Девушка вернулась в Холл только для того, чтобы выслушать рассказ Хэтти Кемп о том, что новый граф действительно приехал вчера и сейчас заперся с мистером Муттером в библиотеке.

— Ненадолго, держу пари, — сказала она кухарке, фыркнув. — Приберет к рукам свои денежки — и был таков, только пятки засверкают — обратно, в Лондон.

— Джилли, — возразила Хэтти Кемп, — ты совсем не знаешь его светлость. Почему ты думаешь, что он так поступит?

Джилли чуть не подавилась куском бисквита, который она намазала вареньем и как раз сунула себе в рот.

— Черт! Я его не знаю! Ты, Хэтти Кемп, знаешь так же хорошо, как и я, что в последний раз, когда этот хлыщ приезжал сюда, он так мало интересовался окружающими, что приказал мне помочь ему снять сапоги. Протянул мне ногу — да-да! — а второй уперся мне в зад, так что, когда сапог наконец был снят, я отлетела в противоположный угол комнаты, к камину, — добавила она, повысив голос, чтобы перекрыть кухаркин хохот. — И после всего этого его интересовало только одно: не испортился ли сапог! Идиот! Ему повезло, что огонь в камине не горел — уж я бы непременно вытащила головню и швырнула в него! Он даже не заметил, что я девушка — его вообще не интересует, кто живет здесь, в Холле.

— Ты была одета в старые брюки Лайла, а волосы спрятала под старой кепкой Фитча, Джилли, любовь моя, — напомнила девушке Хэтти Кемп. — Так что его светлость не виноват, что принял тебя за парня.

Джилли вместо ответа только облизала вымазанные вареньем губы, а то, что не сумела облизать, не слишком аккуратно вытерла рукавом. После чего отправилась одним глазком глянуть на новоиспеченного графа.

* * *

— Давайте обсудим эту дилемму чуть позже, любезный Муттер, — предложил Ролингс после того, как леди Сильвия удалилась. — Вы очень милы, но, как бы это сказать, самую чуточку… любите напустить туману, если мне будет позволено заметить. Рискуя вызвать ваше недовольство, я все же не могу предложить вам ничего иного, как попросить о небольшой отсрочке. Пожалуйста, наберитесь терпения, дайте мне собраться с мыслями — это совершенно необходимо человеку, мозги которого закоснели в скучной атмосфере света, контрастом которой безусловно является общение с таким человеком, как вы — вы произвели на меня впечатление мастера подтекстов и недомолвок, умелого переговорщика.

Кевину удалось снова взять себя в руки, он заговорил в своей обычной манере, растягивая слова, что свидетельствовало о том, что первоначальный шок от услышанного прошел. Находясь в состоянии, близком к нервному срыву, в которое он впал, выслушав последнее волеизъявление графа (что вполне простительно, учитывая все обстоятельства), он изменил себе — привычка скрывать свои истинные чувства давно уже стала его второй натурой.

Просьба Кевина, выражавшая его железную волю, пусть и скрытую под «бархатной перчаткой», но от этого не менее очевидную, побудила мистера Муттера отправить свои драгоценные золотые часы обратно в специально для них изготовленный жилетный кармашек (он был пришит к жилету его супругой, миссис Муттер, в соответствии с детальными указаниями супруга) и, покинув библиотеку, а затем и замок, окунуться в дружелюбную атмосферу деревенского паба. Но прежде он позволил себе, однако, возразить (что было скорее попыткой создать некое впечатление, нежели проявлением смелости, которую он демонстрировал крайне редко вне стен собственного дома, — следствие долгого потакания прихотям старого самодура-графа). Вновь приняв позу, исполненную (как он полагал) собственного достоинства, и облачившись в одежды предубеждения (столь полезные, когда ты вынужден иметь дело со слабым, но противостоящим тебе разумом), он серьезно произнес:

— Я к вашим услугам, милорд, однако не совсем понимаю, почему вам кажутся неясными мои объяснения. Мне казалось, я все изложил предельно ясно. Возможно, — добавил он более мягко, — если бы вы указали мне на моменты, в которых у вас возникло непонимание, я мог бы осветить их вам, и вы уяснили бы себе их смысл.

Муттер с удовольствием увидел ответную улыбку на устах молодого графа — эта улыбка действительно имела место, — но как тогда объяснить пробежавшую по его спине дрожь при взгляде в сверкающие голубые ледяные глаза, чей пронзительный взгляд казался столь неуместным на улыбающемся лице?

