Оуэн пил третью или, может быть, уже четвертую рюмку, когда почувствовал, как приятное тепло, наконец-то, согрело замерзшую кровь. Паренек продолжал сидеть на самом краешке дивана у него в ногах, в его позе чувствовалось напряжение, а взгляд был прикован к бархатному занавесу, за которым исчез Ши.

«Ну вот, теперь я еще и фокусник…» – подумал Оуэн. Не решив пока, забавляет его это или начинает злить, спросил с долей сарказма:

– Ждешь, что они появятся из воздуха?

Юный шляхтич оглянулся, глаза его светились ожиданием чуда. Оуэн посмотрел на часы. Поблескивая позолотой, маятник неустанно трудился, отмахивая время. Стрелки на круглом циферблате с римскими цифрами показывали без четверти шесть.

«Такой забавный… еще немного, и меня прошибет слезой умиления…» Все-таки найдя поведение мальчишки довольно занятным, он снизошел до объяснений:

– Конечно, Ши понесут твою сестру и брата, но твоей матери… придется идти своими ногами. Так что не жди их раньше полуночи.

Встал с дивана, с удовольствием потянулся. Он солгал. Шибан давно вернулись. Вот и Оливер, хлопоча с излишним усердием, уже взял на себя заботу о женщине и детях. Но стоит сказать об этом мальчишке, и тот либо распустит нюни от счастья, либо станет канючить увидеться с родными. А оставить его в сомнениях и тревожном неведении – из этого может выйти что-нибудь интересное!

– Идем, – он поманил его за собой.

– Позвольте мне подождать их здесь! – оглянувшись назад, словно боялся пропустить самое важное, обратился к нему юноша.

– Нет! – отказал Оуэн. – Но, пожалуй… – он окинул напряженно-застывшую фигуру юноши игривым взглядом проголодавшегося зверя, – сегодня я позволю тебе опуститься передо мной на колени! – и слегка изогнув бровь, уточнил: – Полагаю, ты горишь желанием очутиться в моей спальне?

Под его насмешливым взглядом, неуверенно (сердцебиение выдавало его смятение) юный шляхтич переступил порог комнаты, обставленной в мавританском стиле, с восточной роскошью.

– Тебе придется забыть все, чему тебя учили, – властно привлек его к себе Оуэн. – А, впрочем… – посмотрел задумчиво, – чему могла научить тебя эта жирная свинья?

На разобранной широкой кровати лежала аккуратно сложенная шелковая пижама. На тумбочке графин с коньяком, на серебряном блюдечке тонко нарезанный лимон, рядом сигареты, шведские спички. «Набор джентльмена…» – хмыкнул он.

Его ироничное хмыканье почему-то заставило лицо юноши побледнеть. Оуэн рассмеялся.

– Не бойся, сегодня я не кусаюсь, – и приказал: – Сними одежду и выброси свое тряпье за дверь, я покажу тебе ванную.

Смутившись, Станислав оглянулся назад, на закрытую дверь.

