1

За пару последних лет Ксюша повидала немало дальних стран и крупнейших мегаполисов мира, но Амстердам оказался чем-то особенным. Расхожие штампы, именующие его то «Северной Венецией», то «столицей тюльпанов», то «городом свободы», характеризовали какую-то одну его особенность, а реальность превосходила эпитеты и определения.

Остановив прокатную «Вольво» на набережной, Ксюша поднялась на горбатый мост и облокотилась на перила, делая вид, что любуются видом на канал. К сожалению, приходилось уделять внимание не только местным красотам.

Велосипедист, которого она приметила еще возле Центрального вокзала, проехал мимо ее машины и притормозил возле уличного кафе, но туда не зашел, а остался в седле, упираясь ногой в мостовую. Наверное, ему казалось, что на фоне посетителей кафе он меньше бросается в глаза. Так оно и было, если смотреть рассеянным беспечным взглядом туриста. Но Ксюша таких деталей не упускала.

Пора было звонить Давиду, но под мостом проплывал шумный прогулочный катер, так что Ксюша не торопилась включать мобильник, а продолжала вести наблюдение.

На хвосте у нее висело три велосипедиста, попеременно сменявших друг друга, мелькала еще и машина — темно-синий «Опель». Однако по Амстердаму на двух колесах передвигаться намного удобнее, чем на четырех. Парковка машин разрешена далеко не везде, тогда как велосипед можно примостить где угодно и когда угодно. Кроме того, велосипедисту проще затеряться среди бесчисленного множества себе подобных. Здесь многие гарцевали на двухколесных железных конях — женщины и мужчины, дети и старики, учителя и студенты, бизнесмены и домработницы.

Мужчине, следившему за Ксюшей, было за сорок. Судя по длинным рыжим патлам и бороде, он был потомком тех хиппи, которые в шестидесятые годы наводнили нидерландскую столицу, куря повсюду свои марихуановые фимиамы, разбрасывая шприцы и бутылки, бродя нагишом, устраивая грандиозные оргии и обживая пустые баржи, пришвартованные вдоль берегов. А может быть, рыжий вовсе не являлся жертвой сексуальной революции, а попросту носил парик и накладную бороду. Ведь он, как и остальные преследователи Ксюши, был по сути своей бандитом. Они намеревались отобрать у нее два миллиона евро, а ее задачей было занести сумку в банк и положить деньги на счет. Такая вот нехитрая игра с очень высокими ставками.

Ксюша не впервые играла в «кошки-мышки». Давид неохотно приобщил ее к своему опасному бизнесу, но со временем был вынужден признать, что она как нельзя лучше подходит на роль курьера. Кому бы еще он доверил такую кучу налички, как не жене?

Рыжий велосипедист постоял немного, оттолкнулся ногой и, описав петлю, медленно покатил в сторону «Вольво». Ему явно не давала покоя мысль о том, что в багажнике машины хранится целое состояние. Лишая его иллюзии, Ксюша неспешно двинулась к началу моста. По пути она набрала Давида.

— Ну как? — сразу же спросил он.

— Ведут, — спокойно сообщила Ксюша. — Обычная история.

— Суки, — сказал Дэвид.

Он имел в виду голландцев, рассчитавшихся с женой наличными. Кто-то из них слил информацию бандитам или же нанял их, рассчитывая вернуть деньги обратно. Вывезти их из Европы тайно не представлялось возможным, поэтому Ксюше и предстояло сдать их в банк, но так, чтобы преследователи не перехватили по пути.

Рыжий, не рискнув взламывать машину на виду у хозяйки и сотен свидетелей, проехал на своем велосипеде мимо. Он и его подельники дожидались, пока Ксюша сама откроет дверцу.

Большая сумка, плотно набитая стянутыми упаковками пятисотенных купюр, весила около пяти килограмм. Пока молодая женщина дойдет с этим грузом от машины до банка, у грабителей будет достаточно времени, чтобы совершить налет.

— Суки, — согласилась Ксюша. — Я привыкла. Справлюсь, Давид, не переживай.

— Я знаю, что справишься. Но тем не менее переживаю.

— Я знаю, что переживаешь, — ответила она в тон мужу. — Но все равно приятно.

Пока они разговаривали, рыжего бородача сменил молодой парень с внешностью активного гея, которая для Амстердама была настолько привычной, что могла служить маскировкой. Спешившись с велосипеда, он делал вид, что любуется бронзовой скульптурой русалки. Черная кожа, заклепки, подведенные глаза. Чем его могла заинтересовать русалка, скажите на милость?

Ксюшина фигура его тоже оставила равнодушным, судя по беглому взгляду. И это при ее росте метр восемьдесят, пышной гриве курчавых волос и длиннющих ногах в оранжевых замшевых ботфортах.

Размашисто прошагав к «Вольво»», она забралась внутрь, просунув колени под рулевое колесо. Захлопнула дверь. Включила зажигание. Медленно поехала по узкой улочке.

Дома на противоположном берегу торчали вкривь и вкось, тесня друг друга, проседая и напирая сверху. Воды в Амстердаме было с избытком, а суша стоила так дорого, что застройщики стремились использовать каждый квадратный сантиметр. Там, где земли не хватало, здания возводились на толстых сваях. На илистой почве эти конструкции постепенно расшатывались, перекашивались, клонились в разные стороны, но город стоял и даже процветал, о чем свидетельствовала пестрая раскраска домиков, издали похожих на кукольные. Красные, зеленые, желтые, они создавали карнавальное настроение.

Но сегодня Ксюша чувствовала себя чужой на этом празднике жизни. Дело, которое ей предстояло провернуть, держало ее в постоянном напряжении. Так было в Праге, Риме и даже в чинной, благопристойной Лозанне. В каждом городе обитали свои подонки, которые были не прочь позариться на чужие деньги. В двух случаях из трех при получении крупных сумм не обходилось без приключений. Увы, Амстердам не стал приятным исключением.

Ксюша сделала очередную остановку возле цветочного рынка, настоящей Мекки для голландцев, у которых лужайки, изгороди, балконы и подоконники почти непременно были украшены цветами. Полминуты спустя неподалеку приткнулся зеленый микроавтобус с облупленными боками. А спереди подъезжал третий велосипедист, избравший имидж заправского спортсмена в вытянутом шлеме, майке и шортах.

Ксюша решительно распахнула дверь автомобиля. Пришло время действовать.

 

2

Если бы каких-нибудь три года назад Ксюше Пашко сообщили, что она выйдет замуж за мультимиллионера и станет его доверенным лицом, она бы только расхохоталась.

Жизнь ее протекала вдали от дворцов, замков и офисных небоскребов. Она родилась в рабочем городе со скучным пыльным названием, которому вряд ли суждено сохраниться в веках, подобно Лондону, Венеции или Помпее. Закончила среднюю школу, рассталась с девственностью на первом курсе института, сменила нескольких бойфрендов, один раз влюбилась почти по-настоящему, так что даже вены хотела резать, но потом передумала, отправилась с подругой в кино и там познакомилась с будущим мужем, но еще не с Давидом, а с первым, который был никаким не миллионером, а военным летчиком.

Звали его Вадимом, фамилию он носил вполне «высотную» — Верховский. Ксюша влюбилась в него с первого взгляда, а отдалась на втором свидании, которое прошло на кровати холостяцкой квартиры Вадима. Он был одного с ней роста, но старше почти на десять лет. Позвал ее замуж, не выбираясь из постели. Там же она дала согласие, о котором не пожалела.

Вадим был замечательным любовником и прекрасным другом. За всю их довольно долгую супружескую жизнь он ни разу не накричал на Ксюшу и тем более не поднял на нее руку, даже не замахнулся. И это при том, что поводы она давала, не без того. Со своей сногсшибательной фигурой и внешностью она пользовалась успехом у мужчин, который еще более возрос, когда она стала матерью.

В девичестве Ксюша Пашко сильно комплексовала по поводу своих невыдающихся форм. В период кормления дочурки ее груди налились и приобрели аппетитные очертания, бедра тоже раздались. При встрече мужчины никак не могли решить, куда им пялиться — на Ксюшины ягодицы или бюст?

Постоянных, «долгоиграющих» любовников она не заводила, ограничиваясь случайными, ни к чему не обязывающими связями. То командировка, то корпоратив, то встреча одноклассников. Ксюша бы и рада была сохранять верность мужу, но как-то не очень получалось. Виной тому были ее отзывчивая, эмоциональная натура и свойство сильно пьянеть от пары бокалов шампанского или сухого вина.

И однажды мужу надоело. Серым пасмурным утром Ксюша проснулась в квартире одна. Это было особенное одиночество. Квартира опустела по-настоящему. Ни звука, ни намека на чье-то присутствие.

Пройдясь по комнатам, Ксюша вернулась в спальню и упала на кровать, зарывшись лицом в подушку. Вадим и Лилечка исчезли. Исчезла и большая часть их вещей. Они бросили Ксюшу, и она сама была виновата во всем, никудышная мать, неверная жена.

Приведя себя в порядок, она взяла телефон и позвонила родителям Вадима. Это было единственное место, где он мог находиться, потому что Лиля в садик не ходила и оставить ее можно было только с дедушкой и бабушкой.

— Здравствуйте, мама, — сказала Ксюша, стараясь не допустить в голосе истерические, отчаянные нотки.

— Я больше тебе не мама, — послышалось в ответ. — Зови меня Юлией Александровной, как прежде.

— Юлия Александровна, — послушно повторила Ксюша. — Мои у вас?

— Кто твои?

— Вадик… Лилечка…

— Они больше не твои, — отрезала свекровь. — Зачем шалавам семья?

Ксюше словно кипятком в лицо плеснули. Она несколько раз открывала рот, не зная, что сказать. Вчерашний вечер вспомнился с пугающей ясностью, как если бы прожектор на грязную кучу навели. День рождения у сотрудницы закончился постыдно. Опять перебрала, произносила какие-то дурацкие тосты, позволяла за собой активно ухаживать какому-то хмырю из лицензионного отдела. Он вызвался отвезти ее домой, долго тискал на заднем сиденье такси, но, к счастью, Ксюшу начало тошнить, и она была оставлена в покое.

Вадим ждал ее в кухне, сидя перед чашкой остывшего чая.

— Что на этот раз? — спросил он негромко.

— Вадик, так получилось…

— Тише, пожалуйста. Лиля спит.

Понизив голос, Ксюша, как могла, объяснила причины своего позднего возвращения.

— То же самое я слышал на Рождество, — сказал Вадим, терпеливо выслушав жену. — Тогда ты пообещала мне, что больше никаких застолий.

— Так получилось, — удрученно пробормотала она.

— Я больше не могу тебе доверять, Оксана. И дочь не могу тебе доверить. Нужно что-то менять. Кардинально.

— Я исправлюсь, — заученно сказала Ксюша.

Хмель всё еще кружил ей голову, не позволяя связно мыслить и адекватно воспринимать ситуацию. Ей хотелось поскорее закончить этот нудный разговор и завалиться спать. Вадим не позволил.

— Для начала ты уволишься со своей работы и устроишься в нормальное место, — сказал он тоном человека, давно принявшего некое единственное верное для себя решение. — Потом посмотрим на твое поведение.

— Нет, — быстро произнесла Ксюша.

Она работала демонстратором в фирменном автосалоне «Мерседес». В обязанности двух одинаково высоких и длинноногих девушек входило встречать клиентов ослепительными улыбками, угощать их кофе и повыше задирать юбчонки, усаживаясь на сиденье осматриваемого автомобиля. Эта работа полностью устраивала Ксюшу. Здесь она постоянно находилась в центре внимания. Девушка обожала выслушивать комплименты, ловить восхищенные взгляды мужчин, ей нравилась сияющая, богатая атмосфера, в которой она чувствовала себя как рыба в воде. И вдруг отказаться от всего этого? Чего ради?

— Чего ради? — произнесла Ксюша вслух. Ей, несмотря на опьянение, становилось все неуютнее под испытывающим взглядом Вадима.

— Ради дочки, — ответил он, подумав. — Ради меня. Ради всех нас.

— Тогда, может быть, сначала тебе сменить профессию, милый? Я зарабатываю в три раза больше тебя. Если я уйду из салона, то на что мы будем жить? На твою нищенскую зарплату?

Кончик носа и скулы Вадима побелели.

— Нам хватит, — сказал он.

— Тебе — возможно, — заявила Ксюша. — Но не мне. Знаешь, сколько мои сапоги стоят? А шуба?

— Тогда выбирай. — Он встал. — Между мной и сапогами с шубами.

Она медленно покачала головой.

— Мне не нужно выбирать.

Вадим обернулся через плечо.

— Значит, ты уже решила?

— Да, — утвердительно тряхнула волосами Ксюша.

— Что же?

— Я с работы не рассчитаюсь, пока ты не подашь пример.

— Я летчик, — сказал Вадим. — Мне без неба нельзя.

— А я женщина. Красивая, между прочим. И я не намерена вести нищенское существование.

— Эх ты, Ксюша, юбочка из плюша. Ладно, будем считать, что мы всё обсудили и пришли к совместному решению.

Вадим вышел, прикрыв за собой дверь. Она выждала, пока он устроится на диване в гостиной и прокралась в спальню, где забылась тяжелым пьяным сном…

А теперь она с пересохшим горлом и тяжелой головой сидела на холодном стуле в одних трусах и выслушивала оскорбления свекрови по телефону.

— Шалава? — переспросила она. — Это вам Вадим нажаловался?

— Мой сын никогда не жалуется, — холодно возразила Юлия Александровна. — Я сама вижу, что у вас происходит. Да иногда добрые люди подсказывают.

Кровь отхлынула от пылающего Ксюшиного лица.

— Так вы сплетни слушаете? Вам сплетницы дороже родной невестки?

— Никакая ты мне не родная.

После этой фразы трубку, надо полагать, прикрыли ладонью. Некоторое время до Ксюши доносились приглушенные голоса, а потом она услышала отчетливый и очень спокойный голос Вадима:

— Здравствуй, Оксана. Мы вчера обо всем договорились. Ты уходишь из своего салона, и мы вместе пробуем исправить то, что ты успела разрушить. Нет — оставайся одна.

— Лиля… — пролепетала она, как утопающий, хватающийся за соломинку.

— Лиля остается со мной, — отрезал он.

— Я не позволю… Я мать…

Ксюша бормотала эти слова, понимая в глубине души, что она не готова забрать дочь и приобрести статус матери-одиночки. Ведь тогда придется жертвовать собой и своим личным временем, чтобы отводить Лилю в садик и забирать ее оттуда, готовить, стирать, решать сотни бытовых проблем, которые Ксюша решать не привыкла и не хотела. До сих пор дочкой занимался в основном Вадим и его родители. Несмотря на занятость на службе, он всегда находил такую возможность, а кроме того, успевал покупать продукты, готовить, платить за квартиру. Чахлый материнский инстинкт Ксюши полностью компенсировался чувством отцовского долга у Вадима. Для того чтобы изменить это, нужно было полностью измениться самой, а к этому Ксюша была не готова — ни тогда, ни теперь.

 

3

Когда она выбралась из машины, велосипедист в шлеме подъехал ближе и сделал вид, будто возится с соскочившей цепью. Возле зеленого микроавтобуса уже поджидали двое — молодой мужчина в розовых очках и лысый крепыш в мешковатых джинсах. Беседуя, они стояли таким образом, чтобы не выпускать Ксюшу из виду.

Она и не пряталась.

Обойдя «Вольво», она открыла переднюю дверцу с другой стороны и вытащила оттуда черную сумку с длинной ручкой.

Велосипедист прислонил свою спортивную колесницу к уличному столбу и направился в ее сторону. Двое его напарников прекратили беседу и разошлись на несколько шагов, увеличивая сектор охвата. Из них был вооружен только один, судя по просторной куртке, парень в веселеньких розовых очках.

У Ксюши засосало под ложечкой и всё внутри похолодело, хотя она знала, что бандит откроет огонь только в случае крайней необходимости. Место было слишком многолюдное. На этом и строился ее расчет.

Она с трудом оторвала сумку от брусчатки и принялась неловко забрасывать ее на плечо, стоя вполоборота к велосипедисту. Воровато оглянувшись, тот бросился к ней.

Все произошло очень быстро, как всегда в подобных случаях. Достаточно было одного рывка, чтобы сумка перекочевала из рук Ксюши к грабителю. Завладев добычей, он быстро направился к своему велосипеду. Когда Ксюша восстановила равновесие, перед ней уже стояла парочка из микроавтобуса, преграждая дорогу.

— Не кричи, — предупредил коренастый по-английски и добавил просто и убедительно. — Убью.

— Деньги, — жалобно пискнула Ксюша. — Отдайте.

Велосипедист уже крутил педали, кренясь от тяжести сумки, висящей на плече.

— Садись в машину, — скомандовал обладатель любитель смотреть на мир сквозь розовые очки. — Ключи сюда давай.

Для того чтобы у жертвы не осталось сомнений в серьезности его намерений, он приоткрыл куртку, показывая рукоятку пистолета, засунутого за ремень.

— Сумка, — отчаянно повторила Ксюша. — Моя сумка.

— Нет никакой сумки, — заверил ее коренастый. — Зато ты живая.

— Сиди спокойно, — посоветовал напарник. — Деньги другие будут. Жизнь только одна.

«Философ хренов!» — подумала Ксюша с веселой злостью.

— Если позовешь полицию, — продолжал коренастый, заглядывая в салон, — тебя посадят. Грязные деньги. Ты нарушила закон.

— Понятно? — спросил тип в очках.

Ксюша кивнула, кусая губы.

Грабители, не сговариваясь, отпрянули от машины. Им потребовалось несколько секунд, чтобы забраться в микроавтобус, тут же сорвавшийся с места.

Велосипедиста к тому времени давно и след простыл.

Переведя дух, Ксюша привстала и перегнулась через спинку сиденья, чтобы достать оттуда вторую сумку, как две капли похожую на похищенную. Прихватив ее, она выбралась из машины, захлопнула дверцу и, ловко лавируя, нырнула в толчею цветочного рынка. Слегка прогибаясь под тяжестью ноши, она шла мимо прилавков с луковицами тюльпанов, мимо стендов со всевозможными семенами, мимо рядов рассады. От шума, пестрящих нарядов и благоухания у нее началось легкое головокружение, а может быть, это адреналин бурлил в крови.

Сразу за выставкой горшков с коноплей, Ксюша взяла правее и вскоре очутилась на другой улице. Отсюда до пункта назначения было рукой подать. Банк был небольшой, но надежный и многократно проверенный.

Приближаясь к нему, Ксюша позвонила мужу.

— Давид? Порядок. Я захожу.

— Умница, — сказал он. — С меня подарок.

— Да у меня всё есть, — усмехнулась она. — Благодаря тебе.

Это было чистой правдой. Ксюша до сих пор благодарила небеса за то, что вышла замуж за Давида Грызлина. Хотя, если быть точной, то это он взял ее в жены.

 

4

Было двадцать второе ноября. Ксюша навсегда запомнила этот красный день своего личного календаря. За прозрачными стенами автосалона лил проливной дождь. Стекая по стеклам, вода искажала окружающий мир, делая его зыбким и нереальным.

По случаю дрянной погоды клиенты словно вымерли. Казалось бы, как дождь мог помешать этим людям, ведь покупатели «Мерседесов» пешком не ходят и в общественном транспорте не ездят? Тем не менее, салон был пуст. Напарница Ксюши слегла с простудой, так что приходилось торчать на рабочем месте в одиночестве.

Руководство улетело в Германию на переговоры. Кроме Ксюши в салоне находилось два техника, возившихся с выставленными авто, и менеджер Игорь Шумерский, считавший, что он очень похож на молодого Джуда Лоу, и небезосновательно.

— Предлагаю сегодня пораньше закрыться, — сказал он, вручая Ксюше третий за день стаканчик кофе. — Все равно ни одна собака сегодня не сунется.

— Залетим, — опасливо пробормотала она.

— Доверься мне, — усмехнулся он.

— Могут позвонить и проверить.

— Им там сегодня не до нас. Я чувствую.

Ксюша покачала головой, отчего ее курчавые волосы зашевелились, словно густые заросли на ветру.

— Никогда не слышала про безошибочную мужскую интуицию.

— Хорошо, — легко согласился Игорь. — Давай положимся на твою интуицию. Что она тебе подсказывает?

— Что нужно оставаться на местах, — сказала Ксюша, прислушавшись к нашептыванию внутреннего голоса.

— Хочешь сказать, шеф позвонит?

— Покупатель будет. Солидный.

— Поспорим, что нет?

— На что? — поинтересовалась Ксюша, примерно догадываясь, какой будет ставка.

Она никак не могла определиться в своем отношении к Игорю. С одной стороны, он был симпатичный, веселый и нежадный. С другой стороны, ростом он не вышел, и изо рта у него неприятно попахивало, даже после жевательной резинки. Что-то не то с пищеварением, или же зуб незаметно подгнивал?

Прежде чем ответить, Игорь выслушал отчет одного из техников, а потом отослал обоих небрежным взмахом руки.

— Если сегодня не будет продаж, ты мне дашь, — без обиняков заявил он, когда они остались в зале одни.

Автомобили выпучили свои заблестевшие фары. Ксюша засмеялась, наслаждаясь воркующим звучанием своего голоса.

— Ты прямо стихами заговорил, Игорек, — сказала она. — «Продаж», «мне дашь».

— Так как? — спросил он, испытывающе жмуря один глаз. — Спорим? Или женская интуиция тоже штука ненадежная?

Он сидел на капоте серебристого «Мерседеса», упираясь дорогими туфлями в мраморный пол. Стол, за которым располагалась Ксюша, стоял на возвышении, так что ее ноги в черных колготах были у него на виду. Юбка на ней была шерстяная, теплая, но достаточно короткая.

— А ты что ставишь? — спросила она, еще не решив окончательно, хочет ли переспать с Игорем.

— Сто баксов, — сказал он.

— Обижаешь, Шумерский. Я не проститутка.

— А если бы я тысячу предложил?

— Тысячу ты не предложишь, — уверенно произнесла Ксюша. — Поэтому назови свою ставку.

Игорь заволновался, заходил быстро по свободному пятачку, поглядывая на ее перекрещенные черные ноги под белым пластиковым столом. Он уже предвкушал, как поимеет Ксюшу. А она наверняка знала, что выиграла спор, потому что к салону приближался весь из себя крутой дядечка в расстегнутом плаще до пят. Один из охранников держал над ним раскрытый зонт, второй цепко смотрел по сторонам, еще двое караулили возле оставленных машин.

— Я тебе повышение зарплаты выбью, — пообещал Игорь, глядя на Ксюшу глазами сверкающими, как автомобильные фары.

— Годится, — сказала она, протягивая руку. — Спорим.

Двери бесшумно разъехались, впуская внутрь пришельцев.

Игорь, готовый закрепить пари рукопожатием, отдернул ладонь и бросился встречать гостей.

Один охранник занял позицию, откуда можно было контролировать весь зал, второй взялся отряхивать зонтик, роняя капли на лаковые поверхности автомобилей.

— Не гадь, — негромко сказал ему мужчина в длинном плаще. — Не в свинарнике.

Парень густо покраснел.

— Извините, Давид Семенович.

Хозяин его не слушал. Он смотрел на Ксюшу. Не так, как большинство мужчин, в первую очередь интересующихся ее ногами и бюстом. По-другому. Во-первых, его взгляд был направлен прямо ей в глаза. Во-вторых, он не отвел и не опустил своих темных выпуклых глаз, наткнувшись на встречный взгляд Ксюши. При этом выражение лица его было лишено какой-либо сексуальности. Он смотрел на нее заинтересовано и деловито, как будто модель машины выбирал.

— Могу я вам чем-то помочь? — качнулся перед ним Игорь, стараясь попасть в поле зрения потенциального покупателя.

— Нет, — сказал мужчина. — Мне нужен «мерс». Я хочу, чтобы она показывала. — Он двинул челюстью в направлении поднявшейся со стула Ксюши. — Сумеете, девушка?

То, что он обратился к ней на «вы», стало еще одним очком в его пользу. Он нравился Ксюше все больше и больше. Его окружала аура уверенности, богатства и власти. Крепколобый, с редкими седыми волосами на высоком, загорелом, пятнистом черепе, статный, хотя и не слишком высокий, в шикарном костюме, ткань которого словно свободно стекала по телу.

И эти глаза гипнотизера.

И нервный, плотно сжатый рот.

— Я к Вашим услугам, — сказала Ксюша таким тоном, словно намеревалась присесть в книксене, кокетливо придерживая краешки юбки.

Она затараторила, защебетала, заулыбалась, перепархивая от одной модели к другой. Состояние у нее было такое, как будто она не спала пару ночей подряд и теперь воспринимала всё как-то странно, очень отчетливо и в то же время смутно. Это походило на сон наяву.

Каким-то уголком сознания Ксюша понимала, что ей выпал тот самый невероятный шанс, о котором она всегда втайне мечтала. Рядом с ней находился сказочно богатый и при этом далеко не уродливый мужчина, которого следовало попытаться заарканить. Но при этом Ксюша была не в состоянии пустить в ход все свои чары или проявить себя с лучшей стороны. Странная вялость охватила ее возле четвертого по счету «Мерседеса». Она поняла, что Давид машину, может быть, и купит, но о существовании Ксюши моментально забудет.

— Этот подходит, — донеслось до нее приглушенно и издалека, как если бы она нырнула, а Давид обращался к ней сквозь толщу воды.

— Прекрасный выбор, — механически произнесла она. — Сейчас наш менеджер оформит покупку. Благодарю, что обратились к нам.

— Как тебя зовут? — спросил он, неожиданно переходя на «ты». — А, вижу. — Он щелкнул пальцем по бейджику на ее груди. — Оксана. Ты свободна, Оксана?

— Сегодня? — пискнула она.

— Вообще, — уточнил Давид. — Мне шестьдесят с хвостиком. Жена погибла пятнадцать лет назад, и с тех пор я относительно одинок.

Бросив взгляд по сторонам, Ксюша обнаружила, что охранники деликатно отступили подальше, а Игорь сидит за столом и лихорадочно заполняет документы.

— Что с ней случилось? — спросила Ксюша. — Я имею в виду, с вашей женой.

Более нелепый вопрос было трудно придумать, однако Давид ответил:

— Покушались на меня, а убили ее. У нас был сын. Я его вырастил и воспитал сам. А теперь расскажи немного о себе. Я так и не понял, свободна ли ты.

— Да, — сказала Ксюша. — Я разведена. Дочку забрал бывший муж. И сейчас у меня никого нет.

— С такой-то эффектной внешностью?

— Так получилось, — просто ответила она.

Ему понравилось. Что-то неуловимо изменилось в выражении его глаз. Они уже не гипнотизировали, не подавляли волю, а просто смотрели. Заинтересованно, внимательно.

— Почему развелась? — спросил Давид. — Негодяй попался?

— Нет, — возразила Ксюша. — Вадим был очень хороший. Это я плохо себя вела.

— Верю, — усмехнулся он. — Говорю же: внешность у тебя броская.

— Стараюсь ею не пользоваться.

— Я это заметил. Поужинаем сегодня вместе?

Ксюша посмотрела ему в глаза. Странное дело, Давид был ниже ее, но держался так, что ей словно бы приходилось глядеть на него снизу вверх.

— Да, — сказала она.

Это короткое словечко полностью изменило ее жизнь.

 

5

Первые три или четыре месяца совместной жизни с Давидом Грызлиным пролетели незаметно. Ошеломленная роскошью и вседозволенностью, свалившимися на нее, Ксюша совсем потеряла голову.

Ей хотелось то делать покупки, то заниматься дизайном жилища, то она налегала на фитнес, то не вылезала из-за руля одной из своих машин.

Давид был не просто состоятельным человеком. Не просто богатым. Он был большим человеком. Одним из сильных мира его. К нему с равным почтением относились и бизнесмены, и политики, и бандиты.

Ксюша благоговела перед ним. Он был для нее все равно, что хозяин для приблудной собачонки, сполна хлебнувшей прелестей свободной бродячей жизни. Она не требовала свадьбы и подарков, но всё сбывалось само собой, как по волшебству.

Давид переспал с ней в первую же ночь знакомства и проделывал это с неизменной регулярностью: один раз в две недели. Чтобы возбудиться, ему требовался оральный секс в позе валета, то есть головами к ногам друг друга. Нельзя сказать, что это так уж сильно Ксюше не нравилось, хотя и особого восторга она не испытывала.

В самый первый раз, кончив в нее, Давид подложил под спину подушку, расслабленно развалился на ней и сказал:

— Не бойся, от меня не забеременеешь. Я уже не молод. Для потомства и кувырканий в постели не гожусь. Если тебя это не устраивает, говори сразу. Моей жене будет позволено очень многое, почти все, кроме одного. — Он взял Ксюшу за волосы, разворачивая ее лицом к себе. — Никаких любовных похождений, никаких шашней на стороне. Даже легкий флирт под запретом. Я не могу допустить, чтобы твое поведение бросило хотя бы малейшую тень на мою репутацию.

— Я так понимаю, что это предложение руки и сердца? — спросила Ксюша.

— Мне нравится твоя непосредственность, — сказал Давид. — Пожалуй, даже больше, чем фигура. Поэтому ты сейчас в моей спальне. А то, как долго ты здесь задержишься, зависит от твоего ответа. Готова ты отказаться от любого секса, кроме того, который могу предложить тебе я? Отвечай честно. Обмануть меня не удастся. Выходя за меня замуж, ты обязуешься не только не изменять мне, но и даже не помышлять об измене.

— Я буду только рада, — дернула голыми плечами Ксюша. — Кому-то, может, это нравится, а мне частый секс и не нужен. Мне вообще никто, кроме тебя, теперь не нужен.

Она была совершенно искренней, когда говорила это. Ей казалось, что она получила от отношений с мужчинами все, что могла получить, и сыта ими по горло. Ксюша полагала также, что назад к Вадиму и дочери дорога ей заказана. Они больше не виделись и не созванивались. Иногда Ксюшу подмывало встретиться с Лилей, но она сдерживала такие порывы, понимая, что потом только тяжелее будет. Она ведь привыкла к тому, что дочурки больше нет рядом. Ей не хотелось бередить раны.

Кроме того, тот блестящий, великолепный мир без границ, который бросил к ее ногам Давид, был настолько огромен, что было бы смешно менять его на семью или на какое-то любовное гнездышко. Ксюша сделала выбор. Это было совершенно взвешенное, осознанное решение.

Давид не стал предлагать подумать или перенести разговор на потом.

— Хорошо, — произнес он ровным тоном. — В таком случае готовься. У нас скоро свадьба. Но взаимная ответственность и обязательства начинаются прямо с этой минуты.

— Да, — кивнула Ксюша.

— Учти, — предупредил Давид, — обратной дороги не будет. Если ты нарушишь наше соглашение, я тебя уничтожу.

— Надеюсь, в переносном смысле.

Она нашла в себе силы улыбнуться, хотя ей вдруг стало не по себе.

— Не знаю, — проговорил он задумчиво. — Всё может быть.

Ксюша поняла, что он не рисуется и не запугивает, а действительно говорит то, что думает. Страх взъерошил волосы на ее макушке, но она прогнала его прочь. Зачем ей изменять мужу, который способен дать ей все, кроме бурного секса? Нет, спасибо, Ксюша как-нибудь и без частых сношений обойдется. Если вспомнить весь ее немалый опыт, то любовников у нее было столько, что большинство женщин ей только позавидовали бы. Ну и хватит. Пора остепеняться, пора менять образ жизни и саму себя.

Перемены последовали незамедлительно. Ксюша и оглянуться не успела, как уже примеряла свадебное платье, а потом выбирала мебель для своих комнат — именно своих и именно комнат, во множественном числе, а насчитывалось их немало.

Поначалу Давид относился к молодой жене настороженно, один раз даже проговорился, что жалеет о скоропалительном решении. Но постепенно они становились ближе и ближе, все более необходимыми друг другу. Ксюша начала воспринимать мужа как приемного, а потом родного отца, причем ей совершенно не мешало то обстоятельство, что изредка они все же занимались любовью. В манерах Давида действительно проскакивало что-то отцовское, покровительственное. Возможно, в лице Ксюши он обрел не только супругу, но взрослую дочь, которой у него никогда не было.

Сын Давида Грызлина не слишком радовал. Звали его Леонидом, он поразительно походил на отца, но это было не портретное сходство, а карикатурное. Как будто природа вылепила из него ходячий полномасштабный шарж на Давида Грызлина.

Глаза парня были такими же большими и выразительными, но темные круги придавали им какое-то нездоровое, неприятное выражение. Лоб Леонида был столь же высоким и выпуклым, однако назвать его сократовским мешала редкая светлая челка, гладко зачесанная набок и производящая впечатление приклеенной. Большой рот опять же копировал отцовский, да только подбородок природа срезала сыну чуть ли не прямо под влажной нижней губой, что жутко портило общее впечатление.

Ксюша внутренне напрягалась всякий раз, когда Леонид обедал или ночевал у отца. Она вечно ожидала от него какого-то подвоха и испытывала робость под его бесстрастным, как у ящерицы, взглядом.

Выяснилось, впрочем, что опасения были напрасны. Леонид ни разу не позволил себе двусмысленной шуточки или многозначительного прикосновения. Возможно, его сексуальная ориентация была такова, что он не интересовался женщинами. А может быть, он просто был джентльменом и не хотел портить и без того непростые отношения с отцом.

Давид приобщал сына к бизнесу давно, но не очень-то успешно. У Леонида вечно что-нибудь не ладилось: то баржи с арматурой вмерзали в лед, то нефтепровод прорывало, то затеянную стройку подмывали грунтовые воды. В любом случае Грызлин-старший ни за что не доверил бы единственному наследнику ни сумку с черным налом, ни банковские карты на предъявителя, ни прочие щекотливые поручения, которые выполняла Ксюша.

Вначале дела были мелкие или же такие, что велись параллельно несколькими доверенными лицами, контролирующими друг друга. Но, убедившись в порядочности, исполнительности и надежности жены, Давид стал привлекать ее к по-настоящему важным операциям в финансовой сфере. Можно сказать, что Ксюша была одновременно и бухгалтером, и кассиром, и инкассатором. Ее задачей было распределение финансовых потоков по зарубежным банковским счетам.

Этим-то она и занималась в Амстердаме. И свою задачу считала успешно выполненной, когда поняла, что успокаиваться рано.

 

6

Яростно крутя педали своих велосипедов, они мчались к ней с двух сторон: рыжий хиппи и чернокожаный гей. Ксюша не учла специфику голландского города. Обычно, когда подлог раскрывался, горе-грабители не успевали отыскать ее и перехватить. Планируя операцию, она выбирала такое отделение банка, которое размещалось в пешеходной зоне, чтобы не догнали на машине. Однако Амстердам с его велосипедистами преподнес ей неожиданный и весьма неприятный сюрприз.

Эти двое успевали. Для них въезд в пешеходную зону был открыт. И они намеревались исправить допущенную ошибку.

Улица, где всё происходило, была примерно пять метров в ширину, вся выложенная булыжником, без тротуаров или каких-либо сооружений. Ни столбов, ни скамеек, ни афишных тумб, за которые можно было бы спрятаться. Прохожих — раз, два и обчелся, к тому же в противоположных концах улицы. До входа в банк оставалось шагов семь, однако, даже перейдя на бег, Ксюша не успевала опередить рыжебородого, приближавшегося с той стороны.

Одной рукой он держал руль а вторую вытянул, готовясь схватить ремень сумки. Его волосы и борода развевались от встречного ветра, образуя нечто вроде огненного ореола. Они были настоящими, как и обладатель.

За доли секунды до сближения Ксюша подняла ногу, согнутую в колене и резко выбросила ее вперед. Удар пришелся по переднему колесу. Велосипед изменив траекторию, врезался во второй байк, на котором мчался размалеванный тип в коже и заклепках.

Прохожие вытянули шеи, услышав лязг и крики, нарушившие покой средневековой улочки. Увидев, что рыжий раскорячился, собираясь подняться на ноги, Ксюша изо всех сил огрела его сумкой по голове. Бренча железом, рыжий завалился на черного, лезущего из-под велосипедов.

Не теряя времени, Ксюша устремилась ко входу в банк.

Ее подвела массивная, старомодная дверь, открывающаяся не наружу, как решила беглянка, а внутрь.

Того времени, что она дергала на себя бронзовую ручку, грабителю в черном хватило, чтобы выбраться из завала и облапить ее обеими руками.

И снова, демонстрируя завидную быстроту и точность реакции, Ксюша, вместо того, чтобы вырываться или звать на помощь, впечатала узкий каблук в стопу нападающего.

Издав нечленораздельный вопль, он разжал руки. Ксюша с силой толкнула его в грудь. Потеряв равновесие, тот полетел с крыльца на камни.

Показав ему средний палец, Ксюша толкнула дверь и вошла в банк.

— Я вызвал полицию, фрау, — сообщил охранник в форменной рубашке с вензелем на нагрудном кармане.

Оказывается, он наблюдал за сценой через видеокамеру, но не вмешивался, поскольку это не входило в его обязанности.

«Европейцы, мать вашу», — сердито подумала Ксюша.

— Отмените вызов, пожалуйста, — попросила она.

— Почему? — удивился охранник банка.

— Они ведь уже удрали, верно?

Он заглянул в монитор и утвердительно кивнул:

— Да, там уже никого нет.

— Тогда и полиция ни к чему, — пояснила Ксюша. — Меня ведь не ограбили и не причинили вреда, так что всё в порядке. Не хочу зря терять время. Прямо из банка я отправляюсь в аэропорт. Времени мало, понимаете?

— Да, фрау, конечно, — согласился охранник, который, как все голландцы, знал цену времени.

— Тогда отменяйте вызов и проводите меня к управляющему, — сказала Ксюша и добавила обязательную в Европе приставку: — Пожалуйста.

Он подчинился, но, прежде чем открыть перед ней дверь в кабинет начальника, попросил показать сумку.

— Такой порядок, — виновато улыбнулся он. — Прошу простить меня, фрау.

Улыбка сползла с его лица, когда Ксюша продемонстрировала, что принесла в своей сумке.

Служащие банка за стеклами и двое посетителей тоже смотрели на нее во все глаза. Наслаждаясь всеобщим вниманием, Ксюша гордо прошагала своими потрясающими ногами и скрылась за дверью управляющего.

 

1

Давид Грызлин стоял на краю бассейна, готовясь сигануть в подогретую воду. Он терпеть не мог холодную. В детстве он часто мерз и всегда старался обогревать пространство вокруг себя.

— Давай с вышки, па, — предложил Леонид.

Он уже проплыл свои обязательные триста пятьдесят метров, но не спешил покидать бассейн. У него был к отцу разговор, который лучше было провести в неформальной, доверительной обстановке.

Давид задрал голову.

— Давненько я не прыгал с вышек, — сказал он.

— Тем более, — подзадорил его Леонид.

Они находились в бассейне одни. За стеклянными стенами свирепел июльский зной, а в крытом стеклянном помещении сохранялась температура +27 по Цельсию. Жару Давид не любил, как и холод. А с его деньгами было глупо подчиняться капризам природы.

— Ладно, — согласился он. — Полезли.

Оба неторопливо поднялись по винтовой лестнице на площадку, вознесшуюся на семиметровую высоту над голубой водной гладью.

— Так что ты мне хотел сказать, сын? — спросил Давид. — Какая просьба у тебя?

Леонид, примеривавшийся к прыжку, покачнулся на шатком трамплине.

— С чего ты взял, папа? — пробормотал он не оборачиваясь.

— Я тебя знаю как облупленного. Ты и в детстве действовал точно так же. Выманивал меня на прогулку или в кино, а там начинал клянчить что-нибудь. Скутер, ноутбук новый. Психолог, да?

Уходя от ответа, Леонид слегка присел, заведя руки за спину. Он был худой, с небольшим животиком и покатыми плечами, но плавал превосходно и чувствовал себя в воде, как рыба.

Трамплин ухнул, подбросив Леонида. На мгновение он завис в воздухе, перевернулся там головой вниз и пропал из виду. Снизу раздался плеск.

Чтобы сын не успел вынырнуть и посмотреть вверх, Давид поспешно стал на край бетона и прыгнул «солдатиком». Таким образом он и отцовский авторитет не уронил, и себя напрасному риску не подвергал. Иногда умение выглядеть и держаться молодо играет злую шутку с людьми преклонных лет. Окружающие забывают об их возрасте и подбивают на разные ненужные авантюры.

Давид опасался нырять «ласточкой». В прошлый раз попробовал и так приложился животом об воду, что чуть не задохнулся. А ведь могло и сердце отказать. Оно в последние два года у Давида часто пошаливало. Он никому не говорил. Твердо решил пройти полное медицинское обследование в Швейцарии, но отложил поездку на осень. Сперва нужно было посвятить Ксюшу в те тонкости бизнеса, о которых она пока не знала. Теперь можно. Столько проверок выдержала, столько раз свою преданность доказала. А кроме того, ума, воли и отваги в этой женщине столько, что половины хватило бы Леониду, чтобы настоящим мужиком стать. Только такие качества не передаются. Их в себе взращивать нужно.

Вынырнув, Давид увидел перед собой мокрую, усмехающуюся физиономию сына, волосики которого разделились в воде на прямой пробор, придавая ему сходство с намасленным приказчиком или купчишкой из прошлого.

— Видал, как я? — гордо спросил он.

Помогая себе пальцами, Давид выдул из носа набравшуюся туда воду.

— Да, ныряешь ты здорово, — признал он.

Улыбка не сбежала с лица Леонида, но сделалась не такой сияющей, словно где-то внутри него поубавили яркости. Он понял подтекст отцовской похвалы, который как бы сказал: «Ныряешь ты замечательно, сынок, а вот в остальном…»

— А ты сдрейфил, — сказал он, плавно двигая руками, чтобы держаться на поверхности. — Я из-под воды видел. Ты «солдатиком» прыгнул.

— Какая разница, — фыркнул Давид, плывя к ступенькам. — Скажи лучше, чего тебе надо. Предупреждаю сразу, на бизнес без четкого, просчитанного плана не дам. А лучше занимайся тем, что поручено. Тогда точно проколов не будет.

Он с плеском поднялся из воды, утирая одной рукой лицо, а другой незаметно массируя грудь. Сердце не болело, а просто напоминало, что оно есть и находится… да, вот здесь, под ладонью.

«На обследование… на обследование…»

— Ты вечно меня за какого-то лоха принимаешь, — пожаловался Леонид, беря полотенце.

Давид уже успел снять плавки и закутаться в махровую простыню, приобретя сходство с римским патрицием.

— Человек сам из себя лоха делает, — проворчал он. — Или нет. Всё зависит от него самого.

К ним приблизилась улыбающаяся девушка с напитками на подносе. Давид отпил молока из высокого стакана и поставил. Леонид прихлебнул кофе, кивнул и жестом отправил девушку прочь. Прежде чем уйти, она грациозно присела и прихватила с кафеля мокрые скрученные плавки.

— Постой, — окликнул ее Давид.

Его голос был негромок, но она услышала.

— Да? Слушаю вас, Давид Семенович.

— В твои обязанности не входит убирать мои трусы, Наташа. Этим займутся другие.

Девушка вцепилась в свой поднос, как в спасательный круг.

— Я просто…

Давид поморщился:

— Иди, иди. Не берись за чужие дела. Делай свои… Стой!

Девушка опять обернулась, вся дрожа в своем закрытом купальнике с дурацким маком на животе. Боялась, что ее уволят? Или просто утопят в бассейне за нерасторопность?

— Плавки-то брось, — проворчал Давид.

— Ой!

Она нервно хихикнула и разжала пальцы. Плавки шлепнулись на пол, словно мокрая лягушка.

Не добавив к сказанному ни слова, Давид отправился в душ.

 

2

Леонид все стоял и смотрел вслед удаляющейся девушке. Он знал, что она чувствует. Сколько раз отец воспринимал его услуги таким же образом? Так с детства повелось. Еще когда мама была жива. Вручаешь папе подарок на день рождения, а он даже распечатать не потрудится. Хочешь порадовать его хорошей отметкой, а он: «Других у моего сына и быть не должно». Старательно вымытую тобой машину непременно у тебя на глазах на мойку загонит. И так далее, и тому подобное…

Слишком много подобного.

Допив кофе одним глотком, Леонид поболтал жижу в чашке, пытаясь разобрать рисунок, оставшийся на дне. Получился какой-то черный паук. Раз за разом у Леонида получался паук. «Такое впечатление, чувак, что ты начисто лишен воображения», — говорил ему, посмеиваясь, Дэн, мастерски гадавший на кофейной гуще. Но воображение у Леонида работало превосходно, просто в несколько ином направлении. Иначе как бы ему удалось придумать такой изощренный план, который уже постепенно начал осуществляться?

Оставив чашку на столе, Леонид присоединился к отцу в душевой комнате, где запросто могли бы выкупаться два взвода солдат. Но они принимали душ вдвоем. Голые. Ничего не скрывая друг от друга.

Эта традиция была еще одной занозой, которую Леонид носил в душе с детства. Отец часто брал его в сауну. Там сам он и его друзья расхаживали перед мальчиком, болтая своими темными, мохнатыми причиндалами, а он ежился на лавке, пряча между худых ляжек свой крохотный перчик. Знал бы отец, какой комплекс неполноценности породил он в единственном сыне! Вот из-за тех банных дней и стал Леонид тем, кем теперь являлся.

Конечно, с тех пор он научился притворяться, выдавая себя за другого. И без малейшего стеснения поворачивался под теплым ливнем, бьющим из раструба над головой.

— Папа! — громко позвал он, перекрикивая плеск и шипение воды.

— Да? — откликнулся отец, осторожно вытирая волосы полотенцем.

Их осталось на голове не так много, так что приходилось беречь каждый из них. Леонид, тот вообще начал плешиветь лет в двадцать пять. Наследственность. Плохое передается само собой, не то, что положительные качества.

— Ты был прав, — сказал Леонид, тоже взяв полотенце. — У меня действительно есть просьба.

Душевая комната была выложена таким гладким мрамором, что отражения обоих мужчин смутно проступали сквозь бордовую поверхность. Множество блестящего, золотистого металла придавало помещению отдаленное сходство с каким-то экзотическим храмом. Голоса звучали в этих стенах резонансно, сопровождаясь гулким эхом.

— Какая? — спросил Давид, облачаясь в короткий халат по колено.

— Маленькая, — сказал Леонид.

— Оставь эту бабскую манеру ходить вокруг да около.

Если бы в этот момент Давид, затягивавший пояс на талии, поднял глаза и посмотрел бы на сына, он бы удивился отчужденному, почти враждебному выражению знакомого лица. Но он смотрел вниз, а Леониду понадобилось меньше секунды, чтобы оправиться от очередного оскорбления, к которым, сколько ни привыкай, а один черт они застают тебя врасплох, нанося невидимые миру раны и увечья.

— Я хочу, чтобы ты пришел на мой день рождения, — сказал Леонид. — Обычно ты их игнорируешь, но мне будет тридцать пять, а это особая дата. Я собираюсь пригласить много знаменитостей. Музыканты, артисты, комики. Даже шоумен и поэт будут. Ты, я знаю, к таким вещам равнодушен, но жене твоей будет приятно. Познакомится со звездами, поболтает, сфотографируется. Может, даже споет с кем-нибудь дуэтом.

— Хорошо, — кивнул отец, — мы будем.

— Не просто заглянете на огонек, а проведете этот вечер со мной? — уточнил Леонид.

— Если график позволит, — согласился Давид.

— Отец! Я часто тебя прошу о чем-нибудь?

— Ты же знаешь, как я дорожу своим временем…

— Настолько, что не можешь уделить несколько часов любимому сыну? — пожелал знать Леонид.

Давид в очередной раз почувствовал, что сердце у него есть и оно такое большое, что иногда едва помещается в груди.

— Мы останемся до конца, сын, — сказал он. — Даже если певцы будут фальшивить, а шоумен рассказывать анекдоты про евреев и одесситов.

Леонид улыбнулся и, приблизившись, коротко приобнял отца.

— Спасибо, папа. Это для меня лучший подарок.

— Нет, подарок с меня, — возразил Давид, не показывая, как он тронут скупой сыновьей лаской. — От нас с Ксюшей.

— В таком случае это будет что-то потрясающее, — покивал усмехающийся Леонид. — У нее отличный вкус.

— Только гляди, не смей заглядываться на мою жену! — погрозил пальцем Давид как бы в шутку.

— Упаси господь! — преувеличенно ужаснулся Леонид. — Отбивать женщину у такого мужчины? Я похож на самоубийцу?

Они засмеялись и пошли по коридору, изредка соприкасаясь плечами. Отец и сын, сын и отец, в чем-то похожие, а в остальном очень, очень разные.

 

3

Полторы недели спустя Леонид Грызлин плавал в совсем другой воде, соленой, пахучей, искрящейся на солнце. Карибы. Ямайка. Рай на земле.

В Кингстон Леонид прилетел со своим новым другом, Егором Майоровым, восходящей звездой отечественных сериалов. Парень был сказочно красив и так же фантастически глуп. Полгода назад с подачи Леонида он взял кредит под создание собственного фильма и теперь был в долгах как в шелках, и это при том, что съемки даже не начались. Теперь вся его надежда была на Леонида, который прикрывал его от кредиторов и обещал стать инвестором, как только провернет одну сделку.

Егор не спрашивал какую. Он был из породы тех мужчин, которые, смотрясь в зеркало, понимают, что весь мир принадлежит им, поэтому у них всё и всегда будет хорошо.

В такси, везущем друзей из аэропорта в город, играла музыка в стиле регги. Справа от дороги, забитой машинами всевозможных марок, тянулись тяжелые серые стены старинного английского форта. Обвитые плющом, они кое-где зияли провалами, сквозь которые видна широкая бухта и море до самого горизонта.

— Нравится? — спросил Леонид, положив руку на ляжку спутника.

— Экзотика, — сказал Егор. — Я, когда Фандорина играл, в Турции снимался. Тоже очень красиво.

— А там Блу Маунтинс, — сказал Леонид, показывая на далекие вершины, проступающими из дымки за башнями небоскребов. — Голубые горы.

