Вслушиваясь скорее в интонацию, чем в слова, генерал Лун Чжуа внимательно изучал гордый профиль своего повелителя. Истинный царедворец, привыкший к тайным интригам и подводным течениям дворцовой жизни, он пытался понять, что стоит за внезапным желанием императора самому выбрать себе новую жену.

Юнец стал мужчиной? Или это тонкий намек на скорую опалу? Знак, что генералу больше не доверяют? Раньше в выборе жены повелитель всегда полагался на его решение. И разве четыре законных супруги и пятеро прижитых с ними сыновей не доказательство тому, что он угодил своему господину? Прямые, в разлет, брови генерала сошлись в одну линию. Черты лица стали жестче.

Недовольный его недовольством, выпятив нижнюю губу, Император метнул в генерала синюю молнию вспыхнувшего в нем раздражения. Здесь, на Совете Девяти, куда допускались лишь хранители императорской печати, он мог позволить себе быть более эмоциональным, а не сидеть истуканом, изображая недоступное простым смертным божество.

«Противные старикашки… будете перечить, прикажу разорвать лошадьми!» – с легким нетерпением постукивая ногой, он оглядел одного за другим всех присутствующих и перевел взгляд на стражей. Обманчиво, изваяниями, подобно каменным Ши [1] , застывших по бокам от его Малого трона.

Столько всего изменилось за прошедшие годы, и только личная стража оставалась неизменной. Четверо высоких, выше его на голову, угрюмо-суровых, безмолвных воинов. Они неотступно следовали за ним повсюду. Император уже не помнил, откуда они взялись, казалось, что были всегда, появившись как-то сами по себе. И сбился со счету, сколько раз они спасали его от смерти, своими телами начертив вокруг него одним им понятный квадрат или круг, и никому не дозволялось заступать за эту видимую лишь им черту. Убивали не раздумывая.

Он мысленно хмыкнул. В первый год правления находилось много недовольных, считавших себя более достойными править Поднебесной, чем никому не известный выскочка. Пришлось казнить многих, вырезать целые семьи. В назидание. И его больше не пытались убить. Зато попытались отравить.

Это было странное чувство, когда тело вдруг отказалось слушаться. Теряя чувствительность, холодели руки и ноги, и онемевший язык уже не мог попросить о помощи, а в голову полез всякий бред. Кто задумал отравить его, не желал ему легкой смерти. Да, он еще долго бы выплевывал куски своих легких, надеясь, что сойдет с ума прежде, чем взбесившееся сердце перестанет гнать по венам отравленную ядом кровь.

Император незаметно вздохнул. Было ли то на самом деле или всего лишь привиделось мерцающему на грани жизни и смерти сознанию? Его, умирающего, прижимал к своему необычайно горячему, сильному телу один из стражей и, запрокинув ему голову, отпаивал изо рта в рот какой-то вязкой, с неприятным привкусом, дрянью. Языком он ощущал приятное покалывание от прикосновений чужого языка.

Возле кровати, в неверном свете одиноко горящей свечи, фосфором настороженно вспыхивали раскосые волчьи глаза. Волки. Их звериные тени бесшумно скользили вдоль стен. Запрыгнув на постель, звери разлеглись возле него, согревая своими телами. Тепло, исходящее от их густого серебристого меха, переливаясь в его собственное тело, постепенно сломало ледяную корку паралича. В обильной испарине и мелких конвульсиях он заснул, погрузившись в теплую, пушистую темноту. Проспав больше суток, проснулся бодрый, с уверенностью, что все пригрезившееся – не более чем плод бредового воображения.

Во дворце не держали волков, к тому же у стражей не было языков, как не было и средних пальцев на обеих руках, чтобы без помех пользоваться дагами. Он не знал, кто готовил их на роль убийц и не за право ли служить ему они позволили вырезать себе языки. Одно знал точно: преданность их была безгранична, да и подчинялись ассасины только ему.

Император перестал впиваться ногтями в резьбу подлокотников. Резким движением веера, прервав затянувшиеся дебаты, порывисто встал. Решение его было окончательным. Смотрины невест он приурочил к празднику Небесного Дракона. И покинул совет. Вишневого цвета тафта императорских одежд, отливая золотом, колыхалась в такт его решительным, быстрым шагам.

Поднявшись на последний этаж дворца, он вышел на балкон. Уперев руки в широкие перила, глянул вдаль. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралось завоеванное им царство. Его Царство. Император задумался. Есть ли предел его устремлениям? И что дальше? Что будет, когда он положит весь мир к своим ногам?

Потому что ничто не могло заполнить пустоту в его душе, поселившуюся там со смертью брата. Ни дружба генерала, ни любовь женщин, ни нежная привязанность сыновей – ничто не могло избавить его от внутреннего одиночества. И это холодное чудовище грызло его изнутри, раздирая сердце невозможностью вернуться в прошлое. Все изменить, все исправить.

«Почему ты позволил мне убить себя, Энджун, почему?!» Вопрос, который он поначалу так часто задавал себе, ища ответа на него у мертвых. Поступок брата не был трусостью побежденного – то было искупление. Понимание этого пришло не сразу, со временем. Но даже этой жертвы он не мог простить ему. Ты оставил меня одного! Совсем одного! И обида с годами становилась только сильней, а ненависть не проходила. Дворец Тан Джен, белый город своей судьбы, – он заставил перекрасить его в красный цвет. В цвет крови брата, навсегда оставшейся на его ладонях.

