Глава 21

На острие иглы

Незамеченная революция

Есть такое слово — "маржинализм". Его нужно знать и понимать. Это слово охватывает целый комплекс понятий в современной экономической науке. 06 этом речь в настоящей главе. В то время когда в Европе экономическая профессура в большинстве своем занималась историко-хозяйственными проблемами и увлекалась социалистическими идеями, в области теории произошли знаменательные события. Впоследствии они привели к подлинному перевороту в методах экономического анализа и даже в понимании закономерностей экономического поведения людей или фирм. Этот переворот сегодня называют маржиналистской революцией или (не очень точно) революцией предельной полезности.

Сказанное было осознано и понято учеными гораздо позже, уже в XX в. Да и замечено было далеко не сразу. Это была поистине тихая, незаметная и вовсе не обвальная, но тем не менее революция. Потому что ряд событий, которые составили названный процесс, действительно изменил лицо науки, характер научно-экономического мышления.

О выражении “предельная полезность"

Margined utility — так термин звучит по-английски. Русский термин "предельная полезность" установился давно, и едва ли уместно было бы предлагать другой. Полезно знать, однако, что наш эквивалент английского термина передает его смысл неточно.

Marginal означает "находящийся на самом краю", "крайний", "граничный".

Utility — это, конечно, полезность. Но и тут русское слово может сбить с толку. Мы привыкли, что полезность — это некие свойства вещей, их способность удовлетворять человеческие потребности. Даже если Робинзону на острове достался радиоприемник без батареек (который, конечно, для него бесполезен), от этого сам приемник не теряет способность стать полезным в случае, если бы удалось найти для него источник питания. Исправный приемник обладает полезностью для людей, поскольку люди именно это имели в виду, создавая его.

В выражении "предельная полезность" второе слово употребляется не в том смысле, о каком мы только что говорили. Иногда это понятие объясняют так: "Первым пирожным я угощу ребенка, вторым — жену, третье съем сам, а четвертое отдам теще '. Порядок раздачи соответствует убывающей полезности порции лакомства. Но эта "полезность" не связана ни с вкусовыми качествами пирожных, ни с их питательными свойствами. Фактически имеется в виду желаемость, потребность. Иногда говорят о субъективной полезности благ. Таким образом, выражение "предельная полезность" нужно понимать как последнюю потребность, или желаемость последней порции данного блага. В таком смысле мы можем говорить, например, о "полезности" табака, хотя курящему от него один вред.

Что означает предельная полезность данного блага

— Ну ты запасся водой! — заметил мой друг, прикладывая ладони к печке, которую я только что растопил. — Решил натаскать сразу на неделю?

— Замерзает в колодце вода, — отвечаю, — каждый раз добывать ее — морока.

— Там в сенях у тебя темновато, но мне показалось, что ведра пронумерованы. Это зачем?

— Люблю порядок, — говорю. — № 1 — для питья и чая, № 2 — для приготовления еды, № 3 — для умывания, № 4 — для поливки цветов, № 5 — для хозяйственных нужд. На неделю хватит.

— Извини, — говорит друг. — Но пока ты разводил огонь, я вылил воду из ведра № 1, потому что оттуда успела напиться моя Каштанка. Теперь опять возиться с колодцем?

— Не стоит, — говорю, — на питье пойдет вода из № 5.

— Все понял, — говорит мой друг, — ты готов сидеть в грязи, лишь бы твои цветочки не засохли.

Действительно, я, как и любой, пожертвовал бы ведром, которое для меня наименее ценно. Ведь нумерация моих ведер соответствует их убывающей субъективной ценности для меня. Важнее всего утоление жажды, затем приготовление еды. Этим потребностям уступает потребность в умывании. Следующей по важности идет необходимость поливать цветы, и на последнем месте — чистота посуды, пола и прочего, убывание желаемости данного блага по мере увеличения его потребления называется первым законом Госсена.

Здесь мы подошли к самому интересному. Теория предельной полезности утверждает, что желаемость (полезность) воды в любом из ведер для меня (в данном примере) равна желаемости последнего ведра. Наименее ценная — последняя — порция воды способна заменить любую из предшествующих. Крайняя потребность моя в воде равна потребности в последнем ведре. Но ведь вода во всех ведрах одинакова, и все ведра взаимозаменяемы. Поэтому полезность всех ведер одинакова. И равна она субъективной ценности последнего ведра. Только так и следует понимать утверждение: предельная полезность воды равна полезности последней порции ее — последней, на какую я согласен тратить усилия, чтобы ее заполучить.

В приведенном примере последняя порция воды предназначалась для самых незначительных нужд. Ее субъективная ценность для меня весьма мала. В то же время, если задаться вопросом о ценности всех ведер вместе, мы придем к выводу, что она в совокупности своей равна сумме тех оценок, которые я приписываю каждому ведру, — от максимальной до незначительной. Известно, что вода жизненно важна для людей. В то же время она — самое дешевое из благ, не считая воздуха.

Этот парадокс был сформулирован еще в XVII в., если не раньше. Противники мнения, что ценность вещей определяется их полезностью, любили ссылаться на этот парадокс В ответ им слышались слова о таком факторе, как редкость благ. "А тогда при чем полезность? — отвечали эти. — Так и говорите: спрос и предложение". Разрешить указанный парадокс смогла только теория предельной полезности. Ценность всей воды очень велика, потому что она есть сумма ценностей всех ее порций. Но ценность каждой отдельной порции очень низка, потому что она определяется субъективной ценностью последней (наименее полезной) порции воды.

Как измерить совокупную полезность данного блага

При внимательном чтении можно заметить некоторое противоречие. С одной стороны, полезность воды в каждом из ведер равна полезности последнего ведра. С другой стороны, говорится о ценности, приписываемой каждому ведру — от максимальной до незначительной. Как это понять? Нужно помнить про первый закон Госсена. Каждое новое ведро, добавляемое к уже запасенным, имеет все меньшую и меньшую ценность. Этим оно снижает ценность (предельную полезность) воды в каждом ведре до своего уровня. Но совокупная полезность воды во всех ведрах вместе тем не менее нарастает с каждым новым ведром. Правда, прирост ее с каждым шагом будет все меньше и меньше.

Этот прирост и есть предельная полезность воды на каждом шаге, пока не наполнены следующие ведра. Вот я решаю набрать запас воды. Допустим, я умею оценивать полезность своего запаса с точки зрения очередности своих потребностей в воде. Итак, наполнил ведро № 1–4 балла. Наполнил два ведра — 7 баллов. Три ведра — 9 баллов. Четыре ведра — 10 баллов. Пять ведер… хм… тоже 10 баллов! Или чуть больше того? Вроде бы можно обойтись без этого ведра… ну пусть будет резерв для незначительных нужд. Тогда оценим весь запас воды в 10,5 балла. При таком характере роста потребности в воде выявим предельную полезность ведра воды по шагам:

Имею (ведра, полные воды) 0 1 2 3 4 5

Совокупная полезность воды 0 4 7 9 10 10,5

Предельная полезность воды 0 4 3 2 1 0,5

Замечание. Совокупная предельная полезность любого количества ведер равна сумме предельных полезностей, соответствующих этим ведрам.

Тонкое замечание. Хитрить бесполезно. Если вы хотите проверить совокупную полезность, скажем, трех ведер воды и для этого берете ведра № 2, 3 и 4, вы, складывая 3 + 2 + 1, ни за что не получите 10. Но этим вы перехитрите только сами себя, показав, что до сих пор вы кое-что не поняли. Если вам нужны только три ведра воды, это всегда будут первые три ведра. Если же вы, наполнив четыре ведра, затем меняете решение, оставляя только три и выливая воду из № 1, эта новая хитрость тоже выдает вас с головой. Ведь предельная полезность вылитого ведра при трех налитых такая же, как и во всех остальных, какой бы номер на нем ни стоял. За эти хитрости вам придется переписать номера на оставшихся ведрах с водой: вместо № 2, № 3 и № 4 написать: № 1, № 2, № 3. Закон есть закон.

Как удовлетворить множество потребностей?

Все знают, что такое шведский стол. На стоике стоят самые разнообразные яства — всевозможные салаты, много сортов колбасы и рыбы, горячие мясные блюда, жареная птица, свежие овощи и фрукты, соки, кофе, какао, чай, всевозможное печенье, варенье и т. д. и т. п. Бери, что хочешь и сколько хочешь, накладывай себе сам. Всего вволю, но вволю всего не поешь: вместимость желудка ограниченна, а ждать, пока съеденное переварится, чтобы начать все сначала, вы не можете. Глаза разбегаются, все такое вкусное — как скомбинировать блюда, чтобы получить максимум удовольствия?

Вообще говоря, люди решают такую задачу обычно без длительных размышлений, импровизируя на ходу. Некоторые поступают вовсе не предусмотрительно (например, набрасываются на салаты, и уже мало места остается для мяса и птицы, а на десерт даже смотреть не хочется). Но если подойти к делу предельно рассудительно, то мы постараемся отведать каждого блюда по очереди в таком количестве, пока не почувствуем, что следующей порцией этого блюда можно пренебречь ради иного вкусного блюда.

Ученые говорят, что потребности насыщаются на том уровне, при котором прирост наслаждения от каждого вида блюд становится одинаковым. Другими словами, общее количество потребляемых благ устанавливается таким, при котором равны предельные полезности каждого блага. Это правило называют вторым законом Госсена. В случае "шведского стола" каждый рассудительный человек, конечно, решит для себя эту задачу по-своему, но у всех таких людей максимум удовольствия будет отвечать равным субъективным ценностям последнего куска или глотка доступных им яств.

Уравнение обмена

Предыдущие рассуждения прямо подводят нас к задаче формулирования уравнения товарного обмена. Притом подводят прямо по той дорожке, которая начинается от Аристотеля, продолжается у Тюрго и доходит до обоих законов Госсена.

В самом общем виде маржинализм утверждает, что при обмене двух товаров цена, т. е. взаимно эквивалентные количества обоих, товаров, устанавливается на уровне равных предельных полезностей этих товаров для обоих участников сделки. Если за один стул отдается три топора, то для обоих участников обмена предельная полезность одного стула равна предельной полезности трех топоров.

Но каким образом все-таки достигается эта пропорция, уравнивающая предельные полезности? И вообще, почему мы так уверены, что в данном случае имеет место равенство предельных полезностей? Когда двое ударили по рукам, это можно с одинаковым успехом приписать и равенству трудовых затрат по Рикардо. Сам факт сделки еще ничего не доказывает, нужно объяснить, как это получается, в терминах рассматриваемой теории. Ни Рикардо, ни Маркс в рамках своей теории этого сделать не смогли. Смогли теоретики предельной полезности.

Капустный рынок

Осенью все квасят капусту. Спрос на нее резко возрастает, но это всегда совпадает с большим скачком в предложении капусты, потому что как раз к этому времени поспевают ее поздние сорта, годные для засола. Стихийно возникает множество местных рынков, где бойко идет купля-продажа капусты.

Перед нами один из таких рынков. Здесь сразу 8 продавцов, между которыми ходят 10 покупателей. Кто торгует от овощебазы, кто — от совхоза, а кто — со своего участка. Покупатели тоже из разных категорий населения. Поэтому у каждого из находящихся на рынке свои оценки. У продавца — нижний предел цены ("Дешевле не отдам", — решает он про себя), а у покупателя — верхний предел цены ("Дороже не куплю", — думает он). Допустим, эти оценки сложились сегодня так, как указано в "Капустной таблице".

Если бы на рынке были только покупатель Ы1 и продавец Щ1, они бы могли, поторговавшись, сойтись на какой-то цене между 300 и 100. Но на какой именно? Это зависит от очень многих обстоятельств.

Капустная таблица

Субъективные оценки 1 кг товара

Покупатели Не дороже (руб.) Проданы Не дешевле (руб.)

Ы1 300 Щ1 100

Ы2 280 Щ2 110

Ы3 260 Щ3 150

Ы4 240 Щ4 170

Ы5 220 Щ5 200

Ы6 210 Щ6 215

Ы7 200 Щ7 250

Ы8 180 Щ8 260

Ы9 170

Ы10 150

Продавец будет более уступчив, если зарядил дождик (покупателей мало, мокнуть зря не хочется), если у него еще много этого товара (и завтра привозить, и послезавтра, и еще останется), если у него не так много времени (нужно скорее вернуться домой) и т. д. Уступчивость покупателя тоже зависит от многих соображений — любой из нас знает это по себе. Какая комбинация этих обстоятельств сложится в данный момент, никто сказать не может. Поэтому невозможно сказать заранее, на какой цене они сойдутся. Допустим, сошлись бы на цене 115 руб. Оба в выигрыше, но у продавца выигрыш минимален. "Плохо идет торговля", — решит он.

Однако на рынке еще много покупателей и продавцов, поэтому все должно обернуться по-другому. По 115 руб., конечно, готовы были бы купить капусту все десять покупателей. Но продать по этой цене готовы лишь двое продавцов (здесь и дальше следите за таблицей и сами глядите, кто с кем о чем договорится). Понятно, во что выльется эта ситуация: к продавцам Щ1 и Щ2 выстроятся очереди, остальные продавцы останутся без покупателей, а мы так ничего и не поймем. Поэтому нужно ввести дополнительные условия: каждый покупатель хочет купить 20 кг товара, а у продавцов на руках примерно по мешку капусты (20–30 кг) на каждого. При таких обстоятельствах между покупателями начинается конкуренция. Они наперебой поднимают цену. Продавцы Щ1 и Щ2 спокойно ждут момента, когда покупатели остановятся…

Общественная предельная полезность

К этому торгу, надо сказать, прислушиваются и другие продавцы. Когда цена переходит за 200 руб., оказывается, что уже пятеро из них готовы продавать по этой цене. Правда, уменьшилось число покупателей, согласных покупать по этой цене, но их еще шестеро на пятерых продавцов. Цена продолжает подниматься. Как только она переходит за 210 руб., Ы 6 выходит из игры. Остаются пять на пять, и капуста переходит из рук в руки. Цена установилась. Теперь начнем все сначала. Снова предположим, что Щ1 и Щ1 встретились один на один. Только на сей раз более уступчивым вынужден быть покупатель, а продавец попался упрямый. Так что сходятся они на цене 255 руб., и покупатель несет домой капусту без особой радости (он, конечно, выгадал, только уж очень мало).

Но и в этом случае, если на рынке присутствуют все наши продавцы и покупатели, дело повернется иначе. По 255 руб. готовы продавать семеро, да покупать согласны только трое. Теперь уже возникает конкуренция продавцов, они начинают снижать цену. Как только цена опускается чуть ниже 215 руб., число продавцов и тут уравнивается с числом покупателей (шесть на шесть).

Таким образом, как ни крути, цена на таком рынке установится где-то между 210 и 215 руб. за 1 кг. Вот эта цена, допустим 212,5 руб., и выражает предельную полезность капусты по отношению к деньгам на данном рынке: ниже этой цены никто не продает, выше — никто не покупает. Перед нами уже общественная предельная полезность капусты.

Мы начали встречей одного продавца с одним покупателем. И смогли прийти к выводу, что цена установится где-то между 300 и 110 руб. Ничего больше выяснить мы были не в состоянии. Но когда мы увеличили число тех и других, мы увидели, как цена сходится к довольно узкому интервалу: 210–215 руб. Существует так называемая теорема Эджуорта, которая говорит: чем больше на рынке участников обмена (с индивидуальными субъективными оценками у каждого), тем более узки границы такого интервала; при достаточно большом числе участников интервал сходится в точке, выражающей одну-единственную рыночную ценность данного блага. На нашем примере можно почувствовать справедливость теоремы Эджуорта. Доказать ее, однако, ученые смогли спустя много-много лет после первого обнародования (1881) — уже в XX столетии.

 

Глава 22

Довольно играть в "классики"!

Наука меняет метод. Предельный анализ Понятие предельной полезности и соответствующая теория обозначили поворотный пункт в развитии экономической мысли. Речь идет о чем-то гораздо более существенном, нежели очередная новая теория. Понятие предельных величин позволило создать совершенно новый инструмент исследования и описания экономических явлений — инструмент, посредством которого стало возможно разрешать научные проблемы, прежде не решенные или решенные неудовлетворительно.

Преобразились и некоторые категории, которыми наука оперировала до того. Появились понятия "предельные издержки", "предельная производительность", "предельная склонность" (к тому или иному типу экономического поведения). Например, "предельная склонность к сбережению". Возникла область науки, называемая предельным анализом.

Обнаружилось, что экономические закономерности можно описывать языком математики. Это, в свою очередь, создало новые возможности для экономических исследований. Сегодняшняя экономическая наука так сильно математизирована, что иногда возникает обеспокоенность возможностью исчезновения собственно экономического содержания из математических формул и графиков.

Несомненно, математизация экономических рассуждений была гигантским шагом вперед на пути совершенствования методов экономического анализа. Ведь математическое представление связей и зависимостей требует четких определений и строгих формулировок. Математика не терпит двусмысленностей или недодуманных соображений. Ученый вынужден сам к себе придираться: "Что я хочу получить в итоге? Что дано мне в исходных условиях? Какая величина от какой зависит и какова форма этой зависимости — прямая, обратная или, может, степенная? Что я понимаю под таким-то словом?" И т. п.

Сказанное относится, так сказать, к технике анализа. Мы ведь говорим иногда: главное — суметь сделать то-то и то-то, а остальное — дело техники. Так же и здесь: главное — это суметь правильно записать интересующие нас взаимозависимости в виде, например, системы уравнений, а дальше мы решаем эту систему посредством известных математических правил.

Но кроме техники анализа, в самом характере экономического исследования тоже постепенно произошли важные изменения. Отметим некоторые из них, самые принципиальные.

Средние и крайние: наука меняет угол зрения

Классическая наука обычно имела в виду средние величины. Средняя цена, средняя производительность труда, средняя заработная плата, средняя прибыль и т. д. Если говорили о множестве однородных величин (множество рабочих, получающих плату за труд; множество капиталов, приносящих прибыль, и т. д.) или если даже какую-то величину рассматривали как сумму малых составных частей (рабочий день состоит из рабочих часов, суммарная прибыль от продажи партии товара состоит из прибылей по каждой товарной единице и т. п.), то само собой разумелось, что в рассуждении нужно принимать средние величины.

Считалось, что именно средние отражают и показывают те закономерности, которые интересуют ученых. Иные из тех, кто имел несчастье изучать одну только марксистскую теорию, до сих пор убеждены в том, что ценность товара связана с трудом "среднего рабочего при средней умелости и средних условиях производства. Но уже в те годы, когда вышел I том "Капитала", в глубоких умах зрело иное представление: существенные закономерности нужно искать в области не средних, а предельных величин. Это был весьма крутой поворот, но он и уводил науку от грозившего ей тупика.

Наука меняет акценты

Тот тип задач, где переменные величины зависят от времени, носит название динамических задач. Если же в задаче время не учитывается или предполагается очень короткий его промежуток, за который с величинами, которые могут меняться во времени, не успевает ничего произойти, говорят, что это статическая задача.

Хотя и с сильным упрощением, но все-таки можно сказать, что классическая наука была нацелена на динамические задачи, в то время как ее преемница стала заниматься в основном задачами экономической статики.

В центре внимания классиков была проблема экономического роста ("как государство богатеет?"). Общественное богатство (функция благосостояния) понималось как объем совокупного продукта на душу населения. Считалось, что темпы роста этой величины зависят от темпов накопления капитала, а эти последние, в свою очередь, зависят от роста прибыли на капитал. Другим аргументом функции благосостояния была численность населения, вернее, темпы ее роста.

В свою очередь, рост совокупной прибыли на капитал рассматривался как функция от увеличения числа занятых рабочих, роста капитальных вложений и т. п.

Новое поколение ученых обратило внимание на одно важное обстоятельство, которому классики придавали второстепенное значение. Одно и то же количество труда и (или) капитала можно использовать по-разному. Обычно имеется не один, а несколько различных способов направления имеющихся ресурсов. Что это такое, можно показать на примере узнаваемой ситуации.

Собрались в байдарочный поход

У края дороги внушительной кучей свалены набитые рюкзаки, палатки, зачехленные байдарки, ведра, топоры, удочки, мячи… Добрались сюда на грузовике. До воды еще с километр, да не подъехать туда — раскисшее поле и пара овражков не пускают. Все нужно тащить на себе. Максим говорит:

— Одного оставляем сторожить, и за две-три ходки все унесем.

Но Вадим предлагает другое:

— Нагрузимся под завязку и унесем все сразу.

Максим ему:

— Зачем надрываться? Не будем отдых превращать в тяжелый труд.

Но Вадим считает иначе:

— Один напряг — зато разом покончим с этой тягомотиной.

Перед нами типичная задача о наилучшем использовании ресурсов. В качестве ресурса здесь представлены парни с девушками — вернее, их физические силы и их время. Но помимо этого дано еще кое-что.

Ребята крепкие, они не боятся усталости. Просто один и тот же результат может быть достигнут двумя различными способами, каждый их которых доставляет определенную степень удовольствия (дело сделано), но связан также и с какой-то тягостью для тела и души (надрываться, тягомотина).

Можно сказать, что каждый способ переноски вещей оценивается какой-то функцией удовлетворения, которая представляет собой разность между величиной конечного удовольствия и величиной совокупной тягости. Задача состоит в том, чтобы из двух способов выбрать такой, при котором "функция удовлетворения" имеет наибольшую величину…В этот момент выясняется, что есть еще один способ решения проблемы.

— Надоело тут стоять, — говорит Маша, — вон там, за лесом, деревня — сбегал бы кто-нибудь, нашел бы трактор. Договоримся с водителем — и все дела.

В этом варианте кто-то тут же находит свои недостатки: бежать куда-то, искать кого-то, уговаривать, да пока заведется, да пока приедет… Зато удовольствия было бы больше — оттого, что совсем ничего таскать не придется. Значит, и этот способ оценивается такой же "функцией удовлетворения" (удовольствие минус недостатки).

Теперь формулировка задачи приобретает совсем научный вид: из нескольких конкурирующих способов выбрать один, при котором функция оценки максимальна. Эту функцию оценки впоследствии стали называть целевой функцией. Способ, который отвечает максимуму целевой функции, называется оптимальным (в переводе — наилучшим).

А максимум целевой функции называют критерием оптимальности решения.

В описанной задаче ищется не самое большое вообще значение функции удовлетворения, а с учетом имеющихся ресурсов. Что это значит?

— Вот бы нам сейчас ковер-самолет! — мечтательно произносит Надя.

Внезапно из-за леса показывается военный вертолет. Ему начинают махать. Машина снижается, затем садится. В небольшом разговоре выясняется, что оба летчика готовы за пять минут доставить всех скопом и с вещами на место. Но они заламывают такую цену, что ребята решают это уж слишком.

Если бы вертолетчики согласились перевезти всех и все задаром, функция удовлетворения достигла бы очень большой величины. Еще бы: масса удовольствия, экономия времени и сил, а тягости никакой — ни материальной, ни моральной. Но такого варианта у ребят нет.

Максимум целевой функции нужно найти, принимая в расчет ограничения по ресурсам (к которым мы теперь, кроме физических сил и времени, присовокупим также запас денег).

Поиск максимума функции при ограниченных ресурсах называется задачей на условный максимум. В подавляющем большинстве экономических проблем такого рода мы сталкиваемся именно с задачами на условный максимум или условный минимум (например, минимум затрат, или отходов сырья, или иного какого-то ущерба). То и другое сегодня называют задачами на условный экстремум.

Классики и неоклассики

Наука меняет имя Нельзя сказать, что классики вообще не понимали важности подобных задач. Например, у Смита можно найти немало мест такого рода Но можно сказать определенно, что специально они такие задачи не рассматривали. Больше того, в знаменитом пассаже о "невидимой руке" Адам Смит дает нам понять, что в системе свободной конкуренции наилучшее употребление имеющихся ресурсов труда, капитала и земли обеспечивается как бы автоматически. В качестве целевой функции у Смита предполагается функция национального дохода, а в качестве критерия оптимальности — максимум этой функции. Полемика вокруг закона Сэя обнаружила, что "невидимая рука" работает не так уж безупречно.

Что касается Рикардо, то для него предельные величины не были книгой за семью печатями. Вспомнив о законе убывающего плодородия, мы теперь можем сообразить, что он вел прямо к понятию предельной производительности факторов производства. Рикардова теория ренты, по существу, основана именно на понятии о предельных, а не средних издержках производства, О естественной норме прибыли он говорит, что она устанавливается at a margin of accumulation (буквально: на пределе накопления). А Рикардова теория сравнительных издержек (см. главу 16) есть не что иное, как решение одного из видов задачи на поиск минимума издержек при данных (ограниченных) ресурсах.

И тем не менее ни Д. Рикардо, ни Дж. Ст. Милль не были маржиналистами в современном смысле слова. Для классиков маржиналистские идеи сами по себе были и остались действительно маргинальными, находящимися где-то на краю их исследований и научных интересов в целом. Задним числом можно увидеть даже, что именно маржинализма не хватало классикам для решения многих проблем, с которыми они не сумели справиться.

Тот новый вид экономического исследования, который стал формироваться в последней трети XIX в., перенеся центр тяжести со средних величин на предельные, поставил в фокус внимания именно класс задач на поиск оптимальных результатов при ограниченных ресурсах. Рыночное предложение труда и капитала, определенный уровень населения с его потребностями, определенные производственные возможности, определенные размеры земли и сырья — все это считается заданным. Найти требуется такую комбинацию факторов производства, которая дает максимальную полезность произведенного продукта.

Эта новая форма, в которую начала перетекать экономическая наука из своей классической оболочки, впоследствии (уже в нашем столетии) была названа неоклассической экономической наукой. Три кита ее суть: задачи на условный экстремум, использование предельных величин, применение математических методов анализа. Но еще в прошлом веке состоялось иное переименование. Когда английский экономист А. Маршалл написал первый систематический курс на основе новейших (к 1890 г.) достижений науки, он счел необходимым отказаться от термина "политическая экономия" и озаглавил свой труд "Принципы экономики". Употребленное им слово economics закрепилось настолько прочно, что осталось даже после того, как основные постулаты неоклассической науки были подвергнуты сокрушительной критике и отвергнуты новыми научными школами.

Начало революции маржинализма

То, что мы теперь называем предельным анализом, возникло как будто на пустом месте. Вплоть до Дж. Ст. Милля мы могли проследить определенную преемственность задач и идей. Где останавливался или что-то упускал один, там начинал другой — так продолжалась и наращивалась непрерывная цепь эволюции экономической мысли.

Предельный анализ выглядит разрывом этой цепи. Кажется, будто он не вытекает из идей ученых предшествующих поколений. Это действительно похоже на настоящую революцию. После нее в экономической науке все пошло не так, как прежде.

В то же время известно, что революции не происходят из ничего. Любой взрыв — это резкое высвобождение накопленной и сжатой энергии. Чтобы такое произошло, энергии должно накопиться достаточное количество. Меру такого количества физики называют критической массой.

В 1862 г. англичанин Стенли Джевонс (1835–1882) направил в Британскую ассоциацию развития науки доклад под названием "Краткое сообщение об общей математической теории политической экономии'. Там был сформулирован новый принцип об убывающей предельной полезности (которую Джевонс назвал последней степенью полезности). В это время Джевонс уже работал над своей фундаментальной книгой Теория политической экономии" (1871), где основы новой теории были сформулированы, обоснованы и развиты в наиболее существенных моментах.

Подход Джевонса

Джевонс не ссылается на Аристотеля или Тюрго, но начинает он буквально с того момента, где закончил последний: обмен между двумя индивидами. Они торгуются, ведь на единицу своего товара каждый из них хочет получить как можно больше чужого. И пока значимость, т. е. желанность получаемого количества, например, маиса уступает значимости единицы отдаваемого товара (охапки дров), обмен не может состояться.

То, что маис полезен для здоровья, предполагается заранее (иначе обладатель дров вообще не стремился бы получить его). Но при формировании цены калорийность маиса или его вкусовые качества отступают на задний план. Важным становится то, какое дополнительное количество маиса я получу, отдавая лишнюю охапку дров.

Джевонс формулирует закон убывающей предельной полезности (который сейчас называют первым законом Госсена). И затем дает формулу уравнения обмена. Сделка совершается тогда, когда обе стороны пришли к согласию о том, кто из них сколько отдает и кто сколько получает. Перед этим в процессе торга размеры предполагаемой цены прыгали туда-сюда. Теперь наступает равновесие. Оно достигается тогда, когда отношение приращений обоих товаров равно отношению "последних степеней полезности".

Возьмем опять пример Тюрго. Пока партнеры торговались, был момент, скажем, когда один предлагал 3 меры маиса за 5 охапок дров, а другой предлагал 4 охапки дров за 4 меры маиса. Потом они сговорились: один дает 4 меры маиса, другой — 5 охапок дров. Эти количества оказались равноценными в глазах обоих участников сделки. А равноценны они потому, что первый так же сильно хочет получить пятую охапку дров за свои 4 меры, как второй хочет получить четвертую меру маиса за свои 5 охапок дров. Попробуйте сами выразить эти соотношения в расчете на 1 меру маиса и на 1 охапку дров, тогда вы получите результат, более напоминающий современное изложение этих вопросов: отношение цен пропорционально отношению предельных полезностей.

Революция — так революция!

В том же 1871 г., когда в Англии вышла книга Джевонса, в Австрии вышла книга Карла Менгера (1840–1921) "Основания политической экономии". В ней была изложена та же самая, теория. В отличие от Джевонса, правда, Менгер построил свою теорию чисто словесно, без математических формул и теорем. Центральное понятие, о котором мы говорим в этой главе, Менгер назвал конечной интенсивностью.

Но это не все. В 1874 г. в Швейцарии выходит книга "Элементы чистой экономической теории" (на французском языке). Ее написал Леон Вальрас (1834–1910). В этой книге экономическая теория была полностью математизирована. Экономические отношения и связи были представлены в виде математических функций или систем уравнений. Преобразование уравнений и математический анализ свойств функций приводили к выводам о тех или иных экономических закономерностях. Там же была развита теория предельной полезности (которую Вальрас называл редкостью), в том числе и принцип убывающей предельной полезности.

Стенли Джевонс

Итак, новая теория была создана одновременно тремя мыслителями, ничего не знавшими друг о друге. Как на заказ, они жили в разных странах. И теория предельной полезности появилась одновременно на английском, немецком и французском языках.

Если в каком-то одном из городов Европы летом вдруг выпадает снег, это явление можно приписать случайным атмосферным аномалиям. Но если снег летом выпадает одновременно в Манчестере, Вене и Лозанне, вряд ли мы успокоимся на мысли, что все это — капризы погоды. Скорее мы заподозрим, что в Европе меняется климат. Если столь удивительное появление новой теории кажется полной неожиданностью, это значит лишь, что мы не знаем глубинных причин ее появления. Однако трудно сомневаться в том, что появление ее было закономерным. Совпадением могла быть одновременность появления трех книг в трех странах. Но то, что наиболее острые умы среди экономистов того времени размышляли об одной и той же проблеме, что мысль их двигалась одинаковым путем и что они втроем независимо друг от друга с разных сторон пришли в одну и ту же точку, — все это было обусловлено тогдашним состоянием экономической науки.

Мы говорили, что предельный анализ охватывает гораздо более широкое поле вопросов, чем только теория предельной полезности. Но все трое основателей предельного анализа сошлись именно на предельной полезности в связи с проблемой ценообразования. Последнее слово науки в этом вопросе было сказано рикардианством. Сильно подчищенное Дж. Ст. Миллем, оно, однако, осталось самим собой именно в понимании ценности на основе издержек производства. Тут ничего нельзя было поделать, и многие начинали понимать, что нужны принципиально иные подходы.

На эту ситуацию пыталась ответить по-своему Историческая школа. Но ее принципиальный отказ от абстрактного теоретизирования определил и рамки "исторического метода". Это был не ответ на проблемы теории, а уход от них.

Интересно, что ни Джевонс, ни Менгер, ни Вальрас не вспомнили про Аристотеля и Тюрго. Возможно, что никто из троих и не знал об этих "подсказках. Если так, тогда еще более похожим на правду становится предположение о том, что эволюция экономической мысли дошла до черты, за которой прорыв в новые сферы познания был неизбежен.

И все же при всей действительной революционности маржинализма для экономической науки мы убеждаемся, что это не было полным обрывом цепи предыдущего развития. Мы не можем сказать, что от классиков ничего не осталось и всю науку пришлось создавать на пустом месте. Мы видели, особенно у Рикардо, элементы неоклассической науки внутри классической теории. Поэтому мы вправе сказать: то, что вблизи выглядит разрывом с классикой, при взгляде с высоты птичьего полета смотрится как продолжение линии с того места, где классическая теория выдохлась и замерла.

В 1834 г. англичане Ллойд и Лонгфилд указали, что полезность бывает совокупная и предельная, однако никак не использовали эти представления. Их соотечественник Нассау УИЛЬЯМ Сениор (1790–1864) тоже подошел к понятию предельной полезности и тоже не дал этому никакого развития.

Названным ученым не суждено было стать пионерами предельного анализа. Но — интересная вещь — Джевонс, Менгер и Вальрас тоже не были пионерами! Поразительный факт состоит в том, что предельный анализ был действительно открыт в 30 — 40-е гг. прошлого века. Уже опубликовав свои знаменитые впоследствии книги и узнав друг о друге, Джевонс, Менгер и Вальрас обнаружили, что у них были предшественники, которым все трое по возрасту годятся в сыновья.

Не было предела удивлению "отцов-основателей", когда, открыв забытые книги неизвестных дотоле авторов, они нашли там свои идеи, сформулированные и развитые с глубиной, блеском и смелостью, — и это людьми, которые могли бы, в принципе, видеть живыми Рикардо, Мальтуса, Сэя… Нужно отдать должное нашей "троице", они не только не преуменьшили значения своих предшественников, но и постарались воздать им должное и вернуть из забвения их достойные имена.

Имена эти суть: Тюнен, Курно, Госсен, Дюпюи. Но об удивительных достижениях этих отважных первопроходцев мы расскажем в другой раз…

 

Глава 23

Пионеры предельного анализа

Круглый мир фон Тюнена

Легко нам оглядывать прошедшие времена, вежливо кланяясь одним фигурам и похлопывая по плечу других. Нам все видно (все ли понятно, это другой вопрос) — картина застыла, и можно спокойно вглядываться в ее детали, снисходительно комментируя по ходу дела.

Мы должны помнить, однако, что и тогда, в XIX столетии, жизнь по-своему бурлила, струилась, текла. Век был беспокойный, Европа была ареной войн, революций, классовых битв, яростных споров. Европа была раздробленной, сильно неоднородной по уровню развития отдельных стран и регионов. Национальные культуры разных стран были во многих отношениях изолированными из-за языковых барьеров, национальных предрассудков, взаимного недоверия и непонимания. Не было общеевропейских систем массовой информации, никаких (даже национальных) систем научной информации. Все это появилось позже.

Когда в 1826 г. в Германии… — да не было еще такой страны, поэтому нужно говорить: в Пруссии — вышла книга "Изолированное государство", никто не обратил на нее внимания. В лучшем случае завсегдатай книжной лавки мог подумать, что речь идет о политических вопросах, и вспомнить недавнюю континентальную блокаду Англии. Открыв же книгу и увидев, что там говорится об экономических вопросах сельского хозяйства, человек терял к ней интерес.

Книгу написал какой-то Иоганн Генрих фон Тюнен, прусский юнкер (помещик), сидевший безвылазно в своем не слишком крупном поместье и бывший, вероятнее всего, страшным реакционером, с точки зрения тогдашних прогрессистов из буржуазной среды. Нет никаких свидетельств того, что книга была хоть как-то и кем-то замечена.

Иоганн фон Тютен

Сегодня Тюнен (1783–1850) считается первым из основоположников предельного анализа. Полное название книги: "Изолированное государство в его отношении к сельскому хозяйству и национальной экономии". Второй том книги вышел (уже посмертно) в 1850 г., третий — в 1863 г. Пример Тюнена показывает, что даже в глухом и заброшенном уголке уму пытливому и оригинальному есть простор для творчества.

Тюнен построил совершенно условную (идеальную, как иногда говорят) модель государственного хозяйства. Его "изолированное государство" имеет территорию в форме круга, в центре которого расположен единственный Город. Вся остальная территория занята сельскохозяйственными угодьями, причем почва везде имеет одинаковую плодородность. Весь рынок сбыта для сельхозпродукции сосредоточен в Городе. Вокруг него концентрическими кругами располагаются фермы. Все нужные им промышленные изделия фермеры получают из Города (внешней торговли нет). Нет ни рек, ни каналов, единственный вид транспорта — гужевой (сухопутные дороги и телега с лошадью). Таким образом, Тюнен построил искусственную модель, в которой невозможны комбинации различных факторов, влияющих на формирование цен и доходов, остался единственный фактор — расстояние от фермы до Города.

При желании очень легко упрекать Тюнена за такую условную модель, которая даже близко не напоминает реальную жизнь. И подобных упреков действительно было немало. Однако вспомним физику. Легко ли было бы нам выявить закон движения маятника или вычислить ускорение свободного падения, если бы мы не приняли допущения о том, что отсутствует сопротивление воздуха? Вспомним математику. Производя измерения длин и углов на поверхности земли, мы обычно пользуемся теоремами Евклидовой геометрии. При этом мы принимаем допущение о том, что кратчайшее расстояние между двумя точками — это прямая линия. Однако мы живем не на плоскости, а на сферической поверхности. Здесь на самом деле справедлива геометрия Римана, а не Евклида. Кратчайшее расстояние между двумя точками — не прямая линия, но дуга большого круга; сумма внутренних углов треугольника не 180°, а больше. Точные науки немыслимы без подобных допущений. Больше того, только благодаря таким допущениям любая наука о реальной жизни может стать более или менее точной.

Модель Тюнена была одним из первых шагов к превращению экономической науки в "более-менее точную" науку. Удаляя (ученые говорят: элиминируя) все факторы, кроме одного, мы получаем возможность изучить действие оставшегося фактора в чистом виде. Поэтому нужно понять, что модель Тюнена была большим достижением науки. Мы говорим пока еще не о результатах исследования Тюнена, а только о самой модели. Модель — это упрощенное и упорядоченное изображение действительности— фактически схема, которая позволяет видеть некоторые, самые существенные черты реального явления. Модель Тюнена позволила описывать экономические связи и закономерности на языке математики, в частности математического анализа и алгебры.

Давайте посмотрим, с каким изумительным изяществом строит Тюнен свои рассуждения.

Задача о заработной плате

Вдохновлял Тюнена не кто иной, как Адам Смит. Поэтому мы не должны удивляться тому, что Тюнен поставил перед собой задачу установить в общем виде уровень "естественной заработной платы' и закон его формирования.

Приступая к этой задаче, Тюнен делает еще ряд допущений. Во-первых, все затраты на производство хлеба состоят только из заработной платы. Во-вторых, доход рабочего выражается не деньгами, а хлебом (зерном). В-третьих, весь излишек зерна, который остается у рабочего за вычетом расхода на потребление его семьи, сберегается и превращается в его капитал. Это можно понять таким образом: рабочий продает избыток своего зерна и покупает элементы основного и оборотного капитала (кстати, вспомним, что семенной фонд зерна — часть оборотного капитала). В-четвертых, в "изолированном государстве" имеются свободные земли, так что любой рабочий может уйти от своего хозяина, взять себе землю и сам стать капиталистом Возможность такая имеется, потому что заработная плата выше прожиточного минимума, следовательно, рабочий в состоянии обзавестись собственным капиталом.

Приняв указанные предпосылки, взглянем на условия задачи.

Так как вся земля в границах государства имеет одинаковое плодородие, для любой отдельно взятой фермы издержки по производству зерна и доставке его на рынок различаются только в зависимости от расстояния между этой фермой и Городом. Здесь выражение "издержки" включает и капиталистическую прибыль (почему — мы говорили в главах 14 и 16). Самые большие издержки, конечно, отвечают внешнему (крайнему, т. е. маргинальному) из концентрических кругов — тому, который примыкает к самой границе нашего круглого государства.

Поскольку зерно, производимое на землях маргинального круга, находит покупателя, постольку мы можем сообразить, что именно такая величина издержек отвечает цене зерна на рынке Города. Все фермы государства продают свое зерно по этой цене. На всех фермах, следовательно, которые расположены к Городу ближе, чем крайний круг, после вычета из цены заработной платы и прибыли остается рентный остаток. Чем короче радиус данного круга, тем выше рента, и наоборот. На крайнем же круге рента равна нулю.

Рассуждения о ренте должны быть понятны нам, усвоившим модель ренты по Рикардо (см. главу 16). Только вместо различия по плодородности земель у Тюнена фигурируют различия по расстоянию перевозки. Возможно, что Тюнен не знал о теории Рикардо, однако вопрос этот большого значения не имеет. Заметим, что мы пока еще находимся на этапе исходных условий задачи. Тюнен не заканчивает рентой, у него с этого лишь начинается самое интересное.

Любой рабочий может бросить батрачить на хозяина и сам стать хозяином, сказали мы. Значит, заработная плата таких батраков должна быть не меньше того дохода, какой может быть получен новоявленным капиталистом, взявшим себе новый участок. Это значит, что доход рабочего будет превышать его прожиточный минимум (ведь доход капиталиста-фермера, как объяснил Адам Смит, состоит из его собственной заработной платы как рабочего и его же прибыли как капиталиста). Поэтому заработную плату рабочего Тюнен выражает алгебраической суммой (a + у), где a — это прожиточный минимум (известная величина), у — излишек зерна (величина неизвестная), который может пойти на накопление капитала. Понятно, что заработная плата едва ли будет больше, чем доход новоявленного капиталиста, — нынешнему хозяину нет смысла платить своим рабочим больше, чем они могут заработать сами.

Стало быть, исходным становится положение о том, что заработная плата наемного рабочего равна доходу, который он может получить, если сам станет капиталистом. Затем вводятся новые величины:

q — размер капитала, который требуется новому капиталисту для обработки земли и получения урожая (измеряется в единицах заработной платы (а + у), которая сама измеряется зерном);

z — средняя (обычная) норма прибыли в стране;

р — средний годовой продукт деятельности бывшего рабочего, ставшего капиталистом, использующим q единиц капитала. Из трех этих величин последняя считается известной, а две первых — неизвестными. Теперь можно записать формулу, выражающую годовой продукт I новоявленного капиталиста-фермера:

р = (а + у) + zq (а + у). (1)

Это то, о чем говорил Адам Смит, т. е. сумма заработной платы и прибыли на капитал (измерено, напоминаем себе, в зерне). Отсюда можно получить выражение для нормы прибыли:

z = p-(a + y)/ q (a + y) (2)

Если, как мы говорили, годовой излишек зерна, у, идет на накопление капитала, тогда годовая прибыль на капитал будет равна у. То есть:

zy = p — a - y / q(a + y) (3)

Правую часть равенства можно рассматривать как функцию от аргумента у. Это выражение представляет годовой доход на капитал, и естественно предположить, что получатель дохода стремится сделать его максимальным. Как известно, чтобы найти точку максимума функции, нужно взять от нее первую производную и приравнять к нулю. Так и напишем:

d/dy[(p — a — y) / (q(a + y)] (4)

Теперь что делает Тюнен? Он решает уравнение (4) для величины (а + у), ведь это и есть искомый уровень "естественной заработной платы". Всякий, кто любит математику, может попытаться решить это уравнение. При правильном решении должен получиться результат Тюнена. Вот он:

a + у= Vар.

В правой части остались только известные величины. Тюнен был об этой формуле такого высокого мнения, что распорядился выбить ее на своем надгробии.

..А в чем дело? Что все это значит? И что это дает? Ну корень из ар… ну и что? Возникают такие вопросы, не правда ли? К чему это все? Что делать с этим квадратным корнем, к чему его приложить?

Вы, конечно, сами проделали все выкладки. Что если у кого-то ответ не сходится? Вот как это сделано Тюненом (проверьте себя):

Теперь берется первая производная по у (все остальные величины считаются константами):

(а + у)(р — а - 2у) — (ру — ау — y 2)(a + у) 2 =0.

Отсюда:

(а + у)(р — а - 2у) — (ру — ay — у 2);

ар — а 2 — 2ау — 2у 2 = у 2;

а 2 + у 2 +2ау = ар;

(а + y) 2 = ар;

а + у = vар.

Немудрено, что формула была осмеяна многими современниками: "Ха-ха-ха! Открытие, называется! Господа, теперь мы при начислении зарплаты будем корни извлекать!" И т. п. Мало кто понял тогда, что соль тут не столько в формуле как таковой, сколько в ее интерпретации. В данном случае мы действительно можем сказать, что дело не в идее, а в том, что с ней делают.

Производственная функция

Однако не будем забегать вперед. Тюнен еще не закончил рассуждать. Получив свой {ар описанным выше способом, он выворачивает задачу наизнанку. Сейчас он ищет другое: при каком q (капитал на одного фермера) годовая прибыль на капитал, т. е. zq, будет максимальной. Для этого он от выражения (3) берет производную по q.

Уравнение типа (4) получается иным, но он снова решает его для величины (а + у). И получает — что? Угадали: Vар.

Теперь можно кое-что объяснить. Вначале Тюнен задается вопросом о том, при каком доходе рабочего прибыль на капитал становится максимальной. Применение аппарата дифференциального исчисления означает, что максимум прибыли ищется путем последовательности малых приращений дохода. Все другие величины считаются постоянными. Искомому решению отвечает предельная отдача труда рабочего или, точнее, предельная производительность живого труда.

Потом Тюнен выясняет, при каком капитале фермера его прибыль достигнет максимума. И опять все остальные параметры считаются постоянными. Получает он предельную оценку капитала. Вспомним, однако, что капитал по условиям задачи образуется путем сбережения дохода, который, в свою очередь, измеряется в зерне, т. е. доход есть продукт труда. Стало быть, во втором случае максимальной прибыли соответствует предельная производительность капитала. Все эти названия появились позже, но Тюнен и без них хорошо понимал то, что он делает и что у него получается.

Выражения типа (3) и (4) позднее получили название производственной функции. В различных задачах математические формулы производственной функции могут быть совсем различными. Суть в том, что любая производственная функция связывает определенной зависимостью факторы производства — это труд, капитал и земля (не грех нам вспомнить одну мысль Ж.Б.Сэя — см. главу 15). Основная же предпосылка идеи о производственной функции состоит в том, что факторы, производства в известной мере взаимозаменяемы. Как мы видели (см. главу 16), эта идея не вписывалась в классическую экономическую теорию. Хотя Адам Смит часто исходил именно из такого предположения, классическая — как она сложилась трудами Д.Рикардо и Дж. Ст. Милля — исходила из взаимной дополнительности факторов производства. Не то чтобы она явно исключала их взаимозаменяемость — скорее она ее сильно недооценивала. Точнее всего, наверное, было бы сказать так: классическая теория не видела здесь плодотворной идеи и, если можно так выразиться, не задумывалась об этом.

Подлинное новаторство Тюнена началось с идеи о взаимозаменяемости факторов. Изобретение производственной функции воплотило эту идею. При этом все факторы должны измеряться в одних и тех же единицах (иначе нам никогда не соизмерить человеко-часы труда со штуками станков или гектарами земли). У Тюнена такой однородной единицей служит зерно. Отсюда же вышел и метод — искать максимум функции, принимая в качестве переменной один из факторов и считая остальные (в каждом случае) постоянными. Затрата труда изменяется — капитал и земля постоянны, вложение капитала меняется — труд и земля постоянны, использование земли меняется — постоянны труд и капитал. Таким образом ищется оптимальное сочетание факторов производства. Признак же оптимального сочетания (принято говорить: критерий оптимальности) в данном случае есть максимум прибыли на капитал, т. е. чистого дохода.

Результат, к которому пришел Тюнен, был заново открыт спустя много десятилетий. В современных терминах (а к ним уже нужно приучать себя) это звучит так: максимум чистого дохода достигается тогда, когда предельная ценность отдачи каждого фактора равна его предельному расходу.

Предельная производительность

Предельная ценность отдачи — это то же самое, что предельная производительность. Ведь "отдача" — это и есть продукт, а ценность отдачи" — тот же продукт, измеренный в деньгах, так что ценность отдачи на единицу фактора и будет представлять его, фактора, производительность (привыкаем, привыкаем понемножку, иначе дальше ничего нельзя будет понять). Выражаясь совсем по-математически, Тюнен установил, что предельный продукт каждого отдельного фактора есть коэффициент частной производной от производственной функции по данному фактору.

То, что сделал Тюнен, позднее стали называть теорией распределения на основе предельной производительности. Подлинную меру новаторства Иоганна Генриха фон Тюнена можно оценить, если вспомнить, что первый том его книги вышел через девять лет после "Начал" Рикардо, а второй — через два года после "Основ" Джона Стюарта Милля. Стало быть, Тюнен и Милль работали над своими книгами одновременно, а принадлежали они к совсем разным научным эпохам. Неудивительно, что Тюнена не понимали.

Тюнен не "просто" получил свои поразительные результаты, он хорошо понимал их научное значение. В частности, он отчетливо сознавал, что не только решал некую сельскохозяйственную задачу, а разработал общий метод решения широкого класса экономических проблем на основе совершенно нового подхода — анализа не средних, а предельных величин. Конечно же, в подобном случае можно считать, что жизнь прожита не зря. И корень квадратный на могиле — только знак того подлинного памятника, что поистине "металлов тверже… и выше пирамид".

Кстати, и к самой величине vaq Тюнен относился вполне серьезно. Чтобы осуществить на деле ту "естественную норму заработной платы", он — ни много ни мало — разработал систему участия рабочих в прибылях своего поместья. То есть он сделал то, что начали делать некоторые капиталисты Запада в середине XX в.

Абстракции Курно

Антуан Огюстен Курно (1801–1877) был по профессии математиком. Но математики бывают разные (впрочем, это можно сказать и про экономистов). Одни знают только свою специальность и ничего не хотят знать о других областях науки. Другие имеют более широкий кругозор и бывают не чужды иным областям знания (не говоря уже о музах).

Сказать, что Курно принадлежал ко второму типу ученых, — значит еще почти ничего не сказать. Это был человек широчайшей эрудиции и глубокого ума (что встречается вместе тоже не всегда). Он написал ряд работ по математике (в том числе превосходный учебник, что говорит о его педагогическом даровании), философии науки, постановке школьного образования, а также историко-философские сочинения. Его идеи в области теории вероятностей, как пишут ученые наших дней, "обогнали на много десятков лет его эпоху и только теперь становятся общепризнанными и кладутся в основу логики и философии этой дисциплины" (А.Л.Вайнштейн, Н.С.Четвериков, 1970).

Книги Курно не принесли ему успеха при жизни. Один из его биографов сказал о нем так: "Скромный и бескорыстный труженик — его ценность, несомненно, больше, чем была его известность". Все это относится также и к работе Курно "Математические основы теории богатства" (1838), совершенно не замеченной ученым миром даже в его родной Франции.

Антуан Огюстен Курно

Чувствуется, что эту книгу написал математик. Ставя перед собой некую задачу, Курно стремится вычленить в ней основные и бесспорные закономерности, которые можно представить математическими зависимостями. При этом он начинает с самого простого.

Как поступают математики во многих сложных случаях? "Задача: имеется продавцов, которые… нужно доказать, что… сперва допустим, что…" и т. д. Правда, знакомый прием? Так и Курно. Он интересуется, при каких условиях прибыль от сбыта товаров достигает максимума. И если n — это количество продавцов, то Курно начинает с n = 1. Как мы догадываемся, это случай чистой монополии. Сколько же причин существует для того, чтобы какие-то товары покупались более охотно, чем другие! Тут и привлекательность, и полезность (в смысле полезных свойств), и другая полезность (в смысле желаемости), и покупательная способность различных семей, и много-много всякого, включая рекламу и наличие доступных заменителей. Все эти причины можно назвать аргументами одной-единственной функции. Такую функцию (как бы она ни выглядела конкретно) экономисты называют функцией спроса.