Было так трудно скрыть волнение от нахлынувших на него воспоминаний о той ночи, когда прежний хозяин впервые привел его в свою спальню. Вот так же велел раздеться догола и оставить одежду за дверью. Фрау Марта, так он назвал экономку, потом выбросит. – Завтра куплю новую, – пообещал щедро. – А сегодня одежда тебе уже не понадобится! – и «умыл» руки.От игрового тона и этого потирания ладоней Станиславу стало как-то не по себе. Немец заметил его тревогу.– Не волнуйся! Я отличный любовник! – обнадежил он.Как будто это что-то меняло…Показал, где ванная комната, напомнил (а то он без него не знал, какой грязный), чтобы вымылся хорошенько, и вышел. Горячая вода. Станислав уже успел забыть, какое это блаженство. Поэтому, не жалея мыла, тер себя мочалкой, смывая лагерную грязь. А после, забыв обо всем, нежился в ванне, подложив под голову свернутое полотенце. Чувствуя, что засыпает, думал об отце отстраненно, уже не испытывая горечи. События после его смерти менялись, будто в детском калейдоскопе. Стремительно. Времени на скорбь не осталось, надо было заботиться о живых…Немец вошел без стука.– Вылезай! Живее! Я жду тебя… весь в нетерпении! А ты смотрю, спишь тут на ходу!За руку, резко выдернул из воды. Взял полотенце, позвал:– Иди сюда! Я вытру тебя!Но он не просто вытирал его полотенцем. У Станислава уже был небольшой любовный опыт. Соблазненный горничной, он помнил, как зажал девушку в темной комнате и, сгорая от нетерпения, шарил руками по ее податливому телу. А она только смеялась и просила молодого паненка не торопиться. Самому же стать объектом чьей-то похоти, чтобы тебя тискали, словно какую-нибудь женщину, да еще против воли…– Хватит! Перестаньте! Я не хочу! – оттолкнул он его руки.– Отказываешься? – немец присел на край ванны.– Да! – завернувшись в полотенце, отступил назад Станислав, сдерживая готовые пролиться слезы. – Пожалуйста! Вы… должны понять… Это невозможно! Я не могу!Немец забарабанил пальцами по белому кафелю.– Я буду помогать по дому, – еще на что-то надеясь, попросился Станислав. – Буду делать любую, самую тяжелую, самую грязную работу! Пожалуйста! Все, что угодно… Кроме… этого.Ломал он свою дворянскую гордость, соглашаясь стать прислугой.– Понятно, – немец перестал барабанить пальцами. – Мне не нужен слуга. Я живу один, и меня вполне устраивает, как фрау Марта справляется со своими обязанностями. Но раз ты не хочешь быть моим любовником… мне придется отправить тебя обратно в лагерь. Твою семью, разумеется, тоже… – он замолчал, пристально изучая его лицо.От возникшей паузы сердце Станислава сжалось в предчувствии недоброго.– А так как я очень злопамятный… – продолжил немец и взгляд его стал похожим на взгляд мертвой рыбы, – то прикажу бросить их в печь. Живьем. Твоя участь тоже очевидна. В лагере ты будешь лишен моего покровительства, но раз тебе так не терпится стать слугой… – он как-то нехорошо усмехнулся, – уверен, мои подчиненные не откажутся взять такого привлекательного мальчика в «услужение». И ты будешь обслуживать их… пока сможешь шевелиться. Не думаю, что проживешь долго…Немец встал, собираясь уйти. Он не орал, не ругался, не плевался слюной. В его словах не было даже угрозы, лишь страшная констатация фактов. Ни надежды, ни выхода. Станислав продрог до костей в теплой, наполненной влажным паром комнате.– Пожалуйста…Это все, что он смог выдавить из себя, загораживая ему дорогу.Молча немец отобрал у него полотенце, и они вернулись в спальню.Пока тот раздевался, он лежал на кровати, вцепившись в простыни, уговаривая себя, что в этом нет ничего страшного. Совсем ничего. Но все равно было и холодно, и страшно. Кожа покрылась мурашками. Стук сердца отдавался в ушах. В голове шумело, а во рту пересохло. Хотелось, чтобы все закончилось, так и не начавшись…Немец подошел к кровати. Без одежды (оказывается, форма скрадывала его фигуру), весь поросший рыжеватыми волосками, здоровенный, как кабан, выглядел он устрашающе. А то, что торчало у него между ног, и вовсе было огромным. Испуганно взвизгнув, Станислав заелозил ногами по простыне и стал пятиться от него, и пятился, пока не свалился на пол. Забрался под кровать. Желание убежать, спрятаться было безотчетным, инстинктивным. Чертыхаясь, тот полез доставать его, а он визжал и лягался, не даваясь в руки. Наконец, немцу удалось схватить его за лодыжку, он выволок Станислава наружу, швырнул на постель.Во время войны с Османской империей, рассказывал им с гордостью учитель истории, турки так ненавидели поляков за их беспримерную отвагу (те стояли насмерть и в плен не сдавались), что сажали на кол даже мертвых! А немец вытворял такое с ним живым.Засунув в него свои пальцы, он что-то говорил ему короткими, отрывистыми фразами, но Станислав, перестав вдруг понимать его речь, лишь плакал и вырывался. Неожиданно рука немца впечатала его лицом в хрустящую чистотой простынь и придушила. И ужас близкой смерти вывихнул, затуманил сознание. От нехватки воздуха легкие ободрало огнем, перед глазами запузырились, лопаясь, радужные круги, задыхаясь, он заскреб ногтями по простыне. Это последнее, что осталось в памяти до момента, когда хлопнула дверь, а увидев его снова, Станислав поверил, что все еще жив.Мерзавец вернулся в халате, с влажными после душа волосами, сияя довольством на раскрасневшемся лице, с противно яркими, как у шлюхи, губами. Зажав под мышкой журнал, в руке бокал с вином.– Иди, ополоснись и возвращайся! – приказал он. Растянувшись на кровати, раскрыл журнал.Станиславу не хотелось ни думать, ни шевелиться, но пришлось вставать.– Не забудь смыть с лица слезы и сопли! Маленький притворщик! – рассмеялся немец ему вслед. – И не копайся там! Я весь в нетерпении!Держась за живот, ступая по полу, словно по битому стеклу, он направился в ванную. Закрыл за собой дверь и, всхлипывая от отвращения, без сил опустился на холодный кафель. По ногам растекалась мерзкая гадость. Жить не хотелось. Девять поколений шляхтичей, благородная кровь, дворянская гордость, достоинство – за несколько минут все было втоптано в грязь этой похотливой немецкой свиньей. Станислав начинал понимать безрассудство отцовского поступка. Никого не спасшего, но позволившего Казимиру Ольбрыхскому умереть, не запятнав своей чести. Живот свело судорогой, накатила неудержимая рвота.Уже и весь ужин был на полу, а живот продолжало сводить, рвотные позывы выворачивали его наизнанку. Изо рта потекла горькая слюна. Чувствуя, что сейчас начнет выплевывать свои внутренности, он начал задыхаться. Перед глазами поплыло. Немец не дал ему умереть. Распахнул дверь, выругавшись, шагнул к нему, обхватил поперек туловища, сильно сдавил и встряхнул, как это обычно делают, если человек подавился. Потом сунул в ванну. Открыл краны до упора.– Выпей! – протянул стакан.Думая, что это вода, клацая зубами о стекло, Станислав сделал большой глоток и закашлялся. Водка обожгла гортань, но и согрела. А горячая вода смыла дрожь озноба, грязь и омерзение греха. В какой-то момент все стало безразличным. Лежал на дне лодки, которая, раскачиваясь на волнах, плыла куда-то, и он вместе с ней…

