Передача «Финансовое обозрение» вышла на экран в первой декаде января. Когда до начала эфира оставались считанные минуты, Сибилла, несмотря на то, что долго готовилась с психологом, сидела за столом, словно оцепенев. Сердце ее колотилось как бешеное, и ей казалось, что оно вот-вот остановится. «Меня, наверное, сейчас хватит удар, и я отправлюсь на тот свет раньше Квентина. Но это не входит в мои планы, поэтому нужно держать себя в руках», – думала она. Кто-то подошел и протянул ей микрофон, и она, пряча шнур за свой жакет, собственноручно пристегнула его к лацкану пиджака, потому что терпеть не могла, когда кто-нибудь дотрагивался до нее руками.

– Три минуты, – сказал помощник режиссера через наушники.

Сжимая влажные ладони под столом, Сибилла кивнула головой в знак готовности. Зубы ее были сомкнуты, а рот пересох от волнения.

На мониторе она видела, как под звуки музыкального сопровождения появилась заставка, которую она придумала для вступления, где человек-невидимка, держа в руке толстую черную авторучку для мужчин фирмы «Монблан», размашистым почерком выписывал на экране название передачи: «Финансовое обозрение».

Режиссер поднял ладонь руки, чтобы ей было заметнее, когда пойдет счет последней секунде. Диктор объявил о начале передачи, на камере зажегся красный огонек, и Сибилла Эндербай вышла в эфир.

Вся в испарине от волнения, она читала текст телесуфлера; глядя прямо в объектив, она пыталась улыбаться камере, как лучшему другу. Валери однажды говорила о том, как необходимо «влюбиться в камеру», чтобы выглядеть на экране искренней. Даже теперь, после более чем шестимесячных занятий с репетитором, она так и не поняла, как этого можно добиться.

Получасовая передача показалась Сибилле вечностью. Позже она с трудом вспоминала, что же происходило в течение этих тридцати минут. В памяти осталось, как она, с помощью спутниковой антенны, интервьюировала одного финансиста-растратчика, сбежавшего из страны и скрывавшегося в Югославии, в роскошном загородном особняке; как специалисты давали рекомендации по поводу того, какие ценные бумаги следует покупать и продавать; она помнила, как читала сопровождающий текст о финансовых новостях в мире во время демонстрации клипов. Последние минуты передачи прошли, как во сне.

– Замечательно, Сибилла! – воскликнул режиссер по окончании передачи, когда на экране появились коммерческие ролики.

В приливе радостного возбуждения она подумала, что наконец-то добилась своего и продемонстрировала всем свои способности.

– Прекрасно, – снова повторил режиссер. Он суетился возле нее, стараясь убрать тянувшийся сзади нее провод. – Никогда не видел, чтобы такое количество новостей было втиснуто в рамки одной программы. Передача ни на минуту не снижала темп и при этом оставалась интересной. Какая прекрасная мысль была использовать сюжет об этом парне из Югославии! И как тебе только удалось уговорить его дать интервью?

Понемногу радостное настроение Сибиллы стало улетучиваться. Она вдруг поняла, что все говорят о передаче и никто – о ней.

– Прекрасная передача, – сказал один из кинооператоров, в то время как Сибилла пыталась отстегнуть свой микрофон.

Но когда, проходя мимо второго кинооператора, она услышала фразу «передача пролетела прямо на одном дыхании», у нее опустились руки, и настроение вконец испортилось.

– Это замечательно, – похвалил Сибиллу редактор, встретившись с ней в коридоре.

– Ты действительно очень удачно подобрала и скомпоновала сюжеты для передачи, – заметил помощник режиссера, встретив ее, когда она выходила из отдела последних новостей.

– Для первого раза неплохо, – сказал Эндербай, встречая Сибиллу на пороге ее офиса.

– Что-нибудь было не так? – спросила Сибилла.

– Почему ты спрашиваешь? – ответил Эндербай.

– Я просто не знаю. Все ходят вокруг да около. Каждый считает своим долгом сообщить мне, какую замечательную передачу я сделала, но никто и словом не обмолвился о том, как я справилась с ролью ведущей.

– Вот ты о чем, – сказал он, положив ногу на ногу. – Я полагаю, что они заметили что-то неладное.

– Что? Что они заметили?

– То… Тебе еще рано выступать в роли ведущей. Я тебе это говорил.

– Что это, черт возьми, значит?

– Значит то, что ты слышала. Ну ладно, детка, хватит валять дурака. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Ты не умеешь вести передачу, по крайней мере, пока не научилась. Вот если кому-нибудь понадобится ведущая, читающая текст так, как это делаешь ты, твоя кандидатура будет первой.

– Как я читаю?

– Ты читаешь так, как будто присутствуешь на панихиде. Как учитель, читающий нотации неудачникам и слабоумным. Ты не беседуешь, ты постоянно что-то объясняешь. Ты хотела получить прямой ответ – ты его получила. У тебя совершенно нет контакта с телезрителем. Ты ведешь себя так, как будто бы его вовсе не существует. Ты улыбаешься, в то время как глаза твои остаются холодными. На экране я вижу жесткую, без каких-либо признаков женственности функционерку с ледяным взглядом. Все дерьмо, Сиб, вместе с твоим репетиторством…

– Не называй меня, Сиб! Сколько тебе раз можно говорить об этом?

Пожав плечами, он продолжал:

– Когда-нибудь ты чуть-чуть оттаешь, и у тебя все получится. Это именно то, над чем тебе придется поработать, начиная уже с завтрашнего дня. Может быть, ты и научишься тому, как надо это делать. Ну, а пока этого не произошло, придется подыскать другого ведущего.

