Валентина с трудом приоткрыла глаза, чувствуя в голове мучительную боль. Чьи-то милосердные руки погладили ее по лбу, и что-то прохладное и влажное прижалось к губам. Она с радостью открыла рот, позволив влаге смочить пересохший язык и небо. Хотелось пить и пить до бесконечности, но мягкий женский голос посоветовал не торопиться. Женщина говорила на диалекте арабского языка, и Валентина постаралась сосредоточиться.

– Бедная голубка, отдыхай же теперь! Ты в безопасности, и я позабочусь о тебе.

Валентина заглянула в темные глаза девушки, чуть старше нее самой.

– Кто ты? Где я? – прошептала она голосом, хриплым от волнения, глаза беспокойно перебегали с лица девушки на незнакомую обстановку.

– Чшшщ, не бойся! Меня зовут Розалан, а находимся мы в лагере войска Саладина. Тебе не причинят вреда, клянусь! Бедная голубка! Надо тебе отдохнуть! Спи! Я посижу с тобой.

Нежная забота Розалан и ласковый голос благотворно подействовали на Валентину, и девушка закрыла глаза, слишком измученная, чтобы удивляться, как же она оказалась в военном лагере мусульман с бедуинкой в качестве сиделки.

Когда она проснулась спустя несколько часов, Розалан все еще была рядом, сочувственно поглядывая на нее. Валентина слабо улыбнулась и попыталась сесть. Бедуинка снова уложила ее, и обессилевшей девушке пришлось покориться. Голова болела, глаза заволакивала пелена. Собравшись, наконец, с силами, Валентина спросила, как очутилась в этом полутемном шатре.

В глазах Розалан блеснули слезы, когда она принялась рассказывать о резне пленников, устроенной воинами Ричарда.

– Христиане, – бедуинка плюнула на песок, чтобы выразить свое презрение, – заковали наших людей в цепи и вывели их за городские стены. Они стали скакать на конях среди правоверных и рубить их мечами. Саладин бесстрашно въехал в город, – приукрасила события Розалан, – и потребовал, чтобы Малик Рик отпустил оставшихся в живых.

Глаза бедуинки засияли от восторга при упоминании о знаменитом предводителе мусульман.

– «Не оставляйте на поле никого из наших единоверцев, – приказал наш благородный Малик эн-Наср. – Заберите всех!» И Малик Рик позволил нашим всадникам свободно въехать в город и обыскать тюремную башню. Там тебя и нашли! Сама я была среди тех немногих, кого спас Аллах. Воины приказали мне выходить тебя и предупредили, что не миновать мне кары, если с тобой что-либо случится. Ты храбрая, сказали они. Тебя нашли рядом с мертвым христианином. Кинжал все еще был крепко зажат в твоей руке.

Валентина слушала, и дрожь отвращения пробегала по телу девушки. Вдруг она все вспомнила. Здоровенный мужчина мусолил ее губы своим мокрым и жадным ртом. Он грубо тискал груди и бедра заскорузлыми руками. Ей показалось, она все еще ощущает тошнотворный запах грязного животного, исходивший от этого человека, слышит его похотливый хрип, и он все еще прижимает ее к себе, пытаясь раздвинуть ей ноги.

Вытянув перед собой руку, Валентина разглядела на своей коже запекшуюся коричневой коркой кровь того воина. Жан! Он сказал, его зовут Жан! Он не был безликим безымянным врагом, повстречавшимся на поле брани, у него было имя!

Девушка закрыла лицо руками и зарыдала, все ее тело сотрясли судороги, постепенно перешедшие в истерический смех. Она сделала это! Защитила себя, убив насильника!

Неожиданно Валентина пришла к выводу, что воин, похожий на Голиафа, сам накликал на себя смерть. Она защищалась и поступить иначе не могла.

Розалан наблюдала за сменой чувств, обуревавших ее новую подругу, и решила, что тонкая натура девушки потрясена ужасами свершившейся резни.

– Плачь, бедная голубка, пусть слезы омоют твою душу! – принялась утешать бедуинка. – Этим вечером в лагере Саладина царит скорбь. Но не сомневайся, наш великий предводитель так или иначе все равно отомстит за смерть единоверцев. Плохо же придется христианам, хотя Малик эн-Наср и поклялся, что не запятнает свое имя подобно тому, как сделал это король Ричард. Однако, горе христианину, если он окажется в руках сарацина! Плачь, голубка, плачь!

Валентина подняла голову, ее взор горел решимостью.

– Нет! – прошептала она безжизненным голосом. – Мертвые не могут плакать по мертвым!

Розалан растерянно смотрела на смертельно бледное лицо Валентины, резко выделявшееся на фоне черного полотнища шатра, а в молчании ночи раздавались стенания: народ ислама скорбел о жертвах резни, устроенной Маликом Риком.

