1

Он устал. Он хотел обратно. Или просто куда-нибудь. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Здесь почти не было красок, как на старой выцветшей фотографии. Только намеки на красное, синее или зеленое, а в общем всё бесцветное, даже не черно-белое, а серое. Похожее на дым. И такое же текучее, призрачное, переменчивое.

Иногда из этой дымчатой завесы выглядывала чья-нибудь рожа, а иногда высовывалась лапа, стараясь нащупать его и утащить дальше, в темные глубины, которые не были видны, но угадывались и постоянно ощущались.

Там было не просто страшнее или хуже, там было так, что одно лишь предположение вгоняло в смертный ужас. Оставалось надеяться, что его не найдут и не заметят. Но они знали, где он. И звали его.

Давид Семенович. Давид Семенович.

Голос был ему знаком. Он доносился откуда-то из страшного далека. Давид молчал и таился. Ему не хотелось себя обнаруживать, не хотелось выглядывать и откликаться.

Давид Семенович. Давид Семенович.

Этот голос принадлежал человеку, который долгое время был рядом. Его тоже как-то звали. Как?

Бурего. Владимир Бурего. Какие глупые, бессмысленные слова. Они ничего не значат. Нужно взглянуть на этого Бу-ре-го хотя бы одним глазком. Что ему нужно? Почему он не отстанет? Зовет, зовет, за плечо трогает.

Это было важное открытие. У меня есть плечо, вдруг понял Давид. Я человек. С туловищем, руками, ногами. Глаза и рот тоже есть. Сейчас открою.

Не получилось. Пошевелить хотя бы пальцем — тоже. Пока все, на что был способен Давид, это слышать. И ощущать. А еще обонять.

— Давид Семенович, очнитесь, — позвал Бурего.

Серая завеса сменилась темнотой, но не тем непроглядным мраком, который вызывал такой ужас, а темнотой теплой, расцвеченной разными оттенками. Справа от Давида угадывался какой-то просвет. Голос Бурего доносился слева. Оттуда же шел сильный парфюмерный аромат.

«Я лежу, — понял Давид. — На спине. Кажется, это больница. Да, точно, меня ведь куда-то везли, потом несли. Значит, я в палате. Справа от меня окно, слева сидит Бурего. Он хочет, чтобы я очнулся. Но я не хочу. Там будет больно, тревожно и неприятно. Лучше ускользнуть обратно, пока не поздно».

— Давид Семенович, я здесь из-за вашей жены…

Давид замер, сжавшись. Что-то с Ксюшей? Воспоминание о ней было болезненным, как укол в мозг.

— Давид Семенович, она…

— Что?

Давид не услышал собственного голоса, но понял, что сумел пошевелить губами. И Бурего это заметил.

— Она была с вашим сыном…

«Почему он все время не договаривает? — разозлился Давид. — Что за идиотская манера? Хочешь что-то сказать, скажи. Нет, тянет кота за хвост, тянет…»

— Что? — повторил Давид, на этот раз внятно.

— Не знаю, как вам и сказать, — заторопился Бурего, силуэт которого проступил сквозь сомкнутые веки. — Но она сама во всем виновата. Они ведь с Леонидом специально того актера позвали. Рассчитывали, что у вас сердце не выдержит. Но просчитались. Вы меня слышите?

— Да.

Давид открыл глаза. Всё выглядело совершенно незнакомым, за исключением привставшего со стула Бурего. Но и он казался каким-то чужим, как будто они не виделись много лет. Сколько же времени на самом деле прошло? Надо будет спросить. Но сначала…

— Кс-с… Ксюша, — протолкнул сквозь губы Давид.

— Она у Леонида жила, — сказал Бурего. — Они решили, что вы не выйдете из комы. У вас инсульт был, Давид Семенович. Из-за того видео, помните? Которое Леонид вам подсунул. А я новое снял. Про него самого. Про него и Ксюшу. Он ее… Он ее задушил. Она мертва, Давид Семенович. Он использовал ее в своих целях, а потом убил. И теперь мечтает добраться до вас, чтобы совсем уже одному остаться.

