1

Весь день, начиная с утра, Филимонова провела в странной, беспричинной, как ей представлялось, тревоге. Все валилось из рук, все раздражало, все не ладилось. Она дважды пыталась сварить себе кофе, и оба раза затея закончилась тем, что кофейная жижа пролилась на плиту. В промежутках между этими маленькими кухонными катастрофами позвонила мать и испортила настроение своим нытьем про короткий бабий век, за который нужно успеть выскочить замуж и нарожать детей.

— Зачем? — спросила Филимонова, оттирая печку и прижимая телефонную трубку плечом.

— Что зачем? — опешила мать.

— Рожать зачем? Я не свиноматка.

— Не смей, дочка! Не гневи Бога. Нельзя против природы идти.

— Каша у тебя в голове, мама, — с удовольствием констатировала Филимонова. — Ты определилась бы, Бог или природа. И вспомни про своих деток. Много мы тебе помогали? Часто навещали? И зачем мы тебе понадобились, а? Разве одной было плохо?

— Да что же ты говоришь такое, Раечка, — испугалась мать. — Дети — это святое.

— Что-то я не припомню, чтобы ты на меня молилась, мама. Даже наоборот. Ты вспомни, вспомни! То колготки новые мне подавай, то целуюсь не с теми, то в школе с сигаретой застукали. Чуть ли не каждую неделю ты меня тряпкой по морде. Половой. А теперь, оказывается, я святая.

Филимонова могла бы еще долго высказываться в подобном духе, но мать, оценив ее настроение, поспешила попрощаться и оборвать разговор. Она всегда поступала так, когда встречала отпор. Но Филимонова давно уже не ставила ее на место. Терпеливо выслушивала однотипные материнские нравоучения и тут же забывала о них. А тут не сдержалась. Настроение испортилось еще сильнее. Не стоило срываться на маме. Разве она в чем-то виновата? Она дочке добра, как ей кажется, желает.

Загубив вторую порцию кофе, Раиса Филимонова залила кипятком растворимый и долго пила его, размышляя о всякой женской всячине. Покупки, дела, заботы, опять покупки, опять заботы… А годочков уже за тридцать пять. И совсем одиноко, если не считать родню и тех совсем не родных мужиков, что получают порой доступ к Раисиному телу.

Зачем она их подпускает? От тоски. От одиночества. И хотя бы один попался такой, чтобы спас, вместо того чтобы спасаться самому. Никто никогда не предлагал Раисе создать семью, никто не заговаривал о женитьбе и детях. А ведь молодость не безразмерная. Допустим, баба в сорок пять ягодка опять, но способна ли рожать эта «ягодка» и многие ли мужчины позарятся на нее? Вот в чем вопрос. Быть ей или не быть, Филимонова и без Шекспира знала.

Приехав на работу, она не смогла заняться накопившимися делами, поскольку была вызвана к руководству.

Приемная и кабинет начальника оперативно-поискового отдела напоминали современный офис, а самого полковника Кудрявцева можно было легко принять за преуспевающего бизнесмена, шикарные костюмы которого с лихвой компенсируют затрапезную внешность. По существу, так оно и было. Стараниями таких, как Кудрявцев, система МВД давно превратилась в весьма доходное предприятие. Об этом свидетельствовали хотя бы марки автомобилей, на которых полицейские съезжались на работу. Например, Кудрявцев ездил на новеньком БМВ, а Филимонова недавно приобрела себе великолепную «ауди» вишневого цвета. Никто не спрашивал у них, где они взяли деньги на покупку таких дорогих машин и прочих предметов роскоши. Потому что в таком случае полицейские сами начали бы спрашивать у спрашивающих.

Так работала эта система. Преступники без погон и удостоверений сотрудников силовых ведомств именовались бандитами. Обладатели удостоверений, чинов и регалий считались блюстителями закона. Вторые находились в несравненно лучших условиях, а потому брали верх над первыми, заставляли их платить дань, а порой даже «паковали», то есть арестовывали и отправляли за решетку. Такое очевидное превосходство наполняло полицейских гордостью и осознанием своей силы.

Кудрявцев был маленьким, жилистым, морщинистым человечком с замашками могучего богатыря, способного свалить противника одним щелчком. Его подвижная, немного обезьянья физиономия выражала высокомерие и непоколебимую уверенность в собственной правоте.

— Добрый день, товарищ полковник, — поздоровалась Филимонова и без приглашения опустилась на привычное место за приставным столом, придвинутым к письменному таким образом, что получалась буква «Т».

— Садись, Раиса, — сказал Кудрявцев, словно не замечая, что она уже это сделала.

