– Марк, там тебя спрашивают… – заглянул к ним художник из соседнего отдела, при этом лицо у него было слегка обалдевшим.

В смутном предчувствии, что это не к добру, Марк вышел в коридор. Так и оказалось. Дядя, выглядевший сегодня куда более вальяжным, чем вчера, весело помахал ему рукой. Предложил оторваться от статьи, пройтись по магазинам, перекусить в ресторане.

«Ну, еще бы, кое-кому работать необязательно…» – подосадовал Марк, но даже если бы и хотел, не смог отказаться. Взяв под руку, дядя уже поторапливал его на выход.

После бесцельного, с точки зрения журналиста, хождения по городу: прогулки по Бонд и Оксфорд стрит, они по пути заглянули в «Harrods» лишь за тем, чтобы швейцар в расшитой золотом ливрее распахнул перед дядей дверь. Зашли в «Burberry», где между делом тот купил себе запонки – пару дорогущих безделушек и, наконец, поинтересовавшись в театральных кассах, что дают сегодня вечером в «Covent Garden», отправились во французский ресторан в отеле «Grande Rochester».

Время «файв-о-клок» пока не наступило, и здесь было почти безлюдно. Они заняли столик у окна. Марк прислушался. На пустой эстраде саксофонист играл «Blue Valentine». Саксофон грустно пел блюз одинокому сердцу. Непонятная тревога вдруг стеснила грудь – будто уже стоишь на краю обрыва, и ветер настойчиво подталкивает тебя в спину, чтобы ты упал… Прогоняя непрошенную печаль, он упрямо тряхнул головой. На лоб непокорно упала каштановая прядь.

Дядя щелкнул пальцами, подзывая официанта. Нимало не заботясь о вкусах своего спутника, обсудив меню с подошедшим лично метрдотелем, сделал заказ на двоих. Потом открыл портсигар, но прежде чем закурить, вгляделся Марку в глаза. Слишком пристально, слишком долго, словно хотел разглядеть в их синеве что-то очень важное для себя. Затем, улыбнувшись, откинулся на спинку стула.

– Я заказал нам салат с мидиями под белым соусом и бутылку «Божоле», для начала. Не спросил, ты пьешь? Или стоит подождать твоего совершеннолетия?

Ну и что, что ему было всего двадцать с хвостиком, а до дня рождения осталось несколько месяцев – дядино ироничное замечание неприятно задело самолюбие. Почему-то захотелось, чтобы этот человек исчез из его жизни навсегда. За едой, в отличие от искрящегося остроумием собеседника, Марк был настроен жевать молча.

Неожиданно дядя предложил ему сложить ладони.

– Зачем это? – удивился он.

– Хочу кое в чем убедиться, – подмигнул тот.

Не совсем понимая, для чего это нужно, Марк сложил ладони, затем пальцы в определенном порядке и последовательности, как попросил дядя. С удивлением почувствовал легкое покалывание в подушечках пальцев. Воздух вокруг как-то странно завибрировал, он кожей ощутил давление, словно шел под водой, против течения. И быстро разомкнул ладони.

– Что это было? – спросил он настороженно.

Дядя казался очень довольным.

– Ничего особенного! – ответил он. – Я тут практикую гипноз. Вот попробовал на тебе…

Дядины объяснения Марка не устроили. По лукавому веселью в его глазах он понял, что тот лжет. И обидчиво насупился.

– Практикуйте свое мастерство на крысах! Меня работа ждет!

Не поблагодарив за обед, даже не кивнув на прощание, покинул ресторан. Оуэн не возражал. Смотрел вслед брату, пил кофе и улыбался. Он строил планы.

Марк совсем не был уверен, что так уж необходимо раздеваться до трусов, чтобы с тебя сняли мерки, но спорить с дядей, особенно если тот не хотел, чтобы с ним спорили, было бесполезно.

На довольно нелестное («тебе не мешало бы сменить гардероб») замечание дяди, завалившегося к нему с утра, как к себе домой, и рассматривающего его костюмы с брезгливым недоумением, Марк серьезно оскорбился. Тративший все свои гонорары на модную одежду и сладости, до этого момента он считал, что одевается вполне прилично. Поэтому последовавшее следом предложение «купить ему пару-тройку приличных костюмов» с негодованием отверг.

