Когда я написала маме, что время пришла, она ответила, что постарается добраться до Американской границы как можно скорее. Боже.
И еще она очень просила не забыть мои детские пеленки, которые она привезла с собой из Москвы, чтобы сфоткать внучку так же, как и меня, в первые дни после рождения.
И чтобы я обязательно надела на новорожденную шапочку. А на улице сорок четыре градуса жары, на минуточку.
Пеленки искать пришлось Алексу. Он сильно волновался, так что никаких пеленок не нашел. В таком состоянии он бы не нашел их, даже если бы они лежали прямо перед ним.
При этом каждые пять минут он спрашивал:
— Ты как?
Я не чувствовала ничего. Иногда что-то покалывало, тянуло, ну так с этими ощущениями я жила последние несколько месяцев. Каких-то предвестников родов как не было, так и нет.
Только жутко хотелось спать.
Пока Алекс носился из комнаты в комнату, я клевала носом в спальне. Наконец-то пеленки были найдены, все родственники и доктор Джонс предупреждены.
Алекс втопил так, как будто я уже рожаю. Едва уговорила его не гнать. И даже попросила свернуть за холодным чаем в приглянувшееся кафе, где сладости когда-то брали после покупки тестов.
Никаких ощущений по-прежнему не было. Мама телеграфировала, что они уже выехали. Господи, надеюсь, мне не придется сразу после родов вытаскивать маму из тюрьмы для нелегалов?
В больнице мне сразу предоставили каталку или кресло для инвалидов, куда и усадили, а после выдали бумажную одежду, которая топорщилась и хрустела от каждого движения. Хотя бы белье оставили. В таком виде Алекс меня и покатил на осмотр к Джонс.
— Ой!
Алекс ускорился и спросил спешно:
— Что такое?
— Просто икнула, — отозвалась я.
По-моему, вся эта спешка была лишней. Как-то не верилось, что настали последние мои беременные часы и скоро я перестану напоминать объемами холодильник.
— Как себя чувствуете? — тоже спросила доктор, впорхнув в палату.
— Как обычно, — пожала я плечами.
Она велела лечь, раздвинуть ноги и стала проверять раскрытие. Все это время Алекс стоял рядом. Бумажная одежда шуршала над головой доктора.
— Отлично! — сказала она. — Быстро вы вернулись. И быстро все идет. Даже чересчур. Эпидуральная анестезия нужна?
— Не знаю, а когда больно-то будет?
— Чуть позже. Пока подождем достаточного раскрытия, а пока подумайте, — сказала она и ушла.
— Ты не хочешь анестезию? — удивился Алекс.
— Да мне не больно! Ну вот… — я нахмурилась, чувствуя какое-то давление, а потом все прошло. — Разве что иногда. Только очень спать хочется. Как думаешь, я могу проспать роды?
— Очень сомневаюсь, — он поцеловал меня в лоб. — Приглушить верхний свет?
— Пожалуйста.
Как только стало темнее, мои глаза сами закрылись. Спазмы стали повторяться чаще, но они по-прежнему были щадящими. Знаете, во время критических дней у меня все болело куда сильнее. Может быть, я привыкла. Или знала, что бывает хуже. Воображение рисовало матку, которая, как бравый генерал, отважно заявляла: «Что ж, роды, и это все, на что вы способны?!»
И пока она сражалась на передовой, я спала. Просыпалась только на время схваток, которые участились, но как только проходили, меня снова затягивали красочные сумасшедшие сны.
Я слышала, как заглянула Джонс, и в ответ на шепот Алекса удивлено сказала: «Спит? Тогда я буду позже».
Мне снились цветы, солнце, океан и почему-то котята. Рыжие котята бегали по берегу океана, а я ловила одного за другим, вглядываясь в мордочки, словно искала того самого.
— Мама, мама! — звенел детский голос.
Я обернулась. Солнце слепило глаза, а искры от водяной глади плясали по белому песку, как солнечные зайчики.
— Где ты, детка? — крикнула я.
— Я тут, мама!
Она побежала мне навстречу. Самая красивая девочка, которую я когда-либо видела, но в тот же миг, стоило мне взять ее на руки, меня прошила такая острая боль, что я согнулась пополам. На этот раз по-настоящему.
Началось.
Это не было схватками, ничего похожего я не ощущала раньше. Каждая моя мышца в теле напряглась, натянулась, заскрежетали зубы. Откуда-то издали донесся крик: «Дышите! Дышите!»
Но боль уже отступила. Я откинулась назад, желая только одного — снова очутиться во сне, взять на руки свою малышку. В глаза бил свет, верхний свет снова врубили на полную. Зачем? Дали бы уже сон досмотреть.
Джонс снова вынырнула у меня между ног. Она была озадачена.
