Рыская по округе в поисках беглецов, Горелый и Бумбараш не заметили, как чуть не заблудились в лесу. Городские жители до мозга костей, они не ожидали, что лес может быть таким большим, а тропинки в нем – такими запутанными. Казалось бы, если ты выбрал одну и идешь по ней, то потом ничего не стоит вернуться обратно, но на деле это оказалось не так. Бандиты вернулись в деревню лишь под вечер, найдя ее по лаю собак.

– Ох, тля, околел совсем, – пожаловался Бумбараш, пока они переходили обледенелый мостик. – Ты печку топить умеешь?

– Какую печку, ты что, с дуба рухнул? Нам когти рвать нужно. Прыгнем в тачку, и гудбай, селяне. Бабы ведь не просто так сбежали, они шухер устроят.

– Нет, – коротко ответил Бумбараш и замолчал.

Кореша поднялись по откосу и, подвывая от холода, устремились к знакомому дому.

– Почему нет? – спросил Горелый, когда они ввалились в комнату и приложили закоченевшие руки к еще теплой печи.

– На столе ноутбук стоит, видишь? – Бумбараш качнул головой.

– Ну вижу. И что?

– Он девахи этой, Аленушки. Она, прежде чем деру дать, письмецо своему хахалю писала… Андрюша! – передразнил Бумбараш фальцетом. – Я тут без тебя совсем пропадаю… – Он перешел на свой обычный голос: – Думаю, этот Андрюша и есть Лунев, который весь город на уши поставил.

– И что? – повторил Горелый.

– А то, что я письмо за Алену закончил и отправил. Теперь ее дружок Андрей Лунев на всех парах мчится сюда. Я от имени Алены попросил его немедленно приехать, потому что с Настей беда.

– Настя – это малявка с кошачьими ушками?

– Нормальные у нее уши, братан. Ты что, перемерз?

– На шапке ушки, – пояснил Горелый, принимаясь подкладывать в печку бумагу, хворост и уголь, хранящийся в ведре с совком.

– Не знаю, не видел, – отмахнулся Бумбараш. – Не в этом дело. Короче, Лунев приедет, мы его скрутим и заставим Алену вернуть. Как тебе мой план?

– Нормальный. А если этот Андрей Лунев с ней созвонился?

– Не-а.

– Почему нет?

– В бегах они. Не пользуются мобильной связью, чтобы не вычислили.

– Точно! – обрадовался Горелый, но тут же загрустил. – Не нравится мне этот заказ, братан. Неохота баб мочить, Лунева этого. Он фраер бедовый. За слепых детей подписался. А мы типа Карабасы-Барабасы. Слава пойдет о нас сам знаешь какая.

– Я, по правде говоря, и сам так думаю. Стремное дельце. Мутняк.

Горелый поджег газету и хотел что-то ответить, когда в сенях послышались осторожные шаги. Бандиты, не сговариваясь, метнулись в разные углы, на ходу доставая пистолеты. Но стрелять не пришлось. В комнату вошла… Алена.

– Ты чего здесь? – спросил Бумбараш подозрительно.

– Я… я за компьютером вернулась. Там… там важная информация хранится.

Алена посмотрела бандитам в глаза и потупилась.

– Ты одна? – спросил Горелый.

– Одна. И где мама и Настя не скажу, хоть что со мной делайте.

– Бедовая, да? – Бумбараш, держа пистолет перед собой, приблизился к Алене. – Смерти не боишься?

– Боюсь, – честно призналась она. – И боли боюсь. Только все равно никого не выдам. Убейте меня, если вам перед Никодеевым отчитаться надо. А остальных не троньте.

– Отчитаться, слыхал, Горелый?

– Ага. Типа в бухгалтерии.

Бандиты засмеялись, но как-то невесело. Потом переглянулись.

– Сядь на диван, – велел Бумбараш. – И чтоб ни звука. Поняла?

Алена кивнула. Лицо у нее было очень бледное и очень решительное.

