Глава первая

Когда рассвет заревом запылал над Эдемом, старик досматривал свой последний сон. Лежа на огромной дубовой кровати, помнившей многих его предков, он увидел во сне победу, к которой стремился всю ночь, и вот теперь удовлетворенно пробормотал что-то, завершая сделку. Для Макса Харпера, ветерана тысячи побед в схватках с природой и ее стихиями, с людьми и машинами, это был достойный способ прощания с суетой жизни. Его дыхание сделалось неглубоким и легким. Лицо смягчилось и разгладилось, став спокойно-безмятежным, каким не было ни разу в жизни.

Для девушки, которая сидела у его постели, кошмар только лишь начинался. Долгие часы бархатной ночной свежести прошли, принеся за собой нарастающее чувство ужаса, и вот теперь на нее огромной волной накатилась паника.

— Не уходи, — взмолилась она, — не покидай меня, ну, пожалуйста, не уходи…

Слезы сначала катились из ее глаз таким обильным потоком, что, казалось, конец ее рыданиям не наступит никогда. Но за бесконечные часы ночного бдения она до дна выплакала свои слезы, и теперь все ее существо сжалось в маленький комок бесконечной боли. Она лихорадочно пыталась найти утешение в едва слышном разговоре с неподвижной фигурой старика, о чем-то спрашивая его, чего-то требуя и безнадежно убеждая его в своей любви:

— Что же я стану делать без тебя? Без тебя у меня ничего не останется. Ты ведь был для меня всем. Я всегда тянулась к твоей улыбке и твоей руке, а не к улыбке и руке Кэти; твоя холодность меня страшила, а твое отсутствие вселяло в меня ужас; я знала твое лицо лучше, чем свое собственное. Но я совершенно не знала тебя, так не уходи, пока я не смогу хоть немного тебя узнать, не уходи, когда ты мне так нужен…

Врач посмотрел на часы и молча кивнул сиделке. Она тихо выскользнула из комнаты, чтобы дать сигнал к последнему акту ритуального действа. Со всех концов необъятной австралийской Северной Территории к умирающему магнату слетелись друзья, знакомые и деловые партнеры — кто в лимузине или «лендровере», кто на вертолете или небольшом самолете. Сейчас они собрались в отделанной темными панелями библиотеке огромного особняка, чувствуя волнение, которое всегда охватывает людей при приближении смерти, и неприкаянно столпились под портретом человека, чья жизнь и деятельность когда-то их объединила и чья надвигающаяся кончина теперь снова свела их вместе. Состояние у всех было напряженное, но страха не было: ведь Макс Харпер позаботился об их будущем так же, как он всегда держал под контролем прошлое.

Возле дома, не обращая внимания на усиливающийся предполуденный пыльный зной, терпеливо дежурила группа аборигенов, собравшихся здесь со всей усадьбы. Йови — дух, предупреждающий о приближении смерти, — уже прошептал свои слова на ухо одному из людей их племени, умеющему слышать его шепот. И вот они собрались здесь, чтобы в заключительные часы жизни старика почтить его последний сон. Сейчас в неподвижном мареве жаркого дня они, не мигая, молча взирали на великолепный старый особняк, на самолеты, два вертолета и многочисленные автомобили, покрытые толстым слоем пыли.

Все вокруг было окутано тишиной. Нещадно палило горячее солнце. Но даже двое самых молодых парней из этой группы, братья Крис и Сэм, продолжая сидеть в. покорном ожидании, не шелохнулись: они знали, что происходит в доме, и были готовы к неизбежному. Благодаря своей извечной связи со всем живым, они безошибочно угадали момент, когда душа Макса Харпера покинула его бренную плоть и устремилась в бесконечные дали космоса — в дом Отца Всего Сущего, чтобы обрести новое существование по ту сторону смерти.

В затененной спальне гнетущую тишину нарушало лишь прерывистое дыхание лежавшего в постели крупного старика. Внезапно он глубоко вздохнул, судорожно глотая воздух, и испустил дух. Врач быстро шагнул к «нему и высвободил тяжелую ладонь старика из руки девушки. С профессиональной отрешенностью он пощупал пульс, убедился, что пульса нет, и осторожно положил безжизненную руку старика на постель. Встретившись глазами с девушкой, он медленно кивнул в ответ на испуганней вопрос, который прочел в ее взгляде.

