Глава 10

Сабрина лежала в теплой постели, утопая в подушках и одеялах, вдруг она услышала, как открылась дверь, затем зашуршала одежда, а потом приглушенно стукнула закрываемая дверь. Она удивилась: почему миссис Тиркелл пришла в ее комнату так рано?

Она почувствовала, как кто-то медленно и тихо выдвигал ящик. Сабрина открыла глаза и ощутила легкий испуг. Высокий мужчина в пижамных брюках стоял спиной к ней, его черные волосы были взъерошены после сна, на одной руке висели брюки, а в другой руке он держал аккуратно сложенную рубашку.

Сабрина закрыла глаза. Это не миссис Тиркелл. Это не ее спальня, не ее кровать. Это дом ее сестры, который находится за тысячу миль от Лондона, целую вечность от…

— Здесь нет копченой колбасы, — нарушил тишину спальни возмущенный крик.

Гарт подошел к двери и ответил низким приглушенным голосом:

— Клифф, я просил тебя разговаривать тише. Сейчас спущусь и помогу тебе сделать завтрак. Если будешь так кричать, разбудишь маму.

Сабрина почувствовала себя так, как будто ее приковали к постели. Ложь. Предполагалось, что будет веселое приключение, но получилось совсем другое. Она испытывала чувство стыда и страха. «Я не имею права находиться здесь. Я не принадлежу этому дому. Они — настоящие, а я обманщица, подставная фигура».

Еще вчера ночью их затея казалась шуткой, беззаботной и увлекательной, но с момента, когда она вышла из самолета и увидела их, встречающих…

Ящик задвинут обратно. Тишина. Потом послышались шаги босых ног, заглушаемые ковром, лежащим на полу; по ее освещенному солнцем лицу скользнула тень, и она почувствовала тепло нежного поцелуя на своей щеке. Сабрина изо всех сил старалась перебороть волнение, заставляя себя спокойно лежать в постели и дышать глубоко и размеренно.

Тень исчезла с ее лица. Дверь ванной комнаты открылась и закрылась, послышался щелчок выключателя, шум воды.

Сабрина еще глубже зарылась в постель, служившей ей защитой. «Я не встану. Я буду лежать здесь всю неделю, пока не вернется Стефания. Это ее жизнь, не моя. Что я здесь делаю?»

Той ночью Сабрина была очень напряжена, взволнована и внимательна, она не переставала следить за всеми своими поступками, движениями и словами. Оказалось, это совсем не трудно. Возможно, здесь и была скрыта причина беспокойства. Все получилось слишком легко, шло как-то гладко — маленькая шутка. Но сегодня, когда Гарт подошел к постели, где она спала, все изменилось. Его постель, его дом, его жизнь…

Они ждали в аэропорту, когда прилетел ее самолет. Обеденное время в Чикаго, 6 часов 15 минут, и все они были там, стояли на затемненном балконе и наблюдали сверху за ней, когда она проходила таможенный контроль. Пенни и Клифф возбужденно подталкивали друг друга локтями и громко выкрикивали приветствия, в то время как Гарт спокойно стоял, глядя на нее.

Сабрину все сильнее пробирала дрожь по мере того, как она приближалась к ним. Она подумала, что у нее появилась боязнь сцены.

Но когда, наконец, Сабрина прошла таможенный контроль и очутилась в кругу семьи, она забыла пугавшее ее чувство. Пенни кинулась к ней и обняла за талию, даже Клифф, слишком высокий для своего двенадцатилетнего возраста, с ярко-рыжими волосами, вздернутым носом и выражением притворного равнодушия и спокойствия на лице, все время теребил ее руку, чтобы убедиться, что она на самом деле здесь. Стоя позади, Гарт наклонился, чтобы поцеловать ее в губы, но она слегка повернула голову, когда говорила Пенни, и его губы только коснулись уголка ее губ.

— Добро пожаловать домой, — сказал он. Его глаза настойчиво искали встречи с ее глазами, когда она повернулась к Клиффу и Пенни, которые с еле скрываемым любопытством смотрели на коробку, с которой Сабрина вышла из самолета.

— Здесь подарки? — спросила Пенни. Она посмотрела на Сабрину своими темно-голубыми глазами; глазами Стефании, глазами Сабрины. Ее маленькое личико, обрамленное черными кудряшками, как у отца, уже сейчас выражало ту красоту, которой отличались Сабрина и Стефания, когда им тоже было одиннадцать. У Сабрины возникло ощущение, как будто она смотрится в зеркало, возвращающее давно прошедшие времена.

— Подарок для дома, — ответила она. — Великолепная бронзовая лампа. Я купила ее в Шанхае у маленького человечка, который когда-то тоже жил в Чикаго.

— Для дома, — разочаровалась Пенни.

— И, — продолжала ободряюще Сабрина, — у мистера Су был в магазине удивительный ящичек, наполненный магическими предметами. Каким-то образом, возможно, с помощью магии, два из них попали ко мне в сумку. Глаза у Клиффа загорелись любопытством.

— Китайское волшебство? Что оно делает?

— Оно делает так, что слишком любопытные мальчики исчезают, — сказала она и наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб. — Какой же это будет сюрприз, если я сейчас расскажу тебе о нем. Подожди, пока придем домой.

В машине дети засыпали ее вопросами. Гарт молчал, и Сабрина не могла понять, слушает он их разговоры или нет. Сабрину внезапно охватило приятное возбуждение: как хорошо, когда семья ждет твоего возвращения, как здорово разговаривать с ними, смеяться всем вместе. И никто ничего не заметил. «Все идет как по маслу, — подумала она, — и все будет нормально».

— Мы хотели приготовить что-нибудь из китайской кухни, — сказал Клифф, когда Гарт начал выносить багаж из машины, — но мы подумали, что тебе она, наверное, надоела…

— Я буду готовить пиццу! — провозгласила Пенни, включая духовку.

— Тебе нужно всего лишь разогреть ее, — сказал Клифф.

— Нет, я приготовлю ее, — Пенни вытащила две пиццы из холодильника, — а поскольку я повар, Клифф будет мыть посуду.

— Тоже мне повар! Взяла и поставила в духовку. А я нарвал сегодня днем салата, сделал больше тебя, поэтому посуду мыть будешь ты!

— Я не собираюсь мыть посуду, я хочу говорить с мамой.

— Можно поговорить позже.

— Нет, сейчас.

— Вы оба будете мыть посуду, — строго сказал Гарт.

— Я хочу поговорить с мамой.

— Стол готов?

— Да, — недовольно проворчал Клифф. Сабрина расстегнула свою сумку:

— Как насчет подарков перед обедом?

Среди ужасного шума — как удается двум детям шуметь как целая дюжина? — Сабрина вытаскивала подарки из пакетов, которые Стефания использовала как упаковку. Она отдала Пенни и Клиффу их подарки и протянула подарок Гарту. Он посмотрел на ее руки.

— Для меня? — прошептал он себе под нос и, встретившись взглядом с Сабриной, добавил: — Спасибо.

— Возьми, — сказала она, озадаченная странной нотой, прозвучавшей в его голосе. Он взял маленькую коробочку. В то время пока Клифф и Пенни были поглощены своими подарками, Сабрина читала инструкции, которые Стефания написала в Гонконге, и внимательно изучала Гарта. Он изменился с тех пор, как она видела его в последний раз. Морщинки у его глаз сделались глубже, щеки немного ввалились, а в волосах проглядывала седина. Но в его глазах отражался ребяческий восторг, когда он развязывал ленточку на коробке. Когда же Гарт, наконец, увидел подарок, выражение на его лице изменилось на задумчивое и даже печальное. Он держал в руках блестящий медальон с изображением ведьмы.

— Прекрасная вещичка. — Гарт подошел к ней. — Я не думал, что ты…

Смущенная его взглядом, Сабрина почувствовала беспокойство.

— Пицца, — быстро произнесла Сабрина и отошла прежде, чем он успел поцеловать ее. Одной рукой открывая духовку, другой она выдвинула ящик, находящийся рядом. В нем была бумага и салфетки. Она открыла следующий — полотенца. Она открыла следующий..

— Что ты ищешь? — спросил Гарт.

— Где у тебя прихватки? — спросила она рассеянно. На мгновение наступила тишина. У Сабрины перехватило дыхание. Какую глупость она сказала!

— Там же. Где мы обычно их храним, — ответил он.

— Ты имеешь в виду, что вы ничего не перекладывали на кухне с тех пор, как я уехала? — весело спросила она и незаметно перекрестилась, прежде чем открыть последний ящик, в котором нашла аккуратно сложенные прихватки.

— Все узелки должны развязываться одновременно? Правильно? — раздался голос Клиффа где-то возле ее локтя. — А потом должны сами завязываться? Но у меня так не получается. Мистер Су показал тебе, как это делается?

— А у меня не получается, чтобы маленький человечек исчезал, хотя я нажимаю там, где указывается по инструкции. Почему-то ничего не происходит.

— Мам, если ты подержишь конец этой веревки… — начал Клифф.

— Нет, сначала покажи мне, куда нужно нажимать, — прервала его Пенни.

Чувствуя себя в ловушке и испытывая неудобство из-за своего неудачного поиска прихваток, Сабрина стала говорить тихим, спокойным голосом:

— Нити находятся в правильном положении… Но я все объясню после того, как мы поедим. Я не раскрою рта, пока не съем свою пиццу.

Клифф и Пенни открыли рот от удивления и уставились на нее, а потом друг на друга. Что опять она сделала неправильно? Сабрина пыталась придумать, что ей сказать, когда Гарт после мимолетного взгляда, брошенного на нее, весело произнес:

— Почему мы сами не подумали об этом? Ваша бедная мама стоит перед вами, умирая от голода и усталости после восемнадцатичасового перелета, а мы даже не удосужились накормить ее.

Мягко отстранив Сабрину от плиты, Гарт достал пиццу из духовки.

— Пенни, поставь салат на стол. Клифф, разлей молоко или сок для вас. А я собираюсь открыть бутылочку вина, чтобы отметить возвращение нашей путешественницы.

— Давайте, давайте… С вашими магическими игрушками я помогу разобраться позже… Настоящим волшебством было умение Гарта управляться с детьми.

Когда Сабрина описывала, как китайцы выходят на улицу перед работой для утренней гимнастики, Гарт попросил Клиффа и Пенни сравнить это со школьными зарядками…

Когда Сабрина говорила о курсах, которые после работы посещают очень много людей, чтобы учиться хорошим манерам, Гарт сказал, что знает несколько профессоров, которых не помешало бы послать на подобные курсы, а Клифф добавил, что, таким образом, оставаясь после уроков, им удается избавиться от ошибок, допускаемых в футбольных матчах.

Сабрина рассказала об одной семье из Кантона, живущей в двухкомнатной квартире: дедушка, мать, отец и трое детей. Гарт предложил Пенни и Клиффу представить, что они живут не в огромном доме, а в двух комнатах, к тому же с ними еще живет их дедушка из Вашингтона. Потом они вместе попытались представить, как разделить такую квартиру, чтобы всем хватило места.

Сабрина была очень благодарна Гарту, иначе говорить ей было бы очень сложно, ожидая реакции Клиффа и Пенни. Ее волновали новые ощущения. Семья. Все сидят за столом, слушают, разговаривают, смеются, делятся своими впечатлениями от ее рассказов о Китае. И одновременно все это очень усложняло ее положение и ту игру, которую она вела. Сабрина привыкла возвращаться в пустой дом, а потом вспоминать обрывки разговоров со своими друзьями. Она вздохнула. Здесь было, несомненно, лучше.

Внезапно она почувствовала усталость.

— Извините меня, — сказала Сабрина после очередного зевка, — мне кажется, я вконец измоталась. Никто не против, если я пойду спать? Гарт встал.

— Конечно, лучше пойти спать. Завтра ты опять будешь сама собой…

«Интересно, а кто я сейчас?» — думала Сабрина, пока он нес ее два чемодана из кухни. Она поцеловала Пенни и Клиффа и пожелала им спокойной ночи.

— Завтра мы проведем много времени вместе, — пообещала она. А потом они с Гартом поднялись наверх. Он поставил чемоданы в спальне около двери.

— Я думаю, — сказал он со странной неуверенностью в голосе, — ты устала, лучше я проведу ночь в своем кабинете… Если ты, конечно, не изменила своего мнения. «О чем? — подумала она. — О том, что они должны спать вдвоем?» Она вспомнила слова Стефании: «Мы поссорились, но скоро помирились и все решили». Или они только согласились на перемирие? Любезность, но никакого секса? Если так, то это облегчает задачу. Она просто заверит его, что не передумала. Но Сабрине не пришлось ничего говорить. Гарт заметил, как удивленно поднялись ее брови, и отошел назад.

— Нам все равно придется поговорить, сама знаешь, — сказал он тихо. — Мы так и не вернулись к той ссоре до твоего отъезда. Завтра, когда ты отдохнешь…

«О нет, — подумала она. — Я не могу разрешить вашу ссору. Тебе придется подождать неделю. А мне придется найти выход из создавшейся ситуации».

— Спокойной ночи, Гарт, — сказала она. — Спасибо за пиццу.

Он выглядел очень удивленным.

— Всегда рады доставить тебе приятное. — Он быстро поцеловал ее. — И еще больше рады видеть тебя дома. Мы скучали. Спи спокойно.

Как только он ушел, Сабрина разделась и нырнула в постель. Не успела она закрыть глаза, как тут же заснула.

На следующее утро она прислушивалась к звукам, которые свидетельствовали о приготовлениях семьи к началу нового дня: лилась вода, звякали тарелки и столовые приборы, доносились веселые разговоры Клиффа и Пенни, низкий голос Гарта, их смех. Потом послышался стук захлопнувшейся двери, поворот ключа в замке. И тишина. Все ушли.

Сабрина лежала, вслушиваясь в тишину.

За открытым окном раздался лай собаки, голос женщины, зовущей ребенка завтракать, гудок машины. Но в доме ничего не двигалось.

Паника постепенно исчезала, к Сабрине вернулась уверенность в том, что она делала. Не о чем было беспокоиться; Гарт ведет себя именно так, как предсказала Стефания. Прошлой ночью она влилась в семью так плавно, как это и планировалось. Теперь в течение недели ей придется играть свою роль, а потом также тихо и незаметно она исчезнет, не оставив никаких следов. Радость от предвкушения интересной игры стала вновь появляться. Пора начинать.

Прежде всего — душ. Потом завтрак. Сабрина была очень голодна, поскольку прошлой ночью слишком устала, чтобы поесть нормально. Потом обследование дома — нельзя допускать ошибок, подобных истории с прихватками. Она должна позвонить в офис Стефании, полить цветы, собрать помидоры на грядке, подумать об обеде, что, возможно, означает поездку по магазинам. Сабрина поднялась с постели. Как она может так тратить время, когда ей столькому нужно научиться в ее новой жизни.

Она с наслаждением приняла душ, смывая с себя остатки усталости, и вытерлась мягким полотенцем, которое купила в Гарроде и послала Стефании на прошлое Рождество. Когда Сабрина расчесывала свои мокрые волосы, она быстро осмотрела ванную и в задумчивости остановилась, обнаружив, предписанные Стефании таблетки от бессонницы.

Когда она их принимает? Ночью, когда Гарта нет дома или когда он есть? Потом Сабрина направилась к шкафу с одеждой. Спокойные тона, удобные вещи. Синие джинсы, приталенные костюмы. Блузки, юбки, шорты. Платье — его Стефания надевала на пикники, которые устраивали Сабрина с Дентоном семь лет назад. Костюм, который она надевала два года назад, когда ездила в Нью-Йорк встречать Сабрину. Ничего не было выброшено. Каждый год Стефания прибавляла что-нибудь к своему гардеробу, одну или две осторожно выбранные блузки, платье или свитер, иногда костюм. Всегда простого покроя, но высшего качества. Лаура научила их, как следует жить на ограниченное денежное содержание.

Надев синие джинсы и белую блузку, Сабрина представила Стефанию на Кэдоган-сквер, углубившуюся в ее гардероб и критически осматривающую ее яркую, фривольную одежду. Она улыбнулась. Какие разные дни им предстоит пережить.

Доедая то, что осталось от пиццы, и, запивая ее чаем, Сабрина начала изучать кухню, пытаясь запомнить содержимое всех шкафчиков и ящичков: миксер, яркие эмалированные чайники и кастрюли из Франции, деревянная и чугунная посуда из Португалии, глиняные жаровни из Германии, стеклянные кувшины, металлическая посуда из Англии, шведское столовое серебро и маленькие приспособления, которые Сабрина никогда раньше не видела и не знала их назначение. Она закрыла ящик, где они лежали. Если она не знает, для чего они нужны, ей они не понадобятся. Она снова наполнила чаем свою кружку, взяла ее с собой и продолжила изучение дома.

Дому было уже лет девяносто, он был скрипучим и запушенным. Стефания часто жаловалась и сокрушалась, что они не могли позволить себе сделать ремонт. Стены, покрытые тонкими трещинками, выглядели как старые фарфоровые изделия, в некоторых комнатах трещины прорезали стену от потолка до пола, словно от удара молнии. Дубовый пол — тусклый и поцарапанный. Стены и оконные рамы требовали покраски. Кафель в ванной комнате был во многих местах отбит; выгравированные узоры на потолках нуждались в восстановлении, а мебель — в новых чехлах.

Тем не менее, это был теплый, гостеприимный дом, который внушал Сабрине чувство уюта и удобства, по мере того как она поднималась с этажа на этаж.

Комнаты были меблированы в красных тонах осени, теперь кое-где поблекнувших, как будто до них дотронулся луч заходящего солнца. Стефания искала антикварные лампы на распродажах и"блошиных рынках и, предварительно отполировав и восстановив, пристраивала их по своему вкусу: лампы были на столах, свисали с потолка, стояли перед стульями и диванами — так что свет оттенял выношенный турецкий ковер, выделяя на нем красивый рисунок.

Этот дом ничуть не походил на дом на Кэдоган-сквере, хотя Стефания оформила его таким элегантным, уединенным и скрытым от внешнего мира.

— Дом, — прошептала Сабрина, стоя у батарей в спальной комнате Гарта.

Она посмотрела в окно на сад, где тень огромного дуба накрывала бронзовые и желтые хризантемы в аккуратных клумбах. Все же очень странно чувствовать себя так уютно в таком запущенном доме. Внезапно раздался телефонный звонок.

Она не была готова к телефонным разговорам. К тому же было еще очень рано…

— Алло, — сказала она. Но на другом конце провода молчали. Она откашлялась. — Алло?

— Я говорю с хозяйкой дома? Это леди Лонгворт из Лондона. Мне бы хотелось…

— Стефания! — Услышав голос своей сестры, Сабрина с облегчением и удовольствием засмеялась. — Как замечательно! Я была так занята, запоминая содержимое ящиков твоей кухни, что совсем забыла, что ты должна была мне позвонить сегодня утром. Все нормально?

— Я не могу передать это словами. Странно и восхитительно. Невероятно. Как сон. Но как ты? Гарт ничего не подозревает?

— Нет, ничего. Мы, конечно, еще мало разговаривали… и он спал в своем кабинете. Пенни и Клифф отлично себя чувствуют и полны энергии. Они в восторге от твоих подарков. Кстати, я сказала, что бронзовая лампа — подарок тебе. С завтрашним днем рождением, Стефания.

Стефания засмеялась:

— С днем рождения, Сабрина. Как странно мы его празднуем. У тебя действительно нет никаких проблем?

— Почти никаких. Они знали, что я очень устала, и когда я действительно сказала что-то глупое…

— Что?

— Спросила Гарта, где он держит прихватки.

— О нет!

— Все было нормально. Я удачно вышла из этого положения. Стефания, нам не надо беспокоиться, все идет удивительно гладко. У них нет никаких оснований что-либо подозревать, и я могу позволить себе делать маленькие ошибки. Когда ты вернешься, все будет так, как будто меня здесь вообще не было.

— А что Гарт… Я имею в виду… Как он… что он сказал о подарке?

— Ему очень понравилось.

— Какие проблемы в офисе?

— В офисе? О, черт! Я совсем забыла про работу. Ни чего, разберемся. Я скажу, что у меня азиатская икота, и я не могла говорить до этих пор.

— Где ты?

— Что?

— Где ты сидишь?

— В спальне. Обошла дом, а сейчас собираюсь в магазин. Твоя семья съела все, что было возможно, но не заполнила вновь холодильник.

— Они никогда этого не делают. Покупай…

— Стефания!

— Да?

— Не беспокойся. Ни обо мне, ни о своей семье. Ты находишься слишком далеко, чтобы что-либо изменить. Просто наслаждайся жизнью. А теперь расскажи, что ты делала? Заходила в «Амбассадор» или звонила Брайану?

Сабрина слушала бесконечную болтовню Стефании. Та побывала почти во всех столичных магазинах Лондона, забежала к Габриэль и Бруксу, которые сообщили, что собираются жить вместе… Сабрина почувствовала, как в ней растет нетерпение. Все это было далеко от нее и неинтересно, а здесь столько дел, которые нужно обязательно сделать. Наконец Стефания произнесла:

— Ну, хорошо, если ничего не произойдет, мы поговорим с тобой не раньше понедельника: в Чикаго в аэропорту.

— Желаю хорошо провести неделю. — Сабрина поднялась со стула. Она поспешила на третий этаж, чтобы закончить осмотр дома, но резко остановилась. Прежде всего, ей нужно составить список продуктов, которые необходимо купить, и позвонить в офис. Сабрина спустилась вниз и вошла на кухню. В этот момент опять зазвонил телефон.

Сабрина могла бы и не отвечать, но зачем откладывать то, что неминуемо должно произойти. И, в конце концов, если в семье ни о чем не догадались, то можно провести и друзей. Она взяла трубку.

— Алло?

— Привет! Добро пожаловать домой. Надеюсь, я не разбудила тебя? Если ты еще не выспалась, можешь перезвонить мне позже.

Молчание. Близкие друзья никогда не представляются. Вот об этом они забыли. Что же теперь делать?

— Стефания? Ты слушаешь меня?

— Да, извини. Я доедаю кусок пирога. Как поживаешь?

— Мы в порядке. Так поздно завтракаешь? Неужели жизнь в Китае превратила тебя в леди Лень?

— Семейство позволило мне сегодня подольше поспать. Полагаю, это первый и последний раз.

— Думаю, ты не ошибаешься. Как твое путешествие? Было уже десять часов, пора было звонить в офис.

— Что? — переспросила она.

— Я спрашиваю, как прошло твое путешествие. Ты все еще спишь?

— Нет. Я просто только что вспомнила, что должна позвонить в офис и сказать, что не приеду сегодня.

— Ну, тогда перезвони попозже.

— Нет! Как Сабрина может перезвонить, если не имеет ни малейшего представления, кто говорит?

— Ничего страшного, я так долго откладывала звонок, что он может подождать еще немного. Расскажи мне, что произошло за время моего отсутствия.

— Ничего особенного. Начались занятия в школе, по этому у меня тихо и мирно, Нат на конференции в Миннеаполисе и приедет только завтра. А я решила добиться от властей, чтобы, наконец, поставили светофор на углу улицы рядом со школой. Пустяки по сравнению с Китаем. Сабрина засмеялась.

Нат — это Голднер, значит, она разговаривала с Долорес Голднер. Все отлично.

— Жду вас завтра вечером на ужин, — добавила Долорес, — тебе Гарт уже сказал?

— Нет. Но вы ведь не собираетесь устраивать вечеринку… в середине недели?

— Будут только свои. Отметим твой день рождения и обеспечим тебе аудиторию для рассказов из жизни экзотического Китая. В шесть тридцать, хорошо?

— Хорошо. Я очень благодарна вам. Возникла секундная пауза.

— Надеюсь, тебе понравится, — ответила Долорес. — Увидимся. Пока.

Ошибка — она ответила слишком официальной фразой. Но это не так уж страшно.

Сабрина набрала номер телефона офиса Стефании и оставила сообщение на автоответчике. Потом она составила список продуктов, которые ей предстояло купить, придумывая различные блюда и становясь, все самоувереннее, воспаряя в честолюбивых мечтах об обедах, которые приведут всех в восторг. Она была полна энергии и стремилась Жак можно быстрее начать действовать. Сабрина как будто ступила на страницы какого-то приключенческого романа и обнаружила в нем все, что хотела: дом, семью, друзей… И знала, что может их всех подчинить и заставить поверить себе. Хотя бы на некоторое время…

Ее самоуверенность помогла преодолеть ей первые сложности, возникшие с машиной. Почему правительство не может, наконец, решить, по какой стороне дороги ездить? В огромном супермаркете, где могли бы уместиться десять супермаркетов Лондона, которые привыкла посещать Сабрина, она тоже чувствовала себя уверенно. Она никогда раньше не покупала продукты для семьи, состоящей из четырех человек, и, опасаясь, что купит слишком мало, набрала их в четыре раза больше, чем обычно. Если судить по ее чеку, Сабрина собиралась обеспечить пищей целую армию.

Продвигаясь из отдела в отдел, Сабрина пользовалась списком покупок Стефании как путеводителем. Сабрина Лонгворт, везущая тележку, наполненную сумками с едой, туалетной бумагой, чистящими средствами… Она засмеялась. Что бы сказала Оливия, увидев ее сейчас?

На дорогах было полно машин, которые вели женщины. И казалось, что расстояние между магазинами не имело значения, все равно все ездили на машинах. И все покупали столько же много, как и Сабрина.

В Европе покупатели выходили из магазинов с сумкой, наполненной продуктами на один день. Здесь же каждый покупатель набирал столько, что казалось, этого хватит на целый месяц. Сабрина делала то же самое. Тем более никто не возвращался только что из Китая после двухнедельного пребывания там.

Машина постепенно наполнялась различными коробками и пакетами. Сабрина почувствовала торжество победы. Никто не сомневался в подлинности ее чековых книжек; мясник улыбнулся, когда она попросила его вырезать несколько кусочков для бифштексов. В прачечной ей без колебаний выдали пиджак Гарта; клерк в фотоателье поприветствовал ее по имени, когда она отдавала ему пленки, и заверил, что фотографии будут готовы на следующей неделе. Сабрине не терпелось показать фотографии друзьям, поскольку не каждый день люди ездят в Китай… Она сделала все, что планировала…В три часа позвонил Гарт:

— Я хотел убедиться, что ты в порядке.

— А ты думал, со мной что-то не так?

— Мне показалось, что прошлой ночью ты была очень возбуждена, нервничала, как будто не знала, как себя вести.

Ее самоуверенности как не бывало. Стефания не говорила, что он может читать мысли.

— Неужели я действительно странно себя вела?

— Немножко. Ты хорошо спала?

— Да, чувствую себя лучше. Мне все еще кажется, что я туристка, но я скоро освоюсь. Когда ты придешь домой?

— В пять тридцать. Все в порядке?

— Да, конечно. Увидимся!

Вернулся из школы Клифф. Сабрина приготовилась поговорить с ним и узнать, как он провел день.

— Привет, мам. — Клифф открыл пакетик с жареным картофелем. — Пенни пошла на гимнастику и будет дома около пяти. Я вернусь позже.

Он уже выбегал из дому, когда Сабрина собралась с духом.

— Подожди, — крикнула она дружелюбно и весело, — ты должен вернуться не позднее половины шестого. Клифф кивнул и захлопнул за собой дверь.

«Все идет нормально, — подумала она, — по крайней мере, побуду одна и все взвешу».

Гарт вернулся домой раньше и пришел на кухню как раз в тот момент, когда Сабрина жарила бифштексы. Он вошел очень тихо и встал у двери, безмолвно наблюдая за ней. Тоненькая как девочка, в джинсах и приталенном пуловере, она стояла у шкафа спиной к двери и бормотала себе под нос:

— Ступка и пестик… Где-то здесь… Гарт удивился. Опять она вела себя странно: как будто очень долго отсутствовала или видела дом и свою семью впервые.

— Нет ступки и пестика… — повторяла она. — Ладно, подойдет и кофемолка…

Гарт шагнул вперед, и Сабрина, услышав шаги, резко обернулась:

— А я не слышала, что ты вернулся…

— Я только что вошел. Зачем тебе нужны ступка и пестик?

— Для перца. Но я могу смолоть их и в кофемолке.

— Но они есть у меня в лаборатории, ты же знаешь!

— Что? Перец в зернах?

— Ступка и пестик.

— Что ты делаешь с ними?

— Размалываю зерна.

— Чтобы… изучить гены?..

— Изменить… Чтобы перец рос на деревьях в маленьких консервных баночках с пластиковыми крышками.

— Дерево с консервированным перцем!

— Пока мы не в силах… Чересчур сложно… Они рассмеялись.

«Как она прекрасна, — подумал Гарт. — Неужели она была такой всегда? Или что-то произошло и она изменилась?» — Улыбка была у нее еще на губах, когда он хотел подойти к ней, но Сабрина быстро повернулась к шкафу.

— Хороший у тебя выдался день?

Он остановился как вкопанный:

— Что?

— Я спросила, как у тебя прошел день.

Еще минута смеха… но теперь уже беспричинного… Он посмотрел на нее: она готовила бифштексы… Он пожал плечами, сел на кушетку и раскрыл газету…

— Ты купила вино?

— Да, сейчас принесу. Подожди минуту. — Она положила бифштексы на сковородку, принесла бутылку вина и два бокала. Гарт взглянул на бокалы, и его брови удивленно поползли вверх, но Сабрина не заметила этого. — Ты так и не рассказал мне, как прошел твой день.

— Но и ты ничего не сказала. Наверное, жизнь здесь после путешествия кажется невыносимо скучной и обыденной?

— Нет. Мирной, приятной… Я прошлась по дому и решила, что Китаю с ним все равно не сравниться. Может быть, сходим во внутренний дворик? Великолепный вечер, а я практически весь день не была на улице.

Гарт отложил газету:

— Замечательная идея. Я тоже не был на улице. Они вышли во двор, и Гарт откупорил бутылку.

— Давно уже мы не сидели вдвоем… — Он улыбнулся. Даже если она все еще сердилась на него, то, несомненно, стремилась изменить обыденное течение их жизни. Что ж, он тоже будет стараться, хотя она и не заметила, как рано он сегодня вернулся и не упомянул о возвращении в лабораторию после ужина.

Сабрина любовалась природой. Заходящее солнце освещало хризантемы, розы, огород, неухоженный без Стефании.

Воздух был свежим и прозрачным, солнечные лучи нежно ласкали лицо Сабрины, и она чувствовала какую-то Умиротворенность и легкость.

— Я все рассказала о поездке. А ты ни слова не сказал о том, что было без меня.

— Мы скучали… — Гарт налил вино в бокалы и внимательно изучил этикетку на бутылке… — В доме без тебя пусто и неуютно. Ты раньше не покупала такого вина, решила поэкспериментировать?

«В доме не было никакого вина, а Стефания говорила, что ты любишь красные вина, вот я и купила одно из любимых…»

— Кто-то во время путешествие упоминал о нем. Надеюсь, тебе нравится?

— Конечно… — Он допил вино и опять посмотрел на этикетку. — Очень хорошее. Что ты еще купила?

— Продукты. И наполнила бак машины газолином. Он был почти пуст.

— Газолином? Сабрина нервно сжала свой бокал.

— В Китае я повстречалась с одним англичанином, продавцом антиквариата. Его зовут, кажется, Николс Блакфорд. Мы много болтали с ним, и я стала очень часто употреблять различные британские выражения. Он уверял, что я стала походить на настоящую гражданку Великобритании. Не знаю, почему я нахваталась у него слов и выражений?

— Мама? — позвала из дома Пенни. Сабрина обрадовалась, что пришли дети.

— Мы здесь, во дворе, — отозвалась она. Через минуту дверь с шумом отворилась, и к ним вылетела Пенни. Она плюхнулась на стул рядом с Сабриной.

— Барбара говорит, что будет делать кукол!

— Да, — проговорила осторожно Сабрина, — почему?

— Миссис Кейзи сказала, что она может их делать. —

Слезы наполнили глаза Пенни. — Это нечестно!

— Почему миссис Кейзи так считает?

— Не знаю! Ведь ты разговаривала с ней в конце учебного года, и она говорила, что я могу делать их. Разве не так?

— Так. И она сказала Барбаре, что переменила решение?

— Барбаре она просто велела начинать делать куклы. Но я-то уже кое-что сделала, а кукольное представление будет на Рождество. У нас осталось не так много времени. А у меня столько хороших идей! И вообще, это я придумала! — Пенни разрыдалась, и Сабрина прижала ее к себе, чтобы успокоить.

— Может быть, миссис Кейзи просила Барбару только помочь тебе, поскольку не была уверена, что один человек может сделать столько кукол?

— У меня есть три помощника, ты прекрасно это знаешь! Поговоришь с ней?

— Ну… А миссис Кейзи не говорила тебе о том, что изменила свои планы?

— Нет!

— Хорошо. Я подумаю. Конечно же, несправедливо, что она даже не поговорила с тобой, какие бы причины у нее на то ни были.

— Что вы здесь делаете? — поинтересовался Клифф, выходя через открытую дверь кухни.

— Наслаждаемся вином перед ужином, — сухо ответил Гарт.

— Можно мне выпить сока? — спросил Клифф.

— Налей и Пенни тоже, — попросила Сабрина, — скоро будем ужинать.

— Уже почти полседьмого, — сказал Клифф, — я умираю от голода.

— Полседьмого? — удивленно переспросила Сабрина. — Разве не предполагалось, что вы вернетесь домой на час раньше?

— Я была с Барбарой, — прохныкала Пенни.

— А я задержался с Хэлом, очень важное дело. Хотел позвонить, но…

— Глупое времяпрепровождение. Как насчет того, что бы приготовить стол? Будем, есть в семь. Клифф и Пенни переглянулись и побежали в дом. Сабрина слышала, как они возбужденно перешептывались.

— И никакой нотации?

— Да, удивительно. «Я плохая мать, с детьми надо быть построже».

— Я рассказывала тебе о погоде в Китае? Казалось, что мы находимся в трех совершенно разных странах, с климатом от самого сурового до тропического. — Она стала очень быстро говорить, жестикулируя и заставляя Гарта смеяться над ее забавными историями о китайском гиде, который был у них во время путешествия. Наконец она встала. — Пойдем ужинать? Допьем вино с бифштексами?

Он кивнул. Сабрина ушла на кухню и с чувством облегчения перевела дух. Совсем неплохо. Сидевший за столом Клифф, набив полный рот, неожиданно поморщился:

— Что случилось с бифштексами? Сердце Сабрины упало.

— Тебе не нравится?

— Новый рецепт? — спросил Гарт. — В придачу к новому сорту вина?

— Мне очень жаль, что вам не нравится, я нашла его в кулинарной книге…

— Почему жаль? Бифштексы превосходны. Клифф, не бойся и возьми еще кусочек. Жизнь полна приключений и неожиданностей. Пенни, не слушай его: прежде попробуй сама, — он повернулся к Сабрине, — это как-нибудь называется?

— Бифштекс с перцем.

— И все?

— Ну, масло. Очень простой рецепт.

— Немного щекочет язык, мне нравится.

— Да, нормальный бифштекс, — вставил Клифф, — правда, не так хорош, как гамбургер. Я лучше возьму его, — добавил он и вскочил со стула, когда зазвонил телефон. Через минуту из кухни послышался его голос:

— Папа, это тебя.

Гарт вышел, через некоторое время он вернулся, очень расстроенный.

— Мне придется провести семинар сегодня вечером. У одного из наших бактериологов ангина.

— Бедняга, — сказала Сабрина. Гарт улыбнулся, хотя был несколько раздражен.

— Но я не собирался сегодня уходить из дому.

Как она узнает, что он тоже пытается что-то изменить в их отношениях, если он опять проведет вечер вне дома?

— Может быть, найти какой-то предлог и отказаться?

— Но ведь ты им нужен, — сказала Сабрина. Она спокойно проведет эту ночь, а завтра они идут к Голднерам. — Ты вернешься поздно?

— Наверное, около одиннадцати. Ты не будешь еще спать?

— Думаю, что не буду.

Но на самом деле она собиралась сделать как раз обратное. Она поиграла с Пенни и Клиффом, потом посмотрела телевизор, пока они делали уроки.

В десять часов она проверила парадную дверь, дверь, ведущую во внутренний дворик, и боковую дверь, чтобы убедиться, что все они закрыты. Наверху, после того как она приняла ванну, Сабрина надела одну из ночных рубашек, которые лежали аккуратно сложенными, и халат из индийской льняной полосатой ткани, висевший в ванной комнате. Потом она удобно устроилась в глубоком кресле, стоящем в спальне около окна, взяла одну из книг со столика рядом и начала читать.

На третьей странице она вдруг резко подняла голову, как будто только что очнулась. Что она наделала? Она проверила все двери, но никто не говорил ей этого делать. Она надела халат, хотя раньше не носила его — Сабрина машинально сняла халат с крючка. А потом, неизвестно зачем, она села в кресло и начала читать.

Стефания должна была сказать ей обо всех этих деталях. Они обсудили столько всяких мелочей, а об этой забыли… Волна сонливости охватила ее. Сабрина, решив подумать о себе в двух лицах завтра, удобно устроилась в кровати и улыбнулась. Она в двух лицах… Какая интересная мысль! А потом она заснула.

На следующий день Сабрина проснулась в семь. В доме было тихо. Солнечный свет наполнял комнату. Сабрина повернулась и посмотрела на дверь. Интересно, заходил ли к ней Гарт прошлой ночью и целовал ли он ее? Она ничего не слышала и не чувствовала. Она даже не помнила, что ей снилось.

Во всяком случае, наступил новый день — среда, день ее рождения. Возможно, будь она сегодня в Лондоне, она бы сидела в одиночестве и предавалась меланхолии, думая о своих прожитых тридцати двух годах и представляя, что ее ждет впереди. Но сейчас, ощущая себя вовлеченной в удивительное приключение и окруженная семьей, она была полна сил и энергии. Сабрина встала, приняла душ и спустилась на кухню, где начала готовить завтрак. Вскоре она услышала, как просыпаются остальные члены семьи.

Но прежде чем она успела осознать это, все уже были на кухне, и ее заранее спланированные действия полетели в никуда. Все надо было сделать сразу: завтрак Гарту и детям, приготовить ленч детям в школу, собрать учебники и разбросанные по углам ручки, проэкзаменовать Клиффа по его тесту, помочь Пенни пришить оторванную пуговицу.

Сабрина чувствовала, как в спешке она все больше и больше путается; она долго искала тарелки и чашки, забыла поставить на стол варенье, не достала салфетки из ящика.

— Газету еще не принесли? — спросил Гарт.

— Я не знаю, — ответила Сабрина, намазывая горчицу на сандвич Пенни.

— Мама! Ты знаешь, я терпеть не могу горчицу! — встревожено закричала Пенни. — Не буду ее есть!

— Ты не заглядывала в почтовый ящик? — спросил Гарт.

— Нет.

Сабрина не знала о газете. Стефания говорила про горчицу, но она забыла.

Гарт сходил за газетой и сел ее читать. Сабрина думала, что он сердит на нее за то, что она не подождала его возвращения прошлой ночью. Но не было ни времени, ни подходящей обстановки поговорить об этом. Через полчаса, которые Сабрине показались проведенными в аду, все ушли. Гарт со своим дипломатом, Пенни и Клифф с книгами и ленчами — в доме наступила мирная, не нарушаемая никем тишина.

Сабрина чувствовала — это был триумф. Она сделала то, что надо: всех накормила, собрала детей в школу и проводила Гарта на работу. Ей очень хотелось рассказать об этом кому-нибудь: ведь она сумела позаботиться о семье, хотя никогда не делала этого раньше. Но никого не было рядом, даже Стефании.

Да и Стефания не оценила бы ее победы, ведь она делает это каждый день.

Но все равно Сабрина гордилась собой и тем, что ей удалось сделать, хотя ни один из членов семьи не вспомнил о ее дне рождения. Как могли три человека одновременно забыть о ее празднике? Сабрина решила сама себе купить подарок и устроить прогулку по Чикаго.

Она убрала на кухне и после мимолетного взгляда на комнаты решила, что уборка в них может подождать еще денек. В спальнях она заправила кровати. В кабинете Гарт сам убрал постель. Сабрина приоткрыла ящик, где лежали аккуратно сложенные постельные принадлежности. Значит, следующую ночь Гарт собирается опять провести в своем кабинете. Неужели он не находит ее привлекательной? Сабрина засмеялась сама над собой. Очевидно, что нет. Какова бы ни была причина — ссора, о которой говорила Стефания или что-то другое, ясно одно — он не хотел ее. И это тоже было хорошо. Не обратив внимания на беспорядок в комнате Клиффа, Сабрина начала одеваться, чтобы выехать в город. Она достала длинную юбку, потом долго рылась в гардеробе, пока, наконец, не обнаружила ярко-желтую шелковую блузку. Затем она взяла красивое необычное ожерелье, которое так отличалось от всех остальных драгоценностей ее сестры, что Сабрине было очень интересно узнать, откуда оно взялось. Такое ожерелье она купила бы и себе, и на фоне шелковой блузки оно смотрелось великолепно.

В машине она нашла карту штата, и поехала на юг до Чикаго. Сабрина вела машину медленно, наслаждаясь видами за окном: парк Линкольна, многочисленные пляжи и бирюзовая, переливающаяся в лучах солнца вода озера Мичиган. Впереди показались небоскребы, уходящие ввысь, а когда она парковала машину, они возвышались над Ней как исполинские чудища — странное смешение прошлого и настоящего.

Лондон был основан на тысячу лет раньше Чикаго, который, казалось, постоянно выставлял себя напоказ. Сабрина почувствовала тоску по Лондону с его ореолом таинственности и уединенности, с тихими улочками и магазинами, с пешеходами, строго соблюдающими правила дорожного движения.

Но Чикаго ой нравился за агрессивность, этим он притягивал к себе туристов, как бы говоря: «Если я не нравлюсь вам сейчас, то заставлю вас полюбить меня потом». Лондон всегда встречал своих гостей вежливо и дружелюбно, но в то же время как бы заявлял: «Если я нравлюсь вам, — хорошо, если нет — то мне и без вас неплохо».

И в том, и в другом городе Сабрина чувствовала себя уютно. А почему бы и нет? Она неторопливо шла по улицам, пока, наконец, не набрела на Гранд-парк и Художественный институт, где остановилась на высоких ступеньках перед стеклянным входом, который охраняли два гигантских льва по бокам. Она решила посмотреть две выставки, о которых говорила сестра.

— Стефания! Какая удача! Я не знала, что ты уже вернулась из Китая.

Перед ней стояла высокая, немного сутулая женщина в очках, с каштановыми волосами, большими темными глазами и бледными губами. В ее костюме преобладали коричневые тона, что сразу бросилось Сабрине в глаза.

— Я вернулась в понедельник вечером.

— Ты замечательно выглядишь. Поездка прошла хорошо?

— Прекрасно! А как твои дела?

— Лучше, чем были до того, как ты видела меня в последний раз. Дали небольшую передышку, так сказать, отложили исполнение приговора на более позднее время. Сабрина побледнела.

— Извини. Черный юмор, иногда я так отгоняю от себя мрачные мысли и разочарование. Я все еще работаю на факультете. Разве Гарт не говорил тебе? После того как он ушел от Вебстера, вице-президент решил, что мой вопрос требует дальнейшего изучения, поэтому мне разрешили остаться еще на один год.

— Я рада за тебя, — сказала Сабрина, пытаясь собраться с мыслями.

— Рада — не то слово. Я испытываю огромный восторг. Ганс недавно бросил свою работу, так что теперь я единственный претендент на премию. Но, чтобы подстраховаться, я обращаюсь и в другие места. Следующей осенью, — последние слова она произнесла очень тихо, почти шепотом, — я не хочу уезжать, ты знаешь, мы купили дом, дети уже привыкли к этому месту, и я была так счастлива пре подавать здесь… Неожиданно для самой себя Сабрина мягко взяла женщину за руку.

— Почему бы нам не пообедать вместе? Мы можем поговорить о…

— Нет, нет. Я стараюсь не разговаривать, об этом. Я становлюсь такой занудой, что мои друзья перебегают на другую сторону улицы, если видят меня. К тому же у меня назначена встреча на четыре часа. Я позвоню, хорошо?

Может, мы пообедаем как-нибудь в другой раз, мне всегда хотелось узнать тебя получше.

— Мне нравится эта идея.

— Тогда я позвоню. — Она повернулась. — Еще одно дело, мне не нужно тебе этого говорить, потому что ты и сама это знаешь, но в любом случае я хочу сказать: Гарт — прекрасный человек. Он всегда поддерживает и вселяет уверенность в трудные минуты. Он всегда слушает так, что чувствуешь себя как-то по-особенному. Я не знаю, как буду обходиться без него. Когда бы я ни пыталась поблагодарить его, он всегда обрывает меня. Я скоро позвоню насчет обеда… Ты очень похожа на Гарта: ты умеешь слушать. — Она, попрощавшись, ушла.

Бесцельно бродя среди выставленных экспонатов, Сабрина думала о Гарте. Он, оказывается, умеет по-особому слушать.

На первом этаже Сабрина обнаружила выставку стеганых одеял первых американцев; на некоторых из них можно было увидеть едва различимые инициалы, вышитые в уголке. Она улыбнулась, вспомнив о своем "S" на полу в доме Александры, и опять подумала о Гарте.

В магазине Художественного института она купила себе на день рождения подарок — восхитительно иллюстрированную книгу о Венеции. Потом, все еще думая о Гарте, она поехала домой, по дороге заехав к фотографу, чтобы забрать отпечатанные снимки о ее поездке в Китай.

Гарт. Три Гарта: равнодушный муж, каким его описала Стефания; профессионал, готовый даже поругаться с начальником, если считает, что с его коллегой обошлись несправедливо; теплый, дружелюбный, компанейский человек, с которым Сабрина живет под одной крышей. Каким Гарт был на самом деле? Она не могла ответить на этот вопрос. И у нее не будет времени это узнать.

Дома Пенни и Клифф шушукались с заговорщическим видом, пока она готовила гамбургеры и жареную картошку на ужин. Гарт пришел домой, держа в руках большую белую коробку, которую водрузил на середину стола как таинственное украшение. Когда он поцеловал Сабрину, то дотронулся до ее ожерелья и довольно улыбнулся.

— Ты еще не разговаривала с миссис Кейзи? — спросила Пенни.

— Я назначу ей встречу, — пообещала Сабрина. Вдруг Гарт поднял руки, попросив тишины, а потом более-менее хором громко и неестественно они произнесли:

— С днем рождения!

Сабрина ощутила прилив счастья и радости: они не забыли. Она почувствовала, что находится в центре внимания всей семьи. Для нее это было новое ощущение. Когда она росла, карьера отца мешала их семейному счастью. Позже Дентон не хотел иметь детей. На Кэдоган-сквер Сабрина жила одна, была свободна и не обременена никакими обязанностями. Но вокруг нее и не было людей, которые бы любили ее.

Лицо Сабрины покраснело, она широко улыбалась, пока внутренний голос не напомнил: ведь они поют для Стефании, а не для тебя.

— Открой коробочку! — закричала Пенни, беспокойно ерзая на стуле. Развязав ленточку, Сабрина нашла внутри коробки три поменьше. В одной из них был большой торт, на котором глазурью была выведена буква "S". Во второй коробке лежали два гладких овальных камня, на одном был нарисован ее портрет, на другом — забавный клоун в мешковатой одежде.

Она держала холодные камни в руках. Портрет был очень хорош, клоун — несколько грубоват, но обе картинки были прекрасно нарисованы. Сабрина пожалела, что эти подарки не для нее.

— Это пресс-папье, — с беспокойством произнес Клифф, — тебе не нравится?

Сабрина притянула детей к себе и крепко обняла их.

— Замечательно. Спасибо вам. Я покажу их всем моим друзьям.

Пенни заметила:

— Я могу сделать еще, если им понравится.

— И я тоже могу, — сказал Клифф, — но у Пенни получается лучше.

— Ее картинка более артистично исполнена, — согласилась Сабрина, — но твоя была бы хорошим подарком для расфуфыренных лордов и леди, которые не знают, какими глупыми клоунами подчас они кажутся другим.

Пенни и Клифф звонко рассмеялись.

— Лорды и леди? — переспросил Гарт.

— Разве ты не собираешься открыть подарок папы? — спросил Клифф.

Быстро обдумав свое объяснение, Сабрина ответила, пока разворачивала третью коробку:

— Некоторые богачи, с которыми я встретилась, когда продавала поместье, напомнили мне тех лордов и их жен, с которыми мы познакомились на… свадьбе Сабрины. Но, конечно, не все, только те, которые думают, что деньги делают их лучше других людей.

Открыв коробку, она вытащила из нее миниатюрную фарфоровую птичку около пяти дюймов в высоту. Сабрина уставилась на нее. Мейсенская работа. Но как Гарт мог позволить себе такое? Она повертела ее в руках и обнаружила маленькую наклейку: одна из собственных копий завода с оригинала XVIII века.

— Это для твоей коллекции, — сказала Пенни, — поставь ее вместе с теми, которые подарила тетя Сабрина. Разве она не красивая? Мы помогали папе выбирать ее.

— Очень красивая, — сказала Сабрина Гарту, — и необычная. Спасибо.

Никто из них не знал, что фарфоровая птичка напоминала ей о вопросах, которые ждали своего разрешения, это были проблемы Сабрины Лонгворт, а не Стефании Андерсен.

Сидя на белом кожаном диване в гостиной Голднеров, Сабрина показывала свои фотографии, сделанные в Китае, и рассказывала о поездке. Она очень старалась вести себя непринужденно с Голднерами и Мартином и Линдой Талвия — они были друзьями Стефании и Гарта уже на протяжении двенадцати лет. Они пригласили ее к себе, всячески выражали свою любовь и привязанность, от души поздравляли ее с днем рождения. Сабрина подарила Долорес и Линде шелковые шарфики, которые Стефания купила им в Шанхае, и теперь наблюдала за собой и за другими, как будто это было театральное представление.

Сейчас она была одновременно и Стефанией и Сабриной. Первая сидела со своим мужем и друзьями в обставленной по последнему крику моды гостиной Голднеров; другая как бы находилась на расстоянии, критически наблюдала за тем, что делала первая женщина.

— Замечательные фотографии, — сказал Мартин Талвия, наклонившись вперед и тем самым, напоминая Сабрине тот далекий пикник, когда он был высоким и худощавым молодым человеком. — Ты фотографировала сама?

— Нет, просила кого-нибудь, — пробормотала она себе под нос, просматривая фотографии.

— А кого? — спросила Линда.

— Кто не отказывался, — быстро ответила Сабрина, и вдруг вся похолодела. Она наткнулась на три фотографии, сделанные Николсом Блакфордом в Гонконге, на которых были она и Стефания в похожих шелковых платьях. Одинаковые лица, одинаковые фигуры. Если Гарт узнает, что они были вместе, как долго будет оставаться нераскрытым их обман? Сколько времени пройдет, прежде чем Гарт, вспомнив ее многочисленные ошибки, придет к очевидному выводу?

— Что еще? — весело спросила Линда и протянула руку за фотографиями, которые Сабрина держала в руках. Но та быстро спрятала их. — Эй! — Линда рассмеялась. — Что я такого сделала? Сабрина покраснела от смущения.

— Извините. Эти… эти фотографии плохие. Мне стыдно их показывать.

— Ты принимаешь все близко к сердцу, Стефания, — сказала Долорес. — Мы сможем простить тебе одну или две неудачных фотографии…

— Но их три. — Сабрина старалась говорить веселее, Линда, извини. Я покажу вам их как-нибудь в другой раз. Но она могла видеть одну из них. Сабрина вся дрожала. Ей нужно соображать быстрее, быть готовой ко всяким неожиданностям, никогда не позволять себе расслабляться, слишком много вокруг ловушек.

— Пойдемте ужинать, — пригласила Долорес и повела всех в столовую, украшенную цветами из ее собственного сада. Сабрина остановилась в дверях, очарованная красотой. В комнате были букеты всех размеров: от миниатюрных веток рябины с ярко-оранжевыми ягодами до огромных букетов, стоящих в корзинах на полу и на шкафах, в которых удивительно сочетались хризантемы, листья деревьев, уже тронутые желтизной осени, и яркий львиный зев. Оливия Шассон всегда гордилась своим аранжировщиком цветов, но она сразу уволила бы его, увидев, что умеет делать Долорес. Сабрина повернулась к Долорес.

— Самые великолепные… — начала она.

— Она получила первый приз, — прервал ее Нат Голднер, — когда тебя не было. Она слишком скромная, чтобы сказать об этом.

Сабрина прошептала почти неслышно «спасибо» и закончила свое предложение:

— Они самые великолепные, какие ты когда-либо делала. Какой приз ты выиграла?

— Первый приз в Мидвест Раш соревновании, — сказала Долорес, ставя на стол курицу с рисом. — Мне кажется, я говорила тебе, что вступила туда.

— Замечательное занятие, — согласился Мартин Талвия. Он повернулся к своей жене, которая сидела рядом. — И ты могла бы делать что-нибудь подобное. Когда ты стараешься, то можешь быть творческой личностью.

— А когда я не стараюсь?

— Дом разваливается на кусочки, — заметил он дружелюбно.

— Нет ничего творческого в уборке дома. И очень надоедает.

— Так же, как и замужняя жизнь? Она лишь пожала плечами в ответ.

— Еще вина? — спросил Нат.

— Спасибо, — ответила Сабрина. Она чувствовала себя очень неуютно.

Нат обошел гостей и долил им вина.

— Я когда-нибудь говорил вам, что…

— Так как же я надоедаю тебе? — продолжал настойчиво спрашивать Мартин.

Линда опять пожала плечами:

— Как веселы люди, которые пишут книги о корпорациях?!

— Откуда ты знаешь? Ты никогда не слушаешь, когда я говорю о них.

— А мне не интересны корпорации.

— Но если бы ты послушала… Например, сегодня я изучал результаты социологического опроса о супружеской верности среди жен администраторов. Думаю, тебя это должно заинтересовать. Или это не по твоей части?

— Какие отвратительные намеки… Почему бы тебе просто не обвинить меня, вместо того чтобы прятаться за своими книгами?

— Тебе очень хочется? Хочется, чтобы я все сказал?

— Эй, — прервал их Нат, — вы ставите нас в неудобное положение. Особенно Стефанию, которая за две недели наверняка забыла, как вы «ладите» друг с другом. Я меняю предмет разговора. Не на ортопедию, поскольку среди вас этим интересуюсь только я. Она мое хобби. Что бы выбрать? Мой последний поход в леса южного Висконсина или новый венецианский кубок в моей коллекции?

— Кубок, — быстро произнесла Сабрина, благодаря его за то, что он прервал почти разгоревшуюся ссору. Правда, она заметила, что все восприняли эту словесную перепалку как нечто само собой разумеющееся и неизбежное.

— Хороший вкус, — сказал Нат. — Я говорю о прелестном ожерелье. Никогда не видел его раньше. Откуда оно у тебя?

Сабрина прищурилась:

— Я не знаю…

— Швеция, — тихо подсказал Гарт.

«О! Это подарок Гарта, который по каким-то причинам Стефания никогда не надевала. Поэтому сейчас Гарту очень приятно. Интересно, думает ли он, что я надела ожерелье для него?»

— Где ты купил его, Гарт? — спросил Нат.

— В Стокгольме, когда был там, на конференции по генетике два года назад.

Сабрина задумалась. Почему Стефания два года не носила подарок мужа? Все смотрели на Сабрину, ожидая объяснений.

— Я не подозревала, что ожерелье так прекрасно, — сказала она, — но сегодня утром оно выглядело как застывшие кусочки осеннего солнца, которые так красиво переливались на свету. Я почувствовала себя такой счастливой…

И решила надеть его…В глазах Гарта была невыразимая теплота и благодарность, когда он смотрел на нее. Сабрина отвернулась. Долорес и Линда стали убирать со стола, Сабрина отодвинула стул и уже хотела встать, но Долорес сказала:

— Нет, не надо. Сегодня твой день рождения.

Все вместе они пропели «С днем рождения» и подарили Сабрине овощерезку.

— Пользуйся ею очень осторожно, — посоветовала Линда, — или все превратится в кашу. Видела бы ты, что у меня произошло с луком, когда я в первый раз включила такую машину.

— Намерение было очень простое — нарезать лук, — объяснил Мартин. — Через две секунды все было готово. Еще одна — и лук стал напоминать кучку мизерных кубиков. Не успели мы и глазом моргнуть, как эти кусочки превратились в ужасное луковое пюре. Острый запах распространился по всему дому. Мы потом целую неделю ходили с полными слез глазами.

Он и Линда рассмеялись вместе со всеми, было ясно, что их ссора улеглась. Сабрина разрезала торт, Долорес разлила всем кофе, и разговор переключился на борьбу, развернувшуюся среди жителей близлежащих районов за установку возле школы светофора.

Сабрина обвела взглядом всех присутствующих. Тихий вечер с простой едой; друзья не только делятся своими новостями, но и переживают и пытаются помочь в разрешении семейной ссоры. Ничего необычного. Ни у кого — ни у мужа, ни у четырех ближайших друзей — не возникает никаких подозрений в том, что перед ними не Стефания Андерсен. Как такое могло произойти? Она говорила нелепые вещи, сделала много оплошностей, не могла ответить на некоторые вопросы. Но почему никто не заметил неладного?

Потому что люди видят то, что они хотят видеть. Ни у кого нет причин думать, что я не Стефания. Что бы я ни сделала, они найдут этому объяснение или просто не обратят внимания на мои странные поступки. Иначе непонятно или бессмысленно. Когда люди уверены в том, что это, правда, они будут делать все, чтобы это действительно казалось правдой.

— Ты мало говорила за столом, — заметил Гарт, когда они возвращались домой, — что-то беспокоило тебя?

— О нет. Мне просто было хорошо. Замечательный вечер.

Он внимательно посмотрел на нее, но больше не произнес ни слова. У входной двери он взял ее за руку:

— Я хотел сказать тебе… Она вздрогнула, и он немедленно отпустил ее руку, но Сабрина успела почувствовать силу его желания, заключенную в еще не произнесенных словах.

— Извини, — сказала она, — я никак не освоюсь. Через несколько дней…

Он дотронулся до ее ожерелья:

— Для меня имело большое значение, что ты надела это ожерелье сегодня вечером. Стефания, я хочу понять тебя, понять, что ты пытаешься что-то изменить в нашей жизни. Если ты не хочешь говорить сейчас, я могу подождать до тех пор, пока ты сможешь. Не хочу торопить. Я не буду спать в нашей кровати только, сколько тебе нужно. Но нам все равно когда-нибудь придется поговорить о наших отношениях и о дальнейшей жизни. Слишком много вопросов и нерешенных проблем накопилось за это время… Что случилось? Почему ты плачешь?

— Я не плачу. — Но в ее глазах стояли слезы. — Извини, — сказала опять Сабрина, — пожалуйста, дай мне еще несколько дней…

Он поцеловал ее в лоб:

— Я постою здесь немного, подышу свежим воздухом. А ты иди ложись спать. Я запру дверь. Она кивнула.

— Спокойной ночи, Гарт. — Она слегка коснулась его руки. — Спасибо за прекрасный день рождения.

Следующим утром, в четверг, Сабрина поднялась на третий этаж. Там было три комнаты с куполообразными потолками. В одной была кладовая, в другой, просто обставленной, с двумя кроватями и туалетным столиком, могли оставаться на ночь знакомые или жить служанка. Но третья комната привлекла ее внимание, и Сабрина задержалась там.

Это было мрачноватое помещение, почти пустое, за исключением стола, стула, стоявших рядом, и нескольких картонных коробок, покрытых слоем пыли. Сабрина села за стол и открыла верхний ящик. Там лежали аккуратные стопки бумаг, каждая из которых была помечена названием округа Северного Побережья; дальше следовали детальные записи всех торговых сделок Стефании по делам о продаже поместий, которые она вела на протяжении двух последних лет. В них содержалась перечисленная по пунктам опись внутренней обстановки домов ее клиентов. Все, начиная от ножей и кончая кроватями. Возле каждого указанного предмета интерьера стояла его первоначальная цена, затем цена, которую дали на аукционе, и комиссионные, получаемые Стефанией.

В следующем ящике Сабрина обнаружила сделанные Стефанией цветные фотографии домов ее клиентов, их внутреннего и внешнего вида, снимки редких и очень драгоценных серебряных предметов, хрусталя, антиквариата — все, что выставлялось на аукционы. Рассматривая фотографии, Сабрина думала, что она наверняка могла бы найти покупателей практически на все эти вещи среди своих клиентов в Англии и в Европе. Как замечательно они могли бы работать вдвоем со Стефанией! Но когда однажды Сабрина предложила ей сотрудничество, Стефания уклонилась от прямого ответа и перевела разговор на другую тему. Возможно, она знала, что ее бизнес приходит в упадок.

Сабрина провела пальцами по бумагам. Она почувствовала ту нежность и любовь, с которой сестра разложила все бумаги по стопкам и поставила их в ряд.

А ведь в это же время период ее неудач уже подходил к концу. Почему Стефания ничего не сказала ей? Они бы могли работать вместе и спасли бы ее бизнес.

Кто-то позвонил в дверь. Сабрина вскочила со стула и вдруг осознала, что плакала. Она вытерла слезы и побежала вниз. Когда она открыла дверь, Долорес Голднер вошла в дом и сразу направилась на кухню. Сабрина последовала за ней, удивленная таким бесцеремонным вторжением. Но Долорес, должно быть, поступала так всегда, так же, как, видимо, и Стефания.

В Англии даже самые близкие друзья ждут, пока их пригласят войти в дом. В Америке, где даже незнакомые люди зовут друг друга по имени, друзья входят в дом без приглашений.

— Нам нужно поговорить о Линде, — сказала Долорес, присаживаясь к столу и внимательно оглядываясь.

— Я собиралась приготовить чай, — произнесла Сабрина.

— Китайцы приучили тебя к чаепитиям? Поэтому я и не вижу кофейника у тебя на кухне. Сабрина чуть не забыла об утреннем кофе. Она повернулась, чтобы налить в чайник воды, и ее губы искривились в легкой усмешке.

— Ты не можешь представить, каким непривычным кажется мне вкус кофе. Такое впечатление, будто в течение многих лет я не пила ничего, кроме чая.

— Ну, по крайней мере, хорошо, что ты не вернулась в синих штанах и куртке. Или в чем-нибудь подобном.

— Нет, но вся моя одежда кажется мне непривычной, как будто я надеваю ее в первый раз.

— Ты слишком впечатлительна. Если бы ты путешествовала больше, то преодолела бы это. Посмотри, что сделала с тобой одна поездка: пьешь по утрам чай, прячешь фотографии… И выглядишь как-то по-другому. Что ты делаешь со своими волосами?

— Ничего нового, а разве они выглядят по-иному? Мне кажется, ты подобрала очень точные слова: я чувствую, во мне что-то изменилось.

— Ну, хорошо, давай лучше поговорим о Линде. У них с Мартином большие проблемы. Мы должны что-нибудь предпринять. Сабрина налила кофе и села за стол.

— Что еще?

— Без сливок? Господи, Стефания, не кажется ли тебе, что это зашло слишком далеко?

— Извини, я задумалась о Линде. — Она немного помялась у холодильника, не зная, что выбрать. Наконец ее взгляд остановился на какой-то баночке со сливками, и она поставила ее на стол.

Пока Долорес говорила о Линде, Сабрина, словно холодный и равнодушный наблюдатель, смотрела, что происходит: две женщины, сидящие в заполненной солнечным светом комнате, пьют кофе, разговаривают о своей подруге, которая была несчастлива. Наблюдатель, присутствовавший в Сабрине, почувствовал стыд: Сабрина думала о своей игре, в то время как Долорес была очень обеспокоена судьбой Линды. Сабрина не любила людей, пытавшихся устроить жизнь других за их спинами. Она вспомнила об Антонио. Но Долорес действительно была небезразлична судьба ее друзей. Если она пыталась что-то устроить для них, то только потому, что хотела им счастья.

— Стефания! Ты слушаешь меня? У тебя такой отсутствующий вид…

— Слушаю, слушаю. Я просто думала, как хорошо, что люди заботятся друг о друге. Долорес удивилась:

— Я тоже так думаю. Ну, как мое предложение? Насчет ленча на следующей неделе с Линдой. А потом все вместе пойдем на выставку хрусталя в Палмер-хаус. Линде нужно излить кому-то душу. Ты можешь не ходить на работу в какой-нибудь день?

— Я думаю, да. Уточним в понедельник, хорошо?

— Хорошо. Мы никуда не пойдем без тебя.

Она поднялась со стула и пошла к входной двери так же бесцеремонно, как вошла в нее.

— Мы увидимся на футболе сегодня днем? — спросила она уже на пороге.

— Да, — ответила Сабрина.

Сабрина пообещала Клиффу, что придет на игру. Она нашла школьное футбольное поле всего за несколько минут до начала игры. Клифф с безразличным выражением на лице разминался вместе со своей командой, но когда он увидел Сабрину, весело улыбнулся и подбежал к ней.

— Мы играем с «Лейксайдом». Они занимают третье место. Но мы выиграем. Некоторую опасность представляет только вот тот высокий парень. Он лучший нападающий. Около сорока женщин и несколько мужчин сидели на трибунах и наблюдали за игрой: женщины — спокойно и молчаливо, мужчины — выкрикивая советы своим сыновьям. Долорес села рядом с Сабриной, но Сабрина почти не замечала ее. Она и Стефания выросли на европейском футболе, а Сабрина до сих пор интересовалась им; некоторые мужчины ее круга были игроками высшего класса в любительском футболе. Она знала правила этой игры так же хорошо, как большинство американцев знает правила бейсбола; и уже с первой минуты она была поглощена игрой.

Клифф играл хорошо, она видела это. Он был подвижен и быстр, члены его команды доверяли ему.

— Давай, — прошептала она, когда другой нападающий передал Клиффу мяч, и он повел его к воротам «Лейксайда», умело, обходя защитников. Сабрина вскочила со своего места, как будто бежала вместе с ним, ощущая радость я возбуждение. Через секунду Клифф мощным ударом забил первый гол за свою кричащую и прыгающую от счастья команду.

— Невозможно найти родительницу, которая бы гордилась своим сыном больше, чем ты, — услышала она голос Гарта рядом с собой.

Сабрина обернулась:

— Я не думала, что ты придешь.

— И я не думал, но потом вспомнил твой справедливый упрек, что не был на прошлой игре. Какой счет?

— Один ноль. Клифф забил гол.

— Это видно по твоему счастливому виду.

— Я рада, что ты пришел, — сказала она Гарту. — И Клиффу будет приятно.

Клифф действительно был очень обрадован, Сабрина видела, как радостно он улыбался, когда через все поле бежал к ним в перерыве. К тому времени он уже забил второй гол.