— Хорошее название. Мне нравится.

Егор засмеялся, показывая ровные белые зубы с розовыми деснами. Его ладонь тоже лежала на ноге спутника. Таксиста они совершенно не стеснялись. Захотели бы, так поцеловались прямо у него за спиной, вызывающе поглядывая при этом в зеркало заднего вида. Но эти двое не любили целоваться. За три дня отдыха на Ямайке их губы ни разу не соприкоснулись, чего не скажешь о других частях их тела…

Выбравшись из воды, Леонид подошел к столу и жадно вгрызся в сочную мякоть карамболя. Он не потрудился надеть плавки, потому что они загорали на частном пляже арендованной виллы. Когда им не хотелось торчать на солнце, к их услугам был дощатый помост, крытый тростником и завешанный белыми покрывалами. Изнутри сооружение напоминало походный шатер какого-нибудь шейха: блюда с фруктами и сладостями, глиняный кувшин местного рома, низкие шелковые топчаны.

— Я так рад, что приехал сюда, — томно проговорил Егор, развалившись в тени. — Ямайка, блин! Здесь чувствуешь себя каким-то чертовым Джеймсом Бондом.

«Он приехал сюда, — мысленно съязвил Леонид. — Не я его доставил, как щенка в корзиночке, а он сам. Интересно, все актеры такие самовлюбленные? Наверное. Это раньше их лицедеями называли и держали на расстоянии. Теперь все они поголовно звезды».

— А что, — сказал он, — мы тоже не пальцем деланы. Возьмем и снимем своего Бонда. Какого-нибудь агента ноль-ноль.

— Я бы сыграл, — кивнул Егор, оттягивая пальцами нижнюю губу. — Такого, знаешь, брутального типа. И женоненавистника. Их Бонд на телок западает, а я бы их в узде держал. — Он отпустил губу, показывая кулак. — С подтекстом.

— Нет, — возразил Леонид. — У нас такие подтексты не прокатят. Лучше традиционно. Мальчик девочку любил…

— Мальчик девочку долбил…

Они засмеялись. Егор — самозабвенно, запрокинув красивую голову, показывая свои великолепные зубы и аккуратный, кошачий язык. Леонид — несколько сдержанно, потому что подвел разговор к важной для себя теме и был предельно собран.

— Но Бонд потом, — сказал Егор, отсмеявшись. — Сначала я хотел бы завершить свой проект. Эти кредиторы совсем ополоумели. Натравили на меня какого-то хмыря, он каждый день звонит, угрожает…

— Это решаемо, — оборвал собеседника Леонид.

— Ты и на прошлой неделе так говорил. А на самом деле…

— Давай ты заткнешься и выслушаешь.

Леонид произнес это мягко, словно бы в шутку, но Егор все равно опешил. Его челюсть, покрытая ровной трехдневной щетиной, отвисла. Поднявшись с топчана, он плеснул себе немного рома и выпил. После этого его лицо сделалось еще более обиженным, будто ему подсунули какую-то гадость.

Леонид окинул взглядом его фигуру. Раздетый Егор Майоров выглядел еще более впечатляюще, чем одетый. Создатель щедро одарил его всем, чем должен обладать мужчина. Леониду безумно нравилось телосложение его дружка, но все равно было обидно, как бывало ему обидно, когда он вспоминал обо всем, чего недополучил от собственного отца.

— Садись. — Подавая пример, он сел сам и указал на шезлонг напротив. — Поговорим о твоих долгах, а заодно об отношениях мальчиков и девочек…

— Не понял.

Опускаясь на шезлонг, Егор страдальчески наморщил лоб, умудряясь оставаться при этом воплощением совершенства.

— Сейчас поймешь, — пообещал Леонид, очищая похотливо выгнутый банан. — На уикенд я даю прием в честь своего тридцатипятилетия. Считай себя приглашенным.

— Сколько?

Актеру Егору Майору даже не приходило в голову, что он мог бы прийти поздравить Леонида просто так, по-дружески. В ожидании ответа он приподнял бархатистые, слегка подбритые брови.

— Десять, — сказал Леонид.

— Я буду, — кивнул Егор. — Но этого не хватит даже, чтобы проценты погасить.

Так оно и было. Долг у него был немалый. Леонид подумал, что в довольно скором будущем этого красавчика попросту убьют, когда поймут, что взять с него больше нечего. Некоторое время он будет снова занимать и перезанимать, выкручиваясь, но так будет продолжаться недолго. Однажды утром в интернете появится сообщение о трагической гибели народного любимца Майорова. То ли на машине разобьется, то ли из окна выпрыгнет, а то будет убит таинственным собутыльником, как это нередко случается. Тут особого простора для фантазии не потребуется. Технология привычная, обкатанная. Сколько артистов ушли из жизни по этой дорожке?

— Погасишь проценты, — убежденно сказал Леонид, — и кредит вернешь. Придется немного поработать. Роль сыграть.

— Я сыграю, — решительно произнес Егор. — Уж не в Голливуд ли меня приглашают?

Он засмеялся, давая понять, что шутит. Но в глазах его светилась надежда.

— Не в Голливуд, — разочаровал его Леонид. — Всё прозаичнее. Тебе нужно будет охмурить мою мачеху.

— Кого? — не понял Егор.

— Мачеху, — повторил Леонид, с наслаждением кусая банан. — Жену моего отца. Она очень красивая.

— Красивая — ха!

Егор пренебрежительно скривился. Леонид пожал плечами.

— Ничего, потерпишь. Ради дела.

— В чем дело заключается, я не понял?

— Ты должен будешь ее охмурить.

— Что? — Егор шутовски приложил ладонь к уху. — Я не ослышался?

— Ты не ослышался, — твердо произнес Леонид. — Тебе придется соблазнить Оксану и переспать с ней.

— Но…

— У тебя получится. Закроешь глаза и представишь на ее месте кого угодно. Поэкспериментируй с позами. — Леонид выбросил банановую кожуру и вытер ладони о голые бедра. — Или просто вообрази, что трахаешь не женщину, а денежный мешок.

— У нее есть деньги? — поинтересовался Егор задумчиво.

— Не сами деньги, а доступ к ним. Но она влюбчива, как кошка. Если ты ее приласкаешь, то она найдет способ тебя озолотить.

— Она уродка?

— Почему уродка? Очень даже эффектная девушка.

— Ага. — На лбу Егора опять возникли складки, свидетельствующие о напряженной и бесплодной работе ума. — Не понял. Зачем тогда ей платить мне? Если она красива…

Леонид резко наклонился вперед, улыбаясь.

— Ксюша без ума от актера Майорова. Все твои сериалы по сто раз пересмотрела. Ее смартфон набит твоими фото.

— А! — Егор расслабленно откинулся на спинку шезлонга. — Тогда всё понятно. Я должен ее осчастливить.

— С одним условием.

— С каким?

— Очень важным, — заговорил Леонид медленно. — Ты не должен проговориться, что тебе известно о ее слабости. Ни в коем случае. Она настоящая гордячка. Если решит, что ей оказывают снисхождение, то замкнется в себе, ощетинится, и тогда прощайте, денежки.

— Нет, нет, — заволновался Егор, поскрипывая шезлонгом. — Деньги упускать нельзя. Тот подонок, который мне звонит, пригрозил меня кастрировать.

— Мы этого не допустим. — Пятерня Леонида погладила шершавое колено собеседника. — Разыграем спектакль, как по нотам. Я представлю тебе Ксюше, а ты притворишься, что влюбился в нее с первого взгляда. Дальше — дело техники.

— Да, ты говорил. Поэкспериментировать с позами, представить на ее месте другого…

— Не только. — Леонид пересел на шезлонг Егора, прижавшись к нему все еще прохладным после купания бедром. — Я дам тебе видеокамеру. Крохотную, шпионскую. Ваш акт нужно будет заснять.

— Не-ет! Порнография — не мое амплуа. Если подобное видео всплывет где-нибудь, то конец моей карьере.

— Никто не узнает.

— Тогда зачем снимать? — задал Егор резонный, как ему представлялось, вопрос.

Может быть, он считал себя умнее Леонида? Да, вероятно, так оно и было. Смазливый болван — болван вдвойне.

— Я продам ей это видео, — подмигнул Леонид. — Таким образом мы получим дополнительную сумму. И на погашение кредита, и на твой проект. Понимаешь?

— Да, — кивнул Егор. — Нет. — Он помотал головой. — Зачем ей видео?

— Как только она даст тебе денег, ты ее бросишь. Она будет тосковать, будет убиваться за тобой. А тут такой интимный сувенир в утешение. Ну? Врубился?

— Как-то всё это…

Леонид обнял Егора за плечи.

— Не бери дурного в голову. Просто доверься мне. Я всё устрою. Тебе нужно будет лишь ублажить самку. С твоей потенцией, с твоими данными это для тебя пара пустяков. Кто из нас мастер перевоплощения, я или ты?

Егор самодовольно заулыбался.

— Когда мы снимали «Стрекозу», я по ходу действия целовался с этой губастенькой Матвеевой. И что думаешь? Она так заводилась, что чуть кипятком не брызгалась.

— Вот видишь, — сказал Леонид, — какой ты у нас заводной. Пользуйся случаем. Войди в роль, сыграй ее и получи бабки. Ого, а ты, оказывается, уже не против…

На этом связный разговор прекратился, потому что последовавшие восклицания и междометия не имели никакого смысла.

 

4

Ксюша не питала неприязни к сыну Давида, но и симпатии к нему у нее не было. Скажем так, ее отношение к Леониду было ровным и равнодушным.

Поначалу она пыталась вести себя с ним предупредительно и ласково, полагая, что это будет приятно Давиду. Однако Давид заметил и посоветовал ей не напрягаться.

— Я женился на тебе не затем, чтобы найти мать Лене, а затем, чтобы обрести свою женщину, — сказал он. — Не насилуй себя. Будь искренней и естественной, больше от тебя ничего не требуется. И знаешь почему?

— Почему? — спросила Ксюша, которой, как любой женщине, хотелось услышать о себе как можно больше хорошего.

— Я люблю ту Ксюшу, какой ты была с самого начала, — пояснил свою мысль Давид. — Мне не нужна другая. Оставайся собой. Не заискивай перед Леонидом. Он этого не оценит.

— Я не заискиваю, — смутилась она. — Просто подумала, что ему не хватает материнской ласки.

— Мать ты ему не заменишь. А всю ласку обязана отдавать мне. И вообще, Леонид, он…

Давид замолчал. Сколько ни расспрашивала его заинтригованная Ксюша, от него так и не удалось ничего добиться. А на следующий день тот разговор вылетел из ее головы, как и сам Леонид. Им нечего было делить, нечего обсуждать, у них не было общих интересов и точек соприкосновения. Поэтому Ксюша была весьма удивлена, когда вернувшийся с Ямайки Леонид позвонил ей с предложением встретиться. Вскоре посвежевший и загорелый пасынок сидел напротив Ксюши в дорогом кафе на террасе отеля «Хайят».

— Не буду ходить вокруг да около, — сказал он, — хочу задать тебе несколько вопросов. Впрочем, только один, по большому счету.

— Задавай, — предложила она, несколько насторожившись.

— Спрошу напрямик. В лоб. Ты любишь моего отца?

— Конечно, — ответила Ксюша, округлив глаза и постаравшись, чтобы в голосе прозвенели обиженные нотки.

На Леонида это не подействовало.

— Девяносто девять девушек из ста вышли бы за него замуж из-за его состояния, — сказал Леонид. — Или даже девятьсот девяносто девять из тысячи. Значит, ты уникум. Полюбила пожилого… нет, старого мужчину просто так, за красивые глаза. Хочешь, чтобы я в это поверил?

Ксюша прищурилась.

— Не только за красивые глаза, — возразила она. — Но и не за одно лишь богатство тоже. Я полюбила твоего отца таким, какой он есть. В комплексе. — Она поморщилась от собственного неудачного определения. — Характер, внешность, статус… Тут столько смешалось.

— И деньги, — подсказал Леонид, показывая официанту, что следует повторить кофе.

— И деньги, — согласилась Ксюша, ничуть не смутившись. — Они показатель того, чего человек достиг в жизни.

— Подавляющее большинство населения с тобой не согласилось бы.

— Население само по себе, а я — сама по себе.

— Ну, вот смотри. — Леонид оперся на стол, наклонившись к Ксюше. — Теперь тебя можно считать богатой. И что же, оценивать тебя по деньгам моего отца? Ты их заработала? Выиграла или украла с риском для себя? Нет! Они упали на тебя с неба. — Он опять откинулся на спинку стула. — Достались даром.

Ксюша заставила себя успокоиться, чтобы не горячиться во время отповеди.

— В таком случае мы с тобой друг друга стоим, — сказала она с напускной ленцой. — Тебе тоже богатство просто так досталось. И всё остальное.

Леонид побледнел.

— Я в деле! — заявил он. — Я занимаюсь бизнесом.

— Я тоже, — сказала Ксюша.

Подошел официант, поставил на стол крохотные чашечки с кофе, а пустые поставил на поднос.

— Еще чего-нибудь желаете? — спросил он.

— Нет, — сказал Леонид, глядя на перед его штанов. — Пока.

Он медленно поднял взгляд. Официант растерянно улыбнулся и потрусил прочь.

Ксюша не обратила внимания на эту сценку. Как ни старалась она сохранять спокойствие, а рассуждения пасынка задели ее за живое. Хлебнув ароматной кофейной горечи, она сказала:

— Мужчины вечно обвиняют нас в том, что мы ими пользуемся. А разве вы нами не пользуетесь?

Леонид издал смешок, похожий на кашель. Вопрос показался ему идиотским. Уж он-то женщинами не пользовался. Во всяком случае, в том смысле, который вкладывала в свои слова Ксюша.

 

5

В последний раз он переспал с представительницей слабого пола в двадцатилетнем возрасте. Она была чуть ли не на десять лет его старше. Леонид тогда приехал из Лондона на каникулы и был нарасхват у друзей детства. Сверстники слетались на запах иностранной валюты, как осы на мед. Все Леонида страшно полюбили, куда-то звали, во что-то втягивали.

Чуть ли не каждую ночь он проводил в постели очередной девушки. Это было довольно приятно и необременительно. Выполнив обязательную пятнадцатиминутную программу, хмельной Леонид забывался сном, а на следующий день резвился в новой компании, в новом клубе, в новой кровати.

И вот подвернулась эта Жанна, эта стерва, после которой всё кардинально переменилось. Жизнь Леонида больше никогда не была прежней после той злополучной ночи.

Оба перебрали. Были не просто пьяными, а в стельку пьяными. Это и свело их за стойкой бара, куда Леонид заглянул, чтобы не ждать приятелей под дождем на улице. Она поссорилась с супругом. «Он ударил меня, представляешь? Посмел поднять на меня руку!» Леонид ей посочувствовал. Они взяли бутылку виски и поднялись в номер отеля. Где-то посреди ночи вдрызг пьяная Жанна назвала Леонида импотентом. Она не понимала, что ее месячные не самая аппетитная приманка для мужчины. И также не делала скидку на то, что он находился не в лучшей форме. Так и сказала: «О, а ты, оказывается, полный импотент, мальчик. Как же ты с этим жить собираешься?»

В последнее время Леонид и сам замечал за собой что-то подобное. В постели с девушками у него получалось только в том случае, если они менялись ролями, то есть он вел себя пассивно, а партнерше приходилось отдуваться за обоих, хоть сверху, хоть снизу. Да еще мысли в голове бродили разные. Образы пугающие. Безумные желания. Одним словом, Жанна выбрала неудачное время и место для того, чтобы высмеивать болезненно самолюбивого юношу.

Леониду пришел в пьяную голову единственный способ заставить ее заткнуться. Он задушил Жанну ее собственными колготками. Дождался, пока она заснет, сел сверху, окрутил ее шею колготками и стал тянуть концы удавки в разные стороны. Заняло это достаточно много времени. Когда жертва забилась в агонии, убийца тоже задергался в конвульсиях. Никогда он не испытывал более острого наслаждения и более бурного оргазма. И никогда не был так напуган, как в тот миг, когда всё закончилось.

Паника была столь велика, что несколько раз Леонид порывался позвонить в милицию и сдаться. Он подносил руку к телефонной трубке и отдергивал ее, точно обжегшись. Нет, вызывать милицию нельзя. Не мог Леонид позвонить и отцу, который при своем характере вполне мог взять сына за шкирку и собственноручно отвести его в отделение или же, как минимум, навсегда отлучить от семейного бизнеса и посадить на голодный паек.

Периодически поливая голову холодной водой, Леонид принялся думать. В комнату заходить было страшно, и это действовало на нервы. Тогда он укрыл покойницу одеялом с головой, и сразу стало легче. В голове сложился четкий план действий.

Для начала Леонид тщательно вымылся, оделся и уничтожил следы своего пребывания. Номер оплатил он, однако паспорт на рецепции оставила Жанна, и это упрощало задачу.

Убедившись, что он ничего не пропустил и не забыл, Леонид вышел из комнаты и, втянув ладонь в рукав, затворил за собой дверь. В это мгновение его пронзила страшная мысль, что на бутылке остались отпечатки пальцев. Леонид едва не потерял сознание от ужаса, потому что вернуться уже не мог.

Стоя в коридоре, где его в любую минуту могли увидеть, он долго убеждал себя, что как следует протер бутылку. Память говорила, что так оно и было, но сознание упорно отказывалось верить.

На протяжении двух или трех последующих лет этот кошмар постоянно мучал Леонида по ночам. Снова и снова он стоял в пустом и безлюдном коридоре спящего отеля, не в силах сдвинуться с места, а совсем рядом звучали шаги или голоса людей, готовых застукать его на месте преступления. Во сне так обычно и происходило. Орущего, вырывающегося, брыкающегося Леонида заволакивали в номер, где лежало голое белое тело с багровым лицом задушенной им Жанны.

Наяву ничего такого не произошло и произойти не могло. Тогдашняя милиция была слишком занята крышеванием и рейдерством, чтобы отвлекаться на расследования бытовых убийств. Поймали какого-нибудь алкаша, выбили показания, дело закрыли — вот и конец истории. Элементарно, Ватсон.

Что касается настоящего преступника, то он, выбравшись из отеля незамеченным, в тот же день улетел в Туманный Альбион, а уже оттуда позвонил отцу и предупредил, что решил завершить каникулы раньше, чем предполагалось.

— Почему? — строго спросил отец. — Натворил что-нибудь?

— Боюсь натворить, папа, — сказал Леонид. — Знаешь, я понял, что все эти компании и попойки до добра не доведут. Слишком много соблазнов. Девочки, наркотики… Это может плохо кончиться. Лучше я на учебе сосредоточусь.

— Не ожидал. Неужели мой балбес поумнел?

— Я не балбес, папа. Я твой сын. Скажи, разве ты сам не поступил так же?

— Что ж, рад слышать, — сказал отец. — Кажется, ты взялся за ум наконец. Учись, сын. Нам с тобой многое предстоит сделать.

Впоследствии Леонид не раз разочаровывал отца.

Про Жанну из отеля никто так и не узнал. Как и про других покойниц со следами удушения, которые время от времени появлялись там же, где по стечению обстоятельств находился и единственный наследник Давида Семеновича Грызлина.

Он очень изменился с тех пор. Можно сказать, стал другим человеком. Всё изменилось: сексуальные предпочтения, характер, внешность. Пассивный гомосексуалист и активный женоненавистник — это была гремучая смесь. Именно она питала Леонида жизненной энергией, определяла его задачи и ценности.

 

6

Знай Ксюша, с кем имеет дело, она вскочила бы и убежала от этого молодого человека, которого считала всего лишь сыном своего мужа — и только. Но она пребывала в полном неведении (счастливом или прискорбном — зависит от точки зрения).

Ей не приходило и не могло прийти в голову, что сидящий напротив нее парень способен убить, причем не по причине злобы или ненависти, не ради наживы, а ради лишь минутного удовлетворения. Она не подозревала о множестве комплексов и навязчивых маний, обуревающих Леонида. Она видела перед собой высоколобого парня с редкими волосиками и большими глазами, окруженными тенями. Он всегда выглядел немного нездоровым, но был энергичен, умен и хорошо воспитан. Конечно, даже в пору своей личной сексуальной революции Ксюша никогда бы не легла с таким, однако общение с Леонидом не слишком напрягало ее.

Подобно большинству женщин, она интуитивно догадывалась, что представляет собой тот или иной мужчина. В Леониде ощущалась какая-то гнильца, но Ксюша даже предположить не могла, с кем имеет дело. Подозревала, что у парня не все в порядке с сексуальной ориентацией, — и только. Ее это не касалось. Чужое грязное белье неизменно вызывало у нее брезгливость, поэтому она старалась не совать нос туда, куда ее не просили.

Огульно обвинив мужчин в том, что они беззастенчиво пользуются женщинами, Ксюша намеривалась закончить не слишком приятный для себя разговор. Не вышло. Издав сдавленный смешок, Леонид забросил в рот миниатюрную шоколадку и, посасывая ее, сказал:

— Все люди используют друг друга в том или ином смысле. Это взаимный процесс.

— Наш разговор грозит перейти в философский диспут, — заметила Ксюша, а ведь мы начинали совсем с другого. Ты высказал опасения, что я с твоим отцом только из корыстных соображений. Я, как могла, постаралась тебя разубедить, но не думаю, что преуспела в этом. Что дальше? Какие у тебя еще ко мне претензии?

Леонид беззвучно засмеялся, покачивая головой.

— Ты меня неправильно поняла, мачеха, — беспечно заявил он. — Никаких претензий у меня к тебе нет. Я хотел кое-что прояснить для себя, вот и все.

— Прояснил? — спросила Ксюша немного более враждебно, чем допускала непринужденная обстановка кафе.

— Угу, — подтвердил Леонид, дружески улыбаясь. — Я задал вопрос и получил исчерпывающий ответ. Знаешь, ты умеешь быть убедительной. Мне понравилось то, что я услышал.

— Это всё?

— Всё.

В принципе, можно было встать и уйти, но приличия требовали более плавного завершения встречи, и Ксюша осталась сидеть, придумывая какие-нибудь вежливые переходные фразы.

Леонид ее опередил.

— Буду рад видеть вас у себя на дне рождения, — сказал он с теплой задушевностью, которой Ксюша в нем раньше не замечала. — Отец тебе уже говорил?

— Да, — ответила она. — Насколько я поняла, предстоит что-то выдающееся? Ты ведь каких-то звезд пригласил?

— Есть такое дело, — согласился Леонид.

— Это тебе, наверное, недешево обошлось? — проявила любопытство Ксюша.

— Расценки разные. А один актер вообще бесплатно согласился присутствовать. Егор Майоров. Красавчик такой синеглазый.

— А, знаю. Он что, твой приятель?

— А вот, представь себе, нет. — Леонид таинственно улыбнулся. — Он где-то видел тебя на снимках с отцом и, кажется, тайно втрескался по уши. Говорил, что ради такой красавицы готов в гладиаторских боях участвовать — не то что в корпоративе. Я его предупредил, конечно, чтобы губу не раскатывал, а он мне начал про платонические чувства заливать. — Леонид небрежно перебросил руку через спинку стула. — Как ты думаешь, они существуют?

— Что? — рассеянно переспросила Ксюша, мысли которой были заняты Майоровым и его неожиданными откровениями.

— Чувства платонические.

— Не знаю. Хотя в молодости я влюбилась в одного мальчика, и мне было достаточно смотреть по вечерам, как он на скрипке играет в окне.

— Вот и я о том же. — Леонид встал. — Актеры — народ влюбчивый. Тебя подвезти?

— Я же на своей машине, — напомнила Ксюша.

— Тогда до встречи, — раскланялся Леонид. — Жду вас на вечеринке.

Оставив на столе деньги и по-свойски тронув Ксюшу за плечо, он покинул террасу.

Она тоже спустилась вниз и села в машину, где, вместо того, чтобы включить зажигание, вошла в интернет. Егор Майоров оказался еще более интересным мужчиной, чем помнилось Ксюше. Хмыкнув, она отложила смартфон и вырулила со стоянки.

По пути домой она то и дело чему-то задумчиво улыбалась.

 

1

Всеобщий любимец Бикфорд пел с дымящейся сигареткой в пальцах, пуская дым в ночной воздух. Свет приглушили, оставив горящими лишь светильники по периметру ограды. К этому времени публика вдоволь нарезвилась и натанцевалась, так что настала лирическая пятиминутка.

Бикфорд вышел на сцену в алой косоворотке и драных голубых джинсах, что придавало ему вид лихой и свойский. Успевая делать короткие затяжки в паузах, заполненных гитарными проигрышами, он пел:

Половина гостей прекрасно понимали подтекст и, усмехаясь, показывали друг другу глазами на самокрутку певца. Не ускользнуло это и от внимания Давида.

— А вот я сейчас погоню этого умника, — проворчал он, подливая Ксюше шампанского.

— За что? — спросила она.

— А вот за это самое. В кодексе статья такая есть. За пропаганду наркотиков и так далее.

Словно почувствовав угрозу, Бикфорд сменил игривый тон на печальный:

Голос сменился горестными завываниями гитары, тягучими, переливчатыми, напоминающими игру свихнувшегося скрипача.

— Вот видишь, не пропаганда, — сказала Ксюша. — Всё как раз плохо закончилось, так что мораль сей басни такова…

Они сидели за отдельным столом, справа от празднующего свой день рождения Леонида. Он был в белом смокинге и беспрестанно обходил гостей, чтобы с кем-то перекинуться словечком, кому-то улыбнуться, с кем-то опрокинуть рюмку.

Хоть виновник торжества и выпил немало, но держался безупречно. За одним столом с ним сидели актер Егор Майоров и одна из певичек дуэта «Сияющие», раздражающая Ксюшу своими силиконовыми губами и манерой смотреть на людей с прищуром, как будто они были слишком мелкими для ее величественной особы.

Гостей собралось около сотни, не считая десятка знаменитостей разной величины и многочисленной обслуги, нанятой в ресторанах, где заказывались яства. Столы были накрыты на лужайке загородного особняка Леонида Грызлина. Над головами гостей крутились и раскачивались бутафорские планеты и звезды со сверкающими зеркальными гранями.

Ксюша, которая вначале не хотела ехать на торжество, наслаждалась вечером, чему, конечно, способствовали и великолепные блюда, и шампанское стоимостью тысячу баксов за бутылку, и концерт.

Она не призналась бы в этом самой себе, но ее очень волновало присутствие Майорова. Слова Леонида о том, что актер почтил вечеринку своим присутствием исключительно ради нее, не шли у Ксюши из головы. Мысли о том, что Майоров был в восторге от ее красоты, возбуждали. Уже давно Ксюша не чувствовала себя такой желанной, восхитительной, обворожительной. Ее глаза сверкали ярче, чем ювелирные украшения. Ловя на себе взгляды актера, она испытывала волнение, подобное тому, что охватывало ее в школе при виде предмета очередной любви, будь то новенький мальчик или преподаватель физики.

— Ты сегодня какая-то странная, — заметил Давид.

— Что-то не так? — спросила Ксюша с вызовом.

Ей вдруг захотелось, чтобы он понял, что с ней происходит. Приревновал бы ее, увез домой, а там, нарушив обычный распорядок, взял бы ее — решительно, властно, твердо. Чтобы она вспомнила, кому принадлежит, и стала думать о Егоре Майорове со снисходительной усмешкой, как о детском увлечении.

— Почему ты нервничаешь? — удивился Давид, пробуя ризотто с креветками и запечённым лососем. — Разве я сказал тебе что-то обидное?

— Нет. — Она передернула голыми плечами. — Просто я странная и какая-то не такая.

— Это ты сказала.

— Ну, конечно. Я всегда во всем виновата.

Ксюша не могла объяснить себе, почему ее вдруг понесло. Желание секса с Давидом исчезло, ей хотелось дерзить ему и перечить. Сейчас он раздражал ее.

Она с силой резанула ножом по стейку, сталь заскрипела по фарфору.

— Попробуй ризотто, — предложил Давид, наблюдая за ней.

— Ты что-то путаешь, любимый. Это твое любимое блюдо, а не мое. Я терпеть не могу креветок, ты же знаешь. Меня от них выворачивает.

— Забыл.

— Ничего страшного, — сказала Ксюша. — Кто я такая, чтобы помнить, что мне нравится, а что нет.

— Ничего, что я ем? — поинтересовался Давид, держа вилку с ризотто на уровне рта. — Тебя это не раздражает?

Она поняла, что перегнула палку. Давида было трудно вывести из себя, но если это случалось, то мало никому не казалось, в том числе и Ксюше.

— Не обращай на меня внимания, — попросила она. — Похоже, у меня трудные дни наступают.

— Разве? — Он приподнял бровь.

— Будем обсуждать мои месячные?

— Нет. — Давид вытер губы льняной салфеткой и качнул головой. — Пойдем, пора вручать подарок. — Он сделал жест секретарю, подскочившему с серебристой папкой. — Приглашают.

И действительно, улыбчиво оскалившийся шоумен с внешностью внезапно разбогатевшего торговца шаурмой призывал в микрофон оказать почтение — ха-ха! — нашему юбиляру, — ха-ха! — который закатил этот пир на весь мир — ха-ха! — не просто так.

Ксюша оставила в покое пересоленные гребешки, допила шампанское и послушно пошла за мужем.

Толпа нарядных людей в прекрасных костюмах и вычурных платьях расступалась перед Давидом, как воды Красного моря перед Моисеем. Гости, державшие в руках кто шкатулки, кто коробки, а кто и просто конверты, признавали за ним право поздравить Леонида первым. В который раз за время своего замужества Ксюша испытала гордость как за супруга, так и за себя, сумевшую добиться любви столь влиятельного, столь значимого и уважаемого человека.

На ней было бледно-розовое платье, оттенявшее недавно приобретенный средиземноморский загар. Оно облегало тело до такой степени плотно, что не нуждалось в бретельках. Перчатки по локоть не компенсировали, а еще больше подчеркивали наготу бюста. Пальцы на перчатках отсутствовали, выставляя напоказ розовый маникюр Ксюши с золотистыми сердечками, повторявшими форму медальона, поблескивающего в ложбинке между грудями. Ее непокорные локоны обрамляли лицо, словно клубящийся дым. Голые ступни в предельно открытых красных туфлях были более гладкими и ухоженными, чем лица некоторых присутствующих.

Ксюша сознавала, как прекрасна в этот миг, но ей было этого мало. Она жаждала, чтобы ею любовались, и упивалась всеобщим вниманием, пока Давид произносил поздравительную речь. А сильнее всего, острее и жарче ощущался ею взгляд Егора Майорова.

Стоящий рядом с Леонидом актер не сводил с Ксюши своих синих, выразительных глаз. Его гладко зачесанные назад волосы блестели, словно мокрые, а на лоб падал выразительный локон а-ля Пресли. Костюм сидел на Майорове так здорово, что никакого манекена не надо. Едва заметная небритость придавала его красивому лицу мужественности.

Ксюша представила себе, как это лицо нависает над ней, утопая в полумраке, и разогрелась еще на пару делений своей тайной температурной шкалы. Вознаграждая Майорова мимолетной улыбкой, она отчетливо помнила, что под платьем на ней ничего нет, за исключением невесомых надушенных трусиков, держащихся на ниточках.

Ксюша пропустила мимо ушей, что именно подарил Давид сыну. По восхищенному гулу среди гостей она поняла, что это какая-то шахта. Действующая и приносящая прибыль, кажется, не угольная, хотя Ксюша могла ошибаться. Ее мозг воспринимал происходящее выборочно. Логическое полушарие отключилось, предоставив работать эмоциональному. Женщину буквально захлестнули чувства и переживания.

О, как смотрел на нее этот красавчик! Просто пожирал глазами. Действительно, влюблен без памяти. Если бы не Давид, Ксюша уделила бы Майорову гораздо больше внимания, как он того заслуживал.

Огромная грусть охватила ее. У замужества множество прекрасных сторон, но есть один неизбежный недостаток. Ты превращаешься в птицу, посаженную в клетку. Чирикай, ешь-пей, чисть перышки, но не высовывайся. Хозяин решит за тебя, что тебе нужно, а что нет.

 

2

Ближе к полуночи Давид начал проявлять признаки нетерпения. Всякий раз, когда Ксюша упрашивала задержаться еще немного, он удалялся в туалет и возвращался оттуда еще более бледный, позеленевший. Испарина покрывала его лицо, как слой масла.

Его не интересовали выступления артистов, сменяющих друг друга, он больше не прикасался к напиткам и угощениям. Вертелся на своем месте, переплетал ноги так и эдак, а потом наклонялся через стол и спрашивал:

— Может быть, хватит, Ксюшенька? Поехали домой.

— Ну, Давид, — тянула она капризно. — Мы так редко бываем в обществе. Смотри, сейчас Майоров и Элен будут танцевать танго? Разве тебе не хочется посмотреть?

По правде говоря, танец не доставил Ксюше удовольствия — ни эстетического, ни какого-либо другого. Не потому, что пара танцевала плохо, совсем даже наоборот. Проследив за тем, как Майоров галантно проводил партнершу на место, она перевела недовольный взгляд на мужа:

— У тебя в животе бурчит, Давид. Нужно принять что-нибудь.

— Наверное. — Он через силу улыбнулся.

Ксюша невольно подумала, что в гробу у него будет очень похожее лицо: осунувшееся, восковое, с запавшими внутрь губами. Ей стало жутко. Впервые за долгое время она вспомнила о разнице в возрасте. Никакого сомнения в том, что она переживет Давида. Значит, будут похороны, а может быть, и возня с полупарализованным старческим телом, или приступы маразма, или еще какая-нибудь гадость.

Думая об этом, Ксюша отыскала взглядом Егора Майорова. Актер как раз встал, чтобы поприветствовать окруживших его дамочек. Молодой, красивый. Со свежей, животворящей спермой. Ксюша могла бы родить от него, и тогда бы ее тоска по дочери угасла. Жаль, что Давид уже в таком преклонном возрасте. Состояние, статус, власть — это здорово, но они не добавят ему молодости. Секс с ним чем-то напоминает дежурный поход к дантисту или гинекологу. Полезно, стерильно, но вместо удовольствия — пшик.

— Ух ты… — пробормотал Давид, схватившись за живот.

К нему тут же подскочил охранник, спрашивая, не случилось ли чего. До ушей Ксюши донеслись новые желудочные переливы, потом подозрительный треск и, кажется, неприятный запах.

Она так резко откинулась на спинку стула, что едва не опрокинулась вместе с ним.

— Давид, вызвать врача? — спросила она тревожно.

Уже не бледный и не зеленоватый, а серый, он помотал головой:

— Не обращай внимания. Ребята сейчас отвезут меня домой, а ты оставайся, веселись. Не хочу портить тебе… — Он охнул и махнул рукой. — Сиди, Ксюша. Я сам.

Двое охранников помогли ему встать и повели к воротам. Леонид, заметивший, что отец уходит, бросил гостей и погнался за ним. Вернувшись пару минут спустя, он успокоил Ксюшу:

— Расстройство желудка. Очень вовремя началось.

— Ты издеваешься? — спросила она.

— Ни в коей мере. — Леонид клятвенно приложил ладонь к сердцу. — Просто, если бы папин желудок взбунтовался по возвращении домой, то он решил бы, что это у меня его накормили какой-то гадостью.

— Он на ризотто налегал, — сказала Ксюша.

— Его любимое блюдо.

— Да, я знаю.

— Не мог же он отравиться так быстро, — сказал Леонид. — Кроме того, мы с Егором тоже по хорошей порции навернули и, как видишь, живы-здоровы.

— Он сегодня в ресторане обедал, — вспомнила Ксюша. — Деловая встреча.

— Не завидую я владельцу ресторана.

— Да, если твой отец зол, то спасайся, кто может.

— Но нам с тобой всё прощается.

— Почему?

— Потому что мы единственные люди на земле, которых он любит, — пояснил Леонид, вставая и выискивая кого-то в толпе. — Егор! — позвал он, махая рукой. — Егор, иди к нам!

— Зачем? Не надо! — всполошилась Ксюша, обмирая, как в юности, когда внезапно сталкивалась с предметом своей любви. — Я не хочу ни с кем общаться.

— Глупости. Это же тот самый артист, который бесплатно согласился выступить, когда узнал, что на празднике будешь ты. Видела, как он танцевал? Красавчик, а?

Ксюшин ответ был заглушен бравурной музыкой, грянувшей из динамиков. Бикфорд поднялся на сцену и объявил в микрофон, что даст еще один маленький концерт в честь юбиляра.

— Только где он? — Певец приложил ладонь ко лбу, обводя взглядом лужайку с гостями. — Куда подевался мой лучший друг? Леня, отзовись! А то петь не буду.

— Добавки требует, — пояснил Леонид. — Пойду. А то ведь действительно не запоет, пока не заплачу. Ох и хитрозадый народ… — Он приобнял приблизившегося Майорова и почти насильно усадил его на освободившееся место отца. — Так, не скромничай, не скромничай. Моя мачеха тоже тебе симпатизирует, иначе не краснела бы, как девица на выданье.

Оставив Ксюшу с глазу на глаз с актером, он поспешил к сцене.

 

3

Третьим номером в репертуаре Бикфорда была баллада.

— Меня всегда манила вдаль… — негромко запел он под аккомпанемент двух гитаристов, сидящих по обе стороны от него на высоких табуретах с подставками для ног.

Бикфорд подгадал с балладой. Она избавляла Ксюшу от необходимости заводить разговор с Майоровым. Можно было просто сидеть и слушать. Очень удобно.

Тут к гитаристам подключились басист и клавишник, на ходу поймав ритм электронного ударника. Все четверо выполнили модуляцию, отыграли несколько тактов, а потом взяли еще выше, после чего Бикфорд закричал в микрофон, порой срываясь на фальцет:

— Круто, — оценил Майоров, оттопыривая нижнюю губу. — Шнурок дал жару. Давно так не выкладывался.

— Шнурок? — удивилась Ксюша.

— Это мы его так в своем кругу зовем. Он же не зря Бикфорд.

— А я не догадалась.

Пока они обменивались репликами, закончился очередной проигрыш, и прозвучал заключительный куплет, спетый опять без надрыва, вполголоса.

Музыканты сыграли короткую коду, Бикфорд ответил поклоном на аплодисменты, спрыгнул со сцены и отошел в сторонку с Леонидом.

Концерт закончился, музыка стихла, можно было общаться визави без помех.

Ксюша напряглась, лихорадочно придумывая, что бы сказать. К счастью, Егор Майоров пришел ей на помощь.

— Вам очень идет розовый цвет, — сказал он. — Вы прямо как роза… — Он обвел взглядом публику. — Роза среди чертополоха. Гордая и прекрасная.

Сделай такой комплимент кто-нибудь другой, Ксюша сочла бы этого мужчину недалеким и чересчур пафосным. Но в устах красавца Егора даже эта банальность прозвучала как наивысшая похвала.

— Я долго сомневалась, прежде чем остановиться на этом цвете, — призналась она. — Как-то примитивно. Мол, если девочка, то обязательно в розовом.

— А мальчикам — голубое, — сказал Егор и засмеялся, демонстрируя зубы, десны и аккуратный язык.

Подошел официант, поинтересовался, чего пожелают господа.

— Господа желают шампанского, — заявила Ксюша, не успев проконтролировать себя.

— И «Чивас Ригал», — заказал Егор. — Королевский виски. — Он выразительно посмотрел на нее. — Пробовала когда-нибудь?

С этой минуты они вели себя так, будто были знакомы целую вечность. Смеялись, шутили, немного дурачились. Ксюша была на высоте. Она давно не флиртовала, и такая редкая возможность пробудила в ней все ее женские таланты. Она не опасалась, что охранники или кто-то из гостей наябедничают мужу. Они ведь не делали ничего предосудительного. Просто сидели за столом на глазах у всех, выпивали и разговаривали. Что здесь такого? Давид ведь не Отелло. И вообще он не запрещал Ксюше общаться с другими мужчинами. Табу касалось интимных отношений, а их не было…

Не было до тех пор, пока Егор не сказал:

— Надоело здесь. Поехали куда-нибудь.

— Куда? — испугалась Ксюша.

— Ко мне, — просто пояснил он. — Мы не дети, правда? Мы взрослые люди во взрослом мире. Где мужчины и женщины спят друг с другом.

— Нет! — воскликнула она.

— Не спят? — удивился Егор и засмеялся, красиво отклонив голову и держа в руке низкий стакан с виски.

Несмотря на выпитое, в его поведении и внешности не было заметно ни малейших признаков опьянения. Ксюша тоже чувствовала себя совершенно трезвой. Только слегка ненормальной от вспыхнувшего в ней желания.

— Мы не можем, — поправилась она. — Я замужем.

— А что, замужние женщины не занимаются сексом? — поинтересовался Егор, улыбаясь.

— Занимаются, — согласилась Ксюша. — С мужьями.

— Одно другому не мешает. Знаешь, измены делают женщин более чувственными, более женственными. Когда у них нет любовников, они чахнут и теряют блеск.

— Тут полно глаз.

— А мы не станем заниматься этим при всех, — опять засмеялся Егор. — Мы ведь не эксгибиционисты.

Ксюша тоже засмеялась. Это была нервная реакция. Она уже знала, чем всё это закончится, и больше не противилась. Ее несло…

— Эсэмэсками обмениваться не будем, — продолжал Егор, как о чем-то давно решенном. — На них все обычно попадаются. Я написал на салфетке адрес. Я сейчас уеду и буду ждать тебя дома. Ты на машине?

Он придвинул к Ксюше салфетку. При ней он ручку не доставал, значит, написал адрес заранее, зная, что она согласится. Самоуверенный тип. Может, ну его к черту?

Ксюша взяла салфетку, делая вид, что вытирается.

— За мной охранник увяжется, — сказала она.

— А ты незаметненько, — посоветовал Егор. — Потом позвонишь и скажешь, что уже дома. Охранник не заложит, испугается, что его накажут за нерадивость. Не скажет же он, что прозевал твой отъезд?

— Не скажет, — согласилась Ксюша.

— Тогда — вперед?

Он подмигнул, встал и отошел.

Она, не разворачивая, сунула скомканную салфетку в сумочку.

«Что я делаю? — спрашивала она, сидя в одиночестве и поцеживая маленькими глоточками виски из стакана Егора. — Разве можно так рисковать? Я ставлю на кон всё, вплоть до собственной жизни. Выигрыш пустяковый, а моя ставка огромная. Разумный человек в такие игры играть не станет. Но сейчас я не разумный человек. Я женщина. Изрядно выпившая женщина. И я к нему поеду. Будь что будет».

Приняв окончательное решение, она стала считать до тысячи. Это позволяло умерить пыл и скрасить время ожидания.

 

4

Пока Егор плескался в душе, Ксюша обошла его квартиру. Это была довольно большая студия, сооруженная в старом кирпичном доме на месте снесенных стен и перегородок. Если не считать ванной комнаты и гардероба, то отдельных помещений здесь не было. На одной общей площади умещался и кухонный угол, и гостиная с мягкой мебелью, и двуспальная кровать за тяжелой портьерой.

Стены квартиры были украшены увеличенными фотографиями самого Егора и других молодых людей, одинаково зализанных, мускулистых, красивых. Посуда и холодильник содержались в идеальной чистоте, а может быть, ими просто редко пользовались. Одежды было очень много. Предметов обстановки — необходимый минимум.

От стены до панорамного окна в пол было тридцать семь Ксюшиных шагов. Она совершала обход в хозяйских шлепках, но без своей одежды, не боясь, что ее увидят. Окно выходило прямо в глухую бетонную стену какого-то дома или цеха. Непонятно было, зачем было расширять обзор, если все равно он был перекрыт зданием. Ксюша спросила об этом у вернувшегося Егора.

— Эту коробку недавно соорудили, — пояснил он, натирая ступни душистым кремом. — Окно у меня уже было. Закон подлости.

— Закон подлости, — повторила Ксюша.

Она жалела, что приехала сюда, но домой возвращаться боялась. Охранник сказал, что Давид Семенович спит, но это было час назад, а что теперь? Что сказать ему, если окажется, что он поджидает ее? Легко совершать необдуманные поступки, когда хмель бродит в крови, но очень трудно отвечать за них, протрезвев.

— Я бы лег спать, — сказал Егор. — Уже светает. Тебе не пора?

Он был в шортах по колено, с голой выпуклой грудью, на которой висела золотая монета на цепочке.

Секс с ним не доставил Ксюше ни малейшего удовольствия. Он всё время был озабочен своими переживанием и вообще собственной персоной. Целовался как бы нехотя, через силу, ласкал неумело, выдохся уже на десятой минуте.

Но хуже всего было не это. Хуже, что, предвкушая незабываемую ночь и не желая выглядеть закомплексованной ханжой, согласилась на секс того рода, которого обычно избегала. Собачья поза, обещавшая стать прелюдией для чего-то особенного, так и осталась собачьей позой. Ксюша чувствовала себя использованной, униженной, испоганенной.

— Сейчас я уйду, — сказала она, стоя перед Егором с кулаками, упертыми в бедра. — Но сначала объясни мне кое-что.

— Начало пятого, зайка, — сказал он, преувеличенно хлопая глазами: мол, видишь, какой я сонный. — Побойся бога.

— Во-первых, я тебе не зайка, — отрезала Ксюша. — Во-вторых, бога мне бояться нечего.

— Ну, мы все-таки вроде как грешили…

— Вот именно, что вроде как. А если бы это был и полноценный секс, то я не думаю, что бога это хоть как-то касается.

— Ну, хорошо, хорошо, спрашивай. — Егор поднял руки, показывая, что сдается. — Только побыстрей, пожалуйста. Глаза слипаются.

— Я постоянно наблюдаю за твоими глазами, — сказала Ксюша. — Я специально не стала одеваться, чтобы проверить свою догадку.

Он нахмурился.

— Какую догадку?

Она оторвала руку от бедра, чтобы выбросить вперед указательный палец.

— Ты не интересуешься женщинами. Ты по другой части, я права? И со мной был через силу. — Ксюша вернула руку на место, но на этот раз не сжала пальцы в кулаки, а уперлась в бока ладонями. — Тогда зачем тебе понадобился этот спектакль? То же самое ты мог проделать с одним из этих… — Она выразительно окинула взглядом мускулистых позеров на стенах. — Какого черта было тащить сюда меня?

— Ты не понимаешь…

Егор уставился в сторону.

— Не понимаю, — подтвердила Ксюша. — Поэтому и спрашиваю.

— Это драма для меня, — заговорил Егор глухо. — Я надеялся вырваться из этого порочного круга. С твоей помощью. Ты ведь такая красавица. Еще до знакомства с тобой я подумал: вот кто меня спасет. Оксана Грызлина. С ней у меня получится, и я вернусь к нормальной жизни.

Выражение его лица было столь трагично, что Ксюша моментально смягчилась. Кроме того, ей было приятно услышать, что она особенная. Даже после того, как ее быстренько поимели на четвереньках.

— Ну и как? — спросила она сочувственно. — Получилось?

— Да, кажется, да. — Егор покивал картинно взъерошенной головой с длинной прядью, пересекающей бровь. — Просто надо осмыслить всё это, прислушаться к себе. А вдруг я сейчас лягу и проснусь абсолютно другим человеком?

— Желаю удачи, — сказала Ксюша. — Но на меня больше не рассчитывай. Мы больше не знакомы, договорились?

— Постой, постой. — Он порывисто встал. — Разве ты меня не… — Осекшись, он махнул рукой. — Давай отложим этот разговор на потом. Я сейчас не в форме. Башка не варит. — Он расслабленно прикоснулся кончиками пальцев к вискам. — Завтра, всё завтра.

Только теперь Ксюша вспомнила, что перед ней актер. Егор Майоров исправно исполнял роль, но сцена закончилась, и ему не терпелось выйти из образа. На Ксюшу он старался не смотреть, словно перед ним стояла уродливая старуха. Сообразив это, она бросилась к своим вещам.

 

5

Восточный край неба порозовел, хотя с противоположной стороны еще царила ночь с ее звездами и косым разбойничьим месяцем. Направляясь к своей машине, Ксюша еще не знала, как вернется домой и как будет оправдываться, если Давид обнаружил ее отсутствие.

В голове было пусто и гулко. Мыслишки вспыхивали и гасли, не оставляя в мозгу следа. Оставалось надеяться на интуицию, на везение и просто на чудо. Например, Давид обессилел от недомогания до такой степени, что сейчас спит, как убитый. Она прокрадется в свою комнату, а утром объяснит, что легла там, чтобы не беспокоить Давида.

Да, это наилучший вариант. Только бы прокрасться в дом незаметно. Нет, не получится. Охранники заметят, кто-нибудь непременно настучит хозяину. Может быть, позвонить Леониду? Если праздник продолжается, то не всё потеряно.

Какой же повод придумать? Думай, голова, думай!

Ксюша дважды ударила себя ладонью по лбу. Она хотела повторить жест в третий раз, но замерла с занесенной рукой. Кровь в ее жилах заледенела.

Недалеко от Ксюшиной машины, скрываясь в тени дерева, стояла темная мужская фигура. Ни лица, ни деталей одежды разглядеть не удавалось. Только то, что куртка или рубашка на нем была белая.

Ксюша приостановилась, не зная, как вести себя дальше. Идти к машине, как ни в чем ни бывало? Поберечься? Кто же это там стоит? Грабитель? Насильник? Маньяк? А что, если это один из охранников, присланных Давидом?

«Господи! — пронеслось в голове. — Я пропала, пропала!»

Незнакомец вышел из тени и остановился. Он был одет не в куртку и не в рубашку. Это был смокинг, белый смокинг.

— Ле… — голос Ксюши сорвался. — Леонид?

— К твоим услугам, матушка, — произнес он шутливо. — Подбросить?

— Я на машине.

— Почему-то мне кажется, что будет лучше, если домой отвезу тебя я. Не находишь?

Ксюша нервно пожала плечами. Только теперь она вспомнила, что, направляясь на свидание, отключила телефон. Нажатие на кнопку показало три пропущенных звонка, и все — от Давида. В последний раз он пытался связаться с ней час назад. Потом почему-то перестал.

