Витязь припух на распутье. С одной стороны, Вирши только стали превращаться в правильный городок и только-только потек ручеек в общак. С другой стороны, до водружения знамени на рейхстаге нефтекомбината было как до Киева раком. Оставлять Вирши было нельзя, отпускать делающих ноги из Виршей америкосов было тоже нельзя. Вилы. И Шрам решил воткнуть на кон все. Или пахан, или пропал.
Кстати, то, что творилось внутри автобуса, бардаком назвать было мало.
- Ты б хоть прибрался, - кивнул Сергей на горы рваного пестрого полиэтилена, на расплющенные картонные ящики из-под водки «Урожай», на заляпанные кетчупом охапки картонных тарелок и объедки от бутербродов, в живописном беспорядке успокоившиеся по бурым выпуклостям сидений.
В автобусе час назад закончилось первое заседание новенького Совета трудового коллектива.
- Ничого страшного, - отмахнулся дядька Макар. - Бабу поклычу, нехай причепурит потом. Ты сюда дывысь. - Оседлавший непочатую упаковку из двенадцати пластиковых фугасов «Кока-колы» Макар извлек из кармана пятнанных кетчупом брюк тетрадный листок и разгладил его на колене. - Ось так будет гарно.
- Карта острова сокровищ, - закончил Сергей перематывать руку свежим бинтом.
- Нет, Храм, ця бумаженция стоит, як десять карт сокровищ. Я проявил инициативу и заслал Филипса по Виршам погулять. Сметливый хлопчисько. За три годыны усэ зрысував. Дэ, колы, як и скильки?
- Это магазин «Франт»? - прикинулся Сергей, будто врубается и инициативу одобряет.
- Ото ж.
- А это вокзал? - только из уважения к сединам пройдохи продолжал играть интерес Шрам.
- Точно.
- Это что, план ограбления сберкассы?
- Нет. Ты не зрозумив, - малость разочаровался в командире дядька Макар. - Бачищь эту стрелку? Бачишь, ось цифра «три», а ось «двадцать два»? Цэ значит, що цю вулыцю патрулируют три человека в гражданском и проходят по вулыци каждые двадцать две хвыдыны.
- А на улице Ленина, значит, два встречных патруля по два опера? И все с моим фотороботом в нагрудных кармашках?
- Точно, - весело хрюкнул старый пройдоха. - А от «Семи слонов» за тебя в десять штукарей награда обицяна. «Экспресс-Вирши» сообщили.
Шрамов проникновенно похлопал помощника по плечу:
- Проделана большая и серьезная работа.
Дядька Макар от похвалы зарделся, как красная рыба, счастливо плямкнул губами, слюнявя огрызок химического карандаша:
- А цэ - твой маршрут, щоб никто небажанный не зустрився. Пешком прогуляешься за черту города, а туточки поймаешь попутку.
В одном, наверное, был прав дядька Макар, Шраму пора мотать из Виршей не оглядываясь. Слишком много на душу населения понаехало ментов, слишком жарко горела земля под ногами. Другое дело, в пресловутой Чечне в селе из двадцати саклей федералы одного басмача месяцами вычислить не могут, а в Виршах по переписи аж сорок тысяч населения. Хотя - сколько веревочке ни виться...
Но даже не в этом понт. А в том понт, что, несмотря на зубодробильную подставу брокера-быка, первый клинч за комбинат Сергей выиграл три часа назад. И теперь перешел на второй уровень игрушки.
- Все правильно, - согласился Сергей, сложил карту и убрал в карман, - Пора ноги делать. Только, уважаемый зам по кухне, я тебя с собой забираю. На наш век и в Питере аптек хватит. - Для Макара и такой причины достаточно. Но на самом деле Шрам целил мослы в Питер потому, что туда перетасовались главные нефтяники. Поцарапавший харю о сосновые доски мистер Смит в истерике наотрез отказался что-либо подписывать в этом крейзанутом медвежьем углу. И, как Наполеон (не коньяк, а человек), бросил армию и свалил в цивильную Северную Пальмиру, Русская сторона - за ним.
Дядька Макар не просек поляну, но переспрашивать не стал. Босс велел собирать манатки, значит - надо паковать чемоданы. Только...
- А автобус?
