Глава 1

Легкий майский ветерок колыхал ажурные занавески с крестообразным рисунком, которые должны были бы быть кисейными, а на самом деле оказались сшитыми из искусственного шелка. Вместе с ветром в комнату Билли Эймс проникали птичий щебет и запах только что распустившейся листвы. Билли сделала глубокий вдох, наслаждаясь дразнящими ароматами. Весна была ее любимым временем года, а в этом году, казалось, ее приход особенно затянулся. Через тридцать семь дней средняя школа останется позади. Она повзрослела. Выросла.

Билли наклонилась, чтобы завязать шнурки на туфлях, нетерпеливо отвела в сторону прядь белокурых волос и нахмурилась. Пестрые шнурки и белые носочки? Ничего не скажешь – выросла! Ей бы следовало носить нейлоновые чулки и туфли на каблуках, а не эти пережитки детских лет. Но с тех пор как в Европе разразилась война, а в декабре на Пёрл-Харбор было совершено нападение, Билли начала задумываться: а не постигнет ли тонкие, как паутинка, чулки та же участь, что уготована странствующим голубям, – вымирание? В любом случае, это не имело значения, потому что такие чулки все равно были исключены из числа тех предметов одежды, которые Билли разрешалось носить. Многие женщины раскрашивали себе ноги и рисовали швы на икрах. «Так делают только язычники и обыватели», – заявила мать Билли. А Агнес Эймс чрезвычайно редко признавалась в своей неправоте.

Билли снова задумалась об окончании школы. Когда она забросит свою шапочку с квадратным верхом, которую наденет при вручении аттестата, это будет началом ее последнего беззаботного лета перед отъездом в Пенсильванию. Она уже записалась на курс английского языка в колледже – надо же было что-то выбрать. Но, по правде говоря, все это ей было не по душе. Чего Билли действительно хотела, так это поехать учиться в хорошую школу художников-модельеров. Агнес сказала: «Это нереально. Лучшие школы – в Нью-Йорке, а молоденькой девушке не подобает жить там одной. Во всяком случае, приличной девушке». Потом, когда она получит степень бакалавра, то сама посмеется над такими старомодными понятиями.

Однако Билли подозревала, что настоящей причиной запрета была чрезмерно высокая стоимость обучения в художественной школе. Ей хотелось бы знать побольше о финансовом положении их семьи. Есть ли у них какой-то достаток или просто-напросто приходится экономить, сводя концы с концами? Агнес заявила, что девушке незачем забивать себе голову такими вещами. Достаточно учебы, общения с «приличными» молодыми людьми и нарядов. Таково кредо Агнес, а разговоры на подобную тему всегда кончались одним и тем же: «Потом ты выйдешь замуж за молодого человека из зажиточной семьи с давними традициями и твое будущее будет обеспечено. И всегда помни, что никому не нужен подержанный товар. Девственность – самое ценное, что у тебя сейчас есть. Береги ее хорошенько!» Трудно было удержаться от смеха, когда Агнес принималась читать свои проповеди.

Вздохнув, Билли застегнула джемпер, который связала себе сама. Он был просто замечательного цвета – оттенок лаванды, – с большими перламутровыми пуговицами на плечевой планке и двумя маленькими – на кармашках. Вместо того чтобы подшить юбку, она отделала край бахромой. Пока что во всей школе не найдется еще одной девушки с бахромой по подолу. На следующей неделе их будет, по крайней мере, двадцать, она была уверена. Билли Эймс нравилось слыть кем-то вроде законодательницы мод.

Девственность. Мать придавала большое значение ее сохранности. С искушениями следовало бороться и побеждать вплоть до брачной ночи.

Билли снова вздохнула, на этот раз глубже. Искушения для нее не проблема. У нее не было постоянного парня, да и иметь его не хотелось. А знакомые юнцы не стоили того, чтобы из-за них терять свою девственность. У них были прыщавые лица, одевались они небрежно, краска на их велосипедах облупилась, а цепи всегда соскальзывали, когда на велосипеде ехали вдвоем. В этих парнях не было ничего романтичного! Кроме того, у большинства все мысли занимала только война. Они не могли дождаться окончания школы, чтобы сразу завербоваться, пойти в армию и доказать, какие они взрослые мужчины. Девушки стояли на втором месте после сражений с немцами и японцами.

«Просто мир слишком узок, – размышляла Билли. – Хотелось бы иметь больше возможностей, чтобы путешествовать, многое увидеть и многое сделать». Даже ее прогулки в город с тех пор, как там появились военные, Агнес сурово ограничивала. Билли подумала обо всех этих молодых людях в военной форме и шаловливо улыбнулась своему отражению в зеркале. Морская униформа самая лучшая, особенно сейчас, когда с наступлением теплого времени года они перешли на форму белого цвета. Мужчины выглядели такими франтоватыми, любезными и обходительными, совсем как Тайрон Пауер или Эррол Флинн. Вот бы отправиться на выпускной бал под руку с каким-нибудь высоким темноволосым морским офицером! Это было бы совсем другое дело. Она еще не знала, на какой день назначен бал. Платье уже готово… а точной даты еще нет. Агнес начинала беспокоиться – Билли в этом не сомневалась. Но выпускной бал – это совершенно особенный праздник, и прийти на него нужно с кем-то особенным. Несколько мальчиков уже приглашали ее, но Билли ответила отказом. А на самом деле даже она со своими романтическими воззрениями не надеялась на появление принца в белоснежных одеждах, который явится на Элм-стрит, чтобы закружить ее в танце… И все-таки вполне может подвернуться кто-нибудь получше всех прочих кандидатов. На худой конец, в последний момент всегда можно призвать Тима Келли. Неуклюжего Тима, который обязательно оттопчет ей ноги на танцевальной площадке. Хотя он капитан баскетбольной команды и будет весьма подходящим кавалером.

И снова вздох. Быть одной из самых привлекательных и популярных девушек в выпускном классе – еще не значит обеспечить себе необходимую романтичность.

Бросив взгляд на часы, стоявшие на тумбочке, Билли поняла, что следует поторопиться. Ее охватило легкое возбуждение. Она любила вторую половину субботнего дня и дневные сеансы в Лоус-Театре. На несколько часов можно забыть о шитье и уроках игры на фортепиано. По субботам после обеда она отправлялась в город со своими двумя подругами, а за углом девушек поджидали ребята из их компании. На пары они не разбивались, а шли бок о бок по улицам, обсаженным деревьями. Сейчас все были друзьями, а окончится это лето – и пути их разойдутся. Билли решила, что скучать ни по кому не станет, по крайней мере в том смысле, в котором говорят об этом дети. Она поедет в новую школу, где найдет новых друзей и выберет их сама, а не будет подгонять под эталон Агнес. Друзей, которые могут оказаться «подходящими», а могут и не оказаться.

Билли закрыла крышку музыкальной шкатулки. Рождественский подарок, который сделал отец, когда ей было четыре года. Билли задержала на шкатулке растроганный взгляд. Она не возьмет ее с собой, отправляясь в колледж, как не возьмет и фотографию улыбающихся родителей в последний день их медового месяца.

На мгновение она почувствовала угрызения совести из-за такого предательства. Отец умер до того, как они с Агнес переехали в дом бабушки на Элм-стрит. Только что он был – и вот уже его не стало. Нельзя сказать, что она страдала из-за того, что росла без отца, но все-таки сознавала: чего-то она лишена. Это отличало Билли от других девушек, отцы которых после воскресного обеда сидели, почитывая газету, и учили дочерей водить семейный автомобиль. Билли не хотела, чтобы Агнес узнала о ее намерении оставить дома их музыкальную шкатулку и фотографию. В крайнем случае, можно будет положить их на дно сундука, что стоит на чердаке. Билли сразу же почувствовала облегчение. Она росла послушным ребенком. Безропотной дочерью. И до сих пор оставалась девственницей, каковых в школе нашлось бы немного, если верить всяческим слухам. Вот и сейчас поговаривают, что Сисси отдалась какому-то капралу.

Билли провела щеткой по своим густым светлым волосам, откинула их назад и закрепила на висках двумя заколками в форме сердечек, потом закрыла дверь своей бело-розовой спальни.

– Мама, я ухожу! – крикнула она Агнес, остановившись внизу, на лестнице, и немного подождав.

Одни люди просто входят в комнату, другие обставляют свое появление шумно. Агнес просто вошла. Секунду тому назад ее здесь не было, а в следующее мгновение – она уже здесь. Это всегда поражало Билли.

Ей удавалось говорить, не повышая голоса, – чуть громче тона обычного разговора. Агнес считала, что настоящая леди не должна вопить, еженедельно повторяя это в своих проповедях на благо Билли.

– Мы можем задержаться, чтобы поесть вишневого пирога после сеанса, тогда я буду дома к пяти. Если мы решим пойти закусить гамбургерами, то вернусь к пяти тридцати. Мальчики любят смотреть киножурнал второй раз. Так что самое позднее я приду в шесть. Я взяла с собой кошелек, у меня хватит денег, чтобы заплатить за себя и позвонить по телефону. Я надела свое лучшее белье и смочила одеколоном только запястья, но не мочки ушей. Туфли у меня вычищены до блеска.

Билли улыбнулась матери и замерла, подвергаясь молчаливому придирчивому осмотру. Темно-карие глаза Агнес зорко оглядели дочь; благодаря длительному опыту, Билли научилась распознавать незримый сигнал, свидетельствовавший о том, что она соответствует стандартам.

– Что ты собираешься делать сегодня, мама?

– Сегодня суббота. Я должна убрать две комнаты на первом этаже. Мисс Карпентер сегодня работает сверхурочно на военно-морской базе. Она, конечно, должна получать кучу денег. – «Пора подумать о повышении платы за комнату, – решила про себя Агнес. – Не намного, может быть, на доллар в неделю. Или предложить ей завтрак и брать на три доллара больше… Боже, как ненавистно это выгадывание на грошах!» – Мисс Эддисон уехала на выходные. Она заплатила тебе за то, что ты подшила ей юбку, Билли?

– Да, мама. А в течение недели нужно сделать еще одну.

– Хорошо. Приходится извлекать выгоду из всего, так ведь? Мне самой совсем не нравится пускать в дом совершенно посторонних людей. Но что делать? Я такая же патриотка, как все остальные, и раз уж в Филадельфии плохо с жильем, а у нас есть свободные комнаты, не могу же я отказать, правда?

– Они обе – приятные дамы, – сказала Билли. – Ведут себя тихо и не устраивают беспорядка в ванной комнате. – Она надеялась, что, набирая постояльцев, Агнес не руководствовалась какими-то задними мыслями, потому что теперь казалось, что у них появилось немного лишних денег.

Агнес Эймс была высокой, стройной и элегантной женщиной. Своим умением шить она доказала, что не обязательно использовать всяческие подкладки и оборки, чтобы одежда выглядела сшитой на заказ. Сегодня на ней безукоризненно сидело бежево-коричневое повседневное платье с широким поясом шоколадного цвета. Длинную аристократическую шею украшало бабушкино жемчужное ожерелье. При мысли об Агнес Эймс на ум сразу же приходило одно слово – «строгая». И как жемчуга всегда обрамляли ее шею, так и в глазах этой женщины навсегда застыло расчетливое выражение. Благодаря кольдкрему «Пондс» и рассыпной пудре «Мечта», ее кожа оставалась чистой и гладкой. Только этим косметическим средствам, помимо губной помады позволяла она коснуться своего лица. Агнес никогда не пользовалась румянами: это годилось лишь для распутниц и проституток. Она предпочитала слегка щипать щеки. Прическу Агнес делала из своих собственных волос. По необходимости и в целях экономии ей пришлось научиться виртуозно обращаться с толстым зеленым валиком и металлическими щипцами для завивки, которые давали тугой локон. Небольшие клипсы из поддельных жемчужин дополняли внешний облик Агнес Эймс.

Она просунула свои длинные тонкие руки сквозь прорези на переднике, который надела, чтобы не испачкать платье.

– Да, они тихие и чистоплотные, не так ли? Но это не простая случайность, Билли. Я очень тщательно выбирала их, ведь всегда стоит с самого начала получить ясное представление о людях. – Возвращаясь к послеполуденным планам Билли, мать спросила: – Вы все идете на дневной сеанс?

Билли подхватила:

– Карл, Джо, Честер, Бернис, Барбара, Дотти и я. Мы все идем.

Агнес как бы попробовала эти имена на вкус. Не самые родовитые семейства Филадельфии, но вполне приемлемые. Давным-давно сколоченных капиталов здесь нет, но зато много новых денег, полученных большей частью за счет войны. Новые деньги могли быть агрессивными, могли таить в себе угрозу, потому что их следовало завоевать. Старые деньги – это покой, достаток, устойчивое положение вещей…

– Сходи в кино, Билли, и хорошо проведи время. Поужинаем сегодня попозже. Что-нибудь легкое. Может быть, немного этого нового латука из нашего сада Победы. И осталось еще четыре яйца от тех, что получены по карточкам.

Агнес слегка скривила губы, говоря о саде Победы и продовольственных карточках. Билли подозревала, что тщательный уход за садом, находившимся позади дома, являлся не столько проявлением патриотизма, сколько следствием упорного стремления Агнес быть как все, только еще лучше.

– Отлично, мама. Смотри, не работай слишком много. Может быть, мне следовало бы остаться дома и помочь тебе?

– Глупости. Иди прогуляйся с друзьями. Я и сама мигом управлюсь. Если бы не эта непонятная война, приличные люди могли бы пригласить себе кого-то в помощь для уборки. Кажется, что все, способные трудиться полный рабочий день, отправились на зеленые лужайки военно-морской базы или на фабрики. Трудно найти работницу.

После того как Билли ушла, Агнес оглядела небольшую гостиную. Здесь было чисто и опрятно. Все сверкало. Агнес любила мыло и воду. Пока дочери нет дома, самое время перенести ее вещи вниз, в кабинет. Нет смысла оставлять пустующей лишнюю комнату, если можно с толком использовать деньги, которые они получат, сдав ее подходящему жильцу. Ко вторнику комната будет занята. Давно уже следовало сделать это. У Агнес не возникало даже мысли о том, что дочь стала бы возражать. Билли никогда не возражала. Она росла таким хорошим ребенком. В кабинете есть скамья у окна, на которой Билли сможет сидеть и читать часами. Никто не посмеет указать на Агнес пальцем и заявить, что она не выполняет свой долг, ничего не делает для победы. Не виновата же она, что у нее нет сына, которого она могла бы отдать стране. Ее вкладом была сдача внаем комнат и уход за садом Победы.

Агнес обвязала голову платком, чтобы сохранилась завивка, и принялась приводить в порядок свои чистящие средства «Оксидол», «Оулд Дач Клинсер», тряпки. Зажав под мышкой метелку из перьев для смахивания пыли и со шваброй в другой руке, она поднялась по лестнице. Ужасно проводить так послеобеденное время в субботу. Следовало бы попивать чай в гостях и беседовать о том, что у всех на уме, – о войне. Как приятно было бы выполнять роль хозяйки на торжественном чаепитии и подавать сандвичи с тонкими кружками огурцов. А вместо этого она занимается уборкой комнат своих постояльцев и общей ванной комнаты. Не такой жизни хотела бы она для Билли, да и для себя тоже.

* * *

Билли шла рядом с Тимом Келли. Сегодня в светловолосом Тиме чувствовалось нечто необычное. Его длинное худое тело, казалось, вот-вот взорвется. Да и остальные ребята из их компании тоже были возбуждены.

– Если вы пойдете еще быстрее, то столкнетесь лицом к лицу с самим собой, – посмеивалась Билли.

– Ты всегда так говоришь, – рассмеялся Тим. – Ты делаешь такие маленькие шажки. Почему же ты не надела свои дешевенькие туфельки?

– Потому что начистила эти и хочу, чтобы все на них посмотрели.

Тим снова засмеялся.

– Мне нравятся девушки в шелковых чулках и в туфлях на высоких каблуках, – насмешливо поддел он Билли.

– Шелковых чулок больше не раздобыть, весь шелк идет на изготовление парашютов, – отозвалась та. – Самое лучшее, что можно достать, – это нейлоновые чулки, но они стоят целое состояние.

– Похоже, что у Сисси всегда хватает денег на такие чулки, и смотрятся они на ней просто здорово! – Тим в восторге принялся колотить кулаком по своей ладони. Казалось, он не замечал, что своей фразой о знаменитой Сисси привлек всеобщее внимание. – Вы не поверите, что я вчера сделал. Ни за что не поверите!

Девушки остановились, а парни лишь расхохотались.

– Если это что-нибудь непотребное, Тим Келли, мы не желаем слушать, – взволнованно воскликнула одна из девушек.

– Нет, мы хотим услышать, – хихикнула другая.

– Нет, не хотим! – твердо заявила Билли.

– Ладно, все равно узнаете. Я завербовался в армию. Пошел и записался. Даже родителям еще не сказал, – гордо объявил Тим.

– О нет, нет, – прошептала Билли. Ей вдруг захотелось, чтобы они снова стали маленькими, катались на роликах по Элм-стрит и пили лимонад, сидя на высоких стульях у стойки. Тим завербовался первым из их компании, и, судя по решительным лицам других парней, это было только начало.

– Я уезжаю недели через две после выпускных экзаменов. Тогда мне как раз исполнится восемнадцать, – спокойно сказал Тим. – Хочу принять участие в этом деле. Все мы хотим, не так ли, парни? Теперь это только вопрос времени. Вам, девушки, мы будем писать, а вы обещайте нам отвечать. Мы решили отомстить япошкам за то, что они сделали с Пёрл-Харбором.

– А как же насчет колледжа? – задала Билли бессмысленный вопрос. Она все еще не могла прийти в себя после этого неожиданного заявления, но вместе с тем почувствовала, как вдруг повзрослела, и испытала тоску по беззаботному детству.

– И тебе больше нечего сказать? Боже мой! Я говорю о войне! О служении своей стране! Я иду сражаться за американский образ жизни и за таких девушек, как ты, Билли! Если эти япошки смогли сотворить такое с Пёрл-Харбором, то что им стоит промаршировать через всю страну и убить нас в наших родных стенах? Всем известно, какие они подлые!

– Что-то мне расхотелось идти в кино, – сказала Дотти, усаживаясь на низкую каменную ограду. При мысли о том, как желтолицые мужчины с окровавленными клыками маршируют по Америке, ей стало не по себе.

– Эй, Дотти, в чем дело? – поддел ее Карл. – Испугалась япошек? А что бы ты сделала, если бы они сказали, что убьют меня, если ты откажешься спать с ними? Как бы ты поступила, а? – Глаза Карла сверкнули, он ждал ответа своей постоянной подружки. Дотти сразу же распознала подвох. Давно известная безнадежная ситуация, из которой она никогда не выходила победительницей. Обычно этот вопрос возникал, пока они потягивали кока-колу в кафе-мороженом Брумерса. Если бы она сказала, что никогда не станет спать с японцем, Карл заявил бы, что она не настолько дорожит им, чтобы спасти ему жизнь. А если бы она ответила, что сделает все ради его спасения, он принялся бы насмехаться и прокатываться по поводу ее моральных устоев. В любом случае девушка проигрывала. Увидев отражение мучительных раздумий на ее лице, Карл смягчился:

– Не волнуйся, Дотти, я не позволю этим обезьянам и пальцем прикоснуться к тебе, скорее сам покончу с собой. – И он нежно обнял девушку за плечи.

– Давайте вместо кино пойдем в порт, на военно-морскую базу, – предложил Тим. – Мы можем послоняться там и посмотреть на корабли в гавани. – Глаза девушек вспыхнули. Все-таки это было лучше, чем пытаться представить себе, что нашло на их друзей. Оказавшись в порту, ребята станут изображать из себя бывалых парней, со знанием дела рассуждать о кораблях, а они, девушки, смогут посмотреть на военных.

Мальчики пошли вперед, а девчонки поотстали, подталкивая друг друга локтями.

– Есть у кого-нибудь румяна или губная помада?

– У меня есть немного «Танжи». Не очень хорошая, кораллово-розовая. Но это все, что я смогла стянуть с туалетного столика сестры.

– Сойдет, – подбодрила их Дотти. – Надо подкраситься. Вы только подумайте, мы можем познакомиться с какими-нибудь симпатичными моряками, и Карл не будет считать меня ребенком, если увидит, как интересуются мною настоящие мужчины. – Она яростно красила щеки и губы, глядя на свое отражение в лобовом стекле припаркованной машины.

Одна за другой девушки под одобрительный свист своих спутников присоединились к компании. Потом они разбились на пары, парни обняли подруг за плечи, неспешно продолжая прогулку. Билли испытывала странное чувство, идя вот так рядом с Тимом: часть ее привычного мирка как бы улетала прочь. Это первый шаг на пути взросления, и надо научиться расставанию. Четверо друзей из их маленькой компании, ребята, которых она знала столько, сколько помнила себя, уезжают на войну. Во рту у нее пересохло, она провела языком по губам. Вязкая помада показалась жирной и грубой. Никогда раньше она не накладывала так много краски на губы. Что сказала бы мама? Возникала проблема: где смыть помаду? Если бы они пошли в кино, как собирались, она стерла бы ее в дамской комнате.

– Как вы думаете, военная полиция нас не прогонит? – спросила Билли.

– Не прогонит, когда я скажу, что Тим уже завербовался, а остальные сделают это в понедельник утром, – сказал Карл, напуская на себя храбрый вид.

Филадельфийская военно-морская база производила на Билли пугающее впечатление. Это был не киножурнал «Мувитон», а сама реальность. Линкоры, эсминцы, крейсеры, все эти замаскированные зеленовато-коричневой раскраской надстройки, устремленные в небо. Даже на расстоянии и через изгородь из металлической сетки они казались огромными, угрожающими. Мальчики показывали военные корабли и сыпали терминами, но для Билли грозные громады оставались сплошной тайной: она не могла отличить даже линкора от крейсера. Только авианосец с длинной палубой можно было узнать без труда. Как же самолет взлетает прямо с палубы? И уж совсем непонятно, как он совершает посадку. Билли видела кинохронику и восхищалась мастерством летчиков. Однажды ей довелось услышать, что с высоты палуба авианосца выглядит, как могильный камень. От этой мысли мурашки побежали по спине.

– Вам нравятся корабли? – раздался рядом с Билли протяжный мужской голос.

Она обернулась и, подняв брови, встретилась взглядом с невероятно голубыми глазами мужчины, чей взор напомнил ей яркое летнее небо.

– Они такие грозные, но в то же время красивые, – честно сказала Билли о своих впечатлениях. Симпатичный. Высокий. Красивый. Просто красивый. Мужчина, а не корабль.

– Мне они тоже нравятся. Особенно авианосец. Но мой самый любимый корабль – «Энтерпрайз». Я проходил на нем обучение. Мосс Коулмэн, – представился он. – Младший лейтенант. А вы?..

– Билли. Билли Эймс. На самом деле это уменьшительное от Уиллы, но никто меня так не называет, даже мама. – И зачем она так сказала? Наверное, она кажется ему неуклюжей девчонкой, с этими круглыми пятнами румян на щеках. Билли готова была надавать самой себе тумаков за то, что накрасилась. Ему, по меньшей мере, двадцать пять. Слишком стар для нее. Слишком стар для чего? Он ведь всего лишь заговорил с ней. Его блестящие глаза вроде бы посмеивались, и Билли поняла, какой бесхитростной, должно быть, казалась ему. Темные волосы молодого человека выглядели почти черными по сравнению с ослепительно белым кителем морского офицера. Дьявольски красив, как говаривала бабушка. Густой загар, необычный для начала весны, навел Билли на мысль о том, что ее новый знакомый приехал в Филадельфию издалека.

Когда он снова заговорил, в его голосе звучали веселые нотки:

– Билли – гораздо лучше. Уилла звучит как имя тетушки – старой девы. Вы живете здесь, в Филадельфии?

Билли кивнула.

– Всю жизнь. Мы живем на… мы живем недалеко отсюда, – ответила она, внезапно оробев.

Мосс немного отступил назад, чтобы получше рассмотреть девушку. Она юная, слишком юная. Более юная, чем девицы, которые вертелись вокруг офицеров в Объединенной службе по организации досуга войск. Мягкие, пепельного цвета волосы обрамляли ее лицо, на висках они были прихвачены двумя фигурными заколками. Блестели умные карие глаза, окаймленные темными ресницами и от природы красиво изогнутыми бровями. Хорошенькое личико с нежной, гладкой кожей, высокие скулы подчеркнуты румянами. Под слоем губной помады – изящно очерченный рот, губы полные и податливые, беззащитные в своей юной прелести.

Она выглядела так мило со своим потупленным взором и тихим, робким голосом. В душе Мосса всколыхнулся дух рыцарства. Если кто-нибудь из его парней заприметит ее, бедняжка не успеет даже прочесть молитву. Это ведь хитрые животные, самые настоящие молодые бестии, а то, что ее видели беседующей с Моссом Коулмэном, грозой девственниц, сделает эту девушку дичью, на которую объявлена охота.

Он мог бы побиться об заклад: ее матери неизвестно, что дочь находится здесь. Мосс усмехнулся. Девушка невинна, это заметно по ее лицу. Хорошо сложена, с красивой фигурой. Старина Сет прежде всего отметил бы именно это. Продолжение рода Коулмэнов, хорошая порода – все это чушь, рассуждения о которой всегда завершались утверждением о необходимости остепениться и жениться на подходящей девушке… При ближайшем рассмотрении создавалось впечатление, что ей неизвестно, откуда берутся дети, а просветить невинное создание на этот счет он мог бы за два, самое большее – за три дня.

Друзья постоянно подтрунивали над Моссом из-за его обаяния, неотразимо действовавшего на женщин, и вели счет его победам. Итог по прибытии в Филадельфию оказался равен одиннадцати. Нельзя отрицать, что времена были опасными, и мужчины брали от жизни все, что можно взять. Женщины предлагали, он принимал их дары. С ними все было просто. Девочка, стоявшая сейчас рядом с ним, не станет предлагать себя. Таких девушек парни называют порядочными. Хотя некоторые утверждали, что у всех порядочных особ есть слабые места.

– Так значит, вы живете неподалеку. Вы часто приходите сюда?

– Нет. Я была здесь всего один раз, на экскурсии с классом. А сейчас пришла с друзьями. Они где-то здесь. Один из ребят завербовался в армию, а остальные собираются это сделать в понедельник. Мы хотели пойти в кино, – объяснила Билли, озабоченно оглядываясь вокруг в поисках своих друзей, как будто хотела, чтобы ее спасли от этого незнакомца в безупречной униформе.

Впервые в жизни Мосс почувствовал себя неуверенно. Она так смотрела на него, что возникало чувство, будто он подвергся осмотру и не оправдал ожиданий. Уверенность в собственной привлекательности поколебалась. Все было безупречным: ботинки сверкают, пряжка ремня начищена, медные пуговицы сияют. Прическа в полном порядке, улыбка белоснежная. Загар как раз такого оттенка, какой нужен. Складка на отутюженных брюках так остра, что ею можно резать хлеб. Должно быть, исходящее от девушки недовольство – всего лишь плод его воображения.

Мосс понял, что ему следует удалиться. Здесь ничего не светило.

– Не хотите ли взглянуть на авианосец поближе? – услышал он свой голос. – Я мог бы провести вас за ограду.

Билли нахмурилась. Она вспомнила предостережения матери относительно незнакомых людей.

– Да, благодарю вас, хочу.

Мосс взял девушку под руку и провел мимо стоявших у ворот караульных, которые отдали ему честь. Он показал свое удостоверение и, подождав, пока Билли запишется, глянул на указанный ею адрес: Элм-стрит, 479. Мосс улыбнулся. «Мне известен один из твоих секретов, малышка», – подумал он с чувством удовлетворения.

По гавани сновало множество моряков и рабочих из наемных бригад. Их молодые лица расплывались от улыбок или сосредоточенно хмурились во время работы. Мосс сразу же заметил восхищенные взгляды, обращенные к Билли, и с чувством собственника крепче сжал ее локоть. Линкоры и крейсеры, которые должны были отправиться в Европу, размещались в доке. Члены их команд в белых теннисках и голубых рабочих брюках драили палубы, красили и начищали корабли, прежде чем те примут в свои недра груз – людей и машины – и выйдут в море.

– Дальше я не могу вас провести. Это великолепные корабли, но я всегда думал о взлетной палубе авианосца США «Энтерпрайз» как о доме. Ничто не сравнится с чувством, которое охватывает тебя, когда шасси твоего самолета касаются ее поверхности.

Глаза Билли округлились от восхищения.

– Вы летчик? Вы действительно летаете на одном из этих самолетов и сажаете его на эту маленькую палубу?

– На самом деле она не такая уж и маленькая, Билли. – Он поймал себя на мысли, что ему приятно произносить ее имя. – С четырнадцати лет я летал на нашем ранчо в Техасе, а на палубе авианосца гораздо больше места, чем на старой грязной дороге позади дома.

В глазах Билли светился такой восторг, что Мосс устыдился своей бравады.

– Должен признаться, пару раз мне случалось промахнуться, не попасть сразу на палубу, но совершать вынужденную посадку на воду не пришлось. Достаточно было спланировать, уйдя в сторону. Некоторые и вправду молодцы. У меня есть приятель, который никогда не ошибается. Он не допустил ни одного промаха.

– Это потрясающе, – прошептала Билли. – Вы давно в Филадельфии?

– Месяц. Я прибыл сюда из Сан-Диего. Этим объясняется и мой загар. – В тоне его голоса чувствовалась горечь. – Именно там мне следовало бы сейчас находиться, готовиться к походу в Тихий океан.

– Почему же вы не там?

– Я был назначен адъютантом адмирала Маккартера. Думаю, многие парни душу бы заложили ради такого назначения, но я предпочел бы летать.

Билли, не отрывая глаз от молодого офицера, следила, как он поднял голову и проводил взглядом голубя, взлетевшего на орудийную башню, словно хотел, как и эта вольная птица, расправить крылья и подняться в небо. Девушка не прерывала молчания, сознавая глубину его печали. Она как бы почувствовала его боль и непроизвольно положила ладонь на рукав белого кителя своего спутника.

Мосс опустил взгляд на девушку, увидев ее улыбку и сочувствие в карих глазах.

– Мой отец влиятельный человек, – доверил он ей то, чего никогда не рассказывал ни одной живой душе. – Я его единственный сын, и мысль о том, что я летаю, ему совсем не нравится. Он устроил мне это назначение в Адмиралтействе. – И снова в его голосе зазвучали горькие нотки.

– А вы не можете попросить о новом назначении?

– Могу, но не хватает духу так поступить с отцом, – спокойно ответил Мосс. – Он возлагает на меня большие надежды, хочет, чтобы я взял на себя ответственность за семью и за семейное дело. Я мог бы не принимать это близко к сердцу, но совесть не позволяет. Отец любит меня и боится потерять.

– Так говорите, вы из Техаса? – Этим и объяснялся его протяжный выговор.

– Да, оттуда, из Остина.

– Так значит, вы ковбой!

Мосс рассмеялся. Его смех звучал приятно и непринужденно, как будто состояние веселья было его второй натурой. Ей нравились морщинки, собиравшиеся в уголках его глаз, и ямочка, появлявшаяся на твердой, резко очерченной челюсти, когда Мосс смеялся.

– Вряд ли. Техасцы теперь не садятся на лошадь, когда им нужно куда-то добраться. Кажется, почти все, кого я знаю, имеют свои собственные самолеты. Или арендуют их. Как, например, здесь, в Филадельфии, люди нанимают такси.

Билли не могла представить себе, как можно летать на самолете и тем более иметь его в своем личном гараже.

– У каждого техасца есть самолет? – наивно спросила она.

– Ну, не у всех. Но у моих знакомых есть. Скажите, а вы никогда не поднимались в воздух? Никогда не летали?

Билли покачала головой, снова проследив за его взором, устремленным на птиц, витавших над авианосцем.

– Никогда. И не думаю, что когда-нибудь буду летать. На что это похоже?

Мосс взял ее за руку, усадил на упаковочную клеть и сел рядом.

– Билли, милая, вы сейчас пожалеете, что задали этот вопрос. – В течение последующего часа младший лейтенант Мосс Коулмэн описывал Билли тот восторг, который он испытывал, когда его самолет отрывался от земли. Он рассказывал ей, как летал на развалюхе – старом самолете, предназначенном для опыления полей, – вокруг ранчо и как отец выдрал его, когда узнал об этом. Мосс заставил Билли смеяться, вскрикивать, трепетать. Он разжег ее воображение и заронил в душу искру желания полетать на таком аппарате.

– Здесь неподалеку есть аэропорт, где можно взять напрокат самолет. Я хотел бы поднять вас в небо, Билли, чтобы вы знали – я не сумасшедший и все в моих рассказах чистая правда.

– Мне бы очень этого хотелось, – торопливо ответила она, радостно вспыхнув. Глаза ее блестели от нетерпения в предвкушении полета. – Но, боюсь, маме это бы не понравилось… Мама! Который час?

Мосс посмотрел на часы.

– Пять тридцать.

– Боже мой! Мне нужно идти. – Впервые за все время Билли вспомнила о своих друзьях. Они, наверное, подумали, что она потерялась и пошла домой одна. Вряд ли они до сих пор слоняются по базе. – Большое спасибо, что показали мне тут все, лейтенант. Я знаю, у вас, должно быть, много дел, а мне пора домой. Мама будет беспокоиться, если я не вернусь домой к шести. – Билли чувствовала себя ужасно глупо, рассказывая этому мужчине, что ей следует быть дома к шести часам. Так по-детски. Она испытывала унижение из-за предписанных ей ограничений. Особенно после того, как он полдня разговаривал с ней как с ровесницей, а не пустоголовой школьницей.

– Ваших друзей не видно? Как вы считаете, не ушли ли они без вас? – озабоченно спросил Мосс.

– Неважно. Я доберусь до дома сама. Еще раз благодарю вас. – Билли встала, намереваясь уйти.

Мосс был поражен. Девушки никогда не покидают его, тем более в половине шестого вечера. Он уже собирался окликнуть Билли, удалявшуюся от него, как она обернулась.

– Лейтенант, раз вы оказались так далеко от Техаса и от вашей семьи, может быть, вы придете к нам на обед в воскресенье? – Она чуть не задохнулась от волнения, выпалив это приглашение. Что заставило ее пригласить его? Ей уже слышались возражения Агнес. И все-таки многие семьи приглашали военных на семейные обеды. Вкусные блюда. Еда. О Боже! Агнес станет сетовать на продовольственные талоны. Но если приглашение сделано, нужно стоять на своем. – Четыреста семьдесят девять, Элм-стрит. Дом серый с белым.

– Подождите минутку, Билли. Две мили – слишком долгий путь, и вы все равно не успеете домой вовремя. Давайте-ка я посмотрю, нельзя ли одолжить машину, и отвезу вас домой. Кстати, спасибо за приглашение. А знаете, завтра воскресенье… – Он улыбнулся, как будто отгадал ее тайные мысли.

Билли вспыхнула, в то время как Мосс одарил ее ослепительной улыбкой.

– Не стоит беспокоиться. У меня есть с собой деньги на кино, и я могу взять такси, если будет нужно. Правда.

– Не хочу даже слышать об этом. Если бы я не увлек вас своими разговорами о полетах, вы бы не задержались. Пожалуйста, позвольте мне помочь. – Он был так искренен, что Билли только кивнула.

Ожидая Мосса, она размышляла о том затруднительном положении, в котором оказалась. Ей не хотелось, чтобы Агнес узнала, что она полдня провела на военно-морской базе, а еще меньше она желала, чтобы мать знала о том, как она заговорилась с военным и потеряла своих друзей. А вдруг кто-то из них зашел к ним домой и стал расспрашивать о ней? А что если Мосс действительно придет на обед? Он, конечно, расскажет Агнес, как познакомился с Билли.

Мосс вернулся, позвякивая ключами от автомобиля модели «Нэш» 1938 года, припаркованного рядом со сторожевым постом. Билли почувствовала себя совсем взрослой, когда Мосс открыл для нее дверцу машины. Агнес придется смириться. Конечно, порядочные девушки не ездят в машинах с незнакомыми парнями. Или с мужчинами. Но Мосс Коулмэн – младший лейтенант и вовсе не какой-то там парень. Агнес не сможет не отметить этот факт. Билли, помимо своей воли, чувствовала радостное возбуждение и была польщена вниманием красивого молодого военного.

– Вы долго пробудете в Филадельфии? – спросила она, когда Мосс обогнул другие автомобили и выехал на шоссе.

– Наверное, все лето. По крайней мере, сейчас дело обстоит именно так. Пока я сам не добьюсь назначения в действующую часть. Быть мальчиком на побегушках у вспыльчивого адмирала – это совсем не то, что мне хотелось бы делать в этой войне. Я летчик, Билли, и чертовски хороший. Вот кем я и хочу служить.

Билли кивнула. Она прекрасно понимала все, что касалось заботливых родителей. Мосс правильно истолковал ее отклик на его слова.

– И вы тоже, а?

– Да, я тоже единственный ребенок в семье. Отец умер, когда я была еще маленькой. Думаю, проявлять заботу и стремиться защитить – это вполне естественно для родителей. Они желают нам добра. – Моссу такое высказывание напомнило слова, которые он сотни раз слышал от матери. Сет Коулмэн точно так же читал ему свои нравоучения.

– У меня есть сестра, но я так и остался единственным сыном. Папа всегда помнит об этом и боится за меня. Но я не могу позволить его страхам подавить мою личность. Я летчик и делаю свое дело профессионально. И вовсе не собираюсь бегать за каким-нибудь адмиралом с двумя звездами на погонах, у которого только одно представление о деятельности – подписывать бумаги и пить виски. Шотландским виски я его и обеспечиваю.

– Что же вы собираетесь делать?

– Вопрос не в том, что я предприму, а в том, когда я это сделаю, Билли! Папа может похлопотать о моем назначении в прислуги толстяку-адмиралу, но ему не удастся удержать меня здесь. Я и сам могу постоять за себя, и с этим он ничего не может поделать. Но мне не хотелось бы огорчать его. Он отличный парень, и я знаю, как много значу для него. Я буквально чувствую, как на меня давит груз ответственности. Незавидная доля быть светом очей такого отца, как мой. – Моссу не верилось, что он рассказывает ей все это. Обычно он ни с кем не делился подробностями своей личной жизни и своими проблемами.

– Поверните здесь. Через два квартала – направо. Дом серый с белым. Я буду молиться, чтобы у вас все получилось, как вы хотите.

Мосс чуть не нажал на тормоза. Любая другая девушка сказала бы, что будет держать пальцы скрещенными. А эта собиралась молиться за него. Он порывисто потянулся к ней через сиденье и взял руку, которая показалась маленькой и хрупкой в его ладони. Минуту спустя Мосс отпустил ее, чтобы переключить передачу и остановиться перед домом. Он бросил взгляд на часы.

– Без пяти шесть, – гордо объявил Мосс, как будто доставить Билли домой вовремя было невероятно трудной задачей.

Билли гадала, где могут быть ее друзья. Беспокоятся ли они о ней?

– Не желаете ли войти и познакомиться с моей матерью? О, наверное, у вас много других дел, и я очень ценю то, что вы потратили время и доставили меня домой. Извините, я, наверное, была надоедливой и причинила вам беспокойство.

– Вы, милая Билли, вовсе не надоедливы. – Он улыбнулся, сознавая, что имел в виду. Но, Боже упаси, Мосс вовсе не собирался входить в дом и знакомиться с ее матерью. Свою мать он любил, но родители знакомых смущали его, особенно матери девушек. Черт, все-таки он уже здесь… может быть, она боится, что ей попадет, и рассчитывает на его помощь. Это его долг.

– Буду рад познакомиться с вашей мамой, – солгал Коулмэн.

Билли чуть не лишилась чувств от растерянности. Он ведь должен был ответить совсем не так. Неужели он не понял, что она всего лишь старалась проявить вежливость? Билли не стала дожидаться, пока Мосс выйдет из машины и откроет для нее дверцу, а поспешно выскочила и разгладила юбку. Бахрома по подолу вдруг показалась по-девчоночьи глупой и безвкусной, и второй раз за день ей захотелось, чтобы на ней были тонкие чулки и туфли на высоких каблуках.

Агнес Эймс подозрительно прищурила глаза, услышав звук захлопнувшейся дверцы автомобиля, остановившегося перед их домом. Ни один из друзей Билли не водил машину. Она немного отодвинула кружевную занавеску и выглянула на улицу. Билли с каким-то моряком. С офицером, судя по белой униформе. Что могло случиться? Не следует впадать в панику. Билли всегда была разумным ребенком. Серьезной, разумной девочкой.

– Мама! Я пришла. Иди сюда, познакомься с одним человеком.

Мосс Коулмэн был на добрых шесть дюймов выше Агнес, но сразу же осознал ее силу, как если бы она оказалась ростом с него или даже выше. Это чувствовалось в оценивающем взгляде карих глаз, в уверенном развороте плеч… Такие же признаки сильного характера он замечал в Сете. Жемчуг. Почему они всегда носят жемчуг? Казалось, матери всех девушек, с которыми его знакомили, украшали свою шею жемчужным ожерельем.

Билли нарушила затянувшееся молчание:

– Мама, это Мосс Коулмэн. Он был так любезен, что отвез меня домой, поэтому я и не опоздала. Мосс, это моя мама, миссис Эймс.

Он подождал, не протянет ли миссис Эймс руку. Она не подала ему руки.

Билли начала впадать в отчаянье. Агнес держалась уверенно, с подозрением глядя на Мосса.

– Я пригласила его завтра на обед. Он из Техаса и давно уже не ел домашних блюд. Я знала – ты не будешь возражать, – с надеждой попробовала девушка навести мать на благую мысль.

– Обед. Ну конечно. Мы будем рады, если вы придете к нам на обед, лейтенант, – подтвердила Агнес.

Мосс мог только догадываться, действительно ли миссис Эймс желала видеть его своим гостем или хотела лишь остаться вежливой. Однако, постойте-ка, он и не думает принимать это приглашение. Кое-кого здесь подталкивают в определенном направлении, и он знал, кого именно.

– Я не хотел бы показаться навязчивым, миссис Эймс, – сказал Коулмэн в самой лучшей техасской манере, как раз с такой интонацией, чтобы ответ не звучал униженно. Прежде чем он успел принести свои извинения, Агнес с видимым усилием изобразила на лице что-то вроде улыбки.

– Прекрасно. Скажем, часам к двум? Я хочу поблагодарить вас за то, что вы доставили домой мою дочь. Это так любезно с вашей стороны. Она очень молода, и я беспокоюсь, когда она задерживается. – Так и есть, легкий намек на подозрение, что он злобный тролль, который живет под мостом и охотится на невинных молоденьких девушек.

– Это доставило мне удовольствие, мэм, – произнес Мосс, слегка растягивая гласные. – Билли, спасибо за приглашение. Я должен вернуть машину на базу. Рад был познакомиться с вами, мэм.

Он так и не сказал, придет ли на обед, и Билли расстроенно смотрела ему вслед, пока он шел к автомобилю. Слова Агнес о ее юном возрасте еще причиняли боль.

Сев в машину, Мосс глубоко, с облегчением вздохнул. Он не был уверен, что ему хочется прийти на обед. Но воскресные дни всегда кажутся такими скучными, что не знаешь куда себя деть, а поговорить с Билли было так приятно. Если не подвернется ничего более интересного, он подъедет к двум часам. А если что-нибудь изменится, пришлет записку.

Не успела Агнес подступиться к дочери с расспросами, как та торопливо пустилась в долгие объяснения:

– Мне кажется, это так мило с его стороны, что он довез меня до дому, правда, мама?

– Билли, сколько правил ты нарушила сегодня днем? – холодно спросила Агнес.

– Мама, пожалуйста. Давай не будем больше возвращаться к этому. Я дома, в целости и сохранности, ничего не случилось. Этот лейтенант такой обаятельный. Он не сказал, что придет на обед, я уверена – у него другие планы, поэтому вряд ли стоит на него рассчитывать. Извини, что я огорчила тебя.

Агнес фыркнула. Обычно именно так она реагировала на извинения Билли. Дочери достаточно было лишь услышать, что она прощена или что, по крайней мере, мать ее поняла.

– Пойду в свою комнату, переоденусь к ужину.

– Теперь твоя комната внизу, в кабинете. Мистер Кэмпбелл, наш сосед, и его племянник помогли перенести мебель. Я собираюсь сдать твою комнату. Должны же и мы внести свою лепту, Билли. Положение с жильем становится критическим.

Билли поняла лишь одно: кто-то будет жить в ее комнате, единственном месте, которое она могла считать своим с самого детства.

– Нужно было предупредить меня, мама. Я не возражаю, но хотела бы сама упаковать свои вещи. Ты все забрала оттуда? И мои рисунки? – Билли чувствовала себя так, словно подверглась насилию.

– Все, иди посмотри сама. Теперь у тебя будет скамья у окна. Завтра ты сможешь сидеть там и посматривать на дорогу: не появится ли твой красавец лейтенант, которого мы пригласили на обед, – улыбнулась Агнес.

Билли взглянула на мать. Снова та подкупила ее. Кажущееся согласие Агнес на присутствие Мосса в их доме на воскресном обеде должно было смягчить боль, вызванную выдворением дочери из привычной комнаты. Приходилось соглашаться с условиями перемирия; иначе, если Мосс завтра придет, она сможет рассчитывать лишь на холодное безразличие матери, из-за которого Билли будет ерзать на своем стуле, словно в его сиденье торчит гвоздь.

Это было нечестно. Просто нечестно. Агнес могла бы, по крайней мере, спросить у нее, прежде чем сдавать ее собственную спальню. Билли прошла в кабинет и посмотрела на диванчик с бархатной подушкой у окна. Как чудесно будет свернуться здесь клубочком с книгой в руках. Отсюда отлично видно подъездную дорогу и улицу. Может быть, все не так уж и плохо.

Агнес так и осталась стоять в холле рядом с лестницей, склонив голову набок, словно прислушиваясь к отдаленному шуму. Она слушала свой внутренний голос, который беспокойно нашептывал множество вопросов, касавшихся Билли. Ее безупречно послушная и одаренная дочь сегодня вечером вернулась домой, и в ней появилось что-то новое, необычное, не имеющее ничего общего с губной помадой или румянами на ее щеках.

 

Глава 2

Агнес Эймс наклонилась, чтобы полить жиром подрумянившихся цыплят. Как почти все в Филадельфии – а Агнес стремилась быть как все, только немного лучше других, – придя домой после воскресной службы, она первым делом разделала их и поставила жариться в духовку. Одно дело пригласить гостя на воскресный обед и совсем другое – выбрать приличествующее случаю, но не слишком дорогое блюдо.

Цыплята покрылись аппетитной золотисто-коричневой корочкой, теплый хлеб источал аромат трав. Опытным взглядом она оценила большую салатницу с садовым салатом и стручковой фасолью, сезон сбора которой еще не наступил, и поэтому стоила она больше, чем Агнес хотелось бы заплатить. Картофельного пюре и соуса будет более чем достаточно, если в завершение подать домашнее печенье. Масло, невероятно подорожавшее со времени введения норм распределения продуктов, сначала размягчили, потом взбили с очень холодной водой, чтобы увеличить объем, и снова охладили – одна из ее хитростей, прекрасно сработавшая и на этот раз. Накануне она испекла в глубоком противне яблочный пирог, который будет просто таять во рту. Если Агнес и обладала каким-то кулинарным талантом, то это был дар выпекать пироги. Секрет заключался в том, что вместо жира-разрыхлителя, стоившего нынче целое состояние, использовалось растопленное нутряное сало. Об опустошении запасов сахара после приготовления десерта думать не хотелось.

Из гостиной доносилась музыка, навевавшая меланхолию. Это было не похоже на Билли. Обычно, закончив упражнения на фортепиано, она играла легкие популярные мелодии. Когда-то Агнес мечтала, что ее дочь станет пианисткой, да и специалисты говорили, что у Билли большие способности. Но, узнав о стоимости обучения, уроков и сольных концертов, Агнес с сожалением рассталась с этой мыслью и сориентировала свои тщеславные устремления относительно Билли в менее блистательном направлении.

Агнес прислушалась. Должно быть, Билли разучивает новую пьесу, скорее грустную, чем излишне меланхоличную, как показалось вначале. Мысли Агнес сразу же обратились к молодому лейтенанту. Мосс Коулмэн внушал ей опасения. А может, пугало то, как Билли смотрела на Мосса Коулмэна. Техасец! Без сомнения, он работал на ранчо – их еще там называют погонщиками? И этот ужасный тягучий выговор! Билли такое не подходит. Все утро не давала покоя мысль, что делать, если этот ковбой явится на обед и ухитрится, несмотря на все ее противодействие, договориться с Билли о свидании. До сих пор дочь всегда слушалась ее, вела себя в полном соответствии с советами матери. Агнес внутренне содрогнулась.

Если же лейтенант останется здесь на все лето, то каковы будут шансы Билли сблизиться с Нилом Фоксом? Нил Фокс – сын владельца банка. Нил Фокс – более чем приемлемый претендент, с его прилежанием и деньгами семьи. Марта Фокс, член садового клуба, который посещала Агнес, охотно устроила бы свидание двух молодых людей. Если сравнивать мальчика Фоксов с каким-то лейтенантом Коулмэном… Агнес вздохнула и чуть не порезалась, так как чистила в это время картошку. Она надеялась – нет, молилась, – чтобы лейтенант не пришел на обед. Он поблагодарил их за приглашение, но не подтвердил, что принимает его. Ужасные манеры. Неотесанный скотник. Агнес предполагала, что именно так ведут себя ковбои. Нил как раз такой молодой человек, который пришел бы ровно за четверть часа до обеда, принес бы букет цветов для нее и коробку конфет для Билли. Вот так следовало себя вести. Лейтенант явится, вероятно, со шляпой в руке, съест по три порции каждого блюда, будет держать цыпленка пальцами, которые потом оближет. Агнес не раз бывала в кино и знала, что ковбои готовят пищу на кострах и едят из консервных банок. Но принадлежит ли к их числу красивый молодой лейтенант? Она почувствовала в нем нечто особенное, когда он встретился глазами с ее пронизывающим взором. Как будто пытался разгадать ее сущность. Техасец!

Сегодня подходящий случай, чтобы поговорить с Билли о Ниле. После того, как их гость уйдет и они станут мыть посуду. Задушевная беседа матери с дочерью. Кажется, Билли нравятся такие моменты близости по воскресеньям. Сама Агнес при этом скучала и досадовала. Ее собственная жизнь была лишена бурных всплесков, текла ровно, а жизнь Билли казалась такой безмятежной и предсказуемой, что говорить было почти не о чем. Обычно такие разговоры кончались обсуждением какой-нибудь книги или их сада, а то и обменом сплетнями.

Агнес глянула на часы. Без пятнадцати два. Пятнадцать минут до прихода гостя. Билли, перестав играть, закрыла крышку пианино. Направляется в свою комнату. Агнес знала, что теперь дочь сидит на диванчике у окна с книгой в руках, глядя на дорогу. Ожидает, когда появится некто в белом кителе.

Телефон зазвонил без трех минут два. Билли сломя голову помчалась в холл, чтобы побыстрее поднять трубку.

– Алло! – выдохнула она.

– Билли?

– Да. – Это он. – Да, да, это я, Мосс!

С другого конца провода донесся тихий смешок.

– Мне очень жаль, Билли, но я не смогу прийти к вам. Адмирал хочет после обеда поиграть в гольф, а партнера не нашел. Пришлось ему удовольствоваться мной. Может быть, вы пригласите меня еще когда-нибудь?

Билли вздохнула. Он не придет. Почему-то с самого начала ей казалось, что так и будет. А так хотелось увидеть, как он подходит к входной двери. Она не могла припомнить, желала ли когда-нибудь чего-то столь сильно, разве что двухколесный велосипед на Рождество. Тогда она его не получила.

– В любое время, – жизнерадостно сказала Билли, скрывая разочарование. – По воскресеньям мы вас ждем. Вам не требуется специального приглашения. – Вот так. Никакой униженной мольбы. Что еще могла она сказать?

– Очень мило с вашей стороны. Пожалуйста, поблагодарите вашу маму. Послушайте, Билли, если вы пойдете на вечер, который организует в субботу служба досуга, то, надеюсь, оставите для меня танец.

Служба досуга… танец… Оставить ему танец.

– Обязательно, лейтенант. Спасибо, что позвонили, – любезно ответила Билли. Повесив трубку, она постаралась изобразить на лице подобие улыбки. Можно было не сомневаться, что Агнес стояла в дверях и, вероятно, слышала каждое слово. Нужно повернуться и оказаться лицом к лицу с матерью. Сделай это. Сделай сейчас, прежде чем лицо твое исказится от мучительного напряжения.

– А, мама… это ты. Звонил лейтенант Коулмэн. Он не сможет прийти на обед: должен играть в гольф с адмиралом. Я сказала ему, что он сможет заходить к нам в любое время. Я правильно поступила, мама?

Чувство облегчения охватило Агнес. Нил еще имел шансы на успех.

– Конечно, дорогая. Мы должны сыграть свою роль, какой бы незначительной она ни казалась. Я уверена, что в один прекрасный день, когда у него не будет ничего лучшего в перспективе, он явится отведать домашних яств.

Билли хотелось убежать в свою комнату и выплакаться. Плачут, когда дело обстоит совсем плохо. Но теперь у нее не осталось своей комнаты, где можно было бы найти утешение в слезах. Теперь она спала в кабинете, потому что ее комната, комната, которая принадлежала ей и только ей, будет кому-то сдана! Как она любила ее, эти маленькие окошки под скатом крыши, полки со всеми ее книгами. Аккуратные стопки нот, рисунки, толстая папка с набросками у стены. Теперь все это свалено кое-как в кабинете. Кабинет не спальня. Разочарование камнем лежало на сердце.

– Ну что ж, раз никто не придет, мы можем и сами съесть наш обед. – Агнес направилась на кухню. – Поедим здесь, нет смысла устраивать беспорядок в гостиной, так ведь?

Билли последовала за матерью, заранее зная, как трудно будет проглотить каждый кусок. При этом она постаралась, чтобы лицо ее приняло выражение полного безразличия. Воскресенье складывалось совсем не так, как предполагалось.

* * *

Мосс опустил телефонную трубку на рычаг и бросил взгляд на сумку с клюшками для гольфа, лежавшую в углу кабинета адмирала Маккартера. Адмирал принимал в офицерском клубе высокопоставленного гостя с тремя звездами на погонах. Легкие угрызения совести мучили Мосса, пока он шел по длинному коридору, серому, как стальной линкор. Трое друзей нетерпеливо ждали его за поворотом, на месте парковки.

– Держись, Нью-Йорк, мы идем! – хрипло крикнул один из молодых людей. Мосс ответил улыбкой и уселся на заднее сиденье «форда».

Он не думал о Билли Эймс до утра следующего воскресенья, когда проснулся, чувствуя себя совершенно разбитым.

Мосс почистил зубы и проглотил три таблетки аспирина. И когда, наконец, он усвоит, что попойки в субботу вечером, подобно пиявкам, отнимают все силы и портят благословенное воскресенье? Раз уж он собирался разыгрывать из себя несчастного, то вполне мог бы успокоить совесть и отправиться на обед к Билли.

Мосс задумчиво смотрел на телефон-автомат, висевший на стене здания казармы. Кого он хочет обмануть? Вчера вечером в клубе он поджидал ее у входа. И только после одиннадцати, когда послушные девочки, вроде Билли, уже должны сидеть дома, отправился в бар, чтобы напиться. А сейчас Мосс быстро опустил монетку, не давая себе времени на раздумья.

Билли взяла трубку после первого же звонка. Девушка слегка сдвинула шляпку набок, чтобы удобнее приложить трубку к уху. Она ожидала услышать голос подруги.

– Билли?

Когда раздался его низкий, хрипловатый голос, слегка растягивающий слова, Билли почувствовала, как задрожали колени. Косточки пальцев, сжимавших молитвенник, побелели. Билли подняла глаза к небу, признавая силу молитвы и холодно и спокойно посмотрела на него.

– Лейтенант, как поживаете? Хорошо сыграли в гольф с адмиралом в прошлое воскресенье? – спросила она, не успев придумать что-нибудь получше и выигрывая немного времени, чтобы взять себя в руки. Боже, ну почему она не может быть более находчивой?

– Гольф? Ах да, та игра в гольф. Ничья. – Он снова почувствовал укол совести и немедленно заглушил чувство вины. Такая рассудочность просто убийственна, допускать этого не следовало; он даже не понимал, что на него нашло. Она милая девушка, приятная молоденькая девушка, и ему здесь ничего не светило. Мосс вспомнил, как высматривал ее среди остальных вчера вечером. – Как поживаете, Билли? Я не слишком рано позвонил? – Он потер висок, гадая, который час.

Приятно было услышать в трубке тихий гортанный смех.

– Нет, конечно, нет. Я уже давно встала. Как раз собираюсь идти в церковь. Еще пять минут – и вы бы меня не застали. – Она настороженно ждала ответа.

– Церковь? – Там, где люди молятся. Молилась ли она за него, как обещала? – Вы католичка?

– Да, католичка.

– Я тоже католик, как и моя мать. Католиков в Техасе не очень много. Но, боюсь, я не очень хороший прихожанин, на службы хожу нерегулярно. – Черт, кто же он на самом деле? Скорее, агностик, предположил Мосс. В тот день, когда мать сказала, что он уже достаточно большой, чтобы посещать службу самостоятельно, он вообще перестал ходить в церковь. Вместо того чтобы присутствовать в десять часов на утренней мессе, как его сестра Амелия, он слонялся по летному полю. А Сет вообще никогда не ходил в церковь.

Билли колебалась, не зная, как лучше ответить на его признания. Краем глаза она видела Агнес, нетерпеливо остановившуюся у входной двери. Понимает она или нет, кто именно находится сейчас на другом конце телефонного провода?

Мосс избавил ее от необходимости отвечать.

– Я хотел бы прийти на обед сегодня, если приглашение остается в силе.

Коулмэн услышал легкий вскрик:

– Конечно. Обед в два. Надеюсь снова увидеть вас, лейтенант.

– Не кажется ли вам, что вы можете называть меня просто Мосс, а не «лейтенант»?

– Конечно… Мосс. Увидимся днем.

– Не забудьте, вы обещали молиться за меня, – пошутил он.

– Не забуду.

Она положила трубку и повернулась к Агнес.

– Мама, знаешь, кто это был? Лейтенант Коулмэн придет на обед. Как замечательно, правда? – Она поправила шляпку и глянула в зеркало, висевшее в прихожей, опасаясь увидеть хмурое лицо матери.

– Нам придется поторопиться сегодня с обедом, если ты хочешь после него навестить подругу. – Агнес прилагала неимоверные усилия, чтобы ее голос звучал легко и непринужденно. В глубине души она с трудом заставляла себя смириться с угрозой, которую представлял красавец лейтенант. А она-то думала, что вопрос закрыт.

Билли повернулась к матери.

– Ну вот. Как я выгляжу?

Агнес заметила: дочь изменилась. Казалось, за одно мгновение она расцвела. Ее дочка такая хорошенькая. Через несколько лет она станет настоящей красавицей. У Билли ее сложение, ее осанка и фигура. Хорошая, чистая кожа, трогательные, нежные глаза, меняющие цвет от коричневого и серого до зеленого. Орехово-карие глаза. Слишком хороша для техасского скотника. Еще неделя-другая – и Нил Фокс приедет домой из колледжа.

Когда они находились в четырех кварталах от церкви Св. Элайаса, послышался звон колоколов. Агнес охватило беспокойство. Может быть, молитва поможет. Давно уже не верила она в молитвы. Всего лишь посещала церковь, потому что этого от нее ждали, так полагалось, и большинство людей из приличного общества присутствовали на мессе. Агнес пришлось перейти в католичество. Этот болван, за которого она вышла замуж вопреки воле своих родителей, настоял на том, чтобы она перешла в его веру и воспитывала детей в духе этой религии. Долг свой она исполнила, но религия оставалась для нее чем-то отдаленным. Агнес никогда не исповедовалась и не воздерживалась от мяса по пятницам, но, будучи хорошей матерью, позаботилась о том, чтобы Билли прошла церемонию первого причастия в одиннадцать лет. Раз в месяц она посылала дочь на исповедь. Как скучал, должно быть, священник, выслушивая перечень мелких прегрешений Билли. Для дочери каждое воскресенье причастие было непреложной обязанностью. Билли росла хорошей девочкой и должна была таковой оставаться. И не молитва служила залогом успеха – над этим трудилась Агнес!

В течение всей мессы Билли пребывала в мечтательном состоянии, и, когда пришла пора идти к алтарю причащаться, матери пришлось легонько подтолкнуть ее локтем. Через несколько недель состоится выпускной бал. Можно ли попросить Мосса Коулмэна сопровождать ее? А вдруг бал старшеклассников покажется ему слишком глупым и детским? Уж очень многого она хочет, слишком далеко заглядывает. Одно дело прийти на обед, и совсем другое – то, чего она хочет и на что надеется. Нужно набраться терпения. И все-таки, если она покажется на балу с высоким красивым моряком, все девушки будут ей завидовать. Лейтенант, летчик… Подруги умрут от зависти.

Через несколько часов она снова его увидит. Дрожь возбуждения пробежала по рукам. Она склонила голову и стала молиться, чтобы Мосс Коулмэн получил что хочет, все что хочет.

* * *

Билли сидела на диванчике у окна и поджидала Мосса, делая вид, что читает книгу. Она дважды почистила зубы и провела немало времени перед зеркалом, чтобы убедиться, что ветер не растрепал волосы. Прическа была безукоризненной: блестящая и гладкая шапка пепельно-белокурых прядей, завитых внизу «под пажа». Ей хотелось, чтобы волосы спадали на одну сторону, как у Вероники Лейк, но волосы Билли вились от природы, и ей приходилось укрощать их с помощью заколок. Когда машина остановилась перед домом, голова у Билли буквально закружилась. Она заставила себя сделать два-три глубоких вдоха, как на концерте, где ей предстоит играть. Билли дождалась, пока позвонят в дверь, и, распахнув ее, оказалась во власти голубых, как летнее небо, глаз, которые глядели на нее. Она улыбнулась той обворожительной улыбкой, что запомнилась Моссу, и он сразу почувствовал себя гораздо лучше – головная боль отступила.

Агнес вышла в прихожую и с удивлением увидела, что Мосс протягивает ей огромный букет цветов.

– Для вашего стола, миссис Эймс. Билли, а это конфеты для вас.

Все получалось не так. Это Нил Фокс должен был принести конфеты и цветы. На мгновение Агнес встревожилась, всего лишь на мгновение, а потом улыбнулась, но улыбка не коснулась глаз.

Мосс усмехнулся. Он понимал, что она вовсе не желала видеть его у себя в доме, но для него это не имело никакого значения. Он обратился к Билли:

– Если обед еще не готов, почему бы вам не показать мне сад? Я видел с дороги – ваши владения занимают довольно большой участок за домом.

– С удовольствием. Мама, я ведь тебе не нужна на кухне? Мосс снова перевел взгляд на Агнес. Он ждал, чуть ли не бросая ей вызов.

– Да, идите, молодые люди, прогуляйтесь. Я и сама управлюсь. Через двадцать минут обед будет подан. – Агнес не преминула упомянуть о времени. Мосс пришел на двадцать минут раньше. А ведь предполагалось, что именно Нил Фокс обладает столь безупречными манерами. Возвратившись на кухню, смущенная и рассерженная, Агнес, наклонившись, поискала под мойкой подходящую вазу. Цветы выглядели едва ли не нарочито роскошными. Должно быть, стоили ему целого состояния. И конфеты тоже. Самые дорогие. Не какая-нибудь жалкая фунтовая коробка. Нет, эта тянула на все пять фунтов и была перевязана красной лентой с большим бантом. Сколько получает в месяц младший лейтенант? Не так много, чтобы покупать непомерно дорогие подарки, вне всякого сомнения.

Агнес втянула в себя воздух, словно принюхиваясь. Она буквально чуяла деньги. Неужели этот блестящий молодой человек с протяжным выговором и пронзительными глазами может оказаться не простым скотником, а кем-то иным? Надо будет попытать его во время обеда. Чаще всего люди не представляли себе, как много они ей рассказывают. Почему-то она недооценила этого красивого летчика, но не допустит больше такой ошибки.

Помешивая соус, она наблюдала за Билли и Моссом из окна кухни. Вместе они представляли собой прекрасную пару. О чем они говорят? О погоде? Едва ли. О нем? Скорее всего. Билли умеет слушать.

Агнес поморщилась. В соусе комки, придется процеживать.

За обедом Билли не уставала удивляться. Беседа между ее матерью и Моссом текла живо и непрерывно. Она беспокоилась, что Агнес будет держаться с холодной отчужденностью и разговор получится невыносимо напряженным. Напротив, ее мать казалась оживленной и заинтересованной. Мосс отвечал на вопросы Агнес, преувеличенно растягивая слова, сохраняя на лице веселое выражение, и это озадачивало Билли. Он никогда так не говорил, беседуя с нею.

– Я понимаю, Остин – город довольно большой, – звучал голос Агнес. – Мы с Билли никогда не были южнее Вирджинии. Вы там давно живете?

– Всю жизнь, – протяжно отвечал Мосс. – Как и мои родные. Исключительно вкусные цыплята, мэм.

«Маловато для его ковбойского аппетита, – подумала Агнес. – Он едва прикоснулся к еде». Но она заметила, что их гость без труда выбрал соответствующую вилку и, к ее большому облегчению, не стал засовывать салфетку за воротник. Агнес не оставляла своих попыток.

– Полагаю, ваши родители еще живут там?

– Да, мэм. Мама всегда готовит фасоль именно таким образом, с кусочками бекона и луком. – Мосс заметил, как Агнес сузила глаза. Он улыбнулся, радуясь, что удалось уязвить ее. Коулмэн понимал – она выуживает разные сведения и отвечал вежливо, но уклончиво.

– Билли, дорогая, тебе не нравится начинка? Ты ничего не ешь. Что-нибудь не в порядке, ты хорошо себя чувствуешь?

– Все нормально, мама. – Быстро, прежде чем Агнес снова завладела инициативой, Билли задала свой вопрос: – Расскажите нам об адмирале Маккартере. Как вам работается с ним?

Мосс рассмеялся.

– Скучно. Все адмиралы скучны. Сидят и ворошат бумаги, если не находятся на поле для игры в гольф или на обеде в офицерском клубе. Они жалуются, ворчат и сетуют, как одиноко на самом верху.

– А чем вы бы предпочли заняться, лейтенант? – вмешалась Агнес.

Тягучий выговор становился более явственным, когда он говорил с матерью.

– Ну что ж, мэм, я шел в армию, чтобы летать. Этим я и собираюсь заняться, если случится так, что мои молитвы будут услышаны. – Мосс глянул на Билли, и она почувствовала, как греют ее его улыбка и доверие, установившееся между ними.

– А как относятся родители к вашему желанию летать? Мне кажется, ваша мать, должно быть, волнуется. Конечно, у меня никогда не было сына, но ваш отец, наверное, чрезвычайно гордится вами. Он тоже летчик?

– Нет, мэм. Папа, можно сказать, удалился от дел. – Он с удовлетворением отметил разочарование на лице Агнес. – Мама сначала волновалась, но сказала, что если счастлив я, то и она тоже чувствует себя счастливой. Чтобы опекать кого-то, ей достаточно моей сестры Амелии.

Он оказался слишком вежлив, чтобы его можно было считать изворотливым ловкачом. И все-таки он ускользал от вопросов Агнес.

– Я слышала, техасцы живут на ранчо. И вы тоже?

– Живут на ранчо? – повторил Мосс. – У нас угодья. Мы в Техасе называем это угодьями. – Он повернулся к Билли и спросил, не хочет ли она пойти в кино после обеда.

– Хочу. Мама, ты не будешь возражать, если я пойду в кино? – По тону в голосе Билли и по ее глазам Агнес поняла, что дочери все равно, возражает она или нет. Билли собиралась идти в кино со своим лейтенантом. Это тревожило. Ситуация выходила из-под контроля. Происходило нечто, чему Агнес не могла найти объяснения и что ей явно не нравилось. У нее были такие большие планы насчет Нила Фокса и Билли, а теперь эта девица и не глянет на сына банкира, даже не сравнивая его с этим необыкновенно красивым, хоть и глуповатым молодым лейтенантом. В душе у нее все кипело.

– Я не возражаю. – С нее достаточно. – Почему бы вам не пойти сразу после десерта? Я вымою посуду. А ты сделаешь это в следующее воскресенье, Билли.

Воскресный десерт представлял собой вишневый пирог, восхитительный на вкус. И Билли, и Мосс мигом расправились с ним. Агнес подала Моссу кофе и протянула дочери стакан молока. Билли прекрасно понимала: таким образом мать напоминала ей, что она еще ребенок, а Мосс взрослый мужчина. Молоко осталось нетронутым.

– Ближайший сеанс в четыре часа, Мосс. Нам следует поторопиться. Мне не нравится пробираться на свое место, когда фильм уже начался. – Не ожидая ответа, Билли пошла в прихожую за своей сумочкой.

– Миссис Эймс, это был превосходный обед. Приятно для разнообразия попробовать домашней стряпни. Спасибо за прием. Я обязательно расскажу маме, что вы готовите стручковую фасоль по такому же рецепту, как и она.

Ничего не оставалось, кроме как проявить любезность. Придется быть обходительной. Этот дерзкий молодой человек перехитрил ее.

– Спасибо за цветы, лейтенант. Очень мило с вашей стороны. Мы должны ждать лета, чтобы срезать цветы из нашего сада. Весной они такие хрупкие, вянут и умирают почти сразу же после того, как их срезали.

Она говорила слишком много, а Мосс не прерывал ее. Когда лейтенант направился к Билли, поджидавшей его в прихожей, Агнес посмотрела на них долгим взглядом. Он напоминал ей ястреба, который кружит над добычей. Увидев, что Мосс взял дочь за руку, она с трудом сдержалась. Хотелось остановить Билли, пока не стало слишком поздно. Слишком поздно для чего? Слишком поздно для Нила Фокса, Господи!

* * *

Он шел вслед за Билли между рядами, стараясь не рассыпать два пакетика с воздушной кукурузой. Ему не нравилось, когда двое запускают руку в один и тот же пакет. Что мое, то мое, считал Коулмэн.

Билли села рядом с Моссом, их плечи соприкасались. Ему нравилась эта милая юная девушка. Во многом она напоминала ему сестру. Даже Сет одобрил бы Билли. В ней чувствовалась какая-то особенная мягкость, почти старомодность. Он начал подозревать, что на самом деле эта девушка гораздо глубже и сложнее, чем казалась на первый взгляд. Она была такой юной и невинной, без тени нарочитой утонченности, которую обычно напускали на себя встречавшиеся ему девицы. И как у такой хищной птицы, царившей в доме на Элм-стрит, могла появиться такая дочь? Ей-Богу, Агнес была из того же теста, что и папа. Однако черты, которыми он восхищался в своем отце, казались совершенно невыносимыми в женщине. Тем не менее Мосс понимал, какая глубокая преданность живет в сердцах таких людей, как Сет Коулмэн и Агнес Эймс. Преданность, сила и ум. Нельзя порицать Агнес за это.

Они спокойно сидели рядом, смотрели киножурнал, а потом мультфильм перед картиной. Бетти Грэйбл показывала свои ноги, фильм шел всего минут десять. Мосс взял Билли за руку. Почему-то парочки в кино всегда держатся за руки. Так ли он думал о себе и Билли? Как о парочке? Руки Билли были мягкими и нежными, как и вся она. Он знал – девушка улыбается в темноте. И сам он тоже улыбался. Милая крошка. Очень милая. Ему захотелось узнать, когда ей исполнится восемнадцать. И такая хорошенькая. Билли обладала тем типом красоты, что озаряет человека изнутри, покоряя окружающих. Он предполагал, что его спутница была так называемой «девушкой за углом», и слышал, как некоторые парни говорили, что война торопит завязывать легкие знакомства. Мосс был уверен: дело обстоит совсем иначе. Главное в войне – сила. То, что хорошо понимают такие люди, как папа и Агнес Эймс.

Еще через десять минут Мосс наклонился и прошептал:

– Билли, это ужасно плохой фильм, и мы оба знаем, чем он кончится. Почему бы не уйти и не отправиться туда, где мы можем спокойно поговорить? Мне хотелось бы узнать тебя получше.

– Хорошо, – согласилась Билли, слегка нахмурившись. Она сказала Агнес, что они пойдут в кино. Куда бы она ни отправилась с Моссом, обязательно нарушала одно из правил.

– Ты всегда такая уступчивая? – в его голосе прозвучала досада, словно он был недоволен.

– Только когда меня устраивает то, на что я соглашаюсь.

– У меня в машине есть плед. Может быть, пойдем в парк и посидим у озера?

Сердце Билли забилось сильнее. Если только Агнес прослышит об этом, то не замедлит высказать свое неодобрение. Не успела она обдумать ситуацию, как встала и вслед за Моссом вышла из зала.

Стоял прекрасный день. Если бы Билли заказывала погоду у волшебника, то лучше бы и быть не могло. Пышные белые облака плыли по невероятно голубому небу. Никогда трава не казалась более зеленой, а солнце – теплым. Озеро в парке сверкало в солнечных лучах. Все вокруг переливалось.

Минуты и часы летели незаметно. Она поймала себя на мысли, что поверяет Моссу то, о чем никогда никому не рассказывала. О ее заветном желании – учиться на художника-модельера, а не на преподавателя английского языка или истории. О том, как ей жилось без отца и как она научилась мириться с постоянной опекой Агнес. Когда Билли рассказала о своих способностях в игре на пианино, это выглядело как откровение, а не хвастовство.

Мосс растянулся на пледе, положил темноволосую голову девушке на колени, потом поднял руку и дотронулся пальцем до ее губ.

– Сегодня никакой губной помады, – сказал он, глядя на Билли. Пушистые темные ресницы, обрамлявшие ее глаза, отбрасывали тени на щеки.

– По воскресеньям никакой помады, – рассмеялась Билли. – А ты против?

– По воскресеньям никакой помады. – Он улыбнулся. – Теперь я должен доставить тебя домой. Я сказал твоей матери, что ты вернешься домой засветло. Мы здесь уже столько времени, что скоро стемнеет.

– Я не хочу домой, – призналась Билли.

– Я тоже.

– Почему ты не поцеловал меня? – выпалила она. Мосс рассмеялся.

– А ты хочешь, чтобы я сделал это? Тебе понравится, если я тебя поцелую, Билли Эймс? – Он постарался, чтобы голос звучал насмешливо и непринужденно. Ему давно уже хотелось поцеловать ее. Казалось, он почти ощущает этот поцелуй, чувствует ее губы, нежные и страстные. В ее робкой невинности таилось очарование, которое не хотелось разрушать. Мосс и не подозревал, как трепетно ждал он ответа Билли, пока та не заговорила:

– Мне хотелось бы, чтобы вам самому пришло это в голову, лейтенант. А теперь, когда своим вопросом я поставила себя в неловкое положение, я уже не хочу целовать вас. Пойдем, а то опоздаем. – Билли встала, не говоря ни слова, потянула из-под Мосса плед и принялась тщательно складывать его, прежде чем направиться к машине.

– Билли! Подожди! – Внезапно стало чрезвычайно важно заставить ее понять. Что именно она должна понять, Мосс не знал. – Смотри на меня, когда я говорю с тобой. Весь день я хотел поцеловать тебя, особенно когда у тебя остались крошки от пирога вот здесь, в уголке рта. – Он коснулся пальцем ее губ. – Я пойму, когда ты будешь готова принять мой поцелуй, Билли. Ты мне веришь?

Билли улыбнулась: порыв Мосса тронул девушку, и лицо ее озарилось внутренним светом. Значит, он хочет увидеть ее снова. Она решила, что пригласит своего лейтенанта не на бал старшеклассников, а на свой выпускной бал. Может быть, она даже не пойдет на бал старшеклассников. Теперь школьный танцевальный вечер уже не казался ей таким привлекательным, как раньше.

Домой они ехали молча, Мосс держал ее за руку. Ему нравилось чувствовать ее ладонь в своей руке. Ему нравилась Билли Эймс. Нужно было поцеловать ее.

– Я хочу видеть тебя снова. Ты позволишь?

– Я ведь сказала тебе, что буду молиться, чтобы ты получил все, что хочешь.

– Как насчет танцев, которые организует служба досуга в субботу? Мать позволит тебе пойти туда?

– Я была там всего раз, на званом чаепитии после обеда: мама работает на добровольных началах в Красном Кресте. Я спрошу у нее. Думаю, она разрешит. – Даже если бы Агнес оказалась категорически против, Билли нашла бы способ пойти на танцы. Она собиралась видеться с Моссом как можно чаще.

– О'кей, тогда я тебя там увижу. Подожди-ка, я провожу тебя до двери. Мы ведь не хотим, чтобы твоя мама думала, будто я из тех парней, что подъедут, остановятся, нажмут на клаксон и просто высадят девушку на улице.

– Мама никогда так не подумала бы, – преданно встала на ее защиту Билли, зная, как и Мосс, что это неправда. – Я чудесно провела время. Спасибо. И спасибо за конфеты.

– Мне тоже было очень приятно. – Мосс сознавал, насколько это верно. Он радовался общению с Билли и был очарован ею. Девушка вызывала в нем лучшие чувства. Она деликатно слушала и не говорила слишком много.

Билли знала, что Мосс собирается поцеловать ее. Поцелуй оказался не столь потрясающим переживанием, как можно было ожидать, и разноцветные ракеты не взвились в вечернее небо. Напротив, поцелуй получился легким, нежным и таил в себе обещание гораздо большего в будущем. Большего, чем Мосс готов был дать или просить у нее. Билли не ощутила головокружения или слабости в коленях. Медленно разливающееся тепло окутало ее, и хотелось лишь, чтобы Мосс держал ее в объятиях еще несколько мгновений, пока она не вернется к действительности и не вспомнит, что в мире есть не только Мосс Коулмэн. Ее глаза блестели в свете уличного фонаря. Когда-нибудь произойдет нечто более значительное – она была уверена в этом, – потому что она сделает так, чтобы это случилось.

– Спокойной ночи, Билли. Увидимся в субботу.

– Спокойной ночи, Мосс. Веди машину осторожно.

Только его мать говорила ему, чтобы он вел машину осторожно, и тогда, бунтуя против родительских наставлений, он ездил как настоящий сорвиголова. Сегодня же Мосс ехал осторожно до самой базы.

Агнес, напряженно выпрямившись, стояла в темной прихожей и наблюдала за происходившим на улице из-за занавески. До нее доносился тихий гортанный смех Билли. Никогда не замечала она раньше такого смеха у своей дочери. Это был смех женщины. Агнес быстро прошла в кухню, ожидая, когда откроется дверь и войдет дочь.

– Как фильм? – спросила она.

– Ужасный. Просто ужасный. Нам не понравился. – Это была чистая правда. Ей просто не хотелось рассказывать Агнес, когда, где, почему и как. – Как ты провела время, мама?

– Играла в канасту с соседями и только что вернулась. Собиралась послушать «Амос и Энди». Послушаешь со мной?

– Нет, спасибо, мама. Мне нужно прочесть пару глав к завтрашней контрольной по истории. Пожалуй, съем сандвич и возьмусь за дело.

Завтра не предвиделось никакой контрольной, и голода она не чувствовала. Просто Билли хотела побыть в одиночестве и подумать о сегодняшнем дне. Хотела вспомнить каждый взгляд, каждое слово, все о Моссе. До субботы еще целых шесть дней.

 

Глава 3

Агнес зашла на кухню за порошком и тазом для стирки. Билли заканчивала мытье посуды после завтрака. С задней веранды доносилось равномерное гудение старенькой стиральной машины.

– Тебе придется поторопиться, Билли, если ты хочешь пойти после обеда в кино с твоими милыми друзьями.

Ни с того ни с сего ее друзья стали «милыми», отметила Билли.

– Я сегодня не иду в кино. Думала остаться дома и помочь тебе. Кроме того, я собиралась вымыть голову.

У Агнес округлились глаза, когда она услышала о таком отклонении от обычного воскресного времяпровождения дочери. Билли всегда мыла и завивала волосы в субботу вечером к воскресной мессе. Дочь с трудом подбирала слова, и Агнес чувствовала это.

– Мосс предложил мне пойти на танцы сегодня вечером, – сказала Билли. – Я пойду. – Это прозвучало как простая констатация факта, а не вызов.

– Тебе известно, как я отношусь к танцам, которые организует служба досуга, – недовольно проговорила Агнес. – Это замечательно для парней, оказавшихся далеко от дома, и, может быть, вполне прилично для всех прочих девушек, но не для тебя, Билли. Когда придет лейтенант Коулмэн, я посоветую ему повести тебя в какое-нибудь другое место, не такое шокирующее.

– Он не придет сегодня, мама. Я встречаюсь с ним там. Танцы службы организации досуга кажутся шокирующими только тебе.

– Значит, для тебя не имеет значения то, что я не хочу, чтобы ты туда шла? – Агнес притворилась, что возится с тряпками и порошком. Такая упрямая решительность была настолько несвойственна Билли, что просто пугала.

– Конечно, имеет значение, но я все равно пойду. – Колени у Билли дрожали, дыхание перехватывало. Никогда не выказывала она такого открытого неповиновения матери, но она испытывала жгучую необходимость быть с Моссом, снова увидеть его.

Весь оставшийся день Агнес не разговаривала с Билли. Звуков, свидетельствовавших об энергичной уборке, и шума передвигаемой мебели, доносившегося сверху, было вполне достаточно, чтобы этим было все сказано. В тот вечер ужина не было. Билли постояла перед холодильником и пощипала то, что нашла. Агнес сидела в своей спальне наверху, прислушивалась и ждала Билли. Дочь так и не пришла. Агнес услышала, как входная дверь закрылась в 7-18.

Клуб службы организации досуга находился недалеко от военно-морской базы. Идти довольно долго, а Билли не привыкла гулять одна по вечерам. К счастью, стемнеет почти через час, а к тому времени она уже встретится с Моссом. Ее каблучки постукивали по тротуару, на этот раз она не надела туфли со шнурками, но туфельки на высоком каблуке приберегла для выпускного бала. Светло-бежевые нейлоновые чулки «Старлайт», так они назывались, придавали чувство уверенности, словно она совсем взрослая, хоть новый пояс и был великоват. Платье Билли дошила только вчера. Это была одна из ее собственных моделей, из мягкого небесно-голубого жоржета, стоившего целое состояние. Она использовала маленький воротничок типа «Питер Пэн», который, как говорилось в выкройке, подчеркивал линию шеи. Замысловатые пышные рукава заканчивались манжетами у локтя. Широкая юбка была собрана мягкими складками у тонкой талии, а нижняя юбка из тафты приятно шуршала при каждом шаге. Крошечные перламутровые пуговички дымчато-серого цвета, отпоротые с платья, из которого она выросла, украшали застежку спереди. Агнес платья еще не видела. Она бы раскритиковала фасон и цвет, слишком яркий для светлых волос дочери, но чувство цвета и стиля, которым обладала Билли, подсказывало ей, что мать была бы не права. Платье ей очень шло.

Уже за квартал от клуба Билли услышала звуки оркестра Гленна Миллера, доносившиеся из открытых дверей. Рядом с клубом прогуливались мужчины в военной форме, у некоторых на рукавах виднелись темные повязки военной полиции. Билли на минуту задержалась в тени, чтобы причесаться. Сегодня волосы были подобраны вверх над ушами, а надо лбом взбиты а ля Помпадур, сзади же свободно, мягкими волнами падали на плечи. Чуть-чуть тронуть помадой губы, немного припудрить лицо – и туалет завершен. В этот вечер Билли Эймс чувствовала себя далеко не школьницей и почти такой женщиной, какой ей хотелось стать для Мосса.

Он сразу же увидел ее и перебежал через Фронт-стрит, чтобы встретить. Мосс заметил, какие изменения произошли во внешности Билли, и понял, что она старалась для него.

– Ты потрясающе выглядишь, – сказал он, заглядывая в глаза девушки. Мосс сознавал, что радуется приходу Билли и испытывает большое облегчение после долгого ожидания. Ее теплая ладонь оказалась в его руке, Билли ему улыбалась, глядя на него снизу вверх, и Мосс чувствовал себя так, словно был единственным мужчиной на свете. Он привык к женскому вниманию и лести, но Билли Эймс не имела ничего общего с кокеткой. Как сказал бы парень с Юга, она была «душе-е-е-вной»!

Освещение в зале казалось приглушенным, но не тусклым. «Виктрола», подключенная к громкоговорителям, играла песню Дика Хэймса «Если бы ты была единственной девушкой в мире». Мосс прижал Билли к себе, касаясь щекой ее лба, и тихонько напевал ту же мелодию – мужской голос звучал необыкновенно волнующе. Билли никогда не чувствовала себя такой счастливой, такой привлекательной, такой женственной.

Девушки и дамы, сопровождавшие своих дочек, подали пунш и печенье на один из длинных столов в той стороне зала, которую превратили в бар. На другом столе стоял кофе с пончиками. Молодые люди в форме цвета хаки и в темно-синей, морской, стояли вдоль стен, окружая девушек в ярких платьях. Воздух был напоен ароматом туалетной воды. Курить в зале запрещалось, и Мосс вышел на улицу, а Билли прошла в туалетную комнату. Когда он снова обнял ее, приятный запах табака еще витал вокруг.

Во время танца Мосс почувствовал чью-то руку у себя на плече, а Билли подняла глаза и увидела молодого симпатичного лейтенанта, который улыбнулся ей.

– Я решился перехватить твою даму, Коулмэн, – мягко проговорил офицер. – Ты представишь меня леди? – Выговор у него жестковат, заметила Билли, гласные немного вялые. Похоже, он родом из Новой Англии.

На мгновение Мосс показался раздосадованным.

– Билли Эймс, лейтенант Тэд Кингсли. – Тэд сделал шаг вперед, вынудив Мосса отпустить свою даму, и, в свою очередь, вовлек Билли в танец.

Очутившись в объятиях Тэда, Билли почувствовала на себе взгляд его улыбающихся серых глаз. У него были красивые глаза, готовые заискриться смехом и смягчить точеные, суховатые черты лица. Тэд, более высокий и худой, чем Мосс, старался соразмерять свои большие шаги с музыкальным ритмом танца.

– Вы похожи на ангела с макушки рождественской елки.

– А вы словно сошли с плаката на двери почтового отделения «Дядя Сэм ждет тебя!», – пошутила Билли, довольная комплиментом красивого офицера.

– Постараюсь расценить это как лестное замечание, – непринужденно рассмеялся он, и глаза его сверкнули весельем, как и ожидала Билли.

Должно быть, он много времени проводил на солнце: лицо его было немного темнее волос и хранило золотистый отблеск солнечного летнего дня. Билли понравился Тэд и его спокойная манера держаться. Иногда порывистость Мосса смущала ее и вызывала в душе какое-то загадочное волнение. Обаяние Тэда действовало освежающе, людям нравилось беседовать с ним.

– Вы живете в Филадельфии? – расспрашивал он. – Хороший город, здесь очень доброжелательно относятся к военным.

– Город Братской Любви, – напомнила Билли. – А вы из Новой Англии?

– А что, заметно? – рассмеялся Тэд. – Вермонт. Самый верхний западный угол штата, если смотреть на карту. Многие поколения нашей семьи живут там и утверждают, что им нравится тамошний климат. Сам я предпочитаю что-нибудь потеплее. Думаю, если меня пошлют на Тихий океан, тропики мне придутся в самый раз.

– Вы считаете, вас туда пошлют? – спросила Билли. На мгновение ее сердце сковало холодом, стоило ей представить себе, что все эти красивые молодые люди отправятся на войну. Особенно тяжело было думать о том, что Мосс тоже покинет Филадельфию.

– Распустишь язык – корабль даст течь, – шутливо заметил Тэд, уловивший внезапную грусть девушки. – Сейчас никто из нас не знает, где окажется, но мне точно известно:

Мосс намерен добиваться разрешения возвратиться на «Энтерпрайз», где мы оба проходили обучение. На сегодняшний день я приписан к «Сарасоте», но этот корабль на ремонте.

Ведя Билли в танце, Тэд посматривал на эту хрупкую юную девушку, которая казалась ему мягкой и нежной, словно белый комочек хлопка, снятый с куста. С какой стати Коулмэн занялся ею? Малышка Билли не из тех, кому он отдавал предпочтение. Она юная, слишком юная и милая.

Несколько раз в течение вечера другие мужчины оспаривали у Мосса право танцевать с Билли. Она чувствовала, как его взгляд неотступно следовал за нею по всему залу, и в душе поднималось страстное волнение.

– Пора проводить тебя домой, Билли. Уже почти десять, а я не смог сегодня одолжить машину.

– Мне придется подождать на улице, – сказала Билли. – Знаешь, служба организации досуга не позволяет девушкам уходить с танцев в сопровождении военных. Если кто-то нас увидит, меня больше сюда не пустят.

– Тебе не нужно будет сюда возвращаться, – проворчал Мосс. – Мне не нравится, когда ты уделяешь внимание другим мужчинам. Ты принадлежишь мне, Билли. – Он обнял се за плечи и повел к выходу, не обращая внимания на пристальные взгляды нескольких девиц и военных, стоявших у двери.

У дома Билли он обнял ее. Ей нравилось идти рядом с Моссом, чувствовать его сильные ноги сквозь тонкую ткань платья. Мосс приподнял ее подбородок, и Билли увидела сдвинутые темные брови над устремленными на нее глазами. Казалось, он терялся в догадках, что делать с нею, а потом поцеловал медленным, нежным поцелуем. Билли подалась к нему, разомкнула губы, ощущая твердость его зубов за теплотой губ. В Моссе Коулмэне таилась сила, которую он тщательно скрывал за сдержанными манерами и нежными поцелуями. Эта сила притягивала Билли, одновременно делая и ее более сильной. Девушка чувствовала легкое дыхание Мосса. Этот поцелуй отличался от первого. В нем смешивались властное чувство и страстное желание. Его руки обхватили затылок Билли, неотрывно скользнули по спине, обхватили изящную округлость ягодиц. В то же время не прерывался и поцелуй, полный безудержного желания. Мосс наклонился ниже, целуя ее шею, наслаждаясь нежностью девичьей кожи, вдыхая ее аромат.

– О Билли, – услышала она, – ты не должна позволять мне испытывать все эти чувства к тебе.

В ответ Билли сильнее прижала его голову, кончиками пальцев погладив жесткие завитки темных волос на затылке.

– А я хочу, чтобы ты испытывал эти чувства, Мосс, – прошептала она. – Я хочу…

Следующее прикосновение к ее губам оказалось неожиданным, требовательным и быстрым.

– Иди в дом, Билли, ради Бога, иди в дом.

Он отпустил ее так неожиданно, что она застыла, смущенная, дрожащая и немного испуганная. Но, не испытав ничего другого, Билли Эймс понимала, что хочет, чтобы этот поцелуй длился вечно. Не успела она коснуться ручки двери, как Мосс исчез в тени деревьев, нависавших над дорожкой, ведущей к дому.

Агнес наблюдала за ними из окна спальни на втором этаже. Из-за крыши над крыльцом ей не было видно, что происходит у входной двери, но то, как Мосс и Билли прошли к дому, она заметила. Девять минут спустя Мосс быстро удалился в сторону дороги.

* * *

Агнес следила за тем, как отношения между Билли и Моссом переходили от случайно завязавшейся дружбы к чему-то теплому и глубокому. Несколько раз в неделю Мосс заходил по вечерам к ее дочери, а кроме того, были разговоры по телефону, во время которых Билли смеялась этим новым женским смехом. Агнес знала, что ее дочь еще невинна, нетронута. Это читалось по лицу Мосса, но голодный блеск в глазах Билли приводил в замешательство. Каждый раз, когда лейтенант провожал Билли домой, он заходил на несколько минут. Агнес страшилась этих кратких встреч, так как для собственного успокоения ей приходилось заглядывать ему в глаза. Несмотря на сомнения, вызванные, в основном, поведением Билли, Агнес доверяла Коулмэну. В нем чувствовалось благородство, которое, как она подозревала, не позволит ему воспользоваться невинностью и наивностью ее дочери. По крайней мере, она надеялась, что дело обстояло именно так. Агнес ни в чем не была уверена, и это удручало больше всего.

Внезапные надежды на союз с семьей Фоксов остались лишь воспоминанием. Самое большее, на что в данный момент можно надеяться, – это отъезд Мосса из Филадельфии – и очень скорый отъезд. Только об этом он и говорил за воскресным обедом, ставшим теперь традиционным. Мосс надеялся присоединиться к боевой эскадрилье на Тихом океане. Мимолетная боль в глазах Билли, когда Мосс высказывал такое желание, пронзала сердце Агнес. Если бы отъезд лейтенанта произошел до того, как она отправится в колледж, у нее было бы время прийти в себя, прежде чем окунуться в новую жизнь.

В то же время такие мысли вызывали у Агнес прилив новых опасений. Она хорошо понимала нетерпение юности и молила Бога, чтобы Мосс не внушил Билли представление о том, что нужно торопиться: это стало причиной падения многих девушек в нынешние времена. Неопределенность военного времени, призыв жить сегодняшним днем, потому что завтра может оказаться поздно… не одна девушка споткнулась на этом. Вопрос о женитьбе никогда не вставал в ходе таких разговоров. Оставалось только догадываться, сколько случайных связей и знакомств за спиной у Мосса Коулмэна. Агнес знала лишь одно: она не хочет, чтобы имя Билли стояло в списке легких побед. Билли – это все, что у нее есть. Билли воплощала собой надежды Агнес на будущее. Если бы удалось узнать побольше о Моссе, она вздохнула бы свободнее. У него где-нибудь вполне уже могла быть жена!

* * *

Билли вернулась из школы и сразу же прошла на кухню.

– Мама, я дома. Мосс, случайно, не звонил?

– Но, Билли, на этой неделе ты ни разу не упражнялась на пианино. Ты нечестно ведешь себя со мной. Уроки стоят недешево, и ты должна выполнять свою долю обязательств.

– Мне больше не нужны уроки. Никогда я не стану настоящей пианисткой, и у меня больше нет на это времени. Скажи миссис Традзори, что я хочу остановиться. Остановиться, мама, как на финише. Хватит, что у нас на обед?

– Бараньи отбивные. Удалось сегодня заполучить целых четыре. Пришлось больше двух часов простоять в очереди. Скорее бы кончились эти карточки. – Агнес говорила о прозаических вещах, но в глубине души ее потрясло решение дочери. Одиннадцать лет учебы и труда пошли насмарку из-за какого-то ковбоя. Даже в колледже Билли продолжала бы брать уроки игры на фортепиано, но о колледже они говорили несколько дней тому назад, до того как Мосс Коулмэн впервые ступил на порог их дома. Неожиданно Агнес решительно заявила:

– Билли, мне нужно с тобой поговорить. В школу осталось ходить еще две недели. Сегодня после обеда мне позвонили и спросили, почему тебя сегодня не было на занятиях. Я жду объяснений и немедленно.

– Мама, все отметки проставлены. На самом деле занятия уже не имеют значения. Я была с Моссом. Мы ездили на побережье Джерси. Не из-за чего расстраиваться. Что страшного в том, что я разок прогуляла школу? Другие только и делают, что прогуливают.

– Вот именно. Но ты никогда так не поступала. Билли, с тех пор как ты познакомилась с этим летчиком, ты очень изменилась. Стала совсем другой, и мне не нравится то, что я вижу. Ты проводишь с ним слишком много времени. – Ей не хотелось задавать роковой вопрос, ответ на который страшил, но она должна была спросить. – Насколько ты влюблена в этого Мосса Коулмэна?

– Мама, я хотела бы, чтобы ты не задавала таких вопросов. Теперь я выросла, и это не твое дело.

– Не мое дело! Это мое дело! Это мое дело, когда приходится врать учителям и говорить им, что у тебя насморк. Как только я услышала, что тебя не было в школе, я сразу же поняла, с кем ты проводишь время, и мне это удовольствия не доставило.

– Теперь я стала большой девочкой, мама, и сама могу позаботиться о себе. Если ты беспокоишься, что я могла… что я могла…

Агнес заговорила, не дожидаясь, пока Билли найдет нужные слова:

– Не ты причиняешь мне беспокойство. Я знаю, ты хорошая девочка. Но этот молодой человек не собирается ждать вечно. Билли, ты понимаешь, что я имею в виду? – В голосе Агнес звучало отчаяние.

– Не волнуйся, мама, – мягко, с сочувствием проговорила Билли. Если бы между ними было принято более откровенное проявление чувств, она бы непременно обняла Агнес, чтобы успокоить ее. – Мосс даже не прикоснулся ко мне. Он целует меня на прощанье, но и Тим Келли так делает. Я хотела бы, чтобы ты мне больше доверяла. Раньше так и было. Почему же теперь не доверяешь? Почему Мосс кажется тебе не таким, как все? Потому что он старше?

«Мне самой хотелось бы знать это», – подумала про себя Агнес.

– Мосс не мальчик, как Тим Келли. Он мужчина, а у мужчин есть свои потребности и желания.

– Я не хочу говорить об этом. – Билли отвела от матери свои ясные светло-карие глаза. Ей не нужно было рассказывать о мужских желаниях; она уже и сама догадалась, ощутила их вкус в крепких объятиях Мосса, в напряженности его тела, которое настойчиво прижималось к ней. Билли и в себе обнаружила отзвуки таких же желаний, и Мосс знал об этом, поэтому он непреклонно отстранял ее, что-то еле слышно бормоча и понимая, что только он сможет сохранить контроль над ситуацией.

– Я должна заняться выпускным платьем, если хочу закончить его вовремя. Позови меня, если нужно будет помочь с обедом. – Билли пылко поцеловала мать в щеку, стараясь смягчить резкость их разговора, а потом ушла в свою комнату.

Билли закрыла за собой дверь и пожалела, что нет задвижки. Еще четыре часа, и рядом снова окажется Мосс. Адмирал взял отпуск, и у Коулмэна появилось много свободного времени, так он сказал ей. Он оставил за собой машину на сегодняшний вечер, и они поедут в парк. После того первого раза они ни разу не ходили вместе на танцы. Мосс все так же не хотел делить ее с другими. Такая властность и ревность согревали ей сердце. Потом, когда они поедут домой, Мосс обязательно заключит ее в объятия и поцелует. Снова и снова. Трепет охватил Билли при воспоминании о том, как он тихо стонал и цепенел, прижимая ее к себе. Мосс, смеясь, называл ее задирой. Если бы ему удалось увидеть глаза Билли в темноте, то он заметил бы невысказанную отвагу, окрашенный любовью призыв выйти за границы, установленные им самим.

Что она будет делать, когда Мосс уедет? Неизвестность нависла над ней, как траурное покрывало. Билли не говорила своему лейтенанту, что больше не молится о нем. Во всяком случае, не о его назначении в действующую часть. Теперь она молилась о другом: чтобы он любил ее, чтобы никогда не забывал.

Мосс согласился прийти на выпускной вечер и остаться на танцы после вручения аттестатов. Он наденет свой белый китель, и девушки умрут от зависти, когда она войдет под руку с красивым лейтенантом, просто умрут. Когда-то это имело значение, теперь же такие вещи казались глупыми и девчоночьими. Теперь она хотела одного: чтобы он принадлежал ей. Билли понимала, что влюблена. Чувства же Мосса оставались для нее загадкой. Она ему нравилась, а больше ничего не знала. Ему нравилось целовать ее, танцевать с ней, проводить время вместе. Так он ей и сказал. Но когда ее не было рядом, думал ли Мосс о ней так, как думала о нем она?

* * *

Телефон зазвонил после девяти. Агнес отложила вышивание и дождалась третьего звонка.

– Отец Донован, как мило, что вы позвонили, – спокойно сказала она и сделала глубокий вдох, почти страшась услышать то, что он собирался ей рассказать.

– Миссис Эймс, я выполнил вашу просьбу. Позвонил капеллану Франклину на военно-морскую базу. Кажется, я говорил вам, что знаком с ним. Капеллан Франклин уверяет меня, что лейтенант Коулмэн – блестящий морской офицер, происходит из достойной техасской семьи. Так получилось, что капеллан Франклин в дружеских отношениях с женой адмирала. Личный отзыв совпадает с записями в личном деле лейтенанта – он не женат.

Агнес слушала, как отец Донован рассказывал о Коулмэнах из Техаса. Она навострила уши, когда священник сказал, что отец Мосса, Сет, запустил руку во многие прибыльные дела. Нефть, скотоводство, авиация, электроника.

– Лейтенанта прекрасно рекомендуют, миссис Эймс, у него отличный послужной список. Так или иначе, я не думаю, что вам нужно беспокоиться за Билли. Надеюсь, это вас успокоит. Хотелось бы мне, чтобы побольше родителей так пеклось о своих чадах, как вы. Несколько скромных вопросов избавили бы их от многих горестей.

– Отец, благодарю вас за все, что вы сделали. Вы должны непременно заглянуть к нам в ближайшее время на обед.

– Если потребуется моя помощь, звоните мне в любое время. В этом состоит мой долг. Спокойной ночи, миссис Эймс.

Когда Агнес снова взялась за вышивание, глаза ее сверкали, как только что ограненные бриллианты. Скотоводство, нефть, электроника. Деньги. Большие деньги. Завтра она пойдет в центральную библиотеку и найдет в книгах все сведения о городе Остине и об одном из его наиболее значительных семейств. Агнес совсем не по-дамски фыркнула, подумав о Ниле Фоксе и банке его отца.

Делая стежки ярко-красной шелковой ниткой, слушая музыкальный час Лонжин Уитнор, Агнес думала, что ее хитроумный замысел с целью смутить ковбоя несомненно удался. Теперь она радовалась, что, накрывая на стол, использовала свою лучшую фарфоровую посуду и хрусталь, а также стелила кружевную скатерть своей матери. По крайней мере, он видел: Эймсы не какие-нибудь простолюдины, а образцовая семья с добропорядочными основами и безупречными манерами, ровня Коулмэнам из Остина, штат Техас.

Как это отец Донован сказал, что ей не о чем беспокоиться? Просто он не видел этого особенного выражения в глазах Билли, когда рядом с нею оказывался молодой лейтенант. Один такой взгляд говорил Агнес все, что ей нужно было знать. Стоило Моссу поманить Билли пальцем, и та побежала бы сломя голову. Он легко мог воспользоваться ее чувствами. А если это случится, с чем останется Билли? Потеряет невинность в семнадцать лет. Может забеременеть, а что потом? И все-таки у Агнес оставалась уверенность, что Мосс не потеряет голову. Она понимала: молодой лейтенант намеренно мучает ее и держит закрытыми все карты, касающиеся ее дочери. Но по глазам его Агнес угадывала, что он ведет честную игру.

Было без пяти десять, когда Мосс и Билли вошли в дом. Агнес в это время собирала свои принадлежности для вышивания, чтобы потом лечь спать.

– Доброй ночи, Мосс, Билли, – спокойно сказала она. Ни за что на свете в этот вечер не хотелось бы ей встретиться взглядом с молодым человеком. – У меня страшно болит голова, Билли. Проверь, когда пойдешь спать, чтобы свет был всюду выключен, а дверь заперта. – Не глядя на дочь и лейтенанта, Агнес стала подниматься по лестнице.

Мосс был слегка разочарован. В последнее время обмен взглядами с Агнес забавлял его. Что-то произошло. Сегодня вечером в ней чувствовались какая-то нервозность и возбуждение, и это удивило Коулмэна.

– Как жаль, что у мамы болит голова, – сказала Билли, – но это значит, что гостиная в нашем распоряжении. Мы можем послушать радио, просто посидеть там и поговорить. Тебе ведь не нужно торопиться на базу, правда?

Мосс лихорадочно думал. Можно и остаться ненадолго. Друзья подождут. Он никогда не говорил Билли, что, расставаясь с нею вечером, чаще всего не возвращался на базу. До семи утра ему не нужно было являться на поверку, так что обычно он отправлялся с приятелями в ночной клуб.

– Я могу задержаться ненадолго. Но скоро нужно идти, рано утром на дежурство.

Билли села на диван и разочарованно отметила, что Мосс расположился на другом конце, подальше от нее. Может быть, он думает, Агнес собирается шпионить за ними? По радио передавали последние известия, и они молча их прослушали. Билли заметила, как оживился Мосс при упоминании боевого корабля флота США «Энтерпрайз», который находился в Тихом океане. Говорил Кальтенборн:

«Сегодня восьмое июня. Менее недели тому назад наши военно-морские и воздушные силы одержали триумфальную победу на Тихом океане, выйдя со своей базы на небольшом островке Мидуэй. Это был день расплаты с японской империей, которая столкнулась с мощью американских авианосцев «Хорнет», «Йорктаун» и «Энтерпрайз». Четыре японских авианосца пошли ко дну. «Сориу», «Хириу», «Кага» и «Акаги» никогда больше не войдут в токийскую гавань».

Мосс сосредоточенно слушал. Его интерес ко всем подробностям выпусков последних известий – первое, что Билли узнала о нем. Особенно если новости касались войны. Тогда он забывал о времени. Билли с увлечением внимала его словам, пока речь не заходила о том, как он ждет не дождется своего назначения в действующую часть. И всегда ей приходилось прикусывать язычок, чтобы не спросить: «А как же я?»

Мосс посмотрел на часы. Казалось, новости Кальтенборна заставили его встряхнуться.

– Мне пора возвращаться, Билли. Скажи маме, что я надеюсь, головная боль у нее пройдет.

– Мосс, ты ведь прошлой осенью проходил обучение на «Энтерпрайзе»? А где находится Мидуэй? Что все это значит?

Мосс положил ей руку на плечо и посмотрел вниз.

– Это значит, что если я не потороплюсь и не окажусь там, то все будет кончено без меня. – Он провел рукой по своим густым темным волосам. – Не знаю, что и делать, Билли. Против отца идти не хочется, но я точно знаю, что должен попасть туда и принять участие в деле. – Мосс вдруг усмехнулся, и на переносице пролегли морщинки, придававшие лицу выражение озабоченности. – Разве могу я допустить, чтобы другие парни веселились без меня?

Он обнял Билли и легонько поцеловал, переключаясь, как он говаривал, на нейтральную позицию и расслабляясь. Билли была такой мягкой, такой женственной, а губы ее, такие нежные и трогательные, обещали еще больше, если бы он только осмелился взять обещанное. Однако он вовсе не хотел пользоваться случаем. Он очень дорожил ею, был даже очарован, но не любил ее. По крайней мере, не думал, что любит. Он не мог позволить себе кого-то любить, даже такую милую девушку, как Билли. Любовь предъявляла слишком большие требования и нарушала слишком многие планы и мечты. Сет любил его, слишком сильно любил, и ответственность, которую налагала эта любовь, мешала ему заниматься тем, к чему он так страстно стремился. Мосс не хотел обременять себя дополнительными путами и обязательствами в отношении кого бы то ни было, даже Билли.

Кроме того, она одна из тех милых девушек, которые никогда не поймут, что парень может просто ухаживать за ними, но не желать продолжительных или постоянных отношений. Следует перестать так часто видеться с нею. Она начинала проникать в его сердце, становилось все труднее ставить честь и уважение на первое место. Нужно встречаться с другими женщинами, которые не так милы и не имеют ложных иллюзий. С женщинами, которые не будут потрясены случайным барахтаньем в стоге сена и не станут ожидать женитьбы в обмен на потерянную девственность.

Мосс разжал объятия и заметил в глазах своей подруги слезы.

– Эй, никогда не плачь из-за меня, Билли. – И ушел.

Билли долго-долго сидела на своей постели, теплые слезы стекали по щекам. Как же ей не плакать о Моссе? Он хотел оказаться на Тихом океане, лететь в гущу битвы, рисковать своей жизнью. Почему он не желал ее так сильно? Если бы он хотел остаться с нею, то никогда не захотел бы расставаться.

* * *

Билли проснулась и в тот же миг вспомнила, какой сегодня день. Выпускной вечер. Сонные глаза устремились к крючку на задней стенке шкафа, где висело ее платье. Оно казалось очень красивым, почти что подвенечным, девственным в своей белизне. Эта мысль неожиданно раздосадовала ее. Наверное, нужно было продеть цветную ленточку в петельку или сделать цветную нижнюю юбку. Еще не поздно, весь день впереди. Она решила, что нижняя юбка другого цвета – выход из положения. На церемонии вручения аттестатов она будет в белом, а когда начнутся танцы, сменит юбку на другую, пастельного цвета. Прострочить ее на машинке можно за десять минут. Именно так она и сделает. Ей хотелось выделяться из массы других девушек, немного отличаться от них, ради Мосса. Хотелось, чтобы Мосс запомнил этот вечер и ее, Билли, как видение, образ, который он сможет увезти с собой, когда уедет. Долго ли он еще останется с нею? Не слишком долго, сознавала девушка. Последние недели он жил новостями об «Энтерпрайзе» и о его участии в битве при Мидуэй. Моссу не терпелось ввязаться в драку, прежде чем она закончится. Только бы все это кончилось, тогда ему не нужно будет покидать ее.

Билли чувствовала, что на самом деле понимает Мосса Коулмэна не лучше, чем в первый день, когда она познакомилась с ним более месяца тому назад. Сейчас уже июнь. Июнь – месяц невест. Вчера она слышала, что две ее одноклассницы выходят замуж до отплытия их женихов. Простая, торопливая церемония, на которой присутствуют только члены семьи.

Душа Билли исходила болью.

В середине июля уедет Тим. Вскоре за ним последуют другие ребята. Подруги отправятся в колледж, а она сама должна ехать в Пенсильванию в конце августа. Все обещали писать друг другу, но Билли понимала, что скоро они окунутся в новую жизнь и станут жить своими интересами. Медленно, но верно переписка прекратится. Конечно, они будут видеться на каникулах или летом, но эта часть их жизни осталась позади. Одному лишь Богу ведомо, когда они снова увидят кого-нибудь из мальчиков, если вообще увидят. Это было грустно, и поэтому сегодняшний вечер казался еще более необычным.

После бала одноклассники соберутся на вечеринку, до самого утра. Агнес уже разрешила Билли остаться до завтрака с шампанским, который собирались подать родители. Та тихонько засмеялась. Бедняжка. Билли точно знала, что большинство пар строили совсем другие планы. Они лишь появятся на вечеринке, а потом уедут. Именно так ей и хотелось сделать, только она не знала, как завести разговор об этом с Моссом. Конечно, ему будет скучно. Может быть, предложить поехать на машине в Атлантик-Сити? Они могли бы гулять по берегу моря и смотреть на восход солнца. Это стало бы прекрасным завершением замечательной ночи.

Одна лишь мысль о том, чтобы провести всю ночь с Моссом, лежать с ним на пледе на песчаном берегу, была такой романтичной, что Билли перекатилась со спины на живот и уткнулась лицом в подушку. Странные вещи происходили в ней: неясное томление и истома, от которой учащался пульс, как всегда, когда Мосс был рядом, когда прикасался к ней. Билли посмотрела в зеркало: не видны ли на лице изменения, произошедшие в ее душе? Казалось, из зеркала на нее смотрело то же лицо, но в глубине души она уже не ощущала себя как Билли Эймс. Она испытывала страстное желание, груди ее напряглись, а где-то внутри, в самом центре ее существа, зияла пустота. Она хотела, чтобы Мосс прикоснулся к ее груди, заполнив эту пустоту. Хотела этого так сильно, что печаль комом стала в горле. Слезы все время подступали к глазам, и приходилось в течение всего дня загонять их подальше и сдерживать, пока Мосс не оказывался опять рядом. В романтических журналах это называлось «чувствовать страсть». Но там не говорилось, что страсть может причинять такие мучения.

* * *

Мосс застегнул последнюю пуговицу своего белого кителя. Без сомнения, придется стерпеть множество насмешек, пока он выберется из офицерского общежития. Выпускной вечер в средней школе! Моряков это весьма позабавило.

– Ух ты! – присвистнул Тэд Кингсли. – Ты кинешь всех этих барышень в штопор.

– Ты понюхай, как от него пахнет! – хохотнул его приятель Джек. – Как будто только что из французского борделя. У всех мамаш тех девчушек сердца затрепыхаются.

– Кончай трепаться, – усмехнулся Мосс.

– Красивый ты, дьявол, – заметил другой молодой офицер, укоризненно помахав пальцем, – но нет ничего веселого в том, чтобы быть обыкновенным стареньким красавцем-дьяволом, пока не начинаешь строить планы, как бы стать дьяволом-греховодником. – Все расхохотались, радуясь смущению Мосса.

– Сколько, ты говоришь, этой птичке? Семнадцать, вроде бы? Стыдись, приятель, крадешь младенца из колыбели. Чиста, как только выпавший снег, верно? – потешался Джек.

– Заткнись. Не нашел занятия получше, чем нападать на меня?

– Заткнусь не раньше, чем все мы нарядимся, как ты, и выстроимся на улице. Что скажете, парни, если мы так и сделаем? Вдруг кое-кто из этих девушек влюбится без ума и пригласит нас на воскресный обед? И почему одному Моссу достается все самое лучшее? А эта птичка знает, что ты переспал со всеми девицами от Филадельфии до Нью-Йорка?

– Я же тебе сказал, кончай трепаться, – рявкнул Мосс. Веселье выходило за рамки допустимого. Правда, когда ее высказывал кто-то другой, всегда раздражала Мосса.

– Что же нам остается делать, раз ты бросаешь на нас адмирала? – посмеивался Тэд. – Ладно, парни, повеселимся сами. У Коулмэна есть свои дела, ему есть куда пойти и без нас. – Чтобы показать, что насмешки были шуточными, парни хлопали Мосса по спине, выходя из комнаты.

Тэд обошел друга кругом, в последний раз оглядывая безупречно сидевшую форму.

– Я хочу, чтобы ты вернулся до рассвета, и, надеюсь, униформа останется в таком же безупречном состоянии, как сейчас, – проговорил он, как ему казалось, материнским тоном. – Ты меня слышишь?

Мосс засмеялся и махнул рукой, скрываясь за дверью.

Все они хорошие ребята. Будь на то воля Мосса, он пожелал бы, чтобы Тэд Кингсли стал его братом. Тэд был, наверное, лучшим летчиком из всех, кто встречался Моссу. В критических ситуациях он проявлял поразительное хладнокровие и никогда не допускал ошибок.

Когда Агнес открыла Моссу дверь, глаза ее остались непроницаемыми. Он выглядел так, будто родился в форме морского офицера.

– Входите, Мосс. Билли сейчас будет готова. – Она восхитилась кремово-белыми камелиями, которые он принес. – Какой прекрасный букет для корсажа!

Мосс посмотрел прямо в глаза Агнес, явно растягивая в разговоре гласные.

– Думаю, я уеду к сентябрю. По крайней мере, похоже на то. – Он наблюдал за реакцией Агнес, ожидая увидеть облегчение на ее лице. Мосс нахмурился. Черт побери, разве не об этом она мечтала? Чтобы он уехал и ее маленькая Билли осталась в целости и сохранности. Так увидел ли он панический страх на ее лице, или это ему всего лишь показалось?

* * *

Маленький оркестр, нанятый для выпускного бала, делал героические усилия, чтобы исполнить мелодию Гленна Миллера, написанную для большого оркестра. Молодая женщина честно пыталась петь, как Хелен О'Коннел, к удовольствию всех присутствующих. Билли танцевала с Моссом, положив голову ему на грудь. Ей было так хорошо, так уютно в его объятиях. Нельзя было не заметить, что все женские головки повернулись в их сторону, когда она вошла в зал под руку со своим кавалером. Даже преподаватели то и дело бросали восхищенные взгляды в его сторону, пока он вел ее по танцевальной площадке.

Агнес стояла у стола и наливала желающим пунш из большой чаши. Она встрепенулась, услышав, как начальница школы провозгласила Билли самой хорошенькой девушкой на балу.

– А кто тот молодой человек рядом с нею, миссис Эймс? Видно, что он из хорошей семьи.

– Это лейтенант Мосс Коулмэн из Остина, штат Техас. Между нами говоря, он из очень важной семьи, если вы понимаете, что я имею в виду.

Начальница, чувствуя возбуждение Агнес, в точности поняла, что та имела в виду. Мосс Коулмэн, должно быть, действительно очень состоятельный человек.

– Билли, сейчас у оркестра будет перерыв, – сказал Мосс, слегка касаясь губами щеки девушки. – Мне пора проверить, как там адмирал Маккартер. Пойди прогуляйся, выпей пунша, а потом встретимся у стола с напитками.

Агнес, стоявшая на страже у чаши с пуншем, чтобы никто из слонявшихся вокруг учеников не посягнул на нее, увидела приближавшуюся Билли, заметив румянец на щеках дочери, полные улыбающиеся губы и блеск в глазах. У дочери был такой вид, что любое материнское сердце сжалось бы от страха. Вид, свидетельствующий о том, что она выросла и нашла мужчину, с которым хотела бы остаться.

– Мама, ты хорошо проводишь время? – Даже голос у нее изменился, решила Агнес. Стал теплым и трепетным, таил в себе уверенность и доверие. Доверие женщины. Билли уже не девочка. Агнес когда-то чувствовала то же самое, испытывала такое же волнение и желание и знала, куда это ведет. Прямо в постель.

– Замечательный бал и совершенно особенный вечер для тебя, так ведь, Билли? Тем более теперь, когда Мосс уверен, что отплывет на своем авианосце до сентября. – Она притворилась, что не замечает, как расстроилась дочь, и понадеялась, что та расскажет, не поделился ли Мосс с нею своими планами на будущее и не дал ли каких-нибудь обещаний.

– Он тебе так сказал? – спросила Билли, и руки у нее задрожали.

– Ах, извини, дорогая. Неужели я выпустила кота из мешка? Да, он сказал мне сегодня вечером. – Агнес не сводила глаз с дочери, и мысли лихорадочно метались у нее в голове. Ее рука тоже дрогнула, когда она принялась разливать пунш. Какая же все-таки Билли глупышка. Наверное, она слишком опекала дочку все эти годы; может быть, веди она себя иначе, Билли знала бы, как достигать цели и брать то, что ей нужно. Сама она в семнадцать лет была гораздо сообразительнее. Агнес глубоко вздохнула и неожиданно нашла решение.

– Выпей пунша, дорогая. Судя по твоему виду, тебе это не помешает, – сказала она, наливая дочери бокал.

Билли протянула руку за бокалом с напитком, но в это время Агнес дернулась, и ярко-красный пунш залил перед белого платья Билли.

Как раз в этот момент Мосс вошел в зал и увидел, как Билли отпрянула, но слишком поздно. Ее платье было испорчено. Он переждал минуту. Ни к чему портить еще и его форму. Когда Билли кончила вытирать глубоко пропитавшие ткань красные пятна, он приблизился.

– Ах, Мосс, как хорошо, что вы здесь, – обеспокоенно заговорила Агнес. – Не могли бы вы отвезти Билли домой, чтобы она переоделась? Билли, мне так жаль. Я думала, ты успела взять бокал в руку. Вы ведь не откажете, Мосс?

– Конечно, нет. – Его глаза пытливо погрузились в глаза Агнес. Он ошибся, в ее взгляде не было паники. Было опасение. Жесткая улыбка тронула губы молодого лейтенанта, в то время как он вел Билли мимо сбившихся в небольшие группы гостей.

Агнес смотрела, как они уходят. Ее взгляд скользнул к огромным часам, висевшим на стене в бальном зале. Десять минут, чтобы доехать до дому, пятнадцать минут, чтобы дочь сменила платье, еще десять минут на возвращение. Она подождет. Это шанс Билли, единственный оставшийся у нее шанс. Агнес отмела все сомнения взволнованного материнского сердца. Замысел в этой игре был чудовищным, а ставка высока, но она сделала это ради Билли. Ее дочь войдет в семью Коулмэнов из Остина. Агнес улыбнулась. Так или иначе, но и она сама тоже станет членом их семейства.

 

Глава 4

Мосс взял ключ из руки Билли и открыл дверь. Он восхищался тем, как ей удавалось скрыть свое разочарование и замешательство. Другие девушки на ее месте стали бы ныть и сокрушаться по поводу испорченного платья, поставив в неловкое положение окружающих. Кто угодно, только не Билли. По пути домой она весело шутила и посмеивалась над Моссом, который оказался самым популярным мужчиной на балу.

– Через минуту я буду готова. Может быть, через две. – Она засмеялась. – Боюсь, я промокла до костей. Почему бы тебе не включить радио, чтобы не скучать?

– Мне так жаль твоего платья, Билли, – искренне сказал Мосс. – Ты была самой хорошенькой девушкой на балу. Нет, не просто хорошенькой – красивой.

Билли почувствовала, как тепло стало ей от этих слов. Теперь не имело значения, во что она одета, хоть в лохмотья. Мосс сказал, она красивая, и она сознавала свою красоту, когда он так смотрел на нее, и огонь горел в ее глазах.

Мосс глядел вслед Билли, исчезнувшей за дверью. Настроившись на одну из радиостанций, он сунул руки в карманы и принялся мерить шагами комнату. Полоска света пробивалась из-под двери; свет мигал и колыхался, когда Билли двигалась по своей комнате.

Билли сбросила платье, заранее зная, что красный пунш просочился до самых трусиков из белой тафты. Даже кожа стала липкой, нужно было наскоро помыться. Какая же мама неловкая! Теперь придется все менять, абсолютно все.

Мосс открыл дверь в спальню Билли; приглушенный свет розового ночника на тумбочке у кровати лился из-за открытой дверцы шкафа, в котором, как слышал Мосс, копошилась девушка. Он прислонился к косяку, сунув руки в карманы и надвинув козырек фуражки на глаза.

Не зная о присутствии мужчины, Билли потянулась за махровым халатом и отошла от шкафа, тихо мурлыкая песенку «Я увижу тебя», доносившуюся из приемника в гостиной.

Глаза Мосса скрывала тень от козырька фуражки. Он видел линию ее обнаженной спины, округлые бедра, длинные стройные ноги, крепкие, с четко очерченными мускулами. На обнаженные плечики падало темное золото волос. Она слегка повернулась, открывая его взгляду небольшие упругие груди с сосками, розовыми, как внутренняя сторона морской раковины. Талия у нее была необыкновенно тонкой, и Мосс улыбнулся, глянув на круглый животик, святилище девичества.

Билли накинула халат, запахнула полы, завязала пояс и только потом повернулась, увидев Мосса. На ее лице отразилось удивление. Мосс не сводил глаз с ее лица. Вот она, женская страсть, окрасившая ее светло-карие глаза в золотистый цвет.

Теплая волна захлестнула тело Билли, разжигая огонь, тлевший в груди, в животе, между ног. Продолжая смотреть ему в глаза, она распахнула халат, позволила ему соскользнуть с плеч и, мягко скользя по рукам, упасть на пол. Билли отбросила свое девичество так же, как отбросила испачканное платье. Навстречу Моссу протянулись руки женщины.

* * *

Агнес пристально следила за движением стрелок часов на стене. Вокруг нее кружились юбки, играла музыка. Она же не замечала ничего, кроме бега времени. Почти час прошел с тех пор, как Билли уехала с Моссом. Агнес отправилась в раздевалку за свитером, затем стремительным шагом вышла из здания школы и направилась к машине.

Выверенными движениями она вела свой редко используемый «студебеккер», держа руль обеими руками. Вместо того чтобы подъехать к дому с южной стороны, она проехала два с лишним квартала, описав круг и остановившись на другой стороне улицы. Агнес сидела в машине, глядя на белый с серым дом на Элм-стрит. Автомобиль, который Мосс одолжил на этот вечер, стоял на подъездной дорожке. В окнах не было огней, и дом выглядел неприветливо.

Свет уличного фонаря проникал сквозь кисейные занавески Агнес в темную спальню Билли, рассыпаясь смутными пятнами по узкой девичьей постели и отбрасывая серебристый отблеск на ее тело. Она лежала в объятиях Мосса, сладострастно ощущая, как покалывают ее грудь жесткие волосы на торсе мужчины. Его губы касались ее шеи, скользили, теперь уже привычно, к ложбинке между грудями и ниже. Он брал в ладонь и ласкал округлые груди и, казалось, получал от этого такое удовольствие, что ей хотелось, чтобы они были больше, полнее, для него.

– Не знаю, что слаще, Билли, ты или фруктовый пунш. Ты все еще липкая от него и восхитительна на вкус, – снова прошептал он, продолжая целовать ее тело, вновь зажигая огонь в крови, заставляя быстрее биться сердце. Она хотела быть для него сладкой. Хотела стать для него всем на свете.

Билли вздохнула, томно вытягиваясь рядом с Моссом. С детством покончено. Мосс занимался с нею любовью и сделал ее женщиной. Своей женщиной. Он вел себя так нежно, так осторожно, настолько возбудил ее, прежде чем проникнуть в ее плоть, что она едва заметила быструю внезапную боль, когда лишилась девственности. Потом, чувствуя его медленные движения, она таяла от наслаждения, и ее плоть сама собой раскрывалась навстречу ему, вбирая его целиком, поглощая полностью. Билли представила себе, что она – его полотно, а он художник, раскрашивающий это полотно яркими красками ее пробудившейся чувственности, творя ради своего удовольствия, создавая сложный рисунок, который появлялся на ее теле под его руками и губами. Его чудесные руки. Не осталось ни одного дюйма ее плоти, который бы не целовал и не ласкал Мосс. Билли Эймс чувствовала, как из серой, неприглядной гусеницы превращается в яркую экзотическую бабочку.

Опершись на локоть, Мосс дразняще провел пальцем от ямочки под горлом по всему ее телу до мягкой поросли внизу живота, еще влажной и теплой от их соития.

– В следующий раз тебе понравится больше, Билли. Я не хотел причинить тебе боль.

– Ты и не причинил мне боли. Это было чудесно. Никогда прежде я не чувствовала такой близости к кому-то, Мосс. Мне это нравится. Я люблю тебя.

В ответ Мосс лишь поцеловал ее, нежно лаская губами ее рот. Она разомкнула губы, позволяя проникнуть за их преграду так же легко, как позволила войти в свое тело. Билли была сладкой и теплой после их любовного слияния, но он знал, что оргазма она не достигла, а именно это наслаждение он хотел разделить с нею, именно это хотел дать ей.

– Одной близости недостаточно, – прошептал он. – Есть нечто гораздо большее, и я хочу показать тебе это.

– Гораздо большее? Покажи мне, Мосс. Покажи сейчас, настаивала Билли, чувствуя нарастающее напряжение в глубине лона, которое, она знала, мог снять только он. Неужели можно оказаться еще ближе к нему, чем она была в те мгновения? Неужели можно завладеть частичкой его существа, которая осталась бы с нею и не исчезла, что бы ни случилось, как бы далеко он ни уехал?

Мосса потряс ее призыв. Он предчувствовал, что получит удовольствие, занимаясь с ней любовью, но не мог предположить всей глубины наслаждения или такого безудержного желания с ее стороны. Она была восхитительна, принимая его ласки, отдаваясь ему так, словно являлась даром, созданным для него одного. Их глаза встретились в полумраке, взор ее стал ясным и спокойным, жарким и страстным, без тени сожаления или смущения. Губы Билли слегка приоткрылись в ожидании поцелуя, и, заметив это, Мосс прижался ртом к ее губам, стремясь ощутить ту особую сладость, которая была присуща только Билли. Он почувствовал, как ее пальцы касаются его спины, опускаются к бедрам, воспламеняя его желание. В тот момент ему почудилось, что он никогда не утолит свой голод. Билли оказалась такой неожиданно необыкновенной, очаровала его своим откликом, околдовала своими страстными, неискушенными прикосновениями. Она была неизведанным источником чувственности, и Мосса охватила решимость проникнуть в эти тайные глубины.

Ее тело шевельнулось в его руках, позволяя исследовать себя. Он наблюдал за лицом Билли, лаская ее грудь, медленно, интригующе спускаясь к животу, к раздвинутым ногам. Длинные ресницы сонно прикрыли глаза, она отдавалась ему, доверяла, позволяя унести себя в то чудесное место, куда он обещал взять ее с собой.

Рука Мосса скользила по нежной плоти, поднимаясь все выше. Он заметил удивленное выражение на ее лице, когда она зашевелилась от прикосновения, слышал, как в ответ на ее страсть участилось его собственное дыхание и охрип голос.

– Мне нравится вот так прикасаться к тебе, – прошептал Мосс. – Нравится смотреть, как ты отдаешься мне. Прикоснись ко мне, Билли, – попросил он. – Прикоснись ко мне.

Она протянула к нему руки, стремясь познать его, раскрыть тайну, сулившую такое наслаждение. Возбуждение усиливалось по мере того, как она сознавала свое блаженство. Билли испытала восторг от прикосновений к телу Мосса, ей снова и снова хотелось проводить пальцами по широкой груди, плоскому животу, сильным ногам. Биение сердца отдавалось в груди, когда ее трепетные пальцы скользнули между его ног.

Сам Мосс затаил дыхание, ощущая эти прикосновения; глядя в ее глаза, он понимал, что эта девушка получает от него такое же наслаждение, как и он от нее. Ресницы Билли трепетали, а кончиком языка она облизала губы, словно собираясь съесть лакомый кусочек. Он снова прильнул к ее рту, томясь желанием, пробуя языком шелковистую внутреннюю поверхность ее пухлой нижней губки. Его руки неотрывно скользили по юному телу, в одном ритме – вверх и вниз, – в то время как Билли прижималась к нему, откликаясь на движения его рук, ища утоления страсти.

Билли захватило желание, которое Мосс вызывал в ней; она не знала, когда оно исчезнет, и опасалась, что оно уйдет. Внутри образовалась пустота, жаждущая его, требующая освобождения. В этом прикосновении была особая острота, словно Билли распалась на кусочки, отделилась от самой себя, и во всем мире существовали только ее тело и его руки.

Мосс опустился между ее раздвинутыми ногами, его глаза загорались огнем, куда бы ни падал взор. Золото волос девушки на подушке, ее белая кожа, изящные изгибы тела, такие юные и соблазнительные – все манило и притягивало. Они смотрели друг другу в глаза, не прекращая ласк; страсть Мосса разгорелась, когда он встретился с открытым взглядом девушки, увидел в нем желание, отозвавшееся ощутимым трепетом ее лона.

– Билли, Билли… – Он шептал ее имя, словно любовную поэму. – Ты милая, такая милая.

Мосс утолял ее страсть, шел навстречу ее желаниям, подводил медленно и непреклонно к тому моменту, когда пути назад уже нет, и нежно улыбнулся, услышав, как она вскрикнула от сладости подступившего наслаждения. Она пришла в экстаз от его прикосновения, заметалась по подушке, тихо вскрикивая от удивления, повторяя его имя. Он приложил ладонь к вздрагивающему животу девушки, успокаивающе улыбаясь ей, прогоняя прочь сомнения.

Придя в себя, Билли улыбнулась, радуясь чуду, которое открыл для нее Мосс, а сам он никогда не испытывал такого прилива нежности, какой почувствовал в тот момент к Билли. Он хотел быть ее любовником, перенести через порог своей страсти, исследовать тайны ее чувственности.

– Скажи, что ты хочешь еще, Билли. Скажи мне снова, как ты хочешь, чтобы я показал тебе еще больше. – Голос его звучал глухо, отдаваясь гулом в ушах, но она поняла и жарко прошептала те слова, которые он хотел услышать.

Мосс наклонился вперед, нежно, так нежно входя в нее, заполняя ее собой. Ее плоть сомкнулась вокруг него, удерживая в упоительном объятии. Билли ласкала его широкую спину, выгибаясь и прижимаясь к нему грудью. Ее рот ждал прикосновения его губ, прикосновения долгого, любовного. Она поощряла его объятия, разжигала его страсть, захватывая ягодицами и прижимая к себе, позволяя глубоко проникнуть в свое лоно. Билли чувствовала, как горячая волна снова поднимается в ней от соприкосновения их тел. Чувствовала, что ее движения совпадают с медленным чувственным ритмом, который задавал Мосс. Она сознавала, что в глубинах ее существа снова возникает напряжение, побуждающее и ее саму, и его к страстному освобождению.

Мосс ощутил, как Билли замерла и напряглась в высочайшем наслаждении, трепет ее плоти призывал и его достигнуть этой вершины. Он приподнялся, обхватил ее ягодицы и стал Короткими, быстрыми рывками погружаться в нее.

Тело Билли было изумительным, на его ласки она отзывалась, повинуясь инстинкту, а выражение полной самоотдачи на милом лице вознесло его к немыслимому блаженству, и он рухнул рядом с Билли, чтобы вместе с нею отпраздновать обретение женственности.

Их тела блестели от испарины наслаждения и удовлетворения. Они лежали бок о бок на узкой кровати, ноги их переплетались, ее голова лежала на плече Мосса. Он вернул Билли с высот страсти, лаская грудь и шею, поцеловал лоб и вдохнул аромат ее волос. Голос у Мосса стал тихим и хрипловатым, когда он принялся описывать блаженство, которое она ему подарила, перечисляя все, что считал таким прекрасным.

– Я люблю тебя, – еле слышно проговорила Билли, касаясь губами волос на его груди.

– Я знаю, Билли. Знаю. – И ответом был поцелуй, столь мягкий и нежный, что у Билли слезы навернулись на глаза.

* * *

Агнес пошла по двору, ступая на траву, чтобы каблуки не стучали по каменным плитам, и вошла в дом через дверь кухни. Положив сумку на кухонный стол, она прошла в темную гостиную. Фрэнк Синатра мурлыкал что-то по радио. Дверь спальни дочери была закрыта, и Агнес затаила дыхание, услышав тихий, интимный смех Мосса и торопливый шепот Билли.

Сидя в темно-коричневом моррисовском кресле, любимом кресле ее матери, Агнес повернулась лицом к двери спальни и стала прислушиваться к доносившимся до нее спокойным звукам. Она знала: Мосс находится там с Билли. Знала, чем они там занимаются.

Агнес показалось странным, что она сидит здесь, в то время как любая достойная мать ворвалась бы в комнату, чтобы спасти свою дочь. Но Агнес так или иначе спасала Билли – и саму себя тоже. По всей видимости, учитывая поведение дочери в последние дни и блеск ее глаз, Мосс рано или поздно заманил бы ее в постель. Хитрость состояла в том, чтобы обратить все возможные недостатки – например, наличие влюбленной дочери, не желающей оставаться девственницей, – в преимущества. Нарочно обрызгав пуншем платье Билли и устроив ее уединение с Моссом, Агнес страшно рисковала, но с тех пор события развивались, как она задумала. Глубоко вздохнув, Агнес стала ждать. Следующий эпизод в этой небольшой игре следовало сыграть хорошо, и она должна была сохранить присутствие духа.

Агнес ждала, сложив руки на коленях, с бесстрастным лицом, и теперь уже не имело значения, сколько времени прошло. Когда дверь, наконец, открылась и Мосс, голый до пояса, в белых брюках, вышел из комнаты под звуки песенки сестер Эндрюс «Буги-вуги бабл бой», доносившейся из приемника, то в первую очередь увидел Агнес, смотревшую на него с ледяным спокойствием. Билли, завернувшаяся в халат, наткнулась на Мосса и сразу же обнаружила, что заставило его так резко остановиться.

– Мама!

Агнес пристально посмотрела сначала на Билли, потом на Мосса. Да, риск был большой, и ставка в игре чудовищна. Мосс усмехнулся, по его глазам было видно: он понял, что она сделала. Агнес внутренне собралась, но уже знала, что выиграла. Она чувствовала это всей кожей, каждым своим вздохом. Билли станет миссис Коулмэн. Беспокоило ее в этот момент лишь сознание того, что она выиграла эту игру, не перехитрив Мосса. Нет, лейтенант Коулмэн не позволил ей одержать победу.

Когда Мосс открывал дверь в гостиную, все его мысли были поглощены Билли. Какой восхитительной любовницей она оказалась! Податливой, идущей навстречу. И красивой своей особенной, мягкой, нежной красотой. Даже сейчас, думая об этом, он едва мог поверить в ее смелость. Только она надела халат, а в следующий момент, увидев его в дверном проеме, протянула к нему теплые, нежные руки, приглашая стать ее любовником. Довольная улыбка расползалась по его лицу, а потом он увидел в кресле напротив двери ее. Агнес. Не требовалось внезапного озарения, чтобы понять: она давно уже сидит здесь. А выражение ее глаз очень напомнило ему отцовский взгляд после заключения очень выгодной сделки. В долю секунды Мосс осознал, что, будь у него шанс повторить все сначала, он бы воспользовался им. Независимо от того, оказалась бы тут Агнес или нет. Билли стоила того.

Мелькнула мысль об одном из глубоких убеждений отца. Матери сразу же, не рассуждая, думают об изнасиловании; они не могут допустить, что их дорогие дочки сами охотно пошли на это. Следом у них возникает мысль о внебрачных детях и об общественном осуждении. И, наконец, третья, самая удивительная, мысль о женитьбе.

– Застегните молнию на брюках, лейтенант, – тихо проговорила Агнес. – Уже поздно. Нет смысла возвращаться на танцы. Было бы неплохо, если бы вы оделись и ушли.

Отпущен на волю. Застигнут, как ребенок с кулаком, полным печенья, в кувшине. Мосса разбирал смех. Только что он похитил девственность и невинность ее дочери, а она его отпускает. Но Мосс понимал, что Агнес с ним не покончила, пока еще, до тех пор, пока не получит желаемое. Он видел, как ее глаза переместились на Билли, и сообразил, что Агнес выскажется, когда рядом не будет дочери, которая могла бы услышать их разговор или возразить. Желание засмеяться оказалось так велико, что смех начал клокотать в горле. Папа, старый мошенник, ты мне не говорил, что бывают такие матери, как эта.

Билли, стоявшая позади Мосса, потуже затянула пояс махрового халата. При виде матери, спокойно восседавшей в кресле, она чуть не потеряла сознание. Уцепившись за руку Мосса, скорее, чтобы удержаться на ногах, чем чтобы защитить его, девушка протестующе подняла голос против решения матери отослать его как нашкодившего мальчишку.

– Мама, Мосс не виноват. Я заставила его сделать это. Я хотела его и ни о чем не жалею! – воскликнула она, выказывая открытое неповиновение. – Ты должна мне поверить. Я люблю его. Ты должна это понять!

Мосс почувствовал, как ногти Билли вонзились в его обнаженную руку. Благородно. Малышка Билли объявила о своей любви и защитила его от Агнес. Это он должен был произнести такие слова вместо нее. Она лишила его возможности сделать это громогласное заявление. Теперь уже было не до того, чтобы сдерживать рвущийся наружу смех. Мосс одной рукой обнял Билли за плечи и привлек ее к себе. Это небольшое движение было именно тем ответом, которого добивалась Агнес. Она спрятала улыбку и опустила голову, скрывая лицо в полумраке.

* * *

Билли сидела на краю кровати и смотрела, как Мосс одевается. Она так нуждалась в его утешительных заверениях, хотела услышать слова, которые убедили бы, что Мосс любит ее, но просить об этом она не могла. Что произойдет после ухода Мосса? Вернется ли он назад? Если бы он сейчас, сию минуту, попросил ее уйти с ним, она ушла бы. Пожалуйста, Боже, сделай так, чтобы Мосс вернулся. Билли продолжала молчать, глядя, как он медленно, без суеты застегивает пуговицы белого кителя.

Мосс избегал взгляда Билли. Ее неприкрытая любовь к нему представляла почти непосильную ношу. Всю жизнь он был уверен, что если кто-нибудь любит так самозабвенно, то требуется что-то давать взамен. В случае с Сетом от него ждали ответственности и выполнения обязательств. Он отвергал даже мысль о том, чего могла бы попросить Билли в ответ на свою любовь. По правде говоря, его коробило, что попросит-то Агнес. Мосс понимал: нужно посмотреть на Билли, обнять ее. Бедняжка, она казалась такой испуганной. Чего больше она боялась – гнева матери или потери его любви? Агнес опасаться нечего. Все идет в точности с ее планом, намеченным ею с того момента, когда она облила платье Билли пуншем. Дело лишь за ним.

Он сжал Билли в объятиях. Как это было приятно, какая она теплая и мягкая. Он чувствовал, что тело его напряглось. Билли улыбнулась, глядя снизу вверх, и положила голову ему на грудь. Как приятно обнимать ее! Она как раз умещалась в кольце его рук. Подумать. Ему нужно подумать. Но не здесь, он должен уйти отсюда. Мосс легонько поцеловал Билли в губы, в кончик носа, в закрытые глаза, снова в губы.

– Завтра я позвоню тебе между одиннадцатью и двенадцатью дня. Адмирал будет играть в гольф, и кабинет останется в полном моем распоряжении. Мы поговорим. Спокойной ночи, Билли.

– Спокойной ночи, Мосс, – сказала Билли, проглатывая комок слез. Она выглядела такой потерянной и испуганной.

– Не беспокойся, Билли. Все уладится. – Он терпеть не мог женских слез. У всех глаза сразу становятся красными, они хлюпают носами и потом сморкаются. Сестра его вечно хныкала и сморкалась. Боже, чего только не приходится выдерживать парням. – Не плачь. – Его самого поразила глубина чувств, которые он испытывал по отношению к этой девушке. Да, Билли была ему дорога. – Не провожай меня, я выйду сам. Завтра я позвоню тебе.

Билли обессиленно рухнула на кровать, едва услышав стук закрывшейся двери. Она сжала руки на коленях и стала ждать мать. Сердце ее бешено билось. Она не сожалела о том, что сделала. И никогда не будет жалеть. Она должна выстоять против Агнес. Он сказал, что позвонит завтра. Он обязательно позвонит завтра. Ее взгляд упал на смятую постель и скомканные простыни. В изнеможении упала Билли на подушки, и, когда запах лосьона после бритья, которым пользовался Мосс, ласково овеял ее щеку, глаза девушки наполнились слезами.

Это было чудесно, в точности как она и предполагала. Она ему понравилась, знала, что понравилась. Билли улыбнулась, вспоминая его деликатность, его страстность. Вспыхнула, подумав о своем самозабвенном отклике на эту страсть. Как нечто столь чудесное, происходящее между двумя людьми, может быть плохим? Мосс не думал, что они занимаются чем-то плохим, иначе он не стал бы так любить ее. Как теперь ненавидела она то выражение, которое употребляют дети. «Делать это». Будто о двух собаках во время собачьей свадьбы. Они с Моссом не «делали это». Они творили любовь. Хоть она была совсем неискушенной, но разницу поняла.

Где же мама? Почему не зашла к ней, чтобы выразить свое разочарование и возмущение? Чтобы кричать, стыдить, изрекать предупреждения о последствиях и угрозы. Когда стрелки на маленьких эмалевых часах, расписанных лилиями, показали час ночи, она выключила лампу и положила голову на подушку, на которой раньше лежал Мосс.

* * *

Коулмэн вел машину медленно, наслаждаясь теплым летним ветерком, проникавшим через опущенные стекла. Сногсшибательное завершение прекрасного вечера. Застукали. Застукали, как двоих ребятишек за амбаром. Он от души рассмеялся, сочный звук зародился где-то в глубине и вырвался наружу. Просто потрясающе. Дальше завтрашнего дня мысли его не забегали. Больше таких вечеров, как сегодня, не будет. Агнес позволила попробовать товар, предлагавшийся ему и только ему. Теперь он должен или купить товар – это значит жениться, – или полностью устраниться и уйти со сцены.

Мосс помахал своим пропуском и медленно проехал мимо охраны у ворот базы. Ему самому было необходимо как следует подумать. Он поставил машину на стоянку, прошел в общежитие и переоделся в повседневную форму, а затем направился в кабинет адмирала. Подходящее время, чтобы забрать с письменного стола начальника морской компас и привести его в рабочее состояние, как он обещал. Адмирал любил пользоваться умением Мосса обращаться со всякими механизмами, и его рук всегда ждали то радиоприемник, то часы, то что-нибудь в машине адмирала.

Он работал медленно и методично и, закончив, даже удивился, что за горизонтом встает солнце. Мосс положил древний компас на стол адмирала и злорадно прилепил сверху значок с надписью «Килрой был здесь», с карикатурным изображением дерзкого человечка с носом картошкой, который пускал струю через забор. Рисунок показался ему смешным, и он на мгновение задумался о происхождении этого популярного лозунга, но вместо того, чтобы рассмеяться, чуть не заплакал. Сидеть за адмиральским столом и ремонтировать всякие штуковины – все это было далеко от представления Мосса об участии в войне. В глубине души он всегда мечтал парить в небе, отрываться от плоской палубы авианосца, устремляясь вперед, навстречу судьбе. Должен же быть какой-то способ избавиться от нынешнего вонючего назначения. Однако против воли отца он пойти не мог. Сет пожилой человек, а Мосс – отрада его души, шанс старика на бессмертие, как он любил время от времени повторять. Отец любил его, а в ответ на эту любовь Мосс должен оставаться в живых. Сет был помешан на идее создать династию, династию Коулмэнов, чтобы передать наследникам баснословные богатства, созданные из ничего благодаря продуманным сделкам и большой удаче. Но, может быть, существует возможность умиротворить папу и получить желаемое. Летать. Испытать свою отвагу. Наброситься на врага и победить. Мосс так хотел испытать ликование победителя и боялся, что все будет кончено до того, как он сможет принять участие в схватке.

* * *

Билли слышала, как Агнес готовит завтрак на кухне, и вдохнула соблазнительный аромат свежего кофе. Еще до шести утра она слышала, как ушли на работу их постояльцы. Агнес и Билли остались в доме одни. Теперь нужно выйти и предстать перед матерью.

В половине восьмого утра трудно вести себя с напускной храбростью, и рука Билли дрожала, когда она потягивала кофе. Она притихла и ждала, когда же мать начнет разговор. В то время как Агнес отщипнула торт и отхлебнула кофе, Билли почувствовала, что ее собственный желудок сжимается. Без труда можно было представить себе ход рассуждений матери. Она, Билли, виновна, следовательно должна заговорить первой. Билли набрала в грудь воздуха.

– Мама, насчет вчерашнего вечера. Я знаю, ты во мне разочаровалась, и понимаю, почему. Я не молю тебя о прощении, прошу лишь понять. Я люблю Мосса. И его вины в случившемся нет. Я виновата, мама, я провоцировала…

– И все-таки, Билли, от этого я ни на йоту не чувствую себя лучше, – сурово молвила Агнес. – Мне трудно поверить, что ты оказалась такой распутной.

– Мама, я не чувствовала себя распутной вчера вечером, да и сегодня утром, – твердо заявила Билли. – Когда двое людей любят друг друга, они хотят быть вместе. Хотят заниматься любовью. – «А потом женятся», – сказала Билли самой себе.

– Понимаю, – холодно ответила Агнес. – Тебе хоть пришла в голову мысль, что ты можешь забеременеть? Ты ведь знаешь, так случается. Что если ты окажешься в положении, а Мосс отплывет с флотом? Он хочет уехать. Ему совсем не интересно до скончания века сидеть на военно-морской базе в Филадельфии.

– Я с ним поговорю. Давай не будем все преувеличивать.

– Билли, я ведь беспокоюсь о тебе. Порядочные девушки не стремятся попасть в постель до свадьбы. Я не хочу, чтобы ты уподобилась Сисси. Да, конечно, я слышала всякие сплетни, – ответила Агнес, заметив удивленный взгляд дочери. – Как только ее мать может ходить с высоко поднятой головой, это выше моего понимания!

Агнес сосредоточенно принялась пить кофе, тщательно скрывая удовлетворение. Все шло по плану. Следовало соблюдать осторожность, говорить только то, что нужно, и в нужное время. Она отхлебывала горячий напиток, не желая признаваться самой себе, что заявление Билли задело ее всерьез. Сила – вовсе не та черта, которая, по ее мнению, была присуща милой дочке. Когда в их жизни появился Мосс Коулмэн, ей пришлось наблюдать, как растет и расцветает эта сила. Нельзя дать Билли понять, что ею манипулируют. Агнес вздохнула, сожалея о тех гораздо более легких временах, когда Билли оставалась маленькой девочкой, такой послушной, готовой следовать по пути, начертанному матерью, и приобщаться к идеалам матери. Все знали, что Билли Эймс талантливая, приятная девушка. А то зачем бы миссис Фокс стала поддерживать идею о союзе между Билли и Нилом? Только потому, что Агнес проявила дальновидность, холя и лелея свою дочку, готовя ее к лучшей жизни, чем они вели сейчас. Теперь необходимо быть особенно внимательной: Билли должна думать, будто действует по своей воле.

– Билли, ты так молода. Мосс старше тебя, умудреннее. У вас с ним мало общего, вряд ли ты ему подходишь. Можно только догадываться, сколько у него было женщин; он относится к тому типу мужчин, у которых женщин больше, гораздо больше, чем мы себе воображаем. Я не хочу видеть, как тебе причиняют боль, как тебя обижают. Более того, не хочу, чтобы тебя использовали, а потом бросили. Такие вещи могут войти в привычку. Посмотри на Сисси. Не этого хотела бы я для тебя, Билли. Тебе лучше всего больше не видеться с Моссом, забыть вчерашний вечер и уехать отсюда.

– Нет! Я люблю Мосса, а он любит меня. Он попросит меня выйти за него замуж, и я выйду. А не попросит – буду его ждать, ждать вечно, если понадобится. Я люблю его! – В глазах Билли заблестели слезы, и Агнес стало жаль дочку. Но позволить жалости вмешаться в свой холодный расчет она не могла. Билли бросила на стол скомканную салфетку и выбежала из комнаты.

Агнес допила свой кофе и поставила чашку в мойку. Потом прошла в гостиную и открыла дверь комнаты дочери.

– Я терпеть не могу такого поведения, Билли. Если ты хочешь быть взрослой и поступать как взрослая, то и веди себя соответственно. Я хочу, чтобы ты сегодня заменила меня в Красном Кресте. Ты должна быть там к девяти и проработать до обеда. Прими душ и отправляйся как можно раньше. Я позвоню им и скажу, что ты придешь вместо меня. Я слишком расстроена, чтобы идти самой, – добавила Агнес, зная, что чувство вины не позволит Билли отказаться. И оказалась права. Снова права.

Едва Билли вышла из дому, как в ту же минуту Агнес позвонила на военно-морскую базу и попросила соединить ее с лейтенантом Моссом Коулмэном, состоящим при адмирале Маккартере. Ожидая ответа, она бросила взгляд на настольный календарь рядом с телефоном. Агнес подсчитывала дни, прошедшие с того времени, как у Билли, по ее сведениям, в последний раз были месячные. Мосс Коулмэн не из тех, кто верит во всякие предохранительные средства; Агнес готова была поспорить на все продуктовые талоны, что это именно так. Она судорожно сглотнула, не желая думать об игре, которую затеяла. То, что Билли могла забеременеть и, следовательно, будет подвергаться риску, даже не приходило ей в голову.

– Кабинет адмирала Ноэля Маккартера. Лейтенант Коулмэн у телефона.

– Лейтенант, говорит Агнес Эймс. Я хотела бы побеседовать с вами, когда вы освободитесь после дежурства. В какое время мне встретить вас у ворот базы?

Тон у нее был самый деловой, никаких легкомысленных разговоров. Она имела в виду именно дело. Мосс усмехнулся. Она опоздала на час пятнадцать минут: он ждал ее звонка еще до восьми.

– Да, мэм. Мое дежурство заканчивается сегодня в три часа дня. До свидания, миссис Эймс.

Скотоводство, нефть, что-то, называемое электроникой, угодья, акры и акры земли… деньги. Достойные уважения деньги. Власть. Престиж. Все то, на что надеялась и о чем мечтала Агнес для своей дочери. То, что будет принадлежать Билли, чем она будет пользоваться как член семьи Коулмэнов.

Агнес уселась за кухонный стол и написала две записки своим постояльцам. Она извиняется за столь неожиданное уведомление, но больше не может сдавать комнаты. Заклеила конверты и подсунула под двери спален. Чувствовала она себя замечательно.

* * *

Филадельфийская военно-морская база всегда оставалась одним из любимых мест Агнес. Поджидая Мосса, она наблюдала за царившим вокруг оживлением. Агнес, в некотором смысле, была еще молодой женщиной и не могла отрицать, что униформа придает мужчинам особый шарм. На мгновение захотелось вернуться в годы юности, с их взлетами и падениями. При этом Агнес торопливо отбросила искушение добавить: «При условии, чтобы я знала то, что знаю сейчас».

В «студебеккере» было жарко и душно, пахло тормозной жидкостью, которую этот идиот из гаража пролил на коврик. Глянув в зеркальце дальнего обзора, Агнес проверила, как лежит на губах помада. Она хотела диктовать условия, а для этого следовало выглядеть наилучшим образом.

Мосс Коулмэн вышел из ворот в три сорок. На сорок минут позже. Молодой человек не извинился, открывая дверцу машины и усаживаясь на сиденье.

– Мэм, – приветливо улыбнулся он, обращаясь к Агнес.

– Добрый день, лейтенант, – холодно ответила она, включила двигатель и отъехала от ворот.

Ситуация чрезвычайно забавляла Мосса. Если бы папа знал, то просто лопнул бы от смеха. Дать женщине обставить себя. В то же время он чувствовал досаду, видя, что миссис Эймс не из пугливых или хотя бы просто некрасивых женщин. До какой же степени она владеет собой! Он похитил невинность ее дочери! Она оказалась более уравновешенной, чем временами сам папа. Агнес Эймс была настоящей сукой. Ну а папа – форменным негодяем. Мосс предполагал, что и сам он порядочный негодяй, только рангом пониже и помоложе, но уверенно приближающийся к уровню негодяев первого класса. Агнес понимала: он может оказаться и таким. Это чувствовалось, ее триумф был почти осязаемым. Все шло отлично, но Мосс вовсе не собирался облегчать ей задачу.

– Вы выглядите вполне бодро, лейтенант. Жара действует угнетающе, вам не кажется? Надеюсь, пойдет дождь, было бы как раз очень кстати для моего сада Победы.

– Я в норме, мэм. – Он замолчал, чтобы не возвращать комплимент и не добавить, что она выглядит победительницей.

– Вы сегодня говорили с Билли? – отважно ринулась в бой Агнес.

– Она позвонила мне из Красного Креста. Сказала, что вы себя неважно чувствуете и ей пришлось занять ваше место. Моя мать всегда прикладывает к голове салфетку, смоченную уксусом, когда ее мучает мигрень.

– Избавьте меня от подробностей вашего домашнего быта, лейтенант, и перейдем к делу. – Она остановила машину на стоянке у кафе. – У меня нет настроения пить кофе, как и у вас, я думаю, так что не будем отвлекаться.

Она читала его мысли, в точности как папа. Последовавшие затем заявления не удивили и не оскорбили его. В сущности, сам папа не проделал бы этого лучше. Миссис Эймс обладала тем, что Сет назвал бы куражом.

– Не думаю, что у нас с вами есть какие-либо сомнения относительно благородства вашего поведения с Билли в дальнейшем.

Мосс знал, что, пожимая плечами, он раздражает Агнес.

– Вполне возможно, фактически более чем вероятно, что Билли забеременеет, – ровным голосом сообщила Агнес. – При вашей вчерашней горячности сомневаюсь, чтобы кто-то из вас подумал о возможных последствиях и принял меры по их предотвращению. В любом случае, врач мог бы сказать вам, что эти дни месяца самые рискованные.

Рискованные для Билли. Благоприятные для Агнес. А для него? Не прошло и двадцати четырех часов, а Билли уже беременна. Легко говорить, что надо пользоваться случаем.

– Чего же вы хотите от меня, миссис Эймс? Сформулируйте так, чтобы этот корявый скотник вас понял. – Мосс порадовался, видя, как румянец розовыми пятнами заливает щеки Агнес. Всякое подобие тягучего выговора исчезло из его речи. То был юмор, теперь речь шла о деле. Билли стала предметом торговли. Хотелось бы ему возненавидеть эту старую хищницу, но в таком случае ему следовало бы возненавидеть самого себя.

– Речь идет не о том, чего я от вас хочу, Мосс, а о том, что потребуется Билли. Если вы не в курсе, то я могу сказать: Билли безумно влюблена в вас. Как вы можете заметить, я не спрашиваю о ваших чувствах – они в данный момент не имеют значения. Я хочу – и вправе ожидать от вас, – чтобы вы женились на моей дочери и защитили как ее репутацию, так и свою собственную.

Защитить его репутацию? На что это она намекает? Мало того, что она хочет женить его на Билли, так еще и это. Мосса удивили прямолинейные рассуждения Агнес о сексе и беременности, не прикрытые завуалированными намеками. Что-то здесь не так. Агнес была похожа на кошку, проглотившую канарейку, и у Мосса возникло чувство, что перья из ее хвоста щекочут ей подбородок.

Мосс хотел уже дать ответ, но решил заставить ее попотеть. Еще раньше, корпя над компасом адмирала, он принял решение. Разумеется, он женится на Билли. Помимо того, что Билли Эймс действительно милая девушка и удивительно страстная партнерша в постели, она позволит ему наилучшим образом решить проблему с Сетом. Папа помешан на идее продолжения рода Коулмэнов. Билли и ребенок освободят его от ответственности и обязательств, а он сможет попросить назначения на Тихий океан.

– Сегодня вечером я попрошу Билли стать моей женой, – протянул Мосс, не в силах сдержать широкую улыбку, расползавшуюся до ушей.

На мгновение Агнес оторопела. Она и не предполагала, что это окажется так легко, готовилась к более ожесточенной борьбе с этим высоким техасцем. У нее возникло неприятное чувство, что не она использовала его, а Мосс воспользовался ею в своих собственных целях. Однако дареному коню в зубы не смотрят. Не говоря ни слова, она взяла себя в руки и тронула машину с места. Пока Агнес выезжала со стоянки, Мосс включил приемник и настроился на радиопьесу Елен Трент с ее муками и терзаниями. Он откинулся на спинку сиденья, вытянул длинные ноги и низко надвинул козырек фуражки, так что Агнес не могла видеть в зеркальце глаз лейтенанта. Его отношение к делу вызывало досаду, но она предположила, что у них в Техасе принято заключать сделки именно так.

Небо уже начинало темнеть, когда Агнес высадила Мосса у ворот базы. Не успела она отъехать и мили, как разразилась гроза. Агнес из осторожности остановила машину у обочины. Не стоит рисковать, чтобы не попасть в аварию именно сейчас, когда золотые ворота Техаса приветливо распахиваются перед нею. Потребовалась определенная ловкость, чтобы перенести Агнес Эймс из этого мира самопожертвования и нужды в объятия роскоши. Роскоши Коулмэнов.

Наконец-то она дотянулась до всего, что считала своим с того самого дня, как появилась на свет, уже тогда оглушительно протестуя против такой несправедливости. Разве справедливы были, размышляла она, все обстоятельства ее жизни – от рождения в семье Мод и Мэтью Нейбауэр, богобоязненных, самодовольных родителей, до замужества за Томасом Эймсом, на которое она решилась из духа противоречия и которое терпела с мрачным смирением…

Даже в детстве Агнес задавалась вопросом: а что если бы все оказалось иначе, если бы Нейбауэры не жили на Элм-стрит, в доме, полученном Мод в наследство от матери. Мод вышла замуж за Мэтью, простого рабочего, вопреки воле своей матери, и весь город знал об этом. Они неодобрительно наморщили свои добропорядочные буржуазные носы, когда оказалось, что кто-то из их среды заключил брак с человеком, стоявшим ниже их всех по положению в обществе.

Мод, всегда нервная, легко возбудимая, денно и нощно переживала из-за того, что расценивала как преднамеренное пренебрежение. Глотая слезы, она развешивала для просушки выстиранное белье на рассвете, чтобы соседи не увидели ее и не напомнили, что у нее нет цветной служанки, которая выполняла бы такую работу. Нижнее белье вешалось между простынями, чтобы его не заметили, а в воду во время стирки галлонами выливался отбеливатель. Белоснежное белье было, по мнению Мод, синонимом добродетели. Рабочие комбинезоны водопроводчика Мэтью сушились в подвале. Не стоило наводить соседей на мысль, что он не носит костюмов и галстуков. Жизнь, по глубокому убеждению Мод, представляла собой ряд неодолимых препятствий.

С самых юных лет в обязанности Агнес входило убирать дом по субботам с десяти часов утра на случай, если придут гости. Гости никогда не приходили. В нижней гостиной она стирала пыль с бабушкиной мебели, обтянутой материей из конского волоса, заменяла вязанные крючком салфеточки на ручках кресел и натирала полиролью этажерку. Никто никогда не сидел в гостиной, даже Мод и Мэтью. Агнес скребла крыльцо перед входной дверью и натирала его воском, пока исходившее от белых столбиков сияние не становилось таким ослепительным, что его можно было заметить с подножия холма.

Однажды отец повредил спину и целое лето не мог работать. Они жили тем, что давал сад, и лишь изредка ели бекон. Она никогда не жаловалась, даже если вставала из-за стола голодной, но иногда все же морщилась, вспоминая угрозы родителей, запрещавших ей рассказывать своим друзьям, что они не едят мяса.

Друзья. Как мало их было, когда она росла, а крыльцо оставалось единственным местом, где разрешалось их принимать. Она никогда не могла пригласить их в кухню и угостить печеньем. Линолеум на полу кухни потрескался, стаканы были разномастными, а тарелки старомодными, и Мод боялась, что дети расскажут об этом своим родителям.

Агнес задумывалась, не приемная ли она дочь, и очень надеялась, что так оно и есть. Ей претила мысль, что она одной крови с этими боязливыми людьми, лишенными страстей. Невозможно было представить себе Мод, задирающую рубашку перед Мэтью, а из их спальни никогда не доносилось ни единого звука. Там всегда стояла тишина, как в могиле.

Томас Эймс привлек искорками в темных глазах и улыбкой, всегда готовой появиться на губах. Именно с ним она обрела нежные чувства, одобрение и непринужденность, чего ее так долго лишали. Мод пришла в ужас. Томас, на ее взгляд, был неподходящим женихом. Ленивый, беспутный, безнравственный. Его единственное пристанище – крохотные комнатки на втором этаже салуна на Двенадцатой улице. Какое будущее мог он предложить Агнес Нейбауэр?

Однако Агнес гораздо больше интересовалась животрепещущим и полным страстей настоящим. Улыбка Томаса, мягкость его характера покорили ее. Она задалась целью заполучить его.

Однажды девочка слышала, как ссорились Мод и Мэтью.

– Почему я не послушалась своей матери, ума не приложу! – кричала Мод. – Она была права насчет тебя! Совсем как я сейчас права насчет Агнес и этого парня, Эймса.

Агнес вышла замуж за Томаса в семнадцать лет. Они ограничились гражданской церемонией в мэрии Элктона, штат Мэриленд. Как и следовало ожидать – это случилось после рождения Билли, – она пришла к выводу, что сменила одну жизнь на другую, точно такую же. Стоило померкнуть огню страсти, и она уже всего лишь терпела близость Томаса, заставляя себя отдаваться ему по ночам в пятницу. Когда Мод и Мэтью умерли от инфлюэнцы, они с Томасом взяли Билли, ее немногочисленные игрушки и переехали на Элм-стрит. Ничего не изменилось. Агнес вела такую же жизнь, как и Мод, влачила такое же жалкое существование и ненавидела каждую минуту этой жизни.

