Утро началось, как обычно, с каши на постном масле. Всего видов каши было два: гречневая и перловая. Женька решил не баловать себя разнообразием рациона. Он находился на войне, а солдат харчами не перебирает.

Запасы спиртного тоже были ограничены. На дачу Женька прихватил только одну большую бутылку водки: на тот случай, если придется рану промывать или отмечать победу. Имелись тут, конечно, отцовские запасы всяких там наливок, но они были неприкосновенными. Всякий раз, когда приходилось пользоваться родительскими вещами, в Женькино сердце словно раскаленный прут втыкали, а поскольку это приходилось делать на каждом шагу, то боль в груди была явлением постоянным. Не до наливок.

Что Женька позволил себе в полной мере, так это курево. Сигарет он взял целый блок, крепких, в красных пачках. От них язык обволакивало какой-то дрянью, а в легких сипело, но перекуры помогали скрасить время в засаде.

Привезя на дачу документы, за которыми охотились бандиты, Женька ждал их появления. На этот случай он вооружился отцовским охотничьим карабином, заряженным патронами с крупной дробью. Плюс к этому под рукой постоянно находилось опять же отцовское ружье для подводной охоты, стрела из которого пробивала трехсантиметровый лист ДСП.

Женька ни разу не задался вопросом, сумеет ли спустить курок. Он знал, что сумеет. Лишь бы не промазать. Потому что отребье, которое убило его родителей и многих других дачников, Женька за людей не считал. Пройдясь по поселку и поговорив с местным народом, он понял, что все гораздо хуже, чем представлялось вначале. Смерть была поставлена здесь на поток. С теми, кто отказывался продавать дачи, расправлялись быстро, жестоко и без оглядки на закон. А чего на него глядеть? Закон как дышло, с одной стороны воткнул, с другой вышло.

Сидя в засаде, Женька иногда задавал себе самый главный вопрос: а готов ли ты, братец, зайти по-настоящему далеко? Ведь, убив человека, пусть даже откровенного бандита и душегуба, ты попадаешь под действие Уголовного кодекса, который, подобно катку, проедется по твоей судьбе, сровняв все с землей. Что, Женя? Страшновато? Убить — не самое трудное испытание. Гораздо тяжелее и страшнее придется потом в тюрьме или на зоне, куда тебя непременно постараются определить, будь уверен. И как ты? Готов к такому повороту событий?

Прислушиваясь к тому, что творилось у него в голове и на сердце, Женька пришел к выводу, что да, он способен пойти до конца. Потому что отступить, отказавшись от мести, было бы величайшей подлостью с его стороны. Это означало бы, что бандиты добились своего, убив его родителей. Ведь стоит их сыну сдрейфить, как преступники получат то, ради чего все затеяли. Документы либо у сломленного Женьки отберут, либо копии в соответствующих инстанциях сделают, либо провернут это руками так называемых стражей порядка. Оказав же сопротивление, он может сломать этим тварям всю игру.

Короче говоря, Женька сказал себе: «Только через мой труп» и менять свое решение не собирался.

Позавтракав, он выкурил сигарету, запивая порции вредного никотина глотками не менее вредного, но бодрящего кофе, а потом отправился на разведку, решив прогуляться по поселку, порасспрашивать народ, оглядеться, определиться с дальнейшими действиями.

На улочке, ведущей к озеру, он задержался поболтать с дочкой Покровских, великовозрастной дурой, ударившейся в религию после тридцати лет и уже передавшей квартиру в распоряжение какой-то секты. Дачу она уже продала в пользу тех же братьев и сестер и, доживая здесь последние деньки, желала провести их с максимальной пользой, обратив в свою веру кого-нибудь из соседей.

Для начала она попыталась всучить Женьке один из тех религиозно-познавательных журналов, что вечно таскала в нагрудном кармане своего неизменного комбинезона, а когда он вежливо отказался, предупредила, что до конца света осталось всего четыреста одиннадцать дней.

