Оставалось только поражаться выносливости женщин. Лида Уварова не только не изволила поваляться на полчасика дольше, но еще и пораньше встала, чтобы сварганить какой-никакой завтрак и привести себя в порядок.

— Посуда и уборка на тебе, — объявила она, крася губы перед зеркалом.

Андрей, которому пока удалось открыть только один глаз, посмотрел на две пустые бутылки, мерцающие в утреннем свете, и ответил хриплым междометием, которое можно было истолковать и как утвердительное, и как неодобрительное.

Уварова встала, продела руки в лямки бюстгальтера и сказала, застегиваясь:

— Вечерком заскочу. Подлечимся. Шампанское за мной.

— Нет, — сказал Андрей, перекатывая голову по подушке. — Никакого шампанского.

— Дело хозяйское. — Уварова застегнула юбку и покрутила ее на талии. — Жди, и я вернусь, только очень жди.

Когда она, наконец, ушла, Андрей с облегчением закрыл глаза и, поворочавшись, устроился поудобнее. Но сон не шел. Повздыхав, Андрей отправился в ванную комнату. Полчаса спустя, посвежевший и взбодрившийся чашкой крепчайшего кофе, он уселся за стол и приступил к чтению скопированных страниц уголовного дела. Убедившись, что голова пока еще, что называется, не варит, он заставил себя прибрать в квартире и разобрать завалы посуды в кухне, а потом заново засел за работу.

Изучению материалов очень мешал суконный язык, которым изъясняются полицейские и военные, причем не в обыденной жизни, а в канцелярской. И все же просмотр этого вороха бумаг принес свои плоды. Во-первых, удалось обнаружить ссылку на показания двух других свидетелей, которых в деле не оказалось. Во-вторых, Перепелицын забыл или не счел нужным переделать опись изъятых у Туманова вещей, а среди них числился тот самый мобильный телефон, которого якобы не было. В-третьих, экспертиза указывала на наличие гематомы на затылке покойного Никольникова, а это могло означать, что его оглушили, прежде чем прикончить.

Человек, родившийся и выросший в какой-нибудь другой стране, скорее всего, пришел бы в ужас от творящегося беззакония. Но Андрея волновала только судьба родного отца, а не общее состояние отечественного правосудия. Ему было на это плевать, как и миллионам его сограждан. В результате чего они имели что имели, а их имели как хотели.

Отложив бумаги, Андрей некоторое время сидел неподвижно. Как быть? К кому обратиться со своими шокирующими открытиями? Соболев слишком нерешителен, его больше волнует собственная шкура, а не судьба отца, которого он вряд ли считает таким уж близким другом. Позвонить Витковой? Но отношения у них не заладились и вряд ли теперь будут иными. Поискать другого адвоката? Поздно. Завтра состоится суд, самый гуманный и справедливый в мире. Соболев обещал, что все решится в пользу отца. Хорошо бы. Только Андрей сомневался, что так и будет. Значит, он просто попусту теряет время?

Андрей вскочил, прикидывая, куда направиться. В какую-нибудь юридическую контору? Или попытать счастья в полиции? Что если у Лиды Уваровой имеются свои ходы к начальству? Да, наверняка имеются. Вчера днем она была не готова использовать эти рычаги в пользу Андрея, однако после бурной ночи ее отношение могло коренным образом измениться. Не зря же он так старался.

Застегивая на ходу рубашку, Андрей направился в прихожую, когда вдруг позвонили в дверь. Это был не кто иной, как Соболев собственной прокурорской персоной.

— Анатолий Борисович? — удивился Андрей.

— Что, сильно изменился? — насмешливо прогудел гость. — Чайком напоишь?

— Может, кофе?

— С утра уже побаловался. В моем возрасте приходится знать во всем меру. В том числе и с женщинами. — Соболев зорко взглянул на Андрея. — А ты, похоже, перегрузок не боишься.

— Не понимаю, о чем вы…

Пряча лицо, Андрей полез в навесной шкафчик за банкой с чаем.