— Хм… Ну… конечно, милорд, как я уже говорил и готов повторить снова и снова — спросите кого угодно в Холле или в деревне — для Генри Муттера нет ничего приятнее, нежели служить графу Локпорту в любом качестве, в каком я только могу быть полезен. И разумеется, любой граф — любая услуга — только попросите, — вдруг быстро пробормотал он, столь же удивленный звуком собственного высокого голоса и словами, как бы помимо воли вылетавшими у него изо рта, сколь раздосадованным выглядел (и не пытался скрыть этой досады) граф.

Кевин подождал окончания сбивчивой речи деревенского адвоката, окончательно уверившись в превосходстве своей позиции, а также в том, что с ним больше не станут обращаться как с безмозглым юнцом или школьником, прогулявшим уроки. Не стоило окончательно запугивать Муттера. И так было непросто получить от него внятную информацию; обескуражив его, можно добиться лишь того, что он станет полностью неадекватен. Достаточно того, что он понял, кто хозяин ситуации.

Выпрямившись во весь свой немалый рост — под одеждой явственно вырисовывались мускулы — Ролингс снова принялся неспешно обходить комнату, тыкая своей ротанговой тросточкой в кучи хлама, сваленные повсюду. Не глядя на Муттера, он начал в тоне светской беседы:

— За последние несколько месяцев моей жизни в Лондоне мне пришлось пойти на немалые расходы: приобрести лошадей, подходящий для моих надобностей экипаж, одеться в подобающем моему новому положению стиле, а также прибегнуть к услугам почтенного Уилстона — человека, который за время своей службы у меня успел стать мне по-настоящему необходимым. И знаете, мой любезный Муттер, даже ему я задолжал жалованье за полгода.

Закончив изучение чучела совы — птица оказалась страдающей косоглазием, а также, похоже, находилась в процессе линьки, — он обернулся к адвокату и выставил вперед свою тросточку по подобию указательного пальца, которым судья указывает на обвиняемого.

— Да, именно так! Даже Уилстону. Я залез в долги, размеры которых сравнимы с размерами всей территории Англии плюс Ирландия, Северная Америка и все остальные местности, по которым маршируют наши войска. И все воды, которые бороздят наши корабли. И это, не считая долгов, существовавших до того, как я стал графом. И вот я стою перед вами с пустыми карманами — и в то же время я стою на самом краю, готовый броситься в воды Флита, — Кевин медленно опустил тросточку и сложил руки на ее рукоятке, выжидательно уставившись на адвоката. — Надеюсь, я ясно выразился, сэр?

Муттер мог только кивнуть и поскорее отвел взгляд от этого человека, который заставил его испытать огромное чувство вины за то, что новый граф Локпорт остался без средств.

Ролингс продолжал развивать свой успех.

— Вы не смотрите мне в глаза, — вздохнул он, и в его голосе неожиданно прозвучало сочувствие. — Могу ли я винить вас? Но в глубине моего сердца я верю вам, Муттер, ибо по натуре я оптимист.

Он назвал сумму, которая заставила глаза Муттера широко раскрыться против его воли и исторгнуть из его уст возглас:

— О боже!

— Разумеется, — миролюбиво и добродушно откликнулся новый граф Локпорт, — эта сумма значительная, однако я надеюсь, доходы от поместья достаточно высоки, чтобы ее покрыть.

Муттер был вынужден согласиться, что сумма не превышает наличных фондов.

— А каковы наличные фонды? — спросил Кевин. Муттер назвал ему цифру. Покрытие долгов должно было пробить значительную брешь в его состоянии, но выбора не было.

— Какие дополнительные поступления можно ожидать в ближайшие месяцы? — продолжал Кевин давление на собеседника.

И снова ответ был неутешительным. Если сравнить размеры доходов с размерами затрат на поддержание поместья в порядке, приходилось признать, что, если эти вложения не будут сделаны в самое ближайшее время, поместье неминуемо придет в окончательный упадок и делать что-либо будет уже слишком поздно. Он даже не мог позволить себе ограничиться небольшим ремонтом и подождать с остальными инвестициями до тех пор, пока не получит в свое распоряжение все состояние.

Граф поднял тросточку и принялся помахивать ею в воздухе.

— Может быть, старый негодяй имел какие-то наличные деньги, о которых вам неизвестно? — с надеждой предположил он.