Два или три раза он, используя свое служебное положение, принуждал Филимонову к половой близости. Это было бы еще ничего, дело житейское, как говорится. Но полноценной близости не получилось. То ли выпито было Кудрявцевым многовато, то ли с потенцией имелись проблемы, то ли еще что — не важно. В результате в отношениях начальника и заместителя появилось определенное напряжение. Чем бы ни занимались эти двое, они вольно или невольно вспоминали то, что произошло между ними… вернее, не произошло. Кудрявцев комплексовал, делал вид, что никакого комплекса у него нет, и от этого обращался с Филимоновой то подчеркнуто официально, то слишком по-свойски. Такие неровные отношения выбивали ее из колеи. Она не видела в начальнике мужчину, которому хотелось бы подчиняться, но вместе с тем была вынуждена делать это и демонстрировать свою лояльность, что изматывало ее морально.

Про себя полковник Кудрявцев давно решил обзавестись другим заместителем, непременно мужского пола, чтобы больше никогда не оказаться в столь щекотливом положении. Но сейчас было не время. Лошадей на переправе не меняют, не так ли? Сначала Кудрявцев хотел замять историю с наркотиками, а потом уж вплотную заняться кадровыми вопросами. В его планах Филимоновой отводилось времени совсем немного. Недельки три, может быть, месяцок, а потом прощайте, товарищ майор. И в прямом, и в переносном смысле. Кудрявцев уже начал обдумывать несчастный случай или роковой недуг, которому будет суждено безвременно оборвать жизнь отличного сотрудника и товарища Раисы Захаровны Филимоновой.

— Тут вот какое дело, — заговорил Кудрявцев, избегая задерживать взгляд на гладких коленках подчиненной. — Беда никогда не приходит одна, слыхала такую поговорку?

— Что-то случилось? — насторожилась Филимонова.

— Ты с группой Авдотьева давно связывалась?

— Вчера вечером. Около восьми часов. Капитан должен был отзвониться, если на месте засады кто-нибудь появится…

— Отзвонился? — перебил ее начальник.

Под притворной доброжелательностью его тона угадывалась изрядная порция ядовитой желчи.

Филимонова сразу поняла, что проштрафилась. Был бы на месте Кудрявцева какой-нибудь другой мужчина, по-настоящему сильный, требовательный, уверенный в себе, она, скорее всего, без лишних слов признала бы свою вину. Но на начальственном месте сидел этот дерганый импотент с зачесанными дыбом волосами и туфлями с массивными каблуками, прибавляющими ему несколько сантиметров роста. Женская сущность майора Филимоновой инстинктивно противилась необходимости подчиняться этому ничтожеству.

— Я не имею обыкновения напоминать подчиненным об их обязанностях, — сухо произнесла она. — Если Авдотьев не выходит на связь, значит, ему пока не о чем докладывать.

— Ошибаешься, — живо возразил Кудрявцев. — Ему есть о чем доложить.

— Вот как? Тогда почему…

— Его доклад прозвучал бы примерно так, — продолжил полковник, не позволяя перебить себя. — Товарищ майор, я убит в перестрелке с боевиками не идентифицированной пока вооруженной группировки. Оба моих сотрудника тоже скончались на месте от огнестрельных ранений, несовместимых с жизнью. Прошу разобраться и принять меры, а наши тела предать земле с воинскими почестями…

 

 2

Этот сюрреалистический рапорт вызвал у Филимоновой нервный смешок, чего, собственно, и добивался Кудрявцев. Отбросив сарказм, он устроил подчиненной полноценную выволочку, распалившись до такой степени, что позволил себе покинуть кресло и, приблизившись к Филимоновой вплотную, потрясать перед ее носом указательным пальцем, похожим на тонкую охотничью сосиску. Вначале она испытывала сильнейшее желание отмахнуться от этого пальца, а обладателя его отодвинуть подальше, чтобы не дышал на нее плохо переваренным ужином. Затем раздражение сменилось острым чувством опасности.

Полковник Кудрявцев заигрался. Засада на дороге была не просто авантюрой — она была плохо подготовленной и скверно исполненной авантюрой. Резонанс от этой истории будет настолько громким, что докатится до столицы, до самых верхов. И последует реакция. Грозная и неотвратимая, как громы и молнии, посылаемые с Олимпа.

— Товарищ полковник, — тихо произнесла Филимонова, не поднимая головы, — не кричите, пожалуйста, а то мне трудно собраться с мыслями.

— С мыслями? — злобно переспросил Кудрявцев, возвращаясь в свое кресло с непомерно высокой спинкой. — С какими мыслями, Раиса? О чем ты вообще думала ночью, утром? Почему сама не набрала номер Авдотьева? Почему никого не послала за ними? Чем была занята твоя голова? Хахаля, небось, завела… Что ж, уставом не возбраняется, но сначала дело, а потом уж тело. Здесь у нас не кабак, а серьезное учреждение, майор.

