Роднин выбрался из своего «лексуса» на тротуар Сукхумвит-Роуд и постоял немного, решая, в какую сторону направиться. Было утро, но центральная улица быстро заполнялась людьми. По проезжей части, лавируя среди автомобилей, сновали местные «кормильцы» на велосипедах с тележками и котлами, в которых булькало что-то ароматное, перебивая гарь выхлопных газов.

Из бесконечных кафе и ресторанов тоже тянуло съестным, но Роднин зашагал в сторону передвижной кибитки. Здесь их называли «макашницами», по-видимому, от слова «макан» — «есть, питаться». В ресторане неизвестно что и как приготовят, а здесь все без обмана, все на виду. Эдакий «Макдональдс» на колесах, где все варится и жарится прямо у вас на глазах: вот лапша, вот суп с улитками, а вот мясо на гриле. Все всегда очень свежее по той простой причине, что холодильников у уличных торговцев нет, так что подсовывать порченный товар они не рискуют.

Роднин остановил выбор на рисе с курятиной в соусе с самой острой разновидностью чили — мелко нарезанным перцем «птичий глаз». Тертый чеснок, также входивший в состав этой приправы, казался совершенно безобидным в сравнении с самим перцем, от которого на глазах выступали слезы, а во рту начинался настоящий пожар. Чтобы гасить его во время трапезы, Роднин взял холодного чая со сгущенкой — обычного молока в Таиланде было не найти днем с огнем, как и хлеба. Когда-то это напрягало, а потом вошло в привычку.

Роднин научился заменять хлеб рисом и уже не удивлялся, обнаружив в супе с креветками ананас или, в качестве гарнира к отбивной, сладкий банан. Тайцы обожали смешивать казалось бы несовместимые вкусы, предлагая сладкое, соленое, пряное, горькое и кислое в самых неожиданных сочетаниях. Всеядные, как обезьяны. И такие же деятельные, неутомимые, неунывающие.

Рассеянно наблюдая за жизнью, кипящей на Сукхумвит, Роднин принялся неспешно поглощать еду. К его огромному удовольствию, дурацкие азиатские палочки здесь были не в ходу. Нож тоже к столу не подавался, поскольку вся пища и без того была мелко нарезана. Кусочки курицы Роднин ел как заправский уроженец Бангкока, нагребая их вилкой в ложку, которую тут же отправлял в рот. Клейкий, хорошо проваренный рис он скатывал рукой в шарики, макая их в соус. Все предельно просто и вкусно.

Полусидя на капоте своего «лексуса», Роднин проводил взглядом тук-тукера, фургончик которого сотрясался от грохота установленных там динамиков. Громкая музыка никак не подействовала на клиентов парикмахерской неподалеку, которых стригли и брили с помощью по-особому скрещенных нитей. Вот прошел мимо лакомка, хрустя то ли жареными кузнечиками, то ли тараканами, которых выгребал из промасленного кулечка. На его спине красовался портрет короля Рамы IX, более популярного в Таиланде, чем все поп-певцы и спортсмены вместе взятые. Рама смотрит на своих подданных с денежных купюр, бигбородов, растяжек и наклеек на лобовых стеклах авто. Но это культ не мрачный, суровый, а, напротив, жизнерадостный, веселый. И доказательством тому служит изобилие живых цветов, которыми в Бангкоке украшены чуть ли не все магазины, храмы, машины и лодки.

Жизнь прекрасна и удивительна? Если и не всегда, то здесь, в Таиланде, она гораздо ближе к этому состоянию, чем на родине и в остальном прилегающем к этому королевству мире. Настоящий тропический рай, где все растет, цветет и плодится само. Отбрось все тревоги и наслаждайся.