– Но что мне сейчас делать?

– Никто тебя не ограничивает во времени. Поработай над собой еще немного, а потом посмотрим, что из этого получится.

– Какой срок?

– Шесть месяцев. Это больше, чем я давал когда-либо и кому-либо из нанятых мною на работу людей. И вообще думай об этом поменьше: мне не нужна в постели телезвезда, и мне все равно, будешь ты появляться на экране или нет, я тебя и без того люблю. Чертовски глупо получается, однако: великолепный продюсер – и заниматься такой ерундовой работой, как ведущий. Чушь какая-то.

– А для меня не чушь, – ответила она, переходя на шепот. – Я попытаюсь еще раз.

Эндербай встал и, крепко обняв ее, сказал:

– Иногда бывает, что ты своими амбициями и жадностью выводишь меня из терпения, но иногда я просто в восторге от тебя. Рядом с такой молодой и сексуальной женщиной чувствуешь себя полным сил, и даже умирать не хочется. Тебе повезло, что ты встретилась со мной; не многие мужчины моего положения и возраста смогли бы найти с тобой общий язык.

– Это не везение, а умение, – постаралась отшутиться Сибилла. – Я всегда искала сильного мужчину, и я его нашла.

Все очень просто: в ее неудаче виноват Ник. Она ведь почти умоляла его приехать в Нью-Йорк по случаю премьеры новой ее передачи, но он отказался, сославшись на занятость. Ему следовало быть здесь, рядом с ней, чтобы она могла видеть его дружеские глаза и чувствовать его поддержку, тогда она, несомненно, лучше бы справилась со своей первой ролью. Он виновник ее провала! Ник и Валери, вечно они делают ей гадости.

– Ну, а сейчас что случилось? – забеспокоился Эндербай. – Опять ты о чем-то задумалась. Мне всегда очень трудно понять, что ты в такие минуты обмозговываешь, но я догадываюсь, что это не очень приятные размышления.

– Я думаю о том, что нам лучше поехать домой и переодеться. На девять часов у нас назначена встреча с супругами Дурхэмс в отеле «Плаза».

– Дурхэмс? Какие еще, к черту, Дурхэмс?

– Понятия не имею. Ты сам назначил встречу, сказал, что посидим с ними на благотворительном вечере, посвященном сбору средств для лечения раковых заболеваний.

– Да, это нужно. Сама она является организатором этого фонда, а он собственником небольшой телевизионной станции. Такой страшный зануда, но она чертовски красивая женщина. Давай пораньше приедем сегодня домой.

– Хорошо, – привычно ответила Сибилла. – Пока мы там будем находиться, выйдут свежие выпуски газет, и мы почитаем, что там напишут о моей передаче.

– Какая ты скорая! Отзывы о передаче появятся только в утренних публикациях. Выбрось ты из головы эту передачу! Завтра будет полно времени для знакомства с отзывами.

Сибилла ничего не ответила. Лучше уж оставить за ним последнее слово, чем спорить с этим не желающим понять ее упрямцем. У нее сложилось мнение, что они общались с ним гораздо больше всех остальных женатых людей; они обсуждали даже дела телестанции, уже Созданные и перспективные передачи, переустройство их апартаментов – исключительно всех комнат, кроме спальни Эндербая, которую, по его настоянию, оставили в прежнем виде. Они также обсуждали своих знакомых.

Эндербай любил посплетничать. Он поносил каждого, кто попадался ему на язык, и делал это, изощряясь в ядовитых выражениях, подобных тем, которые Сибилле довелось уже однажды слышать во время их совместного посещения галереи и в то первое ночное свидание. Рассказы его изобиловали историями столетней давности о семейных междоусобицах и брачных союзах, о банкротствах и разводах, убийствах и самоубийствах, о судебных разбирательствах и даже иногда о счастливых браках. Но добрым рассказам он посвящал очень мало времени, поскольку они были не по нутру его злобной натуре.

Он нашел в Сибилле родственную душу; это и сделало брак этих двух злобствующих людей вполне сносным. И, кроме того, она получала огромное удовольствие от его лившихся как из рога изобилия извращенных характеристик. Вскоре после того, как она познакомилась с его окружением и с теми людьми, общение с которыми у него было редким, она стала платить ему той же монетой. К тому времени, когда стаж их семейной жизни составил год, они, бывало, забегали домой на минутку, чтобы переодеться для очередного выхода в свет и между делом посудачить о тех, с кем довелось встретиться за день. Ну а уж после возвращения с вечеров, благотворительных встреч и вернисажей у них появлялось гораздо больше пищи для перемывания костей. Часто Сибилле удавалось перехитрить Эндербая, разговорив его до такой степени, что он после долгих пересудов утомлялся, и единственным его желанием было добраться до постели и поскорее уснуть. Она, подобно Шехеразаде, цинично думала: пусть муж слушает мои длинные и нудные истории – по крайней мере, он побыстрее уснет и оставит меня в покое.

Если сплетни занимали их время от времени и лишь придавали вкус их совместной жизни, то вращение в светском обществе было самой жизнью, необходимой для существования этой пары. Сибилла просто обожала светскую жизнь Манхэттэна и все, что с нею связано. Только из-за одного этого она бы осталась с Эндербаем навсегда.

