— Тормози, — распорядился Мамай.

Свою кличку он получил за поврежденный глаз, по веку которого однажды чиркнул кончик ножа. С той поры разрез глаза изменил форму, сделавшись узким, как будто обладатель то ли щурился насмешливо, то ли собирался подмигнуть.

Но на самом деле нрав у Мамая был отнюдь не веселым. Улыбался как скалился, смеющимся его вообще никто не помнил, за плечами имел гору мертвяков и полтора срока, последний из которых не отсидел, потому как надоело. По совокупности Мамаю светило пожизненное или пуля в затылок от своих же паханов, поскольку уж очень грязный след за ним тянулся. Он знал, что терять ему уже нечего, а выиграть не дадут. Еще год, от силы два года лихой бандитской жизни, а потом…

Мамай представлял себе смерть в виде абсолютно темной комнаты, куда не проникает ни единый лучик света. Лежишь там, потея от страха, а с тобой ровным счетом ничего не происходит. И так примерно вечность.

Мамаю туда не хотелось. Он знал, что если справится с этим поручением, то, скорее всего, последует следующее, а если сплохует, то могут решить, что больше от него толку нет, и спишут. Короче, лишнюю дырку в башке проделают. По ночам он, бывало, строил планы, как подсоберет деньжат, махнет куда-нибудь подальше и начнет новую жизнь, но в душе понимал, что все это лажа. Жил всю жизнь волчарой, волчарой и помрешь. Из накатанной колеи не вырваться.

Мамай перевел тяжелый взгляд на Горелого, давно остановившего тачку и бесстрастно дожидавшегося новых распоряжений. Правая половина его лица, обращенная к бригадиру, была гладкая, правильная, почти красивая. С другой стороны на Горелого без ста граммов лучше не глядеть — ему в детском доме кастрюлю на голову нахлобучили и под нее петарду запустили. Жажда мести до сих пор не отпускала его сердце, а мстить он был готов всему миру.

Остальные братки из дружного мамаевского семейства тоже благодушием и гуманизмом не отличались, однако если солдат не посылать в бой, они теряют боевые навыки и начинают нарушать дисциплину. А парни были именно солдатами. Бойцами. Рядовыми невидимой криминальной армии, которая несколько подсократилась, но никуда не делась с окончанием лихих девяностых.

Всего под началом Мамая находилось одиннадцать человек. Двоих он оставил охранять ворота, а всех остальных взял на дело. С тыла дачные угодья огорожены не были, примыкая прямо к сосновому бору, и вся окрестная молодежь давно повадилась сюда лазить. Побултыхаться в озере, позагорать, попить пивка, ну и все остальное, после чего, бывает, дети рождаются, а бывает, и нет. Собирались, конечно, и люди постарше, но все это были люди семейные, степенные, к озорству не склонные. А вот подростки вели себя шумно, даже вызывающе, что послужило поводом для намечающейся карательной экспедиции.

Собственно, это была даже не акция устрашения, потому что дачники давно все поняли, а пугать всю эту поселковую гопоту не имело смысла: она не имела никакого отношения к земельной собственности и не представляла интереса для компании «Стройинвест». Но бригада Мамая засиделась без дела, в коллективе началось брожение, всякие ненужные поползновения, смутное недовольство, вызванное скукой. Братков следовало развлечь, напомнить им, что вместе они — сила, мощная и несокрушимая. И молодежь, горланившая у озера, идеально подходила для этой цели.

Их там было десятка три, парней намного больше, чем девчонок. Прикатили на двух мотоциклах, трех мопедах и шести велосипедах, неизвестно как взгромоздившись на них всей толпой, да еще с изрядным количеством дешевого пойла. Правда, один мотоцикл был с коляской, как у немецкой мотопехоты в кино про войну. А девушки находились в том возрасте, когда их попки умещались и на велосипедных рамах, и на багажниках, и вообще где угодно, если сильно захотеть.

