I

Мне следовало почувствовать облегчение. Вместо этого я познала чувства Ноя, которые он должен был испытывать, когда соседи, посмеиваясь, говорили ему, чтобы он не волновался – дождь не может продолжаться сорок дней и сорок ночей. Он знал, что может и будет. Уговоры соседей не успокоили его. Они добавили ему только разочарования и чувства обреченности.

Би подтащила стул и села около кровати. Она сказала спокойно:

– Вы не можете отвергать это как игру воображения Энн, Роджер. Я ничего не видела, но голоса были... Я не могу выразить вам, как это поразило меня.

– Ну, сейчас я не отвергаю ничего. Я просто пытаюсь объяснить, что проявления такого рода могут меняться в зависимости от характера и пристрастий очевидца. Это случается даже в так называемых нормальных ситуациях. Свидетели преступления или происшествия редко сходятся в деталях. Можно получить совершенно невероятные показания даже от честных и здравомыслящих людей. В нашем же случае явление явно ненормальное, выходящее за рамки обычного опыта. Естественно, что свидетели интерпретируют его по-разному.

– Благодарю вас, Зигмунд Фрейд, – сказала я.

– Это ближе к Юнгу, – ответил Роджер. – Я не видел вашего привидения и не слышал вашу леди-вампира, но видел достаточно, чтобы убедиться, что в этом доме действуют физические силы от Кевина или через Кевина. Теперь вы больше удовлетворены?

Я задумалась над вопросом.

– Не знаю, – сказала я.

– Есть что-то ненормальное в акустическом состоянии комнаты Кевина, – продолжал Роджер. – У меня создалось впечатление, что что-то заглушало звуки, как будто бы между окнами оказалась тяжелая плотная занавесь. Но ее не было, его окна были широко раскрыты, и я мог видеть его занавески, колышущиеся на ветру.

В пять минут третьего я покинул балкон и спрятался в нише. Через пятнадцать минут Кевин открыл дверь. Меня поразила непосредственность его движений; он нисколько не таился. Я не видел никого, кроме Кевина. Однако... здесь я должен согласиться с вами, Энн, я на сто процентов уверен, что Кевин что-то видел. Выражение его лица, движение его глаз... Лампа, вставленная в светильник возле его комнаты, довольно тусклая. Как вы могли заметить, она освещала призрак (прошу меня простить) не так долго. Ничего странного в этом нет – лампочки имеют свойство перегорать. Но это затруднило мое наблюдение. Впечатление стороннего присутствия усиливалось. Усиливалось с каждой секундой. Мне не надо говорить вам, что я щелкал затвором фотоаппарата так быстро, как мог. У меня была восхитительная позиция: коридор был как на ладони. Как раз перед тем, как Кевин вернулся в комнату и закрыл дверь, я заметил, что что-то мелькнуло. Самым правильным было бы описать его как столб тусклого свечения, примерно четырех футов в высоту. Он слабо светился и передвигался. Он зашел за угол коридора и исчез из поля зрения. Оставался слабый, очень короткий отблеск.

Я слышал, как бьется мое сердце, и чувствовал, что частота пульса повысилась, но чувства ужаса и страха не испытывал. Я сделал последнюю пару снимков и подождал полных четверть часа, прежде чем собрать свое оборудование. Не проверяя, я запихнул все предметы в чемодан. Я без приключений добрался до комнаты и уложил свой чемодан как следует, затем пошел в ванную комнату. Я возвращался оттуда, когда Кевин вышел из своей комнаты. Я думал, что он еще долго будет пребывать в глубоком сне, и потому, испугавшись, совершил необдуманное движение – и он прыгнул на меня. У него сработал рефлекс, как у кота. Физически все было правильно.

Минуту мы все молчали, обдумывая скрытый смысл этой необычной истории. Роджер массировал свое горло. Наконец, я сказала:

– Вы думаете, что у Кевина что-то неладное с головой?

– Что-то творится, но не с головой в том смысле, который вы имеете в виду, – произнес Роджер хрипло. – Теперь я понимаю, почему вы обе так возражали против обсуждения с ним этого вопроса. Он, вероятно, не только не сможет обсудить его, а просто не воспримет. Знаете ли вы правильное толкование слова «чары» – не такое, каким гнилой Голливуд обманывает нас.