Девушка шагнула вперед, двигаясь как во сне, и беззвучно опустилась на колени возле кровати. Взяв ладонь мертвеца в свои руки, она поцеловала ее и легко провела ею по своему лицу, на мгновение задержав ее у щеки. При знакомом прикосновении еще теплой грубой мускулистой руки из глаз ее вновь медленно полились горючие слезы. Но лицо ее оставалось неподвижным: теперь уже она больше не могла позволить себе разрыдаться.

Через какое-то время она поднялась, утирая слезы. Посмотрев на покойного долгим прощальным взглядом, она отправилась к двери и деревянной походкой вышла в прихожую. За окном она увидела собравшихся около дома людей. Одна из аборигенок, сидевших в пыли, вскрикнула и схватилась за голову, затем звучным гортанным голосом завела протяжную песню, которую тотчас же подхватили остальные.

— Ниннана комбеа, иннара ингуна карканиа… О, Великий Дух, Отец Всего Сущего, дубы вздыхают и рыдают, эвкалипты плачут кровавыми слезами, ибо вечный мрак опустился на одно из твоих созданий…

Успокоенная звуками пения, она взяла себя в руки и вошла в библиотеку. Ее появление было воспринято находившимися здесь людьми как сигнал, которого они ожидали, и все разговоры тотчас же стихли. Все повернулись к ней. Каждый из этих людей обладал яркой индивидуальностью, которая выделила бы его в любой толпе. Но первым среди равных был Билл Макмастер, управляющий компании «Харпер майнинг» и ее дочерних компаний. Он немедленно отошел и направился к одинокой девичьей фигурке, с несчастным видом стоявшей в дверях. Сочувственно насупив свое морщинистое лицо, он взял ее под руку и, невнятно бормоча слова утешения, подвел к гостям.

Из глубины комнаты вышла Кэти, домоправительница Эдема, с серебряным подносом, на котором стояли бокалы с пенящимся шампанским. Сейчас не было видно и следа ее обычной веселости. Будучи не в силах смотреть на Стефани, известную ей с пеленок, она ограничилась тем, что молча разнесла гостям шампанское. Сделав глубокий вдох и стараясь держаться как можно спокойнее, девушка обвела взглядом собравшихся, подняла бокал и произнесла тост:

— За Макса Харпера. За моего отца. Мир праху его.

Когда все выпили, Билл Макмастер вышел на середину и, повернувшись к огромному портрету Макса, господствовавшему над комнатой и всеми, кто здесь был, поднял свой бокал.

— За Макса Харпера! — начал он свою речь. — Этот чертов старый тиран был замечательным боссом и отличным парнем. Такие, как он, — исключительная редкость, по одному на миллион. Горное дело он знал до тонкостей. Мы были и остаемся обязаны ему всем, что у нас есть. Все, что мы делали для него, мы будем делать и для тебя, дочка. Мы всегда тебя поддержим. Пока во главе «Харпер майнинг» стоит кто-то из Харперов, наши дела будут в порядке. Давайте-ка, ребята, еще раз поднимем бокалы — теперь за Стефани Харпер. За то, чтобы она оказалась яблочком от этой старой яблони и чтобы компания «Харпер майнинг» продолжала процветать и дальше, теперь уже со Стефани у ее руля.

— За Стефани Харпер! За Стефани! — пронеслось по комнате. Оцепеневшая от горя Стефани толком не расслышала эти слова, но их смысл пронесся в ее сознании, как рябь по гладкому зеркалу пруда. «Король умер, да здравствует королева. Где? Здесь, в Эдеме, где королем был мой отец?» Она в страхе подняла взгляд на портрет отца, сиявший яркими красками, встретилась глазами с его знаменитым ястребиным взглядом и совершенно растерялась.

— Нет! — вырвался у нее дикий вопль, приведя в смятение гостей и испугав ее саму.

— Я не могу! Не могу! Не могу!