* * *

Проснувшись, Валентина обнаружила, что ее завернули в несколько одеял, спасая от ночного холода. В шатре было темно, но сквозь откинутый угол полога проникал солнечный свет – значит, утро давно уже наступило.

За стенками шатра слышались голоса людей и доносились запахи готовившейся пищи. Девушка повернулась, чтобы посмотреть, спит ли бедуинка, и застонала от боли, потому что рубцы, стянувшие на спине кожу, немилосердно болели.

Тюфяк Розалан был пуст, и Валентина заметила, что укрывалась ночью бедуинка лишь одной козьей шкурой, отдав свое одеяло ей.

Руки и ноги девушки замлели, хотелось потянуться, но малейшее движение причиняло боль напоминанием о ревности Беренгарии. Глаза Валентины сузились. Теперь она понимала, что стала жертвой ненависти королевы. Ее послали на смерть! Это было так же ясно, как и то, что Беренгария могла бы и сама вонзить кинжал ей в сердце. Не было никакого поручений от Ричарда! Ее обманом заставили пойти к тюремной башне. Наверное, королева знала о замысле Ричарда уничтожить пленников и задумала погубить придворную даму, отослав к тюрьме в день побоища.

Коварство Беренгарии казалось настолько невероятным, что Валентина не смогла сразу охватить весь ужас того положения, в котором она очутилась. Что теперь с нею будет? Не вечно же ей жить среди воинов Саладина! Как скоро они поймут, что она не только не мусульманка, но и принадлежит к стану их врагов-христиан? Одно лишь умение объясняться на арабском не станет ей достаточно надежной защитой от разоблачения. Валентина не знала ни обычаев мусульман, ни их привычек в быту. Любая мелочь могла подсказать им, кто она на самом деле.

Надо как-то постараться вернуться в Акру к своим единоверцам! Придворная дама английской королевы представляла, как будет бесноваться Беренгария, узнав, что ее жертва осталась в живых, выскочив из ловушки, и, представив, даже испытала некоторое удовольствие.

Застонав от боли, она поднялась на ноги и уже собиралась выйти из шатра, как вошла Розалан.

– Бедная голубка! – воскликнула бедуинка, протягивая руку, чтобы поддержать зашатавшуюся христианку. – Не надо было тебе вставать!

Голова у Валентины раскалывалась от боли, и подступала тошнота. Она уцепилась за руку Розалан и позволила отвести себя обратно к тюфяку. Девушка легла и закрыла глаза, пытаясь унять подступающую тошноту.

– Ты права, Розалан. Вряд ли я смогу сейчас сделать даже пару шагов.

– Бедная голубка! Скоро тебе станет лучше. Я уже не раз видела такое за то время, что следую за войском Саладина. От удара ты получила сотрясение головы. Несколько дней покоя, и снова почувствуешь себя хорошо! Не волнуйся!

Валентина вопросительно глянула на бедуинку. Сама она, дочь придворного врача короля Санчо, должна была бы распознать все признаки сотрясения!

Когда девушка улеглась, ей захотелось снова стать маленькой девочкой и жить вместе с отцом и иногда беседовать с двумя его помощниками, Хасаном и Меджулом – они учили ее не только искусству врачевания, но и своему родному языку.

Розалан принялась сворачивать свой тюфяк, а затем вышла из шатра и вернулась с чашей свежей воды и какими-то широкими одеждами.

– Ты почувствуешь себя гораздо лучше, когда мы смоем с тебя грязь и пыль. Бедная голубка! – приговаривала бедуинка, совсем как старая Сина.

Сина! Старуха знала: Беренгария замышляет что-то недоброе против давней подруги! А ведь у их старой няньки странно блестели глаза, когда она говорила о сарацине! Паксон! Он вступил в сговор с Синой, пообещав приехать за Валентиной, чтобы спасти ее от Беренгарии!

Ах, почему же она не послушалась старую женщину и не уехала с сарацином! Темные выразительные глаза султана в последнее время смотрели на нее с таким восхищением, что Валентина чувствовала себя красавицей, а его настойчивость и объятия всегда вызывали у нее в душе такие странные чувства!..

Омовение тела теплой водой уменьшило боль. Розалан ласково и умело помогала Валентине освободиться от одежды и осторожно обмыть израненное тело. Проворно ухаживая за больной, бедуинка болтала непрерывно.

– Я не могу все время называть тебя бедной голубкой! Наверное, у тебя есть имя! Как же тебя зовут?

– Валентина.

– Валентина! Никогда не слышала такого имени! Откуда ты? Где твой дом?

Девушка не знала, как ответить, чтобы не оказаться сразу же разоблаченной.

Розалан заглянула растерявшейся Валентине в глаза.