— Я его успокоил, — сообщил Леонид, прочитавший Ксюшины мысли. — Сказал, что ты перебрала немного и я уложил тебя в комнате для гостей. Теперь будет логично, если я доставлю тебя домой, согласна?

Она подошла поближе.

— Как ты узнал, что я здесь?

— Для этого не нужно обладать даром ясновидения, — осклабился Леонид. — Тебе понравился Егор. Я видел, как вы договариваетесь. Ты уехала вскоре после него. — Он пожал плечами. — История стара, как мир.

Ксюша не поверила своим ушам.

— Так ты знал? И не попытался меня остановить?

Он снова пожал плечами.

— А зачем? Это же природа.

— Но я жена твоего отца.

— Вот! — Леонид поднял указательный палец. — Об этом мы потолкуем по дороге. Садись в мой «мерс». — Поднятый палец опустился, чтобы указать на черный внедорожник. — Ты ведь была пьяна, а потому не могла вести машину сама, логично? Оставь ключи, завтра ее пригонят.

Ксюша сделала шаг в сторону «Мерседеса», остановилась и обернулась.

— Не понимаю причин такой повышенной заботливости.

— Сейчас поймешь, — сказал он, что-то разглядывая на экране своего мобильника.

— Между прочим, у меня с Егором ничего не было, — сказала Ксюша. — Мы просто пили и болтали.

— Я так и думал, — кивнул Леонид. — Мне тут прислали один классный ролик. Хочешь взглянуть?

— Какой еще ролик?

— Порнуха. Вообще-то дамам такое не показывают. Но тебе можно.

С этими словами Леонид повернул к ней светящийся экран телефона. Ксюша увидела себя и Егора, пристроившегося к ней сзади. Они раскачивались и вскрикивали. Голоса звучали как из консервной банки. Съемка велась откуда-то сбоку.

Ксюша вспомнила, что возле кровати Егора была длинная полка с книгами и журналами.

Она схватилась ладонями за щеки.

— Мерзавец! Подонок!

— Надеюсь, это было не изнасилование? — сурово спросил Леонид. — Нет, не похоже. Ты начинаешь заводиться. — Он уставился на экран. — А вот Егор оплошал. Бросил тебя на самом интересном месте. Теперь я понимаю, почему ты на него злишься.

Ксюша вздрогнула от пронзившей ее молниеносной догадки.

— Та это… Это была твоя инициатива?

— Ну не мог же я сам. — Леонид хихикнул. — Ты не то чтобы в моем вкусе, извини. Но мое предложение в силе. Отвезти тебя домой?

Она кивнула. Голос куда-то пропал.

«А потом пропаду я, — думала Ксюша, тупо глядя перед собой. — Уже пропала».

 

6

Городские огни, отражаясь на черной поверхности капота, образовывали живой, постоянно меняющийся, гипнотизирующий узор. Во многих окнах уже горел свет. Это означало, что люди просыпаются, собираются на работу, живут нормальной человеческой жизнью. У них нет многомиллионных банковских счетов, собственных танкеров, портовых терминалов и шахт, однако они намного счастливее сказочно богатой Оксаны Грызлиной.

Она вспомнила такие же рассветы той давней поры, когда носила другую фамилию и была женой другого человека.

Вот она выходит из ванной, поправляя влажные, непокорные волосы. Они никак не желают укладываться так, как хочется Ксюше, поэтому ее разбирает раздражение.

В кухне Вадим стоит возле печки с хныкающей Лилечкой на руках. Она такая крохотная в сравнении с его мощным плечом и бицепсом. Всю ночь девочка мучалась животом и, естественно, измучила родителей. Ксюша вставала к дочке раза три, а Вадим гораздо больше, но на лице его нет следов бессонной ночи. Это несправедливо. Минуту назад, глядясь в зеркало, Ксюша обнаружила мешки под глазами. Это угнетает ее еще сильнее, чем непокорная шевелюра.

— Подержи, — говорит Вадим, показывая глазами на поскуливающую Лилечку.

Ему нужно освободить руки, чтобы вытащить из кастрюли разогревшуюся молочную смесь в бутылочке. А Ксюше хочется учинить скандал. Она не выспалась, она в ужасе, думая, что мешки под глазами никогда больше не исчезнут, она устала возиться со своими чересчур жесткими волосами. У нее нет ни одной пары совершенно целых колготок, ее сапоги остались не вымытыми и не высушенными со вчерашнего вечера, а значит, кожа покоробилась и подернулась белесыми разводами, не говоря уже о том, что стельки сырые и холодные. Так недолго и простуду схватить. Но на больничный ей нельзя, потому что тогда придется безвылазно сидеть дома с дочкой, а это ужасно хлопотно и утомительно.

— Не видишь, я занята? — говорит Ксюша, доставая из холодильника молоко, а из настенного шкафа — пачку пшеничных хлопьев. — Уже опаздываю.

— У тебя еще целый час до выхода, — говорит Вадим, управляясь одной рукой.

Лилечка роняет голову на его плечо и закрывает глазки.

— Сегодня новую партию пригоняют, — говорит Ксюша.

— Я думал, ты забросишь наш цветочек к моим.

Речь идет о том, чтобы отвезти дочку к родителям Вадима. Вчера они договорились именно об этом. Но сегодня у Ксюши совсем другое настроение.

— Не могу, — качает она головой, высыпая в тарелку хлопья.

Вадим с Лилей на руках садится за стол с другой стороны, встряхивает ее, чтобы разбудить и сует ей в рот соску.

— Но я тоже не могу, — говорит он.

Она видит, что ему стоит немалых усилий сдерживаться. А ей не хочется, чтобы он сдерживался. Каждая ссора означает свободу от супружеских обязанностей и обязательств.

— Тогда оставь ее дома одну, — невозмутимо говорит Ксюша, принимаясь за завтрак.

— У меня боевое дежурство начинается.

— Вот и оставь.

— Ты сама понимаешь, что говоришь?

— Конечно. — Ксюша облизывает губы, откладывает ложку и встает. — Всё, я побежала. Созвонимся.

— Нет, не побежала…

Не обращая внимания на протестующий визг Лилечки, Вадим прекращает кормление, вскакивает из-за стола и ловит Ксюшу за запястье.

Это то, чего она добивалась.

— Пусти! — она дергает и вращает удерживаемую руку.

Лилечка уже не просто плачет, а надрывается.

— Тварь! — Вадим внезапно разжимает пальцы. — Ты же не мать, ты… ты…

Он стоит над Ксюшей, которая, потеряв равновесие, шлепнулась на зад и теперь сидит на полу, с ненавистью глядя на него снизу вверх.

— Опять руки распускаешь? — цедит она.

— Сама виновата, — бурчит Вадим. — И вообще, никто тебя не трогал. Ты же сама упала.

— Ах, сама? — поднявшись, Ксюша отправляется в спальню. — Сама, — повторяет она, переодеваясь. — Сама, значит. Сама.

В душе она ликует. Долгожданная свобода обретена. Сегодня можно будет завеяться на всю ночь, и пусть кто-то попробует хоть слово сказать. В спальне горит свет, но за окном вот-вот проглянет солнце, поэтому Ксюша щелкает выключателем…

Теперь она смотрит на чужие окна и почему-то воображает, будто там происходят совсем другие сцены. Все такие внимательные, любящие, рассудительные. Дети не плачут, родители не ссорятся, жены не изменяют, мужья не маются с похмелья. Идеалистические такие картинки. Да пошли вы все к черту!

Ксюша повернула голову и посмотрела на профиль Леонида.

— Чего ты от меня хочешь? — спросила она. — Этого?

— Чего? — не понял он.

— Ну…

Ксюша не договорила. До нее внезапно дошло, что не зря Леонид до сих пор не женат и якшается с такими, как Егор Майоров. Тем временем и он сообразил, что она имела в виду, и рассмеялся.

— Нет, милая мачеха. Сексуальных услуг от тебя не потребуется.

— Это я уже поняла, — кивнула Ксюша. — Что будешь делать, если отец узнает?

Не торопясь с ответом, Леонид выполнил левый поворот на перекрестке и только потом ответил:

— Ты лучше подумай, что делать тебе. Это будет более продуктивно.

— Но ты, наверное, уже всё решил, — произнесла Ксюша, медленно наливаясь ненавистью к этому подлому и самоуверенному головастику, заманившему ее в ловушку.

— В принципе, ты права, — согласился Леонид, выезжая на пустынную объездную дорогу. — Но это мы обсудим завтра. Я позвоню и назначу встречу.

— Нет! Я сегодня хочу знать!

Иногда неопределенность пугает людей сильнее, чем непосредственная угроза. Ксюша не представляла себе, как доживет до завтрашней встречи, ежеминутно, ежесекундно ожидая какого-то подвоха.

— Давай ты мне тут не будешь ставить условия, — сухо произнес Леонид. — Мы подъезжаем, а нам нужно еще войти в роль. Итак, ты напилась, помнишь?

— Да, — покорно кивнула Ксюша. — Помню.

 

1

Леонид проспал почти до полудня и встал с тяжелой головой. Но самочувствие у него улучшилось, как и настроение, когда он просмотрел за завтраком видео, отснятое Егором Майоровым.

Чтобы как следует насладиться зрелищем, Леонид запустил ролик на телевизионном экране.

Унижение, на которое пошла Ксюша, понравилось ему настолько, что он просмотрел сюжет дважды, на полной громкости. Удивительное дело, но от ее постанываний и всхлипов он даже немного возбудился. Может, и самому попробовать с ней? Мысль была диковатая, но не скажешь, что совсем уж нелепая. С аппетитом поедая яйцо всмятку, Леонид решил, что ситуацией грех не воспользоваться. Если ты взял верх, то надо дожимать до конца, чтобы сломать противника окончательно.

Молодую жену отца Леонид воспринимал именно как противницу. Она вышла замуж из корысти, что бы ни говорила. Ее целью было втереться в доверие и завладеть всем, что есть у Грызлиных. Леонид, как наследник, не мог допустить этого. Тем более, что теперь он претендовал на наследство уже не один.

Его тактическая задача состояла в том, чтобы полностью подчинить Ксюшу своей воле. Стратегически верно было ее потом уничтожить. Это было не просто рационально, а необходимо, поэтому никаких иных вариантов Леонид не рассматривал.

Плавая в бассейне, он мысленно выстраивал линию сегодняшнего разговора с Ксюшей. Грубо наехать на нее? Действовать вкрадчиво? Заставить ее ползать на коленях или позволить сохранить достоинство? Заканчивая разминку, Леонид решил, что стелить будет мягко, а потом, когда Ксюша уступит, опустит ее ниже плинтуса. Так надо, чтобы потом не рыпалась. Она должна стать безвольной игрушкой в его руках. Куклой, которая будет сломана и выброшена, когда нужда в ней отпадет.

Пока Леониду делали массаж, он переговорил по телефону с отцом.

— Я тебе третий раз звоню, — раздраженно сказал тот. — Почему не отвечаешь?

— После вчерашнего спал как убитый, — признался Леонид. — Потом плавал. Что ты хотел, папа?

— Ты помнишь, в котором часу я от тебя уехал?

— Нет, папа.

На самом деле Леонид прекрасно помнил отъезд, потому что с нетерпением ожидал этого на протяжении всего вечера. Он очень переживал: а вдруг отец изменит своему вкусу и не прикоснется к специально «сдобренному» для него ризотто? Или угощение отведает также Ксюша, и тогда желудки расстроятся у обоих? Всё обошлось. Слабительное сработало так, как и предполагалось. Доверенный охранник шепнул Леониду, что по пути домой старик наложил в штаны. Понятно, почему нервничает. Списал неприятный инцидент на капризы собственного организма. Мол, перебрал алкоголя и перестал контролировать кишечник.

Леонид улыбнулся. Однажды в детстве, когда ему было семь или восемь лет, с ним приключилась похожая история. Перемерз на горке, не успел добежать домой и обгадился. Отец потом ему недели две проходу не давал, всё издевался:

«Сынок, тебе горшок под кроватку не поставить? Сынок, ты в уборную сходить не забыл? Трусики у тебя чистые?»

— А во сколько ты Ксюшу привез? — продолжал допрос отец.

— В начале шестого, — ответил Леонид. — А что?

— Она сильно вчера напилась?

— Не то чтобы лицом в салат, но носом уже клевала. Я попросил ребят отвести ее отдохнуть. Они вышли и доложили, что она сразу уснула.

Делая этот лживый отчет, Леонид на всякий случай готовил себе алиби. Если вдруг Ксюша заартачится и решит рассказать, как было дело, он легко открестится. Сказано же, не сам пьяную Ксюшу отвел, а поручил другим. Сам Леонид рядом с ней не сидел и понятия не имеет, действительно ли она спала или же где-то успела побывать до того, как снова вышла к гостям. Кто ее отводил? Кто-то из секьюрити. Черт знает, чьи они были. Многие на день рождения приехали со своей охраной, поди теперь разберись.

— Сколько же она спала? — спросил отец, обдумав услышанное.

— Часа три, я думаю, — ответил Леонид. — Или четыре.

— Вечно у тебя какие-то неточности.

— Это важно, папа? Ты в чем-то подозреваешь Ксюшу?

— Не суй нос, куда тебя не просят! — Явно устыдившись своего неоправданно резкого тона, отец откашлялся. — Ни в чем я никого не подозреваю, Леня. Просто решаю для себя, устроить ей разнос за вчерашнее или простить.

«Да, ты любишь карать и миловать, — подумал Леонид. — Но больше первое, чем второе. В соотношении этак три к одному».

Его охватили злость и печаль. Хотел бы он не думать так о собственном отце. Хотел бы любить его всем сердцем, уважать, полагаться на его советы и мнение. Не получалось. Отец не дал ему такой возможности. С раннего детства Леонид смотрел на него, как звереныш смотрит на дрессировщика. Лизал руку, протягивающую корм, да. Но не из любви, не из любви…

— Оксана очень расстроилась, когда проснулась, — сказал Леонид, ничем не выдавая своих чувств. — Боялась, что ты ее накажешь…

— Я? — удивился отец.

— Ты, папа. Тебя все боятся. Ты сам говоришь, что без этого нельзя.

— Говорю. Нельзя. Но Ксюша… Я же к ней по-особенному отношусь…

— В общем, по-моему, она и так достаточно наказана, — перебил Леонид. — Но это, конечно, ваши дела, семейные. Сами и разбирайтесь. Учти только, что жена твоя ничего предосудительного не сделала.

— Учту, — буркнул отец.

Было ясно, что на этом он собирается закончить разговор.

— Послушай, папа! — воскликнул Леонид тоном человека, внезапно осененного идеей, кажущейся ему замечательной.

— Ну?

— Я тут подумал… Мы с Оксаной почти не общаемся. Может, пора исправить это упущение? Признаюсь, я не одобрял твой выбор…

— Знаю, — буркнул отец.

— Но, видимо, я зря был настроен против нее. Пора загладить эту ошибку.

— Хочешь пригласить ее куда-нибудь?

— Мы могли бы пообедать вместе, — сказал Леонид. — Ей будет полезно развеяться. Посидим, пообщаемся…

— Не возражаю, — решил отец после секундного раздумья.

— Тогда передай Оксане, что в два часа я за ней заеду, хорошо?

— Передам.

Телефон умолк. Леонид подержал его немного в руке, улыбнулся и включил ролик, набирающий всё новые очки в его личном рейтинге.

 

2

Белуга была отменная, с едва ощутимым душком, как любил Леонид, но Ксюша не оценила, отставила тарелку, набрала себе морских гребешков и креветок. Он предупредительно поднял бутылку вина, она накрыла бокал ладонью.

Они обедали в отдельном кабинете ресторана, выкупленного Давидом Грызлиным навечно. На стенах висели его любимые полотна модернистов двадцатых годов. Дверь заменяли портьеры, такие толстые, что звуки из общего зала в кабинет не проникали. Там, расположившись за ближним столом, хлебали минералку охранники Грызлиных.

Заглянул официант, спросил, не нужно ли чего. Леонид отослал его, велев больше не беспокоить. Потом перевел взгляд на Ксюшу. Ему хотелось, чтобы она почувствовала себя мышкой в когтях кошки. Психологи давно установили, что человеческую волю ломает не внезапный испуг, а постепенно нарастающая тревога. Противника нужно держать в неведении, изматывая постепенно, создавая одну угрозу за другой, как в шахматах.

— Говорил сегодня с отцом, — сообщил Леонид, ловко орудуя ножом и специальной вилкой для рыбы.

— О чем? — спросила Ксюша, переставая жевать.

— Он позвонил мне, чтобы спросить, сколько ты проспала у меня дома.

— А ты?

— Дал приблизительный ответ, — ответил Леонид.

— Зачем тебе всё это? — спросила Ксюша, отложив со звоном столовые приборы. — Чего ты от меня хочешь?

Они сидели напротив друг друга, каждый на своем небольшом бархатном диване. Леонид прихватил бутылку и перебрался к Ксюше, которая была вынуждена подвинуться, освобождая место рядом с собой. Теперь их не разделял стол, а расстояние между их телами было минимальным.

— Придвинь бокал, — распорядился Леонид.

— Я не хочу пить, — сказала Ксюша.

Следовало ее заставить. Подавляя человека в мелочах, мы ломаем его целиком.

— Давай, давай, — сказал Леонид.

Поколебавшись, она подчинилась.

— Выпьем, — сказал он, призывно поднимая свой бокал. — За наше сближение. Давно было пора познакомиться поближе.

Ксюша молча влила в себя вино и пристукнула хрусталем об стол.

— Я не в восторге от того, что узнала тебя лучше, — сказала она, нервно оглаживая ножку бокала такими же холодными пальцами. — О нет.

— Всё зависит от того, как смотреть на вещи, — философски заметил Леонид.

— Да брось ты эти рассуждения, — поморщилась Ксюша. — Выкладывай, зачем свел меня с Майоровым, зачем он меня снял. Ради шантажа?

— Боже упаси! Разве я похож на шантажиста?

— Очень. Знаешь, как англичане говорят? Если нечто выглядит, как утка, плавает, как утка и крякает, как утка, то это, вероятно, утка и есть.

— Смешно. — Он фыркнул. — А если кто-то ведет себя как друг, по-дружески выручает из беды и дает дружеские советы, тогда как?

Ксюша посмотрела Леониду в глаза.

— Это ты-то меня из беды выручаешь?

— Уже выручил, — поправил он. — Разве не я тебя отмазал? Если бы не я, то ты бы сейчас не в ресторане сидела…

Не спросив разрешения, он снова наполнил ее бокал. Она снова выпила залпом и сказала:

— Если бы не ты, я бы не очутилась у Майорова.

— Это был твой выбор, — быстро возразил Леонид. — Никто тебя туда силком не затаскивал, трусы с тебя не снимал…

— Прекрати! Не желаю слышать эти пошлости.

— Окей. — Он поднял руки, словно боец, сдающийся в плен. — Перейдем к главному.

— То есть к условиям, на которых ты отдашь мне видео? — предположила Ксюша.

— А кто тебе сказал, что я отдам? — осведомился Леонид, надменно подняв бровь.

Она замерла. Он расхохотался, накрывая ее ладонь своей.

— Шучу, шучу. Получишь ты свое видео. Я даже копии себе не оставлю.

— Как я могу тебе доверять после всего этого?

— Именно теперь между нами установятся по-настоящему доверительные отношения.

— Это как? — не поняла Ксюша.

— Мы станем партнерами, — пояснил Леонид. — Деловыми.

— Ага. Начинаю понимать.

Она вырвала руку из-под его ладони.

— Я всегда знал, что ты сообразительная, — улыбнулся он. — Ты времени даром не теряешь, верно? Отец допустил тебя ко всем финансовым потокам, схемам, операциям. Твоя подпись стоит на банковских документах. На твое имя переводится недвижимость. — Леонид снова поймал Ксюшину руку, сжимая ее запястье. — Не сильно жирно, матушка? Не многовато ли будет одной?

Она дернулась. Он удержал.

— Пусти, — прошипела она.

— Нет, — сказал Леонид. — Ты у меня в руках. Что захочу, то с тобой и сделаю. Догадываешься, как отреагирует отец, если увидит тебя с Егором?

— Тебе тоже перепадет, — сказала Ксюша. — Выяснится, что ты врал, когда утверждал, что я сплю…

— Я скажу, что мне так доложили, — поправил он. — Улавливаешь разницу. Да, я ошибся. Но что моя ошибка в сравнении с твоей. В общем, так… — Он взял ее за подбородок, вынуждая повернуться лицом. — Я хочу, чтобы с этого момента мы действовали заодно. Миллион туда, миллион сюда. Никто не заметит.

«Но это будет только начало, — продолжил Леонид мысленно. — Первым делом я замажу тебя в грязных махинациях, чтобы ты больше не рыпалась. Потом выжму из тебя всё до последней капли, перехвачу все рычаги и каналы, выясню номера счетов и пароли. А потом…»

— Суп с котом, — брякнул он.

— Что? — удивилась Ксюша.

— Мысли вслух, — объяснил Леонид, усмехаясь. — Спросил себя, что потом. Но это тайна, покрытая мраком. Будущее покажет.

— Нет. Будущее определяется сейчас.

— Не буду спорить. И ты тоже не спорь. Соглашайся.

— Ты от меня не отвяжешься.

— Не отвяжусь, — легко согласился Леонид. — А зачем? Будем в паре работать. Отец не вечен. Всё потом нам с тобой отойдет. И что же, будем собачиться, по судам друг друга таскать, киллеров нанимать? Зачем нам с тобой это? Мы же умные люди. Всё проделаем по обоюдному согласию.

— То, что ты мне предлагаешь, иначе называется. Ты меня поиметь собираешься, пасынок. Против моей воли.

Совершенно неожиданно Леонид испытал такой мощный прилив желания, что ему пришлось переплести пальцы рук, чтобы не дать им волю. Ему хотелось наброситься на Ксюшу, сорвать с нее одежду и проделать с ней то же самое, что запечатлела видеокамера ночью. Он посмотрел на ее ноги. К его разочарованию, она была без колготок. Ну, ничего, сейчас не время. Колготки пойдут в ход позже, когда будут решены финансовые вопросы. Делу время — потехе час.

— Какой еще потехе? — спросила Ксюша.

Опять он озвучил свои мысли. Трудно себя контролировать, когда кровь приливает не к мозгу, а совсем к другим органам.

— А такой, — сказал Леонид. — Сейчас мы закрепим нашу договоренность. Союз наш, значит. Тандем. — Хихикнув, он потер ладони. — Раздевайся, матушка.

— Рехнулся?

В принципе, он действительно вел себя, как безумный. Вместо того чтобы разводить Ксюшу на «бабки», требовал от нее то, что мог бы получить даром от кого угодно еще. Но остановиться Леонид уже не мог. Его понесло.

— Давай, раздевайся, — грубо приказал он. — Ты теперь полностью в моей власти. Делай, что тебе говорят.

Не сдержавшись, он начал стаскивать платье с плеча Ксюши. Недолго думая, она заехала ему локтем в челюсть. Рот наполнился кровью, в глазах разлился багровый туман. Леонид размахнулся.

Они сидели слишком близко, не было возможности нанести чувствительный удар. Ксюша подставила под кулак руку и вскочила. Со стола скатилась бутылка и хлопнулась об пол, расплескавшись стеклянными брызгами. В кабинет тут же просунул голову охранник с прищепкой микрофона на ухе.

— Скройся! — рявкнул Леонид. — Сядь, — велел он Ксюше, понизив голос. — Мы не договорили.

— Я ухожу, — процедила она, содрогаясь от пережитого шока и отвращения. — Разговор закончен.

— Нет. — Обогнув стол, он преградил ей выход. — Если ты уйдешь, я прямо отсюда отправляюсь к отцу.

— Я сама отправляюсь к Давиду, — предупредила Ксюша, нервно подкрашивая губы. — Посмотрим, что он скажет, когда узнает, что здесь произошло. Пропусти. — Она швырнула помаду в сумочку. — Ты подонок, Леня. Я тебя уничтожу.

— Хорошо подумала? — спросил он. — Еще не поздно.

— Поздно. Прочь с дороги!

Не размахиваясь, Леонид ударил ее кулаком в солнечное сплетение. Задохнувшись, Ксюша согнулась пополам.

— Шурыгин, — негромко позвал Леонид. — Жариков.

Оба охранника скользнули в кабинет, с опаской поглядывая на скрючившуюся супругу босса.

— Леонид Давидович…

— Тварь пыталась меня шантажировать, — сказал Леонид, не сводя налившихся кровью глаз с жертвы. — Не выпускайте ее отсюда, пока я не скажу. Говорить не давайте. Откроет рот — вырубайте к чертовой матери. Вот какую гадину пригрел отец на груди. Ну, ничего. Мы ей жало вырвем. Глаз с нее не спускайте, оба.

 

3

Он позвонил отцу по дороге, на скорости сто сорок километров в час. Голос его звучал достаточно драматически, как он того и добивался.

— Папа? Ты дома? Никуда не девайся, ладно? Есть разговор. Да, срочный. Очень. О чем? О том, что я мудак, папа. Доверчивый мудак.

Как и следовало ожидать, отец пожелал немедленно знать, в чем дело. Поупиравшись для виду, Леонид сказал:

— Я проклинаю себя, что решил праздновать день рождения. Если бы не это, всё не зашло бы так далеко. Если в двух словах, то Оксана не так давно спуталась с одним актёришкой… Егор Майоров помнишь такого? Красавчик хренов. Она уговорила меня пригласить его на вечеринку. Я, кретин, согласился. Откуда же мне было знать, что они любовники? Да, да, любовники, папа, ты не ослышался…

Не прерывая рассказа, Леонид совершил опасный двойной обгон, а потом долго мчался по встречной полосе, обходя длинную колонну фур. Дальше началась многополосная объездная дорога, где вождение уже не требовало такого сосредоточенного внимания.

Леонид всё говорил и говорил, стараясь не столько вывалить на отца информацию, сколько воздействовать на его эмоции. Чтобы выпутаться, нужно было как следует разозлить Давида Грызлина. В гневе этот человек был необуздан и страшен. Никогда не откладывал месть на потом, рубил с плеча, судил сгоряча. На этом и строился расчет Леонида.

По его словам, Майоров и Ксюша не просто стали любовниками. Они еще и сговорились объединиться, чтобы погубить Давида Семеновича.

— Твое вчерашнее расстройство желудка вовсе не было расстройством, — говорил Леонид, сбавляя скорость перед съездом на финишную прямую. — Оказывается, твоя дражайшая половина подсыпала тебе яду. Настоящего, смертельного. Она ведь не ела ризотто, верно? Не прикасалась даже? Теперь понимаешь почему? Тебя спас только твой могучий организм, папа. Или, быть может, с дозой они просчитались…

«Мерседес» въехал в открывшиеся ворота, промчался по подъездной аллее и с визгом затормозил у крыльца. Давид Грызлин уже стоял там — ошалевший, в расстегнутом спортивном костюме и кроссовках. Звонок застал его в тренажерном зале, где он поддерживал форму, чтобы угодить молодой жене.

— Где она? — первым делом спросил Давид, когда сын приблизился к нему. — Я хочу ее видеть. Немедленно. Почему ее телефон не отвечает? Вы же вместе были, если я не ошибаюсь?

— Не ошибаешься, — устало произнес Леонид. — Пойдем в беседку, я расскажу всё до конца, потом ты решишь, что делать.

— Ты плохо слышишь? Я сказал, что хочу ее видеть!

Казалось, из ноздрей Давида вот-вот ударят струи дыма.

— Увидишь, — пообещал Леонид, не оглядываясь. — Никуда не денется твоя ненаглядная. Ее стерегут.

— Что? Не много ли ты на себя берешь, сопляк?

Леонид весь взмок от страха, но не подал виду, продолжая быстро шагать по направлению к павильону в парке. У него имелся козырь, который он намеревался использовать в решающий момент. Только это позволит направить отцовскую ярость в нужное русло.

— Я сделал то, что должен был сделать, отец, — произнес он, падая на резную скамейку. — Иначе бы она сбежала.

— Бред, бред! — прорычал Давид. — Я ей столько дел доверял, и она ни разу меня не подвела…

— Это она твою бдительность усыпляла. Не хотела попасться на мелочах, чтобы не проиграть в главном.

— Мелочи? Да она миллионы наличных в сумках переносила!

— Ей не нужны миллионы, — сурово произнес Леонид. — Ей нужно всё. Ей и ее любовнику. Сядь, папа. Слушай.

Давид не сел, а скорее упал на скамейку. Его правая рука елозила по седой груди под спортивной курточкой. Он был близок к кондиции. Глаза налились кровью, как у питбуля, зубы непроизвольно скалились.

— Итак, — заговорил Леонид. — Оксана и Майоров — любовники. Не знаю, чья была инициатива, но они решили тебя прикончить, чтобы завладеть твоей империей. Ты выжил. Понимая, что их план провалился, они обратились ко мне. Предложили стать третьим, понимаешь?

— Если это так… Если ты не спятил… Я их… Я ее…

— Когда мы сидели в ресторане, мне позвонил этот актер, — сказал Леонид, вставая, чтобы пройтись по павильону. — Он изложил всё в общих чертах и предложил мне обсудить детали с Оксаной. Она всё подтвердила. Предложила взять тебя под домашний арест, подчинить охрану себе и силой заставить тебя подписать бумаги. Одна она бы не рискнула, потому что я бы очень скоро сообразил, что дело неладно.

Озвучивая всё это, Леонид внутренне дивился тому, какая правдоподобная и логически обоснованная получается версия, хотя ему приходилось импровизировать на ходу. Он вскрыл заговор. И отец, похоже, уже почти поверил. Осталось совсем чуть-чуть.

Что может быть убедительнее признания собственной вины?

— Я тебя обманул, папа, — сказал Леонид, садясь на прежнее место и нервно сжимая кулаки. — Вчера, вскоре после того, как ты уехал, Оксана исчезла. Я не сразу обратил внимание. Думал, она волнуется о тебе и поехала домой, но… — Он сделал вид, что не может продолжать, пока не проглотит комок в горле. — Но потом заметил, что Майорова нет среди гостей. Заподозрив неладное, я подъехал к твоему дому и стал… стал ждать. — Он снова сглотнул. — Предчувствие меня не обмануло. — На рассвете появилась твоя гулящая жена. Она умоляла ничего тебе не говорить. Клялась, что изменила тебе в первый и последний раз. Я твердо сказал, что скрывать от тебя правду не стану…

— Почему же скрыл? — глухо спросил Давид, такой же землисто-серый, как вчера за столом.

— Оксана попросила дать ей последний шанс. Уговорила меня встретиться сегодня. Обещала сообщить нечто важное. И вот, сообщила…

Леонид провел ладонями по лицу, как бы снимая невидимую паутину с лица.

— Дальше, — потребовал Давид.

Это походило на хрип смертельно раненного зверя.

— Пока Оксана была в туалете, я просмотрел ее мобильник. И вот что я там нашел. — Леонид включил телефон. — Перегнал себе как доказательство их грязной связи и преступного сговора…

Он повернул экран к Давиду. Крохотный Егор Майоров послушно начал сношать Ксюшу, поставленную на четвереньки. Они постанывали и покряхтывали.

— Выруби, — сказал Давид. — И позови сюда Бурего.

— Бурего сюда, — громко скомандовал Леонид охраннику, перетаптывающемуся в отдалении.

Запыхавшийся начальник службы безопасности вошел в павильон семь минут спустя. Всё это время отец и сын молчали. Правда, сначала Давид спросил, известен ли Леониду адрес Майорова, а потом поинтересовался, где находится Ксюша.

— Слушаю, Давид Семенович, — произнес Бурего, заслоняя собой солнечный свет, проникающий в павильон через дверной проем.

— Для начала пошли мальчиков к Майорову, — распорядился Давид Грызлин. — Сын объяснит, кто он такой и где его искать. Его нужно будет…

Он объяснил. Бурего слегка изменился в лице, но кивнул, не задавая лишних вопросов.

— Может, не надо, папа? — спросил Леонид, ликуя в душе.

Давид не удостоил его взгляда.

— Выполнять, — сказал он Бурего. — А я пока подумаю, как с ней быть.

С ней — означало с Ксюшей. И ничего хорошего ее не ожидало, насколько понимал Леонид.

— Оставь мне свой телефон, — сказал ему отец. — И оставь меня одного. Погуляй где-нибудь. Недалеко. Ты мне понадобишься.

Он устало опустил набрякшие веки.

 

1

Раздетый до трусов, Егор Майоров репетировал роль Гамлета. Никто ему ее пока что не предлагал, но он считал, что каждый уважающий себя артист просто обязан побыть в шкуре принца Датского.

Отставив ногу перед зеркальным шкафом-купе, Егор мрачно произнес:

— Быть или не быть — вот в чём вопрос. Достойно ль смиряться под ударами судьбы? — Он уронил голову на грудь. — Иль надо оказать сопротивленье? — Тут Егор словно бы очнулся и посмотрел по сторонам, ища возможных врагов. — И в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними?

Дальше начиналось не очень понятное. Он заглянул в книгу и не очень уверенно продекламировал:

— Умереть, н-да… Забыться. И знать… Знать, что этим обрываешь нить… цепь, — поправился Егор. — Цепь сердечных мук и тысячи лишений, присущих телу.

Он подбоченился, подняв подбородок.

— Это ли не цель желанная?.. — Глаза пробежали по открытой странице. — Скончаться. Сном забыться. Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ. — Егор скривился. — Дурацкий ответ.

Походив по квартире, он подошел к холодильнику, напился апельсинового сока из тетрапака, пополоскал рот и вернулся к зеркалу. Томик Шекспира был всё время в его руке. Монолог этого Гамлета был таким путанным, что не сразу запомнишь. В огороде бузина, а в Киеве дядька.

— Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят? — спросил Егор у своего отражения. — Вот в чём разгадка. Вот что удлиняет… удлиняет… что удлиняет? А! Несчастьям нашим жизнь на столько лет.

Книга, порхая страницами, полетела на кровать. Егор подумал, что Шекспира давно пора отправить на свалку. И что только публика находит в этом Гамлете? Столько персонажей хороших, простых, ясных. Играть не переиграть. А тут какая-то муть допотопная.

Услышав звонок в дверь, Егор подошел и повернул замок. Леонид Грызлин пообещал быть через пятнадцать минут и не задержался. Шутки ради, Егор хотел встретить его обнаженным, но передумал и остался в трусах.

В распахнувшуюся дверь вошли два рослых парня и спросили, кто он такой. Озадаченный Егор представился и получил в зубы. Удар отбросил его назад, заставив быстро пятиться на подгибающихся ногах, пока он не уперся в край кровати. Тут Егор упал навзничь и собрался закричать. Ему не позволили. Схватили за волосы, заставили сесть, ударили лицом об колено.

Он сразу стал захлебываться собственной кровью, хлынувшей в рот, как из крана. Было больно, но не очень страшно. Егора уже били за долги, и он понимал, что убивать его не станут, потому что тогда деньги будет требовать не с кого. Он начал объяснять, что скоро всё отдаст, ведь ему предложили очень выгодный, очень прибыльный проект, но его не слушали или во всяком случае не понимали. Наверное, оттого, что речь Егора звучала невнятно из-за крови и шатающихся зубов.

Он решил изъясняться короткими, лаконичными фразами, которые уж конечно будут восприняты и оценены по достоинству, однако ему не дали такой возможности. Егор Майоров почувствовал, как его поднимают, переворачивают вниз головой и вытряхивают из трусов. Не успев даже вскрикнуть, он обрушился на пол и, взбрыкнув ногами, растянулся на спине. Ему тут же сели на руки, не позволяя подняться.

В руках одного из нападающих тускло блеснул матовый широкий клинок с зазубринами. С очень похожим кинжалом Егор снимался в сериале, название которого вылетело у него из головы. Там он играл сурового, немногословного, закаленного в боях добровольца, вернувшегося домой и обнаружившего, что не всё ладно в его родном городе. Коррупция процветает, бандиты бесчинствуют, продажные полицаи покрывают преступников. В том фильме персонаж Егора Майорова методично уничтожал всю эту мразь, часто пуская в ход спецназовский нож, принесенный с войны. Теперь, похоже, настал его черед испытать на себе действие сверхпрочной стали.

— Я всё отдам, — прошамкал Егор, пуская кровь по подбородку.

— Заткнись, — сказал один из нападавших, тогда как второй стал резать Егора там, где у него сходились ноги.

Всё это было дико и совершенно не укладывалось в голове человека, считавшегося знаменитостью, разучивавшего Гамлетовские монологи, имевшего множество влиятельных друзей. Он закричал в ладонь, закрывающую ему рот.

Боль была быстрая и жгучая, как будто низ живота полили кипятком. Горячее всё текло и текло, а Егора не отпускали, вынуждая лежать на месте. Всё, что он мог, — это приподнимать бедра на согнутых, напряженных ногах или колотить пятками в пол. Он мычал в большую вонючую ладонь, умоляя, чтобы его отпустили.

— Долго он будет дергаться? — спросил один из мучителей другого.

— Кровью, бывает, и по часу истекают, — был ответ. — Перережь ему бедренную артерию. Только осторожно, не забрызгайся.

На этот раз боли он не почувствовал. Ощущение было такое, будто по коже провели чем-то твердым и скользким. Подогнув ноги, Егор опять приподнял нижнюю часть туловища.

Он не знал, зачем это делает. Возможно, механические движения помогали преодолеть страх смерти. Ворвавшиеся в квартиру парни хотели, чтобы он умер, истекая кровью. Ясность происходящего была простой и пугающей.

Егор почувствовал, как руку убрали с его лица. Он открыл рот, готовясь заорать, но туда запихнули что-то большое, мягкое, сочащееся.

— Еще и трусы запихни, — донеслось до его ушей.

Мыча, он приподнялся и обмяк, приподнялся и обмяк. Кляп во рту не только мешал кричать, но и затруднял дыхание. Нос Егора был полон крови. Выдувая из ноздрей пузыри, он начал задыхаться. В мозгу зазвучал низкий, зловещий, размеренный голос, чеканящий слова:

«Так просто сводит все концы удар кинжала! Кто бы согласился, кряхтя, под ношей жизненной плестись, когда бы неизвестность после смерти, не склоняла воли мириться лучше со знакомым злом?»

Это был Шекспир. Странное дело, продолжение монолога Егор прочел только мельком, но каждая строчка запечатлелась в мозгу.

«Боязнь страны, откуда ни один не возвращался», — пророкотал голос.

— Давай, я ему кислород перекрою, — раздалось не внутри Егора, а снаружи.

— Точно. А то до ночи с ним просидим.

— Вот так.

Дышать стало нечем. Напрягая икры и ляжки, Егор ускорил возвратно-поступательные движения тазом. Опускаясь, он всякий раз ощущал ягодицами липкую лужу растекшуюся по полу.

«Я умираю? — думал он. — Умираю?»

Хотя глаза Егора оставались широко открытыми, видели они перед собой медленно сгущающийся мрак. Ах да, это же гас свет в великолепном, блистающем театре, на сцене которого стоял артист Егор Майоров. Невидимые слушатели, затаив дыхание, слушали, как он читает текст, читает отчетливо и внятно, потому что на самом деле ему ничего не мешает во рту.

«Так всех нас в трусов превращает мысль, и вянет, как цветок, решимость наша в бесплодье умственного тупика…»

Темнота сменилась абсолютно белым сиянием, в котором не было и не могло быть ничего и никого.

«Так погибают замыслы с размахом, в начале обещавшие успех».

Белое тоже пропало. Ничего не осталось.

Поясница Егора в последний раз впечаталась в пол. Больше он не приподнялся. Так и остался лежать там, где его оставили, — окровавленный и обезображенный.

 

2

«Вот и всё, — подумал Давид. — Конец».

Мир померк для него точно так же, как для Егора Майорова, но не сменился белым светом. Ощущение было такое, будто глядишь вокруг сквозь закопчённое стекло.

В детстве Давида Грызлина солнечные затмения воспринимались как некое грандиозное событие, пропустить которое нельзя. Все дети и взрослые собирались во дворах с осколками бутылок или закопчёнными стеклышками, дружно следя за круглой тенью, наползающей на солнечный диск.

Давид ужасно боялся затмений. Ходили слухи, что американцы начнут войну именно в такой момент, когда бдительность Советской Армии и всего народа будет ослаблена. А во время лунных затмений империалисты напускали из космоса мельчайшей металлической стружки, вдыхая которую, человек вскоре умирал от удушья. В лунном свете она блестела и искрилась, а сквозь облака не проходила, вот почему так опасны были именно ночи затмений.

Давид напряг зрение, но не увидел ни солнца, ни луны. Вместо них из сумрака выплыло и приблизилось лицо сына, открывающего и закрывающего рот.

Звуки, издаваемые им, складывались в слова:

— Папа, что с тобой? Папа! Что с тобой? Папачтостобой…

Другой голос призывал звонить в «скорую».

— И чтобы с реанимацией, с реанимацией, — надрывался он.

Кажется, это был Бурего. Хотя какая разница? Всё потеряло смысл. Давид хотел вернуть охранников, посланных к актеру, но не сумел выдавить из себя ни звука. Он неудобно лежал на твердом, по опущенным ногам текло. Лицо сына исчезло, вместо него над Давидом простирался узорный деревянный потолок. На ум пришло сравнение с крышкой гроба.

— Уберите! — распорядился Давид.

Губы шевельнулись, не выпустив наружу ни звука. То же самое произошло, когда он велел привезти Ксюшу. Никто не услышал. А это было крайне важно. Нужно было выяснить, как она дошла до предательства. Заговор, измена. Не думал Давид, что она способна на такое. Ошибся он в Ксюше. Сукой оказалась она. Как все они.

— Леня, — стал звать Давид. — Леня.

Лицо сына опять заслонило собой потолок, неестественно большое, с отчетливо видными порами, прыщиками, волосками.

— Егор готов, — сообщило это лицо. — Кастрировали, как ты и сказал. Подох.

Какой Егор? Кого кастрировали?

Это совершенно не волновало Давида и никак его не касалось. Он плавно плыл куда-то, не ощущая своего тела. Заканчивалась его короткая жизнь, состоящая из отдельных, на первый взгляд не связанных между собой эпизодов, а на самом деле цельная, логически завершенная. Это можно было сравнить с фильмом или даже сериалом, который только теперь вспомнился и раскрылся по-настоящему в полном своем объеме.

Вот Давид в детском садике во время так называемого «мертвого часа», когда нужно лежать с закрытыми глазами и непременно с руками поверх одеяла. Девочкам можно руки прятать, потому что они себя ни за что не трогают и не теребят. Давид знает не только, что они устроены по-другому, но знает также, где именно. Ему показала дочка соседей, а он показал ей, и с тех пор странное волнение охватывает его, когда он вспоминает ту сцену за гаражами…

Волнение усиливается с каждым законченным классом в школе, где установлен памятник партизану Лене Голикову. Только для этого уже нет необходимости вспоминать соседскую Веру, потому что Давида окружает множество других девочек, в некоторых из них он влюбляется. Вот у этой, в шоколадном платье с белым воротничком, твердая на ощупь грудка. Давид всегда щупает ее в школьной раздевалке, когда выключают свет, как сейчас.

Ого, какая темнота! Хоть глаз выколи!

Давид с нетерпением ждет продолжения, но оно не наступает. Это оттого, что его тормошат, толкают в грудь, колют, несут куда-то.

«Не надо, — просит он. — Оставьте меня».

Не оставляют. Косо подвиснув над газоном, он видит, как его грузят в белый автобус. Если тело увезут, а сам он останется, то уже не вернуться. Так и останется летать, носимый ветром и мыслями.

Раз! И Давид втянулся в «скорую».

Два! И перестал видеть и чувствовать.

Фильм воспоминаний оборвался.

 

3

Леонид со значительным, скорбным лицом слушал пространные объяснения главврача, толстого, лысого человека с волосатыми, как у гориллы, ручищами.

— Инсульт представляет собой острое нарушение мозгового кровообращения, — говорил он, бесцельно перекладывая предметы и бумаги на столе в своем кабинете. — Оно происходит из-за закупорки тромбом сосуда головного мозга.

Врач прикоснулся рукой к голове.

— Не показывайте на себе, — сказал Леонид. — Примета плохая.

— Когда работаешь в больнице, перестаешь верить в приметы, — сказал врач. — Вообще во всё перестаешь верить.

— Смертность высокая?

— Инсульт случается с одним из наших соотечественников каждые две минуты. Это вторая по распространенности причина смерти. На первом — сердечно-сосудистые заболевания.

— Но инсульт тоже опасен? — озабоченно спросил Леонид.

— Треть больных умирает в течение первого месяца, — ответил главврач. — Многие — в первые же дни.

— Но мой отец…

— Жив, жив.

— Уф-ф. — Леонид выпустил воздух из губ, составленных трубочкой. — И какова вероятность…? Я хотел спросить, самое страшное позади? Или наоборот?

В ожидании ответа он склонил голову к плечу, как делает это собака, пытающаяся уловить, что ей говорят.

— Мы не знаем. — Врач развел в стороны свои волосатые руки. — Да и что страшнее, а что лучше? После инсультов очень многие остаются инвалидами и больше никогда не встают с кровати.

— Но они в сознании? — быстро спросил Леонид. — Слышат? Видят? Способны говорить? Принимать решения?

— Полное восстановление умственной деятельности сомнительно. Видите ли, в результате инсульта кровоснабжение определенного участка мозга ухудшается или прекращается полностью, приводя к его отмиранию. Это приводит к очень тяжелым последствиям.

— К каким? Насколько тяжелым?

— Паралич половины тела, нарушение речи, изменение личности…

Главврач побарабанил мохнатыми пальцами по столу, давая понять, что начинает нервничать, потому как ему пора заняться чем-то еще.

Леониду было плевать на эти сигналы. Он платил столько, что мог бы заставить весь персонал изобразить перед ним танец маленьких лебедей. Прежде чем отпустить врача, нужно было принять крайне важное решение. Лечить отца или, наоборот, попросить сделать так, чтобы лечение оказалось непродолжительным и неудачным?

Последний вариант нравился Леониду гораздо больше, но, одержав тактическую победу, он ставил себя в стратегически уязвимое положение.

Главврач может оказаться непрошибаемым идеалистом, который наотрез откажется отнимать человеческую жизнь. Или же согласится, но проболтается об этом другим. Или примется вымогать деньги.

Чтобы полностью обезопасить себя, Леониду пришлось бы сжечь всю клинику вместе с персоналом, а потом еще зачистить родных и близких главного врача, не оставляя свидетелей. Заманчиво, но бесперспективно. Подобная многоходовочка рано или поздно приведет в одиночную камеру, где будешь сидеть и ждать, когда пожизненное заключение заменят смертной казнью или наоборот.

— Мы будем следить и принимать все необходимые меры, — сказал главврач и, видя, что посетитель намеков не понимает, встал. — Это всё, что нам сейчас остается. Набраться терпения и ждать.

— Так и поступим, — согласился Леонид, тоже поднимаясь с места.

Ему хотелось взять врача за шкирку, хорошенько встряхнуть и спросить, понимает ли он, с кем имеет дело. Другой на месте этого идиота ползал бы на брюхе, отрабатывая свой гонорар и выпрашивая новое оборудование для больницы. А этот? Он ведь не мог не слышать фамилию Грызлиных. Тогда что он себе позволяет? Больно независимый? Ладно, позже Леонид поучит его, как следует вести себя в присутствии сильных мира сего. Сейчас ему и самому некогда.

— Спасибо, доктор, — с чувством произнес он, пожимая руку главному врачу. — Вся надежда на вас. Оставляю папу на ваше попечение.

— Ни о чем не беспокойтесь, Леонид Давидович. Мы обо всем позаботимся. Сделаем всё, что в наших силах.

А вот и просительный взгляд последовал. Главный врач заглядывал Леониду в глаза, безмолвно клянча подачку.

— Спасибо, — кивнул Леонид. — Скажите, как долго он будет в коме? Сейчас можно определить?

— Увы. — Врач развел руками. — Только Всевышний знает. От нескольких часов до нескольких недель. Или…

Он умолк.

Леонид не стал настаивать на продолжении. Пока что этого ему было достаточно. Вполне.

 

4

Что-то случилось. Это Ксюша поняла из разговоров охранников, которым было поручено стеречь ее в кабинете ресторана. Зал полностью освободили от посетителей, сославшись на инспекцию санэпидемстанции. Ксюшу не связали, поскольку такого приказа не было.

Однако выхода из помещения не было. Окна в кабинете отсутствовали, а дверь, как уже отмечалось, заменяли толстые шторы. Приникнув к щели, Ксюша неотрывно следила за своими сторожами и ловила каждое их слово.

Одного из них, Жарикова, она неплохо знала: он сопровождал ее во время походов по магазинам, дважды летал с ней за границу. Звали его Антоном. Он был неплохим парнем, довольно начитанным, мечтал накопить денег и недавно стал отцом.

Второго, как подслушала Ксюша, звали Толяном. В полном соответствии с имечком, это был неотёсанный балбес, который охотнее пускал в ход кулаки, чем данный ему природой интеллект. Он убивал время за разглядыванием картинок в мобильнике и донимал напарника вычитанными остротами, стишками и якобы мудрыми высказываниями.

Проведя в заточении около часа, Ксюша решила рассказать мужу всё, не увиливая и не утаивая правды. Да, ее ждет суровое наказание, но зато и паскудник Леонид тоже получит свое. Давид никогда не простит мерзавца, хоть тот и является его единственным сыном. Надеялась Ксюша и на то, что Егор Майоров тоже получит свое. Эти двое погубили ее, но и самим им тоже не избежать расплаты.

О побеге Ксюша почти не думала. Ей некуда было деваться. Банковские карты немедленно будут заблокированы, на ее поиски бросят полицию, ее выходы в интернет или телефонные звонки сразу же засекут и вычислят ее местонахождение. Видала Ксюша, как разыскивают людей, пытавшихся скрыться от Давида. Никто из них даже месяца не продержался в бегах. Да и не была Ксюша приспособлена к такой жизни. Годы замужества избаловали ее, изнежили, отучили от борьбы за существование. Да, она была способна подменить сумку с деньгами, перехитрить бандитов или замести следы банковских переводов, но не более того. Всё это делалось под покровительством Давида Грызлина и при его поддержке. Сама по себе Ксюша значила и могла очень мало.

