Глава 1

Лето от сотворения мира 6313 (805 г. н.э.)

Златка открыла глаза от непонятного томления на сердце — чудилось что-то радостное, светлое, и от боязни потерять это, и не узнать, что потеряла, на душе становилось как-то тревожно.

Из окна сочится чуть синеватый свет.

Рано проснулась Златка, но лежать в постели больше не было мочи. Потеряв терпение, она встала с хрустнувшей пухлой перины, и подошла к окну. На стекле снежные узоры, — всю ночь бурлила метель, казалось, утро никогда не наступит.

Свет проник сквозь длинную рубашку тонкого мягкого полотна и предательски обнажил тонкое девичье тело, столь четко, словно ткань была совершенно прозрачной.

Мороз — искусный фантазер и художник. На стекле он нарисовал густой лес из переплетенных длинных ветвей. И, казалось, что из густых зарослей вот-вот появится невиданный чудный зверь: то ли конь, то ли олень, с рогом во лбу. Говорят, что зверь-единорог приносит счастье и тому, кто увидел его, хоть краешком глаза, всегда будет сопутствовать удача.

В короткие зимние дни Златка любила смотреть на снежный лес на окне.

Но Златке ни разу не удалось увидеть его, хотя и сидела тихо-тихо перед зимним окошком, как мышка. Единорог так ни разу и не явился ей на глаза. Наверно, боялся. Слишком пуглив единорог, не любит он человеческой жадности, потому и не показывается на глаза людям.

А Златка не жадная. Ей надо совсем ничего — хорошего мужа, детей.

Не вышел из леса единорог и на этот раз.

Девушка горестно вздохнула, — не хочет хитрый зверь приносить ей счастье.

Златке надоело смотреть на окно.

Она могла бы зажечь свечу и завершить вчерашние стежки на вышивке, но в доме, чтобы не приманивать разбойников, старались не зажигать огня. Разве на кухне уже затопили печь, и повариха занялась приготовлением завтрака.

Златка уже хотела вернуться в постель, как до ее слуха донесся странный звук, низкий и тягучий, словно застывший мед. Звук леденил кровь и гнал по телу дрожь.

— Набат! — испуганно воскликнула Златка.

В глубине дома тотчас же послышался громкий и частый шум множества бегущих людей, крики.

Набат, шум и крики могли означать одно — на дом напали разбойники, чтобы его ограбить, убить мужчин, а женщин взять в рабство.

Первые погромы случились сразу, как только разбой-ники-даны вошли в Словенск.

Тогда они взяли с города выкуп, которым старшины хотели откупиться от грабежа захватчиков, но затем нарушили слово: старшин казнили, и грабили город три дня. Спасая свои жизни, горожане разбежались из города.

Позже, когда разбойники насытились кровью и грабежами и притихли, многие вернулись. Однако разбойников всегда надо было опасаться — заметив красивую женщину, они врывались в дом, чтобы завладеть ею.

Поэтому, услышав шум, испуганная Златка кинулась в коридор.

Здесь она столкнулась с братом. Любим был в доспехах и при оружии. Лицо злое и азартное.

Столкнувшись с сестрой, на мгновение задержался.

Ты чего вышла из комнаты? — нетерпеливо кидая взгляд в сторону выхода, спросил Любим.

— Что случилось, братка? Разбойники снова грабят город? — едва не плача, спросила Златка.

— Не бойся, сестра, то народ поднялся на разбойников. Бьем их по всему городу Ни одного не оставим в живых, — весело сказал Любим.

— Город восстал? Как, почему? — быстро спросила Златка.

На ее языке вертелось множество вопросов, но брат окинул ее быстрым взглядом и посоветовал:

— Ты бы оделась, сеструха. Говорят, князь с дружиной подходит к городу

— Какой князь? Князь Буревой?

Вопросы остались без ответа. Любим, гремя железом, убежал.

Вздохнув, Златка вернулась в свою комнату и принялась застилать постель: взбила пуховые перины; поверх уложила одеяло; сверху — покрывало из цветной толстой ткани; на покрывало подушки горкой; а сверху всего — белоснежную накидку с узорами.

Судя по всему, день ожидался беспокойный. Восстание против разбойников, захвативших город, радовало. При разбойниках город жил, как на погосте, — тихо, сумрачно, носа из дома не высунуть. А прогонят разбойников, вернется привычная жизнь. Впереди весна. Будут хороводы, гуляния, катание на качелях — так что захватывало дух. Забавы, которые так любила Златка.

Не успела Златка застелить постель, как в комнату вошла Ясна, старшая сестра Златки.

На ней легкий полушубок, зеленая юбка с белой полосой по низу. Лицо румяное. Губы алые. Глаза горят радостным огнем. Красивая — жуть!

— Златка, всех разбойников побили, пошли теперь встречать князя с дружиной, — весело пропела она.

— Какого князя? Князя Буревоя?

— Ах, какой князь Буревой? Его сын Гостомысл пришел. — Ясна спохватилась. — Да что же ты стоишь? Одевайся скорее, или я уйду одна.

Златка кинулась к зеркалу, а пока причесывалась и красила губы, слушала сестру.

А ту и спрашивать не надо, сама взахлеб рассказывает, что в город ночью пришел воевода Медвежья лапа и поднял людей, против данов, а тем временем с моря к городу подошла княжеская дружина. Данов всех побили в одно мгновение, а главный их конунг Готлиб убежал на ладье. Оказывается, у него давно корабль был готов к бегству

Златка слушала удивительный рассказ сестры, открыв рот, и от изумления у нее все валилось из рук и получалось не так — сколько ни красила, а губы выходили слишком бледные и брови недостаточно черные.

Рассказывая, Ясна нетерпеливо ходила по комнате. Наконец не утерпела, бросила взгляд на сестру и изумилась:

— Златка, да ты еще не готова?! Давай скорее. Князь-то пришел с молодой дружиной. Там парни все молодые, красивые. Как бы нам не прозевать встречу из-за твоей возни.

Златка мгновенно мазнула по губам пальцем с помадой и вскочила со стульчика.

— Я все — готова!

 

Глава 2

Выйдя из дома, девушки обнаружили, что метели словно и не было: небо синело хрустальной чистотой; солнце сияло до ломоты в глазах. Ладонью заслонились от яркого света.

И обычно пустые улицы вдруг оказались полны людей. Все торопились на пристань. Слышался громкий смех. Страх словно растаял со снегом.

— А я думала, что все убежали из города, — говорила Златка, едва поспевая за сестрой.

Сестра, соблюдая приличие, с трудом сдерживаясь, чтобы скорый шаг не перешел на бег, слегка задыхаясь, говорила:

— При данах все боялись выйти из дома, потому и казалось в городе пустынно.

Наконец прибежали на брег реки.

Народу — не протолкнуться, — так и не смогли пробиться к реке.

Но видно, что на полоске чистой черной воды вдоль берега, — дальше сверкающий под горячими лучами солнца лед, застыли корабли с алыми знаменами на мачтах.

Златка удивилась: как могли корабли прийти к городу когда на Нево-озере лежит лед, и на север еще пути нет? — но тут толпа на пристани радостно зашумела и заколыхалась, оставляя свободный проход.

Златка увидела, как по проходу идет торжественная процессия: впереди несколько человек в праздничных плащах, сзади воины в блестящих доспехах — все молодые и красивые.

— Ой, княжеская дружина идет! — с восторгом взвизгнула Ясна.

— Ах, какие красивые мальчики! — мурлыкнула под нос Златка и толкнула сестру в бок. — Ясенка, а где же князь?

— Да вон же! Впереди! — проговорила Ясна, махая кому-то ручкой.

Впереди шел какой-то мальчик с серьезным лицом. Рядом с ним шел красивый юноша и что-то говорил мальчику улыбаясь. Но князя Буревоя Златка не увидела.

— Ясенка, да где же князь? — спросила Златка.

— Ах! — с досадой, проговорила Ясна. — Видишь же — впереди идут двое юношей?

— Вижу.

— Так один из них и есть князь.

— Но князь должен быть старый.

— То был князь Буревой. Ты что — не слышала, что он умер в прошлом году и теперь князем его сын Гостомысл?

— Не слышала. Гостомысл — это кто? Там двое юношей.

— Тот, что еще мальчик.

— А — вижу. А рядом кто?

— Рядом его молодой воевода — Ратиша. Он близкий друг князя.

— Какой красивый мальчик, — выпалила, не удержавшись, Златка.

Ясна бросила на Златку подозрительный взгляд.

— Кто — красивый?

— Князь, конечно! — смущенно проговорила Златка.

— Молодая ты еще на мальчиков заглядываться! — фыркнула Ясна.

Женским чутьем она почувствовала, что интерес сестры пал на молодого человека, которого она выбрала себе, и таким образом сестра превращается в соперницу В опасную соперницу, потому что младшие сестры имеют обыкновение получать то, что нравится старшим сестрам.

— Мне уже четырнадцать. Через два года замуж, — парировала Златка.

— А мне шестнадцать, я старшая сестра, поэтому я первой должна выбрать себе жениха, — сказала Ясна.

— Посмотрим! — полыхнула дерзким взглядом Златка и дерзко помахала ручкой молодому воеводе.

Губы юноши тронула улыбка, но он тут же строго нахмурился. А на сердце девушки полыхнула радость — он заметил ее.

 

Глава 3

Гостомысл, в сопровождении свиты из дружинников и городских старшин, под радостные крики народа, дошел до ворот кремля.

Здесь произошла заминка — у ворот процессию встретила Милана во главе толпы слуг.

Поклонившись Гостомыслу и поприветствовав его, — по городу уже разнеслось известие, что князь Буревой погиб, а вместо него князем пришел Гостомысл, — она негромко сообщила, что разбойники убежали, теперь слуги уничтожают следы их пребывания во дворце.

— Милана, на вечер готовь пир, — так же негромко сказал Гостомысл.

— Вино, медовуха найдется, а вот с мясом беда — разбойники всю зиму просидели в городе, и на охоту не ходили. Лентяи — все вчистую подъели, — сказала Милана.

— Пошли слуг на мои корабли, пусть возьмут мясо и все, что необходимо для пира, — сказал Гостомысл.

— Будет сделано, — сказала Милана.

Гостомысл поднялся на высокое крыльцо. Рядом с ним встали Стоум, Ратиша, Медвежья лапа, воеводы и городские старшины.

Осматривая море людей внизу, Медвежья лапа проговорил:

— Как видишь, князь, нам все удалось!

Гостомысл вздохнул и промолвил:

— Если бы.

Медвежья лапа, не поняв слов Гостомысла, хотел спросить, чем недоволен князь, но Гостомысл поднял руку, призывая народ к тишине, а когда внизу стихло, начал говорить.

В своей речи он был дипломатичен и говорил о том, что врага удалось прогнать благодаря общим усилиям. Речь было недолгой и не очень понятной, но в радостном возбуждении никто и не вникал в слова, сказанные молодым князем. Важен был тон, а не содержание. А когда князь в завершение речи, сообщил, что устраивает пир, восторгу не было предела.

 

Глава 4

По свинцовой воде ветер гнал седые снежные клочья, толком и разглядеть было невозможно, где заканчивалась вода и где начинался острый и зубастый, как зазубренная бритва, лед. Так что приходилось глядеть в оба, чтобы не наткнуться на ледяной торос.

После того как стало ясно, что славяне не преследуют, Готлиб завернулся с головой в пахнущий сырой овчиной тулуп и сел под мачту.

Он сидел с закрытыми глазами, и непонятно было, спал он, или не спал. Только иногда бесцветно-мертвенный глаз поблескивал из-за высокого ворота. Глаза смотрели мрачно и тяжело.

— Дрянь погода, — сказал Харальд и ушел на нос корабля.

Ветром корабль сильно кренило. Кренило так, что он едва не касался парусом воды. Хорошо, что свободной ото льда воды было мало, иначе бы поднялись большие волны, которые могли запросто перехлестнуть через борта.

Попасть в ледяную воду означало мгновенную смерть, поэтому, как только Харальд убедился, что опасности со стороны славян нет, приказал опустить парус и идти на веслах.

Это значительно уменьшило качку.

А как только стала различаться верхушка мачты, Харальд загнал дозорного мальчишку наверх.

Мальчишку на мачте мотало так, что он с трудом держался. Одеревеневшие на холоде пальцы не слушались и в любое мгновение могли разжаться.

Боясь потерять дозорного, Харальд велел багром подать мальчишке кусок веревки, чтобы он мог привязаться к мачте.

Мальчишка одной рукой обвязал себя вокруг пояса, затем стал привязываться к мачте. Из-за качки это оказалось неожиданно таким сложным делом, что при этом мальчишка едва не повесился на сделанной своей рукой петле.

Харальд ругался.

Воины хмуро посматривали на неуклюжее барахтанье висящего над их головами мальчишки, но никто не посмел ни усмехнуться, ни сказать хоть полслова. Когда человек висит на волосок от смерти, не стоит злословить над ним, потому что завтра ты сам можешь оказаться на его месте.

Наконец, мальчишка, изодрав руки и сорвав ногти, завязал последний узел, и, точно в награду ему, метель неожиданно прекратилась, и боги сняли с неба тяжелый, точно вязаный из черной шерсти, туман.

Муть исчезла. В синем небе засияло солнце. По свинцовой черноте пробежала радуга.

Дозорный мальчишка, радуясь то ли пробившемуся сквозь тучи солнцу, то ли тому, что мачта перестала трепать его, как ненужную тряпку, взвизгнул, словно попавший под ногу кутенок:

— Земля!

Услышав крик мальчишки, Готлиб скинул тулуп и поднялся. Взглянув по направлению руки мальчишки, он увидел темную полоску на горизонте и прошел к высокой голове деревянного дракона на носу корабля, где все время стоял Харальд.

— Это земля или туман? — с сомнением спросил Готлиб.

— Кормчий! — крикнул Харальд.

Кормчий оставил рулевое весло помощнику и подошел на нос.

— Кормчий — впереди земля или тучи? — спросил Харальд.

— Земля должна быть, — неуверенно проговорил кормчий.

— Где мы находимся? — спросил Готлиб.

— Должны быть уже около входа в Неву, — предположил кормчий.

Готлиб заметил неуверенность кормчего и с раздражением напал на него.

— Я тебя не спрашиваю, где мы должны быть! По мне, так мы должны быть в городе в теплых теремах! Если бы не зевали! Поэтому я спрашиваю, — где мы есть?

— Солнце всходит на востоке... — начал кормчий.

— Это я и без тебя знаю! — перебил его Готлиб

— Значит, если спереди берег, то мы...

— Почему ты не знаешь, где мы находимся? — снова перебил его Готлиб и разразился проклятиями. — О, великая Фрейя! Ну почему ты разрешаешь рождаться таким дуракам?

Пока на голову кормчего сыпались проклятия, он задумчиво смотрел на темную полоску на западе, которая постепенно приобретала золотистый цвет.

Кормчий понимал, что Готлиб злится не столько на него, сколько на себя.

Разумеется, разбойники и раньше захватывали города, грабили их и уходили. Но в этот раз Готлиб хотел не просто задержаться в Словенске, а стать повелителем этого богатого края.

Все было в его руках. И все в одночасье рухнуло.

Готлибу просто не повезло: чтобы удержать за собой город, ему надо было продержаться еще пару недель.

Но, как известно, труднее всего удержать в руках удачу.

Тем временем кормчий зорким взглядом разглядел, что золотистая полоска впереди не что иное, как стена сухого камыша.

— Мы находимся около входа в Неву, — едва Готлиб затих, уверенно произнес кормчий.

— Около Невы? — засомневался Готлиб.

Кормчий принялся объяснять:

— Слева от нас, на юге, должен быть берег, а справа — еще лед. Так что, идя на запад, мы могли выйти только к Неве.

— С такими рассуждениями и в лапы к дикарям легко попасть, — буркнул Готлиб, но успокоился.

— Точно — это Нева! — уверенно проговорил Харальд.

— Ладно, пусть — Нева, — согласился Готлиб и задумался.

Он спасся от смерти от рук славян, но перед ним возникал вопрос, — что делать дальше?

Как известно, в Данию он вернуться не мог. Но не мог же он всю жизнь жить в море, на утлом корабле, где и присесть-то толком негде?

После роскошной жизни в княжеском дворце корабль казался таким убогим и ненадежным.

«Нет, роскошь и изнеженность — для воина хуже смерти!» — мелькнула мысль в голове Готлиба.

— Конунг, куда пойдем дальше? — спросил Харальд, угадывая сомнения Готлиба.

— Куда? Куда. Поменьше в постелях валялся бы с девками, тогда бы не пришлось задавать этот глупый вопрос! — зло огрызнулся Готлиб.

— Воевать со славянами мы не можем. У нас всего один корабль и чуть-чуть воинов, — невозмутимо сказал Харальд, подумав, что этот упрек Готлибу надо было адресовать самому себе.

— А была почти тысяча! —- сказал Готлиб.

— Удача и неудача всегда висят над головой воина. Один и Локи стоят за спиной воина, и никто не знает, кого они и чем наделят. Даже если Один и наделит воина богатой добычей, то ее всегда может отобрать обманщик Локи, — сказал Харальд.

— Слава Одину, у нас есть золото. Много, — задумчиво проговорил Готлиб. — На золото мы купим корабли и воинов.

На секунду он запнулся, словно заглянул в свою душу, и продолжил уверенно:

— Удача склонна к тому, кто имеет много кораблей и воинов.

— Но все же надо решить сейчас, где мы остановимся, пока будем собирать новое войско, — проговорил Харальд.

— Я еще не решил, — сказал Готлиб. — Может, и в Данию пойдем...

— В Данию мы не можем идти, там нас ждет смерть. Годофрид обещал нас казнить, как только мы ступим на берег Дании. Так он и сделает. Я знаю твоего брата — он слов на ветер не бросает, — сказал Харальд.

Он был прав, и Готлиб задумался, но недолго он думал — решение пришло.

— Но никто нам не запрещал ступать на берега Норвегии. А среди норвегов и свеев охотников за удачей не меньше, чем среди данов.

— Значит, пойдем в Норвегию?

— В Норвегию?!

— О боже! — воскликнул мальчишка на мачте.

— Что?! — все встревоженно подняли головы.

— Вижу корабли. Много кораблей. Они идут от Невы.

Харальд задрал голову:

— Чьи корабли?

— Я не разберу знамен.

— Неужели славяне? — проговорил Харальд.

На мгновение Готлиб потерял самообладание, — только что было все ясно и прекрасно, как снова все планы рухнули, —- и его лицо тронул ужас.

Харальд заметил это, но не успел ничего сказать, — Готлиб взял себя в руки и приобрел самоуверенный прежний вид.

Тем не менее Готлиб поразился:

— Но как славяне успели обогнать нас?

Харальд сурово сдвинул брови и выдвинул меч из ножен.

— Конунг, теперь неважно, как это произошло. Теперь надо готовиться к сражению.

На горизонте стали видны мачты кораблей, их и в самом деле было так много, что казалось, что среди воды вдруг вырос лес.

— Их знамена нам неизвестны. И их слишком много, — сказал Готлиб.

— Сдадимся? — спросил Харальд, поглядывая на лезвие меча. Впрочем, спросил он, зная заранее ответ: сдаться Готлибу не позволит ни высокомерие, ни упрямство. Готлиб был самым упрямым из людей, которых только знал Харальд.

— Никогда короли Дании не сдавались в плен и не становились рабами. Уж лучше умереть. Умереть с честью, в бою! — воскликнул Готлиб.

— Приготовиться к бою! — подал команду Харальд, и воины начали готовить оружие.

— Мы обманем их, — сказал Готлиб. — У нас попутный ветер, а они идут на веслах, поэтому мы не станем опускать парус перед столкновением, а промчимся мимо. Пока они будут разворачиваться, мы войдем в Неву и спрячемся где-либо в камышах.

— Пусть все сядут на весла, — сказал кормчий. — Так пойдем быстрее.

— Всем на весла! Грести так, словно за нашей спиной разверзся сам ад, — крикнул Готлиб, и все схватились за весла.

Корабли сближались с ужасной скоростью. Но на вражеских кораблях, видимо, разгадали план Готлиба, потому что корабли стали выстраиваться в линию бортом к борту. Линия стала похожа на стену, и проскочить ее было невозможно.

— Нам конец, — увидев это, мрачно проговорил Харальд.

— Значит, мы умрем. Но умрем с мечом в руке, — сказал Готлиб со странной улыбкой на губах.

 

Глава 5

Низовья Итиля (ныне — Волга). Столица хазарского каганата Атиль.

Хазарский каганат в те времена был мощным государством и занимал южные земли от Каспия до Днепра. Хазарскому кагану платили дань граничащие с ним племена. С Хазарией считались даже Византийская империя и арабский халифат.

Великий бек Абадия проснулся от тихой приятной музыки. Музыка доносилась из-за большого ковра на стене: за ковром скрывалась небольшая комната, в которой играли музыканты.

Служанки-рабыни в белых легких одеждах стояли у стены, выстроившись в линию.

Едва бек встал, как служанки опустили на его плечи драгоценный халат из зеленого шелка, расшитого жемчужными узорами. Прохладная ткань приятно скользнула по телу.

Другая служанка подала беку пиалу с кумысом. Абадия медленно с удовольствием выпил кумыс.

Слабо шипящая жидкость оставила на языке приятнокислый вкус.

Абадия любил кумыс.

Говорят, кто пьет кумыс по утрам и спит с молодыми женщинами, живет вечно. Правда, бек еще не встречал людей живущих вечно. Но это только потому, что люди пьют неправильный кумыс и верят в неправильных богов. У самого бека целый табун отборных белых кобылиц, к которым подпускают только самых лучших белых жеребцов.

Служанка подала мягкое полотенце. Бек вытер губы, уронил полотенце и прошел на балкон.

С балкона виден весь город.

Атиль состоял из двух основных частей — восточной и западной, а также острова, на котором находился дворец кагана.

Восточная его часть была крупнейшим международным торговым центром, в ней жили купцы из разных стран.

(В арабских и персидских источниках она называется Казаран или Хамлих.)

Западная часть Атиля превосходила по размерам восточную, в ней были сосредоточены основные религиозные и политические учреждения; там жил хазарский бек и хазары-иудеи.

В мусульманских источниках западный Атиль называется также Саригшин.

Дворец бека окружен высокими стенами.

Во дворе прекрасный сад, бассейн с фонтанами. Пахнет розами.

У бассейна видны обнаженные тела прекрасных женщин из гарема.

Никто не имеет права видеть ни их лица, ни их тела, но женщины хорошо знают, что их видно с балкона, на который по утрам выходит бек.

Любая женщина из гарема мечтает провести ночь со своим господином.

Внимание господина сулит ей дорогие подарки, красивые наряды, отдельную комнату и множество других благ, что так необходимы любой женщине.

Поэтому женщины стараются, чтобы бек обратил на них внимание. Они всячески показывают себя: для этого принимают позы, в которых они глядятся выгоднее всего; стараются двигаться красивыми томными плавными движениями; расчесывают распущенные длинные волосы.

«Шалуньи!» — сладко подумал бек, любуясь женщинами.

А за стенами дворца начинался город: скучные глинобитные хижины. Над плоскими крышами поднимались сизые дымки.

Дальше виднелась голубая река. А также бескрайняя степь, похожая на ковер, украшенный яркими цветами.

Весна — время цвести тюльпанам.

Там тишь и спокойствие.

Степь была и с западной стороны, но за этой степью начинались леса. В лесах живут славяне — упрямые и суровые люди. У них множество городов, полных золота, серебра, а также женщин и мужчин, которых можно сделать рабами.

Три десятка лет назад отец бека совершил набег на славянские земли. В отместку славянский князь Буревой, или как его называли хазары и ромеи — Бравлин, прошелся огнем и мечом по хазарским землям.

Много тогда с лица земли было стерто хазарских городов. Много хазарских мужчин и женщин попало в плен к славянам.

Поражение сильно ослабило Хазарию. Из фундамента, на котором зиждилась хазарская крепость, был вынут всего лишь маленький камешек, и казавшаяся несокрушимой крепость зашаталась, грозя обрушиться со страшной силой.

Соседи, словно голодные шакалы, впились в раненого зверя: ромеи начали спор о власти над крымскими провинциями Хазарии; халиф предъявил претензии; а там зашевелились авары.

И, казалось, весь мир восстал против хазар.

И если бы тархан Абадия не взял власть в свои руки и не превратил кагана из династии Ашина в марионетку, то остались бы от великой Хазарии только воспоминания.

Чтобы подчеркнуть свою власть, Абадия принял титул бек, то есть царь.

Это значило, что он возглавил правительство при номинальном кагане, находившемся с этого времени под стражей и выпускаемом напоказ народу раз в год.

Каган — верховный правитель Хазарии. Таким образом, сложилось странное положение — каган царствовал, но не правил; бек не царствовал, но правил.

Впрочем, в истории явление не такое уж и редкое.

На все эти реформы ушло много времени, и вот уже больше двух десятков лет войска хазар не ходят в леса.

Не ходили до сего дня.

 

Глава 6

После прихода в прикаспийские степи тюрков и аланов население Хазарии стало многонациональным. Основу, конечно, составляли коренные хазары. Но государством стала править тюркская аристократия, которая склонялась к исламу, тем самым признавая верховенство арабского халифа. Но это противоречило интересам верхушке другого племени — аланам.

Ромеи, соперники арабского халифата, обещали аланам поддержку, если те примут христианство. Но принятие христианства означало зависимость от Византии.

Проблему взялся разрешить один из хазарских военачальников по имени Булан. По совету его жены Серах, иудейки, он и его ближние тайно приняли иудаизм.

Правда, по этой причине они стали врагами и ислама и христианства, но зато сохранили независимость.

Постепенно, используя тайные связи, Булан протащил на многие руководящие военные, государственные, деловые должности своих друзей-иудеев, и таким образом стал Ас-правителем.

У его внука Абадии уже и мать, и жена были иудейками. И он стал единоличным правителем Хазарии.

Но все это только ухудшило ситуацию в Хазарии.

Абадия понимал, что с приходом иудаизма взаимоотношения между правителями и народом изменились.

Справедливости ради следует признать, что и тюрки, и евреи, и аланы были для хазар пришлыми чужаками.

Но тюрки с течением времени связались с коренным населением Хазарии не только общей судьбой и общими интересами, но и родственными связями, поскольку тюркские воины брали в жены хазарских девушек. Из-за этого часто сложно было разделить тюрков и хазар. К тому же тюркские вожди, захватывая в набегах добычу, часть ее отдавали и своим подданным. Поэтому тюркская знать выступала для хазар своими вождями.

А вот иудейские общины жили обособленно, в связи с чем не происходило этнического смешения иудеев с местным населением, и, таким образом, новая верхушка оказалась отделенной от народа. И так как иудейская верхушка алчно поставила на первое место выкачивание из народа прибыли, то коренные хазары, не выдерживая тягот налогов и поборов, скоро оказались вынужденными отселяться на окраины государства.

Таким образом, иудаизм так и остался вероисповеданием правящего меньшинства, а рядовые подданные, связывая с этой верой ухудшение своего положения, предпочитали переходить в другие религии, даже несмотря на запреты властей. Вскоре большинство хазар стали мусульманами и христианами. Сохранились идолопоклонники. Но всех их объединила ненависть к евреям.

В этих условиях иудаизм не смог стать фактором, объединяющим население страны.

Но это было терпимо, пока хазарские войска успешно вели грабительские войны. Но как только князь Буревой отбил хазарам охоту ходить в славянские земли, так сразу начали обостряться проблемы. Улицы хазарских городов заполнились нищими.

Народ заволновался.

Чтобы успокоить его, требовалось показать врага, ставшего причиной бедности. Абадия хорошо понимал, что, если он этого не сделает, то этим врагом он станет сам. Этого Абадия не хотел.

Таким образом, выход был только в победоносной войне. В большой войне. Потому что только большая война может дать обильную добычу, которая заткнет глотки недовольным.

Но если хазарское войско в войне потерпит поражение, то Абадия все равно получит выгоду, так как при этом погибнет множество тех, кто готов обратить оружие против него.

«Война — дело решенное. Но с кем? — размышлял Абадия. — На востоке, где бродят печенеги? С этих нечего взять, воевать с ними — только время тратить. На юге? Там ромеи с сильной армией. Лучше не связываться с ними. Они и так зарятся на земли хазар в Крыму. На западе? Император Карл Франкский. Это опасный враг, которого лучше не дразнить».

Оставался север, где жили богатые славяне. Многие годы бек Абадия смотрел на них, словно шакал на тигра, ожидая, когда грозный тигр споткнется, чтобы напасть на него и растерзать.

 

Глава 7

Наконец произошло то, чего хитрый иудей давно ждал, — страшный князь Бравлин погиб в войне с северными варварами.

На следующий же день после прихода этого доброго известия Абадия объявил по всей Хазарии о намерении идти в поход на славян.

Это известие так обрадовало хазар, что в поход изъявили желание идти почти все. В домах оставались старики, старухи и дети.

Хазарскую столицу они защитить не могли, но бек и не опасался нападения на город.

Зимой к беку приходили послы от ромеев. Разговор был длинный и туманный, но Абадия прекрасно понял, чего хотят ромеи. Их интересовал Киев. В Киеве ромеи хотели заложить факторию, чтобы контролировать торговый путь по Днепру, и виснуть угрозой над окружающими племенами славянских дикарей.

Ромеи тоже опасались славян. Их опыт свидетельствовал, что опасность приходит оттуда, откуда ее не ждешь. Ромеям еще были памятны походы князя Бравлина.

«Слава богам, что страшный князь Бравлин погиб!» — возносили хвалу и хазары, и ромеи.

Бек прошелся по балкону, и перед ним снова открылась западная степь, заполненная шатрами и палатками. Там дымились костры, и над лагерем висела синяя дымка. Войско готовилось идти в поход.

Абадии пришло в голову, что прежде чем идти на Киев, следовало бы все же решить проблему северян и вятичей. Племя вятичей и северян жило по правой стороне Дона, прямо на границах с Хазарией.

После разгрома Хазарии Бравлином славяне обнаглели до того, что посмели заложить город Белую Вежу под самым носом хазар, на берегу Дона, где его пересекал Великий шелковый путь.

От Белой Вежи до Атиля было не более пары дней пути.

Таким образом, злейшие противники хазар, славяне, обладая возможностью в любой момент нанести удар в сердце хазарского каганата, представляли опасную угрозу.

Абадия правильно считал, что в случае выхода хазар на Киев славяне Белой Вежи не упустят возможности ударить в тыл хазарскому войску. Таким образом, нельзя было идти на Киев, не уничтожив сначала Белую Вежу.

Бек хлопнул в ладоши, и рядом с ним беззвучно выросли слуги и вельможи из числа дежуривших во дворце.

— Завтракать. Приготовить доспехи. После завтрака поеду смотреть войско, — приказал Абадия.

Придворные бросились раздавать распоряжения.

— Умываться, — сказал Абадия, и слуги под руки повели бека совершать утреннее омовение.

Бассейн был отделан цветным мрамором, заполнен теплой водой, поверх воды плавали лепестки роз, для придания воде приятного запаха.

У края бассейна выстроились красивые молодые рабыни. Они должны были своими нежными пальцами омыть драгоценное тело бека.

Вряд ли эти красавицы при других обстоятельствах обратили бы внимание на этого престарелого человека с черными мешками под глазами — бек любил вино и пил его неумеренно.

Но они были рабыни, а он был их хозяин. И не дай бог какой из них забыться и сквозь маску обожания пропустить гримасу брезгливости.

Для непочтительных в подвалах дворца держали диких зверей. Варварские гладиаторские игры римлян ушли в прошлое, но бек любил эту забаву за скрытый в ней глубокий смысл. Гладиаторские игры дают возможность почувствовать себя стоящим над людьми и решающим жить им или не жить, не потому, что они в чем-то провинились, а из желания, прихоти.