Оттуда, где остановилась машина Мамая, компанию видно не было, зато было очень хорошо слышно. Судя по возгласам, молодежь догуливала какую-то свадьбу, отшумевшую три дня назад. Столы убрали, а задор в крови еще не угас, вот и отправились на поиски приключений.

И таки нашли!

Мамай с Горелым заняли наблюдательный пост на небольшом пригорке, откуда открывался отличный вид на берег, оккупированный молодежью. Еще поднимаясь сюда, они слышали задорные голоса, звонкие и ломкие, доносящиеся с пляжа. Кто-то из состоятельных дачников однажды расщедрился, завезя сюда пару самосвалов песка, железный грибок от солнца, парковую скамью и даже весельную лодку. Вероятно, первоначальный замысел состоял в том, чтобы узурпировать уголок природы в своих целях, потому что был он обнесен столбами, на которые навесили проволочную сетку, но теперь она была продрана в нескольких местах, что делало калитку с замком бессмысленной. Частный пляж превратился в общественный. Вот его-то и занимали теперь юные любители отдыха на природе.

Горел костерок, на огне жарились то ли сосиски, то ли колбаски. Двое парней, отвечающих за огонь, стаскивали туда ветки, которые трещали под азартными прыжками. Две девушки в купальниках мыли в озере овощи, кто-то орал, что забыли картошку, кто-то орал в ответ, что картошка уже печется.

— Сгорит к такой матери, — прокомментировал Горелый, оценив высоту пламени.

— Ты у нас спец, — сказал Мамай.

Горелый почесал обезображенную щеку и промолчал.

Прибрежная вода кипела от обилия блестящих, загорелых тел. По-настоящему плавали только двое или трое, остальные брызгались, кувыркались, ныряли с мостков или боролись, желая поразить девушек своей ловкостью и силой. На песке валялось несколько опустошенных пластиковых баклажек. Водочкой пока не баловались, сберегая ее для пиршества.

Ну и зря.

— Поехали, — приказал Мамай в мобильник.

Бойцы, ожидавшие приказа за прибрежными зарослями, начали стягиваться к пляжу, беря его в полукольцо. Оружия, даже холодного, ни у кого не было: по задумке главаря, это должна была быть рукопашная. Удары и блоки лучше всего отрабатывать в настоящей драке, а не в спортивных залах. Тут сразу видно, кто чего стоит.

Все восемь бойцов, которые уже выходили на песчаную арену, знали, что за ними наблюдают, их оценивают, поэтому были предельно собранными. Им предстояло сокрушить воинство, состоящее из двух десятков парней, которыми будет руководить стадный инстинкт, усиленный алкогольными парами. Гремучая смесь. Даже последний сопляк не захочет ударить лицом в грязь на глазах дружков. Плюс к этому кто-то мог иметь при себе ножичек, кастет, а то и какой-нибудь самодельный пугач.

На это, кстати, и рассчитывал Мамай. Если, не приведи господь, потом придется отмазываться перед полицией, то удобнее всего представить заваруху как вынужденную самооборону. Пьяные хулиганы с ножами напали толпой на мирных спортсменов, приехавших поплавать в озере. Те были вынуждены защищаться. Такое прокатит.

При виде оравы незнакомых взрослых парней собравшиеся на пляже притихли и побросали дела и забавы. От пришельцев исходила волна агрессии. Тут еще, как нарочно, на солнце наползло облако, погрузив мир в тень, скрадывающую яркость летних красок. Озеро потемнело, песок из желтого превратился в серый, лишь сочная зелень осталась прежней, но уже не радующей взор. Только музыка звучала на оптимистичной ноте, предлагая присутствующим пуститься в пляс.

Желающих не нашлось.

Мамай, закуривший сигарету, наблюдал, как местная шпана помаленьку группируется в центре, тогда как девушки отступают назад, предоставляя кавалерам свободу действий. В воде оставалось только двое парней, самого робкого десятка. Им явно не хотелось выбираться на берег, где затевалось что-то нехорошее.