— В следующем тайме я буду играть еще лучше, — возбужденно произнес Клифф. — Вы видели Пата Раяна? Высокого парня? Ну не ненормальный? Он поспорил со своей командой, что забьет больше голов, чем я.

Пат Раян забил три мяча в следующем тайме. Один из игроков команды Клиффа сравнял счет, но Клиффу никак не удавалось завладеть мячом. К концу игры, когда счет все еще оставался ничейным, он был очень зол и разочарован. Видя отчаяние на его лице, Сабрина покачала головой:

— Он уже больше не ориентируется в игре. Гарт начал что-то говорить, как вдруг пронзительный крик послышался с поля.

— Клифф! Мне! — заорал снова форвард их команды, но Клифф, не обращая на него внимания, сам повел мяч вдоль боковой кромки поля.

Форвард сумел оторваться от всех защитников «Лейксайда» показался перед пустыми воротами соперника.

— Пас! Пас! — орал он, что было сил.

Между ним и Клиффом не было никого из «Лейксайда», и комбинация вырисовывалась блестящая. Клифф на секунду поднял голову и понял, что от него справедливо требуют передачи. Но одновременно он увидел проход, по которому сам мог пробраться к воротам соперника.

— Пас!

На этот раз крикнул уже тренер. Это был приказ. Клифф сердито мотнул головой. После недолгого колебания, продолжая удерживать у себя мяч, он повернул влево. К своему проходу. К своему голу…

— Вот это финт! — возбужденно воскликнула Сабрина. — Смотрите, как он здорово ведет мяч. Но… у него не получится! Его сейчас остановят!

Защитники «Лейксайда» полностью переключились на продвижение Клиффа. Они загородили его вожделенный проход, а один из них в четко выполненном подкате лишил Клиффа мяча.

— Я взял! — крикнул за спиной Клиффа игрок другой команды, которому удалось перехватить мяч. Он наконец перебросил его заждавшемуся Пату Раяну. Тот помчался с ним по пустому сектору поля, не так изящно, как Клифф, но с решимостью одиннадцатилетнего мальчишки, который всерьез вознамерился выиграть спор.

На последних секундах матча ему удалось-таки протолкнуть мяч в ворота с радостным воплем. Тем самым их команда одержала победу. После игры Клифф не желал говорить ни слова на эту тему.

— Тренер чуть не убил меня, — бросил он только сквозь зубы, когда они вернулись домой.

Пока Пенни накрывала на стол, он сидел и дулся в своей комнате. Сабрина приготовила салат и выставила тушеное мясо из духовки, с которым пришлось возиться весь день. Гарт хотел, было спросить, с каких это пор ей стал нравиться футбол, но сдержался, вовремя угадав ее резкую реакцию. Несомненно, она снова завела бы свою давнишнюю песню, что если бы он проводил с семьей больше времени, то не задавал бы глупых вопросов.

Клифф и за столом продолжал дуться. Его мрачное настроение давило на всех членов семьи.

— Наказали или просто предупредили? — спросил Гарт, желая проявить сочувствие.

— Не твое дело, — глухо ответил Клифф, упершись взглядом в свою тарелку.

— Клиффорд! — гневно воскликнула Сабрина. — Как ты смеешь?! Посмотри на меня! Я сказала: посмотри на меня! Клифф удивленно поднял на нее взгляд.

Как ты смеешь разговаривать с отцом в таком тоне?! Я думала, что мы все вместе обсудим игру, попросим тебя больше не забывать о том, что ты играешь не сам по себе, а в команде… Но мы ни о чем не будем говорить, пока ты не извинишься! Ну!

— Я и так знаю, что играю в команде! — горячо возразил Клифф. — Просто…

— Мы ждем твоих извинений.

— Слушай, мам, передо мной был открытый проход…

— Клифф!

Сабрина устремила на него рассерженный взгляд. Боковым зрением она уловила, что на нее смотрит Гарт. Видимо, она зашла слишком далеко и уже ведет себя не так, как вела бы Стефания. Но Сабрина была возбуждена, и ей было все равно. Гарт вздрогнул от грубости Клиффа, и она просто не могла не вмешаться. Она не позволит ставить Гарта в такое положение. Особенно после вчерашнего… Когда они стояли на улице… Она ощутила понимание и теплоту.

— Извини, — буркнул Клифф.

— И впредь больше не позволяй себе грубости, — спокойно произнесла Сабрина.

— Прошу прощения! — выкрикнул дрожащим голосом Клифф. — Но следующую игру я буду сидеть на скамейке!

— Ну, это уж слишком, — покачал головой Гарт. — Достаточно одного тайма…

— Ты это ему и скажи!

— Возможно, скажу.

— Да нет, пап, спасибо. Мне тогда еще больше достанется дерьма на голову.

— Клифф! — воскликнула Сабрина. Гарт улыбнулся. — Не забывай, что ты сидишь за семейным столом, а не с приятелями в футбольной раздевалке, — заметила Сабрина.

— Ладно, извиняюсь, — отмахнулся Клифф и, взглянув на нее, спросил: — Что ты там говорила про коллективную игру?

— Тебе захотелось, чтобы Пат Раян проиграл спор, и поэтому ты устроил показуху. Настоящий игрок, осознающий себя частью команды, никогда не позволил бы себе такого.

— Да при чем тут…

— Твой товарищ стоял перед пустыми воротами. Однако вместо того, чтобы сделать пас, ты предпочел единолично завершить комбинацию.

— Но я же думал, что у меня самого получится! Там был чистый проход!..

— Который через несколько секунд был плотно закрыт чуть ли не всей командой противника. Ты знал, что у тебя отберут мяч.

— У меня был шанс.

— Речь могла идти только о чуде.

— Ну и что? Все-таки надежда была! Или ты предлагаешь не всегда уклоняться от риска?

— Я этого не говорила, — с улыбкой, которая была предназначена больше самой себе, ответила Сабрина. — Риск — благородное дело. Но предварительно нужно взвешивать все за и против. Надо знать, на что идешь. Иначе это назовут глупым безрассудством. — Она задумчиво взглянула на него. — Ты хороший игрок, Клифф. Легко передвигаешься по полю, хорошо чувствуешь игру, обладаешь неплохой обводкой. Но как только ты начинаешь играть в одиночку, тут же проваливаешься. Несмотря на все твои способности.

Клифф был явно озадачен.

— Откуда ты так много знаешь о европейском футболе? Мне казалось, что ты совсем не разбираешься в этом. Да и не любишь.

— Я книгу прочитала. Не люблю смотреть на что-нибудь и ничего не понимать. Сказав это, Сабрина тут же отвернулась к Пенни и стала проверять у нее задание по истории.

Гарт внимательно наблюдал за своей женой. Она выглядела оживленной и заинтересованной. Такой же, какой она была вчера вечером у Голднеров. Оживленной и заинтересованной во всем! Кроме дел своего мужа, впрочем. Возможно, она всегда была такой, но раньше это не бросалось в глаза. Он почувствовал себя ничтожеством, недостойным ее оживленности.

Наливая кофе, Сабрина взглянула на Гарта: «Почему у него такой взгляд? Что-то заметил?»

— Чем ты сегодня занималась? — спросил он.

— А… — отмахнулась она. — Приезжала Долорес. Посидели, кофейку попили.

— Что-то серьезное? Или просто заглянула поболтать?

— Она затевает целый план, с помощью которого собирается осчастливить Линду. Любопытно. Долорес проявляет о друзьях такую же заботу, как о своих цветах. По-моему, однажды она затащит нас на какой-нибудь конкурс типа «Соревнования супружеских пар Среднего Запада». Как ты думаешь? Он рассмеялся:

— Надеюсь, мы выиграем?

— Разве Долорес когда-нибудь проигрывала? — ответила она вопросом на вопрос. — Кроме того, сегодня я сделала еще одно дело. Поднялась в мой старый офис.

— И что ты там нашла?

— Пыль. Воспоминания. Впрочем, занимательно было покопаться в бумагах. И знаешь… Я думаю, что могу вернуться в бизнес. Я просмотрела «Эванстон ревью». Там написано, что недвижимость продается сейчас по всему северному побережью, видимо, тут все дело в инфляции. Люди возвращаются в город или куда-нибудь поближе к нему. Чтобы можно было послать своих детей в колледж…

Ее голос увял. Гарт смотрел мимо нее. На лице его не было никакого выражения, кроме разве что равнодушия. Лишь один раз он взглянул на нее, но этого хватило, чтобы заметить ее горячий взгляд, который был под стать ее возбужденному голосу и предположить, что к бизнесу она проявляет больше интереса, чем к мужу.

— Ты действительно хочешь возобновить дело? — вяло спросил Гарт. — Рискованное предприятие. Особенно если ты до сих пор не поняла, почему у тебя случилась неудача в первый раз.

Волна гнева захлестнула Сабрину. Она рисковала выдать себя, когда вступилась за Гарта перед нагрубившим Клиффом. Но стоило ей упомянуть о недвижимости, как он тут же превратился в лед. Он не поинтересовался тем, как она думает добиться успеха и не нужна ли ей помощь. В этот момент он напомнил ей об Антонио и об ее «лавчонке». Теперь она хорошо понимала, почему Стефания сердилась на него: ему было на все наплевать, кроме самого себя.

Она удивилась тому, как сильно была задета и разочарована.

— Я пошел в лабораторию, — заявил Гарт, отодвигая стул. — Если не ляжешь спать рано, я загляну пожелать спокойной ночи. — Сабрина кивнула. Как раз то, что ей надо: тихий вечер, уютный дом. И все же ее жгло ощущение потери. Когда за ним захлопнулась дверь, стены как-то сразу надвинулись на нее, и она почувствовала себя очень одинокой.

За завтраком атмосфера была натянутой. Даже Пенни и Клифф выглядели подавленными. Сабрина дала Клиффу урок правильной речи. На это ушло много времени, так как по программе в пятницу нужно было прогнать все слова за неделю. Пенни спросила насчет миссис Кейзи. Сабрина пообещала встретиться с ней на следующей неделе.

— Поужинаем сегодня пораньше, ладно, мам? — предложил Клифф. — Мы сегодня с Пенни разбегаемся по друзьям. Потом дети ушли, и Сабрина осталась наедине с Гартом. Он открыл и закрыл свой портфель.

— Прошу прощения за вчерашнее. Я не имел права критиковать тебя за недостаток интереса к моей работе, так как не интересовался твоей.

«Интересно, о каком недостатке интереса идет речь? — подумала она. — Стефания, конечно, всегда интересовалась его работой».

Но Сабрине не хотелось сейчас ссориться. Гарт был гораздо приятнее, когда улыбался.

— Спасибо, — проговорила она.

— Если ты хочешь поговорить сейчас…

— Ничего, подождет. — Она взглянула на его портфель. — Тебе надо идти?

Он поцеловал ее в щеку:

— Через полчаса на факультете совещание. Увидимся вечером.

За ужином Гарт был оживлен. Пенни и Клифф продолжали суетиться, бегая из комнаты в комнату — каждый готовился к своей вечеринке. Как только они ушли из дому, Гарт поднялся из-за стола и подошел к окну.

— Как насчет того, чтобы прогуляться? Я весь день просидел в кабинете и любовался из окна тем, как резвятся на озере мои студенты. Ты помнишь, почему я решил много лет назад все-таки получить диплом, вместо того чтобы остаться вечным студентом? Я уже начал забывать. Помню только, что была такая проблема…

— Тебе надоело сдавать экзамены и захотелось их принимать.

Гарт кивнул:

— Ох уж эта студенческая молодость! Кстати, я ведь тебе кое-что принес. — Гарт на минуту вышел из комнаты и вернулся с бумажным свертком. — С поклоном от моих коллег. От тебя просят только одного: чтобы ты почаще готовила свой обалденный бифштекс.

Сабрина развернула сверток и достала фарфоровую ступку и пестик.

— О, какое чудо! Будут вам бифштексы. Кстати, как это использовалось в лаборатории?

— А кто его знает? Я украл это у химиков. Не забудь хорошенько прокипятить.

Сабрина понесла неожиданный подарок на кухню. Гарт последовал за ней с чашками и кофейником в руках.

— Так как насчет прогулки?

— Мне надо прибраться. Пенни и Клифф, видимо, очень спешили. Накидали тут всего…

— Подождет. Ну, прошу тебя.

— Ты разве не возвращаешься в лабораторию?

— Нет, а ты думала, я поеду туда сейчас? У тебя какие-то свои планы на вечер?

— Разумеемся, нет. С удовольствием прогуляюсь.

Солнце низко висело над горизонтом. Воздух был тихий и теплый. Ветерок доносил запахи свежести с озера и прелый аромат опавшей листвы. Они пересекли парк, и перед ними открылась водная гладь, спокойная и густо-синяя под закатным небом. Вдали виднелись четкие белые силуэты парусных лодок, покачивающихся на мелких темных волнах. Мимо то и дело пробегали спортсмены-любители. Мальчишки играли в «контактный» футбол. В кустах прыгала маленькая собачка, распугивая крохотных белочек. Под кронами деревьев скрывались влюбленные парочки.

Гарт взял Сабрину за руку, и они пошли вдоль берега. Под косыми лучами заходящего солнца их тени далеко убегали по воде, то, сливаясь в одну, то вновь распадаясь. Сабрина задержалась, чтобы завязать шнурок, а когда выпрямилась, то пошла отдельно от Гарта. Он больше не брал ее за руку.

— Вивьен сказала, что на днях видела тебя, — проговорил Гарт.

— Кто?

— Вивьен Гудман. Она говорила, что вы встретились в Художественном институте.

— Ах, Вивьен! Забыла тебе рассказать. Она так хвалила тебя, говорила, что ты был так обходителен, но… она все еще обеспокоена. Ты мог бы еще что-нибудь для нее сделать или теперь уже все зависит от вице-президента?

Он замедлил шаг и внимательно посмотрел на нее:

— Разве Вивьен рассказала тебе о своей проблеме?

— М-м…. — «Стефания что, ничего не знала?.. А вдруг нет?» — Да. Просто надо уметь проявить к человеку интерес.

— Ты только сделала вид, что проявила к ней интерес?

— Вот и нет! — резковато возразила Сабрина, почувствовав холод в кончиках пальцев. — Она сильная, но на нее слишком много всего свалилось… Ей, видимо, пришлось переехать, в результате возникла проблема с детьми, которым нужно менять школу. Потом… «Как же зовут ее мужа?..» — И потом, Ганс только-только ушел со своей работы. Она мне нравится. Конечно, я с интересом отнеслась к ней и ее проблеме. — Решив рискнуть, Сабрина пошла дальше: — Возможно, раньше я не проявляла должного интереса, потому что из твоих уст это звучало не так серьезно…

— Я тебе об этом ни слова не рассказывал. Ты даже слушать не захотела!

— Вот это я и имею в виду. Она понимала, что городит уже какую-то чепуху, но Гарт пропустил эту ее ошибку мимо ушей.

— Я еще не говорил об этом с вице-президентом. Может быть, на следующей неделе.

И он начал описывать одного за другим членов комитета. Сабрина слушала, не переставая одновременно мысленно сравнивать себя с сестрой.

Вчера вечером она была рассержена, что Гарт не проявил должного интереса к ее задумке возобновить бизнес с недвижимостью. Но вот как насчет работы самого Гарта? Интересовала она Стефанию? Этого Сабрина не знала. Если Стефанию не волновали его дела, то у нее на это, должно быть, имелись серьезные причины. «Мне не нужно знать о них, — решила про себя Сабрина. — Это их дела. Я об этом даже думать не стану».

Она сосредоточилась на том, что говорил Гарт. Когда он в едких словах описывал Уильяма Вебстера, Сабрина не удержалась от смеха. Теперь она понимала восхищение Вивьен.

Опускались сумерки. Они молча шли по тропинке в бледном сиянии старомодных фонарей. Сабрина чувствовала спокойную силу мужчины, который шел рядом с ней. Его присутствие было ненавязчивым и от этого казалось комфортным. Он был хорошим спутником. Она была не одна и в тоже время предоставлена сама себе, ход ее мыслей никто не нарушал.

«Кто это со мной? — подумала она и улыбнулась в темноту вечера. — Сколько я еще пробуду с ним?»

— Папа сказал, что даст свое «добро», если ты согласишься, — сообщила ей субботним утром Пенни. — Велосипедная прогулка и пикник… Что может быть лучше? Поедем, а? Я соберу гербарий, а Клифф хочет поймать жабу.

— Почему бы и нет? Велосипедная прогулка и пикник! Звучит неплохо.

«Сколько, лет я не садилась на велосипед? — подумала Сабрина. — Ничего, этот навык никогда не забывается».

Вскоре они уже складывали в сумки хлеб, холодное мясо, сыр, яблоки и охлажденное имбирное пиво в банках.

— А как насчет десерта? — спросила Пенни.

— Шоколад с орехами купим по дороге.

— О, ты не забыла! Клифф говорил, что ты ничего не помнишь, а ты не забыла!

«Забыла?»

— А почему я должна была об этом забыть?

— Потому, что в последнее время ты многое забываешь. Вот Клифф и сказал, что ты забудешь о том, что на пикники мы всегда берем шоколад с орехами. А я сказала, что ты не забудешь, и оказалась права. Ну что, поехали?

— Да, — ответила Сабрина и передала ей сумки. — Помоги отцу прицепить их на велосипеды.

— А ты идешь?

— Приберусь только.

Убирая со стола, Сабрина думала о шоколаде с орехами. Говорила ли ей об этом Стефания? Или это еще одна загадка, которой она не сможет найти объяснения?

— Мам! — донесся снаружи голос Клиффа.

Через минуту она уже присоединилась к семье, чтобы впервые за последние пятнадцать лет сесть на велосипед.

А она и вправду не забыла, как крутить педали! Ноги у нее были сильными: спасибо регулярным занятиям теннисом. Проехав несколько кварталов, она окончательно уверилась в своих силах и решила, что может ехать с семьей хоть за тридевять земель. Она подставила лицо мягкому солнечному свету, любуясь голубым с золотинками небом и позволяя своему телу найти собственный спокойный ритм. Мышцы сокращались в строгой очередности, дыхание было ровным и глубоким, чего нельзя было сказать о мыслях, которые суетливо роились в ее голове.

Конечно же, никто не предупреждал ее о шоколаде с орехами. Никто не предупреждал ее и о ночной сорочке, и о купальном костюме. Равно как и о привычке хозяйки этого дома читать, сидя в кресле в спальне. Интересные совпадения. Наверно, все это оттого, что они близнецы… Она и Стефания следили за новыми научными разработками проблемы близнецов, над некоторыми посмеивались ввиду их очевидной глупости, в некоторых отмечали признаки истины. Однако до сих пор никем не проводилось эксперимента, аналогичного их нынешнему. Да и мыслимо ли это вообще? Ведь это не просто поменяться местожительством… Сабрина вынуждена была теперь жить, постоянно сравнивая свое поведение с возможным поведением Стефании и думая за двоих.

Интересно, а каково Стефании сейчас в Лондоне? Испытывает ли она похожие чувства? «Поговорим об этом, — подумала она, — когда встретимся в понедельник в аэропорту».

Понедельник. Послезавтра. Неделя истекала. Срок, конечно, недостаточный. Она еще не успела до конца сойтись с Пенни и Клиффом, почувствовать себя настоящим членом семьи. Так же как она не успела взглянуть со стороны на свою лондонскую жизнь, оценить ее, разложить по полочкам. А ведь, если уж честно, разве не по этой причине она вообще согласилась на этот бредовый эксперимент? Но много ли можно успеть за какую-то одну неде…

— Стефания! Берегись!

— Мама!!!

— Мамочка!!!

Сабрина сквозь какую-то ватную муть еле расслышала крики. Потом раздался скрип покрышек. Повернув голову направо, Сабрина увидела несущийся на нее пикап. Резко повернув руль влево, она дико вильнула и стала терять равновесие. Заднее колесо занесло на сухой пыльной дороге. Сабрина все-таки сделала отчаянную попытку удержаться, но тут пикап ударил по колесам, и велосипед швырнуло на тротуар. Она с силой ударилась о придорожное дерево, в самый последний момент чисто инстинктивно успев выставить перед собой руку. Что-то гулко треснуло…

Последнее, что Сабрина слышала, прежде чем потерять сознание, был взволнованный крик Гарта, называвшего ее по имени…

Перед глазами зависла неподвижная влажная пелена. В голове все смешалось от шока и боли. Сабрина услышала произнесенное кем-то короткое слово… Вопрос… Крик… Она захотела остановить этот вихрь, попросить их говорить и двигаться помедленнее, но у нее из этого ничего не вышло. Рядом находился Гарт, и все обращался к ней по имени… Но она не слышала своего имени, только имя сестры. Она вся мелко дрожала и не могла указать Гарту на его ошибку. Какие-то незнакомые люди просили Гарта подождать в соседней комнате, но она нуждалась в нем. Разве им это было не понятно? Она, очевидно, лежала на кушетке, которую везли куда-то по гладкому полу. Кто-то коснулся ее левой руки, и тут же дикий болевой спазм пронзил все ее тело.

— Не надо! — вскрикнула она.

— Потерпи минутку, Стефания. Всего одну минуту! Этот голос определенно принадлежал Нату Голднеру. Ага!

А вот и его улыбающееся лицо. Слепящий свет. Она поняла, что ее рука зажата в узкой нише какой-то черной коробки. Рентген! Но Нат, как и Гарт, называл ее именем сестры!

— Подождите… — Она не расслышала своего голоса, чувствовала только, что он дрожит. — Я должна сказать вам…

— Тихо, тихо, тихо, — умоляюще запричитал Нат. — Тебе лучше ничего не говорить пока. Расслабься. Сабрина почувствовала, как в руку впивается игла шприца. Через минуту ей стало лучше. Мелкое подрагивание прекратилось. Мышцы расслабились. Сознание вновь затуманилось, и ей уже стало все равно, как ее называют.

— Небольшое сотрясение, — говорил Нат Гарту, когда Сабрина вновь очнулась. Она лежала на кушетке в маленькой комнатке со светло-зелеными занавесками. Дотронувшись до своей больной Руки, она наткнулась на гипсовую повязку.

— Проснулась? — спросил Нат.

Они с Гартом смотрели на нее сверху вниз. Нат улыбался. Глаза Гарта потемнели от тревоги. А где же дети?

— Пенни… Клифф… — шевельнула она пересохшими губами. На этот раз до ее слуха донесся шелестящий шепот собственного голоса.

— Они в соседней комнате. Сидят. Ждут, — ответил Нат. — Я сказал им, что с тобой все в порядке. Сейчас с ними увидишься. Если будешь меня слушаться, очень скоро отправишься домой. Ну-ка выпей для начала…

Он сунул ей за спину руку и чуть приподнял, чтобы она не захлебнулась. Только сейчас, когда ее сдвинули с места, Сабрина поняла, что у нее раскалывается голова.

— Слушай, Стефания, я уже проинструктировал Гарта насчет того, что тебе сейчас нужно…

— Стойте, — слабо перебила она. «Почему они продолжают называть ее именем сестры?»

— Молчи и слушай! Ты заработала себе перелом руки и небольшое сотрясение мозга. Это ничего, до свадьбы заживет. Считай, что тебе повезло. Даже зашивать ничего не пришлось. Я уже говорил Гарту, но тебе повторю: минимум активности в ближайшие дни. О работе не может быть и речи. Ни в офисе, ни дома. Забудь об этом намертво. Готовка, уборка дома — все это возложи на свою семью. Принимать душ можно, но с условием, что гипсовая повязка останется сухой. Оборачивай руку в полиэтиленовый пакет. В ближайшие двадцать четыре часа старайся не раскрывать рта. Это насчет разговоров. Но ешь пять-шесть раз в сутки. Пить не меньше шести стаканов за день. Для выздоровления это необязательно, но помогает избавиться от головной боли. Завтра вечером головная боль у тебя пройдет, это я тебе обещаю. Через месяц мы снова тебе сделаем рентген. Если срастется — гипс долой. Какие будут вопросы?

— Почему вы называете меня Стефанией?

— Потому что я всегда зову тебя Стефанией. Или что, ты думаешь, я буду называть тебя миссис Андерсен только потому, что ты являешься моей пациенткой? Ладно. Я выдал Гарту для тебя успокаивающее. На недельку хватит. Не волнуйся, ничего с тобой не будет. Несколько дней, может, будешь дезориентирована, но это скоро пройдет. А теперь отдыхай. Лежи, молчи, смотри в потолок, ни о чем не думай. Мы еще увидимся.

Она так и сделала. Осталась лежать на спине, разглядывая трещины в потолке. Миссис Андерсен. Стефания. Гарт. Она подняла голову, отыскала взглядом стул и увидела на нем синие джинсы и блузку, в которые была одета во время несчастного случая.

Это была одежда Стефании.

А сама Стефания в Лондоне. И нет у нее никакого перелома.

«О Боже! Нужно позвонить ей!»

 

Глава 11

Стефания, выйдя из самолета, который приземлился в аэропорту Хитроу, и, пройдя таможенный контроль, сразу же поймала такси и приказала отвезти ее на Кэдоган-сквер. На часах было почти десять часов вечера. В течение шестнадцати часов, пролетая над континентами и разменивая один за другим часовые пояса, она думала только об одном: о предстоящей неделе. К тому времени, когда она покончила со всеми таможенными формальностями и села в такси, на нее напала такая дикая усталость, такое изнеможение, что казалось, она уже не может пошевелить ни ногой, ни рукой. Откинув голову на спинку высокого сиденья машины, Стефания лениво провожала взглядом мелькавшие за окном городские огни. Она видела их с высоты птичьего полета какой-то час назад. Это была сплошная, переливающаяся мозаика, медленно уползавшая под крыло заходящего на посадку самолета. Теперь же, из окна такси, она могла разглядеть эти огни: магазины, дорожные фонари, окна квартир. Огни Лондона.

Стефания была здесь год назад, когда приезжала навестить сестру. Сабрина встречала ее тогда в аэропорту, отвезла на Кэдоган-сквер, собственноручно открыла дверь своего чудесного дома и пригласила Стефанию внутрь. Вот и теперь Стефания раскрыла в темном салоне такси свою сумочку и достала оттуда связку ключей. На этот раз она уже не будет выступать в роли гостьи. Ей самой придется отворять двери в чудесный дом. Ее дом. Но двери открылись сами, едва она к ним подошла.

— Добро пожаловать домой, миледи! — радостно воскликнула вся светящаяся улыбкой миссис Тиркелл. — Без вас в доме скучно!

Стефания достала несколько монет, которые она и вручила таксисту после того, как он забросил в дом ее багаж.

— В столовой вас ждет небольшое угощение! — продолжала радушная миссис Тиркелл. — Я приготовила ваши любимые бисквиты с вином. И несколько других блюд, которые бы соблазнили вас. Впрочем, не думаю, чтобы вас пришлось особо соблазнять после многих дней всей этой иностранной пищи. Вы, очевидно, соскучились по-домашнему? Я была уверена, что вы вернетесь страшно похудевшей, — кожа да кости. Но рада, что ошиблась! Вы в прекрасной форме. О, миледи, я так счастлива, что вы вернулись! Вы сначала подниметесь к себе или сразу в столовую, миледи.?

Стефания была очень утомлена дорогой, но это не помешало ей оценить такое обращение к себе и посмаковать его в уме. Миледи… Дом только и ждал ее появления. Здесь все было предусмотрено, чтобы она чувствовала себя наиболее комфортно. Тут обо всем заранее позаботились, все привели в порядок.

И все же усталость не отпускала. Ничего, впереди еще много времени и она сможет по достоинству оценить все, что ее будет окружать. Начать можно хоть с завтрашнего утра.

— Я лучше сразу поднимусь к себе, — усталым голосом объявила Стефания. — Сил нет садиться за стол.

Она уже хотела было пожелать миссис Тиркелл спокойной ночи, как вдруг наткнулась на ее изумленно-растерянный взгляд. В этом взгляде было все: и долгие часы тщательных приготовлений к приезду хозяйки, и ворожба над кастрюлями с «небольшим угощением», и привязанность к Сабрине, и горячее ожидание благодарности хозяйки за настоящую английскую еду после многих дней блуждания в заморских далях… У Стефании никогда не было ни экономки, ни горничной. Для Сабрины лучившееся радостью лицо миссис Тиркелл, возможно, было бы важнее ее усталости.

— Впрочем, — задумчиво проговорила Стефания, поворачиваясь лицом к столовой, — от бисквитов, пожалуй, отказаться не смогу. У китайцев ничего подобного нет. Я отведаю пару штучек сейчас, а завтрак, миссис Тиркелл, я бы хотела получить у себя в спальне, если не возражаете, а?

— О, миледи, именно на это я и рассчитывала! Идите же к столу, там уже давно все готово. А я только отнесу наверх ваш багаж.

В ту ночь Стефанию одолевали кондитерско-кулинарные грезы. Тут были и желе, и сладкий крем, приготовленный любезной миссис Тиркелл, и печенья с пирожными Николса Блакфорда, рассыпанные на тротуаре одной улочки, и ростбиф, который она приготовила своей семье накануне отъезда в Китай. Над видениями блюд колыхалась улыбка экономки, окруженная яркими лондонскими огнями и расплывчатым образом бронзовой дверной побрякушки, сделанной в форме руки, держащей свернутый в рулон манускрипт. Это было первое, что бросилось Стефании в глаза, когда она подходила к дому своей сестры Сабрины.

Смутные картины и образы оставили Стефанию в середине ночи, поэтому, проснувшись, она отчетливо представляла себе, кто она и где она. Она просыпалась медленно, потягивалась грациозно, словно кошка, на простынях из египетской хлопчатобумажной ткани. Такой же нежной, как шелк. Ложась накануне вечером в кровать, она не смогла отыскать ни одной ночной рубашки и поэтому легла обнаженной. Теплое постельное белье ласкало и гладило ее кожу. Она снова потянулась и, наконец, открыла глаза.

Спальня представляла собой просторную комнату в форме латинской "L". Стены были обтянуты щелком. Полосы голубого оттенка сменялись полосами оттенка слоновой кости. На полу был разложен переливчато-синий ковер. Высокая кровать в стиле Людовика XIV и ночные столики располагались в малом крыле комнаты. Другое крыло представляло собой как бы отдельную от спальни гостиную. Перед камином помещалось огромное кресло, рассчитанное как минимум на двоих, и шезлонг. Вдоль стены стояли два французских комода с зеркалами, а между ними — туалетный столик в том же стиле. У высокого окна, выходящего на обнесенный стеной задний двор и террасу — все это находилось четырьмя этажами ниже, — стоял круглый стол, накрытый узорчатой шелковой скатертью, спадавшей почти до самого пола, и два обтянутых шелком мягких стула.

Словом, это была замечательная, с изысканной обстановкой комната. В ней было много простора и комфорта, она действовала успокаивающе.

Стефания спрыгнула с кровати и стала разгуливать по комнате, удивляясь ей и самой себе. Как все оказалось просто! Как свободно и уверенно она себя чувствовала! Ее пальцы скользили по шелкам, по полированному дереву, по Мрамору камина, по бархату обивки шезлонга… Она подошла к зеркалу и, поднявшись на цыпочки, раскинула руки в стороны.

— Миледи… — томно проговорила она, обращаясь к своему отражению, и улыбнулась. В глазах ее блеснули озорные искорки.

Она чувствовала, как ее охватывает возбуждение и восторг. Она раскрывалась навстречу роскоши, словно цветочный бутон навстречу солнечным лучам.

Стефания обвела медленным взором богато обставленную комнату, вздохнула полной грудью и стала прислушиваться к тишине. Никто не просил приготовить завтрак, никто не требовал пришить оторвавшуюся пуговицу. Она знала, что за дверью спальни не найдет сваленного прямо на пол вороха грязной одежды и белья, ожидающего, пока она его постирает. На работе ее никто не ждал. Стефания была одна и предоставлена самой себе. Она дышала воздухом свободы и привыкала к своему новому образу. Образу леди Сабрины Лонгворт.

Ощутив первые порывы счастья, она позвонила миссис Тиркелл и распорядилась подать ей через полчаса завтрак в спальню. Кстати, сколько времени? А впрочем, какая разница?

Вступив в ванную комнату, покрытую ковром, она включила душ и забралась в треугольную бледно-желтую кабину, огороженную с одной стороны каким-то густым и вьющимся до пола растением, а с другой — полочками, забитыми кремами, маслами, мылом, расческами и шампунями. Ее взгляд пробежал по незнакомым названиям. Тюбик пришлось выбирать наугад. Едва восхитительный аромат стал распространяться по телу, как она подумала о том, что у нее впереди еще целая неделя, за которую можно все перепробовать.

Потом Стефания сидела за небольшим столиком у окна. На ней был цветастый шелковый халат. Волосы сушились на солнце. Она лениво следила за тем, как миссис Тиркелл раскладывает перед ней завтрак и утренние газеты. Тут-то неожиданно и произошла перемена. Внутренняя перемена. Однако она произошла так резко, что Стефании показалось, будто внезапно распахнулась дверь и по уютной комнате загулял ледяной ветер.

— Чем бы вы хотели заняться на этой неделе, миледи? — спросила миссис Тиркелл. — Если соберетесь развлечься, могу пригласить Дориса. Фрэнк также без труда сможет уделить нам день. В последнее время он не особенно отягощен работой. Вчера вечером, уже, после того как вы легли спать, звонила княгиня Александра. Она передала, что позвонит вам сегодня, если вы не опередите ее. Я сейчас ухожу за овощами, так что если вам будет угодно сообщить мне о ваших планах…

Стефания обратила на окно безнадежный и беспомощный взгляд. Нет, она не была Сабриной Лонгворт, и как ей могло казаться такое?.. Этот образ жизни… Миссис Тиркелл в нем смыслит гораздо больше, чем она. Нет, у нее не было и тени утонченности сестры и уверенности в обращении со слугами. Стефания чувствовала себя не в своей тарелке в таком дивном и роскошном мире. Теперь-то она поняла, что была права тогда в антикварном магазине господина Су, назвав себя «ограниченной домохозяйкой». Ну, вот что теперь делать? Одно слово, один жест и, пожалуйста: она и сестра будут выставлены на всеобщее посмешище! Миссис Тиркелл явно ожидала распоряжений. Стефания уже физически ощущала ледяной ветер и вся дрожала. Что ей оставалось делать, как не прятаться здесь всю неделю? Зато никто не станет тыкать в нее пальцем, никто не будет презрительно усмехаться…

— Миледи, вы нездоровы? Может быть, закрыть окно? «Ах, вот откуда этот ветер! Боже, что же ей сказать?»

— Нет, — взяв себя в руки, проговорила Стефания. — Все хорошо, миссис Тиркелл. Воздух теплый. Но, похоже, я что-то подцепила в Китае… Возможно, восточный грипп или… Словом, я решила побыть несколько дней дома.

И никаких развлечений. Покупки я возлагаю на вас… Ну и остальное, как обычно.

Тревожные морщинки пересекли лоб миссис Тиркелл.

— Доктор Фарр мог бы заглянуть к вам сегодня, миледи…

— Нет, нет, ни в коем случае! Я сама позвоню, если станет хуже. Но я уверена: скоро все пройдет. Через несколько дней. Может быть, через неделю я вернусь к нормальной жизни…

— Вы не поедете в «Амбассадор», миледи?

— Нет. Возможно, через пару дней.

— В таком случае… Если вам ничего не нужно…

— Да, благодарю вас, миссис Тиркелл, за заботу.

— Ну, тогда я покидаю вас. Завтракайте. Приятного аппетита… Кажется, здесь немного холодновато. Я бы могла в одну минуту согреть комнату…

— Миссис Тиркелл! Спасибо, не надо.

— Хорошо, миледи, как скажете. Ухожу. Стефания взяла в руку ложку. Раз уж ей суждено стать затворницей, необходимо увидеть в этом и хорошие стороны. Где еще можно отыскать столь роскошную келью? Где еще заключенных кормят так отменно? Она грустно улыбнулась, пробуя нарезанную тонкими ломтиками дыню и клубнику. Вареные яйца и пирожки уже остыли, но она была настолько голодна, что ела все подряд. Выпив чаю, Стефания почувствовала себя лучше.

«Ничего, погулять одна я смогу, — твердо решила она, окончательно отделываясь от подавленности. — Конечно, смогу!»

Но сначала нужно было тщательно исследовать шкафы и два французских комода, находящихся в спальне. Накануне вечером она мельком взглянула на хранившиеся в них вещи, почувствовав тонкий аромат тканей. Поначалу она планировала каждый день примерять по паре-тройке нарядов, но, начав, уже не могла остановиться, как будто ее завели в модный салон и оставили там одну. Шелковое и кружевное нижнее белье, кашемировые свитера и шелковые блузки, костюмы, утренние и вечерние платья, туфли, платки и шали. А драгоценности, запрятанные в выложенные изнутри бархатом русские ларцы?

Она как раз примеряла очередное вечернее платье, когда снова — ни с того ни с сего — у нее поменялось настроение. Платье было из сиреневого шелка, держалось на плечах при помощи тонких тесемок и расширялось внизу. Подхватив легкий жакет, под стать платью обшитый пурпурной тесьмой, Стефания подошла к зеркалу и взглянула на свое отражение.

На нее смотрела… Сабрина.

Как это могло случиться? Она стояла перед зеркалом, а видела в нем сестру. Та же царственная осанка, то же легкое покачивание на носках, тот же гордо вздернутый подбородок, те же яркие глаза, губы, чуть скривившиеся в ожидании… Она оглядела себя с головы до ног, с плеч до черных туфель на высоком каблуке. Жакет она держала одним пальцем, перекинув его за спину. Голову слегка наклоняла. Восторженно улыбнулась и сделала глубокий реверанс отражению леди Сабрины Лонгворт.

«Нет ничего, — ликуя в душе, подумала она, — чего бы я не могла сделать!»

Наполненная энергией, она быстро отыскала справочник с пометками и позвонила в «Амбассадор».

— Я заеду за корреспонденцией, Брайан, но не более того. Немного простудилась. Так что, если не будет ничего чрезвычайного, я отдохну несколько дней дома. Когда бы вы хотели устроить себе выходной?

— В четверг, миледи, если не возражаете.

— Великолепно.

Она прислушивалась к своему голосу и была им довольна. Мягкий и одновременно уверенный. У нее никогда не было никого в подчинении, поэтому она не знала, как разговаривать с такими людьми, как Брайан. На том конце провода ее голос восприняли как голос хозяйки. В четверг она сходит за корреспонденцией Сабрины.

Миссис Тиркелл вернулась встревоженная: не стало ли миледи хуже? Она застала Стефанию за странным занятием: та вытряхивала содержимое своих сумочек на кровать и, кажется, что-то не могла найти.

— Собираюсь пойти прогуляться, миссис Тиркелл. Ваш чудесный завтрак исцелил меня. Эта неделя должна пройти спокойно, так что вы можете каждый день ждать меня к ужину. Вы не видели моих часов? Не могу найти.

— Разве вы не клали их на обычное место, миледи? Стефания внутренне вся напряглась.

— Не помню. Я вчера так устала, что едва дорогу-то домой нашла. И только хорошо запомнились ваши восхитительные бисквиты…

— Вот же они! — с триумфом в голосе воскликнула миссис Тиркелл. — Несмотря на усталость, вы положили часы на обычное место.

Стефания действительно увидела часики, покоящиеся в небольшой коробочке на туалетном столике.

— Удивительно, — пробормотала она.

— Ах, миледи, — всплеснула руками экономка. — Привычка есть привычка…

Стефания взглянула на часы. Почти половина четвертого. Она изумилась. И куда только подевался целый день? Пенни и Клифф уже должны быть… Впрочем, что это она? Дети уже вернулись домой. Только их дом в Эванстоне. И Сабрина, наверно, ждет, не дождется… Сабрина!!! Надо позвонить сестре! Сколько сейчас в Эванстоне? Половина десятого утра, кажется. Нормально. Она вовремя об этом вспомнила.

Но едва не забыла… Осознание своей вины жгло сердце Стефании. Как она могла не вспоминать целые сутки о своей семье? Как она могла?! Как посмела?..

— Когда вам подать ужин, миледи? — осведомилась миссис Тиркелл.

— А… Как обычно. Я ненадолго.

Она проводила взглядом экономку и проследила, чтобы та закрыла за собой дверь. Стефания села в шезлонг, поставила телефонный аппарат к себе на колени, на минуту закрыла глаза и мысленно перенеслась в Эванстон. Там был ее дом, по потолкам которого ходили тени от листвы дубов, росших во дворе. Там была ее кухня, выкрашенная так, что при солнечном свете казалась обмазанной медом. Там были ее дети… Она представила, как они в эти минуты как раз кидают в портфели свои учебники, тетради, свертки с едой и собираются уходить в школу. Может, ушли уже. Она представила себе спину мужа, уходящего на работу. А где Сабрина? Одна сидит. Возможно, продолжает знакомиться с домом.

Стефания задорно улыбнулась, попросив соединить ee со своим номером в Эванстоне.

— Я говорю с хозяйкой дома? Это леди Лонгворт из Лондона. Мне бы хотелось…

— Стефания!!! — раздался на том конце провода крик Сабрины. — О, слава Богу, Стефания! Стефания поджала ноги под себя, как она всегда делала, когда намечался долгий разговор. Она начала с вопросов о детях и о Гарте, потом стала рассказывать о своих приключениях.

— Сабрина, — спросила вдруг она. — Ты когда-нибудь говорила мне, что привыкла класть свои часы в коробочку на туалетном столике?

— Должно быть, говорила. Не помню. А что?

— Скорее всего, говорила, потому что вчера вечером, перед тем как лечь спать, я положила их именно туда. А я так устала, что ничего не соображала. Да еще эти бисквиты миссис Тиркелл меня совсем с толку сбили. Сабрина рассмеялась.

— Она так гордится своими бисквитами. И знает, что я безумно люблю их.

Погоди, на твой день рождения она еще сделает!

— Кстати! Мне позвонить тебе в день рождения? Ты всегда звонишь мне, и Гарт может подумать…

— Зачем? Я просто скажу ему, что мы приятно поболтали, когда ты позвонила, чтобы узнать о моей поездке. Спокойно наслаждайся этой неделей и не бери в голову телефонные звонки.

Стефания почувствовала нетерпение в голосе Сабрины.

— Ну, хорошо, пожалуй, ты права. Спешишь куда-то?

— Ужасно много дел. По дому хватает работы, да еще в бакалею забежать надо…

Стефании все это было очень хорошо знакомо: домашние дела, уборка, готовка, прочая ежедневная рутина. И все сама — никаких тебе экономок, никаких слуг.

Они попрощались. Стефания вновь поставила телефон на колени и закрыла глаза. Ей представилось, как Сабрина бегает по комнатам ее дома, крутится на ее кухне, сидит за ее семейным столом, разговаривает с Гартом, подкладывает в его тарелку, касается его рукой…

Она захотела позвонить снова и еще поговорить, но поняла, что Сабрина действительно занята. «В конце концов, — подумала Стефания, — на данный момент это ее дом. Мне не стоит вмешиваться. Она же не лезет в мои нынешние дела».

Не долго думая, она выбежала из спальни и на одном дыхании преодолела все лестничные пролеты до парадной двери дома. Неделя пройдет быстро и незаметно. Было бы глупо провести ее, сидя в шезлонге и думая о прошлой жизни. Пришло время познакомиться с окрестностями.

Обогнув парк, она вышла на Слоан-сквер и с улыбкой обратила внимание на его контрастность: старинный театр «Ройял Корт», а напротив него — современный магазин Питера Джонса. В центре — фонтан с барельефами Карла Второго и его любовницы Нелл Гунин. Известные персонажи английской истории, кажется, любезничали… «Респектабельный Лондон, — подумала Стефания. — Старый добрый Лондон. Предоставляет своим гостям полную свободу выбора, смотри, что хочешь. Не то, что Чикаго, где тебе прямо в глаза лезут нарочитые „туристские достопримечательности“. А здесь тихо и покойно, здесь тебя не стараются поразить и сбить с толку».

Стефания во все глаза смотрела по сторонам, размышляя над тем, как бы наполнить предстоящую неделю всевозможными приключениями, о которых потом можно было бы вспоминать всю жизнь. Глухое затворничество не прельщало ее, хотя она и понимала, что это самый надежный способ не провалиться.

Гуляя по Слоан-стрит, она восхищенно окидывала взглядом лощеные витрины художественных салонов, антикварных магазинов, обувных и книжных лавок. Особенно притягивали к себе выложенные под стеклом драгоценности и ювелирные изделия. «Никаких покупок сегодня! — твердо повторяла она про себя, решив беречь деньги. — Об этом даже и не думай». И тем не менее, не найдя в себе достаточных сил сопротивляться, она не удержалась от того, чтобы не приобрести коробочку конфет в «Бендиксе» и крохотный пузырек духов в «Тейлор оф Лондон».

Стефания неспешно прогуливалась по улицам и, как ребенок, сосала леденцы. Она чувствовала в себе внутреннюю легкость, независимость: взмахни руками — и полетишь! Поначалу эти ощущения смущали ее, казались странными, непонятными. Но, минуя «Детский базар», она, наконец, осознала: «Никто не знает, где я. Никто меня не ждет. Никому я не должна. Я одна. Сама по себе. Инкогнито. Свободна. Как это здорово!..»

Она разглядывала встречавшихся по пути прохожих. Некоторые смотрели на нее мрачным взглядом, хмурились, беззвучно шевелили губами. Другие открыто восхищались ее красотой. Большинство же не обращало на женщину никакого внимания, будучи погруженными в свои заботы. Никто не пялился на нее. Многие, наверно, думали, что она нездешняя. Но самой Стефании так уже не казалось. Она купила иллюстрированный журнал, ловко и быстро отсчитав нужную сумму незнакомыми монетами, чем вполне удовлетворила продавца. Глядя по сторонам на местные достопримечательности, она без труда отыскала обратную дорогу домой. Ключ легко лег на руку, и дверь была открыта с первой же попытки.

Миссис Тиркелл сообщила, что почта ожидает ее на столе в кабинете. Экономка отважно приблизилась к Стефании и осторожно спросила, как самочувствие у миледи, не беспокоит ли ее больше восточный грипп…

Леди Лонгворт понравилась смелость миссис Тиркелл, которая всячески старалась показать, что она не боится заразиться от хозяйки, а если и заразится, то воспримет это как должное.

Пока Стефания поднималась в кабинет, который был расположен на третьем этаже, ею вновь овладело восторженное настроение. «Нет ничего такого, — подумала она, — чего бы я не смогла сделать. Спасибо тебе, Сабрина!»

— О, миледи, совсем забыла сказать вам, — раздался снизу голос миссис Тиркелл. — Вы вернулись из поездки, и вот, пожалуйста, — цветы опять стали приносить!

— Цветы? — осторожно переспросила Стефания.

— Я поставила их в гостиной, как обычно.

— Хорошо, благодарю вас.

Стефания спустилась на этаж ниже в гостиную и замерла в дверях от изумления. Вот они! Абсурдно роскошный, доминирующий над комнатой и подавляющий все остальное букет! Три десятка красных роз грациозно поднимались из круглой хрустальной вазы. А между ними мерцали, словно яркие звезды на небосклоне, десять огромных белых орхидей!

Никогда в жизни ей еще не приходилось видеть что-либо подобное. Аромат наполнял всю комнату и притягивал к цветам неумолимо. Стефания сделала неуверенный шаг вперед, потом еще, еще, и вот уже подошла к букету. «Боже! Немыслимо! Невозможно! Какая дикая растрата денег! И… какая прекрасная!»

К цветам была приложена записка. Стефания, не долго думая, развернула и прочитала ее:

«Добро пожаловать домой, моя возлюбленная Сабрина! Ты просила меня не звонить, и я не звоню. Но на следующей неделе я возвращаюсь в Лондон и, помня о твоей доброте и тех часах, что мы провели вместе, надеюсь на то, что ты отдашь мне один свой восхитительный вечер… а потом наконец-то и свою руку, став моей женой. Антонио».

— Миледи, — раздался сзади голос миссис Тиркелл. Стефания кинула записку в центр букета. — Княгиня Александра. Александра тут же вошла в комнату. Высокая, светловолосая, очаровательная. Стефания никогда прежде не встречалась с ней: когда в прошлом году она приезжала навестить Сабрину, Александра была во Франции. Однако едва она показалась в комнате, Стефания сразу узнала ее: ожил тот образ, который столь ярко и зримо описывала в своих письмах Сабрина. Александра была дочерью незаметного голливудского актеришки, но ей удалось то, о чем не могла мечтать в своих грезах ее мать — выйти замуж за князя, легко и просто войти в высший европейский свет. Она приветствовала Стефанию шутливым реверансом.

— Не могла отказать себе в удовольствии навестить вернувшуюся знаменитую путешественницу. Ну и как, удалось?

— Что? — не поняла Стефания.

— Найти новые способы решения старых проблем? Насколько мне помнится, именно с этой целью ты подалась в далекий Китай.

— Я все время ищу для себя новое. Правда, не уверена, что это принесло мне какую-то пользу.

— Об этом расскажешь завтра у меня. Устроим небольшое веселье.

— Небольшое…

— Господи! Отпразднуем твой день рождения! Прости, дорогая. Я написала тебе, Бог свидетель. Но не сумела отправить письмо. Я вообще не знаю, можно ли что-нибудь отправить по почте в доме, набитом слугами! Я прекрасно помню твои слова, что в первую неделю после поездки у тебя нет никаких особых дел. Ты свободна и отлично знаешь, что я не могу пропустить такое событие, как твой день рождения! Придут только друзья. Человек шестнадцать. Я думаю, достаточно. Если ты уже отвыкла принимать юбилейные поздравления, устроим просто вечеринку в честь твоего возвращения из дальних странствий. И не спорь со мной, дорогая. Готовь лучшее платье и приезжай к восьми. Я рассчитываю на тебя.

— Видишь ли, у меня что-то вроде восточного гриппа… Сама не знаю, как подхватила… Поэтому, наверно, не стоит в ближайшие дни…

— Лучшее лечение всех болезней — дружеская вечеринка! Хочешь — тащи с собой докторов.

— Хорошо… Я дам тебе знать. Александра чмокнула Стефанию в щеку.

— Ну, до завтра, — сказала она, удаляясь.

Однако не успела Стефания, как следует подумать над предложением княгини, как один за другим посыпались телефонные звонки. Каждую минуту на пороге комнаты появлялась миссис Тиркелл и недовольный голосом — как можно беспокоить миледи пустой болтовней, если она неважно себя чувствует! — объявляла о звонившем и просила Стефанию взять трубку. Из Парижа позвонил Майкл Бернард узнать, не отменена ли еще вечеринка у княгини Александры. Он обязательно будет там со своей Джоли. Андреа Верной задыхающимся от восторга голосом сообщила, что ее бальный зал, украшенный Сабриной сотней новых ламп, был сфотографирован для итальянского иллюстрированного журнала и что редактор приглашает Сабрину принять участие в съемках через две недели.

— Я дам тебе знать, — ответила Стефания. Позвонила Амелия Блакфорд и спросила, не согласится ли Сабрина на следующей неделе сходить с Николсом на аукцион в Чилтоне.

— Я дам тебе знать, — ответила Стефания. Между телефонными разговорами она просмотрела почту. В основном это были приглашения. Они высыпались на стол перед изумленной Стефанией как из рога изобилия. Домашние вечера, теннисные матчи, ужины, обеды, лисья охота в Дербишире, завтрак в честь графини в Париже, десяток благотворительных балов между октябрем и маем. Для Стефании все это было так же непостижимо, как и цветы от Антонио: слишком много, слишком роскошно!..

Стефания аккуратно сложила всю почту в строгой последовательности и пожалела о том, что, несмотря на дикую загруженность календаря ее сестры на многие месяцы вперед, именно эта неделя была почти пуста. Всего лишь визит к парикмахеру и портнихе. Да вот еще вечеринка у Александры.

Идти ли туда? Сама мысль пугала, но и волновала одновременно. Она не хотела идти, ибо боялась, что будет чувствовать там себя неловко. Но она видела фотографии комнат, сделанные Сабриной, и ей очень хотелось посмотреть на дом Александры собственными глазами. А тут еще есть возможность побыть почетной гостьей на одном из званых вечеров княгини! Могла ли Стефания раньше мечтать о чем-либо подобном?..

После ужина, свернувшись клубочком в шезлонге и разложив перед собой книги о Лондоне, взятые из библиотеки сестры, Стефания стала всерьез размышлять о предложении Александры относительно следующего вечера. Вскоре она заснула.

Проснулась она с этими же мыслями.

«Ничего, — решила Стефания, наконец, — после определюсь. А пока — гулять!»

Но сначала необходимо было позвонить парикмахеру Сабрины и отменить назначенный визит. Стефания сделала это с величайшей неохотой. Но она хорошо понимала, что, увидев ее прическу, он сразу поймет, что никогда не имел дело с ее волосами.

"Мы можем обмануть мужа, — хитро подумала она, — но только не личного парикмахера. Ладно, зато схожу к портнихе. Не упускать же такой шанс.

А предложение Александры — тоже редкая удача! Попасть на приличный вечер? Почему бы и не сходить?"

Поднимаясь по ступенькам крыльца, которое вело в квартиру миссис Пимберли, Стефания высоко держала свою голову. «Ох, и отпраздную же я тридцать вторую годовщину леди Сабрины Лонгворт! И никто не узнает, что на самом деле праздновалось рождение провинциальной домохозяйки… У которой никогда в жизни не было и не будет личной портнихи».

Миссис Пимберли тут же установила трехстороннее зеркало.

— Мадам, похоже, прибавили пару фунтов во время китайской поездки, — проговорила портниха, не разжимая губ, между которыми было зажато множество булавок. Стефания посмотрела на нее, покачала головой, но ничего не сказала.

— Впрочем, — торопливо прибавила портниха, — фигура мадам столь совершенна, что это не имеет никакого значения! — Стефания обратила внимание, что пальцы у портнихи дрожали.

«Боится, — догадалась новоиспеченная леди Лонгворт, — что я почувствую себя оскорбленной и пожелаю найти другого мастера».

Впервые в жизни она вкусила то ощущение превосходства и власть, которую влиятельные люди имеют над теми, кто прислуживает им.

— Если мадам не будет против, — сказала миссис Пимберли, — я бы внесла небольшое изменение в линию плеч. Это сделало бы ваши движения свободнее, грациознее. Впрочем, как мадам пожелает. Вот не угодно ли посмотреть… — С этими словами она раскрыла перед Стефанией французский журнал мод и показала на фотографию девушки в точно таком же замшевом платье.

Только теперь Стефания начала по-настоящему осознавать могущество своей сестры. Ведь это же надо — сделать себе туалет по самому последнему крику французской моды, что обошлось не в одну тысячу долларов! Это же надо — завести портниху, которая готова до мельчайших деталей воспроизвести лучшие из лучших модели французских кутюрье! И не просто воспроизвести, а модифицировать их в зависимости от пожеланий клиентки!

Она отвела взгляд от фотографии в журнале и посмотрела в зеркало на свое отражение.

— Великолепно, — прошептала Стефания.

Чуткое на такие реплики ухо портнихи сразу же уловило похвалу. Напряжение на ее лице исчезло, и она облегченно улыбнулась. Миссис Пимберли вынесла другое платье, потом еще одно, затем ночную рубашку, два костюма, в которых можно было спокойно ужинать после тяжелого трудового дня, длинную, до пола, шерстяную юбку с бархатной накидкой-плащом и пару брюк. Пока Стефания делала примерки, миссис Пимберли, не забывая следить за реакцией роскошной леди, рассказывала о других своих клиентках. Сначала Стефания не могла понять, зачем ей это говорят, но потом решила, что этих клиенток поставила портнихе, видимо, Сабрина.

— …и княгиня Александра сообщила мне, что сегодня — ваш день рождения, мадам. Мои наилучшие пожелания. Вечер обещает быть очень веселым…

— Прошу прощения? — резковато прервала ее излияния Стефания.

«Если я сегодня допущу в том доме какую-нибудь ошибку, сколько понадобится времени, чтобы всем об этом стало известно?..»

Страхи миссис Пимберли тут же вернулись. Она стиснула губы так, что между ними не могло уже проскочить ни одного слова. Стефания пожалела портниху, но не стала ее успокаивать, и примерка закончилась в полном молчании.

— Вещи будут готовы через неделю, мадам, — едва слышно сказала миссис Пимберли на прощанье. Стефания кивнула. Она чувствовала себя виноватой и не могла уйти просто так.

— Мне все очень понравилось, — сказала она с улыбкой.

Ощущение власти, к которому уже давно привыкли Сабрина и ее окружающие, тяготило Стефанию. Выйдя за порог квартиры миссис Пимберли, Стефания вновь стала лицом неизвестным. Используя в качестве транспорта двухэтажные автобусы и подземку с ее чистыми вагонами и жестковатыми сиденьями, она исследовала местность от Кенсингтон Черч-стрит до Грейс Мьюз на Бонд-стрит. Дома были отнюдь не такими высокими и внушительными, как американские небоскребы, магазины не такие просторные, но в гораздо большем количестве. У Стефании создалось впечатление, будто она ходит по залам большого музея, в каждом из которых выставлены экспонаты какого-нибудь одного рода: старинная мебель, фарфор, канделябры, дутое стекло, часы, игрушки, драгоценности, картины… Стефания во все глаза смотрела на это великолепие. Она вновь почувствовала себя маленькой девочкой. Ей припомнились их былые походы за покупками с Сабриной и матерью по волшебному миру рынков под открытым небом и маленьких лавочек. Каким все казалось простым и легким, когда они были детьми! Никаких тебе раздумий по поводу приличной свадьбы, замужества, никаких тревог относительно денег, никаких мучительных поисков перемен в образе жизни.

«Мы убежали от шофера, — вспомнила она с улыбкой. — Хотели свободы».

Стефания миновала статую короля Георга Первого, что на Гросвенор-сквер. Монарх безучастно смотрел на молодую женщину, а она вспоминала Афины. «Я повторила тот детский трюк, — подумала она. — Побежала навстречу свободе».

На другом конце площади на целый квартал растянулось здание американского посольства. Сюда они когда-то заходили с отцом. Стефания направилась в ту сторону. «Сначала я убежала от отца, а теперь вот от Гарта». Не задерживаясь у посольства, она прошла мимо. «Но к Гарту я, разумеется, вернусь».

Стефания присоединилась к людскому потоку, пройдя по Парк-Лейн вдоль зеленого массива Гайд-парка. Няни толкали впереди себя коляски с малышами, важно вышагивали старомодно одетые вдовушки, девчонки в свободных юбках болтали о дискотеках, куда-то спешили бизнесмены в котелках, деловые женщины выглядели торжественно, но уныло в своих строгих костюмах и белых блузках. «Зайду в „Гарродс“ и потом домой», — твердо решила она и ускорила шаг, увидев впереди круглые тенты с фестонами и название магазина на медной дощечке. Крупнейший в Европе универсальный магазин. Один из самых роскошных во всем мире. В его дверях даже стоял швейцар.

Стефания неспешно прогуливалась по широким проходам между отделами в вялых поисках подарка для Сабрины. Она заглянула в комнату фарфора и фаянса фирмы Веджвуд, и в этот момент за ее спиной раздался восторженный вскрик:

— Сабрина! «Этого еще не хватало!»

— Сабрина, какое совпадение!

Стефанию обняла и стала осыпать поцелуями юная красавица, миниатюрная и изящная, с копной пепельно-белых волос и огромными серыми глазами.

— Мы думали увидеться с тобой вечером, а ты тут как тут! С днем рождения тебя, сердечко!

Стефания изумленно смотрела на молодую женщину и не могла поверить своим глазам.

— Габриэль! Ты совсем не изменилась!

— За две-то недели? Надеюсь, что нет. Впрочем, если ты имеешь в виду… Ты уже от кого-то слышала? От кого? Мы хотели первыми тебе сообщить. Господи, сколько болтунов вокруг!

— Сообщить? Что сообщить? — не поняла Стефания.

Она была страшно взволнована. Ее совсем не интересовало, что ей должны были сообщить. Она видела перед собой Габриэль де Мартель! Ведь это же соседка Сабрины по комнате в «Джульеттах»! Вот так встреча — в центре «Гарродса»! Сабрина писала ей, что Габриэль уже развелась с мужем, живет Лондоне, работает моделью в какой-то косметической фирме. Боже, Стефания не видела ее вот уже пятнадцать лет, а она совсем не изменилась!.. И голос тот же: легкий, невесомый, воркующий…

— Ага, так, значит, ты ничего еще не знаешь, ну так слушай!

Стефания увидела, как Габриэль взяла за руку и вытащила вперед мужчину, который стоял за ее спиной. Он был высок ростом, красив, широкоплеч, с густыми светлыми волосами и нетерпеливым взглядом карих глаз. Именно такой, каким его описывала в письмах Сабрина. Брукс Вестермарк, президент «Вестермарк косметике». Могущественный, зарабатывающий свой хлеб поистине титаническими усилиями, фаворит репортеров и фотографов социальных рубрик, появлявшийся всегда в окружении стайки прелестниц.

— Добро пожаловать домой, Сабрина, — с приятной улыбкой приветствовал он ее. — Надеюсь, ты не забыла привезти мне китайскую танцовщицу?

Танцовщицу? Какую танцовщицу? Стефании, однако, удалось скрыть свое смущение. Она стала лихорадочно соображать. Видимо, имелась в виду статуэтка. Она их привезла уйму, в Пекине Сабрина не жалела денег на резные жадеитовые игрушки. Но какая из фигурок — танцовщица Брукса? Стефания не знала.

— Конечно, — легко ответила она. «Ничего, подождет недельку свою танцовщицу, не развалится». — Но что вы хотели мне сообщить?

— Мы теперь вместе живем, — сказала с радостной улыбкой Габриэль. — Не было времени спрашивать совета, так что я приняла решение самостоятельно. Но теперь скажи мне: каков был бы твой совет?

— Жить вместе с Бруксом, — тут же ответила Стефания. Брукс расхохотался:

— Умная женщина, сразу видно. Поужинаешь завтра вечером с нами?

— Мы будем праздновать это событие, — добавила Габриэль. — В «Аннабель».

Брукс там слывет постоянным клиентом, а я еще ни разу не была. Пойдем?

— Ох, только не на этой неделе! Я планировала посидеть дома и вообще…

— Ага, и все из-за того, что Антонио нет в городе, так ведь? Он бы не возражал, уверяю тебя: мы очень надежное и приличное общество. Я специально откладывала наше празднование до твоего возвращения. Ну, прошу тебя!

— Разве можно в чем-нибудь отказать Габи, когда она просит? — в шутливом недоумении приподняв брови, спросил Брукс.

«Почему бы и нет, в конце концов? — подумала Стефания. — Если у Сабрины календарь забит до отказа, то я тоже имею право немного развлечься».

— Хорошо, спасибо вам. Но не ждите от меня никаких рассказов. Это ваш праздник, поэтому я буду сидеть молча и только слушать, договорились?

— Великолепно! Просто великолепно с вашей стороны, леди Лонгворт! — воскликнул Брукс. — Вы сделаете Габи самой счастливой посетительницей «Аннабели».

«Медовый месяц, — подумала Стефания и удивилась горечи своей мысли. — Самое начало». Она вспомнила, как было у них с Гартом. Тогда их лица точно так же сияли от счастья, будто они двое являлись избранными обладателями какого-то чудесного секрета. «Мы любили друг друга. Как давно это все было!.. Сейчас уж и не вспомнить, что я тогда чувствовала…»

Вернувшись, домой, Стефания прошла в кабинет и стала просматривать там почту и поступившие телефонные сообщения. Миссис Тиркелл принесла ей чай.

Потом леди Лонгворт стала готовиться к вечеру у графини Александры.

Она нежилась в ванной и следила за пузырьками, которые поднимались со дна к поверхности вокруг ее тела, когда раздался телефонный звонок. Затем она услышала, как к ней поднялась миссис Тиркелл и остановилась у двери в ванную.

— Это княгиня Александра, миледи. Ее машина прибудет к восьми. Какое платье вам вывесить?

— Я сама об этом позабочусь, миссис Тиркелл, — ответила Стефания, не будучи уверенной, в том, что поступает правильно. А может, все-таки следовало спросить ее совета? Она покачала головой. Нет, Сабрина наверняка никогда этого не делала. Во всяком случае, в вопросах одежды. Сабрина любила принимать самостоятельные решения, и что бы она ни выбрала — все было правильно и именно то, что нужно. И в самом деле, если ты леди Сабрина Лонгворт, кто посмеет сказать, что на тебе не то платье? Или что ты недостаточно обходительна в общении с людьми?

Войдя в салон Александры, Стефания сразу поняла, что была права в своих предположениях. Она остановилась в середине комнаты — прямая, величественная, и в то же время элегантная, как брошь, приколотая на ее юбку из тафты изумрудно-зеленого цвета, как хрустальные пуговицы на ее белой атласной блузке. Гости тут же окружили ее. Отовсюду ей улыбались, посыпались поцелуи и поздравления с днем рождения. Она сразу же заметила Габриэль и Брукса и лихорадочно стала сравнивать лица прочих гостей с описаниями, которые помнила по письмам сестры.

— Вы знаете, что они купили себе одинаковые китайские платья, и я не мог их различить! Вы не поверите, в каком дурацком положении я оказался! Ну а теперь скажи мне, — злорадно улыбаясь, обратился к ней Николс Блакфорд, — кого из сестер ты представляешь? Только без обмана! Я знаю! Ты Стефания! Пришла разыграть нас. Что, я не прав?

Стефания внутренне напряглась. Внимание всех присутствующих было обращено на нее. Ее словно парализовали слова Блакфорда. Он и не подозревал, что они прозвучали для нее будто удар грома. Ей стало дурно. Сабрина с легкостью дурит ее мужа и детей, а она не может обвести вокруг пальца ее друзей! А чем она хуже Сабрины? Стефания опустила взгляд вниз и увидела искорки, играющие на хрустальных пуговках ее блузки. Она тут же подняла голову и вздернула подбородок. Она знала, что внешне выглядит точно так же, как и сестра. Ни у кого на этот счет не могло возникнуть никаких подозрений. «Николе играет. Что ж, пошучу и я», — решила она про себя.

Замешательство длилось всего несколько секунд. Оглядев маленькую пухленькую фигуру Николса, который подпрыгивал от возбуждения на своих коротеньких ножках, Стефания озабоченно покачала головой:

— Николс, ты так смутил меня своим утверждением, что я не уверена в себе. Но я всегда доверяла твоим суждениям, поэтому без колебаний отдаю себя в твои руки. Если ты полагаешь, что я Стефания, значит, так оно и есть. Тут же последовал взрыв хохота и аплодисменты.

— Она подцепила тебя, Ники! — радостно воскликнула Александра. — Так кто же она? Николс взял руку Стефании и прикоснулся к ней губами.