Она всегда хотела большего, но как получить больше? Молитва не даст ответа, это любому дураку ясно, а тяжкий труд не сулит чудес. Сила воли и ум – вот что имеет значение наряду со здравой долей воображения.

Томас Эймс, муж, отец, посредственный кормилец, умер от недостатка воображения. О, когда-то оно у него имелось – это-то и привлекло в нем Агнес. Но время, заботы и неоплаченные счета сделали свое дело. Он старался изо всех сил, скрепя сердце вынуждена была признать Агнес, но перестарался в тот день, когда судорожно втянул в себя воздух – последний вдох – и умер в кухне на полу. Все произошло так быстро, что она лишь открыла рот от удивления.

Она не поскупилась на красивый металлический гроб из Спрингфилда. Соседи и все прихожане прикасались к металлу под бронзу, прощаясь с Томасом, и брови их уважительно поднимались. Агнес осталась удовлетворена. Никто не знал, сколько дней они с Билли не ели мяса, пока гроб не был оплачен.

Через два часа после того, как спрингфилдовский гроб опустили в могилу, предметы скудного гардероба Томаса Эймса оказались упакованы и отправлены в церковный ящик для сбора одежды нуждающимся. Матрац на кровати перевернут, и постель застелена свежим бельем, вышитыми простынями из ее сундука с приданым. Потом она упала на колени и поблагодарила Бога за то, что он так быстро призвал к себе Томаса. Ухаживать за ним было бы слишком несправедливо при и без того трудной жизни.

* * *

Гроза кончилась. Агнес открыла дверцу машины и вытерла своим полотняным платком ветровое стекло. Все вокруг стало таким зеленым. Деревья, кусты, даже платье на ней еще более позеленело. Зеленый, цвет денег.

Это был славный день.

 

Глава 5

Агнес Эймс встретилась с отцом Донованом в тот же вечер, еще до того, как пришел Мосс. Она немного исказила правду, совсем немного, сказав, что Коулмэн мог отбыть к месту новой службы в любое время, нельзя ли поэтому освободить молодую пару от оглашений, которые должны читаться в церкви три воскресенья подряд.

– Освобождение от оглашений получить не так-то легко, миссис Эймс, – вздохнул отец Донован, – но во время войны они становятся не столь обязательными.

Малышка Билли выходит замуж. Как отказать этой крошке в столь важной для нее просьбе? Он ее крестил, принял на конфирмации в лоно церкви, и, кроме того, лейтенант Коулмэн – католик, по крайней мере со стороны матери. Немного необычно для техасца, размышлял священник, но в любом случае это приятно.

– Я все улажу, миссис Эймс. В тех случаях, когда оглашение не может быть сделано три воскресенья подряд, его делают один раз в трех разных церквях. – Он помолчал. – Должна пройти хотя бы одна неделя до свадьбы, не так ли? – сурово спросил отец Донован. В этом вопросе он уступать не собирался.

– О да, – поспешила заверить Агнес. – Сегодня вторник, в это воскресенье будет как раз неделя. А так как свадьба состоится в следующее воскресенье, у нас получится две недели! – Ее мозг работал, словно пощелкивая с неумолимостью метронома. Приглашения. Разумеется, только близкие друзья и отец Донован. Поставщик провизии. Шампанское, что-нибудь легкое и элегантное. Помещение… отель «Латам» в деловом центре города. Простой, но симпатичный. Сначала на ум все время приходило выражение «маленькая свадьба», но потом нашлось более подходящее – «спешная свадьба». Она хотела провернуть дело побыстрее, прежде чем кому-то из Коулмэнов придет в голову мысль нагрянуть из Техаса и «вразумить» Мосса.

Последующие дни были заполнены телефонными разговорами, уборкой дома и приготовлениями. Она объяснила друзьям, что из-за «этой войны» невозможно сделать все как полагается, но Агнес знала: Билли абсолютно все равно, состоится ли официальное венчание с богослужением или просто будут произнесены обеты в доме священника. Единственное, чего она хотела, – это кольцо на пальце, свидетельствующее о том, что она является миссис Коулмэн.

Мосс не высказывал никаких возражений и молча соглашался с измышлениями Агнес, будто он может отправиться с флотом в любой момент. Все, казалось, обрели счастье. Мосс и Билли должны были расположиться на втором этаже, заняв комнату матери с большой двуспальной кроватью. К большому облегчению Агнес, постояльцы съехали. Кухня и ванная комната оставались в общем пользовании, но Агнес переберется вниз, в кабинет-спальню Билли. Мосс примет участие в хозяйственных расходах, и, конечно, Билли станет получать недурственное содержание, когда он уедет.

* * *

Агнес сидела за кухонным столом, наполовину поглощенная лежавшим перед ней неоконченным письмом, наполовину – мыслями о том, что приготовить на обед. Взгляд ее упал на календарь, висевший рядом с холодильником. Два дня тому назад у Билли уже начались бы месячные. Билли беременна. Должна быть беременна. Она выносит наследника Коулмэнам, обеспечив свое будущее и будущее Агнес. Вошла Билли и апатично налила себе стакан лимонаду. Ее мучила жажда, но она побаивалась много пить, потому что последние четыре дня ее желудок явно пошаливал. Билли приписывала недомогание и тошноту предсвадебным волнениям, но когда сказала об этом матери, то с удивлением заметила удовлетворение на ее лице. Не могла же ее собственная мать желать ей такой напасти.

– Чем ты занята, мама?

– Решила написать Коулмэнам. Думаю, пора, не так ли? Я обсуждала вчера вечером с Моссом этот вопрос, и он дал мне адрес. Им пришлось бы так далеко ехать, что я подумала, что неплохо бы написать им кое о каких подробностях, чтобы они не чувствовали себя позабытыми.

– Ты мне ничего не сказала, мама. И Мосс тоже. Почему ты всегда совещаешься с Моссом, а я оказываюсь перед свершившимся фактом? Это я начинаю чувствовать себя позабытой.

Агнес пристально посмотрела на дочь.

– Ты становишься раздражительной и капризной, Билли, а это не очень хорошо для тебя и ребенка.

Билли вздохнула.

– Тебе неизвестно, беременна я или нет. Мне не хотелось бы, чтобы ты так говорила.

– Хорошо. Скажем, у тебя разгулялись нервы – это тебя больше устраивает?

– Нет. Давай просто не будем затрагивать эту тему. Думаю, мне нужно принять душ и полежать. Чувствую, голова начинает болеть.

– Хочешь что-нибудь передать Коулмэнам?

– Как я могу что-то им передавать? Я ведь с ними не знакома, никогда даже словом не перекинулась, да и ты тоже. Раз уж ты так склонна делать все по правилам, мама, то тебе ли уж не знать, что именно семья жениха должна сделать первый шаг.

– Ну, это я знаю, Билли, и ты тоже знаешь, но, может быть, они не в курсе, – едва ли не защищаясь, возразила Агнес. Она прекрасно понимала, что нарушает этикет, и это смутно беспокоило. Разумеется, такая зажиточная и влиятельная семья, как Коулмэны, знает о своих обязанностях и обязательствах. В сущности, это единственная ложка дегтя в бочке меда: Коулмэны могли бы и не одобрить решение Мосса жениться; в таком случае они бы постарались убедить его в поспешности принятого решения и заставить отменить свадьбу или же совершенно игнорировали бы ситуацию и никогда не приняли бы Билли и ребенка в лоно своей семьи.

Билли потерла виски и смягчилась: слишком плохо она себя сегодня чувствовала, чтобы спорить.

– Хорошо, мама, позаботься об этом. Ты всегда знаешь, что делать. Если Мосс одобряет, то все в порядке. – Ей вовсе не казалось, что все в порядке. Почему Мосс ей ничего не сказал? Но даже если бы и сказал, то небрежно заметил бы: «Не обременяй свою хорошенькую головку такими пустяками». Да, она раздражается и капризничает, но только потому, что сегодня вечером не увидит Мосса. Он должен сопровождать адмирала Маккартера на светский прием, знакомиться с другими женщинами и танцевать с ними. Она вспомнила, как Мосс оказался в центре женского внимания на выпускном балу и даже на танцах, организованных службой досуга; женщины вились вокруг него, как пчелы вокруг меда. Билли попыталась урезонить себя. Мосс любит ее, он попросил ее выйти за него замуж… Но ревнивые опасения вонзались в сердце девушки, словно зубы дракона.

После душа она почувствовала себя немного лучше и расслабилась. Свернувшись клубком на диванчике у окна, Билли оперлась головой о колени, глядя через проржавевшую решетку на зеленую лужайку и цветы и думая о Моссе. Она всегда думала о нем даже когда что-то делала, он всегда был рядом и улыбка его будто бы витала над ней. Как она любит его! Это чувство возникало где-то в глубине души, наполняясь, как горная река во время весеннего половодья, которая мчится бурно и стремительно, пока не найдет своего русла. Она знала – Мосс любит ее, иначе он никогда не сделал бы ей предложения, но в то же время догадывалась, что его чувство не было столь переполняющим и всепоглощающим, как ее любовь к нему. Для Билли Мосс представлял собой все, что есть на свете прекрасного и восхитительного. Он стал средоточием ее страсти, мужчиной ее мечты, воплощением любви. Если он не питает к ней такого же глубокого и преданного чувства, то значит так надо, думала Билли. Когда-нибудь он тоже будет так же любить ее, и она станет для него его миром. Однако в глубине души Билли сознавала, что Мосс любил ее настолько, насколько мог кого бы то ни было любить. Этого должно быть достаточно.

Восхитительно сладостное чувство охватило Билли. Она принялась мечтать о том, как будет спать с Моссом в одной постели всю ночь напролет. Она хотела протянуть руку и касаться его, теплого, сонного, почувствовать, как его руки обвивают ее, положить голову ему на грудь. Хотела проснуться утром и увидеть его, прежде чем кого-то еще, услышать свое имя, произнесенное его устами, прижаться к нему, слиться с ним в любовном экстазе. Билли поджала колени и обхватила их руками. Если бы Господь сам сошел с небес и лично препоручил ей Мосса, чтобы она берегла и любила его, то и тогда жизнь не стала бы более прекрасной. Если бы она действительно оказалась беременной, было бы просто чудесно. Ребенок Мосса. Их ребенок. Как она любила бы его. А Мосс обожал бы ее, потому что она подарила ему дитя.

Билли так погрузилась в свои мечтания, что не сразу услышала треньканье телефона в прихожей. Когда она сообразила, что это не полуденный звон церковных колоколов, то бросилась к телефону и схватила трубку, едва дыша.

– Билли?

– Да, Мосс. – Он позвонил. Он хотел поговорить с ней. Как чудесно услышать его голос, произносящий ее имя.

– Я не могу разговаривать долго. У нас здесь сегодня полно высоких чинов. Я задержался на работе, и адмирал вне себя. Он начинает нервничать, когда вокруг слишком много звезд, особенно если у них больше наград, чем у него.

– Может быть, ты будешь более симпатичным адмиралом, когда станешь им, – пошутила Билли.

– Билли, я не хочу быть адмиралом. Единственное, чего я хочу, – это летать. Хочу занять свое место там, в небе, рядом с остальными парнями.

Сердце Билли затрепетало. Каждый день, казалось ей, выпуски новостей изобилуют сообщениями об утонувших летчиках. Она по-детски скрестила пальцы, желая, чтобы Мосс провел войну с адмиралом Маккартером. Билли понимала, что с ее стороны это эгоистично, но она любила Мосса и хотела, чтобы он остался в живых. Что же в этом плохого?

– Я понимаю. Я не хотела тебя расстраивать. Просто пошутила.

– Знаю, душечка, но я хочу, чтобы ты поняла: я никогда не буду счастлив, пока снова не стану летать. Я ведь тебе уже говорил.

Это прозвучало как предупреждение, а Билли когда-то пренебрегла им.

– Да, говорил, и я уверена – твое желание исполнится… в свое время.

– Эй, Билли, а ты еще молишься за меня? – спросил он теплым, интимным тоном, от которого у Билли по спине побежали мурашки.

– Ты ведь знаешь, что молюсь, – прошептала она. Она молилась. Молилась, чтобы он всегда был цел, невредим и чтобы никакие силы не отняли его у нее.

– Хорошая девочка. Что ты сегодня делаешь? – спросил он. – Будешь думать обо мне?

– Весь день. Каждый день, – заверила Билли с часто бьющимся сердцем. Она представила себе его улыбку, прядь густых темных волос, упавшую на загорелый лоб, и эти небесно-голубые глаза, мерцающие из-под густых черных бровей. Улыбающиеся глаза на серьезном лице. – Наверное, займусь прополкой в саду, а потом перенесу некоторые из своих вещей наверх. – Билли почувствовала, что краснеет при воспоминании о том, как всего несколько минут тому назад мечтала жить с ним в одной комнате и спать в одной постели.

Будто читая ее мысли, Мосс хрипло прошептал так, что душа у Билли запела от этого счастливого шепота:

– Ты собираешься перенести их в нашу комнату? Мне нравится, что меня будут окружать твои детские вещички, Билли. А потом что ты собираешься делать? Я хочу знать, чтобы думать о тебе.

– Потом, наверное, надо помочь маме с приготовлениями к свадьбе. – Она счастливо засмеялась. – То есть, если она мне позволит. Кажется, она радуется любой незначительной мелочи. Сейчас пишет письмо твоим родителям и вроде бы полагает, что я должна сделать то же самое. А ты как считаешь, Мосс?

– Не обременяй свою хорошенькую головку. Пусть твоя мать уладит эти дела. У тебя еще будет масса времени подумать о чем-то другом, помимо меня. – «Старуха на ходу подметки рвет, – подумал Мосс. – Ну, пап, ты выпрыгнешь из штанов, когда получишь это письмо». Он надеялся, Билли не станет спрашивать, собирается ли он пригласить своих приятелей. Забавно. Все это чертовски забавно.

– А ты знал, что мама пишет твоим родителям? – нерешительно спросила Билли.

Уязвленные чувства, сделал вывод Мосс. Как часто приходилось иметь дело с такими вещами, когда это касалось Амелии. Ну что ж, играй свою роль. Лги, если можешь.

– Не совсем, но в целом идея неплохая, ты согласна?

– Думаю, да. Но, Мосс, разве не ты должен написать им? Ты никогда не упоминал, звонил ли домой и как они отнеслись к нашей женитьбе. Неужели им это неинтересно?

– Билли, не беспокойся. Все отлично. Верь мне, ладно?

– Я верю, Мосс. Я чувствую себя виноватой. Наверное, потому что сказала маме, что не хочу сделать приписку к письму. Боже, она даже собирается послать мою фотографию!

Поистине, Агнес извлекла максимум из этой идеи. Он улыбнулся. Сет будет изучать фотографию через лупу. «Милашка», – скажет он про Билли.

– Мы позвоним им в день нашей свадьбы. Тогда они поговорят со своей новой дочерью. Скажи, что любишь меня, Билли.

– Я люблю тебя, Мосс. Я так несчастна, когда тебя нет рядом со мной. Завтрашний день кажется таким далеким. Я все время думаю о нас с тобой и о том, как мы поженимся.

– Хорошо, – больше он ничего не сказал в ответ. Черт побери, у него тоже есть свои собственные мечты.

Он отрывается от палубы авианосца и устремляется в голубое небо над Тихим океаном. Боевой пилот. Командир эскадрильи. Пап, ты так ничего и не понял! Я отправляюсь на войну, чтобы воевать, а ты позаботишься о моей жене и ребенке. Мосс знал, что ребенок будет. Даже Билли призналась, что у нее задержка. Остается лишь дождаться, когда врач подтвердит этот факт. Пап, ты вытащил счастливый билет, а сам даже не знаешь о своей удаче. Еще один Коулмэн. Он будет носить твое имя, продолжит род. Лучше, если бы родился мальчик – отец никогда не согласится на меньшее. Мосс снова обратился к своей невесте:

– Завтра скоро наступит. Послушай, милая, я должен идти. Адмирал приближается. Позвоню тебе завтра и приду к обеду.

– До свиданья, Мосс. Будешь думать обо мне?

– Буду, Билли. И не переутруждайся. Если пойдешь на улицу, надень шляпу. Жара изнурительная.

Трепетные нотки в голосе Билли звучали, как птичье пение. Он сделал ее счастливой, это хорошо. Если она будет счастлива, то не станет слишком много размышлять и у Агнес не возникнет проблем.

– Я так и сделаю, Мосс. Я люблю тебя.

Мосс откинулся на спинку вращающегося стула. Адмирала Маккартера в поле видимости не наблюдалось. Интересно, как проходит его партия в гольф? Если других дел не предвидится, можно было бы написать кое-какие письма. Милейший папа писал, когда хотел что-то от кого-то получить. В данном случае Мосс собирался подать прошение о переводе, упомянув в качестве желаемого места службы боевой корабль США «Энтерпрайз». Он должен получить положительный ответ, он это твердо знал. Мосс достиг высшей квалификации в своем классе и был известен как хороший летчик.

Но не успел он взяться за дело, как зазвенел телефон. Мосс развернул перед собой книгу записей. Карандаш заскользил по странице, заполняя строчки.

* * *

Агнес заклеила конверт. Готово. Она не собиралась отправлять письмо авиапочтой. Коулмэны получат его после свадьбы. Даже если они попытаются действовать, позвонив по телефону, будет слишком поздно.

Агнес пожала плечами. Мосса им не вернуть. Как только он произнесет брачный обет – она рассчитывала на его чувство долга – и свидетельство о браке окажется в руках Билли, он может лететь хоть прямо в Токио. Билли – вот самое главное. Билли и ребенок. Можно не сомневаться, она в положении, симптомы уже налицо. А если по какому-то странному капризу судьбы этого еще не случилось, то Агнес обеспечит им сколь угодно времени наедине. В течение двух-трех недель ребенок наметится.

Будет ли Билли хорошей матерью? Она очень молода. Агнес это не волновало. Коулмэны смогут нанять любое количество кормилиц и нянек.

Пупырышки, вроде тех, что бывают на коже свежеощипанных цыплят, покрыли руки Агнес. Она буквально ощущала тяжесть денег Коулмэнов. Раньше чуяла, а теперь буквально чувствовала. Чем тяжелее они казались, тем больше нравились ей. Билли Эймс Коулмэн. Мать Билли Коулмэн.

* * *

Билли и Мосс поженились, и день их свадьбы оказался великолепным. Солнце светило, сад цвел, Билли сияла. Мосс был красив и мужествен в своей белой парадной форме. Агнес торжествовала.

Приглашенных, включая отца Донована, набралось тридцать пять человек, и прием состоялся в отеле «Латам» в деловой части Филадельфии. Каждый раз, когда хлопала пробка от шампанского, Агнес морщилась. Все было таким дорогим, даже это шампанское с маркой отеля, которое подавалось гостям. Мосс предложил оплатить свадебные расходы, но она отказалась. Кое-что и ей нужно сделать, и прием гостей входил в число обязательств, которые она на себя взяла.

Мосс нашел спокойный уголок, где и уединился с половиной бутылки шампанского и бокалом. Он наблюдал за своей красивой невестой, которая смеялась со своими друзьями и танцевала с его приятелями с военно-морской базы. Тэд Кингсли, казалось, уделял Билли особое внимание, и Мосса это радовало. Теперь, когда Билли принадлежала ему и только ему, он мог себе позволить такую щедрость. Он улыбнулся, вспомнив, как ревновал в тот вечер на танцах. И сказал тогда истинную правду. Он ни с кем не хотел делить ее и ни разу больше не приводил туда.

Женат. Боже милостивый, он женился, и теперь у него есть жена! Мосс жадно глотнул шампанского и отбился от необходимости стоять у стола, произнося тосты. Он мысленно обратился с тостом, но не к своей жене, а к почтенному родителю: «Пап, свадьба была что надо. Все мы напились, все, кроме невесты и ее матери. Пощипали клубники, омлета и чего-то вроде блинчиков. Я приобрел себе жену, слышишь, старый мошенник, и не по чьей-то указке, а сам. Не подбирая подходящую партию». Мосс бросил взгляд на свою сияющую невесту. Новая Коулмэн. Он отодвинул бокал и подмигнул Билли.

Агнес свою роль сыграла. Теперь наступало его время.

* * *

Отель «Латам» был одним из лучших. Роскошные ресторанные залы, маленькое бистро на нижнем этаже, фешенебельное, уютное. Обслуживали ненавязчиво и незаметно, ковры в холлах скрадывали шаги. Именно здесь Билли провела свою первую брачную ночь. Окажись это шалаш, Билли все равно ничего бы не заметила, лишь бы Мосс был рядом.

Мосс перенес ее через порог – теплый, возбуждающий рот оказался возле ее уха.

– Ты теперь моя, Билли Коулмэн, вся моя! – В сильных руках Мосса Билли чувствовала себя маленькой и беззащитной. Обхватив его шею, она подумала, что Мосс будто читает ее мысли: теперь он принадлежит ей, и ничто на свете не в силах отобрать его у нее.

Чемоданы с вещами, которые могли им понадобиться в эту ночь, стояли возле кровати. Комната благоухала розами. Билли восхищенно воскликнула: она поняла, что все эти розы от Мосса. На тумбочке стояло ведерко с шампанским и два бокала. Билли вдруг оробела. Было еще совсем светло, а предполагалось, что придется лечь в постель. В вечер выпускного бала свет был потушен; тогда-то в блаженном полумраке и вершилась их упоительная близость, пробуждалась ее страсть. Щеки Билли возбужденно пылали.

Мосс снял свой белый китель. Рубашка оттеняла загорелую кожу, облегала широкую грудную клетку и мускулистые руки. В ее вырезе виднелись темные завитки волос. Тонкая талия, узкие бедра, брюки, плотно обтягивающие ноги, – Мосс был так красив, что Билли почувствовала себя бледной и блеклой рядом с ним. «Почему этот красивый мужчина захотел жениться на мне?» – задумалась она. Однако ей казалось абсолютно справедливым, что он физически более привлекателен, чем она; в природе мужские особи более яркие и красивые по сравнению с женскими.

Мосс задернул гардины – комната погрузилась в полумрак, окутавший Билли. Обернувшись к ней, Мосс заметил, что сияние, окружавшее юную невесту в бальном зале, поблекло и угасло. Она сидела на краю постели, устремив на него взор. Ее подбородок был вздернут, а губы плотно сжаты, как будто она еле сдерживалась, чтобы не заплакать. Мосс все понял, и его захлестнула волна жалости. Наверное, она переволновалась во время свадьбы, устала за время приготовлений и подавлена своей новой ролью в качестве его жены.

– Давай я помогу тебе снять платье, Билли, – мягко предложил он, ожидая ее ответа. Обычно Мосс был нетерпеливым любовником, но с Билли спешить не хотел; он намеревался возбудить ее, заставить отдаться ему в безудержном самозабвении, как это случилось в ее маленькой комнатке.

Билли встала и повернулась к Моссу спиной, позволяя ему расстегнуть маленькие пуговички на платье. Но сначала он снял фату и шапочку а ля Джульетта. Его пальцы погладили блестящие мягкие пепельно-белокурые волосы, приподняли с шеи, на которой Мосс запечатлел поцелуй, сладкой дрожью отозвавшийся во всем теле Билли. Нежные пальцы и любящие руки помогли ей освободиться от платья, и она осталась в одних трусиках. Моссу мучительно хотелось приласкать ее, а тело сковала боль сильнейшего желания, стоило ему взглянуть на новобрачную. Как она была хороша, его Билли, деликатного сложения, с округлыми грудями, идеально подходившими для ее фигуры. Тонкая талия над изящно изогнутыми бедрами, мягкий изгиб ягодиц… Мосс чувствовал, как Билли вздрагивает от его прикосновений.

Он обвил руками ее талию, прижался губами к ямке между шеей и плечом.

– Не бойся меня, Билли. Никогда не бойся. – Голос, теплый, любящий, разбил скорлупу сковавшей ее робости. Она прислонилась к его стройному, сильному телу. – Я налью нам шампанского, а ты переоденься во что-нибудь удобное, – прошептал Мосс.

Когда Билли вышла из ванной и ступила в прохладную, затененную комнату, по радио звучала тихая музыка, а Мосс ждал ее на кровати. Она боязливо затаила дыхание, сознавая, что бояться глупо, но вид его голой груди одновременно и возбуждал, и внушал робость, пока она, наконец, не увидела, что Мосс лег поверх покрывала, не снимая белых брюк.

– Какая ты красивая, – улыбнулся он ей, скользя напряженным взглядом голубых глаз по ночной рубашке. – Иди, ляг рядом со мной. Я хочу обнять тебя.

Билли утонула в его объятиях, положила голову ему на плечо. Его руки крепко сжали ее, согревая, утешая, ничего не требуя. Время от времени его губы ласково касались лба Билли, он вдыхал запах ее волос. Его охватила мягкая нежность и понимание. И она любила его.

Доносившиеся с улицы звуки словно гармонировали с музыкой. Кровать казалась странной – длиннее и шире, чем ее собственная. Все было странным, незнакомым, кроме прикосновения руки Мосса, гладящей ее по волосам, запаха чистого мужского тела, тепло которого так приятно согревало. Билли всей душой устремилась к тому, что было для нее привычным, ища уверенности и надеясь обрести покой своему смятению.

Мосс взял ее руку и поднес к губам, лаская кончики пальцев, покусывая, щекоча ладонь кончиком языка. Билли робко отняла руку.

– О чем думает моя Билли? – тихо спросил он. Последовало долгое молчание.

– Я боюсь. Глупо, конечно, я понимаю, но все равно боюсь. Ты вызываешь во мне такие чувства, Мосс, они пугают меня.

– Тебе станет легче, если ты узнаешь, что во мне бушуют такие же чувства? Точно такие же, Билли.

– Да? – Она повернула голову, посмотрела ему в лицо и увидела подтверждение правоты его слов в его глазах.

– Да. Я ведь до сих пор никогда не был мужем. Хочу, чтобы все оказалось именно таким, каким должно быть. Я не собираюсь разочаровывать тебя, Билли. Теперь мы женаты, мы мистер и миссис, и перед нами целая жизнь. Но мы остались прежними, Билли. И мы можем расти вместе, ты согласна?

Слова Мосса развеяли ее опасения. Он понял. Билли почувствовала такой прилив любви, что обвила руками шею Мосса и поцеловала его, выразив свои чувства в нежном касании. Мосс погладил ее плечо, крепче сжал талию.

– О да, Билли, – прошептал он, касаясь губами ее губ. – Я хочу, чтобы все для тебя оказалось прекрасным. Ты творишь со мной нечто необыкновенное, Билли, вот здесь, – и он прижал ее ладонь к своему сердцу.

Билли таяла от блаженства, отдаваясь ему, упиваясь ощущением прикосновения, такого ласкового, его губ к ее губам.

Мосс целовал изгиб ее подбородка, осыпал поцелуями шею и ложбинку между грудями. Ленты на корсаже сорочки не стали препятствием для его пальцев, и тело Билли постепенно обнажалось для его поцелуев и нежных ласк.

Первая волна страсти охватила Билли сладостной дрожью. Закрыв глаза, она отдалась этому ощущению, обрадовалась его появлению. Мосс ненадолго разомкнул объятия, сбросил брюки и вновь обнял, уже обнаженным; длинные ноги и крепкие ляжки плотно прижались к ее ногам и бедрам. Он помог ей снять ночную рубашку и заметил при этом, что Билли держала глаза опущенными и старательно отводила взгляд. Мосс ласково приподнял ее подбородок, чтобы она смотрела в его глаза, видела его и нашла то, что хотела увидеть. Он улыбнулся, и от этой легкой улыбки сердце перевернулось у нее в груди.

– Моя Билли, – прошептал Мосс, – моя красивая, обожаемая Билли.

Он лег рядом с нею, заключил в объятия, целуя снова и снова со страстью, находившей отклик в душе самой Билли. Мосс водил кончиками пальцев по ее лицу и лбу, покусывал уши, потом его губы опустились ниже – до ямочки у основания горла, к округлости груди, описывая круги вокруг розовых сосков, но не касаясь их, прежде чем снова вернуться к ее губам. Он упивался ее юной свежестью и пробовал на вкус сладость кожи. Руки скользили по бархату бедер и живота, но не опускались ниже.

Мосс сознавал, что разрушает барьер боязливости Билли. Было бы так легко увлечь ее с собой на вершину страсти, но почему-то ему казалось, что этого недостаточно. Такое соитие покажется пустым и бессмысленным, если оно только не будет сопровождаться более глубоким чувством, взаимопониманием, соединением рук перед совершением такого прыжка. Сейчас Моссу хотелось посмеяться над самим собой: утоление страсти с другими женщинами всегда выглядело как награда, но с Билли все получалось иначе. Он хотел, нет, нуждался в том, чтобы она любила его.

– Ты меня хочешь, Билли? Ты любишь меня?

Он ждал ее ответа, желая услышать, что она принадлежит ему телом и душой.

– Да, я хочу тебя. Да, да, я люблю тебя! Всегда любила тебя, – говорила она, и взгляд ее утопал в его глазах. – Я хочу, чтобы ты любил меня, – произнесла Билли нетерпеливым, хриплым шепотом, едва узнавая свой собственный голос. – Я хочу, чтобы ты научил меня любить тебя.

Эта просьба подействовала на Мосса возбуждающе, обострила все его чувства. Он впился в ее рот, издав тихий стон, потом положил ее руку на свое тело, подсказав необходимый ритм, и оказался беспомощным перед ее сладостными прикосновениями, позволяя ей усиливать и регулировать силу его желания. Он радостно принимал ее ласки, вдохновлял ее на них. Он тоже хотел доставить ей удовольствие.

Глаза Билли торжествующе сияли, в то время как она осуществляла это новое завоевание. Дрожь и трепет его тела находили отклик в ее собственных сладостных ощущениях. Ладони скользили по его телу. Билли прижалась губами к пульсирующей жилке под горлом Мосса, а его соски отреагировали на это совсем как у нее, превратившись в твердые маленькие шарики, которые так и хотелось потрогать языком и пососать. Она пробовала их, лизала, следуя своим желаниям, возбуждаясь от волнующего исследования плоского живота и плотных ляжек. Он предоставил ей делать с ним все, что угодно, наслаждаясь ощущением ее губ на своем теле и радуясь огню, что горел в ее глазах.

Мосс скрежетал зубами, еле сдерживаясь. Как легко было бы отдаться неудержимой тяге к высвобождению страсти. Но он хотел любить ее, дать ей возможность самоутвердиться в науке любви. Со стоном сожаления Мосс обхватил ее бедра и лег на нее сверху, возвращая ей ласки, отвечая жадными поцелуями. Руки неотрывно скользили по телу Билли, поглаживая, укрощая, моля, следуя ее ощущениям и невысказанным просьбам.

Он поцеловал ее глаза, нос, рот, прежде чем высвободиться из ее объятий и опуститься между раздвинутых ног. Билли ждала, в то время как он пожирал ее глазами. Мягкие золотистые волосы разметались по подушке, на коже выступила испарина. Билли не замечала, что дрожит. Пока губы Мосса двигались по ее телу, казалось, будто языки пламени охватывают ее, а затем вспыхнул яркий огонь от самого интимного из поцелуев. Билли почувствовала, что летит вверх, словно паутинка на осеннем легком ветерке, поднимаясь прямо к солнцу. И вдруг солнце оказалось внутри ее, жаркое и сверкающее, лишающее воли и превращающее ее в часть Вселенной.

Тело Билли раскрылось навстречу Моссу, нуждаясь в нем, сознавая, что только он сможет заполнить это обширное пространство, образовавшееся внутри и когда-то бывшее солнцем. Его тело стало частью ее существа, дополняя ее, составляя с нею одно целое.

Мосс смотрел на лицо Билли, наблюдая, как зажигается страсть, пожиравшая и его самого. Он проник в шелковистые глубины, двигаясь все сильнее, быстрее, слепо отыскивая предел страсти и увлекая Билли за собой к этим высочайшим пределам…

Билли заснула в объятиях своего мужа. Последние препоны девичества рассыпались в прах и вряд ли воспрянут вновь. Но из осколков появилась теплая, любящая женщина, которая жила под покровом невинности. Таким стал первый шаг Билли в мир женщины, и Мосс привел ее к победе.

 

Глава 6

– Не знаю, Мосс, – Билли откинулась на его руке, еле волоча ноги, пока они шли через летное поле к небольшому самолету, который удерживали на земле канаты.

– Ну же, Билли. Я хочу поднять тебя в воздух. Это для меня очень важно, – настойчиво уговаривал ее Мосс, подталкивая вперед. – Посмотри, как этот самолет ждет нас. Он тебе понравится. Обещаю, понравится.

– Нет, Мосс, пожалуйста, – умоляла она. – Нельзя ли мне подождать здесь?

– Нельзя, Билли. Здесь ты не будешь ждать. Я хочу взять тебя с собой в небо. Ты вышла замуж за летчика, и я хочу, чтобы ты знала, что это такое. Ты мне не доверяешь?

В глазах его отразилась такая обида, что Билли сделала бы что угодно, лишь бы смягчить ее. Ни в коем случае не хотела она причинить ему боль или разочарование, особенно разочарование в ней самой.

– Конечно, я доверяю тебе. А эта машина… Мама говорит, если бы Бог хотел, чтобы мы летали, он дал бы нам крылья.

– Так он и сделал, Билли. Только не прикрепил крылья к нашим спинам. Вот те крылья, что он дал нам. А теперь ты перестанешь изображать из себя маленькую глупышку и поднимешься в воздух со своим мужем?

Билли следовала за Моссом, словно ее вели на расстрел.

– Машина просто красавица, а? Это модель «ПТ-19», тренировочный самолет, безопаснее, чем мыло «Айвори Соуп».

Фюзеляж самолета выкрашен в темно-синий цвет, а крылья, низко стелющиеся под корпусом, – в ослепительно-желтый. Билли не видела в этом ничего красивого, к тому же кабина летчика оказалась открытой. Ужас сковал ее сердце.

– Мосс, там нет крыши! Я выпаду!

– Не крыши, – поправил он, – а фонаря. И ты не выпадешь, потому что будешь надежно привязана. Тебе понравится, Билли. Вот увидишь.

Мосс сразу же занялся последней проверкой; его руки скользили по тонкой кромке крыла, проверяли закрылки, ощупывали какие-то неведомые хитроумные приспособления. Билли наблюдала за ним, не сводя глаз с этих чутких пальцев, которые пробегали по обшивке самолета. Так, должно быть, мужчина ласкает женщину: деликатно, благоговейно, пытливо.

Горячий ветер неустанно гулял по летному полю, пузырем надувал рубашку Мосса, ворошил его темные жесткие волосы. Ветер трепал и легкие брюки Билли, прижимал их к ногам, а солнце успело обжечь кончик носа. Но Мосс не обращал внимания ни на что, кроме самолета. Он проверил что-то у хвоста и напоследок пнул одну из шин.

– Она в отличной форме, – объявил Мосс. – Ну, Билли, забирайся!

Показывая, куда поставить ногу, Мосс крепко обхватил ладонью ее аккуратную попку и подтолкнул Билли, в то время как она грациозно взбиралась на самолет, а потом – на переднее сиденье.

– А теперь подбери волосы и надень на голову вот это. – Он протянул ей кожаный шлем. – Без фонаря ветер дует так, будто хочет унести на тот свет. Хорошенько натяни шлем на уши, а вот этот проводок – обрати внимание – идет от наушников и присоединяется к приборной доске.

Пальцами, непослушными от страха, Билли попыталась справиться с прядями волос, растрепанных ветром, и запихнула их под шлем. Мосс поплевал на внутреннюю сторону летных очков и вытер их рукавом рубашки.

– Без них не обойтись, если хочешь увидеть, что творится вокруг, – сказал он, протягивая ей очки и показывая, как закрепить ремешок на затылке.

Билли не хотела проделывать все это – она уже ненавидела самолет, но больше всего страшила мысль о снисходительной терпимости Мосса. Не она вызвала огонек возбуждения, вспыхнувший в его глазах. Не она, а этот ярко размалеванный самолет мог предложить ему то, чего не было у нее.

Мосс дважды хлопнул по фюзеляжу у левого локтя Билли, прежде чем забраться на сиденье позади нее. Несколько дюймов перегородки, казалось, разделили их на целые мили, лишая Билли ощущения близости, которого ей сейчас так недоставало. Когда неожиданный запуск двигателя заставил пропеллер вращаться, сначала медленно, потом с тревожащей быстротой и ревом турбины, ногти девушки врезались в ладони. Колеса шасси с упругими шинами слегка подпрыгивали на летной дорожке, а самолет катился все быстрее, вжимая Билли в сиденье, в то время как она искала ногам опору. Она не обращала внимания на потрескивание в наушниках, пока не услышала голос Мосса:

– Спокойнее, Билли. Мы почти поднялись, а потом ход станет плавным.

Билли скосила глаза на стремительно бегущее под крылом самолета летное поле. Внезапный рывок, последний толчок – и они оторвались от земли.

– Вот так, молодец, – приговаривал Мосс. – А теперь легонько, легонько. – Билли цеплялась за звук его голоса, обретая уверенность. Остался единственный контакт, возможный сейчас между ними, и она боялась потерять эту нить. – Давай прокатим маленькую леди, она впервые на такой прогулке. Спокойно, милая, спокойно.

Глаза девушки округлились под стеклами очков. Мосс ласково разговаривал с самолетом! Эти знакомые ласковые нотки в его голосе были предназначены вовсе не ей, а этой проклятой машине, куску железа с неровной, шероховатой кожей, размалеванной наподобие шлюхи!

– Мы поднимаемся, Билли. Держись! – И нос тренировочного самолетика круто задрался вверх. Билли вскрикнула, болезненно сглотнув комок, вставший в горле от страха. Снова зажмурив глаза, она решила больше не открывать их, пока не встанет двумя ногами на благословенную Богом землю. Она чувствовала, как ветер овевает открытые участки лица, свистит в ушах. Двигатель вибрировал, от чего по всему телу пробегали мурашки. Билли вцепилась в сиденье так сильно, что побелели косточки пальцев, и молилась, всей душой желая пережить этот момент, и следующий, и еще один, пока не окажется снова на земле. От ужаса сжималось сердце, леденела кровь, перехватывало горло.

– Вот моя девочка! Ай да красавица! Ну и молодец! – возбужденно выкрикивал Мосс.

В воздухе они провели больше часа. Билли судорожно ухватилась за край сиденья. В желудке чувствовалась ужасная тяжесть. Когда Мосс, наконец, посадил самолет на взлетную дорожку и подрулил к отведенному месту, Билли с трудом разогнула скрюченные пальцы, прижав их к ногам, чтобы распрямить.

Она возненавидела эту воздушную прогулку, каждую минуту, проведенную в самолете, более того, теперь окончательно поняла, что самолеты – ее соперники в борьбе за любовь Мосса. Жгучая ревность терзала ее душу при мысли об этом, как если бы самолеты были женщинами из плоти и крови.

Снова закрепив машину канатами, Мосс подошел, чтобы помочь ей выбраться из кабины. Его лицо лучилось от радости, расплываясь в улыбке.

– Боже, невозможно описать, как это здорово! Если я день не полетаю, то как будто полуживой! – Его рука протянулась мимо Билли, чтобы еще раз погладить округлость крыла. – Ты милая крошка, – сказал Мосс. – А ты – милый маленький второй пилот. – Он обнял Билли за плечи, прижал к себе и, широко шагая, повел по летному полю к ангару.

Едва они вошли в ангар, как Билли оторвалась от Мосса и толкнула дверь с надписью «Дамы». Колени у нее подогнулись, она наклонилась над унитазом, и ее стошнило.

* * *

Билли и Мосс перебрались в хозяйскую комнату на втором этаже дома 479 по Элм-стрит и наслаждались уединением.

Июнь сменился июлем, а дни становились все длиннее и жарче. По утрам Билли мучилась от приступов тошноты, которые старалась скрыть, не вставая с постели, пока Мосс не уйдет на базу. Но Агнес со своим острым соколиным взором, казалось, всегда стояла у дверей ванной, в то время как Билли каждое утро корчилась над раковиной. И в глазах матери появлялось выражение удовлетворения, которое Билли ошибочно принимала за злорадное осуждение.

– Плохое всегда случается с плохими девочками. – Как часто, подрастая, слышала она от Агнес эту самодовольно-ограниченную поговорочку. Все-таки теперь она замужем. В счастливом браке с изумительным мужчиной.

В глубине души Билли не сомневалась, что беременна, однако не сказала об этом ни единого слова. Пока врач не даст официального подтверждения, она просто молодая замужняя женщина с чувствительным желудком. Очень часто Билли замечала, как Мосс и Агнес обмениваются взглядами, а иногда казалось – у них гораздо больше общего, чем она думала вначале. Мосс не особенно считался с мнением ее матери, но вроде бы предпочитал обсуждать различные вопросы прежде всего с нею. Откуда взялось такое взаимопонимание между двумя такими разными людьми? Как это произошло? Билли робко попробовала заговорить об этом с Моссом, но он, не задумываясь, ответил, что у нее разыгралось воображение. Билли поверила.

* * *

Обед подходил к концу – свиные отбивные в сухарях, куда Мосс добавил кетчупа. Он любил острые приправы, в которых особенно нуждалась, по его мнению, пресная стряпня Агнес. Ему нравилось вонзать зубы в толстый бифштекс с кровью или в сочного жареного цыпленка, а не в свиную отбивную, которая жарилась до второго пришествия, или в ломтик мяса непонятного происхождения. Отбивные даже не были вырезаны из лучшей части туши. Нормированное распределение продовольствия никогда не имело отношения к Коулмэнам из Техаса.

– Чья очередь мыть посуду, твоя или моя? – спросила Билли, улыбаясь своему красивому мужу, сидевшему напротив.

– Обсуждайте этот вопрос между собой. У меня назначена встреча, – объявила Агнес, вставая из-за стола.

Мосс вызвался вытирать посуду. Он терпеть не мог возиться в мыльной воде и при иных обстоятельствах наотрез отказался бы от выполнения каких бы то ни было кухонных повинностей. Дома у них имелось достаточно поваров и экономок, которые и занимались хлопотами по хозяйству.

Билли любила оставаться с Моссом вдвоем на кухне, занимаясь всеми теми будничными делами, которыми занимаются молодые пары. Когда-нибудь у них будет свой собственный домик и качели на заднем дворе для их ребенка.

– Сегодня утром я слушала новости, – сказала она, счищая остатки еды с тарелок. – На «Энтерпрайз» назначен новый командир. Капитан Дэвис. Ты об этом знаешь, Мосс?

Зачем она говорит об этом? Зачем так настойчиво причинять себе боль, упоминая корабли, авианосцы, аэропланы, а потом видеть в его глазах страстное желание оказаться на месте боевых действий?

– Да, слышал. – Боже, он отдал бы правую руку, лишь бы находиться на этом корабле. Дэвис. Сказать Билли сейчас или потом? Лучше подождать. Зачем заводить разговор, если нет уверенности, что капитан Дэвис помнит о нем. Только тот факт, что Дэвис находился в Сан-Диего, когда Мосс проводил там тренировочные полеты, не означает, что капитан удовлетворит его просьбу о переводе на большой «Э». Ничего и никогда в своей жизни не желал он так страстно, как вырваться с военно-морской базы на Тихий океан.

Голос Билли звучал так тихо, что пришлось напрячь слух.

– Говорили про Мидуэй, – сказала она, погрузив руки в воду. – Ты рассказывал об этом совсем недавно, на прошлой неделе. Помнишь?

– Как я могу забыть? Большой «Э» отлично проявил себя и закрыл дискуссию о надобности в авианосцах. – Глаза Мосса всегда загорались, когда он говорил о таких вещах, а медленный, протяжный говор ускорялся до скороговорки. Паника охватила Билли. – Авиация, базирующаяся на берегу, малоэффективна для кораблей на море. Поэтому «летающие крепости» потерпели неудачу там, где успешно выступили боевые самолеты.

Мосс задумался, вспоминая карту Тихого океана, висевшую у них в общежитии. Он готов был поспорить на что угодно: на повестке дня большого «Э» стоял Гуадалканал. Заметив, что Билли замолчала, Мосс глянул на нее и увидел крупные слезы, катившиеся по щекам.

– Эй, Билли, что случилось? – Посудное полотенце выпало у него из рук, и он поспешил заключить жену в объятия.

Билли тихо плакала у него на груди.

– Просто я думала обо всех мужчинах на войне, и как они погибают. Если с тобой что-нибудь случится, я умру. Просто умру!

– Билли, ничего со мной не случится. Не плачь. – Он обнимал ее, утешал, думая о том, какой же он все-таки подонок, если скоро, совсем скоро оставит ее, чтобы присоединиться к авангарду военно-морских сил на Тихом океане.

* * *

В начале августа Билли смирилась с тошнотой по утрам. Уже второй месяц не было месячных, пошел третий. Девушке казалось, что взгляды Мосса и Агнес буквально прикованы к ее животу. Два дня тому назад Билли побывала у врача. Агнес договорилась о приеме. Она должна знать, да и Мосс тоже того хотел. Билли сказала им, что у нее впереди еще уйма времени, чтобы обзавестись детьми.

В три часа дня зазвонил телефон. Агнес, которая слонялась по гостиной, подняла трубку после первого же звонка.

Она нашла дочь в кухне, где та пила лимонад. Билли не могла припомнить, когда в последний раз видела свою мать такой улыбающейся.

– Звонил доктор Бэкус. Он говорит, кролик умер. Это значит – ты беременна, Билли. Мосс будет в восторге.

Беременна. Теперь уже точно. У нее будет ребенок, ребенок Мосса. Она должна была ощущать себя счастливой, готовой разделить со всеми эту радость, но ее раздирали противоречивые чувства. Ей казалось, что она все еще не готова стать матерью. Пока еще не готова. Она еще хотела, чтобы Мосс принадлежал ей одной. А теперь она станет толстой и непривлекательной, неудобной и неуклюжей. Захочет ли ее Мосс? Будет таким же страстным и требовательным в постели? Билли никогда не могла понять, как заниматься любовью, если живот женщины выпирает вперед?

– Ну а ты-то счастлива, мама, не так ли? – спокойно спросила Билли.

– Конечно, счастлива. И уверена – Мосс будет просто в восторге. Вот увидишь. Думаю, надо подождать и сказать ему после обеда, как ты считаешь? Такие вещи не сообщают по телефону.

Агнес торжествовала. Точно груда кирпичей упала с ее плеч. Теперь это подтвержденный факт: Билли носит наследника Коулмэнов. Мосс Коулмэн-старший. Свершилось. Теперь будущее Билли и ее собственное обеспечено, что бы ни случилось с Моссом. Будущее ребенка – тоже. Это пришло ей в голову в последнюю очередь.

– Мама, я пойду наверх. Если Мосс позвонит, позови меня, ладно? Даже если я буду спать.

– Конечно, Билли. Ты сегодня выглядишь немного усталой. Должно быть, от жары.

Билли легла на спину среди груды подушек, отороченных кружевом. Она ощущала страх и мрачное предчувствие, которое не могла объяснить. Следовало бы испытывать радость и счастье. А вместо этого хотелось плакать. Что-то изменится, она точно знала. Неважно, что говорят Мосс и мама. Все будет по-другому. Она заснула на подушке, мокрой от слез.

Билли накрывала стол, когда зазвонил телефон. Агнес ответила, выслушала, что-то пробормотала так, что Билли не расслышала, и положила трубку на рычаг.

– Мосса сегодня вечером не будет. Убери его тарелку. Убрать его тарелку, как будто он уже уехал!

– Мама, почему ты не дала мне поговорить с ним? Он просил позвать меня?

Агнес пристально посмотрела на дочь. Вполне естественно, что она разочарована, хотя ей никак не удавалось привыкнуть к романтизму Билли.

– Дорогая, он узнал мой голос и только сказал то, что хотел передать тебе. Думаю, он торопился. Было слышно, что у них там какая-то суматоха.

Билли рухнула на стул, ее лицо стало расстроенным и разочарованным.

– Тебе повезло, Билли, – сказала Агнес, скрывая нетерпение. – Ты замужем за военным и должна смириться с тем, что у него есть свои обязанности и долг, который надлежит выполнять. Подумай о тех женах, чьи мужья находятся за тысячи миль от них.

– Который час? – тревожно спросила Билли. – Давай включим радио и послушаем новости. Я точно знаю – случилось что-то страшное. – И вдруг взорвалась: – Ненавижу эту проклятую войну!

В ту ночь Мосс не пришел домой. Не появился и не позвонил он и на следующий вечер. Билли испытывала безумное, неодолимое желание поговорить с мужем. Прошло двое суток. Скучал ли он по ней? Неужели его дело важнее, чем она и их ребенок? Он даже не знал о ребенке.

На следующий день, как раз когда Билли предполагала, что ей придется провести еще один вечер без мужа, усталый Мосс появился на дорожке к дому. Его глаза покраснели от недосыпания и многих часов, проведенных в накуренном помещении. Форма, обычно безупречная, помялась. Рассеянно поцеловав Билли в губы, он отвел цеплявшиеся за него руки жены.

– Мне нужен душ, и еще я бы выпил холодного пива. У меня есть три часа, потом я должен вернуться. Два дня глаз не смыкал, и, нет, Билли, я не могу говорить с тобой об этом. Надо было остаться на базе, но я хотел повидать тебя. Я сейчас так устал, что едва ли достоин твоих забот. Будь добра, принеси мне пива.

Когда Билли поднялась по лестнице с подносом, на котором стояли бокал и узкая вазочка с одной-единственной розой, Мосс уже спал.

Он сказал, три часа; Мосс выглядел таким усталым, что просто сердце разрывалось. Осторожно – только бы не разбудить – Билли расшнуровала и сняла с него ботинки, потом стянула носки. В шкафу висела свежая форма, она отнесла ее вниз погладить. Хоть чем-нибудь заняться. Наклонилась к кровати поцеловать Мосса в щеку, надеясь на невозможное – что Мосс проснется и обнимет ее. Не проснулся, не обнял.

У лестницы она встретилась с матерью, которая держала в руках маленький будильник Биг Бен.

– Отнесу в вашу комнату и поставлю на туалетный столик, – пояснила Агнес. – Твои часики Мосса не разбудят, ему нужен громкий звон, как колокольчик у коровы.

Билли отвела взгляд, чтобы мать не заметила раздражения в ее глазах. Мосс ее муж, и она сама хочет все для него делать, без вмешательства Агнес. Ей решать, что готовить на обед, куда идти в воскресенье, в какой день менять простыни, открывать или не открывать окна, когда и как сказать Моссу о ребенке. Со времени своего замужества Билли все больше испытывала чувство беспомощности и собственной незначительности. Казалось, Агнес, более мудрая и опытная, отбирала у нее возможность сделать выбор или принять решение самостоятельно. Это постоянно мучило Билли. Просто чудо, что мать не рассказала Моссу о ребенке.

Билли рисовала в воображении тот момент, когда она объявит мужу о своей беременности. В кинофильмах жена всегда готовила небольшой ужин на двоих, а после милой трапезы устраивалась на коленях у мужа и робко сообщала ему это известие. Но мечтам не суждено осуществиться. Впервые за два дня Мосс оказался дома. Когда ей было говорить об этом? На ходу, когда у него останется лишь несколько минут для нее, прежде чем он снова умчится на свою базу? Это нечестно. Знать бы, что там происходит…

Когда свежевыглаженная форма Мосса была повешена на дверцу шкафа, а начищенные ботинки по-военному строго выстроились под нею, Билли взяла в гостиной утреннюю газету. Пробежала глазами колонки «Филадельфия Инквайрер». Все пестрело сообщениями о войне, но Билли не смогла найти что-либо, объясняющее отсутствие мужа. Это ей совершенно не нравилось. Скорее бы кончилась ужасная война, а люди зажили нормально.

От нечего делать она села на крыльце и стала разгадывать кроссворд, но сосредоточенные размышления постоянно прерывались мыслями о муже, лежавшем наверху в их постели.

Когда Мосс некоторое время спустя сбежал вниз по ступенькам, Билли дремала в кресле-качалке.

– Ах вот как ты проводишь время, лежебока! – пошутил он.

Мосс уже переоделся в свежую форму, побрился, его волосы еще блестели после душа.

– Я должен идти. Если удастся, позвоню тебе попозже. Не жди меня, ложись спать.

– Мосс, подожди! – взмолилась Билли, пускаясь вдогонку. – Нам так и не удалось поговорить. Мне так много нужно тебе сказать. Что происходит на базе? Почему ты не приходишь домой? Случилось что-нибудь плохое?

– Сейчас мне некогда разговаривать, милая. Адмирал меня выдерет, если я не вернусь вовремя. Будь умницей, я позвоню тебе попозже, если смогу. – Мосс крепко поцеловал ее и уехал. Билли смотрела ему вслед, чувствуя себя глупой, пристыженной и ужасно злясь. Он так и не узнал о малыше.

В зеркальце заднего обзора Мосс видел Билли, стоящую на тротуаре, и на мгновение ощутил укол совести, но потом мысли его перекинулись на события, происходившие на базе. Адмирал Маккартер и большие чины из Пентагона расспрашивали команду с западного побережья об успешной битве на море и в воздухе и о взятии Гуадалканала. Напрашивался вывод, что враг попытается вновь завладеть островом и снова установить стратегический контроль в южной части Тихого океана. Когда это случится, «Энтерпрайз» вновь встретится с неприятелем. События развивались стремительно, и Мосс не желал отставать.

Бедная Билли, подумал он. Может быть, завтра он выберет время и сводит ее в кино, а потом хорошо бы долго и неспешно любить ее в их спальне. Но не там хотел бы он сейчас проявить себя. Битва – вот к чему он стремится. Не хотелось думать о том, как они с Агнес использовали Билли в своих интересах. Она чудесная девочка и скоро станет матерью его ребенка.

* * *

Когда Мосс вернулся в дом на Элм-стрит, Агнес бросила на него лишь один взгляд и опустилась на жесткий кухонный стул. Она сообщила, что Билли пропалывает фасоль в огороде.

– Когда вы уезжаете?

– Послезавтра. Я добился назначения на «Энтерпрайз». Большой «Э». Он идет в Пирл на ремонт, там я его буду ждать, – ответил Мосс и понял, что Агнес нисколько не удивлена и не расстроена его новостями. Они для нее не стали неожиданными.

– Прежде чем вы пойдете к Билли, хочу напомнить… она хочет сама сказать вам о ребенке.

– Я не забуду. Вы ведь знаете, я не стал бы добиваться этого назначения, не убедившись, что она в положении. Теперь мне нужно позвонить отцу и рассказать ему обо всем, – задумчиво произнес Мосс. Позвонить папе и огорошить его дважды. Потрясение от известия о переводе на Тихоокеанский флот будет смягчено новостью о его первом внуке.

Билли почувствовала, что ее поднимают вверх сильные руки, а, обернувшись, оказалась лицом к лицу со своим мужем.

– Мосс! – радостное удивление, озарившее ее лицо, сменилось разочарованием, стоило ей заглянуть ему в глаза.

– Мама тебе сказала! – возмущенно воскликнула Билли. – Я сама хотела тебе рассказать.

Мосс крепко обнял ее, зарывшись лицом в ее волосы.

– Какая разница, кто мне сказал, маленькая мама. Не сердись и подари мне поцелуй. У меня просто нет слов, чтобы высказать, как я счастлив!

Разочарование Билли не устояло перед жарким поцелуем и теплыми объятиями. Какая разница, кто ему сказал, если он так счастлив и так любит ее.

Обнимая жену и вдыхая ее солнечный аромат, он напомнил себе, какой он негодяй. Но не настолько плох, чтобы испортить ей этот момент. Его собственная новость подождет до ужина, когда Агнес своим присутствием смягчит удар. Нежные объятия в постели сгладят острые края. Он, Мосс Коулмэн, наконец-то вырвался. Никто больше не будет им помыкать. Ни Сет, ни Агнес, ни даже Билли.

– Не могу дождаться, когда мы останемся вдвоем, – сказал Мосс, подлизываясь к жене. – В последнее время я был для тебя не очень хорошим мужем. – Она улыбнулась и хотела ущипнуть его за ногу, но Мосс оказался проворнее и увернулся. – Пойду под душ, помоги маме на кухне. Здесь как в парилке. Почему бы нам не поужинать на заднем крыльце?

– Ты бы хотел ужинать там? – Мосс кивнул. – Хорошо, пусть будет так. Мама, мы едим на заднем крыльце! Я там приберу и накрою на стол. Поторопись, Мосс. Подливка быстро остывает.

За ужином Агнес безостановочно болтала. Она ощущала беспокойство, но в то же время торжествовала. Словно дирижировала симфонией, которая была сыграна чисто, нота в ноту, взлетая к крещендо.

Мосс отложил вилку и откинулся на спинку стула.

– Вы должны дать рецепт этого пирога моей матери. – Как же все это нелегко. Лучше сказать прямо сейчас. Ну же, скажи. – Билли, – мягко проговорил он. – Сегодня я получил приказ о назначении. Я уезжаю послезавтра.

Вилка Билли заскрежетала по тарелке. Так она и знала, так и знала.

– Куда? Куда ты уезжаешь? – хрипло выкрикнула она.

– Пёрл-Харбор. Большой «Э» идет туда на ремонт, и я назначен пилотом. Именно этого я и хотел, Билли. Я должен быть там. Ты можешь меня понять?

Билли низко опустила голову. Мягкие белокурые пряди спрятали лицо.

– Даже зная о ребенке, ты все еще хочешь уехать?

– Да, но я не хочу думать, что ты здесь одна. Я все продумал и хочу, чтобы ты и твоя мама поехали в Остин. Все хлопоты, связанные с поездкой, я улажу. Вы будете жить там с моими родными, пока все не кончится, а я вернусь к тебе туда, домой.

– Поехать в Техас! – воскликнула Билли, и земля ушла у нее из-под ног. Она не хотела уезжать из Филадельфии, покидать все, что ей так мило. Она желала остаться здесь, родить тут своего ребенка, дождаться Мосса.

Мосс встретился глазами с Агнес.

– Наверное, мне не следовало говорить, что вы поедете вместе с Билли, не спросив сначала разрешения у вас?

Горькие слезы жгли глаза Билли. Он не спросил ее, не поинтересовался, хочет ли она ехать в Техас. Желание закричать оказалось столь сильным, что она закашлялась и потянулась за водой. Мосс мигом вскочил со стула и похлопал ее по спине. И снова взглянул на Агнес. Они пришли к соглашению. Все будет хорошо, Агнес все уладит.

– Тебе понравится в Техасе, милая, – сказал он. – Если захотите, вам отведут все правое крыло дома. Сегодня вечером я позвоню домой. Мне хочется, чтобы вы обе поговорили с моими родителями. Не расстраивайся, Билли, обещай мне. Было бы очень хорошо, если бы наш ребенок родился в Техасе, в моем доме. У тебя и твоей матери будет все, чего только душе угодно. Это большой дом, Билли. Ты увидишь – мои родные обрадуются тебе, если тебя это беспокоит. И обеспечат лучший уход за ребенком. Вы ни в чем не будете нуждаться.

– У меня есть все, что мне нужно, именно здесь и сейчас, – прошептала Билли, поднимая глаза на Мосса. – Пока у меня есть ты, мне ничего не надо.

– Знаю, милая, то же самое я могу сказать о себе. Тебе это известно. Но мне будет спокойнее, если я буду уверен, что о тебе и Агнес кто-то заботится. И я хочу, чтобы мой сын знал свои корни, свое наследство. Ты понимаешь?

«Сын, он сказал «сын», – подумала Билли. – А что если родится девочка? Наследство? Какое наследство? Ранчо, затерянное где-то в Техасе? Что она там будет делать? Доить коров и выращивать кукурузу? О чем говорит Мосс?»

Мосс понял причину ее замешательства и усмехнулся.

– Милая, думаю, ты и твоя мама кое-чего обо мне не знаете. – Он посмотрел на Агнес, вводя и ее в круг заинтересованных лиц. – Помните, я говорил, что мои родные владеют угодьями в Техасе? Да, это правда, но я не рассказал, насколько они обширны. Санбридж вовсе не захудалое ранчо, милая. Это империя, созданная моим отцом. Разумеется, она когда-нибудь будет принадлежать мне и нашему ребенку. И это не где-то у черта на куличках. Остин большой город, больше, чем Филадельфия, с хорошими школами и мощеными мостовыми, честное слово, – пошутил он, пытаясь разрядить обстановку. – У тебя будет своя собственная машина и все, что ты пожелаешь. Но самое главное, Билли, я буду знать, что о тебе заботятся.

Билли слушала так напряженно, что не заметила самодовольного выражения на лице матери, предположения которой так блестяще подтвердились.

– Скажи мне правду, Мосс. Ты подавал заявление с просьбой о переводе в другое место? Ты просил дать тебе новое назначение? Ты нажал на все педали и сделал все возможное, чтобы попасть на большой «Э», так ведь? А я-то думала, ты бросил эту затею после того, как мы поженились.

Правда. Как только тебя застанут со спущенными штанами, так сразу начинают требовать правду.

– Я с самого начала говорил тебе, что желаю вырваться отсюда. Идет война, и я хочу принять в ней участие. Я тебе не лгал, Билли. Никогда не лгал.

– Но это было до ребенка. А что теперь будет со мной и малышом?

– Ты поедешь в Санбридж. Ради меня и ребенка. Теперь ты тоже носишь фамилию Коулмэн, а значит, являешься членом семьи. У тебя будет все, что душе угодно, вот увидишь, милая.

– Мне ничего не надо, мне не нужен никто, кроме тебя! Агнес овладела ситуацией.

– Билли, мы едем в Остин, это решено. Мосс прав: так лучше для тебя и ребенка. Я буду с тобой, поэтому ты не почувствуешь себя одиноко среди чужих людей. И, я уверена, полюбишь родных Мосса, когда узнаешь их получше. – Санбридж. Он сказал, ранчо называется Санбридж. – Это хорошая мысль, Мосс. Билли должна жить со всей семьей в такое время. Как вы думаете, что мне делать с этим домом?

– Поручите заняться им хорошему агенту по недвижимости и ведите с ним дела путем переписки. А если не хотите лишнего беспокойства, отец все уладит.

Дело сделано. Агнес пребывала в радостном возбуждении, словно ребенок на Рождество. Продать дом, не возвращаться, даже когда ребенок родится. Санбридж станет и ее домом тоже. О такой удаче она даже мечтать не смела, но теперь все встало на свои места. Это великолепно, и со временем Билли тоже поймет, как это замечательно.

– Я вымою посуду. Почему бы вам не взять Билли на прогулку? Или проехать до парка. Сейчас для нее очень важно гулять.

– Отлично, – с преувеличенной живостью подхватил Мосс. Ну почему Билли не может его понять? Почему женщины так эмоциональны? Ему страшно не нравилось то, как он поступил с женой, но думать об этом Мосс себе не позволял. Он взял Билли под руку, и они спустились по ступенькам крыльца. Все будет хорошо. Он позаботится об этом.

Билли шла в ногу с мужем. Она была вынуждена согласиться с его решением. Бороться с ним – значило бы стать его врагом, может быть, потерять его, а этого Билли никогда не допустит. Если и возникло чувство, что ее предали, придется с ним смириться. Суть дела не изменится, если она станет дуться. Измениться может только отношение Мосса к ней. Проглотив слезы, Билли сердечно улыбнулась мужу.

* * *

Билли и Мосс вернулись домой к девяти часам. Пора было звонить в Техас. Агнес наблюдала, как Мосс переминался с ноги на ногу. Он нервничал, и Агнес вдруг осознала, что впервые видит его в таком состоянии. Обычно дерзкая вера в свои силы, граничившая с наглостью, помогала ему преодолевать все препятствия. Все, кроме того, которым, как выяснилось, являлся для него его отец.

Мосс прикрыл рукой микрофон телефонной трубки.

– Оператор никак не может дозвониться. Да еще разница во времени.

Когда громкий голос Сета Коулмэна загудел в трубке, Мосс отвел ее подальше от уха:

– Мосс! Сынок! Рад слышать твой голос. Недавно получил письмо от женщины, которая сообщает, что она твоя теща. Мы решили переждать, пока не услышим это от тебя самого. Что все это значит?

– Все верно, папа. – Мосс бросил взгляд на напряженно слушавшую их разговор Билли. Он надеялся, что папа не станет требовать объяснений, которые сын дать не мог. Черт, слишком долго он тянул с этим телефонным звонком. Надо было позвонить с базы, там он находился бы в относительном уединении.

– Почему ты совершил такую глупость? Война – неподходящее время для женитьбы. Мужчина всегда сможет устроиться. Столько женщин готовы пасть к твоим ногам, не требуя при этом, чтобы ты на них женился! – Последовала пауза, Сет осмысливал озарившую его идею.

– Что-то вроде этого, пап, – неловко проговорил Мосс, скосив глаза на Билли и гадая, многие ли из высказываний Сета она слышит.

– Какая она, эта девчушка, на которой ты женился?

– Высший сорт, пап. Помнишь того жеребенка, которого ты мне подарил, когда мне исполнилось десять лет, и как я любил его?

– Я помню, что ты загнал его до смерти, – проворчал Сет.

Мосс помрачнел. И почему Сет такой вредный? Он так любил ту лошадку. Ладно, выбросим это из головы.

– Билли и ее мать приедут в Остин. А сам я получил новое назначение на «Энтерпрайз». Уезжаю через тридцать шесть часов. Я еду, пап. Сейчас повсюду не хватает людей. Единственное, о чем я прошу тебя, это хорошенько позаботиться о моей жене и ее матери. Ты ведь приложишь все усилия, чтобы мой сын появился на свет как положено. – Молчание на другом конце провода не удивило Мосса. Отец станет долго пережевывать этот лакомый кусочек.

– Это третья глупость, которую ты сделал, с тех пор как отправился в Филадельфию. Если бы ты держал ширинку застегнутой, тебе не пришлось бы жениться.

– Я не хочу говорить об этом, пап. – Моссу удалось выдавить из себя улыбку, ради Билли. – У тебя появится внук, пап.

– Сейчас мне нужен мой собственный сын, а не внук! – взорвался Сет. – Ничего не предпринимай. Я позвоню тем, кто мне кое-чем обязан. Мне нужно всего двадцать четыре часа, и ты можешь забыть об отъезде.

– Пап, стоит тебе шевельнуть пальцем, и я тебе этого никогда не прощу. Я так хочу. Ничего не предпринимай, пусть все останется как есть. – Он ждал очередной паузы. Надо было убедиться, что папа слышал сказанное и продолжает слушать. – Билли тебе понравится. Подумай только, пап, ты станешь дедом. – Приманка. Забросить старику приманку и посмотреть, проглотит ли он ее.

В трубке послышалось хриплое покашливание. Мосс живо представлял себе, какие размышления и варианты выбора перебирает в уме отец. Малыш должен стать весомым доводом в этих размышлениях. Сет никогда не будет выступать против своего сына и внука.

– Что представляет из себя мать?

Мосс чуть не рассмеялся. Не мог же он сообщить отцу, что Агнес самая настоящая стерва.

– Совсем как ты, пап. Она тебе тоже понравится.

– Твоя мать хочет с тобой поговорить, – холодно обронил Сет. – Не клади потом трубку. Мы еще не закончили.

– Это точно. Ты ведь еще не согласился. – Мосс улыбнулся Билли и привлек ее к себе. Дело сделано. Старик не станет перебегать ему дорогу, если в перспективе предвидится наследник империи Коулмэнов.

– Мам, рад тебя слышать! Как твое здоровье?

Голос матери дрожал, в нем слышались слезы. Это его огорчило.

– Мы скучаем по тебе, сынок. Я так за тебя рада. Я уверена – Билли чудесная девушка, и мы полюбим ее, как любим тебя. Когда мы с нею познакомимся?

– Скоро, папа все объяснит. Билли и ее мать едут в Остин. Позаботься о них вместо меня, мам. Обещаешь?

– Обещаю, дорогой. Что это значит? Ты получил новое назначение? Я думала, отец все уладил…

– Уладил, мама. Но я решил иначе. – Прежде чем она успела засыпать его вопросами, он протянул трубку жене.

Испуганная Билли лихорадочно сглотнула.

– Миссис Коулмэн. Это Билли Эймс. То есть, я имела в виду Коулмэн. – Мосс усмехнулся, наблюдая за ее волнением. – Так приятно поговорить с вами. Надеюсь скоро познакомиться с вами и с мистером Коулмэном. Надеюсь, наш приезд в Остин не станет для вас обузой.

– Дорогое дитя, в любом случае он не будет обузой. Я очень рада. По правде говоря, мне не терпится взяться за приготовления к вашему приезду. Билли, я хочу, чтобы мы подружились, ради Мосса.

– Спасибо, миссис Коулмэн. Передаю трубку Моссу. Он хочет снова поговорить с отцом.

Мосс взял трубку. На этот раз голос отца звучал как-то иначе. Смирился ли он с его новым назначением? Ни в коем случае. Это из-за ребенка. Он, наверное, уже внес его в список акционеров компании «Эй энд Эм». На очереди стояли доля капитала и первый пони малыша. Сет всем этим займется.

– Присылай к нам свою семью, сынок. Мы позаботимся о них за тебя. Береги себя, сын. Ты форменный дурак. И сам знаешь это, так ведь?

– В учителях у меня сам черт. Я люблю тебя, пап.

– Я знаю, сынок. Задай им жару за всех нас. Связь оборвалась.

* * *

В Остине, штат Техас, Сет Коулмэн резко встал из-за своего огромного стола в библиотеке и подошел к длинному ряду окон, из которых открывался вид на сады Санбриджа и пологие холмы с загонами для скота. Он нарочно повернулся спиной к жене, чтобы та не видела, как он расстроился, потерпев поражение. Звонок Мосса оказался полнейшей неожиданностью, как гром среди ясного неба. Мальчик отправляется на войну, а неожиданная новость о внуке – условие сделки.

Джессика Коулмэн наблюдала за мужем, сочувственно заламывая руки. Любовь Сета к Моссу была всепоглощающей, а мысль о возможности потерять сына на войне приводила в ужас. Джессика тоже любила сына и боялась за него не меньше, но ее любовь была материнской – нежной, лишенной властности и деспотичности. Именно так Сет любил – или ненавидел, – и много лет назад ей пришлось смириться, научиться жить с этой ношей. А то, что Сет не любил или ненавидел, для него не существовало. Так не существовала она, Джессика.

– Ты обзавелась невесткой, Джесс, – сказал ей Сет. Он обернулся, чтобы взглянуть на нее, и по его лицу она поняла, что он примирился с решением Мосса. – А я обзавелся внуком.

* * *

Билли лежала рядом с мужем и смотрела, как он спит. Ей нужно запечатлеть в памяти его образ, чтобы, закрыв глаза, иногда вызывать его в своем воображении, воспроизводить каждую линию, каждую черту. Она хотела запомнить ощущение его рук на своем теле, когда он любит ее, медленно, самозабвенно. Сердце разрывалось при мысли о разлуке, но она не хотела, чтобы эта тяжесть обременяла его на войне.

Билли прижалась к Моссу, вбирая в себя его тепло, положив свою голову на его плечо. Невозможно не дотронуться до него, не провести ладонью по широкой груди, по плоскому животу. Она любила его, и, хотя бы на этот раз, он принадлежал ей.

Муж зашевелился, ощутив прикосновение, и поцеловал ее в лоб. Его руки сомкнулись вокруг нее, сжимая в объятиях, и он прошептал ее имя. Рука Билли скользнула ниже, бесстыдно возбуждая его, в то время как он перекатывался к ней. Хотя бы это возьмет она с собой в Техас.

 

Глава 7

Путешествие в Остин на поезде, длившееся целую неделю – с остановками, задержками, тряской и стуком колес, – стало настоящей пыткой для Билли. Тошнота, продолжавшаяся большую часть дня, настигла ее снова через час после отъезда Мосса. Ее тошнило с момента пробуждения утром и почти до вечера. Билли так ослабла и вымоталась, что почти всю дорогу лежала на нижней полке с ведерком, которое дал добрый проводник. Агнес суетилась первые два дня, но потом отступилась, после того как Билли закричала, чтобы ее оставили в покое и дали умереть в страданиях.

Агнес с некоторым облегчением отстранилась. Три раза в день она ела в роскошном вагоне-ресторане, где рассказывала всем, кто соглашался слушать, что она имеет отношение к семье Коулмэнов из Остина. Агнес ни в коем случае не считала это откровенной ложью, предоставляя слушателю самому сделать вывод, является ли она кровной родней Коулмэнам, или гадать, кто такие Коулмэны вообще. Эти приключения поглощали ее всю: путешествие казалось увертюрой перед началом действия. Мысль о Моссе Коулмэне ни разу не пришла ей на ум; с того момента, как лейтенант ступил на борт самолета, который унес его в Сан-Диего, а затем на Гавайи, он оказался забытым. Мосс Коулмэн свою миссию выполнил.

Экспресс с южного побережья Тихого океана прибыл в Остин утром 25 августа 1942 года. Билли держалась за руку матери и боролась с подкатывавшей к горлу горечью. Под глазами у нее пролегли синевато-красные тени. Ноги дрожали после ежедневного лежания на полке, спину ломило, отчего тошнота усиливалась. Молодая жена Мосса выглядела больной и измученной.

– Миссис Коулмэн? – К двум женщинам, излучая улыбку, подошел носильщик в белой куртке.

– Да, – ответила Агнес вместо Билли, которая устало опустилась на край вагонной полки.

– Следуйте, пожалуйста, за мной, миссис Коулмэн. Я провожу вас к встречающим. Они ждут на платформе. Если вы дадите мне квитанции, я получу ваш багаж и отнесу его к машине.

«Вне всякого сомнения, Коулмэны раздавали щедрые чаевые, – подумала Агнес, – этим и объясняется широкая улыбка носильщика». Она порылась в сумочке и достала багажные квитанции.

– Пошли, Билли. Нельзя заставлять людей ждать.

Носильщик проводил их в заднюю часть вагона и опустил лесенку, чтобы удобнее было спускаться. Голова шофера в фуражке и плечи, обтянутые форменной курткой, маячили позади седоволосой женщины и высокого широкоплечего мужчины, опиравшегося на трость. Они стояли в стороне от вокзальной толчеи.

Билли встретилась глазами со своим свекром и безошибочно поняла, о чем тот думал. Так вот на какой хилой, болезненной девице имел несчастье жениться его сын. Она повернулась к матери Мосса и увидела сочувствие и понимание в мягком взгляде серых глаз. Билли поймала себя на том, что ее влечет в распростертые объятия этой женщины.

– Тебе нездоровится, детка, – сказала Джессика Коулмэн. – Ты поедешь со мной. У Титы – это наша экономка – есть лечебные средства на все случаи жизни, в том числе и против тошноты по утрам. Через несколько дней ты будешь в полном порядке. – Даже не глядя на своего мужа она знала: он, должно быть, думает, что Мосс влип, как бык в канаву, когда надумал выбрать эту мертвенно-бледную девочку в матери наследников Коулмэнов.

Джессика обратилась к Агнес.

– Надеюсь, вам понравится Санбридж, миссис Эймс, – ровным голосом сказала она, и Билли уловила в нем мягкую протяжность, свойственную голосу Мосса.

– Почему бы тебе не посадить девочку в машину, Джесс? – предложил Сет. – Кажется, бедняжка в этом нуждается. Мы с миссис Эймс вскоре присоединимся к вам. Карлос, – обратился он к шоферу, – позаботься о багаже.

Сет держал Агнес под руку, пока они шли вслед за Джессикой и Билли.

– Вы не будете возражать, если Джесс и ваша дочь поедут прямо в Санбридж? Я собираюсь заехать в контору, а оттуда мы доедем до дому на служебной машине. – Сет не собирался ехать сорок миль рядом с мучающейся тошнотой будущей матерью, и, кроме того, предоставлялся удобный случай поближе познакомиться с Агнес.

– Я не возражаю. В обществе Билли сейчас не очень приятно находиться. Ребенок, вы знаете…

Сет выдавил из себя улыбку, а голубые глаза под густыми седыми бровями блеснули совсем как у Мосса. Агнес посматривала, ходил ли он с тростью ради форса или по необходимости. Этот высокий сильный человек, глаза которого, казалось, видят все, а слова утаивают половину того, что он думает, совсем не походил на инвалида. Агнес уже чувствовала себя с ним совершенно свободно, но инстинктивно понимала, что ее впечатление стало исключением из правил: большинство женщин, особенно таких молоденьких и неискушенных, как Билли, Сет Коулмэн, должно быть, смущал.

Ничто не ускользнуло от взора Агнес – начиная с шофера в униформе и кончая традиционной белой стетсоновской шляпой Сета, дорогим шелковым костюмом и накидкой от Стоун Мартен на Джессике. Когда багаж оказался погружен в шикарный черный «паккард», Агнес села на заднее сиденье рядом с Джессикой и Билли. Сет же – впереди с Карлосом.

– Джесс, Карлос высадит меня и миссис Эймс у конторы. Мне нужно кое-что подписать. Мы поедем на одной из служебных машин.

– Может быть, миссис Эймс устала и предпочла бы поехать прямо в Санбридж, – сказала Джессика, предоставляя Агнес возможность отклонить предложение Сета.

– Глупости! – заявил тот.

– Должна сказать, миссис Коулмэн, я прекрасно отдохнула ночью. Мне будет приятно сопровождать мистера Коулмэна в контору и приехать следом.

Джессика улыбнулась и кивнула.

– Ее зовут Джессика, а меня Сет, – проворчал ее супруг с переднего сиденья.

– А меня Агнес, – откликнулась она, копируя его тон. Помимо своей воли, Сет улыбнулся. Похоже, старушка не останется в долгу. Может быть, и дочка ее не столь безнадежна. Кто знает, может, за несколько лет она перестанет быть такой покладистой, поумнеет, станет больше похожа на свою мать. Он предвкушал удовольствие общения с Агнес. Сет сразу же решил, как решал многое, что Агнес ему нравится. Женщины в его семействе были слишком мягкими, слишком легко бросались в слезы. Агнес внесет приятное разнообразие.

* * *

Агнес думала, что Остин – приграничный город, как в вестернах, но, оказывается, глубоко заблуждалась. Они ехали по широким улицам с тротуарами, почти такими же просторными, как проезжая часть. Деловой и торговый центр, хоть и не такой грандиозный, как в Нью-Йорке, конечно, мог соперничать с филадельфийским. Длинный черный «паккард» остановился перед высоким зданием с фасадом, отделанным розовым итальянским мрамором. Над вращающимися медно-стеклянными дверями было выбито одно слово «Коулмэн». На Агнес это произвело большое впечатление, но она благоразумно промолчала, как будто привыкла иметь дело с людьми, владеющими своими собственными небоскребами. Вспомнив о Билли, она поинтересовалась:

– С тобой ведь все будет в порядке, не правда ли, дорогая? Думаю, я скоро подъеду.

Билли, сидевшая из-за яркого солнца и мягкого скольжения машины с закрытыми глазами, только кивнула. Ее бы обрадовало, если бы Агнес вышла и унесла с собой чрезмерно сильный запах своих духов «Табу».

– С Билли все будет в порядке, Агнес, – успокоила ее Джессика. – Мы поедем прямо домой, и я уложу ее в постель. Сет, почему бы тебе не пообедать с Агнес в ресторане? Все равно вы доберетесь до Санбриджа только после полудня.

– Я так и сделаю, – вежливо ответил Сет. И почему это Джесс думает, что человеку нужно плотно наедаться три раза в день, чтобы выжить? Он помнил времена, когда мог считать себя счастливчиком, если удавалось поесть три раза в день.

Билли спала все сорок миль до Санбриджа, а Джессика иногда похлопывала ее по руке. Ей хотелось прижать к себе юную невестку, но она боялась потревожить ее.

Билли Эймс Коулмэн, жена Мосса, ее сына, которая носит в себе его ребенка. Когда-то, очень давно, она сама была такой же яркой, полной надежд и юной, как Билли. Время и Сет все изменили.

Ее сердце наполнилось той горькой печалью, которую она обычно приберегала для ранних утренних часов, когда просыпалась в своей одинокой постели. В такие моменты тело имело право печалиться. Не слишком ли самонадеянно было с ее стороны просить в таком возрасте любви, нежности и хоть немного дружеского общения? Как хотелось ей определить тот момент, когда изменились отношения между ней и мужем. Скорее всего, это был день, когда родился Мосс. Она сделала то, что от нее требовалось, – подарила ему сына. Его первого сына, как он заявил, первого из многих сыновей! Потом родилась Амелия, и разочарование оказалось тем горше, чем скорее выяснилось: больше Джессика не сможет родить. Да, именно тогда рухнуло ее счастье, тогда Сет перестал приходить в ее спальню.

* * *

Джессика безумно любила своего жизнерадостного, костлявого Сета Коулмэна. Она всегда смеялась, когда он говорил, что именно такая утонченная, благородная леди, как она, и была ему нужна, чтобы воспитывать продолжателей рода Коулмэнов.

– Джесс, в тебе чувствуется порода, – любил повторять он, заключая ее в объятия. Сет знал, чего хочет – обладать ею. Секрета из своих желаний он не делал и рассказывал о них любому, кто готов был слушать. Она не могла устоять против красивого, напористого молодого человека, который в поте лица трудился на нефтеразработках, и еще два года после их женитьбы под ногтями у него оставалась грязь. Муж делился с ней своими мечтами: он хотел иметь самые большие угодья во всем Техасе, и Джессика знала – Сет добудет богатство из голой земли. Когда-то она думала, что он стремится к этому ради нее. Теперь она лучше разбиралась в жизни и понимала: он хотел богатства и успеха для себя, так же как хотел обладать утонченной, респектабельной женой. Она же с радостью отдала ему все, думая получить взамен любовь и нежность.

Джессика могла сделать гораздо лучшую партию, говорили ей родственники. Карл Боудри из Остинского банка хотел жениться на ней почти так же сильно, как Сет. Но в глазах Карла не было той отваги и дерзости, что светилась во взгляде Сета.

Пребывание в родительском доме не подготовило ее к жизни с Сетом Коулмэном. Ее отец был джентльменом, получившим классическое образование и небольшое фамильное состояние. А мать – настоящей леди. Большим богатством они не владели, но жили в достатке. Жизнь протекала самым приятным образом – полная сердечных отношений, доброты и любви – и оставалась очень простой: церковные ужины, пристойные званые обеды с хорошо воспитанными людьми, умеющими вести интеллигентную беседу, с хорошим вином, изысканно приготовленными блюдами, бесшумно движущимися слугами.

Джессика так и не привыкла к шумным сборищам, которые устраивал муж. Грубое виски, пиво бочонками и то, что Сет называл «провернуть дельце», ради чего он и затевал такие пирушки. В последние годы этот порядок изменился. Вместо грубого виски подавали шампанское, а деляги имели некоторое представление о манерах. Но подоплека оставалась неизменной – собирались все те же люди и по той же причине: деньги.

Лишь однажды попросила она Сета о том, что было для нее важно. Джессика хотела сохранить дом, полученный в наследство от родителей. Она могла бы поехать туда, спастись в доме своего детства вместе с детьми и показать им, что не все в жизни сосредоточено на личности одного человека и на богатстве. Но Сет отказал ей в этой просьбе, все у нее отобрав. Так же, как отобрал позже и детей.

Когда Джессика познакомилась со своим мужем, она была юной девушкой, вступающей в свет. Теперь она – пожилая дама, живущая в чудовищном доме, который ненавидит, с человеком, которого не волнует, жива она или мертва.

* * *

Джессика взяла Билли за руку, жалея, что не может дать ей силу, которой сама никогда не обладала.

– Ты должна быть сильной, Билли, – прошептала она. – Не выносливой, а сильной. Это разные вещи.

Перед поворотом на подъездную дорожку Джессика слегка встряхнула свою невестку.

– Проснись, Билли. Думаю, тебе интересно будет бросить первый взгляд на Санбридж.

Билли протерла глаза и глянула через ветровое стекло коулмэновского «паккарда» на окрестности. Они проезжали под высокой деревянной аркой, увенчанной названием «Санбридж». Вдалеке на целые мили тянулась белая ограда. Высокие дубы стояли вдоль извилистой подъездной дорожки, а по другую сторону простирались обширные зеленые лужайки с ритмично распыляющими влагу разбрызгивателями.

Расположенный на пологом склоне большой дом, обласканный солнцем, нежился под голубым техасским небом. Пока машина выезжала из-под сени тенистой аллеи, Билли подумала, что только здесь, в этом месте, называвшемся «Санбридж» – «Мост к солнцу», – солнце может казаться таким теплым и золотым.

Дом представлял собой трехэтажное строение из бледно-розового кирпича, с двумя пристройками-крыльями, тоже трехэтажными, отстоящими на несколько футов от основного здания. Розоватый цвет, цвет прерии, подчеркивался белыми колоннами, поддерживавшими крышу веранды, опоясывавшей фронтон громадного дома. Многоцветный витраж украшал огромную двустворчатую входную дверь. Такой же рисунок повторялся над каждым окном верхнего этажа. Фигурно подстриженные деревья и кусты мирта теснились у стен, а вокруг раскинулся прекрасный сад, полный роз, со шпалерами и статуями. Билли задохнулась от изумления.

– Мосс никогда не рассказывал мне о Санбридже. Он называл его просто «угодьями».

Джессика рассмеялась.

– Как это похоже на Мосса. Санбридж и есть угодья; они простираются на двести пятьдесят тысяч акров. Мы выращиваем тысячи голов чистопородного скота. Он содержится на дальних участках, а другие мелкие ранчо Сет отвел под разведение разных пород. Но это лишь небольшая часть владений Коулмэнов и их деловых интересов. Сет создал все это сам. – В голосе Джессики звучала гордость, но в глазах ее Билли заметила печаль.

– Название «Санбридж» так подходит к этому месту, – сказала Билли.

– Да. Когда Сет впервые увидел этот участок, то сказал, что у него возникло такое чувство, будто он может протянуть руку и дотронуться до солнца. Пойдем-ка в дом, Билли, там гораздо прохладнее. Потом наша экономка что-нибудь тебе приготовит. Я знаю, ты неважно себя чувствуешь, поэтому избавлю тебя от официального представления слугам.

У центрального портика Карлос открыл перед ними дверь и коснулся полей своей шляпы. Джессика дала ему указания насчет багажа. Неземная красота розового сада и женственное изящество вьющихся растений никак не соответствовали тому, что увидела Билли за тяжелыми дверями. Блестящий дубовый пол, массивные балки, поддерживающие потолок, толстые темные восточные ковры и мебель в рост человека, обтянутая кожей. Пока Джессика показывала ей комнаты нижнего этажа, Билли легко смогла представить себе, как громко звучат здесь мужские голоса, плавает в воздухе дым и слышится стук высоких каблуков ковбойских сапог. На стенах висели панорамные картины, на которых изображались дюжие загорелые ковбои за их мужскими занятиями: клеймением бычков, выездкой лошадей, объездом пастбищ. Казалось, женское влияние Джессики ограничивалось садом. Большой дом в Санбридже оставался владением Сета Коулмэна, и все детали обстановки подчеркивали этот факт.

– Пойдем наверх, Билли, – сказала Джессика. – Мы открыли второй этаж восточного крыла для тебя и Агнес, и, конечно, Мосс, когда вернется домой, тоже станет жить там. Надеюсь, тебе понравится, как я обставила твою комнату.

Здесь уже чувствовалась рука Джессики. Стены пастельных тонов, вазы со свежими цветами, мебель, не такая тяжеловесная, как внизу, а легкая, изящная. Спальня Билли казалась гораздо большей, чем весь нижний этаж дома на Элм-стрит. Стены обтянуты мягким светло-зеленым матовым шелком, тогда как для гардин и покрывала на кровати выбраны розовые и золотистые тона. Роскошный ковер с нежным зеленовато-бежевым рисунком заглушал шаги.

– Какой большой дом, – удивленно сказала Билли. – В шесть раз больше нашего дома в Филадельфии. Вы ведь не пытаетесь содержать его одна, не так ли?

– О, конечно, нет! Один только розовый сад поглотил бы все мои силы, – тихо засмеялась Джессика. – Есть Карлос, которого ты уже видела. Он водит машину, помогает по дому. Он женат на Тите, нашей кухарке, закупает провизию и выполняет другие ее поручения. Кроме Титы, есть еще две-три молоденьких мексиканки, которые приходят делать уборку и стирать. У нас работают и конюхи, и, конечно, Джулио, наш садовник. С тех пор как Амелия – сестра Мосса, ты знаешь, – уехала в Англию, мне недостает женского общества. А теперь, когда приехали ты и твоя мама, я просто в восторге. Я хочу, чтобы мы стали друзьями, Билли. Более того, мне бы хотелось, чтобы ты привыкла думать обо мне как о своей второй матери, если это возможно.

Билли была так тронута, что и сама не заметила, как преодолела робость и шагнула навстречу Джессике, сразу же оказавшись в ее объятиях.

– Мосс очень любит вас, – прошептала она, – и я знаю, что тоже полюблю.

Первые дни в Санбридже Билли почти не выходила из своей комнаты. Устойчивая кровать не совершила приписываемого ей чуда. Большую часть дня Билли продолжала мучиться на грани тошноты, а когда ее терзала рвота, она была слишком изнурена, чтобы покидать спальню. Джессика хлопотала и суетилась вокруг. Никогда прежде Билли не чувствовала себя более любимой, чем любила ее добросердечная седая свекровь, проводившая с нею часы напролет, лишь бы она, Билли, не чувствовала себя одиноко. Мать Мосса оказалась такой доброй, нежной и внимательной. В те дни Билли редко видела Агнес, навещавшую ее только утром и вечером, когда потчевала ее своими наблюдениями относительно Санбриджа. Агнес была очень занята, все свое время посвящая изучению подробностей быта и домашнего уклада Коулмэнов и истории их семьи.

Однажды утром, когда Билли сидела с Агнес за чашкой чая, дочь поделилась с матерью о том, как заботлива Джессика, как бережно к ней относится.

– Ну, еще бы, – спокойно констатировала Агнес, теребя неизменную нитку жемчуга. – Ведь ты все-таки дашь жизнь ее первому внуку.

Билли заморгала и пристально посмотрела на мать. Это же будет первый внук и для нее.

– О, я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Билли, и ты ошибаешься. Я очень рада будущему малышу и беспокоюсь о тебе. Просто… Ну, понимаешь, я гораздо моложе Джессики. Я еще не совсем привыкла к мысли, что стану бабушкой. Мне кажется, будто перед нами открывается совершенно новый мир, и полна решимости исследовать его. Ты ведь это понимаешь, правда, дорогая? Кроме того, мне не следует оставаться слишком эгоистичной. У меня всегда была такая замечательная дочка, а Джессике в этом отношении с Амелией не повезло. Ты никогда не причиняла мне тревог и неприятностей, а, насколько мне известно, сестра Мосса росла настоящей мегерой, непослушной и строптивой с рождения. Конечно, такая дочь не может быть наградой для матери.

– Но Джессика очень любит Амелию!

– Разумеется, любит – ведь Амелия ее дочь. Однако, как мне стало ясно, Амелия сбежала в Англию больше из-за каких-то подозрительных неурядиц, чем ради показного патриотизма. И потом, – добавила Агнес, понизив голос, – все мы знаем, какого сорта девушки идут в армию, так ведь?

– Амелия не сбежала в Англию, мама, ее туда направили, – сказала Билли. – Она вступила в женский армейский корпус здесь, в Техасе, а этот корпус очень нужен на войне. Надеюсь, ты никогда не обидишь Джессику, высказав такие недостойные предположения.

Агнес перебила ее, быстро сменив тему:

– Сет не заходил тебя проведать сегодня утром?

– Да, заходил, но не думаю, что я ему нравлюсь, мама.

– Не глупи и не вздумай враждовать с Сетом, Билли. Просто он очень властный человек, а таким мужчинам трудно проявлять нежные чувства.

В ответ Билли подняла брови.

– Ты узнала это от того же человека, который рассказал тебе об Амелии? Мне кажется странным, что ты защищаешь Сета и в то же время критически настроена к Джессике.

– Я не критикую, а просто наблюдаю. – Агнес поставила чашку и сливочник на поднос с завтраком для Билли и встала, разглаживая шелковое платье красновато-коричневого цвета.

– Это новое платье, мама?

– Да, тебе не кажется, что цвет мне очень идет? Как давно у меня не было таких красивых вещей, а дальше их станет еще больше. Скоро дом будет продан, поэтому я не боюсь немного потратить наши сбережения.

Билли, которая разбиралась в тканях и моде, сразу поняла, что пришлось потратить вовсе не немного денег, чтобы купить такое платье. Она взглянула на мать непредвзято. Агнес изменилась… казалась более изысканной и собранной. Может быть, оттого, что стала больше краситься? Или одно лишь пребывание в Санбридже сделало ее щеки румяными, а глаза – блестящими? Билли вздохнула. Наверное, она сама слишком эгоистична. Не замечала, как трудно приходилось матери в последние годы, когда она была вынуждена заботиться о них обеих. А теперь такие мирские заботы, как налоги и счета из бакалейного магазина, больше ее не тревожили.

– Ты прекрасно выглядишь, мама, – сказала Билли.

– Хотелось бы мне сказать то же самое о тебе, Билли. Ты так осунулась – неудивительно, что Сету не нравится навещать тебя! Когда же ты выберешься из постели и спустишься вниз? Техасское солнце чудесно, по крайней мере, оно поможет тебе избавиться от этой болезненной бледности. Беременность – это не хвороба, Билли!

– Я выберусь из постели, – непрошеные слезы навернулись на глаза. Теперь она так легко начинала плакать. И всегда чувствовала сонливость, когда ее не тошнило.

– О, ради Бога, не плачь. Я не хотела тебя расстраивать. – Агнес было шагнула к кровати, намереваясь обнять Билли, но вспомнила о своем шелковом платье. Одна-единственная слезинка может оставить пятно, которое потом не сведешь. – Просто я беспокоюсь о тебе. Может быть, ты сойдешь вниз и посидишь на веранде? Это же не повредит, как ты думаешь?

– Не знаю. – Билли откинулась на подушки. От выпитого чая ее мутило, она распознала угрожающие симптомы. Агнес тоже заметила зеленоватую бледность, разлившуюся по лицу дочери.

– Я буду внизу, Билли. Позови меня, если я тебе понадоблюсь, – бросила Агнес через плечо и торопливо вышла.

Билли не полегчало и в течение второй недели. Ей пришлось, хоть и с неохотой, подчиниться Сету. Он договорился об обследовании в больнице Остина. Доктор Адам Уорд стал личным врачом Билли. Это значило, как объяснил Сет, что им можно располагать при возникновении малейших проблем. Если головная боль продолжалась более одного-двух часов, уже следовало вызывать Адама. Это был приказ. Билли покорно кивнула. Позднее Агнес сказала дочери, что весь третий этаж больницы содержится за счет Коулмэнов, и именно там должен родиться ребенок. Продолжатель рода.

Доктор Уорд прописал Билли витамины, ежедневную диету и прогулки. Два раза в неделю полагались также инъекции витамина В, которые доктор собирался делать сам в Санбридже. То, что обремененный работой врач станет ездить за сорок миль от Остина, было для Билли первым осознанием власти Коулмэна. В Филадельфии доктор приходил на дом только в том случае, если пациент оказывался не в силах прийти к нему в кабинет.

Уже после первой инъекции витамина В Билли начала чувствовать себя лучше. Но все равно дни казались длинными и тоскливыми. В те послеполуденные часы, когда самочувствие Билли улучшалось, именно Джессика составляла ей компанию. Билли радовалась обществу свекрови и вниманию, с которым та к ней относилась. Ей нравилось слушать истории о детстве Мосса, а рассматривание альбомов с семейными фотографиями стало ее любимым времяпрепровождением. Однажды Джессика спросила, не хочет ли Билли посмотреть комнату Мосса.

Джессика отперла дверь комнаты на втором этаже в западном крыле дома.

– Здесь Мосс жил в детстве, – объяснила она. – Когда ему исполнилось семнадцать, он перебрался в ту комнату, что находится рядом с твоей. А потом он, конечно, уехал в колледж. – Билли переступила через порог и сразу же окунулась в жизнь Мосса. Школьные вымпелы покрывали всю стену над узкой кроватью. Книги, хоккейные клюшки, бейсбольные биты и прочее спортивное снаряжение заполняло углы. На шкафах и полках стояли спортивные кубки, а с потолка на тонких, почти невидимых проволочках свисали модели самолетов, кропотливо собранные Моссом.

– Пожалуй, я оставлю тебя здесь, Билли, а? Впервые чуть ли не за целую неделю я вижу улыбку на твоем лице, – сказала Джессика. – Если я понадоблюсь, найдешь меня в кухне с Титой. Мы будем составлять список покупок на следующую неделю. Когда все тут осмотришь, я покажу тебе кое-что еще.

Джессика тихо прикрыла дверь, улыбка сочувствия тронула ее губы. Бедная Билли, она так скучает по Моссу. Слишком короток период ухаживания, совсем мало времени, чтобы как следует узнать друг друга. А теперь ожидание ребенка.

Направляясь на кухню, она подумала о неодобрительном отношении Сета к невестке – «не из такой материи скроены Коулмэны». Но у Сета и этой милой девочки было то, что роднило их: любовь к Моссу. Джессике пришла в голову мысль, что, быть может, Сет неприязненно относился к Билли именно по этой причине – видел в девочке соперницу, посягнувшую на чувства сына. Ведь со дня рождения сына никто и ничто больше не существовало для Сета, в том числе она и бедняжка Амелия, всю жизнь пытавшаяся завоевать любовь отца. А когда ей это не удалось, Амелия стала предпринимать попытки обратить на себя его внимание. В этом крылась причина большинства ее дерзких поступков и непослушания. Казалось, все они, включая Мосса, думали, что самое важное – заслужить любовь Сета. Любовь, раздававшуюся так скупо.

Билли присела в изножье узкой кровати и погладила лежавший рядом зеленый шерстяной свитер. Она многого не знала о Моссе, даже не могла себе представить. Он для нее все еще оставался незнакомцем, печально осознала она: мужчина, вошедший в ее жизнь и завладевший ее сердцем. Вспоминалось, что у них никогда не оставалось времени для расспросов, для погружения в воспоминания. Имело значение только настоящее. А теперь она сидела здесь среди его вещей, в этой комнате, которая, казалось, сохраняется как святилище его юности. У нее возникло такое чувство, будто ее послали сюда, в Техас, чтобы сохранить вместе с остальным имуществом и заставить ждать возвращения хозяина, словно она была еще одной вещью, принадлежавшей Моссу. И ребенок будет ждать, как и она, пока на него не предъявят права.

* * *

Сет необычно долго выбирал костюм, переодеваясь к ужину. Как правило, он запускал руку в шкаф, и на что натыкались его пальцы, то и вынимал. Сегодня вечером у них гости. Гости, фыркнул он. Хилая жена Мосса и ее мамаша, которая запросто обставит двух барракуд. Сет извлек из шкафа сделанный на заказ замшевый пиджак серовато-коричневого цвета ценой в пятьсот долларов. К нему нашлась подходящая рубашка, и он даже наденет галстук. Одеться, принарядиться, немного покрасоваться… Агнес сразу же внесет его костюм в каталог и снабдит ценниками. Немногого добился бы он в жизни без умения разбираться в людях, а в Агнес он во многом узнавал себя. В ее глазах горел тот же жаркий огонь, который опалял когда-то его самого.

В большом зеркале Сет уловил свое отражение. Выглядел он отлично. В лучшей форме, чем неприметный клещ на коричневой собаке – воплощение успеха. Недавно журнал «Техасец» дал разворот о нем, отметив его низкое происхождение. Низкое, черт побери, усмехнулся Сет. Родившись в безнадежно бедной семье фермера-арендатора, он работал день напролет вместе с отцом и пятью братьями, отбирая у бесплодной земли скудные средства к существованию. По ночам жался на тощем матрасе, греясь в куче своих немытых братьев. Никогда не забыть ему той вони… Мать его вечно ходила с большим животом или производила еще одно живое существо в дополнение к и без того многочисленной ораве. Выражение полной безнадежности в ее глазах да вонь самогона в дыхании его отца с малолетства убедили его, что жизнь на земле, не принадлежащей тебе, никогда не даст хорошей еды и чистой постели.

* * *

Ему исполнилось двенадцать лет, когда, боясь большого мира, но еще больше – того, что сделает с ним жизнь в хижине арендатора, он обрубил все концы и бежал в лохмотьях, с шестьюдесятью центами в кармане, добытыми из треснувшего молочного кувшина. Бродяжничал год-другой, попрошайничая и подряжаясь на случайные работы. Из-за крупного телосложения и роста, а также из-за странного выражения мрачной сосредоточенности в глазах многие давали ему больше лет, чем было на самом деле. Так ему удалось наняться на нефтеразработки. Он работал, как раб, и обращались с ним, как с рабом, но в конце первого месяца у него было четырнадцать долларов восемьдесят пять центов – только это и имело значение. Он экономил, тратя деньги лишь на то, что требовалось для выживания: теплая куртка, крепкие сапоги и глупый старый мул, на котором можно ездить. К концу каждого года носок, хранившийся в его вещевом мешке, все больше разбухал от денег.

Ему было двадцать, когда он встретился со Скидом Донованом, старым нефтедобытчиком с правом аренды на выкачанную скважину, но без единого цента в кармане. В той старой дыре еще оставалась нефть, Сет буквально чуял ее. Всех вокруг черная жижа делала богатыми. Это был шанс, ставка в крупной игре, и он ухватился за этот шанс. Они стали партнерами.

Сет работал, как мул, обострялось его деловое чутье. Попытки компаний, пытавшихся перекупить у Скида арендное право, укрепляли его предположения, что в скважине еще много нефти. Ему приходилось бороться и держать ухо востро. Удача выбрала его, и скважина себя оправдала. Но пока он работал в поте лица, Скид пропивал свою половину прибыли. Через два года Сету это надоело, и он продал дело без ведома Скида, не ощутив при этом ни малейших угрызений совести. Черт побери, через каких-нибудь полгода Скид все равно спился бы до смерти, поэтому не имело значения, что подпись его он получил, когда старик ничего не соображал от дрянного виски. Мир принадлежит тем, кто умеет выжить…

Зеркало подсказывало Сету то, чего он не хотел видеть.

Он старел, как и его отец. Морщины и складки кожи на лице походили на те, что он так презирал в старике. Недолго думая, он поднял ногу в сапоге, и от удара зеркало рассыпалось на тысячу сверкающих кусочков.

В глубине души таилось предположение, что следовало бы послать старику и этим беспомощным слабакам-братьям немного денег. Но, черт возьми, если они хотят прозябать в нищете, кто он такой, чтобы останавливать их? Посылать им деньги – все равно что лить воду в бочку без дна. Все они слишком глупы. Он им ничего не должен. Сет даже не мог припомнить, называл ли его старик когда-нибудь иначе, кроме как «парень». А когда он сбежал, то не сомневался – это было облегчением для всей семьи: одним ртом меньше. И уж, конечно, они не стали его разыскивать.

Сет не хотел, чтобы Джессика знала всю правду. Как только он увидел ее, сразу же решил добиться ее руки. Она знала: происхождения он самого скромного, но Сет никогда не рассказывал ей, насколько низким оно было, – ни к чему женщине знать всю подноготную мужчины.

Да, он хотел заполучить Джесс. Хорошая семья, хорошая порода, не слишком много денег, но все это ничего, он собирался иметь их более чем достаточно. Бедная Джессика. Красивая, как картинка, и безумно влюбленная в него. Но слабая – никакой твердости, никакой жесткости, слишком чувствительная. Он ожидал выводка крепких сыновей, а взамен получил лишь никчемную дочь, из-за которой Джесс больше не могла иметь детей. Все-таки иногда справедливость не нарушалась. И, разумеется, она подарила ему Мосса. За такого прекрасного сына Сет должен быть благодарен Джессике. Он обеспечил своей жене беззаботную жизнь, жаловаться ей не на что.

Агнес Эймс – вот это женщина. Он восхищался ее выправкой и способностями. Сильная женщина и чертовски привлекательная. Хотелось бы ему сказать то же самое об этой жалкой девчушке, на которой женился Мосс. Билли следовало закалиться, если она хочет приноровиться к семье Коулмэнов. Он надеялся, что ошибается, но видел в своей невестке слишком многое от слабости Джессики. Слишком тоненькая и узкобедрая…

Да, он прошел долгий путь по самой короткой из дорог. Установил свои правила. Наследство, которое он оставит сыну и будущим внукам, стоило того. Его семья, его наследство.

Никакой вины, никаких угрызений совести. Когда ты побеждаешь, то должен побеждать всегда.

* * *

Сет Коулмэн самым патриархальным образом восседал во главе обеденного стола вишневого дерева. Густые седые волосы, только что причесанные, оттеняли лицо, покрытое загаром, в свете викторианского светильника в форме шара. Коричневато-серый пиджак в вестерновском стиле облегал широкие плечи. Он надел также шелковый жилет, относившийся к другой эпохе. Билли пыталась разглядеть в лице Сета что-нибудь от Мосса, но смогла узнать только ярко-голубые глаза; конечно, они были более старыми и мудрыми, но им недоставало теплоты и веселья, которые она видела в глазах мужа. Эти качества, решила Билли, Мосс унаследовал от своей матери.

– Что на ужин? – ворчливо спросил Сет своим своеобразным рокочущим голосом. – Я вовсе не хотел обидеть вас, дамы, – с улыбкой обратился он к Агнес, – но чертовски надеюсь, что у вас найдется, во что вонзить зубы проголодавшемуся мужчине.

– Ну, Сет, ты ведь знаешь, что доктор сказал о твоей диете. – В словах Джессики не было излишней серьезности, но в тоне голоса чувствовался ласковый укор. – Сегодня вечером у нас ростбиф и картофель. Это должно подойти любому мужчине, Сет, даже тебе.

– Черт бы побрал всех этих докторов. Я помню времена, когда мне хватало похлебки из ребрышек или кусочка жареного цыпленка. Вот еда для настоящего мужчины. Тита! Неси зверя, которого ты зажарила, и я очень надеюсь, в самой середине еще осталась кровь. Если кто-нибудь за этим столом деликатничает, может взять себе кусочки с краев.

Билли поняла, что «деликатничает» здесь именно она, и была полна решимости не думать о сочащейся кровью говядине, которой Сет отдавал предпочтение. Оставалось только надеяться, что ее не начнет мутить во время ужина. Она бросила взгляд через стол на Агнес, ища у той поддержки, но мать уже опустила ложку в густой кукурузный суп – еще одно любимое блюдо Сета. Билли поспешно отвела глаза от маслянистой пленки, подернувшей поверхность супа.

– Сегодня я водила Билли в прежнюю комнату Мосса, Сет, и в мастерскую, – сказала Джессика. Она с оптимизмом смотрела в будущее: может быть, если обмен мнениями и разговор Билли с Сетом будет происходить чаще, то и отношения между ними улучшатся. Ее метод так и не помог примирить Сета и Амелию, но у отца и дочери эмоции всегда перехлестывали через край.

Билли почувствовала на себе взгляд свекра.

– Что скажешь, девочка? Прямо что-то вроде выставки, а? – Когда речь заходила о Моссе, Сет неизменно оживлялся. – У парня есть голова на плечах. Припоминаю, как его пару раз дернуло током во время маленьких опытов с изобретениями, но это его не остановило, и он довел дело до конца.

– А что он пытался сделать? – невинным голоском спросила Билли. – Я знаю, он любит мастерить, но ничего не поняла из того, что увидела в его мастерской.

Лицо Сета приняло пренебрежительное выражение.

– Неудивительно. Ему еще и двенадцати не было, а он уже переделал насосную станцию, которую мы используем для орошения, – заявил Сет, для большей убедительности направив в сторону Билли вилку. – И мы до сих пор ею пользуемся. Этот парень исполняет все, что задумывает, иначе и быть не может. Коулмэн до мозга костей, а, как известно, яблочко от яблони недалеко падает. Он многому научился, а я всегда был готов его учить. Если бы не эта война, мой сын никогда не уехал бы из Санбриджа или из Техаса и не стал бы искать себе жену в других краях. Коулмэны, и семья Джессики тоже, уже чуть ли не сто лет живут в Техасе. В Техасе родились, в Техасе росли. Так же будет и с сыновьями Мосса, даже если его жена – янки из Пенсильвании. – Голос Сета уже громыхал, а глаза гневно пронизывали расстояние между ним и Билли, что совершенно ее ошарашило.

Джессика теребила край полотняной салфетки. Агнес сидела молча, строго выпрямившись и напряженно глядя на Билли, от всей души желая, чтобы дочь нашла в себе силы противостоять этому сварливому старику, пока он не сожрал ее. Когда плечи Билли понуро опустились в знак поражения, Агнес бросила на стол салфетку, как борец бросает свою шляпу на ринг. Сет оскорбил не только Билли, но и ее.

– Может быть, Коулмэны и живут в Техасе целый век, но задолго до того, как кто-то из них увидел своего первого индейца, моя семья уже сражалась в войне за Независимость! – рассвирепела Агнес. – Я вхожу в организацию Дочерей американской революции, как до меня входила моя мать, а прежде и ее мать! А раз вы открыто признаете, что кровь в вашем роду застоялась, мне кажется, Мосс проявил благоразумие, взяв жену на стороне.

В комнате воцарилась тишина. Даже круглолицая смуглая Тита перестала греметь тарелками в смежной кухне. Кроткие голубые глаза Джессики устремились на мужа в мольбе о семейном мире. Неожиданные звуки, подобные раскатам грома, заполнили столовую, отражаясь эхом от потолочных балок. Билли быстро вскинула глаза на Сета, который хохотал во все горло, откинув голову, с трясущимися плечами и животом. Вытерев глаза тыльной стороной ладони, он улыбнулся Агнес:

– Молодец, Эгги! Меня же предупреждали! У нас с тобой будет потрясающий внук!

Агнес восприняла это как комплимент и снова взяла в руки салфетку.

– Ешьте свой суп, Сет, и постарайтесь не подавиться, – сказала она, принимаясь за еду. Билли и Джессика потрясенно молчали. Джессика – потому что впервые слышала, как ее муж похвалил женщину, а Билли – потому что впервые видела, что мать кому-то позволила назвать себя «Эгги».

Когда подали кофе, черный и ароматный, как любил Сет, он преподнес им новость:

– Получил сегодня приглашение по почте, – как бы между прочим бросил он Джессике, высыпая третью ложку сахару в свою чашку. – Незадолго до Дня Благодарения мы полетим в Даллас; о дате еще договоримся. Барретты устраивают гулянку в честь Линдона Джонсона. Настоящее техасское домашнее барбекю. Такое и нам следовало бы устроить вместо того, чтобы позволять Барреттам пнуть нас. Линдон решил, что на флоте принесет больше пользы, чем в Вашингтоне. По крайней мере, так он говорит. На самом же деле он так поступает только потому, что считает, будто это пойдет ему на пользу как политику.

– Когда он принял такое решение? – озабоченно спросила Джессика. – Бедная Клодия, должно быть, она вне себя от беспокойства!

– Леди Бёрд все уладит, – отозвался Сет. – Она всегда все улаживает. Самым счастливым днем в жизни Линдона был тот день, когда эта женщина согласилась выйти за него замуж; иначе он до сих пор оставался бы ничтожным учителишкой где-нибудь в глуши. Она ему сказала, что он может горы свернуть, он и поверил. И когда она направила его в политику, он ухватился за эту идею так же естественно, как новорожденный теленок за мамкину титьку.

– Ну, знаешь, Сет, о Линдоне так говорить не стоит, он человек очень способный. Я слышала, ты сам заявлял об этом.

– Способных людей много, Джесс, и многие ничего не добиваются. Это происходит потому, что они подцепили не ту женщину. Мы отправляемся в пятницу, сразу после обеда.

Джессика, явно обеспокоенная, сплела пальцы рук на коленях.

– Сет, а нельзя ли мне поехать на поезде и встретиться с тобой там? Ты знаешь, как я ненавижу летать на самолете.

– Нет, нельзя тебе ехать на поезде. Кто будет управляться дома до пятницы? Полетишь со мной.

Джессика побледнела.

– А как же Билли и Агнес?

– Как они? – Сет сердито ткнул вилкой в лимонный пирог.

– Просто… просто я не думаю, что Билли стоит лететь, как ты считаешь? Надо подумать о ребенке и о ее самочувствии. Мы с Билли могли бы поехать на поезде вместе.

Сет отхлебнул обжигающий кофе.

– Ты когда-нибудь летала на самолете, девочка? – спросил он у Билли, которая смогла лишь кивнуть, бессильно откинувшись на спинку стула при воспоминании о том, как она на протяжении всего полета сидела зажмурившись. При одной мысли об этом ей становилось дурно.

– Ладно, может быть, Джесс и права. А как насчет тебя, Эгги? Тебе нравится летать?

– Нравится, – утвердительно ответила Агнес, не обращая внимания на изумление Билли. – Или, по крайней мере, знаю, что понравится. В Филадельфии мы обычно ездили на пикники на машинах, но мне хотелось бы попробовать полететь на самолете. Если верить Моссу, то каждый должен приобрести такой опыт.

– Ему только поверь. – Сет рассмеялся. – Конечно, мне не нравится, что Мосс без ума от фигур высшего пилотажа. Но безопасное путешествие может быть и приятным. А тебе следует хорошо отдохнуть, девочка, – приказал он Билли. – На этой гулянке семья должна выглядеть достойно, и ты тоже, неважно, тошнит тебя или нет. Линдон Джонсон многое сделал для нашей семьи благодаря своим связям в Вашингтоне, и мы должны выказать нашу признательность.

– С Билли все будет нормально, – успокоила его Агнес. – Билли, а почему бы тебе не сыграть на пианино несколько пьес для нас после ужина? С тех пор как мы уехали из Филадельфии, ты не садилась за инструмент.

– А я и не знала, что ты играешь, – вступила в разговор Джессика. – Как чудесно было бы снова услышать это старое пианино. У Амелии были кое-какие способности. Помнишь, Сет, как Амелия играла для наших друзей?

Ответа не последовало, и Джессика принялась торопливо рассказывать Агнес и Билли о больших приемах, которые устраивались некогда в Санбридже. Но внимание Агнес было направлено на Сета, откинувшегося в кресле и курившего толстую коричневую сигару. Она заметила, что, как только упоминалось имя Амелии, ее отец не вступал в беседу. Очевидно, он не разделял нежной привязанности Джессики к своей дочери. «Ребенок Билли, – с удовлетворением подумала она, – всегда останется на первом месте в доме Коулмэнов; ни Амелия, ни ее отпрыски не составят конкуренции».

Сет поудобнее устроился в потертом кожаном кресле, хмуро поглядывая на жену, хлопотливо открывавшую крышку большого фортепиано их дочки, стоявшего между высокими окнами с задернутыми гардинами. Только после того, как Агнес принесла ему большой бокал с коньяком, лицо его просветлело.

– Наверное, оно ужасно расстроено, – извинилась Джессика. – Не помню, когда на нем играли в последний раз.

Билли пробежалась пальцами по клавишам. Звук остался неплохим, но инструмент ничего особенного из себя не представлял. Скоро ее увлекла мелодия «Юморески» Дворжака. Сначала она играла несмело, нерешительно, потом пальцы вновь обрели силу и сноровку. Такт за тактом музыка звучала все громче и скоро заполнила комнату с высокими сводами проникновенно исполняемой мелодией.

На Джессику это произвело впечатление, она взглянула на Агнес, не скрывая приятного удивления.

– А я и не знала, что Билли такая хорошая пианистка, – прошептала Джессика.

Она посмотрела на Сета, ничуть не тронутого талантами их невестки. Талант, если он не служит мощи и процветанию Санбриджа, здесь не ценится. Когда Билли заиграла вальс из «Спящей красавицы» Чайковского, Сет еле слышно проворчал:

– Неужели эта девчушка не знает никакой музыки для салунов? Какие-нибудь добрые старые мелодии. – Потом уже громче: – Как насчет «Долины Ред-Ривер» или «Моей дорогой Клементины»? И почему это женщинам так нравятся похоронные марши?

Джессика пришла в замешательство. Агнес расстроилась. Но Билли услышала и сразу же переключилась на скачкообразный ритм «Долины Ред-Ривер», отчего на лице Сета появилась довольная улыбка. Он хотел музыки для салунов, так она ему даст такую музыку. «Клементина», «Жалоба ковбоя», «В сердце Техаса»… Скоро Сет отбивал ногами ритм и хлопал в ладоши. Теперь выражение лица Агнес стало рассерженным, а у Джессики – полным надежды. «Со временем, – думала она, – Сет сможет оценить нашу новую дочь».

Как раз в этот момент зазвонил телефон. После третьего звонка Тита сняла трубку в коридоре и быстро прибежала в столовую, объявляя издалека:

– Это сеньор Мосс!

Руки Билли застыли в воздухе, она вскочила на ноги. Но Сет опередил ее, хоть и не сразу выбрался из своего кресла, опершись на трость, чтобы сохранить равновесие. На мгновение их глаза встретились, и Билли первая отвела взгляд. Сет будет говорить со своим сыном раньше, чем она со своим мужем.

Агнес и Джессика последовали в холл вслед за Сетом и Билли, все собрались тесным кружком около телефона.

– Это ты, сынок? – рявкнул Сет в телефонную трубку. – Давно мы о тебе не слышали. Все еще в Сан-Диего?

– Как дела, пап? Ты хорошо обращаешься с моей девочкой? Без этих твоих штучек, а, пап?

В ответ раздалось неразборчивое ворчание:

– Когда, черт побери, ты приедешь домой? Еще не выбросил из головы все эти окаянные идеи насчет войны и славы?

– Я звоню, чтобы сообщить, что завтра в три ноль-ноль по калифорнийскому времени улетаю на Гавайи.

– Какого черта тебя туда несет? Если ты сражаешься за эту страну, то должен оставаться здесь, в Штатах! Тут у тебя жена и сын на подходе. Здесь тебе полагается быть. Я еще могу это уладить, ты знаешь. Почему ты не позволяешь мне взяться за это дело?

– Пап, я так хочу. Я назначен на «Энтерпрайз». А ты позаботься вместо меня о Билли и малыше. Я на тебя рассчитываю. Где Билли?

– Здесь. Послушай, сынок, я кое о чем хочу тебя спросить. Помнишь ту скважину, что мы пробурили в Вако? Говорят, она иссякает и пора ее продавать, пока мы не потеряли на ней деньги. Нутром чую: там еще полно нефти, и мы только-только добрались до нее. Святой Иисус, по всей округе сплошная нефть, и я не вижу причины, почему у нас ее не должно быть. Что ты думаешь насчет бурения еще одной скважины вдоль того же самого хребта? Ты там был перед тем, как тебе в голову пришла эта безумная идея записаться во флот, – так что ты думаешь?

Билли, сжав кулаки, стояла рядом и пыталась расслышать голос Мосса. Ее терзала обида. Почему Сет толкует о каких-то нефтяных скважинах и деньгах? Ей казалось, еще мгновение – и она лишится чувств, если немедленно не поговорит с Моссом. Билли глянула на Джессику, которая знаками призывала ее к терпению.

– Эти ученые задницы, геологи, говорили мне совсем другое, – пожаловался Сет. – Они утверждают, что наши южные насосы все вытянули, и мы черпаем со дна. Наклонная буровая вышка, говоришь? Знаешь, где пытались такую ставить?.. Да, я о нем слышал. Старатель из Оклахомы, так? – Снова пауза. – Черт побери, сынок, почему бы тебе не приехать домой? Снимай-ка свою кожаную куртку и приезжай туда, где твое истинное место. Самолеты на воде-то не летают, ты это знаешь. Этой стране нужна вся нефть, какую только можно добыть.

Сет слушал, что ему говорит Мосс, и морщины на его лице становились глубже от огорчения.

– Да, твоя мать здесь и Эгги тоже… да, она тоже здесь. – Не говоря ни слова, Сет протянул телефонную трубку Джессике, которая ограничилась несколькими ласковыми словами и отдала трубку Билли.

– Мосс! Дорогой, как ты там?

– Отлично. Как поживает моя девочка? Не позволяешь старику заставить тебя пожалеть, что вышла замуж за одного из Коулмэнов?

– Никогда, никогда я не пожалею. Ты все еще в Сан-Диего? Ты писал? Я не получала писем. А ты получал мои?

– Все до единого, дорогуша. Я не писал: был очень занят. Я отправляюсь на Гавайи вместе с моей эскадрильей. Здесь и Тэд Кингсли, едет со мной. Ты его помнишь, а? Высокий парень из Новой Англии.

– Как я могу забыть? Ведь я танцевала с ним на нашей свадьбе. Ты мне напишешь, когда приедешь на Гавайи? Я скучаю по тебе, Мосс. – Билли глянула на Сета, стоявшего рядом с Агнес и Джессикой. Она так много хотела сказать мужу, но как это сделать, если к каждому ее слову прислушиваются?

– Я тоже скучаю по тебе, Билли. Береги себя и ребенка. Слушайся свою маму, и все будет в порядке. Слышишь?

Она хотела спросить, действительно ли он скучает по ней.

– Мосс, как ты думаешь, когда мы снова будем вместе? Ты приедешь домой на Рождество?

– Вряд ли, душечка. Гавайи на другом конце света, не забывай об этом. Пиши мне, Билли. Мне нравится узнавать твои новости. Пиши обо всем, ладно?

– Ладно, Мосс!

– Да, Билли?

– Береги себя, пожалуйста. Я беспокоюсь.

– Не беспокойся. Я вернусь в целости и сохранности, как и уехал. А сейчас мне пора заканчивать разговор, милая. Сотня парней ждет в очереди. Заботься о себе. Я по тебе скучаю.

Билли глотала слезы, стараясь не обращать внимания на три пары наблюдавших за ней глаз. Как хотелось ей хоть на миг оказаться в одиночестве! Повернувшись спиной к остальным, она прошептала в трубку:

– Мосс, я люблю тебя.

– Я знаю, Билли. Щелчок.

Билли держала немую трубку возле уха, чувствуя, как она холодеет в ее руке.

– Ну, что он сказал? – спросил Сет.

– Он… он сказал, что скучает по мне.

– Нет, я имею в виду, сказал он что-нибудь важное? Когда он возвращается в Штаты?

Билли молча повернулась и стала подниматься по лестнице в свою комнату. Она хотела побыть наедине со своими мыслями о Моссе, а больше всего ей хотелось избежать настойчивых расспросов Сета.

 

Глава 8

Билли переполняла решимость сделать дом Мосса своим домом. Но ее многое озадачивало. Техас оказался так непохож на Филадельфию. Сет принимал в Санбридже своих друзей – предпринимателей и партнеров. Очень часто финансовые соглашения заключались прямо на крыльце. Снова и снова негромкие голоса обсуждали подробности сделки, которая затем скреплялась сердечным рукопожатием. И только потом контакты и соглашения переносились на бумагу – рука мужчины, протянутая в знак обещания, значила больше, чем его законная подпись.

По мере того как Билли все больше сосредоточивалась на зреющей в ней маленькой жизни, ее собственная жизнь становилась все более обращенной на самое себя. В ее теле быстро происходили изменения, которые сопровождались новым приливом дурноты. Груди стали полными и болезненно чувствительными, движения казались неуклюжими, а в зеркале она замечала, что живот начинает торчать вперед, приподнимая подол платья. Агнес решила, что пришла пора обзавестись юбками и рубашками для беременных. Билли часто скучала по всему, что было так привычно в Филадельфии. Как приятно было пойти за покупками с подругой или просто прогуляться по городу и посмотреть на витрины. Приходилось напоминать себе, что все ее друзья в колледже, а ближайшие магазины с витринами находились за сорок миль, в Остине.

Когда во время ужина заходила речь о беременности Билли, Сет настойчиво говорил о будущем малыше как о мальчике, и по его тону становилось ясно, что на меньшее он не согласен. Джессика мягко внушала невестке:

– Билли, не стоит спорить с Сетом. Я за ним замужем уже почти тридцать лет и знаю, о чем говорю. – Билли понимала, как сочувствует ей свекровь во время таких бесед, и это служило утешением. Кроме того, если ребенок родится, то, независимо от его пола, назад его не отошлют. Лишь бы он был здоров, остальное не имеет значения.

Билли обнаружила, что молчаливая антипатия Агнес к Джессике расстраивает ее: казалось, мать предпочитает сопровождать Сета в его поездках по ранчо, сидеть с ним в кабинете, слушая по радио новости. В то время как Билли и Джессика читали письма Мосса, Агнес изучала доклады о перспективах последних вложений Сета в электронную промышленность. Они хорошо ладили друг с другом, эти двое, находя полное взаимопонимание. Каким бы сварливым и придирчивым ни был Сет, но в Агнес он нашел равного себе партнера и уважал ее за это.

Билли словно впервые видела свою мать. Агнес больше не выглядела матроной средних лет. Она по-новому зачесывала волосы наверх, носила модные платья и элегантные туфли (вместо прочных и практичных, которые всегда покупала в Филадельфии) и оказалась очень привлекательной женщиной. Даже некоторые партнеры Сета, приходившие к ним в дом, попадали под обаяние янки-родственницы Коулмэнов, и ее несколько раз приглашали на ужины.

Почти с самого начала Агнес поставила Сета перед фактом. Дала ему понять, что в качестве матери Билли держит под контролем и дочь, и ребенка, которого та вынашивает. Сыновья уезжают из дома, дочери остаются и повинуются. Сет должен был понять, что если в Санбридже что-то не заладится, Агнес заберет дочь и вернется в Филадельфию. «Ей бы следовало родиться мужчиной», – невольно подумывал Сет.

В последний день сентября, когда Билли и Джессика сидели среди розовых кустов и пили охлажденный фруктовый пунш, к ним подбежала Тита, неуклюже переваливаясь с боку на бок и размахивая письмом авиапочты. Джессика тревожно схватилась рукой за горло, Билли заторопилась к ней, одновременно выхватив у Титы письмо.

– Все в порядке, Джессика. Это из Англии. – Она протянула письмо свекрови и села напротив, чувствуя такое же облегчение, какое отражалось на лице Джессики.

– Это от Амелии! Я беспокоилась о ней. Кажется, в последний раз я получила от нее весточку как раз перед твоим приездом в Санбридж. – Джессика быстро пробежала письмо глазами. Лицо ее смягчилось и осветилось сиянием материнской любви. – Амелия вышла замуж! За летчика Королевских воздушных сил. И у нее есть маленький пасынок. Замечательно, правда? – Тень омрачила ее взор. – Мне хотелось устроить ей свадьбу, но, думаю, ничего не получится. Ведь она в Англии, и к тому же идет война. Но все равно я за нее очень счастлива.

– У них уже настоящая семья, – сказала Билли.

– Амелия заслуживает счастья, – продолжала Джессика. – В ней столько нерастраченной любви. Она будет прекрасной матерью. Теперь и сын, и дочь у меня обзавелись семьями, а мы не присутствовали ни на одной из свадеб.

* * *

Мосс Коулмэн стоял у защитного вала форта Камехамеха и смотрел вниз на Пёрл-Харбор и на ту, которую любил. Ее длина составляла 827 футов, ширина 114, а вес – 20 ООО тонн без вооружения. Его любимая была и военным судном, и авианосцем – корабль военно-морского флота США «Энтерпрайз». Четыре огромных бронзовых винта, приводимых в движение паровыми турбинами, придавали кораблю скорость более тридцати узлов. Позади винтов располагался один-единственный руль величиной с боковую стену амбара, который повиновался малейшему прикосновению к рулевому колесу, что обеспечивало завидную маневренность.

Любовно окидывая взором всю ее, от надстроек до днища, он знал, что главное в ней – это летная палуба, протянувшаяся от носа к корме. Огромное пространство палубы прерывалось лишь островками управления кораблем по правому борту. На носу находились катапульты для запуска самолетов, а ближе к корме и посередине располагались мощные подъемники, извлекавшие самолеты из громадного ангара на нижней палубе. Там размещалось свыше восьмидесяти машин – коренастые крепыши Ф4-«Уайлдкэт» с обрезанными под прямым углом кончиками крыльев.

Мосс дрожал от нетерпения. Сегодня, 16 октября 1942 года, его леди получила нового хозяина, капитана Осборна Б. Хардинсона. Полным ходом шли приготовления к церемонии знакомства капитана с кораблем. В течение месяца со времени прибытия на «Энтерпрайз» Мосс занимался тренировочными полетами и физической подготовкой. Он был готов, как и его леди, сцепиться с врагом. Слух его теперь настроен на гул мотора и подъем крыла. Менее чем через час он отрапортует о своей готовности. Через несколько часов будут отданы швартовы, и леди выйдет в узкий канал навстречу голубому Тихому океану мимо Госпитал Пойнт и форта Камехамеха. И когда Даймонд-Хед скроется за горизонтом, это будет значить, что судно повернуло носом к Соломоновым островам. Японские войска на Гуадалканале наседали на морские заслоны, защищавшие Хендерсон-Филд.

* * *

Неделю спустя Мосс и Тэд Кингсли стояли без головных уборов на кормовой летной палубе, не отрывая глаз от контр-адмирала Томаса Кинкейда, который инспектировал палубы плавучего летного поля. Этим утром на рассвете к ним присоединились корабли поддержки и танкер «Сабина». Несколько часов тому назад к отряду особого назначения подошел и авианосец «Хорнет».

– Инструктаж Кинкейда был полон откровений, – сказал Тэд, выдыхая клуб дыма, немедленно подхваченный порывом ветра.

Мосс согласился.

– Доверь ему тактику, а мы завершим остальное. Некоторые парни беспокоятся, что он так нафантазирует со своими перемещениями, что мы не сможем найти корабль, пока не кончится горючее на обратном пути. Но только не я, я найду эту красотку, даже если она опустится на шесть саженей под воду.

Тэд сдержанно рассмеялся. Иногда бравада Мосса его беспокоила. Легко вот так хорохориться.

– Ты лишь следуй указаниям, Коулмэн, и большой «Э» будет нас ждать. Помни о цели.

Мосс сменил тему разговора:

– Мы должны остановить японцев, чтобы они не взяли Хендерсон-Филд. Это важное звено на трассе США – Австралия. А основные военно-морские силы японцев после Мидуэя находятся в море: четыре авианосца, восемь тяжелых линкоров, два легких и двадцать восемь миноносцев. Это масса целей, и я намерен порезвиться!

– Нам нужно защищать свою собственную цель, не забывай. «Саратога», «Уасп», теперь мы и «Хорнет». А «Вашингтон» будет выглядеть могучим на фоне этих объектов. Кинкейд беспокоится, что у нас не хватает людей, и, быть может, он прав. – Тэд считал, что именно кажущаяся излишняя самонадеянность Мосса и являлась той чертой характера, которая мешала ему получить звание старшего лейтенанта. Командование беспокоилось, как бы он не стал рисковать понапрасну людьми и техникой.

По громкоговорителю прозвучало объявление:

– Всем летчикам собраться в кают-компании. Всем летчикам собраться в кают-компании.

– Это на инструктаж Кроммелина, – сказал Мосс. В его голосе звучала гордость за их с Тэдом инструктора по полетам. Его боевой послужной список был безупречен; тренируя летчиков авианосца «Энтерпрайз», он сумел внушить им доверие к машинам.

Тэд и Мосс сели рядом среди других летчиков. Все были одеты в рубашки цвета хаки с отложными воротниками. На столах, покрытых зелеными скатертями, стояли наполненные до краев кружки с кофе, сигаретный дым сизыми облаками поднимался к потолку.

– Все вы прошли интенсивную подготовку, – начал Кроммелин. – Вы знаете, как бросать бомбы и поражать цель, именно этого, черт побери, я от вас и жду. Наши моряки выдержали долгую, изнурительную битву за Гуадалканал и теперь надеются на вас. Нет места для пустяков, нет оправдания промахам. Если вы не можете справиться с этим делом, то лучше бы вам оставаться в Штатах и предоставить все людям, которые смогут сделать это – погнать и раздавить япошек. – Последовала долгая пауза. – Теперь я хочу, чтобы вы передохнули, написали письма, перекусили и попили кофе. Утром, надеюсь, вы сотрете этих сукиных сынов с лица земли.

Оживленные мужские голоса еще звучали в ушах Мосса, когда он писал жене.

Дорогая Билли.

События развиваются быстро, и я захотел написать тебе. Знаю, я не частый гость в отделе отправки писем, милая, но это не значит, что я не думаю о тебе и нашем ребенке. Я так неожиданно уехал в Сан-Диего, что у нас даже не осталось времени поиграть в будущих родителей. Мы даже не обсудили, как назвать нашего сына. Фамильное имя в семье мамы – Райли, и я был бы рад, если бы его так назвали. Предвижу возражения со стороны папы, но ты твердо стой на своем, ладно?

Я скучаю по тебе, милая. Больше, чем ты думаешь. Но я знаю, что делаю то, что должен делать, и в этом есть утешение. Ты так молода, Билли, дорогая, а я поступил так эгоистично, отправляя тебя в Санбридж, особенно в такое время, когда тебе, может быть, хочется пожить в привычной обстановке, с друзьями, которых ты знала всю жизнь. Санбридж – моя жизнь, Билли, там хорошо, а для тебя и нашего ребенка я хочу только добра.

Думаю, бывают времена, подобные нынешним, когда мужчина подводит итог: кто он есть и что смог совершить. Милая женушка, если мне есть чем гордиться и за что сражаться, так это за тебя. С самого начала твои доверие и вера сделали меня лучше. Я вернусь к тебе, Билли, обязательно вернусь.

Мосс.

* * *

В предрассветный час 26 октября, когда морякам, еще протирающим глаза со сна, подавали завтрак в первую смену, из штаба командующего южной группировкой Тихоокеанских вооруженных сил поступило сообщение в присущем адмиралу Биллу Халси лаконичном стиле:

«Атака. Повтор. Атака».

Мосс стоял со шлемофоном и летными очками в руке, ожидая сигнала для своей эскадрильи. Его кожаная куртка распахнулась навстречу утреннему ветерку. Тэд Кингсли протиснулся поближе и крепко пожал руку Мосса. Наступил момент для прощания. Тэд точно знал, что Мосс тепло и по-дружески относится к нему, но он не любил первым открыто проявлять такие чувства.

– Эй, парень, не слишком-то гоняйся за этими мясными фрикадельками, – сказал он, указывая на японские флажки, которые прикреплялись к фюзеляжу самолета в соответствии с числом сбитых машин противника. Он с чувством хлопнул друга по плечу. – Увидимся снова в кают-компании при подведении итогов, ты, техасский негодяй.

– Я буду здесь, янки-дурачок. И ты тоже постарайся вернуться. – Мосс мимолетно улыбнулся. – А вот и мой самолет. – Высвобождая руку из ладони Тэда, он неожиданно обернулся и рассмеялся, перекрикивая гул моторов: – Эй, Тэд, я тебе говорил, какое имя выбрал своему сыну? Райли! Райли Мосс Коулмэн! – И снова повернулся навстречу «Техасскому рейнджеру», переключаясь с иллюзорной мысли о своем не родившемся еще ребенке на предстоящее дело.

Поле битвы было выбрано: тысяча квадратных миль Тихого океана лежала внизу к северу от островов Санта-Круз. Море оставалось спокойным, если не считать никогда не прекращающейся ряби. Выше, на высоте, примерно, 1500 футов плыли золотисто-белые облака. Так как большой «Э» будет двигаться на запад, самолеты-разведчики станут возвращаться для заправки. Снова и снова будут они садиться и взлетать в непрестанном поиске, пока не встретятся с врагом.

С палубы корабля Тэд видел, как «Техасский рейнджер» катапультировался в небо; колеса шасси оторвались от палубы раньше, чем он достиг края. Тэда приятно удивило замечание Мосса о малыше. Друг редко проявлял сентиментальность, но, черт побери, когда парень отправляется в свой первый боевой полет, что еще может прийти ему на ум, кроме мысли о том, что он оставляет позади себя? Он молился, чтобы Мосс вернулся и увидел маленького Райли Коулмэна. Тэд запустил пятерню в свои светлые волосы и усмехнулся. Мосс даже его заставил поверить, будто родится мальчик.

Четвертая морская боевая эскадрилья поднялась в воздух, сделала широкий круг над авианосцем и взяла курс на север. Восемь пар крыльев блестели под утренним солнышком. Мосс летел по правому борту от своего командира, старшего лейтенанта Джимми Мак-Вея, держась ближе к хвосту треугольного построения. Они расположились в порядке режима поиска, обшаривая глазами море и небо, отыскивая врага.

Когда оставалось лишь десять минут полетного времени, в наушниках заскрежетало:

– Боевая готовность по солнцу, двенадцать градусов!

Мосс, сощурившись, глянул вверх и впервые увидел неприятеля. Яркий солнечный свет на высоте четырнадцати тысяч футов заливал пилотскую кабину, но не мог растопить своим теплом ледяной ком в животе. Опытный глаз отметил уровень горючего на приборе. Резкое увеличение скорости и маневры, требующие расхода горючего, могли привести к такой неожиданности, как невозможность возвращения. Мосс почувствовал, как зубы сами собой закусили нижнюю губу.

Нападение последовало сзади – разящее, как стрела, и такое же смертоносное. В наушниках слышались проклятия, которые бормотал кто-то из летчиков, угрюмые, решительные лица виднелись сквозь стекла кабин. По американским самолетам ударил пулеметный огонь, а они не могли ответить тем же, пока не развернутся для атаки. Мак-Вей радировал в штаб об их местонахождении. В ответ последовало сообщение с указанием преследовать и атаковать, а цель – японские авианосцы. Было известно, что в этом районе их должно находиться два. Мосс снова взглянул на показатели уровня горючего.

– Меняем строй, – донесся голос Мак-Вея. – Снижаемся по спирали и заходим сзади. – Такому маневру эскадрилья не особенно доверяла. Он и не сработал – японские самолеты все еще висели у них на хвосте.

Один за другим истребители эскадрильи пошли по спирали вниз и опустились до уровня 11 000 футов. Маневр не вышел – враг все так же висел на хвосте. Муни, пилот второго борта, нарушил молчание в эфире:

– Четвертая эскадрилья, два японца висят сзади, повторяю. Всего девять самолетов противника.

– Коулмэн, Мак-Гвир, пикируйте и возьмите их. Эскадрилье приготовиться – вперед! – скомандовал Мак-Вей.

Две машины, а приказ один. Коулмэн и Мак-Гвир немного поотстали, сбросив скорость, позволяя остальным двум самолетам эскадрильи умчаться вперед. Выполнив поворот с креном в сорок градусов, они снова набрали высоту, чтобы обнаружить неприятеля. Японский самолет летел к ним под углом в сорок градусов, заходя сверху. Мосс видел, что Мак-Гвир поменял направление и двигался на восток. Вражеские машины устремились за ним, увеличивая скорость и теряя высоту. Мак-Гвир стал подсадной уткой. Длинная трассирующая очередь из пулемета – и его самолет загорелся. Мосс ждал признаков катапультирования, готовясь прикрыть товарища, молясь о том, чтобы увидеть белое шелковое облачко парашюта. Но в небе остался лишь дымный след.

Мосс сжал зубы, не давая подняться тошноте, скрутившей кишки. Рычаг управления он держал так, словно это была нить жизни, пальцы поглаживали спусковой крючок. Он буквально чуял врагов, идущих по его следу, жаждущих убийства, частичкой сознания еще следуя за двумя другими самолетами эскадрильи. Пошлет ли Мак-Вей истребитель, чтобы запутать след? Мосс инстинктивно уводил преследователей на север, подальше от американской территории. Он бросил беглый взгляд на показатель уровня горючего. Сейчас или никогда.

Враг спикировал на него, сокращая дистанцию, оказываясь в пределах досягаемости для поражения. Мосс подал назад, надеясь, что они пролетят вперед. Когда японские истребители промчались мимо, он сосредоточился, пристроился им в хвост и выстрелил. Мосс почувствовал вибрацию кабины из-за выстрелов своих пулеметов, заметил, как задрожали стрелки приборов на приборной доске. Лишь увидев, что оба самолета противника падают, охваченные пламенем, словно бумажные фонарики, устремившиеся к морю, он понял, что сидел с зажмуренными глазами.

Сделав широкий круг, чтобы определить местонахождение «Энтерпрайза», Мосс отправился на заправку.

Позднее, гораздо позднее, после долгих часов битвы между кораблями и самолетами, после того, как японский флот отступил, оставив нетронутыми военно-морские базы и Гуадалканал, Мосс получил подтверждение, что им сбиты два вражеских самолета, но на свой счет он отнес только один. Второй по праву принадлежал лейтенанту Мак-Гвиру.

* * *

Третьего ноября на барбекю у Барреттов на их ранчо недалеко от Далласа Линдон Бейнс Джонсон по секрету рассказал Сету, что «Энтерпрайз» принял участие в сражении. Сейчас он находился в тропическом порту Ноумея на Новой Каледонии. Корабль был поврежден и нуждался в срочном ремонте. Списка раненых и погибших еще не поступало.

Сет решил не распространяться об этой новости. Не хватало еще, чтобы Джессика разволновалась или хилая девчушка из Филадельфии впала в истерику и подвергла опасности единственный шанс на продолжение рода Коулмэнов. Именно Агнес взяла дело в свои руки, когда Сет наконец доверился ей. Она заметила, что веселье действовало ему на нервы и что он предпочел бы дожидаться известий в Санбридже, хладнокровно заявив, что получил важное известие по телефону. Сету было необходимо немедленно вернуться домой. Благодарный и довольный, Сет, искренне радовавшийся обществу Агнес, попросил ее поехать вместе с ним; они сели в его личный самолет и отбыли в Остин.

Джессика и Билли вернулись в Санбридж на следующей неделе в четверг. Они понимали: Сета что-то сильно тревожит. Он заявил, что это касается бизнеса, и ради спокойствия Билли жена не стала выспрашивать истинную причину, хотя чувствовала – это связано с Моссом. Когда они остались наедине, Сет развеял ее опасения, или хотя бы попытался развеять, объяснив ей, что истощилась та проклятая скважина. И снова она не поверила мужу, но тридцать лет супружеской жизни научили Джессику не противоречить ему и не испытывать его терпение. Она наблюдала, как Сет мерил шагами комнату или ездил на старой Несси, пока та чуть не падала от изнеможения. День за днем она молчаливо страдала, молясь за своего сына и беспокоясь о муже. Головная боль вынудила Джессику оставаться в своей комнате, и она неохотно доверила ведение домашнего хозяйства энергичной Агнес. Обстановка становилась все более напряженной: Мосс на войне, Амелия вышла замуж, Билли беременна, а Агнес неуклонно сближается с Сетом. К тому же Джессика знала, что и ее здоровье не в порядке, но никому об этом не говорила. Сет терпеть не мог «дамских недомоганий», как он выражался.

Три недели спустя, когда от Мосса пришло два письма, наступило облегчение. Одно письмо адресовалось Билли. Он писал, что хотел бы, чтобы малыша назвали Райли, именем семьи Джессики. Второе было написано после битвы за Гуадалканал. С ним все в порядке. Для Билли он сделал лишь небольшую приписку на полстранички. Остальные девять страниц небрежных каракулей предназначались Сету. Мосс рассказывал, как он сбил свой первый самолет, но большая часть письма была посвящена описанию действий Тэда Кингсли, который обнаружил незащищенный японский авианосец и вдвоем со своим напарником пустил его ко дну.

– Кто, черт побери, этот Кингсли, – проворчал Сет. – Похоже, они с Моссом близкие друзья, если хотите знать мое мнение. Если бы Мосс нашел этот японский корабль, ему никто не потребовался бы в помощь, чтобы потопить его. И что это еще за «фрикаделька»?

На следующей неделе в Санбридже отпраздновали поистине счастливый День Благодарения.

 

Глава 9

Агнес сидела в кабинете напротив Сета, откинувшись на спинку стула. Она только что закончила письмо, которое он продиктовал. Когда Сет оставался дома, она выполняла обязанности его секретарши. Сегодня она восхищалась умением Сета вести дела. Здесь было чему поучиться, и она будет учиться. Впервые у Агнес возникло чувство, что ее способности могут пригодиться. Сначала дом, который Джессика передала на ее попечение, а теперь работа рядом с Сетом. Она понимала, что Санбридж – семейный бизнес. Любому дураку ясно, что здоровьем Джессика не блещет, а Сет – первый кандидат на получение инфаркта или инсульта, если и дальше станет работать так напряженно. Если Мосс сгинет на войне, управление делами Коулмэнов останется только пустоголовой Билли. Обучение бизнесу Агнес теперь считала не только удовольствием, но и насущной необходимостью.

Она одобрительно кивала, печатая письма, которые Сет собирался послать своим деловым партнерам в Вашингтон. Мосс приобретал почетную репутацию летчика-истребителя. За последние несколько недель его повысили до должности командира эскадрильи, следующей ступенькой станет звание старшего лейтенанта. По правде говоря, парню полагался отпуск. Заполучить Мосса домой на Рождество, как понимал Сет, не было чрезмерным требованием. И он предполагал подмазать шестеренки.

Через две недели Сета уведомили, что Мосса пошлют в Сан-Диего для подбора летчиков на замену и что он получит неделю отпуска, чтобы повидаться с семьей в Техасе.

Когда Билли узнала эту новость, радость ее была беспредельна. Она не знала, как все это будет происходить, и нисколько не заботилась об этом. Единственное, что для нее имело значение, – это то, что ее муж приедет домой и она снова окажется в его объятиях.

Весть о приезде сына настолько взбодрила Джессику, что она смогла заняться приготовлениями к празднику. Агнес составила меню и внимательно следила за предпраздничной уборкой, но именно Джессика знала, как проводится Рождество в Санбридже. Дом украсили падубом и зеленью, омыли рождественскими ароматами. На розовом фургоне привезли подарки, упакованные в коробки и перевязанные лентами. Билли только изумленно таращила глаза.

За три дня до приезда мужа Билли проснулась рано, выкарабкалась из постели и прямиком направилась в ванную. Она страдальчески перенесла приступ рвоты, потом присела на край ванны и ополоснула лицо холодной водой. Ничего не помогало. Ни домашние снадобья Титы, ни предписания доктора Уорда, ни витаминные инъекции. Билли чувствовала себя ужасно и выглядела не лучше. Щиколотки у нее так распухли, что она смогла надеть только разношенные домашние туфли Агнес. Неплохо бы постричь волосы и сделать перманент, но при мысли о запахе химикатов ей заранее делалось дурно. Новое платье стало настоятельной необходимостью. Боже, что подумает Мосс, увидев ее? Когда он уезжал, у нее еще оставалась талия! Груди стали полнее, но сейчас они тяжело лежали на выпирающем животе и были едва заметны. Теперь, после такого долгого отсутствия, Мосс не может не испытать потрясения, может быть, он даже почувствует отвращение. Билли закрыла лицо руками и расплакалась. За завтраком следы слез все еще не высохли.

Сет посмотрел на Агнес, которая в ответ на безмолвный вопрос лишь пожала плечами. Он снова глянул на Билли. Девчушка выглядела ужасно. Мосс будет шокирован, когда приедет домой. Сету не нравились беременные женщины. Они меняются, становятся неуклюжими, неловкими, толстыми, просто карикатуры на самих себя. Внешность Билли его раздражала, совсем как внешний вид Джессики, когда она вынашивала их детей. Но ведь эта юная леди носит его будущего внука.

– Еще три дня, и ваш сын будет дома, – радостно сказала Агнес, разрезая сочную сосиску. Билли вскинула голову, глаза ее сузились. Его сын? Мосс был ее мужем. Агнес заметила взгляд дочери. – Нам нужно что-то сделать с твоей внешностью, – сказала она. – Почему бы не поехать в город, чтобы привести твои волосы в порядок и, может быть, купить новое платье? А то это такое… такое…

– Совсем как палатка, да, мама? Я занимаю много места, разве ты не заметила, как я прибавила в весе? Боюсь, не всякая модель мне подойдет.

– Ты можешь попробовать, – холодно отозвался Сет. Поддержка Агнес подоспела так кстати. Пусть поедет в город. Сет извинился, вставая из-за стола, и, прежде чем направиться к двери, положил чек рядом с тарелкой Билли. Она подняла на него глаза и заморгала. Тысяча долларов, чтобы сходить в парикмахерскую и купить новое платье?

– Купи себе что-нибудь симпатичное. – По тону отца было ясно: он считал, что ей нужно «что-нибудь симпатичное». Сет не выносил отговорок. Агнес милостиво улыбнулась. Он так добр к ним.

* * *

Весь этот день стал для Билли долгой, мучительной пыткой. В парикмахерской она сидела, подняв повыше ноги без туфель, в то время как ее волосы смачивались раствором и подсоединялись к машине для химической завивки. Между приступами тошноты она неустанно напоминала парикмахерше, что хочет мягкие завитки, а не крутые кудри! Дважды ее вырвало в корзину для бумаг, пока с волос еще не сняли зажимы и проводки, из-за этого она даже не могла нагнуться. В конце концов оказалось, что прическа выглядит так, будто она сунула палец в электрическую розетку и волосы поднялись дыбом. Билли чуть не разрыдалась, когда ей сказали, что через несколько недель они распрямятся. Волосы постригли слишком коротко, а завили слишком круто. Отважившись глянуть на себя в зеркало, где она отражалась с ног до головы, Билли подумала, что похожа на кеглю. К счастью, после укладки и целой вечности, проведенной под сушкой, результат оказался не таким уж и плохим.

Увидев стрижку и перманент Билли, Агнес едва удержалась от возгласа, так велико оказалось потрясение.

– Ты выбрала эту прическу из журнала, Билли? – бесцеремонно спросила она. Агнес вдруг почувствовала себя очень старой, а не сильной духом, энергичной дамой сорока трех лет. Сорокатрехлетняя женщина не может быть матерью сорокалетней. А именно так выглядела Билли – старой и измученной. Даже ее золотисто-розовый цвет лица стал каким-то желтушным. Впервые Агнес по-настоящему встревожилась относительно здоровья дочери.

– Билли, что сказал доктор Уорд в последний раз, когда ты была у него? Я старалась не слишком надоедать тебе, но все же…

– В последнее время, мама, ты нисколько не была надоедливой. Вернее сказать, совсем не интересовалась мною. Доктор Уорд сказал – мне нужно проверить зубы. Беременность плохо сказывается на зубах женщины. Боже, – она выдавила из себя хриплый смешок. – Зубы – единственное, что у меня не болит! Теперь мы можем ехать в Санбридж?

– Вовсе нет. Сначала нам нужно пообедать. Однажды Сет водил меня в «Палладиум». Там кормят простой и полезной пищей. Потом пойдем купим тебе несколько новых платьев. Раз уж мне удалось вытащить тебя из дому, мы сделаем все, что наметили. Честно говоря, Билли, ты становишься такой же занудой, как Джессика.

Билли метнула на мать предостерегающий взгляд, но она чувствовала себя слишком плохо, чтобы защитить свекровь.

– Что бы мы ни собирались делать, давай поторопимся. Ноги у меня отекли, туфли жмут, и я просто хочу домой.

Вернувшись в Санбридж, Билли сразу же прошла в свою комнату. Единственное, чего ей сейчас хотелось, – это снять туфли и принять теплую ванну. Она присела на край кровати и пристально посмотрела на свои отекшие ноги. Подумать только, всего несколько месяцев тому назад они были в два раза меньше. И станут ли когда-нибудь снова прежними?

После ванны Билли пошла навестить Джессику, справиться о ее самочувствии, и до ужина сидела у свекрови, читая ей газету. У Джессики так сильно болела голова, что она не могла ни читать, ни вязать детский свитерок, который начала.

– Лучше бы ты пошла переоделась к ужину, Билли. Ты выглядишь такой усталой. Я думаю, день в городе оказался для тебя слишком утомительным. Расскажи, что вы купили. Сет был щедр?

– Более чем щедр, – уверила Билли свекровь, впервые вспомнив, что едва ли истратила всю сумму. Остаток, должно быть, исчез в кошельке Агнес. Вернет ли она эти деньги Сету? – Я купила несколько платьев и кофточек. Одно платье мне особенно понравилось, оно такого мягкого серого цвета с длинными рукавами, лифом, выкроенным по косой, и с застежкой на пуговицах сбоку. Еще мне нужно было белье и несколько ночных рубашек. Но я увидела там и вечернее платье, перед которым просто не смогла устоять. Длинное, струящегося силуэта, и я подумала, что надену его, когда приедет Мосс, чтобы он не увидел моих распухших ног.

Джессика уловила в голосе Билли беспокойство и вздохнула.

– Дорогое дитя, мне кажется, ты слишком переживаешь из-за своей внешности. Мосс даже не заметит, как ты выглядишь. Ты станешь матерью его ребенка, об этом он и будет думать. Я не хочу, чтобы ты терзала себя до такой степени, что ни приезд мужа, ни Рождество не доставят тебе удовольствия.

Билли наклонилась, чтобы обнять свекровь.

– Я всегда чувствую себя лучше, когда разговариваю с вами. После ужина снова зайду. Я купила вам две новые книги с мистическими историями. – Билли поцеловала больную и вышла из комнаты.

Со слезами на глазах Джессика смотрела на уходившую Билли. Теперь эта юная женщина тоже принадлежала к членам семьи Коулмэнов и должна принять их такими, какие они есть. Измениться они не могут – этот жестокий и горький урок сама Джессика усвоила давным-давно. У Билли бойцовский характер, он ей не раз пригодится. Как и когда она вступит в борьбу, зависит от того, насколько это будет важно. Может быть, напрасно она не хочет поверить свои терзания этой молодой женщине, которую успела полюбить. Но как сказать Билли, что Сет не приближался к ее постели после четвертого месяца беременности? Как рассказать о бесконечном волокитстве мужа, не заставив ее подумать, что Мосс станет таким же? Ее захлестнула волна жалости, но не к себе или Билли, а к Сету и Моссу. Это они теряли. В конце концов, когда придет пора подводить итоги, они это осознают, надеялась Джессика. И все же сразу побранила себя за мысль, лишенную христианского милосердия. Прежде всего, она тоже входит в семью Коулмэнов.

* * *

Мосс сошел с поезда на вокзале в Остине, небрежно перекинув рюкзак через плечо.

– Пап!

После того как они крепко обнялись, Мосс показал на свой рукав.

– Ну-ка, взгляни, пап. Старший лейтенант.

– Молодец, мальчик. Ты еще успеешь стать адмиралом. Хочешь быть адмиралом – я тебя им сделаю!

– Ну уж нет. Вот Тэд выбьется в адмиралы, если и дальше так пойдет. Нечего водить меня на веревочке, пап. Теперь я поступаю так, как считаю нужным. А где мама и Билли? Не случилось ли чего? – спохватился он.

– Мать не очень хорошо себя чувствует, Мосс. Ты должен об этом знать.

– Пап, если это одна из твоих уловок, чтобы удержать меня на месте, то забудь об этом. О матери ты сам можешь позаботиться. Билли и Агнес предоставим самим себе. А мне нужно отправляться на войну.

– Не слишком ли ты романтичен, а, сынок?

– А не слишком ли ты, пап, преувеличиваешь?

– Я знал, что ты так скажешь, – добродушно проворчал Сет. – Главное, ты теперь дома.

– Где Билли? – снова спросил Мосс.

– В Санбридже. В последнее время она не в лучшей форме, так что ты с ней полегче. Мне неприятно тебе говорить, но ты показал себя не очень хорошим скотоводом, когда выбирал эту телочку. Жаль, что мы, мужчины, не можем сначала испытать их. У меня были такие же неприятности с твоей матерью. Кажется, чем утонченней порода, тем труднее они переносят беременность. Подумать только, я видел мексиканских крестьянок, которые рожали на обочине дороги и сразу шли обратно в поле.

– Что с Билли, папа? Лучше скажи мне сразу. С ребенком все в порядке?

– Отлично, отлично, если верить врачу. Но твоей маленькой янки приходится нелегко. Ее постоянно тошнит и рвет. Она пытается это скрыть, но я вижу все как на ладони. Если у тебя возникла безумная идея забрать ее с собой, сразу же выкинь ее из головы. С моим внуком у тебя этот номер не пройдет. Понял намек, сынок?

Мосс пристально посмотрел на отца.

– Так ты подсказываешь, где мне удовлетворять мои биологические потребности, в публичном доме, что ли, а, пап?

Сет поморщился.

– Это у вас на флоте тебя научили пререкаться с отцом, парень?

– Яблочко от яблони недалеко падает, пап. Насколько я помню, ты сам любишь сильные выражения.

– Правильно помнишь. Только будь повнимательнее к девчушке. Она носит Райли Сета Коулмэна.

– Вижу, ты согласился с именем, которое я для него выбрал, только добавил свое. – Мосс рассмеялся, заметив живой блеск в отцовских глазах. Ясно, что Сет ждет не дождется рождения ребенка.

– Пошли-ка отсюда. Карлос ждет. В машине расскажешь мне все, чем занимаешься, до мельчайших подробностей. Все. И кто такой, черт побери, этот парень, Кингсли? Ты ведь не дашь ему себя переплюнуть, а?

При разговоре с отцом у Мосса возникло такое чувство, будто он плывет против течения. Что же на самом деле происходит дома? В письмах Билли уверяла его в своем прекрасном самочувствии, в каждом из тех семи, которые он получал каждую неделю. Боже, он и не представлял себе, как можно на разные лады столько раз повторять одно и то же. Нельзя сказать, что он не ценил ее ежедневные письма. Ценил. Не мог дождаться, когда, наконец, увидит ее. В последние десять дней только об этом и думал. Мысленно все распланировал. Сгребет ее в охапку и сразу же понесет вверх по винтовой лестнице, а потом посмотрим! Небольшое утолщение посередине не помешает. Есть способы обойти это препятствие.

– Я все распланировал, мальчик. Мы объедем верхом всю округу, как прежде, до того, как ты решил летать на самолетах. Зажарим бычка целиком, пригласим кое-кого, чтобы я мог от души похвастаться. Ну а потом я расскажу тебе о моих новых деловых проектах. Семь дней, сынок, вот и все, что на этот раз у нас есть. Я пытался добыть две недели, но они там уперлись. Семь дней и то настоящий подарок.

Ну вот. Скажи ему сейчас, пока он не начал строить какие-нибудь грандиозные планы.

– Папа, не семь, а четыре. Я должен вернуться как можно быстрее. Мне чертовски жаль, но так уж получается. Большие события носятся в воздухе, и когда они разразятся, я желаю оказаться на месте. Если собираешься поднять шум, то поднимай сейчас. Я не хочу, чтобы мой отпуск с Билли был чем-то испорчен.

– Да ты, парень, не слушал разве, что я тебе говорил о нашей маленькой леди? Она мало на что способна. Ты на мели. Хорошенько усвой это. Скоро опять сунешь свою горячую голову в самое пекло. Скажи-ка, ты ведь не успел купить рождественские подарки дамам?

– Пап, какие рождественские покупки на борту военного корабля? – рассмеялся Мосс.

– Так я и думал. Агнес все устроила. Я дал ей незаполненный чек, и она купила, что надо. На этот счет можешь быть спокоен.

– Так вы поладили? – усмехнулся Мосс.

– Как свиньи на кукурузном поле. Мы друг друга понимаем, – благодушно заявил Сет. – Можно сказать, у нас общие цели.

– Как с нею уживается мама?

– Ну, сынок, ты же знаешь маму. Она чертовски добра и всегда ищет в людях самое лучшее. Иначе как бы она выносила меня все эти годы?

Кривая улыбка появилась на лице Мосса.

– Порой, пап, и я удивлялся. Есть новости от Амелии? Я получил от нее письмо, когда был на Гавайях, но больше ничего.

– Твоя сестра вышла замуж, – объявил Сет. – На этот раз действительно решилась. Нашла себе летчика Королевских военно-воздушных сил, вдовца с маленьким сыном. – Он фыркнул. – Представь себе Амелию, растрепанную неумеху, в роли матери. Я рад, что она растит не Коулмэна. У этой твоей крошки в мизинце больше ума, чем у твоей сестрицы в голове. И вышла, небось, за такого же: два сапога – пара.

Мосс нахмурился.

– Почему ты так сурово относишься к ней, папа? Особенно с тех пор, как узнал, что она отдала бы за тебя жизнь, если бы ты попросил. Что за парень тот летчик? Сколько лет ее пасынку?

Сет помахал рукой, обрывая все вопросы.

– Если хочешь что-нибудь узнать, спроси у матери. Подробности жизни твоей сестры меня или расстраивают, или наводят скуку. По правде говоря, твоя сестра могла бы приехать домой, доставить матери удовольствие устроить свадьбу и увидеть, как ее единственная дочь выходит замуж. Какой эгоисткой была, такой и осталась, – выскочила замуж на другом конце света.

– Папа, не так-то легко пересечь Атлантику туда и обратно. Идет война.

– Значит, надо было подождать, – пробурчал Сет. – Но твоей сестре ждать некогда, сам знаешь. – Он вздохнул. – Наверное, это все-таки к лучшему. Мать не настолько хорошо себя чувствует, чтобы устраивать свадьбу.

– Что с нею?

– Кто знает? Врачи, похоже, считают, что ей нужен постельный режим. Что-то, связанное с давлением. Она почти все время проводит в постели, но улучшения не заметно. Билли очень добра к ней, надо отдать ей должное. Чуть ли не целыми днями сидит у нее. Они друг другу нравятся.

Было заметно, что Сет этого не одобрял. Он сравнивал Билли с Джессикой и находил у них много общего, что являлось явным недостатком в его глазах. Сет восхищался такими качествами, как сила и мужество; Джессике всегда недоставало и того, и другого. Мосс напряженно сощурил глаза.

– Почему тебе не нравится моя жена, пап? Она чудесная девочка, и порой меня мучают угрызения совести из-за того, что я на ней женился. Она заслуживает лучшего мужа, чем один из Коулмэнов. Мы слишком сурово относимся к своим женам. Боже мой, папа, если я узнаю, что ты плохо принял ее, я тебе этого никогда не прощу.

– Успокойся, сынок. Ты скоро совсем рехнешься. Ничего подобного не произошло, и ты это знаешь. Просто ее тошнит, она вечно себя плохо чувствует, начиная с того дня, как сошла с поезда, и до сих пор. У нее постоянно такой вид, будто ее сейчас вырвет, она упадет в обморок или что-нибудь в этом роде. Я никогда не видел, чтобы твоя жена много ела, но прибавляет она по десять фунтов в месяц. Все-таки довольно хорошенькая. Но болезненная, а тебе известно – у меня не хватает терпения общаться с хнычущими женщинами.