- А автобус, когда баба твоя закончит влажную уборку, Андрею Юрьевичу подгонишь и по доверке передашь. - Первый раунд за комбинат Сергей взял с наскока, как гусар Машу. Самое приятное - удалось слепить в свою пользу такую кривую мутотень, как общественное мнение. Для российской стороны это - пустые слова. А вот мистер Смит - пипл в этом коленкоре поджилочный до мокрых памперсов. Теперь начнет шумно оправдываться перед прессой. И пока не оправдается, бумаги подписаны не будут. Вот такой Шрам орел: быка на скаку остановит и лохов вокруг разведет. Шрам невесело хмыкнул.
- А?..
- А здесь вместо тебя пока Филиппок справится.
Дядька Макар почесал рябую репу, типа хозяин - барин. С сожалением собственника окинул поросячьими глазками занехаянное нутро автобуса. Типа только начал жить-обживать!
- Значит, так, - отмел лишнюю лирику Сергей, - в Питер добираешься сам. Завтра в двенадцать тридцать пересечемся в «Гостином дворе» на выходе с эскалатора. Если меня не будет завтра, радостная встреча переносится на послезавтра. Если меня не будет и послезавтра, значит, прости-прощай, Одесса-мама! Тебе останется этот автобус и эти деньги на карманные расходы.- Шрам выложил, подвинув надкушенный бутерброд с «краковской» колбасой, на дерматиновое сиденье банковскую упаковку сторублевок.
- Ну бывай. Не кашляй. Привет семье, - пожал пять дядьке Макару Шрам и поторопился выйти из автобуса. Не любил долгих прощаний.
Уже снаружи достал рукодельную карту, сверился с ней и свернул за угол. Народной тропинкой сквозь дырку в заборе Сергей просочился через строительную площадку, где загорелые по пояс работяги, забив болт, забивали козла на бетонной коробке не опущенного в яму коллектора. Далее, уже упаковав свой слишком приметный шнобель в солнцезащитные очки, Шрам сел на лавочку автобусной остановки и загородился газетой. Весь такой неприметный, без особых примет, только с лейкопластырем на щеке.
- Все так фигово? - спросил вяло болтающий рядом ногами Антон и заторможено медленно протянул запаянное в пластик липовое удостоверение на веревочке-ошейнике.
Сергей убрал картонку поближе к сердцу. На самом деле все было гораздо хуже, чем хакер представлял. Первый нефтяной раунд выигран еле-еле и с пугающими потерями. И самое червивое - до последней минуты Серега не знал, можно ли по жизни верить Антону. Джокер в колоде Шрама - кассета с откровениями обдолбанного жмурика-майора - была при себе. Но можно ли запись передоверить хакеру?
О том, что в команду Шрамова затесался стукач, свидетельствовала шикарная осведомленность политически подкованного ночного гостя-гэрэушника. С другой стороны, Серега в тюремной библиотеке не художественные книги заказывал и знал, что современная подслушивающая аппаратура может многое, если не все.
- Все еще фиговей? - перестал болтать ногами не дождавшийся ответа от командира Антон. Явно был он под кайфом размером в один добрый косяк. Говорил, удлиняя втрое каждую гласную букву.
- Не бери в голову, - сделал Шрам веселое зубастое лицо. - В обшем, не пора ли нам «пора в Питер переметнуться»?
- Сейчас? - не шибко удивился привыкший к резкой смене задач хакер.
- Ну... Минут пять еще есть,- посмотрев на снятые в память об Александре Павловиче с зачеркнутого Пырея котлы, потом на схему оперовских маршрутов, определился командир.
Жгла Сергею кожу сквозь ткань кассета. Во-первых, если по дороге заметут, то кассета не сыграет на цели самого Шрама. Ее присовокупят к вещдокам, и какой-нибудь следак просто получит в зависимости от коммуникабельности звездочку или шило в почку. Во-вторых, не верится, что те, кто в шугку назвались политически агрессивными белорусами, перестали пасти Сергея Шрамова, поверив, будто через неделю он созреет добровольно поделиться информацией как последний активист. Для этих внешнеразведывательных граждан проще как бы невзначай проверить и обчистить Шрама на любом отрезке трассы Вирши - Петербург.
Из переулочка вырулила пара сероголовых, по форме... пошла в противоположную сторону расстреливать глазами улицу.
Отдавать или не отдавать? Знал бы Сергей про такой затык заранее, обучился бы компьютерной премудрости у того же Антошки, перевел бы звук в компьютерные цифры и заслал бы на потаенные адреса в Интернете. Знал бы, где упадешь, - перинку подстелил. Отправить кассету с пацанами из второго набора?
