Утром у Марка, грубо растолкавшего его, было такое лицо, что Оуэн не удержался от усмешки. «Или убьет сейчас, или расплачется…» – подумал он.

А тот, обнаружив себя совершенно голым, в одной постели вместе с этим чудовищем, не мог даже ничего спросить. Боялся услышать ответ. Голова дико раскалывалась. Во рту словно кошки нагадили, а тут еще одна ухмыляющаяся сволочь не спешила рассеять его сомнений.

Вволю налюбовавшись немым трагизмом его лица, Оуэн посоветовал брату принять душ и повернулся к нему спиной, собираясь спать дальше. Щенячья растерянность Марка уступила место яростному желанию удавить Оуэна голыми руками, но тот оказался молниеносней змеи в броске. Заставив болезненно охнуть, вывернул руку так, что попробуй Марк дернуться – и получит перелом.

И время наполнилось тишиной. Один кривился от боли, другой снисходительно улыбался. Сейчас, выверни он ему руку посильней, а Оуэн мог это сделать, и Марку пришлось бы уткнуться носом прямо ему в пах. Оуэн настроился на игривый лад.

– Без одежды… твое тело смотрелось соблазнительно… – сказал он, заставив Марка невольно напрячься. – Но тебе не повезло. Я не настолько отчаялся, чтобы переспать с напившейся до бесчувствия свиньей! – успокоил он его, не забыв унизить при этом. – Иди, прими душ, – ослабил хватку, отпуская, – холодная вода прекрасно освежает мозги!

Небрежный жест рукой «иди, иди» был не менее оскорбительным, чем сами слова. Марк сжал кулаки. На лице Оуэна появилось выражение ласкового участия.

– Не желаешь ли надеть трусы? Или тебе все же что-то надо от меня? – спросил он, вопросительно изогнув бровь.

Марк голышом бросился в ванную. «Ты, скотина!» С грохотом захлопнулась дверь.

– А она-то чем виновата? – философски заметил Оуэн, снова растянувшись на постели. Прислушался. Из ванной не доносилось больше ни звука. «Может, плачет там? Пойти… утешить…» – мелькнула заботливая мысль, но тишина постепенно убаюкала его, он заснул.

«…вместе с изумрудной прядью волос он наматывал на палец серебряную нить своего отчуждения. Она пришла с единственной просьбой, и они опять ссорились…

–  О, мой коварный сын! Твой план безупречен! Разлучить Близнецов, обречь на терзания людских страстей, посадив их в клетки человеческих тел! Как умно с твоей стороны заставить Имару ненавидеть – о, нет, не тебя! – смотрела она на сына бездонными глазами, и черный бархат ее платья медленно покрывался седым колючим инеем неприязни. – Глупый, злой Сэйрю! Отсюда… тебе достаточно хорошо видно, как страдает Имару, потерявший самого себя? Страдания моего сына радуют твое жестокое сердце?

–  Уходи! – прогнал ее Сэйрю.

Но она не ушла.

–  О, мой трусливый сын! Ты так и не сказал своему возлюбленному, что ненависть, сжигающая его душу, есть пламя его печали! Не признался тому, кого так сильно любишь, что тоска, делающая его жизнь пустой и безрадостной, – всего лишь жажда крови? Не поведал, что собираешься вечность кормить его ложью? В надежде, что когда-нибудь в благодарность он лизнет твою ладонь!

Дракон навис над ней рассерженной глыбой зеленого льда. Его ледяное дыхание, убившее все вокруг, коснулось ее лица.

–  Почему он не любит меня? – спросил он, хватаясь за пряди ее волос. – Я мог стать для него целым миром! В моем сердце он мог найти все, что пожелал бы! Но, бессердечный, посмеявшись над моими чувствами, он отверг меня! И отвергнутый, я умирал от горя, потому что больше всего на свете желал быть Солнцем и погружаться в Океан, в котором уже утонуло Небо! Мое единственное желание… Почему он не хочет исполнить его? Нет, рано или поздно я заставлю его… ответить на мою любовь!

–  Рано или поздно Близнецы обретут друг друга и тогда… Имару придет к тебе, за твоей головой! – воскликнула она. Легкой дымкой черные пряди волос выскользнули из его пальцев. – Пока не поздно, освободи его от своей неуемной любви! Я исцелю сына от ненависти к тебе! Имару достаточно страдал, он поймет твою боль и простит тебя!

Дракон надменно вскинул голову в венце белых рогов.