– Можешь рассказать мне правду! Обещаю, что не выдам тебя. Думаю, я уже угадала, в чем дело!

Порывшись в складках серого одеяния, бедуинка вытащила тонкую золотую цепочку с крестиком. Валентина вскрикнула, ее рука непроизвольно метнулась к шее.

– Я сняла это с тебя прошлой ночью, когда ты спала. Если б воины Малика эн-Насра увидели на тебе крест, то сразу же убили бы! Я знаю, ты христианка.

Валентина устало объяснила, как оказалась возле тюрьмы и по случайности избежала участи, уготованной для нее вероломной королевой. Розалан печально смотрела на девушку. Смуглое миловидное лицо выражало такую жалость, что Валентина с тоской отвела взгляд.

– Откуда же ты знаешь наш язык? – спросила Розалан, заканчивая омовение.

– Мой отец был врачом при наваррском короле Санчо. В молодости он совершил путешествие в Святую землю и подружился с двумя мусульманами, Хасаном и Меджулом. Оба они были приговорены к смерти Старцем Гор за их сочувствие египетскому эмиру. Отец помог им бежать, и они уехали в Наварру, где стали жить под покровительством моего отца. Хасан и Меджул были молодыми людьми, когда им пришлось бежать, и оба оказались совсем одни в совершенно незнакомой стране. Полностью доверяя им, отец позволял мне проводить с ними много времени. Хасан и Меджул присматривали за мной. Они тоже занимались врачеванием: исцелением больных и раненых. Вот так я и научилась вашему языку.

– Значит, такова была воля Аллаха, Валентина! Судьбу изменить нельзя, но ты оказалась подготовлена к неизбежному. Не бойся! Твой секрет умрет вместе со мною! Дай-ка мне взглянуть на твою спину! Видно, тебе пришлось познакомиться очень близко с христианским правосудием – поркой!

Валентина непроизвольно сжалась, поворачиваясь спиной к Розалан.

– То было не христианское правосудие, а месть ревнивой женщины!

Глаза Розалан загорелись любопытством.

– Королева обнаружила, что ты спишь с ее мужем?

Потрясенная предположением бедуинки, Валентина воскликнула:

– Нет! Это случилось всего лишь из-за ее подозрений! Я бы никогда не позволила себе…

– При удачном стечении обстоятельств ты вполне могла бы себе это позволить, бедная голубка! – рассмеялась Розалан.

Смущение Валентины подсказало ей, что эта странная христианка все еще девственна.

– Ты уже достаточно взрослая, чтобы не защищать столь упорно свою невинность! Женщины пустыни познают первого в своей жизни мужчину к тому времени, как им исполняется двенадцать!

– Что же, по-твоему, я должна делать? – зардевшись, еле слышно спросила Валентина дрожащим голосом.

– Спать с мужчинами, конечно! – рассмеялась Розалан. – Как же иначе, ты думаешь, я добыла воду, чтобы омыть твое тело? И еду тоже? Я их заработала! Я откликаюсь на нужды солдат в женской ласке, а они дают мне воду и пищу. Это же так просто! Многие женщины этим здесь занимаются. Некоторые из нас вдовы, потерявшие мужей в битвах. Таким образом они содержат свои семьи.

Валентина бросила взгляд на тюфяк, принадлежавший бедуинке.

– Нет, бедная голубка, этой ночью в шатре я никого не принимала. Иначе, думаешь, ты спала бы под моими одеялами? Нет, Валентина, я не настолько великодушна! Укрыла я тебя ими лишь потому, что сама провела ночь с одним храбрым воином. Он согревал меня, не давая замерзнуть.

Розалан неправильно истолковала вопрошающий взгляд Валентины.

– Я никогда не оставила бы тебя, но у меня только что кончились месячные, и уже неделю я получала еду и питье в долг. Но ты была в безопасности. Я не сняла с шатра красную тряпку, что означало: у тебя месячные. Мусульманские мужчины не ищут благосклонности женщин, когда те считаются нечистыми.

Валентина покраснела еще сильнее. Ну вот! Всем объявили, что у нее месячные! Господи, что она делает здесь, в неприятельском лагере в одном шатре со шлюхой?

– Мы, женщины, знаем, как добыть еду и воду, но на двоих нам может и не хватить. Хорошо бы забеременеть! – мечтательно добавила Розалан. – Тогда я могла бы не беспокоиться о месячных, а воины считают, что если переспят с женщиной, ожидающей ребенка, то им будет сопутствовать удача, и в таких случаях они более щедры.

Валентина не верила своим ушам. Но кто она такая, чтобы осуждать этих женщин пустыни? Королевская сводня! По крайней мере, эти женщины честны – так они поступают, чтобы выжить.