- Значит, так, - сворачивая газету, заговорил Шрамов, - каждый канает в одиночку. Завтра в четырнадцать ноль-ноль пересечемся на «Техноложке» у игровых автоматов. На выходе с эскалатора. Если меня не будет завтра, торжественная встреча перекраивается на послезавтра. Если я не объявлюсь послезавтра, значит, мы разошлись как в море корабли. Тебе остается вся техника на хазенде в Виршах и щепотка лавэ на текущие расходы. - Сергей сунул бойцу аналогичную пачку сотенных в банковской упаковке.
- А доллариями нельзя?
- Не пухни, - хмыкнул Шрам.
В пользу того, что Антон не ишачит на постороннего дядю, малявилось такое соображение: вряд ли немерено крутые гэрэушники не вмешались бы сами, начни хачики в застенке над непростым пацаном измываться.
- Ну будь здоров, - выпрямился с лавки Шрамов, сверившись с тикающим наследством Александра Павловича. И, не оглядываясь, пописал прочь.
Шрам не воспользовался разведанным дядькой Макаром маршрутом, береженого Бог бережет. Свернув в глухой и пыльный транспортный проезд, Сергей тормознул частника, и тот в два притопа педали подкинул нелегала к главным воротам Виршевского нефтекомбината.
Здесь как раз все было готово к отправлению. Бесшумно работали моторы двух иностранных, расписанных рекламой масла «Мобил», навороченных по последнему слову техники автобусов. Вокруг курлыкала не по-русски пестрая толпа отъезжающих. Вся та шелупонь, которую помпезно приволок на хвосте в Вирши и бросил мистер Смит: клерки, секретутки, обслуга.
Помахав перед носом изготовленной Антоном карточкой, Шрам пришпилил ее вместо ордена и сунулся в остужаемый кондишеном салон. Запирающий проход подтянутый мальчик в серой, похожей на ментовскую форме что-то спросил.
- Донт андэстэнд, - надменно отчеканил Сергей, отодвинул мальчика плечом и внедрился в искусственную прохладу салона. Что там было накалякано на карточке, Шрам не знал, но что-то именно такое, разрешающее хоть на голове в иностранном автобусе стоять. И в спокойной обстановке понюхать и пощупать низовых америкашек. Авось, и барабан [Барабан - информатор.] среди них удастся воспитать.
Забравшись поглубже, Сергей нашел незанятые кресла и сдвинулся к окну. Рот зафиксировал на белозубой улыбке, а глазам приказал бросать косяки во все стороны. Из всех возможных путей отступления из Виршей это был самый кучерявый вариант, но и он мог дать осечку.
Минут пятнадцать ничего не происходило. Разве что набившиеся в автобус туземцы, те, которые успели похмелиться, из распирающего энтузиазма запели что-то вроде «У Мэри был барашек». Разве что рядом на кожаную подушку приземлилась задницей курчавая подружка цвета шоколад и запела вместе со всеми. Жаль, по голосу не Элла Фитцджералд. И слава Богу, по формам не Элла Фитцджералд, иначе расплющила бы простого русского парня.
В один из косяков Шрам зафоткал вошедшего в автобус и как-то не по делу профессионально пристально стрельнувшего вдоль кресел зенками архаровца. Просек тот что-либо в неяркой атмосфере салона, шут его знает, но колючеглазый индивид нашел себе место на переднем сиденье и сделал вид, что так и надо. Наверное, у архаровца тоже имелась какая-нибудь ксива для мальчика на входе. И если до этого Шрам бодрился, а в душе сопли жевал, перебирал в уме измены и пересчитывал зубья у вил, то тут уже подобрался, поджался, собрался и превратился в опасную бритву.
Автобус тронулся, америкашки загалдели, как стая сорок. Через три ряда спереди зашипела открываемая «Фанта». Через пять минут автобус оказался за пределами Виршей.
А в оставленных Виршах по Шрамову, пардон, по Храмову крепко скучали.
- Вы уверены, что Храмов еще в городке? Что он еще не просочился сквозь заставы, не слился в реку по коллекторной трубе и не улетел, как немецкий шпион, на аэростате? - рычал на подчиненных начальник комиссии подполковник Среда.
Подчиненные смотрели кто куда, лишь бы не в гневные глаза начальства. Кто на облупленный сейф, кто на важный портрет главного генерала по Денобласти.
- Уверен, - под нос промычал лейтенант Яблоков. - Весь следующий из города транспорт проверяется на двадцатикилометровых отметках. Вряд ли этот уголовник додумается аж двадцать километров пехом от Виршей уматывать. Тем более, по оперданным, он при деньгах. Километра три оттопает туристом и начнет попутку ловить.