Я пробормотала:

«О, как легко приберет к рукам болезнь тебя.

Одиноко блуждающего в четырех стенах».

Би кивнула.

– La Belle Dame sans merci, – сказала она. – Тема стара как мир, как человек, мужчина или женщина, которые попадают под чары сверхъестественной любви. Боги и богини, тритоны, инкубы и суккубы.

– Обратите внимание, – заметил Роджер, – я не говорю, что Кевин околдован каким-нибудь низменным духом. То, что действует здесь, принимает свой облик для него, является исключительно ему. Почему оно избрало его и чего оно добивается – на сегодняшний день я не могу даже начать строить догадки. Но он нуждается в помощи и не может помочь нам. И мое мнение: рассказать ему о том, что случилось, не только бесполезно, но и вредно и даже опасно.

– Я была бы согласна е этим, если бы не ваша главная посылка, – возразила Би. Она сидела, приняв официальную позу: ее спина была прямой, руки сложены на коленях. Ее мягкое свободное платье с рисунком сирени и побегов плюща было подпоясано гладкой лентой.

– Вы все еще цепляетесь за красивого светловолосого призрака? – встрепенулся Роджер. – Ее возлюбленный был убит в крестовом походе, поэтому она томилась... Или была изнасилована злым владельцем имения, после чего выбросилась из окна или со стены... Или жестокий отец уморил ее голодом до смерти, потому что она не согласилась выйти замуж за человека, которого он для нее выбрал...

– Я не желаю больше обсуждать эту тему, – сказала Би. – Вы остаетесь при своей версии, я – при своей. – Ее нос поднялся, как будто почувствовал отвратительный запах. Роджер шумно рассмеялся, затем схватился за горло.

– Вы восхитительны! – прокаркал он.

– Хм, – сказала Би. – Я хочу положить лед вам на горло.

– Нет. Не беспокойтесь. Мне надо идти. Я хочу обработать пленку. Завтра я привезу отпечатки.

– Вы сейчас собираетесь домой? – спросила я.

– Почему нет? Я не могу ждать. Мне нужно заняться пленкой.

– У вас нет причин не уезжать отсюда, за исключением того, что Кевин может что-то заподозрить в вашем внезапном отъезде.

– Кевин не заметит даже епископа при всех регалиях, полученных за изгнание нечистой силы, – возразил Роджер. – Однако, возможно, вы правы. Я останусь.

– Вам нельзя возвращаться в ту комнату, – сказала Би.

– У вас есть предложение?

– Я только хотела сказать, что не думаю, что она безопасна...

– Я согласен, – Роджер взял ее за руку. – Мне страшно возвращаться туда. Мне нужен кто-нибудь, кто стоял бы рядом со мной и держал меня за руку. Приятный, душевный человек.

Они не заметили, когда я ушла. Я не знаю, где Роджер спал в ту ночь, но надеюсь на лучшее. Протестам Би не хватало искренности.

 

II

Когда я легла спать, то подумала, что, если Кевин на следующее утро ворвется в комнату и разбудит меня, желая играть в теннис, я разобью ракетку о его голову. Но он не пришел, не пришел и никто другой. Я спала до тех пор, пока солнце не вползло в комнату и не ударило мне в глаза.

Как обычно, утро принесло бодрость и утешенье, притупив ночные тревоги. Однако у меня было нездоровое чувство любопытства, которое должно было еще какое-то время остаться со мной, – потребность знать, где находится Кевин и что он делает. После завтрака я отправилась искать его.

Следуя не очень утонченной логике, я пошла вначале на теннисный корт. Конечно же, он был там, и я увидела, почему он не побеспокоился о том, чтобы разбудить меня утром. Дебби была прелестна, как цветок, и одета в восхитительный теннисный костюм, усеянный маленькими дырочками. Юбчонка была достаточно короткой, чтобы не скрывать прелестных оборчатых штанишек. Ее волосы были завязаны сзади «конским хвостом» и неудобно болтались из стороны в сторону. Но это не смущало ее. Она, во всяком случае, не собиралась побеждать в этой игре. Раз или два она забылась и отразила удар с незаурядным мастерством, показывающим, каким хорошим игроком она была на самом деле. Но большей частью она играла достаточно плохо, чтобы приблизить конец игры. Когда победа была одержана, Кевин перепрыгнул через сетку – с Меркурием на белых шортах и аллигатором на Т-образной тенниске – и, обхватив ее руками, засмеялся. Она прижалась к нему в объятиях, но, когда он положил руку на ее грудь, захихикала и оттолкнула ее.