Дрожа всем телом и отталкивая протянутые к ней руки, она отступила назад, развернулась и бросилась прочь из дома. Не видя ничего вокруг себя, шагая словно одержимая, она направилась в конюшню. Аборигены бесстрастно наблюдали за тем, как она верхом на коне яростным галопом пролетела по длинной аллее, выехала из ворот Эдема и скрылась в бескрайних холмистых просторах, поросших низкорослым кустарником. Только там она могла быть самой собой. Только там она могла дать волю своему горю. Все дальше и дальше уносил ее огромный вороной конь, и топот его копыт вторил биению ее бешено колотившегося сердца. Силы и коня, и всадницы были уже на исходе, когда она наконец остановила его посреди пустынного пространства, чтобы бросить упрек широкому равнодушному небу. Опаленный солнцем бурый пейзаж простирался до самого горизонта, из-за чего и взмыленный конь с обезумевшим взглядом, и покрытая пылью девушка с растрепанными волосами казались совсем крошечными. Привстав в стременах и подняв коня на дыбы, она запричитала, задыхаясь от рыданий:

— Папа, папочка, как же ты мог… Ты ведь так мне нужен… Как же ты мог так поступить со мной, как же ты мог оставить меня совсем одну…

— Стефани! Стефани, где ты?

Вздрогнув, Стефани очнулась. Она услышала легкие шаги на лестнице, и спустя мгновение в спальню вошла Джилли.

— Куда ты пропала, Стефани? У меня такое впечатление, что ты была где-то очень далеко.

— Я действительно была очень далеко: я думала об Эдеме.

— Об Эдеме? — Джилли оглядела роскошную спальню и заговорила, шутливо изображая манеру речи, типичную для английских дворецких:

— Мадам, мы имеем честь находиться в особняке Харперов в Сиднее, а не в загородном родовом поместье.

— Джилли, как замечательно, что ты приехала!

И чувствуя, что из ее глаз вот-вот могут хлынуть слезы, Стефани порывисто обняла свою подругу.

Джилли первой освободилась от объятий и, держа Стефани на расстоянии вытянутых рук, посмотрела на нее проницательным взглядом.

— Похоже, тебя не мешало бы слегка подбодрить, — ласково сказала она. — Что случилось, детка?

— Ничего, — Стефани зарделась от смущения. — Просто я подумала о…

Джилли увидела, что подруга смотрит на большущую фотографию Макса в изящной серебряной раме, висящую над прикроватным столиком, и дружелюбно рассмеялась:

— Стефани Харпер, мне стыдно за тебя! Кто же думает об отце в день собственной свадьбы?

— Я думаю о нем каждый день, — просто ответила Стефани.

Это было правдой. Присутствие Макса и его власть над ее жизнью казались сейчас почти настолько же реальными, как и семнадцать лет назад, когда он умер. Джилли кивнула:

— Он руководил всей твоей жизнью, вот в чем дело. Иногда мне кажется, что он не давал тебе достаточно простора для самостоятельного развития. В тебе ведь скрывается гораздо больше, чем ты когда-либо имела возможность показать, — гораздо больше, подружка! Может быть, теперь как раз ты и получила свои шанс.

И с озорной ухмылкой Джилли подняла бокал шампанского.

Наградой ей была ответная улыбка на лице Стефани. «Так-то лучше, — подумала она. — Если бы ты только знала, как тебя красит улыбка! Ты бы тогда улыбалась, не переставая, подобно чеширскому коту». У нее, однако, хватило ума не вызывать у стеснительной Стефани излишней озабоченности ее внешностью и поведением. Ей также было прекрасно известно, о чем следует поговорить со Стефани, чтобы та засияла от радости.

— Расскажи-ка мне о счастливом избраннике, — сказала она. — Он похож на Макса? Не в этом ли кроется причина такой жуткой притягательности? Наверное, он какой-то особенный, если у вас с ним получился такой бурный роман.