Так решают судьбы людей боги.

Приятно быть богом.

Отправив естественные нужды прямо у края бассейна в специальный горшок, бек, подхваченный под руки десятком рабынь, был нежно опущен в воду, и за дело взялась любимая рабыня, которой было доверено навести чистоту на самых важных частях тела бека — на половых органах.

Ее мягкие прикосновения вызвали приятное возбуждение.

Когда с этим делом было закончено, другие рабыни принялись за работу. Они мыли руки, ноги, голову, массировали тело.

После завершения водной процедуры бека подняли на край бассейна. Здесь заботливые руки завернули его в халат из мягчайшей ткани и отвели в главную палату, где был накрыт стол для завтрака.

Огромный стол ломился от фруктов, сладостей и лепешек — бек с утра предпочитал легкую пищу. Но на этот раз, учитывая, что день предстоял беспокойный, бек съел половинку фаршированного голубя и запил его вином.

Мясо голубя было нежно, пахло степными травами и медом и приятно горчило.

 

Глава 8

Пока бек наслаждался голубем, в его голову невольно пришла мысль о законном кагане.

Каган содержался в тщательно охраняемом дворце на острове посредине Волги, где он жил в свое удовольствие.

Но Абадию обеспокоила не мысль о том, достаточно ли хорошо содержат кагана, а то, что после его ухода в поход, каган останется без его личного присмотра.

Это дело опасное — каган человек молодой, и у него среди вельмож есть множество сочувствующих. И ромеи, и халиф с удовольствием бы восприняли отстранение иудеев от власти в Хазарии. Отсутствие Абадии в Хазарии — удобный случай для его свержения.

Абадия подумал, что самая надежная охрана в таких случаях не является гарантом, потому что даже для самого преданного человека существует цена, за которую он предаст тебя.

«Хорошо было бы, чтобы каган сам умер», — подумал Абадия.

К его сожалению, каган был молод и крепок здоровьем.

«Однако и молодые и крепкие умирают... если им помочь», — усмехнулся бек.

Абадия уже давно сделал так, чтобы кагана окружали иудеи. Даже многие наложницы были иудейками. Поэтому отравить кагана было легко.

Но только с вопросом жизни и смерти кагана нельзя было торопиться, — народ не потерпел бы подозрительной смерти кагана, потому что каган даден от бога, а бек... Все хорошо знают, что Абадия сам присвоил себе титул царя.

Поэтому проблему, возникающую из-за кагана, следовало продумать более тщательно.

Закончив с мыслями о кагане, Абадия завершил и завтрак. Выпив очередную порцию вина, он поднялся и озабоченно проговорил:

— Пора ехать и к войску.

Сигнал был понят. Бека провели в гардеробную комнату, где Абадия выбрал себе одежду: красную шелковую рубаху и контрастно к ней синие шаровары. На ноги надел красные мягкие сапожки.

Затем стал выбирать себе доспехи. Ему нравились скромные, но очень прочные доспехи, в бою таким цены нет.

Но ему сейчас требовалось совсем другое — произвести впечатление на войско, вселить в воинов уверенность, поэтому он выбрал легкие доспехи из тонкого металла, непрочные, но сверкающие позолотой на солнце, словно драгоценный камень.

На пояс бек повесил такой же великолепный меч с ножнами, украшенными золотом и драгоценными камнями.

Посмотрев на себя в зеркало, Абадия остался доволен — он стал похож на бога, сошедшего с небес. В таком наряде можно вести хазарское войско в чужие земли за победой.

— Я готов! — строго хмуря брови и придавая лицу суровый вид, сказал Абадия.

Правда, спохватился — правоверный иудей не может начинать дело, не получив благословение раввина.

Бек хлопнул в ладоши и приказал.

— Позовите ребе.

В комнату тут же вошел раввин, одетый полагающимся образом, который, очевидно, уже ждал приглашения от бека в соседней комнате.

Он провел предусмотренный для такого случая обряд и пообещал беку легкую победу.

Выслушав его, довольный бек вышел во двор.

Здесь его ждал оседланный великолепный белый скакун и отряд личной охраны — сотня «бессмертных»: высоких, сильных воинов, одетых во все черное и вооруженных до зубов.

 

Глава 9

Пир на княжеском дворе длился до глубокой ночи. Го-стомысл велел выставить на столы все запасы, что привезли с собой.

Боярин Стоум такую щедрость не одобрил и хотел было оставить запас для дружины. На это Гостомысл сказал, что через неделю Нево-озеро полностью освободится ото льда, и из Карелы все равно придут ладьи с продовольствием, как было уже ранее приказано, а сейчас горожанам надо показать богатым пиром, что пришел князь, который будет заботиться о них.

— Как же, пришлют! — саркастически буркнул Стоум, но спорить с Гостомыслом не стал. Ему казалось, что после удачного изгнания разбойников Гостомысл стал самоувереннее и категоричнее в суждениях.

«Совсем отбился мальчишка от рук!» — подумал Стоум.

Боярина сильно задевала самостоятельность его воспитанника, но, поразмыслив здраво, он для успокоения души, сказал себе, что робкий князь — беда будет похуже.

Отощавшие за зиму горожане на пиру пили и ели, каждый за троих. Кое-кто исхитрился и стал прятать в карманах еду

Милана эти проделки заметила и, негодуя на бессовестность горожан, сообщила об этом Гостомыслу

Гостомысл пожал плечами:

— Ну что же, народ изголодался. Тяжко ожидать совестливости от голодных. Пусть берут, что хотят. Следи, только, чтобы не дрались.

 

Глава 10

К утру пир затих: тех, кто не рассчитал своих сил, увели домой; а те, кто мог держаться на ногах, сами ушли.

Ранним утром пятеро городских старшин — Лисий хвост, Троян, Стоян, Терчин, Тишила — зашли в старшинскую избу

Лисий хвост, как городской голова, расположился по-хозяйски во главе стола.

На его плечах — роскошная соболья шуба.

После того как разбойники похозяйничали в городе, видеть соболью шубу на плечах словенина стало необычно. Разбойники охотились за мехами, отбирали все, что попадалось на глаза. Но у ушлого головы на разбойников имелся мешок своих хитростей, так что свои ценности он сохранил, за исключением мелочей, из тех, что и отдать было не жалко.

А шубу на пир Лисий хвост надел умышленно, чтобы показать всем, что как был лучшим мужем города, так и остался.

В избе было жарко натоплено и, усевшись за стол, уставшие старшины распахнули одежду.

Городской писарь Мирин нагнулся над плечом Лисьего хвоста, ожидая приказаний.

— Мирин, накрой стол, — зевнув, негромко проговорил Лисий хвост, обведя сонным взглядом пустой стол.

— А никак проголодались? угодливо хихикнул Мирин.

— Что ты? Князь напоил и накормил всех на славу, но как-то неудобно — сидим за пустым столом, — проговорил Лисий хвост.

Мирин понимающе кивнул и скрылся в другой комнате, и оттуда послышались отдаваемые им распоряжения.

Через минуту слуга поставил в центр стола кувшин с медовухой.

Лисий хвост потянул носом над кувшином и довольно крякнул:

— Однако медок неплох, ароматен.

— У меня добрый мед, лучший в городе, — похвастался Мирин, появившись с глиняными кружками в обеих руках.

— Ну так наливай! — весело распорядился Лисий хвост.

Мирин поставил перед каждым из старшин по кружке и стал наливать медовуху.

Пока наливал, слуга принес большой каравай. Хлеб был недавно испечен. Он так вкусно пах, что Лисий хвост не удержался, отщипнул с краю корочку и положил в рот.

Мирин занялся хлебом, — большим ножом резал каравай на больше куски.

Тем временем слуга принес и водрузил на стол деревянное блюдо с вареным мясом; затем в глиняном блюде моченые яблоки и квашеную капусту горкой.

— Однако изобилие, как будто и не было вчера голода, — проговорил, добро улыбаясь, Лисий хвост.

Хлеб и изобилие еды располагало на миролюбивый лад.

— Хитрый писец, ощериваясь в довольной улыбке, проговорил:

— Дак поручено мне было сохранить запасы старшинской избы. Что я и делал. Чуял я, что недолго разбойникам сидеть в городе.

— Ну так налей и себе меда и выпей с нами, — сказал Тишила.

— Благодарствую, — сказал Мирин.

— Неси свою кружку, — сказал Лисий хвост.

Мирин принес еще одну кружку и налил нее медовухи.

Лисий хвост поднял кружку:

— Господа, выпьем за счастливое избавление от разбойников и за нашего доброго князя!

Старшины выпили и зачавкали капустой — капусту брали пальцами прямо из миски и отправляли в рот. С пальцев на стол капал молочный рассол.

— Хороша медовуха. И впрямь, лучше всех в городе, — проговорил Лисий хвост и взял моченое яблоко. — И как тебе только удается такую медовуху делать?

— Однако секрет у меня есть, — хвастливо проговорил Мирин.

Медовуху он выпил, но за стол к старшинам не полез, потому что знал, что всякому груздю свое место. Не стоит лезть за стол того, кто неравен тебе.

Ведь никто не хочет равнять себя с бедным, а бедный не захочет сидеть рядом с нищим. Посадить за один стол неравных людей — значит одного оскорбить, другого обидеть.

Троян с сожалением бросил взгляд на мясо и горестно вздохнул.

— Что вздыхаешь старшина? — насмешливо спросил Лисий хвост.

— На княжеском пиру наелись и напились так, что животы болят, — сказал Троян, поглаживая обтянутый парчовой рубахой живот.

Терчин, худой и злой, покосившись на круглый живот старшины, буркнул:

— Жрать надо меньше, тогда и живот не будет болеть.

Троян растянул толстые щеки в примирительной улыбке.

— Так пили и ели не потому, что голодны были, а потому, что княжеский пир был — князь уважение к народу показал. Грех отказываться на пиру от угощения. Да и князь может обидеться.

— И велико-то уважение — от мальчишки! — ядовито промолвил Терчин.

— Ты бы помолчал и не говорил на князя охальные слова! — строго осадил Лисий хвост. — Князь молод, но умен. Подрастет, станет таким же великим, как и его отец.

Терчин налился кровью:

— Как смеешь, ты лучшим людям... — начал он ссору

Спор прервала громко хлопнувшая открывшаяся дверь, от чего все вздрогнули. Из сеней потянуло сыростью.

Старшины с досадой смотрели на вошедшего человека. А тот, запутавшись в длиннополой шубе, пыхтел и ругался у двери, не давая рассмотреть свое лицо.

Наконец вошел. Его узнали.

— Богдан! Да ты ли это? — изумленно ахнул Стоян, узнав вошедшего.

Шуба Богдана нараспашку лицо красное, злое. Сразу видно, что человек раздражен и ищет с кем сцепиться.

А Лисий хвост, увидев старого главу города, поморщился, — появление Богдана сулило неприятный спор.

Хотя Лисий хвост и был избран новым главой, но выборы произошли в отсутствие Богдана, тайно, да к тому же новыми старшинами, которые и сами-то были избраны на птичьих правах. Поэтому избрание Лисьего хвоста главой города выглядело сомнительно, неосновательно.

Когда горожане узнали об избрании Лисьего хвоста головой, возникло немало споров. Но за спиной Лисьего хвоста стоял князь, и горожане пришли к мнению, что раз старого головы нет, то все равно кто-то должен возглавлять город.

Место городского головы было хлопотным, но почетным и выгодным, и так как человек легко не отказывается от почета и выгоды, то Лисий хвост не сомневался, что однажды, — если Богдан не погиб, — он появится и потребует возвращения ему выгодного места.

Лисий хвост не боялся Богдана — Богдан проявил малодушие, бросив город в тяжкую годину. К тому же за Лисьим хвостом стоял князь, с помощью которого был освобожден город.

И вот Богдан появился, и Лисий хвост почувствовал, как в животе тревожно засосал червячок: по справедливости правда-то на стороне Лисьего хвоста; но горожане народ легкомысленный, их легко соблазнить щедрыми посулами; и кто тогда знает, куда повернется их любовь?

Под сердцем Лисьего хвоста холодной змеей шевельнулась ненависть к незваному гостю, однако взял он себя в руки и растянул непослушные губы в улыбке, впрочем, больше смахивающей на оскал загнанного в западню волка.

— Садись к нашему столу, Богдан, — пригласил Лисий хвост.

— Так, значит, ты место головы занял? — просопел Богдан.

Он сначала хотел сказать, что не сядет за один стол с самозванцем, но, подумав немного, решил, что таким образом он закончит спор, еще не начав его, что совсем невыгодно для него, и сел с дальней стороны стола.

Лисий хвост понял, что он прав был в догадке, что Богдан не смирится с потерей места, но ему также не хотелось начинать открытую ссору.

Лисий хвост покосился на Терчина: этот похоже был рад Богдану — смотрел злорадно.

«Я хитрее тебя, не зря же мне дали имя — Лисий хвост!» — подумал Лисий хвост.

— Э-э-э, Богдан, однако, не по обычаю поступаешь, выпей меда, отведай сначала угощения, — промолвил умышленно веселым голосом Лисий хвост и мигнул Мирину.

Мирин с полуслова догадался, чего хочет Лисий хвост. Щелкнул пальцами, и слуга мгновенно поставил перед бывшим головой полную кружку медовухи.

— Когда твоя кружка наполнена вином до краев, не стоит терять время на пустую болтовню, —- сказал Лисий хвост.

Богдан поднял чарку и, проговорив: — За ваше здоровье господа старшины! — неторопливо выпил медовуху.

Поставив чарку на стол, вытер рукавом усы и проговорил:

— Однако, как я вижу, ты, Лисий хвост, сел на место головы.

— Сел, — сказал Лисий хвост.

— Но как же так? По какому праву ты занял это место? — спросил Богдан.

— По законному праву. Ты пропал. И что же делать? Вот и пришлось людям избирать нового голову. Вот меня и избрали городским головой, — спокойно ответил Лисий хвост.

— И кто же тебя избрал? — спросил Богдан.

— Как положено — старшины, — сказал Лисий хвост.

— Городского голову принято избирать на вече, — сказал Богдан.

— Глупости говоришь, Богдан. Разве разбойники разрешили бы собрать вече?

Богдан зло засопел. Лисий хвост был прав.

— Старшины сами не избраны по уставу! — огрызнулся Богдан.

— И опять ты не прав, — сказал Лисий хвост. — Нет на это правил. Горожанам виднее самим, как избирать своих старшин.

— На все есть старый обычай, — сказал Богдан.

— Так старый обычай не всегда годится. Особенно, когда враг захватил город, — сказал Лисий хвост и укоризненно заметил: — Богдан, не ищи ссоры. Когда разбойники подошли к городу, ты бросил город, и никого не нашлось, чтобы встать на защиту города.

— Однако заболел я тогда. Жалею об этом, — пришлось оправдываться Богдану и, чувствуя изъян в оправдании, добавил: — Но горожане сами должны защищать свои дома.

— Сейчас спрашивать не с кого. Прежние старшины, что не выполнили свой долг, казнены, — проговорил Лисий хвост. — Так стоит ли ворошить старое?

Старшины, не вмешивавшиеся в спор старого и нового головы, одобрительно кивнули головами.

Богдан совершил ошибку, заявляя, что старшины избраны незаконно: подвергая сомнению их положение, тем самым он восстанавливал их против себя. Поняв это, Богдан спохватился и попытался исправить положение.

— Ладно, и в самом деле оставим это, — примирительным тоном проговорил Богдан. Он отпил медовухи из кружки и продолжил: — Человек ты ушлый, для этой должности сгодишься в самый раз.

Поняв, что Богдан отказывается от открытого спора за старое место хотя бы на время, Лисий хвост повеселел.

— И ты был хорошим головой.

Мирин подлил медовухи в кружки и хихикнул:

— В самый раз выпить за здоровье господ старшин.

После выпитой чарки Богдан заговорил:

— С городскими делами мы разберемся-то. Свои люди — найдем общий язык. Но сейчас, господа старшины, есть вопрос, который не следует откладывать.

— Какой? — насторожился Лисий хвост.

— В самый раз следует поговорить о новом князе, — сказал Богдан.

Старшины насторожились.

— А что о нем говорить? Князь, он и есть князь, — сказал Лисий хвост.

— Тут есть, о чем говорить, — продолжил мысль Богдан.

— И о чем же? Говори прямо, — сказал Лисий хвост.

Богдан наклонился над столом и заговорил заговорщицким шепотом:

— Князь молод, неопытен.

— Вот именно, — сказал Терчин.

— Ну и что? — сказал Лисий хвост.

— И то — а нужен ли нам такой князь? — сказал Богдан.

Лисий хвост изумился.

— Но ведь Гостомысл из рода словенских князей! Его предки были вождями нашего племени еще со времен Словена.

— Словенские князья были сильными, имели большие дружины. А у Гостомысла совсем малая дружина. Разве может слабый князь с такой малой дружиной защитить словенскую землю? — сказал Богдан.

Терчин кивнул головой.

— Нам нужен сильный князь.

«Терчин — предатель!» — мелькнула злая мысль в голове Лисьего хвоста.

Однако если один сомневающийся нашелся, то никто не гарантирует того, что и другие не последуют его примеру.

Сомнения заразительны. Лисий хвост отметил, что после слов Богдана и у него самого возникло под сердцем тревожное чувство.

Лисий хвост в раздумье проговорил:

— В общем-то, сильные князья охраняли торговые пути. При слабом князе, боюсь, и в самом деле станет торговать плохо. Хазары торговые пути оседлают, они давно точат зубы на наши барыши. Да и греки обложат нас такими пошлинами, что всю прибыль придется отдавать...

Богдан сказал:

— И другие наши племена отпадут от нас — южные племена только и оборонялись от хазар и аваров, что с нашей помощью.

— И разбойники могут скоро вернуться, — подал голос Мирин.

Старшины с удивлением взглянули на писаря.

— С чего это ты взял? — спросил Лисий хвост.

— Я слышал, что конунг разбойников Готлиб ждал подхода помощи со дня на день, — сказал Мирин.

— Вот видите, — сказал Богдан, — вот почему нам нужен другой князь, сильный, чтобы мог защитить город.

— Нужен-то нужен, — снова задумчиво проговорил Лисий хвост. — Да только у Буревоя не осталось другого сына. Да и дочерей нет.

— И племянников нет, — сказал Терчин.

— И где же тогда искать нового князя? — спросил Лисий хвост.

— Однако князя можно поискать и на стороне, — сказал

Богдан.

— Не было у словен, чтобы они звали себе князя со стороны, — сказал Лисий хвост.

— Не было нужды, вот и не звали. Но, видно, как ты сам говоришь, пришло время менять обычай, — сказал Богдан.

Теперь Лисий хвост уже догадался, что тот пришел в старшинскую избу не спорить из-за потерянного места.

Разумеется, главной целью Богдана оставалось возвращение себе выгодного места городского головы.

Но Богдан не глупый человек, по хитрости он даст многим форы. Как человек поднаторевший в интригах, он не мог не понимать, что пока Гостомысл остается князем, он будет поддерживать Лисьего хвоста, который доказал свою преданность ему.

Поддержка князя — этот тот прочный фундамент, на который опирался Лисий хвост.

Таким образом, чтобы вернуться на место городского головы, Богдану требовалось лишить Гостомысла власти.

На первый взгляд задача невыполнимая, если не учитывать слабости Гостомысла как князя. И, как видим, такие слабости Богдан нашел.

— Не нравится мне это, — неожиданно проговорил Ти-шила.

— Чего — не нравится? — всколыхнулся Богдан.

— Гостомысл помог нам избавиться от разбойников... — сказал Тишила.

Терчин перебил его:

— Мы сами прогнали данов. Князь пришел потом.

— Ну да — сами прогнали, — с сарказмом проговорил Лисий хвост. — Если бы Гостомысл не прислал Медвежью лапу с оружием, то так и кланялись бы разбойникам.

Богдан встал.

— Спорить тут нечего. Я сказал свое слово. А что делать, решайте сами.

Он вышел из избы.

Старшины некоторое время молчали.

Между горожанами и князем всегда были напряженные отношения. Князь стремился взять, как можно больше власти над городом, старшины этому всячески препятствовали — они хотели видеть князя не более чем в роли наемника, купленного защищать интересы богатых горожан.

Так что Богдан задел самое чувствительное место старшин.

Наконец Терчин проговорил:

— Надо говорить с Гостомыслом.

 

Глава 11

В княжеской спальне от жарко натопленной печи было душно.

Ратиша все время находился рядом с князем — спал или в комнате князя перед дверью, или за дверью на лавке. Сейчас его в комнате не было.

Проснувшись, Гостомысл сел на кровати и начал тереть ладонями глаза.

Пока зевал, в комнату вошел Ратиша: щеки розовые, на подбородке светлый пушок, белая рубаха навыпуск подпоясана узким ремешком с серебряными бляшками. На бляшках выдавлены олени с ветвистыми рогами.

— Как ночевал, князь? — весело спросил он.

— Душно, — сказал Гостомысл.

— Открыть окно?

— Открой.

Ратиша подошел к окну и открыл его.

— А на улице тепло, — сказал он, глубоко вдыхая пахнущий горечью топленых печей прохладный воздух.

— Ты куда бегал? — спросил Гостомысл.

— Умылся, да посмотрел, что во дворе творится.

— И что?

— Дружинники давно встали. Сейчас Медвежья лапа раздает дружинникам задания, остальные тренируются с оружием.

— А молодежь?

— Так молодежь и тренируют.

Прохладный воздух, проникающий в комнату, лизнул холодком плечи Гостомысла, и тот натянул на плечи одеяло. Немного подумав, затем опустил ноги в войлочные чуни и, уронив одеяло, встал с кровати и подошел к окну.

Солнечный свет золотил крыши и стены почерневших за зиму изб. А дальше, над темно-синим Нево-озером, висела розовая дымка.

За ночь погода переменилась, с юга подул теплый воздух, и набухшие серебром почки лопнули и выстрелили мягкой яркой зеленью, и деревья покрылись пухом, словно только что вылупившиеся цыплята.

Пахло чем-то свежим и необычным, от чего люди за долгую зиму успели отвыкнуть. Этот запах волновал, и тянул выбежать на улицу и выкинуть странный поступок, — пуститься в пляску или сдвинуть гору.

По двору прошла, точно лебедушка проплыла, дивчина из дворовых, и она показалась Гостомыслу необыкновенно красивой, словно была самой весной.

— Кто это? — кивнул Гостомысл.

— Где?

— Внизу.

— А, дворовая девка.

— Вижу, что дворовая. Как звать ее?

Ратиша пожал плечами.

— Да кто ее знает? Любка какая-нибудь.

— Красивая...

Ратиша мазнул удивленным взглядом по лицу Госто-мысла, недоумевая, с чего князь вдруг проявил интерес к простой девке, но, догадавшись, заулыбался и спросил:

— Тебе позвать ее?

— Зачем? — спросил Гостомысл.

— Ну, так... — замялся Ратиша, стесняясь высказать прямо свою догадку, — весна, однако...

Гостомысл, понявший, о чем подумал Ратиша, покраснел.

— Ну, ты и даешь...

Ратиша пожал плечами и ухмыльнулся:

— А че? Весной каждое живое существо ищет себе пару.

— Да я и не подумал об этом, — сказал вконец смутившийся Гостомысл.

— Да нет в этом ничего такого. Это простая девка, наверно, рабыня, она любое твое желание выполнит и посчитает это за честь. А тебе пора и с девками любиться.

Гостомысл засопел.

— У меня есть жена.

— Ха! Снежная царица?

— Почему — снежная?

— Потому что красива, но холодна.

— Ну и что?

— Она холодна к тебе, потому что считает тебя равным себе, а может быть, и ниже. А простая девка будет тебя любить, как бога. Так что простая девка лучше. Твой отец...

— Не суйся не в свои дела, — сказал Гостомысл.

Ратиша поперхнулся. Затем улыбнулся едва заметно.

— Оденься, князь, а то простудишься. Сейчас воздух вроде теплый, а сырой, — заботливо сказал Ратиша, укрывая плечи Гостомысла шерстяным платком.

И все же не удержался и заметил:

— Ну, если что — ты только дай знак. Насчет девки. Дело-то житейское...

 

Глава 12

Городские старшины пришли на княжеский двор рано утром. Предстояло решить важный вопрос, поэтому были все лучшие люди города: и Богдан, и Лисий хвост, и Терчин, и Тишила, и Стоян, и Троян.

Стоявшие у ворот кремля стражники пропустили их, даже не спросив, куда идут старшины.

Такая простота и беспечность удивила старшин.

Но когда старшины вошли во двор, то все поняли — двор был заполонен дружинниками.

Посредине двора несколько десятков молодых парней повторяли за старыми дружинниками приемы.

Старшие толпились у входа в гридницкую, ожидая, когда воевода начнет раздавать задания.

Косясь, на размахивающую мечами молодежь, старшины прошли к высокому крыльцу, а здесь их остановил суровый дружинник.

— Кто такие и зачем? — спросил он, перегораживая путь копьем, хотя хорошо знал старшин.

— К князю мы, — строго сказал Богдан.

Услышав это, дружинники, стоявшие у двери в гридницкую, замолчали.

— Погодите, — сказал дружинник и звякнул в колоколец, привязанный к перекладине между опорами крыльца.

Через минуту из гридницкой выглянуло усатое лицо писца. Увидев старшин, он тут же скрылся.

Богдан едва слышно пробормотал:

— Князь живет, словно в осажденном лагере.

Лисий хвост услышал его.

— На княжеском дворе хозяин князь, и он волен устанавливать свои порядки, —- возразил он.

— Он живет в нашем городе, — сказал Богдан.

— Ну, город не только наш, но и его, — поправил Лисий хвост,

— Поэтому и надо сейчас решить, кто в городе хозяин, — сказал Богдан.

Из гридницкой вышел Стоум. Увидев старшин, он заулыбался.

— A-а, господа старшины пришли?

Богдан кивнул головой:

— Будь здрав боярин.

— И вы будьте здравы, старшины, — сказал Стоум и поинтересовался: И какая нужда привела вас сюда?

— С князем хотим поговорить, — сказал Богдан.

— И о чем же? — спросил Стоум.

— Так — о жизни, — уклончиво проговорил Богдан.

Стоум нахмурил брови и с металлом в голосе выговорил:

—Ты, Богдан не зарывайся! Я не сторонний человек князю, а самый близкий — воспитатель его и первый советник! А потому, чтобы вы не отрывали князя от дела всякой чепухой, должен знать, что вы от него хотите.

Богдан вспыхнул:

— Мы лучшие люди города...

Лисий хвост перебил его:

— Боярин, старшины хотят поговорить с князем, как городом управлять: кто будет старшим, кто будет суд вести.

— Ага! Ну, это другое дело, — сказал Стоум. — Идем со мной.

Он поднялся по лестнице, старшины пошли за ним. За старшинами поднялось несколько старших дружинников. С лестницы они прошли по коридору и попали в горницу.

В передней части горницы стояло высокое кресло из резного дуба. Княжеский трон обычно украшался золотом, серебром, драгоценными камнями и дорогими мехами, но после того, как в городе похозяйничали разбойники, естественно, никаких дорогих украшений не осталось. Зато стены горницы были украшены оружием и знаменами, которые привез с собой Гостомысл.

Вдоль стен тянулись две длинные крепкие лавки — это место для бояр, когда князь собирал их для совета.

— Ждите, — сказал Стоум и скрылся за дверями, ведущими в княжеские покои.

Дружинники сели на привычные места. Глядя на них, сели на лавку и городские старшины. Дружинники и старшины сели по разные стороны горницы.

Как видим, причина прихода старшин дружинникам была уже известна. Понятно, что разграничение полномочий между князем и городским старшинами вещь необходимая. Ведь нет необходимости князю решать, кому и сколько делать горшков, а какого качества они должны быть.

Однако дружинники, широко общавшиеся с горожанами и знавшие их настроения, хорошо поняли, что на этот раз старшины поднимают спор о более серьезном вопросе — о месте князя в управлении городом.

Если князь с дружиной будут отстранены от общественной жизни города и превратятся всего лишь в наемную военную силу, чего и хотят старшины, то это вызовет эффект падающего домино, когда одна костяшка, упав, повлечет за собой и падение других. Остальные города словенской земли также захотят свободы от князя; а там и остальные славянские племена откажутся платить дань. И все это в конце концов закончится крушением славянского государства, которое основали предки Гостомысла.

И так как положение дружинников напрямую зависело от положения самого князя, то чем выше была роль князя в системе управления городом, тем больше они получали благ. В свою очередь, при слабом князе дружина будет влачить жалкое существование. В исходе спора между князем и городскими старшинами за власть у дружинников присутствовал кровный интерес.

Таким образом, между дружинниками и городскими старшинами возникла глубокая пропасть. Дружинники глядели на старшин с ненавистью, и их руки невольно искали рукоятки мечей.

Городские старшины чувствовали это, и сами были готовы схватиться за мечи.

Слава богам, что оружия у них не было при себе, так как вход с оружием в княжеские палаты был запрещен.

Все знали желания друг друга, но пока желания не были оглашены вслух, спорить было не о чем. Поэтому противостояние пока ограничивалось обменом ненавидящими взглядами.

 

Глава 13

В тяжелую дверь осторожно стукнули.

— Кто там? — спросил Вэстомысл.

Скрипнув, дверь немного приоткрылась.

— Князь, пришел боярин Стоум, — доложил отрок, стоявший на страже у дверей.

После изгнания разбойников прошло больше двух недель, и уже казалось что их никогда и не было в городе

Стоум же продолжил старый порядок и, как и в Кареле, по утрам приходил в комнату князя с докладом. Если не считать Ратишу, это был первый человек, с кем утром встречался князь.

— Скажи плотникам, чтобы посмотрели дверь — скрипит, — сказал Гостомысл Ратише и дал отроку распоряжение, — Стоум пусть пока подождет.

Последнему распоряжению Ратиша сильно удивился, — Стоум и Медвежья лапа входили в княжеские комнаты свободно. Таким образом, Гостомысл вводил новый порядок, и это могло обидеть первых бояр. Но спрашивать князя Ратиша не стал: хотя он и близкий друг князю, однако — слуга.

Отрок скрылся, а Ратиша помог надеть Гостомыслу простые холщовые штаны и рубаху Одевшись, Гостомысл сказал, что Стоум может зайти в комнату.

Ратиша открыл дверь и увидел в коридоре Стоума с обиженным лицом: наряд парадный, в руках свитки с записями.

— Боярин, князь просит зайти, — сказал Ратиша и посторонился, освобождая ему дорогу.

Стоум вздохнул и вошел в комнату. За порогом остановился, поклонился и поприветствовал:

— Здрав будь, князь.

Ратиша отметил, что по лицу хитрого боярина уже не было видно, что он обиделся новым порядком. Лицо выражало только озабоченность.

— И ты будь здрав, мой любимый наставник, — сказал Гостомысл и поинтересовался: — А чего твое чело так нахмурено? Или случилось что?

— Пока все, как обычно, — сказал Стоум.

Стоум действительно обиделся, что Гостомысл не принял его сразу Было ли это попыткой ограничить ему доступ к князю — неизвестно.

Стоум считал себя первым лицом в административной структуре княжеской власти, которому требовался свободный контакт с князем, поэтому отдалить его князю от себя было сложно. Да и не было, по мнению Стоума, других людей в окружении князя, способных его заменить.

Но, как говорит пословица, — поступок порождает привычку.

Однако выяснять отношения с князем Стоум сейчас не стал, слишком важный предстоял разговор.

— Но что же ты так озабочен?

— Городские старшины пришли, — сказал Стоум и положил свитки на стол.

— Городские старшины? Зачем же они пришли? — спросил Гостомысл, подошел к столу и сел на лавку.

