После прекращения хазарами штурмов Величка реже стала появляться в башне, и постепенно все привыкли, что Дубыня в башне старший. Теперь он сам своих часов в дозоре не нес, но ложился сразу после заката, когда все дневные дела были завершены, затем вставал ночью несколько раз для проверки, как сторожа несут службу. А перед рассветом, самым опасным временем, сам заступал на дежурство.

В эту ночь службу от заката до полуночи нес Полыня, и Дубыня посидел с ним некоторое время.

Разговор был невеселый – у Полыни недавно умерла дочка. Радмила не усмотрела, как Цветана, не вытерпев жажды, напилась гнилой воды. Теперь на подходе была и сама Радмила, слегшая от горя.

Дубыне и самому нестерпимо хотелось пить, – из колодца вычерпывали немного воды, но ее хватало лишь по глотку, и ту Красимира разрешила давать только воинам, ибо, если ослабнут они, погибнут все.

– На помощь от соседей нет и намека, потому погибнут все, – говорил Полыня, – Жители раньше, воины немного позже. Похоже, этот город проклят. Жители не раз видели над городом загадочные огни. Это боги предупреждали жителей, чтобы они уходили из города.

Дубыня, чтобы не расстраиваться еще больше, сказал, что пойдет спать, и лег в углу башни на сено, иссохшее до того, что от прикосновения превращалось в пыль.

Некоторое время он лежал и слушал тяжкие вздохи Полыни, а затем незаметно для себя задремал.

Дремал он, как ему показалось, мгновение, и вдруг почувствовал, что его трясут за плечо.

Дубыня открыл глаза. Над ним склонился Полыня.

– Что случилось? – спросил Дубыня.

– Ярослава тебя требует, – сказал Полыня.

– А что хазары? – спросил Дубыня, встал и выглянул в окно.

Ночь была безлунной: внизу было темно и тихо; вдалеке светились костры хазар; где-то хрипло лаяла собака. В садах звенели цикады. Из задонской степи веяло горячим дыханием. Душный воздух навевал сон: веки словно наливались свинцом, хотелось лечь на душистую охапку сена, зарыться с головой и забыться.

Дубыня тряхнул головой, освобождаясь от колдовских чар, тяжело вздохнул и с тоскою промолвил:

– Тихо все. Словно и нет войны.

Ему хотелось сказать, что он мирный человек, а ему приходится каждый день убивать людей, и это стало привычкой и, возможно, сегодня или завтра убьют его…

– Она тебя внизу ждет, – Полыня перебил мысли Дубыни.

Дубыня снова вздохнул, спустился по лестнице и внизу увидел перед воротами строй дружинников на конях.

Тут же оказалась Ярослава. Увидев Дубыню, она вполголоса приказала:

– Дубыня, собирай со стен всех людей и веди сюда. Сейчас пойдем на вылазку.

Такому распоряжению Дубыня несколько удивился – пеших воинов на вылазки никогда не брали – и спросил:

– Дозорных тоже брать?

– Я же сказала – всех! – зло проговорила Ярослава. – И пусть заберут жен и детей.

«Чтобы на вылазку брали жен и детей? Такого точно никогда не бывало!» – мелькнуло в голове Дубыни и он невольно воскликнул:

– Жен и детей?! Но их же убьют.

– Скорее всего. Пусть они скорее собираются. Мы ждать никого не будем, – сказала Ярослава.

– Но… – попытался получить объяснение Дубыня.

Ярослава грубо перебила его;

– Скажи им, что в город мы не вернемся, будем пробиваться и уходить вверх по Дону. И предупреди, чтобы брали только тех, кто может идти сам. Мы не можем связывать воинам руки. Те, кто не способен ходить сами, должны остаться в городе.

Дубыне теперь стало ясно – город решено оставить. Но Дубыня знал, что многие мужчины, ослабев от жажды, не были способны на длительный переход, а большинство женщин и детей настолько обессилели, что немногие из них способны были просто держаться на ногах.

– Понятно. Значит, сегодня мы умрем, – сказал Дубыня.

– Те, кто не умрет, тот спасется, – подчеркнуто холодно произнесла Ярослава и отвернулась, показывая, что ей некогда разговаривать с Дубыней.

К Дубыне подъехала Величка.

– Ты идешь со своими? – спросил Дубыня.

– Да, – коротко ответила Величка.

– А где сын? – похолодев, спросил Дубыня.

Величка перевернула со спины сверток.

– Вот он…

В свертке светилось сонное личико. Во сне ребенок чмокал губами, точно сосал грудь.

– Поляницы пойдут в первых рядах – вы, скорее всего, погибнете, – проговорил Дубыня и предложил: – Может, ты отдашь его мне?

– Нет! – Величка качнула головой. – Сегодня всех ждет равная опасность. Мне спокойнее будет, если ребенок будет со мной: если кому-то из нас суждено погибнуть, то погибнем мы вместе.

– Хорошо, – сказал Дубыня. Он поцеловал ребенка и попросил: – любимая, береги себя и сына.

Промолчав, Величка вернулась в ряды амазонок.

Провожая ее взглядом, Дубыня думал о том, как будет страшно тем, кто сейчас узнает, что им придется оставлять в городе своих любимых жен и детей, что для них будет медленной и мучительной смертью. И Дубыня с горьким облегчением думал, что его боги избавили от этого ужаса, потому что Величка пойдет в сражение рядом с ним, и, если суждено им будет погибнуть, то ни погибнут на глазах друг у друга.

«Умереть в сражении не страшно, страшно знать о неотвратимой смерти своих близких, когда ничем не можешь им помочь», – подумал Дубыня, обреченно махнул рукой и поднялся по лестнице.

– Что случилось? Почему воевода с дружинниками собрались у ворот? – спросил Полыня, увидев почерневшее от горя лицо друга.

– Полыня, беги домой, забирай свою жену и приходи к воротам. И поторапливайся. Скоро мы уходим из города, – хмуро распорядился Дубыня.

– Как «уходим»? – ужаснулся Полыня.

– Так – будем пробиваться через хазар.

– Это же верная смерть!

– Еще вернее, что умрем от жажды, если останемся.

Полыня наклонил голову и заплакал:

– Ты чего? – спросил Дубыня.

– Она уже не может ходить, – сквозь слезы проговорил Полыня.

– Ты принеси ее к воротам, а там я тебе помогу, – сказал Дубыня.

– Ты поможешь? – вскинулся Полыня и тут же опустил голову. – Нет. Если ты будешь ее нести, то как ты будешь сражаться? Как я буду сражаться? Мы погибнем, если возьмем ее.

– Но что же делать? – спросил Дубыня.

Полыня вытер глаза:

– Пойду, увижу ее в последний раз. Прощусь… Она была хорошая жена.

– Иди, – сказал Дубыня.