Муттер наконец-то получил возможность хоть как-то возместить себе моральный ущерб, который он потерпел, будучи поставленным на место.

— Ваш двоюродный дедушка был эксцентричным человеком, сэр, но не дураком! Он держал все свои деньги там, где они должны храниться — в банке. Если бы вы связались со мной раньше, сразу же, как только унаследовали титул, вы бы избежали всех этих долгов, о которых упомянули, — я получил бы все счета вовремя, и сумма была бы на треть меньше, так как не успели бы нарасти проценты, а возможно, вы сократили бы расходы, узнав о последнем волеизъявлении вашего дедушки. Ведь прошло уже около четырех месяцев со дня его кончины, а я только сейчас получил возможность донести до вас его волю.

— Я проходил курс лечения за городом, — ответил Кевин, вспомнив о том, что действительно прибегал к старинной тактике избегания встреч с кредиторами, сводившейся к физической недоступности.

— Эта Евгения, — спросил он, непринужденно меняя тему разговора и присев на угол стола, — вы говорили, она выросла в этом доме и работает здесь служанкой. Я не питаю особых иллюзий относительно ее манер и образования, но могу я поинтересоваться — в связи с тем что уже имел случай оценить умственный уровень здешней обслуги, — она хотя бы вменяема?

При этих словах Муттер ощутил укол стыда, ибо он был единственным человеком, который мог помогать девочке в течение всех этих лет, имея доступ в Холл, в отличие от остальных местных жителей, но устранился от проблемы и ничего не сделал, чтобы объяснить графу, что он наказывает ни в чем не повинного ребенка за собственный грех. Он нервно прочистил горло и попытался объяснить точку зрения местного общества этому человеку, который смотрел на него скептически, высоко подняв брови.

— Вы должны понять, милорд, как были шокированы нежные юные леди из местного общества, когда они узнали, что граф выдавал свою… хм… любовницу за жену. Они принимали ее в своих домах в качестве невесты, когда она жила одна — ее родители уехали в Италию, — и поздравляли ее после предполагаемой свадьбы. Вы можете себе представить, как они, эти леди, были разочарованы, когда граф объявил, что свадебная церемония, которая, как он говорил, была тайной из-за траура по его сыну, погибшему в возрасте двадцати шести лет, на самом деле была неправомочной, а настоящее бракосочетание он планировал осуществить втайне после того, как мать Евгении подарит ему наследника мужского пола. Когда правда вышла наружу, никто не захотел иметь ничего общего с отро… с дочерью этой женщины.

— Много зла происходит из-за борьбы за титул и собственность, — пришлось сказать в ответ Кевину, впрочем, не слишком разбиравшемуся в этой области человеческих отношений.

Муттер продолжал:

— Евгения потеряла мать в возрасте десяти лет и с тех пор успела, кажется, позабыть многое из того, чему ее мать старалась научить ее: манеры, речь, лишенная акцента, чтение, счет и все прочее. Она выросла дикой, если можно так выразиться, милорд, но ее нельзя назвать абсолютно необразованной.

— Вы нарисовали малопривлекательную картину, сэр, — сказал Кевин адвокату. Он вновь принялся мерить шагами потертый ковер. — Ребенок, очевидно, был ужасно запущен, и я могу только пожалеть ее, но мне будет трудно заставить себя взять в жены несчастную лишь для того, чтобы вернуть ей имя, которое, по мнению ее матери, принадлежало ей по праву рождения.

— Брак придаст ей респектабельности, это правда, однако вполне может быть правдой и то, что она в течение слишком долгого времени была лишена благотворного влияния, — согласился Муттер. — Она бегает по холмам, как дикарка, и ходят слухи, что она слишком дружна с некоторыми деревенскими жителями.

Кривая усмешка перекосила его рот, и от Кевина это не ускользнуло.

— Мой двоюродный дед был великим мастером по части возмездия. Должно быть, сейчас он в своем фамильном склепе потирает руки от радости. Его внучатый племянник, которого он ни во что не ставил, должен сочетаться браком с полудикой, незаконнорожденной кухаркой со склонностью к представителям низших классов. Но с какой целью, спрашиваю я себя, она ищет друзей в деревне? Здравый смысл подсказывает только один ответ. Я должен не только взять в жены эту незнакомку, но и лишиться при этом надежды, что она девственница, а также уверенности в том, что в жилах моего собственного, рожденного ею наследника будет течь моя кровь, а не какого-нибудь деревенского крысолова. Ох, Сильвестр, — закончил Кевин, качая головой и рассмеявшись над абсурдностью ситуации, — ты превзошел сам себя. Твое завещание — настоящий шедевр!