– Лунев скоро здесь будет? – спросил Горелый.

Алена закусила губу и промолчала. Ее опущенные ресницы задрожали.

– Ох ты и вляпалась, дурочка, – цокнул языком Горелый. – На тебя охота идет, а ты: вот она я, здрасьте.

– Тс-с! – Бумбараш приложил палец к губам. Другой рукой он прижимал к уху мобильный телефон.

Его лицо было не таким бледным, как у Алены, но тоже полным решимости.

* * *

Александр Сергеевич Никодеев тупо метал стрелки-дартс в черно-желтую мишень. Больше он ни на чем не мог сосредоточиться в этот день. Все отошло на задний план: и прием делегации товарищей из Китая, и задержка месячных у супруги, и совещание по поводу ремонта автодорог, сулящее участникам от тридцати до пятидесяти миллионов чистой прибыли.

Сказав новой секретарше, чтобы ни с кем не соединяла, Никодеев уединился в одной из трех комнат отдыха, принял на грудь двести граммов коньяку, засучил рукава и занялся стрелками. Они всегда помогали ему во времена тревоги и уныния. Даже больше, чем алкоголь.

Восемнадцать… Пятьдесят… Одиннадцать… десять… Так, теперь нужно двенадцать набрать. Глаза Никодеева отыскали нужный сектор слева. Он поднял маленький метательный снаряд к плечу…

Проклятье!

Оживший в кармане мобильник помешал точному броску. Дротик встрял за пределами круга.

– Да! – рявкнул Никодеев в трубку.

– Все в порядке, шеф, – откликнулась она голосом Бумбараша.

– Какой я тебе шеф? Докладывай, как положено.

– Я не в армии и не в конторе ментовской. Говорю, как привык. Не нравится? Тогда чао!

– Погоди, – заторопился Никодеев. – Дело сделано?

– Всех четверых обнулили, – сказал Бумбараш.

Зная, что заказчик его не видит, он подмигнул Горелому. Тот ухмыльнулся в ответ. Оба были довольны собой. Почему не развести лоха, если он сам напросился? И зачем брать на душу лишние грехи, если можно без мокрухи обойтись?

Бандиты пообещали отпустить Алену на все четыре стороны. Попридержали ее пока что в качестве заложницы на всякий пожарный, но даже пальцем не тронули и не чпокнули, хотя подмывало, конечно. Что обман раскроется, они не боялись. Уже завтра оба планировали смыться в Турцию, где их кореш открыл ресторан для отечественных туристов. Там Бумбараш и Горелый войдут в долю – на те бабки, которые им губернатор отвалит. А когда он просечет, что просчитался, будет поздно. Вот почему настроение у братков было приподнятое. Они завязывали с прошлой жизнью, завязывали красиво и чисто. Авось на том свете им зачтется, что четыре души не загубили. Могли и должны были, но не стали.

Закончив разговор, Бумбараш торжествующе посмотрел на кореша:

– Все. Купился.

– Поверил? – уточнил Горелый.

– Как последний лох. Так он лох и есть.

– Это Никодеев нас заказал? – тихо спросила Алена из своего угла.

Бандиты, забывшие о ее существовании, уставились на нее.

– Меньше знаешь – крепче спишь, – сказал Бумбараш.

– Но не тем холодным сном могилы, – добавил Горелый, обнаруживая знание классической поэзии.

– Недавно он узнал, что я его дочь, – сказала Алена.

– Хреновый у тебя папаша, – посочувствовал Горелый.

– Ну ничего, – успокоил Бумбараш, – зато матушка правильная. Вам всем спрятаться надо на время. У губернатора длинные руки.

– Вы меня отпустите?

Алена с надеждой посмотрела на одного, потом на другого.

– Отпустим, – кивнул Бумбараш. – Через час.

– Почему не сразу?

– Никодеев бабки пообещал прислать. Сюда. Заберем и распрощаемся.

– Зачем я вам?