Больна. Билли больна, и никто ему не сообщил. Машина, казалось, ехала слишком медленно. Он должен убедиться сам. С самого начала Мосс сомневался, стоило ли завязывать роман с Билли. Она казалась такой юной, такой свежей и невинной. Такой доверчивой. И двое людей, которым она доверяла больше всего на свете – он сам и ее мать, – предали ее. Билли не была готова к замужеству, и он сомневался, что она готова к материнству.

С чувством вины и беспокойства Мосс откинулся на спинку мягкого ворсистого сиденья, вполуха слушая подробные объяснения Сета насчет нового электронного подразделения Санбриджа. Какой, к черту, контракт на изготовление радарных установок, наклевывавшийся в Вашингтоне, если его собственный эгоизм и алчность Агнес стали причиной страданий Билли?

* * *

Билли стояла на парадном крыльце, наблюдая за тем, как длинный черный «паккард» приближается к дому по подъездной аллее, обсаженной деревьями. Она куталась в толстую вязаную кофту, а сердце билось так сильно, что ей казалось – его стук слышен на целые мили вокруг. Голова кружилась от нетерпения, а когда Мосс выпрыгнул из машины, не дожидаясь, пока она остановится, в глазах вскипели слезы. В этот момент она отдала бы все на свете, лишь бы помчаться ему навстречу такой же легкой и по-девически стройной, какой он оставил ее.

Мосс испытал настоящее потрясение. Господи, неужели это Билли? Что он сделал с ней? Длинное платье не скрывало полноты. Не было и речи о том, чтобы подхватить ее на руки и нести по длинной лестнице. Она выглядела толстой и болезненной. Старик не преувеличивал.

Билли улыбнулась и протянула к нему руки. Сейчас Мосс обнимет ее и… и…

– Билли! – объятия его были распростерты, но так, словно он держал ее на расстоянии. Руки Билли сразу же бессильно упали. Он наклонился и поцеловал ее в губы. Торопливый поцелуй при посторонних. Билли старалась сохранить улыбку на лице, взяв мужа за руку, чтобы вместе войти в дом.

Он так много ждал от этой встречи. Столь многого хотел.

Четыре дня в запасе, а потом снова в безбрежную голубую бездну. Похоже, теперь он набьет себе мозоли на заднице, объезжая угодья вместе с Сетом. Четыре дня в седле могут убить мужчину, если он отвык от верховой езды. Взгляд упал на руку Билли, уцепившуюся за его ладонь. Ему она показалась слишком мясистой. Кольцо на левой руке врезалось в кожу, изящные длинные пальцы, которые он помнил, были теперь толстыми и разбухшими, будто разваренные сосиски. Святой Иисус! Это его вина. Из-за него она так выглядит. Надо поговорить с доктором; Сет говорит, он приходит почти каждый день. Что, если что-то идет не так?

– Как ты себя чувствуешь, Билли? – Ужасно глупый вопрос, но надо же было что-то сказать.

– Лучше, чем выгляжу, – храбро солгала Билли. – Доктор за мной присматривает.

Не находя слов, Мосс притянул к себе жену.

– Прости, Билли, что тебе приходится терпеть все это, в то время как меня нет рядом. – Его захлестывал водопад раскаяния.

– Давай не будем говорить об этом. Мы целых семь дней проведем вместе. Хочу обо всем услышать, и мне нужно так много рассказать. Но сначала, может быть, ты сбегаешь наверх и повидаешься со своей матерью? Она день и ночь ждала тебя.

Мосс улыбнулся Билли. Улыбка получилась бессмысленной и пустой, заметила она, а в глазах мелькнуло что-то вроде облегчения. Облегчение от того, что он может убежать от нее? Мосс стал подниматься по лестнице, собираясь пройти в комнату Джессики, а Билли обернулась и увидела Сета. Зимнее солнце лилось сплошным потоком, оставляя в тени его сильную фигуру. Билли не видела глаз свекра, но чувствовала его взгляд, жесткий и оценивающий. Она разочаровала обоих: и отца, и сына. А самым смертным грехом являлось то, что она оказалась недостойной его сына.

* * *

Джессика появилась в столовой к ужину, как и обещала. Выглядела она немного болезненно, а обычно безупречная прическа сбилась набок, но радость от приезда сына домой на Рождество окрасила щеки румянцем. В честь прибытия Мосса (по крайней мере, так она заявила, но Билли подумала, что это было сказано, чтобы платье хозяйки дома не казалось неуместным) Джессика надела длинное платье простого покроя с изящным старинным кружевом на манжетах и бриллиантовой брошью у шеи. Платье было фиолетовым – один из любимых цветов Билли, – и хотя фасон немного вышел из моды, бархат все еще оставался мягким и блестящим.

Мосс склонился над матерью, предлагая ей рюмочку шерри.

– Мне не нужно, спасибо, дорогой, может быть, Билли выпьет капельку?

Не успел Мосс обратиться к жене, как вмешался Сет:

– Может, это улучшит ей аппетит! Девчушка ест меньше птички, обеденное время остается обеденным временем, несмотря на… – Он скользнул взглядом по Билли и смущенно замолчал.

Билли мучительно покраснела, чувствуя, как краска заливает ее лицо до корней волос. Мосс проговорил:

– Билли, у тебя плохой аппетит? Разве ты не знаешь, что должна есть за двоих?

В этот момент величественно вошла Агнес.

– Как говорит Сет, за столом она только щиплет кусочки. Может быть, под кроватью у нее горы шоколада. – Свое замечание она смягчила, подставив Моссу щеку для поцелуя и поздравив с возвращением домой. – Я была в городе, когда вы приехали. Последние покупки. Вы прекрасно выглядите, Мосс. Впрочем, вы всегда так выглядите.

Если Мосса удивили изменения, происшедшие в его жене, то перемена, приключившаяся с Агнес, его потрясла. Ему в голову пришло единственное определение – «шикарно». Очень, очень шикарно. Санбридж, несомненно, принял старушку.

Только Мосс не был уверен, что слово «старушка» подходит к этой новой Агнес Эймс. Она что-то сделала со своими волосами – они были зачесаны наверх, открывая еще молодую грациозную шею, а надо лбом шаловливо теснились мелкие кудряшки. Дорогое шелковое платье, достаточно длинное, чтобы соответствовать требованиям вкуса, но в то же время достаточно короткое, чтобы не скрывать изящных ног, сделало ее более стройной. А куда подевались те практичные туфли, которые она носила раньше? Эти туфли на высоких каблуках с открытыми мысками не подходили той Агнес, которую он знал в Филадельфии.

– Это вы прекрасно выглядите, Агнес. Просто великолепно!

Билли опустила глаза, но Джессика успела заметить отразившуюся в ее взоре боль. Мосс должен был говорить комплименты своей жене, именно ей рассказывать, какой красивой она ему кажется, потому что вынашивает его ребенка.

– Может быть, приступим к ужину, дорогой? – обратилась Джессика к Сету. – У Титы, должно быть, все уже готово.

– Билли еще не выпила свой шерри, – возразил тот, предпочитая остаться в гостиной и порадоваться происходившей на его глазах драме. «Пусть Эгги побудет на вершине славы, – подумалось ему. – Мосс прав. Она потрясающая, великолепная женщина». Он не мог дождаться утра Рождества, когда она распакует подарок, предназначенный для нее.

Мосс протянул жене крохотную рюмочку шерри и сел рядом с нею, положив руку на спинку дивана за ее спиной.

– Тяжело тебе приходится, милая? Ты никогда не писала мне об этом в твоих письмах.

– Просто у меня классические симптомы беременности, вот и все, – попыталась смягчить ситуацию Билли. Мосс не выносит нытья. – Я по тебе так скучала, – прошептала она, когда он наклонился поцеловать ее в щеку. Ребенок неожиданно встрепенулся, и Билли быстро прижала руку к животу. – Этот малыш лягается как мул!

Мосс нежно положил свою ладонь на руку жены, и в глазах у него появилось изумление.

– Райли Сет Коулмэн, ты мучаешь свою мамочку. Ты вполне заслуживаешь шлепка по попке, которым наградит тебя врач. – Билли прижалась к мужу в страстном желании обрести нежную поддержку и любовь.

– Поторопись со своим шерри, Билли. Ты слышала, что сказала Джессика. У Титы все уже готово, и Мосс может поесть как следует. Как-никак, домашняя стряпня. – Сет нарушил очарование момента. Выражение его лица стало напряженным, словно он мысленно старался что-то внушить Моссу.

– У тебя нет никакого понятия о романтике, папа, – неловко рассмеялся Мосс, обнимая Билли и помогая ей встать на ноги. – И все-таки ты прав насчет еды. Флотские пайки и яичный порошок никогда мне не нравились.

Билли едва не плакала (слезы так легко набегали на глаза в последнее время). Ну почему вокруг так много людей? Почему она не может и минуты побыть наедине со своим мужем?

– Почему бы вам, дамы, не пройти в столовую? – предложил Сет, оттягивая назад Мосса. – Ты забыл, что я тебе сказал сегодня утром? – прошипел он, в то время как остальные прошли вперед. – Я не хочу, чтобы кто-то повредил моему внуку, даже ты! Не думай, что я не понимаю, на какую сделку ты пошел, когда затребовал новое назначение. Сделка есть сделка, сынок, а любой Коулмэн хозяин своему слову.

– Мосс, Сет, где вы там? – донесся голос Джессики. – Идите сюда, давайте ужинать.

После ужина, когда все они снова собрались в просторной гостиной, Сет попытался утащить сына в кабинет, но Джессика не позволила:

– Ну, Сет, не будь таким жадным до общества Мосса. Мы еще не слышали, как он получил свой гамбургер.

– «Фрикадельку», мама, и я горд тем, что на фюзеляже моего самолета их пять. Не знаю, известно ли вам, что после Гуадалканала большой «Э» участвовал в битве у Соломоновых островов. – Мосс сидел рядом с Билли и держал ее руку в своей. – В тот день отличился Кингсли, – рассказывал Мосс. – Он проводил разведку и первым увидел японский транспортный корабль; но самолет уже приближался к точке невозможности возвращения в пункт вылета, то есть когда у тебя уже не хватит горючего, чтобы вернуться к матке, я имею в виду авианосец. Так или иначе, а возможности нанести удар у него уже не оставалось. Ему приказали возвращаться на корабль, но позиции были слишком хороши, чтобы не отправить японское судно на дно. Повезло Тэду.

Сет многозначительно хмыкнул:

– Смотри, сынок. Этот янки кажется мне весьма прытким; как бы он тебя не обошел.

– Скажешь тоже, – в голосе Мосса чувствовалась обида. – Пап, когда я говорю о Тэде, это как если бы я говорил о самом себе. Тэд гордится мною так же, как я горжусь им. Он хороший человек, правда, Билли? Вот и Билли скажет, она танцевала с ним на нашей свадьбе.

– Откуда он родом, этот янки? Что за семья у него? Чем они занимаются?

– Пап, я не Амелия на ее первом свидании. Не надо допрашивать меня насчет моих друзей. Не забывай – я уже большой мальчик. Билли может подтвердить, правда, душечка?

Билли не нравилось, что Мосс все время выставляет ее на линию огня перед Сетом. Кроме того, смешно думать, что она может в чем бы то ни было убедить его. Для этого патриарха она всего лишь «девчушка». Казалось, Агнес была единственной женщиной, с чьим мнением он считался.

Джессика решила удалиться пораньше. Возбуждение, вызванное приездом Мосса, оказалось для нее слишком большим.

– Как чудесно, что ты дома, Мосс. Надеюсь, это принесет всем нам счастье в новом году. – В глазах Джессики застыла печаль, вызванная не только тревогой матери, сын которой уходит на войну.

Мосс прижал руку матери к своей груди и наклонился поцеловать ее напудренную щеку.

– Когда-нибудь так оно и будет, мама. Спи спокойно, а утром я к тебе зайду.

– Я поднимусь с вами, Джессика, – предложила Билли, глянув на Мосса. Конечно, через несколько минут он последует за нею.

Билли помогла Джессике облачиться в ночную рубашку, уложила свекровь в постель, а затем прошла в свою комнату и с облегчением разделась. Какая-то ирония крылась в том, что всего несколько месяцев тому назад она была бы до смерти рада паре шелковых чулок, а теперь, когда они стали частью ее повседневного гардероба, не могла дождаться вечера, чтобы снять их. Резинки врезались в тело, а кончики пальцев на ногах словно расплющивались.

Она набрала ванну, чтобы быстро вымыться, надела одну из своих ночных рубашек, а сверху накинула подходящий по цвету пеньюар из тонкого бледно-голубого кружева. Билли с трепетом вспомнила, как спала с Моссом совсем голая или, самое большее, в одной из его теннисок. Обтягивающий трикотаж и не сойдется теперь на ее выпирающем животе. Некоторое время Билли расчесывала щеткой волосы, пока они не начали потрескивать, потом нанесла чуть-чуть одеколона на шею, запястья и ложбинку между грудями и стала ждать Мосса.

Часы на тумбочке у кровати показывали два тридцать – должно быть, она заснула. Помнилось, всего на несколько минут склонила голову на подушку. Свет остался включенным, и она озябла, потому что спала в прохладной комнате, не накрывшись одеялом. А где же Мосс?

Билли подошла к двери, открыла ее и вгляделась в темноту. Внизу свет не горел. Дом был заперт на ночь, все ушли спать. А где Мосс? Почему он не пришел к ней? Она перевела взгляд на комнату, находившуюся рядом с ее спальней. Мосс перебрался сюда, когда стал учиться в колледже, покинув свою детскую комнату в дальнем крыле. Не веря, что он может находиться здесь, Билли на цыпочках подошла к двери, тихонько постучала, потом повернула ручку. В щель пробивался лучик света. Мосс спал на своей узкой постели с книгой в руке, не потушив настольную лампу.

Билли прислонилась к стене, прижав ладони ко рту, чтобы заглушить рвущийся наружу крик. Страстное желание переполняло душу, поднимаясь из таких глубин, что причиняло настоящую боль – настолько она нуждалась в нем. Неужели ему безразлично, как ей было одиноко все это время без него? Закрыв дверь, она, спотыкаясь, добралась до своей постели и рухнула на одеяло. Разочарование перешло в физическую боль. Она отвергнута, уродлива, несчастна. А ведь хотела всего лишь быть рядом с ним, прикасаться к нему, чувствовать его близость. Безутешная, покинутая, забытая, Билли заглушила подушкой рыдания.

 

Глава 10

Когда на следующее утро Билли притащилась на нижний этаж, следы бессонной ночи явственно читались на ее лице. Мосса уже не оказалось в комнате, куда она осторожно заглянула, поэтому Билли надеялась обнаружить, что он ждет ее в гостиной. Сегодня канун Рождества, ее первого Рождества с мужем, но разочарование прошедшей ночи лишило праздник радости. Отказ Мосса делить с нею ложе нанес жгучую обиду, однако Билли решила вести себя так, словно ничего не случилось. Как будто сердце ее не было разбито.

В столовой никого не было, кроме Титы, хлопотавшей у стола с тарелками и подносами.

– Доброе утро, Тита. А где все остальные?

Тита знала, что «все остальные» означало «Мосс». Бедная сеньора Билли.

– Ваша мать в кабинете сеньора Коулмэна, звонит в цветочный магазин насчет чего-то, а сеньора Джессика останется наверху до праздничного ужина. Сеньор Мосс ушел рано утром со своим отцом. Они полетели на самолете в Корпус-Кристи, но сказали, что вернутся к ужину.

– Я совсем забыла о праздничном ужине, – сказала Билли, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Когда ушел мой муж?

– Очень рано. Может быть, он не хотел вас будить, сеньора… – Тита старалась не встречаться с Билли взглядом.

* * *

Мосс вошел в дом вслед за Сетом, и вместе с ним ворвался холодный воздух. Его широкополая стетсоновская шляпа заиндевела, как и овчинный воротник кожаной куртки. Морщина – свидетельство огорчения и недовольства – прорезала лоб. Сет предложил выпить по стаканчику бренди у него в кабинете.

– Пап, эта поездка в Корпус-Кристи была совершенно ненужной, и ты это прекрасно понимаешь, – сказал он, глядя, как отец наливает коньяк в рюмки.

– Глупости, внимание к делам в бизнесе не повредит. Только позволь людям подумать, что я не интересуюсь делом, и они сразу же этим воспользуются. Да и трудно найти помощника из-за этой проклятой войны.

– Да черт с нею, с войной, – пробормотал Мосс. – За скотом следят все те же старые скотники. Это же Рождество, пап, не то время, чтобы налетать с неожиданной проверкой и отрывать людей от их семей.

Сет помрачнел.

– Полегче, сынок. Люди должны выполнять работу, а я здесь для того, чтобы проследить, как они ее выполняют. Если бы ты не отправился играть в солдатики, то остался бы помогать мне.

Коньяк живой струей влился в горло и согрел внутренности.

– Пойду переоденусь к ужину, – заявил Мосс. Мысли его обратились к Билли. Он хотел видеть ее… В чреслах ощущалось болезненное томление.

– У нас еще полно времени, чтобы переодеться. Я хотел спросить тебя, что ты думаешь об этой идее насчет…

– Не сейчас, пап. Я устал. На обратном пути ветер дул со скоростью узлов тридцать.

– Мы могли бы остаться в Корпус-Кристи, – пробормотал Сет. – Это тебе так загорелось вернуться.

Мосс осушил рюмку и поставил ее на столик рядом с креслом. Посягательства отца на его время и внимание были ему хорошо знакомы. Но обстоятельства изменились. Теперь дома его ждали не только мать и сестра, но и молодая жена с ребенком, который вот-вот должен родиться.

– А тебе хотелось бы, пап, чтобы мы с тобой остались в Корпус-Кристи?

– Еще бы, конечно. Нечего здесь делать среди кучи детей с их глупостями. Праздничные ужины, елки…

– Все тот же старый Скрудж, – рассмеялся Мосс. – Помнишь то Рождество, когда мы все собирались ехать кататься на лыжах, и ты послал маму с Амелией вперед, а что-то произошло, и мы к ним туда так и не добрались? Я думал, у матери сердце разорвется. Они в спешке вернулись домой, но к тому времени каникулы уже закончились и я уехал в колледж. Ей-Богу, пап, я никогда не пойму, как мама терпела тебя все эти годы. – На самом деле Мосс больше думал сейчас о разочаровании Амелии, чем о крушении надежд своей матери. Амелия ради отца прошла бы сквозь огонь – стоило тому лишь свистнуть. Иногда Мосс испытывал чувство вины из-за того, что Сет уделял ему столько внимания и выказывал такую любовь. Если бы Амелия не была такой доброй, это стало бы причиной страшной ревности. Но Мосс знал, что любовь сестры к нему не имела границ.

– Джесс терпела меня так же, как эта маленькая янки станет терпеть тебя, – сказал ему Сет. – Еще выпьем?

– Больше не надо. Пойду наверх к жене. Ты только что напомнил мне, как жестоко мы, Коулмэны, обращаемся с нашими женщинами.

– Помни, что я тебе сказал, мальчик. Держи ширинку застегнутой. Я не хочу, чтобы с моим внуком что-нибудь случилось.

Мосс устало вышел из кабинета и поднялся по длинной лестнице, неслышно ступая по ковру. Сначала он зайдет к матери, потом к Билли. Он беспокоился об обеих – и та, и другая выглядели неважно. Джессика казалась усталой и слабой, а Билли – раздувшейся и больной. Бедная Билли. Она должна бы еще носить красивые платья и ходить на танцы. В это время она бы училась в Пенсильвании и мечтала бы о рождественских каникулах вместо того, чтобы ковылять на отекших ногах, балансируя животом. Помимо всего прочего, ее вырвали с корнем из родной почвы, отослали сюда, в Техас, лишив всего, что ей привычно и знакомо с детства… Боже! Просто удивительно, почему она не возненавидела его.

Джессика крепко спала, когда Мосс заглянул к ней, и он тихо закрыл дверь, чтобы не беспокоить мать. Он тревожился за нее, но эта тревога не дополнялась грузом ответственности. С Билли совсем другое дело.

Открыв дверь комнаты жены, он увидел, что занавески задернуты, а сама она лежит на постели, повернувшись на бок и положив под бок подушку, чтобы было легче спине. Мосс подошел поближе и увидел ее лицо, полное и круглое, но все еще такое милое. Между бровями залегла морщинка. Не его ли в том вина? Белокурый завиток упал на щеку, подчеркивая нездоровый румянец. Он протянул руку, намереваясь убрать локон, и сердце его потянулось к ней.

От прикосновения Билли открыла глаза, и Мосс был вознагражден нежной сонной улыбкой. Нет, она его не ненавидела, и почему-то это вызывало угрызения совести. Такая юная, такая хорошенькая, такая беременная. И кроме того, он перед нею в долгу: ведь ею он расплатился за свою свободу.

Сбросив сапоги, Мосс забрался на кровать и лег рядом с Билли, заключив ее в объятия. Она положила голову ему на плечо, обхватив руками его торс. Он чувствовал ее теплое тело, прикосновение ее груди, более полной и тяжелой, чем ему вспоминалось. Ее круглый живот оказался между ними. Мосс вдыхал свежий запах волос жены, ощущал губами их мягкость. Стоило закрыть глаза, и можно было поверить, что рядом с ним прежняя Билли, та самая, которую он встретил в Филадельфии, – золотистая и хорошенькая, свежая и неиспорченная.

Билли подняла голову, скользнула губами по его шее, поцеловала подбородок. Ее руки страстно и возбуждающе задвигались по телу мужа.

– Я не буду заниматься с тобой любовью, Билли, – сказал он, смягчая отказ поцелуем.

– Вот какой может стать любовь, – прошептала Билли, скрывая разочарование. Беременность изменила все потребности – физическая любовь в их число больше не входила. Но было бы приятно узнать, что он все же хочет обладать ею, и только забота и беспокойство о ней удерживают его.

– Погладь меня, Мосс, прикоснись к моей груди, – сказала она, радуясь проявлению желания под ее пытливой рукой.

– Билли, – прошептал он, погрузив лицо в ее волосы, – не делай этого. Просто позволь обнимать тебя. Это все, чего я хочу, – предостережение отца так и звучало в ушах.

– Твое тело говорит о другом, Мосс. – Она расстегнула ремень и возилась с молнией. – Есть столько способов любить, ты же сам меня учил. Помнишь? – Горло у него перехватило, стоило ее пальцам коснуться голого тела. – Ты ведь хочешь меня, правда, Мосс? Хочешь, чтобы я прикасалась к тебе вот так. Хочешь? – Голос Билли звучал глухо и обольстительно, губы осыпали поцелуями подбородок и проникали за ворот рубашки. – Прикасайся ко мне. Положи руку вот сюда. – Билли склонилась к нему, несмотря на лежавшего между ними ребенка, просунула его руку под твердую выпуклость живота, туда, где смыкались бедра.

Решимость Мосса быстро таяла. Она права: есть множество способов заниматься любовью, и он все их испробует. Ее тело возбуждало его, немного изменившееся тело, но все же такое знакомое. Билли стала полнее, теплее, казалась какой-то необычной и волнующей… Пусть папа катится подальше со своими предупреждениями!

* * *

Агнес, Джессика и Сет ждали Билли и Мосса, собравшись у елки. Агнес нервно перебирала пальцами нитку неизменного жемчуга, а Джессика отчаянно пыталась поддержать разговор. Обе женщины слишком хорошо сознавали, насколько силен гнев Сета.

– Что задержало этих двоих? – нетерпеливо спрашивал он. – Парень знает – ровно в шесть я люблю сидеть за столом. У нас едва хватит времени поесть, пока придут наши друзья! – Он пил, не потягивая кукурузное виски потихоньку, а опустошая бокал одним глотком, и взволнованно расхаживал по комнате, тяжелее обычного опираясь на трость.

– Сет, дети сейчас придут. Они просто хотят побольше времени провести вместе, вот и все, – успокаивала его Джессика. Несмотря на недовольство мужа, она была счастлива за Билли. Все, что нужно этой бедняжке, – это внимание мужа и душевное спокойствие.

– Эгги, – проворчал Сет, – иди наверх и приведи сюда твою дочку. Немедленно!

– В этом нет необходимости, пап, – спокойно проговорил Мосс, пропуская Билли в комнату впереди себя. – Вот паша будущая маленькая мама, надежда клана Коулмэнов. – Он устремил жесткий взгляд на отца, стоявшего в отдалении. Сет безошибочно понял, что хотел сказать сын таким взглядом. Мосс предупреждал: пусть отец проявит осторожность в обращении с его женой. Предупредительность и уважение – не меньше.

Билли и не подозревала, какие чувства обуревали окружающих. Ее щеки горели румянцем, а в светло-карих глазах светилась особая мягкость, вроде как у довольной кошки. У кошки, которая провела ночь на заднем дворе со своим котом.

Сет отвернулся и с сердитым стуком поставил стакан на край стола. Мосс ухмылялся, словно мальчишка.

Джессика вздохнула, потирая виски. Многолетний опыт подсказывал, что именно она должна разрядить обстановку, чтобы ужин прошел приятно.

– Мосс, дорогой, мы ждали тебя и Билли; нужно развернуть подарки, которые мы дарим друг другу, прежде чем идти ужинать. Ведь сегодня Рождество. Давайте не будем хмуриться. – Последнее высказывание относилось к Сету.

– Святые угодники, Джесс! Мы едва успеем проглотить бобы, как приедут Ричардсоны, а ты знаешь – я терпеть не могу торопиться за едой. Тогда пища склеивается в комок, и я два дня не могу от нее освободиться.

– Мосс, почему бы тебе не преподнести Билли свой подарок? – сказала Джессика, не обращая внимания на жалобы мужа. – Билли, сядь возле елки. Я хочу, чтобы Мосс сфотографировал нас всех моим фотоаппаратом. – У Сета вырвалось недовольное хмыканье. – Как мило ты сегодня выглядишь, Билли. Это одно из тех новых платьев, которые ты купила в Остине?

Билли грациозно повернулась, демонстрируя платье из темно-синего жоржета с белым матросским воротником, отделанным красным.

– Я подумала, что если уж стала женой моряка, то должна выглядеть соответствующе, – радостно ответила она Джессике.

– Выглядит потрясающе, правда, мама? – заявил Мосс, не обращая внимания на очередное фырканье Сета.

В течение следующих нескольких минут шум разворачиваемой бумаги наполнил комнату. Билли вскрикнула от радости, раскрыв подарок Мосса. Халат из китайского шелка и такие же тапочки. Она, смеясь, накинула его на плечи и попробовала запахнуть спереди.

– Я поберегу его на то время, когда родится ребенок, – объявила Билли, показывая, насколько выдается вперед живот, на котором халат не сходился. Всего лишь вчера вечером она так переживала из-за своего большого живота, но с сегодняшнего дня, после страстных объятий Мосса, она приняла как должное изменения, происшедшие с нею, потому что он смог их принять.

Из Англии от Амелии для Джессики пришла посылка с изящным китайским чайным сервизом из кости и письмом.

Сет получил свою обычную коробку сигар и бутылку бурбона, а Мосс купил ему красиво отделанную уздечку для старой Несси. Сет преподнес Джессике чек на ее имя на сумму 2 000 долларов для ее благотворительных дел. Такая традиция установилась несколько лет тому назад, когда Сет пожаловался, что купить подарок Джессике труднее, чем заарканить дикого бычка в глухом каньоне. Агнес Сет протянул длинную плоскую коробочку, тщательно упакованную в яркую бумагу, и стоял рядом, ожидая, пока она возилась с лентой.

– Ради Бога, Эгги, просто разорви ее и открой. Бобы остынут!

Это оказался футляр для ювелирного украшения, а внутри находилась нитка прекрасно подобранных жемчужин длиной в двадцать четыре дюйма. Руки Агнес дрожали, когда она вынула ожерелье из углубления в футляре.

– Только не говори, что не можешь принять такой подарок, Эгги. Бабушка моего первого внука не может ходить с дешевеньким украшением на шее. А раз ты так неравнодушна к жемчугу, то должна принять этот.

Билли перевела взгляд со сверкающего ожерелья, подаренного матери, на Джессику, которая пыталась сохранить улыбку на лице. «Старый негодяй», – подумала она. Билли радовалась, что купила для Джессики старинную рамку для фотографий. Там было место для ее фотографии и фотографии Мосса, и оставалось только дополнить рамку снимком малыша. Конечно, это ни в коей мере не сгладит черствость Сета, но послужит признанием того, что Джессика тоже является бабушкой этого ребенка.

Агнес потрясла щедрость Сета, но выдержка и желание выглядеть респектабельной требовали, чтобы казалось, будто она лишь принимает то, что принадлежит ей по праву. Сета это, видимо, задело.

– Надень жемчуг, Эгги! Говорю же – бобы остынут. Чего ты ждешь?

Медленная улыбка коснулась губ Агнес.

– Не уверена, что мне нравится осознавать, что ты заботишься о моей шее, Сет, – резко ответила она.

– Не принимай все так близко к сердцу, Эгги. Если бы я хотел, чтобы твоя шея оказалась на плахе, то честно намекнул бы на это. Надевай жемчуг, черт побери, и пошли есть!

Жемчужины скользнули через голову Агнес и легли на бордовый бархат ее вечернего платья, как двадцать четыре дюйма зубов, оскалившихся в улыбке.

* * *

В ту ночь, после традиционного ужина в канун Рождества, после того, как гости ушли домой, а все подарки были развернуты, Мосс спал в постели Билли; обнимал, ласкал ее, а поглощенные им напитки снова помогли пренебречь предостережениями Сета. Это его жена, и она сама предлагает ему себя, чтобы утешить за все то время, которое он провел без женщины. И она показалась ему воплощением женственности, когда радостно принимала в себя его плоть.

Рождественским утром, не успел еще свет дня залить спальню, как Мосс проснулся от звуков мучительной рвоты, терзавшей Билли в ванной. Он торопливо сгреб свою одежду и скрылся у себя в комнате. Боже! Что если он повредил ей что-нибудь этой ночью? Надо было послушаться папу.

Два часа спустя, за завтраком, Билли сидела бледная и слабая, стараясь все же не подавать вида. Но Мосс больше не мог смотреть в ее глаза с темными кругами. Он объявил, что связался с Сан-Диего и получил приказ возвращаться. Вилка Билли заскрежетала по тарелке. Заявление Мосса испугало Сета, который не поверил ни единому его слову. Он уезжал из-за нее! Билли подняла глаза на свекра и увидела ненависть в его взоре.

* * *

Четвертого февраля у Билли начались роды. По тревожному звонку Сета приехала частная «скорая помощь». Билли поместили в заднюю часть машины, медсестра держала ее за руку, а Агнес и Сет следовали за каретой скорой помощи в «паккарде», который вел шофер. Джессика смотрела, как отъезжают машины, крепко сжимая в руке четки. Она не знала, кого больше жалела в этот момент – Билли или Сета. Билли – если родится девочка, Сета – если его постигнет разочарование.

Страшная боль мучила Билли четырнадцать часов. До того момента, как маска опустилась на ее лицо, покрытое потом, она молила о смерти, о чем угодно, что избавило бы ее от нескончаемой боли.

Когда Билли открыла глаза, первым, кого она увидела, был Сет Коулмэн. Он осуждающе смотрел на нее сверху вниз. Мать стояла рядом с ним, и лицо ее также выражало неодобрение. Так значит, у нее родилась девочка! Джессика будет довольна. Мосс был бы… Мосс был бы разочарован. Она потерпела неудачу. Она еще не принадлежит семье Коулмэнов. Нет, сказали ей глаза Сета. Должна ли она извиниться? Они ждали, скажет ли она что-нибудь, может быть, спросит о ребенке. Но Билли лишь закрыла глаза и заснула. Сном младенца.

* * *

Позднее, по пути в Санбридж, Агнес осознала, что никогда прежде не видела Сета таким разъяренным и в то же время сдержанным. Она прекрасно все поняла. Может быть, даже слишком хорошо поняла. Ее положение – и, разумеется, положение Билли – оказалось под угрозой, пока не появится на свет наследник семьи Коулмэнов. Боже милостивый, если что-нибудь случится с Моссом, ее с Билли отошлют обратно в Филадельфию, не бросив ни доброго слова, ни взгляда вслед.

Нарочито легким тоном Агнес сказала:

– Первая беременность обычно тяжела для молоденьких девушек. Билли молода и здорова. В Санбридже она быстро поправится. Через месяц будет в полном порядке, а через три ей можно снова попробовать…

Сет едва прислушивался к словам Агнес. Проклятая девчонка, Боже милостивый! Мосс связал себя по рукам и ногам. Должен был родиться мальчик: от него зависело, чтобы получился мальчик. Это входило в условия их сделки. Сет плотнее вжался в спинку сиденья и скрипнул зубами. У этой девчушки, которую Мосс взял себе в жены, оказалось не больше силы и мужества, чем у Джессики. Конечно, сначала он попал в десятку с Моссом, но потом Джессика предала его, произведя на свет Амелию, а потом высохнув раз и навсегда. Агнес что-то сказала насчет того, что через три месяца они могут попробовать снова. Это будет где-то в начале мая. Три месяца на то, чтобы устроить Моссу и Билли свидание.

Когда Джессика услышала известие о том, что родилась девочка, она опустила взгляд на четки в ее руках. Девочка, маленькая девочка, совсем как Амелия. Сет, должно быть, в ярости, потому что здесь он не может употребить свою власть и проконтролировать высшие силы. Джессика чуть не плакала от облегчения: младенец не оказался мальчиком. Властность Сета раздавила бы мальчика. Она сердито швырнула четки на постель. Это был один из взрывов гнева, изредка случавшихся с нею, и на этот раз ее удивило, как хорошо она стала себя чувствовать, дав выход раздражению. Может быть, не сдерживай она раньше свой гнев, ей не пришлось бы сейчас страдать от этих ужасных головных болей и сердце в груди не стучало бы так безумно.

* * *

Мосс выбрался из кабины «Техасского рейнджера», нежно похлопав его по борту. Еще две «фрикадельки» будут добавлены к уже имеющимся восьми на фюзеляже его самолета. Его назначили командовать своей собственной эскадрильей, обучать своих парней, облекли доверием. Ну что ж, он готов. Он видел битву и понюхал пороху, познал вкус победы и горечь, когда она ускользает.

Навстречу ему бежал офицер, дежуривший на летной палубе.

– Коулмэн, капеллан хочет тебя видеть. Быстро! – Внутри у Мосса все сжалось. Что-то случилось, что-то очень плохое. Страх подгонял его, а мысли метались так же стремительно, как он бежал. Сет? Билли? Джессика? Но в любом случае, не может быть и речи о том, чтобы покинуть «Энтерпрайз». Его назначают командовать эскадрильей, дела идут на лад, именно так, как он хотел, в чем нуждался. Он не поедет домой, пока война не закончится, так или иначе.

Он порывисто отдал честь и доложил:

– Сэр, лейтенант Коулмэн по вашему приказанию прибыл.

– Вольно, лейтенант. – Капеллан улыбался. Руки в веснушках протянулись, чтобы передать Моссу полоску бумаги из радиорубки.

Мосс прочел сообщение, и улыбка расползлась по его лицу. Девочка, Маргарет Джессика Коулмэн. Четвертое февраля. Четыре фунта три унции. Мать и дочь чувствуют себя хорошо. Боже мой, он стал отцом! На два месяца раньше! С Билли все в порядке. Вздох облегчения шумом отдался в ушах.

В дверь постучали, и вошел капитан Хардинсон. Он протянул руку Моссу.

– Поздравляю, Коулмэн. Я был в радиорубке, когда пришло сообщение. – Вынул из нагрудного кармана три сигары и любовно погладил их, прежде чем передать одну капитану, другую Моссу.

– Я стащил их из личных запасов адмирала Халси, когда мы стояли в Пёрл-Харборе. Если кому-нибудь скажете, подрежу крылья; а что касается вас, отец, то вы связаны тайной исповеди. Договорились? Настоящая Гавана – я берег их для особого случая. Думайте обо мне, когда будете курить эту сигару, лейтенант.

Мосс отдал честь:

– Так и сделаю, сэр.

Только вернувшись в каюту с сигарой, зажатой в зубах, он снова взглянул на радиограмму. Девочка! Какая разница – ребенок есть ребенок. Будет еще время и для мальчиков. Папа, наверное, вне себя от ярости. Мосс удовлетворенно затянулся сигарой, потом чуть не рассмеялся. Агнес была так уверена, что ребенок окажется мальчиком.

– Ты ошиблась, старая хищница, – громко сказал он. Сам Мосс немного расстроился по этому поводу, но удовольствие, испытываемое при мысли об огорчении Агнес, перекрывало подспудную досаду. – Эгги, старушка, пора бы тебе узнать, что мы, Коулмэны, так просто в руки не даемся. Нет, не даемся.

* * *

Билли вернулась в Санбридж через десять дней после рождения дочки. Суровые предостережения доктора Уорда насчет невозможности слишком быстрого наступления новой беременности не омрачили день. Она даже не думала о том, чтобы родить еще одного ребенка, снова страдать девять месяцев, отекая, мучаясь от тошноты и боли. Сет оставался непреклонен в своем желании иметь внука. Но, мальчик или девочка, для Мосса это ведь не имело большого значения. Мэгги – красивая девочка, слишком маленькая, оттого что родилась раньше времени, но достаточно здоровая, чтобы их отпустили домой. И все-таки Билли не понравилось выражение лица доктора и специальные термины, которые он употреблял в разговоре. Токсемия, малый вес при рождении, предлежание – все это слишком сложно для понимания, но у нее осталось неприятное чувство, будто в этих осложнениях оказалась виновата она сама. Она еще не стала женщиной Коулмэнов, которая рожает детей на обочине дороги, а потом бежит работать, а может быть, и никогда не станет такой. Слова доктора Уорда испугали ее, но в то же время они таили в себе вызов.

Частная машина скорой помощи увезла Билли и Мэгги за сорок миль от Остина, а до входной двери Билли дошла сама. Когда она потянулась за ребенком, няня, которую нанял Сет, отрицательно покачала головой и, будто защищая, крепко прижала к себе малышку.

– Я хочу взять Мэгги наверх и показать ее бабушке, – объяснила Билли. Она говорила так, словно у Мэгги была только одна бабушка, но это объяснялось возникшим у нее чувством после телефонных звонков Джессики в больницу по два раза в день. Она так нежно разговаривала с Билли, а расспросы о здоровье Мэгги были полны заботы и восторга. Теперь Билли хотела гордо отнести Мэгги в комнату Джессики и порадоваться воркованию бабушки над внучкой.

– Я возьму ребенка, – более настойчиво проговорила Билли, наткнувшись на напряженный взгляд няни.

Агнес, подъехавшая вслед за «скорой помощью» в семейном автомобиле, вмешалась в спор:

– Не глупи, Билли. Ты ведь знаешь – Джессика сейчас спит. Ты ведешь себя, как дитя. Няня получила указания, и ты не должна вмешиваться.

На мгновение Агнес показалось, что Билли настоит на своем. В мозгу зазвенел тревожный звоночек: Билли может стать трудноуправляемой и совсем не похожей на почтительную, послушную дочь, какой всегда являлась, пока не встретила Мосса. Прежде чем дочь смогла возразить, Агнес сочувственно коснулась ее руки:

– У тебя будет масса времени для девочки, Билли. Ты еще не совсем оправилась после всех мучений. А пока не наберешься сил, почему бы тебе не полагаться на меня в том, что для тебя лучше?

Ласковая забота Агнес поколебала решимость Билли, и она снова почувствовала, как подчиняется привычному ритму жизни в соответствии с указаниями матери.

Снова устроившись в своей комнате, Билли отдыхала в постели. Она написала Моссу о малышке, описала свое удивление при виде черных волосиков и рассказала, что уже ясно, какие у их дочки глаза – такие же светло-голубые, как у него. Но что еще могла она рассказать об их дочери, если почти не видела ее? Маленькая Маргарет Джессика Коулмэн находилась на другом конце дома в своей хорошенькой детской, со своей няней. По совету доктора Уорда и, наверное, по приказу Сета, малышку кормили из бутылочки. Слова доктора: «Вы еще не окрепли, миссис Коулмэн», – до сих пор звучали у нее в ушах. И этого ее тоже лишили. Теперь она чувствовала себя хорошо, хоть и ощущала некоторую слабость, а ее грудь под мучительно давящей повязкой была полна молока.

Билли достала из прикроватной тумбочки бювар, подаренный Агнес на Рождество. Сверху блестело ее имя: миссис Мосс Коулмэн. Слезы подступили к глазам. Что случилось с Билли Эймс? У нее было такое чувство, будто ее проглотили целиком и теперь постоянно и неторопливо переваривают, как любимые бобы Сета.

Дверь спальни открылась, и вошла Агнес.

– Мама, а ты видела Мэгги?

– Конечно, видела. Все видели… крошку. Несколько минут назад я заглянула в детскую – она сладко спала. Сейчас няня готовит ее бутылочку для кормления. Консервированное молоко и сироп Каро. Джессика ждет в своей комнате, чтобы ей позволили покормить ее. Няня считает, что будет лучше, если ты пока останешься у себя. Хотя бы на несколько дней. Первое время нужно поберечься. Тебе будут приносить поднос.

– Мама, я не инвалид. Я всего лишь родила ребенка. Миллионы женщин рожают детей. Почему я не могу спуститься вниз к ужину? Почему мне нужно есть с подноса? Или Сет так расстроен, что не может меня видеть? Знаю, я испортила его большие планы, родив девочку, а не мальчика.

Агнес жестко выпрямилась.

– Что это еще за разговоры? Не желаю слышать ничего подобного. Теперь ты входишь в семью Коулмэнов и должна понимать, что о тебе проявляют особую заботу. Все дело в лестнице, Билли. Ты не можешь постоянно ходить по ней вверх и вниз. По крайней мере, пока не можешь. Это указание доктора Уорда. Сет не имеет к этому ни малейшего отношения, Боже избави. Как ты могла подумать такое?

Билли откинулась в кресле. Она и забыла о ступеньках. Карабкаться по ним – настоящее мучение. Значит, придется остаться здесь, на верхнем этаже, еще на неделю, но, по крайней мере, можно было бы спускаться в холл посмотреть на Мэгги. Можно было бы почитать Джессике, часами говорить с ней о ребенке. Можно каждый день писать Моссу и описывать, как растет дочь. Надо побыстрее сфотографировать ее и послать Моссу, чтобы он носил фотографию дочки в бумажнике и показывал друзьям. Но станет ли он это делать? Она была вынуждена признать, что не знает.

– Думаю, я сейчас вздремну, а потом напишу Моссу. Что-то я устала, мама. – Агнес выставляли из комнаты, и она этому даже обрадовалась. Им почти нечего было сказать друг другу.

Час спустя Билли поняла, что спать не хочет. Она устроилась в кресле у окна, положив блокнот для писем на колени. Неожиданно ее поразило: как она одинока. О Мэгги заботились. Агнес отстранилась, занимаясь Бог знает чем – осваивает южную целину, насколько можно понять. Ее муж, дорогой, любимый, замечательный Мосс, сражается на войне, чтобы сделать мир надежным и безопасным для нее и Мэгги.

Билли долго сидела, глядя на белый блокнот у себя на коленях, и наконец написала отписку – свеженькое письмецо, в котором ничего не говорилось о ее истинных чувствах. Что подумал бы о ней Мосс, напиши она, что не любит его отца? Моссу не нужно знать о таких вещах, да он и не хочет о них знать.

Билли запечатала письмо и наклеила марку на конверт авиапочты. Интересно, когда Мосс получит его? Уже больше двух недель от него нет писем. Может быть, завтра. «Я прочту дополнительную молитву», – подумала она и не могла не поразмыслить, получает ли Сет какие-нибудь сведения о своем сыне. Она показывала ему и Джессике письма, которые получала от Мосса, но Сет не удостаивал ее подобной любезности. Такое поведение свекра казалось ей нечестным. Разве он не знал, как она беспокоится и расстраивается? И кого она хочет обмануть, полагая, что стала здесь своей? Самое большее, ее терпят. В этом отношении появление ребенка внесло некоторые изменения, но Мэгги оказалась девочкой. Сет Коулмэн хотел внука.

Что бы ни указывал врач, а душ она сегодня примет и голову вымоет. Какой от этого может быть вред? Она почувствует себя гораздо свежее и лучше, чем после обтирания губкой и присыпания тальком. Запереть двери спальни и ванной комнаты – никто и не узнает. Да и кому какое до нее дело?

* * *

При виде толстого бифштекса на своей тарелке Билли вздохнула. Легкий салат Джессики и небольшой десерт в виде желе выглядели более привлекательно. Билли виновато поковыряла бифштекс, понимая, что должна быть благодарна за возможность есть мясо. Там, в Филадельфии, ее друзья все отдали бы за такой кусок. Тита унесла плотный ужин почти нетронутым. Джессика улыбнулась, наливая кофе из красивого серебряного кофейника.

– Ну, расскажи мне, детка, как все было, ужасно?

– Ужасно. Но теперь все позади.

– Билли, роды – это самое чудесное событие в жизни. Нам так повезло. Конечно, это больно, но боль забывается легче всего. Как только увидишь маленький розовый или голубой сверток, все остальное на свете уже не имеет значения. Ты согласна?

Билли понимала, что имела в виду Джессика. Но как забыть долгие четырнадцать часов самой ужасающей муки, какую только может испытать женщина! И этот розовый сверток. Может быть, если бы ей дали подержать Мэгги сразу после рождения, она бы чувствовала то, о чем говорит Джессика, но из-за малого веса ей принесли ребенка только через три дня. И все же доставить удовольствие свекрови и быть приятной гораздо легче, чем рассказать правду. Кроме того, Джессика не хотела слышать ни о чем неприятном. Она жила своей жизнью в четырех стенах этой комнаты, укрывшись от всех переживаний. Сет сказал, что Джессике любой ценой следует обеспечить спокойствие. Поэтому Билли заставила себя встретиться с ней глазами и набрала в грудь воздуха.

– Да, – солгала она.

– Она такая красивая, Билли, – с восторгом продолжала Джессика. – И выглядит здоровенькой, несмотря на то, что маленькая. А какие у нее волосы! Я уверена – Мосс доволен. Сет говорит, что послал сообщение на «Энтерпрайз». Надеюсь, мы в ближайшее время что-нибудь получим от Мосса. Каждый день молюсь об этом. По крайней мере, тебе не придется беспокоиться о том, что Мэгги пойдет на войну.

– Я только что написала Моссу письмо, в котором рассказала о Мэгги. Это напомнило мне об одном деле. Не могли бы вы порекомендовать хорошего фотографа, чтобы он пришел и сфотографировал ее? Я хочу послать карточку Моссу.

– Сет уже позаботился об этом, Билли. Фотограф приедет, когда на следующей неделе Мэгги будут крестить.

– Крестить? На следующей неделе? Наверное, к тому времени я уже совсем оправлюсь, только вот не уверена, что мои прежние платья мне подойдут. Боже, почему так скоро?

– Билли, беспокоиться не о чем. Сет и Агнес позаботятся обо всем. Кроме того, мать в церковь не идет. Это не такое уж большое событие. Простые крестины, сделают всего несколько фотографий. Небольшой ужин для ближайших друзей – вот и все. На Мэгги наденем то же крестильное платьице, что было у Мосса и Амелии. Прачка посмотрит, чистое ли оно, и разгладит все оборочки. Тебе не нужно беспокоиться о таких мелочах.

– Но я хочу беспокоиться! – Билли едва не выкрикнула это. Почему она не может пойти в церковь? Это немыслимо. Она не будет присутствовать на крестинах собственного ребенка? Ну, это мы еще посмотрим.

– Билли, что случилось, что с тобой? – забеспокоилась Джессика.

Билли с трудом заставила себя говорить спокойно:

– Я хотела бы сама все сделать. Я хочу пойти в церковь, чтобы увидеть крестины Мэгги. Она мой первый ребенок. Как я могу написать об этом Моссу, если сама не буду присутствовать на церемонии?

– Дорогое дитя, здесь так полагается. Ты к этому привыкнешь. Теперь ты тоже член семьи Коулмэнов и должна примириться с установленным порядком. Поэтому Мосс и прислал тебя к нам.

Билли сдержала слезы, когда наклонилась поцеловать Джессику на ночь.

– Пойду в детскую, проверю, как там Мэгги. Джессике было ненавистно то, что она заставила себя сделать в следующее мгновение. Ей пришлось до боли сжать зубами язык, возвращая себя к реальной жизни и произнося нужные слова:

– Почему бы тебе не подождать до утра, Билли? Я уверена – няня уже уложила Мэгги в постель, а ты можешь ее разбудить. Режим. Няни всегда следуют таким строгим предписаниям.

– Вы хотите сказать, что няня не впустит меня, если я приду в детскую посмотреть на моего ребенка? – дрожащим голосом спросила Билли.

– Боюсь, что это так, Билли. Если дверь закрыта, она останется закрытой.

Джессике мучительно хотелось прижать к себе молодую мать, погладить ее по голове и сказать, что все образуется. Однако в последнее время она начала думать, что не всегда будет здесь, чтобы утешать Билли. Чем раньше она усвоит и примет ту истину, что все здесь делается «по-коулмэновски», тем лучше будет для нее. Не стоило подталкивать это дитя к бунту. Джессика достала из кармана халата четки, оперлась затылком о спинку кресла и закрыла глаза. Жестокий урок ожидал Билли, такой же, какой преподали ей самой. А для чего? Чтобы окончить жизнь женщиной, состарившейся раньше времени, одиноко сидящей в своей комнате, тогда как битва, не разразившаяся и не оконченная, все еще разрывает сердце на части? Нет, пусть лучше на этом долгом пути Билли станет настоящей Коулмэн: жесткой, алчной и эгоистичной. Иначе ей придется бежать, как сделала Амелия. Как делала это сейчас она сама.

Билли выбежала из комнаты. Глаза ее устремились по бесконечному коридору, протянувшемуся от холла к двери детской. Последняя оказалась запертой. Плечи Билли поникли, она прошла в свою комнату и заперла за собой дверь. Билли не привыкла к запертым дверям и ненавидела их. Слезы катились по ее щекам, когда она схватила письмо к Моссу и прижала его к сердцу. Но от этого он не стал ближе.

* * *

Мэгги исполнилось три месяца в тот день, когда Сет вошел в дом через кухонную дверь, и его морщинистое лицо расплывалось в улыбке.

– Ты выглядишь так, будто кто-то отдал тебе своего призового быка, – заметила Агнес, наливая себе кофе. – Не хочешь чашечку? Я только что послала Титу наверх с чаем для Джессики.

– Мои новости гораздо лучше, чем призовой бык. Мне сейчас позвонили из Вашингтона: «Энтерпрайз» идет в Пёрл-Харбор на ремонт. Мой мальчик цел и невредим, и мы сможем ему позвонить и поговорить с ним. В Пёрл-Харбор они должны прийти восьмого мая, то есть через четыре дня, Эгги. Пойду скажу Джессике.

Агнес пристально смотрела на спину удаляющегося Сета. То, как Коулмэны всего добиваются, достойно уважения, но здесь нужен тонкий подход. Действовать следует спокойно. В последнее время Билли раздражалась из-за малейших пустяков. Если хоть на мгновение она заподозрит, что свекор и мать запланировали ей еще одну беременность, невозможно предсказать, какой окажется ее реакция.

Билли будет рада поехать на Гавайи, чтобы повидаться с мужем. А когда вернется, при определенном везении уже будет носить в своем чреве наследника Коулмэнов. Везение должно принять их сторону. Что может быть проще, чем предоставить природе сделать свое дело?

 

Глава 11

Агнес смотрела в широкое окно своей спальни, наслаждаясь кажущимися бесконечными пространствами Санбриджа. Уже в течение нескольких месяцев она считала угодья, как называл их Сет, своими собственными.

Она с головою окунулась в работу, проявляя способности, поразившие Сета. Сначала Агнес просто проявила сноровку, заставив все домашнее хозяйство вращаться вокруг Сета и его дел. Она не сомневалась, что Сету нравится, как она все организовала, и предугадывала каждое его желание. Очень часто Агнес задумывалась, насколько была близка к тому, чтобы впустую провести остаток жизни в Филадельфии, становясь все более старой, все более безвкусно одетой женщиной, в заботах о маленьком домике и клумбах. При мысли о такой жизни она содрогалась от ужаса.

Сет нашел Агнес разговорчивой, смышленой и часто приглашал ее на обед в клуб скотоводов. В тот день, когда он наклонился над столом и спросил о ее мнении по какому-то вопросу в присутствии своих друзей и их жен, она от души порадовалась их удивлению. Сет Коулмэн был известен тем, что никогда не спрашивал женщину о том, который час, и еще меньше интересовался ее мнением! В тот день остинское общество полностью приняло Агнес. Теперь лишь оставалось сидеть и пожинать плоды своих стараний. Но какой бы деятельной, какой бы необходимой для Сета она ни стала, действительность Агнес воспринимала трезво. Ее легко можно было отстранить. По крайней мере, пока Билли не родит наследника. А может ли найтись более подходящее место, чтобы все обделать, чем гавайский рай? Романтика и зачатие детей идут рука об руку. Мосс будет рад стараться, особенно когда увидит эту новую, зрелую Билли. Тем более что теперь она так соблазнительна! Желание причмокнуть оказалось неодолимым.

Приглушенный детский плач донесся со стороны холла и тотчас же замолк. Ребенок. Агнес поджала губы, сложившиеся в жесткую линию. Мэгги Коулмэн… Слава Богу, есть кормилицы и няньки. Билли сможет отправиться на Гавайи и ни о чем не беспокоиться. Деньги – такая замечательная вещь!

Второй, более пронзительный вопль разнесся по холлу. Агнес покачала головой и вышла из комнаты. Сет ожидает ее в своем кабинете и, она могла бы поклясться, не налил себе бокал виски, а ждет, чтобы она оказала ему эту честь. Теперь это стало ритуалом, который ее даже радовал: так приятно было чувствовать некое теплое дуновение власти, являясь той женщиной, что может угодить суровому Сету Коулмэну.

Сет слегка усмехнулся, глядя на Агнес, подходившую к нему с его ежевечерней порцией выпивки. Эта женщина его изумляла. Бурбон и капелька воды. Он чуть не поперхнулся, впервые увидев, как она наливает и выпивает этот напиток, словно кока-колу. И она, наверное, единственная женщина в Техасе, которая не возражает против сигарного дыма. Он ей даже нравится, так она сказала, когда он, к своему удивлению, извинился. Толстая гаванская сигара сама собой оказалась у его рта. Он отрезал кончик и закурил. Старушка Эгги никогда не вскрикивала, не поднимала шум и не терла глаза. Однажды он попробовал ее испытать и направил струю дыма прямо ей в лицо. Агнес улыбнулась, потянула носом и прошла испытание. И сама знала, что прошла.

А сейчас он чуял – одна навязчивая идея пчелой мечется в ее голове. Он буквально слышал, как гудит эта пчела. Сет был уверен, что знает потаенные мысли Агнес. До сих пор, за исключением того дня, когда родилась Мэгги, они оставались невысказанными. Он решил сыграть свою игру: выслушать ее, посмотреть, как она будет вертеть им. Он всегда восхищался, наблюдая за маневрами Агнес. Каждый день она изобретала что-нибудь новое, какую-нибудь свежую уловку, маленькое ухищрение, лишь бы получить желаемое. Ему нравилось заставлять ее прилагать такие усилия ради того, что он и так бы ей дал. Она так и села бы на задницу, если бы узнала, что билет на Гавайи для Билли уже лежит в ящике его стола.

Сет залпом опорожнил бокал и протянул его снова. Агнес мгновение пристально смотрела на него, потом покачала головой.

– Я налила тебе двойную порцию. Ты ведь знаешь, доктор сказал – только одна рюмка. Если хочешь еще, налей себе сам, я отказываюсь принимать участие в разрушении твоего здоровья. – Сет понимал: она будет стоять на своем. Он так сжал зубами сигару, что чуть не откусил кончик. Ох уж эти женщины!

– Твоя дочь получила сегодня письмо от моего сына? Тита говорит, что получила. За обедом я все время ждал, когда Билли скажет об этом, но она так и промолчала. Я подумал, может быть, Тита ошиблась.

– Я на самом деле не знаю, получила ли Билли письмо, Сет. Я спрошу ее, когда пойду наверх.

Черт бы побрал эту Билли. И Титу тоже. Если когда-нибудь представится возможность выставить ее, она так и сделает. Уж слишком много Тита знает о семейных делах.

– Билли хорошо выглядит, – начала Агнес, – как ты считаешь? Доктор Уорд сказал, что она совершенно здорова и может жить полной жизнью. – Агнес, глазом не моргнув, встретила пристальный взгляд Сета. – Я немного беспокоилась за нее во время беременности. – Она навела на тему и выжидающе замолчала.

– Ну? – нетерпеливо спросил Сет. – А сейчас насколько ты о ней беспокоишься? – Чертова баба – любит играть во всякие хитрые игры, как и он сам.

– О, вовсе не беспокоюсь. Да и зачем беспокоиться? Я всегда говорила – природа обо всем позаботится. Ты только посмотри, как она расцвела. Это уже не та юная девушка, что когда-то приехала в Санбридж, а совсем другая, молодая женщина. Может быть, это зрелость. Теперь она более женственна, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Само собой, понимаю, – сухо отозвался Сет. – У меня возникла такая же мысль. Конечно, я не видел Билли раньше, когда она не была постоянно больна, но теперь, можно сказать, почти понимаю, почему мой сын женился на ней.

Агнес проигнорировала сомнительный комплимент.

– Малышка быстро набирается сил, особенно если учитывать преждевременные роды. При правильном режиме она и ест, и спит лучше. Няня очень довольна. Как хорошо знать, что Билли не нужно растрачивать силы на кормление среди ночи и на все эти хлопоты с младенцами. А маленькая Мэгги просто чудо.

– Она Коулмэн, не так ли? – пробурчал Сет.

– Мосс будет так рад, когда увидит, как благоприятно повлияло на Билли материнство. Было бы так замечательно, если бы они смогли увидеться. На Рождество все получилось как-то нелепо, ты ведь знаешь. Не хочется думать, что Моссу остается лишь вспоминать, как тогда выглядела Билли. Жаль, что он не может видеть ее сейчас. – Агнес допила свое виски. Может статься, понадобится еще одна порция, пока этот разговор не подойдет к концу.

– Ей-Богу, Эгги, налей мне еще. Что в этом плохого? Себе-то ты нальешь. Как ты можешь сидеть и пить у меня на глазах, когда мой стакан пуст!

– Хорошо, но если скажешь доктору, я буду отрицать. Сет заговорщически подмигнул и передвинул сигару из одного угла рта в другой. Ему нравилось обходить ее на поворотах. Ишь, как заботится о его здоровье.

Когда Агнес протянула ему стакан с виски, Сет вынул жеваную сигару изо рта и взболтнул янтарную жидкость в бокале, глядя на нее, как зачарованный. Агнес наблюдала за ним, едва дыша. Она досконально изучила его привычки, знала, что он скажет еще до того, как открывал рот. В конце концов, она всегда позволяла Сету думать, будто идея принадлежит ему.

– Эгги, ты считаешь, что девчонка достаточно окрепла, чтобы поехать на Гавайи? Прошло только три месяца, ты ведь знаешь. Джессика никогда не выздоравливала так быстро.

– У Билли здоровые крестьянские корни. Со стороны отца, – торопливо добавила она. – Я уверена – она вполне здорова. Мы сможем справиться у доктора и у самой Билли. Сет, как замечательно с твоей стороны, что ты подумал об этом. Билли будет перед тобой в неоплатном долгу, если ты сможешь устроить эту поездку. Ты ведь сможешь, правда? – тревожно спросила Агнес.

– Для моего мальчика – все что угодно. И для Билли тоже, – поспешно упомянул Сет. Агнес поняла. Она подняла бокал, Сет последовал ее примеру.

– Сколько времени, по-твоему, тебе потребуется, чтобы уладить это дело?

Сет подумал о билете в ящике стола.

– Пять дней. Возьми девочку за покупками. Покупай все самое лучшее. Что-нибудь яркое, Эгги. Мосс всегда любил яркие, кричащие вещи.

Агнес было неприятно задавать следующий вопрос, но она все-таки заставила себя спросить:

– Сколько мы можем истратить?

– Столько, сколько понадобится. Не скупись, советую тебе заняться этим завтра с самого утра.

– Сразу после завтрака, – резко ответила Агнес. – Думаю, пора подняться наверх пожелать спокойной ночи Джессике и проверить, как там Мэгги. Я зайду к Билли и скажу ей, если ты не хочешь сообщить все сам.

– Скажи ей ты. Ты мать девочки. Я собираюсь пойти спать. А завтра утром думаю проехаться верхом. Старушка Несси меня заждалась. Пять дней, Эгги. Постарайся, чтобы девочка была готова.

– Она будет готова, – уверенно пообещала Агнес. – И, Сет, больше никаких крепких напитков. Сегодня вечером мы немного нарушили правила, но это было в последний раз. Тебе действительно надо начинать заботиться о своем здоровье.

Идея пожелать Джессике спокойной ночи ограничилась легким взмахом руки, адресованным почтенной даме, когда Агнес проходила мимо комнаты, в которой еще горел свет. Минуя детскую, она приложила палец к губам, давая понять, что маленькая Мэгги спит. Сету вовсе не обязательно все знать. Она тихо постучала в дверь спальни и одновременно открыла ее. Дочь сидела за маленьким столиком вишневого дерева и что-то писала, склонившись под изогнутой лампой.

– Билли, можно поговорить с тобой?

– Конечно, мама. Что-нибудь случилось?

– Напротив, все чудесно. У меня для тебя замечательная новость, сюрприз. Сет только что сказал мне об этом. Буквально несколько минут тому назад, и я сразу же пришла сообщить тебе. Ты едешь на Гавайи повидаться с Моссом. Разве это не замечательно? Не спрашивай, как Сет добился этого, но он все уладил. Через пять дней, Билли, ты увидишь Мосса. Завтра едем за покупками!

Билли вскочила из-за стола.

– Правда, мама? Не могу поверить. А Мосс знает? Как? Когда? Пять дней. Боже милостивый, мама, а как же Мэгги? Не думаю, что я буду готова через пять дней. Ах, мама, я так рада, ведь доктор сказал – я полностью здорова. Все получится, так ведь?

Агнес приосанилась.

– Дитя мое, обо всем уже позаботились. Когда Сет говорит, что у него есть друзья в высоких сферах, значит, это действительно высокие сферы. Дорогая, тебе не нужно беспокоиться о Мэгги. У нее няня. Помни – теперь ты одна из Коулмэнов. Можешь ехать и ни о чем не беспокоиться: я здесь за всем присмотрю. Только не забудь прихватить несколько фотографий Мэгги, чтобы показать Моссу. Подумай, какие великолепные вещи ты сможешь купить, чтобы поразить своего мужа. Нам нужно найти какие-нибудь сногсшибательно дорогие французские духи и свести его с ума. Мужчин почаще следует доводить до крайности, чтобы держать их на поводке. – Агнес чуть не проболталась. Сейчас она могла думать лишь о поездке за покупками, о том, что она приобретет для себя, и об итоге гавайской поездки.

– Мама, а Мосс знает, что я приезжаю? – возбужденно спросила Билли.

– Не уверена. Но думаю, Сет в ближайшее время сообщит ему. Он должен знать о твоем приезде, чтобы распределить свои дежурства. Мы с Сетом хотим, чтобы вы прекрасно провели время вместе. Сет обо всем позаботится. Заканчивай письмо и ложись спать. Мы поедем в город сразу после завтрака. Спроси у Джессики, может быть, ей привезти чего-нибудь. Спокойной ночи, Билли, – Агнес наклонилась и запечатлела на лбу дочери суховатый поцелуй.

Когда дверь за матерью закрылась, Билли бросилась на постель, свернувшись в клубок и прижав к груди подушку. Слезы невыразимого счастья жгли ей глаза. Как это великодушно со стороны Сета! Как чудесно! Впервые за свою недолгую жизнь она начала понимать, что могут сделать власть и деньги.

Когда Билли спустилась в холл, направляясь в детскую, голова у нее слегка кружилась. Она тихо постучала в дверь и заглянула внутрь. Няня в белом накрахмаленном халате прижала палец к губам. Билли кивнула и на цыпочках вошла в комнату. Маленький розовый сверток мирно лежал в колыбели, принадлежавшей сначала Моссу, а затем Амелии. Один крохотный пухлый кулачок малышка сосала. Билли улыбнулась.

Желание взять дочку на руки оказалось столь сильным, что Билли склонилась над колыбелью.

– Ну, миссис Коулмэн, вы же знаете правила, – хриплым голосом предупредила няня. – Когда ребенок спит, его нельзя беспокоить. В результате такой неосторожности могут возникнуть газы, колики, понос и прочие неприятности. – Голос пожилой няни оставался суровым, но не лишенным тепла. В глубине души она часто жалела молодых, здоровых матерей, которые многого лишают себя, поручая нянькам ухаживать за своими детьми.

– Могу я поговорить с вами минутку за дверью, мисс Дженкинс? – прошептала Билли. Седая женщина последовала за ней в коридор, оставив дверь приоткрытой. Она была хорошей сиделкой.

Билли в двух словах объяснила ситуацию, и няня сказала:

– Миссис Коулмэн, езжайте к своему мужу. Ему вы сейчас нужны больше, чем Мэгги. Все, в чем нуждается сейчас малышка, – это тепло, любящие руки и правильный уход. Это я могу обеспечить. С Мэгги все будет хорошо: уже тридцать лет я нянчу детей. Нянчила Амелию и вашего мужа. Я знаю, Мосс хотел бы, чтобы вы приехали к нему.

– Но ведь я ее мать, мисс Дженкинс, я должна была бы кормить ее, менять ей пеленки, должна была бы укачивать перед сном. Поймите меня правильно, я хочу поехать, но разрываюсь на части. Чувствую, что должна остаться здесь, с моей малышкой. Я понимаю: все, что вы говорите, верно. Мэгги не узнает, чьи руки держат ее, пока они теплые и любящие. Но так я буду знать.

Няня проводила ее до спальни и успокаивающе похлопала по плечу:

– Доверьтесь мне, миссис Коулмэн, я позабочусь о Мэгги, как если бы она была моим собственным ребенком.

Билли кивнула и проводила взглядом женщину, спускавшуюся в холл. У этой няни пышная грудь, к которой Мэгги может прижаться. Остается надеяться, что крахмальный жесткий халат не оцарапает личико младенца.

Скорее в свою спальню, закончить письмо Моссу. Дорогой, чудесный Мосс! Как он удивится, увидев ее. Она выглядела такой уродливой на Рождество! Теперь у него от изумления глаза на лоб полезут. Это будет медовый месяц, достойный принцессы. Гавайи…

Билли дописала письмо и забралась в постель. Может быть, письмо придет после ее приезда. Билли улыбнулась про себя, обняла подушку, воображая, что обнимает Мосса. Угрызения совести, которые она испытывала, решаясь на расставание с Мэгги, и боль в груди, возникавшая, когда она смотрела на свою маленькую дочку, теперь куда-то ушли. Она думала только о своем муже и о том, как они проведут время вместе.

* * *

Тэд Кингсли прокричал, открыв дверь в кают-компанию, гудящую множеством голосов:

– Эй, Мосс, тебе звонят! В радиорубке говорят, это твой отец, и капитан разрешает тебе поговорить с домом. Пошевеливайся, Коулмэн!

Мосс удивленно поднял глаза. Тэд никогда не повышал голоса! Звонок из дома? Мама? Боже. Они только что пришли на Гавайи, он даже не успел еще официально списаться с корабля. Должно быть, что-нибудь случилось с матерью. Вторичного приглашения ему не требовалось. Он мигом домчался до радиорубки и взял телефонную трубку.

– Пап, что случилось?

– Мосс? Это ты, сынок?

Сердце у Мосса упало. В голосе старика чувствовалось слишком большое возбуждение.

– Боже, пап, если ты добрался до меня, только чтобы спросить, хорошая ли здесь погода, я застрелю старую Несси, когда приеду домой.

– Только прикоснись к старой кляче, и я направлю ружье на тебя! – жизнерадостно огрызнулся Сет. – Здесь все отлично, все хорошо. Послушай, я нашел возможность послать к тебе эту маленькую янки, твою жену, чтобы вы повидались. Она отъезжает через несколько дней. Потом я сообщу подробности, а сейчас просто хотел дать тебе знать, что твоя женушка совершенно здорова и сходит с ума от желания поскорее оказаться в твоих объятиях. Позаботься о себе, сынок.

Радист ухмыльнулся, поглядывая на Мосса. Везет же некоторым.

– Пап? Пап, ты слушаешь? – Мосс посмотрел на радиста, который пожал плечами и занялся приборами.

– Надеюсь, вы переговорили, сэр. Связь кончилась. «Доверить бы отцу бросать бомбы, – с тоской подумал Мосс. – Хотелось бы, чтобы отец перестал, наконец, манипулировать моей жизнью. Совершенно здорова… Билли едет сюда! – Нахлынула первая волна возбуждения. – И как только отцу удалось это устроить? – В памяти всплыли воспоминания. – Совершенно здорова… Билли так и писала в своих письмах. Тогда-то и забрезжил рассвет, и папа узрел лучик надежды. Если Магомет не идет к горе, папа найдет способ подвинуть гору к Магомету. А когда Магомет отправит ее домой, ей полагается быть беременной. На этот раз – сыном».

– Старый проходимец!

– Вы что-то сказали, сэр? – спросил радист.

– Нет, ничего. Все-таки есть в войне и какая-то выгода. Моя жена приезжает на Гавайи! – Мосс сбил фуражку на затылок и отправился в кают-компанию. Билли едет сюда, к черту всякие резоны, она едет. Несмотря на то, что идея принадлежала Сету, сама мысль об этом безмерно радовала Мосса.

Мосс, вернувшись в кают-компанию, во всю мощь легких прокричал: «Сееезззаааммм!» – стремительно прыгнул вперед и двинул кулаком по переборке.

– Это, джентльмены, – объявил Тэд, – секретное оружие военно-морского флота. Выражение эйфории на лице Коулмэна может означать только одно – он продвигается по службе, приближаясь к посту, занимаемому адмиралом Халси. Ну, Коулмэн, выскажись, чтобы все мы могли занять очередь к кормушке.

– Приезжает Билли… моя жена, – объяснил он. Раздались одобрительно-завистливые возгласы.

Тэд усмехнулся и хлопнул Мосса по спине.

– Везучий, черт! Когда-нибудь ты должен рассказать мне, как твоему старику все это удается.

Мосс задумался.

– Он говорит: «Сезам!»

Ни Тэд Кингсли, ни другие офицеры не испытывали черной зависти. Как могли они злиться на парня, повидаться с которым приезжает жена? Кроме того, трудно было найти более трудолюбивого работника или лучшего летчика, чем Мосс Коулмэн.

– Быстрая работа, даже для твоего отца, – заметил Тэд. – Когда приезжает Билли? Где вы будете жить?

– Понятия не имею. Уверен, отец все устроит, но говорил я с ним всего пару минут. Он сказал, что еще свяжется со мной. Насколько я знаю отца, Билли приедет со списком указаний в милю длиной. Мне остается только ждать. Боже, Тэд, Билли приезжает в такую даль, на Гавайи! – Он рассмеялся. – Когда я познакомился с ней, она ни разу в жизни не выбиралась из Филадельфии, а теперь едет на другой конец света, чтобы встретиться со мной. А, судя по всему, «Энтерпрайз» пробудет в сухом доке не меньше месяца.

– Гавайи Билли понравятся. Дежурить будешь днем, а все ночи – в твоем распоряжении. Осторожней на поворотах, Коулмэн.

– Какого черта, что ты хочешь этим сказать? – спросил Мосс.

– Сам понимаешь, что это значит. Я был с тобой в прошлый раз, когда мы высаживались на Гавайи, и знаю, где ты проводил ночи и выходные дни. Старайся сдерживать свои ненасытные аппетиты. И я бы на твоем месте не стал бы показывать Билли окрестности – она может ненароком наткнуться на ту маленькую проституточку, которую ты нашел себе на той стороне острова.

– Если ты видел меня на той стороне острова, значит оказывался там по той же причине.

– С одним небольшим отличием, мой друг. Я не женат, – протянул Тэд, подражая выговору Мосса.

Мосс сощурил глаза.

– Когда я в Техасе, я женат. Когда Билли рядом нет, я просто старина Мосс Коулмэн. То так, то эдак. Не читай мне проповеди, Тэд.

– Я просто ставлю тебя перед фактом. Помнишь, я увидел ту девочку, когда ты надумал на ней жениться, и всегда считал, что она слишком молода для тебя. Не заставляй ее взрослеть таким жестоким образом.

– Хватит, Кингсли, – прорычал Мосс.

– Ты прав, это не мое дело. Я проголодался, увидимся позже.

Мосс смотрел вслед своему длинноногому другу, шагавшему в другой конец кают-компании. Несколько мгновений его душил гнев, но потом возобладало благоразумие. Вряд ли Тэд давал ему совет. Или это было просто предупреждение? Он не мог сейчас думать о таких вещах. Билли приезжает на Гавайи и будет принадлежать ему больше месяца. Он почувствовал, как напряглись мышцы живота. Есть он не хотел. Сейчас ему был нужен только холодный душ, чтобы поостыть, пока можно будет взять джип и отправиться на противоположную сторону острова. До приезда Билли еще целая неделя.

* * *

Пять дней, отведенных Билли, пролетели как одно мгновение. Агнес и Сет не знали, что делать с перепадами ее настроения. То она казалась чрезвычайно радостной и возбужденной, то впадала в уныние от того, что оставляет Мэгги на чужих людей. Мать успокаивала ее ласковыми словами, в то время как Сет не скрывал своего недовольства, снова и снова рассказывая Билли, до каких высоких чинов ему пришлось добраться, чтобы получить разрешение на ее путешествие. В конце концов она покинула Санбридж с улыбкой на устах, с болью в сердце и со слезами на глазах.

Коулмэновский багаж состоял из чемодана и четырех тяжелых дорожных сумок, битком набитых дорогими платьями, ночными рубашками с оборочками и соблазнительным нижним бельем, состоявшим больше из кружева, чем из ткани.

Пока шофер выводил машину к длинной подъездной аллее Санбриджа, Билли обернулась, чтобы посмотреть назад. Однажды она уже видела это самодовольное выражение на лице своей матери – в тот вечер, когда Агнес рано вернулась домой с выпускного вечера и застала их с Моссом при компрометирующих обстоятельствах. Как ни странно, она запомнила это выражение лица. Год назад оно показалось ей неодобрительным.

* * *

– Мосс, просто не верится в то, что ты мне рассказываешь, – сказал Тэд. – Не встретить Билли просто непростительно. Должен же быть какой-то выход, – бормотал он, ероша свои светлые волосы.

– Попробуй объяснить капитану Дэвису, – фыркнул Мосс. – Хороший капитан не одобряет тех дерьмовых, как он выражается, пилотов, которые имеют друзей в верхах. Ты встретишь ее вместо меня, Тэд. Билли поймет, когда ты ей все объяснишь. Я даю тебе выходной. Позаботься о моей жене вместо меня, пока я смогу попасть туда, куда определил ее на местожительство мой папаша. Могу поспорить на месячное жалованье – это один из домов на холме.

– Когда речь идет о твоем старике, я ни гроша ни на что не поставлю, но ты у меня в долгу за эту услугу, – усмехаясь, заметил Тэд. – О'кей, я сделаю это для тебя.

Мосс рассмеялся:

– Буду признателен, если ты прихватишь и мое имущество. Капитан разрешил мне проводить вне базы пять вечеров в неделю, но мне придется оставаться здесь на все уик-энды. Таким образом он хочет показать мне, что я не состою в любимчиках у Департамента военно-морского флота. Ладно. Я из-за этого расстраиваться не собираюсь. Билли поймет. Ты настоящий друг, Тэд.

Вместо того чтобы возиться с женой Мосса, Тэд предпочел бы заняться тысячью других дел. В глубине души он соглашался с капитаном Дэвисом. Явное покровительство в такое время – не слишком хорошее моральное подспорье для остальных. У других парней тоже остались в Штатах жены и возлюбленные. Но он понимал, что Мосс должен был смириться с приездом своей жены на Гавайи. Парень не увиливал от службы, воевал не хуже остальных, а то и лучше. Он оказался чертовски хорошим летчиком, а «Техасский рейнджер» участвовал в воздушных боях чаще, чем большинство других истребителей. Тэд кинул пожитки Мосса в багажник и выехал с базы.

Час спустя он заслонял глаза от золотистых лучей солнца, чтобы получше разглядеть хорошенькую молодую женщину, стоявшую на верхней ступеньке трапа самолета. Одной рукой она придерживала модную широкополую шляпу, а другой старалась прижать подол платья. Красивые ноги. Чертовски красивые ноги. Это не та Билли, которую он знал несколько месяцев тому назад. Тэд сделал глубокий вдох, и взгляд его стал более жестким.

Билли пересекла летное поле, все еще придерживая шляпу и подол платья, который трепал гулявший по аэродрому легкий ветерок. Она обеспокоенно отыскивала глазами Мосса, а заметив Тэда, улыбнулась. Если Тэд Кингсли здесь, то и Мосс где-то поблизости. Но его нигде не было видно. Улыбка застыла на лице Билли, когда Тэд взял ее под руку и повел к машине.

– Как приятно снова видеть вас, Билли. Мосс занят на дежурстве и не смог вырваться. Я доставлю вас туда, где вы должны остановиться, а он приедет к шести. Здесь в джипе у меня его вещи. Нам придется подождать несколько минут, пока выгрузят ваш багаж. У вас много вещей?

Билли хорошо скрыла разочарование.

– Чемодан и четыре сумки. Не думаю, что все это поместится в джипе, если у вас и вещи Мосса.

Она стала женой моряка и должна была привыкнуть к изменениям в его планах, вызванным военным временем. До шести оставалось всего три часа.

– Как-нибудь загрузимся. Сегодня нет возможности найти еще одну машину. Эта тоже при деле, так что не стоит задавать лишних вопросов, – улыбнулся Тэд. – Где вы собираетесь остановиться?

Билли вынула из сумочки листок бумаги.

– Мистер Коулмэн сказал, что в одном из домов на холме, – произнесла она. – Там должен быть повар и садовник, это очень уединенное место. Кажется, мистер Коулмэн упомянул, что это усадьба на плантации. Как вы думаете, мы сможем найти ее? – с беспокойством спросила Билли.

– Разве Мосс вам не говорил? Чутье ищейки у меня в крови. Я найду этот дом, Билли, и вы успеете там расположиться, пока ваш муж придет с дежурства.

– Как же получилось, что вы не на дежурстве, а Мосс дежурит? – спросила Билли, расположившись в джипе. Тэд посмотрел на ее ноги. Он всегда испытывал влечение к женским ножкам и открыто восхищался актрисой Бетти Грейбл. Отныне длинноногая кинозвезда препровождалась на запятки кареты.

Тэд подождал, пока носильщик не погрузит багаж Билли в заднюю часть джипа.

– Я сегодня свободен, потому что Мосс мой начальник. Его командир не так великодушен, как ваш муж. Мосс подумал, что вы будете удобнее чувствовать себя со мной, потому что мы встречались раньше, и доверил мне объяснить ситуацию. Я понимаю, вы разочарованы, но тут ничего не поделаешь. Это военно-морской флот.

Билли улыбнулась, все ее лицо осветилось.

– До шести часов я успею распаковать вещи и принять ванну. Может быть, так даже и лучше. Когда вернетесь на базу, скажите Моссу, что я его жду.

– Обязательно. А теперь давайте еще раз взглянем на адрес. – Тэд внимательно изучил листок бумаги и извлек из своего планшета мятую карту. – О'кей, я знаю, куда ехать. Смею заметить, миссис Коулмэн, у вашего свекра отменный вкус. – Он улыбнулся, чтобы показать, что в его заявлении нет и тени зависти. Билли подумала, что никогда не видела более обаятельной улыбки. Ей нравился Тэд Кингсли.

Тэд умело вел машину по Галейва, но вместо того, чтобы проехать по мосту, он свернул налево, мимо гавани, чтобы Билли смогла увидеть морской прибой. Джип остановился.

– Посмотрите хорошенько, миссис Коулмэн.

Все, что было нужно Тэду, это услышать восторженный возглас Билли. Он знал, что выбрал верное место, чтобы она впервые увидела знаменитый гавайский прибой. Во всей красе. Волны разбивались о камни, вздымаясь на восемь-десять футов в высоту. Аборигены-гавайцы рассыпались вдоль берега, растягивая рыболовную сеть. Дети собирали раковины, чтобы потом продать их за гроши военным.

– Это невероятно, – еле слышно повторила Билли. – Я только читала о здешних местах. Видеть это – совсем другое дело. Великолепно.

– Миссис Коулмэн, – посмеивался Тэд, – вы еще ничего не видели. Это мелочь.

– Я и не думала, что вода такая голубая. Совсем как огромный драгоценный камень.

– Это верно. А теперь поедем, я отвезу вас в ваш новый дом.

Тэд ехал, не останавливаясь, в течение сорока пяти минут. Второй раз взглянув на свою карту, он убедился, что не пропустил въезда. Мясистые яркие цветы и чудовищное дерево баньяна, словно гигантский зонтик, нависали над изъеденными временем железными воротами при въезде во владения Эстер Камали, где Билли должна была обосноваться. Подъездная аллея, извивающаяся как змея, постепенно расширялась, ее окаймляли величественные пальмы. Глаза Билли удивленно расширились. Дом оказался длинным, низким, широко раскинувшимся на фоне сверкающих вод Тихого океана. Тэд присвистнул. Это был, наверное, самый красивый дом, который он когда-либо видел.

– А нам разрешат ходить по траве? – шепотом спросила Билли. – Она похожа на бархатный ковер, правда, Тэд?

– На мой взгляд, это похоже на мягкий зеленый мех, – так же тихо ответил он.

– Почему мы разговариваем шепотом? – удивилась Билли. Тэд пожал плечами.

Клумбы пурпурных цветов ослепили девушку, пока они шли по изумрудной лужайке.

– Чем это пахнет? – спросила Билли, наморщив нос.

– Плюмерия. Из этих цветов островитянки делают душистые притирания. Иногда они используют орхидеи, но чаще всего – плюмерию, из-за ее сильного аромата. Он никогда не улетучивается, или так кажется. Горничные в местных отелях вешают гирлянды таких цветов в ванных комнатах для постояльцев.

Миниатюрная женщина в ярко-красном одеянии открыла дверь. Она приветливо улыбалась. Глаза на маленьком круглом личике сверкали, словно черные звезды.

– Вы та самая wahine, про которую говорила мисс Камали? – Вид у Билли был растерянный, и маленькая женщина нахмурилась. – Я думаю, вы, леди haole, издалека. – Билли улыбнулась, не зная, что делать, и махнула рукой Тэду, отправившемуся за багажом, чтобы он поторопился. Дорожные сумки должны были убедить домоправительницу, что она имеет право здесь находиться. – Нет pilikia, нет pilikia, – пробормотала женщина, и лицо ее сморщилось в широкой улыбке.

Тэд тоже улыбнулся:

– Она говорит, что все в порядке, никакого беспокойства. Pilikia значит беспокойство. Одно из первых слов, которые вы здесь узнаете.

– Ass awri, – сказала женщина, жестом приглашая их в дом.

– Она говорит, все в порядке. Иными словами, она вас ожидала. Не хочется вас оставлять вот так, но вы справитесь. Я должен вернуться на базу. Вы ведь хотите, чтобы муж пришел вовремя? – Билли кивнула.

Тэд показал на багаж и сделал вопросительный жест, спрашивая, куда отнести вещи.

– Спасибо за все, Тэд. Не беспокойтесь. Я справлюсь. Поторопитесь – я не хочу, чтобы вы опоздали и получили из-за меня взыскание.

Уверенным шагом Тэд, довольный собой, быстро пересек бархатистую лужайку. В последний момент, перед тем как прыгнуть на сиденье джипа, он сорвал томный яркий цветок и зажал его в зубах. С головокружительной быстротой и ярким цветком во рту он вел машину по извилистой дороге. Местный крестьянин на обочине удивленно обернулся ему вслед. Тэд положил красный цветок на сиденье и принялся насвистывать. Билли Коулмэн чертовски хороша. Мосс правильно сделает, если станет держать ее в уединении, подальше от посторонних глаз на этом распутном острове.

 

Глава 12

Дом на вершине холма распахнул свои объятия Билли. Он оказался приземистым, широко раскинувшимся, но все же не слишком большим, и поэтому у Билли возникло уютное чувство прохлады и пространства, наполненного светом, чего ей так недоставало в Санбридже с его тяжелой кожаной мебелью и мрачными тонами.

Билли проводили в большую из двух спален, где ее приветствовал терпкий морской бриз, колыхавший шелковые занавески, висевшие в дверном проеме, отделявшем комнату от патио. Ковер цвета яичной скорлупы подчеркивал естественные тона мебели красного дерева, а лопасти вентилятора перемалывали воздух в медленном, гипнотизирующем ритме.

Не желая нарушать очарования дома, уже окутавшего ее, Билли тихо пересекла комнату и обнаружила ванную, отделанную керамической плиткой, с душем, ванной и множеством зеркал. Действительно, это был самый приятный дом из всех, что ей доводилось видеть, и она уже мечтала провести в нем остаток жизни вместе с Моссом.

Слегка закусив фруктами, сыром и хлебом из муки грубого помола, а также выпив холодного пунша из экзотических фруктов, Билли занялась собой: приняла душ и вымыла голову. Из одежды, висевшей в шкафу, она выбрала соблазнительный китайский халат, который Мосс подарил ей на Рождество. Трудно поверить, что когда-то передние полы не сходились у нее на животе. Теперь он прекрасно сидел на ней, а тугой поясок подчеркивал тонкую талию. Укрепляющие упражнения няни Дженкинс сотворили чудо.

Время тянулось невыносимо медленно, минутная стрелка на ее миниатюрных золотых часах, казалось, совсем не двигается. Снова и снова Билли встряхивала запястье, но знала при этом, что часы идут точно. Наконец, не в силах сопротивляться усталости после долгого путешествия, она рухнула поперек кровати и пообещала самой себе, что лишь на минутку сомкнет глаза, поджидая мужа.

Мосс проклинал позднее время, ведя машину по крутому склону холма. Поистине, капитан Дэвис бессердечный человек. Время близилось к девяти часам, и сумерки сгущались до пурпурного оттенка, свойственного Гавайям. Полчаса тому назад он сделал неправильный поворот и вынужден был повернуть назад. Проехав по подъездной аллее, Мосс увидел смутные огоньки, приветливо светившие сквозь двери внутреннего дворика – патио. Билли ждала его. Сердце учащенно билось, в крови разгорался огонь нетерпения. Когда он спросил Тэда, как выглядит Билли, тот лишь подмигнул и лукаво улыбнулся.

– Мосс, тебя ожидает потрясающий сюрприз! – Что, черт побери, это значило? И понравится ли это ему?

Вынув ключ зажигания, Мосс положил его в карман, подхватил свою сумку и прошел к входной двери. Он решил не звонить в колокольчик, подвешенный к свесу крыши, а попробовал нажать на ручку. Дверь оказалась открытой; в доме царила тишина, не доносилось даже звука радио. Мосс пошел через гостиную на огонек и попал в спальню. Билли лежала на кровати, закинув одну руку за голову и согнув колени. Ее милое лицо выглядело спокойным и безмятежным. Глаза Мосса пробежали по ее телу – от тонких щиколоток изящных ног до широких бедер и полной груди. Талия опять стала тоненькой, а живот плоским. Это та Билли, на которой он женился. Но та ли? При ближайшем рассмотрении в ее лице обнаружилась незнакомая заостренность черт, все члены стали более элегантными, стройными, грациозными. А что она сделала со своими волосами? Они будто бы посветлели, казались пронизанными солнечными лучами, более золотистыми, чем ему помнилось. Они отросли со времени Рождества и теперь пышной волной падали на щеку. Так вот на какой сюрприз намекал Тэд. Билли превратилась в красивую женщину, более зрелую и обольстительную. Медленная улыбка поползла по его лицу, в то время как пальцы развязывали галстук и расстегивали пуговицы рубашки.

Билли казалось, что она спит. Она почувствовала, что попала в сильные, теплые объятия, что прильнула к чьей-то широкой груди. Не хотелось пробуждаться от такого сна, настолько живого, упоительно-сладостного. Она ощущала на себе его взгляд, слышала, как он вдыхает исходящее от нее благоухание, в то же время подминая ее под себя. Руки Билли обхватили его, стали гладить его спину, опускаясь ниже, к обнаженным бедрам и выпуклым ягодицам, по которым скользнули ее ладони. Она услышала свое имя.

– Мосс! – прошептала Билли, окончательно пробуждаясь и глубже зарываясь в объятия мужа. – О, Мосс! Я так скучала по тебе. – Она услышала свой голос, звучавший приглушенно и хрипло от сдерживаемой страсти. Уже много месяцев мечтала она о нем, жаждала наступления этого момента, каждую ночь грезила, просыпаясь в испарине, с ощущением пустоты в груди. А теперь он здесь, на самом деле здесь, а она в его объятиях, и он любит ее.

Китайский шелковый халат распахнулся под его настойчивыми пальцами, и когда он обхватил ее грудь, розовый сосок затвердел, приветствуя его и тем самым приводя в восторг. Мосс медленно ласкал языком ее ухо, поочередно касаясь губами тех точек на шее и горле, где бился пульс. Он безумно хотел овладеть ею, но сделать это надо было неспешно, продлевая удовольствие. Его руки скользили по контурам ее тела, очерчивая изгибы, лаская впадины. Он исследовал глубины ее рта, шелковистость бедер. Это была его Билли, его жена, которую он знал как свои пять пальцев, и вместе с тем – новая территория для завоевания.

Все чувства Билли теперь оказались обострены, настроены тоньше, чем он припоминал. Она накрыла ладонью доказательство его желания, высказав таким образом свою просьбу.

Билли торопила мужа поцелуями, возбуждала тихими стонами и шепотом, извиваясь всем телом под его руками. Она отчаянно хотела принадлежать ему. Казалось, в следующее мгновение ее разорвет от слишком долго сдерживаемой страсти. Потом останется время на то, чтобы блаженствовать в его объятиях, позволить его рукам усмирить сжигающий его огонь, насладиться жадными поцелуями, которыми Мосс покроет каждый дюйм ее тела. Но сейчас она хотела завершения.

Ее ноги раздвинулись, спина выгнулась, и он стал частью ее существа. В пылу страсти Билли обхватила Мосса ногами, чтобы он проник еще дальше в те глубины, где нарастала сладострастная теплота.

* * *

В последующие полторы недели Билли думала, что она умерла и попала на небеса. Долгие вечера с Моссом, в его объятиях… Полуночные купания в маленькой бухточке у подножия холма. Спокойный ужин на открытом воздухе, когда можно смотреть на звезды. Как-то Мосс пригласил на ужин Тэда, и Билли еле удержалась от смеха, наблюдая, как ее оживленный муж прозрачно намекал, что пора бы другу и закругляться. Моссу нравилось быть с нею наедине, ни с кем не делить ее общество. Казалось, он не может надышаться на нее, насладиться ее присутствием, и это доставляло удовольствие молодой женщине, потому что похожие чувства обуревали и ее. На Гавайях они впервые со времени женитьбы оказались наедине друг с другом. Не было ни Агнес, ни Сета, ни Джессики, никого – только они вдвоем.

В последнее утро, перед уходом Мосса на дежурство на все выходные, Билли лежала рядом с мужем, прислушиваясь к его легкому дыханию и ощущая тепло его тела. Ее ленивый взгляд переместился на маленький дорожный будильник в футляре из санбриджской воловьей кожи. Часы показывали пять десять. Через пять минут нужно разбудить Мосса, чтобы он успел проделать длинный путь до базы. Она складывала в память то, как выглядел Мосс в тот момент, подобно белке, запасающей орехи на зиму. Какой он любимый, какой красивый, какой замечательный! Оставалось некое мальчишеское очарование в его темных всклоченных волосах, но в остальном этот изумительный человек был настоящим мужчиной. Ее мужчиной. Билли растянула последний момент умиротворения, прежде чем перекатиться на ту сторону кровати, где лежал Мосс. В то мгновение, когда минутная стрелка будильника достигла цифры три, Билли звонко шлепнула мужа по пояснице, испустила боевой клич индейцев и выпрыгнула из-под простыни.

– Что за черт! – взревел Мосс, выпутываясь из простыней. – Треклятый воздушный налет в такую рань! – Увидев смеющуюся Билли, он снова откинулся на подушки. – Если когда-нибудь снова так сделаешь, я тебя отшлепаю.

– Это угроза или обещание?

– Вам остается лишь попробовать, миссис Коулмэн.

– Как-нибудь в другой раз, мистер Коулмэн. А сейчас вам нужно нацелиться на душ. Поторопись, а то опоздаешь. Ах, Мосс, мне так не хочется, чтобы ты уходил. Тебя так долго не будет.

– Иди сюда, Билли.

Билли буквально подлетела к постели и бросилась в объятия мужа.

– О, Мосс, я так люблю тебя. Все так чудесно. Этот дом, это место – все просто восхитительно. Каждую минуту я хочу быть с тобой. Часов, которые мы проводим вместе, слишком мало. Я не жалуюсь. Получается, что жалуюсь, но это не так. Я понимаю – столько влюбленных пар не имеют того, что имеем мы. Я люблю тебя. Наверное, причина кроется в этом.

– Я знаю, что ты имеешь в виду, ах ты маленькая мегера. Как ты думаешь? Успеем мы, если быстренько?

– Зависит от того, что ты понимаешь под «быстренько». – Билли хихикнула и поворошила волосы на груди Мосса. – Почему бы нам не принять душ вместе? Я потру тебе спинку, а ты мне…

– Я понравлюсь тебе, а ты мне. – Предложение Билли показалось Моссу возбуждающим, и он рассмеялся. Ему нравилась ее кожа, скользкая от мыла, такая податливая под испытующим нажимом его пальцев, а каждый изгиб или выпуклость ее восхитительной фигуры предлагали себя ему. Мосс отвел завесу светлых волос, упавшую на лицо Билли, чтобы поцеловать ее. Глаза сияли от предвкушения наслаждения, рот стал нежным, губы разомкнулись, позволяя проникнуть глубже. Руки Мосса сомкнулись вокруг нее, притянули поближе. Ее близость уже возбудила желание.

– Билли, – прошептал он, – если ты не пойдешь и не откроешь душ, мы туда так и не попадем.

* * *

Билли прогуливалась по уединенному частному пляжу, когда услышала звук мотора подъезжавшего по дороге джипа. Она быстро надела пляжные сандалии и помчалась к дому.

– Тэд! – разочарованно вырвалось у нее.

– Привет, я сожалею, что не являюсь вашим мужем, но это он послал меня. Я могу и убраться. Однако я привез подарки, поэтому подумайте хорошенько, прежде чем принимать поспешные решения, – усмехнулся Тэд.

– Подарки! Какие подарки? Почему Мосс прислал вас? Почему не подождал до вечера и не привез сам? Не то чтобы я не хотела вас видеть. Мне так недостает людей, говорящих на правильном английском языке. Скажите мне скорее, а то я лопну от нетерпения.

Тэд запустил руку в багажник джипа и вынул две канистры с бензином.

– Мосс сказал, в гараже стоит «форд» без горючего. Теперь у вас есть бензин. А если есть бензин, можно ездить на машине. Посмотреть окрестности, Даймонд-Хед, Вайкики, все достопримечательности.

– Какой молодец Мосс! Как ему удалось достать бензин?

– Вам не нужно знать, – сказал Тэд и наклонился, чтобы расшнуровать ботинки. – Я захватил с собой плавки, чтобы окунуться в море, прежде чем ехать обратно. Вас не очень затруднит, если вы принесете мне холодненького пивка? Ничего, если я переоденусь в кабинке?

– Конечно, переоденьтесь. Идите, я сейчас принесу пива. Вода сегодня кристально чистая, совсем нет пены. Честное слово, Тэд, я никогда не видела более чистой воды и более голубого неба. Как будто они слились воедино. Никогда не забыть мне этих каникул. Все так чудесно. Как я рада, что мистер Коулмэн знаком с мисс Камали и устроил все это для нас с Моссом. Даже не знаю, как отблагодарить его.

– Не думаю, что он ждет какой-то платы. Он просто хочет, чтобы вы оба были счастливы. Принимайте это как оно есть, Билли, и радуйтесь этим дням, – любезно ответил Тэд.

– Конечно, вы правы. Не стойте здесь – вперед, моряк. Ведь вы – олицетворение военно-морского флота, а моряки не топчутся на месте босиком.

– Слушаюсь, мэм.

Билли достала бутылку из ящика со льдом, открыла ее и поставила на поднос вместе с крекерами и парой ломтиков сыра. Что-то здесь не так. Тэд слишком взбудоражен. Улыбка слишком широкая, чуточку взвинчен. Это каким-то образом связано с Моссом, нет никакого сомнения.

– Как считаете, Билли, сойду я за короля Нептуна? – спросил Тэд. Он шел со стороны океана, пиная кусочек дерева, выброшенный волнами на берег.

Билли притворилась, что обдумывает ответ, окинула взглядом высокую, стройную фигуру, мокрые волосы. Он был тонким, но не худощавым. Мускулистый, что свидетельствовало о немалой силе. Тело, покрытое загаром золотисто-медового цвета, казалось более массивным, чем на самом деле. Ей нравилась эта его худощавость. Но больше всего Билли нравился забавный суховатый юмор Тэда и постоянная готовность улыбаться.

– О'кей, не отвечайте. Г-м-м, пиво хорошее. Вы действительно знаете, как встречать гостей, миссис Коулмэн. Сыр и крекеры тоже кстати.

– Не случилось ничего плохого? – напрямую спросила Билли. Озабоченность в ее светло-карих глазах явно относилась к Моссу.

– Мосс опоздал на тренировку сегодня утром. Его оставляют на базе на три дня после уик-энда, – так же прямо ответил Тэд.

– О нет!

– О да. Поэтому я и привез бензин. Вам придется проводить время одной. Я могу приехать к вам или встретить вас в Вайкики после дежурства и показать вам остров. Это самое лучшее, что мы можем придумать, Билли.

Мы. Он сказал «мы». Это значило, что Мосс одобряет такой план. Проклятый флот. Этим военным нет дела до того, что она здесь, а муж не может ее видеть. Потом ей вспомнился ранний утренний час под горячим душем в облаке пара. Не скоро забудет она то утро. Теплая волна румянца залила щеки, а затем и шею. Тэд сделал вид, что ничего не заметил, и принялся медленно потягивать пиво.

– Три дня, кроме дежурства в выходные, это долго. Он пробудет здесь всего один день, а потом снова должен будет дежурить в следующий уик-энд. Это ужасно, Тэд.

– Это лучше, чем ничего. Учитесь радоваться тому, что имеете, и все будет отлично.

– Я не подумала об этом. Спасибо, Тэд. Конечно, вы правы.

– Я всегда прав, – еле слышно пробормотал Тэд. – Что скажете, миссис Коулмэн, если я обгоню вас на коралловом рифе? Выигрывает тот, кто первым найдет кусок коралла весом в фунт.

– Что выигрывает? – засмеялась Билли.

– Еще одно пиво, что же еще?

Они сплавали на коралловый риф, но безрезультатно, никто не нашел куска весом в фунт. Потом долговязый американец из Новой Англии и девочка из Филадельфии веселились, как игривые дельфины в сверкающем под солнцем Тихом океане. Рядом не нашлось никого, кто заметил бы, как темнели глаза Тэда, когда он смотрел на Билли. И, конечно, подрагивание рук можно было объяснить купанием в холодной воде. Когда он коснулся плеча Билли, чтобы сказать ей, что пора возвращаться, его руку словно обожгло. Тэд тряхнул головой, проясняя мысли, и бросился в воду. Он плыл к берегу так быстро, что запыхался, выбираясь из воды. Все что угодно, лишь бы двигаться. Билли все еще находилась на некотором расстоянии, медленно приближаясь к пляжу. Когда небольшая волна выплеснула ее на берег, Тэд уже держал наготове стакан лимонада и пиво для самого себя. Надо было убираться отсюда.

– Билли, я иду одеваться. Пора возвращаться.

– Я ценю ваше внимание, Тэд. Скажите Моссу… передайте ему… передайте ему, я сказала, это стоило того. Он поймет.

– Скажу. Накиньте что-нибудь на купальник, а то получите солнечный ожог. Солнце здесь совсем не такое, как в Техасе и в Филадельфии.

– Хорошо, накину. Спасибо, что заехали.

Тэд не стал оглядываться и даже не посмотрел в зеркальце дальнего обзора. Ни к чему.

Мосс перехватил Тэда в столовой.

– Как Билли восприняла новость?

– Героически. Прислала весточку. Просила передать тебе «это стоило того». Она сказала, ты поймешь.

Шаловливая улыбка появилась на губах Мосса.

– Какое-то время и я так думал. Но теперь с этими тремя днями на базе я уже ни в чем не уверен. Что она сказала насчет бензина?

– Завтра поедет вниз.

– Спасибо, Тэд. Послушай, у меня возникла идея. Хочу посмотреть, не удастся ли послать сообщение моему старику. Хочу попросить его прислать сюда двух бычков. Собираюсь устроить здесь техасское барбекю, чтобы гавайское луау стало похоже на пикник выпускников средней школы. Яма на участке мисс Камали довольно большая. Мы могли бы немного расширить ее или вырыть вторую на берегу, но стоит попробовать. Что ты об этом думаешь?

У Тэда отвисла челюсть. Он тоже собирался попросить отца прислать на его судне пару бычков для барбекю. Чертов техасец тоже до этого додумался.

– Послушай, Коулмэн, если тебе это удастся, я обеими руками «за». С удовольствием вонзил бы зубы в хороший кусок техасской говядины. Как ты объяснишь все это капитану? Два техасских бычка, которых поворачивают на вертеле, не останутся незамеченными и – ясно как день – не сойдут за традиционную свинью.

– Если получится, как задумано, никто и слова не скажет. Раз папа провернет это дело, разрешение будет исходить из самого верха. С такой высоты, что капитан Дэвис только поздравит меня. Поговори завтра об этом с Билли к, если будет время, подумайте над списком приглашенных. А черт, приглашай всех. Скажи Билли, пусть купит себе что-нибудь очень яркое, чтобы било в глазах. Хочу, чтобы Дэвис извелся от зависти.

«И он будет не одинок в своих терзаниях», – подумал Тэд.

– Будет сделано. Когда ты планируешь это событие?

– Пирушка. Мы в Техасе называем его пирушкой. Как только свяжусь с отцом. Черт, он мог бы также прислать все нужные приспособления, раз уж станет заниматься этим делом. У него будет занятие. Этот человек воспринимает трудности как вызов.

– Кто же он – человек старой закалки или сам черт? Мосс пожал плечами и улыбнулся, покидая столовую.

Конечно, он пригласит всю команду. Кое-кого из начальства. Местных музыкантов и девушек, исполняющие гавайские танцы. Боже, папа взовьется до потолка. Он сказал сам себе, что делает это ради Билли, чтобы у нее остались хорошие воспоминания об острове. Билли пирушка понравится. Великолепная маленькая хозяйка, которая, несомненно, произведет впечатление на команду.

* * *

Когда зазвонил телефон, Агнес сняла трубку и быстро подняла Сета из-за письменного стола.

– Это Мосс. Господи, неужели что-то случилось, как ты думаешь?

– Конечно, ничего не случилось. Мой сын не дурак. Мосс? Как дела, мальчик? – проговорил Сет с преувеличенной сердечностью. Некоторое время он слушал, потом рассмеялся. – Я было думал, ты просишь о чем-то невозможном. Запросто. Сказано – сделано. Понимаю. Принадлежности? Я об этом позабочусь. Три дня, самое большее – четыре. Ты прав, мальчик, Билли этого никогда не забудет. Подумать только, техасское барбекю на Гавайях! Не беспокойся, сынок, я о тебе позабочусь. Для этого и существуют отцы. Я расскажу матери. Предоставь это мне. Береги себя, сынок.

Сет положил трубку и повернулся к Агнес.

– Это надо ж придумать такое. Мальчик хочет двух бычков. – В его голосе звучала гордость. Агнес наморщила нос. На барбекю всегда такая толчея, все едят руками, одеваются в пеструю одежду и пьют пиво. – Приспособления… Он хочет задать нам работы.

– Сет, как ты собираешься все это… провернуть?

– Не забивай себе голову такими вещами, Эгги. Есть ходы-выходы. Должно быть, у Мосса имеются свои причины угостить барбекю, а этого для меня уже достаточно. Черт побери, женщина, да я постараюсь луну достать с неба, если мальчик захочет. Начинай записывать.

– Сет, сколько это будет стоить! – воскликнула Агнес.

– Стоить? Ты имеешь в виду деньги? Ни цента. Бычки наши. А все приспособления для жарки возьмем на ранчо. Надо бы накинуть что-то на бочонки. – Сет одарил Агнес взглядом из-под тяжелых век. – Я позвоню кое-кому из тех, кто мне обязан. Рука руку моет, вот так-то. Твое молчание означает, что ты не одобряешь этого? – Почему-то ответ Агнес имел для Сета некую важность.

– Напротив. Я знаю, у тебя есть друзья в верхах. – Тон ее голоса был едва ли не извиняющимся. Нужно было привыкнуть к Сету и к его манере вести дела.

Сет повертел в пальцах длинную душистую сигару, покатал между пальцами.

– Эгги, как ты думаешь, кто поставляет первоклассную говядину в армию? Не только здесь, в Штатах, но и по всему миру?

– Никогда не задумывалась об этом. Коулмэновская говядина, ты это имеешь в виду?

Сет кивнул и зажал сигару в зубах.

– Итак, если мне начнут вставлять палки в колеса – бычков отправят слишком поздно или не отправят совсем, – кое-кто из пятизвездочных наживет себе неприятности. Нечего портить барбекю для команды авианосца. Улавливаешь мою мысль?

– Прекрасно улавливаю. Займусь этим немедленно. Ты сказал, три дня, может быть, четыре? Так сколько же?

– Пусть будет четыре. Не надо проявлять слишком большое рвение. Кроме того, наши суда для перевозки скота еще не вернулись. Это даст нам три дня на разговоры, переливание из пустого в порожнее, на всякую болтовню.

Болтовню. Эти техасцы говорят на своем особенном языке, так же, как выработали свой собственный стиль. Агнес казалось, что она все больше и больше начинает любить такую выспренность и цветистость. Она не могла не задуматься, когда же сама сможет считать себя стопроцентной жительницей Техаса. «Скоро, – подумалось ей, – как только Билли произведет на свет сына, наследника состояния Коулмэнов».

* * *

В следующие два с половиной дня Билли удовольствовалась тем, что с помощью Филиппа выучила несколько гавайских слов. Она узнала, что kamaaina означает «тот, кто живет долго на Гавайях» и относится к Эстер Камали. Mahalo значит «спасибо». Ono – «вкусно»! (Она снова и снова повторяла это слово, поглощая двенадцать штук манго один за другим!) Wahine – это «женщина», a wikiwiki – «делать что-нибудь быстро». Прежде чем отправиться в свой домик, слуга сказал ей, что она nani, то есть «красивая». Билли улыбнулась. Эти слова нетрудно произносить, и они звучат так приятно. Когда придет Мосс, она покажет ему, что успела выучить, и попрактикуется на нем.

Мосс осторожно вел джип по дороге, ведущей на холм, заранее предвкушая, как обнимет Билли. Она ждет там, полная нежности и готовности любить его. Мосс улыбнулся, закусив тонкую, с кончиком цвета слоновой кости сигару, к которым пристрастился. Конечно, он заслужил отсидку на базе и понимал, что виноват, но уж очень тяжко оказалось ворочаться всю ночь напролет, а проснувшись, не обнаруживать жены рядом с собой. Черт побери, как же мужчины привыкают к самым приятным вещам на свете.

Еще на базе он заметил, что Тэд почему-то избегает его. Мосс пожал плечами. Может быть, старина Тэд оказался более деликатным и понимающим, чем ему казалось раньше, и не хочет мешать им с Билли. Однако он все же был немного раздосадован, когда, предложив другу составить жене компанию, услышал в ответ, что тот вдруг оказался чрезвычайно занятым и связанным другими обстоятельствами. Конечно, хотя его самого Билли, несомненно, возбуждала, вряд ли она так действовала на других. Может быть, это произойдет позднее, когда со временем она обретет зрелость и опыт. Мосс предполагал, что большинство мужчин точно так же относятся к своим женам и что так и должно быть. Жена постоянна и надежна, предсказуема и верна. Именно поэтому мужчины не женятся на таких девушках, как Лола, которая работает в Холли Локи, на той стороне острова. Лола никогда не станет предсказуемой и верной – она водит дружбу с опасными мужчинами, – но Лола будоражит и возбуждает. И она показала ему гораздо более интересные вещи, чем фотографии младенца, которого он никогда не видел.

Мэгги. И откуда только Билли откопала это имя? Надо будет как-нибудь на днях спросить ее. Без сомнения, она ответит, что так зовут автора «Унесенных ветром», любимой книги Билли. Боже, у женщин совсем нет воображения! Сету, конечно, все равно, назови она ребенка хоть Пепси-Кола. В этом случае папа не настаивал на своем мнении, и, похоже, надежда на внука и стала единственной причиной, заставившей его сделать все возможное и невозможное, чтобы послать Билли на Гавайи. Папа сделал все от него зависящее, а остальное – дело Мосса. Отправить ее отсюда беременной Райли Сетом Коулмэном доставит ему истинное удовольствие.

У Билли ведь не должно остаться никаких недомоганий? Она пышет здоровьем, просто цветет. Письмо Джессики, полученное почти в то же время, когда приехала Билли, было явно продиктовано материнской заботой. Однако письмо матери вызвало глухое беспокойство. Она писала, что говорила с доктором Уордом во время одного из его визитов по поводу ее головной боли. Он предостерегал против еще одной беременности Билли. Что бы это значило? И если была в этом хоть доля правды, почему Билли ничего сама ему не сказала?

Мосс постарался отодвинуть эту неприятную головоломку подальше, на задворки сознания, как поступал со всем, что мешало его планам. Билли уже большая девочка – сама стала матерью, – и, черт побери, никого, кроме них с Билли, это не касается! Мосс принялся насвистывать, завидев дом на вершине холма. Мелькнула смутная мысль, будут ли у его сына такие же темные волосы, как у него.

 

Глава 13

Билли наблюдала за лихорадочными приготовлениями к барбекю. Накануне с самолетом Красного Креста прибыли два бычка, и оставалось только зажарить их. Было ясно, что Мосс раздражен до такой степени, что готов сказать что-нибудь обидное медлительному Филиппу.

– Да, сэр, мистер Мосс, wikiwiki. Корова очень отличается от свиньи. Свинью легко зажарить. В корове больше мяса. Гораздо тяжелее. У вас две коровы. Больше работы. Если приведете больше помощников, мы будем делать wikiwiki.

– Бычок. Это бычок, – в отчаянии проговорил Мосс. – Помощники скоро подойдут. Давайте установим этот вертел, а второй будет на берегу. Не вижу, в чем проблема. Свинью жарят по тому же принципу, что и бычка. Единственное отличие в том, что вы кладете яблоко свинье в зубы. Если хотите всунуть яблоко в рот бычку, я вам разрешаю.

– Яблоко слишком маленькое. Может быть, ананас. Зря вы не хотите устроить луау. На Гавайях делают луау. Мы не делаем… – он искал в памяти слова, которые так часто повторял Мосс, – тукас баркут.

– Техасское барбекю. – Мосс поморщился, поправляя Филиппа. Билли хихикнула, прикрывшись ладошкой. В глубине души она соглашалась с Филиппом. Устроить луау гораздо проще.

Было три часа ночи, Билли устала. Единственное, чего ей хотелось, – это забраться в постель и спать в объятиях Мосса. Но, она понимала, Мосс и не думал о сне. Он собирался руководить приготовлениями, пока не придет время отправляться на базу – в пять тридцать. Как он может отдавать столько сил и внимания этому нелепому способу жарки мяса! Филипп буквально засыпал на ходу, но Мосс не давал ему пощады. Когда яма была устроена как следует, а бычок надежно насажен на вертел, Мосс отступил на несколько шагов, придирчиво озирая результат их усилий.

– Папа был бы горд и доволен мной, – сказал он, хлопнув в ладоши. – Теперь нам остается приготовить вторую яму, а потом спокойно ждать. Билли, ты позаботишься об остальных продуктах, так ведь? Утром прежде всего привезут лед – пиво должно быть холодным. Кто будет лущить кукурузу? Как насчет соуса? Вы уверены, что та девица на кухне знает, как он готовится?

– Поверь, дорогой, все под контролем, – устало сказала Билли.

– А ты купила себе цветастое муумуу?

– Не успела, не было времени. Не беспокойся, у меня есть что надеть.

– Билли, я сказал тебе купить муумуу. То есть, попросил Тэда передать тебе. Я хотел, чтобы на тебе было что-нибудь яркое, цветастое, а за ухом цветок гибискуса. Ты целыми днями лежала возле дома. Неужели от тебя потребовалось бы такое большое беспокойство, если бы ты съездила в город, в один из магазинов на Вайкики и купила платье? Черт побери, Билли, я что, слишком многого просил?

Билли чувствовала себя словно побитая собака. Никогда раньше муж не говорил с нею в таком тоне.

– Я… извини, Мосс. Я не думала, что это так важно. Я привезла с собой кучу новых нарядов и так ни разу их и не надела. Они гораздо красивее, чем мешковатое муумуу. – Плечи ее поникли. – Извини, Мосс. Сегодня утром куплю.

Мосс резко обернулся.

– Сегодня ты никуда не поедешь. Ты должна оставаться здесь и приглядывать за всем. Даже не думай куда-то отлучаться.

– Хорошо, Мосс. Извини. Пожалуйста, давай не будем ссориться. У нас так мало времени, и я не хочу его портить.

Глаза Мосса смягчились.

– И ты меня извини. Это потому, что ты всегда старалась мне угодить. Я редко, да, можно сказать, никогда, не просил тебя что-то сделать. Я думал, ты поймешь: для меня очень важно, чтобы ты надела муумуу. Я собираюсь сделать несколько фотографий и послать папе с мамой. Все парни из эскадрильи наденут яркие рубашки с цветочным рисунком. Большая часть команды придет в местной одежде. Ты будешь выделяться, как белая ворона. Мне совсем не хотелось, чтобы хозяйка выглядела белой вороной, Билли. Папа и мама будут разочарованы. Ладно, теперь слишком поздно думать об этом, так что забудем. Старина Филипп, похоже, совсем замотался, может быть, ты поможешь мне с ямой на берегу? Ты ведь сможешь, а?

В тот момент Билли сделала бы что угодно, лишь бы вызвать улыбку на лице мужа.

Когда в пять тридцать Мосс выехал из дома, Билли едва не падала от изнеможения. Оба бычка медленно поворачивались на вертелах. Нежная говядина будет готова к десяти часам вечера. С головы до ног Билли оказалась облеплена мокрым песком и покрыта солью. Белокурые кудри потускнели и склеились. Она опустилась на песок и заплакала: Мосс едва чмокнул ее в щеку. Это было похоже на тот торопливый поцелуй, которым оделяет мужчина свою любовницу, покидая ее квартиру, чтобы не унести с собой запах ее духов. Она чувствовала себя несчастной и ни на что не годной. Сердитые слезы жгли глаза. Мосс даже не ответил, когда она сказала, что любит его, и предупредила, чтобы он ехал осторожно. Только слегка кивнул и забрался в джип. Он сердился на нее. Как могла она быть такой глупой?

Сердитая и расстроенная, Билли сбросила сандалии и побежала к океану, чтобы окунуться в его волны. Плавала она яростно, сражаясь с волнами, словно с врагом, и к тому времени, как повернула к берегу, напряжение отступило.

Хрупкие плечи незаметно распрямились. Мосс хотел видеть ее в муумуу. Каким-то образом надо обеспечить себе это гавайское платье. Билли поежилась от утренней прохлады. Когда на глаза ей попался прикорнувший возле дома Филипп, по ее губам скользнула улыбка. Билли вытерлась и отправилась на поиски домоправительницы. Не получив ответа на тихий стук, она открыла дверь и вошла в комнату, снова расправив плечи. Здесь требовалось немного коулмэновского характера, чтобы выполнить задуманное. Она осторожно потрясла спящую женщину за пухлое плечо.

– Роза, проснись, мне нужна твоя помощь. Очень pilikia, – добавила Билли. – Мне нужна твоя помощь. Надо вставать. Ну, давай, пожалуйста. Я знаю, еще рано, но день будет суматошный. – Пышнотелая Роза открыла глаза и одновременно улыбнулась. – Пожалуйста, Роза, – умоляла Билли.

Женщина повернулась на другой бок, пружины кровати заскрипели под ее весом.

– Будить меня, когда солнце поднимется высоко, – пробормотала она, натягивая простыню на голову.

– Роза, ты не понимаешь. Ты должна встать, wikiwiki. Сейчас же. Мне нужно муумуу. Это очень важно. Я должна попробовать сшить такое платье. Есть тут где-нибудь швейная машинка? – Билли так расстроилась, что готова была затопать ногами и завопить как одержимая. Как могла эта женщина спать как ни в чем не бывало! Как могла она лежать и отказываться помочь ей? Ее счастье зависит от того, будет у нее муумуу или нет.

Филипп. Может быть, он сможет помочь. Билли побежала будить мужа Розы. Очень не хотелось тревожить пожилого человека после того, как он всю ночь работал с Моссом, но другого выбора не было. Она его растолкала отнюдь не самым вежливым образом. Через пятнадцать минут Билли добилась некоторого внимания, весьма безучастного, со стороны Филиппа. По крайней мере, глаза он открыл, сказала себе она и быстро объяснила, в чем состоит ее проблема. Филипп фыркнул.

– Скажите Розе, что она похожа на королеву Камамалу.

Она встанет и сделает все, что вам нужно. Это единственный способ. Только ничего не говорите о татуировке. Так она хочет. Вы хорошо слушаете?

– Да, да, я понимаю, ничего не говорить о татуировке. Сказать ей, что она похожа на королеву Камамалу. Так? Это все, что я должна сделать? – Но Филипп уже спал крепким сном.

Билли снова и снова повторяла имя королевы, словно пробуя его на вкус. Надо будет поискать в библиотеке мисс Камали что-нибудь об этой знаменитой даме. «Королева Камамалу, королева Камамалу, королева Камамалу», – твердила Билли, устремляясь в правое крыло дома, где спала Роза.

– Роза, я должна была вернуться, чтобы сказать тебе одну вещь. – Билли понизила голос до еле слышного шепота. – Я просто не могла допустить, чтобы прошел еще один день, а я бы не успела сказать тебе, что, по-моему, ты очень похожа на королеву… королеву Камамалу. В самом деле похожа. – Билли по-детски скрестила пальцы, допуская эту маленькую ложь, на которую пришлось пойти. А может быть, это вовсе и не было ложью. Она расцепила пальцы.

Роза перекатилась на спину и села в постели.

– Вы так думаете, мисс Билли? Никто не верит в это, кроме Филиппа. Нужна татуировка здесь, здесь и здесь, – доверительно сообщила Роза, хлопая по своему пухлому телу. – У королевы Камамалу много татуировки. Филипп говорит, нет.

Билли поморщилась.

– Мужья, Филипп, локо. – Билли показала на свою голову. Она бы сделала все что угодно, лишь бы заставить домоправительницу двигаться.

– Умная wahine. Умная haole wahine. – Улыбаясь, Роза выбралась из постели.

– Теперь о моих трудностях. Мне нужно муумуу, – сказала Билли, тщательно выговаривая каждое слово. – Я подумала, может быть, мы смогли бы сшить его или хотя бы попробовать что-то приспособить. Есть здесь швейная машинка?

Роза растерянно посмотрела на нее, и Билли стала делать пальцами такие движения, будто вдевает нитку в иголку, а потом подшивает подол. Роза улыбнулась и сказала:

– Нет, нет шить. Нету машинки, рики-тики шить. От огорчения на глазах Билли выступили слезы.

– Мне нужно муумуу, Роза. Мой kane, мой ipo не будет меня любить. – Она чувствовала себя ужасно глупо, изображая губами поцелуи, чтобы показать, насколько серьезна ситуация. Билли так и не поняла, то ли слова, означавшие «мужчина» и «любимый», то ли ее слезы заставили, наконец, домоправительницу подняться с постели.

– Пошли другая комната. – Билли последовала за Розой в холл, к которому примыкала спальня Эстер Камали. На мгновение Роза нерешительно остановилась. Еще один взгляд, брошенный на полные слез глаза Билли, казалось, убедил ее открыть дверь. Билли приблизилась, потом отступила назад. Она поняла, что никогда в жизни не видела комнаты прекраснее. Здесь все отливало жемчужно-белым или светло-зеленым, даже плетеная корзинка. Отдельные пятна золотисто-желтого, словно солнечный свет, дополняли совершенство убранства. Билли затаила дыхание. Это была комната женщины. Неизвестно почему у нее возникло чувство, что ни один мужчина не переступал ее порога. Все здесь выглядело абсолютно новым, как будто здесь ничем не пользовались. Билли подняла руки ладонями кверху, в знак того, что она не понимает.

– Ipo мисси Эстер умер. Никогда не была женой другой мужчина, никогда.

Возлюбленный Эстер Камали умер. Как печально. Билли показалось, будто сама она прощается с жизнью. Это чувство оказалось таким сильным, что она повернулась, собираясь покинуть комнату. По щекам текли слезы. Она беспокоилась из-за такого пустяка, как муумуу, а ее добрая незримая хозяйка потеряла любимого. Роза быстрым движением втянула Билли обратно в спальню.

– Мисси Эстер уехала. Не возвращается домой много, много лет. Нет другой мужчина для мисси. А вы приехали.

Отерев лицо, залитое слезами, Билли проследовала за домоправительницей в небольшую гардеробную рядом со спальней. Там Роза потянулась к фарфоровому кувшину рядом с одной из полок и достала из него маленький бронзовый ключик.

– Сейчас увидите, wikiwiki. – Роза перекрестилась и опустилась на колени перед большим плетеным сундуком под нижней полкой. Смуглые руки цвета меда осторожно снимали слои мягкой бумаги, лежавшие сверху, потом нырнули вглубь. Казалось, домоправительница на ощупь определила именно то, что искала. Когда ее пухлые ручки обнаружили нужную вещь, она извлекла и подняла вверх настоящую радугу многоцветного шелка.

– Для вас, мисси Билли. Никакой другой женщина не носить. Мисси Эстер говорит о'кей.

Билли не проронила ни слова. Она была достаточно себялюбива, чтобы пожелать протянуть руку к чудесному наряду, но и в достаточной степени женщиной, чтобы понимать, что значил этот красивый шелк для Эстер Камали. Слезы снова вскипели в глазах. Она покачала головой и сделала шаг назад.

– Вы брать. Вы носить. Мисси Эстер хочет, чтобы ваш kane увидел вас в этом платье. Вы брать. Все о'кей. Очень о'кей. Брать.

Как бы помимо своей воли Билли потянулась к трепещущему шелку. Как раз что-то в этом роде Мосс и желал увидеть на ней. Она приложила воздушный шелк к плечам. Агатово-черные глаза Розы сияли от удовольствия.

– Роза, ты уверена? – Билли больше всего на свете хотелось надеть это платье. Она на все готова, лишь бы поносить этот дивный наряд, лишь бы растопить недовольство Мосса.

– Я буду осторожна. Обещаю. Не буду и близко подходить к пище. Даже пить не стану, пока оно на мне.

Роза нахмурилась. О чем толкует wahine? Когда Билли улыбнулась, она облегченно вздохнула.

– Мисси Эстер очень счастливая, что платье делать вы счастливая.

Билли отнесла шелковый наряд в свою комнату и положила его на постель. Мосс будет доволен. Она знала – он не станет задавать вопросов, а просто воспримет этот факт как результат ее стараний сделать так, чтобы он остался доволен.

Билли приняла душ, вымыла и уложила волосы. Она оставила включенной горячую воду, чтобы пар в ванной комнате распрямил складки, которые могли образоваться на шелке после хранения в благоухающем хранилище среди других вещей. Не могло быть и речи о том, чтобы коснуться утюгом этого великолепного творения.

Когда Билли появилась на кухне, Роза и Филипп вместе со своими многочисленными кузенами, племянниками и племянницами занимались приготовлением яств для барбекю. Продукты, доставленные медицинским фургоном, были отложены в сторону. Роза и одна из ее шустрых племянниц стряпали гавайские блюда, которые будут подаваться отдельно. Здесь уже стояли огромные деревянные подносы с экзотическими блюдами из смеси рыбы, свинины и различной зелени, завернутой в листья таро, а затем тушенной. Билли выбрала один такой лист и попробовала.

– Восхитительно. – Она засмеялась и взяла еще один. Пекущиеся ulu и opihi испускали несравненный аромат.

Впервые Билли попробует фруктовых лепешек и моллюсков. Здесь выстроились и маленькие горшочки пурпурного poi, приготовленного из толченых корней таро. Билли сморщила нос. Девушки рассмеялись, когда она запустила пальцы в poi, а потом облизала их. Даже если это традиционное гавайское блюдо, Билли решила обойтись без него. Ее внимание привлекли бутылки с соусом для барбекю и огромные мешки с кукурузой. Похоже, ей одной придется лущить желтые початки. Филипп жестом показал, что бочонки с пивом стоят на льду. Это хорошо. Два ящика бурбона будут отправлены на террасу, где Мосс собирался устроить бар. Два дорожных мешка с айдахской картошкой для жарения уже обследованы Филиппом. Он получил указания, как жарить ее на пляже неподалеку от бычков.

– Для тошки остается много времени.

– Картошки, – поправила его Билли.

– Я и говорю, тошки.

Охлажденное масло присолили и взбивали в тяжелых керамических шейкерах. Коробки с плотными бумажными салфетками были открыты, и ребенок лет десяти раскладывал их затейливыми квадратиками. Кроме того, привезли еще, по крайней мере, шесть скатертей в красную и белую клетку. «Сет все предусмотрел!» – изумленно подумала Билли.

– Филипп, если ты или кто-нибудь из ребят отнесет кукурузу вон к тому дереву, я почищу ее. Понадобится еще корзина или что-нибудь вроде корзины, чтобы бросать туда початки. – Не успела она договорить, как высокий подросток подхватил мешок с кукурузой и взгромоздил на плечо корзину. С шаловливой улыбкой он жестом пригласил Билли идти впереди него.

Билли пересекла террасу и улыбнулась очаровательной группе девушек, проворно сплетавшей для гостей гирлянды из цветов плюмерии. Мосс ничего не упустил. Барбекю может быть и техасским, но следовало почтительно относиться и к красивым гавайским обычаям.

Усевшись под деревом и принимаясь лущить кукурузу, Билли осознала, как далеко от дома она находится. Спелый шелк початков ковром ложился ей под ноги, лимонно-зеленые листья громоздились в кучи. Спелые зерна без единого изъяна располагались ровными рядами. Жаль, что она не сможет попробовать кукурузы. Билли уже жалела о своем обещании не есть, пока на ней будет платье Эстер Камали. Когда гости уйдут, она снимет платье и погрызет то, что останется.

Через два часа Билли потерла занемевшую шею и доверила лущение кукурузы одному из мальчишек. Тот недовольно поморщился при виде горы початков, но, повинуясь резвому приказанию дяди Филиппа, взялся за дело. Пора было посмотреть, как подходит дрожжевое тесто для хлеба.

Удовлетворенная зрелищем бурной деятельности на кухне и мрачным бормотанием домоправительницы, Билли поспешно ретировалась на пляж, где долго гуляла в одиночестве. Сначала мысли ее текли лениво и были полны мечтаний, но потом ускорили свой бег, подгоняемые непрестанно набегающими на песок волнами. Вся эта суета, все хлопоты, все это беспокойство ради барбекю. О чем думали Мосс и Сет, приславший продукты с другого конца света? Нет, наверное, никогда не понять ей Коулмэнов. Поведение Мосса и его резкие слова сегодня утром обидели ее. Очень обидели. В глубине души Билли пришлось признать, что она ревновала Мосса к его планам на вечер. Почему Моссу недостаточно быть только с ней? Вдвоем. Оставшимися днями следовало дорожить. Она догадывалась, что «Энтерпрайз» готовился к отплытию: ремонтные работы шли с опережением сроков. Кто знает, когда они снова увидятся. «Учитесь радоваться тому, что имеете», – сказал ей Тэд. Правильно сказал.

Эта вечеринка продолжится до раннего утра. Мосс должен будет вернуться на базу для дежурства в выходные дни. Значит, уборка после гостей ляжет целиком на нее и Розу.

Билли вздохнула, глядя на океанские волны. Она находится на райском острове с мужчиной, которого любит всем сердцем, на вечер у нее приготовлено красивейшее платье, а она жалеет саму себя. Высокое начальство, красивые женщины… Предвкушение предстоящего веселья должно было бы возбуждать. Почему же она чувствует себя такой несчастной, такой одинокой? Было ли это вызвано усталостью, ведь она работала с Моссом всю ночь напролет? Нет, много раз ей приходилось бодрствовать ночью, но никогда она не чувствовала себя так ужасно. Усталость души? Может быть. Разочарование? Более чем вероятно. Не слишком ли многого она хочет, мечтая каждую минуту проводить рядом со своим мужем?

Всего через несколько часов Мосс приедет домой. По крайней мере, некоторое время до прихода гостей они смогут побыть вместе. Конечно, если только Мосс не вобьет себе в голову мысль самолично проверить все досконально. Надо пойти в свою комнату и снять бигуди с волос. Может быть, налить себе стакан лимонада и посидеть на солнышке на балконе. Хорошая книга или журнал помогли бы скоротать время. Но прежде всего следовало проверить обе ямы с поджаривавшимися тушами бычков и во второй раз проинспектировать состояние дел на кухне. Это просто смешно. Что она знает о жарении бычков на вертеле?

Филипп щелкнул языком и хлопнул ладонями по коленям, выражая свое неодобрение, когда Билли приподняла дымящиеся баньяновые листья. Это же повторилось на кухне, куда она попробовала сунуться. Там царил настоящий хаос – повсюду стояли подносы и блюда с едой. Мука и что-то еще, похожее на горшок с клеем, обнаружились на хромированном кухонном столе. Потом надо будет спросить, что это было такое.

* * *

Затейливо украшенные часы на столе в гостиной прозвонили шесть раз. Билли сверилась с золотыми часиками у себя на руке. На пять минут отстают. Она как раз переводила стрелку, когда услышала, как по дороге едет джип. Билли подбежала к широкой двустворчатой двери и широко распахнула ее. Радостные слова приветствия замерли на губах. В джипе сидели Мосс с Тэдом и еще трое друзей. Она изобразила улыбку на губах и подошла к подъездной дорожке.

– Смотри, милая, – сказал Мосс, – я привез подмогу. Вперед, парни, Билли нальет вам выпить. Хочу посмотреть ямы. Филипп отличный старик, но у него мало сноровки в обращении с бычками. Ты проверяла, как шли дела в течение дня, Билли?

Какой он радостный, какой взбудораженный. Каким счастливым выглядит. Все это для него чрезвычайно важно. Как она могла даже подумать о том, чтобы испортить ему праздник! Теперь Билли была очень рада, что согласилась надеть платье мисс Камали.

– Да, Мосс, присмотрела. На мой взгляд, все отлично. Даже не стоит заходить на кухню: Роза надерет тебе уши.

Тэд и остальные рассмеялись. Мосс побежал к берегу, а Билли повела гостей на террасу. Она предложила им напитки и завела светскую беседу.

Двадцать минут спустя появился Мосс и сам смешал себе коктейль. Он расположился рядом со своими друзьями, разговор зашел о событиях дня. Билли извинилась перед гостями, хотя знала, что никто, кроме, может быть, Тэда, не заметит ее ухода.

Билли наполнила ванну и долго расслабленно лежала в воде, куда добавила изрядную порцию ароматических солей. Глядя на пышную пену, она думала, как это похоже на пену волн Тихого океана. Нет, плакать она не будет, ни за что не будет. Иногда эта новая замужняя жизнь поражала ее. Наверное, Мосс даже не помнит, что был резок с нею сегодня утром. Наверное, даже не сознавал, как сильно обидел ее. Пора стряхнуть с себя уныние, одеться и присоединиться к Моссу и его друзьям. Скоро начнут прибывать гости.

Когда Билли час спустя появилась на террасе, все пятеро вскочили на ноги, но взгляд ее устремился только на Мосса. Он улыбался, а в глазах светилось горделивое одобрение. Длинное платье типа саронга оставляло открытыми ее гладкие загорелые плечи, облегало высокую грудь, боковой разрез позволял уловить украдкой очертания длинной изящной ножки.

– Вы чудесно выглядите, Билли, – искренне сказал Тэд. Трое других летчиков присоединились к его одобрительному высказыванию. Мосс легонько поцеловал жену в щеку и обнял за плечи. Билли хотелось прижаться к нему, опереться на него, но она держала в узде свои чувства. Она тепло улыбнулась и села на один из плетеных стульев. Шелк собрался вокруг щиколоток, оставляя открытыми вызывающе сексуальные туфли на высоких каблуках, состоявших, казалось, лишь из тонких ремешков. Тэд Кингсли с трудом сглотнул комок в горле. Он в жизни не видел ничего более соблазнительного, чем эта мягко покачивающаяся ножка.

– Думаю, мне надо прогуляться на берег и посмотреть, как там наши бычки, – сказал он. – На твоем месте, Коулмэн, я бы оставил на время общее руководство и пошел переодеться. Ты хозяин, а команда прибудет с минуты на минуту.

– Хорошая мысль, я быстро. Билли, налей гостям еще.

– Мы и сами можем сделать это, Мосс. Пусть твоя жена отдыхает. Нам приятно просто сидеть и смотреть на нее.

– Устраивайтесь сами. Я ведь советовал вам привести подружек.

– Ты, конечно, шутишь. Когда я развлекаюсь, то развлекаюсь. На всю катушку. Этого себе не позволишь, когда тут будет крутиться все высокое военное начальство. Ты о нас не беспокойся. Мы сюда пришли, чтобы съесть всю говядину, что там у тебя жарится.

Мосс пожал плечами. Парни правы. Святые угодники, Билли выбьет из команды дух вон. Он никогда не видел ее такой красивой. На парней это произвело впечатление. А Тэд, тот вообще с минуту выглядел как рыба, вытащенная из воды. Вечеринка обещала оказаться успешной. Он буквально чувствовал это.

К половине десятого прибыл последний из приглашенных. Мосс отвел Билли в сторону, пока они наблюдали за всем, что происходило на террасе и на лужайке.

– Ты заметила, что все жены генералов и адмиралов старые и морщинистые? Глянь вон на ту. – Билли посмотрела в том направлении, куда незаметно указывал Мосс. Лицо женщины покрывали морщины, а кожа на шее отвисала некрасивыми складками. – Так что смотри, если когда-нибудь будешь так выглядеть, я с тобой разведусь.

– Ты собираешься когда-нибудь стать адмиралом, Мосс? – насмешливо спросила Билли, радуясь минуте близости.

– Я – нет, но Тэд обязательно станет, могу побиться об заклад на Санбридж.

Билли засмеялась.

– Думаешь, у него будет жена, похожая на одну из этих женщин?

– Боже, надеюсь, что нет. Тэд очень разборчив. Что за туфли на жене генерала? – полюбопытствовал Мосс.

Билли пригляделась к жене, на которую смотрел Мосс, и снова засмеялась.

– Практичные. Может быть, у нее проблемы с ногами. Но мы все-таки не любезны.

– Вы говорите чепуху, миссис Коулмэн. Эта леди самая настоящая, стопроцентная стерва. Она твердой рукой правит офицерскими женами. Генерал и шагу ступить не может, не посоветовавшись с ней. На базе все об этом знают. Я рад, что ты живешь здесь, подальше от них. – Рука Мосса покровительственно обвилась вокруг плеч жены. На этот раз Билли прижалась к нему и что-то прошептала. Мосс с улыбкой склонился к ней. – Чуть позже я поймаю тебя на слове. А сейчас лучше пройтись среди гостей, милая. Филипп скоро начнет разрезать туши, и нам нужно возглавить очередь. Встретимся на лужайке, ну, скажем, через двадцать минут.

Билли маневрировала среди оживленной толпы гостей, заговаривая то с одним, то с другим. Вечеринка удалась на славу.

В тот момент, когда родственники Филиппа взяли на своих национальных инструментах первые аккорды «В сердце Техаса», Билли направилась на лужайку, чтобы встретиться с мужем.

Мосс поднял вверх обе руки, призывая к тишине.

– Helemai ai! – крикнул он. – Пойдемте есть!

Маленький оркестр разделился: половина пошла на берег, половина осталась под деревом. Музыканты наигрывали приятные мелодии, в то время как местные девушки в юбках из полосок ткани плавно двигались под музыку. Глаза многих мужчин были устремлены на девушек, вместо того чтобы вожделенно озирать горы мяса. Билли почувствовала себя удовлетворенной: Мосс смотрел только на нее одну.

– Как-нибудь надо снова устроить такое веселье, старина, – сказал Тэд с намеком.

– В следующий раз устраивать будешь ты, – улыбнулся Мосс. – Что готовят в Новой Англии на пикнике?

– Мы жарим рыбу. И свиные отбивные. Свиные отбивные на ребрышках. Говорил ли я вам, что вы здесь самая красивая женщина? – галантно обратился Тэд к Билли, пытаясь отвесить низкий церемонный поклон.

– Три раза, – смеясь, заметил Мосс. – Ты свихнулся, Тэд.

– Да-а-а, Билли, вы поиграете для меня на пианино? Эти однообразные ноты действуют мне на нервы. Хочется какой-нибудь хорошей старой музыки США. Дружище, может твоя жена сыграть мне пару мелодий? – спросил Тэд у Мосса.

– Почему бы и нет? Как решит Билли.

– Конечно. Что бы вы хотели услышать?

– Что-нибудь ритмичное, сердечное, танцевальное… Может быть, буги-вуги. Это не слишком большие запросы?

– Нет, вовсе нет. Думаю, я справлюсь. Пойдемте, лейтенант.

Билли уселась за пианино. Размяла пальцы и пробежалась по клавишам. Инструмент оказался очень хорошим.

Билли была поглощена музыкой и не обращала внимания на пристальный взгляд Тэда, наклонившегося над пианино. Билли закончила последние аккорды «Когда свет снова разольется над миром» и начала играть «Белые паруса Довера». Затем последовали «Огни гавани» и «Всегда».

– Закругляйтесь, Билли, – сказал Тэд. Она повиновалась и удивилась, когда тот пробежался длинными пальцами по клавишам. – Сыграем дуэтом. Что вы выбираете?

– А я и не знала, что вы играете, Тэд.

– Вы многого обо мне не знаете. Ну, давайте заставим петь эти костяшки.

Билли рассмеялась:

– Выбирайте, лейтенант, а я последую за вами.

* * *

Когда отбыл последний гость, Мосс подвел итог:

– Это был потрясающий успех, милая, мы можем гордиться собой. Мак сделал несколько фотографий. Я даже собираюсь проявить их здесь и сразу отправить папе. Он захочет побыстрее узнать, как прошло барбекю. Увидимся в понедельник вечером. Кстати, миссис Коулмэн, я вам говорил, как прекрасны вы были сегодня вечером? Эй, что за слезы? Билли, женщины Коулмэнов не плачут из-за таких глупостей. Ну же, подари мне улыбку.

Несмотря на все усилия, Билли не удалось выдавить ничего, кроме гримасы, но Мосса, казалось, это удовлетворило.

– Ну, давайте, летающие задницы, пошевеливайтесь. Кто почти трезв?

– Я, – спокойно ответил Тэд. – Несколько часов ничего не пил. Мосс, если ты не хочешь вести «форд» утром, я возьму его сейчас, а ты приедешь на джипе. Ты выглядишь усталым. Почему бы тебе не урвать часок-другой сна?

Мосс отрицательно покачал головой.

– Сделаем так, как я сказал.

Билли взглядом поблагодарила Тэда за попытку помочь ей.

– Спокойной ночи, джентльмены, – проговорила она. – Тэд, веди машину осторожно. Мосс, увидимся в понедельник. – С этими словами она повернулась и пошла в спальню, не вытирая слез, катившихся по щекам. А она-то была уверена, что Мосс останется.

Тэду захотелось врезать кулаком по улыбающейся физиономии Мосса. Поездка на базу прошла в молчании, полном напряжения и ощущения пошатнувшейся верности в дружбе. Мосс его друг, его лучший друг, напоминал себе Тэд. Никогда не следует забывать об этом.

 

Глава 14

Гавайский медовый месяц Билли, по всей видимости, подходил к концу. После барбекю они с Моссом редко проводили вечера наедине. Лед был сломан, и теперь настала их очередь принимать приглашения, поэтому Мосс вместе с Билли нередко посещал офицерский клуб за пределами базы.

– Это для меня очень важно, Билли, – говорил он в ответ на ее жалобы. – Я ведь прошу тебя всего лишь присутствовать там, тебе ничего не нужно делать. Все приготовления клуб берет на себя.

– Но я хочу остаться здесь, наедине с тобой, а не в обществе двух десятков посторонних людей. И я намного моложе остальных жен офицеров, у нас мало общего.

– Я не люблю, когда ты хнычешь, Билли. Мне это совсем не нравится. Повышение в звании производится не только за заслуги, даже в военное время. Ты моя жена и принадлежишь к семье Коулмэнов. Ты прожила в Санбридже достаточно долго, чтобы понять, как все делается, и надеюсь, будешь вести себя правильно. А теперь одевайся.

– Я, наверное, могла бы понять тебя, если бы ты собирался сделать военную карьеру, Мосс, но ты ведь не думаешь оставаться в армии. Почему это так важно для тебя?

– Потому что я хочу пойти как можно дальше. Хочу оказаться наверху, там, где принимаются решения. Неизвестно сколько времени продлится эта война, и я хочу сказать в ней свое слово. У меня есть кое-какие идеи, но никто не захочет меня слушать, если я останусь всего лишь «летающей задницей». Теперь понимаешь?

– Не вполне. Я действительно не представляю себе, почему это должно касаться меня. У Тэда нет жены, которая сопровождала бы его на приемах, и он, конечно же, не желает продвигаться по службе.

Мосса уязвляло, что Тэд получал очередные звания раньше, чем он. Его друг, казалось, действует в соответствии с пророчеством папы: «Смотри, сынок, как бы этот янки тебя не обошел».

Билли сразу же пожалела о сказанном и смиренно отправилась в спальню переодеваться. По крайней мере, ее дорогостоящий гардероб найдет достойное применение. Следовало держать на высоте имидж Коулмэнов. Позднее Мосс пригладит ее взъерошенные перышки нежным поцелуем и одобрительным свистом. А единственное, в чем Билли постоянно нуждалась, – это в одобрении своего мужа.

Мосс не был уверен, что ему по душе чрезмерная настойчивость и навязчивость, которой он не замечал в жене раньше. Ему хотелось, чтобы во многих отношениях она оставалась более независимой, потому что тогда он получил бы больше свободы и на нем бы лежало меньше ответственности. Однако в то же время он не желал изменений в той приятной, восприимчивой девушке, с которой познакомился в Филадельфии. Мосс предпочитал владеть ситуацией и проявлявшееся временами упрямство жены считал крайне неприятным. Эта новая Билли задавала вопросы, на которые он порой не мог ответить.

Слова Билли о продвижении Тэда по службе заставили Мосса задуматься – может быть, она была ближе к правде, чем он сам. Вполне вероятно, что ее приезд на Гавайи вызвал ревнивое возмущение среди остальных офицеров, напоминая им, что он Коулмэн и у начальства к нему особое отношение. Так что, возможно, барбекю и не являлось такой уж великой идеей. Интуиция и на этот раз не подвела Билли. Откинувшись на спинку стула, со стаканом в руке, Мосс принял решение. Все видели его женушку… теперь ей пора возвращаться домой в Штаты.

Билли стояла под душем, сожалея, что не может принять ванну, долго нежиться в теплой воде с ароматическими солями, потом немного припудриться. А затем как приятно было бы забраться в постель рядом с Моссом и заняться с ним любовью. Она разочарованно наморщила нос. Обычно их выходы в общество заканчивались поздно, а Моссу приходилось возвращаться на базу так рано, что им удавалось провести вместе совсем немного времени. По крайней мере, его не хватало для медленных, блаженных ласк, после которых так хорошо засыпать в объятиях друг друга. Их любовь стала поспешной и требовательной, как и все в их жизни…

Она намылила руки, шею и груди, более тяжелые и чувствительные, чем обычно: это ощущение она еще помнила со времени своей недавней беременности.

Смутные угрызения совести заставили ее подумать о малышке, оставшейся в Техасе. Уже почти два месяца она не видела свою дочку. Посчитав на пальцах, Билли осознала, что уехала на Гавайи семь недель тому назад. Семь недель – и ни одной менструации. От такой сокрушительной мысли закружилась голова, и неожиданно Билли вспомнила предупреждение доктора Уорда. Нет, невозможно. Все это от физической активности, от плавания. Она осторожно прижала пальцы к груди, ставшей такой чувствительной. То, что прошел срок месячных, еще не означает наступления беременности.

Билли торопливо кончила мыться и ополоснулась. Мосс ждет ее, она буквально чувствовала его нетерпение. Впервые со времени своего прибытия на Гавайи она задумалась, стоит ли рассказывать о том, что сказал доктор Уорд насчет новой беременности. Как всегда, Билли не могла заставить себя поделиться с мужем такими подробностями. Он станет беспокоиться, а у него и без того волнений хватает. В глубине души Билли знала истинную причину того, почему ей не хочется доверяться Моссу: она не желает, чтобы он считал ее в чем-то ущербной. Она стыдилась своих изъянов, хотя, например, в этом случае ее вины нет. Кроме того, Агнес хорошо знала о предупреждении доктора, и если действительно стоило о чем-то беспокоиться, то ее собственная мать что-нибудь бы сказала. Разве не так?

К тому времени как Билли вышла из спальни в белом льняном вечернем костюме и босоножках на высоких каблуках, Мосс пришел к выводу, что возвращение жены в Штаты становится настоятельной необходимостью, даже если ему придется выдумать повод для ее отъезда.

– Билли, – с улыбкой сказал он, заметив попутно, как белая льняная юбка подчеркивает тонкую талию и обтягивает ее бедра, – ты сногсшибательна! Может быть, ты права и нам сегодня следует остаться дома.

Билли шагнула в его объятия, запустила пальцы в темные волосы у Мосса на затылке. Он страстно прижал к себе жену, припав губами к углублению на ее горле. По мере того как возбуждались желания, отступали вопросы. Это ее муж, она любит его и ни с кем не хочет делить сегодня вечером. Когда его рот завладел ее губами и она услышала тихий страстный стон, слезы любви и благодарности проложили блестящие дорожки на ее щеках.

* * *

Прошло меньше недели. Однажды Мосс появился дома раньше обычного. Билли сразу поняла: что-то случилось.

– Почему ты дома? – спросила она, опасаясь услышать ответ.

– Билли, дорогая, я не могу остаться. Успею только собрать вещи и сразу же назад, но я хотел повидаться с тобой, прежде чем уехать.

– Уехать? Куда ты едешь? – Времени оставалось так мало, так мало. Она уже испытывала душевную боль при мысли о расставании.

– Этого я не могу тебе сказать, Билли. Ты понимаешь. Я уже связался с папой, и он организует твое возвращение в Штаты.

– Почему я не могу остаться здесь и подождать тебя?

– Ну, Билли, милая, не смотри на меня так. Зачем тебе здесь оставаться? Я не знаю, когда вернусь, а ты должна подумать о нашей дочке. Я не могу оставить тебя совсем одну на Гавайях. Это просто невозможно. У меня тогда не будет ни минуты покоя!

Билли упала Моссу на руки; она была слишком потрясена, чтобы плакать.

– Мне нужно знать, куда ты едешь. Нужно знать, когда мы увидимся снова.

– Выше нос, Билли. Ты ведь знала, что это рано или поздно случится. И папа тоже знал, когда посылал тебя сюда. От меня ничего не зависит, – тихо проговорил он. Подбородком Мосс опирался на макушку головы Билли, чтобы она не разглядела ложь в его глазах. Большой «Э» все еще находился в доке.

Билли таяла в объятиях мужа. Прижавшись головой к его груди, она могла слышать учащенное биение его сердца. Она должна держаться молодцом, это самое меньшее, что она может сделать для мужчины, которого любит и который вот-вот снова уйдет на войну.

Руки Мосса слегка дрожали, когда он гладил мягкие золотистые волосы жены. Он поступал по-хамски и понимал это. Но, черт побери, он тоже от многого отказывается.

– Дорогая, я должен идти. Береги себя и пиши мне. Каждый день, длинные письма. Рассказывай мне о Мэгги, о том, что происходит в Санбридже. Это позволяет мне чувствовать себя рядом с тобой. Передай привет папе и маме. Скажи им, что я напишу.

– Мосс, я так люблю тебя. Я этого не вынесу. Он приложил палец к ее дрожащим губам.

– Ч-ш-ш. Улыбнись, Билли. Улыбнись мне – такой я и хочу тебя запомнить.

Билли чувствовала себя разбитой и уничтоженной. И станет ли целой снова?.. Она помогла мужу упаковать вещи и проводила его до джипа.

– Я люблю тебя, Мосс, – сказала Билли и прильнула к мужу, в последний раз обнимавшему ее.

– Я знаю, что любишь, милая. Знаю.

На следующий день Билли Коулмэн уехала с Гавайских островов. Уехала беременной своим вторым ребенком.

* * *

В Санбридже Билли встречали домочадцы, поднявшиеся среди ночи с постелей. Билли слишком устала, чтобы подробно отвечать на все вопросы о Моссе и его делах, поэтому ограничилась кратким отчетом матери и Сету и сразу направилась в свою комнату. Они могут и подождать, пока она почувствует себя чуть бодрее и сможет выдержать долгую беседу, которой они жаждали. А сейчас Билли хотела увидеть свою дочь, подержать ее на руках, прижаться щекой к шелковистой головке. А потом спать. Как можно дольше.

– Что все это значит, в конце концов, Эгги? – спросил Сет. Агнес постаралась скрыть, каким смешным показался ей его ночной наряд. Она и не подозревала, что здесь до сих пор спят в ночных сорочках. Из красной фланели, с плохо подрубленным краем. Надо бы поговорить об этом с Титой. – Разве девочка не знает, что я весь день сидел как на иголках, ждал новостей о моем сыне?

– Она тебе все расскажет, Сет. Она устала. Возможно, наша цель достигнута, и Билли чувствует себя так, как это бывает на ранней стадии. Терпение. Завтра наступит новый день. С Моссом все в порядке, это самое важное. А сейчас иди спать, поговорим утром.

Боже, Агнес отсылает его, как мальчишку. Сет вскипел, но одного взгляда в глаза Агнес оказалось достаточно, чтобы прекратить дальнейшие попытки. Мед всегда действует лучше, чем уксус, что-то вроде этого Агнес и попыталась ему внушить.

Билли на цыпочках прошла по длинному коридору, ведущему из холла в детскую. Няня сразу же поднялась со своей узкой кровати у стены. Она поправила седые волосы и вздохнула, увидев Билли. Усталая улыбка появилась на лице молодой женщины, когда она склонилась к спящему ребенку. Девочка похожа на Мосса. По крайней мере, у нее его нос. Подбородок Билли, а нос отцовский.

Пожилая сиделка протянула руку, чтобы остановить Билли, когда та захотела взять спящую малышку. Билли выпрямилась и посмотрела ей в глаза.

– Ложитесь снова спать, няня. Я возьму свою дочь и подержу ее на руках. А потом сяду в ваше кресло и покачаю ее. Если вам не нравится то, что я собираюсь сделать, советую вам упаковать свои вещи и уехать прямо сейчас. Шофер, наверное, еще не спит, потому что только что привез меня из аэропорта. Решайте сами. Я очень устала и хочу подержать на руках мою дочь.

– Это нехорошо для ребенка. У нее колики, она нуждается в сне. Я никогда не позволяю будить моих подопечных по ночам, – сказала няня твердым голосом, но отвела глаза и медленно отошла к кровати. Ей еще никогда не отказывали от места. И начинать не стоило, подумалось ей.

Шелковистая головка была такой мягкой. От Мэгги веяло свежестью и чистотой. Как хорошо держать ее на руках. Почти так же хорошо, как обнимать Мосса в теплой постели. Мэгги икнула и срыгнула молоко.

– Совсем как твой папа, – улыбнулась Билли, унося спящего ребенка к креслу-качалке. Час спустя, когда глаза у Билли совсем слипались, она прижалась лицом к шейке малышки, запоминая запах и ощущение. Ее собственная плоть и кровь. Ее и Мосса.

Билли добрых пять минут стояла у колыбели, глядя на спящего ребенка, потом подошла к кровати няни.

– С Мэгги все в порядке. Один раз она срыгнула, я ее не разбудила. И сама не заснула, пока качала ее. Она крепко спит и, без сомнения, проспит до утра. Спокойной ночи.

– Я собираюсь поговорить об этом с мистером Коулмэном, миссис Коулмэн. Он одной мне доверил заботы о Мэгги.

Билли обернулась и снова приблизилась к кровати.

– На вашем месте я бы этого не делала, мисс Дженкинс.

Разумеется, если вы хотите продолжать работать здесь. Выбор, однако, целиком за вами.

Сиделка пристально смотрела на Билли. Ей хотелось поаплодировать молодой матери. Гавайи хорошо на нее подействовали. Может быть, старик не зря потратил свои деньги. Она кивнула.

Билли устало вошла в свою комнату и стащила с себя одежду. Она так устала, что не нашла в себе сил искать ночную рубашку и легла в постель голой. Она привыкла спать «в чем мать родила», как говаривал Мосс. Честно говоря, ей нравилось прикосновение тонких простыней к обнаженной коже. Билли заснула, едва успев коснуться головой подушки.

* * *

Допрос начался на следующий вечер за ужином.

– Как мальчик выглядит? У него все в порядке? Где он сейчас? Тебе надо было остаться там подольше. И не говори мне, что ты вернулась из-за Мэгги.

Билли посмотрела через широкий стол на своего свекра.

– Мосс выглядит отлично. У него все в порядке. Военно-морской флот не доверяет мне секретов. С ним Тэд и другие.

– Что ты делала, пока он находился на дежурстве? Господи, девочка, ты что, не понимаешь – я хочу знать все о моем сыне.

Билли положила себе вареной картошки, добавила сметаны и размяла все в плотное пюре. Не потому, что хотела есть, а лишь бы чем-то заняться.

– Мы много говорили о Мэгги, подолгу гуляли по берегу, купались рано утром и поздно вечером. Я не так уж много времени провела с Моссом. Фактически, если хотите знать, можно подсчитать часы. Сомневаюсь, что наберется неделя.

Агнес отломила кусочек хлеба и раскрошила его пальцами. Никогда не слышала она такого обиженного тона в голосе своей дочери. Она посмотрела на Сета. Тот пронизывал невестку огненным взором.

– Как прошло барбекю?

– Барбекю получилось грандиозным, большой успех. Пришли практически все. Офицеры и их жены, несколько добровольцев и местные жители, которые работают на базе. Тэд фотографировал, и Мосс сказал, что пришлет вам пленку, как только ее проявят. Все продолжалось до трех часов утра. Кухонное подразделение взяло оставшееся мясо на базу.

Думаю, они сделали из него рагу. Во всяком случае, так сказал Мосс.

– Он прислал письмо? Передал с тобой что-нибудь для меня? – спросил Сет. Билли пристально посмотрела в горящие надеждой глаза свекра.

– Он просил передать, что очень любит вас и маму и что следующую «фрикадельку» посвящает вам.

Агнес положила вилку, потянулась к стакану с водой и, встретившись глазами с Билли, сразу распознала ложь, но одобрительно кивнула. Билли незаметно расправила плечи, заметив удовлетворенное выражение на лице Сета.

Она извинилась и вышла из-за стола. Ей хотелось провести некоторое время с Джессикой. Час после обеда показался слишком коротким. Билли поразило, какие изменения произошли в ее свекрови за истекшее время. Джессика показалась ей слабой и хрупкой. Билли не знала подробностей, но чувствовала, что Джессика умирает. В запавших глазах отражалась растерянность, а в словах чувствовалась пустота, от которой у Билли щемило сердце.

Джессика дремала, зажав четки в руке. Казалось, молитва приносила ей утешение, даже когда она путала слова. ОН знал, что она говорила и думала. ОН понимал.

Билли стояла у окна, глядя на дуб с ревматически скрюченными ветвями на лужайке. Дуб был старше Джессики и проживет еще много лет, преданно давая тень летом и дрова, когда обрезаются его сучья. Что еще можно просить у дерева? А чего можно ожидать от такого хрупкого существа в муслиновой ночной рубашке под горло? Ничего. Ее жизнь кончена. Вежливые пятнадцатиминутные визиты Сета и Агнес. И няня, которая, по решительному настоянию Билли, каждый день приносила ребенка.

Джессика проснулась как раз, когда Билли повернула голову. Больная улыбнулась.

– Как твои дела, Билли. Я снова заснула. В последнее время я просто не могу бодрствовать. Прости меня, детка. Пожалуйста, сядь и расскажи мне еще что-нибудь о своей поездке. Не возражаешь, если я попрошу начать с самого начала? Боюсь, я забыла многое из того, что ты рассказывала мне раньше. Но, Билли, прежде чем начнешь, скажи, ты отослала мое письмо Амелии?

– Да, отослала. Отправила по почте сразу после обеда. Устраивайтесь поудобней, и я расскажу вам обо всем, начиная с красивого дерева во дворе того дома. – Сама она тоже уселась как следует в высоком кресле с подлокотниками. Через час, когда Билли продолжала свой монолог, веки Джессики сомкнулись. Билли говорила еще некоторое время. Потом, довольная тем, что бабушка Мэгги крепко спит, на цыпочках обошла комнату, выключая свет, повернула абажур лампы на ночном столике так, чтобы свет не мешал Джессике, и наклонилась поцеловать сухую, морщинистую щеку.

Билли закрыла дверь и прошла через холл к себе в комнату, думая о своем письме Амелии, которое она отправила вместе с посланием Джессики. На трех страницах описав жизнь в Санбридже и новости о ее отце и Моссе, Билли отбросила все предосторожности и без каких-то намеков написала, что, по ее мнению, Джессика умирает.

«Если есть возможность, – писала она, – пожалуйста, постарайся приехать домой. Все мы понимаем, война многое затрудняет, но, если потребуется помощь, я уверена, твой отец вмешается и поможет тебе». Она подписалась «Билли».

* * *

Билли медленно пробудилась и поняла: ей плохо. Стояло раннее утро того дня, когда минул месяц после ее возвращения с Гавайских островов. Сонному сознанию понадобилось минуты две, чтобы понять, что сейчас ее вырвет. Билли сорвалась с постели и побежала в ванную. Косточки пальцев стали такими же белыми, как край раковины, за которую она уцепилась.

Агнес и Сет, направлявшиеся в холл на ранний завтрак, услышали характерные звуки, доносившиеся из-за приоткрытой двери спальни. Их глаза встретились, но с шага никто не сбился.

Билли глянула в зеркало на свое измученное лицо цвета старого гриба. Когда она рухнула на подушки, то уже знала, что и без календаря может сказать, что с нею происходит. Она беременна. Почему-то даже не сомневалась в этом. Должно быть, это случилось в тот день, когда Мосс опоздал на базу.

Билли зарылась лицом в подушку и зарыдала. Снова восемь месяцев страданий.

– Ох, Мосс! – плакала она.

Было часов десять, когда Билли сделала первую попытку выбраться из постели. Голова тошнотворно кружилась. С трудом сглотнув, попробовала встать на ноги. После душа и одевания она стала чувствовать себя немного лучше. Чай и тосты помогут прийти в более-менее нормальное состояние, а потом надо позвонить доктору. Он ужаснется, выяснив, что она пренебрегла его советами. Теперь и она жалела, что не уделила этому больше внимания.

Спустившись с лестницы, Билли увидела свою мать, пересекавшую большой центральный холл. Агнес была одна. Это выглядело странно, потому что в последнее время они с Сетом словно прилипли друг к другу.

– Где Сет? – удивленно спросила Билли.

– Поехал кататься верхом. Почему ты спрашиваешь? – резко бросила Агнес.

– Так просто. Мама, выпей со мной чаю, я хочу поговорить с тобой. Если ты не слишком занята, конечно.

– Ну, не будем ссориться сегодня утром. С тобой все в порядке, Билли? Что-нибудь тебя беспокоит? Я могу помочь?

Участливость матери побудила дочь взять ее за руку. Уже давно между ними не возникало душевной близости. С того времени, как она встретила Мосса, или даже чуть раньше.

Чай оказался душистым и горячим. Агнес помешивала сахар в своей чашке и выжидающе поглядывала на дочь.

– Это насчет Джессики, мама. Я уверена, ты, должно быть, знаешь, она долго не проживет. Ты не попросишь Сета помочь Амелии вернуться домой? Я ей написала, но ответа пока нет. Могут пройти месяцы, пока она получит мое письмо, а у Джессики нет этих месяцев, мама. У Сета могущественные друзья. Будет ужасно, если Амелия не успеет попасть домой вовремя.

Агнес пришла в замешательство. Совсем не это ожидала она услышать. Вряд ли Джессика так плоха, как думала Билли. Сет, казалось, нисколько не беспокоился.

– Дорогая, – сказала Агнес, – Джессика больна, но отнюдь не стоит на краю могилы. Доктор в последнее время надеется на улучшение. Я признаю, что она сильно сдала после твоего отъезда на Гавайи, но теперь поправляется. Если я сделаю, как ты просишь, Сет подумает, что мы ждем ее смерти… Он нас за такое не поблагодарит, это точно.

Спина Билли напряглась.

– Значит, ты не будешь говорить с ним? – Агнес кивнула. – Тогда я сама поговорю.

– Билли, ты не представляешь себе, о чем просишь. У нас же война. Англия – бочка с порохом. Очень сомневаюсь, что кто-то сейчас может добраться до Штатов.

– Мы должны попробовать. Мама, тебе это безразлично?

– Конечно, нет. Но ты просишь о невозможном. Не думаю, что влиятельные друзья Сета смогут помочь ему в таком деле.

– Не понимаю, почему бы и нет, – горько проговорила Билли. – Влиятельные друзья Сета помогли ему послать самолет Красного Креста с продуктами на Гавайи. А этот случай несколько более серьезен и гораздо более важен. Речь идет о том, успеет ли Джессика увидеть свою дочь перед смертью.

– Хорошо, Билли. Я поговорю с Сетом. Но сразу же могу сказать тебе, что он ничего не сможет сделать. Там идет война.