Пока ждала, ее не покидала тревога, которая переросла в панику, когда охранникам позвонил Бурего. Из разговора стало ясно, что Давид госпитализирован и находится при смерти.

— Что с ней делать, шеф не сказал? — спросил Толян, когда телефонный разговор завершился.

— Леонид решит, — недовольно буркнул Антон. — Теперь он за старшего.

— А что со стариком?

— Инсульт.

— Тогда ему конец.

— Не каркай!

Ксюша почувствовала, как ее кожа покрылась ледяными мурашками, а волосы на макушке и затылке зашевелились. Если Давид умрет, то ей тоже конец.

Даже если он выйдет из комы, все равно Леонид успеет совершить задуманное. Вероятно, в ближайшее время ее упрячут в какое-нибудь укромное подвальное помещение. А там она сделает всё, что от нее потребуют: подпишет нужные бумаги, подтвердит в банках отзыв своей подписи, сообщит пароли и коды. Потом Леонид от нее, естественно, избавится.

Допустим, Давид выкарабкается и быстро наберет прежнюю форму. Что это даст? Сынок успеет прибрать всё к своим грязным рукам, а Ксюшу велит сжечь в крематории или упрячет ее тело в бетонный фундамент какого-нибудь здания. Сбежала, скажет.

Сбежала…

Побег. Теперь иного выхода у Ксюши не осталось. Это был единственный способ сохранить не только жизнь, но и семейное состояние. Ради этого стоило рискнуть. Уж лучше быть пойманной, чем добровольно сдаться на милость головастика Леонида.

Нервно кусая суставы пальцев, Ксюша осмотрелась. Никакого оружия, кроме бутылок и столовых ножей, здесь не было. Вся надежда на ум, хитрость и изворотливость. Недостатка в этом Ксюша не испытывала. Как-никак она была женщиной.

 

5

—  Антон! — позвала Ксюша, когда была готова. — Жариков! Сюда иди!

— Да? — спросил он, осторожно заглядывая в кабинет.

— В туалет хочу, — заявила она приказным тоном. — Веди давай.

— Придется потерпеть, — сказал Толян, заглядывая через плечо товарища. — Не было такого распоряжения.

— А сам ты на унитаз по приказу ходишь? — язвительно осведомилась Ксюша.

Она умышленно вела себя вызывающе. Только напор и нахальство могли помочь осуществить задуманное. Охранникам следовало напомнить, что, несмотря на недоразумения, она остается женой их хозяина.

— Вас стеречь приказано, — неуверенно возразил Толян.

— Так что терпите, — добавил Антон извиняющимся тоном.

— Знаете, что с вами обоими будет, когда Давид Семенович очнется? — спросила Ксюша. — Думаете, вас Ленечка прикроет? Он свою шкуру спасать будет. Стоит Давиду узнать, что он тут устроил…

Она не договорила, предоставляя охранникам возможность включить воображение. Они переглянулись.

— Ладно — кивнул наконец Толян. — Только мы наручники на вас наденем, Оксана Борисовна, не возражаете?

— Что-о? — протянула она угрожающе.

С самого начала переговоров ее руки были сжаты в кулаки, и теперь она потрясла ими перед физиономиями охранников.

— Наручники, — повторил Толян удрученно.

— А трусы ты мне снимать будешь? А? Я тебя спрашиваю!

Произнося эту тираду, Ксюша наступала на глупо улыбающегося охранника. Антон, смекнув, что лучше держаться в стороне, скрылся за портьерой.

— Но вы же без глупостей, Оксана Борисовна? — заискивающе спросил Толян.

— Болван! — процедила она. — Я кто, по-твоему? Преступница? Арестантка? Я жена твоего босса. Веди!

— Только я проверю, чтобы там никого не было, — обронил на ходу Антон, устремившийся в конец зала.

Официантов нигде не было видно, хотя, должно быть, они подглядывали за происходящим из своих щелей. Как ни странно, это устраивало и Ксюшу, и ее стражей.

Повинуясь приглашающему жесту Антона, Толян повел ее в коридор с дверью, ведущей в комнаты для леди и джентльменов.

— Можешь со мной зайти, — милостиво разрешила Ксюша. — Постоишь у кабинки, чтобы тебе спокойней было.

— Спасибо, — кивнул он.

Дебил. Сам сунул голову в капкан.

Как только они остались в туалете одни, Ксюша сыпанула Толяну в глаза перца, который всё это время держала в кулаке. Ее острый каблук вонзился в его ступню, защищенную лишь мягким мокасином. Толчок в грудь отравил парня к противоположной стене, где он попытался ухватиться за раковину, но промахнулся и сел на пол.

Всё это заняло две или полторы секунды, за которые Толян не успел ни позвать на помощь, ни хотя бы опомниться. Не теряя времени, Ксюша накинулась на него и, схватив за уши, принялась колотить головой о мрамор.

Уже после второго удара из ноздри Толяна потекла кровь, а после четвертого глаза начали закатываться, оставляя на виду лишь бессмысленные бельма.

Не было ничего удивительного в том, что Ксюша так легко одолела охранника. Он не ожидал нападения и был вынужден относиться к ней бережно, тогда как она могла позволить себе самые подлые и болезненные приемы. Оглушив Толяна, она этим не ограничилась, а проворно стащила с ноги туфлю и острым каблуком со стальной набойкой стала долбить его в темя.

Очень может быть, что она попросту убивала его. Ксюша не хотела этого. Но еще меньше она хотела, чтобы убивали или пытали ее.

Убедившись, что Толян не подает признаков жизни, она распахнула его пиджак и выхватила из наплечной кобуры довольно легкий пистолет с удобной рукояткой и непропорционально коротким стволом. Оружие для ближнего боя. Именно из такого пистолета Sig Sauer P320 Ксюшу учил стрелять инструктор, когда Давид решил, что она должна обладать навыками самозащиты.

Едва она успела подготовить пистолет к стрельбе, как Антон, очень правильно подгадавший момент, открыл дверь, чтобы проконтролировать ситуацию. До него было пять шагов — плевое расстояние для стрельбы в закрытом помещении. Первая пуля попала ему в лоб, а вторая уже не понадобилась.

Сделав удивленное и немного обиженное лицо, Антон постоял секунды две, а потом упал ничком, дернулся и застыл. Вокруг его головы расползлась темно-красная блестящая лужа.

Обувшись, Ксюша осторожно перешагнула неподвижное тело. На глаза ей попался официант. Парень, вероятно, только что вышел из укрытия, привлеченный звуками выстрелов. Увидев Ксюшу с пистолетом в руке, он сделал движение, словно собирался убежать, но ноги его приросли к полу.

— Я ничего не видел, — произнес он дрожащим голосом. — Ничего никому… Ни словечка.

По мере того, как Ксюша подходила к нему, он дрожал все заметнее и сильнее. Нижняя губа безвольно обвисла. Его взгляд был прикован к дулу пистолета.

Ксюша остановилась в трех шагах от него. Сумочка, висящая на ее плече, была предусмотрительно раскрыта.

— Деньги есть? — спросила она.

— Что?

Официант не то, чтобы не услышал, он просто не понял вопроса. Его мозг был полностью поглощен одной-единственной задачей — выжить.

— Деньги, — повторила Ксюша, отстраненно поражаясь своему хладнокровию.

Никогда раньше она не убивала людей. А теперь вот сделала это, не моргнув глазом. И парень, трясущийся перед ней, чувствовал, с кем имеет дело.

Цепляясь пальцами за пуговицы, карманы и отвороты жилетки, он стал доставать сложенные и смятые купюры, хранившиеся у него, похоже, повсюду. Денег оказалось больше, чем Ксюша надеялась.

— Клади сюда, — распорядилась она, развернув к официанту сумочку.

— Я ничего не видел… — бубнил он, как заведенный. — Ничего, совсем…

— И меня не видел, — кивнула Ксюша.

— И тебя… вас… Не видел никого.

— Ладно, хватит причитать. — Она поморщилась. — Вывести сможешь незаметно? Не через главный ход. И не через кухню.

— Есть пожарный ход. За складом.

— Показывай дорогу.

Очень скоро, лязгнув засовом, парень отворил дверь, обитую блестящей жестью.

— Вот, — сказал он, трясясь пуще прежнего.

Он выполнил всё, что от него требовалось, и теперь ждал выстрела в живот — туда, куда был направлен пистолетный ствол.

Ксюша поколебалась. Инстинкт подсказывал ей избавиться от свидетеля. С другой стороны, полиции не составит ни малейшего труда выяснить, кого стерегли охранники в ресторане. Как же поступить?

— Скажи честно, — потребовала она, — кто-нибудь еще видел, как я выходила из туалета?

Он быстро закивал, уставившись на пистолет.

— Руслан был со мной. Удрал.

Ответ решил судьбу парня. Искать Руслана по всему ресторану времени не было, а убивать одного свидетеля, когда есть второй, не имело смысла.

— Ладно, — вздохнула Ксюша. — Живи.

Подарив жизнь официанту, она пока что не знала, что делать со своей собственной.

 

1

Автобус катил сквозь ночь, черную, как беспамятство. Пахло арахисом, беляшами и людьми, тесно сидящими рядом и гоняющими воздух носами и ртами. Большинство спали, откинув головы назад, свесив к плечу или упершись лбами в спинки передних сидений. Ксюшин сосед изредка всхрапывал, пробуждался, бессмысленно хлопал глазами и опять проваливался в сон. Рот его был страдальчески перекошен. Дыхание было пропитано парами алкоголя и никотина.

Помаявшись час или полтора, Ксюша поняла, что больше терпеть не в силах. Голова просто раскалывалась от этого «мужественного» запаха. Первым побуждением было разбудить мужичка и попросить отвернуться к окну, но, поразмыслив, она решила отказаться от этой затеи. Нельзя было привлекать к себе внимание. Если сосед начнет пререкаться, отстаивая свое право спать с разинутой вонючей пастью, пассажиры очнутся и станут дружно наблюдать за бесплатным представлением.

Ксюша была совершенно не заинтересована в этом.

Она была в бегах, в розыске. В ее сумочке лежали награбленные деньги и пистолет, из которого убили человека. На каблуке ее правой туфли наверняка сохранились следы крови второй жертвы, возможно, тоже отдавшей душу богу. Всё вместе превращало Ксюшу в опасную вооруженную преступницу, которая шагнула за черту закона слишком далеко, чтобы отступить назад.

Поднявшись с места, Ксюша стала решать, куда пройти: вперед или назад. Стоять в проходе было неудобно — слишком узкий. Приходилось либо касаться чужих пальцев на подлокотниках, либо поворачиваться задом к чьим-то лицам. Свободных мест не было. Поразмыслив, Ксюша двинулась вперед, где имелась небольшая площадка.

— Приспичило? — спросил водитель, глянув на нее через зеркало.

— Нет, — ответила Ксюша. — Ноги затекли. Постою немного.

— Если хочешь, можешь тут расположиться. — Водитель показал на накрытое пледом кресло, отделенное от него возвышением. — Там просторнее. Будет, куда ноги вытянуть.

Обычно Ксюша избегала разговоров о своих ногах с посторонними мужчинами, однако сегодня был особый случай. Ей действительно не помешало бы устроиться поудобнее и поспать, если получится.

— Спасибо, — сказала она, пробираясь к креслу.

— На здоровье, — ответил водитель, искоса наблюдая за сложными манипуляциями ее ног. — Вещи забрать не хочешь?

Должно быть, он надеялся полюбоваться, как ноги Ксюши проделывают тот же путь, но в обратном направлении.

— Я налегке, — сказала она.

— Студентка? — спросил водитель, пустивший в ход дедукцию.

— А что, похожа?

Иногда лучше задать встречный вопрос, вместо того, чтобы давать прямой ответ.

— У меня сеструха старшекурсница, — сказал водитель. — Я Игорь. А ты?

— Оксана, — брякнула она, прежде чем успела прикусить язык.

— Ксюша, значит. Красивое имя. Есть хочешь, Ксюша?

— Нет, вроде.

— Врешь. Студентки всегда голодные. Особенно красивые.

Он протянул ей здоровенный бутерброд с сыром, завернутый в целлофан.

— Почему красивые? — спросила она, с сомнением разглядывая угощение со всех сторон.

— Потому что голодные, — охотно пояснил Игорь. — Много калорий на любовь тратится.

Прикинувшись, что она не замечает его попыток свести разговор к щекотливой теме, Ксюша стала есть бутерброд. Мотор урчал сыто и ободряюще. Свет встречных фар то и дело вплывал в кабину, заставляя тени двигаться и менять очертания. Профилем Игорь смахивал на вождя индейцев, но волосы стриг очень коротко, оставляя лишь ершистый чубчик.

— В Волчевске родители живут? — спросил он.

— Ага, — машинально подтвердила Ксюша. И так же, не задумываясь, добавила: — И муж. Молодой.

— Ты замужем?

Она молчала. Придуманная родня в Волчевске подсказала ей неожиданный выход. Ксюша села в первый попавшийся автобус, преследуя единственную цель: оставить как можно больше километров между собой и своим городом. Но именно этого от нее ожидают преследователи, кем бы они ни были. Не лучше ли спрятаться у них под носом? Тем более, что относительно молодой муж у нее действительно имеется. Правда, бывший. Захочет ли он приютить блудную жену? Если удастся его разжалобить, то у Ксюши появится значительно больше шансов уцелеть в этой передряге.

— Сколько до Волчевска? — спросила она, доставая из сумочки салфетку из пачки, прикрывающей пистолет.

— За час добежим, — сказал Игорь. — Муж встречать будет?

Ксюша скосила на него глаз. Если она явится среди ночи в гостиницу, то вызовет к своей персоне ненужный интерес. Первоначальный план состоял в том, чтобы дождаться утра на автовокзале, а потом поискать квартиру. Но это тоже было рискованно. По ночам на вокзалах собирается еще та публика. Да и полицаи могут наведаться.

Может быть, у полиции и нет ориентировки на Оксану Грызлину. Ведь в интересах Леонида добраться до беглянки самому и избежать расследования.

Тем не менее, обычные патрульные представляют собой опасность для одинокой приезжей девушки, коротающей ночь в зале ожидания. Хорошо еще, если примут за проститутку. Хотя хорошего тут мало, ведь могут потребовать обслужить.

Передернувшись, Ксюша обхватила себя за предплечья.

— Нет мужа, — сказала она. — Я соврала.

— Я понял, — сказал Игорь. — Замерзла? Может, отопление включить?

— Тебя пассажиры линчуют.

— Тогда куртку возьми. — Он показал большим пальцем себе за спину. — Там, на полке.

— Обойдусь. — Ксюша опустила руки на колени и распрямила спину. — Ветром подуло. Уже нормально.

 

2

Ванная комната была выложена плиткой, имитирующей мрамор. Присмотревшись, можно было разглядеть в беспорядочных узорах морды фантастических зверей и жутковатые человеческие физиономии. Портреты повторялись. Штамповка, ширпотреб.

Поднявшись с унитаза, Ксюша присела в ванне и стала поливать себя из душа на гибком шланге. Из-за позднего времени вода была холодная. Кожа сделалась жесткой и пупырчатой, соски стали твердыми, как ниппели.

Хорошенько растершись, Ксюша обмоталась полотенцем и вошла в единственную комнату шоферской квартиры. Хозяин храпел, повторяя рокот двигателя своего автобуса. Он спал в трусах, раскинувшись на спине в такой позе, словно грохнулся на диван откуда-то с высоты. Жаться рядом с ним не хотелось.

Не зажигая свет, Ксюша уединилась на кухне с голым синеющим окном. На столе громоздились нехитрые остатки вчерашнего пиршества: сыр, сухая колбаса, оливки, конфеты, кусок французского батона. Центр занимала литровая водочная бутылка, обставленная двумя пивными. Вчера Ксюша пила только пиво. Игорь налегал на беленькую. Тем не менее, он оказался на удивление стойким мужиком и окончательно угомонился только под утро.

Ксюша взяла бутылку, оценивая, сколько водки осталось. Выходило, что Игорь уговорил грамм семьсот пятьдесят. Как же наплевательски нужно относиться к своему здоровью, чтобы подвергать себя таким нагрузкам. И ведь почти все мужчины такие. Пока молодые.

Избавившись от полотенца, Ксюша забросила ногу на ногу и наполнила стакан водкой. Получилось почти до краев. Как они только хлебают эту гадость? И ведь бывает, что прямо с утра, когда похмелье терзает.

За окном стало чуть светлее. Ксюша отломила кусок булки, накрыла двумя кольцами колбасы, сверху пристроила ломтик сыра. Точно таким бутербродом закусывал Вадим незадолго до окончательного расставания. То была ее предпоследняя измена, кажется. Она вернулась под утро, а он, как обычно, поджидал ее на кухне. Только в тот раз с водкой, а не с чаем. Лилечка ночевала у родителей Вадима.

Он был сильно пьян, хотя заметить это было сложно. Просто сидел и пил. И молчал. Не упрекал, не спрашивал, не ругался. Каково ему было?

Обхватив стакан всеми пятью пальцами, Ксюша по-мужски понюхала бутерброд и влила в себя сразу половину стакана. Дыхание перехватило, глаза заслезились, в горле и животе запекло. За годы брака с Давидом Ксюша отвыкла пить дрянной алкоголь, и порция водки оглушила ее, подобно удару дубинкой.

Мотая головой и роняя крошки, она принялась жадно жевать, спеша загасить жидкий огонь, бушующий внутри.

Несмотря на неприятные ощущения, жить стало проще, жить стало веселее. Ушли мрачные мысли, исчезла тревога. Ксюша сходила за телефоном, положила его на стол и соорудила себе новый бутерброд. Достала из холодильника банку маринованных огурцов и две бутылки пива. Гулять так гулять. Сегодня ей всё нипочем! Даже если Вадим откажется дать ей приют, плевать.

Нет, не плевать.

После выпитой натощак водки стало труднее контролировать свои чувства и мысли. Они самовольно проносились в душе и голове Ксюши и были не теми, которые она выпестовала и выдрессировала специально для того, чтобы не испытывать боли.

Она любила Вадима. Любила Лилю. Ей было невыносимо стыдно за то, какой мерзавкой она оказалась. Выбрав другую жизнь, она день за днем глушила совесть и думала, что больше никогда не испытает ее угрызений. Но чувство вины никуда не делось. Всё, что копила в себе Ксюша, прорвало. Она пожертвовала родной дочкой ради собственного благополучия. Ни разу не позвонила, не спросила, как Лилечка. Вспомнила Вадима, только когда припекло.

И по-прежнему думает о себе, а не о них.

Ксюша торопливо допила водку, сунула в рот маслину и стала искать, чем откупорить пивную бутылку.

«Успокойся, — говорила она себе. — Хватит ныть и мучаться. Если бы ты осталась с Вадимом, то жила бы сейчас в условиях, не сильно отличающихся от этих. Мебель с разболтанными дверцами, неудобный кран, вонь из шкафчика с мусорным ведром, вытоптанный линолеум под ногами. Этого ты хотела? Для этого родилась?»

Отыскав консервный нож на дурацкой деревянной ручке, Ксюша сковырнула крышечку и жадно отпила несколько глотков ледяного пива.

— Ну, ты даешь, мать! — послышалось за спиной.

Оглянувшись, Ксюша увидела в двери Игоря в широких трусах, держащихся на честном слове. Сложен он был не то чтобы плохо, но нетренированные руки выглядели слишком тонкими по сравнению с широкой грудью, а бока отвисали.

— Перенимаю мужской опыт, — пояснила Ксюша, прежде чем присосаться к бутылочному горлышку.

— Это дело, — одобрил он. — А у меня сегодня выходной, так что составлю тебе компанию.

— Давай, — равнодушно согласилась она.

Ей был совершенно не интересен этот человек. Она переночевала у него, потому что деваться было некуда. Больше водитель автобуса ей не нужен. Секс с ним был под стать дешевой водке: шибает в мозги, но настоящего удовольствия не испытываешь.

— Что ж ты мне не оставила? — обиженно спросил Игорь, разглядывая пустую бутылку на свет.

— Там мало было, — пожала плечами Ксюша. — Вот, пиво возьми.

— Нет, надо что-то покрепче. Сейчас сбегаю.

Игорь, волоча шлепки, удалился. Она хотела остановить его, но потом передумала. Пока он будет ходить в магазин, она сможет без помех позвонить Вадиму.

Ксюша допила пиво и пожевала колбасу. У того и другого вкус был просто отвратительный. Но в этом крылась какая-то притягательность. Как и в том, чтобы сидеть голой на шатком табурете в чужой кухне и не тратить время и силы на то, чтобы приводить себя в порядок.

Ксюше требовалась передышка. Она ее получила. О большем пока что думать не хотелось.

 

3

Игорь собирался долго, спускал воду в туалете, шастал туда-сюда, звонил какому-то Вовчику, о чем-то уславливался, довольно гоготал. Вчера, за баранкой автобуса на ночной трассе, он производил впечатление такого честного работяги, грубоватого, но исключительно положительного. Почти Гога из «Москва слезам не верит», только без кепки и кожанки. Но в быту это был совсем другой человек. Тут он не играл никакую роль и мог позволить себе расслабиться.

Ксюша скосила рот к вставленному бутылочному горлышку. Оттуда ничего не полилось. Она взяла вторую бутылку. Стекло было влажным и холодным. Было приятно прикладывать его к щекам и лбу, пока оно не нагрелось.

— Ксюха, — донеслось из прихожей, — принеси пакет из кладовки. Они там в корзине сложены.

— А сам не можешь? — спросила она, не поворачивая головы.

— Я обулся, — обиженно сообщил Игорь. — Полы ты, что ли, мыть будешь?

— Я в уборщицы не нанималась, — холодно произнесла Ксюша.

— Тебя никто и не просит полы мыть. Пакет подай.

Она молча открыла пиво, глотнула. За спиной раздались тяжелые шаги. Они остановились прямо за спиной Ксюши.

— Пакет, — коротко сказал Игорь.

— Заведи себе собачку и…

Он взял ее за волосы, подвел к двери в кладовку и слегка толкнул в затылок.

— Открывай. Корзинку видишь? Доставай пакет. Нет, не этот. «Мегамаркетовский». Ага. Сенкью.

Игорь отпустил Ксюшу и удалился. «Уйду», — решила она, метнувшись в комнату. Ни одежды, ни сумочки на прежнем месте не оказалось. Только телефон, заряжающийся на подоконнике, да туфли, в качестве издевки. Пнув их ногой, Ксюша поискала вещи, но вскоре отказалась от затеи. Квартира, хоть и небольшая, была оснащена двумя кладовками, антресолями и застекленной лоджией с кучей хлама, коробок и ящиков.

Пробравшись к окну, Ксюша посмотрела вниз. Вчера ей представлялось, что они поднялись на третий этаж, но оказалось, что еще выше. Впрочем, это ничего не меняло. Со второго этажа Ксюша тоже не стала бы сигать, тем более голышом.

Она поднесла к носу мужскую футболку, висевшую на спинке стула, поморщилась и оставила в покое. Из дома напротив за ее действиями наблюдал пенсионер в подтяжках на седовласом торсе и с пиратской подзорной трубой. Показав ему средний палец, Ксюша вернулась в кухню, где была скрыта от посторонних взглядов. Ополовинив пивную бутылку, она набрала номер Вадима.

Он не ответил ни с первой, ни со второй, ни с третьей попытки.

Неужели это конец? Остаться жить у шофера? Подносить ему пакеты, тапочки, газеты — всё, что он потребует? Здесь Ксюшу, может быть, никто не найдет до скончания века, но она сама удавится от тоски.

К тому же большой вопрос, оставит ли ее Игорь у себя или, натешившись, даст пинка под зад.

Ксюша на всякий случай проверила состояние телефонного счета. Денег было столько, что хоть круглосуточно с Америкой болтай. Она обзвонила больницы своего города, отыскала ту, где лежал Давид, и, представившись сестрой, справилась о его состоянии. Он по-прежнему находился в коме. Врачи ничего не гарантировали.

Тогда Ксюша набрала номер бывшей свекрови. Она подозревала, что та проигнорирует вызов, но в трубке прозвучало неприязненное:

— Да! Чего ты хотела?

— Я звоню Вадиму, а он не отвечает, — заторопилась Ксюша, прохаживаясь от двери до плиты. — Мне он срочно нужен. Не для того, чтобы с ним сходиться, не бойтесь.

— А я не боюсь, — проворчала Юлия Александровна. — Дочка растет у вас, балбесов. Гордые какие оба. А девочка страдает.

Слышать это было так неожиданно, что Ксюша не смогла продолжать, пока не залила в пересохшую глотку остатки пива.

— Как Лилечка? — спросила она заискивающе.

— Ты хоть помнишь, сколько ей, мамаша ты непутевая? — осведомилась Юлия Александровна.

— Четыре… Пять?

— Эх ты, наказание. И как только сердце у тебя не разорвется, а? Материнское же сердце. Последняя сука и та щенков не бросает. А ты…

— Если честно, то я как раз об этом хотела поговорить с Вадимом, — сказала Ксюша.

Ее голос звучал абсолютно искренне, потому что в этот момент, хмельная и растроганная, она сама верила себе. Разве она когда-нибудь забывала о дочери? Хотя бы на день, хотя бы на час, на минуту? Ксюшина душа вся прямо изболелась от тревоги за Лилечку. И Вадима ей жалко. Возможно, она его любит. Да, да, конечно же, любит. И всегда любила. Если бы он был способен обеспечить хотя бы минимум ее потребностей…

— О чем поговорить? — насторожилась невидимая Юлия Александровна.

— Нужно что-то решать, — уклончиво ответила Ксюша. — Нельзя, чтобы дочь росла сиротой. Вадим с ней справляется?

— Справлялся. Сейчас Лиля у нас живет.

— А он?

— Не телефонный это разговор.

Ксюша схватилась рукой за левую грудь и опустилась на табурет, не замечая, как он холодит кожу.

— Вы только намекните. Прошу вас.

Неужели с Вадимом что-то стряслось? Ее последняя надежда была готова рухнуть, не оставив камня на камне от будущего.

— Летал он… В одну африканскую страну.

— Отдыхать? — не поняла Ксюша.

— Не совсем, — сказала Юлия Александровна. — По контракту. Ну, пустыня, жара… Обгорел сильно.

— Его сбили?

— Обгорел, говорю. Но уже зажило. И нога срослась. А Лиля всё это время у нас. — Свекровь пропищала, передразнивая девочку. — Где папа, бабушка? Где мама? Они скоро меня заберут?

Непроизвольно покусывая согнутый палец, Ксюша раздумывала. Итак, верный присяге и всяким патриотическим бредням, Вадим побывал на войне. Судя по скупым сведениям, которые удалось вытащить из матери, он горел и сломал ногу при падении. Но жив. Главное, чтобы не калекой остался. Калека Ксюшу не защитит, не спасет.

— Где он сейчас? — спросила она. — В больнице? Я хочу его видеть.

— Из больницы выписался позавчера, — буркнула Юлия Александровна. — Лицо попорчено, конечно, но это если с одной стороны смотреть, а другая целая. И не хромает совсем. Колено еще побаливает, но ему же не на танцульки…

— Где он? — нетерпеливо повторила вопрос Ксюша.

— На рыбалку с дружками подался. Под Волчевск куда-то. На Волчанку, что ли. Я ему говорю, дочке нужно…

— Спасибо, Юлия Александровна. Я ему обязательно передам, что вы беспокоитесь. Только он не отвечает почему-то.

— Так мужики же, — снисходительно пояснила свекровь. — Знаешь, что такое рыбалка? Та же пьянка, только в резиновых сапогах, ха-ха-ха… — Она резко осеклась, вспомнив, что разговаривает с бывшей и нелюбимой невесткой. — С утра поудили, теперь дрыхнут, небось. Я тоже пыталась дозвониться, бесполезно.

— Спасибо, — повторила Ксюша. — Я очень ценю, что вы не оттолкнули меня…

— Натолкались уж, хватит. — Юлия Александровна вздохнула. — Так ты и впрямь возвращаться к Вадьке надумала?

— Сначала я с ним об этом поговорю, ладно?

— Ладно, ладно. Только не тяни с этим, Оксана. А то ведь Вадька опять куда-нибудь по контракту намылится. Тоскует он по тебе, дурочка ты такая. Ни с одной бабой так и не сошелся надолго.

— А ненадолго? — быстро спросила Ксюша.

— Мы с отцом в его жизнь не лезем, — сказала Юлия Александровна. — Взрослый уже. Дочка, вон, растет.

Она тяжело вздохнула. Опасаясь, что сейчас начнутся причитания и жалобы, Ксюша торопливо попрощалась и выключила мобильник. Некоторое время она сидела неподвижно, решая, как быть дальше.

Может быть, еще поискать вещи, потом сломать замок, если понадобится, и улизнуть, пока Игорь не вернулся? Да, пожалуй, это самый лучший вариант.

Сидеть дальше, сложив руки, не получалось. Хотелось действовать.

 

4

Обув туфли, чтобы не ходить босиком по не слишком чистым полам, Ксюша начала обход комнаты. Открыла шкаф и порылась на полках, не поленилась открыть хранившийся там чемодан, подняла диван, придвинула стул, чтобы заглянуть на антресоли над дверью.

Ага! Кажется в темноте проступили очертания сумочки и вороха одежды. Ксюша до предела вытянула руку, но не достала. Вероятно, Игорь зашвырнул ее вещи с размаху, не заботясь о том, как станет их доставать. Он что, решил ее в свою сексуальную рабыню превратить, придурок?

Будь Ксюша трезвой, она бы спустилась и поискала другой способ пошарить в глубине антресолей. Например, вооружилась бы шваброй. Или поискала бы опору понадежней, чем стул. Но водка, смешанная с пивом, не способствовали рассудительности и осторожности. Нащупав ногой перекладину спинки, Ксюша уперлась туда туфлей, потом стала осторожно поднимать вторую.

Теперь она стояла достаточно высоко, чтобы дотянуться через настил до стенки. Вещей на антресолях хранилось мало: какие-то старые журналы, треснутый пластмассовый тазик, почему-то детский трехколесный велосипед.

Ксюшины пальцы ощупали в темноте какой-то предмет, напоминающий кожаный сапог с пряжкой, потом наткнулись на скомканную ткань, нисколько не напоминающую похищенное платье. Выругавшись, Ксюша начала переносить тяжесть на ноги, когда стул под ее ступнями наклонился и опрокинулся.

Судя по звуку, упал он прямо под антресолями, на которых повисла Ксюша. Ее туловище находилось внутри деревянного пенала, тогда как голые ноги свободно висели в воздухе.

Прыгнуть? Но до пола метра полтора, а она на каблуках, к тому же там, внизу, валяется перевернутый стул. Запросто можно калекой остаться.

В темной коробке было тесно, душно и пыльно. Ксюша трижды чихнула, сотрясаясь всем телом. Помаленьку распрямляя руки, она принялась осторожно сползать вниз. Только бы живот не поцарапать. Дернула же ее нелегкая заняться этой дурацкой акробатикой!

Ксюшины руки, держащиеся за внутренние бортики антресолей, были готовы распрямиться окончательно, когда она ощутила боль в макушке. Волосы зацепились за что-то и натянулись.

Стараясь не болтать ногами, Ксюша стала двигать головой, освобождая запутавшуюся прядь. В прихожей хлопнула дверь.

— Что за цирк ты тут устроила? — раздался голос Игоря.

— Ноги придержи, — пропыхтела Ксюша, чувствуя себя беспомощной и нелепой.

— Ты чего туда полезла? — спросил он приближаясь, но не торопясь прийти на помощь. — Что ты забыла у меня на антресолях?

— Одежду свою искала. Да держи ты! Руки устали.

— Видал, Юрок? Руки у нее устали. Хочешь подержать? Женщина просит.

Сказать, что Ксюша была ошеломлена, значит, ничего не сказать. Она и подумать не могла, что Игорь припрется домой с каким-то Юрком, который теперь посмеивался внизу, стремясь облапить ее за бедра.

— Раз женщина просит…

Дернувшись так, что волосы оборвались, а в глазах потемнело, Ксюша, больше не осторожничая, съехала по полке на животе, кое-как удержалась за крашеные доски и разжала пальцы. Прыжок оказался в общем-то удачным, если не считать глубокой и жгучей ссадины на нижней части груди.

Шипя, Ксюша толкнула Юрка в грудь. Он так нетвердо стоял на ногах, что повалился на спину. За те доли секунды, пока они стояли нос к носу, Ксюша успела ощутить жесточайший запах перегара. Игорь тоже был, как минимум, нетрезвым.

— Ты что себе позволяешь, девочка? — недобро спросил он, ставя бренчащий пакет на пол и приближаясь. — Ты почему на моих гостей кидаешься?

— Одежду отдавай, — потребовала Ксюша. — Куда спрятал?

— Тебе сейчас одежда не понадобится, — сказал Игорь.

— Ох и вымахала! — подивился Юрок, поднимаясь с пола. — А ножищи-то! Как у модели какой.

Его глаза горели пьяным и плотоядным огнем.

— Я закричу, — предупредила Ксюша, пятясь, но так, чтобы не зацепить лежащий стул.

— Давай, — подзадорил ее Игорь. — Кричи, чего ж ты не кричишь? А я тебе скажу. — Он неотступно следовал за Ксюшей, раздувая ноздри. — Ты в бегах, девочка. Тебя ищут. Скажешь, не так? Тогда ори, ну? Ори! Не хочешь? Не хочешь.

Игорь поймал Ксюшу за лицо и сжал пальцы, сминая щеки, губы и нос. Подержал чуток и презрительно толкнул, да так, что она с трудом удержалась на ногах. Рядом с ним уже стоял Юрок, преисполненный жаждой мести.

— Насиловать будете? — спросила Ксюша, уже всё решившая про себя.

— Зачем насиловать, — ухмыльнулся Игорь. — Ты сама всё сделаешь.

— Ну и дылда, — продолжал дивиться Юрок, разглядывая Ксюшу. — И, главное, не тощая, как те, что по подиуму ходят.

— А потом что? — спросила она, не делая попыток прикрыться руками от нескромных взглядов.

— Побудешь с нами денек, — ответил Игорь. — Скрасишь нашу мужскую компанию. Завтра отпустим.

— Слово?

— Зуб даю, — вмешался Юрок, сделав характерное движение большим пальцем.

— Ладно, — сказала Ксюша, глядя не на него, а в глаза Игорю. — Неси сумочку и будем гулять.

— Зачем тебе сумочка? Куда ты в таком виде собралась?

— Презики там, что непонятного?

— Это ты правильно придумала, — согласился Игорь, направляясь в прихожую.

— Давай для начала так, — подмигнул Юрок и причмокнул, улыбаясь.

— Перебьешься, — отрезала Ксюша, прислонясь к стене между шкафом и полками.

В комнату вернулся Игорь. Прежде чем отдать принесенную сумку, он хотел заглянуть внутрь, но его отвлек телефонный звонок.

— Алло, Костян? — обрадовался он. — Ты где? Подруливай ко мне, срочно. Узнаешь. Врубай полную скорость и жми. Только горючего прихвати, а то у нас в обрез…

Пока он говорил, Ксюша подошла, взяла сумочку и отступила. Юрок попытался облапить ее. Она ткнула его растопыренными пальцами в глаза и проворно попятилась к окну, расстегивая замок.

— Спятила? — взвыл Юрок, держась за лицо. — Я ж тебя сейчас, шалава…

Ксюша вытащила из-под салфеток маленький «Зиг» и выставила перед собой.

— Зажигалкой будешь меня пугать? — зарычал Игорь, приближаясь.

Выстрел походил на хлопок бутылки шампанского. Игорь, получивший пулю в ногу, скрючился, схватившись за рану.

— Еще? — спросила Ксюша.

— Ты что творишь? — спросил он, поднимая голову.

Юрок оцепенело стоял рядом, не обращая внимания на глубокую царапину под глазом.

— Сам виноват, — сказала Ксюша. — С тобой, как с человеком, а ты просто животное.

— Куда я теперь с огнестрелом? — спросил Игорь, уставившись на простреленную ногу.

Она тряхнула спутанными волосами:

— Меня не колышет.

— Я полицию вызову, — промямлил опомнившийся Юрок.

— Стоять! — велела Ксюша. — Нет. Лечь. Давай, падай мордой вниз, пока пулю не схлопотал.

Дружок Игоря поспешно встал на четвереньки и растянулся на полу, продолжая смотреть на нее. Во взгляде его читалась странная смесь похоти, ненависти и страха. Ксюше захотелось пнуть его туфлей в лицо, но она сдержалась.

— Одежда где моя? — спросила она Игоря.

— Тебе это так не сойдет, — предупредил он, кривясь от боли.

Ксюша выстрелила ему в ту же ногу. Охнув, он сел на пол.

— Одежда, — повторила она.

— За шкафом, — сказал он, убедившись в абсолютной серьезности ее намерений и твердости характера.

— Деньги.

— Какие деньги? Я ничего у тебя не брал.

— Твои деньги.

— А выкуси! — огрызнулся Игорь. — Я тебе ничего не должен. Одевайся и проваливай.

— Должен, Игорь. По жизни. — Ксюша подошла немного ближе. — У меня пять патронов осталось. Двух хватит, чтобы ты истек кровью до того, как тебя приедут спасать. Стрелять?

— На, тварь! — Он выхватил из кармана и швырнул на линолеум бумажник. — Карточки и документы не трогай.

— Давно бы так.

Проходя мимо Юрка, Ксюша не удержалась и приголубила его каблуком между ребер. Взвыв по-кошачьи, он попросил:

— Не надо. Я ж ничего.

— Ур-роды.

Ксюша уединилась в прихожей и пошарила свободной рукой за шкафом. Никогда в жизни она не одевалась так быстро, но, выскочив на улицу, разминулась с полицейским нарядом, успевшим прибыть по вызову кого-то из бдительных соседей.

Она не убегала, но уходила быстро. Хмель всё еще бродил в ее крови, создавая гремучую смесь с адреналином.

 

5

Сквер идеально подходил для того, чтобы скрываться там, не привлекая к себе внимания.

Ксюша была одета в голубые джинсы и свободную белую блузку с синим узором, стилизованным под индейский орнамент. Туфли отправились в первый попавшийся мусорный ящик, сменившись серебристыми сандалиями на тонкой подошве. Глаза Ксюши прикрывали щитки дешевых солнцезащитных очков. Волосы она собрала на макушке, стянув в узел. Узнать ее сейчас смог бы разве что очень близкий человек.

Сумку она оставила прежнюю, потому что подобных вещей свидетели, как правило, не замечают. Внутри лежали деньги и пистолет. Держа сумку на коленях, Ксюша ела мороженое в вафельном стаканчике.

Мимо курсировали молодые мамы с колясками и карапузами на самокатах и велосипедах. Находиться среди них было все равно, что сделаться невидимкой. Мужчин в скверике не было. Рядом с Ксюшей сидела девочка лет девятнадцати и кормила младенца грудью. Коляска стояла так, что могла принадлежать и ей, и Ксюше.

Чуть дальше, за чахлыми кустами, похожими на бруствер, пролегала одна из центральных улиц Волчевска, по которой ехали и шли горожане. Большинство из них родились здесь и были обречены умереть тоже здесь, среди знакомой до тошноты обстановки. Интересно, что они представляли себе, когда говорили «мой город»? Уродливый памятник на центральной площади? Старую школу, в сортире которой учились курить в затяжку? Свой двор со ржавыми гаражами и старушечьими лавочками?

Ксюша подумала, что лучше сдохнет, чем будет прозябать в захолустье типа Волчевска с загаженной речкой Волчанкой. Успокоившись и почувствовав себя в безопасности, она обдумывала свои дальнейшие действия.

Она не собиралась тупо сидеть на месте и ждать, пока Давид выйдет из комы, если это вообще произойдет. Даже при таком раскладе ничего хорошего ее в не ожидало. Не тот он был человек, чтобы простить измену. А сынок его не остановится на достигнутом.

Если просто прятаться, то Ксюшу непременно найдут и доставят по назначению. Вместо того, чтобы покориться такой незавидной судьбе, она решила начать свою собственную игру. В голове у нее хранилось куча информации. Если правильно ею распорядиться, можно обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь. К тому же Ксюша поднаторела в деловых и финансовых вопросах настолько, что была способна урвать свой кусок пирога.

Давид, конечно, был неплохим мужиком и подвернулся очень вовремя. Но теперь всё драматически изменилось. Инсульт либо доконает Давида, либо превратит в инвалида, послушную куклу, которой будет управлять Леонид. Значит, этот этап жизни закончен.

Возможно, Ксюша и поплачет, когда узнает о смерти мужа. Но сама она была себе гораздо ценнее и дороже. Жизнь продолжалась. Во власти Ксюши было сделать эту жизнь безопасной, комфортной и яркой.

— Сколько ему? — спросила она у кормящей матери.

— Это Сонечка, — произнесла та, слегка гнусавя от нежности.

— Красавица, — улыбнулась Ксюша. — А моей уже почти пять.

— Серьезно? Никогда бы не подумала, что у вас такая взрослая дочка.

— Рано родила. Спешила стать матерью. Вы, как я погляжу, тоже.

— Он меня не спрашивал. — Лицо молодой мамы сделалось некрасивым. — Сам в армии теперь, а я — одна отдувайся.

— Долго ему еще служить? — поинтересовалась Ксюша таким тоном, как будто это ее интересовало.

По дороге за кустами медленно ехал полицейский автомобиль, из которого выглядывали две мужские физиономии.

— Почти год, — ответила соседка.

— Я к тому времени уже второй раз рожу, — сказала Ксюша.

— Времени не теряете.

— Четвертый месяц уже. Можно я попробую вашу коляску покатить. Старую я сестре отдала, так что придется новой обзаводиться.

— Конечно, конечно! — воскликнула молодая мама, радуясь, что она кому-то интересна со своей Сонечкой.

Ксюша взяла коляску за ручку и повезла по аллее, качая на ходу и поправляя полуоткрытый тент. Полицейские газанули и скрылись из виду. Ксюша развернулась и прикатила коляску обратно.

— Прелесть, — сказала она, чуточку сюсюкая. — Легкая, послушная.

— Япония, — похвасталась хозяйка коляски.

«В Китае твоя Япония», — подумала Ксюша.

— Буду искать такую же, — сказала она.

— «Вау-вау» называется, — подсказала молодая мама.

— Ага, запомню. Спасибо.

Услышав журчание мобильника, Ксюша состроила извиняющуюся улыбку и перешла на другую скамейку.

Ее судьба должна была решиться в течение нескольких последующих минут.

Если не секунд.

 

1

Городишко Волчевск имел двухсот- или трехсотлетнюю историю, но, похоже, всегда выглядел примерно одинаково, если убрать транспорт, вывески и бесконечные бигборды, предлагающие столько благ мировой цивилизации сразу, что волчевцы чувствовали себя ее частью, причем полноценной и неотъемлемой.

И действительно, прогресс не стоял на месте даже в этой глуши. Представители городской власти ездили на вполне современных марках автомобилей. На центральной улице, где раньше портили вид всякие пельменные и рюмочные, работали кафе и кофейни, наполняющие воздух одуряющим ароматом кофе.

В одном из таких кафе сидели двое, попивая вовсе не «латте» или «американо», а пиво из запотевших бокалов. День был жаркий, но ветерок обдувал лица мужчин приятной прохладой.

Одного из них звали Вадимом Верховским. Из-за ожога на лице он чувствовал себя неуютно на публике, однако со стороны казался вполне умиротворенным и довольным жизнью. Второй носил фамилию Катин, которая давно превратилась в кличку Кат. Он тоже жмурился на солнце, хотя его ленца была напускной, как у большого кота, который никогда не бывает сыт настолько, чтобы не сожрать кого-нибудь, кто поменьше и послабее. На тот случай, если бы поохотиться решили на самого Ката, имелись охранники, стерегущие подступы к кафе.

Ради встречи с этим человеком Вадим и задержался в Волчевске. Рыбалка закончилась, но он не поехал с приятелями обратно. Его планы изменились после звонка Ксюши. Собственно говоря, их было несколько, но он не сразу заставил себя ответить. Память — жестокая штука. Не так просто переступить через обиду и предательство. И все же Вадим сделал это. И не смог отказать жене. Она до сих пор не стала для него бывшей. Он не сумел вычеркнуть ее из жизни навсегда.

Да и не хотел, пожалуй. Надеялся и ждал. И вот дождался. Ксюша попала в беду и вспомнила о его существовании. Вадим пообещал помочь. И теперь многое зависело от предстоящего разговора.

— Уф, — сказал Кат, отодвигая пустой бокал. — Сто лет пивком не баловался, вот так, запросто, посреди городской суеты, н-да…

В этом не было ничего удивительного, поскольку относился он к той категории граждан, которые не могут позволить себе бесцельно шляться в людных местах. Если уж пешие прогулки, то не дальше, чем от дверей собственной иномарки до порога магазина, банка или офиса.

— Будешь еще? — предложил он, щелкнув пальцем по бокалу.

— Нет, спасибо, Саша, — сказал Вадим. — Мне еще обратно ехать. Буду потом выскакивать из машины на каждом кусте.

— А ты оставайся, Вадик, — предложил Кат. — Махнем в лесничество за город. Природа, свежий воздух… А то дышим здесь всякой дрянью. — Он повернул голову, глядя на дорогу сквозь непроницаемо-черные очки. — Сплошные выхлопные газы. Угар в чистом виде. Це-о-два.

— Просто це-о, — поправил его Вадим. — Оксид углерода.

Смотрел он на своего важного собеседника без тени заискивания или подобострастия, хотя тот был богат и влиятелен. Честно говоря, Вадим не ожидал, что Кат примет предложение встретиться, а когда увидел товарища, несколько оторопел. Очень уж солидно тот был упакован: костюм под стать воротиле с Уолл-стрит, водонепроницаемые часы с корпусом и браслетом из титана, платиновая зажигалка, как бы невзначай выложенная на стол.

Казалось, он с пеленок был таким импозантным, но это было ошибочное впечатление.

Александр Катин родился самым обыкновенным мальчиком и до того, как занялся бизнесом, он даже в защитниках отечества некоторое время походил, вернее, полетал, будучи военным летчиком. Правда, карьера Катина в ВВС была недолгой. Его обвинили в хищении боевых комплектов, собирались отдать под трибунал, но потом дело замяли, Катин пропал из виду.

А пару лет спустя всплыл в Волчевске в качестве лидера преступной группировки по прозвищу Кат. Писали, что он поднялся на подпольной торговле оружием. Много чего еще писали. Вадим прочитал и решил повидаться с однокашником по летному училищу.

Разумеется, тот не мог не понимать, что встреча носит деловой характер, однако не спешил выслушать просьбу, наслаждаясь ролью большого важного человека, к которому идут за помощью.

— Нет, ты только погляди на это чудо природы, — воскликнул он, направив черные очки на драные девичьи джинсики, проплывающие мимо. — Оказывается, на улицах еще встречаются вполне приличные экземпляры!

Вадим тоже проследил за удаляющимися ногами и пожал плечами:

— Девушка как девушка.

— Можно подумать, ты всё еще тот молоденький летчик, которому девочки просто так дают, — пробормотал Кат, в поле зрения которого попали сразу две юбчонки, одна короче другой. — Ого!

Казалось, что его очки снабжены устройством рентгеновского видения, как в том знаменитом шпионском фильме, где герой использовал их для обнаружения оружия у охранников в казино.

— Честно говоря, девочками я не интересуюсь, — сказал Вадим, начиная проявлять признаки нетерпения.

— Надеюсь, не мальчиками? — пошутил Кат.

Взгляд, брошенный на него старым товарищем, заставил сменить расслабленную, вальяжную позу на деловитую.

— Ладно, ты хотел о чем-то поговорить, — сказал он, положа перед собой руки с переплетенными пальцами. — Знаешь, я бы далеко не с каждым согласился встретиться. Так что пользуйся моментом. Я тебя слушаю.

— Мне нужна работа, — не стал ходить вокруг да около Вадим. — Служба закончена. — Он прикоснулся к обожженной половине лица. — Это пустяки, но нога… Комиссия забраковала. Зачем им старый кадр, когда есть молодые, которые так и рвутся в небо. — Он нервно отодвинул от себя почти полный бокал. — У тебя, я слышал, своя малая авиация имеется. Это так?

— От кого слышал? — приподнял веки Кат.

— Читал, — поправился Вадим. — Недавно статья была про тебя в центральной газете.

— Значит, ты примерно представляешь себе мой род занятий.

— Меня это не касается. Может, тебя оговаривают, а может, нет. Не знаю и знать не хочу. Я же не в группировку прошусь. Я летать хочу. Это то, что я умею и люблю делать.

— Умеешь и любишь, — медленно проговорил Кат. — Так каждый бы хотел.

— Что в этом плохого?

— Ничего плохого. Только так не бывает.

Кат демонстративно уставился на очередную девушку, проходящую мимо. Давал понять, что бывшие сослуживцы ему не слишком интересны. Вот длинноногие создания, расхаживающие по улицам, другое дело. Вадим посмотрел на очки Ката и поймал себя на желании сорвать их и забросить подальше. Он жалел, что обратился за помощью к человеку из далекого прошлого, но не привык останавливаться посередине пути. Сказавши «А», говори «Б», иначе так и прозаикаешься всю жизнь, топчась на одном месте.

— Короче, — сказал Вадим. — Я так понял, что напрасно тебя побеспокоил…

— Кто знает, кто знает. — Кат занялся прикуриванием сигареты и выдерживал долгую паузу до тех пор, пока не сделал первую затяжку. — Пых-х… Прежде чем ответить конкретно, я хотел бы задать тебе пару вопросов.

— Задавай. Но если это касается моей службы…

— Не волнуйся. Военные тайны меня не интересуют. Я и так ими сыт по горло. — Кат сделал красноречивый жест. — Это касается лично тебя.

— Спрашивай.

Вадим пожал плечами, но сам внутренне напрягся.

— Ты на мели, я правильно понимаю?

Это был удар в болевую точку. После возвращения из горячей точки (не просто горячей, а раскаленной) Вадима Верховского комиссовали из военно-воздушных сил по ранению. Было ясно, что причитающейся ему пенсии не хватит на то, чтобы прокормить семью. Дочка подрастала, родители старели, деньги обесценивались, жизнь дорожала.

