18 июля 1941 года, Ленинград

Приемка пришедших из сборочного цеха танков шла согласно регламенту. По крайней мере, до появления на территории Кировского завода полковника Бата с товарищами. Новые танки, еще даже не окрашенные, только что завершили контрольную тридцатикилометровую обкатку. Ну, как завершили? Пять танков, натужно рыча перегретыми дизелями, тащили на буксире троих собратьев, потерявших способность к самостоятельному передвижению. Обычно в подобной ситуации поломки исправляли прямо в отделе технического контроля, после чего передавали машины приемной комиссии. Далее совершался еще один марш, теперь на полсотни километров. И только после этого танки (те, что прошли испытание, разумеется) красили, доукомплектовывали оборудованием и вооружением – и передавали экипажам. Но сейчас все пошло не так. И причиной тому оказался нагрянувший с внезапной проверкой непонятный полковник из Москвы, судя по полномочиям – личный представитель самого товарища Сталина. Непонятный – поскольку о командире с такой фамилией раньше никто не слышал. Даже в Генштабе, представители которого порой бывали частыми гостями Кировского завода.

Проводив мрачным взглядом вползающие в ворота ЛКЗ покрытые пылью угловатые туши, Владимир Петрович зло прищурился и, круто развернувшись, двинулся в сторону заводоуправления. Коротко бросив через плечо:

– Гаврилов, Баранов, за мной. Пошли разбираться.

Переглянувшись, танкисты послушно затопали следом за полковником.

По дороге Батоныч перехватил начальника ОТК:

– Товарищ Завадский, если не ошибаюсь? Через сорок минут мне нужен полный отчет о причине выхода из строя этих трех боевых машин. Желательно машинописный.

– Но товарищ полковник! – опешил тот, мгновенно сбившись с шага. – Сорок минут?!

– Полагаете, много? – холодно осведомился Владимир Петрович, резко останавливаясь. – Да, вероятно, вы правы. Полностью с вами согласен. Время сейчас крайне дорого, война идет. Добро, тогда полчаса.

– К-как полчаса?! – ахнул тот, бледнея. И заодно покрываясь пятнами.

– А что, много? – приподнял бровь полковник. – Неужели и двадцати минут хватит? Так ведь еще отпечатать нужно, я рукописный текст плохо читаю, зрение, знаете ли…

На Завадского было жалко смотреть.

Бат внезапно сделал полшага вперед и схватил инженера за ворот рабочего комбинезона. Рывком притянул к себе и прошипел в перекошенное гримасой страха лицо:

– Слушай, ты, когда мои парни в танках гореть будут из-за того, что твоя гребаная коробка передач в самый разгар боя сломается, им никто и минуты не даст, чтоб наружу выбраться! И полминуты не даст! Тем более что в вашем супертанке аж один башенный люк на троих! А я тебе целых полчаса даю! Понятно объяснил? Расстреляю, мать твою! Выполняй, время пошло с этой секунды.

Брезгливо отпихнув Завадского в сторону (тот едва на ногах устоял), Бат рявкнул на замерших в паре метров танкистов:

– Ну, чего вылупились? Вперед, экипаж машины боевой, блин! Это пока еще только начало… – И негромко добавил, поморщившись: – Ну, ладно, признаю. Может, и перегнул. Не он же, в конце-то концов, эти КПП конструировал и собирал. Но что ж это за дерьмо-то такое, братцы, если новенькие танки тридцать кэмэ не могут без поломок проехать?! Не в бою, а по ровной дороге, по полигону, мать их?! Их что, ногами собирают? Или тем, что между ними болтается?! Нет, ребята, чувствую я, сейчас точно без массовых репрессий не обойдется…

– Без чего? – осторожно переспросил Гаврилов. Более опытный Баранов на всякий случай промолчал, хоть тоже ничего не понял.

– Без пяццот мильенов невинно репрессированных! – отрезал Батоныч, потихоньку остывая. – Вон, у товарища Карикова на досуге спросишь, что это значит. Он и расскажет. В красках, мля. Акварельных.