Проснулся он уже под утро, потому что очень хотелось в туалет. Немец спал рядом, повернувшись к нему широкой спиной. В малиновой с идиотскими слониками пижаме. Крохотный лучик надежды, что прошлая ночь – всего лишь страшный сон, тут же угас. Осторожно, чтобы не разбудить зверюгу, Станислав выбрался из-под одеяла. Слава богу, он тоже был одет. Но с оскорбляющим намеком на его теперешнее положение. В женскую ночную сорочку. Умываясь, услышал шаги и замер, испуганно вцепившись в раковину, ноги сами прилипли к полу. За спиной в унитаз напористо зажурчала струя. Потом зашумел сливной бачок. Немец подошел сполоснуть руки. Спросил, как он себя чувствует. Скинул пижаму и встал под душ. Станислав ничего не ответил, его подташнивало.Фыркая от удовольствия, немец плескался в ванне. И сто лет он не хотел бы видеть его самодовольную рожу, но тот, как назло, отражался в зеркале. Его фигура и сейчас внушала уважение. «Какая мощная мускулатура… Такого и дубиной не завалишь…» – подумал Станислав, невольно разглядывая его. Но мужское достоинство немца, так напугавшее его вчера, оказалось вполне обычным. Нормальных размеров. Не больше, чем у отца или других мужчин, сидящих в парильне после удачной охоты. Может, у страха и правда глаза велики? Смутившись, он неловко отвернулся.Между бритьем и чисткой зубов немец снова поинтересовался его самочувствием.– Болит? – спросил он.«Сам же вчера измывался надо мной, садист! А теперь спрашивает… свинья! Надругался самым мерзким образом и хочет, чтобы я пищал от восторга!» – разозлившись, Станислав перестал бояться. Ему не было больно. Было как-то гадко. Он сказал, что болит.– Хорошо. Отсыпайся пока, – кивнул немец. – Я постараюсь вернуться пораньше, и мы продолжим наше знакомство! – игриво пообещал он. По-солдатски быстро оделся и ушел.Думать о том, что будет, когда тот вернется, не хотелось. Накрывшись одеялом с головой, он задремал и, наверное, проспал бы до вечера или даже до следующего утра, но экономка разбудила его после полудня. Фрау Марта снова ворчала, что он-де не барин, а у нее забот полон рот и приглядывать за сумасшедшей она не нанималась… Сказанные о матери слова неприятно задели самолюбие, но Станислав промолчал. Они больше не были господами.Впрочем, ворчать было в характере этой женщины. На самом деле она уже позаботилась о его родных. Даже сходила в госпиталь, где именем своего хозяина (ему-то лекарства зачем?) набрала целую аптечку. Напоила Агнешку микстурой от кашля, матери дала успокоительного, накормила всех завтраком. По тому, как смотрела на него, пока он ел, Станислав понял, к своему глубокому стыду, что женщине известно о содомских наклонностях герр Ральфа.