Стоум злорадно усмехнулся в уме — «раз не ценишь стариков, то поломай-ка ты, молодец, теперь голову сам!» — с простодушным видом проговорил:

— Да кто их знает? Точно не говорят. Все мутят и мутят.

Только просят, чтобы ты их принял для важного разговора, — сказал Стоум.

— Так и не говорят? — с легкой насмешкой проговорил Гостомысл.

— Не говорят, — сокрушенно кивнул головой Стоум. Он взял первый свиток, и стал его разворачивать для чтения. Однако прежде чем прочитать его, все же сказал: — Судя по их словам, они хотят говорить об управлении городом.

— А чего говорить об управлении городом? Князь глава племени, а значит, высшая власть над ними, — сказал Гостомысл.

— Не знаю, что их не устраивает. Ну так если встретишься с ними, князь, то сами скажут, — проговорил Стоум.

«Обиделся старик», — догадался Гостомысл, поморщился и вздохнул.

Не было для него никакой загадки в желании старшин поговорить с ним об управлении городом. Он ожидал этого разговора с момента освобождения города.

Разговор нужный и для него, но, скорее всего, он будет крайне неприятный: старшины во всех городах тянули власть на себя и старались князя держать подальше от своих дел.

Но с таким князем, каким был Буревой, они не больно баловали. Князь Буревой был не просто военным вождем, а главой всех словен. Он держал власть жестко — за каждую потраченную деньгу старшины отчитывались перед князем.

А когда он уходил в поход, он оставлял за себя посадника.

Жесткий контроль, естественно, вызывал недовольство старшин.

Гостомысл подумал, что, возможно, желание городских старшин избавиться от княжеского контроля и стало причиной их нежелания защищать город от разбойников.

Медвежья лапа совершил ошибку, подняв восстание горожан до подхода княжеской дружины, и теперь это дает знать — многие горожане, по крайней мере часть старшин, считают, что они сами изгнали захватчиков. Таким образом, Гостомысл в их глазах уже не был освободителем, а потому не мог считаться таким же вождем, как его отец.

Теперь, используя оплошность Медвежьей лапы, старшины почувствовали возможность осуществить свою давнюю мечту и ограничить власть князя.

Будь у Гостомысла дружина посильнее, они бы не отважились на это. Но дружина была слаба.

«Что же, — подумал Гостомысл, — победа добывается не одной только силой».

— Старшины пусть ждут меня в горнице. Я буду с ними говорить. А пока — читай, боярин, — сказал Гостомысл.

Стоум покосился на него и удивился спокойствию: «Неужели Гостомысл так и не понял, какой подвох ждет его?»

Хотел пояснить Гостомыслу опасность ситуации, но передумал, — если молодой человек сам не понимает необходимости слушать советы старших, то пусть наступает на грабли. А когда надоест получать шишки, начнет думать.

Стоум спрятал глаза под мохнатыми бровями и начал читать монотонным голосом.

Это были сведения о запасах, хранящихся на княжеских складах, о ценах на рынке. Тут же были записки, присланные из других городов.

Чтение шло неторопливо. По ходу чтения Гостомысл давал указания, а Стоум их аккуратно записывал.

Когда Стоум закончил чтение, Гостомысл сказал, что будет одеваться для выхода. Стоум поклонился и ушел.

— Тебя встревожил приход старшин, князь? — спросил Ратиша, прикрыв за боярином дверь.

— Встревожил, — коротко сказал Гостомысл и ушел в умывальную комнату.

Объяснять Ратише, что его беспокоило, он не стал: Ратиша надежный человек, но в хитросплетениях, там, где теряется даже опытный Стоум, не разбирается.

— Тебе помочь? — спросил Ратиша через открытую дверь умывальной комнаты.

— Не надо. Скажи Милане, что я проснулся, — ответил Гостомысл. — И прикрой дверь.

Ратиша прикрыл дверь и заглянул в комнату, где хранились княжеские наряды. Милана с двумя девками-швеями уже ждала князя.

Сказав, что князь умывается и скоро придет одеваться, Ратиша велел им ждать. Сам вернулся в комнату и стал терпеливо ждать, когда Гостомысл закончит утренние процедуры.

Ждать пришлось с полчаса.

Наконец Гостомысл вышел умытый и с розовыми щеками.

— Милана ждет тебя, — сообщил Ратиша.

Гостомысл прошел в комнату.

Увидев Гостомысла, Милана умиленно всплеснула руками.

— Девки, глядите, какой красавчик у нас князь!

— Красавчик, — поддержали девки.

— Ладно уж, — сказал Гостомысл и подумал, что, наверно, Ратиша был прав, — ни одна из девиц не отказалась бы скрасить ночь молодому князю.

Поймав себя на этой мысли, Гостомысл, чтобы не выдать смущения, нахмурился.

— Какую одежду пожелаешь, князь? — спросила Милана.

— Что у нас с хозяйством? — спросил Гостомысл, избегая ответа.

Пока Милана рассказывала о запасах в кладовых, Гостомысл размышлял над вопросом, которому он раньше не придавал никакого значения — какую одежду надеть ему на встречу со старшинами.

Сначала Гостомысл думал надеть парадную одежду, но затем в голове шевельнулись сомнения: пышная парадная одежда необходима, когда требуется произвести впечатление. Но старшин нарядной одеждой не смутишь.

Простая одежда сразу бы придала разговору со старшинами доверительный характер, что и было необходимо для разговора с близкими людьми. Но сама тема разговора в то же время не позволяла быть простым, так как схлестывались противоположные интересы.

— Запасов продовольствия на складах почти нет. Даны все сожрали или испортили. А те запасы, что привезли, заканчиваются, — вторглась в его мысли Милана.

Гостомысл кивнул головой:

— Я скажу, чтобы скорее прислали корабли с продовольствием.

Милана бросила внимательный взгляд на Гостомысла.

— Это правильно, — медленно проговорила она. — Князь, я слышала, что даны посылали за помощью. Если их гонцы дошли, то, как только сойдет лед, в Нево-озере снова появятся разбойники. Я уверена, что они сразу нападут на город.

Гостомысл насторожился.

— Ты уверена в этом?

— Даны были уверены, что со дня на день им придет помощь. Поэтому они оказались и не готовы оборонять город.

— Плохо. Город без запасов продовольствия не сможет выдержать долгой осады. Тогда надо поторапливаться. Сегодня же отправлю корабли в Карелу за продовольствием, — сказал Гостомысл и решил: — Все же надену парадную одежду.

 

Глава 14

Так, не глядя друг на друга, старшины и бояре сидели около получаса.

Направляясь к князю на прием, старшины надели лучшие одежды и богатые шубы. В горнице было хорошо натоплено, и вскоре от жары все разомлели и стали распахивать шубы. Запахло потом.

Но никто из старшин не осмелился сказать отроку у двери, чтобы он открыл дверь. А бояре, присутствующие на приемах для почета и совета, даже не шевелились. И их можно было бы принять за статуи, если бы не живые глаза.

Наконец из двери показался Стоум. Он повел носом, поморщился и сказал:

— Князь Гостомысл сейчас будет!

Бояре дружно встали.

Старшины переглянулись.

— Однако мы не его холопы, — заносчиво проговорил Богдан.

— Не холопы, но уважение к князю должно проявлять. Он все-таки глава племени, — проговорил Лисий хвост и встал.

За ним поднялись и остальные старшины.

Нехотя встал и Богдан.

Пока старшины препирались, в горницу вошли двое юных дружинников в нарядной одежде, встали по обе стороны от кресла и застыли рындами.

Через минуту вошел Гостомысл. Рядом с ним Медвежья лапа, что-то оживленно рассказывая князю. Следом — Ратиша.

Гостомысл все-таки надел парадное одеяние, на голову водрузил тяжелую княжескую шапку. Этот наряд показывал, что простого разговора не будет.

Бояре и старшины поклонились.

— Здрав будь, князь! — сказал Лисий хвост.

Гостомысл прошел к трону, сел и торжественно проговорил:

И вы будьте здравы, лучшие мужи!

За спиной Гостомысла встал Ратиша.

Церемония приветствия окончилась.

Медвежья лапа сел на лавку первое место среди бояр.

К князю приблизился Стоум, что-то шепнул ему на ухо и встал рядом.

— Господа старшины, князь слушает вас! —- объявил Стоум.

Гостомысл придал лицу бесстрастное выражение.

Поднялся Лисий хвост.

— Князь, у города есть к тебе вопросы.

Гостомысл удивленно приподнял бровь.

— Вопросы? Что это значит? — строго вскинулся Стоум.

— Пусть говорят, — сказал Гостомысл.

Лисий хвост кивнул головой.

— Все объяснит Богдан.

— А ты, Лисий хвост, разве уже не городской голова? — с едва заметной усмешкой спросил Гостомысл.

— Пока — городской голова. Но городом правят старшины, и если у них возникают вопросы, то пусть сами их и задают. Богдан — зачинщик, — сказал Лисий хвост и повернулся к старшинам: — Богдан, вот князь, держи перед ним речь.

Богдан встал, а Лисий хвост сел и придал лицу отсутствующее выражение. Он хотел показать, что к претензиям старшин не имеет никакого отношения и не поддерживает их.

Богдан сразу коснулся сути дела.

— Гостомысл...

— Я князь! — гневно перебил его Гостомысл.

— Князем мы тебя пока не выбирали, — дерзко сказал, не испугавшийся Богдан.

— Мои прадеды были словенскими вождями. Мой дед был князем. Мой отец был словенским князем. Они были не только военными вождями, но и старшими в племени. По праву старшинства они правили словенской землей. И никто не подвергал это право сомнению. По рождению я князь, и никто не может выбирать меня князем или нет, — срывающимся голосом проговорил Гостомысл.

— Теперь все изменилось, — сказал Богдан.

— И что же изменилось? — с подчеркнутым сарказмом спросил Гостомысл.

Его ожидания подтвердились, и Гостомысл теперь думал, что его положение было бы надежно, если бы разбойники были выбиты из города его дружиной.

«Эх, боярин, боярин — нельзя же быть таким простодушным!» — сокрушался Гостомысл.

Богдан был прав, и это еще больше распаляло Госто-мысла. Его душа бурлила от гнева. В глазах темнело. Руки дрожали. Он был готов кинуться на старшин.

Увидев, что Гостомысл обозлился, Стоум испугался, что тот потеряет контроль над собой.

Этого нельзя было допустить — столкновение Госто-мысла со старшинами обязательно закончится его изгнанием из города.

Хоть и обижен Стоум был на Гостомысла, однако не мог не вмешаться, чтобы предотвратить конфликт и помочь Гостомыслу сдержаться, Стоум положил руку на его плечо. Плечо было острым и хрупким.

Богдан же, заметив нервное возбуждение Гостомысла, мгновенно понял выгоду, которую принесет ему ссора князя со старшинами, и, наоборот, стал нагнетать ситуацию.

— Изменилось вот что — твои предки и твой отец были сильными вождями и могли защитить словенские племена. Но твой отец потерпел поражение от разбойников. Может, ты и князь по рождению, но правителем над собой мы тебя не выбирали. Ты слаб, неопытен и у тебя нет дружины. Ты — мальчишка! —- нагло сказал Богдан.

— Ложь! Есть у меня дружина! — крикнул в ответ Гостомысл и дернулся, пытаясь встать. Стоум с трудом удержал его. Глаза Гостомысла заблестели слезой.

Возмущенные бояре вскочили с мест и кинулись к старшинам. Старшины тоже вскочили. Через секунду должна начаться драка.

Стоум едва успел крикнуть;

— Стойте, бояре. Ссора нам не нужна.

На его призыв среагировал Медвежья лапа. Он кинулся между боярами и старшинами и взревел разъяренным зверем:

— Стоять! Всем стоять!

Оглушительный рев заставил бояр замереть. Этой заминки хватило. Теперь поднялся Гостомысл, который уже взял себя в руки, и звенящим от гнева голосом заговорил:

— Бояре, сядьте. Драка никому не нужна. Мы должны решить все спорные вопросы полюбовно.

Видя, что подходящий момент уходит, Богдан попытался спасти положение и снова бросил обвинение:

— Гостомысл, ты слаб. И твоя дружина такая же слабая, как и ты. Нам слабый защитник не нужен.

И хотя бояре снова зашумели, но первый пыл уже прошел, рассудок взял верх над эмоциями, и никто не торопился лезть в драку

Инициативу взял на себя Стоум:

— Богдан, ведь ты был городским головой? — спросил он с едва заметной насмешливой ноткой в голосе.

— Да, был, — сказал Богдан, не понимая, куда клонит Стоум.

— Значит, знаешь, что, когда князя нет в городе, город сам должен защищать себя, — сказал Стоум.

— Да, — вынужден был признать Богдан, уже понимая, куда клонит хитрый боярин.

— Но почему же вы впустили врага в город? — рубанул главным вопросом Стоум.

Вопрос попал в точку Богдан покраснел, и замялся, не зная, что ответить. Он хотел снова сказать, что был болен, а потому не мог организовать оборону города, но покосившись на Лисьего хвоста, понял, что тот только и ждет этих слов, чтобы вцепиться в глотку бывшего головы.

Драка между старшинами окончательно испортила бы все планы Богдана.

Его молчание затянулось, и тогда Стоум повторил вопрос, но уже в адрес старшин:

— Господа старшины, так почему вы впустили разбойников в город без сопротивления? Даже, говорят, с хлебом-солью?

Старшины зашептались, но через секунду поднялся Лисий хвост и сказал:

— Тех, кто сдал город без боя, здесь нет, они уже понесли тяжкое наказание за свое слабодушие — казнены врагом...

Стоум перебил его:

— Лисий хвост, не уходи от ответа — и ты тогда был старшиной, а Богдан был городским головой.

— Я заболел, — наконец выдавил единственное, что приходило ему в голову, Богдан. Его лицо было красное. Пот по лбу тек ручьями.

— Однако как вовремя случилась болезнь. Уж не «медвежья» ли это болезнь была? — с ехидной усмешкой проговорил Стоум.

Богдан вздохнул.

— Ну да. То есть — нет.

— Ладно, кто старое помянет, тому глаз вон, — сказал Лисий хвост и упал на лавку.

— Так почему же вы гоните князя, который не виноват в бедах города? — спросил Стоум.

— Он слаб, — повторил Богдан, но уже неуверенно.

— Молчи, Богдан. Ты все сказал, что хотел. Сядь на место, — проговорил снова поднявшийся Лисий хвост и обратился к Гостомыслу. — Князь, то, что сказал Богдан, это не общее мнение города. Мы не гоним тебя из города.

— А чего же вы тогда хотите? — спросил Гостомысл.

— Мы хотим, чтобы ты остался у нас, но ты должен признать наши права, — сказал Лисий хвост.

— Какие права? — удивился Гостомысл.

— Право выбирать правителя принадлежит народу от Бога, его не может кто-то дать народу или не дать, — сказал Лисий хвост.

Стоум вмешался:

— Лисий хвост, говори прямо — чего вы хотите? Затеяли смуту, а толком ничего не объясняете. Как же тогда договариваться?

— Ладно, — сказал Лисий хвост, — князь, мы хотим, чтобы ты согласился со следующим: первое, — князь и его дружина не могут судить горожан. Судить горожан должны только избранные горожанами судьи. Второе, — князь и его дружина не могут собирать дань напрямую с горожан. Городские старшины сами будут собирать с горожан дань и отдавать князю положенную ему долю. Князю и его дружине запрещается приобретать в собственность землю. И наконец, мы хотим, чтобы Гостомысл согласился с нашим правом приглашать себе князя, какого пожелаем, а также изгонять князя, если он станет нам неугоден, — сказал Лисий хвост, и старшины согласно закивали головами.

Гостомысл взглянул на Стоума и поманил рукой. Стоум наклонился.

— Это неслыханная дерзость — требовать от меня отказаться от своих прав. Я на это никогда не соглашусь, — тихо сказал Гостомысл.

— Не спеши, князь, отказывать, — тихо проговорил Стоум.

— Если я не соглашусь с их требованиями — что будет? — спросил Гостомысл.

— Они прогонят тебя. А на это у них сейчас есть сила. И право — они сами изгнали разбойников, — сказал Стоум.

— Без нашей помощи они не смогли бы это сделать, — с обидой напомнил Гостомысл.

— Этого уже никто не помнит. И не хочет помнить. Старшин можно понять — они используют удобный момент, чтобы укрепить свое положение. Тут надо проявить хитрость. Сейчас не стоит открыто ссориться с ними, а пройдет время и все непременно переменится, — сказал Стоум.

— А если я соглашусь с их условиями? — спросил Го-стомысл.

— Ты останешься князем, — сказал Стоум.

— Если им их права дадены от Бога, то зачем же им тогда надо, чтобы я признал их права? — с сарказмом спросил Гостомысл.

Стоум тихо рассмеялся.

— Да ты взгляни на них. Они же торгаши. Сейчас они ищут выгоду для себя, а не для города. Им хочется укрепить свое положение. А на сборе дани они получат барыш. А если ты не признаешь их права, то они окажутся в сложной ситуации — им придется искать нового князя. А где им его взять? Они же, как малое дитя, — сегодня им пообещай, а дальше видно будет.

— Ладно, как вижу, придется дать им слово. Но все же надо подумать, что делать, если они захотят меня прогнать, — сказал Гостомысл.

— Сегодня они это могут сделать и без твоего согласия. Но, видишь же — пока не хотят, — сказал Стоум.

— А завтра? Завтра они могут прогнать меня, — сказал Гостомысл.

— А завтра будет завтра. Боги решат судьбу каждого так, как им будет угодно. Сегодняшние обещания завтра могут потерять силу. Поэтому надо дать им обещание, которое они хотят услышать, чтобы не потерять сегодня то, что можно потерять завтра... а может, и не потерять. Сегодня надо думать о сегодняшнем дне, — рассудил Стоум. — Давай им обещание.

— Хорошо, — сказал Гостомысл и поднял руку.

Старшины, тихо перешептывающиеся между собой, затихли.

Гостомысл торжественно начал говорить:

— Я обдумал ваши слова. Несомненно, право народа избирать себе вождя дано ему богом. Я уважаю богов. А потому перед всеми говорю, я признаю право народа выбирать себе князя и изгонять его, когда он им станет неугодным! Если я стану неугодным народу, то я уйду сам, и так буду поступать дальше.

Гостомысл замолчал, и кто-то из старшин, радуясь, что дело обошлось без большой ссоры, воскликнул:

— Слава мудрому Гостомыслу!

Гостомысл снова поднял руку. Старшины затихли.

— Я признаю права города, но и город должен обещать, что впредь не сдастся врагу и не потребует ухода князя, без веской на то причины.

В горнице послышался облегченный выдох.

— Законное требование, — сказал Лисий хвост, едва скрывая радость. — От города обещаю, что мы будем поддерживать тебя, князь Гостомысл, всем, чем сможем. И не щадить своей жизни ради защиты города.

Богдан, цепляясь за последнюю возможность поссорить князя с городом, неуступчиво проговорил:

— Не спеши, Лисий хвост! Князь не все обещания дал. К тому же он может сказать потом, что не давал никаких обещаний, поэтому пусть даст обещания перед всем народом.

Гостомысл вспыхнул:

— Княжеское слово нерушимо. Только смердячий пес может обвинять князя во лжи. Я признал все права города. И дань собирайте с горожан сами. И судите сами. Кроме, разумеется, тех преступлений, что совершены против князя и его дружинников. Что же вам еще надобно?

— Пусть князь Гостомысл повторит свои слова перед народом! — крикнул Богдан.

— Князь уже дал старшинам обещания, так зачем нам собирать вече? — сказал Лисий хвост.

— Затем, что ты — не народ, — сказал Богдан.

— Как «не народ»? — возмущенно схватился Лисий хвост. — Мы избраны народом, поэтому говорим от его имени. Значит, мы и есть народ.

— Но и Богдана никто не выбирал старшиной. А он здесь, — вдруг промолвил Тишила. И его слова прозвучали словно гром среди ясного неба.

— Я голова города, — возразил Богдан.

— Бывший. Ты предал свой город, — сказал Лисий хвост, добивая Богдана.

Лисий хвост уже знал, чем это обвинение обернется. Но он понимал, что именно открытая ссора между старшинами поставит точку на споре старшин с князем.

— Я предал город?! — воскликнул яростно Богдан. Его лицо от злости налилось кровью, и он, размахнувшись, нанес удар Лисьему хвосту по шее.

Этого Лисий хвост ожидал и не остался в долгу Он тут же заехал кулаком в нос Богдану. После этого старшины сцепились и, громко ругаясь и пыхтя, пытались свалить друг друга на пол. Но силы были приблизительно равны.

Заметив это, на помощь Богдану поспешил Терчин. Но его придержал Тишила. Он взял Терчина в охапку Другие старшины растащили драчунов.

Гостомысл переглянулся со Стоумом, и тот что-то шепнул ему на ухо.

Гостомысл встал и проговорил:

— Мои обещания не пустой лай на ветер. Я вижу, некоторые старшины не хотят, чтобы я был вождем нашего народа. Если у старшин есть сомнения и возникли разногласия и они не знают, что делать, то собирайте вече: я буду договариваться с народом. Пусть народ сам решит, что лучше для него.

 

Глава 15

Требование князя собрать вече не закон для старшин, однако на этот раз интересы всех совпали, и так как от слов до дела один шаг, то старшины отправились из княжеских палат на городскую площадь.

За воротами княжеского дворца Лисий хвост поймал первого же мальчишку и велел ему бежать на площадь и ударить в набат, чтобы народ собрался к приходу старшин.

Таким образом, старшины шли под тягучий гул большого колокола. Шли неторопливо. Городским старшинам предстояло объясняться с народом; а что попало перед народом говорить нельзя. Не дай бог! - сочтут за дурака, тогда точно прогонят со старшин. Поэтому старшины тщательно обдумывали слова, которые они должны были произнести перед народом.

Гостомысл и бояре со старшинами не пошли.

Стоум сказал Гостомыслу, что им нельзя приходить на площадь раньше старшин, чтобы горожане не подумали, что в набат ударяли по приказанию князя.

Князь не мог собирать вече без военной опасности. Поэтому пусть сначала с народом объясняются старшины.

Поэтому, когда старшины пошли па площадь, Гостомысл не торопился. К тому же ему необходимо надеть одежду, приличную для разговора с пародом.

Стоум предложил одеть Гостомыслу доспехи.

— Почему доспехи ? Я же не в сражение иду - спросил Гостомысл.

— Вече будет похуже сражения. А доспехи придают человеку мужественный и грозный вид. Они тревожат людей. Внушают уважение к человеку в доспехах, - начал объяснять психологию Стоум.

— Заумно, — сказал Гостомысл.

— Это необходимо для разговора с горожанами, — пусть они видят, что ты настоящий воин и недоверие к тебе старшин напрасно, — сказал Стоум.

— Понял, — перебил его Гостомысл. — Давайте одеваться.

В сопровождении Стоума и Ратиши Гостомысл перешел в комнату, где служанки сняли с него парадный наряд и одели в специальную одежду под доспехи. В это время слуги, ответственные за хранение оружия, принесли доспехи и стали прилаживать их на Гостомысла.

Пока надевали доспехи, Гостомысл напряженно думал, о чем свидетельствовал напряженный взгляд, устремленный куда-то сквозь бревенчатую стену.

Как только слуги закончили работу, Гостомысл разрешил им уйти. Слуги, кланяясь, удалились.

Гостомысл обратился к Стоуму:

— Богдан сейчас настраивает против меня народ. Ты, думаешь, народ согласится, чтобы я остался их князем?

— Не знаю, — сказал Стоум.

«Однако когда припекает, и кланяться не брезгуешь!» — мелькнула в голове у Стоума злорадная мысль. Все же он все еще был обижен на Гостомысла.

Но судьба дружины связана с судьбой Гостомысла. Прогонят Гостомысла из города, и боярин потеряет власть. Поэтому, немного подумав, он сказал:

— Все зависит от того, что ты им скажешь.

Гостомысл вздохнул:

— Но что я могу сказать им? Что я молод? Что у меня нет дружины? Что у меня нет казны? Это только их оттолкнет от меня. Нет у меня ничего, чтобы склонить народ на мою сторону.

Стоум хитро прищурил глаза.

— Но ты можешь дать им то, что люди боятся потерять

пуще всего.

— И что же?

— Жизнь и свободу.

— Но я им не могу дать больше свободы или жизни, — возразил Гостомысл.

— Но может случиться так, что кроме тебя некому будет защитить их жизнь и свободу, — сказал Стоум.

— Пока этого не случилось. А то, что было, они уже забыли, — сказал Гостомысл.

— Им можно напомнить, — сказал Стоум.

Гостомысл бросил на него заинтригованный взгляд.

— Ты о чем?

— О том, что разбойники не ушли в Данию, — сказал Стоум.

— Милана говорила об этом. Брат Готлиба, король датский Годофрид, пообещал в случае появления Готлиба в Дании, повесить его на первом же дереве, — сказал Гостомысл.

— Это многие знают, — поддакнул Ратиша, до сих пор молча слушавший разговор.

— Но не помнят страха перед разбойниками, — сказал Стоум, — страх, как костер, а чтобы костер хорошо горел, надо подбрасывать в него дрова.

— Ты что предлагаешь? — спросил Гостомысл.

Стоум что-то шепнул ему на ухо. На лице Гостомысла пробежала тень изумления, затем он кивнул головой и сказал:

— Делай, как задумал.

Расчет Стоума оказался верен, возня с доспехами заняла какое-то время, и когда они оказались на площади, здесь уже было довольно многолюдно.

На лобном месте рядом с колоколом стояли старшины. Богдан с красным лицом что-то хрипел — заметно, что он горячился что-то доказывая.

Лисий хвост был рядом с ним, но держался уверенно, говорил медленно, громко, и это придавало его словам весомость и рассудительность.

Правда, толпу разумом не возьмешь, толпа любит жаркие речи. Поэтому, похоже, в споре с Богданом Лисий хвост проигрывал.

Увидев Гостомысла и его свиту, Лисий хвост обрадовался и, показывая рукой в сторону князя Гостомысла, громко сказал:

— А вот и князь Гостомысл пришел. Теперь он нам сам все объяснит.

Повинуясь природному инстинкту, люди стали оборачиваться и, увидев Гостомысла и сопровождавших его дружинников, — с Гостомыслом пришло три десятка молодых воинов, — стали расступаться, образовывая неширокий коридор.

Горожане уже уяснили, зачем их собрали, и теперь смотрели на Гостомысла с любопытством.

Стоум сказал молодым дружинникам, чтобы они остались на краю площади у ворот. По обычаю княжеским дружинникам не разрешалось участвовать в собрании горожан.

К лобному месту пошли Гостомысл и Стоум. Вместе с ним несколько старших дружинников, — для охраны князя: вече — собрание буйное, и драка на вече была обычным явлением.

А вот Ратиша загадочным образом исчез.

Несмотря на сопровождение, идти между людьми оказалось делом неприятным. Пока Гостомысл шел, ему казалось, что горожане смотрят на него с насмешливой неприязнью, думая, разве может мальчишка быть вождем дружины?

От этих мыслей по спине пробирало холодом, и Гостомысл боялся встретиться с кем-либо взглядом и выдать свою неуверенность, поэтому он шел, гордо задрав подбородок, и ни на кого не глядя.

Когда они приблизились к лобному месту, Лисий хвост громко объявил, — вот пришел молодой князь, и он хочет говорить с народом, — затем подал руку Гостомыслу, и тот поднялся на помост.

Из толпы послышались задиристые голоса:

— Говори, князь Гостомысл, чего ты хочешь!

Веки были тяжелые, словно гири.

«Нехорошо, что я боюсь народа», — подумал Гостомысл и поднял глаза.

Глаза его сверкнули синим, весенним ледком. Холодным и внимательным взглядом он смотрел на людей, словно на проказливую детвору, хотя среди собравшихся на площади, он был самым молодым. Такой взгляд передается по наследству от предков, сотнями лет правивших людьми.

Толпа под этим взглядом притихла. Кто-то застыл в улыбке, кто-то смотрел с недоверием, но все ждали его слов.

Сказал Богдан:

— Городские старшины не хотят, чтобы Гостомысл был у нас князем. Он молод, и у него слабая дружина. Он не сможет защитить народ.

— Знаем. Пусть говорит князь, — послышался возглас из толпы.

Стоум прошептал на ухо Гостомыслу:

— Говори.

Гостомысл шагнул вперед, пристально взглянул на волнующееся внизу море людей и зацепился взглядом за чьи-то большие серые глаза.

— Я молод, — сказал этим глазам Гостомысл.

Глаза расширились.

— Старшины говорят, что вам нужен князь с сильной дружиной. А у меня мало дружины.

Глаза погрустнели.

— Старшины говорят правду — я пока молод и не имею опыта. Но опыт приобретается, а молодость быстро проходит. И дружина пополнится смелыми воинами. Вы видели, как относился к вам датский разбойник — как к рабам. Так будет ли иной князь лучше? Любой князь будет для вас чужим. А я плоть от плоти словенского рода. Мой предок Сло-вен привел сюда наше племя. Мои деды и отец хранили наш народ в свободе и процветании. Благодаря их защите вы стали богатейшими среди славян. Я могу только обещать продолжить дело своих отцов. Только со мной словенский народ будет великим. Больше я ничего не могу сказать. Решайте.

Серые глаза повлажнели.

Закончив речь, Гостомысл остался стоять недвижимым.

Богдан визгливо всхлипнул:

— Зачем нам в князьях мальчишка? И что, что другой князь будет чужим? Это даже лучше — не будет лезть в наши дела. Пусть ходит в походы и воюет. Нам надобно лишь, чтобы нас не трогали.

Лисий хвост вскинулся:

— Богдан, ты совсем ополоумел! Как же князь будет в стороне от городских дел? А кто будет защищать наших купцов? Мы везем товары и за море, и к ромеям. А по пути с нас дерут большие пошлины, из-за чего товар становится невыгодно продавать.

— Вот князь пусть и воюет подальше от города, — сказал Богдан.

— А если морские разбойники вернутся? Кто будет защищать город? — спросил Лисий хвост.

— А сами справимся: как освободились, так и защитимся! — крикнул Богдан.

— Так же, как ты в прошлом году без боя сдал город врагам? — ехидно спросил Лисий хвост.

Спор прекратил вбежавший на площадь человек. Это был Ратиша. Раздвигая плечами толпу, он приблизился к лобному месту и громко всполошенно закричал, обращаясь к Гостомыслу, так чтобы его слова слышали все.

— Князь — беда! Морские разбойники стоят лагерем на Неве! Собираются идти на нас.

Гостомысл шагнул вперед:

— Враг у ворот! Надо выходить в поход самим, пока разбойники снова не напали на нас. У нас времени два-три дня, а тут идет спор, быть ли мне здесь князем или нет. Если народ не принимает меня князем, то я уйду Но, с другой стороны, я не могу бросить свой народ в беде. Я не знаю, что мне делать.

— Хватить спорить! — с яростью крикнул Лисий хвост. — Кроме Гостомысла некому нас защитить! А то, что у него малая дружина, так поможем — дадим людей и корабли!

Предложение Лисьего хвоста понравилось всем, и писцы записали волю народа, — Гостомыслу и его потомкам остаться навеки князьями словенскими.

Результатами вече Гостомысл был доволен: народ подтвердил его права, и при этом ему не пришлось подтверждать данные старшинам обещания. Это давало ему свободу действий.

 

Глава 16

— Князь, о каком походе ты говорил? — спросил Стоум Гостомысла, когда они вернулись во дворец.

Вернувшись во дворец, Гостомысл сразу отправился в кладовую для хранения запаса оружия.

Раньше благородные дубовые стены этой длинной комнаты были завешены оружием, доспехами, и знаменами. Теперь стены выглядели пустынно, — что не взял князь Буревой в поход, разграбили разбойники. А запас оружия, что привез с собой Гостомысл, был невелик.