— Кто, как не наша очаровательная Сабрина, неужели не ясно? У меня нет и не было никаких сомнений, дорогая. В Китае я действительно смутился, но все дело было в диете, которую я вынужден был соблюдать. Знаешь, я страдал от голода во время пребывания там! Стефания легко улыбнулась. Напряжение исчезло.

— Насколько я помню, о твоей диете были наслышаны все шанхайские кондитеры, особенно специалисты по печенью.

И снова гости рассмеялись. Александра отвела всех к буфету с закусками. Стефания окончательно успокоилась.

Все складывалось как нельзя лучше. «Расслабься, экзамен состоялся», — говорила она себе.

— Жаль, что мне не удалось в прошлом году встретиться с твоей сестрой, — сказала Александра. — Неужели сходство настолько поразительное?

— Нет, конечно. Просто мы поймали нашего худеющего Николса с целой коробкой печенья в руках. Он был так этим смущен, что выдумал первое извинение, которое пришло ему на ум.

Стефания с внутренним удивлением прислушивалась к собственному голосу. Как, оказывается, легко лгать! Впрочем, она знала, почему так происходит. Дело в том, что эти люди слышали только то, что хотели слышать. Что бы она ни сказала, они извлекут из ее слов только то, что ожидают. И вообще, смотрел ли на нее кто-нибудь внимательно? Только в той степени, в какой им хотелось ее слушать и на нее смотреть. Поэтому никто и не заметил подмены. Она заливисто смеялась вместе с Александрой и чувствовала, как первоначальное смущение постепенно оставляет ее. А что? Неделю, пожалуй, удастся провести как надо!

— Николе всегда в своем репертуаре, — сквозь смех проговорила Александра.

Стефания завидовала ее стройности и красоте. В самом деле, в своем огненно-красном цыганском платье Александра выглядела просто неотразимо. Поначалу Стефания боялась поднять на нее глаза, но теперь, ощущая прилив уверенности после эпизода с Николсом, она смело взглянула на нее.

— Ты очаровательна. Цыганская королева.

— Воплощаю твою идею, дорогая. И как всегда, ты оказалась права. Почему ты ничего не ешь, ведь это же твой праздник! Ну-ка наполняй свою тарелку. Пожалуйста, виноградный салат, шпинат с кедровыми орешками. Очень вкусно. А горящий саганаки? Кстати, куда это запропастился Арнольд со спичками. Ты его не видела сейчас?

— Арнольд?

— Поставщик провизии, леди Лонгворт. Или что, вы считаете ниже своего достоинства помнить такие имена?

— Просто мне не нравится, как он зачесывает свои волосы, — ответила Стефания первое, что пришло в голову. А сама подумала: «Это же надо! Иметь поставщика продуктов и повара в одном лице для вечера на шестнадцать персон! Да я устраивала обеды на двадцать пять человек и все делала сама, если не считать Гарта, помогающего потом прибирать».

Наконец из кухни появился, неся длинные спички, Арнольд. Он ловко запалил квадратики сыра саганаки, зажаренного в масле и окруженного коньячной подливой. Стефания вдруг заметила, что у него смешно зачесаны вперед волосы — он чем-то напоминал овчарку. А она минуту назад говорила… И как это так получилось? Совпадение или она уже знала об этом? Стефания напрягла память, но не смогла вспомнить, говорила ли ей когда-нибудь Сабрина о том, что у Арнольда зачесаны волосы, как у собаки шерсть.

— Сабрина, ты великолепна, — раздался вдруг за ее спиной низкий густой голос. — Надеюсь, в Китае тебя ничто не тревожило?

Она обернулась и увидела перед собой мужчину с выразительным взглядом и приятными чертами лица. Он был невысокого роста и ничем особенным не выделялся. Не удивительно, что она до сих пор не обратила на него внимания. Однако теперь Стефания сразу же узнала — его образ полностью соответствовал описанию, данному Сабриной. Это был Майкл Бернард.

— С чего это я должна была тревожиться в Китае? — удивленно спросила она.

— Да нет, ничего. Ты права. Но когда мы получили твое письмо, то подумали, что наша информация может испортить тебе поездку.

— А, понимаю… У меня просто не было времени на то, чтобы мучиться этим. Наш туристический гид расписал режим по минутам… — Стефания осторожно продвигалась вперед, не имея никакого понятия о том, что говорит Майкл. — Кстати… Что ты думаешь о моем письме?

— Оно было просто замечательным. Мы высоко оценили то, что у тебя хватило сил написать его. — Его голос понизился. — Не так уж много специалистов готовы признаться в том, что когда-либо покупались на фальшивки. Но я хочу, чтобы ты знала: оно нам очень помогло. Особенно имена, указанные в сертификате, который ты нам переслала. Представляешь, некоторые из них были вписаны по два раза! Она покачала головой, давая понять, что изумлена.

— Похоже, это было их первой серьезной ошибкой. Ты, конечно, полагала, что у них хватит ума изобрести разные имена для каждого фальшивого сертификата, так ведь?

Он сделал паузу, рассчитывая на то, что заговорит Стефания. Но та молчала, поэтому он продолжил:

— Но дело затянулось из-за новой информации. Мы сможем подготовить публикацию всей истории только к ноябрю. В середине или в конце месяца. Но ничего, это тебе даже на руку, так ведь?

— Да, я полагаю…

— Особенно если ты собираешься вернуть аиста назад. Ты уже решила? Или ты не уверена, что Оливия удержит в тайне твой секрет?

— Не знаю…

— Если мы можем чем-нибудь помочь… У Стефании уже кружилась голова от его слов.

— Расскажи, что вам удалось обнаружить, — в отчаянии попросила она.

— Со времени нашего последнего разговора? Немного. В основном подтверждение того, о чем я уже говорил тебе. Впрочем, "на мой взгляд, имеет смысл обсудить все еще раз. Как насчет понедельника? До этого времени нас не будет в городе.

— Только не в понедельник, — тут же возразила Стефания.

В этот день она будет находиться в пути, чтобы встретиться с Сабриной в Чикаго. А днем Сабрина уже будет лететь обратно в Лондон.

— Что, если нам поговорить в эти выходные? — предложила она осторожно.

— А что, возможно… Тогда нам уже, вероятно, будет ясен весь план. Это будет в четверг или пятницу. Мы позвоним тебе из Парижа. Что это?

Стефания тоже услышала этот странный звук, который становился все громче. Вскоре уже стало ясно, что кто-то исполняет на бузуки греческую мелодию. Гости утихомирились и стали прислушиваться. Александра отдернула в углу зала занавес, и гостям открылся небольшой оркестр. В центре, прямо на полу, сидел, скрестив ноги, исполнитель на бузуки. По его знаку оркестр подхватил нежную мелодию, а его пальцы быстрее задвигались по инструменту.

Огни ламп потускнели. Вокруг низкого стола, окруженного мягкими подушками, словно призраки, засуетились Молчаливые официанты. На столе появились золотые тарелки и кубки, корзинки с булочками, дымящиеся блюда с жареной бараниной с луком, креветки под белым соусом, треска, обложенная помидорами и смородиной, цыплята с лимонами, вазы со свежими фруктами, бутылки красного и белого вина с острова Родос. Все это освещалось мерцающими свечами, установленными в блюдцах с плавающими камелиями.

Александра взяла Стефанию за руку и подвела ее к подушке во главе стола:

— Почетное место для именинницы.

У Стефании округлились глаза. Она в эту минуту чувствовала себя жалкой деревенской девчонкой, попавшей в сказку. Как бы повела себя в подобной ситуации Сабрина? Высказала бы свое восхищение, но в обморок, определенно, не упала бы. Это был ее мир, ее образ жизни.

Стефания всплеснула руками и повернулась к Александре, которая стояла слева от нее:

— Чудесно! Сказочно! Ты стала настоящим знатоком Греции.

— Это все Арнольд и его жена. Она ведь гречанка. Я сделала все, как она рекомендовала. Ну и от себя, конечно, чуть-чуть придумала.

— Но, — проговорила Стефания, обводя взглядом стол, — где же легкие молодого барашка, зажаренные в масле?

— Подожди, скоро будут. А откуда тебе известны такие тонкости?

— Давным-давно мы жили в Афинах…

И Стефания принялась рассказывать свою историю, начиная с того самого дня, когда они с Сабриной убежали от шофера. Гости затихли, прислушиваясь. Постепенно Стефания увлеклась, и перед ее мысленным взором вставали поочередно образы щедро заставленного яствами стола с сидевшей за ним публикой, двух маленьких сестер, загнанных в подвал, прижавшихся друг к дружке и прислушивающихся к стуку каблуков наверху. В эту минуту она словно раздвоилась. С одной стороны, это была Стефания в облике Сабрины, с другой — Сабрина, описывающая то время, когда она и ее сестра Стефания были испуганными детьми, которые прижимались друг к другу, чтобы не было так страшно.

— Бедняжки, — тихо проговорила Амелия Блакфорд. — Представляю, каково вам было.

— Сабрина не давала мне пасть духом, — печально закончила свое повествование Стефания. — Она всегда…

— Кто?! — в один голос спросили удивленные Джоли и Майкл.

Стефания улыбнулась:

— Мы обе, каждая по-своему, утешали друг друга.

— Да… — потрясенно проговорила Амелия. — Со мной ничего подобного никогда не случалось.

Это был словно какой-то условный сигнал. Гости тут же зашумели, стали рассаживаться вокруг стола, греметь столовыми приборами и кубками. Когда же все было закончено и выпит черный, густо заваренный кофе, Александра объявила, что пришла пора дарить подарки.

Каждый из гостей что-то принес с собой. Николс и Амелия подарили ручное зеркальце девятнадцатого века с резной рукояткой из слоновой кости. Майкл и Джоли — книгу о греческом искусстве. Габриэль и Брукс — кашемировую шаль из Индии. Александра — набор хрустальных подсвечников. Другие гости подарили книги, дорогие заколки для волос, печатки, а кто-то даже миниатюрную фарфоровую статуэтку.

— А это, — торжественно проговорила Александра, вынимая изящную, в серебристой обертке коробочку, — передает тебе Антонио. Ты где хочешь открыть ее: здесь или дома?

— О, конечно здесь! — хлопнула в ладоши взволнованная Габриэль. — Открой сейчас! Стефания колебалась:

— Может быть, все-таки лучше подождать…

Но она понимала, что подарок от гостей уже не спрячешь. Решительно сорвав обертку, она медленно достала из коробочки сверкающую нить с великолепными сапфирами и бриллиантами. На дне коробочки лежала записка. Она не обратила на нее внимания. Ее покоробило то, что Антонио направил свой подарок именно в дом Александры. Он ведь знал, что ей придется раскрывать его, — ей, это Сабрине, разумеется, — при всех гостях. Тем самым он, очевидно, хотел показать всем, что имеет право дарить Сабрине такие дорогие подарки. Стефания отпустила ожерелье, и оно упало обратно в коробочку. Остальные почувствовали ее смущение и поэтому ничего не сказали.

Александра хлопнула в ладоши. Появились танцовщицы. Официанты забегали между гостями с подносами — на них стояли бокалы с легким вином, которое принято было подавать после еды. Гости отвлеклись, наконец, от Стефании, и она высказала Александре желание побыть немного одной, сказав, что хотела бы повнимательнее осмотреть дом.

— Я ненадолго.

— Распоряжайся своим временем как угодно, дорогая. Ты тут все знаешь.

Стефания ничего не знала, но она хорошо помнила фотографии Сабрины. Пока гости с интересом наблюдали за завораживающими движениями исполнительницы танца живота, она вышла из зала и поднялась по лестнице к ближайшей двери.

Она ходила из комнаты в комнату, испытывая восторг и гордость за сестру. Сабрине удалось создать в этом доме атмосферу игры и одновременно роскоши, чего не смогли достичь даже именитые, помпезные дизайнеры. Теперь Стефания поняла, почему и по сей день этот дом все еще привлекает внимание редакторов иллюстрированных журналов по дизайну из Америки и Европы.

«Какое счастье, — с хорошей завистью думала она, — иметь такую возможность! Получить в свое распоряжение пустую кирпичную коробку, и создать из нее сказочное чудо, совершенное место для вечеров, уединения и любви… Какое счастье!»

Она остановилась на минуту перед причудливой картиной Миро, всматриваясь в толстые, словно детские, мазки, уверенно и смело пересекающие полотно.

«Чего бы я только не отдала за это счастье!» — думала Стефания.

— Ты чем-то озабочена, милая? — раздался за ее спиной участливый голос.

Она обернулась:

— Нет. Я ушла от вас. С моей стороны это все-таки не вежливо.

— Что ты! Это твой вечер и почти что твой дом! Если тебе захотелось побыть одной, не стоит за это извиняться. Я хотела тебя спросить… Какой он, твой Антонио?

— Порой бывает несносен!

— Ты сердишься за тот способ вручения подарка, который он избрал? А еще?

— Временами очарователен.

— Я так и знала! Иначе как бы ему удалось поддерживать твой интерес к его персоне на протяжении целого года? Можешь не говорить о нем, если не хочешь. Показать тебе, что я недавно обнаружила? Ты сразу узнаешь! — Она провела Стефанию вниз по лестнице, в самый укромный угол салона, и показала на пол. — Не правда ли, изумительно? Кто бы мог подумать!

Стефания присмотрелась и, наконец, сумела различить в рисунке паркета красиво вырезанную букву "S".

— Ловко. — Она улыбнулась. Сабрина прислала ей фотографию с этой буквой и уверяла, что никто и никогда ее не найдет.

— В самом деле, ловко. Знаешь, сердечко, я так восхищена этим домом, что ты могла без всяких церемоний вырезать эту букву прямо над входной дверью. Зачем нужно было так прятать?

Все еще улыбаясь и чувствуя гордость за сестру, придумавшую такую хитрость при оформлении дома, Стефания коснулась вырезанной буквы носком своей туфельки.

— Слишком большая, — тихо проговорила она. — Надо было сделать чуть поменьше.

На следующее утро Стефания прямиком отправилась в «Амбассадор». У Брайана был выходной, и магазин был закрыт. Она достала свою связку ключей и стала пробовать все подряд, пока один из них не открыл дверь.

Она уже была здесь раньше. С Сабриной. Отдернув тяжелые занавеси на центральном окне, она пошла по длинному и узкому демонстрационному залу, обставленному в стиле салона восемнадцатого века. Комната была освещена рассеянным солнечным светом, поступавшим из окна, и казалась удивительно уютной и изящной. В дальнем ее конце находилась дверь, там был офис Сабрины с вишневым столом, который она использовала в качестве письменного.

Стефания села за стол и медленно обвела длинные и низкие, забитые книгами полки, окна, занавешенные старинным бархатом, восточные коврики и глубокие мягкие кресла для посетителей. Во всем чувствовались успех и завершенность, уверенность, деньги и даже могущество. Стефания показалась самой себе маленькой на фоне этой грандиозности, как ее отражение в чайном сервизе на столике. Ею вновь овладели все те чувства, которые она пережила накануне вечером: гордость, зависть, ощущение превосходства и страстное желание перемен.

— Надо что-то делать, — сказала она, обращаясь к своему отражению. — Пока что мне удалось в жизни только одно: стать домохозяйкой. В течение двенадцати лет у меня был только один дом, одно неудавшееся дело и один мужчина… — «Подожди-ка, — сказала она сама себе. — Подумай о том, как бы начать бизнес, который у тебя заглох. Этого пока достаточно. О других неудачах не думай. Не бери в голову. Пока речь может идти только об одном».

Из состояния задумчивости ее вывел звонок у входной двери. «Забыла запереть, — решила она. — Теперь придется еще объяснять, что магазин закрыт».

— Ага, значит, кто-то все-таки здесь есть! — проговорил грузноватый мужчина. Он сидел, ссутулившись, в кресле эпохи Регентства в демонстрационном зале. Стефания увидела, что он снял свои ботинки и массирует ноги.

— Позвольте…

— Я уже хотел уходить. Вы едва не потеряли покупателя, но вам повезло. Вы здесь работаете? Ну, конечно же, вы здесь работаете, что я спрашиваю. Вы красивая девушка и, уверен, захотите меня выслушать. Знаете, что я вам скажу? У вас, как сказала бы Бетти — это моя жена, — «английская наружность». У меня есть одна способность, которую признают все знакомые. Дело в том, что я могу опознать в человеке иностранца еще прежде, чем он откроет рот. Я говорю с полной определенностью: вы англичанка. Даже если бы я вас встретил у себя дома на улице, я бы сразу сказал: это идет англичанка! Вижу, вы обеспокоенно смотрите на этот красивый стульчик. Видите ли, мне необходимо было где-нибудь присесть и отдохнуть. Бетти весь день таскает меня за собой из одной антикварной лавочки в другую. Намаялся, знаете ли, я ведь уже не юноша. Хотел посмотреть на смену караула перед Букингемским дворцом, да теперь уж ничего не получится: ноги отваливаются. Бетти где-то поблизости. Я зашел к вам, потому что увидел незапертую дверь. Я не сломаю ваш стульчик, если вас это беспокоит.

— Что бы вы хотели посмотреть у нас? — спросила Стефания, не поднимая на незнакомца глаз, чтобы он не увидел в них смешинки. — Вы должны удивить вашу жену чем-нибудь замечательным. Например, — она отошла на минуту к полкам и вернулась с французской вечерней сумочкой, расшитой бисером, и увеличительной лупой, — вот это. Не правда ли, потрясающая вещица? Датирована тысяча шестьсот девяностым годом. Возьмите лупу и приглядитесь повнимательнее. Можете различить отдельные бисеринки? А шовчики? Мужчина перестал массировать ноги, взял увеличительное стекло и стал пристально рассматривать сумочку. Бисеринки были размером не больше песчинок, а швы вообще было невозможно разглядеть. Без лупы цветной рисунок выглядел как картина живописца, под увеличительным стеклом он смотрелся как необычайно тонко выполненная мозаика.

— Неплохо! — не скрывая восторга, пробормотал мужчина. — Неужели ручная работа? Как же это так получилось у мастера?

— Полагаю, такие сумочки шили дети. Не исключено, что за подобной работой они портили себе глаза, но ведь у первых леди королевского двора должны были быть вечерние сумочки.

— Неплохо, — повторил он. — Бетти не прочь была бы почувствовать себя в роли первой леди. Сколько просите?

— Шестьсот фунтов, — тут же ответила Стефания, вспомнив ценники к французским сумочкам в магазине на Бонд-стрит.

— Говорите цену в долларах, на кой черт мне сдались эти ваши фунты!

— Тысяча двести. Он присвистнул:

— Возьмите себя в руки, красавица! Две сотни и то было бы слишком много.

Потаенная улыбка тут же исчезла с лица Стефании, взамен пришла ярость. Как он смеет торговаться с ней?! Как будто «Амбассадор» — какая-нибудь жалкая палатка на блошином рынке! Ей очень хотелось продать что-нибудь из «Амбассадора»… Неожиданно это стало для нее очень важным. Но она твердо решила продать вещь на своих условиях, а не на условиях этого бесцеремонного торгаша.

Успокоившись, она мило улыбнулась и спросила:

— Откуда вы приехали, мистер?..

— Пуллем. Из Омахи. Я здесь на отдыхе. Стефания окинула его с головы до ног пристальным взглядом.

— Скажите, вам приходилось когда-нибудь бывать в Чикаго? В Нью-Йорке? А в Новом Орлеане? — Он кивал при упоминании каждого города. — И вы ездите всюду с Бетти?

— Разумеется. Ребята уже выросли, и ей нечего одной торчать дома.

— А вы знаете, мистер Пуллем, что во всех этих городах — и вообще на всей территории Америки — Бетти будет единственной женщиной с такой вечерней сумочкой, как эта? Люди будут умолять ее показать им эту вещь. Каждая женщина будет завидовать вашей жене. Это ведь не просто штучный товар. Такой сумочки вы больше не найдете в целом свете! Наступила пауза. Мужчина озадаченно вертел сумочку в руках.

— Шестьсот, — сказал он, наконец.

— Это в фунтах?

— В долларах! В долларах! На фунты говядину в лавке взвешивают, это не деньги! Стефания мягко забрала у него из рук сумочку.

— Прошу прощения, мистер Пуллем. Бог свидетель, я очень старалась, чтобы ваша Бетти походила на первую леди королевского двора. С этими словами она пошла, положить сумочку на место.

— Семьсот! — раздалось у нее за спиной. — Ну, хорошо, семьсот пятьдесят, черт с вами! Стефания обернулась.

— Мистер Пуллем! Очень сожалею, но в «Амбассадоре» не принято торговаться. Она положила сумочку обратно на полку и услышала, как он, кряхтя, поднимается с кресла.

— Послушайте! Ну, у вас и характер, должен вам заметить! Вам нужно было родиться американкой! — Он выложил на стол перед ней несколько банкнот, составлявших в сумме тысячу двести долларов. — Если Бетти не понравится, я могу вернуть товар и получить деньги назад?

Стефания завернула сумочку в тонкую оберточную бумагу и положила в небольшую коробочку, которую нашла в кабинете Брайана.

— Разумеется, мистер Пуллем. Но я уверена, что Бетти будет в восторге от сделанной вами покупки. Он надел ботинки и взял коробку. Стефания протянула ему квитанцию, и он взял ее за руку.

— Я отдал вам целое состояние, красавица. — У вас скверный характер, но мне это нравится. Если Господь поможет мне еще раз заработать такие деньги, я обязательно приду их тратить к вам. С Бетти. Подмигнув на прощанье, он ушел.

Как только за ним закрылась дверь, Стефания облегченно вздохнула и в ликовании хлопнула в ладоши. «Победа, — подумала она. — Я могу сделать все, что угодно, не хуже любого другого!»

Она заперла дверь в магазин, положила вырученные деньги в стол Брайана с запиской, а затем задумчиво оглядела кабинет. Теперь она уже не чувствовала себя здесь гостьей. Как и ее сестра в доме княгини Александры, Стефания оставила в этом магазине свою триумфальную метку.

В «Аннабели» казалось шумно только тем, кто любил приводить вечера в тишине. Для большинства музыка и ровный гул публики был совершенно необходимым фоном для отдыха. Впрочем, здесь не только отдыхали. В стенах «Аннабели» скреплялись и разрушались супружеские узы, начинались и заканчивались дела, заключались соглашения и сделки, завязывались и прекращались знакомства. Публика, постоянно посещавшая клуб, отличалась утонченностью, как, впрочем, и предлагавшееся здесь меню. Круглый год в «Аннабели» можно было заказывать малину, спаржу, трюфели и улиток. Клуб имел свои собственные каналы снабжения. Сервировка столов была выше всяких похвал. В «Аннабель» приходили, чтобы пообедать и потанцевать, но главным образом, чтобы вырваться на время из рутинного образа жизни и убедиться в том, что в мире все еще происходят какие-то изменения.

Макс Стуйвезант частенько использовал «Аннабель» как место для деловых встреч. Негромкая музыка, разговоры за соседними столиками и неяркое освещение обеспечивали большую интимность, чем можно было ее создать в его рабочем кабинете. А администрация ресторана готова была держать его постоянный угловой столик наготове часами, если получала извещение о его визите. Во всех городах мира, где когда-либо появлялся Макс в поисках выгодного дела или просто развлечений, обязательно были подобные места. «Аннабель» же на Беркли-стрит в Лондоне пользовалась его особой симпатией.

В четверг вечером он в очередной раз появился здесь. Не один. Его сопровождал невысокий бородач с пронзительным взглядом, усиленным круглыми очками, и скучающим видом. Как только они уселись за столик Макса, официант тут же принес из подвала бутылку «Шардонне» и открыл ее. Макс понюхал пробку:

— Сегодня рыба?

— Меч-рыба, — торжественным голосом уточнил официант. — В соусе из морского ежа. Незабываемый вкус. Непередаваемые ощущения.

Макс взглянул на своего гостя, который утвердительно кивнул.

— На двоих, — сказал Макс официанту. — Остальное по выбору Луи. Принесите нам сейчас паштет и оставьте на полчаса в покое.

— Луи? — спросил его гость.

— Здешний шеф-повар. Я доверяю вкусу этого человека.

— Полчаса на деловые разговоры у вас всегда входит в меню?

— Деловые разговоры у нас отнимут несколько минут, а полчаса мы проведем в приятной беседе, настраивая себя на великолепный обед. — Он наполнил оба бокала принесенным вином. — За прошлые победы!

Рональд Даулинг кивнул, пригубил, удивленно приподнял брови, почувствовав вкус вина, и пригубил второй раз.

— Ваза оказалась именно такой, какой вы ее и описывали. Я нахожусь под впечатлением. Даже на вашем затрапезном товарном складе…

— Это не мой склад, а «Вестбридж импорт».

— Будете говорить, что эта контора и провернула все дело. По волнам Средиземного моря и… куда? Во Францию? Или прямо в Англию? Макс снисходительно улыбнулся.

— В «Аннабели» сегодня слишком шумно и я вас не слышу. Ваза этрусков, которую вы видели, взята из коллекции знатной английской семьи, которая была вынуждена продать часть своего состояния вместе с недвижимостью, ибо нуждалась в деньгах. Посредником в продаже поместья выступала «Вестбридж импорт». Когда наткнулись на вазу, вызвали меня, так как знали, что мои клиенты проявляют живой интерес к подобным редкостям и способны заплатить хорошую цену. Даулинг, качая головой, заулыбался.

— Все это было сказано в каталоге, который вы мне прислали. Но подобные басни рассказывайте кому-нибудь другому. Ради этой вазы я специально прилетел из Торонто. Я плачу вам за нее полтора миллиона долларов. Поэтому рассчитываю услышать от вас правду, а не рождественскую сказку.

— В искусстве и сексе правды еще никто никогда не добивался.

— Я не шучу.

— Ну, хорошо, Рональд. Что будет, если я скажу вам, что ваза была вывезена контрабандой из Турции и по фальшивым документам занесена таким-то пунктом в опись продаваемого имущества герцога? Что герцогу заплатили двадцать тысяч фунтов стерлингов только за то, чтобы он всегда мог поклясться на Библии, что ваза является его фамильной собственностью, если в этом возникнет необходимость? Что ваза будет переправлена в страну проживания покупателя также контрабандой? Вы скажете, что эта история менее смахивает на рождественскую сказку, чем та, которую я вам рассказал вначале? В глазах Даулинга сверкнули искорки.

— Я бы сказал, что эта история звучит еще смешнее, чем идея бурить Западную Канаду в поисках нефти или газа… И намного опаснее! Макс покачал головой:

— Жизнь полна опасностей. Попробуйте без проблем пересечь от начала до конца Пятую авеню в Нью-Йорке. Или виа Венето в Риме. Они оба расхохотались.

— Хорошо, — проговорил Даулинг. — Завтра я переведу на ваш счет в Швейцарию десять процентов от продажной суммы. В золоте. Когда вы доставите вазу ко мне домой в Торонто, получите остальное.

— Не совсем так, Рональд. Вас известят, когда ваза прибудет в Канаду. А это произойдет примерно четыре недели спустя после вашего перевода в швейцарский банк десяти процентов золотом. Вам будет предоставлена возможность еще раз тщательно осмотреть товар. И с той самой минуты, когда будет выплачена полная сумма, вы станете полновластным владельцем вазы. Даулинг кивнул:

— Мне говорили, что вы осторожный человек. Мне это нравится. Утром я свяжусь со своим агентом. Макс дал знак официанту подойти к их столику.

— Еще бутылку, — попросил он и откинулся на спинку стула, изучая взглядом собравшуюся в клубе публику.

— …о других делах, которыми вы занимаетесь, — говорил Даулинг, не замечая задумчивости своего соседа по столику. — Вы говорили о недвижимости? Художественных галереях? Насколько я понимаю, тут все законно. Тогда у меня возникает вопрос: зачем вам ввязываться… Макс поднялся из-за стола.

— Прошу прощения, я ненадолго отлучусь: мне нужно кое с кем поздороваться. Он направился к одному из столиков, плавно огибая бронзовые колонны и танцующих. Приблизившись, он сразу же заговорил:

— Мой дорогой Брукс! Как я рад снова видеть тебя после стольких лет! И тебя, Сабрина. — Он поднес ее руку к своим губам для поцелуя. — Я слышал, ты была в Южной Америке. Как это понимать? Слух, пущенный твоими не доброжелателями?

Подняв глаза, Стефания увидела только темный силуэт мужчины, загородивший от нее весь зал. Приглядевшись, она отметила, что он был одет в великолепный костюм. Его поведение было уверенным, даже снисходительным. У него были темно-каштановые волосы, посеребренные нимбом седины. В его неподвижных глазах мелькало ее отражение. Эти глаза не открывали доступа в душу этого человека. Он крепко держал ее руку, и Стефания ощутила силу, исходящую от него. Ею овладело неожиданное возбуждение. Она опустила взгляд, чтобы скрыть это от него, но выражение ее лица чуть изменилось, и она поняла, что он это заметил.

Стефания не имела никакого понятия о том, кто был этот человек, поэтому посмотрела на Брукса, когда тот представлял незнакомцу Габриэль.

— Макс, это Габриэль де Мартель. Это Макс Стуйвезант, Габи.

Макс плавно отпустил руку Стефании и перешел к руке Габриэль. Но на этот раз поцелуй был прохладнее.

— Видимо, вы появились в Лондоне уже после того, как я уехал в Нью-Йорк.

— Три года назад, — ответила Габриэль, глядя на Макса с нескрываемым любопытством. — Я так много о вас слышала.

Он дружески улыбнулся и вновь повернулся к Стефании:

— Так как насчет Бразилии? Злые языки?

— Злые или нет, — ответила она осторожно, — все зависит от того, какой цели хотели добиться этим слухом… Он рассмеялся:

— А ты все такая же умница! Ты не откажешься потанцевать со мной?

— Я не… — начала она и запнулась. Она не танцевала бог знает сколько лет, но вот как на этот счет обстояли дела у Сабрины?.. — Боюсь, не…

— Ну, вот тебе, пожалуйста! Ты не можешь отказаться, дорогая! И надеюсь, не будешь смеяться над моей неуклюжестью.

Она вновь взглянула на него. Увидела легкую улыбку и неподвижные серые глаза, направленные прямо на нее.

— Ну, хорошо. Если тебе так хочется…

— Вот это другое дело! Брукс, Габриэль! С тобой, Сабрина, я не прощаюсь. Приятного аппетита всем. Он чуть наклонил голову и ушел.

— Как странно, — проговорила Габриэль, пока официант наполнял их бокалы вином. — Вот всегда так бывает. Слышишь о ком-нибудь столько всего, что уже кажется, будто знаешь его, как себя. Но он приходит и оказывается совсем другим. Ты ведь была долгие годы знакома с ним, Сабрина? Когда еще была замужем за Дентоном, да?

— Да, — осторожно согласилась Стефания. Нравился ли этот Макс Сабрине? Любила ли она его? Сестра никогда не упоминала этого имени.

— А что ты о нем слышала? — поинтересовалась она.

— То, что для тебя не новость. Только мне показалось, что он все-таки цивилизованнее, чем его описывают. А вот Бруксу он не нравится! Брукс удивленно взглянул на нее.

— Ты не перестаешь изумлять меня, Габриэль. Разве я был с ним невежлив?

— Нет. Бесстрастен, скорее. Ты смотрел на меня так, как всегда смотришь, когда не одобряешь того, что я говорю или делаю. Но ждешь, чтобы всыпать мне дома без свидетелей.

— Разве я тебя когда-нибудь наказывал?

— Пока словами. И на том спасибо. Наступила пауза. Затем Брукс положил свою руку поверх руки Габриэль.

— В таком случае нижайше прошу прощения. У меня и в мыслях никогда не было подобного. А если ты боишься за Макса Стуйвезанта, то торжественно обещаю тебе, что и ему не буду никогда всыпать. Ни на публике, ни в темном переулке. Габриэль рассмеялась:

— Очень надеюсь на это. Мне показалось, что этот человек таков, что в случае драки начнет переворачивать столы.

— А была ли реальная Аннабель? — спросила Стефания, оглядывая зал.

Этим вопросом она решила разрядить обстановку. Она почувствовала себя неловко, увидев, как по-детски ведет себя Габриэль. В «Джульеттах» она казалась взрослее своих ровесниц. А Брукс вел себя как учитель, выражающий свое удивление, когда его студентка говорит что-нибудь умное.

— Никогда с ней не встречался, — ответил Брукс, откидываясь назад. — Но если тебе хочется узнать историю этого клуба…

— Откуда он берет деньги? — вдруг вмешалась Габриэль. Брукс вздохнул:

— Кто? Ослепительный Макс Стуйвезант? Никто этого не знает наверняка. У него есть несколько художественных галерей в Европе и Америке. Временами он выступает в качестве посредника. Но все это не имеет никакого отношения к его финансовому могуществу. Он постоянно мелькает на аукционах, а его личная коллекция признана одной из лучших в мире. Все остальное — слухи. Сам он ничего не рассказывает. Три года его здесь не было, так что нынешние слухи еще менее достоверны, чем старые.

— Так ты поедешь, Сабрина? Брайан побудет один в «Амбассадоре» пару деньков. Ведь он справлялся все время, пока ты была в Китае. А мы вернемся вечером в воскресенье. Сабрина! Ты слушаешь меня?

— Нет, прости. Задумалась.

— Понятно. Ну, так слушай. Ты поедешь с нами в Швейцарию?

— Куда? В Швейцарию?

— Повторяю еще раз! Завтра Брукс улетает в Берн поделам. Я его сопровождаю. Отлично сознавая, что буду там умирать со скуки, пока он разберется со своей работой, я прошу тебя присоединиться к нам. Брукс позаботится о твоем номере в отеле. Вернемся в воскресенье. Ну, скажи «да»!

Стефания не колебалась:

— Да.

Габриэль радостно захлопала в ладоши. Один официант заменил их тарелки, другой разлил по чашкам кофе, третий разрезал на три части засахаренное суфле «Гранд марнье». А они болтали между собой непринужденно, как старые друзья. Стефания смеялась, с ее лица не сходила улыбка. Случайно наткнувшись взглядом на столик, за которым сидел Макс Стуйвезант, она увидела, что тот улыбается ей в ответ. Через минуту он уже подошел к ней.

Зал ресторана был заполнен танцующими парами, поэтому им пришлось танцевать почти на месте. Ритм музыки и протяжные басовые ноты глубоко проникали в душу Стефании, она чуть подрагивала в объятиях Макса.

— Как так получилось, что мы никогда не танцевали? — спросил Макс.

— Как так получилось, что мы никогда не говорили? — дерзко ответила вопросом на вопрос Стефания.

Она чувствовала себя юной и свободной. В его взгляде и улыбке она прочитала восхищение ее красотой, и поняла, что он желает ее.

— Не говорили… — задумчиво повторил он. — У меня всегда было впечатление, что милая болтовня со мной кажется тебе безвкусной.

— Вот и объяснение тому, почему мы никогда не танцевали.

— Что? Мое впечатление или твои завышенные требования вкуса?

— И то, и другое.

— О, как ты шустра, Сабрина! Почему бы нам не поужинать завтра вечером?

— Не выйдет.

— Как грубо! Даже не затруднила себя предлогом для отказа. Выдумала бы что-нибудь латиноамериканское, а?

— Прости, но до воскресенья меня здесь не будет.

— Значит, отложим на воскресенье.

— Я вернусь очень поздно.

— Я свободен в понедельник.

— В понедельник я… Меня снова не будет. Танец закончился. Он не отпускал ее.

— Неужели мы не найдем с тобой один вечер? Что, если я позвоню тебе на следующей неделе?

Стефания согласно кивнула, и они направились к ее столику. Она была удивлена собственными мыслями, вертевшимися в голове. Она хотела его! Этого незнакомого мужчину, загадочного, надменного, с холодными глазами и уверенным видом. Он разительно отличался от Гарта, который был рад занимать свое крохотное местечко в жизни, даже не делая попыток что-то изменить. Как она могла возжелать этого Макса? За всю жизнь она никогда никого не хотела, кроме Гарта. Но даже с мужем у нее не было такого сильного возбуждения… до дрожи в теле. Даже в первые годы их супружества. Стефания вспомнила, что завтра уедет, и облегченно вздохнула.

Но, выходит, что она больше никогда не увидит Макса Стуйвезанта…

Они подошли к столику. Габи и Брукс танцевали. Стефания терзалась от своих мыслей. Значит, она его больше никогда не увидит. Ну и хорошо. Так будет лучше для нее. А ее мысли и ее возбуждение… Пройдет пара дней, и она окончательно успокоится.

— До свиданья, — проговорила она, не сумев скрыть в своем голосе нотки сожаления. Он снова поцеловал ее руку:

— До следующей недели.

Стефания грустным взглядом проследила за тем, как он вернулся к своему столику, за которым его ждал какой-то бородач. Она стремительно осушила свой бокал, и официант тут же бросился наполнять его снова.

«Так будет лучше, — повторяла она про себя. Она еще раз пригубила бокал. — Завтра поеду в Берн, и все забудется».

В салоне самолета «Лиера» был встроенный кожаный диван, два кресла и длинный тиковый стол, который одновременно использовался как рабочий и обеденный (в полет Брукс заказал коробки с завтраком от «Фортнама и Мэйзона»). В течение всех полутора часов полета до Берна Габриэль и Стефания занимались тем, что вкушали французские сыры и фрукты, а Брукс читал докладные своих менеджеров из Берна.

— Они начинают выпускать новую партию косметики, — шептала Габриэль на ухо своей подруге. — А может, это старая партия, только с новыми названиями. Брукс не хочет мне ничего рассказывать. Но я-то знаю, в какие игры они играют с губной помадой и увлажняющими кремами! Ты не поверишь! Тут и пароли, и коды, и секретные формулы, и шпионы из других компаний. Настоящий бизнес!

Стефания, откинувшись на спинку удобного кожаного дивана и положив руку на мягкий подлокотник, лениво смотрела в иллюминатор на маленькие, аккуратные поля, которые проплывали внизу. Они были так непохожи на бескрайние, вытянутые просторы Америки!.. «Да, здесь тебе не Америка, — думала она. — Ты здесь не Стефания, а Сабрина, и не Андерсен, а Лонгворт. Взяла и полетела на пару деньков в Швейцарию на личном самолете друзей. А твоя экономка в это время присматривает за твоим пятиэтажным домом и думает, каким бы кулинарным чудом порадовать миледи к ее возвращению в воскресенье»

— Мило, — вслух сказала Стефания.

— Что? Вид? Мне больше нравятся Альпы. Знаешь, о чем я сейчас подумала? Мы же можем навестить «Джульетт»! Я не была там с тех пор, как мы закончили учиться. От Берна всего час езды на поезде. Что скажешь?

— С удовольствием поехала бы туда.

— Решено. Ими, однако, овладело что-то вроде уныния. Когда они прибыли на место и стояли в парке, глядя на балконы и черепичную крышу их школы. Ничего не изменилось, только вот…

— Какое все маленькое! — воскликнули обе в один голос.

«Замок» профессора Боссарда оказался всего лишь большим и красивым домом, стоящим среди аккуратного парка. В нем не было ни величественности, ни великолепия, которыми они его наделяли в юности.

— А посмотри на девчонок, — потрясенным голосом продолжала Габриэль. — Они такие простенькие… Не то что были мы.

Стефания улыбнулась:

— Мы были точно такими же.

— Ничего подобного!

— Ну, не знаю. Сидели на подоконнике четвертого этажа и все мечтали о том, как будем жить…

— На третьем.

— Что?

— Мы жили на третьем этаже. На четвертом жила твоя сестра с американкой. Как ее звали-то?.. Ну, она еще была из Нью-Йорка.

— Дена Кардозо. Ты права.

Они погуляли немного по зданию своей альма матер, «старея с каждой минутой», по выражению Стефании. Профессор Боссард давно умер, и его учреждение перешло в руки толстенького, белобородого Санты, которого они нашли в гимнастическом зале обсуждающим детали предстоящего турнира с инструктором по фехтованию.

Стефания вышла на середину зала, представляя, что держит в руке рапиру. Она тут же вспомнила матч, который проиграла. Она тогда еще поссорилась с Сабриной.

— Габи, — вдруг сказала она, — я проголодалась. Давай заглянем в городок и где-нибудь поедим. Они спустились по холму, мимо виноградников.

— Мне здесь было хорошо, — рассказывала Габриэль. — Но я всегда разочаровывала тех, кто требовал от меня слишком многого. Я помню, ты все время хотела добиться чего-нибудь в искусстве и антикварном деле, а я только и мечтала о том, чтобы найти кого-нибудь, кто бы постоянно заботился обо мне. Вставал между мной и жестоким миром. Лелеял меня. Ты понимаешь, что я имею в виду? Стефания кивнула. Она неподвижно глядела на переменчивые оттенки синих вод Женевского озера и зубчатые Альпы, видневшиеся вдали, за противоположным берегом. «Не этого ли она всегда хотела от Гарта?»

— Теперь у тебя есть Брукс, — проговорила она.

— Теперь у меня есть Брукс. И будет до тех пор, пока я буду вести себя так, как нужно ему, чтобы оставаться счастливым.

В городе они быстро отыскали кафе, которое было их любимым еще во времена студенчества. Они сели в затененной части небольшого зала и сделали заказ.

— А как нужно для этого вести себя? — поинтересовалась Стефания.

— Ты сама мне об этом говорила. Наступила пауза.

— И я оказалась права?

— Ты всегда была права в отношении Брукса. Ему нужна женщина-ребенок, из которой он может лепить все, что ему захочется, которой он мог бы гордиться и которая обожала бы его. А еще ему нужно, чтобы она умела трахаться, как профессиональная проститутка, и в то же время была способна поддержать умный разговор за обедом. Стефания была поражена.

— И я тебе это говорила?!

— Не такими словами, но близко к этому. Тогда я не поверила тебе, но сейчас верю. Поэтому и играю такую роль. В этот момент я маленькая доверчивая девочка, а через час уже секс-бомба, имевшая несколько сотен любовников, на которых отточила до совершенства свои способности. А еще через полчаса я вдруг превращаюсь в проницательную леди, которая подмечает, к примеру, что Бруксу не понравился Макс Стуйвезант, хотя он и пытался скрыть это.

— Нелегко так жить.

— Да нет, как раз легко. Я даже не знаю, кого обманываю: его или себя. Делать нечего. Я так сильно люблю его, что могу забыть о своем обмане. Мне только и хочется, что бы погрузиться в него целиком и жить там вечно. И я пойду на все, лишь бы ничего не изменилось.

Стефания медленно водила пальцем по контурам шахматного рисунка на скатерти и думала о Гарте, вспоминала Нью-Йорк того времени, когда они еще не поженились, их первые годы, когда все для них было новым, все казалось прекрасным. Он любил ее такой, какой она была, и не просил притворяться.

Им следовало хоть однажды спокойно поговорить, подумать и вернуть ту любовь. Она не могла исчезнуть бесследно. Если она вернется домой и скажет ему, что хочет начать с самого начала… Но она не могла вернуться! Только не сейчас, не сегодня! Да и как это выглядело бы, если бы она зашла к себе домой и сказала: «Всем привет, я вернулась». И небрежно улыбнулась бы Сабрине, готовящей Гарту и детям ужин.

«Осталось всего три дня. Каких-то три дня, — подумала Стефания. — И тогда я вернусь к Гарту и к семье. Даже меньше трех дней. Одни выходные. И потом — дома. И что меня там ждет? Грязные анонимки о моем муже, постоянные заботы о деньгах, нытье Пенни об уроках рисования, мелкое воровство Клиффа. И попытки возродить угасший бизнес… Все это ждет меня. Но сейчас я не хочу об этом думать. Все равно пока рано, и я ничего не могу поделать. Я только испорчу себе остаток недели. Вернусь домой, тогда и додумаю. Времени будет много».

На протяжении всего обратного пути в Берн Габриэль не умолкала ни на секунду, сообщая, Стефании новые сведения о Сабрине и ее жизни, множество интересных деталей. Их даже не приходилось выуживать у нее хитрыми вопросами. «Жаль, что скоро это кончится, — думала она с грустью и печально улыбнулась. — С такими фактами я могла бы прикидываться Сабриной целый месяц, а может, и больше».

После ужина Брукс повел их в казино. Стефания нервничала: она никогда не играла, а учиться на деньги Сабрины не хотела. Но Брукс, ни минуты не колеблясь, купил фишек на троих. "Значит, теперь поздно отступать, — грустно подумала про себя Стефания. — Нужно делать вид, что я умею играть в «будь».

Игра, слава Богу, оказалась на удивление легкой. Облегченный вариант рулетки. Через полчаса Стефания уже стала осторожно выдвигать свои фишки на кон, благо Брукс положил их перед ней целую кучу. Габриэль склонилась к подруге:

— Брукс думает, что ты так осторожничаешь, потому что он купил все фишки на свои деньги. Если ты так будешь играть и дальше, он сойдет с ума. А знаешь, что с ним тогда будет?

— Ладно тебе, — отмахнулась Стефания. — Я просто вижу, что… Брукс прервал ее:

— Конечно, ты права. Здесь не Монте-Карло, но лучшего ничего в Берне нет, так что будь снисходительной. Мы поиграем часок. Потом Габи все равно потянет танцевать. Поскорее расходись, я жду. Весь выигрыш пойдет на твой новый магазин. «Выигрыш? — подумала Стефания. — Какой может быть выигрыш, если я ни разу не играла?!»

Но вдруг, неожиданно для самой себя, она стала выигрывать. Маленький, юркий шарик должен был остановиться в одной из девяти ямочек. Ее одновременно забавляло и бесило: как можно ставить деньги на такую глупость? Но ее окружали игроки с серьезными, торжественными лицами — значит, во всем этом имелся какой-то смысл. Вначале она поставила на первую цифру своего телефонного номера в Эванстоне. И выиграла. Затем на первую цифру дня рождения Пенни. Затем то же самое с Клиффом. И выиграла все ставки подряд. Глаза Габриэль возбужденно блестели.

— По какой системе ты играешь?

— На дни рождения, адреса, телефонные номера.

— Чьи?

— Не важно.

— Сабрина, это не система. Колдовство какое-то.

— Возможно, ты права. Поэтому не удивляйся, если я сейчас превращусь в кролика. Стефания поставила на первую цифру лондонского адреса и… проиграла! Это произошло так неожиданно, что она вздрогнула и долго не могла отвести пораженного взгляда от белого шарика, застывшего в одной из ямочек. Она поставила несколько фишек на первую цифру телефонного номера в Лондоне и опять проиграла.

— Системы не всегда срабатывают, — прокомментировал Брукс. — Колдовства это тоже касается. Габриэль, которая один раз выиграла и дважды проиграла, играя по системе Стефании, поднялась из-за стола и пододвинула оставшиеся фишки подруге:

— Это на твой магазин, Сабрина. А я иду танцевать. Когда они обналичили фишки, оказалось, что Стефания в общей сложности выиграла больше тысячи долларов.

— Моя система хорошо поработала на средства для магазина, — небрежно сказала она и последовала за Бруксом и Габриэль к столику у самого оркестра.

Танцуя с Бруксом, она неожиданно вздрогнула… Ей припомнились ее же собственные слова о системе, заработавшей для магазина хорошие денежки… Еще неделю назад Стефания восприняла бы тысячу долларов как невиданное богатство, роскошный подарок, благодаря которому можно было оплатить просроченные счета, дамокловым мечом висевшие над ее семьей, устроить для Пенни ее вожделенные уроки рисования… На остаток, возможно, удалось бы сделать себе новое платье. «Я становлюсь Сабриной», — подумала она, улыбнувшись про себя.

Стефания чувствовала, что уже освоилась в сказочном, роскошном мире.

— Сабрина, — сказала Габриэль, когда они возвращались вечером в отель. — Как нам хорошо, мне хочется, что бы эта поездка никогда не кончалась.

— У меня похожие чувства. Но завтра было воскресенье. Ее последний день.

— Давайте поедем ко мне домой, — предложила она. — Я позвоню, миссис Тиркелл и распоряжусь, чтобы она все для вас приготовила. Эту неделю она только и делала, что ждала меня по вечерам к ужину. Знаете, как она обрадуется возможности раскрыть все свои таланты перед понимающими гостями?

Когда они вернулись в Лондон в воскресенье вечером и Стефания пригласила Габриэль и Брукса к себе в гостиную, настроение миссис Тиркелл так поднялось, а ее приготовления к приему гостей оказались такими пышными, что Стефания просто умилилась. Хорошо, что она придумала так закончить неделю: шумным развлечением в своем доме на Кэдоган-сквер… Перед неминуемым возвращением в другой мир.

 

Глава 12

С того времени как Гарт привез ее из больницы домой, у Сабрины не было ни минуты, когда бы она могла остаться одна. Все ее мысли были об одном: как бы позвонить Стефании. Но вокруг нее всегда крутился Гарт, как могли, пытались помочь матери и Пенни с Клиффом. Последний постоянно дотрагивался с опаской до гипсовой повязки на руке Сабрины, которая тянулась от кисти до локтя, и восторгался ею. Они приносили ей чай, мороженое, запеченные английские сдобы, но ей было нужно другое: телефон и одиночество. Хотя бы на пять минут. Она лежала на диване и чувствовала себя загнанной в ловушку. Голова раскалывалась. Лица членов семьи мелькали перед ней, когда бы она ни открыла глаза.

К восьми часам Сабрина заснула, хотя не хотела этого. Но головная боль и успокаивающие средства застлали все перед ее глазами плотной ватной пеленой, и она провалилась в сон, сама того не заметив.

— Давай перебираться на кровать, — сквозь дрему услышала она голос Гарта.

Он, наверно, уже не первый раз говорил эти слова, прежде чем она их расслышала.

Сабрина попыталась отмахнуться:

— Ничего, я сама…

— «Сама» будешь ходить, когда поправишься, — возразил он с улыбкой, поднял ее на руки, бережно отнес вверх по лестнице в спальню и мягко опустил на кровать. — Положись во всем на меня, — заверил он ее, расстегивая на ней блузку. Сначала он спустил правый рукав, а потом стал освобождать левую руку.

Сабрина закрыла глаза. «Я все равно не могла бы остановить его, даже если бы знала, как это сделать. Да, впрочем… какая разница?»

Поддерживая ее одной рукой, Гарт стянул с нее синие джинсы и трусики, затем расстегнул бюстгальтер. Он затаил дыхание, увидев шрамы, покрывавшие левую сторону ее тела.

— Бедняжка, представляю, что ты чувствовала, когда паршивый пикап наезжал на тебя! Сабрина открыла глаза, но не увидела его. Гарт отошел к шкафу, чтобы достать ночную рубашку.

— Придется приподнять больную руку. Скажешь, если будет больно.

Он стал надевать ночную рубашку ей через голову. Она продевала в нее руки, как ребенок.

— Так, теперь встань на минутку. Он быстро расправил постель и помог ей лечь в нее, накрыв сверху одеялом. С полминуты он молча стоял и смотрел на нее.

— Если станет больно или что-нибудь понадобится, я буду рядом. Толкни, я тут же проснусь. Неожиданно у нее на глаза навернулись слезы.

«Ты такой добрый. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной. Мне бывает больно, и я хочу, чтобы ты успокаивал меня, согревал своим присутствием.. Но ты муж Стефании. Даже если я скажу, что рада твоей близости, ты воспримешь это не так, как мне хотелось бы».

— Спокойной ночи, — сказала она вслух и через минуту заснула.

Пришло воскресенье. Гарт встал рано утрам. Сабрина еще спала и не слышала, как он одевался. Как только она открыла глаза, он тут же появился, готовый помочь ей одеться. Весь день он и дети находились возле нее. Сабрина вспомнила, как она говорила Стефании, что хочет побыть в роли хозяйки семьи. Воспоминание вызвало у нее грустную улыбку. Пожалуйста, ей представилась такая возможность. Теперь она тосковала по каким-нибудь пяти минутам того одиночества, которое было знакомо ей по ее лондонскому дому.

Днем Гарт вновь помог ей подняться в спальню, чтобы немного отдохнуть. Как только за ним закрылась дверь, она потянулась к телефону. Но он зазвонил, прежде чем она до него дотронулась. Трубку взяли внизу. Сабрина тяжело вздохнула, легла и даже заснула.

— Звонила Долорес, — сказал Гарт, когда она открыла глаза. — Она принесет ужин к шести часам. И Линда вызвалась помочь нам в понедельник. Если бы я прошел по городу с записной книжкой и ручкой в руках, то мы бы получили столько добровольцев-поваров, что хватило бы на целый год. — Сабрина улыбнулась. Гарт спросил: — Хочешь повидаться с Долорес, когда она придет?

— Не сегодня. Может, завтра, — слабо ответила она.

Все планы рушились у нее на глазах. Завтра понедельник, день, когда она предполагала встретиться со Стефанией в аэропорту и вернуться в Лондон. К своей прежней жизни. «Наши приключения подходят к концу, — подумала она. — Но как теперь поставить точку?»

За ужином она была молчалива. Гарт суетился с мясной запеканкой и тыквенным пирогом, которые принесла Долорес, и разговаривал с детьми. Он был озадачен поведением жены. Она никогда прежде не уступала так быстро болезням, никогда так быстро не сдавалась. Теперь же ее лицо выражало не только боль, но и страх… Даже что-то вроде паники! Чего она боялась? Когда Гарт спросил ее об этом, она сначала отшатнулась, потом только покачала головой. Он отступил с расспросами. В нем поднялось раздражение на свою беспомощность. Почему она не посвятит его в свои заботы, почему не примет его помощь, вместо того чтобы бессмысленно таить свои необъяснимые страхи и тревоги?

После ужина он предложил помочь ей принять «сухой» душ — обтирание губкой, — она отказалась. Тогда он вызвался помочь ей подняться наверх. Она отказалась и от этого.

— Я сама, спасибо…

Она перестала беспокоиться относительно того, как воспринимает Гарт ее поведение: все равно он скоро узнает правду. Ее терзали мысли о Стефании. Через несколько часов она поедет в аэропорт. «Я должна предупредить ее. Должна дать ей время подумать, как справиться со всем тем, что я тут заварила».

Она лежала на кровати и безуспешно пыталась успокоить свои мятущиеся мысли. Временами она впадала в дрему, даже засыпала, но когда пришел Гарт, проснулась, и с той минуты изо всех сил старалась удержаться в бодрствующем состоянии, постоянно поглядывая на часы. Вот пробил час ночи. Час тридцать. Два часа. «Значит, в Лондоне сейчас восемь утра». Дыхание Гарта, лежавшего рядом, было глубоким и ровным. Она неслышно соскользнула с кровати и спустилась по лестнице в столовую, где на ощупь отыскала телефонный аппарат. Через минуту она уже приглушенным голосом диктовала оператору свой собственный номер.

В Лондоне, в ее доме, раздался телефонный звонок. Ответила миссис Тиркелл. Сабрина хорошо представляла себе лицо своей экономки в эту минуту. Когда трубку взяла Стефания, Сабрина представила и ее, и свою спальню.

— Сабрина! А я уже собралась в дорогу. Что-нибудь случилось?

Сабрина вкратце рассказала ей о несчастном случае.

— Ты сильно пострадала?

— Ничего серьезного. Несколько синяков и шрамов. Голова дико болит — легкое сотрясение, по словам Ната. Но основная проблема заключается в моей левой руке, Я… сломала ее ниже локтя. У меня гипс.

Стефания ничего на это не ответила. Сабрина в изнеможении прикрыла глаза: ломота в затылке резко усилилась.

— Я должна была тебя предупредить, чтобы ты подумала в самолете, как выйти из сложившейся ситуации. Голос Стефании заметно ослабел:

— Подумать?..

— Как рассказать обо всем Гарту. Прости меня, Стефания, если можешь. Это все моя вина. Поначалу я полагала, что сама открою ему истину и тем самым избавлю тебя от многих проблем, но… Я поняла, что не смогу этого сделать, Стефания! Если я попытаюсь, будет только хуже… Ответа не последовало.

— Стефания, пойми, необходимо, чтобы он услышал правду от тебя! Вы поговорите, вы будете вместе… А если это сделаю я, у него до твоего приезда будет достаточно времени, чтобы остаться наедине со своими размышлениями. Это очень опасно, Стефания, пойми! Ты должна это взять на себя. У тебя получится! Обязательно получится! В телефонной трубке раздался какой-то треск. Стефания, находившаяся в спальне с голубыми и цвета слоновой кости шелковыми обоями, также услышала этот разряд. «Очевидно, что-то на линии». Она сидела в кресле, прижав одну руку к животу. Ей было нехорошо.

— Сабрина, неужели ты всерьез думаешь, что наша с ним жизнь будет продолжаться так, как будто ничего не было?

— Нет, все, конечно, будет уже по-другому, но это не значит, что хуже прежнего. Если вы любите друг друга…

— Любовь не имеет к этой истории никакого отношения! Он скажет, что мы сделали из него дурака…

— Так и произошло, ты разве не согласна? Да, мы обманули его, но он не дурак. Из нашего обмана вовсе не следует, что он дурак…

— Скажи, как мне вернуть все в норму? Это даже необычная ссора…

— Да.

«В ссоре, — думала Сабрина, — оба человека находятся в равном положении. При обмане же один знает все, а другой — ничего. Когда Гарт поймет, что целую неделю он пытался залатать прорехи в своей семейной жизни с женщиной, которая является не его женой, а всего лишь сестрой жены, и они разыграли над ним чудовищную шутку…» Сабрина непроизвольно содрогнулась.

— Я думала, что делаю тебе большей подарок… целую неделю свободы… А все вот как обернулось…

— Это моя ошибка. Ведь он мой муж. Я ни разу даже не спросила себя: а что будет, если он обо всем догадается? — Стефания тоже закрыла глаза. «Он никогда не сможет понять, зачем я пошла на этот шаг, — подумала она с горечью. — Никогда не простит меня. Наш разговор станет последним. После него — конец». Вслух же она только слабым голосом проговорила: — Я не могу сказать ему этого.

— Но если я попытаюсь…

— Нет, так будет только хуже. О Боже, Сабрина, я не знаю, что делать! Если бы только мы могли… Сабрина! Почему бы нам не устроить и мне сломанную руку?!

— Устроить?..

— Надо открыться во всем Нату. Я надену гипсовую повязку, а он будет делать вид, что ухаживает за мной, как ухаживал за тобой. Никто ничего не поймет. Подмена пройдет абсолютно незаметно для всех!

— Я думала об этом. Ах, если бы ты могла видеть меня, Стефания… У меня шрам посередине лба, да что там шрам!

Вся половина тела сине-зеленая от синяков и ссадин! Такое невозможно симулировать…

— О… — только послышалось в ответ с того конца провода.

Стефания зажмурилась. Ей хотелось свернуться в кресле клубочком и забыть обо всем.

— Подожди, — всхлипывая, сказала она Сабрине, положила телефонный аппарат к себе на колени и стала сильно тереть кулачками глаза, как делают дети, когда хотят сдержать плач.

«Гарт, прости меня! — умоляюще говорила она про себя. — Я не сознавала, что делаю. Я боюсь. Мне страшно от того, что может произойти».

Она опустила обреченный взгляд на телефон. Попыталась представить себе Сабрину, Гарта. Выхода не было… Она подняла трубку.

— Ты будешь в аэропорту?

Сабрина ответила не сразу, раздумывая над своими возможностями, которые сейчас были сильно ограничены.

— Хорошо. Конечно, буду.

— Что означает твое колебание? Ты не можешь вести машину?

— Нат говорил, что этого пока не следует делать, но в данном случае мне плевать на рекомендации Ната…

— Ладно, брось. Я приеду домой. Как быть с Пенни и Клиффом?

— У Клиффа тренировка по европейскому футболу, а Пенни может пойти к Гудманам. Я позабочусь об этом…

— Увидимся через несколько часов, — сказала Стефания и тут же повесила трубку. Сабрина хотела еще что-то сказать, но не успела. Она закрыла лицо руками. В темноте текли ночные минуты. «Я беспокоюсь о тебе, Гарт. Прости меня. Стефания, я люблю тебя. Я хотела сделать как лучше…»

Раздался телефонный звонок. Сабрина тут же схватила трубку.

— Стефания?

— Сабрина, я поняла, что не могу… Я не смогу этого сделать! Пожалуйста, помоги мне. Я не смогу смотреть ему в глаза, я… Я не смогу ему ничего сказать! Не смогу!

— Хорошо, — ответила Сабрина, переводя дыхание. — Я сама поговорю с ним. Утром. Как только Пенни и Клифф…

— Нет!!!

— Но как же тогда нам быть?

— Останься! Прошу тебя, останься там, Сабрина! Подожди, пока пройдет рука, разве это так трудно? Сколько времени на это уйдет? Пару недель? Ну, отвечай же!

— Нат говорил о четырех неделях, — машинально ответила Сабрина, опускаясь на подвернувшийся стул. В голове у нее шумело, сердце неистово колотилось. «Остаться?! Как же я могу здесь остаться?.. У меня „Амбассадор“, дом… Меня ждут мои друзья, будущее, которое я еще должна устроить. А это… это не моя жизнь…»

— Что будет через четыре недели? — прерывистым голосом спросила Стефания. Она была до крайности возбуждена.

— Еще раз сделают рентген. Если он покажет, что рука зажила, гипсовую повязку снимут. Нат обещал.

— Отлично! Тогда я и смогу вернуться. Никто ничего не заметит, Сабрина. Никто никогда не узнает… — Стефания говорила громче и увереннее, но в ее голосе слышалась отчаянная мольба. — Здесь все идет нормально.

Я даже, пожалуй, смогу заменить тебя на время в «Амбассадоре». Я уже продала французскую бисерную сумочку…Потом об этом расскажу. И у тебя должно все получиться. Обязательно, вот увидишь, я-то знаю! Просто мы будем продолжать жить так же, как жили эту неделю. Еще один месяц — и все. По-моему, в этом есть смысл, Сабрина? Какой-то там месяц, а?! И останется все как было. Никого не заставим страдать.

— Подожди, — ответила Сабрина.

Головная боль донимала ее все сильней. Глаза готовы были вылезти из орбит. Она попыталась все это обдумать, насколько позволяли обстановка и время. Пожалуй, она справится. Первая неделя пролетела незаметно. Еще месяц… Срок не такой уж и большой. Кроме того, за неделю пребывания тут она не успела сделать и половины того, на что рассчитывала. Ей нравилось здесь. К тому же это предложила Стефания. Но…

— Стефания, не знаю, как я смогу прожить эти четыре недели и не… Я имею в виду Гарта. У Стефании перехватило дыхание. Она взглянула за окно, потому что в спальне внезапно потемнело. Оказалось, это надвинулись плотные облака. Тут и там в них виднелись разрывы, сквозь которые пробивалась бледная луна.

— Он и больше, бывало, терпел, Сабрина. Месяц — это не срок. У нас уже сто раз так было, что мы не занимались любовью черт знает сколько времени.

— Стефания! Две недели в Китае. Закончилась еще одна неделя здесь. И впереди целый месяц. Всего семь недель. Семь! Ты всерьез полагаешь?..

— У тебя получится. Я знаю, ты сможешь все устроить. Для меня это так много значит. Для моей семьи.

— А потом?

— Что — потом?

— Если Гарт все-таки узнает обо всем, что ты ему скажешь? Чем больше пройдет времени, тем меньше останется у нас оправданий. Стефания, за одну неделю еще можно как-то отговориться, но что будет, если он обнаружит, что мы обманывали его больше месяца?!

Облака проплывали за окном, а тусклый лунный свет продолжал отчаянно пробиваться в комнату.

— Я потеряю семью. Но не думаю, что у меня больше шансов сохранить ее, если я расскажу все сегодня. Так что… Я умоляю тебя, Сабрина?..

Вдруг в душе Сабрины что-то кольнуло. В ее сознании медленно проплыла мысль: «У меня будет своя семья еще целый месяц!»

— Хорошо. Но мы должны обо всем договориться. Нам нужно многое обсудить. «Амбассадор», Антонио… Позвони мне позже, когда я буду одна.

— Разумеется. Не знаю, как и благодарить-то тебя… Я знаю, что это не твой стиль жизни. Тебе он кажется глупым и…

— Стефания! — раздался наверху голос Гарта. Сабрина прикрыла ладонью трубку и быстро сказала:

— Я должна идти. Гарт проснулся. Позвони позже. Около десяти по здешнему времени.

— Хорошо, обязательно позвоню. Сабрина, спаси… Сабрина повесила трубку и подбежала к холодильнику. В комнату вошел Гарт.

— Что-нибудь случилось? — спросил он.

— У меня разгорелся дикий аппетит. Видимо, я поправляюсь.

— Могла бы и меня разбудить.

Она улыбнулась, чтобы приглушить сквозящую в его взгляде тревогу.

— Не хотела тебя беспокоить, ты так сладко спал. Но раз уж ты проснулся… Почему бы нам не покончить с тыквенным пирогом Долорес?

— Клиффорд убьет нас поутру обоих, — со смешком сказал Гарт.

Они сели за стол в столовой, не обращая внимания на окружавшую их ночь, и с аппетитом принялись есть из одной тарелки.

 

Глава 13

Гарт смотрел на своих студентов, которые собрались на обычные по понедельникам утренние занятия по генетике, а вместо них видел лицо спящей Стефании. Алебастровая кожа, загоревшаяся розовым румянцем во сне. Темно-каштановые волосы, разметавшиеся по белой подушке. Трепетавшие веки закрытых глаз.

Поднявшийся со своего места студент задал сложный вопрос. Против своего обыкновения Гарт ответил сухо и сжато. «Умник, — подумал он с внутренней усмешкой. — Захотел поразить профессора вопросом, вычитанным в книге. Это тебе не удалось, парень, так и знай». Впрочем, сегодня Гарт был ко всему снисходителен. Причиной тому был тыквенный пирог, который их профессор ел с женой в три часа ночи.

Он отпустил студентов немного раньше звонка.

Гарт позвонил жене, справился о ее самочувствии, затем доделал свои сиюминутные бумажные дела. Он спешил, ибо до следующей лекции хотел успеть сходить в лабораторию. Преодолевая на лестнице по две ступеньки за один шаг, он зашел в свой кабинет. На двери красовалась новая золотистая табличка:

ГАРТ АНДЕРСЕН

доктор наук, руководитель отдела.

Открывая дверь, он хотел приказать секретарше снять эту глупость, но в последний момент передумал. Она сделала это для него. В течение целого года между ними не утихали споры. Гарт упорно отказывался от этой рекламы, а секретарь доказывала, что студентам и посетителям просто необходимо знать, что он является руководителем отдела молекулярной биологии. Видимо, исчерпав в споре все аргументы, она, решив выйти из него победительницей, просто повесила табличку. Гарт пожал плечами. Возможно, тем самым она не только его возвысила в глазах окружающих, но и себя тоже. Ну, как же! Секретарь руководителя отдела! Звучит! Для Гарта же это могло означать только одно: увеличение административной работы за счет уменьшения исследований в лаборатории. Так что ему радоваться было нечему. Пройдя к себе, он первым делом позвонил домой, но линия была занята. Под телефонный аппарат была подложена записка: «Позвонить Тэду Морроу». Черт, как он мог забыть! Гарт позвонил ему и рассказал о происшедшем несчастном случае, добавив, что Стефания не могла работать эту неделю.