Раздавшиеся за спиной шаги принадлежали генералу. Разрешая страже пропустить советника, он даже не повернул головы. Генерал Лун Чжуа опустился на одно колено и склонился перед своим повелителем, целуя край его одежд.

В пятый день пятого лунного месяца праздничное утро началось с торжественного богослужения в главном дворцовом храме. Выход владыки Поднебесной был обставлен со всей пышностью. Согласно церемониалу. Первыми, напоминая идущее на выпас стадо, бряцая медными колокольцами, шли монахи. Следом, бросая ему под ноги цветы, не получившие пока никакого ранга юные джоуканы. Облаченный в тяжелую парчу, Император неторопливо шагал по усыпавшим его путь желтым хризантемам. Лицо скрывала белая маска божественной неприступности. После богослужения состоятся смотрины невест. Двенадцать принцесс из самых влиятельных семей предстанут перед ним, и каждая втайне будет надеяться, что именно она станет избранницей повелителя. Потом не менее торжественный выход на дворцовую площадь, где соберутся приехавшие со всех провинций наместники и любой, кто в состоянии будет заплатить немалую дворцовую пошлину за возможность лицезреть живого бога. Затем подношение подарков от тех, кто рассчитывает на его милость и в будущем. Пышное застолье продлится до глубокого вечера, а долгий праздничный день, сопровождаемый красочными танцами драконов, закончится ярким фейерверком в ночном небе.

Стоя у подножия золотого трона, к которому вели шесть ступеней благоденствия, распорядитель торжеств зачитывал свиток, представляя своему повелителю восьмую по счету принцессу. И никто не замечал, как под белой маской царственного безразличия все сильнее мрачнеет лицо императора. Завернутые в вороха парадного шелка, одинаково (согласно этикету) накрашенные и робко прячущие глаза, издалека все девушки показались ему на одно лицо. Вот и следующая принцесса, согласно предписанным дворцовым правилам, в сопровождении опекуна склонилась в глубоком поклоне, остановившись от его священной особы на расстоянии полета копья.Он с силой сжал веер. Похрустывая, изящная вещица уже грозила развалиться на части в его пальцах.«Не препятствуют ли таким образом убеленные сединами мужи Его императорскому волеизъявлению?!» – гневно потемнели глаза владыки Поднебесной. Неожиданно для себя оставив трон, прервав церемонию на середине, император покинул Зал Четырех Драконов – главный зал дворца Тан Джен – среди испуганного молчания окружающих.

Шелестя парчой и обмахиваясь веером, ходил он из угла в угол, нервными шагами меряя свои покои. Император злился. Вошедшие к нему советники, ощутив наэлектризованность обстановки, тут же преклонили колени, пряча за невозмутимым спокойствием своих лиц свою тревогу и недоумение. Задержавшись взглядом на нефритовой фигурке дракона, подаренной ему генералом и отчего-то вызывавшей у него смутную неприязнь, Император повернулся к советникам.– И как, по-вашему, Я… должен выбирать себе невесту? По расцветке ее платья? Или, может, по комплекции ее родителя? Чем он толще, тем краше невеста?! – обратился он к их спинам. – Отвечайте!С гневом отшвырнул веер в сторону, и тот, вспорхнув, упал на пол оторванным крылом бабочки. В воздухе повисло напряженное молчание. Советники не понимали его недовольства. Разве пышная церемония проходила не согласно церемониалу? Каждому подумалось, что поведение их господина сродни капризам слишком избалованного и ни разу не наказанного ребенка. А император, не особенно дороживший своей жизнью, чтобы ценить чужие, пребывал сейчас в таком гневе, что еще немного, и с плеч полетят головы. В буквальном смысле.Генерал Лун Чжуа усмехнулся в аккуратно подстриженные усы, лишь он один понимал, что же так разозлило его повелителя. Вмешательство советника спасло остальных от вероятности вернуться домой завернутыми в рогожу, в тележке собирателя падали. Решено было устроить новые – приватные – смотрины, только для владыки Поднебесной.

Императора проводили в потайную комнату. Отодвинув небольшую перегородку и оставаясь в тени, теперь он мог без помех наблюдать за стайкой гуляющих по саду, предназначенных ему в жены и ничего не подозревающих девушек. Первой понравилась та, что кормила золотых рыбок в пруду, затем другая, с милыми ямочками на щеках – она весело смеялась, играя в мяч. Он задумался, какую же из девушек предпочесть. И тут увидел ее. Драгоценную жемчужину среди речной гальки. Стройная, тоненькая, чем-то напоминавшая пугливую лань, девушка в одиночестве сидела под цветущей глицинией, и нежно-лиловые гроздья соцветий колыхались над ее головой. Его лицо зарумянилось желанием, глаза заблестели. Интерес к остальным претенденткам сразу же пропал. Он спросил имя девушки у дворцового распорядителя торжеств. Старик, тряся козлиной бородкой, медленно развернул свиток и велеречиво доложил:– Та, на которую пал Ваш взор, владыка – принцесса из рода Са. Это хороший род. Властители Поднебесной с охотой женились на принцессах из этого Дома. Сосуд плодоносящий – их чрево!Улыбнувшись путанице в словах старика, уже решив для себя, что будет звать ее Жемчужиной, Император порывисто встал и быстро покинул тайную комнату. Смотрины закончились. Генерал немного задержался, внимательно разглядывая выбор своего господина. И во взгляде его не было ничего доброго.

В сопровождении свиты и личной стражи, в расшитом серебряными драконами фиолетовом лун-пао Император шел на женскую половину дворца. У него было хорошее настроение, и он собирался осчастливить своим посещением жен и детей. Провести вечер в кругу семьи.