Это подтвердило мои предположения: она была из тех, кто «делают это в первый же день». Ничего удивительного, что бедный старик Кевин был таким усталым, возвратившись домой прошлой ночью. К тому же он заработал боли в сердце и тяжелое дыхание, насколько я могла судить. Они оба побрели в сторону сада, сплетясь, как Лаокоон и змеи. Я вернулась в дом.

Би, видимо, посылала бригаду уборщиков в библиотеку. Поверхности из красного дерева блестели, и следы нашей незапланированной встречи прошлым вечером исчезли. Я осмотрела свой письменный стол. Ни пятнышка пыли не было видно, но книги имели такой покинутый вид, будто дети, оставленные у дверей сиротских приютов. Мои записи, казалось, пожелтели. Чистая игра воображения, конечно. Им было не больше восьми месяцев, а бумага не меняет цвет так быстро.

Я стала проглядывать эти старые записи. Некоторые наши идеи были неплохи. Книга должна была получиться первоклассной. Раздел поэзии, например. Я села за стол и потянулась к ручке.

Я работала уже около часа, когда появился Кевин. Я уже хотела спросить у него, где Дебби, когда в последний момент вспомнила, что не следует открывать, что я видела ее здесь. Поэтому я только сказала:

– Привет.

Кевин тоже сел за стол.

– Работаешь?

– Пытаюсь.

Кевин оперся о спинку стула, вытащил из-под стола ноги и стал угрюмо рассматривать колени.

– Я был ленивой крысой, правда?

– Я тоже не была особо энергична.

– Нет, но тебе следовало что-то предпринимать, раз я еле волочил ноги. Это твоя вина, Энн, что ты не в меру вежлива. Почему ты не отругала меня?

Это был прежний Кевин – очаровательный, оправдывающийся, тактичный.

– О, да, – сказала я осуждающе.

– Я исправлюсь, – пообещал Кевин.

– Зачем? Одной из причин, по которой мы это затеяли, было заработать немного баксов. Тебе теперь незачем об этом беспокоиться.

– Да, это одна из причин, почему я не усердствовал, хотя это не оправдывает меня. Но деньги были лишь одним из мотивов. Могла получиться хорошая книга. Кроме того...

– Ты мне ничем не обязан, – возразила я, предваряя его слова. – Только честным отношением. Если ты передумал – просто скажи мне об этом. Я могу найти другого партнера или закончить все самостоятельно.

– Это очень трогательно с твоей стороны. – Кевин подарил мне одну из своих приятнейших чарующих улыбок. – Давай решать в зависимости от того, что мы сможем сделать за это лето, ладно? Если я отделюсь, это все твое, включая все, что мы сделали совместно.

Он протянул руку.

Что я могла сказать? Это звучало достаточно честно. Только... за три месяца интенсивной работы мы могли бы завершить всю работу или большую часть ее. Теперь же у нас не было шансов успеть. Но отказываться от предложения Кевина было невежливо. Поэтому я тоже протянула ему руку.

Затем он более чем поразил меня, непрерывно и продуктивно работая в течение двух часов. Мы только закончили разработку начального плана первого раздела, когда Би разыскала нас, чтобы сказать, что готов обед.

К счастью для моей совести, слишком склонной к мазохистскому самобичеванию, после обеда Кевин, вместо того чтобы вернуться к работе, поднялся наверх, в свою комнату. Я снова получила возможность возмущаться им.

Я начала помогать Би убирать тарелки.

– Не беспокойтесь, – сказала она. – Бригада уборщиков еще не прикасалась к кухне. Они наведут здесь порядок.

– Я навожу порядок, поскольку ожидаю, что сейчас появится Роджер, – объяснила я.

– От него ничего не слышно, – коротко бросила она.

Затем я возвратилась в библиотеку.