Доев, Роднин небрежно бросил бумажную тарелку под ноги, а потом отправил вслед за ней и скомканную салфетку. Хотел бы он, подобно тайцам, жить сегодняшним днем и радоваться тому, что есть. Не получалось. А вот большинство аборигенов довольствовалось своими тайскими синицами в руках, не засматриваясь на журавлей в небе. Лишь бы сейчас хорошо было, а потом хоть цунами. Отсюда и сексуальная распущенность. Никого не пугают последствия, ни венерические, ни какие-либо другие.

Подумав об этом, Роднин вспомнил, зачем приехал сюда. Он ведь обещал наведаться в «Красный дракон», чтобы еще раз навести справки про Юлю и Соню. Неужели Данко до сих пор не понял, что все бесполезно? Его жену и дочь похитили. Скорее всего, это дело рук торговцев живым товаром. Значит, двух красивых женщин, зрелую и молодую, ожидает сексуальное рабство. Очень может быть, что их уже отвезли на новые рабочие места в притонах или так называемых массажных салонах. А как же иначе? Разве не за плотскими утехами едут в Таиланд миллионы мужчин из всех уголков мира?

Роднин забрался за руль «лексуса» и включил зажигание. Да, все именно так. Не зря же в парке зарезали парня, собиравшегося рассказать правду. Это почерк здешней мафии. Она и до Жени с Данко доберется, если упорствовать. И кому от этого станет легче? Юле и Соне? Вот уж нет.

Стронув «лексус» с места, Роднин развернулся и покатил прочь. Положа руку на сердце, он не слишком переживал за женщин Данко. Таких красавиц вряд ли определят в захудалый бордель. Скорее всего, их ждет не слишком обременительная работа в элитном клубе. Соню вообще может купить какой-нибудь миллионер или шейх, решивший пополнить свой гарем. Стерпится — слюбится. Конечно, Данко этого говорить не стоит, вмиг башку отобьет своими кулачищами. В молодости с ним еще можно было совладать, но с тех пор он заматерел и превратился в настоящего бугая. Хотя тот каратист в парке уложил его, как маленького.

«Не о том, не о том я думаю, — оборвал себя Роднин, обгоняя разукрашенный автобус, похожий на цыганскую кибитку. — Сейчас нужно решить, что сказать Данко. Нет, даже не это. С этим все ясно. Главное — придумать, как воспользоваться этой ситуацией. И тут есть варианты, н-да, есть варианты».

* * *

Данко протянул руку к телефону и отдернул ее, словно обжегшись. Он боялся звонить другу. Боялся узнать то, чего не переживет. Время близилось к одиннадцати, а Роднина все не было, хотя он обещал заглянуть в «Красный дракон» и сразу приехать. А вдруг там ему сказали что-то страшное? Нечто такое, что он не может сообщить другу?

Подавив стон отчаяния, Данко в сотый или двухсотый раз вышел на балкон и тупо уставился на бассейн внизу. Вода была синее самого синего, самого безоблачного неба, но глаз не радовала. На душе у Данко было черным-черно.

Вчера его до глубокой ночи мурыжили полицейские, пока их коллеги допрашивали в больнице искалеченного коридорного. Несмотря на усталость и смертную тоску, Данко стоял на своем: «Нет. Не знаю. Понятия не имею, кто подложил взрывчатку. Нет, врагов не имею. Не было угроз. Не знаю, не знаю, не знаю. Не думаю, что это было покушение. Если и покушение, то не на меня. Кто-то просто ошибся. Или пошутил так. На свете всякие уроды бывают. Маньяки, пироманьяки, просто психопаты. Я рассказал все, что видел и знаю. Пожалуйста, отпустите меня, мне необходимо отдохнуть».

На протяжении допроса Данко несколько раз ловил себя на том, что борется с искушением воспользоваться повышенным интересом к своей персоне и сообщить полицейским об исчезновении жены и дочки. Но всякий раз он сдерживался, догадываясь, что ни к чему хорошему это не приведет. Еще упекут в тюрьму, чего доброго, заподозрив в разборках с местными бандитами. Или приставят хвост, от которого так просто не отвяжешься. А хуже всего, если догадаются увязать взрыв в отеле с трупом в парке. Нет, этого допустить было нельзя.