Кривая спроса

Итак, функция спроса — это функция от множества аргументов. Курно выбирает один аргумент — цену продажи. Таким образом, объем покупок-продаж (функция) рассматривается в зависимости от цены (аргумент). Курно первым в истории экономической мысли поставил вопрос о функции спроса. Он же первым ее определил и показал, как она выглядит. Современная наука сочла удобным (дальше увидим, почему) изображать аргумент (цену) по оси ординат, а функцию (спрос) — по оси абсцисс Вот как выглядит график функции спроса в современном изображении (см. рис. 23-1).

Рис. 23-1. Кривая спроса

Р — это цена продажи; Q — объем покупок (спрос).

Перед нами одно из важнейших понятий современной экономической науки: кривая спроса. Понятно, что, чем выше цена, тем меньше спрос, и наоборот. Сказанное правило принято называть законом постепенного убывания спроса. Если цена товара повышается, то спрос будет предъявляться на меньшее количество этого товара. Другая формулировка: чем больше товара вы хотите продать, тем ниже вы должны опустить цену. Говоря об этом законе, всегда следует помнить, что все другие условия (кроме цены) предполагаются неизменными (в том числе и рыночное предложение товара!).

Конечно, общее понимание этого правила было у людей с незапамятных времен. Но лишь относительно недавно ученые решили сформулировать его как экономический закон. Почему? Если мы говорим о научном законе, мы должны точно знать, при каких условиях он выполняется, а при каких может и не выполняться, какова зависимость между переменными в каждом интервале.

Например, почему кривая спроса выглядит так, как она нарисована на рис. 23-1, а не так, как на рис 23-2 и 23-3?

Представим себе, что цена автомобиля на рынке, составляющая пару миллионов рублей, снижается на 10–20 тысяч рублей. Едва ли такое незначительное снижение цены (на 0,5 %, например) вызовет ощутимый прирост продажи машин. Все равно они остаются доступными только для лиц с высокими доходами. В той части кривой спроса, что лежит в области максимальных цен, небольшие понижения цены не вызывают заметного увеличения спроса. Другое дело, если бы цена машин измерялась не миллионами, а сотнями тысяч рублей. Например, при цене 200 тысяч рублей ее снижение на 10–20 тысяч рублей становится ощутимым для покупателя. Ведь при таких ценах автомобиль становится доступен потребителям со средним доходом. Для них снижение цены на 5—10 % очень много значит. И в этом случае будет продаваться гораздо больше машин, чем до указанного снижения.

Кривая спроса показывает, какое количество данного товара согласны купить покупатели при различных ценах, но при данном рыночном предложении, данных доходах потребителей и т. д. Когда экономисты сегодня говорят "спрос", они имеют в виду не что иное, как всю кривую спроса. Любое иное употребление этого слова ведет к ошибкам и недоразумениям.

Форму кривой спроса установил Курно. Он же исследовал ее свойства, функцию спроса он считал заданной для своего монополиста. Это значит, что поведение покупателей в зависимости от цены определяется причинами, на которые продавец не может повлиять. При цене p1 — будет продано Q1, а при цене р2 — будет продано Q2 — и все, ничего с этим не поделать, хоть тресни.

Совокупный доход продавца (Курно обозначает его R) будет равен произведению проданного количества товаров и их отпускной цены. Поэтому, если Q = f(p) есть функция спроса, то функция совокупного дохода R = pf(p) — Далее Курно вводит еще функцию предельного дохода, а также функции совокупных издержек и предельных издержек.

В итоге получается функция совокупной прибыли:

П = pf(p) — ф (Q)

где — ф функция совокупных издержек. Все эти функции, приводимые здесь в общем виде, Курно представляет аналитически, так что ими можно оперировать по правилам математического анализа.

Что нужно для отыскания максимума функции? Правильно, взять от нее первую производную и приравнять к нулю. А как убедиться, что это именно максимум, а не минимум? Опять правильно: взять вторую производную и убедиться, что в точке экстремума она отрицательна. Все это Курно и проделывает, доказывая еще при этом, что данный максимум — единственный.

Результат выходит следующим: максимум прибыли монополиста достигается при таком объеме продукции, когда предельные издержки равны предельному доходу,

Теория дуополии

Если в современной науке имеется теория чистой монополии, то основу ее заложил именно Курно. А затем он же создал и основу теории дуополии, т. е. случая двух конкурирующих между собой продавцов. Оба они торгуют минеральной водой.

Предполагается, что издержки производства этого продукта равны нулю (т. е. продавцы могут увеличивать предложение товара без всяких затруднений) и что каждая из двух фирм может залить этим товаром весь рынок (т. е. удовлетворить весь спрос на минеральную воду). Поскольку монополии нет, продавцы уже не назначают цены, а, наоборот, приспосабливают свой выпуск к ценам, которые назначаются покупателями. Каждый из продавцов поэтому оценивает функцию спроса на свой товар. Затем в зависимости от цены он решает, сколько товара выносить на продажу, считая, что у конкурента эта величина в данный момент остается постоянной. Однако, видя поведение дуополиста А, дуополист В делает свой шаг. Теперь уже он считает, что продажа товара со стороны А постоянна, и решает, сколько этого товара он сам вынесет на рынок.

Выпуск фирмы А

Выпуск фирмы В

Рис. 23-4. Равновесие на рынке в условиях дуополии

Курно изображает ситуацию в виде двух кривых на одном рисунке. Обе кривые изображают только объем выпуска продукта на рынок. Для А эта величина есть функция от того, что делает В, а для В — функция от объема выпуска А. И каждый стремится к максимуму прибыли (см. рис. 23-4).

Например, А производит товара в объеме А 1, тогда В будет считать, что максимум прибыли он получит, выбрасывая на рынок объем B 1. Если же у первого объем снижается до А 2, то второй увеличивает свою продажу до В 2. Аналогично и А реагирует на то, сколько В решает продать воды. Таким путем идет процесс своего рода игры между конкурентами, пока не достигается точка равновесия. Это — точка с координатами АВ, т. е. точка пересечения обеих кривых.

Затем Курно доказывает следующее. При любом отклонении от точки равновесия со стороны А следует реакция со стороны В, за которой может последовать реакция А, и т. д., но все эти реакции будут снова приводить к точке равновесия. То есть состояние равновесия устойчиво. Современная теория дуополии гораздо сложнее. Она допускает, что каждая фирма предугадывает реакцию конкурента, взаимный сговор их между собой, а также иные случаи. Однако начало всему этому положил Курно. Двигаясь дальше, он дошел до понятия совершенной конкуренции, когда фирмы не имеют никакой возможности влиять на состояние рынка, и рассмотрел соответствующие ситуации с ценами и прибылями.

В частности, Курно доказал, что в точке равновесия дуополистов они приходят к общей цене, которая ниже цены монополиста, но выше цены свободной конкуренции. Кроме того, максимизация прибыли для монополиста означает самый низкий (из всех типов рынка) объем продукции, а для рынка свободной конкуренции этот же критерий ведет к максимально возможному объему производства.

Мосты и рельсы Дюпюи

Рассказывают такую историю. Когда М.А.Булгаков впервые пришел во МХАТ со своей пьесой, К.С. Станиславский поинтересовался, откуда он и чем занимается. А Булгаков тогда подрабатывал в газете 'Гудок" Министерства путей сообщения (кстати, там в отделе фельетонов с ним работали также И.Ильф и Е.Петров). Ну, Булгаков честно признался, откуда он. Потом Станиславский где-то похвалился: У меня так даже железнодорожники работают. Вот и у нас с вами на этих страницах начинают работать железнодорожники.

Жюль Дюпюи оставил после себя лишь несколько статей. Первая из них вышла в 1844 г. и называлась "Об измерении полезности общественных работ". Он был инженером и работал в области проектирования железнодорожных объектов. Дюпюи особо интересовала проблема измерения пользы от услуг, которые предоставляются обществу за счет государства (например, каналы, мосты, дороги, водопровод.). Все подобные вещи настолько важны для людей, что большинство готово было бы, ругаясь и проклиная всех и вся, платить за них гораздо больше, чем платят они на деле.

До каких пределов можно было бы увеличить подобные тарифы? Конечно, Дюпюи не собирался требовать повышения цен. Пределы эти интересовали его как возможность оценить общественную полезность такого рода благ. Уже в предыдущей нашей фразе имеются оба слова, сочетание которых дает — что? — конечно, предельную полезность.

Размышляя о том, что каждая дополнительная порция социального блага несет ее потребителю все меньшую и меньшую полезность, Дюпюи пришел… к функции спроса! Для него кривая спроса и вышла сама собою как функция предельных полезностей, которые снижаются по мере увеличения покупок. Про Курно он ничего не знал и пришел к функции спроса своим путем. Он нарисовал ее так, как указано на рис 23-5. Кривая NP изображает предельную полезность пользования мостом (кривая спроса на услуги моста).

Координаты:

Цена

Количество

Рис. 23-5. Полезность социальных благ (избыток потребителя)

О p — тариф за проезд по мосту; Or — количество услуг моста, на которые предъявляется спрос (например, количество ездок по мосту).

На первую ездку по мосту тариф максимален. На каждую дополнительную ездку тариф постепенно снижается. Следовательно, сумма поступлений платы за услуги будет на каждом этапе равна площади криволинейной трапеции под соответствующим участком кривой спроса. Например, при количестве ездок г это будет трапеция ОР nr, при количестве ездок r 1 — трапеция ОР nr. Общая же сумма сбора будет равна площади под всей кривой спроса. Другими словами, совокупная выгода государства от работы моста будет равна площади под кривой предельной полезности.

Но это только присказка — сказка впереди. При тарифе р будет потреблено г единиц услуг моста. Общая плата за все эти ездки, понятное дело, измеряется площадью Ор nr. А что же оставшийся кусок трапеции? Криволинейный треугольник рРn Дюпюи называет относительной полезностью. Сегодня эту величину называют избытком потребителя. Для чего нам эта величина, что она нам дает? Ну как же! Потребительский избыток — это и есть чистая выгода потребителей. Ведь эта величина показывает, сколько они готовы были уплатить за потребляемые услуги сверх того, что пришлось им заплатить на самом деле (сверх суммы Ор nr). Снижаем тариф с р до р 1. Теперь водители позволяют себе уже ездок и уплачивают за все сумму, равную площади Ор 1 n 1 n. Совокупный выигрыш водителей измеряется площадью рр 1 n 1 n. Но из него не мешает кое-что вычесть. Ведь государство понесло убыток — недополученный доход его составляет pp 1 qn. И только треугольник nqn 1 представляет чистый прирост избытка для общества от снижения тарифа с р до р 1.

Но это еще не все. Дюпюи смело идет дальше. Давайте, говорит он, представим себе подобную же кривую предельных издержек по содержанию моста. Дюпюи не изображает эту кривую на рисунке, он дальше рассуждает по аналогии. Но мы-то можем эту кривую нарисовать.

Так… Как бы нам поудобнее ее изобразить? Давайте-ка изобразим ее в тех же координатных осях, где у нас уже красуется кривая предельной полезности. Сказано — сделано. Получаем рис. 23-6. Вот как она пошла, эта кривая 5: чем больше потребление, тем выше предельные издержки. Но что же такое мы получили? Если кривая предельной полезности идентична кривой спроса, то кривая предельных издержек идентична… конечно же, кривой предложения со стороны хозяев моста!

Аналогично предыдущим рассуждениям, при тарифе р число ездок будет г, а совокупные издержки будут измеряться площадью трапеции Osnr. Но ведь суммарная выручка за проезд по мосту будет больше, не так ли? Ведь она равна площади прямоугольника Ор nr. Что же мы видим? Выходит, что хозяева моста тоже получают избыток. Это избыток производителя. Мы не забываем, однако, что тариф-то мог быть и побольше, чем р. Он вообще мог быть равен Р. Так-то. И коли он установлен на р, значит (мы это только что проходили), имеет место избыток потребителя в размере площади рР n. Оказывается, от снижения тарифа выгоду получат обе стороны. И суммарная общественная выгода от моста (выгода для общества в целом) равна сумме двух треугольников, т. е. площади sPn.

Рис. 23-6. Избыток производителя и совокупная общественная выгода

После этого Дюпюи не составило труда доказать теорему о том, что обществу невыгодно повышать тарифы на общественные услуги, даже если потребители и способны платить больше. Вот какие были инженеры во Франции! Нужно разобраться с экономическим вопросом, а наука не может предложить подходящих методов. Ну и что, велика важность! Как говорил небезызвестный Коровьев: "Подумаешь, бином Ньютона!" Инженер садится за письменный стол и создает экономическую теорию XX в.

Законы Госсена

Их два, и мы уже познакомились с ними в предыдущей главе. Но про автора ничего не было сказано. К сожалению, мы и теперь не в состоянии сказать о нем что-нибудь конкретное.

Герман Генрих Госсен (1810–1858) опубликовал в Германии книгу "Эволюция законов человеческого взаимодействия" (1854). Госсен считал, что сделал для экономической науки не меньше, чем Коперник сделал для астрономии. Это свидетельствует о том, что он хорошо понимал, какой переворот в экономике должна вызвать теория предельного анализа. Значит, он был хорошо осведомлен о состоянии экономической науки своего времени. И, стало быть, отчетливо сознавал необходимость нетрадиционных подходов. Это делает ему честь даже на фоне других первооткрывателей, которые, похоже, шли скорее по наитию. Разумеется, последнее нисколько не умаляет их заслуг. Правда, и Госсен ничего не знал про Тюнена, Курно и Дюпюи.

Итак, Госсен сформулировал принцип убывающей предельной полезности (первый закон Госсена). Он изобразил ее в виде кривой. Он даже показал, что (вопреки мнению Дюпюи) эта кривая все же отличается от кривой спроса. Госсен сформулировал принцип предельной тягости труда. Он нарисовал диаграмму, которая показывала, как предельная тягость труда уравнивается с предельной полезностью продукта труда (точно так, как потом нарисовал Джевонс). И наконец, Госсен четко сформулировал свой второй закон: лицо максимизирует свою суммарную полезность, если распределяет имеющиеся у него ресурсы между различными благами таким образом, что от последней единицы ресурса, потраченной на каждое благо, достигается одинаковое удовлетворение.

"Законами Госсена" то и другое было названо позже. Этим следующее поколение воздало должное немецкому мыслителю. Когда же "Эволюция" вышла в свет, ее абсолютно никто не заметил. Госсен был так ошарашен приемом книги, что скупил все непроданные экземпляры и сжег их. Спустя четыре года он умер. В 1887 г. Джевонс и Вальрас смогли найти лишь несколько случайно уцелевших экземпляров книги Госсена.

Тягость труда

Вот как рассуждал Госсен (а потом и Джевонс). Представим себе человека, который делает какие-то вещи (одни и те же). Для себя или для продажи — не столь важно. Если для себя, то он сам извлекает пользу из свойств этих вещей, если для продажи, то он извлекает пользу из вещей, которые покупает на те деньги, что выручает за свои товары, — тем самым он извлекает пользу из своих товаров. И в любом случае предельная полезность продукта его труда монотонно убывает с каждой новой порцией этого продукта.

Возьмем самый простой пример: вы собираете в лесу землянику. Вы попали на ягодные места в самые урожайные дни. Труд состоит в том, чтобы высматривать кустики, нагибаться, приседать, собирать ягоды в лукошко, разгибаться, переходить с места на место и все сначала. Чем больше ягод накапливается в вашей таре, тем меньшее значение приобретает каждая последующая ягода.

Теперь проанализируем свои ощущения с точки зрения трудового процесса. Вначале вы, придя в лес, нагибаетесь к каждому кустику земляники, но ягод находите мало. Вы испытываете некоторую досаду (кто-то уже здесь побывал?), но постепенно ваши нагибания и приседания становятся все более продуктивными, Как правило, такое происходит с любым трудом. Вначале вы входите в работу, и это всегда требует определенных усилий, а если не сразу что-то получается, то возникает и чувство досады. Но постепенно работа начинает получаться, включаются рефлексы, срабатывают навыки. Первоначальная тягость труда все более убывает. Результаты прибывают. Вам хорошо. Однако с какого-то момента появляется утомление, которое начинает нарастать все больше и больше. Теперь тягость труда может только увеличиваться.

Идея Госсена и Джевонса состояла в том, чтобы сопоставить функцию предельной тягости труда с функцией предельной полезности продукта труда. Напомним, что каждая новая единица продукта появляется только за счет дополнительной порции труда.

Но тут возникает небольшое осложнение. Понятное дело, мы сейчас предполагаем, что умеем измерять полезность продукта труда и тягость труда. Однако все-таки единицы полезности и тягости — вещи разные. Как же сопоставить эти две функции? Давайте рассуждать. Полезность — это потребность, желаемость, удовлетворенность… А тягость — это вроде бы все наоборот… Все наоборот? Так не взять ли нам ту же тягость, но со знаком минует Так-так… Тягость — величина, безусловно, отрицательная. Она уже сама идет со знаком минус. Если на минус наложить минус, выходит плюс… Что же мы получаем, поменяв знак у функции тягости? Мы получаем удовольствие, не так ли? А эта величина измеряется в тех же единицах, что и полезность. Теперь мы можем совместить обе функции и нарисовать обе кривые в одной системе координат, как это и сделано на рис. 23-7.

Наслаждение /Полезность/ + Е

Рис. 23-7. Измерение тягости труда

Верхняя кривая — функция предельной полезности продукта труда. Нижняя кривая — функция предельного удовольствия от процесса труда. С верхней кривой нам уже все ясно, разберемся с нижней. В первые моменты работы тягость ее велика — удовольствие отрицательно. Но с первыми порциями продукта труда тягость работы начинает убывать — удовольствие растет. Так продолжается до некоторого момента, когда удовольствие достигает своего максимума, после чего оно начинает убывать и переходит в зону отрицательных величин.

И вот наступает момент, когда прирост отрицательного удовольствия (предельная тягость труда) становится равен предельной полезности продукта труда: ab = bс. Это точка равновесия, за которой полезность новой порции продукта не компенсирует новой порции тягости труда…Здесь вы прекращаете собирать землянику и отправляетесь домой… А теперь давайте представим, что вы собираете землянику за деньги. Кто-то предложил вам сдавать ему ягоды по тысяче рублей за стакан. Все будет идти точно таким же образом, как мы говорили. И настанет момент, когда вы решите, что заработали уже столько, что лучше отказаться от следующей тысячи рублей, чем гнуть спину для еще одного стакана ягод. Ничего нового мы здесь не находим. Просто такое представление помогает нам понять, почему сегодня кривую тягости труда называют кривой предложения труда. И говорят, что в точке равновесия предложение труда равно предельной полезности вознаграждения за труд.

Для кого трудились первопроходцы?

Ясное дело, что в первую очередь — для себя. Еще Петти хорошо объяснил нам, как это бывает, когда голова переполнена и нужно ее опорожнить на бумагу. Вероятно, очень многие авторы могли бы подтвердить подобное представление. Вспомним, что говорил Пушкин: "Пишу для себя, печатаюсь для денег".

Однако научными трудами в те времена особых денег не зарабатывали. Подчас и издавали-то их за счет автора. Здесь дело в другом. Очевидно, что первым побудительным мотивом к изданию было сообщить о своих достижениях, услышать, что думают об этом другие. Была убежденность в том, что сделанное полезно для науки, а значит, для человечества. Возможно, у кого-то присутствовал и элемент честолюбия — ив том нет большого греха, это по-человечески понятно и нормально.

И вот мы видим, что труды пионеров предельного анализа остались втуне. Они не снискали себе ни славы, ни даже известности среди коллег. Они не дождались не то что почестей (каких они заслуживали), но даже простого обсуждения своих результатов, даже компетентной критики. Полное молчание и безразличие. Смерть в безвестности.

Все, что сумели добыть у Природы Тюнен, Курно, Дюпюи, Госсен, — все потом заново переоткрыли другие. Притом сделали это более широко и систематично.

Что же, выходит, напрасно трудились эти славные и смелые мыслители?

Но не поставить ли нам вопрос наоборот? Ведь Джевонс, Менгер, Вальрас могли и не появиться на свете. Что бы тогда было с наукой?

В том-то и дело, что наука все равно пришла бы к предельному анализу. Он был необходим, и он возник. Потому мы имеем право сказать вслед за нашим современником, английским экономистом Марком Блаугом: эти трое могли бы и не родиться — в трудах первопроходцев уже существовал предельный анализ в готовом виде.

…Если тебя не замечают, если тебя замалчивают — не нужно отчаиваться. Слава, почет — вещи приятные, но и без них можно прожить достойно. Главное — это делать свое дело хорошо — так хорошо, как ты способен. И верить, что делаешь хорошее дело на хорошем уровне.

 

Глава 24

Без формул и глава

Маржинализм в Америке

В связи с так называемой "революцией маржинализма" в экономической науке чаще всего упоминаются имена Джевонса, Менгера и Вальраса. Но следует упомянуть и четвертое имя. Хотя и чуть позже остальных, предельный анализ был самостоятельно открыт еще одним ученым. Его имя — Джон Бейтс Кларк (1847–1938), и он американец.

В те годы США были научной провинцией. После колледжа Кларк учился в одном из университетов Германии. Конечно, там безраздельно царила Историческая школа, но Кларк не стал ее адептом По возвращении на родину в 1875 г. он стал развивать некоторые свои мысли и в 1884 г. издал книгу "философия Богатства". А в 1898 г. он выпустил вторую свою книгу — "Распределение Богатства".

Кларк сам дошел до идеи предельной полезности и ее приложения к вопросам производства и распределения. В настоящей главе мы будем говорить как раз об этих вещах, но не в связи с Кларком. У себя дома он оставался одиночкой.

Джон Бейтс Кларк

Ученая среда, в которой работал Кларк, не способствовала ни пониманию его идей, ни принятию их. По глубине и оригинальности Дж. Б. Кларк не уступал тем ученым, о которых мы будем говорить в настоящей главе. Однако в целом экономическая мысль Америки все еще оставалась, так сказать, деревней, где одеваются или по городской моде прошлого года, или в то, что горожане вообще не носят. В этом смысле "городом" была тогда Западная Европа.

Нельзя сказать, что в Европе новое направление экономической мысли было сразу принято 'на ура". И здесь тоже зачинатели 70-х годов столкнулись с непониманием и агрессивной враждебностью. Кругом были либо рикардианцы, либо "историки", либо социалисты. Немало помучились из-за этого и Джевонс, и Менгер. Но условия были иными. К новому течению потянулась научная молодежь. Видимо, и вправду настала новая эпоха в эволюции экономической мысли — эпоха, ощутившая неизбежность крутой ломки сложившихся представлений. Возникший помимо существующих научных школ, маржинализм стал формировать свою школу. Да не одну…

Развитие нового направления шло быстрее, чем мог осуществляться обмен идеями между различными странами. К тому же, не забудем, в каждой стране ученые писали на своем языке и пользовались различной терминологией. Унификация терминов состоялась гораздо позже.

Треугольник маржинализма

Как возникла новая теория в трех местах сразу, так она и развивалась, в общем, до первой мировой войны. Сформировались сразу три школы, которые принято называть так: Австрийская, Лозаннская и Английская (она же — Кембриджская). Слово "школа" здесь уместно как никогда: почти все ведущие ученые этого направления были профессорами в университетах. У них появлялись многочисленные ученики, из коих некоторые сами становились крупными учеными, продолжавшими развивать новое направление. Каждая из этих школ дала науке своих великих корифеев и своих блестящих продолжателей.

Австрийская школа, основателем которой явился Карл Менгер (1840–1921), далее представлена его учениками Визером и Бём-Баверком. Австрийцы с подозрением относились к математическим методам анализа, предпочитая логическое рассуждение в словесной форме. Характерным для этой школы был также безусловный акцент на экономический либерализм Они отвергали не только социализм в любой форме, но и любое государственное начало в экономике. Последнее качество Австрийской школы особенно ярко проявилось в позиции ее третьего поколения, которое возглавили Мизес и Хайек. Общим для австрийцев было противопоставление нового направления учению классиков, особенно Рикардо.

Лозаннская школа представлена была поначалу одним громким именем — Леон Вальрас (1834–1910). Далее в этом русле работал другой лозаннский профессор — Парето, а также итальянец Бароне, швед Кассель и многие другие, вплоть до американца Леонтьева. Здесь, напротив, на вооружение был взят могучий арсенал математики. Характерно виртуозное владение математическим аппаратом, но корифеи всегда умели за математическими формулами и преобразованиями видеть экономическое существо дела.

В Англии идеи Джевонса были подхвачены и стали обогащаться такими учеными, как УИКСТИД и Эджуорт. В том же русле, но независимо от Джевонса, работал Маршалл. Ему наследовал лучший его ученик — Пигу. В следующем поколении из этой Школы вышел Кейнс.

Для Английской школы характерен прагматизм в методе. Математику знали, ею пользовались по мере надобности, но могли обходиться и без нее, часто употребляя математические понятия как термины в словесном рассуждении. Например, автор мог говорить о поведении кривой спроса, не рисуя графиков и не прибегая к математической символике.

Прагматизм отличал англичан и в идеологии. Они меньше стесняли себя заранее заданными установками в отношении государства, социализма и т. д. Все рассматривалось с позиций экономической пользы.

Не ограничивали себя англичане и в отношении своем к классикам. Они синтезировали некоторые идеи Рикардо с новыми понятиями и получали интересные результаты. Наконец, англичане были настолько самостоятельны, что смогли со временем синтезировать достижения различных школ и внести решающий вклад в объединение неоклассической науки.

В целом, современная экономическая наука едина, что не мешает ей совмещать в себе множество подходов и направлений. Различаются они сегодня не по географическим или этническим признакам, а скорее по установившимся традициям для того или иного университета или кафедры, а также по темпераменту или личным склонностям профессоров. И лишь иногда в методе иного ученого можно разглядеть следы влияния одной из трех вышеупомянутых школ.

Карл Менгер: отдельный потребитель — всему голова

В экономической жизни все явления так тесно взаимосвязаны и переплетены, что всегда трудно определить, где причина и где следствие. Спрос и предложение, цена и издержки, прибыль и заработная плата — что первично и что вторично? Как выделить явление, не зависящее ни от чего, но зато влекущее за собой иные явления?

С такого вопроса, по существу, начинает Менгер. Вернее, начинает он с ответа на этот вопрос.

Человеческие потребности — вот откуда начинаются цепочки экономических причин и следствий. Организм человека должен приспосабливаться к окружающей среде. В состоянии полной приспособленности достигается равновесие. Когда чего-то не хватает, равновесие нарушается. Возникает потребность его восстановить. Потребности, считает Менгер, — это неудовлетворенные желания и стремления.

Определенные вещи или действия могут помочь удовлетворению наших потребностей. Эти вещи или действия поступают к нам порциями. Получение первых порций еще не удовлетворяет всю потребность, но ослабляет ее "конечную интенсивность". Последняя еще очень велика. Но по мере поступления новых порций она так или иначе сводится к нулю — потребность насыщена полностью. Так Менгер приходит к принципу убывающей предельной полезности.

Вещи или действия, которые удовлетворяют и насыщают наши потребности, носят название благ. Совершенно неважно, что собою представляют эти блага объективно. Например, овощи, отравленные ядохимикатами, являются благом, поскольку мы, не зная ничего, употребляем их в пищу и насыщаемся. Вещи, явно вредные для здоровья, психики и жизни (табак, алкоголь, наркотики, половые извращения…), также причисляются формально к благам с точки зрения экономической науки, если рассматривать их как объекты потребностей каких-то людей. Здесь нет места для неясностей. Сложнее обстоит дело с вещами другого рода.

Экскаватор, например, не является предметом человеческой потребности. Никакие людские потребности не удовлетворяются также станками, буровыми вышками, шахтами, плотинами, бетономешалками, цементовозами и т. д. и т. п. Как быть со всем этим? Это блага или нет?

Все это — блага, говорит Менгер. С их помощью производятся потребительские блага — жилища, тепло, свет, одежда, пища, мебель и все-все остальное, чем мы пользуемся в жизни. Потребительские блага — это блага "первого порядка", но для их изготовления употребляются блага второго, третьего и еще более высоких порядков.

Потребительские блага сами наделяют ценностью те производственные ресурсы, или факторы, которые участвуют в их изготовлении. Блага первого порядка сообщают ценность благам более высоких порядков, которые нужны, чтобы могли появиться на свет те первоочередные блага. В этой идее заключается знаменитая теория вменения Австрийской школы. Ценность вменяется производственным благам в силу их нужности для существования потребительских благ (сегодня экономисты называют последние предметами конечного потребления).

Чтобы превратить руду в дверную ручку, зерно — в батон хлеба, а плотину — в сигнал на экране телевизора, требуется известный промежуток времени, который Менгер называет производственным периодом. Такой промежуток становится все больше и больше по мере того, как нарастает число этапов переработки между благами самого высокого и первого порядков. Тут каждый может найти много примеров. А удлинение производственных периодов означает, что возможны ошибки и неточности, пока дело дойдет от экскаватора или доменной печи до предметов конечного потребления. Меняются численность и состав населения, его запросы, предпочтения, мода и пр. Со всем этим изменяется не только размер совокупного спроса, но и интенсивность различных потребностей.

В конечном счете получается, что преобладающее большинство благ предлагается на рынке в меньшем количестве, чем требуется по потребностям населения. Такие блага Менгер называет экономическими. Те же, которые имеются в большем количестве, чем потребность в них, называются неэкономическими (по нынешней терминологии: свободные блага — free goods). Твердой границы между обеими категориями нет, экономические блага могут переходить в неэкономические и обратно. А соотношение между потребностью и данным предложением блага определяет ценность этого блага.

Ценность — это то, что люди приписывают благам. 6 зависимости от соотношения между объемом, предложения и степенью удовлетворения потребностей. Каждая дополнительная единица данного блага получает поэтому все меньшую и меньшую ценность. От этой субъективной оценки зависит и меновая ценность каждой порции блага, которой располагает индивид. Важным становится соображение о том, что и в каком количестве можно получить в обмен на единицу данного (своего) блага (вспомним про Адама Смита — см. главу 14).

Явление товарного обмена Менгер рассматривал фактически на манер Сэя. Он не заявлял прямо, что продукты обмениваются на продукты, но подобно классикам исследовал простейший случай бартерного обмена. Далее он рассуждал так: стремление к обмену возникает тогда, когда для товаровладельца имеющиеся у него блага менее желательны, чем для другого, а у другого — то же самое в отношении его собственных товаров. Сам того не зная, Менгер заново открыл то, что когда-то несомненно подразумевал Адам Смит: обмен не эквивалентен, а взаимовыгоден. Отличие от Смита имеется по двум пунктам. Во-первых, Менгер дал явную формулировку этой идее, которая у Смита содержится в неявной форме. Во-вторых, Менгер мог опираться в этом рассуждении на понятие об убывающей предельной полезности. Соотношение предельных полезностей благ обусловливает пропорции их взаимного обмена.

Такова основа экономической теории Менгера. Исходя из соотношения между количествами различных благ, потребностями в них и принципа вменения, ставилась задача проследить движение ценности по всей хозяйственной системе.

Менгер категорически отверг понятие о трех факторах производства. Есть только блага высших порядков, и роль их, по существу, одинакова. Только процесс последовательного вменения (на основе убывающей предельной полезности) устанавливает пропорции, в которых распределяется вознаграждение между факторами, участвующими в производстве.

Данное положение позднее стали называть теоремой распределения. Вот ее современная формулировка: если доходы пропорциональны размерам производимой продукции, а оплата каждого фактора равна его предельному продукту, то общая сумма таких оплат равна совокупному продукту.

Позднейший анализ показал: эта теорема справедлива только тогда, когда, все факторы производства используются наилучшим (наиболее производительным) образом.

Мы видим, что до сих пор про издержки производства даже речи не 6ыло. Менгер действительно считал, что они не являются причиной каких-то важных экономических явлений. Явно отмежевываясь от рикардианства, он объяснял издержки как следствие тех основных причин, о которых только и вел речь. От ожидаемой ценности благ первого порядка получают оценку факторы производства, от предельной полезности предметов конечного потребления зависит количество используемых ресурсов производства — так и формируются издержки.

Конечно, у Менгера последующие ученые нашли массу упущений, неточностей, незавершенных идей. Но что бы делали эти ученые, если бы Менгер закрыл все вопросы? Судить нужно не по тому, что не было сделано, но по сделанному. А сделал Менгер вещь гигантского масштаба. Он выстроил контуры новой экономической теории, охватывающей поле от индивидуальных потребностей человека до хозяйства целой страны. В центре его системы оказалось решение проблемы использования ресурсов и распределения доходов.

Когда основные теоретические достижения Менгера были сформулированы на языке математики, стало очевидно, что всякая хозяйственная деятельность сводится к задаче на условный экстремум (см. главу 22). Всегда ищется максимум (дохода, прибыли, объема производства…) или минимум (издержек, потерь…) при данных объемах ресурсов.

Визер: с позиции всех

Фридрих фон Визер (1851–1926) сделал, помимо многого другого, две принципиально новые вещи. Он ввел термин, который закрепился и остался в науке навсегда: предельная полезность. И он разработал понятие, которое стало одним из краеугольных в неоклассической экономической науке. По-английски (а сегодня вся экономическая терминология имеется в английском языке) это называется opportunity cost. По-русски в разных переводных книгах можно встретить четыре варианта этого термина:

— издержки альтернативных возможностей;

— издержки упущенных возможностей;

— альтернативная стоимость;

— альтернативные издержки.

Мы остановимся на последнем варианте, помня, что в иных работах могут оказаться и другие.

Свою версию новой экономической теории Визер изложил в двух книгах. Одна называется "Происхождение и основные законы хозяйственной ценности" (1884). Другая — "Естественная ценность" (1889). В последующих работах Визер уточнял и развивал свои идеи в контексте более широких задач социальной науки.

В целом, можно сказать, что Визер разрабатывал ту "австрийскую" концепцию, основу которой заложил Менгер. Однако Визер, безусловно, был вполне оригинальным экономическим мыслителем. Его работы не написаны как дополнение к трудам Менгера, это самостоятельная теоретическая система. Если Менгер поставил во главу угла индивида с его субъективными потребностями и оценками, то Визер делает акцент на хозяйство в целом и объективные закономерности, которые складываются из множества индивидуальных оценок и предпочтений. Разумеется, Визер использует такие фундаментальные идеи Менгера, как убывающая предельная полезность (уже в ту пору связанная с именем Госсена) и вменение ценности факторам производства. Последняя идея получила у Визера значительное развитие.

Из конечной полезности благ проистекает ценность последней единицы всякого запаса. Заранее предполагаемая полезность лежит в основе издержек производства. Здесь Визер формулирует интересную концепцию родственных благ. Это такие продукты, в изготовлении которых был использован не менее чем один общий фактор производства. Примерами благ такого рода могут служить хлеб и мясо. При обмене между собой родственных благ, говорит Визер, пропорция устанавливается согласно соотношению затрат общего фактора производства на эти блага. Как видим, экономическая мысль не может позволить себе совсем откреститься от издержек производства в вопросах ценообразования. Однако в понятие издержек Визер внес совершенно новое содержание.

Альтернативные издержки

Для изготовления, например, шахмат требуются токарные станки (и соответствующий расход электроэнергии), деревянные заготовки, краски и лаки, а также известные затраты рабочего времени. Все это измеряется в денежных единицах, суммируется — и мы получаем величину издержек производства. Но почему тот или иной ресурс обходится нам в такую-то сумму, почему его единица стоит именно столько, а не еще сколько-нибудь? Концепция вменения ценности сама по себе не может ответить на такой вопрос Она объясняет, откуда берется, ценность производственных ресурсов вообще. Она говорит о ценности всей совокупности факторов, которые участвуют в производстве благ. Но она не объясняет, почему кубометр древесины обходится нам в 20 тысяч рублей, а электроэнергия — в 1 тысячу рублей за киловатт-час Таковы рыночные цены — вот все, что мы можем сказать по этому поводу. А почему они таковы?

Потому что при данном предложении покупатели согласны платить именно столько. Но ведь и мы тоже — покупатели. Почему мы согласны столько платить? Тем более что нашего согласия никто и не спрашивает. Цена (к сожалению!) не зависит от нашего мнения о ней.

Что же, ее устанавливают продавцы? Как бы не так! Никто из них не назначает почему-то цену на однородные товары выше, чем у соседей. А почему она такова у соседей? Ведь каждый из них сам по себе, и другие для него — соседи…

Забудем пока о производителе сувенирных шахмат, приглядимся к покупателю. Понятно, что это иностранный турист. Допустим, из США. Перед поездкой в загадочную Россию этот американец выделил определенную сумму на карманные расходы, в том числе на приобретение сувениров. Ну хотел привезти домой пару ложек хохломских да матрешку. И вдруг видит такие оригинальные шахматы.

Вот чем будет сражен Фредди, сосед, который по субботам приходит к нему сыграть пару партий. Да и компаньоны, сослуживцы — не меньше. Одна беда — цена этих шахмат. Мало того что матрешку уже не купить — еще придется отказаться от визита в Большой театр, да и, пожалуй, от пары вечеров в ресторане с водкой и икрой… Вот в чем состоит идея альтернативных издержек. Ценность оригинальных шахмат, приглянувшихся нашему туристу, определяется для него ценностью всего того, чем ему придется пожертвовать ради приобретения такого сувенира, — матрешки, посещения знаменитого театра, веселого времяпрепровождения на два вечера

Точно так же затраты на пиломатериалы, краски и лаки, электроэнергию — на все, что покупается производителем для изготовления тех же шахмат, — определяются ценностью данных ресурсов при иных возможных способах их употребления. Другими словами, издержки производства данного продукта зависят от альтернативных возможностей, которыми приходится жертвовать для того, чтобы производить этот продукт. Дерево, лаки, энергия, работа станков — все это может быть употреблено многими разными способами. Из всех таких альтернатив есть какая-то наилучшая, наиболее эффективная. И коли мы с вами решаем все же делать для продажи именно шахматы, мы обязаны платить за ресурсы по цене той самой наиболее эффективной альтернативы.

Допустим, оказалось, что производство сувенирных шахмат как раз и является такой наилучшей альтернативой. Они хорошо идут у иностранцев по весьма приличной цене. Потому мы, когда только затеяли такое производство, нуждаясь срочно в большой партии древесины определенного качества, предложили поставщикам этого товара цену на 10 % выше той, по какой они продавали товар своим прежним покупателям — изготовителям матрешек. И теперь те, если они хотят по-прежнему делать матрешек, должны платить за древесину по цене наилучшей альтернативы, каковой оказалось изготовление шахмат.

То же самое наблюдается в области платы за труд. Приходит к менеджеру его работник и говорит: "Там-то и там-то мне предлагают на 25 % больше, чем я получаю у вас". Работодатель обдумывает ситуацию. Хороший менеджер не спрашивает у собеседника, а чем ты будешь там заниматься ("небось, работа потруднее"), сколько часов в день будешь трудиться ("наверняка придется вкалывать сверхурочно") и т. д. Он прежде всего решает: нужен ли ему этот работник — такой, какой он есть, при той работе и загрузке, что он имеет здесь? Может ли менеджер найти ему эквивалентную замену? И если он решает, что этого работника целесообразно сохранить, он немедленно предложит тому столько же, сколько предлагают в другом месте. Наш менеджер таким образом оплачивает альтернативные издержки использования этого работника.

Вот одна из возможных формулировок закона издержек (закона Визера): действительная ценность какой-либо вещи есть недополученные полезности других вещей, которые могли быть произведены (приобретены.) с помощью ресурсов, потраченных на производство (приобретение) данной вещи.

Ясно, что понятие альтернативных издержек не может существовать без предпосылок о наличии множества продавцов, покупателей, производителей, потребителей. Оно может проявляться, правда, для какого-то отдельного индивида, но это общественное понятие. И оно было получено Визером потому, что он сместил угол зрения с индивида на общество. Другое условие, предполагаемое понятием альтернативных издержек, — это наличие конкуренции. Конкурирующие способы употребления производственных ресурсов, конкурирующие способы расходования запаса — все это предполагает конкурирующих производителей или потребителей, продавцов или покупателей. Только в условиях конкуренции издержки отражают ценность альтернативного (притом наилучшего из возможных) употребления ресурсов.

И наконец, третье. То, что имеется в избытке, не ценится людьми. Если какое-то благо доступно без ограничения, альтернативные возможности перестают регулировать употребление этого блага. Избыточность благ означает отсутствие конкуренции за обладание ими. Понятие альтернативных издержек имеет смысл только в тех случаях, когда имеются ограниченные и неизменные запасы тех или иных ресурсов. Это понятие применимо к задачам экономической статики (см. главу 22). Такие понятия, как кривая спроса и аналогичная ей кривая предложения (о которой речь впереди), тоже могут существовать лишь при статическом подходе. Ведь мы говорили, что из всех аргументов функции спроса меняется только цена, значит, время стоит на месте. Это, по-видимому, понять легко. Однако теперь мы должны и можем понять и еще кое-что.

Если еще раз просмотреть все сказанное выше про альтернативные издержки, можно увидеть, что кривые спроса (и предложения) выражают не что иное, как оценки альтернативных возможностей. Сколько чего покупается и сколько чего продается — все это зависит от человеческого выбора. А выбор людей определяется альтернативными издержками.

Бём-Баверк: капитал, прибыль и время

Ойген (Евгений) фон Бём-Баверк (1851–1919), как и Визер, написал немало книг, из которых две содержат наиболее полное изложение его варианта неоклассической теории, так сказать, венского розлива. Эти книги — "Основы теории ценности хозяйственных благ" (1886) и "Положительная теория капитала" (1889).

Одногодки, смолоду близкие друзья, а впоследствии еще и родственники, Визер и Бём-Баверк были всегда солидарны как в приверженности к Менгеру и его идеям, так и в отстаивании новой теории от нападок ретроградов. Все это, однако, не препятствовало каждому из них идти своим путем в науке, развивая взгляды, подчас несогласные со взглядами друга. Оба добились собственных оригинальных результатов. Каждый из них остался в истории науки звездой первой величины.

Одним из вопросов, где они разошлись, был такой: как измерить совокупную полезность запаса благ. Вспомним случай с пятью ведрами воды (гл. 21), и тогда разногласие двух великих ученых будет нам понятно. Визер рассуждал так. Если имеется пять ведер с водой, ценность каждого из них равна ценности последнего ведра. Значит, полезность совокупного запаса равна предельной полезности, умноженной на пять.

Бём-Баверк был согласен с тем, что полезность воды в каждом ведре равна ее предельной полезности. Но в отношении совокупной полезности всех ведер вместе он с Визером не согласился. Он рассуждал иначе. Когда к одному-единственному ведру мы раз за разом прибавляем еще по одному, на каждом шаге имеет место снижение предельной полезности, напоминал он. Если мы хотим вычислить совокупную полезность всего запаса, то для каждой отдельной порции нужно принимать в расчет ее собственную предельную полезность. Другими словами, каждое ведро фигурирует в совокупной полезности так, как если бы оно было последней, предельной порцией. В конце концов, наука признала верным рассуждение Бём-Баверка. Но мы можем увидеть наглядно, как непросто давались каждое понятие, каждая теорема новой теории.

Ойген фон Бём-Баверк

В разработках Бём-Баверка акцент делается на теорию ценности и теорию капитала.

Полезность вещи в смысле ее желаемости тесно связана с ее полезностью в смысле потребительских свойств, отмечает Бём-Баверк. Без второй не могло бы быть и первой: вещь, из которой нельзя извлечь пользы, не может быть предметом желания, потребности. Но для того чтобы эта вещь имела ценность, сказанного мало. Необходимо еще, чтобы вещь эта, так сказать, не валялась под ногами, т. е. необходимо условие редкости. Поэтому начальное состояние — это потребность, которую нельзя удовлетворить мгновенно, как мы удовлетворяем ежесекундно свою потребность в кислороде путем выдоха-вдоха.

Отсюда легко следует понятие о различной интенсивности потребности и ее убывании по мере насыщения. Закон убывающей полезности получает своеобразную формулировку: ценность блага пропорциональна интенсивности неудовлетворенной потребности при отсутствии данного блага. В итоге ценность равна предельной полезности.

В условиях множества покупателей и продавцов ценность данного блага ограничена двумя предельными парами. С одной стороны, это последний покупатель, который согласен купить данный товар, и первый продавец, который готов его продать, С другой стороны, это последний (самый слабый) продавец и первый покупатель среди тех, кто выбывает из процесса-торга.

Перед нами возникает уже знакомая картина "капустного рынка" (см. главу 21). Действительно, не кто иной, как Бём-Баверк построил эту модель рынка (у него товаром служили кони, все остальное — такое же). Таким способом Бём-Баверку удалось показать процесс установления рыночной цены, при которой совершается купля-продажа, т. е. достижение рыночного равновесия. И показал он это, не прибегая к инструменту кривых спроса и предложения.

Как мы уже знаем, характерной идеей Австрийской школы было положение о том, что не ценность и цена зависят от издержек производства, а, напротив, благодаря наличию ценности у потребительских благ образуются оценки производственных ресурсов, или факторов производства, — те оценки, которые формируют издержки производства и которые возникают в результате вменения ценности тем производственным благам, что требуются для изготовления данных потребительских благ. Мы также знаем уже, что вменение происходит на основе альтернативных издержек. Все это имеется у Бём-Баверка, который тем временем идет дальше, к уяснению — на новой основе — тех оценок факторов производства, которые принято называть оплатой труда, рентой и прибылью.

Три указанные категории принято называть по-разному, в зависимости от угла зрения. Их называют оценками производственных ресурсов, или факторными ценами, или вознаграждением факторов. Они возникают согласно рассматриваемой теории в результате вменения ценности факторам производства от ценности потребительских благ. Как это происходит, точнее, как образуется тот или иной уровень зарплаты, ренты и прибыли, — такой вопрос ставит Бём-Баверк.

Вспомним, какова трактовка этих трех категорий у классиков. В основе все сводится к издержкам производства. Оплата труда — это издержки по содержанию семьи рабочего. Прибыль — это разность между ценой и суммой материальных затрат и оплаты труда. Рента — остаток прибыли после вычета из нее дохода предпринимателя и процента по ссуде. Мы здесь слегка огрубляем, но, пожалуй, не искажаем взгляды классиков.

Очевидно, что такой подход не устраивал теоретиков нового направления. И понятно, почему. Издержки производства теперь перестали быть величиной, от которой можно оттолкнуться. Они превратились в нечто вторичное ("вмененное"). Учение о тяготении зарплаты к прожиточному минимуму тем более не состыковывалось ни с понятием о предельном продукте труда, ни с концепцией альтернативных издержек. Не годились теперь и представления классиков о тяготении прибыли к средней норме, о ренте как вкладе природы в суммарный продукт труда и т. п. Все нуждалось в перетолковании. И как раз здесь явилось поприще, на котором отличился Бём-Баверк.

Проблема распределения

Потребительский спрос на товары придает им рыночную ценность. Последняя сообщает ценность тем ресурсам, которые применяются для производства потребительских товаров. Ценность эта для фактора-труда воплощается в его оплате нанимателем, для фактора-земли — в земельной ренте, для фактора-капитала — в прибыли на капитал. Три названные категории оценок одновременно являются тремя источниками доходов для различных групп населения. Поэтому проблему установления цен на факторы производства принято называть проблемой распределения. Имеется в виду распределение чистого дохода общества в том смысле, как мы это проходили с Адамом Смитом в главе 14. Когда мы говорили о Тюнене, мы уже употребили выражение "теория распределения". Речь в обоих случаях — об одном и том же.

Немного поразмыслив, мы поймем, что указанная проблема имеет свою изнанку. От распределения доходов зависит спрос на потребительские товары. Таким образом, мы имеем два действия: 1) спрос обусловливает распределение; 2) распределение обусловливает спрос. Но эти два действия как бы разделены промежутком времени. УСЛОВНО говоря, сперва одно, потом другое. Сперва спрос, а от него — к распределению, или наоборот. Что считать первым, а что вторым — зависит от нас самих. Важно то, что логика позволяет рассматривать эти два действия по отдельности. В дальнейшем (глава 25) мы увидим, как их удалось рассмотреть совместно, а пока проследуем дальше по намеченному пути.

О том, что такое производственная функция, мы тоже говорили (в главе 23). Это функция, которая выражает технологическую связь между затратами факторов производства и размерами продукции этого производства. Той или иной комбинации факторов (тому или иному соотношению затраченных ресурсов труда, земли, капитальных благ) отвечает определенный объем выпуска продукции. С другой стороны, один и тот же объем выпуска может быть достигнут различными комбинациями факторов, а каждая комбинация дает определенную сумму издержек производства.

Примем во внимание, что мы сейчас находимся на уровне экономики не всей страны, а отдельной фирмы, выпускающей определенный вид продукта, на который имеется спрос на рынке, фирма поставляет этот продукт на рынок, выступая как продавец. Одновременно эта фирма выступает как покупатель на рынке факторов производства. Между двумя этими рынками фирма осуществляет равновесие (слово, которое мы теперь будем встречать все чаще). Она стремится издержки производства свести к возможному минимуму, а прибыль от реализации своей продукции — к возможному максимуму. Именно на рынке (лучше сказать на рынках, потому что каждый ресурс имеет свой рынок) факторов производства формируются цены труда, земли, капитальных благ. Отсюда возникает определенный характер распределения доходов.

И еще одну вещь полезно нагл вспомнить из главы 23. Мы говорили о том, что наиболее выгодная комбинация факторов производства (такая, которая приносит максимальный чистый доход) достигается тогда, когда предельный расход каждого фактора производства равен его предельному продукту.

Бём-Баверк обратил особое внимание на одно обстоятельство. Продукт фирмы реализуется на рынке сегодня при том условии, что затраты на факторы были сделаны вчера или даже позавчера. Сперва фирма выступает как покупатель, а потом уже — спустя некий промежуток времени — становится продавцом.

Выше мы говорили о взаимодействии между спросом и распределением доходов. И хотя понятно, что в жизни оба эти действия происходят одновременно, мы допустили возможность рассматривать их врозь. В данном же случае речь идет о другом явлении, связанном с разрывом во времени уже не условно, а вполне реально. Это и есть производственный период по Менгеру. И существенно то, что фирма должна авансировать оплату труда, арендную плату за землю и те статьи издержек, которые потом должны быть покрыты за счет прибыли от продажи продукта этой фирмы.

Здесь даже трудно сослаться на то, что в жизни оба действия — и оплата факторов, и поступление доходов от продажи продукта — происходят одновременно. Внешне это так, однако если мы удовлетворимся подобным представлением, мы потеряем нечто важное — то, что нашел Бём-Баверк.

Даже когда производство уже налажено, когда в одно и то же время фирма несет издержки и получает доходы, не исчезает то о6стоятельство, что продукт можно продать только после того, как он уже произведен. И потому оплата факторов производства всегда носит характер авансирования. Не говоря уже о начальном этапе, когда фирма делает только первую партию своего товара.

А коли речь идет об авансировании, никуда не деться от явления и понятия ссудного процента.

Прибыль и процент

В современной науке, когда речь идет о чистом доходе на капитал, чаще всего имеется в виду процент. С этим нужно разобраться. Мы привыкли говорить в подобных случаях о прибыли на капитал. Мы знаем, что процент составляет часть прибыли, но не всю ее величину. В чем тут дело?