В пустой комнате алое знамя с триглавом гляделось торжественно, но сиротливо.

Гостомысл снял со стены меч в простых кожаных ножнах. Вынул меч из ножен, примерил его по руке и заметил:

— Однако тяжеловат меч.

— Среди дружины найдутся богатыри, которым меч будет по руке, — сказал Ратиша.

— Дурак, — беззлобно проговорил Гостомысл, — у дружинников имеется свое оружие, а это оружие в запасе, если придется собирать войско. Поэтому оружие должно быть по руке любому. Не можем же мы набрать в войско только силачей?

— Ну да, — согласился Ратиша. — Но войско можно будет вооружить копьями и топорами.

— Можно. Но все равно мал у нас запас оружия, — сказал Гостомысл и бросил быстрый взгляд на Стоума, который терпеливо ожидал ответа Гостомысла на свой вопрос. — Что ты спросил?

— Князь, о каком походе ты говорил на вече? — спросил Стоум.

— А-а. — Гостомысл отдал меч и ножны Ратише, и тот вернул меч в ножны и повесил его на гвоздь на стене.

— Снимите с меня доспехи, — сказал Гостомысл.

Ратиша приоткрыл дверь, и в комнату вошли слуги, ответственные за хранение оружия, и стали помогать снимать доспехи: Ратиша снимал с князя доспехи и передавал их слугам, а те раскладывали доспехи по предназначенным им местам.

— Через три дня выходим в поход на разбойников, — сказал Гостомысл как о деле давно решенном, освобождаясь от последней накладки.

Стоум изумился:

— Какие разбойники? Зачем?

— Чтобы первыми напасть на них, — сказал Гостомысл.

Стоум всплеснул руками:

— Князь, да с чего ты взял, что разбойники собираются снова напасть на город? Многих из них побили горожане, и их конунг Готлиб едва утек от нас. Одно дело пугать горожан опасностью, а совсем другое дело и в самом деле воевать. Дружина у нас мала, и то почти одна зеленая молодежь. Запаса оружия нет. Казна пуста. Мы не готовы воевать.

— Все это я уже слышал от кого-то совсем недавно, — сказал Гостомысл.

Встряхнул руками, разминая их. Поглядел на пальцы и сказал:

— Умыться хочу.

— От кого слышал? — спросил Стоум.

— Как от кого? Не это же ли Богдан утверждал? — сказал Гостомысл.

— Князь, но это и в самом деле так — мы не готовы в поход, — сказал Стоум.

Гостомысл сел на лавку и помял покрасневшие полосы на руках. Стоум присел рядом.

— В спешке слишком сильно затянули ремни, — сказал Ратиша.

— Доспехи уже маловаты, — пожаловался Гостомысл.

— Я закажу кузнецам для тебя новые доспехи, князь, — сказал Ратиша.

Слуга принес медный таз и кувшин с водой. Таз он поставил на скамейку, а кувшин продолжал держать в руке. Впрочем, кувшин у него забрал Ратиша.

— Иди принеси князю свежую рубаху, — приказал он слуге и, держа наготове кувшин, обратился к Гостомыслу: — Князь, позволь я тебе полью?

— Налей в таз, сам умоюсь, — сказал Гостомысл.

Ратиша вылил воду из кувшина в таз, и Гостомысл опустил руку в воду. Рядом встал слуга, с рушником наготове.

— Холодная вода, — фыркнул Гостомысл.

— Может, приказать принести горячей воды? — спросил Ратиша.

— Не надо, — сказал Гостомысл и, повернувшись к Сто-уму, проговорил: — Боярин, ты что-то становишься плохим советчиком. Стареешь что ли? Робкий стал чересчур.

Стоум от обиды покраснел.

Гостомысл скинул рубаху, нагнулся над тазом и стал мыть лицо. Лицо от холодной воды порозовело.

После зимы тело было белое. Гостомысл, как и положено двенадцатилетнему подростку, был худощав и казался хрупким. Только тренировки в воинском мастерстве, которым он посвящал по принятому обычаю несколько часов в день, сделали мышцы жилистыми, словно жгуты.

— Я не робкий, осторожный и гляжу на жизнь реально. Это вы, молодые, все наскоком. Как твой наставник, я должен оберегать тебя от опрометчивых поступков, — с обидой проговорил Стоум.

Гостомысл взял рушник из рук воина и потер лицо. Затем, обернувшись в Стоуму, проговорил:

— Боярин, ты мне всегда был как отец, я не хотел тебя обидеть, но ты не понимаешь, что происходит. Недовольные старшины не угомонятся, пока не добьются своего и не прогонят меня. У них есть для этого интерес — они хотят, чтобы князь был у них в зависимости. А я не хочу этого.

Гостомысл уронил рушник на лавку. Ратиша взял из рук слуги свежую рубашку и подал Гостомыслу.

— И поэтому, чтобы не было споров со старшинами, лучше мне пока быть от них подальше. Поэтому надо идти в поход. Милана говорила, что Готлиб ждал помощи. Возможно, он уже встретил ее и готовится снова напасть на нас.

— Но стоят ли разбойники сейчас на Неве или нет, то никому не известно. Попусту только потратим время, — сказал Стоум.

— А если и не встретим врага, то это будет еще лучше, — весело сказал Гостомысл, — потому что можно будет сказать, что враг бежал, испугавшись нашего войска.

— Как скажешь, князь, — холодно сказал Стоум. — Только как бы тебе не потерпеть поражение больше, чем твой отец.

— Значит, надо сражаться так, чтобы победить. Если нет силы, так хитростью надо бить врага, — сказал Гостомысл.

Помрачнев от неприятного напоминания, он взял рубаху и стал ее надевать. Ратиша помог надеть рубаху.

А Стоум вздохнул:

— Какая уж хитрость против силы?

Гостомысл возмутился:

— Боярин, мне надоели твои старушечьи причитания. Ты еще слезу пусти!

Стоум громко засопел.

— Ну, если тебе, князь, не нравятся мои советы... — с обидой начал он.

Ратиша, молчавший до сих пор, вмешался:

— А я знаю, что делать!

Гостомысл и Стоум бросили на него удивленные взгляды.

— Ах, вот и юноша решил поучить меня уму, — колко проговорил Стоум.

Ратиша колкость пропустил мимо ушей и начал говорить.

— Так как на суше победу приносит сила, то нам надо сразиться с разбойниками на море. На море сражение начинается с того, что противники пускают стрелы друг в друга. Тут многое зависит от ветра. Против ветра стрела летит недалеко, а если по ветру пускаем стрелы, то они летят дальше.

Стоум усмехнулся:

— А мы этого и не знали.

— Погоди, — сказал Гостомысл, взглянул на слуг и приказал: — Оставьте нас. Как я вижу, у нас дальше разговор будет тайный.

Слуги вышли из комнаты, и Гостомысл сказал:

— Говори, Ратиша, дальше.

— Таким образом, тот, чьи стрелы летят дальше, наносит больший урон противнику, — проговорил Ратиша.

— А для этого надо занять выгодное место с наветренной стороны, — с сарказмом сказал Стоум.

— Выгодное место не всегда удается занять, — сказал Ратиша.

— Но и луки сильнее не сделаешь, — сказал Стоум.

— Ну почему же, — возразил Ратиша, — вот греки...

Гостомысл перебил его:

— Я понял твою мысль, друг, ты предлагаешь поставить на корабли метательные орудия, как у греков?

— Да, — сказал Ратиша.

— Знаем это, — сказал Стоум. Греки так и делают. Но метательные орудия занимают много места, поэтому греки строят большие корабли. На наших реках таким кораблям не развернуться. А если поставить метательные орудия на струги, то негде будет размещать гребцов и воинов. Поэтому метательные орудия никто и не использует.

— Да, — сказал Ратиша. — У нас есть две большие ладьи и три струга. Но у нас и дружина малая, поэтому места на кораблях хватает. Как раз нашу малочисленность мы и сможем обратить себе в выгоду: на ладьях хватит места для установки орудий, и для гребцов, и для воинов.

Стоум что-то проворчал невнятное под нос, потом проговорил:

— Все равно у нас нет мастеров, чтобы сделать такие орудия.

— Я видел рисунок в книгах. По рисунку можно сделать, — сказал Ратиша.

— Видишь, все-таки если захотеть — можно? — обратился Гостомысл к Стоуму.

Стоум махнул рукой.

— Делайте, как хотите.

— За два дня сделаешь орудие? — спросил Гостомысл Ратишу.

— Попробую, — сказал Ратиша.

Стоум опять вмешался в разговор:

— Как я вижу, дело с походом уже решено? А как же слово дружины?

— Спросим и дружину, — холодно сказал Гостомысл и распорядился. — Вот что, боярин, — подготовь пир для дружины.

— Для пира у нас нет продуктов. Дай бог, чтобы хватило продуктов для похода, — сказал обозленный Стоум.

— Боярин, ну так займись всем этим! — вспылил Госто мысл. — Это ведь так просто — нет мяса, возьми людей и сходи на охоту. Не хватает хлеба — найдите, где он есть. Что я должен думать о всякой ерунде?

Стоум встал.

— И когда выйдешь пришли сюда Медвежью лапу, — сказал Гостомысл. — Я его возьму воеводой в поход.

— А я? — спросил Стоум.

— А ты останешься в городе и займешься со старшинами. Ты должен привлечь их на свою сторону. Пусть Лисий хвост приходит ко мне чаще. А с Богданом надо что-то делать — он доставит нам много неприятностей.

Стоум кашлянул и негромко спросил:

— Убить его?

Гостомысл обвел взглядом комнату.

— Надо заняться созданием запасов оружия.

— Так что с ним делать? — снова спросил Стоум.

— Обними и поцелуй! — зло отрезал Гостомысл.

— Мне сходить к кузнецам и заказать оружие? — спросил Стоум, поняв, что князь на его вопрос не хочет отвечать.

— Сходи. Но оружие буду принимать сам, — сказал Гостомысл.

— Сделаю, князь, — сказал Стоум.

— И займись поиском моей матери, — сказал Гостомысл.

Стоум вышел из комнаты и в коридоре раздраженно застучали каблуки.

— За последний год он сильно скис. Постарел — что ли? — сказал Гостомысл. — Во всяком случае, советчик из него в воинских делах стал совсем плохой.

Ратиша кивнул головой.

— И в самом деле — после смерти твоего отца он сильно сдал. Но ему легче будет договориться со старшинами — они одного поля ягоды. А в первые воеводы Медвежья лапа лучше подходит — и моложе, и опыт имеет. Простодушен только.

— А мне хитрый воевода и не нужен. Хватит с меня Стоума, — сказал Гостомысл.

 

Глава 17

Готлиб был уверен, что он погибнет, но когда корабли сблизились, то на верхушках матч, идущих навстречу кораблей, обнаружились датские знамена.

Это не означало, что опасность исчезла полностью — это мог быть один из датских королевских отрядов. Готлиб хорошо помнил предупреждение брата, чтобы он не попадался ему на пути.

Однако Готлиб логично рассудил, что вряд ли Годофрид стал бы сводить счеты на чужой земле.

Поэтому, видя датские знамена, Готлиб повеселел. Но бдительности не утратил, хотя и приказал убрать весла, чтобы убавить скорость.

На встречных кораблях тоже заметили флаг Готлиба и также убрали весла. С кораблей понеслись ликующие крики. Это несколько озадачило Готлиба, тем не менее, он приказал кормчему сбавить еще ход: ему хотелось разобраться, что за странный флот встретился ему.

Когда корабли сблизились, он увидел, как с головного корабля ему приветственно машет рукой человек в белом плаще с большим красным крестом.

Лицо человека Готлибу ни о чем не говорило.

— Это что за чудище? — изумленно воскликнул он.

— Это Томас, — сказал Харальд.

— Какой — Томас? — спросил Готлиб.

— Христианин, которого мы осенью послали в Данию за помощью, — пояснил Харальд.

— A-а! Понятно, почему он так странно одет. Христиане любят устраивать представления, — сказал Готлиб и приказал кормчему, чтобы тот пристал к головному кораблю.

Вскоре корабли пристраивались бортами.

У борта головного корабля стоял Томас, рядом с ним еще несколько человек в военном снаряжении. Их одежда была украшена яркими тряпочками, всем своим поведением они пытались показать свою важность, но Готлиб сразу их раскусил и насмешливо отметил, что эти люди больше похожи на петухов, чем на воинов.

Услышавшие это замечание дружинники грохнули хохотом. Люди на встречном корабле, не понимая, что вызвало смех воинов Готлиба, тем не менее смутились.

— Ладно, сейчас не время смеяться, — сказал Готлиб, и смех стих.

Как только корабли коснулись бортами, Томас церемонно поклонился и доложил:

— Конунг, я выполнил твой приказ и привел помощь.

— Это помощь мне? — спросил Готлиб, и перешагнул через борт на другой корабль.

Томас подал ему руку Но Готлиб сделал вид, что не заметил ее и перебрался на корабль без чужой помощи.

Вслед за Готлибом на корабль перешли Харальд и несколько дружинников.

Томас и стоящие рядом с ним люди поклонились, и Томас доложил:

— Конунг, это войско прибыло в твое распоряжение.

— Поздно! — пробормотал Готлиб. — Впрочем... Кто вы?

Присутствующие начали сообщать свои имена.

— Я — Отер, — представился крепкий человек с белыми волосами.

— Он урмянин, — сказал Томас. — Он избран воеводой над всем войском.

— Понятно, — сказал Готлиб и спросил Отера-урмянина. — Ты, в чьей дружине состоял?

Отер-урмянин смущенно проговорил:

— Я не профессиональный воин.

— А кто ты? — спросил Готлиб.

— Я был рыбаком.

— Ага, тогда все понятно. Ты участвовал в сражениях?

— В больших — нет.

— Тоже понятно, — сказал Готлиб, удивляясь, как войско смог возглавить недавний рыбак.

Когда Готлиб закончил расспросы Отера-урмянина, стали представляться и другие. В основном это были норвеги и свеи.

Конечно, Готлиб хотел бы увидеть своих соплеменников, но сейчас норвеги и свей были даже предпочтительнее, так как не приходилось опасаться, что кто-то из них подослан Годофридом, чтобы убить его.

А Отер-урмянин опытным глазом рыбака моментально заметил, что датский корабль был потрепан в недавней битве. Его охватило любопытство.

Старый обычай гласит, что серьезный разговор начинается с чарки вина, и Отер со всей почтительностью пригласил Готлиба к накрытому столу под мачтой.

Готлиб сел на почетное место, и Отер подал ему серебряный кубок с брагой.

Готлиб отпил из кубка и отметил, что брага была не самого лучшего качества.

Пока пили брагу Отер-урмянин спрашивал о здоровье гостей, тщательно избегая главного вопроса, — что случилось с датским кораблем?

Формальности закончились сообщением Отера-урмя-нина, что он готов со своими людьми влиться в войско конунга, и разговор перешел в практическое русло.

— Сколько у вас кораблей? — спросил Готлиб.

— Больше двухсот кораблей, на каждом по двадцать-тридцать воинов. Всего больше шести тысяч, — гордо ответил Отер-урмянин.

— Хорошее войско, — сказал Готлиб, подумав, что люди в войске должны быть под стать Отеру-урмянину, раз избрали его своим вождем: военный опыт у них мал или совсем отсутствует, и потому вряд ли они готовы воевать с серьезным противником.

Однако в столкновения больших масс военная подготовка отдельного воина имеет второстепенное значение. А те, которые выживут в первом сражении, получат необходимый опыт.

Впрочем, для Готлиба войско Отера-урмянина представлялось большим сбродом случайных людей, а потому ему было безразлично, кто из этих людей выживет в первом сражении. Для него главным было то, что эту массу можно было отправить в бой.

— Жаль, что вы опоздали, — сказал Готлиб.

— Жаль. А что с вами случилось? — пришло время вопросов Отера-урмянина.

—- В прошлом году мы разгромили войско местного князя и взяли словенскую столицу почти без потерь. Зиму продержались, но сегодня утром подошло большое войско местного князя и стало штурмовать город. Мы героически сопротивлялись, и разбили бы дикарей, но предатели тайно провели их в город, и они ударили нам в спину. Мы многих

убили дикарей, но их было слишком много — пришлось нам с боем уходить, — сообщил Готлиб.

Он, конечно, преувеличил храбрость своей дружины, но не мог же он сказать, что его закаленные воины просто бежали, испугавшись словен.

— Многие вожди испытывали горечь поражения, но в конце побеждал тот, кто умел найти силы, чтобы пережить свалившиеся на него неудачи, — вежливо сказал Отер-урмянин и поинтересовался: — Томас говорил, что тут очень богатые места?

— Очень богатые. Тут есть и золото, и меха, и многое другое. Земля тут большая, чтобы пройти от границы до

границы придется много дней, даже месяцев, затратить, — сказал Готлиб.

— Конунг в прошлом году с одного города взял выкуп — четыре бочки золота и несколько возов с мехами, — сказал Томас.

Глаза норманнов жадно сверкнули.

— К сожалению, нам всю добычу пришлось оставить в Словенске, — поспешил соврать Готлиб.

На самом деле, большую часть добычи, взятой в Словенске, он все же сумел увезти, и теперь она лежала, спрятанная на корабле, но признавать это было опасно: норманны могли решить, что им легче отобрать добычу у Готлиба, чем идти в опасный поход в славянские земли.

— Жаль, — сказал Отер-урмянин, и взгляд его потух.

— Вся добыча лежит на складе в княжеском дворце. Там огромные богатства, на которые можно купить полмира. Если мы вернем себе славянские земли, то богатств хватит на всех. Даже на самого захудалого гребца, — сказал Готлиб.

Харальд помалкивал: он догадывался, куда клонит Готлиб.

Глаза Отера-урмянина снова блеснули жадным огнем, но тут же приугасли.

— Боюсь, нам славян не разбить, — сказал Отер-урмянин.

— Мы легко их разобьем — у них слабое войско, — сказал Харальд.

— Но с этим «слабым» войском они уже разбили вас, — сказал Отер-урмянин.

— Это было предательство. Если бы они не ударили нам в спину, мы сидели бы в городе, — сказал Готлиб.

— Не знаю, не знаю, — с сомнением проговорил Отер-урмянин и взглянул на своих друзей.

— Может нам лучше все же пойти в Британию? — сказал один из норвегов.

— Можете идти в Британию, — проговорил Готлиб с усмешкой. — Если боитесь. Но зря боитесь — князем у словен сейчас мальчишка.

— Мальчишка? Во главе войска? — удивленно проговорил Отер-урмянин.

— Вот именно, что мальчишка. Его отца мы убили. И он провозгласил себя князем. Но старая дружина, не веря в него, от него разошлась. Так что он остался почти без людей, — сказал Харальд.

— Что ж, это совсем другое дело, — весело сказал Отер-урмянин.

— Надо сейчас же идти на Словенск, чтобы захватить их врасплох, — сказал Готлиб.

— Сейчас же идти на Словенск? — проговорил Отер-урмянин, поморщил лоб и сказал: — Хорошая мысль — захватить врага врасплох. Но только все же меня тревожит один вопрос, — как мальчишка со слабой дружиной разбил твою сильную дружину?

— Это случайность, — сказал Готлиб.

— И предательство, — добавил Харальд.

— Нам надо подумать, — сказал Отер-урмянин.

— Сколько на это вам нужно времени? — спросил Готлиб.

— Завтра утром дадим ответ, — сказал Отер-урмянин.

— Но мы не будем же стоять посреди воды? Тут часто налетают сильные бури, — сказал Готлиб.

— Мы видели ураганы в океане, так что в этой луже нам нечего бояться, — усмехнулся Отер-урмянин.

— Ты опасно заблуждаешься, — проговорил Харальд, — тут очень сильные и коварные бури; намного страшнее, чем в океане.

— Кормчий! — крикнул Отер-урмянин.

Кормчий через несколько секунд подошел, и Отер-урмянин спросил его:

— Говорят, тут очень сильные бури бывают. Ты слышал об этом что-либо?

Кормчий кивнул.

— Я слышал об этом.

— Это действительно опасно для нас?

— Да. Лучше держаться вблизи берега.

— Тогда пока разобьем лагерь на берегу Невы, — сказал Отер-урмянин.

— Мы собираемся чего-то ждать? Погоды? — насмешливо спросил Готлиб, хотя у него в душе все кипело от злости.

Отер-урмянин ничего не ответил. Пришлось Готлибу уйти на свой корабль, не решив главного вопроса.

Вернувшись на свой корабль, Готлиб приказал своим людям помалкивать о драгоценностях, спрятанных на корабле.

 

Глава 18

Случайно или нет, но Отер-урмянин приказал разбить лагерь в том месте, где в прошлом году стоял и сам Готлиб со своим войском.

Харальд удивился этому, но Готлиб сказал, что ничего удивительного в этом нет, так как выбранное место наиболее удобно для лагеря, — отсюда можно контролировать вход в Неву, — а потому Отер-урмянин поступил вполне логично, избрав это место.

Однако свой лагерь Готлиб велел разбить немного дальше, — там, где в прошлом году он прятал засаду, хотя место было похуже — рядом было болото.

Разумеется, он и в мыслях не держал, что молодой словенский вождь отважится напасть на шеститысячное войско, Место в стороне от основного лагеря он выбрал исключительно из желания держаться подальше от Отера урмянина.

Корабль был вытащен носом на берег, а скоро и лагерь был разбит: поставлены шатры, зажжен огонь, и над костром повисла на вертеле свиная тушка, — небогато, скудно, но это все, что было в запасах корабля, а на охоту сходить не успели.

Ожидая, пока свиная тушка созреет, Готлиб сидел в кресле перед костром с серебряным кубком в руке, рядом на бревне — Харальд. Один слуга медленно поворачивал, вертел с тушей, а второй держал в руке кувшин, и как только кубки пустели, он снова наполнял их.

С поросенка стекали капли жира. Они падали на раскаленные угли и шкворчали, пуская струйки белого дыма.

Шаловливый ветерок крутил едкий дым, норовя пустить его прямо в лицо Готлибу.

Готлиб и Харальд пили вино маленькими глотками.

— Проклятый дым! — возмутился Харальд, отворачивая лицо от очередной порции едкого дыма. Он махнул ладонью, отгоняя дым в сторону — Прошибает до слез.

Харальд, которого годы странствий давно приучили не замечать такую мелочь, как дым, вытянул ноги в сторону костра. Разглядывая позеленевшие от влаги сапоги, огорченно заметил.

— Сапоги совсем отсырели. Так и сгниют на ногах. У нас в Дании в это время уже тепло, а тут все сыро! В лесу снег еще лежит. И, похоже, он будет лежать до следующей зимы.

Готлиб макнул губы в вино и усмехнулся:

— Харальд, как я вижу, эта страна плохо влияет и на тебя. Первый раз слышу, чтобы ты жаловался на сырость и холод.

Харальд вынул меч и острием коснулся туши. Острый металл легко проткнул коричневую шкуру. Из-под шкуры капнул бурый сок.

— Свинья еще не готова, — сказал он и, понизив голос, проговорил: — Конунг, я не на сырость ругаюсь, меня беспокоит другое — почему урмянин все же не передал тебе старшинство над войском? Войском должен командовать знатный человек, а не безродный урмянин, еще вчера пасший скот.

— Он не пас скот, он — рыбак, — сказал Готлиб и коснулся губами кубка с вином.

Сделал глоток, отстранил кубок и плеснул немного жидкости в огонь, отчего пламя весело полыхнуло.

Глядя на огонь, Готлиб негромко проговорил:

— Я уже понял, что этот безродный урмянин намерен оттеснить меня в сторону и на захваченной у славян земле самому стать конунгом.

— Но это невероятно — конунги избраны богами. Безродный бродяга не может стать королем. Такого еще не было. Да этого не позволят и другие конунги, — возмущенно проговорил Харальд.

— Но на этот раз у безродного бродяги, волей случая вставшего во главе войска из нескольких тысяч человек, есть все шансы. С двумя сотнями кораблей, набитых отъявленными головорезами, можно захватить любую страну и объявить себя ее правителем. И никто не сможет стать ему помехой, потому что завоеванная земля принадлежит тому, кто ее завоевал, — рассудительно проговорил Готлиб.

— Надо все же потребовать, чтобы урмянин уступил тебе главенство над войском.

— Как? — спросил Готлиб. — Как, с двумя десятками воинов, имея только потрепанный корабль, требовать от предводителя шеститысячного войска уступить главенство над войском? Ты знаешь ответ? Я не знаю.

— Но ты не можешь же уступить ему! — сказал Харальд.

— Не могу.

— Убить его?

— Пока нет.

— Но что же делать?

— Ждать.

— Но сколько ждать? Как я вижу, он и не собирается идти на Словенск.

— Он пойдет на Словенск. И скоро. Он не может долго ждать. Эти люди признают его своим вождем до тех пор, пока они думают, что он знает дорогу к добыче. Слова соблазняют людей. Но время слов быстро проходит, поэтому он должен действовать без промедления, иначе эти люди начнут искать нового вождя, — сказал Готлиб.

— Значит, к тебе уйдут?

— Больше не к кому. Урмянин, если он и в самом деле тот, кем пытается себя представить, должен знать это, потому, я думаю, что он не станет засиживаться здесь. Скоро он поведет войско в поход.

— Убить его надо, пока не стало поздно, — сказал Харальд.

— Нет, именно сейчас нельзя его трогать. Пока люди ему верят, он неприкосновенен, и всякий, кто поднимает на него руку, погибнет, — сказал Готлиб.

— Если он победит, дальше может стать еще хуже, — сказал Харальд.

Готлиб усмехнулся:

— Он может погибнуть в сражении. Это, во-первых. Потом — люди по своей природе жадны и завистливы. Они не любят, когда такой же, как они, становится выше их. Когда человек, такой же, как они, поднимается над толпой, каждый задает вопрос — почему именно он? Почему человек, ничем не отличающийся от других, вдруг становится выше их? Каждый думает — я ничем не хуже. Значит, и я имею право. Но вся проблема, как раз в том, что права он не имеет, потому что он глуп и ленив. Не понимая истинных причин своего неуспеха, человек начинает искать объяснения. Люди склонны к простым объяснениям непонятных им вещей. Поэтому они объясняют успех другого коварством и интригой. Люди склонны оправдывать себя. Поэтому объяснение успеха другого использованием низменных приемов, дурных сторон характера, поднимает их самооценку. Но зависть остается. Так что, как только урмянин объявит себя конунгом, у него тут же появится много недоброжелателей. И особенно много появится среди тех, кого он считает своими друзьями, тех, кому он безоговорочно доверяет. Они предадут его. Это только вопрос времени. Это, во-вторых. А в-третьих, — с течением времени обязательно представится удобный случай, чтобы все обернуть в свою пользу.

— Но ты сам все время используешь хитрость, - сказал Харальд.

— Да,чтобы добиться успеха и в самом деле необходима хитрость. Простодушие — камень на шее успеха.

— Но никто же не осуждает тебя за то, что ты достигаешь успеха при помощи коварства.

— Но я же не такой, как все! Мое царское происхождение дает мне право поступать, как мне необходимо. Овцы с большим удовольствием следуют за козлом, потому что он не такой, как они. Хотя, может, он и глупее их.

Готлиб замолчал, так как к ним подходил незнакомый человек. По внешнему облику, - бедная одежда, скудное оружие, — явно из лагеря урмянина.

Сторожившие лагерь воины задержали его.

— Ты кто?

— Я посол от Отера-урмянина, — сообщил человек.

Готлиб и Харальд переглянулись, и их губы тронула усмешка.

— Вот это да - посол! - сказал Харальд.

— Чего тебе надо? — спросил караульный.

— Я к конунгу с поручением от нашего вождя, - сказал человек.

Готлиб махнул рукой.

— А ну, давайте-ка этого «посла» сюда.

Воины подвели человека, и он поклонился и проговорил:

— Конунг, я к тебе с известием от нашего вождя Отера-урмянина.

Готлиб поморщился.

— Он кланяется, желает тебе здоровья и приглашает тебя, конунг, на пир, который состоится сегодня вечером в нашем лагере.

Готлиб взглянул на Харальда. Харальд хмыкнул.

— Значит, у вас состоится пир? - спросил Готлиб.

— Да, пир, с вашего разрешения, — с жеманной неуклюжестью поклонился посол.

Заметно было, что он изо всех сил старался быть дипломатичным.

— Хорошо. Передай своему вождю, что я принимаю приглашение, — сказал Готлиб.

Раскланявшись, посыльный ушел.

— Скоморох какой-то, — проговорил Готлиб, провожая посла взглядом.

— Ты и в самом деле пойдешь на этот пир? - спросил Харальд.

— А почему бы не пойти? — спросил Готлио.

— Конунг, опасно ходить на пир к тому, кто не питает уважение к тебе.

— Да? - сказал Готлиб. - С чего это ты взял, что он не уважает меня?

— Если бы уважал, то признал бы твое главенство, не размышляя. Он — кто? Простой рыбак. А ты — конунг. Чего тут размышлять?

— Это так. Но у него шесть тысяч воинов, а у меня два десятка. Если бы он хотел убить меня, то легко сделал бы это еще при первой встрече, причем за этот поступок он получил бы благодарность Годофрида. Если бы он хотел оскорбить меня и унизить, то не стал бы приглашать на пир.

— Есть много способов унизить благородного человека, — сказал Харальд.

— А где Томас? — спросил Готлиб, желая сменить тему разговора.

Вопрос конунга был услышан, и через минуту появился Томас.

Слуга, занимавшийся тушей, срезал кусок мяса и на кончике ножа подал Готлибу на пробу. Нежное мясо сочилось горячим паром, чувствовался аромат жареного мяса.

Готлиб взял нож, потянул ноздрями запах, затем откусил небольшой кусок и пожевал. Проглотил, запил мясо вином и проговорил:

— Мясо готово.

Слуги начали срезать с туши сочные куски и укладывать их на большое деревянное блюдо.

Готлиб отдал нож и остаток мяса Харальду и обратился к Томасу:

— Присаживайся, Томас.

Томас сел на бревно.

— А мы думали, что ты погиб. Эрик Лысый видел обломки корабля, на котором ты отправился, — сказал Готлиб.

— Мы тогда нарвались на славянский корабль, и они взяли наш корабль штурмом, — сказал Томас.

— А как же ты уцелел? — спросил Готлиб.

— Я спрятался в воде за бортом. Корабль сильно горел, и словене не стали его тщательно обыскивать. А когда они ушли, я забрался на один из обломков и стал грести на запад. На берегу я украл рыбацкую лодку, на лодке прошел Неву, а там уж меня подобрал Отер-урмянин, он на лодке рыбачил в море. Когда он узнал, откуда я и с какими вестями пробираюсь, оставил свои сети и занялся сбором войска. Благодаря ему и набрали войско, — рассказал Томас.

— А где золото, которое я тебе дал? — спросил Готлиб.

— Золото славяне забрали, — смущенно проговорил Томас.

— Проклятие! — проворчал Харальд.

Слуга поднесли Готлибу большое деревянное блюдо с мясом и блюдо поменьше.

Готлиб показал, какие куски мяса ему положить, и слуга переложил выбранные куски на малое деревянное блюдо.

Затем большое деревянное блюдо было подано Хараль-ду, и тот также отобрал себе куски мяса.

После чего слуга застыл в ожидании дальнейших приказаний. К костру, почуяв запах мяса, потянулись воины.

— Дайте Томасу вина и мяса, — сказал Готлиб.

Слуга подал Томасу глиняную кружку с вином и плошку с куском мяса.

— Остальное мясо — воинам, — приказал Готлиб.

— Значит, золото пропало? — спросил Харальд.

— Пропало.

— Точно? — с подозрением прищурил глаза Харальд.

— Не сомневайся, — сказал Томас.