— Что-то вы очень быстро для первых родов…
Было что-то еще, но я не расслышала. Боль и напряжение вернулись. Меня словно скручивало узлом, тело сжалось пружиной.
— Так дело не пойдет! — крикнула Джонс. — Дышите!
Она что-то показывала, я, может быть, повторяла. Не знаю. В тот миг ничего, кроме боли, не существовало. Кроме тех секунд, пока она длилась, длилась и потом отступала.
— Эпидуралку, — хрипло сказала я. — Я согласна.
Джонс невесело рассмеялась.
— Уже поздно, она не успеет подействовать. Вы уже рожаете, я вижу головку. Сейчас будет схватка. Делайте, как я говорю, ясно?
Ей стоило начать говорить раньше. Шум в ушах из-за боли заглушил все остальное. Я сжала чью-то руку и закричала, как никогда не кричала раньше.
Все уроки, лекции, как дышать, что делать, все вылетело из головы. Мной двигали инстинкты.
— Стоп! Сейчас остановись, но не пропусти следующую схватку.
Остановись? Как это можно остановить?
— Давай!
И я сделала, как она просила. Следом пришла неожиданная легкость в теле. А после раздался первый младенческий крик.
— Хотите перерезать пуповину? Ага, вот здесь. Поздравляю. Это девочка!
Зрение расплывалось. Я едва могла сфокусироваться на Алексе, но вот сверток в его руках видела четко.
С помощью медсестер он уложил еще девочку мне на живот, опустился рядом, поддерживая ее. Потом укрыл нашу дочь больничной пеленкой.
Поднял мою ослабшую руку, сжав пальцы, и опустил на крохотную горячую спинку. Она мурлыкала и всхлипывала.
— Так, а теперь второй! — сказала доктор Джонс.
Я подскочила на месте.
— ЧТО?!
Она рассмеялась.
— Шучу, шучу. Еще чуть-чуть и вы свободны.
* * *
Кэтрин Меган Кейн родилась 12 августа в 19.40 вечера, и уже через сутки нас отпустили из больницы с ней домой. В Штатах в больнице рожениц не держали, если только не было каких-то критических осложнений. С этим тьфу-тьфу.
Мама добралась до нас только через три дня. Возникли какие-то трудности с пересечением границы, в которые она решила не вдаваться, а я, как понимаете, решила не настаивать.
За пару месяцев, проведенных на другом континенте, мама сильно изменилась. Щедрое мексиканское солнце придало ее коже бронзовый оттенок, волосы выгорели. Вопреки тому, как она одевалась в Москве, а это чаще всего были бесформенные платья-футляры, теперь на ней были свободные широкие штаны цвета хаки с множеством карманов и свободная футболка. На ногах кроссовки.
Раньше она усилено молодилась, но теперь не налегала на косметику или на неподходящую одежду. Ей удивительно шел ее возраст, и она сама, кажется, примирилась с тем, сколько ей стукнуло. И оттого принимала себя такой, какой и была.
Я снова и снова благодарила Алекса за то приглашение, которое он выслал маме без моего ведома. Я бы ни за что не решилась на это. Прежние страхи были слишком крепки, и хотя маме нужен был шанс, я не могла решиться, зная, сколько шансов уже остались позади.
Теперь же я видела по ее лучащимся глазам, что уж этот шанс она ни за что не упустит. С нее хватило всего того, что она пережила. И если раньше ей чего-то и не хватало, чтобы окончательно завязать с пагубными привычками, то теперь внутренний стержень и уверенность в своих силах были тверды как никогда.
Через месяц она должна была покинуть Штаты, и ей снова стал названивать ее знакомый из паспортного стола, в чьей верности она, похоже, зря сомневалась. Когда я спросила про Рональдо, мама отмахнулась, сказав, что это было мимолетное увлечение, которого, впрочем, пришлось очень кстати.
— У нас очень разный менталитет, доча, — однажды сказала она, — удивительно, как легко ты сошлась с американцем. Но ты и росла на их фильмах, книгах и сериалах. Ты их хоть чуть-чуть, но понимаешь, а я вот совсем иными категориями мыслю…
Тем не менее, именно ее категории и вернули нам возможность спать.
С самого рождения американских детей одевали во вполне человеческую одежду. Так поступили и мы, а уже на вторые же сутки ребенок стал молотить руками и ногами, с чем успешно справлялся еще в моем животе, но теперь-то вся эта дрыга-дрыга не давала ей спать. О чем она и сообщала громко и уверенно.
Когда мама прибыла, мы с Алексом, наверное, перепробовали уже все, что только мог посоветовать интернет, чтобы успокоить младенца. Ни один из нас не спал дольше трех часов подряд. Выглядели мы соответствующе.
— А пеленки? — воскликнула тогда мама. — Пеленки-то где?