Терпеливо дождавшись конца этой тирады, Филимонова, завесив глаза косой челкой, спросила:

— Кто и как обнаружил тела наших ребят?

— Вертолетчик подсуетился, — ответил Кудрявцев, то и дело подпрыгивая на сиденье, словно оттуда периодически высовывались острые шипы. — Авдотьев ему водку выкатить обещал за наводку, вот он и побеспокоился. Подлетел, а на поляне трупы. Всего шесть штук насчитали. — Кудрявцев выложил на стол крепко стиснутые кулаки. — Трое наших, трое ихних.

— Неплохая арифметика, — машинально пробормотала Филимонова.

— Это ты называешь неплохой арифметикой? А? Я тебя спрашиваю! Хреново считаешь, Раиса. Шесть трупов минус семьдесят пять лимонов зелененьких…

— Раньше мы говорили о пятидесяти.

Она подняла на полковника глаза, сделавшиеся очень ясными и прозрачными. Побагровевший Кудрявцев несколько раз дернул кадыком, словно захлебываясь собственной слюной.

— Да какая теперь, нахрен, разница! — воскликнул он наконец. — Это я образно выразился. Хоть пятьдесят миллионов, хоть сто, хоть даже целый миллиард. Тю-тю денежки! — Кудрявцев развел руки в шутовском жесте. — А ведь мне эта операция не бесплатно обошлась. Знаешь, сколько людей задействовать пришлось? До хрена и больше! — Он хлопнул ладонью по столу. — И вот какой-то один козел все испортил. Найди мне Неделина, Раиса. — Кудрявцев упал грудью на крышку стола. — Нужно его допросить хорошенько. Может, он не все пять ящиков сжег, а? Может, что-то оставил.

Тон у полковника сделался заискивающим, как у ребенка, канючащего конфетку, но голос при этом остался прежним, мужским, хотя и срывающимся на тенорок. Филимоновой сделалось противно.

— Так сразу этого Антона Неделина не найти, — сказала она, не поднимая глаз и изображая задумчивость. — Он ведь понимает, что на него охота идет. Прячется.

Кудрявцев понизил голос:

— Ты говорила, к тебе его отец обращался. Давай через него попробуем.

Филимонова медленно покачала головой:

— Не выйдет, товарищ полковник.

— Почему?

— Гражданин Неделин Егор Антонович со следствием сотрудничать отказывается, — отчеканила майор Филимонова. — У него на глазах был убит бандитами наш оперативный работник. Шубин, если помните такого…

— А то! — поспешно произнес Кудрявцев. — Я всех наших хлопцев помню. Каждого. Перед глазами стоят. — Он пошевелил перед лицом пальцами. — Как живые.

«Врешь, никого ты не помнишь, — мстительно подумала Филимонова. — Для тебя только бабло важно. И для меня тоже. Сама не заметила, как сделалась такой».

— Неделин со мной контактов не поддерживает, — произнесла она вслух.

— А если на прослушку его номер?

— Сменил он номер.

Это была ложь, придуманная на ходу. На самом деле Филимонова еще позавчера приказала начать прослушивать мобильник Неделина-старшего. Более того, ей уже доложили, что отец разговаривал с сыном, который указал свои координаты. По всей видимости, оба теперь находились в деревне Пеньки или в ее окрестностях. В непосредственной близости от остова сгоревшего грузовика. А что, если…

Боясь сглазить, Филимонова оборвала себя на полуслове. Сейчас не время строить догадки и тешиться фантазиями. Сперва нужно сделать нечто важное.

Она подняла взгляд на Кудрявцева, который что-то говорил увещевающим тоном. Она его почти не слушала. Не имело смысла. Эта партия была проиграна вчистую. Очень скоро до полковника Кудрявцева доберутся или бандиты, или проверяющие из столицы. Тогда он сдаст всех, кого привлек к ограблению. Первой под следствие попадет сама Филимонова, возможно, не как исполнительница, а как главный организатор. Имея на руках солидную сумму, можно было бы уехать из страны и начать новую жизнь, не имеющую ничего общего с нынешней, полной риска и грязи. Но денежки, как образно выразился Кудрявцев, тю-тю. Это значит, что ответственности не избежать. Находиться в нынешней команде опасно. Это чревато осложнениями, вплоть до уголовной ответственности.

При этой мысли расплывшееся изображение полковника Кудрявцева вновь оказалось в фокусе, а до ушей Филимоновой донесся его голос:

— Раиса! Ты слышишь меня, Раиса? Почему ты молчишь?

Она разлепила губы, чтобы обронить:

— Я не молчу.

— Так ты найдешь Неделина? — все настойчивее спрашивал полковник. — Пообещай ему содействие, пообещай что угодно. Нам необходимо добраться до его сынка. Черт с ним, с товаром, сгорел так сгорел… Но Антон Неделин не должен заговорить, понимаешь? В этом деле его показания не нужны. Спишем все на бандитские разборки. Ну, не мне тебя учить, Раиса.