Харальд зубами разорвал кусок мяса. Горячий жир капнул ему на щеку, и он смахнул желтую восковую каплю ладонью.

— Однако.

— Не сомневайся, Харальд, — заступился Готлиб. — Если бы Томас присвоил себе золото, то он бы не вернулся сюда.

— Жаль золота, — сказал Харальд,

— Славян было слишком много, а воинов у меня всего двое, поэтому мы не смогли отбиться, — сказал Томас.

— Да. Но золота действительно жаль. Оно могло бы оказать нам большую помощь, — сказал Готлиб.

— Но мы и без золота собрали большое войско, — сказал Томас.

— Наивный христианин, — усмехнулся Готлиб. — Это войско урмянина, а не мое.

— В войске найдется немало людей, которые хотят быть под знаменем конунга, а не самозванца, — сказал Томас.

Готлиб оживился.

— Да? Но почему же они до сих пор не пришли ко мне?

Томас замялся.

— Говори откровенно, — потребовал Готлиб.

— Видишь ли, конунг... Отер-урмянин избран вождем, и он обещал щедрую награду всем, кто пойдет с ним. У него есть большое войско. А у тебя нет ни войска, ни казны. Люди сомневаются, смогут ли они добыть с тобой богатство, — проговорил Томас и замолчал.

По его беспокойным глазам было заметно, что он опасался, что откровенная оценка ситуации вызовет ярость Готлиба.

— Многие ждут твоего знака, чтобы встать под твои знамена, — сказал Томас.

Готлиб рассмеялся и весело сказал:

— Что же, это хорошее известие!

На лице Томаса отразилось недоумение.

— Вот что, Томас, — сказал Готлиб. — Раз так, то пусть мои сторонники переходят ко мне сегодня ночью. Отер-урмянин платит своим воинам обещаниями, а я всякому, кто придет ко мне, буду платить золотом и серебром. У меня есть казна.

Глаза Томаса расширились:

— У тебя есть казна?!

— Есть!

— Но откуда? Разве славяне...

— Я не так глуп, чтобы хранить свою казну на виду у всех, — сказал Готлиб.

Томас встал.

— Тогда я пойду и скажу им. Я уверен, что теперь многие перейдут к тебе.

— Томас, приведи их ко мне, и я не забуду твою верную службу, — сказал Готлиб.

Томас ушел. А Готлиб бросил торжествующий взгляд на Харальда.

— Я же говорил тебе, что рано или поздно обязательно представится удобный случай, чтобы все обернуть в свою пользу!

— Ты где столько возьмешь золота и серебра, чтобы платить им? — спросил Харальд.

— Харальд, — укоризненно проговорил Готлиб, — урмянин собрал войско обещанием золота и серебра, которого никто не видел, да и он сам не видел. А я покажу им золото и серебро.

— Ты дашь им серебра и золота?

— Я пообещаю им дать.

— Воинам не понравится твой обман, — сказал Харальд.

— А я их и не буду обманывать. Но они его должны заработать. В ближайшее время мы пойдем на Словенск, Все решится в ближайшие дни. И с теми, кто останется в живых, я честно расплачусь — у дикарей хватит добра, чтобы я смог щедро расплатиться с моей дружиной. А мертвым золото не нужно.

 

Глава 19

Ночью Готлиба разбудил Харальд и сообщил, что из лагеря Отера-урмяниыа пришли люди.

— Что случилось? — сонно спросил Готлиб.

— Их привел Томас, — сказал Харальд.

— Все-таки христианин сказал правду, — проговорил Готлиб, сев на кровати, он начал надевать сапоги.

Слуга непрерывно поддерживал в железном очаге посредине шатра огонь, но в шатре все равно почему-то было прохладно. Поэтому Готлиб спал одетым.

— Их привести к тебе? — спросил Харальд.

— Где они? — спросил Готлиб.

— На улице, у костра.

— Я сам выйду к ним, — сказал Готлиб.

Надев сапоги и накинув на плечи меховую накидку, Готлиб вышел из шатра. На улице невольно поежился. Ночной ветер нагнал с моря туман, и воздух отяжелел от влаги. Из-за этого на улице казалось особенно холодно.

Недалеко от входа горели костры. В тумане свет костров казался далеким, тусклым и холодным.

Вокруг костра мелькали тени, навевая мысли о преисподней.

Готлиб подошел к костру. Лицо почувствовало жар, но спину все так же студенило ледяное дыхание ночи.

Вокруг костра стояла кучка людей в доспехах из толстого войлока. Они кутались в шерстяные плащи.

— Это и есть они, — сказал Харальд.

Среди людей был и Томас. Увидев Готлиба, люди поклонились и поприветствовали его:

— Здрав будь, конунг!

— Кто вы и что хотите? — спросил Готлиб.

Люди начали называть свои имена. Это были командиры отрядов. У некоторых имена были датские, но эти имена ничего не говорили Готлибу, и, как он заметил, среди них не было знатных людей.

В прежние времена он не стал бы и разговаривать с ними.

Но сейчас эти люди были нужны Готлибу

Готлиб подумал, что он может добиться их расположения, только если он станет для них своим. Поэтому Готлиб каждому пожал руку и пригласил присесть к костру. И даже сам сел на бревно рядом с ними. Харальд встал за его спиной и положил ладонь на рукоять меча.

— Исключительно мерзкая ночь, — проговорил Готлиб, протягивая ладони к костру, и распорядился, — пусть браги нам принесут.

— Холодная ночь, — поддержали его.

Слуги принесли кружки и брагу, и после первых глотков разговор пошел веселее.

— Они пришли, чтобы вступить в твое войско, — сказал Томас.

— Это правильно — даны должны быть вместе с данами, — сказал Готлиб. — Жаль только, что вас мало.

— Томас говорил, что у тебя, конунг, есть золото и серебро, — сказал один из командиров отрядов.

— Есть, — сказал Готлиб.

— Нас прислали узнать, правда ли ты будешь платить своим воинам серебром?

— Правда. — Готлиб встал и проговорил: — Глаза лучшее доказательство человеку. Идемте.

Подойдя к шатру, он открыл дверь и сказал:

— Идите за мной.

Готлиб зашел в шатер, и следом за ним попытались войти командиры отрядов. Но Харальд остановил их около входа.

Внутренность шатра освещал слабый свет небольшого светильника, стоявшего на бочонке. Рядом с ним стояло еще несколько бочонков. Готлиб подошел к ним, вынул кинжал и поддел его кончиком крышку. Ту же самую операцию он проделал еще с несколькими бочонками. Затем он снял крышки, и слабый свет призрачно замерцал на золотых монетах.

Воины охнули. Никто из них никогда не видели столько золота. Когда они отошли от первого изумления, в их глазах загорелись жадные огни.

Заметив это, Готлиб прикрыл крышки, а Харальд сильным плечом потеснил командиров отрядов к выходу.

— Это богатство будет вашим, — сказал Готлиб.

— К утру все придут, — сказал старший из воинов, и они поспешно ушли.

— Однако золото околдовало их, — усмехнувшись, сказал Харальд.

— Да, они теперь мои, — сказал Готлиб и приказал: — Харальд, этих людей обуяла большая жажда золота. И они могут подумать, что проще будет отобрать это золото у меня. Уж слишком велик соблазн. Поэтому сейчас же усиль охрану шатра, а бочки незаметно отнеси на корабль.

 

Глава 20

Прошло немного времени с тех пор, как бедному рыбаку Отеру улыбнулась удача — в обычное летнее утро он почти не поймал рыбы, но зато подобрал в открытом море человека на такой утлой и дряхлой лодке, что на ней плавать и вблизи берега было опасно.

Отер удивился смелости неприметного человека, по виду воина, но без оружия и доспехов и в донельзя истрепанной одежде, отважившегося предпринять на лодке путешествие по морю. Разочарованный скудным уловом, он еще тогда не догадывался, какая удача выпала на его долю.

Отер привез человека в свою хижину. Дал ему кусок хлеба, миску рыбного супа и кружку терпкого пива.

В благодарность отчаянный путешественник рассказал хозяину удивительную историю.

В крошечное окошко ослепительно светила луна, в очаге лениво играли языки огня, призрачные тени загадочно шевелились на стенах. Слушая рассказ Томаса о богатых землях, в которых отважные люди по праву силы брали все, что им хотелось, Отер представлял себя одним из них. Дыхание невольно учащалось, и сердце билось, словно взбираешься на высокую гору.

Но вот кончилось пиво, и огонь погас, а вместе с ним ушло и волшебное видение. Отер словно проснулся и увидел убогую землянку, вырытую им своими руками в каменистой земле; прогнившую лодку. А впереди — голодная зима, потому что дырявыми сетями много рыбы не поймаешь.

Отер давно уже не помнил, сколько ему лет, а он даже не завел себе женщину. Ее надо было кормить, а у него не было хлеба даже на одного.

Гость уснул, а Отер бросил в очаг обломок вынесенного морем на берег дерева. Такого же пропахшего морем и черного, как и его жизнь. Поворошил прутом угли, и огонь робко и задумчиво лизнул дерево, и легкий дымок поднялся вверх.

Всю ночь Отер сидел, глядя на тлеющие угли в очаге, и размышлял. Легкая жизнь воина манила его колдовским пением русалки. Но у него была хижина и лодка. И у многих не было и того, что имел он.

Жалко было рыбаку расставаться со своим «богатством». Но еще страшнее было пуститься в неизвестный путь, который может привести к богатству, но еще скорее к смерти, потому что жизнь воина идет об руку со смертью.

Утром, едва в узком окошке, затянутом мутным бычьим пузырем, забрезжил свет, Отер был готов. Он растолкал гостя:

— Томас, просыпайся!

Томас хлопнул заспанными глазами:

— Что случилось?

— Нельзя терять время, надо собирать войско, — сказал Отер.

Через полчаса он заботливо подпер дверь остекленевшим от времени батогом и ушел, даже не обернувшись на свой дом.

Рассказы Томаса пали на благоприятную почву, — Отер знал многих таких же, как и он, которым терять было нечего.

Когда собралось человек сорок, встал вопрос, — как добыть корабль?

Понятно, что без корабля ни о каких походах и думать нечего.

Мысль о том, чтобы купить корабль отпала сразу, — ни у Отера, ни у других его товарищей таких денег не было и не предвиделось.

Оставалось только угнать корабль от пристани в торговом городе, что было сделать непросто —- вход в гавань хорошо охраняется.

Либо захватить корабль в море. Это представлялось еще более сложным делом, так как на любом корабле имеется хорошо вооруженная команда, готовая дать отпор любому врагу.

Однако Отер нашел выход. Правда, для этого ему пришлось проникнуть в торговый город Бирка и устроиться грузчиком на пристани. Конечно, грузчику не позволят беспрепятственно лазить по кораблю. Но кто ищет, тому рано или поздно удача улыбается. Все же на одном из готовящихся к выходу кораблей Отеру удалось подсыпать сонного зелья в бочки с питьевой водой.

Когда корабль вышел в море и его команда задремала, шайка Отера подплыла к кораблю на рыбацких лодках и почти без боя захватила его.

Так Отер добыл первый корабль и первые деньги.

А дальше пошло. К удачливым разбойникам стали присоединяться такие же любители приключений.

Теперь Отер спал в роскошном шатре и ел изысканную пищу У бывшего рыбака неожиданно проснулись большие потребности.

Возможно, он и продолжил бы разбойничать в море, но в том мире хватало и профессиональных разбойников: конунгов и вождей прибрежных племен, которым конкурент был не нужен. После нескольких столкновений Отер убедился, что в старом мире ему места не было и осталось ему повести свое войско в новые земли, о которых рассказывал его друг Томас.

 

Глава 21

Златка сидела на мягкой лавочке у открытого окна. На ней был голубой сарафан; на голове мягкий обруч из коричневого бархата — по бархату серебристым речным жемчугом вышит цветок; толстая русая коса повязана красной лентой.

Она уже месяц вышивала шелком красный маковый цветок. Думала утром закончить работу, но отчего-то стежки ложились все не так и не так.

Златка сердилась.

Наконец, поняв, что, продолжая вышивание, окончательно испортит уже готовое, она опустила пяльцы на колени и стала смотреть в окно.

А за окном была весна в самой прелестной поре. Солнце в бирюзовом небе играло мягкими лучами. Теплый ветерок, робкий, как первый девичий поцелуй, нежно ласкал ярко-зеленый березовый наряд.

Однако Златка не видела этого. Ее глазам мерещилось веселое лицо юноши.

Кто он, откуда, как его зовут, почему он шел рядом с князем? Она этого не знала, и эта тайна все больше притягивала ее.

— Златка, ты спишь?! — громом среди ясного неба прозвучал вопрос.

Вздрогнув, Златка невольно резко вскочила, уронив на пол вышивание. Обернувшись, увидела, что в дверях стоит Ясна: в синем платье с серебряным бисером по краям, на шее ожерелье из крупного жемчуга, на ногах красные сапоги на высоком каблуке.

— Ты чего киснешь тут одна? Али юноша какой грезится? — спросила с улыбкой Ясна.

Смутившись оттого, что Ясна угадала ее мысли, Златка почувствовала, как ее щеки загорелись огнем. Чтобы скрыть смущенную краску, Златка нагнулась за рукоделием.

Ясна рассмеялась, затем спросила:

—- Хочешь со мной сходить на пристань?

Златка положила вышивку на круглый столик у окна.

Матовая вощеная поверхность столика была украшена искусной резьбой — птицами с длинными хвостами и ажурными перьями.

— А что там? — спросила Златка.

— Там княжеская дружина готовит корабли в поход. Народу — уйма! — весело проговорила Ясна.

Златке хотелось, чтобы Ясна скорее ушла, и она вернулась к сладким мечтам о молодом человеке, которые Ясна так бесцеремонно прервала.

— Да что нам с этого? — меланхолично проговорила Златка, равнодушно глядя в окно.

— Ты случайно не заболела? — спросила Ясна, удивляясь необычному состоянию бойкой Златки.

— Нет, — с грустью промолвила Златка.

— Тогда чего сидеть в душной светлице, когда на улице так хорошо?

— Что-то не хочется.

— Как хочешь, — сказала Ясна. — Тогда зайду к Милке.

— Иди, — сказала Златка.

— Там, между прочим, и молодые воины гуляют, — сказала Ясна, берясь за дверную ручку

— Молодые воины?!

— Ну да, — сказала Ясна, стоя у двери.

Златка подумала, что среди гуляющих на причале парней может и оказаться тот юноша, что ей так понравился. Тогда бы она смогла увидеть его.

— Ну, Ясенка, парни меня не интересуют, — скромно потупила глаза Златка, пряча лукавый огонек, — но в такую прекрасную погоду и в самом деле грех сидеть.

Губы Ясны тронула улыбка. Она с иронией проговорила:

— Ну да, парни нас и в самом деле не интересуют.

Златка кинулась к шкафу с одеждой.

— Я сейчас — только оденусь.

Через полчаса девушки были на причале. Тут действительно было многолюдно. Суетились слуги. Плотники звонко стучали топорами, строя какие-то странные конструкции. От бревен летели белые щепки. Пахло смолой и свежим деревом.

В такой сутолоке трудно было найти нужного человека, но Златка мгновенно выудила из моря голов милое глазу лицо.

Ратиша показывал плотникам рисунок на куске бересты и что-то говорил. Почувствовав на себе взгляд, он обернулся и, увидев девушек, улыбнулся и помахал им рукой.

Златка радостно толкнула в бок Ясну.

— Ты видела, это он мне помахал!

Лицо Ясны от расстройства покраснело. Она восприняла приветственный знак Ратиши на свой адрес.

Она возразила:

— Ты ошибаешься, девочка, парень мне помахал рукой.

— Нет мне! — строптиво возразила Златка.

— Глупости! — Топнула ногой Ясна.

— Ты злишься, Ясна, потому что он обратил внимание на меня, а не на тебя, — возразила Златка.

— Златка, ты еще сопливая девчонка, чтобы на тебя обращали внимание парни, —- зло проговорила Ясна.

— А вот я сейчас подойду к нему и спрошу, кому он махал рукой, — сказала Златка.

— Ты с ума сошла? Позорище! Разве девушка может первой подойти к парню? — изумленно проговорила Ясна и попыталась схватить за руку Златку, чтобы помешать ей совершить опрометчивый поступок. Ясна слишком хорошо знала неукротимый характер своей сестры.

Но Златка ловко вывернулась из рук старшей сестры.

— Нет ничего зазорного в том, если я спрошу его, что они за диковинное сооружение делают, — сказала Златка и решительно направилась к плотникам.

Отчаянный поступок Златки окончательно утвердил Ясну в мысли, что их пути пересеклись на одном молодом человеке. И так как Ясна была не менее упряма, чем ее младшая сестра, то, немного подумав, она отправилась вслед за Златкой.

 

Глава 22

Чтобы осуществить свою задумку, Ратише требовалось обратиться к старшине плотников Рознегу.

Рознега он нашел в плотницком конце. Тот сидел на крыльце за столом и ужинал.

На крепком дубовом столе стояли: горшок с горячим варевом (по запаху — уха), деревянное блюдо с пирожками, кувшин с холодным квасом и целая братина с медовухой.

Перед Рознегом стояла пустая чарка, но по красноте на щеках было заметно, что он прикладывал все усилия, чтобы опустошить огромную братину.

Увидев Ратишу, Рознег широко заулыбался.

— A-а! Молодой дружинник!

— Будь здрав, старшина! — поприветствовал его Ратиша.

— И ты будь здрав, дорогой гость, — проговорил Рознег и предложил: — Присаживайся к столу, попробуй моего угощения.

— Благодарствую, — сказал Ратиша и сел к столу

Женщина, прислуживавшая Рознегу, тут же поставила перед Ратишей чарку, миску и ложку. Пока женщина наливала в миску горячую уху, Рознег налил в чарку Ратише и себе медовухи.

— За здоровье князя Гостомысла! — поднял чарку Рознег.

— Пусть князь Гостомысл будет здоров и крепок, — сказал Ратиша и выпил большим глотком брагу. Брага пахла малиной, обожгла горло и алой розой расцвела внутри желудка. На лбу Ратиши сразу же пробились росинки пота.

Ратиша невольно прикрыл губы ладонью.

Рознег засмеялся.

— Крепка моя малиновая медовуха?

— Крепка! — кивнул Ратиша, чувствуя, как по телу разливается приятная истома.

— Хочешь еще? — спросил Рознег.

— Нет, — замотал головой Ратиша и поспешил горячей ухой загасить огонь в желудке.

— Ты налегай на уху — уха с ершами и со стерлядью. И пирожком заедай, — заботливо проговорил Рознег и снова начал наливать в чарки медовуху.

Ратиша прикрыл чарку ладонью.

— Рознег, у меня к тебе дело.

Рознег опустошил свою чарку, вытер губы и ухмыльнулся.

— Догадался. Ну и какая же нужда привела тебя?

Ратиша отодвинул посуду от себя, вынул из-за пазухи свиток и расстелил его на столе, прижав края, чтобы свиток не свертывался, тем, что попалось под руку — чаркой, ложкой, пирожком.

Рознег взглянул на рисунок на свитке.

— Однако интересное сооружение. Я так понимаю — это...

— Это греческое метательное орудие, — сказал Ратиша.

Рознег ткнул коричневым пальцем в рисунок.

— Видел я такие, с их помощью можно метать даже бревна.

— Можешь сделать такое? — спросил Ратиша.

Рознег почесал затылок.

— Оно, конечно, можно. Отчего же нельзя? Да только зачем оно вам?

— Тяжелые стрелы метать.

Рознег снова почесал затылок.

— Оно, конечно. Да только громоздкие эти орудия. Правда, их обычно делают разборными.

— Князю надо, чтобы они в собранном виде размещались на корабле, — сказал Ратиша.

— Зачем? — спросил Рознег.

Чтобы могли стрелять с корабля, — сказал Ратиша.

— Но для чего орудие на корабле? Для этого же хватает луков!

— Стрела из лука легкая. А тяжелый снаряд при попадании во вражеское судно может пробить дно и потопить его, — сказал Ратиша.

— Хитро, — сказал Рознег.

— Так можешь сделать? — спросил Ратиша.

— Да сделать-то можно. Правда, давно не делали такие вещи.

— Вот и хорошо, — сказал обрадованный Ратиша.

— И к какому сроку надо сделать орудие? — спросил Роз нег.

— Завтра, сказал Ратиша.

Рознег нахмурил брови:

— А какого размера оно все же должно быть?

Ратиша рассудил:

— Чем больше метательное орудие, тем тяжелее снаряды оно может метать. Однако большое орудие занимает слишком много места, и на ладье оно не уместится. Поэтому необходимо подогнать к размерам ладьи.

Рознег понял идею, но заметил:

— В таком случае орудие получится совсем небольшим.

— Но небольшим снарядом вражеский корабль не потопить, — сказал Ратиша.

Рознег зачесал затылок.

— Вот как получается, большое орудие на корабле не уместится, а малое бесполезно. Вот поэтому на корабли и не ставят орудия.

— И что же делать? — вздохнул Ратиша.

— Думать надо, — сказал Рознег и поинтересовался: — Я слышал, Ратиша, ты близкий друг князя. И что же он за человек? Храбр ли, умен? Ведь он так молод. Не было у нас доселе таких молодых князей. Вот это всех и беспокоит.

— И храбр он, и умен, — сказал Ратиша. — В прошлом году, когда князь Буревой умер, Гоетомыл сказал, что он не будет отсиживаться в Кареле. И сразу же мы пошли на разведку. Он сам пошел на корабле. В разведке мы встретили разбойников. Их было больше, но Гостомысл не испугался и не убежал. По его приказу корабли заняли наветренную сторону, и мы засыпали разбойничьи корабли горящими стрелами. Это посмотреть надо было, какая с нашей стороны летела огненная лавина. Даны отвечали, но их стрелы летели против ветра, и не долетали до нас...

— Понял! — воскликнул Рознег, перебивая Ратишу.

— Что понял? — удивился Ратиша.

— Орудия надо делать небольшие, но стрелять надо огненными снарядами, дальше и чаще, — сказал Рознег.

— Верно, — сказал Ратиша.

— Значит, решено? — спросил Рознег.

— Решено. Когда приступите к работе? — спросил Ратиша.

— Утром, — сказал Рознег.

— А почему не сейчас? — спросил Ратиша.

— За вечер мы подготовим все необходимое для работы, — сказал Рознег.

Ратиша поднялся:

— Ладно. На рассвете буду у тебя на дворе.

 

Глава 23

Вечером Рознег собрал плотников и объявил им поставленную задачу, а утром во дворе Рознега застучали топоры.

Рисунок, конечно, не передавал всех деталей орудия, но у плотников выдумки и своей хватало. Но на всякий случай

Ратиша, пока плотники не сделают орудия, решил не отходить от них.

Так он и висел над плотниками, вникая в каждую деталь сооружения орудия.

Занятый делом, он и не заметил, как к нему подошли две девушки.

— Здравствуйте! — сказала Златка, чуть ли не в ухо молодому человеку, и Ратиша от неожиданности выронил лист бересты с рисунком из рук.

Златка, не удержавшись, прыснула в кулачок.

Поднимая лист бересты, Ратиша рассмотрел девушек. Обе красивые: сероглазые, румяные, пухлые сочные губы. Они были похожи друг на друга, только одна гляделась совсем девчонкой.

«Сестры!» — догадался Ратиша.

Девушки улыбались, но молчали. Ратиша понимал, что он должен заговорить с ними, но с девушками дел он раньше не имел, поэтому не знал, как начать с ними разговор. Ситуация становилась неловкой.

Выручила бойкая Златка.

— Милый юноша, а что вы делаете тут такое интересное? —- спросила она, наивно округлив глаза.

— Меня зовут Ратиша, — сказал Ратиша.

— А меня Златка, — сказала Златка.

— А меня Ясна, — поспешно сказала Ясна.

— А делаем мы орудие, чтобы метать стрелы, — сказал Ратиша.

— Ах, как интересно! Это ты, наверно, сам придумал? — спросила Златка.

— Не сам. Я в греческих книгах вычитал, — сказал честно Ратиша.

— Не может быть. Я уверена, что это ты сам придумал, — сказала Златка.

— Ну, кое-что и сам, — скромно проговорил Ратиша.

Ему понравились доверчивость и восторг, с каким смотрела на него девушка. Конечно, молодой человек не догадывался, что Златка использовала один из лучших приемов покорения сердца мужчины.

Но теперь Ратиша разговаривал только со Златкой. Он показывал ей детали орудия, и объяснял, как они действуют.

Златка слушала его увлекательный рассказ, раскрыв рот. Хотя почти ничего и не понимала.

Но в результате этих незатейливых маневров Златка достигла полной победы: для Ратиши она превратилась в само воплощение ангела на земле, а для сестры — в коварное исчадие ада.

Такому нельзя научиться, такой талант дается от рождения.

 

Глава 24

На следующее утро Ратиша доложил Гостомыслу, что орудия изготовлены и установлены на ладьи, и тот решил лично посмотреть, что вышло из их затеи. После завтрака Гостомысл отправился на пристань, заодно взял с собой и Медвежью лапу.

Князя и бояр на причале встретил Рознег.

Он ходил вдоль корабля. Орудия уже были опробованы — они исправно метали тяжелые, размером с большое копье, стрелы. Но Рознег все же немного нервничал.

Увидев Гостомысла, поклонился:

— Здрав будь, князь.

— И ты будь здрав, старшина, — сказал Гостомысл. — Ну, показывай, что за придумку тут соорудили?

Рознег пропустил Гостомысла вперед.

На корабле рядом с орудием стояли двое плотников.

Поднявшись на корабль, Гостомысл сначала осмотрел орудие со всех сторон.

— Все точно по чертежу из книги, — сказал Ратиша.

— Что по чертежу, то хорошо, а вот как оно будет стрелять? — с сомнением проговорил Гостомысл.

— Мы проверяли — стреляет исправно, —- сказал Рознег.

— Покажи, — сказал Гостомысл.

— Крути ворот, — приказал Рознег, и плотники стали быстро крутить ворот, на который туго наматывался канат.

Плотники крутили ворот быстро, и через несколько секунд послышался негромкий щелчок стопора. Плотники отпустили ворот.

— Орудие готово к действию, — сказал Рознег.

— Дальше, — сказал Гостомысл.

— Заряжай, — скомандовал Рознег.

Один из плотников положил тяжелый снаряд на полозья орудия.

— Сейчас пустим снаряд в дерево, — сказал Рознег, показывая рукой в сторону толстого дерева на берегу.

Другой плотник стал прицеливаться.

Рознег пояснял:

— Мы вес стрелы специально подобрали, чтобы она летела подальше.

Ратиша добавил:

— А во время боя мы будем обматывать стрелы паклей, пропитанной смолой, и поджигать ее.

Прицелившись, плотник нажал на рычаг, орудие скрипнуло, стукнуло, и стрела мощно рванулась вперед.

— Ого! — не удержался Гостомысл.

Стрела в дерево не попала, но воткнулась в землю у его основания.

— Если бы я еще немного потренировался, то точно попал бы в дерево, — сказал плотник.

— На второй ладье такое же орудие, — сказал Рознег.

— Понятно, — сказал Гостомысл и взглянул на Медвежью лапу.

— Если бы в прошлом году на моем корабле было хотя бы одно такое орудие, то разбойники нас бы не одолели, — с одобрением сказал Медвежья лапа.

По его глазам было понятно, что орудие ему понравилось.

Однако замечание он сделал:

— Но это орудие годится только для стрельбы в тихую погоду, во время волнения трудно будет попасть в цель.

— Это дело навыка, — сказал Рознег.

— А кто будет стрелять из этих орудий? — спросил Гостомысл.

Рознег кивнул на плотников.

— На этот раз они пойдут с вами в поход. А там пусть дружинники учатся.

— Я тоже уже умею стрелять, — сказал Ратиша. — Этому несложно научиться.

— Что ж, дружинники тоже научатся, — сказал Медвежья лапа. — Эта штука, конечно, поможет нам на воде, а вот как будем драться на суше? Маловато нас будет.

Гостомысл помрачнел.

— Все равно надо идти в поход. А встретим разбойников, то нападем на них.

— А если у них большое войско? — спросил Медвежья лапа.

— Горожане почти всех разбойников перебили. Только конунг ушел с малой дружиной, — напомнил Ратиша.

— А если Готлиб все же получил помощь, которую ждал? — спросил Медвежья лапа.

Гостомысл рассердился:

— Если, если! Когда увидим Готлиба и его силы, тогда и думать будем. Если он не сбежал в западный океан.

— Хорошо, — сказал Медвежья лапа. — На совете дружинники сказали, что не боятся сражения. Мне нравится их уверенность и решительность. Как известно — воин силен духом. Это уже хорошо. Когда выйдем?

— Ночью будет полная луна, поэтому выйдем так, чтобы у устья Невы оказаться на рассвете послезавтра, — сказал Гостомысл.

— Дружинники погрузятся на корабли с вечера, — сказал Медвежья лапа.

— Пусть будет так, — сказал Гостомысл и сошел с корабля.

Медвежья лапа было последовал за ним но Гостомысл сказал:

— Займись, боярин, своим делом. Я хочу прогуляться по берегу.

— Я с тобой, — сказал Ратиша.

Гостомысл нахмурился.

— Князь, мало ли что — только что прогнали разбойников, но вдруг кто из них прячется неподалеку, — сказал Ратиша.

— Ладно, — согласился Гостомысл, — пошли со мной.

Они прошли вдоль берега, к самому краю пристани, где в прошлом году Гостомысл встретился с Голубкой.

Вспоминая об этом, Гостомысл молчал. Он полностью погрузился в воспоминания, и, видя это, Ратиша не решался заговорить с ним.

Гостомысл узнал дерево. В прошлом году вместе с Голубкой он пускал из лука стрелы в это дерево.

С тех пор прошло меньше года, но за это время в жизни Гостомыела произошло столько событий, и его жизнь так круто переменилась, что теперь все события, что происходили в прошлом году, — встреча с Голубкой, война с разбойниками, смерть отца, — казались, произошедшими давным-давно, и, возможно, даже не с ним, потому что он видел их вроде как со стороны.

Все было как в тумане, и теперь от тех событий на сердце осталась только легкая грусть, и горечь, как от осадка, выпавшего в браге, когда брага перебродила и время сделало ее чистой, как человеческая слеза.

Наконец когда дошли до конца причала, Гостомысл проговорил:

— Знаешь, Ратиша, в прошлом году я здесь встретил Голубку. Мы из лука стреляли в дерево.

Гостомысл немного помолчал, затем проговорил задумчиво:

— Мы были совсем глупые. Счастливое было время. Потом отец мой погиб, а я стал князем. И что сейчас с Голубкой?

— Не понял, князь, ты в кого влюблен — в Голубку или в Девану? — спросил Ратиша, желая поднять настроение Гостомыслу.

— Глупый ты, Ратиша, — сказал Гостомысл.

— Мне положено быть глупым, — сказал, улыбаясь, Ратиша. — Я вижу, тебя беспокоит, что мы выходим в поход с малой дружиной. Но ведь волхвы сказали, что ты вернешься с победой.

— Да, они сказали так, — проговорил Гостомысл. — Но в прошлом году они тоже сказали отцу, что он победит. И отец, поверив их предсказаниям и понадеявшись, что у разбойников мало сил, вышел в поход с малой дружиной, и это привело его к смерти.

— Ну так, может, все же погодить с походом? Сначала набраться сил. Ведь никто не видел разбойников, — сказал Ратиша.

— Нет, Ратиша, если я не уйду в поход, то старшины обвинят меня в трусости. Это будет основанием для моего изгнания. Мой отец мог выбирать, идти ему в поход или нет, а у меня пока выбора нет — я должен идти в поход.

— Я приведу к тебе главного волхва, — сказал Ратиша.