- Уверен, - пробурчал лейтенант Готваник.- Источники сообщают, что только за сегодняшний день очень похожего на описание человека видели семнадцать раз, а однажды в одно и то же время в четырех разных местах: в магазине «Франт», в шашлычной «Дядя Ваня», в ремонтном цеху Виршевского комбината и на спортивной площадке дома престарелых.
- Так какого... ваши сотрудники не могут его задержать?
- Вот посмотрите, - обиженно пробурчал лейтенант Готваник и подвинул к подполковнику исчерканную фломастером карту Виршей. Город на ней был похож на отпечаток великанского сапога. Овальная блямба рифленого улицами жилмассива и комбинат в форме каблука. - Здесь отмечены все маршруты патрулирования. Вот, например, цифра «три», а вот «двадцать четыре». Это значит, что означенную улицу патрулируют три одетых по «гражданке» опера и проходят по улице каждые двадцать четыре минуты. (Если бы за этой сценой наблюдал дядька Макар, он бы всыпал Филипсу за погрешность в две минуты.)
«Перелески да проселки, но не видно ни шиша. Я лежу на верхней полке, рядом жмутся кореша», - вспомнил такую песенку Сергей и попытался представить, как его кореша делают ноги из Виршей, кто на попутках, кто на электричке.
- Ты есть русский? - прочитала негритоска бирочку на груди соседа.
- Я есть русский, - шире ощерил пасть Шрам, что при желании можно было посчитать за подчеркнутое радушие.
- Иц э бьютифал! Меня зовут Эпифани! - запищала от природной брызжущей через край радости дочь угнетенного народа.
«А меня - нет»,- подумал Сергей, а вслух, чтоб не приняли чисто за дремучее мурло, сказал:
- Это здорово, Эпифани, что мы хиляем из Виршей на соседних полках.
- Не понимаю! - жизнерадостно залилась смехом, как ментовский свисток, Эпифани. - Что такое «хиляем»?
- Это важное русское слово. Оно означает: канаем, гребем, мотаем, чешем и так далее.
- Я поняла! - превратились в восторженный бублик губы шоколадки. - Вы есть филолог. Я тоже филолог в университете. Массачусет. А здесь я... - Эпифани не нашла подходящее слово, порылась в сумочке и протянула Шраму визитку на русском. «Специалист по етикету». Именно так - через «е».
«Еханый бабай побрал бы этих жизнерадостных личинок! Вот если бы на моем месте корячился Словарь, может, он был бы счастлив. Его явно тянет на интеллигентных шмар». Тут же по обыкновению свободно гуляющих мыслей Шраму подумалось, что он свалил, так и не рассчитавшись до конца со Словарем и Малютой. Ладно, пусть поживут пока.
- Я не есть филолог. Я есть народная медицина, - ляпнул первое попавшееся Сергей, пряча искорки напряга на самом донышке гляделок.
- Иц э бьютифал! - чуть не описалась кипятком от ненорматированного восторга правнучка рабов. И ткнула визитку в ладонь соседу. Дескать, бери, чего ж ты не берешь?
Серега учел промашку и визитку взял.
- Я очень люблю русский язык, и меня очень волнует загадочная русская душа, - залопотала шоколадка.
Кажется, она не поняла, кем назвал себя сосед. Тогда чему так радовалась? Шрам осторожно выглянул из-за спинки переднего кресла на предмет, как там поживает тот, с цепкими глазками? Вроде бы расслабился - зевает, официозный галстук снял.
- Я тоже без ума от русского языка, - поддержал тему Сергей.
- Без ума? - тут же художественно напряглась Эпифани и, не выдержав положенную театральную паузу, подавилась звонким смехом.- Вы сошли с ума? Вы не-нор-маль-ный? Вы - маньяк! Вы есть русский маньяк! Иц э бьютифал!
А вот Сергею было не до смеха, потому что автобус перевалил с асфальта на обочину и притормозил. Проверка на дорогах. Ментовский «уазик», полный сержантов с «калашами». А чего беглец ждал? За него взялись всерьез. Ради него целую сверхполномочную комиссию в Вирши снарядили.