Она не покупала себе много одежды, и поскольку научилась не обращать внимания на ярлыки с ценами, ее уже знали во многих магазинах и дизайнерских студиях, поэтому перед ней был обширный выбор. Сибилла наняла на работу консультанта, дававшего ей советы относительно цветов, которые ей шли, одежды, которую следовало носить, косметики, которой следовало пользоваться, прически и драгоценностей, которые были ей к лицу. Рано по утрам она посещала гимнастический зал и начала играть в теннис. Во Флашинге она отыскала клуб, где вновь занялась стрельбой по тарелкам. Ей нравилось, сжимая в ладони пистолет, целиться в мишень, вытянув руку, держа при этом корпус тела совершенно прямо. В своих новых туалетах она чувствовала себя выше и стройнее. Впервые за все время она выходила из дома днем и вечером, не раздражаясь, как раньше, от того, что все, казавшееся ей таким красивым в ее спальне, совершенно не смотрелось за порогом ее дома. И по тому, какими восхищенными взглядами ее провожали встречные женщины, она догадывалась о том, что на ней были изумительные наряды.

Каждый вечер они возвращались домой слишком рано, так как вечно уставший Эндербай, прежде чем удалиться в свою комнату, проводил некоторое время в постели Сибиллы. И все равно – Сибилла вела светский образ жизни. Они питались экзотическими продуктами, которыми она очень любила себя побаловать, они вращались среди богатейших людей во время демонстраций модной одежды и театральных вечеров; они участвовали в благотворительных балах бок о бок с парами, которые, благодаря таким мероприятиям, собирали сотни миллионов долларов пожертвований на лечение очередной очень распространенной в текущем году болезни.

Эндербай танцевал самозабвенно, постоянно дергая руку партнерши вверх и вниз, прогибая назад ее тело и неожиданно начиная кружить или хватать ее за обе руки так, чтобы они не расцеплялись, когда танец требовал оборота вокруг себя. Нелегко было уловить эксцентричную манеру его танца: когда он делал длинные па, ни его партнерша, ни часто даже он сам, не знали, что он дальше выкинет. На танцевальной площадке он развивал такую скорость, что остальные предпочитали уступить ему место, когда видели Эндербая, стремительно движущегося вперед с ошарашенной партнершей.

Сибилла терпеть не могла танцевать с Эндербаем. Постоянно ощущая на себе взгляды окружающих, она чувствовала себя выставленной на посмешище, жертвой фиглярства собственного мужа. Поэтому она охотно, невзирая на личности, принимала приглашения на танец от других мужчин. Она танцевала с мужчинами, которых ненавидела и презирала, с мужчинами, огромное брюхо которых держало ее на почтительном расстоянии во время танца, а также с теми, кто, еле шаркая ногами, мог только топтаться среди зала, разговаривая о бизнесе. Однажды она все-таки нашла партнера, который действительно умел танцевать; вот тут-то она и продемонстрировала свое умение и навыки, полученные от занятий с частным учителем танцев. И, ощущая на себе восхищенные взгляды окружающих, она чувствовала себя великолепно.

Одного она не могла понять: почему Валери нравилось танцевать с Эндербаем.

Несколько раз в месяц, в разгар очередного сезона, они встречались вчетвером, чтобы обсудить какие-нибудь дела, и в перерыве разговоров Эндербай с Валери уходили танцевать, оставляя Сибиллу наедине с Шорхэмом. Сибилла вряд ли имела что-то против: Кент великолепно двигался и был хорошим танцором, но ее раздражало то, что Валери, по-видимому, получала гораздо большее удовольствие от танцев с Эндербаем, чем сама Сибилла. Она видела как Валери, наклонив голову, смеялась, а Эндербай тоже улыбался и сильно перегибал ее тело, как будто хотел овладеть ею. Когда он, крепко держа ее за талию, кружил, высоко подняв руку, Валери с развевающимися каштановыми волосами, мягко касаясь ступнями пола, напоминала балерину, которая, казалось, знала наперед все его последующие шаги во время танца. Эндербай не выглядел в танце смешным, когда его партнершей была Валери.

– С ним танцевать – одно удовольствие, – смеялась Валери, подойдя после танца к стоявшему у края танцевальной площадки столику, за которым сидела Сибилла.

Это было во время одного из последних в сезоне балов, и на Валери было надето узкое, облегающее ее стройную фигуру белое атласное платье с доходящей до колен кружевной юбкой-клеш. Ее уши и шею обвивали украшения из бриллиантовых и турмалиновых камней, и, насколько могла судить Сибилла, на лице ее не было никакой косметики. Нарядившись в черное шелковое платье, Сибилла знала, что она выглядит не хуже Валери, но все-таки она пожалела о том, что не оделась в белые тона. Пока официанты подавали на стол хрустальные бокалы с персиковым муссом, Валери, переводя дух после танца, потягивала вино.

– Он совершенно непредсказуем, может танцевать до упаду и очень оригинальным способом. Я вижу, ты не возражаешь против того, что я монополизировала право танцевать с твоим мужем.

– Возражать? Да я просто рада без памяти, – ответила Сибилла. – Это совершенно не мой танцевальный стиль.

– Да, у него какой-то уникальный танцевальный стиль, – смеялась Валери. – Но как бы там ни было, в танце он неотразим: похож на маленького мальчика, который дождался своего звездного часа и не пытается скрыть своего удовольствия.

– «Неотразим», – повторила произнесенные Валери слова Сибилла тем загадочным тоном, по которому было очень трудно понять ее собственное отношение к сказанному.