Его отказ вызвал на красивом дядином лице легкую тень досады. Но тут же, с какой-то коварной вдумчивостью, он высказал предположение, что для выросшей в очень богатой семье Эльзы послужит наглядным доказательством его любви, наверное, тот факт, явись к ней на свидание Марк в костюме от дорогого портного, а не купленным на распродаже. С таким доводом трудно было не согласиться.

Вот поэтому сейчас он стоял в одних трусах перед большим трюмо в примерочной ателье на Сэвил Роу, где одевались половина английской аристократии и все столичные денди, а похожий на большую ворону в очках Мэтр (которого ему так нахваливал дядя) задумчиво ходил вокруг, разглядывая его фигуру.

Двое подмастерьев, шныряя вокруг Марка, быстро снимали с него мерки. Он с трудом успевал следить за всеми их движениями, но стоило одному из них сунуть руку с сантиметром ему между ног, шарахнулся в сторону. Возникла неловкая пауза. Мэтр вопросительно уставился на него. Помощник тоже, с обидой на лице потирая покрасневшую кисть руки. Марк хорошо его шлепнул.

Дядя улыбнулся.

– В чем дело? Всего лишь снятие мерок. Что видишь ты неприличного для себя… в этом жесте? – спросил он мягко. Но тон его голоса…

Марка словно публично выпороли на площади Тайберн. Ощущение было неприятным, почти унизительным. Лицо обожгла яркая краска стыда. Пришлось позволить настырному подмастерью (пока не были сняты все мерки) еще несколько раз сунуть руку, куда не следует. Не выглядеть же полным деревенщиной!

А мэтр, разглядывая ершистого парня, думал, что этот молокосос, судя по тому, во что он был одет, разбирался в хороших вещах не лучше свиньи в апельсинах. Но барон фон… или ван фон… (он все время забывал его длинную фамилию) очень настаивал.

Став его постоянным клиентом несколько лет назад, по личной рекомендации самого герцога Клайва, барон щедро оплатил свою просьбу, как и сроки ее исполнения. Поэтому он и согласился сшить для его племянника четыре костюма: вечерний фрак, два повседневных и один для поездок на пикники. Для начала, как сказал барон, размашистым почерком выписывая чек на кругленькую сумму.

Ну, что ж, «племянник» был отлично сложен. Стройное, поджарое тело. Чуть покатые, довольно широкие плечи, узкие бедра, длинные прямые ноги. Мэтр остался доволен осмотром. Его костюмы, а он считал их произведением искусства, будут сидеть на этой фигуре идеально.

Торопливо одеваясь, Марк поинтересовался, сколько все будет стоить. Брови мэтра вместе с очками удивленно поползли на лоб, собрав его глубокими морщинами. «Какая неслыханная бестактность – задавать подобные вопросы…» – оскорбившись до глубины души, повернулся он к барону. Но барон на его справедливое негодование незаметно покачал головой и одними губами произнес «де-ше-во».

И мэтру пришлось, придумывая отговорку на ходу, слегка растерянным голосом заверять Марка, что для самых уважаемых клиентов в ателье всегда баснословные скидки. Можно сказать, почти задаром!

– Так сколько?! – не отставал тот.

Рассердившись, Мэтр назвал настырному племяннику барона сумму наугад, вспомнив цену выставленного в витрине жакета для игры в поло. Марк облегченно вздохнул. Ну, такие деньги он вернет дяде месяца через три. Потому что, несмотря на всю дядину заботу, не желал быть ему ничем обязанным.

Лично проводив гостей до самых дверей, Мэтр вежливо раскланялся с обоими. Вернувшись обратно, с легким недоумением (в каком это «спектакле» он только что участвовал?) снял очки и стал задумчиво протирать стекла. «Раньше джентльмены… – подумал он о бароне, – предпочитали содержать хорошеньких, глупых барышень. А теперь, вот…» Зазвонивший телефон оборвал его размышления.