Давид подвигал языком и губами, вспоминая, как управлять ими. Ему предстояло произнести сразу несколько слов подряд. Большая, почти непосильная работа. Но ее нужно было сделать. И чем скорее, тем лучше.

 

2

Что-то не давало Ксюше покоя, что-то беспокоило ее, когда она вспоминала Юлию Александровну со спящей Лилей на руках. Наверное, это было чувство вины, решила она, прислушавшись к своим мыслям и ощущениям.

Девочка успела сильно вырасти, пока мама наслаждалась шикарной жизнью. Такая большая.

Ксюша снова вспомнила свисающие ноги дочери. Что-то в этом было неправильное. Что-то…

— Ты спишь? — спросил Вадим.

— Нет, — ответила Ксюша, не открывая глаз.

Она сидела, прислонившись спиной к стене, обхватив согнутые колени руками. Пальцы были крепко сцеплены.

— Злишься? — спросил Вадим.

Он сидел у противоположной стены, раскинув ноги по цементному полу. От цемента тянуло холодом.

«Я себе тут всё застужу, — подумала Ксюша. — Зря я сижу».

И не встала. И не ответила Вадиму.

— Не злись, — сказал он. — Нельзя было иначе. Лиля, понимаешь. Я не мог.

— Ты всё правильно сделал, — сказала она.

— Правда? — обрадовался он. — Значит, не сердишься больше?

«Идиот», — подумала Ксюша.

— Нет, — сказала она, открыв глаза. — Ты правильно поступил. Девочку нужно было спасать. Кстати, ты ничего не заметил?

— Чего? — насторожился Вадим.

— Она спала так крепко…

— С ней бывает. Иной раз пушкой не добудишься.

— И днем тоже? — спросила Ксюша.

— Особенно днем, — ответил он. — Я уже давно не укладывал, а родители считают, что послеобеденный сон маленьким детям только на пользу.

— Она уже не маленькая. Так вытянулась.

— Да?

— Ножки длинненькие. Вся в меня.

— Возможно.

— Что с тобой? — спросила Ксюша, уловив перемену в его тоне.

— Черт, не знаю. — Он встал и походил от стены до двери. — Как-то не по себе.

— Мне тоже. — Она поежилась. — Нас убьют?

— Зачем нас убивать? — сказал Вадим, опускаясь рядом и прижимаясь к ней плечом. — Никакого смысла. Скорее всего, тебя заставят отозвать свои подписи и отказаться от претензий.

— С чем я тогда останусь? — печально произнесла Ксюша.

— Деньги для тебя важнее жизни?

Она повернулась к нему.

— Все эти годы я делала всё, чтобы обеспечить нам безбедное будущее.

— Я думал, в вашей семье твой муж главный добытчик, — пробормотал Вадим.

— Ты не понял, — поморщилась Ксюша. — Когда я говорю о нас, я подразумеваю себя, тебя и Лилечку. Давид был временным явлением. Он был нужен лишь для того, чтобы потом начать новую жизнь. И мы ее начнем. — Ксюша положила голову на плечо Вадима. — Как только мы выберемся отсюда. У тебя есть какие-то идеи?

Вадим в очередной раз окинул взглядом помещение, в котором они находились. По существу это была тюремная камера без окон, с унитазом за перегородкой и толстой железной дверью.

— Поживем — увидим, — сказал Вадим.

— Главное — пожить, — пробормотала Ксюша.

Он положил свою голову поверх ее головы. Нос щекотали пряди ее волос. Хотелось чихнуть и улыбнуться, но что-то мешало это сделать. Какая-то заноза в сердце, сидящая так глубоко, что избавиться от нее не представлялось возможным.

 

3

Следя за пленниками по монитору, Леонид задумчиво почесывал переносицу. За окном догорал летний закат. Где-то вдали бурчал гром, но было ясно, что сюда гроза не дотянет.

— Пожалуй, пора за нее взяться, — произнес Леонид, имея в виду Ксюшу. — А этого, как его?

— Вадима, — подсказал Бурего.

— Вадима. Его можно. — Леонид черкнул ладонью по кадыку. — Он мне сто лет не сдался.

— Как скажете.

— В общем, пусть парни спустятся и разлучат голубков. Вадима кончайте, Ксюшу сюда ведите.