– Война начнется прямо здесь, если кое-кто кое-чего не сделает, – отрезала Билли. – Извини, мама. Мне нужно позвонить, а потом я хочу почитать Джессике. Знаешь, тебе бы ничего не стоило чуть больше времени проводить с Джессикой. Теперь, когда ты хозяйка Санбриджа, я было подумала… ну, неважно, мама. Поговорим позже.

Ее маленькая Билли выставляет требования! Она никогда не думала, что доживет до такого дня. Агнес позвякивала ложечкой в чашке. Джессика не умирает. Или все же умирает? Мужчины имеют обыкновение не замечать того, что творится у них под носом. Ей следует проверить самой, прежде чем говорить с Сетом.

Представление, которое устроила ее мать, Билли наблюдала позже. Джессика собрала все силы ради Агнес и некоторое время казалась оживленной, проявляла интерес к происходящему вокруг. Только когда Агнес ушла, хрупкая пожилая дама в изнеможении рухнула на подушки.

Билли подбежала к ней.

– Джесс, с вами все в порядке? Позвать доктора? Лежите спокойно, я дам вам лекарство. Почему? Почему вы так себя истязали?

Джессика долго лежала не шевелясь, прикрыв глаза полупрозрачными веками. Наконец она с усилием заговорила. Билли пришлось напрягать слух, чтобы услышать ее слова:

– Этого ждут, Билли. У твоей матери есть твердость характера, а у меня никогда не было. Сет восхищается такими женщинами. Я не могла позволить твоей матери увидеть меня не в лучшем свете. Да, детка, это стоило мне больших усилий, но я должна была это сделать. Дай мне лекарство, и я посплю. Почему бы тебе не пойти к Мэгги? Проводи больше времени со своей дочкой, Билли. Не делай ту ошибку, что сделала я. Люби ее, Билли.

– Я так и сделаю. Проглотите вот это, а я вернусь попозже навестить вас.

– Да благословит тебя Господь, дитя. Иногда я думаю, что ты мне стала скорее родной дочерью, чем невесткой.

– Никто не может занять место родной дочери, – тихо ответила Билли. Джессика уже заснула, нездоровая синева окрашивала ее губы.

Ужин в тот день прошел напряженно. Билли ела, не поднимая глаз и не вступая в беседу. Она уже собиралась извиниться и встать из-за стола, чтобы съесть десерт и выпить кофе с Джессикой, когда Сет устремил на нее свой стальной взгляд.

– Эгги тут говорит мне, будто ты считаешь, что нужно вернуть Амелию домой. Она говорит, ты думаешь, Джесс недолго осталось жить на этом свете. Откуда у такой девчушки, как ты, появляются подобные мысли?

Билли проглотила комок в горле.

– Стоит посмотреть на Джессику и побыть рядом с ней, – холодно ответила она.

Сет сделал гримасу.

– Я согласен, что Джесс выглядит неважно, но старуха с косой над ней не стоит. Я не могу просить моих друзей то об одной услуге, то о другой. Как это будет выглядеть?

Билли встала.

– Представьте себе, это будет выглядеть точно так же, как выглядело, когда вы послали двух бычков на Гавайи для барбекю, лишь бы произвести впечатление на высокое начальство. Извините меня, мама, Сет.

– Ты хотел видеть твердый характер, вот и посмотрел. Я бы серьезно об этом подумала, Сет, – тихо сказала Агнес. – Очень серьезно.

– Мужество, Эгги. Я хотел видеть мужество. Между твердым характером и мужеством огромная разница. Как между Род-Айлендом и Техасом, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Агнес немного выпрямилась.

– Боюсь, мистер Коулмэн, вам придется удовольствоваться твердым характером. Я лично иначе это и не воспринимала бы. – Агнес скомкала салфетку и бросила на стол. Сет вспомнил другой случай, когда она сделала то же самое. Он смотрел, как она, напряженно выпрямившись, выходит из столовой.

Тита попросила разрешения убрать его тарелку. – Подай мне кофе и бренди, я выпью здесь за столом, – приказал Сет.

Доставить Амелию домой, задумчиво прикидывал он. Пойти на самый верх и попросить о новом одолжении. Слишком быстро после того раза. Обратиться сразу в Красный Крест? Возможно. Этот чертов дурак доктор не дал понять, что Джессика в плохом состоянии, но девочка, похоже, в этом убеждена. Слишком убеждена, черт побери. На несколько секунд у Сета возникло чувство вины. Надо было в эти последние годы проводить побольше времени с Джессикой. Ей, наверное, одиноко и грустно там, на верхнем этаже. Поэтому и болезнь усугубляется. Когда больше нечего делать, кроме как молиться за все грехи мира, на ум, само собой, приходят всякие жуткие мысли. Смерть так ужасна. Чертовски плохая вещь. И для тех, кто остается в этом мире, – тоже.

Он приказал сам себе не забыть написать письмо в Красный Крест с просьбой посодействовать приезду Амелии. Он сам напишет это проклятое письмо. Дочь, наверное, и не хочет возвращаться домой. И вся эта суета из-за какой-то девчонки-янки.

Скверное настроение одолевало Сета. Эта девчонка без особых усилий портила ему кровь. Иногда он начинал злиться при одном только взгляде на нее, буквально чувствуя, как повышается кровяное давление. Как в этот раз. Потом он вспомнил о звуках, доносившихся утром из ее комнаты, когда они с Агнес проходили мимо. Настроение у него улучшилось; он стал насвистывать, потребовал сигару и еще одну порцию бренди.

* * *

Едва Билли вошла в дом, как сразу почувствовала неладное. Неестественная тишина, казалось, пропитала даже воздух. Она сделала глубокий вдох и задержала дыхание. Что? Кто? Мэгги? Джессика? Не дай Бог, Сет или Агнес?

Билли шумно выдохнула. Она знала. Не нуждалась в том, чтобы кто-нибудь сказал ей: Джессики больше нет на этом свете. Знала…

Билли положила свертки и пакеты на скамью, обтянутую кожей. Два новых мистических романа и огромный пакет мятных леденцов для Джессики. Джессика. Билли тяжело опустилась на скамью, не замечая, что свертки свалились на пол. Она не хотела идти наверх. Не хотела входить в ту комнату, где, должно быть, лежала Джессика. Кто-нибудь там находится. Агнес, Сет, Тита… или все они заперлись в своих спальнях и убеждают себя, что Джессика выглядит лишь немного нездоровой?

Амелия! Амелия так и не смогла приехать вовремя. Мосс. Мосс получит это известие лишь через много дней, может быть, недель. Земля застынет, начнутся дожди, и все будет кончено.

Подъем по широкой винтовой лестнице показался ей как никогда долгим. Ее рука судорожно цеплялась за перила красного дерева. В глаза бросилась пустая постель: одеяло и простыни сбиты на сторону, будто Джессика вышла в ванную комнату.

Мэгги! Билли ускорила шаги. Но Мэгги лежала в колыбели, счастливо курлыкая. Няня вязала, сидя в кресле-качалке. Она встретилась с Билли взглядом.

– Мне так жаль, миссис Коулмэн. Я знаю, как вы любили старшую миссис Коулмэн. Меня сразу же позвали, но сделать ничего уже было нельзя. Она ушла быстро и мирно. Нашла ее Тита. Доктор уже приходил и ушел. – Билли печально кивнула. – Не знаю, может быть, вас это утешит, но когда я принесла ей Мэгги после кормления в двенадцать часов, миссис Коулмэн попросила дать ей подержать ребенка. Она долго смотрела на Мэгги и все время повторяла, что она напоминает ей Амелию, и говорила, что очень сожалеет. Думаю, она знала, что умирает. Когда приедет ее дочь, может быть, вы ей об этом скажете.

– Да, да, я скажу. Спасибо, что рассказали мне. Я знаю, это будет много значить для Амелии.

Билли наклонилась над колыбелью и потрясла разноцветную погремушку. Мэгги загулькала и взбрыкнула ножкой. Билли протянула к ней руки.

– Иди к маме. – Няня смотрела, как Билли взяла свою дочку и порывисто прижала ее к груди. – Я постараюсь жить не так, как Джессика… не хочу умереть в одиночестве, – прошептала она, касаясь губами мягкой, шелковистой головки малышки. Когда Мэгги начала хныкать, Билли поцеловала ее и снова положила в колыбель. – А где остальные, няня?

– Ваша мать и мистер Коулмэн в кабинете. Тита и еще кто-то из ее родственников убирают… то есть, я имею в виду…

– Я понимаю.

Сет стоял возле камина, держа в руках стакан, наполненный до краев виски. Агнес сидела в кресле Сета. Билли показалось, что ее приход оказался некстати. Она чувствовала: эти двое решали какие-то вопросы.

– Вы пытались связаться с Амелией? – спросила Билли прежде всего. Когда никто не ответил, она сделала вторую попытку. – А как насчет Мосса?

Сет повернулся к невестке. На его лице застыло отрешенное выражение.

– Нет еще, я решил подождать, пока «Энтерпрайз» зайдет в какой-нибудь порт. Не хочу, чтобы ему передали это сообщение, когда он вылетает на задания… Позже, он узнает позже. В подходящее время.

– А Амелия?

– Некоторое время тому назад я написал письмо в Красный Крест. Ответа пока нет.

Билли почувствовала напряжение во всем теле.

– Этого недостаточно, Сет. Вы должны что-то предпринять.

– Ничего больше сделать нельзя. Она все равно не успеет на похороны, даже если выехала вчера.

– Неправда. Вы должны попробовать. Если вы не сделаете это, то я сделаю.

– Билли, пожалуйста. Разве ты не видишь, что Сет… Билли стиснула кулаки.

– Не вмешивайся, мама. Сет, я сама позвоню в Красный Крест. С вашего разрешения или без него. Насчет Мосса вы, может быть, и правы, но Амелия – совсем другое дело.

– Билли, подожди.

– Оставь ее, Эгги. Ничего у нее не получится. Хочет увязнуть в этом деле, пусть попробует, – устало проговорил Сет.

– Мы будем кого-нибудь приглашать? – нерешительно спросила Агнес.

– Нет. Будет служба для своих. Присутствовать будем только мы. Похороним ее здесь, в Санбридже. На следующей неделе дадим извещение в газету.

– Если я тебе не нужна, Сет, я бы пошла прогуляться.

– Иди, Эгги. Со мной все в порядке. Позаботься лучше о своей дочери.

* * *

В два часа ночи раздался ответный звонок из Красного Креста. Билли сняла трубку после первого же сигнала.

– Мы нашли ее. Теперь проблема в том, чтобы посадить на самолет. Есть трудности, но не такие уж большие. Честно говоря, сомневаюсь, что мы доставим ее вовремя, но постараемся.

– Я так благодарна вам. Все мы благодарны. А если появятся еще какие-нибудь новости, вы сообщите мне?

– Конечно. Мы рады помочь. Жаль, что не можем сделать больше.

Должна ли она разбудить Сета, чтобы рассказать об этом звонке, задумалась Билли. Нет. Он не поблагодарит ее за то, что она помешала ему спать.

– Билли! – послышался тихий шепот.

– Мама! Что ты делаешь здесь так поздно?

– Сидела на кухне, ждала, когда тебе позвонят. Я так горжусь тобой, Билли. Думаю, ты правильно сделала, что пошла против воли Сета и настояла на своем. Хотелось бы думать, что ты проявишь решительность, когда и для меня понадобится что-нибудь сделать; наверное, я впервые осознала, что и сама смертна. А теперь почему бы тебе не пойти со мной на кухню и не выпить горячего шоколада? Я оставила его для тебя на краешке плиты.

– С удовольствием, мама. Я хотела с тобой кое о чем поговорить.

– Как когда-то в Филадельфии. Я скучаю по тем временам, Билли.

– Ты всегда так занята, мама.

– Да, знаю. Санбридж так великолепен. Наверное, я слишком быстро адаптировалась. Мне жаль Джессику, правда, жаль. Я знаю, как хорошо ты относилась к ней.

– Как Сет воспринял все это? – холодно спросила Билли.

– Потрясен. И когда узнал, и сейчас, – уточнила Агнес. – Он прожил с Джессикой долгую жизнь в любви и согласии, а теперь она подошла к концу. Я уверена, Билли, он постарался бы связаться с Амелией после того, как прошел бы первый шок. Он очень расстроен, что не может сейчас сообщить Моссу.

– И он делает меня соучастницей. Как я могу писать Моссу и не рассказать обо всем? По-моему, это ужасно. Понимаю его, но все-таки думаю, что Моссу нужно сообщить.

– Ты окажешься в неловком положении. Позже я поговорю с Сетом. Как я сказала, Билли, сейчас он потрясен. Завтра, может быть, он уже будет иначе смотреть на то, что случилось.

– Надеюсь. Я не буду лгать Моссу и не стану избегать этой темы. Боже мой, Джессика его мать… была его матерью. Ты понимаешь, что я имею в виду.

– Допивай шоколад и иди спать, Билли. Уже поздно, а завтрашний день будет трудным.

Агнес долго сидела за кухонным столом. Пила кофе, чашку за чашкой, и ощущала горечь на языке. Билли ни словом не обмолвилась о своей беременности. Долго ли будет она хранить секрет? По самым приблизительным подсчетам Агнес, выходило уже почти три месяца. Ребенок родится где-то в феврале. Агнес похолодела. В феврале Мэгги будет праздновать свой первый день рождения. Это физически трудно даже для крепкой женщины, не переносившей осложнений во время первой беременности. Агнес проглотила кофе, словно пытаясь подавить чувство вины. Что сделано, то сделано. Она надеялась, что вскоре Билли сообщит им новость. Сет сразу же почувствует себя гораздо лучше.

На небольшой службе, устроенной Сетом для Джессики, собралась, казалось, чуть ли не половина Техаса. А вторая половина прислала цветы, телеграммы и записки с соболезнованиями. Билли приходилось все время бегать, открывая дверь и отвечая на телефонные звонки.

Никогда прежде она не сталкивалась с роковой неизбежностью смерти. Ее отец и бабушка с дедушкой умерли, когда она была совсем маленькой и не могла осознавать случившееся. Джессика стала для нее второй матерью, более сочувствующей и понимающей, чем Агнес, и Билли горячо полюбила эту женщину. Она испытывала потребность забиться куда-нибудь и горевать. А вместо этого ее попросили наблюдать за входной дверью и телефоном.

Джессика лежала в передней гостиной в огромном гробу из дуба с бронзой, одетая в платье из бледно-голубого кружева и в крохотные атласные лодочки для спальни. Тот, кто причесывал ее, сделал пробор не на ту сторону, как Джессика привыкла носить. Казалось, никто, кроме Билли, этого не заметил. Агнес сочла архаичным и языческим обычай держать гроб открытым в доме. В Филадельфии такие вещи делались с большим тактом. Разве для этого не существуют погребальные конторы?

Джессику похоронили на залитом солнцем лугу у подножия холма в присутствии толпы посторонних людей. Билли и не представляла себе, что похороны окажутся таким мучительным событием. Люди пришли из уважения к Сету, большей частью его деловые партнеры и друзья; тех, кто знал и любил Джессику, было совсем немного. Проливая слезы и горестно шепча молитвы, Билли положила на гроб одну-единственную розу из сада Джессики. Бедная Джессика. Такая одинокая. Здесь должны были стоять Мосс и Амелия, ее родные дети, ее плоть и кровь. Даже маленькую Мэгги следовало принести сюда, но на это предложение и Агнес, и Сет сразу же наложили запрет.

Сет вышел вперед. Его густые волосы аристократически лежали волнами, шляпу он почтительно держал в руке.

– Джессика Райли Коулмэн была прекрасной женщиной. Мы хороним ее в Санбридже, потому что здесь был ее дом. Она принадлежит этим местам. Джесс всегда знала, чего от нее ждут. Она была хорошей женой и любящей матерью. Подарила мне прекрасного сына, самого лучшего сына на свете. И дочь, – запоздало добавил он. – Мы будем скорбеть о ней, но никогда не забудем.

Речь получилась короткой и быстрой: так был подведен итог жизни Джессики. Сет надел свою широкополую стетсоновскую шляпу и увел процессию скорбящих прочь от могилы. Коулмэны никогда не оглядываются назад. Что сделано, то сделано.

 

Глава 15

На следующий день после похорон все снова пошло своим чередом. Отсутствие Джессики не бросалось в глаза за завтраком. Разумеется, потому что в течение многих месяцев она ела у себя в комнате. Даже гостиная не носила следов ее последних часов в доме: не осталось ни лепестка от сотен цветов.

Агнес сидела за столом, разбирая утреннюю почту. Ее темные волосы были зачесаны назад, строгость прически нарушали лишь несколько художественно уложенных надо лбом завитков. Впервые Билли заметила у матери признаки седины на висках.

– Пожалуйста, заканчивай завтрак побыстрее, дорогая, рассеянно сказала Агнес, открывая очередное письмо. – Сегодня так много дел, и мне нужен стол.

– Почему ты открываешь письма, адресованные Сету? Может быть, ты распечатываешь и письма Мосса, прежде чем я их прочту?

– Что за вопрос, Билли? Конечно, я не читаю письма Мосса. Как ты можешь подумать?

– А я вижу все письма, которые Мосс пишет Сету? – продолжала настаивать Билли. – Или только те, которые он считает возможным мне показать? Почему ты заставляешь меня делиться с ним письмами Мосса? Кто-нибудь здесь думает, что мы с Моссом имеем право на уединение и личную жизнь?

И Агнес, и Билли вздрогнули, услышав голос Сета:

– У Коулмэнов нет секретов друг от друга, девочка. Агнес, что случилось с твоей дочкой? С тех пор как она вернулась домой из поездки на Гавайи, она ведет себя так, будто у нее гвоздь в седле.

Агнес переводила глаза с Билли на Сета, словно пытаясь что-то сказать.

– Билли глубоко переживает смерть Джессики, Сет. Молодые матери всегда очень нервничают.

Гнев Сета прямо на глазах пошел на убыль, а напыщенность поблекла.

– Ладно, все в порядке, девочка, – примирительно сказал он, словно прощая ее.

Билли сердилась. Почему ее прощают? Она не сделала ничего плохого, только задала вопрос напрямик.

– Какие у тебя планы на сегодняшний день, дорогая? – спросила Агнес, вновь принимаясь за почту и рассортировывая деловые письма и соболезнования.

– Я думала поехать в город. Тебе ведь не нужна машина, мама? Я хотела кое-что посмотреть в универмаге Балдена.

Агнес собралась было возразить, что не подобает, чтобы ее видели разглядывающей витрины на следующий день после похорон, но, скользнув взглядом по дочери, прикусила язык. Билли лгала или, по крайней мере, не говорила всей правды. Агнес действительно хорошо знала свою дочь.

– Когда ты думаешь вернуться? Собираешься пообедать в городе? Может быть, хочешь, чтобы я приехала за тобой?

– Нет, наверное, я буду дома к обеду. Ты ведь сказала, что у тебя сегодня много дел. Я совсем не хочу отбирать у тебя время, мама.

Итак, удовлетворенно размышляла Агнес, вскрывая очередной конверт, Билли едет в город без определенной цели и не хочет кого-либо с собой брать. Сердце Агнес забилось сильнее: Билли собиралась на прием у доктору Уорду.

Не прошло и часа, как Агнес схватила трубку телефона, набрав номер приемной доктора Уорда.

– Алло, это миссис Эймс. Не могли бы вы мне сказать, на какое время назначен прием моей дочери? Кажется, я забыла… Да, миссис Мосс Коулмэн… думаю, она упоминала о визите к врачу… Десять часов? Нет, все в порядке. Я просто хотела знать, ждать ли ее к обеду.

* * *

Медсестра в приемной доктора Уорда подняла голову от бумаг и улыбнулась вошедшей в кабинет миссис Коулмэн, которая, несомненно, украсила его – шикарно одетая в лимонно-желтое платье и эффектные лаковые туфельки. Миссис Коулмэн выработала свой собственный стиль, подражать которому стоило бы тысяч долларов. Медсестра вздохнула. Некоторым женщинам счастье само плывет в руки!

Билли нервничала и чувствовала себя неважно. Она знала, что беременна. Этот визит должен был лишь подтвердить то, в чем она и без того уже уверилась. После осмотра она присоединилась к доктору Уорду в его кабинете и выслушала его речь, полную беспокойства.

– Я разочарован, Билли. Я действительно не хотел, чтобы вы снова забеременели, да еще так быстро. Мне нужно было более настоятельно подчеркнуть это обстоятельство после того, как родилась Мэгги. Это нехорошо, Билли, и, я полагаю, мы должны поговорить о возможности клинического прерывания беременности. Вы подвергаете опасности свое здоровье.

Доктор вдруг стал называть ее Билли. Неужели все врачи переходят на фамильярный тон, когда сообщают плохие новости?

– Вы пытаетесь напугать меня? Неужели все так серьезно?

– Я весьма серьезен. Послушайте внимательно. Вы не доносили Мэгги до срока, потому что у вас был сильный токсикоз. Кроме того, роды оказались очень трудными из-за неправильного положения ребенка; после родов у вас осталось опущение матки, и, вполне вероятно, вы не доносите этого ребенка дольше пяти месяцев. Выкидыши опасны, очень опасны. Возможность инфекции и послеродовой лихорадки весьма высока, и я не уверен, что послужу вашим интересам, если не предложу прервать беременность.

– А если я буду осторожна, не стану поднимать тяжестей и много ходить – это поможет? – Нижняя губа у нее дрожала, пальцы теребили перчатки.

Адам Уорд переживал за Билли: такое решение принимать очень трудно. Муж на войне, свекор страшно давит на нее, с нетерпением ожидая появления внука. Она взвалила на плечи непосильную ношу. Ему самому осточертели требования Сета. Если бы он не возглавлял гинекологическое отделение в Мемориальной больнице и не сознавал, что учредитель Коулмэн может отдать свои деньги другим организациям, никогда не стал бы терпеть приниженное состояние под пятой у старика. Одна-единственная слеза скатилась по щеке Билли, и Адам Уорд с трудом поборол искушение протянуть руку и вытереть ее. Молодая женщина казалась такой юной и неискушенной, несмотря на новообретенный блеск утонченности.

– Билли, вы стоите перед трудным решением. Но я не советую сохранять беременность. Не позволяйте вмешиваться вашим личным или религиозным соображениям. Речь идет о вашей жизни. Нужно подумать о муже и дочери. Позвольте мне позвонить консультанту. Мнение другого врача позволит вам обрести уверенность, да и мне тоже.

– В этом нет необходимости, я доверяю вашему мнению. Но, как вы говорите, в конце концов принимать решение мне. Мне нужно подумать. Прямо сейчас я ответить не могу.

– Не тяните с ответом, Билли. Еще три недели – и будет поздно.

– Я должна подумать! Не подталкивайте меня! Сейчас я ни о чем не могу думать! Джессика не выходит из ума, у Мэгги режется зуб, и я почти месяц не получала известий от Мосса. Как я могу утаить такое от мужа? Я хочу знать его мнение. И Сет никогда не простит меня. Я должна подумать! Должна!

– Билли, напоминаю вам, что все это останется строго конфиденциально, между мной и вами. Я ни с кем не стану обсуждать этот вопрос, даже с вашим свекром. Особенно с ним.

– Я понимаю и благодарна вам… – Она взглянула на врача, и теперь ей показалось вполне допустимым, что он звал ее по имени. Он понимал, как важно ей чувствовать поддержку человека, которому она могла бы доверять.

Расположившись на заднем сиденье лимузина Коулмэнов, Билли смотрела на пробегавшие за окном машины виды сельской местности. Аборт. Это слово давило на ее мозг… смутные, мрачные образы темных коридоров и смертного греха, оставшиеся от разговоров, что ведутся шепотом. Аборт. Ее рука нерешительно легла на живот, где росла еще одна жизнь. Маленькая жизнь, бившаяся в ней, не казалась неведомой тайной, как до рождения Мэгги.

Она уже почти решилась отказаться от аборта, когда другие доводы захлестнули сознание. По словам доктора, оставалась вероятность выкидыша – и ее собственная жизнь находилась под угрозой. Страх ледяными пальцами сжал сердце. Она никогда не думала о своей собственной смерти, даже не предполагала такой возможности. Она хотела жить, для Мосса, для Мэгги, для самой себя. Не могут же ее лишить того, что уже принадлежит ей! Годы с Моссом, годы, в течение которых будет расти Мэгги. Однако, думая об аборте, она словно слышала крик своего неродившегося ребенка.

Машина подъехала к Санбриджу, и Карлос остановил ее у крыльца. Билли подбежала к двери. Она, не останавливаясь, взлетела по ступенькам и ворвалась в детскую. Даже суровая мисс Дженкинс не стала протестовать, когда Билли взяла спящую девочку из колыбели и прижала ее к груди.

* * *

– Сет, я хотела бы поговорить с вами, – решительно заявила Билли.

– Давай, говори, – недовольно пробурчал тот, как раз размышлявший над открытой бухгалтерской книгой. Билли понимала, что он притворялся. Бухгалтерские книги вела Агнес.

– Вы собираетесь звонить в Красный Крест, чтобы они сообщили Моссу о смерти матери? – говорить более резко она бы не смогла.

– В свое время. Я не хочу подвергать Мосса опасности. Когда корабль зайдет в порт…

– Извините, Сет, я не согласна. Я не стану участвовать в этом обмане. Если Мосс достаточно смел, чтобы сражаться на войне, он найдет в себе силы справиться и с горем, вызванным смертью матери. Вы не можете держать его в неведении. Сомневаюсь, что он простит вам это. Я не могу писать ему и не упомянуть об этом – что он подумает обо мне?

– Неважно.

– А я думаю, это очень важно. Вы просите меня лгать моему мужу. Я этого делать не стану.

Сет развернулся в кожаном кресле, заложил могучие руки за голову и устремил пристальный взгляд на жену своего сына.

– Ты не знаешь моего мальчика так, как знаю его я.

– Мосс больше не мальчик. Он мужчина и мой муж. Я настаиваю, – холодно сказала Билли.

– Настаивай на чем хочешь, девочка, но мое решение остается в силе. Мосс может совершить какую-нибудь глупость. Нарушится его координация, получится какой-нибудь сбой. Все что угодно. – В голосе Сета слышалось отчаяние, и Билли воспользовалась своим преимуществом.

– В данном случае вы поступаете скорее глупо. Час назад я послала телеграмму в Красный Крест. И уж поверьте мне, я знаю своего мужа.

– Ты все-таки сделала это, хотя я ясно сказал тебе ничего не предпринимать! – взревел Сет.

Сердце Билли бешено колотилось. Он ее не смутит, не запугает. Она стольким обязана Джессике.

– Да, черт побери, сделала. И сделала бы снова, если бы понадобилось.

– Ей-Богу, не будь ты женою Мосса, я бы тебя отсюда вышиб пинком под зад.

– Пусть это вас не останавливает. Я могу собраться и уехать отсюда через час. Так что решайте, Сет.

– Ты не имеешь права.

– Нет, имею. Я его жена.

– Я не собираюсь забывать это!

– Дело сделано, это уже прошлое. Мы должны продолжать жить с этого момента. А как мы станем жить, зависит от нас.

– И откуда ты набралась такой твердости в последнее время, девочка?

– От вас, – коротко ответила Билли. – Но не могу сказать, что это мне нравится. Как насчет вас?

Сет фыркнул:

– Ладно, оставь меня наедине с моим горем. Поразмышляй, как ты еще можешь мне досадить. Я старик. Оставь меня в покое. – Сет выглядел совершенно расстроенным.

– Сварливый старик, – сказала Билли.

– Вон! – прогремел голос Сета.

* * *

За ужином Агнес намотала свою драгоценную нитку жемчуга на тонкие пальцы и выпалила:

– Сегодня во второй половине дня я получила телеграмму из Нью-Йорка, Сет. От твоей дочери. Она прибудет в Остин завтра утром и просит прислать машину в аэропорт.

Ложечка в руках Сета звякнула о блюдце, он швырнул салфетку на стол.

– Ее мать умерла и похоронена! Какого черта ей приезжать в Санбридж? Она бежала, бросила мать, а теперь приползла обратно.

– Сет, пожалуйста, будь благоразумен, – сказала Агнес. – Что я могу поделать? Не могла же я по собственной инициативе телеграфировать в Нью-Йорк и запретить твоей дочери приезжать в Санбридж. Тебя не оказалось поблизости, чтобы спросить, а я не знала, что делать…

– Я тебя не обвиняю, Эгги. Всё эта противная девчонка. Она мне встала как кость поперек горла еще когда родилась, и ясно как Божий день, что она мне и сейчас не нужна! Наверное, едет со своим муженьком.

– Об этом в телеграмме ничего не говорится. Но не представляю себе, что британский офицер может в военное время отправиться в Штаты.

– Ладно, что, черт побери, там написано, Эгги? Где эта телеграмма?

– Мне ее прочли по телефону, Сет. Там просто сообщается, что она в Нью-Йорке, ей удалось попасть на рейс в Остин, и она просит прислать машину в аэропорт.

Сет встал из-за стола, тяжело опершись на трость.

– Могу тебе сказать, Эгги, у меня нет желания видеть еще раз эту девчонку. Всю жизнь она была своенравной, устраивала то одну выходку, то другую. Когда она жила дома, я не имел ни одной спокойной минуты, потому что никогда не знал, что она вытворит в следующий миг. Что бы она ни сделала, я заранее был уверен: мне это не понравится. И ее приезд мне тоже не нравится! Почему, черт возьми, она не может держаться подальше от Санбриджа? Я слишком стар и слишком устал, чтобы терпеть ее проказы.

– Сет, она замужняя женщина с маленьким сыном…

– Это не ее сын! Мальчик какого-то англичанина! У нее даже не хватило ума выйти замуж за американца, Боже мой! Этот мальчишка не моей крови, да и не ее. – С такими словами он покинул столовую.

– Не могу поверить! – воскликнула Билли. – Амелия его родная дочь. А ты, мама, защищала себя, а не ее! Как ты можешь быть такой жестокой? Ты действительно собиралась послать ей телеграмму с отказом?

Глаза Агнес блеснули, а рот сложился в горькую линию.

– Конечно, я подумывала об этом, и если бы не опасалась, что вызову огонь на себя, то так бы и сделала. Как только ты не можешь понять, Билли, не все отцы любят своих детей, по крайней мере не всех своих детей. Амелия глубоко разочаровала Сета, и в глубине души он не может простить ее. Их отношения нас не касаются. Иногда, Билли, ты бываешь просто глупой и забываешь, откуда берется масло на твоем хлебе.

– А это что значит?

– Проще говоря, дорогая, я обеспокоена приездом Амелии, потому что после кончины Джессики Сет стал очень уязвим; примирение между ним и дочерью может иметь гибельные последствия для нашего положения здесь, в Санбридже, если с Моссом что-нибудь случится. Ни на минуту не забывай, что кровь гуще, чем вода. Даже Мэгги легко устранят, если у Амелии родится сын. На карту поставлено многое, Билли, и я хотела бы, чтобы ты перестала быть такой наивной.

Билли откинулась на спинку стула.

– Я и не знала, что ты такая хитрая и расчетливая, мама. Не знала…

– Ты не знала, – холодно проговорила Агнес, – как я экономила и сводила концы с концами, чтобы дать тебе хорошую жизнь, уровень, достойный моей дочери. Как ты думаешь, что давал нам страховой полис твоего отца и та малость, что осталась после твоей бабушки? А дом – ты и представить себе не могла, что он закладывался два раза, так ведь? А когда ты поехала бы учиться в колледж, как ты думаешь, откуда бы взялась плата за обучение? От меня, Билли, от меня! Я была готова идти работать, чтобы платить за твое образование, и ты называешь меня жестокой? Нет, дорогая, это ты жестокая, принимая все, что я давала тебе, и нисколько не думая обо мне. Это наш единственный шанс на обеспеченную жизнь, и если ты настолько глупа, что не понимаешь этого, то зато я понимаю!

* * *

На следующий день после полудня Билли поджидала лимузин. Сет и Агнес удалились из дому, а Билли решила, что Амелия удостоится такого приема, какой полагается дочери Джессики.

Услышав шуршание шин по щебенчатой подъездной аллее, Билли бросилась к окну. Карлос остановил машину и обежал вокруг нее, чтобы открыть заднюю дверцу. Из машины вышла высокая, стройная молодая женщина с такими же темными волосами, как у Мосса. На ней был помявшийся в дороге темно-серый с черным дорожный костюм. Амелия долгим взглядом посмотрела на двустворчатую входную дверь, будто ожидала, что она распахнется и оттуда вылетит огнедышащий дракон. «Дракон, – подумала Билли, – с тростью с серебряным набалдашником».

Потом Амелия поглядела на окно Джессики. Плечи ее поникли под невидимым грузом. Только когда маленький мальчик едва ли трех лет от роду оказался рядом, она улыбнулась.

Билли открыла дверь и заключила в объятия дрожащую хрупкую молодую женщину, шепча слова утешения и сочувствия, совсем как Джессика, которая обняла ее в то первое утро их встречи на железнодорожном вокзале в Остине.

Ребенок цеплялся за юбку Амелии, светлые волосы взъерошились над усталым лбом, темно-карие глаза блестели.

– Рэнд, дорогой, это твоя тетя Билли. – Амелия вытерла глаза и взяла мальчика на руки. – Он так устал, бедняжка. Путешествие было утомительным, но я не могла оставить его в Англии со спокойной душой. Сейчас там настоящий ад. Даже в сельской местности близ Лондона небезопасно.

– Почему бы вам не отвести Рэнда в детскую и не устроить его там? Приятная теплая ванна, еда и сон – все, что ему сейчас нужно. Он красивый ребенок, Амелия.

– Да, это так. Копия Джеффри.

Няня Дженкинс приветствовала Амелию в родном доме.

– Рэнд мой сын, мисс Дженкинс. – В голосе Амелии звучали нотки вызова, как будто она приготовилась к отпору.

Рэнд дергал мать за юбку, пока ему не разрешили заглянуть в колыбель, где мирно спала Мэгги, посасывая большой палец.

– Какая хорошенькая, – сказала Амелия. – Темные волосы не оставляют сомнения, что она настоящая Коулмэн. Очень похожа на Мосса, правда?

– Это одна из причин, почему я ее так сильно люблю. – Билли сияла. – Может быть, Рэнд побудет со мной, чтобы ты могла пойти освежиться? Карлос отнесет багаж в твою бывшую комнату, а Рэнд, я думаю, может спать в детской с Мэгги.

Амелия напряженно выпрямилась.

– Рэнд будет спать в моей комнате. В этом доме уже достаточно долго отделяют детей от родителей.

– Как скажешь, Амелия. Конечно, Рэнд останется с тобой, – успокоила ее Билли. – Кроме того, это твой дом. Можешь сделать, как тебе хочется.

Амелия приняла предложение Билли и оставила с ней мальчика, отправившись привести себя в порядок. Пока наполнялась ванна, маленький мальчик исследовал коллекцию мягких игрушек Мэгги и издал восторженный крик, когда заметил шкатулку с попрыгунчиком на полке:

– Моя! Моя!

– Нет, это не ваша игрушка, молодой человек, – поправила его няня, – она принадлежит Маргарет.

– Наверное, у него тоже есть такая. Снимите ее для него, пожалуйста. Это напоминает ему о доме.

– Миссис Коулмэн, неразумно портить ребенка, давая ему все, что он захочет. Если мне поручат заботиться о нем, ему придется с самого начала выучить, что он может, а чего не может иметь.

– Он не находится на вашем попечении, мисс Дженкинс. Рэнд останется со своей матерью в ее комнате, пока они здесь гостят. А сейчас дайте ему попрыгунчик, а потом принесите свежие полотенца для ванной.

– Жить в одной комнате с матерью! Как это похоже на нее: явиться и нарушить заведенные порядки. Она всегда отличалась эгоизмом и до сих пор такой осталась, как я вижу.

– А может быть, вы никогда не уделяли Амелии того внимания и заботы, которыми одаривали Мосса, потому что он был любимым сыном Сета Коулмэна? Так идите же, принесите полотенца.

Мисс Дженкинс удалилась, а Билли принялась играть с Рэндом, потихоньку раздевая его для ванны.

– Ты, конечно, знаешь, чего хочешь, правда? – смеясь, сказала Билли, в то время как ребенок тянулся к игрушке, не желая расставаться с нею.

– Послушай, – предложил он, поворачивая ручку, чтобы в шкатулке зазвучала музыка. – Это такая игра… Обезьянка думала, что это шутка… а теперь смотри, тетя Билли, – сказал он, протягивая игрушку. – В ласку – раз и стрельнули! – Билли изобразила удивление и рассмеялась вместе с малышом. Он был восхитителен, и его четкий британский выговор, такой же, как и у Амелии – хотя она родилась в Техасе, – нравился ей. Когда вернулась с полотенцами мисс Дженкинс, он шаловливо плеснул в нее водой и состроил забавную рожицу. Конечно, у Амелии всегда хлопот полон рот с юным Нельсоном, но он уже успел стать лучиком света в этом доме.

* * *

Час спустя Рэнда Нельсона накормили и устроили в детской на отдых. Билли посидела с ним, пока он не закрыл глаза, а потом на цыпочках вышла из комнаты. Она думала, что Амелия вернется и побудет со своим сыном. Где же она?

Билли обнаружила свою золовку в затемненной комнате Джессики. Занавески были раздвинуты ровно настолько, чтобы пропускать лишь небольшой луч света.

– Амелия? Почему ты сидишь в темноте? Рэнд крепко спит.

– Он просто чудо, правда, Билли? Совсем как его отец. Мама его любила бы… – голос ее дрогнул в сдавленном рыдании, и она упала на край кровати Джессики.

– Ах, Амелия, мне так жаль, – сказала Билли, собираясь утешить молодую женщину. Но руки Амелии протестующе поднялись.

– Нет, нет, не трогай меня. Я этого не перенесла бы. Боюсь, я раскисну при первом же проявлении сочувствия. Знаешь, я такая плакса.

– Любой на твоем месте заплакал бы. Ты только что потеряла свою мать, а муж в Англии, сражается на войне… Ты имеешь право плакать, – тихо произнесла Билли.

– Джеффри сбили над Францией в прошлом месяце, – сказала Амелия сквозь рыдания. – Видели, как его самолет падал вниз, объятый пламенем… У него не было шанса.

Слова Амелии подействовали на Билли, как удар кулаком. Она ведь тоже замужем за летчиком, у нее тоже муж на войне.

Женщины плакали вместе, потом Амелия встала и пересекла комнату, держа Билли за похолодевшую руку.

– Не беспокойся о Моссе, с ним удача Коулмэнов. Он вернется к тебе живым и невредимым, вот увидишь.

– Ты тоже одна из Коулмэнов, а удача от тебя отвернулась. – Билли и раньше думала о смерти, об опасности полета, об аде войны, но всегда казалось, что это не коснется Мосса.

– Я не совсем Коулмэн, не такая, как Мосс. Пойдем спустимся вниз. Нам обеим нужен глоток спиртного. По крайней мере, мне. Бог с ней, с ванной. Сейчас мне нужно поговорить. Что ты на это скажешь?

– В нашем распоряжении кабинет: твой отец куда-то уехал. Он проводит здесь мало времени с тех пор, как умерла твоя мать. По-моему, это способ подавить горе.

– Ты и вправду так думаешь? – Амелия направилась вниз. – На мой взгляд, ты весьма великодушна, Билли. Уверена, старик не станет возражать, если мы накапаем немного его бурбона. Во всяком случае, не больше, чем возражает против всего, что я делаю. – Она выдавила из себя улыбку.

Амелия и Билли почти три часа просидели в прохладном кабинете Сета, беседуя и попивая напиток из высоких бокалов. Обе молодые женщины любили одних и тех же людей – Джессику и Мосса. Так они подружились.

– Я так любила его, моего Джеффа, – говорила Амелия. – Он стал для меня всем на свете: другом, любовником, мужем. Во многих отношениях он восполнил мою тоску по Моссу, подарил мне любовь и внимание, которых я никогда не видела от отца. Теперь он ушел, остались только Рэнд и я. Думаю, я полностью осознала, как Джефф любит меня, в тот день, когда он спросил, усыновлю ли я его сына. Этот мальчик – все для меня.

– В Англии у Джеффа остались близкие?

– О да, очень дружная семья, которая меня не очень хорошо приняла. Так что, естественно, я им всем теперь чужая, всем, за исключением Рэнда. Джефф был старшим сыном и унаследовал титул и владения, очень богатое поместье, даже по техасским стандартам. Теперь оно принадлежит Рэнду, – Амелия горько улыбнулась. – Можешь ты себе представить, что этот маленький мальчик официально известен как лорд Рэндольф Джемисон Нельсон, граф уикхэмский. Сумма состояния Рэнда даже моего отца заставила бы окосеть. Конечно, и это очень хорошо. Имение находится сейчас в руках семейных попечителей. Я без тени смущения признаюсь, что цифры у меня в голове не укладываются. Еще одно доказательство того, что я не настоящая Коулмэн.

– Тогда ты не сможешь остаться в Америке, да? Ведь Рэнд должен вернуться из-за титула и традиций.

– Благодарение Богу, да. Мы вернемся в Англию через несколько недель, если позволит война. В каком аду добирались мы сюда, страшно вспомнить. Бог знает, как и когда мы попадем домой, но попадем. – Ее голубые глаза блеснули, выражая уверенность, совсем как глаза Мосса.

– Когда я услышала, что ты возвращаешься в Санбридж, то подумала, что ты хочешь оплакать твою мать там, где воспоминания о ней сильнее всего.

– Ты права лишь отчасти, – спокойно заметила Амелия, прежде чем осушить бокал. – На самом деле я приехала, чтобы сделать аборт.

Билли не поверила своим ушам.

– А… аборт? Я… я не понимаю. Зачем, если ты только что рассказала мне, как сильно любила Джеффри? Как ты можешь думать о том, чтобы уничтожить его ребенка?

– Есть только одно объяснение. Я должна принимать во внимание Рэнда. Билли, я несу большую ответственность за его воспитание. Рэнд – ребенок Джеффри, он мне его доверил, и если я хочу сберечь его, мне придется драться изо всех сил. Семья Джеффри с помощью юристов предпринимает шаги, чтобы получить опеку над Рэндом. Я не могу допустить, чтобы это произошло. Рэнд мой сын, еще не вполне законно, но там, где деньги и связи играют роль, я не упущу ни малейшего шанса. Это небольшой урок, который я усвоила рядом с отцом. Выигрывают те, кто все это имеет. Кто не имеет, тот проигрывает. Я не могу быть сильной и обрушиваться на стервятников, если на меня станет давить беременность, а потом еще один ребенок. Я окажусь слишком уязвима, слишком слаба. Джефф любил меня, доверил мне Рэнда, и я не могу предать это доверие.

Она подняла глаза и взглянула на Билли. – Ты молчишь, Билли, я тебя шокирую, да? С тобой все в порядке? Ты что-то побледнела.

– Нет, нет, все нормально… по крайней мере, я так думаю. Амелия, – неожиданно проговорила она, – я тоже беременна, и доктор хочет, чтобы я прервала беременность. – Билли в нескольких словах рассказала о своем последнем визите к Адаму Уорду.

– Ты ведь ничего не сказала папе? Ты, я думаю, уже поняла, что для него солнце всходит и заходит ради Мосса. Мне неприятно говорить это, Билли, но мой отец с радостью рискнул бы твоим здоровьем и жизнью, лишь бы заполучить внука. Он только об этом и говорит с тех пор, как Мосс стал достаточно взрослым, чтобы жениться.

– Я знаю. Даже маленькая Мэгги не идет в счет.

– Это мне хорошо знакомо. И, полагаю, он много всего наговорил насчет моего приезда домой с Рэндом. – Билли смущенно вспыхнула, и Амелия поняла все, что ей нужно было знать. – Ты уже решила, как поступишь?

– Нет. Мне кажется, я чувствую себя виноватой, потому что не хочу снова переносить тяготы беременности – не сейчас, во всяком случае. Но доктор также сказал, что я могу потерять этого ребенка, даже ничего не предпринимая. – Билли не скрывала своей печали. – Если что-нибудь случится с Моссом, а я прерву беременность, я себе этого никогда не прощу. Не знаю, что и делать.

На этот раз Амелия утешила Билли, прижала ее к себе, обняла за плечи.

– Делай, что должна делать, Билли. Подумай как следует и прими решение, и это будет твоим решением. Я буду рядом, чтобы помочь тебе, но, обещаю, не стану пытаться свернуть тебя на тот или иной путь.

Неожиданно сердитый голос Сета заполнил комнату:

– Так вы, девочки, устроили слезливую встречу в моем кабинете? Да еще и помогаете себе моим лучшим виски, как я погляжу. В вашем распоряжении целый дом, но эта комната под запретом!

– Привет, папа. Так приятно сознавать, что ты рад видеть меня. Все тот же любящий человек, насколько я понимаю.

– Не вредничай, дочка. Твоей матери нет поблизости, чтобы защитить тебя, – проворчал он. – Налей-ка мне тоже. Долго собираешься пробыть здесь?

– Столько, сколько понадобится, папа, – ответила Амелия, поднимая повыше бутылку. – На три пальца или на четыре?

– Три для начала. Господи, ты выглядишь, как драная кошка. Только не говори мне, что это последняя лондонская мода.

– Ах, ты имеешь в виду мою одежду. Нет, это не последняя мода, но вдовий наряд шьется практичным, а не модным.

Сет выпил, прошел к своему столу и тяжело опустился на стул.

– Этот ненормальный летчик, за которого ты вышла замуж, купил для тебя этот наряд, не так ли? Как он упомянут в списках? Убитым или пропавшим без вести?

– Убитым. Его ведомый видел, как его самолет падал. Это произошло над Францией.

– Надеюсь, он оставил тебе состояние. В тот день, когда ты вышла замуж за англичанина, мои обязательства в отношении тебя кончились. Джесс завещала тебе кругленькую сумму. Если когда-нибудь захочешь получить ее, попробуй.

– Я приехала домой не ради того, что мне оставила мама, и ты это знаешь, отец. Любой юрист может добиться, чтобы я получила то, что мне причитается.

– Только Господь Бог может позаботиться о том, чтобы ты получила свое, Амелия. Я не могу сказать, что рад твоему приезду, потому что это не так, а я не хочу кривить душой. Что ты собираешься делать с этим твоим пасынком? Отдашь его родственникам, надеюсь?

– Рэнд в моей комнате наверху, спит. Ты, кстати, напомнил мне, что надо пойти приглядеть за ним.

– Бедняжка, он так устал, – сказала она Билли, которая изумленно наблюдала за этой стычкой.

– Амелия! – крикнул Сет в тот момент, когда та собиралась переступить порог. – Хорошо, что твой муж убит. Он избавил тебя от унижения, когда был бы вынужден тебя бросить!

На мгновение Билли показалось, что Амелия сейчас упадет на пол и рассыплется на тысячу кусочков. Но она ухватилась за дверной косяк и удержалась на ногах.

– Это тебе, должно быть, знакомо, пап. Разве мама не оказала тебе такую честь? – А потом ушла, оставив Билли, потрясенно смотревшую на происходящее, с безумно бьющимся сердцем. Когда она снова осмелилась взглянуть на Сета, то обнаружила, что тот посмеивается как ни в чем не бывало. Он спокойно отхлебнул виски.

– Ну, что смотришь, девчушка? Вижу, ты в шоке от той небольшой сцены, которую только что видела. Ничего удивительного. Ты знала, что между Амелией и мною нет любви. Теперь, когда Джесс ушла от нас, остались одни претензии. Мы даже не должны быть любезными друг с другом ради нее. Не могу не задуматься, что было в мыслях у англичанина Амелии, когда его сбили. Домашние проблемы? Ответственность? Плохие новости? Я тебя предупреждаю, что, если что-нибудь случится с моим мальчиком из-за того, что ты сообщила ему о смерти Джесс, ты пожалеешь, что на свет родилась. Подумай о том, что видела сейчас, а это был всего лишь семейный пикник. Поняла? Мне не по душе, когда становятся у меня на пути. Все равно кто – кто бы то ни был. И ты, девчушка, станешь никем, если с моим сыном что-нибудь случится.

 

Глава 16

Руководствуясь намеками Сета, Агнес делала вид, что не замечает присутствия Амелии, но Билли отметила, что на мать произвел впечатление титул семьи Нельсон.

– Если твой муж был лордом, то значит ты леди? – невинным голосом спросила Агнес.

– Спросите моего отца, миссис Эймс. Он вам расскажет, что сомневается, сделает ли что-либо в этом мире из меня леди.

Агнес притворилась, что не расслышала ответ, и стала смотреть на юного Рэнда, который как раз в это время уронил полную вилку зеленого горошка себе на колени.

– В самом деле, Амелия, обязательно ли ребенку есть за одним столом с нами? Он слишком маленький, чтобы овладеть подобающими манерами.

– Когда Мэгги исполнится три года, я собираюсь сажать ее вместе с нами за стол во время обычных семейных обедов, – сказала Билли. – Правда, мама, можно подумать – мы никогда не жили в Филадельфии и не ели каждый вечер за кухонным столом, за исключением воскресений, когда приходили гости. Ты действительно хочешь отсылать Рэнда каждый вечер обедать с нашей сердитой Дженкинс?

– Ужинать! – поправил Сет. – Здесь, в Техасе, обед подают в полдень, а когда едят во второй половине дня, то в любое время это называется ужином.

– Ну хорошо, ужинать. Кроме того, присутствие Рэнда за столом вносит приятное облегчение.

– Только не мне, – возразил Сет. – Смотри, девочка, не перенимай этот тон у Амелии, а? Моссу это не понравилось бы. Точно тебе говорю.

Агнес перебирала пальцами свою нитку жемчуга. Ей хотелось, чтобы Амелия побыстрее перебралась в Англию. Сет все время такой расстроенный и взвинченный, из-за этого с ним трудно общаться, а хуже всего то, что он начинает подозревать все и вся. Приходится постоянно контролировать свое отношение к его дочери. Если проявлять излишние дружелюбие и приветливость, то можно восстановить Сета против себя, а если оставаться слишком безразличной, восстанет его чувство преданности семье. Хотелось бы ей знать, когда Билли объявит о своей беременности. Чего она ждет? Хочет сначала сообщить Моссу и подождать его ответа?

– Билли, дорогая, – спросила Агнес, – не могла бы ты дать мне телефон доктора Уорда? Пожалуй, надо записаться к нему на прием.

– Справочник лежит рядом с телефоном, мама, – ответила Билли, ковыряясь в тарелке. Она интуитивно поняла, что не такого ответа ждала Агнес.

– Да, конечно, какая я глупая.

– У тебя что-то не в порядке со здоровьем, Эгги? – Сет выглядел озабоченным.

– Нет, ничего. Я просто подумала, что надо провериться. Ты в последнее время виделась с доктором Уордом, Билли? Не пора ли? Мэгги теперь уже почти шесть месяцев, и, я знаю, доктор Уорд проявляет к тебе особый интерес.

– Особенно с тех пор, как Коулмэны выстроили ему новую замечательную пристройку к больнице, – вмешался Сет.

– Да, Сет, особенно теперь. Ну как, Билли, была ты у него? – Агнес ждала, подстерегала ложь, наблюдая за дочерью, и молилась о правде.

– Действительно, я была у него. Все в порядке.

Руки Агнес теребили жемчуг. Не ложь, но и не правда.

– Билли, я завтра после обеда еду в город. Хочешь поехать со мной? – вступила в разговор Амелия.

– Да, охотно. Я там не была с тех пор, как ты приехала. Мы можем походить по магазинам. Возьмем с собой Рэнда?

– Нет, в другой раз. Я оставлю его с мисс Дженкинс. При упоминании имени няни Рэнд опустил вилку на тарелку и зарычал.

– Так Рэнд воспринимает мисс Дженкинс, как настоящего дракона, – сказала Билли. – Верно, Рэнд?

– Злюка, – сказал мальчик и рассмеялся, встряхнув белокурой головкой.

– Ты останешься с мисс Дженкинс, когда мы с тетей Билли поедем в город, ладно? Вот хороший мальчик. Мама привезет тебе из города что-нибудь хорошее.

Рэнд кивнул.

– И для Мэгги. Мэгги много плачет, мама. Привези ей подарок.

Амелия и Билли рассмеялись, но Агнес неодобрительно покачала головой.

– Так ребенка не научишь хорошим манерам. Это надо же – злюка! Очень неуважительно. Надо постараться, Билли, чтобы это не затронуло Мэгги.

– О, Рэнд весьма неплохо ладит с мисс Дженкинс, миссис Эймс. Просто он называет вещи своими именами, как он их видит. Даже папа одобрил бы это! – Амелия наклонилась и поцеловала Рэнда в щеку, ее гладкие черные волосы поразительно контрастировали с его золотистыми кудрями. – Допивай свое молоко, Рэнд, дорогой, потом мы с тетей возьмем тебя наверх, чтобы решить, что делать завтра и какие подарки привезти тебе и Мэгги.

В комнате Билли, где обе женщины решили выпить кофе, Амелия откинулась в кресле, отхлебывая напиток. Рэнд играл в детской с Мэгги.

– Я всерьез говорила о завтрашней поездке в Остин, Билли. Надеюсь, ты поедешь со мной.

– С удовольствием. Демонстрируют новую коллекцию одежды на осень, и я хотела купить шерстяных тканей. Давно не сидела я за швейной машинкой и даже скучаю по этому занятию.

– Я еду не в магазин, Билли, – мрачно проговорила Амелия. Взгляд, устремленный на Билли, был неколебимо суров. – Я связалась с кое-какими знакомыми и договорилась об аборте. Карлос довезет нас до Остина, а потом мы возьмем такси. Я решилась и должна пойти на такой шаг. Это единственный выход для меня и Рэнда.

– Амелия, есть и другие соображения, другие решения…

– Нет, нету. Сегодня я получила из Нью-Йорка телеграмму от юриста, которого наняли братья Джеффри. Они угрожают судебным преследованием, потому что я увезла Рэнда из Англии.

– Но ведь он твой сын! Ты имеешь право взять его куда хочешь!

– Да, в сердце моем он мне сын, но усыновление не было оформлено до гибели Джеффри. Мне предстоит борьба. Я уже связалась с моим адвокатом в Лондоне. Он советует оставаться здесь, в Санбридже или хотя бы в Техасе, как можно дольше. В Европе война, связь с Америкой плохая, это единственный способ задержать разбирательство. Я не могу потерять его, Билли, просто не могу! Я так люблю его и поклялась перед Богом и Джеффри, что всегда буду заботиться о Рэнде. У Джеффа детство вовсе не было счастливым, несмотря на преимущества, которые дают богатство и титул. – Она засмеялась. – Джефф сказал – я единственная надежда Рэнда вырасти счастливым и нормальным человеком. Я! Именно Амелия Коулмэн Нельсон – единственное спасение для маленького мальчика. Я пожертвую чем угодно, Билли, чтобы выполнить обещание, которое дала Джеффу. Пожалуйста, помоги мне.

Лицо Амелии наполовину скрывала тень. Блестящие темные волосы были гладко причесаны и сколоты узлом на затылке. Строгая прическа придавала ее облику суровость, которая делала просьбу еще более выразительной, пронизывающей сердце острой жалостью. Билли не хотела помогать. Это противоречило ее убеждениям, но вместе с тем она сама оказалась перед необходимостью такого же выбора.

– Ты отстраняешься от меня, Билли. Вижу, твои принципы не позволяют тебе принять участие в этом деле. Забудь о моей просьбе. Забудь, что я вообще тебе что-то говорила. Не нужно никаких переживаний, только присмотри за Рэндом, пока меня не будет дома.

– Куда ты идешь? Кто врач?

Смех Амелии прозвучал резко, показался почти вскриком.

– Билли, ты шутишь. Аборты запрещены, или ты забыла? Ни один врач – порядочный врач, во всяком случае, – ко мне не прикоснется. Я нашла одного через некоторых не очень респектабельных друзей, которые у меня когда-то были. Только клинические аборты, как тот, что советует тебе сделать доктор Уорд, производятся стерильно, в больницах.

Видения чернее кажущихся черных кошек проникли в воображение Билли. Истории о темных подозрительных улочках, мясницких ножах и вязальных спицах, те, что нашептывают друг другу в углах школьных гимнастических залов.

– Амелия! Не надо! Это опасно!

– Надо, и я сделаю это. Ты только подождешь меня. – Ее рука потянулась к животу. – Ты знаешь, что здесь, Билли? Сон. Всего лишь сон. Но это не для меня, и я хочу забыть его, прежде чем он станет кошмаром. Знаешь, как мне страшно? Я до смерти потрясена потерей Джеффа. За всю жизнь я никогда не поступала правильно, за исключением того, что любила Джеффа и Рэнда. На самом деле я довольно эгоистична. Спроси любого, кто знает меня. Спроси моего отца. Я должна сделать это. Я хочу сделать это!

– Я поеду с тобой, – сказала Билли. – Тебе кто-то нужен. Признаюсь, мне это не нравится, но если я тебе нужна, то буду рядом. Мосс поступил бы точно так же, помог бы тебе. Я не стану тебя осуждать, Амелия. Просто хочу быть твоим другом.

– Ах, Билли, – плакала Амелия. – Ты мой друг, больше чем друг. Ты мне сестра!

* * *

На следующий день после обеда Билли и Амелия поехали в Остин. Они дали Карлосу указания ждать их в пять часов напротив конторы Коулмэнов, потом подождали, пока он отъедет, и подозвали такси. Амелия молча и напряженно сидела на заднем сиденье, в то время как Билли давала водителю адрес.

– Вы уверены, что адрес правильный, мисс? – спросил шофер, жуя огрызок сигары. – Вы не похожи на тех леди, которые могут ехать в такой район.

– Адрес правильный, – ответила Билли тоном, исключавшим дальнейшие комментарии. Амелия сидела рядом, глядя прямо перед собой, сцепив на коленях холодные бледные руки.

Когда такси остановилось, Билли глянула на темные сомнительные заведения, грязные тротуары.

– Это именно то место, – ничего не выражающим голосом подтвердила Амелия. Они заплатили и вышли из машины.

– Хотите, чтобы я подождал вас?

– Нет, спасибо, – сказала Билли, нервно озираясь вокруг. Мужчины лениво болтались на перекрестках, громкая музыка мексиканского танца вырывалась из ближайшего заведения «Локо Салун». Оборванные дети и женщины с ввалившимися глазами бесцельно бродили по улице.

– Амелия, ты уверена, что у тебя правильный адрес?

– Это здесь, – сказала та, глядя на ветхое крыльцо. – Давай побыстрее покончим с этим ужасным делом. Пошли.

Билли никогда раньше не бывала в таких местах. В темном коридоре пахло подгоревшим чесноком, затхлостью и отбросами. Радиоприемники, настроенные на разные волны, создавали приглушенную какофонию. На третьем этаже Амелия резко стукнула в обшарпанную дверь.

Дверь чуть приоткрылась, и пара цепких темных глаз подозрительно оглядела посетителей. Когда Амелия протянула хрустящую стодолларовую бумажку, дверь открылась, чтобы впустить их. Мужчина в грязной белой рубашке, обтягивающей объемистый живот, выкрикнул что-то по-испански. В комнату вошла женщина. Билли услышала, как за ними захлопнулась дверь, и почувствовала панический страх.

– Это моя подруга, – объяснила Амелия. – Она отвезет меня домой.

Женщина покачала головой и стала что-то сердито выговаривать мужчине.

– Вы должны были прийти одна, – проворчал тот.

– Никто ничего не говорил насчет того, чтобы прийти одной. Мне нужно, чтобы подруга оставалась со мной.

Женщина быстро, взволнованно заговорила, а мужчина прикрикнул на нее.

– У вас с собой все деньги? – спросил он у Амелии. – Двести долларов?

– Да. Подруга отдаст вам вторую сотню, когда все будет сделано.

– Ваша подруга подождет здесь.

– Нет. Она пойдет со мной. Иначе я пойду куда-нибудь еще.

Женщина снова принялась лопотать.

– Заткнись! – разъярился мужчина. У Билли подгибались колени, а руки стали ледяными, несмотря на теплый день.

– О'кей. Идите с Марией. Она обо всем позаботится. Но сначала я бы хотел видеть деньги.

– Покажи ему деньги, – велела Амелия. – Черт побери, Билли, делай, что я сказала! Покажи ему деньги!

Непослушными пальцами Билли открыла сумочку, вынула банкноту и показала мужчине, который, похоже, остался доволен. Она быстро засунула бумажку в отделение сумочки и застегнула молнию, словно деньги жгли ей пальцы.

Мария отступила в сторону, чтобы пропустить их в соседнюю комнату. Здесь было пусто, если не считать кухонного стола и единственного стула. Как раз рядом находился грязный туалет. Высокие длинные окна, выходившие на заднюю стену дома, были завешены газетами. Голоса гулко звучали, отражаясь от стен. Мария надела клеенчатый фартук. На клеенке оказался такой же рисунок, как на скатерти, которой когда-то был накрыт кухонный стол в домике Эймсов в Филадельфии. Сумятица впечатлений проникла в сознание, словно нанося мгновенные удары.

Билли чувствовала, как дрожит в ее ладони холодная рука Амелии, свесившаяся со стола, на котором, закусив губу, лежала она с разведенными ногами. Мария делала свое дело. Рисунок на ее фартуке расплывался перед глазами Билли, ее мутило. Вдруг запахло кровью, что-то упало в эмалированную миску, стоявшую на полу у ног Марии. Билли невольно опустила глаза. Темно-красные сгустки крови и тканей плавали в миске. Все кончено. Маленькая призрачная жизнь, которую носила Амелия, вырвана из нее.

Грязный потрескавшийся пол угрожающе приподнимался, собираясь поглотить Билли. Все оказалось сделано так быстро, так безжалостно. Где-то в глубине ощущалось жжение, требовавшее, чтобы она обратила взор вовнутрь. Та крохотная жизнь, что образовалась там, не могла существовать без нее. Эту жизнь тоже могли вырвать из ее тела и разорвать на кусочки в стерильной операционной, под наркозом, но разницы никакой не будет. Она мать и это – ее дитя, которое без нее никогда не сможет дышать, плакать или хотеть есть.

Билли приняла решение. Жизнь ее будущего ребенка будет зависеть от Бога, а не от ножа хирурга.

Пальцы Амелии цеплялись за руки Билли, зубы стучали, слезы струились по щекам.

– Билли! Билли! Боже, что я наделала!

* * *

Позднее, уже вечером, после того, как Билли побывала в детской, чтобы поцеловать Мэгги перед сном, она остановилась у комнаты Амелии.

– Амелия? – прошептала Билли в темноту, так как свет был выключен. – Ты спишь? – Она тихо подошла по ковру к кровати, стараясь не шуметь и не разбудить Рэнда, который спал в кроватке на колесиках, стоявшей в углу комнаты. – Амелия!

– Билли. Билли, мне плохо, я больна. Она потрогала лоб Амелии.

– Ты просто горишь.

– И у меня кровотечение, Билли. Сильное.

Билли щелкнула выключателем лампы у кровати. Амелия лежала бледная, с побелевшими губами.

– Я звоню доктору Уорду.

– Нет, не надо…

– Что будем делать? Ты больна!

– Это пройдет, обещаю тебе, пройдет.

– Нет, не пройдет. Что-то сегодня сделали не так. – Она подняла одеяло и потянула ночную рубашку Амелии. По розовому хлопку расплывалось красное пятно. – Кровотечение у тебя сильнее, чем ты думаешь. Я вызываю врача…

Амелия схватила ее за запястье.

– Не надо! Не надо! Никто не должен знать. Я не могу этого допустить! Надо подумать о Рэнде… семья Джеффа использует это против меня, если они узнают. А отец достаточно подл: он расскажет им, если решит, что это повредит мне.

– Сет вредный, чудаковатый старикашка, но он никогда…

– Посмотри на меня, Билли. Посмотри на меня и никогда не говори «никогда». Нет, не надо, я не могу позволить тебе позвонить доктору Уорду.

– Ладно, тогда позволь вызвать кого-то другого. Кого-нибудь. А что если я сама отвезу тебя в Остин? Ты можешь пойти в отделение скорой помощи. Никто не узнает.

Амелия зарылась головой в подушки, отказываясь и от этого предложения.

– Амелия, ты сказала, что должна думать о Рэнде. Ты можешь умереть от потери крови, от инфекции. Подумай о сыне!

– Хорошо. Вези меня в больницу. Только не в Мемориальную, а в главную, клинтоновскую, на другой конец города.

* * *

Билли с трудом вела семейный «паккард» Коулмэнов сквозь глухую ночь. Лента шоссе расстилалась перед фарами, как длинный узкий язык. Амелия сидела рядом с ней, голова ее была откинута на спинку сиденья, капли пота блестели на лбу. Часы на приборной доске показывали двенадцать тридцать. Насколько Билли заметила, никто не услышал, как они уехали из дому. Но утром придется давать какое-то объяснение, лгать, скрывать свою вину. Сейчас она не может думать об этом. Нужно сосредоточиться на управлении машиной. Лимузин оказался слишком длинным, слишком широким, и ей трудно было рассчитывать расстояние. Билли бросила взгляд на счетчик – двадцать миль, тридцать, тридцать пять. Прошел почти час. Теперь Амелия притихла, она сидела слишком тихо и была слишком бледна.

Впереди блеснули огни города, дорожное движение стало более оживленным. Центральный проспект, ведущий к больнице, был перекрыт красными огнями светофоров.

– Держись, Амелия, еще пять минут, и мы приедем, – пообещала она, горячо молясь.

Когда они подкатили к приемному отделению скорой помощи, все произошло очень быстро. Амелию положили на носилки-каталку и увезли. Потом пришла медсестра в жестко накрахмаленном халате и стала расспрашивать Билли:

– Имя пациентки?

– Ам… Эми Нельсон.

– Давно ли началось кровотечение и известна ли вам причина?

– Я не знаю… не знаю… где доктор? Я хочу видеть доктора, – требовала Билли.

– Доктор сейчас с нею, но пациентка очень слаба, чтобы отвечать на его вопросы.

Билли обежала глазами стерильно чистую комнату ожидания. Она не знала, что сказать: много ли она может сообщить?

– А ваше имя? – спросила медсестра.

– Уилла. Уилла Эймс. – Неправильные сведения с легкостью слетали с губ. – Я ее подруга.

– Мисс Эймс, – сестра разглядела обручальное кольцо на пальце Билли. – Миссис Эймс, мы уже знаем, что произошло маточное кровотечение. Нам нужно знать – была ли мисс Нельсон беременна или нет.

Билли покачала головой.

– У нее был выкидыш, вы не знаете? Или она сделала аборт? Вы должны мне сказать. От этого может зависеть жизнь вашей подруги.

– Нет, выкидыша у нее не было. – Вот и все, что могла сказать Билли. В остальном было слишком трудно признаться. Воспоминание о той миске с отколотой эмалью непрестанно приходило на ум.

– Так значит, это аборт. Верно? Вы знаете ее родных? С кем мы можем связаться?

– Нет! У нее никого нет, только я. Белый халат медсестры жестко похрустывал.

– Подождите здесь, миссис Эймс. Я поговорю с доктором.

Билли все ждала и ждала, каждый новый момент приносил ей новые сомнения и тревоги. Часы отсчитывали минуты, минуты складывались в часы. Уже семь. Свет нового дня струился сквозь широкие стеклянные двери. Вокруг ходили люди, белые халаты торопливо перемещались из комнаты в комнату, а об Амелии никто не сказал ни слова.

Билли знала, что в семь тридцать в Санбридже начнется волнение. Проснется Рэнд и станет искать свою маму. Агнес скоро спустится на завтрак и станет гадать, куда делась ее дочь. Карлос пойдет в гараж и обнаружит, что машина исчезла. Билли решительно прошла к телефону-автомату и набрала номер. К счастью, трубку подняла Агнес.

– Билли? Где ты? Ты не у себя наверху?

– Нет, мама. Не задавай никаких вопросов. Пусть мисс Дженкинс присмотрит за Рэндом. Скажи Карлосу, что ночью мы с Амелией взяли машину и скоро я ее верну на место.

– Амелия? Амелия с тобой? Что значит, ты скоро вернешь машину на место? Амелия с тобой не приедет? Билли, я хочу знать, что происходит! – Что-то в голосе дочери ее смертельно напугало – случилось какое-то несчастье. – Билли, с тобой все в порядке? Где ты?

Билли вздохнула. Объяснения не избежать.

– Мама, я в больнице с Амелией. Головная боль, которая началась у нее вчера вечером, ночью усилилась, и ей стало плохо.

– Я тебе не верю ни на секунду. Билли, ты сделала какую-нибудь глупость? Я знаю, ты беременна, Билли. Скажи мне, с тобой все в порядке?

– Со мной все отлично. И с моим ребенком тоже. Не задавай вопросов, мама. – Билли заговорила угрожающим тоном, ошибиться было невозможно. – Раз уж тебе известно, что я беременна, то ты должна также знать, что доктор Уорд не рекомендует мне сохранять эту беременность.

– Билли, что ты говоришь? – В голосе Агнес звучал теперь настоящий страх.

– Я говорю, мама, что ты должна прикрыть меня и Амелию. Ты не допустишь, чтобы Сет узнал, где мы и почему. Позаботься о детях. Как только смогу, вернусь на машине. Не выдавай меня, мама, и я тебя не подведу. Мы понимаем друг друга, не так ли?

Рот у Агнес открылся сам собой. Неужели ее дочь говорит с ней в таком тоне? Бросает неприкрытые угрозы? Билли никогда не нанесет вреда своему ребенку… а вдруг? Интуиция подсказывала Агнес, что это совсем другая, новая Билли.

– Приезжай домой, как только сможешь, – тихо сказала она. – Я здесь обо всем позабочусь.

– Хорошо, мама. Хорошо.

В четверть девятого Билли все еще мерила шагами маленькую комнату для посетителей на втором этаже. Каждые тридцать минут глаза ее обращались к стрелке часов. Что они сделали с Амелией? Почему никто ничего ей не говорит?

– Миссис Эймс? – позвал женский голос. – Миссис Эймс?

– Да, это я, – Билли в волнении застыла на месте.

– Доктор хотел бы поговорить с вами о мисс Нельсон. Пройдите сюда, пожалуйста.

Билли прошла за медсестрой, постукивая каблуками по плиткам пола. Ее провели в кабинет. К ней обратился молодой человек в белом халате.

– Вы миссис Эймс? Я доктор Гарвей. К сожалению, нам пришлось срочно сделать операцию вашей подруге. – Заметив встревоженный взгляд Билли, он быстро добавил: – Сейчас с нею все в порядке. У нее было прободение матки, весьма опасное, и пришлось сделать гистероктомию. Вы понимаете, что это значит, миссис Эймс? Пришлось удалить матку. Тот, кто делал аборт, настоящий мясник. Вы вовремя привезли ее сюда. Она истекала кровью. Теперь необходимо избежать инфекции.

Лицо Билли побледнело, а губы стали синеватыми.

– Миссис Эймс, садитесь… сюда. Я понимаю, это такой удар.

– С нею все хорошо? – с трудом прошептала Билли.

– Надеемся. Жаль, конечно, такая молодая женщина. Наверное, это ее первый ребенок, да?

– Когда я могу видеть ее?

– Сейчас она в реанимации. На нашу удачу, она не теряла сознания и смогла подписать бланк согласия на операцию; иначе мы потеряли бы время, разыскивая ее родных.

– У нее никого нет, только я. Когда я могу видеть ее? Доктор Гарвей посмотрел на часы.

– Минут через сорок пять. Может быть, вы подниметесь на третий этаж, а я кого-нибудь пришлю за вами, когда она очнется… Миссис Эймс, могу я что-нибудь сделать для вас?

Билли протестующе подняла руку, отказываясь от забот доктора.

– Нет, со мной все в порядке. Правда. Третий этаж, вы говорите?

Когда в конце концов Билли пустили к Амелии, она с трудом проглотила комок в горле. Амелия была бледнее подушки, на которой лежала, губы сухие и потрескавшиеся, глаза тусклые и ввалившиеся.

– Билли. – Она могла говорить лишь хриплым шепотом. – Я знаю, что ты думаешь. Лучшего я не заслуживаю. Рэнд… пожалуйста, позаботься о Рэнде вместо меня. – Рука, которую сжимала Билли, оказалась холодной и бледной.

– Боже мой, что они с тобой сделали? – Сочувствие и сострадание переполняли Билли, превращаясь в соленые ручейки, заливавшие щеки.

– Не плачь из-за меня, Билли, пожалуйста, не надо… Амелия отвернулась, бескровные губы еле шевелились.

– Теперь езжай домой, – сказала она надтреснутым голосом. – Позаботься о Рэнде. Что сделано, то сделано… Нечего плакать о разлитом молоке. Разве я тебе не говорила, что ничего не могу сделать правильно. Езжай домой.

Билли ничего больше не могла сделать или сказать. Она отправится домой и принесет извинения за отсутствие Амелии. Присмотрит за детьми. Дети. Она положила руку на живот, и ей показалось, что уже ощущается биение крохотной жизни еще не родившегося ребенка. Он в безопасности и, что важнее всего, он желанный ребенок. Дитя Амелии могло бы лежать в колыбели рядом…

Каблуки Билли стучали все быстрее и быстрее по полу, выложенному плиткой, в то время как она направлялась прямо к телефону-автомату возле лифта. Она нашла в кармане монетку, чтобы позвонить доктору Уорду и сообщить о своем решении.

* * *

Вернувшись в Санбридж, Билли равнодушно отнеслась ко всему, в том числе и к ярости Сета.

– Что себе думает твоя девчушка, Эгги? – рычал он. – И где моя дочь, почему она оставила здесь с нами мальчишку? – Агнес не нашлась что ответить. – Чертова баламутка, – ворчал старик. – Никогда не доверял ей и не буду доверять. Уезжает с друзьями и оставляет здесь этого мальчишку. Друзья! Негодяи – это больше похоже на правду! – Он глянул на Билли. – Когда, черт побери, она вернется? Я хочу знать, когда надеть сапоги, чтобы выкинуть ее пинком под зад из моей жизни!

Агнес беспокойно посмотрела на молчаливую дочь.

– Сет, Амелии сейчас нужно время, чтобы прийти в себя. Мальчик – не проблема, Билли за ним присмотрит, Амелия уехала не больше чем на неделю. – Она посмотрела на Билли, ожидая подтверждения.

– И позволь мне сказать тебе одну вещь, девочка, – заявил Сет. Тяжело опираясь на свою трость, он направился к невестке. – Когда в следующий раз возьмешь машину без моего разрешения, я тебе задам. Какой черт вселился в тебя с тех пор, как в доме появилась Амелия? Я привык считать, что кое-какой умишко у тебя есть.

– Полагаю, беременные женщины иногда делают глупости, – сказала Билли, едва удерживаясь от смеха.

– Что такое? Эгги, что она говорит?

– Думаю, она говорит, что беременна, – воркующим голоском произнесла Агнес. – Билли, когда нам ожидать новорожденного?

– Мэгги должна получить сестренку или братика в свой день рождения.

– Ты, конечно, имеешь в виду брата, девчушка? – резко возразил Сет, не в силах сдержать улыбки. – Уж этот-то будет сыном!

* * *

Дни складывались в недели, недели в месяцы. Дружба Билли и Амелии крепла. Ловкие пальцы Амелии вязали крючком и спицами маленькие свитерочки и детские одеяльца, нетерпеливо предвкушая рождение ребенка Билли. Ее вера в то, что все будет хорошо, несмотря на предупреждение доктора Уорда, доставляла Билли радость и утешение. Амелия проявляла почти родительскую заботу, а когда на шестом месяце у Билли открылось кровотечение и она оказалась прикованной к постели, именно Амелия заботилась о своей подруге. Она делала это с такой любящей самоотверженностью, что на глаза Билли наворачивались слезы. Она поступала так не только ради Билли, но и ради Мосса, своего обожаемого брата. Маленький Рэнд был водворен в детскую с нянюшкой, которая выполняла все его пожелания. Мэгги крепла и росла, как стойкая здоровая сорная трава.

Письма Мосса оставались редкими и немногословными. Он жив – вот и все, что родные знали. Каждый из них жил в страхе перед тем днем, когда начнется переброска к западным союзникам.

Некоторое время Билли занималась тем, что вспоминала свое старое увлечение: придумывала кое-какие модели одежды.

– У меня есть идея, – сказала Амелия однажды в воскресенье после завтрака. – Почему бы мне не почитать тебе юмористические газеты? Что тебе хотелось бы послушать – «Катценямерские детки» или «Труженик Тилли»?

Билли вздохнула:

– Ни то, ни другое. Я слишком поглощена выкройками и фасоном того костюма, который я для тебя смоделировала. Я все время думаю – получится ли та модель, что я задумала, когда миссис Паркер закончит наметку.

– Не беспокойся, Билли. Завтра миссис Паркер придет для первой примерки, и ты сама все увидишь. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Мне не нравится, что ты так волнуешься.

– Хорошо, – согласилась Билли, но ее не оставляли беспокойные мысли, и другую тему для разговора она находила с трудом. – Как идут дела внизу, как твой отец? Вы еще не помирились?

– Ты, конечно, шутишь. Нет, мы не помирились и никогда не помиримся, разве что на том свете. Отцу я не нравлюсь. Никогда не нравилась и не буду нравиться. Что касается любви, то единственное, кого когда-либо Сет любил или полюбит, это Мосс и его лошадь Несси. Ты должна это принять как должное. Я приняла. Ну, если ты не хочешь юмористических газет, может быть, что-то из мистических романов? Я видела один, от которого кровь должна застыть в жилах. О'кей? – Она выбралась из кресла и отправилась на поиски книги.

Билли откинулась на подушки и вздохнула. После рождения ребенка Амелия и Рэнд уедут в Англию. Билли понимала, что Амелия остается в Санбридже только из-за беспокойства за нее. Скоро Амелии придется вернуться, чтобы пройти через неизбежный судебный процесс по поводу усыновления Рэнда. Билли станет скучать по ней, ужасно скучать. Амелия подбадривала ее, отметала тревоги с силой, казалось, не знавшей границ. Она даже сражалась с Сетом за нее – и победила. После того как доктор приказал Билли лежать в постели, чтобы сохранить беременность, Сет носился по Санбриджу, будто петух, растерявший своих кур. Один раз его постигло разочарование, так неужели и на этот раз он потеряет шанс обрести внука? Одетая в белое, жестко накрахмаленная копия мисс Дженкинс появилась в комнате Билли.

Амелия взяла командование на себя.

– Не двигайтесь, – сказала она сиделке. – Не распаковывайте вещи и ничего не делайте, пока все не выяснится. – Она повернулась к Билли. – Я собираюсь раз и навсегда успокоить старика. С этим у него ничего не выйдет; конечно, если ты не хочешь, чтобы сиделка осталась. – С замиранием сердца Амелия ждала ответа Билли. Последовало отрицательное покачивание головой. Сиделка поджала губы, и Билли могла бы точно сказать, о чем та думает. Эти богачи сами не знают, чего хотят…

Снизу доносились отзвуки перебранки. Билли пыталась отвлечься, решая кроссворд, но не слишком успешно.

– Нечего говорить со мной, как будто я один из твоих никчемных друзей, – гневался на дочь Сет.

– Друг? Друг! Ты никогда не был мне отцом, так как ты можешь быть другом, никчемным или каким-то еще? И не думай, что собьешь меня на другую тему. Если хочешь побеседовать об отношениях, которых между нами никогда не было, – отлично, но в другой раз. Я хочу поговорить о Билли. Сам доктор сказал, что ей не нужна сиделка, что я могу поухаживать за ней. И я собираюсь это делать – ты слышишь меня, папа? Я о ней забочусь. Я уже написала Моссу об этом, и Билли тоже. Не вмешивайся. Потому что, если ты это сделаешь, я увезу Билли отсюда. Поразмысли об этом! А теперь забери отсюда ту чертову сиделку и не вздумай предпринимать что-либо в этом роде еще когда-нибудь. Пока я здесь, этому не бывать. И, кстати, я останусь, пока Билли не родит и не встанет на ноги. Мы понимаем друг друга, пап?

– Ты всегда оставалась вредной сучкой, – огрызнулся Сет. – Мать слишком тебя баловала. Я знал, что из этого не выйдет ничего хорошего. Почему ты не могла быть такой, как Мосс? Господи Иисусе, что мне пришлось пережить!

– Мне помнится совсем другое, папа. Каждый раз, когда мама пыталась меня баловать, ты отпихивал ее в сторону. Ты никогда не одобрял ничего, что бы я ни делала: ни учебу в школе, ни спортивные успехи, ни умение водить машину, ни музыку. Ты неодобрительно относился ко мне с самого моего рождения, так что непонятно, как я могла ожидать чего-то большего. Я женского пола, а для тебя это ничто, таких ты в расчет не принимаешь. Ни маму, ни меня, ни Билли. Эта малышка в детской – она тоже должна заплатить ту цену, что заплатила я? А новый ребенок? Что ты будешь делать, если он окажется девочкой? Не обращать на него внимания, как ты привык? А твой сын, настоящее совершенство, чему он научится от тебя? Сделает с Билли то же, что ты сделал с мамой? Да поможет нам всем Бог.

– Достаточно, Амелия.

– Нет, не достаточно. И никогда не будет достаточно. Я не позволю тебе загубить Билли жизнь. Пока я здесь, не позволю!

Ее голос повысился до пронзительного крика. Билли представила себе, как Сет отступил назад, а Амелия надвигается на него.

– Я молода, здорова, – продолжала она. – У меня есть сила воли и твердость, не говоря уже о смелости. А ты старик. Ты потерял жену, единственного друга, который у тебя когда-либо был. Скоро ты одряхлеешь. Мосс уехал. Все, что у тебя осталось, это лошадь и Билли. Разница теперь не так уж велика, пап. Перевесила в мою пользу, если хочешь.

– Уйди с глаз моих. Я тебя видеть не мог в тот день, когда ты родилась, и до сих пор не выношу. Можно только радоваться тому, что мама не дожила до этого дня и не видит, во что ты превратилась. Она, наверное, перевернулась сейчас в гробу.

– Ты не знаешь и никогда ничего не знал о маме. Не впутывай ее сюда. – Снова установилось молчание, а затем Амелия сказала: – Если ты думаешь, что мама не знала о твоих загулах и оргиях в городе, то ошибаешься. Она знала. Знала и не обращала внимания. Однажды я слышала, как она молилась; в самом деле молилась, чтобы ты продолжал в том же духе и оставил ее в покое. Что ты об этом думаешь, папа?

– Тебя надо было утопить в тот день, когда ты родилась. Прочь с глаз моих! – Ненависть в голосе Сета выплеснулась и повисла в воздухе, пронизав дом. Потом, наконец, голос Амелии, холодный и угрожающий, разорвал тишину:

– Скажи сиделке, чтобы она уезжала. Прямо сейчас.

– Если этого достаточно, чтобы ты исчезла с глаз моих, ладно. Пришли ее вниз.

– Забери ее сам. Ты ее нанимал, теперь можешь уволить.

– Вот, приходится тащиться, – пробормотал Сет, взбираясь по лестнице.

Амелия рассказала Билли, что произошло потом. Как только Сет скрылся из виду, она бросилась на кухню в объятия Титы.

– Боже мой, ты слышала все, что я сейчас наговорила? Я была неправа, Тита? Мама рассердилась бы?

– Твоя мать тебя очень любила. Ты высказала то, о чем говорила она. – Тита успокаивающе похлопала Амелию по плечу. – Захвати-ка этот поднос с чаем наверх к миссис Билли. Можете устроить вечеринку с чаепитием, как делали, когда ты была маленькой. Посмотри, красиво я сервировала поднос? Рулеты с корицей очень свежие.

Это была замечательная вечеринка. Их гостями стали Мэгги, в своем высоком стульчике, Рэнд и игрушечный котенок Рэнда Салли. Никто не сделал ему замечания, когда он скормил Салли половину рулета. Словно по обоюдному согласию, обе молодые женщины притворились, что горячей перепалки Амелии с отцом никогда не было. Но долго еще Билли не могла забыть убийственный взгляд Сета, когда тот пришел за сиделкой, чтобы проводить ее вниз, а затем отвезти в город. И что бы она ни думала о той ужасной сцене, она переживала за Амелию. Мосс никогда не говорил ей о подобных вещах. Понимал ли он, как страдала Амелия все то время, что они росли вместе? Он любил свою сестру – насколько она знала, – а Амелия обожала Мосса.

* * *

Сьюзан Амелия Коулмэн родилась в дождливый февральский день, почти через год после рождения Мэгги. Все произошло внезапно, слишком быстро, чтобы успеть перевезти Билли в больницу Остина. Тита и Амелия выступили в роли акушерок. Агнес сидела у изголовья постели, держала Билли за руку и отирала ей лоб, ожидая появления ребенка, который обеспечил бы им пребывание в Санбридже. Когда ребенок родился и был объявлен его пол, Агнес спокойно вышла из комнаты, чтобы торжественно возвестить о его рождении Сету, мерившему шагами холл на втором этаже. Едва услышав, что у него появилась вторая внучка, он сломя голову бросился вниз, набросил старое желтое пончо и вышел во двор, с лицом, более мрачным, чем бушующая на дворе непогода.

Амелия первой взяла на руки крохотного младенца. Измученная Билли лежала пластом и смотрела на женщину, которую полюбила как сестру и которая сейчас склонилась к ее новорожденной дочери. Полный нежности жест, когда Амелия осторожно коснулась слегка влажных завитков, вызвал слезы на глазах Билли. Амелия должна была держать на руках своего собственного ребенка, ребенка, которого никогда не будет.

Доктор Уорд прибыл через тридцать пять минут после рождения девочки, осмотрел мать и ребенка, объявил, что все в порядке. Билли сияла. Все-таки врачи всего на свете не знают.

Амелия расплакалась от радости, когда Билли попросила ее стать крестной матерью Сьюзан.

– Я уже люблю ее, как будто она моя родная дочь, – всхлипнула Амелия. – Спасибо, Билли.

Сет постарался устроить так, чтобы ему не пришлось присутствовать на крестинах внучки, заявив о необходимости срочно отъехать по делам в Корпус-Кристи.

* * *

Получив сообщение о рождении Сьюзан, Мосс испустил радостный вопль и порывисто обнял Тэда.

– Вот это да, еще одна девочка! Билли назвала ее в честь моей сестры. Что ты об этом думаешь?

– Думаю, это здорово. А что думаешь ты? – спокойно поинтересовался Тэд.

Мосс нахмурился.

– Честно говоря, я рассчитывал, что будет мальчик. Да и все так думали. Но раз Сюзи здорова, это главное. Моя сестра будет крестной матерью – это мне нравится. Я тебе рассказывал, что врач предписал Билли постельный режим в последние три месяца? Амелия ухаживала за ней сама. Билли говорит, ей не давали пальцем пошевельнуть, и не знает, что бы она делала без Амелии. Такая уж у меня сестра. Мы, Коулмэны, всегда идем до конца. Амелия – замечательный человек.

– Ты мне рассказывал, что у Билли были неприятности со здоровьем, – с упреком заметил Тэд. – Провести три месяца в постели – тяжелое испытание. Билли не из тех, кто склонен изображать из себя немощных.

– Я знаю. Должно быть, ей пришлось тяжело. Но с Билли все в порядке, только это и имеет значение. Мэгги ползает. Боже, я едва могу этому поверить!

– На этот раз с Билли все обошлось, но если снова такое случится, дело может кончиться плохо. Помни, ты несешь за нее ответственность. Ты, Коулмэн, и никто другой.

Мосс смотрел вслед другу. Господи, что все это значит? Ладно, раз уж Тэд нынче не в духе, пирушки сегодня не получится. Подходящее время, чтобы написать Билли.

У себя в каюте Мосс достал бумагу и ручку. Он терпеть не мог писать письма. Отцу – другое дело. Папа мужчина, у них много общего.

Дорогая Билли.

Я только что получил сообщение о нашей новорожденной дочери. Поздравляю, милая! Я безмерно доволен, что обе вы, и ты и Сьюзан, хорошо себя чувствуете. Я забеспокоился, когда узнал, что тебе долгое время пришлось провести, не вставая с постели. Хорошо, что Амелия осталась там и смогла позаботиться о тебе. Поблагодари ее за меня. Я знал, что тебе понравится моя сестра. Она лучше меня. Не говори ей, что я так сказал, а то возгордится.

Я часто думаю о маме. Замечательно, что ты просила Амелию каждый день относить свежие цветы на могилу. Я и сам сделаю это, когда вернусь.

Скажи папе, что на моем счету еще четыре «фрикадельки». Он будет рад узнать об этом.

Тэд только что был здесь, и я рассказал ему о Сьюзан. Он попросил поздравить тебя. Он отличный парень. Ты произвела на него большое впечатление. Он думает, что ты самая красивая женщина, которую он когда-либо видел. Он сказал это одному из ребят, не мне. Но я об этом знаю.

Я скучаю по тебе, Билли. Думаю о том времени, что мы провели вместе с тобой на Гавайях. Такое не забывается. Когда будешь снова писать мне, пришли фотографии девочек.

С любовью, Мосс.

Силы к Билли возвращались медленно, и это ее очень расстраивало. «Много хорошей еды, свежего воздуха и солнечного света – вот и все лечение», – говорила Амелия. Билли повиновалась, а пока ждала почтальона и писала длинные, подробные письма Моссу.

Когда Сьюзан исполнилось четыре месяца, Амелия объявила, что ей пора уезжать. Ее адвокат подготовил дело для суда, и она должна была вернуть Рэнда домой. Обе молодые женщины плакали в объятиях друг друга.

– Амелия, я всегда буду благодарна тебе за все, что ты для меня сделала.

– А я буду скучать по тебе, чертова янки. И по этой малышке в детской. Обещай посылать фотографии каждый месяц. Хочу видеть, как она растет. Не пропускай ни одного месяца. Обещай прямо сейчас.

– Обещаю. Ах, Амелия, что я буду без тебя делать? Я слишком привыкла полагаться на тебя.

– Пора тебе взяться за дело. Доктор говорит, что ты пришла в норму. Я бы тебя не оставила, будь у меня хоть малейшее сомнение. Пора, Билли. Папа испустит вздох облегчения, когда я уеду. По правде говоря, думаю, я пробыла здесь слишком долго, злоупотребила гостеприимством, если можно это так назвать. Обязательно напиши Моссу, что я его люблю, и пусть он себя бережет. Ты замечательный человек, Билли, и никому не позволяй думать о себе иначе.

Два дня спустя Амелия уехала. Билли и Тита смотрели, как она отъезжала в огромном «паккарде». Рэнд держал игрушечного котенка Салли в одной руке, а другой махал им на прощанье, радостно улыбаясь.

– Почему-то твоего отца здесь нет, Амелия, – сказала Билли. – Наверное, что-нибудь случилось.

Глаза Амелии блестели от непролившихся слез.

– Милая Билли, неисправимая оптимистка. Если когда-нибудь узнаешь истинную причину его отсутствия, дай мне знать. Ну а пока я переживать не буду. Еще раз поцелуй за меня Сьюзан. Я уже скучаю по ней, хотя еще не тронулась с места.

– Поцелую, будь осторожна, Амелия, и обязательно пиши.

Надеюсь, тебе удастся уладить дела с семьей Джеффри. Не опускай головы – да и, кроме того, твои адвокаты настроены вполне оптимистично.

– Знаю. Но если бы только Рэнд не унаследовал титул отца, мы могли бы остаться здесь.

– Мне хотелось бы, чтобы они согласились подождать, пока путешествие не станет безопасным. Так страшно слышать о бомбардировках. Эти проклятые немцы…

– Ч-ш-ш. С нами все будет в порядке, Билли. Обещаю тебе. Кроме того, я должна еще вернуться к маленькой Сьюзан, а именно это я и собираюсь сделать. Позаботься о ней, Билли, и о себе тоже. – Она обняла Билли в последний раз.

– А ты позаботься о себе и Рэнде. Путь в Англию будет настоящим адом. Будь осторожна.

– Не волнуйся. Нельсоны хотят забрать у меня сына. По сравнению с тем, что меня ожидает в Англии, дорога туда покажется кусочком пирожного. Это уж точно.

– До свиданья, Рэнд, позаботься о маме вместо меня, ладно? – сказала Билли. – До свиданья, Салли. – Она погладила котенка по голове.

Мальчик серьезно кивнул.

– Мне почти четыре года, тетя Билли. Я позабочусь. Билли вся в слезах пустилась обратно к дому, как только «паккард» завернул за поворот подъездной аллеи. Она вынула Сьюзан из колыбели и поцеловала в нежную головку, как обещала Амелии. Слезы одиночества и утраты текли по ее щекам. Ребенок, лежавший у нее на руках, не утешил. В эти несколько месяцев, что прошли с рождения Сьюзан, Амелия была для малышки матерью в большей степени, чем сама Билли. Еще крепче сжав девочку в объятиях, Билли стала ждать, когда прилив материнских чувств захватит ее. Протестующие крики Сьюзан заполнили детскую.

 

Глава 17

Тэд Кингсли заглянул в лазарет «Энтерпрайза». Мосс спокойно спал на правой койке. На полочке над кроватью стояла фотография Билли с Мэгги и маленькой Сьюзан на руках. Знакомая фотография, но каждый раз Тэда потрясала мысль, что у Билли уже двое детей. Сама она совсем недавно была девочкой. Сейчас ноябрь, скоро Мэгги исполнится два года, а светловолосой Сьюзан год. Просто не верится, что прошло полтора года с тех пор, как он видел Билли на Гавайях. Не верится, что все это время он непрестанно думал о ней.

Эскадрильи истребителей «Энтерпрайза» участвовали в ночных рейдах на Филиппинах. После одного из таких рейдов Мосс не вернулся на авианосец со своей группой. Радиосвязь с «Техасским рейнджером» была потеряна. Тэд стоял на капитанском мостике вместе с дежурным офицером, всматриваясь через стекла бинокля в пасмурное предрассветное небо. Он думал о письме, которое, может быть, придется написать Билли, и чувствовал буквально физическую боль.

Они искали, наблюдали, прислушивались, надеясь обнаружить последний из самолетов, вылетевших с палубы «Энтерпрайза». И наконец:

– Вижу самолет, сэр, – доложил дежурный офицер капитану. – Тридцать градусов по носу судна. Находится слишком далеко для идентификации. – Через мгновение: – Самолет опознан, сэр. «Уалдкэт», приписанный к судну. Это наш, сэр. Наш!

Потом подняли крик летчики эскадрильи Мосса – они заметили «Техасского рейнджера». Он летел, как раненая птица, и посадку выполнил отнюдь не безупречно, но никто его за это не порицал. Мосса поспешно отправили в лазарет на срочную операцию: шрапнель глубоко проникла в мышцы и кость плеча. Рваные раны лица и шеи, раздробленная ключица и поврежденные ткани. Подозревали, что задет нерв, но точно определить это могли только в госпитале Сан-Диего.

Потом говорили, что первыми словами Мосса, когда он очнулся от анестезии, были: «Как «Техасский рейнджер»?».

Тэд посмеялся про себя над заботой своего друга о самолете. Он любил этого парня, как брата. Нельзя сказать, что ему приходились по душе все его поступки, но плюсы перевешивали минусы. При всем, что Мосс имел – Билли, две красивые дочери, Санбридж и богатство, – этого ему было недостаточно. Он оставался таким сукиным сыном, что той энергии, которую он вкладывал во все, что делал и чем жил, ему оказалось мало; он хотел большего, и ничто, кроме войны, ему не подходило.

Тэд решил не будить друга и как раз повернулся, чтобы уйти, как услышал хриплый голос:

– Тэд?

– Эй, приятель, ты проснулся? Я уже заходил пару раз, но ты был похож на спящую красавицу. Как ты себя чувствуешь?

– Как грибы, которые, должно быть, выросли у меня в глотке. Что случилось?

– Ты не помнишь? Мосс кивнул.

– Помню. Но не помню, как вернулся на корабль.

– Своим ходом. С опозданием на двадцать минут, Коулмэн. Я не удивлюсь, если тебя включат в рапорт!

– Самолет сильно поврежден?

– На свалку его не отправили, если ты это имеешь в виду. Я слышал, ты нас покидаешь.

Мосс шевельнулся, попробовал сдвинуться с места и, нахмурившись, посмотрел на Тэда.

– Черт! Скоро я встану на ноги; мне понадобится всего неделя, и я буду как новенький!

– Боюсь, что нет, Мосс. Тебя ждет Сан-Диего. Ты только подумай, Сан-Диего и Билли! Вы оба заслужили отдых. Ты впервые увидишь своих дочек. Чего еще можно желать, парень?

– Надолго? Что сказали?

– Боже мой, Мосс, я же не врач. Знаю только, что подозревают повреждение нерва и хотят отправить тебя в Сан-Диего на проверку. В Пёрл-Харборе у них нет нужного оборудования. Ты ведь не хочешь рисковать рукой? Иногда, Коулмэн, надо покоряться обстоятельствам.

– Я даже не заметил, как этот подонок пошел на меня. Выскочил неизвестно откуда. Плохое у меня было предчувствие насчет той облачности. Я просто чуял на себе раскосые глаза этого сукиного сына.

– Там, наверху, было жарковато.

– Остальные благополучно вернулись?

– Все в полном порядке. Послушай, дружище, мне надо вернуться в кают-компанию. Постарайся заснуть. Завтра в пять ноль-ноль тебя отправляют с большого «Э». Спи, и пусть они тебе приснятся. – Тэд показал на фотографию над койкой.

– Кто ее сюда поставил?

– Джон Куомо. Он всегда летает рядом с тобой, так ведь? Он подумал, что тебя это порадует и подбодрит.

– Конечно, – бесстрастным голосом произнес Мосс. Он послушно закрыл глаза, но увидел отнюдь не хорошенькое личико Билли. Это был неприятельский самолет, идущий из облаков прямо на него. Снова и снова он мысленно проигрывал всю сцену. Иначе ему никак бы там не развернуться. Теперь его поставят на некоторое время в док, на ремонт. Но не на вечность, Господи. Его койка на большом «Э» будет его ждать.

* * *

Сет Коулмэн дрожащей рукой снял телефонную трубку, лицо его вытянулось. Агнес ждала, чувствуя, что звонят по поводу Мосса. Мысли лихорадочно метались, в то время как она обводила взглядом гостиную. Она не могла отдать все это! И ни в коем случае не собиралась отдавать! Агнес призвала себя к спокойствию, которого вовсе не ощущала. Ее голос прозвучал тихо и озабоченно:

– Что случилось?

– Эти желтые сукины дети подстрелили Мосса. – Сердце Агнес болезненно сжалось в груди. – Задели плечо. Мосса переводят в госпиталь Сан-Диего. Мы едем, Эгги. Все. Скажи Билли. Даже малыши. Обе няни тоже.

Агнес облегченно вздохнула. Жив. Этот мужчина слишком дерзок, чтобы погибнуть. Слава милосердному Господу.

– Знаешь, чего бы мне хотелось, Эгги?

– Чего?

– Мне хотелось бы смести с лица земли всю эту желтолицую сволочь. В один прекрасный день кто-нибудь из вашингтонских умников скажет, наконец-то, что хватит, мол, и разнесет их вдребезги. Ведь они могли убить моего мальчика, Агнес. Он был так близок к этому.

– Не будет так вечно продолжаться, Сет. Постарайся увидеть и положительную сторону. Скоро ты встретишься с Моссом. По-моему, замечательно, что мы можем все поехать и поздравить его с возвращением в Штаты. Билли будет так рада.

– Как ее здоровье? – напрямик спросил Сет.

– Хорошо. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что у меня такое предчувствие, что, если девочка сейчас не забеременеет, другого шанса у нее может и не быть. Просто, Эгги, я хочу внука. И на этот раз, черт побери, это точно должен быть мальчик. Ты же ее мать. На твоем месте я бы постарался, чтобы она поняла: она может упустить шанс дать Моссу сына. Четко и ясно, Эгги. Нечего ходить вокруг да около. Если ты ей не объяснишь, то это сделаю я.

– Сет! Я все улажу. Это женский разговор. Понимаю, ты сейчас расстроен. Будь что будет. А как ты представляешь себе эту поездку?

– Как всегда. Мы арендуем большой дом со множеством спален и уединенных уголков. Почему, черт возьми, это должен был быть Мосс? Почему не кто-нибудь другой, вроде этого Кингсли? – злобно проговорил Сет.

– Сет! Как тебе не стыдно! Разве тебе понравилось бы, если бы кто-то из родителей других парней то же самое сказал о твоем сыне?

– Я так и знал, что ты меня упрекнешь. Я не лицемер, Эгги. Если бы пришлось выбирать между ними и Моссом, я хотел бы, чтобы это были они. Не Мосс. Мой сын – никогда, ни в коем случае.

* * *

Билли набрала номер телефонной станции и назвала номер телефона Амелии. Ее гнев разрастался и кипел, как лава в вулкане, при мысли о том, что Сет не желал сообщать дочери о ранении Мосса.

– Побереги свое время и мои деньги, девочка, и забудь это, – сказал он своим обычным голосом, грохочущим подобно товарному поезду на сортировочной станции в Филадельфии. Его лохматые седые брови негодующе поднялись, когда она вызывающе подняла трубку, а потом он ретировался в кабинет и хлопнул дверью. Но это был тот случай, когда она не могла бояться неодобрения Сета. Амелия имела право знать о случившемся, а тайный звонок по телефону из холла на втором этаже был бы проявлением слабости.

– Мы перезвоним вам, мэм, когда соединимся с абонентом. Ваша линия будет свободна? Может потребоваться некоторое время.

– Я буду у телефона, и линия будет свободна. – Билли положила тяжелую черную трубку и постояла, глядя на аппарат.

Она устроилась в гостиной, пытаясь сосредоточиться на журналах мод, которые специально для этой цели принесла из своей комнаты. Минуты тянулись невыносимо медленно. Тишина в доме подчеркивала тиканье часов на каминной доске.

Четыре часа спустя телефон зазвонил. Билли сняла трубку после второго звонка. Голос оператора был отчетливым, но Амелию она слышала плохо, сквозь скрежет, очень тихо. Билли прижала трубку к уху и говорила громко, как только могла.

– Я тебя едва слышу, Билли. Что случилось? Что-нибудь с папой?

Билли почувствовала беспокойство в голосе Амелии, заботу о Сете. Она бросила взгляд на дверь кабинета и отвела глаза.

– Нет. С ним все в порядке! Мосс получил ранение в плечо, Амелия. Я подумала, что тебе нужно знать. У нас есть все основания думать, что он поправится. Я хотела, чтобы ты знала об этом.

– Могу я что-нибудь сделать? Я тебе там нужна? Скажи правду.

– Все в точности, как я рассказала. Ранение. Со мной все нормально. Все здоровы. Как ты?

– Настолько хорошо, насколько можно было ожидать. Ты получила мое письмо?

– В последнее время нет.

– Я написала тебе письмо о судебном разбирательстве. Это было убийственно, Билли. Ночи не проходило, чтобы я не приказывала себе спать. В конце концов пришлось блеснуть именем Коулмэнов и их деньгами. Мне не хотелось этого делать, но когда стало казаться, что я вот-вот проиграю дело, я вытащила этот козырь. Мне нужно было доказать суду, что я не нуждаюсь в наследстве Рэнда. К счастью, его дядья не могли доказать того же. И, разумеется, они искрошили мое прошлое и мою репутацию. Тот, кто сказал, что прошлое является частью будущего, должно быть, сам был вовлечен в судебный процесс об опеке, а это настоящая битва.

– Ты выиграла ее, Амелия? Это я и хотела знать.

– Да, слава Богу, но это была борьба на каждом шагу. Ты можешь мной гордиться, Билли. Я ни разу не потеряла присутствия духа – ни перед судьями, нигде. Держалась как настоящая леди, какой учила меня быть мама. В одежде, которую ты для меня придумала, я была воплощением уверенности, хотя в глубине души умирала от страха. Я сделала все, как ты говорила, следовала всем твоим советам. Мне никогда не отблагодарить тебя, Билли. Если бы предоставить меня моим собственным измышлениям, я бы сорвалась и испортила все дело.

– Я так счастлива за тебя, Амелия. Я молилась, чтобы у тебя все получилось.

– Твоя благожелательность и уверенность помогли мне, Билли. Когда я думаю о том ужасном аборте и о том, через что мне пришлось пройти, то понимаю: нельзя допустить, чтобы эта алчная свора заполучила Рэнда. Я просто не смогла бы это пережить. Теперь я должна быть матерью, а это значит, что и вести я себя обязана как мать. Как хорошая мать, ты знаешь, что я имею в виду, Билли?

– У тебя получится, Амелия. Как Рэнд?

– Бедняжка, он не понимает и половины из того, что происходит, слава Богу. С ним все в порядке. В самом деле, все отлично. Этот ребенок любит меня, Билли. Действительно любит. Когда я думаю, насколько близка была к тому, чтобы потерять его… Дядья Рэнда не остановились бы ни перед чем, и тогда возникло бы подозрение, будто моя беременность стала результатом беспорядочных связей. Нельзя сказать, что этого никогда не было. Но только не после знакомства с отцом Рэнда. Трудно было все это выдержать, Билли. Ты понимаешь, о чем я говорю. Но я не сохранила бы Рэнда, если бы не сделала, что сделала. Этот мальчик значит для меня все, Билли, а он просто думает, что я весь его мир.

В тоненьком голоске, доносившемся по проводам, звучало столько любви и волнения, что Билли растрогалась до слез.

– Конечно, он любит тебя, Амелия, ведь ты его мама!

– Думаю, придется заканчивать разговор, Билли, – торопливо проговорила Амелия после серии резких щелчков и разрядов. – Передай Моссу мой любящий привет, когда будешь писать. Заботься о себе и обними за меня Сьюзан. Письмо в пути. Пиши ответ.

Связь прервалась, прежде чем Билли успела попрощаться. Билли налила себе стакан шерри, чтобы отпраздновать победу Амелии, когда за ее спиной появился Сет.

– Я слышал, как звонил телефон. Что сказала эта бродяга?

– Бродяга?

– Амелия.

– Ах, вы имеете в виду свою дочь. Не так уж много, Сет.

– Вы разговаривали долго.

– Действительно, Сет. Я больше слушала, чем говорила.

– Что она просила мне передать? Что говорила о Моссе?

– Попросила передать Моссу любящий привет. Извините, Сет. Я хочу проверить, как там дети.

Билли поднималась по лестнице, держа спину жестко и прямо, лишь бы скрыть дрожь. Сама она сейчас тоже выдержала маленькую битву, но она была обязана защитить Амелию. Слава Богу, что все у нее обошлось. У Билли всегда оставалось крохотное опасение, не напрасно ли пожертвовала Амелия своим собственным ребенком. Теперь можно заранее радоваться письму Амелии, зная, что в нем только хорошие новости. Я рада за тебя, Амелия. Рада.

* * *

Письмо Амелии пришло три дня спустя, как раз перед отправлением семейства Коулмэнов на вокзал в Остин, чтобы пуститься в путь до Сан-Диего к Моссу. Сет и Агнес ехали в лимузине, а Билли, дети и няня – во второй машине.

Билли положила письмо в сумочку, чтобы прочесть в дороге. Оно было толстым на ощупь. Много новостей, с радостью думала Билли. На почтовом штемпеле стояла дата двухмесячной давности. Из-за войны, осознала она; ей просто повезло, что письмо вообще дошло.

Билли удобно откинулась на спинку сиденья. Дети притихли, успокоенные ровным ходом машины, а Билли распечатала конверт. Она уже слышала рассказ о процессе, но в письме было написано больше:

Я переехала из Лондона в небольшую деревушку Биллингфорд. «Благодаря» Гитлеру, Лондон превратился в настоящий ад, и каждый день, проведенный в городе, наполнял меня ужасом. Ночные воздушные налеты и вой сирен пугали Рэнда. Трудно было найти свежее молоко, яйца и другие продукты, необходимые маленьким детям. Теперь у нас есть молоко. Каждый день я дою одну и ту же корову. Рэнд никак не может научиться тянуть за соски, но пытается. У нас есть несколько цыплят и свежие яйца ежедневно. Мясо – большая редкость. Рэнд, благослови его Бог, ест все, что есть на столе, – пока мы едим вместе. Мы много гуляем, играем в мяч, я учу его буквам и цифрам. Кажется, у него способности к арифметике. Билли, можешь ли ты поверить, что я все это делаю? Я никогда не умела готовить и никогда не обращала внимания на учебу в школе, однако теперь я одна отвечаю за этого ребенка. Я к этому отношусь очень серьезно, потому что едва не потеряла его. Я не могу допустить, чтобы такое произошло. Эти его подлые родственники не собираются сдаваться. Знаю: они отступили, чтобы собраться с силами и предпринять еще одну попытку, и тянуть не будут. Усыновление мною Рэнда должно быть утверждено, по крайней мере, через год, а с этой проклятой войной протянется и того дольше.

Как дела в Техасе? Папа все еще наседает на тебя? Тебе нужно научиться говорить во весь голос и то, что ты думаешь. Не бойся его обидеть – не ведающих истины оскорбить нельзя.

Напиши и расскажи мне о детях. Наверное, они быстро растут, как сорная трава. Как Рэнд. Дети чудесны. Они расцветают на наших глазах и тянутся к любви и ласке. Мы должны быть уверены, что дети понимают, как мы заботимся о них. Мы должны постоянно говорить им, как сильно мы их любим. Если ты смеешься сейчас надо мной, Билли, тут я ничего не могу поделать. Я переполнена новыми для меня чувствами.

Я хочу знать последние новости о Моссе. Он очень мало пишет мне. Как он? Где он? Что тебе известно? Передавай ему мой сердечный привет, когда будешь писать, и расскажи о моей победе. Мосс всегда был моим защитником, и я очень люблю его. Как повезло этому большому баловню, что он нашел тебя. Скажи ему, что я так считаю.

Пора заканчивать письмо. Я обещала Рэнду поиграть с ним в крокет, и он стоит рядом с крокетными молотками и терпеливо ждет, зажав котенка Салли под мышкой. Береги себя, дорогая Билли.

Со всей нашей любовью,

Амелия и Рэнд.

Билли захотелось плакать. Но вместо этого она прижала письмо к сердцу. Амелия счастлива. Только одно упоминание вскользь о Сете… Билли вздохнула. Кое-что в жизни просто нельзя изменить.

* * *

Коулмэны с домочадцами прибыли в Сан-Диего ослепительно-ярким днем. Мосс должен оставаться в госпитале еще, по крайней мере, две недели. Потом – тридцатидневный восстановительный период в арендованном Сетом доме высоко над заливом.

В некотором роде беспорядочно выстроенный дом в испанском стиле оказался почти так же роскошен, как тот, что Сет снял для Билли на Гавайях. Словно наманикюренные лужайки были великолепны. Имелись теннисный корт и бассейн с подогревом – несомненное преимущество для интересующихся плаванием и теннисом. Билли не интересовалась. Мосс, вероятно, тоже не заинтересуется. Были, разумеется, и слуги. Билли сама себе удивлялась, как быстро она привыкла к тому, что ей постоянно угождают.

Устроив детей и Агнес в этом большом доме, Сет и Билли нанесли первый визит в госпиталь. Впервые Билли не болталась за спиной у Сета, а бежала впереди в комнату Мосса, навстречу его объятиям. Билли виновато взглянула на свекра, встретившись с его разъяренным взглядом.

– Билли, папа, – сказал Мосс. – Как замечательно! Приход двух самых важных в моей жизни людей. Как хорошо видеть вас, – а потом прошептал, уткнувшись в мягкие волосы Билли: – Вы чудесно пахнете, миссис Коулмэн.

Именно это хотела услышать Билли. Уверившись, что Мосс все так же относится к ней, что с ним все в порядке и он желает ее, она неохотно уступила место Сету. Ее глаза радостно блестели, пока она наблюдала за неуклюжими попытками Сета обнять сына.

– Надеюсь, ты задал жару этим желтым мерзавцам за то, что они сделали с тобой, – ворчал Сет, яростно сжав здоровое плечо Мосса.

– Он налетел на меня со слепой стороны, из-за облаков, и настиг раньше, чем я успел среагировать. Наши его достали, мой ведомый за ним проследил. Он взял выше, когда увидел, что я задет. Он потрясающий парень, папа. Все ребята отличные. Уделать его лучше они бы и не могли.

Сет сдержался. Разумеется, они это сделали. Его сын лучше всех. Никогда не будет никого равного Моссу. Почему Мосс всегда хвалит своих товарищей? Видит Бог, надо было лучше учить его!

– Мне сказали, что ты в порядке, мальчик. Говорят, повезло. Пора сделать еще одно пожертвование церкви.

Билли закусила губу. Лучше бы старик пошел в церковь. Она сама постоянно молилась. Джессика тоже. Живое доказательство их молитв – ее муж, улыбающийся им в этот момент. Он подмигнул и усмехнулся. Есть вещи, которые нельзя купить за деньги.

– Пожертвование стоит сделать внушительным, пап, я еще собираюсь драться на войне. Вернусь обратно, как только поправлюсь. Без шуток, именно так я и собираюсь сделать. Не устраняться же из-за какой-то царапины.

– Царапина! Царапина!

– Подлечат, буду как новенький. Может быть, некоторое время не смогу сгибать подковы, но абсолютно уверен, что буду в состоянии управлять самолетом. А я собираюсь летать, пап.

– Знаю, мальчик, знаю. Скоро ты сможешь жить с нами. Мы тут сняли дом, все мы. Агнес, две няни, твои дети.

Билли заметила, что свекор с трудом произносит слово «дети».

– Жду не дождусь, когда увижу девочек. Некоторые фотографии были потрясающими. Тэд две из них повесил у себя в самолете. Да и все парни так сделали. Я их раздавал направо и налево. Никто из ребят не женат, кроме меня. Я хотел немного поделиться своей семьей. Надеюсь, ты не возражаешь, Билли.

– Конечно, нет. Я думаю, это замечательный поступок с твоей стороны.

Сет фыркнул.

Раздоры. Раздоры между Билли и папой. Мосс достаточно хорошо знал старика, чтобы понять: раздоры имели место, и очень большие раздоры. Он чувствовал, что вмешиваться не стоит. Они и сами разберутся. В мире происходит слишком многое, чтобы думать еще и о каких-то мелких домашних проблемах. Кроме того, разве не потому он настаивал на приезде Агнес в Техас, чтобы она улаживала подобные трения? И где, черт побери, Агнес?

– Как поживает твоя мама, Билли?

– Отлично. Она хотела дать возможность твоему отцу и мне побыть с тобой без посторонних. Она придет навестить тебя завтра или в один из ближайших дней. Ах, Мосс, не могу дождаться, когда ты, наконец, увидишь девочек. Они такие большие. Мэгги уже говорит.

Сет снова фыркнул. Он сунул в рот кусок жевательного табака. «Итак, – подумал Мосс, – раздоры большие». Когда дела шли из рук вон плохо, Сет только жевал табак. О'кей, но все равно волноваться не стоит.

– Они даже не знают, кто я такой, – пожаловался Мосс.

– Дорогой, они знают! Каждый день я даю им урок и показываю твои фотографии. Говорю о тебе, снова и снова перечитываю твои письма. Мэгги узнает тебя, она уже задает вопросы. Можешь себе представить? Ее немного смущает вопрос, в чем разница между птицей и самолетом. Думаю, ты объяснишь ей это сам.

– Есть новости от Амелии?

– Я получила письмо в тот день, когда мы уезжали. Я принесла его с собой, ты сможешь его прочитать.

– С Амелией все в порядке… временами вредничает немного, а, пап? – сказал Мосс, надеясь втянуть отца в разговор. Он не мог не заметить, что улыбка сбежала с лица Билли, стоило ему задать этот вопрос. Значит, из-за Амелии и были трения. Надо было это предвидеть. Он чувствовал себя неловко, прямо мустанг с колючкой под седлом. – Итак, папа, как дела на ранчо? Есть новые жеребята? Сколько голов скота ты отправил в этом месяце?

Сет покатал во рту свою жвачку. Ему хотелось выплюнуть табак, но он не знал куда. Старик заговорил, двигая одним уголком рта:

– Ты бы мне очень пригодился в прошлом месяце, мальчик. Самый тяжелый период. Армия требует от меня все больше и больше. За последние три месяца появилось шесть жеребят. Несси болеет. Сердце у меня разрывается: старушка столько миль тащила меня на своей спине. Ветеринар говорит, я окажу ей милость, если прикончу. Не могу сделать это. Пусть умрет от старости, как все мы.

Билли прислушивалась к нежным интонациям, звучавшим в голосе Сета, когда он говорил о своей лошади. Она никогда не слышала, чтобы в таком же тоне он говорил о своей жене. И сомневалась, что когда-нибудь в жизни говорил о Джессике с нежностью. На лице Билли появилось жестокое выражение. «Значит, – подумал Мосс, – в центре раздоров и неурядиц – Амелия, но есть еще что-то. Гораздо большее».

– Ты выглядишь усталым, мальчик. Думаю, мы пойдем и вернемся завтра. Не хотим, чтобы ты переутомлялся. Поспи, набирайся сил. Пошли, девочка, пусть Мосс поспит.

Билли внутренне собралась.

– Нет, Сет, я думаю остаться. Если Мосс хочет спать, я почитаю роман. Я принесла с собой. – Стараясь не встречаться с Сетом взглядом, она рылась в сумке, как будто в поисках книги, которую надумала сунуть в последнюю минуту. Сет вдруг просиял и снова передвинул жвачку во рту.

– А как ты доберешься до дома? Ты даже не знаешь адрес.

– Конечно, знаю… и номер телефона. Вы идите. Я найду дорогу домой. На улицах вроде бы полно такси.

– А как же девочки?

– Девочки? – спокойно переспросила Билли. – Вы позаботились обо всем, что им нужно. Мисс Дженкинс позаботится о них так же, как я. Мама за всем проследит. Не ждите меня к обеду, Сет. Я перехвачу что-нибудь здесь или умыкну с подноса, который принесут нашему больному.

Сет едва ли не рычал:

– Обед? Обед давно прошел. Сколько времени ты собираешься здесь оставаться?

Билли рассмеялась, к большому удовольствию Мосса:

– Пока сиделка или мой муж не выгонят меня отсюда. Не беспокойтесь обо мне, Сет.

– Я и не беспокоюсь. По-моему, ты делаешь глупости. Тратить драгоценный бензин на вторую поездку, в то время как я сейчас еду домой. Что за глупость! – Билли снова улыбнулась, но ничего не сказала, а устроилась поудобнее в единственном кресле у кровати Мосса.

– Я, пожалуй, посплю, – сказал Мосс, притворяясь усталым. Казалось, через несколько секунд он заснет.

– Ох уж эти женщины! – фыркнул Сет, переминаясь с ноги на ногу. Увидев, что сын засыпает, он повернулся и вышел, не говоря ни слова.

Мосс приоткрыл глаз и улыбнулся Билли. Она хихикнула.

– Старичок ушел? – Билли кивнула. – Тогда идите сюда, миссис Коулмэн, и поприветствуйте своего мужа как следует.

Дважды просить не пришлось. Через мгновение Билли оказалась рядом с кроватью, обнимая мужа, подставляя губы для поцелуя, наверстывая упущенное за долгие месяцы разлуки. Ее пальцы зарылись в густые темные волосы; груди напряглись под его ласками. Он дома, в ее объятиях. Стоит ему увидеть, как сильно он нужен ей, стоит впервые взять дочерей на руки – война, преисподняя или небеса никогда не смогут разлучить их снова. Раз уж сейчас она завладела им, то уже не отпустит.

* * *

Вся семья выстроилась на веранде, когда Мосс выбрался из машины скорой помощи: его отец, Агнес, Билли и двое его детей.

Он разглядел их разом, но взор его обратился на Мэгги и Сьюзан. Комок встал в горле, пока он поднимался по дюжине ступенек крыльца. Какие они красивые! Его родная семья, его дети. Замечательно.

– Привет всем, вот я и дома, – весело сказал он. Билли наблюдала за сменой чувств, отражавшихся на лице мужа, и решила, что месяцы мучений и страданий, трудные роды стоили того. Выражение любви на лице Мосса тронуло ее сердце. Она склонилась к Мэгги и что-то прошептала ей на ухо. Малышка сильнее уцепилась за платье матери, но потом сделала шаг вперед. Она опустила темную головку и посмотрела на отца из-под невероятно длинных ресниц. Билли затаила дыхание.

– Привет, папа.

Мосс смотрел на свою дочь. Что-то щипало ему глаза. Он уже готов был протянуть к Мэгги руки, когда Сет, наконец, протиснулся между Билли и девочкой. Он хлопнул сына по спине и потащил его вперед.

Драгоценный момент был упущен. Билли хотелось заплакать, но она сдержалась и лишь сильнее прижала к себе Сьюзан. Агнес смотрела в сторону. Мосс обернулся и глянул на Мэгги, которая снова принялась сосать кулачок. Ощущение жжения под веками прошло. Он знал, что чего-то лишил себя в тот момент, и не сводил глаз с маленькой девочки.

– Мы ждали с обедом, Мосс, – оживленно заговорила Агнес. – Филе со свежими грибами. Помнится, это одно из твоих любимых блюд. И повар сделал лимонный торт с маренго специально для тебя.

– Великолепно. Мне бы хотелось холодного пива, если можно. Я так давно не пил пива, что забыл его вкус.

– Я бы его принесла, Мосс, – сказала Билли, – но тебе придется подержать Сьюзан. Ты не возражаешь? Она будет сидеть смирно и не повредит твое плечо.

– Может, мальчик и не хочет держать на руках хнычущего младенца, – сердито заметил Сет.

– Конечно, хочу, папа. Хочу подержать на руках обеих моих дочек. Иди сюда, Мэгги, сядь рядом. А ты дай мне сесть, Билли, а потом подай Сьюзан.

В глазах Билли светилась благодарность; и еще они были полны того, о чем Мосс не хотел думать. Он отвел глаза. Чертовски греховно смотрела на него жена. И ему это нравилось.

Сьюзан испустила пронзительный крик, когда Билли попыталась передать ее Моссу. Она уцепилась за мать и взбрыкнула ножкой.

Разгневанный вопль Сета разнесся по всему дому. Он вырвал ревущую Сьюзан из рук Билли, сунул няне и обрушился на домочадцев:

– Дети должны сидеть в своих комнатах с няньками. Говорил я тебе, не стоит приводить их сюда, а ты меня не послушалась. Джесс никогда не притащила бы сюда сопливую малышню. Мальчику нужен мир и покой, а не вопящая и ревущая орава.

– Папа, все нормально. Сьюзан никогда меня не видела. Чего же ты ждал? Я не возражаю. Как же мне познакомиться с моими детьми, если ты будешь держать их взаперти в детской?

– У тебя еще будет время. Ты только что появился дома, – ворчливо отозвался Сет.

Билли стояла, переводя взгляд со своего мужа на свекра. Что делать? Мосс выглядел усталым и хотел пива. Он хотел, чтобы она принесла пиво. В конце концов Билли взяла Мэгги за руку и увела из комнаты. Обеих девочек она передала няне, помчалась на кухню, открыла пиво и взяла стаканы. В гостиной она появилась как раз в тот момент, когда Сет протягивал сыну бутылку пива и стакан. Билли застыла в дверях, а когда Мосс поднял на нее глаза, натянуто улыбнулась:

– Я думала присоединиться к вам.

«Девочка умнеет», – подумала Агнес, отправившаяся на кухню присмотреть за обедом.

– Вот и молодец. Посиди рядом со мной и потри мне спину. Помнишь массаж, который ты делала мне на пляже на Гавайях? Хочется, чтобы ты сделала такой же.

– Обстановка не совсем подходящая, – смеясь, сказала Билли и наполнила свой стакан.

– Я думал, ты не любишь пиво. Когда ты начала его пить?

– Когда твой отец замучил меня насчет холодильника. Не переводи добро, не трогай. Наверное, ты захочешь покончить с этим.

Сет зыркнул на Билли и уселся прямо напротив Мосса.

– Я хочу услышать обо всем, что с тобой происходило, что ты делал. Ничего не упускай. Билли, почему бы тебе не помочь матери на кухне?

Взгляды Билли и Сета скрестились.

– А что мне там делать? Есть повар, служанка и девушка-помощница. Сама мама уже, наверное, там лишняя. Она просто проверяет, все ли в порядке. Вы разговаривайте, я просто посижу здесь.

Мосс незаметно сжал ее руку. Билли сияла.

* * *

После того как Мосс поднялся наверх, чтобы вздремнуть, Агнес предложила дочери пойти прогуляться.

– Какой прекрасный день, девочки спят. Никому мы здесь пока не нужны.

– Мосс может проснуться, и ему что-нибудь потребуется.

– Для этого у нас есть слуги, Билли. Далеко мы не пойдем. Я хотела бы поговорить с тобой.

– Хорошо, мама, но не больше, чем на тридцать минут. Я хочу быть с Моссом, когда он проснется.

– Хорошо, тридцати минут достаточно. Люди говорят, сейчас в Сан-Диего лучшее время года. Здесь красиво, ты как считаешь?

– Да, мама, красиво. О чем ты хотела поговорить? Агнес нахмурилась и решила говорить напрямик:

– Билли, детка, я понимаю, слишком короткий промежуток между двумя твоими беременностями, но, по-моему, тебе следует серьезно подумать о том, чтобы как можно раньше завести еще одного ребенка. Я знаю, это меня не касается, но ты моя дочь. В следующий раз Моссу может так не повезти. Если… если он… То есть, я имею в виду, если что-нибудь с ним случится, у тебя останется та частица Мосса, которая может быть только в образе сына. Девочки… ну, они девочки. Я уверена, ты понимаешь, что я имею в виду. Надо серьезно об этом подумать, моя дорогая. Сын, Билли, тебе нужен сын. Моссу нужен сын. Обе мы знаем, как он разочарован, что на свет появились девочки.

– Нет, мама, я не знала, что он разочарован. Он никогда мне не говорил ничего такого. – Билли остановилась и посмотрела в лицо матери.

– Дорогая, муж не говорит ничего подобного своей жене. Подумай, какой приниженной ты бы себя чувствовала… Но, дорогая, ты, конечно, почувствовала, что он разочарован.

– Нет, мама, я никогда ничего такого не чувствовала. Тебе Мосс что-нибудь говорил?

– Нет, мне он не говорил.

Агнес отвела глаза от расстроенного лица дочери.

– Дорогая, тебе не кажется, Мосс выглядит удивительно хорошо, если учесть, что ему пришлось пережить? Если бы тот снаряд пошел немного выше или левее, ты осталась бы вдовой, Билли. Вот что сказали флотские доктора Сету. Я уверена, Мосс не хотел тебя волновать, поэтому он так легкомысленно относится к своему ранению.

Билли показалось, что колени у нее вот-вот подогнутся. Они осадили ее со всех сторон: Сет со своими хитростями, Агнес со своей прямолинейностью, Мосс со своими недомолвками. А кто-нибудь из них заботился о ней? Кому было до нее дело? Билли сжала челюсти.

– Думаю, пора возвращаться, мама. Хочу вернуться и подождать, когда Мосс проснется. Девочки скоро встанут. Ему будет приятно присутствовать при купании Сьюзан.

– Ты абсолютно права, Билли. Моссу доставит большое удовольствие видеть своих дочек и познакомиться с ними получше. Они такие нежные и изящные. Если бы у тебя был мальчик, Мосс захотел бы возиться с ним на полу, но не смог бы сделать это из-за своего раненого плеча.

Билли не разжимала губ на всем обратном пути. Мать вгрызалась в нее, как пила. Она так много времени проводит с Сетом, что это накладывает на нее свой отпечаток. Начинает говорить, как он, поступать, как он. Боже избави, приобретает такое же чванство и развязность!

Билли устроилась в шезлонге в дальнем углу той комнаты, где мирно спал Мосс, откинув здоровую руку на подушке. Ему, должно быть, трудно так спать, подумала она. Он всегда любил спать на боку, свернувшись в клубок. На том боку, где раненое плечо.

Мысли хаотично метались. Мать высказала вслух то, о чем она сама уже думала. Фактически, она не переставала об этом думать с того момента, как Сет сказал, что ее муж ранен. Ей нужен сын. Она хотела сына. Для Мосса, да. Но и для себя самой тоже. Она хотела иметь ту часть Мосса, которая может заключаться только в сыне. Стыдно, конечно, что девочки не создавали у нее такого чувства. Это неправильно, нехорошо, но это факт. Боже милостивый, что она будет делать без Мосса? Сможет ли выжить? Физически да. Душевно… возникали сомнения. Но если бы у нее оставался тот маленький комочек – часть Мосса, – она бы справилась с горем.

По существу, замужество мало что изменило в ее жизни, подумала Билли, хмурясь. Агнес все держала под контролем вплоть до того дня, когда она вышла замуж за Мосса, да и потом не ослабляла хватки. Мало того, мать обрела еще большую силу благодаря своему союзу с Сетом. Само ее существование находилось в их руках. Мосс, дорогой, любимый Мосс, доверил им заботу о ней, и именно этим они и занимались.

Страшное прозрение оглушило Билли. Если что-нибудь случится с Моссом и умрет Сет, Агнес получит полную власть – если только не родится сын. Наследником станет сын; но она, Билли, окажется вдовствующей королевой. Она будет все держать под контролем, пока сын не подрастет. Она могла бы проследить, чтобы не обделили Мэгги и Сьюзан. У игроков есть подходящее выражение на этот случай – «козырь про запас». Билет повсюду. Ей нужен сын. Только и всего.

Наверное, наступило время проявить немного эгоизма. Или, иначе говоря, может быть, пора стать взрослой и взглянуть в лицо действительности, как это делают остальные Коулмэны.

* * *

Мосс открыл глаза и в первый момент не понял, где находится. Он оглядел незнакомую комнату. Слишком много комнат в последнее время, мест, где он спал, и нигде не ощущал безопасности и привязанности. Внезапно ему захотелось очутиться в своей прежней комнате в Санбридже, захотелось увидеть старые, знакомые вещи, которые можно было бы взять в руки, которые давали ему почувствовать прошлое и обещали будущее. Приглушенные звуки снизу из холла заставили улыбнуться. Он приобрел кое-что получше: двух маленьких девочек, его плоть и кровь!

Мосс заметил Билли, спавшую в шезлонге. Какая она красивая! Мосс лежал спокойно и долго смотрел на жену. Такая юная – и уже мать двоих детей. Двадцать лет, в этом возрасте еще не успевают закончить колледж и получить право голосовать, а она уже мать и жена. Она вовсе не обманывала его, упоминая о тяготах беременности. Он видел ее на Рождество, когда она носила Мэгги, такая опухшая, измученная и испуганная. Мосс решил, что не станет снова обрекать Билли на страдания, неважно, что там говорит и чего хочет папа. Двух маленьких девочек вполне достаточно, а если папе не нравится, тем хуже для него.

Пора бы Билли порадоваться жизни. Радоваться девочкам, наблюдать, как они растут. Может быть, потом, когда война закончится, они выберут время, чтобы попробовать иметь сына. Он был уверен, что удача ему не изменит – война не так уж сильно по нему стукнула и никогда не погубит. Он слишком умен, ловок. Он – Коулмэн. Смерть осталась где-то там, за горизонтом. Еще будет время для сына. Сейчас надо подумать о Билли. Двое детей за два года – более чем достаточно, большего от женщины и требовать нельзя.

Билли уже не была той девочкой, которую он встретил в Филадельфии и на которой женился. Мосс это видел и чувствовал. Осознал, что она повзрослела. Она больше не девочка, а красивая, желанная женщина. Каждый день она училась, восставая против Сета. А когда она станет настоящей Билли Коулмэн, женщиной, сознающей свои права, то будет просто жуткой особой. Он улыбнулся. Билли. Дорогая, любящая Билли.

Мосс осторожно поднялся с постели. Первая остановка – детская. Несколько минут он стоял в дверном проеме, наблюдая за девочками. Мэгги строила башню, и Мосс задержал дыхание, пока пухлая ручка один за другим добавляла кубики. Он перевел взгляд на Сьюзан, которая спокойно играла с плюшевым медвежонком, жуя его за ухо двумя нижними зубками. Она с любопытством смотрела на него из-за загородки манежа, а Мосс с тревогой наблюдал за ней. Заплачет ли Сьюзан снова? Но, очевидно, девочка чувствовала себя в безопасности за загородкой. Мосс улыбнулся, потому что она была похожа на толстенькую обезьянку в клетке.

Мисс Дженкинс отсутствовала, а вторую няню Мосс попросил пойти погулять и оставить его с дочерьми.

Башня из ярких кубиков, которую строила Мэгги, рухнула на пол. Поерзав на попке и чуть приподнявшись, розовощекая, темноволосая малышка огляделась вокруг в поисках няни. Но, кроме Мосса, никого не было. Маленьким пухлым пальчиком она показала на него и серьезно сказала:

– Ты это сделал, папа.

Мосс откинул назад свою голову, такую же темноволосую, как головка Мэгги, и рассмеялся. Ну конечно, если обвинять кого-то, то почему не его?

– Вот что я тебе скажу, – сказал он, опускаясь на корточки, – я построю тебе замок. Хочешь, Мэгги?

Малышка верещала, как сорока, пока Мосс ставил кубик на кубик.

– Сюзи хочет сюда. Возьми Сюзи, папа!

– А можно? Няня не рассердится?

Мэгги опустила голову, щеки у нее вспыхнули, совсем как у матери.

– Нет.

– Хорошо. Тогда давай попробуем.

– Няня будет кличать, – осторожно предупредила Мэгги.

– Папа обо всем позаботится. Думаю, Сюзи тоже хочет играть с кубиками. Мы можем представить себе, что она принцесса.

– А я кто, пап?

– Ты королева, Мэгги, дорогая. Мэгги обдумывала слова отца.

– Кололева больше! – Вытянула вверх свою розовую ручонку. – Вот такая большая!

– Ты хочешь сказать, королева лучше, так? Да, королева больше и лучше. – Мосс улыбался. Уже ростки соперничества. – Чуточку лучше. Принцессы тоже очень важные.

– Да! Возьми Сюзи!

– Ты просто угадываешь мои мысли. – Мосс медленно и осторожно склонился к своей младшей дочке. Поколебался, прежде чем дотронуться до нее, опасаясь, как бы она снова не раскричалась и не расстроила Мэгги. Когда его маленькая девочка обвила своими нежными ручками его шею и взвизгнула, но не от страха, а от радостного предчувствия, Мосс почувствовал, как тает его сердце.

Час спустя Билли проснулась от звуков смеха. Мгновение прислушивалась. Рокочущий смех, несомненно, принадлежал Моссу. Должно быть, он с детьми, подумала она и на цыпочках спустилась в холл. У двери в детскую она зажала себе рот рукой, чтобы не дать смеху вырваться и не спугнуть момент.

Мосс сидел на полу с Сьюзан, устроившейся между его ног. Сюзи снимала бумагу с карандашей Мэгги, а Мэгги рисовала корявые линии на гипсе, скрывавшем левое плечо Мосса. При этом она утверждала, что пишет свое имя, имя мамы, бабушки.

– А мое имя? – пожаловался Мосс. – Ты не знаешь, как зовут папу?

Мэгги задумалась над вопросом, потом засияла. Ее глаза вспыхнули хитрецой, и неожиданный смешок вырвался из пухлого ротика, в то время как она схватила толстый пурпурный карандаш и провела длинную смелую линию. Согнув ножки в коленях, она откинулась на пятки, добавила еще одну, другого цвета, и гордо объявила:

– Папа!

* * *

Несмотря на возражения Сета, Билли настояла, чтобы Мосс лег пораньше. Лицо мужа было пепельно-бледным, когда он поднимался по лестнице в их апартаменты. Он не стал возражать, когда Билли помогла ему раздеться, и заснул, едва коснувшись головой подушки.

Билли была удовлетворена уже тем, что Мосс лежал рядом, в их постели. Пока он здесь, на расстоянии протянутой руки, она может быть счастлива.

Будут и другие дни, другие ночи. Совершенно ясно, что ее несгибаемый муж сегодня переутомился. Напряжение от приезда домой, от борьбы с болью, от игры с девочками; и кроме того, он был вынужден разрываться между женой и отцом, испытывая к обоим любовь и преданность. Но всегда она будет помнить этот послеобеденный час, когда ее муж и их дети провели вместе чудесное время. Если бы там был сын, изменило бы это что-нибудь?

Она наклонилась и коснулась губами его лба. Разделась не спеша и легла рядом. Как это было приятно – и какой одинокой и пустой была ее постель без него все эти месяцы.

Билли беспокоилась, что Мосс так стремился поскорее вернуться к своим самолетам. Если бы хоть раз Мосс захотел остаться с нею так, чтобы забыть обо всем остальном! Почему ему недостаточно ее и девочек? Когда она повернулась к мужу и обвила рукой его талию, чтобы прижаться сильнее, она уже знала, что ее решение было правильным. Если жены и дочерей ему мало, сына будет достаточно. Сын…

 

Глава 18

Дни в Сан-Диего проходили быстро и размеренно. Они были заполнены до отказа. Билли об этом позаботилась. Семейные завтраки на террасе вместе с девочками, потом некоторое время для игры в детской – Билли присматривала со стороны. Затем часок отводился Моссу на чтение газет или для беседы за второй чашкой кофе. Обедали тоже на террасе; после обеда девочек отправляли спать, а Мосс ехал в госпиталь на сеанс физиотерапии. Возвращался он всегда измученным, и Билли старалась обеспечить ему хотя бы час отдыха. Билли великодушно делила Мосса с Сетом за ужином и час после ужина. Далее он принадлежал ей. Если Сету и не нравился такой порядок, то держал он свое мнение при себе.

Однажды теплым вечером, когда легкий ветерок шевелил кружевные занавески на французских окнах, а Билли с Моссом лежали, слушая тихую музыку по радио, Билли сказала:

– Я хочу еще одного ребенка, Мосс. Она почувствовала, как муж напрягся.

– Вот как? Нет. Больше не надо. Не сейчас.

– Именно так, – не отступила Билли. Она провела длинную, тонкую линию, едва касаясь пальцами кожи, по груди и вплоть до жестких волос внизу его живота. – Посмотри на меня, Мосс. Разве я выгляжу больной? Я молода, здорова. Могу сама о себе позаботиться. И буду делать, что говорят доктора, – я всегда так поступаю. Сьюзан родилась благополучно и почти в назначенное время. Этот ребенок тоже появится на свет благополучно, я уверена.

– Ты говоришь так, будто дело уже решено и стало фактом. – Мосс притворился довольным. Прежде всего он оставался мужчиной, и ему льстило, что такая красивая молодая женщина хочет родить ему еще одного ребенка.

– Решено?

– Нет, Билли, не решено. Я не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности. Тебе нужно сохранить силы для тех двоих детей, что у нас уже есть. Когда война будет позади и я вернусь домой, подумаем еще об одном ребенке. Если только у тебя не возникло сомнений, вернусь ли я целым и невредимым с этой войны. – Взгляд, устремленный на Билли, был острым и пронизывающим.

– Я так вовсе не думаю. Я знаю: ничего с тобой не случится. Есть другая причина – я хочу, чтобы у тебя был сын, когда ты вернешься домой. Пожалуйста, Мосс. Ну, дорогой?

– Билли, я бы охотно никогда ни в чем тебе не отказывал, но, думаю, мы должны подождать. Девочки чудесные, они красивы и очаровательны, я и представить себе не мог, какими могут быть дочери. Мне сын не нужен.

Ложь. Ты лжешь скрепя сердце, Коулмэн. Стараешься, чтобы было похоже на правду. Нуждаться… Хотеть… Есть разница. Сказал, будто не нужен сын. Скорее, Коулмэн, исправь сам себя, пока не станет слишком поздно.

– Сейчас я не хочу сына, Билли, – сказал он. – Я вполне доволен Мэгги и Сьюзан. – Метод отвлечения. Вот так выигрываются некоторые битвы. – Билли, ты писала Тэду в последнее время?

Билли понадобилось несколько секунд, чтобы осознать неожиданный поворот в беседе.

– Нет, не писала. А ты хочешь, чтобы я ему написала?

– Думаю, это было бы неплохо. Он получает письма только от матери. Ты ему нравишься, Билли, и я знаю, он это оценит. Можешь давать ему отчет насчет того, как растут девочки. А то когда я ему о них рассказываю, получается, что я хвастаюсь.

Ну что ж, если он может сменить тему, то и она сумеет.

– Лейтенант, как бы вы отнеслись к тому, чтобы с вами занялись любовью в стиле Билли Коулмэн? – Палец, двинувшийся по его торсу, коварно вторгся в частные владения.

– А есть разница по сравнению со стилем Мосс Коулмэн? – спросил он, придвигаясь поближе, чтобы покориться воле ее рук и губ.

– Значительная… Однако я не уверена, что ты понимаешь это, – посмеивалась Билли, покусывая его за ухо.

– Очень даже понимаю, и тебе это известно! – Он захватил ее руку и прижал к себе.

– Разрази меня гром, если не понимаешь! – Она рассмеялась тихим, обворожительным смехом, низким и хрипловатым, обещающим грядущее наслаждение. Этот звук распалил его интерес, заставил воспылать желанием ласкать ее тело и затеряться в ней. – Если обещаешь никуда не убегать, я сейчас вернусь.

– В таком состоянии? Куда я пойду? Билли, не забудь…

– Поставить диафрагму, – закончила она за него. После того, как Мосса отпустили из госпиталя, он поговорил с нею о необходимости уберечься от очередной беременности и взял с нее обещание посетить врача в Сан-Диего. Мосс был таким заботливым, таким искренним, что она не могла отказать ему. Сегодня вечером она диафрагмой воспользуется, но вынет, когда сочтет нужным. Она не считала себя обманщицей, а просто давала толчок событиям. Если суждено, она забеременеет. Совесть ее не мучила, но на лице, в зеркале ванной, появилось горькое выражение.

Когда Билли скользнула под шелковые простыни рядом с теплым, полным жизни телом Мосса, лицо ее было снова пылким и сияющим.

– Вы готовы, лейтенант Коулмэн?

– Миссис Коулмэн, когда я вижу вас, я всегда готов. – От тембра его голоса у Билли побежали мурашки по спине.

– Разговоры в сторону, лейтенант. Я хочу, чтобы вы просто лежали здесь. Вам ничего не нужно делать, понимаете?

– Да, мэм. – Он откинул пелену пепельно-золотистых волос, упавших на лицо Билли, и нашел губами ее рот.

Билли позволила всем мыслям улетучиться. Она женщина, восприимчивая только к любовным ощущениям – к тому, как ее бедра прикасаются к его твердым мускулистым ногам, к тому, как кончики грудей трутся о волосы на груди мужа. Ее пальцы находили все поверхности его тела, которое она знала лучше, чем свое собственное. А выводя влажные рисунки своими губами от его горла до плоского живота, Билли уловила неровное дыхание, стон наслаждения, от которого ее сердце забилось быстрее, потому что она сознавала свою женскую власть. Она соблазняла его руками, губами, движениями своего тела. А когда оседлала его и вобрала в себя, в ее блаженных вскриках звучало торжество.

* * *

Билли жила в мире мечты, в окружении детей и мужа. Это была идиллия, то, чего она всегда жаждала, в чем нуждалась и чего никогда не имела. Даже Сет улыбался ей в эти дни, а Агнес отпускала похвалы по поводу всего, что делала Билли. Сама Билли все больше привыкала к чувству надежности и безопасности и ждала Рождества. В этом году под елкой будут две замечательные маленькие девочки и Мосс, в глазах которого светились любовь и восхищение.

После обеда 31 декабря Мосс влетел в дом на Ля Синега Бульвар. Его лицо сияло от радостного возбуждения, голубые глаза искрились.

– Смотри! – сказал он Билли, расстегивая китель. Она увидела, что все повязки сняты. – Годен как новенький, здоров и нахожусь в отличной форме. Пятого уезжаю в свою эскадрилью!

Не успела она сказать хоть слово, как Мосс обнял ее и зарылся лицом в светлые волосы с пепельным оттенком.

– Порадуйся за меня, Билли. Именно этого я и хотел. То, что мне нужно.

А как же то, что нужно ей, подумала Билли. Что с ее желаниями? А дети?» Она догадывалась, что если будет ставить Мосса перед выбором, то выберет он не ее.

– Пойду скажу папе. Лучше не откладывать в долгий ящик. Он будет недоволен. – Мосс выпустил ее из своих объятий так же неожиданно, как обнял, и поторопился предстать перед Сетом.

Агнес нашла Билли в холле. Та сидела на нижней ступеньке лестницы, опершись локтями о колени, обхватив голову руками.

– Билли? Что случилось?

– Мосс. Он возвращается в эскадрилью. Сейчас сообщает об этом Сету.

Билли услышала, как мать судорожно втянула в себя воздух.

– А как же ты, Билли? – спросила она. – Все мы, и дети в том числе? – В голосе Агнес слышалось отчаяние, которое она и не пыталась скрыть. Длинные пальцы с ярким маникюром теребили нитку жемчуга. Нижняя юбка из тафты под легким шерстяным костюмом приятно зашуршала, когда она уселась на ступеньку рядом с дочерью. – Ты помнишь о нашем небольшом разговоре? Помнишь, как Сет обращался с Амелией, своей родной дочерью?..

– Хватит, мама! Не желаю ничего больше слушать. А что до нашего разговора, то я делаю все, что могу. И на этот раз делаю для себя, мама, для себя! Потому что я хочу сына. А все остальные могут идти к черту!

Билли встала, оставив Агнес сидеть на ступеньке, и прошла в гостиную. Когда вернулась, в руках у нее была бутылка коньяку и два бокала. С прямой спиной, она мрачно поднялась по лестнице, не удостоив ни словом, ни взглядом насторожившуюся Агнес.

Остановившись перед дверью спальни, Билли встряхнула головой, приподняла уголки губ в улыбке и вошла в комнату.

– Привет, дорогой. Я занималась внизу с нашим выводком и не слышала ни звука. Как твой отец воспринял новости?

– Как он мог их воспринять? – горько проговорил Мосс. – Он никогда не понимал, как это важно для меня. Он в ярости и отказывается выйти к нам сегодня вечером. Что это у тебя там?

– Ах, я подумала, надо же тебе с кем-то отпраздновать это событие. И не нашла ничего лучше, кроме самой себя. Хочу, чтобы ты был счастлив, дорогой, и счастлива за тебя.

Выражение лица у Мосса смягчилось.

– Вы изумительная женщина, миссис Коулмэн. Я вам это когда-нибудь говорил?

– Не в таких выражениях. Я не принесла льда – тебе нужен лед?

Мосс рассмеялся:

– Портить коньяк двадцатилетней выдержки? Ну что ж, давай нальем себе и отпразднуем Новый год. – Он и не заметил, что Билли заперла за собой дверь.

* * *

Билли лежала рядом с Моссом. Голова у нее кружилась от выпитого коньяка. Она чувствовала, как руки мужа лениво скользят по ее телу.

– Моя жена, моя красавица жена, – шептал он ей на ухо, в то время как его пальцы расстегивали пуговицы на блузке. Он выпил слишком много – два бокала, а она только один. Билли понимала, что Мосс забудет о благоразумии, поддавшись возбуждению, вызванному скорым возвращением в эскадрилью. Именно на это она и рассчитывала. У мужчин есть свои машины для сражений; у женщин – их тела. Твердая сталь или мягкая плоть, сила или страсть. В конце концов, это одно и то же и всегда служит каким-то причинам личной выгоды.

Медленно, почти лениво они раздевали друг друга, целуя и увлажняя каждый участок обнажаемого тела. Близился вечер, и сумеречные тени сгущались за окнами с задернутыми занавесками. Розовый свет заливал комнату, окрашивая в теплые тона их тела и рисуя соблазнительные картины на стенах и постельном белье. Билли прильнула к мужу, одной рукой поглаживая твердую грудь, небрежно поместив ногу между его ног. Мосс склонился над ней, дыхание с запахом коньяка приятно овевало ее щеку. Он смело очертил пальцем се лицо, погладил золотистый лоб, обвел легкий изгиб носа, нежные скулы и манящие мягкие губы розового рта. Поцеловал нижнюю губу, улыбнувшись, когда ее рот вздрогнул. Светло-карие глаза смотрели страстно и призывно; они широко распахнулись, чтобы принять его в свои серебристые глубины.

Мосс нежно ласкал ее, гладя нежную впадину плеч, округлости упругих грудей с кораллово-красными сосками, которые затвердели и приподнялись под его ладонями. Его руки опустились ниже, к тонкой талии, крутым бедрам, мягкой плоти живота, восхитительной золотистой поросли и теплой впадине.

Потом Билли закрыла глаза и стала двигаться навстречу его пальцам, восторженно подбадривая его шепотом, когда его рот последовал вслед за руками. Ее шепот, полный блаженства и неги, возбуждал его страсть и заставлял дрожать всем телом. Прилив чувств вынес его в море ощущений. Будоражил кровь коньяк, собственное могущество, способность доставить женщине наслаждение и сознание того, что он возвращается в эскадрилью. Все в жизни принадлежало ему, и энергия гнала радость по жилам, делая его жизнь еще слаще. Жизнь. Любовь. Страсть.

Он накрыл ее тело своим, нашел губами ее рот, вжался в нее и почувствовал, как его обволакивает теплая, пульсирующая плоть.

Билли подставила рот для поцелуев, чувствуя привкус коньяка. Мосс проникал в нее все глубже и глубже, медленно, томительно, пока полностью не окружил ее, не завладел ею изнутри, пробуя на вкус, целуя; и скоро не осталось других ощущений, кроме того, что Мосс был здесь. Только Мосс, внутри ее, вокруг нее, превращаясь в нее. Мосс, заполняющий ее жизнь, касающийся ее сердца, – ее мир и ее Вселенная. За пределами этого момента она не существовала. Она стремилась, она хотела, она брала. И отдавала. Что началось с расчета, закончилось великолепным даром, которым они оделили друг друга.

Как совпадали их желания, их движения! Она прекрасно попадала в ритм Мосса, ее плоть и тело поддерживали его, растворялись, тая, в нем, требуя бесконечно глубокого проникновения, все убыстряющихся волнообразных движений. Плоть поглотила плоть и стала одним целым, снова и снова, глубже и глубже, лаская каждым касанием, захватывая мелкими волнами, скользящими по водной глади, пока не осталось ничего, кроме тех двух частей их тел, что соединялись и погружались, поднимая их все выше к солнцу.

* * *

«Техасский рейнджер» планировал в бесконечном небе. Он отстал от эскадрильи и теперь возвращался на большой «Э». Что-то заклинило в панели управления и трудно было удерживать высоту. Механики мигом приведут «Рейнджер» в порядок. Мосс сделал вираж, направляясь к порту, и сверился с показаниями компаса. Он был взбудоражен неограниченной свободой полета, удовлетворением от хорошо сделанной работы. В конце января он участвовал в нанесении ударов по Формозе и Окинаве. В феврале начались налеты на Токио, а теперь стоял март, и «Энтерпрайз» со своими людьми и техникой поддерживал оккупацию Иво Джимы.

В фюзеляже возникла какая-то вибрация, отозвавшаяся дрожью корпуса у него под ногами. Он постоянно терял высоту! Попытался установить контакт с эскадрильей по радиосвязи, но частота, видимо, сбилась. Он попытался еще раз. Ничего не получилось.

Поборов панический страх, Мосс потянул на себя ручку управления, чувствуя, что «Рейнджер» пытается выполнить команду, но неудержимо продолжает идти вниз. Мотор чихнул, потом закашлял. Мигом вспомнились инструкции, применяемые в аварийной ситуации, но не хотелось допускать, что придется воспользоваться ими. Как и смерть, это всегда казалось весьма отдаленной перспективой. «Рейнджер» уходил вниз по спирали – самолет был близок к тому, чтобы сорваться в штопор. Мосс попытался снова овладеть управлением, постоянно делая попытки связаться по радио с «Энтерпрайзом» или с эскадрильей. Огоньки на панели светились все более тускло, а затем погасли вовсе. Пропеллер вращался все медленнее. В отчаянии Мосс нажимал на педали, но они оставались жесткими и не действовали. Бесполезно. Он слышал, один старый инструктор по полетам рассказывал о посадке «Уайлдкэта» на элеронах и рулях высоты, но «Рейнджер» сдох в воздухе и теперь стремительно падал вниз с высоты семь тысяч футов в холодное море, расстилавшееся внизу.

Никогда не прыгайте с парашютом при высоте менее тысячи футов! Это предупреждение сам он повторял несколько раз на день во время тренировок. И, понимая, что находится уже ниже этой отметки, одним быстрым движением откинул фонарь кабины, вскочил на ноги, отвел вперед до упора ручку управления и дернул вытяжной трос парашюта. Мертвый «Рейнджер» ушел вниз, парашют затрепетал, раскрылся и рванул летчика вверх.

Море, к которому он стремительно приближался, казалось бетонной стеной, но ему удалось отстегнуть крючки с защелками, которые держали купол парашюта. Море поглотило его, и он ушел глубоко под воду в темные глубины, но, пробившись вверх и вынырнув на поверхность, увидел, что от шелка, грозившего утянуть на дно, он освободился.

Мосс набрал в легкие побольше воздуха и вытащил заглушки спасательной куртки. Одна сторона надулась сразу же, вторая безжизненно повисла. Стараясь держаться на поверхности, Мосс старательно надул спасательный жилет. Тогда-то он и заметил кровь, лентой тянувшуюся за ним по морской воде. Должно быть, он поранил ногу, когда парашют выдернул его из кабины. Кровь привлечет акул, которые в большом количестве водятся в этих водах. Необходимо выбираться из воды!

Мосс дотянулся до молнии и вытащил из пакета плотик, извлек заглушку. Спасательное средство быстро распрямилось и приобрело нужную форму. Неуклюже двигаясь в спасательной куртке, он взобрался на плотик, втянув и поврежденную ногу. Паника грозила захлестнуть сознание, но Мосс, понимая опасность, жестко контролировал себя.

Волны с тошнотворной монотонностью качали плотик. Мосс смотрел в небо и ждал. На море опускалась долгая ночь. Он молился, чтобы быстрее наступило утро, и ждал.

Когда солнце, наконец, взошло из-за горизонта, оно оказалось горячим, гневным, багровым шаром, окрасившим пурпуром кучевые облака. Покрывшиеся соленой коркой лицо и открытые участки кожи на запястьях и щиколотках начали гореть. И все-таки он продолжал смотреть в небо, стараясь не впадать в отчаяние.

Взглянул на часы и с радостью убедился, что они идут. Отметил время. Если он и спал, то ему показалось, что сон длился всего несколько минут, а на самом деле прошло несколько часов. Мосс определил свое положение по солнцу. Ветер, казалось, дул постоянно в одном направлении и гнал плотик к северо-западу, унося прочь от «Энтерпрайза». Оснащение Мосса состояло из ножа с лезвием из закаленной стали, вшитого в штанину его летного комбинезона, и из пистолета сорок пятого калибра в кобуре на поясном ремне. Мосс беспокоился, что пистолет мог испортиться, но когда выстрелил для пробы, результат оказался удовлетворительным. По крайней мере, он не был совершенно безоружным.

Страшно хотелось пить и есть. Прежде чем прикрыть лицо от солнца в тени козырька спасательной куртки, Мосс проверил рану на ноге. Кровь запеклась, и нога больше не кровоточила. По крайней мере, кровью он не истечет.

…Солнце стояло под углом в тридцать градусов к горизонту, когда Мосс проснулся. Близился вечер. Он выругал себя за то, что заснул. Драгоценные часы потеряны впустую: надо было высматривать проходящий корабль. Мосс прищурился, вглядываясь в даль, поморгал, прищурился снова. Чудится ему или в самом деле с запада идет корабль? Солнце слепило глаза, от голода, страха и жажды кружилась голова, но он мог бы поклясться своей жизнью, что это корабль. Когда солнце снизилось, стали видны очертания судна. Палубные надстройки, труба, пушка. Это был эсминец.

Мосс лег на живот и принялся грести ладонями, чтобы сократить расстояние между собой и кораблем. Спасение становилось реальностью. Он встал на плоту, удерживая равновесие на широко расставленных ногах, размахивая своей белой майкой. Издал радостный возглас, заметив, что за кормой эсминца бурлит белой пеной вода, а нос разворачивается в соответствии с корректировкой курса. Корабль направлялся к нему! Гладкая стальная стена поднималась и опускалась вместе с колыханием океана. Мосс снова принялся грести. Сверху спустили веревочную лестницу. Он крепко ухватился за нее обеими руками и стал подниматься. Его молитвы не пропали даром. Широкая улыбка расплылась по лицу – удача Коулмэнам не изменит! Мосс посмотрел вверх, собираясь поприветствовать своих спасителей. Улыбка застыла на его лице. Над палубными поручнями виднелись лица. Лица японцев!

 

Глава 19

Март явился в Санбридж, как грозный лев, а покидал его, как кроткий ягненок. Сет с видом знатока наблюдал за развивающейся беременностью Билли. Теперь-то будет мальчик, внук: он буквально чуял это. Сама Билли, судя по ее виду, была рада беременности, казалась гораздо спокойнее и здоровее, чем прежде. Никакой тошноты и слабости, мучивших ее, когда должны были родиться Мэгги и Сьюзан. Сет заметил в Билли умиротворенность, которой никогда не видел раньше.

Агнес тоже посматривала на дочь. Хотя пошел лишь четвертый месяц, она с удовлетворением отметила, что определенные признаки налицо. Живот был высоким, а не круглым и растекающимся к бедрам, как с девочками. На этот раз, наверняка, должен появиться мальчик. Сет ворчал, когда она упоминала о грядущем событии, но верил каждому ее слову.

Билли улыбалась. Никто из них не мог быть на сто процентов уверен. Только она, Билли Коулмэн, получит своего сына.

Билли объявила о беременности только две недели тому назад, в тот самый день, когда написала Моссу, рассказав о последствиях того «случая». Прежде чем отправить письмо, она прижала конверт к груди. Теперь Мосс узнает, что у них будет еще один ребенок, и она уверена, что родится мальчик.

Усаживаясь за письмо Моссу, Билли глянула на календарь, где каждый день зачеркивала прошедшие дни. Прошло шесть недель и три дня, как она получила последнее письмо от мужа. Даже Сет не получил ни словечка. Это беспокоило Билли, но не слишком. Часто целые связки писем приходили за один раз. С Моссом все хорошо, она это чувствовала. Если бы с ним что-нибудь случилось, сердце ей подсказало бы.

Часы на столике у кровати показывали 11–20, когда Билли решила пойти вниз выпить стакан молока. Проходя по широкому главному холлу, она услышала неожиданно резкий звонок в дверь, испугавший ее.

– Телеграмма для миссис Мосс Коулмэн. Распишитесь здесь. – Билли протянула дрожащую руку к желтому конверту. Лицо молодого посыльного выражало сочувствие и жалость. Обратный адрес гласил: Военное министерство.

– Мама! – вскрикнула она.

Затем Билли все воспринимала, словно сквозь темные волны в замедленном движении. Агнес, спускавшуюся по лестнице. Сета, вышедшего в коридор. Она понимала, что на самом деле Агнес бежала вниз по ступенькам, а Сет вылетел из своего кабинета.

Сет опустился на обитую кожей скамью и уставился на желтый прямоугольник. Казалось, он не в силах пошевелиться.

– Хочешь, чтобы я открыла конверт? – спокойным голосом спросила Агнес.

Сет вдруг превратился в разбитого горем старика. Две пары глаз напряженно следили за ловкими пальцами Агнес, вскрывавшими письмо. Слова сразу бросились в глаза с листка бумаги:

С глубочайшим сожалением сообщаем вам, что лейтенант Мосс Коулмэн числится в списках пропавших без вести в ходе боевых действий.

Пропавший без вести, а не убитый. Пропавший без вести. Пропавший без вести. Только это и смогла понять Билли.

– Больше ничего не написано. – Агнес сунула телеграмму в трясущуюся руку Сета. Она выпрямилась и потуже затянула пояс голубого бархатного халата. – Я сварю кофе. Пойдемте со мной на кухню, вы оба. Это не значит, что он ранен или убит, только пропал без вести. Пока не будем знать что-то определенное, станем вести себя, как раньше. Билли! Возьми себя в руки! Тебе нужно думать о ребенке. Давайте выпьем кофе с кексами и поговорим. А потом все пойдем спать, потому что ничего не можем поделать.

– Эти японские собаки схватили его. Они пытают, они…

– Ни слова больше, Сет, – резко сказала Агнес. – Я не хочу, чтобы ты расстраивал Билли. Она беременна, или ты забыл? Больше таких разговоров вести не будем. А ты, Билли, должна верить, что с Моссом все хорошо и он вернется. А теперь с меня хватит и с вас обоих тоже. – Билли кивнула с несчастным видом, промокая глаза кружевной манжетой пеньюара.

– Хорошо, Эгги. Где, черт побери, кофе, который ты варишь?

– Сию минуту будет. Что я говорила насчет крепких выражений в моем присутствии? Понимаю, ты расстроен, но больше себе такого не позволяй. Нельзя падать духом. Еще пять минут. У Титы заготовлен кофейник готового кофе на утро. Никак не могу найти кекс, так что поедим хлеб с маслом. И черничный джем будет в самый раз.

Билли заметила, что руки матери немного дрожали, в то время как она накрывала на стол. Нашла себе дело. Когда что-то делаешь, можно не думать. Агнес будет хлопотать, а они с Сетом есть. Они станут жевать и глотать. Потом, когда Агнес их отпустит, они разойдутся по комнатам и будут плакать как дети. Сет – о своем сыне, она – о муже, а Агнес – о хорошей жизни.

Они повиновались, больше ничего не могли поделать. Агнес тормошила их, чтобы все были чем-то заняты. Язык у нее был острым, и они повиновались.

Билли удавалось заполнить дни заботами о девочках и сочинением писем Моссу, писем, которые она прятала в ящик с бельем. Теперь не имело значения, отправит она их или нет. Надо было что-то делать. Она не плакала и сама не могла понять почему. Это не было связано с наставлениями матери, а, скорее, объяснялось убеждением, что Мосс вернется. Она цеплялась за эту мысль. Письма, приходившие от Тэда Кингсли, поддерживали ее слабеющий дух. Письма она получала каждую неделю, они были полны всяческих несущественных новостей, вызывавших у Билли улыбку. В конце он всегда вспоминал о Моссе и выражал уверенность, что тот жив и здоров и обязательно постарается вернуться домой.

Билли никогда не приходило в голову поинтересоваться, почему письма Тэда приходят так регулярно, раз в неделю, без больших промежутков между ними. Он сражался на той же войне, что и Мосс, летал в той же эскадрилье, служил на том же судне. Было достаточно, чтобы он ей писал.

В течение месяца Билли познакомилась с каждым членом эскадрильи и узнала все об их личной жизни. Узнала о девушках, которые ждали их дома, о домашних животных, с которыми они росли. Изучила устройство самолета и поняла, что позволяет им летать. Она узнала второе имя Тэда и то, как выглядит Новая Англия осенью. Текли слюнки при описании кленового сиропа. Письма были длинными, написанными в сжатом стиле, а на каждой странице было много-много слов. Билли очень дорожила заботой этого человека. Когда-нибудь она найдет способ отблагодарить его. Утешение, которое даровали ей эти письма, надежда, которую она черпала в них, были неизмеримы.

