Моя деревня находится в районе Муззаффаргар. До сих пор она была никому не известна, затерянная в долине Инда на юге Западного Пенджаба. Полицейский участок имеется в Джатое, в пяти километрах. Ближайшие крупные города — Дера Гази Хан и Мултан, примерно в трех часах езды на машине по дороге, запруженной огромными грузовиками, перегруженными мотоциклами и тяжелыми повозками. У нас в деревне нет торговых точек и до последнего времени не было школы.

Основание школы вызвало интерес жителей. Сначала это было осторожное любопытство, и у меня было всего несколько учеников. С помощью Насим надо было обойти дома и убедить родителей доверить нам своих дочерей. Перед нами не захлопывали двери, но отцы давали понять, что девочки созданы для дома, а не для учебы. У мальчиков было больше возможностей. Те, кто не работал в поле, ходили в школу в соседнюю деревню, и никто им не препятствовал.

Эти дипломатические демарши заняли у нас немало времени. Разумеется, речь не шла о том, чтобы наведаться в дом мастои. Старшие сыновья сидели в тюрьме «из-за меня». И если бы полиция оставила меня хоть на день без охраны, я знала, они бы этим воспользовались. Они говорили всем, кто хотел слушать, что будут мстить мне и моей семье.

Строительство школы вначале зависело от наших средств. Здание должно было быть простым и светлым. Школьная мебель появилась позднее, и, к сожалению, несколько детей, самых маленьких, были вынуждены сидеть прямо на полу. К счастью, мне удалось купить большой вентилятор, который спасал детей от жары и мух.

Поначалу у нас была только одна учительница, но благодаря статье, написанной Николя Кристофом для «Нью-Йорк таймс» и появившейся в декабре 2004 года, школа привлекла внимание Верховного комиссара Канады в Исламабаде, госпожи Маргарет Хубер. Канада сотрудничает с Пакистаном в области образования, здравоохранения и управления с 1947 года. Изменения в политическом устройстве не помешали поддерживать это сотрудничество, которое опирается на помощь местных общественных организаций. Эта страна вложила миллионы долларов в развитие нашего образования и здравоохранения.

В итоге представитель пакистанской Организации по защите прав человека Мустафа Балош приехал в Мирвалу, чтобы ознакомиться с положением дел в школе. А в начале 2005 года сама госпожа комиссар пожаловала к нам в деревню в сопровождении журналистов, дабы собственноручно передать мне чек на 2,2 миллиона рупий — вклад ее страны в строительство школы.

Эта дама приветствовала меня за мою отвагу, за ту борьбу, в которую я вступила ради равенства женщин и их прав, за мою волю посвятить жизнь не только справедливости, но и образованию.

Я уже получила пятьсот тысяч рупий от пакистанского правительства, частные пожертвования из Соединенных Штатов. Занятия проходили теперь не под деревьями, у нас было прочное здание. С помощью дара CIDA я смогла платить зарплату пяти учителям в течение года, построить кабинет дирекции, создать небольшую библиотеку, обустроить два помещения для занятий, отдельно для девочек и мальчиков. Для снижения расходов я закупила древесину и наняла плотников и столяров, чтобы изготовить столы и стулья.

И наконец, я начала строительство загонов для коз и коров, чтобы иметь постоянный доход и не зависеть от спонсоров. Потому что иностранные поступления не будут вечными.

У меня было уже порядка сорока — сорока пяти учениц, и посещение школы было бесплатным как для девочек, так и для мальчиков.

К концу 2005 года я могла гордиться своими успехами: школу посещали сто шестьдесят мальчиков и более двухсот девочек. Что касается девочек — это была настоящая победа!

Но оставалось еще убедить родителей, чтобы дети ходили в школу постоянно. Очень часто детей, особенно старших, нагружали хозяйственными обязанностями. Тогда мы придумали учредить премию за посещаемость тому или той, кто не пропустил ни одного дня в классе. Премия будет вручена в конце года: мальчику — велосипед, девочке — коза.

В настоящее время у меня небольшое «поместье», состоящее из старого дома моих родителей, в котором я родилась и живу до сих пор. Возле той части дома, где расположены комнаты для женщин, большой двор. Сейчас у нас большая площадка под открытым небом и четыре класса для девочек. В школе пять учительниц для девочек, получающие зарплату из внешних источников, и один учитель для мальчиков, которого оплачивает государство. Возможно, настанет день, когда государство примет на себя выплату заработной платы учителям-женщинам, будем надеяться...