Но не все были такими нерешительными.

Крашеный блондин, бросив заготавливать топливо для костра, выступил вперед — то ли с вопросами, то ли предлагая вновь прибывшим поискать себе другое место. Ему и остальным было сказано, чтобы проваливали из частных владений. Блондин не послушал, стал возникать. Тогда Самоха, отличавшийся горячим нравом, не вступая в дальнейшие дискуссии, зарядил ему пяткой в грудь, крутнулся волчком и повторил удар второй ногой. Блондинистого отбросило назад, как будто его за веревку дернуло.

И понеслась, да как понеслась — под мелодии и ритмы зарубежной эстрады!

Местные, как видно, имели опыт в групповых драках. Не дожидаясь атаки пришлых, они сами бросились в бой. Четверым или пятерым на левом фланге с ходу удалось повалить на землю Рудого и Зарика, которые не ожидали такого напора. Вопя и прыгая, как обезьяны, малолетки пинали лежащих, не давая им встать. Но удары босых ступней особого вреда не причиняли, а лишь разъярили Рудого и Зарика, которые отбивались и ловили нападавших за ноги.

Самоха с Шалым, Комком и Гюнтером легко прорвали цепь местных парней, сокрушили самых ближних и теперь гонялись за теми, кто рассеялся по пляжу.

С правого фланга поджимали братья Балабановы, известные под порядковыми номерами Балабан-1 и Балабан-2. Эти не просто работали кулаками, а стремились сблизиться вплотную, задавить массой и искалечить: порвать рот, ткнуть пальцем в глаз, сдавить в кулаке мошонку. Там, где они уже прошли, как танки, остались лежать и сидеть трое, надежно выведенные из строя.

Но до полной победы было еще далеко. Под истошный визг девчонок парни сбивались в кучу, монолит которой прошибить было не так-то просто. Отбиваясь, они мешали друг другу, но зато чувствовали себя единой, несокрушимой силой, что придавало им решимости.

Даже те двое, что до последнего торчали в воде, присоединились к товарищам. Оглушенных или притворяющихся таковыми было пятеро, а все остальные, превосходя числом братву вдвое, не собирались сдаваться. Командовал очень смуглый качок в желтых шортах по колено. Ему удалось не только нокаутировать Самоху, но раскровянить физиономию Балабану-2, что, в общем-то, требовало большого мастерства.

— Пошли меня, Мамай, — потребовал Горелый, уже давно уподобившийся коню, нетерпеливо роющему землю копытами. — Пацаны ухайдокались совсем с этими бандерлогами.

— Стоять! Пусть отрабатывают.

Мамай заметил, что сигарета в его пальцах давно погасла, но прикуривать новую не стал, не желая отрываться от зрелища даже на несколько секунд.

Солнце, вышедшее из-за облаков, озаряло поле боя ярким светом, позволяя видеть издали даже такие мелкие детали, как ссадины, потеки крови и порванную одежду.

Девушки, похватав сучья и ветки, пришли своим на подмогу, атаковав братву с тыла. Сами по себе они особой угрозы не представляли, но отвлекали бойцов, а те, оборачиваясь, подставлялись под удары парней. Это становилось опасным, поскольку в руках нападавших Мамай приметил клинок и сварочный прут, явно заточенный на случай вот таких разборок.

— Пошли, — скомандовал Мамай.

Не очень-то ему хотелось лично махаться с молокососами, рискуя получить перо в бок, но проигранная битва могла обойтись ему дорого. Поднимет Котов брови недоуменно, пошевелит холеными пальчиками, и конец карьеры. В безымянной могиле, без выходного пособия.

Горелый же сорвался с места так стремительно, будто видел перед собой не сельскую шпану, а старых знакомых, ополовинивших ему физиономию. Непроизвольно приноравливаясь к ритму, рвущемуся из радио, он с ходу перепрыгнул через груду сваленных в кучу велосипедов и врезался в толпу местных амазонок, расшвыривая их в стороны, как невесомые манекены.