Из кондишена на Шрамова дохнуло колымским холодом, запахом грязных бушлатов и древесной стружки с лесоповала. Почти в натуре Шрамов услышал завитой облаками морозного пара рубленый винегрет вечерней переклички: «....Шарыгин? - Я! - Шестопа-лов? - Я! - Шрамов? - Я! - Шульга? - Я!..» Услышат тянущее жилы жужжание бензопилы «Дружба-2», услышал любимую поговорку лейтенанта Бочарова: «Человек - не волк, в лес не убежит» так явно, будто этот Бочаров прямо над ухом прогундосил.
Мент, обнимая «калаш», сунулся в салон иностранного автобуса, но просек, что буксанул папуасов, и стушевался. А америкосы ему давай жвачки совать, привязали к пуговице воздушный шарик «I love you», засунули гвоздику в дуло автомата и банку пива в свободную руку, Один успевший поправить голову менеджер попросил стрельнуть из автомата за пинту виски, И все это так лицеприятно, без напряга, что мент под чистосердечные вопросы типа: «Вы сражаетесь с русский мафия?!» сдал назад, безнадежно махнув халявным пивом.
На ура америкосы спели менту уже из русского, впитанного за ночной банкет репертуара: «Город над вольной Невой, город нашей славы трудовой...» И мент позорно бежал, а автобус тронулся дальше,
- Без ума, - умывшийся холодным потом Сергей стал типа весело толмачить Эпифани, - это в натуре означает - без башни, отмороженно, крыша съехала. Но я сказал «без ума» типа балдею, торчу, подсел, прусь. Андэстэнд?
- Иц э бьютифал! - влюбленно вытаращилась на Шрама шоколадка и полезла за блокнотом.
Не такая уж она была и страшная. Не про Словаревы загребущие пальцы. И вроде по всем флангам клеит Серегу, оливковую ножку к мужскому бедру прижимает. Дети разных народов, мы мечтою о мире живем. И где-то здесь слабину дал Шрамов. Когда в очередной раз косякнул на насупленного хмыря у входа, нарвался на обратный заинтересованный взгляд. О-па! О-па! Америка-Европа!
Попялился хмырь в сторону сладкой парочки, попялился и, типа чисто скучая, свернул шею в окно. Но Шрама не разведешь на фуфлыжных рыжиках - узнал его хмырь по каким-то ориентировкам! Узнал!
Тогда, не комкая просветительский базар с флиргующей лиловой биксой, Сергей на ощупь выловил в своей дорожной сумке гранату и на ощупь же специально обученными шулерскими пальцами произвел с «эргэшкой» необходимую операцию. Увидев в пакете Эпифани моток лески - на загородном пленэре наивная афроамериканка собиралась рыбу удить, - взял взаймы.
Увы, Молчун узнал этого Храмова Хрена, тьфу, хренова Храма. Только не сейчас, а еще когда сунулся в Виршах проверить автобус. Вон они, часики заветные, на руке тикают. Молчун спецом позволил Пырею подмести часики, когда мочили директора кабака. Киллер рюхал, что не левого пацана заказал Виталий Ефремович. Так пусть этот не левый приметит часики на Пырее и постелит Пырею могилку. И тем сделает за Молчуна часть работы, ведь Пырей видел рожу Молчуна при дневном свете.
К сожалению, это была необъявленная война. Война между Шрамом и тем парнем с профессионально колючими глазами. Не Шрам начал войну, а парень с профессионально цепкими глазами. И кто-то из двоих должен был не доехать до Питера. На войне - как на войне. Шрам ничего не сделал этому парню, и этот парень ничего не сделал Шраму. И видишь, как расклад лег? Один из них должен умереть. И никто из двоих в том не виноват. Расклад, батенька, расклад.
Сергей не знал, что именно этот парень зарядил вместе с Пыреем одноногого афганца в холодильник. И жаль, что не знал. Знание добавило бы ему ненависти и сил, когда двое сшибутся лбами до последнего.
Еще Сергей не знал, что поторопившись со смертью Пырея, тем самым спас себе жизнь. Пырей не успел предупредить не шарящего в виршевских порядках Молчуна, что будут многолюдные похороны и Храм легко может мелькнуть. Поэтому Сергею и не досталась снайперская маслина.
Увы, Молчун не испытывал к этому Храмову Хрену резких чувств. Типовой заказ. Вот только любил Молчун работать красиво. На самом деле лишь поэтому и загрузил одноногого в Арктику. Чисто предупреждение: «Менжуйся, хренов Храм. Раз, два, три, четыре, пять - я иду стрелять». А то, что Храм просчитал Молчуна, так пусть блатарю перед смертью не надышится.