У нас просторный кабинет с библиотекой — небольшой, но достаточной для нас, — где я храню важные документы, классные журналы и учебники. Во дворе установлен бачок с питьевой водой для всех и мужской туалет. Также там имеются насос для хозяйственной воды и очаг.

Насим — куратор школы, Мустафа Балош — технический консультант по вопросам строительства и организации. CIDA регулярно проверяет ход работ. Все функционирует. Я являюсь директором школы для девочек моего района, покрытого плантациями сахарного тростника, пшеничными полями и финиковыми пальмами. Центр деревни находится в конце проселочной дороги. Из двери моего кабинета я могу видеть мечеть, а позади дома, пройдя через загон для коз, ферму мастои. Их дети регулярно приходят посидеть в школе, и мальчики, и девочки, и я никогда не получала прямых угроз. В школе царят мир и спокойствие.

Здешние дети принадлежат ко многим племенам, среди которых есть касты высшие и низшие. Но в их возрасте конфликты не проявляются. Особенно среди девочек. Я никогда не замечала, чтобы между ними вспыхивали подобные ссоры. Классы мальчиков специально удалены от моего маленького «поместья», чтобы девочки по дороге не встречались с мальчиками.

Каждый день я слышу, как девочки отвечают урок, вижу, как они бегают по двору, резвятся, смеются, разговаривают под навесом. Их голоса умиротворяют меня, питая мои надежды. Теперь моя жизнь обрела смысл. Эта школа должна существовать, и я продолжу бороться за нее. Через несколько лет девочки получат достаточный объем знаний, чтобы по-другому смотреть на свою жизнь, и я очень на это надеюсь.

Потому что со времени, когда со мной случилась та история, сделавшая мою деревню известной во всем мире, преступления против женщин не прекратились. Каждый час в Пакистане женщины подвергаются насилию, их бьют, жгут кислотой, они погибают от «случайного» взрыва газового баллона... Комиссия по правам человека в Пакистане только в одной провинции Пенджаб зарегистрировала сто пятьдесят случаев насилия за последние шесть месяцев. Женщины регулярно обращаются ко мне за помощью. Насим дает им юридические советы, рекомендует никогда не подписывать никаких документов без свидетелей и обращаться в ассоциации защиты женщин.

Насим ввела меня также в курс нескольких дел, освещавшихся в прессе, — я научилась читать, могу подписаться, написать небольшую речь, но Насим читает гораздо быстрее меня!

«Зафран Биби, молодая женщина двадцати шести лет, была изнасилована братом своего мужа и забеременела. Она не отказалась от ребенка и в 2002 году была приговорена к смерти путем побивания камнями, потому что ребенок представляет собой доказательство зина, греха прелюбодеяния. Насильник не был допрошен. Она находится в тюрьме г. Кохат, на северо-западе Пакистана, куда муж регулярно приходит ее навещать. Он требует ее освобождения. Женщина не будет побита камнями, но рискует провести многие годы в заключении, в то время как ее насильник огражден законом».

«Молодая женщина вышла замуж по любви — иначе говоря, решила выйти замуж за того, кого любит, против воли своей семьи и семьи жениха, который ей был предназначен раньше. Жених счел ее в связи с этим „плохо воспитанной“. Два брата женщины убили ее мужа во время семейного собрания, чтобы наказать его за то, что он замарал честь семьи».

Ни одна девушка не имеет права думать о любви, выйти замуж за мужчину, которого она пожелает. Даже в более образованных кругах женщины должны уважать выбор родителей. И неважно, что этот выбор был сделан еще до их рождения. В последние годы джирга приговаривает молодых женщин за желание свободно выйти замуж, в то время как исламский закон это дозволяет. Но функционеры предпочитают встать на сторону племенных законов, вместо того чтобы защитить женщин. Самое простое для «обесчещенной» семьи — это заявить, что свободно избранный супруг изнасиловал их дочь.