Девушка глянула на Розалан: бедуинка мылась оставшейся водой. Кожа цвета обожженной глины, казалось, излучала здоровье. Розалан ростом была гораздо ниже Валентины, но все же превосходно сложена.

Бедуинка надела свежее платье из грубой коричневой материи и обвязала голову куском ткани. В той же воде, в какой купалась, она выстирала одежду и вывесила для просушки. Выходя, Розалан оставила полог поднятым, и со своего тюфяка Валентина могла видеть других женщин и слышать, как они расспрашивают свою подругу о здоровье той, что появилась в лагере недавно.

Отвечая на вопросы, Розалан напустила на себя важный вид. Валентина напряженно вслушивалась в разговор, опасаясь, как бы болтливая бедуинка не выдала, кто она такая на самом деле.

– От удара по голове девушка потеряла память, – услышала Валентина слова Розалан. – Я и раньше видела подобное. В лагере Таки ад-Дина был один воин, которого постигла та же участь. Даже когда друзья говорили ему, кто он такой, все равно он не мог ничего вспомнить, и только несколько месяцев спустя вновь обрел память. А та девушка, о которой я забочусь, даже не знает своего имени. Я называю ее Валентиной.

Женщины, собравшиеся вокруг Розалан, громкими возгласами выразили свое одобрение, а одна из них даже высказалась о выбранном имени крайне восторженно:

– Однажды я слышала это красивое имя на рыночной площади в Иерусалиме!

Розалан продолжала хвастаться, упиваясь вниманием женщин к ее новой подруге, с которой так ужасно обошлись христиане.

* * *

Розалан готовила обед на костре в тени навеса из козьих шкур, расположенного возле шатра. Валентине запах казался чрезвычайно соблазнительным. Она впервые за три дня встала. К ней вернулся аппетит, спина почти зажила, благодаря тому, что Розалан прикладывала к ранам Валентины по четыре раза в день неприятно пахнущую целебную мазь.

Каждую ночь Розалан покидала шатер, чтобы встретиться с одним из военачальников Саладина. Однажды Валентина спросила, не с возлюбленным ли она проводит время. В ответ бедуинка рассмеялась и сказала:

– Разве продавец на базаре водит дружбу с покупателем? Я занимаюсь своим делом, и в моей жизни нет места для любви. Думаешь, один мужчина мог бы содержать меня в такой вот роскоши? Нет, для этого женщине требуется иметь много мужчин.

В роскоши? Валентина огляделась, спрятав улыбку: грязный, потрепанный ветрами шатер из козьих шкур, не так уж много воды, не столь уж сытная пища и кое-какая одежда, которая в Наварре считалась бы лохмотьями даже у нищих. Валентина никогда не сказала бы этого Розалан, ведь бедуинка так гордилась своим «богатством» и считала свою жизнь вполне устроенной! Пока была крыша над головой, лохмотья, чтобы прикрыть тело, и немного пищи и воды, воображение Розалан не устремлялось к дальним горизонтам.

Валентина подошла поближе к огню и спросила, не может ли чем-нибудь помочь. Бедуинка с улыбкой поблагодарила, белые зубы блеснули на фоне смуглой кожи, на подбородке появилась ямочка.

– Тебе приходилось когда-нибудь готовить муку для хлеба?

Вместо ответа Валентина лишь беспомощно посмотрела на молодую женщину. Розалан усадила ее в тень и принесла мешочек с зернами и два плоских камня.

– Вот как это делается, – объяснила она, насыпав немного зерен на один камень и прижав их вторым.

Бедуинка стала тереть один камень о другой, пока не получилась мука грубого помола.

– Старайся, чтобы влага с рук не попала в муку, не то все слипнется.

Валентина принялась за работу, испытывая при этом некоторое удовольствие – она снова может кому-то быть полезной!

Пока они так работали, придворная дама английской королевы смогла получше узнать свою новую подругу.

– Розалан, а тебя не угнетает, что приходится отдаваться многим, самым разным мужчинам?

– Разве это должно меня мучить? – спросила Розалан, не поднимая глаз.

– Я только хотела сказать… не чувствуешь ли ты при этом, словно тебя использовали, как вещь? Ты призналась, что у тебя нет никаких чувств к этим мужчинам. И в свою очередь им нужно лишь твое тело! Ты никогда не думала о каком-нибудь другом способе заработать себе на жизнь? Способе, который вызывал бы к тебе больше уважения?

Розалан перестала хлопотать у огня и села рядом с Валентиной.

– Думаешь, я была бы достойна большего уважения, оказавшись мертвой? Как же еще я могла бы прокормиться? Я всего лишь женщина. Моя мать жила в лагере Таки ад-Дина, а мать моей матери – в лагере войска Hyp ад-Дина. У. них не было приданого, чтобы какой-нибудь мужчина соблазнился бы им и женился, и у меня нет приданого, а без этого никто не возьмет меня в жены. Без мужа, Валентина, жизнь женщины пустыни трудна. У меня есть занятие, и все складывается довольно удачно. Может быть, в твоей стране и считается постыдным ложиться с мужчинами, но только не здесь, в пустыне, где мужчина принуждает женщину служить ему, согласно воле Аллаха.