Выйдя из ателье, Марк решил, что теперь-то уж можно расстаться с дядей, но тот и не подумал с ним расставаться. Личный шофер, бросив на Марка заинтересованный взгляд, распахнул перед ним дверцу машины и, не слушая отговорок (смутно напомнив кого-то своими действиями), запихнул его на заднее сиденье. Дядя, вполне довольный собой, сообщил ему по дороге, что везет его к себе в гости. Автомобиль тем временем въехал на Эннимор Гарденс, вдоль которой располагался жилой комплекс «Кенсингтон Хаус».Да, дядины апартаменты производили впечатление. Одна ванная комната оказалась больше всей квартиры Марка. На мгновение его неприятно кольнуло ощущение своей полной несостоятельности. Заметив тень досады, пробежавшей по его лицу, дядя предложил что-нибудь выпить. На этот раз Марк не отказался.– Знаю, у тебя сегодня свидание… – сказал дядя, протягивая ему бокал вина, – но до вечера далеко, а мне будет приятно, если ты останешься и отобедаешь со мной, – предложил он. – Что делать тебе в той крысиной норе, где ты живешь?Снисходительно пожал плечами, обнял за талию и увлек Марка к низкой, выглядевшей довольно легкомысленно, кушетке.– Но мне нужно… писать статью, у меня сроки… – отчего-то смутился Марк.– Отложи! Статья никуда не убежит… – дядя позвонил в колокольчик.На пороге возник худой, средних лет мужчина.– У меня к обеду гость! – сказал слуге дядя, тем самым пресекая любые возражения Марка. Слуга со словами «с вашего позволения» с поклоном удалился.– Вижу, мое новое жилище произвело на тебя впечатление! – заметил Оуэн с улыбкой и предложил Марку переехать к нему. Поселиться в одной из гостевых комнат. Развалившись на кушетке, покачивая в руке бокал и, казалось бы, равнодушно ждущий любого ответа, на самом деле прислушиваясь к нетерпеливому биению своего сердца, мысленно подгонял брата: «Соглашайся, соглашайся, соглашайся!»Но даже таким заманчивым доводом, как «единолично пользоваться апартаментами во время его длительных отъездов» Марк не соблазнился. Отказался. Категорически. Разве не затем, чтобы избавиться от опеки семьи, с одной мелочью в кармане сбежал он в Лондон? И считал, что за четыре года достиг многого. Из простого мальчишки-курьера стал штатным, хорошо оплачиваемым журналистом. Его статьи пользовались успехом. Ему прочили будущее талантливого писателя. А жить с дядей означало снова попасть под опеку. Нет, он не хотел терять своей независимости…Не желая, чтобы Марк заупрямился окончательно, Оуэн не стал настаивать, уверенный, что не сегодня, так завтра или послезавтра сумеет переубедить строптивого. Потому что собирался разрушить всю его жизнь. Лишить всего. «И рядом не останется никого, к кому ты сможешь обратиться за помощью. Никого… кроме меня…» – жестом гостеприимного хозяина он радушно пригласил брата к столу.