Фахимуддин из касты мухаджир и Хаджира из касты манзай поженились. Отец Хаджиры был не согласен. Он подал жалобу об изнасиловании дочери. Супругов арестовали, но на процессе Хаджира заявила, что изнасилования не было, что имелось ее согласие. Суд отправил ее в центр защиты женщин, пока не будет вынесен приговор о ее судьбе. В тот день, когда пара выиграла дело и покинула здание Верховного суда в Хайдарабаде, перед ними появилась группа мужчин, среди которых были отец молодой женщины, ее брат и дядя. Они убили обоих и пытались скрыться с места преступления на рикше.

Смешанные браки — редкость, но Насим рассказала мне о случае, когда женщина-христианка вышла замуж за мусульманина, приняв ислам. У них была дочь, ее звали Мария, и ей было уже семнадцать лет. Однажды к ним в дом пришел один из родственников и заявил, что его жена больна и требует к себе Марию. После этого девушка исчезла. Мать искала ее, но безрезультатно. В течение нескольких месяцев девушка была заперта в комнате, еду ей приносила какая-то старуха, сама она не имела понятия, почему ее держат в заточении. В конце концов вооруженные мужчины в сопровождении мусульманского священника заставили ее подписать два документа: один о браке, а другой о том, что она принимает мусульманство. Мария получила новое имя Калсум. Затем ее отвезли в дом мужа, экстремиста, заплатившего двадцать тысяч рупий за ее похищение. Там она очутилась в другой тюрьме, под надзором всех женщин дома, которые плохо с ней обращались, третировали и оскорбляли ее, потому что она была христианкой. Несчастная девушка родила ребенка и попыталась убежать в первый раз, но была жестоко избита. В конце концов, когда она была снова беременна, она воспользовалась тем, что двери оказались плохо заперты, и ей удалось убежать, после трех лет тюрьмы. Она укрылась в доме своей матери. Однако муж Марии был влиятельным человеком. Он отказался дать развод и требовал вернуть ребенка. Мария была вынуждена жить, скрываясь от мужа, потому что адвокат, специализировавшийся на подобных разводах — когда супруги принадлежат к различным конфессиям, — отказался вести дело. Перед тем он предупредил мать и дочь, что они находятся в опасности, поскольку семья этого человека очень влиятельна. Муж заплатил головорезам за ее поимку. Адвокат предлагал единственный выход — найти ей убежище.

История этой девушки, родившейся в смешанной семье, получила огласку. В рапорте Комиссии по правам человека говорилось, что в Пакистане, в провинции Пенджаб, было похищено двести двадцать шесть несовершеннолетних девочек с целью насильно выдать их замуж. Обычно при первом же отказе со стороны семьи девочки другая семья активно ищет способ «все устроить». Отказ расценивается как покушение на честь семьи и часто провоцирует смертельную обиду. Обе семьи предстают перед джиргой, чтобы урегулировать проблему. Если конфликт привел к смертям с обеих сторон, то платить приходится либо деньгами, либо одной-двумя женщинами — в зависимости от принятого решения. Насим сказала: мы ценимся меньше, чем козы, меньше, чем стоптанные башмаки, которые мужчина выбрасывает и приобретает новые по своему желанию, если считает, что те износились.

Например, чтобы урегулировать дело об убийстве, джирга приняла решение: «присудить» семье жертвы двух девочек, одиннадцати и шести лет. Старшая была выдана замуж за мужчину сорока шести лет, младшая отдана брату убитого, восьмилетнему ребенку. И обе семьи согласились с таким обменом, несмотря на то, что убийство случилось по глупой причине: ссора между соседями возникла из-за громко лающей собаки.

Очень часто судьи джирги считают, что наилучший способ погасить в деревне убийственную ненависть — это отдать одну или двух девушек замуж, чтобы между врагами возникли родственные связи.

Однако решение джирги — это результат сделки. Данное собрание играет роль миротворца, объединяет людей, чтобы урегулировать конфликт с согласия сторон, но не приводит к справедливости. Это принцип «око за око». Если клан убил двух мужчин, другой имеет право убить двоих из того клана. Если женщину изнасиловали, то ее муж, отец или брат имеют право насиловать в отместку.

Большинство конфликтов, не задевающих чести мужчины, регулируются денежными выплатами, вплоть до случаев убийства. Что избавляет полицию и официальную юстицию от многочисленных дел. Нередко случается — и я, возможно, тому доказательство, — что древние споры по поводу земель, захваченных племенем, превращаются таинственным образом в «дело чести», которое проще уладить на совете, и при этом не расходуется ни одна рупия.