Стефани оживилась:

— Это в самом деле так, Джилли. Он просто чудесный. Пожалуй, он немного похож на папу: такой же сильный и решительный. Но он еще и добрый и заботливый, и я так счастлива быть рядом с ним…

Джилли внимательно посмотрела на нее. Не могло быть никакого сомнения в том, что Стефани сказала ей чистую правду. Она была просто переполнена любовью и счастьем. Ее лицо, которое обычно выражало тревогу и самоуничижение, из-за чего случайно сталкивающимся с ней людям она казалась некрасивой, совершенно преобразилось. Глаза ее сияли, а губы, чаще всего печально сжатые, приоткрылись в улыбке, показывая ровные белые зубы. «Бог ты мой. а ведь ты могла бы быть красавицей!» — подумала потрясенная Джилли.

В этот момент в ней зашевелился червячок ревности. Чувствуя смущение и неясную тревогу, Джилли заставила себя весело улыбнуться и попыталась сосредоточиться.

— Если ты сейчас же не закончишь одеваться, то не будешь готова и через неделю! Дай-ка, я тебе помогу.

И взяв свою подругу под руку, Джилли подвела ее к туалетному столику и усадила перед зеркалом.

Стефани снова зарделась, на этот раз от удовольствия. Она взяла руку Джилли в свою и тепло ее пожала. Джилли всегда была так добра к ней — еще с тех пор, когда они были совсем малышками. Как же ей повезло, что у нее есть такая замечательная подруга! Внезапно ее осенило:

— Боже мой, Джилли! Ведь я даже толком не поздоровалась. Как твои дела? Как ты съездила?

— У нас еще будет время поговорить об этом, а пока лучше расскажи мне о своих делах, — бодро ответила Джилли. Она подошла к кровати и взяла лежавший на ней жакет. Сшитый из плотного синего шелка по модели фирмы «Шанель», он прекрасно гармонировал с цветом глаз Стефани и наверняка выгодно подчеркивал ее фигуру. Она повернулась к туалетному столику и помогла Стефани надеть жакет.

— Ну, а теперь, Стефани, введи меня в курс дела. Стефани рассмеялась счастливым смехом.

— Что ты хочешь узнать?

— Все! — с преувеличенной живостью воскликнула Джилли. — Боже мой, когда я получила твою телеграмму, я чуть не упала в обморок. Стоило мне уехать в отпуск на пару недель, как вдруг — р-р-раз! — можно сказать, не успела отвернуться, как ты влюбилась и уже выходишь замуж.

— Шесть недель, — поправила ее Стефани. — Я знакома с ним шесть недель.

— И все-таки ты не можешь не согласиться, что все это произошло очень быстро. Стефани, ты абсолютно уверена, что поступаешь правильно?

Стефани в ответ радостно воскликнула:

— Да я ни разу в жизни не была так уверена, как сейчас!

— А где ты с ним познакомилась?

— Ясное дело где: на теннисном корте. Джилли иронично усмехнулась:

— Разумеется, где же еще можно познакомиться с чемпионом по теннису? Нечего мне было и спрашивать…

— Это был благотворительный матч, — продолжала Стефани с растущим воодушевлением. — Я присутствовала там потому, что компания «Харпер майнинг» была одним из спонсоров. А после матча он попросил меня сыграть с ним, чтобы он мог расслабиться. И — ты не поверишь — он позволил мне выиграть у него! Правда, потрясающе?

— Похоже, ты пропала, как только его увидела, — сказала Джилли, стараясь удержаться от язвительности. — И почему бы вам просто не сбежать вдвоем куда-нибудь в леса? Тебе ведь не нужна ни я, ни кто другой.

Стефани с испугом и обидой посмотрела на нее в зеркало, перед которым она тщательно наносила на лицо нейтральную крем-пудру:

— Джилли, ты мне так нужна сегодня, больше, чем кто-либо другой. Первый раз в жизни со мной происходит что-то хорошее, и я очень хочу, чтобы все прошло как следует. И мне нужна твоя помощь. Правда, очень нужна.

— Да меня никакими силами нельзя было бы удержать, — принялась убеждать ее Джилли. — Что уж гам говорить о таком пустяке, как эта забастовка сотрудников авиакомпании, которая вдруг началась в самый последний момент. В Нью-Йорке все равно было страшно скучно. Я там оказалась в неудачное время года. Ведь я же отправилась туда просто так, прокатиться, потому что Филипу нужно было туда по делам. Надо было мне быть поумней.