— Это какой по счету конец будет? — поинтересовался Женька. — В прошлом году ты, помнится…

Покровская изменилась в лице, задергала щеками, спросила, уж не безбожник ли он, а получив ответ скорее отрицательный, чем положительный, прочитала небольшую проповедь, главными персонажами которой были Ной и Фома Неверующий. Мол, они тоже сомневались, но Бог заставил их поверить в свое существование и всемогущество.

— А зачем? — глупо спросил Женька.

— Что зачем? — не поняла Покровская.

— Зачем ему понадобилось их убеждать? Разве ему не все равно?

— Нет, конечно. Ему важно, чтобы мы все попали в царство небесное.

— Так держал бы там нас с самого начала. Зачем было выгонять из рая? Разве здесь мы лучше стали?

Ответов на свои вопросы Женька не получил. Покровская поджала губы, вытаращила глаза и, уставившись на него испепеляющим прокурорским взглядом, процедила:

— Значит, все же неверующий. Атеист. Прихвостень антихриста. Гореть вам всем в адском пламени.

— Это типа крематория в Освенциме?

— Ах ты…

Растеряв остатки самообладания и аргументы, Покровская не придумала ничего лучше, чем побежать за лопатой, прислоненной к углу дома. Женька быстро пошел прочь. Шаги его были размашистыми, раза в два шире обычного. Не то чтобы фанатичная тетка его напугала, но не драться же с ней, если нападет. Кроме того, ее безумный взгляд и жаркая бессвязная речь производили впечатление помешательства, а с сумасшедшими никому не хочется связываться. В детстве Женька верил, что укус безумца заражен особой ядовитой слюной бешенства, и теперь, пообщавшись с Покровской, был склонен полагать, что эта версия не лишена основания.

К счастью, она не стала догонять его, ограничившись проклятиями издалека. Не оглядываясь, он дошел до озера, где двое мужчин мыли прекрасно сохранившийся «жигуль» травяного цвета. Они были так похожи сложением, что издали их можно было принять за братьев-близнецов, но к одинаково кривоногим туловищам с выпуклыми животами были приделаны заметно отличающиеся головы, одна с лысиной, другая без. Это были отец и сын, фамилий которых Женька не знал или не помнил. Видел их пару раз мельком, но никогда не общался.

Так и не решившись с ними заговорить, он приблизился к изрядно вытоптанному берегу. Не средиземноморский пляж, конечно, но раньше здесь всегда народу хватало. На память о тех временах остались черные кострища, пустые пластиковые баклажки да окурки, так густо и равномерно устилающие землю, что, казалось, их тут специально посеяли, надеясь на богатые никотиновые всходы. На сухой тростине болтались видавшие виды трусы, почему-то мужские, а не женские.

— Искупаться решил? — спросил один из пузатых. — Не советую. Пожалеешь.

Женька опять посмотрел на трусы и повернулся к мойщикам зеленых «жигулей». Вообще-то купаться он не собирался, но взыграл дух противоречия.

— А что будет? — спросил он.

— Увидят, — коротко пояснил пузатый мужчина без лысины.

— И что? Я не девушка голая.

— В том-то и дело, парень, — хохотнул второй пузан, с тонзурой, которая вряд ли свидетельствовала о его принадлежности к монашескому ордену. — Девушке, да еще голой, они бы разрешили.

— Кто? — насторожился Женька.

— Охранники. Которые озеро теперь сторожат.

— Сторожат?

— Ты с луны свалился? — фыркнул пузан. — Выкупила озеро фирма. Объявление видишь?

Проследив за движением его толстого пальца, Женька наткнулся взглядом на желтую табличку с рядами черных букв:

КУПАТЬСЯ, ЛОВИТЬ РЫБУ СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО.

ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ.

К НАРУШИТЕЛЯМ БУДУТ ПРИМЕНЕНЫ МЕРЫ

— Даже не штраф, — пробормотал Женька. — Меры.

— Штраф тоже накладывают, — сказал пузан с тонзурой. — Вон, Богатиков решил наплевать и с удочками к озеру сунулся. Изловили, отметелили, а бумажник и мобильник отобрали. Вот тебе и штраф.