Большая проблема для женщин состоит в том, что их никто ни о чем не ставит в известность. Они не участвуют в обсуждении. Совет деревни объединяет только мужчин. Является ли женщина предметом спора или служит мерой компенсации, она в принципе остается в стороне. Ей объявляют, что сегодня или завтра ее отдают в такую-то семью. Или, как в моем случае, что она должна просить прощения у такой-то семьи. Как говорила Насим, драмы и конфликты в деревне — это настоящие запутанные узлы, которые советы распутывают без оглядки на официальные законы и тем более на права человека.

В январе 2005 года, когда я уже в течение двух лет ожидала приговора апелляционного суда в Мултане, на первые полосы газет попало еще одно дело, которое комментаторы охотно связывали с моим, хотя оно было совершенно иным.

Доктор Шазия, тридцатидвухлетняя образованная женщина, замужняя, мать семейства, работала на предприятии компании «Пакистан петролеум лимитед» в Белуджистане. В тот день, 2 января, ее муж находился за границей. Она была одна в доме, частном владении, закрытом и охраняемом, потому что сектор эксплуатации компании ППЛ находился в очень изолированной племенной зоне.

Она спала, когда в ее комнату проник неизвестный мужчина и изнасиловал ее.

Продолжение этой истории она рассказала сама.

«Я отбивалась, но он держал меня за волосы, я кричала, однако никто не мог прийти на помощь. Я пыталась дотянуться до телефона, но он ударил меня трубкой по голове. Он пытался удушить меня телефонным проводом. Я стала умолять его:

— Ради Бога, я не сделала вам ничего плохого, за что вы так со мной?

Он ответил:

— Лежи спокойно! За дверью стоит человек с канистрой керосина, будешь орать — он сожжет тебя!

Он изнасиловал меня, завязал мне глаза моим платком, ударил меня прикладом ружья и изнасиловал второй раз. Затем он завернул меня в одеяло, связал руки телефонным проводом и на какое-то время уставился в телевизор. Я слышала английские слова».

Доктор Шазия потеряла сознание. Потом ей удалось освободиться, и она побежала укрыться в доме медсестры.

«Я была не в состоянии говорить: она все сразу поняла. Пришли врачи из ППЛ. Я ждала, что они займутся моими ранами, но они ничего не стали делать, наоборот. Они дали мне успокоительное и скрытно отправили самолетом в психиатрический госпиталь в Карачи, посоветовав мне не искать контактов со своей семьей. Все же я смогла предупредить брата, и 9 января полиция зарегистрировала мою жалобу. Служба военной разведки заверила меня, что виновный будет арестован в течение двух суток.

Нас с мужем разместили в другом доме и запретили выходить. Президент сказал по телевизору, что моя жизнь в опасности. Еще хуже было то, что заявил дед моего мужа: что я якобы кари — пятно на семье, и что мой муж должен со мною развестись, а меня надо вышвырнуть из семьи. Я знала, что он пытается убить меня. Я хотела сама покончить жизнь самоубийством, но муж и сын помешали мне. Затем мне убедительно посоветовали, чтобы я подписала заявление, говорящее, будто я получила помощь от гражданских властей и не хочу дальнейшего расследования дела. Мне сказали, что если я не подпишу, то велика вероятность, что мы с мужем будем убиты. Лучше покинуть страну и не добиваться никаких объяснений у ППЛ, поскольку мы столкнемся с многочисленными трудностями. Мне также настоятельно советовали не вступать в контакт с правозащитными и гуманитарными организациями».

Дело получило огласку в Белуджистане, где рабочие регулярно проявляли враждебность к добыче газа в своем регионе. Ходил слух, что насильник доктора Шазии принадлежал к военным, они атаковали военную часть сектора. Говорили, что было убито около пятнадцати человек и повреждены газовые установки.

Доктор Шазия теперь живет где-то в Англии, в пакистанском сообществе, достаточно строгом, и ей там приходится нелегко. Муж поддерживает ее, но, к их большому огорчению, они были вынуждены оставить в Пакистане сына — ему не было разрешено последовать за родителями. Они потеряли свою жизнь, свою родину; единственная их надежда — добиться разрешения иммигрировать в Канаду, где у них есть родственники.