А потом уже подключился Мамай, решивший держаться чуть позади.

Поймав ладонью девчоночью мордочку, он смял ее пальцами, грубо повернул и отбросил с дороги.

— Ай! — вскрикнула она, падая на жесткие ребра мотоцикла.

Следующая жертва была схвачена за трусы и лифчик, вскинута над головой, брошена с высоты на утоптанный песок, где ей только и оставалось хвататься за свои полопавшиеся тряпицы.

Дальше пошли противники посерьезней. Позабыв об осторожности, Мамай крушил всех, до кого успевал дотянуться со своей не слишком гибкой комплекцией. Бил, топтал, подминал. Опомнился, когда поле боя очистилось от противников, которые с позором бежали, побросав раненых, девушек и железных коней.

Выдохшиеся бойцы догонять их не рвались, позволяя торчать кучками вокруг в ожидании продолжения. Самоха вообще растянулся на песочке, безуспешно силясь вытащить из поясницы сварочный прут. Завести руку за спину никак не удавалось, он матерился, но на помощь не звал, и Мамай его хорошо понимал. Потому что однажды точно так же, молчком, выковыривал из себя пулю.

Подойдя к Самохе, он опустился на колено.

— Давай подсоблю.

— Я сам, командир. Ерунда.

— Давай! — Оттолкнув вялую руку бойца, Мамай выдрал из него штырь.

Самоха схватился обеими руками за землю, чтобы не уплыла совсем. Дышал он быстро и шумно, как пес на жаре. Мамай встал, посмотрел на него сверху вниз и сказал:

— Не боись. Рана не тяжелая. Так что лечись и живи дальше.

— Командир…

Самоха поднял осунувшееся лицо с бусинами пота на лбу.

— Говорю же, не боись.

— А если заражение?

— Главное, не огнестрел. В больничку отвезем при необходимости. Вот с пулей было бы сложнее. Но у Кота нашего специальный айболит для таких случаев имеется.

— Он за каждую операцию столько берет, что проще…

Самоха не договорил. Мамаю не нужно было продолжения, чтобы понять. Он и сам точно не знал, стал бы половинить хилый общак для того, чтобы вытащить Самоху с того света. Боец неплохой, спору нет. Но таких в любом спортзале пруд пруди, только свистни. А пять штук зелени на дороге не валяются, это не прежние времена, когда из коммерсантов каждый день десятки тысяч надаивали. Теперь все находились под своими «крышами» — не подступишься.

— Не бери дурного в голову, — посоветовал Мамай Самохе и поднял голову. — Братва, нашего товарища подрезали. Хватай девок, какие попадутся, они нам по жизни должны. Кто свободен, займитесь великами и моциками.

Мамай не отличался большим умом, но опыт и инстинкты неплохо заменяли ему интеллект. Он знал, что после победы бойцам полагается награда. Пусть берут свое. Сами. Мамаю это обойдется совершенно бесплатно.

Стоя рядом с посапывающим Самохой, он наблюдал, как бригада гоняется за верещащими девушками и свозит конфискованную колесную технику к обрывчику над озером. Обладатели роптали и ныли, но издали, а за телок заступился только один, но его уже мешали с землей Балабаны номер один и два.

— Горелый! — крикнул Мамай. — Я тачку забираю, а ты, когда тут кончите, с пацанами доберешься. А шантрапе местной объясните, что сюда им дорога заказана.

— Йес, командир! — дурашливо откликнулся Горелый, заламывая руки пойманной пленнице.

Мамай отвернулся и пошел прочь. В отличие от остальных, он помнил, что в Уголовном кодексе существует статья за изнасилование, которое, будучи групповым и извращенным, влечет за собой ужесточение ответственности.

Хотя поразвлечься с молоденькими девочками Мамай, в принципе, любил.