Я-то думала, что весь их смысл в том, чтобы провести трогательную фотосессию и что сами пеленки всего лишь пережиток прошлого и никто не пользуется ими в современном мире.
Мама же в две секунды превратила ребенка в куколку бабочки, туго замотав ее в эти лоскуты до самого подбородка.
— Она не задохнется? — спросил Алекс, а я перевела.
— Конечно, нет! А лента есть? — спросила мама.
— Лента? — удивилась я.
— Ну, мы вас перевязывали еще лентой для красоты, но ладно. И так сойдет.
Ребенок еще возмущался немного, но стоило ее обездвижить, как она мигом уснула. Алекс был поражен. Он прошерстил интернет еще раз и нашел этому явлению объяснение, что в первые пару месяцев ребенку требуется знакомая ему теснота, чтобы чувствовать себя спокойней. А со временем он, конечно, привыкнет к свободе.
Хотя с пеленками все действительно сработало, когда мама начала натягивать помимо пеленок шапки, носки, потом предложила начать выравнивать ножки, как это делали нам в детстве, ну и постепенно вводить в рацион фруктовый сок по несколько капель, вот тогда я поняла, что пришла пора ограничить ее власть.
Когда увидеть внучку приехали родители Алекса, советов только прибавилось. Шарлотта сразу же согласилась с моей мамой, что ребенка уже надо приучать жить без подгузников и действительно ли младенцу не холодно? Для меня оставалось загадкой, как детка могла замерзнуть при калифорнийской жаре, но обе бабушки были твердо убеждены, что их внучка находится буквально в шаге от обморожения.
Адекватные советы я получала только от Мэри и Дженни. Они и сказали, что лучше с бабушками не спорить, все равно обе скоро уедут. Так что пусть нянчиться как угодно, непоправимого вреда от этого не будет.
Через три недели после рождения Кэтрин, так я и поступила. Алекс уже улетел на съемки, а я более-менее наладила грудное кормление. Так что пришло время осуществить задуманное.
Под предлогом того, что мне нужно срочно закупиться памперсами, я выехала в город и мужественно вытерпела весь сеанс у тату-мастера.
Я не стала посвящать бабушек в тонкости, а само тату скрыла под одеждой. Ушло три или четыре дня на то, чтобы кожа полностью зажила и перестала ощутимо болеть. Как раз тогда же пришло время возвращаться обратно домой Шарлотте.
Мама пробыла со мной еще месяц. Я обещала, что как только смогу, то приеду вместе с Катей в Москву.
Из-за разницы во времени и съемочного процесса чаще всего Алекс звонил ночью, когда у нас только занимался рассвет. Раньше я бы спала и видела сны в это время, но Катерина внесла свои коррективы в мой распорядок дня. Чаще всего, она просыпалась в пять и, если повезет, в шесть утра. И даже спросонья нужно была помнить о том, чтобы не испортить сюрприз. Так что первым делом, когда звонил Алекс, я обязательно закрывала татуировку одеждой или одеялом.
Время его отсутствия пролетело незаметно. Ежедневная рутина — покорми, переодень, дай срыгнуть, массаж от колик, плаванье и остальные дела, радостные сердцу, — поглотила с головой.
К возвращению Алекса я начала готовиться заранее. Сцедила и заморозила запас молока и нашла няню.
В аэропорт нас отвез Абрахам, потому что я решила не выдавать все секреты сразу. По одному секрету за вечер. О том, что я начала ходить на курсы вождения, Алекс узнает позже, когда я буду полностью готова к тому, чтобы сесть за руль. То-то он удивится!
При виде него сердце пустилось в пляс.
На ум сразу пришел тот вечер на вечеринке, на которой мы встретились. Время словно сложилось пополам, как края бумажного листа. Вот он стоит у барной стойки, и теперь я знаю, что телефон в его руке означал куда больше, чем просто намерения позвонить другу или вызвать такси. Я появилась в его жизни в нужный момент. Как и он в моей. И вот сейчас, почти год спустя, этот мужчина стоит рядом, держит меня за руку и улыбается. Теперь он мой муж. И рядом в коляске наша дочь.
Подтянувшись на цыпочках, я обвила его шею руками и прижалась к нему всем телом. Как мне не хватало его тесных объятий на последних месяцах беременности и как же я соскучилась по нему теперь. Я вдыхала запах его кожи и одеколона, растворяясь в своей любви к нему.
Вдруг Алекс подхватил меня под бедра и приподнял над землей. Он исследовал мой рот и пробовал губы на вкус, словно впервые.