– Мне кажется, он потому не скрывает своего удовольствия, что ему абсолютно все равно, как на это смотрят окружающие, – проницательно заметила Валери. – Как бы там ни было, с ним очень забавно танцевать. И это замечательно, что человек не скрывает своей мальчишеской натуры. Многие мужчины напрочь забыли, как были маленькими, а другие так и остались в душе мальчишками.

Сибилла вслед за Валери посмотрела в сторону танцующего в центре танцевальной площадки Кента, который наклонился, чтобы поцеловать руку грациозной маленькой брюнетке. Сразу отвернувшись, Валери сказала:

– Да нет же, он совершенно не такой, каким кажется. Он очень верный. Бедный Кент, он даже любовный роман не может завести без того, чтобы его не заметили.

Сибилла недоуменно посмотрела на Валери.

– А ты хотела, чтобы все было иначе?

– Однажды мне действительно этого очень захотелось. Но сейчас это уже неважно.

– А почему тебе этого захотелось?

– Потому что я полагала, что произойдет хоть что-нибудь интересное.

Она снова уселась на стул и, не обращая внимания на стоящую перед ней тарелку, стала изучающим взглядом смотреть на Сибиллу.

Все приступили к следующему блюду, и среди воцарившейся во время музыкальной паузы тишины, прерываемой редким шепотком сидящих по обеим сторонам зала посетителей, Сибилла отчетливо слышала говорившую низким голосом Валери.

– Ты ведь не понимаешь этого, не так ли? Ты вечно занята составлением своих программ, а Квентин – другими делами на телестанции. Кроме того, ты ездишь к Чеду… Я просто восхищаюсь тобой, Сибилла. Ты постоянно занимаешься делом, и поэтому в твоей жизни происходит что-то интересное. Ты очень счастливый человек.

«Опять она морочит мне голову своими хитростями, – подумала Сибилла. – Ведь Валери Шорхэм не завидует никому. Наоборот, люди завидуют ей».

– Но ведь и ты тоже занятый человек, – возразила она. – Участие в собраниях различных комитетов, верховая езда, магазины, ну и все остальное, включая то, чем тебе приходится заниматься на телевидении…

– Тебе хорошо известно, чем я занимаюсь на телевидении, – весело сказала Валери, приводя Сибиллу в ярость своим смешливым тоном. – Отчасти ты права, у меня иногда даже времени не хватает на то, чтобы выполнить все намеченные планы. Я вот тут было занялась охотой. Ты еще не знаешь об этом? Я сама еще не поняла, понравилось ли мне это занятие. Но это, по крайней мере, хоть какое-то разнообразие, – глаза Валери приобрели задумчивое выражение. – Самое ужасное, что иногда я диву даюсь, как быстро промчался день. Время просто летит, и ничего нельзя поделать с этим, – но через минуту от ее задумчивости не осталось и следа, и Валери сидела, весело улыбаясь. – Правда, скучно слушать чужие жалобы? Так или иначе, я стараюсь долго не задумываться над этим, все равно это ни к чему хорошему не приведет.

– А чем занимается Кент? – спросила Сибилла и добавила: – Помимо работы в банке.

– Он прекрасно разгадывает кроссворды. Бедняга малый ужасно скучает, но окружающий мир кажется ему настолько переполненным и сложным, что он боится ступить за порог своего дома и серьезно заняться каким-либо делом.

– Он женился на тебе, – грубоватым тоном сказала Сибилла.

– О, да это мы вместе с его отцом разработали совместный план нашей с Кентом женитьбы, – улыбнулась Валери. – Господи, у тебя такой потрясенный вид! Эти вещи происходят гораздо чаще, чем ты предполагаешь. Отец Кента думал, что, если его сын обзаведется семьей, он получит более устойчивое положение в банке, да и я болталась без дела, вернувшись из многочисленных путешествий. Мы с Кентом были большие друзья, и мне очень хотелось иметь свой дом. Я и его отец поделились с ним своими соображениями, и он, довольный и счастливый, согласился стать моим мужем. Это была совершенно безвредная и одновременно милая затея.

– А теперь что? – спросила Сибилла.

– А теперь я думаю, что все это не так уж здорово, игра почти закончилась. Бедный Кент считает, что он опять потерпел неудачу, хотя я постоянно твержу, что это моя вина.

– Ты так действительно считаешь?

– Кто знает. Это я ему говорю потому, что вижу, как он переживает от того, что находится не у дел; мне хочется помочь ему и избавить его от этих страданий. Он хочет поверить в правдивость моих слов, и, когда это ему удается, он чувствует себя гораздо счастливее. Ну и пусть будет так. В жизни много несправедливости. Но нельзя же только об этом и думать. Нужно подняться над этим и заниматься чем-то другим. Вот мы и решили завершить сезон, появляясь со счастливыми лицами на балах, торжественных вечерах и дружеских вечеринках, а затем пойти своими дорогами. Ты заметила, как Кент обхаживает привлекательных женщин эти последние две недели? Он не хочет остаться один и нервничает, потому что проходит июнь, и наш последний ужин в гостях состоится на следующей неделе, а он все еще не встретил желанную подружку.

– Тогда ему надо было вытрясти из отца деньги, – сказала Сибилла.

Валери удивленно посмотрела на Сибиллу.

– Фу, какие гадости ты говоришь!

– Извини, я не хотела тебя обидеть. Ты всегда была так добра ко мне, что по отношению к тебе у меня не могло возникнуть каких-то грязных мыслей. Но все, что ты мне рассказала, выглядит так странно.