— И в ближайший месяц она не сможет печатать, так что, если ты пожелаешь нанять кого-нибудь другого, она поймет. Стефания просила меня так, и передать тебе.

— Не стоит беспокоиться, Гарт, мы подождем, пока она поправится.

Гарт снова набрал домашний номер. Линия все еще была занята, и он принялся просматривать почту. Просроченный счет за книги, не возвращенные в библиотеку. Письма от биологов из Амстердама и Стокгольма. Реклама лабораторного оборудования. Уведомление о встрече с вице-президентом по вопросу о Вивьен Гудман. Если они и дальше будут продвигаться таким же черепашьим темпом, Вивьен сможет получить к своей девятнадцатой годовщине пожизненный контракт. На дне коробки лежал авиационный билет в Сан-Франциско, куда он намеревался поехать на недельку, на научную конференцию генетиков. Билет был помечен шестым октября. Осталось две недели. Вот и еще одно дело, о котором он начисто забыл. Он снова позвонил Стефании. Занято. Видимо, ей весь город сейчас звонит, чтобы узнать, как она себя чувствует.

Гарт взглянул на программу конференции. Почему бы ему, в самом деле, не съездить в Калифорнию? Ничто не должно домешать. Ведь через две недели Стефания уже поправится и вполне обойдется без его постоянного присутствия. Пока же ему не следует никуда отлучаться. Она вроде говорила, что рука уже почти не болит в гипсе… И все же. Мало ли что?

Гарт взял трубку и вновь набрал домашний номер. Все еще занято. И в этот момент ему пришло в голову, что тут что-то не так. Он посмотрел на часы. Времени вполне хватало на то, чтобы заскочить домой и успеть вернуться к часу тридцати на занятия. Он нашел Стефанию в столовой. Она разговаривала с кем-то по телефону.

— Я позвоню тебе, если будет нужно, — говорила она. — И ты звони в любое время; Слышишь? В любое время. Ну, ладно… Главное мы обговорили.

Вдруг ее спина напряглась. Гарту это движение напомнило поведение белок у них на заднем дворе, которые всегда замирают, прежде чем унестись прочь, когда чувствуют, что к ним кто-то подкрадывается. Он прошел в комнату и положил руку жене на плечо. Кончиками пальцев он почувствовал, как сжались ее мышцы.

— Я не мог дозвониться, — небрежно проговорил он. — Забеспокоился.

— …если появится что-нибудь новое, мы поговорим, — произнесла она, заканчивая свой разговор таким спокойным тоном, как будто Гарта не было в доме. — Береги себя, а обо мне не волнуйся. Все будет в порядке.

Она повесила трубку и медленно повернулась на стуле лицом к мужу. Длинные ресницы были опущены на глаза.

— Прости, я не думала, что ты в это время можешь звонить сюда.

— Тебе не приходило в голову, что я могу беспокоиться? — с едкостью в голосе поинтересовался он, затем помолчал и уже другим тоном проговорил: — Ладно. С кем ты сейчас говорила?

— С сестрой.

— Все утро? Она что, приглашает тебя в Лондон долечиваться?

— Нет. Сабрина…

— В таком случае она, конечно, посылает сюда свою служанку, чтобы та ухаживала за тобой.

— Нет, это уже сделала Долорес.

— Как? — не понял Гарт.

— Долорес посылает к нам Хуаниту, свою горничную. На пару дней. Все уже оплачено. Почему ты так зол на Сабрину?

— При чем тут злость? Не принимай мои слова близко к сердцу. Разумеется, тебе хотелось поболтать с ней после всего, что с тобой произошло. Я понимаю. Тебе стало лучше после этого звонка? Лучше?

— Да. Ты что, прогуливаешь свои занятия?

— Уважающий себя профессор никогда не позволит себе прогуливать занятия. Он может быть отозван по срочному делу. Например, игра в гольф. Визит к дантисту. Любовное свидание. Или вызов к жене, который требуется его помощь. А Долорес… Она что, правда, присылает к нам свою служанку? И как я сам не догадался попросить ее об этом!

— С твоей стороны было бы как-то неудобно…

— Я мог бы похитить Хуаниту и принести ее к тебе в коробке, перевязанной розовой ленточкой. Когда она придет?

— Завтра.

— Ну а чем я могу помочь тебе сегодня? В бакалею сходить?

Сабрина рассмеялась и открыла дверцу холодильника:

— Загляни. Все полки были завалены едой.

— Это от Долорес, Линды и от десятка других добрых самаритян. Даже жена Тэда Морроу не осталась в стороне. И как это известия распространяются у нас так быстро?

— Маленький городок-то. — Он стал перебирать продукты в холодильнике, нюхать их, открывая крышки банок и коробок, щупать пакеты. — Салат из семги, сыр «чеддер», маслины. Неужели никто не догадался принести хлеба? Ага, вот он. И масло, оказывается, есть! А ну-ка, садись за стол и смотри, как я буду тебя обслуживать. А потом тебе нужно будет отдохнуть, ты совсем бледненькая.

— Хорошо.

Гарт наполнил большие деревянные блюда едой, расставил тарелки и разложил столовые приборы.

— Кстати, что «главное» вы обсуждали с сестрой? С отсутствующим видом, поглаживая здоровой рукой твердый гипсовый каркас, Сабрина смотрела, как Гарт наполняет ее тарелку.

— Да так… кое-какие проблемы. Это касается «Амбассадора». Похоже, мы продали в небольшие коллекции фарфоровые подделки…

— Почему «мы»? — удивился Гарт.

— Ну, ладно, не придирайся к словам. Сабрина хочет провести экспертизу, вот мы и думали вместе…

— Выходит, она купила вещицу, продала ее покупателю и только потом вдруг как-то обнаружила, что вещица фальшивая?

Она коротко взглянула на него.

— Да. Кстати, чтобы ты посоветовал ей предпринять в подобной ситуации?

— Сказать покупателю правду и принять у него подделку обратно, вернув деньги. Причем как можно скорее. Чем дольше она будет тянуть, тем труднее будет потом. Когда история всплывет, попробуй, докажи, что ты никого не хотела обманывать…Сабрина поджала нижнюю губу.

— Ты прав. А неплохая семга, да? Положи мне еще, если там осталось.

«Вот уже второй раз она пытается отвлечь мое внимание от своей сестры», — подумал Гарт.

Обычно его жена смаковала любую подробность лондонской жизни Сабрины, которая представлялась ей волшебной сказкой. Во время таких разговоров перед Гартом раскрывалось все богатое воображение его женушки. Теперь же она упорно старалась не говорить о Лондоне и вместо этого увлеченно рассказывала о женщинах, посещавших в то утро их дом с визитами сочувствия.

— …Не пробыла здесь Вивьен и десяти минут, как Долорес сразу надулась, стала похожей на пеликана, и мне даже показалось, что у нее с каждой секундой стала удлиняться шея. Вивьен, понятно, была в диком смущении, не знала, куда руки девать. Она ничего не могла делать, только рассказывала о людях, которых Долорес не знает. Как только она ушла, Долорес совершенно переменилась. Стала строгой, но любящей матроной. Удивительна все-таки ее способность воздвигать перед собой непреодолимые барьеры, когда ее смущает чье-либо общество.

— А кто еще здесь был?

— Линда. Принесла какую-то итальянскую запеканку. Вся круглая, розовая. Они были обе так похожи, что я не могла их различить. Только Линда пузырилась слухами, а не помидорами, как ее запеканка. Это-то и помогло мне определить, кто из них кто.

Гарт убирал со стола и слушал рассказы жены, то и дело срываясь на веселый смех. Это надо же, представить Долорес пеликаном, а Линду пузырящейся итальянской запеканкой! И метко-то как! Он не мог вспомнить, когда Стефания в последний раз так острила. Она нашла для описания своих подруг совершенно новые характеристики. Едкие, но не злые. И вообще, в это утро она казалась преображенной. Более живой, что ли. Бодрой. И сегодня она была красивее, чем обычно. Впрочем, не она ли столько раз упрекала его за то, что он не смотрит на нее внимательно? Господи, как же они за последнее время отдалились друг от друга! Стали ведь совсем-совсем чужими…

Ему вдруг пришло в голову, что она специально затеяла все это представление, пытаясь развлечь, развеселить его, отвлечь его внимание от чего-то. От чего? От ее телефонного разговора с сестрой? А может, есть еще что-нибудь, что она хочет скрыть от него? Может, у нее появились какие-то новые мысли о себе, о нем, об их семейной жизни? Мысли, заставляющие ее напрягаться при его приближении, мысли, которые будоражили и беспокоили ее, пугали, делали ее поведение непредсказуемым…

"Еще несколько дней, " — сказала она на обеде у Голднеров. А потом произошел несчастный случай. Ну что ж, он готов был ждать момента, который покажется ей благоприятным для того, чтобы начать серьезный разговор… А пока она всячески пыталась сломать свой же прежний образ жизни. Ввела новую моду: перед обедом обязательно выпивать стакан вина. С недавних пор она вдруг стала проявлять интерес к судьбе Вивьен, к университету… Даже бифштекс она стала готовить по-другому. Он наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб.

— Иди поспи. Сегодня вечером тебе потребуется много сил: Пенни и Клифф настаивают на том, чтобы им дали разрешение самим приготовить ужин.

Она встревожено посмотрела на него:

— Разве они не могут просто подогреть запеканку?

— Я им это обязательно порекомендую. Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится.

— Когда ты вернешься домой?

— Как только смогу выбраться. Надеюсь, что все закончу к четырем или к половине пятого…

Весь остаток дня и пару следующих, встречаясь со студентами-выпускниками, составляя график своей работы в качестве лектора и помогая по дому, Гарт думал о жене. Никогда за все последние годы он не вспоминал о ней так часто. Впрочем, правдой было и то, что никогда за все последние годы она так не удивляла его. Однажды Гарт обнаружил, что по вечерам стал спешить домой. А когда его взгляд находил Стефанию, он долго не мог отвести его в сторону. Обычно она чувствовала его взгляды и поворачивалась к нему. Тогда он просто спрашивал, как она себя чувствует.

— Лучше. Гораздо лучше, — несколько нетерпеливо ответила Стефания, когда они в среду сидели за ужином. — Я чувствую себя неловко, привлекая к своей персоне так много внимания. Ты лучше взгляни на ростбиф. Не правда ли, он восхитителен? Кстати, кто из наших многочисленных благодетелей приготовил его?

— Сегодня днем его принесла ко мне в кабинет Вивьен. Она сказала, что разговаривала с тобой утром.

— Да, мы немного поболтали и назначили совместный завтрак на следующей неделе. Кстати, она принесла новый номер «Ньюсуика». Почему ты не говорил нам, что тебя напечатают?

— Господи, всего-то несколько абзацев в огромной статье.

— Папа в «Ньюсуике»?! — заорал Клифф. — Где? Он вскочил со стула.

— В гостиной, — крикнула ему вслед Сабрина. — Даже пусть несколько абзацев, укоряюще сказала она, вновь обращаясь к Гарту. — Зато они самые главные. Я прочитала… Просто невероятно! Он с изумлением посмотрел на нее:

— Ты прочитала всю статью?!

— Разумеется. Ведь тебя напечатали. Даже фотографию поместили.

Клифф вернулся в столовую, держа в руках номер журнала, открытый на той странице, где была помещена фотография трех ученых-исследователей в области генетики: блондинка из Гарвардского университета, седовласый профессор из Англии и Гарт. Гарт был снят в рубашке с короткими рукавами в своей лаборатории.

— Такой серьезный, — шутливо нахмурилась Сабрина, изображая выражение лица Гарта на фотографии. — Как будто собрался отчислить за неуспеваемость весь университет вместе с преподавательским составом. Пенни и Клифф прыснули.

— О чем там написано, пап? — спросил Гарта сын.

— Прочти и узнаешь. Это не очень сложно.

— О’кей, но… о чем все-таки написано-то?

Гарт забрал журнал из рук Клиффа и быстро пробежал глазами статью. Пока он это делал, Сабрина внимательно разглядывала его лицо. Еще давно у нее почему-то сложилось о нем нелестное впечатление: Гарт казался ей сварливым и скучным. Теперь же она любовалась им. Прочитав статью, в которой говорилось, что он является одним из ведущих специалистов в мире в области исследований по генетике и, смутно осознав, что он окружен чудесным миром научных открытий и сам принимает в них активное участие, Гарт вдруг предстал перед ней неким инопланетянином. Загадочным и всемогущим, которому подвластны такие вещи, о которых она и мечтать не смеет. «Мы совсем чужие друг другу», — подумала она с грустью. Ей вдруг показалось — она сама не могла понять почему, — что она просто должна сблизиться с ним, что это имеет для нее огромное значение.

— В самом деле, расскажи нам, — предложила она. — Читать трудновато. Создается впечатление, что это страшная тайна, имеющая много разных уровней, на каждом из которых необходимо искать новый ключ к разгадке.

— Красиво сказано, — сказал Гарт с улыбкой. Сабрина улыбнулась в ответ. — Даже не знаю… Последний раз, когда тебе было интересно слушать про мою работу, был так давно, что… — Ее улыбка погасла, но Гарт не заметил этого: он наливал всем кофе.

Затем он оглядел всех, нахмурился, как бы что-то обдумывая, и стал рассказывать.

Когда Гарт начинал преподавательскую деятельность, ученым в области генетики было мало что известно о предмете их науки. Хотя к тому времени уже была раскрыта структура ДНК, то, для чего она предназначена и как работает. Шестидесятые годы принесли ряд блестящих открытий в области генетики, и случилось так, что Гарт оказался в самом центре событий. Он отличался спокойствием и методичностью в исследованиях, осторожностью и тщательностью в проведении опытов. В его опубликованных статьях содержались идеи, которые могли обеспечить серьезные прорывы вперед в избранной им науке. Результатом этого стало приглашение Гарта участвовать в месячном международном семинаре, который проводился в Беркли. Это было перед поездкой Стефании в Китай. Участие в семинаре помогло Гарту попасть в тот мир науки, куда допускались только мировые имена и ведущие специалисты.

Они уже научились способу дробления молекулы ДНК, которая имела длину десять тысячных дюйма. Они знали, как заменить недостающую или поврежденную часть молекулы, вращивая здоровую часть от другой ДНК. «Генетическое вращивание», «генная инженерия», «рекомбинантные ДНК» — это были скучные и сухие словосочетания. Однако когда их произносил Гарт, голос его повышался, в нем звучало волнение и желание показать членам семьи всю магию своего дела.

И семья слушала отца и мужа, полностью поглощенная его рассказом, стараясь понять каждое его слово. Гарт обвел их внимательным взглядом, и кровь закипела у него в жилах. Он почувствовал в себе бьющую потоком энергию и силу. Казалось, он готов бы взлететь от счастья. Ему было наплевать на весь мир, который вдруг потерял для него всякое значение, стал несущественным, второстепенным. Только сейчас он понял, как был жестоко обделен вниманием к своим научным поискам со стороны самых близких ему людей.

Гарт осторожно положил свою руку на больную руку жены и улыбнулся. В его взгляде была благодарность за все, что она для него сейчас сделала. Стефания, наверно, и не догадывалась о том, что пять минут назад она возродила к жизни своего мужа.

Он вернулся к своему рассказу, сделав краткий обзор того, что творилось в эти месяцы в ведущих генных лабораториях всего мира, припомнил темы конференций, на которых присутствовал, вопросы, разбиравшиеся на семинарах с его участием.

Основной задачей, которую ставили перед собой все без исключения исследователи, было получение наиболее полной информации о заболеваниях, связанных с искажением генетического кода человека. При гемофилии, например, в структуре ДНК, отсутствует или ослаблен механизм формирования веществ, свертывающих кровь. Ученые планировали изолировать клетку с поврежденной ДНК и нормальную клетку от здорового человека. Затем нужно было перенести часть здоровой клетки, в которой заложен этот механизм, в клетку с поврежденной ДНК, срастить их вместе и вывести целую культуру подобных клеток, добиваясь такого количества, которого было бы достаточно для того, чтобы после их введения в больной организм заболевание в нем прекратилось. В результате человек полностью излечивался бы и ему уже не грозила смерть от потери крови при малейшем порезе.

Одновременно Гарт и его коллеги создавали вакцины против болезней. Они хотели вычленить из клетки те гены, которые ведают формированием антител против той или иной болезни, затем срастить эти гены с бактерией, создать культуру подобных бактерий, имеющих способность размножаться с потрясающей скоростью, и тем самым создать целую «фабрику» по производству необходимых антител. А потом можно было бы легко использовать бактерии с этими антителами для борьбы с разными заболеваниями. Например, как интерферон, которому прочили будущее избавителя людей от вирусных инфекций и рака.

Или, предположим, можно было срастить бактерию с генами, формирующими гормоны. Затем — тот же процесс: вывести культуру бактерий, отделить гормоны и применять их для успешного и радикального лечения множества заболеваний. Таким образом, например, был получен инсулин для борьбы с сахарным диабетом.

Сабрина была поражена услышанным.

— Я не знала, что гемофилию и диабет уже можно излечивать.

— Пока нельзя. Я рассказал вам о наших планах, о том, что будет достигнуто в скором времени. Пока же остаются вопросы, на которые нам еще только предстоит дать ответ.

Сабрина подняла глаза на Гарта. Его взгляд был пронзительным и горящим. «Он смотрит далеко в будущее, — подумала она. — И впереди у него неограниченные горизонты. Удивительный человек!»

— Не так уж это и легко, — сказала она вслух, — каждый день возвращаться домой, где нужно подстричь газон и порой заменить прокладки в протекающем кране, когда мысли заняты проблемой расчленения ДНК и изменением форм жизни. Он устремил на нее взволнованный взгляд.

— Спасибо… — сухо проговорил он, стараясь скрыть волновавшие его чувства. — Ты даже не представляешь, как много это для меня значит. Твои слова. — Наступила пауза. Гарт обвел взглядом всю семью. — Ладно, наука наукой, а тарелки-то еще не вымыты!

— Мы же тебя слушали! — обидчиво воскликнул Клифф. — Нельзя же делать сразу два дела!

— Значит, ты не хочешь вымыть посуду?

— Ты знаешь, как я устал.

— Ну, хорошо, оставим на утро. Пенни тебе поможет. А теперь уже поздно, вам обоим давно полагается лежать в кроватях.

«Действительно, уже поздно», — подумал он и откинулся на спинку стула, блаженно прикрыв глаза.

Когда они последний раз вот так все собирались поболтать за семейным столом? Он уже и не помнил. Но сколько сил Гарт положил на то, чтобы это, наконец, случилось. И вот все прошло как бы само собой, случайно… Он взглянул на жену и улыбнулся. Это ее надо благодарить.

— Теперь тебе все ясно?

— Я бы хотела еще что-нибудь почитать на эту тему. Страшно интересно.

— Волнующе, — согласился он.

Его и, правда, всегда волновало то, что он способен делать в своей науке ощутимые прорывы вперед, вселять надежду в людей, которые уже давно ее потеряли… Однако сейчас его волновало больше всего то, что Стефания прочитала статью, разговорила его за столом, попыталась понять его… Только сейчас Гарт понял, что в последнее время совсем забыл о своей семье, жене, детях. Но после этого ужина он уже не мог представить себе как такое могло случиться.

Гарт подошел к ее стулу. Встав за спиной Сабрины, он положил руки на ее плечи, потом опустил их ниже и накрыл ими ее груди. Наклонившись, он поцеловал ее волосы, закинул назад выбившуюся прядь.

— Знаешь…

— Нет! — вдруг резко выкрикнула она, скинула с себя, его руки и, вскочив со стула, быстро отошла к другому концу стола.

Она сильно побледнела, глаза ее горели жарким огнем, но лицо застыло, губы поджались.

— Не сейчас… Не надо… Мне еще…

Гарт был ошарашен. В нем тут же поднялась ярость. Его дразнили весь вечер, а под конец оттолкнули! Оказывается, все, что, было, являлось всего лишь очередным капризом жены!

Он резко развернулся и направился к входной двери, чтобы уйти. Его задержал ее голос:

— Прости меня. Прости… — Ее голос дрожал. Он обернулся: она не смотрела на него, потупив взор. — Мне… Мне стало больно… Мои шрамы… Я думала, ты понимаешь, сколько неприятностей они мне причиняют.

— Чепуха! — выкрикнул он, стоя в дверях. — Оказывается, не только Долорес умеет воздвигать перед собой барьеры, когда ситуация принимает нежелательный оборот! Она могла бы брать уроки у тебя! — Голос его звенел, как натянутая струна. — Не волнуйся: я тебя больше не побеспокою! Насилие не доставляет мне радости. И не возбуждает. Да и ты не возбуждайся понапрасну!

С этими словами Гарт выскочил из дому, сильно хлопнув за собой дверью. Взглянув в окно, Сабрина увидела, что он быстрыми шагами удаляется в сторону озера.

Гарт, тяжело дыша, вслух ругал свою жену и себя самого за то, что позволил ей так легко обвести себя вокруг пальца. Какого черта ей от него надо? Если она не хочет его, почему не скажет об этом прямо?

Он долго ходил в сумерках по берегу и вернулся в дом, когда все уже спали. Свет горел в гостиной и на кухне. Кто-то оставил ему на столе поздний ужин. Он не притронулся к еде, а сразу прошел в кабинет. Гнев все еще мучил его. Он лег на диван, не разложив его и не постелив белья.

Гнев его был так силен, что не прошел и к утру, когда Гарт проснулся. Он встал раньше всех в доме и тут же, не позавтракав, ушел в студгородок. Там он рассчитывал забежать в студенческий кафетерий.

— Тебе нужен теннис, — сказал Нат Голднер, пытаясь вывести приятеля из мрачного расположения духа. — То, что заставляет тебя корчить такие страшные рожи, может быть изгнано из сознания только двумя способами: необходимо либо треснуть по мячу, либо по лицу оппонента. Предлагаю себя. Не в качестве оппонента, в качестве партнера по партии в теннис. Что скажешь? Может, просто хочешь выговориться?

— Уволь. Лучше сыграем. Хорошая мысль.

Они играли не на очки, поэтому долго не разыгрывали мячи и не осторожничали. После часа бешеных физических упражнения с ракеткой в руке Гарт почувствовал, что напряжение начинает отпускать его. Нат не мог на него на глядеться.

— Здорово! Отличная игра! Представь, что было бы, если бы я был хоть вполовину зол, как ты! У тебя еще осталось время на второй завтрак?

— Столько времени, что девать его, проклятое, некуда. Но к десяти мне надо быть в лаборатории. Они отправились в «Факультетский клуб», старенький каркасный домик, находившийся неподалеку от студгородка. Сели в нише с окном, выходившим на озеро. На горизонте было видно грузовое судно, глубоко осевшее в воду.

— Полные трюмы, — прокомментировал Нат увиденное и тут же атаковал свою яичницу. — Уголь везет на зиму. Трудно в такой день представить себе, что на свете бывают зимы. Как Стефания? Гарт намазывал масло на свой ржаной тост.

— О, она в полном порядке!

— Ни болей, ни мигрени? Гарт поднял на него глаза.

— Странно слышать такое старомодное словечко от современного врача.

— Мне оно нравится. Как еще я могу описать, одним словом подавленность и раздражение пациента плюс неустойчивость его поведения?

— И все это из-за сломанной руки?

— Из-за травмы и шока. Стефания рассказывала тебе о служанке, которую послала к вам в дом Долорес?

— Только то, что она хорошо потрудилась… Когда же это было? Позавчера. Во вторник. Это было очень любезно со стороны Долорес. Она что, хотела что-то передать мне?

— Согласно словам Долорес, которая цитировала Хуаниту, она хотела только сказать: «Эта леди определенно знает, что ей нужно. Она отдает распоряжения с королевской легкостью и непринужденностью».

— Это Стефания-то?! Чепуха! Она всегда чувствует себя не в своей тарелке, когда приходится кем-нибудь командовать.

— Я всего лишь цитирую Долорес.

— Которая, в свою очередь, цитирует Хуаниту. Которая, возможно, здорово преувеличивает.

— Расслабься, Гарт, никто не нападает на твою Стефанию.

— Что еще достойная доверия Хуанита просила передать через Долорес?

— То, что Стефания обедала во внутреннем дворике, а Хуаниту оставила на кухне.

— Ну и что?

— У нас здесь женщины всегда едят за одним столом со своими служанками. Так принято. Я сам этого не видел, но ведь меня никогда не бывает дома.

— Почему они должны непременно есть вместе?

— Откуда я знаю? Наверное, это делается для того, что бы не обидеть служанок. Или чтобы показать, как они их любят, как им доверяют. Не знаю… Во всяком случае, Стефания повела себя иначе.

— Она не привыкла к Хуаните. У Стефании никогда не было слуг.

— О’кей. Я же говорю тебе, никто на твою женушку не нападает. Но, являясь ее лечащим врачом, я должен знать о ней как можно больше. Особенно если она немного не в себе. У нее произошло сотрясение мозга, Гарт. Она очень напугана. Порой страх укрепляется в сознании людей. Пациенты начинают думать, что их травма неизлечима, а доктора только и делают, что врут им в лицо, проводя одно временно тайные беседы с их родственниками. Эти страхи и настороженность заставляют людей вести себя неестественно, непредсказуемо, у них часто появляется раздражение на окружающих и прочее в том же роде. Если наступает такой сложный период, мы, врачи, обязательно должны знать об этом, чтобы вовремя оказать необходимую помощь. Ну, как у нее дела?

Гарт оставил тост недоеденным и стал наливать вторую чашку кофе.

— Кажется, нормально… Говорит, что шрамы болят. Вот и все, пожалуй. Нат вздохнул.

— Если так будет продолжаться и дальше, то боли скоро оставят ее, и она окончательно поправится. Гарт кивнул.

— Если я понадоблюсь тебе, ты знаешь, как меня найти, — добавил Нат.

— Ты именно тот человек, Нат, к которому я всегда приду, когда мне потребуется помощь или поддержка. Я очень ценю твою проницательность, острый глаз и честность. И еще я очень ценю нашу дружбу. И, разумеется, теннис.

Кстати, когда у наших ребят очередная игра в футбол? Я хотел спросить сегодня утром Клиффа, да забыл.

— Завтра. А в следующий вторник заканчивается сезон. Мне не нравится, как с ними обращается тренер, но мы, увы, не можем его заменить…

Болтая о своих сыновьях и футболе, они закончили пить кофе, и вышли на воздух. Гарт был уверен, что они выглядят как два уважаемых профессора, у которых идеальные семьи, безукоризненные репутации, у которых нет таких проблем, каких нельзя было бы решить партией в теннис или дружеским разговором за чашечкой дымящегося кофе.

Он взглянул на свое отражение в стеклянной двери лаборатории. «Такой ли я человек? — спросил он себя. — Такая ли у меня семья? Как я могу быть спокойным, если не понимаю свою жену? Похоже, она сейчас терзается мыслью: разводиться со мной или еще подождать? Что с нами происходит? Мы меняемся, но в какую сторону? Неужели мы становимся друг другу совершенно чужими?..»

Клифф всячески оттягивал возвращение домой. Если Пенни заявится первой, она, возможно, помоет тарелки, которые остались от завтрака. Он очень хотел, чтобы мама поскорее сняла свой гипс и возвратилась ко всем домашним делам, которые выполняла раньше… Впрочем, у Клиффа было странное чувство. Ему казалось, что мама уже не будет все делать в доме так, как делала еще недавно. Или будет, но совсем не так. Клифф и Пенни теперь не могли сказать точно, что она будет делать, а что нет. И забудет ли она то, что обычно забывала?

Теперь она уже не бесилась, как это бывало раньше. И вообще она уделяла Клиффу и Пенни не так много внимания, как еще месяц назад. Дети не могли понять, в чем тут дело. Видимо, в сломанной руке. Это являлось единственным объяснением. А может, и что-то другое… Кто знает?

По крайней мере, мама уже вновь начала готовить еду, правда, пока лишь с помощью папы. Но это была уже серьезная заявка на то, что вскоре она сможет вернуться и к другим домашним делам. А пока Клиффу приходилось много работать по дому после занятий в школе и футбольных тренировок. Он считал это несправедливым. Надо поговорить об этом с мамой. На днях у них уже был небольшой разговор, и Клиффа приятно удивило то, что к нему обращаются как ко взрослому.

— Мам! — крикнул он, захлопнув за собой входную дверь и вываливая учебники на диван в гостиной. Он нашел мать на кухне, сидящей рядом с Пенни.

— У нас разговор! — сказала Пенни.

— Ты не вымыла посуду, — глядя в сторону раковины и морщась, проговорил Клифф.

— Сегодня твоя очередь.

— Я хочу поговорить с мамой.

— Но сейчас я разговариваю с ней!

— Мам… — начал, было, Клифф.

— Я могу составить график приема посетителей, — предложила Сабрина.

Клифф был смущен: он ожидал выговора за пререкания с сестрой. Но мама на этот раз почему-то не возмутилась. Наоборот, кажется, ей было приятно, что она нарасхват.

— Клифф, как насчет того, чтобы взять еду, молоко и поесть во дворике? Через несколько минут я освобожусь.

Пенни молчала, пока Клифф забирал продукты и молоко. Прихватив напоследок коробку с солеными хлебцами, он скрылся за дверью. Тогда девочка вновь повернулась к Сабрине:

— Так вот… Когда они ведут свои разговоры, я чувствую себя какой-то дурой и… меня пугает…

— Что тебя пугает? — спросила Сабрина.

— То, о чем они болтают. На переменах. Ну, ты понимаешь меня.

— Не совсем. О чем они болтают?

— Ну, это… Ну, ты знаешь… О том, как трахаться там, лапаться, мастурбировать и прочее…

— Пенни! Она покачала головой и опустила глаза.

— Ну, вот! Я так и знала, что ты взбесишься. Нет, правы те, кто говорит, что с матерью ни о чем не договоришься, но мне больше не с кем посоветоваться, пойми! Барбара? Да она знает об этом не больше моего! А если спросить учителя… Нет, я не могу. Если кто-нибудь узнает, я помру!

Сабрина согласно кивала головой, будто что-то вспоминая. К учителю действительно никто за этим не ходит. Через полчаса все станет известно всему классу. А с девчонками тоже об этом не поговоришь: поднимут на смех из-за твоего невежества. Но неужели Пенни нельзя подождать с этой проблемой какой-то месяц? Уже даже меньше. Вот вернется из Лондона Стефания… В конце концов, это материнская обязанность. Сабрина, взглянув на лицо Пенни, увидела на нем выражение страшного смущения, неловкости и тревоги и поняла, что не может вот так просто отказать в совете.

— Погоди… — Сабрина прошла к раковине, чтобы налить стакан воды и тем самым выиграть немного времени.

«Что я знаю о современных девчонках? Когда мы были в возрасте Пенни, нас волновали совершенно иные проблемы. Мы и не знали ничего такого. Как так вышло, что одиннадцатилетняя девочка уже вовсю рассуждает о том, как трахаться или как мастурбировать? Почему бы ей вместо этого не подумать о мороженом или об уроках плавания?» Сабрина вернулась к дивану.

— Пенни, неужели у вас, нет уроков здоровья или еще чего-нибудь в этом роде, где вам рассказывают о строении тела и о том, как человек взрослеет?

— Да есть у нас сексуальное образование, но это все чепуха. Пустая болтовня о сперме, яичниках, менструациях и венерических болезнях… Все это давно известно. Чепуха, я не это имела в виду. Сабрина изумленно посмотрела на Пенни:

— А что ты имела в виду?

— Я не хочу этим заниматься. «В шестом-то классе?!»

— Разумеется, тебе не нужно этим заниматься! А кто тебя заставляет? Никто не вступает в половые отношения в твоем возрасте.

— Да, но когда они ведут эти разговоры… О том, что мальчишкам больше всего нравится… И как здорово обниматься с ними… Я чувствую себя последней дурой. Я не хочу! Может, со мной что-то не так? Не хочу, и все! Никогда! Как представлю, так в дрожь бросает… Как подумаю о том, что ребята будут трогать меня там и тыкать в меня свои пенисы!.. Но когда я говорю это, девчонки смеются…

— Какие девчонки? — спросила Сабрина.

— Да из моего класса. У них уже началась менструация, и они все поголовно носят лифчики, а ты мне еще не купила ни одного…

— Да, но, Пенни… — растерянно проговорила Сабрина, автоматически бросив взгляд на плоскую грудь девочки.

— Я знаю, но в раздевалке я чувствую себя соплячкой! И все вокруг меня только и делают, что шепчутся, хихикают и болтают разные гадости…

Сабрина потрясение слушала нехитрый рассказ Пенни, и перед ней постепенно раскрывался образ поколения, о котором она не имела ни малейшего представления. В одиннадцать она и Стефания мнили себя бесстрашными девчонками, ибо к тому времени уже убегали от шофера. Но что нового может предложить взрослая жизнь этим девочкам, если они обо всем знают уже в школьном возрасте?! Или, может быть, к сорока годам они вернутся к детским «играм»? Она вздохнула. Ей было не до шуток. Пенни была дико смущена, чувствуя себя угнетенной, и ожидала помощи от матери.

— Понимаешь, — продолжала Пенни, — мне плевать, что они делают и о чем они болтают. Если им это нравится — о’кей. Но мне-то больше нравится другое. Рисовать эскизы или шить костюмы для кукол, ну, ты знаешь… Так вот я и спрашиваю: может, со мной что-то не так? Может, я ненормальная?

— Нет, — спокойно и твердо ответила Сабрина. — Ты самая нормальная из всех своих одноклассниц.

— Правда? Нормальная? А то, что я тебе говорила?

— Это… естественно. Когда повзрослеешь, ты изменишь свое мнение о половых отношениях между мужчиной и женщиной.

— Ты имеешь в виду траханье?

— Да, можно употребить и это слово. Но я не хочу им пользоваться. И скажу почему. Ты никогда не слышала, что половые сношения еще называются любовью?

— Конечно. Это всякий знает.

— В самом деле? Но некоторые предпочитают называть это траханьем. Как ты думаешь, почему так происходит?

— Не знаю… Наверное, это слово им просто больше по душе.

— Пенни, как ты думаешь, почему половые сношения называются любовью?

— Потому что… Ты любишь кого-нибудь и занимаешься с ним…

— А если не любишь, но занимаешься? Пенни нахмурила лобик, потом пожала плечами.

— Понимаешь, можно устраивать многочисленные сексуальные эксперименты. И если тебе повезло, и ты делаешь все правильно, тебе очень приятно. Ты можешь заниматься этим со множеством ребят и множество раз, и каждый раз тебе будет все приятнее и приятнее. Все равно как чесать ранку или есть жареный бифштекс после суточного голодания. Остановиться очень трудно. Тогда это называется траханьем. Но бывает так, что ты с помощью секса хочешь передать всю глубину своих чувств, испытываемых по отношению к какому-то парню. Тогда это называется любовью. Она взглянула за окно, где цвели поздние розы.

— Половая близость, половая любовь — это одно из самых сильных средств, с помощью которых ты можешь показать кому-нибудь, что ты так его любишь, что хочешь стать частью его. Есть много способов дать понять, как тебе нравится тот или иной парень: вы ведете, друг с другом бесконечные разговоры, обмениваетесь интимными шутками, кидаете друг на друга украдкой взгляды из разных концов комнаты на дружеской вечеринке, проводите вместе свободное время. Но половая близость — нечто большее, качественно иное. Это единственный способ сблизиться с любимым физически так же, как ты можешь сблизиться с ним духовно. Сабрина переплела свои пальцы с пальцами Пенни.

— Примерно так. Все сплетено. И мысли, и тела. И тогда ты понимаешь, что это любовь. По-моему, твои одноклассницы не имеют об этом никакого понятия. А может, им уже на это наплевать.

Сабрина взглянула на их скрещенные вместе руки и покачала головой:

— Знаешь, Пенни… Тебе нужно подождать. Пусть остальные делают, что им нравится. Не позволяй себе подражать им только из страха, что они будут смеяться над тобой. Не превращай любовь в траханье. Не превращай таинство в обычное действие, как рукопожатие, например. Жди появления в твоей жизни того, кто покажется тебе настолько особенным и милым, дорогим, что ты захочешь выразить ему свои чувства таким способом. Половая близость — не рукопожатие и не спорт после школы. Половая близость — сложный язык, Пенни. На этом языке говорит твое тело. Оно сообщает возлюбленному: «Я люблю тебя». Жди своего часа. Жди того, кому ты захочешь признаться в любви глазами, губами и всем телом.

Встретившись глазами с взглядом Пенни, в котором застыли восторг и изумление, Сабрина услышала эхо своих слов. И тут что-то надломилось в ней. Она почувствовала себя опустошенной и подавленной.

«Я не следовала в жизни своим же собственным советам. Я жалею…»

— Но если секс прекрасен, почему вы с папой почти никогда им не занимаетесь?

Наступила пауза. Со двора доносились ритмичные удары мяча о стенку: Клифф тренировался.

— Почему ты так решила? — спросила, наконец, Сабрина.

— Да он почти никогда не спит вместе с тобой. С некоторых пор. Это означает, что вы больше не любите друг друга?

— Нет, — быстро ответила Сабрина, не в силах видеть тревогу на личике Пенни. — Взрослые испытывают друг к другу сложные чувства, которые трудно объяснить одним словом. Они могут любить друг друга и, тем не менее, не иметь какое-то время половых отношений… ну, это что-то вроде отпуска, который они берут, чтобы отдохнуть друг от друга и разобраться в себе. Человеку необходимо иногда уединиться.

— Поэтому ты уехала в Китай?

— Это была одна из причин.

— А знаешь, у нас много ребят в школе, у которых родители разведены.

— Мы же не разведены! — тут же ответила Сабрина и укорила себя за излишнюю горячность, которая могла вызвать подозрения у дочери. Затем добавила спокойнее: — Мы не собираемся этого делать, Пенни.

— А когда ты уехала в Китай, мы с Клиффом думали, что этого как раз и следует ожидать. Ты уехала, а папа остался. Он очень горевал.

Сабрина от полноты чувств обняла Пенни за голову и прижала ее к своей груди.

— Я люблю тебя, мамочка. Не уезжай больше. Сабрина поцеловала ее в голову… Волосы у Пенни были темные и вьющиеся, как у Гарта… Сабрину захлестнула волна такой любви, о которой она даже и не подозревала.

«Не бойся, Пенни, я не дам тебя в обиду».

— Я тоже люблю тебя, девочка, — вслух сказала она.

Клифф, видимо, совсем потерял контроль над собой и колотил мячом о стену что было мочи. При каждом его ударе Пенни и Сабрина непроизвольно вздрагивали.

Наконец пытка окончилась.

— Эй! — крикнул он, просовывая голову в дверь. — Ну, вы закончили?

«Мне нужно взять пятиминутный тайм-аут», — подумала Сабрина. Но она понимала, что Клиффа это не устроит.

— Да. Заходи.

— Я могу остаться? — спросила Пенни. Сабрина вопросительно взглянула на Клиффа.

— Нам обязательно говорить наедине?

— Да нет, чего там, — махнул рукой Клифф, оттесняя сестру с ее места. Пенни опустилась прямо на пол, раскрыла свой альбом и стала рисовать в нем очередной эскиз. — Я… насчет работы по дому.

— Да? — удивилась Сабрина, улыбнувшись.

— Мне она не нравится, — буркнул Клифф. — И мне кажется, что я могу не заниматься ею. У меня и так дел по горло! Во-первых, школа, во-вторых, тренировки по футболу. А тут — еще работа по дому!

— Так, и что?

— Ну… три дела сразу. Слишком много.

— Два дела, если это вообще можно так назвать. Школа и футбол.

— Ну, хорошо, два. Но я еще работаю по дому. Где ты видела человека, у которого одновременно три работы?

— А как же я?

— Ты? Ну, ты ведь… мама.

— Отлично, я мама. И что это означает? Подумай сам. Я прибираюсь в доме, то есть выполняю работу служанки. Поверь мне, это не так приятно, как играть в футбол. Я повар. Вторая моя работа. Считай дальше. Я вожу вас на машине. Значит, еще и шофер. Три. Я стираю. Четыре. Садовник. Пять. Переставляю в доме мебель. Значит, дизайнер. Шесть. Я принимаю наших общих друзей и знакомых. Семь. Я ухаживаю за вами, когда вы заболеете. Восемь, если не возражаешь. Я работаю в университете. Девять, согласен? — «Интересно, Стефания делает все это?» — И, наконец, я, как ты сказал, обоим вам мама. А Гарту жена. Вот уже одиннадцать. Я могла бы кое от чего отказаться, сославшись на то, что совмещать одиннадцать работ трудновато. Так сколько, ты говоришь, у тебя дел сразу? Клифф смотрел на Сабрину выпучив глаза:

— Но… Ты ведь должна делать все это…

— Кто тебе сказал? Клифф задумался, взвешивая возможные ответы.

— Библия, — наконец нашелся он. Она звонко рассмеялась.

— В Библии также рассказывается о женщинах-воинах, которые проламывали мужчинам головы своими мечами. Ты хочешь, чтобы я еще и этим занималась?

— Нет, но… Ну, допустим, об этом не сказано в книжках и законах, но ведь всем же известно, что должны делать матери! Что они всегда делали и делают… Семейные традиции, которые не меняются со временем.

Она серьезно кивнула.

— А что должны делать сыновья?

— Ходить в школу.

— Это только в двадцатом веке. А раньше все было иначе. Все — за исключением разве что детей богачей — работали по двенадцать-четырнадцать часов в сутки на фабриках и угольных шахтах. Зарабатывали деньги, чтобы помочь родителям.

— Но это когда было!.. Она притворно изумилась и всплеснула руками:

— Подожди! Но ведь ты же говорил, что семейные традиции не меняются со временем. С минуту Клифф тупо смотрел на мать, ничего не соображая, потом вдруг широко улыбнулся:

— Поймала!

И они все расхохотались. Сабрина достала Клиффа здоровой рукой и, смеясь, схватила его за нос. Тут уж не сдержалась и Пенни. Они будто обезумели. Хохот, наверное, разносился далеко по округе. Такими их и застал Гарт, когда вернулся с работы и зашел на кухню. Сабрина тут же осеклась:

— Клифф, мы проболтали с тобой целый день, а что приготовлено на ужин?

— Да мы еще даже посуду не вымыли, — спохватился он, вскакивая с дивана.

— Привет, пап. Что нового сегодня открыл?

— Работаю над одной темой, но спешить не хочу, чтобы не разочаровать своего придирчивого сына, — ответил Гарт, однако глядел он в это время на Сабрину. — Я принес мясо. Если ты скажешь мне, как ты его сделала на прошлой неделе, я постараюсь управиться сам.

— Я сделаю, — проговорила робко Сабрина, вставая.

— Ничего, ничего, сиди. Мне хочется самому попробовать.

Гарту нравилось делать что-нибудь вместо жены, тем более что ему редко выпадала такая возможность. Обычно она бралась за любое дело сама, вне зависимости от своего самочувствия, и он не мог отговорить ее. Ему нравилось, когда она нуждалась в его помощи.

Сабрина села. Гарт тут же налил два стакана вина и поставил их перед ней на стол. Затем, следуя ее подробным инструкциям, он размолол перец в новой ступке, и вдавил перчинки в мясо с обеих сторон. Рядом с ним у раковины стоял Клифф. Он мыл тарелки и рассказывал о том, что происходило в тот день у них в классе. Сабрина заворожено смотрела на отца и сына, работавших вместе. На полу у ног матери вновь примостилась Пенни. Она рисовала, и что-то напевала себе под нос, полностью погрузившись в свой мир и начисто забыв обо всех. Сабрина же не забывала о семье ни на минуту.

И хотя у нее не совсем гладко складывались отношения с Гартом, ей казалось, что семейная жизнь уже крепко затянула ее в свои сети. И ей нравилось быть в такой атмосфере, чувствовать себя частью небольшого замкнутого мирка.

И все это несмотря на то, что вчерашний гнев Гарта так и не разошелся, повиснув в воздухе над ними.

Немного позже Гарт опустился на диван рядом с ней. Она инстинктивно отодвинулась в сторону. Он не заметил этого, глядя на свой стакан с вином.

— Я должен перед тобой извиниться за вчерашнее. Не знаю сам, с чего я сорвался… Это было глупо с моей стороны, я приношу свои извинения. Тем более что весь вечер прошел так чудесно… до того момента. По крайней мере, я давно себя не чувствовал таким счастливым.

— И я тоже. Я тоже должна извиниться…

— Ты-то тут при чем? Ничего. Ты, главное, не волнуйся, пройдет несколько дней, и к тебе вернется твое привычное равновесие. Мне раньше следовало бы догадаться. Вместо этого я повел себя глупо и нетерпеливо, как подросток…

Сабрина нахмурилась.

— Кто тебе сказал о моем «привычном равновесии»?

— Нат. Мы немного поговорили с ним о последствиях шока и сотрясения. Нам ничего не грозит, слава Богу. Он просто предупредил меня, чтобы я вел себя осторожнее. — Гарт протянул к ней руку ладонью вверх. Немного поколебавшись, она протянула ему свою руку.

— Мне всегда бывает стыдно и неловко, когда я зря обижаю человека. Прости.

— Спасибо, — ответила она мягко и убрала свою руку назад. — Может, мне самой приготовить гарнир?

— Нет. Сегодня ты будешь только отдавать распоряжения, тем самым, разделяя с нами ответственность за возможную неудачу. Что мне теперь делать?

Гарт подключил к готовке ужина Пенни и Клиффа. Сабрина поудобнее устроилась на диване, поджав под себя ноги. Она подсказывала им, что делать, и размышляла. Дни текли своим чередом. Новая жизнь приобрела свой размеренный ритм. Но Сабрина не переставала терзаться противоречивыми мыслями. Ее жизнь здесь уже не походила на недельное приключение. Она уже не чувствовала себя временной гостьей. Здесь был ее дом, здесь была ее семья. Она привязалась к этой жизни сотнями невидимых нитей, ее планы строились не только на день вперед, а на неделю, даже на две…

Но как она может строить какие-то планы? Она не имела права изменять размеренную жизнь этого дома, ибо он был не ее. Она не имела права начинать дела, которые не могла закончить до своего отъезда в Лондон. Она не могла позволить себе совершить ни единой ошибки, ибо это сразу выдаст ее с головой. Она не имела права любить Пенни и Клиффа, ибо потом ей будет невыносимо тяжело расставаться с ними… И вот Гарт еще… Гарт.

От него она более всего обязана держаться в стороне.

— Ужин готов, — улыбаясь, объявил Гарт и протянул руку, чтобы помочь Сабрине подняться с дивана. В пятницу Хуанита снова пришла. Но вначале позвонила Долорес:

— Не будь с ней такой строгой. Она не любит, когда ей приказывают.

— Долорес, но я ведь должна буду сказать, что хочу, чтобы она сделала.

— Не надо. Пусть делает то, что нравится. В этом случае у нее все прекрасно получится, вот увидишь. Ты, конечно, можешь вносить предложения, но что же касается обеда…

— Звонок в дверь. Поговорим позже, Долорес.

Ни слова не говоря, Хуанита сразу же принялась за уборку комнат. Сабрина же стала делать то, что, по ее мнению, должна была делать Стефания в это время года: она убирала летнюю одежду и доставала из шкафов зимнюю. В полдень к ней подошла служанка:

— Как насчет обеда? «О, где вы, миссис Тиркелл?!»

— Посмотрите в холодильнике. Что вам понравится, — сказала Сабрина.

Она как раз складывала свитера. Гипсовая повязка здорово мешала, и в результате одежда посыпалась на пол. Хуанита живо подобрала ее.

— Миссис Голднер и некоторые другие леди обычно сами готовят мне еду…

Сабрина приняла из ее рук свитера.

— Спасибо. Скажите, Хуанита, а вы для себя готовите дома?

После некоторой паузы служанка утвердительно кивнула.

— Да, мэм, — сказала она и сошла по лестнице вниз.

Через час, когда Сабрина сама захотела поесть и спустилась на кухню, она увидела оставленное на столе блюдо с холодным нарезанным мясом, помидорами и французской булкой. Рядом, завернутые в салфетку, лежали столовые приборы, и стоял стакан сока. Пока Сабрина с удивлением разглядывала сервировку, из гостиной показалась Хуанита.

— Очень любезно с вашей стороны. Большое спасибо. Вы сами уже поели?

— Да, мэм.

И Хуанита вернулась в гостиную. Позднее они встретились на дворе, где Сабрина подстригала розы.

— Каждая вторая среда у меня свободная. Если хотите, я могу приходить к вам.

— На сколько вы рассчитываете, Хуанита?

— Тридцать долларов плюс расходы на транспорт.

Могут ли они себе это позволить? Сабрина не знала, Стефания обычно сама выполняла все работы по дому. Но это Стефания! «Почему я должна на себя все это взваливать? — подумала Сабрина. — Ведь дома меня обслуживает миссис Тиркелл. К тому же я буду здесь всего несколько недель. Когда Стефания вернется, она все равно все изменит по своему вкусу и привычкам, а пока…»

— Хорошо. Значит, на следующей неделе? Или через среду?

— На следующей неделе.

— Отлично.

И Сабрина вновь занялась розами. Она понимала, что только что между ней и Хуанитой состоялось нечто вроде игры «чья возьмет?». И обе остались в выигрыше: Хуанита по-своему убралась в доме, Сабрина не стала готовить обед.

Оставался вопрос: за кем последнее слово в этом споре? За Хуанитой, она, во всяком случае, так решила. Сабрина едва удержалась от смеха.

«Ну, ничего, — подумала она. — Подожди! Вот придет Гарт!»

На ужин они доедали то, что им принесли друзья и знакомые за эти дни. Сабрина молча ела и слушала, как Гарт и Клифф обсуждали футбольную игру, которая состоялась днем. Клифф забил два гола.

— Жаль, ты не видела, мам! Это было так здорово! Наследующей неделе состоится последний матч сезона. Ты придешь поболеть? Мне всегда нравится, когда вы с папой сидите на трибунах. Я лучше играю.

— Конечно, приду, — сказала она. — Я думаю, что Пенни нужно подумать об этом.

После этого она вновь замолчала и стала слушать их разговоры. Гарт постоянно смотрел на нее вопросительным, выжидающим взглядом. Он думал, что она вот-вот поведет беседу за столом или хотя бы включится в нее, но этого не происходило. В последнее время она была так разговорчива, и вот на тебе…

Сабрина молчала, ибо наблюдала за семьей со стороны.

— Голова все еще болит? — поинтересовался Гарт после ужина.

— Да, немного. Но боль забилась куда-то далеко внутрь, превратилась в такой… тупой шум, к которому я уже привыкла.

— Ты сегодня такая тихая. Плохой день выдался?

— Наоборот, хороший. Даже смешной…

Пенни принесла коробку с мороженым, и пока Гарт раскладывал его по тарелкам и наливал кофе, Сабрина рассказала ему о том, как она общалась с Хуанитой. Он то и дело срывался на смех, но был очень удивлен:

— Ты всегда говорила, что чувствуешь себя неуютно, когда приходится отдавать кому-нибудь распоряжения. И поэтому, дескать, нам не нужно иметь прислугу.

— О! Не знаю, чем объяснить произошедшие перемены. Разве что сломанной рукой и ноющей головой. Но теперь мне вдруг стало нравиться распоряжаться. Кроме того, Хуанита не только заставила меня съесть приготовленный ею обед, но и уговорила нанять ее. Гарт изумленно вскинул брови:

— Ты наняла ее?

— На один день в неделю.

Сабрине надоело защищаться и оправдываться. Она привыкла к этому. В Лондоне она никогда ни перед кем отчитывалась за принимаемые ею решения. За них она отвечала только перед собой. Интересно, всегда ли советовалась Стефания с мужем, когда предстояло немного потратиться?

— Отлично, — сказал он, наконец. — Сама знаешь, сколько раз я сам предлагал так поступить. Просто стоило прежде поговорить со мной, обсудить…

«Я ни с кем не обсуждаю своих планов?» Но вдруг она вспомнила Антонио, который сидел напротив нее в «Ле Гавроше» и небрежно разрешал ее проблемы, говоря, что он избавит ее от ее же «лавчонки». Роскошь ли то, что она ни с кем не обсуждает своих планов? Или бремя?

— Прости, — сказала она Гарту. — Мысль явилась как-то сразу и…

Зазвонил телефон. К нему подскочил Клифф, затем крикнул:

— Мам! Это тебя! Тетя Сабрина!

Сабрине трудно было расслышать далекий, прерываемый помехами голос Стефании из Лондона. Она говорила что-то насчет Антонио. Легок на помине!.. Чувствовалось, что она чем-то встревожена.

— Я перезвоню тебе, — сказала Сабрина. — В выходные.

— Нет! — слабея, донесся голос Стефании. — Меня не будет в стране.

— Тогда в понедельник, — предложила Сабрина и добавила: — Не бери в голову Антонио.

Что бы там с ним ни было, все это сейчас казалось Сабрине бесконечно далеким и несущественным.

В выходные она вообще забыла об этом звонке. Незаметно для себя она полностью погрузилась в новую жизнь и семейные заботы. Она с Гартом работала по дому, во дворе, иногда прибегала к помощи детей. Они разговаривали о разных семейных делах. Сабрина вновь стала готовить еду, выбирая наиболее интересные рецепты из кулинарной книги своей сестры. Она не могла не внести кое-каких дополнений лично от себя. И дошло до того, что в воскресенье вечером, за чашкой кофе после ужина, Гарт сказал ей, что она с одной сломанной рукой готовит гораздо лучше, чем большинство шеф-поваров с двумя здоровыми.

Он даже и подозревать не мог, как приятно ей было слышать эти слова в свой адрес. От него…

Сабрина подумала об этом, когда они с Гартом остались одни в гостиной. Сначала они смотрели какое-то шоу по телевизору, затем сели рядышком и стали читать. Дом медленно погружался в тишину. Слабо доносилась магнитофонная музыка. Сабрина подняла глаза от книги и увидела, что Гарт смотрит на нее. Они улыбнулись друг другу. Казалось, что кроме них никто в этом мире уже не бодрствует. Чтобы не показать своего смущения, она вновь вернулась к книжным страницам. В полночь Гарт объявил, что идет спать.

— Завтра рано утром у меня встреча с вице-президентом.

А чуть позже, когда Сабрина погасила в гостиной свет и поднялась в спальню, она обнаружила его лежащим на краю супружеской кровати. Затаив дыхание, стараясь стать невесомой и невидимой, она на цыпочках пробралась к другому концу постели, тихо разделась и легла. Он не шевельнулся. Дыхание его было ровным и глубоким. Она не могла понять, спит он или нет.

В понедельник Гарт предложил ей еще несколько дней не ходить на работу.

— Я позвоню Тэду и обо всем договорюсь, — сказал он, и она согласно кивнула.

«Трусиха, — подумала Сабрина через пять минут. — Все равно рано или поздно придется туда идти». Впрочем, некоторые вещи уже нельзя было больше откладывать. В частности, учительница Пенни уже не в первый раз вызывала ее для разговора. В понедельник, после обеда, Сабрина, наконец, решилась и пошла в школу. Стефания описывала эту женщину, одним словом: «Пугающая». Бросив первый взгляд на учительницу с безупречно прилизанными седоватыми волосами, твердым ртом и негнущейся шеей, Сабрина поняла свою сестру.

— Присаживайтесь, миссис Андерсен. Пенни рассказы вала мне о вашей беде. Очень сочувствую. Как рука?

— Думаю, скоро все будет в порядке.

— Рада за вас. Хотя вряд ли человек может знать наверняка, что творится у него под гипсовой повязкой. Остается только надеяться на лучшее. Миссис Андерсен… Я уже говорила вам в прошлом году, что очень рада успехам вашей дочери, говорю вам это и сейчас. Она прелестный ребенок и хорошая ученица. Однако ей недостает скромности. У девочки слишком сильно развито самомнение. Она излишне своенравна. Вы, несомненно, замечали это за ней. Сабрина спокойным взглядом смерила миссис Кейзи.

— Своенравна, — задумчиво повторила она.

— Она чересчур уверена в себе. Разумеется, я понимаю, что в ее возрасте это неудивительно, но она… Слишком выделяется. Она признает только свое мнение. На мой взгляд, вам, как матери, необходимо немного поработать в этом направлении.

— В каком конкретно? — заинтересованно спросила Сабрина.

— Она должна научиться покорности. Без этого, миссис Андерсен, дети становятся неконтролируемыми. Пенни должна научиться уважать старших, знать свое месте если угодно. Она еще ребенок, и ее время придет, но пока что… Взрослые знают жизнь лучше, чем дети, — это неопровержимая истина. Если дети вдруг будут считать, что их мнение равноценно нашему, как, спрошу я вас, мы можем держать их в руках? Как мы можем учить их? Вы, конечно же, все это хорошо понимаете. И я бы не вызвала вас, если бы в последнее время Пенни не стала особенно непреклоной… Я ценю в детях независимость, но до известных пределов, миссис Андерсен. И я не поощряю, когда дети со всем распускаются.

Сабрина нетерпеливо кивнула.

— Это как-то связано с кукольным представлением?

— Хороший пример. В пьесе драматически описывается покорение Дикого Запада, мексиканская война, золотая лихорадка. Это представление не игра, а элемент учебной программы. Весной я удовлетворила просьбу Пенни о подготовке ею кукольных костюмов. Когда этой осенью у нас в школе начались занятия, у нее уже имелся в распоряжении полный набор эскизов. Она продемонстрировала завидную творческую энергию в работе над ними. Но… когда я указала на некоторые недостатки и предложила их исправить, Пенни заспорила со мной. Когда же я повторила свою просьбу, она наотрез отказалась вносить какие-либо исправления, заявив, что это ее проект и ее идея. Естественно, вы меня понимаете, что я так дела не оставила. Или в классе чувствуется авторитет старшего, или начинается хаос. Я перепоручила сделать костюмы Барбаре Гудман, которая…

— Не поговорив предварительно с Пенни?

— Ах да! Признаю, в этом моя ошибка. Я хотела предупредить ее, но что-то произошло в школе, и на следующий день это как-то вылетело из головы. Я понимаю, она обиделась. Я обязательно принесу ей свои извинения. Для детей является хорошим примером, когда взрослые извиняются перед ними за допущенные ошибки. Но не будем забывать, что если бы Пенни согласилась с моими замечаниями и доработала костюмы, никто не перепоручил бы это другой девочке.

— Миссис Кейзи…

В первый раз за все время разговора учительница взглянула прямо в глаза Сабрине. И увидела в них ледяной блеск.

— Миссис Андерсен, это рядовой случай. Не стоит придавать ему большое значение…

— Прошу вас выслушать меня. Теперь наступила моя очередь, — сказала Сабрина и сделала долгую паузу, что бы учительница до конца уяснила ее слова и как следует приготовилась… — Вы тиран, — очаровательно улыбнувшись, проговорила Сабрина. — И как всякий тиран, вы хорошо умеете рассуждать об авторитете старших и о железном порядке в классе. И о том, что дети должны знать свое место. — Она была так разгневана, что голос ее слегка подрагивал. Впрочем, ей тут же удалось справиться с эмоциями, и она продолжала ровным и спокойным тоном: — Если бы вы работали с такими принципами во взрослом коллективе, все было бы нормально. Взрослые есть взрослые. Они и сами в случае чего могут напомнить вам ваше место. Но вы командуете шестиклассниками. Детьми, которые еще не умеют защищаться и не могут противостоять вам в ваших попытках лишить их независимости и уверенности в себе.

— Вы не можете говорить со мной в таком…

— Вы получаете зарплату из моих налогов, миссис Кейзи. По сути, вы работаете на меня. И прошу вас, дайте мне закончить. Я являюсь матерью Пенни и поэтому делаю и впредь буду делать все, чтобы моей дочери было уютно жить в этом мире. Вы слышите? Я хочу, чтобы она была уверена в себе и своих силах, что позволяло бы ей совершать самостоятельные поступки и иметь свою точку зрения. И без стыда, конечно, просить у окружающих помощь, если она ей будет необходима. Я не позволю вам командовать ею. Вот вы говорили, что необходимо поработать не много «в этом направлении». Работайте в том направлении, в каком вам угодно, но если это будет подавлять мою дочь, берегитесь!

— Да как вы смеете…

— Я еще не закончила. Предлагаю вам два выхода из ситуации. Я могу устроить, чтобы Пенни перевели в параллельный класс, дав понятные объяснения мотивов своего поступка вашему начальству. Или я позволю Пенни остаться в вашем классе, если вы убедите меня в том, что отныне сосредоточитесь исключительно на воспитании и обучении детей.

Миссис Кейзи молчала, вдавив руки в колени. На ее каменной шее пульсировала тонкая жилка. Голова с седыми локонами чуть подрагивала, как большой цветок на слабом стебле.

Вдруг гнев Сабрины стал утихать, и его место начала занимать жалость. Она догадалась, что методами миссис Кейзи кое-кто уже был недоволен и ее жалоба может переполнить чашу терпения начальства. Пауза затягивалась, значит, Сабрина не ошибалась в своих догадках.

Повинуясь внезапному импульсу, она сказала:

— Почему бы нам не продолжить разговор за чашкой кофе? У вас в школе есть какое-нибудь местечко… Миссис Кейзи подняла на нее глаза.

— Вы же хорошо знаете, что есть. Комната отдыха, где вы работали, помогая нам в прошлом году провести рождественский вечер.

— Разумеется. Но я имела в виду более уединенный уголок.

— Там нам никто не помешает. — Она прерывисто вздохнула. — Миссис Андерсен, я преподаю вот уже тридцать лет. Школа — это все, что у меня есть. Это заменило мне семью. Больше меня ничто не связывает с миром. Вам это, конечно, не понятно… Полное одиночество! Что вы можете об этом знать?.. Всем нам нужно во что-то верить. Я верю в порядок и авторитет взрослых над детьми. Я всегда хотела быть хорошей учительницей. Если оказалось, что это не так, значит… значит, я никто. Гнев Сабрины исчез, как будто его и не было. Осталась жалость. «Я верю в себя, — подумала она. — Миссис Кейзи, вероятно, это не под силу».

Она поднялась:

— Итак, кофе? Я думаю, мы о многом сможем поговорить.

Во вторник Пенни прибежала домой из школы счастливая. Она с радостным криком бросилась Сабрине на шею и на одном дыхании выпалила новости. Оказывается, миссис Кейзи снова поручила ей подготовку костюмов для кукольного представления, а Барбару Гудман назначила ей в помощницы.

— Она попросила у меня прощения и даже улыбнулась!

— А что думает Барбара?

— Она страшно рада! Барбара ведь ничего не понимает в это деле и дико испугалась, когда ей поручили делать костюмы! А почему ты сидишь у телефона? Ждешь звонка?

— Да нет, я сама пыталась дозвониться одному человеку, но ее не было дома.

— Тогда пошли смотреть мои эскизы! Миссис Кейзи сказала, что я могу их смело использовать. Все! Только нужно немного подправить генерала. Она показала мне его фотокарточку в книге, так что я знаю, как его переделать. Ты в спальню?

Сабрина погладила Пенни по голове и стала медленно подниматься наверх. Она все утро пыталась дозвониться до Стефании, чтобы узнать, что та хотела сказать ей в пятницу. Но к телефону никто не подходил. Даже миссис Тиркелл не было дома.

«Ничего, позвоню позже, — думала Сабрина. — Из спальни. Там мне никто не помешает».

За ужином Гарт как-то странно посмотрел на нее и сказал:

— Сегодня я услышал о своей жене фантастическую историю. Сабрина внутренне напряглась.

— Да?

— Да. От Вивьен Гудман. «Вивьен ничего не известно. Не о чем беспокоиться», — тут же мелькнуло у нее в голове.

— Она рассказала мне, как вчера ходила в школу, к учительнице своей дочери, которая страшно перепугалась от одного учебного задания. Не могла его выполнить, а сама об этом сказать боялась. Однако когда Вивьен подошла к кабинету, она знала, что у учителя уже сидит другая мамаша и говорит о том же учебном задании. Беседа была настолько интересной, что Вивьен не удержалась от того, что бы не подслушать. — Гарт выдержал красивую паузу, окинул торжествующим взглядом жену и потом изрек: —

Почему ты не сказала мне о том, что назвала миссис Кейзи тираном?

Сабрина покачала головой. Она не хотела говорить Гарту о своем визите в школу, потому что не знала, как в этой ситуации поступила бы Стефания.

— Если верить Вивьен, ты была неприступно холодна, собранна и просто уничтожала взглядом. Жаль, меня там не было!.. Обычно, когда речь заходит о детях, эмоции берут над тобой верх. «Разве?»

В лучшем случае Стефания на ее месте устроила бы громкий скандал. Она потеряла бы рассудок от ярости. «Но не так уж трудно быть холодной и собранной, — подумала Сабрина, — когда речь идет не о твоем родном ребенке. Я повела себя не как мать, но так получилось даже к лучшему».

— Почему ты качаешь головой? — спросил Гарт. — Ты не называла ее тираном?

— Что? Ах да! Называла… Просто вырвалось… Она и в самом деле говорила и вела себя как…

— Не извиняйся. Вивьен говорит, что миссис Кейзи терроризирует своих учеников в течение многих лет. Ты удивительная женщина. Я горжусь тобой.

Она покраснела от удовольствия, но внутренне встревожилась, почувствовав, что стала некоторым образом зависеть от его оценок и похвал в свой адрес.

— А я и не знала, что Барбара — дочь Вивьен, — сказала она, чтобы поменять тему. — Я как-то не связала в сознании эти два имени.

— Я думал, ты встречала их обеих на классном пикнике в прошлом году.

— Да? Я не помню.

«Ох, как я устала играть свою роль. И нет ни одного человека, в общении с которым я могла бы расслабиться, с которым я могла бы быть сама собой. Нет никого, кроме Стефании. Но куда она подевалась? Почему ее нет дома? И где миссис Тиркелл?..»

Позднее, когда она сидела с Гартом в гостиной и читала, вдруг зазвонил телефон.

— Да куда ты побежала! Возьми здесь! — крикнул ей в спину Гарт, когда она устремилась к телефонному аппарату, который был на кухне.

«Стефания! Наконец-то!»

— Стефания? — раздался в трубке голос ее матери. — Мы только-только вернулись в Вашингтон. Как у тебя дела? Как съездила в Китай? Я никак не могу поймать Сабрину в Лондоне, так что жду новостей от тебя.

Сабрина лихорадочно перестраивала свое сознание с сестры на мать.

— Я думала, ты была в Париже. Или в Женеве…

— В Москве, дорогая. У твоего отца там была конференция. Но она быстро закончилась, и мы сразу же вернулись домой. Ну, рассказывай же о Китае.