Когда полицейские наконец отстали, к Данко подступил администратор «Сентр Поинт Петчбьюри» и стал требовать оплатить повреждения. Вот на ком Данко отыгрался! Через десять минут взмокший администратор распорядился немедленно заменить дверь в номере и предложил нервному постояльцу временно перебраться в люкс-апартаменты с сохранением стоимости. Данко отказался. Как мог он покинуть комнату, в которой хранились вещи его женщин? А что, если они все же неожиданно вернутся?

Не вернулись.

Данко покинул балкон, сделал пару кругов по номеру и хотел вернуться обратно, когда в дверь постучали.

— В коридоре почему-то гарью пахнет, — сообщил Роднин, поздоровавшись.

— Тут вчера такое было, — вздохнул Данко и вкратце поведал о происшествии.

Строить версии и обсуждать возможность переезда в другой отель он не захотел. Дождавшись, пока Роднин закончит взволнованную тираду, он сказал:

— Все, Женя. Здесь ставим точку. Хотели бы убить — убили бы. Пока что только пугают. Но мне плевать на это. Говори лучше, что тебе удалось выяснить?

— Не много. Но кое-что.

— Так не молчи! Выкладывай скорей! Я места себе не нахожу!

Напустив на себя озабоченный вид, Роднин прошелся от стены к стене. Он хотел еще разок повторить этот маневр, когда Данко схватил его за плечи и встряхнул так, что зубы друга щелкнули, как у кукольного злодея.

— Кончай, Дан! У меня так голова оторвется к чертовой матери!

— Тогда не молчи, Жека! Не испытывай мое терпение.

— Даже не знаю, как тебе сказать… — Роднин в задумчивости поскреб свою идеально постриженную макушку. — Новости-то не совсем обнадеживающие. Хотя, с другой стороны…

Не выдержав, Данко резко припечатал друга к стене.

— Не тяни кота за хвост!

— Ох… — Роднин потрогал ушибленный затылок. — Короче, переговорил я там с администратором. Везение, чистое везение. Мужик рассчитался, он как раз дела сдавал, так что не побоялся рассказать.

— Координаты его взял? — быстро спросил Данко.

— Нет, Дан.

— Почему? Как же мы его теперь найдем?

— А зачем искать. — Роднин пожал плечами и отвел взгляд. — Он рассказал все, что знает. Больше из него не вытянешь. А остальные работники, сам видел, или отмороженные, или шифруются…

— Что администратор сказал?

— В общем, дело так было. Твоя Юля и Соня действительно отправились поужинать в «Дракон».

— Это я понял, — нетерпеливо перебил Данко. — Вещи ведь туда не с неба свалились.

— Ты дальше слушай. — Роднин дернул плечами, сбрасывая руки друга, все еще крепко держащие его. — Сначала они сидели на террасе. Потом стало прохладно, и они перешли в зал по соседству.

— Куда официанты шныряли?

— Именно. А там на их беду сидел один местный мафиози. Наркобарон.

Выругавшись, Данко коротко спросил:

— И?

— И дамы ему приглянулись, — ответил Роднин с досадой.

— И?

— Он послал к ним официанта с приглашением разделить с ним ужин. Они, разумеется, отказались. К сожалению, в слишком резкой форме. Бандит разозлился и приказал схватить женщин. Их скрутили и увезли. Никто даже не пикнул. Персоналу приказали помалкивать, если хотят жить. Пхонг ослушался. Результат тебе известен.

— Погоди, погоди, — пробормотал Данко, хмурясь. — Его же свой убил, такой же официант.

Роднин покусал губу и пояснил:

— Подставной официант. Его бандиты оставили за персоналом присматривать. Чтобы не проболтались.