–  Мне не нужно его прощение!

И нежные лепестки синих ирисов почернели, рассыпавшись прахом от его дыхания.

–  Ты знаешь… сказал он, – время не лечит сердечные раны. Можно попытаться забыть о них… Можно забыть многое… Но и упавшего в осеннюю лужу маленького листочка будет достаточно, чтобы вспомнить, как душа твоя исходила криком, а ты был не в силах сдержать его или остановиться! Я сердце свое вырванное держал на ладони и просил его: возьми и позволь мне любить тебя, замирая от боли!

Взгляд ее стал непроглядно темен.

–  О, мой противоречивый сын, а что ты сделал, ты помнишь? – спросила она.

–  Молчи! Молчи! Молчи! – заткнул уши Сэйрю, зная все, что она собиралась ему сказать. Она скажет, что нетерпением своего сердца, не смирившись, запечатал он Близнецов в теле прекрасного юноши с волосами цвета ночи, с глазами цвета вечернего неба. Надел на шею Имару ожерелье Забвения, коварно лишив Образа Священного Зверя. И похитил его. Заперев в клетке из золотой паутины обмана и лжи, постелил возлюбленному постель греха из лепестков лотоса и оставил спящего в плену своего желания.

И тысячи лет приходил к нему на закате, воруя сладкие вздохи с его губ, воруя любовь обманутого сердца. И однажды, уверовав в свой собственный обман, самонадеянно решив, что отныне возлюбленный принадлежит ему, разорвал сплетенное из зеленого золота своих волос Ожерелье Забвения. Но Имару, вернувший себе Образ Священного Зверя, не простил обмана, возненавидел его и проклял.

Сломал клетку и вырвался на свободу. Длинные кинжалы когтей полоснули по нефритовой чешуе Сэйрю. «Я никогда не прощу тебе этого! До скончания веков!» Взмахнув огромными черными крыльями, ненависть брата уносила Имару все дальше прочь. Оставив его, истекающего кровью, ползти к Источнику Жизни…

–  Молчи! – шагнул к ней Сэйрю. – Ты не смеешь просить меня об этом… – глухо произнес он. – Я не позволю Имару возненавидеть меня снова!

Она приняла сына в свои объятия. Успокоившись, Дракон свернулся вокруг нее в нефритовое кольцо, положив свою рогатую голову ей на колени. Вздыхая, гладила она серебристо-пепельную гриву. Ей ли не знать о страданиях своего первенца? Любовь была к нему жестока. Но самого младшего – двуликого Имару, светлого ли, темного, – она любила прежде всех остальных своих детей.

Искрясь слезой матери, по бархатной щеке ночи скатилась одинокая звезда…» Книга 12-ти Лун, глава девятая