– На всякий случай, – ответил Горелый. – Не бойся, не обидим.

– Все будет путем, – поддержал его Бумбараш.

Он очень и очень ошибался. Ничто не могло идти «путем», потому что Никодеев, пролив скупую мужскую слезу, уже отдал распоряжение командиру спецназа уничтожить банду рэкетиров, засевших в деревне Сосновка. «Не щадите извергов, – сурово произнес он в качестве напутствия. – Они заложников не пожалели, и вы их тоже не жалейте. Никаких пленных, никаких переговоров. В том доме уже четыре трупа. Один из них принадлежит двенадцатилетней девочке, сироте Насте Карташовой. И еще погибли две женщины, молодая и старая. И храбрый мужчина, пытавшийся их спасти. Поэтому не церемоньтесь там. Бейте из автоматов, закидывайте гранатами, хоть бомбу бросайте».

Спецназовцы прониклись. Сорок пять минут спустя дом был оцеплен – мышь не выскользнет. Наблюдатель сообщил, что видит одного бандита, вышедшего на крыльцо помочиться с пистолетом за поясом.

И понеслась душа в рай!

А пока шла перестрелка, Никодеев ждал поблизости, чтобы потом, когда все будет кончено, собственными глазами увидеть мертвые тела Лунева, Карташовой, Колесниковой и ее матери, так некстати вспомнившей молодость. Как была деревенской дурехой, так и осталась. И братки недалеко от нее ушли. На что они рассчитывали? Что им отвалят хренову кучу денег и отпустят? Как дети, ей-богу. Не знают, как в этом мире все устроено? Выживает сильнейший. Выживает подлейший. Выживает тот, кто не останавливается ни перед чем!

Бумбараш, получивший по пуле в печень, ногу и левое плечо, не имел ни малейших шансов выжить. Он не был ни подлейшим, ни сильнейшим. Он оглох от взрывов и почти ничего не видел. Кровь лилась из его глаз и ушей. Он пытался кричать, что сдается, что готов бросить оружие, но никто его не слушал. Эти парни в черных касках и бронежилетах приехали, чтобы убить его. Они не собирались вести переговоры, они не пытались освободить заложницу, они не предлагали выходить с поднятыми руками. Это был расстрел. Мочилово. Гасилово.

– У тебя есть обойма, Бумба? – завопил из сеней Горелый. – Бросай сюда! У меня голяк!

Он еще на что-то надеялся. С перебитыми ногами и вытекшим глазом. Бумбараш закатился истерическим хохотом. Он продолжал смеяться, когда в окна со всех сторон вломились спецназовцы, похожие на черных рыцарей. Один из них спрыгнул прямо на грудь Алены, сломав ей несколько ребер, но она ничего не почувствовала. Тому мясному манекену, который валялся на полу, было все равно.

Через секунду все равно стало Горелому. Добив его, черные рыцари стали обыскивать дом, в котором теперь можно было снимать фильм про войну. Тлели обои, струился дым, хрустело под ногами крошево того, что совсем недавно было посудой, утварью и прочими полезными вещами. А на полу лежали те, кто еще недавно были людьми. Разницы между ними и разбитыми горшками не было никакой.

* * *

Лунев успел к финалу. Затесавшись в толпу деревенских зевак, он увидел, как из дома выносят тела. Одно из них принадлежало Алене. Ее лицо было с одной стороны синим, распухшим и уродливым. Оно было неживое. Все то хорошее, все доброе, теплое и светлое, что было у Лунева в этом мире, закончилось. Или что-то осталось?

Он подошел к молодому детине-спецназовцу, принимавшему у товарищей неизрасходованные боекомплекты и гранаты.

– Девочка в доме была? – спросил Лунев.

– Какая, нах, девочка? – вызверился детина.

– Маленькая. Лет двенадцать ей.

– Не было девочки. И вали отсюда.

– Ты это боевому полковнику сказал, сынок, – ласково произнес Лунев. – И личико под маской не спрятано. Ай-яй-яй.