— Вот они, значит, как…

Женька мрачно уставился на гладь озера, зеленую ближе к берегу и синюю подальше. Без водоема дачные участки теряли свою привлекательность и падали в цене вдвое, а то и втрое.

— Еще бы череп и кости нарисовали, — пробормотал он.

— Нарисуют, — пообещал кто-то из пузатых. — Видал, сколько охранников нагнали?

— Нет, — сказал Женька, мрачнея все сильнее.

— Целый отряд на входе. Чья рожа не понравилась, обратно заворачивают.

— Кто за вещами, тех сразу пускают.

— Или кто договор показывает.

— Какой договор?

— Купли-продажи, какой. Мы вот с батей решили плюнуть и продать дом. С такими порядками тут ловить нечего.

— Это же незаконно, — сказал Женька.

— А ты в суд обратись.

Обладатель тонзуры расхохотался.

«Интересно, — подумал Женька, — а вот возможно ли такое, чтобы предложение обратиться в суд показалось столь же смехотворным какому-нибудь американцу или финну? Почему у нас все так устроено?»

— Обязательно, — пообещал Женька и стал расстегивать ремень на джинсах.

— Эй, — забеспокоился вполне еще кудрявый пузан. — Погоди в воду лезть. Мы же машину моем.

— Значит, вам объява не указ?

— Мы за кустами, — сказал лысый. — А в воде тебя сразу засекут.

— Припрутся сюда и на нас наедут, — поддержал его сын.

— Не мои проблемы, — отрезал Женька. — Я не собираюсь их новый порядок соблюдать. Хочу — плаваю, хочу — рыбачу.

С этими словами он стащил с себя джинсы, оставшись в трусах, которые в здешних заповедных местах вполне могли сойти за плавки. Этот прибрежный пятачок и не такое видал, особенно по выходным, когда к озеру собирались не только мирные дачники, но и всякая окрестная шпана с бухлом и телками.

Оба пузана переглянулись, окатили машину из ведер в последний раз и стали наспех протирать кусками старой простыни. Когда Женька отплыл от берега метров на тридцать и оглянулся, зеленый «жигуль» уже пятился, чтобы развернуться задом и покинуть опасное место.

«Быстро же вы смирились, ребятки, — зло подумал Женька. — Все вы. Никто не купается, никто с удочкой на мостках не сидит, даже воду перестали на огороды качать. Выходит, мы, Артемовы, одни такие дурные на рожон полезли? Что ж, ладно. Пусть меня хоть убивают, а я не сдамся. И дом эти твари не получат. Бумаги надежно спрятаны, так просто их не найти».

Злость на подонков, чувствующих себя хозяевами жизни, заставила Женьку вложить в плавание всю энергию, как будто он не просто греб, а молотил руками ненавистные рожи. Спринтерский заплыв кролем вымотал его до такой степени, что обратный путь пришлось проделать уже брассом, экономя силы. Минуты две Женька даже плыл на спине, переводя дыхание и давая отдых мышцам.

Пресная вода держала не так хорошо, как более привычная, морская. Несколько раз Женька хлебнул воды, после которой во рту остался неприятный привкус, как будто сырую рыбу ел или даже лягушку. Отплевываясь, он опять перевернулся на живот и обнаружил, что на берегу появились два новых персонажа.

Это были парни примерно его возраста, насколько удалось определить на расстоянии, да еще с глазами, залитыми водой. Один показался Женьке очень высоким, гораздо выше, чем он сам. Второй был коренастый, мохнатый, медлительный. Переговариваясь и многообещающе улыбаясь, они раздевались, явно готовясь войти в воду.

Чуя неладное, Женька стал грести совсем медленно, пытаясь определить степень опасности и понять, что делать. Продолжать плыть к берегу, как ни в чем не бывало? Задержаться, выясняя намерения парочки? Изменить курс и выбраться на берег где-нибудь подальше?

Гордость не позволила Женьке выбрать два последних варианта. Эти двое ведь не проявляли агрессии, напротив, продолжали весело скалиться, неспешно заходя в воду. При этом они постепенно расходились дальше друг от друга, как бы беря Женьку в клещи. Попробовать проскочить между ними?