Перед глазами пронесся вихрь из воспоминаний — от первого раза в шкафу до того невразумительного в постели незадолго до родов. Каждое мгновение запечатлелось в памяти. Я перебирала их, как разноцветные бусины в ожерелье, вот Алекс жадно целует меня в самолете, вот я опускаюсь перед ним на колени в подсобке, а вот тот неудачный тест-драйв «Пантеры», за который мне до сих пор было стыдно. Потом терпкий вкус шоколада и бесстыдство в автобусе на заднем сидении, тренажерный зал на съемках и, наконец, наши первые разы в спальне, в новом доме. Бассейн, обеденный стол, перед камином и даже в гараже…. Сколько было и сколько будет еще!
Кэтрин напомнила о себе громким требовательным возгласом. И когда Алекс опустил меня обратно на землю, то насупившаяся девочка залилась хохотом в его руках, стоило ему начать ее легонько подкидывать в воздух.
Алекс не выпускал дочь из рук всю дорогу, только глядел на меня темным от желания взглядом. Если бы не она, он, наверное, набросился бы на меня прямо в машине. Слишком явно читалось в его глазах то, что он хотел сделать со мной.
Дома няня забрала из его рук Кэтрин кормить и укладывать на дневной сон, и стоило ей скрыться с ребенком в гостевой спальне на первом этаже, как я оказалась прижатой к стене, а мои губы — в его власти.
— Уже ведь можно? — выдохнул Алекс, отпуская меня лишь на миг.
Я успела лишь кивнуть. Алекс подхватил меня на руки и, перескакивая через ступени лестницы, влетел на второй этаж, а оттуда в нашу спальню.
Захлопнул дверь и застонал, запустив руку мне под юбку.
— О боже, все это время ты была без трусиков!
Он что-то там сделал пальцами, где-то сжал и погладил, так что я задрожала крупной дрожью. Боже, как хорошо. Хочу, чтобы это длилось вечно.
Он так и ласкал меня стоя, а я тянулась к нему всем телом, лишь бы не прерывать этого касания.
О боже, сейчас…
— Да!
Но в тот же миг Алекс уложил меня на кровать, развел ноги и провел языком у меня между ног. Притянул мои бедра к себе и повторил языком то же самое, что только что пальцами.
Он крепко держал мои бедра, пока я извивалась и выгибалась в его руках, полностью отдаваясь любви и ласке.
Он вошел в меня быстро, стянув только джинсы до колен, пока я еще дрожала от пережитого впервые за долгое время оргазма. И хватило лишь несколько глубоких движений, чтобы снова отправить меня в космос к звездам. Ощущения были настолько острыми и объемными, какими никогда не были. Наверное, из-за родов.
Алекс не заставил себя ждать.
Я лежала под ним, обхватив его руками и ногами, и медленно возвращалась с небес на землю и осознавала, что мы оба до сих пор одеты.
— Я собиралась сделать тебе сюрприз, когда разденусь.
Алекс приподнялся на локтях.
— Чудом, что я вообще вытерпел до дома, детка. Идем тогда в душ. Только так мы избавимся от одежды до того, как начнется второй раунд.
В душевой Алекс встал за моей спиной и погладил ладонями грудь.
— Ее уже можно трогать? — спросил он, осыпая мои плечи поцелуями.
— Не уверена на счет сосков, из-за кормления они болят еще сильнее, чем во время беременности.
— Что ж, — с притворно тяжелым вздохом ответил он. — Я ведь сразу знал, что придется делиться.
Даже не касаясь сосков, одними только поглаживаниями всей ладонью у него получалось свести меня с ума.
— Нам нужна прелюдия? — уточнил Алекс, когда его пальцы скользнули ниже по моему животу.
Я со стоном прогнулась в пояснице и качнула головой.
— А мне тем более, — отозвался он и снова вошел в меня сзади.
Чтобы устоять на месте, я вытянула руку и схватилась за полочку с шампунями.
— О боже, — хрипло отозвался Алекс, — ты ее все-таки набила!
— Сюрприз, — простонала я.
Он засмеялся, вышел из меня и повернул к себе лицом, взял руку и пристально рассмотрел рисунок на правом предплечье, чуть ниже локтя.
— Твой дракон даже более женственный, — сказал он, поглаживая татуировку пальцем. — Смотри, какая узкая продолговатая морда и изгибы. Хорошая работа, кто мастер?
— Тот же, что и тебе бил.
— Да ладно? Как ты нашла его? Я ведь не говорил тебе.
— Нам присылали поздравления со свадьбой. В том числе и тату-салон.
Алекс рассмеялся. Нагнулся и поцеловал дракона на моей руке. А я провела пальцами по второму, на его животе. Но, впрочем, надолго там не задержалась. Скользнула ниже, пробежалась пальцами по всей длине его члена. Не знаю, как так происходит раз за разом, что на свадьбе, что сейчас, я просто не могу его не коснуться, если стою рядом.
— Люблю тебя, — прошептал Алекс, а после снова оказался во мне.
Жизнь шла своим чередом, и она была, чертовски, прекрасна.
Конец...