Однажды после обеда Сет, спотыкаясь, вошел в дом. Плечи у него поникли, лицо казалось совершенно несчастным. Сердце у Билли чуть не остановилось.

– Что случилось, Сет? Что-нибудь стало известно о Моссе? – встревожилась она.

Сет покачал головой и вытер глаза тыльной стороной ладони.

– Несси умерла.

– Ваша лошадь? – тупо переспросила Билли.

– Да, моя лошадь, Несси. Она умерла. Только что. Надо вызвать ветеринара.

– Если лошадь умерла, зачем вызывать ветеринара?

– Потому что надо, – огрызнулся Сет. – Надо.

Как будто лошадь была живым человеком. Это невыносимо.

Агнес объяснила ситуацию очень просто: она и Билли не поняли его горя, потому что не родились в Техасе.

Но Билли поняла. Несси играла в жизни Сета более важную роль, чем жена. По Джессике он не пролил ни слезинки. А теперь Билли видела, как каждый день он совершает паломничество к тому месту, где похоронили лошадь, и всегда возвращается с красными глазами и с грубостями на языке. И это тоже пройдет, сказала себе Билли. И действительно прошло. Однако затем Сет стал опекать Билли. Этот ребенок стал его последней надеждой – не дай Бог что-нибудь случится. Это все, что ему осталось. «Да поможет мне Бог, – думала Билли, – если этот ребенок всех нас обманет».

* * *

Мосса швырнуло на холодную, мокрую переборку. Море сегодня беспокойное. Ему завязали глаза, когда бросили сюда, но, судя по стуку мотора и плеску воды за стальным бортом судна, находился он ниже ватерлинии, в трюме японского транспортного судна. В трюме было темно, как в погребе, и в два раза холоднее. Собратьями по несчастью оказались несколько американцев и австралийцев, а также крыса.

Сразу же после спасения от морской стихии его безжалостно допросили, а потом передали на проходящее транспортное судно. Судя по положению кормы, они плыли в Японию. Было это восемь дней назад – он считал, завязывая узелки на шнурках ботинок. Раз в день передний люк открывался, и солдаты в униформе, при оружии, настороженные, приносили ведро воды и рисовые шарики для каждого из них, всего восемь.

Когда Мосс летал на «Рейнджере», то думал о японцах как о безликих роботах, исполнителях приказов продажного правительства, врагах Америки, и оставался при этом убеждении. Теперь у врага было лицо – желтое, плоское и угрожающее, и он ненавидел этих врагов – не их правительство, не нацию, а каждого из них в отдельности.

Жизнь узников протекала в вечной темноте, с ощущением холода и грязи вокруг. Один моряк, раненный при Иво Джиме, умер два дня тому назад. Его тело лежало где-то в темноте. Один из австралийцев немного знал японский и сказал солдатам о смерти моряка. Вместо того чтобы убрать тело, они просто уменьшили порцию риса и выплеснули ковш драгоценной воды на металлический пол. Тогда австралийский пехотинец вскочил на ноги и начал кричать на японских солдат, но получил сильный удар дубинкой. После этого все долго молчали.

Часы тянулись бесконечно, понятие времени теряло значение; однако каждый день после раздачи скудной пищи Мосс завязывал очередной узелок на шнурке. Теперь он принялся за шнурок на втором ботинке и размышлял при этом, будет ли еще жив к тому времени, когда и этот шнурок покроется узелками возле каждой дырочки для шнуровки. И думал, хочет ли он остаться в живых.

* * *

Однажды на рассвете пасмурного дня двигатели транспортного судна замолкли, и оно закачалось на приливных волнах. Восемь избитых, больных, полумертвых от голода узников вышли на палубу, на свежий ветер, дувший с берега, и увидели, что являются лишь частью значительно большей группы пленных, чем они думали. Здесь было еще шестьдесят других узников. Прошел слух, что всех их высадят на берег и отправят в местечко под названием Муиси. Мосс попытался вспомнить географию, но не смог определить, где это. Муиси, как выяснилось, был рудничным лагерем на угольных разработках далеко в гористой местности на севере Японии.

Жизнь превратилась в ад. На рассвете каждого дня разутых, раздетых пленников гнали на угольную шахту. Там они наполовину шли, наполовину ползли под землей на две мили вглубь, где воздух был застоявшимся и ядовитым, а температура опускалась почти на тридцать градусов. Вечером их гнали обратно, скорее мертвых, чем живых.

Около четырехсот мужчин трудились, как рабы, в шахтах, работая до последнего издыхания, вырубая уголь из земли для своих японских хозяев…

Мысли о еде стали наваждением. Твердые рисовые шарики, время от времени водянистая похлебка и твердые сухари едва ли могли поддержать жизнь человека.

Японцы оказались безжалостными и жестокими надсмотрщиками, но уважали религиозные церемонии. Так, когда заключенные сказали им, что, по обычаю, у тела умершего человека оставляют пищу, а живые курят сигареты, молятся и хвалят покойника, они поверили. С тех пор, как только кто-то умирал, стражники приносили чашки с рисом, которые ставились покойнику в изголовье, и корзину фруктов – в ногах. Скорбящим раздавали сигареты.

Со временем чувство голода притупилось; изнурительный труд лишил их болевых ощущений, вызванных недоеданием; надежда стала призрачным воспоминанием. Но все помнили о доме, мечтали о доме, хотя для каждого «дом» означал разные места и разных людей.

Желание жить придавало Моссу сил. Он хотел снова увидеть своих детей, обнять жену. Каждый день становился битвой за то, чтобы сохранить живость ума и упорство. А этого он мог достичь только одним способом: ненавидеть, ненавидеть врага, ненавидеть японцев. Ненавидеть…

Те, кто сдался безнадежности, быстро умирали, веря утверждениям хвастунов-японцев, что война продлится сто лет. С воли доходило так мало сведений, что бывали моменты, когда Мосс почти верил им. В такие минуты он был близок к тому, чтобы сдаться. Но тогда он напоминал себе, что он Коулмэн. Коулмэны никогда не перестают сражаться. Коулмэны жестче вяленой говядины и упрямее мулов. Он цеплялся за свое наследие и мечтал о своих детях. Мэгги. Сьюзан. Сын, который никогда не появится на свет, если он уступит отчаянию…

В начале августа Мосс и остальные заметили, что происходит нечто странное. Еды стало больше, питьевой воды в достатке. Никого не наказывали и не били за отказ идти в шахту в случае болезни. Что-то происходило.

Президент Гарри Трумэн выступил самым решительным образом. Новейшее оружие было обрушено на Японию. 14 августа 1945 года японское правительство согласилось на безоговорочную капитуляцию. Район Муиси находился так далеко на севере, что эта весть добралась в те места только через две недели.

2 сентября 1945 года Япония подписала официальную капитуляцию на борту корабля США «Миссури». День Победы над Японией. Мосса и его друзей-пленных доставили на борт австралийского транспортного корабля в распростертые объятия победителей.

Ранним утром того же дня, когда отца, пропавшего без вести, приветствовали жизнерадостные австралийцы, Райли Сета Коулмэна положили на руки его матери. Билли наконец-то одержала свою победу.

 

Глава 20

Край и само место, известное как Санбридж, мало изменилось за четырнадцать лет, прошедших с того дня, когда Билли впервые приехала сюда из Филадельфии. Трава на лугах выросла густой и сочной в этом году, благодаря обильным дождям, а зимние перекати-поле тихо катились вдоль белой ограды, протянувшейся на целые мили. Кустарник, окружавший дом, стал выше, но розовый сад продолжал оставаться в образцовом порядке – живой памятник Джессике, вот уже двенадцать лет покоящейся под холмиком позади дома. Сам дом приобрел более мягкий оттенок, выцвел за эти годы под жарким солнцем – теперь он стал бледнее, чем розовая почва прерии.

Но видимость неизменности Санбриджа заканчивалась у входной двери. Внутри дом нес отпечаток времени. Сет Коулмэн, полноправный монарх, тяжелее опирался на трость, а лохматая копна волос стала более седой. Но язык у него оставался таким же острым, как всегда, и водянистые голубые глаза – такими же проницательными. Единственный интерес в жизни представлял для него десятилетний внук Райли. Когда мальчик, копия Мосса, не летал на самолете, пристегнувшись к сиденью за спиной отца, он ездил верхом по холмам со своим дедушкой. Райли как раз недавно сменил пони на кобылу из потомства Несси, которую подарил ему Сет.

Райли стал частью Санбриджа с того самого дня, как родился. В качестве наследника трона Коулмэнов он учился любить свое наследие и воспитывался с одной целью: когда-нибудь взять в свои руки бразды правления империей Санбриджа. Райли был высоким мальчуганом, с мягким взором лучистых голубых глаз и круглыми щечками. Несмотря на изливавшиеся на него знаки внимания, он был неизбалованным, милым ребенком, который никогда ничего не просил. Хотя нельзя сказать, что он ничего не просил: любая его просьба незамедлительно исполнялась; к чему бы ни проявил интерес, получал желаемое в течение часа. Но юный Райли Коулмэн был разумным, понимающим мальчиком, и все возрастающие богатства в его владении внушали ему тревогу; он научился скрывать свой интерес, отводить взгляд от того, что привлекло его внимание. При том, что каждое его желание предупреждалось, каждая мечта сбывалась, о слишком многом приходилось думать, о слишком многом заботиться. Это его ошеломляло.

По мнению Райли, неправильно было владеть сложным фотоаппаратом немецкого производства и не знать, как пользоваться им (самому ему вполне хватало «Брауни Хауки»), поэтому он долгими томительными часами размышлял над инструкциями и книгами по фотографии; и то, что должно было стать удовольствием, превращалось в тяжкий труд.

Райли рос таким же ответственным в отношении к другим людям. Он любил своих сестер и всерьез воспринимал свою роль брата Мэгги и Сьюзан. Знал, когда нужно остановиться в поддразниваниях; на него всегда можно было рассчитывать в том, что касалось хранения секретов, любых секретов, особенно секретов Мэгги. С Билли он вел себя как мальчик и как ребенок, теплый и ласковый, который хочет лишний раз получить улыбку и нежный поцелуй перед сном. С бабушкой Агнес он держал себя вежливо и по-джентльменски, хотя чаще всего беседа ограничивалась кратким «да, мэм», «нет, мэм», «спасибо, мэм». Агнес была довольна.

Но с Моссом можно было оставаться целиком и полностью мальчишкой – шумным и живым, улюлюкающим, горланящим и буйным. С отцом он делился своими надеждами и мечтами, своими обидами, ранами и царапинами. Он никогда не плакал, это дитя Коулмэнов, потому что мужчины не плачут. Хотя девочкам, которые казались больше мамиными дочками, чем папиными, позволялось реветь и хныкать сколько угодно.

Райли старался не отдавать никому явного предпочтения, но Сьюзан была его любимой сестрой. Она не кричала, не вопила и не обзывала его. Была мягкой и деликатной, как мама, и играла красивую музыку на пианино. Сьюзан всегда поступала так, как ей говорили, и ее никогда не приходилось наказывать.

Мэгги, наоборот, росла строптивой и упрямой и находила столько способов нажить себе неприятности, что Райли не мог даже представить себе. Иногда по ночам он лежал в постели и пытался понять, почему Мэгги была такой. Случалось, он действительно верил, что она ненавидит его, ненавидит всех подряд. Она пила пиво в конюшне с ковбоями, а когда папа и дедушка уезжали в объезд или в город по делам, каталась на их машинах вокруг ранчо. У нее были ужасные друзья, которым только и нужно, чтобы она тратила деньги и крала вино, пиво и сигареты из дома. Райли всегда включал Мэгги в свои молитвы. Надо было рассказать про нее – он понимал, что должен сделать это, – но не рассказывал. Не мог. Однажды он застал Мэгги в новой конюшне, где стояла его лошадь. Мэгги лежала, зарывшись в сладко пахнущую солому, и плакала, мучительно и тяжело всхлипывая. Он никогда не видел, чтобы кто-то так плакал, и это его так потрясло, что он убежал. Мэгги было бы ужасно неприятно, если бы она узнала, что он видел ее, а ей и без того тяжко. Поэтому он не сказал ей об этом, и никому другому не рассказал. Он видел, как она водила парней на конюшню, но и об этом тоже никогда ничего не говорил. Улыбающиеся парни выходили крадучись, но Мэгги всегда выглядела сердитой и несчастной. Когда-нибудь он собирался все же поговорить с папой о сестре. Папа поймет, что делать. Папа знал все обо всем, так что горести девочки, переживающей возраст от тринадцати до четырнадцати лет, не поставят его в тупик. Кого угодно, только не папу…

* * *

Тита и Карлос были отправлены на пенсию с щедрым ежемесячным содержанием и тремя акрами доброй коулмэновской земли. Сет никогда не переставал удивляться, как вольно распоряжается Агнес его деньгами. Пожилую пару сменили миловидная девушка по имени Шарлотта и ее брат Мигель, с лицом, тронутым оспой. Они носили специальную форменную одежду, которую Агнес заказывала дюжинами. Обученные ею брат и сестра стали отличными слугами, и самым ценным их качеством, по мнению Агнес, было то, что они признавали и почитали ее положение в доме. Хозяйство в Санбридже работало, как хорошо смазанные часы. Все оставалось под присмотром.

Об Агнес Эймс можно было лишь сказать, что она красиво старилась, благодаря отличным парикмахерам, дорогому гардеробу, еженедельному массажу, маникюру, педикюру, уходу за лицом, тщательной диете и гимнастике, которой тайно занималась в своей спальне. Небольшое путешествие на восток «навестить старых друзей» закончилось не в Филадельфии, а в Нью-Йорке, где ей сделали пластическую операцию, убрав подушечки под глазами и подтянув подбородок. И теперь, ближе к шестидесяти годам, при том, что выглядела она на пятьдесят, Агнес достигла именно такой жизни, какой хотела. Вот-вот она на второй срок займет престижный пост президента Кентерберийского клуба, а последние шесть лет еще и заседала в Совете директоров «Санбридж Энтерпрайзиз». Агнес обрела власть и правила железной дланью. Никто, даже Сет, не задавал ей вопросов. Агнес Эймс всегда улыбалась, прежде чем заснуть.

После возвращения из японского лагеря для военнопленных Мосс не утратил жгучего интереса к жизни. Уступая просьбам Сета, он занялся делами Санбриджа: скотоводство, кукуруза и нефть. Но основное внимание он уделял электронике, где его любознательность и глубокие знания в области самолетостроения нашли наилучшее применение. Со своей командой инженеров-исследователей он запатентовал множество изобретений, используемых в авиационной промышленности, в том числе радиоантенну широкого диапазона и метод герметизации кабин коммерческих самолетов. Скоро должна была осуществиться его мечта о строительстве самого большого и мощного авиационного завода.

Мосс работал и играл. Он также пил, больше, чем стоило бы, но оставался все еще красивым и в хорошей форме. А кроме того, женщины… Билли – его жена, мать его детей, и он любит ее. Но слишком часто во время войны приходилось смотреть смерти в лицо, а в японском лагере он пережил настоящий ад, поэтому теперь собирался наслаждаться всем, что предлагала жизнь. Жизнь могла многое предложить такому мужчине, как он, и Мосс не видел причин, почему он должен от всего этого отказываться.

Счастье жизни Мосс видел в Райли. Его сын. Его собственный шанс на бессмертие. Мэгги и Сьюзан никогда не займут такого важного места в его жизни, как Райли. Дочери милы, нежны, они могут радовать и очаровывать отцов. Но сын – продолжение жизни мужчины; это и шепот, напоминающий о прошлом, и заявка на будущее. Дочери вырастают и выходят замуж, другие мужчины становятся средоточием их жизни. А сын навсегда останется его собственным, таким, как пара разношенных сапог или деньги, которые он зарабатывает.

Как-то незаметно – Мосс не мог точно припомнить, когда именно, – он превратил свою детскую комнату в кабинет и мастерскую для своих личных надобностей. Вместо односпальной кровати он поставил кушетку, и чаще всего, работая допоздна, тут же и засыпал. Он не собирался покидать спальню, которую делил с Билли, но все большая часть его одежды перекочевывала на нижний этаж, и возникало все меньше поводов подниматься в ту комнату, где спала жена. Это получалось непреднамеренно, просто так само собой сложилось, и Билли не стала возражать.

К своим делам, своим тщеславным устремлениям и к своим друзьям Мосс оставался очень внимателен. Недели не проходило, чтобы он не позвонил Тэду Кингсли. По мере продвижения Тэда по служебной лестнице в военно-морском флоте и во время путешествия по всему миру счета за телефонные разговоры составляли огромные суммы. Тэд был приятелем, и они встречались, как только представлялась такая возможность. Теперь Тэд стал контр-адмиралом и являлся командиром оперативного подразделения ВМС, которое базировалось в Корпус-Кристи, на расстоянии небольшого перелета на самолете из Санбриджа.

Мосс изливал другу душу, пил с ним до рассвета. Тэд заботился о том, чтобы Мосс поспал ночью, звонил по личному номеру Мосса на следующий день, чтобы убедиться, прошло ли похмелье. Со стороны это выглядело не совсем обычным: высокий парень из Новой Англии выходил из своего личного самолета на пыльное летное поле, которое тянулось на две мили к югу от Санбриджа, и входил в дом, чтобы присутствовать на обеде или сидеть за послеобеденным смакованием выпивки, тянувшимся до самого ужина. Тэд и Мосс вспоминали былые времена, обсуждали застарелую ненависть Мосса к японцам, строили планы на будущее.

Тэду нравилось бывать в Санбридже, нравилось видеть Билли, наблюдать за ней со своего места за столом, слушать ее мягкий романтический голос, который так и не приобрел тягучести техасской речи. Он восхищался кроткой белокурой Сьюзан – так похожей на мать, – восторгался обаянием Райли, наблюдал за расцветом красоты темноволосой Мэгги, распускавшейся в великолепии, словно темная роза в саду Билли.

Впоследствии Билли часто не оказывалось дома, когда Тэд наносил свои неожиданные визиты. Занята, говорил Мосс, жена все время занята. И в ответ на вопросительный взгляд друга пояснял:

– Билли, кажется, приняла эстафету от мамы. Она входит во все женские кружки, активно работает в Ассоциации учителей и родителей и, конечно, шефствует над Мемориальной больницей в Остине. Папа ожидал, что она этим займется, и она подчиняется. Она также занимается живописью в этой маленькой мастерской. У нее чертовски хорошо получается, Тэд. Ты должен увидеть ту картину, вид Санбриджа, которую она подарила папе на Рождество. Папа сказал, что наконец-то она сотворила что-то путное своей пачкотней.

* * *

Билли добавила упоительную капельку духов за ухо. Духи были ужасно дорогими и всегда создавали у нее хорошее настроение. В это утро оно ей очень понадобится. Духи едва могли заменить мужа, но приходилось довольствоваться этим.

Она не могла не окинуть взором груду подарков, сваленных на шезлонг. Подарки на день рождения от родных и друзей, полученные накануне на праздничном вечере в Кентерберийском клубе. Подозрительным казалось отсутствие подарка от мужа. Если, конечно, не считать букетика увядших ромашек на ее туалетном столике. Шарлотта принесла эти цветы как раз перед праздничным приемом и сказала, что мистер Коулмэн сам собрал букет. Нарвал цветы сам, но не потрудился подняться наверх, чтобы самому вручить их. Билли сердито смела букетик со стеклянной поверхности столика.

Мосс танцевал с нею один раз. Даже принес ей напиток – не тот, что она просила. Потом ушел в бар и сидел там с Сетом и другими владельцами ранчо.

Когда вечер закончился, Сьюзан помогла матери надеть пальто, а Мэгги фыркнула, заметив слезы у нее на глазах:

– А чего ты ожидала, мама? Ты и вправду думала, что папа собирался сидеть здесь и обращать внимание на нас?

Да, именно так она и думала. Именно такого внимания ей и хотелось. Потом она лежала без сна в огромной кровати и ждала. До рассвета. Ждала своего мужа. Ей нужны были его прикосновения, нужно было знать, что он рядом, нужно было слышать, как он шепчет прежние слова. Даже если они не содержали былой страсти, все равно Билли хотела слушать их. Потом всегда можно было бы отделить ложь от правды…

Почему он не поднялся в их комнату? Теперь уже в ее комнату. Почему не хотел ее? Разве он не видит, как она тоскует по нему?

Когда разладились их отношения? Когда его одежда исчезла из большого двустворчатого шкафа? Точно она не могла припомнить. Мало-помалу, пока в один прекрасный день за дверцами шкафа не остались только ее платья и туфли. Почему она не заметила, как это произошло? Не поздно ли что-то предпринимать? Можно ли починить супружество, как чинят заборы на ранчо? И стоило ли пытаться?

Теперь у нее есть своя собственная жизнь, заполненная самыми разными занятиями. Ее клубы, посещение магазинов, парикмахер, занятия в мастерской. Билли презрительно фыркнула.

Она знала, что для завтрака время позднее. В последнее время, похоже, она всюду появляется слишком поздно. Какое это имеет значение? Мосс только пил кофе и мигом оказывался на летном поле или в автомобиле. Агнес завтракала вместе с Сетом на рассвете – эту привычку она приобрела в самом начале, когда четырнадцать лет тому назад приехала в Санбридж. Райли, Мэгги и Сьюзан учились в привилегированных частных школах в городе и возвращались в Санбридж на уик-энды, а иногда даже не приезжали.

Стол казался чудовищно длинным. Он был также и пустым. Билли села и нажала кнопку рядом со своей тарелкой.

– Кофе и тосты. Яйцо всмятку, – запоздало проговорила она. – Где все?

– Не знаю, мадам. Может быть, пригласить вашу мать? Я уверена, она знает, где остальные.

– Нет, Шарлотта. И не приносите яйцо. Расхотелось.

– Хорошо, мадам.

– Еще один день в Санбридже начинается, – вздохнула Билли.

– Я так и подумала, что найду тебя здесь, мама. Мне нужны деньги. Пятьдесят долларов. – На пороге стояла Мэгги – плечи расправлены, спина прямая. Но выражение лица ласковое, голубые глаза мягкие и доверчивые, блестящие темные волосы тщательно причесаны. Билли попыталась избавиться от мысли, что, когда Мэгги что-нибудь было нужно, она надевала, как плащ, позу хорошей-и-благодарной-дочки. Куда девались при этом вздорность и строптивость, жесткие складки у нежного девичьего рта, вызов в глазах? Перед нею стоял беззащитный ребенок со своей просьбой.

– Я понимаю, это кажется много, но мне нужно купить книги, и еще я видела ангорский свитер в магазине Каплана… – Мэгги замолчала, заметив, как замкнулось лицо матери. – Я не желаю слышать, что трачу слишком много! – вдруг резко изменила тон Мэгги. – Скажи только – да или нет. У меня нет настроения выслушивать лекции.

– А у меня нет настроения читать их, – устало проговорила Билли.

На лице Мэгги появилась усмешка.

– Все еще раздумываешь о том, что папа не обращал на тебя внимания вчера вечером? На твоем месте я бы ему за это отомстила. Я заметила, с каким сочувствием на тебя поглядывали. – Когда Билли отвернулась, не в силах защищаться, Мэгги снова перешла в наступление. – Ну, так ты мне дашь деньги или нет?

– Говоришь, они нужны тебе на книги? И свитер? – Билли понимала, что это ложь, но до правды докапываться не хотелось. Она знала, что правда ей не понравится. С Мэгги все может произойти, с ее бедной ранимой девочкой. Ее девочка, которой, как никому другому, недостает внимания Мосса. Она так похожа на Амелию. В Мэгги проявляются та же обида, та же вызывающая строптивость. Билли сделала над собой усилие, чтобы в голосе чувствовалась забота: – Какого цвета свитер, дорогая? Он подойдет к той синей юбке, что я привезла тебе на прошлой неделе? Почему бы тебе не посидеть со мной, пока я пью кофе?

Мэгги понимала: на приглашение откликаться не обязательно, да она и не хотела. Нежную материнскую заботу она расценила как признак отступления. Пятьдесят долларов, можно считать, у нее в кармане.

– Я не могу. Должна встретиться с друзьями. Так ты мне дашь деньги?

Билли почувствовала раздражение и враждебность, но преодолела вспышку. У нее не осталось сил сражаться с Мэгги этим утром.

Мэгги получила деньги и сунула их в кармашек.

– На этот уик-энд я еду с Кэрол и ее семьей в Галвестон. Скажи мне теперь, не будешь ли ты вредничать?

– А если я стану «вредничать», как ты выражаешься?

– Тогда я уеду сегодня, отправлюсь прямо к Кэрол и не вернусь домой.

Вызов налицо. Билли чувствовала себя униженной, но материнское беспокойство заставило попробовать урезонить дочку.

– Мэгги, нам нужно поговорить. Эти твои друзья, я не…

– Забудь об этом, мама. Тебе никто не нравится, кроме человека, за которого ты вышла замуж, но вопрос в том, нравишься ли ты папе? Думаю, после вчерашнего вечера ответ тебе ясен. И не рассчитывай, мама. Я не рассчитываю. Сьюзан не рассчитывает. Только Райли имеет значение. Райли и дедушка. Давай, скажи мне, что это неправда.

– Мэгги…

– Избавь меня, мама, от лекций. Хватит. Я тут наболтала слов, которые ни черта не значат.

– Мэгги, выбирай выражения. Ты говоришь, как какой-нибудь скотник. Почему ты не можешь…

– Вести себя и поступать как подобает Коулмэнам? Хочешь знать одну вещь? Меня тошнит от Коулмэнов. Тошнит до смерти от всех от нас. Я не просила, чтобы меня родили в этой вонючей семье. Жду не дождусь, когда, наконец, смогу уехать из дому и дышать другим воздухом. Воздухом, который не принадлежит Коулмэнам. Боже! Даже этим проклятым воздухом они завладели!

– Это глупо, – хриплым голосом сказала Билли. – Держи себя в руках, Мэгги.

– Конечно, все, что я говорю, глупо. Ты когда-нибудь слышала, чтобы я говорила что-то умное? Я плохая. Я уродливая. Я глупая. Но я Коулмэн, поэтому что-то из себя представляю, так ведь, мама?

Билли открыла и закрыла рот, брови сошлись над переносицей, но на лице не отразилась та боль, которую она чувствовала, жалея своего ребенка.

– Мэгги, как все это началось? Я всего лишь спросила, какого цвета свитер ты собираешься купить.

– Не думай, что я не понимаю, почему ты так легко дала мне деньги. Потому что боишься, как бы я снова не оказалась в полицейском участке за воровство в магазине. Я же тебе сказала – это была ошибка, но мне наплевать, расскажешь ты папе или нет. Так что нечего мне угрожать, мама. Ты все равно ничего обо мне не расскажешь, потому что тебя, как и всех родителей, мучает чувство вины. Так что даже не пытайся помогать мне опять. Увидишь, как мне это надо!

Стрела, выпущенная Мэгги, задела слабое место – уверенность Билли в себе как в матери.

– Мэгги, я имею это в виду. Хочу, чтобы этот разговор…

– Хорошо, мама, давай поговорим сейчас. – Мэгги шлепнулась на один из стульев.

Почти четырнадцать лет девочке, а радости жизни нет… столько ненависти, столько враждебности. Билли сознавала, что сейчас говорить с Мэгги бесполезно: она еще больше озлобится, распалится, и разговор скорее навредит, чем поможет. Достигнут ли они когда-нибудь понимания? Почему ее любви и внимания Мэгги недостаточно? Почему Мосс всегда так много значит для этой девочки?

– Не сейчас, Мэгги. Я сказала: сегодня вечером. Обе мы поостынем немного. Слишком мы сердиты и измучены.

– Могу себе представить. Никогда «сейчас». Всегда «потом». Забавно, никогда это «потом» не наступает. Ты заметила? Да, думаю, заметила. Вчера вечером было твое «потом», если ты понимаешь, на что я намекаю.

Билли взглянула на часы и перевела взгляд на Мэгги, которая понимающе наблюдала за ней. Мать опаздывала на свой урок живописи, который не хотела пропускать, не хотела она и оставаться с мятежной дочерью, которую ни в чем нельзя убедить. И не желала видеть Мосса, если он придет на обед. Занятия – это убежище, в котором она сейчас так нуждалась.

– Сегодня вечером, Мэгги. Останься дома, – твердо сказала она.

– Вот видишь, мама, ты не слышала ни слова из того, что я сказала. Я остаюсь с Ламбертами и еду в Галвестон на уик-энд. Поговорим в другой вечер. Если ты не забудешь.

– Мэгги, я не давала тебе разрешения… – Но к чему все? Не говоря ни слова, Билли взяла сумочку и вышла из дома.

Мэгги подбежала к окну, глядя вслед матери, пока та не скрылась из глаз. Тушь на ресницах потекла, но она не обращала внимания. Мэгги больше не пустят в дом Ламбертов. Она считается неподходящей компанией для их драгоценной Кэрол с тех пор, как обеих девочек застали пьяными после шести банок пива и бутылки «Джек Дэниэлс». Никогда больше Мэгги не поедет с ними в Галвестон. Кэрол очень сожалела, но боялась ослушаться родителей. Единственной причиной, почему Ламберты ничего не сказали Моссу и Билли, являлось то, что мистер Ламберт вел кое-какие дела с недвижимостью вместе с дедушкой. Они были смущены могуществом и деньгами Коулмэнов, разумеется, как и все остальные. И все-таки среди родителей других друзей Мэгги пробежал слушок, и теперь приглашали ее редко и с неохотой. Нет больше Галвестона, нет друзей. Но оставались и другие способы провести уик-энд. Мотель на магистрали, где кто-нибудь ее подберет. Провести два дня с совершенно чужими людьми, которые не боятся Коулмэнов. Никаких вопросов. Никаких ответов. Потом два часа помокнуть в ванне, чтобы смыть с себя грязь…

* * *

Райли запнулся, резко остановившись у подножия лестницы.

– Куда ты, Мэгги? – спросил он, заметив чемоданчик у нее в руках.

– В Галвестон. Хочешь поехать со мной?

– Нет. Я полечу с папой на новом самолете. А далеко Галвестон? Мама знает, что ты туда едешь? Это секрет? – Райли всегда спрашивал про секрет.

– Я сказала маме. Ей наплевать. И мне наплевать, если ты не поедешь со мной. Все равно ты мне там не нужен. Лети на новом самолете с папой. Мне наплевать. Ты воняешь, Райли. И ты, и Сьюзан, оба вы воняете.

– Что я такого сделал? Я просто спросил, секрет это или нет. Сама ты воняешь!

Заметив опасный блеск в глазах сестры, Райли сорвался с места и убежал.

Мэгги задержалась, только чтобы просунуть голову в комнату, залитую солнцем, где ее сестра играла на пианино. Все что-то умеют делать. Райли может летать. Сьюзан потрясающе играет на пианино. Неудивительно, что папа любит всех, кроме нее. Она ничто, никто. Белокурые волосы Сьюзан золотились в солнечном свете, заливавшем комнату. Такая изящная, такая хорошенькая, не то что она, Мэгги, грубая, черноволосая.

– И ты тоже воняешь, соплячка! – крикнула Мэгги, заглушая музыку.

Сьюзан продолжала играть, ее длинные тонкие пальцы бегали по клавишам. Все это она слышала и раньше. Мэгги всех ненавидит.

 

Глава 21

Билли остановила свою маленькую итальянскую спортивную машину на стоянке рядом со студией. Напряжение все еще давило на плечи. Сцена с Мэгги сегодня утром стала повторением многих предыдущих, но все равно Билли расстроилась. Она была вынуждена еще раз осознать, что как мать потерпела поражение. Мэгги нужен Мосс. Всем им нужен Мосс. Не только Райли, благослови его Бог, должен претендовать на внимание отца.

Пересекая небольшую пыльную стоянку, Билли уже чувствовала запахи терпентина и масляных красок, распространявшиеся из-за закрытой двери. Ей нравилось приходить сюда, отвечать на вызов, который бросали ей чистые холсты. Здесь, среди картин, в атмосфере непринужденного товарищества молодых художников, она могла забыть Санбридж, неприятности с мужем и семьей, двести пятьдесят тысяч акров земли и дом в двадцать комнат. Она приходила именно сюда, чтобы обрести уединение и успокоение.

Сама мастерская-студия представляла собой большую комнату с двумя светильниками: северным и южным. Помещение было удобным и красивым, с холстами, выстроенными вдоль одной длинной стены. В этой комнате жили яркие цвета. Цвета успокаивающие, возбуждающие, мрачные, даже пугающие. Великолепие жизни, подумала Билли, вешая короткий жакет и занимая свое место. Кроме нее, сегодня здесь работали двое учеников. Третий из присутствующих поднял глаза при ее появлении и улыбнулся – широкая согревающая сердце улыбка, интимность которой, казалось, обволакивала Билли. Джордан. Джордан Марш, ее учитель и друг; высокий и тонкий, с песочного цвета волосами, седеющими на висках, когда он улыбался – а сейчас он именно улыбался, – то становился почти красивым: в улыбке открывались безупречные зубы. Билли почувствовала, как напряжение начинает понемногу оставлять ее, и улыбнулась в ответ. По крайней мере, он рад видеть ее.

Огорчение стало отступать, когда Билли принялась смешивать краски. Сегодня она собиралась закончить натюрморт, начатый на этой неделе. Одна-единственная ромашка в маленькой вазе, похожей на короткую, пухлую ручку ребенка. Ручонку Райли.

Через час Джордан подошел и остановился за спиной у Билли, наблюдая, как она делает смелые, уверенные мазки.

– Случилось что-нибудь плохое, Билли? – участливо спросил он.

Билли повернулась на стуле и подняла на Джордана глаза. Как давно никто не говорил с ней таким мягким голосом. Она даже не смогла припомнить, когда в последний раз ее спрашивали, все ли в порядке. Вот так, с искренней заботой. Слезы навернулись на глаза.

– Не знаю, Джордан. Наверное, все у меня разладилось.

– Я могу помочь? Хочешь поговорить? Нет смысла продолжать работу сегодня. Цвета у тебя подобраны неправильно. Стебель этой ромашки похож на дохлую змею.

– Ты прав, Джордан. Сегодня не следовало браться за работу. Я бы выпила кофе, если у тебя есть.

– Целый кофейник. Сварил как раз перед твоим приездом. Пошли в мою квартиру. Там мы можем побеседовать без посторонних.

В квартире Джордана (она была рядом с мастерской) Билли до этого довелось побывать лишь однажды, когда он устроил импровизированный обед по поводу своей персональной выставки. Квартира была такой приятной, такой уединенной, а главное – в любое время Джордан мог пройти в мастерскую, если захочется поработать. Ему не нужно было куда-то ехать, как ей.

Джордан мимоходом показал свое жилище. Комнаты отражали его индивидуальность. Смелая и яркая гостиная, кухня, которую так оживляли собственноручно сделанные рисунки на дверцах шкафчиков. На окнах висели занавески из натуральных тканей, убранные алыми лентами. Этого было вполне достаточно. Зеленые растения и медная утварь дополняли уютную, притягательную обстановку.

Но больше всего Билли понравилась спальня. Джордан выбрал для нее землистые тона. Наверное, это была самая спокойная, манящая к отдыху комната, которую Билли когда-либо видела. Она задумалась, каково заниматься любовью в такой комнате… и сразу же вспыхнула.

– Понимаю, понимаю, что за грешная мысль тебя посетила! – сказал Джордан с улыбкой. Билли рассмеялась, но пятна румянца оставались на ее щеках, пока они возвращались в кухню и беседовали за чашками с горячим луизианским кофе, налитыми до краев.

Они поговорили о приближающейся выставке одного из учеников Джордана. Потом художник спросил:

– Ну а теперь расскажите мне, прекрасная леди, что случилось?

– Я уверена, что придаю этому больше значения, чем следовало бы. Не с той ноги встала сегодня, – сказала Билли. – Вчера вечером мой свекор устроил в клубе прием в честь моего дня рождения. Получилось все не так, как мне хотелось бы. Я была разочарована, Джордан. Причины не так уж и важны.

– Нет, важны, Билли. Они важны для тебя. Если поговорить о них, то можно наметить перспективы. Посмотри на меня, Билли. Где был бы я сейчас, если бы мне не с кем было поговорить, некому было помочь мне, когда меня убивала бутылка? Я бы уже валялся где-нибудь в сточной канаве, стараясь выклянчить побольше денег, чтобы купить побольше дешевого вина. Кое-кто проявил достаточно большую заботу, чтобы помочь мне. Открой свою душу, девочка, поделись своими проблемами. Знаю, я не принадлежу к тем кругам общества, где вращаешься ты, но потолкался вокруг богатых, видел жизнь и хочу помочь тебе.

– Кто ты и из какого общества – не имеет к этому отношения, Джордан. Мне трудно даже признаться, что есть какая-то проблема. У Коулмэнов не бывает проблем. Нам это не разрешается. Поэтому мы игнорируем неприятные вещи. Мы знаем, что рано или поздно они улетучатся. – Билли глубоко вздохнула. – Но эта проблема не улетучивается.

Джордан проявил настойчивость.

– Билли, ты должна рассказать мне, что ты имеешь в виду – что не улетучивается? Друг помогает своему другу. Не исключай меня из числа твоих друзей.

– Я не могу переложить свои трудности на твои плечи, потому что сама не настолько сильна, чтобы справиться с ними.

– А ты пыталась? Или просто катишься вниз с горы без тормозов?

– Именно это я и делала, – с несчастным видом призналась Билли. – Я терпела поражения на протяжении всего пути. Не знаю, где и как жизнь пошла наперекосяк. Не могу назвать ни часа, ни дня, когда это случилось. Неурядицы незаметно подкрались ко мне. У меня такое чувство, будто какое-то черное облако нависло надо мной и опускается все ниже и ниже. – Билли потрясла головой, словно стараясь прояснить мысли. – Наверное, я просто хочу поплакаться и пожалеть себя, – сказала она с наигранной веселостью.

– Не верю, что ты на самом деле так думаешь. Ты никогда бы не зашла в мою квартиру, если бы не была расстроена. Сколько раз я приглашал тебя сюда? По крайней мере, сто. Ты бы никогда не пришла, потому что замужней даме неприлично посещать жилище мужчин.

Билли рассмеялась. Как он добр к ней. Если она еще в состоянии смеяться, то, может быть, есть надежда.

Джордан откинулся на спинку деревянного кухонного стула и внимательно посмотрел на Билли. Знала ли она, как жаждал он заключить ее в свои объятия? Чувствовала ли жар, исходивший от него при одном лишь взгляде на нее? Останется ли он навечно ее учителем и никем больше?

– Не думаю, чтобы ты мог помочь мне, – вздохнула Билли, – но если хочешь выслушать, я хотела бы поговорить.

Джордан порылся в кисете, отыскивая трубку – которую, впрочем, никогда не курил, – и зажал ее в зубах. Потом кивнул. Он готов слушать. Билли снова засмеялась.

– Когда-нибудь ты не сможешь найти эту трубку и что же тогда станешь делать?

– Вверх по реке без весел, – усмехнулся Джордан. – Это помогает мне сосредоточиться. Ремень безопасности, если хочешь. Все мы в таком нуждаемся, ты ведь знаешь.

– Нет, не знаю. Не думаю, что когда-нибудь меня поддерживало и утешало нечто в этом роде. Ведь именно об этом ты говоришь, не правда ли, об утешении?

– В некотором роде. Начинай, Билли.

Билли излила душу. Слова хлынули водопадом. Джордан сидел не шевелясь, зажав трубку в зубах. Он не делал резких движений, опасаясь прервать или затормозить поток излияний Билли. Даже не кивал.

Постепенно она выдохлась, медленно, как локомотив на остатках пара, сбавляя стремительный бег. На щеках снова вспыхнул румянец. Она распахнула душу, рассказала о том, чего, казалось бы, уже и не помнила… И не знала теперь, лучше ей стало или хуже.

Наконец Джордан заговорил:

– Страшно тяжелую ношу несла ты все эти годы. Но ты чувствуешь некоторое облегчение после того, как выговорилась?

Билли задумалась.

– Да, – тихо призналась она, – чувствую. Но еще не знаю ответов на мои вопросы. Что ты об этом думаешь, Джордан?

– Я думаю, твои трудности ты можешь преодолеть только сама. Я не могу сказать тебе, что надо делать, Билли. Ты должна определиться с порядком вещей, прийти к решению и не отступать от него. Ты не можешь позволить другим людям управлять своей жизнью. Оба мы это знаем.

Я кое-что расскажу тебе, а это я узнал на своем собственном опыте, так что могу поделиться с тобой. Моей проблемой стал алкоголь. Он меня разрушал. А моей любовью было и остается искусство. Я должен был решить, что для меня важнее. Бывают дни, когда я так сильно хочу выпить, что, кажется, способен на убийство ради выпивки. Тогда я смотрю на одного человека, который обучается у меня, и знаю, что никогда даже не притронусь к бутылке снова. Я послан на землю ради чего-то. Я выражаюсь так неуклюже, но… Билли, знаешь, я люблю тебя.

– Я так и думала, – улыбнулась Билли. Джордан выглядел немного удивленным и счастливым.

– Это помогло тебе говорить? – спросил он.

– Думаю, да. Мне нужно о многом подумать. Нужно что-то придумать насчет Мэгги, пока не поздно.

– Может быть. Но не лучше ли добраться до корня проблемы и не начать оттуда? Я не говорю, что Мэгги – это не важно, но, пока ты не решишь других проблем, не представляю себе, сможешь ли ты многое сделать для нее. А отчаяние она познает в любом случае.

– Я трусиха, Джордан.

– Все мы трусы.

– Я могу все испортить.

– Тогда тебе придется жить с этим. Но что лучше: пытаться или ничего не делать?

– Я должна подумать.

– Конечно, должна.

– У меня такие странные чувства к тебе. – Билли удивлялась своему собственному спокойствию, ощущению искренности, возникавшей в ее отношениях с Джорданом.

– Сдается мне, что так оно и есть, – улыбнулся тот.

– Время.

– Да.

– Кофе был великолепным. Разговор получился еще лучше. Мне приятно было сидеть здесь с тобой, но, наверное, надо пойти порисовать. Может быть, самое подходящее время поработать над моим сердитым морским пейзажем.

– Я бы сказал, отличное время.

– Время, Джордан. Дай мне его.

– Все что угодно. Я никуда не собираюсь уезжать.

* * *

По пути домой в Санбридж Билли чувствовала, как горят ее щеки при мысли об этом разговоре. Она удачно повернула дело с признанием Джордана. Он влюблен в нее. Любовь ли это? И все-таки приятно знать, что такой привлекательный, талантливый человек, как Джордан, питает к ней особые чувства. В последние дни ее чувство собственного достоинства сильно пострадало.

Любовная связь с Джорданом. Об этом стоило подумать. Она попыталась представить себе, как можно заниматься любовью в его красивой спальне. Джордан был не таким, как Мосс. Джордан – мужчина, художник. Джордан – любовник. А когда все кончится, потому что любовные связи всегда в конце концов кончаются, что останется? Горечь? Разочарование? Будет ли пепел адюльтера так же холоден и враждебен, как пепелище брака, которым пренебрегли?

В то время как колеса автомобиля накручивали мили, так же безостановочно мчались мысли Билли. Еще не добравшись до дома, она уже твердо знала, что женщина не падает в объятия мужчины невинной и несведущей. Во всяком случае, замужняя женщина. Это дело добровольное, когда глаза открыты и признания сделаны. Билли призналась самой себе, что нуждается в мужчине, которому желанна. Нуждается в объятиях, в нежных, чудесных обещаниях грядущей любви. Она жаждала доброго слова, любящего прикосновения. Но знала также: в конце концов именно она разорвет эту связь. Никогда больше не отдаст себя мужчине с таким самоотречением, так полно, как отдала себя Моссу.

Билли остановила свою голубую машину рядом с солидным «поршем» мужа. Он дома. Прежде чем решиться упасть в объятия Джордана, она попытается еще раз поговорить с Моссом. Прильнуть к нему, увидеть тот огонек в его глазах, который всегда говорил ей, что и она, Билли, и их супружество ему желанны.

Билли замедлила шаги. Она действительно тянется к Моссу, всегда ей будет нужен только Мосс. Почему-то она все еще любит его. Какую часть своей души оставляет она для Джордана? Будет ли лежать в его объятиях и представлять себе, что ее обнимает Мосс? Каблуки ее туфель застучали по плитам холла. Внезапно захотелось видеть Мосса, видеть, как он улыбается ей. Как он мог до сих пор так действовать на нее? Как мог заставлять кровь быстрее бежать по жилам, а руки – тянуться к нему? Она, должно быть, сошла с ума.

– Принесите мне, пожалуйста, джин с тоником на террасу, Шарлотта, – рассеянно попросила Билли. Ей нужно еще немного подумать, прежде чем встретиться с мужем. Привести мысли в порядок.

Несколько лет тому назад она впервые узнала о его изменах, но боль оставалась все такой же острой, как будто это случилось вчера. Она была так уязвлена, так унижена, что хотела умереть. Чем она нехороша, если Мосс решил искать любовные утехи на стороне? Настигнувший ее гнев был страшен, он разъедал душу, подобно раковой опухоли. Она так и не смогла полностью оправиться от этого удара.

В темноте спальни, пронизанной одиночеством, она приняла решение не идти против мужа. Пообещала самой себе, что измена Мосса преходяща. Он вернется к ней, и их брак станет таким же прочным, как раньше. Иногда любовные интрижки укрепляют браки. Она простит… но никогда не забудет. Пусть это будет ей наказанием; в чем-то есть, наверное, и ее вина.

С того времени Билли всегда узнавала об изменах своего мужа. Каждый раз он возвращался к ней таким же любящим и милым, как в первые дни их супружества. Дарил дорогие подарки, три раза в неделю делил с ней ложе, нашептывал красивые слова на ухо. Она терпела, потому что любила его.

Билли допила джин с тоником и поставила стакан. Пора найти Мосса. Она сунула дрожащие руки в карманы жакета. Все это было так нелепо, что хотелось плакать.

– Мама? Смотри, папа, мама пришла! – воскликнул Райли.

– Билли, что тебя сюда привело? Что-нибудь случилось? – спросил Мосс.

– Разве может что-нибудь плохое случиться в раю под названием «Санбридж»? – с наигранной веселостью ответила Билли. – Райли, я хочу поговорить пару минут с твоим отцом. Почему бы тебе не пойти на кухню и не попросить Шарлотту сварить нам кофе?

Билли осталась наедине с Моссом. Она посмотрела на мужа, как ей казалось, объективно. Все еще высокий и статный, правда, сейчас уже немного огрубевший с виду, Мосс оставался до сих пор чертовски красивым. Волосы, густые и темные, на висках серебристая изморозь седины, и эти голубые глаза, проникающие в глубину ее сердца. Но самым примечательным в ее муже оставались исходящие от него энергия и сила. Немудрено, что женщины к нему так и льнули. Даже в этой маленькой комнатке, среди мешанины из бумаг, школьных вымпелов и призовых кубков, которые он когда-то завоевал, Мосс выглядел могущественным человеком. Это чувствовалось по развороту плеч под тонким трикотажным свитером, по тону голоса, по огню в глазах.

Билли набрала в грудь воздуха, понимая, что должна заговорить до того, как будет упущен момент и решимость иссякнет.

– Мосс, что ты думаешь о вчерашнем вечере?

– Было очень мило. Тебе понравилось? Папа готов на все ради тебя. Надеюсь, ты поблагодарила старика?

– Да, было очень мило и приятно. И, конечно, я поблагодарила Сета. Но вечер стал бы еще более приятным, если бы ты провел со мной некоторое время. Все-таки это был мой день рождения.

– Ты жалуешься? – холодно поинтересовался Мосс, поворачиваясь, чтобы взглянуть ей в лицо.

– Нет… хотя, да, жалуюсь. Я попала в неудобное положение: люди вокруг шептались. Почему они шептались, как ты думаешь, Мосс?

– Откуда, черт побери, мне знать, Билли? Я понимаю, что никогда не умел быть внимательным мужем. Просто не знаю, как этого добиться.

– Может и не знаешь, но ты же не дурак. Я тебя спросила, почему люди шептались?

– У тебя разыгралось воображение. – Он снова повернулся к своему письменному столу. На этом этапе во время любого разговора Билли как бы должна была понять, что ей предложено удалиться, но не теперь.

– Я задала тебе вопрос, Мосс.

Он насторожился. Что-то происходит. Так не похоже на Билли – приставать с подобными вопросами. Мосс снова повернулся к ней и взглянул на жену уже более внимательно. Свет из окна за его спиной падал на ее лицо, придавая коже золотистый оттенок, освещая ее волосы и ясный лоб. Красивая она, его жена, его Билли. И очень расстроена.

Теплая волна захлестнула ее, окрасила щеки румянцем.

– Я ждала тебя, Мосс, – прошептала она. – Ждала всю ночь. Хотела, чтобы ты пришел. Что-то неладное происходит между нами, Мосс. Кажется, мы теряем друг друга, и не знаю почему, но это меня пугает.

У Билли дрогнул голос. Господи, она вовсе не хотела, чтобы ее слова прозвучали с такой просительной интонацией. Но разве она сейчас не просит его о милости? Не умоляет Мосса не дать ей упасть в объятия Джордана Марша?

– Билли, мы женатые люди, прожившие вместе много лет. Медовый месяц не длится вечно. Все устоялось. Сама понимаешь, разношенные туфли.

– Мосс, я не хочу разношенных туфель. И не хочу терять то, что мы имеем. Это все равно что медленная смерть. Когда ты в последний раз приходил в мою комнату, в которой мы обычно спали вместе? Ты даже не помнишь! Нам нужно разговаривать, общаться между собой, у нас есть дети, которым нужны мы оба. Когда-то мы были счастливы. Скажи, что случилось? Скажи, в чем я виновата, почему ты больше не хочешь меня?

Не хотелось ей выплескивать все это вот так; не хотела она казаться потерянной и отчаявшейся. Однако высказать наболевшее необходимо и именно сейчас. Может быть, Мосс даже не понимает, как сильно обижает ее.

– Билли, что за разговоры об общении? Ты заговорила, как один из этих битников.

– А ты говоришь, как человек, которому есть что скрывать. У тебя кто-то появился, Мосс? Ты любишь ее?

– Тебя вечно нет дома, Билли. Всегда ты занята то работой в мастерской, то детьми или еще какими-нибудь вашими женскими проблемами. А у меня дела, обязательства. Ранчо, бизнес. Все это требует своей доли. Видишь, какой здесь беспорядок, сколько всего навалено? – показал он на полки и письменный стол с грудой бухгалтерских книг, чертежей и калек. – Я здесь единственный мужчина. Папа зависит от меня.

– Я все понимаю, но ты мог бы взять кого-нибудь в помощь. Да, я бываю занята. Это способ заполнить свои дни. А как же насчет ночей, Мосс? Ночью я не занята, зато занят ты. Ты не ответил на мой вопрос. Ты кого-то нашел себе? Если нашел, то скажи. Нам надо поговорить.

– Мы и разговариваем. Только тебе не нравится то, что я говорю. – Она знает. Боже, знает и не сказала ни слова. Это похоже на Билли. Не обращать внимания, и неприятность уйдет сама собой. Интересно, знает ли Агнес. – Нет, я никого не нашел. Мы женаты, Билли. И всегда будем женаты. Ты должна это знать. У нас есть обязательства.

– Если так, то почему мы не спим вместе? Ты очень горячий мужчина. Последний раз мы занимались любовью два месяца тому назад, и то мне едва ли не пришлось принуждать тебя к этому. Мне не нравится то место, которое ты мне определил. Совсем не нравится. – В голосе Билли зазвучала решительность. Она заговорила уже более твердо. – То, что ты не интересуешься жизнью со мной, может означать только одно. У тебя кто-то есть. Мы уже достаточно взрослые люди, чтобы обсудить такой вопрос.

– Ты хочешь знать все пикантные подробности, так что ли? Какого цвета кружева на ее нижнем белье? Страстная ли она? Это ты хочешь знать?

– Мосс! – возмущенно воскликнула Билли. – Нет, нет, я не хочу знать. Хочу только, чтобы мы поговорили. О детях, о нас, о нашей жизни. Что-то не ладится. Ты чувствуешь? Разве не видишь, мы настолько отдалились друг от друга, что, если в ближайшее время не примем меры, будет слишком поздно?

– Ах, Билли, Билли, – вздохнул Мосс. – Билли, откуда ты все это взяла? Ничего не изменилось. Мы стали старше, дети подросли. У тебя свои интересы, у меня – свои. Так обычно и бывает в супружеской жизни. Так было у моих родителей. Знаю, ты потеряла отца в детстве, ты была слишком мала, поэтому тебе не с чем сравнивать. Поверь мне, Билли, все у нас нормально, все отлично, никаких неурядиц. Ты слишком романтична. Думала, что медовый месяц будет длиться вечно. Мама тоже так думала, пока папа ей все не объяснил.

Внезапно Билли захлестнули сомнения. Слова, жесткие и ранящие, комом встали в горле.

– Я боюсь, Мосс, что мне этого мало. Я хочу большего. Хочу, чтобы у нас была семья, дружная семья. Ты нужен Мэгги. Разве ты не видишь, что делаешь с нею, что уже сделал с нею? Ты ведешь себя, совсем как Сет, и обращаешься с Мэгги, как он обращался с Амелией. Только о Райли ты думаешь и заботишься, но нужно помнить, что у тебя еще есть двое детей. Мэгги особенно нуждается…

– …чтобы ее оставили в покое, – договорил за нее Мосс. – Ты права. Она вылитая Амелия. Маленькая дикарка и бунтовщица, но она сама успокоится. Чем больше мы будем наседать на нее, тем хуже она будет становиться. Уверяю тебя, я знаю, о чем говорю. Твоя проблема в том, что ты создаешь себе излишнее беспокойство, Билли. Расслабься, радуйся жизни.

– Как это делаешь ты, Мосс? – в голосе Билли звучала горечь обвинения.

Их взгляды скрестились.

– Да, как я.

– Хорошо, Мосс, именно так я и сделаю. – Жгучие слезы горечи и унижения готовы были пролиться по щекам. Он подстрекает ее пойти по его стопам и завести любовную связь! Только не верит, что у нее хватит духу сделать это. В глубине сердца не верит, будто может когда-либо потерять ее. Он так уверен, что ее эмоциональный мир начинается и кончается им одним, теми крохами, что он ей мимоходом швыряет.

В чем она допустила ошибку? Разве недостаточно любила? Разве мало отдавала? Билли заглянула в свою душу. Ни одно из этих обвинений не имело смысла.

Мосс подошел к Билли и нежно приподнял ее подбородок.

– Билли, дорогая, не расстраивайся так. У нас все нормально и всегда будет нормально. Ты моя жена и всегда будешь принадлежать мне. Разве ты этого не знаешь?

Прежде чем ей пришлось бы стыдить саму себя за то, что упала в его объятия и молила о любви, о его прикосновениях, Билли отступила назад и отвернулась от Мосса. Расправив плечи, высоко подняв голову, она уходила из комнаты, ставшей прибежищем для ее мужа.

Он устало вздохнул, совсем как она вздыхала о Мэгги.

– Куда ты, Билли? Я думал, ты хотела поговорить. Иди сюда.

– Я собираюсь наслаждаться жизнью, Мосс, в точности как ты советуешь. Собираюсь следовать твоему примеру. – И она спокойно закрыла за собой дверь.

* * *

Мосс сидел молча, борясь с желанием побежать за нею. Он всегда так ужасно себя чувствовал, когда не мог полностью держать под контролем ситуацию и людей, которые имели к нему отношение. Но что-то сейчас подсказывало ему, что догонять Билли бесполезно: сейчас она слишком обижена и уязвлена, и виноват в этом он. Мосс сознавал, чего ей стоило прийти сюда и буквально умолять его больше внимания уделять ей, их семье. Он очень сожалел об этом, но в то же время терпеть не мог, когда ему предъявляли требования. Билли всегда предоставляла ему возможность расправить крылья, преследовать свои собственные интересы. Что же теперь изменилось?

Она говорила с отчаянием в голосе. Он догадывался, что следовало бы уделять Билли побольше внимания, проявлять больше любви. Черт, он любил ее, по-своему. Билли, наверное, лучшее, что было у него в жизни. Потому что у него от Билли сын, Райли, и одному Господу ведомо, как сильно любит он этого мальчика.

Мосс вернулся к своему столу с беспорядочно наваленными бумагами. Как только он закончит работу, поднимется наверх. Долгие любовные объятия с Билли все поставят на место. Он извинится. Билли очень снисходительна. Может быть, потом они поужинают в ее комнате и поговорят о Мэгги. Наверное, так и нужно сделать. Отношения с Билли наладятся, и она снова станет счастлива.

В дверь постучали, и в комнату заглянул Райли с несколькими книжками в руках.

– Что у тебя там, сынок?

– Домашняя работа. Я подумал, может, ты поможешь мне с этим научным проектом. Тот, кто сделает лучший плакат о том, как работает насос, получит приз. Ты мне поможешь, пап?

– Приз? – задумчиво повторил Мосс. – У тебя есть какие-нибудь соображения насчет того, какой тип насоса ты хочешь сделать? – Он улыбнулся, вспомнив насос, который сам сконструировал, когда был в таком возрасте, как Райли. Парень – молодая поросль их старого коулмэновского древа. Гордость распирала Мосса.

– Я думал изобразить ветряную мельницу, как она получает энергию от ветра, чтобы качать воду для скота. Как ты считаешь, пап?

Мосс уже расчищал место на своем столе для книг Райли.

– На мой взгляд, отлично. Но ты все-таки Коулмэн, Райли. Что если мы покажем, как насос качает нефть из земли?

Райли сгрузил книги на освобожденное отцом место на столе. Ему хотелось построить насос ветряной мельницы, подающий воду для скота. Коровы такие милые, а он любит животных.

– Мне нравится, папа. Нарисуем нефтяную скважину.

– Хорошо, сынок. Что бы ты ни делал, это всегда должно быть что-то солидное. Нефть важна. Мы используем ее для получения горючего, а оно обогревает наши дома и позволяет летать самолетам…

* * *

В своей комнате Билли сбросила туфли и глянула на то, что давали ей деньги Коулмэнов. Ничто здесь не делало ее счастливой. Ни атласные драпировки, ни такое же покрывало па кровати, ни старинная мебель, ни шкафы, набитые одеждой. Она чувствовала бы себя счастливой и в уютной двухкомнатной квартирке, если бы каждую ночь проводила в объятиях Мосса. Такую мечту она лелеяла, когда впервые встретила его, еще ничего не зная о Коулмэнах, их деньгах и могуществе. Мосс позволил ей считать его простым скотником, грязным фермером, а не тем, кем он был на самом деле. И, разрази ее гром, она полюбила его. Да и все еще любила. Ничто не сделало бы ее счастливее, как его появление сейчас здесь, в этой комнате, если бы он пришел к ней сию минуту, обнял и любил бы ее.

На тумбочке у кровати мелодично зазвенел телефон. Один раз, второй, третий. Наверное, Шарлотта далеко от аппарата. Билли сняла трубку и поднесла к уху.

– Алло. Миссис Коулмэн, пожалуйста. Это Эстер Истланд из Перрет-Скул.

– Да, миссис Истланд. Говорит миссис Коулмэн. Что-нибудь случилось?

– Мы беспокоимся о Маргарет, миссис Коулмэн. Она лучше чувствует себя? Сегодня ее не было в школе.

– Я хотела позвонить вам, миссис Истланд. Мэгги поехала с Кэрол Ламберт и ее семьей в Галвестон на уик-энд. Прошу прощения, что не уведомила вас. – Билли рассердилась. Ох уж эта Мэгги! Ни слова не сказала о том, что не пойдет в школу. Билли предполагала, что Ламберты собирались отъехать лишь в конце дня. А это уже совсем другое дело. Она собиралась позвонить Дотти Ламберт и поблагодарить за то, что они пригласили Мэгги. Казалось, все вываливается из рук, она теряет контроль над происходящим, потому что так погружена в свои горести.

– Ничего не понимаю, миссис Коулмэн. Кэрол Ламберт сегодня в школе. Она только что принесла кое-какие бумаги в мой кабинет. Миссис Коулмэн, вам известно, где ваша дочь?

– Полагаю, что нет. Я думала, она сегодня пошла в школу, но она также говорила что-то о намерении отправиться за покупками в магазин. Я уверена, что беспокоиться не о чем.

– Как вам известно, миссис Коулмэн, у Маргарет проблемы с дисциплиной. Уверяю вас, мы проявляем заботу о вашей дочери. Однако, если вы уверены, что проблем нет…

– Нет проблем, миссис Истланд. – Билли, недовольно нахмурившись, опустила трубку на рычаг. Не стоит звонить Сьюзан в школу и спрашивать, не знает ли она, где Мэгги. А Райли будет держать рот на замке, чтобы не выдавать сестру, как он всегда делает. Оставалось только ждать. Потом в голову ей пришла одна мысль. Она снова подняла трубку и набрала номер Ламбертов.

– Алло, Дотти? Билли Коулмэн. – Билли, повинуясь внутреннему голосу, из осторожности говорила непринужденным тоном. Не стоило ставить в неудобное положение эту женщину. – Я тут подумала, будете ли вы делать покупки в Галвестоне, когда поедете туда. Моссу так понравились эти домашние шоколадные конфеты из того магазинчика в городе.

– О, я была бы рада привезти их вам в следующий раз, когда мы поедем туда, но не знаю, скоро ли сможем выбраться. Закари поправляется после ветрянки. Это какой-то кошмар! Не помню уже, когда в последний раз мы уезжали из дому! Бедный мальчик только и делает, что расчесывает язвочки – боюсь, он расцарапает себя до смерти.

Билли нетерпеливо слушала рассуждения Дотти Ламберт, лихорадочно думая. Ламберты не изменили планы в последнюю минуту, если Закари уже неделю болен ветрянкой. Никаких планов насчет поездки у них и не намечалось. Где Мэгги? Пошла по магазинам? Почему обманула?

Когда Билли смогла, наконец, закончить неудобный разговор, она опустилась на стул, чтобы успокоить дрожь в коленях. Она беспокоилась о своем ребенке, но беспокойство еще не переросло в страх. Оставалось несколько часов до ужина. Тогда Мэгги придет домой. Придет… Должна прийти.

Начиналась головная боль, которая скоро превратится в мигрень. Тогда она не в силах будет что-то предпринять. Билли вытянулась на кровати, мечтая заснуть. Мэгги вернется домой к ужину…

 

Глава 22

Контр-адмирал Тадеуш Кингсли нанес в субботнее утро один из своих непредвиденных визитов в Санбридж, когда вся семья как раз заканчивала завтрак. Даже Сет и Агнес сидели за поздней чашкой кофе. Стул Мэгги подозрительно пустовал. Семья Мосса завтракает на террасе в теплое июньское утро. Старший ребенок отсутствует, а все ведут себя так, будто ничего не случилось. Билли опустила голову, словно больна. Огромный техасский бифштекс с яйцом и овсянкой остывал на ее тарелке; от вида пищи у нее пропало всякое желание говорить. Она отхлебнула некрепкий чай и закурила сигарету, не потому, что хотела курить, а лишь бы чем-то заняться и приглушить гнев.

* * *

Вчера вечером, когда Мэгги так и не вернулась домой, Билли после ужина рассказала Моссу о звонке миссис Истланд из школы и о вымышленной поездке в Галвестон с Ламбертами.

– Что будем делать? – спросила она.

– Что делать? Ждать. Просто ждать. Может быть, ты ошибаешься, Билли. Наверное, ты неправильно поняла Мэгги, и она собиралась поехать с кем-то еще из ее друзей.

– Нет, Мосс, я не ошиблась. Мэгги сказала, что едет с Ламбертами в Галвестон. Даже угрожала поехать туда, невзирая на то, разрешу я или нет. Я позвонила Дотти Ламберт; оказалось, что у Закари ветрянка. У них не было намерения отправиться в Галвестон в этот уик-энд.

– Что здесь происходит? – раздался вопрошающий голос Сета у двери в гостиную. Как всегда, он появился в самый неподходящий момент. – Мосс, что с твоей женой? Она трясется, как собака, которая искупалась в мороз.

Билли повернулась к свекру.

– Вы можете задавать свои вопросы непосредственно мне, когда я присутствую, Сет. Я сама могу за себя ответить. – Потом снова обратилась к Моссу: – По-моему, мы должны позвонить в полицию. Я хочу знать, где моя дочь!

– Какая дочь? – проворчал Сет. – Можете мне не говорить. Это Мэгги. В точности Амелия, настоящая заноза. Что она на этот раз натворила?

Мосс быстро обрисовал отцу ситуацию.

– И ты говоришь, что звонила Ламбертам? Какую глупость ты сотворила, девочка! Нечего звонить по всей округе и выставлять нас, Коулмэнов, дураками. Это ж надо – позвонить Ламбертам и дать им понять, что Мэгги вышла из доверия! Додумалась до такой дури! – Сет стукнул тростью о паркетный пол. – Мы не станем звонить шерифу. Боже, наше имя будут трепать на всех углах графства через двадцать минут после нашего звонка. Ты ее мать. Почему ты не знаешь, где она?

Так все и решилось. Все они станут ждать, пока Мэгги сама не вернется домой. Вечер тянулся для Билли бесконечно, и, когда Мосс пришел в ее спальню, предполагая присоединиться к ней, Билли была так разъярена отсутствием заботы о Мэгги с его стороны и пребывала в таком плохом настроении, что захлопнула перед ним дверь.

Нарисованный в воображении образ дочери, лежащей в придорожной канаве с обезображенным побоями лицом, оказался таким живым, что Билли чуть не подавилась сигаретным дымом. От дикого приступа ненависти к Коулмэнам лицо побагровело. Она не должна была спокойно сидеть здесь за завтраком, ничего не зная. Где Мэгги? Где?

* * *

Мосс обрадовался приезду Тэда, они горячо обнялись. Тэд был загорелым, худощавым; лицо с резкими чертами оставалось все таким же привлекательным, а манеры спокойными. Уже прошел почти год с тех пор, как Билли видела его. Сет мрачно нахмурился, но все же пожал Тэду руку. Тэд Кингсли, контр-адмирал. Власть. Ходили слухи, что скоро он станет вице-адмиралом. Давнее предсказание Мосса, что когда-нибудь его друг будет возглавлять Тихоокеанский флот, сбывалось, а этого уже Сет перенести не мог. Он ревел, как разъяренный лев, при каждом известии об очередном повышении Тэда. Он всегда сравнивал своего сына с каждым мужчиной из числа знакомых, и, бывало, Тэд набирал больше очков на той невидимой доске, где Сет мелком вел счет. Билли получала определенное удовольствие от неприязни свекра к другу мужа.

– Билли, это невозможно! – воскликнул Тэд, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку.

– Что такое? – спросила она.

– А то, что ты еще красивее, чем когда я видел тебя в прошлый раз. На твоем месте, Мосс, я бы получше присматривал за этой девушкой. Знаешь, как говорят: «Чем старше, тем красивее». Билли тому живое доказательство.

– Так ты считаешь, мне нужно держать ее взаперти в Санбридже? – пошутил Мосс. Однако веселье не коснулось его глаз. Билли, как и Тэд, отметила это.

Тэд перевел разговор на детей:

– Боже, Сьюзан, ты с каждым моим приездом становишься все симпатичнее. Тебе уже запланировали концерты в Карнеги-Холл?

Сьюзан мило зарумянилась и закусила нижнюю губу. Ей нравился папин друг. Он всегда был таким приятным и не требовал поцелуев, как другие люди, приходившие в их дом. Втайне она оставалась уверена, что Тэд поразительно похож на Гарри Купера.

– Где Мэгги? – спросил Тэд.

– Мэгги уехала с друзьями на этот уик-энд, – холодно отозвался Сет.

Тэд сразу же распознал ложь и на мгновение встретился глазами с Билли, прежде чем протянуть руку Райли.

– Рад снова видеть тебя, Райли. Как дела? Все так же летаешь с отцом и все держишь под контролем?

– Да, сэр! У папы новый самолет «Пайпер Каб», отличный. Он оснащен новым автопилотом, который папа сконструировал, и мне бы хотелось вам его показать, если хотите.

– Очень хочу, Райли. – Тэд улыбнулся, потом повернулся к Моссу. – Думаю, ты запустил этот автопилот в производство, Мосс? Какие-нибудь авиакомпании уже приобрели его? Или свои лучшие достижения ты приберегаешь для военно-воздушных сил США, приписанных к флоту?

– А как ты думаешь? Я долго и упорно работал над этим проектом и закончил разработку в начале года. Пентагон заинтересован, но считает цену слишком высокой. Однако будут ходить вокруг, пока «Санбридж Энтерпрайзиз» держит патент.

Билли переводила пустой взгляд с одного мужчины на другого, охватывая глазами и сына. Автопилот? Так вот над чем столь ожесточенно трудился Мосс весь прошлый год. А когда проект был успешно завершен, почему он ничего не сказал ей? Билли вынуждена была признать, что очень мало знала о делах своего мужа и многое в его жизни делила с остальными.

Наследник Санбриджа и его сестра извинились и ушли. Сет и Агнес также принесли свои извинения: «Дела не ждут». Санбридж функционировал семь дней в неделю без выходных. Тэд остался наедине с Моссом и Билли. Шарлотта принесла нарезанную ломтиками дыню для гостя и свежий кофе для всех.

Тэд подумал, что никогда в жизни не испытывал такого напряжения. Даже на «Энтерпрайзе», перед схваткой, у него не возникало подобного. Билли выглядела красивой, но хрупкой, как будто вот-вот рассыплется на миллион кусочков. Мосс натянут как струна. Неприятности в раю. Большие неприятности.

– Так что нового? – непринужденно спросил он.

– Ничего, – проворчал Мосс.

– Что нового может быть в Санбридже? – весело подала голос Билли. Слишком весело.

– Почему же у меня такое чувство, будто что-то происходит? – спросил Тэд напрямик.

– Я беспокоюсь о Мэгги, – с вызовом выпалила Билли. Итак, дело выплыло на поверхность. Пусть теперь Мосс опровергает это перед Тэдом. Пусть его хороший друг узнает, каким замечательным, восхитительным отцом он стал для своей старшей дочери.

Лицо Мосса застыло, потом он рассмеялся:

– Ох уж эти мамаши! Мама была в точности, как Билли.

– Не совсем, – с ожесточением заметила та. – Не совсем, Мосс. Не допускай даже мысли, что я закончу свои дни, как Джессика. Пойду в дом и начну звонить друзьям Мэгги. Уже вчера следовало сделать это. И мне все равно, понравится это тебе и Сету или нет. Я хочу знать. – Не говоря больше ни слова, Билли встала из-за стола и прошла в дом через открытую застекленную дверь.

Тэд несколько мгновений смотрел ей вслед.

– Что все это значит? – спросил он. – Кажется, твой отец сказал, что девочка уехала с друзьями.

– Так оно и есть. Билли вбила себе в голову, что девочка где-то болтается или что-то в этом роде. Она мать, Тэд. Все женщины таковы, когда дело касается их детей.

– Разве не в этом суть материнства? Это то же самое, что ты чувствуешь к своему сыну, а твой отец – к тебе. Почему ты не беспокоишься?

– Мэгги в точности такая, какой была Амелия. Никто не мог усмирить мою сестрицу или хотя бы сказать, как это сделать. Она упрямо и решительно делала что хотела и когда хотела. В конце концов, все обошлось. Мэгги точно такая же и нечего беспокоиться.

Когда Билли вернулась на террасу, лицо у нее было пепельно-серым. Тэд вскочил на ноги.

– Никто из ее друзей не знает, где она. Я обзвонила пол-Остина. Мосс, мы должны позвонить в полицию.

– Билли, держи себя в руках. Если Мэгги сказала, что вернется в понедельник, значит вернется – и тогда ты будешь стоять здесь с глупым видом. Ты беспокоишься из-за пустяков.

– Пустяки! Бог знает, где она сейчас и что делает. Боже мой, Мосс, ей нет еще и четырнадцати! Я никогда не рассказывала тебе, но Мэгги и раньше попадала в неприятности. В апреле мне пришлось забирать ее из полицейского участка в Остине. Ее задержали за воровство в магазине. К счастью, мне удалось уладить дело, заплатив за то, что она взяла. До этого она ездила на машине с какими-то парнями и пила. В тот раз дело кончилось выговором от инспектора по делам несовершеннолетних. Я тебе ничего не говорила, потому что не вынесла бы выражения ненависти на твоем лице. И на лице твоего отца.

Мосс рассмеялся:

– Мэгги, должно быть, прочла дневник Амелии. Та поступала точно так же. Подожди, что скажет папа.

– Я знаю, я могу рассчитывать на тебя, ты ему расскажи, – ледяным тоном заявила Билли.

Тэд спокойно вступил в беседу:

– Что ты собираешься делать, Билли? Ехать искать ее?

– Именно так я и хочу поступить. Просто не могу сидеть здесь, ничего не предпринимая.

– Мосс, ты едешь? – спросил Тэд.

– Чтобы позволить этой соплячке сделать из меня дурака? Нет, благодарю.

– Я поеду с тобой.

Билли благодарно взглянула на Тэда. Казалось, она не слышит Мосса.

– Только возьму сумку и записную книжку. Моя машина перед входом. Я буду ждать тебя там.

– Не о таком уик-энде я мечтал, – пробурчал Мосс.

– Да, полагаю, не о таком, – согласился Тэд. – Чем ты займешься, пока мы будем искать твою дочь?

– Поеду кататься верхом с Райли. Покажу ему твой самолет. Этот малыш станет летчиком. Помяни мое слово. Отличный парнишка, Тэд. Весь в своего отца.

– Как раз то, чего не хватает миру, – еще одного Мосса Коулмэна, – холодно заметил тот. Он взял свою армейскую сумку и прошел в дом.

* * *

Десять минут спустя белая морская форма уже висела в стенном шкафу комнаты для гостей, а сам Тэд был одет в санбриджскую униформу: джинсы «Левис» и рубашку.

Билли ждала у машины, вертя в тонких пальцах кольцо ключа зажигания. Она быстро протянула ключи Тэду, а сама скользнула на сиденье рядом с водителем. Тэд сел за руль, включил мощный мотор, вывел спортивный автомобиль на подъездную аллею, а затем на магистраль.

– Показывай дорогу.

– Поедем к Остину. Я так благодарна, Тэд. Я была вне себя от беспокойства, а никому и дела нет. Как мне это ни неприятно, а прежде всего надо ехать в офис шерифа.

– Согласен. Давно ли у тебя возникли неприятности с Мэгги?

– Точно не знаю, неприятности это или нет. Хотя, нет, знаю. Она всегда была непослушным ребенком. Обижалась на Райли, Сьюзан и даже на меня. Наверное, «обижалась» – не совсем подходящее слово. Ревновала. Ревновала к любому, кто претендовал на отца наряду с ней самой. Она так сильно хочет внимания Мосса и так нуждается в нем, что сделает все, что угодно, лишь бы получить его. Мосс, конечно, ничего не замечает. У меня просто сердце разрывается… но и мне есть в чем себя упрекнуть. – Она немного помолчала, плотно сжав губы. – Я позволила Коулмэнам диктовать мне, какой матерью для Мэгги я должна стать, – горько призналась она. – Они были неправы, Тэд, и я неправа.

– Никогда не поздно, Билли, – тихо прошептал Тэд утешительную истину. – Теперь не упускай ситуацию из рук. Старайся, как можешь. Забота позволит наполовину выиграть дело.

Билли развернулась боком на сиденье и посмотрела на этого спокойного, надежного человека. Как важно для нее, что он ей друг.

– Ты всегда был так добр ко мне, Тэд. Твоя забота много значит. Еще одна вещь, которую я давно должна была сделать, – сказать тебе об этом.

– Друзьям ничего не надо говорить. – На мгновение он отвел глаза от дороги и бросил на Билли быстрый взгляд, уловив ее образ, всегда согревавший его сердце. Даже сейчас, охваченная тревогой за Мэгги, она оставалась красивой, чувственной женщиной. Ветерок, проникавший в приоткрытое окно дверцы, шевелил золотистые пряди волос. Лицо, когда-то по-девичьи округлое, обрело очертания более четкого, изящного контура. В Билли чувствовалась женственная теплота, но вместе с тем все еще жила невинность, замеченная им еще тогда, когда они впервые увиделись в Филадельфии много лет тому назад. Светло-карие глаза смотрели на него с незамутненной искренностью.

– Мне так стыдно, Тэд. Кажется, я не смогла управлять своей собственной жизнью, так что, полагаю, неудивительно, что потерпела неудачу со своими детьми. Коулмэны они как ракеты, нацеленные в небо, а я развалилась уже на стартовой площадке. Девочки – тоже. Мне очень горько и обидно, но не знаю, что делать. Может быть, я и не могу ничего сделать.

– Нет, можешь. Когда наступает пора действовать, ты действуешь, вот как сейчас. Не будь к себе слишком сурова, Билли. Я этого тебе не позволю.

На стоянке у полицейского участка Тэд взял Билли за руку. Тишина в маленькой машине стояла такая, что у Билли шумело в ушах.

– Я здесь, с тобой, – спокойно произнес он. Билли сжала сильные пальцы.

– Я знаю, и очень рада.

Тэду захотелось привлечь ее к себе и прошептать слова утешения. Захотелось сказать, что он всегда будет рядом, чтобы помочь ей.

– Пора, миссис Коулмэн. Раз уж решили, надо сделать то, что должно быть сделано.

Билли улыбнулась.

– Я знаю, ты шутишь, но, пожалуйста, не называй меня миссис Коулмэн. «Билли» напоминает мне, что мы друзья сами по себе, а не из-за Мосса.

– Дааа-дааа, мэм. Идет, Билли.

Из полицейского участка они вышли час спустя. Билли пристыженно опустила голову под тяжестью вопросов, на которые у нее не находилось ответа. Она тяжело опиралась на руку Тэда.

– Они правы, Билли. Слишком рано заявлять о пропавшем человеке. Мэгги сказала, что вернется в понедельник. Она знает, что у нее уроки в школе, и, вполне вероятно, вернется завтра вечером. Нам следует придерживаться этой мысли. А пока что поездим по округе, там, где, по-твоему, она может оказаться. По крайней мере, будем чем-то заняты, и тебе станет легче.

– Спасибо, Тэд.

– За что?

– За то, что ты мне друг. По правде говоря, у меня нет друзей. Ты это знал? Я имею в виду настоящих друзей. Знакомые – это совсем другое. Таких у меня целая куча. Но ни одного друга, которому я бы могла довериться. – «Джордан не в счет», – подумала она про себя.

Взгляд Тэда был мягким при свете утреннего солнца.

Билли чувствовала тягу к этому человеку. Так хорошо было бы упасть в его объятия и выплакаться. Но не следовало обременять его своими проблемами и своей персоной. Он заслуживал большего.

* * *

Уже поздно вечером Билли попросила остановить машину.

– Бесполезно, Тэд.

– На этот раз я должен согласиться. Завтра будет новый день. Начнем рано утром и обшарим все места, где, по твоему мнению, она может оказаться. Неплохо бы составить список.

Тэд повернул к Санбриджу и остановился перед гаражом. Они сидели тихо, погрузившись в свои мысли. Тэд прервал тишину:

– Ты подумала о том, что сделаешь или скажешь, когда Мэгги вернется домой? Мне кажется, важно все конкретно продумать. – Он заметил, как Билли содрогнулась. Ему потребовалась вся его выдержка, чтобы не протянуть к ней руки.

– Думаю, что справлюсь, Тэд. Кроме меня, у Мэгги никого нет. Я буду рядом и сделаю, что смогу. Может быть, когда наступит этот момент, я найду нужные слова.

– Ни за что на свете не согласился бы стать матерью, – легкомысленным тоном заявил Тэд.

Но не его слова привлекли внимание Билли, а выражение его глаз, когда в этот миг он посмотрел на нее. И вдруг она словно прозрела, увидев за юмором и дружелюбием глубоко скрытую нежность и страсть. Озарение было внезапным – она так растерялась, что погладила старого друга по щеке. Увиденное в его глазах заставило дрогнуть сердце. Возникло такое чувство, будто душа ее запела.

– Когда? – только и смогла проговорить Билли.

– В тот день, на пляже. А еще раньше – в Филадельфии. Не важно, когда именно.

– Для меня важно.

– Тогда тебе нужно решить раз и навсегда. – Билли взяла его за руку, и несколько долгих минут они сидели молча. – Час поздний, – сказал, наконец, Тэд. – Надо бы войти в дом и доложить о наших успехах.

– Кому? Ты и вправду думаешь, что в этом чудовищном доме есть хоть один человек, которому это интересно? – горько заметила Билли.

– Послушай, Билли. Ты можешь справиться с этим. У тебя есть возможность выбора независимо от того, понимаешь ты это или нет. Только ты можешь решить, что делать и когда делать. Хорошенько запомни эту мысль и запри ее в шкафчик у себя в голове. А теперь, пожалуй, я бы выпил. Я заслужил выпивку. Пошевеливайся, женщина. У меня был трудный день.

– Когда ты успел стать таким тираном? – пошутила Билли, выходя из машины.

– На большом «Э», когда приходилось приструнивать твоего старика. – Едва вымолвив эти слова, Тэд сразу же пожалел о сказанном. Билли улыбнулась, но глаза ее наполнились болью и слезами. Этого Тэд вынести не мог. Он резко повернулся и побежал к дому.

В жилище Коулмэнов стояла тишина; дом казался пустым, как бывает в тех, чьи обитатели живут каждый своей, отдельной жизнью. Тэд понял это. Наконец-то понял.

– Чертовски жаль, – пробормотал он сквозь зубы.

– Ты что-то сказал, Тэд?

– Я сказал, что хочу пить.

– Подам сию минуту. Садись. Снимай туфли. Я принесу сандвичей.

– Вот девушка, которая мне по сердцу.

Билли улыбнулась так ослепительно, что Тэд почувствовал себя ребенком в рождественское утро. Билли Коулмэн улыбается, ему улыбается. Чего же еще мог желать или просить мужчина? Лишь всю Билли Коулмэн.

* * *

Цветомузыкальная установка зловеще сверкала в темноте бара «Эдди и Арни» и, казалось, вот-вот разорвется от дикого ритма кантри, вырывавшегося из усилителей. Тенор мурлыкал свою одинокую жалобу, которая изливалась с черного диска вращающейся пластинки. «Побудь со мной…» Несколько пар, обнявшись, покачивались в чувственной имитации танца.

Потягивая виски, мужчина снова глянул на сидевшую рядом с ним девочку. Смешно было бы называть ее женщиной – он никогда не считал женщиной особу женского пола, не достигшую тридцати лет. Ей могло бы быть от девяти до двадцати девяти. Округлость подбородка и щек, а также мягкость и гладкость ее рук выше локтя могли бы принадлежать девочке. Однако в глазах под густо накрашенными ресницами и пухлых губах таился намек на большой опыт.

Он удивился, когда она вошла в бар и уселась рядом с ним. Удивился еще больше, когда бармен подал ей порцию спиртного. Она еще не произнесла ни слова, но каждое движение ее тела уже говорило ему, что его присутствие не осталось незамеченным. Что тоже было удивительно, так как в «Эдди и Арни» сегодня сидели и другие мужчины, гораздо моложе, чем он. Наверное, она кого-нибудь поджидала. Было еще рано, бар не успел заполниться толпой, привычной для субботнего вечера. Неожиданно незнакомка залпом осушила стакан и спросила его, не закажет ли он ей еще порцию. На мгновение он едва удержался, чтобы не глянуть через плечо: к нему ли она обращается? Черт побери! Ему уже сорок шесть, он отец троих детей, талия у него исчезла еще десяток лет тому назад. Давным-давно миновали те времена, когда столь юная и свежая пташка делала ему намеки, и он почти забыл, как следует реагировать на такое поведение. Почти, но не совсем.

Мэгги уселась на высокий табурет у стойки бара, скрестив свои стройные ноги в неотразимой, как ей казалось, позе. Браслеты на запястьях звякнули один о другой, когда она потянулась за пачкой «Пэлл-Мэлл». Черное платье без рукавов соблазнительно обрисовывало ее бедра и заканчивалось гораздо выше ляжек, открывая ногу на всю длину, до вечерних туфель на высоких каблуках. Мэгги не сомневалась, что понравилась этому мужчине. Как и в том, что он коммивояжер. Все они были коммивояжерами.

Кто-то опустил еще одну монету в музыкальную установку, и зазвучала медленная томная песня. Ей хотелось, чтобы он пригласил ее танцевать.

– Я ужасно люблю эту песню, а вы? – спросила она. Мэгги размяла сигарету и зажала ее в зубах, предоставляя мужчине возможность поднести ей огонька.

Мужчина чиркнул спичкой и поднес к сигарете Мэгги. Поверх маленького пламени она посмотрела ему прямо в глаза, как это делала в своих фильмах Джоан Кроуфорд. Да, так и есть – дрогнувшая рука, перехваченное дыхание. Все получится гораздо легче, чем она предполагала.

– Что? – спросил он, слегка озадаченный. – Ах да, песня. Мне не удается часто слушать музыку.

– Вы здешний?

– Нет, я здесь проездом. Я живу в Оклахоме. Но Остин приятный город, грубоватый по сравнению с Нью-Йорком или Лос-Анджелесом, но приятный. – Он хотел произвести на нее впечатление, упомянув такие большие города как свидетельство путешествий по всей стране, но девочка, казалось, больше интересовалась своим бокалом с ромом и кока-колой. – Вы кого-нибудь ждете? Друга? – Он вовсе не собирался бросать на ветер еще семьдесят пять центов на выпивку, только чтобы разогреть девчушку для какого-то другого парня.

– Нет, я просто притормозила слегка по пути домой. – Еще одна черта, подсмотренная в кино, на этот раз у Барбары Стенвик. Она сосредоточенно посмотрела мужчине в лицо, желая, чтобы он задал следующий вопрос.

– Вы живете одна?

Вот оно. Теперь дело пойдет быстрее. За разговором Мэгги все ближе и ближе придвигалась к незнакомцу. Скоро его рука машинально обнимет ее. Она знала, что молодые люди, сидевшие на другом конце бара, наблюдают за ними. Когда она впервые пришла сюда, эти парни пытались приударить за нею, но никто из них ей не был нужен. Все они юнцы зеленые, слишком грубые и нахальные, она их немного побаивалась. Но такой милый человек, как Фред, казался таким надежным, внушал такое умиротворение. И кроме того, немолодые мужчины должны быть более благодарны, когда на них обращает внимание хорошенькая девушка. Они умеют проявлять любезность и внимание, умеют быть нежными, ласковыми. Не то что молодые: только и знают, что лапать, не желают разговаривать или там еще что-нибудь, а только ждут не дождутся, как бы поскорее перейти к делу.

– Ты мне ничего не рассказываешь о себе, Рути. Ты живешь одна? – снова спросил Фред.

– Не одна, но девушка, с которой я живу в одной комнате, уехала из города на этот уик-энд. Поэтому я и здесь, уж очень одиноко одной в квартире.

– Ты, вроде бы, сказала, что зашла сюда перед тем, как ехать домой.

– Да. То есть я имела в виду, что мне не хочется идти домой в одинокую квартиру. Не хотите потанцевать, Фред?

Мужчина, казалось, на мгновение заколебался, потом встал и провел ее на небольшой пятачок перед музыкальной установкой. Она шагнула в его объятия и приятно прильнула к нему. Фред чувствовал себя несколько виноватым из-за того, что замышлял. Когда девочка оказалась у него в руках, он почувствовал, что она миниатюрнее его шестнадцатилетней дочки, оставшейся дома. Так сколько же ей все-таки лет?

Мэгги положила голову на широкое плечо Фреда. Ощущая его руки, обнявшие ее, она оставалась словно под защитой, в полной безопасности. Ей нравилось, как он резко разговаривал с ней, как будто и правда интересовался тем, что она ему сказала. Пока они танцевали, Мэгги наплела ему небылиц о своей работе. Сегодня вечером она была продавщицей в универмаге Каплана. Фред рассказал ей о своей работе – он продавал оборудование для нагревательных котлов. Для Мэгги эти подробности не имели значения; даже если бы заявил, что он Джек Потрошитель, все равно этот мужчина казался таким симпатичным, приятным, потому что разговаривал с нею, танцевал с нею. Такой милый.

Папа никогда не говорил с нею о делах, не то что Фред. Папа думал, что она слишком маленькая, чтобы понимать что-то и интересоваться его работой, но это не так. Она бы целыми днями сидела и слушала, если бы только папа улыбался, глядя на нее сверху вниз, как Фред сейчас, позволил бы ей положить голову ему на плечо и обрести чувство безопасности и покоя.

Музыка остановилась, и Фред дал ей пригоршню мелочи, чтобы она выбрала свои любимые песни. Мэгги ставила все без разбора. Ей не хотелось упускать момент, терять его восхищенное внимание. Позднее, когда он спросил, не отвезти ли ее домой, она предложила поехать в мотель совсем рядом, у дороги, – уж очень у нее вредная хозяйка. Эта часть ее плана нравилась Мэгги меньше всего – они с Фредом оба голые, а он лежит на ней сверху. Но одна-две порции рома с кока-колой сделали свое дело – она уже не возражала.

Неоновая вывеска мотеля «Монингсайд» светилась в темноте.

– Эй, Рути, знаешь, как будет мотель наоборот? Летом! – Похоже, Фреду его шутка показалась очень забавной, и он хохотал, направляясь вместе с ней в комнату. Он был пьян, но не слишком. Мэгги поняла это по тому, как он прижимал руку к ее промежности.

Комната была такой же, как тысячи других: темная, грязноватая и вонючая, – но ванная оказалась сравнительно чистой. Может быть, с прошлой недели здесь даже поменяли простыни. Четыре порции спиртного все еще действовали на Мэгги, и состояние комнаты ее мало беспокоило. Главное – Фред был приятным мужчиной, которому она нравилась.

В соседней комнате работало радио, звучала музыка. Перри Комо пел «Пленника любви». Песня была грустной, одна из тех, что не нравились Мэгги, но Фред, вроде бы, знал ее, потому что напевал эту мелодию, пока мочился в туалете.

– А ты не хочешь в туалет, Рути? – спросил он, заглядывая в комнату, а увидев, что она уже разделась и лежит в постели, пробормотал: – Подумать только, какая ты милая девочка, Рути. Правда, милая. Давно, очень давно не встречал такой милой девочки.

Мэгги зажмурилась, надеясь, что он выключит свет. Она не хотела видеть этого мужчину голым, видеть его твердый торчащий пенис, готовый пронзить ее плоть. Она не хотела знать, отвислый ли у него живот, костлявые ли ноги. Хотела вообразить себе, что он высокий, красивый и замечательный.

Фред обнял ее, чувствуя хрупкость ее тела, девическую стройность бедер. И снова поймал себя на том, что задумывается о возрасте этой девчонки. Видно, не так уж много ей лет, чтобы немного отяжелела попка или расширились бедра. На мгновение сомнения закрались в сердце, но руки девушки играли с волосами на его груди, скользили ниже, под простыню, и времени на раздумья уже не оставалось.

Мужчина навалился на нее всей тяжестью, невероятно широко раздвигая ей ноги. Он вгрызался в нее, погружаясь вглубь, причиняя ей боль, внушая страх. Это она всегда ненавидела. Ненавидела, когда ее вдавливали в вонючий матрас. Но боялась протестовать, боялась закричать, как сделала однажды, когда была с мужчиной, который показался ей симпатичным. Тот мужчина побил ее, а потом использовал по-всякому и бросил одну в жуткой темноте, где она плакала, плакала и плакала. И с губ ее слетало лишь одно слово – «папа».

Мэгги закусила нижнюю губу, чтобы не вскрикнуть. Откуда-то снаружи доносился шум, мужские голоса. Фред, казалось, ничего не слышал, пока вдруг в дверь не постучали. Она почувствовала, как он оцепенел, тихо выругался.

– Полиция! Откройте! – последовал приказ. Фред прошлепал к двери, обмотавшись простыней.

– Не гоните шибко, сейчас открою.

Дверь распахнулась, и на пороге появился один из остинских полицейских. Он бросил взгляд в полутемную комнату поверх массивной фигуры Фреда.

– Удостоверение личности, пожалуйста, сэр. Это ваша жена?

Фред уже отвернулся, выуживая бумажник из кармана брюк. Бледность лица красноречиво свидетельствовала о его замешательстве и страхе. Не хотелось бы ему влипнуть в такую историю по пути домой, к жене.

– Это ваша жена, сэр? – повторил полицейский. – Вы можете предъявить удостоверение личности, мэм?

Мэгги была ошеломлена. Она натянула простыню до подбородка и цеплялась за нее, как утопающий за соломинку.

– Не возражаете, если я включу свет, сэр? – сказал полицейский с насмешливой обходительностью. Мэгги заметила, что он снова оглядел ее изучающим взглядом, примечая темные пятна от размазанной туши под испуганными глазами.

– Что все это значит? – спросил Фред, выуживая из бумажника свои водительские права.

– Облава, сэр, на проституток. Известно, что это Место посещают с незаконными целями. Это ваша жена, сэр?

Фред метнул взгляд на Мэгги, рот у него был полуоткрыт. Он даже не задумался, а не проститутка ли эта девица. Но вопрос о деньгах не возникал.

– Нет, нет, я с нею познакомился только сегодня вечером, – запинаясь, поспешил он ответить.

– Удостоверение личности, мисс?

– Я… у меня нет.

– Водительских прав тоже нет? Карточка социального страхования? Удостоверение с вашего места работы? Сколько же вам лет, мисс? Ваша фамилия и адрес?

Теперь, когда на лицо Мэгги падал свет, полицейский увидел в ее глазах слезы. Подозрения насчет ее возраста у него окрепли.

– Нет, ничего нету, – прошептала она, – только если вас устроит мой ученический билет.

Ученический билет! Фред поперхнулся.

– Послушайте, офицер, я только сегодня вечером с нею познакомился. Я не знал, сколько ей лет. Откуда мне знать, если на ней это платье и вся эта дрянь намазана на лице. Я не знал!

– Она к вам приставала? – спросил полицейский. – Подумайте как следует, сэр. Вам могут быть предъявлены обвинения в совращении малолетних.

Фред подумал минуту, лицо его стало при этом еще бледнее. Пары алкоголя улетучились, оставляя его один на один с действительностью. Ему нужно было подумать о себе и о своей семье.

– Еще как приставала. Двадцать баксов, и я оказался таким дураком, что попался на удочку. Эй, вы не собираетесь меня задерживать, а?

– Нет, если то, что вы сказали, правда. Мы отлавливаем только шлюх, а не их клиентов.

Мэгги хотелось умереть. Ей приказали одеться. Ее отвезут в город. Отправят в тюрьму!

– Только для протокола, мисс, ваше имя, пожалуйста.

– Мэгги. Маргарет Коулмэн. Вы можете связаться с моим отцом на ранчо «Санбридж». Его зовут Мосс Коулмэн.

Полицейский уставился на Мэгги пустым взглядом. Дело пахло чертовски большими деньгами.

* * *

Когда в три десять ночи зазвонил телефон, Билли сразу же сняла трубку. Она ждала этого звонка. Чувствовала себя спокойной и уверенной. Это насчет Мэгги – Билли точно знала.

– Билли Коулмэн слушает.

– Миссис Коулмэн, это сержант Дейли из полицейского управления. Некоторое время тому назад мы обнаружили вашу дочь. Был бы очень благодарен, если бы вы немедленно приехали.

– С Мэгги все в порядке?

– Она не пострадала, миссис Коулмэн. Мы присмотрим за ней до вашего приезда.

– Я сейчас буду. Спасибо, сержант.

Билли постучала в дверь Тэда и не удивилась, увидев его совсем одетым.

– Я слышал телефонный звонок. Это насчет Мэгги, да? – Билли кивнула. – Я готов. Разбудим Мосса и возьмем с собой? – Билли пожала плечами и покачала головой.

Желание придушить Мосса оказалось таким сильным, что Тэд сжал кулаки. Оба они прошли долгий путь вместе, и Бог знает, как он сердился на своего друга раньше, но на этот раз все было иначе: он испытывал глубокую неприязнь к этому человеку. Тэда охватила волна осознания виновности, чувства боли и гнева, но еще большее страдание залегло в тенях разочарования и тщетных надежд, которые он увидел в глазах Билли.

– Не надо ли оставить хотя бы записку? – спросил он.

– Зачем? Полагаю, Мэгги этого не хотела бы. Единственное семейное чувство, которое ты найдешь в Санбридже, это фамильная гордость, а это разные вещи. – Они вышли из дома в прохладную предрассветную мглу. Билли протянула Тэду ключи от своей машины. – Пожалуйста, отвези меня к моей дочери, Тэд.

* * *

После разговора с сержантом Дейли Билли и Тэд направились в помещение для задержанных. Двери еще не открыли, а они уже слышали рыдания Мэгги. Она сидела в комнате на дальнем конце длинного стола, обхватив голову руками, с трясущимися плечами.

– Мэгги, – Билли позвала дочь, протягивая к ней руки. Она все еще не могла поверить тому, что рассказал им сержант… ее дочку задержали за проституцию. Мужчину, который с нею был, не арестовали, он лишь ответил на несколько вопросов. Когда Мэгги назвала себя, было решено, что инцидент посчитают чисто семейным делом и не станут выносить какие-либо обвинения.

Мэгги медленно подняла голову. Лицо у нее распухло от слез и пестрело пятнами расплывшейся косметики. Билли никогда раньше не видела платье, которое на ней было надето, – дешевое, обтягивающее, вызывающее. Темные волосы падали на глаза. Билли увидела такую боль в этих глазах.

– Мэгги, дорогая… – крик вырвался из глубины материнского сердца.

– Мама, я… я не хотела, чтобы ты меня такой видела. Я просила их разрешить мне умыться, но они не… – голос у Мэгги сорвался. Она перевела взгляд на Тэда, стоявшего рядом с матерью. – Что он делает здесь? Где папа? Почему ты не привезла моего отца? – Это было обвинением и жалобой. – Папа на улице?

– Нет, Тэд привез меня сюда…

– О, понимаю – папы нет дома или он не хочет, чтобы его беспокоили, – горько сказала Мэгги. – Можно мне теперь ехать домой?

– Да, Мэгги… это правда – то, что рассказал нам полицейский… будто ты… ты…

– Что я была в постели с мужчиной, который мне в отцы годится? Это правда. Но я не просила у него денег, и никогда не просила!

Билли отшатнулась. Рука готова была подняться, чтобы ударить Мэгги по лицу, выражающему мятежную строптивость, но в то же время хотелось обнять се, отвести страдания. Куда занесло ее девочку? Как она до этого дошла?

– Вы заберете меня домой или нет? – спросила Мэгги. – Или вышвырнете на улицу?

– Конечно, ты поедешь с нами. Санбридж твой дом, Мэгги. Бедная моя девочка. – Билли чуть не плакала. Она сделала шаг к дочери, протянула к ней руки, чтобы обнять свое дитя, защитить и обогреть.

– И, думаю, ты не станешь рассказывать папе обо всех этих неприятных подробностях, – обвиняющим тоном заявила Мэгги.

– Никто не собирается ничего рассказывать твоему отцу, если ты сама этого не захочешь, – прошептала Билли. Она считала, что именно это хотела услышать дочь.

Мэгги уронила голову на руки и разразилась тяжелыми, сотрясающими все тело рыданиями. Тэд дотронулся до плеча Билли, подтолкнул ее к дочери, а потом стоял молча, глядя на обеих в объятиях друг друга. Здесь должен был находиться Мосс, он должен был видеть это, слышать это. Но его не было. Этот тяжкий труд взял на себя вместо него друг семьи. Друг, который хотел стать больше, чем просто другом.

 

Глава 23

Билли посмотрела на разгулявшуюся за окном гостиной непогоду. Было только десять часов утра, а мрачное небо чернело, как в полночь. Такую погоду Сет называл настоящей техасской бурей, которая налетает с «ручки сковороды» – из Западной Виргинии. Билли поежилась и скрестила руки на груди. Сегодня она не в состоянии ехать в мастерскую. Ветер и дождь бились в оконное стекло. Билли даже немного отодвинулась, опасаясь, как бы стекло не лопнуло. Можно было бы немного почитать, заняться каким-нибудь рукоделием. Или снова лечь в постель и попытаться проспать целый день. Ни одна из этих идей ее не прельщала. Можно было бы написать Тэду, но о чем? Настроение у нее не самое подходящее для болтовни, да и новостей не было.

Может быть, перестелить постель? Нет, не стоит, потому что маленькая робкая горничная подумает, что плохо выполнила свою работу, и побежит к Агнес оправдываться. Смятая постель может остаться такой, как есть.

Можно было бы перечитать некоторые письма Тэда. Они приходили каждую неделю и всегда имели одинаковую длину – две с половиной страницы. Он всегда спрашивал обо всех и делился новостями, которые получал из своего родного города и узнавал из выходившего там еженедельника, который Тэд выписывал. Билли всегда читала сначала последний абзац, потому что эти строки были посвящены ей. Иногда Тэд прибегал к намекам, а иногда она чувствовала тоску и сердечную боль. Последнее время он уговаривал ее заняться моделированием одежды из различных тканей. Тэд не смеялся, как все остальные в ее семье, когда она призналась, что, сколько себя помнит, хотела заняться именно этим. Тэд не такой, как все, он особенный.

Слезы жгли глаза. Билли зажмурилась, чтобы прогнать жгучую боль, а когда открыла их снова, то увидела перед собой мать. Агнес выглядела так, будто сошла с обложки модного журнала. Билли теперь все меньше понимала ее и все реже разговаривала, да оно было и к лучшему. Их взгляды на жизнь так сильно отличались, что вполне можно было бы жить в разных штатах.

– Я принесла кофе. Из-за этой противной бури все мы привязаны к дому. Я подумала, хорошо бы нам поговорить, как бывало. Мы так заняты в последнее время, что совсем не видимся. Этого нельзя допускать, Билли. Мы одна семья.

Билли поморщилась. Мать говорила так, будто в этом она, Билли, виновата. Она вспомнила, как в одном из своих писем Тэд описывал поездку в родной город к своим близким. По его словам, это чудесно – сплоченность семьи, общее веселье. Она так ему завидовала. Не мудрено, что на лице Тэда всегда появлялось выражение озадаченности, когда он видел, как обстоят дела в Санбридже.

– Спасибо за кофе, мама. Я, конечно, выпью чашечку, – сказала Билли равнодушным тоном. – Я думала, последняя буря была ужасна, но эта просто кошмарная. Какие у тебя планы на день?

– Примерно такие же, как и твои, мне кажется. Сет говорит, буря стихнет только после полудня. К тому времени все дороги окажутся затоплены, так что нечего и думать выбраться из дому. У меня полно дел и здесь.

– Хочешь что-то обсудить, мама? Дети, Мосс, Сет? Мои поездки в мастерскую каждый день?

Агнес сделала вид, что не заметила едкого тона в голосе Билли.

– Раз уж теперь ты воспитываешь детей, я не могла не обратить внимания на то, как спокойно вела себя Мэгги в последний уик-энд, когда приехала домой из школы.

Морщинка прорезала лоб Билли. Не было нужды рассказывать ей об отрешенности дочери. После того, как они с Тэдом забрали ее из полицейского управления, Мэгги стала совсем другой девочкой: спокойной, равнодушной, обычная ее угрюмость стала более глубокой и мрачной. Билли отвела дочь к доктору Уорду для осмотра и проведения анализов на венерические заболевания. У Мэгги их не обнаружили. Чувство облегчения оказалось так велико, как будто та ночь была ужасным кошмаром.

В течение всего лета и после начала занятий в школе Мэгги непривычно много времени проводила одна в своей комнате, заявляя, что работает над домашними заданиями. Но Билли такое объяснение не убедило, у нее зародились сомнения. Она написала Тэду, и тот посоветовал просто любить Мэгги, быть рядом, и Билли пыталась. Но Мэгги замкнулась в себе.

– Думаю, пора тебе взять ребенка в руки, Билли, – говорила теперь Агнес. – Одному Богу известно, когда прекратятся сплетни. Сет говорит, мы не должны обращать внимания на всякие толки, но мне, например, трудно это сделать. Ты ее мать, Билли. Ты должна что-то предпринять.

– У Мэгги есть также отец и дед, которым до нее нет дела.

– Если бы ты не защищала и не выгораживала Мэгги на каждом шагу, все было бы иначе. Я считаю недопустимым, что ты пыталась скрыть случившееся в том грязном мотеле. Если бы ты пошла к Моссу или к Сету, когда это произошло, со сплетнями раз и навсегда было бы покончено. – Конечно, реакция Сета другой и быть не могла. Мосс с отвращением отвернулся от Мэгги и во всем обвинил жену. Билли почувствовала стеснение в груди.

– Забавно, как ты всегда норовишь подчеркнуть мою вину, мама. Сет и Мосс невинны в твоих глазах. Но ты права. Я ее мать и собираюсь сделать для нее все, что смогу. Я всегда буду рядом, чтобы прийти на помощь, как ты была рядом со мной, – горько закончила она.

– Сегодня утром мы какие-то раздраженные, не так ли? – мягко проговорила Агнес. – Наверное, из-за этой проклятой бури. Все мы не в духе. Ты писала письмо? Я пришла в неподходящее время? Письмо Тэду, да? Вы ведь регулярно переписываетесь? Как на это смотрит Мосс?

– Не слишком ли много сегодня вопросов? – в том же тоне ответила Билли. – С каких это пор я должна спрашивать у Мосса разрешения написать старому другу?

– Ну и ну. – Брови Агнес взлетели вверх. – Почему ты сегодня такая агрессивная?

– Потому что мне не нравится скрытый смысл твоих вопросов. И я не обязана давать тебе какие бы то ни было объяснения. Тэд всегда оставался хорошим другом, и я не собираюсь ничего менять.

– Ну что ж, на мой взгляд, теперь ты можешь позволить себе иметь друга, – как бы между прочим заметила Агнес, расхаживая по комнате, трогая предметы и нюхая флаконы на туалетном столике.

– Если хочешь что-то мне сказать, мама, давай, не тяни.

– Я хотела ничего не говорить, дорогая, но, думаю, должна сказать. Тебе следовало бы больше интересоваться своим мужем. Не следовало позволять ему уединяться в этой комнатушке. Известно ли тебе, что у Мосса… ээ… были… не знаю, как и выразиться, Билли.

– Ты хочешь знать, в курсе ли я того, что у Мосса были любовницы? Это слово ты подыскиваешь, мама?

На лице Агнес отразилось неприкрытое потрясение.

– Так ты знала?

– В отличие от твоих представлений о таких ситуациях, мама, жена не всегда все узнает последней. Да, я знала.

– А Моссу это известно?

– Да, – коротко бросила Билли.

– И?

– И что, мама?

– Этим все начинается и заканчивается? Ты обсуждала с ним этот вопрос? Обещал он прекратить свое…

– Распутство? Об этом, мама, я узнаю в последнюю очередь. Мой муж не имеет обыкновения ставить меня в известность, когда принимает решения.

– Его… прошлые измены – это одно. Все мужчины рано или поздно проходят через это. Но, насколько я понимаю, его нынешняя связь длится уже три года. Это может стать серьезным, Билли.

Билли показалось, будто ее лягнула в живот одна из тех лошадей, что стоят в конюшне. Но, разрази ее гром, если она даст матери повод думать, будто это ей неизвестно.

– И что ты предлагаешь, мама? – холодно спросила она.

– Должна признать, воспринимаешь ты такие вещи неплохо – я была готова к истерике. Теперь нам надо выработать стратегию. Мы не можем допустить, чтобы так продолжалось. Чем дольше такая связь длится, тем больше опасностей для брака. Теперь это уже является доказанным неприятным фактом, Билли.

– Какая стратегия, мама? В самом деле! Мы говорим о моем браке. Если Мосс не заинтересован в его сохранении, почему я должна мучиться? Я с этим смирилась.

Агнес слегка встревожилась, но взяла себя в руки.

– Ты, конечно, не думаешь о разводе? Как же дети, Билли? Мосс никогда не отдаст тебе Райли. Девочек – да, но не Райли. А ведь он твой ребенок, твой единственный сын. – «И твой единственный козырь в сделке», – хотела добавить она, но вовремя придержала язык. – А что ты собираешься делать?

– Не собираюсь, мама, а уже сделала, – соврала Билли. – Соус один и тот же, что для гуся, что для гусыни.

– Билли Коулмэн! – воскликнула Агнес. – Ты хочешь сказать, что ты… что ты… моя родная дочь… Нет, я отказываюсь верить. Кто угодно, только не ты.

– Хочешь верь, хочешь не верь, мама.

– Это Тэд Кингсли, не так ли?

Билли посмотрела матери прямо в глаза.

– Нет, мама. Это не Тэд Кингсли. Тэд слишком благороден, чтобы воспользоваться положением, в котором оказалась жена его старого друга. Я думала, ты это сознавала.

– Тогда кто же? Я требую ответа.

– Требуй чего угодно, мама. Это мое личное дело.

– Как же ты можешь делать невозмутимое лицо, когда видишь Элис Форбс в клубе? – с ожесточением воскликнула Агнес. – Знать, что она спала с твоим мужем, делала с ним то же, что делала ты?.. Как ты все это можешь терпеть?

– Хватит, мама. Я больше не желаю обсуждать эти вопросы.

* * *

Элис Форбс, девушка на фотографии, висевшей в старой комнате Мосса мальчишеских лет. Билли стало нехорошо. Элис Форбс, драматург. А за спиной у нее деньги Форбсов. Деньги Форбсов шли следом за деньгами Коулмэнов. Настоящая угроза. Три года – долгий срок, почти вечность. Знал ли Тэд? Внезапно ей показалось, что это чрезвычайно важно: знал ли Тэд? Как только мать уйдет, она позвонит ему и спросит. Он скажет ей правду. Тэд никогда ей не солжет. Три года! Жена может, наверное, простить, хоть и не забыть, когда муж с кем-то переспал ночь; может простить случайную встречу, когда люди бывают охвачены внезапной страстью. Но три года? Все интриги, ложь, скрытность, обман.

Ощущение предательства, совершившегося за ее спиной, было таким сильным, что она приказала матери выйти из комнаты – буквально вытолкала ее за дверь – и почувствовала себя в спокойствии и безопасности, только услышав щелчок замка.

Связь, существующая долгое время, предполагает, что люди спят в объятиях друг друга. Всю ночь. Весь уик-энд. Отпуск. Недавно Мосс ездил в Европу. Теперь Билли вспомнила, что на двух последних встречах в клубе Элис Форбс отсутствовала. Элис и Мосс в Европе. Вместе радуются новизне, делятся впечатлениями. Смеются и разговаривают друг с другом, как бывало в их поездках по округе.

Билли металась по комнате, как львица. Злые слезы текли по щекам. Триста шестьдесят пять дней в году помножить на три года. Что сама она делала в какие-то из этих дней, в то время как ее муж занимался любовью с другой женщиной? Сколько раз на протяжении этих часов? «Ах ты подонок, мерзкий, подлый негодяй! – думала она. – Как ты мог все это сделать со мной?»

Что было в Элис, чего недоставало ей? Деньги? Ее профессия? Их сходное происхождение? Общие воспоминания детства? Было ли ее тело лучше? Конечно было – ведь Элис не рожала детей. А она дала своему мужу сына. Элис Форбс не находилась в зависимом положении, не жила под пятой у Сета или Агнес. Она была сама по себе, самостоятельный человек. Сделала карьеру. Интересная личность. Женщина, которая потрясающе выглядит, более утонченная, чем Билли. Признана в театральном мире, приятная собеседница. Любит ездить верхом. И умеет управлять собственным самолетом.

Билли плакала, пока слезы не иссякли, высморкалась как следует, потом умылась. Маленькая записная книжка, которую подарил ей Райли на Рождество, оказалась у нее в руках. Впервые ей приходилось звонить Тэду в его кабинет. Тэд не станет лгать.

– Кабинет командующего, контрольная линия, – ответил резкий голос.

– Я хотела бы поговорить с адмиралом Кингсли. Это миссис Билли Коулмэн.

– Одну минуту, мэм, адмирал говорит по другому телефону. Вы подождете?

– Да.

Две минуты спустя раздался голос Тэда:

– Билли, чем я обязан этому удовольствию? Билли кашлянула, затем извинилась:

– Тэд, я хотела тебя кое о чем спросить. Тебе известно о связи Мосса с Элис Форбс? Связи, которая длится вот уже три года.

Кингсли мог ожидать чего угодно, но этот вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. Как ответить, о Господи?

– Билли, нечестно задавать мне такие вопросы.

– Извини, Тэд. Ты уже ответил на него. Тебе не обязательно все время быть со мной любезным и добрым. Люди пользуются этим, когда ты так поступаешь. До свиданья, Тэд.

Билли поплелась в симпатичную ванную комнату, которой пользовалась она одна. Посмотрелась в зеркало во всю стену, не видя своего отражения. Вид пушистых разноцветных полотенец успокаивал. Мосс всегда комкал свое полотенце и бросал его на пол или в корзину. Сиденье унитаза опущено. А он настаивал, чтобы оно всегда оставалось поднятым. Одна ярко-желтая зубная щетка в держателе выглядела особенно одиноко. Билли машинально открыла шкафчик аптечки и вынула новую красную зубную щетку. Продела ее в одно из маленьких отверстий подставки. Две. Как пара. Баночка кольдкрема «Пондс», пузырек с «Секоналом» и зубная паста – больше ничего в шкафчике не было. Билли задержала взор на снотворном. Рука сама потянулась к пузырьку. Это так легко. Достаточно лишь налить стакан воды и проглотить таблетки. Лечь и уснуть. Никто не хватится ее до ужина. Сколько таблеток в пузырьке? Она встряхнула их и попыталась сосчитать. Четырнадцать.

Промелькнуло воспоминание о Сете на похоронах Джессики. Если бы знать, что Мосс будет действительно скорбеть по поводу ее кончины, то, может быть, и стоило бы умереть. Но при мысли о том, что Мосс станет вести себя точно так же, как Сет на похоронах своей жены, заставила выбросить содержимое пузырька в унитаз. Шум воды казался слишком громким в этой тихой красивой комнате. Она не кончит так, как кончила свою жизнь Джессика. Стеклянный пузырек со стуком упал в белую плетеную корзинку.

Твердым шагом Билли вышла из ванной. Буря еще свирепствовала, но пошла на убыль. Чернильно-черное небо чуть посветлело. Дождь продолжал стучать о стекла, но у нее на машине мощные дворники. Если поехать по основной магистрали, то можно успеть добраться до мастерской, пока не началось настоящее наводнение. Билли набросила ярко-желтый дождевик и надела подобранную в тон шляпку.

Она едет не в мастерскую Джордана Марша. Она едет к Джордану Маршу.

 

Глава 24

Билли вела машину, лавируя среди луж на шоссе. И мысли, и настроение были такими же мрачными и гнетущими, как и тучи у нее над головой. Дождь хлестал по ветровому стеклу. Дворники сновали взад и вперед в ожесточенном ритме, вторя биению ее сердца. «Щеточки», как называла их маленькая Мэгги. Боже, может ли быть маленькой девочка тринадцати лет? Или она перестала думать о Мэгги как о ребенке с той июньской ночи в полицейском участке? Ужасающий опыт оставил свой след на лице ее дочери в ту ночь: это было лицо измученной, много повидавшей женщины. Женщины, которая знала повадки мужчин, как определила бы это Агнес.

Билли автоматически вписывалась в повороты шоссе, как будто машина сама знала дорогу. Автоматически. Автопилот. Так вот над чем работал Мосс в прошлом году, а ей об этом ни разу не сказал. Почему? Думал, она слишком глупа, чтобы понять? В первые месяцы их супружества он часто говорил, чтобы она не забивала свою хорошенькую головку то тем, то этим. Тогда она сочла более безопасным и надежным предоставить ему решать проблемы самому, или думала, что так будет лучше.

Билли нажала на акселератор, посылая неожиданный заряд энергии в итальянский мотор. Даже эта проклятая машина была выбрана Моссом. Он разбирается в механике и в автомобилях, именно эту машину она и должна была иметь. Билли сожалела, что не настояла на «шевроле», которым так восхищалась. Итальянские спортивные машины подходили женщинам типа Элис Форбс. А «шеви» – скромным и мягким, как Билли Эймс из Филадельфии. В их жизни все решения принимал Мосс. Он решал все проблемы, начиная с того, какой выбрать автомобиль или маршрут путешествия, и кончая тем, в какую школу отправить учиться детей. Она слишком долго следовала «советам» Мосса и даже не сознавала, как много прошло времени с тех пор, когда она сама выбирала, сама решала.

Билли закусила нижнюю губу, описывая вираж. Ну что ж, сегодня она приняла решение, поехав к Джордану. Это ее собственный выбор, целиком и полностью касавшийся ее жизни.

Въехав на небольшую стоянку рядом с мастерской Джордана, она обрадовалась, заметив его старый «олдсмобиль» у дверей. Других машин не было: видно, из-за бури остальные ученики остались дома. Билли долго сидела, укрывшись в автомобиле от всего мира, вцепившись в руль. Было бы так легко снова завести мотор и уехать. Он никогда бы не узнал, что она приезжала. Сама она могла бы об этом забыть. Не давая себе времени на то, чтобы передумать, Билли распахнула дверцу машины и вышла прямо под дождь. Прыгая через лужи, она добралась до входной двери.

– Джордан, это я, Билли! Джордан? – Она постучала по стеклянной створке двери.

– Билли? Входи, Билли! Ты промокла! Я не планировал проводить сегодня занятия, думал, что буря удержит дома моих учеников. По крайней мере, наименее преданных живописи. – Он улыбнулся, и теплота в его взоре прогнала прочь уныние этого дня.

Билли вошла в дом и позволила снять с себя дождевик, от которого на пол успели набежать лужицы.

– Я приехала не на урок, Джордан. Я приехала, чтобы побыть с тобой. – Слова были сказаны, а Билли боялась поднять глаза на Джордана. Не глядя, она протянула к нему руки. И оказалась в его объятиях. Как это было хорошо. Какой хороший запах вдыхала она. Мягкая, много раз стиранная рубашка и выцветшие джинсы облегали его тело, делая его достижимым для ее прикосновений. Его плечо оказалось у нее под щекой, его губы в ее волосах, и когда Джордан с трепетом и восторгом прошептал ее имя, Билли поняла, что правильно поступила, приехав сюда. Душа ее была ранена, и всеми силами она отталкивала мысли о предательстве Мосса. Джордан мог исцелить ее.

Джордан поднял ее лицо вверх, нежно касаясь своими длинными, артистичными пальцами. Его губы слились с ее губами, поцелуй получился ласкающим, медленно и томительно скользил он по ее рту. Потом Джордан отодвинул от себя Билли, заглянул ей в глаза и прошептал:

– Ты уверена?

В ответ она снова бросилась навстречу его рукам, крепко ухватилась за него, снова подставила губы для его нежного поцелуя. Как нужно ей это, как нужен Джордан! От щемящей боли в сердце из груди вырвался стон. Как давно никто не обнимал ее вот так, никто не желал вот такой близости с нею. Даже когда Мосс приходил в ее спальню, то их объятия были холодными, любовный акт механическим – просто эгоистичная жадность самоудовлетворения. Исчез порыв, великое всепоглощающее желание давать и отдаваться.

– Билли? Что с тобой? – спросил Джордан, отыскивая ответ в ее глазах.

– Просто я хочу тебя. Очень хочу, – призналась Билли. – Мне нужно чувствовать себя любимой, желанной.

– Именно это я и хочу тебе дать, Билли. Любовь. Хочу заставить тебя почувствовать мою любовь.

Одежда упала с их тел, словно лепестки летней розы. Тело Джордана казалось странным и незнакомым рядом с ее телом. Щетина на подбородке была мягче, чем у Мосса. Прикосновение – осторожным, нежным. Касания Мосса были уверенными и властными, ведь многие годы он касался ее тела и знал его во всех подробностях, как свое собственное. Билли чувствовала, что внутренне противится предлагаемой Джорданом близости. То, чего она так отчаянно желала, – любовная близость, – казалось недостижимым и недосягаемым. Мешали воспоминания о другом мужчине, которого она любила больше, чем себя. Мосс…

Губы Джордана медленно скользили по изгибу ее плеч вниз, к грудям. Это действовало на нее гипнотически, чувственно, и Билли захотела забыться в этом мгновении и отдаться этому мужчине. Она приняла его близость, его касания, его поцелуи в самые интимные места. Она приняла все это, как приняла бы пищу, воздух или тепло, потому что нуждалась в них. Нуждалась в проявлениях любви другого человека, чтобы утвердиться как женщина.

Билли тихо лежала в объятиях Джордана, прислушиваясь к биению его сердца и к нежным словам, которые он ей шептал. Она красивая, желанная, любящая и теплая. Она прекрасная возлюбленная. Таким же был и Джордан. Они совершили самый интимный акт, возможный между двумя людьми. Своими руками и губами он вернул ее тело к жизни. Но умирала ее душа, а Джордан все-таки не смог коснуться страдающей души Билли.

Ее тело теперь удовлетворено, самолюбие исцелено, а все же в сердце осталась тоска. С Джорданом не было будущего, и Билли знала это. Она взяла все, что он мог дать, а сама ничего не дала взамен. Самый большой экстаз с Моссом заключался в том, что она растворялась в своем муже, полностью отдавалась ему и знала, что ее дар приятен мужчине, которого она любила. Джордана она не любила. Ей нечего было дать, а только брать – этого недостаточно.

– Ты придешь снова, Билли? – прошептал Джордан ей на ухо. – Тебе было хорошо? Так же хорошо, как мне?

– Все было хорошо, – прошептала Билли, обвивая его руками и осыпая мелкими поцелуями его подбородок. – Я приду снова.

* * *

Билли так и не смогла привыкнуть к воскресным ужинам в Санбридже. Ослепляло огромное количество хрусталя, фарфора и серебра. Горничные, одетые в ярко-розовые форменные платья с белыми передничками в оборках и с маленькими накрахмаленными шапочками. На вечерних трапезах в воскресенье всегда присутствовали дети; затем, после обильной еды, шофер развозил их по респектабельным школам. В то время как декорации и художественное оформление были выдержаны в голливудском стиле, участники ужина и их манера поведения оставались чисто коулмэновскими. Сет ел, как скотник, и говорил с набитым ртом в основном о ранчо. Агнес изо всех сил старалась выглядеть по-королевски на своем месте в торце стола. Она изящно клала в рот маленькие кусочки и тщательно пережевывала каждый по тринадцать раз. Мосс и Райли болтали и тараторили без остановки. Мэгги и Сьюзан сидели тихо, а уж Билли оставалось поддерживать с ними беседу о школе, занятиях и разных делах, которыми занимались девочки.

В конце ужина Билли всегда принимала две таблетки аспирина. В этот вечер что-то не ладилось. Мэгги отвечала, когда к ней обращались, но ее рассеянность и отсутствующий взгляд тревожили Билли. Не заболел ли ребенок? Или Мэгги была готова выкинуть один из «фокусов», как называл это Сет, в духе своей тетушки?

– Мэгги, ты хорошо себя чувствуешь? – Все разговоры за столом прекратились, семья прислушалась, чтобы узнать, в какую историю влипнет Мэгги на этот раз.

– Я чувствую себя прекрасно, мама. А почему ты спрашиваешь?

– На мой взгляд, ты слишком румяная, уж не жар ли у тебя? Давай померяем температуру после ужина.

– У меня нет жара, мама. Я себя хорошо чувствую. Просто здесь жарко.

– Все равно мы померяем температуру. Я не могу послать тебя в школу, если вдруг окажется, что ты заболела. Весь класс может заразиться.

– Почему ты не ешь свой ужин? – осведомился Мосс.

Мэгги вскинула голову. Уже очень давно отец не обращался к ней с вопросом. Горло у Билли сжалось, когда она заметила неприкрытое обожание на лице дочери. Мэгги медленно начала есть.

– Наверное, я задумалась о школе и о завтрашней контрольной работе, – сказала она между двумя глотками.

– Не набивай рот. Ты достаточно большая, чтобы есть как полагается. И не разговаривай с полным ртом.

Глаза Билли сузились, а левая рука сжалась в кулак. – Я больше не могу есть. Мама, можно мне уйти? – Мэгги готова была расплакаться, и Билли не стала дожидаться, пока она сорвется на крик, как бывало во время ее вспышек.

– Конечно, иди. Все-таки я хочу померить тебе температуру. – Билли положила салфетку на стол и бросила на Мосса убийственный взгляд.

– С девочкой все в порядке, – проворчал Сет. Билли резко остановилась и обернулась.

– Мне судить, все ли в порядке с Мэгги. И никогда не становитесь между мной и моей дочерью, ни сейчас, ни когда-либо.

– Билли! – Агнес была в ужасе. – Вот, теперь этот ужасный ребенок снова испортил ужин. Тебе действительно следует что-то предпринять.

Билли напряженно выпрямилась.

– В следующий раз, когда тебе захочется на кого-то возвести вину за испорченный обед, то обвиняй другого человека. Моего мужа! – Злобно посмотрев на Мосса, Билли вышла из комнаты с высоко поднятой головой.

– Твоя жена отбилась от рук, Мосс.

– Хватит, пап. Билли – мать. Мама вела себя точно так же. – Агнес внутренне сжалась, заметив устремленный на нее обличающий взгляд Мосса.

* * *

В комнате Мэгги в это время Билли встряхнула термометр.

– Температуры у тебя нет, но выглядишь ты неважно, Мэгги. Знаешь, по-моему, отметки у тебя достаточно хорошие, чтобы ты могла отдохнуть денек. Может быть, ты заболеваешь гриппом, и лучше принять меры в самом начале, чтобы потом не потерять время. Я правда беспокоюсь, Мэгги. Ты хорошо спала?

– Спала беспробудным сном. У меня столько всего на душе. Мама… я…

– Да, Мэгги? Что бы это ни было, ты не хочешь сказать мне об этом?

– Ах, пустяки. Не сегодня. Почему бы нам не пойти в следующий уик-энд за покупками? Мне кажется, я прибавила в весе. Наверное, ела слишком много всякой всячины с девочками после того, как в школе гасят свет на ночь.

Рассеянная улыбка дочери встревожила Билли.

– Хорошо, Мэгги. Поедем вдвоем, только ты и я. Сходим во все универмаги и подберем тебе новый гардероб. Пора купить тебе кое-что из одежды. В прошлый раз, когда я возила по магазинам Сьюзан, ты не захотела ехать с нами.

– Тогда мне ничего не было нужно. Зачем попусту тратить папины деньги? Я ему сказала, что напрасно он дает мне такую большую сумму на карманные расходы и что я экономлю их, но он не стал слушать. Я пытаюсь, мама, но он…

– Чшшш, я знаю, милая. Предоставь мне все уладить с твоим отцом. Если ты чувствуешь себя нормально, то собери вещи и иди вниз. Нужно вернуться в школу вовремя.

Мэгги взяла сумку с вещами, которые брала домой на уик-энд, и стопку книг.

– Увидимся в следующий уик-энд. Мне жаль, что так получилось с ужином. Кажется, я никогда ничего на смогу сделать или сказать как следует. Не знаю, почему. Наверное, во мне сидит дьявол. Дедушка говорит, что так оно и есть.

Билли почувствовала, что гнев снова охватывает ее.

– Он сказал это тебе?

– Не имеет значения. Папа тоже так говорит. Я совсем как тетя Амелия. Папа любит тетю Амелию, а меня не любит. Ты понимаешь, что это такое, мама. Ладно, надо идти.

– Если будешь плохо себя чувствовать, позвони мне. Обещай, Мэгги.

– Обещаю, – бросила Мэгги через плечо.

Вбежали Сьюзан и Райли, быстро поцеловали Билли и сбежали вниз по лестнице. Их топот заставил Билли улыбнуться, но вот за детьми захлопнулась входная дверь. Санбридж снова стал похож на могилу.

* * *

Билли тяжело опустилась на скользкое сиденье стула, обтянутого зеленым бархатом. Сбросила туфли, поставила ноги на перекладину. По привычке потянулась к пачке писем на столике вишневого дерева. Чтение писем Тэда Кингсли всегда приносило ей утешение. Она собиралась когда-нибудь рассказать ему, как много значили для нее его послания. Она знала их наизусть, но все равно отыскивала то письмо, которое хотела прочесть.

Могу лишь представлять себе, какую душевную боль ты испытываешь из-за Мэгги. Тебе нужно постараться быть сильной, моя дорогая. Во многих отношениях она еще совсем девочка. Она и не барышня, и уже не ребенок. Как раз на середине этого пути ее настигло это потрясение. Я согласен с тобой относительно денег, но, по-моему, излишне большое их количество не проблема для Мэгги. Оба мы знаем, в чем заключается ее проблема, и пока ты не заставишь Мосса увидеть все в правильном свете, и ты, и Мэгги будете несчастны. Иногда Мосс нуждается в хорошей взбучке. Его упрямство может быть непреодолимым. В этом отношении Мэгги похожа на него. Мне кажется, постоянные сравнения с Амелией делу не помогают. Ты спрашивала мое мнение, иначе Я не стал бы комментировать или навязывать тебе свои мысли. Всей душой верю, что ты сможешь во всем разобраться. В тебе есть сила, которую ты еще не растратила. Верь мне, когда я говорю, что у тебя найдутся силы справиться с трудностями.

Мне хотелось бы приехать в Санбридж, но не думаю, что это будет благоразумно в сложившихся обстоятельствах. Мосс четко дал понять, что всему есть предел. Он чувствует, что я предал его, когда поехал с тобой за Мэгги. Мосс неправильно понимает предательство. Наша дружба в опасности, я уверен, ты это понимаешь. Я знаю, поэтому ты и просишь меня приехать, но, к сожалению, дорогая Билли, приглашение должно исходить от Мосса. Мне очень хотелось бы пригласить тебя и девочек на уик-энд в Корпус-Кристи в любое удобное для вас время. У меня чудесная экономка, кухарка и множество комнат в доме. Имеется и чудовищный камин. Приятное местечко, у которого так хорошо посидеть и помечтать. Камины с жарко горящими поленьями, юмористические газеты и чаша с грогом предназначены для семей. Ух ты, я чуть не забыл о собаке! У меня поселился пес, приблудившийся однажды и не пожелавший уходить. Я назвал его Соломоном, потому что он оказался достаточно мудрым, чтобы понять: если не будет делать свои дела на улице, то не сможет остаться. Мы отлично ладим. Он приветствует меня, когда я возвращаюсь домой, и лежит рядом со мной по вечерам. Помести его на картину, когда будешь запечатлевать на полотне мой камин.

Подошло время вечерней прогулки Соломона, поэтому заканчиваю письмо. Будь осторожна, Билли, и помни, что бы тебе ни понадобилось, звони. Я всегда буду рад тебе помочь.

С теплым приветом,

Тэд.

Билли сложила письмо и засунула его в измятый конверт. Должно быть, она перечитывала это письмо, по меньшей мере, раз тридцать.

* * *

Она делала набросок углем на холсте, установленном на мольберте, когда на пороге появился Мосс. Глаза Билли приняли жесткое выражение. Пусть видит, чем она занимается. Ей все равно. Билли внутренне собралась, готовясь выслушать то, что Мосс собирался сказать. Казалось, ему не по себе, что этому человеку совсем не свойственно. Человеку, который всегда держит себя в руках.

– Тебе что-нибудь нужно, Мосс?

– Что-то я не могу найти…

– В любом случае, здесь нет того, что ты ищешь. В этой комнате нет ни одной вещи, принадлежащей тебе. Ты об этом позаботился. Ты заслоняешь мне свет.

– Билли… вот проклятье… я хочу поговорить с тобой. Билли так сильно стиснула зубы, что резкая боль пробежала по мышцам шеи, отдавая в руку.

– Почему бы нам не назначить встречу на этой неделе? Думаю, я смогла бы выкроить для тебя время.

– На неделе меня здесь не будет. Я должен уехать на север примерно на неделю. Мне кажется, нам надо поговорить сейчас.

Элис Форбс находилась в Нью-Йорке. Все в клубе предполагали, что репетиции ее новой пьесы идут полным ходом.

Билли посмотрела на набросок. Рисование доставляло ей такое удовольствие, пока не появился Мосс. На этом наброске она изобразила Тэда в глубоком кресле у зажженного камина, а рядом спящего Соломона. Она отвернулась и снова взялась за рисование, не обращая никакого внимания на мужа.

– Когда вернусь, поговорим.

– Если тебе случится оказаться на Бродвее, привези программку для Сьюзан. Она их собирает.

– Привезу, – хрипло отозвался Мосс. – Спокойной ночи, Билли. – Он подождал секунду в коридоре, не позовет ли она его, не побежит ли за ним. Не позвала, не побежала. Он почувствовал такую боль, будто нож вонзился в глотку.

Билли продолжала рисовать. Эта картина – ее лечение, а кроме того, доставляет ей большое удовольствие. Сходство с Тэдом получилось потрясающим. Она надеялась, что и Соломон вышел хорошо. К двум часам ночи она вставила рисунок в рамку и упаковала в картонную коробку. Завтра, сразу после завтрака, она использует немного денег Коулмэнов на благое дело. Отвезет коробку в аэропорт и первым же рейсом отправит ее в Корпус-Кристи. А там уже курьерская почта доставит посылку Тэду в собственные руки.

Впервые за многие месяцы остаток ночи Билли крепко спала.

* * *

Младший лейтенант Кэлвин Джеймс принял посылку и расписался за нее. Затем проворно двинулся к кабинету адмирала и дождался подходящего момента, чтобы войти.

– Срочная доставка по почте, сэр.

– Что-нибудь особенное? – с любопытством спросил Тэд.

– Это от Билли Коулмэн из Остина, штат Техас, сэр.

– Ну так не стойте же там, Джеймс. Давайте посылку сюда.

Он чувствовал себя, как ребенок в ожидании подарка, пока распаковывал картонную коробку и разворачивал плотную бумагу. Когда Тэд вынул рисунок, выполненный углем, он не знал, то ли смеяться, то ли плакать. Но младший лейтенант Джеймс стоял по стойке смирно.

– Сэр, через пять минут у вас встреча.

– Когда я вернусь, эта картина должна висеть вот здесь, чтобы я мог видеть ее. – Тэд показал на стену напротив его письменного стола. В любое время, когда бы он ни поднял взор, его взгляд упадет на полотно. Боже, кто бы мог подумать, что Билли сделает такую чудесную вещь? Надо позвонить ей. Пусть Мосс думает, что хочет. Такое внимание заслуживает благодарности, высказанной лично.

– Даа-даа, сэр. Займусь этим прямо сейчас. – Десять минут спустя все подчиненные адмирала восхищались работой Билли Коулмэн. – Похоже на старика, правда? – спрашивал у остальных Джеймс. – Но когда старик обзавелся собакой?

– И кто такой, черт побери, Билли Коулмэн?

– Какой-нибудь парень, с которым адмирал летал во время войны, наверное, – отвечал Джеймс. – Отлично смотрится. Старик будет доволен.

* * *

Мир Билли Коулмэн зашатался. Все рухнуло и свалилось на нее в то утро, когда она пришла разбудить Мэгги перед обещанной ей поездкой в Остин за покупками.

Постельное белье на девичьей кровати с пологом было скомкано и смято, большей частью сдвинуто к ногам. Сама Мэгги в розовом банном халате наклонилась над унитазом в приступе рвоты. Сигнал тревоги, пугающе знакомый, промелькнул в сознании. Все признаки налицо. Сонливость, переход от мятежной строптивости к спокойной созерцательности, пополневшая, несмотря на плохой аппетит, талия Мэгги. Мэгги не нужна была поездка в город за покупками, ей нужен был визит к врачу для подтверждения того, что уже стало ясно Билли: ее дочь беременна.

Билли вслепую нашарила край кровати, прежде чем рухнуть на нее. Как же это могло случиться? Она возила Мэгги к доктору Уорду через несколько дней после того, как обнаружилось, что вытворяла Мэгги. Но тогда, конечно, было слишком рано, чтобы диагностировать беременность. Должно быть, это произошло, примерно, четыре месяца тому назад, в июне. Как раз когда в ее воображении возникали видения: ее маленькая девочка в комнатах подозрительных мотелей с подозрительными мужчинами. Как раз когда ей казалось, что она продвигается вперед в отношениях с дочерью, вновь обретая душевную близость, восстанавливая утерянные чувства доверия и любви. Бедная Мэгги! Ее жизнь никогда не станет прежней. Никто из них уже не будет прежним. Преодолевая слабость в ногах, Билли встала и прошла к двери ванной.

– Почему ты не сказала мне, Мэгги?

– Мам… – Мэгги попыталась поднять голову; лицо у нее было зеленоватого оттенка, глаза ввалившиеся и несчастные.

Билли упала на колени, прижала голову своего ребенка к груди.

– Почему ты не пришла ко мне? Почему, Мэгги? – судорожно рыдала Билли.

– Потому что ты бы сказала папе, а он и так уже ненавидит меня!

– Он не ненавидит тебя, Мэгги. Но он должен знать. Теперь, потом… Какая разница, раз он все равно узнает?

– Отошли меня, мама. Пошли меня куда-нибудь. Есть же разные места. Он не должен узнать. Пожалуйста, мама. Помоги мне!

– О Мэгги, хотела бы я, чтобы это было так просто, но все гораздо сложнее. Сколько месячных ты пропустила?

– Три.

– О, Боже мой!

– Мамааааа!

Они сидели на холодном полу ванной – мать и дочь, две женщины. Билли отводила темные волосы Мэгги с ее белого лба и шептала ласковые слова, пока дочь рвало:

– Не сдерживайся, дорогая. От этого только хуже. Боже, что будет с этим ее ребенком? В тот момент Билли почувствовала себя такой же больной, как ее дочь. Что лучше для Мэгги? Мысли метались в голове, в то время как она пыталась угадать, какой будет реакция семьи. Перед ней пугающе вырисовывалось слово «аборт». Никогда! Воспоминания об Амелии все еще слишком свежи в памяти. Надо сообщить Моссу. Что он скажет, что сделает? Слезы набежали на глаза. Какое ужасное поражение потерпела она во всем. Не уберечь своего первого ребенка от бед – это непростительно. Билли тяжело вздохнула, понимая, что придется выдержать бурю эмоций со стороны домашних. Но самые большие проблемы возникнут с самой Мэгги, когда та немного оправится.

– Мне немного лучше, мама. Наверное, мне лучше лечь в постель. Я не хочу ехать за покупками.

Билли пришлось встряхнуть головой, чтобы в голове прояснилось. Всего минуту назад ее ребенок был так близок к ней, а теперь снова отстраняется и говорит о покупках. Конечно, Мэгги сознавала, в какое затруднительное положение попала. Вся се жизнь теперь поставлена на карту.

– Думаю, это хорошая мысль. Ты ложись в постель, а я позвоню Шарлотте, чтобы она принесла чаю. Может быть, еще немного сухих тостов и крекеров. Только это и поддержит сейчас твой желудок.

Билли подождала, пока дочь выпьет чай, и только потом заговорила снова:

– Что будем делать, Мэгги?

– Это мои трудности. Я обо всем позабочусь.

– Как ты собираешься это сделать, Мэгги? Пожалуйста, я хочу знать. Я даже не представляю себе, что теперь делать.

– Это твои проблемы, мама. Кажется, ты никогда не знала, что делать. Это твой удел – катиться с горы без тормозов. Я уеду. У меня есть деньги. Я экономила. Если знать нужных людей, то можно сделать аборт. Все просто.

– Нет, совсем не просто, Мэгги. Это ужасно, это страшная пытка. Это не самый легкий ответ на вопрос. Мне нужно время, чтобы все выверить и продумать.

Неожиданно в душе Мэгги словно проснулась маленькая девочка, нуждавшаяся в защите матери: враждебность и незащищенность на мгновение обратились в страх.

– Что скажет папа? – Билли испытала боль, услышав дрожь в голосе дочери. Мэгги не боялась, что узнает она. Мать могла видеть ее несчастье. Матери все принимают как должное. Такова их доля, это и делает их матерями. Мэгги было все равно, что она подумает. В конце концов, Мэгги поверила, что мать может все уладить.

– Мэгги, я понятия не имею, что он скажет. Сейчас он в Нью-Йорке. Это дает нам передышку, чтобы принять решение. Кто отец этого ребенка, Мэгги?

Мэгги смотрела на нее непонимающими глазами.

– Отец?

– Да, Мэгги, отец. Кто отец твоего ребенка? – Боже, пусть она назовет имя. Не дай ей…

Мэгги откинулась на подушки. Прежнее вызывающее выражение вновь появилось на ее лице.

– У меня нет ни малейшего представления.

– Мэгги, я не вижу ничего смешного в этом заявлении.

– А я и не пытаюсь шутить. Ну, мама, я могу выбрать какого-нибудь парня. Какого-нибудь Стива. Я правда не помню. Это мог бы быть Гарри, Дик или Джон. Выбирай, кого хочешь. Какая разница?

– Разница большая.

– Мама, признай очевидное. Я – Ш. М.

– Что это такое?

Мэгги рассмеялась коротким, прерывистым смешком.

– Стыдно, мама. Не знаешь – спроси у папы или дедушки, они тебе расскажут.

Билли стиснула зубы.

– Что это значит, Мэгги? И откуда ты знаешь, что твои отец и дед так тебя называли?

– Потому что Сьюзан и Райли слышали, как они разговаривали, а потом пришли и рассказали мне. Так мне это и стало известно, мама. Твои драгоценные Райли и Сьюзан никогда не врут. А ты правда не знаешь? Шлюха-малолетка, вот что это значит. По крайней мере, они не будут разочарованы.

Кровь отлила от лица Билли.

– Мэгги, клянусь тебе, я не знала. Если бы я… – Она снова потянулась к дочери, но та оттолкнула ее руку.

– Что бы ты сделала, мама? Хочешь, я скажу. Ты бы отвела взгляд, как всегда. Дедушка названивает всяким важным шишкам, а папа его поддерживает. Пошла бы ты против кого-нибудь из них ради меня? Не думаю, мама. Твой маленький мирок был бы потревожен. Ты ведь знаешь, что отец уехал повалять дурака. Дедушка тоже так делал.

Звук пощечины громоподобно прозвучал в тихой комнате – Давай, мама, теперь по другой щеке. Может быть, от этого тебе станет легче. Меня ты этим не обидишь. Меня уже ничто не обидит. Когда отец тебя бросит, что ты станешь делать? Хотя, я забыла, деньги Коулмэнов…

В голове Билли шумело, сердце гулко билось. Она от всего этого заболеет. Билли вышла из комнаты. Глаза Мэгги блестели в полутьме.

* * *

В апартаментах IP – для важных персон – отеля «Астор» зазвонил телефон. Мосс неохотно протянул руку, словно чтобы заглушить будильник. На фоне страстного женского голоса, распевавшего мелодию из бродвейского мюзикла, слышался шум душа. Пришло осознание действительности. Было 10.10 по нью-йоркскому времени, 8.10 по времени в Санбридже. Мосс глянул на смятую постель и нахмурился. Он терпеть не мог скомканные и перекрученные простыни. Телефон продолжал разрываться. Мосс смирился с тем, что придется снять трубку. До самого позднего вечера сидение с друзьями Элис, а потом два часа постельных гимнастических упражнений – все это не способствовало благодушному восприятию телефонных звонков.

Мосс слушал сдавленный, обеспокоенный голос Билли, а как раз в это время в спальню входила Элис Форбс, абсолютно голая. Ее тело всегда шокировало Мосса. В то время как ее лицо имело красивые пропорции и было женственным, тело оставалось стройным и худощавым, почти мальчишеским. Он привык к округлым формам Билли, к мягким, полным грудям, поэтому, когда он впервые завлек Элис в постель, ему едва ли не с трудом удалось достичь эрекции. Едва. Теперь он оценил эти маленькие груди с темными большими кругами вокруг сосков и узкие бедра, которые умели волнообразно колыхаться с таким жадным аппетитом.

– Дорогой, я знаю, ты проснулся, – окликнула его Элис. – Мне нужно съездить в театр. Второй акт не ладится. Скажи, что прощаешь меня. – Она поднесла руку ко рту, осознав, что он говорит по телефону.

Желудок у Мосса скрутило: Билли должна быть глухой, чтобы не услышать голос Элис. Боже! Если Мэгги беременна, зачем сообщать ему об этом в такой ранний час? Он все равно ничего не мог изменить.

– Сейчас я не могу приехать домой, – сказал он более холодным тоном, чем собирался. – Мои дела еще не закончены. Еще несколько дней. А ты не можешь уладить это дело? Поговори с Сетом и со своей матерью.

Неприятности. Он знал это уже в ту минуту, когда зазвонил телефон. Снова Амелия? Сет разозлится как черт.

Элис оделась в считанные минуты. Беззвучно, одними губами спросила: «Билли?» Когда Мосс кивнул, она подняла брови. На лице появилась заговорщицкая гримаска. Мосс не стал обращать на это внимания.

– Я буду дома к концу недели, – сказал он. – Мы сможем обсудить все это вместе. Само собой разумеется, девочке нужно сделать аборт.

Его дочь беременна. В тринадцать лет. Иисус! Где, черт побери, была Билли все это время? Как допустила, чтобы такое случилось? Сейчас ему ни к чему все эти проблемы. Девчонка самая настоящая гулящая кошка. Сет говорил это не один раз.

– Хватит, Билли! Такие вещи по телефону не обсуждают. Девочка беременна, и еще несколько дней ничего не изменят. Когда вернусь, найду врача, к которому ты сможешь ее отвести. Дома буду в пятницу вечером. Выпей что-нибудь, Билли. Судя по твоему голосу, тебе не помешает. Это не конец света. Кроме того, с нами случилось то же самое.

Возглас Билли резко прозвучал в телефонной трубке.

– То было совсем другое дело, – ледяным тоном сказала она. – Твоя дочь не знает, кто отец ребенка. Что ты на это скажешь?

Мосс уставился на трубку, которую держал в руке. Ему понадобилась минута, чтобы осознать, что последнее слово осталось за женой.

Он не вернулся в пятницу, как обещал.

– Незаконченные дела, – сказал он Сету по телефону, сообщив, однако, фамилию врача для Билли.

* * *

В Санбридже было тихо, как в мавзолее, когда Мосс появился дома в воскресенье к вечеру. Многие мысли и воспоминания преследовали его после звонка Билли: Мэгги – ребенок, Мэгги подрастает, скоро ее первый танцевальный вечер. Как могла влипнуть его маленькая девочка в такие неприятности? Где была Билли, когда все это случилось? Где был он сам?

Мосс знал, каким должно быть возвращение мужчины в свой замок: его хорошенькая жена подбегает к входной двери, чтобы поприветствовать и обнять его; дети собираются вокруг, поднимая шум, чтобы привлечь его внимание. «Папочкин дом, – сурово подумал он, – и никого, кто чего-нибудь стоит, кроме Райли».

Билли слышала шаги Мосса в холле. Плечи ее напряглись, но она продолжала рисовать угольными карандашами в блокноте, лежавшем на коленях. Солнце, светившее в окно гостиной, всего мгновение назад казалось теплым и приятным.

Мосс замаячил на пороге.

– Я здесь, – объявил он прямо. – Предполагаю, ты не остановишься, чтобы налить мне выпить?

– Думаю, что остановлюсь. – Билли постаралась, чтобы ее голос звучал ровно. Отложила карандаши и прошла через комнату к бару, задержавшись, чтобы послушно поцеловать мужа в щеку. Знакомый запах ее духов неожиданно всколыхнул чувства Мосса.

Билли чувствовала напряжение, установившееся между ними. Неужели она никогда не обретет больше тех чувств, которые питала к нему? Даже после стольких лет совместной жизни и многих разочарований она еще хотела его как мужчину. Это имело мало общего с ее потребностью в Моссе как в муже – скорее, инстинктивное чувство.

Мосс взял стакан, ожидая, когда Билли заговорит. Но она, казалось, собиралась снова взяться за свой блокнот. Такое поведение его раздражало, хотя он понимал, что неправ. Неразумно ожидать, что Билли притворится, будто никогда не слышала голоса Элис в его гостиничном номере. Неразумно надеяться, чтобы она пришла к нему в этом молчаливом доме, радостно приняв его в свои объятия и в свою постель. Тщательно подбирая слова, он спросил:

– Ты звонила тому врачу насчет Мэгги?

Билли повернулась и смерила его взглядом. Ее мягкие светло-карие глаза приобрели жесткое выражение.

– Нет, не звонила. И не позвоню.

Мосс вздохнул.

– Хорошо, если ты решила упрямиться, я позвоню сам.

– Нет, и ты не позвонишь. Не будет никакого врача. Кроме того, который поможет благополучно родиться нашему внуку. У меня было время подумать, больше чем требовалось. – Ее взгляд был укоризненным. – Мэгги – ребенок по годам, но не по опыту. Ей придется жить с грузом последствий своих поступков. Она беременна и родит ребенка. Аборт противозаконен, и она знает это. Если мы выступим в роли соучастников, поможем в этом, ей это не принесет добра. Одному Богу известно, что сотворит Мэгги в следующий раз, когда и где остановится. Я не хочу принимать в этом участие, Мосс. Девочке еще нет и четырнадцати, а ей придется жить с этим до конца жизни. Я предпочла бы, чтобы она жила, имея этого ребенка, а не уничтожая его. Иначе говоря, Мосс, два неправильных поступка не сотворят один правильный.

– Тебе не следовало бы что-то навязывать ей как раз потому, что твои собственные принципы будут оскорблены.

– А какие принципы внушишь ей ты, Мосс? Она всего лишь ребенок, и кто-нибудь должен направить ее по тому пути, который она ищет. – Билли знала, что права. Ее этические правила, ее принципы, может быть, верны только для нее, но других она Мэгги предложить не могла.

– Она слишком юная, чтобы обременять себя ребенком, Билли. Я ведь тоже думаю о Мэгги, хочешь верь, хочешь не верь.

– Иногда дела с абортами оборачиваются плохо. Я… я знаю кое-кого… – Билли замолчала, вспомнив свое обещание Амелии. – Мэгги ничем не будет обременена, если не пожелает. У нас есть достаточно времени, чтобы решить, что делать с ребенком. Есть вполне приличные агентства по усыновлению детей.

– А вот это выброси из головы, Билли. Этот ребенок наполовину Коулмэн, а мы не выбрасываем Коулмэнов, как ненужных котят. Будешь настаивать на своем решении – станешь расхлебывать последствия всю оставшуюся жизнь. Если бы ты была лучшей матерью для Мэгги, этого никогда не случилось бы.

Лицо Билли осталось застывшим и бесстрастным, плечи – расправленными, спина – прямой. Он сказал самое худшее, а она все-таки устояла. Ни одной слезинки не блеснуло в ее глазах. Мосс внезапно почувствовал прилив восхищения своей женой.

– Я ни на чем не настаиваю. Мы принимаем решение. Мы произвели Мэгги на свет, она – результат нашего неудавшегося брака. – И тут она вслух сказала то, что не решалась произнести даже про себя: – Всего лишь вопрос времени, когда наши отношения разрушат жизнь Сьюзан, а затем и жизнь Райли. Если мы потерпим неудачу сейчас, значит все напрасно. Тогда мы ни на что не сможем рассчитывать, я не допущу, чтобы это случилось. Каким-то образом где-то мы потеряли нашу жизнь. Я хочу все вернуть, Мосс. Все.

Мосс, казалось, заколебался. Он ожидал противостояния, но не такого.

– О чем конкретно ты говоришь, Билли? Ты ведь знаешь, я дам тебе все, что в моих силах.

– Я хочу от тебя выполнения твоих обязательств по отношению к твоим детям и к нашему браку. Хочу, чтобы у нас была семья. Я требую этого.

– Ты требуешь? – в голосе Мосса слышалось удивление.

– Да, я. И уверена, что в глубине души и ты этого хочешь.

– А чего хотят дети? Мэгги, например. Что она говорит насчет аборта?

– Сначала она хотела избавиться от ребенка, притвориться, что ничего не случилось. Она такая юная, Мосс, она ничего не представляет о ребенке, которого носит. Но когда я сказала ей, что ты хочешь, чтобы она сделала аборт, она сразу обрела свою враждебность и передумала. Теперь хочет сохранить ребенка. Не знаю, что хорошо, что плохо. Главное для меня – Мэгги и ее будущее. Твоя дочь говорит, что хочет этого ребенка. Что ты думаешь, Мосс? Каково твое мнение?

Мосс пожал плечами.

– Она почти женщина, и, полагаю, ее настроение изменчиво…

– Ты никогда не пытался заглянуть поглубже? Разве не видишь, что она делает все тебе наперекор? А почему? Потому что это единственный проклятый способ, с помощью которого она может привлечь твое внимание. Попробуй пойти против своего папы, и он сразу это заметит. Согласись – и он даже забудет, что ты существуешь. Но все слишком серьезно, чтобы играть с такими вещами.

Мосс залпом допил стакан.

– Билли, я устал. Мне надо подумать. Нельзя ли поговорить после обеда? Я приду в твою комнату, и мы поговорим совсем как в старые времена. – Он обольстительно улыбнулся ей.

– В старые времена мы никогда не говорили. Ты говорил – я слушала. На этот раз все будет иначе.

– Ей-Богу, Билли, дай передохнуть хоть пару часов.

– Нет, Мосс. Мы закончим этот разговор. Я никогда не предъявляла тебе никаких требований, и, наверное, была неправа. Но сейчас заявляю тебе. Если ты не согласишься на мои условия, на сохранение семьи, я оставлю тебя. Заберу детей и уеду. Я хочу, чтобы ты был отцом. Хочу, чтобы был мужем. Хочу иметь семью, Мосс, и хочу сейчас.

– Вот так, как сейчас? Не оглядываясь назад? Никаких обвинений и претензий? Забыть все и начать сначала?

Их взгляды скрестились.

– Именно так.

– Хорошо, Билли, я согласен.

– Слово чести, Мосс?

– Слово чести, Билли… я…

– Пожалуйста, Мосс, остановимся на этом…

Она победила, и все же уже сейчас победа казалась ей пустой. Этого ли она хотела на самом деле? Этой сделки, такой, как деловое соглашение?

– Нет, Билли. Ты сказала свое слово, а я скажу свое. Ты моя жена, и я знаю, что потерял тебя. Я был подлецом, но ты позволила мне им оставаться. Я думал, для тебя это не имеет значения, поэтому не беспокоился. Знаешь ли ты, как много значит для меня то, что для тебя имеет хоть какое-то значение? – Голос его звучал тихо, голубые глаза смотрели с мягкой грустью. Она видела, что он раскрывает ей объятия, и чувствовала, что падает в них. Всего на мгновение она представила себе, что это губы Тэда ищут ее губы, что биение его сердца слышит она у своей груди. Билли отбросила это видение. Это ее муж, отец ее детей, мужчина, которого она обещала любить всю жизнь, и, да поможет ей Бог, частичка ее существа еще любит его – очень старая и усталая частичка.

Мосс обнимал свою жену, его рот нежно касался ее губ в невысказанном обещании. Он почувствовал трепет ее тела на мгновение раньше, чем она успела взглянуть на него, и понял, что его прежняя власть над нею еще жива. Это было хорошее чувство: осознание силы хозяина, торжество победителя, завладевшего добычей. Обретение своих обязательств перед семьей – не такая уж плохая вещь. Ему понравилась идея насчет семьи.

 

Глава 25

Временами Билли казалось, что она сама себе устроила ад. Мосс жил в соответствии со своим обещанием выполнять обязанности отца и мужа, но почему-то это у него получалось не так, как нужно. Он стал любящим, внимательным и, казалось, пожертвовал своими внебрачными связями, но в душе Билли не было покоя. Ночью, лежа в его объятиях, прислушиваясь к его тихому дыханию, чувствуя, как постепенно остывает жар страсти после его умелых ласк, она боролась со все возрастающим беспокойством и горечью. Ведь она этого хотела, не так ли? Снова иметь рядом с собой Мосса в качестве мужа. Обладать его любовью и вниманием. Она должна была бы витать на седьмом небе от счастья. Но этого не случилось, она недовольна. Только на этот раз недовольна собой.

Мосса захватила работа, он окунулся в нее с удвоенным рвением, как будто стремясь компенсировать тихую семейную жизнь, которую теперь вел. Он рассказывал о своих планах строительства нового предприятия – «Коулмэн Эвиэйшн» – и о трудностях получения лицензии от федерального правительства. Билли пыталась слушать, казаться заинтересованной, но все это шло не от души. Она завидовала энергии Мосса, его способности делать свое дело, выполнять какую-то работу, имеющую смысл. У самой Билли такой отдушины не было.

Билли бросила свои занятия в студии, когда сказала Джордану, что между ними все кончено. Он воспринял ее решение с унизительным спокойствием, и ей оставалось только догадываться, не сам ли он положил конец их отношениям. Трудно было оценить свое мастерство без учителя, который подходил бы критически к ее работе. Билли начала устраивать мастерскую в одном из строений позади дома, но ей казалось, что она больше усилий направляет на сам проект, а не на свое искусство. День за днем она боролась с решением посвятить себя дому и семье.

С Мэгги было не легче. По мере того как прогрессировала ее беременность, она становилась все более мрачной и замкнутой: казалось, ее обижает новое деликатное отношение отца и матери. Никогда не имело значения, кого или что ненавидела Мэгги, она просто ненавидела. Ненавидела стручковую фасоль. Ненавидела мягкий желтый цвет, который выбрали для детской. Ненавидела детей.

Сьюзан страдала от сплетен в школе, когда беременность Мэгги стала общеизвестной. Райли становился добычей для ревности Мэгги, когда бывал дома на уик-эндах. Амелия устроила для своей талантливой крестницы обучение в Лондонской консерватории, и семья решила, что Сьюзан будет лучше в Англии. А Райли следовало держать подальше от Мэгги.

Сет и Агнес, ставшие неразлучными, как ореховое масло и желе, хранили кислое выражение на лицах. Они совершенно не одобряли решение Билли сохранить беременность дочери. Им пришлось игнорировать позор, павший на представителя клана Коулмэнов, что делало всех более уязвимыми для многочисленных врагов их могущества – подлинных и мнимых.

Билли лавировала среди всех этих тонких и очень непростых взаимоотношений и притворялась, что в конце концов все уладится. Она отказывалась признаться, в основном самой себе, что была неправа. Вместе с животом Мэгги росло и недовольство Билли.

* * *

Дочка Мэгги родилась в непогожий день ранней весной, через несколько минут после полуночи, в детской Санбриджа. Билли, в стерильном халате, первой взяла на руки новорожденную. Прилив любви и желание защитить этот крохотный комочек жизни охватили ее, когда она прижала малютку к сердцу. Сойер Амелия Коулмэн посмотрела в светло-карие глаза своей бабушки – возникла неразрывная связь, которая будет длиться вечно. Билли дотронулась до нежной щечки ребенка. Все пережитое стоило этого мгновения. Все колебания, боль, притворство. Любую цену стоило заплатить за жизнь этого крошечного создания.

Несколько часов спустя, когда Мэгги погрузилась в глубокий сон после перенесенных мучений, Мосс тихо постучал в дверь детской и вошел. Его глаза наполнились чувством, которое Билли не могла определить. Он приблизился к колыбели, чтобы взглянуть на свою первую внучку. Билли осторожно подняла ребенка и передала Моссу. Его руки дрожали, когда он принимал этот дар.

– Она красивая. – Голос его был хриплым.

– Да, красивая, – прошептала Билли. – Ты держишь часть нас самих, Мосс. Нас. Эту маленькую девочку родила Мэгги, но она и наша тоже. Она всегда будет нашей. Еще один член семьи Коулмэнов для Санбриджа.

– Билли, сколько всего случилось с нами. Не знаю, почему и каким образом получилось, но я готов взять вину на себя. Видя тебя здесь, с ребенком на руках, я понимаю, как много упустил в нашей жизни. Я должен был оставаться здесь, с тобой, когда родилась Мэгги. И Сьюзан, и Райли. Я должен был находиться здесь – и даже хотел, – но вбил себе в голову безумную идею, что есть вещи более важные. Я был дураком, Билли, круглым дураком.

Мосс произнес слова, которых она так долго ждала. Чувства его были искренними – она не сомневалась, но не ощущала торжества, только печаль. Грусть по потерянному времени, по растраченной впустую страсти, по распадающимся узам. Сколько лет жила она своей собственной жизнью как бы на задворках жизни Мосса. Они были женаты, имели троих детей, а теперь и этот драгоценный ребенок – их первая внучка, – и при этом впервые и единственный раз он скорбел по тому, что оказалось утрачено в их отношениях.

Глаза у Мосса стали влажными и блестели от слез, в их глубине таилась молчаливая мольба, и сердце Билли открылось ему навстречу, навстречу этому человеку, которого она поклялась любить вечно, человеку, невыразимо сложному. Он склонился над головкой ребенка и нежно поцеловал Билли. Стоило ей позволить слиться их устам, как бурный поток чувств хлынул из ее сердца.

– Я люблю тебя, Мосс. Я люблю тебя, – прошептала она. И это была правда. Или она любила лишь мечту, дом, семью, их союз и все, что имеет к этому отношение? Как бы то ни было, а Мосс составлял неотъемлемую часть этой мечты.

Со времени тех безмятежных дней, когда она была юной девушкой, безумно влюбленной в своего морского летчика, она многому научилась и сотни раз меняла свое мнение. Но один факт оставался непреложным: она никогда не хотела остаться без него. Она любила его и знала, что всегда будет любить. Узнала, что любовь многолика и многогранна, прекрасна и уродлива, но одна истина всегда останется верной. Она любит его.

Мосс осторожно коснулся губами шелковистого лобика ребенка, прежде чем снова положить в колыбель. Его теплые крупные пальцы нашли руку Билли и сжали ее. Обнявшись, они тихо вышли из детской и по длинному широкому холлу Санбриджа прошли в свою притихшую затемненную комнату.

Сердце Билли трепетало. Каждое ощущение теперь настроено на него, на каждое его прикосновение и движение. Пробуждались ее девическая страсть и восторг, смешиваясь с трепетом и зрелостью женщины. Закрыв за собой дверь спальни, она легко шагнула в его объятия, прижала к себе, всем телом прильнула к мужу и стала осыпать поцелуями жесткие черные волосы на его груди. Она ощущала его запах, чистый и немного терпкий, но в то же время остро сознавала присутствие более сильного мужского запаха. Руки Мосса погрузились в ее волосы. Губы описывали круги возле висков. Как хорошо было находиться в столь тесных объятиях, становясь частью его существа. И нежность Мосса была неторопливой. Он станет обожать ее, ухаживать за ней, и только потом, когда она пожелает, овладеет ею. Своим внутренним взором Билли снова и снова видела тот поцелуй, что запечатлел Мосс на головке ребенка. Нежный и любящий. Теперь он целовал ее именно так. Она сознавала, что своими объятиями он дарит ей защиту и владеет ею; это пробудило долго дремавшие воспоминания о том, как они впервые любили друг друга в ее девичьей спальне в Филадельфии. Тогда он стал ее хозяином, ее учителем и руководителем, а его забота о ее удовольствии и понимание ее неопытности навсегда окружили его ореолом обожания. Именно так он сейчас прикасался к ней, словно она хрупкий цветок, который может сломаться и поникнуть от любого неловкого прикосновения.