Сабрина вкратце описала поездку в Китай, в который уже раз вызывая в своей памяти образ господина Су, вспоминая бронзовую лампу, шахматы, тонко вырезанную фигурку из слоновой кости, которую подарил господин Су.

«Господи, что я делаю?! Я уже обманываю свою мать! Неужели и у нее не возникает никаких подозрений?»

— У тебя усталый голос, Стефания. Все в порядке? «Главное не говорить о сломанной руке. А то она захочет приехать, помочь по хозяйству, и тогда жди непредвиденных последствий. Неизвестно, смогу ли я обвести ее вокруг пальца так же, как это получилось с другими людьми».

— Все нормально, мама. Просто очень занята. Ты не представляешь, как много на меня всего навалилось после приезда. Ведь меня не было три недели!

— Проблема только в этом? Ты уверена? А… как у вас отношения с Гартом?

— Все хорошо. Почему ты спрашиваешь?

— Я все прекрасно понимаю, дочка. Я же прекрасно почувствовала тревогу в твоем последнем письме. Она очень обеспокоила нас с отцом.

— Все нормально, мама. Я ненавижу работу по хозяйству и люблю свой дом.

Лаура удивленно рассмеялась:

— И это главная новость, которую ты мне хотела сообщить?

— По возвращении из Китая мне все показалось действительно… новым. — Сабрина начала говорить правду и уже не могла остановиться: так долго ей хотелось поговорить с кем-нибудь по-настоящему! Вернее, выговориться. —

Ненавижу стирать и очень люблю возиться в саду. Я наняла служанку, которая будет приходить раз в две недели на один день. А между ее визитами я вообще не буду заниматься домом — гори он синим пламенем!

— Стефания, это непохоже на тебя.

— Возможно. Путешествие во многом изменило меня. Мне нравится спокойный ритм здешней жизни. Я рада, что мне не нужно постоянно заботиться о своем имидже в обществе.

— Это камень в наш огород, дорогая? Сабрина сделала паузу.

— Нет. О вас я даже не подумала. А что, для вас это является серьезной проблемой?

— Естественно. Мы с отцом просто обязаны держать марку. И тебе это прекрасно известно с тех самых пор, как ты появилась на свет. Сабрина понимает такие вещи лучше тебя, поэтому она и живет так хорошо, ты так жить не смогла бы.

— Ты права. Я и не хочу. Мне нравятся люди в Эванстоне. Меня все здесь устраивает. Я без труда нахожу уют в убогих комнатенках нашего… великолепного, большого дома! Мне нравится семья, которая меня окружает с утра до вечера! Слишком много шума, но зато и много жизни. Они не дают мне забыться…

— Стефания! Вы что, там с Гартом наркотики принимаете, что ли?

— Нет, мам, ну ты что, в самом деле?!

— Ты прислушайся как-нибудь к своему собственному голосу и к своим речам, тогда поймешь меня. С чего это ты вдруг завела со мной разговор о том, что тебе нравится, и что не нравится?

— Потому что мне хочется поговорить с тобой, мама. Я думала, тебе будет интересно узнать, что твоя дочь счастлива. И разводиться мы с Гартом не собираемся.

— Дорогая, я и…

— Но ты же встревожилась, прочитав мое письмо! Наверное, и об этом подумала, а, мам?

— Ты права. Подумала. Да и как было не подумать? Сегодня каждый второй брак распадается, могу ли я оставаться спокойной? Посмотри на Сабрину. Не знаю, в чем состояла ее ошибка: в том, что она вышла замуж за Дентона, или в том, что она развелась с ним… Но я чувствую, что она несчастлива. А ты как?

Сабрина молчала, погруженная в свои мысли.

— Стефания? А ты как?

— Я счастлива. Но… не всегда.

— Вот видишь! Как же мне не тревожиться? Ну, ладно, дочка, отец зовет меня. Мы приедем к тебе на День благодарения, как обычно. Как ты думаешь, удастся нам вытащить в этом году Сабрину?

— Сомневаюсь.

— Ну, я все равно ей позвоню.

После разговора с матерью Сабрина задержалась на кухне.

«Я забыла сказать тебе об одном, мама. О том, что приобрела только здесь. Я рада быть среди людей, которые принимают меня такой, какая я есть. Не за мою внешность или остроумие, не за мою элитную „лавчонку“, не за мои связи и не за мое прошлое замужество».

«Да хватит тебе заливать-то! — вдруг раздался в ее душе противненький голосочек. — С чего ты взяла, что эти люди принимают тебя такой, какая ты есть? Им что Сабрина Лонгворт, что Стефания Андерсен».

Тем самым был поставлен жестокий вопрос и дан на него безжалостный ответ.

В среду Сабрина вновь попыталась поймать по телефону Стефанию.

— Леди Лонгворт нет дома, — ответила с того конца провода миссис Тиркелл. — Если хотите, миссис Андерсен, я передам ей, чтобы она вам перезвонила.

— Да. Я уже долго не могу ее поймать. И вообще, к вашему телефону никто не подходил.

— О, прошу прощения, миссис Андерсен! Я навещала сестру в Шотландии. Она нездорова. А леди Лонгворт сейчас, кажется, работает над обстановкой дома на Итон-сквер. Но я позабочусь о том, чтобы она вам перезвонила.

Когда Сабрина повесила трубку, ею овладело отчаяние, словно перед ее носом кто-то захлопнул дверь. Леди Лонгворт работает над обстановкой дома на Итон-сквер. Миссис Тиркелл зовет ее миссис Андерсен. Горькое чувство утраты овладело сердцем Сабрины, как будто ее навсегда вышвырнули из прежней жизни.

«Но это невозможно! Немыслимо! Мне тут нравится, но это еще не означает, что здесь есть именно то, что я хочу. Завтра же поговорю со Стефанией. Необходимо узнать, что там происходит. Нельзя терять связь с тем, что я на время оставила. На время».

Но на следующее утро Пенни проснулась с сухим ломким кашлем. Сабрина испугалась. «Я виновата, — корила она себя. — Надо было внимательнее смотреть за тем, как одеваются дети перед выходом на улицу. Сейчас уже не лето».

Она перелистала справочник Стефании и позвонила врачу.

— Приводите дочь к нам, — сказала ей по телефону медсестра. — Врач обследует ее. Сабрина снова заглянула в справочник. Ридж-авеню…

— А как к вам добраться? Наступила неловкая пауза. Медсестра была явно застигнута врасплох вопросом миссис Андерсен.

— Что-нибудь случилось с вашей машиной? — наконец произнесла она. — Попросите у кого-нибудь из ваших друзей…

— Да. Хорошо. Я поняла. Мы приедем.

Повесив трубку, Сабрина стала лихорадочно водить пальцем по карте города, которую она просматривала уже в течение трех недель. Наконец она вспомнила дорогу к медицинскому центру, где лежала после аварии.

— Не стоит вам так сильно беспокоиться, — спокойным тоном заверила ее врач. Это была миловидная женщина средних лет. Она озабоченно смотрела не на Пенни, а на ее мать.

— Вы так напряжены. Вас беспокоит ваша рука или…

— Может, мы все-таки поговорим о Пенни? — резковато спросила Сабрина.

— Да, конечно. Пенни, милая, у тебя бронхит. Ничего серьезного, но могут быть неприятности, если ты его запустишь. Что я могу сказать? Постельный режим на несколько дней, хорошо проветренное помещение, немного невкусного сиропа, который должен смягчить кашель. Ты или твоя мама должны позвонить мне в субботу, чтобы я знала, как у тебя идут дела. Вопросы есть? Пенни отрицательно покачала головой.

— Прошу прощения, — извинилась Сабрина за свою грубость. — У меня сейчас столько забот… Мы обязательно позвоним вам в субботу.

— Или раньше, если потребуется помощь. И, пожалуйста, успокойтесь. У Пенни крепкий организм. Через несколько дней она поправится.

В машине Сабрина недовольно покачала головой. Она была зла на себя и понимала, что вела себя совсем не как Стефания. Но с другой стороны, она впервые в жизни была мамой больного ребенка.

В тот вечер они с Гартом отправились ужинать к Талвия, оставив удобно устроившуюся на кровати Пенни в обществе брата. Они вместе ели и болтали о жизни.

— Мы купили тебе небольшой подарок, — сказала Линда, когда они появились у нее.

— Еще один день рождения?

— Нет, — засмеялась Линда. — Просто нам с Долорес захотелось как-нибудь взбодрить тебя, поэтому мы купили тебе вот это. Веселенькое, не правда ли?

Это было платье из мягкой хлопчатобумажной ткани, все в цветах. Ярче этой расцветки не было ничего в гардеробе Стефании. Такие платья очень нравились Сабрине. Все ее лицо осветилось счастливой улыбкой, что явилось своеобразным знаком для Гарта, который тут же сердечно поблагодарил Линду за этот подарок его жене.

— Я буду ходить в нем на работу. Оно слишком красивое, чтобы пылиться в шкафу.

— Тебе, правда, понравилось? Долорес думала, ты скажешь, что оно слишком кричащее.

— Ничего подобного. Оно великолепно. У тебя чудесный вкус. Линда покраснела от удовольствия.

— А как ты узнала, что это я его выбрала?

— Ты же сама сказала, что Долорес оно не понравилось.

Она надела платье на следующий же день. Оно, действительно подняло ей настроение. Линда и Долорес купили это платье для нее, а не для Стефании. В последние три недели они общались между собой как верные подруги, практически каждый день сидели у кого-нибудь из них на кухне и пили кофе. Или вели бесконечные женские разговоры по телефону. И как бы они ее ни называли, именно ее, Сабрину, они считали своей подругой.

Она все еще не поговорила со Стефанией, но это не казалось уже таким важным. Если бы что-нибудь случилось, Стефания сама разыскала бы ее. А раз не звонит, значит, все нормально.

— Чудесное платье, — сказал Гарт. — Под стать тебе. Она смутилась:

— Спасибо.

— Ты выглядишь в нем просто великолепно. И не скажешь, что у тебя сломана рука.

— В самом деле, мне лучше. И Пенни почти выздоровела.

— Голова больше не болит?

— Нет, совсем отпустило. И шрамы прошли, их почти не вид… — Она осеклась.

— Вот и хорошо, — улыбнулся он. — Поначалу я думал, что не поеду на конференцию, но раз ты совсем поправилась… Я, пожалуй, поеду.

— На конференцию?

— Я рассказывал тебе… Или нет?

— Не думаю.

— Она начинается завтра, шестого октября. В Беркли. Я думаю, продлится неделю. Боже, неужели я и правда, забыл тебя предупредить? Хорош! Непростительная ошибка…

— Не укоряй себя из-за таких пустяков. Наверное, ты говорил, но я почему-то забыла.

«Великолепно! — ликовала она в душе. — Целая свободная неделя! И не надо будет каждый раз выдумывать предлоги для того, чтобы избежать близости. Какая я дура, что сказала про зажившие шрамы!.. Ну, ничего, раз он уезжает… Господи, неужели можно будет чуть-чуть расслабиться?»

— Я рада, что ты поедешь, — сказала она.

— Рада, что освобождаешься от меня на целую неделю? Она еле сумела скрыть свое смущение и страх. Когда это он научился читать ее мысли?

— Нет, при чем тут это? Просто я обрадовалась, что тебе не нужно будет из-за меня отказываться от того, что тебе нравится. За нас не беспокойся. С нами все будет в порядке, работай спокойно.

— Ты собираешься в понедельник идти в офис?

— Да. Да, конечно! А почему ты спрашиваешь?

— Дай тебе волю, ты бы никуда не пошла.

— Я же этого не говорила.

— Но думала.

— Я пойду на работу, потому что это моя обязанность, — повысив голос, произнесла она. — В конце концов, надо же возвращаться к людям. А то странное дело получается: с подругами я встречаюсь, а на работу нельзя, потому что рука сломана. Кстати, у меня назначено свидание с Вивьен. За обедом. Хотела спросить у тебя: что там с ее проблемами?

— Я никогда не рассказывал тебе мою «Теорию университета»? — с улыбкой проговорил Гарт. — Как и большинство прочих учреждений, он похож на черную патоку. Медленную, тягучую… Ну, ты понимаешь меня. Если где-то что не так, то рана тут же затягивается без всякого следа. Сабрина рассмеялась:

— Но, насколько мне известно, стоит только чуть-чуть подогреть черную патоку, как она становится легкой и подвижной.

— Именно! Поэтому мы и разведем небольшой костерчик под креслом вице-президента. Лойд Страус. Ты его знаешь.

— И он сделается более легким и подвижным?

— Как приливная волна. Пройдет неделя, и он обнаружит, что человечество, оказывается, наполовину состоит из женщин. Тогда он спросит пузатенького Уильяма Вебстера, почему наше заведение так сильно смахивает на консервативный мужской клуб. Потребует объяснений.

— Тебе бы хотелось отделаться от Вебстера.

— Это что, написано у меня на лбу? Насколько я знаю, кроме тебя, никто этого еще не видит. Ты думаешь, мне нужно его кресло?

— Нет.

— Правильно, черт возьми! Мне хочется больше времени проводить в лаборатории, а не разгребать бумаги на письменном столе.

— Дает ли тебе лаборатория Фостера то, что ты хочешь?

— Я все ждал, когда ты меня об этом спросишь.

— Я не хочу затевать с тобой спор. Просто интересно удовлетворяет ли тебя работа там… Он посмотрел на нее долгим, задумчивым взглядом.

— Не уверен.

— А что нужно сделать для того, чтобы ты был уверен?

— Думаю, мне надо прийти туда и еще раз все осмотреть.

Она кивнула.

— Комментариев не будет?

— А что ты от меня ожидаешь?

— Если бы я знал! Обычно слова лились из тебя мощным потоком. Если я пойду, ты пойдешь со мной?

— Не думаю. Тебе нужно все решить самому.

— Что-то новое в твоем подходе… До сих пор… Сабрина резко встала и расправила складки своего нового платья.

— Я пойду наверх. Хочу позвонить сестре.

— И ты думаешь, она испытывает аналогичное желание в пять тридцать утра?

— При чем тут утро? У них сейчас… — «Боже, какая я дура. Надо же вперед отсчитывать! А я назад начала… Конечно, сейчас она не станет со мной говорить. Ничего, позвоню завтра. А сейчас спать?»

— О лаборатории Фостера больше не будем говорить?

— Давай не будем. По крайней мере, не сейчас. Он выждал паузу.

— Ну, хорошо, ты права. К тому же мне завтра рано вставать.

— Спокойной ночи.

Она медленно поднялась по лестнице, продолжая укорять себя за то, что спутала время в Лондоне. И это после трех недель пребывания здесь!.. Причина случившегося виделась в странных отношениях между ней и Гартом. Легкая интимность их разговора беспокоила ее. Неужели она уже настолько понимает его, что знает, о чем он думает?

«Нет, мне это совсем не нужно», — подумала Сабрина. А что же ей нужно?

С одной стороны, она хотела быть на некоторой дистанции от него… С другой — постоянно ждала его высоких оценок и похвал.

Сабрина пыталась думать о нем как о скучном муже своей сестры… А получалось, что, восторгаясь им, она смеялась вместе с ним, считала его большим ученым и трепетно относилась к его работе.

Она напоминала себе порой, что Стефания называла его замкнутым и невнимательным к окружающим… Но сейчас она могла возразить сестре: нет, милая Стефания, Гарт заботится о своей жене, лелеет и защищает ее.

Лежа в кровати и думая о нем, она услышала, как он поднимается по лестнице. Он уже входил в спальню, как вдруг послышался кашель Пенни. Сабрина тут же сдернула одеяло и стала искать тапочки.

— Я схожу, — сказал Гарт. — Лежи. Гарт нашел Пенни сидящей на кровати. Он увидел ее маленькое бледненькое личико в луче света из коридора, и у него защемило сердце. Он налил в большую ложку противной микстуры. Проглатывая ее, она скорчила смешную рожицу:

— Господи, почему все лекарства такие гадкие?

— Чем хуже вкус, тем быстрее человек поправляется. Это, милая, не я сказал, а наукой доказано. А теперь ложись. Я тебя укрою, и только попробуй скинуть с себя ночью одеяло.

— Пап, останься на несколько минут. Он положил руку на ее лоб. Температуры, по-видимому, не было.

— Что, милая? — спросил он, садясь на краешек ее кровати.

— Пап, я спросила маму об уроках рисования. Она сказала, что не возражает, но нужно договориться с тобой.

— Да, она так сказала? Ну что ж, я думаю, это можно будет устроить. Когда начинаются занятия?

— Сразу после Рождества. Только тут одна проблема…

— Какая?

— Ну, мне нужно иметь краски, кисточки, угольный карандаш и холст… А все это стоит больших денег…

— Да? Не знал. Я думал, что ты вполне можешь продолжать рисовать обычными карандашами на обычной бумаге из альбома… Но если ты настаиваешь на том, чтобы иметь точно такое же оснащение, какое было в распоряжении Микеланджело… Я думаю, мы можем купить тебе все необходимое в качестве подарка к Рождеству.

— О! Папочка! — Она тут же скинула одеяло и бросилась Гарту на шею.

Он прижал дочку к себе.

— Ну а теперь спать. Спать! Вряд ли ты сможешь создать настоящее произведение искусства, если будешь через каждые тридцать секунд чихать и кашлять.

— Пап?

— Что-нибудь еще?

— А, правда, наша мама какая-то другая в последнее время?

Гарт внимательно взглянул на дочь:

— Как это «другая»?

— Ну, другая! Ну, ты меня понимаешь. Она обнимает нас теперь гораздо чаще, чем раньше. И почти совсем не бесится. А порой кажется, будто она совсем не обращает внимания на то, чем мы занимаемся. Иногда она так странно улыбается, когда смотрит на нас, а иногда совсем нас не замечает. А часто у нее такой вид, как будто она находится далеко-далеко… И думает все, думает. Как будто… Как будто она дома и одновременно еще где-то. Гарт стал задумчиво гладить дочь по волосам. Он размышлял над ее словами.

С какой стати Стефания станет кем-то прикидываться? Зачем? Он знал, что очень часто детям непонятны слова и поступки их родителей, но бывают такие времена, когда нет ничего более чуткого, чем видение ребенка. В чем-то они, безусловно, прозорливее взрослых.

— Я думаю, что у нее просто очень много забот и мыслей в голове, и она старается спокойно разобраться в них. Когда ты станешь старше, поймешь. В тридцать-сорок лет человек часто задаёт себе вопрос: а то ли я делаю, что хочу, и так ли я это делаю, как хочу? Поэтому нет ничего удивительного, что поведение человека со стороны кажется не много странным.

— Как будто он берет отпуск от реального мира и хочет отдохнуть в одиночестве, да, пап? Он был удивлен ее сравнением.

— Да, примерно так. Но почему ты об этом подумала?

— Так мне ответила мама, когда я говорила с ней.

— Да? А что она еще сказала?

— Что вы с ней не собираетесь разводиться.

— Что мы с ней…

— Но мне кажется, что она еще думает об этом.

Гарт повернулся лицом к лучу света из коридора и застыл. Господи, какой осел! Идиот! Это же надо! Ждать до тех пор, пока одиннадцатилетняя дочь не объяснит очевидное! Его рука инстинктивно сжала воображаемую теннисную ракетку, мышцы напряглись, и он сильным воображаемым ударом послал воображаемый мячик в противоположную стену комнаты. О Боже, какой осел! Какой идиот! Жить, смеяться, читать газеты, есть завтраки и не знать, что она собирается с тобой разводиться… Когда у нее появились эти мысли? Со времени поездки в Китай? Или еще раньше? Когда появились?

Пенни все известно. Пенни давно уже все известно. Она даже разговаривала с матерью. Это же надо! Но мне кажется, что она еще думает об этом. Разумеется, она думает. Кому это еще известно, кроме Пенни? Неужели он один такой слепец на всю округу? Какой позор! А может, все дело отнюдь не в слепоте? Может, он в глубине души тоже все знал, но боялся посмотреть истине в лицо?

Да, конечно, он знал. Прятал эту мысль в самом потайном уголке своей души. Подозревал, что она хочет от него уйти. Об этом свидетельствовало многое. Начиная с поездки в Китай и заканчивая ее отказом в близости, тогда, после веселого семейного ужина. Были и десятки других доказательств. Словом, все, решительно все, указывало, что она хочет от него уйти.

Все, кроме одного. До сих пор она жила дома и не делала каких-либо вызывающих попыток его покинуть. Кто знает, может, в глубине души она еще видела возможность остаться? И эта догадка также пришла ему в голову. Он изо всех сил уцепился за нее. Тем более что она подтверждалась косвенными доказательствами. Она хотела остаться, иначе, чем объяснить ее поистине героические усилия в последнее время слепить семью заново? Чем объяснить ее оживление за ужином, ее желание изменить свои старые привычки, даже в мелочах, ее интерес, который она усиленно демонстрировала по отношению к его работе? Чем еще это можно было объяснить, как не желанием сохранить распадающуюся семью? Она позволяла ему заботиться о ней, оказывать ей помощь в различных ситуациях, она умело организовывала увлекательные семейные вечера, пыталась расшевелить его. Что это, как не прозрачный намек, который он должен был понять и пойти ей навстречу? Чтобы у них началось все сначала, все заново.

Впрочем, ее оживление не было постоянным. Видно было, что она старается его поддерживать как можно чаще, но порой она сдавалась перед чем-то… Удалялась… Как будто ее мысли уносились далеко-далеко. Тут дочь права. Она думала… О разводе. Еще и еще раз взвешивала все за и против. Но еще не решила!

Гарт почувствовал удивительную нежность к ней, восхищение ее мужеством. Он и не подозревал, что она такая сильная. Ведь надо было обладать поистине железным упорством и неиссякаемым запасом энергии, чтобы раскачать его, заставить вновь ухаживать за ней, заставить себя ухаживать за ним… Не будучи уверенной, в том, что их ждет впереди, за очередным жизненным поворотом. Второе дыхание совместной жизни? Или расставание…

Да, она совсем не была похожа на саму себя.

Ему необходимо показать ей, что он ее понял, что он больше никогда не забудет, что у него есть семья, что он не позволит работе затянуть его, что он готов — черт возьми, готов — все начать заново, как бы трудно ни пришлось ему на этом пути. Только бы она дала еще один шанс! Это было все, что он мог сделать.

— Папа?

— Все хорошо, милая. Мы с твоей мамой действительно не собираемся разводиться. Многие взрослые люди, у которых есть семьи, временами думают о разводе. А когда на самом деле возникают серьезные проблемы, разводы становятся реальностью. Но далеко не всегда так получается. И знаешь еще что?

— Что? — У нее был теплый, сонный голосок.

— Я люблю твою маму. И тебя. И Клиффа. Ближе вас у меня нет никого на целом свете. Каким же нужно быть дураком, чтобы сознательно лишить себя всего этого?! Что бы разрушить нашу любовь?

— Я люблю тебя, папа, — пробормотала Пенни и тут же заснула.

Гарт наклонился к ней и поцеловал в лоб.

«Порой у любви, даже самой сильной, не хватает сил, — грустно сказал он сам себе. — Но я приложу все усилия…» Лежа рядом с женой на кровати и глядя в темноту, он сказал:

— Я не хочу ехать на конференцию. Прошедшая неделя была так хороша. Я почувствовал, что мы начали по-серьезному поговорить… В последнее время, кажется, мы начинаем, как бы жить заново. Ты почувствовала это, Стефания? Я знаю, что ты не спишь. Хорошая была неделя, да? Скрытая ночным мраком, она поежилась.

— Да, — неохотно отозвалась Сабрина. Тихие вечера, его похвала, интимность их разговоров и смеха, то, как встречались их взгляды, когда Пенни или Клифф говорили что-нибудь интересное, совместная работа по дому, ее чувство незримой связи с семьей и с ним… Все это наполняло ее спокойной радостью, но одновременно и внушало тревогу.

— Да, — повторила она тихо. Гарт просунул руку между ее шеей и подушкой и притянул ее к себе.

— Я хочу снова узнать тебя, снова жить с тобой как с женой. — Его губы коснулись ее щек и закрытых глаз с трепетавшими веками. — Давай вспомним наши лучшие времена и заживем как прежде. Любимая, — сказал он и поцеловал ее в полураскрытый рот.

Она лежала, вся напряженная и застывшая. Голова горела. Ее мысли вертелись в немыслимом вихре. Ее захлестывали волны счастья и отчаяния. Она чувствовала, что наступает кульминация всех переживаний, которые мучили ее последние дни.

Его руки коснулись ее ночной рубашки: и она съехала с плеч. В голове бешено забарабанили противоречивые мысли: «Остановить его… сказать ему… что? Вскочить с постели. Оттолкнуть его. Сказать ему… что? Что он не имеет права трогать меня?.. Но он мой муж и лежит в своей супружеской постели».

Его руки и губы ласкали все ее тело, двигаясь по нему из стороны в сторону. Каждое прикосновение пронизывало ее будто накаленным на огне кинжалом. Он шептал что-то. Она чувствовала его горячее дыхание на своих обнаженных грудях. Он медленно целовал их, и его поцелуи отзывались в ней судорожной дрожью. Она ощущала налитую силу его широких плеч, мягкую кожу спины и поняла, что… обнимает его. Как только она осознала это, она тут же убрала свои руки. Он замер, как будто завис в полете, но тут же склонился к ней опять. Он ласкал ее груди и целовал шею. Сабрина услыхала тихий стон, который вырвался у нее, как она ни пыталась подавить его.

«Нельзя, нельзя…» Но его тело давило сверху на нее, настойчиво, требовательно и как-то… знакомо. Находясь в его крепких объятиях, она почувствовала, что сдается, что ее захлестывает какая-то туманная пелена, в которой невозможно ориентироваться и лучше замереть без движения.

Ее тело соскучилось по мужчине. Она мучилась желанием.

«Нельзя, нельзя этого делать!» — пробивался сквозь пелену чужой, холодный внутренний голос. Она вздрогнула. Подумав, что сделал ей больно, Гарт отклонился в сторону, но она инстинктивно обняла его и притянула обратно. Она уже не могла позволить, чтобы их тела разделялись. И когда он вошел в нее, она была открыта ему навстречу, мягкая и влажная. Ее охватило радостное неистовство, которое выплеснулось наружу прежде, чем она успела его подавить, и он, до этого действовавший осторожно и медленно, воодушевился и возгорелся сам. Он не смог сдержать глухого вскрика, когда наступила кульминация.

Потом они затихли. Сабрина вновь застыла, лежа на кровати с Гартом. Вскоре она нашла в себе силы, чтобы очнуться, и уперла в него руки. Он поднял голову.

— Прости, любимая. — И лег рядом. Он протянул руку: — Дай я…

— Нет, — прошептала она, сжигаемая болью утраты и чувством вины.

Она продолжала желать его и одновременно готова была умереть от стыда. Она молча отвернулась в другую сторону. Гарт чувствовал, что Сабрина вся дрожит.

— Я останусь дома, — проговорил он.

— Нет. Я хочу, чтобы ты уехал.

— Тогда я попытаюсь сократить свое пребывание там, насколько это будет возможно. Нам о стольком нужно поговорить.

Она услышала новые нотки в его голосе, но в них не было ни триумфа, ни удовлетворения. Ожидание.

— Спокойной ночи, любимая, — сказал он.

— Спокойной ночи, — еле слышно отозвалась она. — Спи.

Он взял ее за руку и крепко сжал ее. Так, взявшись за руки, они и уснули.

 

Глава 14

Стефания и Макс Стуйвезант вместе вошли в огромный белый павильон, устроенный на территории Чилтон-хауса. Держа ее за руку, он провел ее через собравшуюся толпу прямо к их местам около Николса Блакфорда и Александры. В это время продавец на аукционе как раз поднимался на свою кафедру. Сиденья были расположены тесно одно к другому. Стефания чувствовала давление на ее руку со стороны не отпускающего ее Макса, видела его снисходительный взгляд, устремленный на нее, и немного робела от его близости. Продавец начал свою напыщенную приветственную речь и тем самым отвлек внимание Макса от Стефании и внимание Стефании от Макса.

Чилтонский аукцион. Первое яркое событие нового сезона в высшем свете. На аукционе собралось около трех сотен участников торгов из Англии и с континента. Это были влиятельные, могущественные люди, одетые в твидовые прогулочные костюмы, безупречно вежливые по отношению друг к другу. Они сидели на своих местах в павильоне или стояли в проходах. Снаружи собралась большая толпа любопытствующих, имевших возможность наблюдать за ходом торгов через огромное отверстие в ткани павильона. Люди расположились на лужайке: стояли опершись на свои трости или сидели на складных стульях. По небу проплывали тонкие, высокие облака, сквозь которые беспрепятственно проникали на землю солнечные лучи. В спокойном воздухе стоял терпкий запах подстриженных газонов. Вдали виднелись подернутые туманом холмы.

Чилтонский аукцион. Это было событие большого масштаба. О таких действиях Стефания раньше только читала в газетах.

Да вот еще Макс Стуйвезант, сидевший рядом. Их встреча, которая была для нее совершенно неожиданной, произошла в парке. Он взял ее за руку и уже не отпускал, что говорило о многом.

И хоть Стефания решила сосредоточиться на торгах, она ни на секунду не забывала, кто сидит рядом с ней и держит ее за руку.

Продавец аукциона вкратце рассказал историю Чилтон-хауса, построенного во времена царствования королевы Анны. Он коснулся биографии его последнего владельца, известного художника, который умер, не оставив наследников. Теперь судебные исполнители занимались продажей дома и всего его имущества. Та же судьба ожидала мастер, скую покойного, оранжерею, четыре гаража и десять акров парка.

— Открываю продажу дома, — весело возвестил продавец. — Начальная цена равняется двумстам тысячам фунтов! Первая волна реакции собравшихся прокатилась по павильону негромким шелестом.

— Эти люди, — заметил Стуйвезант, — больше всего боятся быть обманутыми своими соседями. Обычная проблема для городишек с населением в несколько сотен человек.

— Начали! — воскликнул продавец, и какой-то удивленный ропот пронесся над головой Стефании. Через две минуты дом был куплен за двести пятнадцать тысяч фунтов. Стефания услышала, как слева фыркнула Александра:

— Если бы я знала, что дом отдадут за бесценок, я бы давно взяла его.

— Графиня Вексонская, — прошептал кто-то, — купила дом для своей матери.

Из уст многих горожан вырвался вздох облегчения. Многие покинули аукцион, удовлетворившись продажей, а тем временем на кафедру вышел продавец лондонского аукциона «Кристи».

— Теперь с молотка пойдет имущество, — негромко пояснил Макс. — Обычно это проходит интереснее, чем продажа дома. Ты собираешься что-нибудь приобретать?

— Мейсенские вазы, — сказала Стефания, удивляясь, как спокойно прозвучал ее голос. На ней была замшевая юбка Сабрины, твидовый пиджак, кашемировый свитер нежно ласкал кожу. Рядом уверенно возвышался Макс Стуйвезант. В таком наряде и с таким попутчиком она чувствовала себя равной с собравшимися, и это придавало ей уверенности в себе. Она пролистала страницы каталога.

— Бюро тюльпанового дерева эпохи Людовика Шестнадцатого и столик эпохи Георга Третьего. Лорд и леди Рэддисон пожелали приобрести что-нибудь времен Регентства. Но, боюсь, с этим у нас ничего не выйдет. В их распоряжении только три с половиной тысячи, а за такую цену…

— Ты покупаешь для Питера и Розы?! Они что, повинились? Или у тебя сегодня день всепрощения? Стефания нахмурилась. О чем это он? Очевидно, Сабрина ссорилась с Питером и Розой Рэддисон…

— Невежливый вопрос, — признал тут же Макс. — Позволь мне сменить тему. Я собираюсь участвовать в торгах, когда речь зайдет о трех статуэтках из дерева. Значит, мы с тобой не являемся конкурентами. И знаешь? Я чрезвычайно счастлив, что встретил тебя сегодня утром.

Она рассеянно кивнула, делая вид, что внимательно изучает каталог. Она могла и не появиться здесь. Когда вчера ей позвонил в «Амбассадор» Николс и предложил заехать за ней, она повела себя глупо.

— Какой аукцион?

— Боже, моя дорогая Сабрина, Чилтонский аукцион! Амелия же звонила тебе из-за этого, а «Кристи», я уверен, прислали тебе каталог. Ты просто обязана прийти. Неужели ты позволишь мне одному ринуться в сумрачные дебри Уилтшира? Она рассмеялась.

Слепой ведет слепого. Она никогда не была в Уилтшире. Ей пришлось отыскать карту и внимательно изучить ее.

— Хорошо, Николс. Конечно, я не брошу тебя. Когда нам надо выезжать?

— Увы, дорогая, в восемь утра! Время идиотов, но что поделаешь? В противном случае мы опоздаем.

Стефания тут же разыскала каталог и вскоре полностью погрузилась в изучение его глянцевых страниц. Она с равным интересом рассматривала цветные фотографии всех предметов, выставленных на аукцион, вне зависимости от того, по карману ей был тот или иной лот или нет. Это потом уже ее осенило: «А ведь мне, в принципе, все здесь по карману!..» «Амбассадор» имел специальный банковский счет для аукционов, а хозяйкой «Амбассадора» пока что являлась она. Во время их длинного разговора в понедельник Сабрина разрешила ей тратить деньги на покупки для магазина по мере надобности. Впервые в жизни ей предстояло прибыть на аукцион в качестве его равноправной участницы, а не робкой зрительницы, какой она была в детстве, когда они с сестрой стояли в сторонке и в молчаливом восторге наблюдали за тем, как участвует в торгах их мама. Сабрина рекомендовала Стефании со всеми вопросами, возникшими по работе, смело обращаться к Брайану.

— Мы с ним обсуждаем все проблемы и обмениваемся мнениями, так что у него не должно возникнуть никаких подозрений, когда ты обратишься к нему с делами, — сказала она и сделала долгую паузу. Потом добавила: — Об одной вещи он пока не знает. Не покупайте ничего у ловкого джентльмена по имени Рори Карр и у его фирмы «Вестбридж импорт». Обязательно предупреди об этом Брайана. Эти ребята, похоже, орудуют подделками. Держись от них подальше, пока все до конца не выяснится. Ну вот, а по поводу всего остального спрашивай у Брайана и не стесняйся.

— Как вы думаете, — спросила Стефания Брайана после звонка Николса, — что нам было бы полезно приобрести в Чилтоне?

Они вместе тщательно просмотрели каталог еще раз и Брайан предложил остановиться на мейсенских вазах, бюро эпохи Людовика Шестнадцатого и туалетном столике времен Георга Третьего.

— Да, пожалуй, — согласилась Стефания. — Благодарю вас. Принесите-ка мне справочник по аукционам. Она стала листать толстую книгу, сидя за рабочим столом, стараясь найти упоминание о суммах, которые были уплачены за выбранные ею или за похожие вещи на предыдущих аукционах. Попутно она делала необходимые заметки и производила несложные расчеты. Наконец перед ней образовался столбик из довольно крупных цифр: насколько она могла торговаться по каждому из предметов, выкупить их и вместе с тем принести Сабрине прибыль при их продаже. Она чувствовала, что неплохо ориентируется в ситуации. Телефонный разговор с Сабриной, когда та сказала о своей сломанной руке, был два дня назад. В течение этого срока ничто не мешало Стефании считать жизнь сестры своей. Наоборот, ее успехи только подтверждали это.

Весь понедельник до позднего вечера она просидела в кабинете в «Амбассадоре», проглядывая записи и каталоги, составленные Сабриной и имеющие непосредственное отношение к ее бизнесу, а, также выбирая с полок те книги, изучение которых могло бы заполнить зияющие пустоты в знаниях Стефании проблем антиквариата.

«Господи, куда мне тягаться с Сабриной», — подумала она в отчаянии.

Однако время шло, и по мере того, как она читала, она видела, что тут есть нечто общее с ее собственным бизнесом недвижимости.

«Значит, неверно считать, что он полностью у меня провалился, — с усмешкой решила она. — Это была репетиция нашего с Сабриной эксперимента».

Она сидела в полуночной тиши кабинета Сабрины и вдыхала смешанные ароматы, исходившие от мебельной полировки, темного бархата, парчи и гвоздик, которые утром были поставлены в хрустальной вазе на ее стол Брайаном. Она коснулась кончиками пальцев хрусталя, и он тихо зазвенел. Четыре недели. «Амбассадор». Кэдоган-сквер. Миссис Тиркелл. Лавки и старые улочки Лондона. Театры, рестораны, вечера, волнующая, дразнящая дружба с Александрой и Габриэль. Свобода. Звон хрусталя внезапно исчез.

Стефанию пронзило горькое чувство вины. Острие ее ощущений было таким же твердым и холодным, как хрусталь вазы. Она была матерью и женой. Какое она имела право стремиться к свободе? Она была крепко связана ответственностью за семью и, что греха таить, искренне привязана к ней. Как они там?

Но почему Стефанию так редко терзают мысли о доме? Почему она не чувствует себя одинокой и несчастной без семьи? Почему не тревожится о них, не рвется домой?

— Потому что мне нельзя сейчас этого делать, — сказала она вслух, обращаясь к ночным сумеркам, проникшим с улицы в кабинет. — Я не могу вернуться. Если это произойдет, семья будет разрушена.

«Да, ты не можешь сейчас вернуться. Но, похоже, и не жалеешь особенно об этом», — раздался у нее в голове коварный внутренний голос. «Да, не жалею! — дерзко ответила ему Стефания. — Я скучаю по детям, но знаю, что они в надежных руках. О них по-матерински заботится Сабрина. До возвращения домой у меня есть немного времени, и я собираюсь использовать его как можно лучше. У меня больше не будет в жизни такого шанса. Разве это преступление — использовать такую редкую возможность? Скоро я вернусь домой, к хозяйству, к семье, к мужу и буду всем, чем я должна быть. Но пока… Пока у меня другие планы».

Во вторник она передала Брайану список вещей, купленных Сабриной в Китае.

— Эти предметы нужно будет выставить в демонстрационном зале. А эти необходимо как можно скорее переслать покупателям. Имена указаны на обратной стороне. Там все знакомые. У вас ведь есть их адреса?

— Да, миледи. Я позабочусь.

— И еще, Брайан. Никак не могу отыскать вклады за сентябрь…

— О, миледи, прошу прощения, гроссбух на моем столе. Леди Верной на прошлой неделе прислала нам свой чек… — Он сделал паузу, не договорив.

Почему? Очевидно, он ждал какого-то комментария от нее или удивления. Видимо, леди Верной слыла неаккуратной плательщицей…

— В самом деле?

— Да-с, прислала. И на этот раз прошло всего полгода.

— О! Она становится более оперативной.

— Значительное улучшение, миледи! В прошлый раз нам ведь пришлось ждать целых восемь месяцев…

— Если мы проживем с вами долго, Брайан, возможно, дождемся того знаменательного момента, когда леди Вернон уплатит за покупку вовремя.

Он улыбнулся:

— Послезавтра я представлю вам чеки на подпись, миледи.

А затем пришла леди Рэддисон, чтобы заказать что-нибудь эпохи Регентства на Чилтонском аукционе.

Когда она, Стефания, сидела рука об руку с Максом Стуйвезантом в павильоне, где проходили торги, ей пришла в голову мысль разузнать у него, что он слышал о ее ссоре с Рэддисонами. Судя по его репликам, он уже познакомился с этой светской историей после своего возвращения из Нью-Йорка. Но она сдержалась. Его пронзительные глаза и снисходительная улыбка краем губ смущали Стефанию, делали ее в собственных глазах юной и простодушной. Она понимала, что он обхитрит ее и выудит из нее больше информации, чем предоставит сам.

Торги продвигались быстро, и вскоре уже было продано несколько лотов. Стефания внимательно изучала участников аукциона, особенно Александру, которая в последнюю минуту согласилась поехать с ними. Она торговалась изящно и смело, избегая лихорадочной жестикуляции и мимики, характерных для большинства участников. Стефания вскоре поняла, что главное в этом деле — быть ненавязчивым и тихим, что помогало держать конкурентов в неведении относительно того, кто против них выступает. Не зная возможностей соперников, они не могли понять, насколько следует поднимать цены, и в результате часто проигрывали. Она вспомнила беседы Гарта и Ната Голднера о покере и улыбнулась. Чилтонский аукцион был похож на игру в покер. Только ставки здесь были неизмеримо выше.

Когда на всеобщее обозрение было выставлено бюро времен Людовика Шестнадцатого, продавец вкратце рассказал историю его происхождения и открыл торги с цены в тысячу восемьсот фунтов. Над павильоном зависла тишина. Продавец напряженным взглядом стал обводить ряды участников торгов. Когда его глаза на секунду остановились на Стефании, oнa чуть вздернула подбородок.

— Две тысячи! — крикнул продавец. Радостное волнение мурашками пробежало по спине. Продавец понял ее жест, он понял ее! Значит, она тоже может!

— Кто больше? Предложено две тысячи фунтов. Жду предложений! — воскликнул продавец аукциона, и участников торгов словно прорвало…

Продавец едва успевал регистрировать сигналы с мест и выкрикивать все более крупные суммы. Наконец его взгляд снова деликатно задержался на лице Стефании. Она коснулась булавки на отвороте своего платья.

— Шесть тысяч! — торжественно провозгласил продавец и тут же добавил еще более торжественно, заметив, как Стефания вновь коснулась своей булавки: — Прошу прощения, семь тысяч!

Среди участников торгов прокатилась легкая волга смущения. После небольшой паузы вызов Стефании приняли два смельчака, назвав свои цены. Продавец монотонным голосом регистрировал увеличение:

— Восемь тысяч, господа!.. Восемь тысяч пятьсот!.. Ею овладело раздражение. Она не могла себе позволить проиграть при первой же попытке.

И снова взгляд продавца стал блуждать по лицам собравшихся. Когда он дошел до Стефании, та чуть повернула голову вправо и тут же вернула в прежнее положение.

— Девять тысяч! — воскликнул продавец. После секундного промедления Стефания повернула голову уже налево и снова вернула в прежнее положение.

— Десять тысяч! В ушах Стефании поднялся колокольный звон. Она со страхом следила за губами продавца.

— Продано! — возвестил тот, наконец. — Продано леди Лонгворт за десять тысяч фунтов! Толпа зааплодировала.

Стефания продолжала смотреть на вежливое лицо продавца и не могла пошевелиться. Десять тысяч фунтов… Это свыше двадцати тысяч долларов. Вдвое больше, чем она зарабатывает в год в университете. Сабрина не простит ей.

— Фантастично, леди Лонгворт! — воскликнул Макс. В его серых глазах сквозило восхищение. — Как мастерски! Как тонко! Как расчетливо! Надеюсь, мне никогда не придется быть твоим конкурентом на аукционах.

Она внимательно взглянула на него. Если он, таким образом, насмехается над ней, скоро об этом будет известно всем.

— Я должен был сразу догадаться, что игру вела леди Лонгворт! — сказал кто-то сзади. — Я видел, как она проворачивала такой трюк и раньше: назовет цену, а потом, не дав никому опомниться, тут же сама и повысит. Великолепно! Верный способ отщелкать соперников… «Откуда мне это было известно? — удивилась про себя Стефания. У нее задрожали руки. — Откуда?!» Макс поднялся со своего места: — Ты пообедаешь со мной? Она машинально обернулась в сторону Николса и Александры, которые тоже встали и уже начали продвигаться к выходу из павильона. Наступил перерыв.

— Мы можем поесть вместе, — обернувшись, предложил Николс. — Амелия положила столько, что можно накормить весь Уилтшир!

Он принес из своей машины корзинку с крышкой и разложил еду на одном из десятков столиков, расставленных на лужайке. Стол был покрыт белой бумажной скатертью, и на нем лежали зеленые бумажные салфетки. Макс сходил в бар, за стойкой которого стоял владелец местного трактира, и принес пива. Они опустились на складные стулья и приступили к копченой индейке во фруктовом соусе — рецепт был оригинален и принадлежал Амелии Блакфорд.

— Амелия и сама хотела приехать, — с аппетитом поглощая большие куски, заметил Николс. — Но слишком занята в магазине. Вы не поверите, как она там славно командует! Как будто ее с самого детства только для этого и готовили. Настоящий профессионал! Никогда не думал, что в ней живут такие таланты. — Он поднялся и стал слегка пританцовывать на своих коротеньких ножках. — Милая моя Сабрина, я вот все думаю в последнее время… Как ты посмотришь на партнерство между нами? У меня остается свободное время. Особенно с тех пор, как моя Амелия сорвалась с цепи… Прошу прощения за грубое слово, но я действительно никак не ожидал от нее такой прыти. Дело в том, что у меня сейчас недостаточная нагрузка. Начать новый бизнес? Ну, уж нет! Я для этого слишком стар. А вернее, слишком хорошо устроился. Но я подумал, что мы могли бы скооперироваться в некотором смысле. Ты бы продолжала заниматься интерьерами, а я вел бы всю административную работу в «Блакфорде» и «Амбассадоре», а?

"Никому не отнять у меня «Амбассадора», — подумала Стефания и тут же выпалила вслух:

— Нет!

Лицо Николса сразу сморщилось и съежилось, как у ребенка, которому дали пощечину, когда он ожидал похвалы. На лице Александры появилось выражение искреннего удивления. Увидев это, Стефания пала духом. Сабрина, конечно, не позволила бы себе такой грубости: она отклонила бы предложение Николса изящно, тонко и дружелюбно. Так, что он еще остался бы доволен этим.

Она почувствовала руку Макса под своим локтем.

— Позволь уточнить, Николс, что бы ты не понял Сабрину превратно, — мягко начал он. — Она хотела всего лишь…

— Я была невежлива, — прервала его Сабрина и освободила свою руку. В данном случае она не нуждалась в защите Макса Стуйвезанта. — Николс, прошу у тебя прощения. Я думала о другом, слушала тебя рассеянно, поэтому и ответила так резко. Позволь мне подумать над этим предложением пару дней? Мы могли бы об этом поговорить с тобой позже, если, конечно, ты еще сохранил ко мне доброе расположение…

— Доброе распо… Да ты что, Сабрина! Я просто обожаю тебя! Подождем столько, сколько захочешь. У меня нет никого, кроме тебя, кому я мог бы сделать такое предложение, так что ни в коем случае не торопись. Ну что, может, вернемся? Похоже, торги вот-вот возобновятся.

— Боюсь, наши места уже заняты, — сказала Александра. — Давайте сделаем так. Мы с Сабриной пойдем прогуляемся, а джентльмены поищут нам стулья в павильоне. «Спасибо тебе», — подумала Стефания.

Взявшись за руки, они пошли по зеленой лужайке, плавно огибая группы отдыхающих, которые закрывали свои обеденные корзины и запирали своих собак обратно в машины, где тем предстояло томиться до конца аукциона под присмотром обслуживающего персонала, одетого исключительно в смокинги. Сами участники аукциона почти все были наряжены в твид, который хорошо гармонировал с бледно-зелеными газонами и старым красным кирпичом дома, окруженного роскошными дубами. Стефании казалось, что она попала на полотно какого-нибудь знаменитого живописца прошлого.. Это было красивое и совершенное место. Дамы были сама вежливость, а сопровождавшие их кавалеры — все истинные джентльмены. Гуляя здесь, невозможно было испытывать какую-либо тревогу или чувствовать себя несчастным. Непонятно, зачем Сабрине понадобилось бежать от всего этого?

— С тобой все в порядке, сердечко? — участливо спросила Александра.

— Немного нервозна. Сама не знаю почему.

— Запоздавшее проявление последствий твоей поездки. Возможно, тебе потребуется еще одна, чтобы окончательно прийти в норму.

Стефания рассмеялась:

— Нет, пока хватит с меня путешествий.

— А где сейчас бразильский любовник?

— В Бразилии, насколько мне известно.

— А Макс?

— А что Макс?

— Мне интересно, что ты скажешь о его новом имидже? Макс. Сила его обаяния ощущалась даже на таком приличном удалении.

— Ты давно его знаешь? — рассеянно спросила она, пытаясь уйти от ответа на прямой вопрос.

— Здравствуйте! — удивленно улыбнулась Александра. — Спустись на землю, сердечко. Неужели ты забыла о нашем знаменитом круизе? Ведь и мы с тобой там познакомились!

— Значит, забыла на минуту. Как ты думаешь, почему?

— Надеюсь, что не из-за меня. Лично я не прочь иной раз вспомнить о нем. У Макса много врагов, и, возможно, — это моя догадка, — он их заслуживает. Но я этого не знаю, и знать не хочу. Мы с ним развлекались. Нам было хорошо вместе и, как видишь, мы до сих пор остались друзьями. Так или иначе, но это было очень давно, и с тех пор все мы изменились, так что я даже люблю иной раз вспомнить тот круиз, хотя и тебя понимаю.

Они миновали невысокую кирпичную мастерскую, где творил последний владелец поместья, затем целый ряд гаражей.

— Леди Лонгворт! — вдруг раздался в стороне радостный голос.

Стефания повернулась и увидела безупречно одетого мужчину с сединой в волосах и заметными мешками под глазами. Он поклонился и припал на секунду к ее руке.

— Я надеялся поймать вас здесь. Насколько я понял, вы были в Китае…

Стефания ждала, пока он проговорится о своей персоне и тем самым даст ей возможность представить его княгине.

— Вы делали там покупки для своего очаровательного магазина?

Он дважды скосил глаза на Александру. Стефанией овладело смущение. Она была раздражена, этот человек не давал ей никакого ключа к разгадке.

Она холодно посмотрела на него и сказала:

— Отчасти.

— И, надеюсь, удачно, — тут же подхватил он. — Но позволю себе предположить, что вы не нашли там всего фарфора, который вам был нужен, а?.. Через несколько дней у меня появится несколько вещей, которые, я уверен, произведут на вас благоприятное впечатление. Можно ли будет занести их к вам показать? Продавец.

— Разумеется, — ответила она, почувствовав облегчение. Она не обязана была знакомить Александру с каким-то продавцом.

— С удовольствием взгляну на них. Они попрощались. Продавец отвесил миледи еще один полупоклон. Стефания вновь взяла Александру за руку, и они продолжили прогулку.

— Скажи: все ли знакомые тебе продавцы одеваются, как французские бароны? — с улыбкой спросила Александра.

— Да, но только в Англии. Во Франции они одеваются как английские лорды.

— А в Германии?

— Как итальянские герцоги. Александра весело рассмеялась:

— Ты хочешь сказать, что все они плуты?

— Возможно, — легко ответила Стефания. Она чувствовала воодушевление и дерзость. Все, что она успела сказать и сделать сегодня, никак ее не выдало. Даже наоборот, придало уверенности и укрепило в силах. — Ты серьезно полагаешь, что Макс изменился? — спросила она небрежно.

— Смягчился. Как груша. Стал нежнее, сочнее, может быть, слаще. Только сердцевина у груш всегда твердая, так что… сама понимаешь. Если бы я не знала его так долго и хорошо, то могла бы подумать, что он — именно то, что я ищу всю свою жизнь.

— А что ты ищешь всю свою жизнь?

— Ну, ты же знаешь. Того человека, который бы построил для меня замок, но позволил бы оставаться внутри него самой собой. Это не значит, что я бы тут же стала спать со всей округой. Я умею быть верной одному мужчине. Для меня это не является проблемой, как для других женщин. Я подхожу к этому вопросу философски. Разница между мужчинами не такая уж и большая. Так что когда спишь с одним из них — все равно, что со всеми сразу. Есть, конечно, индивидуальные отличия, но они незначительны. Так, мелочь. Судя по твоим приподнятым бровям, ты не согласна со мной.

«Я спала с одним-единственным мужчиной за всю жизнь», — как-то стыдливо подумалось Стефании.

— Просто твоя точка зрения небезупречна, и с ней можно поспорить.

— Догадываюсь. Если некуда девать время, остается спорить. Кстати, я хочу иметь в жизни еще что-нибудь, кроме секса и поддержания своей красоты. Даже не знаю, что это может быть. Поэтому я жду человека, который покажет мне жизненное направление, но не будет силой заставлять делать то, что он желает. Как ты думаешь, это возможно? Может, и нет. Совершенство не валяется на каждом углу. — Они незаметно вернулись к павильону. — О, если не ошибаюсь, наши кавалеры усиленно машут руками. Кстати, какой интерес здесь у Макса?

— Статуэтки из дерева.

— Наверное, для его нового дома. Понаблюдай внимательно за выражением его лица, когда он вступит в игру, это забавно. Создается впечатление, что, будь его воля, он задушил бы всех конкурентов собственными руками.

Как только участники торгов расселись по своим местам, как только умолк гул разговоров и даже шепот, как только люди перестали шелестеть страницами каталогов, их вниманию были представлены статуэтки из дерева. Стефания, помня совет Александры, тут же скосила глаза на Макса. Статуи продавались по одной. С каждой удачей глаза Макса становились темнее, а высокие скулы на его лице выступали четче, будто горные кряжи. Между ним и тремя другими участниками разгорелось настоящее сражение. Но ему удавалось всякий раз взять верх: он назначал цену выше той, которую сам ожидал. По павильону прокатывались волны удивления.

«Если бы он разрешил мне поторговаться за него, — подумала Стефания, — я бы сохранила ему не одну тысячу фунтов».

— Так ты думаешь, что у тебя получилось бы лучше? — спросил он у нее, когда со статуями на аукционе было покончено.

От удивления и неожиданности она рассмеялась:

— Неужели мои мысли написаны у меня на лбу?

— Ничего подобного, дорогая Сабрина. Просто мы оба хорошо знаем, что у тебя получилось бы лучше. В следующий раз я обязательно попрошу тебя принять участие в торгах за меня.

Он одарил ее взглядом одобрения и восхищения, когда ей удалось купить столик времен Георга Третьего за сумму значительно меньшую, чем та, на которую она первоначально рассчитывала.

Затем публике была представлена мебель эпохи Регентства. Стефания поняла, что сейчас наступает самая важная минута. Рэддисоны чем-то навредили Сабрине, — иначе, зачем ей было ссориться с ними? — и от этого Стефания вдвойне хотела вернуться с победой.

Продавец аукциона открыл торги с цены в две тысячи фунтов. Когда поступило предложение продать мебель за две с половиной тысячи, внимание продавца привлекла Стефания. Она стала повторять те же сигналы, что и утром, лишь слегка видоизменяя их. Но торговалась теперь тоньше, так как была больше уверена в себе. Одновременно с этим она проявляла напористость, хотя и сдерживала себя, когда это было возможно.

— Продано! — воскликнул, наконец, продавец. — Продано леди Лонгворт за три тысячи сто фунтов! Аплодисменты сопровождали эту покупку так же, как и утреннюю. Макс сам похлопал в ладоши и, склонившись к ней, проговорил:

— Мастерски. — Теперь Стефания уже знала наверняка, что он не смеется над ней.

«Я победила! — думала она радостно. — Если они думали еще раз досадить Сабрине, ограничив ее тремя с половиной тысячами и рассчитывая на то, что она проиграет, то серьезно просчитались. Эх, рассказать бы кому…»

Стефания даже стала оглядывать присутствующую публику, но, разумеется, не отыскала ни одного человека, с которым можно было бы разделить всю радость победы.

«Ничего, вечерком я позвоню Сабрине. Подожду пока. Вот она обрадуется, когда услышит, что мне удалось провернуть…»

Но вдруг она поняла, что и Сабрине не сможет рассказать об этом. Да и как она могла звонить ей и хвалиться своей победой, когда та сидит, по сути, взаперти в Эванстоне и прикрывает ее! Упуская все те радости, которые по праву должны были быть ее радостями!

Улыбка Стефании сразу померкла. Настроение испортилось. Придется упиваться триумфом в одиночку.

— И еще раз мои поздравления, Сабрина, — сказал Макс. — Наверное, я попрошу тебя когда-нибудь дать мне уроки.

Она улыбнулась. Максу пришлась бы по душе история с подменой сестер. Она очень жалела о том, что не могла поведать ему ее.

Почему она об этом подумала? Вероятно, потому, что дух риска окружал и его. Он любил рисковать сам и умел оценить риск других. «Наверное, стремление испытать опасность как человеческая черта не понравилось бы мне в мужчине в другое время, — подумала она. — Но сейчас… Когда я сама подвергаю себя огромному риску. И понимаю, как это может быть волнующе и… успешно…»

— У меня новый дом, — сказал Макс. — На Итон-сквер. Восемнадцатый век. Когда-то он был просто восхитительным. Но здорово искалечен прежними владельцами, которым казался недостаточно современным. — Он смелыми штрихами набросал на обратной стороне каталога расположение комнат в доме и описал каждую. — В последние три месяца меня посетили пять или шесть важничающих декораторов. Один отколол кусок от резного украшения над камином, другой покорежил канделябр, третий предложил заменить дубовые перила на железные.

Словом, я всех их выгнал как неисправимых дураков. Прошу, вернее, умоляю тебя: спаси мой дом и меня от этих идиотов!

Стефания взглянула на чертеж. Значит, ее просили заняться интерьером дома. Начиная с вечера у княжны Александры Стефания дико завидовала счастью сестры и просила судьбу предоставить ей шанс. И вот он появился.

— У меня есть мебель, — продолжал Макс. — Правда, ее чересчур много. Слишком много картин, статуй, ковров, занавесей, абажуров — до черта! Все это из моего бывшего особняка в Лондоне и из пригородного дома в Нью-Йорке. Я нанял бригаду рабочих. Им нужно только сказать, что делать. Мне необходим человек, который бы решил, какую мебель оставить и как ее расположить, а что продать. Ты мне нужна, как воздух.

— Нет. — Она покачала головой. — Извини, но не могу.

— Можешь! Я очень хорошо заплачу.

— При чем здесь деньги? — Она уперла руки в колени.

Поначалу ей казалось, что она своим отказом просто стремится сохранить дистанцию в отношениях с Максом, но это был только предлог. Основная причина заключалась в том, что она боялась потерпеть неудачу.

В течение всей своей жизни она верила, что добилась бы тех же успехов, что и Сабрина, если бы у нее был такой же образ жизни, столько же возможностей. Теперь Макс давал ей шанс. Но это было так страшно, так страшно… Страх подступал к горлу. Она отвергает такую возможность?.. Что она делает?. Зачем она отрицательно качает головой?!

«Дайте мне остаться в своих иллюзиях», — подумала Стефания с горечью.

— Но это же абсурд! — начал горячиться Макс. — Я же видел дом Александры. И лондонский дом Оливии Шассон! Только ты можешь мне помочь!

— Надо было раньше обращаться.

— А, понимаю, ты обижена. Ты права. Но тех декораторов мне посоветовали близкие друзья, разве я мог им отказать? Забудь о них. Они не существуют.

Она рассмеялась:

— Дело не в этом.

— Тогда в чем же, черт возьми, дело?!

— У меня нет времен! — сказала она, сама себе удивляясь. И потом выпалила всю правду: — У меня есть только четыре недели.

— А потом? Растаешь, как снег? Распадешься на атомы? Исчезнешь с лица земли? Она снова могла только засмеяться.

— Если у тебя сейчас есть другая работа, то я тебе не помешаю. Ты сможешь работать у меня по свободному графику и столько времени, сколько хочешь. Хоть год! Пойми, ты мне нужна. У тебя будут развязаны руки. Я дам тебе возможность тратить, сколько захочешь!

Стефания уже не могла сопротивляться. Она еще раз внимательно взглянула на его набросок, попыталась себе представить комнаты и… Вдруг у нее в голове начали появляться уже конкретные идеи!..

— Хорошо, — сказала она, наконец. Аукцион закончился, и они стали выходить из павильона. «У меня получится! — поклялась она себе. — Сегодня уже получилось… Да и почему я должна провалиться? С какой стати? Я ничем не хуже Сабрины. Все, что мне было нужно: чтобы представился такой шанс».

Что же касается Макса, то она решила видеться с ним ровно столько, сколько потребуется для работы в его доме. А если что… она оставляла за собой право тут же расторгнуть с ним договор и больше его никогда не видеть.

— Когда ты собираешься начать? — осторожно спросил он, когда они прощались вечером.

— Я уже начала, — ответила она.

На следующее утро Стефания нашла на своем вишневом столе пачку чеков, которые дожидались ее подписи. Это были расходы, которые одобрила Сабрина перед своей поездкой в Китай. Стефания тщательно изучила их и суммировала для того, чтобы примерно рассчитать затраты на этот месяц. От сознания того, какие дикие суммы она тратит, у нее подрагивали руки. Это были не ее деньги, и все же… Она даже не верила, что ставит свою подпись под бумагами, пришедшими в одно утро. Здесь говорилось о тысячах и тысячах фунтах!

Она разбиралась с последним чеком, когда зазвонил телефон. Через несколько секунд в дверях показался Брайан.

— Сеньор Молена, миледи. Ручка Стефании замерла. Сабрина говорила, что Антонио не будет до первой недели октября, поэтому Стефания надеялась, что с этой стороны ее не ждали проблемы. Оказалось все иначе. Она поморщилась: теперь нужно было срочно придумывать, как удержать его на расстоянии до возвращения Сабрины.

— Если миледи не хочет подходить к телефону, то я… — начал Брайан.

— Нет, отчего же? — сказала она, протягивая руку к своему аппарату. — Но все равно спасибо вам, Брайан.

— О, моя Сабрина! — раздался в трубке густой и интимный голос Антонио. — Я закончил свои дела в Сан-Паулу и спешу повидать тебя. Прости мое нетерпение. Сегодня вечером мы с тобой поужинаем и…

— Нет.

— У тебя другие планы?

Она не знала, что ответить. Абсурд какой-то. Почему она должна отвечать «нет» на все предложения, если ей и так остается пребывать в этом раю всего несколько дней? Хотя теперь, в связи со сломанной рукой сестры, обстоятельства немного изменились, ну так тем более! Это ее дом, ее жизнь и надо как-то учиться быть здесь не гостьей, а хозяйкой. Почти целый месяц! У нее не было никаких планов на вечер.

— Впрочем, с удовольствием поужинаю с тобой, — ответила она, бросая самой себе вызов.

— В восемь часов, моя Сабрина. Я так по тебе соскучился.

Он заехал за ней на своей машине, и они отправились по изгибающимся улочкам к фулхэмской дороге. Пока Антонио с увлечением рассказывал об одной своей встрече, которая произошла во время полета из Бразилии, Стефания смотрела в окно на меняющийся городской пейзаж. Когда они проезжали вблизи кладбища Бромтон, Антонио обратил внимание, что у нее озабоченное выражение лица.

— Небольшой сюрприз, — сказал он с улыбкой.

В ту же минуту машина остановилась. Следуя за ним вниз по какой-то лестнице, Стефания приглядывалась к его смуглому лицу, на котором отчетливо выделялся орлиный нос. Помня описания Сабрины, она рассчитывала на общество тяжеловатого на подъем и требовательного кавалера, который угостит ее восхитительным ужином. Вместо этого, как ей показалось, она получила приятного собеседника и ресторан-подвальчик на сумрачной кладбищенской дороге.

Впрочем, внутри «Ля Круассе» оказался выше всяких похвал. Чувствовалось, что Антонио здесь не в первый раз. Более того, он вел себя просто, раскованно и даже как-то по-хозяйски. Его глаза сверкнули, когда он увидел на ней сапфировое ожерелье. А его голос торжественно звучал, когда он представлял свою подругу месье Мартэну, который пошел на большой риск, открывая ресторан на далекой от всякой цивилизации дороге. Впрочем, через несколько месяцев ему удалось каким-то чудом сделать свое заведение самым дорогим и знаменитым во всем Лондоне. Затем, не обращая на Стефанию внимания, мужчины стали обсуждать, какую именно рыбу лучше всего подать к ужину.

Стефания рассеянно слушала их разговор. Казалось, им совсем не было дела до ее желаний. Но ей это было все равно. Она была счастлива, оказаться в таком чудесном зале. Приглушенное освещение и тонкие ткани, вездесущие официанты, которые помогали выполнять любые желания. Все здесь нравилось Стефании.

«Господи, и это теперь мой мир», — подумала она и улыбнулась, когда метрдотель наливал ей вино. Улыбнулась не потому, что он наливал, а потому, что он делал это изящно.

Антонио рассказывал о Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро, о костюмированных балах и вечеринках, о больницах и школах, предусмотренных в тех городах, строительством которых он занимался. «Он пытается произвести впечатление на Сабрину, — думала Стефания. Но почему та до сих пор не вышла за него замуж?»

— Я не могу пойти на это, — сказала Сабрина во время их долгого телефонного разговора в понедельник. — Все было бы гораздо легче, если бы я согласилась. Но я не соглашусь. Я не могу быть такой женой, какую он хочет иметь. Но об этом я скажу ему сама, когда вернусь. Ты же тяни время. Говори, что тебе еще нужно подумать. Он столько ждал ответа от меня, что пусть чуть-чуть подождет ответа от тебя…

— Может, ты напишешь ему? — спросила Стефания. — Не думаю, что я смогу держать его на длинном поводке в течение целого месяца… Я не настолько изобретательна.

— Написать?.. А что? Ты права, пожалуй. Я пришлю письмо тебе, а ты уж переправь его со своего лондонского адреса. Сегодня же напишу. Получишь в начале следующей недели. Если он позвонит раньше, скажи, что тебе еще нужно несколько дней. Я думаю, он не станет давить. Будем надеяться…

Письмо Сабрины Стефания еще не получила, а на ужин с Антонио уже согласилась. Ему нравилось небрежно болтать и смотреть на нее. И сама Стефания неожиданно для самой себя в карман за словом в этот вечер не лезла. Когда он попросил ее поделиться своими впечатлениями о поездке в Китай, она легко и остроумно рассказала о господине Су, о терракотовых воинах, похороненных в императорском склепе в Сиане, о домах на сваях на реке Ли и орхидеях в саду Кантона. Антонио поинтересовался крестьянами, и она поведала ему о том немногом, что знала. Ее скудная информация не могла удовлетворить его любопытство.

— Поезжай туда сам, — предложила Стефания. — Чудесно проведешь время.

— Поедем вместе, — твердо произнес он. — Мы поедем вместе и вместе чудесно проведем время.

Он подал знак официанту, чтобы тот принес коньяк. Подняв рюмку, Антонио углубился в длинную гуаранийскую легенду о поисках редких драгоценностей, которые, кажется, имели какое-то отношение к поискам любви. Стефанию не интересовала легенда, она прислушивалась к густому звуку его голоса. Ей было приятно находиться в компании Антонио.

В уютных сумерках салона его машины Стефания вздохнула и откинула голову на спинку сиденья.

— Как твой магазин? — спросил Антонио. — Все идет нормально?

— Да, — пробормотала она устало. — Нормально.

— А твои друзья-газетчики?

— Что?

— Они ведь не опубликовали свою историю. Я попросил знакомых прислать мне ее в Бразилию, но статью не напечатали. Они что, передумали?