— Да, — коротко ответил Вадим.

— И работа тебе очень нужна? — продолжал допрос Кат.

— Да.

— Ты готов на… ну, скажем так, не вполне законные действия? Перевозить грузы, не задавая лишних вопросов? Нарушать воздушные границы? Рисковать жизнью и свободой?

— С наркотой дела иметь не буду, однозначно, — предупредил Вадим.

— На этот счет можешь быть спокоен, — ухмыльнулся Кат. — У меня другая специализация, как ты мог узнать из прессы.

— Оружие?

— Допустим.

— Кто хочет воевать, все равно оружие найдет, — сказал Вадим.

— Кто хочет колоться или нюхать, тоже без дури не сидит.

— Это разные вещи.

— Ладно, не будем вдаваться в вопросы морали, — поморщился Кат. — Найду тебе работенку. В деньгах нуждаться не будешь. Но испытательный срок у нас никогда не заканчивается. Ошибок я не прощаю. Потому что цена им — миллионы баксов. И по собственному желанию увольнений не бывает. — Кат погасил докуренную до половины сигарету. — Если это тебя не пугает…

Он умолк, ожидая ответа. Вадим внутренне собрался. Приближался самый ответственный момент.

— У меня условие, — сказал он.

— Условие? — недовольно переспросил Кат. — Не рановато?

— В самый раз, — произнес Вадим. — Чтобы потом недоразумений не было.

— Ну, выкладывай свое условие.

— Я собираюсь перебраться в твой город с семьей.

Кат пожал плечами.

— Да ради бога. У меня тут не монастырь.

— Ты не дослушал, — сказал Вадим.

— Так говори.

— Моя жена замужем за Грызлиным.

Сделав это признание, Вадим и сам ощутил, насколько оно абсурдно звучит. Однако Ката заинтересовал не смысл услышанного, а упомянутая фамилия.

— Грызлин? — переспросил он. — Давид?

Вадим кивнул.

Кат сделался каким-то отчужденным, словно воздвигая между собой и собеседником незримую стену.

— Чья она все-таки жена, я не понял, — сказал он.

— Мы развелись несколько лет назад, — неохотно стал пояснять Вадим. — Она выскочила за Грызлина. Теперь решила уйти, но боится преследования и мести.

— Грызлин измен не прощает, — заметил Кат, прикуривая новую сигарету.

— Это не измена, Саша. Просто Ксюша больше с ним не может.

— И ты хочешь, чтобы я дал вам крышу. Я правильно понял?

— Крышу?

— Приют и покровительство, — расшифровал Кат. — Чтобы я защитил вас от Грызлина, если ему вздумается отомстить… А ему вздумается, можешь не сомневаться.

— Да, — согласился Вадим. — Был бы это обычный мужик, я б с ним сам разобрался. Да и Грызлина я бы не испугался, будь я один. Но с женой и дочкой… — Он покачал головой. — Я же не дома с ними собираюсь сидеть. Работать.

— Ты действительно такой наивный или прикидываешься?

Прищурив один глаз от дыма, Кат уставился на Вадима. Выражение его лица было недоверчивым и злым.

— Это отказ? — спросил Вадим.

— Разве я похож на сумасшедшего? Знаешь, как Грызлина в молодости звали? Гризли. Это медведь такой, огромный. Прет напролом, как танк. Никого не щадит, если кто на пути стоит. И никаких увещеваний не слышит.

Кат докурил сигарету, швырнул на пол и стиснул зубами следующую.

— Ты увел у него жену, насколько я понял…

— Свою жену, — вставил Вадим.

— Твоей она была раньше. Грызлин никогда не отпускает то, на что наложил лапу. Он скорее Волчевск с землей сравняет, чем позволит вам жить как ни в чем ни бывало. Тем более, что ему статус не позволяет.

— Какой статус?

— Авторитета, — ответил Кат приблизив лицо и понижая голос. — Мой тебе совет: откажись, пока не поздно. Прикинься больным, спрячься, выбрось телефон, забудь эту женщину. Потом, когда всё уляжется, возвращайся. Но сейчас…

Он покачал головой.

— Значит, не поможешь, — констатировал Вадим, уставившись в стол.

— Я не самоубийца, Вадим, — сказал Кат, тоже опуская взгляд. — У меня есть семья, есть бизнес, есть определенное положение. Я не стану рисковать всем этим ради человека, с которым когда-то носил одинаковые погоны. — Кат решительно откинулся на спинку стула. — Скажу тебе больше. Я обязан известить Грызлина о том, что только что услышал. Иначе меня не поймут.

С этими словами он достал из внутреннего кармана бумажник и положил перед собой. Решив, что приятель приготовился рассчитываться за пиво, Вадим тоже запустил руку в карман.

— Погоди, — остановил его Кат. — Запомни, наша встреча состоялась… — Он посмотрел на часы. — Не сейчас, а в четыре часа. Таким образом у тебя появится немного времени для маневра. И еще… — Кат достал из бумажника стопку стодолларовых купюр. — До того, как ввести меня в курс дела, ты попросил денег взаймы, и я тебе дал. Вот. — Он отсчитал и двинул доллары через стол. — Здесь четыре тысячи. На какое-то время хватит.

— Не надо, — буркнул Вадим, глядя на деньги.

— Не упрямься, бери, — сказал Кат. — Ты же на попятный не пойдешь, я твой характер знаю. Без денег и неделю не продержишься.

— Спасибо.

— Да пошел ты… — Кат произнес это с такой злостью, что стало ясно: он ненавидит сейчас и себя самого и Вадима, заставившего разбередившего ему душу. — За пиво заплати сам. И уматывай из Волчевска. Тут тебя в два счета отыщут. Мои же парни.

С грохотом отшвырнув стул, он пошел к выходу из кафе. Выскочивший на шум официант вопросительно посмотрел на Вадима.

— Счет, — сказал он. — И двести водки.

 

2

Еще утром мир казался таким простым и ясным, что даже такое простое действие, как вдыхание и выдыхание воздуха, доставляло удовольствие. Накануне рыболовы немного перебрали, но это никак не сказалось на их самочувствии после ночевки под открытым небом.

Утренний клев не задался. По непонятной причине рыба игнорировала любые приманки и блесны. Проторчав у реки без толку, приятели стали собираться домой. Тогда-то Вадим и увидел сообщения о том, что ему пыталась дозвониться Ксюша.

— Что с тобой, — спросил Филимонов, укладывая рюкзак.

— А что со мной?

— У тебя такое лицо, будто ты привидение увидел.

В какой-то мере так оно и было. Уединившись на пригорке, Вадим посидел немного, притворяясь, будто решает, перезванивать или нет. На самом деле решение было принято еще в тот момент, когда он увидел извещение о вызовах.

Эх, надо было заблокировать Ксюшин номер!

Возможно. Только Вадим был на это не способен. Проще вырвать сердце из собственной груди и бросить его на съедение псам.

— Что ты хотела? — спросил он подчеркнуто недовольным тоном.

— Вадик! — обрадовалась Ксюша. — А я уже думала, что ты меня навсегда вычеркнул из своей памяти.

— Вычеркнул, — подтвердил он. И спросил еще грубее, чем в первый раз: — Чего надо?

— Я попала в беду, — пролепетала она.

Ему показалось, что небо затягивают тучи, так неуютно стало в мире, который еще недавно радовал и восхищал.

— Какая беда? — спросил он отрывисто.

— Я сбежала от него, — сказала Ксюша. — Грызлин меня чуть не убил от ревности…

— Опять за свое взялась? — Вадим поморщился, как от зубной боли.

— Нет, Вадик. Просто я сохранила твои фотографии в телефоне, а он нашел…

— Ну, с этим вы сами разберетесь, — проворчал он, сдерживая радостные нотки, готовые прорваться сквозь притворно-равнодушный тон.

Ксюша о нем помнила! У нее остались фотографии, на которых они вдвоем и втроем, с Лилечкой. Значит, не всё потеряно. Конечно! Она ведь не просто так звонит.

— Уже не разберемся, — печально произнесла Ксюша. — Я сожгла за собой все мосты.

— Какие мосты? Давай без этой лирики.

— Хорошо. Без лирики. Давид устроил мне сцену и потребовал удалить наши фото. А я не сдержалась и сказала ему… прямо в лицо…

— Что? — быстро спросил Вадим.

— Что вышла за него только из-за денег, — ответила Ксюша.

— Но тогда ты говорила…

— Мало ли что я говорила. Пора тебе узнать правду, Вадик. Я всегда тебя любила. И всегда страдала без Лилечки.

— Тогда почему…

Она не дала ему закончить вопрос:

— Потому что у Давида миллионы. И я решила, что этот брак обеспечит наше будущее.

— Наше? — не поверил ушам Вадим.

— Наше, Вадик, наше, — заверила его Ксюша. — Я думала, что поживу с ним пару лет, а потом разведусь или овдовею.

— Ну, он не такой уж старый.

— Он бандит, хотя теперь это называется иначе. И у него куча врагов. На этом строился мой расчет…

— Ты совсем не поумнела, как я погляжу, — устало произнес Вадим.

— Такой уж уродилась, — виновато согласилась Ксюша. — Я не виновата.

— У тебя всегда кто-то другой виноват, только не ты.

— Вадик…

В ее голосе было столько нежности и надежды, что он чуть не задохнулся. Покрепче сжав телефон в пальцах, Вадим посмотрел в сторону лагеря. Товарищи уже закончили сборы и теперь призывно махали ему руками.

— Да? — сказал он в трубку.

— Мне очень страшно. За мной охотятся. После всего того, что я наговорила Давиду, его хватил удар.

— Надеюсь, в переносном смысле?

— В прямом. По-настоящему. Он в коме. Но он в любой момент может очнуться. К тому же у него есть сын и начальник охраны, которым всё известно. Они меня ищут.

— Вадь! — крикнул Мартынов. — Поехали уже.

— Где ты? — спросил Вадим, спускаясь с пригорка к машинам.

— В Волчевске, — ответила Ксюша. — Села в первый попавшийся автобус и поехала…

«Это судьба», — подумал он.

— Никуда не уезжай, — сказал он. — Я перезвоню.

— Только скорее, пожалуйста, ладно? — взмолилась Ксюша. — Эти Грызлины, они страшные люди. А их цепной пес, Бурего, он вообще чудовище. Говорят он с должников кожу сдирает, заживо. Или закапывает их, тоже живыми.

— Успокойся, — велел Вадим. — Жди звонка и ничего не бойся. У меня в Волчевске есть один знакомый. Думаю, с его помощью мы решим эту проблему.

— Правда? — обрадовалась Ксюша. — Тогда жду звонка. И помни, я ни о чем не жалею. В смысле, о том, что ушла от Давида. Мне всегда был нужен только ты…

Закончив разговор, Вадим приблизился к товарищам и сказал, что у него появилось срочное дело в Волчевске, так что он задержится.

— Так нам теперь впятером в одной машине ехать? — недовольно проворчал Филимонов. — Да еще с вещами на руках.

— Не сердитесь, братцы, — попросил Вадим. — Так вышло. Подвожу вас, понимаю и признаю. С меня поляна. Накрою скатерть-самобранку, как только с проблемой разделаюсь. Договорились?

На том и порешили. Вот только проблема осталась. Сашка Катин не захотел помочь, побоялся за свою шкуру.

Нужно было искать другой выход.

 

3

Они встретились неподалеку от скверика, облюбованного мамашами с детьми. Увидев Ксюшу издали, Вадим почувствовал, как сильно защемило у него сердце.

Она была по-прежнему стройной и легкой, хотя женщины ее роста, как правило, сутулятся и двигаются неуклюже. Одежда на ней была непривычная: обычно Ксюша предпочитала носить короткие платья или юбки с туфлями на высоком каблуке. Волосы она редко зачесывала наверх, хотя такая прическа всегда нравилась Вадиму.

Вспомнив, что теперь Ксюша принадлежит не ему, он почувствовал болезненный укол ревности.

Она подбежала, обдав его запахом духов, и открыла руки для объятия, но замерла, не решаясь закончить движение. Вадим сглотнул, постаравшись сделать это как можно незаметнее.

— А ты не изменилась, — произнес он нейтральным тоном.

— А ты — очень, — сказала Ксюша. — Взгляд жесткий, как будто целишься… И этот шрам… Больно было?

Он машинально прикоснулся к ожогу на лице и пожал плечами:

— Бывало больнее. Где твои вещи?

— Я налегке.

— Тогда садись в машину.

— Ого! — воскликнула Ксюша, окинув взглядом «ниссановский» внедорожник.

— Ему десять лет уже, — сказал Вадим. — Я его разбитым взял и сам до ума довел.

— Да, ты всегда любил возиться с железом, — припомнила она, забираясь на пассажирское сиденье.

Он уже занял место за рулем, но не спешил включать зажигание.

— Я тебя всегда любил, а не железо, — сказал он.

Он не знал, как это вырвалось. Но не брать же слова обратно?

— И я, — тихо сказала Ксюша. — Вадик, можно я тебя поцелую?

— Какого черта?

Не обратив внимания на его гримасу, она обняла его и поцеловала прямо в щеку, туго обтянутую изуродованной кожей.

— Не противно? — спросил он, когда она отстранилась.

— Мне все равно, — просто сказала она. — Потому что это ты.

— Ухо жалко, — проворчал Вадим. — Кочерыжка осталась. Пришлось волосы отрастить. — Он приподнял пряди над ухом. — Дурацкий вид?

— Мне все равно, — повторила Ксюша упрямо.

— Лиля сначала боялась. Потом привыкла.

— Вспоминает меня? Только честно.

— Если честно, то очень редко, — сказал Вадим. — Много времени прошло, а она маленькая. Маленькие быстро забывают. И хорошее и плохое.

— А ты? — спросила Ксюша.

— Я здесь, как видишь. Хотя следовало бы…

— Молчи! — Она прижала прохладный палец к его губам. — Не надо. Всё в прошлом. Теперь всё будет по-другому, потому что я другая.

— Да? — спросил Вадим с сомнением.

— Да! — воскликнула Ксюша. — Только закрыть бы эту страницу поскорее.

— У тебя есть соображения, как это сделать?

— Я придумаю. Но сначала нужно спрятаться, чтобы получить передышку.

— Тогда нужно снять квартиру, — решил Вадим. — Там обсудим ситуацию и подумаем, как быть дальше. Поехали куда-нибудь, где ловит интернет. Поищем пристанище.

— Хочешь остаться в Волчевске? — спросила Ксюша.

— Ни в коем случае.

— Почему нет? Ты говорил, у тебя тут какой-то крутой приятель.

— Был, — сказал Вадим. — Больше мы не знакомы.

— Отказался помочь?

— Хуже. Предупредил, что сообщит о нашей встрече Грызлину или его людям.

— Ты ему всё рассказал? — спросила Ксюша с упреком.

— Я всегда предпочитаю идти напрямик, — заявил Вадим.

— Вот поэтому всегда попадаешь впросак. Эх, Вадик, Вадик…

Ничего не возразив на это, он стронул «Ниссан» с места, и они поехали по улице, похожей на тысячи таких же тихих провинциальных улочек в сотнях таких же маленьких, ничем не примечательных городов.

— Мы не будем входить в интернет, — задумчиво произнесла Ксюша, глядя прямо перед собой. — И звонить с наших телефонов никому больше не станем. У тебя есть банковские карты?

— Карты-то есть, только на них пусто, — хмуро признался Вадим. — Временные затруднения.

— Ясно.

— Что тебе ясно? Я не бизнесмен, не жулик. Живу на зарплату.

— Ладно, не кипятись, — сказала Ксюша примирительно. — На первое время у меня деньги есть. Потом что-нибудь придумаем.

— У меня тоже есть, — проворчал Вадим. — Дружок мой, Кат, откупился. Четыре тысячи долларов дал.

— Отлично. Значит, первым делом обзаводимся новыми мобильниками, а от старых избавляемся. Родителям будешь звонить из таксофонов. Еще можно чип-карты менять…

— Такое впечатление, что ты всю жизнь в бегах провела.

— Ну, не в бегах, но кое-что в этом понимаю, — сказала Ксюша. — Как, например, то, что за нами «хвост» тянется.

— Хвост? — Вадим бросил недоверчивый взгляд в зеркало заднего обзора. — По-моему, тебе просто померещилось. От страха глаза велики.

— Не веришь? Тогда неожиданно поверни направо, и поглядим. Поворотник не включай.

— Не маленький.

Совершив этот нехитрый маневр, Вадим снова посмотрел в зеркало.

— Синий «Лендмарк»? — спросил он.

— А я что тебе говорила! — сказала Ксюша.

В ее голосе послышались торжествующие нотки, словно победа в споре была для нее важнее, чем собственная безопасность.

Вадим неожиданно подрезал маршрутку, уходя на перекрестке влево. Две или три машины резко затормозили и засигналили, озвучивая возмущение водителей. «Лендмарк» застрял в заторе.

— Вот и всё, — удовлетворенно прокомментировал Вадим.

— Ты так считаешь? — обеспокоенно произнесла Ксюша. — А я вот думаю, что это только начало. Нас уже по всему городу караулят.

— Так рано? — Он посмотрел на часы. — Кат дал мне время до шестнадцати ноль-ноль.

— Да соврал он тебе! А ты и уши развесил.

— Не мог он так поступить.

— Ой, перестань. — Ксюша поморщилась. — Твой Кат отмазаться поспешил. Чтобы его в пособничестве не заподозрили.

— Глупости, — не поверил Вадим. — Он офицер.

— Бывший, насколько я понимаю.

— Бывших офицеров не бывает. Есть такая профессия…

Не договорив, Вадим выругался. За ними увязался черный «Хюндай». Он старался соблюдать дистанцию, оставляя между собой и «Ниссаном» пару-тройку других машин, но определенно двигался тем же маршрутом. Попытки скрыться не принесли результата. Положение осложнилось, когда с боковой дороги выскочил тот самый синий «Лендмарк», и пошел впритирку, уже не таясь.

Разглядеть седоков за тонированными стеклами не удавалось, да и не было особой необходимости. Их было нетрудно себе представить. Все крепкие, набыченные, деловитые.

— Что будем делать? — тревожно спросила Ксюша, вертя головой.

— Оружие бы, — процедил Вадим.

— У меня «Зиг» есть. Мелкокалиберный.

— Патроны?

— Пять.

— Не густо, — сказал Вадим. — Но уже что-то.

— Попробуй еще разок оторваться, — попросила Ксюша.

— Бесполезно. Нужно за город уходить.

— Там нас сразу возьмут.

— Поглядим, — процедил Вадим сквозь зубы. — За городом простор, а здесь к стене прижмут и остановят. И еще неизвестно, сколько машин еще к погоне подключится.

— Поступай, как считаешь нужным, — сказала Ксюша. — Я на тебя полностью полагаюсь. Ты справишься, я знаю.

Ей очень хотелось верить себе, но, к сожалению, не получалось.

 

4

Волчевск оборвался так неожиданно, словно его и не было никогда. За окнами пронеслись последние промышленные предприятия, серые бетонные заборы и коробки, а потом началась волнистая равнина с курчавой зеленью на пригорках.

Вадим вел автомобиль со скоростью 90 километров в час. Пока что этого было достаточно, потому что преследователи не делали попыток обогнать «Ниссан», взять его в клещи или вынудить затормозить. Ксюшу это немного успокоило, но Вадим понимал, что дело вовсе не в нерешительности загонщиков. Они несомненно поддерживали связь и друг с другом и с теми, кто руководил их действиями. Скорее всего, «Ниссан» не трогали, потому что он двигался нужным курсом. Где-нибудь впереди уже ожидала засада. Трактор, развернутый поперек шоссе. Дорожный пост. Да хотя бы и грузовик, который в нужный момент пойдет на таран.

Вадим не делился своими соображениями с Ксюшей, чтобы не пугать ее понапрасну. Позвонил на всякий случай домой, предупредил мать, что задерживается на неопределенное время.

— Это на сколько же? — подозрительно спросила она.

— Пару дней, — сказал он просто, чтобы что-то сказать. — Максимум, неделю. Зато потом всё у нас будет хорошо, мама.

— Ты с Оксаной? — догадалась она.

— Да, — подтвердил Вадим, покосившись на прислушивающуюся Ксюшу.

— Кажется, я понимаю. Вы опять сошлись?

— Можно и так сказать.

— И решили устроить себе медовый месяц? — лукаво осведомилась мать. — Что ж, я только «за». Наконец у Лилечки будут оба родителя, как положено.

— Да, — сказал Вадим, поглядывая в зеркало.

«Хюндай» выскочил на соседнюю полосу, постепенно прибавляя скорость. Затишье заканчивалось.

— Мама, — быстро заговорил Вадим. — На этот телефон мне больше не звони, я себе новый покупаю. Папе привет, Лилю целуй. От нас обоих, — добавил он, снова покосившись на Ксюшу.

Она попробовала благодарно улыбнуться, но губы у нее прыгали. Она тоже видела, что «Лендмарк» идет на обгон. Скорость уже превышала сто сорок километров.

— Пристегнись, — велел Вадим, пряча телефон.

— Не надо было звонить, — упрекнула Ксюша.

— Какой смысл нас по спутнику отслеживать, когда мы и так как на ладони. Визуальный контакт, мать его так. — Вадим щелкнул замком ремня безопасности. — Эх, если бы мы в небе находились… Я бы показал им, что такое гонки.

Он прибавил оборотов. «Ниссан» пошел быстрее. «Лендмарк» и «Хюндай» тоже поднажали.

Начался затяжной спуск. С холма впереди поднималась колонна из трех рефрижераторов с одинаковыми красными кабинами. Головной помигал фарами, предупреждая, что в низине поджидает дорожная полиция.

— Пристегнулась? — спросил Вадим, перекрикивая гул двигателя и рев встречного ветра.

— Да, — коротко ответила бледная Ксюша.

— Упрись руками.

— Так?

— Ага. Перехожу на бреющий…

Она не успела спросить, что это значит. Не отрывая взгляда от встречной фуры, Вадим плавно повернул руль влево.

«Ниссан» пересек асфальтовое полотно в паре десятков метров от приближающейся красной кабины с яростно вспыхнувшими фарами. Прыжок через кювет подбросил Ксюшу до потолка. Потом на протяжении долгих секунд она видела перед собой мелькание земли и неба, сменяющих друг друга с головокружительной быстротой.

«Ниссан» то подпрыгивал на задних колесах, то приземлялся на передние, снова отталкивался и скакал по бездорожью, подобно огромному, тяжелому, черному зверю. Когда мотор заглох и эта безумная скачка закончилась, Ксюша не сразу поняла, где верх, где низ и почему у нее рот полон крови. Зуб потеряла или прокусила щеку?

— Цела? — спросил Вадим. — Давай пистолет сюда.

Она нашла сумочку под ногами и положила «Зиг» на его протянутую ладонь.

— Пять? — спросил он. — Не путаешь?

— Пять, — подтвердила Ксюша, когда сообразила, что речь идет о патронах.

— Сиди здесь, — сказал Вадим. — Не высовывайся.

Она не смогла бы, даже если бы очень захотела. Руки и ноги ей не подчинялись, а сиденье под ней было влажным.

 

1

Перед смертью водитель «Лендмарка» даже не успел испугаться. Он вообще не понял, что сейчас погибнет. Как и его спутники, один на переднем сиденье, другой на заднем.

Все трое отслужили в десантных войсках, отлично стреляли, владели приемами рукопашного боя. Задание преследовать «Ниссан» и вынудить его двигаться с предельной скоростью было ответственным, но несложным, в сравнении с теми, что доводилось выполнять Дубинину, Коробкову и Пантелееву раньше.

Машину вел Дубинин. Двое остальных просто наблюдали.

Они не знали, на кого охотятся и зачем. Их это не касалось. Они не испытывали к своим жертвам ни ненависти, ни жалости. Каждый имел несколько трупов на своем счету. Никого из них угрызения совести не мучали, кошмары с мальчиками кровавыми не терзали. Работа есть работа. Мужская, немногословная, порой опасная.

— Поднажми, — сказал Коробков Дубинину, когда получил инструкции по рации. — Пусть «Ниссан» на полном ходу спускается. Внизу шипы протянут, и все дела. Отъездился Шумахер.

Одновременно с ними парни из «Хюндая» тоже увеличили скорость. Теперь обе машины гнали беглеца вниз по склону, демонстрируя готовность пойти на обгон, но не делая этого. Тактика психологического давления сработала. «Ниссан» рванул вперед, уходя от погони и не подозревая, что ожидает его в ложбине между холмами.

— В конце спуска попридержи лошадей, — посоветовал Пантелеев Дубинину. — А то врежемся.

— Не учи ученого, — огрызнулся Дубинин, но не зло, а весело, предчувствуя славную мужскую потеху.

Он был человеком отважным, решительным и обладал великолепной, почти сверхъестественной реакцией. Эти качества его и погубили. Увидев, что «Ниссан» решил оторваться от погони, он не задумывался. Его руки машинально повернули руль влево, чтобы повторить маневр. Проблема Дубинина и его спутников состояла в том, что они повернули с секундным опозданием. За это время встречный грузовик успел преодолеть те самые семнадцать метров, в которые уложился «Ниссан». Вторая машина не проскочила.

Дубинин увидел, что в кабине внезапно потемнело, инстинктивно напрягся и в этом последнем, отчаянном напряжении ощутил, как его, товарищей и машину сминает ревущая махина.

Из пролетевшего мимо «Хюндая» ничего толком не разглядели. Внутри находилось двое — Кулибин и Орехов, известные в своих кругах как Бобер и Орех. Эти парни День десантника не отмечали, ограничиваясь празднованиями своих дней рождений, Нового года и так далее, по списку. Бобер провел в СИЗО полтора месяца и гордился этим фактом своей биографии. Ореха задерживали дважды, но через пару дней отпускали, однако он сочинил себе тюремное прошлое и знал множество баек из жизни зэков, которыми потчевал легковерных слушателей.

Но по сути своей, по натуре, образу мышления и прочим параметрам Бобер и Орех оставались всё теми же начинающими боксерами, которыми их однажды подобрали. Оба одевались соответствующим образом, смотрели фильмы, снимавшиеся специально для таких, как они, уважали пивасик и баловались водочкой, но меру знали, потому что пьянство в их кругу не поощрялось. Бобер мастерски готовил шашлык, мог сбить любого с ног неожиданным крюком слева и увлекался компьютерными играми. Орех, наоборот, с компьютером не дружил, бил с правой и лучшим лакомством считал сибирские пельмени со сметанкой.

Несмотря на то, что они были такими разными людьми, между ними образовалось что-то вроде дружбы и товарищеской взаимовыручки. В критических ситуациях эти двое понимали друг друга с полуслова. Вот и сейчас, когда, оглянувшись, Орех крикнул: «Песец нашим», — Бобру не нужно было повторять дважды. Не стал он ждать, пока напарник свяжется с командиром и запросит новых инструкций.

Видя, что грузовики с рефрижераторами тормозят, один за другим, освобождая проезд, он лихо крутнул баранку и пересек дорожную полосу.

«Хюндай» запрыгал по ухабам, перевалил через бугор и прочно увяз в кустарнике.

Обмениваясь скорее междометиями, чем полноценными фразами, товарищи выскочили из машины. Там, где на дороге виднелась куча мятого железа, еще недавно представлявшая собой китайский внедорожник, занималось пламя и валил черный дым. Рядом приплясывали фигурки двух дальнобойщиков, остальные спешили к ним.

Но внимание Ореха и Бобра было приковано к «Ниссану», заглохшему в двух сотнях метров. Там никого не было видно. То ли пассажиры получили серьезные травмы, то ли находились без сознания, то ли всё еще надеялись стронуть свой автомобиль с места.

Переглянувшись, напарники нырнули в салон за оружием и побежали туда. Буераки, поросшие высокой травой, позволяли видеть «Ниссан» наполовину, и, насколько можно было судить, дверцы были закрыты.

— Поднажми, — прохрипел Бобер и тут же угодил ногой в нору или рытвину, скрытую зеленью.

Пока он выбирался на ровную поверхность, Орех обогнал его метров на десять и теперь бежал первым, держа пистолет обеими руками прямо перед собой. Именно так действовали герои боевиков, которых он пересмотрел превеликое множество.

Бобер, не торопясь поднимать ствол, мчался следом.

— Телка! — крикнул он, увидев, как из «Ниссана» выбирается Ксюша.

— Вижу, — пропыхтел Орех.

— Ее живьем…

— Знаю…

Это стало последним словом, произнесенным им в этой жизни.

Из травы, примерно на середине дистанции, отделявшей Ореха от цели, поднялся мужчина с маленьким пистолетиком в вытянутой руке. Правая половина его лица была изуродована ожогом. До него было не больше семи метров. Он всадил пулю в живот бегущему Ореху и устремился ему навстречу.

Орех произвел два ответных выстрела, но к этому времени шок от ранения заставил его согнуться пополам, он оступился, так что обе пули ушли в землю.

Пробегая мимо, мужчина выстрелил ему в голову, и дуэль на пистолетах завершилась.

Упав лицом в траву, Орех стал смотреть на муравья, ползущего по стебельку. Зрелище настолько его захватило, что он выпал из реальности. И больше в нее не вернулся.

 

2

Вадим с филигранной точностью выбрал момент для поворота. Он также правильно просчитал действия преследователей, которые должны были инстинктивно повторить опасный маневр.

В результате одна машина противников была выведена из строя вместе с живой силой, находившейся внутри. Но «Хюндай, двигавшийся в правом ряду, не рискнул пересечь дорогу перед носом грузовика и сделал это позже, когда колонна замедлила ход.

Он увидел это, когда выкатился из «Ниссана» и приподнял голову над зелено-желтой бахромой травы. Первым побуждением было усадить Ксюшу за руль и попытаться вытолкать автомобиль на ровную поверхность. Этого требовал инстинкт самосохранения, поэтому Вадим поступил иначе.

Не поднимаясь во весь рост, он стал пробираться навстречу преследователям, двигаясь на корточках и помогая себе свободной рукой. Пистолет он держал стволом вверх, чтобы не забить сором дуло.

Дальнейшее зависело от того, как близко сумеют подъехать седоки «Хюндая», и от того, сколько их. Если трое, то пяти патронов может хватить, а может, и нет, в зависимости от расторопности врагов, их меткости, сообразительности, решимости и других боевых качеств. Если четверо, то Вадим успеет в лучшем случае уложить двоих или троих, после чего продырявят его самого.

Гадать было некогда. Вадим быстро продирался сквозь травяные заросли, заботясь лишь о том, чтобы не обнаружить себя раньше времени. Когда он увидел двух врагов, бегущих навстречу, он прополз еще немного и замер, опасаясь выдать себя шевелением стеблей. За ним осталась полоса примятой травы, но он не думал, что преследователи обратят на это внимание. Уж очень они спешили.

— Телка! — выкрикнул один из них.

Оглянувшись, Вадим увидел Ксюшу, не усидевшую на месте, как ей было велено. Ее растрепавшиеся волосы мотались на ветру. Она смотрела в его сторону, пытаясь понять, что происходит. Если окликнет, номер с засадой провалится. Пистолет у Вадима был чуть опаснее травматического и бил наверняка только с очень близкого расстояния.

Оценив взглядом дистанцию, Вадим побежал вперед, пригнувшись, отсчитал пять шагов и выпрямился.

Дальше оставалось только принять бой, и будь что будет.

Парень, бежавший первым, не ожидал, что Вадим вынырнет из травы так близко. Держа свой пистолет в вытянутых руках, он прикрывал лицо и частично грудь, так что стрелять пришлось в живот.

Так Вадим и поступил, после чего изо всех сил рванул навстречу противникам.

Первый, сгорбившись и наклонив голову, палил куда-то себе под ноги. Вадим оборвал его агонию выстрелом в череп и продолжил бег, не стреляя, чтобы не тратить оставшиеся три патрона впустую.

Второй преследователь не стал торчать на виду, а проворно упал набок и, скрытый травой, открыл огонь из положения лежа.

Промедли Вадим хотя бы секунду, одна из выпущенных пуль непременно задела бы его. Однако он тоже упал на землю и ящерицей прополз пару метров в сторону, где оказался вне досягаемости для выстрелов.

Пока что вне досягаемости.

Стрелков разделяло каких-нибудь пять метров. Они не видели друг друга, однако могли вести огонь на шум и даже наугад. Вернее, такая возможность была только у противной стороны, тогда как Вадим был вынужден экономить патроны. Сохраняя неподвижность, он должен был рано или поздно попасть в сектор обстрела.

Стащив с ноги кроссовок, Вадим метнул его в направлении противника. Это сработало.

Услышав рядом шорох, парень стал палить туда, выдав себя с головой.

Оставалось вскочить на ноги и поразить эту голову.

Не ограничившись одним выстрелом, Вадим послал во врага еще две пули, приблизительно определяя положение тела по шевелению зелени.

Когда он приблизился, незадачливый стрелок умирал, шумно дыша и глядя на победителя одним глазом, выглядывающим из кровавой кляксы.

— Больно, — пожаловался он, пытаясь нащупать пятерней оброненный пистолет.

— Я думаю, — согласился Вадим.

Во время боевых действий в Африке он повидал немало умирающих и сделался равнодушным к этому зрелищу.

— Падла ты, — сказал парень, подцепив скобу пистолета корявым, грязным пальцем.

Вадим наступил ему на кисть руки.

— А вот тут я с тобой не согласен, — сказал он, завладевая пистолетом.

Ксюша стояла на прежнем месте, ветер колыхал ее блузку, как знамя. Вадим посмотрел в сторону дороги, где машин собралось столько, что движение застопорилось. Среди машин, стекающихся в низину, пока что не мигали маячки полиции и «скорой», но это был вопрос времени, причем очень небольшого. Вокруг пылающих обломков копошились человеческие фигурки.

— Не уйдешь, — сказал парень, вцепившись в штанину Вадима мертвой хваткой.

— Уйду, — сказал он, слегка отвел взгляд, чтобы видеть лишь краем глаза, и выстрелил.

Ощущение было такое, словно вколачиваешь гвоздь в лоб.

Голова мертвеца ударилась об землю, из нее поползла красная каша.

Вадим отыскал кроссовок, обулся и пошел к ожидающей его Ксюше.

 

3

Они ехали до полной темноты, когда стало уже невозможно разбирать дорогу, которая по сути была никакой не дорогой, а просто наугад выбранным направлением.

«Ниссан» не подвел. Мало того, что его удалось завести, несмотря на лопнувший и кое-как обмотанный маслопровод, так он еще и речушку форсировал, встретившуюся на пути. Но завтра на него можно было не рассчитывать: пробитый скат и пустой бензобак исключали дальнейшее передвижение на четырех колесах.

— Будем идти пешком, — констатировал Вадим, завершив осмотр.

— Куда? — спросила Ксюша.

— Куда кривая вывезет.

Вадим поставил трофейный телефон на подзарядку.

— Зачем тебе их мобильники? — поинтересовалась Ксюша, наблюдая за его действиями из темноты.

— Там хранится полезная информация, — пояснил он. — По журналу звонков можно будет определить, с кем они поддерживали связь, когда ловили нас. Проголодалась?

— У тебя есть что-то съестное?

— Нет, — ответил Вадим, раскладывая сиденья.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Проявляю участие.

— Ну спасибо. — У Ксюши вырвался нервный смех. — Это так трогательно.

— Таким меня и запомни, — сказал Вадим, выбираясь из салона. — Заботливым и внимательным.

— Ты так говоришь, словно прощаешься…

— Всё может случиться. Они ведь так просто не отстанут?

— Нет, — подтвердила Ксюша. — Пока живы.

Уточнение было произнесено таким многозначительным тоном, что Вадим испытывающе посмотрел на нее.

— Я уже подумал об этом. И что же, ты не будешь возражать, если мне придется…

Он не закончил свой вопрос, но Ксюша поняла его с полуслова.

— Сейчас, пока Давид в коме, наш главный враг — его сын, Леонид. Это он организовал за мной охоту, можно не сомневаться.

— Теперь он знает, что ты не одна, — задумчиво произнес Вадим.

— Это что-то меняет?

— Очень многое.

— Например?

— У меня есть родители и дочь, — сказал он. — Чтобы заполучить тебя, достаточно предложить обмен.

— Ты бы меня отдал? — ужаснулась Ксюша.

Вадим посмотрел на нее.

— Я Лилю на всё человечество променял бы, — сказал он.

Она промолчала.

— Укладывайся, — предложил Вадим. — Завтра встаем чуть свет.

— А ты? — спросила она.

— Позвоню родителям и лягу, — ответил он. — Вот, кстати, телефон пригодился.

— Думаешь, его не отслеживают?

— Ну, у них все-таки не ЦРУ, чтобы всех под контролем держать.

Он отошел. Ксюша присела за деревом, потом помылась холодной водой из баклажки и юркнула в машину. Ей вдруг так захотелось Вадима, что даже жарко стало. Это было волшебное ощущение. Снаружи вся словно ледышка, а внутри тлеет горячий уголек.

Ксюша повертелась под пледом. Лежать было не слишком удобно, но ее больше волновало, как отреагирует Вадим, когда обнаружит, что внизу на ней ничего нет.

Его реакция была неодобрительной.

— Зачем это? — спросил он, устраиваясь рядом.

— Пришлось постираться, — пояснила Ксюша невинным тоном. — А в джинсах неудобно. Но я могу одеться, если тебя смущаю…

— Спи, — проворчал он с нарочитой грубостью.

И не заметил, как его рука легла на ее бедро.

Уснули они не сразу.

 

4

Шум с дороги донесся до них ближе к полудню, когда Ксюша уже начала выбиваться из сил, хотя шла налегке. Всё необходимое, включая пистолеты, нес Вадим в рюкзаке. Документы он тоже забрал, после чего соорудил из тряпки жгут и поджег «Ниссан». Для воспламенения хватило бензиновых паров в баке и вылитого на сиденья масла.

— Не жалко? — спросила Ксюша, наблюдая за его действиями.

— Жалко, — согласился Вадим. — Но мы оставили за собой трупы и свидетелей. Мне себя жалко больше, чем машину.

Отойдя на километр или полтора, он надежно похоронил свинченные номерные знаки.

— «Ниссан» можно будет по двигателю идентифицировать, — заметила Ксюша с видом знатока.

— Можно, — согласился Вадим. — Если это произойдет, я скажу, что машину угнали. Но вряд ли это произойдет скоро. Место глухое. Ни троп, ни вырубок, ни посадок. Нехоженый лес.

Он присыпал захоронение листьями, и они двинулись дальше.

— Я вчера не спросила, — опомнилась Ксюша. — Что ты вчера сказал родителям?

— Чтобы забирали Лилю и срочно уезжали, — ответил Вадим.

— Куда?

— Зачем тебе?

— Ты мне не доверяешь? — ответила вопросом на вопрос обиженная Ксюша.

— В таких вопросах никому доверять нельзя.

— Даже матери?

Он криво усмехнулся, отчего обгоревшая кожа на его лице натянулась и заблестела.

— Смотря какой, — обронил он.

Ксюша кивнула.

— Ну да, по-твоему, я никудышная мать…

— А по-твоему? — холодно спросил Вадим.

Ксюша почувствовала себя так, будто ее отхлестали по щекам. Она искала, что бы ответить, но не находила нужных слов. Увидев ее замешательство, Вадим пришел ей на помощь, пояснив:

— Когда профессионалы хотят что-нибудь узнать у человека, он обычно говорит всё, что от него хотят услышать. Пытки, наркотики, психологическое давление. Никто не выдерживает.

— Но на себя ты полагаешься.

— Меня живым брать незачем. Их цель — ты.

— Спасибо, успокоил, — недовольно произнесла Ксюша.

— Не за что, — ответил Вадим.

Несмотря на то, что произошло между ними ночью, он не стал по отношению к ней ни ласковее, ни доброжелательнее. Она долго молчала, обдумывая, как расположить его к себе, и заговорила с Вадимом только несколько часов спустя, когда они сделали последний привал перед выходом к дороге.

— Вадик, — окликнула она, усаживаясь на траву и поочередно разглядывая загрубевшие во время похода пятки.

— Да?

Он был занят тем, что вытряхивал из кроссовок сосновые иголки и прочий мусор.

Они сидели на небольшой солнечной поляне, по которой летало, ползало и прыгало превеликое множество насекомых. В листве пересвистывались птицы, небо, обрамленное верхушками деревьев, походило на синее озеро, опрокинутое над головой.

— Почему ты взялся мне помогать? — негромко спросила Ксюша голосом, располагавшим к доверительной беседе.

Ей хотелось добиться от Вадима признания в том, что он любит ее по-прежнему, а может, еще сильнее. После этого он не будет хмуриться и разговаривать с ней сквозь зубы. Ксюше было очень важно услышать признание в любви. Это давало ей гарантию того, что Вадим не бросит ее на полпути.

— Ты же знаешь, что я не люблю врать близким, — сказал он.

— При чем здесь это? — не поняла Ксюша.

— Подрастет дочка, станет о тебе расспрашивать. И что я ей скажу? Что бросил тебя в беде? Отдал на съедение твоему Гризли?

— Он не мой, — быстро сказала Ксюша. — Я вернулась, понимаешь? Навсегда.

Вадим обулся и встал.

— Поживем — увидим, — сказал он. — Пошли. Будем ловить на живца.

— Как это? — удивилась она.

— Ты голосуешь. Машина останавливается. Выхожу я.

— А водитель? Ты собираешься его…

Ксюша не договорила. Вадим поморщился:

— Я что, душегуб, по-твоему? Зачем мне убивать водителя? Просто, если будем голосовать мы оба, никто не остановится.

— А если я уеду и брошу тебя? — поддразнила она Вадима.

— Возможно, это было бы лучшим решением, — произнес он с каменным лицом.

— Ты невозможный тип, — сказала Ксюша в сердцах.

— Невозможный тот, кого нет и быть не может, — возразил Вадим. — Я есть.

Против этого утверждения было трудно что-либо возразить.

 

1

В тот самый момент, когда Ксюша и Вадим вышли к шоссе, Леонид швырнул мобильник на стол с такой силой, что корпус чудом не треснул.

Поиски этих двоих пока что не дали никаких результатов. Бурего всех своих людей на ноги поднял, все связи задействовал. Даже вертолет был пущен над лесным массивом. Безрезультатно.

Поисковая группа нашла по следам колес брошенный и сожженный «Ниссан», но там и застопорилась. Настоящих следопытов в команде не было, а ищеек в службе безопасности не держали.

Досадное упущение!

Леонид плюхнулся в кресло с высокой, как у трона, спинкой, составил вместе кончики восьми пальцев, а двумя оставшимися — большими — принялся крутить, словно наматывая невидимую пряжу.

Ладно, никуда не денутся, думал он. Главное, что Бурего удалось склонить на свою сторону. Это произошло после того, как отец на несколько минут очнулся.

Леонид, как чувствовал, что это произойдет, находился рядом с кроватью. Отец пошевелил губами, произнес что-то неразборчивое, но этого хватило. Леонид, склонившийся над ним, распрямился и приказал охраннику позвать начальника. Бурего было сказано, что управление всеми делами переходит от отца к сыну. Тот, похоже, не поверил, но возражать не стал. Что ж, на первое время этого было достаточно.

Пальцы Леонида прекратили вращение, когда мобильник просвистел первые такты мелодии из фильма «Профессионал». Звонил какой-то Жестяков. Кто он такой, припомнить с ходу не удалось, но раз его номер был занесен в адресную книгу, то дело могло оказаться важным.

— Да? — обронил Леонид в трубку.

— Добрый день, Леонид Давидович. Жестяков говорит.

— Я понял, что Жестяков. Вот только не соображу какой.

— Главный врач больницы, где ваш отец лежит, — пояснил голос.

У Леонида перехватило дыхание. Он весь похолодел от предвкушения. Неужели…

Додумывать до конца Леонид не стал, боясь спугнуть удачу.

— Да, конечно, — произнес он деловито. — Что-то случилось?

— Случилось, — подтвердил главврач.

Леонид подвигал челюстями, сглотнул и спросил:

— Что? Мой отец…

Тут он умолк, предлагая собеседнику самому озвучить долгожданную новость.

— Нет, с вашим отцом всё в порядке, — сказал врач немного раздраженным голосом. — А вот я…

— Да? — насторожился Леонид. — Что вы?

— У меня побывал начальник охраны Давида Семеновича. Не слишком приятный тип, доложу я вам.

— И что он хотел?

— Он вел себя грубо, разговаривал со мной так, словно я какой-то злоумышленник, а не главный врач больницы…

— Хотел он что? — рявкнул Леонид.

— Он угрожал, что мне будет плохо, если с вашим отцом что-нибудь случится, Леонид Давидович, — забормотал Жестяков, срываясь на истерические, пронзительные нотки. — Предупредил, что я за него головой отвечаю. Но я же не бог, понимаете? Как я могу гарантировать выздоровление, если медицина окажется бессильной?

Леонид почти перестал слушать лепет врача, занятый своими мыслями. Ему определенно не нравилась самодеятельность начальника службы безопасности. Этим визитом Бурего дал понять, на чьей он будет стороне в случае переворота. Что ж, ладно. Еще не вечер.

— Я вас тоже прошу сделать всё от вас зависящее, чтобы с папой всё было хорошо, — заговорил Леонид очень внятно и отчетливо — на тот случай, если их разговор прослушивается и записывается. — И я сам вам голову оторву в случае ошибки. На этом всё. Работайте. Тому человеку я скажу, чтобы вас больше не беспокоил. До свиданья.

Выключив мобильник, Леонид грязно выругался. В висках у него стучало, лицо пылало от прихлынувшей крови. Приступ гнева был столь внезапным и сильным, что он испугался очутиться в реанимации, как отец.

Необходимо успокоиться. Видимо, стресс последних дней оказался чересчур сильным. Исчезновение Ксюши стало неожиданным и болезненным ударом по психике. Это постоянное напряжение доконает, если его не снять. Да, снять напряжение. Это лучше всего получается в женской компании.

Но сначала…

Леонид позвонил Бурего и попросил его приехать. В ожидании шефа безопасности он выпил чашечку кофе с норвежским печеньем.

Жизнь состоит из больших проблем и маленьких радостей. Раз невозможно избежать первых, то хотя бы нужно не отказывать себе в первых.

 

2

Допив кофе, Леонид отпустил прислугу и побродил по опустевшему дому, обдумывая свои дальнейшие действия. Когда он удовлетворенно кивнул, приняв самое важное и неотложное решение, приехал Бурего.

Это был грубоватый с виду мужик с резкими чертами лица. Один глаз его был меньше другого и сидел глубоко под низкой бровью, отчего взгляд его был диковатым и пугающим. Но по натуре Бурего был очень спокойным, уравновешенным человеком, несмотря на все те обязанности, которые ему приходилось выполнять на службе у Грызлиных. Он был в темно-синих, хорошо отглаженных брюках и голубой рубашке с коротким рукавом. Через грудь и живот протянулся неизменный галстук свекольного цвета. Леонид подумал, что к цвету лица Бурего больше подошли бы желтые и горчичные тона. С другой стороны, галстук отлично гармонировал с большими почти негритянскими губами обладателя.

Они расположились на длинной террасе под навесом, не защищающим от низкого вечернего солнца. Леонид выставил на стол пузатую бутылку и пару низких стаканов, к которым никто не притронулся.

— Звонил Жестяков, — начал он.

Бурего не стал прикидываться, что не понимает, о ком идет речь.

— Жаловался? — спросил он.

— Да, — подтвердил Леонид. — Я его успокоил.

— Вот как? — вопрос лишь подразумевался, но интонация была совершенно нейтральной.

— Я сказал ему, что ты его больше не побеспокоишь.

— Это зависит…

Не договорив, Бурего едва заметно пожал плечами.

— Но пообещал, что собственноручно оторву ему голову, если с папой что-нибудь случится, — закончил Леонид. — Думаю, не стоит его больше нервировать. Он и так делает всё, от него зависящее.

— Это была профилактическая беседа. На всякий случай.

— Я понял. Налей-ка.

Леонид указал на бутылку. Бурего беспрекословно подчинился, наполнив оба стакана на палец.

— Вообще-то я на работе, — напомнил он.

— Я тоже, — подмигнул ему Леонид. — Все дела теперь на мне. — Он похлопал себя по затылку. — Думаю, теперь уже навсегда.

— Время покажет, — сказал Бурего, болтая виски в стакане.

Солнце просвечивало сквозь янтарный напиток.

— Даже если отец встанет, прежняя активность ему будет не по плечу, — продолжал Леонид. — Инсульт любого подкосит так, что мало не покажется.

— Да, инсульт это плохо.

Фраза ровным счетом ничего не значила и в то же время подразумевала очень многое. Бурего давал понять, что не намерен обсуждать последствия удара, постигшего Давида Грызлина. Тем самым он окончательно подтвердил приверженность прежнему хозяину. Поразмыслив, Леонид решил не делать попыток склонить его на свою сторону. Не хочет — как хочет. Пока что было достаточно, что начальник службы безопасности лоялен и выполняет свои функции.

— Как думаешь, долго пробегает Оксана? — спросил Леонид, пригубив виски.

Бурего последовал его примеру.

— Нет, — сказал он, двигая своими большими, сочными губами.

— Есть наметки?

— Надеюсь, Оксана уже завтра будет дома, — сказал Бурего.

— Не у себя дома, — быстро вставил Леонид, — а у меня.

Глубоко сидящий глаз шефа безопасности изучающе посмотрел на него поверх стакана.

— Отличная идея, — согласился он. — У себя дома Оксана почувствует себя хозяйкой положения. Здесь она и ее напарник будут пленниками. Это правильно.

Леонид немного расслабился. Очень важный пункт его плана будет соблюден. Ксюшу нельзя выпускать из рук, нельзя предоставлять ей свободу. Пока она будет находиться здесь, можно будет вытащить из нее все необходимые сведения и заставить ее подписать сто или даже тысячу чистых листов бумаги, куда всегда можно будет впечатать нужный текст.

Как только Ксюша выполнит всё, что от нее потребуется, ее нужно будет убить. Лучше всего при попытке к бегству. Или даже при нападении на Леонида. Ее бывшего муженька тоже незачем оставлять в живых.

