Упущенная связь со временем

Разрушения и опустошения, вызванные нашествием монголов, остановили развитие арабского мира. Одновременно обострились классовые противоречия внутри государства. Кроме социальных волнений, явившихся следствием этих событий, политической и религиозной борьбы, существовали еще два обстоятельства внешнего характера, которые подготовили упадок арабского Востока: перемещение торговых путей в Атлантику и порабощение этого региона османским государством.

Как мы видели, именно арабы создали предпосылки для возникновения новой теории в отношении Земли, ее места во Вселенной, ее формы. Арабские учепые-географы расширили и уточнили представление об известном тогда мире. Но арабам не удалось пожать плоды своих знаний. У них не хватило сил реализовать их на практике. Вместо арабских парусников моря бороздили галеры итальянских городов-республик и каравеллы европейских государств, расположенных на побережье Атлантики. Мореплаватели из Генуи и Венеции, Барселоны и Лиссабона использовали полученные арабами знания, в том числе умение ориентироваться по созвездиям, чтобы найти новые пути для торговли с Востоком, так как богатые купцы, их доверители, не хотели прибегать к посредничеству арабских торговцев. Во время одной из таких исследовательских экспедиций генуэзец Христофор Колумб с небольшим испанским флотом достиг в 1942 году берегов Америки, а португальский мореплаватель Васко да Гама на пути в Индию в конце столетия обогнул мыс Доброй Надежды — через две с лишним тысячи лет после финикийцев, которые обогнули Африку на корабле, плывя в противоположном направлении. Под командой португальца Магеллана была достигнута наконец южная оконечность Америки. И хотя Магеллан во время этой экспедиции погиб, ей удалось все-таки впервые в истории осуществить кругосветное путешествие.

С открытием этих морских путей сухопутные коммуникации через арабские земли, ставшие небезопасными, утратили значение. Центры экономического развития тогдашнего мира переместились с Переднего Востока в прибрежные города Западной Европы, что ускорило там распад феодального строя и переход к ранним формам капиталистического способа производства. Наступила новая эпоха. Глубокий обморок, в котором находились арабские страны Ближнего Востока, помешал им вступить в новый век.

Пользу из кровавой борьбы, бушевавшей на Переднем Востоке между Византией и крестоносцами, между мамлюками и монголами, извлекли турецкие племена, объединившиеся в начале XIV столетия при Османе I в союз государств. Преемники Османа I сумели весьма ловко использовать распад халифата арабов, государств византийцев и монголов, чтобы сколотить империю. Когда со смертью Тимура распалась и его держава, они в начале XV века расширили свои границы далеко за пределы сегодняшней Турции. Через 50 лет, в 1453 году, они были уже настолько сильны, что смогли завоевать Константинополь. Турки построили там свою новую столицу. Затем они начали готовиться к захвату арабских территорий. В начале XVI века они захватили центральную часть Сирии, и началось чужеземное владычество, которое длилось 400 лет. Арабские земли стали объектом эксплуатации турецких султанов. Господство феодально-абсолютистской Османской империи затормозило развитие ранних форм капитализма в этих областях и привело к упадку Сирии.

Упадок культуры арабских государств сопровождался экономическим. Турецкий язык все больше вытеснял из общественной жизни арабский, хотя религии это не касалось. Повседневную жизнь определяли турецкие обычаи, испытавшие на себе влияние персидских и византийских традиций. Наука была втиснута в схоластические рамки. Всякое духовное и политическое движение, не поддерживавшее турецкие власти, жестоко подавлялось. Саван покрыл Сирию — и это в то время, когда Европа переживала годы бурного развития производительных сил.

История оставила самые разнообразные следы в судьбах народов и не в последнюю очередь в их… меню. Турист, приехавший в Болгарию, считает кебаб типично болгарским блюдом. Это баранина, мелко нарубленная и нанизанная в виде колбаски на шампур, как шашлык, щедро приправленная чесноком и другими пряностями и зажаренная на углях. Тот, кто побывает в Югославии, может встретить это острое кушанье в югославском ресторане, но здесь оно называется кебабшиши. Однако еще больше он будет поражен, обнаружив это блюдо в арабских странах, где его едят, запивая араком, — анисовой водкой. (Арабы уверяют, подмигивая при этом, что Мухаммед не считал арак алкогольным напитком.)