— Нет, — вынужденно выходя из состояния расслабленности ответила Стефания. К ней вернулась осторожность, которая в последние дни стала уже привычной. Она не имела ни малейшего понятия, ни о своих «друзьях-газетчиках», ни об их ненапечатанной истории. Но надо было что-то говорить. — Публикацию отложили на два месяца, — уверенно ответила она.

— А, прекрасно! Значит, пусть пока Оливия продолжает думать, что ее мейсенский аист — произведение искусства. А у меня есть время помочь тебе.

— Не надо, — тут же произнесла она, запоминая полученную информацию, которую необходимо было обдумать позже. Затем, из-за того, что он был к ней добр в течение всего вечера и потому что она не хотела его расстраивать, Стефания прибавила: — Подождем несколько недель.

— Сколько тебе будет угодно, моя Сабрина. Но не советую ждать слишком долго. Я ведь забочусь только и исключительно о тебе и твоем благополучии.

— Спасибо, — тепло ответила Стефания и еще раз удивленно подумала о той небрежности, с которой ее сестра относится к такому идеальному кавалеру.

Она стала смотреть в окно машины на магазины и дома, мимо которых они проезжали. Дорога была незнакома. Она решила, что он везет ее домой другим путем. Но не стала ничего спрашивать, потому что вовремя вспомнила, что она — леди Лонгворт, для которой Лондон родной дом и которая знала эту дорогу.

Она обдумывала, как сказать ему при прощании на Кэдоган-сквер, чтобы он не беспокоил ее звонками до получения письма, когда машина вдруг свернула на спиралевидную подъездную дорожку, огибавшую гладкий современный дом. Как только они остановились, к машине подбежал швейцар в ливрее.

— Уберите машину, — распорядился Антонио.

— Да, сэр, — ответил швейцар и открыл дверцу с той стороны, где сидела Стефания. Она не двинулась с места. Его дом. А значит, и его постель. Господи, и как она сразу не догадалась, что он везет ее к себе? Видимо, потому что ей и в голову не приходила мысль, что он хочет уложить ее в свою постель. Сабрина и Антонио, несомненно, были любовниками. Но если говорить о Стефании Андерсен, то за всю свою жизнь она спала только с одним мужчиной — своим мужем.

— Сабрина, — донесся голос Антонио. Она ясно уловила в его тоне нотки нетерпения.

— Я думала, ты везешь меня домой, — сказала она, глядя на швейцара, который стоял у дверцы и тянул к ней руку. Она чувствовала себя последней дурой. Антонио решительно обошел вокруг машины, оттеснил слугу в сторону и, взяв ее за руку, властно вытащил из машины.

— Ты прекрасно видела, куда мы едем, и не остановила меня! Ну что за игры? Не разыгрывай меня!

— Никаких игр я не разыгрываю! — резко ответила она, взбешенная столь бесцеремонным обращением своего кавалера. Впрочем, она злилась и на свою глупость. — Я не думала, что обязана внимательно следить за дорогой! — ледяным голосом сказала Стефания. — Я не думала, что у тебя хватит наглости привезти меня к себе, не узнав предварительно моего мнения…

Она запнулась, увидев на лице швейцара живейшее любопытство. За его спиной, через улицу, виднелись деревья небольшого парка.

— Пойдем погуляем несколько минут? — предложила она Антонио и, не дожидаясь ответа, повернулась к швейцару: — Ни в коем случае не убирайте машину.

— Карамба!!! — пробормотал сквозь зубы Антонио и, опять взяв ее за руку, потащил к парку. — Не трогай машину, — бросил он через плечо.

В тени деревьев Стефания вырвала свою руку.

— Ты никогда себе такого не позволяла! — горячился Антонио. — Я не ожидал от тебя подобной выходки! Женщина, которая готовится стать моей женой, не должна вести себя так! Мы же договорились…

— Мы договаривались только об одном: что не будем встречаться ровно месяц! Ты вернулся до этого срока. Да, я согласилась с тобой поужинать, но я не давала согласия на что-либо другое!

— Ты надела мое ожерелье, ты улыбалась весь вечер, была милая, нежная, очаровательная. Тебе понравился ужин, о чем ты давала мне понять всеми возможными способами. Весь вечер ты стремилась развеселить меня. Ты уже забыла, что говорила сегодня о своей радости, если я в скором времени избавлю тебя от расхлебывания той каши, которую ты заварила в своей лавчонке…

— Лавчонка?! — задохнулась от ярости Стефания. Она даже остановилась. — Каша, которую я заварила?! Твои слова непростительно оскорбительны!

Стефания изумленно прислушивалась к своим же собственным чувствам. Ей следовало быть поосторожнее. Кто знает, может, Сабрина передумала и отказалась от мысли написать резкое и решающее письмо Антонио? Может, она решила еще какое-то время серьезно подумать? Может быть, она даже решила выйти за него замуж? А Стефания сейчас такое говорит… Но гнев ее был столь силен, что затмил рассудок и способность трезво рассуждать. Стефания и Сабрина были разгневаны и оскорблены в одном лице. Сабрина не выйдет за него замуж, а Стефания объяснит почему.

— Ты обращаешься со мной, как с ребенком. Я не собираюсь этого терпеть. Я поступаю так, как мне хочется. Никому не дано права заставлять меня делать что-либо против моей воли.

— О, моя Сабрина, я и не принуждаю тебя ни к чему. Я хочу только заботиться о тебе…

— Ты решил, что я нуждаюсь в твоей заботе?

— А как же иначе? Дурочка! Неужели тебя устраивает, как ты ведешь свои дела? Пойми, у тебя больше не возникнет ни одной проблемы в твоей лав… в твоем магазине, если ты, наконец, позволишь мне помочь тебе. Ты рискуешь потерять все! Я хочу предложить тебе процветание, поддержку и гарантии. А ты бравируешь передо мной какими-то глупенькими мыслями о независимости…

— Антонио, прошу тебя, отвези меня домой.

— Что это значит?

— То, что мои глупенькие мысли о независимости настолько важны для меня, что я не собираюсь расставаться с ними из-за процветания, поддержки и гарантий!

— Но ты выйдешь за меня замуж?

— Нет!

— Выйдешь! Я бы не ждал так много месяцев, если бы не был в этом уверен.

— Ты отвезешь меня домой или мне пойти искать такси?

— Я позвоню тебе завтра.

— Меня не будет дома.

— Ты будешь дома. К тому времени уже успокоишься. К тебе вернется способность трезво рассуждать. На счастье Стефании, у нее была преданная экономка миссис Тиркелл, умевшая отвечать по телефону тем господам, с которыми миледи не желала разговаривать.

Когда они возвращались на Кэдоган-сквер, Стефания думала как раз об этом. «На эти выходные я уезжаю, — размышляла она, стараясь успокоиться. — А потом подоспеет письмо Сабрины, которое должно поставить точку».

Однако, чувствуя личную вину за то, что произошло вечером, Стефания ночью позвонила Сабрине. Связь была отвратительная, и им не дали говорить долго. Голос сестры звучал как-то отстраненно и равнодушно.

— Не беспокойся об Антонио, — сказала она. Стефания всячески старалась не беспокоиться, однако это не получалось. Отправляясь на следующий день к Оливии Шассон, которая пригласила ее провести выходные у нее дома, Стефания чувствовала, что плывет по течению и некому ее поддержать.

К счастью, Оливия, с которой Стефания виделась впервые, оказалась истинным противоядием для подавленного настроения «миледи». Она была остроумная и скорая на шутки леди, общение с ней поднимало дух и освобождало сознание от бремени тяжких переживаний.

— Без Антонио? — осведомилась она без всякого удивления, когда увидела, что Стефания явилась в одиночестве.

— Отныне да. Оливия посмотрела ей в глаза и кивнула:

— Я знала, что это рано или поздно должно закончиться. Он никогда не давал себе труда задуматься о своих излишне властных замашках. О, я много наблюдала таких людей, которые «сделали сами себя». Они всегда недовольны результатами и стремятся компенсировать это тем, что начинают и других людей «делать», исходя из выведенных в уме личных категорий качества. Люди, которые родились в роскоши, обычно не имеют подобных проблем.

— Почему так получается? — со смехом спросила Стефания.

— Потому что взросление в тепличных условиях развивает в них дикую скуку, которую они стремятся развеять участием только в поистине глобальных проектах. Например, спасение всего мира. Или человечества. Возьми кого угодно, хоть Рокфеллеров. Ох, прости, надо поприветствовать Рэддисонов. Господи, и как меня угораздило пригласить их, если я не выношу Розу?

— Возможно, присутствие розы с шипами подчеркивает нежность других твоих цветов. Оливия откинула голову и рассмеялась. Гости, находившиеся в просторном зале, также обернулись на Стефанию и заулыбались.

— Ты сокровище, Сабрина! Какой скучной была бы жизнь без тебя. Я хочу, чтобы за ужином ты села по правую руку от меня.

— Хорошо, — беззаботно ответила Стефания, но по выражению лица Оливии поняла, какое это важное имеет значение. Поэтому сразу же прибавила: — Это для меня большая честь.

Она видела, как Оливия пересекла весь зал в направлении появившейся в дверях Розы Рэддисон, которая радостно махала рукой приближающейся хозяйке дома.

Официант предложил Стефании бокал шампанского. Свет люстр отражался в искристом вине, напоминая драгоценности в открытой шкатулке. Стефания свободно гуляла по залу, чувствуя на себе восхищенные взгляды и принимая ото всех комплименты. Никто из присутствующих на вечере и не думал оспаривать ее права находиться в высшем обществе. И вместе с тем никому из них не было известно слово «закладная», никто из них никогда не оплачивал счет, присланный из бакалейной лавки, никто из них никогда не вскакивал утром с кровати и не бросался на улицу с мешком мусора, чтобы успеть закинуть его в зев уезжающей машины.

«Я принадлежу удивительному миру», — думала она.

В загородном особняке Шассонов в Кенте были просторные, квадратные комнаты, высокие окна, выходящие в сад; около дома — лужайка для крокета и небольшое озеро. Зал, в котором забавляли своих гостей перед ужином лорд и леди Шассон, славился своим покрашенным потолком и огромными канделябрами. Год назад Сабрина меняла здесь интерьеры. Это она придумала обить стулья замшей кремового цвета, а диваны — бледно-зеленым бархатом. Она решила покрасить паркетный пол в сочный и темный дубовый цвет, который изумительно отражал свет канделябров, так что казалось, будто гости гуляют по воздуху между искрящимися лучами света. На длинном сверкающем комоде «Чиппендейл» была размещена коллекция фарфоровых статуэток девятнадцатого века, а на небольшом трюмо красовался высокий белоснежный мейсенский аист. Трюмо стояло в центре дальней стены зала. Аист красиво отражался в зеркале. Словом, это зрелище притягивало к себе взгляды прибывающих на вечер гостей.

Задумчиво глядя на фарфорового аиста, Стефания медленно пересекала зал, рассеянно улыбаясь незнакомым людям, которые приветствовали ее справа и слева как добрую знакомую. Она не чувствовала никакой потерянности или смущения. От Сабрины пришло письмо, она сообщала, что дома все нормально. Долорес прислала свою служанку, чтобы та помогала по хозяйству. Так что проблем не было. В конце Сабрина написала: «Тело у меня еще такое разбитое, что в супружеской постели ни о чем другом, кроме сна, и думать нельзя».

Окруженная ослепительным светом канделябров, отражавшемся на паркете, улыбками и комплиментами, Стефания пыталась представить себе сестру, сидящую в Эванстоне, чтобы спасти семью Стефании и ее брак. Она опустила глаза на белоснежное шерстяное платье «шалис», которое выбрала из гардероба Сабрины для этого вечера, и подумала, что в Эванстоне бедняжка сестра вынуждена довольствоваться синими потертыми джинсами. Стоит, наверное, сейчас в них на кухне и готовит ужин.

«Я ей обязана решительно всем, — подумала Стефания. — Ровным счетом всем».

Она взяла с трюмо аиста и провела пальцами по его гладкой, глянцевой поверхности. Какие тонкие линии крыльев, перьев, когтей… Даже маленькая рыбка в клюве. Оливия думала, что этот аист — настоящее произведение искусства, как сказал Антонио. На вечере у Александры Майкл говорил ей что-то о фальшивках. И о леди Оливии Сабрина предупредила ее о том, чтобы она пока ничего не покупала у человека по имени Рори Карр, так как он-де может заниматься подделками.

Стефания почувствовала, как внутри нее поднимается сильное волнение. Итак, Сабрина купила фарфор у Рори Карра. По крайней мере, одним из купленных предметов являлся мейсенский аист. Он был продан Оливии Шассон. Аист, которого Стефания сейчас держала в руке, очень походил на мейсенские вещи. Возможно, это работа Кандлера… Она перевернула фигурку, чтобы увидеть роспись мастера на донышке. Так и есть. Аист был совершенен. Настолько совершенен, что казалось, будто у него трепетали перышки на крыльях. Не удивительно, что Сабрину удалось обмануть.

Антонио сказал, что пришло время вернуть мейсенского аиста назад. Она могла это сделать вместо Сабрины. Она уже держит его в руках… Но как ей вернуть аиста? Каким образом? Она не могла сказать Оливии, что это подделка: тайны такого уровня имела право разглашать только сестра. Она не могла унести его, сославшись на необходимость исправить какой-нибудь дефект, ибо никаких дефектов не было, что увидел бы каждый. Она не могла украсть его, так как статуэтка была слишком большой для этого, а дом был наполнен людьми. И, тем не менее, ей казалось, что она должна обязательно придумать какой-нибудь способ до окончания выходных…

— Сабрина! Я так рада, что и ты здесь! Стефания даже вздрогнула. Подлетевшая неизвестно с какой стороны леди Рэддисон прокричала свое приветствие прямо ей в ухо. Роза была худющая и тонкая, как и ее гнусавый голос. На лице выделялись угловатый и хрящеватый нос и острый, подрагивающий подбородок. Единственным ее достоинством были глаза, и, чтобы подчеркнуть их красоту, она навела на них густой макияж. Оглядев ее с ног до головы, Стефания решила, что леди Рэддисон похожа на исхудавшую панду.

— Когда ты на днях сообщила мне об удавшейся покупке, я, признаюсь, изумилась, но не успела надлежащим образом отблагодарить тебя. Кстати, теперь я уверена, что ты не поверила тому глупому слуху…

— Глупому слуху? — перебила ее Стефания, а сама подумала: «Ну, давай же, давай! Выкладывай!»

— Увы, есть еще люди, призвание которых — устранить своим ближним разного рода неприятности.

— Но только не моя Розочка, — приятным голосом подхватил реплику леди Рэддисон бесцветный мужчина, появившийся за ее спиной. — Моя очаровательная женушка источает исключительно доброту и ласку. Я прав, дорогая?

— Питер всегда мнит себя интересным, — прошептала Роза.

— Поэтому она и удивляется, дорогая Сабрина, — не обратив внимания на слова жены, продолжал ее муж, — как так получается, что ты избегаешь ее? Неужели и по прошествии четырех лет ты все еще помнишь, что подслушала, как Розочка прохаживалась насчет твоего доброго имени на балу у Андреа Вернон?

— Подслушала… — без эмоций повторила Стефания.

— Питер несносен, просто несносен! — вскричала Роза. — Дорогая Сабрина, мы никогда и не думали обвинять тебя в грехе подслушивания! Твоя подруга Александра как-то недавно упомянула, что в тот вечер — о, как это было давно, — ты проходила недалеко и услышала, как мы выражали нашу печаль по поводу того, что ты и Дентон…

— Когда ты говорила, — вмешался опять Питер, — что Сабрина вышла за Дентона только из-за того, что у него все есть. Но ты, Сабрина, разумеется, незлопамятна на такие глупости, правда? Розочка, она ведь незлопамятна, да?

Роза вытянула шею.

— У Сабрины небеспредельное терпение, Питер. Твоя грубость задевает ее. Если бы она поверила в ту ложь, она бы не стала так за меня сражаться на аукционе! Ты ведь сражалась, Сабриночка?

У Стефании поднялись брови. Так вот оно что!.. Сабрина никогда не рассказывала ей эту историю. О, как это должно было быть ужасно!.. Но почему сейчас, когда Роза Рэддисон говорит об аукционе, у нее дрожит от злости голос?..

— А ты полагаешь, что я именно «сражалась»? — холодно спросила Стефания.

— Господи, конечно, раз тебе удалось сделать покупку за такую смехотворную цену! Ты просто чудо! Теперь Стефания поняла. Как она и думала, Роза сделала все, чтобы она провалилась на торгах. Чувствуя невыразимую обиду за свою сестру, Стефания спокойно произнесла:

— Я не имела права проиграть. Ведь это сильно бы огорчило тебя, душенька?

Питер Рэддисон взорвался хохотом.

— Вот так удар, а, Розочка? Ниже пояса!

Не обращая на него внимания, Роза устремила горящий взгляд на Стефанию и… встретилась с ее спокойной улыбкой.

— Ты всегда была надменна! — прошипела она, обращаясь к Стефании. — Это, по меньшей мере, странно для человека, не принадлежащего к нашему кругу!

И в этот самый момент Стефания поняла, как ей избавиться от аиста, которого она все еще держала в руках.

— Прошу прощения, душенька? — мягко сказала она. — Мне что-то послышалось?.. Роза приблизила к ней свое пышущее злобой лицо.

— Я сказала, что ты не принадлежишь к нашему кругу… — Стефания вынуждена была сделать шаг назад, а Роза продолжала наступать. — И если ты думаешь, что тебе удалось кого-нибудь обмануть…

— О! — вскричала Стефания.

Отступив еще на шаг назад, она зацепилась каблуком о край толстого персидского ковра. Потеряв равновесие, она, падая, отчаянно всплеснула руками. Очаровательная мейсенская статуэтка взлетела высоко в воздух и через пару секунд со звоном грохнулась на паркетный пол…

— О, Боже мой! — потрясенно выдохнула Роза.

Стефания, потирая лодыжку, спокойно любовалась мелкими осколками белого фарфора, рассыпавшимися по скользкому полу. Место происшествия тут же окружили гости. Питер Рэддисон отшатнулся от своей жены. Откуда ни возьмись, появились двое слуг с вениками и совками. Подошла Оливия. Стефания тут же обернулась к ней:

— Боже, прости меня… Мне так жаль, что это случилось. Сама не знаю, почему я повернулась так неуклюже…

— Ты просто защищалась, дорогая, — ответила Оливия. — Если бы ты не отступила, Роза бы просто съела тебя!

— У нас был небольшой разговор, — почти не размыкая губ, прошипела Роза. — Но если уж решено на меня возложить ответственность за то, что леди Лонгворт перенервничала, можешь прислать мне чек на эту… птицу…

— Оливия, — спокойно заговорила Стефания. — Я возмещу тебе аиста, кажется, у меня есть похожее мейсенское изделие…

— Ни в коем случае, дорогая Сабрина! Ни в коем случае! Ты не обязана мне ничего возмещать. У нас такая страховка, что она покроет все Британские острова, если кому-нибудь вздумается украсть их. Найди мне другую птицу, и мы договоримся о цене без всяких скидок. Что у тебя с ногой? Может, вызвать врача?

— Нет, спасибо. Ничего серьезного, уже проходит.

— Тебе надо сесть.

— Оливия, — смущенно проговорил Питер Рэддисон. — Розе немного не по себе. Ты не будешь возражать, если я отвезу ее обратно в Лондон? Ты же знаешь, у нее случаются такие жестокие головные боли… Если дома ей станет полегче, я могу вернуться к тебе, если… Если это не нарушит покоя твоего вечера.

— Как тебе будет угодно, — равнодушно отозвалась Оливия, даже не взглянув на супругов Рэддисон. — Я провожу вас. А ты, Сабрина, сейчас же садись на диван и отдохни. Не думай о ноге.

Стефания спокойно устроилась на диване, обитом бархатом. Вокруг нее тут же поднялся нестройный хор голосов. Кто-то перемывал косточки Рэддисонам, кто-то рассказывал о художественной коллекции Шассонов, которая размещалась в галерее на втором этаже дома, кто-то напоминал о грядущем аукционе в Лондоне, некоторые почему-то вспомнили о том, что на декабрь в Барчестр-Тауэре назначен очередной благотворительный бал. Оливия исчезла за двойными дверями зала, сопровождаемая приунывшими супругами Рэддисон. Слуги закончили убирать осколки мейсенского фарфора.

«Я становлюсь специалистом по обману», — подумала Стефания.

Скоро она осознала, что жизнь Сабрины совсем не так скучна, как казалось ее сестре. «Амбассадор», несомненно, являлся центром ее деловой и общественной жизни, но повседневное руководство делами в нем великолепно осуществлял Брайан, тем самым обеспечив леди Лонгворт свободный график. Ей нужно было только посещать аукционы, заезжать в те дома, где она работала над интерьерами, совершать недельные круизы или заниматься в своем кабинете в магазине, когда ей того хотелось. После расписанной по минутам жизни в Эванстоне Стефания почувствовала здесь совершенную и абсолютную свободу. Ей не нужно было каждые пять минут, вздрагивая, поднимать глаза на часы, чтобы не опоздать домой. Ей не нужно было спешить с приготовлением ужина до прихода Гарта. Ей не нужно было мчаться сломя голову в бакалею, чтобы сделать покупки до ее закрытия. Теперь она смотрела на часы только для того, чтобы спокойно начать обдумывать, как она проведет остаток дня или подготовиться к очередному званому вечеру. В ее календаре была только одна неприятная запись: через три недели Нат Голднер должен был сделать повторный рентген руки Сабрины, признать ее здоровой и тем самым, ничего не подозревая, вернуть все на круги своя.

Утро понедельника, первый день октября, она начала с планирования: ей нужно было встретиться с подрядчиком, который работал в доме Макса, чтобы справиться о том, как там подвигаются дела. Днем она собиралась пойти с Максом на склад, чтобы взглянуть на его мебель. Если намеченный график не сорвется, через две недели она начнет обставлять верхние этажи.

Прежние владельцы дома своими нововведениями уничтожили оригинальный интерьер здания, заменили арматуру, переставили стены, врезали новые окна, замуровали старые, убрали печную трубу. За последние несколько лет, когда дом принадлежал какой-то частной школе, ученики покрыли стены и даже потолки четвертого этажа всевозможными шутливыми стишками, неприличными надписями и рисунками.

— Мистер Стуйвезант говорит, что это добавляет человечности неземной красоте дома, — сказал с усмешкой подрядчик. — Он просил оставить некоторые перлы. Стефания улыбнулась:

— Хорошо, я возьму его пожелание на заметку.

Они прошли по всему дому, проверяя работу, которая выполнялась строго по рекомендациям Стефании. Каждый день она чувствовала, что ее мысли и идеи становятся все более конкретными. Она уже отчетливо представляла себе, как восстановить симметрию стен и окон, как сделать так, чтобы солнечные лучи заливали весь дом вплоть до самых укромных уголков, пробуждая их к жизни. Никогда еще она не чувствовала себя такой счастливой.

И это было написано у нее на лице.

— Абсолютное счастье, — заметив ее настроение, сказал Макс, когда они шли по широким проходам склада, — у тебя всегда это бывает, когда начинаешь новый проект? Видишь в моем деле что-то особенное?

— Успокойся, всегда…

— Я дико разочарован.

— Но не удивлен, — засмеялась Стефания.

Она была рада его видеть. Макс резко выделялся на общем фоне сплетников своей уверенностью, силой, непосредственностью и небрежной интимностью в обращении, наконец, своей таинственностью. Он не докучал излишними вопросами, а его серые глаза не выдавали его эмоций. Между ними не было теплоты, с оттенком грусти думала Стефания. Но она высоко ценила те недолгие часы, которые проводила в его обществе.

Они прошли в широкий проход, по обе стороны которого тянулись шахты с огромными деревянными лифтами-подъемниками. Каждый был шесть футов высоты, шесть футов длины и шесть футов ширины. Лифты были забиты упакованными вещами. Воспользовавшись подъемным механизмом, подрядчик спустил на бетонный пол сразу двадцать два таких лифта, и рабочие тут же принялись ломами вскрывать дощатые упаковочные контейнеры. Каждый раз, когда на свет появлялся очередной предмет обстановки, Макс делал пометку в своем перечне. Стефания же смотрела на фантастическое зрелище во все глаза, изо всех сил стараясь не начать икать.

Ей никогда прежде не приходилось видеть ничего подобного. В груде мебели были представлены все времена и стили, все предметы, начиная от русских самоваров и заканчивая стульями Уильяма Морриса. Взгляд потрясенной Стефании скользил по лампам стиля «Арт деко» и разобранной — высотой в пятнадцать футов — кровати с балдахином времен якобинцев.

Словом, коллекция Макса превратила сумрачный цех склада в галерею произведений искусства, в ослепительный дворец.

— Ты что, ограбил музей? — спросила она шутливо, чтобы как-то выйти из оцепенения. В его глазах сверкнули веселые искорки, когда он оторвался от списка, чтобы взглянуть на нее.

— Десять музеев. Так как ты думаешь, пригодится ли нам что-нибудь из всей этой груды? Ну, это уже было слишком.

— Не говори чепухи, Макс! Не надо мне упорно показывать свое равнодушие. Это чудо, и тебе об этом прекрасно известно. «Пригодится ли нам?» Как ты можешь так говорить? Издеваешься?

— Ну, ладно, ладно, понял. Да, чуть не забыл, Сабрина. Мне надо идти, ты уж меня прости. У меня сегодня важная встреча, и я не могу ее отложить. Я оставляю тебя здесь. Делай свой выбор. Мой шофер подождет тебя снаружи, хорошо? Сейчас он отвезет меня, а потом приедет обратно и будет ждать столько, сколько потребуется. Стефания отвернулась в сторону, чтобы скрыть разочарование оттого, что он уезжает. Она достала из упаковочной коробки маленькую фарфоровую канарейку, сидевшую на большом распустившемся цветке.

— Копенгаген, — задумчиво проговорила она, вспоминая тот день, когда мать с сияющим лицом принесла домой точно такую же птичку и сообщила, что приобрела ее в Париже на одном из блошиных рынков.

— Да, ну так я пошел…

— Хорошо, конечно, — сказала она, выходя из своей задумчивости. — Но я здесь буду находиться не один час. Шофер устанет томиться на улице…

— Ему хорошо заплачено за это. Ты поужинаешь со мной в четверг?

— Да.

Он поцеловал кончики ее пальцев:

— Тогда пока.

Огромная коллекция не на шутку взволновала Стефанию. Она чувствовала, как разгорается ее воображение. Дом Макса занял все ее мысли, и она потеряла счет времени, рассматривая мебель и время, от времени отдавая распоряжения подрядчику, находившемуся тут же, которому Макс заплатил огромные деньги только для того, чтобы тот неукоснительно слушался Стефанию.

«Я просто обязана доделать свою работу, — думала Стефания. — Я не могу уехать, не закончив ее». Макс, как, оказалось, позаботился и о строительных материалах, арматуре, досках и обоях.

В пятницу Стефания заскочила на часок в «Амбассадор», чтобы просмотреть корреспонденцию и подумать несколько минут в тиши кабинета об ужине, который накануне состоялся у нее с Максом. Все было так спокойно, мило, непосредственно. Макс источал дружелюбие, был ненавязчив я много шутил. Уже не первый раз она отдыхала от «высшего света», беседуя с Максом. «Я вновь начинаю волноваться» с опаской подумала она.

Колокольчики у входной двери тонко зазвонили и вывели ее из состояния задумчивости. Она посмотрела на дверь и увидела перед собой элегантно одетого пожилого мужчину. Того самого, с которым повстречалась на аукционе в Чилтоне. Впрочем, тогда ей не бросились в глаза его цепкость и какая-то мелкая суетность. Теперь он стоял перед ней и внимательно изучал ее взглядом, словно хотел что-то выяснить для себя прежде, чем начнется разговор.

Она протянула ему руку.

— Миледи, — проговорил он с поклоном. — Я принес вам кое-что необычное.

Драматическим движением он развернул сверток, находившийся у него в руках, и достал из него фарфоровую игрушку, состоявшую из двух фигур: величественная Венера ласково смотрела сверху вниз на шаловливого маленького Купидона, крылья которого были полусвернуты, а голова откинута назад к колчану с любовными стрелами. Игрушка была выполнена из бисквитного фарфора бледно-розового оттенка, известного среди знатоков под названием «роз помпадур». Испытывая радость первооткрывателя, Стефания узнала в игрушке школу севрского фарфора, изделия которой, начиная с восемнадцатого века, были в большой цене.

Мужчина внимательно наблюдал за ее реакцией. Стефания ничем не выдала себя, сидя за своим столом и сложив на нем руки. «Опять игра, как на аукционе», — подумалось ей.

— Очень мило, — спокойно сказала она.

— Миледи, — укоряющим тоном произнес он, — это ведь замечательная, фантастическая вещица! Продана частными лицами в Германии на прошлой неделе. Мне заранее сообщили о ней, и я сразу же вспомнил о вас! «Не покупай».

Стефания на секунду прикрыла глаза, чтобы осмыслить этот внезапный порыв. Откуда у нее появилась эта мысль? Она взглянула мимо статуэтки за окно, где проплывали Низкие облака, и шумела оживленная улица. Здесь же, в кабинете, повисла напряженная тишина. Продавец поправил у себя на шее платок. Это было почти незаметное движение, но оно выдало, что он нервничал.

— Мы не обсуждали цену, миледи, но вы, разумеется, верно, оцените вещицу.

Она быстро перевела взгляд с окна на его лицо. Он откашлялся.

— Возможно, вы захотите подумать некоторое время. Я могу оставить вещицу у вас. Мы ведь доверяем друг другу…

Она продолжала неподвижно смотреть на него и заметила, как он сглотнул. Затем еще раз…

— Наслышан, — сказал он, воровато оглядывая магазин, — о том печальном инциденте, который случился на вечере у леди Шассон. Странное совпадение все-таки: разбить вещицу, которую сами же подарили…

И тут Стефанию пронзила мысль. Она поняла, кто перед ней стоит. Рори Карр. Он пришел, чтобы выяснить что-нибудь об истории с аистом: действительно ли то была случайность?

— Мистер Карр… — проговорила она, проверяя свою догадку.

— Да, миледи? «Прямо в десятку! — с облегчением подумала Стефания. — Значит, это и есть тот человек, который продал Сабрине того аиста».

— Сейчас мне не нужен фарфор, — сказала Стефания, подпустив в голос легкую нотку сожаления. — Какой бы красивой ни была вещь, я вынуждена от нее отказаться.

— Но, миледи!.. Как неожиданно. Мы ведь с вами так долго и приятно сотрудничаем, что…

— Да, — прервала она его твердым голосом. И тем больше твердости было в ее голосе, чем больше беспокойства появлялось в голосе Рори Карра. — Но сегодня сделка не состоится. Я купила много фарфора в Китае и в данный момент не испытываю в нем нужды.

— Миледи?..

— Не испытываю, мистер Карр. А теперь, если позволите мне, я вернусь…

Она заметила искорки страха, блеснувшие в его глазах.

— Миледи, кто знает… возможно, вы измените свое мнение…

— Под влиянием каких-нибудь ваших слов? Увы, вы не можете рассказать мне ничего такого, что я уже не знаю, — сказала Стефания.

Возможно, тут она допустила некоторую поспешность, дух риска и приключений уже овладел Стефанией. Дразнящую опасностью проблему с фарфоровым аистом она уже решила самостоятельно. А теперь она мстила Рори Карру за обман Сабрины: его мучило беспокойство, и это ему было только на пользу. Во всяком случае, он должен испытать то, на что обрек сестру, — страх. Узнав о фальшивке, Сабрина так же сильно испугалась. Если бы только она знала об этой истории раньше, Стефания еще на аукционе не стала бы цацкаться с этим человеком.

Но, впрочем, это было уже не важно. Все закончилось. Он сейчас уйдет и больше никогда не переступит порога этого магазина.

— Я оставлю все-таки Венеру, миледи, и позвоню вам через пару дней.

— Не стоит оставлять, мистер Карр. Но если я переменю свое мнение, я сама позвоню вам.

Когда он ушёл, она прошла к себе в кабинет, закрыла за собой дверь и позвонила Сабрине. Никто не ответил. Сегодня пятница, в Эванстоне десять часов утра. Где же она может быть? Неужели она на этой неделе вышла на работу? Стефания попыталась вспомнить прошлый телефонный разговор. Было ли в нем какое-нибудь упоминание о работе? Вроде нет. Она закрыла глаза и напрягла память. Вообще, о чем они тогда говорили? Стефания не помнила. Она начала терять внутреннюю связь со своей реальной жизнью, со своим домом.

«Я не имею права! — думала она. — Я не имею права терять эту связь! Семья — единственное настоящее, что у меня есть».

Не открывая глаз, она постаралась представить свой дом в Эванстоне… Крыльцо… Гостиная… Там стоит новая лампа. Лежит угольный карандаш Пенни… Дырка на диване, которую Стефания планировала зашить до своей поездки в Китай. А на кухне новая вешалка для кружек и… Что там, на разделочном столе?.. Ага, кухонный набор, подаренный на день рождения! Об этом в одном из телефонных разговоров сообщила Сабрина. Так, теперь лестница наверх и спальня. Одеяло на постели и полосатые обои… Хотя нет, Полосатые обои здесь, в спальне лондонского дома на Кэдоган-сквер. Здесь полосатые обои и синий ковер и… что?

В сознании Стефании обе спальни слились в нечто единое, потом вновь разделились, только уже нельзя было понять, где из них какая… Какая настоящая…

Беда была в том, что она слишком сильно устала, что бы думать. Она бралась за все дела сразу, а спала очень мало. Каждый вечер Стефания уходила то на вечеринки, то на концерты, словом, выезжала в свет, как это и полагалось леди Лонгворт. Она коллекционировала мероприятия, словно марки в альбоме. Они все отличались элегантностью обилием красок и света, разнообразным угощением и множеством развлечений. И все это занимало вечерние часы вскоре она поняла, что это так же восхитительно, как и утомительно: вертеться в атмосфере, питаемой слухами участвовать в их распространении, улыбаться и делиться воспоминаниями с людьми, которых первый раз видишь, подходить к каждой группе и заинтересованно принимать участие в беседе, затем переходить к другой, где уже нужно говорить на иную тему, и, главное, не перепутать эти группы и уметь отличать одну от другой. Ко времени возвращения домой Стефания, как правило, была настолько усталой, что валилась тут же на кровать и спала без сновидений. А утром нужно было осознавать, какую жизнь она сегодня ведет: свою реальную, американскую, или великосветскую, лондонскую.

Порой трудно было сразу все сообразить и отличить явь от грез.

— Где я? — спрашивала она иногда вслух. — Где мой дом? Этот же вопрос вырвался у нее из уст и сейчас, когда она, погруженная в задумчивость, сидела в своем кабинете в «Амбассадоре».

— Миледи? — послышался голос Брайана. Она подняла глаза и увидела, что он стоит в дверях. Стефания отбросила все свои путаные мысли.

— Брайан, — произнесла она, — я только что встречалась с Рори Карром и сказала ему, что мы не станем у него ничего покупать. Запомните. Договорились? Возникли некоторые вопросы относительно его личности.

— В каком смысле, миледи?

— Возможно, он занимается подделками. Пока мы не уверимся в том, что это не так, нам следует избегать его. Брайан не стал проявлять любопытства, а Стефания собрала свои чертежи и уехала в новый дом Макса. Тем же вечером ей позвонила Габриэль. Она пожаловалась, что у нее с Бруксом возникли проблемы, и рассказала о некоторых ссорах и своих подозрениях.

С тех пор каждый вечер, как только Стефания появлялась дома, звонил телефон, она поднимала трубку, и Габриэль делилась с ней своими новыми страхами.

— Он изменился, — сказала Габриэль спустя неделю после первого звонка. — Он стал какой-то холодный и… Похоже, он в чем-то меня подозревает. Он следит за мной! Если я пишу или читаю письмо, он обязательно должен заглянуть мне через плечо. Если я говорю по телефону, он спрашивает: с кем? А теперь он стал вечерами уходить в свой офис. Он и сейчас там. Знаю, я звонила ему…

— Ты спрашивала его о том, что произошло? — поинтересовалась Стефания.

— Он не скажет… Он вообще со мной в последнее время почти не говорит. И возвращается поздно. Я не могу каждый день ждать его до ночи… Да и боюсь, потому что он приходит и ведет себя так, как будто меня нет. Он смотрит на меня, а я почему-то чувствую себя виноватой… Нет, лучше заснуть, чем видеть его лицо, когда он возвращается с работы. А когда я утром просыпаюсь, его уже нет.

«Да, — подумала Стефания. — Мне это знакомо. Я могу себе представить, каково жить под одной крышей с человеком, который тебя едва замечает».

— Я не могу понять, что стряслось, — дрожащим голосом проговорила Габриэль. В ту минуту она напомнила Стефании напуганного ребенка. Пенни! Когда дочь чего-то боится, она точно так же себя ведет: вот-вот заревет, каждую секунду хлюпает носом.

— Хочешь, я приеду к тебе и останусь до утра? — предложила Стефания.

Она посмотрела за окно. Темнота. На часах пробило полночь. Ей очень хотелось остаться дома. Только что она вернулась после обеда, на который уже третий раз за неделю ее приглашал Макс. Чувствуя усталость и радость одновременно, ей необходимо было спокойно подумать в одиночестве. Но отчаяние, которое чувствовалось в дрожащем голосе Габриэль, было настолько очевидно, что Стефанию захлестнули волны жалости и заботы, которые она не ощущала уже очень давно.

— Нет, не надо, Сабрина. Спасибо. Спасибо. Ты мила и я люблю тебя. Не знаю, что бы делала без тебя. Но Брук сразу поймет, что я тебе все рассказала. Я не хочу, чтобы он это знал. Лучше позвоню тебе завтра. Но на следующий день вместо звонка она сама появилась в дверях дома Стефании.

— Он сказал, чтобы я уходила, — упавшим голосом сообщила Габриэль. — Он сказал, что я… что я… — Она сделала над собой усилие и договорила: — Что я шпионка. Что я продала секрет новой партии косметики «Вестер-марк» другой компании. Даже не помню какой… Она беспомощно подняла глаза на Стефанию. Та обняла ее и прижала к своей груди. Габриэль расплакалась. Они сели на диван. Стефания стала покачиваться всем телом, как бы убаюкивая Габриэль. Почувствовав, что ее блузка намокла от слез, она прислонилась щекой к вьющимся волосам подруги.

— Не плачь, малышка Пенни, — ласково проговорила она и тут же, ужаснувшись своей промашке, затаила дыхание. Но Габриэль, кажется, не расслышала, и Стефания добавила: — Ничего, Габи, не волнуйся. Мы обязательно выясним, в чем тут дело. Все будет хорошо. Неожиданно для самой себя Стефания поняла, что тоже всхлипывает. Ей было дико жаль свою малышку… Пенни. Она заморгала.

— Габи, ты с кем-нибудь говорила о косметике «Вестермарк»?

— Нет, клянусь тебе! Я ничего в этом не понимаю. Я даже никогда не думаю о работе моего Брукса. Разве что когда сажусь к туалетному столику… Да и зачем мне это? Я не вижу никакой разницы между продукцией этих фирм. Хоть убей, не отличу помаду «Вестермарка» от помады «Ревлона» или «Эсти Лаудер»! Они все для меня одинаковы! Ой, прости! Только не говори об этом Бруксу! Стефания подавила улыбку.

— Ты захватила с собой какие-нибудь вещи? — спросила она.

Обреченно глядя на Стефанию, Габриэль отрицательно покачала головой.

— В таком случае надо будет это сделать позже.

— Нет… Я не могу вернуться туда до тех пор, пока он сам не позвонит. Он ведь позвонит, правда?

— Если он этого не сделает, тогда я сама позвоню.

С этими словами Стефания помогла обессиленной Габриэль подняться наверх, в розово-зеленую спальню, в которой ей самой пришлось спать год назад, когда она приезжала в гости к Сабрине.

— Открой шкаф и выбери, что тебе понравится. И отдохни немного. Обо всем поговорим позже. Вскоре раздался телефонный звонок, и Стефания поспешила снять трубку. Но это был не Брукс, а Александра.

— Меня пригласили роскошно отужинать в новом итальянском ресторанчике в Сохо. Так сказать, освятить своим присутствием зал, который после этого станет еще одним модным ресторанчиком.

— Как это вульгарно с их стороны, — отозвалась Стефания. — И часто случаются такие приглашения?

— Сердечко мое! С тобой все в порядке?

— Конечно, а почему ты спрашиваешь?

— Потому что… либо ты уже спишь, либо… Ой, прости! Ты что, не одна в постели?

— Одна. О чем ты?

— Тогда ничего не понимаю! Мы же с тобой только и делаем, что каждый месяц «освящаем» новое местечко! А ты спрашиваешь… У тебя какие-то неприятности?

— Ну… Потом расскажу.

— Ага, значит, все-таки есть что-то. О’кей, как насчет того, чтобы поужинать со мной сегодня? На этот ужин я согласилась, потому что владелец ресторана сделал мне как-то одно одолжение.

— Как называется заведение?

— «Иль коччио орт». Кажется, в переводе на английский означает «Золотой петушок», да? Стефания рассмеялась:

— «Золотой экипаж». Тебе необходимо еще раз пролистать учебники по итальянскому. Когда?

— В восемь, устроит? Я заеду за тобой. Прежде чем Стефания успела вернуться к Габриэль, телефон зазвонил снова. На этот раз звонила Сабрина.

— Я недолго, Стефания, просто появилась новость, которую ты должна знать.

— Что такое?

— Ничего, все нормально. Но Нат сказал, что он переносит рентген на двадцать второе число.

— На двадцать второе?! Но ведь это всего через неделю!

— Через десять дней. Что значит «всего»?

— Я просто удивилась, что так рано. Как у тебя рука?

— Откуда я знаю, ведь у меня повязка. Подожди! — Голос Сабрины отдалился от телефонной трубки. — Клифф, разумеется, ты тоже поедешь со мной в аэропорт. И ты, Пенни. Мы все поедем. — Ее голос вернулся к Стефании. Она спросила с оттенком раздражения: — Ты когда-нибудь бываешь одна в своей семье?

— Не часто, — подумав, с улыбкой ответила Стефания. — Кого ты встречаешь в аэропорту?

— Гарта. Он всю неделю был в Беркли. Стефания, я должна заканчивать. Там внизу дети опять что-то не поделили. Я просто хотела предупредить тебя заранее об изменившейся дате. Значит, двадцать второе октября. Позвони мне попозже, и мы уже спокойно поговорим.

Стефания, положив трубку, вдруг поняла, что машинально повторяет про себя слова сестры:

«Значит, двадцать второе октября… Двадцать второе октября… Еще десять дней. Сабрина говорила как-то… как-то без эмоций. Ни с радостью, ни с грустью. Как она там? А как я? Интересный вопрос…»

Впрочем, у нее не было сейчас времени думать об этом. В утешении нуждалась Габриэль. Бедняжка. Они проговорили до пяти часов.

Стефания настолько встревожилась за состояние подруги, настолько сильно была возмущена той низостью, которую совершил по отношению к ней Брукс, что позвонила ему и сказала, чтобы он встретился с ней и Александрой за чашечкой кофе и десертом в «Иль коччио орт».

Не дожидаясь ответа Брукса, который мог и отказать, Стефания положила трубку.

— Не возражаешь? — спросила она у Александры, когда они сидели в ресторане и ели телятину с миндалем и изюмом, запеченное «мозарелли», «скампа», едва успевая отмахиваться от назойливых официантов, которые должны были обеспечить «двум леди незабываемый вечер».

— Что ты, сердечко! После всего, что ты мне рассказала, мне просто не терпится посмотреть ему в глаза! Что мы с ним сделаем? Обойдемся плеткой или подвесим вниз головой?

— Дадим ему последний шанс. Ради Габи. Они улыбнулись друг другу. Зеркальные стены отразили их прекрасные лица по всему бело-золотому залу ресторану. Две очаровательные женщины, роскошно одетые и многочисленным персоналом, словно особы королевской крови.

В десять часов появился Брукс. Ему не нужно было выискивать их глазами: они сверкали на весь зал, как две ослепительные жемчужины.

— Три бисквита и три кофе, — сказала Стефания суетившемуся официанту. Затем она перевела строгий взгляд на Брукса. — Габи остается пока у меня. Завтра я заеду за ее вещами. Позаботься, пожалуйста, о том, что бы все было упаковано и готово к транспортировке. Он кивнул:

— Я и сам не рад этому, ты же знаешь…

— Да ну? — воскликнула Александра. — Мне так жаль тебя! Брукс не обратил внимания на колкость.

— Не думай, — продолжал он, обращаясь к Стефании, — что это было поспешное решение. Я получил доказательства, что она продавала информацию «Раймер косметикс» по тарифу в четверть миллиона фунтов.

— Просто смешно, — тут же заявила Стефания. — Габи никогда не предавала тебя. А деньги ей не нужны.

— Ага, не нужны. Она вся обросла долгами. Портному должна, обувщику должна, в салонах красоты должна, в гимнастическом зале должна! Кроме того, на прошлой неделе я узнал, что она подписывала какие-то векселя в Монте Карло.

— Каждый что-то кому-то должен, — сказала Александра. — Возьми хоть себя самого.

— У меня нет долгов.

— Значит, ты исключение из правил, — тут же парировала она.

— Какие у тебя доказательства? — спросила Стефания, прерывая перебранку, не имеющую отношения к делу.

— Мне об этом сообщил тот самый человек, который купил информацию. В результате две недели назад «Раймер» выпустил новую партию косметики, опередив нас на целый месяц. Состав косметики идентичен нашему. Цвета и упаковки одинаковые. Не похожие, а точно такие же! И все своровано! Ты хоть понимаешь, чего нам будет стоить создать новую партию? Ты представляешь себе, во что обойдется месячное отставание от «Раймера», «Ревлона» и других?!

— Так этот человек рассказал тебе, что Габи заработала на продаже…

— Свыше миллиона фунтов! Четыре раза к ней обращались, и четыре раза Габриэль делала для них «небольшую работенку»! Если бы я раньше знал, что она так легко продается, я сам перекупил бы ее. К тому же подешевле…

— Ты негодяй, Брукс! — выпалила Александра. Стефания молчала, пока официант подавал кофе. Подхватив кружочек лимона с блюдца, она опустила его в свою чашку.

— Если бы я была на твоем месте, — сказала она Бруксу, когда официант ушел, — я бы присмотрелась к своим подчиненным. Я уверена, что, свалив все на Габи, твой словоохотливый доброжелатель тем самым спас от провала настоящего информатора-предателя.

— Господи, что ты говоришь?! Не надо запутанных шпионских историй! Тут все банально, как арбуз! Весь последний месяц на лице Габи было выражение большой вины. Она сразу опускала глаза, как только я к ней подходил. Она секретничала со своими письмами и телефонными звонками. Все было до ужаса примитивно и выдавало ее с головой. Если бы ты была на моем месте, потерпела убытки и узнала, кто всему виной… Я ведь люблю Габи и сейчас…

— Трахаться ты с ней любишь, вот и все, — презрительно скривив губы, произнесла Александра. — А вот моя старомодная мамочка всегда говорила, что любовь вначале предполагает взаимное доверие, а потом постель.

— Я люблю Габи, — уже не так твердо повторил Брукс. — Но ведь нам всем известно, какой она ребенок. А детей легко соблазнить…

— Но, насколько я знаю, тебе именно этого и хотелось? — спросила Стефания. — Чтобы она была маленькой девочкой, ребенком? Брукс изумленно посмотрел ей в глаза.

— Я никогда не требовал от нее этого, — возразил он. Но Стефания поняла, что он тоже сейчас вспомнил тот вечер, когда Габи просила не «всыпать» ей дома.

— Она хочет доставить тебе радость, — сказала Стефания. — В этом смысл ее жизни. По крайней мере, сейчас.

— Хорошее веселье, когда тебе сообщают о диких долгах! Стефания пожала плечами:

— А ты хотел, чтобы она каждый раз спрашивала у тебя разрешения потратить фунт?

— При чем здесь разрешение? Но я же должен быть в курсе того, что она делает, чем занимается. В конце концов…

— В конце концов, я поняла тебя, — перебила его Стефания. — Ты сидишь перед нами злой и раздраженный, потому что до сих пор еще не уверен в вине Габи, а между тем уже выгнал ее.

— Мне сказали… — Он запнулся. — Может быть, мне стоит поговорить с ней?

— Но это же ниже твоего достоинства, — опять едко проговорила Александра, — разговаривать с подлым предателем, который причинил тебе такие убытки!

— Она не предатель, — холодно возразил он. — Возможно, она просто попала в беду. А если я поторопился, то…

— Поторопился? Какая малость! Ты так поторопился, что она едва не икает от страха! И заметь: все это время ты не обмолвился с ней ни словом. Что же будет с бедняжкой, если ты вдруг заговоришь? Как насчет того, чтобы вначале отыскать действительного виновника, чтобы потом можно было уже без колебаний встать перед ней на колени и извиниться? Пока ей лучше пожить у Сабрины. Безопаснее.

— Сабрина, — вдруг раздался за спиной Стефании знакомый голос.

Она повернулась и увидела, что рядом стоит Антонио.

— Как у тебя дела? — спросил он. — Я не звонил тебе…

Она улыбнулась.

— Я знаю. — И после некоторого раздумья добавила: — Ты не присоединишься к нам? Он тут же взял стул от соседнего столика и сел рядом со Стефанией, наскоро поприветствовав Александру и Брукса и заказав коньяк.

— Если я помешал личному разговору… И снова наступила недолгая пауза.

— Вмешался в раскрытие тайны, — сказала Александра.

— Прошу прощения, — смущенно проговорил Антонио, глядя на Стефанию.

Та сумела-таки подавить смех.

— Мы обсуждаем проблему утечки секретной информации и внедрения вражеских резидентов для ее организации. Тебе что-нибудь известно о таких вещах?

— Ровным счетом ничего. У меня работают люди, которые несут за такие дела персональную ответственность. Они присутствуют на всех совещаниях, которые я провожу по вопросам продвижения строительства моего города — Как это понимать: строительство города?

— Так и понимать. Разве тебе что-то не ясно?

— Ты хочешь сказать, что начинаешь на пустом месте и возводишь там целый город? С домами, улицами, магазинами, со всем?!

— Со всем. Со школами и больницами.

— А где ты возьмешь жителей?

— Их не надо ниоткуда брать. Они уже есть и живут там в бараках. Я строю им новую жизнь. В глазах Александры сверкнули живые огоньки.

— А я почему-то думала, что города… существовали всегда, что они Богом сотворены…

— Эту работу Бог доверил мне.

Стефания неожиданно для самой себя стала наблюдать за взглядами, которыми обменивались Антонио и Александра, за тем, как они говорили между собой, слушали друг друга, присматривались друг к другу, ожидая чего-то долгожданного… Впрочем, возможно, Стефании это только показалось.

Но она подумала и еще об одной вещи, касающейся Антонио и Александры. Дело в том, что они были очень похожими. Оба поднялись «из грязи в князи» благодаря природному уму и решимости, используя на пути своего возвышения все, что могло помочь им в этом. И оба мечтали найти спутника жизни, который оценил бы их по-настоящему и в то же время не сковывал личную свободу.

— Александра, — сказала Стефания. — Я должна сегодня пораньше прийти домой. Нужно позвонить в Америку. Ты, надеюсь, извинишь меня?

Александра подмигнула ей так быстро, что никто, кроме Стефании, ничего не заметил.

— Позвони мне в любое время, когда захочешь. Поболтаем.

— Я пойду с тобой, — вызвался Брукс. — Я хотел спросить…

Их взгляды встретились, и губы Стефании изогнулись в неохотной улыбке. Он нравился ей. Видимо, им одновременно пришла в голову мысль оставить Антонио наедине с Александрой. А он проницателен… Если бы только он не обидел Габи накануне столь сильно, он мог бы стать Стефании очень хорошим другом.

Дома она подробно рассказала Габриэль о прошедшем вечере. Бедняжка свернулась клубочком в огромном мягком кресле у камина. Одета она была в один из халатов Стефании, а вернее, Сабрины. Глаза у нее были покрасневшие. Видимо, снова плакала. Однако она оживлялась по мере того, как Стефания продолжала свой рассказ.

— Я должна позвонить ему! — наконец вскричала Габриэль. — Он больше всего ненавидит признавать свои ошибки. В конце концов, тут есть и моя вина: я давно должна была спросить его, что происходит, поговорить с ним спокойно…

— Габи, ты не права, — твердо сказала Стефания и присела на подлокотник кресла. — Не упрекай себя ни в чем. Конечно, тебе следовало вывести его на откровенный разговор, но основная вина лежит на нем: он поверил какой-то грязной истории и обвинил тебя, даже не поговорив. Габриэль печально вздохнула:

— Да… Сабрина, ты так хорошо разбираешься в людях. «Как же, знаю», — с горькой усмешкой подумала Стефания, отправив Габриэль спать.

Надо же! Давать практические жизненные советы женщине, которая поменяла столько любовников, сколько у Стефании не было платьев! Она подумала о Гарте, сидящем на их кухне, читающем газету… А она обычно стояла у разделочного стола к нему спиной и молча готовила ужин. "Я давно должна была начать серьезный разговор о том, что между нами происходит! Я не должна была верить грязной анонимке. А я поверила. Точно так же, как и Брукс поверил сфабрикованной истории о виновности Габи. Я виновата еще и в том, что мы отдалились друг от друга. Я виновата не меньше, поэтому мы черт знает, когда последний раз занимались любовью. Я хотела наказать его… За что? За то, что он Гарт Андерсен? За то, что у него карьера и призвание ученого, а у меня только прогоревший бизнес? И семья? Впрочем, это и его семья тоже. У него все было… И семья, и признание, и карьера.

И вот теперь я отыгралась за все, не так ли? Обвела его вокруг пальца по высшему разряду! Ушла так, что он этого даже не заметил. И обнаружила, что могу жить и сама по себе, между прочим.

Неправда, тут же оборвала себя в мыслях Стефания. — Мне нужна семья. Просто сейчас у меня не хватает времени как следует подумать о ней и о нас с Гартом".

Дела в «Амбассадоре» шли своим чередом. Стефания получила уже, три новых заказа на ноябрь и декабрь. «Я уже не смогу этим заняться, — с сожалением подумала она. — Эта будет делать Сабрина». Она еще раз сходила на аукцион с Николсом, где он снова поднял вопрос о партнерстве.

— Я еще думаю над этим, — ответила ему Стефания. — Скоро дам тебе знать о своем решении.

В пятницу она проверяла, так ли, как она просила, была расставлена мебель на двух верхних этажах нового дома Макса. Перед уходом из дома миссис Тиркелл собрала ей в корзинку обед, но Стефания в последний момент забыла о ней и пришла в дом Макса с пустыми руками. Когда все рабочие, получив от нее похвалы, ушли и она осталась одна, Стефания вдруг поняла, что страшно проголодалась. На счастье, в машине лежала корзина с остатками еды, которую она брала с собой на последний аукцион.

«Первая трапеза в моем новом доме?» — подумала она, сев прямо на щит в кабинете и приступив к еде. Она как раз доставала из полупустой корзины десерт, когда в дверях появился Макс.

— Обед в честь новоселья? — весело проговорил он. — А меня не пригласили, вот досада! Она удивленно подняла на него глаза:

— Как ты вошел?

— При помощи ключа. Сегодня у тебя неприемный день?

Она засмеялась:

— Ну что ты все издеваешься? Поймал на слове и рад? Он хитро взглянул на нее.

— Похоже, ты забыла, что я в этом доме вообще-то собираюсь жить.

— Похоже, забыла, — улыбнулась Стефания. — Позволила себе задуматься и унестись мыслями в заоблачные выси. Я тут и вправду распоряжаюсь, как хозяйка, но не беспокойся: до того, чтобы въехать сюда, дело не дойдет.

— Если бы и въехала сюда, дом от этого стал бы только краше. Я присяду?

— Разумеется.

Она показала ему на местечко рядом с собой и тут же стала наполнять ему тарелку печеньем, паштетом и десертом.

— Это твое новоселье и твой торжественный обед. Прости, что нет вина.

— Минуточку. Он куда-то ушел и через пару минут вернулся с бутылкой и штопором.

— Ты всегда носишь при себе «Божоле»? — спросила Стефания, наблюдая за тем, как он ловко откупоривает вино.

— Только сегодня. Дом нельзя назвать домом, пока в нем нет кровати, стола и бутылки вина. Ты сообщила мне, что первое и второе уже привезено и поставлено на место. Так что мне оставалось только захватить третье. Эй, а ведь у нас нет бокалов! Она протянула ему свой стакан.

— Я снова прошу прощения. Не рассчитывала на твое общество.

— Будем пить из одного.

Пока они ели и пили, он рассказал ей о своих планах организовать художественную галерею, которая будет заниматься продажей гобеленов из Восточной Европы.

— Ты обязательно должна посмотреть на них. Огромные полотна. Смелые. Энергичные. Я бы хотел повесить одно из них в этом доме. На длинную стену в гостиной. Как тебе эта мысль?

— Ты не нуждаешься в моем одобрении. Если ты хочешь иметь что-нибудь в своем доме, это исключительно твое личное дело.

— Я очень ценю твои суждения, поэтому и советуюсь. Может, ты мне покажешь, что удалось сделать?

— С удовольствием. Стефания закрыла корзинку с обедом и не спеша, направилась к двери, пытаясь настроить себя так, чтобы еще раз вкусить полную радость удавшегося дела. Действительно, она сама не могла понять, почему до его прихода рассматривала это жилое пространство в качестве своего собственного. Наверное, потому что вложила в оформление дома всю душу.

Но пришел Макс, и сразу стало ясно, что хозяин здесь именно он. Они медленно ходили по дому, и их окружала тишина, казавшаяся Стефании таинственной. Она глубоко дышала, чтобы унять разволновавшееся сердце.

Но дом был также и частью ее самой, и, прогуливаясь по его комнатам, она почти забыла о присутствии Макса Она знала, что ей, конечно же, не удалось достичь той легкости, почти невесомости, какая была присуща стилю сестры. Она не смогла, подобно ей, выстроить остроумных комбинаций и добиться неожиданных контрастов в тканях и линиях… Но в то же время она могла успокоить себя тем, что Макс Стуйвезант не имел никакого понятия о стиле ее сестры. «Дайте мне Александру и тогда увидите, на что я способна», — говорила про себя Стефания.

И все же комнаты приобрели ни с чем не сравнимую элегантность. Из каждого помещения Стефании удалось создать уютное жилье. Как правило, в комнатах было два или три больших предмета мебели и несколько малых для создания симметрии и равновесия. Стены были покрыты салатовым шелком и замшей. В некоторых комнатах она использовала ткани и дерево более темных оттенков. Освещение было в основном рассеянное, но кое-где свет как бы взрывался яркостью, что не нарушало общей гармонии, а, наоборот, придавало ей какую-то особую чувственность и отстраненность. В общем, облике этажей ощущалась мягкая интимность, и даже что-то вроде тайны, что было очень близко характеру Макса.

Выходя на середину каждой комнаты и предварительно включив свет, чтобы рассеять октябрьскую сумрачность, Стефания испытывала чувство воодушевления и гордости за себя, хотя передавала Максу свои описания в сухих, коротких фразах. Она сообщила ему, что здесь она почти все закончила, осталось сделать последние штрихи, после чего можно будет переходить к оформлению нижних этажей.

— Я не смогу все сделать сама, — спокойно сказала она. — У меня есть время только до понедельника. Но основная работа уже выполнена.

Макс вел себя сдержанно и только кивал. Когда осмотр верхних этажей закончился, они оказались в холле четвертого этажа, где из открытых дверей спальни вырывалась полоса света. Он взял руки Стефании в свои.

— Все сделано великолепно. Я ничего не собираюсь менять.

С этими словами Макс стал целовать ее руки, кончик каждого пальца, чувствуя своими губами дрожь, которая пробегала по ним. Стефания склонила голову ему на грудь, и он обнял ее одной рукой. Через несколько секунд Макс уже вводил ее в спальню. На раздумья времени почти не оставалось, но ее это не волновало. Макс плотной тенью заслонил от нее весь мир, все ее мысли… Начиная с того вечера, когда он танцевал с ней в «Аннабели». И сегодня, с той самой минуты, когда он появился в дверях кабинета, она поняла, что осталось сделать последний шаг. Последний шаг от той Стефании Андерсен, которая приехала в Лондон четыре недели назад.

«Почему бы мне и не сделать этот шаг? — защищаясь от увещевания своего внутреннего голоса, подумала она. — У Гарта есть Сабрина. Я не могу поверить, что за все это время они ни разу…»

Объятие Макса стало плотнее. Одну руку он положил к ней на затылок. Она увидела его полураскрытый рот. И желание потопило в ней осторожность.

«Мой! — ликующе подумала она. — Мой! Мой дом, который я создала собственными руками. И мой любовник. И моя жизнь, которая была жизнью Сабрины…»

Макс раздел ее и уложил на кровать, а потом снял свою одежду. Он стоял над ней и рассматривал ее стройное тело.

— Я так долго ждал, — услышала Стефания глухо прозвучавший голос.

Затем он лег рядом с ней. Его мощное тело и вьющиеся каштановые волосы смутным силуэтом выступали из сумерек, в которые была погружена комната. Тень. Большая тень с крепкими, холодными руками. Она попыталась обнять его, но он покачал головой. Закинув обе ее руки за голову, он придавил их к кровати одной своей рукой, а другой принялся изучать нежные изгибы ее трепетавшего от его прикосновений тела. Она чувствовала, как судорожно сокращаются ее мышцы, как ее душит желание и мучит его неторопливость. Он склонился головой к ее соскам. Чуть прижал их зубами и затем сразу же стал полосовать их своим умелым и быстрым, словно плеть, языком.

Вдруг она почувствовала, как его лижущие поцелуи стали быстро опускаться по ее телу, с грудей к животу и еще ниже, неуклонно приближаясь к темнеющему бугорку плоти, которая испуганно пульсировала от этого приближения.

— Нет… — слабо простонала Стефания.

Она попыталась увернуться в сторону и заставить его лечь на себя сверху, но Макс продолжал крепко держать ее руки за головой.

Стефания в изнеможении от стыда и желания прикрыла глаза. В ее ушах поднялся оглушительный звон, когда она поняла, что он взял ее ртом, нежно покусывая складки ее плоти и продвигаясь языком все глубже и глубже. Она решила замереть, лежать неподвижно, отчаянно моля судьбу, чтобы она парализовала ее тело так же, как парализовала ее мысли. Но безумное желание захлестывало ее всепоглощающей волной. Она хотела вырваться из обручей боли и наслаждения, которые он доставлял ей своим неутомимым ртом, но вместо этого ее бедра непроизвольно и ритмично задвигались ему навстречу, шея выгнулась. В какой-то момент шумно дышавшая Стефания поняла, что подступает неистовая кульминация, и издала слабый крик освобождения от сладкого напряжения. Крик, в котором прозвучало счастье и блаженство.

Потом она потеряла всякое ощущение реальности происходящего. Сквозь какую-то дымку в сознании Стефания поняла, что он, наконец, отпустил ее там. В следующую секунду она увидела перед собой его лицо, встретилась взглядом с взглядом его внимательных и непроницаемых серых глаз.

Он вошел в нее мягко, незаметно для нее и задвигался медленно и ритмично, словно прислушивался не к своим, а к ее ощущениям. Ей было уже все равно. Но это в мыслях. Тело же требовало еще и еще радости, оно не желало ждать. Стефания задвигала бедрами, положила руки на его ягодицы и изо всех сил прижала его к себе, пытаясь сделать так, чтобы он вошел в нее как можно глубже.

В ушах звенело. Казалось, всю спальню наполнила невозможная какофония звуков. Ее губы беззвучно шевелились, снова и снова произнося его имя.

Макс смотрел на нее и улыбался.

— Душенька, что с тобой? — спросила Александра в понедельник утром, когда Стефания наливала им обеим чай в своем кабинете. — Ты выглядишь очень усталой. Стефания слабо улыбнулась:

— В выходные мне не удалось, как следует выспаться. Зато ты выглядишь просто очаровательно. Я ведь так и невидела тебя после нашего итальянского ужина.

— Я как раз хотела поговорить с тобой об этом. И… об Антонио. Ты как, не против?

— Разве я могу тебе в чем-нибудь отказать?

— Серьезно?

— Серьезно. Видишь ли, Александра, он ждет… Ладно, не буду переваливать на твои плечи свои нелегкие переживания.

— Душенька, вспомни, сколько раз за последний год ты говорила мне о том, чего он ждет? И сколько раз я сама рассказывала тебе, чего я жду?

Не понимая еще, куда она клонит, Стефания удивленно посмотрела на нее.

— Ты, наверное, думаешь сейчас о том представлении, которое я закатила тогда Бруксу? — Она отпила глоток чая и откусила крохотный кусочек пирожного. — Я дразнила его не потому, что люблю Габриэль. По-моему, она просто дурочка. А потому, что меня очень огорчает, что самодовольные мужчины считают своим долгом ломать любящих их женщин. Впрочем, с тех самых пор, как мы познакомились, я всегда считала, что это именно тот мужчина, который мне нужен.

— Брукс?!

— Отчасти. Не тот мерзавец, который хочет, чтобы маленькая девочка обожала его, а другой… удачливый, уверенный в себе, строящий свою империю и защищающий ее всеми средствами. Именно это я и ищу так долго в мужчинах. Такому мужчине я могу доверить построить для меня замок и помочь мне решить жизненные проблемы. До сих пор со всем этим мне приходилось справляться самостоятельно, ты знаешь… И я устала. Антонио достаточно богат для того, чтобы купить мне все, чего бы я ни захотела. И он позволит мне управлять частью его империи. Я буду для него чем-то большим, чем просто игрушка. Я буду помогать ему строить города. Это желание сильно во мне. Да и зачем ему сопротивляться? Если он взамен потребует, что бы я сосредоточилась на нем, находилась всегда поблизости, — это будет честно. В конце концов, как долго мне еще будет тридцать пять? А вернее, как долго еще я буду выглядеть на тридцать пять? Пойми, сердечко, я хочу принадлежать величественному человеку, я хочу, чтобы обо мне заботились, но при этом не отнимали личной свободы и, наконец, я хочу работать. Вот у тебя есть возможность работы, а у меня нет.

Стефания покачала свою чашку. Несколько крупных чаинок сначала взвились в хороводе, а потом осели на дно в виде причудливого цветка. Этот цветок почему-то напомнил ей о семье. «Сегодня понедельник, — подумала она. — Сабрине будут делать повторный рентген».

— Сабрина? Ты меня слушаешь? Тебе надо с собой что-то делать. Ты выглядишь так устало… Сонно…

— Нет, я слушаю. Ты описала все очень красиво. Только ни разу не упомянула про любовь. Как так, Александра?