Дело в том прежде всего, что понятие "прибыль", оказывается, очень плохо поддается строгому определению. Это было замечено еще Адамом Смитом, который указывал, что прибыль часто смешивают с другими видами доходов. В дальнейшем обнаружилось, что дело обстоит еще сложнее.

Казалось бы, чего проще — берем валовой доход или выручку, вычитаем из него издержки производства, получаем чистый доход, или прибыль… Но вот вопрос: что включать в издержки?

Если предприниматель сам работает как управляющий, он, конечно, экономит на зарплате менеджера, которого мог бы нанять. Но эквивалентную сумму ему следовало бы начислять в издержки. Так говорит теория альтернативных издержек, и так правильно с экономической точки зрения.

Если мы арендуем помещение для мастерской, арендную плату (жилищную ренту) мы включаем в сумму издержек. Но если это помещение — наше, соответствующая сумма рассматривается нами как добавление к нашему чистому доходу. Тем не менее эту сумму следует включать в издержки по той же причине, о какой мы сказали в связи с зарплатой менеджера.

Если капиталист приобрел оборудование на деньги, взятые взаймы, то в состав издержек он правомерно будет включать процентные платежи по ссуде. Но если он купил это оборудование из средств своего сбереженного дохода, процентов он никому не платит и вообще никому ничего не должен. Тем не менее эквивалентные суммы он должен бы включать в состав издержек. Почему? По тому же самому Закону Визера. Деньги, потраченные на оборудование, он мог бы дать кому-то взаймы и получать ссудный процент. Этот доход он потерял, истратив деньги на оборудование. А упущенный доход наука сочла правильным считать издержками.

Мы все твердим "так правильно", "сочтено правильным" — что это значит? Почему?

Почему поступать по теории альтернативных издержек — это правильно, а по-другому — неправильно? Такой вопрос возникает только в том случае, если мы еще не освоились с Законом Визера.

Если постараться глубоко продумать понятие альтернативных издержек, подобные вопросы перестанут возникать. Дело в том, что именно это понятие помогает нам разобраться 6 категориях доходов и издержек. Если мы не станем следовать Закону Визера, мы просто запутаемся. Совершенно аналогичные потоки мы будем относить то к доходам, то к издержкам только потому, что они могут иметь разные наименования или иные внешние признаки. Конечно, в этом не будет большой беды, пока про свои калькуляции мы можем сказать: "Это наше дело и никого не касается". Но вот мы получаем на руки новые правила уплаты налогов на прибыль. И читаем там, что в облагаемую сумму включается весь остаток от выручки за вычетом прямых издержек производства, Тогда уже нам далеко не безразлично, что включать в издержки, а что не включать. И тут мы живо вспомним, что есть такой хороший, прямо замечательный Закон Визера. И будем очень возмущены, если окажется, что правительство про этот 'закон" знать ничего не хочет.

К примеру, возможен такой случай. В двух одинаковых фирмах два управляющих получают различную заработную плату. Каждый из них при этом владеет пятью акциями своей фирмы, дивиденды по которым тоже различны, но в обратную сторону. Так что заработная плата плюс дивиденд дают обоим одинаковый годовой доход. Но зато для обеих фирм такой порядок вознаграждения менеджеров имеет различные последствия. Заработная плата персонала исключается из суммы, облагаемой налогом на прибыль, а дивиденды из нее не исключаются. Поэтому одна фирма обязана платить более высокие налоги, чем другая. США до недавних пор полагалось (а может быть, и сейчас еще полагается) не включать в издержки фирм дивиденды, выплачиваемые держателям акций этой фирмы. Но проценты, выплачиваемые по облигациям той же фирмы, относили к категории издержек и не включали в сумму, облагаемую налогом на прибыль корпораций. С точки зрения теории альтернативных издержек, однако, обе категории выплат идентичны и обе следует относить к издержкам.

Теперь, наконец, можно сказать самое существенное для нас по данному вопросу. Если очистить валовой доход (сумму выручки) от всех издержек, включая как реальные, так и альтернативные, то в остатке будет только процент на капитал. Это и есть чистый доход. Не тот процент, конечно, который фирма в данное время реально выплачивает по ссудам. Имеется в виду процент, который можно было бы получить, если бы капитал был отдан кому-то в аренду или обращен в деньги и дан взаймы. Именно процент, численно равный рыночной ставке ссудного процента, составляет вознаграждение фактора-капитала (и соответствующий вид дохода), аналогичное ренте с земли и плате за труд. Поэтому в современной экономической науке принято говорить не о прибыли на капитал, а о проценте.

Дисконтированный поток

Допустим, что у нас появилось правительство, которое сумело остановить инфляцию. Ну не совсем, конечно, просто свело ее к каким-нибудь 5 % в год (по ценам). И вот перед нами простые родители, у которых единственный ребенок. И это ненаглядное чадо просит купить ему новую игрушку.

"Рано тебе еще в такие игрушки играть, — говорит папа 13-летнему сыну. — Вот стукнет тебе 18, тогда получишь". А сам прикидывает, подсчитывает. Через пять лет игрушка будет стоить миллион. Можно положить деньги в надежный банк под 10 % годовых. Сколько же нужно положить сейчас, чтобы через 5 лет получить миллион рублей?

Через 5 лет образуется миллион, если через 4 года на счету будет:

1 000 000: 1,1 = 909,1 тыс. руб. Но тогда через 3 года на счету должно быть: 909,1: 1,1 = 826,5 тыс. руб. И так, идя обратным ходом, папа вычислил, что он должен немедля положить в банк на 5 лет 621 тыс. руб. Вычислительная операция "обратным ходом", которую проделал родитель, называется по-научному дисконтированием l. Он, вероятно, не знал, что можно обойтись без многоходовых вычислений, но мы усвоим это отныне и навсегда. Потому что есть простая формула дисконтирования. Если D — это сумма, которая набежит (или, как мы думаем, должна набежать) через t лет, i — ставка (норма) процента по ссуде или вкладам, a Dо — искомая первоначальная сумма, на которую будут начисляться проценты, тогда

Do = D / (l + i)t (1)

Не забыть бы, впрочем, что i должно быть выражено не в процентах, а в абсолютных единицах (не 10 %, а 0,1).

Тогда наш родитель мог бы считать так:

Do = (1*106) / 1.15 = 621 * 103

В знаменателе дроби формулы (1) находится легкоузнаваемая геометрическая прогрессия. В экономике, статистике, бухгалтерии такие выражения чаще называют сложными процентами. Ввиду чрезвычайно частого применения во многих учебниках, справочниках и других полезных книгах приводятся таблицы сложных процентов на много-много лет. Надо лишь не ошибиться и правильно найти нужную клетку в таблице (чтобы число и ставка процента были теми, какие вам нужны), а потом подставить готовое число в знаменатель дроби да произвести деление. Вот и все дисконтирование.

Дисконтирование — это оценка сегодняшней ценности будущих благ. Почему банки платят проценты своим вкладчикам?

Потому что один рубль сегодня ценнее, чем тот же рубль через год. Это справедливо без всякой инфляции. Она лишь повышает проценты по вкладам. В таких условиях банковский процент слагается из двух частей: из ожидаемой степени обесценения денег за год и нормальной ставки — вознаграждения вкладчику за то, что принес деньги в банк, а не истратил их на текущее потребление.

Процент — это цена, которую уплачивают за возможность иметь деньги сейчас, а не через какое-то время… Это премия за согласие подождать. Ставка процента определяется отношением возвращаемой суммы к получаемой. Если вы даете взаймы (банку или другу) 100 рублей с условием, что через год вам вернут 110 рублей, ставка процента будет составлять 10 % годовых. Тогда через два года возврату подлежит 110 х 1,1 = 121 рубль. И так далее. Когда речь идет не об одном годе, а о промежутке в t лет, мы получаем дисконтированный поток.

В литературе, даже художественной, можно встретить выражение "учет векселей". Оно означает то же самое, что и слово 'дисконтирование". Допустим, у Петрова есть вексель на Фокина. Там значится, что через 3 года г-н Ф. обязуется вернуть г-ну П. 10 тысяч рублей. А г-ну П. вдруг понадобились деньги сегодня. Или, еще проще, он совсем не уверен, что через 3 года найдет этого г-на Ф. и получит свои денежки. Что он делает?

Он несет свою ценную бумагу в дисконтный банк. Там этот вексель ему учитывают. Так это называется, а делается вот что. Банк дисконтирует 10 тысяч рублей на 3 года, исходя из действующей в это время ставки ссудного процента, допустим, 12 % годовых. Легко сосчитать, что г-н П. в обмен на 10 тысяч рублей через 3 года получает немедленно наличными 7142 рубля 85 копеек. А уж банк найдет способ взыскать через 3 года с г-на Ф., где бы он ни был, 10 тысяч рублей. Или, в крайнем случае, засадит его в долговую тюрьму. Умение дисконтировать может очень пригодиться в жизни.

Допустим, вы решили купить простенький японский телевизор, фирма "Хоцукаки" предлагает вам купить его в рассрочку на 4 года. УСЛОВИЯ такие. Первый взнос сразу — 200 тысяч рублей, а затем еще три взноса, каждый из которых будет больше предыдущего на 20 тысяч рублей. Вы быстро прикидываете на карманном калькуляторе, что за 4 взноса набежит 200 + 220 + 240 + 260 = 920 тысяч рублей. Ну что ж, это можно, решаете вы и направляетесь в банк, чтобы взять 200 тысяч для первого взноса.

По дороге в банк вы замечаете большой рекламный плакат: "Мы возьмем на себя ваши расходы!" Тут же помельче напечатано, что некая фирма "Жулио" готова стать посредником в ваших кредитных операциях на взаимовыгодной основе. Вы звоните по указанному телефону. Щебечущий женский голосок, внимательно выслушав вас, предлагает вам сделку: вы вносите на счет "Жулио" сразу 800 тысяч рублей, а посредник будет расплачиваться с японцами на их условиях, т. е. выплатит им 920 тысяч в четыре приема. "Вы сэкономите 120 тысяч рублей, — объясняют вам, — а мы зато получим сразу приличную сумму. Выгода обоюдная. Приходите, мы быстро все оформим. Ждем вас завтра в 11 утра".

Но вы — тертый калач. Вы уже умеете дисконтировать. Вы даже успели уже понять, что, если нужно оценить будущую ценность сегодняшних благ, 'скидка" (дисконт) превращается в надбавку. И принимаетесь за расчеты. Вам предложили за каждый взнос ровно по 200 тысяч рублей, но сразу все. Первый взнос остается без изменения, на следующих вы вроде бы экономите. А так ли? Ведь есть и альтернативные издержки. Чтобы внести сразу 800 тысяч, вам придется продать немного "Полби", что вы успели купить. Акции "Полби" обещают 12 % в год твердых дивидендов (помимо надбавок на инфляцию). На втором взносе вы, сэкономив 20 тысяч рублей, потеряете 24 тысячи рублей. И так далее. Вы вычисляете, что за три предстоящих взноса вы теряете 200 х (1,12)3 = =281 тысячу рублей, сэкономив при этом 120 тысяч. Ваш чистый убыток от сделки с "Жулио" составил бы, таким образом, 161 тысячу рублей.

Вознаграждение факторов производства

Вооруженные новыми понятиями, мы можем теперь вернуться к теории Бём-Баверка.

Прервались мы на том, что оплата факторов производства, по существу, имеет характер авансирования. Согласно неоклассической теории предельный доход факторов равен их предельному продукту. Но продукт появляется по окончании производственного периода, а доход свой факторы получают, условно говоря, в начале указанного периода. Чем длиннее этот период, тем ощутимее различие в оценке разновременных благ, приведенной к одному моменту времени.

Дело обстоит точно так же, как при учете векселей. Здесь тоже блага настоящей минуты даются в обмен на будущие блага. В качестве будущих благ выступают продукты каждого фактора, в качестве благ сиюминутных — доходы факторов.

В том и заключается идея Бём-Баверка. Оплата труда представляет собой дисконтированную ценность производимого им. продукта. То же самое — оплата услуг земли (рента). Ценность будущего предельного продукта данного фактора, умноженная на количество его продукции и дисконтированная по отношению к данному моменту времени, — вот что такое заработная плата или рента. В качестве дисконта выступает рыночная норма процента в данный момент.

Теория капитала Бём-Баверка

Что касается вознаграждения капитала, то здесь дело обстоит несколько сложнее. Доход на капитал — ведь это и есть процент, как мы выяснили недавно. Тот самый процент, который выступает как дисконт для зарплаты и ренты.

По мысли Бём-Баверка, капитал имеет иную природу, чем два других фактора. Труд и земля — это нечто первозданное, несводимое к иным экономическим благам. Капитал же — накопленный запас — есть благо производное. Капитал можно свести к труду и земле (напомним, речь идет не о почве или грунте, а о производительной услуге земли). Капитал — это промежуточный продукт, созданный трудом и природой ради повышения продуктивности производства.

Накопление капитала требует времени. Здесь уже речь идет не о производственном периоде, в течение которого услуги факторов превращаются в продукт. Здесь речь идет о разрыве во времени между созданием фактора и удовлетворением потребления. Создание капитала — сбережение, накопление — это процесс производства, который предшествует производственному периоду, когда услуги капитала становятся его продуктом А размеры капитала не имеют тех внеэкономических ограничений, которые существуют для количества труда и земли или ее продуктов. Рента и оплата труда суть разновидности арендной платы — платы за использование производительных услуг того или иного фактора. Капитальные блага тоже можно сдавать и брать в аренду. Ставки арендной платы определяются спросом на аренду, а спрос зависит от предельной производительности данных капитальных благ. В данном отношении капитал не отличается от труда и земли. Отличается он характером собственного дохода. Процент есть нечто иное по природе своей, чем зарплата и рента.

Допустим, транспортное агентство "Туда-Сюда" перевозит хлеб для булочных. Грузовики для своей деятельности агентство берет в аренду у автопарка "Бампер". Понятно, что часть выручки, которую "Туда-Сюда" получает от своих клиентов, оно по договору об аренде отдает "Бамперу". Понятно также, что другие доли выручки идут на оплату труда водителей грузовиков, оплату поставок бензина и других текущих расходов, оплату аренды помещений, занимаемых агентством.

Но никакое агентство не будет существовать при таких условиях, если бы вся оставшаяся выручка уходила на уплату аренды транспортных средств. Очевидно, что после этих платежей у Туда-Сюда" должен оставаться какой-то избыток — чистый доход предприятия. За вычетом всех необходимых платежей этот чистый доход будет — в пределе — стремиться к величине, которая равна рыночной норме процента на единицу капитала. Значит, процент очевидным образом не сводится к арендной плате. И если с экономической точки зрения арендные платежи "Бамперу" аналогичны оплате труда шоферов нашего агентства (то и другое — плата за наемные услуги), то процент на капитал под такое определение не подпадает.

Экономическое существо дела ничуть не изменится, если "Туда-Сюда" будет возить грузы на своих собственных машинах. По Закону Визера агентство должно рассматривать свои грузовики как взятые в аренду у самого себя. Обычно так и происходит. Хотя далеко не все знают о законе альтернативных издержек, как правило, владелец капитала всегда начисляет в составе своих издержек арендную плату самому себе за весь свой капитал. Эта арендная плата есть не что иное, как амортизационные отчисления, о которых мы говорили в главе 19. И в этом случае, по общему правилу, на руках у предпринимателя после вычета всех издержек должен оставаться чистый доход, равный проценту.

Что же выражает собой процент и из какого источника он проистекает?

Мы хорошо поступим, если вспомним, в какое время творил Бём-Баверк и каково было состояние вопроса в то время. В 80—90-е гг. XIX в. в первых рядах экономической науки оказался марксизм. И объявил' ' Прибавочная ценность — это неоплаченный труд". Многие вдумчивые и глубокие мыслители никак не могли принять такую трактовку. Но поскольку она имела много приверженцев, с ней было необходимо считаться.

Бём-Баверк не раз подвергал марксизм критическому анализу и даже написал на эту тему отдельную книгу. Там показаны многочисленные ошибки и натяжки в рассуждениях Маркса (некоторые из них упомянуты в нашей главе 19). Однако одна, весьма существенная, натяжка осталась им незамеченной. Мы имеем в виду то место, где Маркс хотел доказать, будто "относительная прибавочная ценность" тоже происходит из неоплаченного труда ("Капитал", т. I, гл. X). Эту натяжку не замечали практически до нашего времени. На самом деле "относительная прибавочная ценность" не может возникнуть ниоткуда, кроме производительной силы самого капитала. О том, какие страсти бушевали вокруг этого вопроса в первой половине XIX в., мы немного рассказали в главе 18. И мы видели, как Маркс заимствовал у левых рикардианцев тезис о непроизводительности капитала. Вот с этим-то положением, которое когда-то обреталось на периферии научного знания, марксизм вошел в большую науку.

Неоклассическая теория в это время делала свои первые шаги. Еще не были как следует осознаны достижения пионеров маржинализма. Еще далеко не все концы с концами были увязаны. Аппарат производственной функции, о котором мы говорили уже дважды, еще только складывался. Что такое ' предельный продукт капитала", откуда и как он возникает? На эти вопросы Бём-Баверк и намерен был дать ответы.

Окольные методы производства

Владелец нашего агентства "Туда-Сюда" г-н Шустров еще несколько лет назад ничего не имел, кроме одной ручной тележки. И он подрядился развозить у I на ней хлеб по окрестным булочным. Оправдывая свою фамилию (правда, его конкурент Федька Косой утверждал, что его настоящая фамилия — Шустер), он очень быстро крутился, успевая за день развезти 3 тонны хлеба. Он очень уставал от такой работы, но и зарабатывал неплохо. Он мог откладывать часть своего ежедневного заработка. За месяц набиралась сумма, на которую можно было посидеть разок в ресторане в теплой компании, да еще и прилично одеться, или обзавестись видеоаппаратурой, или, собрав сбережения за год, съездить отдохнуть в Сочи.

Однако деньги эти Шустров не трогал. Он нес их в надежный банк. Отказывая себе в том уровне потребления, который он мог бы себе позволить, он несколько лет копил средства, пока не смог купить на них грузовик.

Теперь он 3 тонны хлеба развозил за две ездки, а за день мог делать 10 таких ездок. Его доход вырос впятеро. Он уже может себе позволить и в ресторане отдохнуть изредка, и сберегать средства на второй грузовик. Так возникло его процветающее агентство "Туда-Сюда", и он уже подумывает о том, чтобы к перевозкам хлеба добавить новый вид услуг — перевозку расфасованного молока…

Сперва труд затрачивается на создание средств производства, которые затем используются для создания большего количества продукта производства. Такое применение труда Бём-Баверк назвал окольным процессом производства. В современной науке это название сохранилось, хотя иногда говорят о косвенном процессе. Иногда также говорят об окольных методах или косвенных методах. Все эти названия выражают одно и то же.

Конечно, о накоплении капитала как предварительном условии производства все знали давно. Бём-Баверк лишь выделил это явление как ключ к проблеме происхождения дохода на капитал. Придумав название "окольный метод производства", он логически связал процесс накопления капитала с процессом работы капитала. Теперь можно было сказать, что все современное ("капиталистическое") производство есть окольный процесс. Именно в этом можно было увидеть суть капитализма (а не в частной собственности, свободной конкуренции и т. п.). Чем больше, так сказать, степень окольности производства, тем больше создается потребительских благ. Но окольные методы возможны только при условии, если капитал приносит свой чистый продукт. Поэтому чистый продукт (процент на капитал) должен существовать при любой форме собственности, если в хозяйстве используются окольные методы.

Что касается вопроса, из-за которого затеяны все эти рассуждения, то на него Бём-Баверк дает такой ответ" процент есть дисконт с ценности будущего предельного продукта, производимого с помощью настоящих средств производства.

Некоторые последующие ученые высказывали мнение, что Бём-Баверку не удалось дать исчерпывающий ответ на вопрос о природе процента. В обоснование этого мнения приводятся довольно тонкие рассуждения, о которых мы здесь говорить не будем. Мы лучше попытаемся подвести итоги.

Теория Бём-Баверка внесла решающий вклад в дело научного обоснования положения о том, что капитал обладает своей собственной производительностью. Концепция "трех факторов" Сэя только постулировала тезис о производительности капитала. В таком качестве это положение могло быть оспорено, что и делалось различными представителями социалистической школы. И только после Бём-Баверка положение о производительности капитала, что бы там ни говорили его критики, стало научно достоверным.

Сегодня говорят так: капитал обладает чистой производительностью. Она появляется в виде остатка продукта производства, который (остаток) получается после вычета из продукта производства всех издержек и который может быть выражен в форме годовой нормы процента.

Небесполезное уведомление

С идеями о чистой производительности капитала и процента как платы за ожидание мы вступили на тонкий лед. Дело не только в том, что эти идеи, более-менее принятые сегодня, подвергались критике уже внутри нового направления в науке. Важнее то, что некоторые другие трактовки, предлагавшиеся этими критиками, тоже не были отброшены как ошибочные. Короче, мы вступили в область, где не все решено однозначно, — в область дискуссионных вопросов. И если какие-то решения называют общепринятыми, это может означать, что приняты они большинством ныне здравствующих ученых, но не обязательно всеми. И нет никакой гарантии, что завтра подобные представления не будут отброшены большинством ученых, уступая место иным теориям.

 

Глава 25

Английский газон

Английская школа маржинализма имела не меньше двух причин для того, чтобы идти своим путем без оглядки на континент. Во-первых, у нее был свой, британский, основатель — УИЛЬЯМ Стенли Джевонс. Во-вторых, та классическая школа, от которой стремились откреститься в Австрии и Швейцарии, была по преимуществу тоже английской. И новое поколение экономистов не собиралось отказываться от наследства своих учителей только по той причине, что возникла предельная полезность. Англичане стали спокойно разбираться в унаследованном добре: вот это совсем устарело, это тоже, а это, пожалуй, вовсе не утратило еще первоначальной ценности… если тут чуть-чуть подновить, тут слегка повернуть, глядишь, вполне современная вещь получается… Англичане не вытаптывали свой газон, они его сохраняли, обновляя.

Вклад Уикстида

Одним из первых новое направление приветствовал Филипп УИКСТИД (1844–1927). Священник, специалист по средневековой истории, знаток Аристотеля, Данте и математики, УИКСТИД самостоятельно изучил политическую экономию и вышел на уровень передовых проблем науки. Свое понимание вопросов, свои трактовки и решения он изложил в книгах "Азбука экономической науки" (1888), "Согласование законов распределения" (1894) и "Здравый смысл в политической экономии" (1919).

УИКСТИД подчеркивал, что сам ничего нового не придумал, что он просто излагает по-своему результаты, вытекающие из сделанного до него другими. В каком-то смысле это, возможно, и так. Однако глубокий и блестящий ум не мог остаться простым пересказчиком. Конечно, УИКСТИД многое переосмыслил и углубил. Ведь Джевонс сделал только первые шаги и, как отмечают последующие исследователи, не довел до конца ряд своих мыслей и догадок. УИКСТИД ввел в английскую науку термин "предельная полезность" вместо употребленного Джевонсом выражения "конечная степень полезности". Он разъяснил, что предельная полезность — это не собственная характеристика последней единицы. Суть этого понятия — в идее приращения очередной единицы к однородному запасу благ. То есть предельное означает дополнительное, УИКСТИД также размышлял о философских основаниях нового направления и экономической науки вообще. Он отчетливо высказался о том, что экономическая наука не предписывает, а описывает. Другими словами, политическая экономия есть наука не нормативная, а позитивная. В частности, она не говорит потребителю: мол, ты должен руководствоваться принципом убывающей полезности, если хочешь достичь максимума удовлетворения. Она говорит, что разумный потребитель сам руководствуется таким принципом.

УИКСТИД впервые в Англии сформулировал правило оптимального распределения продукта, согласно которому вознаграждения факторов соответствуют предельному продукту каждого из них. И он понимал, что это правило справедливо при допущении о взаимозаменяемости факторов. Он показал также, что если расход каждого фактора производства умножить на предельный продукт этого фактора, то сумма таких величин по всем факторам даст совокупный продукт.

Вклад Эджуорта

Фрэнсис Эджуорт (1845–1926) писал в основном статьи. Единственная его книга по экономическим вопросам называется "Математическая психика" (1881). Из занимающих нас вопросов Эджуорт разбирал проблемы измерения полезности и математического определения равновесия. Эджуорт считал, что проблема равновесия может быть решена только сопоставлением полезностей (utilities) и вредностей, или тягостей (disutilities), и потому отвергал решение УИКСТИДОМ проблемы распределения. Он развил мысль Джевонса об уравнивании предельной полезности продукта труда с предельной тягостью труда в состоянии равновесия.

Понятно, что подобный подход не совпадает с австрийским, — ведь с такой позиции издержки из величины вторичной и несколько эфемерной снова превращались в нечто осязаемое и реальное. Двигаясь в этом направлении, Эджуорт установил закон роста производства фирмы. Этот рост выгодно продолжать до тех пор, пока предельная выручка не сравняется с предельными издержками…

Речь идет о том, что фирма наращивает выпуск продукта равными порциями. И каждое такое приращение требует дополнительных издержек производства. Такое рассуждение ведет к возможности изобразить обе переменные величины в виде кривых в координатных осях, где по оси абсцисс отложен выпуск продукции, а ось ординат выражает одновременно и предельный доход, и предельные издержки. Пересечение кривых дает точку, абсцисса которой выражает оптимальный объем производства. До этой точки наращивать объем выгодно, а за этой точкой — невыгодно.

Отсюда Эджуорт делает следующий шаг — к проблеме рыночного равновесия, когда с одной стороны имеется множество продавцов — каждый со своей предельной выручкой, а с другой стороны находится множество покупателей — каждый со своими предельными затратами. Об этой теореме мы токе вспоминали в главе 21 в связи с капустным рынком точка, в которой рынок находит цену равновесия спроса и предложения, есть, по сути дела, тоже точка пересечения двух кривых (если множества продавцов и покупателей настолько велики, что промежутки между оценками становятся бесконечно малыми).

Эджуорту наука обязана еще одним понятием, сыгравшим и продолжающим играть в ней важную роль. Это так называемые кривые безразличия.

Кривые безразличия

Пятеро молодых шалопаев — Ё, К, Л, М и Н, — перепробовав на пляже все доступные им виды развлечений, придумали себе наконец новую забаву: состязание по киданию камушков по воде с отскоками. Каждый кидает по пять раз, отскок — очко. Кто наберет минимум очков, тот проиграл. Каждый из выигравших получает право или угоститься бутылкой пива за счет проигравшего, или дать ему две оплеухи. Вид наказания выбирает проигравший. Играются пять туров, после каждого из которых выбранная проигравшим комбинация наказаний только записывается. Когда будут сыграны все пять туров, между проигравшими делается взаимозачет наказаний, и что остается в результате — то исполняется.

В первом туре проиграл К. Ему предложили выбирать себе комбинацию наказаний, пока другие будут искать камушки для второго тура. Перед К набор из пяти возможных комбинаций (см. "Таблицу наказаний"). Какую из них выбрать? Он соображает: впереди еще четыре тура, что там будет — неизвестно. А пока вроде особой разницы между комбинациями нет. Все равно, что выбрать. И он говорит- Но нам уже это неинтересно. Важно сейчас, что все комбинации для него равноценны.

Таблица наказаний

Набор комбинаций из "Таблицы наказаний" можно изобразить на графике следующим образом:

Количество бутылок пива

0 1 2 3 4 5 6 7 8 Количество оплеух

Рис. 25-1

Линия типа BS и есть кривая безразличия. Она выражает эквивалентность для нашего героя К любой из указанных комбинаций (заметим, что речь идет только о комбинациях, эта кривая не выражает собой эквивалентность, скажем, между покупкой одной бутылки пива и получением двух оплеух).

Строго говоря, мы не имели права соединять линией точки (0; 4), (3; 2) и т. д. Бессмысленно ведь говорить о четверти оплеухи или полутора оплеухах; пиво, правда, допускает деление на полбутылки, четверть бутылки и т. д., но кто в нашей жизни этим занимается? Подлинная ("научная") кривая, безразличия предполагает возможность сколь угодно малых приращений обоих видов благ. Соответственно предполагается наличие комбинаций, отличающихся сколь угодно малыми приращениями одного и другого блага. Подлинная кривая безразличия относится к потребительским наборам благ, потому что она является инструментом анализа потребительских предпочтений. Поэтому подлинная кривая безразличия предполагает убывающую предельную полезность и одного, и другого блага. И, учитывая все сказанное, подлинная кривая безразличия будет действительно кривой (а не прямой). Кроме того, как мы уже догадываемся, форма этой кривой будет напоминать (только напоминать!) форму кривой спроса. Стало быть, кривая безразличия выглядит так, как показано на рис. 25-2.

Количество блага А

Рис. 25-2. Форма кривой безразличия

Рис. 25-3. Частичная карта безразличия (кривые безразличия для трех семейств комбинаций двух благ А и В)

Каждая точка на этой кривой (а, b) означает определенный набор из двух видов благ.

Но ничто не мешает нам рассмотреть другое семейство наборов. Представим, что парней на пляже было не пятеро, а шестеро, семеро и т. д. Нетрудно увидеть, что с каждым дополнительным шалопаем наша кривая на рис. 25-1 будет сдвигаться вправо. При этом через каждую точку плоскости будет проходить только одна такая линия. А теперь снова перейдем к малым приращениям. И сообразим, что для изучения потребительских предпочтений мы располагаем картой безразличия, которую невозможно изобразить целиком, так как кривые будут занимать все пространство в осях АОВ. Но можно выбирать те или иные кривые из этой карты для целей исследования, как показано на рис. 25-3.

Кривые безразличия Эджуорта появились на свет из размышлений о том, поддается ли измерению та величина, которую ученые стали называть полезностью. Действительно, можно много рассуждать об убывающей полезности, о втором законе Госсена и т. д., но все это остается теорией — самой для себя. А ведь бизнес хочет изучать потребительские запросы и законы их изменения. Бизнес хочет знать, что и в каких случаях предпочитает потребитель.

Полезность количественная и порядковая

То, что придумал Эджуорт, стало основой теории порядковой ("ординальной") полезности. Это понятие было выдвинуто в противовес понятию количественной ("кардинальной") полезности. Последняя лежит в основе всех рассуждений о предельной полезности. Вспомним "шведский стол" из главы 21. Едва ли кто-то в такой ситуации занимается подсчетами предельной полезности каждого куска, хотя интуитивно многие понимают, что ведут себя по второму закону Госсена. Вспомним из той же главы, как мы приписываем ведрам с водой какие-то баллы и насколько условными эти оценки были на самом деле. Для примера это годилось, но для изучения поведения реального потребителя так поступать нельзя. А как можно?

Тут и предлагается теория порядковой полезности. Она отказывается измерять полезность в каких-то абсолютных единицах и оперирует показателями предпочтения, или ранжирования. Потребителю требуется указать, какому набору он отдает предпочтение. От него не требуют оценить степень предпочтения ("во столько-то раз", "настолько — то выше" и т. д.) — только указать: вот этот набор предпочтительнее. Другими словами: вот этот набор для меня имеет большую полезность, чем иной. И все. Если потребителю все равно, какой из наборов выбрать, значит, эти наборы лежат на одной кривой безразличия.

Если же потребитель выбирает один набор как более предпочтительный, значит, комбинации, предложенные на выбор, находятся на разных кривых. Притом более предпочтительный находится на более высокой кривой. Кривая безразличия — это линия изополезности.

Предельная норма замещения

Вернемся к нашей первой кривой безразличия (рис. 25-1). Мы видим (если двигаться по кривой слева сверху и вправо вниз), как выбывание из набора одной бутылки пива компенсируется прибавлением в наборе двух оплеух. Если взять любую точку на этой кривой и приращения обеих ее координат при переходе к этой точке от предыдущей точки, а затем разделить приращение ординаты (1) на приращение абсциссы (2), то мы получим величину, которая носит название предельной нормы замещения пива оплеухами. В данном случае такая норма равна 0,5. Это означает, что получение одной оплеухи психологически возмещает необходимость тратиться на полбутылки пива.

Можно догадаться, что, если мы имеем дело с подлинной кривой безразличия (рис. 25-2), ничего принципиально не изменится. Предельная норма замещения А на В при переходе от точки 1 к точке 2 будет выражаться соотношением (a 2 — a 1) / (b 1- b 2). Уже понятно, что, сближая точки 1 и 2, мы получаем в качестве предельной нормы замещения тангенс угла, образуемого касательной к этой кривой в данной точке и осью абсцисс (абсолютный наклон кривой).

Доказано, что предельная норма замещения одного блага другим равна отношению предельных полезностей этих благ. То есть чем больше для потребителя значимость блага А, тем меньшее количество его он согласится отдать за единичное приращение блага В. Ничего не зная о том, каково абсолютное значение предельной полезности обоих благ для нашего потребителя, мы тем не менее получаем соотношение этих предельных полезностей.

Свойства кривых безразличия

1. Кривая безразличия, лежащая выше и правее другой кривой, представляет более предпочтительные наборы благ.

2. Кривые безразличия никогда не пересекаются.

3. Кривая безразличия всегда имеет отрицательный наклон (идет слева сверху и вправо вниз).

4. Абсолютный наклон кривой безразличия уменьшается при движении по ней вправо (кривая вогнута относительно начала координат).

Все эти теоремы доказаны строго математически. Многие свойства и особенности кривых безразличия были изучены детально уже преемниками Эджуорта, но основу этой теории заложил именно он.

Маршалл: восстановить связь времен

Его часто упрекали биографы и историки экономической мысли за то, что он чересчур скрупулезно выверял свои идеи и чрезмерно отшлифовывал их изложение. Отнимая много драгоценных лет, такая манера, мол, не пошла ему на пользу.

Доказано, что Альфред Маршалл (1842–1924) пришел к идеям предельного анализа самостоятельно и одновременно с Джевонсом, вдохновляясь трудами Курно и Тюнена. К 1870 г. основные принципы его теории уже были разработаны. Но он не спешил публиковать свои взгляды. Он хотел выстроить целостную систему экономической теории, в которой новые подходы и понятия органически сплавлялись бы с тем ценным, что дала науке классическая теория.

Нельзя не отметить благородства этой позиции Маршалла. Отвергать все сделанное классиками он считал неприличным и неразумным. Он отчетливо сознавал, что его поколение никому так не обязано, как именно Рикардо и Миллю. В особенности он хотел воздать должное Рикардо. Ради этого он дал свое толкование теории последнего — с точки зрения достижений нового направления, и своих в том числе. ставить себе, что мы взяли кривые спроса всех потребителей (для одного вида товара) и суммировали их алгебраически, получив таким образом рыночную кривую спроса (на данный товар!). Она-то и представлена кривой DD.

Теперь взглянем на эту кривую, так сказать, с изнанки. Чем ниже цена, тем больше товара готов купить совокупный потребитель, это понятно. Но ведь одновременно: чем ниже цена, тем менее привлекательным будет производство этого товара. Одни производители будут сокращать его производство как малодоходное” другие вовсе переключатся на что-то другое. И наоборот: если цена будет очень высокой, очень многие производители начнут производить этот товар. Зато все меньшее количество его будет продаваться, так что может наступить затоваривание рынка данным продуктом.

Если каждому количеству товара соответствует определенная цена, устраивающая совокупного потребителя (цена спроса), тогда этому же количеству товара соответствует тоже определенная цена, устраивающая совокупного производителя (цена предложения). Но во втором случае закон будет иным: чем выше цена предложения, тем больше количество товара. Поэтому кривая предложения пойдет так, как линия 5S на рис. 25-5.

Точка пересечения обеих кривых означает ту цену р, при которой будет продано количество q. Это та цена, при которой готовность производителей изготовить определенное количество товара совпадает с готовностью потребителей купить это же самое количество. Это точка рыночного равновесия — точка равновесия спроса и предложения. Казалось бы, ну что такое равновесие спроса и предложения? Ведь каждая точка кривой спроса означает лишь одно: при данной цене товара продано столько, сколько куплено. Кажется, будто спрос и предложение равны всегда, в любой точке кривой спроса. Это ошибочное рассуждение. Оно ведет к большой путанице и само основано на путанице в понятиях. Ведь мы договорились, что слово "спрос" означает не определенное количество денег, предлагаемое за товары на рынке, а всю кривую спроса. Иначе нам не понять ничего в законах рынка. И вот пример: если мы будем считать, что в любой точке кривой спроса имеет место равновесие спроса и предложения, мы не сможем понять, что такое это равновесие на самом деле, не сможем получить строгое определение понятия равновесия.

Когда мы говорим, что равновесие спроса и предложения отвечает лишь одной точке кривой DD — той именно точке, где ее пересекает кривая 55, мы имеем в виду нечто более точное, чем то первоначальное поверхностное суждение. А именно:

— при более низкой цене (р 1) покупателям будет выгодно увеличивать объем покупок, но продавцам

— невыгодно наращивать объем продаж; они будут повышать цену от р 1 в сторону р;

— при более высокой цене (р 2) продавцы готовы были бы продать больше товара, но покупатели не купят этого количества; продавцам придется снижать свою цену от р 2 в сторону р.

И только при цене р желания одних и готовность других сходятся на количестве q.

Кривая DD выражает закон убывания предельной полезности данного товара для потребителей.

Кривая SS точно так же выражает закон возрастания предельных издержек для производителей.

Рыночная ценность товара определяется равновесием предельной полезности и предельных издержек. Обе величины взаимно регулируют друг друга. "Крест" Маршалла и в самом деле похож на ножницы. А точка пересечения кривых есть самый настоящий гвоздь решения проблемы одновременного определения издержек и полезности. Именно для того чтобы вставить этот "гвоздик", Маршалл и поменял местами оси абсцисс и ординат при изображении кривой спроса.

Эластичность спрос

Размышляя над законом убывающей полезности, Маршалл обратил внимание на то, что само это убывание может иметь различные степени. Иногда предельная полезность изменяется быстро, иногда медленно. Как раз по этой причине кривая спроса, в общем виде, — именно кривая (вогнутая относительно начала координат), а не прямая.

Как выяснить степень, в которой изменение цены влияет на спрос?

Пример I. Некто ежедневно покупает батон хлеба и съедает его со своей женой. Так они привыкли питаться и так будут, как бы ни менялась цена на хлеб. Кривая спроса этого г-на на хлеб будет прямой, параллельной оси ординат.

Напрашивается такой ответ: нужно на кривой спроса взять две точки. Одна имеет координаты р 1 q 1, другая — координаты р 2 q 2 (см. рис. 25-6).

Взяли две такие точки? Теперь вычислим соотношение

(q 2 — q 1) / (p 1 — p 2)

Вычислили? Хорошо. Мы с вами — продавцы в коммерческом киоске. Мы хотим узнать, чего заказывать побольше — жевательных резинок или видеокассет. Вот кривая спроса на резинку. Мы выяснили, что при снижении йены на жевательную резинку на 10 руб. спрос на нее возрастает на 200 штук (допустим, речь идет о спросе одного среднего потребителя жвачки в месяц).

Затем мы берем кривую спроса на видеокассеты. И точно так же выясняем, что при снижении цены этого товара на 10 руб. спрос возрастает на 1 штуку в месяц. Много ли мы узнали, если хотим сравнить влияние цены на спрос по двум этим видам товаров? Очевидно, что принятый нами показатель (рост спроса при снижении цены на 10 руб.) не очень-то хорош.

Пример II. В одном городе много чистильщиков обуви, хотя не все они сидят одинаково удачно. Один, сидящий у вокзала, постоянно загружен работой. Сидящие же на ближайших перекрестках часто скучают без клиентов. Но цена услуги у всех одна. Если бы привокзальный чистильщик повысил ее, его клиенты проходили бы мимо и пользовались услугами тех, кто сидит чуть подальше. Он не может влиять на цену. Кривая спроса на его услуги — это прямая, параллельная оси абсцисс.

Очевидно, что в иных случаях прямая спроса может занимать любое положение между двумя описанными крайними случаями.

Понимая все это, Маршалл предложил задавать изменение цены не в единицах денег, а в процентах. Как меняется спрос при изменении цены на 1 %? Этот показатель Маршалл назвал эластичностью спроса.

Теперь мы можем сравнивать. Например, при снижении обеих цен на 1 % спрос на жвачку увеличивается на 8 %, а спрос на видеокассеты — на 2 %. Спрос на жевательную резинку более эластичен. Чего будем заказывать больше? Правильно: жвачки.

Заметим, что для вычисления эластичности изменения обеих величин нужно брать по модулю, т. е. считая их обе положительными числами. Если этого не делать, тогда числитель дроби будет отрицательным при положительном знаменателе (при снижении цены) или наоборот (при повышении цены) и показатель эластичности окажется со знаком минус, что лишено экономического смысла. Формула эластичности такова:

где e — эластичность спроса на товар икс по цене.

Когда мы говорим об эластичности какого-то показателя, мы всегда должны указывать, по какому другому показателю дается эта эластичность. К примеру, мы можем представить себе кривую спроса на мороженое в зависимости от того, насколько жаркая погода на дворе. По оси абсцисс у нас опять будет количество покупок, но по оси ординат уже будет не цена одного "эскимо", а температура воздуха. И когда мы будем говорить о том, как изменение одного влияет на изменение другого, мы должны сказать: "эластичность спроса по температуре воздуха".

Показатель эластичности может использоваться, конечно, при изучении не только спроса, но и многих других показателей. Например, эластичность рыночного предложения по издержкам. Можно было бы вычислить эластичность уличных травм по степени гололедицы. Если бы мы умели представить последнюю в виде переменной величины с однородной единицей измерения, мы могли бы получить и соответствующую кривую, а значит, и узнать показатель эластичности: насколько растет число травм при увеличении гололедицы на 1 %. Маршалл и его продолжатели выяснили несколько интересных свойств показателя эластичности и вывели из них ряд практических следствий. Но сперва постараемся дать более точное определение эластичности. Рассмотрим числитель дроби (2). Изменение количества в процентах можно алгебраически записать так:

где Q= q 2 — q 1 (см формулу (1)).

Точно таким же образом знаменатель дроби (2)

записывается алгебраически:

Теперь мы готовы к маленьким хитростям, которые скрывает от нас такой простенький показатель, как эластичность.

Для начала возьмем кривую спроса в виде прямой, как указано на рис 25-7.

Не кажется ли вам, что эластичность спроса по цене у такой кривой одинакова по всей ее длине? Если кажется, немедленно проверьте себя по формуле (5). Введите по обеим осям масштаб единиц и возьмите пару соседних точек поближе к оси ординат. А затем — другую пару соседних точек поближе к оси абсцисс. Если результат покажется вам странным, возьмите пару соседних точек где-то по \ середине. Вы убедитесь, что эластичность такой прямой спроса все время меняется. Возле оси абсцисс она приближается к 0, а по мере приближения к оси ординат эластичность может быть больше, чем сколь угодно большое число (стремится к бесконечности). Вот вам и прямая кривая спроса!

Из характера показателя эластичности ученые делают выводы, которые можно применять в бизнесе. Например: 1. Если на каком-то участке кривой спроса эластичность спроса по цене равна единице, то ни снижение цены, ни повышение цены в пределах этого участка не окажет влияния на сбыт данного товара.

Существует одна форма кривой, которая по всей своей длине будет иметь одинаковую эластичность, равную единице. Такова хорошо известная нам равнобокая гипербола, асимптотами которой служат координатные оси. Этот факт установил сам Маршалл.

2. Если эластичность спроса по цене меньше единицы, то цену товара можно повысить в пределах данного участка кривой, не опасаясь существенного снижения объема продаж и выручая этим дополнительную прибыль. Такая кривая называется неэластичной.

3. Если эластичность больше единицы (кривая эластична), то небольшое снижение цены может значительно увеличить объем продаж, так что убыток от снижения цены будет перекрыт ростом дохода от массы продаваемого товара.

Показатель эластичности и его свойства находят самое различное применение в экономической практике: при определении рыночной стратегии фирмы (повышать цену, понижать цену…), при изучении влияния налогов на цены и спрос и т. п.

Лонг ран и Шорт ран

Маршаллу удалось также ввести одно крайне важное уточнение в рассуждения экономистов всех времен. Объясним это на знакомом примере.

Мы помним концепцию ценности Рикардо (см. главу 16): относительная ценность двух товаров пропорциональна соотношению затрат труда на их производство. И мы кое-что выяснили о том, сколь уязвима такая концепция (мы рассмотрели далеко не всю критику, какая была высказана против нее).

А Маршалл как бы говорит критикам: "Постойте-ка! Вы-то сами знаете, о чем толкуете?" И объясняет, что Рикардо не так-то просто было бы ловить на слове, если бы он сказал то же самое, но с уточнениями. Некоторые из этих уточнений Рикардо, правда, и сам высказывал, только в других местах своей работы и не очень внятно. Например, что его определение ценности справедливо при одинаковых капиталах и равных нормах прибыли. Это можно у него найти.

Маршалл очень сожалеет, что одного уточнения у Рикардо не хватает, а именно: речь идет о длительном промежутке времени. Вот что должен был отметить Рикардо: он вовсе не имел в виду, что его правило пропорциональности соблюдается ежедневно. В коротких промежутках времени трудно отметить зависимость цен от затрат труда. Но в долговременном аспекте (при прочих равных условиях) соотношение цен двух товаров стремится к величине, равной соотношению трудовых затрат. Так должен был сказать Рикардо, по мнению Маршалла. Маршалл как раз ввел эти понятия: короткий период и долгий период, или кратковременный аспект и долговременный аспект (по-английски short run и long run). Этим он действительно устранил много путаницы как в трактовке прошлых теорий, так и в теориях настоящего и будущего.

Например, увеличение объема спроса на рыбу обычно повышает цену предложения рыбы. Но это можно говорить, только уточнив: в короткий период (год-два). Со временем рыболовов становится больше (так как их привлекает высокая цена на этот товар), возрастает рыночное предложение и цена возвращается к уровню, близкому к первоначальному. Перед нами картина: при кратковременных колебаниях цены она в долговременном аспекте держится на одном уровне.

Введение Маршаллом понятий о кратковременных и долговременных периодах помогло более точно анализировать влияние одних показателей на другие. Кроме того, это внесло ясность в различие между статическими и динамическими задачами (см. главу 22).

Теперь мы можем уточнить то, что говорилось в предыдущей главе относительно понятия прибыли. В долгом периоде чистый доход на капитал действительно стремится к величине, соответствующей ставке процента. Но в коротком периоде возможно получение капиталистом еще какой-то надбавки к указанной величине процента. И эту надбавку можно назвать "прибылью". Например, капиталист применяет новое изобретение, понижающее одну из статей издержек производства. Пока он один такой умный, он и получает ту самую "прибыль". Но постепенно (и довольно быстро) его конкуренты тоже начинают применять такое изобретение, рыночная цена несколько снижается, а чистый доход на капитал возвращается к величине, определяемой процентом.

Кстати, подобного характера "прибыль" (получаемую за счет использования какого-то особенного или даже уникального искусственного (не природного явления) Маршалл предложил называть квазирентой (мы уже упоминали о ней в главе 1б). Аналогия с рентой возникает оттого, что предприниматель использует особое преимущество, недоступное другим. Но "квази" ("как будто", "как бы") добавляется потому, что преимущество это не естественное, а искусственное.

А в главе 23 мы уже упоминали о понятии потребительского излишка, которое Маршалл изобрел вслед за Дюпюи. В отличие от первопроходца, однако, Маршалл всесторонне развил и само это понятие, и графический метод его применения. Вообще, благодаря Маршаллу в экономической науке получил право гражданства графический метод анализа, который до того был еще непривычен, а графики применялись редко и скорее в качестве иллюстрации.

Подобно Адаму Смиту до того Маршалл создал систему науки. Правда, масштаб его деяния был более скромным. Адам Смит строил свою систему хотя и используя множество готовых деталей, но все-таки, можно сказать, на голом месте, потому что это была первая попытка такого рода. Маршалл строил, конечно, не на голом месте. Более того, большая его заслуга в том и состоит, что он не стал разрушать сделанного ранее "до основанья…". Однако ему пришлось многое перестраивать, и часто — радикальным образом. Здание неоклассической науки, которое стало вырисовываться после Маршалла и благодаря ему, получало облик, значительно отличающийся от прежнего, но зато в нем можно было жить сообразно потребностям и стилю новой эпохи.

Понимая все это, Маршалл и предложил называть новую экономическую науку иначе, чем прежде. Вместо "политическаяэкономия" — "экономика" (economics).

 

Глава 26

Общее равновесие

Предельная полезность по Вальрасу Леон Вальрас (1834–1910) стал основателем так называемой Лозаннской школы маржинализма. Его труд "Элементы чистой экономической науки", вышедший в 1874 г., ознаменовал собой начало первого шествия математики по пространствам экономического знания. Стремление математизировать всякое экономическое рассуждение — характерная черта Лозаннской школы и ее последователей. Вальрас утверждал, что только с помощью математики можно доказывать экономические теории коротко, ясно и точно. Сам он владел математикой превосходно, а вдохновение свое черпал у Курно.

То, что вскоре было названо предельной полезностью, Вальрас называл редкостью (rarete). Определил он ее так: убывающая функция от потребленного количества, (т. е. чем более растет потребленное количество какого-то блага, тем меньше становится величина его rarete).

Леон Вальрас

Вальрас установил, что предельная полезность достигается тогда, когда последние порции средств, расходуемых потребителем (при данном его доходе), принесут ему одинаковое удовлетворение от всех потребляемых им благ (еще раз вспомним второй закон Госсена). При этом потребитель сам учитывает, что благо А для него более ценно, чем благо Б. Носки предпочтительнее галстуков, мясо предпочтительнее носков и т. д. Иначе говоря, из своего фиксированного дохода потребитель будет на носки тратить скорее, чем на галстуки, а на мясо — скорее, чем на носки. Именно при этих различиях он купит каждого блага такое количество, при котором получается одинаковое удовлетворение от последней пары носков, последнего галстука и последнего кусочка мяса. Только тогда совокупность всего купленного им даст ему максимальное общее удовлетворение (вспомним "шведский стол" из главы 21).

Когда все потребители достигают максимума в удовлетворении своих потребностей (с учетом всего сказанного выше, в том числе и с учетом фиксированного дохода каждого из них), наступает экономическое равновесие, говорит Вальрас. Отсюда он делает шаг к исследованию того, что представляет собой общее рыночное равновесие. Дело в том, что каждый потребитель и каждый производитель (каждый покупатель и каждый продавец) не совершают свои действия изолированно, в отрыве от всех своих коллег и всех процессов, происходящих в экономике.

Все зависит от всего

В экономике все переплетено. Все процессы взаимосвязаны. Каждая оценка зависит от других оценок, но и сама влияет на них.

В 70-е гг. нашего столетия произошли два отдаленных друг от друга события. США стали передавать со спутников программы телевидения на СССР. А у нас алюминиевые тарелки для катания со снежных гор, которые годами можно было свободно купить в магазинах, вдруг стали дефицитным товаром. Спрос на них никогда не был очень большим, соответственно и производство было умеренным. И теперь, видимо, производилось не меньше, зато резко вырос спрос. В чем дело?

Трудно представить себе, чтобы в течение одного сезона количество желающих кататься с горы вдруг выросло в несколько раз. Тем более что спрос на санки (конкурирующий товар) вырос лишь незначительно. Произошло совсем другое.

В связи с началом передач спутникового ТВ США на нашу страну в СССР возник спрос на спутниковые антенны, а их у нас не производили. Российские умельцы приноровились превращать детские приспособления для катания с гор в спутниковые антенны — и спрос на эти тарелки сразу подскочил. В тогдашних условиях рост спроса не вызывал автоматически повышения цены до точки насыщения, поэтому тарелки практически исчезли из продажи.