С этими словами он поднял бокал и залпом осушил его, предварительно провозгласив:

— Старый пес, я тебя поздравляю!

Девушка, прятавшаяся за дверью в темном коридоре, слышала достаточно. Ее грудь высоко вздымалась (казалось, из ее ноздрей шел дым), а руки сжимались в кулаки. Никогда в жизни она еще так не злилась.

Должен был какой-то способ отправить восвояси этого напыщенного лондонского денди, который осмелился так жестоко насмехаться над нею. Кто он такой, чтобы смотреть на нее сверху вниз? Какие у него перед ней преимущества, кроме того, что он родился при более удачных обстоятельствах? Как он смеет говорить, что он, всесильный граф, сожалеет о ней — и говорить не кому-нибудь, а этому идиоту Муттеру, который разнесет эти слова по всему поместью не позже сегодняшнего ужина?!

Ее глаза сузились. И как он смеет думать, что она ровня какой-нибудь служанке из «Петуха и Короны» — падшей женщине, которая готова лечь за медный грош с любым, даже с тем, у кого деревянная нога?

Как же она разозлилась! И, кроме того, что он имел в виду, болтая о том, чтобы взять ее в жены? Муттер наверняка посмеялся над ним, разве можно принять всерьез такую ерунду? А если такова была роля старого Сильвестра — что ж, с этого человека станется: он за всю ее жизнь не уделил ей и одного дня (и это в доме, где полным-полно часов), зато в одиночку придумал, как устроить ее судьбу — сделать новой графиней. Здесь кроется какой-то подвох, она была в этом уверена, и она ни за какие сокровища не согласится на тихое венчание в усадебной часовне, результатом которого станет лишь то, что через год она станет матерью бастарда и ее отошлют обратно на кухню.

— Я не останусь здесь, чтобы на меня показывали пальцем, как на графскую шлюху, до тех пор, пока это не убьет меня, как убило маму, — сказала она сама себе. — Я на цыпочках удалюсь обратно по коридору в свою комнату, соберу свои вещи и уйду отсюда. И никогда не вернусь.

Но она не могла так поступить, и ее внезапно опустившиеся плечи говорили о том, что она осознавала этот факт. Ей некуда было идти, кроме того, она не могла оставить своих друзей — других слуг и работников на фермах. Они нуждались в ней. Ей придется остаться. Кроме того, что станется с Гарри и остальными? Было бы очень печально уйти сейчас, после того как она столько времени завоевывала их доверие и наконец завоевала. Она пришла к ним всего полгода назад, а Гарри уже сказал, что не знает, что бы он делал без нее. Нет. Так нельзя.

Хорошо. Она останется. Это не означало, что она поднимет лапки и притворится паинькой только потому, что Его Великая Милость Лорд Локпорт прибыл в свою резиденцию. Никто не принудит ее к браку — реальному или мнимому, — и пусть Господь поможет тому, кто попробует это сделать!

— Полудикая, незаконнорожденная кухарка со склонностью к представителям низших классов, сказал он? — у нее перехватило дыхание. — Джилли, девочка моя, давай же покажем ему, что мы знаем, по крайней мере, первое правило, которым должна руководствоваться каждая леди, — никогда не разочаровывать джентльмена!

Она расстегнула половину пуговиц на лифе старенького платья так, что застегнутые заканчивались примерно на полпути от талии до шеи, и обнажила плечи. Раньше это было платье в коричневую и белую полоску, но сейчас оно износилось до такой степени, что приобрело ровный тускло-грязный цвет. Оно также было все в заплатах. А еще оно было маловато девушке, на юбке отсутствовало несколько пуговиц, а значительная часть подола была отпорота. Девушка выгнулась назад и запустила пальцы в свои волосы, так, словно намыливала их, а потом потрясла своей вздыбленной гривой, в которой запутались травинки и веточки. Уперев руки в бока, как делали официантки в «Петухе и Короне», она ввинтилась в библиотеку, раскачивая бедрами, поводя плечами и производя всем телом столько разнообразных движений и колебаний, что моряк, сошедший на берег после дикой качки, мог бы брать с нее пример.

— Ого! — воскликнула она скрипучим, пронзительным голосом (так перекликались официантки — визгливо, в нос). — И чтой-то тут делается, хотела б я знать.