— Как ты собираешься ее брать? — поинтересовался Леонид.

Бурего посмотрел на закатное небо с позолотой и перевел взгляд на собеседника.

— Нам сдаст ее Вадим Верховский.

— Который помог ей сбежать? — уточнил на всякий случай Леонид.

— Сегодня спас, завтра утопит. Дело техники.

— Как ты рассчитываешь надавить на него? Насколько я помню, его родители скрылись вместе с его дочерью.

— Их уже отследили, — улыбнулся Бурего. — Телефоны всех моих сотрудников находятся на постоянном контроле.

— Разумно, — кивнул Леонид. — Но при чем тут Вадим?

— Он позвонил родителям с одного из таких телефонов. Их номер взят на контроль. Там… — Бурего показал пальцем на небо, — летает великое множество спутников, обеспечивающих и отслеживающих источники мобильной связи. Они принадлежат разным организациям, но если не скупиться, то информацию раздобыть можно.

— И ты не поскупился.

— Давид Семенович наделил меня такими полномочиями, — сказал Бурего. — В моем распоряжении находится достаточно финансов. Таким образом сегодня ночью или завтра утром Верховских вычислят. Стоит им только позвонить кому-нибудь или просто поставить на подзарядку засвеченный телефон и…

Не договорив, Бурего допил виски и поставил стакан на стол.

— Таким образом, Оксана и ее хахаль уже завтра будут у меня, — задумчиво произнес Леонид.

— Совершенно верно. Если не возникнет непредвиденных обстоятельств.

— Я не хочу, чтобы они возникли.

— Я тоже. Но стопроцентной гарантии не может дать никто и никогда.

Леониду это было отлично известно, но слышать это было неприятно. Поморщившись, он тоже допил виски.

— Что ж, тогда жду известий. Хороших.

— Будем стараться, — улыбнулся Бурего, поднимаясь из-за стола.

Что-то он часто стал улыбаться в последнее время. Пожалуй, придется подыскивать другого главу службы безопасности.

Подумав так, Леонид наградил Бурего ответной улыбкой и отпустил с миром.

 

3

До самой ночи Леонид катался по городу, подыскивая подходящую подружку на ночь. Пользоваться услугами девушки по вызову или искать жрицу любви по интернету он не хотел. Мало ли какие следы остаются в электронной памяти.

На поиски он отправился в служебном «Форде» со сменными номерами. Обычно машиной пользовались охранники при выполнении щекотливых заданий. Леонид сел за ее руль уже во второй раз. Лучшее средство передвижения для снятия стресса.

Проехав мимо вокзала и по главной улице, где обычно кучковались проститутки, Леонид не увидел ни одной достойной кандидатуры. Сегодня ему хотелось девушку с Ксюшиной фактурой. Отснятый ролик продолжал будоражить воображение. Леониду хотелось, чтобы его удовлетворила условная «Ксюша» и никто иной.

Замедлив ход на знаменитой развилке объездной дороги, он принялся рассматривать девиц, перетаптывающихся в свете фар. Достаточно рослой была только одна, и она носила слишком короткую стрижку, но, поразмыслив, Леонид решил не привередничать. Если слишком долго сдерживать желание, оно, как бы это выразиться, перегорает. И сам перегораешь тоже. Разрядка оказывается слишком блеклой, а Леониду хотелось ярких ощущений.

Отвезя девушку подальше, он остановил «Форд» в тени древесной кроны, приглушающей свет уличного фонаря.

Она с готовностью склонилась к его бедрам.

— Нет, нет, — оттолкнул ее голову Леонид. — Этого не надо?

— А что надо? — удивилась она. — Ты же сказал, что на часок.

— Я передумал, — сказал он. — Как тебя зовут?

— Элеонора, — произнесла она заученно.

— Слишком помпезно, — решил Леонид. — Я буду звать тебя Ксюшей.

— Ну…

Не зная, как реагировать на это предложение, девушка осторожно пожала плечами.

— Заработать хочешь, Ксюша?

— А для чего я, по-твоему, здесь?

— И верно. — Он засмеялся. — Но я предлагаю тебе настоящие деньги. Большие.

Девушка насторожилась, как мышь, учуявшая одновременно и приманку, и отраву. Ее накладные ресницы захлопали.

— Сколько вас будет? — спросила она.

— Я один, — ответил Леонид.

— Тогда за что двойной тариф?

— Я разве сказал двойной?

— А какой.

— Три тысячи баксов, — отчеканил он. — За одну ночь.

Обещать слишком много было нельзя. Это могло вызвать подозрения. Все-таки в машине с Леонидом сидела дешевая уличная шлюха, а не поп-звезда.

— Так, — сказала девица. — Что ты хочешь? Конкретно? Учти, я здоровьем рисковать не буду. Оно у меня одно.

— Здоровье твое не пострадает.

— Тогда что?

— Ты очень похожа на мою жену, — печально и торжественно произнес Леонид. — Ее звали Ксюшей.

— Звали?

— Авиакатастрофа. Ей было примерно столько же, сколько тебе. И вот теперь я остался один.

— Кошма-ар, — прокомментировала девушка.

— Прошло всего полторы недели, — сказал Леонид со вздохом. — А кажется, будто вечность.

— Я понимаю.

Что она могла понимать, эта глупая курица с приклеенными ресницами? Леонид настолько вошел в роль, что частично начинал верить тому романтическому бреду, который нес.

Он понизил голос.

— Она мне снится. Я просыпаюсь среди ночи, хочу обнять, а ее нет. А мне… — Он нервно побарабанил пальцами по рулю. — Мне ее не хватает. Я хочу ее. И потом я привык… каждый день. У меня такой темперамент.

— Это здорово, — кивнула девушка. — А то некоторые заказывают, а сами ничего не могут. Пляши всю ночь перед ними голая…

Вот и она поделилась с ним своими горестями. Между ними начало складываться взаимопонимание.

— Итак, — заговорил Леонид опять, — мы заедем в магазин и купим тебе парик.

— Зачем? — удивилась девушка — А, ясно! У твоей волос длинный был…

Она так и выразилась: «волос».

— Угадала, — кивнул он. — Ты умная.

— Так я на менеджера учусь, в экономическом.

— Молодец, — одобрил Леонид. — Ну что, поехали?

— Ты хороший парень, но деньги вперед, — предупредила студентка с объездной.

— Задаток.

— Половину.

— Без вопросов.

Он протянул ей заранее заготовленные деньги и погнал «Форд» к торговому центру. Там объяснил, какой следует выбрать парик, а также дал денег на платье.

— Розовое, не забудь, — напутствовал ее Леонид. — Такое, знаешь, в обтяжку. Потом себе оставишь.

— А туфли? — деловито спросила девушка. — У меня зеленые. — Она приподняла ногу. — Плохо будут гармонировать.

— Сойдет. Иди.

Слегка разочарованная, она полетела на манящий свет торгового центра и скрылась в нарядной толпе. Чтобы убить время, Леонид стал рассматривать цветные блики на капоте «Форда».

Дальнейшее было известно ему наперед. Перед тем, как въехать в ворота, снабженные камерой, он попросит спутницу перебраться назад и спрятаться между сиденьями. Разумеется, это ей не понравится, но для нее заготовлено объяснение: со дня гибели мнимой жены Леонида не прошло и сорока дней, и он не хочет, чтобы кто-то знал о его маленьких шалостях. Она согласится, они всегда на всё соглашаются, если говорить убедительно и платить, платить, платить…

А потом платят они сами.

 

4

— А у тебя клево, — восхищалась Ксюша-Элеонора, прохаживаясь по гостиной, где, если бы не низкий потолок, можно было бы разместить небольшой спортивный зал.

Леонид не любил высоких потолков. В таких комнатах ему становилось неуютно и зябко.

— Да, — сказал он.

— А я сразу не врубилась, что ты крутой, — сказала Ксюша-Элеонора, остановившись перед полотном Дейнеки с купающимися мальчиками.

— Да? — спросил Леонид.

— Тачка у тебя простенькая, — пояснила она. — А тут настоящий дворец. Почему ты не на «мессере» рассекаешь?

Слегка напрягшись, он понял, что ей хочется знать, почему он ездит на затрапезном «Форде», а не на «Мерседесе».

— В «мерсе»… — Леонид сделал вид, что ему трудно говорить из-за пересохшего горла. — В «мессере» погибла моя… моя…

Он забыл, упоминал ли имя якобы покойной жены, и ограничился тем, что отвернулся.

— Ты же говорил, что это была авиакатастрофа, — напомнила Ксюша-Элеонора.

— Тебе послышалось, — вздохнул Леонид. — Я сказал: автокатастрофа.

— Но я же не глухая!

«Нет, так будешь», — подумал он и согласился:

— Может быть, я оговорился. В голове полный кавардак. Мысли, мысли… — Он пошевелил пальцами в воздухе. — Я почти не сплю по ночам.

— Ты ее так любил, — сказала гостья.

— Да. Очень. Не передать словами.

— А в доме ни одной фотографии, — закончила она.

Леонид внимательно посмотрел на нее. Может быть, плюнуть на затею? Выгнать эту дуру из дома пинками и развлечь себя как-нибудь иначе?

Думая так, он прекрасно знал, что не сделает этого. Им уже завладела нетерпеливая лихорадка. Предвкушение развязки было столь сильным, что временами Леонид боялся, что не совладает с собой и всё случится слишком рано беспорядочно и бестолково.

Нет, нет! Нельзя портить такое удовольствие!

— Я убрал фотографии, чтобы они не напоминали мне о ней на каждом шагу, — скорбно произнес он.

— Тогда зачем меня привез? — удивилась Ксюша-Элеонора. — Парик, платье… Ты же сам хотел, чтобы я…

— Да! — перебил он. — Не лезь мне в душу, понятно? Я тебе не за это бабки плачу, ясно?

— Как скажешь.

Она потупилась и заложила руки за спину, отчего грудь натянула безвкусную кофточку с блестками и стеклярусом.

— Иди в ванную, — распорядился Леонид. — Мойся, переодевайся и приходи. Выпьем шампанского за упокой души…

— Шампанским поминать не полагается, — авторитетно заявила Ксюша-Элеонора. — Только водкой. Ну, чтобы по обычаю.

Он подскочил к ней, сунул в руки пакет и направил в сторону ванной.

— Хватит болтать, — предупредил он, подталкивая ее к двери. — Ты вообще должна молчать. Совсем. Ни слова, поняла? Еще что-нибудь вякнешь — и наша сделка будет расторгнута.

— Всё, молчок! — испугалась гостья.

— Смотри мне, — проворчал Леонид.

Вернувшись в гостиную, он достал из комода заранее заготовленные колготки, понюхал, растянул в руках, проверяя на прочность и эластичность. Всё шло по плану. Леонид был собой доволен. Он умел просчитывать любую партию на много ходов вперед.

 

5

Сидя у себя дома, Бурего пил сложную чайную смесь, заваренную в старомодном пузатом фарфоровом заварнике. Там было несколько сортов, приправленных мятой и розовыми лепестками. Божественный напиток.

Вытянув толстые губы хоботком, он отхлебнул из крохотной чашечки с тем же узором, что на заварнике. Чай следовало подливать понемногу и пить маленькими глотками.

— Вовочка, — раздался мамин голос за дверью. — К тебе можно?

— Нет, мамочка, — сказал Бурего, приглушая звук ноутбука до минимума. — У меня срочная работа.

— Тебя постоянно заваливают работой, Вова. Так нельзя. Нужно и о себе подумать.

— Обязательно подумаю, мама. Но не сейчас, ладно?

— Когда уже тебя помощником сделают?

Мама, по своей святой простоте, была уверена, что ее сын работает в Министерстве внешнеэкономических связей. Так было удобно. Никаких лишних вопросов, возможность ссылаться на дипломатические тайны и уезжать надолго.

— Скоро, — сказал Бурего, не отрывая взгляд от монитора. — Но я не знаю, соглашусь ли. Ты же знаешь, у нас рано отпускают на пенсию. Можно наслаждаться жизнью.

— Что значит на пенсию? — возмутилась мама. — Ты еще молодой мужчина. А честолюбие? А карьера?

— Я подумаю. Но сейчас мне нужно работать. Поговорим позже, договорились?

— Конечно, конечно.

Не желая больше мешать сыну, мама поволокла тапочки в направлении гостиной с домашним кинотеатром и целой стеной, увитой разными экзотическими растениями. Бурего не возражал против того, чтобы мама обставляла квартиру по своему вкусу. Все равно он редко бывал дома и не был таким уж большим приверженцем домашнего уюта.

Рабочий кабинет был его крепостью, куда мама не смела проникать даже во время генеральных уборок.

Если продолжать эту аналогию, то экран ноутбука был его смотровым окошком, его бойницей, из которой он взирал на окружающий мир.

В кабинете царил приятный полумрак, лицо Бурего, обращенное к экрану, было подсвечено голубоватым сиянием.

Вот он поднес к губам чашку и застыл, взирая на сцену, разворачивающуюся перед его глазами.

— Ничего себе, — пробормотал Бурего.

Ведя наблюдение за хозяйским сыном, он и не подозревал, что сегодня его ждет такая невероятная удача. На всякий случай потайные видеокамеры были понатыканы по всем комнатам загородного особняка Леонида. Однако пока что не удалось снять ничего особо интересного или компрометирующего. Ну, гомосексуализм, ну, онанизм — кого нынче этим шокируешь или удивишь. Да, Давид Грызлин был бы возмущен поведением сына, но не более того. Чтобы отстранить наследника от дела, требовалось что-то более серьезное.

Последние полгода Бурего вел тайную и необъявленную войну против Леонида. Это было вызвано не той неприязнью, которую он испытывал к молодому человеку. Эмоции были здесь не при чем. Бурего руководствовался холодным расчетом.

Следя за Леонидом, изучая его подноготную, он пришел к выводу, что парень не только задумал, но и готовит переворот. По сути, это он довел отца до инсульта. Когда это случилось, у Бурего было два варианта. Он мог переметнуться на сторону Леонида или остаться верным старому хозяину. Он выбрал Грызлина-старшего.

На то имелось множество причин. Оставив в стороне христианскую мораль и самурайский кодекс чести, начальник службы безопасности руководствовался соображениями материальной выгоды. Давид Семенович платил ему более чем щедро, награждая специальными премиями за особо сложные и ответственные операции. Он даже выделил Бурего полпроцента от чистой прибыли, заведя на имя верного служаки счет в одном из швейцарских банков. Беда в том, что счет был накопительный и доступ к нему открывался лишь после личного распоряжения Давида Грызлина. Таким образом, Бурего заботился о хозяине не за страх и даже не за совесть, а исключительно в своих шкурных интересах.

Приди к власти Леонид — всё полетит к чертям собачьим. Сейчас этот прощелыга золотые горы посулит, лишь бы обзавестись союзниками. А потом обманет и кинет, как кидал многих своих партнеров. Судьба актера Егора Майорова и Оксаны Грызлиной — лучшее тому доказательство. Леонид готов был идти к цели по трупам и, не задумываясь, переступит и через Бурего, и через любого другого.

— Но теперь мы еще поглядим, — пробормотал Бурего, впившись взглядом в экран с черно-белым изображением.

Камера давала обзор на гостиную, ведя съемку из верхнего угла, отчего лица Леонида и его гостьи были видны под углом. Но теперь, когда девушка вернулась из ванной комнаты в лохматом парике, опознать ее было вообще невозможно. Точнее, ее можно было принять за другую.

— Ксюша! — прошептал Бурего одними губами.

Очень высокая, стройная, в узком светлом платье, с гривой непокорных волос, она была копией хозяйской жены, какой та была на недавнем торжестве, закончившемся прелюбодеянием.

— Ксюша! — воскликнул крохотный серенький Леонид на экране. — Иди ко мне. Только молчи.

Уверенно переставляя ноги на высоких каблуках, проститутка приблизилась к Леониду. Бурего вспомнил что держит в руке чашку и со звоном поставил ее на стол.

По правде говоря, он не был до конца уверен в том, что сделал правильный выбор. До сих пор Леонид, который вывел из игры и отца, и мачеху, уверенно лидировал. Но теперь ситуация стремительно менялась. Что называется, на глазах.

На глазах у начальника службы безопасности.

 

6

Когда Леонид остался один и достал припрятанные колготки, Бурего сразу смекнул, что сегодня его ждет что-то крайне любопытное. Но действительность явно обещала превзойти самые смелые ожидания.

Это стало ясно, когда девушка, изображающая Ксюшу, принялась избавляться от платья. Чтобы не зацепить парик, она потянула его вниз, и голые груди выпрыгнули наружу, как пара мячиков. Насколько мог судить Бурего, размером и формой они соответствовали оригиналу.

Леонид, подошедший к девушке вплотную, был ниже ее чуть ли не на голову, хотя при съемке сверху трудно было определить наверняка. Он увлек ее к дивану, приобняв за тонкую талию. Вторая рука была свободна. Наблюдая за копией Ксюши, Бурего не заметил, когда и куда спрятал Леонид колготки.

Что ж, об их предназначении ломать голову не приходилось. Специфика профессии Бурего была такова, что ему частенько приходилось вести слежку за людьми, раскрывая их интимные тайны, как правило, носящие сексуальный характер. К примеру, один из клиентов, оставаясь один в квартире, наряжался в дамские колготки. Другой просил партнершу слегка придушить его в момент оргазма, чтобы сделать ощущения острее и ярче. Скорее всего, Леонид затевал что-то в этом роде. Не захочет же он предстать извращенцем перед уличной шлюхой.

Что касается платья и парика, то с этим всё было предельно ясно. Маскарад понадобился Леониду, чтобы воплотить свою потаенную мечту. Не зря же он назвал подружку Ксюшей. Нарядив ее подобным образом, он собирался имитировать половой акт с Ксюшей настоящей, приходящейся ему мачехой.

И это устраивало Бурего во всех отношениях. Если он был прав (а ошибался он в людях редко), то очень скоро в его распоряжении окажется уникальный фильм, доказывающий близость Леонида и Оксаны Грызлиных. Запись придется слегка отредактировать, убавив резкость и отрезав начало, но в остальном она безупречна. Никакого монтажа не понадобится. Всё и так крайне реалистично и натурально.

Вот «Ксюша» делает попытку присосаться к Леониду губами, что встречает его сопротивление. Тогда она опускается на колени, а он, в свою очередь, садится на диван. Пока «Ксюша» занимается своим делом, он достает из-под подушки те самые колготки. Помогает ей подняться, разворачивает, ставит ее возле дивана в известную и весьма недвусмысленную позу.

Так, пошел!

Вспомнив о чае, Бурего наполнил чашку и поднес к губам. Чай остыл, но сохранял аромат и восхитительный вкус. Наслаждаясь им, Бурего слегка наклонил экран и развалился в кресле.

В следующее мгновение он выпрямился столь резко, что облил чаем колено.

Не переставая двигаться позади «Ксюши», Леонид распустил в одной руке колготки, провисшие до пола. Казалось, он держит в руке плетку, готовясь предаться известной садомазохистской утехе.

Но нет!

Глаза Бурего округлились, едва не выкатившись из орбит.

Отпустив партнершу, Леонид проворно обмотал колготки вокруг шеи шлюхи и потянул концы на себя.

Голова в лохматом парике задралась. Вырываясь, «Ксюша» перестала упираться руками в диван и потеряла равновесие. Леонид упал на нее, извиваясь в спущенных брюках, как гигантский червяк. Похоже, ему было совершенно все равно, куда он тычется. Его руки всё тянули и тянули эластичную удавку, сделавшуюся тонкой, как веревка.

«Ксюша» хрипела, тщетно пытаясь просунуть руки в петлю, чтобы ослабить давление на шею. Леонид что-то рычал, но слов нельзя было разобрать из-за приглушенного звука.

«Нужно будет наушниками обзавестись, — подумал Бурего, вытирая испарину со лба. — Хотя нет, нельзя. Мама позовет, а я не услышу. Встревожится, забежит, а тут такое…»

Жертва Леонида уже затихла и лежала неподвижно, а он всё дергался, приподнимался и падал снова, никак не получая долгожданной разрядки. Наконец, его отпустило.

— Ну что, Ксюша, — спросил он, тяжело дыша. — Понравилось тебе?

Она не ответила. Бурего медленно закрыл крышку ноутбука, прервав тем самым видеонаблюдение. Его совершенно не интересовало, как будет избавляться Леонид от трупа и чем займется потом. Это не имело значения.

Бурего посмотрел на свои пальцы и обнаружил, что они слегка дрожат. Дело было вовсе не в шоке от увиденного. Сказывалось возбуждение, переполнявшее его. Отснятый фильм позволял одним ударом избавиться и от Леонида, и от Ксюши. Зная характер шефа, Бурего не сомневался, что сына-предателя и неверную жену постигнет не просто опала, а жестокая кара.

В сущности, Леонид только что подписал себе смертный приговор. Давид Семенович не прощал никого и никогда. Он считал это проявлением слабости, а слабакам в его кругах делать было нечего — разорвут, сожрут с потрохами.

Таким образом, остается только дождаться, пока шеф очнется, и подсунуть ему ролик. Что он увидит? Родного сына, не только поимевшего его жену, но и задушившего ее. Сходство покойницы с Ксюшей введет его в заблуждение и заставит действовать сгоряча.

Именно то, что нужно.

В результате будет отдан приказ удавить Леонида или прикончить его каким-либо иным способом. А настоящую Ксюшу Бурего устранит сам, не опасаясь расследования. Она ведь уже мертва, о чем свидетельствует отснятое и сохраненное видео. Даже не верится, что всё складывается столь удачно. Но это именно так.

Не спугнуть бы удачу. Она особа капризная.

 

7

Набрав телефонный номер врача Жестякова, Бурего заговорил, придавая голосу бархатистую окраску.

— Извините, что беспокою в столь поздний час… Угрозы? Нет, что вы. Мы с вами всё обсудили и, как я понимаю, пришли к полному взаимопониманию. Просто у меня возник вопрос.

— Сейчас ответы на вопросы принято искать в интернете, — буркнул Жестяков.

— Нет, нет, я предпочитаю довериться вашему многолетнему опыту. — (Немного льстивого маслица не помешает, его все любят). — Как вы понимаете, беспокоит меня состояние Давида Семеновича Грызлина.

— Я же вам уже объяснял. И сыну больного тоже. — Врач вздохнул, как будто подобные разъяснения стоили ему немалых усилий. — Больной находится в полностью бессознательном состоянии. Это результат глубочайшего патологического поражения тканей головного мозга. Многие клетки попросту отмерли…

— Это я понимаю, — смиренно произнес Бурего.

— Если понимаете, то почему спрашиваете?

— Я хочу услышать ваш прогноз, доктор.

— Я не волшебник, не предсказатель, — сердито заявил Жестяков.

— И все же? — стал подзадоривать его Бурего. — С вашим опытом и знаниями вы не могли не сделать в уме некоторые заключения.

Новая порция лести настроила врача на миролюбивый лад.

— Ну, если все же попытаться дать какой-то прогноз, то в данном случае он будет довольно негативен. Даже если пациенту удастся прийти в сознание, то он может вернуться к жизни с многочисленными физическими, умственными и прочими отклонениями. И все же шансы есть, так что отчаиваться рано. Во всяком случае, опускать руки нельзя.

Бурего подумал, что эта словесная шелуха гроша ломаного не стоит. Врач фактически повторил уже не раз сказанное. Или — или. Но Бурего и не ждал каких-то откровений. Лишь теперь, дав собеседнику выговориться, он задал главный интересующий его вопрос.

— Скажите, доктор. Я слышал, что в подобных случаях бывает полезна шокотерапия.

— Что вы имеете в виду? — недовольно осведомился главврач. — Этот термин затаскан и затерт настолько, что люди совершенно перестали понимать его значение.

— Я имею в виду сильнейшее потрясение, — пояснил свою мысль Бурего. — Нервное, психическое, психологическое — называйте это как хотите. Допустим, больному сообщают нечто крайне важное для него. Или показывают…

— Позитивного характера?

— Негативного.

— Что ж, случается, это срабатывает, — признал врач. — Я несколько раз сам применял этот метод. В двух случаях из примерно десяти это помогло. А вы, что же, намерены попробовать?

— С вашей помощью, уважаемый доктор.

— Нет, я на это не пойду! Сами угрожали в случае чего расправиться со мной, а теперь предлагаете экспериментировать. Но это же риск, большой риск.

— Мы пойдем на него вместе, — вкрадчиво произнес Бурего. — С этого момента считайте меня вашим верным союзником.

— Но сын больного…

— Плюньте.

— Как это плюнуть? — не поверил ушам Жестяков.

— Очень просто, — сказал Бурего. — Сам Леонид и мухи не обидит. Он всегда действует через меня, а я на вашей стороне. Ну что, попробуем?

— Не знаю, не знаю… — Врач поколебался. — Для того чтобы человек, находящийся в коме, мог воспринять информацию, он должен обладать способностью ее воспринимать. Понимаете, что я имею в виду?

— Надеюсь, — смиренно ответил Бурего.

— И такие предпосылки имеются, — задумчиво продолжал Жестяков.

— Вот как?

— Да. Налицо возвращение глоточных, корнеальных и кожных рефлексов.

— Это значит?..

— Само по себе это пока что ничего не значит. Однако после этого обычно возвращаются мышечные реакции. Появляется способность двигать конечностями или хотя бы пальцами. Больной начинает видеть, если ему приподнять веки.

— Вот это мы и сделаем, — пообещал Бурего. — Заставим его открыть глаза и кое-что ему покажем.

— Но еще слишком рано! — спохватился главный врач.

— Ничего, мы подождем. Время у нас есть. Немного, но есть.

Последнюю тираду Бурего произнес, скорее, для самого себя, чем для собеседника. Попрощавшись, он хотел вернуться к видеонаблюдению, но мама позвала его на пирожки с капустой, картошкой и мясом. Горячие, ароматные, они так и проскакивали в пищевод.

За ужином Бурего много говорил, шутил и даже опрокинул три рюмки коньяку.

— За удачу, — приговаривал он всякий раз.

И делал рукой такой жест, будто обрел способность видеть ее и чокаться с ней.

 

1

Для своего возраста Лиля рисовала очень даже неплохо. Могла нарисовать похожих друг на друга зверей, называвшихся по-разному. Солнце в косматых тучах. Человечков с большими кудрявыми головами и тонюсенькими конечностями.

Но в то утро она нарисовала не просто человечка, а именно женщину — в платье, с непонятным предметом в руке.

— Что это? — спросила Юлия Александровна.

— Сумочка, — пояснила внучка. — Ее держит мама. Это она.

— Слона лучше нарисуй, — предложил Ефим Борисович. — Или крокодила.

— Я хочу маму. Она скоро придет?

Ефим Борисович грозно взглянул на супругу, подозревая, что она слишком много треплет языком. Но она критику в свой адрес не приняла, поспешив заявить:

— Я ничего ей не говорила.

— А по телефону кто болтал? — проворчал Ефим Борисович. — Думаешь, если ушки маленькие, то они ничего не слышат?

— Мои ушки всё слышат, — подтвердила Лиля, протягивая ему лист бумаги. — Вот тебе слон, дедушка. А хвост у него, как у крокодила.

— Зачем ему такой хвост?

— Летать.

— Разве хвостами летают? — вмешалась Юлия Александровна. — Летают крылышками.

Она несколько раз взмахнула руками, но на полет какой-либо известной человечеству птицы это похоже не было.

— Мой слон летает хвостом — вот так. — Девочка плавно подвигала рукой. — Но пусть будут и крылышки тоже, мне не жалко. Давай, дедушка, я дорисую.

В прихожей щелкнул дверной замок. Лица взрослых дружно повернулись в ту сторону. Лиля продолжала рисовать, склонив голову к плечу. Ее абсолютно не волновало, кто там пришел. Юлия Александровна и Ефим Борисович слегка напряглись.

С тех пор, как Вадим позвонил и велел срочно уезжать, их сердца были полны тревоги. Сын сказал, что ничего страшного не происходит и бояться не надо, но если так, то почему нужно было прятаться, как преступникам? Он предупредил также, чтобы родители никому не звонили, а садились в такси и ехали к его бывшему сослуживцу, Виктору Рученкову.

Виктор был холостяком без вредных привычек. Жил он с большой слюнявой собакой размером с теленка, поэтому в его квартире пахло, как в зверинце, сколько ни проветривай. Он принял гостей без особой радости, но и неудовольствия не проявил. Просто предоставил в их распоряжение комнату и отправился прогуливать своего черного бычка. Он очень часто его прогуливал, наверное, чтобы не общаться с гостями.

Сейчас он вошел в комнату с таким лицом, словно только что похоронил кого-то очень близкого.

— Что-то случилось? — встревожилась Юлия Александровна, заметив перекошенные усы Рученкова.

— Нет, всё в порядке, — ответил он, дико озираясь, словно никогда прежде своей квартиры не видел. — Там Вадька вас внизу дожидается. С вещами. Повезет куда-то.

— Папа приехал! — заверещала Лиля, бросившись к своему рюкзачку с утенком.

— Наконец-то, — произнес Ефим Борисович с облегчением. — Собирайся, мать.

— Сейчас, — сказала Юлия Александровна, не сводя глаз с Рученкова. — А где Каспер?

Каспером звали хозяйского пса, который был слишком велик, чтобы забыть о его существовании.

— А? — переспросил Рученков. — Бегает-где-то.

— С поводком?

— А? Нет, верней, да. Чего ему сделается.

Было непонятно, говорит ли Рученков о поводке или о самом Каспере.

Юлия Александровна пожала плечами и отправилась в кухню, чтобы не забыть ничего из продуктов. Ефим Борисович уже распихивал вещи по сумкам. Лиля нетерпеливо переминалась с ножки на ножку, подбрасывая на спине набитый игрушками рюкзак.

Рученков подошел к столу и уставился на детские рисунки. При виде хвостатого лопоухого слона ему захотелось плакать, потому что он решил, что девочка изобразила Каспера.

 

2

Прогуливаясь с псом, Рученков всегда немного стеснялся огромных куч, которые наваливал его четвероногий любимец. Можно было, конечно, купить кульки, перчатки и салфетки, чтобы оперативно убирать за Каспером. Однако тогда Рученков стеснялся бы еще сильнее. Поэтому всё шло по раз и навсегда установившейся традиции. Пес справлял нужду, где приспичило, а потом Рученков утягивал его куда-нибудь подальше и делал вид, что не имеет никакого отношения к очередной куче собачьего дерьма.

Прогулки были важной и неотъемлемой частью его новой жизни. Год назад Рученков всё свободное время посвящал Бахусу, за что и вылетел из авиации. После этого он запил уже по-черному, не просыхая. На исходе четвертой недели, когда у Рученкова начиналась белая горячка, его проведал Вадим Верховский.

Приехали вызванные им медики, положили Рученкова под капельницу, промыли, прочистили, напичкали лекарствами. Сутки спустя он очнулся, посидел трезвый на диване и сообщил, что повесится. Вадим не отговаривал, спросил только, видел ли товарищ фильм «Друг» с Шакуровым в главной роли. Узнав, что нет, скачал фильм в интернете и устроил просмотр. Чтобы Рученков не взбунтовался, было куплено пиво, но немного, только чтобы не киснуть.

Фильм Рученкова потряс. Там рассказывалось об одиноком алкоголике, у которого появился говорящий пес, пытающийся помешать хозяину окончательно скатиться в пропасть. Чтобы избавиться от опеки, алкаш Колян звонит собутыльнику-живодеру и просит забрать пса. Но в последующие дни с ним происходят разительные перемены: он обретает утраченный человеческий облик, бросает пить, знакомится с женщиной. Тут-то и появляются живодеры, лишая Коляна единственного друга. Оставшись один, он снова срывается и попадает в наркологический диспансер. Не столько вылечившийся, сколько сломленный, возвращается он в опустевший дом и тоскливо смотрит на мячик, когда-то подаренный четвероногому другу. Кажется, что выхода нет. И тут раздается лай и в комнату входит тот самый пес. Это означает, что Колян прощен и спасен. А еще это означает, что в нашем суровом, равнодушном мире все же случаются чудеса.

Об этом и поговорили товарищи, когда фильм закончился.

— Вот только друга у меня нет, — посетовал Рученков. — Один я.

И заглянул в пустую пивную бутылку.

Он ошибся. Он был не один. На следующее утро друг у него появился. Такой же большой черный пес, как в кино, только другой породы.

— Ньюфаундленда не нашел, уж извини, — виновато развел руками Вадим. — Будешь дружить с итальянским мастифом. Ему шесть месяцев. Через год совсем взрослый будет.

Так и случилось. Через год Каспер вымахал с теленка, а Рученков забыл, как пахнет водка. Он и пива больше не нюхал. Вел новую, правильную, достойную жизнь. Гулял с Каспером, общался с другими собаководами. Когда становилось грустно, ему было с кем поговорить. Когда он возвращался с работы, было кому встретить его в прихожей. Одним словом, в существовании Рученкова появился смысл, и это всё меняло.

Когда Вадим позвонил и попросил ненадолго приютить родителей с дочкой, он согласился без колебаний. Его учили, что за добро нужно платить добром, так он и поступил.

Появление двух мужчин на пустыре, где любил побегать Каспер, нисколько не встревожило Рученкова. Они спросили, какой породы пес, он ответил. Они спросили, у него ли живут старики Верховские с внучкой Лилей. Он сказал: «Нет, понятия не имею, о ком вы говорите».

«Сейчас вспомнишь», — пообещал один из незнакомцев, достал пистолет с глушителем и прикончил Каспера двумя выстрелами в большую доверчивую голову.

Пока пес подыхал, двигая лапами так, как будто продолжал бежать на зов веселых приятелей хозяина, Рученкову напомнили, что у него самого есть престарелые родители. Вот о ком ему следовало заботиться. О собственных маме и папе, а не о чужих. А этих Верховских нужно было спровадить из своей квартиры.

«Все равно мы их заберем, — доверительно пояснили Рученкову. — Лучше, чтобы никто не пострадал. А вы как считаете?»

«Собаку зачем убили?» — спросил он, глядя на затихшего Каспера.

«Для наглядности. Чтобы не пришлось вас долго уговаривать. Это ваша мама?»

Рученкову показали снимок в мобильнике. Она выходила из арки своего дома с сумкой для покупок.

«Прямо сейчас за ней наблюдают, — продолжали незнакомцы. — И ждут нашего звонка. А что мы скажем, зависит только от вас».

«Я скажу Верховским, что за ними Вадим приехал», — глухо произнес Рученков, не в силах оторвать взгляд от тела Каспера.

«Отличная идея, — похвалили его. — Тогда идите. Мы подождем. И те люди, которые сейчас рядом с вашей мамой, тоже».

И Рученков пошел домой, точнее потрусил. А через десять минут Верховских затащили в микроавтобус с фургоном и увезли в неизвестном направлении.

 

3

Городок был пыльный, расхлябанный, с допотопными деревянными столбами из бревен, пропитанных креозотом. Выше пятиэтажных «хрущевок» только водонапорная башня. Много заборов, третья часть которых покосилась и шла волнами. Много старых автомобилей преимущественно белого, зеленого и морковного цвета. Вороны, галки, воробьи. Кошки. Ну и люди, конечно. В основном трезвые, по случаю рабочего дня.

Отойдя от окна, Вадим в третий раз спросил, скоро ли завтрак.

— Сейчас, сейчас, — отозвалась Ксюша, гремя посудой в кухне.

Он потянул носом. Кажется, ничего не подгорело. Большая удача.

Упав в кресло, Вадим включил телевизор на ножках, помнивший, наверное, «прожектора перестройки» с Горбачевым. Показывали фильм из жизни Дикого Запада. Мужчины в широкополых шляпах пили виски, а потом метко стреляли и красиво дрались. Девушки с красивыми прическами лихо скакали на лошадях. Герои были очень героическими, подлецы — невероятно подлыми.

Вадим не сомневался, что на самом деле Америку осваивали совершенно другие люди, которые разговаривали, одевались и вели себя иначе. В кино всё условно, картинно, утрировано. Вряд ли солдаты Второй мировой узнали бы себя в современных военных боевиках. А уж о ковбоях с мушкетерами и говорить нечего.

Интересно, продолжал лениво размышлять Вадим, а про наше время будут снимать фильмы лет эдак двадцать, тридцать или пятьдесят спустя? Если да, то что могло бы заинтересовать потомков? Техника, которая к тому времени безнадежно устареет? Бесславная война с так называемым терроризмом? Боевые столкновения за жалкие клочки суши?

Получалось, что эпоха совершенно непримечательная, никому не нужная, ничем не славная. Даже скучно стало. Настолько скучно, что Вадим встал и решительно отправился в кухню, где хозяйничала Ксюша.

— Ну и квартирку мы сняли, — пожаловалась она, держа перепачканные мукой руки на отлете. — Ни кастрюли нормальной, ни шумовки…

— Вареники? — обрадовался Вадим, заглянув под крышку.

— А ну! — Она шутливо шлепнула его по руке.

Он слизнул муку с тыльной стороны ладони и спросил:

— С чем?

— С творогом, — ответила Ксюша. — Я в магазин смоталась, пока ты спал. Молока хочешь?

— Хочу, — подтвердил Вадим, но направился не к холодильнику, а к Ксюше.

Она снова была его женой. Ночью выяснилось, что их тела, руки и губы все помнят.

— Отпусти, — потребовала Ксюша, высвобождаясь из объятий. — Вода выкипит.

— И что будет? — не отставал Вадим.

— Слипнутся вареники и пригорят. И будешь тогда завтрак сам готовить.

— Нет уж, лучше я потерплю.

Оставив Ксюшу в покое, Вадим втиснулся за стол, зажатый между окном и холодильником. Посуточная квартира в этой дыре обошлась дешево. Она и не могла стоить дорого. Кухня была такого размера, что здесь с трудом умещались двое. А если семья?

— Когда всё закончится… — начал Вадим.

Закончить мысль ему помешал телефонный звонок. Номер был незнакомый, и, увидев это, Вадим почувствовал себя так, словно его изо всех сил саданули кулаком в сердце.

— Алло, — произнес он нейтральным тоном.

— Доброе утро, — поздоровался бодрый незнакомый голос. — Не разбудил?

— Нет, не разбудил.

Вадим сказал это не столько для собеседника, сколько для Ксюши, которая прислушивалась к разговору. Этим он давал понять: всё нормально, беспокоиться не о чем. Обманутая его спокойствием, она принялась раскладывать вареники по тарелкам.

— Сколько вам нужно времени на сборы? — спросил вежливый мужчина.

— Я сажусь завтракать, — сказал Вадим.

— Ваша дочка уже позавтракала. Вы ей нужны.

Он тупо посмотрел на поставленную перед ним тарелку. Масло оплывало по блестящему тесту. Ксюша положила рядом вилку, приглашающе улыбнувшись.

Вадим наколол вареник и спросил:

— Куда подъехать?

— Оксану возьмете с собой, — предупредил голос.

— Это я понял. Подъехать куда?

Подмигнув Ксюше, Вадим запихнул вареник в рот и стал жевать. Вкуса он не чувствовал.

— Я пришлю за вами машину, — сказал мужчина. — Назовите адрес.

— Я сейчас не помню. Пришлю эсэмэской.

— Понимаю. Не хотите беспокоить свою спутницу?

Вадим стал есть второй вареник.

— Что-то в этом роде, — сказал он.

— Разумно. Ну, сами придумайте что-нибудь. Только не тяните. Девочка очень переживает. Да и родители ваши беспокоятся. Всем страшно и некомфортно.

— Я понял, — сказал Вадим. — Адрес сейчас вышлю. Мы выйдем через… — Он вопросительно посмотрел на Ксюшу. — За полчаса управишься?

— Я хотела голову помыть, — сказала она. — А в чем дело?

Вадим успокаивающе поднял руку и сказал в трубку:

— Мы в Шиплянске. Вы через сколько сможете подъехать?

— Шиплянск, Шиплянск… Так, нашел. Рукой подать. Машина будет в течение часа.

— Тогда наберете. Мы будем готовы.

— Адресок не забудьте сбросить.

— Не забуду.

Положив мобильник рядом, Вадим принялся жевать резиновый вареник.

— Вкусно? — спросила Ксюша, устроившаяся напротив.

— М-м! — Он восторженно закатил глаза.

— Кто звонил?

Вадим с трудом проглотил пережеванное.

— Еще один сослуживец. Полковник Кириленко. Нас временно спрячут на военном аэродроме.

— Зачем? — удивилась Ксюша.

— Аэродром охраняется, — пояснил Вадим. — Туда ни одна собака не сунется. Там мы будем в полной безопасности.

— Это ты хорошо придумал.

— А то!

Вадим положил вилку и встал.

— Может, добавки? — спросила Ксюша.

— Нет, некогда. Отправлю адрес и будем собираться. Кириленко не любит, когда опаздывают.

— Значит, я не успею голову помыть?

Судя по тону, Ксюша огорчилась. Если бы она знала, что ждет ее впереди, то не стала бы расстраиваться из-за подобных пустяков.

 

4

Их высадили в березовой роще на пригорке, разрешили погулять, но предупредили, чтобы от автобуса дальше, чем на десять шагов не отходили.

— Иначе придется напугать и вас, и девочку, — пояснил человек, представившийся Мишей, просто Мишей.

У него всё было квадратное: лицо, фигура, ладони, похожие на пару лопат, торчащих из рукавов. Двое его подручных выглядели совершенно обычными молодыми людьми, если не смотреть им в глаза слишком долго, отчего делалось жутковато. Эти глаза видели слишком много такого, чего людям лучше не видеть.

— Мерзавец этот Рученков, — негромко произнес Ефим Борисович, убедившись, что похитители его не слышат.

— Кто такой мерзавец? — спросила Лиля, посаженная бабушке на колени. — Он мерзнет всё время?

Юлия Александровна, расположившаяся на замшелом стволе, обняла ее и покачала, упираясь подбородком в макушку.

— Нет, Лилечка, — сказала она. — Это просто очень плохой человек.

— Я поняла. Не сжимай меня так сильно, мне больно. И на голову не дави.

— Извини. — Юлия Александровна ослабила хватку. — Просто я волнуюсь очень.

— Почему? — спросила внучка. — Нас привезли сюда, чтобы сделать плохое? Эти дяди тоже мерзавцы?

— Тише! — прошипел Ефим Борисович, глядя в сторону похитителей.

Миша-просто-Миша разговаривал по телефону. Водитель мочился за микроавтобусом.

Третий парень методично забрасывал в рот орешки из пакетика и жевал, сидя на подножке. Из салона автобуса выглядывал ствол автомата с крохотной черной дырочкой посередине.

— Что натворил Вадим, хотел бы я знать? — пробормотал Ефим Борисович.

— Что натворил папа? — эхом повторила Лиля.

— Это всё она, — значительно произнесла Юлия Александровна, избегая называть Ксюшу по имени в присутствии девочки. — Небось, олигарх ее ищет, забрать хочет.

— И пусть забрал бы такое сокровище.

— Какое сокровище? — завертела головой Лиля.

— Вадика не тронули бы, — пробормотала Юлия Александровна.

— А чего его трогать? — удивился Ефим Борисович. — Он-то при чем? Ее возьмут, а Вадьку оставят.

— Где оставят? — опять встряла девочка. — Здесь? Папа сюда едет?

— Едет, едет, — подтвердила Юлия Александровна. — Скоро должен быть. Высадит ее и…

Она осеклась.

— Что такое? — встревожился Ефим Борисович, только внешне старавшийся держаться независимо и невозмутимо.

Внутри всё дрожало, вибрировало, переворачивалось.

— Почему ты замолчала? — спросил он.

— Лилечка, — сказала Юлия Александровна приторно-фальшивым голосом. — Видишь, там елочки? Принеси бабушке шишечку, самую красивую и большую, какую только найдешь.

Она ссадила внучку с колен на землю и легонько подтолкнула. Только потом ответила сквозь зубы:

— Нельзя, чтобы они увиделись.

— Кто? — не понял Ефим Борисович.

— Лиля и Оксана.

— Почему?

— Ребенка это травмирует, — пояснила Юлия Александровна. — А этой прости-господи незачем с дочкой общаться, теперь я окончательно поняла. От нее ничего, кроме неприятностей, не будет.

— Э! Э! — вскричал автоматчик, и все, кто находился на пригорке, подняли глаза, стараясь понять, что его встревожило.

Лиля была уже далеко, сбегая по склону на своих тоненьких, проворных, упругих, как пружинки, ножках. Ручки она расставила в стороны, то ли для равновесия, то ли воображая, что это крылья.

— Стоять! — рявкнул Миша-просто-Миша, устремляясь за ней с пистолетом в руке, который появился так внезапно, словно выскочил из рукава.

— Не надо, не надо! — заблажила Юлия Александровна, кидаясь наперерез.

Свободная лапища Миши сшибла ее с ног, как пластмассовый манекен на неустойчивой подставке.

— Ряба! — крикнул он. — Этих двоих на прицеле держи. Калач, за мной.

Автоматчик догнал Мишу, они побежали за Лилей вместе. Она была уже далеко. Перевалила овраг и обезьянкой карабкалась вверх по противоположному склону. Никто не ожидал от нее такой прыти. Никто, включая дедушку и бабушку, не понял, куда она бежит и зачем. Но останавливать ее было поздно. Преследователи еще даже не спустились на дно ложбины, а Лиля уже приближалась к линии кустарника на той стороне.

— Снизу не достану, — предупредил автоматчик, прыгая через пни и кротовьи норы.

— Режь, — скомандовал Миша, останавливаясь.

— Но…

— Режь, говорю!

Не споря больше, автоматчик упал на одно колено и дал первую очередь, пропахавшую палую листву перед маленькой фигуркой за оврагом.

— Ниже, — сказал Миша, как будто стрелок сам не видел цели.

Автомат пристрочил девочку к склону парой металлических стежек. Она лежала и не двигалась, только ветерок шевелил волосы на ее неживой головке. Это показалось Юлии Александровне до того нелепым, что она захохотала, не имея сил остановиться.

Страшнее этого смеха Ефим Борисович никогда ничего в своей жизни не слышал. Он зажал уши обеими руками, упал на колени и скрючился, ударяясь головой об землю. Из его глотки вырывались сухие хриплые рыдания.

— Девочку принеси, — велел Миша автоматчику и пошел утихомиривать выживших из ума стариков.

 

5

Ксюша всё поняла, как только увидела черный джип с тонированными стеклами, медленно приближающийся к ним.

— Сдал меня, Вадик? — обреченно спросила она. — Такая твоя благодарность?

Вадим молчал, на всякий случай придерживая ее за руку выше локтя. Он мог бы спросить, за что она ждет от него благодарности? За ночной секс? За вареники?

Джип остановился. Прохожие шли по улице, не подозревая, что у них на глазах происходит похищение людей. Задняя дверца распахнулась.

— Скотина, — сказала Ксюша устало.

— Пойдем, — сказал Вадим так же устало.

— Никуда я не пойду. И не поеду.

— Я с тобой. Не бойся.

Переднее стекло джипа опустилось, оттуда выглянул лысеющий мужчина в тонких очках.

— Садитесь, — предложил он.

— Сейчас, — буркнул Вадим и повернулся к Ксюше. — Так надо, — тихо заговорил он. — Бандиты взяли моих родителей и нашу дочь. Или они, или мы. Мы же не отдадим Лилечку?

Ксюша чувствовала, как крепко он держит ее за руку. Если побежать, то все равно догонят. Влипла. Некуда деваться.

— Лилечка? — переспросила она и решительно тряхнула волосами. — Конечно. Поехали.

— Ты у меня молодец, — похвалил Вадим, помогая ей забраться в автомобильный салон.

Это «у меня» совершенно не тронуло Ксюшу. Она была сосредоточена на поисках выхода из создавшейся ловушки. Где-то она читала, что лиса, попавшая в капкан, отгрызает себе лапу, чтобы уйти на свободу. Ни в одной из своих прошлых жизней Ксюша явно не была лисой. Она не умела жертвовать собой. Только другими.

— Добрый день, — поздоровался очкарик, голос которого был знаком Вадиму по утренним телефонным переговорам. — Добро пожаловать.

Ни Вадим, ни Ксюша не ответили на приветствие. Оба чувствовали себя подавленными, правда, по разным причинам. Он очень переживал за дочку. Она переживала за себя.

— Поехали, — распорядился очкарик.

Водитель тотчас снял машину с тормоза.

Кроме этих двоих в машине, находилось еще двое: один на заднем сиденье, рядом с Ксюшей и Вадимом; другой позади них, там, где обычно перевозят багаж.

— Оружие? — спросил очкарик, не оглядываясь.

Его плешивая голова сидела на тонкой шее с желобком и была снабжена парой оттопыренных ушей. Вадим отвел взгляд, чтобы не испытывать такого сильного искушения врезать по этой лопоухой голове, раскачивающейся впереди.

— Нет оружия, — сказал он.

Это было чистой правдой. Пистолеты остались за мусоропроводом в подъезде. Они могли еще понадобиться. Почти наверняка.

Разумеется, Вадиму не поверили, и он подвергся тщательному обыску. Как и Ксюша, ругавшаяся всякий раз, когда ее трогали там, где ей было неприятно.

— Где мои родители и дочь? — спросил Вадим по окончании процедуры.

— Вы их увидите по дороге, — пообещал очкарик. — На расстоянии. Потом их отпустят, а вы поедете с нами дальше. Это честный обмен. Не волнуйтесь. Нам нет никакой необходимости удерживать стариков и ребенка. Они немедленно отправятся домой.

— А мы куда отправимся? — спросила Ксюша.

— Разве вы не догадываетесь? Вас жаждет видеть Леонид Давидович.

Она выразительно посмотрела на Вадима. Он успокаивающе сжал ее тонкие пальцы в своей ладони.

— Я так на тебя надеялась, — тихо сказала она.

— Всё будет в порядке, — пообещал он.

После этого оба замолчали. Говорить было не о чем. Прошлое представлялось слишком далеким, настоящее угнетало, будущее было под большим вопросом.

Через некоторое время джип свернул с трассы на боковую проселочную дорогу, а потом покатил среди берез и сосен. Повинуясь приказу очкарика, водитель притормозил и поехал очень медленно.