В экономике, где действуют рыночные механизмы, подобные вещи проявляются еще сильнее и заметнее. Здесь в непрерывной игре постоянно воздействуют друг на друга цены, издержки, спрос, предложение и пр. При этом какое-то событие в одной отрасли, или в одном секторе экономики, или в одной группе потребителей (или продавцов) может вызвать подчас следствия в совершенно иной сфере экономики, казалось бы, совсем не связанной с первой.

Приведем еще примеры. Повышается вдвое зарплата шахтеров Кузбасса и Воркуты, а на одной из трикотажных фабрик Москвы вдруг резко падает прибыль и нечем платить зарплату. Какая тут связь? Когда у шахтеров стало сразу намного больше денег, это моментально подняло цены на все товары в шахтерских регионах. В том числе резко выросли цены на женские колготки. Однако большая масса женщин в тех регионах — это учителя и врачи, а их-то заработная плата осталась без изменения. Они вынуждены были отказаться от покупки многих товаров, прежде доступных им, в том числе и от покупки колготок. Торговая сеть этих городов отказалась от новых заказов на колготки. Поэтому московская фабрика, которая их производит, оказалась без покупателя. Товар произведен, а расходы не возмещаются.

Неурожай в одном из земледельческих районов страны может привести к увеличению спроса на ювелирные изделия в ее столице. Удачливый изобретатель, которому удалось внедрить в производство телевизоров свое изобретение, снижающее издержки производства, может вызвать рост спроса на хрусталь и шоколад. В нашей стране в 60—70-х годах этого века увеличение расходов государства на жилищное строительство имело следствием формирование подпольных книготорговых организаций (удовлетворение потребности населения в жилье вызвало рост потребности иметь домашние библиотеки, отсюда произошел резкий рост спроса на книги; но цены на книги и объем книгоиздания не росли соответственно спросу, что привело к дефициту книг в государственной торговле; торговые работники стали создавать потаенные запасы этого товара, который они сбывали по повышенной цене книжным спекулянтам, те находили покупателей через подставных лиц, а эти делали к цене свою добавку). И т. д. и т. п.

Взаимозаменяемость и взаимодополнительность

Экономисты различают два типа взаимозависимости, которые нам полезно знать: взаимозаменяемость и взаимодополнительность. Каждый из них может быть отмечен и в области спроса, и в ' области производства. Примеры взаимозаменяемых потребительских товаров: плащи и зонты, пиво и пепси-кола, говядина и курятина… Взаимозаменяемые ресурсы производства — это кирпич и бетон, хлопковолокно и синтетическое волокно, уголь и торф…

Взаимозаменяемость редко бывает полной, поэтому обычно один из таких товаров предпочтительнее другого (все зависит от их оценки покупателем). Взаимодополняющие блага — это такие, которые люди по обыкновению желают или должны потреблять совместно. Например, рубашки и галстуки, видеомагнитофоны и видеокассеты, иголки и нитки, автомобили и бензин… Примеры взаимодополняющих производственных благ: станки и электроэнергия, дрели и сверла, любой материал и соответствующий ему инструмент, комплектующие изделия…

Труд и рабочие машины могут в одних случаях быть взаимозаменяемыми ресурсами, в других же случаях — взаимодополняющими. То же самое можно сказать о труде и земле, капитале и земле. Мы помним, что классики считали все три ресурса только взаимодополняющими, а неоклассики (начиная с Тюнена) стали рассматривать их как в определенной мере взаимозаменяемые.

Экономисты выработали более четкие определения обоих типов зависимости. Применительно к товарам один или другой тип зависимости определяется в соответствии с тем, как изменяется спрос на один товар при изменении цены другого (считая доход потребителей неизменным). Если цена одного товара снижается и при этом уменьшается спрос на второй товар, значит, они оба взаимозаменяемы. Например, при снижении цены на мясо снижается спрос на макароны. Пели снижение иены. одного товара вызывает рост спроса на второй, значит, эти товары взаимодополняющие. Например, снижение тарифа на электроэнергию может увеличить спрос на электропылесосы.

На самом деле взаимозаменяемость товаров гораздо шире, чем показывают приведенные выше примеры. Это вытекает из того, что покупательный фонд потребителя всегда ограничен его доходом. Потребителю всегда приходится делать выбор: на что лучше потратить свой доход, чтобы достичь максимальной совокупной полезности. В условиях инфляции, которая обесценивает наши доходы, мы часто замечаем, что потребление одного товара приходится заменять потреблением другого, не столь качественного, но зато более дешевого и при этом все же удовлетворяющего соответствующую нашу потребность.

Все сказанное в этом разделе имеет целью показать, что, если мы хотим получить действительно достоверную функцию спроса (или предложения) для товара "икс", в эту функцию следует включить не только цену данного товара, но и цены. всех товаров. Ибо мы заранее не знаем, в каком отношении находится товар "икс" с любым другим товаром и находится ли он с этим товаром в каком-либо из двух отношений взаимозависимости вообще. Теперь мы можем подступиться к одному из главных теоретических достижений Вальраса — его теории общего рыночного равновесия. Но сперва…

Вернемся на необитаемый остров

Уравнения Вальраса охватывают экономику целой страны — весь ее рынок. Предполагается (для простоты), что экспорт и импорт отсутствуют. Чтобы нам попроще и понагляднее разобраться в этой теории, мы можем смоделировать такое же "изолированное государство", если вернемся на остров Тюрго. Земля, затерянная в океане, — тут уж точно ни экспорта, ни импорта. Мы оставили остров, когда там владелец маиса и владелец дров пришли, наконец, к соглашению о том, в какой пропорции согласны они меняться своими товарами (см. главу 13). С тех пор на острове произошли важные перемены.

Вначале наши робинзоны увидели, что их запасы скоро подойдут к концу. Оглядевшись по сторонам, они решили, что пора заняться производством. Покопавшись в прибрежном песке, они среди обломков какого-то давнего кораблекрушения нашли заржавевшие инструменты, напоминающие лопату и топор. Зная, что разделение труда ведет к обоюдной выгоде, они поделили инструменты между собой и хорошенько наточили их о камни. Один стал выращивать маис, второй стал рубить дрова, а дальше — уже знакомая нам бартерная торговля.

Так они и жили, пока однажды из моря на берег не вышел еще один человек. Он сам подошел к ним и рассказал, что удрал с проплывающего судна, так как проигрался в карты, а заплатить было нечем, и его хотели утопить (еле доплыл до острова). Его пригласили к костру и угостили кашей.

Долго ли, коротко ли, новичок сообразил, что, если у него не будет, чем платить за еду и обогрев, ему будет плохо. Законы рынка суровы, хочешь жить — умей вертеться. Но чем платить, если нет товара? Он попросил у одного взаймы мешочек маиса, а у другого — немного дров, сказав обоим, что, если он не вернет долги, они могут утопить его в море.

Не все наши читатели, возможно, знают, что маис — это обыкновенная кукуруза. А коли есть кукуруза, значит, должно быть и кукурузное виски. Как новичок соорудил перегонный аппарат — это его коммерческая тайна. Но дело пошло — и у него появилось то, чем можно было вернуть долги и далее платить за зерно и дрова. Как теперь будут формироваться цены?

Мы получили экономику с тремя видами товаров и двумя видами факторов производства — землей да трудом (производственный инвентарь наших островитян, формально принадлежащий к категории капитала, столь малоценен, что им можно пренебречь для простоты). Теперь можно поговорить о рыночном равновесии.

В чем проблема равновесия?

Прежде робинзонов было двое, и каждый обладал запасом товаров. Было две функции спроса и две функции предложения. Тогда цена равновесия зависела только от соотношения интенсивности их потребностей в товаре — своем и чужом. Эта равновесная цена, как почти выяснил сам Тюрго, устанавливалась на уровне равенства предельных полезностей одного и другого товара.

Теперь ситуация стала иной.

Во-первых, их уже трое. Что качественно нового вносит такое изменение в количестве? Спрос дровосека на кукурузу зависит теперь не только от его предельной потребности в зерне, но и от его же спроса на виски. Если он готов часть своих дров обменять на веселящий напиток, значит, к обмену на маис будет предназначаться уже меньше дров, чем раньше. Отсюда меняется степень убывания полезности каждой охапки его дров. Но ведь то же самое можно сказать и про кукурузника, и про винокура.

Мы имеем три вида сделок по обмену:

1. маис на дрова;

2. маис на виски;

3. дрова на виски.

У каждого из участников своя функция спроса на оба товара его партнеров и своя функция предложения своего товара. Таким образом, теперь мы имеем шесть функций спроса и три функции предложения. И каждая из них зависит от всех остальных.

Bo-вторых, теперь в расчет берутся ресурсы производства — труд и земля. Возможно такое рассуждение: если за 20 мер маиса земледелец получает кружку виски, то, чем больше маиса он произведет, тем больше кружек виски получит. И вот он начнет расширять посевную площадь и соберет значительный урожай, и окажется, что его продукт от этого просто подешевел и теперь за кружку виски ему приходится отдавать 25 мер зерна. То же самое может произойти и с дровосеком, и с винокуром, хотя у них наращивание продукта потребует увеличения скорее затрат труда, чем площади обработки земли.

Что же делать? Сокращать производство, чтобы единица продукта стала дороже? Но можно насокращать до такой степени, что не обеспечишь себя всем необходимым Значит, требуется найти некое равновесное количество продукта, при котором предельный расход ресурсов будет равен предельному доходу от продажи продукта.

Но и это еще не все. Хитрый новичок может задумать комбинацию: наменяю, мол, побольше маиса, сделаю запас, потом какое-то время смогу получать дрова за маис, у кукурузника вообще ничего не покупать — и устрою себе безделье. Такой поворот вносит в ситуацию элемент конкуренции: дровосек может выбирать, у кого покупать зерно в обмен на свои дрова. Правда, для этого винокуру пришлось бы затратить предварительно много труда.

Однако земледелец, видя, что винокур покупает у него больше, чем ему нужно для собственного потребления, начинает припрятывать свой запас, повышая зерновую цену одной кружки виски. И выходит, что винокур лишь удешевил свой продукт и перерасходовал труд.

Мы видим, что даже в такой простой экономике становится очень непросто установить цены и производство на уровне равновесия. И что даже при достижении равновесия здесь могут происходить разнообразные колебания с отклонениями и возмущениями. А каким образом это все происходит в современной стране с многомиллионным населением?

Так ставил задачу Вальрас.

Постановка задачи

Начнем по порядку. Дано:

Товары Ресурсы

1. Кукуруза (К) 1.Земля(З)

2. Дрова (Д) 2.Труд (Т)

3. Виски (В)

Требуется определить: при каких ценах будет достигнуто равновесие спроса и предложения по всем трем товарам и какое количество каждого товара отвечает состоянию равновесия?

Важное уточнение: мы должны принимать во внимание, что и ресурсы производства имеют свою цену, которая влияет на цены товаров. Когда речь идет о настоящей экономике, цена земли выражается рентой, а цена труда — заработной платой. В нашей ситуации нет ни дворянина-землевладельца, ни наемного труда. Но от Адама Смита и Иоганна фон Тюнена мы уже знаем, что и рента, и зарплата на острове Тюрго тоже будут существовать, хотя и в скрытом виде. Так что островная наша экономика в этом отношении не отличается от обычной.

Настала пора ввести некоторые обозначения:

а — расход любого ресурса на создание единицы любого продукта;

a ij — расход ресурса i на создание единицы продукта j, например: a 3k — расход земли на выращивание одной меры кукурузы, a ТВ — расход труда на изготовление одной кружки виски и т. д. Такой показатель имеет название технологического коэффициента;

x i — количество единиц продукта i (т. е. сколько его производится для обмена);

r j — количество единиц ресурса j (т. е. сколько его всего используется в производстве всех продуктов);

p i — цена единицы продукта i;

v j — цена единицы ресурса j. Может возникнуть вопрос чем измеряются цены в этой бартерной экономике? Островитяне наши долго ломали голову, пока не придумали измерять, цены трудоднями. Они договорились считать 8 часов труда за 1 трудодень независимо от того, сколько в действительности каждый из них трудится.

Уравнения общего равновесия

Немного поразмыслив, мы можем записать основные зависимости нашей островной экономики в виде уравнений. Возьмем сперва ограничения по ресурсам. Очевидно, что количество каждого ресурса, которое используется в производстве кукурузы, дров и виски, не может не быть равно в сумме тому количеству этого ресурса, каким располагает наше хозяйство. Поэтому

Сейчас возьмемся за цены. Всего их у нас 5 (цены трех продуктов + цены двух ресурсов). Цены служат аргументами функций спроса. Мы здесь имеем дело не с обычной кривой спроса, потому что мы теперь знаем, что спрос на каждый отдельный товар зависит (так или иначе) от цен на все товары и ресурсы в экономике. Как зависит? Пока это неважно, потому что мы пока не собираемся заниматься вычислениями. Поэтому мы просто констатируем, что спрос на данный товар есть какая-то функция от всех цен (функция типа F). И потому мы можем записать систему из трех уравнений спроса (по трем продуктам):

Далее, мы вспоминаем, что цена товара равна сумме издержек его производства. Нам известны технологические коэффициенты (которые показывают, сколько каждого ресурса используется на отдельный продукт). Умножая технологические коэффициенты на цены ресурсов, получаем сумму издержек производства по каждому продукту:

Нам осталось записать функции предложения ресурсов (факторов) производства. Как и с функциями спроса на товары, мы запишем их в общем виде — просто функции типа G:

Это еще не все. Пока даже непонятно, к чему все эти уравнения, правда ведь? Ну что же, давайте прибегнем к испытанному методу. Что нужно делать, если хочешь что-то понять? Конечно: рассуждать.

Закон Вальраса

Доход земледельца проистекает от его земли и его труда, а выражается в выручке от продажи кукурузы. Иными словами, выручка от продажи кукурузы распределяется как рента на его землю и оплата его труда (это и есть то, что мы называли прежде вознаграждением факторов производства). То же самое можно сказать про двоих других островитян, не так ли? А если так, тогда — внимание! — вся суммарная выручка от продажи всех (трех) продуктов является суммой вознаграждений всех (двух) факторов, используемых на острове. И вот что получается:

Знак тождества мы ставим здесь потому, что левая часть и правая часть, как мы только что установили, — это одно и то же. Но и тут еще не конец. Мы только что понаписали кучу уравнений. В ней есть уравнения спроса (в левой части стоят ' иксы ') и уравнения предложения (в левой части стоят "эры"). Вот давайте-ка их быстренько подставим из уравнений (2) и (4) в тождество (5):

Вот теперь все. Во-первых, мы пишем просто буквы F и G, помня, что это функции спроса и предложения. А во-вторых…

О, тут стоит сделать паузу… В общем, выражение (6) есть не что иное, как знаменитый Закон Вальраса.

Для чего он нужен и что он дает?

Сперва укажем, для чего Закон Вальраса не применяется. Он не используется для вычисления цен и других показателей. Нужен Закон Вальраса для рассуждений. О чем говорит этот закон? Он говорит о том, что в состоянии рыночного равновесия совокупный спрос равен совокупному предложению. Но это звучит чересчур общо. Вернемся к тождеству (5). О чем оно нам говорит? О том, что совокупные доходы равны совокупным расходам. Сказать (5) — значит сказать (6). И наоборот.

Словесная формулировка выражения (5) напоминает что-то такое, что мы давно уже проходили… Ну конечно, все уже догадались: тождество Сэя!

Действительно, Закон Вальраса сильно напоминает Закон Сэя в варианте "тождества". Можно сказать больше: если брать Закон Вальраса в том виде, как мы его подали выше, он просто идентичен тождеству Сэя.

Однако сам Вальрас, понятное дело, имел в виду не остров с тремя производителями, а народное хозяйство современной страны, где многие тысячи производителей поставляют на рынок сотни тысяч видов товаров, покупаемых миллионами потребителей. Так что Закон Вальраса нужно записать в более общем виде:

сумма всех p j f j = сумме всех v i G i;.

Мы уже раньше условились о том, что ресурс i — это любой ресурс. Если всех ресурсов не два, как у нас на острове, а т, тогда i = 1, 2, 3…, т (г пробегает все натуральные числа от 1 до т).

Мы также условились, что продукт j — это любой продукт. Если всех продуктов не три, а n, тогда j = 1, 2, 3…., n (j пробегает все натуральные числа от 1 до n).

Математики, которые не любят писать уравнения с употреблением слов, придумали буквенные обозначения; (i = 1, 2…, m) и (j = 1, 2…, n) называются так: пределы суммирования. И вместо слова "сумма" они договорились писать греческую букву "сигма". Теперь — в полном математическом облачении — Закон Вальраса выглядит так:

(Сумма p j F j по всем j от 1 до n тождественно равна сумме v i G i, по всем i от 1 до т.)

В таком виде Закон Вальраса еще не отличается от тождества Сэя. Так что идем еще немного дальше.

Для чего мы выписывали уравнения (1) и (З)? Пока что мы о них попросту забыли. Давайте вернемся к ним. В системе (1) умножим первое уравнение на v 3, а второе — на v т И перейдем от этого частного случая к общей формуле (7). В левой части тождества (7) мы получим теперь? a ij v i x j. Затем умножим в системе (3) первое уравнение на х к, второе — на х д, третье — на х в. И опять перейдем к общим обозначениям. Тогда в правой части тождества (7) получаем? p j x j.

Из всего, что мы проделали до сих пор, следует, что в левой части тождества (7) стоит рыночный спрос на все продукты и ресурсы, а в правой части — рыночное предложение всех продуктов и ресурсов. Так что вместо буквы v мы можем употребить тоже букву р, приняв ее для обозначения всех цен в нашей системе. При таком взгляде на вещи ресурсы ничем не отличаются от продуктов — они тоже ведь продаются и покупаются. Поэтому мы объединяем все вместе: m + n = s, а вместо двух индексов i и j берем один, i, и представляем Закон Вальраса в самом общем виде:

Вальрас включил в перечень товаров не только потребительские блага и факторы производства, но также и деньги. В этом отличие его от Сэя, который, как мы помним, говорил: "Продукты обмениваются на продукты".

Когда Вальрас сформулировал свой закон, возник новый интерес к Закону Сэя. А включив в свое тождество деньги, Вальрас стимулировал исследование Закона Сэя с точки зрения его отношения к деньгам, что позволило выявить неявные допущения в отношении денег (о чем мы говорили в главе 15). Значение Закона Вальраса, конечно, сказанным не исчерпывается.

Выражение (8) представляет собой фактически систему уравнений типа

Число неизвестных в системе (9) равно числу уравнений. Систему (9) можно решить обычными алгебраическими методами и найти цены, отвечающие условиям равновесия спроса и предложения. Затем эти равновесные цены можно подставить в уравнения типа (2) и получить такие количества продуктов, которые удовлетворяют условиям рыночного равновесия.

Однако дело обстоит не так просто. Если взглянуть на систему (2) и немного подумать о ее решаемости, мы рано или поздно сообразим, что в этой системе одно уравнение не является независимым. Действительно, коль скоро спрос на кукурузу и дрова задан, тем самым уже определен и спрос на виски. Вальрас выразил эту же мысль в такой форме: если удовлетворяются все уравнения, кроме одного, то и оно должно удовлетворяться. Такая же особенность отличает систему уравнений предложения типа (4). Стало быть, системы (2) и (4) содержат в совокупности не 5 независимых уравнений, а на одно меньше. Другими словами, не (m+ n), а (m + n- 1) независимых уравнений.

С другой стороны, в уравнениях Вальраса присутствует такой интересный вид товара, как деньги. Что деньги — это интересный товар, наверное, согласятся многие. Но в данном случае он интересен тем, что цена его известна заранее, до решения системы уравнений. И равна она 1.

Действительно, если цена единицы обычного товара составляет столько-то рублей, то цена одного рубля равна одному рублю. Следовательно, число неизвестных тоже уменьшается на одно, тоже становится (m+n — 1), отчего можно снова утверждать, что система уравнений имеет одно решение. Вальрас был удовлетворен.

Только позднейшие исследователи выяснили, что дело обстоит не столь гладко. Во-первых, выдвигались соображения формально-математические. Например: может оказаться, что все корни системы — нулевые или часть из них — мнимые числа и т. п. Но такие вещи едва ли могут иметь место, если правильно задать функции спроса и предложения (данное утверждение все равно еще нуждается в доказательстве).

Сложнее обстоит дело в том случае, если часть корней системы уравнений окажется отрицательными числами. Отрицательные цены, например, — это что такое? Нулевая цена имеет экономический смысл — она означает отсутствие ценности у данного товара, он дармовой или никому не нужен. Отрицательная же цена, по-видимому, не имеет экономического смысла.

Заслуга Вальраса состоит не столько в том, что он решил проблему, сколько в том, что он ее поставил. Благодаря математической формулировке условий рыночного равновесия стало возможным изучать проблему строгими методами (чего не давал Закон Сэя).

Последующие ученые задавались вопросом о том, существует ли единственное решение системы Вальраса с неотрицательными корнями. Экономически это означает: возможно ли полное рыночное равновесие на деле? Следующий вопрос: если такое решение существует, насколько оно устойчиво при изменениях параметров уравнений? Экономически это означает если рыночное равновесие достижимо, то может ли оно быть устойчивым и при каких условиях? Исследования продолжались в 30—50-х гг. нашего века, когда были доказаны основные теоремы существования. Но и до сих пор в этой области еще имеются зоны, открытые для изучения.

Другое направление исследований, куда открыл дверь Вальрас, связано с денежной теорией. В главе 15 мы уже говорили о тождестве Сэя и равенстве Сэя, а также в связи с ними о классической количественной теории денег. Эти и многие другие вещи были выяснены учеными, которые отталкивались от Закона Вальраса.

Не стоит забывать о том, какие условия были заложены в уравнении рыночного равновесия по Вальрасу. Все эти условия хорошо видны на нашем примере островной экономики. Вот они: технологические коэффициенты a ij неизменны; объем применения каждого ресурса ограничен определенным размером r ij функции спроса на каждый товар неизменны и т. п.

Совокупность всех этих условий означает, что в экономике, которую описывают уравнения равновесия, ничего нового не происходит. Там отсутствует технический прогресс, нет запасов неиспользованных ресурсов, не растет население и не меняется его состав, не возникает новых видов товаров и услуг. Это полностью статическая модель и очень сильное упрощение действительности. Будем помнить также, что существенным условием равновесия, по Вальрасу, является свободная конкуренция во всех сферах экономики.

Однако сказанное не составляет большой беды и никак не обесценивает идей Вальраса. Главное, что ученые могли теперь обсуждать различные стороны проблемы, стало возможным изменять те или иные условия и исследовать последствия этих изменений для модели рыночного равновесия.

Одна особенность Вальрасовой теории оставалась неизменной и неотъемлемой. Модель Вальраса описывает рыночное равновесие в условиях полной занятости. В течение более чем полувека после появления Закона Вальраса полная занятость считалась непременным условием общего рыночного равновесия, и нам нужно набраться терпения (до главы 28), чтобы вернуться к этому вопросу на ином уровне рассмотрения, А пока нужно непременно отметить один из важнейших уроков теории Вальраса.

Мы помним все эти вековые дискуссии и споры о том, откуда берется ценность хозяйственных благ. Определяется ли она затратами только труда или расходом всех ресурсов (издержками) производства? Или, напротив, ценность определяется полезностью благ и уже отсюда вменяется факторам производства? Вопрос о конечном. (в другой формулировке: начальном) основании цен имеет долгую историю в эволюции экономической мысли, часто выходя за пределы чисто научного интереса и становясь предметом политических спекуляций. Есть смысл вспомнить здесь также, что подобную же историю имеет и другой вековечный вопрос экономической мысли — вопрос о происхождении прибыли на капитал, о том, откуда, как и почему она возникает.

Теория Вальраса позволила впервые за все время внести ясность в эти вопросы и повернуть вековечную дискуссию таким боком, который мог бы примирить противоположные позиции. Издержки производства (расходы факторов и их оценки), доходы (вознаграждения факторов), оценки товаров на рынке (предельные полезности), спрос, предложение, объемы производства, размеры закупок — все определяется на рынке совместно и одновременно. Такой ответ дает теория Вальраса на любые вопросы о том, что из чего возникает и что на чем основывается. В частности, меновая ценность она же — справедливая цена и естественная цена) — это система цен, удовлетворяющая состоянию рыночного равновесия в условиях свободной конкуренции.

Теория Вальраса сообщила также новый импульс для изучения проблемы благосостояния, поставленной еще Адамом Смитом. Как соотносится рыночное равновесие с условием максимального удовлетворения потребностей населения?

Оптимум Парето

Вильфредо Парето (1848–1923) был выбран Вальрасом в качестве своего преемника на кафедре политической экономии Лозаннского университета с 1893 г. Его научные интересы охватывали социологию (как науку об обществе в целом) и историю. Он известен как автор теории элит. И все это не мешало ему владеть превосходной математической техникой (по образованию он был инженером).

В 1896–1897 гг. Парето выпустил свой двухтомный "Курс политической экономии", а в 1900 г. — 'Учебник политической экономии". В первой из этих работ в основном рассматривается, обсуждается и развивается Вальрасова теория общего равновесия.

Вильфредо Парето

Сам Вальрас надеялся, что когда-нибудь его уравнения будут решены учеными. Парето справедливо думал, что составить и решить систему из нескольких миллионов уравнений не только чрезвычайно трудно, но и невозможно. Не потому, что их так много, а потому, что вынужденные округления чисел и приблизительность оценок просто-напросто не дадут требуемой точности решения. Тем не менее уравнения рыночного равновесия не только разрешимы, указывал Парето, но они и решаются постоянно. Только решает их не ученый в кабинете, а сам рынок, миллионы его участников.

В "Учебнике" Парето продвинулся значительно дальше. Там содержатся самые известные его теоретические достижения. Это он впервые поставил под сомнение измеримость того, что все кругом называли полезностью. Парето выдвинул идею порядковой полезности, о которой мы говорили уже в главе 24 в связи с кривой безразличия Эджуорта.

Действительно, Парето прибегнул к изобретению Эджуорта для дальнейшего анализа состояния рыночного равновесия. Мы расскажем о его выводах лишь в самых общих словах.

Общее рыночное равновесие достигается в результате того, что каждый потребитель стремится получить максимум полезности при данных ценах и данном своем уровне дохода, а каждый производитель стремится получить максимум дохода при данных технологических коэффициентах в условиях свободной конкуренции. В конечном счете все вместе находят такое решение системы Вальрасовых уравнений, при котором спрос и предложение уравновешиваются, так сказать, по всем закоулкам рынка товаров, факторов и услуг.

В общем и целом, мысль Парето двигалась следующим образом Предположим, имеются два индивида — А и В, а также фонд двух потребительских товаров — Х и У. Этот фонд имеет определенную (постоянную) величину. Оба индивида выбирают для себя наборы из Х и Y. Очевидно, что среди множества наборов для каждого из указанных лиц имеется группа таких, которые дают индивиду равное удовлетворение. Такая группа наборов представляет геометрическое место точек, сливающихся в кривую безразличия. Нарисуем подобные кривые для А (рис 26-1) и для Б (рис 26-2).

Мы помним, что, чем дальше от начала координат расположена кривая безразличия, тем более высокой величине удовлетворения она соответствует (см. главу 25). На какой кривой конкретно находится А или В, это зависит от дохода каждого из них. Вспомнив все нужные нам понятия, перейдем к задаче.

Существенным условием задачи является то, что А и В — конкуренты. Каждый из них хотел бы получить удовлетворение по максимуму. Это значит: оказаться на самой удаленной (от начала координат) кривой безразличия — из тех, что позволяет его доход. Допустим, это кривые IIIA и IIIB.

Если бы фонд благ Х и У был столь необъятным, что оба персонажа могли бы позволить себе по кривой III, тогда не было бы конкуренции. И не было бы задачи. Ибо в том-то вся и штука, что фонд благ Х и Y ограничен. Поэтому если А смог бы добиться положения IIIA, тогда В оказался бы в ситуации IB. И наоборот. Но у А нет никаких преимуществ перед В, как и у второго перед первым (свободная конкуренция). Целью задачи поэтому является отыскать условия, при которых конкуренты приходят к равновесию.

Для большей ясности используем теперь графическую модель, называемую диаграммой Эджуорта — Боули (см рис 26-3), которую сперва нужно объяснить. Поскольку А и В — конкуренты за блага из одного и того же фонда, их интересы взаимно противоположны. Данное обстоятельство отражено на рисунке тем, что их координатные системы находятся в зеркальном отражении относительно друг друга. Расстояние же между О А и О В таково, что образуемый прямоугольник представляет весь фонд благ Х и У, не больше и не меньше.

На диаграмму перенесены кривые безразличия с рис. 26-1 и 26-2. Понятно, почему из всех возможных кривых мы выбрали именно такие, которые попарно касаются друг друга? Ведь если А находится, скажем, на IIIA, то В больше негде находиться, чем только на IB. Почему? Еще ближе к O В — нет смысла. А подальше от O В его уже не пускает А.

Линию, которая проходит через все такие точки касания (на рисунке она дана пунктиром), Эджуорт назвал кривой сделок. Любой равновесный вариант, любая точка равновесия может лежать только на кривой сделок.

Отсюда, по существу, и начал Парето.

На рис 26-4 немного сдвинуты пары IB — IIIA и ПА— IIB — так, чтобы они были ближе друг к другу (разумеется, их можно было бы так же изобразить и на рис. 26-3).

Заштрихованная фигура, напоминающая дыню (или сигару, кому что ближе), представляет такое множество наборов из Х и У, которое еще может быть распределено между А и В без ущерба для каждого из них. Парето объясняет данную модель путем ряда довольно тонких рассуждений. А затем он показывает, как и почему точки P 1 и Р 2 должны сближаться, пока кривые безразличия для А и В не примут положение линий IIA и IIB на предыдущем рис. 26-3. Это положение соответствует точке касания P 0. Теперь уже ни один из них не может улучшить свое положение без ущерба для другого. Это и есть точка оптимума.

Казалось бы (см рис 26-3), пара IIIA — IB тоже должна соответствовать оптимуму. Но в том-то и дело, что нет. Парето использует понятие нормы замещения (см. гл. 25) и показывает, что при любом положении пар кривых нормы замещения Х на Y для каждого из участников будут таковы, что каждому из них будет выгоднее сдвигать свою кривую безразличия к точке, которая на рис 26-3 обозначена P 0.

Такое состояние рынка, при котором никто не может улучшить свое положение, не ухудшая положения хотя бы одного из участников, называется Парето-оптимальным состоянием. Оно характеризует наилучшее распределение товаров и ресурсов. Довольно часто вместо слов "Парето-оптимальное состояние' говорят: оптимум Парето (что означает, конечно, то же самое).

Впоследствии была доказана теорема о том, что общее рыночное равновесие и есть Парето-оптимальное состояние рынка. Что это значит? Это значит, что, когда все участники рынка, стремясь каждый к своей выгоде, достигают взаимного равновесия интересов и выгод, суммарное удовлетворение (общая функция полезности) достигает своего максимума, И это именно то, что говорил Адам Смит в своем знаменитом пассаже о "невидимой руке".

Понятие оптимума Парето оказалось таким плодотворным, что нашло себе применение даже за пределами экономической науки, например в механике. В настоящее время разрабатывается теория Парето-оптимальных решений как раздел прикладной математики.

 

Глава 27

Вглубь, вширь и вкось

Маржинализм ознаменовал серьезный переворот в экономической науке. Хотя в определенном смысле этот переворот был подготовлен предшествующим развитием классической теории, неоклассическая наука должна была отвергнуть ряд постулатов классиков, заменив их другими. Ведь и Маршалл первоначально хотел только обобщить и подновить классическую теорию после Дж. Ст. Милля, но, повинуясь своему блестящему дарованию и логике, шагнул так далеко, что классика приобрела облик чуть ли не музейного экспоната. Во всяком случае, такое мнение приобретало себе все больше и больше сторонников. Подкреплялось оно тем, что неоклассический подход открывал широкие и разнообразные возможности для дальнейших исследований.

На этих страницах нет возможности показать в деталях, как развивалась дальше неоклассическая теория трудами одного, или другого, или третьего исследователя, как часто одни и те же вещи открывались в разных местах Европы и Америки и при этом в каждом случае такая находка несла на себе печать индивидуальности того или другого ученого — в формулировках, в акцентах, в изгибах и поворотах мысли, а часто и в конечных выводах. Все, что можно здесь сделать, — это обозначить лишь некоторые вехи и назвать лишь некоторые имена.

Появление Шведской школы

Ее основателем по праву считается Кнут Викселль (1851–1926). Его книга "Ценность, капитал и рента" вышла в 1893 г. и заслужила высочайшие оценки Бём-Баверка и Вальраса. Затем была вторая его книга — "Процент и цены" (1898).

С содержательной стороны ближе всего Викселлю была Австрийская школа, а по склонности к математическому мышлению он проявил родство с лозаннцами. Первое, что он сделал, — это изложил достижения Менгера, Визера, Бём-Баверка языком математики. Конечно, при этом многое заиграло по-новому и нашлось место для собственного творчества Викселля. Он высказал интересные и плодотворные идеи в области теории ценности и ценообразования. К примеру, именно Викселль показал математически, что в нормальном акте обмена обе стороны оказываются в выигрыше. Он же построил математическую функцию полезности (аргумент — количество соответствующего блага) и показал, что предельная полезность есть первая производная от упомянутой функции.

Казалось бы, Викселль поставил себя в невыгодное положение, включившись в обсуждение ключевых теоретических проблем тогда, когда основные моменты неоклассической теории были уже созданы, когда многое уже было найдено и развито корифеями трех ведущих школ.

Сама Швеция была в те времена для экономической науки чем-то вроде "медвежьего угла". И даже в этой глухой научной провинции Викселля не допускали в университеты, потому что у него не было ученой степени (он защитил диссертацию в 1899 г. и через год — ему было пятьдесят лет — получил место доцента в университете г. Лунд). Представим себе, что сегодня, например, какой-нибудь житель деревни Кузькино из-под Сыктывкара позволил бы себе написать доклад о том, как бороться с инфляцией. Стали бы этот доклад обсуждать наши ведущие экономисты? Да его никто бы и читать не стал, и, скорее всего, его бы просто не напечатали. Заметим притом, что современные ведущие экономисты нашей страны, вместе взятые, имеют несколько меньше научных достижений, чем Вальрас или Бём-Баверк, взятые по отдельности. Оба они не только прочитали работы никому дотоле не известного шведа без титулов и степеней, но и признали его коллегой, с которым можно разговаривать на равных. И почему никто из них не опасался, что новичок отнимет у него частицу славы и почестей?

Теория распределения у Викселля

Выступив с опозданием по сравнению с другими, Викселль получил возможность сопоставлять и обобщать. Когда он дошел до теории предельной производительности, он выяснил, что некоторые положения Джевонса, Бём-Баверка и Уикстида являются не только противоречивыми, но и взаимоисключающими. Расхождения касались как трактовок капитала, так и проблемы распределения. Последовательное применение математики позволило Викселлю соединить то, что дополняло друг друга у Джевонса и Бём-Баверка в рамках уравнений равновесия Вальраса. То, что неоклассическая наука до тех пор лишь нащупывала, Викселль получил в виде строго математического вывода: распределение доходов обусловлено вменением каждому фактору производства той доли продукта, которая соответствует предельной производительности этого фактора.

Однако Викселль был далек от того, чтобы считать, будто система свободной конкуренции автоматически обеспечивает справедливое распределение доходов и максимальное удовлетворение потребностей. Особо интересовала его проблема изменений в соотношении используемых факторов и соответственно в распределении доходов. По мере накопления капитала его предельная производительность снижается, говорил Викселль. И хотя абсолютно размер прибыли может возрастать, ее доля в совокупном продукте будет снижаться, увеличивая соответственно долю ренты и зарплаты (мысль, знакомая нам по Адаму Смиту).

Эффект Викселля

Противодействием этому процессу в условиях полной занятости является опережение роста сбережений по сравнению с ростом численности рабочих. Но тут вступает в игру усиление конкуренции между капиталистами за рабочие руки, заработная плата повышается и поглощает часть сбережений владельцев капитала. Впоследствии этот тезис получил название эффекта Викселля. А нам интересно наблюдать, как неоклассическая наука то и дело приходит к идеям, которые были высказаны А.Смитом, исходя из иных предпосылок и умозаключений. Правда, рост зарплаты в процессе накопления капитала Смит не связывал с "поглощением" части сбережений, и потому этот тезис заслуженно носит имя Викселля.

Эффект Викселля и особенно некоторые следствия из него подвергались впоследствии критике — как считается, не вполне справедливой. Конкретно речь идет о выводе, что предельная производительность капитала не является главной причиной, влияющей на уровень процента. Викселль объяснял это так. Допустим, имел место некий прирост реального капитала за счет накопления. Если разделить этот прирост на сумму всех сбережений, то частное покажет степень производительности реального капитала. По обычным представлениям того времени, этот показатель должен был бы совпадать с нормой процента. Но в действительности он оказывается меньше, притом меньше именно настолько, насколько выросла заработная плата как элемент реального капитала.

Инфляция по Викселлю

Процент, объяснял Викселль, — это показатель скорости роста задолженности. Если выдается ссуда под 10 % годовых, это означает рост долга на 10 % за единицу времени (год). Если при этом должник так употребит взятую ссуду, что заработает 20 % в год от ее суммы, тогда его дело будет выгодным.

Допустим, Егор Кузьмич дает взаймы Егору Тимуровичу 100 рублей. Ради того чтобы получить через год, скажем, 110 рублей, Егор Кузьмич отказался от какой-то покупки сегодня. Эти 100 рублей все равно будут истрачены на рынке сегодня, но уже Егором Тимуровичем. А рынку все равно, что один Егор, что другой, — на ценах это не отразится.

Другое дело, если ссуду Егору Тимуровичу выдает некий "Егор-банк' (читателя может озадачить появление вместе множества Егоров, но ведь объегоривают нас со всех сторон…). Банки — это такая категория заимодавцев, которая, не жертвуя своими сегодняшними покупками, дает взаймы для покупок сегодня. Предложение денег относительно товарной массы в этом случае увеличивается.

Если банковский процент (Викселль называет его рыночной ставкой процента) составляет, к примеру, 8 % годовых, а бизнесмен Тимурович на заемные деньги может получить, допустим, 15 % (процент, какой приносит бизнес, Викселль называет; естественной ставкой), тогда найдется много желающих брать ссуды на подобных условиях. Они будут нанимать рабочих, закупать сырье, создавать рабочие помещения и пр. Конкуренция на рынках факторов усилится, и цены на все ресурсы вырастут. Поставщики этих ресурсов, разбогатев, начнут увеличивать свои закупки (в том числе и потребительских товаров), отсюда пойдет новая волна роста цен. Таким образом, рост цен может, стать следствием одного лишь разрыва между рыночной и естественной ставками процента — без увеличения количества денег в обращении. Понятно, что такой вывод противоречит количественной теории денег, которая в те времена еще не подвергалась радикальному пересмотру.

При этом Викселль не упустил возможности показать, что, однажды будучи нарушенным (из-за несовпадения двух видов процента), рыночное равновесие не восстанавливается автоматически. Напротив, неравновесие на рынке усугубляется и продолжается все время, пока имеет место разрыв между рыночной и естественной ставками процента. Такие процессы с накоплением (наращиванием) последствий известны в различных науках, и везде они называются кумулятивными.

Модель кумулятивной инфляции, которая вызывается не "впрыскиванием" в обращение избыточного количества денег, а главным образом значительным разрывом между двумя видами процентной ставки, считается наиболее сильным достижением Викселля. Его модель породила в дальнейшем несколько весьма выдающихся исследований, определивших многие существенные черты лица современной экономической науки и связанных с именами Хайека, Кейнса и Мюрдаля (см. главы 29 и 30).

Кнут Викселль

Благодаря Викселлю на сцене мировой экономической науки и появилась Шведская школа. Она характерна стремлением синтезировать достижения трех неоклассических направлении в единую систему на основе виртуозного владения математическим аппаратом, но без злоупотребления последним. В процессе подобного синтеза шведы внесли много нового в золотой фонд экономической науки. Наиболее выдающиеся среди них — это Густав Кассель, Бертил УЛИН, Эрик Линдаль, Эрик Лундберг, Гуннар Мюрдаль, Бент Хансен.

Проблема капитала и Дж. Б. Кларк

Здесь нам самое время вернуться к тому месту в главе 0, где мы выяснили кое-что про капитал. Мы тогда уже договорились о том, что капитал — это некий запас, приносящий доход. Мы выяснили, что есть капитал и есть капитальные блага и что это разные вещи. Капитальные блага расходуются беспрерывно, а капитал остается. Более того, именно нескончаемое расходование капитальных благ является залогом сохранения капитала как некоего неразменного фонда. Мы даже упомянули тогда, что первым указанное различие ввел в науку Джон Бейтс Кларк. Он так и писал: "Мы можем мыслить капитал как сумму производительных богатств, вложенных в материальные вещи, которые постоянно меняются, что происходит непрерывно, хотя самый фонд сохраняется".

Капитальные блага — материальные вещи. Их можно увидеть, пощупать (вот элементы сырья, вот машина, здание, двигатель…), их можно называть, перечислять, характеризовать, классифицировать… А что же такое этот капитал, этот фонд? Его ни увидеть, ни потрогать, ни любыми иными чувствами не воспринять. Какая-то абстрактная, умозрительная вещь, не имеющая никакого образа. Кларк и об этом сказал: "Производительная сила, измеренная в единицах и выраженная в денежной оценке, — абстрактна, но если эта сила воплощена в бесконечной последовательности капитальных благ, тогда она конкретна". Про конкретное-то, мы надеемся, все понятно. Но что же все-таки такое "абстрактная производительная сила"? И существует ведь только в форме записи в бухгалтерских книгах, а мы говорим: вот оно — истинное существо богатства' Где же он, "запас, приносящий доход"? Запас вещей, которые постоянно уничтожаются; запас вещей, который столь же постоянно пополняется, — все это есть, вот оно. А где запас, который не тратится (и потому также не восполняется), а просто сохраняется Все же присутствует что-то загадочное в понятии капитала, что-то ускользающее пока от исчерпывающего определения и окончательного постижения…

Фишер о капитале

Сказанное остро ощущал другой американец, Ирвин Фишер (1867–1947) — один из крупнейших ученых неоклассического направления. Экономист и математик в равной мере, он также с успехом занимался статистикой и был удачливым бизнесменом. За свою долгую жизнь Фишер написал большое количество экономических работ, содержащих множество глубоких и блестящих идей. В полной мере фишерова теория капитала и процента изложена в работе "Теория процента" (1930), но это явилось уже окончательным оформлением мыслей, которые звучали в его работах начиная с конца XIX в.: "Математическое исследование теории ценности и цены" (1891), "Природа капитала и дохода" (1906), "Норма процента" (1907) и др.

Капитал есть запас. Этот запас порождает нечто, называемое нами услугой капитала (это может быть сшитая рубашка, а может быть и выстиранная рубашка). Такая услуга оборачивается доходом. Запас порождает поток услуг, который преобразуется в поток дохода. Кстати, поток услуг выражается в материальной форме (даже такой вид услуги, как перевозка людей или вещей), не говоря уже о каких-нибудь вещественных продуктах производства. А доход? Этот поток тоже имеет двойственную природу, вещественную и стоимостную.

Примерно так рассуждает Фишер. И потому он выделяет четыре типа отношений капитала и его порождений:

1. реальная производительность (отношение количества услуг капитала к количеству капитала);

2. стоимостная производительность (отношение ценности услуг к количеству капитала);

3. реальная отдача (отношение количества услуг к ценности капитала);

4. стоимостная отдача (отношение ценности услуг к ценности капитала).

Последний, четвертый вид отношений Фишер считает наиболее важным для понимания обсуждаемых вещей. В отечественной экономической науке и практике анализа последний показатель обычно именуется фондоотдачей. Применяется он для оценки эффективности капитала задним числом, т. е. по истечении какого-то периода, за время которого суммируется поток дохода в денежном (стоимостном) измерении. Фишер имел в виду другое, а именно: оценку в настоящем того дохода, который будет получен в будущем на стоимостную единицу капитала. Такой подход скорее относится к проблеме оценки эффективности инвестиций и, как мы догадываемся, связан с дисконтированием будущих доходов к настоящему моменту времени. Какой в этом смысл?

Ирвин Фишер

Впоследствии Фишер решительно отказался от термина производительность капитала. Он объяснял это так. Во-первых, термин двусмыслен, его можно понимать в смысле как физической отдачи, так и стоимостной. Но еще важнее второе соображение: возникает впечатление, что ценность дохода создается капиталом, тогда как, по

мнению Фишера, дело обстоит противоположным образом (вспомним австрийскую концепцию вменения ценности). Понятие "производительность капитала", говорит Фишер, подразумевает, что ценность продукта производства создается за счет издержек. Это неприемлемо. А как, по его мнению, правильно? Ну конечно: ценность продукта возникает из дисконтирования будущих услуг капитала. По указанным причинам вместо термина "производительность капитала" Фишер предлагает термин инвестиционные возможности" (investment opportunity). И в современной литературе этот термин можно встретить очень часто. Не забудем: речь идет о настоящей (т. е. сегодняшней) оценке будущей отдачи капитала.

В конечном счете само понятие капитала оказывается у Фишера производным от порождаемой им отдачи. Если какое-то имущество приносит своему владельцу регулярный поток дохода, то именно этим доходом определяется ценность упомянутого имущества.

Следовательно, капитал есть не что иное, как дисконтированный поток дохода. Если добавить немного педантизма, нужно уточнить, что речь идет о стоимостной оценке капитала. Однако чуть выше мы выяснили, что понятие капитала (в отличие от понятия капитальных благ), по сути дела, и не имеет под собой ничего, кроме стоимостной оценки, которую только и можем мы отождествить с нерушимым фондом, сохраняющим свою величину благодаря расходованию и возмещению капитальных благ.

Чтобы в полной мере понять эту идею, рассмотрим фишеровский пример оценки ценности земельного участка. Допустим, единица площади такого участка приносит своему владельцу ежегодную ренту в размере 100 рублей. Так может продолжаться вечно, и оттого возникает впечатление, будто ценность этого участка земли выражается бесконечно большой величиной. Однако в мире существует процент — скажем, его рыночная ставка равна 5 % годовых. Чтобы получать ежегодно 100 рублей при такой ставке, человеку нужно положить в банк (100: 0,05 =) 20 тысяч рублей. Это и есть ценность данной единицы земли, которая является капитализированной рентой, а определяется как дисконтированный поток дохода.

Таким образом, в понятие капитала Фишер позволяет включать любое благо, приносящее регулярный доход своему владельцу. Сюда можно отнести даже человеческую способность или талант, если такое качество индивидуума может приносить ему регулярный доход (снова одна из идей Адама Смита, но опять в неоклассической упаковке).

Проблема процента у Фишера

Ну что же все-таки такое процент на капитал? Откуда и почему он возникает?

В трактовках своих старших коллег Фишер обнаруживает поразительную нестыковку. Два ответа на этот вопрос можно увидеть в трудах основателей неоклассической теории. Во-первых, процент является выражением производительности капитала. Во-вторых, процент порождается предпочтением будущих благ сегодняшним благам (плата за ожидание).

Э, ребята, так не пойдет, говорит Фишер. Или одно, или другое. Процент есть либо следствие (прошлых благ), либо ожидание (будущих благ). Во всяком случае, на уровне подобных формулировок одно исключается другим. Но Фишер не предлагает выбирать одно из двух. Мы имеем две половины одной правды, говорит он. И Фишер пытается совместить обе трактовки в единой концепции. С одной стороны, капитал действительно приносит доход, и в этом качестве полезность капитала выражается в форме процента. С другой стороны, между инвестированием и получением дохода на капитал неизбежен разрыв во времени, что заставляет нас вспоминать о категории издержек. Под таким углом зрения процент выступает как компенсация этих самых "издержек' премией за ожидание дохода от вложенных средств.

Вот и снова прозвучали знакомые слова: полезность и издержки. Как сейчас увидим, это не случайность — сказанные термины помогут понять, как объясняет Фишер установление конкретной рыночной ставки процента.

Потребитель, как говорит неоклассическая теория, стремится максимизировать свою суммарную полезность. Согласно Фишеру, потребители заботятся не только о сиюминутной полезности, они стараются заглянуть и немного вперед, чтобы максимум полезности получить в аспекте определенного периода времени. Ради этого они осуществляют сбережения, откладывая часть ожидаемой полезности с данного момента на будущее.

С другой стороны выступают производители со своей проблемой инвестиций. Более длительный окольный (воспользуемся термином Бём-Баверка) путь обеспечивает, по общему правилу, более высокую продуктивность. Почему так можно считать? Потому что иначе все стремились бы делать только краткосрочные инвестиции.

И вот потребители и производители выходят на рынок ссудного капитала. Первые — со своими сбережениями, за которые они ожидают премию в форме процента. Вторые — в поисках заемных денег, за которые они готовы платить цену в форме — ну да, процента же. Таким образом, спрос на деньги сталкивается с предложением денег. Цена равновесия спроса и предложения на этот интересный товар есть рыночная ставка процента.

К системе уравнений общего равновесия (см. главу 26) добавляется еще одно: уравнение спроса и предложения на ссудный капитал. Переменная величина этого уравнения — тоже иена, как и во всех других уравнениях, но это цена заемных средств — процент. В результате всех этих и подобных рассуждений Фишер объединяет обе неоклассические концепции процента в единую (тоже неоклассическую) систему общего рыночного равновесия.

Неоклассическая теория денег

Она явилась на смену классической теории денег. И тоже была количественной. Ее разработка связана с двумя знакомыми нам именами — Фишера и Маршалла. В частности, имеются в виду две работы: "Покупательная способность денег" Фишера (1912) и "Деньги, кредит и торговля" Маршалла (1923). Как видим, Маршалл и здесь выступил с запозданием. Однако и здесь тоже его идеи оказались более глубокими и более влиятельными.

От своей предшественницы неоклассическая теория денег унаследовала представление о том, что в экономике сосуществуют две сферы: вещевая и денежная. Первая — это "реальный' мир производства, обмена, распределения предметов и услуг. Вторая сфера — это, в известном смысле, призрачный мир денег, который обслуживает процессы " реального" мира. Иные высказывания Маршалла (да и Фишера) разительно напоминают формулировки некоторых меркантилистов о деньгах как о смазке, помогающей хорошо вертеться колесам торговли.

Основное уравнение неоклассической теории денег существует в двух вариантах — Фишера и Маршалла. Оно часто фигурирует в монографиях и учебниках, и его полезно знать и понимать.

Вот вариант Фишера:

MV = РТ. (1)

А вот вариант Маршалла:

М = kPY. (2)

В этих уравнениях буквы означают следующее:

М. — объем денежной массы;

V — скорость обращения денег;

Р — общий уровень цен на товары;

Т — объем текущих сделок купли-продажи;

У — объем валового национального продукта;

k — коэффициент Маршалла, о котором мы скажем чуть позже.

Уравнение (1) выражает потребность в деньгах для обслуживания текущих сделок.

Уравнение (2) выражает потребность в деньгах с точки зрения использования дохода.

Часть своего дохода люди не обращают в товары или ценные бумаги, а предпочитают оставлять в форме денежной наличности. Эту долю и выражает коэффициент Маршалла. Очевидно, что, чем выше скорость оборота денег, тем меньше должен быть коэффициент k Поэтому k = 1/V. Общий объем текущих сделок за год порождает национальный продукт, так что оба уравнения означают, по сути, одно и то же. И оба они, если вдуматься, представляют собой не уравнения, а тождества.