— А Филип не был против того, чтобы так скоро вернуться домой? — спросила Стефани, осторожно нанося едва заметный слой синей тени на веки.

Лицо Джилли приобрело ожесточенное выражение, и по нему пробежала тень насмешки:

— Дорогая, ты же знаешь, Филип никогда не спорит со мной! Он считает это ниже своего достоинства. Так или иначе, он закончил все свои дела. Мы как раз собирались вылететь в Акапулько, чтобы провести там недельку в обществе курортников и попытаться хоть как-то развлечься. Разве может это сравниться со свадьбой года, как окрестили ее газеты!

Стефани нервно улыбнулась и вновь стала искать поддержки у своей подруги:

— Да, я читала газеты. Я знаю, что они пишут… — Она на мгновение остановилась и принялась считать газетные обвинения, загибая пальцы, — что Грег женится на мне из-за денег, — этого мы ожидали с самого начала, так что теперь это уже старая история; что он намного моложе меня; что его спортивная карьера закончена и я для него — своего рода пенсионная страховка; что у него ужасная репутация по части женского пола…

— Что верно, то верно, — тихо сказала Джилли.

— Но, Джилли, мне это безразлично! — взорвалась Стефани. — Удивительное дело: я ведь всегда так беспокоилась о том, что обо мне подумают другие. Но на этот раз я настолько без ума от него, что мне это совершенно все равно.

Она снова повернулась к зеркалу и с решительным видом продолжала накладывать макияж, с торопливой горячностью говоря:

— Джилли, я до сих пор не могу поверить, что мне так повезло. Он в самом деле меня любит. Есть такие ситуации, когда человек просто не может сфальшивить.

Она остановилась, чтобы промокнуть бумажной салфеткой неяркую розовую губную помаду.

— И потом, кто я такая, чтобы судить о нем? При двух своих неудачных замужествах я просто не имею права его осуждать. Ты ведь помнишь, что я пережила из-за тех двух разводов. А теперь это не волнует никого, кроме меня. И я уже далеко не девочка: мне ведь уже скоро сорок, а много ли у нас остается впереди в таком возрасте?

В зеркале Стефани увидела, что Джилли с негодующим видом направилась к столику с винами, чтобы налить себе еще шампанского.

— Я не имею в виду тебя, — добавила она торопливо. — Ты моложе меня, и потом у тебя есть Филип. И ты всегда была настолько привлекательней, чем я, настолько уверенней в себе, стройнее…

Стефани запнулась и непроизвольно начала поправлять на себе жакет, как бы стараясь сделать менее заметной свою тяжелую грудь, которой она всегда ужасно стеснялась. Затем, собрав всю свою храбрость, она продолжила:

— Так или иначе, ты всегда была и всегда будешь красивой. Что же касается меня, я очень сомневаюсь, что принадлежу к числу женщин, которые с возрастом хорошеют. Какова бы ни была причина его женитьбы на мне, я бесконечно ему благодарна, вот и все.

Глаза Стефани были сейчас затуманены тревогой, а губы печально сжаты в тонкую линию, так хорошо знакомую Джилли. Она подошла к Стефани и нежно обняла ее за внезапно ссутулившиеся плечи. — Эй, ну-ка, перестань, — негромко сказала она. — Куда это вдруг подевался знаменитый харперовский бойцовский дух? До сих пор тебе не везло. Должна же была и к тебе наконец прийти удача.

На лице Стефани, как солнечный луч после дождя, засияла улыбка.

— Ты помнишь, как, бывало, мы еще маленькими девочками мечтали выйти замуж за прекрасного принца, когда вырастем? Так вот, Грег для меня и есть такой принц. Правда, мне пришлось подождать, но наконец он появился. И подождать его стоило. — Она с решительным видом повернулась к Джилли. — Он нужен мне больше всего на свете. И мне кажется, я ему тоже небезразлична.

Джилли серьезно посмотрела на нее, затем понимающе улыбнулась.