Стекло со стороны Вадима поползло вниз. В окно он увидел отца и мать со спящей Лилечкой на руках. Они сидели на брезенте, расстеленном возле микроавтобуса. Их охраняло трое вооруженных людей. Два ствола были направлены в головы отца и матери. Третий, квадратный и грузный, слегка выдвинулся вперед с пистолетом, готовый к любой неожиданности.

Блуждающий взгляд Вадима остановился на дочери. Ее ноги и одна рука неудобно свешивались вниз, голова лежала на плече. Хотя было довольно жарко, она была укутана в мамину кофту.

— Мама! — крикнул Вадим. — С вами всё в порядке?

Парень с автоматом что-то тихо сказал ей, поведя стволом.

— Да! — закивала она. — Да.

«До чего я ее довел, — тоскливо подумал Вадим. — Совсем седая, сломленная, с отсутствующим взглядом. И папа выглядит не лучше. Здорово им досталось. Жалко, что Лилечка спит. Так хочется ее услышать».

— Сынок! — крикнул отец, попытавшись подняться.

Охранник положил ему руку на плечо и поднес пистолет к затылку.

— Что? — закричал Вадим в ответ?

— Ничего. — Отец покачал головой. — Ничего.

— Их били? — спросил Вадим у очкарика. — Пытали?

— Вы видите следы побоев? Побойтесь бога, зачем бы мы стали пытать двух несчастных пожилых людей? Просто они напуганы. Не каждый день берут в заложники… — Очкарик повернулся к водителю. — Ходу. Смотрины закончены.

Джип, приглушенно рыча, пошел на подъем. Вадим, вывернув шею, смотрел на удаляющуюся группку людей возле автобуса. Лиля так и не проснулась. Ну и хорошо. Во сне забывается всё плохое.

 

1

Он устал. Он хотел обратно. Или просто куда-нибудь. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Здесь почти не было красок, как на старой выцветшей фотографии. Только намеки на красное, синее или зеленое, а в общем всё бесцветное, даже не черно-белое, а серое. Похожее на дым. И такое же текучее, призрачное, переменчивое.

Иногда из этой дымчатой завесы выглядывала чья-нибудь рожа, а иногда высовывалась лапа, стараясь нащупать его и утащить дальше, в темные глубины, которые не были видны, но угадывались и постоянно ощущались.

Там было не просто страшнее или хуже, там было так, что одно лишь предположение вгоняло в смертный ужас. Оставалось надеяться, что его не найдут и не заметят. Но они знали, где он. И звали его.

Давид Семенович. Давид Семенович.

Голос был ему знаком. Он доносился откуда-то из страшного далека. Давид молчал и таился. Ему не хотелось себя обнаруживать, не хотелось выглядывать и откликаться.

Давид Семенович. Давид Семенович.

Этот голос принадлежал человеку, который долгое время был рядом. Его тоже как-то звали. Как?

Бурего. Владимир Бурего. Какие глупые, бессмысленные слова. Они ничего не значат. Нужно взглянуть на этого Бу-ре-го хотя бы одним глазком. Что ему нужно? Почему он не отстанет? Зовет, зовет, за плечо трогает.

Это было важное открытие. У меня есть плечо, вдруг понял Давид. Я человек. С туловищем, руками, ногами. Глаза и рот тоже есть. Сейчас открою.

Не получилось. Пошевелить хотя бы пальцем — тоже. Пока все, на что был способен Давид, это слышать. И ощущать. А еще обонять.

— Давид Семенович, очнитесь, — позвал Бурего.

Серая завеса сменилась темнотой, но не тем непроглядным мраком, который вызывал такой ужас, а темнотой теплой, расцвеченной разными оттенками. Справа от Давида угадывался какой-то просвет. Голос Бурего доносился слева. Оттуда же шел сильный парфюмерный аромат.

«Я лежу, — понял Давид. — На спине. Кажется, это больница. Да, точно, меня ведь куда-то везли, потом несли. Значит, я в палате. Справа от меня окно, слева сидит Бурего. Он хочет, чтобы я очнулся. Но я не хочу. Там будет больно, тревожно и неприятно. Лучше ускользнуть обратно, пока не поздно».

— Давид Семенович, я здесь из-за вашей жены…

Давид замер, сжавшись. Что-то с Ксюшей? Воспоминание о ней было болезненным, как укол в мозг.

— Давид Семенович, она…

— Что?

Давид не услышал собственного голоса, но понял, что сумел пошевелить губами. И Бурего это заметил.

— Она была с вашим сыном…

«Почему он все время не договаривает? — разозлился Давид. — Что за идиотская манера? Хочешь что-то сказать, скажи. Нет, тянет кота за хвост, тянет…»

— Что? — повторил Давид, на этот раз внятно.

— Не знаю, как вам и сказать, — заторопился Бурего, силуэт которого проступил сквозь сомкнутые веки. — Но она сама во всем виновата. Они ведь с Леонидом специально того актера позвали. Рассчитывали, что у вас сердце не выдержит. Но просчитались. Вы меня слышите?

— Да.

Давид открыл глаза. Всё выглядело совершенно незнакомым, за исключением привставшего со стула Бурего. Но и он казался каким-то чужим, как будто они не виделись много лет. Сколько же времени на самом деле прошло? Надо будет спросить. Но сначала…

— Кс-с… Ксюша, — протолкнул сквозь губы Давид.

— Она у Леонида жила, — сказал Бурего. — Они решили, что вы не выйдете из комы. У вас инсульт был, Давид Семенович. Из-за того видео, помните? Которое Леонид вам подсунул. А я новое снял. Про него самого. Про него и Ксюшу. Он ее… Он ее задушил. Она мертва, Давид Семенович. Он использовал ее в своих целях, а потом убил. И теперь мечтает добраться до вас, чтобы совсем уже одному остаться.

Давид подвигал языком и губами, вспоминая, как управлять ими. Ему предстояло произнести сразу несколько слов подряд. Большая, почти непосильная работа. Но ее нужно было сделать. И чем скорее, тем лучше.

 

2

Что-то не давало Ксюше покоя, что-то беспокоило ее, когда она вспоминала Юлию Александровну со спящей Лилей на руках. Наверное, это было чувство вины, решила она, прислушавшись к своим мыслям и ощущениям.

Девочка успела сильно вырасти, пока мама наслаждалась шикарной жизнью. Такая большая.

Ксюша снова вспомнила свисающие ноги дочери. Что-то в этом было неправильное. Что-то…

— Ты спишь? — спросил Вадим.

— Нет, — ответила Ксюша, не открывая глаз.

Она сидела, прислонившись спиной к стене, обхватив согнутые колени руками. Пальцы были крепко сцеплены.

— Злишься? — спросил Вадим.

Он сидел у противоположной стены, раскинув ноги по цементному полу. От цемента тянуло холодом.

«Я себе тут всё застужу, — подумала Ксюша. — Зря я сижу».

И не встала. И не ответила Вадиму.

— Не злись, — сказал он. — Нельзя было иначе. Лиля, понимаешь. Я не мог.

— Ты всё правильно сделал, — сказала она.

— Правда? — обрадовался он. — Значит, не сердишься больше?

«Идиот», — подумала Ксюша.

— Нет, — сказала она, открыв глаза. — Ты правильно поступил. Девочку нужно было спасать. Кстати, ты ничего не заметил?

— Чего? — насторожился Вадим.

— Она спала так крепко…

— С ней бывает. Иной раз пушкой не добудишься.

— И днем тоже? — спросила Ксюша.

— Особенно днем, — ответил он. — Я уже давно не укладывал, а родители считают, что послеобеденный сон маленьким детям только на пользу.

— Она уже не маленькая. Так вытянулась.

— Да?

— Ножки длинненькие. Вся в меня.

— Возможно.

— Что с тобой? — спросила Ксюша, уловив перемену в его тоне.

— Черт, не знаю. — Он встал и походил от стены до двери. — Как-то не по себе.

— Мне тоже. — Она поежилась. — Нас убьют?

— Зачем нас убивать? — сказал Вадим, опускаясь рядом и прижимаясь к ней плечом. — Никакого смысла. Скорее всего, тебя заставят отозвать свои подписи и отказаться от претензий.

— С чем я тогда останусь? — печально произнесла Ксюша.

— Деньги для тебя важнее жизни?

Она повернулась к нему.

— Все эти годы я делала всё, чтобы обеспечить нам безбедное будущее.

— Я думал, в вашей семье твой муж главный добытчик, — пробормотал Вадим.

— Ты не понял, — поморщилась Ксюша. — Когда я говорю о нас, я подразумеваю себя, тебя и Лилечку. Давид был временным явлением. Он был нужен лишь для того, чтобы потом начать новую жизнь. И мы ее начнем. — Ксюша положила голову на плечо Вадима. — Как только мы выберемся отсюда. У тебя есть какие-то идеи?

Вадим в очередной раз окинул взглядом помещение, в котором они находились. По существу это была тюремная камера без окон, с унитазом за перегородкой и толстой железной дверью.

— Поживем — увидим, — сказал Вадим.

— Главное — пожить, — пробормотала Ксюша.

Он положил свою голову поверх ее головы. Нос щекотали пряди ее волос. Хотелось чихнуть и улыбнуться, но что-то мешало это сделать. Какая-то заноза в сердце, сидящая так глубоко, что избавиться от нее не представлялось возможным.

 

3

Следя за пленниками по монитору, Леонид задумчиво почесывал переносицу. За окном догорал летний закат. Где-то вдали бурчал гром, но было ясно, что сюда гроза не дотянет.

— Пожалуй, пора за нее взяться, — произнес Леонид, имея в виду Ксюшу. — А этого, как его?

— Вадима, — подсказал Бурего.

— Вадима. Его можно. — Леонид черкнул ладонью по кадыку. — Он мне сто лет не сдался.

— Как скажете.

— В общем, пусть парни спустятся и разлучат голубков. Вадима кончайте, Ксюшу сюда ведите.

— Колготки приготовили? — вдруг спросил Бурего.

Это прозвучало так неожиданно, что Леонид поперхнулся слюной. Но закашляться он не успел. Бурего быстро открыл папку, выхватил оттуда большой тесак с острым лезвием и воткнул Леониду под подбородок. Нож был позаимствован на кухне. До недавнего времени он торчал рукояткой вверх из специальной деревянной колодки с прорезями для лезвий. Теперь торчал из горла хозяина кухни. И там, и там он смотрелся на своем месте.

Бурего повторил удар еще и еще, но, вытаскивая лезвие, всякий раз полосовал им по лицу Леонида. Работал он вытянутой рукой, сам держась от жертвы как можно дальше, чтобы не забрызгало кровью.

— Это папа распорядился, — сказал он, глядя в угасающие глаза.

Немо шевеля губами, Леонид держался за горло, словно пытаясь удержать тугие струйки крови, брызгающие оттуда. Его лицо и руки были красными.

— Ничего личного, — сказал Бурего. — Банально звучит, но так оно и есть.

Его план вступил в решающую фазу. На самом деле Давид Грызлин приказал не убить сына, а арестовать его и держать в заключении до допроса. Но Бурего не был заинтересован в таком развитии событий. Хотя он немного форсировал события, Леонид несомненно замышлял переворот и захват власти. От него следовало избавиться.

Шалости этого сопляка с дешевой проституткой в парике дали Бурего отличный козырь, и было бы глупо им не воспользоваться. Если Давид простит сына, то будет слишком поздно. Кроме того, будет достаточно показать ему видео, на котором Леонид проявил себя во всей своей красе. Угрызения совести сразу отступят, как приступ язвы. Лже-Ксюша выглядит на видео, как живая.

«А потом — мертвая», — закончил мысленно Бурего, тщательно вытирая рукоятку тесака влажной салфеткой.

Теперь осталось избавиться от настоящей Ксюши и ее верного оруженосца Вадима Верховского. Но сперва ему придется сыграть свою роль в этой постановке. Небольшую, но крайне важную.

Бурего подождал, пока агония закончится и, осторожно ступая, приблизился к трупу. Пульс не прощупывался. Что и требовалось доказать.

Выйдя из комнаты, Бурего прикрыл за собой дверь и позвал помощника. Тот изобразил лицом вопрос и готовность действовать.

— Держи. — Бурего протянул ему тесак, который держал за лезвие окровавленной салфеткой. — Возьми одного человека и спускайтесь вниз. Принесете пленникам еду. На подносе оставь это. Как бы случайно. Он обязательно возьмет и припрячет.

— Отпечатки нужны? — догадался помощник.

— Верно мыслишь, — согласился Бурего.

— На орудии убийства?

Помощник покосился на дверь, из которой вышел начальник. Его не нужно было агитировать. Он хорошо знал службу.

— И опять в точку, — сказал Бурего. — Молодец. Нужно будет тебе оклад повысить.

— Я хлеб на поднос положу, — предложил помощник. — Типа, чтобы ножом резать.

— Хорошая идея.

— А потом? Ну, когда Верховский за ножик подержится?

— Потом кончайте. И его и Ксюшу.

— Понял. Насчет повышения вы серьезно?

— Сейчас не время для шуток, — сказал Бурего.

— Понял, — повторил помощник.

— Потом Верховского перенесете сюда. — Последовал кивок на дверь кабинета. — Леонид вызвал его на допрос, стал пугать ножичком. Закончилось это трагически. Верховский был убит на месте.

— А Ксюша? — деловито спросил помощник.

— Ее задушите и закопаете в саду. Потом мы ее найдем. Когда подпортится.

Бурего поморщился. Ему было неприятно заниматься всем этим. Но иначе не получалось. Просто никак.

— Я могу идти? — спросил помощник.

— Погоди, — спохватился Бурего. — Душить будете колготками.

— Где же я их…

— Меня это не касается. Пошли кого-нибудь в магазин.

— Пятнадцать верст туда, пятнадцать обратно. Это займет время.

Бурего помолчал, размышляя. Можно было поискать в доме. Возможно, Леонид хранил где-нибудь запасец колготок для своих забав. Но на это могло уйти времени гораздо больше, чем на поездку в загородный супермаркет.

— Прислуга, — сказал помощник.

— Что? — уставился на него Бурего.

— Можно спросить колготки у кухарки или горничной.

— Нет. Их незачем вмешивать.

— А если пошарить в их вещичках?

Помощнику не терпелось показать, какой он сообразительный и инициативный.

— Не болтай глупостей, — отмахнулся Бурего. — Сейчас лето. Бабы с голыми ногами ходят.

— Это так.

Помощник ухмыльнулся, сделавшись похожим на полного кретина, причем похотливого. Похоже, поднимать ему ставку было рановато.

— А если так, — медленно заговорил Бурего, — то хватит здесь умничать. Несите пленникам пожрать, а кто-нибудь пока пусть едет за колготками. Ничего страшного, если Верховский пока поиграется с ножиком. Мечтать не вредно. Потом мочите обоих, по очереди.

— Понял, — кивнул помощник.

— Я возле вертушки буду, — сказал Бурего. — Хочу освоить.

Речь шла о частном вертолете, приобретенном Леонидом на днях и стоящем на лужайке за домом. У парня так и не дошли руки до рычагов управления. А вот у Бурего они просто чесались.

Он уже ощущал себя владельцем и вертолета покойника, и «Порше», и многого другого. Может быть, даже особняк отойдет ему, когда хозяин оценит его старания.

 

4

Бурего с детства обожал технику. Причем, в отличие от других мальчишек, он никогда не стремился разобрать или сломать механизм, попавший в его распоряжение. Ему нравилось, как всё это работало. Он наслаждался, наблюдая за вертящимися колесами, ходящими шатунами, сцепляющимися шестеренками.

Оружие Бурего тоже любил, но не так сильно, как двигатели или приборы. Это был его конек. Его единственная настоящая страсть.

Спустившись по мраморным ступеням, он пошел через лужайку, с удовольствием ощущая упругость сочной травы под ногами.

Вечерело. На востоке протянулись оранжевые и желтые полосы, перемежаемые синими слоями облаков. Воздух еще не сделался по-настоящему прохладным, но зной спал. Трещали цикады. Пахло хвоей.

На ходу Бурего помахивал распечатанной инструкцией по управлению вертолетом.

Вблизи он не казался таким уж миниатюрным. Это был четырехместный патрульный «Кондор», окрашенный в различные оттенки зеленого, серого и коричневого. Лет пять назад его привезли из Соединенных Штатов на авиационную выставку, а там продали местной Федерации Малой Авиации. В контракте, подписанном с американцами, специально оговаривалось мирное применение винтокрылой машины. Но где теперь те контракты и те американцы?

Предыдущий владелец вернул вертолету его изначальное предназначение, оборудовав его боевой техникой. Леонид мечтал полетать на нем по окрестностям и пострелять из пулемета. Его мечта, как это часто бывает, не сбылась. Не было больше Леонида. Зато вертолет остался.

Бурего с удовольствием погладил гладкий пятнистый борт. Разумеется, двигатели не работали, но под металлом ощущалась огромная скрытая мощь.

В интернете такой вертолет стоил за девяносто пять тысяч долларов. Но это без вооружения, без спутниковой навигационной системы и дополнительного топливного бака, позволяющего увеличить дальность полета с трехсот до четырехсот километров. Со всеми этими прибамбасами стоимость приближалась к статридцатитысячной отметке.

— Ну что, полетаем? — тихо спросил Бурего у «Кондора».

Вертолет промолчал, но молчание его было одобрительным. Конечно же, он всегда был не прочь полетать. Таково было его предназначение.

Бурего обошел корпус, ведя по нему ладонью. Во время службы наемником он ни разу не совершил самостоятельных вылетов на настоящем боевом вертолете, но с интересом следил за действиями летчиков и рассчитывал, что сумеет без труда облетать заморскую малютку. Может быть, не на предельной скорости 280 километров в час, но с ветерком.

— Сейчас познакомимся с тобой поближе, — пробормотал он, переворачивая страницы инструкции.

Лицо его было мечтательным и умиротворенным.

 

1

— Может быть, не надо? — опасливо спросил Вадим.

— Чего ты боишься, глупый? — прошептала Ксюша, касаясь языком его жарко онемевшего уха. — Никто не придет.

— А вдруг?

— Не думай об этом. Мы быстро. Я так… так за тобой соскучилась.

Она уже стояла, расстегивая джинсы. Вадим, сидящий на полу, попробовал возразить:

— Перестань! Не время.

— Для любви всегда есть время, — деловито возразила Ксюша.

Она чуть было не сказала «для секса». Не то чтобы ей так уж сильно захотелось близости с бывшим супругом, но его следовало как можно крепче привязать к себе. Сейчас Ксюша могла рассчитывать только на него одного, а женский инстинкт подсказывал ей, что это можно сделать только одним способом. После того как Вадим увидел свою семью издали, он сделался мрачен и словно бы погрузился в себя. Нельзя было допускать этого. Тоска по Лилечке и родителям могла заставить его забыть, зачем он здесь.

А находился он здесь по одной-единственной причине.

Чтобы помогать Ксюше и защищать ее.

Пусть же не забывает об этом!

Оставшись в одной блузке-разлетайке, Ксюша присела рядом с Вадимом и, не церемонясь, потянулась к его джинсам.

— Погоди, — попросил он, прикрываясь руками и тревожно глядя на дверь.

— Не могу, — заявила она.

И это было чистой правдой.

Потому что Ксюша уже завелась. Она вспомнила, почему, встречаясь и расставаясь с другими мужчинами, она всегда возвращалась к Вадиму. У него не было того, что имели они, зато они, все вместе и поодиночке, не обладали тем, что было дано Вадиму при рождении. Он был мужчиной. Не самым богатым, крутым, красивым, умным, щедрым, ласковым, заботливым и так далее. Просто мужчиной. И в такие моменты этого бывало вполне достаточно, чтобы позабыть обо всех ради него одного.

Нетерпеливо оттолкнув руки Вадима, Ксюша стала искать застежку его «молнии» и пуговицу джинсов. Преодолеть сопротивление оказалось несложно, потому что оно было не слишком убедительным. Приподнявшись, Ксюша занесла ногу, готовясь оседлать Вадима.

Она успела сделать это, когда загремел дверной замок.

— Слезай! — процедил он, отталкивая ее.

Она немного замешкалась, и этого хватило для того, чтобы вошедший в камеру мужчина проворно приблизился и наступил на сброшенные Ксюшей джинсы. Она присела, протянув руку:

— Отдай!

— Успеется, — заулыбался он, играя ямочками на округлых щеках. — Макс, оставь джентльмену поднос, а леди пойдет со мной.

— Я хочу одеться.

Ксюша снова потянулась за своими вещами, но была схвачена за волосы. Поднимая ее с пола, улыбчивый мужчина выворачивал ей голову так, чтобы боль не позволяла ей противиться.

— Вадим! — жалобно пискнула Ксюша.

И не услышала от него ни слова в свою защиту.

 

2

Первым порывом Вадима Верховского было броситься на похотливого типа, намеревавшегося выволочь Ксюшу из камеры.

Это был мужчина лет тридцати семи, с большими серыми глазами навыкате, длинным лицом и длинными волосами. Изначально они были тщательно зачесаны наверх и собраны на затылке в косицу, однако, сопротивляясь, Ксюша зацепила эту косицу и попортила обладателю прическу. Пряди волос упали ему на лицо мотаясь из стороны в сторону. Шаркая подошвами по бетону, он увлекал Ксюшу к открытой двери.

— Вадим! — сдавленно звала она. — Вадим, помоги же.

Вместо того, чтобы сделать это, он посмотрел на второго охранника, потому что его учили оценивать обстановку и вероятного противника, прежде чем начинать действовать.

Этот парень был грузноват и несколько кривоног, что облегчало бы ему, например, верховую езду, но зато затрудняло бег. В его руках находился поднос с едой. Поставив поднос на пол перед Вадимом, кривоногий сделал шаг назад.

— Жри, — сказал он.

— И подружке оставь, — пропыхтел длинноволосый от двери. — Она вернется со зверским аппетитом. Ай! Кусаться?

На этот раз от боли вскрикнула Ксюша.

А Вадим пришел в действие, как включившийся механизм. После того как решение было принято, места для колебаний не осталось.

Он понял, как поступит, когда увидел на подносе нож. Нужно быть полными идиотами, чтобы подкладывать пленникам столовые приборы подобного рода. Это был даже не нож для резки хлеба, а самый настоящий тесак, одинаково годный на то, чтобы рубить, колоть и резать.

(Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…)

Пальцы Вадима сомкнулись вокруг рукоятки.

(Буду резать, буду бить…)

Первым делом он бросился к длинноволосому, чтобы не дать ему захлопнуть дверь и запереть ее снаружи.

(Все равно тебе водить…)

Но по пути, словно играючись, Вадим полоснул ножом охранника, находившегося ближе. Это было сделано, чтобы выиграть те самые секунды, которые так важны в любой схватке.

Пока кривоногий мычал и охал, держась за порез, рассекший щеку и обе губы, Вадим очутился рядом с выходом. Ошибка длинноволосого состояла в том, что он попытался прикрыться Ксюшей, как живым щитом. Если бы он выскочил из камеры, то, возможно, ему хватило бы времени, чтобы навалиться на дверь и закрыть ее. Но эта единственная возможность была упущена.

Вместо того чтобы покорно ждать исхода в объятиях длинноволосого, Ксюша неожиданно присела, повиснув на удерживающих ее руках. Вадим увидел перед собой растерянное лицо мужчины и ударил в него острием клинка.

Метил он в глаз, а попал в приоткрытый рот. Вероятно, охранник намеревался поднять тревогу, позвав на помощь. Это он очень удачно подгадал. Вместо крика раздался скрежет стали о зубную эмаль.

Почти не встретив сопротивления, клинок вонзился в полость рта и погрузился глубже, круша всё, что попадалось на пути.

Не добив раненого, Вадим метнулся обратно. К счастью, джинсы его были достаточно узкие и держались на бедрах, несмотря на расстегнутую пуговицу. Во всяком случае, не путались в ногах, мешая совершать маневры.

Второй охранник, зажимая пальцами порез, дергал пистолет, зацепившийся за поясной ремень. Тесак в два счета оборвал эти жалкие попытки вместе с жизнью кривоногого. Вадим пырнул его в живот и под ребра, оба раза погрузив лезвие по самую рукоятку.

Кривоногий упал мягко, как куль с тряпьем.

Отметив про себя, что пальцы, кажется, целы, Вадим набросился на длинноволосого, успевшего не только отпустить Ксюшу, но и упасть на пол. Разделавшись с ним, он поднялся на ноги.

Ксюша тряслась, как осиновый листок, прикрывая рот ладонью.

— Тошнит? — спросил Вадим, приводя себя в порядок.

Она закивала, глядя на него огромными темными глазами.

— Потом, ладно? — попросил он. — Когда выберемся.

Она опять закивала.

— Одевайся, — коротко распорядился Вадим.

Не тратя времени даром, он принялся обыскивать трупы. Улов получился довольно богатый: два пистолета, два мобильника и ключи на электронном брелоке с четырьмя красными кнопками. Должно быть, они открывали двери и ворота. Знать бы только, какие кнопки от чего.

Избавив один из трупов от пиджака, Вадим рассовал добычу по карманам.

Ткань была испачкана, но пропитаться кровью не успела. Он сунул руку в рукав.

— Ты это оденешь? — ужаснулась Ксюша.

— Одни раздеваются, другие одеваются, — грубовато пошутил Вадим.

Он не злился на Ксюшу. Если бы не ее сексуальные поползновения, всё могло закончиться иначе. Но случилось, как случилось, и теперь оставалось лишь продолжать начатое, потому что обратного пути не было.

А разве существовал он, этот пресловутый обратный путь, с того момента, когда Вадим решил помочь Ксюше?

 

3

— Только не сейчас, — взмолилась она, увидев, что он набирает номер на очередном трофейном мобильнике. — Сюда могут прийти.

— Тихо. — Вадим приложил палец к губам, а потом заговорил быстро и убедительно. — Мама? Слушай меня внимательно. Вы одни? Вас отпустили? Отлично. Прямо сейчас идите в полицию и требуйте, чтобы к вам приставили охрану. Нет, лучше в приемную обладминистрации. Никуда оттуда не уходите. Если вас будут гнать, не подчиняйтесь. Кричите, сопротивляйтесь, привлекайте к себе внимание. Чем больше шума, тем лучше. Говорите, что вас похитили, что вам угрожают…

Выпалив всё это, он перевел дух. Потом приложил трубку к другому уху и спросил:

— Лилечка как? Сильно напугалась? Что? Я не понял, повтори…

Неодобрительно наблюдая за ним, Ксюша нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Ей не терпелось поскорей покинуть темницу с двумя трупами. Она не знала, что будет дальше, но инстинкт самосохранения подсказывал ей бежать как можно дальше отсюда.

— Что же ты… — начал Вадим. — Что же вы…

Он преображался прямо на глазах. Ксюша никогда не видела, чтобы перемены происходили с человеком столь стремительно. Только что перед ней стоял уверенный в себе, ожесточенный боец с твердым, непримиримым взглядом. Теперь на его месте Ксюша видела сломленного, подавленного горем человека с потухшим взглядом.

— Лилечка где? — тихо спросил он в трубку. — Как увезли? Куда, зачем?.. Ах, да, ясно.

Он постоял молча, слушая то, что говорила ему мать. В какой-то момент Ксюша встретилась с ним взглядом и обмерла. Она поняла, что в выражении «убит горем» нет никакого преувеличения. Это не метафора, не иносказание. Вадим был именно убит. Он держался на ногах, смотрел, разговаривал, но был мертвым. И ничто, и никто не мог вернуть его к жизни.

— Как отец? — спросил он. — Держится? Хорошо. Оба держитесь. И делайте, как я вам сказал. Что? Все равно теперь? — Помолчав, он согласился. — Мне тоже. Нет, мне не все равно. — После короткой паузы он отчеканил: — Мне не все равно. Я их… Их всех…

Он сделал глотательное движение, словно проталкивая внутрь себя нечто невообразимо горькое, колючее, непереносимое.

У Ксюши вдруг пропала способность слышать. Она стояла и смотрела на Вадима, беззвучно шевелящего губами. Как будто невидимый великан заткнул ей ладони, оберегая от правды, готовой свалиться на нее.

Когда Вадим закончил разговор, она посмотрела на него с ужасом. Ведь именно он должен был сообщить ей нечто страшное, не укладывающееся в рамки понимания и осознания.

— Что? — спросила она.

Он ответил.

Ксюша жалобно сморщилась.

— Я не понимаю, — сказала она, качая головой, — не понимаю.

Вадим повторил. Лиля умерла. Ее убили.

— Она уже мертвая была на руках у мамы, — сказал Вадим. — Мы думали, она спит, а она была мертвая. Побежала — ее застрелили.

В его голосе отсутствовало какое-либо выражение. Он говорил так, словно находился в глубочайшем гипнотическом трансе.

— На них направили оружие, помнишь? Мать боялась за отца, он за нее. Так и промолчали.

— Если бы они крикнули, их бы тоже убили, — сказала Ксюша и отстраненно удивилась тому, как спокойно, как рассудительно звучит ее голос.

Испытывала ли она боль? Нет, кажется, боли не было. Только бесконечная горечь от того, что ее дочери было отмерено так мало времени, а она, Ксюша, провела это время с другими. Она бросила Лилю ради красивой жизни. Ради своих удовольствий. Признав это, следовало немедленно разбить голову об стену, чтобы не ощущать себя такой подлой тварью. Ксюша осталась стоять на месте.

— Где Лиля? — спросила она.

— Ее увезли, — ответил Вадим. — Закопали где-нибудь, как собачонку. Нет трупа — нет преступления. Если родители заявят, их объявят сумасшедшими. Или, хуже того, обвинят в том, что это из-за них девочка сбежала и потерялась.

— Это всё так…

Ксюша запнулась. У нее не было определений. Беда, обрушившаяся на нее и Вадима, всё еще не ощущалась в полной мере, но боль давала себя знать, и это была боль того рода, которая не кончается никогда. С ней свыкаешься, с ней смиряешься, но она не отпускает до конца жизни.

— Пойдем, — позвал Вадим, выглядывая из камеры.

— Подожди, — попросила Ксюша.

— Что? — Он нетерпеливо обернулся.

— Твои родители винят меня? — спросила она.

— Да, — ответил Вадим.

— А ты? — в ее голосе прозвучала надежда, которую на самом деле она потеряла.

— Я тоже, — резко сказал он, но позвал снова. — Пойдем.

И они пошли.

 

4

После рождения Лили Вадиму часто снился один и тот же сон, ужасавший его сильнее любого кошмара.

Вот он живет-живет. Занимается чем-то привычным, не важно чем. И вдруг осознает (или ему говорят), что дочери с ним нет. Уже давно. Она потерялась много лет назад, а он и забыл. Но вот приходит время вспомнить. И это так мучительно, что пережить просто невозможно. Потому что во сне Вадим понимал, что дочка не просто заблудилась. С ней сотворили такое, что представить страшно.

Просыпаясь после такого наваждения, Вадим долго лежал в темноте, моля Господа о том, чтобы ничего подобного никогда-никогда не приключилось в реальности. Но вместе с этим он понимал, что просьбы тщетны. Как будет, так будет. И тогда, преисполнившись горечи, Вадим говорил себе, что он не пережил бы исчезновения Лилечки. Без нее всё теряло смысл.

Он ошибался. Смысл остался. Он был обязан испытывать эту боль, несмотря ни на что. Уйти из жизни означало предать память Лилечки. Кто-то должен был помнить о ней. Только в этом ее существование продолжалось.

Нельзя сказать, что Вадим размышлял об этом, продвигаясь к выходу из огромного, чистого и гулкого подвала. Это были не мысли и даже не эмоции. Это было одно ясное понимание того, что есть и что будет дальше.

О мести Вадим тоже специально не думал. Он совершенно точно знал, что убьет всех до единого, кто в той или иной степени причастен к гибели дочери, однако никаких планов расправы не строил. В данный момент следовало выбраться из плена. Пока это была главная цель, которую преследовал Вадим.

В левой руке он держал ключи с брелоком. В правой — тесак. Стрелять не хотелось. Если разворошить это осиное гнездо, то его могут убить, вышибить ему мозги вместе с драгоценными воспоминаниями. Вадим не собирался давать врагам такую возможность. Он слишком дорожил своей памятью.

Поднявшись по каменным ступеням, он подал Ксюше знак остановиться и прислушался. Сквозь окна в дом проникал червонный вечерний свет, придавая происходящему оттенок нереальности. В доме царила мертвенная тишина, нарушаемая лишь далекими звуками работающего телевизора. Передавали новости. Женский и мужской голоса поочередно тараторили свои скороговорки.

Призывно махнув рукой, Вадим двинулся дальше. Они пересекли просторный холл и повернули к двери, по обе стороны от которой стояли рыцарские доспехи с опущенными забралами.

«Лиля бы испугалась», — подумал Вадим и стиснул зубы. Лилю ничто уже не могло напугать. Самое страшное с ней уже произошло.

Вадим приблизился к двери осторожными, бесшумными шагами. Ксюша держалась в полутора метрах позади, стараясь подражать его движениям. Он отстраненно отметил про себя, что в опасных передрягах на нее можно положиться. Во всем остальном — нет.

В правом верхнем углу двери горел крохотный красный огонек, похожий на глаз злобного призрака. Неужели дверь поставлена на сигнализацию?

Вадим указал на огонек Ксюше. Поманив его, она прошептала ему на ухо:

— Когда дверь открывается, у охранников включается камера.

— Где? — так же тихо спросил он.

— Наверху и в сторожке у ворот.

Это означало, что в распоряжении беглецов будут считанные секунды.

Вадим посмотрел сквозь стекло на бордовый «Порше», стоящий возле ступеней.

— Машина Леонида, — шепнула Ксюша. — Ключи всегда воткнуты. Он их не вынимает.

— Приготовься, — предупредил Вадим. — Ты должна запрыгнуть в тачку очень быстро. Быстрее быстрого.

— Я справлюсь.

— Тогда с богом.

Зачем он это сказал? Разве боги позволяют убивать маленьких девочек?

 

1

Вадим повернул дверную ручку, собираясь сбежать по лестнице к «Порше». В ноздри ударил запах зелени и цветов. Из-за пьедестала с возлежащим львом выглянул мужчина. Поверх его черной рубашки с белыми пуговицами желтела сбруя наплечной кобуры.

Он не удивился и не испугался. Его лицо и поза не изменились. Только рука потянулась к рукоятке пистолета.

Вадим бросил в него тесак.

Он никогда прежде не метал ножи. Это было инстинктивное, спонтанное движение. Догадываясь, что бросок не окажется смертельным, Вадим тут же последовал за своим тесаком.

К прыжку он тоже не готовился заранее. Просто сделал два размашистых шага, оттолкнулся от гранита и взмыл в воздух.

Уже находясь в воздухе, он подумал, что, пожалуй, подпрыгнул слишком высоко. Чтобы успеть, нужно было сделать траекторию полета более пологой.

В полете Вадим видел, как тесак ударился плашмя о лицо противника. Он даже не оставил пореза на коже, однако позволил выиграть те самые доли секунды, которых так не хватало. Охранник уже держал пистолет в поднятой руке, но, вместо того, чтобы выстрелить, мотнул головой, машинально попытавшись уклониться от летящего в него предмета.

А в следующее мгновение за тесаком последовал Вадим.

Одна его подошва угодила противнику в лоб, а вторая впечаталась в грудь. Конечно же, это не имело ничего общего с прыжками каратистов и прочих мастеров восточных единоборств. Вадим ничего в этом не смыслил и действовал по наитию.

Сила инерции и масса семидесяти пяти килограммового тела проделали всё, что требовалось. Сбитый с ног охранник рухнул на землю, бестолково пальнув в воздух. Перелетевший через него Вадим кувыркнулся через голову в обратную сторону.

Преимущество снова оказалось на его стороне. Он был изначально нацелен на убийство, тогда как охранник выполнял заученные, рефлекторные действия. Вадимом руководила жажда мести, а его противник не успел понять, что борьба идет не на жизнь, а на смерть.

Когда он сообразил, что происходит, было поздно.

Вадим сидел на нем верхом, выламывая пальцы, сжимавшие пистолет. Точнее говоря, охранник теперь уже просто держался за оружие, хватался за рукоять, как за спасительную соломинку.

Указательный палец хрустнул, успев, правда, надавить на спусковой крючок. Пуля унеслась в закатное небо, имитируя полет миниатюрной ракеты, запущенной к звездам, которых пока что не было видно.

Перехватывать пистолет для стрельбы не было времени. Сжав металл покрепче, Вадим принялся вколачивать его в орущий рот врага, в его зубы, переносицу и глазницы. Ему было совершенно не жаль человека, которого он убивал. Вся его жалость принадлежала маленькой девочке, которую он не уберег.

Прикончив охранника или, по крайней мере, превратив его физиономию и череп в кровавое месиво, Вадим побежал к машине. Пистолет он не выпустил из рук, да еще и тесак прихватил на всякий случай.

Отовсюду звучали встревоженные выстрелом голоса. Охраны в этом доме было более чем достаточно.

Ксюша уже сидела внутри «Порше». Падая на водительское место, Вадим не мог не отметить, что в минуты опасности на нее действительно можно положиться. Пока он разбирался с охранником, она не только догадалась включить зажигание, но и удерживала автомобиль на тормозе, одновременно выжимая газ. Благо, длинные ноги позволяли проделывать такие трюки.

Ей не пришлось говорить, чтобы она отпустила педали. Отпустила она их очень вовремя, когда Вадим взялся за непривычно низко расположенный руль.

Как только «Порше» был отпущен с тормозов, он, словно зверь, сорвавшийся с цепи, рванулся вперед, прочертив на бетоне жирные черные полосы, воняющие резиновой гарью.

Ворота стремительно приближались, а рука Вадима искала нужную кнопку на высунутом из окна брелоке.

— Есть! — восторженно завопила Ксюша, увидев, как чугунные створки начинают расходиться в стороны.

Из кирпичной будки выскочил охранник в пятнистой куртке на голое тело. Ниже были только неуместно яркие трусы. Не успев натянуть штаны, он первым делом вооружился карабином или помповиком — на скорости не разобрать.

Ничуть не изменившись в лице, Вадим прибавил газу. За окном мелькнуло перекошенное лицо охранника, едва успевшего отскочить в сторону.

Кр-р-рак! Ободрав лакированный борт, бордовый автомобиль вырвался наружу через приоткрывшийся зазор между створками.

Вадим решил, что главная опасность позади, однако привратник оказался парнем расторопным. Упав на колено, он открыл огонь по удаляющемуся «Порше». Третий по счету выстрел вышиб кусок заднего стекла, швырнув внутрь осколки, похожие на раскрошенный лед. Если бы Ксюша вовремя не пригнулась, ей снесло бы половину черепа, но она выжила и даже не пикнула, а только выругалась. С чувством, по-мужски.

— Пристегнись, — сказал ей Вадим.

— Я помню, — откликнулась она, набрасывая на плечо ремень. — Как думаешь, уйдем?

— Машина хорошая. Только, по-моему, скат поврежден. Постоянно вправо сносит.

Они разговаривали спокойно, словно ничего не произошло и не происходило. Просто едут двое, мужчина и женщина, беседуя о каких-то незначительных вещах.

— Зачем ты свернул в проселок? — спросила Ксюша.

— На трассе нас могут перехватить, — пояснил свое решение Вадим. — Твои новые родственнички, наверное, уже тревогу подняли.

— Но у «порша» днище низко, — предупредила Ксюша. — Как бы не застрять.

— Накаркала! — буркнул он.

В сырой тенистой ложбине колеи сделались слишком глубокими для колес спортивного автомобиля. Рявкая и отчаянно дымя, он засел посреди зеленой лужи, подернутой ряской.

— Толкни, — распорядился Вадим.

— Может, у тебя лучше получится? — возразила Ксюша.

— Наверняка. Но я занят.

Иллюстрируя сказанное, он разжал пальцы и снова сомкнул их на руле.

— Можем поменяться, — предложила она.

— Не можем. Я должен выбраться из этой переделки живым.

— Я, между прочим, тоже, — напомнила Ксюша.

— Тогда толкай, — кивнул Вадим.

— Тоже мне, джентльмен.

— Я не джентльмен. Дословно это переводится как мягкий мужчина. Скажи, я похож на мягкого мужчину?

— Нет, — вздохнула она, распахивая дверь.

 

2

Стоило Ксюше выбраться наружу, как ее окутала туча комаров, злорадно звенящих во все свои тонкие комариные глотки. Отмахиваясь, она обогнула застрявший «Порше». Ноги погрузились в грязную жижу по щиколотки. Светлые джинсы были безнадежно испорчены. Почему-то это Ксюше понравилось. Как будто лишения и трудности могли частично искупить ее вину перед дочерью, которую она бросила, а потом фактически подставила под пули.

Не спутайся Ксюша со смазливым актеришкой, ничего бы этого не было. Лиля была бы жива — это несомненно. Обратившись за помощью к Вадиму, Ксюша подписала девочке смертный приговор.

— Давай! — крикнула она, налегая на зад автомобиля. Из-под колес полетели брызги и хлопья грязи.

Рыча, Ксюша поддела руками задний бампер, толкая, раскачивая, меся сандалиями скользкую, вонючую грязь. Так она глушила совесть, откупалась от нее. Так она забывала о страшной правде, которую не хотела знать.

Минут через десять «Порше», ерзая и оскальзываясь, выбрался на сухую поверхность. За это время успело стемнеть. Ночь в сумрачном лесу начиналась раньше, чем в открытом поле. Возможно, она обитала здесь, чтобы расползтись по округе в назначенный час.

— Искусали всю, — пожаловалась Ксюша, забираясь на сиденье и с отвращением глядя на испачканные ноги.

— Кто? — спросил Вадим.

Он не прикидывался, он действительно не понимал, о чем идет речь, поскольку мысленно находился где-то очень далеко.

— Комары, — сказала она. — Даже через блузку жалят. Всё тело чешется.

— Если нас убьют, то перестанет, — успокоил ее Вадим, гоня автомобиль дальше. — Сразу.

— Это черный юмор такой?

— Это правда. Видишь свет между стволами?

Ксюша оглянулась. В пробоине заднего окна свирепо пылали фары автомобиля, пустившегося в погоню. В сумерках невозможно было определить его марку, хотя особого значения это не имело.

— Блин, — выругалась она.

На самом деле куда более сочно и колоритно.

— Пристегнись.

Удерживая руль одной рукой, Вадим набросил ремень безопасности.

— Только и знаю, что пристегиваюсь и отстегиваюсь! — сердито пробурчала Ксюша.

— А я вот думаю, — сказал он, развивая максимально возможную скорость на пересеченной местности.

— О чем? — спросила она, когда повисшая пауза стала действовать ей на нервы.

— Может, выбросить тебя? — задумчиво произнес Вадим. — Пусть забирают и делают с тобой, что хотят.

— Выбрасывай, — сказала Ксюша, прыгая и болтаясь вместе с «Порше» на тряской дороге.

— Нет, не бойся. Не сделаю я этого.

— Почему?

— Лиля бы не поняла, — сказал Вадим. — Ты ведь как-никак ее мать, хотя и паршивая.

Ломая ногти, Ксюша стала открывать дверь. Открыла. Высунула голову, позволяя ветру трепать распущенные волосы.

Вместо того чтобы отговаривать ее, Вадим молча расстегнул ее ремень безопасности. Теперь можно было прыгать.

Ксюша втянула голову обратно, захлопнула дверь, откинулась на спинку сиденья.

Вадим ничего не сказал, управляя непослушным автомобилем. Даже не посмотрел в ее сторону.

 

3

Когда стало совсем темно, позади раздались хлопки выстрелов, которые, впрочем, не могли причинить вреда на столь неровной дороге, заставляющей машины скакать, подобно рысакам. Если в «Порше» и могли угодить пули, то только шальные, случайные, хотя, если разобраться, они были бы ничем не лучше прицельных.

— Оторвемся? — спросила Ксюша.

Голос ее прерывался, внутри нее ёкала разболтавшаяся селезенка.

— Надеюсь, что так, — сказал Вадим, ведя машину по темному тоннелю, образованному елями.

Свет фар прыгал вверх и вниз, усиливая ощущение качки. Поврежденное колесо требовало огромных и беспрестанных усилий для того, чтобы удержать машину, не позволяя ей сбиться с курса и врезаться в придорожные кусты или деревья.

Набрать скорость больше шестидесяти километров в час не получалось, как Вадим ни старался. Он уже не был уверен, что поступил правильно, выбрав лесную дорогу, ведущую неизвестно куда. Временами наезженные колеи опять становились слишком глубокими, и тогда автомобиль с грохотом ударялся днищем о землю.

— На всякий случай, — крикнула Ксюша, когда фары преследователей приблизились, заливая салон неверным золотистым светом. — Я хочу, чтобы ты знал… Если мне и хочется жить, то только для одного.

— Деньжат подзаработать? — спросил Вадим, не отрывая взгляда от дороги.

— Отомстить, — сказала она.

И замолчала. Получилось достаточно веско, а многословием можно было всё испортить.

— У нас будет такая возможность, — сказал Вадим.

Выстрелов преследователей он не слышал, но видел пульсирующие вспышки, свидетельствующие о том, что у них имеется автоматическое оружие. Понимая, что рано или поздно выстрелы достигнут цели, он попытался хоть немного увеличить скорость, чтобы оторваться от роя металлических пчел, летящих им вслед. Разогнавшийся «Порше» подскочил чуть ли ни на метр и приземлился на два передних колеса с таким грохотом, словно его подбросил разрыв артиллерийского снаряда. Еще пара таких каскадерских трюков, и он просто развалится к чертовой матери. Пришлось убавить газ.

Начался подъем, за которым стояло стеной звездное небо, не заслоненное силуэтами деревьев. Вадим переключил скорость, не снимая ноги с педали. По багажнику словно ломом ударили — раз, другой.

— Пристрелялись, — сказала Ксюша, вернее выплюнула слово частями, прыгая на сиденье, как на спине необъезженного мустанга.

Если бы не ремень, она давно прошибла бы головой крышу.

Вадим промолчал. Он буквально слился с рулем. «Порше» резко повернул вправо, скользя по луже, которая, наверное, не просыхала еще со времен Великого потопа. Дорога нырнула в лощину, затянутую сизой кисеёй тумана, похожей на дым пожарища. Свет фар с трудом прорезал клубящуюся завесу, значительно сузив сектор обзора.

— Кажется, отстали, — проговорил Вадим, втягивая голову в плечи, чтобы заглянуть в пляшущее зеркало.

— Похоже на то, — согласилась Ксюша, просунув голову между спинками сидений. — Не вижу фар.

— Что-то не так.

— Они тоже могли забуксовать.

— На внедорожнике? — усомнился Вадим.

Начался подъем на новый холм, с вершины которого открылся вид на огоньки безымянного селения, расположенного километрах в пяти правее. Слева чернел лес. Позади не было видно никого.

— Всё, — перевела дух Ксюша. — Спасены.

— Накаркаешь, — предупредил Вадим.

И оказался прав.

 

4

Никогда не следует спешить радоваться избавлению от опасности. Поспешишь — судьбу насмешишь. Спугнула Ксюша удачу, сболтнув лишнее. Вадим понял это, когда прислушался к гудению двигателя, показавшемуся ему странным.

Что-то было не так. Звук изменился.

Вадим посмотрел по сторонам в поисках источника постороннего шума. Он обнаружился почти сразу. Впереди и немного левее, над черным частоколом елей летел вертолет, довольно отчетливо вырисовывающийся на фоне фиолетового небосвода. На нем горели и мигали бортовые огоньки. Он приближался по касательной, неспешно и уверенно, как хищник, высмотревший добычу и знающий, что она никуда не денется. Его винт безостановочно перемалывал ночной воздух, производя характерный звук, распознанный Вадимом.

— Попали, — пробормотал он.

Проселочная дорога вынесла их на узкую асфальтовую полосу. Это позволило резко увеличить скорость. Вадима и Ксюшу вдавило в сиденья.

Хотя дорога была относительно гладкой, их по-прежнему швыряло и подбрасывало, как будто они находились в утлой лодчонке на бурном перекате. Чтобы не дать пулеметчику прицелиться, Вадим крутил баранку то влево, то вправо. Несмотря на это одинокий автомобиль, виляющий от одной обочины к другой, являлся слишком заметной мишенью. Надежда оставалась лишь на покинутую лесную дорогу, прикрытую сосновыми лапами и древесными кронами.

Выбрав место для разворота, Вадим яростно завертел руль, заставив весь мир вращаться вокруг своей оси. Вертолет, не ожидавший такого маневра, пронесся дальше.

Поймав покрышками асфальтовое покрытие, Вадим погнал «Порше» в обратном направлении. Он запомнил, что перед тем, как проселок вывел их на шоссе, там была развилка. Она позволяла разминуться с тем внедорожником, который по неизвестной причине так и не выехал из чащи. Никаких иных решений у Вадима не имелось, поэтому он руководствовался тем, которое принял.

Вертолет налетел пятнистой тенью, торопясь перекрыть беглецам путь к отступлению. Как только под плоским днищем заплясали оранжевые огоньки пулеметного огня, Вадим бросил «Порше» в сторону, проломился сквозь подлесок и некоторое время продирался по просеке. Когда-то здесь ходили тяжелые длинномеры, груженные бревнами, и в непросыхающей болотной грязи сохранились их следы. По ним-то Вадим и следовал, хотя предательские сучья, грозили поддеть колесные оси или кардан.

Безумный слалом среди выныривающих из темноты пней отнимал всё внимание Вадима, но каким-то дальним уголком сознания он не переставал дивиться тому, что пулеметные очереди дырявят деревья, не прошивая корпус автомобиля.

— Непрофессионал работает, — заключил он.

— Что? — прокричала Ксюша.

— Нет у твоих Грызлиных боевых летчиков. Вертолет купить можно, а настоящего летчика — хрена с два.

— Это Бурего, наверное, упражняется, — сообщила она.

— Кто?

— Начальник охраны. Помешан на частных самолетах и вертолетах.