— Что ж, этого достаточно, чтобы снова обратиться в полицию.

— Попробуй. — Роднин опять пожал плечами. — Всплывет убийство в парке, потом это покушение в отеле. Думаешь, тебя оставят в покое? Или, может быть, ты веришь в неподкупность тайских блюстителей порядка? Тогда вперед. Обещаю носить тебе передачи.

— Как зовут этого авторитета? — осведомился Данко, обдумав услышанное.

— Не удалось выяснить.

— Не удалось? Но это ведь крайне важно!

— Тот человек из ресторана отказался говорить, — сказал Роднин. — Сказал, что за одно произнесение его имени языки отрезают.

— Но остальное рассказывать не побоялся, — отметил Данко, морща лоб.

— Я его простимулировал, Дан. Он не заговорил раньше, чем получил штуку баксов.

— Я отдам.

Роднин отмахнулся:

— Какие сейчас могут быть счеты! Главное, мы напали на след.

Данко уставился на него своими узкими, мрачно потемневшими глазами:

— Что ты называешь следом? Мы даже имени этого мерзавца не знаем. — Он заметался по комнате, рассовывая по карманам вещи, которые обычно носил с собой. — Так, я сам туда поеду. Нужно срочно выяснить, кто их похитил и где они теперь.

Роднин схватил его за руку:

— Погоди, не пори горячку! В ресторане тебе ничего не скажут.

— Что же, по-твоему, я должен на месте сидеть?

Данко вырвал руку с таким яростным негодованием, что друг попятился, с трудом удерживая равновесие.

— Да успокойся ты! — зашипел Роднин. — Сейчас наломаешь дров, потом жалеть станешь, но будет поздно. Ты не знаешь местных нравов. Здесь против мафиози никто не пойдет.

— Но с тобой же поговорили!

— Тот администратор разоткровенничался, потому что увольняется. Остальные работники на виду друг у друга. Они не отважатся уделить нам даже полминуты. Побоятся расправы. Думаешь, им еще неизвестно, как закончил Пхонг? Никто не захочет повторить его судьбу. — Видя, как внимательно слушает его Данко, Роднин заговорил еще убедительнее. — Нет, в «Красный дракон» нам больше соваться нельзя.

— По-твоему, я должен сидеть сложа руки и ждать у моря погоды? — вскипел Данко.

— Есть план получше, — подмигнул Роднин. — Я пошлю в ресторан человека, которого там никто не знает. Он не будет задавать опасных вопросов. Он просто заплатит парочке сотрудников, чтобы его известили, когда этот авторитет опять объявится в «Драконе». Один звонок — и мы на месте. Как тебе такой ход?

— Погоди, дай подумать…

Данко взялся пальцами за виски, прошелся по номеру, сел, опять встал. После всего того, что он пережил, голова работала плохо. Не было в мыслях той точности, как не чувствовал он себя достаточно проницательным, как бывало, когда он легко принимал верные решения для продвижения бизнеса. Теперь, оставшись без Сони и Юлии, Данко впервые осознал, насколько мужчина зависит от женщин, находящихся рядом. Он утратил нечто крайне важное. Как бы он ни храбрился, в последние дни он чувствовал себя одиноким, слабым и беспомощным. Он утратил способность самостоятельно принимать решения.

— Ладно, — сказал Данко, — пусть будет по-твоему.

— Вот и отлично, — обрадовался Роднин. — Тогда вечерком я опять наведаюсь в «Дракон».

— Почему вечером? Почему не прямо сейчас?

— Потому что по вечерам в ресторане наплыв посетителей, а значит, и весь персонал на месте.

— Гм, наверное… — Данко потер виски с такой силой, будто намеревался содрать с них кожу. — А мне что делать? Я не могу сидеть на месте.

— Броди по городу, смотри, слушай, — посоветовал Роднин. — А вдруг что-то увидишь?