Она покачала головой.

— Я не вполне понимаю, о чем вы говорите, товарищ полковник. Если Неделин найдется, то наш долг взять с него показания и приобщить их к делу. Разве это будет не в интересах правосудия?

— Ах, правосу-у-удие… — протянул Кудрявцев, всем своим тщедушным телом откидываясь назад. — Вот как ты запела, Раиса! Ты что же, надеешься в стороне остаться?

— Я просто добиваюсь, чтобы вы четко разъяснили мою задачу, товарищ полковник.

— Найди водителя, майор! И сделай так, чтобы он заткнулся!

Кудрявцев был готов сорваться на крик. Казалось, его вздыбленная прическа вот-вот заискрится в насыщенном электрическом поле.

— Прошу выдать мне письменный приказ, — сухо произнесла Филимонова. — Или распоряжение.

— Ты рехнулась, Раиса?

— Я требую, чтобы вы прекратили оскорблять мою честь и достоинство, товарищ полковник. Кто дал вам право разговаривать со мной таким тоном? — Она подалась назад, отодвигаясь от стола вместе со стулом. — Я не считаю возможным оставаться вашим заместителем при таком отношении. — Она резко встала. — Немедленно извинитесь!

— Ага, вот оно что… — прошипел Кудрявцев. — Повод ищешь, чтобы соскочить, да, Раиса? Крысы бегут с корабля?

Он пропустил очень важное определение: корабль был тонущим. Филимонова отступила на шаг, твердо поставив стул на место.

— Меня давно смущал ваш стиль руководства, товарищ полковник. Я ухожу. Рапорт с прошением об отставке был подан вам еще две недели назад…

«До всей этой грязной истории», — мысленно закончила она.

— Что ты несешь? — взорвался Кудрявцев. — Какой рапорт?

— Тот самый, — сказала Филимонова, не моргнув глазом. — Который я положила перед вами на стол в прошлом месяце. Видимо, вы его потеряли. По рассеянности, надо полагать. — Она иронично усмехнулась. — Что ж, сейчас я принесу копию.

Разумеется, это была наглая ложь, однако Филимонова знала, что начальнику придется ее проглотить. А еще она знала, что останавливаться ни в коем случае нельзя. Пойдешь на попятную — сомнут. Только вперед! Без сомнений и колебаний!

— И на этот раз, во избежание новых недоразумений, вы подпишете рапорт в моем присутствии, — продолжала она. — Не откладывая дела в долгий ящик. — Видя, что задохнувшийся от возмущения начальник собирается что-то возразить, она выставила перед собой ладонь. — Минутку! Сначала дослушайте до конца, товарищ полковник. Или вы отпускаете меня, или прямо отсюда я отправлюсь туда, где меня выслушают.

— Тебя же первую за жабры возьмут, — пробормотал Кудрявцев с выражением полнейшего изумления на лице. — Ты же сама…

— Не понимаю, о чем вы говорите, — заявила Филимонова. — И прошу оставить эти грязные намеки. Я не имею и никогда не имела отношения к вашим махинациям. Свидетели у вас есть? Нет у вас свидетелей. А голословные обвинения выдвигать не советую. Подам на вас за клевету.

Полковник опять задвигал кадыком, который заострился настолько, что грозил проткнуть кожу на горле. Крыть ему было нечем. Все сотрудники, которых задействовала майор Филимонова, отправились на тот свет. Вызвать их оттуда не представлялось возможным.

— Вот ты, значит, как, Раиса… — пробормотал Кудрявцев, и было неясно, чего больше в его голосе — возмущения или восхищения.

— Ну что, я иду за рапортом? — спросила Филимонова. — Если хотите, вставлю формулировку «по личным обстоятельствам». Я вам не враг. Просто я хочу уйти и не позволю меня удерживать.

— Ты пожалеешь!

Это был даже не шепот, а настоящее шипение.

— Возможно, — согласилась Филимонова. — Но я сделала свой выбор. Так как? Подпишете, товарищ полковник?

Ответом был взгляд, полный ненависти. И все же молчание Кудрявцева означало согласие.

Филимонова покинула кабинет, аккуратно прикрыв за собой дверь.

 

 3

По пути в Пеньки Раиса Филимонова остановилась на придорожном рынке, представляющем собой площадку с двумя длинными железными столами, выкрашенными когда-то в синий или зеленый цвет. Товар, разложенный на вытертых до блеска прилавках, не отличался оригинальностью или разнообразием: яблоки, маленькие кособокие арбузы, домашние яйца, испачканные для наглядности куриным пометом, баснословно дорогие початки кукурузы, желтоватые огурцы, семечки, молоко в пластиковых бутылках, картошка и прочие дары полей и огородов.