– Значит, это совсем не трудно – переходить от одного мужчины к другому? – в глазах Валентины застыли тревога, голос звучал еле слышно.

– Я никогда не думала, легко ли это или трудно. Я такая, как есть, и в глубине души всегда остаюсь Розалан. И я красива, так ведь? – без ложной скромности европейских женщин, откровенно высказалась бедуинка, чем чрезвычайно восхитила Валентину. – Никто не может забраться рукой ко мне в душу и дотронуться до ее сердцевины. Дотронуться мужчины могут лишь до тела: грудей, бедер… – того, что составляет лишь видимость моего существа. Моя же душа принадлежит только мне, так же, как и сердце. Плоть и кости – всего лишь нечто, требующее пищи, воды, тепла, удобств, здоровья. Но моя душа, моя тайная сердцевина, то, что делает меня единственной в своем роде… этого нельзя взять, можно только попросить.

– Ты когда-нибудь любила, Розалан?

Блестящие карие глаза приобрели мечтательное выражение, а в уголках полных губ появились ямочки.

– Однажды мне показалось, что я полюбила. Так я и узнала о существовании этой тайной сердцевины. Я поняла, что душа может познать огромное счастье и сокрушительную печаль. Когда отдаешь мужчине свою душу, то становишься его рабой, и он завладевает тобой совершенно. Если судьба к тебе благосклонна, он принимает дар и радуется ему больше, чем самой жизни. Но если отдаешь душу человеку, который не хочет или не может оценить твой дар, то обрекаешь себя на муки, и прежде чем это случится с тобой, Валентина, подумай обо всем хорошенько!

Полыхнул огонь, и Розалан поторопилась помешать варево. Валентина перетирала зерна в муку, размышляя о мудрости слов бедуинки. Помимо воли мысли девушки без конца возвращались к Паксону. Она понимала, что из всех встречавшихся ей мужчин именно этот мог бы проникнуть в ее душу и дотронуться до тайной сердцевины. Но смог бы он обрадоваться дару? Попросил бы отдать ему сердце или потребовал бы?

Неожиданно перед нею возникли его черные глаза и насмешливая улыбка. Валентина осознала: султан Джакарда никогда не будет ценить ее любовь превыше всех прочих благ. Он никогда не попросит любви – он потребует, а получив, отбросит и отправится на новые завоевания. Паксон – воин, султан, сарацин, человек, придающий мало значения сердцу женщины.

Поев, Розалан и Валентина занялись уборкой. Саладин требовал от воинов и прочих обитателей лагеря соблюдения безукоризненной чистоты, и горе тому, кто рискнул бы оставить мусор возле своего шатра!

Обостренные чувства Валентины впитывали звуки и запахи лагеря. Бесконечен был беспорядочный день. Вокруг шатров бродили нищие, выпрашивая подаяние и во имя Аллаха умоляя о милостыне. Розалан предупредила Валентину, чтобы она ничего не давала нищим.

– Даже объедки следует бросать собакам. Накормить нищего – значит на всю жизнь обременить себя ответственностью! Объедки – собакам!

Расхаживали торговцы со своими товарами. Их мелодичные голоса привлекали детей, и ребятишки сопровождали торговцев повсюду в надежде получить что-нибудь из сладостей или фруктов. Разносчики воды, согнувшись под тяжестью ноши, бродили в узких проходах между шатрами, расхваливая свежесть своего товара. Время от времени они останавливались, чтобы окунуть резной деревянный ковш в мех с водой, выполняя пожелание покупателя.

С высоты наспех воздвигнутого минарета в хаос повседневной жизни врывался тонкий и требовательный голос муэдзина, призывавшего всех правоверных к молитве. Заслышав этот зов, нищие, разносчики товаров и воины собирались вместе и падали на колени, вознося молитву. Розалан тащила за собой Валентину.

– Они могут поверить, что ты не помнишь, кто ты такая, но никогда не поверят, что ты забыла, как надо молиться. Поторопись!

Валентина шла за подругой на площадку позади шатров, вместе с тысячами правоверных падала на колени и, обратившись лицом на юг, где находился далекий город Мекка, притворялась, что вместе с остальными перечисляет девяносто девять священных имен Аллаха.

Прошло несколько недель, и силы окончательно вернулись к Валентине. Спина зажила, и на месте набухших воспаленных рубцов остались лишь розовые полоски, но и они должны были вот-вот исчезнуть.