Ответ на вопрос, в чем причина столь широкого в территориальном смысле распространения этого кушанья, дает встреча с Турцией. Там оно тоже считается типично национальным. Следы общности многовековой истории большинства областей Юго-Восточной Европы и Ближнего Востока бесчисленны, и по сей день их можно обнаружить не только в еде и одежде, но и в строительном искусстве.

 

Дворец паши

Дворец Азема в Дамаске — одно из наиболее впечатляющих светских сооружений периода турецкого господства, где счастливо сочетались турецкие и арабские элементы строительного искусства. Он, подобно окну, позволяет заглянуть в прошлое. Как этого требует исламская традиция, снаружи дворец кажется простым и скромным. Серая, высокая, без украшений глиняная стена окружает большую — размером в 5500 квадратных метров — площадь в центре Старого города, поблизости от мечети Омейядов. Но едва посетитель войдет в ворота, как перед его взором открывается мир роскоши, изобилия, красоты. Большой внутренний двор, выложенный мраморными плитами, украшают заботливо ухоженные цветочные клумбы и цитрусовые деревья, дарящие благословенную тень. Фонтаны дают прохладу и летом. С трех сторон двор окружен крытой колоннадой, откуда двери ведут в многочисленные помещения дворца.

Дворец возведен наместником турецкого султана Асад-пашой аль-Аземом в XVIII пеке. Для его постройки были скуплены или просто реквизированы драгоценности из домов местного населения. Кто увидит дворец, тог поймет, что должность наместника была весьма выгодной; не удивительно поэтому, что в Дамаске за 180 лет сменилось 130 наместников.

В соответствии с исламскими понятиями, дворец строго разделен на две части: официальную (саламлик), где губернатор решал служебные дела и принимал посетителей (разрешалось входить только мужчинам), и харамлик — часть, которая была предназначена для семьи и личной сферы общения. Сирийская служба охраны памятников древностей превратила этот дворец в национальный музей и музей народного искусства. Чтобы посетители могли наглядно представить себе нравы и обычаи прошлого, им показывают некоторые сцены из повседневной жизни минувших столетий, изображенные посредством восковых фигур.

Экскурсия по музею интересна и поучительна и для местных жителей, и для иностранцев. На низком мягком диване, гордый и недоступный, восседает паша, на голове у него красная феска и шарф; на почтительном расстоянии в ожидании приказов расположились визири и писари. Они находятся в великолепном помещении со стенами, выложенными мрамором, с высокими, в два этажа, потолками. Даже летом в комнате царит приятная прохлада. На консолях в многочисленных нишах — дорогие вещи из фаянса, прекрасные изделия из стекла и фарфора. В другом помещении можно увидеть женщин, наряжающих невесту к свадьбе. Инкрустированная мебель — удивительная работа сирийских столяров, которые и сегодня хранят традиции своего искусства. В различных залах показывают умение ремесленники: горшечники, вязальщики ковров, стеклодувы, ткачи, золотых дел мастера, граверы. Несколько фигур демонстрируют национальную одежду сирийских крестьян. Особое восхищение вызывают бани дворца. Поражает уже само обилие купальных помещений. Для различных температур имеются разные отделения; рядом расположены залы для массажа и отдыха.

Дворец Азема стал музеем несколько десятков лет назад. Естественно, организаторы его не ставили перед собой задачу, да и не имели возможности запечатлеть реальную картину жизни общества того времени. Поражают не восковые фигуры, а то, как музей приукрашивает и прославляет положение и порядки, существовавшие в те далекие времена. Вот эмир, он по-отечески строго и в то же время добродушно смотрит на вас; рядом с ним сидят такие прилежные, такие честные советники; а вот его веселые дочери в обществе хорошо воспитанных подруг; тут трудолюбивые и жизнерадостные служанки; а там прилежные и довольные крестьяне. Замученного, страдающего и борющегося народа во дворце Азема не увидишь. Абсолютно отсутствует какое бы то ни было свидетельство страданий народа, который давал возможность эмиру жить в роскоши. Ни одного признака, напоминающего о потоках крови, пролитой властями по приказу султана, чтобы сохранить власть над страной.

 

Леди между фронтами

В борьбе против турецкого засилья эмиру Фахр ад-Дину в начале XVII века удалось освободить значительную часть Центральной Сирии. Но в 1635 году эмир был взят в плен, а затем казнен в Стамбуле (так стал именоваться Константинополь после захвата его турками).