Филимонова набрала всякой всячины и сложила в багажник, где уже покоились два объемистых фирменных пакета из супермаркета. Она хотела предстать перед Егором Неделиным обстоятельной, хозяйственной особой. Он был ей нужен. Не в том смысле, в котором женщины обычно нуждаются в мужчинах. Неделин являлся единственной зацепкой, той самой ниточкой, которая могла вывести Филимонову на наркотики. Чем больше она размышляла о случившемся, тем сильнее крепла в ней уверенность, что сын Егора Неделина не стал бы сжигать грузовик вместе с ценным грузом. Хотя бы один ящик да припрятал для собственных нужд. Или два. А то и все пять.

Не кретин же он. И не идейный борец с наркоманией, иначе ни за что бы не сел за руль того фургона. Значит, деньги для него не пахнут. А люди, готовые ради денег на все, не отличаются высокой моралью и принципиальностью.

Если догадка Филимоновой верна, то Антон Неделин чудом выскользнул из ловушки, а потом задумался, как быть дальше. Уничтожив партию наркотиков, он ничего не выигрывал. Это никоим образом не могло избавить его от преследования бандитов. Кроме того, совершив наезд на сотрудников полиции, он подвел себя под статью, за которую в прежние времена расстреливали. Неужели парень не понимает этого? Понимает, еще как понимает. А папе врет, чтобы не лишиться его поддержки. Вешает лапшу на уши. Но с Раисой Филимоновой у него этот номер не пройдет. Она не лыком шита.

Убедить Егора Неделина встретиться оказалось проще, чем она думала. А может, она просто безупречно сыграла свою роль плюс добавила парочку многозначительных намеков. Мужчины воображают себя неотразимыми и считают совершенно естественным, что женщины проявляют к ним повышенный интерес. Неделин не был исключением.

— Зачем я звоню? — переспросила Филимонова, когда он пожелал знать это. — Неужели не понятно?

— Нет, — сухо ответил Неделин. — Объясни, будь так любезна.

— Хорошо, — произнесла она со вздохом. — Буду с тобой предельно откровенна.

— Да уж, пожалуйста…

— Сегодня я написала рапорт об увольнении, — заговорила Филимонова, держа одной рукой мобильник, а другой — руль «ауди». — Это дело с нападением на грузовик твоего сына дурно пахнет, очень дурно. Я заподозрила своего начальника и…

Последовала пауза, сделанная специально для того, чтобы Неделин что-нибудь произнес. И он не замедлил это сделать:

— Ты сказала ему об этом?

— Естественно, — с достоинством ответила Филимонова.

— Но…

Настал черед его паузы. Она молчала, ожидая продолжения.

— Это может быть опасно, — заметил Неделин.

— Поэтому мы должны объединиться, — быстро сказала Филимонова. — На время. Иначе передушат поодиночке.

— Не думаю, что это лучший вариант.

— Егор, я из-за вас рискую. Из-за тебя, из-за твоего сына. Он ведь тоже замешан в этом. Или ты еще не понял?

— Понял, понял, — неохотно признался Неделин. — Это по глупости. Или Антона подловили на чем-нибудь. Я с ним поговорю.

— Вы вместе?

Задав вопрос, Филимонова так крепко прижала трубку к уху, словно хотела срастись с ней.

— Пока нет, — уклончиво ответил Неделин.

— Егор, не бросай меня! Мне больше не к кому обратиться. И ехать некуда. Нужно отсидеться хотя бы пару дней, все обдумать. Ты мне поможешь? На тебя вся надежда, Егор! Ты ведь не бросишь на произвол судьбы женщину, которая тебе доверилась?

— Доверилась? Но…

Филимонова прервала его, продолжая в том же энергичном, напористом темпе:

— Я ведь сразу согласилась помочь, когда ты ко мне обратился. И не привлекла тебя по факту гибели оперативного сотрудника. Даже свидетельских показаний не стала брать, чтобы не мешать тебе. Никому не рассказала, где искать тебя и сына…

— А сама откуда узнала? — насторожился Неделин. — Телефон прослушивала?

— Конечно, — легко созналась Филимонова. — Ты ведь бывший мент, понимать должен. Нельзя было без этого. Но я прослушала запись и стерла. Пошла на должностное преступление ради вас… — Она сделала вид, что колеблется, после чего уточнила: — Ради тебя.

Он закашлялся. Поплыл, значит. Нужно было добивать, пока не опомнился.

— Это не значит, что я в тебя влюбилась с первого взгляда, Егор. Я не романтическая девочка. Но скажу прямо: ты мне симпатичен. Не знаю, как все обернется, когда мы познакомимся ближе… — Филимонова вздохнула. — Я столько раз обжигалась, что… Ладно, давай замнем для ясности.