Поцелуи, которыми Мосс покрывал ее шею, вызывали восхитительную дрожь, пробегавшую по спине. Когда Билли прикоснулась кончиком языка к основанию его шеи, желание, прозвучавшее в его хрипловатом голосе, нашло отклик в душе Билли. Ожидание будоражило нервы и разогревало кровь. Это был знакомый ритуал, но и открыть предстояло многое. Билли ласкала гладкую спину Мосса, мускулы и поверхности которой были ей так привычны, но сейчас оказались не менее завораживающими, чем в первый раз. С жадной горячностью прижималась она своим лоном к низу его живота. Он ее муж, и тело его ей знакомо во всех подробностях, но в скрупулезном знании таилась особая притягательность. Хотя комната была затемнена и занавески не пропускали блики приближающегося рассвета, перед ее внутренним взором вставало ясное видение его облика: рисунок поросли волос, те участки, где кожа оставалась гладкой и белой, чувствительной к ее прикосновениям. В этой осведомленности, определенности и привычности таилась радостная уверенность. Прошло время новизны и робкого узнавания. Здесь не оставалось несмелых попыток дать наслаждение, как с Джорданом, зато была безопасность проторенной тропы, дороги, тонко очерченной любовью, а награда, ожидаемая с радостным предвкушением, известна. Это Мосс, ее муж, человек, с которым она делит жизнь.

Мосс овладел ею нежно, любовно; их взаимное удовольствие оказалось сладостным и неспешным, в то время как внутри разливался поток головокружительной чувственности. Вместе с одеждой, снятой его руками, спал и покров настороженности. Значит, так оно и должно быть? Новое начало? Начало, отмеченное рождением их первой внучки? Как это символично, думала Билли. Она почувствовала, как уходит куда-то враждебность, оставляя ее душу чистой, нежной и свежей. Она снова могла любить, могла отдавать себя. С этой мыслью Билли повернулась в руках мужа, в то время как он клал ее на кровать, чтобы затем лечь сверху.

Он хотел ее; физическое свидетельство этого оказалось между ними, давя на ее бедро. Она погладила его бережно и любовно, думая о том, как в течение многих лет мужской орган Мосса стал почти самостоятельной третьей стороной в их любовных забавах. Он никогда не переставал пленять ее, притягивая к себе, провоцируя на поцелуи и прикосновения. Это был показатель ее самой как женщины, как и блеск глаз Мосса, и звуки, слетавшие с его губ.

Он помог ей сесть, крепко поддерживая за бедра, направляя ее движения. Его руки покоились на груди Билли, поглаживали и возбуждали. Потом ладони передвинулись вверх, чтобы погладить ее милый лоб и очертить линию подбородка.

Билли повернула лицо в его ладонях, вдохнула свой собственный аромат, смешанный с запахом тела мужа, чувствуя, как кончики пальцев мягко касаются ее губ.

– Иди ко мне, Билли, моя Билли, – прошептал Мосс, привлекая ее к себе, чтобы поцеловать. И тогда она почувствовала влагу на щеках мужа и поняла, что он плачет. Его слезы смешались с ее слезами, а неистовое насыщение их тел было лишь вторичным по сравнению с потребностями их сердец. Бурные чувства захватили Билли, заставили сильнее прильнуть к мужу в попытке дотронуться до его души. Возможно ли это? Эта мечта, от которой она отвратила свое сердце? Может ли любовь открыться вновь? Станет ли она на долгое время частью Мосса, самой драгоценной его частью?

Билли услышала свое имя, слетевшее с его уст, увидела любовь в его глазах. Внутренняя сущность женщины потянулась к возлюбленному через годы разочарований и темноты, чтобы вновь обрести его. Казалось, душа его совсем близко, так близко, ближе легкого дыхания. Но прежде чем она успела дотянуться, душа Мосса ускользнула – остались лишь одиночество и пустота. Билли хотела оплакать свою печаль, но тело призывало вернуться к действительности, ощутить момент удовлетворенной страсти.

Когда все было кончено, она лежала, рыдая в объятиях мужа, прячась от него, согнув спину и уткнув голову в колени.

Мосс целовал мокрые от слез глаза жены и утешал ее, глубоко и удовлетворенно вздыхая. Он знал, что получил удовольствие, так же должно быть и с Билли. Ее тело получило требуемое. А душа? Что же у нее не ладится? Она захлебывалась в рыданиях. Почему ей недостаточно того, что он ее муж, что он заботится о ней, даже любит ее? Почему она требует того, чего он, вероятно, никогда не сможет ей дать? Какая часть ее существа должна требовать, чтобы он так же понимал ее?

– Билли, родная моя Билли, – говорил Мосс, поворачивая жену к себе. Она видела, что слезы блестят в его глазах, потому что рассветные лучи пробивались сквозь занавески. – Не плачь, любимая, – утешал он ее. – Для меня все было чудесно. Никто не может любить меня так, как ты.

«Но люблю ли я тебя, Мосс? – спросила Билли саму себя. – Действительно ли я люблю тебя? А если люблю, то что же будет со мной?»

* * *

Мэгги ничего не хотела делать для ребенка. Как только врач разрешил ей вести активный образ жизни, она уезжала верхом при каждом удобном случае. Сет жаловался, что она загубит лучших скакунов в его конюшне. Казалось, ее грубостям и изобретательным проказам не будет конца.

Мягкие уговоры Билли встретили упрямый отказ:

– Я никогда не хотела этого ребенка. Ты хотела, чтобы он у меня был. Вот и заботься о нем! Я даже не хочу знать, дышит ли он одним воздухом со мной!

Все семейство Коулмэнов оказалось в тупике, не знало, что делать, и ждало, что Билли найдет решение проблемы. Они уже не обращали внимания на самые злостные сплетни и стали думать, что ребенок – не помеха. Помеху и проблему представляла собой Мэгги.

Решение трудной задачи – как помочь Мэгги – пришло в разговоре с Тэдом. «Есть, – сказал он, – частная, очень хорошая школа в Вермонте, где занимаются ограниченным контингентом детей, и, хотя в проспектах этого не говорится, они знают, как помочь эмоционально неуравновешенным детям».

Билли не стала заострять внимания на термине, который употребил Тэд, но решила, что он проявил милосердие. Сет и Агнес употребляли гораздо более резкие определения, характеризуя свою внучку. Кроме того, она не могла не признать, что у Мэгги большие проблемы, а она не могла допустить, чтобы слова и навечно привешенные ярлыки становились на пути, который являлся наилучшим для ее ребенка. И все-таки… Вермонт?

– Я не могу отсылать ее так далеко, Тэд! Конечно, ей нужно учиться, и, я признаю, психологическая поддержка ей также необходима, но семья ведь не менее важна!

– Свяжись со школой, Билли. Я уверен, они возьмут ее. А что касается семьи, она может жить в школьном интернате, а на выходные ездить к моим двоюродным брату и сестре в деревню. Они воспитали четверых своих детей, и, черт побери, может стоит попробовать, а? Есть у тебя другие предложения?

Билли пришлось признаться, что она пребывала в растерянности. Она хотела сделать так, как будет лучше всего для Мэгги, и следовало еще принимать во внимание ребенка. Мэгги нужна была помощь.

Прежде чем изложить свой план Моссу, она выяснила все, что могла, о школе и подождала ответа родственников Тэда – согласны они или нет. Получив положительные ответы со всех сторон, Билли облегченно вздохнула и пошла к мужу со своим предложением. Он услышал лишь «очень привилегированная, очень частная и очень дорогая школа». Эмоционально неуравновешенные дети – это у других людей. Мэгги едет на север, чтобы получить самое лучшее образование, которое можно получить за деньги.

– Я этого никогда не забуду и никогда вас не прощу. Всех вас! – выкрикнула Мэгги, когда машина увозила ее в аэропорт из Санбриджа. Сердце у Билли болезненно сжалось. Последний взгляд на Мэгги, с красными глазами, оскаленными зубами, оставил воспоминание, всплывавшее каждый вечер перед сном. Этот образ брала она с собой в постель. В свою одинокую постель. Обещание Мосса, казалось, уехало вместе с Мэгги. Снова он погрузился в работу, проводя многие часы вне дома. Часто, когда он возвращался в их спальню под утро, Билли различала тонкий аромат очень женственных, очень утонченных духов. Раз Мэгги уехала, то Мосс, очевидно, решил, что все его домашние проблемы позади.

Билли пыталась убедить себя, что все это не так уж и важно. Но это было важно, ужасающе важно, и у нее возникало чувство, будто целыми днями она глотает сухой, жесткий комок, образовавшийся у нее в горле. Этого она хотела? С той ночи, когда родилась Сойер, она пришла к выводу, что одного сексуального удовлетворения ей недостаточно. Предполагается, что есть нечто большее – должно быть нечто большее, – но, думая о своей жизни, она не могла подобрать этому названия. Даже гнев исчез, осталось лишь ощущение незащищенности.

* * *

Составленный Билли список приглашенных на открытие ее мастерской – что должно было состояться сегодня – включал небольшое число избранных лиц. Двое учеников Джордана Марша – с ними Билли дружила, – Тэд и вся его семья.

В течение нескольких недель плотники, маляры и служащие отделов доставки приводили Санбридж в состояние хаоса, а старый каретный сарай стал теперь пригоден для жилья. Огромные окна и лампы дневного освещения давали большое количество света. Холсты и мольберты устанавливались так, чтобы наилучшим образом использовать освещение в различное время дня. Коробки с красками, кистями и палитрами были аккуратно расставлены на сладко пахнущих полках из кедра. Мягкий раскладной диван-кровать стоял у одной стены, небольшой холодильник, такая же небольшая плита и кресло-качалка с пухлыми подушками располагались у другой. Зеленые растения в кадках стояли во всех углах. Билли приказала плотникам отгородить маленькую комнатку рядом со сверкающей новой ванной для детской комнаты Сойер. Так любой звук, издаваемый малышкой, не ускользнет от слуха Билли, в каком бы месте мастерской она ни работала.

Сейчас Билли держала Сойер на руках. Малышка была толстенькая, довольно крупная для своих шести месяцев, как говорил врач. Глазки у девочки живые, сама она очень подвижная, постоянно гулькающая, к восторгу Билли. Играла тихая музыка. Билли расхаживала по своим новым владениям. Она радовалась своему достижению – чего-то ей удалось добиться.

Первыми прибыли Сет и Мосс. Билли протянула ребенка мужу, и тот неохотно взял малышку. Агнес появилась несколько минут спустя вместе с Райли и кухонной прислугой. Билли улыбнулась, услышав дискуссию Агнес насчет расписания уборки. Никто из маминых слуг ни до чего не дотронется в этом уединенном месте. Она сама станет делать здесь уборку. Это помещение принадлежит ей, и она ни с кем не будет его делить, кроме Сойер.

Кофе был выпит, датский рулет прикончен, и Райли отвезли обратно в школу. Двое учеников Джордана задержались еще на пару минут и удалились вслед за Агнес. Сет ушел, прихрамывая, а Мосс подождал еще немного.

– Думаю, это чудесно для тебя, Билли. Надо было раньше сделать такую мастерскую, – сказал он. – Я не очень хорошо разбираюсь в искусстве, но могу сказать, что ты весьма преуспела с тех пор, как стала посещать ту платную студию-мастерскую в городе. Я горжусь тобой, Билли.

Билли пристально всматривалась в лицо Мосса, отыскивая признак того, что он посмеивается над ее попытками что-то сделать самостоятельно. Убедившись в искренности мужа, улыбнулась. Год, даже полгода назад она бы рыдала от восторга на его плече, услышав сказанные им слова одобрения.

Ей было приятно, но большее упоение она испытывала, снопа взяв Сойер из рук Мосса.

– Мне нужно возвращаться в контору. Жаль, Тэд не смог приехать. Наверное, занят. В военно-морском флоте не очень-то считаются с личной жизнью. Я был бы рад снова увидеть старину Тэда. Что-то мы с ним потеряли контакт. Я доволен, что ты поддерживаешь с ним переписку. Таких людей один на миллион.

Билли поцеловала Сойер в шейку.

– Один на миллион, – повторила она.

Мосс огляделся вокруг. Внезапно ему расхотелось уходить. Эта мастерская предназначалась для его жены, он здесь не стал бы жить, но уходить не хотелось. Глаза обежали помещение, задержались на диване. Будь он проклят, если уйдет отсюда, не оставив своей метки. Мастерская станет их мастерской, а не только ее собственной.

– Билли, я хочу любить тебя, – охрипшим голосом заявил он и протянул руку, чтобы дотронуться до мягкой белокурой пряди, упавшей на ее щеку.

Билли подняла голову и одновременно слегка ущипнула Сойер. Ребенок немедленно поднял рев.

– Извини, дорогой. Сойер нужно покормить и переодеть. Потом, в нашей комнате. Я буду ждать тебя.

Билли успела полюбить свою новую мастерскую. Это единственное место в Санбридже, которое принадлежит ей одной. Она ни с кем не хочет делить его, даже с Моссом. Здесь ей не нужны воспоминания о нем.

– Сколько времени понадобится, чтобы покормить ребенка? Ты не можешь дать ей бутылочку?

– Если бы это было так просто, дорогой! – нежно проговорила Билли. – Но теперь Сойер ест пищу, которую нужно разогревать, а потом пьет молоко из бутылочки, которое тоже нужно согреть. Кроме того, необходимо ее переодеть. Милая крошка ужасно пачкается за едой. Понадобится, по крайней мере, час. Если хочешь подождать. – Она произнесла это как вопрос, но без вопросительной интонации, так что он прозвучал, скорее, утвердительно.

– Я не могу ждать. У меня заседание комитета. До свиданья, Билли. Я приду поздно.

– Хорошо, – бросила Билли через плечо.

Мосс стремительно вышел и направился к гаражу. Билли проворковала малышке:

– Так было нужно, детка. Прости свою бабушку. – Сойер загулькала, а Билли положила ее в новую кроватку. Она завела разноцветную музыкальную игрушку, и через несколько минут малышка крепко спала.

Теперь Билли находилась одна в своих собственных владениях, задуманных и обставленных ею самой. Так, как хотела она, то, что хотела она. Это принадлежало ей. Только ей!

* * *

Сигарету она зажгла, только чтобы чем-то занять руки, пока прогуливалась по мастерской. Сегодня она будет только смотреть и радоваться. Завтра примется за работу. Билли стояла у большого окна на северной стороне, когда увидела самолет, заходивший на посадку. И сразу же поняла, кто это. Тэд никогда не забыл бы о приглашении. Теперь ее прекрасная маленькая обитель станет для нее полным совершенством. Она смотрела, как самолет снизился, сделал круг и безупречно приземлился. Билли быстро проверила, спит ли Сойер, и переменила туфли. Если помчаться как ветер, то можно перехватить Тэда до того, как он направится в дом.

Билли мчалась по полю, с волосами, развевающимися за спиной, и без конца твердила самой себе:

– О Боже! Что я делаю? – Ей было все равно. Сначала Тэд не заметил ее, но потом звуки его имени закружили вокруг подобно стайке взбудораженных жаворонков. Он обернулся и увидел бегущую к нему Билли. Он побежал ей навстречу.

– Билли!

Билли резко остановилась в двух футах от Тэда. Он тоже замер на месте, и оба рассмеялись.

– Тэд! Как я рада видеть тебя. Я думала, тебе не удастся вырваться. Ждала и ждала. Теперь день кончается. Все ушли. Все, кроме меня и Сойер, а она спит. Где ты был? Почему опоздал? Я так рада тебе. Я по тебе скучала. – Она говорила и говорила, не в силах остановиться. Как чудесно он выглядит. Такой подтянутый и… и такой… ловкий.

– Билли! Извини за опоздание. В последнюю минуту проверяли самолет и нашли небольшую неисправность. Я был на летном поле и не мог добраться до телефона. Извини. Ты ведь знаешь, я бы ни за что не пропустил торжественное открытие твоей мастерской. Как твои дела? Ты выглядишь прекрасно. Впрочем, ты всегда прекрасна. Как малышка? Нравится тебе быть бабушкой? – Боже, он болтал в точности, как она. Он хотел протянуть к ней руки, обнять ее. Но время и место были совершенно неподходящими.

– Я так рада видеть тебя, безумно рада, – Билли рассмеялась, вкладывая свою ладонь в руку Тэда. – Давай поторопимся, я хочу показать тебе Сойер. Она спит. Я оставила ее одну на несколько минут. А этого делать не следует. Побежали, Тэд. – Смеясь, как двое детей, они помчались к мастерской.

– Билли, это замечательно! Так много солнца льется сюда из всех этих окон. Теперь я смогу сфотографировать тебя за работой. Я рад, что ты пригласила меня.

– Вы же еще ничего не видели, адмирал, – сказала Билли, затягивая его в маленькую детскую. Гордо встала рядом с Тэдом, восторженно взирая на розовощекое дитя.

– Ну, что скажешь?

– Что скажу? По-моему, это самое восхитительное существо, которое я когда-либо видел, но на первом месте, разумеется, сама бабушка. Она на самом деле такое совершенство, как кажется с виду?

– Адмирал! Вы, конечно, шутите. Разве может Коулмэн быть чем-то иным, кроме как совершенством? – пошутила Билли. – Да, она хорошая малышка. Быстро набирает вес и спит всю ночь напролет. Я ее обожаю, Тэд.

– А я бы и не понял, если бы ты мне это не сказала, – шуткой на шутку ответил он. – У тебя есть новости о Мэгги?

– Нет. Но я пишу и почти каждую неделю посылаю фотографии Сойер. Все рассказываю. Неделю тому назад звонила. По ее словам, у нее все нормально. Она не простила ни меня, пи отца, но мы это переживем. В школе отмечают определенный прогресс в конце каждой недели. Результаты не блестящие, но учителя, вроде бы, настроены оптимистично. А теперь расскажи мне о себе. Я сделаю кофе. На всякий случай я оставила датского рулета.

– На какой случай?

– На случай, если ты все-таки приедешь. Я тебе говорила, как я счастлива, что ты так и сделал?

– Да. Но повтори еще раз.

Билли рассмеялась, насыпая кофе в ситечко.

– Я так рада, что ты смог приехать. Я соскучилась по тебе, Тэд. Думаю о тебе чаще, чем должна бы. Как поживает Соломон?

– Спроси у человека о его собаке – и ты завоюешь его, сердце. Отлично. Его хозяин не так благополучен. Я думаю о тебе больше, чем мне полагалось бы. Буду честен с тобой, Билли. Я не собирался приезжать сегодня. Хотел позвонить и попрощаться. Потом понял, как это было бы трусливо, поэтому прыгнул в самолет. Я получил новое назначение. Уезжаю завтра.

Чашка, которую держала Билли, задрожала в ее руке и опустилась на новенький кухонный стол.

– Ты уезжаешь? Куда? Почему? Нет, извини. Я не имею права спрашивать. Надолго?

– Не знаю, на какое время. На Тихий океан. Думаю, года на три.

– Три года! Целая вечность! О Тэд!

Она огорчилась. Ей это не безразлично. Боже, похоже, она действительно переживает. В глазах у Билли стояли слезы.

– Это всего лишь тридцать шесть месяцев, или тысяча девяносто пять дней, если посчитать. – Тэду было невыносимо видеть ее расстроенное лицо. Нужно как-то смягчить ситуацию. – Как дела у Мосса?

Билли глубоко вздохнула:

– Все обстоит… обстоит… так, как оно есть. Мне кажется, я слишком стараюсь наладить отношения. А Мосс недостаточно в том усердствует. Так оно и обстоит… на сегодняшний день. Мосс расстроится, что не увидит тебя. Сегодня утром он говорил, что вы давно не виделись. Он так занят, Тэд. Правда, занят. Вечером он дома, но в остальное время работает в конторе.

– А как ты, Билли? – Тэд надеялся, что голос его звучит спокойно и не выдает волнения.

– Я вроде бы довольна. У меня есть мои занятия живописью и Сойер. Я тебе не рассказывала? Я ведь начала работать над моделями из текстиля.

– Мне кажется, это замечательно, Билли. Не могу ли я прислать тебе шелковые ткани, когда буду на Востоке? Наша база разместится в Японии.

– Ты вправду хочешь прислать мне ткани?

– Это доставит мне большое удовольствие. Главное, чтобы ты была счастлива.

Билли ответила не сразу:

– Счастлива, Тэд? У меня такое чувство, будто я постоянно настороже. Не знаю, может быть, тебе это покажется бессмысленным, но я будто отмечаю время, жду чего-то или… ты понимаешь?

«Или кого-то», – подумал Тэд.

Почему они не выскажут друг другу, что у них на уме? Почему он не говорит Билли о своих чувствах к ней? «Потому что, – ответил он сам себе, – Билли жена другого человека, моего лучшего друга».

– Ты дашь о себе знать? – с мольбой спросила Билли.

– Конечно. Коулмэны – часть моей жизни. – Это было безопасное утверждение.

– О чем ты думаешь сейчас, сию минуту? – Глаза Билли ярко блестели.

– О том времени, когда мы стояли на пляже. Почему ты спрашиваешь?

– Я думаю, тысяча девяносто пять дней разлуки – очень долгий срок для двоих… двоих друзей. Я никогда не была на Востоке. Мне хотелось бы увидеть Гонконг, Японию, Филиппины.

Тэд насторожился:

– Когда?

Ясные светло-карие очи Билли честно смотрели в его глаза.

– Когда? – прошептала она. – Когда ты будешь мне нужен больше всего.

 

Глава 26

Когда Сойер исполнилось восемнадцать месяцев, Мосс осознал, что Билли больше не жила и не дышала им одним. Бывали дни, когда она заходила в дом, а спала и ела в мастерской. Однажды, не в силах понять, что происходит, он крадучись вышел во двор и подошел к мастерской. Он стоял в темноте под моросящим дождем и смотрел, как жена играет с его внучкой. Он мог бы войти. Мог бы ворваться. От заливистого смеха Билли, возившейся на толстом ковре с Сойер, у него встал комок в горле. Он терял ее во многих неприметных мелочах. И знал, что винить некого, кроме самого себя. Жалость к самому себе охватила Мосса, пока он стоял там в темноте: он не был своим человеком в мастерской. Если бы он постучал в дверь или просто вошел, Билли улыбнулась бы, но улыбка не коснулась бы ее глаз. Прекратился бы смех и возникла напряженная атмосфера. В глазах Билли читались бы безмолвные вопросы: «Чего ты хочешь? Почему ты здесь?» Она сказала бы: «Мосс, как приятно тебя видеть». Была бы вежлива. Они стали бы похожи на чужих людей.

Теперь дети устроены и не доставляют им беспокойства. Билли оказалась шипом в его розовом саду. Эта новая Билли, которая имела собственные идеи и мнение и без колебаний высказывала их. Она казалась самой молодой, самой красивой, самой заботливой бабушкой, какую он когда-либо видел. Любовь и обожание, изливаемые ею на Сойер, должны были принадлежать ему.

Им нужно что-то делать вместе, куда-то ездить, иметь что-то общее. А вместо этого они живут каждый своей жизнью. Может быть, все-таки мнение Тэда на этот счет было правильным. Холостяцкая жизнь, наверное, не так уж и плоха.

Вернувшись в свой кабинет, Мосс зарылся в бумаги. После двух часов работы ему стало ясно, что еще одно путешествие в Европу необходимо. Чем раньше, тем лучше, и дело это он должен уладить лично.

Вдруг Мосс резко выпрямился. Может быть, сделать так, чтобы его деловая поездка совпала с путешествием Билли на Восток; заранее устроить так, чтобы она смогла сопровождать его, потом убедить ее отказаться от своих планов ради задуманной им поездки. Билли писала письма, звонила по телефону чуть ли не во все страны мира, назначая встречи, которые, как она говорила, помогут ей приобрести новые знания и продвинуться в ее карьере. Да черт со всем этим! Теперь он собирался отмести ее безумные амбиции и предложить нечто гораздо более подходящее: их совместное путешествие.

Несколько звонков – и вот подтвержденный заказ на два билета на самолет в Англию, а обратный путь они проделают на океанском лайнере из Италии. Что может быть более романтичным? Билли это понравится. Второй медовый месяц… Или третий? Месяц. Месяц для них двоих в поездке по Европе. Билли будет в восторге. Завтра вечером за ужином он расскажет ей об этом в присутствии Сета и Агнес. Райли тоже окажется дома, потому что завтра пятница, он вернется из школы на уик-энд. Трое союзников.

Мосс встал и налил себе выпить. Со времени их свадьбы жизнь, несомненно, изменилась. Время уходило, словно песок, сыплющийся сквозь пальцы. Не мог он позволить Билли вот так ускользнуть от него. Нужно что-то сделать, чтобы вернуть все назад, как было когда-то. Путешествие за границу может совершить чудо. Просто нужно проявить твердость.

Почему? Почему на душе у него так беспокойно? Нельзя сказать, чтобы между ними возникали явные раздоры и нелады. Билли охотно делила с ним ложе, никогда не жаловалась. Что же на самом деле беспокоило его? Мастерская? Ребенок? Она все еще любила его, он это чувствовал. Ощущал в том, как она смотрела на него. Слышал, когда они занимались любовью. Все было нормально. И все же чего-то не хватало. Билли больше не тянулась к нему всей душой, как прежде. Предполагается, что жена отдается семье и браку целиком и полностью, без остатка, как это делала мама. Кто виноват? Он? У каждой женатой пары свои трудности. У каждой семейной пары свои проблемы с детьми.

Мосс налил себе еще стакан и подошел к высоким французским окнам. Распахнул створку и бросил взгляд через лужайку заднего двора на мастерскую. Из огромных окон лился ослепительный свет. Спальня Сойер была освещена. Наступал час, когда малышку укладывали спать. Вернется ли Билли в дом или проведет ночь у себя? Он проследил. Четыре ночи из семи она проводила там.

Он мог бы выйти, пересечь лужайку, постучать в дверь и сказать, что пришел посмотреть, как Сойер укладывается спать. Вполне приемлемо. Или захватить с собой два стакана с выпивкой и предложить разделить с ним стаканчик спиртного на ночь. Или же пойти туда и просто ударить кулаком по этой чертовой двери. Извинения. Ему нужно спросить разрешения, прежде чем войти туда. Он пришелец, чужой. На его деньги строилась эта мастерская. Он имеет право.

В детской погас свет. Глаза Мосса сузились. «Ну и черт с нею». Закрыл окно и запер его на ночь. Взгляд упал на телефон. А почему бы и нет? Он набрал номер, который помнил наизусть.

– Элис? Если ты сегодня не занята, я бы зашел. Да, очень давно. Дела, дети. Я читал отзывы. Ты, должно быть, польщена. Буду через полчаса. – Минуту он слушал, что говорит ему Элис, потом рассмеялся. Так он не смеялся с того времени, как в последний раз виделся с Элис Форбс. – Ну и дела! – На лице Мосса появилась гримаса, когда он задергивал гардины, приглушая сияние окон мастерской Билли.

* * *

Билли поцеловала Райли, потом обняла его. Мальчик улыбнулся и терпеливо снес материнские объятия. Как он вытянулся, подумала она. Красивый мальчик. Так похож на Мосса, просто жутко.

– Как дела в школе? – спросила Билли.

– Отлично, мам. Сегодня получил «А» – «отлично» за контрольную по английскому. Я оставил табель на столе в холле, если хочешь взглянуть. Папе нужно подписать. Как тут все?

– Все у нас хорошо. С Сойер был хлопотливый день, сейчас она уже спит. Завтра можешь с нею поиграть. Но должна предупредить тебя – у нее коварный удар левой. – Райли засмеялся.

– Я получил на этой неделе письмо от Мэгги и Сьюзан тоже. Кажется, у них все нормально. Я собираюсь ответить на оба письма после уик-энда.

– Напиши обязательно. – Она была так рада, что сын достаточно много думал о сестрах, чтобы писать им. Еще более удивительно, что Мэгги постоянно поддерживает с ним переписку. Сьюзан тоже пишет, но ее письма идут дольше. Ее дети любят друг друга. Ни Сьюзан, ни Райли не осуждали Мэгги. Они поняли и приняли все как есть. Почему взрослые не могут поступить так же? О нет, им нужно навешивать ярлыки, выносить приговоры, раздавать наказания. Она ненавидела притворную любовь. Дети мудрее во многих отношениях.

– Что у нас на ужин? Я умираю от голода.

– Не думаю, что когда-нибудь узнаю, что ты не умираешь от голода, – пошутила Билли.

– Мама, я пропустил обед, а на завтрак ел только овсянку. Да я бы прямо сейчас съел полбыка.

– Кажется, у нас сегодня ребрышки. Твой дедушка настаивал. Пирог с черникой на десерт. Что скажешь?

– Жду не дождусь. Где папа?

– Меня кто-то звал? – Мосс обхватил сына обеими руками.

Ужин в пятницу вечером всегда оказывался приятным. Все, словно сговорившись, прилагали максимум усилий, чтобы их общая трапеза доставила им удовольствие. Давно уже Билли догадывалась, что это делалось ради Райли. Сет безостановочно говорил о ранчо и делах. Райли с жадностью ловил каждое слово и ел непрестанно. Мосс не сводил глаз с мальчика. Агнес восседала на торце стола, рядом с ее тарелкой лежал маленький колокольчик – призывать горничную.

В этот день атмосфера была несколько иной, какой-то наэлектризованной. Что-то назревает, Билли буквально чуяла это. Мосс водил вилкой вокруг своей тарелки, но не ел. Он, как и все мужчины Коулмэнов, обожал ребрышки. Остальные вели себя как обычно. Бомбу должен был метнуть Мосс. Как хорошо она изучила своего мужа. Оставалось только ждать. Он преподнесет свой сюрприз за десертом или кофе.

Как раз в тот момент, когда новая темноглазая горничная принялась разливать кофе, Мосс откинулся на спинку стула и сунул руку во внутренний карман пиджака. Извлек пакет и протянул его через стол Билли.

– Что ты об этом думаешь, милая?

Билли нахмурилась. Она взяла толстый пакет и открыла его. Глаза у нее расширились. Она почувствовала, как напряглась спина. Знакомое чувство: она в западне. Билли снова положила бумаги в пакет.

– Ну, что это такое? Не томи нас, девочка! – взревел Сет.

– Мам, что это? У папы такой вид, будто он выиграл приз. Расскажи нам! – выкрикнул Райли. Он даже забыл на мгновение о втором куске черничного пирога.

– Похоже, два билета в Европу, – сказала Билли сдавленным голосом.

– Мосс! Как замечательно! – восторженно заверещала Агнес.

– Мам, так ты увидишь Сьюзан и тетю Амелию. Ты не рада? – спросил Райли.

– Вид у тебя не очень-то довольный, девочка, – проворчал Сет. – Твой муж немало побеспокоился ради этой поездки. Ты, по крайней мере, могла бы показать, что счастлива.

Билли не обращала внимания на сидевших за столом домочадцев.

– Мосс, тебе следовало бы спросить меня, прежде чем что-то предпринимать. Идея великолепная, но сейчас я не могу ехать в Европу, и тебе это известно. Я строила планы насчет поездки на Восток. Несколько раз мы говорили об этом, и ты сказал, что согласен. А теперь забегаешь вперед и устраиваешь это путешествие, не посоветовавшись со мной. Мне очень жаль.

Сет нахмурился.

– Чего жаль? Ты отказываешься от своих планов и едешь с мужем, как полагается жене. Вот что ты сделаешь. Мосс, приструни свою жену.

Мосс был вне себя от гнева. Снова это произошло. Ситуация ускользнула из-под контроля. Его план не сработал.

– Это было бы чудесное путешествие, Билли, – сказал он. – Мы могли бы проехать по Европе, повидаться с Сьюзан и Амелией. Ты могла бы посетить там ткацкие фабрики. Второй медовый месяц, Билли.

Билли сжалась под взглядом окружающих, ожидавших ее ответа. В самом деле, второй медовый месяц. Сегодня она вешала в шкаф костюм Мосса и бросила в корзину для стирки его рубашку и нижнее белье. Легкий запах духов Элис Форбс еще оставался на его одежде. Второй медовый месяц. Слишком нелепо это звучит.

– Извини, Мосс. Я уже всюду зарезервировала себе билеты и места в гостиницах. Ты ведь знаешь, что меня не интересуют ткацкие фабрики. Я интересуюсь, если ты соизволил обратить внимание на то, о чем я тебе рассказываю, искусством Востока. Извини, Мосс, но я не могу ехать в Европу. Может быть, когда вернусь из своей поездки, мы сможем планировать совместное путешествие на будущее. А сейчас, если вы позволите мне удалиться, я бы хотела проверить, как там Сойер.

– Разрази меня гром! – крикнул Сет, выбираясь из-за стола. – Она обращается с тобой как с мальчишкой. А ну верни ее и призови к порядку. Что здесь происходит? Что за болтовня насчет поездки на Восток? Впервые слышу об этом. Перекрой ей кислород. Отбери деньги, и она присмиреет. Стоит один раз так сделать, и сразу станет ясно, кто хозяин.

– Я не могу так поступить, – жестко сказал Мосс.

– А почему нет, черт побери? – негодовал Сет.

– Потому что она сказала правду. Она разговаривала со мной о поездке на Восток. Я сказал, что она может ехать. – Он навсегда упал в их глазах. Боже, ему пришлось признать свое поражение перед стариком, тещей и сыном. Он бросил взгляд на Агнес, которая нервно крутила свой жемчуг. Какого черта она-то беспокоится?

Агнес удалилась с извинениями, попутно напомнив Райли, чтобы тот допил свое молоко. Мосс отправился в свой кабинет. Райли оглядел опустевший стол. Иногда в Санбридже становится так одиноко. Может быть, на следующей неделе привезти с собой приятеля? Его другу Дэвиду понравится на ранчо. Но сначала надо объяснить, что дед у него чудаковатый. А бабушка совсем не похожа на тех бабушек, пекущих печенье, о которых рассказывают другие ребята. Он залпом выпил оставшееся молоко и вышел из-за стола.

* * *

Билли тихо лежала в своей узкой постели, прислушиваясь к легкому дыханию Сойер в соседней комнате. Ни на минуту она не потеряла головы. У нее были разные варианты выбора. Она смогла принять решение. Она любила Мосса и всегда будет любить. Только теперь это другая любовь. Ушла всепоглощающая большая страсть. Ушла близость, существовавшая в самом начале их брака. Остались лишь биологические потребности, требовавшие определенных упражнений время от времени. И обязательства друг перед другом. Для чего? Чтобы жить в одном доме. Чтобы объединиться, когда этого требуют интересы детей. Игра эта называется «притворством». Нужно притворяться, что она не знает об Элис Форбс. Притворяться, что никогда не чувствовала запаха духов и не видела следов губной помады на рубашке мужа. Притворяться, что она не возражает, если он поедет в Европу. Притворяться, что ему интересна ее работа.

Билли пристально всматривалась в темноту. Почему она не спит такой глубокой ночью? Она пыталась различить предметы, стоявшие на туалетном столике у противоположной стены. Почему-то казалось очень важным точно знать, что стоит на нем. Снова и снова говорила она себе, что Мосс – отец ее детей. Снова и снова твердила, что любит его. Предполагалось, что ее замужество должно было стать совершенной сказкой с типичным для сказки концом, когда принц и принцесса счастливо живут до конца дней своих. Но жизнь расходилась со сказкой.

Все слова сказаны. Все слезы выплаканы. Достаточно посмотреть в лицо действительности, чтобы понять: все кончается.

Гнетущая тишина в доме на следующее утро действовала Билли на нервы. Если бы не лепет и восторженные крики Сойер, то она, наверное, закричала бы.

Молоденькая девушка, которая помогала ей управляться с малышкой, терпеливо ждала у входной двери свою подопечную. Она радовалась утренней прогулке в тележке, запряженной пони, не меньше, чем сама Сойер.

– Хорошенько привяжи девочку и не гуляй с ней больше часа, – сказала Билли. – Похоже, дождь собирается. Когда привезешь ее обратно, дай ей печенье и молока, а потом принеси ко мне в мастерскую. А теперь, Сойер, будь хорошей девочкой, слушайся Нэнси, а потом я построю тебе большой замок из кубиков, которые тебе подарила бабушка Агнес. – Сойер протянула пухлые ручонки для объятий и поцелуев.

– Солли холошая. Билли рассмеялась.

– Да, дорогая, ты хорошая. Самая лучшая девочка на свете. Скажи «Сойер. Соой-еер».

– Солли, – лепетала девчушка.

Билли снова засмеялась, чего и добивалась Сойер.

– Ну, иди, Солли, гуляй.

– Пока, бабушка, – помахала Сойер.

* * *

Как только они удалились, Билли направилась в рабочую комнату Мосса. Она извинилась перед собой, так как собиралась порыться в письменном столе мужа. Она проснулась в ранний утренний час и заключила сама с собой соглашение. Если Мосс не лгал, говоря, что это будет свадебное путешествие, то она отменит свои планы насчет Востока. Если же эта поездка чисто деловая, а ее он брал из каких-то своих соображений, – другое дело. Билли чувствовала себя воровкой и постоянно оглядывалась через плечо, чтобы посмотреть, не идут ли по коридору Сет или Агнес. Черт, надо было закрыть дверь. Что если кто-то из служанок придет делать уборку? Еще один взгляд на обиталище Мосса подтвердил, что рабочая комната мужа все равно что ее мастерская. Никто из слуг ни к чему здесь не прикасался. Обнаружив пакет с бумагами, Билли улыбнулась. Конечно, под книгой для записей. Руки ее слегка дрожали, когда она вынимала билеты на самолет и на теплоход. Отложила их в сторону, пока просматривала другие бумаги, отыскивая записи о маршруте Мосса и расписание деловых встреч. Оказалось достаточно одного быстрого взгляда – и все стало ясно. Второй медовый месяц – сплошной фарс. При таком насыщенном графике работы, который наметил для себя Мосс, ей удалось бы увидеться с мужем лишь и порту перед возвращением домой.

Может быть, медовый месяц они должны были провести на борту теплохода? Билли снова постаралась оправдаться перед собой. Она соглашалась на меньшее, чем хотела бы. Мосс специально подчеркнул, что они едут попутешествовать по Европе. Билли еще раз глянула на отпечатанный график его поездки. Казалось, был учтен каждый час каждого дня. Нигде не упоминалось ни о Сьюзан, ни об Амелии.

Билли рухнула на стул, слегка пошатнувшийся от ее резкого движения. Если порыться еще, то многое можно было найти. В нижнем ящике стола, за коробкой с сигарами и бутылкой кентуккского виски она обнаружила пачку писем, адресованных Моссу на номер почтового ящика, все с нью-йоркским штемпелем.

Билли переложила письма из руки в руку. Письма – это часть жизни Мосса. Она понимала, что не имеет права их читать, независимо от того, что происходило между ней и мужем. Она боялась читать их. Мысли тревожно метались. Они были женаты, и в то же время как бы не являлись мужем и женой. Пусть Мосс мог делать все эти вещи. «Ну а ты? – спрашивал внутренний голос. – Как насчет Джордана Марша и тех чувств, которые ты питаешь к Тэду?» Стыд захлестнул се. Глаза задержались на стопке писем. Верхнее пришло только неделю назад.

Билли положила письма на место и закрыла ящик. Пакет с билетами отправился обратно под книгу для записей. Она чувствовала себя замаранной. Вина и стыд заставили прижать руки к щекам.

Путь в спальню оказался длинным и мучительным. Как могла она так копаться в его вещах и искать добычу? «Потому что, – успокаивал все тот же голос, – ты хотела предать свои мечты о карьере, хотела снова принести себя в жертву, как делала это всегда. Хотела поставить своего мужа на первое место. Теперь ты видишь, что у него на первом месте».

«Он отец моих детей. Я вышла за него замуж на радость и на горе», – снова и снова напоминала себе Билли. «А как же ты? – настаивал въедливый голос. – Как насчет того, чего ты хочешь добиться? Как насчет твоих чувств? Муки кончаются последними в этой жизни».

В своей комнате Билли принялась ходить от стены к стене, словно под дробь неслышных барабанов. Руки она крепко сжала в кулаки, засунув их в карманы халата, испачканного краской. Потом руки расслабились, ушло напряжение из мышц.

– Хватит! – холодно заявила она своему отражению в зеркале. – Хватит! – Развернулась и крикнула в пустую комнату: – Хватит! – Она выживет, потому что сама из породы тех, кто выживает. Этому научили ее Коулмэны.

* * *

Неделю спустя Мосс уехал в Европу через Даллас и Нью-Йорк. Сет цеплялся за него костлявыми руками, хлопал по спине и просил поберечь себя. Агнес улыбнулась и подставила щеку для обязательного поцелуя, которым Мосс никогда не забывал оделить ее. Билли поморщилась. Некоторые вещи не меняются. Она всегда остается последней. На этот раз это ей показалось забавным.

– Билли, мне жаль, что ты не едешь со мной. Мы могли бы покорить Европу особым стилем. Сьюзан будет разочарована. И Амелия тоже.

Мосс пытался возложить вину на ее плечи. Билли выдавила из себя улыбку и слегка отвернулась, подставляя щеку, как делала ее мать.

– Передай им обеим, что я их люблю. Скажи, что я написала длинное письмо и отправила его вчера, – сказала она. – Получи удовольствие от поездки, Мосс.

– Удовольствие? О каком удовольствии может идти речь, если тебя там не будет? – Мосс помедлил. Она могла еще передумать в последнюю минуту и сказать, что поедет. Он не стал возвращать ее билет. Какой неестественно спокойной она кажется. Боже, она начинает поступать, как его мать. Подставляет щеку для поцелуя. Произносит пустые слова, которые ничего не значат. А улыбка на ее лице такая же фальшивая, как на тех масках, которые он обычно надевал на Хэллоуин.

Билли так и хотелось сказать, что раньше он прекрасно проводил время без нее, но она придержала язык. «Уезжай же, уезжай! – изнывала ее душа. – Я не хочу больше слышать, как ты лжешь. Уезжай!»

– Увидимся, когда я вернусь, Билли. Папа, позаботься о моей девочке, – сказал Мосс и снова обхватил отца своими мускулистыми руками. Сет что-то неразборчиво проворчал, а затем Мосс сел в машину. Когда он уехал, Билли вздохнула с облегчением.

Две недели спустя Билли отправилась в Гонконг. Она пребывала в восторге, омраченном лишь разлукой с Райли и Сойер.

* * *

Билли понравилось проходить таможню в Гонконге, показывать паспорт и отыскивать свой багаж. Все это она делала сама. Изучила курс валют и почувствовала себя достаточно уверенно, чтобы сделать кое-какие немудрящие покупки. Красные, зеленые и синие банкноты напомнили, что доллары лежат у нее в отделении сумочки, застегнутом на молнию. Аккредитив банка Коулмэна в Остине придавал ей чувство уверенности.

В аэропорту суетились толпы народа – и никаких улыбок. Но улыбка Билли не померкла, когда она помахала носильщику, чтобы он взял ее вещи. Тот кивнул и несколько скованно поклонился. Билли поняла, что он довольно стар, и встревожилась, когда носильщик поднял ее тяжелый багаж, чтобы поставить на тележку и везти на стоянку такси. Билли решила дать ему щедрые чаевые. Когда она благополучно разместилась в такси, то протянула монету в пять гонконгских долларов и подождала, какое выражение примет его невозмутимое лицо. Черты лица остались непроницаемыми. Билли торопливо выудила из сумочки еще одну монету и отдала носильщику. Тот кивнул, но все равно не улыбнулся. Каким он выглядел усталым и изможденным. Билли поняла, что понадобится много пятидолларовых монет, чтобы заставить этого человека улыбнуться. Она порывисто взяла его за руку.

– Вот, – сказала, протягивая горсть монет. Носильщик снова поклонился и отступил от такси. Билли понимала, что поступает неразумно, может быть, она даже оскорбила старика, но, подумав, как улыбнется вечером его жена, сочла себя правой.

– Отель «Пенинсула» на Коулун, – сказала Билли водителю.

Тот покачал головой:

– Вам нужно серебристо-красное такси, такие идут в Коулун. Я езжу только в Гонконг. Вам нужно выйти.

– Что?

– Вы выйдете и сядете в такси, которое идет в Коулун, серебристо-красное.

– Вы поможете мне с багажом?

– Я езжу только в Гонконг.

– Я вам заплачу, – в голосе Билли появились панические нотки. Она отыскивала в толпе своего носильщика.

– За пять американских долларов я помогу вам.

Пятнадцать минут спустя Билли была водворена в новенькое такси, действительно серебристо-красное. Ее багаж погрузили, и водитель склонился к окошку машины:

– Как будете платить, гонконгскими долларами или американскими?

– Что вы предпочитаете? – спросила Билли своим самым деловым тоном.

– Двадцать американских долларов, чтобы отвезти вас в Коулун. А пошлину платите гонконгскими.

– Хорошо. Скажите мне кое-что. Сколько вы берете с вашего соотечественника, чтобы довезти его до Коулуна?

– Четыре гонконгских доллара, – ответил водитель, выводя машину на магистраль. Он чуть не столкнулся с туристическим автобусом. Билли поежилась от ощущения близкой опасности и решила забыть, что ее провели. Завтра она во всем разберется, а сейчас слишком устала. Хотелось принять теплую ванну и лечь в чистую постель.

Такси подъехало по дугообразной подъездной аллее к отелю, где два мальчика-боя в безупречно чистой белой форме стояли у входа в роскошный вестибюль. Завтра, решила Билли, она повосхищается всем этим великолепием.

* * *

Билли проснулась внезапно, сразу же осознав, где она находится. Коулун. Ее первый день в Гонконге. Сама себе хозяйка. Может встать, а может остаться в постели. Может помыться и одеться, пойти в ресторан или заказать завтрак в номер. Обильный завтрак – вот что она съест. Теперь будет тянуть время, примет ванну – долго и восхитительно наслаждаясь и снимая усталость после утомительного сидения в самолете. Потом, не торопясь, станет наслаждаться завтраком, прежде чем заняться делами.

Билли захлопала в ладоши и запрыгала на кровати. Она па самом деле в Гонконге!

* * *

Билли в нерешительности стояла в большом центральном вестибюле отеля. Должна ли она выйти из здания и подозвать такси или спросить у портье за стойкой?

Мажордом оглядел ее с ног до головы, как ей показалось.

– Чем могу служить, мадам? – спросил он.

– Я хотела бы поехать в центр.

– Хотите взять такси или предпочитаете паром? Билли посмотрела на часы.

– Я бы поехала на пароме.

– Тогда могу предложить такси до парома.

Билли вышла из отеля и с изумлением увидела, что такси уже подкатывает к ступенькам крыльца. Как ей показалось, служащий отеля не произнес ни слова, не подал никакого знака. Один из боев в белой форме взял Билли под руку, проводил к машине и открыл дверцу. Билли улыбнулась мальчику, и тот одарил ее мрачным взглядом темных глаз. Он слегка кивнул, захлопывая дверцу.

– Паром, пожалуйста, – сказала Билли, откидываясь на сиденье.

Прибыв к парому, она купила билет и последовала за вереницей людей, спускавшихся по деревянным сходням. Села на край длинной скамьи, чтобы видеть гавань. Пока паром не отчалил, она усердно фотографировала разноцветные сампаны. Извела целую пленку и как раз меняла ее, когда паром причалил к берегу. На мгновение Билли испугалась. Она одна, так далеко от Техаса. Потом возбуждение взяло верх. Она поднялась по сходням на берег, как все остальные пассажиры, стараясь смешаться с толпой, но, казалось, никто не обращал внимания на ее черный костюм с белой блузкой.

Морщинистый человек протянул руку и растянул в улыбке беззубый рот.

– Мисси хочет поехать на рикши? Один американский доллар! – Билли пристально посмотрела на старика и подняла фотоаппарат. Старик заслонил лицо руками, и Билли рассмеялась. – Фотография стоит два американских доллара.

– Хорошо, – хохотала Билли. – Но только потому, что вы первый человек в этой стране, который мне улыбнулся.

Она навела на него аппарат и сделала три снимка. Сначала он улыбнулся, потом дотронулся до своей потрепанной соломенной шляпы. Напоследок поставил ногу на подножку своей коляски и протянул руки вперед.

– К тому же и актер, – сказала она. – На Бродвее вы стали бы знаменитостью.

– Наймите рикшу, отвезет, куда хотите. Быстро, быстро.

– Что это значит?

– Это значит, что я отвезу вас, куда вам надо. Можно проехать быстро. Такси так быстро не едут.

– Клос-Лейн. Вы меня туда доставите?

– Доставлю за один американский доллар. Платить сейчас. Платить за фото сейчас.

Билли протянула деньги. Старик засунул банкноты в карман черных мешковатых штанов, видно, это была привычная одежда у китайцев. На костлявых ногах у него были только тонкие черные тапочки, похожие на балетные. «Как же может этот старик, который весит не более восьмидесяти фунтов, тащить тяжелую коляску, да еще вместе с пассажиром?» – удивлялась Билли. Старик семенил, опустив голову и согнув спину.

Поездка доставила Билли удовольствие, но мучило чувство вины, что ее вез этот старичок. Как только она здесь освоится, станет всюду ходить пешком по многолюдным улицам и впитывать впечатления. Билли невольно рассмеялась. Теперь она поняла, что старичок больше зарабатывал, позволяя себя фотографировать, чем таская свою коляску.

– Клос-Лейн, – объявил рикша, глянув через плечо. – Вы здесь выходить.

Билли вынула из сумки два доллара и протянула старику. К ее удивлению, он фыркнул и неприязненно посмотрел на нее. Билли лихорадочно соображала, как рассчитать деньги по валютному курсу. Чаевые в два доллара казались ей вполне приемлемыми.

– Деньги ни за что – плохо. Больше так не делайте. Вы теряете лицо, если делаете так.

– Так вы не принимаете чаевые? – недоверчиво спросила Билли.

– Не надо денег ни за что. Красивая леди не делать это снова. – Билли размышляла, должна ли она протянуть руку обратно за своими деньгами, но смятые бумажки уже исчезли в кармане черных штанов.

Она рассмеялась: – Больше не буду.

Рикша замахал руками, давая понять, что с него довольно, он не желает больше иметь дело с нею и со всеми женщинами. Бормоча что-то себе под нос, он развернул коляску, высматривая пассажира на обратный путь к своей стоянке.

Билли стояла на Клос-Лейн. Всевозможные лавки с товарами тянулись вдоль узкой улицы. Сотни разноцветных флажков и металлических вывесок с надписями по-китайски висели над головами прохожих. Сквозь них не пробивался солнечный свет. Билли пришлось потолкаться в толпе по одной стороне улицы, а потом – по другой, чтобы найти, наконец, лавки с теми товарами, которые ей были нужны.

Когда на склоне дня Билли вернулась в отель, то рухнула поперек кровати. Она пропустила ужин и спала всю ночь беспробудным сном. Последующие дни были заполнены покупками, встречами и экскурсиями по городу. Свои сокровища Билли складывала в большой чемодан, который купила, чтобы отправить все приобретения домой. Послала открытки и написала письма Мэгги, Сьюзан и Райли.

На пятый день Билли почувствовала себя уже намного увереннее и могла торговаться, к восторгу лавочников. Она прикидывала возможную цену товара и не уступала ни пенни. Дважды выходила из лавки, в то время как лавочник бежал вслед и отдавал ей желаемый предмет за ту цену, которую она считала справедливой. Для Тэда она купила фотоаппарат, охарактеризованный продавцом как предельно несложный – «для идиотов». Почему-то на всех снимках, сделанных Тэдом, всегда оставались видны его пальцы. Моссу она выбрала халат из чистого шелка, а другой, почти такой же, отличавшийся только цветом вышитого на спине дракона, купила для Сета. Агнес она приобрела нитку лавандово-зеленых нефритовых бус. Когда ей назвали цену, то глаза у Билли чуть не вылезли на лоб. Детям – игрушки и безделушки всевозможных размеров и форм. В результате чемодан едва закрылся. Пришлось купить еще один, для тканей: шелка и парчи. Гонконг был чудесен. Единственное, о чем она жалела, – что не с кем поделиться своими впечатлениями. Переполняло желание повернуться к кому-нибудь и сказать: «Посмотри на это!» или «Что ты думаешь об этом?». Вместо того она беседовала с лавочниками, задавала вопросы и улыбалась.

К восьмому дню она успела побывать в шести самых изысканных ресторанах Азии, проехать по железной дороге Коулун-Кантон и совершить тридцатикилометровую прогулку верхом на пик Трам, на высоту 397 метров над уровнем моря. К одиннадцатому дню Билли исследовала каждую лавку на Натан-роуд, научилась со вкусом пить чай «Люшан Юн Ву» и посмотрела праздник лодок-драконов, на котором желтая лодка дракона изрыгала огонь. И все это сама, без провожатых.

Время, отведенное на Гонконг, почти истекло – оставалось лишь пять дней, а Билли еще не получила разрешение поехать в Жейянг, на восточное побережье Китая. Шелка из знаменитого Шелкового города описывали в восторженных выражениях: чистые, как вода, красивые, как стихи, как облака на небе и цветы на земле. После того как она забралась так далеко, стыдно было бы не увидеть тутовые деревья и не познакомиться с мастерами шелка провинции Жейянг.

Просто необходимо подольше полежать в ванне, пока сервируют ужин, устало решила Билли. Все-таки напряженный распорядок дня стал в конце концов сказываться на ней. Погружаясь в теплую воду, она подумала, как проходит путешествие Мосса по Европе и удастся ли ему повидать Амелию и Сьюзан. Она весьма сомневалась в этом.

 

Глава 27

В новом платье из пурпурного шелка Билли сидела за изысканным ужином, накрытым в ее номере, когда зазвонил телефон.

– Тэд! Это ты? Где ты? Тэд рассмеялся:

– Я здесь, в «Пенинсуле». Где же еще может остановиться человек, когда прибывает в Гонконг? Вы путешествуете по высоким стандартам, леди. Это здание расположено вдали от дома для королей, королев, великих герцогов, глав государств, флагманов промышленности и агентов ЦРУ.

– Как замечательно. Где ты здесь разместился? Долго ли останешься? Как тут очутился?

– Твое последнее письмо застало меня в Японии. Один перелет – пустяки для того, в чьем распоряжении правительственный самолет. Я пробуду здесь два дня. Приехал повидать тебя. Все очень просто. Как твои дела, Билли?

– О Тэд, все это так невероятно. Не верится, что я здесь. Мне удалось справиться самостоятельно. Но не хватало кого-нибудь, с кем можно было бы поговорить. Я так рада, что ты приехал.

– Ты ужинала?

Билли глянула на стол, уставленный фарфором, серебром, изысканным хрусталем.

– Нет, – солгала она.

– Хорошо. Поужинаем вместе в отеле, у Гадди. Уверен, ты уже там все распробовала, но, на мой взгляд, это лучший ресторан Азии.

– С удовольствием. Сколько у меня времени?

– Десять минут. – Тэд рассмеялся. Боже, как ему было хорошо.

– Буду в вестибюле через десять минут, – радостно воскликнула Билли.

Новое платье из зеленого шелка, прямого покроя с разрезом сбоку будет великолепным. Нефритовые серьги, как раз сегодня утром купленные на Натан-роуд, станут последним штрихом, чтобы придать наряду совершенство. Немного подкраситься и надушиться – на это потребуется не больше минуты. Освежить маникюр. Через десять минут она встретится с Тэдом. Билли никогда в жизни не двигалась так быстро. Чулки. Платье скользнуло сверху вниз, мягко облегая тело. Ощущение оказалось таким восхитительным, что Билли задохнулась от изумления. Сердце подпрыгнуло и затрепетало при мысли о том, что сейчас она увидит Тэда и проведет с ним вечер. Дорогой Тэд. Ей так много нужно сказать ему. Его приезд послужит ей утешением, если правительство не позволит ей съездить на восточное побережье Китая.

Билли причесалась и прихватила отделанную мелким жемчугом сумочку, которая должна была завершить наряд. Зеркало подтвердило, что выглядит она блестяще. Она чувствовала себя счастливой. Такого ощущения у нее не возникало с того дня, как Тэд приезжал взглянуть на ее мастерскую. Год тянулся так долго. Уходило время.

Когда Билли вышла из лифта, у Тэда перехватило дыхание. Кто-то, наверное, когда-то написал песню о его чувствах. С каждым годом Билли становилась все красивее. Боже, остается только надеяться, что он будет в состоянии разговаривать. Такого с ним не должно было случиться. Он не ребенок.

Их взгляды встретились под великолепием огромного золотистого зала. Улыбка, которую послала ему Билли, была лучезарной и красноречиво говорила о многом. Тэд видел Билли Коулмэн во время ее самостоятельного путешествия в одном из самых потрясающих городов мира. Гонконг и Билли Коулмэн. Остальные гости тоже смотрели на нее. Горло Тэда словно стянуло удушающим жарким кольцом. Заметила ли она? Поняла ли, как он себя чувствует? Как могла она смотреть на него и не видеть, что отражается на его лице и в его глазах? Билли не глупа. Билли женщина, а он мужчина. Взрослые люди. Но это ничего не значит. Она не свободна. Жена Мосса. Необходимо все время помнить об этом. Они – двое старых друзей, встретившихся, чтобы вместе поужинать. Только такие отношения допустимы между ними.

Высокий худощавый мужчина в белой военно-морской форме шел ей навстречу. Боже, сейчас она подвернет лодыжку в этих туфлях на вызывающе высоких каблуках и выставит себя на посмешище. Что он подумает? Кому какое дело? Как замечательно он выглядит. Какой потрясающе красивый мужчина. Все женщины в вестибюле не сводили с него глаз, когда он протянул к ней руки. Как приятно оказаться в его объятиях вот так, на виду у всех. Поцелуй в щеку допустим в вестибюле отеля, где все ждут чудес и романтических историй. Боже милостивый, это Тэд.

– Какая ты красивая, – сказал Тэд, улыбаясь ей.

– А я хотела сказать, что ты здесь самый великолепный мужчина, адмирал Кингсли. Как поживаешь, Тэд?

– На самом деле ты ведь не хочешь это знать, правда? – тихо спросил он.

– Нет, хочу, – прошептала Билли.

– Ну, скажем, на данный момент все у меня прекрасно, и на этом успокоимся. Как ты, Билли?

– На самом деле ты не хочешь этого знать, так ведь?

– Некоторые вещи мужчина должен знать, а кое-чего не должен. Я серьезно сомневаюсь, что смогу правильно истолковать твой ответ. Пойдем ужинать. Я заказал столик.

У Билли не было ни времени, ни желания оценить изумительное оформление ресторана. Она не сводила глаз с Тэда. Они говорили о всяких незначительных вещах, потягивая самое лучшее вино, которое мог предложить ресторан отеля.

Она едва ли обратила внимание на замысловатое название блюда, заказанного для нее Тэдом: Emince de volaille в соусе beurre martre d'hotel, что, как сказал Тэд, переводилось как «ломтик цыпленка в соусе с лимонным маслом». Потом она и не помнила, ела ли это блюдо, а еще меньше – какой у него был вкус. Билли не заметила также и пятерых официантов, прислуживавших им за столом. Только когда Тэд спросил о Моссе, Билли заставила себя вернуться к действительности.

– Он в Европе. – Досадно было ощущать вторжение мужа в этот чудесный вечер. – Туда он полетел на самолете, а вернется на теплоходе. Ничего другого я ни от кого не слышала, так что, думаю, его планы не изменились. Надеюсь, он сможет повидать Сьюзан и Амелию. Это деловая поездка. А как ты, Тэд? Когда ты расскажешь мне о своем продвижении по службе?

Тэд задал свой вопрос вслед за вопросом Билли:

– Ты еще долго собираешься здесь оставаться?

– У меня есть еще несколько дней, а потом я возвращаюсь в Санбридж. Я скучаю по Сойер.

Не по Моссу, не по своему мужу. Если бы она по нему скучала, то сказала бы. Нет, она скучает по малышке. Тэд улыбнулся.

– Как ты думаешь, сколько я мог бы получить за эти четыре золотые звезды на погонах?

Билли засмеялась:

– Не так уж много. Если бы они были нефритовыми, то мог бы выторговать несколько долларов, если бы поторговался как следует. Я в этом деле настоящий специалист. Только скажи, что ты желаешь купить. Я могу приобрести любую вещь по справедливой цене, и при этом никто не потеряет лица.

Они покинули ресторан только в полночь.

– Хочешь прогуляться?

Билли не хотелось, чтобы вечер кончался, и она согласилась. Что ей до того, что придется пройти миль пять в туфлях на шпильках? Пусть наживет она хоть сто мозолей и никогда больше не сможет надеть туфли, ей все равно. Она с Тэдом.

– Я скучал по тебе, Билли. Нет слов, чтобы рассказать, как я жду твоих писем. Я ведь тебе рассказывал, что смог привезти Соломона в Японию?

– Да, рассказывал. Как он выглядит? – Почему оба они говорили о собаке? Почему не могли говорить о самих себе? О них двоих. Если бы можно было заглянуть в будущее… Существует ли Тэд в ее будущей жизни?

Тэд подвел Билли к двери ее номера, снова поцеловал в щеку, предостерег, чтобы обязательно заперла дверь. Они договорились встретиться в вестибюле, чтобы позавтракать в восемь часов и провести день вместе.

Услышав щелчок замка, Тэд прислонился к стене рядом с дверью, борясь с неодолимым желанием постучать в эту дверь. Когда наконец он заставил свои ноги двигаться к лифту, то сначала дважды прошелся по коридору. Оказавшись в своем номере, несколько раз протягивал руку к телефону.

Он чистил зубы в тот момент, когда зазвонил телефон. Чтобы схватить трубку после первого звонка, пришлось проглотить комок зубной пасты и уронить зубную щетку в раковину.

– Алло, – самое большее, что он мог произнести с мятной пастой во рту.

– Тэд, я тебя не разбудила? Извини. Я только хотела пожелать тебе спокойной ночи и поблагодарить за чудесный вечер.

– Я не спал. – Боже, как будто он сможет когда-нибудь заснуть. – Мне это доставило удовольствие, Билли. Я радовался так же, как ты. Надеюсь, завтра вечером мы все повторим.

– Я бы очень хотела. Увидимся за завтраком. Спокойной ночи.

Когда Билли опускала на рычаг трубку телефона, ее руки так сильно дрожали, что пришлось стиснуть их вместе. Он должен был что-то сказать. Как-то дать понять. Она ведь оставила ему такую возможность. Едва ли не кинулась ему в объятия. Что она наделала! Теперь уж не заснуть. Так и пролежала Билли всю ночь, не сомкнув глаз, глядя в потолок и слушая одни и те же песни, звучавшие по радио, установленному на столике у кровати. Из своего окна она наблюдала за восходом солнца.

* * *

На следующее утро Тэд надел подходящую случаю гражданскую одежду. В течение ночи он планировал, как провести с Билли день и вечер. Тэд хорошо знал Гонконг, где провел месяц после войны в знаменитом отеле по прозвищу Пен.

Тогда он наслаждался каждой минутой. Теперь можно было поделиться некоторыми из этих воспоминаний с Билли. Целый день и вечер с нею…

После непродолжительного завтрака, состоявшего из чая и рогаликов, Тэд попросил Билли помочь ему выбрать подарки для его родственников в Вермонте. Билли умела выбирать подарки лучше, чем он, и в самом деле оказалась персоной, сведущей в торговле.

Потом они пообедали на свежем воздухе и отправились смотреть Новые Территории. Тэд показал Билли Чинг-Чанг Коон и монастырь Миу Фат – два самых древних места на Новых Территориях. Они посетили рыночные кварталы Тай По, Фанинг и Йюен Лонг. Обязательно нужно было посмотреть скалу Ама, сказал Тэд и познакомил Билли с удивительной историей:

– Существует легенда, что жена рыбака с ребенком, привязанным к ее спине, всегда приходила на это место, ожидая возвращения мужа. Когда ей сказали, что муж погиб, она отказалась поверить. Так она ждала целый год; тогда боги сжалились над ней и ударом молнии перенесли ее с ребенком к мужу, оставив этот каменный памятник верности.

– Какая красивая легенда. Действительно это похоже на мадонну с младенцем.

За весь чай Китая не призналась бы Билли, что уже побывала здесь неделю назад и прочла эту легенду. Увидеть это место с ним было все равно что увидеть в первый раз. Теперь она могла разделить свой восторг, поговорить о том, что ей понравилось или не понравилось. Тэд сразу преобразил для нее мир.

– Хотелось бы мне знать, способен ли мужчина на такую верность, – печально проговорила Билли.

Тэд повернулся и посмотрел на нее. Потянулся за ее рукой.

– Некоторые мужчины способны. – В ответ на эти тихие слова Билли слегка сжала его руку. – Следующая остановка – Монастырь Тысячи Будд. Это для меня внове. Его начали строить примерно в 1950 году, – сказал Тэд, читая путеводитель.

Этот день стал для Билли прекрасным: теплым, полным душевной близости. Она не могла припомнить, чтобы когда-нибудь ей было так хорошо, легко и уютно с другим человеком. Если бы только… если… если… Время от времени она обнаруживала, что Тэд смотрит на нее с каким-то странным блеском в глазах. Она улыбалась, а он улыбался в ответ. Однажды, показывая на что-то, он обнял ее. И Билли, сама того не замечая, откинулась на его руку.

– Сегодняшний день напоминает мне день, проведенный на Гавайях, – сказала Билли. – Помнишь тот пляж?

– Помню, – спокойно ответил Тэд. – Я часто задумываюсь, вспоминаешь ли ты иногда о том дне.

Билли позволила себе встретиться взглядом с Тэдом.

– То было так давно. За это время с нами многое случилось. Тот день и несколько других – воспоминания, которыми я очень дорожу. Тэд… я думаю… я думаю, нам нужно поговорить.

– Не здесь, не сейчас. – Боже, на это он надеялся все эти годы. Но не в чужой стране, где их жизнь кажется нереальной. Кровь лихорадочно стучала в висках.

Напрасно произнесла она эти слова, это было ошибкой, подумала Билли. Что он подумает о ней?

– Извини, Тэд. Забудь, что я что-то говорила. Самое худшее, что мы можем сделать, это говорить о наших чувствах. Пожалуйста, прости меня. Я не хотела ставить тебя в затруднительное положение.

– Билли… я…

– Тэд, пожалуйста. Почему бы нам не покончить на сегодня с экскурсией? Кажется, я уже пресытилась монастырями. Может быть, вернемся и выпьем чаю, а? – Да, именно так и следовало бы сейчас сделать.

Тэд хотел взять Билли за руку, но она уже развернулась и чуть ли не бегом направилась к туристическому автобусу. Когда Тэд ее догнал, она ослепительно улыбнулась и принялась болтать о том, что они видели раньше. Он замешкался, и момент оказался упущенным.

Тэд понял намек Билли и подхватил нить беседы. Всю дорогу до отеля «Пенинсула» они беседовали на нейтральные темы и расстались у лифта, договорившись поужинать вместе в восемь часов.

В течение часа Тэд мерил комнату шагами. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным. Почему не смог он сказать то, что чувствовал? Почему не захотел взять то, что хотел получить? То, чего хотела и сама Билли.

– Правильно? Неправильно? Кто знает? Да будь оно все проклято! – в сердцах выкрикнул он, ударив кулаком о ладонь. Боль отозвалась в руке. Это так просто: вы протягиваете руку и, если вам повезло, рука тянется вам навстречу. Он знал: пальцы Билли встретятся с его пальцами на полпути, по крайней мере, на полпути. Ничто и никто не имеет значения, кроме Билли и возможности свободно сказать ей о своей любви.

Его карьера оказалась жалкой заменой женщины, которую он мог бы любить. Ничто не имело значения после всех этих лет, прошедших впустую. Впереди ясно вырисовывалась перспектива стать командующим Тихоокеанским флотом. К этому он стремился, такое достижение должно было возместить ему отсутствие Билли. Почет, репутация, преданность делу – пустые, пустые, пустые слова. Правильно, неправильно, Билли, Мосс… Все это так запутанно, так болезненно. Печально, когда у мужчины есть только собака, которую он может назвать своей. Собака и карьера. Этого недостаточно и никогда не будет достаточно. Все становится бессмысленным без Билли.

От сознания того, что он собирался предпринять, слегка кружилась голова. Он тяжело опустился на край кровати. Пропади все пропадом, пропади. Теперь годы становились драгоценными. Протяни руку!

* * *

Билли ворошила наряды; некоторые из них еще были упакованы в рисовую бумагу, как их доставляли из лавок и магазинов. Она хотела надеть что-нибудь яркое, поднимающее настроение, и наконец выбрала шелковое платье приглушенного мандаринового цвета с узкими рукавами и воротником более яркого оттенка. Золотые серьги и широкий золотой браслет усиливали эффект, а в последнюю минуту она добавила перстень с большим топазом, почти полностью закрывающим обручальное кольцо.

Билли нервно и раздраженно расхаживала по комнате. Все ее мысли были полны Тэдом. Она понимала, как много общего возникло между ними за последние годы, как много она думала о нем, какое большое значение он приобретал для нее в эмоциональном плане. Но теперь пришлось столкнуться с тем, что она хотела принадлежать ему и душой, и телом. А именно это она так долго отрицала.

Тэд уже стоял в вестибюле, когда она вышла из лифта. Он сразу же подошел к Билли, и та заметила решительную складку у губ. Его глаза заглянули в глубину ее глаз. Горячий румянец залил щеки, когда Тэд одобрительно посмотрел на нее.

На этот раз они ужинали в восхитительном швейцарском ресторане, интерьер которого имитировал обстановку альпийской гостиницы. Билли пришла в восхищение от расписанных вручную тканей, из которых были сделаны занавески и скатерти; на одном рисунке сразу же распознала сундук с приданым невесты, как тот, что однажды видела в Филадельфии, когда была еще совсем девочкой.

– Кухня здесь тоже оригинальная, швейцарская, – заверил Тэд. – Я был в Швейцарии, катался там на лыжах и всегда приезжал домой с несколькими лишними фунтами.

– Как-то утешает, что и у тебя может появиться животик, – пошутила Билли. – Никогда не думала, что ты беспокоишься о своем весе.

– Ты многого обо мне не знаешь, Билли, – ровным голосом сказал он, не делая попытки ответить шуткой на шутку.

«Сегодня вечером Тэд стал каким-то другим, – подумала Билли. – Что-то должно произойти».

Им показали уединенный столик, освещенный двумя свечами, с букетиком свежесрезанных цветов. Билли хотела бы оказаться поближе к центру зала, где их беседа была бы более осторожной, а Тэд не смог бы бросать на нее эти долгие взгляды. Не имеет значения, сказала она самой себе. Значение имело лишь возникшее между ними напряжение, и она являлась тому причиной. Билли старалась вести беседу, твердо решив затрагивать только подходящие темы и говорить только нейтральным тоном. Тэд, заметила она, пил уже третью порцию спиртного, что было ему несвойственно. Он уже собирался просить у официанта повторить, как Билли протянула через стол руку и дотронулась до его ладони.

– Не надо, Тэд. Это на тебя не похоже. Давай лучше поговорим.

Тэд покачал головой:

– Не здесь, Билли. Потом. Извини… Я веду себя невоспитанно. Прости меня.

– Прощать тут нечего. Поговорим позднее. – На протяжении обеда Тэд был больше похож на прежнего, но от еды никто из них не получил удовольствия. Оба они думали об этом «позднее».

Тэд наблюдал за Билли, испытывая некоторую нерешительность. Но он должен попытать счастья, должен протянуть руку. Она была такой красивой, эта женщина, превращение которой из девушки в такое мягкое, любящее существо он наблюдал. Казалось, она поворачивает к нему свое лицо, словно подсолнечник поворачивается вслед за солнцем. В очертаниях подбородка появилась жесткость, исчезли мягкие контуры юности. Прошли годы, годы, в течение которых он знал, что любимая женщина принадлежит другому мужчине. Но самым настоящим предательством было знать, что она жаждет нежности и любви, а ей в этом отказано. Это убивало его. Он мог дать так много, всю свою бесконечную, огромную любовь.

Билли чувствовала, что Тэд наблюдает за нею. Временами в его темных глазах появлялось жесткое выражение, а иной раз – тот золотистый свет, который она заметила, когда Тэд впервые увидел Сойер. Сойер! Боже, она ведь бабушка, а предвкушает… что предвкушает? Любовную связь с Тэдом? Страстно желает получить то нежное внимание и заботу, которые он рад ей дать? Этого ли она хотела на самом деле?

После ужина Тэд повел ее прогуляться по декоративному парку напротив их отеля. Предложить выпить в спокойной обстановке гостиничного номера – было бы все равно что подлить бензина в огонь. Билли шла рядом с Тэдом, их плечи соприкасались, кончики пальцев непрестанно встречались. Вдруг Билли остановилась и повернулась к своему спутнику.

– Если ты обнимешь меня и прижмешь к себе, я, наверное, рассыплюсь на тысячу кусков. А если не обнимешь, то мое сердце разорвется. Что выбрать?

– Мне всегда удавалось склеить то, что рассыпалось на куски, – хрипловатым голосом прошептал он.

Билли легко скользнула в его объятия и положила голову ему на плечо. Ей было хорошо. Не впервые он обнимал ее, но впервые чувствовал, что ее сердце бьется в одном ритме с его сердцем.

– Билли, Билли, – прошептал Тэд, наслаждаясь звуком имени, слетающего с его губ, имени, которое он произносил в мечтах.

Она подняла лицо, чтобы заглянуть в его глаза и узнать ответы на те вопросы, от которых изнывало сердце. Лунный свет осветил овал милого лица, и Тэд увидел в любимых чертах отражение той же страсти, что жила в его сердце. Она манила к себе: женщина, которую он любил. Даже если больше не будет подобных моментов, он станет помнить этот – момент вечности, принадлежащий только им одним.

Тэд обнаружил, что его собственный голос дрожит и трепещет, исходя из глубины души.

– Дорогая, сколько это может продолжаться? Знаю, я тебе не безразличен, вижу это по твоим глазам, слышу в твоем голосе, когда ты произносишь мое имя. Что разделяет нас, в то время как мы так отчаянно нужны друг другу?

Неожиданно его охватил панический страх. Не слишком ли много он сказал? Не оттолкнет ли она его? Не разрушил ли то немногое, что их соединяло?

Билли подняла руку и прижала нежные пальцы к губам Тэда, заглушая его слова, запрещая дальнейшие объяснения. Нежно, осторожно положила голову ему на грудь, и прозвучавшие вслед за тем слова были так тихи, что ему показалось, будто звучат они лишь в его воображении:

– Люби меня, Тэд. Возьми меня. Я хочу принадлежать тебе.

Они вернулись в отель, не разнимая рук, как двое детей, которые боятся потеряться.

В номере Билли, освещенном неярким светом лампы у кровати, прикосновения стали более интимными, требовательными, ищущими. Тэд помог ей снять платье, лаская спину и плечи. Она чувствовала его теплое дыхание на своей коже, его губы нежно касались каждой впадины и каждого изгиба тела, по которому скользили его пальцы. Он приподнял ее лицо и стал целовать веки, губы, наслаждаясь и завладевая ими так, как осмеливался только в мечтах.

Билли стала торопливо освобождать его от одежды: ей вдруг захотелось быть ближе к его плоти, полностью обладать им. Так и должно быть, чувствовала она. Ощущение верности этого поступка наполняло душу небесной музыкой. И Тэд осознал то же самое. Билли чувствовала это по его отклику, слышала в его голосе, произносившем ее имя.

Лежа рядом с ним на кровати так близко, что каждый стук его сердца ощущался всем ее существом, Билли отдавалась с любовью. Казалось, этого момента она ждала всю жизнь – момента объяснения в любви.

– Я люблю тебя, Билли. Я люблю тебя, – снова и снова повторял Тэд, и слова эти шли из глубины его сердца.

Билли нужно было слышать их. Она хотела обладать и телом, и душой Тэда, впитать в себя всю любовь, которую он мог выразить. И всегда, всегда отдавать взамен все, что только можно. Ее любовь проявлялась в прикосновении ее рук, в нежности поцелуя, в трепете и в страстных желаниях плоти. Она радостно распростерла объятия перед человеком, который во многом составлял часть ее жизни – более того, часть ее существа. Тэд разделял ее радости и горести, тайные мысли и скрытые желания. Но этот Тэд был новым, совсем другим: он стал ее любовником, возбудил ее страсть, взбудоражил желания, сделал их любовь такой, о какой она всегда мечтала. Теперь Билли знала, что могла бы провести остаток жизни, удивляясь этому человеку, – он мог любить так нежно, так самоотверженно.

– Я люблю тебя, – Тэд выдохнул свое признание, не прекращая ласк, сгорая от желания давать, разделять любовь, сделать возлюбленную счастливой.

Он склонился над Билли; на ее милом лице, казалось, отразился свет его любви – это был свет и ее души, озаренной любовью. Он поцеловал ее рот, розовые соски, потом начал двигаться, подчиняясь ритму страсти, пока не осталось ничего, кроме веления его тела и ответного жара ее плоти.

Лежа рядом с Билли, сжимая ее в объятиях, он чувствовал, как слезы обжигают щеки, и не знал, его ли это слезы или слезы Билли.

* * *

Телефон зазвонил около полуночи – и мир перевернулся. Билли взяла трубку:

– Да?

Тэд видел, как ее лицо становилось пепельно-бледным, а косточки пальцев, сжимавших трубку, побелели. Он ждал, с болью сознавая, что, должно быть, случилось нечто ужасное. Тело Билли, лишь несколько минут тому назад теплое и страстное, стало теперь напряженным и оцепеневшим.

– Что случилось, Билли? Что такое? – спросил Тэд, когда она положила трубку. Пришлось повторить вопрос дважды, прежде чем Билли повернулась к нему.

– Звонила моя мать. В Испании произошла авиакатастрофа. Есть вероятность того, что в этом самолете находился Мосс, хотя его нет в списке оставшихся в живых. С Сетом из-за этого известия случился удар. Мне нужно ехать.

Тэд взял инициативу в свои руки. Не время теперь сетовать на жестокость судьбы, раз это случилось сейчас, когда они вместе, насытившиеся любовью, избавленные от тяжкой необходимости таить свои чувства и думать о их неразделенности.

– Укладывай вещи. Я могу доставить тебя на самолете в Японию, а там ты полетишь коммерческим рейсом в Штаты. Завтра в это время ты уже будешь дома. Мне только нужно позвонить в аэропорт, сказать, чтобы подготовили мой самолет. Билли, с тобой все будет нормально, пока я вернусь?

– Да. Делай все, что нужно. Я позвоню администратору и попрошу отправить мои чемоданы, а сама уеду прямо сейчас. Давай, дорогой, поторопись, я нужнее детям. Особенно Райли. Боже милостивый, Райли!

* * *

Трубы не возвестили о возвращении Билли в Санбридж. На негнущихся от волнения ногах вошла она, открыв массивную дубовую дверь, в устрашающе молчаливый дом.

На всем долгом пути назад множество вопросов одолевало ее. Жив ли Мосс? Знают ли дети? Не следовало ли ей лететь прямо в Испанию? Как Сет? Боже избави, чтобы кто-то додумался сказать Райли, прежде чем она сможет оказаться рядом с ним.

Шофер такси, который привез ее из аэропорта, поставил ручной багаж у подножия лестницы, и Билли быстро сунула ему несколько крупных банкнот. Ей повезло, что удалось найти такси, чтобы доехать сразу до дома. После того как водитель вежливо дотронулся до полей шляпы и вышел, каблучки туфель Билли нетерпеливо застучали по твердым плиткам пола, и она громко позвала:

– Мама!

Через несколько мгновений появилась Агнес.

– Билли! Как я рада, что ты приехала. Почему не позвонила, чтобы машина тебя встретила?

– Неважно. Самолет прилетел рано. Есть какие-нибудь известия?

– Никаких новостей с тех пор, как я тебе звонила. Я всех подключила. Имя Мосса значится в списке пассажиров, но кроме этого, мы ничего не знаем. Если испанцы такие же безалаберные, как мексиканцы, которые работают у нас, – неодобрительно заметила Агнес, – то воображаю, какая у них там неразбериха. Может быть, сегодня попозже… – Голос у нее дрогнул, и Билли пристально взглянула на мать.

– Как Сет?

– Отдыхает. Если верить докторам, мало что можно сделать. Он отказывается ложиться в больницу. Думаю, ты должна подняться и поговорить с ним. Сейчас.

– Потом, мама. Дети? – Она задержала дыхание.

– Они ничего не знают. Пока не поступило точных сведений, не стоит говорить им.

Билли вздохнула с облегчением. Хоть за это можно быть благодарной.

– Мама, Сет получал от Мосса какие-нибудь вести, пока он находился в Европе? Как стало известно, что он летит тем самолетом?

– Это неизвестно. Мосс несколько раз звонил Сету, и, предположительно, последним пунктом в его путешествии была Испания, откуда он и собирался лететь домой. Боюсь, мы должны приготовиться к худшему, Билли.

– Мама, что в точности сказал Мосс отцу, когда звонил? Он рассказал о своем маршруте?

– Только сказал, что летит домой через Испанию и что собирается задержаться в Нью-Йорке на несколько дней перед тем, как приехать домой. – Глаза Агнес блеснули догадкой. – Мне кажется, тебе нужно пройти к Сету прямо сейчас. Он очень слаб, Билли. Воля словно покинула его, и врачи отказываются делать какие бы то ни было прогнозы. Что с тобой произошло? Что случилось в Гонконге? Ты стала какой-то другой, – обличала Агнес. – Будто тебе все равно, что будет с Моссом.

– Не говори глупостей. Конечно, я беспокоюсь. Но сейчас не время расклеиваться. Пойди к Сету. Скажи ему, что я приехала. Скажи, я зайду, когда… когда сделаю то, что должна сделать.

Агнес недоверчиво посмотрела на дочь, но повиновалась. Надо было что-то делать. Как ни отвратительна ей комната больного и вызванная болезнью зависимость Сета от нее, все же это лучше, чем оставаться здесь с этой странной Билли.

Когда Агнес скрылась из виду, Билли направилась прямо в кабинет Мосса. Она с трудом сглотнула и открыла выдвижной ящик, где Мосс хранил свои личные бумаги, в том числе записную книжку с адресами и телефонами. Отпихнула бутылку бурбона, коробку с сигарами. Пачка писем все еще лежала там. Без колебаний она прочла надпись на верхнем конверте и уточнила дату штемпеля. За несколько дней до отъезда Мосса в Европу. Билли уселась поудобнее, открыла и прочла письмо. Выражение ее лица осталось прежним, когда она сложила надушенный листок и снова положила в красивый конверт. Коленом задвинула ящик, сняла трубку телефона и набрала номер.

Голос на другом конце провода был теплым со сна – или он такой вялый с похмелья? Билли не знала и не желала знать. Холодными и полными яда были сказанные ею слова:

– Ты, сукин сын! Ты что, не мог позвонить отцу, когда вернулся в Штаты? Или когда твои планы изменились. Самолет, на котором, как предполагалось, ты летел, разбился. Твоего имени нет в списке оставшихся в живых. Ты хоть слушаешь новости? Или был слишком занят? С Сетом случился удар. Мосс, он очень плох!

Билли с минуту слушала, потом сказала:

– Лично мне наплевать, чем ты занимаешься. А вот твоему отцу, может быть, это интересно знать. До свиданья, Мосс.

Билли шумно перевела дух. Какое-то внутреннее чутье подсказывало ей, что Мосс не мог умереть. Случись такое, она бы почувствовала. Билли откинулась в кресле Мосса, сжала виски пальцами. Она любит Тэда, уверена, что любит. Это зрелая любовь, любовь женщины. Но перестанет ли когда-нибудь та девочка, что еще жива в ней, любить Мосса? Даже сейчас какая-то часть ее существа скорбела об этом предательстве и печалилась о разбитых мечтах.

Билли медленно потянулась к телефону. Мигрень пронизывала мозг, будто молния. Позвонила через международного оператора.

– Тэд? Я дома… я в порядке. Еще не видела Сета. Мама говорит, он отдыхает, но состояние серьезное. Мосс жив. Я только что говорила с ним. Он прилетел в Нью-Йорк раньше. К счастью, мама была менее обычного озабочена собой и не стала говорить детям, пока не все ясно. И слава Богу. Всю дорогу домой я ужасно волновалась за Райли. Ты ведь знаешь, как он обожает Мосса… Не надо беспокоиться обо мне. У нас все будет хорошо, я напишу тебе через несколько дней. Еще раз спасибо за то, что отправил меня через Японию. И, Тэд, спасибо за Гонконг. Я никогда этого не забуду. Никогда.

На другом конце провода наступило молчание, и Билли зажмурилась от охватившей ее боли. Она чувствовала, как тянется к ней Тэд через тысячи миль, что разделяют их; нежные пальцы любви преодолевали расстояния. Она понимала: Тэд ждет от нее еще каких-то слов, но понимала также, что должна отказать себе в этой роскоши. Она глубоко любила Тэда, но во время долгого перелета на самолете горевала о Моссе – ее муже и отце ее детей. Несмотря ни на что, даже на любовь Тэда, Билли не сомневалась: Мосс все еще остается частью ее жизни и будет в ее жизни всегда.

В голосе Тэда она услышала такое глубокое волнение, что сердце у нее готово было разорваться.

– До свиданья, Билли, – прошептал он. – Увидимся, когда я вернусь в Штаты.

– Да, Тэд. Я на тебя рассчитываю. До свиданья. – Связь прервалась, и Билли добавила со слезами в голосе: – До свиданья, милый Тэд.

* * *

Билли с трудом поднялась по лестнице на второй этаж, где разместили Сета. Чем выше она поднималась, тем труднее давался каждый шаг, и к концу пришлось уже становиться на каждую ступеньку обеими ногами. Иссяк адреналиновый заряд, встряхнувший ее во всплеске чувств, и теперь Билли чувствовала себя совершенно обессиленной.

Как справедливо, подумала она, что Сет оказался в той самой постели, пленницей которой такое долгое время была Джессика. Это – почти божественное возмездие. Билли вошла в комнату и остановилась у кровати, ожидая, когда старик узнает ее. Сет вдруг как-то сразу стал очень старым, очень слабым человеком, жалким инвалидом. Агнес, сидевшая рядом с ним, посмотрела на Билли, будто соглашаясь с наблюдениями дочери. Потом быстро удалилась, радуясь, что можно выйти из комнаты. Однако задержалась у двери, прислушиваясь к голосу Билли и восхищаясь ее холодным тоном, в котором явно чувствовалась властность.

– Сет? Я Билли. Я только что вернулась домой.

– Что это тебе приспичило возвращаться? – неразборчиво пробормотал он. Разобрать слова было трудно, но сердитый блеск суровых глаз не оставлял сомнений в смысле сказанного. – Ты должна была быть со своим мужем!

Билли поняла. На самом деле Сет имел в виду, что это она должна была умереть.

– Я не собираюсь спорить с вами. Я пришла сказать, что Мосс жив. Он в Нью-Йорке.

Сет недоверчиво покачал головой. Нижняя губа начала дрожать, слезы набежали на глаза.

– Ты меня обманываешь, девочка.

– Когда-нибудь, Сет, вам, наконец, придется назвать меня по имени и говорить со мной с тем уважением, которого я заслуживаю. – Она взяла телефон с прикроватной тумбочки и набрала номер. Нью-йоркский номер. – Твой отец хотел бы услышать твой голос, – холодно проговорила она, когда откликнулся Мосс.

Сет с поразительной силой схватился за трубку. Билли помогла ему пристроить ее к уху. Нескрываемое волнение на лице и неуверенность в дрожащем голосе человека, который считал проявление чувств слабостью, ужасали.

– Сынок? – попытался он выговорить сквозь слезы. Билли вышла из комнаты пошатываясь. Снова услышав голос Мосса, она совсем пала духом. За дверью она буквально наткнулась на Агнес, которая накинулась с вопросами:

– Это правда? В самом деле?

– Правда. Можешь мне верить.

– Он был с той женщиной? Снова? – настаивала Агнес.

– Да, он был с «той женщиной»! Не наседай на меня, мама. Я не хочу слышать, что если бы я была хорошей женой, Мосс не стал бы таким подонком, каким является. Я не несу ответственности за его поступки. И, как ни трудно в это поверить, за его измены. Теперь я хочу видеть Сойер. Она в детской?

– Бедный Сет. – Агнес заломила руки.

– А вот это верно, мама, бедный Сет. Единственное, что тебя всегда беспокоило, это как бы я не вышла из милости и не лишила тебя династии Коулмэнов со всем ее престижем и властью. Ладно, прибереги свою жалость для самой себя, мама. Сет не оправится от этого удара, и я точно знаю, кто станет заботиться о нем с восхода до заката. Ты купила себе эту честь, мама, всеми твоими мелкими предательствами по отношению ко мне, к детям и к твоему корыстному союзу с Сетом. Очень скоро, мама, ты будешь выпрашивать немного жалости для самой себя.

Билли круто повернулась и направилась в детскую.

* * *

Дождь заливал стекла лимузина и стучал по крыше. Далекий раскат грома напомнил Моссу выстрел из винтовки. Он радовался, что сегодня не сам ведет машину; невозможно было сосредоточиться на дороге. Зигзагообразная молния блеснула в небе, заставив вздрогнуть. Хорошая техасская гроза, грозно бичующая равнины. Папа ненавидел грозы. Старик жаловался, что от грозы скот становится пугливым, но Мосс знал, что грозы – одно из тайных слабых мест отца. Другой такой слабостью являлся он, его сын.

Отец старился. Он привык быть жестоким, привык все держать в своих руках. О, Билли рассказывала ему, как Сет горевал, когда его самолет упал в море во время войны и они не знали, жив он или мертв. Но на сей раз старик не выдержал. Удар. Боже милостивый, удар! И все по его вине. Один злосчастный звонок телефона – и ничего этого не случилось бы. Ничего. Но он отменил последнюю часть запланированной поездки, потому что у Элис имелось свободное время между спектаклями и она не хотела оставаться одна. Он как вихрь промчался по лондонскому дому Амелии, прокричал своей сестре и Сьюзан «до свиданья». Сьюзан слабо улыбнулась и вышла, как бы говоря всем своим видом, что и не ожидает его присутствия на ее сольном концерте в Лондонской консерватории. Черт, как он мог поступить так эгоистично? Элис Форбс подождала бы, она всегда ждала. Как и Билли. Между прочим, все это из-за Билли. Из-за нее и ее эгоизма. Если бы она путешествовала с ним, как он планировал, не пришлось бы в такой спешке возвращаться в Штаты.

Неожиданно, впервые за все время, ему пришла в голову мысль, что он мог бы оказаться в этом самолете, что они с Билли могли бы погибнуть. Ужасная мысль. Но потом он отмел се. Нет, их не было бы в нем, потому что Билли захотела бы остаться в Лондоне, чтобы присутствовать на концерте Сьюзан. Да, кивнул он сам себе, во всем виновата Билли. Ее эгоизм, внезапное стремление к самостоятельности привели его прямо в объятия Элис Форбс.

Кажется, прошла целая вечность с того времени, как Билли позвонила ему в Нью-Йорк. А как она узнала, что он в квартире Элис? Или просто любезно звонила, чтобы сообщить Элис о катастрофе с самолетом в Испании? Стали бы они плакать вместе? Попытались бы утешить друг друга? Эта мысль его развеселила.

Прежде чем выйти из машины, он прошептал молитву. Неизвестно было, чего ждать и насколько серьезно состояние отца. В этот момент он понял, что охотно рухнул бы с тем самолетом, если бы это спасло Сета. Папа должен знать, что его сын отдал бы за него жизнь. Боже, надо как-то дать отцу понять это. Ведь они – отец и сын, это главное. Боже, это главное!

– Папа! – радостно воскликнул Райли. Мальчик обхватил Мосса руками, изобразив что-то вроде объятий. Как всегда, Мосс удивился, какой он высокий и мускулистый. Весь в отца.

– Как дедушка?

– Ворчит. – Райли улыбнулся. – Ему не нравится лежать в постели, но он не может пошевелить ни левой рукой, ни ногой. Бабушка говорит, он выкарабкается. Тебя увидит, и ему сразу станет лучше, папа. Он ждет тебя с тех пор, как мама сказала, что ты не летел на том самолете.

Мосс изучающе глянул на сына, отыскивая осуждение в его чистых голубых глазах. Много ли он знает? Неужели Билли так жестока?

Райли, казалось, прочел все эти вопросы во взгляде отца.

– Я рад, что тебя не было в том самолете, пап. Правда, рад. Бабушка сказала мне, что поэтому у дедушки и случился удар, ведь он беспокоился о тебе. Он очень тебя любит, пап, и я тоже, – робко сказал Райли. Он не привык выражать свои чувства к отцу. Оба они понимали и принимали это без слов.

– Что же сказала тебе бабушка? – как бы между прочим спросил Мосс. – Как мама? – Если кто-то из них рассказал Райли больше, чем было необходимо, они за это дорого заплатят. Он им не позволит ронять отца в глазах сына.

– Бабушка только это и сказала, и еще, что это была большая ошибка, и я должен забыть об этом и помочь маме, чем смогу. Но маме я не нужен, папа. Она заботится обо всем. Папа, мама стала какая-то другая. Она изменилась. Точно. Я думаю, она была потрясена, узнав, что ты мог лететь на том самолете. Она так изменилась.

Сердце у Мосса гулко застучало.

– Как это, Райли?

– Она… она все время занята, отвечает на телефонные звонки и заботится о дедушке. Позволяет няне все время заниматься Сойер и даже не вышла из мастерской, когда я приехал домой вчера после обеда. Это так не похоже на нее, пап. Она улыбается, а на самом деле не улыбается. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Думаю, что да. Где она сейчас?

– Наверное, читает газету дедушке. Я тоже там сидел, но проголодался. Хочешь съесть чего-нибудь?

– Я бы выпил холодного пива и съел сандвич, если ты можешь приготовить.

– Пап, я больше не ребенок. Хочешь, чтобы я принес тебе все это наверх или поешь со мной на кухне? Бабушка расстраивается, когда мы таскаем еду по дому. Как насекомые.

– Я присоединюсь к тебе на кухне. Иди пока. Не открывай пиво, а то пена осядет.

Мосс медленно поднялся по лестнице. Обычно он шагал через две ступеньки, но сегодня, казалось, едва переставляет ноги. Он опасался этой первой встречи с отцом, с Билли – тоже. Райли сказал, она читает отцу газету. Значит, старик не так уж плох, а? Глубоко вдохнув воздух, Мосс вошел в спальню отца.

Билли подняла глаза от газеты, которую читала Сету, и взглянула на Мосса, прервавшись на середине предложения. Почувствовав еще чье-то присутствие в комнате, Сет открыл глаза. Кривая улыбка поползла по его лицу, правая рука протянулась к блудному сыну. Мосс моментально схватил ладонь отца и склонился над кроватью.

Билли отвернулась, словно чтобы не видеть, как Мосс рыдает в объятиях Сета. Ее губы пренебрежительно изогнулись, будто от отвращения к самой себе и к слепому одобрению Сета, готового принять все, что бы ни сделал сын. Какое право имела она теперь выкрикивать обвинения, если сама оказалась виновата не меньше Мосса, предав их брак и обязательства по отношению к их семье? Она бросила взгляд на мужа, стоявшего на коленях у кровати отца. Невзирая на все его слезы и печали, она точно знала: он никогда не изменится. Будет и дальше жить такой жизнью, какая ему нравится, жить так, как хочет. А если и она станет поступать точно так же, куда заведет все это их всех, детей, семью?

Она тихо положила газету на кровать и вышла из комнаты, с трудом переставляя ноги, ставшие как будто ватными, зная, что отправляется в одинокое плаванье. Ее жизнь будет протекать здесь, в Санбридже, и она обречена оставаться в этом доме.

 

Глава 28

После того как с Сетом случился удар, жизнь в Санбридже быстро изменилась. С разрешения врача, Сет перебрался на первый этаж, и кабинет превратился в больничную палату. Стеллаж для бумаг, письменный стол, высокая кровать со съемными бортами и поднос с лекарствами стали новыми и немаловажными предметами обстановки. Всю кожаную мебель и тяжелые гардины убрали на чердак, напоминавший пещеру. В дальнем углу комнаты стояло сверкающее инвалидное кресло под чехлом. Сет отказался пользоваться им.

Агнес упивалась своими новыми обязанностями. В то время как она «советовалась» с Сетом, а Мосс притворялся, что надзирает за ее действиями и решениями, все они понимали, что это лишь простая любезность. Агнес Эймс теперь полностью контролировала Санбридж и радовалась каждой минуте такой жизни. Ей нравилось чувствовать уважение и восхищение в глазах людей, когда они говорили, что не представляют себе, как Сет обходился бы без нее. Нравилось присутствовать на заседаниях и передавать указания Сета, как будто они исходят от нее одной, или изменять его инструкции к своей выгоде.

Агнес любила власть и впервые в жизни имела ее, ревностно охраняя. Не нравились ей посягательства старика на нее и ее время. Когда Сет требовал чашку кофе, то хотел, чтобы именно она ему его принесла. Служанка для этой цели не подходила. Он любил, чтобы ему читали газеты, и Агнес охотно выполняла эту обязанность. Она находилась всецело в его распоряжении – все двадцать четыре часа в сутки, когда бы ему ни взбрело в голову постучать своей тростью в стену. Агнес ненавидела это. Но такова была цена ее нового положения. Вот почему улыбка не сходила с ее лица, как приклеенная, поэтому она выполняла все требования Сета и пыталась сосредоточиться на той награде, которую эти усилия принесут ей.

Но этого ей было недостаточно… Поздно ночью в уединении своей комнаты, в полной темноте она желала смерти старика, а главное – изменить свою фамилию на «Коулмэн». Если бы она могла достичь этих двух заветных целей, то стала бы счастливейшей женщиной в мире. Власть и деньги. Все сводилось к этому.

* * *

Шесть недель спустя после удара Сета Агнес сидела в его комнате. Ее хорошо причесанная головка склонилась над пачкой бумаг. Плечи были напряжены: она писала мелким почерком, а не обычным, размашистым. Агнес чувствовала взгляд Сета на своей спине и знала: он пытается придумать для нее какое-нибудь поручение – отослать за чем-нибудь, лишь бы оторвать от того, что она любила делать, например, подводить баланс в бухгалтерских книгах «Санбридж Энтерпрайзиз». Итоговая сумма в конце колонки всегда вызывала улыбку на ее устах. Она очень любила итоговые суммы. Ее собственные банковские книги, раздумывала Агнес, содержат такие полные круглые числа, что иногда бывает трудно с одного взгляда определить число нулей. Как-то раз у нее даже голова закружилась от восторга. В один прекрасный день она упакует свои чемоданы и отправится в путешествие вокруг света. Весь мир – без определенных часов, без делового расписания.

При звуке своего имени Агнес сильнее нажала на карандаш, и заостренный кончик сломался. Крохотный кусочек графита покатился по столу. Язвы. Она просто ощущала, как они начинают образовываться в глубинах ее желудка. Этот вредный старикашка, лежащий здесь со своей проклятой тростью с серебряным набалдашником, и вызывает язвы у нее в желудке. Она обернулась с приятной улыбкой на лице.

– Да, Сет, что я могу сделать для тебя?

– Можешь поговорить со мной, вот что ты можешь сделать. Мне тошно глядеть на твою спину. Чертовски тошно от этого радио, а еще больше – от этой кровати. Что происходит? Приезжает сегодня Райли? Когда ты в последний раз видела моего сына, и чем он занимается? Где твоя дочь? Заперлась в этом говняном месте, которое она называет своей мастерской? Почему никто не принес мне Сойер, чтобы она повидалась со мной? Бога ради, Эгги, я считал, что ты в курсе всего. Наверное, ты слишком загружена, как я погляжу. – Сет устремил взгляд водянистых глаз на Агнес и, бросив вызов, ожидал ответа.

Слишком загружена? Она терпеть не могла, когда он делал такие замечания. Он все еще мог лишить ее какой-то части могущества, выбить почву из-под ног. У него еще была власть. С каждым днем становилось труднее и труднее оставаться любезной с этим сварливым стариком.

– Я могу повернуть стол к тебе, чтобы ты не видел мою спину. Тебе так больше понравится? – примирительно сказала Агнес.

– Нет, черт побери. Почему бы нам не выпить?

– Потому что тебе запретили алкоголь. И даже не думай, что сиделка тебе что-то даст. Это для твоего же блага. Ругай доктора, а не меня. Райли будет дома сегодня вечером, тогда и ответит на все твои вопросы. Я не видела Мосса вот уже три дня. Думаю, он уехал в Аризону. По крайней мере, так говорит кухарка. Твой сын не склонен доверяться мне. Моя дочь в мастерской, как ты знаешь. Сойер – со своей няней. Если хочешь, я могла бы привести ее сюда, но она почти в таком же неважном настроении, что и ты. Няня говорит, что у нее болит ухо. Она ноет и плачет, когда ухо начинает ее беспокоить. Ну, о чем еще поговорим? Может быть, хочешь чаю или кофе?

Сет фыркнул. Прежде чем спрашивать о чем-то Агнес, следовало знать – у нее на все есть ответ.

– Как идут дела? Какова наша прибыль от последней отправки партии скота?

Агнес засияла.

– Великолепно! – Сет верил ей. Немногое могло заставить Агнес улыбнуться, но деньги стояли первыми в списке.

* * *

Потребовалось более года интенсивной терапии, чтобы речь Сета вернулась почти к нормальному состоянию. Теперь, когда он уставал или сердился, рот у него перекашивался и становилось трудно глотать слюну. Агнес считала это отвратительным и всячески старалась куда-нибудь удалиться, если такое случалось в ее присутствии. Однако к концу второго года ворчливый старик оправился настолько, что мог уже садиться в свое инвалидное кресло и выбираться из него.

– Поехали, Эгги, – требовал он. Проклятое кресло было снабжено мотором и позволяло передвигаться без посторонней помощи, но старик отказывался пользоваться механизмом, предпочитая Агнес с ее «верностью» долгу.

Прошло долгих девять лет. Сначала Агнес действительно не замечала, что Мосс проверяет некоторые бухгалтерские книги, обсуждает некоторые деловые решения. Она даже почувствовала облегчение, когда нагрузка уменьшилась. Но постепенно поняла, что Мосс осуществляет почти полный контроль над делами семейного предприятия, а сама она все больше времени проводит под рукой у Сета, находясь в его полном распоряжении. Это ей не понравилось. Совершенно не понравилось! Она целиком и полностью отдала себя семье Коулмэнов. Когда же наступит ее черед получить награду – путешествие?

Наступило 2 сентября 1966 года. Райли исполнился двадцать один год. Верится с трудом, думала Агнес, что почти четверть века прошло с тех пор, как она впервые приехала в Санбридж. В этот день она собиралась пораньше отправиться в клуб, чтобы проверить украшение зала и меню. Сет приказал организовать вечер как можно лучше – как будто она и так не устроила бы все на высшем уровне. Райли Сет Коулмэн – ее страховой полис в холодном, бессердечном, враждебном мире… и она никогда не забывала об этом.

Мосс и Райли должны были привезти Сета и его инвалидное кресло в большой машине. Билли и Сойер поедут сами в машине Билли. Мэгги, если ей удастся вовремя выехать из Нью-Йорка, приедет прямо из аэропорта. Агнес поморщилась. Если она появится здесь, то, без сомнения, испортит вечер. Мэгги нисколько не изменилась. Хотя теперь она стала взрослой женщиной и работает в отделе истории искусства в каком-то незначительном нью-йоркском музее, губы у нее все так же были недовольно, по-детски, надуты, а в глазах мерцал враждебный огонек. Агнес не любила Мэгги, никогда не любила. Мэгги представляла для нее угрозу, напоминая о старых дрязгах и глубоко запрятанных чувствах. Что касается ее как бабушки, то ей абсолютно нечего было посоветовать своей внучке.

Агнес отвечала за доставку в клуб всех подарков. Молодой человек, несомненно, удивится, открыв коробочку с подарком дедушки – ключи от новой спортивной машины «порш». Мосс подарил ему одномоторный самолет «Пайпер Каб». Агнес не могла не задуматься, что же подарит Билли своему сыну? Не могла же она превзойти по значимости такие подарки, как машина и самолет? Сама Агнес даже не пыталась. Она оформила ему подписку на журнал по воздухоплаванию. Потом, в последнюю минуту, купила кожаный бумажник и вложила в него новенькую хрустящую купюру в сто долларов.

Еще неделя – и последний птенчик из гнезда Билли вернется в колледж. Останется только Сойер. Проверяя, как расставлены цветы на столах, Агнес пообещала себе наладить отношения с дочерью. Теперь, когда семья разбредается, нет смысла жить так отчужденно.

Маленькая вечеринка, «пирушка», как называл это Сет, обойдется ему почти в двадцать пять тысяч долларов. В глубине души она считала, что получилось довольно дешево, учитывая коктейль и два оркестра, которые входят в программу клуба. Креветки из Мексиканского залива, омары из штата Мэн прибыли лишь несколько часов назад, а коулмэновской говядины хватит на пять сотен гостей. Настоящая техасская пирушка.

При одной мысли о еде Агнес поморщилась. Что можно будет съесть? – задумалась она. Язва портила жизнь. В последнее время она жила буквально на одних кашах. И все из-за этого проклятого, ворчливого, требовательного старика по имени Сет Коулмэн. Как только Райли вернется в колледж, ей нужно будет серьезно поразмыслить. У нее еще немало лет впереди, да и у Сета, по всей видимости, тоже. Интуиция подсказывала ей, что еще десять лет ожидания возле старика сведут ее в могилу. Она не становилась моложе, а он оставался все тем же противным, вредным старикашкой, каким был всегда.

* * *

Сьюзан Коулмэн повесила новое платье в шкаф как раз на расстоянии в один дюйм от остальной одежды, уже висевшей по другую сторону. Ей всегда нравился порядок в шкафу. Все должно быть чистым и аккуратным. Во многих отношениях ее жизнь была именно такой, размышляла Сьюзан. Жизнь кажется гораздо проще, когда все на своем месте и в полном порядке.

Тетя Амелия и Рэнд вечно указывали ей на это. – Отпусти тормоза хоть разок, Сюзи, – посмеивался Рэнд. – Ты становишься такой… такой стерильной. – Ее обидела такая характеристика, но спорить она не стала. Да и зачем? Это ее жизнь, ей так нравится. Потом тетя Амелия сказала, что отсутствие страсти в ее жизни влияет на ее работу. Это было неприятно: любое критическое отношение к ее исполнительскому искусству обижало. Но Сьюзан улыбнулась и успокоила свою горячо любимую тетю Амелию, пообещав немного расслабиться.

Сьюзан глянула на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке. Подходит время звонить Райли, чтобы поздравить его с днем рождения. Сейчас она почти жалела, что не будет присутствовать на празднике, но тогда из ее жизни выпало бы несколько недель, недель вдали от музыки и Питера – и Жерома тоже, конечно. Кроме того, она терпеть не могла путешествовать.

Сьюзан аккуратно завязала пояс халата. Этот особенный холодный оттенок голубого подчеркивал ее прекрасный цвет лица и бесстрастную миловидность блондинки. Она помедлила у высокого зеркала, поправив пояс так, чтобы узел находился как раз посередине, а концы были одинаковой длины.

Уверенная рука с коротко обрезанными ногтями взяла телефонную трубку, чтобы заказать разговор. Сказали, в течение получаса – слишком мало времени на приготовление кофе или для спокойного приятного отдыха в ванне с теплой водой.

Сьюзан нахмурилась, досадуя на потерю драгоценного времени; она не любила, когда что-то шло не по плану. Но следовало сознавать, что задержка зависит от рабочего дня в Техасе, да и для выхода на трансатлантическую телефонную линию тоже требуется время. Слава Богу, она точно назвала человека, с которым хочет говорить. Если Райли не окажется дома, нет опасности, что придется разговаривать с другими членами семьи. Конечно, никто, кроме мамы, не захочет говорить с нею, но все равно нужно сделать все как полагается, несмотря ни на что.

Взгляд Сьюзан снова остановился на телефонном аппарате, но на этот раз с мыслями о Питере Джиллете. Она рассталась с красивым дирижером Лондонского симфонического оркестра всего два часа назад. Сейчас он уже, наверное, дома. Дома, со своей женой и детьми. Знакомая печаль коснулась ее при этой мысли. Только когда он сжимал ее в объятиях, когда она лежала рядом с ним, только тогда могла забыть о том, что он женатый человек.

Сьюзан никогда не думала, что страсть может оказаться такой необузданной и неуправляемой. Питер открыл ей глаза, и Сьюзан оказалась прилежной ученицей. Она отчаянно любила этого человека, но его жена никогда не согласится на развод, а известность Питера придаст делу скандальный оттенок. Мысль о публичном скандале пугала Сьюзан.

Все, связанное с Питером, было необузданным, возбуждающим и запутанным. Он запутался в семейной жизни, в собственной неорганизованности. Жил только музыкой и любовью, так он говорил ей. В этом Сьюзан не сомневалась, но были ведь еще и повседневные заботы. Без Сьюзан он бы забывал стричься и появлялся бы перед тысячной аудиторией в брюках с обтрепанными манжетами. Следить за этим входило в обязанности жены, и хотя Сьюзан доставляло некоторое удовольствие присматривать за ним, однако ей вовсе не хотелось становиться нянькой для Питера Джиллета.

У них оказалось так много общего, если бы только он не был таким… Она уцепилась за подходящее слово – «поношенный». Да, именно поношенным, использованным. Любовь – по крайней мере, любовь в ее жизни – должна быть свежей, сверкающей, незапятнанной. Она достаточно настрадалась от грязи в годы детства в Санбридже, от дрязг, продолжавшихся всю жизнь. Измены папы, беременность Мэгги… Как же может она помышлять о жизни с Питером, которому пришлось бы бороться за развод, даже подвергать опасности свою карьеру, чтобы жениться на ней? Насколько было бы лучше, пристойнее, если бы она влюбилась в Жерома де Морей, а не в Питера.

Жером – скрипач с огромным талантом. Она познакомилась с ним в прошлом году во время турне по Италии и Австрии, а недавно он приехал в Лондон продолжать учебу. Молодой, неопытный и страшно в нее влюбленный. Жером был именно таким, каким ей хотелось бы видеть Питера. Питер заявлял, что Жером не талантливее его, но Сьюзан знала: Питер ревнует. Жером настоящий виртуоз, и его талант в сочетании с ее талантом мог бы привести их на вершину славы в музыкальном мире. Кажется, это была бы свадьба, словно из романа, волшебная, романтическая. Никакого ущерба для репутации, никаких скандалов в прессе; все прошло бы пристойно и аккуратно. Если бы только она любила его.

Робкий, красивый Жером, хранимый состоятельной семьей и любовью к музыке. Вряд ли он когда-нибудь оказывался в постели с женщиной – скрипка стала его любовницей.

Если для любви требуется смелость, то ее у нее нет, устало думала Сьюзан. Нужно быть смелой, чтобы любить такого мужчину, как Питер; любовь к такому, как Жером, предполагает сочувствие. Один вызовет в ее жизни разброд и беспорядок, другой так войдет в ее судьбу, будто был в ней всегда. Сьюзан вздохнула. В ближайшее время придется принять решение, и она знала, что выберет надежность и безопасность.

Телефон возле ее локтя пронзительно зазвенел. Она быстро схватила трубку.

– Райли! С днем рождения!

* * *

Билли отложила блокнот для писем в сторону и стала перечитывать то, что написала Тэду. Оставалось мало времени, а еще нужно было успеть сделать макияж. Письмо можно дописать и после вечера. Тэд захочет узнать, как прошел день рождения Райли. Будут ли какие-нибудь новости и о Мэгги.

Билли встретилась со своим взглядом в зеркале. Она выглядела все так же, только старше. К счастью, фигура оставалась стройной, а кожа чистой и белой, хотя теперь приходилось больше пользоваться косметикой. Боже, и куда делись все эти годы?

Билли отыскала в своем кабинете прощальный подарок для Райли. Она надеялась, что сыну он понравится: несколько месяцев она трудилась над этой работой. Ее специальный дар сыну: изображение Санбриджа с портретами всех членов семьи над обширными угодьями. Рисунок был нанесен красками на специальным способом обработанный шелк, и Билли часами подбирала подходящую рамку. У Райли останется напоминание о доме: картину можно будет взять с собой. Все нарисовано с любовью и должно быть подарено с любовью. Картина получилась небольшой, не больше фотографии восемь на десять. Пакет плоский, его легко увезти с собой. Сомнения стали мучить Билли, пока она шла к дому, чтобы проверить, готова ли Сойер. А что если ему не понравится? Что если Мосс и Сет с пренебрежением отнесутся к ее усилиям? Плечи Билли распрямились. Придется это пережить, как пережила она все остальное.

В глубине души Билли радовалась, что Райли уезжал из Санбриджа. Ее мнение мало значило в принятии решений относительно Райли. Молодой человек жил сказочной жизнью. Легко завоевывал одобрение и восхищение, а также дружбу и уважение. Втайне Билли считала, что навязчивая, безудержная любовь Мосса может навредить сыну. Она видела, какую тяжкую ношу нес он, пытаясь жить в соответствии с идеалом Коулмэнов.

В некоторых отношениях мальчик отличался от двух могущественных старших Коулмэнов-мужчин. Райли всегда возвращал любовь и нежность, которые ему дарили. Он был чудесным братом для Мэгги и Сьюзан, не пропускал ни одной недели, чтобы не написать им, даже когда они не отвечали.

Однажды после обеда Райли пришел в ее мастерскую поговорить. Увидев, чем она занимается, казалось, удивился и откровенно признался, что не представлял себе, насколько она талантлива. Его похвала и одобрение окрылили Билли. Потом он рассказал, что боится разочаровать отца, и признался, что ему даже снятся кошмары об этом. Билли предложила поговорить с Моссом, но Райли проявил несгибаемую твердость и поделился с матерью надеждой на изменение ситуации, когда он поедет учиться в колледж. Райли улыбнулся и обнял мать.

– Спасибо за то, что не выдаешь меня, – тихо произнес он. В тот день на несколько минут Билли и ее сын испытали особые минуты душевной близости.

Сойер ждала у входной двери, с подарком для Райли в руках. Она обняла бабушку и повернулась вокруг, чтобы показать свое первое длинное платье.

Билли ласково улыбнулась девочке и погладила по блестящим каштановым кудрям.

– Как прелестно ты выглядишь. Мне придется присматривать за тобой, а то какой-нибудь молодой человек тебя украдет. Прямо у меня из-под носа! – Она рассмеялась. – Я готова. А ты?

– Бабушка, как ты думаешь, Мэгги приедет? Ты говорила, она обещала. – Билли увидела невысказанный вопрос в светло-карих глазах Сойер, так похожих на ее собственные.

– А ты хочешь, чтобы она приехала? – спросила Билли. Сойер пожала плечами, притворяясь, что ей безразлично.

– Мне просто хотелось узнать ее получше. Мэгги – такая тайна, совсем как Нэнси Дру в моих книжках, – никогда не знаешь, что случится с нею в следующую минуту.

– А Мэгги – это книга, которую ты хотела бы прочитать? Сойер, дорогая, я попыталась описать тебе Мэгги, и больше мне сказать нечего. Я рассчитываю, что она приедет. У них с Райли хорошие отношения, и я не думаю, что она пропустит его двадцать первый год рождения. Я знаю, она тебя любит, дорогая, и, конечно, захочет видеть, но не возлагай на это слишком больших надежд и не ожидай от нее слишком многого.

– Я похожа на нее? – робко спросила Сойер.

«Нет, милая, – хотела сказать Билли, – ты совсем не похожа на Мэгги. Ты – солнечный свет, Мэгги – тень». Но инстинктивно поняла, что Сойер нуждается в том, чтобы быть как можно ближе к своей матери, пусть даже мистическим, неосязаемым образом.

– Да, – покривила она душой. – Ты очень похожа на свою мать. У тебя такие же кудрявые волосы, как у нее, и такие же способности к верховой езде и плаванию. И, думаю, когда ты вырастешь, то будешь такой же высокой, как она. Ну, а теперь давай поторопимся.

* * *

Билли вела машину по шоссе; беспокойная, но молчаливая Сойер сидела рядом. Противоречивые чувства по отношению к Мэгги мучили Билли. Она вспомнила свое волнение, когда Мэгги закончила школу в Вермонте и вернулась в Санбридж. Сойер исполнилось почти четыре года, и Билли опасалась, какие отношения возникнут между матерью и дочерью. Но тревога оказалась беспочвенной. Для Мэгги эта девочка просто стала еще одной незначительной принадлежностью Санбриджа. В то время любовь Сойер к Билли была такой всепоглощающей, что для девочки не имело значения, кто входит в этот огромный прекрасный мир. Чистосердечная, улыбчивая девчушка обретала таких же друзей, а сама оставалась такой приятной, характер ее был настолько безупречен, что любой охотно принимал ее в свой круг. Но теперь Сойер выросла и стала более чувствительной; неприятие она воспримет очень болезненно. Если Мэгги возлагала на что-то надежды, а потом безжалостно их перечеркнула, то ребенок может никогда не оправиться от такой раны. Билли знала, какую боль испытывает взрослая женщина, когда ее отвергают, а что уж говорить о ребенке. Мосс позаботился об этом.

Мосс. Ее муж. Нужно было покончить с этим много лет тому назад. Зачем она упорствовала, борясь за то, что уже нельзя спасти? Она стала ненавидеть слово «обязательство». Ее обязательства, ее самопожертвование. Их жизнь превратилась в фарс: она в своей мастерской, Мосс – в доме или еще где-то, рядом с Элис Форбс или с какой-то другой женщиной в течение недель или месяцев. По крайней мере, некоторым утешением служило то, что Мосс не смог хранить верность также и Элис, а не только своей жене.

Казалось, единственное, что у них оставалось общим, – это взлет их честолюбивых устремлений, карьеры, профессиональных интересов. Авиастроительная компания Мосса разрослась до гигантских размеров. Вследствие развития конфликта в Юго-Восточной Азии требовалось все больше истребителей и транспортных самолетов, и «Коулмэн Эвиэйшн» получила правительственный заказ на их производство. Снова Мосс оказался на высоте и загребал деньги лопатой. Коулмэны будто владели тайной прикосновения Мидаса: их интуиция была безупречна.

К удивлению Билли, балансовый отчет показал, что и ее собственные дела идут весьма успешно. Почти четыре года назад ее маленькая мастерская была всего лишь тихой гаванью, обеспечивая одиночество и место для работы. Потом однажды, совершенно случайно, один из ее рисунков, которые она представила на комиссию местной художественной галереи, заинтересовал видного промышленника, специализирующегося на текстиле. Такой интерес побудил Билли работать в этом направлении и утвердиться в качестве дизайнера. Она откопала папку, которую так давно начала собирать для нее Амелия, потом последовала череда бесконечных междугородных телефонных разговоров для того, чтобы наладить связи и назначить встречи, прежде чем предпринять свою первую деловую поездку в Нью-Йорк.

Та первая поездка оказалась для нее большой школой. Постепенно Билли узнала, как продавать свой труд, как подать себя. Каждая деталь ее гардероба – все оригиналы «Билли» – были подобраны так, чтобы дополнять образ, проектируемый каждой из фирм, с которыми она установила контакт и договорилась о встрече.

Это были ужасные дни, вспоминала Билли, дни, полные неуверенности в себе и беспокойства. Обивала пороги, храбро переживая отказы, часами ожидая в приемных, только чтобы обнаружить, что о назначенных ей встречах забыли или отменили их.

На пятой встрече с одним крупным текстильным магнатом изящные эскизы Билли были восторженно приняты, и она вернулась в Техас с заказом на рисунки для тканей в стиле «Билли». Заказ оказался небольшим, но то было только начало, лишь бы утвердиться в качестве дизайнера. Теперь, почти четыре года спустя, ее работа уже не может считаться дилетантским хобби; ее занятие стало бизнесом, со сроками сдачи работы и с принятием решений. Столовое белье и покрывала, расцвеченные ее оригинальными рисунками, а потом обивочный материал для стен и даже ее последнее изобретение – шелковые шарфы и сумочки для рукоделия. Ее подпись смелым черным росчерком Billie стала даже зарегистрированным товарным знаком. Огромным удовольствием для нее было видеть, что копии ее фантазии и мастерства продавались в престижном магазине «Нейман Маркус» и в других крупных универмагах. Ее оригинальные картины маслом пользовались спросом в галереях. Казалось, мир искусства и текстильного дизайна распростерся у ее ног. Билли до сих пор удивлялась: что она сделала, чтобы оправдать этот успех? Когда она утвердилась на новом поприще, стало известно, что это одна из техасских Коулмэнов. Насколько это обстоятельство повысило интерес к ней со стороны ведущих промышленников и дизайнеров?

В конце концов, ей пришлось напомнить самой себе о первых днях – как много она работала, как настойчиво обивала пороги. Ее успех был у всех на устах, и заработала она его тяжким трудом. Теперь она стала Билли. Просто и обыкновенно. В сфере ее деятельности и интересов фамилии не требуется. Для внешнего мира она оставалась художницей, добившейся успеха. Для семьи – просто эксцентричной особой, уединившейся ото всех в своей мастерской, предпочитая их обществу одиночество. Иными словами – чудачкой.

* * *

Эту часть перелета до Санбриджа – последние десять минут перед посадкой – Тэд любил больше всего. Взгляд на империю Коулмэнов с высоты давал человеку острое ощущение перспективы. Все принимало меньшие размеры и не действовало так обескураживающе.

Трудно было поверить, что со времени путешествия в Гонконг прошло девять лет. Девять лет с тех пор, как он держал Билли в объятиях. Возникало такое чувство, будто он возвращался как раз туда, откуда ушел.

Теперь он свободен, освобожден от бремени женитьбы, длившейся семь лет, женитьбы, на которую его подтолкнула Билли.

– Поживи для себя, Тэд. Не жди меня. Люби и будь любимым, – сказала она ему. Каким-то образом он позволил ей убедить себя.

Нелегко было найти подругу, которая могла бы облегчить боль, но Кейт Харрингтон незаметно вошла в его жизнь. Они стали друзьями – играли в гольф, в теннис, совершали долгие прогулки с Соломоном. Отношения были легкими, приятными, не требующими особых обязательств друг перед другом. Он улыбнулся, вспоминая свое отнюдь не романтическое предложение Кейт и ее легкомысленное согласие, сопровождаемое смехом.

Но брак оказался неудачным. Он недооценил любовь Кейт к нему, думая, что она испытывает такие же чувства, как он сам, чувства простоты и удобства. Он рассчитывал, что они будут больше спутниками жизни, чем любовниками, скорее, спокойными и заботливыми, чем страстными. Кейт оглушила его своей сексуальной требовательностью, и он добросовестно пытался удовлетворить эти требования, но не мог дать ей любви: желание и страсть – все это до сих пор принадлежало Билли. Вот уже два года, как Кейт развелась с ним.

Развод причинил Тэду боль, и хотя он смирился, боль все равно оставалась, приглушенная и менее острая, но оставалась.

Звук выпускаемого шасси прогремел как гром в ушах Тэда. Еще несколько минут – и он здесь, в Санбридже. Внезапно словно тяжесть упала с плеч. Билли. День рождения Райли. Билли…

* * *

Глаза Сойер засверкали, когда она увидела, как украшен зал и сколько людей присутствует на дне рождения Райли. Клуб был закрыт на этот вечер, но, казалось, все равно здесь присутствовали все его члены. Билли изобразила улыбку и стала вместе с Сойер пробираться в толпе к семейному столу. Оставить подарок на длинном столе и надеяться, что он не затеряется в неразберихе, думала она, или держать при себе? В конце концов Сойер приняла решение за нее. Она подскочила к Райли и потащила его к Билли.

– Обещай открыть бабушкин и мой подарки последними? Они самые лучшие. Вот увидишь. Хорошо, Райли?

– Честное слово, сверчок. Давай посмотрим. Твой – с пурпурным бантом, а мамин в пурпурной бумаге. Я запомню. Что там такое, мама? – Он улыбнулся, с любопытством встряхивая коробку.

– Это секрет, – щебетала Сойер. – Лучше, чем на Рождество, правда, Райли? Ты когда-нибудь получал столько подарков на Рождество?

– Нет, сверчок, не получал. – Райли ослепительно улыбнулся, и улыбка эта согрела сердце Билли, напомнив Мосса, каким он был, когда она впервые его повстречала, когда впервые полюбила. – Мне понадобится помощь, когда придет время перетаскивать все это в машину. Ты мне поможешь?

– Обязательно! – немедленно согласилась Сойер, с обожанием глядя на Райли. Билли сознавала, что Сойер обладает той же теплотой и обаянием, которые притягивали людей к ее сыну. Харизма, так теперь это называется. Она знала, что эти двое ее отпрысков обладают таким магнетизмом, какого никогда не было у нее, и гордилась ими.

– Ты видел бабушку? – спросила Билли у сына.

– Да, думаю, она где-то там с папой. – Он показал на скопление гостей у оркестра. – Мама, я хочу танцевать с тобой первый танец. Обещаешь?

– Обещаю. Сойер, тебе не обязательно стоять здесь со старшими. Я вижу Арлин, Сюзи и Патти, а вон и Синтия. Наверное, они ждут тебя. Не насажай пятен на платье, иначе у тебя будут неприятности.

– Бабушка! – возмутилась Сойер, смущенная бабушкиным замечанием, сделанным в присутствии Райли.

Райли рассмеялся и взял мать под руку, чтобы отвести к семейному столу.

– Я думаю, здесь половина Техаса, – сказал он. – Папа умеет устраивать пирушки.

– Это точно. Видел бы ты, какую пирушку он закатил на Гавайях. У тебя волосы встали бы дыбом.

Райли улыбнулся:

– Мам, я слышал эту историю столько раз, что мог бы повторить ее тебе слово в слово.

Билли поймала себя на том, что слегка поморщилась.

– По-моему, тебе пора начать изображать почетного гостя и поприветствовать гостей. Это твой праздник, Райли. Развлекайся.

Райли поцеловал ее в щеку и исчез в толпе, а Билли села рядом с Агнес.

– Ты превзошла саму себя, мама, – с иронией заметила она.

– Ты так считаешь? Я получила столько комплиментов, и Сет более чем доволен. Мосс сказал, что это самое яркое событие в клубе за последнее время. Райли в восторге.

– Тебе есть чем гордиться, мама. Этот праздник – что-то сногсшибательное. Райли будет, что вспомнить.

А потом она увидела его на другой стороне зала. Как могла она не узнать, что он тоже здесь, как могла не почувствовать его присутствия? Никто ей ничего не сказал. Почему ее не предупредили? Конечно, он не мог не приехать ради такого события. Он всегда был неравнодушен к Райли.

Агнес смотрела на дочь, сузив глаза. Она пыталась определить, на кого так пристально смотрит ее дочь. Что-то происходит – она заметила, какой трепет охватил Билли.

– С тобой все в порядке, Билли? Что случилось? Что такое?

Не отводя глаз от противоположного конца зала, Билли ответила матери:

– Напротив, мама, все отлично. Чудесно, если сказать точнее. Извини, мама. Я увидела одного знакомого.

Тэд Кингсли, в безупречной синей морской форме, осматривал заполненную гостями комнату в поисках Билли, когда вдруг увидел, что она идет ему навстречу. Ее глаза сияли, как звезды, а улыбка была теплой и притягательной. Билли. Его Билли.

– Тэд! Как замечательно, что ты приехал. Никто мне ничего не сказал. Я так рада тебя видеть.

Тэд ощущал трепет ее тела, когда наклонился, чтобы поцеловать Билли в щеку. Его руки нежно опустились на ее плечи, и он поразился, что дрожь постепенно стала утихать от его прикосновения.

– Билли, ты здесь самая прекрасная женщина. Осознаешь ли ты, что я не видел тебя почти десять лет? Мне следовало написать, что я приеду, но я не был уверен, что это мне удастся. Я не хотел тебя разочаровывать. Кроме того, я люблю сюрпризы. А ты?

– Ты ведь знаешь, что люблю. Ты говорил с Райли и Моссом?

– Я говорил со всеми в этом проклятом зале. Думаю, Агнес – единственная, кого я пропустил. Сойер меня обняла и назвала дядей Тэдом. Мне это понравилось. Мэгги здесь?

Почему они говорят о членах ее семьи? Разумеется, он должен был сказать совсем другое.

– Мы приготовимся к бою, а потом я смогу получить тебя в свое полное распоряжение, – смело заявила Билли и повела Тэда к семейному столу, где сидела Агнес с кем-то из своих многочисленных друзей по клубу.

– Мама, ты помнишь Тэда?

– Миссис Эймс, как приятно видеть вас снова, – сказал Тэд, протягивая руку. – Прошло довольно много времени.

Агнес оцепенела на своем стуле. Она хотела сказать Билли, чтобы та избавилась от этой глупой улыбки. Боже мой, когда она так улыбалась в последнее время? Когда глаза ее сияли так ярко? Что-то здесь не так. Сама по себе она не стала бы так себя вести.

– Адмирал, очень рада видеть вас. Да, прошло много времени. Мосс не сказал нам, что вы приедете.

– Не ругайте Мосса, миссис Эймс. Я не дал твердого ответа. Не знал точно, смогу ли приехать, но все-таки смог.

– Я вижу, – едко отозвалась Агнес. – Мосс где-то здесь. – Она показала в сторону плотной группы гостей.

– Я уже говорил с Моссом и Сетом. С Райли и Сойер – тоже. А теперь собираюсь умыкнуть ненадолго Билли, отправлюсь с нею на прогулку. Все эти штатские действуют мне на нервы.

– Пока, мама. – Билли дрожала, цепляясь за руку Тэда. Агнес посмотрела им вслед, потом суетливо подбежала к Моссу через весь зал и что-то принялась шептать ему на ухо. В награду Мосс одарил ее мрачным взглядом и, извинившись, отошел от группы людей, с которыми разговаривал.

– Почему вы так расстроены, Агнес?

– Разве ты не понимаешь, на что это похоже? Мосс, я никогда не шпионила, но то, что вы с Билли не влюбленные голубки, не секрет. Я бы нисколько не удивилась, если бы она не попробовала дать тебе ложку твоего собственного лекарства, если ты понимаешь, что я имею в виду. – Она многозначительно глянула на Элис Форбс. – Я говорила тебе, приглашать эту женщину ни к чему.

– Агнес, я не мог не пригласить ее. Она член клуба, а они здесь все, – Мосс вздохнул. – Куда они пошли? – спросил он.

– Наверное, на улицу.

Мосс, лавируя среди гостей, прошел на веранду. Там не наблюдалось ни Билли, ни морской формы.

– Так вот ты где! В зале для тебя слишком людно, дорогой? – игриво воскликнула Элис Форбс, подходя к Моссу со спины. – Ай, почему мы так невеселы в такой вечер? Ищем женушку? Я видела, как она прошла к теннисному корту с высоким красивым адмиралом… Дорогой, ты расстроен? Просто не верится! А ты думал, долго ли твоя маленькая леди будет сидеть и ждать, когда же ты сыграешь роль мужа? – Элис взяла его под руку и соблазнительно улыбнулась. – А теперь пойдем обратно и сыграем в праздник в честь твоего сына.

Мосс посмотрел на нее так, будто видел впервые, потом медленно отвел свою руку.

– Ты иди, а я приду через минуту. – Элис закусила нижнюю губу. Неужели он до сих пор любит эту маленькую оборванку? Нет, Мосс никого не любит, кроме своего отца, своего сына и самого себя. И сразу же почувствовала себя лучше. Они с Моссом – два сапога пара; фактически, единственное, что их отличает, так это физиология.

Мосс сел на один из стульев, стоявших на веранде, и закурил сигару. Тэд Кингсли и Билли! Мысли лихорадочно возвращались на многие годы назад… Как, черт побери, мог он проглядеть все это? Все те письма, визиты, телефонные звонки. Гнев сжигал его изнутри, а дым гаванской сигары заставлял слезиться глаза.

Какое-то чувство – может быть, интуиция – подсказало ему, что не произошло ничего страшного. Тэд слишком благороден. Билли слишком честная. Она никогда не предаст своего мужа, и уж тем более с его лучшим другом. Просто они старые знакомые, которые радуются обществу друг друга, и больше ничего.

Он затушил сигару в высокой урне и отправился обратно в зал. Это праздник Райли, и никто не должен испортить его.

 

Глава 29

Тэд и Билли медленно шли рука об руку. Полная луна ярко сияла. Тэд остро ощущал присутствие Билли, и это наполняло его душу радостью. Она находилась совсем рядом, можно было дотронуться до нее. У него возникло такое чувство, будто он снова оказался дома.

– Как хорошо снова быть с тобою, Тэд, – сказала Билли, прерывая молчание. – Мне было так грустно слышать о твоем разводе. Я просто не знала, что делать, поэтому ничего и не стала делать.

Тэд вздрогнул.

– Теперь все это позади, и оба мы живем новой жизнью, каждый своей. Как много раз я хотел приехать сюда, увидеть тебя, прикоснуться к тебе, но не мог. Я тосковал по тебе, Билли. Ты можешь себе представить, как долго мы не виделись? – Тэд подыскивал слова. – Я пытался начать новую жизнь с Кейт, по не мог. Ее вины тут нет. Именно она сказала мне, что я однолюб, и она права. Понимаешь, как долго это тянулось? – с жаром спросил он.

– Почти час, – прошептала Билли, не осмеливаясь говорить во весь голос.

Тэд рассмеялся, как бы иронизируя над самим собой.

– Нам так хорошо вдвоем. Десять лет мы не виделись, а кажется, будто расстались вчера. Для меня ничего не изменилось. Я последовал твоему совету, но ничего не вышло. И вот я здесь. Можем ли мы начать с того же места, где остановились?

– Мы можем начать действовать в этом направлении. Слишком долго мы вели себя как порядочные люди. Как раз собираясь на этот вечер, я писала тебе, что приняла решение: я собираюсь просить у Мосса развода. Я могу позаботиться о Сойер и о самой себе. Дела мои идут прекрасно, нам Коулмэны не нужны.

Сердце у Тэда подпрыгнуло. Развод! После стольких лет!

– Ты уверена, Билли? Ты вправду этого хочешь?

– Именно этого я и хочу. Сейчас жизнь моя складывается так, что я могу действовать активно. Мне нужно это сделать, Тэд. Я так хочу. – Она видела любовь и облегчение на его лице. Он все еще любит ее, желает, но не хочет, чтобы ей пришлось ради него проходить через душевные переживания и неприятности, связанные с разводом. Если Билли стремится к этому для самой себя, он будет ждать.

– Мне не следовало сообщать тебе об этом, пока я не поговорила с Моссом. В день рождения Райли и накануне его отъезда в колледж как-то не хотелось портить настроение. Но, мне кажется, пора начать думать о самой себе, вот чего я хочу.

– Правильно, Билли. Если я могу чем-то помочь…

– Ты будешь первым, кого я позову на помощь. – Билли засмеялась. – Пожелай мне удачи, ладно? – Она положила руку ему на рукав, и Тэд с теплым чувством сжал ее ладонь. «Именно так и должно быть, – подумала она. – Он здесь, он любит меня, и не нужно слов, чтобы высказать это. Но когда придет время ему сказать, а мне услышать, то слова будут идти от сердца».

Взор Тэда затуманился. Он был рад, что уже стемнело.

– Я хочу, чтобы у тебя все сложилось наилучшим образом, Билли. Чтобы ты была счастлива. Спроси у своего сердца, Билли. Удостоверься, что это именно то, чего ты хочешь.

Билли подняла глаза, встретившись с ним взглядом. В глазах Тэда она увидела море нежности; любовь, сокращавшую расстояние между ними, ждавшую, когда ее позовут; любовь, которую следовало отдавать свободно, без единого упрека.

– Ты всегда так добр ко мне, Тэд. Пора и мне стать доброй по отношению к тебе. А как только я это сделаю, – стану свободна, открыта для всего, что дает жизнь. – Билли отвела глаза, опасаясь сказать слишком много, пообещать слишком много. Но в сердце ее царила радость, и она чувствовала, что такая же радость охватила Тэда.

– А теперь, когда мы сняли с плеч такую тяжесть, думаю, пора вернуться на праздник, пока нас не хватились. Тэд… я так счастлива, что ты здесь. Я снова чувствую себя целой, а не расколотой пополам.

– Мне здесь нравится, – прошептал он в ответ. Это были самые интимные слова, которые они осмелились произнести.

* * *

Четыре пары глаз устремились ко входу, когда в зал вошли Тэд и Билли. Сет глянул на них грозно, со злостью и подозрением. У Мосса был почти благодушный вид. Он с улыбкой приветствовал их – своего лучшего друга и жену, – преданных ему и всем Коулмэнам. Агнес пришла в замешательство. Неужели все не замечают того, что ясно ей? Райли увидел, что мать входит в зал вместе с человеком, которого он привык называть дядей Тэдом. Улыбка Райли выражала доброту и понимание. Мать заслуживает счастья, а если дядя Тэд именно тот парень, который может дать ей его, то можно только пожелать им обоим побольше сил.

– Вперед, мама, – пробормотал он. Тэд и Билли улыбнулись ему с другого конца зала, и он жестом пригласил их присоединиться к нему. Райли не чувствовал, что предает отца, он лишь восхищался матерью. Мосс имел все. Почему бы и матери не получить что-то для себя?

Они как раз подошли к Райли, когда он заметил, что Сойер не отрываясь смотрит на главный вход: приехала Мэгги.

Она прекрасно выглядела. Костюм из блестящего черного шелка прекрасно сидел на ее великолепной фигуре, темные волосы взбиты на манер Жаклин Кеннеди; она даже пристроила на голове крохотную вечернюю шляпку – даже не шляпку, а просто ободок, обтянутый тканью, в дополнение к костюму. Мэгги отыскала глазами виновника торжества. Рядом с ним в ожидании беспокойно переминалась с ноги на ногу Сойер. «Пожалуйста, Мэгги, – безмолвно умолял Райли, – хотя бы улыбнись ей, даже беглая улыбка может сделать погоду».

– С днем рождения, Райли. – Она поцеловала его в щеку. – Наконец-то ты уходишь из-под власти Коулмэнов. Это хорошо! Такой вечер я не пропустила бы ни за что на свете. – Потом повернулась к Сойер. – А ты подросла, – заметила она.

Сойер не могла скрыть своей радости – ведь Мэгги заметила, что она выросла, – и девочка отважилась пойти дальше.

– Тебе нравится мое платье, Мэгги? Его купили специально для дня рождения Райли.

Мэгги глянула вскользь на первое длинное платье дочери.

– Можешь даже не рассказывать мне, кто для тебя его выбрал. Это видно по каждой ленточке и каждому бантику. Когда вернусь в Нью-Йорк, то пришлю тебе что-нибудь действительно симпатичное. – И сразу же, почти не переводя дыхания, обратилась к Тэду: – Кажется, на вашем рукаве новая полоска? Мои поздравления, – оживленно проговорила она, подставляя ему щеку для поцелуя.

Радость Билли от встречи с дочерью все-таки померкла, стоило ей взглянуть на огорченное лицо Сойер; на правах матери она обняла Мэгги за плечи. Ровным голосом сказала:

– Привет, Мэгги.

– Мама, – приветствовала ее Мэгги и чмокнула воздух где-то возле ее щеки. Глаза Мэгги не оживились, пока Мосс не повернулся и не заметил ее. Вот так всегда, подумала Билли. Мэгги стояла, будто собираясь взлететь, – с горящими щеками, с глазами, полными надежды, ожидая внимания отца. Когда Мосс просто кивнул ей и вернулся к своей беседе, глаза ее неожиданно померкли, возле рта появилась крохотная горькая морщинка, которую столь многие ошибочно принимали за признак угрюмости. Теперь, Билли знала по опыту, Мэгги обрушится на первого, кто подвернется ей под руку и осмелится заговорить с ней. К несчастью, Агнес сама вышла на линию огня:

– Мэгги! А я-то гадала, приедешь ли ты? Вечер в разгаре.

– Я ведь сказала, что приеду, – отрезала Мэгги. – Ты не страдаешь старческим слабоумием в твоем преклонном возрасте, бабушка?

Агнес сникла, как проткнутый иголкой воздушный шар. Но гены Мэгги частично шли и от нее, поэтому она быстро парировала в том же духе:

– Я вижу, ты все еще относишься к числу поклонниц Джекки Кеннеди. Говорят, подражание – самая искренняя форма лести. Но, Мэгги, раз уж ты претендуешь на такую утонченность, то могла бы выработать свой собственный стиль. Нам еще повезло, что в Белом Доме тебе встретилась не Бесс Трумэн!

– Очень хорошо, бабушка. – Мэгги слегка улыбнулась. – Теперь давай посмотрим, кто являлся первой леди в те годы, когда ты была в моем возрасте? Долли Мэдисон, не так ли?

– Хватит, Мэгги, – прервала ее Билли. – По-моему, ты выглядишь очень мило. Ты всегда прекрасно выглядишь. Когда я в следующий раз приеду в Нью-Йорк, сходишь со мной за покупками?

– Конечно. В следующий раз. Райли, не мог бы ты принести мне выпить. Шотландское виски, – сказала она со значением, зная, что все остальные пили вино. – Налей двойную порцию, ладно? – Заметив неодобрение матери, Мэгги перешла в наступление: – Лучше угадайте, на кого я наткнулась, стоило мне войти в зал? Элис Форбс. Я и не знала, что она приехала из Нью-Йорка, а ты, мама?

Тэд вмешался прежде, чем Билли смогла ответить:

– Агнес наняла потрясающий оркестр, а я не танцевал уже много лет. Что скажешь, Билли? Ты держишься на ногах?

Билли глянула на Сойер, не желая оставлять ее, но девочка успела отыскать среди гостей своих подруг. Словно настроившись на одну волну с Билли, она сказала:

– Иди, потанцуй с дядей Тэдом, бабушка. Я вижу, мне машет Арлин. Можно я пойду?

– У меня возникла идея получше, – прощебетала Мэгги. – Ты останешься здесь с бабушкой, а я пойду танцевать с дядей Тэдом.

– С удовольствием, Мэгги, – неуверенно отозвался Тэд. Глаза Мэгги сверкнули, она с вызовом взглянула на мать.

Смотри, словно говорила Мэгги, любой может увести твоих мужчин. Элис Форбс, твоя собственная дочь, кто угодно!

Веселье разгорелось вовсю, когда Райли огляделся вокруг, изумленно озирая людской водоворот, причиной которого стал его день рождения. Он бы предпочел простой семейный ужин со всеми его родными. Но безумием было даже мечтать об этом: папа никогда не допустил бы, чтобы день совершеннолетия его единственного сына остался незамеченным. Все это – гости, угощение, напитки, льющиеся рекой, большой оркестр – указывало на то, что с сегодняшнего дня общество считает его мужчиной. Нельзя сказать, чтобы он чувствовал себя уютно в этой роли: ему нравилось быть сыном, внуком и братом.

Где же Мэгги? Лишь мгновение назад она была у него на глазах. Голубые глаза, так похожие на глаза отца, оглядывали зал; свою сестру он обнаружил в баре. Райли начал пробираться к ней, останавливаясь, чтобы лишь улыбнуться, пожать руку, поблагодарить гостей за то, что пришли. Он почти добрался до места, когда от группы людей отделился отец и попытался увести его за собой.

– Одну минуту, папа. Я только что заметил Мэгги и не хочу потерять ее среди остальных.

– Ну, мой мальчик, эта гулянка для тебя. Ты всегда сможешь найти Мэгги позже, если она не взбрыкнет и не сбежит. А и сбежит – не велика потеря.

Райли заглянул в горящие глаза отца, понимая, что поставит его в неловкое положение, если не повинуется. Друзья Мосса стояли неподалеку и ждали, как поступит «сын своего отца». Но прежде чем виновник торжества что-либо предпринял, Мэгги кинулась к нему с поцелуями и объятиями.

– Поздравляю, брат! Двадцать один… это веха. Райли с облегчением вернул поцелуй, бормоча:

– Спасибо, Мэгги.

Ситуация становилась опасной. Бедный Райли. Она видела, что Мосс нарочно поставил сына перед выбором. Так нечестно. Она глянула через плечо и заметила, что отец сердито смотрит на нее. Ну что ж, сейчас он ни с кем не беседовал, и, рано или поздно, ему придется обратить на нее внимание.

– Папа, как приятно видеть тебя, – обратилась она к отцу, протягивая ладонь, чтобы коснуться его.

Мосс проворно поднял руку, которой она хотела коснуться, и принялся поправлять узел галстука, который не нуждался в затягивании.

– Рад, что ты смогла приехать, – безразличным тоном сказал он.

«Ах ты, мерзавец», – гневно подумала Мэгги. Она повернулась спиной к брату.

– Увидимся попозже, Райли. Я хочу поговорить с мамой и дядей Тэдом. Правда, дядя Тэд выглядит потрясающе? Он всегда выглядит потрясающе.

Райли еще раз крепко обнял Мэгги и поцеловал.

– Чуть позже я догоню тебя. Не вздумай уезжать, пока вечер не закончится. Обещай, Мэгги.

– Обещаю, – заверила его Мэгги с наигранной веселостью. – Развлекайся. Ведь это твой праздник. – Она еще раз помахала ему и отошла.

Райли понимал, что отец сильно обидел Мэгги. Их взгляды скрестились, и Мосс почувствовал неодобрение сына. На мгновение ему стало стыдно за самого себя. Затем алкоголь в крови взял верх, и с широкой улыбкой он гордо ввел сына в круг своих друзей.

* * *

Билли Эймс Коулмэн подала на развод в первый день октября, через двадцать четыре года после того, как вышла замуж за Мосса. Она пришла поужинать с Сетом и Агнес, чтобы сообщить им о своем решении. Мосс отъехал по делам, но Билли все равно решила сделать свое заявление. Сет схватил трость и с силой ударил по цветочной композиции в центре стола. Осколки хрусталя, цветочные лепестки и изумрудно-зеленые листья разлетелись во все стороны.

– Через мой труп! – взревел он.

– Если вы хотите умереть из-за развода, это ваше дело, – холодно сказала Билли. – Я лично думаю, что это глупо. Почему вас это так волнует? Я никогда вам не нравилась, с той самой минуты, как приехала сюда. Больше вы не можете контролировать мою жизнь. Мне сорок два года, и я хочу остаток жизни посвятить себе, прожить так, как я хочу. Согласитесь с этим, Сет, потому что, в конце концов, ничего другого вам и не остается. Сойер я заберу с собой. А вы наконец получите вашего сына в свое полное распоряжение. Все равно он всегда был вашим. Ни одной минуты я не чувствовала, что он мой. Это вы мне устроили такую жизнь. Заставили так себя чувствовать. Теперь можете получить его.

– В моей семье не будет разводов! – громогласно заявил Сет.

– Развод будет. Можете не сомневаться, Сет. Сегодня утром я заполнила бумаги.

– Тогда, черт побери, ты должна забрать их.

– Нет!

– Да!

– Вы не можете больше нагонять на меня страх, Сет. С меня хватит.

– Билли! – Голос Агнес сорвался на вымученный писк. – Что ты говоришь?

– Мама, я приняла решение; я хотела сначала поговорить с Моссом наедине, но его здесь никогда не бывает, а я не могу больше нарушать свои планы ради его интересов. Держи себя в руках. Отговорить ты меня не сможешь. Что касается меня, вопрос закрыт и обсуждению не подлежит.

– Девочка, – рычал Сет, – говорю тебе в последний раз – разводов в нашей семье не будет.

– Мама, ужин был замечательный. Желаю получить удовольствие от кофе. Я буду в мастерской, если понадоблюсь вам.

Выйдя из дома, Билли глотнула холодного бодрящего воздуха. Старик отреагировал именно так, как она и ожидала. В столовой Сет продолжал бушевать перед Агнес:

– Я ее вышибу отсюда, если ты не прекратишь всю эту чепуху, Эгги!

– Честно говоря, Сет, не думаю, чтобы ее волновали твои угрозы. Может быть, ты плохо слушал, но Билли собирается уехать из Санбриджа. Мне кажется, мы можем согласиться на это. Если ты хочешь, чтобы я уехала… – Агнес дала своим словам повиснуть в воздухе.

– Ну, не глупи, Эгги. Никто никуда не уедет. Мосс все уладит. В последнее время он уделял ей не слишком много внимания, вот девочка и разобиделась. Все мужчины такие. Я прослежу, чтобы он сделал все как полагается. Ты призови свою дочь к порядку, Эгги, а я вознагражу твои усилия.

– Каким образом? – лениво спросила Агнес. Всегда стоит знать заранее такие вещи.

Сет притворился, что не слышит.

– Я не потерплю развода в своей семье. Может, я и старик, но еще могу следить за семейными делами. Мосс сделает, что надо. Как тебе десять тысяч?

– Неплохо, но не думаю, что смогу что-нибудь сделать. Я готова уехать, если ты этого хочешь. Если моя дочь уедет, сомневаюсь, чтобы ты захотел меня здесь видеть.

– Не пори чепухи, Эгги. Оба мы знаем, что ты мне нужна. Ты своя в Санбридже, так же, как девочка. Райли будет очень расстроен всем этим.

– Не думаю. Мне даже кажется, он ожидает чего-нибудь в этом роде. Мосс – тоже, если поразмыслить над этим. Только ты и удивляешься. Разлад между ними длится давно.

– Когда между двумя женатыми людьми все было хорошо? Ты сама была когда-то замужем. Всегда у тебя все ладилось?

– Бывали моменты, – уклончиво ответила Агнес. – Нельзя строить жизнь на моментах, Сет.

– Ерунду ты говоришь! Мосс все уладит, или я узнаю причину. Ну, заключаем мы сделку или нет?

– А если мне не удастся уговорить Билли?

– Ага, ты хочешь определиться заранее – это ты пытаешься дать мне понять?

– Просто говорю.

– Выпиши себе чек. Если девушка не приструнится, получишь половину. Согласна?.. Ну, а теперь, что не так? Не похоже, что ты согласна.

– Я не согласна, но деньги есть деньги. Они согласны.

– Что заставляет тебя задирать нос? Премия? Я знаю, ты любишь премии. Получишь еще пять, если убедишь се отказаться от этой глупости. – На этот раз Агнес улыбнулась. Еще три нуля. Каким бы ни оказался результат, она все равно останется в выигрыше.

* * *

Билли ждала, что Мосс придет в мастерскую. Письмо, которое она оставила на его письменном столе, несомненно, убедит его, что дело срочное. Он должен был вернуться часов в семь. Конечно, если только он не…

Нет, она не станет волноваться. Не станет портить это изумительное радостно-возбужденное состояние – она чувствовала себя, как ребенок накануне Рождества. Ее Рождеством стал Тэд. Все эти годы она ощущала пустоту, потому что с нею не было Тэда. Его приезд в день рождения Райли – веление судьбы. Тэд пытался как-то устроить свою жизнь, женившись, и она гордилась им, но и радовалась, что он все еще любит ее и никогда не переставал любить. Конечно, очень эгоистично с ее стороны так думать, она это понимала, но ей все равно. Связывающие их узы были как никогда сильны. Скоро, скоро все эти годы ожидания и тоски подойдут к концу. Что бы ни готовила им жизнь, они вместе станут противостоять ей.

* * *

Мосс швырнул портфель на письменный стол и упал в кресло-качалку. Боже, как он устал. Он ненавидел Вашингтон и всех этих проклятых чиновников, должностных лиц, которые думают, что понимают, о чем толкуют. Он сам прекрасно знает, как строить самолеты, так почему бы этим умникам не позволить ему делать то, что он умеет делать лучше всего? И почему они вечно суют носы не в свое дело? Надо поговорить обо всем этом с папой.

Мосс взял портфель со стола и заметил под ним белый конверт. Открыл его и прочел короткую записку от Билли.

Две минуты спустя Билли уже впускала его в свою уютную мастерскую. Она попала в точку.

– Я хотела бы получить развод, Мосс. Хотела сказать тебе раньше, но ты был в отъезде. Сегодня за ужином я сообщила обо всем твоему отцу и моей матери. А утром я подала необходимые бумаги.

Он заранее предчувствовал что-то неладное. Но почему-то совсем не подумал о таком повороте дела.

– Это Тэд Кингсли?

– Нет, Мосс, между нами больше ничего нет. Не хочу, чтобы кто-то из нас обвинял другого. Все кончено.

Кончено. Она говорит, все кончено. Говорит также, что это не из-за Тэда Кингсли. Билли никогда не лжет. Боже, развод… От одного этого у отца крыша поедет.

– Зачем тебе развод, если у тебя нет никаких особых планов или какого-то человека? – Каким небрежным был его тон, словно ему совершенно все равно. Но нет, Мосс вовсе не оставался равнодушным к ее решению; стоило возникнуть угрозе потерять Билли, и он все больше желал удержать ее возле себя.

– Я хочу иметь свободу действий. Хочу быть сама по себе. Хочу увидеть, что представляет из себя Билли Коулмэн. Ты можешь понять это, Мосс?

– Нет. Я знаю, что ты собой представляешь. И ты тоже. Все это довольно глупо, не так ли, Билли?

– Я надеялась, что ты не станешь занимать такую позицию, Мосс. Не желаю бередить старые раны, ворошить застарелые обиды. Развестись – вот, чего я хочу и чего намереваюсь добиться.

– Я не хочу развода, – резко возразил Мосс.

– А я хочу. Я не собираюсь отступать, Мосс. Назад для меня пути нет.

– Пытаешься взвалить на меня вину за все обиды…

– Нет! Боже, Мосс, ты уже давно перестал видеть во мне того человека, которым я являюсь. Мне нужен развод для меня самой.

– Что сказал отец?

– То, что можно было ожидать. Сказал, что в семье не будет развода. Я перед ним не отступила… и перед тобой не отступлю.

– Почему бы нам немного не подождать, не поразмыслить? Должен признаться, я этого не ожидал. Мне нужно время, чтобы подумать, прийти к какому-то решению.

– Думай сколько угодно. Как я уже сказала, я подала на развод. Я только хотела, чтобы ты услышал это от меня, а не от своего отца.

– Билли, Билли… Где мы допустили ошибку? Мы владели так многим. Как это случилось с нами? – Мосс устало вздохнул. Только этого ему не хватало, когда и без того все идет наперекосяк. Боже, еще и отец окажется у него на шее.

– Не знаю, Мосс. Я пыталась. Но слишком утомительно биться головой о каменную стену.

– Ты обвиняешь меня. Слышу по твоему голосу. Говоришь, что ты устала. И не упомянула, что мы оба старались. Я тоже пытался, черт побери!

– Ты недостаточно старался. Наша семья не распалась бы, если бы ты пытался так же сильно, как я. Никто из нас ничего не имеет. Разве ты не видишь? Да, я обвиняю тебя. Я хотела объединить семью. Хотела, чтобы ты почувствовал это так же, как я. Ты дал обещание и нарушил его. Единственного, единственного, чего я когда-либо хотела, ты мне не дал. Мою семью. Теперь мне это больше не нужно. И ты мне больше не нужен, Мосс.

Мосс не сводил с нее глаз.

– Ты слышала, что сейчас сказала? – медленно проговорил он. – Ты слышала свои слова?

Билли подошла к двери и распахнула ее.

– Слышала. Я это выстрадала. Поздно, Мосс. Лучше тебе вернуться в дом. Я устала.

Мосс с ненавистью прислушался к скрежету задвигаемого засова. Постоял у дверей, сигарета свисала с его губы. Он долго стоял здесь уже после того, как погас свет. Как могло все кончиться? Если бы он сказал, что все кончено… а сейчас он не был готов. Он знал, как бороться, и будет бороться за то, что принадлежит ему.

* * *

Райли радовался, что кончился праздник, День Благодарения; его не было дома со своей семьей на традиционном ужине. Но у него дело, важное дело. Из окна спальни он посмотрел на последствия ночного снегопада. Трудновато будет идти с маршем антивоенного протеста в такую погоду. Райли надеялся, что все-таки средства массовой информации осветят это событие. Анна Мария Воловски сказала, что такое событие не упустят, а она-то, казалось, всегда знала, как пойдут дела.

– На улице, наверное, градусов двадцать мороза, – проворчал Райли, обращаясь к своему товарищу по комнате Майку О'Нейлу. – Замерзнем там как собаки.

– Знаю. Я надел длинные кальсоны и две пары носков. Успокойся, Коулмэн, это всего лишь на пару часов. Выживем. Этот снегопад все равно что старая шляпа для газетчиков, а мы им подкинем новостей, чтоб было о чем написать. Ради этого стоит померзнуть.

Вьетнам, дьявольская заваруха на другом краю света. Не многие называли это войной, а следовало бы, подумал Райли. До сих пор это именуется «политической акцией», размышлял он, подправляя краской плакат, который будет нести: «Верните их домой!!!».

– Они получат свои новости, – усмехнулся Майк. – Что скажешь о моем?

Райли обернулся, чтобы глянуть па лозунг в руках Майка: «Я не иду!».

– Это твое последнее слово, О'Нейл?

– Вот именно, последнее.

– Пошли. Остальные ждут, а я не хочу идти пешком к административному зданию. Я дитя комфорта, предпочитаю посидеть в тепле, пока мы не двинемся.

* * *

Демонстрация в студенческом городке Кентуккского университета обещала стать самой значительной из проходивших здесь до сих пор: журналисты не могли пропустить такое событие.

Марш начался довольно мирно и таковым остался бы, если бы какой-то неопытный полицейский не стал размахивать своей дубинкой от досады на этих «деток богатых задниц, которым больше нечего делать». Майку О'Нейлу удар пришелся по левому плечу. При звуке ломающейся плечевой кости приятеля Райли пришел в ярость. Он размахнулся и обрушил свой плакат на правую руку полицейского, заставив его выронить дубинку в снег. Сара Фитц подхватила ее и нацелилась на второго полисмена. Райли оттеснил Сару в сторону и прыгнул на полицейского. Оператор навел камеру на его сердитое лицо, в то время как тот колотил противника так, что любо-дорого смотреть. Тут началась такая потасовка, что чертям в аду стало жарко.

На Майка О'Нейла, лицо которого было искажено болью, надели наручники и бросили в полицейскую машину вместе с Райли.

– У него сломано плечо. Снимите с него наручники, – умолял Райли. – Мы никуда не убежим. Не мучайте его. Вы что, не видите, как ему больно?

– Заткнись, и чтоб я от тебя ни одного слова не слышал. Все вы дерьмо. Все, кто не хочет служить в армии, дерьмо.

– Можете думать что угодно, но, пожалуйста, снимите с него наручники. Посмотрите на его плечо, если не верите. – В ответ полицейский офицер язвительно засмеялся.

– Не старайся зря, Райли, – пробормотал Майк. – Слушай, если я помру, не держи на меня зла.

Райли пристально посмотрел на друга. Вокруг рта у Майка появились голубоватые тени, лицо приобрело пепельный оттенок. Но в полицейской машине было тепло.

– Еще раз просить вас я не собираюсь. Снимите наручники с моего друга!

– Заткнись!

Райли лихорадочно думал. Иногда другого выхода не остается.

– Моему дедушке это не понравится, – прошептал он. Полицейскому пришлось напрягать слух, чтобы расслышать его слова. – И отцу тоже. А когда они недовольны, то и многие другие люди – тоже. Например, такие, как комиссары полиции.

– Как я испугался. – Полицейский злобно усмехнулся. Все эти молокососы одинаковы.

– Еще как испугаетесь. Моя фамилия Коулмэн, – Райли сделал паузу. – Такая же, как у мэра.

– Беллами, проверь бумажник этого парня, – бросил водитель через плечо. Беллами извлек из заднего кармана брюк Райли его бумажник.

– Все, как он говорит. Райли Коулмэн. – Полицейская машина остановилась и съехала на пятнадцать футов в снег. – Снять с парня наручники?

– Да, черт побери, сними. Еще не хватало департамента на наши головы. Мне нужно кормить жену и детей.

– Осторожнее, – предупредил Райли. – У него сломано плечо, разве вы не видите?

– Перчатки малыша, Беллами. И утри ему нос.

– Разумно с вашей стороны, офицер, – огрызнулся Райли. – Как ты, Майк?

– Лучше… – Последовала небольшая пауза, потом Майк, потеряв сознание, обмяк на сиденье.

– Он без сознания. Теперь вы довольны? – закричал Райли. – Надо отвезти его в больницу. Быстрее!

– Сними и его наручники тоже, Беллами. Боже! Как бы мне хотелось оказаться во Флориде!

– Нет, не надо. Пусть мои наручники остаются. Вы уже сказали мне о моих правах и арестовали меня. Вы уже не можете от меня отделаться. Мой друг – другое дело. Отвезите его в больницу, а потом оформите мой арест. Ведь, вроде, так полагается?

– А потом твои дедушка и папочка вызволят тебя. Выметайся из машины. Мы отвезем твоего друга в больницу.

– Вы меня вышвырните из этой машины, – и это будет последнее, что вы когда-либо делали… Вы теряете время зря.

– Он прав. Парень все еще без сознания. И выглядит не самым лучшим образом, – холодно заметил Беллами. – Об этом молокососе мы можем позаботиться попозже.

Час спустя с помощью снегоочистителя, ехавшего впереди машины, полицейские пробились ко входу в больницу. Райли вытащили из фургона, а двое санитаров в белых халатах бросились на помощь Майку.

– Райли! – Перед ним стояла Сара. Райли заметил, что под левым глазом у нее расплывается синяк величиной с лимон. – Что случилось?

– У Майка раздроблено плечо. Кто-нибудь еще пострадал?

– Девону повредили дыхательное горло. Какой-то коп двинул его прямо по шее. Он в хирургическом отделении. Бетси сломали руку в двух местах. Келвину досталось. Ему заехали по щеке и нос слегка своротили. Ну, те и разбушевались. Мы первыми не начинали – не забывай.

– Ха, я же там был, помнишь? Черт, надеюсь, с Майком все в порядке. На мой взгляд, туго ему пришлось. Эти подонки надели на него наручники.

Сара сдвинула пакет со льдом, который прижимала к щеке, и бочком подошла к Райли.

– В вестибюле собралось не меньше сотни репортеров. Они ждут, что кто-то из нас поговорит с ними. Невероятно, что все они торчат здесь в такую погоду. Просто в голове не укладывается. Предполагалось, что демонстрация окажется мирной. Все мы сошлись на том, что насилия не будет в любом случае.

– Трудно не отбиваться, когда кто-то ломает тебе кости, – горько отозвался Райли. – Мирная – черта с два! Кто будет говорить?

– Думаю, что ты должен взять это на себя. Так будет полезно для нашего дела. Райли Сет Коулмэн из тех самых Коулмэнов. Ты вступаешь в игру?