Я работала около двух часов, стоически игнорируя нежный ветерок, дующий из сада, и прелестные прыжки Деттибоун, которая хотела вовлечь меня в свою игру. Кевин так и не возвратился. В три часа я решила, что он пошел купаться. Я могла бы и сама заняться тем же. Был очередной жаркий день. Но, представив себе, что там находится Дебби, я решила взять на себя роль великомученицы и, истекая потом, продолжала упорно работать.

Незадолго до того, как пробило четыре часа, зазвонил дверной звонок. Я с трудом поднялась со своего стула и пошла открывать двери, надеясь, что это Роджер. Хотя я по-настоящему была поглощена работой, но где-то в голове непрерывно вращалась мысль о том, что обнаружит он на своих фотографиях.

Но это был не Роджер. Это был отец Стивен.

Би подошла к дверям раньше меня. Из малой гостиной, не замеченная ими, я видела, как она поздоровалась с ним и повела его наверх.

Итак, Би закусила удила и продолжала выполнение собственного плана, несмотря на возражения Роджера. Она не нарушила своего обещания и отложила встречу с пастором до тех пор, пока Роджер не выполнил своих исследований. Хотя я сомневалась, что он посмотрит на это так же объективно.

Я приняла душ, переоделась и затем постучалась в дверь комнаты Би. Отец Стивен поднялся, когда я вошла. Одного взгляда на его сияющее лицо было достаточно, чтобы понять, что Би еще не секретничала с ним. Без сомнения, она собиралась накормить его свежеиспеченными булочками и напоить китайским чаем, прежде чем огорошить своими новостями.

– О, Энн, я только что собиралась попросить вас присоединиться к нам, – сказала она прохладно.

– А где Кевин? – спросил отец Стивен. – Все еще работает? Так поглощен?

– Возможно, он в бассейне, – ответила я. – Он проводит там все дни, а утренние часы – на теннисном корте.

Брови отца Стивена поднялись. Я намеревалась придать моему комментарию слегка юмористический оттенок, но он прозвучал как жалоба.

– Что-то не так, Энн? – спросила Би.

– Извините, но у меня нет настроения поддерживать пустую, учтивую болтовню. Давайте прямо вперед и скажите ему. Разве вы не этого хотели?

Би имела полное право возмутиться моим поведением и тоном. Вместо этого она подарила мне благожелательный взгляд.

– Дебби все еще здесь?

– Я не знала, что она приехала, – солгала я.

– Она недавно подходила к дверям кухни. Кевин все еще был в своей комнате. Она представилась очень приветливо и сказала, что он пригласил ее купаться.

– Я не понимаю, почему вы о ней заговорили, – сказала я.

Отец Стивен наблюдал за нашим обменом репликами, слегка улыбаясь и наморщив лоб. Другой на его месте мог бы попытаться умиротворить нас, но он спросил прямо:

– Расскажите, в чем дело?

Би отвела глаза и закусила нижнюю губу. Вслед за этим отец Стивен взглянул на меня.

– Возможно...

– Нет, все в порядке, – заверила Би. – Энн в курсе всех дел, ее присутствие не помешает мне. Я не могу придумать, как рассказать вам обо всем без того, чтобы вы не заподозрили, в своем ли я уме.

– Я не представляю себе, что могу подумать такое, – сказал отец Стивен, улыбаясь.

– Начните с самого начала, – было мое блестящее предложение.

Би глубоко вздохнула.

Прежде чем она смогла произнести первое слово, послышались быстро приближающиеся шаги, и дверь резко отворилась. На пороге стоял Роджер. Он окинул взглядом нас троих: отца Стивена, встретившего его с приветливой улыбкой, Би с открытым ртом, собирающуюся начать рассказ, и меня. Не знаю, почему я почувствовала себя виноватой, но мне показалось, что я пытаюсь уменьшиться в размерах. Никогда я не видела таких злых глаз на человеческом лице.

– Непостоянство, имя тебе – женщина, – произнес он, сверкнув глазами на Би.

– Это самое неуместное цитирование, какое я когда-либо слышала, – сказала я, приходя в себя. – Она не обещала...

– Обещала.

Би начала говорить. Я думала, что она скажет: «Я не обещала». Но, представив себе, куда это может привести, она изменила свое решение.