— А, любовь… Антонио говорит, что любовь придет позже. Об этом говорится в одной древней гуаранийской легенде. Но я так думаю: если мы станем друзьями, то я буду вполне удовлетворена. Возможно, это лучшее, на что мы можем надеяться.

— Прошу прощения, миледи, — прервал их разговор Брайан. — Но мистер Майкл Бернард должен поговорить с вами об одном очень важном деле.

Александра тут же энергично поднялась со своего места.

— До свидания, душенька. Через неделю мы улетаем в Рио.

— Так скоро?

— Не говори Антонио. Я думаю, нечего тянуть. Слишком плотный график: посмотреть землю, постоять на коленях, на кофейных зернах, поглядеть на индейцев гуарани…

— А что говорит Антонио обо мне?

— Он говорит, что потерял тебя потому, что был слишком терпелив. Теперь он, надеюсь, понял, что требованиями сегодняшнего дня являются напор и стремительность. Во всяком случае, меня он получил только при помощи этих средств. Он даже рассказал мне целую гуаранийскую легенду, чтобы проиллюстрировать метод своего нового ухаживания за женщинами. Но легенда была слишком длинная. Я ничего, боюсь, не запомнила.

Они обе рассмеялись. Вдруг, повинуясь какому-то импульсу, Стефания притянула Александру к себе за плечи и звонко чмокнула в щеку. Княгиня была очень изумлена этим жестом со стороны своей подруги и даже подалась назад.

«Снова промашка, — с досадой подумала Стефания. — Здесь так не принято. Впрочем, какая разница? Когда она вернется из поездки в Рио, меня уже тут не будет. Я вообще ее могу больше никогда не увидеть».

— Я позвоню, когда мы вернемся, — пообещала Александра на прощанье. Стефания сдержанно кивнула и взяла телефонную трубку.

— Майкл? Разве ты не собирался позвонить мне четыре недели назад?

— Да, вспоминаю свое обещание и прошу великодушно простить меня. Я был в Бонне, а Джоли в Турции. Я прослышал тут недавно об инциденте, случившемся с вами на вечере у леди Шассон.

— Да, я поскользнулась с аистом в руках.

— Удивительно. Вы такая изящная леди. К тому же хорошо представляете себе хрупкость фарфора, и вдруг такое… Впрочем, как мне передавали, это было связано с небольшой ссорой с Розой Рэддисон?

— Ты обо всем узнал, находясь в Бонне?

— Нет, в Париже. Леди Шассон навещала своих знакомых, ну и… Мир тесен, не правда ли? Особенно для нас.

— Да, — ответила Стефания с печальной улыбкой. Когда-то мир Сабрины казался ей просто необъятным космосом по сравнению со скованной узостью Эванстона. — А чем Джоли занимается в Турции?

— Фотографирует вскрытый тайник с вазами, которые пытались контрабандой вывезти из страны. Я как раз и звоню затем, чтобы попросить помощи. Теперь мы уверены, что подделки — всего лишь побочное поприще, никак не связанное с главными операциями. Большие деньги делаются на контрабанде из тех стран, правительства которых запретили вывоз предметов антиквариата. Некто — нам пока неизвестный — финансирует деятельность бандитских групп в этих странах, где они грабят музеи, могилы, старинные замки. Затем этот некто вывозит награбленное незаконным путем из страны и продает в Америке. Вы слышали что-нибудь подобное?

— Я?.. Видишь ли…

— Впрочем, вас это не затрагивает непосредственно, потому что вы не продаете такие товары. Речь идет о произведениях искусства и драгоценностях из богатых турецких и египетских захоронений, скульптурах из храмов Камбоджи, Таиланда, Колумбии… Даже целые секции храмов древности, представляете? Дверные проемы, ворота решетки, стены, алтари…

— Но как я могу помочь тебе, если я этим не занимаюсь?

— У нас есть основания полагать, что контрабанда находится в руках Ивана Ласло, который обозначен как владелец «Вестбридж импорт», и Рори Карра. Они хранят все на своих складах. Некоторые вещи предназначаются для конкретных покупателей, другие продаются через легальные магазины. Но, похоже, в один прекрасный день Ивану и Рори пришло в голову дополнительно подзаработать, поэтому они занялись фальшивками и подделками.

— Кто на самом деле владеет «Вестбриджем»?

— О, таинственный мистер Икс, которого нам пока не удалось вычислить. Когда это произойдет, картина окончательно прояснится. Теперь до нас дошли сведения, что между мистером Иксом и его шестерками назревает конфликт из-за дележа денег. Кроме того, мистер Икс боится, что его контрабандистские увлечения могут выплыть на свет через бизнес фальшивок, которым занимаются его подчиненные. Собственно говоря, так все и произошло. Воры всегда, в конце концов, прогорают, не так ли? Поэтому мы и подумали, что вы могли что-нибудь слышать про УГО. Слухи о торговцах, которые внезапно исчезли или уволились, слухи о дельцах, которые неожиданно отыскали новых партнеров… Возможно, сразу целая партия незаконного товара одновременно всплывет на разных рынках. Если у вас что-нибудь появится интересное, позвоните нам в Париж. Через две недели мы будем в Лондоне. Уделите нам вечерок для ужина и приятной беседы?

— Хорошо. «Через две недели меня здесь уже не будет». Брайан внес в кабинет корреспонденцию:

— Звонила Габриэль де Мартель, миледи. Просила перезвонить ей. Вы хотите поесть?

— Нет, спасибо, Брайан. Я скоро пойду. Набирая номер Габриэль, Стефания стала проглядывать почту.

— Сабрина, — сказала Габриэль. — Брукс звонил. От Сабрины пришло письмо. Стефания распечатала его.

— Я не стала с ним говорить. Попросила миссис Тиркелл передать, что меня нет. «Новости из жизни Эванстона. Из жизни семьи. Чепуха. Ничего личного…»

— Но теперь я подумала, что будет лучше, если я позвоню ему. Он всегда начинает злиться, когда… «Как такое возможно?! Ничего личного в письме, где речь идет о собственной семье?!»

— Но я ничего не хотела предпринимать самостоятельно, не переговорив предварительно с тобой. Если я сделаю что-то не так, потом не поправишь…

«Ни одного упоминания о Гарте».

— Кроме того, я не до конца уверена относительно того, что… сказать ему.

Они не говорили уже целую неделю. Стефания не хотела звонить в Эванстон. Образ Макса заполнял все ее мысли.

— Сабрина? Ты слушаешь меня?

— Да, Габи. — Несмотря на свои размышления, Стефания прислушивалась и к тому, что говорит подруга. — Я не думаю, что тебе нужно ему звонить.

— Ты считаешь, я должна выждать?

— А ты сама разве так не считаешь? Необходимо не много подождать, потянуть время. Это наполнит вас обо их уверенностью относительно того, что нужно делать. Нельзя допустить, чтобы вы… обманывали друг друга. Или, что еще хуже, самих себя. Габриэль вздохнула в трубку:

— Ты права. Мне нужно быть благоразумной. Но это… так скучно! Я ненавижу благоразумие и трезвый, холодный расчет…

Стефания прикинула в уме время и поняла, что в Эванстоне только рассветает. Через несколько часов Сабрина пойдет на встречу с Натом Голднером, сделает повторный рентген… Через несколько часов она позвонит в Лондон и сообщит Стефании о результатах. Значит, у нее в запасе совсем мало времени. Но все-таки достаточно для того, чтобы еще раз хорошенько подумать о Максе.

Они вместе провели выходной в его новом доме, ели обед, принесенный из лучшего в Лондоне ресторана и сервированный на столе в кабинете. Его служанка принесла хозяину пурпурный домашний халат, и он надел его. На Стефании было платье из синего бархата, которое дважды оборачивалось вокруг талии. Она закатала широкие рукава и закрепила их на локтях шнурками, оставленными рабочими. Волосы ее были распущены, глаза горели, каждый нерв чутко реагировал на малейшее изменение температуры, на дуновение воздуха, на прикосновение солнечного луча к нежной коже ее лица, на ласки Макса ее груди…

Крепкий кофе утром и бокал сухого бургундского вечером. Вино изумительно серебрилось в умирающих отблесках огня, горевшего в камине.

Умело, стимулируя свои чувства и переживания, она дошла до крайней черты желания и возбуждения. В ее взгляде сверкал триумф страсти.

— Ах, ты моя утонченная и изящная красавица, — сказал Макс.

— Похвала, данная знатоком, всегда приятна, — отозвалась она беззаботно, но сильный пожар ее страсти не угасал.

В понедельник же, сидя в кабинете, она спрашивала себя: а какой, собственно, мог быть триумф? Отнюдь не триумф привязанности, тем более дружбы. Триумф страсти. «И этот триумф является последним чудом доброй феи в моей сказке, — подумала она. — Последним. Я хотела жить абсолютно так же, как жила Сабрина. Испытать все, что она испытывала. Вкусить все прелести ее жизни. И вот последнее чудо: расчетливая чувственность Макса Стуйвезанта».

Она вздрогнула. Значит, живая гордость, которую она испытывала к самой себе, прогуливаясь по «Амбассадору», перепланировка нового дома Макса, заботы о Габриэль, дружба с Александрой… Все это оказалось красивым сном?

«Даже если бы мне удалось продлить его, этого было бы уже недостаточно, — подумала она. — Я жажду любви, я хочу, чтобы меня лелеяли и обо мне заботились, давали мне обязательства. Иначе мне не будет места на земле. Где оно, это место, сейчас? Я уж было, подумала, что оно здесь. Я познакомилась и общалась со многими людьми. Я жила в роскошном доме. Вела сказочный образ жизни. А теперь все это теряю…»

В печали Стефанию вдруг посетило четкое осознание того, что жизнь Сабрины не устроила ее так же, как и пришлая жизнь в Эванстоне.

«Но как же мне узнать, чего я хочу? Наверно… Наверно, нужно вернуться к Гарту и поискать ответ вместе с ним. Гарт. Пенни. Клифф. Мой дом».

Мне вас очень не хватает, — проговорила она вслух.

Слова всколыхнули застоявшуюся тишину кабинета. — Вы нужны мне.

«Интересно, а они скучали по мне? Что я говорю? Они даже не знают, что меня все это время не было с ними». Зазвонил телефон. Брайана не было в магазине, поэтому Стефания сама сняла трубку и тут же услышала на том конце провода мягкий голос Макса.

— В нарушение всех планов и графиков я как-то машинально вселился в свой новый дом. И вот результат: мешаюсь под ногами у рабочих. Думаю, нужно исчезнуть куда-нибудь на несколько дней.

— А… — выдохнула встревоженная Стефания.

— Сам собой напрашивается круиз, как ты считаешь? В этом году поездки по Средиземному морю, говорят, просто изумительны. Тем временем рабочие смогут без помех закончить свою работу.

— Да, пожалуй.

— Они в состоянии закончить без тебя.

Она вздохнула. Она совсем забыла еще об одном сказочном развлечении, которого не вкусила из этой сказочной жизни — круизе. Она хотела поехать в круиз. У Сабрины вон их, сколько было и еще будет, а ей нужен был только один!

«А потом я вернусь, — рассуждала она про себя, — к тому, что меня ожидает. Я вернусь к Гарту, и мы вместе отыщем ту любовь, которая была между нами прежде. Теперь я буду совсем другой женой. За последний месяц я узнала о себе так много нового. Мы попытаемся, я обещаю. Но сначала дайте мне посмотреть последний сон. Один. Самый последний».

— Мы отплываем из Монако на итальянскую Ривьеру. Это займет четыре-пять дней. Такой вариант тебя устраивает?

— Да.

— Прелестно. Возьмем с собой еще три пары. Приятные люди. Они тебе обязательно понравятся. Двадцать четвертого, это будет среда, мы уезжаем. Утром. К девяти будешь готова?

— Да.

Повесив трубку, она повернулась на своем крутящемся кресле к открытой двери кабинета так, чтобы видеть весь демонстрационный зал и улицу за узорчатой входной дверью. День был облачный, но теплый. Серебристый туман, словно экраном закрывал и отделял Стефанию от спешащих по улице людей.

Она позвонит Сабрине и узнает, как прошел повторный рентген. Заодно скажет, что будет отсутствовать несколько дней.

А потом ее затянувшееся приключение закончится…

Ничто не вечно на этом свете. Миссис Тиркелл позаботится о Габи. Брукс обязательно придет на Кэдоган-сквер, чтобы забрать бедняжку обратно, это лишь вопрос времени! Александра нашла общий язык с Антонио. Фальшивый мейсенский аист разбит, и она сумела отвадить от «Амбассадора» нежелательного торговца по имени Рори Карр. Магазин под ее руководством функционировал вполне успешно: ей удалось продать несколько крупных вещей, за перепланировку нового дома Макса она получила солидное вознаграждение, к тому же поступили заказы на ближайшие месяцы.

Когда пришел Брайан, она поднялась из-за стола и накинула свою куртку. У нее еще были дела: позвонить Сабрине и порыться в шкафах для одежды на Кэдоган-сквер, чтобы выбрать наряды для круиза.

Она постояла некоторое время на середине демонстрационного зала, запоминая его, а потом молчаливо простилась.

 

Глава 15

Начавшая отходить ото сна Сабрина шевельнулась на постели.

«Сегодня шестое октября, — подумала она. — Гарт уезжает в Калифорнию».

Открыв глаза, она увидела, что за окном только-только начинает рассветать. В комнату стали проникать первые бледноватые лучи света, окрашенные в жемчужно-серый цвет. На клене пела какая-то птица. Сабрина шевельнулась еще раз, решив перевернуться на другой бок, но замерла, обнаружив, что ее рука находится в руке Гарта. Их пальцы были крепко сплетены и занемели.

И тут она вспомнила ночь… Воспоминание обрушилось на нее будто ком снега. Она вспомнила ощущение дыхания, горячий шепот Гарта у себя на груди, вспомнила, как он накрыл ее тело своим, вспомнила собственную страсть.

Нет, это был не сон. Она позволила этому случиться наяву.

«Боже, как же…»

Гарт спал, но крепко держал ее за руку. Сабрина чувствовала, какое от него исходит тепло. Только сейчас, лежа с ним, рука об руку в предрассветном сумраке, она осознала, какие огромные изменения произошли с того первого дня, когда она приехала в Эванстон, подменив сестру.

Сабрина испугалась своих мыслей. Внутренний голос успокаивал ее: «Не терзайся. Ты сама нисколько не изменилась. Изменились обстоятельства. Ты здесь ни при чем. Ты ничем не связана с ними». С этой мыслью она снова заснула, а когда проснулась во второй раз, солнце ярко заливало своим светом спальню, окна светились, и она была в постели одна.

Сабрина робко осмотрелась. На стуле лежал раскрытый, но уже загруженный чемодан Гарта.

«Я должна встать, — с неохотой подумала она, — и помочь ему собраться».

Но она не двигалась с места, ибо боялась смотреть Гарту в глаза после случившегося с ними.

«О, Стефания, прошу тебя, прости!.. Я не хотела. Пожалуйста, постарайся понять…»

В ее голове пронеслись воспоминания о всех сильных чувствах, которые были испытаны ею ночью. Неуемная радость, предельное счастье ощущать Гарта внутри себя. Затем придавливающая тяжесть сознания вины и стыд…"Стефания никогда не узнает об этом…"

Ее снова пробил стыд. Как она… Какое право она имеет…

Сабрина вновь закрыла глаза и стала похожа на ребенка, который в минуту опасности заслоняет лицо руками.

Она не могла отрицать того, что хотела Гарта, хотела заниматься с ним любовью. Впервые за все время, проведенное вместе, он обратился к ней не с подозрительным вопросом, а с выражением любви и поддержки.

«Какими же мы были дураками, полагая, что он будет ждать больше месяца, не глядя в сторону жены! — думала Сабрина, закусывая губу. — Он же обыкновенный мужчина, не монах… Риск присутствовал всегда. Он витал ночами над кроватью. И, наконец, все свершилось».

Впрочем, к этому следовало относиться спокойнее то, что произошло, уже произошло. Обратно ничего не вернешь.

Она услышала его шаги на лестнице и тут же закрыл глаза. Он вошел в спальню, подошел к кровати, поцеловав ее в щеку и, захватив чемодан, вышел.

Через некоторое время хлопнула входная дверь, и было слышно, как он сбежал по крыльцу. Чувство свободы захлестнуло Сабрину. Прошлая ночь была случайностью. Она ничего и не почувствовала, если не считать… Не важно. Какая женщина смогла бы лежать спокойно под такими ласками?..

«Ты хотела его и прекрасно это знаешь! Ты обнимала его, и вы всю ночь спали, держась за руки».

«Это всего лишь эпизод! — упрямо возразила она внутреннему голосу, который предательски менял свою позицию каждые пять минут. — Я сильно устала за день и потеряла контроль. Не моя вина в том, что каждую ночь, ложась в постель, я страшно рисковала. Оступилась, с кем не бывает?» «Лжешь!»

«Стефании не о чем беспокоиться. Я быстро забуду, что натворила. У меня здесь много разных дел. К тому же, скоро все это вообще закончится. Больше такой ошибки не повторится. — Она избегала смотреть на свое отражение в зеркале. — Больше этого не повторится. Обещаю. К тому же Гарта не будет целую неделю».

Позвонила Линда Талвия и пригласила Сабрину и детей к себе на ужин.

— Пока не могу, — сказала Сабрина. — Хочу несколько дней побыть одна. Может быть, в конце недели?

— Понимаю! — со смехом отозвалась Линда. — Леди хочет вкусить сладость одиночества? Мне это знакомо. Когда Мартин куда-нибудь уезжает, я чувствую себя на три дюйма выше и на сотню фунтов легче. Предоставлена самой себе. Рай, да и только. «Такова была моя лондонская жизнь, — подумала Сабрина. — Предоставленная самой себе и ответственна только перед собой. От такой жизни-то я и сбежала».

— Но мне очень хочется увидеться с тобой, — настойчиво продолжала Линда.

Когда возвращается Гарт?

— В следующее воскресенье. — Может, заглянешь в среду? Или даже во вторник?

Пораньше. Мы бы о многом поговорили. «Ей необходимо поделиться с кем-нибудь своими тревогами», — поняла Сабрина.

— Ладно, почему бы нам не прийти сегодня? В конце концов, мне надоело, есть то, что я готовлю сама.

— Ты серьезно?! О, Стефания, какая ты милая! И что бы я без тебя делала?!

— Приходи в четыре тридцать, ладно? У Мартина сегодня весь день идет семинар, и он вернется не раньше шести. А дети могут поиграть во дворе.

— Отлично, мы придем, — согласилась Сабрина.

В тот день она отправилась с Пенни и Клиффом в магазин. Поначалу она не хотела этого делать, рассчитывая на то, что дети могут дождаться Стефанию. Но в один прекрасный день ботинки Клиффа почти совсем развалились. А Пенни начала ныть о том, что у всех ее подружек давно уже есть так называемые джинсы «Би», и если у нее не будет их, она умрет. Словом, Сабрина уже не могла отделываться отговорками и обещаниями. «Так много приходится выдумывать разных предлогов; чтобы не делать то или иное дело! — сетовала она. — Хоть бери и ломай вторую руку!»

В обувном магазине продавец внимательно оглядел ноги Клиффа и вынес несколько коробок с ботинками. Клифф стал примерять их все по очереди, постоянно оглядываясь на Сабрину. «Чего он от меня ждет?»

— Ну и какие же тебе больше нравятся? — спросила она.

После минутного колебания, не глядя, матери в лицо, Клифф показал на пару высоких ботинок, которые сильно смахивали на армейские.

— А тебе не кажется, что они слишком теплые? Зажаришься, сидя в них на уроках. Клифф отрицательно покачал головой.

— Ну, хорошо. Тогда давай купим. Бери их, скорее, у нас еще Пенни на очереди.

— Мамочка! — заорал Клифф. — Ты, правда, разрешаешь?!

«Ну что я опять не так сделала?»

Она взяла в руки один ботинок, делая вид, что пристально изучает его. Судя по реплике Клиффа, он не ожидал такого подарка. Значит, Стефания не купила бы ему эти ботинки… Почему? Потому что они слишком теплые и годятся только для улицы, но не для помещения. И потом еще из-за цены.

«Господи, откуда мне знать, сколько должны стоить ботинки для мальчишки!»

— Если они тебе нравятся — бери. И закончим на этом. Они очень крепкие и долго тебе послужат. Хотя и имеют свои недостатки. Смотри, береги их! Это вещь дорогая. Интересно, они непромокаемые?

Продавец тут же появился с тюбиком, который направил на ботинки, и прыснул из него водой. Сабрина убедилась в том, что обувь действительно непромокаемая.

— Ну, вот видишь, конечно, берем. Тут и думать нечего.

Пока Клифф, сияя от счастья, прямо в магазине натягивал новые ботинки, Сабрина рылась в сумочке в поисках одной из кредитных карточек Стефании.

Когда они вышли на улицу, Клифф бросился в сторону футбольного поля, крикнув, что покажет обновку друзьям. На бегу, он обернулся и весело прокричал:

— Спасибо, мам! И унесся, оставив у себя за спиной криво ухмыляющуюся Пенни и сияющую от счастья «маму».

При входе в «Маршалл Фил» они столкнулись с Вивьен и Барбарой Гудман.

— Мы вот ищем какие-то джинсы, которые называются «Би», — сказала Вивьен после приветствий.

— Удивительно, — сухо произнесла Сабрина. Джеффри Бин загипнотизировал всех здешних шестиклассников.

— Мам, — попросила Пенни. — Можно мы пойдем с Барбарой?

— В самом деле, почему бы вам самим не сделать свои покупки? А мы с Вивьен прогулялись бы в это время где-нибудь. Вот тебе кредитная карточка «Фил». Иди смотри свои джинсы, но больше одной пары пока не покупай.

Вивьен изумленно уставилась на Сабрину:

— Вот это да! Я никогда бы не отпустила Барбару одну с кредитной карточкой в руках.

— А почему? Пенни в этом смысле вполне самостоятельная девочка, — сказала Сабрина, заметив изумленный взгляд девочки. — К тому же я достаточно натолкалась в обувном магазине. Впрочем, ты поступай, конечно, как привыкла…

— Напротив! Мне это нравится. — Она вручила Барбаре кредитную карточку, на которую та уставилась, не веря своим глазам. — Пойдем выпьем кофе! Тут, кажется, где-то недалеко есть новый антикварный магазин? Я бы хотела его посмотреть.

— Верно. Гарт мне говорил как-то, что ты интересуешься такими вещами.

Это была небольшая лавка под названием «Коллекция» и втиснутая между каким-то магазином и ресторанчиком, специализирующимся на домашнем печенье. «Великолепное расположение, — подумала Сабрина. — Владелец лавки знает, что делает». Внутри был довольно простой зал, пол которого был покрыт множеством маленьких восточных ковриков. Зал загромождала мебель.

Вивьен коснулась рукой медной лампы, выполненной в форме цветка тюльпана.

— Неужели и сегодня некоторые люди могут позволить себе купить лампу от Тиффани? Сабрина смерила лампу коротким взглядом.

— Это не Тиффани, — уверенно сказала она. — Если бы я продавала ее, то назначила бы цену в пятьдесят-шестьдесят долларов. Не больше.

— Именно, — услышала она за своей спиной незнакомый голос.

Обернувшись, Сабрина увидела, что к ним приближается стройная женщина. Ее короткие волосы серебрились сединой. На тонком и привлекательном лице выделялись большие глаза. На ней не было дорогого наряда, и, тем не менее, она была элегантно одета. Это приятно удивило Сабрину. «Не обладая большими деньгами, — подумала она, — эта женщина многое умеет делать. Похоже, она и является хозяйкой лавки».

— А как вы думаете, какую цену за лампу назначила я? — спросила она с улыбкой. Вивьен тут же взглянула на бирку, прикрепленную к лампе.

— Пятьдесят пять долларов. Удивительное совпадение!

— Удивительным это кажется только дилетантам, не имеющим представления о богемском стекле, — проговорила женщина и протянула руку Сабрине. — Мэйдлин Кейн. Вы работаете с антиквариатом?

— Са… Стефания Андерсен. — Они обменялись рукопожатием. — Работала. Когда-то.

— Вы уже прошлись по моему магазину? Что скажете? Я открылась всего неделю назад. Все еще в стадии opraнизации.

Сабрина взволновалась, прогуливаясь по лавке и осматривая мебель. Впервые за время пребывания здесь она едва не произнесла собственное имя. Но она понимала, что ее трудно винить. Просто дух антикварной лавки захватил ее поразил, словно удар грома. Она вдохнула запах мебельной полировки, темного бархата и парчи. Увидела, как пляшут сотни пылинок в солнечных лучах. Провела рукой по старинному дереву золотистого оттенка. Тут было от чего разволноваться.

«Я хочу домой! Я хочу пройтись по демонстрационному залу „Амбассадора“, посидеть за своим вишневым столом в кабинете. Я хочу вернуться к своей работе…»

От внезапного приступа ностальгии на ее глаза навернулись слезы.

Вивьен испуганно взглянула на нее:

— Стефания? Что с тобой?

— Ничего, — ответила Сабрина, тут же смахнув слезу. Она остановилась перед великолепным старинным диваном, обитым пурпурным бархатом. — Так… Промелькнула одна мысль.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Нет… Просто я неожиданно вспомнила о своем неудавшемся бизнесе по продаже недвижимости. Тогда я имела дело с произведениями искусства, антиквариатом, коллекциями… Не получилось. Мне пришлось пойти на другую работу. Но сейчас я почувствовала, как мне всего этого не хватает. На меня нахлынули воспоминания… Запахи моего магазина…

— У тебя был магазин?

— О нет. Просто я всегда хотела его иметь.

Мэйдлин Кейн следовала за ними на некотором расстоянии. Она внимательно наблюдала за Сабриной и видела в ней нечто, чего до сих пор никто не замечал. Она чувствовала отстраненность этой женщины от эванстонской жизни, хотя и не могла этого объяснить. Просто она держалась как-то по-другому. Не так, как ее подруга. Это было видно и по походке, и по осанке, и по тому, как она держала го лову. И по тому, каким профессиональным взглядом она окидывала ее лавку. Уверенным. Знающим. Мэйдлин возгорелась искренним интересом к ней.

— Может, вы смогли бы помочь мне, — сказала она, подходя к Сабрине. — У меня есть некоторые сомнения относительно происхождения этого стола Дункана Файфа, вы можете что-нибудь сказать? Мне кажется, что это восемьсот пятидесятый год и…

— Это не Файф, — резковато прервала ее Сабрина, проведя рукой по гладкой поверхности стола и склонившись, чтобы осмотреть его ножки. — Это Бельтер. Очень ранний. Примерно сороковые годы девятнадцатого века. Файф никогда так не обращался с розовым деревом. Посмотрите на зубцы на ножках. Мэйдлин пришлось тоже опуститься на корточки.

— Да, — после некоторого раздумья проговорила она. — Вы, пожалуй, правы. Она выпрямилась. — Стефания, почему вы не возвращаетесь в свой прежний бизнес? Сабрина смерила ее холодным взглядом.

— Я донимаю. Вы хотите сказать, что это не мое дело, — тут же сообразила Мэйдлин, но продолжала: — Дело в том, что мне нужен помощник. Есть работа с инвентарем и в магазине. Но главным образом речь идет как раз о продаже недвижимости. Я привыкла к этому, но работа мне не нравится, скажу прямо. Я предпочитаю бесцельно слоняться здесь. Но на продаже недвижимости можно хорошо заработать. И это самый легкий и простой путь пополнить мой инвентарный список. Словом, я предлагаю вам работу. Если вам нужно бывать дома с детьми, то не беспокойтесь: у вас будет такая возможность. Ну, что? Это можно считать только моим делом? Или уже нашим?

«О, какая вы умница, какая умница! Конечно, это именно то, что нужно и хотелось бы Стефании! Вы только что дали работу моей сестре!»

— Это можно считать нашим делом, — с улыбкой согласилась Сабрина. — Когда вы бы хотели, чтобы я начала?

— Вчера.

— Значит, я буду здесь в понедельник к десяти часам.

— Десять часов, моя милая, это время покупателей. Так что будет лучше, если вы придете к девяти.

— Отлично. — «Я и забыла, что это значит — работать на кого-то». — Мне нужно будет уволиться с прежней работы. Буду так близко к девяти, как только смогу.

— Великолепно. А зарплата вас, похоже, совсем не интересует?

— Прошу прощения?..

— Вы не спросили меня об оплате. Сабрина рассмеялась:

— Да, когда у меня был свой бизнес, я была более осмотрительной и практичной. Впрочем, я считаю, что этот вопрос может подождать до понедельника, когда мы с вами договоримся о длительности моего рабочего дня и о том, что именно мне придется у вас делать.

Мэйдлин явно выглядела сбитой с толку, и Сабрина поняла, что ей следовало вести себя более осторожно. Она забыла о том, что уже не является леди Лонгворт, что окружающие воспринимают ее как домохозяйку, которая должна работать и тем самым помогать мужу сводить концы с концами.

— Хорошо, если это вас устраивает… — все еще не придя до конца в себя, проговорила Мэйдлин. Потом она улыбнулась и сказала: — Ну так до понедельника. Когда они возвращались к «Маршалл Фил», Вивьен сказала:

— А я и не знала, что ты такой эксперт в вопросах антиквариата. И Гарт не говорил.

— Мы с ним мало обсуждаем дела, друг друга, — ответила Сабрина.

Она была довольна и готова была скакать по улице, как маленькая девочка. Она только что нашла прекрасную работу для Стефании и для себя на то время, которое еще будет здесь. Но ностальгия не угасла в ее душе. Она всем сердцем была с «Амбассадором». «Позвоню Нату, — подумала она, — и попытаюсь ускорить повторный рентген. Если бы он снял с меня гипс к приезду Гарта! И я бы тут же уехала». Она вспомнила, как проснулась и обнаружила, что он всю ночь держал ее руку в своей.

«Да, необходимо срочно уезжать. От греха…»

— Мамочка, посмотри, что я купила! — вскричала Пенни. — И знаешь… Сначала продавщица даже внимания на нас не хотела обращать. А когда мы ей показали кредитные карточки, она стала такой милой! И называла нас «мисс»!

Девочки так и сияли от счастья, глядя то на Сабрину, то на Вивьен.

— Это просто фантастично, что ты для них придумала! — воскликнула обрадованная Вивьен. — И как я сама не догадалась! Но мне казалось, что в одиннадцать лет еще рано…

«А вот я догадалась. Но не потому, что я такая умная, а потому, что не являюсь, Пенни матерью», — подумала Сабрина.

Но когда Пенни бросилась ей на шею и принялась целовать, у нее защемило сердце. Она вспомнила, как горячо благодарил ее за ботинки Клифф. Она доставила им радость. Они любят ее.

Всю дорогу домой Пенни держала Сабрину за руку. И та непроизвольно вздрогнула, когда ее вдруг холодом обдала мысль: «Ты уедешь и оставишь этих очаровательных детей?» Пенни расшвыривала попадавшие под ноги бурые и порыжевшие опавшие листья и ни на секунду не умолкала, рассказывая о кукольных костюмах, которыми она была занята.

— Через несколько дней я устрою дома показ мод! — пообещала она. — И тогда мне останется сделать только четыре последних костюма. Ты мне поможешь?

— Конечно, дочка.

«Нет, я не буду сейчас звонить Нату, — подумала Сабрина. — Зачем так торопиться. Это может вызвать у него подозрения…»

Пенни и Клифф уже укладывались спать, когда из Беркли позвонил Гарт. Сабрина вот уже целый час сидела с ниткой и иголкой, держа на коленях порванную, на тренировке куртку Клиффа и вполголоса ругая свою гипсовую повязку. Трудно заниматься шитьем, когда ты этому никогда не училась и когда у тебя к тому же действует лишь одна рука. Она сказала, что не будет подходить к телефону. Поэтому, как только раздался звонок, дети вскочили с постелей, и каждый бросился к ближайшему телефонному аппарату: Клифф — на кухню, Пенни — в спальню родителей. Сидя на кресле в гостиной, Сабрина хорошо слышала веселые восклицания детей и удивлялась этому. Они радуются голосу отца, как будто он уехал не два дня назад, а пропадал, по меньшей мере, месяц! Смех Пенни прокатился по всему дому, после чего Клифф позвал ее:

— Мам! Папа хочет с тобой поговорить.

Она прошла на кухню, отложив шитье в сторону, взад трубку и тут же услышала голос Гарта. Слышимость была изумительная, и казалось, что он находится рядом с ней. У него был теплый и низкий голос. Знакомый… У Сабрины учащенно заколотилось сердце. Только сейчас она поняла, как успела по нему соскучиться.

— Здесь просто чудо какое-то, — говорил он. — Жаль тебя нет. Солнце. Тонкий туман. Красота! Небо от воды золотисто-зеленое. А сама вода постоянно меняет оттенки от серого до серебристо-голубого. Ты такого еще никогда не видела.

— И как это ты все сумел разглядеть из окна аудитории?

— Лекции начинаются только завтра. Пока что я только и делаю, что встречаюсь с другими участниками семинаров и составляю рабочий график на неделю. Насколько я понял, ты устроила Пенни и Клиффу незабываемый день?

— Вчера-то? Да, мы хорошо провели время.

— И ты потащила Пенни с Барбарой за штанами «Би»?

— Какие штаны?! — засмеялась она. — Джинсы. — Да, ей определенно не хватало Гарта. Они сумели стать друзьями, несмотря на многие неясности в их отношениях. Она с радостью думала о предстоящей свободной неделе, о том, что она наконец-то сможет стать полновластной хозяйкой семьи. Впрочем, какая же это семья без мужа?.. — Теперь я понимаю, почему так дико расхохоталась Пенни. Ты и при ней говорил про штаны?

— А как же! Ей понравилось. А куда ты ходила, пока они покупали себе эти самые штаны?

— В новый антикварный магазинчик на Шерман-авеню. А владелица там — очень симпатичная и остроумная леди, которая, похоже, решила устроить мне нешуточный экзамен на определение особенностей работы Дункана Файфа.

— Ну и как ты? Не ударила в грязь лицом?

— Разумеется, нет. Потом она мне предложила работу у себя, и я согласилась. Начинаю завтра с утра.

— Ты что, уходишь из университета?

— Это первое, что сделаю завтра.

— Что ж… Тем лучше.

— Что-то не так? Ты думаешь, мне не следует уходить с нынешней работы?

— Еще как следует! Ты разве забыла, что я неоднократно предлагал тебе выбрать работу, которая была бы тебе больше по вкусу? К тому же ты любишь напомнить мне, что существенно помогаешь оплачивать закладные. Так что я не имею права диктовать тебе, где именно работать.

— Гарт, что с тобой?

Она почувствовала, как внутри нее поднимается тревога, Как так вышло, что он разозлился? Она попыталась найти ответ на этот вопрос, но осеклась: речь шла о работе для Стефании. Чего это она взволновалась? Ей-то, какое дело по того, разозлился Гарт или нет?..

«Самое прямое! Потому что когда Гарт злится, это значит, что он испытывает душевную боль. А ты не хочешь, чтобы он ее испытывал».

— Гарт, ты слушаешь?..

— Да. Прости, я сорвался…

— Нет, это ты меня прости. Мне следовало сначала посоветоваться с тобой. Но предложение поступило так неожиданно, и я сразу обрадовалась, что… Представляешь, я даже забыла спросить, какая будет оплата?! Ничего, завтра все выясню. И только потом решу с моей нынешней работой.

— Нет, лучше уходи из университета. Если в антикварном магазине тебя что-то не устроит, найдешь еще что-нибудь. Зачем насильно держать себя там, где тебе не нравится? «Мы стали друг перед другом приседать в реверансах», — с грустной улыбкой поняла Сабрина. Гарт что-то говорил, когда она задумалась.

— Что? — переспросила она.

— Я спрашиваю, как прошел ужин у Линды?

— А… Печально.

— Печально?

— Нет, я не сам ужин имею в виду. Тут-то как раз все было здорово. Просто Линда попросила меня прийти к ней пораньше и… поговорить. Она была так расстроена.Мартин когда-нибудь заговаривал с тобой о том, что у него были другие женщины?

После продолжительной паузы Гарт ответил:

— Даже если у нас и состоялся бы подобный разговор, то ты, надеюсь, понимаешь, что это дело сугубо личное.

«Да ладно тебе! Все тайное всегда — рано или поздно — становится явным. Если разговоры были, то предание их широкой огласке — это лишь вопрос времени».

— Ну, хорошо, — сказала она. — Но ты можешь мне хотя бы сказать другую вещь? Мартин подозревает, что у Линды есть какие-то свои дела на этом фронте?

— Не то, что подозревает. Он ей сам об этом не раз говорил, насколько мне известно.

— Он хочет подозревать. Разумеется, никаких любовников у нее не было и нет, но она хочет, чтобы он… ну, приревновал ее хоть раз, что ли… Она нуждается в его любви ласке, заботе. Ведь Линда не уродка, и у нее много соблазнов. Пока что она от них удерживается. Но хочет, чтобы и он помог ей в этом. Но до сих пор, к сожалению, ничего не получается. Я не знаю другой такой пары, которая говорит между собой об одном, а думает совсем о другом!

— Не знаешь? «Черт тебя возьми!»

Она прикрыла в раздражении глаза, но сумела взять себя в руки. Ему не удастся повернуть разговор к обсуждению их собственных проблем.

— Гарт, до тебя не доходили слухи о профессорах, которые якобы спускают на тормозах экзамены у тех студентов, с которыми спят? На этот раз пауза была дольше первой.

— Кто тебе такое порассказал? — спросил он, наконец.

— Линда прослышала об этом в студенческой книжной лавке. Ты знаешь что-нибудь? Слышал?

— Не слышал ничего из того, чему можно было бы поверить.

— Значит, все-таки слышал. И будто бы одним из таких профессоров является Мартин…

— Боже, что за бред! И это тебе Линда сказала?

— Поэтому она и хотела со мной поговорить. Это правда?

— Если ты о самом слухе, то боюсь, что, правда. Что же касается персоналий, то я ничего не знаю. Сами по себе обвинения ничего не значат: каждый студент, получивший у профессора оценку на экзамене, может распустить про него неизвестно какую чепуху. Впрочем, в факультетском клубе тоже был какой-то разговор… Довольно серьезный по сравнению со сплетнями, распространяемыми в книжной лавке. Ты об этом еще с кем-нибудь говорила?

— Я не занимаюсь распространением слухов.

— Я знаю, извини. А что ты сказала Линде?

— Успокоиться и подождать, пока я поговорю с тобой.

— Ты, в самом деле, так ей сказала?

— Да, а что? Я доверяю тебе больше, чем кому-либо другому, кроме того, по всем вопросам университета ты у нас являешься наиболее компетентным. Ох уж эти слухи! Совершенно невозможная вещь. Помню, Александра однажды рассказывала мне…

— Александра?

— Ну, это… Знакомая по Китаю. Мы были вместе на корабле. Так вот, на третий день она уже говорила, что всем все известно: кто с кем валяется в кровати, а кто подсматривает в замочную скважину. Похоже на университет, не правда ли? Впрочем, в университете стиль и лексика слухов, наверно, более благородны.

Он засмеялся:.

— Господи, я соскучился по тебе, моя красавица! Почему бы тебе не навестить меня здесь в конце недели? «О, с удовольствием бы».

— Я же не могу вот так просто взять и улететь, бросив детей.

— Мы можем послать их к друзьям.

— А твоя работа?

— Ах да, точно… Тогда оставайся. Ну, что там еще делается в Эванстоне?

Они говорили, как потом подсчитала Сабрина, целый час.

— Университет оплатит, — сказал Гарт, позвонив на следующий день.

Она спросила его:

— Тебя так любят в университете?

— Не то слово! Впрочем, если бы ты прилетела сюда ко мне, это спасло бы университету сотни долларов!

Сабрина засмеялась, но промолчала. Она останется дома. Она скучала по нему, но не хотела жертвовать своей свободой. Если бы их с Гартом и впредь разделяли две тысячи миль, это было бы лучше как для нее, так и для него. Не говоря уже о Стефании.

Каждое утро, просыпаясь, она слышала внизу голоса детей и соседей за окном. Сабрине предстояло прожить еще один день в качестве Стефании Андерсен. А каждый вечер, когда звонил Гарт, она думала: «Да закончится этот день когда-нибудь или нет?»

По утрам ей приходилось заниматься работой по дому, но выполняла она так мало дел, как только было возможно. Порой ее разбирала дикая злость на Стефанию за то, что она подсунула ей такой тяжкий образ жизни. Хуанита приходила регулярно и здорово помогала, но не могла сделать всего, и Сабрине также нужно было частенько закатывать рукава. Пенни и Клифф являлись хорошими помощниками, но даже с их помощью Сабрина чувствовала себя рабыней, протирая мебель или убирая вещи, лежавшие не на месте.

После утомительной работы по дому магазин «Коллекция» казался приятным хобби. Она с увлечением помогала Мэйдлин организовывать продажу, писать «историю» каждого предмета, определять его цену и ставить в салоне на видное место. Мэйдлин нравилась Сабрине. И хотя она ненавидела быть подчиненной, работала она прекрасно, зарекомендовав себя с самой лучшей стороны. Словом, как следует, протоптала дорожку своей сестре.

Сабрина чувствовала себя на работе как дома, и время, поэтому летело незаметно. Порой она спохватывалась: оказывается, давно уже нужно бежать домой, прибраться там чуть-чуть, заглянуть в холодильник. Все это — до прихода детей, которые появлялись, как правило, в окружении своих друзей.

Вечером все трое собирались за скромным ужином во внутреннем дворике. Потом Пенни и Клифф шли мыть посуду. Они затевали какую-нибудь интересную игру, которая обычно прерывалась звонком Гарта.

А еще позже, когда дом успокаивался и замирал, Сабрина забиралась с ногами в кресло, стоявшее в гостиной, и развлекала себя каким-нибудь чтением до тех пор, пока не обнаруживала, что давно уже ничего не видит на странице.

В четверг они принесли домой продукты и поваренную книгу, и приготовили китайский обед. Пенни добавила туда две дюжины сушеного горького перца, когда никто не видел.

— Ты бы посмотрел на нас, папа, — рассказывала она Гарту, когда он позвонил. — Мы все плакали, но мама сказала, что все равно было вкусно. — Она протянула трубку Сабрине.

— Папа хочет поговорить с тобой и сказать, что он тебя любит. Сердце Сабрины сильно застучало.

— Он так и сказал?

— Не совсем, но разве он не говорит так, когда звонит? Сабрина улыбнулась и взяла трубку.

— Как я понял, это был жгучий обед, — произнес Гарт.

— Мы запомним его надолго.

— Жаль, что я его пропустил.

— Мне тоже.

— Приготовишь такой же в воскресенье, чтобы я тоже попробовал? Перец и все остальное?

— Если у тебя хватит мужества, и мы не струсим, то приготовим его специально для тебя.

— Жду с нетерпением. Кстати, Пенни была права.

— Насчет чего?

— Я хочу сказать, что люблю тебя.

Сабрина снова почувствовала, как ее сердце застучало. Ей не хватало воздуха. «Но это просто потому, что я устала, — подумала она, — день был такой длинный. Я успокоюсь, как только смогу побыть одна».

— Мой самолет прилетает в два пополудни в воскресенье. Сможешь меня встретить?

— Да, конечно.

— Что вы делаете завтра вечером? Опять китайская кухня?

— Долорес и Нат пригласили нас на обед.

— Передай им привет.

— Передам.

В пятницу вечером после обеда, когда Пенни и Клифф поднялись наверх с детьми Голднеров, Сабрина пересказала Долорес и Нату, что говорил Гарт о своих лекциях и о людях, с которыми он встречался.

— Гарт не говорил прямо, но мне кажется, что он звезда в этом шоу.

Она перехватила быстрый взгляд, которым они обменялись.

— Что-то не так?

— Ничего, — быстро ответил Нат.

— Нет, Стефания имеет право знать, — сказала Долорес. — Мы просто подумали, что обычно, когда Гарт добивается какого-либо успеха, ты напоминаешь о той работе, которую ему предложили в Стэмфорде. А на этот раз нет.

— Вот оно что. — «Я все время забываю, как много значит для Стефании эта работа. Нужно спросить о ней у Гарта перед тем, как я уеду. Я же обещала Стефании». Нат закурил трубку.

— У вас еще бывают головные боли, Стефания?

— Нет, — ответила она, вздрогнув от неожиданности. А затем ее осенило. — Ну, вообще-то бывают. Я не хотела об этом говорить.

— Почему?

Она пожала плечами:

— Я знаю, что скоро мне предстоит делать у вас рентген, и если до того времени головные боли все еще будут сильными…

— А они сильные?

— Иногда.

— Когда?

— О, в основном по вечерам. Возможно, потому что я устаю.

— Где болит? Покажите мне это место на голове.

Она положила руку на то место, где болела голова после сотрясения мозга. «Извини, Гарт, — мысленно произнесла она. — Хотела бы я придумать что-нибудь более оригинальное, чтобы не спать с тобой. Но это самая легкая ложь, которую я придумала. Всего на несколько дней, пока вернется Стефания. Потом боли прекратятся».

— Должны бы уже прекратиться, — проговорил Нат. — Думаю, вам следует провериться у своего терапевта. И мы должны вскоре посмотреть руку. Когда вы ее сломали?

— Двадцать второго сентября.

— Мне бы хотелось подождать еще дней десять. Позвоните в кабинет и запишитесь на прием через неделю, начиная с понедельника. Если рентгеновские снимки будут хорошими, мы снимем гипс.

— Договорились. — Теперь она знала, что позвонит Стефании завтра утром. Десять дней. Достаточный срок, чтобы разобраться с Гартом.

Но он приезжает домой в воскресенье. Как чудесно будет снова увидеть его. Затем она сосредоточилась на том, что говорила Долорес, и приказала себе забыть, что такая мысль вообще приходила ей в голову.

Только в пятницу Гарт разобрался с делами в университете и получил возможность заняться почтой, скопившейся за время его отсутствия. Он нервничал и был сыт о горло досадными неурядицами в управлении факультетом, которые задерживали его за рабочим столом. Он тянулся домой из Беркли подобно школьнику, спешащему к своей первой возлюбленной, вспоминая теплоту голоса и смех Стефании во время их телефонных разговор, вспоминая, как они занимались любовью в ночь перед его отъездом. Он вернулся, предвкушая удовольствие проводить долгие часы со своей семьей, но, привязанный к своему кабинету, лаборатории и классным комнатам, почти не видел их.

И жена, кажется, поощряла его отсутствие. Он обнаружил с отчаянием, что ее теплота ослабела, а осторожность осталась прежней.

Сначала все было не так. В воскресенье в аэропорту она встретила его такой радостной улыбкой, что он замедлил шаг, направляясь к ней и пораженный ее красотой.

— Боже мой, — вздохнул мужчина, идущий сзади, — хотел бы я быть парнем, которого она встречает! С поющим сердцем Гарт шагал к ней, но, когда он приблизился, ее улыбка погасла, глаза затуманились, будто она не меньше его удивлена своей неприкрытой радостью.

— Добро пожаловать домой, — сказала она сдержанно. Он поцеловал ее в прохладные и мягкие губы, уголки которых слегка дрожали. А затем она незаметно отодвинулась, и он снова увидел ее счастливой только за обедом, когда распаковывал подарки. Для Пенни и Клиффа он привез сборные модели вагончиков, которые шахтеры использовали во времена калифорнийской золотой лихорадки. А для жены, из магазина на площади Гирарделли, замшевый жакет, мягкий как масло, простой, но богатый, глубокого зеленого цвета, со старинными золотыми пуговицами. С сияющими глазами она надела его и закружилась, изображая манекенщицу.

— Для меня, — прошептала она как бы про себя. Он был, тронут и опечален ее изумлением.

— Только для тебя. Она прижалась щекой к его щеке.

— Спасибо. Великолепно.

— Я подумал, что размер как раз такой, как надо, — сказал он с легким оттенком иронии. — Не думаю, что у тебя есть что-либо подобное, но мне кажется, он подходит к слегка изменившемуся в последнее время стилю твоей одежды.

— Я одеваюсь по-другому?

— Мне так кажется. Разве нет?

— Как?

— Ярче. Комбинации цветов другие. Или, возможно более небрежные.

Сабрина рассмеялась, и он покачал головой.

— Ты всегда упрекала меня, что я не замечаю, как ты выглядишь. Ты была права, прости меня. Тем не менее, я все-таки заметил разницу. И мне нравится твой новый облик, как бы он ни создавался.

Счастливый семейный вечер. А потом Сабрина рассказала ему о своих головных болях, о советах Ната. И постепенно она отодвинулась от него на то дружеское расстояние, которое сохраняла со времени своего возвращения из Китая. Она даже, казалось, нервничала больше.

Гарт упрямо просматривал почту на своем столе. Сверху лежало полученное два дня назад приглашение от президента лаборатории Фостера посетить Стэмфорд двадцать третьего октября. В следующий вторник. Это невозможно. Он не может снова, через такое короткое время, отменить занятия. Но Стэмфорд и Фостер были мечтой Стефании. И он знал, что у них есть сложное оборудование для более совершенных исследований, чем те, которые он может проводить здесь. Гарт мог бы попросить Вивьен заменить его на занятиях. Не раздумывая больше, он набросал записку с благодарностью и положил ее в почту для отправки. Может быть, это доставит ей удовольствие.

Правда заключалась в том, что его так измучило меняющееся настроение жены, что он начал думать, что будет лучше пойти на открытое столкновение, рискуя все разрушить, чем вечно ходить вокруг нее на цыпочках. Жизнь ученого-исследователя научила его терпению и терпимости к неожиданностям, но также научила ожидать результатов от имеющихся у него данных и фактов или искать новые в другом направлении. Или они женаты и вместе находят выход из создавшегося положения, или они чужие друг другу; если они не муж и жена, им придется искать новое направление, потому что их жизнь — это ложь.

Телефон на его столе зазвонил, и когда он снял трубку, секретарь вице-президента спросил его, не мог бы он зайти в контору на несколько минут. Это был приказ, а не просьба, и снова Гарт не попадал домой пораньше.

Лойд Страус был всего на несколько лет старше Гарта, партнер по теннису и давний друг. Маленький и компактный, смуглый комок энергии, всегда в движении, он в совершенстве изучил все повороты и подводные камни университетской политики и вышел прямой дорогой на пост вице-президента. Все знали, что большинство членов совета попечителей были готовы избрать его президентом, после того как нынешний уйдет на пенсию, и немногие осмеливались оспаривать его решения.

— Ну, правление все проверило, — говорил он, шагая по кабинету, в то время как Гарт присел на край его письменного стола.

— Посмотрели твой список отвергнутых женщин — прошу прощения за такой неудачный подбор слов, — твой список женщин-соискательниц, получивших отказ. Рассмотрели отношение Вебстера к женщинам-преподавателям и вообще ко всем женщинам, побеседовали с другими научными сотрудниками и с членами комитета по соискателям. Несомненно, ты прав, он нарушал все правила насчет равных возможностей, которые только существуют. Конечно, они были приняты совсем недавно, поэтому он всю свою жизнь был негодяем, нетерпимым к женщинам, но негодяем, не нарушавшим законов.

Гарт встрепенулся, но Страус поднял руку:

— Не торопись, дай договорить. Правление поручило комитету по соискателям еще раз рассмотреть заявление Вивьен Гудман. Я предвижу, что она пройдет. Правление также приняло мудрое решение и попросило декана Вебстера уйти на пенсию досрочно. Ему шестьдесят два года, осталось всего три. Так проще всего. Ему объяснили, что учебный год только что начался, и мы как-нибудь выкрутимся, если он уйдет немедленно, поскольку было бы слишком грубо заявить, что ему дали пинка под зад. Итак, мы ищем нового декана научного факультета.

Он сел за стол и стал перебирать пачку бумаг. Гарт обернулся и наблюдал за ним, понимая, что последует дальше. "Это понравится Стефании, — подумал он. — Больше денег и престиж более высокий, регулярные часы работы, больше времени дома. Но тогда придется отказаться от научной работы. И от преподавания. Декан научного факультета — администратор, у него не остается времени ни на руководителя факультета по высшему разряду, — как тебе известно, мы действительно ценим руководителей, добивающихся для нас правительственных гарантий на исследования. Твое выступление в защиту Вивьен было восхитительным, а твои доводы во время выступления на правлении по обвинению Вебстера — вескими и неоспоримыми. А потом, еще этот парнишка, который запорол лабораторную работу пока ты был в Беркли. Боже мой, Гарт, несколько месяцев назад ты бы его на куски разорвал и отправил в сельскохозяйственную школу чистить конюшни до конца своих дней. Вместо этого ты всего лишь отправил его мыть раковины и пробирки, которые никто не чистил вот уже сто пятьдесят лет.

— Еще виски?

— Если я настолько размягчился, как ты говоришь, то больше не надо…

— Тебе и не надо. Это за твою новую должность.

— Погоди минуту. Я еще не согласился.

— Гарт, мне нужно доложить совету попечителей…

— Проклятье, я же сказал тебе, что собираюсь в Стэмфорд на следующей неделе.

— Тебе не хочется переходить в лабораторию Фостера. Ты просто хотел приставить нам к виску пистолет.

— Не рассказывай, чего мне хочется, а чего нет. Я еду в Стэмфорд в следующий вторник. В четверг или в пятницу дам тебе ответ.

— Я если мне надо знать раньше? Гарт колебался какое-то мгновение.

— Мне хочется получить эту должность, Лойд. Ты же знаешь, как долго я ее добивался. Надеюсь, что смогу ее принять. Это все, что я могу сказать тебе сейчас. Я должен поехать в Стемфорд.

— Вот оно что: Стефания. Но, Гарт, и деньги, и престиж должности директора…

— Знаю. И она тоже поймет. Но я должен сделать это для нее. И для себя — я должен время от времени окидывать взглядом большой мир вокруг нас. Я дам тебе ответ на следующей неделе, Лойд. Надеюсь, тебя это устроит.

— Устроит.

Сабрина проснулась от оглушительной перепалки между Пенни и Клиффом, которые бранились и наскакивали друг на друга на кухне из-за подгоревшего тоста. Субботнее утро. Занятий в школе нет. Она зарылась в подушку. Справятся без нее, можно еще немного поспать.

Но Сабрина не могла расслабиться. Что-то было не так, о чем-то ей нужно было подумать. Она услышала, как Пенни и Клифф говорят о яблоневых садах.

— Я соберу сто бушелей, — объявил Клифф.

— Тебе не позволят, — огрызнулась Пенни. — А то другим ничего не останется. И тогда Сабрина поняла, о чем ей нужно подумать. Пенни и Клифф на кухне. Сбор яблок. Суббота, двадцатое октября. В понедельник будет двадцать второе.

«Мы сделаем рентген, — сказал тогда Нат. — И если все будет хорошо, сразу снимем гипс».

Время. Времени больше не осталось. Она открыла глаза. Гарт спал на боку, его лицо было всего в нескольких дюймах от ее лица. Она смотрела на него. Он так спокоен, не сомневается в себе и в том, куда идет. И, несмотря на то, что он не был уверен в ней, сбитый с толку ее неожиданными выходками и сменой настроений за прошедшие недели, он все же был мягким и любящим мужем, хотя она иногда была холодной, язвительной. Он давал ей время, как и обещал, чтобы найти себя.

«И кто же я?» — спросила Сабрина про себя и поняла ответ еще до того, как задала вопрос. Женщина, влюбленная в мужа своей сестры.

Как давно она его любит? Она не знала, это не имело значения. Она чувствовала это теперь настолько сильно, что страсть захлестнула ее, и Сабрина ощутила всепоглощающую радость любви к Гарту, сменившуюся отчаянием. Импульсивно она протянула руку и дотронулась до его лица, погладила сильные высокие скулы и жесткую щетину на Щеках, маленький нерв под глазом, дернувшийся, когда ее палец нечаянно нажал на него. Она отдернула руку, но Гарт уже открыл глаза и наблюдал за ней.

Он увидел любовь на ее лице, но прежде, чем он успел протянуть руки и обнять ее, лицо стало бесстрастным, и он снова смотрел в глаза дружелюбного товарища.

— Доброе утро, — сказал он тихо, не двигаясь. Сабрина беспомощно глядела на него. Все, что он ни делал, было правильно, а все, что она делала, казалось, выходило не так. Молча, она произнесла слова, которые хотела сказать вслух: «Доброе утро, любовь моя», и в это время из кухни послышался оглушительный треск и звеневший триумфом голос Пенни:

— Я же тебе говорила!

Сабрина выпрыгнула из постели. Край ее ночной рубашки зацепился за стул, и она выругалась — она бы давно перестала надевать ночные рубашки Стефании, но в них ей было легче делить постель с Гартом, — а потом набросила халат и выбежала из комнаты.

На кухне Клифф стоял у края озера из апельсинового сока, в котором виднелись островки разбитого стекла. Пенни бросила ему рулон бумажных полотенец, и он держал его перед собой, разматывая в длинную ленту, которая складывалась сама по себе посреди озера, постепенно становясь оранжевой. Когда вошла Сабрина, он взглянул на нее, сосредоточенно нахмурившись, точно так же, как хмурился Гарт, работая за письменным столом над своими бумагами.

— Как ты думаешь, сколько понадобится полотенец, чтобы впитать сок, чтобы я мог потом использовать мокрые полотенца, чтобы собрать осколки стекла и остатки сока, а потом еще сухих для остального? — спросил он серьезно, подчеркивая ключевые слова так же, как отец. Сабрина расхохоталась. Пенни пришла в ярость.

— Почему тебе смешно? — спросила она, и Сабрина поняла, что Стефания не засмеялась бы. Стефания разволновалась бы из-за разбитого стекла, порезанных пальцев, липкой грязи, испугавшись, что дети могут поскользнуться. Но Сабрина видела другую сцену: теплую постель наверху, свою руку на лице Гарта, их взгляд в глаза друг другу, а затем — не слова любви, а звонкий треск разбившейся бутылки апельсинового сока, лента бумажных полотенец в утреннем солнце и Клифф, с его научным подходом к проблеме и лицом — точной копией Гарта.

Она покачала головой, прекратив смеяться.

— Ты права, это не смешно. Как все получилось? Клифф на мгновение поколебался, потом сказал правду:

— Я пытался удержать бутылку на голове.

— Лучший форвард футбольной команды не имеет понятия о равновесии?

Он мрачно пожал плечами.

— Ну, все в твоих руках. Используй столько полотенец, сколько потребуется, сухих и мокрых. Если не хватит, то у нас есть еще в запасе. И никакого сбора яблок для тебя не будет, пока пол не станет чистым.

— Мам! Мужчины не моют полы на кухне! Я соберу стекло и промокну апельсиновый сок, но…

— В этом доме, — спокойно ответила Сабрина, — мужчины моют полы на кухне. — Она пошла к двери, потом обернулась. — Пошли, Пенни. Поговорим о том, какие яблоки будем собирать. — Она обняла Пенни, увлекая ее за собой из кухни, и, посмотрев через плечо, поймала быстрый благодарный взгляд Клиффа за то, что увела зрителей.

Поднимаясь по лестнице, Пенни с любопытством взглянула на нее:

— Что ты имела в виду, — какие яблоки? В самом конце октября есть только один сорт яблок. Сабрина вздохнула. Стефания не рассказала ей много всяких подробностей. Подробностей целой жизни.

— Ты права, — ответила она. — Я, наверное, забыла.

— Каков ущерб? — спросил Гарт из спальни, и Пенни побежала рассказывать, а Сабрина пошла в конец коридора. Здесь дом закруглялся подобно башне, и у изогнутой стены стояла скамья под круглым окном, выходящим на задний двор. Сабрина любила эту нишу, отгороженную от домашней суеты складной ширмой, которую поставила здесь Стефания. Сев на скамейку, она посмотрела в окно на пылающие оранжевые листья сахарного клена во дворе. Сбор яблок. Осень.

В Лондоне, в Париже, в Риме все вернулись из летних путешествий, начинались званые обеды и балы, и в ее «Амбассадор» начнут съезжаться клиенты. Что она здесь делает, планируя провести день в яблочном саду, в то время как ее мир пробуждается с началом нового сезона? Ей так много нужно сделать. Миссис Пимберли, наверное, уже закончила осенние наряды; нужно было подновить прическу; в ноябре приедут клиенты за вещами, которые она еще даже не нашла для них. Это не ее мир. Слова были слишком резкими для мягкого, залитого солнцем дня. Тот, другой мир за океаном не исчез: там жила Стефания, и, независимо от того, какие новости рассказывает она в письмах и по телефону, теперь Сабрина знала лучше, чем когда-либо, сколько мельчайших подробностей составляют жизнь человека — больше, чем, возможно, описать на расстоянии. Что делает Стефания в ее мире? Сколько следов оставит она в качестве Сабрины Лонгворт, по которым предстоит идти Сабрине после возвращения? Что она делает с ее жизнью?

Она почувствовала, как Гарт сел с ней рядом, обнял ее за талию. Он притянул ее к себе и поцеловал в лоб, в уголки глаз, в кончик носа.

— Доброе утро, — повторил он расслабленным голосом. — Можно ли пойти на кухню и приготовить завтрак? Мысли ее все еще были в Европе.

— Думаю, у нас больше не осталось апельсинового сока, — сказала она и удивилась, когда он рассмеялся и крепче обнял ее. Потом все вернулось на свое место: оранжевое озеро, ее смех, благодарный взгляд Клиффа. Ее семья. Этот мир. Гарт. Она любит его, хочет его, он ей необходим. Один мир на весах против другого.

Дрожа, она откинулась на его руку, и он покрыл легкими поцелуями ее лоб и щеки. Внутри у Сабрины распустился тугой узел, и желание захлестнуло ее, нетерпеливое, горячее, тяжелое. Она подняла к нему лицо и раскрыла губы и впервые поцеловала так, как ей хотелось его поцеловать, глубоко впитывая его в себя; как хотелось, чтобы он целовал ее. Она теперь поняла, как они должны были целовать друг друга. Он снял руку с ее талии и обнял за плечи, поддерживая ее голову, в то время как его рот впился в ее губы. Другой рукой он сдвинул край ее прозрачной рубашки и охватил ладонью ее грудь, провел пальцами вверх по изгибу ее соска, сделавшегося упругим под его прикосновением.

У Сабрины кружилась голова, мысли ее путались, а тело сжигала жажда. Слезы обожгли ей глаза, и она отпрянула, дрожа всем телом.

— Я не могу! — воскликнула она. «Стефания, прости меня, я не хотела полюбить его». Она покачала головой: — Не могу. Не могу.

— Что, черт побери, с тобой происходит? — зарычал Гарт.

— Не надо! — закричала Пенни. Сабрина подняла голову и увидела, что Пенни стоит в дверях своей спальни в противоположном конце коридора. «Слишком много всего происходит, как мне разобраться во всем?» Но лицо Пенни было искажено страхом, и Сабрина подошла к ней. Она опустилась на колени и обняла ее. Снизу закричал Клифф:

— Папа на меня кричит? Что я сделал на этот раз?

— Проклятье! — взорвалась Сабрина. Она все еще дрожала от желания и чувства вины. — Разве все должны участвовать во всех событиях? Что, в этом доме уже не может быть ничего личного?

Пенни расплакалась, и Сабрина почувствовала, как утро ускользает от нее, что она сама все портит.

— Прости меня, — сказала она и крикнула вниз: — Никто не кричит на тебя, Клифф. — Она повернулась к Пенни. — Прости меня, дорогая. Не пугайся. Все в порядке. Все хорошо, — повторяла она, спрашивая себя, успокаивает ли она Пенни, себя и Гарта. — Держу пари, мы кричали, как вы с Клиффом, правда?

— Папа кричал так сердито, — прошептала Пенни, потрясенная и испуганная. — Он никогда ни на кого не кричал…

Сабрина ожидала, что Гарт вмешается, но он хранил молчание. «Он мог бы помочь мне, — подумала она, — но он слишком рассержен». Она улыбнулась Пенни:

— Ну, иногда, если послушать вас с Клиффом, может показаться, что вы готовы сделать друг из друга котлету.

У Пенни вырвался короткий смешок. Сабрина знала: девочка думает, что взрослым не полагается кричать так, как их детям, она даже вспомнила о своих друзьях, чьи родители ссорились и даже иногда разводились.

— Кричать не очень-то хорошо, — сказала она легкомысленным тоном, — но это действительно прочищает легкие, чтобы было легче орать на футбольных матчах. Пенни снова рассмеялась.

— Ну, давай. Ты еще даже не оделась. Нам нужно проверить способность Клиффа в области мытья полов, потом поесть и выбраться отсюда, а то весь «Джонатан» уплывет прежде, чем мы доберемся до сада.

— «Гольден восхитительный», — автоматически поправила ее Пенни. — Я тебе говорила, что только этот сорт сейчас собирают. Ты же знаешь.

— Сегодняшнее утро не принесло пока ничего восхитительного. Кроме тебя, — сказала Сабрина, целуя ее в щеку. — А теперь иди, накинь на себя что-нибудь.

После того как Пенни ушла в свою комнату, Сабрина осталась стоять на коленях, ожидая, что Гарт скажет ей, как она говорила Пенни, что все в порядке. Но он сидел молча у окна, там, где она его оставила. Несколько долгих минут они не двигались, разделенные всей длиной дома и ужасной пропастью непонимания. Сабрина подняла голову и встретила его взгляд.

— Мне так жаль, — сказала она. Ее слова перенеслись через холл, прикоснулись к нему с той же нежной осторожностью, с которой ее пальцы дотрагивались до его лица во сне меньше часа назад.

Тогда Гарт улыбнулся такой любящей улыбкой, что у нее перехватило дыхание.

— Все в порядке, — произнес он, наконец, и добавил: — Я подумал, что ты, возможно, уже приняла решение.

Сабрина слышала его слова, но они ничего не значили для нее. Приняла решение? О чем? Заниматься с ним любовью? Рассказать ему, почему она колеблется между холодностью и теплотой? Признаться? Если он что-то знал или подозревал, почему не сказал прямо?

— Мне надо одеться, — поспешно сказала она и ушла в спальню, закрыв за собой дверь. «Я не буду думать об этом сейчас». Она натянула джинсы «Леви-с», бледно-желтую оксфордскую рубашку и желтовато-коричневый свитер с вырезом «лодочкой», в котором она, глядя в зеркало, отражавшее ее в полный рост, показалась себе всего на несколько лет старше Пенни. На какое-то краткое мгновение она почувствовала себя очень юной — не тронутой временем и сложными маневрами взрослых.

Она собрала сзади свои тяжелые рыжие волосы, связав их бархатной коричневой лентой. По бокам выбились прядки, обрамляя ее лицо легкими колечками, что придавало ей вид скорее шаловливого подростка, чем взрослой женщины.

