Блажене не терпится узнать, что в записке, хотя, в общем, она не слишком любопытна. Впрочем, как-то она уже получала послание от Ярослава, но в тот раз, в лагере, он был просто «парнем из четвертого класса», как они говорили. Тогда она его почти не знала, как не знала многих из тех ребят, кто дергал ее за волосы или говорил ей всякие глупости.

Сейчас Духонь был уже «кто-то». Конкретный человек, со своим личным мнением, с определенным лицом, непрестанно меняющимся, со своей манерой речи, к которой она уже привыкла, и с поведением, доказывающим, что он явно по-дружески относится к Блажене. Он уже был для Блажены и близким, и далеким, и эти неопределенные, неустойчивые отношения вызывали в ней чувство неуверенности.

Сегодня Духонь был для нее вполне реальным существом, отнюдь не неприятным, хотя и колючим. Она никогда не слышала от него слов, чтобы в них не присутствовала и насмешка, но так же вела себя и она.

Она боялась его откровенности и в то же время жаждала ее всем существом. Блажена в душе признавалась себе, что, будь Духонь слишком искренним и серьезным, он показался бы ей наивным и она не удержалась бы от насмешек. Почему так? Она не знала. Столько непонятного, затаенного, туманного скрывают отношения людей друг к другу! Человеку трудно полностью кому-то довериться. Приходится быть осторожным.

Поэтому Блажена все еще держала записку в руке, не торопясь в нее заглянуть и даже слегка радуясь тому, что еще ничего не знает и узнает, когда сама пожелает, — в этом скрывалась ее какая-то странная власть над Духонем. Она решает, прочитать или не прочитать записку.

Нет, Блажена не была любопытной, любопытны лишь люди без фантазии, не умеющие доставлять себе радость вымышленными образами. Если бы Блажена попала в заколдованный замок и ей запретили заглядывать в тринадцатую комнату, она обошлась бы и без нее. Блажена гораздо охотнее бы представила, какую красоту таит в себе эта запретная комната.

Полностью погруженная в эти мысли, Блажена незаметно подошла к дому, и внезапно «их» дом показался ей удивительно чужим. Словно лишь сейчас она увидела две ступеньки у входа, длинный темный коридор, освещенную мраморную лестницу со сверкающими прожилками в камне, пыльные перила, которые она столько раз видела, хотя только сейчас как следует разглядела их чугунные украшения в стиле Возрождения.

Ведь мы никогда не видим подлинного лица нашего дома, если просто выходим из него и входим в него. Нет, только когда мы вдруг появимся перед ним, сами претерпев внезапную внутреннюю перемену, только тогда мы увидим наш дом во всей его подлинной сущности, — изменился наш взгляд на мир, и мы видим то, что не замечали раньше.

Блажена удивилась и на какой-то миг усомнилась, туда ли она попала. Она кинулась к табличкам на двери — ну конечно, во втором этаже живет пан Мареш. Значит, это ее дом!

И, отпирая двери квартиры, она все еще не переставала улыбаться.

Отца дома не было. Ужин был приготовлен заранее, сейчас она только накроет на стол.

У нее еще есть время — целая вечность! Свет она не зажигала. В комнате царил ровный полумрак. Вечер приближался тихо, словно лесная фея. Все существо Блажены наполняла какая-то беспричинная радость.

В одну минуту Блажена разбила палатку и укрылась в ее полутьме. И тут ею снова овладела старая затаенная мечта.

Иметь велосипед! Свой собственный! Он был для Блажены тем же, чем челн для Робинзона. Впрочем, Робинзон мог выдолбить челн из кедра, и, хотя он трудился целых четыре месяца, не имея даже огня и выдалбливая дерево лишь долотом и молотком, все же он в конце концов имел просторное каноэ, способное выдержать и его и весь его груз.

Но Блажена, сколько ни старайся, не в силах ни собрать велосипед из каких-нибудь частей, ни купить готовый. А если на велосипед собирать? Это будет длиться целую вечность. Ведь сейчас у нее нет ни геллера! Раньше мама давала ей то крону, то две, и Блажа клала их в поросенка-копилку, но, как только появлялся какой-нибудь соблазн, она вытряхивала деньги из копилки, а иногда приходилось просовывать нож в прорезь — металлические кроны лучше скользили по его лезвию.

А теперь? Теперь денег частенько не хватает, и отец только удивляется, куда они исчезают. Блажена старательно записывает, и все же концы с концами не сходятся. А дать ей еще карманные деньги отцу и в голову не приходит.

Нет, велосипед, наверно, так и останется лишь предметом ее мечтаний. Никогда она не научится прилично ездить самостоятельно, и всегда этот Ярослав Духонь будет бежать за ней по пятам, присматривая за своим велосипедом…

Если бы они могли ездить вдвоем, она отважилась бы выехать и на площадь, даже проехала бы Подбабу и Шарку и домчалась бы до самой Генералки. Вот это была бы поездка!

Робинзон на своем необитаемом острове после горьких испытаний решил, что все вещи хороши лишь до тех пор, пока мы можем их использовать. У него был челн, но он не мог на нем уплыть. Блажена, напротив, могла бы ездить, умеет ездить на велосипеде, но его у нее нет.

Сидеть за спиной Духоня? Во-первых, тогда бы им пришлось все время смотреть по сторонам — ведь вдвоем ездить не разрешается, а во-вторых, никакого удовольствия! Нет. Лучше совсем не ездить. Все или ничего! — повторяла она свой лозунг.

Сложенная записка-бабочка имела лишь дату: 2 ноября. И перед Блаженой сразу всплыли строчки из «Робинзона»:

«… Было 6 ноября, когда я отправился в это путешествие, когда узнал, что оно продлится дольше, чем я предполагал..»