— Нет. Я лучше займусь размещением объявлений. Прямо сейчас.

Данко бросился к ноутбуку, одиноко стоящему на журнальном столике. Роднин поморщился:

— Какие объявления?

— В газетах. На радио. На ТВ. — Данко включил компьютер. — Надеюсь, в редакциях должны знать английский. Как считаешь?

— Наверное, — осторожно признал Роднин. — Но…

— Что «но»?

— Это тебе обойдется в кругленькую сумму.

— Деньги не проблема, — отрезал Данко, впившийся взглядом в экран.

«Конечно, — сердито подумал Роднин. — Как в моем бизнесе поучаствовать, так жаба давит, а как деньги на ветер бросать, так это мы пожалуйста, тут нам ничего не жалко».

— На твоем месте я бы не рассчитывал на результат, — произнес он вслух. — Не собака ведь потерялась, не документы…

— И что?

Данко нехорошо прищурился. Роднин дернул плечами.

— Дело твое. Ну, напишешь ты, что пропали такие-то такие-то…

— И вознаграждение назначу.

— Вот именно. Все проходимцы Бангкока бросятся тебе звонить, чтобы выудить у тебя деньжат. Ты только и будешь знать, что отвечать на звонки. А как проверишь, правду тебе говорят или нет?

— Проверочные вопросы буду задавать, — рассеянно ответил Роднин, бегая пальцами по клавиатуре. — В чем были… возраст… приметы… Справлюсь. Тем более что мне себя все равно чем-то занять надо, иначе свихнусь.

— Как знаешь. Но мой план лучше.

Ответа на эту реплику Роднина не последовало. Потоптавшись на месте, он направился к двери. Данко не остановил друга. Он уже забыл о его существовании.

* * *

Комната была обставлена вполне современной мебелью, с большим плазменным телевизором на стене, двуспальной кроватью, парой кресел и раздвижным шкафом-купе, зеркальная поверхность которого создавала иллюзию простора. А вот окон не было. Только две двери — одна в ванную комнату, вторая входная. Вторая прочная, из цельного дерева, всегда закрытая. Поначалу Юлия пробовала в нее стучать. Бесполезно. Хоть головой бейся.

С тех пор дверь открывалась несколько раз. Всякий раз в нее заходила маленькая, сухонькая тайка со сморщенным личиком состарившейся куклы и роскошной копной иссиня-черных волос, напоминавших конскую гриву. Ее желтые птичьи лапки приносили поднос с едой, ставили его на стол и прятались в широченные рукава шелкового халата. Женщину всегда сопровождал какой-нибудь молчаливый надсмотрщик, ожидающий за порогом.

Во время первых визитов Соня и Юлия не решались заговорить с визитершей. Потом, убедившись, что их не спешат избивать, насиловать или мучить, осмелели. Когда Юлия спросила, где они находятся и что нужно их посетителям, женщина улыбнулась и широко раскрыла рот. Языка у нее не было. Вид круглого пустого зева так напугал пленниц, что новых попыток пообщаться они не делали. Просто сидели взаперти, бездумно смотрели телевизор и ждали, когда их вызволят из заточения. Или сделают с ними что-то. Ведь не шутки ради их сюда доставили.

Юлия не уставала проклинать себя за то, что поперлась в тот злополучный ресторан, да еще дочь за собой потащила. Что теперь будет? Сумеет ли их найти Данко? Наверняка он уже подключил к поискам всю полицию Бангкока. Какое счастье, что Соня догадалась позвонить ему из магазина. Благодаря этому зона поиска значительно сократилась. Но все равно верить в благополучный исход становилось все труднее и труднее. Ведь столько времени прошло…

— Какой сегодня день пошел? — спросила Юлия, не отрывая глаз от экрана, по которому кто-то за кем-то гнался, паля из пистолета.

— Третий, — ответила Соня, не поворачивая головы. — Или четвертый. Я перестала считать. Какая разница.