— Что ж, он определенно очень отличается от двух других твоих мужей, — сказала она беспечным ном. — Ты та еще мастерица их выбирать: сперва глийский аристократ, а за ним — американский ученый! Ты хоть понимаешь, Стефани Харпер, что сейчас ты впервые выбрала самого натурального, настоящего, подлинного австралийца? Не скажу, чтобы мне совсем уж не нравился достопочтенный сэр — как его там? Но уж очень он оказался нестойкий. А потом — этот твой заумный янки… Согласись, дорогая, жизнь у тебя была очень полосатой.

Стефани смущенно нахмурилась и попыталась сосредоточиться на вдевании сережек в уши. Эти серьги с крупными сапфирами в обрамлении бриллиантов были ее любимыми, но сейчас ее стали одолевать сомнения. Подходят ли они по цвету к ее синему костюму? Ей не терпелось спросить об этом Джилли, но та продолжала вовсю разглагольствовать:

— Знаешь ли, для женщины, которая уже не раз побывала замужем, ты темная лошадка. Давай-ка вспомним. Сначала ты в один момент собралась и уехала в Англию, хотя до этого практически не бывала нигде, кроме Эдема, и потом вернулась оттуда с мужем-англичанином и грудной дочкой. Затем, не успела я в первый раз поругаться с Филом, как ты уже распрощалась с одним и выскочила за другого. А сколько времени продержался отец Денниса?

— Не надо, Джилли, пожалуйста, перестань, — Стефани с несчастным видом принялась яростно сражаться с застежкой жемчужного ожерелья. — Ведь сейчас для меня начинается новая жизнь.

Джилли с сожалением оставила такую заманчивую тему, как прошлое Стефани. Поставив свой бокал, она помогла ей застегнуть ожерелье, а затем осторожно расправила элегантно-строгий кружевной воротничок ее блузки.

— Значит, на третий раз повезло? — Она взглянула на часы. — Когда же он приедет?

— Да, именно так и есть, Джилли, именно так и есть! — Стефани просияла. — Поверь мне, Грег хороший. Он тебе наверняка понравится, просто очень понравится.

В то время как белый «роллс-ройс» с открытым верхом петлял по извилистым улицам и шоссе, направляясь в сторону сиднейского Дарлинг-Пойнта его родитель кипел от ярости.

— Какой же болван опаздывает на собственную свадьбу? — в ярости процедил он сквозь зубы.

— Такой, как ты, Грег, — спокойно ответил его шафер. Перед этим он полтора часа просидел в квартире жениха, ожидая, когда тот наконец соберется, и теперь не видел особых причин стесняться в выражениях.

— Ты же нарочно решил приехать так, чтобы тебя пришлось подождать, чтобы слегка ее подразнить, правда ведь? Ну, признайся, что я прав. Ты просто не хотел чувствовать себя перед Стефани Харпер этакой домашней собачонкой с бантиком на шее, стоящей перед ней на задних лапках в ожидании, когда соизволят взять тебя в мужья, только лишь потому, что она может всех нас дюжину раз купить и продать.

— Да заткнись же ты! — зашипел Грег сквозь зубы, стискивая в руках руль «роллс-ройса», на полном ходу приближающегося к опасному повороту. — Я ушам своим не верю: сегодня день моей свадьбы, а мне приходится выслушивать всю эту гадость от молокососа, который и в теннис-то толком играть не умеет…

— Я выиграл у тебя на той неделе!

— В первый раз в жизни.

— Но, может быть, дружище, не в последний… Грег замолчал, погрузившись в тяжкие раздумья.

Это было правдой, и проигрыш был для него неприятным потрясением. До сих пор он без особых проблем справлялся с Лу Джексоном, который был на пять лет моложе его. Одно дело — проигрывать таким зубрам, как Макинрой. Но юнцу, который еще совсем недавно не умел как следует держать ракетку… Грег едва заметно поежился. Да, ему уже вовсю наступают на пятки. Самое время красиво уйти…

Ход его мыслей прервал Лу, который, видимо, почувствовал, что говорить жениху в день его свадьбы о своей победе над ним не годится.

— Тут дело в твоей ноге, а вовсе не во мне, — заметил он небрежно, — Тебе чертовски не повезло с этим твоим коленом, Грег.