— Колготки приготовили? — вдруг спросил Бурего.

Это прозвучало так неожиданно, что Леонид поперхнулся слюной. Но закашляться он не успел. Бурего быстро открыл папку, выхватил оттуда большой тесак с острым лезвием и воткнул Леониду под подбородок. Нож был позаимствован на кухне. До недавнего времени он торчал рукояткой вверх из специальной деревянной колодки с прорезями для лезвий. Теперь торчал из горла хозяина кухни. И там, и там он смотрелся на своем месте.

Бурего повторил удар еще и еще, но, вытаскивая лезвие, всякий раз полосовал им по лицу Леонида. Работал он вытянутой рукой, сам держась от жертвы как можно дальше, чтобы не забрызгало кровью.

— Это папа распорядился, — сказал он, глядя в угасающие глаза.

Немо шевеля губами, Леонид держался за горло, словно пытаясь удержать тугие струйки крови, брызгающие оттуда. Его лицо и руки были красными.

— Ничего личного, — сказал Бурего. — Банально звучит, но так оно и есть.

Его план вступил в решающую фазу. На самом деле Давид Грызлин приказал не убить сына, а арестовать его и держать в заключении до допроса. Но Бурего не был заинтересован в таком развитии событий. Хотя он немного форсировал события, Леонид несомненно замышлял переворот и захват власти. От него следовало избавиться.

Шалости этого сопляка с дешевой проституткой в парике дали Бурего отличный козырь, и было бы глупо им не воспользоваться. Если Давид простит сына, то будет слишком поздно. Кроме того, будет достаточно показать ему видео, на котором Леонид проявил себя во всей своей красе. Угрызения совести сразу отступят, как приступ язвы. Лже-Ксюша выглядит на видео, как живая.

«А потом — мертвая», — закончил мысленно Бурего, тщательно вытирая рукоятку тесака влажной салфеткой.

Теперь осталось избавиться от настоящей Ксюши и ее верного оруженосца Вадима Верховского. Но сперва ему придется сыграть свою роль в этой постановке. Небольшую, но крайне важную.

Бурего подождал, пока агония закончится и, осторожно ступая, приблизился к трупу. Пульс не прощупывался. Что и требовалось доказать.

Выйдя из комнаты, Бурего прикрыл за собой дверь и позвал помощника. Тот изобразил лицом вопрос и готовность действовать.

— Держи. — Бурего протянул ему тесак, который держал за лезвие окровавленной салфеткой. — Возьми одного человека и спускайтесь вниз. Принесете пленникам еду. На подносе оставь это. Как бы случайно. Он обязательно возьмет и припрячет.

— Отпечатки нужны? — догадался помощник.

— Верно мыслишь, — согласился Бурего.

— На орудии убийства?

Помощник покосился на дверь, из которой вышел начальник. Его не нужно было агитировать. Он хорошо знал службу.

— И опять в точку, — сказал Бурего. — Молодец. Нужно будет тебе оклад повысить.

— Я хлеб на поднос положу, — предложил помощник. — Типа, чтобы ножом резать.

— Хорошая идея.

— А потом? Ну, когда Верховский за ножик подержится?

— Потом кончайте. И его и Ксюшу.

— Понял. Насчет повышения вы серьезно?

— Сейчас не время для шуток, — сказал Бурего.

— Понял, — повторил помощник.

— Потом Верховского перенесете сюда. — Последовал кивок на дверь кабинета. — Леонид вызвал его на допрос, стал пугать ножичком. Закончилось это трагически. Верховский был убит на месте.

— А Ксюша? — деловито спросил помощник.

— Ее задушите и закопаете в саду. Потом мы ее найдем. Когда подпортится.

Бурего поморщился. Ему было неприятно заниматься всем этим. Но иначе не получалось. Просто никак.

— Я могу идти? — спросил помощник.

— Погоди, — спохватился Бурего. — Душить будете колготками.

— Где же я их…

— Меня это не касается. Пошли кого-нибудь в магазин.

— Пятнадцать верст туда, пятнадцать обратно. Это займет время.