В начале XIX века османское господство над Востоком было основательно поколеблено Египтом. Хотя мамлюки в XIII веке распространили здесь свою власть и, как мы видели, успешно боролись против монгольского нашествия и крестоносцев, в начале XVI века они тоже вынуждены были признать османский суверенитет. Но султан находился далеко, и мамлюки продолжали почти неограниченно господствовать как феодальная каста. Османские наместники опирались на них, осуществляя политику подавления и эксплуатации Египта. Когда наконец в начале XIX века вспыхнуло широкое народное восстание против угнетателей, оно в равной степени было направлено как против турецких наместников, так и против мамлюкских беев. Вожди народного движения поставили наместником Мухаммеда Али, албанского военачальника, примкнувшего к турецкой оккупационной армии и пришедшего с ней в Египет. Это событие положило начало новому периоду в истории Ближнего Востока.

Мухаммед Али пытался задержать упадок Египта, сопровождавшийся экономической разрухой и отсталостью. Чтобы преодолеть сопротивление мамлюкских беев, он использовал против них типичные методы, применявшиеся восточными деспотами: пригласил их на званый пир в свой каирский замок, распорядился закрыть ворота, угостил, а затем приказал убить захмелевших гостей.

Упрочив таким образом власть, Мухаммед Али сумел изменить обстановку в стране, покончить с зависимостью от Турции и освободить Сирию от влияния Стамбула.

В политической жизни того времени в Центральной Сирии единолично господствовал эмир Башир II, властитель из друзской династии Шехабов. Этот эмир стремился использовать египетско-турецкие разногласия и овладеть всей Сирией. Он пытался распространить свое господство на другие части страны: подавить сепаратистские устремления соперничающих друг с другом вождей различных областей и вместе с тем уменьшить отсталость Сирии, в особенности ее прибрежной части. Неумолимую жестокость он проявлял к вышедшим из повиновения друзским шейхам, истребив их вместе с семьями и разрушив их жилища, а на этом месте, на склонах Ливанских гор, он поселил крестьян-маронитов и способствовал тому, чтобы они сажали тутовые деревья для разведения шелковичных червей. Стремясь снискать симпатии маронитского духовенства, Башир II сам стал маронитом, однако официально не объявил о своей принадлежности к христианству, что не помешало ему лишить власти помещиков-маронитов, не желавших признавать за эмиром верховную власть.

Башир II построил для себя в горах Ливана на отвесной скале у края глубокого ущелья замок, который принадлежит к блестящим образцам восточной архитектуры начала XIX столетия. Сейчас к нему проложены дороги.

Путь от Дамаска лежит по хорошо известной трассе, ведущей на Бейрут. На этот раз дорога, свободна от снега. И все-таки переезд через Ливанские горы связан с трудностями: перевал закрыт облаками. Тот, кто знает, как тяжело ехать в тумане даже по ровной дороге, может понять, что такая дорога, к тому же изобилующая многочисленными поворотами над глубокими пропастями, сильно действует на нервы. К счастью, я еще способен различать лиловую полосу, проходящую посередине трассы, и светящиеся стоп-сигналы идущих впереди автомобилей. Чем круче поднимается дорога, тем прозрачнее и золотистее становятся облака, и вдруг они разрываются. Сверкающее солнце так ослепляет, что я закрываю глаза Когда привыкаю к свету, то, к своему изумлению, замечаю, что облака не исчезли, а как огромные пуховые подушки расстилаются внизу справа и слева от меня. Дорога пробила облачное покрывало, и я нахожусь над облаками. Такое я много раз переживал в самолете, но в автомобиле — никогда. Небо ярко-голубое; конусы высочайших гор Ливана поднимаются из ватных шаров, как сахарные головы. Вдали меня приветствует Корнат ал-Сауда, еще покрытая шапкой снега.

К сожалению, прекрасное видёние продолжается недолго. Дорога снова проваливается в грязную сероватость, внезапно устремляется вверх, и лишь через 10 километров, которые я проползаю черепашьим шагом, одеяло облаков остается позади.

Вскоре я должен свернуть с главной магистрали, ведущей на Бейрут. К счастью, погода меняется к лучшему. Облака разрываются, и солнце заливает местность золотом. У земли своеобразный красно-коричневый цвет. Теперь путь лежит через большие сосновые леса. Здесь растет особая разновидность сосны — пиния, типичная для средиземноморских областей. Лес наполнен стрекотом кузнечиков и цикад. Трудно даже вообразить, какой шум способны производить эти маленькие насекомые. В ушах трещит, впечатление такое, будто всю местность оглашает резкий металлический звон.