Ведь общая годовая сумма продаж (или покупок) в денежном измерении, поделенная на среднее число оборотов денег, как раз дает количество денег, требуемое для обслуживания этих сделок. И это именно то самое количество, какое население решает иметь в форме наличности. Поэтому равенства (1) и (2) выполняются не только при каких-то конкретных значениях входящих в них переменных, они выполняются всегда, т. е. являются тождествами.

В основе неоклассической теории денег лежит Закон Сэя. Много позже в ходе критики этой теории упомянутый закон был исследован вглубь и обнаружил свою неоднозначность (см. главу 15). Но в описываемые времена Закон Сэя принимался (или не принимался) в своем первозданном виде — в том смысле, что "продукты обмениваются на продукты" и потому, мол, процессы в "реальной" сфере экономики не зависят от каких-либо явлений в денежной сфере.

Ни Фишер, ни Маршалл, конечно, не были столь наивными, чтобы считать величину V постоянной, неизменной и единой для всех сделок. Скорее они подразумевали некую усредненность ее в уравнении, обобщающем годовую совокупность сделок. Важнее другое. Они оба исходили из того, что, чем бы ни определялась величина V, она является независимой по отношению к объему денежной массы. Точно так же независимой от М они считали и величину объема сделок.

Другими словами, правые части выражений (1) и (2) не подвержены какому-либо влиянию со стороны событий, происходящих в мире денег. Инфляция денег, говорил Фишер, не влияет ни на выпуск продукции фирмами, ни на скорость передвижения товаров. Поэтому при увеличении количества денег в обращении происходит пропорциональное повышение цен. Маршалл указывал, что увеличение количества денег в стране не увеличивает ни числа, ни объема сделок, которые обслуживаются этими деньгами.

Правда, указанные закономерности считались справедливыми лишь в долгосрочном аспекте. По Фишеру, если в стране возрастает количество денег, начинается некий "переходный период", во время которого объем сделок в "реальном" секторе все же увеличивается. Еще осмотрительнее выражался Маршалл: цены вырастают от роста количества денег только "при прочих равных условиях", которые включают, кроме всего прочего, количество сделок с применением наличных и среднюю скорость обращения денег. Подобные оговорки всегда в известной мере ослабляют такое качество теории, как законосообразность, — получается закон, который действует не всегда, не во всем и не совсем так, как он сам себя представляет. Зато мы получаем не абстрактную схему, а нечто похожее на реальность. Так или иначе, но неоклассическая теория денег осталась накрепко связанной с тождествами типа (1) и (2), каковые и определяют ее лицо и служат основой для ее выводов.

Существом этой теории остается утверждение, что между V и М нет причинной зависимости в общем, за исключением "переходных периодов". И что если М возрастает, это не вызывает такого увеличения V, которое бы свело на нет влияние количества денег на цены. Иначе говоря, если М возрастает, то V, может быть, и изменится, но цены все равно вырастут более или менее пропорционально приросту М Все это составляет сердцевину количественной теории денег в любом ее варианте.

Неоклассическая денежная теория недвусмысленно показала, что ценность денег как инструмента экономической жизни не связана с собственной ценностью денежного материала, например золота. Уже Маршалл предсказал возможность успешного применения неконвертируемой бумажной валюты при условии жесткого государственного контроля над ее выпуском. Кроме того, рассматриваемая теория обнажила одну интересную вещь касательно ценообразования. Она показала, что проблема ценообразования представляет собой на самом деле две различные проблемы. Одно дело — формирование относительных цен на товары и услуги, т. е. ценовых пропорций рынка, например шило вдвое дороже мыла. И совсем другое дело — установление абсолютной величины цен, выраженных в деньгах. Скажем, шило стоит 3 рубля, а кусок мыла — 1,5 рубля. Первая проблема связана с соотношением спроса и предложения, вторая — с количеством денег в обращении и скоростью их оборота.

Нельзя сказать, что указанное разделение осталось в современной науке. Напротив, оно явилось одним из главных объектов критики в последующий период. Но именно благодаря таким спорным концепциям и последующей их критике экономическая мысль в целом могла двигаться вперед — к новым теориям и… к новой критике.

Сиджвик и теория благосостояния

Теорию благосостояния можно назвать одной из составных частей или одним из течений неоклассической науки. У истоков ее мы видим своеобразную фигуру, будто бы выпадающую из общего ряда столпов неоклассической экономической теории. Это англичанин Генри Сиджвик (1838–1900). Вспомнив старую шутку, можно сказать, что вся внушительная шеренга тех, о ком мы говорили до сих пор, шагала "не в ногу" — один Сиджвик шел "в ногу". Он не только был и остался заядлым рикардианцем, отстаивая роль издержек в формировании ценности. Будучи практически ровесником троицы сооснователей неоклассицизма, Сиджвик упрямо делал вид, будто такой вещи, как предельная полезность, в науке не существует. Подчеркнем: он не нападал на этот принцип, он просто обошелся без него. В его трактате "Принципы политической экономии" (1883) предельная полезность даже не упомянута.

Давайте договоримся раз и навсегда: применительно к ученым той поры (и- ранее) выбросим из нашего лексикона такие слова, как "невежество" (тем более "недобросовестность") и т. п. Что касается Сиджвика, то это был человек широчайшей эрудиции, оригинального ума и прекрасной души. Он преподавал этику в Кембридже уже в 21 год; правда, должность профессора получил лишь в 45 лет, опубликовав к тому времени несколько книг по философии. Свой курс в университете он читал, говорят, так же широко, как Адам Смит. В числе его студентов были Бертран Рассел (будущий философ и математик) и лорд Бальфур (будущий министр иностранных дел Великобритании). Как о духовном наставнике о нем очень тепло вспоминал Альфред Маршалл. Богатство и благосостояние — с точки зрения общества и с точки зрения индивида. Как есть и как должно быть. Вот, пожалуй, главная тема Сиджвика. Нетрудно увидеть здесь подход философа, специалиста по этике. Однако 'Принципы" Сиджвика — книга экономическая, написанная на языке экономистов и для экономистов. И если в чем-то он оставался твердым традиционалистом, то в названных вопросах Сиджвик решительно отвергает подходы классической школы.

Мы уже говорили о понимании богатства у классиков. С точки зрения основы и источника — это накопление национального капитала. С точки зрения реализации — это рост количества благ на душу населения. Показатель национального богатства — чистый доход нации, который функционально зависит от ресурсов капитала, земли и труда. Предпосылкой же роста национального богатства классики единодушно считали систему "естественной свободы", или laissez faire. Напомним себе, что выражением классической теории в ту пору считалось изложение ее у Дж. Ст. Милля.

Прежде всего Сиджвик указывает на то, что для сохранения накопленного капитала необходим непрерывный расход труда. Поэтому накопленный запас материальных ресурсов — это одно, а богатство общества, его реальный доход — это другое. Оплата труда при таком взгляде на вещи оказывается скорее вычетом из дохода, чем составной частью капитала.

Отсюда идет следующая мысль: капитал с точки зрения индивида и с точки зрения общества — это не одно и то же. Для общества капиталом являются только блага, созданные трудом. Сиджвик творил в тот период, когда лишь формировались концепции австрийцев, а Фишеру и Маршаллу еще только предстояло выходить в большую науку. Для нас теперь интерес представляет не концепция капитала по Сиджвику сама по себе, а его акцент на то, что одни и те же понятая имеют разное значение в зависимости от того, глядим ли мы на них с точки зрения общества или индивида. Это относится и к таким понятиям, как полезность (или скорее экономическая эффективность — отдача ресурсов) и чистый доход

"Что тут такого важного и нового?" — спрашиваем мы себя. И начинаем размышлять… В чем суть классической доктрины "естественной свободы"? В том, что каждый индивид, преследуя свою собственную выгоду, одновременно служит выгоде всего общества. А чистый доход общества слагается из чистых доходов частных лиц… Именно этот краеугольный камень классической теории затронул Сиджвик. И камень зашатался, закачался. . Основание, казавшееся незыблемым, как скала, оказалось шатким и ненадежным

Сиджвик приводит простые примеры несовпадения частной и общественной выгоды. Например, можно заработать деньги, учреждая дутые акционерные компании. Кто-то наживается, но богатство общества не увеличивается. С другой стороны, общество, несомненно, получает выгоду от маяка. Ценность услуг маяка поддается измерению. Однако едва ли хоть один бизнесмен вложит свои средства в маяк, рассчитывая получать доход от его услуг. К такого же рода товарам и услугам относятся лесонасаждения, научные разработки (а в наше время можно добавить мероприятия и сооружения по защите природы и экологической очистке среды обитания). Совершенно очевидно, что экономический эффект для общества от подобных благ намного превышает затраты на их создание и издержки производства. Но ни один частник не сможет организовать себе покрытие таких затрат.

С другой стороны, говорит Сиджвик, нередки случаи, когда выгода, получаемая частником, превышает его действительный вклад в совокупный общественный продукт. К примеру, определенное положение земельного участка может создать серьезные проблемы при планировке городской или промышленной застройки или прокладке путей сообщения. Подобные проблемы общество вынуждено решать такой ценой, которая намного превышает обычную ренту с аналогичных участков земли.

Таким образом, система свободной конкуренции не обеспечивает эффективного решения многих типов проблем производства. Во всех подобных случаях требуется вмешательство государства в той или иной форме.

Еще очевиднее недостатки системы laissez. faire в области распределения. В целом, указывает Сиджвик, доктрина "естественной свободы" касается лишь наиболее эффективного производства богатства, но вовсе ничего не говорит о его эффективном или справедливом распределении. По мнению самого Сиджвика, более равномерное распределение созданного богатства повышает общий уровень благосостояния.

Заметим, что данное мнение поддается убедительной интерпретации в категориях предельной полезности (это потом сделал А.Пигу, о котором речь впереди). Допустим, в обществе имеется какой-то механизм сглаживания слишком больших различий в уровне дохода. Допустим, этот механизм с каждого миллиона рублей личного дохода снимает 50 тыс. рублей и передает по половине этой суммы двум пенсионерам с месячным доходом по 50 тыс. рублей каждый. Для миллионера 50 тыс. рублей — двадцатая порция его дохода. Для пенсионера 25 тыс. рублей — третья порция его дохода. Очевидно, что предельная полезность 25 тыс. рублей для каждого из них гораздо выше, чем предельная полезность 50 тыс. рублей для миллионера. Следовательно, подобное перераспределение повышает совокупную полезность доходов всех троих.

Не менее интересны для нас соображения Сиджвика о частной собственности. Здесь мы снова видим широкий подход философа, вполне оправданный в данном случае, так как институт частной собственности всегда оценивался с позиций более широких, чем чисто экономическая польза. Частную собственность тогда (да и сегодня тоже) принято было связывать с понятиями справедливости и свободы. Оба эти представления Сиджвик отвергает как сомнительные предрассудки.

Никто не может доказать, что частная собственность всегда и во всем распределяется справедливо, говорит Сиджвик. И достаточно несправедливости однажды утвердиться, как принцип священности и неприкосновенности частной собственности эту несправедливость увековечивает.

Не в большей мере связана частная собственность и с принципом свободы, считает он. Для большинства людей эти вещи никак не соотносятся. Ни охрана частной собственности, ни свобода заключать договоры не могут гарантировать каждому такой уровень оплаты труда (или иного дохода), какого он заслуживает. Система laissez faire обеспечивает всем свободу купли-продажи, но не равенство возможностей для всех.

Итак, ход мыслей Сиджвика объективно направлял его в сторону социализма. И действительно, социализм в его глазах был предпочтительнее системы свободной конкуренции и частного предпринимательства… но только в отношении выравнивания доходов. Одновременно проницательный ученый выражал большие сомнения в том, что социализм окажется более эффективным также и в отношении создания национального дохода. Сиджвик понимал, что государственное сглаживание доходов отдельных лиц ослабляет стимулы к погоне за доходами. То есть, находя в социализме потенциальные преимущества в области распределения, он не видел подобной же потенции социализма в области производства.

Сиджвик сумел нащупать слабые места в самой идее экономического либерализма. Оказывается, система "естественной свободы" порождает конфликты между частным и общественным интересами. Больше того, конфликт возникает также внутри общественного интереса: между выгодой текущего момента и интересами будущих поколений. Например, для общества сегодня может быть выгодно вырубать леса или поставить на реке плотину, затопив какие-то территории. И далеко не всегда текущее поколение при этом задумывается о том, чем все это отзовется для будущих поколений.

Сиджвик не стал социалистом. Но он смело поставил вопрос о том, что общество — это нечто большее, чем просто сумма частных лиц. Этим он обосновал необходимость и неизбежность вмешательства государства в экономику и ограничения системы laissez faire. При этом он мудро замечал, что не может быть единых и общих рецептов государственного вмешательства. В каждом случае следует решать отдельно вопрос о направлении вмешательства, его степени и его методах. В одних случаях следует руководствоваться критериями эффективности производства, в других — иметь в виду повышение общего благосостояния, в третьих — предотвращение ущерба для общества за счет частной выгоды и т. д.

Сиджвик пробил первую брешь в непререкаемой тогда доктрине "естественной свободы", сумев удержаться от другой крайности — всеобщего огосударствления. Вероятно, ему в первую очередь обязана своим формированием позднейшая доктрина о смешанной экономике.

Пигу и теория благосостояния

Артур Пигу (1877–1959) был любимым учеником Альфреда Маршалла и его преемником в качестве заведующего кафедрой политэкономии Кембриджского университета с 1908 г.

Сам Маршалл внес большой вклад в разработку теории благосостояния. В связи с Дюпюи мы упоминали (см. главу 22) о таких понятиях Маршалла, как потребительский излишек и излишек производителя. То, что у Дюпюи было догадками, опередившими свое время, у Маршалла стало целой теорией, всесторонне исследовавшей эти и связанные с ними вопросы.

Пигу вошел в историю экономической мысли как мыслитель, завершивший создание неоклассической теории благосостояния. Он не скрывает, что многими идеями обязан Сиджвику, и, по сути дела, Сиджвик, который как-то не вписывался в тогдашнюю линию развития науки, именно благодаря Пигу занял в ней подобающее место.

В 1912 г. Пигу выпустил книгу "Богатство и благосостояние". В переработанном и расширенном виде книга вышла в 1932 г. под названием "Экономическая теория благосостояния". Это главное сочинение Пигу, и хотя он написал большое количество экономических работ, по некоторым современным учебникам и обзорам может сложиться впечатление, что Пигу — это, что называется, "автор одной книги".

В центре теории Пигу стоит понятие национального дивиденда. Не нужно пугаться нового термина — это то же самое, что национальный доход (чистый продукт общества). Применяя новый термин, Пигу лишь хотел подчеркнуть, что это та величина, которая остается, если из годового потока товаров и услуг вычесть все расходы по возмещению израсходованных капитальных благ. И мы уже в состоянии сообразить, что перед нами фактически понятие… из классической науки — то самое, о чем писали Смит и Рикардо. Пожалуй, это похоже на шаг назад от Сиджвика, который видел, что данный показатель может быть мерой эффективности производства, но не мерой общественного благосостояния. Позднее на это указывали критики Пигу, но мы не будем спешить.

Оригинальность Пигу проявилась сперва в том, что упор он делает не на состояние общего равновесия, а на отклонения от такого состояния. Причины таких отклонений лежат в области расхождений между частными и общественными интересами. Здесь он во многом использует идеи и даже примеры Сиджвика. Но у Пигу это приобретает иное звучание, будучи включенным в концепцию общего равновесия. По Пигу, условие общего равновесия — равенство предельного общественного продукта факторов во всех направлениях их использования.

Не упустим отметить новшество: речь идет не о конкретной отдаче факторов по множеству частников, а именно о вкладе каждого фактора в общественный продукт. Отличие от концепции общего равновесия, скажем, Вальраса как раз и проистекает из того, что в расчет принимаются все возможные случаи несовпадения частной и общественной выгоды.

Подход Пигу — это взгляд с позиции всего общества, а не индивида. Но подход этот применяется к тем же самым проблемам неоклассической науки: индивидуальная функция удовлетворения, частная выгода от производства и т. д. Сиджвик концентрировал свое внимание на конфликтах между частным и общественным. Пигу хотел согласовать частное и общественное. Сиджвик пришел к тому, что этот конфликт нужно разрешать в каждом случае эмпирически, исходя из конкретных условий. Пигу хотел найти теоретические основы для разрешения подобных конфликтов.

Пигу указал, что понятие индивидуального благосостояния шире, чем чисто экономические его аспекты. Помимо максимума полезности от потребления, оно включает и такие вещи, как характер работы, условия окружающей среды, взаимоотношения с другими людьми, положение в обществе, жилищные условия, общественный порядок и безопасность. В каждом из подобных аспектов человек может чувствовать себя удовлетворенным в большей или меньшей степени. Сегодня эти вещи объединены в понятие "качество жизни.

Как же все это измерить и соизмерить? По мере развития неоклассической теории ученые все яснее видели трудности, связанные с измерением полезностей. Мы уже не раз говорили на эту тему — и в связи с Эджуортом (глава 25), и в связи с Парето (глава 26). Пигу, конечно, тоже это понимал, но он искал выход из положения. Когда речь идет о выборе потребителя, мы можем позволить себе отказаться от понятия количественной полезности и прибегнуть к понятию порядковой полезности (в современных терминах: перейти от кардинализма к ординализму). Но ведь у Пигу была иная задача: как измерять общее благосостояние?

Благосостояние человека отражает, в общем, его ощущение удовлетворенности жизнью, насыщения его потребностей. И если человек вправе сам выбирать, на что и сколько тратить из своего бюджета, то его готовность уплатить столько-то за данное благо отражает степень его желания. Отсюда определение национального дивиденда, которое предлагает Пигу, а именно: все, покупаемое за деньги. Поэтому создание данного блага (вещи или услуги) оказывается приростом к национальному дивиденду в том случае, если за обладание им предлагается больше денег, чем было израсходовано на его создание. Подход Пигу исключает из национального дивиденда прирост цены, вызванный нехваткой товара. Правда, для этого ему пришлось много места уделить вопросу о методах выявления подобных случаев.

Таким образом, Пигу имел определенные основания считать национальный дивиденд показателем не только эффективности общественного производства, но и меры общественного благосостояния.

Сказанное не означает, будто для Пигу не существовало проблемы распределения. Скорее напротив, в его теории это один из узловых моментов. Он привел обоснования тезису Сиджвика о том, что передача части дохода от богатых к бедным увеличивает сумму общего благосостояния. Притом рассуждения Пигу были основаны именно на понятии об убывающей полезности.

Теперь мы подошли к главной задаче Пигу: соотношение экономических интересов общества и индивида в аспекте проблемы распределения. Для удобства мы здесь обозначим ключевой термин Пигу — предельный чистый продукт — аббревиатурой ПЧП. По мнению Пигу, исследованию подлежит связь между ценностью частного ПЧП и ценностью общественного ПЧП. Частный ПЧП является той частью совокупного продукта, которая достается инвестору. Ценность этой величины есть не что иное, как его рыночная цена.

Инвестор осуществляет затрату какой-то доли ресурсов общества. Совокупность инвесторов, затрачивая общую массу ресурсов общества, создает общественный ПЧП. Если при данном разбиении ресурсов между отраслями любая возможная форма их использования дает одну и ту же ценность ПЧП, тогда их разбиение оптимально — национальный дивиденд достигает максимума. Если же при данной форме использования ресурсов в какой-то сфере экономики отдана меньше, чем могла бы. быть в другом месте, то перемещение этой доли ресурсов из первой сферы, во вторую увеличивает национальный дивиденд.

Достижение максимума национального дивиденда, считает Пигу, возможно через действие двух дополняющих друг друга сил — своекорыстного частного интереса и вмешательства государства, выражающего интересы общества, В идеале частный ПЧП и общественный ПЧП уравниваются.

В жизни частный ПЧП может быть либо больше, либо меньше, либо равен общественному ПЧП. Это зависит от поведения цены предложения товаров (т. е. предельных издержек производителей). В первом случае эта цена растет, во втором — снижается, в третьем — постоянна. Для выравнивания частного ПЧП с общественным государство может применять дотации или налоги. Понятно, что дотации нужны в первом случае, а налоги целесообразны во втором.

При наличии монополистических явлений Пигу считал оправданной национализацию производства или иную форму прямого вмешательства государства.

Понятие о Шумпетере

Мы уже раньше отмечали, что в истории экономической мысли иногда возникает фигура какого-нибудь enfant terrible — мыслителя, который не вписывается в общую линию развития, не поддается подведению под одну или другую четкую рубрику и в то же время не позволяет делать вид, будто такого вообще не существовало. В каком-то смысле таким мыслителем был Генри Сиджвик.

Теперь настал момент нам познакомиться еще с одной фигурой подобного рода — Йозефом Шумпетером (1883–1950). Правда, его никогда не пытались замалчивать и никто не оспаривает его большого значения в развитии экономической науки. И тем не менее для историка экономической мысли Шумпетер — это головная боль.

Иозеф Шумпетер

Прожив меньше средней продолжительности жизни современного западного мужчины, Шумпетер написал столько, что желающему изучить его творческое наследие пришлось бы отдать этому занятию многие и многие годы. При этом люди, читавшие ранние статьи Шумпетера, считают, что они достойны самого серьезного внимания даже в наше время. Последняя его работа, гигантская "История экономического анализа" (от Древней Греции до XX в.) — была выпущена посмертно в 1954 г. в том незавершенном и, главное, неупорядоченном виде, в каком эти записки остались после смерти профессора. Изучать по ней историю экономической мысли — дело весьма непростое, потому что к одним и тем же вопросам или именам Шумпетер возвращается в различных местах текста (всякий раз под иным углом зрения). Так что, процитировав то или иное высказывание из этой книги как мнение Шумпетера, иной автор рискует передать не мнение Шумпетера, а лишь один из оттенков этого мнения. И тем не менее на этот труд ссылаются почти все, кто затрагивает вопросы развития экономической науки.

Сама жизнь Шумпетера была столь же насыщенной и извилистой, как его творчество. Австро-немецкого происхождения, родился он в Моравии (нынешняя Чехия). УЧИЛСЯ в Венском университете у Визера и Бём-Баверка. Получив степень доктора права, немного поработал в Каире, потом был профессором в университете г. Черновцы (тогда — Австро-Венгрия) — г. Граца, где один читал все курсы экономической науки и социологии. В 1919 г., когда возникла Австрийская республика, стал министром финансов в социал-демократическом правительстве. Не сумев убедить коллег в необходимости взять под контроль инфляцию, ушел в отставку. Через два года оказался во главе банка, лопнувшего в 1924 г. После этого вернулся к занятиям наукой. Вскоре мы находим его профессором в Японии, затем шефом кафедры в Боннском университете, а с 1932 г. и до последних дней жизни — профессором в Гарвардском университете (США). Историки сходятся во мнении, что Шумпетер действительно прочитал и знал все, что было написано по вопросам экономической теории с античных времен. Один из его младших современников вспоминает, что Шумпетер всегда стремился взглянуть на проблему глазами своего оппонента и ради этого неизменно был готов выслушивать противников сколь угодно долго (крайне редкая черта среди экономистов, особенно потому, что сами мы любим часами говорить о своих взглядах).

Величайшим из всех экономистов Шумпетер считал Л.Вальраса, высоко ценил также И.Фишера и Дж. Б.Кларка, много ценного взял у Бём-Баверка и Визера, находил возможности хвалить К.Маркса и критиковать А.Смита (которого, конечно, в целом ставил очень высоко). В теории остался приверженцем неоклассического направления вопреки радикальной смене научной моды, происшедшей в 30-е гг. Вместе с тем знающие люди утверждают, что все работы Шумпетера обладают внутренним единством. Считается, что творчество Шумпетера до сих пор как следует не изучено и будущие поколения, возможно, найдут там для себя немало плодотворных идей. В наше время, когда говорят о Шумпетере в теоретическом плане, чаще всего имеют в виду и рассматривают одну из его книг — "Теорию экономического развития" (1912).

Обратим внимание на название книги. Слово "развитие" — это уже новость для неоклассической теории. Она ведь тяготела, как мы знаем, к рассмотрению статических задач. Не потому что была ущербной. Мы видели, что к этому наука пришла осознанно. В центр внимания были поставлены две фундаментальные идеи: 1) наилучшее использование имеющихся ресурсов и 2) равновесие (частичное — у Маршалла, общее — у Вальраса).

Шумпетер — во времена наивысшего расцвета неоклассицизма — начинает разговор о динамике. Но как он это делает? Он начинает со статической модели.

Статика так статика. Вначале все буквально по Вальрасу: общее рыночное равновесие спроса и предложения. Это равновесие, уже достигнутое когда-то, теперь поддерживается и воспроизводится изо дня в день, из месяца в месяц и т. д. Все повторяется. Все параметры производства, обмена, распределения, потребления остаются неизменными. Все как бы движется по кругу. Шумпетер так и называет это состояние: хозяйственный кругооборот (в переводах на русский — круговой поток).

Мы уже в состоянии понять, что при подобном равновесии все доходы равны затратам. Ценность любого продукта производства (его предельная полезность) равна ценности использованных факторов (их предельной производительности), формирование ценностей подчиняется закону альтернативных издержек, факторы производства приобретают ценность в результате вменения ее от ценности результатов производства. Прибыли нет (избыток цены над издержками — это оплата труда по управлению).

Все это мы уже проходили до сих пор, это чистая неоклассическая ситуация, или модель. Но Шумпетер добавляет, что в ней отсутствует также и процент. Почему? Поскольку все повторяется, нет оснований делать различие между нынешним доходом и будущим.

Итак, все уравновешено и движется по заведенному порядку, как часовой механизм. Внезапно это круговое движение нарушается. Появляется Новатор. Это предприниматель, который обнаруживает возможность получить дополнительную выгоду. То ли он находит новое изобретение, то ли придумывает, как изменить организацию производства, то ли еще какая-то идея приходит ему на ум, — только возникает "новая комбинация" имеющихся ресурсов. И эта новая комбинация в состоянии дать Новатору то, что люди привыкли называть прибылью, — избыток над тем доходом, который установился в процессе кругооборота.

Чтобы внедрить новшество, Новатору нужна дополнительная сумма денег. Он идет к банкиру, получает ссуду и несет ее на рынок факторов производства. Там царит полное равновесие спроса и предложения, но Новатор нарушает это равновесие. Ему требуется дополнительное количество каких-то ресурсов, и он предлагает за это повышенную цену. Нарушается система равновесных цен. Изменяется направление потоков ресурсов, а значит, и потоков потребительских товаров.

Ломается весь ритм кругооборота, вся система цен, издержек и доходов. Кто-то при этом разоряется, но основная масса предпринимателей наперегонки старается последовать за Новатором. Возрастает спрос на ссуды, а это рано или поздно приводит к истощению возможностей кредитного рынка.

Тем временем инновация распространяется в сфере производства, система цен перестраивается, восстанавливается конкурентное балансирование, потоки ресурсов и товаров приобретают устойчивость в своих новых очертаниях, прибыль от инновации снижается все больше и больше, пока не исчезает снова. И все опять возвращается к круговому движению — к состоянию равновесия на новом уровне.

Такое восстановление кругооборота и нового равновесия, однако, было бы возможно только теоретически — если бы инновация была явлением исключительным. Но в жизни такие возмущения происходят постоянно. И потому, говорит Шумпетер, на самом деле обычным состоянием является не равновесный кругооборот, а подобные сдвиги. И предпринимательская прибыль (избыток валового дохода над издержками производства) существует постоянно. И по этим причинам капитализм не стоит на месте, а непрерывно развивается. Движение осуществляется не по кругу, а по "спирали" Гегеля — Маркса.

Очевидно, что особую роль в схеме Шумпетера приобретает сфера кредита — банки и рынок ссудных средств. И потому отдельным важным вопросом становится теория денег. Этот вопрос возникает в модели Шумпетера, когда речь заходит о потребности новаторов в дополнительных средствах. Банки "создают" деньги для новаторов, и с этого начинается перераспределение потоков ресурсов, т. е. общественного капитала. Так что Банкир возникает здесь как необходимый посредник между желанием осуществить инновацию и возможностью сделать это. Платой за превращение желания в возможность и является ссудный процент.

В такой схеме не работает количественная теория денег. Тот прирост денег в обращении, который создает Банкир посредством кредита, не просто повышает цены, оставляя все остальное без изменения. Напротив, изменяются производственные функции (см. главу 23), состав продукции производства, скорость обращения благ.

Кредитование новаторов действительно повышает цены — в первую очередь на факторы производства (в числе прочего и оплату труда). Но это не просто инфляция, а перестройка всего хозяйственного механизма. Деньги, следовательно, выполняют функцию не просто средства обращения и измерителя ценностей, они играют роль катализатора экономического роста, в том числе и через посредство прибыли и процента.

И все же, хотя инновации происходят постоянно и оттого состояние простого равновесия оказывается лишь абстракцией, экономический рост, говорит Шумпетер, не происходит как непрерывный процесс, описываемый монотонной функцией. Одни инновации внедряются и распространяются быстро, другие требуют более длительных сроков. К этому прибавляется фактор неопределенности. Строятся новые заводы в расчете на определенный сбыт продукции, но расчет может оказаться неверным

Каждая инновация вызывает волну подражаний, расходящуюся во все стороны. Множество таких волн расходится одновременно, они накладываются друг на друга, "интерферируют" и т. п. Такое движение — при суммировании всех волн — не может быть плавным и равномерным. Оно порождает периоды общего подъема, которые могут сменяться периодами общего спада. Короче говоря, Шумпетер подходит к анализу экономических циклов. Но это тема для отдельного разговора.

Неоклассический фон

Наш рассказ, начиная с главы 22, был похож на беглую экскурсию, когда возможно обратить внимание лишь на самые яркие и самые выдающиеся объекты. Но мы пропустили много интересного, без чего неоклассический период экономической науки выглядел бы слишком бедно. Нижеследующий обзор хотя бы формально должен восполнить наши упущения.

Многие ученые этого периода специально занимались изучением экономических циклов. Фредерик Лавингтон ("Торгово-промышленный цикл", 1922) изучал психологические аспекты этого явления. То же, но на свой лад, делал наш знакомый АПигу ("Промышленные колебания", 1926). Р.Дж. Хоутри, другой ученик Маршалла, представлял данное явление как чисто денежное ("Торговые подъемы и спады", 1913; "Деньги и кредит", 1919). Игнорируя денежные и психологические факторы, ДХ.Ро6ертсон искал источники цикличности в неравномерном потоке инвестиций ("Промышленные колебания", 1927).

В США самостоятельную фигуру представлял Фрэнк Найт. Он настаивал на том, что предпринимательская прибыль существует помимо процента, и выводил ее из вознаграждения за риск ("Риск, неопределенность и прибыль", 1926). Другой американец, Аллин Янг, специально занимался вопросами роста доходов и размещения ресурсов в связи с проблемой равновесия и оживил идею АСмита о связи размеров рынка с разделением труда ("Растущие доходы и экономический прогресс", 1928).

Развивалась Шведская школа. Густав Кассель, неизменный оппонент и антипод Викселля, высказал о ценности, цене, капитале, проценте, деньгах и общем равновесии множество весьма оригинальных идей, из которых большинство было признано его коллегами ошибочными. Как говорили злые языки, то, что правильно у него, — не свое, а то, что свое, — неправильно. Дело в том, что Кассель не любил ссылаться на предшественников и даже уравнения общего равновесия подал так, будто Вальраса и на свете не было. Тем не менее Кассель остался заметной величиной в истории экономической мысли благодаря некоторым своим идеям по денежно-валютным вопросам и своим исследованиям экономического цикла, но главным образом благодаря влиянию его научно-публицистической деятельности на молодые поколения.

Учеником Касселя был Бертил УЛИН, много занимавшийся исследованием денег, процента и проблем международного обмена. В частности, УЛИН показал связь Рикардова понятия сравнительных преимуществ со Смитовым понятием абсолютных преимуществ (см. главу 16).

В Австрии Людвиг фон Мизес и Фридрих фон Хайек продолжали развивать идеи Австрийской школы. При этом оба были и остались до конца безусловными поборниками системы laissez. faire. И оба особенно много занимались теорией денег. При этом Мизес делал акцент на неадекватность количественной теории, хотя и старался свести функции денег только к средству обращения. О Хайеке наш разговор впереди (глава 31). Про того и другого трудно говорить применительно к 20—30-м гг., потому что Мизес и Хайек, дожив до наших дней, написали еще много работ, в которых получили значительное развитие и даже претерпели изменения их ранние идеи — все, кроме приверженности к экономической свободе.

Функция Кобба — Дугласа

В 1928 г. вышла статья К.У.Кобба и П.ХДугласа "Теория производства". Там была предложена модель производственной функции, которая с тех пор не ржавеет в арсенале экономистов-аналитиков.

Мы с вами впервые заговорили о производственной функции в связи с идеями Тюнена (см главу 23). Среди множества различных форм этой функции, предложенных учеными, наибольший успех выпал на долю функции Кобба — Дугласа, поэтому коротко остановимся на ней. Вот как она выглядит:

Здесь комбинируются два фактора: капитал (К) и труд (L). Если количество используемого капитала увеличить на 1 % при неизменном количестве труда, то объем продукции Y увеличится на 1 %. Аналогичен смысл показателя (3 при соответственной перемене ролей труда и капитала. Величина А — коэффициент пропорциональности, учитывающий какие-то дополнительные условия производства. С тех пор появились различные усовершенствованные варианты функции Кобба — Дугласа. Но она сохранила свое двойное имя, потому что оказалась самой простой и вместе с тем самой универсальной.

Экономисты полюбили функцию Кобба — Дугласа еще и потому, что она дает возможность иногда заглянуть в ближайшее будущее. Такое занятие очень модно в наши беспокойные времена, и называется оно прогнозированием. Делается это так. Сперва собирается статистика показателей К, L и У за ряд прошедших лет (чем длиннее этот ряд, тем достовернее будет прогноз). На основе собранных данных вычисляются показатели а и р. И затем уже можно смотреть, что будет дальше с У, если К и L будут изменяться так-то и так-то (считая а и р постоянными).

Функция Кобба — Дугласа может применяться на различных уровнях — отдельного предприятия, отрасли производства, народного хозяйства в целом.

 

Глава 28

Добрая старая теория

Перед расставанием

Тем, кто занимался историей (чего бы то ни было), знакомо, вероятно, чувство легкой печали о том, что кануло в прошлое. Чувство это, подобное ностальгии, питается как раз пониманием невозвратимости ушедшего, невозможности вернуться назад, необратимости совершившихся перемен. И мы, подчас вполне отдавая себе в том отчет, склонны фокусировать внимание на положительных моментах этого прошлого. Мы ощущаем противодействие нашей души нашему же рассудку, который говорит нам о том, что во все времена бывали не только герои и красавицы, но также негодяи и уроды, не только радости жизни, но и беды, не только изящество и логика рассуждений, но также ошибки и пробелы, не только великие достижения, но и большие упущения.

Примерно так обстоит дело с неоклассической наукой. На этих страницах мы расстаемся с нею в период ее расцвета. Мы оставляем ее только что отстроенной, даже еще местами незавершенной, но уже видны изящные и стройные контуры невиданного дотоле здания, отвечающего вкусам и запросам своей эпохи. Мы оставляем ее в таком состоянии потому, что именно в таком состоянии застал ее внезапный ураган, шквал, смерч, который обрушился на нее, сокрушая все до основания и разметая обломки по сторонам…

..Прощаясь с классической теорией в главе 16, мы попытались обозреть ее основные постулаты, предупредив читателя, что все они рано или поздно были отвергнуты последующей экономической мыслью.

Давайте же теперь напоследок взглянем на неоклассическую теорию. Взглянем на нее в целом, чтобы обрисовать и запечатлеть ее неповторимый облик. Ибо того, что должно вырасти на ее месте, нам не увидеть. Там до сих пор разбирают обломки и возводят времянки…

При подобном взгляде "в целом" исчезает разнообразие деталей и нюансов. Остается схема, а всякая схематизация есть определенное упрощение. Зато лучше видны основные контуры и связи — подчас такие, которые не видны вблизи.

Перед нами открывается картина, об одной особенности которой можно сказать уже прямо здесь. До сих пор мы видели, как неоклассическая теория отталкивалась (иногда буквально отпихивалась) от классической. Сейчас мы обнаруживаем, что наша героиня переняла у предшественницы кое-что немаловажное. Речь идет о том, что рынок не есть нечто нераздельное. Напротив, он состоит из трех рынков. Это: рынок труда, рынок товаров и рынок денег. Все три рынка достаточно обособлены друг от друга. Они автономны до такой степени, что сдвиги в одном из них мало (или совсем не) влияют на функционирование других.

Данное представление, из которого нередко исходил Адам Смит, осталось в неоклассической теории как подразумеваемая презумпция, позволяющая изучать вопросы занятости отдельно от проблем капитала и процента или строить теорию денег независимо от всего остального. Указанное представление можно выявить в концепциях Австрийской школы. Невооруженным глазом его можно увидеть в построениях Английской школы. Несколько менее отчетливо, но все же присутствует оно даже у Вальраса. Таким образом, оказывается, что неоклассическая теория возведена на фундаменте классической политической экономии.

Представление о трех раздельных рынках позволило Дж. М.Кейнсу назвать "классической' всю линию от Рикардо до Пигу (нужно заметить, что имел он в виду главным образом ученых Великобритании), а собственное намерение рассматривать единый рынок труда, капитала и валюты подчеркнуть в самом названии своего главного труда — "Общая теория занятости, процента и денег".

Теперь обратимся к предмету данной главы, не забывая и о коренном отличии неоклассической теории от ее предшественницы — об идее статического равновесия.

Не все, о чем мы будем говорить здесь, попало в материал предыдущих глав. Но практически все рассуждения неоклассиков так или иначе, либо прямо, либо косвенно, предполагают то, о чем сказано далее.

Рынок труда

На этом рынке встречаются предложение труда со стороны рабочих и спрос на труд со стороны нанимателей. Ценой труда является заработная плата. При соответствующей цене спрос на этот товар уравновешивается его предложением Но уровень оплаты труда в денежной форме — это не показатель благосостояния. Последнее зависит еще от уровня цен (реальная зарплата). Выразим сказанное математически, введя следующие обозначения:

N — предложение труда;

w — денежная оплата труда;

р — уровень цен.

Чем выше реальная зарплата, тем больше желающих за нее трудиться, или иначе: тем больше времени один рабочий согласен работать (в день, месяц, год). В общем виде сказанное выражается простой функцией:

Но каков характер этой функции N от w/p Отбросим область совсем низкой и очень высокой зарплаты. Почему? Потому что категории очень низкооплачиваемых и категории очень высокооплачиваемых ведут себя, во-первых, совершенно по-разному при небольших изменениях зарплаты и, во-вторых, там могут встретиться разные неожиданности и нерегулярности. Например, если уж человек согласен работать за очень низкую плату, небольшое ее снижение, возможно, заставит его трудиться не меньше, а больше, чтобы обеспечить себе прежний доход. А при очень высокой оплате, наоборот, небольшое ее повышение может не вызвать желания трудиться больше. (Поясним: мы говорим о малых приращениях аргумента, чтобы исследовать характер кривой.)

Таким образом, исключив область сверхнизкой и сверхвысокой оплаты труда, мы исходим из предположения, что в широком срединном интервале платы за труд предложение монотонно возрастет по мере роста зарплаты. При этом имеется достаточно оснований считать эту линию близкой к прямой. На рис. 28-1 мы изображаем сказанное графически.

Теперь займемся задачей о спросе на труд. Тут придется порассуждать подольше. Потому что спрос на труд зависит от заработной платы, производительности одного работника и даже от цен, по которым наниматель продает продукт труда.

Рис. 28-1. Функция предложения труда

Если рассматривать конкретное предприятие, то явятся еще аргументы: ценность и производительность капитала. Но поскольку мы рассматриваем весь рынок труда, производственная функция упрощается: все параметры капитала принимаются заданными и постоянными.

В общем виде производственная функция выглядит так:

Какой вид (характер) имеет эта функция? Во-первых, она монотонно возрастает (чем больше занято рабочих, тем больше количество продукта). Во-вторых, она отражает закон убывающей предельной производительности. Это значит, что она становится все более пологой по мере удаления от начала координат. И потому мы можем уверенно нарисовать график этой функции, не зная ее аналитического выражения (как и во всех других случаях). Вот она на рис 28-2.

Теперь попробуем выяснить, что можно сказать о функции спроса на труд. До тех пор, пока доход, доставляемый еще одним нанятым, будет превышать издержки, связанные с его трудом, наниматель будет продолжать прием на работу новых работников. Он остановится, когда обе упомянутые величины сравняются, то есть когда предельный доход будет равен предельным издержкам. Доход мы выражаем, умножив количество продукта на его цену, а издержки производства мы выражаем, умножив количество труда

на ставку заработной платы. Наконец, поскольку речь идет о предельных величинах, мы используем знак дифференциального приращения. И вот что получается:

р х dY = w x dN.

Отсюда, по свойству пропорции, имеем:

В левой части стоит первая производная от производственной функции (2). Во второй части — аргумент функции предложения труда (1) — реальная заработная плата. Итак,

В левой части выражения (5) стоит вторая производная от производственной функции, а она, как мы помним, отрицательна. Что все это значит? Только то, что по мере роста реальной заработной платы спрос на труд уменьшается. Правдоподобно? Вполне. Поэтому мы имеем возможность нарисовать кривую спроса на труд. Она будет иметь знакомый нам характер кривой спроса (см. рис. 28-3).

А теперь нам легко изобразить и условие равновесия между спросом на труд и предложением труда (см. рис. 28-4). Больше того, мы одновременно получаем и соответствующее количество продукта Y 0, если перенесем точку NQ на график производственной функции (рис 28-4).

Рис. 28-4

Таким образом, равновесие на рынке труда определяет: а) равновесный уровень реальной заработной платы ('w/p)o; б) равновесный уровень занятости NQ; в) соответствующий уровень производства YQ. Мы получили результат, в целом отвечающий самым характерным чертам неоклассической теории: уровень производства не зависит ни от соотношения между потреблением и сбережением, ни от нормы процента, ни от денежной массы в обращении.

Рынок товаров

Итак, производство уравновесилось на уровне YQ. Эта величина (или соответствующий доход) каким-то образом распределяется на две части: потребляемую и сберегаемую.

В общем и целом, неоклассики исходили из того, что единственная (или главная) побудительная причина для отказа от немедленного потребления состоит в ожидании выгоды от сбережения части своего дохода. Эта выгода, как мы помним, выражается нормой процента. Чем выше процентная ставка, тем сильнее будет желание сберегать и, следовательно, тем больше величина сбережений в масштабе всего рынка.

Рис. 28-5. Функция предложения сбережений

Если обозначить: S — величина сбережений; i — ставка процента, тогда зависимость первого от второго выражается так:

S = S(i) (6)

а характер функции определяется ее первой производной, которая больше нуля или равна ему:

S' > 0 (7)

Выражение (7) мы записали, исходя из сказанного чуть выше о зависимости сбережений от нормы процента. Эта функция монотонно возрастает (см рис 28-5), а потому ее первая производная будет не меньше (больше или равна) 0. Чем выше процент, тем большая доля дохода Y направляется на сбережение, а на потребление идет то, что остается, т. е. (Y- S).

Мы получили функцию предложения сбережений для инвестиций. Этому предложению тоже противостоит спрос — на заемные средства со стороны инвесторов. Этот спрос зависит от выгодности инвестиций — другими словами, тоже от ставки процента.

В различных местах настоящей книги мы говорили о том, что затраты на производство бывают единовременные и текущие, что единовременные затраты — это инвестиции, а текущие — это издержки производства, что потоку издержек соответствует встречный поток доходов и т. д. В главе 24 мы также узнали, что такое дисконтирование, и научились это делать. Поэтому мы без особого напряжения ума поймем, что такое приведенный баланс операции в бизнесе. Это сопоставление предстоящих затрат и ожидаемых результатов. Предприниматель оценивает величины:

В — баланс операции;

I — затраты на оборудование (инвестиции);

R — годовая выручка от операции;

m — число лет, в течение которых будет поступать выручка;

t — номер года и составляет балансовое уравнение:

Инвестиции идут с минусом (затраты), а выручка — с плюсом (результаты). Дробь означает дисконтирование, т. е. приведение будущих доходов к настоящему моменту, а греческая буква "сигма" означает знак (оператор) суммирования. Ожидаемый доход каждого года дисконтируется отдельно, а затем дисконтированные величины складываются по всем годам от нулевого (данный момент) до т-то (последнего года планируемого периода).

Из формулы (8) мы ясно видим, что решение об инвестировании тоже (как и решение о сбережении) зависит от процентной ставки. Чем выше ставка процента, тем менее доходной будет операция (ведь процент — это плата за ссуду). Следовательно, в масштабе всего рынка капиталов чем выше ссудный процент, тем меньше объем инвестиций (эту мысль мы тоже встречали неоднократно). И мы приходим к выводу о том, что объем, инвестиций есть убывающая функция, от процентной ставки:

где Г означает первую производную от I до i. Ну что же, так ли трудно нам теперь уразуметь, при каких условиях на рынке капиталов установится равновесие? Оно установится при условии:

Другими словами, кривая предложения капиталов пересекается с кривой спроса на капиталы. Мы не будем отдельно рисовать последнюю — из формулы (9) с нею все ясно (похожа на обычную кривую спроса). Поэтому сразу изображаем состояние равновесия на рынке капиталов (рис. 28-6). И будем помнить, что S 0 = I 0

Мы можем и должны довести эти рассуждения до логического конца. Во-первых, из всего сказанного про рынок товаров мы еще раз замечаем, что в состоянии равновесия потребляемая часть дохода образуется за вычетом из него сберегаемой части:

С 0 = Y 0 — S 0 (11)

Во-вторых, рынок капиталов самостоятельно определяет равновесную ставку процента, объем сбережений и объем инвестиций.

В-третьих, так как продукт Y был определен на рынке труда, получается, что объем потребления определяется в результате взаимодействия рынков труда и капитала.

Денежный рынок В предыдущей главе мы уже говорили о неоклассической количественной теории денег. Вспомним ее основное уравнение — ну хотя бы по Маршаллу:

М = kpY. (12)

Вспомним также, что

М — спрос на наличные деньги;

Y — объем всех операций (годовой доход);

Р — уровень цен;

k — доля наличности от суммы всех сделок (величина, обратная скорости обращения наличных денег).

Вспомним, наконец, смысл равенства (12). Оно означает, что при данном объеме продукции и данной денежной массе существует единственный уровень иен, обеспечивающий равновесие на денежном рынке.

Общее рыночное равновесие

Вот теперь самое время нам вспомнить об уравнениях Вальраса. Да, собственно говоря, все они у нас не имеются. Просто мы их не узнали сразу, потому что они непохожи на уравнения с острова Тюрго из главы 26. Впрочем, непохожи лишь на первый взгляд, а по экономической сути — это те же самые уравнения.

Однако и внешнее различие здесь не случайно. Ведь уравнения Вальраса охватывают каждого производителя и каждого потребителя, каждый товар и каждую долю факторов производства. А здесь перед нами суммарные (экономисты говорят: агрегированные) показатели рынка в целом. Хотя уравнения Вальраса охватывают весь рынок, по характеру своему они микроэкономические. Вся неоклассическая теория — это микроэкономическая теория. Неоклассический анализ — это микроэкономический анализ.

Итак, что мы имеем в итоге проделанного анализа? Вот что:

Рынок труда

1. Предложение труда N = N (W/P)

2. Производственная функция Y = Y(N).

3. Спрос на труд dY/dN = w/p.

Рынок товаров

4. Предложение сбережений S = S(i).

5. Спрос на инвестиции I = I(i).

6. Равновесиерынка S(i) = I(i).

Рынок денег

7. Количественная теория денег М = kpY.

Итого, семь неизвестных (N, Y, I, S, w, p, i) и семь уравнений. Это значит, что система имеет одно решение. Другими словами, состояние равновесия определяется однозначно. В системе уравнений отсутствует показатель потребления, но он не является независимой переменной:

С = У- S.

Далее, система из семи уравнений на самом деле распадается на три независимые части, в каждой из которых имеются и определяются свои переменные:

1. Рынок труда определяет — w/p, N и У.

2. Рынок товаров и услуг определяет S, I и i.

3. Рынок денег определяет р.

Между этими тремя рынками, как мы сказали вначале, нет взаимодействия. Каждый из них работает сам по себе, и лишь состояние общего равновесия устанавливает связь между переменными различных рынков. Можно нарисовать механизм равновесия между N, У, w и p, для чего нужно соединить на одном рисунке несколько координатных систем и соответствующие кривые. При этом рынок капиталов (он же рынок товаров и услуг) сюда не попадает. Обратимся к рис 28-7.

На диаграмме 1 (Д1) снова изображено равновесие спроса и предложения на рынке труда. Диаграмма 2 (Д2) еще раз представляет производственную функцию. Равновесие в точке а на Д1 определяет N 0, откуда на Д2 определяется Y 0 через точку b.

На ДЗ изображена гипербола, отвечающая теории денег:

Сюда с Д2 переносится значение YQ, благодаря чему через точку с определяется равновесный уровень цен p 0.

Д4 изображает зависимость между ценами и номинальной заработной платой в соответствии с представлениями классиков и неоклассиков. В конце концов, на Д4 переносятся две точки: (w/ р) 0) из Д1 и P 0 из Д3 1. Отсюда получается равновесный уровень денежной (номинальной) зарплаты, W 0 (умножением р 0 на (w/р)о)

Поразмыслив над диаграммами 1–4, не так уж трудно прийти к выводу, что неоклассическое равновесие существует всегда.

Это вытекает из формы кривых на Д1, которые дают точку а, а из нее определяется все остальное.

Но как раз форма кривых на рынке труда и есть одно из сомнительных мест всей этой конструкции!

' Поскольку на А4 по оси ординат идут величины w, а не (w/ р), последняя величина, попадая сюда, должна преобразоваться в w, а это возможно лишь если знаменатель будет равен 1, т. е. при р = 1.

Вопрос о полной занятости

Наша теория является теорией равновесия при полной занятости. Что это значит? Довольно неприятную вещь: неоклассическая теория не в состоянии объяснить существование хронической безработицы. Для названного явления в ней просто нет места. Такие обвинения заслуживают того, чтобы разобраться с этим поподробнее.

Что произошло бы на неоклассическом рынке, если бы (неважно, откуда и почему) возникла безработица? Вопрос требует пояснения.

Мы уже имеем состояние общего равновесия при полной занятости, как это изображено на диаграммах 1–4 рис. 28-7. И вдруг при этом появляется еще добавочное количество незанятой рабочей силы (например, в страну хлынул поток иммигрантов). Рыночное предложение труда внезапно увеличивается на величину? N. Давайте снова обратимся к конструкции из четырех диаграмм и посмотрим, что получится (см. рис 28-8).

Прирост рабочей силы? N на рынке означает, что кривая предложения труда смещается вправо в соответствии с приращением абсциссы. Равновесие на рынке труда из точки а переходит в точку a 1. Рынок поглощает прирост рабочей силы, но реальная зарплата падает на? (w/p). При переходе на Д2 мы обнаруживаем, что продукт увеличился на? Y (рабочих стало больше).

В соответствии с приростом У снижается равновесная цена (см. ДЗ) на величину? р. С другой стороны, снижение величины w/p вызывает на Д4 поворот кривой по часовой стрелке в более пологое положение (поскольку любая величина (w/p), попадая на Д4, должна соответствовать р= 1). В этом положении на Д4 попадает снижение цены из ДЗ. В результате номинальная зарплата снижается на?w.