Почти каждую ночь Розалан уходила, отправляясь на свидание с воином Саладина, и Валентина оставалась наедине со своими мыслями. В глубине души она лелеяла желание вернуться к своим единоверцам.

Судя по сплетням, бродившим в лагере, Ричард Львиное Сердце все еще находился в Акре, посылая отряды воинов сопровождать караваны и в дозоры. Если бы только удалось ей разыскать обратную дорогу! Но было бы нечестно просить Розалан о помощи и таким образом подвергать ее опасности. Валентина должна была справиться с этим сама. Она не могла бросить на бедуинку и тени подозрений, возложив на нее вину за свой побег, ведь та столь великодушно делилась с нею всем, что имела!

Хотя Валентина не считалась пленницей мусульман, сбежать было непросто: лагерь бдительно охранялся. Любой, кто покидал лагерь или, наоборот, хотел попасть в расположение войск, подвергался тщательному допросу. Розалан рассказала, что лагерь находится в сорока милях от Акры. Как же можно надеяться преодолеть это расстояние без коня и запаса воды?

Какой-то звук раздался за стенкой шатра, и Валентина замерла, прислушиваясь. Похоже, это не собака из тех, что рыщут вокруг, скорее – крадущиеся шаги человека!

Вдруг полог шатра кто-то откинул, и вошли два воина, одетые в желтое и черное – цвета конницы Саладина. Бесконечно долго и страшно тянулось краткое мгновение, в течение которого они смотрели на Валентину, освещенную желтым светом лампы. На лицах застыли похотливые улыбки, глаза же, казалось, проникали под грубое платье, разглядывая тело.

– Уходите! – приказала Валентина. – Разве вы не видели красную тряпку над моим шатром? Уходите!

Один из воинов, более высокий, чем его спутник, усмехнулся.

– Мы долго ждали, когда же этот флаг будет опущен. Слишком уж много недель прошло, чтобы теперь это имело какое-то значение.

– Вы уж поверьте! – насмешливо заметила Валентина. – В этом шатре вас сегодня никто не ждет.

Второй воин наблюдал за нею с пламенеющим страстью взором.

– Докажи это! Покажи нам, и мы уйдем! Протянув руку, он сдернул девушку с тюфяка и швырнул своему другу.

– Покажи! – повторил тот приказание. Сердце Валентины гулко забилось, глаза сверкнули. Она резко бросила:

– Оставь меня в покое, сукин сын! Хочешь оскверниться и стать нечистым?

Пришелец рванул ворот платья и разорвал его сверху донизу.

– А вот это мы сейчас и узнаем! Слишком уж долго не снимается с шатра красная тряпка.

Валентина вскрикнула от неожиданного и яростного движения воина и стыдливо опустила глаза, так как оказалась обнаженной под пристальными взглядами мужчин.

– У христианина, убитого тобою, была губа не дура, – презрительно сплюнул тот, кто держал Валентину.

Его голос звучал угрожающе.

– Она чиста, как лепесток жасмина! – восхитился его приятель, дотрагиваясь до низа живота девушки.

Он грубо дернул ее за волосы.

– Не поэтому ли ты держишь себя так высокомерно с воинами твоего повелителя Саладина? Твоя кожа очень нежна, а груди упруги, – он снова прикоснулся к ней, пальцы скользнули по затвердевшему соску и вернулись к низу живота. – Ты полагаешь, твое лоно тоже слишком нежное для обыкновенного вояки?

Валентина испуганно вскрикнула, когда рука мужчины легла на треугольник волос между ногами.

– Держи ее, Камиль! – приказал воин своему спутнику.

Мужские руки, как стальные прутья, впились в нежные плечи.

– Я покажу этой девке, что она зря пренебрегала вниманием воинов Саладина!

При взгляде на говорившего Валентина содрогнулась. Воин пожирал ее глазами, а его руки добирались до самых интимных уголков ее тела. Она оказалась самой красивой женщиной, которую он когда-либо видел. Фигура у девушки была стройной, грудь – хотя и небольшой, но упругой и высокой.

Глаза Валентины расширились от страха, она попыталась вырваться, но гнев растворился в ужасе, сковавшем движения. Державшие ее руки были слишком сильны, пальцы запутались в длинных волосах.

Валентина повернула голову и попробовала укусить руку, ухватившую ее за волосы. Мужчина рассмеялся и сорвал с девушки остатки одежды. Валентина с ужасом посмотрела на свое нагое тело. Оба воина тем временем откровенно любовались ею. Девушка судорожно хватала ртом воздух, и грудь дразняще вздрагивала под шелковистыми прядями рассыпавшихся волос.

Руки воина сомкнулись – он резко бросил Валентину на пол шатра. Песчинки больно врезались в тело, когда девушка оказалась распростертой на спине. Она вытянула вперед руки, чтобы оттолкнуть насильника, но воин по имени Камиль, взявшийся удерживать, быстро схватил ее за руки.