– Может быть, ты и права. Мы на все когда-то смотрели совершенно другими глазами.

– И даже когда ты танцевала с ним с таким счастливым выражением лица, ты тоже… думала о том, как хорошо тебе будет, когда ты избавишься от него?

Валери, кинув быстрый взгляд на Сибиллу, спросила:

– А ты думала о том, как тебе будет хорошо, когда ты избавишься от Ника?

– Я от него не избавлялась. Мы ужасно переживали, когда пришлось расстаться. Мы представить себя не могли друг без друга, но у нас не было выбора: места нашей с ним работы находились совершенно в разных городах. Ник все время пытался найти какой-то выход из положения, хотел поселиться в Нью-Йорке, но мы оба понимали, что ему нельзя бросать свой бизнес, и он должен быть там, в Калифорнии.

Валери окинула Сибиллу проницательным взглядом, а затем, как-то загадочно улыбнувшись, ответила:

– Это похоже на Ника, он остается верен себе.

Сибилла промолчала.

Оркестр заиграл, и по залу разбрелись танцующие пары. Вращавшийся посреди потолка шар наполнил зал красно-белыми мерцающими огоньками.

– Когда ты снова поедешь в Калифорнию? – спросила Валери.

– Не знаю, возможно, в июле. Я ездила туда в марте на день рождения Чеда. Тогда мы вместе отправились в путешествие в Сан-Франциско.

– Ты ездила вдвоем с Чедом?

– С нами был Ник. Ты не знаешь, что такое трехлетний ребенок! Одна с ним просто выбьешься из сил, никогда не знаешь, что он выкинет дальше. Он везде бегает, все хватает, со всеми говорит… одному человеку с ним просто не справиться. Мы прекрасно провели уикэнд, но остаться там, даже ненадолго, я не могу. Мне нельзя покидать Нью-Йорк. Сейчас мы обсуждаем некоторые вопросы, касающиеся моей новой передачи, и без меня они, конечно, не обойдутся. Ну а что ты обо всем этом думаешь?

– О чем? О твоей поездке в Калифорнию?

– Да нет же, о «Финансовом обозрении». Ты же видела эту передачу?

– Я смотрела «Обзор событий в мире», и мне очень понравилось. Но поскольку меня совершенно не интересуют финансовые проблемы, я никогда не смотрю такие передачи.

– Не интересуют?

– А почему меня должны интересовать финансы? Одетые в серые пиджаки комментаторы вечно стараются усложнить все проблемы. Может быть, именно поэтому они выглядят как знатоки-ученые, а телезрители – невеждами. И вообще, меня это мало интересует. У меня есть консультанты, которые ведут мои финансовые дела, и мне вполне достаточно того, что мы встречаемся с ними дважды в год для улаживания всех денежных вопросов. А мне большего и не надо.

– Ну вот они-то и не дают тебе попасть в беду, – сказала Сибилла, а про себя подумала: «Я сделаю все, чтобы ты, надменная сука, лишилась своего богатства. Тебя следует по-настоящему проучить, чтобы ты поняла, что в жизни имеет истинную ценность».

– Извини, – мягко сказала Валери. – Многое зависит от твоего положения. Мне повезло, потому что я никогда не думаю о деньгах. Но я знаю, что некоторым людям, живущим в совершенно иных условиях, приходится по-другому смотреть на эти проблемы. Расскажи мне о передаче «Финансовое обозрение», ведь следующий выпуск будет осенью, не так ли? И рейтинг должен быть неплохим – ведь многие люди, в отличие от меня, очень сильно интересуются денежными проблемами.

К счастью, подошел Эндербай, иначе Сибилле пришлось бы продолжать разговор, который действовал ей на нервы. Валери пригласили на танец, а Эндербай, буркнув себе под нос извинения, занял освободившийся стул, на котором сидела Валери.

– Ты помнишь Стэна Дурхэмса? Ну того, с которым мы не так давно встречались.

– В январе, – вспомнила Сибилла, – на благотворительном вечере, посвященном сбору средств на лечение раковых заболеваний. У него еще задрипанная кабельная телестанция в Вашингтоне и жена, похожая на мышь. И вечно он распускает руки.

В ответ послышался лающий смех Эндербая.

– Ты никогда мне об этом не рассказывала.

– А зачем мне было тебе рассказывать? Я и без тебя могу о себе позаботиться.

– Ну, в этом я не сомневаюсь. Он где-то здесь, поблизости, – сказал Эндербай и встал. – Я собираюсь снова пригласить их на коктейль сразу после того, как кончится это веселье.

– Ты хочешь пригласить их к себе домой? В прошлый раз мы еле отвязались от них, а ведь дело было в баре.

– Неужели? Я что-то подзабыл. Но ты в этих делах мастерица. Блесни своей искренней, очаровательной улыбкой, а через час пошли их к черту. Он мне, возможно, понадобится для одного дела, поэтому мне придется изображать из себя джентльмена, но я не собираюсь перебарщивать.

– Какое еще дело? Что общего у нас может быть с кабельной телестанцией?

– У нас будет дело, если я куплю его телестанцию.

Она посмотрела на него пристальным взглядом.

– Но там же ничего нет для нас интересного, он сам об этом говорил. Он лишь компонует сборники программ, которые почти никто не покупает.