Еще раз перечислим все последствия: избыток рабочей силы поглощается (безработица исчезает), реальная зарплата уменьшается (уровень жизни понижается), продукция увеличивается, номинальная зарплата понижается сильнее, чем снижаются цены.

Как говорится, что и требовалось доказать. Строго говоря, мы не доказали, а лишь наглядно показали, что для безработицы в неоклассической теории места нет. Избыток рабочей силы поглощается рынком за счет снижения уровня жизни. Это, конечно, тоже не здорово, но в жизни картина совсем другая. С одной стороны, существует хроническая безработица (в меняющихся размерах). С другой стороны, давление профсоюзов и иные факторы препятствуют понижению номинальной заработной платы.

Эффект Пигу

Теперь посмотрим, что говорит неоклассическая теория о случае, когда в обращении внезапно появляется добавочное количество денег. Согласно формулам количественной теории, ничего не изменится, кроме цен. Последние пропорционально возрастут, но ни на объеме продукции, ни на скорости оборота денег такое событие никак не скажется. То есть рыночное равновесие не почувствует прироста массы денег в обращении. Все это не просто формальное следствие тождеств Маршалла и Фишера. Скорее наоборот, количественная теория была следствием подобного понимания роли и функций денег. С Законом Вальраса

тоже не произошло бы ничего, он выполнялся бы при новом уровне цен. Соотношение их осталось бы неизменным.

Не кто иной, как Пигу, заметил, однако, что не все так гладко. Ни для кого не секрет, рассуждал он, что в обществе всегда есть какая-то группа лиц, у которой на руках имеются наличные деньги. Если в обороте появится добавочное количество денег и все цены пропорционально возрастут, наличные суммы, хранящиеся на руках у этих лиц, пропорционально обесценятся. И наоборот, если внезапно государство уменьшит количество денег в обращении и все цены пропорционально снизятся, то обладатели наличности станут пропорционально богаче. Это замечание и получило название эффекта Пигу, или эффекта сальдо наличных денег.

Не столь трудно сообразить, что подобное изменение покупательной силы какой-то части населения способно нарушить рыночное равновесие. Особенно это заметно при понижении цен, когда возросшая в ценности наличность может быть (целиком или частично) прибавлена к величине спроса на товары или капитальные блага. В последнем случае также увеличивается число рабочих мест, вырастает спрос на труд и т. д. Все это не вписывается в схему неоклассической теории, согласно которой прирост М. в обращении не влияет на рыночное равновесие.

Совершенная конкуренция

Здесь неоклассики определенно внесли новшество по отношению к классической доктрине свободной конкуренции. Классики специально не останавливались на этом понятии, подразумевая его очевидность. Для них свободная конкуренция была почти синонимом доктрины laissez faire. Акцент, таким образом, делался на свободу от государственного вмешательства в сферы производства и обмена (жалованных привилегий и монополий, регламентации стандартов производства, ограничений на свободное перемещение труда, капитала, товаров, денег..).

Понятие свободной конкуренции основано на двух предпосылках. Bo-пepвых, каждый из участников рынка имеет информацию обо всех условиях рынка. Во-вторых, в каждой отрасли существует свободный доступ на рынок новых фирм (иначе были бы невозможны перелив капиталов между отраслями и установление общей нормы прибыли).

Понятие совершенной конкуренции относится к рынку, уже свободному от государственного вмешательства. Это — характеристика, которая выделяет один из возможных типов свободного рынка. Сказанное было осознано не всеми в равной мере и не в одночасье. Маршалл довольно ясно указывает, что существует множество типов рынков с различными условиями конкуренции, но он выбирает модель, наиболее подходящую для построения теоретических обобщений. Аозаннцы и австрийцы тоже сознавали условность соотнесения совершенной конкуренции и реальности, однако принимали рассматриваемую нами характеристику как достаточно близкое приближение к жизни. Во всяком случае, "общее равновесие" Вальраса целиком и полностью держится на понятии о совершенной конкуренции. УВЫ, на нем же держится и сам принцип равновесия как равенства предельных полезностей. В чем же заключается это понятие — совершенная конкуренция?

Оно состоит из двух слагаемых. Первое: размеры единичных покупок и продаж столь малы, что ни один из участников рынка не в состоянии влиять на изменение цен (система цен устанавливается игрой совместного спроса и предложения всех участников). Значит, отсутствует возможность свободного доступа на рынок новых фирм. Второе: каждый участник рынка полностью осведомлен обо всех параметрах рыночной конъюнктуры, он как бы видит перед собой всю панораму рынка (возможность осознанного выбора наилучшего решения при данных объективно существующих условиях).

Один из крупнейших экономистов нашего времени назвал совершенную конкуренцию "поистине головоломным номером концептуального трюкачества" (Г.Л.С.Шэкл). Действительно, это понятие предполагает слишком малые размеры каждой сделки купли-продажи и, следовательно, микроскопический масштаб каждой фирмы. Почему последнее вытекает из понятия совершенной конкуренции?

Никакое изменение объема продукции отдельной фирмы не влияет на состояние данной отрасли в целом. Фирма никак не может повысить свою цену — она обречена продавать по цене всей отрасли. Иначе говоря, рыночная цена продажи продукции фирмы не зависит от объема ее выпуска. Это называется: постоянная эффективность при изменении масштабов деятельности.

Второе слагаемое понятия совершенной конкуренции предполагает, помимо прочего, еще и полную статичность рынка. Отдельный участник не только обладает всей информацией о состоянии рынка, но и успевает воспользоваться этой информацией для своего выбора. И то же самое можно сказать о любом его коллеге в момент, когда он принимает решение. Но ведь принятие решений отдельными участниками рынка происходит постоянно. Следовательно, и конъюнктура рынка должна оставаться постоянной. К такому рынку неприменимы слова "прошлое" и "будущее", они здесь попросту неразличимы. Перед нами фактически "хозяйственный кругооборот Шумпетера (см. главу 27).

Ox уж эти неоклассики! Неужели они не понимали, что рынок постоянно меняется? Пожалуй, они понимали это получше нас с вами. Весь вопрос — о характере причин, вызывающих нарушения рыночного равновесия. Причин может быть много, например:

— внезапное изменение численности населения страны (скажем, отпала или присоединилась какая-то территория);

— быстрая перемена моды или вкусов потребителей;

— война;

— неурожай (или, наоборот, небывалый урожай);

— широкая эпидемия;

— большой пожар, наводнение, ураган.

И так далее. Все эти совершенно различные (по природе своей) причины, а также и другие, им подобные, объединяет одно: их источники лежат вне рынка как такового. Как говорят ученые, они экзогенны по отношению к рынку. В самом же себе рынок не содержит каких-либо сил, могущих стать источником нарушения равновесия. Так считали неоклассики. Рынок постоянно меняется? Потому что постоянно где-то что-то происходит и воздействует на рынок. Но происходит вне рынка и воздействует на него извне.

Диссиденты из неоклассиков

Шумпетер, который в центр своей теории поставил Новатора, нашел источник нарушения равновесия внутри рынка. И сам Шумпетер стал таким же новатором внутри неоклассической теории. В целом же пересмотр постулатов и предпосылок неоклассицизма начался гораздо раньше и с различных сторон.

Возможно, первым по времени следует назвать Викселля с его книгой "Процент и цены" (1898). Показав, какое влияние на хозяйственную жизнь оказывают деньги, Викселль нанес первый удар по количественной теории денег.

Следующие поколения пошли еще дальше. У Парето уже можно найти многократные ссылки на "неполную" (несовершенную) конкуренцию. Эффект Пигу обнажил зияющий провал неоклассической концепции равновесия как таковой. Да и сама теория благосостояния неизбежно должна была прийти в столкновение с основными постулатами неоклассицизма.

В 1926 г. Дэнис Робертсон, ученик Пигу, выпустил книгу "Банковская политика и уровень цен". Он все принимал в неоклассической теории — и маржинализм, и измеримость полезности (кардинализм), и равнопредельную доходность, и анализ конкурентной цены по Маршаллу, и т. д. Вот только деньги… Их нужно рассматривать в движении, в динамике. И Робертсон находит связь между движением денег и экономическим циклом.

В 1930 г. вышел "Трактат о деньгах" Дж. М.Кейнса, другого ученика Пигу. Как и книга Робертсона, он написан под влиянием идей Викселля. Кейнс обосновал несостоятельность тезиса о том, что инвестиции равны сбережениям. Отсюда — далеко идущие выводы о влиянии данного несовпадения на цены и рыночное равновесие.

В конце 20-х гг. Гуннар Мюрдаль, ученик Касселя, защищает диссертацию о деньгах, позже ставшую основой книги "Денежное равновесие" (1932). Здесь уже мало что остается от количественной теории денег и явно обнаруживается взаимовлияние между рынками труда и капитала.

В 1925–1926 гг. молодой итальянец Пьеро Сраффа опубликовал несколько статей. Одна из них называлась "Законы доходности в условиях конкуренции". Там было показано, что теория общего равновесия в условиях совершенной конкуренции противоречит сама себе. Сраффа пришел к выводу, что гораздо плодотворнее было бы отказаться от идеи свободной (!) конкуренции и строить теорию равновесия на основе анализа монополий.

Неоклассическая теория эволюционировала и ветвилась, переходя от своего первозданного варианта к модификациям. На глазах изменялся ее облик. Маржинализм от центра сместился в сторону, его место заняли проблемы денег, равновесия, трех раздельных рынков. Возможно, так бы постепенно все и шло, если бы в науку не вмешался явно экзогенный фактор

Обвал

В 1929 г. разразилась Великая депрессия. Совершенно неожиданно для всех, средь ясного неба, грянул оглушительный раскат грома. И началось… Кризис неплатежей. Волна банкротств. Гигантский скачок безработицы. Кризис сбыта (в нашей литературе часто называемый "кризисом перепроизводства"). Внезапная и глубокая дефляция

В наибольшей степени кризис поразил США, где национальный доход упал вдвое. Но и Европе было не намного легче. Самое ужасное обнаружилось дальше: равновесие не хотело восстанавливаться. Годы шли, а депрессия не проходила. Сохранялся высокий уровень безработицы.

Ничего подобного существовавшая теория не предусматривала. И объяснить здесь она ничего не смогла. Тем более не была она в состоянии предложить выход из ситуации. Так экономический кризис стал кризисом неоклассической теории. Особенно досталось теории денег (считалось, что на основе этой теории национальные органы проводили финансовую политику). Как ненужный балласт количественная теория денег была немедленно и без колебаний выброшена за борт. За нею последовала неоклассическая теория общего равновесия (справедливая только в предположении полной занятости), а с этим — и разные "мелочи" вроде трех раздельных рынков, зависимости зарплаты от цен и пр. Обесценились также и наработанные к тому времени концепции экономического цикла.

..А посреди всеобщей разрухи, разброда и растерянности стоит Шумпетер, один-одинешенек, и печально думает: "Ну, что я им говорил?" Шумпетер уже давно заявил, что каждый цикл имеет свои причины и особенности, а потому каждый прошедший спад-подъем нужно изучать как единственный и неповторимый Но не Шумпетеру выпало хоронить неоклассическую теорию. Эту миссию взял на себя Кейнс.

 

Глава 29

Ну очень не классическая теория

Кейнс и кейнсианство

Вероятно, ни один экономист XX в. не удостоился такого количества написанных о нем книг, как Джон Мейнард Кейнс (1883–1946). Конечно, в основном книги посвящались его теории. Но что считать теорией Кейнса? Ознакомление с различными источниками дает возможность убедиться в том, что теория Кейнса и кейнсианская теория — это не совсем одно и то же.

Джон Мейнард Кейнс

Закончив свой "Трактат о деньгах" (1930), Кейнс заметил, что если бы писал его заново, то изложил бы все короче и яснее. Возможно, то же самое он должен был бы сказать и по завершении своей главной работы "Общая теория занятости, процента и денег" (1936) — если не в отношении ее размеров (книга не такая уж большая в сравнении с ее содержанием), то в отношении ясности определенно.

Сама работа Кейнса оставляла возможности для расхождений в понимании его теории. К этому присоединялось другое обстоятельство: многие идеи, высказанные Кейнсом, так или иначе вызревали в умах некоторых других экономистов 20 — 30-х гг. Дух времени к тому побуждал. По обнародовании теории Кейнса эти ученые стали излагать ее по-своему, подчас добавляя к ней что-то свое. Имея в виду оба обстоятельства, нетрудно

понять, почему нередко в различных учебниках под именем кейнсианства излагаются вещи, из которых многого Кейнс не говорил, а кое-чего и не стал бы говорить.

В общем и целом, сказанное им было, безусловно, полезно для науки. Нужно лишь иметь в виду, что не все в кейнсианстве — от самого Кейнса. Мы же постараемся изложить основы кейнсианской теории как она есть, не упуская возможности отметить главные достижения того, кто дал ей свое имя.

Основные идеи Кейнса

Прежде всего, как уже говорилось в главе 28, Кейнс отверг классическое представление о трех раздельных рынках — труда, товаров, денег. Он взял за основу наличие единого рынка, где все взаимосвязано.

Отсюда другой важный шаг Кейнса: от микроэкономики к макроэкономике. Если рынок един, то начинать его изучение как целостной системы нужно с самых общих зависимостей. Последние выражают связи между показателями, каждый из которых характеризует какую-то грань рынка как единого целого. Продукт означает не колготки или пароходы, а как бы один продукт на весь рынок. Спрос означает не спрос на нефть или яблоки, а совокупный спрос на единый продукт. Доход — не доход капиталиста или рабочего, а совокупный доход. И так далее. Первый шаг к такому представлению о рынке сделали великие неоклассики Фишер и Маршалл, начертав уравнение количественной теории денег. Это уравнение (в обоих его видах) принадлежит не микроэкономическому, а макроэкономическому анализу. Кейнсу оставалось проделать то же самое с уравнениями спроса и предложения на рынках труда и товаров. Ему (в основном) и принадлежит макроэкономическая модель неоклассической теории, которую мы рассматривали в главе 27. И когда он сформировал эту модель, отчетливо проявилось, что в отношении связей между макроэкономическими показателями неоклассическая теория отличается от классической гораздо меньше, чем казалось. Неоклассическая теория была микроэкономической, а макроэкономические предпосылки свои почти целиком заимствовала у классиков.

Далее Кейнс обратил внимание на то обстоятельство, что сбережения делаются одной группой населения, а инвестиции — другими людьми. Это знали и неоклассики, но для них сбережения и инвестиции были равны тождественно (что сберегается, то инвестируется). Кейнс отметил, что это равенство выполняется не всегда и не обязательно. Рассмотрев случаи несовпадения, он сделал из них далеко идущие выводы о нарушениях рыночного равновесия.

Затем Кейнс отверг постулат классической теории (принятый неоклассиками) о том, что спрос и предложение на рынке труда регулируются ставкой реальной заработной платы. Здесь он выдвинул свой тезис о том, что денежная (номинальная) заработная плата не участвует в регулировании рынка труда. Под влиянием профсоюзов и других социальных факторов денежная зарплата вообще не может снижаться.

Но что же происходит, когда предложение труда опережает спрос на него? Это ситуация безработицы. В классической модели избыток рабочей силы поглощается рынком труда, но цена ее при этом падает (согласно общим представлениям о цене равновесия спроса и предложения). У Кейнса выходит по-другому: зарплата не снижается, безработица не исчезает. Полная занятость в таком случае не достигается.

Взглянем на ту же проблему под другим углом зрения: откуда и почему может возникнуть избыточное предложение труда относительно спроса на него? В классической модели такая ситуация могла возникнуть только по экзогенным причинам, а рыночное равновесие предусматривало полную занятость по определению. Сама система не содержала в себе возможностей для безработицы. Согласно Кейнсу, возможность безработицы, существует в самой системе.

Предположим, произошло снижение спроса на потребительские товары. По классической модели вследствие этого понизятся рыночные цены и зарплата уменьшится пропорционально снижению цен. По Кейнсу, зарплата не снижается, а сокращается уровень производства. Объем выпускаемого продукта становится меньше, появляется избыточная занятость. Часть рабочих оказывается не у дел и подлежит увольнению. Возникает безработица. Но что примечательно! Именно за счет выталкивания в ряды безработных какой-то части рабочей силы в системе восстанавливается равновесие. В теории Кейнса оказывается возможным общее равновесие при неполной занятости.

Сразу же следует взять на заметку, что у Кейнса (как и у его предшественников) речь идет тоже о статическом равновесии, т. е. о коротких периодах, а не о долговременных тенденциях.

Здесь, пожалуй, лучше прервать эти общие описания и перейти к изложению теоретических моделей. Для этого нам потребуется ввести и хорошенько уяснить себе такие ключевые понятия Кейнса, как предельная склонность к потреблению, мультипликатор, предпочтение ликвидности.

О функции потребления

Вернемся к функциям потребления и сбережения. Мы видели, что в неоклассической модели (глава 28) сбережения определяются как функция от нормы процента, а потребление — как разность между доходом и сбережениями. Данное представление можно пояснить на следующем примере.

Намереваясь купить игру "Тетрис" для своих детей, Евгений Е. сперва выясняет, какова нынче рыночная норма процента; узнав, что она подскочила, поэт-гражданин отказывается от покупки игры (от 'потребления") и соответствующую сумму кладет в банк (осуществляет "сбережение").

Пример выглядит как шарж (без сомнения, дружеский), но он целиком отвечает неоклассической модели.

Далее. Согласно названной модели инвестиции и сбережения могут уравновеситься только установлением определенной (равновесной) нормы процента. Как и в других случаях, зададимся вопросом: что было бы, если бы при данной процентной ставке инвестиции вдруг уменьшились (например, очередное решение Думы увеличило степень политической нестабильности, и часть бизнесменов решили погодить с вложениями капитала)?

Добавив к обозначениям из главы 28 еще одно (Q — предложение товаров на рынке), получаем:

спрос на товары (потребление) С= Y — S; (1)

предложение товаров Q= Y — I. (2)

Поскольку I стало меньше, чем S, возникает неравновесная ситуация:

Q > C. (3)

Товарное предложение превышает спрос. Что дальше? Неоклассическая модель отвечает: цены снижаются, отсюда снижается заработная плата, но сбережения не уменьшаются (так как зависят они только от нормы процента). Следовательно, спрос не может возрасти, чтобы уравновесить избыток предложения. Поэтому должен сократиться выпуск продукта. Итак, деловая активность снижается, зарплата снижается, а сбережений все это не касается? Очень странно.

Не будет ли правильнее предположить заранее, что снижение уровня жизни должно как-то отразиться и на сбережениях? Но это означает, что мы должны представить функцию сбережений не так, как она представлена в неоклассической модели. При новом представлении потребление выходит на первый план, а сберегается то, что остается от дохода за вычетом потребления:

S = У — С. (4)

В таком случае необходимо выяснить, от чего и в какой степени зависит потребление, иными словами, что такое функция потребления? Таким примерно был ход рассуждений Кейнса.

Склонность к сбережению и склонность к потреблению

Довольно подробно Кейнс обсуждает всевозможные причины, которые мотивируют склонность к потреблению. Он делит их на объективные и субъективные, пространно рассматривая каждую из них.

В числе объективных причин: изменение покупательной силы единицы заработной платы, изменение соотношения между доходом (выручкой) и чистым доходом, непредвиденные изменения в ценности имущества, приносящего доход (т. е. капитала), ожидание изменений покупательной силы денег и др. В числе субъективных причин Кейнс называет: желание иметь резерв на случай непредвиденных обстоятельств, желание обеспечить себе доход от процентов, наслаждение чувством независимости и т. д. вплоть до желания оставить наследникам состояние и обыкновенной скупости (прижимистости).

В итоге провозглашается: "…основной психологический закон, в существовании которого мы можем быть вполне уверены не только из априорных соображений, исходя из нашего знания человеческой природы, но и на основании детального изучения прошлого опыта, состоит в том, что люди склонны., как правило, увеличивать свое потребление с ростом дохода, но не в той же мере, в какой растет доход" (выделено мной. — ЕМ.).

Сказанное означает, поясняет наш автор, что если С — размер потребления, а У — доход, то? С имеет тот же знак, что и? У, но? С

Математически сказанное записывается так:

С = b?У (5)

Значит (по формуле (4)):

?S = (1- b)?У (6)

при этом 0 < b < 1.

Отсюда появляется величина предельной склонности к потреблению:

(7)

Первая производная от С положительна, но меньше, следовательно, функция потребления имеет вид монотонно возрастающей кривой с постепенным убыванием приращения (см. рис. 29-1). Если бы потреблялся весь доход (С = У), функция потребления представляла бы собой биссектрису угла, образуемого координатными осями (ведь ордината была бы равна абсциссе во всех точках). Принятая гипотеза о функции потребления заставляет кривую быть все более пологой. Лишь точка А показывает нулевое сбережение. Правее точки А, при Y0, потребление равно ординате У0B, а отрезок ab показывает размер сбережения. Левее точки А потребление превышает доход (за счет долгов или прошлых запасов).

Коэффициент при ДУ в выражении (6) носит название предельной склонности к сбережению:.

По определению обеих "предельных склонностей" получаем:

или, перейдя от дифференциальных приращений к конечным:

Мультипликатор

Вспомним, что Y = С + S. Условие равновесия остается прежним: S = I. Если инвестиции I постоянны (не зависят от уровня производства), т. е. I = I0, то в равновесии S==I0, а доход выражается так:

Y = C(Y) + I0 (8)

Решение уравнения (8) дало бы уровень продукта Y0, необходимый для достижения равновесия (здесь, как и везде, принимается, что объем производства и доход измеряются макроэкономически одной и той же величиной).

Теперь очередной вопрос что будет, если инвестиции получают прирост? I0? Прежде всего это означает увеличение спроса на товарном рынке на величину Д1о (ведь для инвестиций нужны товары). Очевидно, что такое нарушение равновесия должно привести к расширению производства. Насколько же оно увеличится? Если Y0 = С(Y0) + I0 тогда мы ищем

?Y0 =?C(Y0) +?I0 (9)

Но что такое АС? На это отвечают формулы (5) и (7). Подставив их в выражение (9), получаем:

Y0 = b?Y0 +?I0 (10)

Отсюда

Обратим внимание на коэффициент при? I0 в формуле (11). Там в знаменателе стоит величина b — предельная склонность к потреблению. Она, по определению, не может быть ни 0, ни 1, а находится строго между ними. Это значит если I0= 1, то Y0 > 1. Иначе говоря, единичный прирост инвестиций вызывает прирост производства на большую величину. Это называется: эффект, мультипликатора.

Проверим себя на числах:

если b = 0,2; 0,4; 0,6,

то u = 1,25; 1,7; 2,5.

Чем больше предельная склонность к потреблению, тем сильнее увеличится А Уд на единицу? I0. Коэффициент и(u > 1) называется мультипликатором дохода. Это одно из открытий Кейнса. Мультипликатор есть число, обратное предельной склонности к сбережениям (выражение (7')).

На первый взгляд может показаться, что мы говорим об известных вещах: вложили капитал в машины и получили отдачу? Y0 >1 на единицу вложений. Ничего подобного! 0б отдаче капиталовложений можно было бы говорить, во-первых, если бы мы получили? Y0 через производственную функцию, но у нас не технологический коэффициент, а "склонность к потреблению". Во-вторых, об отдаче капиталовложений через производственный процесс можно говорить только в долгосрочном плане, а модель Кейнса краткосрочна.

Нет, эффект мультипликатора — это нечто совсем другое, нежели производственный эффект инвестиций. За счет чего же имеет место умножение (мультипликация) национального дохода от прироста инвестиций?

Допустим, я нанимаю рабочих, чтобы сделать забор на моей даче. Я плачу плотникам 1000 денежных единиц, куда входит и цена досок. Итак, плотники и продавцы досок получили доход в 1000. При своей предельной склонности к потреблению 0,6 они истратят на потребление 600. Допустим, они отоварились в ближайшем магазине. Хозяин этого магазина получил доход в 600. Если (допустим) его предельная склонность к потреблению тоже равна 0,6, тогда он купит для себя потребительских благ на 0,6 х 600 = 360. Но для кого-то эти 360 тоже будут доходом… и т. д. Таким образом (если предельная склонность к потреблению везде равна 0,6) прирост инвестиций в народном хозяйстве страны на 1000 дает прирост национального дохода на величину:

1000 + 600 + 360 + 216 + 129,6 + 77,8 + 46,7 +…

Впрочем, полная сумма легко вычисляется по формуле суммы членов убывающей геометрической прогрессии, каковая и есть выражение мультипликатора:

О чем говорит мультипликатор?

Прежде всего заметим, что мультипликатор действует в обоих направлениях. Так, если инвестиции получили отрицательный прирост (-?I0) на 1000, то национальный доход снизится на 2500 (конечно, при той же самой величине предельной склонности к потреблению).

Затем, инвестиции определяются независимо от сбережений чaстных лиц и семей. Как мы увидим вскоре, объем, сбережении, должен приспосабливаться к объему инвестиций, а не наоборот. Из сказанного следует, что рост производства продукта У имеет верхний предел, задаваемый поведением функции инвестиций.

Действительно, по мере роста У масса сбережений будет расти (так как b< 1), и она может достичь такой величины, что ее не смогут поглотить потребности инвестирования. Предложение превысит спрос Выходит, что инвестиции являются важнейшим показателем, который очень многое определяет в экономической системе. И тут вырисовывается нечто тревожащее. Может статься, что предел производства, задаваемый функцией инвестиций, окажется ниже, чем предел производства, задаваемый полной занятостью. Сказанное есть основа учения Кейнса о безработице.

В состоянии полной занятости мультипликатор вообще не действует, поскольку отсутствие свободной рабочей силы ставит предел росту производства. И если при этом возникает дополнительный инвестиционный спрос, то в системе образуется источник инфляции.

Предпочтение ликвидности

Желание иметь при себе денежную наличность Кейнс называет предпочтением ликвидности.

Существуют различные мотивы для того, чтобы людям требовалось иметь при себе денежную наличность. Во-первых, так называемый трансакционный, или операционный, мотив. Это уже знакомая нам по Фишеру и Маршаллу (см. главу 27) потребность в наличности для совершения операций купли. Поскольку между продажей мною своего товара и покупкой чужого сплошь и рядом имеет место разрыв во времени, мне постоянно требуется иметь при себе наличность. Нанимателям наличность нужна для выдачи зарплаты и пр. Общая сумма операционного спроса на деньги выражается памятным уравнением:

M = kpV (12)

Но это неоклассическое представление не удовлетворяет Кейнса. Он говорит, что существуют еще иные мотивы для желания держать наличность при себе. Главным среди них, который существенно изменяет спрос на деньги, служит спекулятивный мотив. Люди выжидают, когда понизится курс ценных бумаг, чтобы затем приобрести их. На этот случай они держат при себе наиболее ликвидное средство — наличные деньги.

Курс ценных бумаг высок тогда, когда процентная ставка низка. Как только последняя повысится, курс облигаций снизится. Таким образом, спекулятивная функция ликвидности, L, зависит от нормы процента, i Чем ниже i, тем больше спрос на наличность по спекулятивным мотивам. Чем выше i, тем меньше спрос на деньги с указанной целью. Стало быть, к выражению (12) нужно добавить спекулятивную функцию. Получается:

M = kpY + L(i) (13)

Мы помним шаржированную ситуацию, когда некий господин якобы отказывается от покупки игры для детей из-за повышения нормы процента. Так вот, здесь совсем другой случай. Потребление не страдает (игру купил), но избыток дохода над потреблением (сбережение) выражается не в форме покупки ценных бумаг, или земли, или дома, а в форме наличности, которую держат про запас, чтобы быстро отреагировать на понижение курса ценных бумаг. Такова, по Кейнсу, функция ликвидности, она же — функция спроса на деньги. Обратим внимание на нечто принципиально новое: спрос на денежном рынке связан с нормой процента. Ни классики, ни неоклассики такой связи не предусматривали. Из того, что было сказано о функции L, можно сделать вывод:

Графическое представление функции L дается на рис. 29-2.

Существует такая ставка процента i*, ниже которой никому не интересно вкладывать наличность в ценные бумаги. Это называется ловушкой ликвидности. Почему так? Потому что пока процентная ставка не поднимается выше i*, наличность продолжает накапливаться в ожидании подъема процента.

“ 450 — ное кейнсианство”

Имеется вариант кейнсианской теории на основе так называемой 45- градусной модели Пола Самуэльсона и Элвина Хансена. Мы уже встретились с похожей моделью при рассмотрении понятия склонности к потреблению (рис 29-1). Там главная биссектриса выражала функцию потребления при С У. А при наличии сбережений функция потребления изображалась кривой С — С (Y). Теперь модель слегка усложняется.

При добавлении к С (Y) величины I кривая расходов сдвигается вверх параллельно самой себе.

На рис 29-3 по оси ординат отложены совокупные расходы, в экономике (потребление плюс инвестиции). Главная биссектриса (далее будем называть ее: линия-450) теперь изображает тождество С + I = Y. Следовательно, любая точка равновесия должна принадлежать линии-450. На рис. 29-3 это точка Е, которой отвечает равновесный уровень производства Y0.

Затем покажем уровень производства Yf, соответствующий состоянию полной занятости (см. рис. 29-4). Ордината УfF выражает размер совокупных расходов в состоянии полной занятости.

Кривая совокупных расходов (рис 29-3) может пересечься с линией-450 или левее (ниже) точки F, или правее (выше) точки F. Рассмотрим по очереди оба случая (см. рис 29-5 и 29-6).

На рис 29-5 совокупные расходы (YfG) не достигают уровня дохода, соответствующего полной занятости (YfF). Разность (отрезок GF) представляет собой дефляционный разрыв.

Что означает ситуация, изображенная на рис. 29-5? Дефляционный разрыв GF есть величина недостающего расхода. Уменьшение расходов в размере GF оборачивается — через действие мультипликатора — сокращением дохода до величины Y0.

При нынешней инфляции в России мы бы лишь приветствовали поворот к дефляции (снижению цен). Но в рассматриваемой модели дефляция имеет место в состоянии равновесия. И тут в ней ничего хорошего нет. Сокращение национального дохода до Y0 означает спад производства и безработицу, хотя рынок находится в равновесии (точка Е). Это и есть равновесие при неполной занятости.

Теперь другая ситуация (см. рис 29-6).

Совокупные расходы (YfF1) превышают уровень дохода, соответствующий полной занятости (YfG1). Разность (отрезок G1F1) представляет собой инфляционный разрыв.

Откуда берутся расходы, превышающие размер дохода? Либо из запасов предыдущего года, либо в долг, в кредит. Что означает ситуация, изображенная на рис. 29-6? Вот что: население стремится покупать больше, чем может быть произведено. Производство увеличивать некуда, так как оно соответствует полной занятости (Yf). Значит, спрос будет превышать предложение, а отсюда — инфляционный рост цен. Но это отнюдь не означает, что равновесие будет достигнуто в точке Е1. Ведь производство расти не может. Что же будет?

Рост цен будет увеличивать номинальную (денежную) величину расходов (С + I). Кривая расходов будет перемещаться вверх параллельно самой себе, увеличивая инфляционный разрыв G1F1. Это в модели. А в жизни это означает примерно то, что происходит сейчас в России: инфляционную спираль. Равновесие не достигается. Рост цен вызывает требования о повышении пенсий и заработной платы. Когда это происходит, спрос опять увеличивается и цены снова возрастают, отсюда новые повышения ставок заработной платы, окладов, пенсий и новый виток инфляции.

И что со всем этим можно поделать? Прежде всего нелишним было бы некоторое резюме тому, что мы успели узнать из 45-градусной модели. Это резюме будет кратким В экономике свободной конкуренции могут возникать такие состояния общего ухудшения, которые не устраняются автоматически. Отсюда следует вывод о неизбежности вмешательства государства и ущербности системы laissez faire. Таково кредо кейнсианства — того, какое царило в науке с середины 30-х до второй половины 60-х гг. нашего столетия.

Теория говорила следующее. В системе может сложиться ситуация либо дефляции и безработицы, либо инфляции при полной занятости. В первом случае нужно увеличить совокупные расходы или за счет роста потребления, или искусственным поощрением роста частных инвестиций, или за счет государственных инвестиций, или за счет всего вместе. Инвестиции создадут новые рабочие места и увеличат потребление. Во втором случае нужно увеличить налоги таким образом, чтобы кривая (С+ I) сдвинулась вниз как можно ближе к пересечению с линией-450 на уровне полной занятости Yf

Поведение государства, когда оно регулирует процессы в экономике через увеличение расходов казны (дефицит госбюджета) или ее доходов (налоги), называется фискальной политикой (от слова ч “фиск” — казна).

Позднее "45°-ное кейнсианство" было подвергнуто критике по многим позициям Назовем лишь две.

Во-первых, нетрудно заметить, что, несмотря на рассуждения о росте или падении цен (инфляция, дефляция), в самой модели уровень цен отсутствует. Можно ли в таком случае обсуждать ценовые проблемы, да еще и давать рекомендации по фискальной политике?

Во-вторых, чтобы определить I, нужно знать норму процента (см. главу 28). А процентная ставка, по теории Кейнса, связана с Y. Такая связь задается функцией ликвидности (13). Выходит, что i нельзя определить без У, а Y = (С + I) нельзя определить без i. Замкнутый круг получается. Выход был найден в усовершенствованной кейнсианской теории, предложенной в 1937 г. Джоном Хиксом. В основе данного варианта кейнсианства — модель общего рыночного равновесия. Рассмотрим ее по порядку.

Рынок товаров

Помимо потребляемых благ, в экономической системе присутствуют также непотребленные запасы благ. Эти запасы могут быть выставлены на рынок при повышении инвестиционного спроса. Применительно к рынку товаров, следовательно, термин "сбережение" означает физические объемы благ, отложенных в запас (на склад). Такое понятие о "сбережении" связывает его с потребительским спросом. "Сберегается" то, что превышает потребительский спрос. И такие "сбережения" служат предметом инвестиционного спроса — спроса на блага, необходимые для вложений капитала (возвращаясь к нашему примеру работы мультипликатора, мы находим образец подобного блага в виде досок для постройки забора — откуда-то же им надлежало взяться). Следовательно, эти запасы составляют рыночное предложение инвестиционных благ и описываются функцией сбережений по Кейнсу:

S = Y- С(Y), или S = S(Y) (15)

(сберегается то, что не потребляется). Инвестиционный спрос зависит от наличия и количества выгодных объектов. Выгодность (рентабельность) объекта определяется балансовым уравнением (8) из главы 28. В упомянутое уравнение входит норма процента. Рентабельность инвестиций определяется при данной процентной ставке. Следовательно, от движения нормы процента зависит инвестиционный спрос (как и у классиков):

I = I(i), I’ < о.

Равновесие на товарном рынке означает равенство спроса на инвестиционные блага и их предложение:

I (i) = S(Y). (16)

При внешнем сходстве с классическим уравнением (S = I) отметим существенное отличие: S определено как функция не процента, а дохода. Что если норма процента вырастет? Балансовое уравнение подсказывает: уменьшится количество рентабельных инвестиций. Это означает снижение инвестиционного спроса. Отсюда — через мультипликатор — снизится объем производства… Предложение сбережений должно к этому обстоятельству приспосабливаться.

Функция предложения инвестиционных благ имеет обычный вид Маршалловой кривой предложения (рис. 29-7).

Какова же кривая инвестиционного спроса? Она является нам на рис. 29-8.

Для нормальной экономики 20 % годовых — дело чрезвычайное, почти небывалое. Выше практически не бывает. За этим пределом спрос на ссуды падает очень низко, но некоторый уровень инвестиций остается за счет собственных средств и резервов фирм — без этого никак нельзя. В диапазоне же от 0 до 20 % функция ведет себя почти так же, как обычная кривая спроса.

Как же выйти из порочного круга 45-градусной модели? Как определить i, если оно связано с Y, а это последнее, в свою очередь, зависит от г? Для этого была придумана так называемая кривая Хикса — Хансена.

Уравнение (16) говорит о том, что в состоянии равновесия каждому значению i соответствует определенное значение У. Выход найден: то и другое должно определяться одновременно. Кривая Хикса — Хансена — это кривая IS (инвестиции — сбережения). Она строится из двух кривых: I(i) и S(Y), а выглядит, как на правой диаграмме рис. 29-9.

Кривая IS строится путем переноса на ось абсцисс значений У с кривой S(Y), а на ось ординат — соответствующих значений i, взятых с кривой I(i). В основе ее лежит равенство: I = S. Заметим, что в неоклассической модели равновесие I = S определялось только для единственного значения i = i0. Отметим также, что никакое понижение процента не может увеличить производство за пределы YM.

Денежный рынок

Если спрос на деньги возрастает, когда люди желают держать больше наличности, то рост предложения денег можно понимать как изъятие наличности из запаса и запуск ее в обращение. Однако экономисты сочли удобнее для себя считать такое изменение наличности отрицательным спросом на деньги (включая его в функцию спроса на деньги со знаком "минус").

Что же такое предложение денег? Это выпуск их в обращение центральным эмиссионным банком. И потому в краткосрочном плане предложение денег принимается как величина постоянная (М = M0). Равновесие на денежном рынке в таком случае выражается формулой Кейнса:

M0 = kpY + L(i), L’ < 0. (13)

Формула (13) показывает, что при данном уровне производства (деловой активности) У цены и норма процента не могут быть определены независимо друг от друга. Если уровень цен зафиксирован (р = р0), тогда по формуле (13) любому значению У соответствует равновесное значение нормы процента i = i0. Поскольку М тоже зафиксировано (M = M0), при возрастающем Y должно снижаться L, чтобы равенство (13) продолжало выполняться. Для этого норма процента i должна повышаться (вспомним, что спекулятивный спрос на. деньги тем выше, чем ниже норма процента, и наоборот).

Из формулы (13) получаем:

При Y = 0 имеем L = M0. Графически зависимость между Y и L выглядит как прямая, соединяющая обе точки.

Теперь объединяем две кривые: YL и L(i) — последняя уже была изображена на рис. 29-2. Из упомянутых двух кривых теперь — аналогично тому, как строилась кривая IS, — получаем равновесную кривую LM (рис. 29–10). Что будет, если уровень цен поднимется от р0 до р1

Вертикальная черта справа — правая граница LM — смещается влево, следовательно, кривая LM приподнимается из положения L1M в положение L2M(см. рис. 29–11).

Совместное равновесие рынков товаров и денег

На товарном рынке равновесие отвечает любой паре (i, Y), лежащей на кривой IS. На денежном рынке равновесие отвечает любой паре (i, Y), лежащей на кривой LM

Совместное равновесие определяется пересечением кривых LM и IS (см. рис. 29–12). Процентная ставка связывает оба рынка.

Заметим, что каждому уровню цен (р0, р1, р2…) соответствует своя кривая LM и, следовательно, своя точка пересечения ее с кривой IS и свое равновесное значение У0 (возьмем на заметку точку УA).

Задавшись — достаточно большим количеством значений уровня цен, можно построить итоговую кривую pY (см. рис 29–13).

Кривая pY изображает равновесие двух рынков — товаров и денег. При снижении р равновесный уровень Y повышается, но только до точки YA. Это следует из того, что все кривые LM лежат выше "ловушки ликвидности". Что означает кривая pY Давайте ее исследуем.

Рис. 29-П. Поведение кривой LM при изменении уровня цен

Если цены поднимаются слишком высоко (при одном и том же значении М = М0), объем производства сокращается. Отчего так происходит? Оттого, что при повышении цен растет и норма процента. Тогда снижается интерес к инвестициям (балансовое уравнение!) и если производство не сократится, то (при постоянной склонности к потреблению) объем сбережений будет расти за пределы инвестиционного спроса. В силу этого кривая pY и выражает, как было сказано, связь двух рынков. Это кривая "цены — сбыт продукции". Итак, что требуется для осуществления определенного уровня производства продукта? Во-первых, чтобы спрос (сумма потребления инвестиций и ликвидности) был достаточен для сбыта этого продукта. Во-вторых, чтобы в сфере производства были условия для обеспечения соответствующего спросу предложения этого продукта. Последнее означает, что предприниматели находят выгодным произвести продукцию в данном объеме при данных ценах и данных условиях найма рабочей силы. Так что настал момент обратиться к рынку труда. Мы получили кривую "цены — сбыт" (она же: "цены — спрос"). Теперь наша цель — получить кривую "цены — предложение.

Рис. 29–12. Равновесие товарного и денежного рынков при различных LM (модель IS — LM)

Рис. 29–13. Равновесие товарного и денежного рынков в форме кривой pY

Рынок труда

Мы уже упоминали о том, что вместо классического уравнения N = N(w/p) Кейнс вводит условие неизменности денежной заработной платы: w = W0. Конечно, рабочие и их лидеры предпочли бы неизменность реальной заработной платы, w/p. Но предприятие не может отвечать за движение цен на товары рабочего потребления. Почему мы говорим о неизменности зарплаты, ведь рабочие периодически добиваются ее повышения? Потому что речь идет о краткосрочном равновесии. Именно в краткосрочном аспекте классическая модель включала гибкое реагирование зарплаты на занятость. Кейнс же исключает это реагирование, поэтому в краткосрочном плане w = w0.

Остальное остается, как и у классиков: объем производства есть функция от занятости (производственная функция Y = Y(N), и первая производная от этой функции Y = w/p).

Теперь спросим себя: что будет, если цены упадут?

Поскольку номинальная зарплата закреплена, понижение цен вызовет снижение выручки предприятий (они же не могут снизить заработную плату). Некоторые из них вообще окажутся убыточными. Объем производства упадет, занятость сократится.

Мы недавно рассматривали кривую на рис. 29–13 и пришли к выводу, что производство падает от повышения цен. Но там речь шла о другом — о необходимости снижать производство из-за сокращения спроса. Теперь же мы пытаемся выяснить зависимость со стороны предложения.

При повышении цен производство стремится расти — функция Y(p) будет монотонно возрастающей. Первая производная, Y, больше 0, так что рост функции показывает постоянное ускорение. Поэтому функция предложения будет иметь привычный для нас вид (см. рис. 29–14).

Остается наложить кривую спроса на кривую предложения (рис 29–13 и 29–14 дают то, что изображено на рис. 29–15). Примем во внимание, что кривая спроса в данном случае связывает товарный и денежный рынки. Теперь мы завязали сюда и рынок труда. Так что на рис. 29–15 в неявном виде изображено общее равновесие. Нам остается лишь показать, как отсюда выводятся все остальные параметры рынка.

Общее равновесие

Мы имеем теперь пять уравнений общего равновесия по Кейнсу — Хиксу:

товары: S(Y) = I(i);

деньги: M0 = kpY + L(i);

труд: У= Y(N);

Y' = w/p;

w = W0.

Эта система уравнений содержит пять переменных величин: Y, N, i, w, p. Значит, система может иметь решение.

Рис. 29-16

На рис. 29–15 показано, как определяются равновесные значения Y= Y0 и р = P0. Зная их, можно найти все остальное.

Равновесная норма процента. Ее можно найти из функции ликвидности. Графически это показано на рис. 29–16. Вспомним: L(i) = M0 — kpY.

Зная функцию L(i) и имея значение L0, можно найти i0.

Величина занятости. Ее можно найти из производственной функции Y(N). Зная Y0, определяем равновесное значение N0 (рис 29–17).

Выясняется, наконец, что равновесие возможно всегда, но оно не обязательно отвечает ситуации полной занятости. Более глубокие исследования, которых мы касаться не будем, показывают, что фиксация заработной платы w ” WQ не является единственной причиной безработицы. Точнее, и с гибким уровнем оплаты труда возможно равновесие при неполной занятости.

Взаимозависимость трех рынков проявляется в следующем.

1. Прирост производства (предложения) означает увеличение общего фонда заработной платы, в связи с чем повышается совокупный спрос; при определенных условиях этот спрос может поглотить прирост предложения (Закон Сэя в мягком варианте равенства Сэя).

Рис. 29-17

Прирост производства означает также прирост сбережений (определяемый предельной склонностью к сбережению); этот последний должен соответствовать инвестиционному спросу.

Прирост производства при постоянном M = M0 (при неповоротливости центрального банка) может увеличить нагрузку на ликвидность, ее запасы будут истощаться, а это означает прирост спроса на ссуды и соответственно прирост процентной ставки; отсюда — снижение инвестиционного спроса и т. д.

Триединый рынок

Итак, три раздельных рынка классиков и неоклассиков оказались тремя взглядами с различных точек зрения на один-единственный рынок. Это похоже на то, как инженер представляет трехмерное тело на бумаге в виде трех проекций: вид спереди, вид сверху, вид сбоку. Классики и неоклассики рассматривали каждую "проекцию" как нечто самостоятельное, не связанное с другими (это упрощение их взглядов, они часто и сами понимали, что их модели упрощают реальность).

Экономика делится на три сферы:

Сфера взаимодействия между нанимателями и нанимаемыми.

Сфера взаимодействия между потребителями (они же — сберегатели) и производителями (они же — инвесторы).

Сфера взаимодействия между владельцами ликвидных средств и лицами, предъявляющими спрос на наличность.

Внутри каждой сферы происходит рыночный обмен, в котором пропорции выражаются, соответственно, через зарплату, цены и процент.

Кейнс предложил теорию, которая, попросту говоря, исходит из того, что во всех трех сферах участвуют одни и те же действующие лица. Равновесие между владельцами денег и лицами, предъявляющими спрос на деньги, требует, чтобы норма процента не была слишком высокой при данном уровне цен.

Равновесие между нанимателями и нанимаемыми требует, чтобы цены не были слишком высокими при данной зарплате.

Равновесие между сберегателями и инвесторами требует, чтобы сберегалось столько, сколько может быть востребовано для инвестиций. Здесь Кейнс находит самое слабое звено экономики западного типа. Инвестор ориентируется на свои предположения о будущем состоянии рынка, (вспомним балансовое уравнение из главы 28). Сберегатель же принимает решение, исходя из своей предельной склонности к потреблению, а она зависит от уже достигнутого уровня его дохода. То есть инвестор исходит из будущей конъюнктуры, а сберегатель — из прошлой. В данном звене поэтому нестыковки наиболее вероятны. Но нестыковки в этом звене и наиболее опасны, так как всякое отклонение инвестиций от равновесного уровня вызывает — через мультипликатор — многократную реакцию в сфере производства и, таким образом, вызывает либо инфляцию, либо безработицу.

Мы выяснили: все, что способствует росту Y, повышает уровень занятости. И мы видели, что для этого цены должны повышаться. Так выявляется основная идея традиционного кейнсианства: лекарством. от безработицы является инфляция. Согласно этим представлениям фискальная политика должна находить своего рода "равновесие" между умеренной инфляцией и умеренной безработицей, не давая ни тому, ни другому выходить за пределы, обеспечивающие более-менее стабильное состояние экономики в целом.

Кривая Филлипса

В 1958 г. английский экономист А.У.ФИЛЛИПС опубликовал статью, которая прославила его имя. Он собрал фактические данные о безработице и денежной заработной плате в Великобритании с 1861 по 1957 г. Обработав эти данные известными методами математической статистики, Филлипс нашел связь между двумя макроэкономическими показателями: приростом номинальной заработной платы и уровнем безработицы. Если

w — уровень номинальной зарплаты на начало года;

?w — прирост номинальной зарплаты за год;

U. — количество безработных в данном году;

N — количество занятых в данном году,

тогда?w/w — прирост зарплаты на единицу зарплаты, a U/(U + N) — уровень безработицы (доля безработных в общей численности рабочей силы). Зависимость между обоими показателями характеризуется, по Филлипсу, кривой, как показано у нас на рис 29–18.

Кривая Филлипса в руках кейнсианцев того времени стала инструментом и основой для теории инфляции. Величину N определяли из модели IS — LM. Имея данные по U, вычисляли уровень безработицы. Отсюда по кривой Филлипса получали ожидаемое изменение заработной платы. Затем через особые уравнения, которые связывают денежную зарплату с ценами, определяли предстоящие темпы развития инфляции. В целом все соответствовало теоретической схеме: больше безработицы — меньше инфляции, и наоборот.

"Кейнсианская революция"

Книга Кейнса вышла в 1936 г., когда Запад понемногу выходил из Великой депрессии. Выходил, отказавшись от доктрины laissez. faire, посредством мощного государственного воздействия на экономику. В Германии нацистское правительство начало строить дороги (государственные работы) и исподтишка наращивало военные заказы промышленности. Во Франции и Великобритании, видимо, тоже росли расходы государства на оборону, увеличивая занятость и спрос на товары.

В США тогда мало интересовались Европой. В 1934 г. на выборах победил Ф.Д.Рузвельт. Он стал президентом под лозунгом "Нового курса", сердцевиной которого был рост расходов государства на общественные работы и на заказы промышленности.

Так что везде практика отходила от теории, и когда вышла книга Кейнса, ее приняли как долгожданное теоретическое оправдание сильной фискальной политики и самого принципа государственного вмешательства в экономику. Она совершила тот теоретический прорыв, какой давно подспудно ожидался. Немедленно явилась соответствующая научная школа. И хотя было немало ученых, встретивших ее скептически (особенно из старшего поколения), кейнсианство быстро завоевало господствующее положение в науке. Прошлые учебники обесценились.

Все это стали называть "кейнсианской революцией". Кейнсианство царило в науке тридцать лет.

И снова — обвал

В 1968 г. в странах Запада, включая Японию и Австралию (в понятиях экономики это тоже Запад), обозначилось нечто небывалое. Как обычно, начался экономический спад, сокращалось производство, росла безработица Необычным было то, что все сказанное сопровождалось усилением инфляции.

В экономической науке повторилась драма 1929 г. Но на сей раз ее центральным персонажем стало кейнсианство. Господствующая теория не могла ни предвидеть такого поворота, ни объяснить его, ни предложить выход из положения. И она, естественно, рухнула. Вместе с теорией кривых Филлипса. Проницательные ученые, однако, заметили странную вещь: основные идеи самого Кейнса пострадали мало. Стало проясняться, что господствовавший вариант кейнсианства не был целиком адекватен задумкам основоположника, что "Хикс вытеснил Кейнса" и т. п. Теорию, обнаружившую свою несостоятельность, стали называть "хиксианским кейнсианством" (Сидней Вейнтрауб) и даже "незаконнорожденным кейнсианством" (Джоан Робинсон).

Тогда стали вспоминать, что еще раньше иные развивающиеся страны столкнулись с подобным явлением одновременного роста безработицы и инфляции. Консультанты же и советники из кейнсианцев не хотели замечать вещей, которые не укладывались в их теорию, и вместо того чтобы сказать честно я не знаю, что делать, упрямо советовали меры фискальной политики, исходящие из противоположности между безработицей и инфляцией.

В числе прочего нашли и такой грех хиксо-кейнсианства, как разделение науки на микроэкономику и макроэкономику. То, что вначале было служебным. средством, применяемым для удобства анализа, превратилось как бы в две разные сферы знания. Появилась такая специальность — "макроэкономист", представители которой считают себя вправе не знать микроэкономики. Бойко оперируя макроэкономическими категориями — такими, как "совокупные инвестиции", "валовой внутренний продукт", "спрос на деньги" и т. д., подобный тип экономиста не отличается пониманием действительных процессов в экономике (а они все протекают на микроуровне) и живую экономическую жизнь сводит к математическим уравнениям да кривым Хикса или Филлипса. Все было бы ничего, если бы сказанное оставалось внутри ученой среды. Но именно такие "макроэкономисты" — в твердой уверенности, что обладают универсальной отмычкой ко всем проблемам, — рвутся к реальной политике и власти.