– Оставь! – приказал другой воин. – Я легко овладею ею, несмотря на сопротивление.

Он поймал руки девушки и заломил ей за спину, прижав своей тяжестью. Теперь насильник лежал на своей жертве, чьи судорожные попытки высвободиться только усиливали его желание. Валентина повернула голову, чтобы плюнуть воину в лицо, но мужчина оказался проворнее и прижался ртом к ее губам, заставив откинуть голову назад. Груди девушки расплющились о его широченный торс, губы насильника впились в нежный рот в глубоком и требовательном поцелуе, лишавшем дыхания. Она извивалась под телом мужчины, лишь обостряя его наслаждение. Он поудобнее устраивался между ее бедер.

С глухим стоном насильник проник в ее лоно, и Валентина увидела, как удивленно округлились его глаза, когда он обнаружил, что она девственна. «Этого не должно было произойти!» – в смятении думала Валентина, испытывая жгучую боль.

Воин в тюрбане с такой силой навалился на нее, что чуть не вышиб дух из хрупкого тела. Девушка согнула пальцы, намереваясь выцарапать насильнику глаза. Она отвернулась от его губ.

Второй воин схватил руки несчастной и задержал над головой, давая возможность приятелю насладиться видом прелестной груди, которую тот стал сладострастно покусывать острыми зубами и облизывать шершавым языком.

Камиль сомкнул пальцы одной из рук Валентины на своем набухшем члене и заставил ее двигать рукой. Осознав, что именно он делает, девушка заглянула Камилю в лицо и прочла в его выражении ужасное намерение сделать с нею нечто еще более страшное, чем то, что совершал воин, навалившийся на нее сверху. Мужчина, нарушивший ее девственность, жаждал лишь своего собственного удовольствия, в то время как этот собирался потребовать ответных движений.

Все поплыло у Валентины перед глазами. Смуглое лицо со жгучим взглядом то появлялось, то исчезало. Камиль ждал своей очереди.

Насильник со стоном сладострастного облегчения упал на Валентину, впечатав ее в песок своим весом и затруднив дыхание. Парализованная страхом, девушка увидела, как Камиль наклонился над ней. Щетина на щеках и подбородке колола поцарапанную кожу груди и живота. Теплая слюна текла из его рта. Валентина чуть не обезумела т ужаса.

Сопротивляющаяся девушка была быстро укрощена могучим воином. Когда его приятель попытался помочь ему, Камиль проворчал:

– Оставь ее! Ты свое получил. Мне нравится, когда женщина отказывается покориться. Оставь ее!

Камиль обладал железной силой. Он грубо вертел Валентину в своих руках, пока не заставил, наконец, лечь на живот. Он приподнял ей бедра и просунул руки под тело, чтобы нащупать ее грудь.

– Смотри-ка! – позвал Камиль приятеля. – Она уже познакомилась с плетью! Поплатилась, видно, за свое упрямство! Прежнему хозяину, должно быть, надоела ее холодность, – он хрипло засмеялся, продолжая гладить розовые полосы, пересекавшие крест-накрест спину Валентины.

Она оцепенела от ужаса, когда почувствовала, как рот Камиля с силой прижался к ее затылку, и осознала, что означают его движения – он снимал свои широкие шаровары.

Воспользовавшись моментом, Валентина вырвалась, когда мусульманин приподнялся, чтобы сбросить одежду. Ловкая, как кошка, она вскочила на ноги, не обращая внимания на свою наготу.

Камиль движением руки отверг вмешательство приятеля и приготовился к нападению. Он кружил вокруг Валентины, словно волк, высматривающий добычу. Темная кожа блестела от пота, а черные волосы на теле поднялись, как у кота, которого погладили против шерсти.

Растопырив руки и согнув в коленях ноги, Камиль приближался, сокращая расстояние между собой и своей жертвой. Испуганная до потери сознания, Валентина стояла неподвижно, чувствуя себя кроликом, преследуемым собаками.

– Осторожнее, Камиль! У нее взгляд загнанного животного, и когти, того и гляди, вонзятся тебе в кожу.

Пренебрегая советом друга, Камиль подходил все ближе.

– Отчаяние девственницы, а? – недовольно проворчал он.

– Она больше не девственница, об этом я позаботился с большим удовольствием, – засмеялся другой воин.

– Женщина может быть девственницей по-разному, – заметил Камиль, не спуская пронзительного взгляда с Валентины и упиваясь ее красотой.

Девушке не удалось разгадать значение его слов. Он прыгнул на нее, сшиб с ног и повалил на пол. Сила толчка оглушила ее. Размахнувшись, насильник нанес ей удар по голове.