Впрочем, подумав пару секунд, Владимир Петрович добавил, окончательно успокаиваясь:

– Насчет товарища старшего лейтенанта Карикова я пошутил. Так что отставить. Не нужно у него ничего спрашивать. Все, пришли…

* * *

Владимир Петрович отложил в сторону пару листов желтоватой бумаги, покрытых убористым машинописным текстом с множеством опечаток. Ну, понятное дело, спешил человек, в установленный срок боялся не уложиться. Легонько прихлопнул ладонью. Задумчиво посмотрел на сидящих напротив директора Кировского завода и главного конструктора. На этих кричать смысла нет, не тот уровень. Напугать-то можно, но зачем? Лучше от этого уж точно никому не станет. Да они и так напуганы, хоть тщательно это и скрывают – видели, кем его полномочия подписаны. Тут как-то иначе нужно, изящнее…

– Ну, что ж вы так, товарищи? Исаак Моисеевич, Жозеф Яковлевич? Таким заводищем руководите, эдакой махиной. И с такой замечательной историей. А технику какую прекрасную и разрабатываете, и строите? И тут такое… – Бат кивнул на лежащие перед ним листки.

Помолчав пару секунд, Батоныч продолжил:

– Думаете, вы этим себя подставляете, товарищи? Нет, не себя. На данный момент замены вам нет… ну, на какое-то время, разумеется. Вы этими шестернями из незакаленной стали, что на всю серию установили, сколько жизней на тот свет отправили? Нет, понятно, что ПОКА никто не погиб, что все живы-здоровы… но это ведь чистая случайность, что я именно сейчас тут оказался и все это непотребство увидел! А так бы и пошли танки на фронт, на радость фрицам. Что, не пошли бы? Исправили? Да не верю я. НЕ ВЕРЮ, так и знайте. Как тот Станиславский. Заменили б только шестерни в сломавшихся коробках – и вперед. Фронту танки нужны, как воздух, – кто там особо глубоко копать станет? Едет самостоятельно, стрелять может? Отлично. Примут, какими есть. Слу-чай-ность, товарищи конструкторы, и не более того. И зовут эту самую случайность «полковник Бат». И цена ее может быть разной. Например, кто-то из тех, кто воевать на этих машинах должен, теперь спасется, чему я только рад буду. А кто-то может и в тыл поехать. Подальше от войны. Лет, эдак, на двадцать пять, если не больше. И вот тут я плакать точно не стану. Плакать над павшими нужно, а не над теми, кто стал причиной их героической гибели. Преждевременной, кстати, гибели!

– Товарищ полковник! – Зальцман начал вставать, но Бат остановил его коротким взмахом руки. Послушно опустившись обратно на стул, директор завода продолжил: – Это действительно чудовищная, преступная ошибка! Обещаю, мы немедленно разберемся с виновными, которые понесут заслуженное наказание…

– Да уж, конечно, понесут, – хмыкнул Батоныч. – Вот только этим я теперь сам займусь, лично. От вас требуется только список тех, кто причастен к этому… эпизоду. И не спорьте! – чуть повысил голос Владимир Петрович, заметив, что собеседник собирается что-то сказать. – Невиновные, разумеется, не пострадают. Ошибиться каждый может, да и кадры на дороге не валяются. Но! – Батоныч сделал эффектную, с его точки зрения, паузу. – Но я вот еще о чем поговорить хочу. То, что я умудрился попасть на такой ваш замечательный прокол – это и на самом деле чистая случайность. Но с этим разберемся. Сейчас разговор пойдет о другом: вы вообще в курсе, какой процент ваших танков потерян Красной Армией не в ходе боевых действий, а исключительно из-за технических неполадок? По сути, эти танки оказались просто брошены и попали в качестве трофеев в руки противника. У которого, между прочим, имеются отличные ремонтники. А сталкиваться в бою с родными танками, знаете ли, крайне неприятно и обидно. Тем более с танками, броню которых ни наши, ни немецкие пушки не пробивают. Да, нет?

Быстро переглянувшись, Зальцман с Котиным синхронно покачали головами.

– То есть не в курсе. А зря, товарищи. Не мешало бы и ознакомиться со статистикой. Хотя подозреваю, у вас ее просто нет. Ладно, тогда продолжу.