За обедом Марка впервые посетило сомнение, а дядя ли ему этот человек. Веджвудский фарфор, серебро и хрусталь сервировки, молчаливый слуга, прислуживающий им в белых перчатках. Он что, попал в дом аристократа? Выросший в простой рабочей семье, он не помнил, чтобы родители хвастались родством с каким-нибудь аристократическим семейством. Вот и та ворона в больших очках (портной) тоже титуловала дядю каким-то там бароном! «Какое высоколобое чванство!» – с презрением подумал Марк, с нигилизмом юности отвергая само понятие «аристократизм». Дворянство, титулы, поместья – от этого всего веяло замшелостью и воняло нафталином. Он отказывал аристократии в будущем. Спросив, понравились ли ему медальоны из оленины, дядя вдруг заинтересовался его «Дьявольской Трелью». Марк в ответ просиял. Окрыленный музой по имени Любовь, он и сам удивлялся полету своей мысли – роман писался быстро и легко.– Твой детектив… – продолжил дядя, – тот, что ты пишешь… можно сказать – вещь посредственная. Ну, садист-музыкант. Ну, соблазняет игрой на скрипке женщин и убивает… В этом нет ничего интригующего. Да и финал напрашивается сам собой… Твоего убийцу поймают и, конечно же, казнят… – он отложил салфетку, потянулся за сигаретами.Щелкнув зажигалкой, слуга поднес хозяину огня.– Вот если бы сыщик, которого ты описываешь с такой теплотой, остался бы с носом… или вообще сам оказался бы тем маньяком! Вот где потрясающий сюжетный ход и непредсказуемая развязка! – закурив, дядя поблагодарил слугу кивком головы.Марк промолчал. Как любой начинающий писатель, он плохо переносил критику в адрес своего детища. «Шли бы вы пить ваше мартини…» – глянул он на дядю, как на врага всей Британии.Но тут слуга подал к столу десерт. Тот оказался выше всех похвал, ничего подобного пробовать Марку не приходилось. Песочные корзиночки просто таяли на языке. Половинки клубничин, выдержанные в ликере, джем и сверху взбитые сливки, посыпанные стружкой из горького шоколада. Сочетание приторного и горького добавляло вкусу пирожных особенную изюминку. Вино к ним тоже было изысканным: густое, темное и сладкое.Наверное, он выпил лишнего, потому что слегка осовевший, расслабленно обмякнув, сидел за столом и слушал философствующего о высоких материях дядю, не слушая. Почему-то его разбирал смех, какой-то странный. Визгливые смешинки так и щекотали нёбо. Дядя вдруг куда-то подевался, а потом возник рядом, словно черт из табакерки. Сказал, что ему лучше прилечь, чтобы перестала кружиться голова.– Ладно… Ладно! Только не надо со мной нянчиться! Я и сам дойду! – заупрямившись, отказался от его помощи Марк.Встал со стула и ойкнул. Ноги тоже куда-то подевались. Прыснув от смеха, чтобы не упасть, ухватился за дядю. От его волос, еще чуть влажных, хорошо пахло. Свежестью и словно бы терпкой грустью, смутно-знакомой и отчего-то волнующей.– Марк! Глупый! Да ты совсем пьян…Сильные дядины руки крепко обняли его за талию, и он услышал, как забилось, застучало собственное сердце.

На лицо Марку упало несколько холодных капель. Ощутив себя в горизонтальном положении, он глупо хихикнул. «Надо же было так набраться… Черт, мне же пора… идти! Эльза, она ждет меня…» В своей жизни он еще ни разу не напивался. Это было незнакомое ощущение. Странное. Вот и одежда, как-то неприятно липшая к телу, стесняла его. Задыхаясь, он рванул узел галстука. «Что со мной? Почему так жарко? Мое тело… оно все горит…» Его пальцы с лихорадочной поспешностью принялись расстегивать рубашку. Но и раздевшись, Марк не испытал облегчения. Кожа продолжала гореть огнем, а бешеный стук сердца, отдаваясь грохотом в черепной коробке, грозился разнести грудную клетку.– Пожалуйста, кто-нибудь… – позвал он на помощь.Рядом раздался тихий смех, чьи-то ладони с нежностью коснулись его покрытой испариной кожи, даря приятную прохладу.– Боже, Эльза! Ты пришла! – он схватил ее за руки. – Помоги мне, Эльза…Теплые губы настойчиво прижались к его губам.– Постой, что ты делаешь? Ты не должна целовать меня так… Это я должен! Нет, Эльза… перестань! Ам-мн, подожди… Подожди! Ты не можешь ласкать меня там… Это нечестно… Мое тело… изнемогает… Ты?! О, нет! Стой!

– Вам еще требуется моя помощь, милорд? – спросил слуга, помогая хозяину надеть пальто. Считая, что его это совсем не касается, он старался не смотреть на кушетку. На лежащего на ней обнаженного юношу. В чувственно-бесстыдной позе. Запрокинув голову. Расставив ноги. Рука, соскользнув вниз, костяшками пальцев касается пола. Кожа блестит от обильного пота.