– Значит, у кого-то появится шанс наладить там работу, – взяв у нее стакан с вином и осушив его до дна, он оглянулся вокруг, выискивая глазами официанта. – Да, когда-то здесь повнимательнее относились к посетителям… А что здесь такого удивительного? Ты постоянно бомбишь меня просьбами занять тебя какой-нибудь интересной работой, где бы ты могла полностью раскрыться и проявить свое дарование. Ведь моя-то телестудия ВЭБН уже маловата для тебя. Я думал, ты будешь прыгать от радости, услышав мое предложение. Неужели твое маленькое сердечко не разобьет тот знаменательный факт, что ты являешься владельцем собственной телестанции? Я могу тебе даже предложить начальственное кресло. Как тебе нравится название ТСЭ? Я хочу ее так назвать.

Глаза Сибиллы сузились.

– Я ничего не смыслю в кабельном телевидении.

– На этот счет не беспокойся, главное, что я смыслю, – бросив свирепый взгляд на официанта, который подошел к столику, чтобы наполнить бокалы вином, Эндербай пробурчал:

– Долго же вас приходится ждать!

Снова повернувшись к Сибилле, он продолжал свою мысль:

– Я научу тебя делать все необходимое.

Охваченная паникой, она отрицательно покачала головой. Медленная музыка уступила место более тяжелым ритмам, громкие звуки чуть не оглушили Сибиллу. У нее голова шла кругом при виде скучающих и прыгающих, подобно сумасшедшим марионеткам, танцующих. «Произошло что-то серьезное. Я не буду молчать».

– Какого черта ты опять что-то задумал?

– Ты можешь говорить потише? Тебе, наверное, очень хочется, чтобы о нашем скандале сообщили во всех утренних газетах. Я отвечу на твой вопрос завтра, в своем офисе, который считаю весьма подходящим местом для нашей беседы.

– Никаких завтра! Только сейчас! Это касается моей новой передачи, не так ли? Ты что-то сделал с ней, – она снова не дождалась ответа и сбавила тон. – Квентин, ты же не снял меня с роли ведущего в моей новой передаче?

– Этот вопрос уже решен, – надув щеки, ответил он.

– Решен? – передразнивая его, выпалила Сибилла. – Кто же это его решил?

– Все было предрешено, – ответил он и, резко оттолкнув стул, встал. – Ты знаешь, какой рейтинг у передачи. Он настолько низкий, что можно считать, что его практически нет. Но мы поговорим об этом завтра на собрании. Никто не старается убрать тебя, Сиб. И тебе это хорошо известно.

– Многим бы этого хотелось.

Пожав плечами, он ответил:

– Ты сама заварила эту кашу. Помнишь, как однажды ты посетовала на то, что твоя фамилия не фигурирует в списке популярных людей. Ты очень хотела попасть в этот список и добилась своего. Теперь тебя знают многие. Ты нас вывела вперед с «Обзором событий в мире» и другими подготовленными тобой передачами. Благодаря тебе так сильно возросла популярность нашей телестанции. Всем в городе известно, что этим мы обязаны только тебе. Ты хочешь потанцевать?

– Нет.

– Ну ладно, как хочешь… – он бросил взгляд на танцующие пары и начал отбивать каблуком в ритм танцу. – Ну тогда пойдем вместе. Дурхэмсы ждут нас. Будь с ними умницей, ладно?

Сибилла посмотрела на Эндербая и, стиснув зубы, едва удержалась, чтобы не закричать на него. «Когда-нибудь он умрет. Может быть, даже завтра. И тогда я завладею всем», – подумала ока и ответила:

– Конечно. С ними довольно легко общаться. Дай мне только знать, когда мне их выпроводить, и я об этом позабочусь сама.

– Вот и умница, – сказал он низким довольным голосом.

Она встала со стула, и они поспешили из зала, а по дороге, как бы между прочим, Эндербай ущипнул Сибиллу и загоготал.

Этим летом новый ведущий передачи «Финансовое обозрение» готовился к своей осенней премьере. Звали его Уолт Годдарт. Он вел передачи последних известий в Сент-Луисе, Финиксе и Сиетле. Широкоплечий, с умными глазами на красивом и строгом лице, Уолт Годдарт завоевал симпатии и доверие телезрителей, как мужчин, так и женщин.

Сибилла с ним почти не разговаривала. Перепоручив его своему ассистенту и взяв отпуск, она сняла на два месяца домик в Хэмптонзе.

– Будешь ты меня провожать или нет, – сказала она Эндербаю, – но я все равно уеду.

– Мы поедем в Мэйн, – заявил он, – так же, как ездили раньше.

– Я оставила свой адрес и номер телефона на твоем столе. Если тебе захочется ко мне приехать, можешь меня заранее не оповещать, твоя постель будет стоять всегда готовой. А я хочу побыть одна. Надеюсь, ты прекрасно проведешь летний сезон.

Не обращая внимания на его рычание, Сибилла, разъяренная и раздосадованная, с тяжелым сердцем, уехала в Лонг-Айлэнд. Ведь она старалась изо всех сил и хотела сниматься на телевидении больше всего на свете. Каждый раз, поворачиваясь лицом к камере и чувствуя нервный спазм в области живота, она, несмотря ни на что, испытывала приятное возбуждение, экстаз, потому что знала, что на нее смотрят тысячи людских глаз. И в течение этих тридцати эфирных минут она не хотела ничего другого.

«Но они лишили меня этой радости, фактически вышвырнули вон. Пусть будут прокляты все, кто способствовал тому, чтобы меня отстранили от работы ведущей!» Никто не встал на ее защиту. Никто даже не поднял вопрос о том, что ей неплохо бы еще полгодика поучиться, как вести себя перед камерой. Никто не встал на ее сторону.