Бат снова помолчал, собираясь с мыслями.

– Знаете, что? А давайте я вам сейчас озвучу то, что вы наверняка и сами знаете. Но отчего-то делаете вид, что не в курсе. Нет, вы не поняли, не передо мной вид делаете – перед самими собой. Итак, что мы имеем? А имеем мы замечательный тяжелый танк «КВ», обладающий самой мощной в мире броневой защитой и прекрасным по меркам сорок первого года вооружением. Согласны? Вот и хорошо. А сейчас станет плохо. Ваша коробка передач, мужики, это вообще полный трэш! – Владимир Петрович, в отличие от героев обычных «попаданческих» романов из его времени, никогда не старался «говорить, как предки». Самое смешное, его практически всегда правильно понимали. – Вы вообще знаете, что переключать передачи неимоверно тяжело, даже при отключенных фрикционах? Что перекидывать скорости возможно почти исключительно только при помощи стрелка-радиста, поскольку у одного механика просто сил не хватает? И поэтому мехводы стараются их вообще не трогать? По бездорожью прут на второй передаче, по шоссе – на третьей? Чем это заканчивается для двигателя и трансмиссии, рассказывать или сами догадаетесь?

Не дождавшись ответа, Бат продолжил:

– Особенно мне понравилось введение в экипаж этого самого «младшего механика-водителя»! Не заряжающего, как на нормальных танках, понимаете ли, а второго мехвода! Запасного, блин! Который должен сменить первого, когда тот устанет бороться с этой вашей гениальной КПП! А орудие пусть командир заряжает. И танком командует. И из спаренного пулемета заодно стреляет. Это что вообще такое, товарищи, а?! Ну, вот поставьте себя на мое место – или на место любого фронтовика-танкиста – и ответьте: как бы вы сами к подобному отнеслись? Как к еще одной досадной недоработке или преднамеренному вредительству? Молчите? Не знаете? Вот и я, если честно, не знаю. В голове не укладывается, как можно подобное считать нормой. И это я еще про ненадежную ходовую ни слова не сказал, ни про воздушный фильтр, ни про десятиметровый радиус разворота – и про многое другое! Ну, впечатлило? Есть вопросы?

– Так точно, есть… – прокашлявшись, ответил Котин. Голос главного конструктора был хриплым от волнения, но звучал достаточно твердо. – Вы, я так понимаю, именно на «КВ» воевали?

– Я на многих машинах воевал, – уклонился от прямого ответа Владимир Петрович. – Вы даже представить себе не можете, на скольких… и где.

– Неужели и на немецких?! – ахнул танкостроитель, вызвав быстрый недовольный взгляд директора завода.

Внутренне усмехнувшись, Батоныч спокойно ответил:

– Ну, с немецкими – это вы, пожалуй, перегнули, Жозеф Яковлевич. Я на них не воевал. Я их жег. Неоднократно и в больших количествах. И легкие танки, и средние, и самоходные установки до кучи. Не считая всякой мелкой шушеры наподобие их полугусеничных бронетранспортеров. И первоначальное впечатление от этого у меня было только одно: броня у них неплохая, зато горят прекрасно! Так жарко, что и не потушить. Но вот когда я потом сел в трофейную машину… – Бат сделал очередную «театральную» паузу. – Впечатление сильно изменилось. Там гораздо удобней, чем в наших танках, даже в новейших «Т-34» и «КВ», много свободного места, не бьешься головой, коленями и локтями о всякие выступы. И обзорность прекрасная с командирского места, и оптика на прицеле наводчика – выше всяких похвал. Хорошо работает аппаратура связи, очень мягкая подвеска. Механику-водителю не нужно переключать передачи двумя руками.

Танкостроители синхронно выдохнули – до сих пор никто при них не ругал отечественную технику и не хвалил вражескую.