Еще несколько километров, и показались отроги Ливанских гор, Барухские горы, где растет еще одна кедровая роща, хотя и поменьше. Но моя цель — Бейт ад-Дин, знаменитый дворец эмира Башира.

Бейт ад-Дин — это красивая деревушка с населением, может быть, в тысячу человек. Окрестные горы покрыты густыми лесами. На некоторых склонах — тщательно возделанные виноградники и плантации тутового дерева. Дворец, расположенный в конце деревушки, в настоящее время служит летней резиденцией президента Ливана, но большая часть его открыта посетителям и является одной из самых привлекательных достопримечательностей в окрестностях столицы. Поскольку эта местность расположена высоко, климат здесь всегда приятный, даже летом.

Двое часовых при въезде в большие ворота служат больше объектами для фотографирования, чем для охраны территории. На фоне черных мундиров живописно выделяются белые ремни, патронные сумки, гамаши и золотые шнурки. Один из часовых приветливо улыбается мне, когда я несколько неуверенно, не знаю, дозволено ли фотографировать военный объект, вытаскиваю фотоаппарат.

Большой внутренний двор, выложенный каменными плитами, залит солнцем. Посередине двора — бассейн с фонтаном. Двухэтажные аркады украшают своими грациозными сводами фасад здания; они окружают двор с трех сторон и дают тень. Во внутреннюю часть дворца можно попасть через огромную арку, выложенную цветными мраморными плитами. Из второго двора перед посетителем открывается великолепный вид на долину и на горы с террасами, расположенными напротив дворца. Вокруг этого двора раскинулись прекрасные ухоженные сады с высокими густыми кипарисами.

Баширу II, владельцу волшебного дворца, не суждено было провести здесь остаток жизни. В начале правления он сотрудничал с Османской империей, упрочив свое положение как вассал Высокой Порты. Но когда Мухаммед Али решил стать независимым от Стамбула, Башир II отнесся к этому очень благосклонно. Во время войны между египетской армией под предводительством сына Мухаммеда Али, Ибрагим-паши, и турецкими войсками его симпатии были целиком на стороне Египта, так как любое ослабление Турции было ему на руку. Но ему недолго пришлось находиться в роли наблюдателя. Ибрагим-паша недвусмысленно потребовал от него участия в борьбе вместе с войсками, и Башир II не смог противиться этому требованию. Война шла успешно; Акка, Дамаск и Хомс были освобождены союзниками. Ибрагим-паша перешел горы Тавра и напал на Анатолию. Победа казалась близкой.

Но тут вмешались великие европейские державы, в первую очередь Англия, Россия, Пруссия и Австрия, стремившиеся воспользоваться благоприятной ситуацией, чтобы укрепиться на Ближнем Востоке. Дальнейшее ослабление Турции в пользу Египта, союзника Франции, не входило в их планы. Мухаммед Али был выпужден отвести войска и возвратить все завоеванные им территории. Эмир Башир пал жертвой интриг в этой игре. В 1840 году он был арестован англичанами и спустя десять лет умер. И только через сто лет после его смерти, в 1948 году, его прах был перенесен в Бейт ад-Дин.

В эту паутину политических событий на Ближнем Востоке удивительным образом оказалась втянута жизнь одной необыкновенной женщины — Эстер Стэнхоуп, отпрыска известной английской дворянской семьи. Ее дедушкой был британский премьер-министр Питт Старший, а Питт Младший, великий британский противник Наполеона, был ее дядей.

Леди Стэнхоуп родилась в 1776 году. Ее отец, граф Чарлз лорд Стэнхоуп, член палаты общин, а позднее палаты лордов, писатель и ученый, был человеком высокоодаренным. Свою дворянскую семью он не устраивал, так как занимался обыкновенными полезными делами. Например, создал печатный станок, названный его именем, и усовершенствовал стереотипию, написал труды по математике и механике. Но больше всего его родственников оскорбляло то, что он, граф, разделял идеи Французской революции и страстно ее защищал.