Окунув лицо в воду, он опять бешено заработал руками, демонстрируя неплохой кроль даже после утомительного заплыва. Остановила его чужая ладонь, упершаяся в лоб. Неожиданное препятствие заставило глотнуть новую порцию озерной водицы. Барахтаясь, Женька опустил ноги и сумел нащупать дно. Стоять, правда, пришлось на цыпочках, вытягивая шею.

— Ты чего? — ошалело спросил он у верзилы.

— Поиграем? — подмигнул тот. — Ты резвый паренек, тебе понравится.

С этими словами верзила опять вытянул свою лапищу и надавил ладонью на Женькино темя, погружая его в воду.

Это было неожиданно, но пока что не страшно. Вынырнув, Женька подался в сторону. Мохнатый тип предусмотрительно передвинулся на отмели, преграждая путь на дачный пляж.

— Объяву видел? — спросил он.

— Нет, — соврал Женька, задыхаясь и стараясь держаться на безопасном расстоянии от верзилы.

Он никогда не думал, что несколько глотков воды могут сделать человека таким тяжелым. Что-то Архимед напутал со своим законом. Озеро вовсе не собиралось выталкивать Женькино тело, согласно объему вытесненной жидкости. Совсем наоборот. Оно затягивало его на дно.

— Мужики на выезде сказали, что показывали тебе объявление, — жизнерадостно сообщил долговязый, не сводя с Женьки выпуклых серых глаз с крохотными точками зрачков. — Так что не свисти.

Что за рабские натуры! Их ущемляют в правах, обращаются с ними, как со скотиной, а они рады выслуживаться. Лишь бы хозяева были.

Ничего не сказав, Женька поплыл прямо на мохнатого парня. Он уже понял, что имеет дело с охранниками фирмы «Стройинвест» и они настроены примерно наказать нарушителя порядка. Разговаривать с ними бесполе…

Сильная рука поймала Женькину ногу, дернула на себя. Потеряв темп, он ушел под воду. Сверху держали, не пускали на поверхность. Вот теперь стало страшно. Утопят? Или просто попугать хотят?

— Мы поиграем немного, — объяснил долговязый. — Ты убегаешь, мы догоняем. Такая игра. Тебе понравится.

— Ага, — подтвердил мохнатый, от которого, несмотря на омовение, нестерпимо разило кислятиной пота.

Он схватил Женьку борцовским захватом за шею и вместе с ним бултыхнулся в озеро. В глазах сделалось зелено, а потом — темно. Отчаянно сопротивляясь, Женька умудрился вырваться. Мокрая кожа была скользкой, слава богу. Но когда за дело взялись сразу оба, выскользнуть не получилось.

Раз за разом Женьку окунали в воду, давали немного отдышаться, а потом повторяли процедуру сначала. Несмотря на ужас, охвативший его, он испытывал также чувство величайшего унижения. Эти двое знали, что делали. Ну, увидит кто-нибудь, как компания парней резвится на мелководье, и что из того? А крикнуть не получалось. Голос пропал. Вместе с ним пропадал и Женька.

— Ты этот урок навсегда запомнишь, — пропыхтел мохнатый, в очередной раз применяя борцовский захват.

Они ушли под воду. Женька почувствовал, что это конец. Возможно, охранники решили его просто припугнуть, даже скорее всего так и было, но они не учли, как сильно он вымотался, пока плавал, как разрываются его легкие от недостатка кислорода. Просить их о пощаде было бесполезно, да и не осталось воздуха даже на то, чтобы вымолвить хотя бы словечко.

Спасение утопающих — дело рук самих утопающих!

Откуда взялась эта фраза, из каких глубин сознания она всплыла? Ах да. Это была отцовская присказка. Он любил повторять ее, когда предстояло выпутываться из какой-нибудь трудной ситуации.