– Напряглись, да? – усмехнулся полковник. – Кто вам еще правду в глаза скажет? – и, легонько похлопав кончиками пальцев по нагрудному карману, где лежали документы, добавил: – Как личный представитель товарища Сталина, я просто обязан досконально разбираться во всех технических нюансах всех бронемашин. И наших, и немецких! И сделать так, чтобы у нас было не хуже, чем у врага! Вы даже представить себе не можете, какие нечеловеческие усилия прилагают наши танкисты, чтобы жечь фашистских гадов на той технике, которой их снабдили наши инженеры и конструкторы. Это настоящие герои! Я имею в виду танкистов, а не конструкторов… В бою и так тяжело, а если еще и техника подводит… Эх, да что там говорить!

Владимир Петрович махнул рукой и сжал зубы, чтобы не выматериться в голос. Зальцман и Котин сидели, стараясь не дышать.

– Ладно, вернемся к основному вопросу, товарищи, – пересилив вспышку гнева, продолжил разговор Бат. – Перед посещением вашего предприятия я был и на ГАЗе, и у товарища Грабина, и на Ижорском заводе. И там мы с товарищами очень быстро нашли общий язык. Надеюсь, и с вами получится не хуже.

Батоныч раскрыл клапан портфеля и вытащил из него тощую картонную папку, заполненную распечатанными на лазерном принтере листами с текстом и схемами (изначально все документы были в пластиковых офисных файлах и папках, однако по настоянию Иосифа Виссарионовича документы переложили в более соответствующую времени «упаковку». Во избежание ненужных вопросов, так сказать). Подтолкнув папку Зальцману, Бат сказал:

– Здесь подробный перечень недостатков и недочетов конструкции танка «КВ». Я прекрасно понимаю, что исправить их все, не нарушая технологического процесса и не снижая темпа производства, вы не сумеете. Но этого от вас и не требуется. Постарайтесь хотя бы справиться наконец с коробкой передач, фрикционами и общей надежностью ходовой и двигателя. Все рекомендации там тоже имеются, так что изобретать вам ничего не придется. От эффективности этой работы зависит ваша собственная судьба. И моя тоже.

– Ваша? – осторожно переспросил директор ЛКЗ.

– Да, моя. Сейчас я формирую танковую бригаду, которая будет укомплектована в основном машинами вашего производства. И на одном их этих танков я сам пойду в бой. Поверьте, мне крайне бы не хотелось глупо погибнуть из-за очередной пропущенной вами недоделки или брака. У вас есть ровно сутки на рассмотрение переданных документов. Завтра в это же время вы доложите мне все ваши соображения и рацпредложения по их немедленному внедрению. Подробно и по пунктам.

– Товарищ полковник! – Котин на миг замялся, словно решая, стоит ли продолжать. Переглянулся с Исааком Моисеевичем (директор ЛКЗ едва заметно пожал плечами, «мол, поступай, как знаешь») и продолжил: – Тут вот еще какое дело… буквально позавчера нам передали из Москвы чертежи нового тяжелого артсамохода на базе как раз таки танка «КВ», вооруженного гаубицей «МЛ-20». И указание немедленно приступить к разработке. Только срок какой-то странный, всего месяц на проектирование и постройку опытного экземпляра. Вы об этом знаете, товарищ Бат?

– Знаю, – не стал «множить сущности» Батоныч. Про себя подумав, что товарищ Сталин, похоже, решил по максимуму использовать возможности ЛКЗ, не дожидаясь эвакуации части производств в Челябинск и создания легендарного «Танкограда». С другой стороны, все правильно, бои на Лужском рубеже, спасибо их с Виталей вмешательству, пока не начались, значит, и до блокады Ленинграда еще есть время. Если она, конечно, вообще будет, та блокада… – Хоть и не думал, что вы уже получили техзадание. И каковы первые впечатления? Наверняка ведь успели чертежи просмотреть?

– Очень интересная и простая конструкция, – осторожно отозвался Жозеф Яковлевич. – Полагаю, с боевой рубкой проблем не будет, шасси… ну тут все понятно, об этом мы уже поговорили, начинаем работать. – Конструктор кивнул на лежащую на столе папку. – Главное, с орудием разобраться. С качающейся частью особенно.