Бурего помолчал, размышляя. Можно было поискать в доме. Возможно, Леонид хранил где-нибудь запасец колготок для своих забав. Но на это могло уйти времени гораздо больше, чем на поездку в загородный супермаркет.

— Прислуга, — сказал помощник.

— Что? — уставился на него Бурего.

— Можно спросить колготки у кухарки или горничной.

— Нет. Их незачем вмешивать.

— А если пошарить в их вещичках?

Помощнику не терпелось показать, какой он сообразительный и инициативный.

— Не болтай глупостей, — отмахнулся Бурего. — Сейчас лето. Бабы с голыми ногами ходят.

— Это так.

Помощник ухмыльнулся, сделавшись похожим на полного кретина, причем похотливого. Похоже, поднимать ему ставку было рановато.

— А если так, — медленно заговорил Бурего, — то хватит здесь умничать. Несите пленникам пожрать, а кто-нибудь пока пусть едет за колготками. Ничего страшного, если Верховский пока поиграется с ножиком. Мечтать не вредно. Потом мочите обоих, по очереди.

— Понял, — кивнул помощник.

— Я возле вертушки буду, — сказал Бурего. — Хочу освоить.

Речь шла о частном вертолете, приобретенном Леонидом на днях и стоящем на лужайке за домом. У парня так и не дошли руки до рычагов управления. А вот у Бурего они просто чесались.

Он уже ощущал себя владельцем и вертолета покойника, и «Порше», и многого другого. Может быть, даже особняк отойдет ему, когда хозяин оценит его старания.

 

4

Бурего с детства обожал технику. Причем, в отличие от других мальчишек, он никогда не стремился разобрать или сломать механизм, попавший в его распоряжение. Ему нравилось, как всё это работало. Он наслаждался, наблюдая за вертящимися колесами, ходящими шатунами, сцепляющимися шестеренками.

Оружие Бурего тоже любил, но не так сильно, как двигатели или приборы. Это был его конек. Его единственная настоящая страсть.

Спустившись по мраморным ступеням, он пошел через лужайку, с удовольствием ощущая упругость сочной травы под ногами.

Вечерело. На востоке протянулись оранжевые и желтые полосы, перемежаемые синими слоями облаков. Воздух еще не сделался по-настоящему прохладным, но зной спал. Трещали цикады. Пахло хвоей.

На ходу Бурего помахивал распечатанной инструкцией по управлению вертолетом.

Вблизи он не казался таким уж миниатюрным. Это был четырехместный патрульный «Кондор», окрашенный в различные оттенки зеленого, серого и коричневого. Лет пять назад его привезли из Соединенных Штатов на авиационную выставку, а там продали местной Федерации Малой Авиации. В контракте, подписанном с американцами, специально оговаривалось мирное применение винтокрылой машины. Но где теперь те контракты и те американцы?

Предыдущий владелец вернул вертолету его изначальное предназначение, оборудовав его боевой техникой. Леонид мечтал полетать на нем по окрестностям и пострелять из пулемета. Его мечта, как это часто бывает, не сбылась. Не было больше Леонида. Зато вертолет остался.

Бурего с удовольствием погладил гладкий пятнистый борт. Разумеется, двигатели не работали, но под металлом ощущалась огромная скрытая мощь.

В интернете такой вертолет стоил за девяносто пять тысяч долларов. Но это без вооружения, без спутниковой навигационной системы и дополнительного топливного бака, позволяющего увеличить дальность полета с трехсот до четырехсот километров. Со всеми этими прибамбасами стоимость приближалась к статридцатитысячной отметке.

— Ну что, полетаем? — тихо спросил Бурего у «Кондора».

Вертолет промолчал, но молчание его было одобрительным. Конечно же, он всегда был не прочь полетать. Таково было его предназначение.

Бурего обошел корпус, ведя по нему ладонью. Во время службы наемником он ни разу не совершил самостоятельных вылетов на настоящем боевом вертолете, но с интересом следил за действиями летчиков и рассчитывал, что сумеет без труда облетать заморскую малютку. Может быть, не на предельной скорости 280 километров в час, но с ветерком.

— Сейчас познакомимся с тобой поближе, — пробормотал он, переворачивая страницы инструкции.

Лицо его было мечтательным и умиротворенным.