Блажена пришивала пуговицу к летнему плащу и, сердито хмурясь, приговаривала: «Наверняка черт тебя пришил!..» Она любила повторять материнские поговорки и присказки. И тогда у Блажены все шло на лад. Блажену часто раньше ругали, что она плохо зашивает дырки в своей одежде и на чулках и чуть не выкалывает себе глаза ножницами. Мама говорила ей:
«Будь внимательна, а то черт толкнет тебя в руку, и лишишься глаза».
Об этом черте Блажена в детстве думала немало и, пока не пошла в школу, верила, что и вправду злой дух только и ждет случая, чтобы ее обидеть и причинить ей вред. Теперь уже, зная суть всех этих поговорок и пословиц, она понимала, что сама она строит себе всяческие козни. Нитка все время у нее цеплялась за другие пуговицы, ей приходилось останавливаться, раскручивать узелки — и тут, как нарочно, нитка обрывалась. И снова ей приходилось вдевать эту противную нитку.
— Эта одежда прямо изведет человека! — философствовала Блажена. Зашиваешь ее, стираешь, гладишь, обращаешься с ней аккуратно, от грязи защищаешь, от солнца и от дождя, — все равно что за больным ухаживаешь! Как жаль, что нельзя, как раньше дикарям, ходить раздетыми! Хотя бы летом!
Отец, как раз допивший свое пиво после ужина, начал дремать и слушал ворчанье Блажены краем уха. Но слова о дикарях вывели его из дремоты, и он сказал Блажене со смехом:
— Нет, только послушайте, что она говорит! Ты забываешь: одежда служит нам, а взамен требует заботы. Надеюсь, ты отнесешь мои теплые вещи в чистку и приведешь их в порядок?
— Ладно, папка, отнесу. Почему я ворчу? Иголок у меня не перечесть да и ниток, пуговиц и булавок сколько угодно. А Робинзону приходилось скалывать свои дыры колючками. У меня платье мягкое и легкое: как ветер подует, так я чуть не парю в воздухе, а у Робинзона штаны были из косматой шкуры старого козла. Бр-р-р!! Тебе бы не хотелось иметь такие? Да и бороду тебе бы не хотелось иметь? И усы тоже? Знаешь, ведь у Робинзона усы были длиной в четверть ярда! Сколько это сантиметров, а, папка?
Но у пана Бора был сегодня трудный день. Ездить в жару по шумным пражским улицам, постоянно быть настороже перед грозящей опасностью, — усталости хоть отбавляй. У пана Бора достало сил лишь прилечь на кушетку, где он до сих пор сидел, и взять в руки газеты. Но почитать ему так и не удалось — сон сразил его.
Блажена спокойно отнеслась к тому, что снова осталась одна.
В ее память снова пробралась тощая фигурка Зорки Ледковой.
Рядом с Зоркой толпились остальные девчонки, шумные и подвижные. Мадя — с таким видом, словно она готовит очередную пакость, Грознатова — с лентой в волосах, коротышка Похова, по прозванию Крапивница, и во главе всех — Новотная со своим царственным видом. Все они громко болтали, бранились, наскакивали друг на друга, — Блажена с наслаждением включилась бы в этот галдеж, но все это был мираж! В действительности на ее долю оставалась тоска.
Девчонки! Смотрите-ка! Все эти девчонки могут сейчас веселиться в лагере, а они притворяются, что все это их не радует, даже отравляет их существование. Неблагодарные! Ведь их ждет новый учебный год, четвертый класс дейвицкой гимназии со всеми его новостями, а они еще притворяются, что это их не радует, — дескать, снова будет сплошная зубрежка. Вот задаваки! Ни одна никогда ни в чем не признается.
Все равно Блажене хочется быть вместе с ними!
Они скоро вернутся в город — ведь уже конец августа. В гимназии сейчас моют окна, красят полы. Завтра Блажена забежит туда и посмотрит. Скоро снова зальются школьные звонки, и их серебристые требовательные голоса понесутся по коридорам и классам…
Звонки… Звонки! На тротуаре под окном раздался звонок велосипеда.
— Чтоб его! — сердито вскрикнула Блажа.
Звонок пронзительно задребезжал еще и еще раз. Значит, это не было предупреждение пешеходам? Уж не сигнал ли это? Знакомый сигнал! Такими прерывистыми звонками давал о себе знать Ярослав Духонь, подъезжая к дому после уроков.
Опять звонок!
Блажена кинулась в комнату, остановилась у окна и, притаившись за шторой, смотрела в щелку на нарушителя спокойствия, стараясь остаться невидимой.
Звонок велосипедиста звучал по-прежнему очень требовательно, словно бранился. Блажена отбросила штору и появилась в открытом окне — без тени улыбки, с достоинством владелицы замка.
Духонь стоял на противоположном тротуаре и махал рукой.
— Привет! — крикнул он, но улица поглотила его крик.
Он сделал знак рукой: иди сюда! Спустись на минутку! У меня есть что-то важное для тебя!