 

Глава 25

Весь день Гостомысл пребывал в пасмурном настроении. Хотя он и понимал, что тем самым заражает неуверенность в дружинников, однако ничего с собой поделать не мог. Вечером Ратиша привел к Гостомыслу волхва.

Он постарался сделать это незаметнее. Спросить волю богов — дело святое. Всякое дело начинается с гадания. Но сейчас приход волхва к князю мог служить свидетельством неуверенности князя в его планах. Когда дружина полна сомнения в своем князе, словно переполненная чаша, не стоит ронять туда лишнюю каплю, ибо, переполнившись, чаша опрокинется.

Князь должен быть тверд в своих решениях, даже если они и не верны. Ведь слепым вождям, которые утверждают, что знают правильный путь к счастью, больше доверяют, чем зрячим, которые говорят, что путь ведет в пропасть.

Гостомысл принял волхва в оружейной комнате.

Волхв в белой хламиде пришел, как и велел князь, один. Через его плечо висела холщовая сумка.

Ратиша остался у двери. А волхв, войдя в комнату, сначала осмотрел комнату. Заметив знамя, одобрительно кивнул головой и заметил:

— Мне его дала... — начал Гостомысл.

— Знаю, — перебил его волхв, — охотница хитра, а Триглав всемогущ. Это знамя твоей победы.

— Откуда ты знаешь об охотнице? — удивленно спросил Гостомысл.

Волхв поднял руку.

— Знаю. Тому, кто говорит с богами, многие тайны людей ведомы.

Вспомнив, что было между ним и Деваной, Гостомысл покраснел, — о таких отношениях должны знать только двое.

— Не бойся, князь, об этом знаю только я, и никто больше знать не будет. Но приступим к делу, — сказал волхв и задал вопрос: — Юный князь, я вижу, что ты полон сомнений. Узнать свою судьбу? Или будет ли твой поход успешным?

Гостомысл не удивился, что волхв уже знает его мысли.

Волхв продолжал:

— Ты знаешь, что в разговоре с богами можно задать только один вопрос. Говори, — что на сей час ты хочешь?

Гостомыслу хотелось знать ответа на оба вопроса, но боги строги и суровы, они легко гневаются, и тогда на голову человека сваливается множество бед, в конце концов они его приводят к гибели. Поэтому богов можно только просить.

Гостомысл подумал, что будет ли поход успешным или нет зависит от его судьбы. Таким образом, вопрос судьбы является главным. Поэтому, поколебавшись несколько секунд, он сказал:

— Я хочу узнать свою судьбу

— Многие хотят знать свою судьбу. Но многих это знание привело к гибели, — сказал волхв, — подумай еще и скажи — надо ли тебе знать свою судьбу?

— Надо, — твердо сказал Гостомысл. — Я стою на краю гибели, и если мне будет дарована богами долгая жизнь, то это знание мне прибавит силы.

— А если — нет? — спросил волхв.

— Если мне суждена гибель, то встречу смерть достойно — как воин, — сказал Гостомысл.

Волхв с уважением посмотрел на Гостомысла.

— Князь, это ответ настоящего мужа. Я еще не знаю ответа богов, но уже вижу, что ты достоин великих свершений. Но боги руководят судьбой человека. И я спрошу богов о твоей судьбе, — сказал волхв и взглянул на Ратишу, который стоял около двери, дожидаясь распоряжений Гостомысла. — А он должен уйти.

— Он мой друг, — сказал Гостомысл.

— Твою судьбу можешь знать только ты. Он должен уйти. Ему незачем знать то, что ему не полагается знать, — сказал волхв.

— Хорошо, — сказал Гостомысл и приказал: — Ратиша, выйди.

— Я буду охранять вход, — сказал Ратиша, вышел за дверь, плотно ее прикрыл и уместился на лавку под окошком.

Волхв же, тихо шепча заклинания, медленно обошел комнату. Со стороны казалось, что он что-то выбирает. Наконец он сел на пол неподалеку от знамени и предложил:

— Садись, князь, напротив.

Гостомысл сел.

Волхв раскрыл сумку.

Сначала он вынул дудку. Дудку положил рядом с собой. Затем вынул глиняный флакон, заткнутый пробкой из дубовой коры, и две небольшие чашки, красного цвета. Одну чашку он поставил перед Гостомыслом, другую перед собой. После этого налил в чашки из флакона немного зеленоватой жидкости.

— Пей, князь, — сказал он, пододвигая чашку к Госто-мыслу.

Гостомысл взял чашку и с сомнением взглянул на жидкость.

— Пей не бойся — это не яд, — сказал волхв, и выпил жидкость из своей чашки.

Следуя его примеру, Гостомысл выпил залпом жидкость. Жидкость пахла травами и была горьковатой, но приятной.

— Вот и ладно, — сказал волхв, взял дудку и завел грустную медленную мелодию.

В глазах Гостомысла стало темнеть, но почти сразу он увидел женский облик

«Девана!» — угадал он.

— Я рада тебя видеть, мой милый, — сказала Девана, и Гостомысл почувствовал легкое дуновение, похожее на поцелуй.

— Я думал, ты меня забыла, — сказал Гостомысл.

— Как же я могу забыть того, кого я люблю?

— Мне пришлось жениться на нелюбимой, — сказал Гостомысл.

— Я знаю.

— Ты обижаешься на меня?

— Ваша свадьба всего лишь смешной человеческий ритуал. Для богов он ничего не значит. Имеет значение лишь любовь богини, — сказала Девана и рассмеялась. — Гостомысл, земная женщина не может быть мне соперницей, как бы она ни была хороша и хитра. Но чем ты опечален, мой любимый?

— Я все время делаю то, что не хочу делать. Я не хотел быть князем, но погиб мой отец, и мне пришлось заместить его. Я не хотел жениться, но вынужден был сделать это, чтобы победить врага. Сейчас я должен идти в поход, но у меня слабая дружина. Я не хочу идти в поход, но я должен идти, иначе меня ждет погибель.

— Ты боишься?

— Я боюсь, — шепотом проговорил Гостомысл.

— Почему ты боишься? Я же дала тебе знамя! Под этим знаменем ты уже победил врагов.

— Не знаю — просто дурное предчувствие в душе.

— Да, ты еще слаб. Конечно, ты не виноват в этом, просто ты молод, но слабость может привести тебя к гибели. А потому верь в свое знамя. Пока ты будешь верить в него, ты будешь побеждать.

— Девана! — торжественно проговорил Гостомысл. — У меня есть звезда, это ты. Знай, чтобы со мной ни случилось, я буду верить в свою звезду всегда!

Девана тихо засмеялась.

— Я долго проживу? — спросил Гостомысл.

Девана улыбнулась.

— Ты сам ответил на этот вопрос — пока будешь верить в свою звезду, с тобой ничего не случится.

— Но я не могу жить вечно, — сказал Гостомысл.

— А ты попробуй, — снова рассмеялась Девана.

 

Глава 26

Постепенно из глаз Гостомысла ушла темнота. Волхв все так же сидел и тянул медленную мелодию. Заметив, что Гостомысл очнулся, опустил дудку.

Гостомысл молчал.

— Ты все узнал, что хотел, князь? спросил волхв после минуты молчания.

— Все, — сказал Гостомысл.

Теперь он мог слышать, как в дверь кто-то нетерпеливо скребся.

— Кто там — заходи! — громко сказал Гостомысл.

В комнату вошел Ратиша. По его лицу было видно, что он был взволнован.

— Князь, пришли корабли! — торопливо проговорил он.

Гостомысл вскочил.

— Какие корабли? Разбойники?

— Нет, что ты! — поспешил успокоить Ратиша. — То карельский князь Вяйнемяйнен пришел с дружиной.

— Так веди их скорее во дворец! — вскричал Гостомысл.

— Они уже ждут тебя в горнице, — сказал Ратиша.

— А чего же ты мне раньше не сказал? — сердито спросил Гостомысл.

— Я не смел отвлекать тебя от разговора с богами, — сказал Ратиша.

Ратиша был прав, — никто не смеет мешать человеку говорить с богами.

— Пошли в горницу, — сказал Гостомысл.

— Тебе надо бы переодеться, — сказал Ратиша.

— Некогда, — сказал Гостомысл и быстро пошел в гор ницу.

В горнице оказалось довольно многолюдно. Карельские и словенские дружинники расстались недавно, но и за это короткое время произошло столько событий, что не обсудить их было невозможно, поэтому комната была заполнена шумом и смехом.

Гостомысл вошел стремительно.

Увидев его, бояре стихли и склонились в поклоне. К Гостомыслу тут же подошли Стоум и Медвежья лапа.

Стоум негромко сообщил на ухо Гостомыслу, что карельский князь находится в комнате ожидания и ждет приема.

Гостомысл поморщился.

— Боярин, к чему такие церемонии? Князь Вяйнемяйнен отец моей жены и мой лучший друг, так стоит ли его томить ожиданием встречи со мной?

— Конечно, это так, — сказал Стоум, — но церемония предназначена не для вас, а для ваших бояр. Вы вожди своих племен, но ты старший, а князь Вяйнемяйнен твой данник, поэтому негоже...

— Не надо читать мне нотации. Пусть заходит, — прервал его Гостомысл и, кивая боярам, прошел к трону.

Медвежья лапа и Стоум поспешили за ним.

Как только Гостомысл сел, парадные двери распахнулись, и в горницу торжественно вошел князь Вяйнемяйнен.

Он был в нарядной одежде. Лицо хмурое и напряженное.

Следом за ним шел воевода Йовкахайнен.

Боярин Стоум громко объявил:

— Карельский князь Вяйнемяйнен!

Немного помедлив:

— И воевода Йовкахайнен!

Далее по протоколу князь с воеводой должны были чинно пройти к трону, поклониться Гостомыслу, после чего начнется длинный разговор о здоровье князя и его близких.

Но Гостомысл сломал процедуру. Вместо того чтобы смирно сидеть и ждать, когда гости подойдут, он вскочил с кресла и сам быстро прошел навстречу карельскому князю, обнял его и поцеловал в щеки:

— Здравствуй, батюшка. Я рад видеть тебя.

Закончив с объятиями, Гостомысл провел карельского князя к трону и посадил рядом с собой.

Но без традиционных расспросов о здоровье все равно не обойдешься. Расспрашивая тестя о здоровье, Гостомысл мучился любопытством, желая скорее узнать причину появления карельского князя с дружиной в Словенске. Однако по обычаям гостеприимства нельзя спрашивать гостя, зачем он приехал, и Гостомысл терпел.

Наконец выяснилось, что оба здоровы, и князь Вяйнемяйнен, улыбаясь, проговорил:

— А я тебе, зятюшка, привез твою жену.

Он подал знак, и в горницу вошла Кюллюкки. Следом за ней яркий цветник из сопровождающих девиц.

Гостомысл не видел Кюллюкки чуть больше пары недель, тем не менее он снова поразился ее красоте.

Кюллюкки с лицом ангела и, скромно потупив глаза, подошла к Гостомыслу и поклонилась.

Гостомысл встал и спустился к жене. Взяв ее за руку, проговорил: — Здравствуй моя любимая жена, — и хотел поцеловать ее в губы, но Кюллюкки быстро уклонилась, и он мазнул губами ее щеку.

В ответ Кюллюкки коснулась холодными губами его лба.

Девицы прыснули мелким смешком, и Гостомысл почувствовал, как его лицо охватило жаром. Князь Вяйнемяйнен сердито нахмурил седые брови, и девицы спрятали улыбки за рукавами.

Поцелуй жены показался Гостомыслу ледяным, и он подумал, что Девана права — как бы ни была Кюллюкки красива, но не было в ней того огня, что так опаляет и привлекает в любимой женщине.

Закончив с процедурой приветствия, оскорбленный Гостомысл поспешил отделаться от жены: сказал Кюллюкки, что весь дворец в ее распоряжении, и приказал Стоуму немедленно показать Кюллюкки дворец и выделить в ее распоряжение комнаты, какие она пожелает.

Князь Вяйнемяйнен покачал головой.

— Прости ее, князь. Молодая она и глупая. Это моя вина. Мать ее умерла, когда она была маленькая, а мне некогда было заниматься ее воспитанием. Вот и выросла дикая, как лесная рысь. Не знаю, что теперь и делать с ней.

— Теперь она моя жена, и это моя забота, — сказал Гостомысл.

Стоум, разумеется, перепоручил Кюллюкки ключнице Милане. Избавившись от Кюллюкки, он вернулся к Гостомыслу.

Услышав разговор между князьями, он заметил:

— Однако не дело, когда мысли мужей заняты поведением дерзкой девчонки.

— Верно, — сказал Гостомысл, —- по случаю встречи надо было бы устроить пир, но вот беда, ночью мы собрались выходить в поход.

— Ты с кем-то собрался воевать? — спросил князь Вяйнемяйнен.

— С разбойниками.

— Но разбойников же ты прогнал.

Гостомысл оглянулся, — вокруг стояли дружинники, с интересом слушавшие разговор князей, — и умышленно громко проговорил:

— Разбойников-то мы прогнали из города, но дошли до меня слухи, что Готлиб остановился в истоках Невы и готовится снова напасть на город. Дело ожидается серьезное, потому что к Готлибу должна подойти помощь из Дании. Но так как они до сих пор не напали на нас, то, похоже, помощь к ним пока не подошла. Это и надо использовать, — изложил ситуацию Гостомысл.

Князь Вяйнемяйнен кивнул головой и рассудительно заметил:

— Врага надо бить, пока он еще не готов к войне.

Гостомысл вздохнул и тихо, так, чтобы никто не слышал, проговорил:

— Плохо, только что у меня дружина пока слабая. Старые-то дружинники разбежались, а новых мало. Да и нет у них опыта.

— Знаю я твою беду, — с сочувствием, так же тихо, проговорил князь Вяйнемяйнен, — новую дружину ты соберешь не раньше чем через год.

— А воевать надо сейчас, — сказал Гостомысл.

— Так, может, данов встретить в городе? За крепостными стенами малыми силами лучше обороняться, — сказал князь Вяйнемяйнен.

— Лучше. Но есть одна проблема.

— И какая же?

— Городские старшины не хотят меня иметь князем.

— Как это не хотят? Ты князь не по выбору старшин, а по рождению. Твои предки привели в эти края славян. Ты вождь племени, а не города, поэтому городские старшины не могут решать, быть ли тебе князем или не быть! — возмущенно проговорил князь Вяйнемяйнен.

— Мой отец был силен, но он не успел передать мне свою дружину и власть. Узнав, что дружинники отца ушли от меня, городские старшины решили, что настало время, когда они могут решать, кому быть их князем. Они поставили мне условия.

Князь Вяйнемяйнен вскинул голову.

— Какие еще могут быть условия?

— Я и моя дружина не можем судить горожан. Судить горожан должны избранные горожанами судьи. Я не могу собирать дань напрямую с горожан. Городские старшины сами будут собирать с горожан дань и отдавать мне положенную долю. Мне и моим дружинникам запрещается приобретать в собственность землю. И, наконец, я должен согласился с их правом приглашать себе князя, какого пожелают, а также изгонять князя, если он станет им неугоден.

— Это нарушение старых родовых обычаев! — с негодованием проговорил князь Вяйнемяйнен. — Неужели ты дал такое обещание?

— Собиралось вече, мои сторонники склонили народ на мою сторону. Требуемых старшинами обещаний прилюдно я не дал. Но старшины не унимаются. Бывший городской голова Богдан тому зачинщик.

— Проклятый хорек! — выругался князь Вяйнемяйнен.

— Но многие старшины колеблются, вот я и рассудил, — чтобы склонить старшин на свою сторону, я должен показать, что могу побеждать врага.

— Правильно, — сказал князь Вяйнемяйнен, — победа — лучший довод в свою пользу.

— Но в душе у меня большие сомнения, — признался Гостомысл. — Я могу погибнуть. Смерти я не боюсь, но детей у меня нет. Я не хочу, чтобы на мне прервался род словенских князей.

— Так уж случилось, что у меня не осталось сыновей, поэтому надежда на продолжение рода только на тебя и Кюллюкки. Гостомысл, ты мой зять. Дети твои и моей дочери будут моими внуками и продолжением моего рода. Кюллюкки здоровая девушка, а дурь из ее головы быстро выветрится. У вас обязательно будет много детей. Поэтому я обязан помочь тебе, — решительно сказал князь Вяйнемяйнен и встал, — пошли, объявим всем, что мы идем на врага вместе.

— Пошли, — сказал Гостомысл и поднялся.

На его лице сияла радость. Пусть дружина карельского князя и не была сильной, однако сообща две дружины могли победить многочисленного врага.

Князь Вяйнемяйнен придержал его за локоть и шепнул:

— Но лучше было бы, если бы зачинщики смуты вдруг умерли.

Гостомысл покраснел, — князь Вяйнемяйнен угадал его мысли, — но ничего не ответил.

Высказанное вслух слово имеет свойство становиться известным всем, — и если кто-либо из городских старшин узнает, что Гостомысл хотя бы намеком допускает убийство кого-либо из них, то они точно прогонят его из города.

Поэтому Гостомысл осторожничал.

 

Глава 27

После разговора с командирами отрядов Готлиб не смог уснуть. Он лежал на толстом ковре, постеленном на ворох мягкого елового лапника, и, как завороженный, смотрел на огонек в очаге из камней, выложенных посредине шатра.

Дрова в очаге давно прогорели, и теперь на их месте лежало черное пятно с мерцающими красными прожилками, похожими на извивающихся змей. Слабый огонек пробивался сквозь прожилки, на несколько секунд ярко освещал внутренности шатра, затем, словно испуганный сурок, нырял в горячую черноту

В очаг следовало было подбросить дров, но в шатре было тепло, а одиночество было приятно, точно сладкий сон, и Готлибу не хотелось, чтобы его беспокоили.

Обычно вечера Готлиб проводил вместе с Харальдом, который был его верным другом. Но сейчас Харальд куда-то пропал, и на сердце Готлиба от этого чувствовалась странная гнетущая тяжесть.

Боялся ли Готлиб, что Харальд покинет его? Наверно — нет. Харальд был не только его первым воеводой, но и другом; не раз они спасали друг друга от смерти. Но неуверенность все равно шевелилась в душе Готлиба — людям свойственно предавать своих друзей.

Постепенно Готлиб задремал. Как ему показалось, это продолжалось мгновение, и он тут же проснулся от непонятного движения.

Готлиб открыл глаза и увидел около входа человека с мечом на поясе. Приоткрыв занавес, человек напряженно всматривался в темную глубину шатра — огонь в очаге совсем исчез, и теперь в шатре было темно.

Сердце Готлиба тревожно стукнуло.

Вход в шатер охраняли надежные воины, тем не менее, не различая лица человека, Готлиб встревожился.

Пододвинув к себе меч, Готлиб спросил:

— Кто это?

— Ты спишь, конунг? — послышался голос Харальда.

— Не сплю, — ответил Готлиб, приподнявшись на локте.

— У меня хорошее известие — к нам приходят воины из лагеря урмянина, — сказал Харальд. Распорядившись кому-то в темноте, чтобы принесли дров, он вошел в шатер.

Готлиб вскочил.

— Много пришло?!

В шатер всунулась голова слуги.

— Чего тебе? — строго спросил Готлиб.

— Я дрова принес, — робко проговорил слуга, тараща не видящие в темноте глаза.

— Положи их рядом с очагом и уходи, — сказал Готлиб.

Слуга вошел в шатер и грохнул поленьями о пол. Положив пару поленьев в очаг, он быстро вышел. По поленьям пробежал веселый огонек, и в шатре стало светлее.

— Я их пока не считал. Но людей, кажется, довольно много. Когда рассветет, точно посчитаем. Пока они костры зажигают и палатки ставят, — доложил Харальд.

Готлиб подошел к Харальду и обнял его.

— Мой друг! Мы спасены! — восторженно заговорил он. — Если к нам перейдет хотя бы сотня воинов, то удача вернулась к нам.

— Томас сдержал слово — надо бы его вознаградить, — сказал Харальд.

— Обязательно награжу, — сказал Готлиб, — сейчас я хочу посмотреть на прибывающих воинов.

— Там туман, ничего не видно, — сказал Харальд.

Не обращая внимания на его слова, Готлиб вышел из шатра и словно окунулся в холодную воду. По телу Готлиба невольно пробежала дрожь, но, взяв себя в руки, он принял горделивую осанку — воины должны видеть, что их вождю не страшен ни холод, ни дождь, ни какие-либо другие капризы природы.

Рядом с входом в шатер горел костер, около которого сидело несколько воинов. Разглядев конунга, они встали и поклонились.

— Иди к нам, конунг. Тут тепло, — сказал один из воинов.

Готлиб покачал головой, и воины снова присели к костру.

Харальд был прав, сколько Готлиб не вглядывался в темноту, ничего не было видно. Сквозь черную пелену тумана лишь слабо пробивались красные отблески костров. Но их было мало, и под сердцем Готлиба, засосало разочарование.

— Это и все? — спросил Готлиб.

— Конунг, я же говорил, что туман. Ничего не видно. Но людей больше, чем тебе кажется, — сказал Харальд и посоветовал: — Ты, лучше побудь в шатре до утра, все равно сейчас ни в чем не разобраться. Я и сам с трудом понимаю, кто и где находится.

Готлиб укутался в плащ.

— Я пойду принимать людей, — сказал Харальд.

— Иди, — сказал Готлиб.

— Ты только никуда не отходи от шатра. В таком тумане легко заблудиться. Это очень опасно, — сказал Харальд.

— Я останусь в шатре, — сказал Готлиб.

— Я скоро вернусь, — сказал Харальд и исчез в тумане.

Готлиб еще некоторое время стоял около шатра, пока от костра к нему не подошел воин. В его руке было короткое копье, а за поясом заткнут топор.

— Мерзкая погода, — проговорил он.

— Мерзкая, — ответил Готлиб. Он узнал дружинника. — Ингвар, чего не греешься у костра?

— Я охраняю твой шатер. В такую погоду надо быть особенно бдительным, — сказал Ингвар.

— Да, — сказал Готлиб.

— Говорят, к нам переходят люди из лагеря урмяни-на? — спросил Ингвар.

— Да.

— Это хорошо.

— Это хорошо, потому что теперь наше войско снова наполнится силами, — сказал Готлиб и вернулся в теплый шатер.

 

Глава 28

Харальд долго не появлялся, а Готлиб так и не смог уснуть.

В его голове ворочались мысли о неудачном покушении на Годофрида: он с ясностью видел, какие совершил ошибки, приведшие к провалу плана, и мозг напряженно думал над тем, что надо было сделать, чтобы избежать ошибок. Но Готлиба это только раздражало — те события давно прошли, и воспоминания о них не давало никакой пользы.

Готлиб попытался подумать о чем-либо другом, но мозг через секунду вновь возвращался к неприятным воспоминаниям.

Если ад существует, то он прячется внутри человека, и главная мука в нем, это воспоминания о прошедшей жизни. Жизнь любого человека — это сплошная цепь ошибок, оттого ему так неприятно вспоминать прошлое.

Харальд появился под утро. Он был мокрый, уставший, но довольный.

— Просыпайся, конунг! — весело сказал он, ввалившись в шатер.

Готлиб сел на постели.

Судя по виду Харальда, он принес хорошие известия. Харальд протянул ладони к тлеющему в очаге огню.

— Холодно на улице? — спросил Готлиб.

— Мерзко! — сказал Харальд.

—- А что хорошего? — спросил Готлиб.

— К нам всю ночь шли люди, — сказал Харальд.

— Много? — спросил Готлиб.

— Много. Пойдем, посмотришь, сколько людей перешло к нам, — сказал Харальд.

Готлиб хлопнул в ладоши:

— Эй, кто там?!

В двери показалась сонная физиономия слуги.

— Одеваться, — приказал Готлиб.

Через пару минут Готлиб был одет. Слуга сказал, что завтрак готов, но Готлиб отмахнулся — некогда! — и вышел из шатра.

Утренний ветер гнал клочья тумана. Солнце светило тусклым шаром. На него можно было смотреть, не прищуриваясь. Солнце совсем не грело, и ветер казался на редкость ледяным и пронизывающим.

Готлиб почувствовал мелкую дрожь на спине и проговорил:

— Однако холоднее, чем ночью.

— Это только кажется из-за того, что туман сырой, да и ветер, — сказал Харальд.

Готлиб подал знак слуге.

— Плащ!

Слуга через пару секунд накрыл его плечи шерстяным плащом.

— Теперь пошли смотреть, — сказал Готлиб.

Харальд пошел вперед, и через несколько шагов они вышли из тумана, и Готлиб увидел длинную шеренгу выстроившихся воинов. Перед ним было целое войско.

— Ого! — не удержался от восклицания Готлиб.

— А я что говорил! — довольно ухмыльнулся Харальд.

— Ну что же, поприветствуем моих воинов, — проговорил Готлиб.

Он прошел на середину и громко крикнул:

— Я рад видеть смелых воинов!

В ответ пронеслось:

— Слава доброму конунгу Готлибу!

— Пусть ко мне подойдут командиры отрядов, — сказал Готлиб, и из строя вышли командиры и быстрым шагом пошли к середине строя. Подходя к конунгу, называли свое имя и количество воинов в отряде.

Готлиб был необыкновенно доволен, потому что реальность превзошла ожидания.

Когда представление было закончено, Харальд деловито спросил командиров отрядов, каким запасами продовольствия они располагают. Ответ оказался не очень радостным — продовольствия во всех отрядах в лучшем случае было не больше, чем на неделю.

— Не очень обнадеживающая картина, — констатировал Харальд.

— Ничего и этого нам хватит, — сказал Готлиб и объявил. — Господа, завтра утром выходим на Словенск. Там есть и пища, и золото, и женщины. И все это вы сможете взять, никого не спрашивая. Но пусть ваши воины хорошо готовятся к сражению — славяне невероятно коварные и злые дикари.

 

Глава 29

— Вождь! тихо позвал слуга и Отер открыл глаза.

Первым движением он схватился за меч, лежавший у изголовья. Отер слишком хорошо знал, каких людей он собрал в своем войске, чтобы доверять им свою жизнь.

Слуга, заметив движение Отера, испуганно отшатнулся.

Но, увидев, что слуга один, и в его взгляде мечется растерянность и испуг, Отер несколько успокоился, хотя и не отпустил меч.

— Что случилось? — спросил он.

— Плохие дела, Отер.

— Что случилось?

— Выйди и посмотри на лагерь, — сказал слуга.

Чувствуя большие неприятности, Отер выбежал из палатки.

В лагере царила тишина, слабо дымили костры. Воины мирно дремали у тлеющих костров. Тихо переговаривались сторожа.

Отер вложил меч в ножны.

— Ты что меня пугаешь? — тоном, обещающим большие неприятности, задал он вопрос слуге, который выглядывал из-за его спины.

— Вождь, ты внимательно посмотри — сколько их осталось, — сказал слуга.

Отер еще раз окинул взглядом лагерь. Ночью был туман, но сейчас ветерок согнал его. Седая земля в ярких лучах солнца поблескивала искрами. Жаркие лучи быстро пригревали землю, и от черных проплешин поднимался легкий пар.

Однако ничего необычного Отер не заметил.

— И что? — спросил Отер и потребовал: — Перестань говорить загадками.

— Так половины войска нет, — испуганно сообщил слуга.

Только после этих слов до Отера дошло, что у многих дымящихся остатков костров было пустынно.

— И куда они делись? — растерянно спросил он.

— Не знаю, — сказал слуга.

Отер обратился к сторожам у палатки:

— Мне кажется, что многих в лагере не хватает, или это так есть на самом деле?

— Это так и есть, — сказал первый сторож.

— И куда же делся народ? — спросил Отер, чувствуя, как по его спине побежал холодный пот.

Сторожа переглянулись, и второй сторож проговорил:

— Вчера даны весь вечер шушукались между собой. А ночью собрались и ушли.

Отер позеленел от злости.

— И куда они ушли?!

— Не знаю. Они не говорили, — дрогнувшим голосом ответил сторож.

Он не был виноват в бегстве данов, однако в глазах Отера такие яростные молнии сверкали, что оба сторожа напугались не на шутку.

— Мы все время были около шатра. Нам неизвестны твои планы, поэтому мы не могли знать, что происходит.

Ведь даны могли уйти и по твоему приказу, — сказал второй сторож.

На шум прибежал начальник стражи с двумя воинами. Он подумал, что кто-то напал на лагерь. Но, увидев только разгневанного Отера, успокоился.

— Отер, что случилось?

Отер напустился на начальника стражи:

— Что случилось? Пока ты спал, у нас разбежалась половина воинов!

— Я не спал. И все видел, — сказал начальник стражи.

— Почему же ты тогда их не задержал?! — спросил Отер.

— Никто не запрещал никому уходить из лагеря, — сказал начальник стражи. — Как мы могли их задерживать?

— Но кто же мог предвидеть, что наши воины разбегутся? — сказал Отер.

Начальник стражи пожал плечами.

— Ты не предвидел. А как я мог предвидеть? Я тоже не предвидел. Мое дело только охранять лагерь от нападения.

Начальник стражи держался спокойно, и Отер понял, что вразумительного объяснения происходящего от него он не добьется.

— Немедленно собрать ко мне командиров отрядов! — рявкнул Отер.

Получив распоряжение Отера, начальник стражи немного подумал, толкнул одного из сопровождавших его воинов и приказал:

— Собери к Отеру командиров отрядов.

Воин неторопливо пошел исполнять приказ.

Наблюдая за этой картиной, Отер подумал, что хотя он и избран вождем войска, однако эти люди считают его таким же, как и они. Чтобы стать над ними, ему следовало совершить что-то необыкновенное, такое, что сделать обычный человек не в силах. Криком только испортишь дело. Остыв, Отер ушел в шатер.

Через некоторое время в шатер начали входить командиры отрядов.

Отер сидел в кресле недвижно и с каменным лицом. Командиры отрядов, такие же, как и Отер авантюристы, никого и ничего не боялись. Когда они собирались, шум стоял несусветный — все одновременно говорили, стараясь, перекричать друг друга.

На этот раз начальники отрядов входили и молча садились у стен шатра. Собралось с десяток человек, затем наступила заминка.

Отер молча ждал — командиров отрядов должно было быть не меньше трех десятков. Время шло, но никто больше не подходил.

Наконец самый отчаянный — Унгнад — подал голос:

— Отер, собрались все, больше никто не придет.

— Кого нет? — спросил Отер.

— Нет данов, — сказал Унгнад.

— Где они? — спросил Отер.

— Они ушли к своему конунгу, — сказал Унгнад.

— Почему их не задержали?! — зло спросил Отер.

В шатре повисла тишина, затем тот же Унгнад проговорил:

— Они ушли к своему конунгу, как мы их могли задержать?

— А почему мне не сказали, что даны уходят?

— Они воины, свободные люди, а потому они не обязаны были сообщать нам о своих планах, — сказал Унгнад.

— О горе нам! — воскликнул Отер, картинно схватившись за голову. — Я вас веду в неизведанную страну, где нас на каждом шагу будут ожидать опасности, а вы спите беззаботно, как младенцы в колыбели! Как же нам воевать? Неужели на следующую ночь от меня сбежит и вторая половина войска?

Когда Отер закончил рыдать, Унгнад холодно проговорил:

— Они приняли решение. Они не ушли совсем, они только перешли к своему законному конунгу.

Отер покраснел, он понял на что намекал Унгнад.

— Но не он собрал наше войско.

— Мы все равно шли, чтобы присоединиться к войску конунга Готлиба. Так что ничего не изменилось, — сказал Унгнад.

— Изменилось, — сказал Отер.

— Что? — спросил Унгнад.

— Готлиб потерпел поражение в войне со славянами и остался без войска, — сказал Отер.

— Со всяким это бывает, — сказал Унгнад.

— Он теперь потребует главенства над войском, — сказал Отер, вытирая слезы с глаз.