Питт Младший взял к себе одаренную и умную племянницу. Она вела у дяди-холостяка до самой его смерти хозяйство и дом, ставший центром блестящих собраний многочисленных обществ. Благодаря исключительной энергии и уму она стала вскоре наиболее близкой и влиятельной помощницей премьера, и критики в то время утверждали, что судьба Великобритании находится в ее руках. Когда премьер умер, леди Эстер было 30 лет, и возникшая вокруг нее пустота угнетала ее. Она много занималась вопросами происхождения религии, и в круг ее интересов все больше и больше входил Восток. В возрасте 34 лет она решила совершить путешествие на Ближний Восток — решение, которое уже само по себе свидетельствует о ее мужестве. После полной приключений поездки, когда ее корабль потерпел крушение и она потеряла большую часть состояния, леди Эстер добралась наконец до берегов Ливана. В первые годы пребывания на Востоке отважная женщина объездила верхом все отдаленные районы Сирии. Во время этих путешествий на нее неоднократно нападали разбойничьи отряды бедуинов и ее брали в плен. Но леди Эстер была исключительной личностью. Благодаря уверенной манере держаться ей всегда удавалось уйти невредимой; часто она умела вызвать симпатию и уважение бедуинов и дальнейший путь продолжала уже под их защитой.

Так она оказалась в Дамаске, где снова попала в неприятную ситуацию, когда стало известно о ее идее объединить христианство и ислам в единую религию. Чтобы избежать жестоких нападок, леди Эстер пришлось покинуть город. Верхом через пустыню она добралась до Пальмиры, считавшейся в то время недосягаемой. Наконец в 1818 году, возвратившись на ливанское побережье, она поселилась на холме, неподалеку от деревушки Джуин. Отсюда леди Эстер, некогда принимавшая участие в управлении Британской империей, пыталась вмешиваться в ближневосточную политику. Находясь в своем имении, она поддерживала связи со многими арабскими высокопоставленными лицами. Даже противники леди Эстер не могли отказать ей в уважении. Европейцы, случайно попавшие на Восток, среди которых был французский поэт и политик Ламартин, рассказывали поразительные истории о ее влиянии и положении. Нередко ей приходилось защищаться от мародерствующих банд. Но вскоре леди Эстер поссорилась и с эмиром Баширом. Когда она попыталась натравить на эмира друзов, тот послал против нее войска; но она успешно организовала защиту своей усадьбы, где нашли приют нуждающиеся и преследуемые. Когда в 1832 году Ибрагим-паша захватил Аккру, леди Эстер снова предоставила в своем доме убежище бежавшим из города и защищала их от египетских отрядов.

В народных массах «Ситт» («госпожа») вначале почиталась как святая. Люди приходили к ней за советом и помощью, а нередко просили защиты от произвола и преследований. С возрастом, однако, у леди Эстер появились некоторые странности. Вообще-то странной она была всегда, но постепенно становилась чудной. Она занялась магией и астрологией. Потом у нее иссякли средства к существованию, и к ней пришло одиночество. Умерла она в возрасте 63 лет, с помраченным рассудком, за год до изгнания турками ее врага Башира II. Память об этой оригинальной женщине жива до сих пор.

Меня давно уже привлекала мысль пойти по следам леди Эстер, которой удалось, будучи иностранкой, снискать уважение вождей арабских племен и шейхов-феодалов и которая отважилась вступить в борьбу с сильными мира того, с эмиром Баширом II и Ибрагим-пашой. Джуин находится в стороне от известных туристских маршрутов Ливана, но расстояние, которое отделяет ее от Бейт ад-Дина, сейчас сократилось до одного часа езды на автомобиле.

Узкая ухабистая дорога идет вдоль живописных склонов горы, пересекает крутизну вершин и спускается в долины — ландшафт, характерный для побережья Средиземного моря. На каменистых склонах трудолюбивые крестьяне соорудили узкие террасы, чтобы получить дополнительные участки пахотной земли, удобные для сбора дождевой воды. За этими крошечными пашнями ухаживают, как за садами.

Джуин еще меньше, чем Бейт ад-Дин. Она окружена плантациями оливковых деревьев. При въезде в деревушку висит дощечка: «К склепу леди Стэнхоуп». Маленькое скромное кафе в центре деревушки носит ее имя. Какой-то мальчуган тотчас же вызывается проводить меня к леди Эстер. Я сразу даю ему понять, что живу в Дамаске, то есть, значит, вроде бы местный, ни в коем случае не американец, чтобы он рассчитывал на вознаграждение в пределах разумного. Путь мимо гранатовых и фиговых насаждений занимает, наверное, добрый час, и; вот мы подходим к холму с остатками усадьбы леди.

На вершине холма можно увидеть развалины небольшого помещичьего дома и некоторых построек — значит, здесь была ее «резиденция». Я останавливаюсь перед скромной могильной плитой, которую позднее положили ее друзья. С трудом разбираю надпись: «Леди Эстер Стэнхоуп, родилась 12 марта 1776, умерла 23 июня 1839». Это память об удивительной женщине.