Громкие, азартные реплики спортивного комментатора, проникнув в сознание, окончательно разбудили его. Проснувшись, Оуэн слегка удивился, что брат не ушел, пока он крепко спал. Он застал его в гостиной, возле телевизора. Марк увлеченно смотрел какую-то спортивную передачу и, кажется, уже позавтракал: на журнальном столике стояло большое блюдо с остатками торта, креманка из-под мороженого и две пустые чашки от какао. Пахло ванилью и шоколадом. У него потеплело на душе, но потом он вспомнил: «Ну, да… у святоши же миссия…» И настроение тут же испортилось. Увидев его, Марк выключил телевизор. Молчал, смотрел сердито, искал слова, способные заставить это чудовище перестать швыряться трупами. На лице явно читалось: поскорее закончить со всем этим и уйти отсюда.– Тебе стоило только попросить… – помог ему Оуэн.Марк в ответ рассмеялся. «Как же, только попросить… Если небеса обрушатся на голову, и тогда эта сволочь не сделает ничего без личной выгоды…» – не поверил он его словам.Оуэн усмехнулся.– Ты угадал, – заметил он, – я солгал. Но ты можешь выкупить у меня жизнь следующей жертвы…Выкупить? На лице Марка отразилось легкое замешательство, а смутное подозрение заставило покраснеть.– Расслабься, мне не нужно, чтобы ты, спасая несчастную, предложил мне взамен свое тело!От прозвучавших с такой иронией слов щеки Марка залило густым румянцем стыда. Он как раз подумал, что даже ради всех невинных не согласится пойти на такое. И хотя на Оуэна сейчас не смотрел, все равно чувствовал, как тот усмехается.– Я хочу поцеловать родинку, что у тебя на шее, над ключицей!Услышав желание Оуэна, Марк удивленно поднял голову.– Ты шутишь?– А когда это я шутил с тобой?– Но…– Торгуешься? – сузил глаза Оуэн.– Нет, просто я не верю тебе! – нахмурился Марк. – Поклянись ослепляющим заклинанием! По крайней мере, лет триста будешь бродить по свету, натыкаясь на предметы… если нарушишь свое слово! – потребовал он, уверенный, что тот откажется.Оуэн сложил ладони и вокруг него появился Заклинающий Круг.– Клянусь, ради тебя убивать не буду! – разомкнул он ладони.Яркая вспышка, Круг исчез, а глаза Оуэна сделались фиолетовыми. Он моргнул, возвращая им прежний цвет. Формулировка была не та, но Марка и это порадовало: знать, что не ты причина чьей-то смерти, тоже было неплохо. На повелительно-ждущий взгляд зажмурился, ослабил узел галстука, оттянул воротник рубашки и отвернулся.«Святоша… думаешь, приносишь себя в жертву?» Лицо Оуэна вдруг сделалось злым, он шагнул к брату с таким видом, будто собрался перегрызть ему горло, а не поцеловать, из вредности оставив на видном месте след от засоса.«Да что же это…» – подумал Марк, приходя в смятение, стоило теплым губам коснуться его шеи. Непонятная слабость в коленях заставила ухватиться за отвороты махрового халата на груди Оуэна. Тот обнял его и, словно защищая, прижал голову Марка к своему плечу.– Ивама, ты…– Ш-шш… Просто будь моим братом… Просто будь моим…Марк с силой оттолкнул Оуэна. Отшатнулся. Смотрел растерянно. «У него столько власти надо мной… Почему я хочу, чтобы эти руки продолжали обнимать меня? Почему я… Почему мне…» – в нем нарастало отчаяние. Он не заметил, как в фигуре напротив появилось что-то зыбкое, меняющее облик. Не заметил глаз, полыхнувших багрянцем. Не почувствовал, как под смуглой кожей на несколько мгновений с невероятной силой напряглись все мускулы, а пальцы скрючились, уже готовые оторвать ему голову.На лице Оуэна появилось выражение ласковой задумчивости.– Приезжай в Нью-Йорк, как-нибудь осенью… – на губах мелькнула, но тут же погасла улыбка. – Я раскрою тебе тайну твоего оруженосца. Ты ведь опять с ним, не так ли?– Он мне не оруженосец! – снова нахмурился Марк.– Да какая разница… – пожал плечами Оуэн. Его холодный взгляд дал понять, что брат волен идти на все четыре стороны.«Отлично! Может, повезет… и не увижу эту самодовольную буддистскую скотину лет сто…» – Марк презрительно фыркнул, направившись к дверям.– Стой! – услышал он резкий окрик. Оборачиваясь, хотел было сказать: «Ну, что тебе… еще?» Удар Силы был не смертелен, но и он сложил его пополам. Перед глазами неожиданно выключили свет.

С вежливым стуком на пороге возник Ши. Закрыл за собой дверь, переступил через тряпичной куклой лежащее на полу тело, прошел к столу. – Он снова надерзил вам, милорд? – спросил, ставя на стол блюдо, накрытое колпаком.– Терпеть не могу пренебрежения… – отозвался Оуэн.Ши понимающе кивнул. «Этот засранец так и не научился хорошим манерам…» – подумал он, без всякой жалости глянув на бесчувственного Марка.– Я приготовил вам ланч. Вы же еще не завтракали! – с этими словами он стал накрывать на стол. Заметил в руках хозяина толстую книгу в богатом переплете, прочитал название: «Демон Кайя, или как я стал добычей греха» и скривился. – Как вы можете читать подобную чушь, милорд?! Смесь третьесортного дешевого чтива и заумной теософии.– Нет, Ши… вы не понимаете, – лукаво покачал головой Оуэн, – это любовные письма. Не будем же судить автора слишком строго!Рассмеявшись, он перевернул книгу. С обложки на него смотрел седой, красиво состарившийся мужчина в одеждах католического священнослужителя. В белых, с золотом. Узкая аристократическая ладонь старика лежала между ушей немецкой овчарки, сидевшей рядом с креслом хозяина.– Вы были великодушны к нему, милорд… – заметил Ши, раскладывая столовые приборы, и добавил: – Люди – такие эгоистичные существа. Они неверно, в свою пользу, истолковывают ваши поступки…