Перед внутренним взором Райли промелькнуло видение: Сет и Мосс смотрят вечерний выпуск новостей. А затем всплыло лицо друга, пепельно-бледное, с посиневшими губами. Сара ждала. Но именно воспоминание о матери заставило его принять решение.

– О'кей, я сделаю это. Расскажи мне, что произошло после того, как нас швырнули в полицейскую машину. – Райли внимательно слушал, пока Сара излагала ход событий. Его живой ум тщательно анализировал факты, сопоставлял и располагал события в хронологическом порядке. Теперь он был готов.

– Копы не собираются разрешать тебе говорить с прессой. Мы могли бы подготовить для тебя сцену. Все репортеры находятся перед зданием больницы. Мы же – возле отделения скорой помощи, позади нее. Тебя, наверное, сразу же отправят в полицейский участок.

– Черт, они хотели выкинуть меня из машины, когда я сказал, что мэр – мой дедушка. Если прессе станет известно, что я один из техасских Коулмэнов, это действительно произведет впечатление. Я должен сделать это, – воинственно заявил Райли. – Они надели наручники на Майка, а он не смог выдержать боль. Слишком долго они меня держать не станут. Дай мне знать как можно быстрее, как остальные. Договорились?

– Само собой. Я думаю, случай с Солом – для нас самое выигрышное дело. Он умеет быть таким очаровательным с дамами. Ему сломали руку, и никто не обращает на него внимания. Ты только глянь на него – он уже назначил свидание той студентке-медсестре. Я попрошу его через эту девушку передать сообщение для прессы. А ты держись стойко и не позволяй увезти тебя отсюда, пока репортеры не прибегут сюда. Дерись, если понадобится.

– Давай быстрее. Вон показались те двое полицейских. Сколько я продержусь, как ты считаешь? Я арестован, не забывай об этом.

Сара кинулась к Солу со своим поручением.

– О'кей, Коулмэн, пошли, чтобы твой папочка смог добыть для тебя хорошего адвоката, не вылезая из своей теплой постельки.

– Я никуда не поеду, пока не узнаю, как обстоит дело с моим другом. – Краем глаза он заметил, что белокурая медсестра стремительно помчалась к входной двери. Нужно было потянуть еще несколько минут. Сара прохаживалась неподалеку вместе с Солом.

Райли дал пресс-конференцию в наручниках, на ступеньках приемного отделения скорой помощи. Это интервью пустили в эфир в шестичасовом выпуске новостей. А в одиннадцать часов вечера этот выпуск повторили по всей стране.

* * *

В пять часов Агнес, наконец, смягчилась и позволила слугам уйти (теперь, когда дети разъехались, прислуга больше не жила в доме, а была заменена приходящей, слуги уходили после обеда). Однако Агнес не собиралась утруждать себя на кухне: она заранее заказала всевозможные блюда, стоило снегу начать падать.

– Думаю, мы поедим с подносов у камина, – оживленно предложила она. – Кухарка сварила чудовищных размеров горшок супа с бобами, и мы можем поесть сандвичей с ветчиной. Нужно быть справедливыми, Сет. Прислуга хочет побыстрее вернуться домой к своим семьям, а через час все дороги занесет. Мосс не возражает, и я позвонила в мастерскую, чтобы Билли присоединилась к нам. Вкусный горячий суп – самая лучшая еда в такую погоду.

– Девочка заблудится в снегопаде, – проворчал Сет.

– Ради Бога, Сет, мастерская всего лишь на заднем дворе. Предполагаю, ты просто не хочешь, чтобы она появлялась здесь после того, как подала на развод. Если дело в этом, так и скажи. Я ей позвоню и скажу, чтобы не приходила.

– Кому сказать, куда не приходить? – спросил Мосс, входя в комнату и направляясь прямиком к бару.

– Я попросила Билли присоединиться к нам за ужином, поесть супу и сандвичей. – По голосу чувствовалось, что Агнес пытается оправдаться, чего она терпеть не могла.

– И ты позволишь, папа, чтобы этот развод выбил тебя из колеи? – с иронией спросил Мосс. Агнес, сощурив глаза, смотрела, как Мосс осушил бокал с двойной порцией виски и налил себе еще. Если он станет продолжать в том же духе, то рано или поздно не миновать грандиозного скандала. Лучше уж позвонить Билли и сказать, чтобы оставалась у себя в мастерской.

– Ты чертовски прав – это выбивает меня из колеи. Коулмэны не разводятся. Ты поскользнулся, мальчик. Я разочарован. Слыханное ли дело? Разводиться и в то же время общаться как ни в чем не бывало. Почему же она не соберется и не уедет, как заявила? Как получается, что наше гостеприимство для нее подходит, а ты нет? Скажи мне, мальчик.

– Брось, папа. Мы с Билли разберемся в наших делах. Мастерская принадлежит ей. Сойер удобнее здесь, чем в какой-нибудь квартире в городе.

– Девочка всю неделю в школе. А когда приезжает домой на уик-энды, то проводит время с друзьями. Где тут логика? – фыркнул старик.

Надеясь избежать назревавшего откровенного обмена мнениями, Агнес предложила включить телевизор и посмотреть вечерний выпуск новостей. Она как раз усаживалась в свое собственное мягкое низкое кресло, когда в комнату вошла Билли. Голова у нее была высоко поднята, на щеках горели два ярких пятна.

– Билли!

– Налить тебе выпить, Билли?

– Спасибо, Мосс. Я бы выпила шерри.

– Сет говорит, погода ужасная. Он боялся, что ты не найдешь дорогу до дома, – нервно заявила Агнес.

– Не хочешь ли ты сказать, что Сет надеялся, что я потеряюсь? Дом сияет огнями, как рождественская елка, – мне оставалось лишь идти по прямой. Только вот ноги промокли. Не возражаете, если я сяду поближе к огню? – Она смотрела прямо на Сета, который коротко кивнул, не утруждая себя ответом.

– Дорогая, я сейчас сбегаю наверх и принесу тебе тапочки. Я не хочу, чтобы ты простудилась. С пневмонией не шутят, – озабоченно предложила Агнес.

Поленья в камине шипели и потрескивали. Билли отодвинулась от него и устроилась возле сервировочного столика, который установила мать. Суп, крекеры и чашка кофе – этого для нее достаточно. Она опустила ложку в тарелку, когда на экране появилось изображение ее сына.

– Какого черта Райли делает на телевидении? – взревел Сет.

– Это Райли! – удивился Мосс, не донеся сандвич до рта.

Билли молча смотрела на происходящее на экране. Через пять минут они знали, что делает их сын и внук на телевидении. В порыве гнева Сет швырнул свой суп, бокал и сандвич в камин. Лицо Мосса стало мрачным, под стать бушевавшей за окнами непогоде. Агнес поникла в своем кресле. Билли спокойно доела суп, потом извинилась и вернулась в мастерскую, мысленно аплодируя своему сыну. Если он действительно верил в то, что делал – а она чувствовала, он верит, – то остается только пожелать ему побольше сил и упорства.

Билли не успела выйти за дверь, как принялся звонить телефон. У Коулмэнов теперь будет хлопот полон рот. Бедный Мосс. Какой удар по его гордости.

После одиннадцатичасового выпуска новостей Агнес позвонила ей по телефону в мастерскую:

– Сет в ярости, совершенно невменяемый. Мосс назвал Райли уклоняющимся от военной службы дезертиром и сказал, что он пренебрегает исполнением своего долга. Сет и Мосс прямо взбесились. Хотелось бы мне, чтобы ты слышала это, Билли. Я так испугалась, что ушла из комнаты. Что на всех нашло? Ничего не понимаю. Мой внук в наручниках. Сейчас его уже освободили. Сет позвонил семейному адвокату, но Райли не ушел из полицейского участка, пока и остальных не отпустили. Очень мило с его стороны, правда? Он сразу же отправился в больницу, узнать насчет своего друга Майка.

Билли вздохнула. Это так похоже на Райли.

– Мама, что ты обо всем этом думаешь?

– Не знаю, что и думать. Наверное, мне следует восхищаться Райли, раз он так твердо придерживается своих убеждений. Но национальное телевидение! Нам пришлось снять телефонную трубку с рычага. Мосс внизу, напился, как последний пьяница. Почему ты ушла, Билли? Ты ведь мать Райли.

– Я являюсь матерью Райли, только когда это нужно остальным. Что я могла поделать? Я на его стороне. Ты ведь ни на минуту не допускаешь, что Сет или Мосс захотели бы услышать такое? Мама, я не хочу, чтобы Райли ехал воевать во Вьетнам. Я не смогла бы еще раз пройти через все это. В той войне я едва не потеряла мужа. Не хочу терять и сына. Мне все равно, как они его станут называть, лишь бы он был жив и здоров. Почему Сет так рассердился? Он ведь тоже не хочет, чтобы Райли шел в армию.

– Из-за того, что Райли всех нас поставил в неловкое положение, представ перед телекамерами в наручниках. По крайней мере, так мне показалось. Когда Сет впадает в такую ярость, трудно сказать, из-за чего он так разозлился. Я пошла наверх, а он в это время обрушился на Мосса. И почему все это с нами случилось? – жаловалась Агнес. Билли не смогла сдержаться:

– Потому что мы Коулмэны, мама. Мы всегда в центре внимания.

– Если никакого другого ответа у тебя нет, Билли, я кладу трубку. Спокойной ночи, дорогая.

– Спокойной ночи, мама.

* * *

Райли Коулмэн не приехал домой ни на ближайший уик-энд, ни на следующий. Он оставался в студенческом городке, пока не убедился, что Майк достаточно окреп, чтобы его можно было перевезти на самолете на восток для специальной операции. С помощью друзей ему удалось благополучно избежать разговоров по телефону с отцом и дедом. Совсем не хотелось выслушивать все обвинения, которые неизбежно должны были последовать. Мать – другое дело, она понимала его правильно. Когда Райли позвонил ей в мастерскую, то она ему сказала, чтобы он отнесся к этому спокойно и не волновался об отце и деде. Райли вздохнул. По крайней мере, она не считала, что ему нужно бросать занятия и ехать домой, чтобы оправдываться в своих поступках. На Рождество будет достаточно времени. К тому моменту все они немного остынут. Он на это рассчитывал.

 

Глава 30

В этом году рождественские праздники в Санбридже проходили грустно. Дом был красиво украшен, но рождественский дух царил только в мастерской Билли. Сойер с бабушкой своими руками сделали красивые украшения и повесили их на пахучее деревце. Поджарили кукурузу и развесили чулки для подарков Санта-Клауса. Повсюду лежали свертки в яркой бумаге. Сосновые шишки весело горели в камине и испускали дразнящий аромат, в то время как Билли и Сойер пили горячий шоколад у огня. Это место, бывший каретный сарай, стал для Билли домом в большей степени, чем Санбридж.

В последнее время, как ей было известно, в Санбридже не наблюдалось согласия. Агнес находила один предлог за другим, чтобы наведаться в мастерскую. Ладить с Сетом стало труднее, чем когда-либо. Мосс изображал из себя разгневанного отца – как посмел его сын связаться с радикалами… действовать так, как не подобает Коулмэну?

Билли почти жалела их. Сет, Агнес и Мосс – все они были несчастны. Райли тоже был несчастен. Только сама она, казалось, движется по прямой, принимая все как должное.

За три дня до Рождества Сойер закончила делать украшения к десяти часам и легла спать. Когда пронзительно зазвенел дверной звонок, Билли успела открыть, прежде чем Сойер проснулась.

– Райли! – Она горячо обняла сына. Как хорошо, что он приехал. Как вкусно пахнул холодом. Билли поежилась, вводя сына в комнату и запирая дверь. – Снимай куртку и садись к огню. Хочешь горячего шоколада? С зефиром?

– А у тебя есть?

– Только так Сойер и пьет его. Я тоже вместе с ней. Сейчас, одну минуту. Добавь еще полено.

Руки Билли дрожали, когда она ставила на столик поднос с чашками и тарелкой зефира и печенья из большого дома. Неслыханное происшествие. Райли никогда не приходил в первую очередь в студию. Вероятно, он так же опасался столкновения с отцом, как и она.

Билли подождала, пока Райли почти допил шоколад, прежде чем спросила о Майке.

– С ним все должно быть в порядке. Подумывают о пересадке кости. Сейчас он на востоке, у себя дома. Я собираюсь позвонить ему на Рождество, чтобы узнать, как у него дела. Мама, я должен был поступить именно так, как поступил. Если бы понадобилось, я бы снова сделал то же самое.

– Я знаю, Райли.

– Папа не поймет. Я его избегал. Даже не собирался приезжать домой на Рождество, но не мог так поступить с тобой и Сойер. Я действительно хотел поехать в Нью-Йорк проведать Майка.

– Пора предстать перед отцом и перед дедом. Мы можем только надеяться, что они тебя выслушают.

– Позвони папе, мама. Попроси его прийти сюда и поговорить. Здесь я чувствую себя как бы на нейтральной территории.

– Ты уверен, Райли?

– Уверен.

– Хочешь поговорить с ним по телефону?

– Нет, – коротко ответил Райли. Мосс взял трубку после второго звонка.

– Мосс, это Билли. Приехал Райли, он у меня. Он хотел бы, чтобы ты пришел сюда… Этого я не могу сделать. Райли хочет, чтобы ты пришел сюда… Мне не верится, что ты говоришь это, Мосс. Я даже не знала, что он здесь, пока он не позвонил в дверь. – Некоторое время Билли слушала, потом повесила трубку. – Он сердится. На нас обоих. Развод он воспринял болезненно и, думаю, твой приход сюда расценивает как предательство. Подождем, пока он придет. Еще шоколада?

– Хорошо бы, спасибо. Мама… скажи – каково тебе чувствовать, что сын у тебя уклоняется от воинской службы?

Билли задумалась на мгновение.

– Думаю, в жизни бывает кое-что и похуже. По-моему, война во Вьетнаме бессмысленна, неразумна, а мое материнское чувство требует лишь, чтобы ты был жив и невредим.

– Мама, речь не о моей личной безопасности. Я не верю во Вьетнам. Наших парней посылают на бойню. Ради чего?

Раздался звонок в дверь. И мать, и сын вздрогнули от неожиданности. Билли глубоко вздохнула и пошла открывать.

Радостной встречи отца с сыном не получилось. Оба глянули на Билли так, будто приготовились к бою. Билли не сводила глаз с Райли и в тот момент, когда заметила боль в глазах сына, поняла, что Райли сделает все, что потребует отец.

– Я разочарован, Райли, – начал Мосс напрямик. – Не будем вокруг да около. Ты поступил неправильно. Я никогда не пренебрегал своим долгом, никогда не поворачивался спиной к своей стране. Эта страна была неизмеримо добра к нам, Коулмэнам, и ты не должен забывать об этом!

– Папа, постарайся хотя бы понять. Ты меня выслушаешь?

– Нет, если ты собираешься нести ту же самую чепуху, что доложил газетчикам. Обидно, сын. Твоего дедушку едва не хватил второй удар из-за этого маленького представления.

– Это было не представление. Так я думаю, и так же думают другие. И я не изменил своего мнения. Нам нечего делать во Вьетнаме. А если ты мне скажешь, что мы должны воевать там, то я скажу тебе, что ты просто хочешь посылать во Вьетнам побольше самолетов, которые заказывает у тебя правительство.

– Достаточно, Райли.

– Нет, не достаточно. Если ты считаешь, что я боюсь, то это не так. Я не трус.

– С моей точки зрения, это выглядит именно так. И другие достойные люди тоже так рассуждают. Боже, на тебя еще и наручники надели. Сколько неприятных разговоров пришлось выдержать. Ты ведь прекратишь все это, не так ли?

Райли пристально посмотрел на отца. Чего он ожидал? Любви, понимания? Точно так же и отец ожидал, что он прекратит – то есть приспособит свой образ мыслей к коулмэновскому. Краем глаза он видел, что мать стиснула руки, следя за этой односторонней беседой.

Не отвечая прямо на вопрос отца, Райли повернулся взять свою куртку.

– Знаешь, чего мне бы хотелось, папа? Мне хотелось бы никогда не рождаться Коулмэном. – И, не сказав больше ни слова, вышел.

Мосс опустился в кресло Билли и спрятал лицо в ладони. Билли захотелось подойти к нему, но она осталась на месте.

– Ты жестко обошелся с ним, Мосс. Слишком жестко. Почему ты не пытаешься понять?

– Хочешь сказать, что я его не понимаю? Я понимаю. Он боится. И не говори, что сама так не считаешь.

– Райли не лжет. Если он говорит, что не боится, значит не боится. Он просто не верит в войну во Вьетнаме.

– Билли, он сжег свой призывной билет! Ты знаешь, что это означает? Перестань хоть на минуту рассуждать как мать.

– Мосс, я его мать и просто стараюсь понять нашего сына.

– Ты все это стараешься предать забвению, разве не так? – взорвался Мосс.

– Я пытаюсь понять! Если ты считаешь, что это забвение, пусть будет так.

– Ладно, ну а я никогда не пойму, даже за миллион лет. Мой сын! – горько признался Мосс.

– Наш сын, – поправила Билли мужа. – Почему бы тебе не пойти в дом и не поговорить с ним? Разговаривай с Райли как отец, а не как глава «Коулмэн Энтерпрайзиз». Не порти свои отношения с сыном.

– Как я уже испортил все остальное. Это ты собиралась добавить?

Билли вздохнула.

– Оставь это, Мосс. Не время извлекать на свет Божий наши горести.

Но Мосса было уже не удержать.

– Ты напоминаешь мне о Райли. Оба вы, девочки – тоже. Только и знаете, что вредничать, цепляться к Коулмэнам и тянуться к их деньгам. Никто из вас не повернулся к ним спиной.

– Это нечестно, Мосс. Я никогда не хотела денег. Хотела только тебя.

– Ты и получила меня.

– Никогда ты не был моим, Мосс. Ты всегда принадлежал кому-то еще. Послушай, я очень устала. Уже поздно, я бы хотела, чтобы ты ушел.

– Мы еще поговорим, Билли.

– Ничего хорошего из этого не выйдет.

– Тем не менее, я вернусь. Хочу, чтобы у нас было приятное Рождество.

– Что же сделает это Рождество не таким, как все прочие? Что-то раньше тебя такое не заботило. Слишком поздно. Разве ты не понимаешь? Я хочу развестись. Пожалуйста, иди к Райли, ему нужно поговорить с тобой. А тебе – поговорить с ним.

Когда дверь закрылась, Билли захотелось заплакать. Она села у камина, глядя на языки пламени. Сколько лет позади. Столько всего произошло. Ее юность миновала, дети выросли, замужество закончилось. По ее инициативе.

Может быть, она допускает ошибку, затевая этот развод. Она встряхнула головой, пытаясь прояснить мысли. Чего же ей хочется на самом деле? Что сделало бы ее счастливой? Вечная любовь к Моссу? Горький смешок вырвался из груди. Билли наклонилась и подбросила полено в огонь, потом уселась поудобнее на мягком диване, подогнув ноги.

Любовь… это прекрасное, неуловимое, хрупкое чувство. Куда оно ушло? Билли знала, что оно все еще таилось в душе, но оказалось так глубоко погребено, что его возрождение причинит еще больше боли и страдания. Ее замужество кончилось. Частичка ее души всегда будет любить Мосса. Частичка ее души всегда будет лелеять эту мечту. Вот о чем она станет вечно скорбеть и печалиться – об утрате мечты. Но теперь наступает ее черед.

* * *

Билли пошевелилась во сне и проснулась. На мгновение растерялась, потом, выключая лампу рядом с диваном, на котором она лежала, вспомнила, что заснула. В камине остались лишь тлеющие угли. Билли поежилась и плотнее завернулась в афганский плед.

До рассвета оставался примерно час, как определила она, не глядя на часы, – канун Рождества. Тэд всегда звонил ей в этот день, чтобы поздравить с праздником. В этом году разговор с ним принесет большое облегчение. Ей так много нужно сказать ему.

Рождество. День радости. Если бы было чему радоваться. Конечно, Сойер доставляет радость. Но этого мало. Билли вздохнула. Скоро все это останется позади. Она переедет в город и начнет новую жизнь.

Вздрагивая от предрассветной прохлады, Билли подложила в камин несколько березовых поленьев. Подбросила в огонь пахучих шишек, а потом снова забралась в свое уютное гнездышко на диване.

Да, еще неделя, и впервые в жизни она будет предоставлена самой себе. Лучше рассчитывать на две недели или месяц: подходящую квартиру найти нелегко. Еще месяц. Так будет вернее.

* * *

Мосс ерошил волосы пятерней, не сводя глаз с сына.

– Не могу поверить во всю эту чепуху, которую ты мне излагаешь вот уже два часа. Я послал тебя учиться в надежде дать самое лучшее образование, а ты чем, черт побери, занимаешься? Превращаешься в проклятого радикала… Я ожидал большего, Райли, гораздо большего, – тяжко вздыхая, сказал Мосс. Боже, убедил ли он своего сына? Впитывает ли он то, что слышит, или слушает из вежливости? – Ну, Райли, что ты скажешь в свою защиту? Или ты вынудишь меня забрать тебя из этого колледжа и отправить туда, где ты не влипнешь в неприятности?

Райли отвел глаза. Все это он слышал и раньше, может быть, в других выражениях, но ответ отца он без конца прокручивал в мозгу последние две недели и уже устал от этого. Устал сражаться, устал оправдываться и устал, до тошноты устал быть Коулмэном, что бы, черт побери, это ни значило.

– Райли, я с тобой говорю. Ты собираешься мне отвечать?… Я хочу, чтобы ты прекратил эти глупости и начал действовать как мужчина. Мы должны оставить эту историю позади и начать все заново. Не позорь нас больше. Мы друг друга понимаем, так ведь, Райли?

– Да, папа. Можно мне идти спать? Уже почти утро.

– Хорошо, Райли, иди спать. Мы еще раз обсудим все это с твоим дедушкой, а потом уладим. Договорились?

Райли внутренне сжался, но кивнул и попытался проявить какие-то чувства, когда отец обнял его. Чего-то недоставало. Райли задумался: может быть, любви Мосса. К концу дня он будет знать.

* * *

В начале третьего ночи Райли крадучись сошел вниз и в гостиной положил под елку свои подарки. Подарки для Мэгги и Сьюзан он отложил в сторону на попечение матери, оставил на каминной доске записки, которые написал для каждого члена семьи, и покинул Санбридж. Прошел пешком до магистрали и проголосовал на дороге, чтобы добраться до Далласа. Нет смысла ехать в Остин. Старик предупредит авиалинии, отловит его в аэропорту и вернет в лоно семьи. С помощью дружелюбного водителя грузовика ему удалось оказаться на расстоянии в одну милю от аэропорта Далласа, а там он под вымышленным именем купил билет на рейс до Нью-Йорка.

В тот день Райли сделал две вещи: навестил своего друга Майка и подбодрил его как только мог. Потом позвонил Тэду Кингсли и проговорил с ним два часа.

* * *

Райли стоял на углу Тридцать четвертой стрит и Семнадцатой авеню и оглядывал пустынную улицу в надежде поймать такси. Он поднял воротник куртки на овчине и засунул руки в карманы, жалея, что не взял перчаток. Наверное, впервые в жизни он находился не в Санбридже рождественским утром. Но то осталось в другой жизни, много лет назад.

Такси вырулило из-за угла.

– Счастливого Рождества, – приветствовал его водитель. – Вам повезло – это мой последний рейс сегодня. Если вы едете в жилые кварталы, то пожалуйста.

– Именно туда я и еду. – Райли назвал адрес Мэгги и уселся на заднее сиденье, обтянутое потрескавшейся кожей. В такси было тепло, чему он порадовался. – Счастливого Рождества, – спохватился Райли.

Водитель умело вел машину, экономя время и постоянно попадая на зеленый свет светофоров. На улицах почти никого не было, только немногочисленные пешеходы направлялись в церковь или из церкви. Такое запустение действовало угнетающе, и плечи Райли поникли.

Десять минут спустя швейцар впустил Райли в дом, где жила Мэгги, а после коротких переговоров по домофону ему позволили войти в лифт. Мэгги уже ждала брата, и он сразу же попал в ее объятия. Ему показалось, что Мэгги дрожит, или это сам он дрожал?

– Входи. Ты, наверное, продрог. Есть горячий кофе. Пойдем в мой кабинет. Я разожгла огонь в камине. Когда ты позвонил, я не могла поверить, что ты здесь, в самом деле здесь, в Нью-Йорке. Ну, давай куртку. В чем дело, Райли? Что не ладится? Почему ты не в Санбридже? Что ты предпочитаешь – кофе или спиртное? Ты ужасно выглядишь, а я говорю слишком много и задаю слишком много вопросов. Садись. Я сейчас.

Райли опустился на огромный мягкий диван и оглядел просторную квартиру. В дальнем углу стояла большая елка, сверху донизу усыпанная сверкающими украшениями. Под ней были сложены подарки, и даже издалека Райли мог бы сказать, какие из них приготовила для матери Сойер. Сердце у него сжалось, как только он представил себе Мэгги, в одиночестве открывающую пакеты и коробки с подарками. Сколько лет Мэгги оставалась одна, в то время как он был счастлив в семье рождественским утром!

– Ну вот, кофе, сок, горячие булочки и бутылка бренди, а еще горячее вино с желтком и сахаром. Думаю, мы должны поднять тост за праздник. Какова бы ни была причина твоего приезда, Райли, я рада, что ты здесь. Нет слов, чтобы сказать, как я опасалась этого дня.

– Давай включим огоньки на елке, чтобы посмотреть, как выглядит твое творение… Боже мой, как красиво, – сказал он, когда гигантское дерево ожило, засверкало огнями.

– Совсем как дома, правда? – гордо сказала Мэгги. – Ты себе не представляешь, каких трудов стоило затащить сюда эту здоровенную елку. Не хочу даже думать о том, как буду относить ее вниз.

– Что ты делаешь в городе на Рождество? Я всегда думал, что ты уехала в Сент-Мориц на праздники. И сначала позвонил тебе, а потом вспомнил об этом.

– Не думаю, что я когда-нибудь говорила, что еду туда. Я всего лишь намекаю. Так что теперь ты знаешь мой секрет. Я забиваюсь в эту нору на праздники и плачу навзрыд. Готовлю себе ужин с индейкой, разворачиваю подарки и снова плачу. Потом наливаю себе несколько порций спиртного, напиваюсь и ложусь спать. Что ты об этом думаешь?

– Ну зачем так расстраиваться? Ты могла бы приехать домой, остаться с нами. Мама всегда говорила, что чего-то не хватает, когда тебя нет дома. Она скучала и по Сьюзан тоже, но, по крайней мере, Сюзи всегда звонила на Рождество. А ты – никогда. – В голосе Райли не слышалось упрека, только печаль.

– А разве я могла приехать, Райли? Разве я могла приехать домой? Я никогда не была там своей. Я была гостьей. Это меня не устраивает. Послушай, может, останешься на день? Поужинаешь со мной? Мы развернули бы подарки, которые мне прислали, а я расскажу, что я послала тебе и остальным в Санбридж. Это был бы наш собственный день в семье.

Райли кивнул. Ни за что на свете не испортил бы он Мэгги такой день. Потом он поговорит с ней о своем решении. А сейчас нужно найти в себе силы провести с грустной Мэгги этот день и справиться с этим странным Рождеством.

– Какое приятное предложение, Мэгги. Задала ты себе дел. Только при одном условии: мы не будем говорить ни о Коулмэнах, ни о Санбридже, ни о Техасе…

Мэгги рассмеялась с искренним удовольствием.

– Ни о маме, ни о папе, ни о Сойер, ни о Сюзи, ни о Сете с Агнес. Мало что остается, брат. Они – наша жизнь.

– Но не сейчас, – твердо заявил Райли. – Сейчас – наше время. Ты и вправду умеешь готовить?

– Я готовлю чертовски хорошо. Пошли со мной. Я тебе кое-что покажу.

Райли последовал за Мэгги в просторную кухню со всяческими современными приспособлениями. На столе для рубки мяса возлежала чудовищных размеров индейка со связанными ножками.

– Индейка уже начинена, братец. Рисом и каштанами. А это, – показала она на миску, – свежая клюква. Вот батат, а закончим мы зефиром в шоколаде, маслом и жженым сахаром. А это свежая спаржа, всякие овощи. Еще мы будем есть сладкие пирожки с начинкой из изюма, миндаля и сахара, тыкву и яблочный пирог – только выбирай. Я испекла все вчера вечером. Леденцы на елке, по одному для каждого. Я ничего не забыла?

На лице Райли отразилось восхищение… и что-то еще, помимо восхищения.

– Разрази тебя гром, Райли, – крикнула Мэгги, – не смей жалеть меня! Только так я и могу пережить праздники.

Райли обнял сестру.

– Эй, это я. Не думай, что я когда-то тебя осуждал. И теперь не осуждаю. Честно говоря, думаю, мне чертовски повезло, что я сейчас нахожусь здесь. Подумать только – я мог бы сидеть в этот момент в Санбридже, слушать пронзительные вопли Сета насчет того, что ему не нужна еще одна фланелевая рубашка, и щебетанье Агнес над очередным ювелирным украшением… Извини, я нарушил условие.

– Послушай, давай сядем у камина. Я хочу знать все о тебе, чем ты сейчас занят.

– Здесь у тебя шикарное лежбище. Должно быть, стоит целое состояние.

– Цена стоит того.

– Мэгги, а где твои друзья?

– Здесь, там и сям. Кто знает? Обычно я начинаю говорить о своих планах по поводу поездки еще накануне Дня Благодарения. Все они тоже думают, что я в Сент-Морице. Так я хочу, таков мой выбор.

– Мы, Коулмэны, делаем порой странный выбор, как выяснилось. Ты случайно не видела мой телевизионный дебют? И не говори, что не видела. Все смотрели тот выпуск новостей, если послушать дедушку.

– Боже, Райли, я глазам своим не поверила! Неужели это ты? Наручники. Наверное, папа был в шоке.

– Да, он подумал, что я спятил.

– Только не я. Я тебя поддерживала всей душой. Твой поступок требует мужества. Не знаю, смогла бы я так поступить.

– Ты хочешь сказать, что все это не требует мужества? – Райли обвел рукой пустую квартиру. – У тебя больше мужества, чем у меня, Мэгги, чем у всех нас.

Пока Мэгги готовила индейку, они пили кофе и говорили обо всем и ни о чем, стараясь не затрагивать того, что больно задело бы собеседника.

– Ты можешь накрыть на стол, а я пока оденусь, идет?

– Только скажи мне, где что лежит, я достану и выполню свою часть работы.

– Вот в этом шкафу. Праздничная скатерть – это оригинал «Билли», кстати сказать, – бросила Мэгги через плечо.

Когда она вернулась через несколько минут, Райли восхищенно присвистнул.

– Как называется то, что на тебе надето? – спросил он.

– Пижама хозяйки. Это чтобы принимать гостей дома. Мама прислала мне ее на день рождения. Наверное, это самая красивая вещь, которая у меня есть.

– Мама талантливая, правда?

– Да, талантливая. Мне кажется, она и сама не знает, насколько талантлива. Я смогла бы приобрести такой костюм по цене не меньше пятисот долларов, если бы еще нашла подобный в магазине.

– Ты серьезно?

– Спрашиваешь! Мамино творение. Она называет это «мерцающий розовый». Приятно носить такую вещь.

– Ну, давай отгадывать, что за подарки тебе прислали. Я их сосчитал. Всего двадцать шесть.

– А от тебя ничего нет, – укоризненно проговорила Мэгги.

– Есть, но он в Санбридже. Мама тебе его перешлет. Когда я уезжал, то не… – Райли покраснел.

– Ты не знал, что поедешь ко мне. Я не обижаюсь, Райли. Просто рада, что ты пришел. Ты первый. Отгадай, что я послала тебе.

Райли скинул ботинки и присел на корточки рядом с сестрой.

– Рубашку? Галстук? Новый бумажник?

– Неправильно. Теперь моя очередь. Это от Сойер. Могу поклясться – щетка для волос. Она говорила мне, что у нее двадцать семь долларов на рождественские покупки, а купить надо семь подарков.

– Что ты послала Сойер?

– У меня есть друг, он агент по продаже предметов искусства. Я попросила его достать мне серию литографий самолетов – от «Китти Хаук» до современных машин. Вставила их в рамки и послала ей. Ты ведь знаешь, Сойер бредит самолетами. Совсем как ты и папа. Надеюсь, ей подарок понравится. Еще я послала ей пару книг об авиации. Ну, кроме того, свитер, новые тапочки и всякие мелочи. Она растет и больше не интересуется куклами.

– Сверчок с ума сойдет от радости, когда развернет твои подарки. Но ей бы понравился и кусок угля, если бы ты послала его, Мэгги.

Мэгги постаралась не встретиться с Райли взглядом.

– Это, наверное, тоже от Сойер. Должно быть, фотография, где она стоит рядом с одним из папиных самолетов. Она рассказывала мне об этом в своем последнем письме. Их щелкнули, когда папа однажды взял ее на завод. Это от мамы и папы. Думаю, какой-нибудь мех. Теперь твоя очередь угадывать мой подарок.

– Пижама, носки, свитер.

– Неправильно. Снова моя очередь. Это от Сьюзан. Она всегда присылает мне шерстяной свитер. – Зазвенел колокольчик таймера в кухне и прервал игру в отгадки.

Время бежало, часы проходили за разговорами и игрой, когда они пытались угадать, что находится в пакетах, обернутых в яркую бумагу. Время от времени Мэгги отвлекалась, чтобы проверить индейку. Наконец она вернулась из кухни с победой.

– Пора. Держи аппетит наготове. Можешь наливать вино, а я все принесу в столовую. Ты будешь разделывать индейку. Как считаешь, может, нам сделать несколько фотографий, чтобы запечатлеть это событие?

– Обязательно. Сфотографируем, как я разделываю индейку. Я никогда раньше этого не делал.

– Ну, ты единственный мужчина в доме, поэтому конкурентов у тебя не будет. – Закрыв за собой двери кухни, Мэгги сникла. Ох уж эта наигранная веселость с обеих сторон. Все это плохо. Райли должен быть в Санбридже со всей семьей. Он там свой. Этот визит не случаен – что-то у него на уме. В глазах какое-то отчаяние, словно он цепляется за нее. Ради Райли она станет играть в эту игру, будет говорить то, что надо говорить, поступать так, как он хочет, чтобы она поступала. Это единственное в жизни, что она научилась делать хорошо.

Час спустя Райли ослабил ремень.

– Сыт по горло. Вряд ли смогу съесть еще хоть кусочек. Наверное, никогда в жизни столько не ел. Давай поговорим, Мэгги, а то я засну.

– У тебя не будет такой возможности. Мы должны убрать со стола и вымыть посуду.

– Это женская работа.

– Нет уж. Ты ел, ты и работай.

Мэгги убрала со стола, а Райли завернул остатки индейки и положил в холодильник. Мэгги вымыла и высушила изумительный китайский фарфор и хрусталь, не доверяя такую ценность посудомоечной машине. Райли радовался и наслаждался обществом сестры, он был рад, что решил зайти к ней, не только за себя, но и за нее тоже.

– Райли, ты не хочешь прогуляться по Пятой авеню, посмотреть на рождественские украшения? – спросила Мэгги, вешая передник.

– Нет, мне хотелось бы посмотреть, как ты разворачиваешь подарки. Это самое лучшее в праздник Рождества. Мы с тобой, наверное, самые великовозрастные дети, которых я знаю.

Мэгги рассмеялась и уселась под елкой. Какая она симпатичная, эта его сестра. И такая несчастная. Он часто задумывался, замечает ли кто-нибудь страдание в ее глазах.

– Я буду разворачивать, а ты складывай бумагу, ладно?

– Договорились.

– Ага, я же тебе говорила. Щетка для волос!

Райли смотрел, как Мэгги аккуратно складывает подарки Сойер отдельной кучкой. Манто из рыси от мамы и папы было оставлено в коробке и небрежно отодвинуто в сторону, как и подаренный Сьюзан свитер из голубой шерсти. Райли не удивился, когда браслет из изумрудов от Сета и атласный халат от Агнес даже не были вынуты из упаковки. Сверкающее кольцо с бриллиантами, число которых ему не удалось сосчитать, оказалось рядом с подарками Сойер. Райли не стал спрашивать, кто преподнес кольцо.

– Сдаешься?

– Сдаюсь.

– Я послала тебе подписку на «Тутси Роллс».

Райли расхохотался:

– Я тоже послал тебе подписку – на «Риддерс Дайджест». Мэгги, ты меня обманываешь!

– Нет, это правда, а также я отправила тебе обязательные галстук, носки, рубашку, свитер и пижаму. Ну, а что ты приготовил для меня?

Райли так смеялся, что слезы потекли по щекам.

– Пятидесятифунтовую коробку конфет М&М и постоянный членский билет с уплаченным взносом в Национальном Географическом Обществе.

Мэгги начала хихикать и, в конце концов, присоединилась к безудержному смеху Райли, повалившись вслед за ним на пол, где они стали кататься по ковру в объятиях друг друга, хохоча над смешными подарками, которые придумали один для другого. Когда радость выплеснулась через край, то смех превратился в хватающую за душу печаль, пролившуюся слезами. Сколько таких рождественских праздников они могли бы проводить вместе. Сколько лет пролегло между ними. Слава Богу, что они не потеряли друг друга, особенно сейчас, когда все, кажется, меняется или уходит.

– Налей мне немного вина. Обоим нам нужно чуть-чуть взбодриться, – тихо проговорила Мэгги, утирая слезы.

– Да, пора поговорить о том, почему на самом деле я появился здесь, – вдруг охрипшим голосом сказал Райли, кашлянув, чтобы проглотить комок, от волнения застрявший в горле.

Мэгги свернулась клубком в уголке дивана и напряженно слушала в течение всего времени, пока Райли говорил.

– Вот так. Я просто поднялся и ушел. Никто не знает, что я здесь. Что ты об этом думаешь, Мэгги?

– Как сестра я не хочу, чтобы ты делал это. Я боюсь. Но какая-то часть души говорит: «вперед!» – «Та самая часть моей души, которая хочет отомстить отцу, – подумала Мэгги, ненавидя себя. – Самая страшная месть за годы, проведенные без любви и сочувствия. Что угодно, лишь бы назло отцу». – Сделай это, Райли, – сказала она, с трудом веря, что эти слова исходят из ее уст. – Сделай.

Огромная вера в человеческую природу светилась в глазах Райли. Сам добросердечный и доверчивый, он не мог разглядеть низость в других людях. Мэгги его сестра, она любит его, а он любит ее. Именно это он и хотел услышать.

– Я так и сделаю. Быстро, пока кто-нибудь или что-нибудь не заставило меня передумать.

В этот момент некая маленькая частичка существа Мэгги Коулмэн содрогнулась и умерла. Райли улыбнулся, и сердце у нее перевернулось. Возникло такое чувство, будто она прощается с братом, и это пугало.

– Райли, милый, ты уверен, что действительно хочешь сделать это?

– А теперь ты говоришь совсем как мама, – Райли нахмурился. – Нельзя выбирать оба пути, Мэгги. Или ты считаешь, что я поступаю правильно, или что ошибаюсь.

Мэгги пригубила вино.

– Давай не будем вмешивать в это маму, ладно? Лучше отстраниться от всего остального.

– Нет, Мэгги, мы не можем отстраниться. Я никогда не понимал, почему ты так сурово относилась к матери. Боже мой, Мэгги, она любит тебя всем сердцем.

– Ну, это вряд ли, – отрезала Мэгги. – Она не имеет права. Мы никогда не были близки, Райли. – В ее голосе чувствовалась горечь. – Когда я забеременела Сойер, тогда-то мама и решила стать матерью, но оказалось уже поздно. Только у меня никогда никого не было. У мамы было ее искусство, и она думала, что у нее есть наш отец. У папы была его работа, его отец и сын. Ты, Райли, – у тебя было все, а Сьюзан и мне ничего не оставалось.

– И ты не питаешь ко мне ненависти? – спросил взволнованный Райли.

– Я тебя люблю. Знаю, обида меня мучает. Я пыталась бороться с этим единственным известным мне путем. Потом забеременела, родила и была отослана из дому. Теперь этот ребенок живет в Санбридже и имеет все, чего никогда не имела я. Она там своя, а я никогда не была своей. Так к чему все это?.. Зачем мы об этом говорим?

– Ты должна высказаться, Мэгги. Я хочу уехать, зная, что с тобой все в порядке.

– Я в порядке. Я могу жить с этим горем. Сюзи посчастливилось – у нее все сложилось хорошо.

– Нет, Мэгги, ты ошибаешься. Сьюзан тоже отослали.

– Ей, по крайней мере, не пришлось пережить чувства отверженности. У нее есть то, чего она хочет: ее музыка и тетя Амелия, которая обожает ее, как отец обожает тебя.

– Мэгги, я младше тебя и Сьюзан, но я видел, что Сьюзан была так же испугана, как ты, только ее опасения приняли другой оборот. У Сюзи никогда не было той твердости характера, которая требуется для Коулмэнов, чтобы стоять, когда в тебя швыряют тухлыми яйцами, и презрительно поглядывать на весь мир сверху вниз. Она не хочет запачкаться… а мы, Коулмэны, несомненно, в грязи по уши, так ведь?

– Конечно, братец, конечно, мы в грязи.

– Давай-ка выпьем это вино и забудем обо всем. Давай забудем о Санбридже, о папе и обо всем проклятом штате Техас.

– Я пью за это, – сказала Мэгги, со звоном сдвигая свой бокал с бокалом Райли.

* * *

В восемь часов утра на следующий день после Рождества Райли Коулмэн записался на военную службу в военно-морской флот США.

Билли услышала эту новость от Тэда через день после Рождества.

– Тэд, почему ты не остановил его? – воскликнула она и, не ожидая ответа, обрушилась с вопросами: – Почему? Почему он это сделал? Он не стал проводить с нами Рождество!

Рыдания Билли разрывали сердце Тэда.

– Мальчик поступил так, потому что этого ожидал от него его отец. Он не трус, Билли. Ни секунды не думай так о своем сыне. Я знаю этого мальчика: мне жаль, что он решил завербоваться таким образом, но не жалею, что он выбрал военно-морской флот. Только военно-морской флот и авиация удовлетворили бы его отца. Я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы присмотреть за ним. Он стал мужчиной, Билли. Мы должны позволить ему действовать как мужчине.

– Ты уже говорил с Моссом?

– Нет. Сначала позвонил тебе. Я знал, что ты должна быть в мастерской. Собираюсь позвонить ему сразу же, как только поговорю с тобой. Райли хотел, чтобы я сделал именно так. Сначала сообщил тебе, потом отцу. Попросил, чтобы я поговорил с тобой не слишком трагическим тоном, сказал, что он любит тебя и чтобы ты не сердилась.

– Я сержусь. Не на него, а на Мосса. О Тэд, что теперь будет?

– Райли собирается отличиться, как в свое время его отец. По крайней мере, таковы мои догадки. Дело сделано, Билли. Извини, что не позвонил тебе при первой же возможности, но он хотел, чтобы я позвонил именно сегодня. Ты понимаешь, не так ли?

– Я тебя не виню, Тэд. Жаль, что Райли поставил тебя в такое положение.

– Ничего страшного. Я рад, что он обратился ко мне, а не к какому-нибудь постороннему лицу. Я позвоню тебе после уик-энда. Береги себя, Билли.

Билли бросилась на диван перед камином и заплакала навзрыд. Райли, Райли, как он мог так поступить? Боже милостивый, спаси и сохрани его. Не допусти, чтобы что-то случилось с моим сыном. Тэд за ним присмотрит. Тэд сохранит его целым и невредимым, если это возможно.

Билли села и вытерла глаза. Слезами горю не поможешь. Нужно действовать.

Дорожку к дому занесло снегом, и Билли измучилась, пока добралась до двери. Она ворвалась в холл и, не стряхивая снег с сапог, прошла прямо в библиотеку, где возбужденно беседовали Мосс, Сет и Агнес.

– Это вы виноваты, вы оба! – воскликнула она. Длинный дрожащий палец уперся в грудь Мосса. – Это ты виноват и знаешь об этом. Я тебе этого никогда не прощу, Мосс. Почему ты не мог просто оставить его в покое? Мальчик рано или поздно пришел бы в себя. Будь ты проклят!

– А ну-ка, придержи язык, миссис! – проревел Сет. – Никому из нас не нравится то, что сделал мальчик, но мы должны смириться и постараться уладить дело. Я сейчас позвоню в Вашингтон.

Билли повернулась и уловила горящий взгляд Мосса. Неужели он не одобрял намерений Сета? Или одобрял?

– Мосс, не позволяй. Райли сделал то, что хотел ты, как ему казалось. Ты должен позволить ему идти до конца.

– Мы хотим определить его на государственную службу, на государственную. Папа хочет всего лишь перевести его в безопасное место, Билли, – обиженным тоном заявил Мосс.

– Ничего не выйдет! Райли сделает то, что сделал когда-то ты. Ему кажется, что он должен доказать, что он не хуже тебя. Забудьте о своем звонке, Сет, и оставьте мальчика в покое.

– Не вмешивайся, девочка. Ты больше не входишь в нашу семью. Этот бракоразводный процесс, который ты затеяла, означает конец всяким правам, которые у тебя были в Санбридже, – хрипло проговорил Сет.

– Как вы смеете! Райли и мой сын тоже!

– Возвращайся в свою мастерскую, Билли, – устало попросил Мосс. – Мы все уладим. Сделаем, как лучше для мальчика.

– И ты туда же. Ну ладно, это мы еще посмотрим. Я звоню Тэду. Я не допущу, чтобы ты вмешивался в жизнь Райли. Ты уже причинил достаточно вреда.

– Папа прав, Билли. Ты больше не имеешь права голоса. Иди играй со своими кистями и красками.

– Я всегда знала, что ты подлец, но не догадывалась, что ты еще и жестокий человек. Пусть Бог тебя простит, Мосс, потому что я не прощу!

 

Глава 31

– Все улажено, Мосс.

Через неделю после столкновения Билли с мужем Сет послал Агнес за Моссом. Оставшись наедине с отцом, тот не счел нужным ходить вокруг да около и притворяться, а спросил напрямик:

– Как? Где?

– В тот день, когда мальчик отбудет с океанской базы военно-морских воздушных сил, он окажется на пути к тому месту на Тихом океане.

Мосс широко раскрыл глаза.

– Гуам?

– Лучше места и быть не может. Так мальчик никогда не сможет выяснить, что мы приложили к этому руку.

– А Тэд? – Как горько звучало имя его друга в эти дни.

– Твой друг сделает так, как ему скажут. Он военный человек. Привык выполнять приказы.

Мосс нахмурился и принялся расхаживать по просторной комнате.

– Райли это не понравится.

– Поверь мне, Мосс. Мальчик будет летать, но на самолетах метеослужбы… или станет принимать участие в поисково-спасательных операциях – ему это понравится. Главное, что он окажется в безопасности, а пока будет летать, должен подчиняться приказам. Авиабаза ВМС в Агане – самое подходящее место для нашего мальчика.

– Я, папа, почему-то беспокоюсь, – пробормотал Мосс. – Нутром чую: где-то возникнет неувязка.

– Где сейчас Кингсли? – рявкнул Сет. Застигнутый врасплох, Мосс вынужден был признаться, что не знает.

– Это может иметь значение. Эгги узнает. – Сет стучал тростью по полу и выкрикивал имя Агнес, пока та не вбежала, запыхавшись, в комнату.

– Сет, обязательно нужно было кричать? Я оставила колокольчик рядом с твоим креслом. Достаточно было позвонить.

– Я говорил тебе, что чувствую себя коровой, когда звоню в этот проклятый колокольчик. А ты должна бы предугадывать мои желания, – проворчал старик.

– Я и предугадываю. Просто ты слишком ворчлив, чтобы осознать это. Что ты сейчас хочешь?

– У тебя есть адрес этого адмирала-янки?

– Его адрес есть в списке тех, кому из Санбриджа посылаются рождественские поздравления. Он тебе нужен?

– А зачем бы я спрашивал? Да, нужен. Прямо сейчас. Через пять минут Агнес вернулась с записной книжкой в кожаном переплете.

– Хочешь, чтобы я написала ему?

– Неплохо бы, Агнес, – протянул Сет.

– Гмм. Командир военно-воздушного флота в западной части Тихого океана. Ацуги. Япония.

– Господи, – с благоговением произнес Мосс. – Старина Тэд как раз в тех краях, а? Япония совсем рядом с Гуамом, рукой подать, если ты этого не знал, папа.

– Мосс, ты хуже беременной вдовы. Успокойся. Кингсли не станет вмешиваться. Пусть все идет своим чередом, пока мальчик следует по этому пути.

– А Билли?

– Насколько мне известно, эта девчушка больше не входит в семью Коулмэнов. Я не обязан давать ей объяснения. Если у тебя хватит мозгов, то и ты поступишь так же. По правде говоря, Мосс, я советую тебе закрыть этот вопрос, или мне придется выдернуть из-под тебя эту тряпку.

Мосс закурил сигарету, избегая смотреть отцу в глаза. От сизого облака дыма глаза у Сета заслезились, но все равно он улыбнулся, распознав замысел, а это значило, что ситуация все еще под его контролем.

Вернувшись в кабинет, Мосс закурил еще одну сигарету. Что он знает о Гуаме? Немного, следует признаться. Однажды ему довелось провести там полтора дня. Много зелени, насколько он помнил, и очень большая влажность, как во Флориде летом. Припомнил также, что народ там доброжелательный, улыбчивый. Могло оказаться и хуже. По крайней мере, Райли там в безопасности. Ему не нужно будет ехать во Вьетнам.

При мысли о Билли Мосс выругался вслух. Господи, как они пришли к такому концу? Его одолевала тоска по прежним дням, дням юности, когда ни перед кем не нужно было отчитываться. Он сознавал, что мир, созданный им вокруг себя, постепенно рушится. Он чувствовал себя беспомощным и ненавидел это состояние полного бессилия.

По отношению к Билли Мосс испытывал смешанные чувства. Может быть, следовало подлизаться к ней, поторговаться – с риском выставить себя в дурацком свете? Уже давно у каждого из них своя жизнь. Он не узнавал прежних черт в этой новой Билли, с ее эмансипированным сознанием. Хочет ли он предпринимать какие-то усилия, чтобы все шло по-прежнему? Этого он не знал. И не хотел знать, по крайней мере, не сейчас, когда все его мысли заняты Райли.

* * *

Три недели спустя Билли Коулмэн переехала из Санбриджа в просторную квартиру в деловой части Остина. Это была надстройка на крыше, с двумя окнами в потолке и балконом; как раз такую квартиру и хотела снять Билли. Она подписала контракт об аренде на три года и отдала распоряжения о перевозке в течение недели ее рабочих материалов и личных вещей в эту квартиру. Все должно быть новым, вплоть до мебели в спальне Сойер. Мосс проявил щедрость, выписывая ей «прощальный чек», как он выразился. Он даст ей все, что она пожелает, сказал он ее адвокату. Пусть будет счастлива, но дело с разводом должно протянуться подольше. Может быть… может быть, она придет в себя…

Работа продвигалась хорошо. Билли получила два заказа на свои рисунки с обещанием третьего, если выполнит в срок первые два. С того дня, как она вышла замуж за Мосса, Билли не чувствовала такой уверенности в себе, и это ощущение вдохновляло ее. Она, Билли Коулмэн, дизайнер по текстилю; она также несла ответственность за свою внучку и собиралась выполнить свои обязательства по отношению к Сойер в полной мере. Она отвечала за ее жизнь и должна сделать так, чтобы девочка не знала несчастий.

Это было началом новой жизни.

* * *

Лейтенант Райли Сет Коулмэн уезжал с авиабазы в Виргинии в тот же день, когда его мать оставила Санбридж. Для Райли это тоже стало началом новой жизни. Гуам! Старик будет посрамлен, когда узнает об этом. Если только не он водил рукой тех, кто пишет приказы. Все-таки Райли думал, что такое возможно, и позволил событиям развиваться своим чередом. Они с Адамом Ноблем отправлялись на Гуам, чтобы летать на самолетах метеослужбы П-3 и в случае необходимости участвовать в поисково-спасательных операциях. Хороший пинок для отца и деда.

Во время долгого перелета на Гуам он признался Адаму Ноблю, что не этого ему хотелось бы. Хотя родственники будут счастливы. Что плохого может произойти во время полетов на самолетах метеослужбы?

– Хотелось бы мне знать, что мы будем там делать в свободное время, – сказал Адам. – Я слышал, там перекрывают дороги в пять вечера. Не думаю, что Гуам входит в книгу рекордов по активности общественной жизни.

Райли поморщился.

– Может, нам это понравится. От Токио мы будем находиться совсем близко. А Гавайи всего в пяти часах пути от этого места. Надо стараться смотреть на вещи с положительной стороны. Я прихватил кучу книг, чтобы читать долгими жаркими вечерами.

– Рад за тебя, Коулмэн. Пока ты будешь читать, я собираюсь обследовать окрестности и свести знакомство кое с кем из местных. Я слышал, девушки там красивые.

– И находятся под хорошей защитой, – рассмеялся Райли. – Вполне вероятно, что по пятам у тебя будет ходить дуэнья. Подумай над этим. Кроме того, мы не должны попадать в неприятные ситуации. Ты это знаешь. Голубые глаза Адама блеснули.

– Я никогда не принуждал девушку делать то, чего она не захочет. Думаю, мне удастся поладить с этими красотками, чьи глаза напоминают терновые ягоды.

– И с их мамашами, – напомнил ему Райли. – Ты далеко от Сан-Фернандо Вэлли, Адам, а они там живут по своим правилам.

* * *

Через десять дней после того, как нога его ступила на Гуам, Райли пришел к выводу, что ему не нравится этот влажный остров. Сочная зелень и пышное тропическое буйство красок заставляло тосковать по техасской полыни и по фермерским полям. Дождь наводил тоску. Казалось, небеса разверзлись, и потоки теплой воды низвергались часами. От дорог поднимались туманные испарения, от которых пот тек ручьем. Райли изнемогал. Он потел. Он ненавидел…

– Слушай, Коулмэн, – заявил Адам однажды в воскресенье. – Ты должен пойти со мной. Я договорился от твоего имени насчет свидания с одной очаровательной девочкой, и даже если мне придется всю дорогу до Баррагады подгонять тебя пинками, так и сделаю.

– Уймись, Адам. Я остаюсь здесь. Мне нужно написать несколько писем. Тебе тоже неплохо бы написать домой: еще на прошлой неделе пришло письмо от твоей мамы, и она хочет знать, жив ты или мертв.

– Я напишу ей сегодня вечером, если ты пойдешь со мной после обеда.

– Адам, я не хочу идти. Скажи девушке, что я неожиданно заболел.

– И тебе не интересно знать, что я влюблен? Эта девушка необыкновенная. Я хочу сказать, Райли, я влюблен. Она меня тоже любит. Завтра хочу поговорить с командиром о женитьбе.

– Не может быть, не верю, – ужаснулся Райли.

– Я серьезен как никогда. Ее родители от меня не в восторге. Они коморрийцы и не любят американцев. Я пытаюсь завоевать их расположение. Нита – так ее зовут – договорилась со своей подругой Отами, что она встретится с тобой. Но не только поэтому я хочу, чтобы ты пошел со мной. Я хочу, чтобы ты познакомился с Нитой. Согласен? Райли тяжело вздохнул:

– Хорошо, дай только пригладить волосы и переодеться. Час спустя Адам вел взятую на время машину по дороге, изрезанной колеями и заросшей травой.

* * *

Сборный щитовой дом стоял в стороне от дороги. Повсюду были расставлены горшки с цветами, некоторые цвели, другие – с набухшими бутонами. При виде такого буйства красок Райли захотелось сорвать один из цветков. Прежде всего на ум пришла мысль, что неведомая Нита из бедной семьи. Аккуратной, скромной, но бедной. Собака с лаем крутилась у его ног. Райли наклонился и почесал ее за ухом.

– Если ты скажешь «Бо хорошая девочка», собачка станет тебе другом на всю жизнь, – со знающим видом сказал Адам. – А вот и девушки. Моя – та, что слева. Правда, красивая? Отами справа.

Райли мигом сдернул с головы фуражку. Неземное создание, двигавшееся ему навстречу, было самым прекрасным, какое он когда-либо видел. Даже имя ее звучало красиво. Молодых людей познакомили. Райли переминался с ноги на ногу, стараясь дышать поглубже. Адам и Нита уже забыли о нем, целиком поглощенные друг другом.

– Хафа-адаи, лейтенант, – робко проговорила Отами. Она приветствовала его на Гуаме, там, где начинается день. – Не хотите ли прогуляться?

Прогуляться? Она хотела погулять с ним.

– Да, хочу. – Вдруг стало трудно говорить в ее присутствии, а воротник показался слишком тугим. Каждое слово, каждую мысль следовало контролировать, чтобы не бормотать по-идиотски.

– Ну, тогда пойдемте, лейтенант. Нита не может отойти от дома, пока не вернутся с крестин ее родители, но нам можно немного погулять, а когда мы вернемся, ее родители уже будут дома. Я вам немного покажу деревню. Кстати, она называется Ордат.

Пока девушка говорила, Райли слушал ее голос, желая, чтобы он звучал вечно. Увлекала его мелодичность. Акцент был мягким, иногда ее манера соединять слова резала слух, но это производило впечатление экзотичной иностранной речи и очень нравилось ему.

Девушка была стройной, небольшого роста – макушкой она едва доставала до плеча молодого человека, – но фигура казалась вполне женственной: все округлости там, где и должны быть. На ней было простое хлопчатобумажное платье выше колен, по моде, а на узких ступнях – черные туфельки без каблуков. Длинные прямые темные волосы сколоты в узел, а легкие пряди выбивались то тут, то там. В солнечном свете копна угольно-черных волос отблескивала синими огоньками и казалась невероятно мягкой.

– Вы живете с Нитой и ее семьей? – спросил Райли.

– Нет. Мы вместе учимся в университете. Я живу с моим дядей, наш дом стоит чуть дальше, возле дороги. Некоторое время он был очень болен, и родители хотели, чтобы кто-то из родных пожил с ним. В то же время они не хотят, чтобы я прекращала занятия, поэтому я время от времени посещаю университет. Скоро мне нужно возвращаться в Токио.

Райли уже начал тосковать по ней.

– Это не очень далеко.

– Для меня – да. – Она улыбнулась. – Я скучаю по своим родителям и друзьям. А вы где живете, лейтенант?

– В Техасе. Недалеко от Остина.

– Вы скучаете по Техасу? Райли кивнул.

– Очень. Я могу понять вашу тоску по дому, но мы должны смириться. Всегда можно поехать домой. Дом всегда остается на месте. Пожалуйста, зовите меня Райли.

– Только если вы будете звать меня Отами. Вы ни разу не произнесли моего имени.

– Отами. – Он выговорил это имя как бы для самого себя, радуясь тому, как оно перекатывается на языке, как приятно звучит для его слуха. – Что вы изучаете в университете?

– Английский язык. Я сделала несколько переводов для одного японского издательства, но меня больше интересует журналистика. У моего отца газета в Токио, и я надеюсь когда-нибудь работать вместе с ним. – Она улыбнулась. – В Японии отцы очень пекутся о своих детях. Мне кажется, он предпочел бы оградить меня от внешнего мира. И, разумеется, он уверен, что в один прекрасный день я выйду замуж и подарю ему внуков.

– А вы это сделаете? – Райли впал в панику при мысли, что, быть может, кто-то уже говорил с нею о таком шаге.

– Что сделаю? Выйду замуж или буду иметь детей? Да, думаю, так и будет. – Девушка повернула головку, чтобы взглянуть на Райли, и он почти ощутил касание ее взгляда.

– А сейчас у вас кто-то есть?

Улыбка Отами была лучезарной и более чем таинственной.

– Может быть, Райли. Очень может быть. Расскажите о вашей семье. Ваш папа типичный снисходительный американский отец?

Райли рассмеялся, запрокинув голову.

– Если бы вы познакомились с ним, то взяли бы свои слова обратно. Вернее, мой дед заставил бы вас взять их обратно. Кое-кто мог бы сказать, что ко мне относились снисходительно, но мне это дорого стоило. – Он вспомнил о том, как сильно хотел угодить отцу и быть достойным этой любви. – Хотя мать у меня совсем другая. Она любит ради самой любви, ничего не требуя взамен.

– Такой и должна быть мать, – согласилась Отами. – Как и моя собственная мама. Замечательно, когда двое таких людей заботятся о вас.

– Замечательно. У вас красивые волосы, а глаза – как черный кофе. – Он почти ожидал, что Отами отвернется или даже пренебрежительно засмеется. Но она приподняла голову и в упор посмотрела на него. Щеки ее от удовольствия зарумянились, а глаза заблестели.

– А ваши глаза – голубые, как летнее небо, – просто и доверчиво сказала она. – Мое любимое время года.

– Вы еще не сказали мне, есть ли у вас кто-то, особенно близкий друг, – напрямик задал вопрос Райли. Он должен был знать.

– Нет. А у вас есть близкая подруга?

– Нет. – «До сих пор не было», – подумал Райли. Эта девушка казалась необыкновенной – от головки, увенчанной блестящими волосами, до кончиков пальцев на ногах. Ее окутывало какое-то спокойствие – именно такого спокойствия жаждала его душа. Сам он, казалось, всегда был чем-то взволнован и обеспокоен.

– Вам нравится Ордат? – улыбнулась Отами.

– Не настолько, насколько нравитесь вы, – дерзко выпалил он, гадая, не слишком ли рано заговорил. Вдруг она повернется и убежит от него? Может быть, он слишком нахально себя ведет? Девушка сделала неопределенное движение – Райли насторожился. Но она вдруг вложила свою руку в его ладонь. Рука была нежной, маленькой и прохладной. – Вы хотите снова увидеться со мной? После сегодняшнего дня?

– Если и вы этого хотите.

– Когда?

– Когда хотите. Мой дядя теперь неплохо себя чувствует, и мне не нужно проводить с ним так много времени, как раньше. И все-таки вы должны прийти к нам домой. Я не могу снова встречаться с вами здесь: это не совсем прилично. Иначе мой дядя остался бы недоволен. Он очень милый человек, прекрасный человек, но, должна признаться, он не любит американцев за то, что они сделали с Хиросимой.

– Мой отец не любит японцев за то, что они сделали с Пёрл-Харбором. Во время войны он побывал в плену и ничего не забыл.

– Это достойно сожаления, не так ли? Все мы вынуждены жить в мире, который кажется порой очень тесным. Мой отец считает, что старые обиды и раны нужно забыть. Жизнь продолжается, и мы должны жить дальше, стараясь вести себя достойно.

– Ваш отец мудрый человек, – искренне проговорил Райли. – И у него очень красивая дочь.

* * *

В ту ночь Райли долго лежал без сна. Что такое любовь с первого взгляда? Действительно ли это любовь? Или просто эта красивая девушка с красивым именем не похожа на других, которых он знал? Она робкая, но не слишком. Милая и естественная. Она слушала, улыбалась, излагала свои мысли нежным, мелодичным голосом. И она хотела увидеть его снова! Он влюблен. Но если отец узнает, он может все разрушить – отослать его домой, подальше от этого прекрасного создания.

«Нет, я этого не допущу, – подумал Райли. – Только не на этот раз».

Он будет держать в тайне эту часть своей жизни. Райли вытянулся на кровати, заложив руки за голову. Хранить секреты он умел.

* * *

В последующие месяцы Билли почувствовала перемену в своем сыне. В его письмах появилась какая-то новая зрелость суждений, особая выразительность. Может быть, ему и нужно было удалиться от Санбриджа, от Мосса и Сета, даже от нее. Как будто он нашел самого себя, увидел себя чужими глазами. Она пыталась догадаться, чьи это глаза. Принадлежат ли они женщине? Вполне вероятно. Райли никогда не намекал па это. Билли успокоилась на том, что порадовалась за него.

Ее работы пользовались спросом, и через одно очень престижное агентство она получила на них авторские права. Билли была счастлива своим делом, своей спокойной жизнью. Единственной ложкой дегтя в бочке меда был развод.

Юристы Коулмэнов делали все возможное, находили всяческие зацепки в своих книгах, стараясь оттянуть суд. Билли считала, что Мосс больше не волнуется по поводу развода, хотя звонил каждую неделю. Раз или два он даже приглашал ее пообедать вместе – ему хотелось обсудить проблемы, которые возникли у «Коулмэн Эвиэйшн» с правительством.

Она вспомнила, как ужаснулась, когда он объяснил, что от них требуют форсировать производство под угрозой потери контрактов.

– И ты позволишь им сделать это? – воскликнула Билли. – Мосс, наш сын летает на самолетах, произведенных твоей компанией, а ты мне говоришь, что они недостаточно надежны!

– Не принимай это близко к сердцу. Я не совсем правильно выразился. Самолеты достаточно надежны, я беспокоюсь о приборах. Некоторые элементы следует доработать, но правительство не дает на это времени. Если я буду настаивать, то эти контракты отдадут тому, кто не отличается такой повышенной добросовестностью, как мы.

Билли заметила боль на лице мужа и поняла, что следует уважать его мнение. И все-таки, при мысли о Райли и других людях, летающих на военных самолетах, кровь стыла у нее в жилах.

* * *

Билли подумывала написать обо всем Тэду, но чувствовала: это было бы в какой-то мере предательством. Кроме того, их связь стала уже не столь прочной, как раньше. Они еще переписывались, но промежутки между письмами становились все длиннее. В последний раз она писала ему, чтобы рассказать, что Сьюзан и Амелия приезжали в Штаты на гастроли, которые прошли с большим успехом. Сьюзан стала приятной молодой женщиной, белокурой, с лучистыми серьезными глазами. Билли надеялась, что они останутся в Техасе на некоторое время и у нее появится шанс сблизиться со своей дочерью. Но Сьюзан не терпелось вернуться в Европу, где, кажется, ее ждал какой-то необыкновенный молодой скрипач, при упоминании о котором глаза ее светились. Так что Сьюзан не пожелала задержаться в Санбридже дольше необходимого; она быстро распознала неприязнь Сета к ее любимой тете Амелии и никому, абсолютно никому не собиралась позволять плохо обращаться с нею.

Билли пересказала Тэду сцену расставания в аэропорту, так как только он, кроме нее самой, был посвящен в историю трагической участи Амелии. В последний момент Амелия обняла Билли, снова и снова благодарила ее за то, что Билли позволила Сьюзан остаться с нею в Англии…

– Ты себе не представляешь, как много она значит для меня, – рыдала Амелия, – не представляешь себе, как я люблю тебя за то, что ты поделилась со мной своей дочерью. Теперь, сдается мне, обе мы ее теряем. Этот роман со скрипачом представляется мне серьезным. Наша маленькая Сьюзан стала взрослой женщиной.

– Ты сделала для нее больше, чем могла сделать я, – к своему удивлению, призналась Билли. – Здесь в Техасе мы не нашли бы преподавателей музыки такого высокого класса, как в Лондоне, да и подмоченная репутация Мэгги тоже мешала бы. До меня доходили слухи, что наши дети нам даны взаймы, что мы не можем их удержать. Просто я рановато ее отпустила, Амелия, но в самые заботливые руки, которые она когда-либо знала.

– Я ее люблю, ты ведь знаешь, – сказала Амелия, утирая глаза. – Во многих отношениях я счастливая женщина. У меня есть Сьюзан и любящий пасынок. Я сказала Моссу, что он мог бы написать Рэнду и пригласить посмотреть заводы «Коулмэн Эвиэйшн». Они бы понравились друг другу, у них много общего. Рэнд любит все, что летает, и просто гений в отношении компьютеров, физики и всей этой чепухи. Он часто спрашивает о тебе, Билли. Он никогда не забывал твоей доброты к нам, когда мы приехали в Санбридж на мамины похороны. – По глазам Амелии она поняла, что и та этого не забыла. – Ох, ты только посмотри на меня, изливаю свои чувства и плачу, как старуха! Я просто не готова к будущему, когда Сьюзан вылетит из гнезда и я останусь одна. Нужно было послушаться тебя много лет назад; тогда я могла бы снова выйти замуж, но это казалось бессмысленным, раз я никогда не смогла бы родить ребенка. Я пала жертвой собственного своенравия. Завидую тебе – у тебя есть Сойер. Я всегда подозревала, что ты не позволила Мэгги сделать аборт из-за того, что случилось со мной. Ты оказалась права. Невыносима мысль, что мир был бы лишен нашей ясноглазой маленькой Сойер. Как получается, что ты всегда принимаешь правильные решения?

– Это не так, Амелия. И не думай об этом. Я даже своей жизнью не смогла распорядиться как следует. Но сейчас все меняется, и я очень этому рада. Ты ведь не думаешь, что Сьюзан сбежит со своим молодым человеком? Мы с Моссом хотели бы познакомиться с ним.

– Нет, не думаю, что наша дочка лишит себя чудесной свадьбы со всеми необходимыми атрибутами. Не беспокойся о ней, Билли. Она всегда делает правильный выбор. Предполагаю, что в следующий раз увидимся на свадьбе.

– Тогда до свадьбы, – согласилась Билли и крепко обняла Амелию. – Сойер будет рада побывать в Лондоне. Она никогда не была за границей.

По радио объявили о посадке, и Амелия подхватила свою сумку, направляясь к выходу.

– Отсюда мы летим в Сан-Франциско! – весело сказала она. – Передай Райли, что я его люблю, а когда в следующий раз увидишь моего брата, пни его хорошенько от моего имени, ладно?

– Обязательно, – рассмеялась Билли и помахала Сьюзан, которая обернулась и послала матери воздушный поцелуй.

– После Сан-Франциско мы едем в Нью-Йорк, – крикнула Амелия. – Почему бы тебе не присоединиться к нам там?

– Хорошо, я так и сделаю! – Еще один взмах рукой, еще один воздушный поцелуй, и они улетели.

* * *

Райли Сет Коулмэн влюбился. Когда он смотрел в прекрасные глаза Отами, то видел себя таким, каким хотел быть: нежным, деликатным, мужественным. Любовь Отами к нему отличалась от всех известных ему чувств, оставаясь неэгоистичной и нетребовательной. Их любовь была обоюдной, лица двух молодых людей были обращены к будущему в полной уверенности, что счастье окажется бесконечным и они всегда будут вместе.

Чудесные дни и вечера перетекали в недели и месяцы. Они признались друг другу в любви и хотели не разлучаться до конца своих дней. Райли попросил Отами выйти за него замуж на четвертый месяц после их знакомства.

В темных глазах засверкали слезы.

– Я думала, ты никогда не скажешь мне этих слов.

– А ты выйдешь за меня замуж? – Райли затаил дыхание, ожидая ответа.

– Мы столкнемся со многими трудностями, моя любовь и я, – прошептала Отами. – Военные не одобрят нашу женитьбу и могут не дать разрешения.

Райли крепко обнял девушку и прижался губами к мягкому шелку ее волос. Они сидели обнявшись и смотрели, как играет лунный свет на волнах прибоя.

Райли понимал, что она права, опасаясь трудностей с получением разрешения, но уже решил: ничто и никто не остановит его, если Отами согласится стать его женой.

– Ни о чем не беспокойся, – успокоил он ее. – Думаю, мне удастся с этим справиться. У меня есть друг – я зову его дядей, – он похлопочет за нас. А вот твой дядя меня беспокоит.

– Он не даст своего согласия. Мне придется пойти против него и против моей семьи.

Райли сделал глубокий вдох. Он не мог принудить ее выйти за него замуж; только если она сама захочет быть с ним больше всего на свете. Райли ждал, желая получить тот ответ, в котором так нуждался.

– Я люблю тебя, Райли, люблю всем сердцем, на всю жизнь. Что я могу сказать, кроме «да»? Да, я выйду за тебя замуж.

Райли коснулся подбородка Отами и приподнял ее лицо. Он целовал ее с проникновенной нежностью, и горячие волны будоражили кровь при мысли, что такое счастье может принадлежать ему. Отами была похожа на произведение восточного искусства – изящное и полное утонченной красоты. Сколько раз он думал, что не сможет совладать с собой, что должен овладеть ею и сделать своей. Но всегда вспоминал ее слова: «Влюбленные с истинными сердцами чтят друг друга и свою любовь. Мое тело жаждет твоих ласк, Райли, душа стремится к тебе. Но если мы затребуем прав, которые нам не принадлежат, то опозорим сами себя. Пожалуйста, постарайся это понять».

Теперь она согласна стать его женой и с радостью примет его в саду наслаждений, где оба они обретут друг друга как влюбленные с истинными сердцами.

– Отами, – прошептал он охрипшим голосом, – я отдал тебе свое сердце с того момента, как увидел тебя. Ты моя жизнь. Помни это всегда. Тебе нелегко придется в ближайшее время. Как поступит твой дядя?

– Он перестанет разговаривать со мной, а потом выгонит меня из дому. Я больше не буду его племянницей. Сообщит моим родителям, и они тоже потеряют покой. Если я выйду за тебя замуж, то навлеку бесчестье на их головы. Но это не имеет значения, Райли. Я должна прожить свою собственную жизнь и познать свое сердце. Мне ничего не нужно, пока у меня будешь ты. Со временем, может быть, моя семья поймет и согласится. Такое случается. – Она улыбнулась.

– Я пока не собираюсь извещать своих родных, не сейчас, во всяком случае. Боюсь, в отличие от твоей семьи, они захотят вмешаться. Не думаю, что они лишат меня финансовой поддержки, но могу гарантировать много огорчений. Я предпочел бы обойтись без их вмешательства; потом, для этого останется время. У нас будет с чем бороться. Я люблю тебя, Отами. У меня нет слов…

– А слов и не нужно, Райли. Разве ты не понимаешь? Я знаю, что ты чувствуешь, потому что чувствую то же самое. Я буду там, где ты захочешь, чтобы я была. Стану делать то, что ты захочешь, что бы я делала. У нас будут дети, и мы их воспитаем, как воспитывали их отца, в религии их отца.

Отами заметила, что Райли нахмурился.

– Я сказала что-то не то? – спросила девушка, касаясь его рта своими длинными прохладными пальцами.

– Ты всегда говоришь то, что нужно, – успокоил ее Райли. – Никто никогда не любил меня так, как ты, Отами. Всю жизнь люди, мои родные, давали мне вещи. Пони, автомобили, самолеты… Господи! Чего только мне не дарили! И только мать отдавала мне саму себя, только это ей и позволили мне отдать. Оглядываясь назад, я сознаю, что, несмотря на все их разговоры о семье и сплоченности, у нас никогда не было семьи в полном смысле этого слова. У каждого была своя жизнь, свои собственные устремления. Я не знал, почему так получалось, и временами задумывался об этом, но больше не думаю. Теперь ты моя жизнь, Отами, и я хочу, чтобы так оставалось всегда.

Райли прижал к себе Отами, приник щекой к блестящей округлой головке и устремил взор на море. Этого для него достаточно. Стоять здесь с любимой женщиной, сказал он сам себе, с женщиной, которая любит его. Этого достаточно.

 

Глава 32

Мэгги Коулмэн испустила вздох облегчения, поставив последний штамп на документы, рассыпанные по ее рабочему столу в престижной галерее «Сандор Лок». Оставшаяся часть работы, требующая ее внимания, может и подождать. Ей просто необходимо несколько минут передышки после рассмотрения множества заявок от художников, почти знаменитых и безвестных, желающих выставить свои работы в галерее. С каждым днем она, казалось, становилась все более занятой, когда едва хватает времени перехватить чашку кофе в обед. Ей нравилось до такой степени погружаться в работу: меньше времени оставалось на раздумья. Однако в последнее время ее начал мучить вопрос, не ошиблась ли она, сменив работу в музее на место ассистента в «Сандор Лок». Вообще работа в галерее на Пятой авеню – лакомый кусочек, и ей многие завидовали. Но галерея «Сандор» была самым большим и сочным куском среди остальных, и Мэгги заполучила его. И лишь впоследствии она столкнулась с вопросом: а что, собственно, она хотела от этой работы? Все тот же вопрос, который мучил ее всю жизнь. Бороться за желаемое, пинаться, толкаться, царапаться, молчаливо соглашаться, плести интриги, делать все необходимое для достижения цели, затем, когда добыча оказывается в руках, смотреть на это и сознавать, что желал совсем не этого, а всего лишь отвечал на брошенный вызов. Мэгги предполагала, что поступает так из-за того, что является одной из Коулмэнов. Ей не нравилось так жить, но другого пути она не знала. «Иди туда, где деньги» – философия Сета. Еще одна из его поговорок гласила: «Главное не что ты знаешь, а кого ты знаешь». Как он прав. Она обронила несколько слов там, несколько слов здесь, закинула удочку в третьем месте, и Сандор Лок предложил ей место с зарплатой, в два раза превышающей ее жалованье в музее. Теперь она сожалела, что никто не предупредил ее о том, что десятичасовой рабочий день был непременным условием этой работы.

Мэгги откинулась на спинку кресла и заложила руки за голову, оценивающе оглядывая заново обставленный кабинет – одно из ее первых требований к владельцу галереи. Прекрасный фон для ее яркой красоты брюнетки. Тщательно подобранные мягкие, приглушенные землистые тона подчеркивали живые, трепетные цвета ее одежды. Обивка кресла цвета яичной скорлупы выгодно оттеняла ее блестящие черные волосы и кожу медового оттенка. Если что-то она унаследовала от Билли, то это чутье в моде и чувство цвета и гармонии, а от Мосса – небесно-голубые глаза и честолюбие. Проклятье, почему всякий раз, когда она пытается расслабиться и порадоваться своим успехам, ее начинают одолевать мысли о Санбридже и семье? Следовало бы уже преодолеть этот болезненный этап жизни. Теперь она женщина, которая знает себе цену. Санбридж остался позади. Она больше там не живет, да и не жила много-много лет. А если и возвращалась, то только в качестве гостьи.

Просто замечательно, что она оттуда вырвалась, убеждала себя Мэгги. Или ее выгнали? Знакомое ощущение влаги на ресницах. Гостья… Ей приходилось звонить в дверь. У нее не было ключей от дома. Если бы у нее имелся ключ, тогда, быть может, она чувствовала бы себя там своей. Райли был своим. Не поэтому ли она одобрила его решение пойти на военную службу? Потому что ревновала: ведь он жил в Санбридже, а она нет. Хотя письма, приходившие от Райли, подтверждали, что он доволен выбором, одна потаенная мысль не оставляла Мэгги: она посоветовала ему пойти в авиационное подразделение ВМС больше из своих собственных соображений, чем ради блага своего брата.

Каких бы успехов она ни достигла, как бы высоко ни вскарабкалась, все равно ей чего-то не хватало. Чувства принадлежности к семье, ощущения родственных связей. Когда смирится она с тем, что для нее там нет места? «В тот день, когда умру», – пробормотала она, вытирая глаза.

Решив, что работа – лучшее средство развеять навязчивые воспоминания, Мэгги мстительно набросилась на гору заявок. Она сортировала, оценивала и рассматривала работы, и стопка отказов росла по сравнению с числом принятых заявок. Открыв папку с фотографиями работ одного художника, она увидела перед собой поразительный геометрический рисунок. Именно то, что нужно Сандору для противопоставления примитивистам, которых он хотел выставить в начале весны. Это будет вершина художественного сезона, а с такими образцами геометрических и линейных рисунков выставка придаст карьере художника новое значение. Она принялась рассматривать фотографии, оценивая чувство цвета и пространства этого художника. Тут на глаза ей попалось несколько образцов рисунков по текстилю, и она посмотрела на имя, обозначенное в заявке. Билли Коулмэн. Агент мамы послал папку и заявку, не зная, что теперь она работает у Сандора и от ее решения зависит, будут ли приняты работы на выставку. Ощущение своей власти охватило Мэгги. Она слишком хорошо понимала, что может вывести мать из разряда дизайнеров и продвинуть в более высокую категорию – признанных художников. «Ну, мам, отплачу тебе как стерва». Яркие рисунки легли в стопку отвергнутых работ. Мэгги на мгновение задержала на них взгляд: почувствовала угрызения совести. И прежде чем появилось желание переменить свое решение, она схватила папку и сунула в самый низ стопки. Нет, не допустит она, чтобы работы мамы несколько недель висели в галерее Сандора. Слишком сильный поток воспоминаний захлестнет ее, если каждый день видеть выставку работ Билли. Мэгги знала, что ее психика может этого не выдержать.

Собравшись с духом, Мэгги как бы отступила на шаг и снова углубилась в размышления. Как раз на прошлой неделе она обедала с Сандором, когда в ресторан вошел Мосс под руку с Элис Форбс. В первый момент Мэгги была потрясена, а потом ее захлестнула ненависть. Она с такой силой отразилась на ее лице, что Элис Форбс не могла не почувствовать взгляд, направленный на нее, и обернулась.

Потом Мэгги перевела глаза на сидевшего напротив стройного, утонченного Сандора и осознала, что на самом деле он играет ту же роль, что ее отец. Обаятельный, изящный и изысканный. Сет назвал бы Сандора «скользким типом». Даже Агнес разглядела бы жестокость под покровом его внешнего обаяния. Сандор Лок, покровитель искусств, богатый, просвещенный и женатый человек. А сама она исполняла роль Элис Форбс в его жизни, и это ей не нравилось.

– Увидела призрак, Мэгги? – догадался Сандор.

– Моего отца, Мосса Коулмэна. – Она показала на столик, за которым сидели Мосс и Элис Форбс.

– А дама? – проявил он настойчивость, явно заинтересованный замешательством Мэгги.

– Элис Форбс, драматург. Мой отец и она были друзьями детства в Техасе.

– Похоже, и она испытывает некоторую неловкость. – Сандор не желал оставлять щекотливую тему. Здесь таилось нечто большее, чем то, о чем можно было судить по первому впечатлению.

– На мой взгляд, нет. Она всего лишь одна из длинной череды прочих. Только задержалась чуть дольше остальных. Это моя мать должна смущаться.

– Неужели я слышу горечь в твоем голосе, Мэгги, дорогая? – мягко произнес Сандор.

– Совершенно верно, я испытываю горечь. Если бы моя мать не была такой мягкотелой, она положила бы конец его изменам много лет тому назад, и он проводил бы время дома, где ему и полагалось быть, стал бы настоящим отцом своим детям.

– О Мэгги, понимаешь ли ты, что этими несколькими словами ты мне сказала о себе больше, чем за все время нашего знакомства? Это весьма показательно.

Глаза Мэгги гневно сверкнули.

– Неужели, Сандор? Вряд ли в твоих познаниях о неверных мужьях есть пробелы, раз ты сам из их числа. – Она сделала паузу, давая ему возможность осмыслить ее заявление, и с удовольствием отметила, что лощеный, изысканный Сандор Лок, казалось, растерялся. Он явно не привык к искренности, особенно если речь шла о нем самом. – Спасибо за обед, Сандор. Нельзя ли нам теперь уйти? У меня много работы в галерее.

– Разумеется. – Сандор вынул несколько купюр из-под золотого зажима в бумажнике. Его мозг работал, как компьютер, отбирая и сопоставляя факты. Мэгги упомянула о Техасе. Коулмэн. Мосс Коулмэн. Скот, нефть, земельные угодья, авиация, богатство и власть. Мэгги из тех самых Коулмэнов. Как интересно. Он занес эту информацию в ячейки своего мозга, зная, что когда-нибудь извлечет эти сведения и снова подумает над ними.

Опершись о притолоку двери кабинета Мэгги, элегантный Сандор Лок спокойно наблюдал за ней, перебиравшей бумаги на столе. Она взволнована – это видно по ее лицу. Он понял, что Мэгги так поглощена своими мыслями, что не заметит его, даже если он усядется на край стола. Его поразили тоска и сожаление, отразившиеся в голубых глазах. Никогда раньше не видел он такого выражения у нее на лице. Бедная потерявшаяся черная овечка. Сандор с удивлением смотрел, как она перекладывает с места на место одну папку. Вот уже в третий раз засовывает ее в стопку других и снова выдергивает. Грусть, глубокая тоска сменились горькой холодностью, когда эта папка оказалась, наконец, в самом низу, под всеми остальными. Сандор вздернул брови. Здесь вотчина Мэгги, она прекрасно справляется со своим делом. Он не собирался задавать вопросы и вмешиваться.

Мэгги Коулмэн, ее чутье и стиль – важное приобретение для галереи. В счастливый день услышал он о ее интересе к его предприятию и о желании работать с ним. Вместе с тем, он не мог не увлечься Мэгги. Мэгги восхитительная женщина, очень привлекательная, с кожей медового оттенка и черными, как ночь, волосами; более того, обладает умом и природным обаянием, что обеспечивает ей хороший прием в элитарных общественных кругах. Когда на одном из коктейлей она вскользь упомянула, что ищет новую квартиру, он предложил ей пользоваться квартирой на верхнем этаже «Лок Билдинг», владелец которой находился в Европе. По крайней мере, такую историю он ей рассказал. На самом деле это была его собственная квартира, где он искал уединения в своей личной жизни, подальше от жены и детей. Мудро поступал тот, кто не рассказывал всего Мэгги Коулмэн. Он без труда распознал в ней те черты, которыми обладал сам. Она была хитра, расчетлива и умела использовать людей. Во всяком случае, он не удивился бы, если бы в конце концов ей стало известно, кому в действительности принадлежала эта квартира. Они наслаждались своей любовной связью в течение месяца, когда Мэгги попросила дать ей право аренды на два года. Сандор рассмеялся:

– Ты спокойно можешь снимать ее. Зачем тебе аренда?

– Потому что ты похож на меня, Сандор. В один прекрасный день ты проснешься и скажешь: «Пора мне избавиться от Мэгги». Я не говорю, что ты это сделаешь, но можешь так поступить. Мне нужна зацепка, вот и все. И это не значит, что ты должен жить со мной здесь. Можешь навещать меня.

Он регулярно навещал Мэгги и предоставил ей аренду на неограниченный срок. Она могла оставаться там, сколько пожелает.

– Мэгги, дорогая, сделай перерыв в работе. Я хочу поговорить с тобой минутку, – сказал он, оставаясь у двери.

Мэгги подняла голову, и сразу же боль и тоска исчезли с ее красивого лица, она приветствовала его сияющей улыбкой.

– С удовольствием сделаю перерыв, Сандор, но, честно говоря, я утопаю в делах. – И она указала на папки с заявками.

– Поужинаем вместе? – предложил Сандор.

– Я вроде бы собиралась провести вечер дома, – Мэгги продолжала перебирать бумаги. – Вымыть голову, переделать всякие домашние дела.

– Мэгги, я хочу тебя видеть. – В голосе шефа звучала не мольба, а приказ.

– Хорошо, Сандор, – согласилась Мэгги. – Вот что я предлагаю. Принеси продукты, а я приготовлю превосходный ужин. Проведем вечер за бокалом вина, послушаем хорошую музыку. Нравится тебе такой план?

Сандор недовольно сощурился. Ему не нравилось, когда Мэгги превращала его требования в свои собственные пожелания, не обращая внимания на его высокое положение и демонстрируя свое превосходство. Загони Мэгги Коулмэн в угол, и она заставит тебя поверить, что это входило в ее намерения.

– Я и не знал, что ты умеешь готовить, Мэгги. Она рассмеялась:

– Я умею жарить-парить. Стоит только сделать выбор.

– Бифштексы?

– Ты имеешь дело с девушкой из Техаса, так что не забудь о всех приправах. Ну, а сейчас выметайся. Я хочу закончить работу.

Сандор почувствовал, как нарастает раздражение. Она его отсылает. Изгоняет из своих мыслей как объект, не стоящий ее внимания. Как будто он больше не существует. Ни одна женщина не обращалась с ним таким образом, а ведь, видит Бог, он для нее все делает. Она получает все, что хочет. Деньги, квартиру, путешествия, подарки; черт побери, он еще и в постели ее ублажает, удовлетворяя ее непомерные аппетиты, когда она требует еще больше, чем получает. Он отличный друг, босс и любовник. Что же еще ей нужно? Что-то, чего он не мог ей дать. Не в его власти дать Мэгги то, чего жаждала ее душа. Бедная потерявшаяся черная овечка.

* * *

Две недели спустя Мэгги разбирала почту. Письмо от Сойер. Детский почерк напомнил ей ее собственный, каким он был много лет тому назад. Она усмехнулась при виде расползающихся букв с великоватыми петлями. Совсем как ее почерк. Они могли бы быть сестрами; Сойер в гораздо большей степени оставалась дочерью Билли, чем ее собственной дочкой. Сойер жила в Санбридже и наслаждалась всем тем, чего у нее, Мэгги, никогда больше не будет. Мэгги понимала, что не должна ревновать, но ревновала. Это было больше, чем ревность, нечто гораздо более глубокое, чем ревность, смешанное со стыдом, разочарованием и чувством отверженности.

Дорогая Мэгги.

Бабушка сказала мне написать тебе. В следующем месяце мы приедем в Нью-Йорк. У бабушки там дела. Как ты думаешь, смогли бы мы пообедать вместе или сходить в кино? Мне бы очень хотелось, и бабушке тоже.

Мне нравится кукла Барби, которую ты прислала. Бабушка сделала для нее много одежек, которых нет у других детей. Очень мило с твоей стороны прислать мне эту куклу. Как ты догадалась, что мне хочется иметь такую?

Моя подруга Марджори завидует, что я еду в Нью-Йорк. Я не завидовала, когда она ездила в Калифорнию. Нехорошо завидовать, потому что тогда плачешь ночью. А я люблю засыпать, думая о приятных вещах.

Чернила в ручке кончаются, поэтому я должна заканчивать это письмо. Я люблю тебя, Мэгги, всем сердцем. Надеюсь, ты тоже хоть немножко любишь меня. Бабушка говорит, ты любишь. Когда-нибудь ты мне скажешь об этом?

С любовью,

Сойер.

Мэгги скомкала письмо в шарик. Потом развернула, перечитала еще раз и почувствовала, что слезы подступают к глазам. Черт побери! Каждый раз, как только ей удается взять себя в руки, она получает удар ниже пояса. Слезы прорвались в безудержных, некрасивых рыданиях со всхлипываниями. Наконец, лежа на диване, безучастная и измученная, она сложила письмо аккуратным маленьким квадратиком и положила в карман халата.

Потом протянула руку к телефону.

– Сандор, это Мэгги. Рада, что застала тебя. Послушай, у меня выдается свободное время. Твое предложение о поездке в Европу вместе с тобой еще остается в силе? – С минуту она слушала. – Я надеялась, что ты это скажешь. Ты позаботишься о билетах и всех этих досадных вещах? Пройдет лишь месяц, я увижу Париж и приду в восторг.

 

Глава 33

Воспоминания – и горькие, и сладкие – осаждали Тэда, пока он ехал в аэропорт, устроившись на заднем сиденье такси. Вероятно, старость уже близко, раз присутствие на свадьбе действует на него таким образом. Или он просто сознает свою вину перед Билли и Моссом за то, что принимает участие в тайной женитьбе Райли? Эта свадьба совершилась втайне ото всех в Техасе. Он всячески старался отговорить Райли, но безрезультатно. Тэд навел справки об Отами. Родители, репутация – все безупречно. Более того, Отами и ее семья были так же богаты и даже более уважаемы, чем Коулмэны. Тэд понимал, что так или иначе, а Райли найдет способ жениться на девушке, которую любит.

В глубине души он чувствовал, что правильно поступил, обеспечив Райли и Отами разрешение на заключение брака. Одного взгляда на молодых людей было достаточно, чтобы понять – они созданы друг для друга. Только однажды он видел такое чувство, что светилось в глазах Райли. Такая же любовь сияла в глазах Билли, когда она выходила замуж за Мосса.

А сегодня она ожила во взоре Отами, когда девушка выходила замуж за Райли, что было отмечено двумя разными церемониями. Сначала католическая служба, во время которой Отами предстала воплощением невинной прелести в своем белом платье; а позднее состоялся традиционный буддийский обряд, во время которого на ней было кимоно из ярко-красного шелка в знак ее радости. Тэд покачал головой, вспоминая два красивых лица, выражавших нескрываемую любовь. Вот в чем смысл жизни, понял он – найти такую любовь. Много лет тому назад он обрел ее с Билли, и, несмотря на все препятствия, эта любовь выжила.

* * *

– Думаю, наша свадьба подошла к концу, миссис Коулмэн. – Райли улыбнулся своей молодой жене, в то время как последний из их друзей усаживался в машину, возвращавшуюся на авиабазу ВМС. – Мы должны еще раз поблагодарить Сантосов и сказать им, что все прошло чудесно. Было чудесно, правда?

– Не просто чудесно, Райли. Изумительно. Надеюсь, ты не расстроился из-за того, что не было твоих родных. Твой дядя Тэд замечательный человек. Он очень тебя любит, – сказала Отами.

Райли глянул сверху вниз на свою новобрачную и заметил искорки в ее глазах. Он знал, что способен убить, чтобы защитить эту хрупкую молодую женщину. Его жена. Господи! А она не пожалела, что на свадьбе не присутствовали ее старый дядя и родители, которые живут в Японии? Может быть, Тэд предпринял бы что-нибудь. Надо было подумать об этом.

– Нет, у меня нет никаких сожалений, я нисколько не расстроен. Теперь ты моя жизнь. Дядя Тэд, он один на миллион. Когда придет время, если я не смогу послать домой весточку, это сделает он. Я беспокоюсь о тебе. Надеюсь, никогда не наступит день, когда ты пожалеешь о том, что вышла за меня замуж. Конечно, семьи очень важны. Однажды и у нас с тобой будет семья.

– Райли, с этого самого дня мы одна семья. Я не хочу, чтобы кто-то из нас говорил о сожалениях. Если рассуждать о семье, то давай делать это с любовью. Когда-нибудь наши родные поймут, как мы счастливы, и будут рады за нас. Может быть, на это не потребуется много времени, но все будет хорошо, пока мы вместе. Ты согласен?

– Абсолютно согласен. Кстати, машина ушла, а как мы будем добираться до домика, который ты сняла?

– Можем пойти пешком. Это недалеко. – Отами тихонько засмеялась.

– Ты уверена, что хочешь жить там? Еще не поздно устроить поездку на Гавайи, – с беспокойством заметил Райли.

– Дорогой, этот крестьянский домик замечательный. Вот подожди, ты сам увидишь, как я там все устроила. Нита мне помогала. Когда глянешь, сразу поймешь, что Гавайи с ним не сравнятся. В первую годовщину нашей свадьбы ты повезешь меня на Гавайи. Я не хочу останавливаться в безликом отеле, не хочу долгого перелета на самолете. Хочу провести каждый час каждого дня твоего отпуска рядом с тобой. Хочу подавать тебе завтрак на моих тарелках. Хочу, чтобы ты вытирал их после того, как я вымою. Хочу, чтобы ты спал в моей постели под простынями, которые я вышила. Хочу слышать, как ты говоришь, какая я замечательная. Я красила, вешала занавески, скребла и чистила. Я развесила по стенам мои фотографии из Гонконга, а брат Ниты просверлил отверстия, и мы повсюду повесили папоротник. Проделали такую фантастическую работу, что ты просто не узнаешь тот дом. Теперь он будет наш, – робко сказала Отами.

Райли чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Все это она сделала для него. И хотела только его. Гавайи со всем их блеском и пышностью не привлекали эту драгоценную красавицу, которая стала его женой. Десять дней вместе. Настоящий рай.

Наконец младший брат Ниты нашел старенький грузовичок, чтобы отвезти новобрачных в их домик. Райли и Отами только посмотрели на машину и прыснули со смеху.

– Он ездит, – самодовольно ухмыльнулся Карлос. – Я его арендую за доллар в год. Рессоры совсем плохи. И тормоза так себе.

Райли отступил назад, чтобы лучше рассмотреть грузовик. Когда-то он был белого цвета. Но беспокойство внушали не ржавчина, не зазубрины и царапины. На остове грузовика были закреплены два металлических стула, покрашенных, как казалось, тридцатью тремя слоями краски. Каждый был прикручен к металлическим бортам крепкими веревками.

– Я готов, если ты едешь. – Отами кивнула, подобрала подол длинного белого платья и с помощью своего молодого мужа и Карлоса уселась на один из стульев. Райли, в новенькой парадной белой форме военно-морских сил, забрался на второй стул. – Думаю, теперь нам нужно держаться покрепче и молить Бога, чтобы добраться до нашего домика. Владелец должен был бы приспособить здесь привязные ремни.

– Карлос, сфотографируй нас, пожалуйста, – серьезно обратилась к парню Отами и чинно уселась на стуле, положив руки на колени. – Для наших детей. – И она улыбнулась Райли.

– Обязательно.

Грузовик съехал с неровной подъездной дорожки и покатился по дороге. Райли крикнул погромче, чтобы перекричать грохот, производимый грузовиком:

– Всегда помни, что я люблю тебя!

– Буду помнить! – крикнула в ответ Отами.

Через восемь домов от церкви Сан-Хуан де Батиста Карлос свернул на длинную подъездную аллею. На деревянной дощечке, прикрепленной к банановому дереву, было написано: Райли и Отами Коулмэн.

– Что случилось с джунглями? – удивленно спросил Райли.

– Ты доволен? Тогда дело стоило того. Карлос и его братья их вырубили, и теперь дом видно с дороги. Важно, чтобы наши друзья могли найти нас. Теперь у нас есть лужайка. Смотри, вон там растет папоротник. А подальше находится грядка с бамбуком. Завтра я тебе ее покажу. Там есть чудесное место – полянка, словно созданная для того, чтобы любить друг друга.

Райли рассмеялся.

– А я-то думал, ты скромница.

– Я хотела, чтобы ты так думал. На самом деле я пылкая и отважная и собираюсь пожирать тебя отныне час за часом.

Карлос протянул Райли ключ.

– Вам может понадобиться куда-то съездить. А я дойду пешком, до моего дома рукой подать. Позовите падре, если вам что-нибудь будет нужно. Он живет у подножия холма.

Отчаянно пытаясь сохранить серьезное выражение на лице, Отами поблагодарила Карлоса за грузовик. Если не возникнет надобности, то грузовичок так и простоит здесь на протяжении их десятидневного медового месяца. Райли ей подмигнул. Итак, они думали одинаково. Хорошо. Но, впрочем, она знала это чуть ли не с первого дня их знакомства.

– Каково ваше мнение, мистер Коулмэн? – спросила Отами, останавливаясь перед домом. – Карлос и Фрэнк покрасили дом. Посмотри, как он сияет. Мы не были уверены насчет коричневой окантовки, но так он заметнее от дороги, раз джунгли расчищены.

Это оказался маленький домик с бетонными стенами и плоской крышей. Райли он показался чистым и аккуратным. По техасским стандартам, в нем вполне мог бы поместиться трактор или лошадь с конюхом. Ему он вполне подходил. На вид он казался именно таким, как нужно. Им будет хорошо здесь. Отами знала, что делала, да благословит ее Господь.

Райли протянул руку Отами, и они вместе вошли на маленькую террасу с бетонным козырьком. Пестрые цветы в ярких глиняных горшках свисали с балок.

– Здесь мы будем завтракать. А также обедать и ужинать, если тебе понравится. Тебе только придется внести в дом подушки, если пойдет дождь.

– Уже отдаешь мне приказания, а?

– Да, все у нас будет поровну, и домашние заботы тоже. Ты будешь делать то, что я тебе скажу. – Отами хихикнула. – Ты как-то сказал, что твои любимые цвета желтый и зеленый, я на это обратила внимание, когда расшивала подушки. Чувствуешь, как пахнет новая краска, которой покрашены стол и стулья?

– Почти не чувствую. Вы чудо из чудес, миссис Коулмэн. Пора мне перенести тебя через порог. С самого начала все должно быть как полагается.

– Правильно. Ты можешь сориентироваться? – спросила Отами, прижимаясь к его груди.

– Это будет настоящим трюком, – улыбнулся Райли. – Если я держу на руках тебя, то как мне открыть дверь? – Отами извернулась у него на руках и наклонилась, чтобы толкнуть дверь.

– Не открывается.

– Ага, и ты допускаешь промашки, – пошутил Райли. – Нужно было додуматься смазать петли мылом с одной стороны двери. Или маслом. А теперь я вынужден поставить тебя на землю и попробовать открыть дверь. Она не заперта?

– Здесь двери никто не запирает. Наверное, от сырости заело. Мне так жаль. Я испортила такой момент.

– Чшшш. – Райли приложил ей палец к губам. – Я шутил. Ты ничего не испортила. Через секунду я открою эту дверь.

Двадцать минут спустя дверь все еще не поддалась. Райли пыхтел, пот градом катился по лицу.

– Похоже, тебе придется забраться в дом через окно ванной комнаты. Ты достаточно тоненькая. Я сниму жалюзи и помогу тебе влезть в окошко.

– А если я не смогу открыть дверь изнутри? – с беспокойством спросила Отами.

– Тогда я проделаю дыру в этом проклятом доме. Или вкачу тот смешной грузовик в окно. Не беспокойся. Я туда попаду.

Час спустя Отами в платье, обвязанном вокруг талии, стояла на кухонном столе и снимала оконные жалюзи. Райли забрался в дом через окно кухни, и оба они в изнеможении опустились на кухонный стол, задыхаясь от смеха.

– Не могу поверить, что Карлос покрыл дверь лаком, а потом закрыл ее. Будет единственным способом войти и выйти из дома, если мы попробуем открыть дверь с помощью какого-нибудь рычага.

– Мы никуда не станем выходить.

– Верно. Черт с нею, с дверью. Когда мы состаримся и поседеем, то сможем рассказывать своим детям и внукам, что вместо того, чтобы перенести тебя через порог, мне пришлось проталкивать тебя через крохотное окошко ванной. Два лишних фунта, миссис Коулмэн, и вы бы уже не пролезли. Но – мы одни. Наконец-то одни.

– Знаю. Правда, замечательно?

– Прекрасно, Отами, – сказал Райли, разглядывая свой новый дом.

– Здесь красиво, – согласилась Отами. – Нита и ее братья помогли мне с покраской и чисткой. Я украсила комнаты. Все это оказалось не так уж трудно, потому что здесь всего четыре комнаты. Труднее всего было очистить все от грязи и паутины. В доме слишком долго никто не жил. Можешь себе представить, Райли, платить придется всего лишь сто двадцать пять долларов в месяц. Мы должны оплатить счет за электричество. Я все прикидывала, пока не высчитала, что ты сможешь позволить себе эти расходы из своего жалованья. Я умею быть экономной.

Райли улыбнулся.

– Это именно то, что мне нужно, – экономная жена. Почему ты все время поглядываешь в окно? Ты ведь не ждешь кого-нибудь еще?

Отами нахмурилась.

– Наверное, что-то случилось. Он всегда проходит в это время. Еще один сюрприз для тебя, уж на этот раз последний.

– Ты хочешь сказать, что могут быть еще сюрпризы?

– Да, еще один. – Отами высунулась из кухонного окна. – А, вот и он. Иди сюда скорее.

Райли склонился к окну и всмотрелся в сумерки.

– Разрази меня гром, – сказал он. – Только не говори, что ты и это устроила.

Отами тихо засмеялась.

– Его зовут Пит, каждое утро он ведет этого быка на поле позади нашего дома. Потом вечером возвращается и уводит его куда-то. Мне не терпелось показать его тебе. Я подумала, это напомнит тебе о Техасе и о ваших быках. Этот бык очень старый, еле ноги переставляет, сам видишь. Но он такого же цвета, как те, что ты мне показывал на фотографиях. Иногда он проходит по нашей лужайке, поэтому трава примята. Это станет еще одним воспоминанием, которое сблизит нас.

– Вы произведение искусства, несравненный шедевр, миссис Коулмэн. Как могла ты хранить такой секрет?

– Это оказалось легко. Разве ты не видишь, Райли? Все так и должно было быть. Все стало на свои места, все работало на нас. Мы поступили правильно, что поженились. Это место идеально нам подходит. Здесь начнется наша жизнь, наши воспоминания. Скажи мне, что я все сделала правильно. Скажи, что все так и должно быть. Мне нужно, чтобы ты сказал это, Райли.

В горле у Райли встал комок.

– Все правильно. Все было правильно с той минуты, как мы встретились. И оба мы знаем это. Я буду повторять каждый час. Тебе надоест это слушать.

– Никогда! – воскликнула Отами.

– Есть еще какие-нибудь сюрпризы, о которых ты мне не говорила?

– Бык был последним.

Райли улыбнулся и посмотрел вокруг. Настала пора обследовать новое жилище. Он стоял в конце длинной комнаты, где решетка отделяла гостиную от кухни. Кухонные принадлежности были старенькими, но безукоризненно чистыми. Белоснежные занавески колыхались под свежим ветерком на окнах, забранных жалюзи. Белая плетеная мебель с яркими желто-зелеными подушками, которые сочетались по цвету с желтоватыми разводами плиточного пола. Фотография Отами, сделанная в Гонконге, прекрасно выглядела на белой оштукатуренной стене.

– Я сама повесила сюда вот это, – сказала Отами, показывая на медную бабочку рядом с входной дверью. – Крючок для твоей морской фуражки. Я купила его специально для тебя, это мой свадебный подарок.

Райли в порыве чувств привлек Отами к себе.

– Спасибо, – прошептал он, уткнувшись в ее сладко пахнущие волосы.

* * *

Серебристый лунный свет проникал сквозь кружевные занавески, освещая крестьянский домик и разгоняя самую густую тень. Отами положила голову на плечо Райли, на лице ее, как и на лице Райли, отражалось глубочайшее удовлетворение. Они любили друг друга, делились любовью, отдавали друг другу самое лучшее, что у них было, словно открывая путь на небеса.

Отами пошевельнулась рядом с возлюбленным, открыла темные миндалевидные глаза, когда Райли погладил ее по щеке. Она почувствовала дрожь, пробежавшую по его телу.

– Мой Райли, мой муж, тебе было хорошо?

– Твоему мужу было хорошо. – Райли вздохнул, привлек ее к себе еще ближе, поцеловал в лоб. Пряди длинных черных волос струились между его пальцами. Эта женщина с небольшой высокой грудью и нежными, податливыми бедрами подходила ему идеально, была словно создана для него. И он не сомневался, что так останется всегда; всегда будет преподноситься нежный дар любви, навсегда сохранятся изумление и восторг, потому что они отдавали друг другу нечто большее, чем слияние тел, – это было соприкосновение душ.

* * *

Последовала череда изумительных, блаженных дней, полных восторга. Согласие между Райли и Отами оказалось настолько полным, что никто и ничто не имело больше для них значения. Их любовные объятия были упоительными и спонтанными. Взаимное наслаждение, радость… счастье без изъяна.

На третий день их медового месяца Райли вооружился отверткой, шпателем и молотком и наконец-то открыл входную дверь.

– Думаю, миссис Коулмэн, пора нам обследовать этот красивый маленький остров. Что ты на это скажешь? Почему бы нам не устроить пикник и не погулять, пока не устанем?

– Куда ты хотел бы пойти? Гуам имеет всего тридцать миль в длину, двенадцать в ширину, а в самом узком месте он всего четыре мили шириной. Я узнала это на второй день после приезда, – гордо заявила Отами.

– Я располагаю более обширными сведениями, – с чувством некоторого превосходства сказал Райли. – У меня есть брошюра об этом острове. А также множество сведений, полученных от друзей-офицеров. Пока ты жаришь оладьи, я в точности расскажу, что мы предпримем. А в то время, как будешь упаковывать корзинку для пикника, приму душ. Так будет честно?

– Нет. Но я хорошая, послушная японская домохозяйка и сделаю, как мне велят. Но это до тех пор, пока я соглашаюсь с твоими приказами, потом же откажусь повиноваться. Как вам это понравится, мистер Коулмэн?

– Пока ты разогреваешь сироп и размягчаешь масло, можешь делать все, что угодно. Можешь даже ходить позади меня.

– Нет, спасибо. Я современная японка. Я буду только готовить, убирать и любить тебя.

– Хорошо сказано, – сиял Райли. – А теперь давай посмотрим. Мы могли бы поехать по дороге через зону Нимитц-Хилл и взглянуть на панораму гавани, созданной самой природой. Будет виден волнорез Гласса; говорят, так его назвали в честь капитана Генри Гласса, который провозгласил, что Гуам принадлежит Соединенным Штатам. По-моему, это обязательно нужно увидеть. Мне бы хотелось, а тебе?

– Конечно, – проворковала Отами ему на ухо и поставила перед ним тарелку с оладьями, а также подогретые сироп и масло.

– Сделай так еще раз, – засмеялся Райли.

– Что сделать?

– Пощекочи мое ухо, – нарочито ворчливым голосом потребовал он, и Отами охотно повиновалась.

– Что это ты вычеркиваешь? – спросила она минутой позже.

Райли разволновался:

– Мне кажется, тебе не захочется ехать в Нимитц-Бич-Парк. Я уверен, ты не хочешь туда ехать. Там состоялась битва при вторжении американцев в 1944 году. Почему бы нам не оставить эту экскурсию напоследок?

– Хорошо, Райли. Но я думаю, тебе надо увидеть это место. Тебе будет о чем поговорить с твоим отцом.

– Ты это серьезно?

– Да. Ты ведь не сможешь всю жизнь прятаться от него. Рано или поздно разговор между вами состоится. А такая тема станет для вас общей, вы сможете на нее опираться.

– Ты всегда знаешь, что сказать и когда сказать. Да, каким-то образом я прячусь. Почему я сам не мог произнести это слово? Почему ты сказала его вместо меня?

– Потому что я – это я, а ты – это ты. – Отами улыбнулась, и неловкий момент миновал. – Хочешь ломтик манго?

– Нет, я сыт.

Отами принялась убирать со стола.

– Куда еще мы пойдем?

– В форт Соледад. Если верить этому путеводителю, мы сможем увидеть Уматак – место, которое, как считается, посетил Магеллан в 1521 году. Когда-нибудь мы будем рассказывать об этом нашим детям. История, сама понимаешь.

– Если ехать так далеко, то подойдет время обеда. Где мы устроим пикник?

– Еще чашечку кофе, Отами. Быстро, ты не предугадываешь мои желания. Два кусочка сахару.

– Два кусочка, так? Думаю, я и сама бы выпила еще чашку. Не встану с места, пока не нальешь мне кофе.

– Намек понят, – Райли рассмеялся и подскочил, чтобы подать жене кофе. – А как насчет этого места? – спросил он, указывая на карту. – Оно называется Йиго. Мне рассказывали, что здесь собираются создать мемориальный парк, чтобы увековечить память о полумиллионе японских и американских солдат, а также гражданских лиц и жителей островов, которые потеряли свои жизни в тихоокеанском конфликте во время второй мировой войны. Здесь планируют соорудить монумент, символизирующий решимость Соединенных Штатов и Японии крепить дружбу и стремиться к всемирной гармонии. Предполагается, что это будет фигура человека, возносящего молитву о вечном мире.

На лице Отами появилось такое же торжественное выражение, как у Райли.

– По-моему, мы с тобой идеальная пара, которая должна посетить это место. Я буду молиться, чтобы мемориал был создан.

– Еще одна тема для разговора с папой. Думаю, для одного дня достаточно. С учетом того, что грузовик доставит нас туда и обратно. Надень удобные туфли, Отами, на случай, если придется идти пешком. Не знаю, есть ли бензин в баке.

– Конечно, бензин есть. Кто вымоет посуду?

– Не я, мне нужно принять душ и побриться. Вроде бы твоя очередь.

– Я придумала кое-что получше. Подожду, пока ты закончишь, а потом ты можешь вытирать посуду, пока я буду мыть. В семье обязанности делят поровну, помнишь?

– О'кей, о'кей.

– Когда мы вернемся с экскурсии, понравится ли тебе, если мы будем любить друг друга на той полянке, где растет дикий папоротник? Мы могли бы даже искупаться в пруду.

– Это лужа, а не пруд. Если ты займешься посудой, то я подожду тебя там.

Грохочущий грузовик превратил поездку в ужас. Отами молилась и постоянно взывала к помощи Господа, что вызывало восторг Райли. День пролетел быстро. Приготовленный для пикника обед оказался быстро съеден, и не успели они оглянуться, как пора было возвращаться в их крестьянский домик.

– В холодильнике для нас приготовлена бутылка шампанского, – улыбнулась Отами. – Ее послал мой дядя. Раз он не смог присутствовать на свадьбе или хотя бы благословить нас, он сделал, что мог. Это замечательный пожилой джентльмен и очень любит меня. Так он желает нам счастья и добра, не теряя лица. Мы должны выпить и произнести тост, как он пожелал. Я все приготовлю.

Райли подождал, пока Отами вернется с подносом и двумя бокалами. Взял один бокал с подноса и протянул другой Отами.

– Наверное, нужно произнести какой-нибудь цветистый тост, что-нибудь значительное и необычное, но за всю свою жизнь я не смог бы придумать ничего подобного. Почему бы нам не выпить за нашу новую жизнь, твою и мою? За любовь и понимание. Пусть наша новая жизнь будет полна юмора, красивой музыки и чудесных слов. За нас.

– За нас, – тихо повторила Отами. – За нас двоих.

* * *

Пришел и кончился сезон дождей – фануханан. Наступил сухой сезон – фанумнанган, – и двухгодичный срок службы Райли почти закончился. Он полюбил свой новый дом на острове и боялся того дня, когда получит приказ об увольнении. Отами царила в маленьком домике, как будто всегда жила там. Она продолжала свои занятия в университете, и часто, возвращаясь поздно вечером, Райли заставал жену склонившейся над книгами, разложенными на кухонном столе, покрытом клеенкой с рисунком в виде бабочек. Но как только она замечала мужа, сразу же бросалась в его объятия. Никогда в жизни Райли не чувствовал себя таким счастливым. Это был рай. Это был его дом. Он надеялся, что никогда не придется ему уезжать отсюда.

Но, как всегда случается с такими хрупкими вещами, как совершенство, обязательно происходят досадные неувязки.

Когда служба Райли на Гуаме закончилась, в соответствии с новым приказом его послали в Ацуги, в Японию, а оттуда – во Вьетнам. И он сразу же вылетел в ночной полет в дельту Май-Конга на самолете Коулмэна.

* * *

Тэд Кингсли глянул на почтовую марку на письме Райли и побледнел. Господи, как малыш оказался во Вьетнаме? Ведь предполагалось, что он останется на Гуаме до конца срока, на веки вечные, если понадобится. Что случилось? Он прочел письмо.

Дорогой дядя Тэд.

Я знаю, это письмо вас удивит. Я здесь! Боже мой, как мне это ненавистно. Я способен на убийство, лишь бы выбраться отсюда. И я убиваю. Каждый день. Стараюсь не думать об этом, но рано или поздно придется подводить итог, и от этого становится тошно. Я и не думал, что можно испытывать такой страх, до потери сознания, но я боюсь. Не хотел вам говорить, но мне пришлось выдержать борьбу с самим собой, лишь бы не написать папе, чтобы он забрал меня отсюда.

Отами уехала в Японию. Уже долго не получаю от нее вестей. Она собиралась узнать, не примут ли родители ее обратно. Она беспокоилась об этом, как можно было почувствовать из ее письма. Отами едет в Японию, а не остается на Гуаме ждать меня, главным образом, потому, что беременна. Господи, дядя Тэд, она будет рожать моего ребенка без меня. Ей нужны ее родные. У вас есть их адрес. Не могли бы вы проверить, как у нее дела? Если родители Отами откажутся принять ее обратно, посмотрите, что можно сделать для нее. Вы могли бы вмешаться и связаться с моим банком в Техасе. У Отами есть все необходимые документы. Сделайте, что сможете.

Я ненавижу это место. Не знаю, почему я здесь нахожусь. И, кажется, никто не знает. Как такое могло случиться? Кто виноват? Единственным утешением служит то, что я летаю на самолетах Коулмэна. Я чувствую себя в них в безопасности.

Поцелуйте за меня Отами, если увидите ее в ближайшее время, и скажите, что я очень ее люблю. Позаботьтесь о ней за меня, дядя Тэд.

С самыми лучшими пожеланиями,

Райли.

Тэд потерял почву под ногами. Он ненавидел вьетнамскую войну почти так же сильно, как Райли. Сердце у него сжималось от негодования, и, наверняка, начала образовываться новая язва.

Может быть, пора призвать на помощь Мосса. Билли он позвонит попозже, сначала Райли понадобится поддержка отца. Надо проявить такт, вскользь упомянуть о мальчике и посмотреть, как пойдет разговор. Нужно также связаться с Отами и посмотреть, как идут ее дела. Он должен поехать в Токио – дело слишком важное, чтобы доверять телефонному звонку. Для Райли Коулмэна, сына Билли, он сделает все, что в его силах.

В ту ночь Тэд почти не спал. Едва рассвело, он позвонил в Санбридж, где ему сказали, что мистер Мосс Коулмэн в отъезде по делам и вернется через трое суток. К вечеру того же дня он был в Токио и отправился по адресу, который дал ему Райли. Он позвонил в звонок, и ворота открыла опрятная служанка в шелковом кимоно.

– Что вы хотели?

– Я хотел бы видеть Отами. Скажите ей, что пришел адмирал Кингсли.

– Войдите в дом, сэр. Мисси Отами в саду. Я позову ее. Тэд стоял, держа шляпу в руке. Он знал не слишком много о японских домах и о японской мебели, но то, что видел, казалось ему жилищем, достойным короля. Здесь царило богатство, такое, к которому привыкли Коулмэны, может быть даже большее.

Увидев ужас в глазах девушки, адмирал не выдержал и поспешил ей навстречу, чтобы уверить, что ничего страшного не случилось, потом поцеловал.

– Это от Райли.

– У вас есть от него весточка? Скажите мне. С ним все хорошо? Как он? Уже много недель я от него ничего не получаю.

Тэд протянул ей письмо Райли и смотрел, как жадно ее глаза проглатывают снова и снова каждую букву. Отами аккуратно сложила письмо и отдала Тэду.

– Спасибо вам большое, что приехали сюда. Я знаю, Райли так беспокоится насчет моих родных. Они раскрыли мне свои объятия. Мне так повезло, что они очень любят маня. Скажите Райли, что мне не нужны деньги Коулмэнов. Моя семья была бы обесчещена, если бы мои родители не смогли позаботиться обо мне, их дочери. Райли поймет. Я должна согласиться на это, помня о том горе, которое причинила им вначале.

– Я счастлив, что у вас все хорошо. Райли вздохнет с облегчением.

– Я написала ему много писем, все объяснила. Наверное, он скоро их получит, может быть, все разом.

«Или ни одного, – захотелось сказать Тэду. – У вьетнамцев мания сбивать почтовые самолеты».

– Если хотите написать письмо, я прихвачу его в Ацуги и отправлю ближайшим рейсом. Завтра вечером Райли его получит. Не хотите ли поужинать со мной?

– Адмирал Кингсли! – укоризненно произнесла Отами, явно шокированная предложением. – Вы должны поужинать с моей семьей. Мой отец очень расстроится, если узнает, что вы были здесь и не оказали нам честь отужинать с нами. У моей матери страсть к голливудским актерам, и ей захочется… как бы это выразиться… выудить из вас побольше информации. Скажите, что согласны поужинать с нами.

– Был бы очень рад. Мне хочется познакомиться с вашими родными.

– Хорошо. А мне следует познакомиться с родными Райли. Я вас тоже причисляю к его семье. Для меня это будет большой честью.

– Отами, когда появится ребенок? Отами рассмеялась:

– Теперь уже в любой момент. Мама очень беспокоится. Отец тоже, но притворяется, что спокоен. Мужчины должны оставаться сильными и смелыми. Это женские дела. У моих родителей это будет первый внук. Все мы нервничаем. Особенно я. Как бы мне хотелось, чтобы Райли был здесь. Мама говорит, родится мальчик. Отец хочет, чтобы родилась девочка, похожая на меня. – Отами пожала плечами, чтобы показать, что не понимает такого образа мыслей. – Я молюсь о сыне для Райли. Но и дочка – тоже очень приятно. – Она улыбнулась немного смущенно.

– Близнецы, – бездумно высказался Тэд. Отами засмеялась.

В честь Тэда ужин подали на американский манер, блюда были приготовлены по типу кухни американского Запада. Он оценил это и поблагодарил хозяев.

– Мы рады достойно принять дядю нашей дочери. Вас мы почитаем не меньше, адмирал. Должен признаться, что суп янки из бобов не то блюдо, которое я хотел бы вкушать каждый день, – сказал, подмигнув, Садахару Хасегава.

– К числу моих любимых блюд он тоже не относится, – улыбнулся Тэд. Оба рассмеялись. Тэд втянул в себя живот, уже ожидая того, что должно было последовать.

– Пойдемте, выкурим по сигаре в саду. Женщины выпьют чаю, а мы поговорим подольше. Дочь меня заклюет, если я полностью завладею вашим вниманием. Пойдемте, пойдемте, – повторил он, делая одновременно успокаивающие жесты своей миниатюрной супруге и дочери. А потом, округлив глаза, снисходительно сказал: – Обещаю тебе, жена моя, что чуть позже сможешь обсудить американских кинозвезд с адмиралом Кингсли, если он согласится. – Тэд кивнул, и миниатюрная женщина пискнула от удовольствия. Отами обняла мать, и обе они вышли из комнаты. – Ох уж эти женщины, без ума от кино.

Не зная, какого ответа от него ожидают, Тэд просто согласился.

Когда сигары, наконец, были зажжены, мистер Хасегава заговорил:

– А теперь, раз поблизости нету женских ушей, мы должны поговорить о молодом человеке, Райли, и о его семье.

– Мистер Хасегава, я не являюсь кровным родственником Райли. Я друг семьи, но люблю мальчика, как если бы он был моим сыном. Не уверен, могу ли говорить с вами о его семье. Это не значит, что я не хочу, но я обещал Райли и должен сдержать обещание. Надеюсь, вы поймете.

Садахару Хасегава устало кивнул. Он задумчиво смотрел на кончик своей сигары.

– Многого я не понимаю в нынешние времена. Жена говорит, я отстал от жизни. Дочь считает, что мне нужно изучать современный западный образ жизни, если хочу выжить. Вдруг оказалось, что для молодых недостаточно нашей старой культуры, старых обычаев. У меня много дочерей. Восемь в общей сложности. – Он поморщился. – Представляете себе, что могут сделать девять женщин с человеком, который ценит старые обычаи?

Тэд улыбнулся. Этот пухлый коротышка вызывал жалость – казался таким беспомощным и обеспокоенным, – пока не заглянешь в его прищуренные глаза.

– Думаю, я понимаю, что вы имеете в виду. Я испытываю большое облегчение от того, что вы приняли Отами в лоно семьи. Сегодня я приехал, чтобы убедиться, что о ней хорошо заботятся. По просьбе Райли, разумеется.

– Расскажите мне об этом молодом человеке. Дочь может говорить о нем часами, но она влюбленная молодая женщина. Я должен знать, из какой семьи вышел этот юноша.

– Коулмэны – почтенная семья. Очень уважаемая. Они хорошие люди, мистер Хасегава. Ваша дочь вошла в прекрасную почтенную семью. Они богаты, если это имеет значение. У Райли есть страховой фонд, который обеспечит его с семьей до конца жизни. На этот счет вам не нужно беспокоиться.

– Я тоже вполне состоятельный человек. Я смогу позаботиться о дочери и ее ребенке, – рассердился мистер Хасегава.

– Уверен, что можете. Припомните, я ведь сказал, «если это имеет значение». Не думаю, что Райли или Отами много размышляли о деньгах. Я имел в виду, что, может быть, вы… интересуетесь.

– Интересовался. Нет нужды притворяться, что не интересовался. Почему молодой человек не хотел, чтобы его родные знали о том, что он Женится на моей дочери?

Тэд опасался этого вопроса и старался подобрать верные слова:

– Думаю… а теперь и понимаю, мистер Хасегава, – это просто мое мнение – думаю, Райли боялся, что его отец помешает ему. Должен сказать, что вполне согласен с Райли: его отец мог бы испортить задуманное. В вашу пользу говорит то, что вы достаточно мудры, чтобы принять дочь обратно вместо того, чтобы потерять ее.

Мистер Хасегава фыркнул и выпустил кольцо дыма.

– Моя жена, эта фарфоровая куколка, сказала мне, как и остальные дочери, что если я не приму Отами обратно, то все они уедут в Америку, чтобы сниматься в кино. Что мне оставалось делать? Я тоже учусь у молодежи. Я понимаю – нужно быть прогрессивным, чтобы выжить. Но я также не могу, просто не могу выдержать их трескотню, когда не соглашаюсь с их планами и идеями.

– Вы замечательный человек, мистер Хасегава. У вас прекрасная семья. Мудрый человек всегда знает, когда…

– Склониться под нажимом своих женщин. Кажется, это старинная китайская поговорка, не так ли?

Тэд рассмеялся, попыхивая сигарой.

– Значит, не стоило сообщать о женитьбе семье Коулмэнов?

– Да, мистер Хасегава, не стоило. Не сейчас. В конце концов, Райли и Отами принимали решение. Не вы. Я сожалею, если это вас обижает, но так мне кажется.

– Моя дочь рассказывала, что ее муж питает к вам большое уважение. Теперь я вижу, почему. Вы сообщили мне то, что хотели сообщить, что, как вы считали, мне нужно знать. Но не больше. Я уважаю такой подход, адмирал Кингсли. Я пойду навстречу их пожеланиям. Моя дочь всегда найдет приют у своей семьи. Это нанесло бы урон моей чести, если бы я позволил ей самой заботиться о себе, особенно сейчас. Коулмэнов не следует уведомлять о рождении ребенка?

– Только если Райли позволит. В любом случае, следует уважать его волю. Однако у вас будет утешение. Этот малыш останется целиком и полностью в вашей семье.

– Так не совсем честно. Лишить семью ребенка. Ведь есть дедушка, Отами мне рассказывала.

– Да, нечестно. Но не нам судить или принимать решения. Мы можем лишь прийти на помощь, если понадобится.

– Вы мудры, адмирал. Вы должны снова навестить нас, чтобы мы могли лучше узнать друг друга. Вы захотите увидеть младенца, когда он родится?

– Мне бы этого очень хотелось. Почту за честь.

– Мой дом – ваш дом. Приезжайте, когда сочтете нужным. В любое удобное для вас время. А теперь, полагаю, мы должны вернуться, и вы расскажете моим девочкам истории о кинозвездах. Только, умоляю вас, не слишком приукрашивайте.

Тэд рассмеялся:

– Думаю, что справлюсь.

– Адмирал, не могли бы вы сказать им, что Кларк Гейбл не так красив в жизни, каким кажется на экране?

– Полагаю, можно сказать им, что на носу у него бородавка, которую приходится скрывать гримом. Как вы считаете?

Садахару Хасегава с довольным видом попыхивал сигарой.

– Было бы чудесно, если вы не имеете в виду, что это ложь, шитая белыми нитками.

– Кто говорит, что это ложь? Все мужчины в мире верят в это. – Тэд рассмеялся и последовал в дом за хозяином.

* * *

Четыре дня спустя в кабинете Тэда раздался телефонный звонок из «Токио Сан Таймс». Ему сказали, что его ожидает разговор по прямой связи с Садахару Хасегава.

Радостное возбуждение в голосе отца Отами могло означать только хорошие новости:

– Мальчик!

– Поздравляю, мистер Хасегава. Передайте мой любящий привет Отами. Я сообщу Райли.

– Спасибо, адмирал. Приезжайте к нам на следующей неделе. Пожалуйста.

– Спасибо. Воскресенье подойдет?

– Все мы ждем вас в гости. До свиданья, адмирал Кингсли.

Тэд не находил себе места от чувств, которые пытался сдержать. Такие новости приятно передавать. Билли пришла бы в восторг. Мосса охватила бы радость, пока не выяснится, что мать его внука японка. Эту новость следовало оставить при себе.

* * *

Райли посадил свой самолет и направился прямо в казарму. Сейчас хотелось только спать. Спать и увидеть во сне Отами. Он прошел уже половину взлетного поля, когда командир протянул ему листок радиограммы. Мальчик! «Мать и сын чувствуют себя хорошо. Все под контролем». Сообщение подписано адмиралом флота Тадеушем Кингсли. Он знал, что может положиться на дядю Тэда.

Сын. Мальчик. Есть чему радоваться. Замечательно.

На мгновение он почувствовал угрызения совести. Надо было бы написать в Санбридж. Когда-нибудь. Когда-нибудь потом. А сейчас он отоспится после ночного полета и будет видеть во сне свою жену и сына.

Через месяц он получил первую фотографию новорожденного. Райли Садахару Коулмэн. Семь с половиной фунтов, двадцать дюймов длиной.

* * *

В два часа ночи Райли встретился со своими друзьями-летчиками перед ночными полетами. Он любовно прикоснулся к кончикам крыльев самолета и произнес свою обычную молитву.

– Дай мне вернуться к моей жене и сыну, – тихо прошептал он, – «Коулмэн Эвиэйшн», не подведи и на этот раз.

Час спустя в воздушном бою самолет Райли начал терять высоту. Страх охватил его, горло сжалось так, что он едва не задохнулся. Господи, только не здесь, не над этим Богом забытым краем, о котором никто никогда не слышал. Не из-за какой-то непонятной неисправности. «Боже, не сейчас!» – воскликнул Райли. Самолет накренился, и ноги Райли лихорадочно заплясали на педалях. Слишком малая высота, уже не выпрыгнуть с парашютом. Красные огоньки замигали, напоминая глаза призрака, которые они сооружали на Хэллоуин. Последней мыслью было, что у Райли Садахару нос его деда. Коулмэна.

* * *

Министерство военно-морского флота охотно дало согласие на поездку Тэда в Техас, чтобы сообщить родным о гибели Райли. Он связался с Вашингтоном по прямой линии и попросил не извещать Отами, пока он не сообщит Коулмэнам. Не по правилам, сказали ему, но раз и их вина есть в случившемся, они охотно пойдут на уступки.

В тот же момент, когда Билли открыла дверь своей квартиры в Остине и увидела Тэда в форме, она сразу все поняла.

Сделала глубокий вдох. Тэд налил ей спиртного, но она отказалась.

– Расскажи все, что знаешь. – И лишь потом спросила: – Почему я не могу плакать?

– Ты в шоке, Билли. Пошли со мной. Я не могу оставить тебя здесь. Нужно ехать в Санбридж. Ты понадобишься Моссу. И Сету.

– Да, да, ты прав. Дай надеть свитер. Ты прав. Я им понадоблюсь. Я поблагодарила тебя, Тэд, за то, что ты приехал? Поблагодарила или нет?

– Несколько раз. Я подумал, лучше тебе услышать это от меня, чем узнать от военного министерства.

– Ты знаешь, как это случилось?

– Они летели над лесом. Самолет Райли начал терять высоту. Он врезался в гребень горы. Вот и все, что нам известно.

– Мосс не переживет. И Сет тоже. Это был самолет Коулмэнов? – спросила она торопливым шепотом.

– Там только самолеты Коулмэнов, – тихо проговорил Тэд.

 

Глава 34

От сцены, последовавшей в Санбридже, Тэду стало не по себе. Угрозы, оскорбления и взаимные обвинения раздавались направо и налево. Сет орал и вопил, как обмороженный дракон. Мосс наполовину опустошил бутылку бренди за два глотка. Агнесс шлепнулась на стул и перебирала пальцами жемчуг на шее, не сводя глаз с бушующего Сета.

– Ты сказала, не вмешивайтесь. Вот что ты сказала, девочка. Твои точные слова: не вмешивайтесь. А теперь он мертв. Райли мертв. Мой единственный внук. Это ты виновата! – кричал он, показывая когтистой рукой на Билли.

– Но вы вмешались. Отослали его на Гуам, чтобы он летал с метеосводками. Вы не имеете права обвинять меня в смерти моего родного сына. Что вы за человек? Если бы вы предоставили событиям идти своим чередом, может быть, он остался бы жив. Так нет же, вы с Моссом, вы оба, вам нужно было приложить руку и там, сделать то, что вы всегда делаете. Дергаете за веревочки, раздаете угрозы, подкупаете кого надо, лишь бы добиться того, что вам нужно. А теперь посмотрите, что получилось. Мой сын погиб. У меня больше нет сына. Почему вы не могли оставить его в покое? – надтреснутым голосом кричала Билли.

– Тебе здесь нет места. Что ты тут делаешь? Кто просил тебя приходить? Гони ее отсюда, Мосс. Я не могу видеть ее лицо.

– Прекрати, папа, – громогласно оборвал его Мосс. – Тэд, как все произошло? Я хочу знать это прямо сейчас.

– Райли летел на бреющем во время одного из ночных полетов. Самолет начал терять высоту, и он не смог выпрыгнуть с парашютом. Он врезался в гребень горы, машина взорвалась. Вот все, что нам известно, Мосс.

– Это был самолет Коулмэна?

Тэду пришлось напрягать слух, чтобы расслышать вопрос.

– Да, Мосс, вся эскадрилья летает на самолетах Коулмэна. Ты знаешь это так же хорошо, как и я!

– Тут какое-то недоразумение! – закричал Мосс. – Райли должен был оставаться на Гуаме до конца службы. Он уже находился во Вьетнаме, когда мы нашли его. Предполагалось, что послезавтра его вернут. Господи! Два дня! Не могу поверить.

Билли встала со стула.

– Мосс, хватит пить. Почему бы нам всем не пойти на кухню и не выпить кофе.

– Кофе! Да убери ты отсюда эту дуру, – рычал Сет. – Ты только послушай, Мосс. Мой внук мертв, а она хочет кофе. Агнес, что за чертовку ты воспитала? Ничего глупее в жизни не слышал.

– Замолчи, Сет, – сердито сказала Агнес. – Еще одно слово, и, клянусь, я сама заткну тебе рот кляпом. Всем нам нужен сейчас кофе. Или ты будешь разговаривать приличным языком, или я отвезу тебя в твою комнату. Мы понимаем друг друга, Сет?

– Не говори мне, чтобы я замолчал, Эгги. Это мой дом. Тэд, Мосс и Билли последовали за Агнес на кухню. Сет вытирал рукавом фланелевой рубашки глаза и крутился возле кухни в своем кресле. Будь он проклят, если въедет туда и станет пить кофе. В конце концов он подкатил кресло поближе к двери, чтобы слышать тихие голоса, доносившиеся из кухни. Билли рыдала, но Агнес, казалось, сохраняла присутствие духа. Как всегда. Пора избавиться от них обеих. Кому они теперь нужны? Ему, конечно, нет. Все кончено.

Билли старалась держать себя в руках. Нужно заняться делами, позвонить всем: Мэгги, Сьюзан, Сойер. Она должна сделать это, сообщить. Только после нескольких попыток удалось правильно набрать номер Мэгги в Нью-Йорке. Тихий голос дочери донесся до нее после четвертого гудка.

– Мэгги… – Теперь, когда она слышала голос Мэгги, слова не шли с языка. Какая-то часть ее существа отказывалась верить в смерть Райли, другая же часть верила, что, если она не произнесет роковых слов, его смерть не станет реальностью. – Мэгги, ах, Мэгги!

Тревога пронизала Мэгги, и она сильнее прижала трубку к уху.

– Мам? Что случилось? Что-нибудь с папой? Мама, ты где? Ответь мне!

Мосс взял трубку из трясущейся руки Билли и заговорил, собрав все свое самообладание:

– Мэгги. Райли погиб. Мы только что об этом узнали. Мама не может говорить, но мы хотим, чтобы ты знала.

Мэгги так сильно закусила губу, что почувствовала вкус крови. Боль, ярость душили ее. Боже милостивый, Райли не может погибнуть. Не может! Ей нужно было нанести ответный удар, причинить боль в ответ на эту боль.

– Он ведь летал на одном из твоих самолетов, папа? – И положила трубку.

* * *

Мэгги беспомощно оглядела свою квартиру, место, где она подталкивала брата пойти в армию, чтобы насолить Моссу. Вспомнила то ужасное одинокое Рождество, которое они провели вместе. Теперь никогда не будет еще одного Рождества.

Безумное сожаление толкнуло ее к письменному столу, и она принялась лихорадочно искать пакет с фотографиями, которые они с Райли сделали в тот вечер. Не сумев сразу найти их, Мэгги вытряхнула на стол все, что там было. Фотографии скользнули из конверта на ковер. Мэгги упала на колени, схватила снимки, прижала к груди. Слезы ручьем бежали по щекам.

– Нет, нет, нет! – закричала она. – Не Райли, только не Райли! Я! Это должна была быть я! Боже мой, как бы мне хотелось, чтобы умерла я!

* * *

Измученный переживаниями, Тэд поднялся в кабину своего самолета, чтобы вернуться на базу в Калифорнию. Ему не хотелось оставлять Билли, но ничего поделать он не мог. Как они ошибались, думая, что она будет нужна Сету и Моссу. Билли чувствовала себя отверженной, когда, словно вор, покидала дом вместе с Тэдом под покровом ночи. Когда они прощались, слез не было. Слезы придут потом.

* * *

Отами не сводила глаз с Тэда, сдерживая горе.

– Он так и не увидел своего сына, – горестно прошептала она. – Так и не получил тех радостей, которые дарит сын отцу. Как вы считаете, адмирал Кингсли, думал он о том, что будет, когда маленький Райли вырастет?

– Я уверен, что он думал, Отами. Я сообщил Коулмэнам, но не упоминал ни о тебе, ни о малыше.

– Так… хотел Райли, чтобы они не знали. Мы должны уважить его желание. Мои родители уехали. Мать отправилась с отцом в деловую поездку. Они вернутся только в следующем месяце.

– Я могу сообщить им. Ты не должна оставаться одна. Они захотят быть здесь с тобой.

– Адмирал Кингсли, я не одна. Я никогда не останусь одна. Вы забыли. У меня есть сын Райли. Со мной все будет хорошо. Обо мне не нужно волноваться. Я знала, что когда-нибудь это случится. Я не готова, но должна смириться.

Тэд привлек ее к себе.

– Поплачь. Тебе станет легче.

– Я не могу. Может быть, когда-то и смогу. Я должна идти к ребенку. Пора его кормить. Спасибо за то, что пришли. Не останетесь ли на ужин? – Тэд отрицательно покачал головой. Тогда Отами повернулась и вышла из комнаты.

Уходя, Тэд знал, что больше не вернется, что какое-то время не будет появляться здесь. Семья Отами сделает все необходимое. Он будет лишь мрачным напоминанием о Райли, а этого им совсем не нужно. Жизнь должна продолжаться…

* * *

Билли пыталась справиться с горем несколькими способами. Она рисовала и работала до изнеможения. Много времени проводила с Сойер; иногда часами разговаривала с нею, и Сойер рассказывала ей всякие мелочи, которых она не знала о своем сыне. Больше всего утешали ее длинные письма, что она отправляла Тэду, и такие же длинные ответные послания от него. Был также один долгий телефонный разговор по вызову из Токио, длившийся целый час. Заботу Тэда было особенно трудно вынести. В конце, однако, уже она утешала его. Неизвестно откуда у нее брались силы, но она общалась с людьми, управлялась с делами со своей всегдашней энергией. Она должна была выжить.

* * *

Мосс Коулмэн положил телефонную трубку себе на плечо, ожидая, когда собеседник выйдет на линию. Его голос, когда он представился, оказался холодным и жестким:

– Думаю, это черт знает что такое, когда отцу приходится умолять Военно-морской флот США вернуть ему вещи его погибшего сына. Я написал шесть писем, послал три телеграммы и не получил ни слова в ответ. Должен же быть какой-нибудь крючкотвор, который знает, в чем дело. Я не повешу трубку, пока не получу вразумительного ответа.

– Одну минуту, сэр. Полагаю, майор Генри именно тот человек, который сможет дать вам объяснения. Он говорит по телефону. Вы подождете?

– Подожду. Я уже два месяца жду, – прорычал Мосс. – Конечно, я не вешаю трубку. – Пять минут спустя в трубке раздался щелчок.

– Майор Генри слушает.

Мосс во второй раз повторил сказанное.

– Мистер Коулмэн, вещи вашего сына были отосланы его жене. Таковы правила. Я не могу их изменить, даже для вас.

– Жена! Какая жена? Мой сын не был женат. Ваши идиоты спутали Райли еще с кем-то. Так же, как перепутали приказы о его назначении. Мой сын остался бы жив, если бы не эта путаница. Что вы скажете на это, майор Генри?

– Мне ничего не известно о приказах по поводу назначения вашего сына, но знаю, что лейтенант женился почти два года тому назад на японской девушке, когда находился на Гуаме. Его личные вещи и военная страховка отправлены его жене. Есть еще несовершеннолетний иждивенец, сын. Такая информация поступила к нам после смерти вашего сына. Он был включен в его учетную карточку… мистер Коулмэн, вы слушаете?.. мистер Коулмэн?

Мосс уставился на свой письменный стол.

– Да, я слушаю, майор. Я ничего не знал о его женитьбе. Даже его мать не знала.

– Сочувствую, мистер Коулмэн. Иногда молодые люди поступают странно, оказавшись вдали от дома. Все оформлено надлежащим образом.

– Уверен, что так оно и было, майор. Мой сын никогда ничего не делал наполовину. Не могли бы вы мне сказать, кто эта девушка и где она живет?

Майор дал ему адрес родителей Отами.

– Прошу извинить, если это доставило вам какие-либо неприятности, мистер Коулмэн. Уверяю вас в моем глубочайшем сочувствии.

Мосс глянул на фотографию Райли на своем столе, и взор его затуманился. Как мог мальчик совершить такой предосудительный поступок… жениться на японке, зная, как его отец относится к японцам? Он с такой силой ударил по столу, что застекленная рамка с фотографией упала, и осколки разлетелись по всему полу. Что случилось, черт побери, с его сыном, о котором говорили «вылитый отец»? Японка! Проклятая японка!

Майор Генри сказал, что в Японии живет сын Райли. Нет, во имя Господа, его внук не будет расти в той чертовой дыре, питаться рисом и рыться в отбросах! Он привезет его сюда, вырастит здесь, в Санбридже. Плоть и кровь Райли. Придется научиться жить с тем, что осталось. Может быть, Билли как раз и не хватает нового малыша в доме. Ради ребенка Райли она вернется. Мосс мрачно улыбнулся. В этом он не сомневался.

На следующее утро Мосс отправился в Сан-Франциско. Из Сан-Франциско – рейсом компании «Пан Америкен» до Гуама, а оттуда – в Токио.

Сняв номер в гостинице, Мосс отправился прямо в бар и осушил одну за другой три порции крепкого спиртного. Алкоголь не помог успокоить нервы. Он ненавидел эту землю и каждого японца, живущего на ней.

Швейцар гостиницы флажком подозвал для него такси.

Мосс показал адрес, и брови водителя удивленно взлетели вверх.

– Да, сэр, – сказал он на правильном английском языке.

– Вы понимаете по-английски? – рявкнул Мосс.

– Да, сэр, я четыре года проучился в университете Лос-Анджелеса. Хотите узнать что-нибудь о Японии? – вежливо спросил он.

– Я знаю все, что мне нужно знать о Японии. И не желаю знать больше. Далеко нам ехать по этому адресу?

– Не слишком. Минут пятнадцать, в зависимости от уличного движения.

Помимо своей воли, Мосс не смог удержаться, чтобы не спросить:

– Если вы учились в университете Лос-Анджелеса, то почему водите такси?

– Япония бедная страна. Трудно свести концы с концами, когда необходимо поддерживать семью. Мне нужно дать образование троим сыновьям, а на это требуется много денег. Такое занятие не наносит урона чести. Вы в первый раз в Японии?

– Нет. Я бывал здесь раньше. Это мой последний приезд, – резко ответил Мосс.

Время от времени водитель поглядывал в зеркальце на мрачное лицо американца. Никогда не доводилось ему видеть столь несчастного человека. Он сосредоточился на управлении автомобилем, предоставив Мосса его тягостным мыслям.

– Почему вы остановились?

– Мы прибыли по нужному вам адресу. Посмотрите номер на воротах. Позвоните в звонок, и кто-нибудь вам откроет. Я привожу сюда многих клиентов.

– Клиентов? Это что, бордель? Похоже на самый настоящий дворец.

– Прошу прощения, сэр. Я понимаю ваши слова, но почему вы думаете, что это бордель? Это дом мистера Садахару Хасегава. Мистер Хасегава владелец трех газет в Токио. Это его городской дом. Может быть, вы ошиблись адресом?

– Нет, адрес правильный. – Мосс заплатил в американской валюте, понимая, что чаевые слишком велики, но не хотел думать о таких мелочах, как цена. Оказавшись перед роскошным домом, он почувствовал неуверенность. Хасегава – то самое имя. Он решительно нажал на кнопку звонка. Ворота распахнулись, и Мосс вошел. Послышался шорох хорошо смазанных петель, Мосс обернулся и увидел, что ворота закрываются. Он оказался в ловушке. Лоб покрылся капельками пота, пока он ждал в холле одного из самых роскошных домов, которые ему когда-либо приходилось видеть. Здесь не стояло никаких дешевых ширм из рисовой бумаги. Тут царили деньги.

Это было похоже на парад. Сначала появился приземистый полный мужчина в сопровождении миниатюрной женщины, вероятно, жены. За ними следовали еще восемь молодых женщин.

Выстроившись в одну линию, они поклонились вслед за толстым коротышкой.

– Добро пожаловать в мой дом, мистер Коулмэн. Пожалуйста, следуйте за мной, я познакомлю вас с моей семьей. – Моссу не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться. Совсем не этого он ожидал.

Мистер Хасегава сделал Отами знак выйти вперед.

– Это моя старшая дочь, жена вашего сына.

– По какому закону? – жестко бросил Мосс.

– По американскому закону, – тщательно выговаривая слова, произнес мистер Хасегава. – Брак законный. Есть документы, если желаете взглянуть.

– Желаю.

Японец хлопнул в ладоши, и появилась молоденькая служанка. Он что-то спокойно сказал, и девушка семенящей походкой вышла из комнаты, склонив голову, сложив руки перед грудью. Несколько минут спустя она вернулась с документами, и Мосс тщательно изучил их.

– Все верно.

– Хотите посмотреть на вашего внука?

Мосс кивнул. Он ненавидел себя за то, что пристально рассматривал Отами, которая и сама старалась не смотреть в упор на Мосса. Снова мистер Хасегава хлопнул в ладоши, и на этот раз просто кивнул. Служанка вернулась с пухлым розовощеким младенцем. Мистер Хасегава сделал Моссу знак подойти поближе, чтобы получше рассмотреть ребенка.

– Мне, как и моей дочери, кажется, что у ребенка ваш нос. Весьма примечательно.

Мосс почувствовал, что горло у него сжимается. Сын Райли. Можно даже разглядеть сходство в этом мирно спящем малыше. Этого было достаточно.

– Я хочу забрать ребенка в Техас, – холодно заявил он. В мгновение ока Отами оказалась между Моссом и своим сыном. Она не сказала ни слова, но не сводила умоляющих глаз с отца.

– Это невозможно, мистер Коулмэн. Ребенок живет здесь со своей матерью и семьей. Таково было пожелание вашего сына.

– Что вы знаете о желаниях моего сына? Не думайте, что я поверю такой ерунде. Этот ребенок носит фамилию Коулмэн. Его место в Техасе. Не здесь! Никогда он не будет жить здесь!

– Это невозможно. Ребенку нужна мать. Он здесь ни в чем не будет испытывать нужды. Полагаю, что могу сравниться с вами по доходам, если вас это беспокоит. Пожалуйста, не оскорбляйте нас предложением купить ребенка. Таково ваше следующее побуждение, не так ли?

Мосс взорвался:

– Людей не покупают. – Но в глубине души он понимал, что именно это и собирался сказать. – Я подам в суд, – пригрозил он.

– Ваши американские суды не имеют юрисдикции здесь, в Японии… Пожалуйста, мы не хотим ссориться с семьей Райли. Мы можем позаботиться о ребенке. В любое время вы и ваша жена будете желанными гостями в моем доме. Моя дочь станет вашей дочерью. Это честно и справедливо.

– Мне не нужна ваша треклятая дочь. Мне нужен мой внук. Я отсюда без него не уйду.

Отами сделала шаг вперед.

– Мистер Коулмэн, мы с Райли много раз обсуждали это. Он хотел, чтобы ребенок остался со мной. Когда кончился бы срок его службы, он обосновался бы в Японии, так он планировал. Я говорю правду. Так хотел Райли.

– Это вы внушили ему. Как вам удалось? На какие колдовские ухищрения вы пошли, чтобы одурманить моего сына? Райли никогда не согласился бы на такой шаг.

– Если это так, то почему я здесь с моим сыном и почему вы не знали о нашей женитьбе и о вашем внуке? Предполагаю, вам сообщили об этом в военном ведомстве. Сам Райли не хотел, чтобы кто-то в Техасе знал о нас. Это правда, мистер Коулмэн. И я не околдовывала вашего сына. Я влюбилась в него, а он в меня. А наш малыш – мы с Райли обсуждали, как назвать его, – он носит имя Райли и моего отца. Он Райли Садахару Коулмэн.

Это оказалось последней горькой каплей для Мосса. Чтобы его внук не был назван в его честь. Проклятое японское имя, которое он даже не мог выговорить.

Мистер Хасегава приблизился к Моссу.

– Пожалуйста, мистер Коулмэн, не навлекайте на себя позор перед моей семьей. В моих газетах каждый день то один репортер, то другой пишет о безобразном поведении американцев. Ради всех нас не поступайте подобным образом. Вы должны примириться с таким положением. Наш дом – ваш дом, когда бы вы ни пожелали.

– Идите к черту, – грубо рявкнул Мосс, резко повернулся и вышел. Должен же оказаться какой-нибудь способ. В случае необходимости можно было бы и похитить ребенка. Потом он глянул на кованые ворота и понял, что грозит напрасно. Он разбит. Проиграл не только битву, но и войну.

Ничего другого не оставалось, как только думать о перелете домой, который будет длиться восемнадцать часов. В конце концов он решил никому не рассказывать о Райли Садахару. Никто никогда не узнает о его унижении. Пока он жив, никто не узнает.

* * *

В Соединенные Штаты Мосс вернулся человеком, подавленным горем и наполненным яростью. Удрученный потерей любимого сына, он обратился к виски как к старому другу. Обуреваемый гневом при воспоминании об унижении, пережитом от семьи Хасегава, он погрузился в работу. Мосс понимал, что мог бы иметь внука, пойди он на компромисс; обыкновенная любезность и смирение дали бы в награду единственную частичку Райли, которая осталась в этом мире. Но он ненавидел японцев и опасался их, а относительно ребенка ничего не мог бы предпринять, пока сохранялись все его узы с матерью.

Билли сознавала, как страдает Мосс, и пыталась утешить его; ей казалось, он обвиняет себя и самолет своей компании в смерти Райли. Мосс не стал разубеждать ее. Доводы оказались просты: если только он ей расскажет, Билли сразу же кинется в Японию обнять внука. А он не мог позволить ей то, в чем отказал себе, – в радости любить сына Райли. Мосс понимал, что проявляет эгоизм. Таким уж он был всегда. С этим он мог жить.

* * *

Сет созерцал то, что осталось от его мира, лежавшего вокруг в обломках. Через неделю после возвращения сына из Японии он перенес еще два удара один за другим, что сделало его практически беспомощным и полностью зависящим от Агнес. Речь его стала замедленной, но тембр голоса не изменился – он шумел, бранился и подлизывался к ней. Ему ничего не стоило разбудить ее среди ночи, чтобы попить воды. Он чувствовал к ней неприязнь, потому что она была жива, здорова и могла все делать сама. Ненавидел свою ущербность и заставлял Агнес расплачиваться за это, всячески мучая ее и насмехаясь над ней.

Запершись в своей комнате, Агнес не выдерживала и начинала плакать. Пав жертвой своих собственных деяний, теперь она могла лишь заботиться о его здоровье днем и вынашивать планы его умерщвления ночью.

* * *

Той весной Агнес решила, что должна вырваться тем или иным способом. В первый же по-настоящему теплый день, когда появилась возможность открыть окна, она привела свой план в действие.

– Поедем сегодня покататься в машине, Сет. Пора тебе подышать свежим воздухом. И ты совершенно напрасно ежишься, я настаиваю.

– Настаивай сколько угодно. Я никуда не поеду. Выброси это из головы, Эгги, и запомни, что я никуда не выхожу из этой комнаты, здесь мы с тобой и останемся. Принеси мне кофе и почитай газету.

– Не сегодня. Сегодня доктор сказал, что тебе нужно побыть на воздухе. Это предписание, Сет. Доктор сказал, что если ты не будешь делать, что он говорит, то он исключит тебя из числа своих пациентов.

– Пусть попробует. Я прекращу все пожертвования на его больницу, и где он тогда окажется?

Сет поглядывал на Агнес краем глаза. Слишком спокойно она восприняла его отказ. Должно быть, что-то замышляет. Надо бы присмотреться повнимательнее.

Благодаря усердным заботам Агнес и ежедневным визитам врача, постепенно начали появляться признаки улучшения. Каждый день Агнес предлагала Сету проехаться по окрестностям. В тот день, когда он, наконец, согласился, она уставилась на него с удивлением.

– Ну, не стой здесь, – позови кого-нибудь помочь мне разместиться в машине.

Агнес переминалась с ноги на ногу, теребя нитку жемчуга.

– Ты уверен? Почему ты сегодня согласился? Что заставило тебя передумать?

– Этот чертов доктор, вот кто. Он хочет провести какую-то проверку в своем кабинете с этими новомодными штуками. Туда мы и едем. И не вздумай останавливаться в универмагах. Едем в его кабинет и сразу домой. Понятно, Агнес?

– Да, Сет, понятно… Нужно было меня предупредить. Сегодня нет шофера. Мосс забыл какие-то документы и приказал ему привезти их в контору. А я тебя не повезу, не думай.

– Именно об этом я и думаю, старуха, – упрямо потребовал Сет. – Иди, собирайся. Я не хочу краснеть из-за тебя. В голове не укладывается, как женщина может выглядеть так непотребно, как ты. Гордости у тебя совсем нет.

– Есть у меня гордость, Сет. Не заблуждайся на этот счет. Через несколько минут я буду готова. – Она повернулась и вышла из комнаты, расправив плечи и выпрямившись, чего Сет за ней давно не замечал.

Оказавшись в своей комнате, Агнес позвонила по внутреннему телефону и вызвала гараж.

– Я хочу, чтобы вы поехали в город и взяли лекарства, заказанные для мистера Коулмэна в аптеке, – дала она указания. – Возьмите джип, а лимузин оставьте. – Она бросила взгляд на часы. – Лекарства мне понадобятся к полудню, так что поторопитесь.

Агнес положила трубку на рычаг и рухнула на край кровати, глядя в окно, откуда была видна подъездная аллея. Через несколько мгновений за синим джипом взметнулась пыль. Уняв сердцебиение, Агнес надела пальто и спустилась вниз.

Помогая Сету одеваться и выкатывая его коляску по покатому настилу, сделанному рядом с крыльцом парадного входа, Агнес почувствовала, что над верхней губой выступил пот. Сет услышал ее прерывистое дыхание и принялся издеваться:

– Стареем, а, Эгги? Тебе можно и замену найти. Да, в самом деле, я об этом подумываю, Эгги. Отпущу тебя па пастбище, так я и сделаю. А может быть, выгоню вон! – И он гнусно, издевательски захихикал. Руки Агнес сильнее сжали рукоятки кресла. Она довезла его до гаража и подкатила кресло к боковой двери.

– Что ты делаешь, глупая старуха? Ты ведь не протащишь здесь эту колымагу. Иди вовнутрь, открой большую дверь и вкати меня.

Не говоря ни слова, Агнес нарочно протолкнула кресло в боковую дверь и покатила среди автомобилей.

– Дура, легче поместить меня на заднее сиденье отсюда! – Он показал пальцем на противоположную сторону машины.

– Заткнись, Сет. Мы сделаем так или вообще никуда не поедем. А теперь будешь ныть до конца дня или поможешь мне? – Она положила его руку на свое плечо и приподняла. Сет был вынужден пролезть в лимузин.

– Сложи кресло и поставь здесь сзади, рядом со мной, – прорычал он. Чертова дура, все делает шиворот-навыворот. Сет нахмурился и, изловчившись, достал сигару из бокового кармана, откусил кончик и зажег. – Давай, поторапливайся. Не торчать же здесь весь день! – ворчал он между двумя затяжками.

Агнес притворилась, что не слышит. Двигалась она нарочито медленно. Не спеша закрыла дверцу, села за руль и включила зажигание. «Кадиллак» пробудился к жизни.

– Посиди здесь, Сет. Мне нужно кое-что взять в доме. Сейчас вернусь.

– Ради Бога, Эгги, выключи мотор, раз уходишь, или оставь открытыми ворота!

Сет сузил глаза, увидев, что она вынимает из-за солнечного щитка пульт управления механизмом, открывающим ворота гаража.

– Эгги, я сказал, выключи мотор!

– Я сейчас вернусь, Сет. Сиди смирно. Ты не в том положении, чтобы отдавать приказы.

– Что за чушь ты мелешь! – взревел Сет. – Выключи проклятый мотор! Открой ворота! Что, черт побери, ты собираешься сделать? – С удивительной силой и проворством он наклонился вперед и, перебросив руку через спинку сиденья, схватил Агнес. Его крючковатые пальцы вонзились в кожу головы и лишь затем ухватили волосы.

Она отбивалась, пытаясь освободиться. Агнес не ожидала, что старик окажется таким чудовищно сильным. Она хватала ртом воздух. Голос Сета ревом отдавался в ушах. Она нащупывала ногами опору, чтобы устоять против натиска. Он тряс ее взад и вперед, дергая за волосы. Агнес нечаянно задела локтем рычаг коробки передач, приведя автомобиль в движение. «Кадиллак» двинулся вперед, а затем врезался в заднюю стену гаража, сокрушая устроенные там полки. Все, что стояло на полках, рухнуло на бетонный пол. Запасной бак с бензином выскользнул из держателей, и его содержимое расплескалось по полу.

– Смотри, что ты наделала, глупая сука! – завопил Сет. – Ты что, хочешь убить нас обоих?

От этих слов холодок пробежал по спине Агнес. Бензин. Зажженная сигара Сета. Она быстро выключила зажигание, мотор заглох.

– Твоя сигара! Где твоя сигара? – крикнула она. Агнес на четвереньках выбралась из машины и, стоя на коленях, принялась шарить по полу в поисках сигары.

– Ради Бога, Эгги, найди эту чертову штуку. Она, должно быть, выкатилась, когда ты начала свою истерику.

Запах бензина коснулся ее ноздрей. Ручеек собрался лужицей под передней частью машины. Вот она! Агнес потянулась за горящей сигарой – на секунду позже, чем следовало.

– На этот раз тебе это удалось, Эгги! – взревел Сет. И это было последнее, что она слышала.

* * *

Похороны были скромными и тихими. Ни Билли, ни Мосс не смогли бы выдержать присутствия многочисленной любопытной толпы. Ни Амелия, ни Сьюзан не приехали на погребение. Все концерты расписаны наперед. У Мэгги оказались другие планы. Присутствовали только Билли, Мосс и Сойер. Агнес обрела покой на семейном кладбище рядом с Джессикой. Сета, как он и просил, похоронили в ничем не отмеченной могиле рядом с его старой лошадью, Несси. На маленьком кладбище стоял памятный знак с именем Райли Сета Коулмэна. Останков их сына так и не смогли обнаружить, чтобы доставить их домой. Билли впервые увидела белую мраморную плиту и предалась скорби. Мосс стоял с сухими глазами, устремив взгляд в пространство.

 

Глава 35

Уход близких – расставание навеки – совершился без единого слова прощания. Райли, Сет, Агнес. Даже внук, бледная замена Райли, которого Мосс вряд ли смог бы полюбить и гордо демонстрировать всему миру, оказался потерян для него из-за непримиримых предубеждений и не ведающей истины гордыни. Мэгги и Сьюзан входили в число потерь, их жизни пошли путями, уводящими в сторону от Санбриджа. Амелия жила в Европе – время и перемены отделили сестру от брата. И единственной утратой, равной потере Райли, была Билли. Хотя дело о разводе и не довели до конца ко времени похорон Сета, он потерял ее.

Общее горе сблизило Мосса и Билли. Он умолял ее вернуться в Санбридж, дать их браку еще один шанс. Билли согласилась, сознавая, что и ей нужна вера в постоянство, и желая разделить эти черные времена с человеком, которого тоже коснулось это горе. Развод был приостановлен. Билли понимала: их брак, что остывший пепел – его уже невозможно воспламенить, но верность прошлому и горькие потери, объединившие супругов, побудили Билли вернуться.

Сначала казалось, их жизнь могла наладиться. Мосс всячески старался влезть в шкуру того мужа, каким он всегда хотел стать. В письме к Тэду, составленном из тщательно подобранных выражений, Билли излагала причины, подтолкнувшие ее к возвращению. Только одна фраза бросилась ему в глаза: «Мы нужны друг другу». Тэд написал ответное письмо с пожеланиями счастья. Билли знала, что ему почти нечего было сказать. Тэд ничего не мог поделать.

Не прошло и года после гибели Райли, как Билли поняла, что ее возвращение в Санбридж ни к чему не привело. Моссу недостаточно было ее одной. Он бродил по дому, как призрак, погрузившись в скорбь и горюя о сыне. Муж отверг все попытки Билли к сближению, предпочитая запираться в кабинете со своими чертежами авиаконструкций, воспоминаниями и бутылкой. Он ликвидировал свою компанию «Коулмэн Эвиэйшн», не желая принимать участие в создании самолетов и приборов по заказам правительства. Мосс заявил, что Райли погиб по вине правительства, но на самом деле знал, что виноват он сам, потому что не смог противостоять требованиям правительственных чиновников. Вот это и раздирало его на части. Мосс выходил из своего кабинета с блуждающим взором, и тяжесть лет давила на его плечи.

Билли переживала и сочувствовала мужу, но помочь ничем не могла. Если она и делила с ним ложе, то это служило лишь временной передышкой. Билли сознавала, что Мосс наказывает сам себя и всех вокруг. Она была ему нужна, и хоть ее собственные желания и потребности оставались неудовлетворенными, Билли продолжала жить в Санбридже, днем работая в мастерской, а ночи проводя в одиночестве в спальне на втором этаже большого пустого дома.

Выпадали дни, когда одиночество становилось таким мучительным, что казалось опасным для рассудка. Оставаться в Санбридже нельзя. Однако она понимала, что у нее есть обязательства по отношению к Моссу… и к прошлому. Оставалось еще и какое-то нежное чувство, но это была не любовь.

Письма, пересылаемые авиапочтой, телефонные разговоры, невысказанные желания и привязанности – вот что стало ее любовью. Тэд был ее любовью. Она знала: стоит лишь шепнуть слово, и он прилетит в ее объятия. Но это единственное, о чем она его никогда не попросит.

Прошло два года, и Билли убедилась, что Мосс больше не желает, чтобы она жила в Санбридже. Он перевел свою контору в Нью-Йорк и более шести недель не появлялся в Техасе. Сойер большую часть времени проводила в школе. Дом стал пустым и одиноким.