Она тоже отправится в плавание. Поплывет куда-нибудь и при свете звезд, в бескрайнем море, качаясь на волнах, прочтет записку. Или лучше прочтет ее при красноватом свете корабельного фонаря, повешенного на мачте.

Поплывет — но на чем? Лохань для посуды мала. Корыто стоит в прачечной, и за ним нужно идти, да его и не донести ей до лестницы. На чем же? Она осмотрела всю кухню, заглянула даже в комнату. Что бы такое превратить в лодку?

А если матрац? Ведь матрац будет идеальной лодкой!

Она положила матрац перед палаткой, поставила отцовский зонтик, сделав из него превосходную мачту с черным флагом. Вот и припасы у нее готовы: две дюжины ячменных лепешек, немного рома, порох и две морские куртки — на одной она будет спать, а другой прикрываться ночью.

Уличного света вполне хватало, чтобы разобрать строчки в записке Духоня. Но, прежде чем погрузиться в чтение, Робинзонка должна оглядеться в океанском просторе. Да, плавание будет опасным: сильное и стремительное течение подхватило лодку. Внимание, не то лодку унесет в океан! Достаточно попасть в водоворот. Но мы его объедем. И здесь, в этом тихом заливе, подождем благоприятного ветра. Робинзонка не пустится в плавание навстречу неизвестной морской пустыне, словно опрометчивый пловец.

Блажена забралась в уголок, уселась на корточках и только теперь, основательно подготовившись, раскрыла записку и сразу, залпом проглотила ее содержание.

В записке выстроились строчки пятистишья, без обращения и без подписи:

— Ага, — сказала Блажена, — без знаков препинания.

И принялась читать снова и снова, строку за строкой.

Стихи модерн! Да и сам Духонь модерн! Наверняка он читал не только хрестоматию, где из настоящих современных поэтов — лишь Незвал, да и то с точками, тире и прочими знаками препинания!

Значит, Ярослав Духонь — поэт! Возможно, он даже печатается! Только ставит ли он свою подпись под стихами?

Бокал хрустальный… Какой бокал? Неужели это я? Ха! Хорошенький же бокальчик! Блажену так и потянуло посмотреть в зеркало, похожа ли она на какой-то там бокал… Значит, стихи предназначены ей! Ну и ерунда!

Правда, все это звучит довольно красиво, даже если Блажена никакой там не «бокал хрустальный», а Духонь вовсе не поэт.

Завтра тебе ветер скажет…

Сердце Блажены жадно раскрывается, и в него вливается мелодия стиха, и сердце погружается в него, как в теплую приятную ванну.

Красивые стихи! И посвящены мне! Иначе разве дал бы мне Духонь записку? Но почему же он дал ее мне и сказал, что это вариация на «и», стихи-шарада… Пусть не хитрит пан Ярослав Духонь! Первая же строчка выдает его!

Блажена все повторяла пятистишие, словно загипнотизированная. Каждый раз у стихов был другой смысл, другое звучание, другая интонация.

И вдруг гипноз словно кончился, и ей нестерпимо захотелось поделиться этой сногсшибательной новостью — в честь ее, Блажены, отныне весьма важной личности, кто-то написал стихи.

«Угадай-ка, кто сложил?» — скажет она Маде.

Нет, Маде она ничего не скажет. Так кому? Зорке Ледковой? И той нет, у нее голова так забита своими несчастьями, что просто противно. Новотной? Ну да, чтобы она эти стихи с презрительным и высокомерным видом раскритиковала! Может быть, Матоушевой? Ну, эта с ними сразу побежит к брату, и они оба примутся подтрунивать над Духонем. Даже Стржи зликовой-По ховой она не может довериться. Да вообще никому из девчонок в ее классе. Все сразу Удивятся, что она вдруг стала такой откровенной.

Лишь одному человеку она может показать стихи — отцу. Но ему нельзя просто так вот взять и показать.

Отец придет, как всегда, голодный, сначала поест и выпьет пива, потом начнет дремать и поглядывать на постель. Да, надо выбрать удобную минуту и лишь тогда прочитать папке стихи. Такую минуту, когда одному человеку становятся понятны чувства другого.

А пока Блажена спрячет записку, присоединив ее к своему дневнику, спрятанному в бельевом шкафу.

Не сумев быстро найти в шкафу, доверху набитом вещами, свой дневник, Блажена повернула выключатель.

Достав дневник, она перелистала свой перечень добра и зла. И осталась им очень недовольна. Нет, так не пойдет, сказала она себе. Корабельный дневник должен как-то начинаться.

Быстро, второпях она взяла ручку, проверила, пишет ли, и со скоростью молнии написала на первой странице:

«Я не надеюсь, что кто-нибудь прочтет написанное здесь».

Но, не успев дописать, она все зачеркнула. Нет, не то! Может, вот так:

«Я не хочу, чтобы кто-нибудь прочел все, что я здесь пишу. Я пишу для того, чтобы разобраться в своих мыслях. Мои мысли разбегаются, и я сразу же их забываю. А записать свои мысли… — тут она заколебалась, но через секунду приписала: — Это пробный камень. Сразу видно, что искренне и правильно, а что неискренне и неправильно, какие мои поступки, слова хорошие, а какие плохие».

Ну, пока хватит.

А теперь быстро сунуть дневник вместе с запиской Духоня в потайное место. Отец сейчас придет… Вот уже слышны его шаги.

Блажена поспешно задвинула ящик шкафа, кинулась к дверям и сняла с них цепочку.

Отец вошел, как всегда, улыбаясь. Он увидел в кухне перед палаткой Блажены новое сооружение и спросил:

— А что здесь делает этот матрац?

Блажена, держа в руках кувшин для пива, размахивала им над головой и громко кричала:

— Буря гонит корабль…