— Давай! — поспешно воскликнул Неделин.

— Как вас найти в Пеньках?

— Меня, — поправил он. — Я ведь сказал, что пока не встретился с Антоном.

— Хорошо, так даже лучше. Как тебя найти, Егор?

— Как приедешь, позвони, — решил он после секундного колебания. — Смотри, хвост за собой не притащи.

— Не маленькая, — заулыбалась довольная Филимонова.

Она добилась своего. В очередной раз.

— Твой телефон тоже могут прослушивать, — напомнил Неделин.

— Не могут. У меня двойная защита плюс к этому хитрая чип-карта.

— И все же поменьше болтай.

— Слушаюсь и повинуюсь.

Когда Филимонова произносила эти слова, тон ее был игривым, а глаза — холодными и бесстрастными.

Закончив разговор, она бросила мобильник на соседнее сиденье и прибавила скорости. Впереди ждала удача. Филимонова твердо верила в это.

 

 4

Егор Неделин любил деревню. В детстве его всегда вывозили из города на летние каникулы к одной из бабушек. Такие путешествия сулили гораздо больше приключений, чем времяпрепровождение в пионерлагере и даже поездки с родителями на Черное море. В деревне была свобода и почти самостоятельная жизнь без надзора взрослых. Купайся в речке хоть до посинения, кури с деревенскими приятелями до тошноты, лови рыбу, заигрывай с девчатами, играй в карты или индейцев — на выбор. Правда, чтобы заслужить это, приходилось таскать воду из колодца и полоть огород, но это была невысокая плата за счастье.

Неделин не помнил, чтобы он когда-нибудь скучал в деревне. Именно там он научился плавать и ездить на велосипеде, впервые попробовал водку и поцеловал девочку по-настоящему. Спал он обычно в саду на раскладушке и, прежде чем отключиться, имел возможность посмотреть на бесконечные россыпи звезд, которых не видел или не замечал в городе. Одним словом, деревенская жизнь долгое время ассоциировалась у него со счастьем.

Но вот, очутившись в деревне много лет спустя, Неделин увидел ее другими глазами и в другом состоянии. Три короткие улочки, заставленные неказистыми домишками. В конце каждой — колодец с мятым ведром на ржавой цепи. Крытая нержавейкой крыша — редкость. Антенна торчит над каждым домом, но спутниковой — ни одной. Заборы перемежаются косыми оградками из потрескавшихся жердей. Кур гораздо меньше, чем в прежние времена, коровы почти не мычат, всем встречным жителям далеко за пятьдесят. Молодежи и детворы нет вообще. Могильная тишина. Пыльный бурьян. Запустение и тоска.

Когда в Пеньки въехала красная иномарка с женщиной за рулем, можно было ожидать, что вся деревня сбежится полюбоваться необычным зрелищем. Однако этого не случилось. Старикам было неинтересно, кто приехал и зачем. Лишь несколько голов появились поверх заборов, чтобы проверить, не привезли ли какого-нибудь дешевого товару, и, убедившись, что нет, скрылись из виду.

— Добро пожаловать, Рая, — поздоровался Неделин, когда Филимонова подогнала к нему «ауди» и выбралась наружу.

Машина смотрелась в этой глуши как инопланетный корабль. Заметив цепкий взгляд Неделина, Филимонова сказала:

— Отец подарил. Он хорошо зарабатывал в свое время.

— Разве я что-то спросил? — вежливо удивился Неделин.

— Мысленно. Подумал, что такой тачки не может быть у честного полицейского, признайся.

Она была права. Неделин пожал плечами.

— Это профессиональное. Постоянно вглядываюсь, оцениваю, прикидываю.

— Вглядывайся и оценивай сколько угодно, но не подозревай меня, ладно? — Приблизившись, Филимонова обхватила пальцами его бицепс. — Я здесь не по заданию. И не уверена, что меня оставят в покое.

— Почему? — поинтересовался Неделин, стараясь увидеть глаза Филимоновой, которые она не только завесила челкой, но еще и прикрыла ресницами. — Ты ведь не участвовала в их схемах и ничего не подозревала. Какой из тебя обвинитель? С какой стати тебя опасаться?

Она усмехнулась, медленно качая опущенной головой:

— От тебя ни одна деталь не укроется. Да, ты прав. Я мало что знаю. В основном это догадки и предположения. Но сегодня, разругавшись с начальником, я столько ему наговорила…

Она закусила губу.

— Зачем? — продолжал расспрашивать Неделин, который хотел все досконально выяснить, прежде чем составить окончательное мнение о своей новой подруге.

— Да низачем, — с досадой ответила Филимонова. — От злости. Припугнуть Кудрявцева вздумалось. А он все за чистую монету принял.