Она лежала поперек кровати, уставившись в потолок. На ней, как и на Юлии, был коротенький белый халат с поясом, похожий на кимоно каратиста или дзюдоиста. Остальную одежду у пленниц забрали, когда они находились без сознания. Кто-то раздел их, бесцеремонно разглядывая. Слава богу, никто не воспользовался их беспомощным состоянием. Во всяком случае, они не обнаружили никаких признаков, указывающих на это.

— По-моему, четвертый, — неуверенно произнесла Юлия.

Ориентироваться во времени удавалось благодаря телевизору. Телефоны, как и все, у пленниц изъяли. У них не осталось ничего… кроме них самих.

— Это имеет значение? — спросила Соня, не отрывая взгляда от потолка.

Глаза ее не мигали и казались стеклянными.

— Нет, третий, — решила Юлия. — Сегодня папа за нами придет. Я чувствую.

— Ты и вчера чувствовала, мама.

— Мне так…

Юлия не договорила. Слезы душили ее. Было страшно не столько за себя, сколько за дочь. Такая чистая, такая молодая, такая красивая. Что ее ждет? Как уберечь бедную девочку?

— Мне так стыдно, — пролепетала Юля, слизнув соленую каплю с уголка губ. — Я так виновата перед тобой.

— Не плачь, мама, — сказала Соня. — Слезами делу не поможешь.

Голос ее был холодным и чужим. Она ни разу не заплакала. Даже когда они очнулись в своей тюрьме и поняли, что случилось непоправимое. Сначала Юлия думала, что такое неестественное спокойствие Соне помогает сохранить снотворное, которое им подсыпали, когда они ужинали в «Красном драконе». Потом стало ясно, что это что-то другое. Не равнодушие, не апатия. Это была обреченная готовность к самому худшему. Что бы Соня ни говорила, она на самом деле не верила в спасение.

Ох, какой жалобный, какой молящий взгляд у нее был за столом, когда она поняла, что не в состоянии пошевелить пальцем или позвать на помощь. Юлия хотела встать и бессильно упала на стул, потому что и ее ноги отказывались держать. Их окружили вежливо улыбающиеся официанты, лопоча по-своему, вытащили из-за стола и, бережно придерживая под руки и за талии, повели в зал, где передали таким же улыбчивым людям в зеленых халатах. Судя по всему, этот нехитрый спектакль был разыгран для остальных посетителей. Мол, две туристки перебрали спиртного или отравились чем-то. Бедняжкам стало плохо, им вызвали скорую. И вряд ли хотя бы одна живая душа заподозрила, что дело нечисто, что мать и дочь одурманили какой-то гадостью.

И вот результат. Они в тюремной камере без решеток на окнах, потому что окон нет. Сбежать невозможно. Передать весточку тоже. Защиты нет. Две слабые, беспомощные женщины в фривольных халатиках на голое тело.

— Я не плачу, — сказала Юлия, решительно вытирая глаза. — Нечего нюни распускать. Все будет в порядке. Я не дам тебя в обиду.

— Угу, — пробормотала Соня. — Мама, это будет очень больно?

Она резко села на кровати.

— Ты о чем? — испугалась Юлия.

— О том самом, — сказала дочь. — Нас в публичный дом отдадут, разве ты не понимаешь? Вот я и думаю, больно это, когда несколько мужчин сразу или по очереди… Я, конечно, не девочка, но опыта у меня маловато.

И тут она засмеялась. Пугающим, пронзительным смехом, больше похожим на захлебывающиеся рыдания. Это была истерика. Все напряжение, которое все эти дни копилось в душе Сони, прорвалось наружу. Она хохотала, взвизгивая, и никак не могла остановиться.