Комментируя этот случай, Насим всегда говорила прямо:

— Каким бы ни был социальный статус женщины, неграмотная или образованная, она является жертвой насилия и запугивания. По отношению к тебе это было: «Ставь сюда отпечаток пальца, мы сами напишем, что надо!» В случае с ней: «Подпишите здесь, иначе умрете!»

И еще она сказала:

— Будь то крестьянин или военный, мужчина насилует кого хочет и когда хочет. Он знает, что в большинстве случаев будет под покровительством системы — политической, племенной, религиозной или военной. Мы не готовы еще открыть женщинам доступ к их законным правам. Скорее наоборот. Женщины-активистки воспринимаются плохо. В худшем случае нас принимают за опасных революционерок, в лучшем — за возмутительниц порядка, установленного мужчинами. Тебе ставят в упрек, что ты обратилась к женщинам-активисткам, в некоторых газетах даже говорилось, что тобой манипулируют журналисты и неправительственные организации. Словно ты сама недостаточно умна, чтобы понять, что единственный способ добиться справедливости — это требовать ее громко и отчетливо.

Я превратилась в борца. В икону, в символ борьбы женщин моей страны.

Я слышала, что Академия искусств в Лахоре поставила театральный спектакль, поводом для чего послужила моя несчастная история. Содержание пьесы не является точным воспроизведением того, что произошло со мной. Там речь идет о дочери землевладельца, влюбившейся в молодого человека, образованного, но сына крестьянина. Кто-то увидел их, держащихся за руки, последовал вердикт джирги: для восстановления чести землевладельца сестра молодого крестьянина будет отдана сыну богача. Юная крестьянка кончает с собой, ее мать также. Молодой человек сходит с ума и тоже сводит счеты с жизнью.

Прежде чем умереть на сцене, молодая актриса, играющая «мою» роль — женщины, которой располагают, как вещью, — задает вопрос и хочет узнать: неужели в ее стране родиться девушкой и быть бедной является грехом? Она восклицает:

— Разве арест виновных вернет мне мою честь? Сколько еще таких девушек, как я? Больше, чем самоубийство, мне вернет честь, желание справедливости.

Потому что нельзя чувствовать себя виновной за преступления других.

К сожалению, слишком мало женщин имеют шанс обратиться к прессе и организациям, защищающим права человека.

В октябре 2004 года сотни активистов и представителей гражданского общества собрались на демонстрацию, чтобы потребовать улучшения законодательства, касающегося преступлений во имя чести. Мой адвокат также принимал в ней участие. Уже давным-давно правительство обещает запретить преступления во имя чести, но тем не менее до сих пор ничего не сделано. Было бы достаточно изменить статьи закона, позволяющие преступникам заключать мировое соглашение с семьями их жертв и таким образом избегать уголовного преследования. Признать незаконным рассмотрение подобных преступлений племенным советом. Говорят, что правительства некоторых провинций готовят проект закона, чтобы закрепить его в системе частного права. Но джирга продолжает свою деятельность, и по-прежнему тысячи женщин оказываются жертвами насилия и убийства согласно этой племенной системе.

Результатов апелляции по моему делу пришлось ждать долго. Уже прошло два года с момента вынесения первого смертного приговора. Если законы не изменятся, если Верховный суд в Исламабаде не утвердит приговор, если восемь обвиняемых, которые уже отпущены, не будут привлечены к ответственности, как я просила при подаче апелляции, тогда почему бы не освободить всех, отправив меня в мою деревню на милость мастои? Не решаюсь об этом и подумать. Насим верит в справедливость. Она вступила в эту борьбу на моей стороне. И я знаю, что она рискует не меньше моего. Но она оптимист и верит в мою способность к сопротивлению. Она знает, что я пойду до конца, презирая опасность с фатализмом, являющимся моим щитом, с упорством, которое кому-то может показаться спокойствием, но которое живет во мне с самого начала.

Я часто говорю, что, если правосудие мужчин не накажет тех, кто сделал со мной «это», Бог рано или поздно воздаст им по делам их. Но мне хотелось бы, чтобы правосудие для меня было официальным. Перед всем миром, если надо.