 

Живой паша

Ахмед уже несколько раз обещал познакомить меня с пашой наших дней, одним из своих многочисленных родственников, но все медлил.

Я с нетерпением ждал знакомства с этим представителем умирающего мира, мне хотелось увидеть его в изменяющемся окружении, и поэтому я снова и снова просил Ахмеда устроить встречу. Сегодня наконец это должно произойти.

Паша живет в Алеппо. Его усадьба в центре города совсем не похожа на сказочный замок из «1001 ночи», но я уже давно привык к тому, чтобы по каменным стенам, ограждающим дом, не делать поспешных выводов об интерьере самого дома. По когда паша принял нас в своем зале для аудиенций, я все-таки был разочарован. Я ожидал увидеть дворец Азема в миниатюре. Вместо этого мы расположились в безвкусно обставленной в стиле псевдорококо комнате: кривоногие, вычурные, украшенные позолотой и обтянутые узорчатым шелком, неудобные стулья; такой же стол с имитированной мраморной плитой; справа и слева от двери — две встроенные стеклянные витрины: в одной, как нам сразу же горделиво объявил хозяин, мейсенский фарфор, в другой — розентальский, аккуратно отделенные друг от друга.

К счастью, мы недолго остаемся в этом салоне, который, по-видимому, у богатых арабов является своего рода символом занимаемого положения; я уже неоднократно бывал в таких салопах, и всегда они производили одинаково неприятное впечатление. После кофе нас повели обедать в другое помещение, и тут мои надежды сбылись. Стены выложены изумительной эмалированной плиткой, с узорами в виде стилизованных цветов и геометрических фигур. Посреди стены небольшая ниша. Ее купол украшен изображениями сталактитов, которые уже много тысячелетий пользуются на Востоке большой популярностью. Из ниши струится вода, сбегая вниз по эмалированной плитке, что позволяет без кондиционера, даже в самые жаркие дни, поддерживать приятную прохладу в помещении; особенно украшает зал потолок с великолепной резьбой и инкрустацией. Кругом лежат чудесные ковры с вытканным на них богатым орнаментом: прямоугольными полями, тюльпанами, розетками, цветами, звездами и другими причудливыми фигурами. Мебель — образец мастерства. Снова и снова появляется восьмиугольник как основная форма или элемент украшения: на крышке стола изображены четыре концентрических восьмиугольника, грани которых инкрустированы слоновой костью, перламутром, деревом разных пород. Табуретки тоже восьмиугольные. Боковые стороны кресла украшены орнаментом в виде арабского письма.

Хозяин дома — назовем его Фейсал — мужчина лет шестидесяти, на голове у него красная феска, повязанная вокруг платком: знак того, что ее обладатель, хаджи, совершил паломничество в Мекку, что вызывает особое уважение единоверцев. Он носит шарф, повязанный вокруг живота, и широкие шальвары. Он безмятежно попыхивает наргиле и неодобрительно покачивает головой, не понимая, как это иностранец может отказаться от удовольствия выкурить трубку.

Беседа долгое время проходит в уверениях взаимного расположения и пожеланиях всех благ семье. А пользуюсь случаем, чтобы спросить о здоровье его жены. Слава Аллаху, они здоровы, говорит он. Мне становится ясно, что он принадлежит к тем немногим, которые, пользуясь разрешением Аллаха, позволяют себе иметь несколько жен. В самом деле, господин Фейсал называет трех жен, «принадлежащих ему».

Ахмед и раньше мне как-то рассказывал, что Мухаммед в самой категорической форме требует от мужчины, который хочет иметь несколько жен, чтобы он одинаково относился к каждой из них. И не только из экономических соображений. В результате этого требования Мухаммеда, как полагает Ахмед, разрешение иметь четырех жен практически аннулировано, ибо какой мужчина в состоянии в течение длительного времени пользоваться им. Может быть, именно это и объясняет, почему процент полигамных браков, по крайней мере в сегодняшней Сирии, очень незначителен. В прошлом многоженство встречалось намного чаще, и по самым различным причинам: богатые демонстрировали таким образом благосостояние, свои возможности создать для каждой жены подобающий ее положению образ жизни, а бедняки, в особенности бедные крестьяне, использовали своих жен и кучу детей как дешевую рабочую силу.

Разговор скоро переходит на детей, и меня ждет новый сюрприз.

— У меня восемь детей, — отвечает господин Фейсал на мой вопрос, и, слава Аллаху, все здоровы и в порядке.