Дело рук…

Самих…

Извернувшись, Женька очутился лицом к лицу с противником, который был сверху, перехватывая Женькины руки, чтобы удержать его на дне. Плавающее в подводном сумраке лицо виделось смутно, зато пузырьки, вырывающиеся изо рта, были очень отчетливыми. Они походили на серебряные шарики, устремляющиеся вверх. Женьке тоже нужно было туда. Скорее, скорее!

Оскалившись по-звериному, Женька вцепился зубами в нос врага. Ощущение было такое, словно жилистое мясо с хрящами кусаешь.

Раздался нечленораздельный вопль, как будто сквозь подушку прорвавшийся. Женька стиснул зубы сильнее и не разжимал, пока не почувствовал, что чужие руки его больше не держат.

Высунувшись из воды, он оттолкнул от себя истошно орущего парня и пополз к берегу, постанывая и кашляя.

Скорее почувствовав, чем заметив приближение второго врага сзади, он оттолкнулся руками от холодного илистого дна и перекатился набок. Верзила, рассчитывавший обрушиться на него сверху, упал во взбаламученную воду. Нащупав в иле затонувшую бутылку, Женька хватил ею по повернувшейся к нему голове. Он не знал, откуда у него силы взялись. Наверное, злость помогла. Очень вовремя он отца вспомнил. Отец ему помог, как всегда помогал при жизни.

Верзила крякнул, мигая и силясь понять, что происходит, почему веселая забава неожиданно прекратилась и как быть теперь.

Вскрикивая от напряжения, Женька огрел его еще несколько раз, после чего, не выпуская бутылочное горлышко, выполз на притоптанную прибрежную траву.

Верзила встал, но сразу упал, и было видно, как трудно ему удерживать голову над поверхностью. Второй охранник, стоя по пояс в воде, держался обеими руками за лицо, и ладони у него были красные.

— Нос! — причитал он. — Нос откусил, сука!

Женька поводил языком во рту, проверяя, не остался ли там комок чужой плоти, и с облегчением не обнаружил ничего, кроме отвратительного вкуса поднявшейся из желудка желчи. Следом хлынул поток жидкой мути.

Пока Женьку выворачивало наизнанку, долговязый выпрямился во весь рост и, пошатываясь, стал выбираться на сушу. Из его уха и рассечённой брови стекала розовая кровь.

Отплевавшись, Женька встал, сжимая бутылку, как последнюю гранату. Должно быть, вид его был страшен, потому что нападения не последовало.

— Молись теперь, сука, — сказал долговязый. — Конец тебе. Найдем. По-любому найдем.

— А чего меня искать. Я вот он.

Прихватив свои вещи, Женька отошел на безопасное расстояние, положил перед собой бутылку и, не сводя глаз с врагов, стал натягивать джинсы, застревая в штанинах мокрыми ногами. Бегло оглянувшись, он увидел, что за спиной стоит стайка ребятишек, завороженно наблюдающих за большими дядями, устроившими не просто потасовку, а настоящий бой без правил. Верзила их тоже приметил, поэтому передумал доставать то, что у него хранилось в ворохе одежды, улыбнулся и сказал:

— Мы еще поиграем, сучонок. Готовься. — Он провел ладонью по голове, посмотрел на окровавленные пальцы и обратился к детворе: — Этот парень здешний? Кто покажет, где он живет, получит десять баксов. Ну, желающие есть?

— Это Артемов, — сообщил детский голос. — Дом с башенкой и петушком наверху, вон там.

— С ба-ашенкой, — повторил верзила, нехорошо улыбаясь. — И с пету-ушко-ом. Символично. Иди сюда, пацан, бери вознаграждение.

Женька посмотрел на белобрысого доносчика без злости. Сегодня вся она была израсходована. Без остатка.

Когда он натянул рубаху, дружок долговязого вышел из воды и, шипя, стал промокать лицо скомканной футболкой. Нос у него был на месте, только кончик скособочился, так что приходилось придерживать пальцем.

«Не тот случай, когда шрам украшает мужчину», — подумал Женька и поплелся домой.

Путать следы и таиться не имело смысла. Да и не для того он приехал на дачу убитых родителей.