Немец вернулся поздно вечером. По настоянию экономки, он дожидался его в гостиной. Сидел на диване и клевал носом. – Ждешь меня, молодец! – похвалил тот.Несмотря на позднее время, выглядел немец бодро и был в отличном настроении. Ел с большим аппетитом. Пил вино. Интересовался его самочувствием, вызвав у него своим вопросом легкую дурноту. После ужина, захватив недопитую бутылку и бокал, позвал с собой в кабинет. Для беседы. В принципе понимая, о чем пойдет речь, Станислав почувствовал, как начинает сводить живот.Развалившись в кресле, немец налил себе полный бокал. Повертел в руках. Густого красного оттенка, вино рубиново искрилось на свет. Смакуя, выпил. Станислав подумал, что это, может быть, и не вино вовсе… Почему бы этому вурдалаку не пить человеческую кровь… с такой-то мордой?– Поговорим о твоем вчерашнем поведении, – начал немец, – оно мне не понравилось!«Что? А как насчет твоего поведения!» – чуть было не возмутился Станислав, но вовремя спохватился, наткнувшись на его взгляд. Немец опять смотрел на него взглядом мертвой рыбы.– Не выношу, когда мне говорят «нет»! – сказал он. – Это первое! А еще, мне не нравятся умные мальчики, которые думают, что могут играть со мной в свои лисьи игры – «буду – не буду, хочу – не хочу»!– Я не…– Молчать! – прозвучало командой на плацу. Станислав испуганно вздрогнул.– Тебе знакомо выражение «не будите спящую собаку»? – остывая, уже мягче спросил немец.Он кивнул.– Вот и не буди во мне зверя! Понятно? – немец встал, подошел к нему, положил руку на плечо, и Станислава сразу же затошнило. – Я уже говорил тебе, что я хороший любовник и добавлю: не сторонник грубых отношений. В насилии нет разнообразия. Слушайся меня! Делай, что говорю, и у нас сложатся прекрасные отношения! – пообещал он. Вернувшись за стол, вылил остатки вина в бокал и снова поинтересовался:– Как ты себя сейчас, чувствуешь? Все еще болит?Пил вино и смотрел на него поверх бокала.– Да… – с трудом разлепил губы Станислав. Сердце противно екнуло.– Хорошо. Не буду сегодня тебя трогать. Можешь топать, – отпустил его немец. – Завтра попробуем все сначала! – и вдруг удивился: – Странно, что до сих пор болит! Я постарался распечатать тебя достаточно деликатно…«Если весь вчерашний ужас называется деликатностью… то что же тогда…» – Станислав не стал додумывать свою мысль, поскорее, пока тот не передумал, закрыл за собой дверь кабинета.

Немец передумал. Явился где-то среди ночи. Растолкал, прижал палец к губам, потянул из постели. В коридоре сгреб в свои медвежьи объятия, шепча, что больше не может ждать. – Но вы обещали мне! Обещали, что не будете меня трогать! – оскорбленно восклицал Станислав, отталкивая его. Внутри набухали слезы протеста. Он расплакался бы, если бы не стыдился этой девчачьей слабости.– Я соскучился!Ответ немца был однозначен. Без дальнейших уговоров, подхватив на руки, понес к себе в спальню. При виде кровати перед глазами сразу всплыл кошмар прошлой ночи, от резкого позыва к рвоте Станислав рванулся в ванную и склонился над раковиной. Он весь дрожал. Зашедший следом, приподняв свои белесые брови, немец уставился на него с легким недоумением.– В чем дело? Что тебя напугало? – шагнул он к нему. Привлек к себе. Обнял. Уговаривая, ласково поглаживал по голове, по спине. – Не бойся, я буду осторожен. Это приятно. Вот увидишь, тебе понравится!Ощущение было смутным, но немец, кажется, и правда хотел, чтобы Станиславу понравилось то, чем они сейчас станут заниматься.– Хорошо! Сделаем это в ванне! В горячей воде ты перестанешь дрожать, и вообще, в воде все будет по-другому!Он почему-то решил, что Станислава пугает только кровать.В воде, действительно, все было по-другому. Кроме самого главного. Немец снова использовал его тело для удовлетворения своей похоти. Жарко дышал в затылок, с рычанием покусывал за шею и плечи. А он, прислушиваясь к тому, как мощно напрягается мускулатура этого большого тела, готового в любой момент потерять контроль над своей силой, больше не вырывался и не плакал, чтобы не будить в нем зверя. Но оказалось, того и не надо было будить – зверь никогда не спал. Его клыки и когти оставили отметины на теле и в душе Станислава.После, не поднимая глаз, чтобы не расплакаться, он попросился уйти к себе в комнату. Немец не разрешил. Показал на кровать.– Ложись!– Но можно мне хотя бы одеться? – снова попросил Станислав.– Зачем? Боишься замерзнуть? – рассмеявшись, спросил тот и игриво добавил: – Не переживай, я согрею тебя!Станислав смутился.– Я не засну… раздетым…– Хорошо, поделюсь с тобой пижамой. Хитрый ты лисенок!