– Садитесь, Роджер.

– Вы обещали...

– Это не имеет отношения к делу.

Роджер с такой силой плюхнулся в кресло, что пружины протестующе заскрипели.

– Вы рассказали ему?

– Нет еще.

– Но вы собирались. Я могу попросить вас отказаться от этого?

– Я очень надеюсь, что нет, – вступился отец Стивен. – Из всех троих вы вызываете во мне наибольшие опасения. Что это: исповедь, обвинения или... Ради всего святого, откройтесь мне, пока меня не разорвало от любопытства и тревоги.

– Хорошо, – сказала Би. Она открыто посмотрела на него, повернувшись спиной к Роджеру. – Это началось несколько дней назад, когда...

Я не знаю, что ожидал услышать отец Стивен, но я с уверенностью могу утверждать, что никогда ни в одном страшном сне он не мог представить историю, подобную той, что рассказала ему Би. Многолетний опыт научил его управлять выражением своего лица, но уже в начале повествования приветливость и обычное его спокойствие сменились тревогой и ужасом.

Что касается меня, то я почувствовала необъяснимую веру, так же как и ребяческую надежду, что теперь наконец мы получим помощь. Такова была особенность отца Стивена. Разговор с ним был подобен разговору с Богом. Более того, в один из моментов моего собственного повествования я увидела, как по его лицу скользнуло выражение, словно он что-то припоминал или слышал эту историю не в первый раз. Но меня ждало разочарование. Первая его реплика после окончания рассказа содержала только страх:

– Какой ужас!

Последовала пауза. Я ожидала продолжения, но он просто сидел в молчании, покачивая головой. Роджер, который уничтожал булочки с непреодолимой жадностью, противно захихикал:

– Хотите услышать мой комментарий, прежде чем возьмете слово, Стив? Я предупреждаю, что он разобьет все ваши теории в пух и прах.

Вызов вернул пастору дар речи, если не самообладание:

– Роджер, ваше циничное поведение объясняется неутихающей болью в шее. Откуда вы знаете, какую теорию я собираюсь применить?

– У вас нет выбора, – ответил Роджер. – Вашей профессией вы обречены всю свою жизнь искать согласия между благожелательным Богом и порочным миром. Я хочу уберечь вас от унижения оказаться неправым в этом случае и рассказать о своем открытии прошлой ночью.

Пока Роджер вел свой рассказ, отец Стивен слушал его недоверчиво и подозрительно. Как умудренный опытом риторик, Роджер приберег главное напоследок.

– Сегодня днем я проявил пленку, – сказал он. – Вот что получилось.

Из кармана куртки он вытащил толстую пачку отпечатанных фотографий. Би нетерпеливо протянула руку, но Роджер затряс головой с улыбкой сумасшедшего на лице:

– В свое время, в заданном порядке и с комментариями.

Отодвинув чайную посуду, он освободил место на столе. Мы столпились вокруг. Отец Стивен проявлял такое же любопытство, как я и Би.

– Во-первых, – сказал Роджер, – два фотоаппарата я укрепил на стене. Они срабатывали от протянутых к ним нитей.

В его голосе звучали необычные нотки, заставившие меня взглянуть на него с подозрением. Между тем он положил на стол первый отпечаток.

Это был замечательный снимок Анабеллы, бегущей по коридору. Ее хвост был поднят, взгляд выражал глубокую задумчивость.

Прежде чем кто-либо успел высказать свое мнение, Роджер добавил к первому еще один отпечаток. На этот раз Анабелла, видимо, услышала щелканье затвора или увидела слабую красную вспышку. Ее голова была повернута в сторону фотоаппарата. Она выглядела слегка заинтересованной, но ничуть не смущенной.

Никто, кроме меня, не счел это смешным. Через минуту мой смех прекратился, и Роджер сказал:

– Мне следовало предвидеть что-либо в этом роде. Дом кишит этими проклятыми животными. В следующий раз я подниму нити на несколько футов выше.

– Ладно, Роджер. Пошутили и хватит, – произнесла холодно Би. – Вам не следовало показывать нам эти фотографии, если вам не удалось снять что-нибудь важное другим фотоаппаратом. Давайте будем серьезнее.

