Я видела Роджера и Би прошлым месяцем в Чикаго. Они задержались там при возвращении из Денвера, где проводили медовый месяц специально, чтобы встретиться со мной. Это было предложение Би. Она считала это терапевтическим вмешательством. Может быть, она и права, только не в отношении того, что имела в виду. Она не один раз повторила, что выгляжу я очень хорошо.

Одной из причин, по которой они приложили немалые усилия, чтобы увидеть меня, было намерение смягчить дошедшие вести. Кевин обручен. Его свадьба с Дебби назначена на июнь, после окончания ею учебы. Было сообщение в газете и о званом вечере, и о бриллианте – не настолько крупном, чтобы о нем все заговорили, но достаточно большом, чтобы можно было похвастаться. Я улыбнулась и выразила надежду, что они будут очень счастливы. Они будут. В этом у меня нет ни малейшего сомнения.

Роджер спросил о моих планах. Я сообщила ему о гранте, который надеюсь получить и который будет означать годовую работу в Англии, рассказала о своих студентах. Большие карие глаза Би смотрели настолько умоляюще, что я неохотно сказала, что нет, у меня нет романтических планов. Я чуть ли не каждый день вижу Джо в кафетерии. Его кафедра не имеет почти никаких дел с кафедрой английского языка.

Они приглашали меня в гости, и я сказала, что как-нибудь соберусь. Я говорила неправду. Они понимали это, но не знали почему. Я не смогла бы вернуться туда. Я бы испугалась. Даже на таком расстоянии, через столько месяцев притяжение его слишком велико. Все, что я могу сделать, – это сопротивляться. Если только я попаду в те места, если я увижу Кевина снова...

Мы не говорили об этом, по крайней мере, не много. Какая от этого польза? Теперь у них свой образ жизни, гладкое движение по проторенным тропам. Все узлы развязаны, шероховатости сглажены. Все складывается прекрасно.

У меня тоже все хорошо. Но бывают моменты – бесконечными серыми вечерами, когда дождь стучит по окнам и однокомнатная квартира кажется большой и пустой, как склад. Или ранними утренними часами перед рассветом, когда я беспричинно просыпаюсь и больше уже не могу заснуть. Тогда я сотни раз перебираю вопросы, оставшиеся без ответа. Что это было в действительности? Были ли мои заключительные объяснения неполными, такими же, как те, что удовлетворили Би и Роджера? Могли ли четыре, казалось бы, нормальных человека одновременно и согласованно достигнуть критических переломных точек в своей эмоциональной жизни и охватить взглядом всю полноту явления? Есть ли простое, основанное на фактах объяснение, которое никто из нас не нашел? И последний, самый трудный вопрос из всех, который иногда не дает мне спать до восхода солнца, – неужели я сознательно отбросила любовь, счастье, уют из-за психической неуравновешенности, которая обрекает меня на одиночество всю жизнь?

Я видела во сне не один, а множество раз, что вернулась назад. Сон всегда один и тот же. Я иду вдоль изогнутой улицы мимо привратных столбов, но вместо деревьев по краям дороги стоят неподвижные статуи, которые я видела в прошлых ночных кошмарах. На этот раз я двигаюсь во времени в противоположном направлении. Бесформенные массы протоплазмы принимают форму, становятся рептилиями, затем четвероногими и, наконец, человеком: священником и солдатом, джентльменом и леди, в платьях, в куртках, при оружии. И в самом конце я вижу Кевина, последним в этом ужасном ряду, но не с ними. Он знает обо мне, он знает, что я приближаюсь. Его губы произносят слова, его руки вытягиваются навстречу. Я не слышу его слов и не могу сказать, что означает его жест – устремление или неприятие.

Я никогда этого не узнаю. «Я услышала, что ключ один раз повернулся в дверном замке, и повернулся только раз...» Я вышла за дверь. Она не откроется снова.

Иногда там бывает холодно, в этом огромном необъятном мире.