Отплевываясь и ворча, Камиль выражал свое недовольство, снова переворачивая ее на живот. Он крепко удерживал девушку одной рукой, а другой ощупывал ее тело, находя удовольствие в тщетном сопротивлении жертвы и пожирая глазами роскошную фигуру красавицы.

Напрягая мускулы, Валентина не поддавалась его пальцам, когда он начал больно щипать ягодицы, раздвигая их. Хриплый отчаянный стон вырвался у нее из груди – намерения Камиля стали ей ясны.

Насильник яростно приподнял ее и с силой вошел в плоть, пронзив и вызвав невыразимую боль в своей жестокой попытке содомского греха. Тело девушки засопротивлялось, мускулы напряглись изо всех сил, когда он вошел в нее, не подготовив к проникновению. Валентина кричала от боли и ужаса, чувствуя, как он заполняет ее. Жгучая мука сотрясала ей тело, пока он терзал ее плоть, погружаясь все глубже и глубже.

Продолжая кричать, не в состоянии даже плакать от ужаса, девушка почувствовала, как струя горячей влаги изливается в нее – мучитель исходил безумной похотью.

Прошла целая вечность, прежде чем насильник отпустил свою жертву. Валентина упала к его ногам, захлебываясь от рыданий. Камиль же поднялся и стал приводить в порядок свою одежду. Он разговаривал со своим приятелем, но их слова терялись для девушки в мучительной боли, терзавшей тело. Смех и веселые возгласы затихали и отдалялись.

Когда Валентина пришла в себя, то поняла, что оба насильника стоят у задней стенки шатра, утоляя жажду питьевой водой из кувшина. Низкие мужские голоса заставили ее встряхнуться, из глубин существа поднялось пока еще не вполне осознанное яростное желание наказать их, высечь, убить за то, что они с ней сделали. Жажда мести заставила позабыть о телесных страданиях.

Валентина с трудом встала на ноги и сняла с тюфяка одеяло, чтобы прикрыть наготу. Сердце окаменело в груди, глаза горели безумством. Ею владела единственная мысль – о мести.

Взгляд девушки упал на кухонный нож Розалан, и прежде чем Валентина осознала, что делает, пальцы уже крепко сжимали рукоять ножа.

– Мерзавцы! Собаки! – вскричала она, бросаясь к мужчинам.

Тот воин, что был повыше, оказался проворнее и схватил ее за запястье, выбив оружие из руки. Нож упал на пол. Лезвие поблескивало в темноте шатра, и Валентина в исступлении бросилась нашаривать нож.

Камиль упал на нее и коленями уперся ей в грудь, лишив возможности дышать. Его руки сомкнулись на горле Валентины и сжимались все сильнее, пока она не почувствовала, что легкие вот-вот разорвутся и смерть наступит неминуемо.

Вдруг пальцы воина разжались, а его самого отшвырнули от девушки, и Валентина смогла вдохнуть воздух.

– Она сумасшедшая! Она убьет нас! – услышала девушка, как Камиль выговаривает своему другу. – Почему ты остановил меня?

– Мне ни к чему кара Малика эн-Насра, Камиль! Многие видели, как мы входили в этот шатер и, уж конечно, слышали, что здесь происходило. Оставь ее!

Камиль поднялся, но, выходя из шатра вслед за другом, хорошо нацеленным ударом пнул Валентину под ребра, заставив хватать ртом воздух и корчиться от боли на песчаном полу.

Снова оставшись в одиночестве, девушка дотащилась до тюфяка и упала на него, обливаясь слезами стыда и отчаяния.

В таком состоянии и застала ее Розалан, вернувшись перед рассветом. Крепко обняв подругу, бедуинка прижала Валентину к себе и терпеливо выслушала рассказ, прерываемый всхлипываниями.

– Бедная голубка! Вспомни, что я тебе говорила! – Розалан уже накладывала одну смоченную холодной водой тряпку на опухшую и покрытую синяками шею Валентины, а другую на ее лоб. – Они взяли твое тело, но не душу! Ты все та же Валентина и всегда ею будешь.

Девушка подняла глаза, чтобы взглянуть на эту молодую бедуинку, столь великодушно заботившуюся о ней.

– Ты так мудра, Розалан, – хрипло прошептала она, говорить обычным голосом ей было трудно. – Я страдаю от пережитого стыда и унижения, но, ты права, я все та же Валентина. Я это я!

– Бедная голубка! – утешала ее Розалан. – Что же с тобой теперь будет?

– Не могу себе представить, – прошептала придворная дама английской королевы, – но нельзя мне больше оставаться здесь! Я должна уехать! Но как?

Сам Саладин готов был дать ответ на ее вопрос. Когда солнце поднялось в небе достаточно высоко, он призвал своих военачальников на Совет.