Блажена и бровью не повела. Она и виду не подаст, пусть Духонь не воображает! Но ее так и тянуло спуститься вниз — ведь Духонь пришел как раз в тот миг, когда она так тосковала по школе и по всем школьным друзьям.
Тут же она вспомнила о Маде, и ей пришла в голову блестящая идея: она возьмет сумку и, скажем, отправится за картошкой. Пусть Духонь не думает, что она вышла на улицу ради него.
Она подбежала к зеркалу, поправила волосы, надела на платье поясок и усмехнулась, глядя на себя. Увидев свою улыбку, старательно повторенную зеркалом, она моментально нахмурилась и даже разгладила пальцами кожу, чтобы от улыбки не осталось и следа.
Перед Духонем она появилась с загадочным лицом и молчаливая.
— Узнаешь? Это я послал тебе в лагере записку. Привет! Как дела?
— Привет! — ответила Блажена все еще сдержанно. — Тебе что-нибудь нужно?
— Как сказать, — тихо зазвонил Духонь звонком велосипеда. — И да и нет, как посмотреть. Все зависит от тебя.
— От меня?
— Во-первых, я пришел взглянуть на тебя. Тогда ты так внезапно уехала из лагеря и ничего не ответила мне…
— А кто тебе сказал, что я хотела тебе ответить? — усмехнулась Блажена.
— Прочитал твои мысли. Я ясновидец, — произнес Духонь голосом их учителя математики.
— Успеха не ждите, — ответила Блажена тем же тоном.
— А во-вторых, я хотел предложить тебе поучиться кататься на велосипеде.
Эти слова были хорошо взвешены и ловко рассчитаны.
Блажене не удалось скрыть радость. Ездить на велосипеде! Это же мечта!
Мчаться вперед в брюках, с развевающимися волосами, с горящим лицом, мчаться против ветра, нестись наперегонки с автомобилями вокруг площади, а может, и дальше, пронестись через Подбабу к Се льции, как ездит Матоушова со своим братом.
Блажена с большим усилием скрывала радость, стараясь хотя бы не сразу согласиться.
— Да я иду за картошкой…
— Сходишь потом.
— Потом закроют магазин.
У Духоня на все был готов ответ. Он взглянул на часы, плотно охватывавшие его запястье (разумеется, ему нужно похвастаться всеми своими сокровищами, посмеялась в душе Блажена), и заметил:
— До каких там открыто?
— До восьми. Этот магазин закроется в восемь.
— Теперь половина; двадцать минут на первый раз хватит тебе по горло.
— Ладно, если ты так думаешь. Но куда же деть сумку?
— Привяжем ее к седлу, — решительно заявил Духонь и с подчеркнутой готовностью вытащил из кармана моток веревки.
В Дейвицах немало таких улиц, где можно не опасаться на кого-нибудь наехать. Оказалось, что Духонь уже заранее выбрал удобную улицу. Здесь не было даже зевак и стояла такая безмятежная тишина, что Блажена не чувствовала себя стесненной…
Блажена очень решительно взгромоздилась на велосипед, считая, что езда на нем так же легка, как и кажется, и что она сразу поедет так же лихо, как ученик пекаря с корзинкой булок.
— Держись за мое плечо, — посоветовал Духонь.
Но Блажена никак не могла оторвать руки от руля. Ей казалось, что все под ней куда-то едет, — не только велосипед, но и вся улица, да и весь земной шар. Она взвизгнула, но Духонь, сделав богатырский прыжок, ухватился за велосипедную раму и рысью побежал рядом с велосипедом.
Удивительное чувство овладело Блаженой, какое-то исступление! Эта гонка на велосипеде была верхом наслаждения. Но вот улица кончилась, Духонь остановился, а с ним и велосипед — и как он это сделал, удивилась Блажена — и сказал:
— Вот так. А теперь попробуй крутить педали.
Только теперь Блажена поняла, что все это время она крепко нажимала на педали, но не крутила их. Это было не очень приятное открытие. Значит, все ее «успехи» были лишь заслугой Духоня!
Ну подожди, приятель, грозилась в душе Блажена, недолго ты будешь воображать!
Она так увлеклась ездой, что вконец измученный Духонь едва переводил дыхание. Теперь они уже молча гоняли велосипед, платье Блажены билось по ветру, а ее волосы развевались.
Поднимая колени чуть ли не к самому подбородку, она старалась привыкнуть к мельканию плиток мостовой, к стремительному бегу окон, дверей, магазинов и необычайно резкому напору воздуха, который она преодолевала.
Время летело с быстротой молнии. Блажена совершенно забыла и про картошку, которую нужно было купить, и про отца…
Забыла она даже о Духоне. В этом мире для нее существовал лишь один велосипед. Узкое лицо Духоня с черными глазами и прямыми бровями стало кирпично-красным, а рубашка, как пластырь, облепила худощавую фигуру, но он и виду не подавал, что устал.
— На сегодня хватит, — сказал он, подражая голосу учителя математики. — Продолжение следует.
Только тут Блажена вернулась из заколдованного мира на землю, в трезвую действительность, и молча подчинилась.
— Бегу за картошкой, привет! — Она быстро отвязала сумку от седла и понеслась в магазин.