Движение стало менее интенсивным, и она прибавила скорость. Чем дальше она отъезжала, тем красивее становился расстилавшийся вокруг ландшафт. Время от времени ее взору открывалась залитая солнцем водяная гладь, которую бороздили следовавшие за лодками лыжники; то там, то здесь мелькали полоски пляжа.

Никто на телестанции не встал на ее сторону. Она работала с ними уже больше двух лет, но ни один из них не попытался ее защитить. Она не имела в виду дружеское участие, на это ей всегда было наплевать. Речь шла о профессиональном уважении и выручке, когда репутация одного из членов их большого коллектива находилась под угрозой. Здесь они всегда защищали друг друга, но только не ее. Все они настроены против нее, враждебные и завистливые, они не хотели ее успеха.

Добравшись до Амагансетта, она поехала совсем медленно, оглядываясь по сторонам в поисках нужного ей адреса.

Они выкинули ее из передачи, ничего ей не оставив, кроме работы продюсера и мужа, танцевавшего так, как будто он намеревался прожить еще семьдесят восемь лет. «Но мне этого мало. Мне нужно больше, намного больше. Я что-нибудь придумаю, именно за этим я приехала сюда. Здесь, наедине сама с собой, я решу, что мне следует предпринять дальше».

Расположенный на возвышенности, с видом на океан, домик был заранее подготовлен к ее приезду прислугой, которая покинула это место до прибытия Сибиллы. Каждое лето местечко Хэмптонз становилось центром светской жизни, и, оказавшись здесь, Сибилла с головой окунулась в эту жизнь. Ежедневно она посещала ланчи и по три-четыре раза в неделю вечеринки, на которые ее приглашали знакомые как жену Квентина и как ведущую телевизионной передачи, понятия не имея о том, что Сибиллу уже отстранили от этой работы. Никто не нарушал ее уединения, когда она хотела остаться одна. Она продолжала заниматься уроками верховой езды и совершенствоваться в стрельбе по тарелкам.

– Моя заветная мечта – научиться охотиться, – говорила она своему инструктору. – Я хочу приступить к этому осенью.

– Вы хотите научиться охотиться на какого-то определенного зверя? – засмеялся он.

– Я пока еще не решила.

– Ну, это шутка. Понимаете, шутка. Вы, наверное, мечтаете поохотиться на лис где-нибудь в графстве Датчес?

– Конечно, – ответила она, направляясь в сторону мишеней для стрельбы, которые выпускались, как ракеты, прокладывая дугообразную траекторию.

Она редко промахивалась.

К началу сентября она снова появилась на станции и занялась подготовкой нового выпуска «Обзора событий в мире» и двух других программ.

– Моя хладнокровная коллега нашла в себе силы побороть свою раздражительность, – говорил Эндербай, довольный тем, что спокойно пережил ее агрессивность, не досаждая ей своими визитами и предоставив ей возможность быть одной в течение целого лета.

Было очевидно, что ничего не изменилось. Сибилла, как всегда, надменно, но достаточно квалифицированно и с большим умением выполняла свою работу, по-прежнему не заводила каких-то близких знакомств и оставалась одним из лучших продюсеров в Нью-Йорке.

Но она так и не приступила больше к созданию нового выпуска «Финансового обозрения».

В октябре Эндербай купил у Дурхэмса станцию кабельного телевидения, и Сибилла отправилась вместе со своим мужем в Вашингтон для заключительного подписания необходимых документов. Впервые за все время, не считая отпуска в Хэмптонзе, она покинула Нью-Йорк. Все происходящие на телевидении события не могли долго оставаться тайной за семью печатями. Ходили слухи, что проблема заключалась именно в ней самой, а не в передаче, и что ее отстранили от работы ведущей из-за ее крайне низкого рейтинга. Каждый спрашивал ее об этом либо с удивлением, либо с напускным участием, и ей уже совершенно не хотелось появляться в обществе. Светская жизнь для нее была временно окончена.

В Вашингтоне никто о ней не сплетничал. А когда ей задавали вопрос, почему она больше не выступает на телевидении, она обычно отвечала, что у нее не хватает времени, так как они с мужем заняты налаживанием дел на новой кабельной телестанции. И ей так часто приходилось отвечать таким образом, что вскоре она сама поверила в правдивость своих ответов. После двух дней пребывания в Вашингтоне этот город показался ей более цивилизованным, чем Нью-Йорк, люди более воспитанными, атмосфера более живой, а общество более подходящим. А через неделю и следа не осталось от душивших ее ярости и досады. Теперь она почувствовала себя совершенно свободной.

– Почему бы нам не переехать сюда? – обратилась она к Эндербаю, когда они покидали под вечер адвокатскую контору после подписания последнего документа, делавшего акт купли завершенным.

– Куда переехать? – спросил он рассеянно. Он очень устал, ныла спина, да и вообще он чувствовал себя ужасно старым.

– Сюда. В Вашингтон, – ответила Сибилла, помогая ему надеть пальто. – Тебе что, не нравится такая мысль?

– Нет, не нравится… Где этот чертов лимузин? Он ведь должен нас здесь ждать.

– Он скоро приедет. Мы же заказали машину на пять часов, а сейчас еще нет пяти.

– Не разговаривай со мной, как с инвалидом. Он должен быть здесь раньше, а не дожидаться, пока стрелки часов покажут ровно пять.