Я хотел узнать, сколько из них мальчиков, по хозяин дома, по-видимому, не понял вопроса.

— Восемь, — повторяет он недоумевая.

Ахмед улыбается и объясняет мне, что у его родственника восемь сыновей и четыре дочери, но на вопрос о числе детей принято называть, особенно у арабов, придерживающихся традиции, только сыновей; девочки в счет не идут. Между прочим, у его родственника недавно было четыре жены, но самую младшую он прогнал, так как она в третий раз родила ему девочку.

Ахмед переводит паше то, что он мне объяснил, и господин Фейсал усердно кивает головой. Да, она была очень привлекательной и милой женщиной, но женщина, которая может рожать только девочек, лишена благословения Аллаха. Поэтому он, к сожалению, был вынужден ее прогнать.

Хозяин дома интересуется обычаями моей родины. Я пытаюсь объяснить восточному помещику, что ГДР хочет создать всем своим гражданам социальное обеспечение и благосостояние. Он смотрит удивленно, непонимающе переводит взгляд на Ахмеда, чтобы удостовериться, что я говорю серьезно.

— Это невозможно! — говорит он затем тоном, не допускающим возражений.

— Благосостояние возможно только для некоторых, не может быть благосостояния для всех, так как благосостояние — это не просто богатство, оно означает, что человек имеет еще что-то, чего не имеют другие. Должны же быть люди, вынужденные работать, чтобы их трудом пользовались другие.

Этого не отнимешь у старика — у него классовая точка зрения, а именно точка зрения его класса. Я понимаю, что поступаю глупо, но все же пытаюсь ему объяснить, что в условиях обобществленных средств производства… Фейсал перебивает меня, и поскольку он по-прежнему приветлив, то, скорее всего, он ничего не понял. Очень возможно, что Ахмед перевел как-то иначе, так как ухмыляется он совершенно бесстыдно.

И снова, покачав головой, старик повторяет:

— Благосостояние для всех! А кто же будет водить мой автомобиль и мыть его? Нет!

Очевидно, ему надоело продолжать этот нелепый разговор.

— Время, когда не будет бедности, это конец нашего благосостояния, это ведь конец света, — заканчивает он дискуссию.

Я ошеломлен реакционной логикой этого человека, не умеющего ни читать, ни писать. Разговор принимает другое направление. Фейсал хочет показать мне свои богатства. Часть своих владений он вынужден был отдать во время земельной реформы, но, будучи предусмотрительным, он своевременно переключился на торговлю сельскохозяйственной продукцией. Прежде всего паша зарабатывает на скупке и продаже земляного ореха (арахиса). Он приглашает нас осмотреть его склады. Мы соглашаемся. Фейсал дважды дергает за кисточку, висящую около его кресла, и, когда мы выходим на порог, перед нами останавливается кабриолет марки «Импалла». Шофер распахивает дверцу машины. Нужно проехать всего лишь триста метров. Мы останавливаемся перед несколькими большими помещениями, построенными, вероятно, совсем недавно. Дюжина рабочих переворачивают горы арахиса. А рядом разгружают еще несколько грузовиков, тоже с арахисом. Фейсал торжествующе смотрит на меня.

— И что вы делаете со всем этим? — спрашиваю.

— Я продаю товар в Европу, — объясняет он. — Он идет нарасхват.

Масло, добываемое из арахисовых орехов, используется в пищу и служит сырьем для изготовления маргарина, а жмых — прекрасный корм для скота; он содержит примерно 50 % белка и 20 % жира, то есть имеет большую питательную ценность.

Мы возвращаемся в дом. Там нас ждет традиционно приготовленный барашек. Пришли несколько сыновей Фейсала. Двое из них врачи, а мой сосед по столу был полковником сирийского военно-воздушного флота, но в 40 лет его отправили на пенсию.

— По-видимому, новые господа сочли меня недостаточно падежным, — говорит бывший полковник, и он убежден в этом. Сейчас он тоже занимается торговлей, представляя несколько иностранных фирм в стране.

— И правительство относится к этому терпимо? — Он кивает на мой вопрос и добавляет, что никто не знает, как долго это еще продлится. Несколько лет назад была уже предпринята попытка вытеснить частных торговцев, и тогда он перевел свой капитал в Бейрут, там у него тоже есть квартира. А пока он не хочет отказываться от возможности увеличить свои прибыли.

— Кто знает, что будет дальше. Мы все в руках Аллаха, — заключает он меланхолически.