Роджер добивался эффекта. Снова я почувствовала, что все, что происходит, для него является прежде всего захватывающей игрой. Даже синяки на его шее, теперь спрятанные под шарфом, не убедили его, что проблема далеко не академическая.

– Хорошо, – согласился он. – Пойдем дальше.

Он стал вытаскивать фотоснимки, как из карточной колоды, и давать по ходу дела комментарии.

– Первые три показывают коридор до того, как Кевин отворил дверь. Здесь нет ничего необычного. Здесь изображен Кевин. И здесь, и здесь...

Отец Стивен тяжело задышал. Ни мои описания, ни Роджера не могли передать потрясающий смысл действий Кевина. Его движения и выражение его лица, запечатленные на снимках, разделенных во времени лишь секундой, не оставляли сомнения в его мыслях и намерениях.

– Никаких признаков другого – гм... – объекта, вы видите, нет, – сказал Роджер, продолжая извлекать новые отпечатки. – Здесь Кевин опустил руки. Вот поворачивается. А здесь...

На фотографии, которую он показывал, Кевин полностью повернулся спиной к фотоаппарату. Рядом с ним, между небольшим столиком в стиле чиппендейл и зеркалом, имелась слабая полоска света.

– Это может быть дефектом пленки, – предположила я.

– Посмотрите на эти, – ответил Роджер.

Оставалось двадцать четыре фотографии. На двух последних коридор был пуст, дверь в комнату Кевина закрыта. Но на трех снимках перед ними...

Я схватила один из них. Отец, Стивен и Би сделали то же самое. Они были почти идентичные.

То, что первоначально было слабой полоской света, на этих трех отпечатках стало светящимся столбом. Это было похоже на объект, который я видела в первую ночь, перед тем как он начал обретать форму. Сужение в «талии» и шар над тем местом, где было расширение «плеч» и которое могло оказаться головой, напоминали человеческие формы, но детали были неразличимы.

– Я увеличил последний снимок, – сказал Роджер, доставая фотографию на глянцевой бумаге форматом восемь на десять. – К сожалению, увеличение только ухудшило четкость.

Мы повертели фотографию в руках. Фигура стала видна менее отчетливо, но теперь удалось заметить пару интересных деталей. В центре фигуры имелась сердцевина из практически непрозрачного материала. Через него нельзя было увидеть другие предметы, тогда как через края фигуры это сделать было можно. Кроме того, можно было что-то различить в нижней части фигуры.

– Складки, – указал Роджер. – Видите их? Что-то похожее на длинную юбку, или платье, или тогу.

 

III

– Тога? – голос отца Стивена потерял свою мягкость я спокойствие. – Роджер, порою вы испытываете мое терпение. На что вы намекаете? На духов римлян, которые «кричат и вопят на улицах»? Вы, должно быть, сошли с ума, если так легкомысленно относитесь к данному предмету.

– Кто говорит, что легкомысленно! – с негодованием воскликнул Роджер. – Я подхожу к нему, как и ко всем другим проблемам, разумно, логически...

– Проблема добра и зла не поддается логике.

– Ха! Приехали. Я знал, что вы сюда свернете. Дальше вы будете твердить о дьяволах, злых духах и кем-то проклятых душах.

– Роджер, вы невероятно грубы, – взмолилась Би. – Что еще может быть, кроме...

– Ничего страшного, Би. Мы с Роджером дополняем друг друга. – Отец Стивен пришел в себя. Он слабо улыбался. – В действительности возможны многие вещи.

– Включая галлюцинации? – с надеждой предположила я.

– В вас говорит современный молодой скептик, – сказал отец Стивен. – Нет, Энн, забудьте об этом. Я считаю невероятным, чтобы три разумных взрослых человека страдали одним и тем же недугом.

– Четверо, – поправила я.

У отца Стивена исчезла улыбка.

– Четверо, совершенно верно. Несчастный молодой человек... Что-то надо делать. Он в серьезной опасности.

Я поспешила заявить:

– Я так благодарна, так удивлена и рада – вы поверили нам, правда?

– Роджер сказал бы, что я доверчив по натуре и по воспитанию. Конечно, я думаю, что труднее поверить в предрассудки современной психиатрии, чем в... даже в теорию Роджера о неизвестных науке полях психической энергии.