– Не положено тут, – буркнул детина, сменив тон. – Меня за разговорчики с посторонними по головке не погладят.

– Но и по попке не отшлепают. Один вопрос. Тут что было?

– Банда террористов с четырьмя заложниками. Особо опасные и все такое. Нас по приказу губернатора подняли. Вон он, подкатил на «мерсе». – Детина открыл ящик и принялся складывать туда гранаты, предварительно освобождая их от запалов, которые отправлял в отдельный коробок. – Но заложница одна оказалась. Они ее шлепнули, когда жареным запахло.

– Вон там? – Лунев показал пальцем на огород.

– Где?

Детина машинально повернул голову. За это время Лунев успел разжиться гранатой РПГ с запалом и кольцом. Детина подозрительно уставился на него:

– С чего ты взял, что там? Ее из дома не выводили. И вообще слишком много вопросов, полковник. Ты сказал, что один задашь. Я ответил. Разговор закончен, нах.

Лунев спорить не стал:

– Закончен так закончен.

Он пожал плечами и отошел, незаметно поглядывая в сторону губернаторского «мерседеса». Когда Мягкова закладывала своих сообщников, она упомянула и Никодеева. Нет, собственноручно он у детей селезенки не вырывал и похабщиной их заниматься не заставлял. Но деньги от этого бизнеса имел и покрывал его, когда надо. Скорее всего, спецназ Никодеев прислал не для того, чтобы расправиться с бандитами, а для того, чтобы ликвидировать Алену. Возможно, он и бандитов на нее предварительно натравил. Теперь не проверишь. Алену ни о чем не спросишь. Ее последние слова были: «Здравствуй, Андрей. С Настей беда. Немедленно приезжай в Сосновку».

Но Насти в деревне не оказалось. Получается, Алена успела отправить ее и мать куда-то в безопасное место. Значит, письмо прислала не она.

Лунев неторопливо направился к «мерседесу». Судя по осадке и коричневатой тонировке, машина была бронированной. Ее обступило человек двадцать любопытных, которым дорогая иномарка была интереснее закопченных трупов. Никодеев, закончив разговор с командиром спецназа, готовился забраться на заднее сиденье. Люди расступились, чтобы не мешать тяжелой двери распахнуться.

– До свидания, товарищи, – бодро произнес Никодеев. – Как видите, земля горит под ногами у преступников. И будет гореть, это я вам твердо обещаю. Так что спокойно готовьтесь к посевной. Государство не даст вас в обиду.

За то время, пока он поднимал ногу с утоптанного снега, чтобы поставить ее на пол автомобиля, Лунев успел подойти вплотную, сжимая в кулаке гранату без чеки. Закатив ее внутрь салона, он галантно захлопнул дверь. «Мерседес» крякнул и вздрогнул вместе со стоящими вокруг зрителями. Лунев тоже вздрогнул, отпрыгнув в сторону. Когда все отшатнулись, он попятился еще дальше.

Расталкивая народ, к сочащемуся дымом «мерседесу» побежали спецназовцы. Началась суматоха, поднялись крики. Заблокированные двери автомобиля не поддавались усилиям, парни в черном полезли в окна, выдавленные взрывом. Никто не понимал толком, что произошло, а Лунев давать пояснения не собирался.

Он уходил. Он не оборачивался. Сосновка не стала и не могла стать ему вторым домом. Алена не стала его женой, Настя – дочерью. Это все принадлежало не Луневу. Он не имел права на чужое. Он вернулся с войны и обнаружил, что он совсем посторонний в ином, мирном мире. Перекраивать его под себя не было ни сил, ни желания, ни времени. Оставалось покинуть этот мир и вернуться в прежний – свой, привычный, военный.

Но это будет не сегодня. Сегодня Лунев напьется вдрызг, в стельку, вусмерть. И завтра тоже. А потом отправится в Африку. Там будет пекло. Но не такое пекло, как здесь, среди белых снегов и зимней стужи.