К концу 70-х гг. начали вырисовываться новые трактовки, открывающие у Кейнса глубины, которые прежняя теория проглядела, Исследования такого рода связаны с именами ныне здравствующих профессоров Р.Бодкина (Оттавский университет), С.Вейнтрауба (Пенсильванский университет), П.Уэллса (Иллинойский университет). В тех же рядах находятся А.Лейонхувуд, А.Лернер, П.Дэвидсон и др. Наряду со многим иным, акцент в современном неокейнсианстве делается на идеи Кейнса о развитии (динамике) экономических процессов и приложении их к изучению экономического цикла. Мы ведь не забыли, что в хиксианском варианте все строится на понятии краткосрочного равновесия. Процесс переосмысления наследия Кейнса все еще продолжается, и, по-видимому, пока рано говорить о создании на его основе новой цельной теории.

 

Глава 30

Не Кейнсом единым

Институционализм

Вернемся назад, в XIX столетие. Точнее, в самый-самый конец века, в 1899 г., когда в США вышла книга под названием "Теория праздного класса". Ее написал сын иммигрантов-крестьян из Норвегии Торстен Веблен (1857–1929), д-р философии из Йельского университета. Впоследствии он выпустил еще несколько книг, развивая свою концепцию.

Торстен Веблен

Подход Веблена к экономическим проблемам был нетрадиционен. Он утверждал, что общая экономическая наука (Смит, Рикардо, Маршалл) страдает серьезными пороками в самой своей основе. Мол, она занимается абстракциями, которые мало соотносятся с реальной жизнью. Политическая экономия очарована идеей гармонии интересов, а в жизни идет жестокая борьба за существование. Теория все время сворачивает на равновесие, а в жизни имеет место непрерывный процесс эволюции — т. е. изменчивости и приспособляемости к обстоятельствам. Экономисты видят в человеке нечто вроде арифмометра, вычисляющего полезность благ, и не учитывают такие вещи, как престиж, общественное положение и т. д. Короче говоря, Веблен разнес в пух и прах основы обычной экономической науки за то, что она не описывает человека как личность, находящуюся в определенной общественной среде. Тем более она не учитывает историческое развитие самой этой общественной среды.

В культуре США Веблен до сих пор занимает почетное место, привлекая интерес исследователей и биографов. Видимо, это очень американское явление, не вполне постижимое для иностранцев.

Мы не станем подробно и всесторонне описывать взгляды Веблена. Экономическую науку необычного типа ему создать лось. Но ему довелось стать основателем одного из течений современной экономической науке — институционализма. Термин появившийся позже, основан на понятиях 'институция" (обычаи, заведенный порядок) и "институт" (порядок, закрепленный в форме закона или учреждения). Впрочем, часто "институтами" называют и то, и другое. Последователи Веблена поясняли, что институты — это совокупность общественных обычаев, в которых закрепился преобладающий образ мышления для группы или всего народа. Короче говоря, это мир обычаев и привычек, к которому каждый из нас приспосабливает свою жизнь. Под рубрику институтов попадают такие явления, как государство, семья, моральные и правовые нормы, экономические явления и механизмы. Можно говорить об институтах присяжных заседателей, адвокатуры, общественного мнения, моды, высшего образования, свободного предпринимательства, частной собственности, кредита и т. д.

Ученые, которые относят себя (или которых относят другие) к институционалистам, склонны рассматривать обычные проблемы экономической науки, но с более широкой позиции, принимая во внимание те или иные аспекты общественной жизни, а также культурные и исторические предпосылки, не входящие в круг экономических явлений, но (как они считают) влияющие на эти явления.

Вероятно, имя течения произошло от названия книги "Институциональная экономика", вышедшей в 1924 г. в Нью-Йорке и написанной Джоном Р-Коммонсом (1862–1945), автором еще многих книг, в том числе последней: "Экономика коллективных действий" (вышла посмертно в 1950 г.). По Коммонсу, коллективные действия осуществляют контроль над действиями индивидуумов, примиряя противоречивые интересы. В частности, речь идет о том, как формируются оценки "во всех сделках, посредством которых участники побуждают друг друга к достижению единства мнений и действий", в результате чего образуется "разумная ценность" благ. В особенности Коммонс прослеживает роль трех общественных институтов — корпораций, профсоюзов и политических партий — в установлении согласованности действий индивидов. Он ввел понятие действующего коллективного института как регулятора экономического поведения людей.

Институционализм долго оставался в основном американским явлением в науке. В русле этого течения работал УЭСЛИ Митчелл (1874–1948), подчеркивавший сильное влияние денег на поведение людей. Его книги "Экономические циклы" (1913), "Измерение экономических циклов" (1946, в соавторстве) и "Что происходит во время экономических циклов" (1951, посмертно) содержат огромное количество статистических данных, а также описание разнообразных явлений, в том числе и человеческого поведения, которые наблюдаются во время подъемов и спадов, анализ движения цен и осторожные теоретические обобщения.

Джон Морис Кларк (1884–1963), сын Дж. Б.Кларка, тоже отстаивает теорию отца ради изучения связи экономических явлений внеэкономическими. Он подверг критике равновесные идеи классиков и неоклассиков, подчеркивая явления безработицы, недозагрузки оборудования, появления на рынке вместо маленьких фирм крупных корпораций. Кларк-сын ввел в употребление понятия общественной эффективности и общественных издержек. Его главная работа 'Изучение экономики накладных издержек" (1923), несмотря на свое специальное название, охватывает широчайший круг проблем общественной эффективности частного производства.

Институционализм пытался по-своему подойти к тем вещам, которые в тот же период занимали ученых, твердо стоявших на почве неоклассической теории и пытавшихся решать эти проблемы путем развития своей теории, а не выхода за ее пределы. Мы имеем в виду уже знакомых нам А.Пигу и ДМ.Кейнса, а также ДжРобинсон и Э.Чемберлина, с которыми мы вскоре познакомимся.

В годы Великой депрессии институционалисты могли бы осуществить свои идеи, однако заметного влияния на практику они не оказали. Есть мнение, что причиной их неудачи явилась политическая неискушенность (Б.Селигмен). Но маловероятно, чтобы кейнсианцы (в большей степени — чистые теоретики) были сильнее искушены в политике. Скорее дело было в том, что институционализм не выработал достаточно четких схем — таких, которые давали бы правительству инструменты для проведения фискальной политики. После второй мировой войны чистый институционализм пошел на спад. Однако нельзя отрицать, что в этом направлении (было и осталось) большое рациональное зерно. Изменилось скорее его место в науке. Из отдельного течения, каким он хотел быть, институционализм превратился в элемент экономической теории, с одной стороны, или в метод общего анализа процессов и сдвигов в реальной экономической системе — с другой. Несколько условно к первому случаю можно отнести Г.Мюрдаля, ко второму — Дж. К.Гэлбрейта и Ф.Хайека.

"Новое индустриальное общество"

Джон Кеннет Гэлбрейт, родившийся в 1909 г. и поныне здравствующий, очень знаменит. Возможно, благодаря своему блестящему литературному дару. Его книги, достаточно серьезные по используемым в рассуждениях теоретическим понятиям, тем не менее всегда становились увлекательным чтением для широкого круга публики.

"Новое индустриальное общество" — одна из зрелых работ Гэлбрейта (1961), наделавшая много шуму во всем мире, не исключая СССР (книга вышла на русском языке в Москве в 1969 г. с грифом "Для научных библиотек, затруднившим ее приобретение случайными людьми, но не помешавшим прочесть ее всем, кто этого действительно хотел).

В центре концепции Гэлбрейта стоит понятие "техноструктура". Имеется в виду общественная прослойка, включающая ученых, конструкторов, специалистов по технологии, управлению, финансам и т. д., т. е. по всем специальностям, которые требуются для нормальной работы крупной корпорации, выпускающей десятки или сотни видов продуктов (такой, как "Дженерал моторе", "Локхид", "Дженерал электрик ' и т. п.).

Гэлбрейт исходит из того, что лицо современного рынка определяется крупными корпорациями, выпускающими сложную технику — автомобили, самолеты, подлодки, ракеты и спутники, системы связи, компьютеры и т. п. Формирование новой модели продукта всякий раз требует научных изысканий и конструкторских разработок, создания новых технологий и материалов специализированного назначения и пр.

Джон Кеннет Гэлбрейт

От начала изысканий до выпуска первых промышленных образцов обычно проходят годы. Поэтому необходимо не только тщательное изучение рынка (маркетинг), но также прогнозирование спроса, цен на сырье и т. д. Все это — плод коллективной работы специалистов, которые только и могут определить, что, как и в каких размерах следует производить. И современное промышленное производство требует тоже специальной квалификации от управленцев. С другой стороны, номинальные владельцы таких корпораций — это тысячи (иногда десятки тысяч) акционеров. Мало кто из них может разобраться в специальных вопросах, которые решает техноструктура, и потому о ее решениях акционеры не могут судить квалифицированно. Да и условий для этого нет, когда толпы их приходят на общее собрание. Те, кто держит акции предприятия, обычно доверяют его руководству и потому на собраниях голосуют так, как им советует дирекция.

Из этих правдоподобных предпосылок Гэлбрейт делает очень далеко идущие выводы:

1. В корпорациях реальной властью обладают не собственники, а техноструктура.

2. Власть эта безлика, потому что все решения вырабатываются коллективно, готовятся постепенно, а принимаются путем поэтапных и сложных согласовании специальных вопросов между специалистами. Директора лишь координируют этот процесс.

3. Техноструктура вынуждена планировать работу корпорации на годы вперед. Только при этом условии можно загодя заключать контракты на научные и конструктивные разработки, поставку сырья и пр.

4. Планирование требует стабильности, чтобы можно было предвидеть будущий исход решений, принимаемых сегодня. Поэтому ни о какой свободной конкуренции речи быть не может. Техноструктура формирует непрерывную и всеохватывающую сеть договоров, которая, переплетаясь с подобными сетями других корпораций, делает рынок управляемым, стабильным и предсказуемым.

5. Стихийный рынок — с фигурой энергичного предпринимателя-одиночки в центре и отношениями свободной конкуренции вокруг него — давно отошел в прошлое и остался только в учебниках. Современная западная экономика управляется техноструктурой на основе планирования.

6. Техноструктура преследует совсем иные цели, нежели предприниматель-одиночка. Она, например, мало заинтересована в максимизации прибыли на капитал. Даже при небольшой норме прибыли громадный капитал корпораций приносит очень большую массу прибыли. Цель техноструктуры в том, чтобы фирма имела прочные позиции на рынке.

Подобные взгляды привели Гэлбрейта к совершенному отрицанию возможности свободного рынка в современных условиях. По-видимому, это явный перебор. В литературе можно найти немало данных о том, что описанные Гэлбрейтом крупные корпорации живут и развиваются как острова стабильности в море мелкого предпринимательства и свободной конкуренции. Поэтому современная экономика западного образца есть сложное сочетание самых различных типов рынка — от монополистического до близкого к модели совершенной конкуренции.

Книги Гэлбрейта — характерные примеры современного институционализма. В них нет ни математических формул, ни ужасающих кривых, хотя изложение не оставляет сомнений в том, что автор превосходно владеет аппаратом современной теории.

Несовершенная конкуренция

Толчок к перевороту во взглядах на устройство и работу современного рынка дали идеи молодого П.Сраффы (см. главу 28).

Изучение особенностей и свойств так называемой монополистической, или несовершенной, конкуренции привело к созданию соответствующей теории. Во главе направления стояли англичанка Джоан Робинсон (1903–1983) и американец Эдвард Чемберлин (1899–1967).

В целом, разработки Робинсон примыкают к теориям Маршалла и Кейнса. Ее "Экономическая теория несовершенной конкуренции" (1933) — добротная теоретическая работа с диаграммами, на которых движутся и пересекаются самые причудливые кривые. Робинсон не рассматривает случай, когда партнерами на рынке выступают два монополиста (это называется двусторонней монополией). Она анализирует в основном две ситуации: (1) продавец— монополист, а покупателей много и (2) продавцов много, а покупатель — монополист (монополия покупателя имеет в науке особое название: монопсония). В центре ее анализа находятся процесс формирования цен в указанных случаях и проблема распределения (вознаграждения факторов), т. е. формирование прибыли и заработной платы. Все это дается в сравнении с условиями совершенной конкуренции. Основой анализа остаются незыблемые принципы маржинализма и равновесия.

Почти одновременно с работой Робинсон вышла книга Э.Чемберлина "Монополистическая конкуренция" со схожими в целом выводами. Но они были получены иными путями, да и вообще книга Чемберлина представляет разнообразный интерес В ней есть многое, чего не коснулась Робинсон.

“Сраффианская революция”

А что же Сраффа? Он не стал развивать свои ранние идеи и, судя по всему, довольно долго искал для себя особый путь. Проблема была такой же, как и у всех: нужна теория, более близкая к реальной экономической действительности.

Итоговая работа Сраффы называется "Производство товаров посредством товаров" (I960). Посвящена она извечной проблеме: ценность и цена. Многие видные ученые сочли ее столь же важной, как и Кейнсову теорию занятости.

Еще более многие из них отнеслись к ней с сомнением С указанной работой и связаны пересуды о "сраффианской революции". Чем же поразил Сраффа ученый мир? Еще УИКСТИД заметил, что кривая спроса вводит в анализ элементы субъективизма.

Сраффа пошел дальше. Кривая предложения в неоклассической теории тоже теряет свою объективность. Ведь она является, по сути, кривой издержек (см. главу 25). Но если это альтернативные издержки, тогда и здесь налицо субъективные оценки. Сраффа отказывается от идеи равновесия на основе кривых спроса и предложения. Он возвращается к "объективному" подходу классиков (от Петти до Рикардо!) — к понятию физических издержек. Это определенные количества средств производства (включая труд), затрачиваемые на единицу продукции. И коли цена не определяется пересечением кривых спроса и предложения, тогда теряет значение основная идея неоклассицизма: одновременное определение равновесной цены и объема выпуска продукции (см. главу 25).

Что же остается? Вернуться к идеям классиков о "естественных ценах". Это и есть цены равновесия, а определяются они в процессе установления общей нормы прибыли (о чем мы говорили в связи с Юмом, Тюрго, Смитом и Марксом, см. главы 9, 14 и 19). Сраффа считает, что модель общей ("средней") нормы прибыли не требует условия равенства спроса и предложения по всем отраслям (тут есть о чем поспорить). Вместе с названной моделью извлекается из "кладовки" классическое понятие конкуренции (тут спорить не о чем).

Если функция спроса не участвует в ценообразовании и если цены не определяются одновременно с выпуском продукции, остается лишь одна опора — Рикардов принцип определения цен издержками производства. Вначале издержки, а в конце — реализация продукта. Идя по этому пути, Сраффа приходит к реанимации Марксова понятия "цены производства'. Он ставит задачу так: технология, уровень выпуска продукции, состав продукции отрасли — все задано; требуется найти функцию распределения (нормы прибыли и зарплаты) от "цены производства'.

Следуя своей логике, Сраффа нападает на неоклассические концепции капитала, производственной функции и, следовательно, на принцип одновременности решения проблем ценообразования и распределения, т. е. он подкапывается под фундамент неоклассической науки. Разделив все, что неоклассики соединили в идее равновесия, Сраффа обнаружил, что не нуждается и в собственно маржинализме — в понятиях предельной полезности, предельных издержек, предельного продукта и т. д.

Разумеется, теория Сраффы не является простым повторением того, что говорили Рикардо, Милль и Маркс. Сраффа уже прошел через все искусы неоклассицизма. Он и сам не прочь использовать технику, разработанную современной наукой. Так, он строит кривую "заработная плата — прибыль" и приходит к Рикардовой идее обратной зависимости одного от другого. И потому видит "ключ к движению относительных цен" в изменениях ставки заработной платы (итог — как у Рикардо).

Дискуссия вокруг книги Сраффы вызвала определенный ренессанс рикардианства, а это неизбежно повлекло и оживление интереса к идеям такого эпигона Рикардо, как Маркс В числе неорикардианцев оказались такие известные ученые нашего времени, как М.До6б (Англия) и М.Моришима (Япония). Работа Сраффы открыла в науке эпоху "ретро".

Мы еще не забыли, вероятно, какие неувязки и проблемы в классическом рикардианстве побудили следующее поколение ученых искать новые пути и как эти поиски привели к прорыву в пространство предельных величин и равновесного анализа. Остается неясным, что могут предложить неорикардианцы для устранения тех неувязок и могут ли они вообще что-либо предложить. Ведь слабые места Марксовой концепции "превращения форм" — "цены производства" — таковыми и остаются.

Едва ли уже пришло время включать теорию Сраффы в учебники — она еще должна доказать свое право на дальнейшее существование. Появление на этих страницах — не изложения, конечно, а только представления (презентации) теории Сраффы — обязано двум обстоятельствам. Во-первых, желанию обозначить хотя бы некоторые боковые ветви современной науки. Во-вторых (и это, пожалуй, важнее), тому, что казус Сраффы дает великолепную возможность ощутить, что в нашей науке нет ни вечных доктрин, ни запретных тем, ни заказных путей. Делай, что хочешь, только помни, что бремя убедить ученый мир в твоей правоте лежит на тебе самом.

Считается, и не без оснований, что работы Джевонса, Менгера, Вальраса совершили в экономической науке революцию. В таком случае поворот на 180°, выполненный Сраффой и, в известном смысле, обесценивающий все, что было сделано в науке за сто лет до него, следовало бы назвать не революцией, а скорее контрреволюцией. Но последнее слово оказалось уже занятым для характеристики сдвига, совершенного несколько ранее в другой области науки.

"Монетаристская контрреволюция" В данном случае имеется в виду восстание против "кейнсианской революции". Еще до тех событий, которые мы позволили себе назвать обвалом хиксо-кейнсианства, в ученом мире произошло открытое выступление против господствующей теории. "Вандеей", т. е. мятежной провинцией науки, стала теория денег. В моделях традиционного кейнсианства деньги выполняют чисто пассивную роль и либо не задействованы вовсе — 45°-ный вариант, либо общая масса их предполагается заданной экзогенно (M = M 0) — вариант IS — LM В 1956 г. в Чикаго вышел коллективный труд "Изучение количественной теории денег", который ознаменовал начало эпохи монетаризма в науке. Книга вышла под редакцией проф. Милтона Фридмена, который с тех пор считается главным идеологом нового направления. Девиз новой школы: "Деньги имеют значение". Она оказала огромное влияние на теорию и, что еще важнее, на государственную политику. Но что означает это слово — монетаризм? Обычному русскому уху оно говорит о монете. Однако искушенное русское ухо в самом слове "монета" слышит, по меньшей мере, английское money, а то и латинское moneta.

Стало быть, "монетаристская" теория — это просто-напросто "денежная" (monetary) теория. Слово ' монетаризм", значит, переводится на русский как "деньгизм". Пожалуй, лучше нам остаться при иноязычном термине. А еще лучше, видимо, понимать английское monetary двояко. Если речь идет о данной теории и соответствующей политике, это слово является именем собственным и его следует переводить как "монетаристская". Если же речь вообще о теории или истории денег либо вообще о денежной (monetary) политике (любой), тогда, видимо, следует так и говорить: "денежная".

"Монетаризм" в теории означает позицию "деньги имеют значение". Это не просто о деньгах. Это о деньгах как существенном факторе экономической реальности, оказывающем влияние на состояние и изменения рынка. Влияние оказывает не что иное, как объем денежной массы (а что же еще?). Поэтому перед нами новейшая количественная теория денег.

По определению Фридмена, это теория спроса на деньги. Важнейшим элементом монетаристской теории является установление реакций центрального банка на спрос Применительно к политике это означает, что регулирующие воздействия осуществляются не через ставку процента, налоги или расходы государства, а через объем денежной массы. Вместо фискальной политики предлагается активная кредитно-денежная политика. Понятно, что такие взгляды идут вразрез с теорией Кейнса.

Чем отличается современный монетаризм от известной нам количественной теории денег? Отличия существенны.

Во-первых, монетаристы с самого начала признали необходимость разработать теорию скорости обращения денег. Мы помним, что в предыдущем варианте теории величина V принималась заданной.

Во-вторых, проблема скорости обращения денег была понята как проблема теории спроса на деньги. У неоклассиков спрос на деньги был однозначной функцией от объема сделок, где величина V была просто коэффициентом функции. Теперь спрос и скорость обращения связаны функционально.

В-третьих, к спросу на деньги применяется обычная теория цен (равновесие спроса и предложения).

В-четвертых, вид (формула) функции "спрос — скорость" был получен на основе практических исследований, которые доставили надежную числовую базу для выявления аналитической зависимости.

В качестве аргументов функции скорости обращения денег выступают:

1) издержки хранения денег. Грубая оценка таких издержек может быть сделана на основе процентной ставки (хранить — значит терять процент от использования денег). В период сильной инфляции эти издержки измеряются скоростью обесценения денег, т. е. темпами инфляции;

2) средний уровень реального дохода на душу населения. От реального дохода зависит право претендовать на предъявление спроса на деньги;

1. другие независимые переменные, выражающие полезность денег. Последняя считается более-менее стабильной.

Вскоре возникли сложности на почве того, что скорость обращения оказалась зависящей от процентной ставки (издержки хранения). Пришлось ввести допущение, что эластичность V по проценту чрезвычайно мала. Это допущение означает, что при изменении процентной ставки на единицу скорость обращения денег почти не изменяется.

Вопрос о запаздывании

Еще одним новшеством по сравнению с прошлой денежной теорией стала проблема запаздывания. Уже Фишер признавал, что последствия кредитно-денежной политики государства проявляются с задержкой. Однако данное представление не находило отражения в теоретических конструкциях и, что еще важнее, в практических мероприятиях.

Фридмен показал, что в течение 75 лет изменения денежной массы регулярно предшествовали поворотным моментам экономического цикла. При этом среднее запаздывание "пиков" составило 16 месяцев, а среднее запаздывание "ям" — 12. Это было весьма тревожащим выводом, потому что надежно предсказывать состояние рынка экономисты умеют, как считается, не более чем на год вперед. Если мы не представляем, чего можно ожидать через 1,5–2 года, что мы можем рекомендовать правительству сегодня?

Фридмен рассудил так. В подобной ситуации лучше вообще отказаться от гибкой кредитно-денежной политики, иначе можно — по неведению будущего — наломать много дров. Самое безопасное (наименее опасное) — это взять за правило постоянно наращивать денежную массу небольшими (за год) и одинаковыми (по годам) порциями. Как установить размер такой порции? Ну тут уже дело техники. Нужно ориентироваться на два показателя, полученных на основе обработки статистических данных. Это среднегодовой прирост объема продукции по стране за много лет и среднегодовой темп изменений V. Проделав необходимые вычисления, Фридмен получил размер порции: 4 % в год.

Второй практической рекомендацией Фридмена было: ограничить чрезмерную (как он полагал) свободу действий центральных кредитно-денежных органов, поскольку любая резкая мера центрального банка может вызвать непредсказуемые последствия.

Имеют ли деньги значение?

Кейнсианцы не сдавались. Конечно, самое лучшее — это устойчивые темпы роста денежной массы, говорили они, но отсюда вовсе не следует, будто деньги действительно оказывают серьезное воздействие на цены и объем производства. Все равно, мол, фискальная политика остается более верным регулятором, чем кредитно-денежная.

На такие возражения Фридмен ответил новым исследованием, опубликованным в 1963 г.: "Денежная (monetary) история США за 1867–1960 гг." (в соавторстве с Анной Шварц), где монетаристская (monetary) концепция получила убедительное подтверждение. Особенно впечатляющей получилась глава о Великой депрессии.

Вспомним, что именно названное событие вызвало крах количественной теории денег, Фридмен и Шварц сумели показать, что при всех недостатках тогдашней кредитно-денежной системы США катаклизм не разразился бы, если бы не серия грубых промахов центрального банка США — федеральной резервной системы (ФРС).

Монетаризм и кейнсианство (точнее сказать, фискализм) несколько раз схлестнулись в области практики. В 1966 г. Фридмен предсказал экономический спад в будущем году, если не увеличить денежную массу. Кейнсианцы же, задававшие тон в политике, настояли на увеличении дефицита госбюджета (прирост-расходов государства без увеличения денежной массы). Спад начался в конце того же года и остановился в середине 1967 г. Кому присуждать медаль, осталось непонятным.

В 1968 г. инфляция в США приобрела угрожающие темпы. Конгресс решился утвердить повышение налогов (инструмент фискальной политики по-кейнсиански). Монетаристы заявили, что от этого инфляция станет не слабее, а сильнее. Их-то прогноз и оправдался. ФРС спешно ослабила ограничения на рост денежной массы.

В начале 1969 г. ФРС внезапно снова повела жесткую денежную политику. Монетаристы предсказали спад, и он наметился к концу того же года. Поскольку же инфляция продолжалась, тогда и возник термин стагфляция, а доверие к кейнсианству оказалось сильно подорванным.

Теоретические споры между монетаристами и фискалистами еще не разрешились окончательной победой одного направления над другим. Да и вряд ли такое когда-нибудь будет. Пожалуй, нам не мешает здесь сделать одну оговорку касательно некоторых моментов нашего изложения.

О “революциях”, “обвалах” и т. п.

Когда мы говорим о "крахе" или "обвале" какой-то теории, не следует понимать такие образные выражения слишком буквально. Обычно речь идет о том, что некая теория занимала исключительное, господствующее положение в исследовательских центрах, университетах, учебниках, общественном мнении, прессе и кругах политиков. В один прекрасный момент происходит резкое снижение доверия к этой теории, появляется чувство острого недовольства ею. Это чувство широко распространяется в кругах политиков, университетах, прессе и т. д. (кроме, пожалуй, учебников, где изменения происходят с большим запозданием). "Обваливается" скорее репутация теории, сама же она, естественно, не исчезает с лица земли, оставаясь зафиксированной в книгах и статьях. Следствием такого "обвала" становятся научные изыскания в тех направлениях, которые прежняя теория либо игнорировала, либо отвергала.

Как правило, "обвал" не означает и полного исчезновения такой теории из научного обихода. Всегда остается кучка (чаше всего поредевшая из-за перебежчиков) стойких приверженцев "обвалившейся" теории. Они начинают анализировать ее, выискивая недочеты и пытаясь их исправить. Им помогает в этом деле критика из стана противников. И сами они не остаются в долгу, выдвигая возражения против новоявленных теорий и помогая таким образом своим оппонентам. Так оно все и идет — идея на идею, довод на довод, теория на теорию…

Вот одно, весьма красноречивое, высказывание на данную тему: “"Кейнсианская революция" породила опрометчивые представления. Сторонники подхода с позиции равновесия даже не поняли, что они заранее проиграли сражение… Им казалось, что сказанное Кейнсом можно вписать в их системы равновесия… Достаточно взглянуть при этом на мои собственные работы после 1935 г… Взять хотя бы известную схему, предполагающую кривые IS — LM Должен сказать, что в настоящее время я сам с гораздо меньшей охотой прибегаю к ее использованию, чем, как мне кажется, это делают многие другие”.

Кому же могут принадлежать такие слова, если не многокритикуемому автору IS — LA4? Правда, сэр Джон Хикс соизволил произнести это только в 1975 г. Тем не менее подобное признание делает честь любому ученому, с каким бы опозданием оно ни было сделано.

Итак, наука движется вперед благодаря переменам научной моды. А бывает, что некто, взяв нечто оттуда и отсюда, предлагает некую синтетическую теорию. Об одной попытке такого рода нужно непременно рассказать.

“Великий Неоклассический Синтез”

В 40 — 50-е гг. несколько американских ученых во главе с П.Самуэльсоном приложили большие усилия к тому, чтобы увязать новую — кейнсианскую — макротеорию с микроэкономическим анализом неоклассической школы.

Мы видели в главе 28 неоклассическую теорию "с высоты птичьего полета". С такой точки наблюдения она предстает как макроэкономическая теория, очень похожая на классическую политическую экономию. С легкой руки Кейнса все это вместе долго называли именно "классической теорией, не проводя границы между "политэкономией" Рикардо — Милля и "экономике ' Маршалла с его последователями. Так что и поныне мы встречаем в книгах 40 — 50-х гг. выражение "классическая теория", относящееся ко всему, что было до Кейнса.

В то же время мы помним, что основоположники маржинализма подчеркнуто дистанцировались от "классиков" Рикардо и Милля. И мы теперь, вероятно, в состоянии понять, отчего возникает путаница.

Кейнс даже мимоходом сделал большое дело. Он показал, что микроэкономика, неоклассиков почти целиком нанизана на макроэкономическую схему классиков (оттого он и не делал различия между теми и другими). Однако, представив неоклассическую теорию в виде макроэкономических зависимостей, Кейнс придал ей такой вид, в котором исчез весь ее, так сказать, изюм Если не считать уравнения количественной теории денег, неоклассическая наука была в подавляющей своей части наукой микроэкономики. Сказанное в полной мере относится даже к Вальрасовой модели общего равновесия. Потому что уравнения этой модели — микроэкономические.

И мы имели случай заметить, как непохожи макроуравнения неоклассического равновесия (глава 28) на уравнения Вальраса. "А что если'?.." — подумал Самуэльсон со своими единомышленниками. А что если попробовать совместить "классиков" (так и они говорили) с кейнсианством? То есть — микроэкономику неоклассиков нанизать на микроэкономическую схему Кейнса? Так возникла идея "Великого Неоклассического Синтеза" (ВНС). Прежде чем процитировать Самуэльсона, поясним, что "теорией дохода" он называет свой вариант кейнсианства, а "классиками" — неоклассиков. "Основным принципом этого синтеза, — пишет Самуэльсон, — является следующий: разрешая ключевые проблемы денежной и фискальной политики с помощью категорий теории дохода, мы тем самым возрождаем классические истины и придаем им законную силу. Этот неоклассический синтез… ликвидирует разрыв между обобщающим понятием макроэкономики и традиционной микроэкономикой, создавая из них взаимодополняющее единство".

Характеризуя свою конструкцию, Самуэльсон пишет о ВНС: “Он не имеет ничего общего ни с классической верой в то, что принцип laissez. faire сам по себе должен привести к утопической стабильности, ни с довоенным пессимистическим мнением, что классические принципы неприменимы к современному миру. Наш вывод можно достаточно верно назвать "неоклассическим синтезом": он показывает, как соответствующая кредитно-денежная и фискальная политика может придать экономической среде такой характер, который подтверждает верность микроэкономических принципов: что общество должно выбирать между различными альтернативами производства на основе высокой занятости, что нельзя позволять, чтобы парадоксы бережливости и логические ошибки объединения частных в целое противопоставляли индивидуальную добродетель и индивидуальный порок общественным [интересам]”. —

Во всем сказанном можно обнаружить две главные идеи:

1. Макроэкономика — это не есть что-то отдельное и самостоятельное. Ее функциональные связи формируются из множества микроэкономических событий и процессов. Последние были описаны неоклассической теорией, и это описание — в общем и целом — сохраняет свою силу.

2. Современная экономическая система (западного типа) может успешно бороться с такими язвами, как безработица и инфляция, если в ней удастся совместить два начала:

— эффективное воздействие государства на рынок как на единое целое;

— свободу поведения производителя и потребителя.

Неудивительно, что знаменитый учебник Самуэльсона явился своего рода поэмой о Смешанной Экономике — такой, где сильное (конечно же, разумное и благотворное) вмешательство государства не препятствует сохранению традиционных ценностей западной цивилизации — демократии, личной свободы, частной собственности, свободной конкуренции. Теоретическим выражением первого служит кейнсианство, а второго — неоклассическая микроэкономика, целиком основанная на идее свободного индивидуального выбора и личной ответственности. Объединяет эти два начала — совмещает и заставляет их работать согласованно — "Великий Неоклассический Синтез", который во всем своем великолепии разворачивается на страницах упомянутого учебника.

Концепция "смешанной экономики" представляется нам попыткой найти компромисс между объективной тенденцией к экспансии государственного начала на театре экономической действительности и субъективным предпочтением, которое отдает личностному началу западный человек, испытывающий органическое недоверие к коллективизму. Всякий компромисс покупается какой-то ценой — за равновесие приходится платить. Потому следовало ожидать критики со стороны тех, кто менее склонен к такого рода компромиссам. И она не замедлила последовать.

Поначалу больше всего упреков к ВНС зазвучало из стана институционалистов. Очевидно, что такие мыслители, как Гэлбрейт, не могли принять концепцию, в основе которой лежит представление о свободном конкурентном рынке. Едва ли, однако, Самуэльсон не знает о наличии крупных корпораций и совсем не представляет себе их способ существования. Здесь речь идет об акцентах, о том, что считать определяющим на микроэкономическом уровне. Возможно, в пристрастии Самуэльсона к фермерам и индивидуальным владельцам капитала (обычным героям примеров, приводимых в его учебнике) есть что-то ностальгически-романтическое. Но именно такая романтика, видимо, нужна сегодня, когда в экономической жизни все сильнее чувствуется присутствие безликого коллективистского начала.

Иного рода критика последовала, когда начался процесс переоценки традиционного кейнсианства. Здесь источником критики явилось современное неокейнсианство. Основной упрек заключается в том, что собственные идеи Кейнса были искажены путем втискивания их в модели краткосрочного равновесия. Как уже говорилось в главе 29, неокейнсианцы пытаются найти у Кейнса основу для новых — динамических — моделей. Едва ли можно отрицать, что "Общая теория" содержит такую основу. Но столь же несомненно, что теория Кейнса позволяет строить и модели краткосрочного равновесия. Иначе зачем было ему брать для сравнения 'классическую" модель, которая вся основана на краткосрочном равновесии?

Как раз в силу последнего обстоятельства "неоклассический синтез" только и мог состояться. Если угодно, равновесный вариант кейнсианства явился элементом платы за компромисс неоклассического синтеза. Никак нельзя было синтезировать микроэкономику краткосрочного равновесия и макроэкономику, основанную на ином принципе. И отсюда вырастает вопрос, адресованный теперь современному неокейнсианству. Мы говорили уже, что оно упрекает хиксо-кейнсианцев в грехе "автономизации" макротеории — в том, что макроэкономика стала рассматриваться как самодостаточная область знания, не требующая для себя микроэкономической основы. Однако, пытаясь превратить теорию Кейнса в теорию долгосрочного экономического развития (намерение благородное и актуальное), не впадают ли они в тот же самый грех "автономизации' макротеории? Ведь экономическая наука — по большому счету — не имеет за душой никакой иной микроэкономики, кроме неоклассической, т. е. краткосрочно-равновесной. Развивая наступление на неизведанной территории долгосрочной динамики, новая теория не имеет надежного прикрытия и поддержки с тыла в виде адекватной микроэкономической теории. Не рискует ли она повиснуть в пустоте или, чтобы избежать такой участи, явно или неявно опереться на предпосылки краткосрочно-равновесных моделей неоклассицизма? Тут можно лишь сказать: поживем — увидим.

Мир организаций

Полемика Гэлбрейта с Самуэльсоном имеет под собой очень серьезные основания. После второй мировой войны многие ученые стали высказывать различного рода замечания, идеи и соображения о том, что характер рынка быстро изменяется и классическая картина великого множества небольших предпринимателей, свободно конкурирующих между собой, изображает то, что уходит или даже давно отошло в прошлое.

Еще раньше Гэлбрейта шведский ученый Бент Хансен выпустил книгу "Экономическая теория фискальной политики" (1958). Вообще работа посвящена проблеме “как удержаться от инфляции при полной занятости” и носит весьма теоретический характер. Да и тема подсказывает использование понятий и уравнений Кейнса, преображенных и усложненных.

Между прочим, там задевается вопрос об "организациях". В былые времена основные решения, определяющие поведение рынка, принимались потребителями, фирмами и прочими частными лицами. Теперь же, пишет Хансен, такие решения перешли в ведение организаций, т. е. коллективных институтов разного рода. Что нового вносит это в экономическую жизнь? Оказывается, это в корне меняет многое. Дело в том, замечает Хансен, что организации — как действующие лица рынка — во всем не похожи на живых людей или обычные фирмы. Он имеет в виду, что организация может преследовать совсем не такие цели, как ' классический" капиталист или "неоклассический" потребитель, и в сходной ситуации принимать совсем не сходные решения. Хансен приводит в пример профсоюзы и правительственные комиссии по контролю над ценами.

Принципы, определяющие поведение организаций, не описаны никакой теорией, потому что все микроэкономические теории предполагают психологию и стандарты поведения живого человека — потребителя, производителя и т. п. Более того, создать подобную теорию для организаций гораздо труднее. Потому что действия таких коллективов не ограничиваются чисто экономическими рамками. У них могут быть, например, политические цели. Мотивы действий и решения организации могут зависеть от отношений между людьми внутри нее (соперничество за должности, борьба за власть и другие амбиции, соотношение сил между группировками, тянущими в разные стороны…).

Хансен допускает, что, возможно, экономическая наука окажется бессильной перед подобными объектами. Примечательно, что тема организаций возникла в чисто экономической и теоретической работе. Здесь выразилась одна из явных тенденций развития науки в последнее время. Происходит еще один синтез — институционализма и экономической теории.

 

Глава 31

Последний из лесэфэр

Этатизм в экономической науке

Как мы могли заметить, с 30-х гг. нашего столетия в экономической науке набирала силу и, в общем, возобладала идеология, которую условно можно назвать этатизмом или идеологией государственничества. Характерной чертой этого образа мыслей является скептическое отношение к доктрине laissez faire и теориям, на ней основанным.

Практически никто из серьезных ученых, разделяющих указанную идеологию, не предлагает полного огосударствления экономики. Но все они в той или иной мере признают целесообразность или необходимость активного вмешательства государства. Современная доктрина гласит, что система laissez faire не обладает таким автоматическим регулятором, который мог бы обеспечить стабильный экономический рост без спадов, прогрессирующей инфляции или высокой безработицы. И потому, говорят они, нужна серьезная фискальная и кредитно-денежная политика. Нужно направить усилия науки на разработку рецептов такой политики, чтобы она могла носить профилактический (предупредительный) характер. Почти все сходятся в том, что огромные государственные расходы на оборону в период "холодной войны" способствовали более или менее гладкому развитию западной экономики. Спады, которые произошли за это время, были гораздо слабее и короче, чем кризисы XIX в., не говоря уже о Великой депрессии (сегодня вместо спад говорят рецессия).

Конечно, среди государственников имеются расхождения, и часто серьезные, в отношении степени и направлений необходимых и допустимых государственных мероприятий. Кейнсианцы привержены фискальной политике, монетаристы — кредитно-денежной. Самуэльсон говорит о смешанной экономике, а Гэлбрейт — об "индустриальной системе" (экономике крупных корпораций) и о сращивании техноструктуры с государством.

Вот как пишет Дж. К. Гэлбрейт: "Государство регулирует совокупный спрос на продукты индустриальной системы, что является неотъемлемым условием ее планирования. И государство осуществляет — правда, все еще робко и нерешительно, подобно тому, как правоверный церковник взирает на фривольную статую, — регулирование пенсий и заработной платы, без которого цены продуктов индустриальной системы не могут быть устойчивыми. Поистине, современная организованная экономика вылеплена рукой капризного ваятеля. Ибо как иначе можно объяснить, что удовлетворение столь многих нужд, как бы неотвратимо соединяющихся, чтобы вызвать к жизни систему, все еще именуемую системой свободного предпринимательства, на самом деле столь сильно зависит от государства?"

Ну и, разумеется, есть современные марксисты. Они обычно берут не целостное учение Маркса, а те или иные его элементы или общие идеи — вроде положения о врожденной неполноценности капитализма. Нынешние марксисты неплохо оперируют категориями неоклассической и кейнсианской науки. Это такие же университетские профессора, как и другие. Но не совсем. К примеру, сегодняшнюю регулирующую деятельность государства иные из них считают службой не всему обществу, а классу капиталистов. Возрождается мечта об обществе, основанном на "сотрудничестве", где отвергается идея частной выгоды, а рабочие в состоянии контролировать процесс труда и направлять его для удовлетворения нужд людей. Ну что же, поживем — увидим.

Но и вне круга самых радикальных марксистов идеи расширения функций и прерогатив государства насчитывают массу сторонников. В такой обстановке отстаивание необходимости, эффективности и жизненности системы laissez faire должно выглядеть совершенным донкихотством. Действительно, нужно быть большим идеалистом и иметь много отваги, чтобы в наши времена оставаться на позициях защиты принципов индивидуальной свободы и ответственности в экономике. А еще нужен большой талант экономиста и публициста, чтобы обосновать свою позицию, и высокий научный авторитет, чтобы твой голос мог быть услышан.

Всем сказанным, несомненно, обладал Фридрих фон Хайек (1899–1992). Вдобавок ко всему он был человеком громадной культуры и необъятной эрудиции в области истории, философии, психологии и юриспруденции.

Творчество Хайека

Хайек вышел из Венского университета в середине 20-х гг. экономистом и правоведом. Вскоре он стал директором Австрийского центра экономических исследований (очень высокое назначение, учитывая уровень экономической мысли в тогдашней Австрии). В 1931 г. он уезжает в Англию, откуда в 1949 г. перебирается в США. В 70-е гг. мы снова видим его в родной Австрии. За свою долгую жизнь Хайек написал много работ. Первой была "Цены и производство" (1929). Приехавшего в Лондон Хайека сильно озадачили Сраффа и Кейнс, которые разнесли его книгу в пух и прах. Однако в 1976 г. маститый Дж. Шэкл назвал эту работу 'пророческим предупреждением, на сорок лет опередившим свое время".

В 1933 г. выходит книга Хайека "Денежная теория и экономический цикл", в чем-то предвосхитившая идею монетаристов 50-х гг. (см. главу 30). За нею последовали: "Прибыль, процент и инвестиции" (1939), 'Чистая теория капитала" (1941) и другие теоретические работы.

Постепенно, однако, Хайек расширяет область охвата. Его книги "Дорога к рабству" (1944), "Индивидуализм и общественный строй" (1948) и 'Конституция свободы" (1960) далеко выходят за рамки чистой теории. Здесь Хайек, не задумываясь, превращается в институционалиста и даже историка. В 1973–1979 гг. Хайек публикует трилогию "Закон, законодательство и свобода" (т. I "Правила и порядок", т. II "Мираж социальной справедливости", т. III "Политический строй свободных людей").

В числе работ последнего периода — экономическая "Разгосударствление денег" (1976) и философско-политическая "Роковое заблуждение" (80-е гг.). Так что двойную линию творчества Хайек сохранил на всю жизнь. Воспитанник Визера и Бём-Баверка, Хайек до конца остался верен идее высокой ценности принципов экономического либерализма. С годами эта убежденность в нем лишь укреплялась. Но либерализм Хайека не был "наивным" либерализмом XVIII в. Не был он и "обыденным" либерализмом века XIX. Его время пришлось на эпоху двух мировых войн и тоталитарных революций. Он пережил взлет европейского социализма после первой мировой войны, появление фашизма. Великую депрессию, установление и крах нацистского режима в Германии, "холодную войну" и ее завершение. Он наблюдал и осмысливал "революции" в экономической науке — от Викселля оказавшего на него большое влияние) до Кейнса, Фридмена, Гэлбрейта и Сраффы.

Свою приверженность либерализму Хайеку приходилось постоянно перепроверять для себя. Снова и снова возвращается он к этой проблеме, побуждаемый тем, что видит вокруг себя. И всякий раз он находит новые основания для своей позиции, новые доводы в ее защиту и даже новые идеи. Либерализм Хайека выстрадан им, его доводы "привязаны" к реалиям XX столетия и нередко опережают возражения этатистов.

Что такое свобода?

Книга "Дорога к рабству" писалась в Лондоне во время второй мировой войны. Ее тему можно назвать так: рождение фашизма из духа социализма. Но содержание ее гораздо шире названной нами темы. Путем своеобразного историко-психолого-экономического анализа Хайек вскрывает то, каким образом индивидуалистическая культура Запада XIX столетия породила в себе самой тяготение к коллективизму и почему логическим следствием теории о всеобщем равенстве без эксплуатации становится практика деспотизма и порабощения. С этой точки зрения книга касается нашей темы.

Индивидуализм, который стал основой европейской цивилизации, говорит Хайек, — это не эгоизм и не самовлюбленность, это прежде всего уважение к личности ближнего, это абсолютный приоритет права каждого человека реализовать себя в мире. Такой индивидуализм есть наследие античной философии и христианства. Сложился он уже в эпоху Ренессанса, и на нем выросли все достижения европейской мысли, духа и дела.

Становление современной цивилизации после Возрождения Хайек правомерно связывает с развитием торговли. Позже стало понятно, что стихийные действия отдельных людей могут создать сложную экономическую структуру, способную к развитию. И явилась идея естественной свободы (мы могли бы проследить эти процессы на материале глав 1—14). Везде наблюдалось одно и то же: снятие ограничений сопровождалось взлетом науки, изобретательства, предприимчивости, богатства.

В XIX в. идея свободы стала элементом сознания всех классов общества, а свободная деятельность — повседневной и всеобщей практикой. К началу XX в. "западный рабочий достиг такого уровня материального комфорта, уверенности в завтрашнем дне и личной независимости, какой сто лет назад казался недостижимым". Но вместе со сказанным незаметно менялось сознание людей. Прогресс начинали воспринимать как нечто само собой разумеющееся, забывая понемногу о том, что он явился результатом свободы. "Достигнутое стало казаться неотъемлемой и неуничтожимой собственностью, приобретенной в вечное владение". Отсюда — всеобщая иллюзия того, что прогресс будет всегда, что жизнь будет улучшаться беспрерывно, что бы там ни было.

Вследствие такого сдвига в сознании, зло жизни, несправедливости, лишения, экономическое неравенство и т. п. — все это перестало казаться неизбежным. Возникала иллюзия, что все это устранимо. Но как этого добиться? Раз существующая система не может с этим покончить, значит, нужна другая. Молодежь не осмысливает уже то, что есть, она стремится это преобразовать или разрушить.

Хайек отмечает, что описанные идеологические изменения совпали во времени с тем, что в последней трети XIX в. положение интеллектуального лидера Европы перешло от Англии к Германии. Английская идея — приоритет личности, немецкая идея — приоритет нации и государства. Мы упоминали эту особенность немецкого мышления XIX в. в главе 20, как и почти поголовную "левизну" немецкой профессуры в последней трети того же века. Мы привели также якобы правило английских ученых — хоть и в шутку, но оно отражает ситуацию, о которой пишет Хайек. Считалось, что немецкое значит самое лучшее — будь то сталь, система школьного образования или научная теория. Все слепо заимствовалось Европой. Высочайшая репутация немецких мыслителей, говорит Хайек, была "заработана ими в предыдущее столетие, когда Германия вновь стала полноправным и даже ведущим членом общеевропейской цивилизации. Однако репутация эта вскоре стала способствовать распространению из Германии идей, направленных против основ этой самой цивилизации. Возник-то современный социализм во Франции.

Мы сталкивались с ним в главе 17, говоря о Морелли, Бабефе, Сен-Симоне. И в каждом почти случае было очевидно, что в жизнь такие идеи может претворить только жестокая диктатура. Но в описываемые годы у немцев все вывернулось наизнанку. Либеральный порядок стал представляться системой угнетения, а социализм — путем к свободе. Слово "свобода", таким образом, приобрело другой смысл. Социалисты не могли отрицать, что западные общества обеспечивали всем гражданские права и политическую свободу. Поэтому они твердили об экономической свободе. Что это такое? Это, по сути дела, ликвидация материального неравенства, т. е. более равномерное распределение материальных благ. Немногие замечали подмену смысла слова свобода, и потому большинство интеллигенции искренне верило, что освобождение придет через обобществление средств труда и планирование производства и распределения.

Однако и понятие экономической свободы, говорит Хайек было извращено социалистами. Подлинная экономическая свобода — это как раз то, о чем писал Адам Смит, — право свободно распоряжаться своим капиталом и своими способностями, и такая свобода неизбежно связана с риском и ответственностью. Следовательно, выбор между двумя системами — это "выбор между системой, при которой решать, кому что причитается, будут несколько человек, и системой, при которой это зависит, хотя бы частично, от способностей и предприимчивости самого человека, а частично — от непредсказуемых обстоятельств".

Система частной собственности — важнейшая гарантия свободы не только для имеющих собственность, но и для тех, у кого ее нет.

Пока контроль над собственностью распределен между множеством независимых друг от друга людей, никто не имеет над нами абсолютной власти, говорит Хайек. В обществе, где все планируется сверху, благосостояние каждого будет зависеть не от его умения и везения, а от решения высшего органа. Поэтому лучше жить будут не те, кто больше даст обществу, а те, кто скорее и лучше сможет добиться расположения властей.

Чтобы осуществлять государственное планирование, говорит Хайек, необходимо всеобщее согласие в вопросах: что, кому и сколько давать, что, у кого и сколько брать. Но такого согласия можно добиться, только если искоренить инакомыслие и ввести жесткое принуждение (как собирались делать это Кампанелла, Морелли и иже с ними вплоть до Ленина, который не только собирался, но и сделал).

Далее, социализм везде опирался на догму о разделении общества на два класса, интересы которых прямо противоположны ("антагонистичны"), — капиталистов и рабочих. Первые не могут не обижать вторых. Теория социализма, говорит Хайек, не предусматривала появления "нового среднего класса: бесчисленной армии конторских служащих и машинисток, администраторов и учителей, торговцев и мелких чиновников, а также представителей низших разрядов свободных профессий" (юристы, художники, журналисты, литераторы, актеры и т. п.).

Социал-демократы и профсоюзы успешно поднимали благосостояние промышленных рабочих, а интересы нового обиженного класса никто не защищал. Масса этих людей тоже была "против капитализма" и "за социализм", т. е. за перераспределение благ. Но представляли они себе это не так, как рабочие. Они-то и стали социальной базой фашистов и национал-социалистов.

Прежние социалисты еще питали иллюзии о близости своих идеалов с идеалами либерализма. А новые движения уже не питали демократических иллюзий и культивировали право силы. Вот так и вышло, что социализм воспитал фашизм и расчистил ему дорогу к власти.

Здесь Хайек вводит понятие регулируемого общества. Оно относится к странам, где не побеждали фашисты или коммунисты, — таким, как Великобритания или Швеция. Чем больше общество регулируется, тем больше прослойка людей, обладающих привилегией гарантированного дохода. По мере роста этой прослойки меняется система социальных ценностей. "Репутация и социальный статус начинают определяться не независимостью, а застрахованностью, завидность жениха — не уверенностью в том, что он далеко пойдет, а его правом на пенсию; непрочность же положения вызывает ужас…"

Отсюда следует, что коллективизм может породить такую мораль, которая сильно отличается от нравственных идеалов, побуждавших прежде требовать регулируемого общества. Мы себе думаем, что коли стремление к коллективизму вытекает из высоких нравственных мотивов, то и сама система коллективизма окажется на уровне тех же идеалов. Но это ниоткуда не следует. "Какие моральные принципы будут господствовать в коллективистском обществе — это зависит частично от того, какие личные качества будут залогом успеха в этом обществе, а частично от потребностей аппарата власти".

Законы индивидуалистической этики, говорит Хайек, хоть они и неточны, являются всеобщими и абсолютными; "они предписывают и запрещают какие-то действия независимо от того, хороша или дурна их конечная цель в каждом отдельном случае. Красть или лгать, причинять боль и предавать — дурно вне связи с тем, приносит это сейчас какой-либо вред или нет'. Пусть даже никто в данном случае не пострадает, пусть даже это делается ради высокой цели — все это ничего не меняет: поступок остается дурным.

В коллективистской этике верховным неизбежно становится принцип "цель оправдывает средства". Последовательный коллективист должен уметь сделать все ради "блага коллектива", ибо это "благо" определяет, что можно и чего нельзя.