Разговор, разумеется, прекратился при первых же звуках голоса Джилли, и две головы обернулись, чтобы увидеть непрошеную гостью, столь грубо заявившую о своем появлении. Джилли продвигалась по длинной комнате, скользя и колыхаясь всем телом, даже когда платье в одном месте разошлось по шву, отчего у нее перехватило дыхание.

«Я недооценивала этих официанток, — подумала она. — Такая походка — непростое искусство, особенно если при этом еще несешь поднос с пивными кружками».

Когда она дошла до конца комнаты и оказалась лицом к лицу с двумя мужчинами, ей пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы удержать на губах торжествующую улыбку. Оба стояли как громом пораженные. Муттер так покраснел, что Джилли испугалась, что он сейчас лопнет, взорвется, как петарда. А граф — со всем его лондонским лоском, в изысканном платье и с золотыми кудрями — выглядел так, словно его вот-вот стошнит прямо на ковер.

Джилли решила не обращать внимания на Муттера — он был слишком легкой мишенью, чтобы тратить на него силы, — для захватывающей игры нужен достойный соперник. Продолжая держать руки упертыми в бока, она подалась вперед и, наконец, подняла голову, чтобы взглянуть графу в лицо.

— В чем дело, мальчики? Как-то странновато смотритесь, на мой вкус. Что ж, — пробормотала она, подняв не слишком чистую, мозолистую руку, чтобы игриво коснуться его подбородка, — ну-ка, малыш, расскажи все мамочке. Вы что, мальчики, языки проглотили?

Она высунула розовый язычок и провела им по губам — так тоже делали официантки. Может быть, она не совсем точно изобразила движение — вместо того чтобы отреагировать, как подобает мужчине, мучимому жаждой, которому предложили прохладительный напиток, граф не отреагировал вовсе, даже глазом не моргнул, если не считать того, что его правая щека слегка дернулась. Больше всего это напоминало нервный тик.

Обратившись к явно потрясенному адвокату — он как раз засунул палец под чересчур тугой воротничок, — она задорно подмигнула и весело произнесла:

— Ну, а у тебя есть какие-нибудь идеи, старый козел? Я не пойду с кем попало — ни с Томом, ни с Гарри, ни с Диком, если сама так не решу, ты же знаешь.

Она сделала руками такое движение, словно оттолкнула пожилого джентльмена, хотя он и не думал к ней приближаться, вообще не сдвинулся с места.

— Нет-нет, только не сегодня, бесстыдник!

Уставив палец на Ролингса, она громко прошептала:

— Вот кто сегодня мой любимчик, Муттер-Гуттер.

Повернув голову в направлении своего указующего перста, Джилли весело прощебетала:

— Ничего паренек, да?

Она лениво обошла Кевина, меряя его взглядом с ног до головы и обратно. Вернувшись к началу осмотра, она снова ухватила его за подбородок (он по-прежнему стоял как вкопанный, с каменным лицом) и печально произнесла:

— He-а. Что-то ты мне разонравился. Неохота огорчать тебя, но на мой вкус ты слишком худой. Мне нравится, когда у мужика на костях мясца побольше, чтобы было за что подержаться, вы меня поняли? — закончила она, игриво ткнув графа локтем меж ребер.

Не оглянувшись, она направилась к выходу из комнаты, извиваясь и раскачиваясь (в основном извиваясь, так как раскачивать, честно говоря, было особо нечем). Лишь у самой двери обернулась и подмигнула мужчинам, послав им воздушный поцелуй, прежде чем, оказавшись в коридоре, скорчиться у стены, ожидая, чтобы сердце перестало биться так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Она не представляла, что быть падшей женщиной так трудно. Но зато это довольно весело! Как удачно получилось, что она много раз имела возможность наблюдать за официантками. Может, она сама поняла не все те слова, которые произнесла, подражая этим девицам, зато мужчины в библиотеке уж точно поняли все.

Подхватив юбки выше колен, Джилли спустилась в малую гостиную в задней части Холла, уселась и принялась внутренне праздновать свою маленькую победу.

Муттер вынул огромный белый носовой платок и вытер пот с верхней губы, в то время как Кевин, ожидая, пока адвокат придет в себя, прикурил сигару от свечи и опустился в кресло, наслаждаясь первыми затяжками.