– Гм, – хмыкнул Роджер. – Все равно, Стив, мы имеем то, что имеем. Это принимает различные формы для различных людей. Так и должно быть. Оно не имеет физической формы. Это неодушевленный физический феномен, кажущийся сверхъестественным только потому, что наука еще...

– Вздор! – твердо отрезала Би.

Пастор взглянул на нее.

– Совершенно верно. – Он предостерегающе поднял руку, когда Роджер приготовился протестовать. – Подождите минуту, Роджер. Каждый из вас рассказал мне по одной главе невероятно интересной истории. Теперь моя очередь. Би, вы не очень будете возражать, если я закурю? Это отвратительная привычка, но я нуждаюсь в чем-нибудь, что помогло бы мне собраться с мыслями.

Би принесла ему пепельницу, пока он любовно набивал свою трубку с нудной медлительностью, присущей курильщикам трубок и считающейся важной частью этого ритуала.

– Несколько дней назад мы говорили о мисс Марион Карновски, прежней владелице этого дома. Моя манера рассказывать могла показаться странной и даже шокировать вас. Би, оставьте деликатность. Я знаю, что говорил сумбурно и нервно. При других обстоятельствах я и не помышлял бы о том, чтобы обсуждать личные дела бывшего друга и прихожанки. Однако ваша ситуация экстраординарна, и то, что я собираюсь рассказать вам, должно пролить некоторый свет на эту историю. Кроме того, уже настало время рассказать о ней.

Когда я приехал сюда двадцать лет назад, мисс Марион была уже в пожилом возрасте. Она была пунктуальна в выполнении религиозных обрядов, никогда не пропускала служб, относилась ко мне с вниманием и уважением, которые, я уверен, помогли моей карьере больше, чем мои собственные способности. Я был, как помнится, зеленым юнцом с большим самомнением.

Как бы то ни было, но годы шли, и мисс Марион перестала посещать церковь. Я не слишком много думал об этом, предположив, что виной тому старческая немощь. Ее старик шофер умер, и у нее по соседству оставалось еще несколько друзей, которых выбрала она сама. Я был единственным, кого она видела регулярно, и, когда она прекратила приезжать на службы, я постарался наносить ей визиты почаще. Но я не ездил к ней так часто, как следовало бы. Перед поездкой я обычно звонил ей. Это также было ошибкой, хотя я не сознавал этого. Это давало ей время, чтобы хорошо подготовиться к приему, подать в гостиную чай и натереть до блеска столовое серебро. Она приводила все в порядок, чтобы оставить меня в неведении, но мне следовало быть более наблюдательным. Женщина бы заметила, что ее одежда поношена и вышла из моды; психолог увидел бы другие признаки. После того как ее покинул последний из слуг, я увещевал ее, что неразумно жить одной в таком большом пустом доме. Она отвечала, вскинув голову, что должна остаться, как говорится, благородной высокодуховной девушкой, что она в состоянии управляться с хозяйством и что самым добрым поступком по отношению к ней было бы позволить ей умереть, так же как и жить, в ее собственном доме. Когда она сказала о своем отрицательном отношении к приютам и больницам, я впервые увидел у нее на лице выражение сильного страдания.

Отец Стивен докурил трубку до конца. Он сидел, покачивая ею в руках, его лицо вытянулось.

– Совесть никогда не прекратит терзать меня, – сказал он тихо. – Если бы я действовал быстрее, то мог бы предотвратить случившееся. Но... – Он сделал жест рукой с трубкой. – Я не собираюсь заниматься здесь самобичеванием. Поверьте мне, я уже достаточно это делал.

Я никогда не забуду день, когда я узнал правду. Это был холодный зимний день. Уже несколько недель стояла морозная погода, и земля была покрыта снегом. У меня было поручение по соседству, и я решил заехать к мисс Марион. Я не видел ее некоторое время.