Она решила вернуться в Остин, соскучившись по оживленной городской жизни, по звукам людских голосов. Когда она позвонила Моссу в Нью-Йорк, чтобы сказать ему, что хочет вернуться в свою прежнюю квартиру в Остине, то он лишь удивился, что она два года сохраняла ее за собой. Последними словами Мосса были: «Я буду скучать по тебе, Билли, но думаю, так лучше».

Спасением Билли стала работа. Рисунки выплескивались с холстов, и большую их часть принимали в производство. Ее уверенность в себе росла вместе с успехом в делах, но Билли никогда не старалась выдвинуться: она просто хотела радоваться своим достижениям.

Расширилось окружение, в котором она теперь жила, и Билли часто удивлялась, как это раньше ей удавалось обходиться без общества других людей. На факультете прикладного искусства университета ей предложили вести занятия несколько раз в педелю, и, чтобы читать лекции о дизайне по текстилю, Билли пришлось самой больше узнать о своем деле.

Один крупный фабрикант соблазнил ее создать специальную коллекцию рисунков для постельного и столового белья. Тогда Билли пришлось нанять ассистентку, Джуди Вуд, очень талантливую молодую художницу, которая должна была заниматься этим новым проектом. Рисунки, подписанные Billie, неизменно пользовались успехом. Появилось новое имя – Билли Коулмэн.

Они с Моссом все еще не развелись в соответствии с законом – так посоветовал старый юрист семьи Коулмэнов. Билли больше не думала об официальном разводе с Моссом. Казалось, это не имеет большого значения – она уже была свободна, и духовно, и физически. Может быть, в глубине души она и лелеяла тайную надежду, что отношения между ней и Моссом могут наладиться. По какой-то причине Билли не могла окончательно разрубить узел, связывавший ее с Моссом. Этот человек был и всегда останется частью ее жизни.

 

Глава 36

Билли повесила последнюю рождественскую открытку на узкую гирлянду, которую протянула рядом с камином. Одна из открыток привлекла внимание. Счастливого Рождества! С новым 1979 годом! Она почувствовала слабость в коленях, так как внезапно ей пришло в голову, что скоро минет десять лет, как ее сын потерял жизнь во Вьетнаме. Куда ушло все это время? Что заполняло ее дни? Боль в сердце оставалась такой же острой, как в тот день, когда ей сказали о гибели Райли. Как смогла она пережить это? Десять лет не видеть его лица, его приветливой улыбки, его любви.

Часто, гораздо чаще, чем хотелось бы, она допускала мысль, что Райли лишь на время был подарен ей и Моссу. Она зачала сына в результате хитроумной задумки, отчаянно желая защитить свое замужество, обеспечить себе любовь Мосса, и, к стыду своему, даже укрепить их с Агнес положение в Санбридже. Может быть, Райли не должен был появляться на свет; может быть, она каким-то образом заставила небеса даровать ей сына.

– Билли? Дорогая, что с тобой? – До нее донесся голос Тэда, полный беспокойства. Они впервые проводили вместе Рождество в Остине, презрев условности. Обычно, особенно во время праздников, Билли встречалась с ним в других местах.

– Просто я обратила внимание на эту открытку и поняла, что прошло почти десять лет с тех пор, как погиб Райли. Порой такая мысль проникает в сознание и бьет наотмашь. Странно, правда? Я хочу сказать, что не помню день, когда покинули дом Мэгги или Сьюзан. И нужно напрягать память, вспоминая, в какой день погибли моя мать и Сет. Только Райли.

Тэд подошел к Билли и обнял ее. Она привычно положила голову ему на плечо.

– Это вполне естественно, Билли, – ласково сказал он. – Райли твой сын, и ты его потеряла. Сет и Агнес были пожилыми людьми. Ты знаешь, что твои дочери живут в одном мире с тобой. Ты можешь слышать их голоса, прикоснуться к ним. Сердце всегда тоскует до недостижимому. Разве ты этого не знаешь?

– Умом понимаю, – призналась Билли. – Но знать сердцем, – она прижала руку к груди, – совсем иное… Почему бы тебе не приготовить для нас твой знаменитый пунш? Когда в голову лезут такие мысли, я становлюсь сентиментальной, а испортить тебе Рождество совсем не хочется.

Тэд легонько поцеловал ее в щеку и разжал кольцо своих рук. Готовя напитки, он вспоминал, как часто за истекшие десять лет хотелось ему рассказать Билли, что Райли оставил после себя сына, частичку самого себя, которую можно было бы держать в руках и любить. Он знал, что такое известие доставило бы ей большую радость. Но Отами не позволяла ему нарушить обещание хранить тайну. Тэд объяснил, что Билли ничего не знает о своем внуке, что Мосс так и не рассказал ей о своей поездке в Японию. Годами он молил вдову Райли пересмотреть свое решение. Но Отами верила, что ее долг состоит в выполнении пожеланий погибшего мужа, и отказывалась дать согласие.

А если бы Тэд нарушил обещание и сейчас, через столько лет, рассказал Билли о внуке, не возненавидела ли бы она его за то, что он ничего не сказал ей раньше? Поняла бы его преданность Райли и Отами? Тэд покачал головой. Он не мог рисковать: немыслимо потерять Билли сейчас, после стольких лет ожидания.

Билли свернулась в клубочек рядом с Тэдом, когда они лежали у огня, молча глядя на языки пламени, разгонявшие темноту. Голову она положила Тэду на грудь и теперь слышала, как бьется его сердце. Как хорошо им вместе, думала Билли, ведь сохранилась и их страсть. Тэд играл с ее волосами, гладил чувствительную кожу на затылке. Нарастало сладостное волнение, и она знала, что скоро нежно, любовно поцелует его, они потянутся друг к другу и поделятся своей любовью.

Как бы читая ее мысли, Тэд придвинулся ближе, коснулся губами уха.

– Мне нравится быть твоим любовником, Билли Коулмэн, – обольстительно прошептал он.

– Любовник, – отозвалась Билли. – Мне нравится это слово. Нравится его значение. Хотя к себе я его никак не примеряла. Всегда казалось, что оно относится к другим людям, к другим женщинам. – Тэд понимал, что она думает об Элис Форбс.

– Ты моя любовница, Билли. У нас так много общего, хотя большую часть года мы проводим в разлуке.

Билли вздохнула:

– Да, я знаю. Иногда я пытаюсь понять, как ты можешь быть таким понимающим, таким терпеливым.

– Я люблю тебя, Билли. И всегда любил, этим все и объясняется. – Глаза Билли наполнились слезами.

– Даже в моем возрасте такие слова значат много. – Она попыталась рассмеяться. – Знаешь, Мосс никогда мне их не говорил. Сколько бы я ни твердила ему, что люблю его, он всегда отвечал: «Я знаю». Как будто моя любовь к нему была обязательной и вполне заслуженной. Такие простые слова, а значат так много. – Она повернулась к Тэду, обняла и крепко прижалась к нему. – Я люблю тебя, Тэд. И хочу тебя. Я всегда хочу тебя.

Тэд приник к ее губам в долгом нежном поцелуе. Ее готовность к любви никогда не переставала волновать его; приглашение к любви, сделанное шепотом, всегда возбуждало. Начался ритуал их любовных ласк, в который она всегда вносила особую свежесть. Он никогда не мог насытиться ею, никогда не уставал от этой женщины, которая так охотно и нежно отдавалась ему. Их страсть была гармонична, они делились друг с другом своей любовью, наслаждаясь и восторгаясь. Лаская ее грудь и скрепляя поцелуями свое право обладания, он чувствовал, как трепещет тело возлюбленной от томления. Когда рука Тэда скользнула между ее бедер, она придвинулась к нему. Прерывистое дыхание и глубокий стон Билли стали отзвуком его собственной страсти.

– Мне нравится, когда ты вот так трогаешь меня, – вдруг охрипшим голосом призналась Билли; она потянулась к нему, привлекла к себе, желая разделить с ним удовольствие.

Тело Билли было восхитительным, отклик на его ласки приводил в восторг, но именно любовь, светившаяся в ее взоре, и наслаждение, которое он дарил ей, доставляли самую большую радость. Билли, его красивая, милая Билли.

Они лежали обнявшись, в истоме, согретые теплом огня, позолотившего их тела и отражавшегося в глазах. Тэд шептал ласковые слова и гладил возлюбленную, наслаждаясь пышностью ее груди и гладкостью кожи. Для него она оставалась такой же красивой, какой была в тот день на Гавайях, когда они купались на пляже. Теперь она стала еще красивее, решил Тэд, потому что свет ее глаз сиял для него, ему она отдавала свою любовь и чувственность зрелой женщины.

– Ты красивая любовница, Билли, – тихо проговорил он. – Я не хочу расставаться. Хочу провести остаток жизни рядом с тобой, радуясь тому, что есть у нас сейчас, этой минуте.

Билли повернулась в его объятиях и нежно, от всей души, поцеловала его. Если бы все в жизни шло так, подумала она, если бы все было так просто. Я люблю тебя, ты любишь меня, и все прекрасно в этом мире. Но шрамы, оставшиеся в душе, напоминали, что это не так. Жизнь может таить в себе горечь и ревность, может отнимать счастье и радость, может уничтожить. Быть может, это ощущение давало ей зрелость или опыт, но Билли давно уже научилась не считать вечными даже самые маленькие радости.

* * *

Билли стояла у мойки, домывая посуду после завтрака. На губах ее играла улыбка. Тэд смущенно извинился и с утра исчез, пробормотав что-то насчет поисков настоящего сливового пудинга для рождественского ужина. Билли знала, что вернется он с целой охапкой пакетов в яркой упаковке, которые безуспешно будет стараться тайком сунуть под елку.

Когда зазвонил телефон, она быстро вытерла руки и побежала в гостиную снять трубку. Звонила Джуди Вуд, менеджер ее конторы; она пожелала Билли счастливого Рождества и подтвердила, что работа возобновится после праздника.

Билли села рядом с письменным столом, с улыбкой глядя на фотографию Сойер в костюме для верховой езды на ее скакуне Менгисе. Как она любит свою восхитительную внучку, которая так похожа на нее. Сойер должна была появиться к ужину сегодня вечером, и Билли не терпелось увидеть ее и услышать о делах в колледже.

– Передайте привет от меня вашей семье, – сказала Джуди на прощание. Сойер и Тэд – ее семья. Она приглашала на праздник дочерей, но они отказались. Билли понимала, что путешествие из Европы оказалось невозможным для Сьюзан и ее мужа Жерома – они должны были вместе выступать в рождественских концертах, – но была разочарована тем, что через столько лет Мэгги не пожелала приобщиться к жизни своих родителей. Билли знала, что Мэгги не нравится отношение Мосса к ее мужу Кренстону Таннеру и к сыну Коулмэну Таннеру. Даже Билли удивилась, что Мосс так гневно отнесся к появлению его первого внука, отказываясь признавать мальчика и ограничиваясь лишь подарком в виде наличных денег на день рождения и Рождество. Так жестоко поступать по отношению к Мэгги, и Билли не могла осуждать свою дочь за то, что она обижена. По какой-то причине Мосс и Кренстон, который был преуспевающим адвокатом со значительным состоянием, не выносили друг друга и постоянно выказывали обоюдную неприязнь, где бы ни доводилось им встречаться. Это первое настоящее Рождество, которое Билли встретит с Тэдом здесь, в Остине, и она радовалась, что в доме не будет ни ссор, ни переживаний.

Зуммер домофона прервал размышления Билли. Думая, что это Тэд, она подбежала к панели у входной двери и нажала на кнопку, чтобы впустить его в дом. Две минуты спустя распахнула дверь, собираясь броситься в его объятия. Но это оказался не Тэд.

– Пол Мак-Дермотт! Как приятно вас видеть!

– Привет, Билли.

– Входите. Могу я предложить вам чашечку кофе? Похоже, вы замерзли.

– Было бы очень кстати… Может быть, я не вовремя? Билли разговаривала любезно, но не проявила большого восторга. Они с семейным врачом Коулмэнов не могли считаться друзьями и держались в рамках вежливости.

– Вовсе нет… даже не помню, когда в последний раз мы виделись, Пол. Кажется, как раз перед несчастным случаем в гараже? – Пол был лечащим врачом Сета.

– Кажется, так. Сегодня у меня нет приемных часов, и я решил зайти. Я хотел бы кое о чем поговорить. – Он взял предложенную чашку кофе, отхлебнул и поставил на столик рядом со своим креслом. – Билли, есть одно обстоятельство, которое, как мне кажется, вам нужно знать. Я знаю, что вы с Моссом больше не живете вместе, но понимаю также, что мой приход к вам необходим. Не думаю, что злоупотребляю доверием Мосса, рассказывая вам это, так как он не просил меня не… – Широкое лицо врача омрачилось, он с трудом подбирал слова. – Билли, это Рождество станет последним в жизни Мосса. Он умирает, Билли. Лейкемия. Он отказывается от лечения. Вчера я заезжал в Санбридж, чтобы осмотреть его. Ему надо бы лечь в больницу, но он не хочет и слушать. Может быть, вы двое отбросите в сторону свои разногласия?.. Ему кто-нибудь сейчас нужен, Билли. Ему нужны вы!

Билли невольно приоткрыла рот. Кофейник дрожал в ее руке, земля, казалось, покачнулась под ногами. Она услышала роковые слова, они врезались в мозг, но душа их не принимала. Это длилось лишь несколько мгновений, но для Билли они растянулись до бесконечности. Откуда-то изнутри поднимался протест против такого предательства. Странно, что она воспринимала это как предательство: потеря близких становилась уже чем-то постоянным в ее жизни. Агнес, Сет, Мосс, Мэгги и даже Райли каким-то образом.

– Давно… давно ли Мосс знает? – выговорила наконец, она. – Вы говорите, он отказывается от лечения. Конечно, он знает, насколько это серьезно? – От тревожных мыслей что-то дробно застучало в голове. Мосс утаил от нее такое важное обстоятельство, касающееся его жизни, он ничего не сказал ей.

Пол Мак-Дермотт восхитился выдержкой Билли. Он всегда восхищался этой скромной женщиной, лишенной высокомерия.

– Мосс знает об этом вот уже полгода. Он пришел ко мне с жалобами на самочувствие, и анализы подтвердили мои подозрения. Лишь недавно я узнал, что он не сообщил вам о своей болезни. Слишком долго он оставался один, целиком погрузившись в работу. Мне известно, что он всегда много работал, но на этот раз Мосс работает с каким-то мстительным ожесточением. По-моему, он так и не оправился после гибели Райли. Он утверждает, что должен закончить работу, что это очень важно для него. Больницы, трубки, лекарства помешают ему закончить труд, по крайней мере, так он утверждает. Почему-то я верю ему. Я видел людей, которые боятся больниц и докторов, но Мосс – совсем другой случай. Он словно отрицает болезнь и просто продолжает работать.

– Да, это похоже на Мосса. Как вы думаете, он закончит ее? Свою работу, я имею в виду.

Пол Мак-Дермотт пожал плечами:

– Не имею понятия, над чем он работает, а если вы спрашиваете, как долго он… – Врач не закончил фразу, потом собрался с силами: – Три месяца, шесть, год? Не имею понятия, Билли. Никто этого не знает.

– Пол, как мне дать понять Моссу, что вы сообщили мне обо всем? – Ее голос звучал сухо и жестко.

– Не знаю, по правде говоря. Я подолгу беседовал с ним, и иногда у меня складывалось впечатление, что он готов сам сказать вам о болезни. А потом это впечатление снова исчезало. На данном этапе не представляю, какое у него настроение. Я подумал, что вы сами с этим справитесь. Вы сможете, Билли?

Она кивнула.

– Попытаюсь. – Потом сказала уже с большей уверенностью: – Да, смогу. Как, должно быть, это ужасно для Мосса. Наверное, он чувствует себя таким одиноким.

– Он одинок, Билли, но я знал, что могу рассчитывать на вас. – Мак-Дермотт испытывал большое облегчение. Он давно знал Мосса, но, как правило, не любил переживать за своих пациентов.

Билли сидела, оглушенная неожиданным известием. Если бы только голос врача не казался таким добрым. Если бы он говорил какие-то другие слова, которые не вонзались бы в сердце, подобно ножу.

– Наверное, вам пора домой, Пол. Сегодня праздник, вы должны быть с вашей семьей. – Семья. Мать и отец. Муж и жена. Дети. Внуки. Семья…

* * *

Когда Тэд вернулся в квартиру Билли после импровизированного набега на магазины, он застал ее сидящей у давно потухшего камина. Билли спокойно сидела и смотрела на холодный пепел. Она не шевелилась, и на мгновение показалось, будто она уснула, но что-то встревожило Тэда в жестком развороте ее плеч и бледности лица.

– Билли? – тихо позвал он, опустив охапку подарков на диван. – Билли, что случилось? – Тревога охватила Тэда, холодок мрачных предчувствий побежал по спине.

Билли не поднимала глаз. Она не хотела смотреть в это любимое лицо и видеть седину на висках – напоминание о том, как много времени прошло с тех пор, когда она впервые поняла, что любит его, свидетельство того, сколько лет прошло впустую. Страшнее всего было выдержать тот момент, когда в глазах его появится выражение боли и горечи, едва она скажет о Моссе и о решении, которое приняла за последние несколько часов, – решении, которое разобьет его сердце.

Тэд сел рядом с нею, обнял.

– Ты думаешь о Райли? – тихо спросил он; от сочувствия к горю Билли его голос звучал хрипловато.

Билли покачала головой.

– Нет, я думаю о Моссе. – Она неожиданно обернулась, спрятавшись в объятиях Тэда. – Дорогой, я должна сказать тебе одну вещь, но сначала хочу повторить, что люблю тебя. Я всегда буду тебя любить. Мне нужно, чтобы ты знал это и не сомневался. Мне нужно, чтобы ты верил в меня.

Все чувства Тэда были напряжены до предела. Он принял ее объятия так, словно это было в последний раз, и выслушал все, что Билли рассказала о визите Мак-Дермотта и о болезни Мосса. С каждым словом сердце у него падало и падало. Ему хотелось бы не любить ее так сильно, тогда он мог бы поспорить с нею, бороться против ее решения, побить ее, если понадобится, заставить понять, что она делает с ними обоими, с их любовью.

– Не знаю, захочет ли он, чтобы я осталась с ним, – говорила Билли, – но знаю, что должна попытаться. Ты понимаешь, Тэд?

Он зарылся лицом в ее волосы, вдыхая аромат шампуня, которым обычно пользовалась Билли.

– Я могу лишь пытаться понять. Да, черт побери, понимаю, но не хочу понимать! Не хочу снова делить тебя с кем-то. Хочу, чтобы ты была только моей, Билли. Проклятье, я слишком долго ждал и не хочу ждать больше!

В порыве гнева и досады он вырвался из ее рук и принялся мерить комнату большими шагами, запустив длинные пальцы в свою шевелюру.

– Не смотри на меня так, Билли. Да, я сердит, черт, да, я с ума схожу от злости! Наверное, я мог бы возненавидеть тебя в эту самую минуту. Ты просишь меня снова проявить благородство, а я не хочу быть благородным. Мне хотелось бы, чтобы я не заботился о Моссе все эти годы и не любил его. Хотел бы, чтобы он был мертв и все кончилось раз и навсегда. – Лицо Тэда сморщилось от горя. – Я люблю тебя, будь ты проклята, а ты уходишь от меня!

Билли подбежала к нему, обвила руками, изо всех сил стараясь утешить. Тэд не сказал ничего, чего бы она сама себе уже не высказала. Все самое ужасное, все, о чем не хотелось думать. Она почувствовала, что напряжение уходит, и вспышка гнева прошла. Его объятия снова раскрылись навстречу ей. Потом он высвободился из ее рук и пошел к двери. Билли проглотила комок слез. Он уходит, оставляет ее с разбитым сердцем. Хотелось крикнуть, чтобы он не уходил, не покидал ее.

Тэд резко остановился, не доходя до двери, задержался у стола, на котором стояла фотография Сойер. Снял трубку телефона, набрал номер, долго ждал, пока ему не ответили.

– Алло! Мосс? Это я, Тэд. Послушай, оказывается, я смог выбраться в этот потрясающий штат Техас ради доброго старомодного Рождества. Зашел проведать Билли, и мы тут как раз подумали, что неплохо бы наведаться прямо сейчас в Санбридж. Ты уже поставил елку?.. Тогда мы сейчас приедем и нарядим ее для тебя!

Билли рухнула на диван, спрятала лицо в ладони. Слезы неудержимо текли по щекам. Тэд, дорогой Тэд.

– Да, Сойер приезжает, чтобы провести Рождество с Билли. Она приедет чуть позже, во второй половине дня… Минутку, я спрошу. – Прикрыв трубку рукой, Тэд обратился к Билли: – Мосс говорит, что его шофер уже в городе и, если хочешь, может задержаться, чтобы забрать Сойер в аэропорту. Похоже, он рад, что мы к нему едем, Билли. Поедем сейчас или подождем Сойер?

Не в силах встретиться с ним взглядом, Билли просто сказала:

– Передай ему, пусть Эфраим заберет Сойер. Мы будем в Санбридже через час, если он не против. Попроси его дать указания затопить камин в моей старой мастерской.

Вот так. Все очень просто. Кто сказал, что нельзя снова оказаться дома?

* * *

Сойер Коулмэн съехала на ногах с пригорка перед мастерской Билли. Смеясь, слепила снежок и запустила в сурового шофера, который нес ее багаж. Пакеты с подарками разлетелись по всей заснеженной поляне.

– Это ведь Рождество, Эфраим, улыбайся, – посмеивалась она, потом принялась собирать подмоченные свертки в яркой упаковке. Она могла поклясться, Эфраим сейчас думает, что в двадцать один год можно бы уже и повзрослеть. Ха! Ну а ее бабушка любит хорошую потасовку со снежками и не станет слишком строго бранить!

– Бабушка! Я приехала! Счастливого Рождества!

– Сойер! Я так беспокоилась. Самолет запоздал?

– Где-то здесь была плохая погода. – Билли попала в юные, теплые, нежные и полные любви объятия. – Ты чудесно выглядишь, бабушка. Бьюсь об заклад, получила какие-нибудь новые отзывы. Но откуда такой печальный взгляд? Ты всегда говорила, что в глазах должна оставаться улыбка. Немедленно расскажи мне, в чем дело.

Билли рассмеялась:

– Ты все услышишь. Всему свое время. Ты великолепна, как всегда. Должно быть, это все морковка и фасоль, которые я заставляла тебя поглощать в огромных количествах, когда ты была маленькой.

Сойер повернулась к шоферу:

– Спасибо, Эфраим. Извини за снег. Я так рада, что приехала домой. Оказаться в Санбридже для меня такой сюрприз – я ведь привыкла играть в снежки с детства. Нехорошо было так поступать по отношению к тебе. Прости меня.

Билли видела, как суровый шофер смягчился и улыбнулся ее внучке. Даже самые закоренелые ворчуны откликались на красивую улыбку Сойер. Когда дверь за шофером закрылась, Билли спросила:

– Что все это значит?

– Мне захотелось поиграть в снежки, – со смехом объявила Сойер. – Что ты на это скажешь, бабушка?

– Мне идея нравится. Подай сапоги и куртку. – Этот ребенок всегда приводит ее в чудесное состояние духа. Она могла бы даже забыть… почти забыть.

Билли бросила взгляд на свою внучку. Высокая и стройная, с волосами цвета меда, ниспадающими на плечи мягкими волнами. На минуту, пока она заправляла волосы под капюшон голубой парки, отороченной белой овчиной, Билли снова увидела ее маленькой девочкой. Все эти годы, неужели они будут вечно преследовать ее?

– Не знаю, что голубее, – с нежностью сказала Билли, – твои глаза или парка. Ты должна почаще носить голубое.

Сойер похвасталась:

– Я сдала досрочно зачеты за первый семестр. Четвертая по успеваемости в группе. Я почти законченный инженер-авиаконструктор. Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, это чудесно… Сойер, я хочу, чтобы ты нашла время поговорить с твоим дедушкой. Хочу, чтобы он знал, чего ты достигла и как хороши твои успехи в учебе. Это важно.

* * *

Сойер всхлипнула. Так вот почему застыла печаль в глазах бабушки. Надо было самой догадаться.

– Я попробую. У нас много общего, но он просто мною не интересуется.

– Теперь будет интересоваться. Мне кажется, он ждет твоего приезда. Ты должна его разговорить. Используй все известные тебе уловки.

– Использую, использую. Почему ты в таком напряжении? Расслабься. Давай играть в снежки, это как раз то, что нам сейчас нужно, чтобы избавиться от всякой неприязни и враждебных чувств хоть на время.

Они катались и бегали по заснеженной поляне, казалось, несколько часов. Бросались снежками и осыпали друг друга пригоршнями мягких белых хлопьев. Смеялись и кричали, пока не выбились из сил.

Стоя на вершине пригорка, Тэд с широкой улыбкой наблюдал за их возней.

– Эй! – крикнул он, – а еще одного примете?

– Тэд! – Этот восторженный возглас чуть не заставил его расплакаться, особенно после трудных часов, проведенных с Моссом.

– Дядя Тэд! – Как чудесно звучит молодой голос, совсем как голос Билли много лет назад.

– Ну?

– Если думаешь, что справишься с нами, иди, – радостно крикнула Билли.

Через полчаса безукоризненная синяя морская форма Тэда была вся в снегу. Блестящие черные ботинки покрылись ледяной коркой, а сам он жаловался, что ноги у него замерзли, а уши отморожены.

– Пусть услышат это все женщины! – воскликнула Сойер.

– Согласен! – прохрипел Тэд. – А теперь мы можем войти в теплую комнату?

– А я только сейчас согрелась, – насмешливо заметила Билли. – Пожалуй, я бы провела здесь еще пару минут. С тебя достаточно, Сойер?

– Да, я хочу есть. Почему бы нам не позвать дедушку, чтобы он пришел перекусить с нами?

– Позвони ему, – сказала Билли, пытаясь отряхнуть снег с куртки. – А еще лучше, раз ты так любишь холод, самой пойти в дом и пригласить его сюда. – Она бросила взгляд на Тэда, ожидая поддержки.

– Так и сделай, Сойер, – согласился он. – Я совсем недавно оставил его, думаю, он сейчас в своем кабинете. Вытащи старика, если сможешь.

Билли взяла Тэда под руку, и они отправились в мастерскую.

– Получится чудесное Рождество. Не знаю, будет ли в нем участвовать Мосс, но приложу к этому все старания. Мы постараемся.

Тэд нахмурился.

– Я только что провел с ним два часа, и он не высказал мне ни слова, болтали только о прежних временах. Если ему даже и известно о нас, Билли, он ничего не сказал. Мне почему-то кажется, он рад, что не остался один на Рождество.

Билли остановилась на минуту, глядя в лицо Тэда.

– Я когда-нибудь говорила тебе, какой ты чудесный? спросила она, наблюдая, как любовь начинает изгонять печаль из его глаз.

– Ты сама чудесная, моя дорогая, и я очень люблю тебя. – Билли не могла не заметить, как задрожала рука Тэда и увлажнились его глаза. Она сделала вид, что ничего не видит.

– Ты так и не отнес свой чемодан в дом, нужно забрать твои вещи из машины. Тебе необходимо снять мокрую форму. Можешь воспользоваться ванной комнатой, а я переоденусь у себя.

Билли и Тэд как раз сели у камина, когда в мастерскую ворвалась Сойер.

– Горячий пунш идет! – весело провозгласила она, направляясь прямо на кухню, чтобы поставить греться воду. – Дедушка сказал, что он уже поел, но придет попозже, чтобы выпить. Мы соберемся все вместе. Правда, замечательно?

– Да, это будет чудесно.

– Почти как будто у нас снова семья, – лучезарно улыбнулась Сойер.

Если и имелось в английском языке слово, которое ненавидела Билли, так это «почти». Оно подводило итог ее жизни. Все было «почти». Почти замужем. Почти разведена. Почти любима. Мосс уже почти мертв. Боже, как она ненавидит это слово.

– Я хочу распаковать вещи и посмотреть, нельзя ли подсушить пакеты с подарками, – сказала Сойер. – Ты не возражаешь, бабушка?

– Конечно, нет. Занимайся своими делами. Мы с Тэдом посидим у огня и притворимся, что возня в снегу нас оживила.

– Говори за себя, женщина, – пошутил Тэд. – Если ты не прочь провести там еще пару минут, я мог бы предоставить тебе целых три.

– У меня для вас обоих новость, – засмеялась Сойер. – Я не могла бы больше и минуты выдержать на холоде.

– Что делать мне? – спросил Тэд, когда дверь за Сойер закрылась.

– Побудь здесь, если ты нужен ему. Останься таким другом, каким ты всегда был.

– Предполагалось, что Мосс будет жить вечно. – Голос Тэда дрогнул.

– Я знаю. Об этом мы все и думаем. Вряд ли Мосс задумывался о том, что сам смертен. Даже теперь я не уверена, что он до конца понимает происходящее. Почему? – Все это Билли произнесла каким-то сдавленным голосом.

– Это его время. То же самое произойдет и с нами.

– С нами – да. С Моссом – никогда. Я с трудом мирюсь с этим. Надеюсь и молюсь, что поступаю правильно и говорю то, что нужно сказать.

Душераздирающие признания Билли разрывали сердце Тэда. Надо было бы утешить ее.

– Посмотри на нас. Мы ведем себя, будто все кончено. Мосс никогда не захочет примириться. А мы обязаны принять все как должное, потому что нам ничего другого не остается. Он так и не пришел в себя после гибели Райли. Даже смерть отца на него так не подействовала. Тогда он продал «Коулмэн Эвиэйшн» и посвятил себя тому, что я называю «самолет-мечта». Только им он и занимался последние годы. Он винит себя за смерть сына.

– Помню, как он вернулся из Японии после того, как погиб Райли. Создавалось такое впечатление, будто из него выпустили воздух. Я часто гадала, что там произошло. Я думала, он ездил повидаться с тобой, и никогда не спрашивала, потому что считала, что это было ваше с ним личное дело. Ты мне можешь сказать, о чем он тогда говорил и почему ему вдруг понадобилось лететь в Японию, чтобы встретиться с тобой?

Тэд подумал, что в следующую минуту проглотит язык. Он знал, что когда-нибудь это произойдет. И все-таки он оказался не готов к этому вопросу. Должен ли он солгать? Должен ли сказать правду? Что хуже? Неизвестно. Билли смотрела на него так странно, ожидая ответа.

– Ему нужно было утешение. Такое утешение, какое один мужчина может дать другому. – Распознала ли она ложь в его голосе?

Билли долго не сводила глаз со своего друга. Слова звучали как-то неискренне, но не время добиваться истины. Пусть лжет. Не стоит будить призраки прошлого. Когда-нибудь…

* * *

После приготовленного на скорую руку консервированного супа и поджаренных на гриле сандвичей с сыром Сойер, Билли и Тэд уселись перед камином. По радио тихо звучали рождественские песенки и перезвон колоколов. Услышав негромкое постукивание нога об ногу возле двери, Билли встала, чтобы впустить Мосса. Он почти не изменился, только, может быть, чуть похудел да седины в волосах добавилось. Неловкость момента разрядила Сойер, которая вскочила со своего места на полу и спрятала руки за спину.

– Не смотри, дедушка. Я кое-что делаю для тебя к Рождеству, но не успела закончить. Закрой глаза, чтобы я успела спрятать это в моей комнате.

Тэд и Билли громко рассмеялись.

– Что здесь смешного? – спросил Мосс.

– Мы видели, что она мастерит. Надеюсь, ты помнишь, что главное – мысль, идея. Сойер отнюдь не рукодельница.

– Я слышу! – запротестовала девушка. – Но я умею делать исключительный пунш. Ты выпьешь бокал, дедушка?

– Неплохо бы после прогулки по холоду… Скажи, Сойер, не могла бы ты прийти завтра утром в большой дом? На моей чертежной доске есть кое-что – хотелось бы тебе показать.

– Я буду там едва рассветет, дедушка. Вот уже много лет мне не терпится попасть в твой кабинет.

Заявление Сойер, казалось, пришлось Моссу по душе. Широкая улыбка появилась на его лице.

– Твоя бабушка говорит, у тебя хороший средний балл в колледже. Я горжусь тобой, Сойер. Честно говоря, не думал, что ты справишься. Аэронавтика – неподходящая профессия для женщины.

– Я не такая женщина, как все, дедушка. Я из семьи Коулмэнов.

– Да, это верно. И я очень горд.

Не в силах сдержаться, Сойер порывисто обняла деда.

– Я так долго ждала, когда же ты произнесешь эти слова. Я сделала так, как ты всегда говорил, и выбрала самую лучшую цель.

– Да, такая цель стоит того. Поговорим об этом утром. Теперь я хочу, чтобы твоя бабушка рассказала, как идут ее дела. – Он повернулся к Билли. Что заметила она в его глазах? Сожаление? – Моя домоправительница отправилась за покупками и приобрела простыни, все с твоей подписью. Боже, все эти цветочки и китайские пагоды. Когда я пожаловался, она спросила, не предпочитаю ли я Микки Мауса или Снуппи.

После приятного вечера, полного смеха и мечтаний, Мосс сказал, что ему пора в дом, если он хочет проснуться ко времени визита Сойер на рассвете.

– Я не стану тебя мучить, дедушка. Как насчет десяти часов?

– Отлично. Пообщаемся с утра. Кажется, так вы, молодые, выражаетесь, когда хотите поговорить?

– Точно, дедушка, – засмеялась Сойер.

– Ты, сдается мне, тоже набралась ума между делом.

– А также отваги и упорства. Бабушка говорит, что мне нужно обладать этими качествами, а иначе я не смогу стать настоящей Коулмэн.

– Ну, они у тебя есть. А теперь извини меня, Билли, но мне нужно еще закончить кое-какую работу, прежде чем ложиться спать. Тэд, мне хотелось бы кое-что тебе показать, если у тебя есть время.

– Все мое время принадлежит тебе.

Когда дверь за ними закрылась, Сойер поспешила к бабушке и обняла ее.

– Ты слышала, что он сказал? Я едва поверила своим ушам. Он ведь не оттолкнет меня, правда?

Билли с трудом проглотила комок в горле.

– Да… да, я слышала. Разве это не замечательно?

– Он собирается показать мне свой самолет-мечту, да?

– Не стоит строить догадок по поводу твоего дедушки. Как только ты думаешь, что поняла его, он начинает вести себя совершенно не в соответствии со своим характером.

– Как будто он чертит кривую, а потом резко возвращается к квадрату… Ты все еще любишь его, да, бабушка? – Это было сказано так осторожно, так нежно, что Билли оказалась застигнутой врасплох.

– Я всегда буду любить Мосса. – Это правда, осознала она. Часть ее души всегда была преисполнена любви к энергичному человеку, которого она полюбила. Но это не значит, что она не может любить и другого мужчину, испытать разделенную любовь, которая позднее появилась в ее жизни, тогда, когда начинаешь с возрастом понимать и ценить такое чувство. Вечная любовь, выдержавшая все испытания.

– Я всегда любила дедушку, – призналась Сойер. – Он для меня очень много значит. Я знаю, он не привык к девочкам. Райли был его жизнью. Райли попытался однажды объяснить мне это, но я тогда не поняла, что он хотел мне сказать, а теперь понимаю. Это не значит, что он не любит меня или мою мать, а также и тетю Сьюзан. Он никогда не простирал свои мысли дальше идеи иметь сына-наследника. Он не мог понять, что любая из нас может внести свой вклад, участвовать в его работе. В том-то все и дело, бабушка, участвовать в его работе. Дедушка Сет обычно говорил, что женщины должны заниматься домом и заботиться о своих мужчинах. В этом есть своя красота. Я, например, никогда не стану оспаривать тот факт, что мужчины сильнее, физически я имею в виду. Но временами мы оказываемся сильнее. Посмотри, как ты, бабушка, справилась с горем, как смогла пережить смерть Райли. Ты горевала, но не опустила руки. Ты действовала, росла и стала творцом своей жизни, невзирая на обстоятельства. Я нередко слышала, как ты плакала по ночам, когда дедушка наносил тебе удар то с одной, то с другой стороны. Ты знаешь, дядя Тэд тебя любит.

Как похоже на Сойер – говорить об одном, а потом, не прерывая главной мысли, выявить ее суть.

– Да, знаю, – ответила Билли. – Он чудесный человек. Он всегда был прекрасным другом, и не знаю, что бы я делала временами без его поддержки. Я всегда буду ему благодарна.

– Благодарность – это хорошо. Любовь – нечто иное. А она есть. Если хочешь любви, то не бойся протянуть к ней руку.

– Когда придет время, я смогу сделать это… Не слишком ли много разговоров для такого позднего часа?

– Ладно, теперь скажи, как, по-твоему, я должна поступить. Я в твоем распоряжении до конца января.

– Рождество нужно сделать совершенно особенным, насколько это у нас получится. Ужин накануне Рождества и рождественский поздний завтрак – на твоей ответственности. Кто-то должен поставить и украсить елку. Еще нужно сделать кое-какие покупки… Послушай, не похоже, чтобы кто-то из нас хотел спать, так почему бы нам не составить список?

Они как раз допивали по второй кружке горячего шоколада, когда зазвонил телефон. Билли и Сойер обменялись взглядами.

– Сними трубку, – взволнованно попросила Билли. Кто может звонить в мастерскую в четверть шестого утра?

– Конечно, я не сплю. Да и кто сейчас спит? – радостно сказала Сойер в телефонную трубку. – Буду через две минуты. Дедушка. Он меня ждет, – бросила она через плечо. Билли улыбнулась, и голубая молния, застегивая на ходу парку, вылетела на улицу.

* * *

У двери в комнату дедушки Сойер облизнула пересохшие губы, пощипала щеки и нетерпеливо пригладила длинные волосы. Сейчас, подумала она. Сделала глубокий вдох, скрестила пальцы и тихо постучала.

– Входи. Ты сказала две минуты, а получилось…

– Три. Я потеряла в снегу обувь, когда поднималась на пригорок. – Сойер вытащила ногу из сапога, чтобы показать промокший носок.

Мосс кивнул.

– Не позволяй даже мелочам становиться у тебя на пути. Сними носки и садись к обогревателю.

Сойер повиновалась. Она жадно осматривала комнату, в которую так долго ей запрещалось входить. Она любила эту комнату, обожала каждый чертеж, каждый клочок бумаги, каждый карандаш.

– Можно посмотреть? – Мосс кивнул.

Он пристально смотрел на Сойер, переходившую от одной стены к другой, пока, наконец, она не остановилась перед чертежной доской.

– Он готов? – с благоговением спросила она.

– Почти.

– Когда?

– Некоторые обстоятельства не позволяют мне работать так быстро, как хотелось бы. Теперь я порой работаю день и ночь. Не знаю точно.

– Есть крайний срок?

– Зависит только от меня, – с кривой усмешкой ответил Мосс.

– Что я могу сделать?

– Я еще не знаю. Посидим, поговорим.

 

Глава 37

В полдень Тэд спустился на первый этаж и тихо повернул ручку двери кабинета Мосса. Он улыбнулся. Мосс откинулся в глубоком кресле, а Сойер сидит у его ног – один сапог сброшен, другой надет. Мосс и Сойер погружены в беседу. Тэд осторожно прикрыл дверь и оделся, чтобы выйти из дома. Билли захочет знать обо всем. Нужно немедленно ей рассказать.

– Об этом я и молилась так долго, – улыбаясь, сказала Билли. – Но проблема остается. – Она показала Тэду список, который накануне составила вместе с Сойер. – Сегодня утром Сойер должна была привезти елку, установить ее и украсить.

Тэд взял список.

– Хорошо, почему бы нам обоим не позаботиться об этом? – спросил он. – Мы могли бы пойти срубить елку, притащить ее в дом и украсить.

– О Тэд, это чудесно!.. Хочешь, возьмем санки? В конюшне где-то хранятся сани. Сет держал их там на случай метели. Наверное, они заржавели, но можно смазать как следует, и они будут скользить. Как ты считаешь?

– Думаю, это отличная мысль. Конюшня, говоришь? – Билли кивнула. – Прихвачу пилу, веревку и пойду к конюшне, там и встретимся. Оденься потеплее. Похоже, снова пойдет снег.

Было что-то праздничное, обнадеживающее в том, чтобы выбрать и спилить рождественскую ель. Билли радовалась скольжению саней, влекомых лошадью. Она прижалась к Тэду под теплой полостью, чувствуя тепло его тела и ощущая его силу. Дорогой Тэд. Что бы она делала в жизни без него – ее единственного мужчины, который всегда так поддерживал ее? Он так нужен ей. Особенно сейчас, когда она так растеряна, так… беспомощна.

– Как тебе это дерево? – спросил Тэд. – Голубая ель. Высотой будет футов восемь.

– Ты мужчина, с тобой пила. Потолок в Санбридже двенадцать футов высотой. У этой ели прекрасные формы, – заметила Билли, выбираясь из саней.

– Я обвяжу ель веревкой посередине, а когда скажу тянуть, ты потянешь. Постой, дай-ка я привяжу этот конец веревки к саням, так будет легче. Ты сможешь это сделать?

– Конечно, – обиделась Билли. – Много лет я помогала спиливать рождественские ели. В таком деле я не новичок. Это вы, янки, не всегда на высоте.

– Я тебе это припомню. Теперь держи крепко. Начинаю пилить.

Совершенно неожиданно для себя в ту минуту, когда громадное дерево упало, Билли рухнула в снег рядом с елью и разразилась слезами. Тэд растерянно стоял рядом, в то время как рыдания сотрясали тело Билли. Потом опустился на колени и прижал ее к груди.

– Давай, поплачь, Билли. Надо выплакаться.

– О Тэд, что мне делать? Не знаю, как все это понять. Если я настояла на разводе с Моссом, то не должна была… не должна была бы…

– Нет, должна. Ты здесь главное действующее лицо, и оба мы знаем это.

– Я в растерянности. Я начала приводить свою жизнь в порядок, а Моссу я была не нужна. Проходил месяц за месяцем, а мы не виделись и не разговаривали друг с другом. Когда я думаю об этом, мне становится не по себе – все эти годы, Тэд! Боже мой, столько лет.

Тэд гладил ее по волосам и слушал. Он чувствовал себя совершенно выдохшимся и беспомощным.

– Все эти годы ты оказывался рядом, когда я нуждалась в тебе, – сказала Билли, тихо плача. – Никогда не воспользовался моим положением. Никогда ничего не требовал. И как ты терпел меня все эти годы?

– Не знаю. Знаю только, что мои чувства остались прежними. Они выдержали и в будущем не изменятся… Все-таки кажется бессердечным говорить о любви теперь, когда Мосс… хочу сказать, я чувствую себя предателем.

– Я хочу, чтобы ты понял мои обязательства по отношению к Моссу.

– Чшшш. – Тэд приложил палец к ее губам. – Мне ничего не надо объяснять. В этом нет необходимости… Тебе кто-нибудь говорил, что ты ужасно выглядишь, когда плачешь?

– Припоминаю, что ты мне сказал это однажды. Извини, что я так сорвалась. Я рада, что это случилось здесь, подальше от дома. Смешно, правда?.. Я могу допустить, что ты меня видишь такой, но не хотела бы, чтобы кто-то другой увидел меня слабой и уязвимой.

– Не знаю, имеет ли это значение для нашей жизни, но я как-то прочел, что Фрейд всю жизнь мучился из-за значения слова «любовь». Когда он умирал, кто-то спросил у него о его определении любви, и он ответил: «Любовь – это когда один человек позволяет другому увидеть свою уязвимость». Думаю, я согласен с таким утверждением.

Билли улыбнулась сквозь слезы.

– Ты всегда умеешь находить нужные слова. Когда-нибудь я скажу тебе, правильно оно или нет.

– Если ты наплакалась, давай отвезем елку домой, – предложил Тэд. – Все должно пройти хорошо.

* * *

Это было особое Рождество. Мосс закрыл дверь своего кабинета и присоединился к ним в большой гостиной, где стояла великолепная сверкающая ель. Он всячески пытался проникнуться праздничным настроением. Тэд смотрел, как друг переводил глаза с Билли на Сойер и опять на Билли. В конце концов, эти две женщины, которыми он пренебрегал, пошатнули его убеждения, пришли на помощь, чтобы он смог осуществить мечту своей жизни. Какая ирония в таком итоге. Пожимая Моссу руку после рождественских праздников, Тэд знал, что больше не увидит друга. В последний момент Мосс обнял его, обеими руками прижал к себе.

– Эй, чертов янки, не думаю, что когда-либо благодарил тебя за то, что ты был моим другом. Парень не может и мечтать о лучшем друге. Послушай, если… ну, я хочу сказать…

– Я позабочусь о ней, – сказал Тэд дрогнувшим голосом.

Глаза Мосса были полны невысказанных вопросов. Тэд кивнул. Мосс устало вздохнул.

– Билли знает? – Тэд кивнул снова, не доверяя своему голосу. – Береги себя, Тэд.

Тэд почувствовал, что горло его сжимается. Слезы потекли по щекам. Он не стал их вытирать.

– И ты тоже. Если я что-то могу сделать… если тебе что-то нужно… рука, нога, почка, дай знать.

– А как насчет твоего сердца? Оно всегда оставалось особенным. У тебя всегда было сердце, Тэд.

– Оно твое.

– Давай кончать с этим, пока мы не расхлюпались, как дети. – Еще одно крепкое объятие, и дверь за Тэдом закрылась. Слезы замерзали на его щеках, пока он стоял на холоде. Он выудил из кармана носовой платок… Потом быстро повернулся – глаза его уже были сухими – и отдал честь перед запертой дверью.

Стоя за кружевной занавеской окна, Мосс так же четко отдал честь.

* * *

Сойер закрылась в кабинете Мосса, предоставив дедушке и бабушке побыть наедине. Чертежи расплывались перед ее затуманенными от слез глазами. Чем все это кончится? Хотелось бы знать. Сейчас она должна притвориться, что работает, пока не придет время ехать в аэропорт. Тетя Амелия и Рэнд приезжают в гости – визит после Рождества. Сойер была взбудоражена. Она уже давно их не видела. Рэнд, должно быть, красивый парень. На фотографиях в форме ВВС Великобритании он так хорош, что слюнки текут. Может быть, пора подумать о мужчине в своей жизни…

Несколько минут спустя Сойер тихонько выскользнула из кабинета и вышла из дома.

* * *

Билли сидела на диване рядом с мужем. Казалось, каждый из них не знал, что сказать. Мосс взял инициативу на себя:

– Я должен был сам рассказать тебе. Извини, что Пол довел это до твоего сведения. Полагаю, я просто пытался найти подходящий момент и нужные слова. Теперь я знаю, что нет ни подходящего момента, ни подходящих слов. Ты нужна мне, Билли. Ты и Сойер. Одному мне не справиться. Может быть, если бы у меня оставалось побольше времени, больше сил, я смог бы вытянуть это, но сейчас не обольщаюсь. Есть одна мечта, которую ты должна завершить вместо меня. Ни одной душе во всем мире я не мог бы это доверить.

Билли потянулась к руке Мосса и кивнула.

– Скажи, что я должна сделать.

– Я объяснил все сложности этого дела Сойер. Она понимает. У девочки есть голова на плечах. Я этого не знал. Многого я не знал, о многом сожалею, Билли. Если бы я сделал это… если бы сказал то… вот на каком я сейчас этапе. Времени осталось мало.

– Лечение?

– Нет. Слишком поздно. Мне нужна ясная голова для задуманного. Сойер говорит, что свободна до конца января и согласна даже не возвращаться в колледж, если она будет мне нужна. Теперь время стало моим врагом, Билли. Я должен это сделать. Должен успеть. Я мыслю достаточно трезво, чтобы понимать, что могу и не успеть до срока, поэтому хочу заручиться вашим обещанием, твоим и Сойер, закончить этот труд вместо меня.

– Обещаю. У тебя усталый вид, Мосс. Почему бы тебе не отдохнуть немного? Скоро приедет Амелия, и ты захочешь провести с нею какое-то время. Ложись здесь, на диване. Обещаю разбудить, когда они приедут. Сейчас принесу одеяло.

Мосс лег на диванные подушки, гримаса боли исказила его лицо. Билли вернулась с цветным шерстяным пледом, который сделала Джессика, и укрыла мужа.

– Билли, мне жаль.

Не было нужды притворяться, будто она не понимает, о чем он говорит. Прошло время притворства.

– Я знаю, Мосс. А теперь спи.

– Билли…

– Да, Мосс.

– Мне правда жаль. Где-то я сбился с курса и не смог вернуться на правильный путь. Прости меня.

– Мне нечего прощать, Мосс. Все в прошлом. История, как ты говаривал. Я должна остаться с тобой честной… я тебя прощаю, но забыть не могу. – Она наклонилась и поцеловала его в щеку. Сквозь слезы она видела глаза Мосса, полные боли.

– Ты это сделаешь, правда, Билли?

– Можешь рассчитывать на это, Мосс, – прошептала она и откинула волосы со лба мужа.

– О чем ты думаешь, Билли? Жалеешь меня? – спросил Мосс через некоторое время, наблюдая за Билли, неподвижно смотревшей в пространство.

– Нет, не жалею. Я только что думала о том, что ты впервые вот так говоришь со мной. Впервые ты обратился ко мне за помощью. После стольких лет.

– Я всегда знал, что в любой момент ты будешь рядом, Билли. Всегда знал, что могу рассчитывать на тебя, с первого дня нашей женитьбы.

Билли повернулась к нему, отыскивая его взгляд. Ее пальцы уже нашли пальцы Мосса, и она крепко сжимала их, словно желая перелить в него часть своей жизненной силы.

– Во многих отношениях, Мосс, сегодня день моей свадьбы. День супружеского долга. У нас многое было в жизни, много общего. Я всегда любила тебя, Мосс. И теперь люблю, и, если б могла, прожила бы эту жизнь снова, даже худшие времена. – Билли проглотила комок в горле. Слезы струились по щекам.

– А Тэд? Ты ведь его любишь? Билли кивнула.

– Да, Мосс, люблю. Но одного он не смог дать мне, того, что мне нужно. Мою мечту, Мосс. Только ты можешь дать мне это – дом, семью, наших детей. Только этого я всегда хотела и все еще хочу. – Теперь она плакала, содрогаясь всем телом от рыданий. Мосс обнял ее, плача вместе с нею, горюя о прошлом.

– Я не достоин того, что ты для меня делаешь, Билли. Когда бы ни думал я о смерти, я всегда хотел, чтобы она настигла меня в твоих объятиях. – Его губы коснулись щеки Билли, и их слезы смешались.

* * *

Сойер Коулмэн засунула руки в рукава норкового жакета, подарка Мосса. Праздничная атмосфера остинского аэропорта поблекла; остались лишь недовольные, усталые пассажиры, не сводившие глаз с часов и прислушивающиеся к объявлениям диктора о рейсах самолетов.

Приземлился лайнер «Пан Америкен», рейс 691, и пассажиры выходили из салона. Тетя Амелия сказала, что они с Рэндом пройдут таможню в Нью-Йорке, где возьмут билеты на Остин. Теперь Сойер наблюдала за вереницей пассажиров, направлявшихся по длинному переходу в здание аэропорта. Она почти сразу же заметила тетю Амелию и Рэнда и помахала им рукой. Когда Рэнд заключил ее в объятия, во рту у нее пересохло, а щеки зарделись румянцем.

– Маленькая Сойер выросла, – пошутил он, и огоньки зажглись в его темно-карих глазах.

– Сойер, прекрасное создание! – воскликнула Амелия. – Разве я не говорила тебе, что она красавица? – обратилась она к сыну. – Теперь отпусти девочку, чтобы она могла поцеловать меня как следует.

– Следовало бы сказать – обворожительна, – поправил Рэнд свою мать, отпуская Сойер. – Ты была малышкой, когда я видел тебя в последний раз. Погоди-ка, сейчас тебе должно исполниться лет восемнадцать. Я прав?

Сойер ощетинилась:

– Мне уже двадцать один, к вашему сведению. – Она звонко чмокнула Амелию в щеку и подставила свою щеку для поцелуя Рэнду, который повернул ее к себе лицом и поцеловал прямо в губы. Сойер вскрикнула – и от восторга, и от досады.

– Красивые девушки – моя слабость.

– Он говорит чистую правду, Сойер. Сам того не желая, на каждом углу может подцепить молодую женщину. Мой сын очень хорош собой, похож на Роберта Редфорда, ты не находишь?

Теперь пришла очередь Рэнда смутиться, и Сойер воспользовалась случаем:

– О, не знаю, тетя Амелия. Может быть, слегка.

– Почему от одного простого замечания у меня возникает такое чувство, будто у меня бородавка на носу? – холодно поинтересовался Рэнд. Смелая, немного дерзкая, но какая женственная. Она красива и так мило краснеет. Тетя Билли описывала Сойер как чертовски независимую особу, и с этим приходилось согласиться, стоило только увидеть ее высокомерный взгляд и немного вызывающий изгиб улыбающихся губ.

– Это твои слова, а не мои, – легко парировала Сойер. – Посмотрите, начинает прибывать багаж. Забирайте свой, а я пойду за носильщиком. Моя машина у входа.

– Какое милое дитя, правда, Рэнд? – восхитилась Амелия, когда они с сыном отправились за багажом. – Не верится, что ей почти двадцать два. В таком возрасте уже можно выходить замуж. Она и умница к тому же. Соответствует семье Коулмэнов. Билли много трудов положила, чтобы вырастить ее. Почти столько же, сколько я с тобой, – нежно добавила Амелия.

– Она не дитя, мама. У нее глаза не ребенка, а взрослой девушки, – со знанием дела сказал Рэнд.

– Она всегда останется для меня ребенком, так же, как и ты, в глубине моего сердца. Сойер – последняя из Коулмэнов и, судя по рассказам Билли, занимает во многих отношениях то место, которое отводилось Райли его отцом.

Амелия уселась на заднее сиденье «мерседеса» Билли, а Рэнд расположился рядом с Сойер. Сойер включила двигатель; роскошный автомобиль ожил и рванулся вперед, разметая снег и лед на своем пути. Рэнд закрыл глаза в притворном ужасе. Амелия улыбнулась. Эта девушка – подходящая пара ее сыну. Надо сказать об этом Билли.

– Где ты училась водить машину? – спросил Рэнд, в то время как Сойер миновала в опасной близости снегоочиститель и грузовик у края дороги.

– Можно сказать, сама. Летаю я лучше. Только не говори, что нервничаешь, когда я веду машину.

– Нервничаю? Вернее сказать, я просто столбенею, произнес Рэнд сквозь зубы. Тяжелая машина резко остановилась, едва не врезавшись в сугроб, шины скрипнули на обледеневшем участке дороги. Сойер сжала руль руками, затянутыми в перчатки. Слегка повернулась к Рэнду.

– По-моему, Рэнд, у тебя две возможности выбора: или ты идешь до Санбриджа пешком, или сидишь смирно. Выбирай.

– Далеко до Санбриджа?

Сойер рассмеялась:

– Сорок миль, рукой подать. Твоя нежная английская кожа пострадает от мороза. Что будем делать?

Рэнд поднял руки вверх. И смех, и тон полушутливый, но в глазах таилось что-то еще. Она бы запросто выкинула его из машины. Черт побери, где она пропадала всю его жизнь? Росла. Он решил, что конечный продукт ему нравится.

– Поехали.

Бросив взгляд в зеркальце дальнего обзора, Сойер убедилась, что тетя одобряла ее поведение. Почему сердце бьется так сильно, а во рту стало сухо? Ей не нравилось, как этот человек на нее действовал. Он чертовски красив, слишком опытен, слишком наблюдателен. Было очевидно, что не такую девушку он ожидал увидеть, так же, как и он не тот, кого ожидала встретить она. Она не на том рынке, где выставляют на продажу флирт или необременительные отношения; у нее есть дело, которое нужно завершить, и обязательства перед Моссом и Билли. Какие бы чувства к этому человеку она ни испытывала, это только осложнило бы ситуацию. Кроме того, он, вероятно, считает ее слишком молодой для себя.

Большая часть пути прошла в молчании. Амелия дремала в уголке теплой машины. Рэнд сидел, сложив руки на груди, с мрачным выражением на лице. Наконец он заговорил:

– У тебя есть права на управление самолетом? Сойер кивнула.

– Кроме того, я скоро стану инженером-авиаконструктором.

У Рэнда загорелись глаза. Он явно одобрял то, что слышал и видел.

– Заключим перемирие? – спросил он улыбаясь. Сойер глянула на него.

– Твои глаза тебя не обманывают. Не вмешивайся в мою жизнь. И не думай, что я не могу в любой момент прервать перемирие, потому что я женщина.

Амелия не скрывала довольной улыбки. Так она и знала, что эти двое стоят друг друга. Все эти мелкие стычки, заявления и утверждения – способ познакомиться. Уж кого она знала до мельчайших подробностей, так это Рэнда, а по его глазам она видела, что с ее сыном что-то происходит.

* * *

Хруст утоптанного снега под шинами автомобиля на подъездной аллее предупредил Билли о том, что Сойер вернулась из аэропорта. Вставая с удобного кресла, она вдруг почувствовала себя старой и разбитой. Посмотрела на Мосса, потом прошла в холл, чтобы встретить прибывших, но не забыла осторожно закрыть за собой дверь. Моссу нужен отдых, и теперь она проследит, чтобы покой был ему обеспечен.

– Амелия, как чудесно ты выглядишь! Амелия обняла Билли.

– Вот так обе мы обманываем друг друга, утверждая, что нисколько не изменились.

– Это не обман. Ты выглядишь все так же, только становишься старше.

– Ты мне льстишь, – засмеялась Амелия. – Ты помнишь Рэнда?

Билли протянула руку высокому, красивому молодому человеку, стоявшему рядом с Сойер.

– Сколько воды утекло. Когда я видела тебя в последний раз, ты не расставался со своей игрушкой.

Сойер разразилась смехом. Рэнд запрокинул голову и тоже засмеялся. Его смех звучал очень приятно, и Билли сразу же понравился взрослый сын Амелии.

– Эти двое перебрасывались колкостями всю дорогу до дома, – радостно объявила та. Билли улыбнулась. Амелия уже прикидывала, как бы свести молодых людей вместе. У Сойер оживленно поблескивали глаза. Рэнд поглядывал оценивающе.

– Как Мосс? – с беспокойством спросила Амелия. Билли покачала головой:

– Не слишком хорошо. Сейчас он спит. Пойдемте в библиотеку. Там затопили камин, мы можем подбросить дров.

– Я собираюсь отвести Рэнда в кабинет и показать самолет. Если понадоблюсь дедушке, вы знаете, где меня искать.

Оставшись в библиотеке наедине с Амелией, Билли протянула давней подруге бокал шерри.

– Какого прекрасного сына ты воспитала, Амелия. Ты умеешь ладить с детьми, с Рэндом и Сьюзан.

– Просто они очень хорошие дети. – Амелия тихо засмеялась. – Я понимаю, как трудно тебе было отправить ко мне Сьюзан.

– В то время мало что можно было сделать, учитывая тот переполох, который нам устроила Мэгги. Все мы понимали, что так будет лучше для Сьюзан, хотя, должна признаться, я и думать не могла, что она почувствует себя с тобой в Англии как утка в воде. Я так горжусь ею, Амелия. Она сама себе создала имя и производит впечатление женщины, счастливой в замужестве. Даже если мы не так близки друг к другу, как мать и дочь, я не могла бы не восхищаться ею. И у меня всегда есть Сойер. Это то же самое, что получить еще один шанс в жизни.

– Она чудесная. Но, кстати, всегда такой оставалась. И, конечно, в той семье пользуется всеобщей любовью. Нет, хватит. Ты все еще можешь предъявить свои права на кусочек счастья, Билли. Когда я смотрю на Сойер, то вижу тебя тридцать лет тому назад. Она так же сильно похожа на тебя, как Рэнд на своего отца. Тот же образ.

– Тогда я понимаю, почему ты влюбилась по уши в отца Рэнда. Такой красивый блондин. Ему, должно быть, лет тридцать пять, тридцать шесть?

– Тридцать восемь, и, пожалуйста, не напоминай мне! Специалист по пластическим операциям говорит, что у меня только одно лицо на всю жизнь! Боже, как бы мне хотелось иметь твою кожу.

Билли рассмеялась и вновь наполнила бокал Амелии. Разговор становился серьезным.

– Я кое-что должна сказать тебе, Амелия. Наберись мужества. Речь идет о Моссе. У него лейкемия. Времени осталось не так много.

Последовало несколько минут неверия и напряженного выспрашивания, прежде чем Амелия, казалось, примирилась с жестокой правдой.

– Не могу поверить, – плакала она. – Только не Мосс. Он – все, что у меня осталось, Билли. – Тяжелые рыдания сотрясали все ее тело.

– Это не так. У тебя есть Рэнд, Сьюзан и я. Мы еще верны друг другу. Амелия, ты должна быть сильной. Не делай ситуацию для Мосса еще труднее, чем она есть. Обещай, что будешь держать себя в руках. – Она обняла подругу, всячески утешая ее. Бедная Амелия. Бедная, одинокая Амелия. Всю жизнь любовь и одобрение Мосса поддерживали ее.

– Знаешь, Билли, – Амелия высморкалась и вытерла глаза, – в самые трудные для меня времена, когда я росла здесь, в Санбридже, под неодобрительным оком папы, я всегда могла пойти к Моссу со своими переживаниями. Ради меня он шел против отца, защищал меня. И даже когда я разбила свою жизнь, я всегда знала, что могу рассчитывать на то, что он любит меня.

– Я знаю, знаю, – успокаивала ее Билли.

– Когда мы с ним увидимся, он сразу поймет, что мне сказали. Он увидит. Никаким образом я не смогу скрыть это.

– Я и не прошу тебя прятать свои чувства, Амелия. Конечно, ты должна дать понять Моссу, как сильно ты его любишь, как скучаешь по нему. Скажи ему, как много он для тебя значит. Ты его сестра, вас объединяют общие воспоминания, общие истоки. Я только прошу тебя согласиться с его решением отказаться от лечения. Позволь ему соблюсти достоинство. Не дави на него, Амелия. Подумай о его страданиях, прежде чем печалиться о своих собственных.

Амелия сжала руку Билли.

– Конечно, ты права. Ты так хорошо знаешь меня. Когда ты мне сказала, что он отказывается от лечения, я сразу же решила заставить его лечь в больницу. Теперь же я просто дам ему понять, что всегда буду здесь, если понадоблюсь ему.

– Ты ему понадобишься, Амелия. Ты ему всегда нужна.

* * *

Последующие дни были напряженными и неистовыми. Глаза Мосса неотступно следили за Билли. За все годы их брака никогда он не уделял ей так много внимания. Теперь его неподвижный взгляд стал напряженным и задумчивым. Она чувствовала: Мосс оценивает, прикидывает, размышляет, и ему нравится то, что он открывает для себя. Это ее утешало, но не значило и половины того, что должно было значить, как она когда-то думала. Ей больше не нужно его одобрения, но приятно было сознавать, что Мосс самого высокого мнения о ней. Ирония судьбы!

* * *

Был вечер последнего дня пребывания Амелии и Рэнда в Санбридже. Рука об руку Рэнд и Сойер ворвались в комнату, где разговаривали Билли, Амелия и Мосс.

– Если нет возражений, – прервала их беседу Сойер, – Рэнд везет меня в город на ужин. Тетушка Амелия, вы согласны, да?

Амелия кивнула.

– Езжайте. Но, – предостерегающе подняла она палец, – наш самолет улетает в семь утра, так что постарайтесь до того времени вернуться. В аэропорт ехать долго.

– Ну, к тому времени мы уж точно вернемся, – ответил Рэнд. – После ужина это дитя настаивает на танцах до утра. Техасский стиль. – Он сделал гримасу. – Собирается вести меня в заведение под названием «У Грязной Нелли». – Рэнд посмотрел на Сойер. – Вернусь ли я оттуда живым?

– Хороший вопрос, – засмеялась Билли. – Доверься Сойер.

Когда парочка вышла из комнаты, Мосс обратился к Билли и Амелии со странным выражением лица:

– Не слишком ли он стар для Сойер? – Амелия открыла рот. Билли заморгала.

– Стар? – повторила она. – Мосс, они ведь всего лишь отправились поужинать. Рэнд уезжает утром. Я бы на твоем месте не беспокоилась.

– Дома Рэнда преследуют десятки молодых женщин, – улыбнулась Амелия. – Не волнуйся из-за этого невинного ужина.

Мосс недовольно фыркнул:

– А еще считается, что женщины проницательны во всем, что касается любви. Почему ни одна из вас не обратила внимания на чувства Рэнда к Сойер? Я, без сомнения, разглядел. Или именно мужчина должен распознать симптомы? – В его голосе прозвучало раздражение. – Забери его завтра домой, Амелия, и не привози, пока проект не будет закончен. У Сойер есть теперь важное дело, и я не хочу, чтобы она отвлекалась.

Билли бросила взгляд на Амелию.

– Мы это уладим, Мосс, – резко ответила ему сестра. – Они разумные взрослые люди, а Сойер знает, что поставлено на карту… Почему бы тебе не расслабиться и не вздремнуть немного? Билли, мне потребуется твоя помощь в сборах. Если все заранее приготовить, то нам завтра останется лишь выпрыгнуть из постелей, одеться и ехать в аэропорт.

Мосс кивнул и закрыл глаза. Боже, как он ненавидел все эти вынужденные провалы в сон, которые организм требовал от него. Времени так мало, а ему приходится спать по пять раз в день. Он едва заметил, что Билли и Амелия вышли из комнаты. Мосс попробовал открыть глаза, но тяжелые веки не поднимались. Он так любит смотреть на Билли, когда она перемещается по комнате такой очаровательной походкой, от которой у нее покачиваются бедра. Но сейчас он очень устал. Завтра он еще насмотрится на нее.

* * *

Сойер оказалась в затруднении. Не допустила ли она ошибку, согласившись провести этот последний вечер с Рэндом? Может быть, стоило сослаться на занятость? Но она хотела быть с ним, хотела сидеть за столом напротив него и чувствовать согревающее тепло его глаз. Хорошо, что он уезжает утром. Но эти несколько часов сегодня вечером принадлежат ей.

Рэнд протянул через стол руку и сжал пальцы Сойер. Его красивое лицо в обрамлении золотых волос было освещено свечами и отблесками подсвечников.

– Я всегда любил Англию и, где бы ни был, не мог дождаться возвращения. На этот раз все иначе. Я не хочу уезжать. Ты совсем молоденькая девушка, Сойер Коулмэн, а я думаю – нет, знаю, – что если бы остался, то… Ты веришь, что я не бросаю слов на ветер?

Сойер попыталась изобразить на лице самую естественную улыбку.

– Мне жаль, что ты уезжаешь. Мы только начали узнавать друг друга. Время, которое мы провели в кабинете дедушки, останется замечательным воспоминанием для меня.

– Я не просто слегка влюблен в тебя. Любовь совсем рядом, Сойер, но, Боже мой, я уезжаю завтра.

– Я знаю. Знаю. Я не могу позволить себе этого. У меня есть обязательства по отношению к дедушке и бабушке. Что за человеком я бы была, если бы пренебрегла своим долгом?

– Я этого не прошу.

– Послушай, Рэнд, – сказала Сойер, склоняясь над столом и позволяя завладеть обеими своими руками. – Я отношусь к тем людям, которые могут заниматься лишь чем-то одним. Этот проект имеет первоочередную важность. Если я отклонюсь хоть немного, то не смогу вернуться на тот же путь. Так, впрочем, было бы нечестно по отношению и к тебе тоже. Ты должен знать, что я ничего не делаю наполовину. Или сто процентов, или ничего. Рэнд кивнул:

– Это мне понятно. Все, о чем ты говоришь, свойственно английскому характеру. Но я думал, что вы, с вашими дикими вестерновскими характерами, не отвергаете чувств.

– Я ничего не отвергаю. Я говорю, что не могу поддаваться своим чувствам. Я хочу, чтобы ты вернулся. Знаю, ты обещал моей бабушке, что вернешься, если окажешься ей нужен. Мне бы хотелось думать, что это относится и ко мне тоже. – Ответ Рэнда она прочла в его глазах. Сойер лишь сжала его руку. – Бабушка приняла вызов судьбы, видя, что дела с самолетом близки к завершению. А я лишь надеюсь, что мы не схватили кусок, который не сможем прожевать. О Рэнд, это просто ужасно, но я не верю, что когда-нибудь он увидит, как его мечта станет реальностью. Каждый день отнимает у него силы. Я наблюдаю изменения в нем день ото дня, и сердце мое разрывается на части. Я должна остаться здесь и сделать все, что могу.

– Мечту Мосса лелеяли многие другие люди. Сколько я себя помню, ходят разговоры о самолете с косым крылом. Заявляю напрямик, Сойер: спецификация, над которой мы бились последние дни, не приведет к успеху. – Рэнд достал ручку из кармана пиджака и набросал чертеж на обратной стороне меню. – По-моему, вот такая конструкция имеет неплохие шансы. Уже испытывались другие модификации с косым крылом, но, насколько мне известно, никто не пробовал свободнонесущее крыло в том виде, как это хотите сделать вы.

Рэнд набросал подробный чертеж, ставший таким знакомым Сойер за прошедшие две недели. Самолет имел вытянутую игловидную конструкцию носовой части и одно крыло, расположенное над фюзеляжем. При полете на низкой скорости во время взлета и посадки крыло занимает обычное положение, под прямым углом к корпусу. Для полета на более высокой скорости оно поворачивается под острым углом до шестидесяти градусов относительно центральной линии фюзеляжа, что уменьшает торможение и обеспечивает более высокую скорость без увеличения потребления горючего.

– Черт тебя побери, свободнонесущее крыло будет работать! – воскликнула Сойер. – Лучшие инженеры работали над этой идеей. Почему ты так упрям? Ты не можешь дать мне разумного обоснования, кроме инстинктивной уверенности, что у нас ничего не получится. Одной интуиции недостаточно. Я имею дело с фактами и чертежами. Я-то думала, что интуиция – чисто женская черта.

Рэнд поднял руку.

– О'кей, ты победила. Эта спецификация остается. В чем Мосс действительно, на мой взгляд, преуспел, так это в выборе необычного композитного материала. Прочного и легкого. Пенная прослойка, разработанная им, представляет собой новое слово в технике. Он замечательный человек, твой дедушка. Жаль, что я не узнал его лучше за все эти годы.

Сойер сразу же почувствовала себя опустошенной. Споры с Рэндом о столь важных вещах вызывали у нее бурю эмоций. Она права, она должна быть права. Все инженеры на заводе были согласны с нею. И все же она доверяла мнению Рэнда и знала: он не пытается усложнить ситуацию.

– Ни в коем случае этот проект не должен потерпеть крушение. Я готова поставить на кон свою жизнь, – с жаром заявила Сойер.

– Это будет не твоя жизнь, Сойер, а жизнь летчика-испытателя.

– Я возьму ответственность на себя.

– Взять на себя ответственность – это одно, а жить с результатом испытаний – совсем другое.

– Проклятье, Рэнд, не пытайся на меня повлиять. Ты не можешь подорвать мою веру. Дед доверяет мне, как и все остальные инженеры.

– Они не любят тебя, как люблю я, – прошептал Рэнд. Последовала пауза. Потом Сойер спокойно сказала:

– Этого не должно случиться.

– Единственное, на что нельзя рассчитывать в этом мире, это эмоции.

– Может быть, ты не можешь, а я могу контролировать эмоции, – отчаянно возразила Сойер.

– Надеюсь, у тебя это получается лучше, чем у меня.

– Я не допущу, чтобы что-то или кто-то вмешивался или останавливал меня. Смирись с этим, Рэнд.

– Я смирился. Как ты считаешь, почему же тогда я завтра уезжаю? Но я вернусь. На это ты можешь рассчитывать.

Сойер кивнула с несчастным видом. Слезы, блеснувшие на ее ресницах, глубоко взволновали Рэнда.

– Сделаем заказ? – предложила Сойер с напускным воодушевлением. – Я умираю от голода!

– Могу побиться об заклад, что это так, ты, маленькая дикарка. – Он рассмеялся, пытаясь развеять напряжение. – Ты всегда голодна.

– Не порицай меня, – проворчала она, с хитрецой заглядывая ему в глаза. – Если я не могу насытить свою душу, то желудок получает преимущество.

– Иногда, Сойер, я думаю, что тебе нужна хорошая трепка, только чтобы напомнить, что ты должна вести себя как леди. И поосторожнее со взглядами твоих дьявольских глаз. А то я могу и передумать насчет завтрашнего отъезда.

 

Глава 38

Тянулись тягостные зимние дни. Кабинет Мосса оказался тесноват и находился на темной стороне дома, поэтому Билли потребовала, чтобы он перебрался в ее мастерскую, где солнце свободно проникало сквозь огромные стеклянные окна и было достаточно места для инженеров и техников, работавших на мужа. Самолет Мосса с наклонным крылом становился реальностью. Производство отдельных компонентов и сборка машины осуществлялись в одном из ангаров бывшей компании «Коулмэн Эвиэйшн» с прошлого лета. Исследовались все системы. Билли отложила свою работу, выполняя только те заказы, на которые уже были подписаны контракты. Теперь она проводила целые дни и многие вечера, работая рядом с Моссом, отвечая на телефонные звонки, составляя расписания и выполняя мелкие поручения. Мастерская оказалась идеальным местом еще и потому, что спальня находилась совсем рядом. В большом доме все спальни располагались довольно далеко от кабинета, и Мосса с трудом уговаривали прилечь. Здесь работа продолжалась прямо у двери спальни, и Билли было легче уговорить его подремать. Маленькая кухня мастерской стала центром ее постоянных забот: разносившиеся оттуда упоительные ароматы свежесваренного кофе, супов, тушеного мяса и закусок должны были вызывать у Мосса аппетит. Так много работы, такая напряженность, но ничто не могло опередить разрушительного хода болезни, одолевавшей его тело. Благодаря одной лишь силе воли, Мосс каждый день представал перед своими коллегами, не позволяя пессимизму взять верх. Он загружал работой своих помощников, часто хвалил их и благодарил за энергию и преданность. Только наедине с Билли он позволял себе проявлять сомнение.

– Ты проследишь, чтобы все было закончено, правда, Билли? – умолял он. И она всегда обещала.

* * *

Однажды днем в начале мая Мосс отправился в спальню без уговоров. Билли позвала начальника группы проектировщиков. От беспокойства глаза у нее потемнели.

– Мне кажется, сегодня вы со своими людьми могли бы закончить пораньше, Джо. Моссу совсем худо.

– Мы только немного приберем здесь, Билли, и пойдем. Всю эту неделю он плохо выглядел. – Грузный мужчина горестно покачал головой. – Может, ему лучше лечь в больницу, как вы считаете?

– Нет, Джо. Он не хочет. Каждый день состояние его здоровья приходит проверять доктор Мак-Дермотт. Вчера он сказал мне, что у Мосса уже затронуты почки. Теперь недолго осталось.

– Идите к нему, Билли. Я здесь обо всем позабочусь, а перед уходом сниму телефонную трубку с рычага, чтобы ничто его не беспокоило.

– Спасибо, Джо. – Ее глаза уже устремились к двери спальни. – Поблагодарите за все ваших коллег, и, думаю, они могут не приходить в ближайшие несколько дней. Я буду держать вас в курсе.

Следующие три дня Билли не отходила от Мосса. Он больше не мог встать с постели и пробовал лишь слабо шутить, что стал беспомощным и бессильным, как котенок. Пол Мак-Дермотт рассказал Билли, чего ожидать, и хотел прислать ей сиделку в помощь, но Билли отклонила предложение.

– Я дам вам знать, когда мне понадобится помощь, а пока я справлюсь сама.

– Я бы хотел, чтобы вы позволили мне поместить его в больницу. Он не в состоянии возражать. Так было бы легче для всех.

– Может быть, для кого-то и легче, но не для Мосса, а считаться следует только с ним.

* * *

Мосс лежал в постели Билли, заходившее солнце пронизывало занавески. Темные тени залегли под глазами. За последние месяцы он сильно похудел, но все еще оставался красив, а голубые глаза горели огнем целеустремленности. Билли тихо сидела в своем кресле, пока он спал, изучала его лицо, запечатлевая его в памяти. Смерть стояла у дверей, и никакие молитвы или отрицание близкой кончины не могли бы прогнать ее прочь.

– Билли… – Звук ее имени в тишине испугал Билли. Голос Мосса казался более громким, что-то от прежней жизненной силы еще оставалось в нем. – Билли, подойди и ляг рядом со мной. – Это был и вопрос, и в то же время мольба.

Она прилегла на постель рядом с ним, положила голову ему на плечо, рукой обхватила за талию.

– Пора попрощаться, так ведь, Билли? С душевной болью я покидаю тебя. Последние несколько месяцев показали мне, что именно мы могли бы иметь все эти годы. Если бы только я впустил тебя в мою жизнь.

– Чшшш. Ты не должен говорить такие вещи. Я все это уже знаю. Я многое знаю, дорогой.

– Дорогой? Я дорогой?

– Ты моя первая любовь, Мосс. Знаешь, как говорят, первая любовь – последняя любовь.

Он кивнул, боясь, что голос изменит ему. Но, помолчав, добавил:

– Но есть и другая любовь, Билли. Другой любви в твоей жизни хочу я для тебя. Я знаю, что Тэд и ты значите друг для друга, и хочу, чтобы оба вы обрели счастье. Я был черствым, глупым человеком, и очень сожалею об этом.

– Не нужно просить прощения, Мосс. Я так рада, что мы провели время вместе, успели узнать друг друга и понять, почему когда-то полюбили друг друга.

Несколько долгих минут прошло в молчании. Целая вечность.

– Билли? – прошептал Мосс. – Я боюсь. Не знаю, что меня ждет… там.

Билли кусала губы, прогоняя слезы, заглушая рыдания. Она погладила его по щекам, притворяясь, что не чувствует влаги под своей ладонью.

– Не бойся, Мосс. Верь. Те, кого мы знаем, кого любим, ждут там, чтобы тебе помочь, чтобы встретиться с тобой.

– Ты в это веришь? – Мосс дышал с трудом, казалось, ему не хватает воздуха. – Расскажи мне.

– Я верю, дорогой. Верю, что однажды снова увижу Райли. И Сета, и мою мать. Все, кто ушел раньше, они ждут.

Мосс кивал, соглашаясь, принимая ее веру, как свою собственную. Успокоившись, повторил каждое из имен, все время возвращаясь к Райли.

– Молись за меня, Билли. Папа любил повторять свои поговорки о благодетельной силе молитв доброй женщины.

И снова молчание. Дыхание Мосса становится равномерным – он делает долгие и глубокие вдохи и выдохи, – потом сбивается на прерывистое и снова восстанавливается. Как бы ни пыталась она удержать мужа в этой жизни, она понимала, что силы оставляют его. Он снова открывает глаза, как будто в последний момент возвращает себя из вечной тьмы.

– Я люблю тебя, Билли, люблю всем сердцем.

– Я знаю, Мосс, я знаю.

Такими были его последние слова, обращенные к ней. Слова, которые она будет помнить до конца своих дней. Слова, которые следовало сказать много лет назад. И наконец он сказал их.

* * *

Дадли Абрамсон, юрист семьи Коулмэн, должно быть, стар, как сам Моисей, думала Билли, наблюдая, как он открывает свой портфель. Костлявые пальцы перебирают жестко похрустывающие бумаги, пока в конце концов не раскладывают их в нужном порядке. Маленькие глазки под кустистыми белоснежными бровями обегают комнату. Ознакомление родственников с завещанием – его любимый юридический акт. Ему нравилось смотреть на алчные лица, разочарованные лица, лица, озарявшиеся искренним удивлением. С этим собранием сюрпризов не будет. Завещание Мосса Коулмэна составлено сухо и коротко, оспаривать будет нечего. Он чувствовал некоторое разочарование. И все-таки завещание есть завещание, оно сразу приводит людей в чувство, заставляет стряхнуть горе. Юрист откашлялся и пригладил редкие волосы.

– Собрались ли сегодня все, кому я разослал письма? – Он огласил список: Билли, Мэгги, Сьюзан, и после секундной заминки – Сойер. Он почувствовал, как раздражена Мэгги, и рассердился. Всем известно, что Сойер Коулмэн незаконная дочь Мэгги. Он презрительно засопел. Им это придется не по нраву, совсем не по нраву. Старик повеселел. Когда он заговорил снова, то голос его звучал все еще тонко и пронзительно, но при этом как-то задиристо, будто бросая им вызов и ожидая возражений. Зачитал обычную юридическую формулу и перешел к сути дела. Перечислил мелкие дары и суммы, затем, после паузы – для пущего драматического эффекта, – поправил очки в металлической оправе на костистом носу и продолжил: – «Моей дочери Мэгги – сумма в десять тысяч долларов. Такая же сумма, в десять тысяч долларов – моей дочери Сьюзан. Всю мою недвижимость – моей жене Билли». Таково завещание, леди и джентльмены. Имеются ли вопросы? – Ему всегда нравилась эта часть, потому что вопросы возникали всегда. Юрист ждал, откинувшись в кожаном кресле.

В душе у Мэгги поднялась настоящая буря. Она надеялась, что хоть на этот раз справедливость восторжествует. Надо было не обольщаться, с горечью подумала она. Да как он смел? Ей швырнули десять тысяч долларов – это уж слишком! Оскорбительно. Значит, столько она стоила, по мнению ее отца? Все эти годы, эти слезы, эта ненависть… ради чего? Ради десяти тысяч долларов и возможности навещать могилу отца в любое время. Тысяча проклятий на твою голову, мама: как ты могла допустить, чтобы он так поступил со мной? Все наши разговоры так и остались разговорами. Тебе всегда было наплевать, потому что иначе ты бы не позволила отцу так обойтись со мной. Ну что ж, с этого момента я вступаю в войну. Одна из нас истечет кровью, и ею окажешься ты.

Билли заметила почти неуловимое движение руки мужа Мэгги, когда тот дал жене понять, что нужно встать и заговорить. Мэгги стряхнула его руку со своего локтя.

– Да, у меня есть вопрос. Что все это значит? Утверждение, что вся недвижимость переходит маме? Значит ли это, что необходимо ждать, пока она умрет, чтобы мы с Сьюзан могли получить свою долю? В таком случае я считаю, что так нечестно, и выражаю свое недовольство. Твое мнение, Сьюзан?

Сьюзан вспыхнула:

– Я согласна. Мы с Мэгги, конечно, заслуживаем больше, чем десять тысяч долларов. В наше время эта сумма невелика. Мне не нравится зависеть от моей матери. Не может ли она распределить между нами наследство, если у нее есть такое желание? – Ее мужу такой поворот дела совсем не понравится. Он рассчитывал на действительно большую сумму, чтобы основать свою Академию музыки. – Это нечестно, – громко повторила она.

– Честно или нечестно, но так пожелал ваш отец. – Юрист мог только гадать, которая из дочерей опротестует волю отца. Наверное, старшая, Мэгги. Она всегда жила в достатке, а муж ее, судя по всему, имеет свои собственные идеи. Старый юрист привстал со своего места, когда Мэгги повернулась к матери. Сойер встала за спинкой кресла бабушки, словно желая защитить ее. Итак, произошла расстановка сил. Сьюзан тоже повернулась и привстала. Заговорила Мэгги:

– Ну, мама, ты оставишь это странное волеизъявление как есть или произведешь серьезное распределение? А как насчет моего сына, Коулмэна? Это неправильно, и ты понимаешь абсурдность ситуации. – А затем прозвучали такие жестокие слова, что Билли закусила губу. – Как следует понимать твою волю? Все имущество достанется Сойер? Почему ты молчишь, мама? Я хочу знать прямо сейчас. Хочу получить свою долю прямо сейчас. Я не хочу ждать, пока ты умрешь, а потом биться со своей собственной дочерью за то, что должно принадлежать мне. Всю жизнь мною пренебрегали. И ты это знаешь, мама! – Голос Мэгги сорвался на пронзительный крик.

Сьюзан кивнула и сузила глаза. «Как объяснить все мужу? – лихорадочно соображала она. – Что можно сделать с десятью тысячами долларов? Жерому нужно в десять раз больше для его Музыкальной академии. Как мог отец так обделить меня? Должно быть, в том вина мамы. Папа был болен и не понимал, что делает. Мама могла бы проследить, чтобы деньги распределялись честно. А теперь придется участвовать в гнусном судебном процессе». Сьюзан уже прочла это в глазах Мэгги. Почему она не может просто получить свою часть наследства и уехать? О нет, это оказалось бы слишком просто. Бороться, встать на чью-то сторону, пойти против матери… Отвратительно. Ну что ж, на этот раз нельзя занимать выжидательную позицию. Она станет бороться вместе с Мэгги. Ведь она в числе наследников. Кто-то должен платить, и это вполне может быть мама.

– Я согласна со всем, что говорит Мэгги, – сердито выкрикнула Сьюзан. – Все нужно разделить поровну, и я тоже хочу получить мою долю!

Билли подумала, что голова у нее расколется на части. Сойер крепко сжала ее плечо, и это помогло успокоиться.

– Нет, ваш отец высказал свою волю, и все останется как есть. Если вам нужно…

– Нужно? – взвизгнула Мэгги. – Нужно? А потом, когда ты пересмотришь наши нужды, наши запросы, вынесешь окончательное решение… Выдашь нам какие-нибудь крохи. Нет, такого дележа я не хочу.

– И я тоже, – раздраженно заявила Сьюзан.

– У вас обеих есть мужья, которые могут позаботиться о вас. Может быть, пора вам попытаться самим себя обеспечить. Устроить свою жизнь.

– Не говори чепухи, мама. Я наследница, и Сьюзан тоже. Таково твое последнее слово?

Билли сделала глубокий вдох.

– Да, это мое последнее слово. Так пожелал ваш отец. Что бы он, по-вашему, сказал, увидев, как вы поступаете? Вам обеим должно быть стыдно за себя.

– Легко избежать стыда, сидя на миллионах и миллионах долларов, а, мама? Нет, так не пойдет. Тебе следует пересмотреть свое решение, или я привлеку своих юристов. Сьюзан? – Та одобрительно кивнула.

– Подождите минутку, – запротестовала Билли. – Вы кое-что должны понять. Прежде всего, я не сижу на миллионах и миллионах долларов, как вы считаете. Ваш отец был по уши в долгах. – Она подождала, как воспримут это дочери.

– Невозможно! – возразила Мэгги. – Ты лжешь!

– Нет, Мэгги. Не лгу. Обе вы знаете, что ваш отец разрабатывал проект нового самолета, который должен был стать воплощением его мечты. Мечты стоят денег, больших денег.

– Папа и раньше строил самолеты, и они лишь делали его богаче, – возразила Сьюзан.

– Верно, но тогда правительство давало субсидии. На этот раз Мосс не хотел, чтобы правительство вмешивалось в его работу. Он собирался все осуществить сам. Из-за своего здоровья он практически не занимался другими своими предприятиями. Санбридж больше не поставляет скот для армии, и, по правде говоря, я не думаю, что на ранчо осталось полсотни голов скота. Он все вложил в этот самолет, и я даже сомневаюсь, что средств хватит на завершение проекта.

– Так значит не надо его завершать. В любом случае, что ты понимаешь в самолетах? – грубо бросила Мэгги. – Послушайся моего совета и устранись. Папа умер и похоронен. Продай правительству, что у тебя есть от этого проекта, и пусть они там управляются. По крайней мере, мы не обнищаем.

– Я обещала вашем отцу и сдержу свое обещание. Сердце у Билли разрывалось. Она-то считала, что готова объяснить все дочерям. Но они никогда не поняли бы. А рассказывать Мэгги о предсмертном даре отца, предназначенном для нее, сейчас не стоило. Дом в Санбридже и ранчо должны были перейти к Мэгги, но только после того, как Билли полностью профинансирует проект. В случае необходимости она могла даже выставить Санбридж на аукцион.

– Сделай все, что можешь, Билли, но проследи, чтобы Мэгги получила наши угодья, – сказал Мосс. – Но если тебя совсем зажмут в угол и придется продавать или закладывать, то пойди на это. – Поймет ли Мэгги и примет ли такое условие? Сейчас Билли не испытывала желания выяснять это. Какая неприкрытая ненависть на лицах ее детей. Ненависть, направленная на нее, а не на Мосса. «Господи, что теперь делать?» – вопрошала она у самой себя. Плечи обреченно поникли. Понадобилось пожатие руки Сойер, чтобы она выпрямилась и посмотрела дочерям в глаза.

– Вы слышите меня? – спокойно проговорила она. – Я собираюсь сдержать слово, которое дала вашему отцу.

– Позвольте вмешаться… – Дадли Абрамсон важно прочистил горло. – Если кто-либо из присутствующих собирается опротестовать это завещание, то могу свидетельствовать, что мистер Коулмэн знал о своей болезни еще два года тому назад. Это явилось основной причиной, почему он сделал все, что мог, лишь бы приостановить дело о разводе. Он хотел остаться уверенным, что ваша мать будет законной наследницей по законам штата, а не просто лицом, получающим от него дарение. И если мне дозволено будет высказаться, – он наставил костлявый палец на Мэгги и Сьюзан, – кажется, он оказался прав, поступив таким образом. Так как ваши отец и мать никогда не были разведены, ваши претензии на недвижимость не могут быть более предпочтительными, чем права вашей матери. Кроме того, если вас это утешит, насколько мне известно, капитал Коулмэнов уменьшился не менее чем на треть от того, что составлял когда-то.

– И предполагается, что это послужит нам утешением? Мама, – Мэгги обрушила свое негодование на Билли, – ты просто не можешь связываться с такой глупостью! Да пропади он пропадом, этот самолет. Что касается меня, то я не могу позволить тебе пустить на ветер остаток папиного состояния на такую нелепую вещь.

– Мэгги, ты слышала, что сказал мистер Абрамсон. Вы с Сьюзан получили свою долю; остальное – мое, и я могу распоряжаться наследством, как захочу. А я желаю продолжить работу вашего отца до полного ее завершения.

– О нет, не можешь, мама. – Мэгги вскочила со своего места и теперь нависала над Билли. Сьюзан, казалось, потрясло агрессивное поведение сестры. – Я кое-что знаю насчет законов. Мы с Сьюзан имеем право защищать наследство, которое получим от тебя! И мы не позволим тебе разбазаривать остаток.

Сойер смотрела на Мэгги, не веря своим глазам. И это ее мать! Неожиданно возникшее желание придушить ее оказалось столь сильным, что девушка закусила губу. Никогда не приходилось видеть ей такую ненависть. Вся оставшаяся с детства тяга к матери в тот момент исчезла без следа. Теперь она с бабушкой противостояла Мэгги и Сьюзан. Она станет бороться с ними обеими до последнего издыхания. Она Коулмэн и, видит Бог, будет действовать как Коулмэн.

* * *

Мэгги и Сьюзан сдержали слово. Четыре недели спустя на активы Коулмэнов был наложен судебный арест. Билли болезненно восприняла эту новость. Сойер попыталась встряхнуть ее, показав перечень лиц и банков, к которым она собиралась обратиться с просьбой о финансировании.

Билли никак не могла проглотить комок, вставший в горле. Сойер, одетая в деловой костюм, с легким пальто на плечах, сжимала в руках портфель с бумагами. Она собиралась осуществить мечту Мосса. Маршруты ее поездок могли протянуться от одного конца света до другого. Какой юной она выглядела. Какой уязвимой.

– Я должна поехать с тобой, – обеспокоенно сказала Билли. – Не можешь же ты заниматься этим одна. Нам нужна помощь, Сойер.

Сойер поставила портфель, положила руки на плечи Билли.

– Послушай, мы можем сделать это, мы найдем частных инвесторов. У меня есть письма, спецификации, и я знаю, о чем говорю. Если ты потеряла веру в меня, самое время сказать об этом.

– Ничего подобного, Сойер, я все так же верю в тебя. Просто слишком уж многое от тебя требуется. Обещай не кидаться во все стороны, не хвататься за все подряд.

– Обещаю. А ты побереги себя, я позвоню после уик-энда. Не желай мне удачи. Помолись. – Билли кивнула в ответ.

В то время, как Сойер летела на самолете в Калифорнию, Билли позвонила Тэду. Она едва не лишилась чувств от облегчения, когда по проводам донесся его голос.

– Тэд, Сойер уехала сегодня утром. Мне нужна моя система поддержки со стороны одного человека. Ты можешь приехать?

– Дай мне один день, чтобы приготовиться, и не успеешь оглянуться, как я окажусь у твоих дверей. С тобой все в порядке? – От искренней заботы в голосе Тэда на глаза навернулись слезы.

– Ты мне нужен, Тэд. Мне нужен кто-нибудь, кроме Сойер, кто бы сказал мне, что делать. Никогда прежде меня не обременяла такая пугающая ответственность. Я начинаю сомневаться в самой себе.

– Ну, не надо. Прекрати и начинай обдумывать ситуацию с положительной стороны. Сделай запасы продуктов и быстренько начинай готовить. – Он продиктовал целый список своих любимых блюд. – Настоящая американская еда. Не увлекайся рисом и побольше, побольше картошки.

Билли рассмеялась. Она уже чувствовала себя лучше. Боже, спасибо, что тобою создан такой чудесный человек.

– Тэд, я не могу дождаться, когда, наконец, увижу тебя.

– Ваше чувство взаимно. Занимайся делами, а я мигом буду у тебя.

* * *

Билли казалось, что весь аэропорт видит, как счастлива она снова встретиться со своим старым дорогим другом. Ее любовь. Присутствие Тэда – это как волшебный эликсир, спасительный круг.

Он распростер ей навстречу объятия, и Билли растворилась в них, прижалась головой к жесткому сукну морской формы.

– Я так рада, что ты приехал. Так рада, – прошептала Билли.

– Я весь в твоем распоряжении, – хриплым голосом сказал он, касаясь губами ее волос.

Билли подняла голову и заглянула в глаза своему верному другу, не обращая внимания на снующих вокруг пассажиров. Аэропорты созданы для встреч и расставаний. Никто и не смотрел в их сторону. Здесь они находились в большем уединении, чем в маленьком безлюдном ресторанчике позади решетчатой перегородки с вьющимися растениями.

– Давай выпьем, Тэд. Здесь, налево, есть небольшой бар для коктейлей. Я хочу посидеть и посмотреть на тебя.

– Я принадлежу тебе целиком и полностью. Только ты забрала у меня мою мысль. Я хочу посидеть и посмотреть на тебя.

– Хорошо, Тэд. Давай посидим и посмотрим друг на друга. Ты прекрасно выглядишь. Кажется, ты совсем не меняешься, Тэд.

«Она тоже может соврать, не моргнув и глазом». – Тэд улыбнулся.

– О'кей, что будем пить? – спросил он, когда они уселись и к ним подошел официант.

– Виски с содовой.

– Я выпью двойной бурбон.

– Трудно было выкроить время, Тэд? Мне следовало подробнее рассказать тебе обо всем, но я впала в панику. Я так рада, что ты здесь. Мне нужны твои основательность и здравый смысл. Скажи, что я поступила правильно?

– Ты, конечно, имеешь в виду самолет. – Билли утвердительно кивнула. – Конечно, ты поступаешь правильно. Выполняешь обязательства по отношению к своему мужу и его мечте. Все верно, Билли.

– Если все верно, то почему ты, Сойер и я – единственные, кто так думает? Мэгги и Сьюзан – дочери Мосса, но они смотрят на это иначе. Даже не хотят разговаривать со мной. Деньги – все, что им нужно.

Слова, которые затем произнес Тэд, застали Билли врасплох:

– Как мать ты должна признать, что им больше ничего не осталось от их отца. Обе они обижены, оскорблены, и обе страдают. Это последнее, что они могут получить – не от тебя, Билли, а от Мосса – за обиды, пренебрежение, отсутствие любви, в которой они так нуждались. Особенно это касается Мэгги. Думаю, Сьюзан действует с нею заодно, потому что считает, будто так и нужно сделать. Алчность – мощная движущая сила. В действительности они хотят уничтожить мечту Мосса или не допустить ее осуществления. Во всяком случае, таково мое мнение.

– Никогда не хотела я такого конца для нашей семьи. Пыталась поговорить с девочками, но ничего хорошего из этого не получилось. Мэгги была так жестока. Сьюзан… она просто смотрела на меня пустым взглядом и молчала. Как немая. Если бы за спиной у нее не стояла сестра, она бы растерялась. Я не хочу, чтобы вражда разделила нас. Мэгги проявила неслыханную жестокость по отношению к Сойер, когда девочка заступилась за меня.

– Как сейчас обстоят дела?

– Сойер тронулась в путь, чтобы посмотреть, нельзя ли найти финансовую помощь. Ей помогают люди – группа проектировщиков, которых Мосс нанял для работы над созданием самолета. Сейчас все пали духом. Зарплату им не платят. Я собрала всю наличность, какую только могла найти, прежде чем суд наложил арест на имущество и заморозил счета. Воспользовалась даже маминым наследством. Амелия помогла, но это капля в море. Мы говорим о долларах, в то время как нужны миллионы. Не похоже, чтобы суд торопился рассматривать дело. Мэгги ухитрилась заполучить очень ловкого юриста. На этом деле он может сделать себе имя. Чем дольше будет тянуться процесс, тем больше рекламы он себе обеспечит.

– Предельный срок не установлен?

– Даты, обведенной в календаре красным, нет, если ты это имеешь в виду. Но долго ли еще наши помощники станут работать без оплаты? Цены растут с каждым днем. Доверие к имени Коулмэна остается высоким, но Мосс олицетворял собой «Коулмэн Эвиэйшн»; я в этой сфере себя ничем не зарекомендовала, инвесторы и банки не питают ко мне доверия. Не знаю, куда обратиться.

– У меня есть кое-какие деньги. Конечно, это окажется еще одной каплей в море, но капля за каплей – вот и получится океан.

– Тэд, я не могу позволить тебе сделать это. Деньги уходят быстрее, чем приходят. А если суд решит дело в пользу Мэгги и Сьюзан, все наши труды окажутся напрасны… Я не смогу исполнить мечту Мосса. Никогда.

– У тебя есть цифра в долларах и центах, чтобы знать, сколько будет стоить взлет этого самолета?

Билли горько засмеялась.

– На всех языках, всех цветов. Всё дома. Да и какая разница от того, знаем мы эту цифру или нет?

– Есть разница. Допивай и пойдем отсюда. – Должен быть выход. Мозг Тэда лихорадочно работал, пока он платил по чеку и шел с Билли к зоне выгрузки багажа.

Забрав чемоданы, они поехали из аэропорта в Санбридж. Через час Тэд сидел в кабинете Мосса, изучая его записи и спецификации. Закончив, надел китель и фуражку.

– Поехали в ангар, посмотрим. – Билли повиновалась. Тэд знает, что делать.

В начале седьмого Билли и Тэд снова вернулись в Санбридж. Она приготовила яичницу, тосты и кофе, потом они сели за кухонный стол поговорить.

– Ну, что ты об этом думаешь? – с беспокойством спросила Билли. Тэд озабоченно хмурился.

– Должен быть выход. Только я не совсем уверен. – В глубокой задумчивости он ворошил длинными тонкими пальцами свои густые волосы.

Билли чувствовала, что Тэд словно борется с самим собой, мучимый сомнениями. Не зная, что делать и что сказать, она отнесла тарелки в мойку и принялась их мыть. Когда закончила, Тэд все еще сидел, сгорбившись над столом, все с тем же напряженным выражением лица.

– Тэд? Что-нибудь не так? У тебя такой расстроенный вид. Скажи мне, в чем дело, пожалуйста.

Измученные глаза Тэда встретились с встревоженным взглядом Билли. Он не знал, как поступить. Уже завтра он мог бы быть в Японии и беседовать с отцом Отами. У Садахару Хасегавы имеются деньги, чтобы помочь Билли. Если Тэд правильно оценил ситуацию, есть вероятность, что мечта Мосса сбудется. Но чтобы осуществить ее, придется рассказать Билли о женитьбе Райли… и о его сыне, нарушить обещание, данное Отами. Столько лет молчания… что скажет Билли, когда узнает о своем внуке? Тэд пробормотал проклятие.

– Тэд, что случилось? Ты заболел? – озабоченно спросила Билли.

– Сделай-ка нам еще кофе. А потом я хочу, чтобы ты села и выслушала меня. Мне нужно кое-что тебе рассказать.

Билли молча сидела за столом, напряженно слушая, не прикасаясь к чашке с кофе. Когда Тэд кончил рассказ, она облизнула губы и с усилием проговорила:

– Внук? У Райли родился сын, а Мосс мне ничего не сказал? О Тэд, почему он не рассказал мне? Что эта девочка подумает обо мне? О Моссе? Райли… бедный Райли.

– Он очень любил Отами, а она любила его. Именно этого он и хотел. Он заставил меня поклясться, что я никому из вас не расскажу о его женитьбе. Мне пришлось так поступить, Билли. Ради Райли. Пожалуйста, скажи, что ты меня понимаешь.

Блуждающий взгляд Билли остановился на Тэде.

– Кажется таким нереальным… Как мог Мосс утаить от меня все это? Внук… сын Райли. Сколько лет потеряно для нас. Как ты думаешь, жена Райли поймет меня? И мальчик тоже?

– Конечно, Билли, ты должна понять, что Отами рано или поздно открылась бы тебе и убедила бы Райли сделать это. К несчастью, мальчик погиб, не успев освободить ее от обещания хранить их брак в тайне. Японцы умеют чтить пожелания других людей, и Отами считала своим долгом выполнить волю мужа. Она чудесная девочка, Билли. Ты ее полюбишь.

– Уверена, что полюблю. Я так потрясена этим известием, потому что Мосс ничего не сказал мне, – с болью в душе сокрушалась Билли. – Как он мог скрывать это от меня? Даже умирая, ничего не сказал. Мы пришли к согласию во многих сложных вопросах нашей жизни. Тут бы ему и поделиться со мной, быть честным до конца. Не понимаю. Я никогда не смогу простить его, если не пойму.

– Я могу рассказать о визите Мосса в Японию со слов Отами. Мосс никогда не рассказывал мне о той встрече. Отец Отами решил, что я должен знать об этом на случай, если впоследствии возникнут вопросы.

– Тэд, расскажи мне, как происходила та встреча.

Тэд устроился поудобнее на своем стуле, опасаясь приступать к рассказу о том, что так долго приходилось утаивать.

– Мосс отправился в Японию, думая, что Отами какая-нибудь шлюха, вонзившая свои коготки в его сына. Думаю, ему представлялось, что она живет в хижине, ребенок привязан у нее за спиной. Приехав, он, должно быть, был потрясен. Дом их семьи так же великолепен, если не более роскошен, чем дом в Санбридже. Ну, в любом случае, Мосс допустил ошибку, потребовав ребенка и сопровождая свое требование всяческими угрозами.

– О, Боже мой! – воскликнула Билли.

– Из нескольких писем, полученных от Отами, я понял, что ее отец испугался за свою семью. Он нанял охранников, чтобы защитить ее и мальчика. Он не был уверен в последующих действиях Мосса.

– Тэд, я должна поехать в Японию. Сначала, наверное, нужно позвонить? Они примут нас?

– С распростертыми объятиями, Билли.

– Пожалуйста, организуй все, Тэд. Я пойду наверх, соберусь. И, Тэд, мы не можем просить их о финансировании создания самолета. Так поступать нельзя. Они могут подумать, что мы приехали только ради денег, что совсем не так. Мы найдем способ финансировать работы каким-нибудь другим путем.

Тэд налил себе спиртного и снял трубку телефона. В течение тридцати минут он получил подтверждение на заказ билетов на самолет до Токио через Сан-Франциско, Гавайи и Гуам. Откинулся в кресле, раздумывая, звонить ли Отами.

Не лучше ли появиться неожиданно или приличнее все же сообщить? Конечно, он выбрал то, что приличнее.

Голос Отами звучал, как всегда, мягко и нежно:

– Дядя Тэд, как мило, что вы позвонили. Не собираетесь ли нанести нам визит? Моя семья будет очень рада. Отец постоянно спрашивает о вас.

– Да, Отами. Я приеду в гости. Хочу привезти с собой мать Райли. Пришлось рассказать ей о тебе и гноем сыне. Я потом объясню, но другого выхода не было. Надеюсь, ты простишь меня.

– Вы не виноваты, вам не нужны извинения. Я уверена: все, что вы делаете, правильно. Мы поймем.

– Мы сможем быть у вас через двадцать четыре часа. Отами, мать Райли нуждается в тебе.

– Дядя Тэд, мне тоже нужна мать Райли. Больше, чем вы думаете. Надо рассказать сыну, а я постараюсь, чтобы в школе его отпустили. Не странно ли, что Райли любит самолеты?

– Ничего странного, Отами. Это предрешено, так мне думается.

 

Глава 39

Билли и Тэд шли по новому аэропорту Гуама. Тэд смотрел вокруг, не веря своим глазам.

– Это превосходит все, что есть у нас в Штатах. Видела бы ты, что здесь было в прежние времена.

– Сколько мрамора, – восхитилась Билли, оглядывая аэропорт.

– Пошли, Билли. Командующий авиабазой ВМС позаботился о машине. Я собираюсь показать тебе остров Гуам, где твой сын жил и нашел свое счастье. Это мой долг перед тобой. У нас всего несколько часов, но остров совсем маленький. Справишься?

– Справлюсь.

Тэд вел машину по магистрали, и они с Билли то и дело охали и ахали.

– Десять лет назад все здесь было иначе. Теперь Гуам стал японским курортным местечком, где новобрачные проводят медовый месяц. В Агане торговый центр. Когда здесь служил Райли, имелось лишь несколько крохотных магазинчиков, и, думаю, большинство покупок ему приходилось делать в гарнизонном магазине. Все так изменилось.

– Похоже на Гавайи. Куда мы едем в первую очередь, Тэд?

– Я хочу показать тебе церковь, где венчался Райли, и маленький домик, где жили они с Отами.

В то время как машина пожирала милю за милей, Билли чуть не свернула себе шею, стараясь увидеть все, чем мог жить ее сын. Через некоторое время Тэд снизил скорость и свернул с дороги.

– Церковь направо – та самая, где венчался Райли. Она открыта, если хочешь, войдем. В тот день церковь украсили внутри плюмерией и орхидеями. Получилось красиво. Отами была настоящей красавицей-невестой; у нее есть фотографии, уверен, она их тебе покажет.

– Нет, Тэд, я не хочу входить. Достаточно того, что я вижу эту церковь, – тихо сказала Билли. – Как мило она называется – Сан-Хуан де Батиста.

– Теперь начинаем считать. Маленький домик, где Райли и Отами провели медовый месяц, можно увидеть с дороги. Здесь восемь домов, включая стоматологическую клинику.

Билли задержала дыхание. Она не знала, почему это стало вдруг так важно. Часть жизни ее сына. Последняя часть.

– Вот он?

Слезы затуманили взор, когда она смотрела на этот маленький оштукатуренный домик, выкрашенный в белый цвет с коричневато-красной окантовкой. На подъездной аллее стоял новенький пикап «сузуки».

– Интересно, кто живет здесь сейчас? – хриплым шепотом спросила Билли.

– Табличка на дереве гласит «Део». У Райли и Отами тоже была табличка. На ней было написано «Райли и Отами Коулмэн». Совсем как указатель в Санбридже. Однако я знаю одно.

– Что? – поинтересовалась Билли, вытирая глаза.

– Если те, кто живет здесь сейчас, хоть на одну десятую так счастливы, как были Райли и Отами, то у них есть все, что нужно иметь в жизни. Ну, насмотрелась?

– Как красиво, – глаза Билли снова затуманились. – Я так рада, что ты привез меня сюда, Тэд. Спасибо тебе.

– Честно говоря, я сделал это не только для тебя, но и для себя.

Билли рассеянно улыбнулась.

– Я знаю.

– Возвращаемся в аэропорт. Если не сожжем покрышки, то как раз успеем.

* * *

Было холодно и ветрено, когда Тэд и Билли спустились по трапу самолета в Токио. В ту минуту, когда Билли ступила на землю, плечи ее поникли от усталости. Как она ни старалась, ей только ценой больших усилий удавалось держать глаза открытыми. Таможня, багаж, потом гостиница, а там нужно принять душ. Понадобится крепкий хороший кофе, прежде чем можно будет подумать о свидании с невесткой. Сердце неистово колотилось. Она лишь гадала, отчего это происходит: из-за крайней усталости или от лихорадочного ожидания встречи.

С озабоченным лицом Тэд провел Билли через зал таможни.

– Если ты хоть наполовину так устала, как выглядишь, то значит понимаешь, как себя чувствую я. По-моему, нам нужно поехать в отель и немного поспать. Еще рано, и у нас масса времени. Отами, конечно, поймет. У тебя очень усталый вид, Билли.

– Согласна, я устала. Нам обоим нужно поспать. Несколько часов, в любом случае. Не верится, что я и вправду здесь и скоро увижу своего внука и невестку. Чувства захлестывают и переполняют. Я никак не могу прийти в себя. Как ты думаешь, я им понравлюсь, Тэд? – с беспокойством спросила Билли. – Я ведь не такая, как Мосс. Боюсь даже подумать, что они могут представлять меня такой. Но я постараюсь объяснить им, почему он так вел себя. Ведь нужно сделать это, правда?

– Конечно, нужно. Отами и ее семья чудесные люди. Они поймут. Они не держат на тебя зла и, я уверен, на Мосса тоже. Оставайся собой, Билли. Это лучший совет, который я могу тебе дать.

– Я привезла детские фотографии Райли, – вспомнила Билли. – Хочу показать их Отами. И я… я прихватила его бейсбольную перчатку и мяч с автографом Хэнка Аарона. Японцы без ума от бейсбола. Я совсем недавно читала статью об этом. Я прочла ее, сама не знаю почему. По крайней мере, у меня есть о чем поговорить с моим внуком.

Тэд поднял глаза и встретился с усталым взглядом Билли.

– Я уверен, что ты найдешь о чем говорить с ним. Большинство японских мальчишек растет, играя в бейсбол. Я еще надеюсь показать тебе гору Фудзи до нашего отъезда. Сколько раз я приезжал в этот изумительный город, а видел Фудзияму всего два раза. Впечатляющее зрелище. Обычно облака слишком низкие, чтобы можно было разглядеть заснеженную вершину. Но у меня такое предчувствие, Билли, что ради тебя облака разойдутся.

Билли улыбнулась через силу. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой измотанной.

– Сколько времени мы здесь пробудем? Я даже не спросила.

– Пять дней. Большего мне не удалось добиться. Но времени достаточно, чтобы познакомиться с семьей Райли. Уверен, что Отами захочет показать тебе свой любимый город. Далековато от Техаса. В Токио живет десять миллионов человек.

Билли засыпала на ходу. Тэд посмеивался, глядя на ее героические старания держаться на ногах.

– Мне бы хотелось остановиться в отеле на Гиндзе, – зевая, сказала Билли. – Я произведу на Сойер такое впечатление своими рассказами.

– Думаю, Сойер получит еще больше впечатлений, если ты расскажешь, что у тебя оказались достаточно крепкие нервы, чтобы проехаться на супер-экспрессе «Шикансен». Так называется поезд, который считается самым скоростным в мире: он идет со скоростью сто тридцать миль в час. Сойер с ее техническим умом захочет знать все подробности, так что стоит, наверное, купить для нее несколько брошюр.

– Согласна, Тэд. – Через минуту она уже спала.

Тэд немного передвинулся, чтобы голова Билли удобнее лежала на его плече. Остаток длинного пути из Нариты в Токио он обдумывал предстоящий разговор с отцом Отами. Билли слишком эмоциональна. Так что именно ему придется поднять вопрос о самолете. Жаль, что здесь нет Сойер. Конечно, очень поможет то, что у него хорошие отношения с этим японцем. Придется говорить слишком долго и громко, чтобы объяснить суть дела. Дедушка Райли поймет, в чем дело. Он выслушает, склонив голову набок, а потом скажет: «Чем могу помочь?» Тогда – конец неприятностям.

Тэд слегка потряс Билли за плечо:

– Проснись, Билли, мы в отеле.

Билли слишком устала, чтобы оценить великолепие азиатского отеля, пока шла вместе с Тэдом вслед за восточным человеком небольшого роста, который нес их сумки. Она нуждалась в сне и хотела выглядеть как можно лучше при встрече с Отами и своим внуком.

– Вот твоя комната, Билли. Я – в номере пятнадцать. Спи сладко и позвони ко мне в комнату, когда проснешься. – Он поцеловал Билли в щеку и отправился в свой номер, предоставив ее самой себе. Она сразу же сняла пальто, откинула простыни и одетой забралась в постель.

Она проспала двенадцать часов крепким сном, почти не сдвинув ярко-голубые покрывала.

* * *

Пока Билли спала, Тэд побывал в ресторане «Вирго», с французской кухней и панорамным видом на Токио. За едой он пытался представить себе, как будет проходить разговор с отцом Отами, отбросил некоторые идеи, одобрил другие. Наконец, полностью удовлетворенный раздумьями, проглотил свой чай, оплатил счет и вышел из ресторана.

Оказавшись на улице, Тэд пошел пружинящим шагом, военной походкой. Когда дела идут хорошо, легче держаться прямо. Легче многое сделать. Простая повседневная жизнь становится удовольствием.

* * *

Мистер Хасегава принял Тэда на западный манер. Они пожали друг другу руки и поклонились.

– Добро пожаловать, Тадеуш. Давно уже вы не оказывали мне чести принимать вас у себя. Мои дочь и жена в восторге, что приехала миссис Коулмэн. Столько лет прошло, мы думали, что этой встречи уже не будет. Я сочувствовал вашему горю, получив известие о смерти мистера Коулмэна. Много раз моя семья молилась, чтобы он вернулся и признал своего внука. Мы хотели поделиться с ним нашим счастьем. Я знаю, и для вас это было горем. Скажите-ка мне, привезли вы какие-нибудь новости о кинозвездах для моей жены? Она уже дважды меня сегодня спрашивала, не появились ли вы. Она особенно интересуется… минуточку, я тут записал, как его зовут. А, вот: Том Селек. Да, Том Селек. Вам что-нибудь известно об этом актере?

– Он сердцеед, кумир всех женщин восьмидесятых годов. Думаю, что смогу просветить ее на его счет. Как мальчик?

– Юный Райли с каждым днем дает мне все больше поводов гордиться им. Я верю – он пойдет по стопам отца. Думает только о самолетах и о полетах. У нас есть собственный лайнер, и он все время просится со мной. К сожалению, я предпочитаю твердую почву под ногами. Самолет – это чудо прогресса. Садитесь, Тадеуш, мы с вами выпьем шотландского виски и закурим по дивной гаванской сигаре, из тех, что вы мне привезли в прошлый раз. Потом поговорим. Мне хотелось бы знать, как все произошло.

Тэд подождал, пока комната наполнилась сизым дымом, а бутылка с виски почти опустела, и только тогда начал разговор. Все получилось четко, медленно и легко.

– Итак… миссис Коулмэн нуждается в помощи. Это ясно. Скажите, чего вы ждете от меня. Мне понадобится неделя, чтобы обсудить дело с моими банкирами. Необходим ли мой приезд в Америку? – с беспокойством спросил пожилой человек.

– Только если вы захотите приехать.

Они проговорили несколько часов, эти двое старых друзей. Когда в комнате стало нечем дышать от сигарного дыма, они перешли в другую. Беседовали о прежних временах, о дочерях мистера Хасегавы и о его внуках. Мечта Мосса Коулмэна осуществится с помощью денег Хасегавы. «Ирония судьбы, – думал Тэд, – что этот прекрасный человек, которого так ненавидел Мосс, собирался воплотить его мечту в жизнь!»

– Не знаю, как и благодарить вас за ваше великодушие. Прибыль от вашего капиталовложения окажется весьма значительной. Это я гарантирую. – Хасегава отмахнулся от слов Тэда.

– Иногда, Тадеуш, у человека ничего нет, кроме его мечты. Самое грустное, когда эта мечта не сбывается. Я, например, никогда не служил людям, которые обладают властью разрушать мечты человека. Мы должны создавать, строить, завершать. Если не можешь сам сделать это, то помоги другому добиться высокой цели. Я делаю все для Мосса Коулмэна, для его сына, которого он любил всем сердцем, и для моего внука, которого я люблю всем сердцем. Разве не можем мы сказать, что наконец-то Восток встретился с Западом?

– Очень хорошо сказано, – ответил Тэд сдавленным голосом. – Мне пора возвращаться в отель. Миссис Коулмэн, наверное, проснулась, и ей не терпится увидеть свою семью.

– Невзирая на время, привозите ее немедленно. Ни минуты больше не должна она ждать этой встречи. Ну, не чудесные ли слова? – спросил Хасегава, слегка подмигнув. – Обещаете, Тадеуш?

– Да. До скорого, старый друг.

– До скорого. – Они снова пожали друг другу руки и обменялись поклонами. Дело было сделано.

* * *

Билли проснулась и некоторое время лежала, думая о том, где она находится и что делает в этой чужой стране так далеко от Санбриджа и мечты Мосса. Когда глаза привыкли к темноте, она включила лампу у кровати. На электронных часах, сделанных в Японии, увидела время: 5.05. Скоро встанет солнце. Билли еще немного полежала, отдохнувшая и полностью владеющая собой. Потом приняла душ, оделась, подкрасилась и позвонила Тэду. Они могли бы выпить кофе в баре отеля, а затем появиться в доме невестки. В подходящий для визита час. Японцы особенно скрупулезны в соблюдении условностей, так она где-то читала.

Билли позвонила Тэду, и они договорились встретиться через двадцать минут. Голос у ее друга был бодрым; наверное, Тэд уже давно выспался и ждал несколько часов ее пробуждения.

Билли оправила шелковое сиреневое платье и тщательно причесалась.

– Как я выгляжу, Тэд? Подходяще? Не слишком ли я нарядилась, а то, может быть, надеть костюм? Я прихватила с собой. Не хочется переборщить, но и упустить что-то страшно, – бормотала взволнованная Билли.

– Поверь мне, ты прекрасно выглядишь. Красиво, это точно. Платье отличное. Теперь перестань беспокоиться. Если будешь так хмуриться, у тебя появятся морщины, а что ты тогда станешь делать? – посмеивался Тэд.

Билли неожиданно остановилась.

– Но, Тэд, у меня уже есть несколько морщинок.

– Правда? Я и не заметил. На мой взгляд, ты выглядишь совсем как тогда, когда я впервые встретил тебя. Это я состарился. Если тебе не хватает морщин, позаимствуй их у меня. Охотно поделюсь.

– Я не обращала на это внимания, – серьезно заявила Билли, пристально вглядываясь в лицо Тэда. Она нервно рассмеялась, и Тэд подхватил смех.

– Вот что я тебе скажу. Ты возьмешь мои морщины, я – твои, а потом мы о них забудем…

– Мне нужно выпить кофе, Тэд. Я слишком взволнована, чтобы есть.

* * *

Полтора часа спустя огромные кованые ворота открылись перед Билли и Тэдом. Их ввели в дом и сразу же препроводили в официальную приемную, где ждали Отами, ее родители и две из сестер. Последовали приветствия и церемония знакомства. Билли не могла сдвинуться с места, чтобы шагнуть к Отами. Образ Джессики, много лет тому назад раскрывшей ей объятия, на мгновение всплыл в ее памяти. Отами ждала лишь сияющую улыбку и протянутые к ней руки. Она забыла о японских обычаях и бросилась к Билли. Слезы жгли глаза Билли, когда она, наконец, обняла свою невестку. Кто из них испытывал большее волнение, она сама или Отами? Чье сердце билось сильнее – ее сердце или сердце Отами? Разве это имело значение?

– Пожалуйста, простите меня, мама Коулмэн. Я так давно молюсь об этом моменте, а теперь, когда он наступил, так разволновалась, что забыла все приличия. Добро пожаловать в мой дом. Райли скоро вернется из школы, через час он будет здесь. Мы хотели бы, мои родители и я, чтобы вы с дядей Тэдом позавтракали с нами.

– Не нужно извиняться. Это я должна просить прощения за моего мужа и за себя. Я не знала. Я бы никогда… Я не знала, Отами.

– Знаю, мама Коулмэн. Теперь вы здесь, а это главное. После завтрака мы с Райли побеседуем о вашем сыне и о моем сыне. – Отами снова порывисто обвила руками Билли и заплакала от счастья. Билли прижала ее к себе и обняла за талию. Так, обнявшись, они прошли в столовую с обычным столом в европейском стиле.

– В вашу честь, миссис Коулмэн, мы будем завтракать на американский манер. Мой повар готовит яйца по-бенедиктински, оладьи с вермонтским кленовым сиропом. Настоящий кленовый сироп, Тэд, – подчеркнул мистер Хасегава.

– Вы угадываете мои желания. Будем пить этот ужасный зеленый чай или кофе?

– Для вас все самое лучшее. Кажется, кофе называется «Крок оф натс» или еще как-то чудно.

Отами засмеялась:

– Отец, это «Чок фул оф натс». Райли выучил меня пить кофе, и когда я вернулась домой, попросила отца заказать для нас кофе. Мы постоянно его пьем. Отец просто посмеивается над вами, дядя Тэд, вы же знаете. – Отами обращалась к Тэду, но не сводила глаз с Билли.

– Слишком многими женщинами я себя окружил. А теперь, пока от моей супруги не полетели искры нетерпения, перейдем к беседе об американских кинозвездах и о том, что происходит в Голливуде.

– Это единственный недостаток моей мамы – увлечение американским кино, – улыбнулась Отами. – Во всех прочих отношениях она у нас совершенство. Дядя Тэд держит нас в курсе голливудской жизни. Присылает нам журналы о кино и фотографии кинозвезд. Моя мать не говорит по-английски, но все понимает, когда дядя Тэд рассказывает о звездах кино.

Билли засмеялась:

– Тэд, ты мне никогда не рассказывал. О чем еще ты мне не говорил? – И сразу же пожалела о своих словах, хотя тон был легким и шутливым.

Билли и Отами не могли насмотреться друг на друга. Тэд монотонно распространялся о Томе Селеке и Кенни Роджерсе. Отами и Билли заговорщически посмеивались, когда он принялся описывать очарование Жаклин Биссет и Долли Партон. Тэд сразу не заметил подозрительной тишины за столом и смущенно покраснел, когда хозяин дома громко захлопал в ладоши. Отами хихикнула, а Билли опустила глаза, чтобы Тэд не разглядел в них смешинки.

Завтрак тянулся медленно. Начали они с сока и фруктов, потом последовали тосты и маленькие булочки. Кофе наливала девочка в небесно-голубом кимоно. Яйца по-бенедиктински оказались великолепны, и Билли ела с удовольствием, в то время как Тэд отдавал должное оладьям с кленовым сиропом. Даже не глядя на часы, Билли знала: час почти истек. Скоро должен был появиться ее внук. Она глубоко вздохнула и посмотрела на Отами.

– Вполне понятно, что вы волнуетесь перед встречей с Райли. Он тоже волнуется. Он так старается нам всем угодить. Очень похож на своего отца, вы сами увидите. От моей семьи он унаследовал любовь к шоу-бизнесу. Обожает американскую музыку. Скоро он будет здесь, мама Коулмэн. Наконец-то мы стали одной семьей. Я так хотела этого для моего сына, и вот мое желание исполнилось. Мой отец, он мудрый человек, всегда говорил, что такой момент когда-нибудь настанет. Вы были так правы, мой уважаемый отец.

– Ты слышишь, Тэд? Она назвала меня своим уважаемым отцом. Не могу припомнить, когда в последний раз слышал это от нее. Мы шутим, миссис Коулмэн, чтобы вы чувствовали себя свободнее. Вижу, не слишком мы в этом преуспели. Мы понимаем. Отами, пойди с миссис Коулмэн в библиотеку, а я пришлю к вам Райли, когда он приедет.

Глаза Билли засветились радостью и облегчением. Это не значило, что она не хотела встречаться со своим внуком в первый раз на глазах у всей семьи, но ей нужно было собраться с духом и взять себя в руки.

Отами поддержала Билли под руку и повела в отцовскую библиотеку.

– В этой комнате много стульев для наших гостей-европейцев. Отец подумал, что там вам будет удобнее. Нам о многом нужно поговорить. Сравнить минувшие годы. Я хочу поделиться с вами тем, что было у нас с Райли. В глубине души он хранил такое же желание.

– Почему ты снова не вышла замуж, Отами?

– В моем сердце нашлось место для любви только к одному мужчине. Райли умер, но живет его сын. Он всегда рядом со мной. Я довольна. Но если отвечать прямо на ваш вопрос, то должна сказать, я никогда не могла найти того, кого полюбила бы так, как любила Райли, – тихо и доверительно говорила Отами. – Скажите, мама Коулмэн, а вы сможете выйти замуж за другого человека?

– Да, Отами.

– Не обижу ли я вас, если спрошу, не является ли дядя Тэд тем человеком, которому вы подарите свое сердце?

– Ты вовсе не обидишь меня, Отами. Да, Тэд – тот человек, которому я хочу подарить свое сердце. Уже много лет у нас одно сердце на двоих.

– Мы поговорим об этом потом, если вы согласны. Я так много хотела бы узнать. Многим поделиться с вами. Всю свою жизнь – я имею в виду часть моей жизни с Райли и последующие годы – я думала, что ваша семья никогда не примет меня, но хотела, чтобы вы меня полюбили. Хотела, чтобы все родные Райли меня полюбили. Наверное, Райли по-своему пытался сказать мне, что это невозможно, и поэтому заставил меня согласиться не искать знакомства с вами. Он не хотел, чтобы меня обидели.

О, черт тебя побери, Мосс. Проклятье. Билли взяла за руку жену своего сына. Она не станет ни защищать, ни порицать память мужа. Это уже история. А перед нею настоящее. Эта красивая женщина сама решит, что правда, а что неправда. Отами сильнее сжала руку Билли, когда в дверь постучали.

– Мой сын пришел, наконец, познакомиться со своей бабушкой.

Билли сделала глубокий вдох и встала рядом с невесткой.

Сквозь слезы смотрела она, как мальчик, удивительно похожий на Райли, идет к ней навстречу. Невероятно черные глаза жадно смотрели на нее, а руки протянулись вперед, и Билли оказалась в объятиях внука. Она прижалась щекой к макушке мальчика и зажмурилась, прогоняя слезы. Когда Райли отпустил ее, оказалось, что он смущен, как и любой другой десятилетний мальчик, взрывом эмоций со своей стороны. Чистые, умные глаза, но не голубые, как у его отца, а темные, черные, как эбонит, сияли в ответ на ее ласковый взгляд.

– Привет, бабушка. – Он улыбнулся, но не отнял руки, обнимающей Билли, поддерживая ослабевшую от волнения женщину. – Добро пожаловать в наш дом. Моя мать и я давно ждали этого дня.

– Ты так давишь на бабушку, что чуть не вышибло из нее дух! – строго заметила Отами. – Извинись.

– Но, мама, ты же говорила, что папа так обнимал тебя. И сказала, что его отец делал так с его матерью. Я хотел поприветствовать бабушку по-техасски. Я не собирался обижать тебя, бабушка, – обеспокоенно сказал Райли, поглядывая на недовольное лицо матери.

– Ты и не обидел меня. Я рада каждой минуте такого приветствия, и, Отами, Райли прав. Есть такой буйный техасский обычай. Я хочу, чтобы ты не стеснялся, Райли, был самим собой, иначе мы никогда не узнаем друг друга.

– Мама рассказывала мне о тебе, о ранчо Коулмэнов, о Техасе и американских самолетах. Я собираюсь стать авиаконструктором.

– Моя внучка Сойер как раз этим занимается. Вы могли бы вместе составить неплохую команду, – засмеялась Билли. – Я привезла фотографии. По сути дела, это семейные альбомы, которые я хотела показать тебе и твоей маме. А если вы захотите какие-то из них иметь у себя, мы сделаем копии. Там есть одна, где твой папа сфотографирован на своем первом пони. Может быть, она не совсем четкая: он упал с пони, когда я его фотографировала.

Отами весело засмеялась:

– Райли мне об этом рассказывал и добавлял, что еще не родилась лошадь, которая не сбросила бы его.

– Это не совсем так. Райли преувеличивал, когда дело касалось лошадей. Он больше оставался дома да вокруг самолетов. Следует отдать должное Райли – он более или менее освоил пони. Сбрасывали его несчетное число раз, а он все равно усаживался в седло. Его дедушка настаивал. Твой отец всегда старался оправдывать ожидания своих родных.

– Пока не встретил меня, – печально проговорила Отами.

– Нет, нет, нет, ты не должна говорить так. Даже думать так не должна, – Билли придвинулась поближе к Отами и обвила ее руками. – Райли любил тебя, и ваша женитьба была предопределена судьбой. Поэтому он и не хотел допускать малейшую возможность, что его семья могла бы… могла бы не понять его. Я сожалею о решении моего сына, но понимаю его. То, что любили повторять мой свекор, мой муж и сын, – теперь это история. У нас есть наши воспоминания. Некоторые из них не очень приятные, а другие останутся с нами до конца наших дней. Однако одними воспоминаниями жить нельзя. У меня на этот счет своя философия.

– Как это, бабушка? – с любопытством поинтересовался Райли.

– Воспоминаниям отводится определенное место в нашей жизни. Со временем они тускнеют и блекнут, и так и должно быть. Только трусы живут воспоминаниями изо дня в день, потому что они боятся столкнуться с реальной жизнью. – Райли важно кивнул, а Билли глянула в грустное лицо Отами и поспешила добавить: – Нет, нет, Отами, я не имела в виду тебя.

– Но это верно. Мои родные говорят мне об этом все время. Сын умудряется напомнить хотя бы раз в день, когда он дома… Но никогда раньше я не думала о своей приверженности воспоминаниям как о трусости. Вы не должны извиняться за свои слова, ведь они правильны. Видите, мой сын качает головой. Наконец-то у него появился союзник. Вы единомышленники. Даже отец укоряет меня время от времени. – Милая улыбка осветила ее серьезное лицо. – Я обещаю поработать над этим.

– Ловим тебя на слове, мама. Между нами говоря, бабушка, мы можем убедить маму, что за воротами этого дома есть мир.

– Там для меня нет никакой надежды. – Отами вздохнула.

– Надежда есть. Теперь мы можем поехать в Америку и посмотреть, где жил мой отец. Ты мне обещала, что, если папины родственники нас признают, ты возьмешь меня в Техас. Обещания, мама, следует выполнять.

– Нас не приглашали, Райли. Где твои хорошие манеры?

– Ну конечно, вы приглашены. В любое время. Я так хотела бы, чтобы вся ваша семья приехала в Санбридж. Райли, у тебя так много общего с моей внучкой. Она поделится с тобой мечтой Коулмэна. Мечтой, которую ты сможешь понять и над осуществлением которой, быть может, захочешь трудиться. Потом, когда будем в Техасе, мы это обсудим. Я для тебя кое-что привезла, Райли. Это в пакете у входной двери. Принесешь?

Райли побежал со всех ног выполнять поручение бабушки. Отами с удивлением взглянула на Билли.

– Я… я привезла бейсбольную перчатку Райли для мальчика. Семейные альбомы тоже в том пакете. В последнюю минуту сунула бейсбольную кепку Райли. Я не ошиблась, как ты думаешь?

– Ни в коем случае. Мой сын во многом похож на своего отца. Немногие вещи, которые вернуло мне военное ведомство, были… то есть я хочу сказать, что он станет дорожить этими вещами, потому что они из дома его отца и из его детства.

Вернулся Райли с пакетом. Во взгляде мальчика отражалось беспокойство, пока бабушка распаковывала свой подарок.

– Я подумала, что ты должен владеть этими вещами. В Санбридже есть другие, которые ты мог бы… мог бы…

Райли глянул в коробку и опустился на колени. Он осторожно вынул поношенную перчатку и мяч. Кепка сразу же оказалась на блестящей темноволосой голове. Мяч он любовно приложил к щеке.

– Мой отец пахнул вот так? – спросил он, протягивая Билли бейсбольную кепку. Билли послушно потянула носом и кивнула, чувствуя, как сжимается горло.

– Совершенно справедливо, что эти вещи переходят к тебе от твоего отца. Не думаю, что сейчас подходящее время обсуждать этот вопрос, но хочу сказать, что теперь ты и твоя мама являетесь наследниками моего сына Райли. Я должна дать моим адвокатам задание внести необходимые поправки. Я узнала о тебе и твоей маме всего несколько дней тому назад.

– Как ты думаешь, бабушка, дядя Тэд не откажется перекинуться мячом на поле?

– Думаю, не откажется. А почему бы тебе не спросить его об этом? Нам с твоей мамой о многом надо поговорить.

Райли наклонился, чтобы поцеловать свою мать и Билли. Его темные глаза задержались на лице бабушки.

– Мой отец похож на тебя.

– Да, немного. Но в нем было много от Коулмэнов. Он был чудесным человеком, Райли. Таким отцом ты можешь гордиться.

– Спасибо за подарки. Они мне всегда будут очень дороги. Отами повернулась к Билли.

– Это было так мило с вашей стороны. Я часто жалела, что мне нечего дать мальчику, кроме старой одежды, которую мне вернули. Вы сделали моего сына очень счастливым, и это делает счастливой меня. Обещаю серьезно подумать насчет воспоминаний.

– Ты обиделась?

– Нет, вы сказали правду. Вам потребовалась смелость, чтобы сделать это. А теперь можем мы посмотреть фотографии, которые вы привезли? Я хочу сравнить отца с сыном. – Билли кивнула и вынула альбомы со дна коробки, которую привезла из Техаса.

Фотографии рассматривались с Отами, потом с Райли и Тэдом, а затем еще раз – с родителями Отами. Когда Билли глянула на часы, день близился к вечеру.

* * *

Чудесные, наполненные переживаниями и радостными моментами дни пролетели быстро. Райли настоял на осмотре университета, а Отами постаралась, чтобы прогулка по Гиндзе на закате оказалась такой запоминающейся, какой, по мысли Билли, и должна была быть. Театр Кабуки стал вкладом мистера Хасегавы. Это было незабываемо.

Договорились, что Отами и Райли приедут в Техас, как только закончится семестр в школе, примерно через месяц.

Вся семья Хасегава провожала Тэда и Билли в аэропорту. За несколько минут до посадки, по совету Тэда, мистер Хасегава вложил в руку Билли конверт.

– Для мечты, – прошептал он, целуя ее в щеку, а затем низко поклонился. Билли с трудом сглотнула и кивнула, не зная, что это означает. Еще один, последний, долгий взгляд на невестку и внука, и она прошла на летное поле.

– Как ты думаешь, что имел в виду мистер Хасегава, когда сказал, что этот конверт – для мечты? – спросила Билли у Тэда, закрепляя пристежной ремень.

На лице Тэда появилось лукавое выражение.

– Почему бы тебе не открыть и не посмотреть? Билли открыла конверт ногтем и вынула содержимое.

Краска схлынула с ее лица, когда она глянула на продолговатые листочки бумаги. Все чеки на Токийский банк. Не заполнены, только проставлена подпись. В конверт оказался вложен и листок бумаги кремового цвета, и Билли дрожащими руками развернула его.

Отирая слезы, она протянула листок Тэду.

– Пожалуйста, прочти мне.

Моя дорогая миссис Коулмэн,

мне тяжело думать, что мечта вашего мужа может рухнуть из-за недостатка финансовых средств. Вы и ваша семья окажете честь моей семье, если примете нашу помощь в этом деле, продиктованном высокими помыслами. Моим единственным требованием является предоставление возможности моему внуку принять участие в осуществлении мечты его деда.

Пусть удача всегда улыбается вам.

С большой любовью и пониманием,

остаюсь Садахару Хасегава.

– Не могу поверить, Тэд. Я ведь не хотела, чтобы ты просил его и даже чтобы обсуждал эту проблему. Что теперь подумает о нас этот человек?

– Что он думает, ты знаешь из его письма. Я знаком с этим человеком много лет, Билли. Я знал – он захочет помочь. Если ты заметила, здесь нет юридических документов, условий, сроков. Он доверяет тебе. Хочет, чтобы ты сделала это. Прими помощь, Билли, с тем значением, которое он в нее вкладывает. Если ты откажешься, он просто умрет от стыда, в полном смысле слова.

– Но, Тэд, пустые чеки? Что это значит? Откуда нам знать, не слишком ли много мы возьмем? Как ориентироваться в суммах?

– Бери, сколько нужно. Это же так просто. Или ты предпочитаешь другой способ, неограниченный фонд?

– А что если дела опять пойдут плохо и деньги утекут без толку, как в прошлый раз?

– Такое не произойдет, Билли. Но если случится, будет другой пакет с чеками. Так договорились.

– Этот человек впервые увидел меня пять дней назад и дает мне «карт-бланш». Тэд, так не бывает.

– Извини, но я с тобой не согласен. Он знает тебя лучше, чем ты думаешь. Я рассказал ему, что мы с тобой давние друзья. Позволь ему оказать нам честь и помочь тебе. Он хочет сделать это.

– Я никогда не смогу забыть этот жест. Я не знала, что на свете есть такие люди.

– А если бы ситуация имела знак минус. Что бы ты делала? Билли рассмеялась восхитительно счастливым смехом, от которого мурашки пробежали по спине Тэда.

– Полагаю, делала бы то же самое. Спасибо, Тэд, что не послушал меня. Мне нужно о многом подумать. Как тебе наш юный Райли? Такой замечательный молодой человек. Во многом похож на отца, и все-таки восточная культура делает его таким, каков он есть. Мой американо-азиатский внук. Как много событий произошло в моей жизни за эти несколько дней.

– Почему бы нам не поспать немного? Вернувшись в Техас, ты снова станешь занятой женщиной, а я должен возвращаться на флот, пока ты снова не послала за мной поисковую партию.

– Это одна из твоих лучших идей. Я все еще жду самую лучшую.

– Она появится. Можешь рассчитывать.

– Обязательно.

 

Глава 40

Месяц за месяцем Сойер и Билли стояли у кормила мечты Мосса.

Отами и Райли освоились в Санбридже так, будто родились там. Не осталось ни одного уголка, который не обследовала бы Отами. Ее темные глаза оживились, она постоянно улыбалась. Дом ее мужа. Наконец-то она видела то, о чем столько говорили. Она чувствовала то, что чувствовал он, любила то, что любил он. Печаль ушла, ее место занял оптимизм.

Через восемь месяцев после приезда Отами и Райли проект начал налетать то на одно, то на другое препятствие. Деньги, казалось, буквально испарялись. Когда пронзительно зазвонил телефон, Билли показалось, что ей сообщат только плохие новости. И оказалась права.

– Я могла бы сказать тебе это дома, – послышался отчаянный голос Сойер, – но не хочу расстраивать Отами. Я знаю, ты будешь держаться молодцом, бабушка. Мы промахнулись. Были так близки к цели и промахнулись. Нам не хватает девяносто одного миллиона долларов.

– Девяносто один миллион! Это значит… – В голосе Билли звучал ужас.

– Именно то, что ты имеешь в виду. Этот самолет не просто ест деньги, а заглатывает их. Я говорила с советниками дедушки, и, если ты согласна, мы хотим перенести проект в Японию. Мистер Хасегава настаивает, что может найти финансовую поддержку у себя в стране. Это единственный путь, бабушка.

– Что не получилось? – мрачно спросила Билли. – Объясни причину, подкинь что-нибудь для размышлений.

– Мы не рассчитали вес. И не получается соответствия спецификациям по потреблению горючего. Так я и знала. Я теряю контроль. Мы должны отправляться в путь с этими проблемами. Иначе потеряем все, а я, например, не хочу, чтобы так получилось. Скажи мне: да или нет.

Пока внучка ждала ответа, голова у Билли пошла кругом. Она заметила, как озадачено лицо Отами.

– Давай, Сойер. Ты располагаешь моим согласием. Дай нам с Отами только время на сборы.

Смех на другом конце провода заставил Билли удивленно поднять брови.

– Бабушка, Райли мне только что сказал, что его дедушка все держит под контролем. Ангар будет готов, инженеры и техники приступят к работе незамедлительно. Нам остается только упаковать чертежи и уезжать отсюда.

– Ты берешь и проектировщиков? – с сомнением спросила Билли.

– Только тех, кто не вставлял мне всю дорогу палки в колеса. Я была права с самого начала, бабушка. Я не сумасшедшая. Ты должна мне верить. – Отчаянные нотки в голосе Сойер заставили вспомнить хриплый шепот Мосса: «Предоставь Сойер поступать по ее разумению, Билли. Стой позади нее и подбадривай. Она справится. Если ошибется, и ошибаться будет, второй раз на этом же не споткнется. Обещай мне».

– Дорогая, я тебе верю, – тепло повторила Билли. – Делай то, что считаешь нужным. Конечно, по возможности, хотелось бы сохранить работу в рамках семьи. Семья Хасегавы – наша семья. Если невозможно, пусть дедушка Райли найдет помощь там, где, как он считает, будет лучше.

Облегчение в голосе внучки растрогало Билли.

– Ты самая лучшая из всех бабушек, – сказала Сойер и расплакалась.

Положив трубку, Билли быстро объяснила ситуацию Отами, которая слушала ее, кивая.

– Райли говорил со мной об этом на прошлой неделе, – сказала она. – Он хотел побеседовать с тобой, и я тоже, но я ничего не понимаю в самолетах… Только деньги, мама Коулмэн. Мой отец проследит, чтобы самолет остался в семье, в нашей семье.

– Но надо начинать с самого начала! Так много денег, так много времени. Я не знала… Не имела представления…

– Мечты так просто не осуществляются, мама Коулмэн, они создаются. Творение вашего Бога заняло шесть дней. На наше потребуется немного больше времени. Когда мы уезжаем? – спросила она.

– Послезавтра. Не слишком скоро?

– Я уже собрала вещи.

– Надо позвонить Тэду и сказать ему.

– Он знает. Думаю, они с моим отцом мыслят в одном направлении. Ни один мужчина не захотел предложить… то есть… Это должно было исходить от Сойер. Она должна была осознать, что нуждается в помощи, в помощи, которую мужчины могут ей оказать. Предполагаю, что вполне естественно, что они раздражают ее. Я очень верю в эту девушку. Мосс никогда не доверил бы ей свое дело, если бы не знал, что она более чем способная.

– Говорилось что-нибудь о конечных сроках? – обеспокоенно спросила Билли. – Инвесторы и правительство всегда толкуют о них. С этими сроками можно… можно все потерять. Так говорили о сроках?

– Не знаю.

– Если даже срок есть, беспокоиться мы не станем. Сойер все уладит. Она так молода, Отами.

– Только по числу лет. Здесь, – Отами показала на свое сердце, – она не имеет возраста. Ее дедушка не доверил бы свою мечту ребенку.

* * *

Через одиннадцать месяцев после переезда в дом семьи Хасегава у Билли возникло такое чувство, будто даже в Санбридже она не ощущала себя до такой степени в родном гнезде. Она радовалась, что скоро сможет вернуть Санбридж Мэгги. Любые деньги, которые она бы выручила от продажи своего ценного владения, растворились бы без остатка в этой войне мегадолларов. Так будет лучше для Мэгги, лучше для всех.

Было поздно, но почему-то не спалось. Без сомнения, это как-то связано с ожидаемым приездом Тэда. Билли решила, что прогулка в саду успокоит ее нервы.

Как здесь красиво, ничего похожего на кактусы и перекати-поле. Сверкающая гладь прудов, изогнутые мостики радовали глаз. Билли села на кованую скамью, чтобы осмотреться. Непонятно, отчего вдруг она почувствовала присутствие Мосса. Взволнованно подняла глаза к небу.

– Она справляется, – прошептала Билли. – Другого пути не оставалось. Скоро, Мосс, твоя мечта обретет крылья, а потом все будет в порядке, и ты сможешь почивать с миром.

Он снова мысленно тянулся к ней из вечности. Теперь она уже явно нервничала. Все идет хорошо – каждый был в этом уверен. Сойер, казалось, верила в успех. Райли не скрывал ликования.

Надо пройтись, избавиться от беспокойства. Прогулка по такому красивому саду должна успокоить. Если бы Тэд стоял рядом, она бы успокоилась. Ее смысл жизни… Тэд.

Билли прошла на нижнюю террасу сада. Окна комнаты Сойер остались открытыми, виднелся силуэт девушки в полутьме. Казалось, она разговаривает по телефону. В такой поздний час. Билли медленно двинулась дальше, вдыхая запах цветов, срывая цветки с аккуратной круглой клумбы.

Как легко Сойер приспособилась к новому окружению. Мужчины на заводе не считали ее высокомерной всезнающей американской дамой – она работала наравне со всеми среди металлических конструкций. Она прислушивалась к рабочим, а они – к ней. Никакой борьбы за руководство, никаких закулисных интриг, которые нередко происходят в Штатах. Здесь было одно общее стремление, и каждый вносил свой вклад. В конце рабочего дня они кланялись друг другу и отправлялись к своим семьям. Многие возвращались после ужина, чтобы в последний раз проверить сделанное за день и подготовиться к завтрашнему дню, чтобы работа шла быстрее.

– Рэнд, говорю тебе, получится, – говорила Сойер. – Мне удалось снять еще двести фунтов. Мне кажется, ты ошибаешься. Самолет будет иметь максимум вес Т-О. Я уже близка к этому. Не будь таким упрямым и слушай меня. Я знаю, что делаю. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Я скучаю по тебе. Правда, скучаю. Ты получил мое последнее письмо?..

Билли постучала в створку окна. Сойер сделала ей знак обойти вокруг и пройти в раздвижную дверь. Она продолжала разговор, в то время как бабушка уселась в удобное кресло. Как мил ее сердцу счастливый голос внучки. Сойер может этого и не знать, но в тоне голоса есть оттенки, которыми пользуются только влюбленные. Особый блеск глаз Билли тоже могла различить, памятуя о своей юности, и до сих пор видела в своем отражении в зеркале, если Тэд появлялся где-то поблизости.

– Мне нужен летчик-испытатель. Ты считаешь, я должна дать объявление в «Нью-Йорк таймс»? – Притворный ужас на лице Сойер вызвал смех Билли. – Ты! Я никогда не имела тебя в виду, Рэнд… Вы, чертовы англичане, такие чувствительные, не так ли? Слушай, если хочешь принять участие, работа твоя. Скоро ли ты сможешь приехать?.. Не очень хорошо. Как насчет послезавтра? Уладь свои дела. Как ты можешь такое подумать? Я никогда не спекулировала нашей дружбой. Повезу тебя на ужин… Спокойной ночи, Рэнд.

– Удалось договориться? – спросила Билли. Сойер сделала гримаску:

– Вроде бы. Послушай, бабушка, он самый лучший специалист в своем деле. А нам нужны самые лучшие. Он знает конструкцию самолета так же хорошо, как и я. Наши мнения совпадают во всем, кроме двух-трех мелочей. Он доверяет мне. Он не согласился бы испытывать это наше творение, если бы не был во мне уверен. Правда, бабушка?

– Правда.

– Если я права, то почему чувствую себя так… так беспокойно?

– Может быть, потому, что он значит для тебя больше, чем ты сама себе можешь признаться? Может быть, то, о чем ты споришь, для тебя гораздо важнее, чем ты думаешь? Он ставит свою жизнь на карту, чтобы испытать для тебя этот самолет. Такое доверие – самой высшей пробы. Ты должна быть уверена, Сойер.

– Я уверена, бабушка. Но столько может еще возникнуть всяких каверз. Я могла бы все перепроверить сто раз до воскресенья, а забарахлит какая-нибудь мелочь, и жизнь Рэнда может повиснуть на волоске.

– От тебя зависит, чтобы ничего не забарахлило.

– Какая ужасная ответственность. Иногда, бабушка, у меня возникает такое чувство, будто мне сто лет. Я рада, что Рэнд приезжает. Хоть ненадолго мне нужно знать, что я из себя представляю. Он мне небезразличен, бабушка, может быть, слишком небезразличен. Мы переписываемся, ты знаешь, и часто говорим по телефону.

– На днях приезжает Тэд, – сообщила Билли. – Может быть, даже завтра, если все уладится.

– Когда вы поженитесь?

– Как только этот самолет пройдет летные испытания. Мы поедем в Гонконг и, если испытания пройдут хорошо, свяжем себя, как говорится, узами брака.

– Я так рада за тебя. Всю жизнь ты оставалась камнем преткновения. Дедушка, наверное, чувствовал себя победителем, когда подцепил тебя.

– Я всегда так считала, – засмеялась Билли. – Пора спать. Тебе рано вставать, а мне нужно выспаться, чтобы быть красивой.

* * *

Два последующих месяца были самыми счастливыми в жизни Билли. Она влилась в семью Хасегава и наслаждалась ласковым приемом. Тэд использовал свой отпуск и навещал ее по нескольку раз на день, делая счастье полным и совершенным.

Отами и Билли наблюдали за расцветом любви между Рэндом и Сойер. Любому, кто пригляделся бы к девушке, стало ясно, что долг по отношению к мечте ее деда стоял на первом месте. Рэнд, казалось, понимал это… пока что.

Все они сидели в столовой и пили кофе с пирожными. Испытательный полет, только что сообщила им Сойер, был назначен на 31 марта, последний день последнего месяца, обозначенного инвесторами как предельный для получения готового продукта – конечного результата, с которым они могли выходить на рынок. Рэнд хмурился, Сойер глядела мрачно, а Райли сидел, подперев голову руками. Старший Хасегава скользнул взглядом по молодым людям и перевел глаза на Билли. Он явно хотел знать, в чем состоит проблема.

Вдруг Рэнд заговорил:

– Говорю тебе, Сойер, угол в шестьдесят градусов слишком большой. Или ты уменьшаешь его до пятидесяти пяти градусов, или ищи себе другого летчика-испытателя. Я для тебя на многое готов, но расставаться с жизнью не хочу.

– А я говорю, шестьдесят градусов – один из исходных расчетов дедушки, – горячо спорила Сойер. – Я живу уже два года с мыслью об этом самолете и знаю, что делаю. Остальные согласны. Только ты один сомневаешься.

– Пусть только я сомневаюсь, но лететь на этой птичке придется мне одному, и я хочу вернуться назад целым и невредимым. Пятьдесят пять градусов!

– Нет! Мы теряем эффективность.

– Да!

Сойер встала и обошла стол, остановившись перед Рэндом.

– Ты считаешь, что я позволила бы тебе лететь, если бы сомневалась хоть на йоту?.. Ладно, чертов англичанин. Ответь мне – но сначала ты должен кое-что знать: я люблю тебя. А теперь подумай как следует и дай ответ.

Глаза у Билли широко раскрылись. Она никогда не видела Сойер такой непреклонной. Отами покусывала ногти, а Садахару уставился на безупречно белую скатерть. Только Райли во все глаза смотрел на молодую пару.

Рэнд лихорадочно думал, снова и снова вспоминая расчеты. Дважды он хмурился. Пронзительный, требовательный взгляд Сойер побуждал принять немедленное решение. Сомнения следовало прятать. Сойер проявляла упрямство не ради упрямства. Взгляд у нее стал уверенным и ясным. Рэнд кивнул и был вознагражден крепким объятием.

– Ты меня не разыгрываешь, а? Ты знаешь, я права. Не допускаю никакой случайности, ничего не ставлю на кон. Никогда я не стану играть твоей жизнью, Рэнд, ни за что. Скажи, что доверяешь мне, доверяешь тому, что я делаю, – бурно требовала Сойер.

Рэнд снова кивнул, не в силах говорить. Никто из них не заметил, что остальные встали из-за стола. Позднее в холл влетела Сойер, чтобы позвать всех обратно в столовую.

Сойер стояла рядом с Рэндом. Выражение глаз у нее было виноватым.

– Мистер Хасегава, самолет не будет готов к тридцать первому марта. Нам нужен еще один день, может быть, два. Что это будет значить для ваших людей?

Как бы хотелось Сойер избежать необходимости приносить извинения. Все они так старались, но выбились из графика. Один день, два дня, какая разница? Большая, если верить инвесторам. В соответствии с контрактом последний день марта был днем испытания… или потери всего. А контракт есть контракт. Если апрель наступит, а проект не будет завершен, контракты окажутся нарушены.

– Я не могу требовать от людей больше того, что они могут дать. Подойти так близко, зайти так далеко и не суметь…

– Дедушка, сделай что-нибудь, – воскликнул Райли. – Придумай что-нибудь.

Старший Хасегава ласково положил руку на плечо внука:

– Это не в моей власти, внук мой.

– А я не верю, папа. Должна оставаться возможность. Ты всегда был лучшим отцом и всегда находил лучшее решение для каждого. Сейчас мы не можем все потерять. – Отами заплакала, цепляясь за отца. – Пожалуйста, придумай что-нибудь.

– Нам нужен всего лишь один день, всего лишь двадцать четыре часа – и все, – по-детски умолял Райли.

– Довольно! Я подумаю, но ничего не обещаю, – сухо заявил японец и вышел из комнаты.

– Почему у меня такое чувство, будто я потерпела неудачу? – плакала от отчаянья Сойер.

– Ты не потерпела неудачу. Так сложились обстоятельства. Ты все проделала великолепно, – преданно утешал Рэнд. Остальные выразили свое согласие с его словами. – Пошли обратно в ангар. У нас полно дел. Сегодня вечером никто не пойдет домой. Бригада будет спать на месте и работать в три смены.

Билли тяжело опустилась на стул и закрыла лицо руками. Нет, не могли они потерять все сейчас. Отами обняла ее за плечи. Райли сел напротив.

– Дедушка найдет способ. Знаю, найдет.

– Мой отец исключительный человек, мама Коулмэн. Если это в пределах человеческих возможностей, то он найдет выход. Все мы должны надеяться на лучшее.

Билли кивнула.

В оставшиеся дни все работали не покладая рук. Приехал Тэд, чтобы предложить свою помощь. Сейчас Билли видела его редко, и он так уставал, что она могла лишь поцеловать его в щеку и укрыть одеялом, пока он спал после своей смены. Все силы были отданы мечте. Ничто больше не имело значения.

Последний день марта наступил слишком быстро. Сойер ходила с красными от слез глазами. Рэнд выглядел расстроенным. Казалось, все двигались в замедленном ритме. Так подумала Билли, когда вошла в ангар, чтобы отыскать внучку.

– Ну что, сделаете?

– Нет. Нужно отработать еще две смены. Я все рассчитала по книгам, а человеческий фактор мы не учли. Дедушка мне об этом ничего не говорил. Восемнадцать часов, всего-навсего. Боже мой, бабушка, не могу поверить.

В шесть часов вечера того же дня Садахару Хасегава вошел в ангар с улыбкой на лице. Он на восемь минут закрылся с Райли и Сойер в бюро, а когда они вышли к остальным, покрасневшие глаза Сойер сияли. Она помахала Билли. Все будет хорошо.

– Благодарю, тебя, Господи, – прошептала Билли. – Благодарю.

Времени было час пополудни. По календарю 1 апреля, но дедушка Райли объявил, что в марте появился еще один день. Газеты Хасегавы в Токио вышли с датой 32 марта, а газеты не лгут.

* * *

Словно весь мир смотрел на мечту Мосса Коулмэна в тот день. Присутствовали все члены семьи Хасегава, все инженеры и техники, Сойер, Билли и Тэд. Представители прессы разместились за барьером в полной готовности сообщить о полете серебристой птицы со скошенным необычным крылом.

Сойер в замасленном комбинезоне и в кепке с козырьком смотрела на солнце. Она пробежала до середины летного поля и подала Рэнду знак, подняв большой палец руки. Рэнд послал ей воздушный поцелуй и забрался в кабину.

Когда самолет заскользил по взлетной полосе, Билли перекрестилась и прошептала:

– Покойся с миром, Мосс. Через несколько минут это станет историей.

* * *

Сильные руки обхватили ее, и она прислонилась к груди Тэда.

– Помни о своем обещании, – сказал он ей на ухо. – Победа или поражение, а завтра мы женимся.

– Я всю жизнь мечтала выполнить это обещание, – отозвалась Билли.

Гул двигателей взорвался в воздухе, когда самолет достиг края взлетной полосы. Билли стояла в кольце рук Тэда, скрестив пальцы, подняв глаза к небу.

– Через несколько минут мы будем знать.

– Хочешь сказать, будем знать, не напрасны ли наши старания?

– Нет, не напрасны. Все: радость, слезы, вся моя жизнь – все стоит того, чтобы оказаться здесь сегодня с тобой.

Он поцеловал ее в щеку и крепко обнял как женщину, которую любил всю свою жизнь.

Билли повернулась и посмотрела на Тэда; ее светло-карие глаза заглянули в глаза друга. Над их головами поднялся в воздух Рэнд и уверенно начал испытательный полет.

– Иногда я вижу вопрос в твоем взгляде, Тэд. Разве ты не знаешь, что порой любовь живет для вчерашнего дня, а порой – вечно?

Свет ее улыбки прогнал тени, таившиеся в его сердце.

– Так и я люблю тебя, Билли, сегодня и навеки.

 

Глава 41

Мэгги Коулмэн глянула на себя в зеркало, где отразилась во весь рост, и вскрикнула. Она выглядела, как мешочница без мешков. Рука потянулась к волосам, коснулась щеки. Какой сегодня день? Нужно остановиться и подумать, попробовать вычислить месяц и день.

Сколько времени она здесь с тех пор, как муж ушел от нее? Год, полгода? Она не знала и не хотела знать. Не ощущала своей утраты и не будет ощущать. Все кончено.

Мечта отца тоже нашла свое завершение. Серебристая птица взметнулась в голубой простор, ведомая твердой рукой Рэнда. Должно быть, Сойер убедила его испытать самолет. Ненависть охватила ее при мысли о том, что Сойер виновата в осуществлении мечты отца. Мама в волнении звала ее в Японию, ожидая, что дочь порадуется вместе с ними. Несмотря на все преграды – постановления суда и судебные аресты недвижимости с целью лишить мать источников финансирования для этого проклятого самолета, – несмотря на все козни, она все же ждала, что дочь разделит с нею ее торжество. Эта дама, несомненно, знала, как взбудоражить совесть, мучимую чувством вины.

Все ушли. Папа ушел, мама ушла, Сойер ушла, ее муж ушел. Сын находился далеко от нее, в военной школе, и видела она его только на Рождество и две недели в августе. Все у нее украли. Все в ее жизни, что должно принадлежать ей, было у нее украдено. Это больно ранило, и она плакала – целыми днями, неделями, месяцами. И до сих пор плачет, пытается залечить свои раны, но ничто не может заглушить чудовищную боль, одолевавшую ее по двадцать часов в сутки. Годы, куда они ушли? Как она прожила их?

Мэгги огляделась вокруг в поисках бутылки водки. Прозрачная влага всегда помогала видеть жизнь в лучшем свете или, по крайней мере, приглушала боль.

Вот она, на ночном столике, рядом с письмом от старого Дадли Абрамсона, которое валяется нераспечатанным уже несколько дней. Мэгги наполнила стакан до краев и уставилась на белый конверт, прежде чем скомкать его и бросить в корзину для бумаг. Ей не нужны его советы или выговоры! Плевать на то, что он скажет.

– Ты всего лишь зря испортил марку, старый ворчун, – сказала она вслух.

Несколько минут спустя Мэгги выудила из корзины и разгладила помятое письмо. Может быть, следовало открыть, прочесть его и узнать, что в нем написано. Пока она трезвая, вполне может разобраться. Мэгги глубоко вздохнула, надорвала конверт и, не веря своим глазам, посмотрела на три листка бумаги, которые держала в руках. Это было свидетельство о праве владения Санбриджем. Мэгги без сил опустилась на постель. Само письмо оказалось коротким:

Дорогая миссис Таннер,

в соответствии с указаниями ваших родителей, направляю вам полностью оформленное свидетельство на право владения Санбриджем. Ключ прилагается. Теперь Санбридж на законных основаниях принадлежит вам.

Пользуюсь случаем, чтобы напомнить, что налоги следует уплатить до первого апреля. Если фирма чем-то может быть вам полезна, пожалуйста, обращайтесь к нам.

Искренне ваш,

Дадли Абрамсон.

Руки Мэгги так сильно дрожали, что она с трудом вынула письмо отца из незапечатанного конверта. Оно было написано от руки, неровным, корявым почерком. Дата свидетельствовала о том, что отец писал это письмо незадолго до смерти.

Дорогая Мэгги,

я не могу уйти в тот неизвестный мир, что ждет всех нас, пока не сделаю одно, последнее дело. Надеюсь и молюсь о том, что наступит время, и мистер Абрамсон сможет передать тебе мое последнее слово. Мы с твоей матерью много говорили о моем намерении оставить Санбридж тебе. Она обещала, что сделает все возможное, чтобы не выставлять его на аукцион, а вернет его тебе. Если по какой-либо причине придется продать наш дом и земли, я хочу, чтобы ты знала о моих намерениях. Сейчас наша жизнь отнюдь не полнится уверенностью, но мы не должны отклоняться от цели, надо идти вперед, а тебе, Мэгги, в первую очередь.

Последние недели стали для меня временем, когда я почувствовал необходимость заглянуть в свою душу. Старые обиды не исправить. Душевная боль от сознания утерянного мною сильнее страданий, причиняемых болезнью. Я всегда считал, что прощение последует само собой. Теперь мне представляется невозможным, что ты простишь меня, но твоя мать уверяет меня, что простишь. Я искренне сожалею, дорогая Мэгги, что был так слеп к твоим чаяниям. Я уношу это сожаление вместе с собой в вечность.

Только ты, Мэгги, можешь наполнить Санбридж любовью, жизнью, смехом, красивой музыкой и прекрасными словами, потому что хочешь этого. Привези сюда своего сына, Мэгги, и начни жизнь заново. Я знаю: воля Всевышнего позволит мне смотреть сверху на тебя в том месте, которое мы называем Санбриджем. Верь мне, Мэгги. Ты часть моей жизни, моя любовь, моя дочь. Будь счастлива.

Папа.

Мэгги бросилась на постель и зарыдала. Огромное ложе под пологом сотрясалось от ее рыданий. Когда наступило облегчение, она вытерла лицо краем простыни. И когда появилась улыбка, то была она лучезарной, как золотое солнце в первые дни лета.

* * *

Четыре часа спустя Мэгги Коулмэн Таннер была уже в Техасе.

Она ехала домой.

В руке она сжимала ключ, найденный в письме юриста, как доказательство того, что это не сон.

Автомобиль, взятый напрокат, остановился, и Мэгги сразу же выскочила из машины. Вот он, родной дом. Какое чудесное, замечательное слово.

Ключ скользнул в замочную скважину. Она повернула ручку, и дверь распахнулась. Первое, что бросилось в глаза, – вешалка с четырьмя крючками, на которой висели три стетсоновских шляпы. Сет, папа, Райли. В глубине сердца она знала, что последний крючок предназначен для шляпы ее сына, Коулмэна. Его стетсон будет висеть здесь, как только он приедет сюда из военной школы.

Домой, в Санбридж.