– Вот и разбирайтесь, товарищи конструкторы. Тем более что вам и проектировать практически ничего не нужно, все за вас сделано. Над схемами всех узлов самоходки люди не глупей вас работали. Возьмите готовую ходовую и стройте сразу в металле, сроки вам определены. Учитывая, что вся проектная документация у вас на руках, думаю за месяц вполне реально справиться. А то «КВ-2» ваш – машина, конечно, мощная, но на полноценную самоходку никак не тянет. Все, на сегодня наш разговор закончен.

Батоныч поднялся на ноги. Следом встали и заводчане, и Гаврилов с Барановым, за все время разговора так и не проронившие ни единого слова.

– А вот список виновных в сегодняшнем инциденте мне необходим через час, – неожиданно резко подвел полковник итог беседы. – Ни минутой позже. И запомните, я никогда и ни о чем не забываю. Передадите его товарищу младшему лейтенанту, он подождет в приемной. Товарищ Гаврилов, вам все понятно?

– Так точно, товарищ полковник! – напрягся от ощущения собственной значимости Степан.

– Добро. После этого сразу ко мне, будем решать, что с этими бракоделами делать. До встречи, товарищи конструкторы. – Батоныч коротко кивнул, разворачиваясь к выходу из кабинета. Танкисты затопали следом, оставив осторожно переглядывавшихся Зальцмана с Котиным наедине…

– Товарищ полковник, вопрос разрешите? – обратился к Владимиру Петровичу старшина Баранов, когда они, оставив мамлея в приемной, вышли в пустынный и гулкий коридор заводоуправления.

– Валяй, Николай Матвеич. Ну, в смысле можно, разумеется.

– Вот товарищ конструктор про артсамоход говорили. А я никак представить не могу, как же можно такую махинищу, как «МЛ-20» в танк запихнуть? Видал я их, вживую, так сказать. Здоровая ж дура, под восемь тонн весом, только трактором и тягать. А тут в танк… Ну, в смысле в самоходку?

– Можно, старшина, очень даже можно. Если творчески подойти, конечно, – добродушно ухмыльнулся Батоныч.

– Ну, не знаю… – задумчиво покачал головой танкист, всем своим видом выражая глубочайшее сомнение. – Вон, тот же «кэвэ-два» взять: хорошая машина, мощная. На Финской любые ДОТы вдребезги с двух-трех выстрелов разносил. Но проблем с ним сколько? И башней при стрельбе не ворочай, и заряд особый нужен, и стрелять только с ровной площадки можно. Ходовая опять же летит только так, поскольку тяжелый шибко. Как бы и тут на те же самые грабельки не наступить. А то лоб-то, он не казенный, тарщ полковник…

– Не наступим, – улыбнулся Бат, останавливаясь. Подошел к окну и положил на пыльный подоконник (стекла оказались не менее пыльными, мытыми в крайний раз, судя по всему, еще до войны) блокнот. Несколькими штрихами гелевой ручки набросал на листке силуэт будущей САУ.

– Вот гляди, старшина. Насчет поворотной башни ты полностью прав: схема оказалась недоработанной. Слишком велика отдача даже при стрельбе уменьшенным зарядом, не говоря уж о полном. Потому сейчас мы установим орудие жестко, непосредственно в броневой рубке. И энергия выстрела будет распределяться сразу на несколько ключевых точек корпуса. Кроме того, теперь гаубица расположена низко, больше чем на метр ниже, чем в «КВ-2». Соответственно, возрастает общая устойчивость машины после выстрела. Это если не учитывать, что теперь стрелять она будет только по фронту, поскольку нечего разворачивать. Как тебе?

– Ну а чего ж… – Баранов привычным жестом разгладил прокуренные усы. – На картинке-то все красиво и правильно. А вот как оно на самом деле выйдет – поглядим. В металле-то оно всяко иначе будет. На бумажке – одно, а живой танк – вовсе даже иное…

– Насчет того, что танк живой – это ты правильно сказал, Коля… – задумчиво пробормотал Бат, убирая блокнот и ручку обратно в планшет. – Так оно и есть. Вот только знает об этом только тот, кто хоть один бой прошел. Ладно, пошли, товарищ философ. Будет время – еще поговорим об этом…