– В следующий раз мы обойдемся без его услуг. Когда мы сюда переедем, у нас будет свой личный водитель.

– А кто тебе сказал, что мы сюда переедем?

– Я хочу, чтобы ты обдумал этот вопрос. Я устала от Нью-Йорка, и ты сам говорил, какой это шумный город и как нелегко в нем жить. Мне кажется, нам нужно сменить обстановку, на той телестанции уже вряд ли можно чем-то другим заняться. Разве не затем ты купил кабельную студию? Почему бы не переехать сюда и не сосредоточить все силы на новой работе? Мы даже можем подыскать квартиру, пока здесь находимся.

Он сердито посмотрел на Сибиллу.

– Ты с ума сошла?

– Думаю, что нет. На мой взгляд, это замечательная идея.

– Я никогда не говорил, что Нью-Йорк – шумный город.

– Но ты говорил, что хотел бы жить в более спокойном месте.

– Клянусь, я этого не говорил. Тихой может быть только могила. И пока я не умру, мне не нужно никакой тишины.

– Проблема не только в том, что тебе нужно место поспокойнее. Я устала от Нью-Йорка, и мне хочется чего-нибудь новенького. Квентин, я хочу жить здесь. Если нам не понравится, мы уедем отсюда, но мне очень хочется попробовать пожить здесь хотя бы годик. Давай, а? Всего один год!

Он отрицательно покачал головой.

– Я не могу сейчас думать об этом. Этот адвокат меня так утомил, что я чувствую себя очень усталым.

– Ты отдохнешь в отеле, и мы с тобой продолжим этот разговор за ужином.

Подкатил лимузин, и Сибилла залезла в него первой.

– Мы сегодня одни, поэтому у нас будет замечательная возможность обсудить эту тему, – она подоткнула фалды широкого пальто. – Подумай хорошенько, Квентин. Мне очень этого хочется.

Он резко повернулся в ее сторону.

– Тебе хочется уехать из Нью-Йорка, я правильно тебя понял?

Ошарашенная, она отвела свой взгляд в сторону. Он продолжал удивлять ее своими неожиданными перепадами от легкомысленного к очень серьезному отношению ко многим вещам, что, наверное, и сделало его состоятельным миллионером. Сначала она хотела оставить эту фразу без внимания, но затем передумала. Он виноват в том, что ей приходится покидать Нью-Йорк, и пусть он знает об этом.

– Конечно, хотя бы на ближайшее время. Не так-то просто смотреть в глаза людям, если все вокруг в курсе, что именно ты отстранил меня от ведения передачи.

Он немного поворчал, потом успокоился.

«Но есть еще одно обстоятельство, о котором он никогда не узнает, – подумала Сибилла. – Мы уедем из Нью-Йорка, потому что ему нравится там, он чувствует себе в своей тарелке, посещая знакомые места, встречаясь со знакомыми людьми, уедем потому, что ему не нужны какие-либо перемены. Мы уедем из Нью-Йорка для того, чтобы я смогла посчитаться с ним за все, чего он меня лишил».

Они ехали спокойно по гладкой дороге мимо широких проспектов, пока, наконец, не добрались до гостиницы «Уиллард». Швейцар поспешил им навстречу, с готовностью открыл дверь лимузина.

– Это дело надо хорошенько обдумать. Здесь незачем спешить.

– Нет, есть, – упрямо возразила Сибилла. – Я больше не желаю жить в Нью-Йорке, и я заявляю об этом совершенно серьезно.

Он пристально всматривался в ее лицо, пока они шли по коридору.

– Ты раньше не обращала внимание на чужое мнение.

– Ты ошибаешься, – холодно ответила она. – Просто я не привыкла хныкать. Квентин, мне нужно уехать на год, чтобы разобраться, понравится ли мне здесь. Если нет, то мы возвратимся обратно. Квартиру в Нью-Йорке не будем продавать, чтобы всегда было куда вернуться.

Погрузившись в глубокое раздумье, Эндербай молчал всю дорогу, пока они, прогулявшись по Павлиньей Аллее, не добрались до лифта.

– Это не каприз, – твердо сказала Сибилла.

– Ну ладно, – он пожал плечами и сделал глубокий выдох. – Может, это и неплохая идея. Я и сам не знаю, какого черта я вожусь с этой своей телестанцией. Все, что мы имеем на сегодняшний день, – это передача о кулинарии, новости да спорт… Возможно, мы придумаем что-нибудь новенькое. Обсудим это за обедом. Ты что-нибудь заказала?

– Да.

– Прекрасно. Ты молодец, Сиб.

В лифте он притянул ее к себе поближе и обнял.

– Ты можешь отогреть сердце мужчины, создать домашний очаг и счастливую семью. Правда, ты невероятно упрямая и ведешь себя так, как будто у тебя шило в заднице. Возбуждаешь меня здорово, правда, когда не очень сильно перед этим изматываешь. Видно, ты уже подыскала место, где мы будем жить?

– Пока нет. Но отпусти меня на часок, и я все улажу.

– Я хочу немного вздремнуть. Можешь заниматься, чем хочешь, – распрямив больную поясницу, он усмехнулся: – Некоторые говорят, что я слишком стар, чтобы начинать все снова. Они, наверное, ошибаются, да, детка?

– Конечно, ошибаются, – сказала она, поддерживая его за локоть, когда они входили в свой гостиничный номер.

Пусть думает, что хочет. А она свое дело знает. Правда заключается лишь в том, что он был на закате своей жизни, в то время как ее жизнь только начиналась.