— Пусть. Он конунг, и потому должен быть главным, — сказал Унгнад.

— Да, но теперь нам придется договариваться с Готлибом, — сказал Отер.

— Ну и что? — спросил Унгнад.

— Он будет раздавать награды своим, а вас держать в черном теле, — сказал Отер.

— Сейчас главное захватить эту землю. Без Готлиба и его данов нам это не удастся. Потом разберемся кто будет любим, а кто гоним, — сказал Унгнад.

Остальные командиры, хотя и молчали, однако по их лицам было заметно, что они скорее поддерживают Унгнада, чем Отера, и это сильно расстроило Отера.

 

Глава 30

Готлиб мог спокойно завтракать — отныне будущее казалось ему гораздо светлее, чем всего лишь пару часов назад.

Его завтрак был довольно скуден — жареная курица и немного засохшего хлеба — чтобы прожевать этот хлеб, его следовало размачивать водой или вином.

При этом конунгу подали самую лучшую еду, которая нашлась в войске.

Жуя хлеб, Готлиб с ностальгией вспомнил невероятно вкусные блюда, что готовили повара словенского князя.

В разгар завтрака появился Харальд и сообщил, что пришел урмянин и просит его принять.

— Просит? — усмехнулся Готлиб.

— Просит, — ухмыляясь, сказал Харальд.

— И спеси у него убавилось?

— А куда же ему деваться?

— Ну, тогда пусть заходит, — сказал Готлиб, но завтрака не прервал, ему хотелось наглядно показать рыбаку, возомнившего себя едва ли не конунгом, его место.

Харальд сказал охране у входа, и Отера пропустили в шатер.

Войдя в шатер, Отер заметил скудность завтрака конунга, но вида не подал. Сейчас ему ни к чему было сердить Готлиба.

Поклонившись, он смиренно проговорил:

— Конунг, я хотел бы с тобой переговорить.

Готлиб сделал глоток вина и сказал:

— Рыбак, твои желания для меня не имеют значения, важно, что я желаю.

Отер покраснел и поправился:

— Конунг, позволь с тобой переговорить.

Готлиб откусил кусок от бедра курицы и стал жевать мясо.

Прожевав, Готлиб, показывая куриное бедро, сказал:

— Видишь, я конунг, но я ем то, что едят и мои воины. Не потому что у нас нет лучшей еды, а потому что я не стою над своими дружинниками, а один из них. Я всего лишь первый из них. А вот ты пытался встать надо всеми. Я не виню тебя — ты всего лишь рыбак. Волею судьбы ты смог набрать людей, но это не войско, это всего лишь шайка разбойников.

— Однако половину из них ты все же взял в свое войско, — едко заметил Отер.

— Взял, — невозмутимо сказал Готлиб. — Я конунг, и людей, которые мне служат, ценю за преданность мне. А выполняя мои приказы, они уже не разбойники, а мои слуга.

— Вижу, ты и в самом деле мудрый вождь, — польстил Отер-урмянин.

Это Готлибу понравилось, и он показал птичьей костью на лавку у стены шатра и предложил:

— Садись, рыбак, и рассказывай, какие заботы тебя привели ко мне.

«Ясно какие, — ты, негодяй, увел у меня половину войска!» — подумал Отер и мягко проговорил: — После вчерашнего разговора, я всю ночь не спал — размышлял, прав ли был я, что взял на себя ответственность возглавить войско. Для этого надо быть мудрым и хитрым воином. Иметь опыт в походах и сражениях. И сказал я сам себе, — нет, ты смог набрать войско, но чтобы повести его в сражение, тебе не хватает опыта. Поэтому я пришел, чтобы просить тебя возглавить наше войско.

Готлиб положил недоеденный кусок курицы на стол, вытер руки о штаны и заговорил:

— Ты поступил правильно, что уступаешь мне главенство над войском. Чтобы вести войско в сражение, надо иметь не только храбрость, но и опыт. Под моим руководством ты все это получишь, и когда-либо станешь воеводой, а может быть, завоюешь себе страну и сам станешь конунгом. Сейчас ты возглавишь один из моих отрядов. И готовь свой отряд — завтра утром мы выходим в поход на славян.

Отер поклонился.

— Спасибо, конунг, что доверил мне отряд. Я твое доверие оправдаю.

Внешне беседа протекала вполне вежливо, словно оба этих человека были хорошими друзьями. Нет, Готлиб скорее давал отеческие наставления своему младшему другу. Но оба, и Готлиб, и Отер-урмянин уже ненавидели друг друга и надеялись при первой же возможности избавиться от противника.

Закончив разговор с Отером-урмяниным, Готлиб предложил Харальду присоединиться к завтраку.

Харальд сел за стол, и слуга поставил перед ним миску с похлебкой и положил ложку Харальд стал шумно хлебать.

Готлиб, пальцем поддевая куриную шкурку, поинтересовался:

— Харальд, сколько теперь у нас людей?

— Тысячи три, — сказал Харальд.

— Это хорошо, — сказал Готлиб.

— Только они пока для серьезных дел не годятся, — сказал Харальд.

— А что так? — спросил Готлиб.

— Они плохо обучены и плохо вооружены, — сказал Харальд.

Готлиб покачал головой.

— Таким образом, мы имеем в своем распоряжении три тысячи плохих воинов.

— Да, — сказал Харальд.

— И что нам делать с ними?

— Ты же собирался идти на славян?

— С плохими воинами?

— Ну да. Славяне хорошие воины и перебьют их в первой же битве. С этими успеха не добудешь. Рискованно идти с таким войском. — Харальд почесал голову. — С другой стороны, те, что останутся живы, уже будут иметь опыт.

— Рискованно, — сказал Готлиб. — И жалко будет, если их перебьют.

Харальд бросил на Готлиб изумленный взгляд, — чего-чего, но Готлиб никогда не жалел простых людей.

Готлиб заметил его взгляд и пояснил:

— Если немного их обучить, то они смогли бы сгодиться для более полезных дел. В сущности ведь, что нам надо от славян? Золота и серебра мы взяли достаточно, а завоевывать всю их страну нам ни к чему. Да и вряд ли возможно — слишком большая она.

— Так что — мы на славян не пойдем? — спросил Харальд.

— Пока не знаю, — сказал Готлиб.

Харальд поднялся.

— Ну, тогда я пошел. Надо посмотреть, что делается на реке.

Харальд вышел, и Готлиб принялся доедать курицу Но Харальд ему опять не дал доесть курицу. Через несколько минут он бесцеремонно ворвался в шатер.

Готлиб швырнул кусок птицы на стол и раздраженно проговорил:

— Ну что за утро сегодня такое?! Дадут ли мне спокойно поесть?

— Не время нежиться в постели, конунг! — сказал Харальд.

Готлиб расхохотался.

— Харальд, ты с ума сошел?! Какая постель? Разве я лежу в постели?

— Это я в переносном смысле, — сказал Харальд.

— Что случилось? Говори, — сказал Готлиб, прекратив смеяться и вытерев рукавом забрызганные слюной губы.

— Мои дозорные доложили, что по Неве идут неизвестные корабли, — сказал Харальд.

— Знамена у них есть? — спросил Готлиб.

— Есть. Но из-за тумана корабли плохо видны. Мы из-за тумана и размеры не можем разобрать. Но вроде — струги, — сказал Харальд.

— Много их?

— Видели три корабля.

— Может, это славяне? — предположил Готлиб.

— Хоть у славян князь и малолетний, однако вряд ли он сумасшедший, чтобы с тремя кораблями идти на нас, — сказал Харальд.

— Ну да, — сказал Готлиб, — славянский князь, наверно, боясь нас, в своем городе засел.

— Это купцы, — сказал Харальд.

Готлиб встал.

— Проплывающие мимо нас купцы должны платить нам дань. Харальд, дружину на корабли!

— Всех? — спросил Харальд.

— Я же сказал — дружину! Только наших! Зачем нам делить добычу с шайкой воров? — сказал Готлиб и приказал: — Доспехи и оружие мне!

 

Глава 31

Перед выходом Гостомысл и князь Вяйнемяйнен договорились о совместных действиях.

У Гостомысла было два больших корабля и три струга. У князя Вяйнемяйнен было два десятка стругов. Поэтому решили, чтобы не разделять отряды, на разведку Гостомысл пошлет свои струги.

В случае обнаружения противника струги должны были не ввязываться в сражение, а быстро вернуться назад, при этом побудить противника преследовать их, чтобы он попал в засаду, которая будет ожидать у входа в Неву.

Основные силы в засаде — две ладьи Гостомысла, вооруженные метательными орудиями, и карельская дружина на стругах.

В связи с особой важностью операции разведывательный отряд возглавил лично Медвежья лапа, хотя он и был воеводой всей словенской дружины.

Перед отплытием Гостомыслу снова улыбнулась удача — Лисий хвост уговорил городских старшин, и они дали Гостомыслу в подмогу еще несколько кораблей с воинами.

Таким образом, глубокой ночью в море вышел довольно большой отряд.

Ночью ветер был попутный, и задолго до рассвета кормчие сообщили, что по их расчетам корабли находятся вблизи истока Невы.

Гостомысл сидел на корме рядом с рулевым веслом. Его ладья шла первой, за ним тянулась цепочка огней идущих следом кораблей.

Кормчим на княжеском корабле снова был кормчий Сом. За зиму его раны затянулись. Пока он болел, ему пришлось оставаться в городе, занятом разбойниками.

За то, что разбойники ранили его в сражении, Сом не обижался. Так уж устроена жизнь — на пропитание человек зарабатывает трудом, а богатство можно взять только силой и хитростью. На море всегда были разбойники. Хотя отличить конунгов от разбойников тяжело: конунги часто ведут себя хуже отъявленных разбойников. Впрочем, они или их предки и были таковыми.

Но поведение разбойников в захваченном городе было даже для тех грубых времен настолько возмутительным, что к весне среди горожан вряд ли бы нашелся хотя бы один человек, не мечтавший отомстить им.

Сом не был исключением. С каждым днем его жажда отомстить разбойникам только росла. Поэтому он сам вызвался вести княжеские корабли в поход.

Сом был ценным проводником, так как умел водить корабли и днем и ночью.

Сидя рядом с князем, Сом тыкал коричневым кривым, словно корень, извлеченный из земли, пальцем в черное бездонное небо, на самую яркую в хрустальных россыпях звезду, и объяснял:

— Это князь, Полярная звезда. Она называется Полярной, потому что всегда находится на севере. Другие звезды двигаются по небу, а эта нет. Поэтому, если хочешь найти в море дорогу домой — ищи Полярную звезду.

Гостомысл кивнул головой.

— Знаю, читал в греческих книгах. Греки считают, что Земля находится в космосе.

— Ну, насчет космоса я ничего не знаю, — сказал Сом, — но Полярная звезда для кормчего самая важная звезда, потому что по ней всегда можно найти дорогу домой. На реках, конечно, это не имеет значения, — дорога одна, однако на Нево-озере или в Западном океане, где не видно берегов, без знания этой звезды не обойтись.

— Ты бывал в Западном океане? — спросил Гостомысл.

— А как же. На южном берегу океана живут люди нашего племени — обороты, поморяне, пруссы.

— Знаю — они платили моему отцу дань. Там города Колобжег, Рарог, Волин, в устье Одры — Щецин.

— Севернее — даны, саксы.

Внезапно звезды померкли, словно в молоке, затем исчезли. На море точно накинули черный полог. Потянуло сыростью.

— Что это? — удивился Гостомысл.

— Туман упал на воду — сказал Сом.

— И куда теперь нам идти?

— Придется остановиться, — сказал Сом и предупредил. — Князь, надо сейчас же спускать паруса. Как бы с ходу не врезаться в берег и не повредить корабли.

— Еще хуже будет, если мы столкнемся с кораблями данов, — согласился Гостомысл и приказал: — Сигнальщик, дай сигнал — опустить паруса и перейти на весла.

Сигнальщик дал сигнал.

Гребцы стали опускать парус.

На корму подошел Ратиша, — до этого он дремал на носу, закутавшись в тулуп.

— Князь, что случилось? — обеспокоенно спросил он.

— Не видишь? Туман упал на воду, — сказал Гостомысл.

Ратиша пристально посмотрел по сторонам и сообщил:

— Темно, ничего не понять.

— Да ты на небо посмотри, — насмешливо проговорил Сом.

Ратиша забрал голову

— Ничего не вижу

— Звезд не видно, — сказал Сом.

— Ага! — сказал Ратиша.

— Пока туман не стал совсем густым, надо бы, чтобы все корабли держались ближе, а то растеряемся, — сказал Гостомысл и снова приказал сигнальщику: — Подай-ка сигнал, чтобы остальные корабли подошли ко мне.

Сигнальщик дал сигнал.

— А ты прикажи нашим убрать весла, чтобы не переломали их, — сказал Гостомысл Сому.

Сом отдал команду, и гребцы убрали весла.

Огни на кораблях, уже почти не видимые, стали медленно приближаться к княжеской ладье. Подходя к ладье ближе, когда стали различаться подсвеченные огнями факелов красные лица, корабли останавливались.

К борту княжеской ладьи подошли два струга — Медвежьей лапы и князя Вяйнемянена.

На княжескую ладью Медвежья лапа не стал подниматься, согласно ранее выработанному плану ему предстояло идти в разведку, поэтому он и Гостомысл перекинулись несколькими словами.

Гостомысл предупредил Медвежью лапу:

— Боярин, ты воин сильный, любого врага можешь побить. Но твоя сила и твой недостаток. Ты никого не боишься, а потому неосторожен. Так было в Словенске.

— Но в Словенске все закончилось хорошо, — сказал Медвежья лапа.

— Ты поднял восстание, не подумав, что дружина может задержаться. И разбойники не были готовы к восстанию. Так что тебе просто повезло. Но удача капризна, и твоя неосторожность однажды может сыграть с тобой злую шутку.

— Что же — я не боюсь смерти, — сказал Медвежья лапа.

— Боярин, но от тебя зависит жизнь и смерть многих людей. Поэтому будь осторожен, не лезь в стычку без нужды. Сейчас ты должен только выяснить — где находятся норманны и что они делают. И сообщить об этом мне. Понял?

— Понял, — сказал Медвежья лапа, поморщившись. Разумеется, ему не понравилось, что юноша читает ему нотацию. Хотя бы он был и князь.

— Хорошо, — сказал Гостомысл и обратился к Сому: — Кормчий, покажи, куда ему идти.

Сом махнул рукой.

— Пусть идут туда. С рассветом туман уйдет, так что не потеряешься.

Медвежья лапа кивнул головой, отдал распоряжения и его струг исчез в темноте.

 

Глава 32

Ладья предназначена для перевозки больших грузов. Не по всякий реке она может пройти.

А вот борт струга почти на человеческий рост ниже ладьи, да осадка не больше метра, поэтому на них удобно ходить по рекам, даже по мелководным ручьям. Струг несложно перетаскивать с одной реки на другую.

На струге хорошо передвигаться по местностям, где, кроме рек, других дорог нет. В связи с этим струг не столько средство перевозки грузов, сколько оружие завоевания новых земель.

Один недостаток у струга — сильное волнение на море для него смертельно опасно. Поэтому за Ладогой, с ее буйным нравом, прочно закрепилась мрачная репутация гибельного места.

Но что бояться смерти, когда она и так подстерегает на каждом шагу? Не утонешь в Ладоге, так срубит тебе голову меч захватчика, или вонзится в грудь стрела. А минует эта участь, так умрешь от болезни. Но и вылечившись от болезни, все равно умрешь.

Таков удел человека — рождаться и умирать. Жизнь всего лишь краткий миг в вечности. Жизнь — это дар богов, который боги могут забрать назад тогда, когда им заблагорассудится.

Так стоит ли бояться того, чего все равно не избежать? Смейся над смертью, и она будет тебя обходить стороной, потому что никто не любит насмешек, и даже смерть.

Проводив Медвежью лапу на разведку, Гостомысл перешел на другую сторону корабля.

Голова карельского князя, хотя он и стоял на самом возвышенном месте струга — на носу, была на уровне ног Гостомысла.

Гостомысл перегнулся через борт.

— Отец, поднимайся ко мне. Нам все равно придется дожидаться возвращения воеводы.

С ладьи сбросили веревочную лестницу, и князь Вяйнемянен, несмотря на преклонный возраст, довольно ловко вскарабкался по лестнице.

Перевалившись на палубу, он попал в объятия Гостомысла.

Обняв князя, хотя они расстались всего лишь несколько часов назад, но таковы были обычаи, Гостомысл предложил князю Вяйнемяйнену:

— Пока ждем возвращения Медвежьей лапы, давай позавтракаем, а то, когда вернется воевода, неизвестно будет, придется ли сегодня есть вообще.

Князь Вяйнемяйнен не возражал, и Гостомысл провел его в носовую часть корабля. Здесь на возвышенном месте был постелен ковер, на ковре выставлены вино в глиняном кувшине; мясо, вареные яйца, пирожки на блюде; и молоко в жбане.

Гостомысл и князь Вяйнемяйнен сели на подушки по краям ковра и занялись завтраком.

По примеру князей к завтраку приступили и остальные.

Это был мудрый поступок: потому что лучший способ скрасить ожидание — подкрепиться вкусной пищей.

Гостомысл взял вареное яйцо и начал счищать с него скорлупу. Слуга налил в большую кружку молока и поставил под руку князю.

Князь Вяйнемяйнен вынул нож из-за пояса и отрезал им себе кусок телятины, взглянул на жбан с молоком и сказал:

— Вина!

Слуга налил в кубок вино.

Князь Вяйнемяйнен откусил кусок телятины, запил его глотком вина и, кидая взгляды на серые струи тумана над водой, принялся неторопливо рассуждать:

— В таком тумане мы можем незаметно войти в Неву. Туман лег на удачу нам.

Гостомысл с сомнением возразил:

— В таком тумане не так-то легко найти вход в Неву.

— Медвежья лапа опытный воевода, у него хорошие кормчие. Найдут, — сказал князь Вяйнемяйнен.

— Наверно найдет, — согласился Гостомысл. — Но не пропустит ли он врага? Как бы не попасть в западню.

— Гостомысл, ты слишком боязлив, — со смешком проговорил князь Вяйнемяйнен, — а ратное дело не любит робости. Хорошему воину нужно нахальство и лихость. Вон, берксерки — искусством боя на мечах владеют слабо, но храбрость делает их великими воинами. Они не боятся не врага, ни боли.

Гостомысл взял пирожок и переломил его.

— С рыбой, — проговорил он, рассмотрев начинку, и стал есть пирожок.

Съев половину пирожка, проговорил:

— От страха они пьют отвары из ядовитых грибов. Ядовитые грибы делают их смелыми и нечувствительными к боли, но они же отбирают у них ум и делают их безрассудными. В прошлом году, когда даны осаждали Корелу, на стены ворвались три берксерка. Они рубили всех подряд, не разбирая где свой, а где чужой. Из-за этого они помешали другим разбойникам забраться на стены. Мой отец убил первого берксерка, не затратив много сил. Других убили бояре. Их взяли даже не силой, а хитростью. Таким образом, разбойникам от берсерков оказался только вред. Так что в ратном деле нужны не столько лихость и отвага, сколько ум и расчетливость. Воин с холодным умом всегда победит азартного противника.

Гостомысл на секунду замолчал, затем проговорил:

— Мой отец потерпел поражение, потому что не проявил разумной осторожности. Мне нельзя повторять его ошибки, потому что каждое сражение для меня вопрос жизни и смерти. В случае поражения мне некуда будет бежать...

Князь Вяйнемяйнен кивнул головой, доел кусок телятины и приложился к кубку с вином. Выпив вино, вытер рукавом усы и усмехнулся. Непонятно чему, то ли рассудительности Гостомысла, несвойственной для людей его возраста, то ли тому, что тот вину предпочитал молоко.

Гостомысл спокойно доел пирожок.

— У тебя как налаживаются отношения с Кюллюкки? — спросил князь Вяйнемяйнен.

— Никак, — сказал Гостомысл. — Как видишь, — она живет своей жизнью, а я ей не мешаю.

— Мне нужны внуки, а тебе сыновья, — сказал князь Вяйнемяйнен, — поэтому не затягивай с этим делом. А отношения? Это не имеет значения. В конце концов люди женятся не ради забавы. Не беспокойся — любит она тебя или нет неважно — она княгиня, а потому сделает то, что обязана делать.

— Ну да. У нас еще есть время, — сказал Гостомысл. Поведение Кюллюкки задевало его самолюбие, поэтому ему не хотелось продолжать разговор на эту тему

Он приподнялся.

— Кажется, слышен звук трубы?

Заметив, что завтрак закончен, к князьям подошел Ратиша и подтвердил, что Гостомысл не ошибается — и в самом деле слышен звук трубы, и это сигнал от Медвежьей лапы о том, что он нашел вход в Неву.

Князь Вяйнемяйнен поднялся.

— Значит, мне пора на свой корабль.

— Отец, — сказал Гостомысл, — я пойду на звук трубы, а ты со своими кораблями от меня не отставай. И будь готов к сражению — если мы слышим сигнал, то его слышат и наши враги.

 

Глава 33

Весть об идущих по Неве купеческих кораблях мгновенно разнеслась по войску. Разумеется, никто не пожелал упустить возможности легкой добычи.

Погрузка на корабли для людей, привыкших к жизни в бесконечных походах, дело десятка минут.

Корабли сталкивались с берега на воду. Грузилось оружие. Слышались смех и возбужденные, в предвкушении добычи, возгласы.

Увидев эту картину, Готлиб разозлился:

— Тор их раздери, откуда они узнали о купеческих кораблях?

Харальд пожал плечами.

— Да кто же его знает. Может, кто из наших проболтался.

— Языки надо вырывать таким болтунам!

— Или подслушал. Теперь не найдешь виновного. Понаблюдав с минуту за этой суетой на берегу, Готлиб спросил:

— Харальд, а не слишком ли много набирается жаждущих добычи?

Харальд согласился:

— Многовато. Но что делать?

— Пусть остаются, мне хватит и шести стругов, — сказал Готлиб.

— Но как им запретить? Запрет вызовет возмущение — ведь это пока не войско, а банда. — Махнул рукой Харальд.

— Ты должен был их приучить к дисциплине, — сказал Готлиб.

— Для этого нужна хотя бы неделя, — сказал Харальд.

— Нет у меня для тебя недели, — сказал Готлиб и приказал: — Я беру шесть стругов...

По докладу дозорных, купеческих кораблей прошло три, но Готлиб, уже зная стойкость словен в сражениях, решил подстраховаться и создать перевес в силах вдвое.

— ... те, на которых командирами наши бояре...

Готлиб бежал из Словенска с одним кораблем, но перешедшие на его сторону даны привели к нему и свои корабли.

Ушедших от Отера-урмянина данов было много, но доверять людям, изменившим своему вождю, было не в обычае конунга Готлиба.

Он понимал, что получил в свое распоряжение не войско, а всего лишь неорганизованную банду нищих. Пока — обычную толпу: подлую, неустойчивую, способную переметнуться на сторону противника в любой момент.

Чтобы хоть как-то взять ее под свой контроль, Готлиб применил обычный способ — разбил новых людей на отряды и поставил во главе их своих людей.

Но, к его сожалению, старых дружинников было мало — ровно на шесть кораблей. Вот эти корабли Готлиб сейчас и брал.

Польза от этого была двойная: с одной стороны, команды кораблей приучались к власти назначенных им командиров; с другой стороны — команды получат часть добычи, и тем самым остальным будет видна выгода от подчинения назначенным конунгом воеводам.

К тому же Готлиб рассчитал, что многие новые люди неминуемо погибнут в сражении со словенами при штурме Словенска. Когда город будет взят, те, что останутся в живых, окажутся среди враждебно настроенных жителей.

Готлиб уже убедился, насколько опасны славяне. Во враждебном окружении даны смогут рассчитывать только на защиту своего конунга. Таким образом, даже самые буйные и неуемные вынуждены будут беспрекословно повиноваться Готлибу.

— ... Остальные, под твоим руководством, пусть ждут, — закончил распоряжения Готлиб.

— Но что я им скажу? — спросил Харальд. — Они вряд ли послушаются меня.

Готлиб мрачно усмехнулся.

— С каких это пор ты стал сомневаться, что в войске кто-либо не послушает тебя?

— С сегодняшней ночи.

— А ты тем, кто тебе не хочет подчиняться, посули петлю на ближайшей осине.

— Они не испугаются угроз, — вздохнул Харальд. — Необходимо время, чтобы вольных людей отучить от свободы.

— Ты ошибаешься, Харальд! — волком оскалил зубы Готлиб. — Чтобы отучить от свободы, необходимо не время, а хорошая палка.

— Их слишком много. Всех не перевешаешь, — сказал Харальд. — Завтра они будут бояться петли и палок, а сегодня еще нет.

— Ну, хорошо! — с раздражением проговорил Готлиб, — скажешь им, что мы пошли на разведку, а как обнаружим славянские корабли — дадим сигнал, по которому остальные и выйдут.

— А разве это славянские корабли?

— А кто еще кроме них тут ходит? Да и не имеет значение, чьи это корабли, славянские или чьи другие — нам нужна добыча. Осел упрям, и силой не заставишь его сделать то, чего он не желает, но он радостью бежит за морковкой, подвешенной перед его носом. Эту морковку и надо повесить перед носом, пополнившим наше войско ослам.

— Попробую обмануть их, — сказал Харальд и отправился к ожидающим распоряжений командирам отрядов.

Готлиб же поднялся на корабль, сигнальщики махнули флажками, и шесть стругов отчалили от берега и через мгновение пропали в тумане.

По сообщениям дозорных корабли прошли вниз по реке. Поэтому Готлиб знал, где искать купеческие корабли. Он прикинул, что корабли должны идти медленно, боясь в тумане наткнуться на берег, и приказал гребцам грести изо всех сил.

С учетом времени Готлиб рассчитывал догнать их не раньше, чем через час.

Понаблюдав, как гребут гребцы, он пошел на нос к дозорному. Только встал рядом, как внезапно из тумана выскочила черная тень и едва не врезалась в корабль. Непонятно было что это.

От неожиданности Готлиб даже присел. Сначала он даже решил, что корабль в тумане сбился с фарватера и чуть не врезался в берег. Но тень проскользнула мимо, затем вторая, и только, на третий раз Готлиб догадался, что это были как раз те корабли, что он искал.

Придя в себя, Готлиб приказал развернуться и следовать за проскользнувшими мимо кораблями.

Впрочем, струги были остроносые с обоих концов, поэтому, чтобы сменить курс на обратный, требовалось всего лишь начать грести в другую сторону

Но пока гребцы пересаживались, время ушло, пришлось снова гнаться за загадочными кораблями. Так прошли всю реку, а когда вышли в море, туман неожиданно исчез.

 

Глава 34

Медвежья лапа не стал уходить далеко вниз по реке. Несмотря на густой туман, он заметил костры дозорных на берегу. Дозорные дремали: они даже не окликнули проходящие мимо корабли. А вытащенные на берег корабли свидетельствовали, что разбойники не только не собираются выходить в поход, но и не готовы были к сражению.

У Медвежьей лапы даже зачесались руки от желания высадиться на берег и напасть на разбойников. В такой неразберихе и десяток воинов мог разогнать армию. Заманчивое было дело.

Но тут Медвежья лапа вспомнил предупреждения Гостомысла.

Размолвка Гостомысла со Стоумом показывала, что тот не боится расставаться и с людьми опытными, доказавшими преданность.

Победителей не судят, однако в случае поражения последствия могли быть неприятные.

Медвежья лапа подумал, что при отце Гостомысла, князе Буревое, он был боярином, но только одним из многих. Князь Буревой поручал ему ответственные дела, но о том, чтобы стать воеводой, Медвежья лапа и не помышлял, потому что среди таких ярких людей, как воевода Храбр, он выглядел довольно скромно. Только гибель большей части дружины позволила боярину попасть в первые ряды княжеской дружины, что должно принести немалые доходы. Так стоило ли рисковать своим положением?

Пока Медвежья лапа размышлял, ему сообщили, что на берегу стоит больше сотни кораблей. Сто кораблей означало войско численностью не меньше десяти тысяч воинов.

Это боярина удивило. И он стал сам считать корабли. Сосчитал десятка два и сбился.

Но пересчитывать не стал, потому что не имело значения, сколько было вражеских кораблей, важен был факт, что вражеское войско стояло лагерем у входа в Неву, и оно было значительным.

Медвежья лапа почувствовал холодок под ложечкой, ведь он едва не отдал приказ напасть на лагерь разбойников. Если бы он это сделал, то точно бы погиб. Погибли бы и Гостомысл и князь Вяйнемяйнен, которые, не зная настоящей численности противника, ввязались бы в сражение.

— Слава богам, что дали мне терпение! — вознес хвалу богам Медвежья лапа и подумал, что разбойники стоять на берегу Невы будут недолго. Трудно и дорого прокормить большое количество людей. Поэтому поход на словен мог начаться в любой момент.

Таким образом, Гостомысл оказался прав — его предчувствие сбылось. Для Медвежьей лапы это оказалось весомым доказательством того, что Гостомысл обладает даром предчувствия. Для вождя и его дружины это бесценное качество. С таким вождем дружина будет непобедима.

Но теперь требовалось срочно предупредить Гостомысла о нависшей опасности, поэтому Медвежья лапа, пройдя немного вниз по реке, приказал развернуться и как можно быстрее возвращаться.

На обратном пути словенские корабли едва не столкнулись с разбойничьими кораблями. Они разминулись так быстро, что Медвежья лапа даже рассмотрел лицо Готлиба с вытаращенными от неожиданности глазами.

Медвежья лапа догадался, что Готлиб ищет их, и удивился тому, как быстро разбойники организовали погоню. Это еще раз подтверждало, что разбойники крайне опасные противники.

 

Глава 35

Пока Готлиб приходил в себя и разбирался, что произошло, Медвежья лапа успел сообщить Гостомыслу о результатах разведки.

Переговорив с Медвежьей лапой, Гостомысл задумался: противник опять имел численный перевес над его войском.

Какой полководец решится сражаться с превосходящим противником? Разумный человек уклонится от битвы и будет выжидать более выгодный момент. Правда, неизвестно, к чему приведет ожидание. В военном деле нерешительность нередко приводит к поражению.

А человек талантливый будет искать решение, как победить врага здесь и сейчас теми силами, которые он имеет.

Если бы Гостомысл имел боевой опыт больше, то, наверно, бы он постарался уклониться от сражения с норманнами, а вернулся бы в Словенск и занялся организацией обороны города.

Но весь опыт Гостомысла состоял из одного сражения: освобождения Словенска от разбойников небольшой дружиной.

Да и не было никакого сражения, все решила хитрость и внезапность.

Поэтому логично, что Гостомысл решил снова использовать доказавший свою эффективность прием.

Для начала он решил уничтожить корабли, преследовавшие Медвежью лапу

Как учило древнее искусство войны, — если вы не знаете себя и своего врага, то вы глупец и, несомненно, потерпите поражение в каждой битве; если вы знаете себя, но не знаете своего врага, то однажды победите, однажды проиграете; если вы знаете себя и знаете врага, то победите в каждом сражении.

Врага следовало ослепить, лишить информации о войске славян.

Поэтому Гостомысл приказал всем кораблям выстроиться в одну линию. Таким образом, разбойничьи корабли сразу столкнутся с превосходящими силами и их легче будет уничтожить.

Кроме того, в линии множество кораблей выглядели внушительно, и если какому кораблю разбойников удастся уйти, то они решат, что столкнулись с силами, намного превосходящими их войско.

Это должно было смутить врага и заставить его действовать неуверенно.

Затем Гостомысл обратился к Ратише.

— Ратиша, займись орудиями, — как только корабли разбойников выйдут из тумана, стреляй. Ты должен обязательно попасть хотя бы в один корабль. Пусть даны увидят, что у нас есть оружие, которым мы сможем побить их на расстоянии. Это сломит их дух и заставит опасаться нас.

