, попытались перевести: ноги предательски задрожали, и я позорно хлопнулся на пятую точку, едва успев упереться о землю руками, чтобы не завалиться на спину. Да уж, похоже, неслабо мне по кумполу прилетело – давно так хреново себя не чувствовал. Пожалуй, в крайний раз – после контузии, полученной под Ведено. Еще и подташнивает, и голова кружится, как бы ни сотрясение мозга. Вот же суки!

Немцы не мешали, судя по запаленному дыханию, тоже передыхая и о чем-то негромко переговариваясь между собой. Раскрыв глаза, покрутил головой, однако вокруг стояла темнота, и разглядеть практически ничего не удалось. Ладно, хрен с ним, после разберусь. Можно подумать, и без того не понятно, что меня взяли в плен и тащат куда-то в расположение немецких войск.

Фрицы меж тем сочли короткий привал завершенным. Один из троих диверсантов, самый здоровый, с одинокой унтершарфюрерской «розеткой» на петлице, грубо пихнул меня ботинком в бок, бросив короткое:

– Steh auf! Vorwärts! Wirst du fersucheh fortzulaufen – ich werde schießen.

Из всей фразы я более-менее понял только «ауф» – вроде бы «встать», «форвардс» и «шиссен» – ну, тут понятно, кино про войну смотрел. Впрочем, перевод и не требовался, поскольку фриц многозначительно дернул стволом «МР-40».

– Не ори, фашист проклятый, и без тебя в ушах звенит!

Я с трудом встал и, покачиваясь, огляделся.

– А еще раз меня тронешь, я тебе ухо откушу, тварь! – добавил я, глядя в свинячьи глазки унтершарфюрера. Стоящий рядом с ним ротенфюрер наклонился к уху здоровяка и что-то прошептал. Видимо, перевел мои высказывания, причем со всеми оскорбительными эпитетами, поскольку унтер изменился в лице и заехал затыльником приклада мне в живот. Вернее, попытался заехать. Я не очень изящно, сказывался удар по голове, уклонился, а когда фриц потерял равновесие и начал падать, ускорил этот процесс пинком. И надо же – специально не целился, но попал весьма удачно – точно в промежность. Хрюкнув, унтер рухнул на землю, а ротенфюрер немедленно приставил к моей груди ствол автомата.

Терять мне было нечего – смерть меня не пугала. Обидно, конечно, снова погибнуть, не добравшись до Вождя, но не критично: «перезагружусь» и повторю попытку. Пока неведомая технология не подводила ни разу, так что не стоило сомневаться – и в этот раз ничего не изменится. О том, что буду делать без Володьки в изменившемся в очередной раз будущем, я в этот момент не думал.

Схватившись за ствол автомата, я без промедления попытался выкрутить оружие из рук эсэсовца. Немец удивился и машинально нажал на спусковой крючок. Он явно первоначально не хотел меня убивать и автоматом тыкал, только чтобы попугать, заставить покорится. Щелкнула короткая, патрона на три, очередь, левый бок обожгло огнем, руки почему-то сразу ослабели, и я выпустил ствол «МР-40».

Секундой позже ослабели ноги, подогнулись колени, и я начал плавно заваливаться на землю. Уже вскочивший унтер вознамерился было «занести мне в душу с ноги», но товарищ придержал его за плечо, громко прошептав:

– Kurt, halt! Der Russe sucht den Tot selbst! Aber wir müssen ihn unbedingt bis zum Kommando lebendig halten – man merkt das er dicke Gans ist.

Что здоровяк Курт ответил ротенфюреру, я уже не слышал – стремительно проваливался в забытье. Эх, хорошо бы очнуться в будущем!