Объяснение было более чем правдоподобное. Трудно требовать от женщин выверенных, расчетливых поступков. Так они поступают только в тех случаях, когда у них есть время успокоиться и все хорошенько обдумать. А вынужденные реагировать немедленно, они дают волю эмоциям. Мужчины, что ни говори, владеют собой лучше.

— Понятно, — сказал Неделин.

Филимонова посмотрела ему в глаза и улыбнулась:

— Вещи поможешь донести?

— Вещей много?

— Не очень. В основном, продукты.

— Тогда помогу, — сказал Неделин тоном, не очень похожим на шутливый.

— Сейчас. — Филимонова приготовилась открыть багажник.

— Погоди, — остановил он ее. — Нам туда.

Он показал на дом в начале улицы, мимо которого Филимонова проехала. Она понимающе усмехнулась:

— Не был уверен, что покажешь мне свое убежище?

— Угу, — подтвердил он. — Сдавай задом, а то здесь не развернешься. Все заборы повалишь.

— Они сами попадают, — сказала Филимонова, забираясь в машину. — Держатся на честном слове.

— Как хозяева, — обронил Неделин и, не дожидаясь ответа, зашагал по улице.

«Грубиян», — подумала она, но не сердито, а с удовольствием. Ей нравились мужчины такого типа. Гадая, положит ли ее Неделин ночью рядом, она подогнала «ауди» вплотную к нужному дому. За соседним забором зашлась в истерике собачонка. Оттуда выглянула старуха, похожая на мумию, и уставилась на приезжих. Не обращая на нее внимания, Неделин зашел в калитку, повозился там и распахнул ворота.

— Заезжай, — скомандовал он.

— Я впишусь? — усомнилась Филимонова.

Двор был маленький, заваленный всяким хламом, с кучами хвороста, растрескавшимися досками, ржавым железом.

— Если нет, то лучше не садись за руль, — сказал Неделин. — Или тебе права тоже подарили? Вместе с машиной?

Нахмурившись, Филимонова скрылась в салоне и дала задний ход. «Ауди», чудом не оцарапав борта, заползла во двор. Она гордо посмотрела на Неделина. Он стоял к ней спиной, стягивая створки ворот.

— Я привезла еды на троих, — сказала Филимонова, выбравшись из машины.

— Нас будет двое, — ответил Неделин, не оборачиваясь. — Антон пока не объявился. Осторожничает.

— И правильно делает. А хозяин где?

— Помер. Мне ключи соседка дала. За такие деньги в городе даже не перекусишь толком.

— Дал бы больше, — сказала Филимонова.

— Зачем? — Неделин пожал плечами. — Она не просила.

«Не только грубый, но и черствый», — подумала она и не огорчилась. Сегодня, когда в крови бродило так много адреналина, ей хотелось от него не нежности, а совсем другого.

Взглянув на горизонт, Филимонова увидела, что солнце уже сползает к зубчатой полосе леса. Осталось поужинать и…

— Ну что, — сказала она, — бери вещи и веди в дом.

— Не заблудишься, — буркнул он. — Проходи первая. Я воды принесу. Располагайся там. Багажник открытым оставь.

Прихватив гремящие оцинкованные ведра, Неделин покинул двор. Оставшись одна, Филимонова сладко потянулась и, не опуская рук, заброшенных за голову, улыбнулась. Ее глаза были мечтательно прикрыты.

 

 5

Ужинали при свечах, насыщаясь обильно и жадно, не слишком стремясь поразить друг друга хорошими манерами. Оба были в майках: Неделин в черной, Филимонова в белой. Она знала, что у нее красивая грудь, и не стеснялась выпячивать ее. На столе, помимо разнообразной снеди, стояла опустошенная до половины бутылка темного рома с пиратом на наклейке. Бутылка была семисотграммовая, внушительная.

— Вкусно, — одобрил Неделин, приканчивая ломоть пиццы.

— Завтра я супчик сварю, картошечки нажарю, — пообещала Филимонова.

— Вот такую? — он показал пальцами что-то вроде грецкого ореха.

— Почему такую? — удивилась она.

— Картошечка, наверное, очень маленькая. А супчик варят в детской кастрюльке, да?

Неделин откровенно издевался, насмешливо поглядывая на Филимонову. «Ничего, посмотрим, как ты ночью веселиться будешь, — мстительно подумала она. — Уж я тебя сегодня помучаю».

— Наливай, — предложила она, показав подбородком на бутылку.

— Ты алкоголь как переносишь? — спросил он, не торопясь выполнить просьбу.

— Я мент, — напомнила Филимонова. — Могу сама пол-литра уговорить, заснуть к рассвету, а утром как огурчик. Есть один секрет.

— Поделишься?