Аллаху, должно быть, тяжело. Бедняки молят его дать им работу, повысить зарплату, защищать их от гнета богатых, а те просят его подольше сохранить возможность эксплуатировать неимущих.

Время истекает. Нам нужно возвращаться в Дамаск, и мы прощаемся с хозяином, представителем ушедших времен. Его жен я так и не увидел и поэтому не смог поблагодарить их за вкусную еду.

 

Восстаньте, арабы!

В Бейруте есть площадь Мучеников. Здесь по приказу турецких оккупантов в мае 1916 года были публично казнены 32 сирийских патриота, выступавшие за дело арабского освобождения. Этот варварский акт должен был окончательно сломить сопротивление против проклятой тирании. На самом деле он явился началом конца господства Османской империи, которое тяготело над Сирией ровно 400 лет.

Движение сопротивления против османского засилья приобрело особую силу в связи с новым осознанием арабским народом великих исторических традиций. Сначала, в середине XIX века, образовались культурные общества, призывающие признать достижения арабских ученых и возродить арабский язык, на котором тогда не печатались даже книги. В то время Ибрагим Язиджи написал стихотворение, которое начиналось словами программного характера: «Поднимайтесь, арабы, и проснитесь!».

Вскоре, большей частью по инициативе сирийской интеллигенции, стали появляться первые журналы на арабском языке. Они освещали вопросы культуры, но издавались за границей, так как османские власти жестоко карали любую попытку арабских патриотов заявить о себе публично. Однако, даже когда первоначально эти попытки ограничивались лишь сферой культуры, они, несомненно, способствовали подготовке национального освободительного движения арабских народов.

Первые результаты сказались в Бейруте, где в 1875 году небольшая группа восторженных молодых сирийцев основала тайное общество, поставившее своей целью освобождение арабского отечества от иностранного угнетения. Организаторы создали местные группы во многих сирийских городах, например в Дамаске и Триполи. Участники этих групп но ночам наклеивали на степы плакаты с требованиями предоставить Сирии независимость и признать арабский язык официальным.

Хотя мужественные люди, объединившиеся в эти организации, и пали вскоре жертвами террора османских палачей, но их деятельность существенно способствовала возникновению арабского национализма.

Наконец в 1904 году во французском изгнании сформировалась Лига за освобождение арабского отечества. Один из руководителей лиги, Наджиб Азури, опубликовал книгу «Пробуждение арабской нации».

Революция младотурков 1908–1909 годов лишь ненадолго облегчила деятельность арабских националистических организаций. Скоро политика отуречивания, проводимая новым правительством Стамбула, заставила арабские освободительные организации вновь уйти в подполье. Важный успех был достигнут в 1913 году на Парижском конгрессе, когда большинство организаций выступило с единой программой. Значительную часть делегатов и руководителей конгресса составляли сирийцы. Цель конгресса была предельно скромной, на нем не выдвигалось требования самостоятельности для арабских стран — участники довольствовались лишь требованием предоставить арабам некоторые политические права, в частности право участвовать в совместных решениях, связанных с административным управлением арабских территорий в рамках турецкого государства — и признания арабского языка официальным языком в арабских провинциях.

Но даже такие ограниченные требования вызвали ожесточение турецких властей. Разумеется, они были вынуждены воздержаться от намерения немедленно расправиться с арабскими патриотами. Именно в это время английские и французские империалисты предпринимают попытку привлечь к себе симпатии арабов для осуществления своих корыстных замыслов, противоречащих интересам немецких империалистов и их турецкого союзника. Но когда разразилась война, и особенно после успешной обороны Дарданелл против британских войск, которыми в то время командовал министр военно-морского флота Уинстон Черчилль, турецкое верховное командование почувствовало себя снова достаточно сильным, чтобы нанести удар арабским патриотам. Многочисленные сторонники арабского освободительного движения — среди них представители арабской интеллигенции, коммерсанты и патриоты из других слоев общества — были арестованы и депортированы в Турцию. Многие предстали перед судом военного трибунала. 58 из них были приговорены в Бейруте к смертной казни, в том числе 47 — заочно; 11 патриотов, схваченных турецкой военщиной, были переданы в руки палача. Другая группа — 21 мужественный патриот, приговоренный к смерти в Сирии, — была казнена на рассвете 6 мая того же года в Дамаске.

Но эти террористические акты не смогли подавить революционного движения. Напротив, тысячи новых борцов заняли место погибших. Господство султана неудержимо приближалось к концу. Однако час освобождения заставил себя ждать еще полстолетия. Прежних угнетателей сменили новые.