Цель всегда задает вожак, а члены коллектива должны быть способными на все. Поэтому руководство коллективами редко привлекает людей с высокими моральными убеждениями. Зато людям жестким и неразборчивым в средствах предоставляется редкая возможность проявить себя. "То, что в наши дни меньше уважается и реже проявляется в духовной жизни, — пишет Хайек, — независимость, самостоятельность, готовность идти на риск, способность защищать свои убеждения против большинства и согласие добровольно сотрудничать с ближним — это, в сущности, именно те достоинства, на которых стоит индивидуалистическое общество".

Разгосударствление денег

Таковы основания, по которым Хайек был и остался твердым в своей приверженности к системе, обеспечивающей личную свободу для всех. Система эта — либерально-демократическое общество с точки зрения гражданской и политической и laissez. faire — в области экономической.

В конце концов, Хайек приходит к мысли о том, что в области выпуска (эмиссии) денежной валюты государственная монополия тоже вредна для общества и должна быть заменена свободной конкуренцией частных банков. Впервые такую идею, по словам Хайека, высказал Бенджамин Клейн в 1975 г. До того идея о конкуренции валют экономистами не рассматривалась вовсе.

Речь идет не о том, чтобы частные банки выпускали ту же самую валюту, которую выпускает государство, например рубль. Совсем нет. Концепция предполагает, что каждый эмиссионный банк выпускает свою валюту (со своим названием и внешним оформлением). Один из возможных вариантов подобной системы можно было бы представить, если бы русские рубли, украинские карбованцы, белорусские "зайчики", казахские таньге, киргизские сомы и пр. свободно ходили на всей территории СНГ. Но такая система, считает Хайек, осуществима и внутри одной страны.

Скажем, Центробанк России по-прежнему выпускает рубли, а несколько коммерческих банков (имея на то лицензию) выпускают в обращение свои виды валют: какие-нибудь "пети" и "кати" (из Петербурга и Екатеринбурга), "томки" (Томск), "орлы" (Орел) или даже 'бабки" (Бабушкинский р-н Москвы). И все эти валюты ходят параллельно рублю со свободным обменным курсом между ними.

"Кому, почему и зачем это все нужно? — спросим мы. — В стране и рублей-то слишком много. Товаров бы побольше, чтобы цены снизились, а мы тогда и с одной рублевой валютой проживем. Множество валют — лишняя путаница".

Разумеется, "кати" и "пети" — это здесь для примера. В России пока предложение Хайека никто, кроме нескольких теоретиков, всерьез не рассматривает. Может быть, напрасно. Но может, и правильно.

На вопрос "кому это нужно?" Хайек отвечает" населению, обществу. На вопрос "зачем?" он говорит: чтобы люди могли свободно выбирать, какой валютой пользоваться. когда следует вопрос почему Хайек отвечает" потому что монополия правительства порождает злоупотребления. Как и любой монополист, правительство решает свои проблемы за счет общества.

В главе 6 мы поговорили о порче монеты государями в средневековой Европе. Когда установилась практика бумажных денег, "порча монеты" приобрела форму чрезмерного выпуска бумажек, порождающего инфляцию. "Немалая часть современной политики, — говорит Хайек, — основана на допущении, что правительство имеет власть создавать и заставлять народ принимать любой дополнительный объем денег по своему желанию. Правительства по этой причине энергично защищают свои традиционные права. Но по той же причине важно, чтобы эти права были у них отняты

В конце концов, все упирается в вопрос типа кто в доме хозяин?" Демократия, как известно, означает народовластие. Но если, по Ленину, кухарка будет управлять государством, некому будет готовить обед. Да и не из чего будет его готовить. Поэтому общество создает институты представительной и исполнительной власти, называемые государством. Но не здесь начинается демократия. Начало народовластия заключено в суверенитете народа над своим государством. Последнее, однако, всегда стремится к своему суверенитету над народом. В СССР такое было в полной мере. В современной России слишком многое осталось в данной области от недавнего прошлого. Но и в западных странах с их давними демократическими традициями имеют место те же тенденции. И главный инструмент, благодаря которому государство приобретает, так сказать, автономию, — это монопольный контроль над валютой. "История есть, по большей части, история инфляции, — замечает Хайек, — причем инфляции, устроенной правительствами и ради выгоды правительств".

Никогда не бывает, что инфляция вредит всем без исключения. Всегда имеется некто, кому она выгодна, По общему правилу, инфляция выгодна всякому должнику и невыгодна любому кредитору. Потому что, возвращая взятую взаймы сумму в частично обесцененной валюте, должник на самом деле возвращает ценность, которая меньше ценности, взятой им взаймы. Государство обычно тоже является чьим-то должником. Но, кроме всего прочего, инфляция выгодна тому, кто имеет монопольное право выпускать деньги в обращение. Суть дела очень проста: можно делать расходы, покрывая их новыми и новыми партиями напечатанной валюты. Инфляция — это способ финансирования чрезмерных государственных расходов. Понятно, что, в конечном счете финансистом этих расходов оказывается население, получающее все меньше и меньше ценности в каждом, допустим, рубле. Так что инфляция есть фактически налог на ценность денег.

Государство-монополист всегда испытывает соблазны применить такой простой способ решения своих проблем Чтобы уберечь его от такого соблазна, Хайек и предлагает параллельное хождение конкурирующих валют. Термин "параллельная валюта" принадлежит немецкому ученому Г.Гроте (XIX в.) и обозначает одновременное обращение валют без твердого обменного курса между ними… В истории было множество случаев параллельного обращения золотых и серебряных монет без закрепленного курса. Так что предложение Хайека нельзя назвать чем-то небывалым И во все времена в туристских регионах не было редкостью параллельное хождение различных национальных валют.

Хайек набрасывает схему запуска и обращения частной валюты. Банк-эмитент объявляет о выпуске своих банкнот, например "бабок", и о готовности открыть у себя текущие счета в "бабках'. Банк обязуется по первому требованию держателя "бабок" обменять их по курсу, скажем, 2 долл. или 3 марки ФРГ за "бабку". Но этот курс — не. твердый, а минимальный. Меньше не будет, говорит банк, но больше — не исключено. Это значит, что банк обязуется регулировать ценность своих "бабок", чтобы держать постоянной их покупательную способность. Банк дает понять публике, что в его интересах такое регулирование, иначе его банкноты никто не захочет принимать. Более того, банк устанавливает точный товарный эквивалент своей валюты. Например, за 1 "бабку" всегда можно будет купить 0,3 куб. м древесины, 1 кг нефти и 4 кг картошки. Это полезно, чтобы публика знала, что банк не собирается извлекать выгоду из возможного обесценения доллара или марки.

В условиях, когда рубль будет продолжать падать, если наш банк действительно сумеет выполнять свои обязательства (а для этого более всего нужно желание), спрос на "бабки" будет расти. Тогда непременно появятся подражатели, предлагающие публике свои "пети", "кати", "томки" и т. п. на аналогичных условиях.

Возникнет конкуренция частных валют. Денежная эмиссия — это очень выгодный бизнес благодаря возможности кредитных операций банка в своей валюте. Уже по одной этой причине банк будет заинтересован в поддержании стабильности своей "бабки" (чтобы ценность возвращаемых ссуд не уменьшалась). Внешним регулятором обращения всех этих "бабок' и "томок" будет конкуренция между ними. Ведь публика всегда может выбирать наиболее стабильную валюту. Что касается розничной торговли, то она будет ориентироваться на ту валюту, в которой выплачивается зарплата, а это зависит от того, с каким из конкурирующих банков имеют дело руководители предприятий. За поведением эмиссионных банков будет пристально следить пресса, а источником информации о ценности их валют будет валютная биржа. Появятся ежедневные бюллетени курсов валют:

1 “бабка” = 0,97 “томки” = 1,12 “пети” = 2,03 “кати” и т. д.

Хайек подробно и всесторонне исследует свою схему, выявляя вероятные проблемы и ловушки и предлагая способы справиться с этими вещами. Довольно детально он описывает средства, какими банк может регулировать стабильность ценности своей валюты.

В чистом виде история не дает примера того, как бывает при свободном выборе валют. Однако некоторые свидетельства все же имеются. "Вспомним о миллиардах неучтенных долларовых банкнот, имеющихся в частных руках по всему миру", — говорит Хайек.

Предложенная схема вынуждает Хайека обратиться к теории денег. Он заново выясняет, что такое деньги, их ценность и ее стабильность, внося ряд уточнений в принятые определения.

В своей первой работе (1929) Хайек писал: "С практической точки зрения одна из худших вещей, которые могут с нами случиться, — это если публика снова перестанет верить в элементарные положения количественной теории денег". С победой кейнсианства произошло именно так. И только через 40 лет, в 1968–1969 гг., "публика" пожалела о количественной теории.

Но теперь Хайек констатирует ущербность количественной теории. Основной ее показатель — количество денег в обращении (М) — теряет экономический смысл при наличии множества конкурирующих валют. Так как каждая из них имеет свою ценность, складывать их количества нельзя. Оказывается, количественная теория молчаливо предполагает, что в стране существует лишь один вид денег. Без такого предположения она теряет смысл.

В поливалютной системе нет такой величины, как данный спрос на деньги. Есть различный спрос на различные виды валют. На валюту, теряющую свою стабильность, спрос будет падать. На растущую в ценности валюту спрос будет расти. На стабильную валюту спрос будет равен предложению. Касаясь такого показателя количественной теории, как запас наличных денег, Хайек говорит: "В условиях свободного рынка валют люди будут готовы продавать и покупать за любую валюту, но они не будут готовы держать любую валюту". Точно так же исчезает и другой "кит " количественной теории — единая величина скорости обращения (V).

Выдвинув поливалютную схему, Хайек фактически получил в свое распоряжение новый угол зрения на существующие денежные теории. С этой точки зрения стали видны недостатки как кейнсианства, так и монетаризма, которые Хайек не упускает отметить. Мы обойдем эти моменты, ограничившись его указанием на то, что кейнсианская теория и монетаризм равно неприменимы для ситуации, когда в стране обращается несколько конкурирующих валют.

Еще в "Дороге к рабству" Хайек указал, что в стремлении обеспечить рабочим "справедливую зарплату" государство добилось лишь того, что резким колебаниям стали подвержены не заработки, а производство и занятость. Теперь Хайек прямо и просто говорит, что главный источник безработицы — это не инфляция и не дефляция, а профсоюзы. Но главное внимание он уделяет роли государства. Хайек напоминает о том, что по традиции циклические колебания приписываются несовершенству строя свободного предпринимательства и частной собственности. Но сейчас даже некоторые из сторонников современной научной ортодоксии начинают признавать, что главный виновник экономической нестабильности — это государство.

Как все это понимать? Кейнсианцы написали на своем знамени лозунг о неизбежности государственного вмешательства. Они исходили из того, что предоставленная самой себе система не обладает некоторыми регуляторами, какие ей приписывала прежняя доктрина laissez faire. Мысль Хайека состоит в том, что система никогда не была предоставлена самой себе. В XIX в. были сняты те ограничения на свободу торговли и перемещения ресурсов, против которых выступал Адам Смит. Однако в руках государства остались налоги и пошлины, т. е. фискальная политика, что является неизбежным злом. В руках государства осталась также монополия на денежную эмиссию и контроль над валютой, т. е. денежная политика, — зло, которое отнюдь не является неизбежным. По-видимому, не случайно Адам Смит, перечисляя функции государства в режиме естественной свободы (см. главу 14), не упомянул о монополии на эмиссию денег.

Хайек вскрывает исходную ошибку кейнсианства, полагавшего, что до той поры свободный рынок не подвергался государственному регулированию. А социалисты и другие радикалы основой своей пропаганды сделали утверждение о том, что циклические повторения спадов и массовой безработицы являются следствием органического дефекта капитализма. Уже монетаристы доказали (см. главу 30), что все это суть результаты действий государства, включая Великую депрессию, вызванную дурным денежным управлением.

Хайек признается, что еще в 1960 г. он сам был сторонником контроля государства над денежной политикой. Но это было следствие, говорит он, молчаливого допущения, что в каждой стране должна быть одна-единственная — национальная — валюта. Лишь позднее он пришел к идее конкуренции частных валют и к убеждению, что такая система может дать лучшие деньги, чем в состоянии это сделать монополия государства. Здесь речь идет о свободно принимаемых деньгах, а не о навязанных человеку извне. Излишне повторять, что свой вывод Хайек глубоко и всесторонне обосновывает на языке современной экономической науки.

Цель государственных финансов и цель создания удовлетворительной валюты — это не одно и то же, указывает Хайек. Обе цели часто даже противоречат друг другу. Роковая ошибка — отдавать обе задачи в руки одного и того же органа. На практике это способствует неконтролируемому росту государственных расходов и вызывает нестабильность рынка. “Если мы хотим сохранить функционирующую рыночную экономику (и с нею — индивидуальную свободу), — говорит Хайек, — ничто не может быть более настоятельным, чем расторжение неправедного брака между денежной и фискальной политикой, долго таившегося в подполье, но формально освященного после победы "кейнсианской" экономики”.

Центральный эмиссионный банк страны всегда подвержен если не политическому контролю, то политическому давлению. Поскольку это так, постольку он неспособен к такому регулированию количества денег, какое обеспечило бы устойчивость рынка. Хорошие деньги, говорит Хайек, как и хорошие законы, должны функционировать независимо от стремлений лоббистских группировок. Последнее мог бы игнорировать благонамеренный диктатор, но этого никогда не может себе позволить демократическое правительство, зависящее от ряда корыстно заинтересованных групп.

"Легкость, с которой министр финансов наших дней может и составить бюджет с превышением расходов над доходами, и превысить даже эти расходы, создала совершенно новый стиль финансового управления, несравнимый с осторожным ведением хозяйства в прошлом. А благодаря легкости, с которой уступают одному требованию за другим, вызывая все новые ожидания дальнейших подарков, возникает самоускоряющийся процесс, который даже люди, искренне желающие его избежать, находят невозможным остановить", — указывает Хайек.

Что такое laissez faire

Когда мудрые мыслители пришли к идее laissez. faire, или естественной свободы, она казалась 'простой и очевидной", как выразился Адам Смит. Но Хайек жил в эпоху, когда принцип естественной свободы утратил в общественном сознании свою очевидность. Вокруг этой проблемы было столько наворочено — притом немало злонамеренных измышлений и просто вздора, — что идея свободы в значительной мере обесценилась. Хайек поставил себе задачу вернуть ей ценность в сознании современных поколений. Поэтому требовалось сделать то, чего не требовалось делать в XVIII–XIX вв., — исследовать само понятие laissez faire. Это было сделано им в трилогии "Закон, законодательство и свобода".

Понятно, что речь идет уже не только о свободе торговли и даже не только об экономической свободе, но просто о свободе. Потому что экономическая свобода неотделима от политической.

Свобода неделима. И свобода — это нужно уразуметь однажды и навсегда — есть понятие, приложимое только к индивидууму. Свободное общество есть общество свободных людей, и не иначе. Так что мы употребляем термин laissez. faire расширительно, но смысл его остается прежним Поскольку главным врагом свободы остается государство, постольку сохраняет силу изречение Гурнэ: "Дайте людям самим делать свои дела, дайте делам идти своим ходом" (см. главу 12).

Главная мысль Хайека состоит в том, что, хотя люди сами создали институты денег, собственности, контракта, обмена, моральной нормы, юридической нормы и закона, суда, правительства, государства и др., все это было создано не по умозаключению, а стихийно. Не размышления каких-то мудрецов, а жизненная потребность людей породила подобные вещи. К ним относится, например, язык.

Хайек говорит, что деление всех вещей на естественные и искусственные, унаследованное нами от античных философов, неверно. Есть еще третья категория явлений, создаваемых людьми (искусственное?), но создаваемых непреднамеренно, без заранее обдуманного проекта, повинуясь природе человека и связей между людьми (естественное?). Больше того, подобные вещи не создать по плану, ибо никакой человеческий разум не может быть в состоянии обдумать все аспекты подобных институтов, все последствия их создания и укоренения, все взаимосвязи между ними, их дальнейшую эволюцию, их роль в развитии культуры и цивилизации.

Таким образом, речь идет о том, что люди стихийно вырабатывают некие правила поведения. Мы только что говорили о "создании", но правильнее будет говорить о том, что люди их не создают, а открывают. Люди постепенно открывают для себя полезные правила и институты. Какие-то из них закрепляются и развиваются сами собой, какие-то отмирают как неэффективные. Как работают эти институты, мы понимаем не вполне. Но важно понять одну простую вещь: никакой госаппарат, никакой плановый орган никогда не сможет заменить в данном отношении свободного выбора людей. Залогом цивилизации является свобода индивидуумов самим делать свои дела и свобода всем делам идти своим ходом. Вот на каких соображениях основана позиция Хайека

Что такое демократия?

В процессе развития — неискусственного (ибо оно спонтанно) и неестественного (ибо оно совершается людьми) — возникает демократия. Со времен Афинской республики было предложено великое множество трактовок и определений этого термина. В конце концов, Хайек останавливается на определении Мизеса — Поппера: демократия есть способ мирной смены правительства. А демократические институты суть "средства, используя которые управляемые могут уволить правителей' (Поппер). К числу таких институтов относятся, помимо многого другого, политические институты: парламент, правительство, судебная система — т. е. органы управления обществом.

Подчеркивая кардинальную роль свободы, Хайек указывает и другое неотъемлемое качество демократии: согласие всех жить по определенным правилам. Эти правила (нормы морали и права, а также условия договоров), казалось бы, ограничивают индивидуальную свободу. Так оно и есть. Люди открывают подобные правила именно в порядке ограничения свободы — но таких степеней свободы, которые разрушительны для общества, цивилизации и человеческого рода. Произвол и вседозволенность — это фикция свободы. Они приводят к праву силы и оборачиваются не чем иным, как утратой всяких степеней свободы индивидуума — порабощением.

Политические институты демократии открыты как органы, олицетворяющие волю большинства. Они являются гарантами от произвола, применяя подчас методы принуждения к тем, кто не хочет соблюдать вышеупомянутые правила. Однако и с этой стороны существует опасность для подлинной свободы.

Рано или поздно, говорит Хайек, парламент и правительство начинают претендовать на то, чтобы решать большинством голосов любой вопрос Это произошло в Афинах V в. до н. э. и в Великобритании в 1766 г., когда парламент потребовал неограниченной власти, провозгласив, что для него обязательны только законы (которые он же сам и принимал). Добавим от себя, что то же самое повторилось с Верховным Советом России в 1993 г. Тогдашняя Конституция России провозглашала этот институт "высшим органом власти" и давала ему формальное право рассматривать и выносить решение по любому вопросу.

Почему все это угрожает свободе и в чем источник такой угрозы?

Коалиции организованных интересов

Вроде бы самоочевидно, что большинство всегда вправе решать, что справедливо и что нет. И обычное мнение склоняется к тому, что большинство всегда право.

Парламент избирается большинством голосов избирателей, решения в нем принимаются большинством голосов депутатов, и тем не менее далеко не всегда эти решения отвечают интересам большинства населения.

В 1906 г. британский парламент принял закон, освободивший профсоюзы от ответственности за любые их (мирные) действия. Этот закон имел далеко идущие и весьма прискорбные для британской экономики последствия, от которых удалось избавиться (и то не вполне) лишь правительству М.Тэтчер в 70-х гг. Между тем закон 1906 г. был принят в обстановке, когда против него было парламентское большинство: все консервативные депутаты (тори) и часть либералов (вигов). Однако присутствовавшее на заседании большинство либералов сговорились с маленькой тогда фракцией лейбористов — и билль прошел. В результате экономика Великобритании надолго оказалась пораженной тем, что стали называть 'английской болезнью": неумеренный рост зарплаты, массовая безработица, рост правительственных расходов, высокие налоги, инфляция, вялое производство, расстройство торговли и пр. Едва ли все это отвечало интересам большинства населения страны.

На таком примере Хайек поясняет свою мысль о том, что коалиции организованных интересов — определенные группы, сравнительно небольшие по численности, но хорошо организованные, — могут навязывать свою волю большинству населения, используя вполне законные демократические методы.

Парламент и правительство всегда находятся под воздействием тех или иных групп давления (их еще часто называют лобби), выражающих организованный интерес различных групп населения. В числе последних могут быть, например, профсоюзы, ассоциации врачей, союзы промышленников, какой-нибудь "аграрный союз", военно-промышленный комплекс, академия наук и т. д. и т. п. Началом этого служат предвыборные обещания дать то-то и то-то тем-то и тем-то. Мотивом подобных обещаний является не общественная польза, а желание получить необходимое количество голосов на выборах. Такие обещания суть не что иное, как средство покупки голосов.

Целью групп давления является получение каких-то привилегий для своей коалиции по отношению к остальной массе населения. Привилегии могут быть двоякого рода; по доходам или по ресурсам В первом случае речь идет либо о налоговых льготах, либо о выделении дотаций из госбюджета, либо о повышении заработной платы. Во втором случае речь идет либо о льготном (т. е. повышенном) снабжении какими-то ресурсами, либо о выделении дополнительных ассигнований на инвестиции. Иногда целью группы давления являются пониженные цены на приобретение чего-то или надбавки к ценам на услуги этих групп. Во всех случаях группы добиваются перераспределения денежных и материальных ресурсов общества — каждая группа в свою пользу и, следовательно, за счет других. Иногда две группы могут сговориться о согласованных действиях. Взаимная поддержка требований, при которой каждый получит свое, достигается за счет какой-то третьей группы, с которой, естественно, не советуются. "Все еще сохраняется представление, что согласие большинства само по себе доказывает справедливость решения, хотя группы, составляющие большинство, обыкновенно рассматривают свое согласие лишь как плату за получение привилегии".

О методах давления Хайек почти не пишет, но они и так известны. Это манипулирование голосами избирателей и депутатов, угрозы забастовок, подкуп и пр.

"Практика показала, — говорит Хайек, — что мы, сами того не желая, создали машину, позволяющую именем гипотетического большинства санкционировать меры, вовсе не угодные большинству, наоборот, такие, которые большинство населения, скорее всего, отвергло бы; и эта машина выдает решения, не только не отвечающие ничьим желаниям, но и попросту неприемлемые в их совокупности для всякого здравомыслящего человека в силу присущей им противоречивости".

Хорошо известно, что сумма обещанного нередко превосходит возможности народного хозяйства. В отношении ассигнований это ведет к хроническому дефициту госбюджета, т. е. инфляционной эмиссии денег. Но подчас дело обстоит еще абсурднее. Например, для одной группы принимается решение обеспечить ей получение дополнительного количества каких-то товаров, а другая группа протаскивает решение, затрудняющее импорт тех же товаров. Решение о замораживании цен на продукцию какой-то отрасли, принятое под давлением потребителей этой продукции, может приниматься параллельно с решением об увеличении зарплаты в той же отрасли. И тому подобное.

Часто те или иные группы преследуют цель ограничить конкуренцию в свою пользу. Для иных групп характерно стремление максимально затруднить вступление в них новых членов. Если они запишут такое в свой устав, они рискуют попасть под антимонопольное законодательство. Но другое дело, если они добьются нужного им решения на законодательном уровне. К подобным группам относятся как профессиональные союзы и ассоциации, так и объединения каких-нибудь производителей.

Почему это плохо?

Чем коллективный эгоизм закрытой группы хуже индивидуального эгоизма одного человека? Действительно, вся классическая политэкономия и неоклассическая наука построены на том, что каждый человек вправе добиваться своих личных выгод, потому что это стремление служит и выгоде всего общества. Не так ли обстоит дело и с коллективным эгоизмом группы?

Нет, не так, отвечает Хайек. Совсем наоборот. Ценность любой услуги, которую оказывает обществу индивид, определяется ценностью предельной порции подобных услуг. Последняя же устанавливается на уровне предельной величины альтернативных издержек.

Если же предельные издержки оказываются выше предельной полезности данной услуги для потребителя, дополнительная услуга не производится, а ресурсы направляются на другой вид услуг. Коллективный интерес группы состоит в том, чтобы уйти от действия законов предельных величин и реализовать всю массу своих услуг по максимально возможной цене. В массу этих услуг входят такие порции, по которым предельные издержки превышают их предельную полезность для покупателей. В условиях конкуренции множества индивидуальных производителей такие порции услуг не были бы проданы, однако в условиях монополии группы эти порции продаются благодаря сокращению общей массы услуг.

При этом и большинство населения может быть вовлечено в обман. Энергия нужна? Хлеб нужен? Значит, дадим привилегии энергетикам, аграриям и т. д. Тогда как подлинная выгода для общества состоит не в обеспечении всей массы услуг такой-то отрасли, а в отсечении эффективных предприятий от пожирающих ресурсы без отдачи.

"Только усилия предельных производителей, зарабатывающих себе на жизнь тем, что они умудряются поставлять услуги по цене гораздо более низкой, чем та, какую потребитель был бы готов заплатить, будь общий объем поставок меньше, обеспечивают нам изобилие и улучшают нашу жизнь. Коллективный же интерес организованной группы всегда будет направлен против этого общего интереса; организованная группа всегда будет мешать предельному производителю сделать последнюю нужную добавку к общему объему услуг", — резюмирует Хайек.

Поскольку экономическая (и общественно-политическая) ситуация постоянно меняется, только подвижная система индивидуального эгоизма может обеспечить гибкую реакцию рынка на такие изменения. Гибкое реагирование рынка совершенно необходимо обществу для сохранения его способности приспосабливаться к меняющимся условиям.

Интерес организованных групп направлен в обратную сторону — на недопущение перемен. Эта общая тенденция вытекает из конкретных стремлений группы ограничивать свой состав, влиять на цену своих услуг и даже при своих неудачах не допускать выхода на рынок более эффективных производителей подобных услуг. Но сказанное как раз и означает не что иное, как блокировку рыночной саморегуляции и самонастройки. В итоге общество будет терять приспособляемость к объективным переменам и, следовательно, свою жизнеспособность.

"До сих пор мы еще не отдаем себе отчета, — указывает Хайек, — в том, что настоящие эксплуататоры в современном мире суть не эгоистические капиталисты и предприниматели, вообще не отдельные индивиды; это организации, чья власть проистекает, во-первых, из морального одобрения обществом коллективизма, во-вторых, из присущего членам организаций чувства групповой лояльности. Наше общество с его характерными инстинктами настроено в пользу организованных интересов, что дает соответствующим организациям перевес над рыночными силами. Это и есть главная причина действительной несправедливости в нашем обществе и деформации экономической структуры".

Встречается мнение в том духе, что, мол, так или иначе все население организуется в различные группы с противоположными интересами и эти группы будут взаимно уравновешивать друг друга. В частности, такова позиция Гэлбрейта. Хайек ссылается на исследование М.Олсона, показывающее, что все интересы населения невозможно организовать в принципе. Таким образом, организованные группы эксплуатируют тех, чьи интересы не организованы или не помаются организации: налогоплательщиков, потребителей жизненных средств, женщин, стариков, детей и т. д. — всех тех, кого у нас сегодня называют "социально не защищенными группами".

Кодекс справедливости

Принципиальный выход из положения Хайек находит в ограничении власти государства. В каком смысле это следует понимать? У парламента и правительства просят и требуют привилегий только потому, что государство обладает возможностью давать их по своему усмотрению. Чтобы обеспечить себе большинство (избирателей — для парламентских партий, депутатов — для правительства), государственный орган должен угождать организованным интересам. И поэтому такой орган становится орудием в руках организованных групп.

"Выбор таков: или свободный парламент, или свободный народ. Чтобы сохранить личную свободу, нужно ограничить всякую власть долговременными принципами, одобренными народом… Все это еще в большей мере относится к странам, в прошлом не имевшим даже отдаленного представления о выработанном европейскими народами идеале правового государства, которые заимствуют из Европы ее демократические институты, не располагая подразумеваемым и необходимым для их осуществления культурным фундаментом, ценностями и убеждениями", — таково послание, отправленное Хайеком в будущее, в нашу нынешнюю Россию.

Еще римский писатель Катон писал, что в том случае, если депутаты "уж издают законы, то такие, под действие которых подпадут они сами и их потомство; если налагают на всех расходы, то такие, в которых будет и их доля; если делают зло, то такое, которое падет на головы не только их соплеменников, но и на их собственные, — тогда их доверители могут ожидать от них хороших законов, мало зла, много благоразумия'.

Речь идет о том, что власть государственных органов управления нужно подчинить власти общих правил, выработанных не этими органами. Лишь ограничив таким образом власть парламента и правительства, можно ограничить власть организованных групп над обществом. Государство должно быть лишено возможности потворствовать групповым интересам.

По-видимому, при таком положении вещей (только при таком) общество могло бы избавиться (или хотя бы уменьшить свою зависимость) от двух ужасных язв. Одной из них является коррупция в верхних эшелонах власти. Второй — низкое качество депутатского и министерского контингента. Чем меньше может дать депутат или чиновник, тем меньше будет желающих купить его услуги.

Ради предлагаемых им общих принципов, управляющих парламентом и правительством, Хайек предлагает создать специальную верхнюю палату парламента или иной выборный институт. Такой институт имел бы одну главную функцию — вырабатывать кодекс справедливости, обеспечивающий долговременные интересы большинства населения. Положения кодекса справедливости и могли бы стать теми общими правилами, которым должны подчиняться все органы государственного управления и которые не позволяли бы этим органам по своему усмотрению решать, кому, сколько, чего дать.

Уроки Хайека

Если вернуться к рассуждениям Хайека о конкуренции валют и злоупотреблениях финансовых органов в условиях монополии государства на выпуск денег, может возникнуть соблазн потребовать незамедлительного введения системы частных денег в сегодняшней России.

Кажется, будто Хайек предвидел такие наши соблазны и потому отправил нам свое послание с предостережением от слепого заимствования западных институтов (тем более не прошедших испытание практикой). В основном же его рассуждения адресованы читателям Запада.

Хайек предупреждает: демократия вырождается, прежняя свобода исчезает. В России не было традиции личной свободы, и демократия у нас только нарождается. Ни одно западное общество в нынешние времена, не потерпело бы парламента, подобного Верховному Совету России образца 1993 г., — органа, который всерьез претендовал на власть над всем и вся без юридической и моральной ответственности за что бы то ни было, — и нашло бы мирные средства поскорее избавиться от такой власти. В России пришлось применять для этого военную силу. И притом многие интеллектуалы возмущались "недемократичностью" решения проблемы, которая не имела демократического решения. Мы еще не умеем в полной мере пользоваться свободой себе во благо.

Средний западный обыватель неплохо ориентируется в понятиях о банковском проценте и валютном курсе, в курсах ценных бумаг и самих этих многообразных акциях, облигациях и т. п. Он умеет расшифровывать биржевые бюллетени. Он твердо знает, что всегда сможет в судебном порядке защитить свои интересы от посягательств и шарлатанства.

У нас тысячи людей, не задумываясь, вверяют свои ваучеры и деньги мошенникам, а когда это обнаруживается, им остается лишь слать жалобы в газеты и на радио. Но у нас пока нет правовой базы для эффективной судебной защиты — нет договорного права и эффективной процедуры взыскания ущерба с виновной стороны.

У нас многого нет такого, что является необходимыми предпосылками функционирования свободного рынка и свободного общества на Западе. Главное, нет понимания того, что демократия требует жесткой системы принуждения к соблюдению всеми общих правил. Нет и ясного представления в обществе о том, каковы должны быть такие правила.

Хайек говорил о необходимости ограничить власть государства над обществом в странах Запада. Он объяснял, что государство становится слишком сильным. Он растолковывал это сильному обществу. Сегодняшняя беда России — это не слишком сильное государство, а скорее слишком слабое государство, неспособное гарантировать даже то, что предписывал ему Адам Смит. охрану жизни и имущества своих граждан. Поэтому можно сказать, что в нынешней России осуществлена такая полная система laissez. faire, какой не знала ни одна западная страна. Каждый волен делать все, что хочет, в меру своих способностей и при минимальном риске. Все это происходит в обществе, где законопослушание, а также уважение к личности ближнего и его имущественным правам едва ли являются распространенными гражданскими добродетелями. В таком обществе имеется немного условий для широкой солидарности на основе общих принципов нравственного характера. Где она, "воспитанная в индивиде привычка подчиняться признанным правилам достойного поведения", о которой пишет Хайек и которая, по его мнению, служит опорой цивилизации? При слабом государстве мы имеем еще и слабое общество. Как не вспомнить Монтескье: "Республика становится добычей, а ее сила — это власть немногих и произвол всех".

Верно, что в руках государства сегодня остается много рычагов распределения ресурсов и благ. Остается, конечно же, и денежная монополия. Но сказанное не делает наше государство сильным. Напротив, остающееся слабым государство становится совершенной игрушкой в руках коалиций организованных интересов. Коалиции представлены у нас не только такими группами, как на Западе, но и многочисленными монополиями, каких Запад давно уже не знает. Не удивительно, что ресурсы и блага, остающиеся в руках государства, распределяются исходя из сиюминутных соображений, а сами эти соображения формируются таким образом, чтобы удерживать неустойчивое равновесие между группами давления. Равновесие это постоянно нарушается из-за инфляции, и государство мечется, принимая решения, дающие инфляции новые стимулы.

Таким образом, болезни демократии и свободного рынка, присущие Западу, в нынешней России приобретают удесятеренный размах. Лекарства же, которые показаны там, здесь помочь не могут, покуда организм российского общества не сумеет найти в себе внутренние силы для сопротивления болезни. Только тогда мы сможем позволить себе роскошь прибегать к западным рецептам, да и то выборочно — ведь рецепты те разноречивы и специфичны. Правда, ничто не мешает нам изучать их сегодня и воспитывать в себе самосознание свободного человека.

Альфред Маршалл

Маршалл указывал, что Рикардо, к сожалению, писал не столько для собратьев-ученых, сколько для политиков и предпринимателей — тех кругов, к которым принадлежал он сам, бизнесмен и парламентарий. "Начала" Рикардо совсем не задумывались как университетский курс Поэтому, говорит Маршалл, Рикардо опускал многие пояснения, которые могли бы сделать его книгу более связной и систематической, но которые он считал лишними для своего читателя. Чтобы понять Рикардо, его следует интерпретировать широко, считает Маршалл, — шире, чем сам Рикардо интерпретировал Адама Смита (').

Маршалл не без оснований находит у Рикардо много следов того, что тот понимал значение предельных величин и подчас даже именно их имел в виду. Однако невнимание к строгому употреблению терминологии и пренебрежение необходимыми разъяснениями и уточнениями оказали Рикардо плохую услугу. "И он более, чем кто-либо другой, повинен в плохой привычке стараться выразить глубокие экономические доктрины несколькими предложениями", — резюмирует Маршалл. Так или иначе, но книга Маршалла "Принципы экономики" увидела свет лишь в 1890 г. Понятно, что она не стала научной сенсацией. Зато она стала чем-то большим. Возникновение предельного анализа Маршалл понимал не как революцию в науке, а как результат ее эволюции. Ему действительно удалось связать классику с современностью. Он обеспечил преемственность идей и показал неразрывность развития экономической мысли. Книга Маршалла заменила книгу Дж. Ст. Милля в качестве полного и систематического курса политической экономии, где целостное здание теории возведено на фундаменте нескольких главных принципов, часть из которых была взята у классиков.

Прежде всего Маршалл реабилитировал понятие "реальных" издержек производства в качестве основы для теории ценности в том духе, как это было у Рикардо. Подобными вещами не швыряются — вот как можно понять Маршалла. Писал же он так: "Мы могли бы с равным основанием спорить о том, регулируется ли ценность полезностью или издержками производства, как и о том, разрезает ли кусок бумаги верхнее или нижнее лезвие ножниц". Мысль понятна: одно без другого не работает; чтобы определить ценность, нужны оба начала совместно.

Крест Маршалла

Об этой проблеме мы уже писали в предыдущей главе. Спрос на конечную продукцию определяет вознаграждение факторов производства — ренту, зарплату, прибыль. Но эти цены факторов сами определяют потребительский спрос, потому что они формируют доходы населения (вспомним Смита: три первичных источника доходов).

И мы обещали рассказать, кто и как разрешил эту проблему, которая сильно напоминает порочный круг. Сделал это Маршалл. Чтобы лучше понять ход его мысли, взглянем на проблему с другой стороны. Рента, зарплата, прибыль — это действительно доходы различных групп населения. Но ведь это еще и составные части издержек производства, не так ли? (Вспомним Смита еще раз: всякий элемент издержек сводится или к зарплате, или к ренте, или к прибыли, или к какой-то комбинации этих элементов.) Так что же получается — значит, издержки все-таки, хотя и очень опосредованно, влияют на спрос? Но ведь они же прямо влияют на рыночное предложение. Это очевидно: чем выше издержки, тем меньше производится продукта при той же цене. А за определенным порогом суммы издержек производство вообще прекращается. Если же издержки влияют и на спрос, и на предложение, значит, они все-таки лежат в основе ценообразования. Вот почему Маршалл не спешил отбросить доктрину Рикардо: ее нужно лишь правильно истолковать!

Итак, полезность и издержки — два лезвия ножниц. Полезность (потребность) формирует спрос, издержки формируют предложение. Чтобы разрезать бумагу, два лезвия нужно соединить тем "гвоздиком", о котором говорит известная детская загадка про два кольца и два конца.

Решение Маршалла просто и глубоко одновременно. Вспомним, что такое "спрос". В строгом понимании этого слова "спрос" есть кривая спроса. Она показывает объем закупок данного товара в зависимости от его рыночной цены. Это воображаемая величина. Она показывает, сколько готов покупать потребитель при такой-то и такой-то цене (при прочих равных). Нанесем кривую спроса на диаграмму (см. рис 25-4). Это кривая DD.

Для каждого потребителя существует своя кривая спроса по каждому виду товара. Она зависит от бюджета потребителя и его индивидуального ощущения убывающей полезности. Но можно пред ставить себе, что мы взяли кривые спроса всех потребителей (для одного вида товара) и суммировали их алгебраически, получив таким образом рыночную кривую спроса (на данный товар!). Она-то и представлена кривой DD.

Теперь взглянем на эту кривую, так сказать, с изнанки. Чем ниже цена, тем больше товара готов купить совокупный потребитель, это понятно. Но ведь одновременно: чем ниже цена, тем менее привлекательным будет производство этого товара. Одни производители будут сокращать его производство как малодоходное” другие вовсе переключатся на что-то другое. И наоборот: если цена будет очень высокой, очень многие производители начнут производить этот товар. Зато все меньшее количество его будет продаваться, так что может наступить затоваривание рынка данным продуктом.

Если каждому количеству товара соответствует определенная цена, устраивающая совокупного потребителя (цена спроса), тогда этому же количеству товара соответствует тоже определенная цена, устраивающая совокупного производителя (цена предложения). Но во втором случае закон будет иным: чем выше цена предложения, тем больше количество товара. Поэтому кривая предложения пойдет так, как линия 5S на рис. 25-5.

Точка пересечения обеих кривых означает ту цену р, при которой будет продано количество q. Это та цена, при которой готовность производителей изготовить определенное количество товара совпадает с готовностью потребителей купить это же самое количество. Это точка рыночного равновесия — точка равновесия спроса и предложения. Казалось бы, ну что такое равновесие спроса и предложения? Ведь каждая точка кривой спроса означает лишь одно: при данной цене товара продано столько, сколько куплено. Кажется, будто спрос и предложение равны всегда, в любой точке кривой спроса. Это ошибочное рассуждение. Оно ведет к большой путанице и само основано на путанице в понятиях. Ведь мы договорились, что

слово "спрос" означает не определенное количество денег, предлагаемое за товары на рынке, а всю кривую спроса. Иначе нам не понять ничего в законах рынка. И вот пример: если мы будем считать, что в любой точке кривой спроса имеет место равновесие спроса и предложения, мы не сможем понять, что такое это равновесие на самом деле, не сможем получить строгое определение понятия равновесия.

Когда мы говорим, что равновесие спроса и предложения отвечает лишь одной точке кривой DD — той именно точке, где ее пересекает кривая 55, мы имеем в виду нечто более точное, чем то первоначальное поверхностное суждение. А именно:

- при более низкой цене (р 1) покупателям будет выгодно увеличивать объем покупок, но продавцам

— невыгодно наращивать объем продаж; они будут повышать цену от р 1 в сторону р;

— при более высокой цене (р 2) продавцы готовы были бы продать больше товара, но

— покупатели не купят этого количества; продавцам придется снижать свою цену от р 2 в сторону р.

— И только при цене р желания одних и готовность других сходятся на количестве q.

Кривая DD выражает закон убывания предельной полезности данного товара для потребителей.

Кривая SS точно так же выражает закон возрастания предельных издержек для производителей.

Рыночная ценность товара определяется равновесием предельной полезности и предельных издержек. Обе величины взаимно регулируют друг друга. "Крест" Маршалла и в самом деле похож на ножницы. А точка пересечения кривых есть самый настоящий гвоздь решения проблемы одновременного определения издержек и полезности. Именно для того чтобы вставить этот "гвоздик", Маршалл и поменял местами оси абсцисс и ординат при изображении кривой спроса.

Эластичность спроса

Размышляя над законом убывающей полезности, Маршалл обратил внимание на то, что само это убывание может иметь различные степени. Иногда предельная полезность изменяется быстро, иногда медленно. Как раз по этой причине кривая спроса, в общем виде, — именно кривая (вогнутая относительно начала координат), а не прямая 1

Как выяснить степень, в которой изменение цены влияет на спрос? '

1 В некоторых особенных случаях она может быть и прямой. Пример I. Некто ежедневно покупает батон хлеба и съедает его со своей женой. Так они привыкли питаться и так будут, как бы ни менялась цена на хлеб. Кривая спроса этого г-на на хлеб будет прямой, параллельной оси ординат.

Напрашивается такой ответ" нужно на кривой спроса взять две точки. Одна имеет координаты р 1 q 1, другая — координаты р 2 q 2 (см. рис. 25-6).

Взяли две такие точки? Теперь вычислим соотношение

(q 2 — q 1) / (p 1 — p 2)

Вычислили? Хорошо. Мы с вами — продавцы в коммерческом киоске. Мы хотим узнать, чего заказывать побольше — жевательных резинок или видеокассет. Вот кривая спроса на резинку. Мы выяснили, что при снижении йены на жевательную резинку на 10 руб. спрос на нее возрастает на 200 штук (допустим, речь идет о спросе одного среднего потребителя жвачки в месяц).

Затем мы берем кривую спроса на видеокассеты. И точно так же выясняем, что при снижении цены этого товара на 10 руб. спрос возрастает на 1 штуку в месяц. Много ли мы узнали, если хотим сравнить влияние цены на спрос по двум этим видам товаров? Очевидно, что принятый нами показатель (рост спроса при снижении цены на 10 руб.) не очень-то хорош.

Пример II. В одном городе много чистильщиков обуви, хотя не все они сидят одинаково удачно. Один, сидящий у вокзала, постоянно загружен работой. Сидящие же на ближайших перекрестках часто скучают без клиентов. Но цена услуги у всех одна. Если бы привокзальный чистильщик повысил ее, его клиенты проходили бы мимо и пользовались услугами тех, кто сидит чуть подальше. Он не может влиять на цену. Кривая спроса на его услуги — это прямая, параллельная оси абсцисс.

Очевидно, что в иных случаях прямая спроса может занимать любое положение между двумя описанными крайними случаями.

Понимая все это, Маршалл предложил задавать изменение цены не в единицах денег, а в процентах. Как меняется спрос при изменении цены на 1 %? Этот показатель Маршалл назвал эластичностью спроса.

Теперь мы можем сравнивать. Например, при снижении обеих цен на 1 % спрос на жвачку увеличивается на 8 %, а спрос на видеокассеты — на 2 %. Спрос на жевательную резинку более эластичен. Чего будем заказывать больше? Правильно: жвачки.

Заметим, что для вычисления эластичности изменения обеих величин нужно брать по модулю, т. е. считая их обе положительными числами. Если этого не делать, тогда числитель дроби будет отрицательным при положительном знаменателе (при снижении цены) или наоборот (при повышении цены) и показатель эластичности окажется со знаком минус, что лишено экономического смысла. Формула эластичности такова:

где e — эластичность спроса на товар икс по цене.

Когда мы говорим об эластичности какого-то показателя, мы всегда должны указывать, по какому другому показателю дается эта эластичность. К примеру, мы можем представить себе кривую спроса на мороженое в зависимости от того, насколько жаркая погода на дворе. По оси абсцисс у нас опять будет количество покупок, но по оси ординат уже будет не цена одного "эскимо", а температура воздуха. И когда мы будем говорить о том, как изменение одного влияет на изменение другого, мы должны сказать: "эластичность спроса по температуре воздуха".

Показатель эластичности может использоваться, конечно, при изучении не только спроса, но и многих других показателей. Например, эластичность рыночного предложения по издержкам. Можно было бы вычислить эластичность уличных травм по степени гололедицы. Если бы мы умели представить последнюю в виде переменной величины с однородной единицей измерения, мы могли бы получить и соответствующую кривую, а значит, и узнать показатель эластичности: насколько растет число травм при увеличении гололедицы на 1 %. Маршалл и его продолжатели выяснили несколько интересных свойств показателя эластичности и вывели из них ряд практических следствий. Но сперва постараемся дать более точное определение эластичности. Рассмотрим числитель дроби (2). Изменение количества в процентах можно алгебраически записать так:

где Q= q 2 — q 1 (см формулу (1)).

Точно таким же образом знаменатель дроби (2)

записывается алгебраически:

Теперь мы готовы к маленьким хитростям, которые скрывает от нас такой простенький показатель, как эластичность.

Для начала возьмем кривую спроса в виде прямой, как указано на рис 25-7.

Не кажется ли вам, что эластичность спроса по цене у такой кривой одинакова по всей ее длине? Если кажется, немедленно проверьте себя по формуле (5). Введите по обеим осям масштаб единиц и возьмите пару соседних точек поближе к оси ординат. А затем — другую пару соседних точек поближе к оси абсцисс. Если результат покажется вам странным, возьмите пару соседних точек где-то по \ середине. Вы убедитесь, что эластичность такой прямой спроса все время меняется. Возле оси абсцисс она приближается к 0, а по мере приближения к оси ординат эластичность может быть больше, чем сколь угодно большое число (стремится к бесконечности). Вот вам и прямая кривая спроса!

Из характера показателя эластичности ученые делают выводы, которые можно применять в бизнесе. Например:

1. Если на каком-то участке кривой спроса эластичность спроса по цене равна единице, то ни снижение цены, ни повышение цены в пределах этого участка не окажет влияния на сбыт данного товара.

Существует одна форма кривой, которая по всей своей длине будет иметь одинаковую эластичность, равную единице. Такова хорошо известная нам равнобокая гипербола, асимптотами которой служат координатные оси. Этот факт установил сам Маршалл.

2. Если эластичность спроса по цене меньше единицы, то цену товара можно повысить в пределах данного участка кривой, не опасаясь существенного снижения объема продаж и выручая этим дополнительную прибыль. Такая кривая называется неэластичной.

3. Если эластичность больше единицы (кривая эластична), то небольшое снижение цены может значительно увеличить объем продаж, так что убыток от снижения цены будет перекрыт ростом дохода от массы продаваемого товара.

Показатель эластичности и его свойства находят самое различное применение в экономической практике: при определении рыночной стратегии фирмы (повышать цену, понижать цену…), при изучении влияния налогов на цены и спрос и т. п.

Лонг ран и Шорт ран

Маршаллу удалось также ввести одно крайне важное уточнение в рассуждения экономистов всех времен. Объясним это на знакомом примере.

Мы помним концепцию ценности Рикардо (см. главу 16): относительная ценность двух товаров пропорциональна соотношению затрат труда на их производство. И мы кое-что выяснили о том, сколь уязвима такая концепция (мы рассмотрели далеко не всю критику, какая была высказана против нее).

А Маршалл как бы говорит критикам: "Постойте-ка! Вы-то сами знаете, о чем толкуете?" И объясняет, что Рикардо не так-то просто было бы ловить на слове, если бы он сказал то же самое, но с уточнениями. Некоторые из этих уточнений Рикардо, правда, и сам высказывал, только в других местах своей работы и не очень внятно. Например, что его определение ценности справедливо при одинаковых капиталах и равных нормах прибыли. Это можно у него найти.

Маршалл очень сожалеет, что одного уточнения у Рикардо не хватает, а именно: речь идет о длительном промежутке времени. Вот что должен был отметить Рикардо: он вовсе не имел в виду, что его правило пропорциональности соблюдается ежедневно. В коротких промежутках времени трудно отметить зависимость цен от затрат труда. Но в долговременном аспекте (при прочих равных условиях) соотношение цен двух товаров стремится к величине, равной соотношению трудовых затрат. Так должен был сказать Рикардо, по мнению Маршалла. Маршалл как раз ввел эти понятия: короткий период и долгий период, или кратковременный аспект и долговременный аспект (по-английски short run и long run). Этим он действительно устранил много путаницы как в трактовке прошлых теорий, так и в теориях настоящего и будущего.

Например, увеличение объема спроса на рыбу обычно повышает цену предложения рыбы. Но это можно говорить, только уточнив: в короткий период (год-два). Со временем рыболовов становится больше (так как их привлекает высокая цена на этот товар), возрастает рыночное предложение и цена возвращается к уровню, близкому к первоначальному. Перед нами картина: при кратковременных колебаниях цены она в долговременном аспекте держится на одном уровне.

Введение Маршаллом понятий о кратковременных и долговременных периодах помогло более точно анализировать влияние одних показателей на другие. Кроме того, это внесло ясность в различие между статическими и динамическими задачами (см. главу 22).

Теперь мы можем уточнить то, что говорилось в предыдущей главе относительно понятия прибыли. В долгом периоде чистый доход на капитал действительно стремится к величине, соответствующей ставке процента. Но в коротком периоде возможно получение капиталистом еще какой-то надбавки к указанной величине процента. И эту надбавку можно назвать "прибылью". Например, капиталист применяет новое изобретение, понижающее одну из статей издержек производства. Пока он один такой умный, он и получает ту самую "прибыль". Но постепенно (и довольно быстро) его конкуренты тоже начинают применять такое изобретение, рыночная цена несколько снижается, а чистый доход на капитал возвращается к величине, определяемой процентом.

Кстати, подобного характера "прибыль" (получаемую за счет использования какого-то особенного или даже уникального искусственного (не природного явления) Маршалл предложил называть квазирентой (мы уже упоминали о ней в главе 16). Аналогия с рентой возникает оттого, что предприниматель использует особое преимущество, недоступное другим. Но "квази" ("как будто", "как бы") добавляется потому, что преимущество это не естественное, а искусственное.

А в главе 23 мы уже упоминали о понятии потребительского излишка, которое Маршалл изобрел вслед за Дюпюи. В отличие от первопроходца, однако, Маршалл всесторонне развил и само это понятие, и графический метод его применения. Вообще, благодаря Маршаллу в экономической науке получил право гражданства графический метод анализа, который до того был еще непривычен, а графики применялись редко и скорее в качестве иллюстрации.

Подобно Адаму Смиту до того Маршалл создал систему науки. Правда, масштаб его деяния был более скромным. Адам Смит строил свою систему хотя и используя множество готовых деталей, но все-таки, можно сказать, на голом месте, потому что это была первая попытка такого рода. Маршалл строил, конечно, не на голом месте. Более того, большая его заслуга в том и состоит, что он не стал разрушать сделанного ранее "до основанья…". Однако ему пришлось многое перестраивать, и часто — радикальным образом. Здание неоклассической науки, которое стало вырисовываться после Маршалла и благодаря ему, получало облик, значительно отличающийся от прежнего, но зато в нем можно было жить сообразно потребностям и стилю новой эпохи.

Понимая все это, Маршалл и предложил называть новую экономическую науку иначе, чем прежде. Вместо "политическая экономия" — "экономика" (economics).