— Изможденный ты какой-то, — пояснил Соболев, располагаясь за столом. — А глаза блестят. И тени под ними красноречивые.

— Не выспался. Дело изучал.

— Дело? Откуда оно у тебя?

Несколько секунд Андрей возился с чашками и чайником, не спеша поворачиваться к Соболеву.

— Какая разница, — сказал он как можно более беспечно.

— Разница очень большая, Андрей. Я должен знать.

— Меры принять собираетесь?

— Нет, — сказал Соболев. — Даю слово. Просто интересно.

— Не могу сказать. Это не моя тайна.

— Так покажи хотя бы. А то вдруг тебе липовые документы подсунули?

— Нет, они настоящие, — уверенно возразил Андрей. — Видно же.

— Неси сюда, — велел Соболев тоном, не терпящим возражений. — Ты не представляешь себе, сколько сейчас умельцев развелось. При наличии сканера, фотошопа и принтера можно что хочешь сварганить.

Пришлось подчиниться. Когда Андрей положил на стол распечатанные страницы, Соболев довольно долго изучал их, что-то выискивая, сверяя, поднося текст к самому носу.

— Ну что, Анатолий Борисович?

— Вроде оригиналы копировали.

— Я же говорил. Пейте чай, остынет.

— Знаешь, я по такой жаре лучше ограничусь водой. Холодная есть?

— Конечно.

Пока Андрей отвернулся к холодильнику, гость пропал из кухни.

— Я здесь, — подал он голос от входной двери. — Обуваюсь. Рожок у вас удобный, длинный. А я все не приобрету никак, руки не доходят. Вечно раком стоять приходится…

Пока он так, кряхтя, болтал, Андрей с тревогой бросился к столу, но копия дела лежала на месте. Прихватив ее, он поспешил в прихожую.

— Анатолий Борисович, я хочу показать вам ляпы, которые обнаружил в деле. И это при том, что я не специалист…

— Я ознакомился с делом, — важно произнес Соболев, что-то поправив во внутреннем кармане пиджака и застегнув его на все пуговицы, несмотря на то, что солнце уже палило вовсю. — Там действительно есть к чему придраться. Но я не стану. Иначе судебное заседание придется отложить, а это не в наших с тобой интересах. — Он подмигнул. — Ладно, мне пора. Не падайте духом, поручик Голицын.

— Анатолий Борисович!

Окрик застал Соболева на пороге. Он медленно повернул голову, держась за дверь, которую уже успел открыть. Его лицо выглядело очень настороженным.

— Что такое?

— Вы же воды хотели. — Андрей протянул запотевший стакан. — Пожалуйста.

— А! Движемся к маразму помаленьку. — Улыбаясь, Соболев осушил стакан и протянул его обратно. — Спасибо, Андрей. Завтра к десяти будь в суде. И маму обязательно приведи. Очень важно, чтобы она присутствовала. Прочные семейные связи производят благоприятное впечатление.

— Спасибо за совет.

— Не за что, не за что. Не посторонние ведь люди. — Соболев вышел из квартиры и снова обернулся. — Ничего не предпринимай, Андрей. Лучше съезди на речку или в парк, проветрись. Рыбу ловишь?

— Какая сейчас может быть рыба? — удивился Андрей.

— Ну и зря. Нервы отлично успокаивает. Хочешь, местечко отличное подскажу? Даже машину выделю служебную, чтобы не плутать.

— Нет-нет, Анатолий Борисович, — покачал головой Андрей. — Я лучше просто дома посижу.

— Ну, как знаешь. Будь здоров.

Соболев тяжело и вальяжно направился к лифту. Подождав, пока он уедет, Андрей попытался восстановить в памяти подробности разговора, чтобы понять, что именно понадобилось от него прокурору, но его сбил с толку звонок матери. Она была очень недовольна просьбой приехать.

— Не хочу подвергать себя такому испытанию, — заявила она, выслушав сына. — В зале наверняка будет эта гадина Светка. Не хочу ее видеть. Это выше моих сил.

— Ты сделаешь это, мама, — твердо сказал Андрей. — Если это хоть немного поможет отцу, ты не имеешь права отказаться.