Она посмотрела на девочку-подростка в зеркале и вспомнила другие зеркала, во дворцах и поместьях, где она одевалась в платья из кружев и шелка, собираясь на самые знаменитые балы Европы, а затем сбегала по лестнице через высокие двери, заставляя умолкнуть самых искушенных и прекрасных людей высшего общества.

Где она сейчас, та потрясающая женщина? В трехэтажном деревянном доме в Эванстоне, штат Иллинойс, босоногая, в выгоревших джинсах. Она спустилась к завтраку босая.

Сидя на изогнутой скамейке в конце холла, Гарт наблюдал, как его жена вошла в их спальню и закрыла дверь, а десять минут вышла из комнаты босиком и, не посмотрев в его сторону, спустилась вниз. Он был поражен ее упрямством; снова и снова она отказывалась спокойно принять их брак. На каждый шаг вперед она делала шаг назад в твердую скорлупу, которой окружила себя с тех пор, как вернулась из поездки.

А чего она ждет от него, прячась в свою скорлупу и не позволяя ему участвовать в ее споре с самой собой. Уйти от него или нет? Ожидала ли она, что он скажет ей, хочет она того или нет, что он влюблен в нее почти как в первый раз?

— Папа! — позвала Пенни, и он спустился вниз завтракать.

Пол в кухне был чистым. В углу стояло мусорное ведро, раздувшееся от промокших оранжевых бумажных полотенец. Клифф и Пенни накрыли на стол, налили в стаканы апельсиновый сок и положили на тарелки пышки. Кофе был готов. Его семья мирно сидела за столом, улыбаясь ему.

— Я зашел не на ту кухню? — спросил он. Пенни хихикнула. Он поднял стакан с соком. — За восхитительный день.

Сабрина взглянула в его глаза.

— Спасибо, — кивнула она. В машине он почувствовал, как она расслабилась, сидя рядом с ним.

— Какой чудесный способ провести субботу, — сказала Сабрина.

На заднем сиденье Пенни с Клиффом соревновались, кто назовет больше марок встречных машин. Гарт был погружен в свои мысли. Предоставленная самой себе, Сабрина смотрела на проплывающие за окном пейзажи: аккуратно вспаханные поля, уходящие к горизонту; откормленные стада скота, стоящие или лениво передвигающиеся небольшими кучками, подобно гостям, собирающимся в группки, поболтать, которых она наблюдала на балах; белые фермерские Домики, ярко-вишневые загоны для скота, ярко-желтые трактора, — цвета, горящие на фоне синего неба. И все это в окружении густо-коричневой земли и сияющих красок осенней листвы.

Европейские фермы были меньше, старее, более потрепанные. Сабрине представлялось, что эти американские фермы, простираясь от шоссе к горизонту и за его пределы, символизируют экспансию, нескончаемый прогресс обладание землей. Все казалось открытым и гармоничным, свободным, устоявшимся, и ей хотелось протянуть руку и взять все это с собой, поместить в записную книжку на память.

Яблоневый сад расположился в местности, усеянной маленькими озерками. Более крупные из них были окру, жены домами, лодочными причалами и парками, повсюду виднелись толпы отдыхающих. Гарт проклинал дорожное движение; чем ближе они подъезжали к саду, тем медленнее двигались. Клифф застонал:

— Нельзя ли выйти из машины? Мы бы побежали с вами наперегонки до сада. И были бы на финише первыми.

— А еще лучше, — сказал Гарт, — если ты поведешь машину. Давно пора заставить вас потрудиться. Мы с мамой совершим приятную прогулку к саду, а вы с Пенни останетесь сражаться с дорожными пробками.

— Ты серьезно, пап? — с готовностью спросил Клифф. — Ты разрешишь сесть за руль?

— Закон против, — покачал головой Гарт. Когда тебе исполнится пятнадцать лет, тебя научат водить машину в школе.

— Они никогда ничему не научат, — ворчливо ответил Клифф.

— Если это правда, тогда я с тобой разберусь, но не раньше. Ты и так скоро сядешь за руль, а мы с мамой будем тебя ждать, беспокоясь, каждый раз, когда ты будешь опаздывать на десять минут. Так что не торопи время — ни для нас, ни для себя. Их голоса долетали до Сабрины как будто издалека. «Меня не будет здесь, когда Клиффу исполнится пятнадцать. Мне не доведется прогуляться с Гартом, пока Клифф и Пенни будут сражаться с транспортными пробками. Они все будут жить дальше, вырастая и изменяясь, после того, как я уеду. И они даже не узнают, что я уехала», — внезапно подумала она. Жена Гарта, мать Пенни и Клиффа по-прежнему будет частью их жизни, их ссор и шуток, семейных бесед, прогулок и сна. Их любви. Не будет толь Сабрины.

— Что случилось?

Она быстро покачала головой:

— Ничего. Пойдем?

Они взяли большую корзинку и вошли в сад. В воздухе стоял густой запах опавших яблок, ковром усыпавших зачитанную траву под деревьями. Ветки над ними клонились под весом сотен других безупречных шаров, раскрашенных в цвета от желтовато-зеленого до глубокого золотисто с розовыми бочками. Вокруг них сборщики яблок наполняли корзинки и пластиковые мешки, но они прошли вперед, пока не оказались на тихом участке. Взглянув разок на искривленные сучковатые деревья, Клифф с воплем восторга подпрыгнул и вскарабкался наверх, уверенно цепляясь руками и ногами за сплетенные ветки.

— Двоюродный братец обезьяны, — заметил изумленный Гарт. Пенни полезла, было за ним, но Клифф крикнул сверху:

— Подожди, я сначала брошу тебе сорванные яблоки, а потом поменяемся местами. Я помогу тебе залезть наверх.

Сабрина была растрогана. Дети ссорились, но Стефания также научила их заботиться друг о друге. Они с Гартом наблюдали, как дети срывали, бросали и подбирали яблоки.

— Может быть, погуляем немного? — спросила она.

— Отличная мысль. — Он взял ее за руку и помахал Клиффу. — Мы скоро вернемся. Если наполните одну корзинку, начинайте другую. Единственный ограничитель — это количество яблок, которое вы захотите очистить дома.

Клифф замер с протянутой рукой, потом кивнул. Когда они уходили, Сабрина услышала, как он благоговейно произнес:

— Мама даже не напомнила нам, что нужно быть осторожными.

Гарт и Сабрина пошли по тропинке; по обеим сторонам стояли деревья с пышными, тяжелыми ветвями, воздух над их головами был полон приглушенными голосами семейных групп, собирающих яблоки. Темные листья и желтые яблоки сияли на фоне синего неба, легкий ветерок развевал пряди волос Сабрины. Она подняла лицо к солнцу и глубоко вздохнула. Ничего не случилось. Ничего волнующего, ничего потрясающего, ничего, что привлекло бы к ней внимание богатых влиятельных людей. Ничего не случилось, кроме того, что она влюблена в идущего рядом с ней человека. И она была счастлива.

Тропинка пересекала другую дорожку, на которой стоял знак, запрещающий вход. Там были ряды деревьев «Джонатан», «Макинтош» и «Красные деликатесные» — яблоки предназначенных для продажи во фруктовом магазине и в переработку в сок и яблочный соус.

— Давай нарушим запрет, — сказал Гарт. — Со всем уважением к флоре и фауне. Держась за руки, они медленно шли, греясь в теплых лучах октябрьского солнца, вдыхая аромат яблок, клевер" скошенной травы с близлежащих полей.

— Ты делаешь меня чудесно счастливым, — тихо сказал Гарт. — Я недостаточно часто говорю тебе об этом. Она взглянула на него снизу вверх.

— И еще, — добавил он, — ты так потрясающе красива. И об этом я тоже говорю тебе крайне редко. Сабрина продолжала молча смотреть на него. Он повернул ее к себе и, сжав лицо в своих ладонях почувствовал, как она напряглась.

— Не убегай, любовь моя. Я знаю, что тревожит тебя, и стараюсь тебя ни к чему не принуждать. Но ты должна знать, что я не буду ждать так до бесконечности — в конце концов, я кровно заинтересован в том, чтобы поговорить откровенно… Его остановила тревога в ее глазах. Боялась ли она его — или себя?

— Стефания, — мягко сказал он; его слова звучали до странности официально, потому что он так тщательно подбирал их, — я не причиню тебе боли. Что бы ты ни решила, я думаю, мне придется принять это. Но я люблю тебя больше, чем когда-либо раньше. Ты нужна мне и, конечно, детям, и если ты останешься с нами, для меня это будет иметь решающее значение.

Позднее красное яблоко упало с мягким шлепком на землю у их ног. Мимо пронеслась стрекоза, ее прозрачные крылья блеснули на солнце; бурундук разбросал холмик сухих листьев. Сабрина молчала. Теплые ладони Гарта на ее лице не позволяли ей отвернуться, и их глаза встретились, eго вопрошающий взгляд и ее — полный неуверенности. Она была озадачена его словами, но одна фраза снова и снов эхом отдавалась в ее сознании: «больше, чем когда-либо раньше, я люблю тебя больше, чем когда-либо раньше». Эти слова отзывались в ней тем желанием, которое он пробудил сегодня утром, все еще пульсирующем в ее теле, сильно, настойчиво, горящем в ее крови так же, как; солнце горело сквозь ее веки, когда она закрыла глаза.

— Посмотри на меня, — резко сказал Гарт, но она почала головой. Чтобы он ни знал, но только не правда, не мог он знать правду, иначе он не назвал бы ее Стефанией — но каким-то образом он понял, что она может покинуть его, и это было правдой. Это было правдой, хоть он и не узнает никогда, почему или что это на самом деле означает. «Любовь моя, мне нечего ответить»

Гарт уронил руки. Ее лицо стало беззащитным и холодным, таким же ледяным, как суровый взгляд Гарта, когда она открыла глаза. Она попыталась найти слова, которые возродили бы гармонию, существовавшую между ними несколько минут назад, но сказать было нечего.

— Нам надо вернуться — дети…

— Позже, — коротко ответил он и свернул на следующую дорожку. Сабрина шагала рядом с ним. — Мы должны проводить какое-то время вместе, — небрежно сказал он. — Когда мы последний раз уезжали вдвоем?

— Не знаю, — ответила она, радуясь возможности просто сказать правду.

— Тогда мы едем на этой неделе. Я хотел сказать тебе, я наконец-то принял предложение Калле посетить лабораторию Фостера. Мы вылетаем во вторник утром, проведем ночь в Нью-Йорке и вернемся в среду. Сабрина среагировала автоматически:

— Нет. — Когда он нахмурился, она попыталась найти причины: — Дети. Моя работа. Моя рука. Деньги. Он отвел эти доводы.

— Ребята останутся с Вивьен, я уже попросил ее. Твой антиквариат обходился без тебя сотню лет, потерпит еще пару дней. Ты сказала мне, что гипс снимут в понедельник. Фостер оплатит всю поездку, включая гостиницу в Нью — Йорке. Послушай, ты подталкивала меня несколько месяцев, чтобы я принял эту должность. Поэтому я и сказал, что мы едем.

Сабрина подняла яблоко и потерла его о рукав. Оно было безупречным, ни одного пятнышка или повреждения от удара. Она вгрызлась в его мякоть, острый вкус сока обжег ей язык. Поездка с Гартом, наедине с ним. «О, как бы я хотела этого», — подумала она тогда, когда он пригласил ее приехать к нему в Беркли. Но как может она ехать с Гартом? Сколько интимных моментов сможет она делить ним?

Но она не может заставить его отказаться от этого места, когда Стефания так отчаянно хотела, чтобы он его принял, и она даже пообещала Стефании, что постарается убедить его съездить в Стэмфорд. Поэтому она неохотно кивнула. Он обнял ее рукой, поворачивая обратно к Пенни и Клиффу.

— Настало время нам с тобой побыть наедине, — сказал он, — и выяснить, кто же мы в действительности такие.

 

Глава 16

Натан Голднер установил рентгеновский снимок на освещенной панели и отступил назад, чтобы Сабрина могла рассматривать снимок вместе с ним.

— Лучше и не бывает, — сказал он. — Можете снова колотить Гарта и детей и взбивать ваши знаменитые пирожные. Теперь давайте снимем гипс.

Он склонился над рукой Сабрины, потом взглянул на нее:

— Не слышу радостных криков.

Она слабо улыбнулась, погруженная в свои мысли, видя перед собой не свою левую руку, лежащую на столе и все еще заключенную в гипс, а две левые руки, одинаково здоровые: руки Стефании и Сабрины, снова не отличимые друг от друга.

— Стефания? — позвал Нат. — С вами все в порядке? «Все в порядке, вот в чем беда».

— Извините, Нат. Я думала о трех бушелях яблок «Гольден», ожидающих меня дома. Если бы можно было оставить гипс еще на несколько недель, я могла бы свалить приготовление пирогов, струделя и яблочного соуса на остальных членов семьи. Шутка. Если бы можно было оставить гипс еще на несколько недель… Хотела ли она этого? Как ни сильно скучала она по Лондону и сколько ни спрашивала себя, что происходило с ее другой жизнью, хотела бы она этих дополнительных недель, — она не знала. Вот что было безумием: она действительно не знала. Но не все ли равно. У нее не было выбора.

Однако для Ната это была шутка.

— Приговорена к струделю, — произнес он и снова склонился, чтобы разрезать гипс. Когда гипс был снят, Сабрина увидела свою руку, белую и хрупкую, словно новорожденную.

— Нужно держать ее в повязке? И не слишком много ее утруждать?

Доктор покачал головой:

— Вам не отвертеться, Стефания. Можно чистить яблоки с сегодняшнего дня и до самого Рождества или передвинуть всю мебель в том магазине, где выработаете. Наоборот используйте руку как можно больше, чтобы мышцы окрепли. Теперь кость еще крепче, чем раньше.

«Я еще крепче, чем раньше, — сказала она про себя, идя к машине. Она подумала о Гарте. — И мне легче сделать больно».

В то утро она отпросилась с работы, а дома открыла дверь во двор, чтобы впустить ветерок и свежий аромат поздних роз, все еще цветущих у дома. Сабрина задумчиво посмотрела на три доверху полные корзины, стоящие рядышком у двери черного хода, там, где Гарт поставил их вчера вечером. «Я должна что-то с ними сделать, — подумала она. — По крайней мере, потушить их с сахаром».

Вместо этого она приготовила чашку кофе и села к столу. Странно было ощущать свою руку в теплом воздухе. Сабрина Лонгворт снова целенькая, готовая принять на себя груз всего мира. А затем зазвонил телефон. Она знала, что это Стефания.

— Сабрина, — сказала Стефания поспешно, слегка задыхаясь. — Как вы там? Как Пенни и Клифф?

— Прекрасно. — Сабрина была озадачена. «Не просто запыхавшийся голос, — подумала она. — Настороженный. Как-будто она боится того, что я могу ей сказать».

— Мы ездили собирать яблоки, и дети превратились в пару автоматов по сбору урожая. Стефания, что мне делать с тремя бушелями яблок?

В смехе Стефании прозвучали тоскливые нотки, которые тотчас же уловила Сабрина.

— Они всегда увлекаются. Почему ты их не остановила?

— Нас там не было…

— Не было?

— Мы решили пройтись. Мне… не хотелось рвать яблоки, гипс слишком неуклюжий, поэтому мы оставили всю работу.

Последовало короткое молчание.

— Как Гарт?

— Хорошо. Он… в порядке. Я говорила тебе на прошлой неделе, он проводит больше времени дома, Пенни и Клифф счастливы. Мы все… в порядке.

— И?.. Сабрина глубоко вдохнула.

— И сегодня утром мне…

— Нет, я спрашивала о Гарте. Я подумала, возможно, когда он вернулся из Калифорнии, он захотел заняться любовью. Что-то вроде «добро пожаловать домой».

Ее голос снова изменился, словно она попыталась отодвинуть Сабрину на какое-то расстояние. Сабрина почувствовала неловкость.

— А он обычно так и делал?

— Да. И на этот раз тоже, правда? Я не против, знаешь ли. Можешь делать все, что хочешь. Было бы ошибкой ожидать, что человек сможет прожить всю жизнь и не сделать чего-то… ну, отличающегося… В конце концов, пять недель — долгий срок…Ее голос замер, и неожиданно Сабрина поняла. «Интересно, кто он? — подумала она. — Наверное, это случилось совершенно неожиданно».

— Не такой уж и долгий, — осторожно сказала она. — Многое происходит…

— Но он хотел, да? Сабрина, сколько раз вы с Гартом занимались любовью? Пять? Десять? Сколько? Не лги мне!

— Один, — ответила уязвленная Сабрина, на нее снова нахлынуло чувство вины. Она услышала, как Стефания резко вздохнула. — В ту ночь, когда он уезжал в Калифорнию. Я не смогла избежать… Но, Стефания, это не имеет никакого значения… совсем не важно.

— Это было важно для Гарта.

Сабрина ничего не ответила. Стефания свернулась клубком в кресле, ей хотелось, чтобы был хоть один человек, с которым она могла бы поговорить. Габи скоро вернется, но ей нельзя поговорить с ней. И ни с кем другим. Даже с собственной сестрой, которая занимается любовью с ее мужем.

— Мне это очень не нравится, — сказала она, но говорила она не столько о Сабрине и Гарте, сколько о собственных резких перепадах эмоций. Она позвонила, чтобы рассказать Сабрине о круизе. Когда она услышала о сборе яблок, ей захотелось домой. Когда Сабрина призналась, что занималась любовью с Гартом, ей захотелось к Максу.

— Я знаю, что тебе это не нравится, — ответила Сабрина. — Но я не соблазняла его, ты же понимаешь. Я случайно уснула на его кровати. Я бы ничего и не сказала…

— Почему бы и нет? Ты думаешь, мне не все равно? Ты можешь заниматься любовью с Гартом сколько тебе угодно.

— Тебе не нужно предлагать мне твоего мужа, — холодно ответила Сабрина. — Это случилось всего один раз, и я не позволю, чтобы произошло опять. Не из-за тебя, а ради моего душевного спокойствия.

— Сабрина, погоди, не сердись. Прости меня, я не хотела… Сабрина, послушай, я чувствую, что ты расстроилась, ведь я так запуталась… Сабрина? Ты слушаешь?

— Да, слушаю. Что случилось, Стефания?

Стефания услышала любовь в голосе Сабрины и захотела все ей рассказать, но мысли слишком спутались, и ей не удавалось привести их в порядок.

— Не знаю… Нервы расшатались, наверное, потому что иногда я сама не знаю, кем бы мне действительно хотелось быть. Нет, это неправда, конечно же, я знаю. Все это пройдет, как только я вернусь туда, где мое место. Так много странных ощущений…

Стоя в залитой полуденным светом столовой, Сабрина провела пальцем по царапине на крышке круглого стола и уставилась на мертвый листик, свисающий с побега авокадо, который Пенни отказалась выбросить. Так же ясно, как она видела стол и растение, она могла представить себе каждую комнату на Кэдоган-сквер; могла ощутить их тихий покой и уединенность, красоту, которую она сама создала.

Сабрина рассеянно подняла с пола ярлык от бейсбольной кепки, оброненный Клиффом, и положила на шкафчик. Она подумала о том, что забыла вынуть из морозилки мясо на обед.

— Знаю, — сказала она. — Со мной происходит то же самое.

— В Эванстоне? — спросила Стефания с таким искренним изумлением, что Сабрина рассмеялась, ощутив прилив любви к сестре.

— Даже в Эванстоне, — подтвердила она. — Здесь многое происходит.

— Да, действительно, — равнодушно сказала Стефания. — Ты мне говорила.

«Ну, хорошо, — подумала Сабрина. — Все кончено. Я не знаю, почему она не спросила о рентгене. Она знала, что его должны сделать сегодня, но я должна рассказать ей и потом уехать. Не имеет значения, хочу я этого или нет; это ее семья, а я не посторонняя разрушительница жизни сестры».

— Стефания, я была у…

— У нас в «Амбассадоре» дела идут полным ходом, — перебила Стефания.

— Правда? Что вы продали?

— Тот фарфор, который ты купила в Китае. — Голос Стефании звучал возбужденно. — Его доставили три дня назад, и мы с Брайаном даже не успели все распаковать, как его купил торговец из Бонна — его прислал Брукс. А один адвокат из Манчестера купил кушетку Грендли, ту, из красного дерева, с завитушками. Еще заходила леди Старгрейв — ей нужен чиппендейлский лакированный шкафчик для нового городского дома. Я сказала, что достану, только не знаю где.

— Возможно, такой есть в магазине Томаса Стренга. Он в прошлом году купил что-то похожее. Если нет, может быть, у него есть Джиллоуз, Беттина будет довольна и этим: они так похожи по технике исполнения, что она и не догадается о разнице. Но я могу…

— Я позвоню ему, — сказала Стефания и торопливо продолжала: — У Габриэль все хорошо, хотя она и сохнет по Бруксу, как девчонка, и не хочет встречаться ни с кем другим. Думаю, я попрошу ее помочь Брайану в магазине, пока меня не будет. Молчание.

— Пока что?

— Всего несколько дней, Сабрина. Я встретила одного человека — не такого, с которым я бы хотела быть долго, но он меня волнует, и он не похож на тех, кого я знала. Он страшно богатый. — Она легкомысленно рассмеялась. — Совершенная фантастика. Он хочет, чтобы я поехала в круиз по Средиземному морю на четыре или пять дней на его яхте, и я решила поехать. Только один раз, только этот шанс, и я не хочу упускать его.

«Вот почему ты заставила меня сказать, что мы с Гартом занимались любовью. Тебе хотелось иметь оправдание. Вот ты не даешь мне рассказать о моей руке. Тихая Стефания, которую беспокоило, что ее держат в тени; осторожная Стефания, боявшаяся рисковать, которая встретила Гарта и так рано вышла замуж и остепенилась, — теперь у нее рискованный роман. — Сабрина улыбнулась повороту, который сделала их жизнь. — У меня свой рискованный роман, — подумала она, — потому что я встретила Гарта так поздно».

Однако круиз, яхта, Средиземное море. Это был мир Сабрины, и мысль о нем разожгла ее аппетит так, как никакое другое воспоминание. Она знала такие круизы: автономный мир роскоши и чувственности, вне времени и пространства. Ослепительно белая яхта, разрезающая воды сине-зеленого моря, туманные острова, подобные миражам на горизонте, расплавленное солнце, прохладные каюты и томный, как во сне, секс, вплетенный в дни и ночи. О, как мне не хватает этого, как мне это необходимо!

— Но у тебя все это было, — сказала Стефания, будто подслушав мысли Сабрины. — И еще будет. Это мой единственный шанс.

— Последняя попытка?

— Последняя. — Это было обещание, данное ими обеими.

Сабрина глубоко вздохнула. Еще неделя. Еще неделя с Гартом.

— Кто этот человек? — небрежно спросила она. Стефания колебалась.

— Макс Стуйвезант.

— Нет!

— Не торопись. Он изменился. Даже Александра так считает. И вообще, когда ты видела его в последний раз? Он три года провел в Нью-Йорке.

— Александра говорит, что он изменился?

— Она считает, что он стал мягче. Как спелая груша. Сабрина рассмеялась:

— Похоже на Александру. Стефания, ты не можешь хорошо знать Макса. Ты спрашивала о нем Александру?

— Мне это не нужно. Я оформляла его дом. Сверху донизу. Так же, как ты дом Александры. Я не сказала тебе об этом. Боялась, что у меня ничего не получится и мне придется звать кого-нибудь на помощь. Но мне не пришлось. Сабрина, я знаю о Максе все, что мне нужно. Знаешь ли, я не спрашиваю твоего разрешения и уже сказала, что поеду с ним. И вряд ли в твоем положении ты можешь потребовать от меня, чтобы я не легла с ним в постель.

— Я этого не заслужила.

— Наверное, нет, — небрежно ответила Стефания, . — Какова истинная причина того, что ты не хочешь, чтобы я поехала? Не может быть, чтобы из-за Макса. Тебе так скучно, что ты не можешь дождаться своего возвращения домой? Но это же только несколько лишних дней. И я же не прошу у тебя об одолжении, у нас просто нет другого выбора. Правда, Сабрина? Нат еще не делал последних снимков? «Она хочет, чтобы я солгала».

— Нет. Еще нет. Он перенес на конец недели. Ты как раз успеешь вернуться из своего круиза.

— Ну, тогда все чудесно, правда? Я не заставлю тебя больше ждать. Возьму билет на самолет на следующий понедельник. Сабрина… Не сердись на меня. Ты нужна мне. Я знаю, что вернусь, и буду жить в своем доме и заботиться о детях, я постараюсь наладить отношения с Гартом, и все будет в порядке. Я просто пока еще не представляю себе возвращения домой. Потом, после круиза… Ты мне поможешь, правда? Потому что, мне кажется, теперь ты можешь рассказать мне кое-что о моей семье, что поможет мне снова войти в нее. Ты ведь поможешь мне, правда, Сабрина? Сабрина плакала.

— Да, всем, чем смогу. — Она закрыла глаза, загородившись от солнца. Она уловила напряжение в голосе Стефании и поняла, что та настолько же боится возвращения домой, насколько хочет вернуться. Но это не имело значения. Что бы ни произошло между Стефанией и Гартом, Сабрина исчезнет, и именно Стефания займет место в объятиях Гарта, и целый мир будет отделять ее от Макса с его яхтой. И Стефания забудет свое фантастическое путешествие на яхте гораздо быстрее, чем Сабрина перестанет тосковать по Гарту.

«Следующий понедельник. Но до тех пор пускай Стефания отправляется в свой круиз, использует свой шанс, а должна дать ей этот шанс. Пускай едет, не зная о поездке в Коннектикут, не зная, что гипс сняли. Пускай едет. Она еще успеет узнать правду».

Сабрина смотрела, как под ними разворачивается панорама Чикаго, когда самолет взлетел сквозь утреннюю дымку и лег на крыло, поворачивая на восток. Озеро Мичиган сверкало внизу, городские небоскребы сгрудились на его берегу. Она смогла разглядеть Эванстон и университетский городок, обширное зеленое пространство парка Линкольна, высокую стену жилых многоквартирных домов вдоль бледной ленты пляжей, на которые накатывали длинные медленные волны. Несколько отважных моряков вывели свои лодки на озеро, их высокие белые паруса надувались и опадали над водой, играющей синими и зелеными полосами в солнечном свете и под бегущими облаками.

— Конец сезона, — заметил Гарт, глядя вместе с ней в окно. Он обнял ее. — Какая чудесная нынче осень. Она вытянула кисть, покачала рукой с золотым обручальным кольцом.

— Странная осень.

Ее блестящие волосы вились у плеча, безупречный овал ее щеки, чистая кожа и длинные загнутые ресницы были в нескольких дюймах от его губ, его рука обнимала ее плечи. Он вспомнил прошлый год, когда они вместе полетели в Амстердам и она, потом одна уехала в Лондон навестить сестру. Были ли они хоть какое-то время вместе в той поездке? Он не мог вспомнить. Вероятно, нет. В те дни они почти ничего не делали вместе. Почему? Он посмотрел на прекрасную женщину, сидящую рядом с ним, и не смог ответить.

Они поднялись выше облаков. Под ними на фоне белого пейзажа перемещался абсолютно правильный радужный круг с тенью от их самолета в центре.

— Это называется нимб пилота, — сказал Гарт, когда она указала ему на него.

— А мы тоже в центре радуги?

— Нет, насколько я знаю. А что?

— Интересно, выглядит ли наш самолет как тень внутри радуги, если смотреть на него из другого самолета, высоко над нами?

Он улыбнулся:

— Ты думаешь, что мы, возможно, всего лишь тени?

— Если бы мы были тенями, мы, наверное, не знали бы об этом.

Он прикоснулся к ее волосам губами.

— Мне все равно, пока ты для меня такая настоящая.

Сабрина промолчала. Гарт снял руку с ее плеча и раскрыл книгу, через минуту она последовала его примеру. После приземления в Нью-Йорке, когда они ехали в лимузине, который лаборатория Фостера прислала за ними, что бы отвезти их в Стэмфорд, он сказал, поморщившись:

— Моя первая поездка с женой за целый год, а я должен провести весь день с кучкой фармацевтов-администраторов. Лишено всякого смысла.

— А я должна провести его с их женами, — парировала она. — В этом смысла не намного больше.

— Давай убежим? Вернемся в Нью-Йорк, устроим себе каникулы и забудем о Стэмфорде.

— Мы не можем.

— Не можем. — Его голос изменился. — Конечно, нет. Я забыл, как это важно для тебя. «Это важно для Стефании».

— Я хочу сказать, что мы приняли их приглашение и они запланировали для нас день. Гарт, что мне делать со всеми их женами?

— Ничего, просто ходи, куда поведут. Это им надо что-то делать. Развлекать тебя и, думаю, убедить, что Стэмфорд — рай на земле, чтобы тебе не терпелось туда перебраться.

— Но я не имею ни малейшего представления, как себя вести с ними.

— Как тебе хочется.

— Гарт, а чего ты хочешь? Я могу широко раскрывать глаза и с готовностью слушать, или быть холодной и презрительной, или вести себя по-дружески — чего бы ты хотел?

— Послушай, дорогая, ты же не играешь какую-то роль. Я просто хочу, чтобы ты была сама собой. Она взглянула на него, губы ее слегка приоткрылись.

— Я сделаю все, что в моих силах.

Их было трое, они ожидали в приемной президента, когда лимузин подкатил к административному корпусу лаборатории Фостера в Стэмфорде, городе, очень похожем на Эванстон, примерно в тридцати милях от Нью-Йорка. Здание из стали и стекла поднималось из вымощенной мраморными плитами площади, утопающей в море травы, с фонтанами и волнистыми клумбами хризантем, обрамляющими подъездную аллею длиной в полмили.

Женщины были одеты в шерстяные костюмы — синий, коричневый и зеленый. Они стояли в ряд в приемной, обшитой панелями из розового дерева. Неподалеку массивные кожаные диваны изгибались вокруг стеклянного столика, покоящегося на хромированных завитушках. Всюду на обширном пространстве ковра стояли прозрачные освещенные колонки, внутри которых были выставлены различные предметы, словно редкие драгоценности: подкожные иглы, капельницы, упаковки таблеток, бутылки с разноцветной жидкостью.

Женщины дали Сабрине и Гарту время, чтобы почувствовать благоговение перед этой ослепительной обстановкой. Гарт ничего не сказал. Сабрина знала, что на него не произвело впечатления такое тщательно поставленное великолепие. И действительно, он его почти не заметил. Его больше интересовала хорошо оснащенная лаборатория или даже устройство нового пищевого процессора, чем все розовое дерево Коннектикута.

Но она понимала, что хозяева надеются произвести впечатление на гостей, поэтому обвела взглядом всю комнату и пробормотала:

— Великолепно. Роскошно.

Женщины заулыбались и протянули ей руки, искоса поглядывая на Гарта, который оказался моложе и внешне гораздо интереснее, чем они ожидали. Когда его увлекали за собой их одетые в темные костюмы мужья, они сосредоточили свое внимание на Сабрине.

— Вот мы и встретились снова, — сказала одна из них. — Добро пожаловать в Стэмфорд. Это было для Сабрины полной неожиданностью. Стефания не была в Стэмфорде. Значит, эта женщина, наверное, приезжала в Эванстон. Почему же Гарт не упоминал об этом?

— Мы рады, что вы приехали к нам, — ответила она, однако после заметной паузы.

— Слишком много новых лиц, — сказала небрежно другая, придя на помощь Сабрине. — Конечно, вы помните Ирму Каллен…

— Президента, — быстро вставила Ирма Каллен.

— Она иногда останавливалась в Чикаго по дороге в Лос-Анджелес. — Спасительница Сабрины продолжала выкладывать подробности. — А я Фредди Пейн, вице-президент по финансам.

— Энджи Уорнер, — продолжила третья, — вице-президент по производству.

На этот раз Сабрина соображала быстрее и поняла, что они называют себя по должностям своих мужей. Она улыбнулась:

— Стефания Андерсен, профессор. Фредди Пейн ухмыльнулась, но слегка покачала головой в знак предупреждения. «Плохое начало, — подумала Сабрина. — Попытаюсь еще раз».

— Мы так ждали этой поездки.

— Да, — сказала Ирма Каллен. — Мы уже удивлялись. Вы откладывали ее так много раз.

— Нам хочется, чтобы вы полюбили наш город, — быстро вставила Энджи Уорнер. Низенькая и пухленькая, с ангельским личиком и ротиком-бутончиком миротворца. — Нам хочется, чтобы вы полюбили нас. Мы запланировали совершить небольшое путешествие по городу по дороге к дому Ирмы, где нас ждет ленч, а потом посетить школу и женский клуб, если вы не возражаете… если вам это удобно…

Сабрина склонила голову в знак согласия: как можно было не согласиться с Энджи Уорнер? Или любой из них в данный момент? Их мужья зарабатывали свыше трехсот тысяч долларов в год, ее муж зарабатывал тридцать пять тысяч. На их территории при их мерках власти и престижа Сабрина оказалась в невыгодном положении. Она сказала себе, что ей следует об этом помнить. Ирма Каллен провела их к своей машине, которая заскользила по широким мирным улицам, мимо двухсотлетних церквей, мимо зеленого луга, на котором когда-то разыгралось одно из сражений войны за независимость. Они въехали на подъездную аллею, ведущую к трехэтажному кирпичному особняку, к которому были пристроены новые комнаты, выступающие во все стороны. «Похоже на спятившего цыпленка, хлопающего крыльями», — подумала Сабрина. Ей очень не понравилась Ирма Каллен. Но ведь она — супруга президента, значит, следует выказать уважение.

Ирма Каллен была высокой и угловатой дамой с длинным подбородком и карими глазами, которые смотрели в разных направлениях, как будто каждому нет дела до того, да что смотрит другой. Это создавало трудности для окружающих, они никогда не знали, в который глаз смотреть во время беседы. Сабрина выбрала левый и оказалась в фокусе ее взгляда примерно в половине случаев. Такая женщина, чей вид заставлял окружающих нервничать и которая не отличалась терпением, не могла благожелательно отнестись к гостье, которая не только была молода и красива, но и вдобавок легкомысленно пошутила над званием своего мужа и, что еще хуже, забыла об их предыдущей встрече.

Однако у Ирмы Каллен был великолепный дом, отделанный с изысканным вкусом. Сабрина шла по комнатам, пораженная смешением двух стилей простоты: стройная мебель Шейкера и более массивная, но все же простая дубовая мебель начала века Филиппа Уэбба, тонированная зеленым, что было ее отличительным признаком, и украшенная лаковой кожей или выпуклыми серебряными узорами. Она провела по изящному узору на пианино.

— Уэбб, — прошептала она. — Как прекрасно. Ирма казалось изумленной и польщенной. На мгновение оба ее глаза попытались сфокусироваться на Сабрине.

— Откуда вам это известно?

— Я разбираюсь в мебели, — ответила Сабрина. — Работаю с антиквариатом.

— О! — воскликнула Энджи Уорнер. — Тогда вам понравится Силвермайн.

Сабрина вопросительно посмотрела на нее.

— Колония художников в Норфолке. Всего несколько миль отсюда. Мы ездим туда за покупками и завтракаем там, по крайней мере, раз в неделю. Фредди Пейн хихикнула:

— У меня такое ощущение, что Стефания далеко ушла от Силвермайна. Она, наверное, знает больше, чем любой из них. Даже больше вас, Ирма.

Сабрина встревожилась. Частная война. Она стала свидетельницей одной из стычек еще раньше, в машине.

— Меня зовут Фредерика, — сказала Фредди, объясняя свое имя. Она была высокой и яркой женщиной с густыми черными волосами, подстриженными ровной линией, с карими глазами под тяжелыми веками и черными бровями.

— Фредерика, от какого-то неизвестного французского предка. Но такое происхождение невысоко котируется в Стэмфорде. Лучше быть одним из пилигримов. Ирма — пилигрим, правда ведь, Ирма? Или, скорее, поскольку Ирма не могла так хорошо сохраниться, один из ее предков-пиратов был им. Ирма проигнорировала ее.

За ленчем ангелоподобная Энджи старалась поддерживать мир между Ирмой и Фредди. Поскольку на женщин распространялся ранг мужей, то Ирма, как президент, явно была главнокомандующим за столом и во всей общественной жизни. Однако она нередко позволяла Энджи сглаживать углы, заостренные ее нетерпимым характером.

Сабрина ела свою долю поджаренного грейпфрута и индейки по-флорентийски, забавляясь и наблюдая все ту же драму, тот же обмен быстрыми, короткими ударами кинжала, который обычно происходил и в их кругу в Лондоне. «Конечно, — подумала она, — такое происходит повсюду, даже в Эванстоне. Но я никогда не задумывалась над этим, потому что раньше не считала Эванстон чем-то большим, чем временное пристанище».

«Ничто, связанное с Гартом, не является постоянным». Она почувствовала знакомый укол боли. Ее задумчивость прервал голос Ирмы.

— Что? — спросила Сабрина. — Простите, я думала о другом.

— Я сказала, — отрывисто бросила Ирма, — что мы запланировали небольшой обед в клубе сегодня вечером, чтобы вы и ваш муж могли познакомиться со всеми нами. Вам следует знать, что мы здесь тесно связаны между собой. Многие из стэмфордских мужчин ездят на работу в Нью-Йорк каждый день, но мы чувствуем, что наши основные обязательства здесь. Лаборатория Фостера — наиболее престижное заведение в Стэмфорде, поэтому его лидеры также являются лидерами общины. Мы укрепляем Стэмфорд, мы не увозим свои деньги в Нью-Йорк. Это ответственность, которую мы с радостью берем на себя. Фредди считает это глупостью — у нее много друзей на стороне.

— Чьи мужья не руководители, — торжественно объяснила Сабрине Фредди.

— Но Фредди никогда не заходит слишком далеко, — продолжала Ирма. — Потому что мы все нужны друг другу, как вы поймете, когда ваш муж присоединится к нам. И с нашей помощью вы быстро научитесь быть одной из нас. Тот факт, что вам предстоит многому научиться, не должен вас смущать. Поскольку вы приехали со Среднего Запада, нельзя ожидать от вас знания обычаев. Сабрина слушала молча, широко раскрыв глаза, а Ирма продолжала:

— Наш стиль жизни понемногу просачивается и в остальные регионы страны. Разумеется, часто бывает так, что когда остальные начинают копировать нас, мы уже переходим к новому стилю жизни.

Энджи выглядела смущенной; Фредди подмигнула Сабрине. Сабрина упорно смотрела на четко очерченный рот Ирмы.

— Мы принимаем в качестве модели культурные центры Европы. Мы, например, обедаем позже, чем вы: в восемь часов, иногда даже в девять. Для детей, конечно, больше подходит шесть. Мы не едим на заднем дворе; мы не жарим шашлыки в клубах грязного дыма. Мы не носим цельнокроеной одежды, всяких там трико и комбинезонов. Мы поддерживаем бесплатные средние школы, как необходимые нашему городу, но мы не посылаем в них своих детей. У вас, безусловно, есть дети.

— Двое, — автоматически ответила Сабрина. Она была зачарована, почти загипнотизирована монотонным голосом Ирмы. — Мальчик и девочка.

— И вы растите их как добрых христиан?

— Мне кажется, мы растим из Клиффа футбольного форварда, — сказала Сабрина. — Насчет Пенни я пока не уверена.

Фредди рассмеялась, Энджи хихикнула. Ирма застыла, не донеся до рта чашку кофе.

— Те из нас, кого Господь наградил материальным благосостоянием, серьезно относятся к своим обязательствам.

— Все в порядке, Стефания, — весело сказала Энджи, сознавая, что Ирма поставила себя в дурацкое положение. Энджи не знала точно, в чем дело, возможно, в том, как Стефания узнала Уэбба, или в том, как она пристально и спокойно смотрела в лицо Ирмы, или в царственном повороте ее головы. Или в ее красоте, которая вызывала у Энджи простую и добродушную зависть, такую же, как и к женщинам, умеющим хорошо готовить или шить. Но в чем бы ни было дело, Энджи знала, что Стефания вовсе не сельская девочка, и не хотела, чтобы Стефания судила о них по тому, как обращается с ней Ирма.

— Ирма всегда такая серьезная с новыми людьми, но в нашей компании она очень веселая. Она играет в теннис и мне приходится потрудиться, чтобы не отстать от нее, а иногда мы водим ее на волейбольную площадку. Не часто, — добавила она честно с грустью, — но иногда.

— Мы не очень много играем в волейбол на Среднем Западе, — серьезно сказала Сабрина, наклоняясь вперед и обращаясь к левому глазу Ирмы. — Хотя прогресс уже привел теннис к нашему порогу. Однако мы много работаем, пытаясь научиться быть искушенными. Некоторые из нас время от времени одеваются в наряды Карла Логерфельда или Перри Эллиса. Иногда мы подаем на обед вино — «Монтраше» или «Бруийи», если подходит красное. А в последнее время самые смелые из наших хозяек начали подавать салат после закусок, а не перед ними. Разумеется, нам приходится очень много трудиться над этим. Но можете быть уверены, мы благодарны вам за все, чему вы позволяете у вас научиться.

Последовало долгое молчание. Энджи попыталась улыбнуться, но ее губы дрожали. Фредди сказала:

— Ну, черт меня возьми. Поделом тебе, Ирма. А впрочем, не важно. — Она повернулась к Сабрине. — Ирма рассказала нам, что вы — застенчивая маленькая домохозяйка из захолустья. Ирма, дорогая, вам следует отослать ваши первые впечатления в постель без обеда. Они вас очень подвели. — Она отодвинула назад свой стул. — Стефания, давайте выглянем на террасу.

Сабрина сидела неподвижно. «Черт! Ах, черт возьми! Что со мной случилось? Стефания беспокоилась бы о Гарте; она была бы тихой и вежливой и позволила бы жене президента почувствовать превосходство. Теперь я все испортила. Стефания действовала бы в интересах Гарта. Я же думала о себе. И зачем только я позволила этой глупой женщине вывести меня из терпения?»

— Стефания! — повторила Фредди.

Сабрина извинилась и последовала за ней через раздвижную дверь. Обе женщины сели на низкую кирпичную стенку, огораживающую террасу, вымощенную каменными плитами. Гигантские кадки из красного дерева с поздними розами и астрами стояли рядом с белой металлической мебелью, еще не убранной на зиму. За стеной команда садовников сгребала опавшие листья и сажала луковицы тюльпанов и гиацинтов на следующую весну. Другая команда накрывала брезентом плавательный бассейн, а третья сворачивала сетки на теннисных кортах. Это была мирная сцена достатка — настолько совершенная, как подумала Сабрина, как будто ее нарочно поставили, чтобы проиллюстрировать преимущества принадлежности к команде Фостера.

— Она может причинить вред, но по-настоящему не опасна, — сказала Фредди. — Если не давать ей над собой власти. Дело заключается в том, чтобы это понять. Она дура, которую следует принимать всерьез. Сабрина пожала плечами:

— Я бы приняла ее всерьез, но только если меня попросит Гарт.

Фредди удивилась:

— А зачем же еще вы здесь?

— Осмотреться. Чтобы на нас взглянули. Почему вы все считаете, что все уже решено? Разве нельзя подумать?

— Послушай, лапочка. Я не знаю, что тебе сказал твой муж, но он здесь не ради беседы. Это официальное собрание, чтобы мужчины обсудили детали работы и чтобы мы удостоверились, что твое сердечко трепещет от радости стать одной из нас. Насколько я слышала, вы переезжаете сюда после окончания этой учебной четверти.

Сабрина почувствовала, что ее предали. Гарт не сказал ей, что все решено. Действительно ли он согласился на эту работу, не обсудив ничего с ней? Они всегда все обсуждали.

— Эй, — сказала Фредди. — Все в порядке. Проигнорируй Ирму. Она только небольшая деталь пейзажа. Хотя я бы тебе кое-что предложила. Чтобы облегчить жизнь, когда вы переедете к нам, продолжай притворяться перед ней так же, как тогда в Чикаго. От тебя потребуется выполнить несколько обязательств: давать обеды с нужными гостями, несколько ленчей, организовать пару благотворительных мероприятий, несколько раз появиться по команде на приемах у Ирмы — придется с ней ладить. А остальное время можешь быть самой собой. Пока держишься в рамках приличий, можешь делать так, как пожелаешь, и с тем, с кем хочешь. Не такая уж плохая жизнь, знаешь ли.

— Знаю. — Сабрина встала и поправила юбку. Стефания справится с этим. Она сможет быть тем, что ждет от нее Ирма, не выходя из себя, но и не затерявшись в их маленькой группе, как Энджи и даже Фредди. Стефании понравится жить здесь. Сабрина поблагодарила Фредди:

— Вы дважды спасли меня, я вам очень признательна. Но теперь, думаю, мне надо самой исправлять положение.

Вернувшись в столовую, она принесла извинения:

— Так нехорошо с моей стороны… слишком много новых впечатлений… ленч был великолепен… беседа такая приятная…

Ирма поднесла руку к безупречно гладким волосам и пригладила их.

— Мы принимаем ваши извинения. Мой муж полагает, что ваш муж будет ценным приобретением для лаборатории. А теперь не совершить ли нам небольшое путешествие?

Они объехали город, осмотрели новую школу, посетили больницу, в которой Ирма была главой добровольных помощников, остановили машину на берегу Лонг-Айленда и понаблюдали за парусниками, напомнившими Сабрине о доме. Затем вернулись к главному зданию лаборатории Фостера, захватили Гарта и прочих мужей и отправились обедать в клуб, чтобы Сабрина и Гарт могли познакомиться с теми людьми, которых обязаны, были знать.

Позже, когда лимузин вез их к отелю «Плаза» в Нью-Йорке, где они проведут ночь, прежде чем сесть на утренний самолет, на Чикаго, Гарт взял Сабрину за руку.

— Кормили, поили и говорили комплименты. На ужин утка. А ты что ела?

— Индейку. Пересушенную, потом утопленную в соусе.

— А на обед омар. А что у вас было на десерт?

— Ореховый мусс с малиновым пюре.

— Как ты думаешь, профессора всегда так питаются, когда приезжают в Коннектикут?

— Как ты думаешь, их жены всегда выслушивают лекцию о том, как отсталые жители средних штатов могут освоить красивый стиль жизни Восточного побережья, когда приезжают в Коннектикут?

— Это интригует. Кто читал лекцию? Она описала ленч, не пытаясь себя оправдать.

— Я тебе ничуть не помогла. Но если Фредди была права и ты уже решил…

— Не решил. — Гарт по-прежнему держал ее за руку. Теперь он прикрыл их руки второй рукой и повернулся к ней лицом. — Я согласился приехать сюда, потому что считал, что это нам необходимо. Я никогда не стал бы принимать решения без тебя. Мне кажется, — осторожно продолжил он, — что, дав по Ирме Каллен залп из обоих стволов, ты, возможно, говорила, что не хочешь моего согласия на эту работу.

Сабрина закрыла глаза. Вся ложь, все обманы, вся вина и неразбериха чувств последних пяти недель воздвигли между ними стену, которую она не могла разрушить. «Любимый мой, я хочу помочь тебе. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Но я должница перед Стефанией». Ее руке было тепло между его двух рук.

— Гарт, это твое решение. Я не могу принять его за тебя.

Усталый и подавленный, он убрал руки. Если ей теперь все равно, что он будет делать, значит, она не планирует будущего. И все же она любит его. Он видел это по ее лицу, слышал в ее голосе. Она любит его.

Но она все равно отталкивает его. Они так часто приближались к теплу, к любви, к разделенным чувствам — и она отступала, отворачивалась. Все эти упущенные возможности поговорить… Как будто она боится, что если прислушается к нему, то поддастся — его уговорам или своим чувствам — и не сможет самостоятельно принять решение, уйти или остаться. Как, черт подери, может мужчина с этим бороться? А он, конечно, намерен бороться. Он сказал ей тогда в саду, что смирится с ее решением. Но это абсурдно. Гарт будет бороться за то, чтобы удержать ее. Но пока он не поймет, почему она специально отстраняется от него, почему она отказывается его любить, почему она не перестает зорко следить за детьми, он не сможет решить, с чего начать, или предвидеть, чем все кончится.

Остаток поездки они провели в молчании, молча поднялись в лифте в забронированный для них номер. Сабрина стояла у окна и смотрела на окружавшие темные кроны Центрального парка, горящие окна зданий, которые никогда не спят. Гарт запер дверь.

— Мне не нужна эта работа, — отрывисто сказал он. На круглом столике бутылка шампанского выглядывала из ведерка со льдом, привязанная к горлышку карточка желала им от имени Калленов приятно провести вечер. Гарт осторожно вытащил пробку. — Даже если она означает омаров каждый вечер и шампанское на сон грядущий.

— А почему бы и нет? — спросила она. Он наполнил два высоких узких бокала и вручил ей один из них.

— Когда мы с тобой последний раз были в гостиничном номере? — вслух подумал он. «Мы никогда не были в гостиничном номере». Она присела на край кушетки, обитой полосатым шелком.

— Давно. А почему тебе не нужна эта работа?

— Потому что единственное, о чем сегодня говорили хозяева дома, — это рынок, потребитель, количество долларов на час исследовательской работы, прибыль от инвестиций. Потому что для них генная инженерия означает продукт, как будто я буду руководить группой шеф-поваров, изобретающих новые хлопья для завтрака. Они хотят только зарабатывать деньги. А я хочу исследовать и учить. Я не желаю объяснять, почему я следую перспективному направлению исследования, хотя от него нельзя будет ждать результатов в течение многих лет. Если они вообще будут. Потому что я не могу рассматривать проблемы генетики, а видеть за ней прибыль корпорации и декларации о затратах без прибыли. Потому, черт побери, что я тут не свой. Еще шампанского? Фирма платит.

Сабрина протянула свой бокал. Он наполнил его и сел в глубокое кресло около другого конца кушетки.

— Еще два обстоятельства, — продолжал Гарт. — Первое, как я уже говорил раньше, ты тут тоже не своя. Может, когда-то и была или считала, что была, но теперь — нет. Два или три месяца назад ты не накинулась бы на Ирму Каллен. Когда она была в Чикаго прошлой весной, ты обращалась с ней так, будто она — родная сестра королевы Англии. С тех пор ты изменилась.

Он замолчал, но Сабрина не воспользовалась его молчаливым предложением.

Гарт не мог заставить себя посмотреть на нее. Никогда он так остро не ощущал ее близости или того, как она от него отдалялась, когда замыкалась в молчании. Он осушил свой бокал.

— И больше всего мне нравится в этих переменах то, что ты можешь поставить на место надутую провинциальную королеву-мать вроде Ирмы Каллен и не бояться, что потом она будет не любить тебя или меня. Что означает одно из двух. Ты намного больше уверена в себе, чем раньше…

Сабрина наблюдала, как в ее бокале стремительно всплывают пузырьки.

— Или?

— Или ты решила, что тебе абсолютно наплевать, что я делаю, и что со мной происходит. Или с нами.

В комнате стало тихо. Мягкий свет настольной лампы бросал блики от тающего льда в ведерке для шампанского и от темно-зеленой бутылки, которую Гарт наклонил над их бокалами. Остальная часть комнаты оставалась в темноте. Через открытую дверь была видна спальня, где горевшая лампа освещала кровать, которую горничная разобрала на ночь, оставив в центре каждой подушки шоколадку в золотой обертке. Рядом стояли их два дорожных чемоданчика, прикасаясь, друг к другу, как любовники.

В течение тех пяти недель, которые Сабрина провела здесь, они не были одни, вдали от детей. В приглушенной тишине она остро ощущала присутствие Гарта: настолько сильно, что казалось, чувствовала кожей его прикосновение, хотя он был от нее футах в десяти. Она видела каждую черточку его лица, хотя и не смотрела на него. Ее губы ощущали прикосновение его губ, хотя они не целовались уже три дня, с того момента в прихожей, дома, когда она вырвалась из его объятий в панике любви и вины.

«Он стал частью меня».

— И, наконец, — сказал он, когда она не отозвалась, — мне предложили место директора Института генной инженерии в университете средневосточных штатов, который должен быть построен к этой весне и открыться к началу следующего года.

— Гарт! — Она подняла засиявшие глаза. — Чудесно! Это должно быть твоим главным делом. Единственным делом. Все остальное не имеет значения. Правда?

— Могло бы иметь.

— Почему ты не сказал мне? О, теперь я знаю, о чем говорила Вивьен, когда я вчера отвезла к ним Пенни и Клиффа. Она велела поздравить тебя от ее имени. Я думала, она говорит о том, что твой комитет заключил с ней контракт, чего добился ты. Но она имела в виду другое: она знала о твоем назначении.

— Она знала, что мне предложили это место. Я еще не дал согласия.

— Но почему же? Разве это не именно то, что тебе нужно?

— Я не знаю, то ли это, что нужно тебе. Оклад будет примерно две трети от того, что будет платить Фостер, и гораздо меньше, если прибавить к этому премии, командировочные, машину компании, членство в клубе — все дополнительные блага, о которых в университетах не слыхивали. Я знаю, как тебя беспокоят деньги — наверное, достаточно сильно, чтобы считать Ирму Каллен терпимой.

— Но все доводы, которые ты высказал против…

— Я сказал, что не хочу соглашаться. Но если ты хочешь, чтобы я это сделал, если ты будешь со мной…

— Но тебе это будет отвратительно. Он пожал плечами.

— Многое. Я буду сосредоточиваться на исследовании и научусь мириться со всем остальным. — Он наклонился вперед в своем кресле. — Стефания. Выслушай меня. Я люблю тебя. Я не могу себе представить жизнь без тебя. Все, что я делаю, не значит абсолютно ничего, если я не могу принести это домой, к тебе. Если не могу окликнуть тебя по имени и услышать твой ответ. Если я не могу заснуть вечером, зная, что, когда утром открою глаза, ты будешь рядом со мной. Все ощущение чуда, связанное с моей работой, исчезает, когда я смотрю на то чудо, которое воплощаешь собой ты. Открытия есть, даже возбуждение есть, но все это пусто, ничего для меня не значит без тебя. Неужели ты не понимаешь? Неужели ты не догадываешься, что я готов на все, лишь бы твоя жизнь была по-прежнему переплетена с моей? Если ты попросишь меня согласиться на эту работу…

— Не попрошу. Я не хочу, чтобы ты на нее соглашался. Конечно, я не хочу, чтобы ты на нее соглашался. Он серьезно взглянул на нее:

— Я не понимаю, что это значит.

«Это значит, что я тебя люблю. Я тебя люблю. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Я хочу, чтобы ты поступал так, как лучше для тебя, даже если я уйду, даже если никогда не разделю этого с тобой, никогда не буду с тобой, когда ты будешь просыпаться по утрам».

Гарт смотрел, как шевелятся ее губы, как на глаза набегают слезы. Он пошевелился, желая подойти к ней, но заставил себя ждать.

— И я не понимаю, что значат твои слезы, — резко произнес он.

Сабрина закрыла лицо руками и дала волю слезам. Она удерживала их так давно, что теперь они принесли облегчение и какое-то странное торжество. «Я ничего не могу поделать. Мне так жаль, но я ничего не могу поделать. На большее я не способна. И я очень старалась».

— Что они значат? — повторил он. Гарт подошел к ней и отвел ее руки от лица. Оно было залито слезами, и губы ее дрожали, а глаза сияли, как тогда утром, когда он проснулся и застал ее незащищенной.

— Что я тебя люблю, — сказала она, наконец, отпустив на свободу эти слова, и его руки обхватили ее, заключив в объятие, такое надежное, что она, наконец, почувствовала, что нашла свой дом.

Он хотел, было поднять ее, но она покачала головой. Она разделит все с ним, это ее решение, а не только его. Они вошли в спальню и раздели друг друга: торопясь, прикасаясь к коже, которую обнажили, как ребенок исследует что-то новое, чтобы убедиться в том, что это настоящее, что это принадлежит ему.

Гарт вынул гребни из ее волос, и тяжелые волны рассыпались по плечам, бронзовые в неярком свете. Он смотрел на ее стройное тело и проводил руками по чистой шелковой коже, как будто никогда прежде не видел. Ее пышная грудь поднялась к нему, и голову она держала высоко и гордо, когда он любовался ею. «Я часть нас, — говорили ее глаза, — и моя красота больше, потому что ты меня хочешь».

Он опять обнял Сабрину, ощущая ее мягкое тело руками, животом и ногами, и тепло ее тела слилось с его теплом. Они обнимали друг друга, наслаждаясь своим желанием, потому что теперь они знали, что оно будет удовлетворено. Наконец он наклонил голову к поднятому на встречу ему лицу и поцеловал ее, ощутив прохладу шампанского в тепле ее рта.

— Мой любимый, — прошептала Сабрина у его губ. Они лежали на постели, и весь вес Гарта был на ней. Он поднял голову, и его глаза, темные и пристальные, встретили ее взгляд, более глубокий, чем он раньше думал, с голубым пламенем в глубине.

— Любимая, — пробормотал он. — Моя вновь обретенная любовь.

Комнату заливал блеск ее тела. Он закрыл глаза, но этот свет не исчез, и он понял тогда, что он везде, что, вновь найдя свою жену, он нашел свет и жизнь и что они — часть его, как и она.

— Да, — сказала она и со страстью, которую они так долго сдерживали, он погрузился в нее. Она обернулась вокруг него — одно тело, один кипящий поток крови.

Шоколадка в золотистой фольге лежала раздавленная на подушке. Гарт осторожно развернул ее, и Сабрина губами взяла ее у него из руки.

— А где твоя? — спросила она, и они принялись ее разыскивать, пока, наконец, не обнаружили вторую на полу, куда она свалилась.

— Но я все еще голоден, — сказал Гарт, слизывая сладость с ее пальцев. — Что мы потребуем принести в номер?

— Нектар. Яйца малиновки. Лепестки роз в росе. Гарт набрал номер:

— Шампанское, омлет, салат. И грейпфрутовый шербет. Сабрина смеялась:

— Грейпфрутовый шербет?

— Я забыл тебе сказать. Новая страсть, которую я открыл в Калифорнии. Яйца малиновки готовят полчаса. Я хочу еще раз любить тебя.

— Да.

«Наши совместные годы — эти часы. Это все, что у нас есть». Гарт склонился над ней, целуя ее губы, но она положила руки ему на грудь и твердо его отстраняла, пока он не лег на спину, и тогда она стала целовать его. Ее губы, дрожа, скользили вдоль его шеи, по заросшей темными волосами груди; мягко, неспешно задержались на его гладком, подтянутом животе. Она удобно свернулась рядом с ним, оперевшись руками о его бедра, и на секунду подняла голову, встретив его затуманившийся взгляд, приказав ему глазами и сильными руками лежать, не двигаясь и позволить ей дать ему наслаждение. Ее язык неспешно ласкал конец его пениса, поднятого к ней, а потом она медленно взяла его в рот, направила вдоль языка, в горло… Он наполнил ее: гладкий, твердый — мощная, упругая сила, в которой пульсировала жизнь, и Сабрина ощутила ликование, свободу и такую дарственную любовь, какой никогда прежде не знала.

Гарт застонал, когда волны удовольствия захлестнули его расширяющимися кругами, и подумал, что вот еще нечто новое, что она дала ему впервые после столь долгих лет, и представил, что мог бы окунуться в нее, утонуть в нежности и силе ее рта. Он почувствовал потребность подарить наслаждение ей и, высвободившись из ее рта, уложил ее рядом с собой.

Он поцеловал ее губы, проследил губами контуры ее лица, изящную линию стройной шеи, округлые груди, тяжело лежавшие у его щеки, и взял в рот один за другим ее соски, пока они не напряглись у него под языком.

Медленно, медленно его губы двигались вдоль ее тела, впитывая аромат шелковистой кожи, осыпая поцелуями ее сияющую белизну, оживавшую под его прикосновением — вдоль живота к завиткам волос, к теплой, податливой плоти, затрепетавшей при его приближении. Сабрина запустила пальцы в его густые темные волосы и раздвинула ноги, ощущая, как он берет ее языком и губами. Все ее чувства сосредоточились на одном. И тут внезапно, яростно он просунул язык глубоко внутрь, овладев ее пульсирующим темным центром, пока он не сжался, замерев над узкой бездной, а потом рванулся, безудержно затрепетав, когда она вскрикнула и задрожала под его руками.

Когда она открыла глаза, он ей улыбался. Ее губы произнесли безмолвное «О!», и она ответила ему улыбкой.

— Любимый… — начала Сабрина, но тут раздался стук в дверь и жизнерадостный голос возгласил, что их заказ доставлен. Гарт вскочил с кровати.

— Болван, — пробормотал он. — Если у него столько энергии в три часа утра, то почему он не поет нам серенады по-итальянски? Знаешь что? Я забыл взять с собой халат.

Он взглянул на Сабрину, сидевшую по-турецки на постели, с сияющим лицом, смеющуюся.

— Держи, — сказала она, протягивая ему покрывало. Делая из него тогу, он начал хохотать вместе с нею, и их смех наполнил комнату.

Ничего не было решено, но все изменилось. Сабрина сидела у иллюминатора самолета, глядя на громоздящиеся облака, как это было всего сутки назад, и понимала, что игра окончена. Ей придется уехать сегодня же. Она получила свое мгновение любви, и с этого момента все в ее жизни будет иначе благодаря этому мгновению, но как бы она ни возвращалась мыслями к прошедшим суткам, они ей не принадлежат: они — Стефании.

То, что в середине сентября началось как беззаботная проделка, к концу октября переросло в сложную сеть страсти, преданности и желания. Что невозможно для Гарта и Сабрины, но жизненно необходимо для Гарта и его жены. И даже если бы Сабрина хотела забыть об этом, она не смогла. Потому что жена Гарта была ее половиной.

Рядом с ней Гарт отрицательно покачал головой в ответ на предложение стюардессы принести журналы и откинулся на спинку сиденья.

— Трудно поверить, как много произошло со времени твоей поездки.

Она стиснула руки на коленях и повернулась к нему, разрешив себе пристально вглядеться в его залитое ярчайшим светом солнца лицо, чтобы запомнить все морщинки, расходящиеся из уголков его темных глаз, резкие скулы и большой рот, ямочку на подбородке, седину в темных волосах надо лбом.

— Поворотный момент, — размышлял он. — Ты знала, что так будет? Или ты просто убежала, а потом осознала, что это может оказаться первым шагом за дверь? По-моему, именно так. А потом ты вернулась и так во многом старалась быть другой, как будто приняла твердое решение обновить наш брак, заставить меня увидеть, что с нами происходит. Я довольно давно хочу сказать, как я благодарен тебе, хотя ты не можешь этого не знать. Я хочу, чтобы ты поняла, я осознаю то, что ты сделала, понимаю, как трудно меняться, как сильно ты старалась. И ведь это ты все сделала. Я не знал как. Я даже не знал, что надо делать. Гарт поймал ее руку.

— Кое-что из этого я пытался сказать тебе вчера вечером. Наверное, большую часть ты уже и так знаешь. А сейчас я хочу сказать, что больше не дам тебе ускользнуть. Ты научила меня… Стефания, что такое? Что случилось?

Она наклонила голову.

— Я не знаю. У меня неожиданно закружилась голова. Ты можешь попросить чашку чая?

Он вызвал стюардессу, а Сабрина откинула голову на спинку кресла.

— Спасибо.

У нее дрожал голос — и все тело дрожало. «Что со мной случилось? — испуганно подумала она. — Это не Гарт, что-то еще. Что-то произошло, что-то ужасное, а я не знаю что…» Протянув руки, чтобы поставить поднос перед ней, Гарт ощутил, как сотрясается ее тело.

— Господь милосердный, что такое? Стефания, милая, что я могу?..

— Не знаю, — прошептала она, зарываясь лицом ему в плечо. Гарт обхватил ее обеими руками, крепко прижимая к себе, пока стюардесса не принесла чай.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила она. — Одеяло?..

— Наверное, нет, — ответил Гарт. Он осторожно высвободился. — Стефания, сможешь выпить немного чая? Она кивнула и взяла чашку обеими руками, отпив немного обжигающего горячего напитка. Гарт взглянул на часы.

— Половина двенадцатого — через полчаса приземлимся. Пенни и Клифф будут в аэропорту вместе с Вивьен, ты знаешь.

— Да. Подожди несколько минут.

Дрожа, Сабрина пила горячий чай. Пока Гарт доливал ее чашку, она в иллюминаторе увидела вдали самолет, летящий в противоположном направлении.

Она заставила себя подумать о Гарте и о том, что он говорил ей, когда началось головокружение. Теперь она поняла, почему он не разгадал обмана. Гарт — опытный ученый, внимательный наблюдатель, женатый на одной и той же женщине в течение двенадцати лет, не догадался, что живет с близнецом своей жены. Он убедил себя, что она сознательно меняет свое поведение, чтобы спасти их брак.

Если бы они со Стефанией написали сценарий, чтобы обезопасить себя, они не смогли бы придумать лучшего.

Ей надо уехать. Сегодня же. А это значит, надо позвонить Стефании, сказать ей, чтобы она села на первый самолет, но Стефании нет. Стефания на яхте Макса. До пятницы или субботы. «Я не могу остаться так надолго. Я не могу так поступить ради всех нас. Но и просто исчезнуть я тоже не могу».

Она закрыла глаза. Ей придется остаться еще на несколько дней. Стефания позвонит, как только вернется на Кэдоган-сквер, и в понедельник они встретятся в аэропорту Чикаго и, повторив процедуру, которую так весело устроили в Китае, обменяются одеждой и сумочками, передадут обручальное кольцо, сменят ключи от дома. И все кончится.

«Все кончится». Эти слова звенели у нее в голове. Они повторялись на фоне взволнованных приветствий Пенни и Клиффа в аэропорту, эхом звучали на фоне всех домашних звуков: хлопнула дверь, Клифф уронил противень с печеньем. Пенни кричит ему, чтобы он сейчас же убрал эту гадость, Гарт переходит из комнаты в комнату, что-то говоря о ставнях… Они повторялись на фоне шипенья бифштексов, которые Сабрина жарила на обед, на фоне клокотания кофейника, на фоне историй, которые рассказывали Пенни и Клифф по очереди: ничейная кошка, школьный конкурс, планы карнавала в День благодарения…

«Все кончится» повторялось на фоне звона посуды, когда ребята убирали на кухне, на фоне телефонных звонков, на фоне слов Гарта, что это звонят по междугородной. С ней хочет поговорить кто-то, кого зовут Брукс Вестермарк.

И неумолимое эхо замолчало, когда голос Брукса на той стороне океана тяжело выговорил:

— Миссис Андерсен… Стефания…

И со слезами сообщил ей, что они только что узнали новость: яхта Макса Стуйвезанта взорвалась где-то в Средиземноморье и затонула примерно в половине двенадцатого по чикагскому времени. Все кто находился на борту, включая ее сестру, леди Сабрину Лонгворт, погибли.