Похолодев от ужаса, Юля побежала за водой, почему-то забыла, где ее искать, и вернулась обратно, чтобы обнять дочь и прижать ее к груди. Сначала Юлия утешала ее, а потом заплакала тоже, навзрыд. Как ни странно, это подействовало на Соню успокаивающе. Повсхлипывав еще немного, она сказала:

— Не слушай, что я от страха болтаю, мама.

— Я не слушаю, — произнесла Юлия в нос.

— Папа все равно за нами придет, — сказала Соня.

— Обязательно.

— Он ведь в молодости совсем неукротимый был, да?

— Он и сейчас такой, — улыбнулась Юлия сквозь высыхающие слезы.

— А как вы с ним познакомились?

В ожидании ответа Соня уселась поудобнее, привычно приняв позу, с которой начинала занятия йогой до того, как очутиться в темнице. Юлия тоже сменила позу, обхватив колени руками. Она множество раз рассказывала дочери эту историю, но той никогда не надоедало слушать.

«Это пройдет, когда она сама выйдет замуж, — подумала Юлия. — Истории чужой любви перестанут занимать ее воображение. Ну и пусть, так и надо. Лишь бы нам выбраться отсюда, лишь бы выбраться».

— Ну, слушай, — начала она.

Соня заранее улыбнулась своей странной улыбкой с опущенными вниз губами. Глаза ее были еще мокрыми, поэтому казалось, что она вот-вот заплачет опять.

* * *

Юлия и Данко познакомились, как в романе. На нее напали, а он ее спас. Так банально. И так потрясающе.

Был новогодний вечер. Стемнело рано, на улицах было почти пусто: все сидели по домам, отдыхая от вчерашнего пиршества или продолжая в том же духе. Настроение у Юлии было приподнятое. Желтый свет, падающий на снег из окон и от фонарей, казался таким уютным, заснеженные деревья выглядели сказочно, праздничная атмосфера обещала наступление чуда.

Все резко изменилось, когда Юлия вошла во двор, где жила ее однокурсница, у которой уже собралась веселая компания, решившая воспользоваться отсутствием родителей, отправившихся в гости. Юля и опомниться не успела, когда была подхвачена под обе руки и ее затащили в беседку, где толкнули на обледенелую скамью.

— Вы что? — пискнула она пока еще с недоумением, а не со страхом глядя на двух мужчин, обошедшихся с ней столь бесцеремонно.

— Цыц, — скомандовал один из них, весь какой-то дерганый, суетливый, с водянистыми глазами и воспаленными веками.

— Ты чья? — спросил третий мужчина, втиснувшийся в беседку третьим.

Всем было за тридцать, а может, и под сорок. Все были в коротких кожаных куртках, спортивных штанах с лампасами и кроссовках. На головах у двоих плотно сидели шерстяные шапочки, закрывающие лбы и уши. Третий был без головного убора, бритый наголо.

«Бандиты», — пронеслось в голове оторопевшей Юлии.

— Как это чья? — спросила она, безуспешно пытаясь держаться уверенно и независимо. — Я ничья. Своя собственная.

— От муженька, значит, отрекаешься? — спросил дерганый. — Сиди! — он больно толкнул ее в грудь. — Не рыпайся, падла.

Его дружок с кавказским носом, не произнеся ни слова, со всего размаха ударил ее ботинком по голени. Боль была такая, что Юля потеряла способность дышать. Сидела, хватая разинутым ртом воздух, и все никак не могла вдохнуть.

— А давай, Шорох, я ей туда кой-чего суну, — сказал носатый, с интересом наблюдая за ее губами.

Он пошарил внизу рукой, но тот, что с голым черепом, его остановил:

— Успеешь. Все успеем. Если она, конечно, не дура. Ты дура?

Бритый запустил пятерню под Юлин капюшон и дернул ее за волосы, вынуждая запрокинуть голову и смотреть ему в неподвижные внимательные глаза.

— Нет, — прошептала она.

— Тогда говори, где твой Степашка прячется. Он совсем охренел? Не врубается, что долги возвращать надо?