— Да? А он имел право втаптывать в грязь нашу любовь? Имел право ломать свою жизнь и мою тоже?

— Про прошлые дела папы я ничего не знаю. Но Никольникова он не убивал. Это и Соболев говорит. Помнишь такого? Он сейчас главный прокурор. Думаешь, стал бы он помогать отцу, если бы считал его виновным?

— Тогда почему он просто не освободит его? — удивилась мать.

Вопрос заставил Андрея нахмуриться. Когда он оправдывал поведение Соболева мысленно, получалось достаточно убедительно. Но произнести то же самое вслух оказалось делом сложным. Фразы ускользали и путались.

— У него на то есть причины, — уклончиво ответил Андрей.

— Хорошо, — согласилась мать. — Тогда скажи мне вот что. Зачем мне производить впечатление на судей, которые и так настроены оправдать отца?

— Там свои тонкости, наверное.

— Наверное. Ладно, я приеду. Но предупреждаю: сразу после суда я уеду опять.

— К Карену Бэ?

Андрей и сам не знал, как у него это вырвалось. Но изменить что-либо было уже поздно.

— …Мой сын шпион, — произнесла мать после затянувшейся паузы. — Боже мой, боже мой… Ты что же, телефон мой проверял, Андрюша?

— Он звонил, когда тебя не было. Номер высветился, я увидел. Что здесь такого?

— Мне стыдно. Мне очень…

— Мама! Не надо оправдываться.

— Кто оправдывается? — возмутилась она. — Мне за тебя стыдно, сын. Рыться в чужом белье — это низко. Тем более в родительском.

Андрей почувствовал себя маленьким ребенком. Обиженным мальчишкой.

— Отцу, значит, нельзя? — в запале воскликнул он. — А тебе можно, да?

— Это разные вещи, — сухо произнесла мать. — Прискорбно, что ты этого не понимаешь. Я всего лишь женщина, несчастная, униженная женщина. А мой бывший муж — наглый, самоуверенный самец, без стыда и совести. Даже если его выпустят, я с ним жить не намерена. Между нами все кончено!..

Мне бы ее решимость, подумал Андрей, с облегчением выключая мобильник после пятиминутной материнской тирады.

До вечера он читал, подкручивал в доме всякие разболтавшиеся винты и гайки, листал семейные альбомы с фотографиями. Даже не верилось, что люди, изображенные на них, были когда-то счастливы вместе. Праздновали дни рождения, резвились на море, собирались под яблоней на даче. Отец и мать казались такими близкими, такими неразлучными. Куда же подевалась та связь, которая существовала между ними?

Андрей раскрыл последний альбом, где были собраны снимки примерно пятилетней давности. На них он узнавал и не узнавал себя самого. Внезапно ему сделалось тоскливо. Этого парня, положившего руки на плечи родителям, больше не существовало. От него осталось только это призрачное изображение. То же самое произойдет однажды и с тем Андреем, который теперь разглядывает старые фотографии. Был и нету.

Рассуждения о бессмертии души не вдохновляли. Если ты не помнишь, кем был и что делал в прошлой жизни, это все равно что тебя не было. Прошлый опыт, чувства, открытия, переживания — все насмарку. И это логично. Ведь не перерождаются же воробьи и жуки. Природа прекрасно находит им замену. Почему люди возомнили, что они чем-то лучше и важнее?

Из мрачного философского настроения Андрея вывел телефонный звонок. Это была Уварова.

— Не передумал насчет шампусика? — деловито осведомилась она.

— Передумал, — сказал он. — Буду.

— Тогда конфет возьми, — распорядилась Уварова. — Хочу, чтобы ты сегодня за мной ухаживал.

— А не поздновато будет? — усомнился Андрей. — Мы ведь вроде как уже…

— Вчера не считается. Я хочу сначала.

Ее убежденность в том, что все всегда можно начать заново, была по-детски бесхитростной и непоколебимой. Может быть, она знала о жизни нечто такое, чего не понял Андрей?