— Полагаю, это представление было разыграно с определенной целью? — наконец вымолвил он. — Это дитя, которое здесь перед нами пыталось изображать многоопытную шлюху, не может быть моей стыдливой невестой, я прав?

— Это была Евгения, милорд, — ответствовал Муттер со вздохом. — Но я не могу никак объяснить ее поведение. Она не такая. Она выглядела и вела себя как… не могу даже подобрать сравнения, милорд.

Кевин взял свою тросточку за середину и принялся методично постукивать себя золотым набалдашником по голове.

— Мне кажется, нам следует предположить, что девчонка подслушивала под дверью — дети всегда так делают, вы же знаете, — и услышала, что мы о ней говорили. Я был уверен, что увижу неряху и бесстыдницу, и она, как хорошая девочка, подыграла мне, оправдав мои худшие ожидания, — он зевнул, прикрыв рот мягкой рукой с наманикюренными ногтями. — Послушная девочка, что скажете? Как вы думаете, можно ее выдрессировать, чтобы она понимала команду «к ноге»? Или приносила мне в зубах тапочки? Нет? Ну что ж, нельзя иметь все сразу. Хорошо, что она не дура, а всего лишь невежда.

Муттер был слегка озадачен.

— А разве это не одно и то же, милорд? — Этот человек заставил его в ином свете увидеть свою службу у старого графа — оказывается, все эти годы можно было приравнять к отдыху на курорте.

Кевин покачал головой.

— Невежественный человек ничего не знает, он незнаком с жизнью и не приобщен к образованию. Глупец может обучаться у лучших профессоров Итона и общаться с интеллектуалами из высшего общества и никогда ничему не научится. Наша юная Евгения продемонстрировала врожденный ум и сообразительность. Дура не сообразила бы порадовать нас этим представлением. Я не смирился со своей судьбой, но мое сердце слегка смягчилось.

То, что граф так хорошо отозвался о девушке, несказанно обрадовало Муттера. Воспользовавшись моментом, он сообщил Кевину о специальной лицензии, имевшейся в его распоряжении все эти месяцы на случай, если граф увидит и оценит все преимущества брака.

— В конце концов, всегда можно развестись, милорд, — добавил он в качестве последнего аргумента.

— Хм… — произнес Ролингс, уставившись на дверь, в которую удалилась его «невеста». — При условии, что ни один из нас не убьет другого раньше.

Он встал и выбросил сигару в холодный, пустой камин. Оправив на себе одежду и выпростав манжеты рубашки из-под рукавов сюртука, он приветливо обратился к адвокату:

— Идите домой, Муттер, и возвращайтесь в восемь вечера с лицензией и пастором. Как сказал Шекспир, «что делаешь, делай скорее». Мне кажется, речь в пьесе «Два веронца» шла об убийстве. Как вам кажется, Муттер, это знак судьбы?

Кевин не позволил себе улыбнуться, пока адвокат, выглядевший ошеломленным, не покинул комнату.

— Вот человек, не подозревавший о разнице между дураком и невеждой.

Поднеся ладонь к своему гладкому лбу, он откинул назад непослушную прядь волос и принялся постукивать тросточкой по своей ладони.

— Поэт сказал кое-что еще, и эти его слова помогут мне в той безвыходной, невозможной ситуации, в которой я оказался и в которую должен броситься очертя голову: «Зачем язык тогда во рту иметь, коль женщиною им не овладеть?» Дорогой Уилл, ты так верил в своих героев, но ты говорил о женщинах. Поможет ли язык, если придется иметь дело с юной девушкой? Легче с ней будет или труднее? Если я завоюю ее, стану ли я мамонтом среди мужчин или колоссом среди грубиянов? И имею ли я право, даже в моих отчаянных обстоятельствах, использовать эту девушку для решения своих проблем, а также проблем всех обитателей этого поместья?

Размышляя таким образом, Кевин размахивал своей тростью и нечаянно сильно ударил себя по ноге.

— Найди рациональное обоснование своему поведению, признав, что ведешь себя как настоящий злодей. Стыдись, Кевин Ролингс, стыдись.

Теперь тросточка ударила его по руке. Кевин целеустремленно двинулся по коридору. Следуя в том направлении, куда, по его предположениям, могла удалиться девушка, он слегка улыбнулся.

— Ты старый мудрый змей, Кевин Ролингс, — мягко пожурил он себя. — Мог бы хотя бы соблюсти приличия и не гордиться собой так явно и неприкрыто!