— Не знаю я никакого Степашки, — сказала Юлия и жалобно скривилась. — Отпустите меня.

— Должок получим, тогда и отпустим, — решил бритоголовый. — А пока с нами поедешь.

Он качнул круглой головой в сторону тонированной черной, как катафалк, иномарки, стоящей в нескольких шагах от беседки.

— Погоди, погоди, — запрыгал носатый, пристраиваясь к Юлии.

Она попробовала выскочить из беседки, но дерганый поймал ее за капюшон и легко втащил обратно. Ботинок носатого ударил ее по второй ноге.

Она так никогда и не узнала, с кем ее перепутали и за какого Степашку намеревались наказать. Потому что сцена переменилась еще раз и эта перемена была более драматическая, чем предыдущая.

Высокий красивый парень ворвался в беседку, как вихрь, такой же черный, как его пальто. Первым получил сексуально озабоченный: только мелькнули ноги в расстегнутых штанах. Двое мужчин, оставшихся в беседке, приняли боевые стойки, но это им нисколько не помогло. Парень бил их яростно, страшно и так сильно, что ни один, ни второй на ногах не устояли. Юле отчетливо запомнилось, что половина ударов наносилась не кулаками, а широкими открытыми ладонями. Спасения от этих оплеух не было. Бритоголовый один раз попробовал встать, за что получил коленом в лицо. Больше он признаков жизни не подавал. Даже когда его приятели отбежали подальше и принялись сыпать матерными угрозами.

— Я Данко, — сказал парень не обращая внимания на носатого, успевшего вооружиться битой, выхваченной из багажника. — Ты здесь живешь?

— Нет, — ответила Юля. — В гости шла.

— Тогда уходим отсюда, — поторопил Данко. — И лучше тут не показывайся больше. Караулить бу…

Отпрыгнув, он встретил набежавшего противника своей впечатляющей оплеухой, отправившей того в сугроб.

— Караулить будут, — закончил он, увлекая Юлию за собой. — Бандиты. Развелось, как тараканов.

— А почему ты… почему ты их так?

Она неумело изобразила взмах ладонью.

— Чтобы пальцы не ломать, — пояснил Данко. — Раньше бывало, больше не хочу.

— Часто дерешься?

— Не то чтобы часто, но случается.

Они молча проманеврировали по дворам и переулкам, не обнаружили погони и остановились в тени трансформаторной будки. Тут Юлия привстала и поцеловала спасителя в подбородок: выше не достала, хотя всегда считала себя девушкой даже слишком высокой.

— Я Юля, — представилась она. — А ты хулиган, Данко, да?

— Нет, — сказал он, разглядывая ее узкими черными глазами. — И не благородный рыцарь. Просто меня лучше не выводить. Натура такая.

— Хорошая натура, — прошептала Юлия. — Мне нравится.

И поцеловала его снова, на этот раз прямо в губы, потому что он догадался чуть наклониться.

Через три дня они подали заявление в загс, через два месяца поженились…

— Как в сказке, — прокомментировала Соня, выслушав рассказ.

Юлия промолчала, хотя ей было что сказать по этому поводу. Сказка — она и есть сказка, сильно отличающаяся от настоящей жизни. Данко был не только силен, отважен и склонен к широким жестам. Он был еще и вспыльчив. Первые годы ее замужества были омрачены какими-то безобразными драками и темными историями, в которые Данко ввязывался постоянно. Визиты пострадавших, приводы в милицию, даже одна судимость, завершившаяся условным сроком за хулиганство…

Остепенился он годам к тридцати, но до этого успел попортить немало нервов родным и близким. А теперь его неугомонный характер стал причиной того, что Юлия и Соня попали в беду. Не поперся бы пьянствовать со своим дружком, ничего бы не было.

Ох, Данко, Данко… Когда же ты примчишься исправлять свою ошибку? Где ты теперь? Что делаешь?