Когда я открыл дверь, она была закутана в шаль, в серую шерстяную шаль, тщательно починенную во многих местах, где были дырки и потертости. Казалось, что она не очень обрадовалась мне, но повела меня в маленькую гостиную внизу, которую, я думаю, мистер и миссис Блэклок превратили в комнату для завтраков. В отличие от других частей дома, довольно холодных, здесь было тепло. Воздух был невыносимо спертым. Бреши в окнах были заткнуты тряпками. Одеяла, аккуратно сложенные на диване, говорили о том, где мисс Марион спит. Она жила в этой комнате, в которой сохраняла тепло. В камине тлел огонь. Возле него стояла корзина, полная веточек и прутьев – тщательно собранных остатков дров. Я видел, как она, прихрамывая, ходила по комнате и тяжело останавливалась, чтобы подобрать упавшие веточки. С болью в сердце я присел на стул, который она мне предложила.

Но худшее было впереди. Она была встревожена. Она говорила сумбурно, торопясь и бессвязно. Я был так потрясен, что едва замечал это. Словно пелена спала с моих глаз: каждый предмет, который я видел в этой комнате, включая ее хозяйку, свидетельствовал о бедности и лишениях.

Наконец она неожиданно сказала: «Святой отец, есть кое-что на моей совести. Я пытаюсь набраться храбрости, чтобы рассказать вам об этом». Я спросил, не желает ли она исповедоваться, но она решительно в знак отказа покачала головой. «Я не хочу, чтобы мне отпустили грехи, отец. Для этого я должна буду обещать не совершать грехов впредь, не так ли? Но я не собираюсь отказываться от них».

Как ни парадоксально это звучит, но речь ее подбодрила меня. Физически она неплохо себя чувствовала для ее лет. И мрачный юмор, который искривлял ее губы, когда она говорила, убеждал меня в ее умственной полноценности.

Как я ошибался! Я не догадывался об этом, пока она не начала свой рассказ. Вы не можете представить себе ужас, охвативший меня, когда совершенно спокойно она информировала меня о том, что в течение десяти лет живет в доме с... она назвала его «мой духовный друг». Его общество явилось утешением ее старости. Он так любил ее, развлекал, помогал. Моя кровь холодела, когда она описывала, как они вместе сочиняли музыку, играли в карты, разговаривали, обменивались рассказами. Кульминация пришла, когда она назвала источник своих прегрешений. Находясь ли в нужде, получила она своего друга из рая, которого тот стоил? Или это был ангел-хранитель, принявший видимую форму и посланный ей богом?

Я совсем не помню, как покинул этот дом. Я пришел в себя, когда добрался до автомобиля, в котором просидел длительное время, не обращая внимания на леденящий холод и борясь с чувством долга. Достаточно сказать, что необходимые приготовления заняли очень много времени. Она была последним оставшимся в живых членом семьи. И необходимо было пройти через длительные и болезненные официальные процедуры, прежде чем меня утвердили опекуном. Наиболее страшные воспоминания моей жизни связаны с последними разговорами, которые я имел с ней, предлагая прекрасный приют, подобранный для нее мною и судебным представителем. Она... она прокляла меня. Я не думал, что она знает такие слова, хотя признаю, что большинство из них взято из Библии. Из Ветхого завета, конечно.

Он вынул из кармана носовой платок и провел им по лицу.

– Она прожила всего несколько недель, – заключил он. – Я, малодушный, почувствовал облегчение, когда меня вызвали, чтобы сообщить, что она умерла во сне.

– Вы ничего не могли бы поделать, – успокоила Би, коснувшись его рукой.

– О, нет, он мог бы, – сказал Роджер. – Не поймите меня неправильно, Стив. Я знаю, что вы сделали больше, чем сделало бы на вашем месте большинство людей, и с наилучшими намерениями. Если она была такой бедной, кто бы заплатил за дорогой приют для престарелых? Но теперь наш собственный опыт приоткрывает завесу над галлюцинациями мисс Марион, не так ли?

– Это доказывает, что я была права! – с триумфом произнесла Би. – Другой свидетель, независимо от нас, видел призрак. Никто из нас не слыхал о том, что случилось с мисс Марион, и нас нельзя обвинить, что мы оказали влияние на нее. Я уверена, что дух тот же самый – очаровательная молодая девушка, умершая безвременной смертью.

Отец Стивен откашлялся:

– О, дорогая! Разве я не сказал?.. Поистине, это пример того, как неосознанно я искажаю факты. «Друг» мисс Марион не был женщиной, Би. Это был молодой и красивый мужчина.