Тут автобус тормознул у притулившейся на краю леса походной «шавермы», американский пионервожатый объявил по-нерусски, что стоянка - десять минут и что бои налево, а гелы направо. И Шрам, пока все еще только отлипали от сидух, резво дернул на выход.
Резво, да не бегом, типа просто приспичило человеку. Резво, но не настолько, чтоб не рассмотреть второпях кандидата в покойники. Подтянут, не наблатыкан. Вроде бы не из урок, а из спецназа. Может быть, это и есть тот страшный киллер, которого брокеры из Питера выписывали. Носки туфель мутно бликуют Литым свинцом. Но и оппонент зыркнул на спешащего Сергея в полный рост и лишняка зацепился зрачком за по-волчьи прижатые к черепу ушки и всплывшие со дна гляделок искорки напряга. И заплясали понимающе желваки на скулах у кандидата.
Аккуратно через десять минут Сергей Шрамов вернулся в автобус и занял место рядом с Эпифани. Теперь был ее черед разговляться у окна.
- Глубокое вам мерси. - Сергей вернул катушку с леской обляпавшейся шавермным соусом подружке, - Здесь рыбы нет.
- О! Ты еще есть и рыболов?
- Нет, гражданин начальник, - устало улыбнулся Шрамов. - Я - санитар леса. Народная медицина.
- Что это есть?
- Вот видишь эти царапины? - ткнул пальцем себе в анфас, а потом предъявил за бинтованную ладонь Серега. - Это не просто так. Это я делал оздоровительный сеанс одному важному полицейскому начальнику. Снимал с него порчу. - Сергей Шрамов нес абсолютную пургу, а мыслями возвращался к тому, что случилось несколько минут назад в дебрях жиденького придорожного лесочка.
Тот, по повадкам - не урка, а спецназовец, ломанул следом с отрывом в девяносто ударов сердца. Чисто выждал, когда рассеявшиеся за пеньки америкосы отольют и потянутся обратно. Понятно, никто из них здесь грибы собирать не настроен.
Тот, по повадкам - не урка, ваще решил, что Сергей Шрамов зачеркнул возвращаться, и этому только тихо радовался. Неурка правильно считал, что в лесу спецназовец блатаря настигнет в два счета. И чем больше и дальше Шрамов в лесную глушь шагов сделает, тем прекрасней, тем меньше шума услышит американская делегация...
- Это делается так. Кладется полицейский чин на деревянную лавку в чем мать родила, - вешал лапшу на симпатичные лиловые ушки Шрам.
- А! Я это знаю! Психоанализ!
- Анализы, да не те. Лежит полицейский чин, а я хожу вокруг и розгами его по розовым половинкам - шарах! Грехи отпускаю. И глядь, через какое-то время - были у него камни драгоценные в почках и кариес, и не стало. А вместо этого у меня раны кровавые.
- Это очень опасная работа, - на полном серьезе схавала туфту Эпифани и крепче прижалась упругим бедром.
Ох как это было опасно, вспоминал Сергей Шрамов. Тот, по повадкам спецназовец, летел - ни один сучок не треснет, ни одну ветку не колыхнет. В руке - масляная черная скорострельная дура. И вдруг на месте будто запнулся тот, который... Леску, поперек протянутую, усек, и мигом нашарил боковым взглядом примайстряченную на рогатке куста гранату...
- Зато меня за успехи теперь в Смольный работать приглашают. Прослышал один важный вице-губернатор про мои подвиги - и как ногами застучит! Хочу себе такого лекаря! Хочу, чтобы он дальше на мелочи не разменивался, а лечил моих юридических советников и прокуроров!
Эпифани наконец прочухала, что ее парят, и благодарно рассмеялась во все горло:
- Иц э бьютифал!!!
Это было прекрасно. Это было прекрасно, что спецназовец углядел растяжку, а не зацепил, и паровозом попыхтел дальше в чашу. Потому что гранату Шрам обезвредил еще в салоне автобуса. Потому что фейс-контроль спецназовца перестал учитывать верхний сектор, сфокусировавшись на леске, примятой траве и следах. И. таким вот образом подставил неудачник спину, И спрыгнул с дерева на эту спину Сергей Шрамов и полоснул по вражьему горлу конфискованным у Пырея ножом-выкидухой,
И теперь спокойно мог катиться в автобусе к чертовой бабушке до самого Санкт-Петербурга Сергей Шрамов и втюхивать в симпатичное черномазое ушко из пальца высосанные байки.