Вадим молча принял информацию к сведению. Этот Бурего, или как его там, оказался паршивым пулеметчиком. Скорость, с которой двигался по лесному коридору, казалась головокружительной лишь сидящим внутри — из-за стремительного мелькания сосновых стволов. Сверху это выглядело иначе. Пилот вертолета видел машину как медленно ползущую черепаху, однако никак не мог пристроиться рядом, чтобы раздолбать из пулемета «Порше» вместе с седоками.

— Ч-черт!

Очередь опять прошла мимо, но одна из пуль отодрала левое крыло автомобиля, которое болталось как попало, громыхая, словно гигантская консервная банка. Ноги Вадима приплясывали на педалях в сложном танце, лишенном какого-либо предсказуемого ритма. Ксюша опять что-то кричала, торопливо и эмоционально, но вместо слов до ушей долетали отдельные возгласы, как будто она вопила, катаясь на американских горках.

Хлоп-хлоп-хлоп! Справа надломилось несколько березок, одна за другой, по ходу движения автомобиля. Махину вертолета унесло дальше. Высмотрев просвет среди деревьев, Вадим направил туда «Порше», который, то вставая на дыбы, то взбрыкивая задом, выломился из зарослей и, натужно взревев, вскарабкался по откосу на проселочную дорогу.

Почувствовав под собой относительно твердое покрытие, колеса закрутились веселее, после чего Вадим притормозил, а потом неожиданно дал полный газ.

Расчет был прост. Если сидящие внутри вертолета успели приноровиться к движению «Порше» и уже ловили его в прицельную рамку, то следовало усложнить им задачу. Как можно сильнее усложнить. Потому что, несмотря на очевидную безвыходность ситуации, поднимать лапы кверху Вадим не собирался.

Да, он отлично понимал, что даже ночью автомобиль виден сверху, как на ладони, поскольку вертолет ловит его лучом прожектора. Однако характер Вадима не позволял ему сдаться без боя. Это означало бы предать память Лили.

Поднырнув под брюхо снизившегося вертолета, Вадим понесся дальше.

— Догоняет, — прокомментировала Ксюша, высунувшаяся из окна. — Прямо над нами.

Впереди полетели клочья, выбиваемые из земли пулеметными пулями. Вадим, успевший увидеть пыльные гейзеры в свете фар, ударил по тормозам. Прекрасная реакция позволила переждать очередь и рвануть дальше.

— Развернулся, — сообщила Ксюша.

Ее голос, наполненный отчаянием, прозвучал не громче мышиного писка. Она и смотрела на вертолет, как мышка на сову: обреченно, подавленно.

— Вижу, — обронил Вадим.

У него появился план. Пора было покидать «Порше» и скрываться в лесу. Почему он не догадался сделать этого раньше?

Что ж, лучше поздно, чем никогда. Развернуться, оторваться и бежать!

Поглядывая на вертолет, начинающий новый заход, Вадим на полном ходу резко вывернул руль до отказа. Мир завертелся за грязным лобовым стеклом, словно гигантская карусель. На протяжении двух или трех секунд казалось, что «Порше» удержится на двух колесах и снова встанет на все четыре, но этого не произошло. Не вписавшись в столь неожиданный и крутой поворот, он опрокинулся сначала на бок, а потом на крышу.

Сопровождающий грохот был таким громким, словно гром ударил прямо в черепе Вадима. Не видя перед собой ничего, кроме наплывающей темноты, он продолжал держаться за руль, пока это было возможно. Потом, совершенно ослепший и оглохший, он почувствовал, как вместе с автомобилем проваливается куда-то и летит, летит, оторвавшись от земли.

 

5

Бывают моменты и даже целые периоды в жизни, когда мужчины весьма довольны собой. Для Владимира Бурего был именно такой день.

У него всё получалось, всё ладилось. Намеченная цель становилась все ближе, все реальней.

А ведь еще совсем недавно, когда бестолковые подчиненные упустили пленников Бурего думал, что всё пропало. Дежуривший на воротах Чаплыгин примчался к нему в одних трусах, вопя:

— Побег, побег!

Что он кричит, удалось разобрать не сразу, потому что мешал запущенный винт вертолета, оглашающий округу гулом и разбойничьим посвистом.

Для начала Бурего выключил двигатель. Затем съездил Чаплыгину по зубам. И только потом начал разбираться в произошедшем.

Оказалось, что он недооценил Вадима Верховского. Или же переоценил помощника, направленного в подвал с ответственным заданием. А скорее всего — и то, и другое вместе. Результат получился плачевный.

Внедорожник с вооруженными охранниками, пущенный в погоню, вскоре сообщил, что обнаружил «Порше» на лесной дороге. Но после фиаско с ножом Бурего не стал полагаться на других. Всё приходилось делать самому. Только в этом случае достигался задуманный эффект. Иначе всё шло кувырком, шиворот-навыворот, сикось-накось.

Он собственноручно поднял вертолет и, руководствуясь координатами, передаваемыми с земли, настиг угнанный «Порше». Очень вовремя. Потому что водитель внедорожника оказался таким же невезучим придурком, как все, кто был задействован в операции. Преследуя беглецов, он решил сократить путь и рванул по бездорожью. И что? А то, что умудрился так плотно вогнать машину между двумя соснами, что вытащить ее не удалось.

Пришлось Бурего исправлять ошибки своих подручных. Погоню продолжил он один. В принципе, ему не составило бы большого труда расстрелять «Порше» со второго, если не с первого захода. Однако он не мог предъявить шефу труп Ксюши с пулевыми ранениями. Ему нужно было тело со странгуляционной бороздой на шее.

И Бурего позаботился об этом. Управляя вертолетом и давя на гашетку, он не столько вел огонь на поражение, сколько «травил зверя», гонял беглецов по лесу, ожидая, пока они перевернутся и забуксуют. Так оно и случилось. И теперь Бурего по праву праздновал победу.

Очередной удачей было то, что «Порше» опрокинулся на крышу не в чаще, где к нему было бы не подобраться на вертушке. Удача улыбнулась Бурего, а он улыбался ей.

Совершив плавный разворот и хорошенько примерившись, он посадил вертолет на открытом пригорке, позаботившись о том, чтобы прожектор был направлен на машину. Затем позвонил охранникам и велел ожидать его во дворе особняка.

— Может, мы все-таки подскочим, шеф? — торопливо предложил Чаплыгин, все еще запыхавшийся, словно всё это время без устали бегал от ворот к дому и обратно.

В одних трусах.

— Уже наподскакивались! — рявкнул Бурего. — Дурдом, а не служба безопасности. Разогнать всех к чертовой матери!

— Стечение обстоятельств, — виновато произнес Чаплыгин.

— Они у вас вечно не там стекаются. Теперь вонь на всю округу стоит. Теперь полицию подмазывать, чтобы не реагировали на сигналы местных жителей. Знаешь, в какую сумму это выльется?

— Могу только догадываться, шеф.

— Лучше тебе не догадываться, а то в трусы наложишь. Штаны хоть надел?

— Так точно, — по-военному отрапортовал Чаплыгин.

В принципе, парень проявил себя неплохо. Успел несколько раз выстрелить в беглецов, хотя и не попал. Вовремя предупредил Бурего, вместо того, чтобы щелкать клювом. Да и теперь не проявлял признаков паники, не юлил, не заикался.

— Джип вытащили? — спросил Бурего, не отводя глаз от перевернутого «Порше», из которого никто не пытался выбраться.

— Так точно, — повторил Чаплыгин.

— Служил в рядах?

— Спецназ военной разведки.

— Назначаю тебя своим заместителем, — решил Бурего, выбираясь из вертолета с пистолетом в руке. — Исполняющим обязанности.

— Спасибо за доверие, шеф. Оправдаю.

— Поглядим. Кто-нибудь выжил? Или…

— Трое «двухсотых», — доложил Чаплыгин.

— Хорошо, — сказал Бурего. — Вернее, хреново. Ладно, сами виноваты. Колготки привезли?

— Э…?

— Мой прежний помощник должен был кого-то за колготками в супермаркет послать. Проверь. Если нет, смотайся сам.

— Какие брать? — деловито спросил Чаплыгин. — И сколько?

— Одних хватит, — решил Бурего, медленно приближаясь к месту аварии. — Или лучше две пары возьми на всякий пожарный. Прочные. Я тебе потом объясню, что с ними делать.

— Будет сделано, шеф.

— Можешь меня Владимиром звать, — разрешил Бурего. — Мы теперь всё время рядом будем.

— Так точно, шеф… — Чаплыгин запнулся и поправился: — Владимир.

— Ну, действуй там. Не оплошай, смотри.

Бурего выключил мобильник и сунул его в карман. Ближняя к нему дверь «Порше» задергалась. Стало не до разговоров.

 

6

Они оба лежали перед Бурего, беспомощные, находящиеся в его полной власти. Вадим Верховский, с обеими сломанными руками, и Оксана Грызлина, отделавшаяся ссадинами и ушибами, но уже связанная лентой, какой обычно упаковывают грузы. Руки, стянутые за спиной, причиняли ей неудобство, поэтому она постоянно приподнималась, старясь уменьшить нагрузку.

Ей так и не удалось выбраться из машины самостоятельно. Дверь с ее стороны заклинило, поэтому, освободившись от ремня безопасности, Ксюша попросту свалилась на потолок, поменявшийся местами с полом, и копошилась там, не в силах даже перевернуться. Помятый спортивный автомобиль превратился в нее в ловушку. Для них обоих.

Выволакивая Ксюшу за волосы, Бурего оглушил ее рукояткой тяжелого «Вальтера». Все равно шишек и кровоподтеков было более, чем достаточно. Ничего страшного. Следствию нужно будет подсказать, что они появились, когда Леонид прятал тело жертвы. Эксперты подпишут любую бумажку, лишь бы платили. Процесс отлаженный.

— Как чувствуешь себя? — спросил Бурего участливо, как будто его это действительно заботило.

— Тебя Леонид послал? — спросила она, вместо ответа.

— Леонид мертв, — ответил он.

— Как?

— А вот он его убил. — Бурего указал на Вадима, бледного, как смерть.

Болевой шок, ничего удивительного.

— Я была с ним, — сказала Ксюша. — Мы вообще не видели Леонида. Только охранников. Это была самозащита, любое следствие установит.

— Ошибаешься. — Бурего покачал головой. — Следствие установит, что, прежде чем наброситься на охрану дома, этот головорез… — Палец вторично указал на безмолвствующего Вадима. — Этот головорез зарезал ножом Леонида Грызлина.

— Так вот зачем тесак принесли?

Бурего с любопытством уставился на пленника, сумевшего сохранить не только ясность мысли, но и способность членораздельно изъясняться, вместо того, чтобы стонать, кряхтеть и вопить от боли.

Левая рука Вадима была сломана в запястье, правая — в районе локтевого сгиба. Чтобы убедиться в этом, Бурего не поленился стащить с него грязный, окровавленный пиджак, набитый оружием и телефонами.

Выяснилось, что Вадим не притворялся. Оба перелома были открытыми, позволяя любоваться видом окровавленных костей, пропоровших почерневшую кожу. Тем не менее, этот тип не издал ни звука, когда Бурего его вытаскивал и укладывал рядом с бесчувственной Ксюшей. Только глядел белыми от боли глазами. Герой, мать его. Ничего, он еще поскулит, поползает на коленях, когда его привезут в поместье. Здесь кончать его не хотелось. Пистолет Бурего был оформлен с разрешением на ношение оружия, и «пачкать» его убийством не хотелось.

— Да, ножик тебе дали, чтобы повесить на тебя убийство Леонида, — подтвердил Бурего.

Ценный для него тесак, найденный в пиджаке Вадима, он завернул в кусок подкладки и держал при себе. Отпечатков там теперь было, хоть отбавляй.

— Леонид, это сын Грызлина, — пояснил он. — Ты ведь его и так с удовольствием зарезал, я прав?

— Это он приказал мою семью схватить? — спросил Вадим, слегка приподняв голову, чтобы лучше видеть собеседника.

Свет прожектора начал понемногу тускнеть: садились батареи. Нужно было спешить.

— Вообще-то инициатива была моя, — признался Бурего без ложной скромности.

— И насчет дочери?

— Она побежала. Несчастный случай.

— Где ее…

Вадиму не удалось произнести вопрос полностью. Голос сорвался.

— Тебе лучше не знать, — заверил его Бурего. — Девочка утратила… э-э, товарный вид. Помни ее живой. — Он взглянул на часы. — Пока есть такая возможность.

— Я тебя убью, — сказал Вадим тихо.

— Ой, не смеши меня! Ты теперь и помочиться не способен самостоятельно.

— А ты подойди и открой рот.

Бурего ухмыльнулся, сдерживаясь. Гнев — плохой советчик. Наломаешь дров — потом разбираться придется. Нет уж, лучше следовать намеченному плану. Как и прежде.

Бурего заткнул пистолет за ремень, наклонился, схватил Ксюшу за лодыжки и поволок по земле к вертолету.

— Осторожней! — вскрикнула она. — Руки выворачиваются.

— Придется потерпеть, — сказал он, сопя. — Немного осталось.

— Как Давид? — спросила она, когда он разогнулся, чтобы передохнуть.

— Очнулся, — ответил Бурего. — Теперь пойдет на поправку.

— Обо мне спрашивал?

— Да.

— Что ты ему сказал?

— Правду. — Он перевернул Ксюшу вниз лицом, поставил на колени перед «Кондором» и заставил выпрямиться во весь рост.

— Какую? — спросила она, двигая посиневшими под лентой руками.

— Что ты мертва, — пояснил Бурего. — Полезай внутрь.

Дверей у «Кондора» не было, только проемы по бокам. Это был легкий вертолет, предназначенный для патрулирования побережья где-нибудь в солнечной Калифорнии. Но вот и здесь он пригодился. Как другие изобретения западной цивилизации.

Устроив Ксюшу на полу за пилотским креслом, Бурего отправился за Вадимом, тщетно пытающимся встать без помощи рук.

— Не мучайся, — сказал он, беря пленника под мышки.

— Это ты будешь мучиться. Надеюсь.

Бурего беззлобно ударил Вадима коленом в лицо. Полюбовался его расквашенным носом и лопнувшей губой:

— Ты помалкивай, герой, — посоветовал он. — Когда только язык работает, то разумней держать его за зубами. Согласен?

Вадим промолчал. Бурего поставил его на ноги. Он покачнулся, но не упал.

— Пошел, — приказал Бурего.

Вадим подчинился. При каждом неосторожном шаге было слышно, как хрустят поломанные кости. Усмехнувшись, Бурего ударил его кулаком в поврежденный локоть. Вадим зарычал, наклонившись и переступая на широко расставленных ногах, как пьяный.

— Говорю же, помочиться самостоятельно не сможешь, — прокомментировал Бурего.

На этот раз ответной реплики не последовало. Вполне удовлетворенный результатом своего маленького эксперимента, Бурего пнул пленника в зад и прикрикнул:

— Пошел, пошел!

Вадим с трудом распрямился и медленно побрел к вертолету.

— Интересно люди устроены, — говорил шагающий чуть позади Бурего. — Инстинкт жизни сильнее рассудка. Вот ты знаешь, что тебя убьют, когда мы прилетим, но все равно идешь. Не упрямишься, не падаешь на землю, не пытаешься сопротивляться. Потому что тогда бы мне пришлось пристрелить тебя прямо здесь, а тебе еще пожить хочется, я прав? Хоть немного.

Вадим ничего на это не ответил.

— А знаешь, я придумал, как с тобой расправлюсь, — доверительно сообщил Бурего. — Когда мы будем над особняком, я поднимусь повыше и сброшу тебя вниз. Никогда не видел мертвецов, упавших с высоты. Обгоревших видел, взорвавшихся видел, даже опущенных в кислоту видел, а вот…

— Это была кислота? — перебил Вадим.

Они оба знали, о чем идет речь. Точнее — о ком.

— Полезай внутрь, — распорядился Бурего, толкнув его в спину. — Забрасывай ногу, становись на колено, падай и ползи.

Его нежелание отвечать на вопрос само по себе было ответом. Стараясь не стонать, Вадим забрался в кабину.

Убедившись, что пленники лежат рядышком, как двое влюбленных, Бурего устроился за штурвалом и бросил тесак на соседнее кресло. Оживленные последовательными щелчками тумблеров, загудели двигатели над головой. Сыто заурчал за спиной редуктор. Приборная панель расцветилась зелеными и оранжевыми огоньками. В кабине постепенно усиливался механический свист турбины. Когда он превратился в вой, свидетельствующий о том, что лопасти винта вращаются с достаточной скоростью, Бурего поднял вертолет в воздух. Темная земля мягко провалилась вниз.

Вертолет описал круг, опустив массивное рыло к макушкам деревьев. Затем, подобно гигантскому зверю, учуявшему след, выпрямился, накренился и резво устремился вперед.

 

1

Ксюша что-то пыталась говорить, но Вадим отвернул голову, чтобы не видеть ее и не слышать. Коврик, на котором лежала его голова, вонял резиной и почему-то рвотой. Вадиму было все равно. Но это не было безразличие сдавшегося человека. Он не сдался.

Бурего ошибся, когда решил, что Вадимом Верховским руководит инстинкт самосохранения, не позволяющий умереть на месте.

Инстинкты были тут ни при чем. Вадим с самого начала решил, что обязан жить ради своей дочери. Принять смерть было бы слишком просто. А ты попробуй жить — жить, преодолевая постоянную, не утихающую боль. Жить и помнить. Жить и мстить.

Какое Вадим имеет право умереть, если вместе с ним исчезнут все воспоминания о Лиле?

Этих воспоминаний было так много… и вместе с тем так мало…

Вот они с Лилей катают шары для снежной бабы. Его вязаные перчатки и ее варежки промокли, руки обоих озябли. Время от времени Вадим берет ручонки дочери в свои и жарко дышит на них, пытаясь согреть. «Теперь давай я», — предлагает она. И открывает свой маленький рот, который он в шутку называет клювиком…

А вот она еще совсем крохотная, в колыбели. Над ее головой прикреплена игрушечная карусель с подвешенными разноцветными птичками. Крутясь, они издают хрустальный перезвон, чарующий Лилю. Она может без конца следить за вращением карусели и слушать волшебную музыку. А Вадиму некогда или просто надоело. Он убирает руку и хочет уйти. Жалобный вопль дочки вынуждает его остаться. Он вздыхает и продолжает аттракцион. Лиля счастливо улыбается, а в глазах ее блестят слезы…

И опять она плачет. Ей уже годика три, она самостоятельно ходит и даже бегает, хотя часто падает. На этот раз у нее сбиты обе коленки. Это Вадим виноват. Зарычал, изображая динозавра, а дочка бросилась наутек. Ему ужасно стыдно. Он целует ее ссадины, приговаривая какие-то заклинания. «Просто подуй», — просит Лиля.

Про целительное действие дутья ей известно еще с той поры, когда она только-только начала ходить. Вадим показывал ей трудолюбивую пчелку на цветке, рассказывая про сладкий нектар, который пчелка понесёт в улей. А про пчелиный укус ничего не успел рассказать. Лиля протянула пальчик и…

А другой пальчик она однажды сунула в дверную щель, там, где петли. Как Вадим его тогда не сломал, просто уму непостижимо. Он шел по коридору и толкнул мешающую ему дверь…

А еще однажды не удержал велосипед, на котором училась кататься Лиля…

И позволял ей купаться до полного посинения губ, после чего она долго и тяжело болела…

И пугал ее черной вороной, которая прилетает за детьми, которые не желают спать днем…

И не давал мороженого, когда Лиля просила…

И заставлял есть то, что она не хотела…

Вернуть бы всё назад, отмотать время в обратном направлении. До того самого дня, когда позвонила Ксюша и сообщила о своем бедственном положении. Достаточно было не брать телефон.

И всё? Так просто?

Да, всё. Так просто.

Мы постоянно совершаем какой-то выбор. Сворачиваем налево, а не направо. Решаем ехать поездом, вместо того, чтобы лететь самолетом. Встречаем кого-то или проходим мимо. Отказываем или соглашаемся, принимаем или игнорируем.

А еще оставляем детей одних.

«Теперь я бы Лилю ни за что не оставил, — подумал Вадим. — Всегда был бы рядом».

«А ты сделай меня маленькой, папочка, — услышал он ее голосок. — Вот такусенькой. Тогда ты сможешь посадить меня в коробочку и носить с собой. Хочешь?»

Он бы хотел. Он был на всё согласен, лишь бы не эта реальность, лишь бы другая, в которой дочь осталась жива. Но не существует на земле волшебника, способного отменить то, чему суждено было произойти, и то, что произошло. Все сказки со счастливым концом — ложь. Не бывает хэппи-энда. Любая жизнь заканчивается смертью. Просто одни умирают раньше, другие позже, одни трудно, другие легко.

Хотелось надеяться, что Лиля не успела ощутить ни страха, ни боли. Просто бежала, а потом ее не стало. И единственным местом, где она сохранилась, было воображение Вадима. Она жила в его голове и в его сердце. И он никому не позволил бы разрушить последнее прибежище своей маленькой, обожаемой принцессы.

 

2

Всё это время Вадим не просто лежал, предаваясь воспоминаниям. Он прислушивался к работе двигателей и ждал. Если промедлить, то Бурего успеет посадить вертолет. Если начать слишком рано, то внимание врага не будет усыплено в должной мере.

Почувствовав, что скорость немного снизилась, Вадим лег набок, уперся в пол неповрежденным локтем и поджал ногу, готовясь встать. Устремленные на него глаза Ксюши расширились. Он не подал ей никакого знака, не расщедрился на успокаивающую улыбку, даже просто не кивнул, давая понять, что знает, что делает. Для этого требовались силы, которые нельзя было тратить столь расточительно.

Секунд десять Вадим стоял на коленях в неустойчивом равновесии, приноравливаясь к ритмичному покачиванию вертолета. Бурего поднимал его выше, вместо того, чтобы идти на снижение. Значит, действительно решил сбросить с высоты.

Человек предполагает, а бог располагает. Бог, допускающий, чтобы люди убивали друг друга и маленьких детей. На него надейся, а сам не плошай.

«Не оплошаю», — подумал Вадим. Он знал, что у него всё получится. Так всегда бывает, когда не допускаешь никаких вариантов, кроме одного-единственного.

Поднявшись, он встал за спиной Бурего. Двигаться можно было не осторожничая, потому что шум двигателей заглушал все остальные звуки.

Вадим расставил ноги пошире. Его руки плетьми висели вдоль туловища, но они сейчас были не нужны. Бурего не носил шлема. Это было его ошибкой. Последней, но не главной. Главную он совершил, когда распорядился взять в заложники семью Верховских.

Улучив момент, Вадим резко выгнулся назад, а потом нанес удар головой. Его лоб врезался в обращенное к нему темя с отчетливым звуком точно посланного бильярдного шара. Во всяком случае, Вадим услышал треск и, не обращая внимания на искры в глазах, повторил прием.

Бурего, намеревавшийся обернуться, стал заваливаться на бок. Проблема состояла в том, что при этом он продолжал держаться за штурвал.

Сменив позицию, Вадим ударил ногой по рукам Бурего.

Вертолет накренился. Если бы его повернуло в ту сторону, где стоял Вадим, того просто выбросило бы в боковой проем. Однако это был его день и его бой. Он устоял, навалившись на кресло, тогда как оглушенный Бурего пропал. В буквальном смысле. Мелькнул и исчез, напоследок взбрыкнув ногами.

Вертолет продолжал лететь сам по себе, скособоченный и устремленный обтекаемым рылом к звездам. Какой у него барьер высоты? Не завалится ли он на бок сильнее, избавляясь от пассажиров?

Гадать было некогда, да и не имело смысла. Обхватив себя правой рукой за покореженное запястье, Вадим взял завернутый тесак, успев проделать это до того, как у него потемнело в глазах.

Кажется, он вопил. Или рычал. Это помогало. Он словно подстегивал себя этим криком. Прервался только для того, чтобы приказать Ксюше перевернуться на живот. Потом опять кричал, рычал и стонал, перерезая путы на ее руках, заведенных за спину.

Собственных рук он не чувствовал. Они стали сплошной болью, грозящей отправить Вадима в беспамятство при малейшем движении, а движений пришлось проделать немало.

— Мы падаем, — заблажила Ксюша, хватаясь за что попало.

Отлично. Это означало, что руки у нее теперь свободны.

— Тряпки, — прокричал Вадим.

— Какие? — взвизгнула она.

— Любые. Перевяжи мне запястье и локоть. Как можно туже.

— Ты не сможешь!

— Я летчик. Скорее.

Переборов страх высоты, Ксюша взялась за дело. Когда она выполнила то, что от нее требовалось, Вадим велел подвести его к креслу, упал в него и взял штурвал в свои бесчувственные руки. Ноги уверенно стали на педали. Как только вертолет выровнялся, Вадим потянулся к дросселю, а потом к переключателю шага винта.

Двигатель загудел в иной тональности. Вертолет изменил курс и полетел над черной равниной, постепенно снижаясь.

Вдали полыхало электрическое зарево, но туда было нельзя. Беглецам нужно было в темноту, в самый непроглядный мрак.

 

3

Движения Вадима выглядели неуклюжими, но действовал он достаточно четко — значительнее проворнее и точнее, чем ожидала Ксюша. Она безмолвно сидела рядом, глядя то в ночь, то на стрелки индикаторов, беспорядочно раскачивающиеся из стороны в сторону.

В какой-то момент ей показалось, что он отключился.

— Вадим! — вскрикнула она. — Лес.

Едва не коснувшись лопастями винта верхушек деревьев, он поспешно потянул штурвал на себя, заставляя вертолет подняться выше:

— Это было кобирование, — сообщил он, едва ворочая языком. — То есть набор высоты. А теперь пора на посадку. Черт. Ничего не вижу.

— Внизу ровно, — доложила Ксюша.

— Громче, Лилечка, — потребовал он.

Она испуганно посмотрела на него. Вадим смотрел перед собой стеклянными глазами смертельно пьяного или даже мертвого человека.

— Лиля! — позвал он опять. — Громче. Дай координаты.

«Бредит, — поняла Ксюша. — Сейчас разобьемся».

— Лилю убили, — прокричала она в ухо Вадима. — Ее больше нет.

Ее расчёт оказался верным. Он встрепенулся и заморгал. Он снова был здесь, а не блуждал по закоулкам своего сознания, разговаривая с дочерью.

— Держись, — сказал он.

Она прочитала это по его губам.

Вертолет провалился вниз так неожиданно, что у Ксюши дух захватило. При посадке он сильно ударился об землю и запрыгал, подобно норовистому жеребцу.

— Прыгай! — прокричал Вадим.

Они вывалились в жесткую траву, а покинутый вертолет поволокло дальше, пока он не врезался в металлическую опору электросетей. Во все стороны полетели куски фюзеляжа, стекла, пластмассы, фрагменты приборов с телепающимися обрывками проводов. Затем от корпуса оторвался несущий винт, все пять цельнометаллических лопастей которого бешено вращались на лету. С шорохом вспарывая воздух, этот исполинский волчок улетел куда-то в кусты. Лишь пропеллер на хвосте продолжал вращаться, издавая пронзительный свист вышедшей из повиновения электродрели. Потом и он заглох.

— Прилетели, — сказал Вадим, сидящий на земле.

Когда вокруг падали детали вертолета, когда над ними пронесся сорванный винт, он даже голову в плечи не втянул. Как будто был заговоренным.

— Что дальше? — спросила Ксюша, вытряхивая из ушей землю.

— А дальше — иди ты, — сказал он, подогнул ноги и встал.

— Куда? — не поняла она.

— На, — бесстрастно пояснил он.

— Прогоняешь?

— Ты уже всё для себя решила, — сказал Вадим, поворачиваясь из стороны в сторону, чтобы выбрать, куда двигаться. — Разве нет?

— Не понимаю, о чем ты, — машинально произнесла Ксюша.

Она врала. Она понимала и действительно приняла решение. Леонид был мертв, Давид — жив. Стоило попытаться переиграть всё в свою пользу.

— Понимаешь, — сказал Вадим.

Он пошел прочь, постепенно сливаясь с темнотой.

— Подожди! — закричала Ксюша. — Не уходи так, Вадим! Скажи что-нибудь.

Вадим остановился, обронил через плечо:

— Поезжай туда, где я тебя не найду. Иначе…

Не договорив, он двинулся дальше. Ксюша его больше не останавливала. Она знала, что он имел в виду.

 

1

С тех пор минуло несколько месяцев. Настала зима, черная, дождливая, сырая. Снег ложился и таял, не успевая порадовать взор своей девственной белизной.

Было много ворон или галок — Ксюша их не различала. По ночам они молча сидели на деревьях парка, а на рассвете дружно поднимались в серое небо и кружили там, кружили, оглашая окрестности хриплыми криками, как будто предупреждали друг друга о близящейся беде.

Но беда не приходила, и черные птицы куда-то улетали, чтобы вернуться под вечер и опять обсесть голые деревья, окружающие дом.

— Господи, как они надоели, — сказала Ксюша, трогая виски тонкими, холодными пальцами. — Орут, орут. Я спать из-за них не могу.

— Ты вчера уже говорила, — напомнил Давид, оторвав глаза от газеты. — И позавчера. И…

— И позапозавчера. Господи, милый, сделай уже что-нибудь.

Ксюша не хотела признаваться, что вороньи стаи напоминают ей о том, что ее дочь даже не погребена подобающим образом. Может быть, ее тонкие белые косточки…

Чтобы не разрыдаться прямо за столом, Ксюша схватила ложку и принялась намазывать слабо прожаренный тост маслом, а потом черной икрой. Нужно было занять себя. Постоянно нужно было чем-то занимать себя, иначе становилось плохо, совсем плохо.

И с каждым днем только хуже.

— Пошли своих опричников, пусть их перестреляют, — попросила Ксюша, быстро и жадно жуя.

Вкуса она не чувствовала. Но зато и не плакала.

— Я придумал кое-что получше, — сказал Давид.

После инсульта он сильно сдал. Пальцы одной руки плохо сгибались, нога постоянно немела, мимика сделалась перекошенной, потому что половина рта не двигалась. Голос его сделался слабым, старческим. Относительно молодо он выглядел только в седле. Верховая езда, если позволить себе такой каламбур, была его любимым коньком и раньше, а теперь, когда медики посоветовали двигаться как можно больше, совершал конные прогулки ежедневно, при любой погоде.

Естественно, Ксюше приходилось сопровождать его. Порой, когда они скакали рядом по парку или через луг, она прикидывала, что будет, если пробить Давиду череп, а потом свернуть всё на якобы сбросившую его лошадь.

— И что ты придумал? — спросила Ксюша, намазывая следующий тост апельсиновым джемом.

Со дня возвращения домой она поправилась на добрых семь килограмм, потому что еда помогала снять стресс, а стресс не отступал.

Первые десять суток она провела под домашним арестом, не зная, как обойдется с ней Давид. В конечном итоге он ее простил, но Ксюша не испытала особого облегчения. Ее любимым занятием стало чтение детских книг перед сном. Закрывшись в спальне, она тихонько читала вслух — «Алису в Стране чудес», «Винни-Пуха», «Белоснежку». Если никто и ничто не мешало, появлялось ощущение, будто дочка где-то рядом, слушает сказки и уже не так сильно сердится на свою непутевую маму.

Но эти проклятые черные птицы, каркающие и каркающие про уже случившуюся беду!

— Что ты придумал, Давид? — повторила она вопрос, когда не хватило терпения ждать, пока он закончит срезать верхушку своего обязательного утреннего яйца всмятку.

С одной полупарализованной рукой для него это стало достаточно сложной задачей, хотя он не позволял делать этого никому из прислуги.

Бодрился. Притворялся прежним Давидом.

— Я распорядился убрать парк, — пояснил он, медленно жуя. — Деревья спилят, потом выкорчуют. На их месте будет поле для гольфа.

Она недоверчиво посмотрела на него:

— Ты собираешься играть в гольф?

— Почему нет? — Он пожал плечами, вернее, одним плечом. — Врачи говорят, что мой организм быстро восстанавливается. Ты не слишком много ешь, Ксюша?

— Нет. — Она демонстративно откусила большой кусок шоколадного торта. — Мне хочется, и я буду.

— Хватит! — произнес он ровным, но очень сухим тоном.

— Как скажешь, любимый.

Ксюша запихнула остаток в рот и принялась переминать зубами, осознавая, как некрасиво выглядит с набитыми щеками.

Ей было плевать. Скорее бы ночь. Время Алисы и Белого Кролика. Время Лилечки.

— Иди переодевайся, — распорядился Давид, бросая скомканную салфетку на стол. — Поедем на прогулку.

— Моя Миледи хромает, — сказала Ксюша.

— Поедешь на другой.

— Как скажешь. — Ксюша резко поднялась. — Любимый.

— Поторапливайся, любимая, — отчеканил он, не глядя на нее.

Взять молоток — и по темечку. Ксюша очень живо представила себе эту картину, но радости видение не доставило.

Она знала, что никогда не сделает этого. Деньги Давида были дороже свободы.

Дороже даже дочери.

Правда была такой убийственно-горькой, что Ксюша даже немного всплакнула, переодеваясь в костюм для верховой езды.

И то, и другое вошло в привычку.

 

2

Любому мужчине известно, что похмельный синдром — не сахар. Беспощадный и неотвратимый, как рок, он каждого находит в свой час, и тогда пощады не жди. Так придавит, что впредь навсегда заречешься никогда не перебирать с горячительными напитками. Некоторые, собственно говоря, всю жизнь этим только и занимаются — ночью пьют, утром зарекаются.

Отставной прапорщик Онищенко, работавший ныне садовником в доме Грызлина, не тратил время на подобные глупости. Если он пил, то пил, а если страдал с похмелья, то искал способ похмелиться — вот и вся нехитрая философия.

— Уф-ф, — бодро произнес Онищенко, усаживаясь на свое традиционное место за кухонным столом. — Ну и напахался сегодня. Дуб и два вяза положил в одиночку. Теперь и расслабиться не грех, верно, Муська?

Обращался он как бы к трехцветной кошке, отиравшейся у плиты, а сам косился на супругу Марину, чье слово в доме было решающим. Она казалась полностью сосредоточенной на процессе приготовления котлет, однако принесенная мужем бутылка не осталась незамеченной, он в этом не сомневался, а потому был начеку.

В переговорах с законной супругой нельзя было допускать ни одной тактической ошибки. Иначе не свежую котлетку на закуску получишь, а удар раскаленной сковородой по темечку. Прецеденты были. Давно, к счастью, но разве новое — это не хорошо забыто старое?

— Водку жрать не дам, — отрезала Марина. — Хватит с тебя вчерашнего. Тон тусклый, почти равнодушный. А спина под махровым халатом напряжена, как у борца перед схваткой.

— Зачем же водку? — усмехнулся Онищенко. — Сегодня ром пьем, мать. Белый, на сахарном тростнике настоянный. «Гавана Клуб» называется — о как!

Марина отвернулась от плиты и посмотрела на него тяжелым, немигающим взглядом, выдержать который сумел бы далеко не каждый мужчина, хоть пьяный, хоть трезвый.

— Ро-ом, значит, — протянула она с не сулящей ничего хорошего интонацией. — Дорогой, наверное?

В ожидании ответа она шагнула вперед. Звякнула посуда в навесном шкафчике над мойкой. Кошка Муська насторожилась, готовая пулей вылететь из кухни.

— Да уж не из дешевых, — невозмутимо подтвердил Онищенко, внимательно следя за руками супруги, сжавшимися в кулаки и упершимися в крутые бока.

— Премию получил, что ли? — осведомилась она.

Имелась в виду тысяча долларов, обещанная хозяином за спиливание старых деревьев, подступающих к дому с южной стороны. Корчевать пни должны были по весне, как только земля протряхнет. Как объяснил Давид Семенович, на месте парка будет разбито поле для гольфа. Онищенко это добавляло хлопот, но зато и зарплату ему пообещали повысить.

Валить деревья он взялся в одиночку, чтобы ни с кем не делиться. Бензопилу ему купили самую современную — достаточно легкую, суперпрочную и работающую не слишком громко, чтобы не слишком донимать хозяйку. Ее в последнее время частенько мучали мигрени. Слуги шептались, что это после того, как хозяин настучал ей по голове за измены.

— Премия не раньше марта будет, — признался Онищенко, которому из закутка между столом и холодильником отступать было некуда. — А то и в апреле, это уж как работа пойдет. Дубы еще ничего, а акация вязкая, зараза. Волокна перепутаны так, что пила застревает постоянно.

— Ага, застревает, понятное дело. — Марина кивнула, после чего ее голова так и осталась нацеленной на супруга. — Премия, значит, весной, а ром сейчас? И сколько он стоит, интересно знать?

— Пусть тебя это не беспокоит, — заявил Онищенко, ухмыляясь.

— Что? — переспросила Марина.

Тихо и коротко.

Ее правая рука оторвалась от стакана, потянувшись к бутылке, выставленной на стол.

Онищенко небрежно извлек из кармана внушительную стопку денег и швырнул ее на стол.

Пятерня супруги, находившаяся в опасной близости от бутылочного горлышка, зависла в воздухе.

— Это что? — недоверчиво спросила она.

— Да уж не фантики, хе-хе. Выставляй-ка рюмашки на стол, мать. Отметим это дело.

— Сколько здесь? — Марина, уставившаяся на деньги, выглядела завороженной, как та доверчивая толстушка с румяными щеками, которая когда-то выбрала фамилию Онищенко и кочевую жизнь офицерской жены, полную невзгод и лишений.

— Стандарт. — Он щелкнул пальцем по бутылке и пожал плечами. — Семьсот пятьдесят граммов, плюс- минус пять.

— Я о деньгах спрашиваю, — перебила Марина, впрочем, без всякого раздражения в голосе. На ее разгладившемся лбу сделалось одной морщинкой меньше.

Она уже предвкушала отдых, полный райских наслаждений, именуемых на современном языке «олл инклюзив».

— Штука в пересчете на баксы, — небрежно доложил Онищенко. — И весь х… — он кашлянул, — и весь хрен до копейки.

Марина уважительно покачала головой.

— Так все-таки заплатил Давид Семенович?

— Держи карман шире. Он скорее удавится, чем вперед заплатит. — Онищенко понизил голос и опасливо покосился на дверь. — Нет, не он. Но мы и без него лыка не вяжем. — Призадумавшись, он поправился. — Не шиты этим самым лыком. В смысле, не пальцем деланы.

— Тогда откуда деньги?

Взгляд Марины снова преисполнился свинцовой тяжести. В прошлом году супруг спер в хозяйской кладовой кондиционер, был пойман, бит и едва не уволен без выходного пособия.

— Всё нормально, мать, — самодовольно успокоил ее Онищенко. — Никакого криминала. Подкатил ко мне один мужик с просьбой. У меня пила, у него роща березовая. Мужик хочет ее на дрова пустить. Предложил в свободное от работы время валить деревья. Это недалеко. — Онищенко ткнул большим пальцем куда-то через плечо. — Пять минут езды. Но главное — деньги вперед. Предоплата называется.

— Что за мужик? — настороженно спросила Марина, перекладывая котлеты со сковороды на тарелку.

— Нормальный. Обгоревший чуток. — Онищенко приложил ладонь к половине лица. И руки одной нет. Вот посюда.

Он провел той же ладонью по локтю.

— Не показывай на себе! — испугалась Марина.

— Да брось ты свои суеверия, — поморщился Онищенко. — Заказчик мой так и говорит: верит приметам тот, кто с приветом, ха-ха.

— Типун тебе на язык!

— Язык мой, как хочу, так верчу. — Взглянув в сузившиеся глаза жены, Онищенко сообразил, что перегнул палку, и поспешил вернуться к безопасной и для обоих приятной теме. — Короче, надежный мужик и со всем уважением. Ром от него. Держи, говорит, презент, сам выпей и супругу угости. За успех нашего, ха-ха, безнадежного предприятия. Это шутка такая, ха-ха.

Именно это Онищенко теперь не терпелось сделать — выпить. Хоть за удачу, хоть за любовь, а то хоть и вовсе за черта лысого. Лишь бы поскорее да побольше.

— Посуду подавай, мать, — напомнил он, потирая ладони. — И закуску на стол мечи. Такое дело отметить нужно.

— Да разве ж я против?

Деньги исчезли в кармане безразмерного Марининого халата, а вместо них на столе возникли два пузатых стаканчика дымчатого чешского стекла, празднично сверкающие в свете лампы под абажуром. В кухне сразу сделалось удивительно светло и уютно.

— Чем там правительство занимается? — развязно осведомился Онищенко. — Всё обещания, небось, раздает, вместо того, чтобы о трудовом народе заботиться?

Делая вид, что его живо интересует политика, он успел опорожнить один стаканчик и наполнить его заново.

По лицу Марины скользнула легкая тень недовольства, однако она решила дать мужу немного расслабиться. Добытчик, как-никак.

— Террористы никак не уймутся, — сообщила Марина. — Опять голову подняли. Три взрыва в Париже, один за другим.

— Так им и надо, европейцам, — сурово произнес Онищенко. — Распустились совсем. Твердая рука нужна, твердая!

Не дожидаясь, пока Марина отвернется, он махнул второй стаканчик. Нынче ему было позволено всё. Или почти всё.

— Что там у нас с закуской? — осведомился он, отдышавшись. — Голодный я. Аппетит приходит не во время еды, а во время этого самого…

Он щелкнул пальцем по ромовой бутылке. В его животе забурлило. По звучанию это напоминало ворчание голодного пса, терзающего кость.

— Вот, котлетки как раз поспели, горяченькие, — доложила Марина, усаживаясь за стол с благоухающей, горячей миской в руках. — Они, правда, куриные, — покаялась она, — но все равно вкусные, я в фарш сальца добавила для сочности.

Онищенко молча кивнул, тыча вилкой в котлету. Она никак не накалывалась. Что-то он быстро опьянел сегодня. Глаза осоловели, голова отяжелела.

Внимательно наблюдая за ним, Марина наполнила тарелки рисом с тушеной капустой, вывалила туда же по две котлеты, запах которых перешибал спиртовой дух.

— Завтра пельмешков сооруди, мать, — распорядился Онищенко, прицельно совмещая свой стаканчик со стаканчиком жены. — Огурчики откроем, помидорчики.

— Закусывай, закусывай.

— Чтобы закусывать, сперва выпить надобно, — резонно возразил Онищенко.

Пока он подносил стопку ко рту, добрая четверть содержимого выплеснулась на его неверную руку, но подобные пустяки не могли остановить бывшего прапорщика. Его локоть по-гусарски выгнулся на уровне груди, мизинец лихо оттопырился, губы вытянулись вперед, спеша соприкоснуться с живительной влагой.

Марина последовала его примеру, не пролив ни капли из своего стаканчика, наполненного не то что до краев, а с выпуклой «горкой».

Муж сделался вялым, оцепенел, уставившись в полную тарелку.

— Больше не пей, — решила Марина. — Утром перегар за версту слышно. Учуют хозяева — попрут.

После выздоровления Давид Семенович Грызлин завел обыкновение кататься по расчищенным дорожкам парка на гнедом жеребце с тонкими перебинтованными ногами. Молодая жена сопровождала его на такой же гнедой кобылке. Врачи порекомендовали ему проводить как можно больше времени на свежем воздухе, а она таскалась за ним, изображая заботу.

«Сука, — беззлобно подумала Марина, наливая себе еще. — Потрахалась на стороне, а теперь заботливую жену из себя корчит. Мне бы так. Хоть какого-нибудь кобеля завалящего».

Не отрывая взгляда от задремавшего супруга, она залила в рот сладковатый, жгучий напиток.

— На сегодня хватит, — решила она, закручивая бутылку.

Онищенко ничего не возразил на это. Посидел-посидел, понурясь, и вдруг упал лицом в котлеты с гарниром.

«Козел», — привычно подумала Марина.

Она хотела встать, чтобы перетащить пьяного мужа на диван, но ноги ее не послушались.

Приподнявшись, она грузно опустилась на место, тараща глаза, норовящие закрыться. Что за наваждение? Это чего же они напились?

Протянутая к бутылке рука упала на стол. Локтю было горячо в раздавленной котлете, но убрать его не было сил. Страшно хрипя, Марина сделала еще одну попытку подняться и опрокинулась навзничь вместе с хлипким табуретом. Так она и осталась лежать, оглашая кухню богатырским храпом.

 

3

До утра Вадим просидел в комнате с задернутыми шторами. Она служила супругам Онищенко и гостиной, и спальней, а еще там помещалась кошка — вот и всё, что можно сказать об этом жилище. Вторую половину дома занимал сарай, где был свален разный садовый инвентарь.

Вадим наблюдал за этим домом и его обитателями несколько недель. Для этого пришлось вычислить участок ограды, не просматривавшийся видеокамерами, установленными по периметру.

Дважды попытки забраться на территорию заканчивались прибытием патрульной машины с охранниками. Вадим сам не светился, нанимал пьянчуг из соседнего села, подбивая их вынести то газонокосилку, то моток медного кабеля. Их ловили, били, допрашивали, но что они могли рассказать? Хотели на бутылку заработать — вот и вся исповедь.

Третья вылазка увенчалась успехом. Вадим получил совершенно не нужный ему водяной насос, рассчитался и продолжил разведку самостоятельно.

Отыскав лазейку в линии обороны противника, он свел знакомство с садовником Онищенко, вошел к нему в доверие, дал денег и бутылку рома с растворенным в нем димедролом. Оставалось надеяться, что супруги не гипертоники и очухаются часиков так через двенадцать. К тому времени Вадим будет далеко.

Или его совсем не будет.

Отрезок жизни между тем мгновением, когда он узнал о гибели дочери, и до настоящего дня вспоминать не хотелось. Вообще не хотелось вспоминать ничего и никого, кроме Лилечки. Этим Вадим и занимался, когда ему было особенно плохо. Когда по лесу скитался, пока не набрел на землянку беглого зэка. Когда с гангреной валялся и руку ему без наркоза резали. Когда думал о брошенных родителях.

Теперь всё это осталось позади. А впереди — только одно.

Дождавшись рассвета, Вадим достал из сумки обрез и долго тренировался управляться с ним одной рукой. Он занимался этим чуть ли не каждый день на протяжении последнего месяца, так что получалось ловко — хоть кино снимай. В жанре вестерн.

В принципе, можно было научиться класть полноценный карабин на протез правой руки, однако зачем таскать такую тяжесть, когда со спиленным стволом легче? Дальнобойность оружия значения не имела. Только разброс картечи.

В половине девятого Вадим проверил, крепко ли спят супруги, натянул вязаный колпак садовника, его зеленый бушлат с меховым воротником и покинул дом.

 

4

Матильда под Ксюшей шалила, взбрыкивала, угрожающе скалилась, норовила проскакать под низкими ветками. Приходилось напоминать ей о повиновении натянутыми удилами и шпорами. Ненадолго кобылица усмирялась, а потом снова принималась за свои фокусы.

— Может, хватит на сегодня? — спросила Ксюша, трясясь в седле.

— Поглядим, как дела на лесоповале, и повернем, — пообещал Давид.

Он был обращен к жене парализованной половиной лица, поэтому казалось, будто он разговаривает, не разжимая губ.

— Весь зад отбила, — пожаловалась Ксюша. — Синяки будут.

«Только кто теперь увидит», — подумала она и почему-то вспомнила Вадима.

«Поезжай туда, где я тебя не найду», — сказал он, а Ксюша не послушалась.

Она часто его не слушалась, а потом жалела.

Возле деревьев виднелась фигура садовника — сам объемистый и зеленый, а голова маленькая, черная. Жужжала пила. Между поваленными стволами белели клаптики талого снега.

Ксюша смотрела туда и думала, что если бы ей пришлось сейчас умереть, то это было бы последним, что она увидела. Унылый, грязный фрагмент мира. И неважно, что на ней дорогущая шубка, лосины и сапоги. Она — часть этого неприглядного пейзажа.

— Я хочу домой, — сказала она, натягивая поводья.

— Не капризничай, — процедил Давид, нелепый в своем жокейском картузе поверх отросших седых патлов. — Мы не одни, сколько раз тебе напоминать?

Он имел в виду молодого охранника, следующего в десяти метрах позади них на бесшумном электромобиле.

Лошади, сочно шлепая копытами по раскисшей грязи, приблизились к садовнику, положившему бензопилу на землю и склонившемуся над ней.

— Ну как дела, Онищенко? — громко спросил Давид, придерживая жеребца. — Управишься к весне?

Онищенко выпрямился и развернулся, только это оказался никакой не Онищенко, а Вадим.

Ничего не говоря и держа обрез в одной руке, он открыл огонь, начав с охранника, потом переведя ствол на лошадей. Должно быть, оружие было автоматическое, скорострельное и многозарядное, потому что выстрелы следовали один за другим — оглушительные, хлесткие, раскатистые — ба-ах-х… ба-ах-х… ба-ах-х…

Миледи понесла, но сделав два прыжка, кувыркнулась через голову, подмяв под себя Ксюшу. Подняв голову на тонкой шее, она дрожала, глядя на приближающегося Вадима.

— Не надо, прошу, — послышался голос Давида, скрытого от Ксюши лошадиным крупом.

Вадим приподнял обрез и выстрелил. Больше Давид ни о чем не просил.

Ксюша задергалась, силясь вытащить ногу из-под кобылы, а потом решила лежать неподвижно.

Вадим навис над ней, дыша паром.

— Я предупреждал, — сказал он.

— Я знала, что ты придешь однажды, — сказала Ксюша. — Я ждала. Убей меня. Я не хочу жить.

— Тяжело? — спросил Вадим.

— Очень, — ответила она. — Я больше не могу.

— Тогда живи дальше, — сказал он.

— Прошу тебя!

— Нет.

Отведя ствол, всё это время глядевший ей в лицо, Вадим отошел и вскоре снова скрылся за лошадью. Раздались выстрелы — частые, разные, со всех сторон. А ответных выстрелов из карабина Ксюша так и не услышала.

Плача, она всё дергала и дергала застрявшую ногу, но выбраться самостоятельно не могла. Кто ей теперь поможет? Того единственного мужчины, на которого она всегда могла положиться по-настоящему, больше не было рядом.

Нигде не было.

Обессилев от рыданий, Ксюша уронила голову на землю и стала смотреть в небо над собой. Оно было серым и непроницаемым.