Неделин придвинул граненые стаканчики, остро пахнущие ямайским ромом.

— Я всегда окно открытым оставляю, — сказала Филимонова. — Свежий воздух быстро отрезвляет, особенно если холодно.

— Ну, это любому известно, — фыркнул Неделин, протягивая ей стакан. — Кстати, о свежем воздухе. Не возражаешь, если я закурю?

— Возражаю, — отрезала Филимонова с неожиданной резкостью. — Вся одежда табачищем провоняет. Дыми на крыльце, договорились?

— Заметано.

Норовисто прикусив сигаретный фильтр, он вышел из дома. Небо еще сохраняло остатки закатного румянца на востоке, но дальше и вверху уже сверкали звезды. Луны не было. Деревья стояли черные, молчаливые. По всей деревне не нашлось ни лучика света. Электричества не было, а жечь керосин или свечи ради чтения старики не желали. Спали. Пока еще не вечным сном, но так же бездумно и бесчувственно.

«Почему мы так боимся смерти? — размышлял Неделин, пуская дым к звездам. — Ложимся спать и преспокойно проваливаемся в небытие. Все дело в том, что мы знаем, что утром опять проснемся, поэтому нам не страшно. Выходит, люди по-настоящему не верят в свое бессмертие и в загробную жизнь. Притворяются, успокаивают себя, а сами не верят. Иначе умирали бы так же легко, как засыпали. Даже с радостью. Оставляй все болячки и проблемы на земле, а сам возносись. Там тебе выдадут новое, здоровое тело и совершенно незапятнанную биографию. Живи и радуйся. Греши, наслаждайся жизнью, все равно потом будет новая. Так нет, не получается. Инстинктивно все понимают, что переродиться суждено далеко не каждому. Может быть, одному из тысячи, а то и из десяти тысяч, из ста, из миллиона. Страшно потому, что в конце каждый понимает, как глупо распорядился жизнью и душой. За это придется ответить, а этого никто не любит…»

Из задумчивого транса Неделина вывел пронзительный визг, прозвучавший за дверью и разбудивший вредную собачонку в доме напротив. Глаза Филимоновой, выскочившей на крыльцо, были круглыми и совершенно безумными…

— Там… там… — бормотала она, указывая на дверь дрожащим пальцем.

— Что? — спросил Неделин, наклоняясь за колуном, очень удачно пристроенным у стенки.

Перед его мысленным взором пронеслись мужские фигуры, забирающиеся в окна с оружием в руках. Подхватив топор, он оттеснил Филимонову таким образом, что она очутилась у него за спиной.

— Мышь, — выдохнула она. — Прямо возле меня шмыгнула. А остальные скребутся.

Неделин аккуратно поставил топор на место и внимательно посмотрел на спутницу:

— Мышь?

— Да, — подтвердила она, кивая.

— А ты раньше не слышала, как они скребутся?

— Нет, — сказала Филимонова. — Мы же разговаривали. А когда я осталась одна, стало тихо и…

— Рая, — вкрадчиво произнес Неделин, — если ты так боишься мышей, то, может, тебе постелить в саду? — Он посмотрел на двор, укрытый тенями черных деревьев. — Сон под открытым небом полезен. К тому же ты знаешь о пользе свежего воздуха после возлияний.

— Нет! — быстро сказала она. — Я одна боюсь.

Ей было весело играть эту роль. Мышей она действительно побаивалась, однако не настолько, чтобы убегать от них с криками. Но маленький спектакль позволял ей попроситься спать рядом с Неделиным. Разумеется, он не откажет гостье в этой маленькой любезности. Остальное дело техники. Тут прикоснуться, там прижаться. Случайно, конечно. Какой мужчина выдержит?

— Пойдем в дом, — вздохнул Неделин. — Нужно еще выпить. Может быть, тогда ты станешь смелее.

— Да, — согласилась Филимонова. — Обязательно.

Они одновременно шагнули в дверной проем. Ее грудь уперлась в его грудную клетку. От нее пахло спиртным, едой и горько-сладкими духами. Неделин обхватил ее за талию и начал целовать, запрокидывая Филимоновой голову и заставляя сгибаться в талии.

Так они стояли в сенях достаточно долго, пока оба не начали задыхаться. Когда их губы разъединились, грудные клетки обоих судорожно вздымались и опадали.

— Я давно ни с кем не целовалась, — призналась Филимонова, трогая распухшую губу языком.

— Я тоже, — сказал Неделин. — Как-то не доходило до поцелуев.

— Здорово. Почти как в первый раз.

Он посмотрел ей в глаза и увлек в комнату.

— Я бы сначала выпила, — сказала Филимонова, слегка упершись возле стола.

— Обязательно, — сказал Неделин. — Потом.

На этом ее пререкания закончились. Началось совсем другое.