Пик. Пик. Пик.
До чего мерзкий писк. Я шевельнула рукой, надеясь скинуть назойливого комара, но писк только ускорился. Язык превратился в наждачную бумагу. В голове засела боль. А уж как меня тошнило, словами не передать.
— Алекс…
— Все хорошо, солнышко, — нежно произнес женский голос.
Я с трудом повернула голову на подушке. И тошнота снова напомнила о себе.
Возле постели сидела женщина. Мне было очень плохо, но даже в таком состоянии можно было понять, что эта пожилая женщина с седыми кудрями, серьгами с бриллиантами и в красивом твидовом пиджаке никак не может быть сиделкой.
Да хоть королева Англии (кстати, похожа). Мне нужен был Алекс.
На глаза набежали слезы. Мне было так плохо, что я собиралась попрощаться с ним перед смертью и поблагодарить за все, что у нас было.
— Где Алекс?...
Помня о его реакции тогда в бассейне, страшно было представить, что он почувствовал, когда узнал о похищении.
Женщина сжала мою руку.
— Он не отходил от тебя все это время, солнышко, а журналисты осаждали больницу и мешали докторам и пациентам. Его попросили выйти к ним и ответить на вопросы, иначе они никогда не уйдут отсюда.
Значит, я умру, пока Алекс будет давать интервью. Ну что за черт.
— Ты не умрешь, — отозвалась женщина. Мысли она читать не умела, а, значит, я говорила вслух. Она провела рукой по моей щеке. – Доктор сказал, что только незначительная часть яда впиталась в кровь. Ты успела избавиться от содержимого желудка прежде, чем концентрация в крови настигла критической отметки. Ты большая молодец и все сделала правильно.
— Почему же мне так плохо?
— Интоксикация и небольшое сотрясение. Тебе очень повезло, что обошлось без переломов или серьезных ушибов.
— Кто вы?…
— Меня зовут Шарлотта Кейн, я мать Алекса, — сказала она с улыбкой. – Он больше никому не позволил приблизиться к твоей палате. Алекс провел здесь два дня и только сейчас ушел. Жаль, что так вышло, и он не застал, как ты очнулась. Ему бы тоже стало легче.
— Когда он вернется?...
— Не знаю. Там представители полиции, журналисты и он. Алекс решил на все вопросы ответить разом, чтобы избежать любых повторных интервью. Так что, думаю, тебе надо попробовать поспать, дорогая.
— Я должна дождаться…
— Вряд ли тебе это удастся. Ты еще слишком слаба, а у журналистов к нему много вопросов...
Палата вращалась, как центрифуга.
— Она хотела забрать Алекса… себе.
— Ни одна женщина не заберет его у тебя, поверь, я знаю, о чем говорю.
— Мне не нужны его гражданство… Или деньги, — сказала я.
Когда-нибудь надо же было сказать.
Мать Алекса ахнула и покраснела.
— Он рассказал тебе? О боже, мне так неудобно. Прости за это, конечно, я знаю, что не нужны. Поспи, Ирэн. После сна тебе станет лучше.
Я хотела сказать, что дождусь Алекса, но потом она запела. Тихую колыбельную, какую наверняка пела Алексу (и Джейку) в детстве.
Из глаз полились слезы, я хотела сказать, что люблю его больше жизни, хочу от него детей, хочу быть с ним, но вместо этого провалилась в сон, в котором машина почему-то падала в океан и я вместе с ней. Потому что невозможно плыть по-собачьи против холодного тихоокеанского течения. Но откуда ни возьмись, появились гигантские рыбы, и одна из них разинула китовью пасть и сожрала Свету, которая умела плавать, в отличие от меня, а после позволила мне схватиться за ее плавник и устремилась на поверхность.
Рыбы? Хм…