Духонь остановил ее:
— Подожди, у меня есть для тебя послание из лагеря.
Он вынул из сумки, прикрепленной к велосипеду, письмо и подал его Блажене.
«Пишет тебе будущий четвертый класс РРЖ. Будем через два дня».
Надо было поблагодарить Духоня, и Блажена подала ему руку.
Теперь бежать не было смысла, и Блажена медленно направилась к магазину.
Вначале она хотела сразу, прямо на улице, разорвать конверт и прочитать письмо, но потом раздумала и ускорила шаг. Подойдя к магазину, она увидела, что он уже закрыт.
Духонь, шедший рядом с Блаженой, как ни в чем не бывало спросил:
— Когда ты завтра пойдешь за картошкой? Я бы мог тебе помочь ее нести.
В ответ на это Блажена откровенно рассмеялась. Смеялась она до самого дома, но уже нарочно, лишь бы не продолжать этот разговор с Духонем.
Смеясь, она исчезла в подъезде.
Блажена нагнала женщину, которая несла большой ящик с углем, отдыхая на каждой третьей ступеньке. Это была Тонечка.
— Раз ходите сами за углем, то насыпайте половину ящика, — сказала ей Блажена, повторяя отцовские слова. Но тут, вспомнив, что не поздоровалась, она бросила коротко: — Добрый день!
Тонечка остановилась и глянула на Блажену со спокойной улыбкой.
Почти на голову ниже долговязой Блажены, она была, однако, более статной, с полными плечами, с загрубевшими руками и широкими бедрами. Ее глаза были дымчато-серыми, но в них мелькали тихие искорки, как солнце за тучами. Кожа была такой нежной, что лицо румянилось от одной улыбки. Она стояла напротив Блажены, возбужденной от езды на велосипеде, и уже одним своим мирным и спокойным видом действовала успокаивающе.
Словно противясь возникающей симпатии к Тонечке, Блажена коротко бросила:
— Я помогу вам, идите!
— Спасибо, — сказала Тонечка, ухватившись за один край ящика. — В другой раз я тебе тоже помогу.
— Не беспокойтесь! Я не насыпаю ящик полным, папка не велит… Но если бы…
— Что тебе нужно? — с готовностью спросила Тонечка.
— Умеете вы мыть и натирать пол?
Тонечка рассмеялась приятным грудным смехом.
— Мне да не уметь! С самого детства я только это и делаю.
— А не могли бы и мне показать?
— Конечно, я тебе покажу, хоть сейчас!
— Сегодня уже поздно, а завтра утром, когда папа уедет, нельзя? Я вам постучу, хорошо?
— Можешь даже позвонить, — приветливо сказала Тонечка. — Хозяйка в спальне все равно не услышит.
Отец ходил по комнате. Постель он приготовил, но свет еще не зажег.
Блажена чувствовала себя немного виноватой, хотя и старалась оправдать себя: ведь папка спал, и я вовсе не была ему нужна! Поэтому она сразу замахала письмом:
— Девочки мне пишут! Передали письмо через Духоня.
Папка, ты разрешишь мне учиться у Духоня ездить на велосипеде?
Отец молча улыбнулся, потом сказал:
— Так вот почему ты исчезла! А этот Духонь кто?
— Парень из нашей школы. Пойдет теперь в шестой класс. Велосипед его собственный.
— А где вы ездили?
— Да по одной тихой улице. Не знаю, как называется.
— Ну ладно, каждый день по полчаса. Хватит? Как-нибудь я на тебя посмотрю, когда ты скажешь название улицы… Ну, так что пишут девочки?
— Сейчас прочитаю. Слушай! «Ветерок!» Так меня называли, потому что я лучше всех играла в волейбол. «Вспоминаем о тебе у лагерного костра и напоминаем, что „если взять с одной чашки весов какую-нибудь гирю, то нужно и со второй чашки снять столько же, чтобы равновесие не нарушилось, то есть из обеих частей уравнения нужно вычесть одно и то же число“. (Приписка: не думай, что кто-то из нас, сумасбродок, взял с собой арифметику. Цитата из известного всем справочника Новотной!) Не забудь также, что „электрический звонок в своей основе — это молоток Вагнера“. (Приписка: это по физике, разумеется, помнила Мадя! Но только это!) В заключение — заруби на носу пифагорову теорему. Девчонки спорят, что ты не помнишь! Ну вот! Похова подсказывает. Толкни ее под партой, чтобы впредь она говорила громче. Итак, Блажена Борова, квадрат гипотенузы равен чему?.. Равен сумме квадратов катетов. (Постскриптум: желаем тебе успехов в повторении!) Не сердись, Блаженка, нам нужно немного подурачиться. Ведь ты знаешь, нас ожидает, как говорит математик, серьезная учеба. До свидания, райский ветерок! Скоро ты увидишь нас, дотла сгоревших, во всей красе и великолепии». И подписи. Посмотри, папка, сколько их подписалось!
У Блажены запылало лицо, она опять всем существом была среди своих подружек и далеко, очень далеко от своего необитаемого острова!