— Качка будет снижать точность, — заметил Ратиша. — Но я постараюсь.

— Качка не будет мешать, мы остановимся перед стеной тумана на расстоянии полета стрелы, — сказал Гостомысл.

— Я сделаю примерочный выстрел, — сказал Ратиша.

— Делай, — сказал Гостомысл и позвал кормчего: — Сом, иди сюда!

Сом ловко пробежал между гребцами и встал перед Гостомыслом.

Гостомысл показал на туман.

— Как думаешь — надолго ли сел туман?

Сом сунул палец в рот, обслюнявил его и поднял над головой. Покрутил носом, подумал и сказал:

— Сквозняк. Думаю, скоро ветер туман сдует.

— Хорошо, — сказал Гостомысл, — ты вот что — сейчас из тумана выскочат разбойники. Я не знаю, сколько их, но Медвежья лапа говорит, что за ним гнались пять или шесть кораблей. Вряд ли они полезут на нас. Ратиша пульнет в них стрелами, и как только они побегут, так сразу гони за ними. Предупреди гребцов, чтобы постарались. За усердие они получат награду.

— Скажу, — сказал Сом и пошел на корму.

По пути он передал гребцам обещание князя, и у тех лица стали веселее.

А у Гостомысла блеснула в голове новая мысль, и он приказал:

— Сигнальщик, передай всем — после победы над разбойниками я разрешу грабить их лагерь. Треть добычи получит тот, кто взял ее. Треть мне. И треть дружине. Отныне это правило будет действовать в моем войске всегда.

Сигнальщик расплылся в довольной улыбке, дунул в рог, затем замахал сигнальными флагами.

 

Глава 36

Выйдя из тумана, норманнские корабли по инерции проскочили еще какое-то расстояние, прежде чем Готлиб сообразил, что он оказался перед многочисленной флотилией кораблей.

Кому принадлежали корабли, загадки не было — на мачтах кораблей реяли словенские и карельские знамена. Кораблей было столь много, что даже с шестью кораблями шанс на победу был ничтожный. Нет, его не было совсем.

Увидев, что попал в ловушку, Готлиб отдал команду снова поменять направление движения, теперь он из преследователя превратился в преследуемого.

Готлиб не особенно испугался, обнаружив перед собой сильный словенский флот, хотя и сильно удивился — он даже не догадывался, что у местных славян может быть столько кораблей.

На южных границах Дании располагались территории славян-оборитов. У оборитов был сильный флот, однако обориты были для данов почти своими. Готлиб сам был сыном оборитки.

Но словене, проживавшие на берегах Нево-озера, казались Готлибу совершенно другим народом. Свирепым, диким, а теперь и загадочным.

Разумеется, с противником, имеющим подавляющее преимущество, Готлиб и не собирался воевать — в его голове мгновенно возник план заманить словенские корабли в Неву, а там подставить под удар оставшихся с Харальдом кораблей.

У Харальда кораблей было поменьше, но на узкой реке славянский флот вынужден будет идти колонной, и, таким образом, его можно будет бить по частям.

Готлиб наморщил лоб, — напрашивался вывод, что если сейчас на Неве удастся разбить словенский флот, то повторится прошлогодняя ситуация.

Но у Готлиба не хватило сил, чтобы удержать захваченное, теперь же у него было значительное войско, которого хватит и для того, чтобы захватить основные славянские города.

Правда, мешался Отер-урмянин с его претензиями на руководство войском, но Готлиб хорошо знал, как надо избавляться от нежелательных соперников.

Готлиб обрадовался: — «Ох, не зря я оставил корабли с Харальдом в засаде — это было божье провидение!»

Однако через минуту планы Готлиба рухнули. Не успели корабли Готлиба скрыться в тумане, как с передовых кораблей славян взвились огромные горящие стрелы.

Славяне вновь удивили Готлиба — горящие снаряды летели гораздо дальше, чем обычные стрелы. И они были тяжелее. И точнее. Одна из стрел попала в борт корабля Готлиба, отчего тот вздрогнул, словно получил удар огромным молотом.

Когда Готлиб пришел в себя, то увидел, что стрела пробила борт и днище корабля. В образовавшуюся дыру в корабль бурным потоком хлынула вода. В довершение к этому, горящая смола со стрелы прилипла к дереву, и сухое дерево полыхнуло огнем. После этого кораблю стали одновременно грозить две беды — сгореть и утонуть.

Гребцы кинулись тушить огонь, другие останавливать воду Впрочем, заполнявшая корабль вода помогала тушить огонь.

Но, пока тушили огонь и боролись с водой, со славянских кораблей взлетели новые снаряды. Перепугавшись, что новые снаряды добьют корабль, Готлиб приказал гребцам бросить тушение пожара и немедленно уходить в туман.

Гребцы сели за весла, а тушением пожара занялись воины.

Готлиб не зря испугался, он хорошо знал, что если он попадет в плен к славянам, то ему грозит страшная и мучительная казнь. Славяне отомстят за беды, что натворил Готлиб в Словенске.

Готлибу повезло — гребцы рывком выдернули корабль из-под удара снарядов, и корабль попал в полосу тумана.

А вот два других корабля загорелись, расстилая черный дым по воде.

Готлиб заметил, как воины срывают с себя доспехи и падают в воду.

Что с ними случилось дальше, Готлиб не видел.

Нетрудно было догадаться, что славяне поставили на свои корабли метательные орудия. Греки вооружали свои корабли такими орудиями. Используемые ими снаряды, прозванные «греческим огнем», были сущим кошмаром для их противника. «Греческий огонь» горел даже в воде. В море корабли, оснащенные такими орудиями, были крайне опасны. А вот на реке...

Готлибу тут же представилась картина — славянские корабли медленно подходят к лагерю данов и начинают засыпать корабли и лагерь пылающими снарядами. С их помощью славяне спалят датские корабли еще до того, как приблизятся к ним на расстояние выстрела из лука. А остальных добьют на суше.

И так как Готлиб не собирался терять войско, которое ему с трудом удалось собрать, то он приказал кормчим уводить корабли вниз по Неве. А чтобы предупредить Хараль-да, сигнальщик должен был все время дуть в рог.

Готлиб надеялся, что туповатый Харальд не будет раздумывать о том, что происходит, а последует за ним. Тогда у Готлиба останется войско, с которым он сможет завоевать себе другие страны с населением посмирнее славян.

В ходе своих маневров Готлиб совершенно забыл о войске Отера-урмянина, которое не имело представления о том, что находится на краю пропасти. А может, он и не захотел вспоминать, в конце концов зачем ему спасать соперника?

 

Глава 37

На покрытом белым полотнищем столе — вино, мясо, рыба, хлеб.

Глиняная, почерневшая от грязи, посуда. Куски жареного жилистого мяса, наваленного горой на деревянное блюдо, выглядели жестко и неаппетитно, — зарезали украденную у чухонцев корову.

Несчастная корова была стара, и чем дольше ее варили, тем ее мясо твердело больше.

С точки зрения стороннего наблюдателя стол был скуден и убог. Эта скудность была следствием того, что до сих пор войску Отера не удалось никого ограбить.

Скудность стола возмещалась пышностью процедуры.

Отер сидел в огромном кресле, похожем на трон. На нем было одеяние, украшенное пестрыми тряпочками.

Двое слуг стояли за плечами Отера, сторожа его малейшее желание.

Властолюбие и высокомерие — любимые привычки людей, выбравшихся из нищеты.

За столом сидели и командиры отрядов. В украшении одежды они старались перещеголять своего вождя.

До этого утра Отер не приглашал их за свой стол, но после ухода данов сообразил, что оставшимся также ничто не помешает уйти. Перед выходом в поход это было бы катастрофой.

Эта мысль страшно обеспокоила Отера, и он решил, несмотря на скудность припасов, срочно дать пир для командиров отрядов.

Командир одного из отрядов, Уншад, выбрал из груды мяса кусок посочнее и попробовал его надкусить. Но, сломав зуб, тут же выплюнул кусок мяса.

— Урмянин, ты, похоже, решил нас лишить всех зубов, — мрачно пошутил Унгнад, пальцем нащупывая во рту обломок зуба.

— Мясо жесткое, — сказал Отер. — Но мы простые воины и питаемся тем, что можем добыть. Это мясо мы добыли, когда шли мимо Чухны. Другого мяса у нас нет.

— Тут негде взять хорошей еды. Кругом безлюдно, как в пустыне, — сказал Унгнад.

— Ловите рыбу. Как кормить воинов — это забота их командиров, — сказал Отер.

— Как бы не протянуть нам с голода ноги, — озабоченно проговорил другой начальник отряда.

— Злее будете! — усмехнулся Отер и заверил: — Будут у нас и золото, и серебро, и изысканная пища, и красивые женщины.

— Когда? — спросил Унгнад. — Как видишь, тут плохое место.

— Завтра уходим, — сказал Отер и, глядя на вытянувшиеся от удивления лица, заговорил: — Вот по этому поводу я, братья, решил с вами посоветоваться. Место тут и в самом деле плохое. Надо было бы вчера выходить в поход. Но конунг Готлиб расколол наше войско.

— Но он с нами. И не имеет значения, кто будет командовать войском, — заметил Унгнад.

Последняя фраза кольнула Отера. Он догадался, на что намекает Унгнад.

— Готлиб так запуган славянами, что боится выйти из лагеря, — насмешливо проговорил Отер. — Какой с него вождь? Как бы он совсем не сбежал.

— Я был с Готлибом в походах. Готлиб смелый воин и хороший вождь. Он никого не боится, — возразил Унгнад. Нам его помощь нужна. Мне неизвестны его планы, но ждать мы больше не можем — в моем отряде хлеба не больше чем на три дня, а мяса и рыбы совсем нет. Тебе с ним надо сегодня же встретиться и выяснить его планы. Если он не хочет идти с нами, то мы пойдем без него.

Правильно, — поддержали командиры.

— Решено, — сказал Отер. — Завтра утром выходим в поход. А сейчас надо сходить к Готлибу и спросить его, что он намеревается делать. Кто пойдет со мной?

— Я! — сказал Унгнад. — Я знаю Готлиба...

Договорить Унгнад не смог, к столу подошел воин в полном вооружении и доложил, что у него есть сообщение.

— Кто ты? — спросил Отер-урмянин.

— Я Снорри из отряда Эймунда, что стоит в охранении лагеря. Эймунд прислал меня с сообщением, что у данов какая-то возня. Сначала несколько их кораблей во главе с конунгом погнались за купеческим судном...

— Везет Готлибу, — сказал Отер.

Снорри продолжил:

— Затем некоторые из этих кораблей вернулись, но тут же все оставшиеся корабли данов спешно ушли вниз по реке.

— Проклятые даны, от жадности они готовы удавиться. Завтра выходить в поход, а они гоняются за купцами, — возмутился Отер.

— Они шатры забрали с собой? — с напряженным взглядом спросил Унгнад.

— Нет. Все шатры и вещи остались на берегу Но люди ушли все, — сказал Снорри.

— Слава богу! Значит, они не бросили нас, — облегченно проговорил Унгнад.

Отер, досадуя, что Унгнад вмешался в его разговор со Снорри, поинтересовался:

— А что там еще на реке происходит?

— Туман. Ничего не видно. Но после ухода данов стало все тихо, — сказал Снорри.

— Как я и предполагал, Готлиб струсил, и завтра нам придется идти одним, — с торжеством посмотрел на Унг-нада Отер.

— Готлиб не трус! К ночи они вернутся. Не могут же они бросить свое добро? — проговорил Унгнад.

Отер бросил на него внимательный взгляд.

Унгнад выделялся из командиров отрядов самоуверенностью и нахальством. Как заметил уже Отер, другие командиры отрядов прислушивались к нему.

«Похоже, они признают его старшинство над собой», — подумал Отер.

Но по мере роста влияния Унгнада на командиров, падал авторитет самого Отера, — особенно после того, как Томас и остальные даны ушли к Готлибу, — и это его тревожило.

Теперь стало ясно, что Унгнад претендует на место вождя войска.

«Если дело так пойдет дальше, то войско может его провозгласить своим вождем», — подумал Отер, и задал себе вопрос: — «И что же теперь делать?»

Отер наблюдал за Унгнадом. Унгнад что-то говорил, совершенно не заботясь о том, слушают ли его другие или нет.

Его внимательно слушали.

«Договориться с ним?» — размышлял Отер.

Но что он может предложить Унгнаду? Золото? Серебро? У него нет ни того, ни другого. Когда они вторгнутся в земли славян, Унгнад и сам все возьмет. Люди любят титулы, но титул простой рыбак дать не может. Власть? Но власть не дарят, ее берут сами. Впрочем, из-за власти сейчас и идет спор.

Отер прислушался, о чем говорил Унгнад.

— Если Готлиб все же не вернется к вечеру, то мы сами пойдем на славян. Мы и без него справимся со славянами, у нас сотни кораблей и тысячи людей.

Он рассуждал, словно уже был вождем.

«Остается одно — убить его», — подумал Отер и стал прикидывать, когда это сделать и каким образом.

С вопросом «когда» было проще — завтра, во время сражения со славянами. И ни в коем случае не позже. До сражения со славянами Отера не станут отстранять от власти — так как он один знает (по крайней мере утверждает, что знает путь к городу словен). Но после победы над ело-венами ему точно не быть вождем.

Остался еще один вопрос, — кто убьет Унгнада?

 

Глава 38

Как только норманнские корабли скрылись в тумане, Сом, как и говорил ему Гостомысл, не дожидаясь дополнительных команд, дал сигнал, и гребцы, уже дрожавшие от напряжения, выплеснули энергию, и тяжелая ладья стала медленно разгоняться.

Вслед за ней потянулись и другие корабли.

Гостомысл с тревогой посматривал вперед.

Заметив его тревогу, к нему подошел Ратиша.

Он был доволен результатами действия его орудий, и с радостью смотрел на догоравшие остатки двух норманнских кораблей. Около обломков плескались несколько уцелевших гребцов. Это были именно гребцы, потому что воины в тяжелом вооружении утонули.

Корабли проходили мимо терпящих бедствие, но никто и не подумал подобрать их. Сами разбойники в таких случаях обычно добивали выживших. В обычае же словен и карел не было мстить потерпевшим поражение, но они торопились, поэтому рассудили, что раз до берега недалеко, то разбойники и сами спасутся.

Ратиша участливо спросил:

— О чем тревожишься, князь? Разбойников мы побили,

и они убежали. Обломки двух их кораблей догорают в воде. Оставшиеся разбойники спасаются сами, как могут.

— Вот и плохо, что воинов перебили всех, — сказал Гостомысл.

— Почему?!

— Если бы взяли хоть одного воина в плен, то смогли бы узнать от него, какие силы у норманнов и что они замышляют, — сказал Гостомысл.

— Можно гребцов подобрать...

— Но что могут знать простые гребцы? — сказал Гостомысл.

— Да то же, что знают воины. Но их сведения все равно уже не будут иметь значения, — сказал Ратиша.

— Как так — не будут иметь значения? — удивленно спросил Гостомысл.

— Ну, так убежавшие разбойники поднимут тревогу, — сказал Ратиша.

— Плохо, — сказал Гостомысл и пожалел: — Зря я Медвежью лапу поставил на струги, теперь и посоветоваться не с кем. Надо держать его все время при себе.

— А ты, князь, не беспокойся, — Ратиша показал пальцем на знамя на мачте. — Ты идешь под знаменем, дарованным тебе богиней. Богиня Девана любит тебя, поэтому ты не можешь потерпеть поражение.

— Но на богов надейся, а сам не плошай, — заметил Гостомысл. — Мой отец тоже слишком полагался на удачу.

— Князь Буревой вышел с малой дружиной, а с нами еще и карельская дружина, — сказал Ратиша и обратил внимание Гостомысла. — Князь, нас догоняет Медвежья лапа.

— Ага! — обрадованно проговорил Гостомысл и прошел к борту, рядом с которым ровнялся струг.

Медвежья лапа стоял около ближнего борта.

Увидев Гостомысла, громко проговорил:

— Князь, у стругов ход быстрее, чем у твоей ладьи. Позволь нам вперед пойти?

Раздумывать было некогда, и Гостомысл согласился:

— Ладно, делай, как хочешь. Постарайся отрезать разбойников от их кораблей.

— Все сделаю, князь, — весело проговорил Медвежья лапа, и струг рванулся вперед, словно выпущенная стрела.

По примеру Медвежьей лапы княжескую ладью начали обгонять и остальные струги.

Гостомысл кисло усмехнулся:

— Хорош же я князь, если иду позади войска.

— Твой отец говорил, что князь должен воевать головой, — сказал Ратиша.

— И никогда не следовал этому правилу сам, — отозвался Гостомысл. — Вот что, впереди у нас битва с разбойниками, как раз в том же месте, где потерпел поражение мой отец. Как бы нам не попасться в ту же ловушку, что и он в прошлом году.

— Тогда наше войско всеми силами кинулось на лагерь разбойников, но, как оказалось, разбойники стояли двумя лагерями, и второй отряд, когда увидел, что первый отряд подвергся нападению, напал на наше войско сзади, — сказал Ратиша.

— Девятко подвел тогда отца, — сказал Гостомысл.

— Поэтому на этот раз наше войско надо разделить на две части. Одна сразу нападет на разбойников, другая постоит в засаде, и если разбойники захотят снова повторить ту хитрость, то вторая часть придет на помощь, — посоветовал Ратиша.

— Я об этом уже думал, — проговорил Гостомысл, — словенская дружина мала, дружина карелов будет поболее. По уму нападать на лагерь данов должен больший отряд, а меньший должен сидеть в засаде. И так как карельскую дружину нельзя делить, то пусть они нападут на лагерь, а я со своей дружиной сяду в засаду и вмешаюсь в дело в самый решительный момент.

— Хорошая идея, — одобрил Ратиша.

— Идея-то хорошая, но только кое-что все же смущает меня... — проговорил Гостомысл.

— Что?

— Смущает меня то, что пока карелы будут драться, мы будем смотреть на сражение со стороны.

И что же?

— Не подумает ли князь Вяйнемяйнен, что я трус?

— Но что из этого?

— Если князь Вяйнемяйнен решит, что я трус, то он может отшатнуться от меня, и в следующий раз не окажет помощи, — сказал Гостомысл.

— Это плохо будет. У нас и так союзников нет, — сказал Ратиша

— Когда высадимся на берег, я переговорю с князем. Пожелает, чтобы я пошел первым со своей дружиной... что ж — пойду. У нас все равно нет другого выхода. Эта победа очень важна для нас, потому что решит — быть мне князем или нет. Наверно, важнее этой, другой битвы у меня в жизни не будет.

— Князь Вяйнемяйнен не допустит, чтобы ты пошел вперед. Ведь у него нет наследников. Наследник может быть только, если Кюллюкки родит сына. Но только твой сын станет князем двух племен. Поэтому он тебя будет беречь как зеницу ока, — рассудил Ратиша.

— Наверно. Мой сын будет вождем двух племен и наследником славы словенских князей. Но Кюллюкки молода, а породниться с карельским князем могут пожелать и другие короли.

— Но пока же не пожелали... и пока она твоя жена, — заметил Ратиша.

— Вроде ветер поднимается, — сказал Гостомысл.

Ратиша огляделся по сторонам. Над свинцовой водой неторопливо плыли молочные клочья.

 

Глава 39

Туман быстро сносило с реки, и Гостомысл подумал, что это может помешать незаметно подойти к лагерю разбойников, и забеспокоился.

Но с берега сквозь полупрозрачную вуаль тумана подали условленный сигнал, и Гостомысл приказал причаливать.

Через минуту ладья носом воткнулась в песчаный берег, и гребцы тут же сбросили на берег сходни. Но никто не сходил с корабля — ждали приказа Гостомысла. А Гостомысл приказ сходить на берег не торопился отдавать. Он напряженно изучал берег.

На берегу виднелось множество кораблей.

— Это корабли разбойников, — сказал Ратиша.

— Вижу, — сказал Гостомысл.

— Остальные корабли начинают причаливать к берегу — сказал Ратиша, — пора выходить на берег.

— Пока — не пора, — сказал Гостомысл.

— Ты чего-то опасаешься? — спросил Ратиша.

— Смущение есть — кораблей у разбойников что-то слишком много, — сказал Гостомысл.

— Медвежья лапа сообщал, что не меньше сотни. — Напомнил Ратиша.

— Но где разбойники? — задал вопрос Гостомысл. — Никого не видно. Исчез и человек, подававший сигнал. Странно это.

Но не только Гостомысл встревожился, у остальных, не увидевших на берегу людей, в мозгу зародилась также мысль, что дело тут нечисто и возможна засада. Хотя никто и не верил, что Медвежья лапа мог сдаться врагам, однако тревога заставила руки воинов крепче сжать оружие.

— Я скажу, чтобы приготовили луки, — сказал Ратиша.

— Скажи, сказал Гостомысл и заметил: — Впрочем, и так все готовы к бою.

Ратиша показал на струг, в отличие от других только причаленный носом к берегу.

— Это струг Медвежьей лапы.

— Да, — проговорил Гостомысл и повторил вопрос: — Но где же сам Медвежья лапа и его люди?

Ответ на вопрос пришел сам — в тумане показалось темное пятно. Оно приближалось, и вскоре за ним обнаружились новые силуэты.

— Это люди, — сказал Ратиша.

— А я думал — медведи, — слабо пошутил Гостомысл.

Звякнуло железо.

— Они вооружены, — сказал Ратиша.

— Берите их на прицел, — распорядился Гостомысл.

Над бортами поднялись луки. Стрелы готовы были сорваться в смертельный полет.

— Без моей команды не стреляйте, вдруг это Медвежья лапа, — предупредил Гостомысл.

Так оно и оказалось, когда неизвестные приблизились, послышался голос тихий, но веселый.

— Князь Гостомысл?! Не стреляйте.

— Медвежья лапа! — обрадованно воскликнул Гостомысл и тут же сбежал по сходням на берег.

За ним поспешили и другие.

Приблизившись к Медвежьей лапе, Гостомысл в порыве радости обнял его.

Отпустив, начал расспрашивать.

— Ну и что тут?

— Князь. Все удачно выходит, — начал докладывать Медвежья лапа, —- сторожей на берегу мы убрали незаметно. Затем пошли дальше.

Доклад Медвежьей лапы был прерван появлением князя Вяйнемяйнена и воеводы Йовки.

— Высадились удачно, — сказал князь Вяйнемяйнен.

Он часто дышал, его лицо было возбуждено.

Воевода Йовка не разделил радости своего князя.

— Корабли лежат на берегу, а самих врагов не видно. Уж не в засаду ли мы попали?

— Лагерь разбойников в двух сотнях шагов от нас. А на берегу нет никого, потому что мы сняли сторожей, — сказал Медвежья лапа.

— Но уже утро — где же остальные? Уж не спят ли они до обеда? — спросил Йовка.

— Они в лагере собрались. Что-то там происходит непонятное. Наверно их конунг устроил смотр своему войску, — сказал Медвежья лапа.

— Это хорошо, — сказал Йовка уже более весело. — Как закончимся высаживаться, быстро построим войско и двинем на лагерь.

— Не спеши, — проговорил Медвежья лапа. — Есть тут одна загадка — там два лагеря.

— Так было в прошлом году, и когда сюда приходил мой отец. Это уже известная хитрость, — сказал Гостомысл.

— Но один лагерь полон разбойников, а другой — пустой! Шатры есть, даже посуда, но нет ни одного человека, — сказал Медвежья лапа.

— Пустой?! — спросил Гостомысл, и в его глазах блеснуло сомнение, и он тихо пробормотал: — Так было и с моим отцом. Неужели все повторится?

— Пустой, — сказал Медвежья лапа.

— Ты чего испугался? Они же собрались на смотр перед шатром конунга, — сказал князь Вяйнемяйнен.

Гостомысл вздохнул:

— Князь, мой отец в прошлом году так и потерпел поражение. Он разбил данов в одном лагере, а второго не заметил, и они ударили нашей дружине в спину. Я все это видел лично.

— Так и было, — подтвердил Ратиша. — Мы с князем стояли на краю леса и видели, как даны вышли из леса и напали на наших. Мы тогда еле успели спастись.

— Однако туман быстро рассеивается, — сказал Медвежья лапа. — Надо быстрее решать, что нам делать.

— У меня есть решение, — сказал Гостомысл, обращаясь к князю Вяйнемяйнену.

— И какое? — поинтересовался князь Вяйнемяйнен.

— Предлагаю разделить наше войско на две части. Большая часть нападет на лагерь, а малая — останется в засаде. Если разбойники устроили какую-либо новую хитрую ловушку, то она придет большему войску на помощь, — сообщил план Гостомысл.

Йовка кивнул головой.

— Хороший план.

— Кто возглавит большую часть войска? — спросил князь Вяйнемяйнен.

Гостомысл молчал.

— Ладно, — сказал князь Вяйнемяйнен. — Я пойду на лагерь, а ты останься в засаде.

— Я не трус, — сказал Гостомысл.

— Знаю, — сказал князь Вяйнемяйнен. — Но твоя дружина мала, а свою я делить не хочу.

— Я не подведу тебя, — сказал Гостомысл.

На этом совещание было закончено. Карелы пошли к своему войску, которое уже выстроилось густой линией.

Медвежья лапа стал прятать словен среди лежащих на берегу кораблей.

Ратиша предложил Гостомыслу:

— Князь, туман уже почти рассеялся, уже видны шатры разбойников. Давай я стрельну по ним из наших орудий.

Гостомысл бросил взгляд на подходившее к лагерю разбойников карельское войско. Через две минуты карелы окажутся в лагере, а до сих пор не было видно, чтобы кто-то из разбойников пытался оказать им сопротивление.

Гостомысл пожал плечами, пробормотал: — Глупость какая-то, — и приказал: — Давай, Ратиша. Только побыстрее, и стрелы пусти горящие. Так больше будет страху.

 

Глава 40

— Но кто же его убьет? — в задумчивости проговорил Отер и спохватился — он сказал вслух то, что не следовало говорить ни в коем случае.

Разумеется, хотя и проговорил Отер очень тихо, эти его слова услышали все.

Догадаться по этой нечаянно оброненной фразе, о чем думает Отер, было несложно, и у всех лица вытянулись в ожидании развития событий — подобные замыслы не могли остаться безнаказанными.

Унгнад, несмотря на то, что был увлечен своей речью, слова Отера хорошо расслышал. Догадавшись, какие в отношении него планы строит Отер, он моментально рассвирепел.

Багровея лицом, он вскочил с места и потянул меч из ножен.

Остальные командиры тут же прижались к стенам шатра и стали с интересом ожидать, чем закончится ссора. Никто и не пошевелился, чтобы встать на защиту своего вождя.

Побледнев, Отер крикнул срывающимся голосом, — Охрана ко мне! — и спрятался за высокую спинку кресла. Кресло было сделано из крепкого дуба и казалось хорошей защитой.

Кто-то из сторожей, стоявших снаружи у входа в шатер, сунул голову в проем шатра, чтобы понять, что происходит, но ближайший к входу из командиров дал ему добрый совет:

— Исчезни, если жить хочешь!

Сторож жить хотел и немедленно последовал мудрому совету Через секунду только качающаяся занавесь свидетельствовала о его недавнем присутствии.

Такое развитие событий навело Отера-урмянина на мысль, что все командиры отрядов, так или иначе, участвуют в заговоре против него.

Как ни странно, но опасность вызвала прилив сил, а с ними вернулась и отвага.

Вынув меч, Отер вышел из своего укрытия.

— Значит, у нас заговор? — насмешливо проговорил Отер, обводя командиров презрительным взглядом.

Он понимал, что с одним Унгнадом он, скорее всего, справится, но только если на него не нападут и остальные.

Командиры поежились под его взглядом.

— А что, других смелых, кроме Унгнада, нет? Или вы смелы только, когда нападаете стаей на одного, как вшивые шакалы? — продолжал Отер.

Неизвестно о чем договаривались командиры раньше, но обвинение Отера в трусости смутило их.

Действительно, одно дело, когда вождь сменяется в результате честного поединка, и совсем другое дело — если он убит подло, в спину

Унгнад сначала опешил от наглого напора Отера. Он рассчитывал, что Отер испугается и добровольно оставит пост главы войска. Но через мгновение стало очевидно, что дело без кровопролития не обойдется, и при этом ему самому придется драться со старым вождем. Командиры не захотят вмешиваться в дело.

— Отер-урмянин! — хриплым от волнения голосом проговорил Унгнад. — Войско не хочет тебя видеть своим вождем!

— И кто же тебе это сказал? — насмешливо парировал Отер.

— Командиры отрядов мои слова подтвердят, — сказал Унгнад.

— Да? — изумленно приподнял бровь Отер. Он видел, что насмешливый тон выводит противника из равновесия, и потому старался использовать этот прием во всю силу

— Да, — сказал Унгнад.

Командиры молчали.

— А кого же войско желает видеть над собой вождем? Тебя, что ли? — спросил Отер.

— Меня, — выдавил Унгнад.

Молчание командиров заставило его чувствовать себя неуверенно, однако останавливаться уже было нельзя.

— То есть человека, который хотел предательски убить своего вождя? — выдвинул обвинение Отер.

Унгнад покраснел.

— Никто тебя не собирался убивать. Ты сам хочешь убить меня. А мы только хотели, чтобы ты сам объявил о своей отставке.

— Но почему? Чем я не устраиваю войско? — обратился Отер к командирам и, не дожидаясь ответа, в сердцах обреченно махнул рукой. — Впрочем, я знаю, что у вас нет ответа. Это обыкновенная дурь, которой полны ваши головы. Но знайте, главенство над войском я просто так не уступлю. Я не желаю, чтобы ваши дурьи головы погубили всех нас.

— Мы не дураки. Но если ты сам не уйдешь в отставку, то тогда нам придется убить тебя, — сказал Унгнад.

— Подлым ударом в спину? Вдесятером против одного? Я так и знал, что вы настолько трусливы, что даже вдесятером боитесь одного, — с сарказмом проговорил Отер.

— Ты плохо нас знаешь, — сказал Унгнад.

— Нет, я вас слишком хорошо знаю — вы трусы и предатели. Вы, как стадо овец, слепо бежите за первым же попавшимся бараном. Хотя он слеп и ведет вас на гибель, — возразил Отер и с горечью в голосе добавил: — А моя ошибка в том, что я относился к вам, как к воинам.

Слова Отера были правдивы, а высказанная вслух правда — это самый сильный повод для драки.

Унгнад обозлился и с пылающим злобой лицом приблизился вплотную к Отеру и приставил меч к его груди. Руки

Унгнада дрожали от злобы, и он был готов сию же секунду вонзить меч в грудь соперника.

Так бы оно и произошло, но вперед выступил один из командиров и сказал:

— Погоди, Унгнад. Тут нас обвиняют в нечестности, чего мы не заслужили. Так давайте поступим честно — по старому обычаю любой воин, если видит, что вождь неумело командует дружиной, имеет право либо уйти в другую дружину, либо потребовать от вождя, чтобы тот отказался от своего места. Вождь может отказаться, но тогда они должны сразиться в честном поединке. Сражайтесь перед войском, и кто победит, тот и будет нашим вождем.

Идея всем понравилась, и послышались возгласы одобрения:

— Верно, пусть сразятся!

— Ха! — воскликнул Отер. — Если молодой воин не боится драться со мной, то я готов.

Унгнад вспыхнул:

— Я не боюсь. Идем на площадь, и ты либо умрешь, либо будешь на коленях просить пощады. Я добрый, я оставлю тебе жизнь, но я сделаю тебя рабом.

— А я только убью тебя, — сказал Отер, оттолкнул плечом Унгнада и вышел из шатра.

За ним из шатра повалил командиры.