«А может быть, как раз и повезло», — подумал Грег, втайне забавляясь: ведь ему было на что свалить любое поражение, тогда как каждая победа казалась особенно блестящей, когда он, морщась от воображаемой боли, завершающим ударом посылал мяч мимо в пух и прах разбитого противника…

— Не будем скулить, приятель, — сказал он вслух, изображая великодушие. — Оставим это занятие англичашкам. Это была очевидная и безусловная победа. Ты ведь — восходящая звезда. Иначе зачем бы я стал выбирать тебя своим шафером? К чему нам на свадьбе года уставшие герои прошлых дней, правда? Хватит с нас и тех, что будут там со стороны Стефани: взять хотя бы членов правления «Харпер майнинг»!

Лу восторженно рассмеялся и шутливо двинул Грега кулаком в плечо. Этот парень просто не может не нравиться: всегда найдет, что сказать, в карман за словом не полезет, когда захочет выдать что-нибудь приятное. Он стал украдкой разглядывать правильный классический профиль Грега, его густые светлые волосы, открывающие лоб, и сильные загорелые руки, крепко держащие руль. «Боже мой, а ведь если бы я был девушкой, я бы точно влюбился в Грега Марсдёна, — решил он. — Ничего удивительного, что все теннисные фанатки с ума по нему посходили. А этой крошке-француженке настолько не терпелось прыгнуть к нему в постель, что она горы свернула, чтобы этого добиться. Говорят, горячая штучка: развлекалась с ним всю ночь и почти весь следующий день. Что же тут удивляться, что вечером он продул ответственный матч… — Лу улыбнулся про себя. — Это даже хорошо, что Грегу удалось хорошенько побеситься. Ведь со Стефани Харпер у него были самые тусклые перспективы по этой части. Ничего не скажешь, женщина она вполне приятная. Но быть партнершей мужику, который запросто мог бы стать чемпионом Олимпийских игр по сексу… Да, Грег, в таких соревнованиях ты меня без труда обставишь».

Прекрасно зная Сидней, Грег мастерски вел машину на опасно большой скорости, и таким образом ему удалось частично наверстать упущенное время. Проезжая последнюю пару миль, он заметно повеселел и еще прибавил скорости, когда его огромный автомобиль выехал на обсаженную деревьями аллею, идущую в сторону особняка Харперов. Выстроенный на превосходном участке с видом на сиднейский порт, особняк олицетворял триумф Макса Харпера, его могущество и величие. Он построил этот белый дом, когда его «Харпер майнинг» и ее дочерние предприятия начали завоевывать пространство к востоку от Северной Территории и ему потребовалось все больше времени проводить в деловой столице Австралии.

Теперь же величественный особняк на берегу моря стал одной из главных частных резиденций в Сиднее. Окруженный большими деревьями, тень от которых была спасением в полуденную жару, и ухоженными газонами, простирающимися до самого моря, со вкусом обставленный внутри, он был воплощением роскошной жизни. Грег представил себе яркий, залитый солнцем сад, просторные веранды и прохладные комнаты, бокал шампанского и уважительный прием, который ожидал его там. Вот это — жизнь! Вот на что он имел право, и еще на многое другое. И все это теперь было его. Настроение у него сразу поднялось.

Однако, когда Грег завернул за угол, подъезжая к особняку, его хорошее настроение мгновенно улетучилось. Перед воротами среди припаркованных «мерседесов» и «феррари», на которых прибыли гости, на тротуаре и даже на дороге толпились многочисленные репортеры и прочие представители прессы. Тут были все труженики пера, которых он знал по теннисным турнирам, да еще компания хищниц из иллюстрированных журналов. Кроме того, здесь были люди, которых он прежде никогда не встречал — очевидно, сотрудники агентств новостей и зарубежных изданий, — и, конечно же, стайка гибких загорелых фанаток, собравшихся, чтобы проводить своего кумира, а среди них…

— Мать твою раз-этак! — Уж не та ли француженка там, сзади, в красном платье? Грег покрылся холодным потом и почувствовал новый прилив ярости.

— Спокойно, Грег. — Ошарашенный свирепым ругательством, Л у предостерегающе посмотрел на него. — Вспомни австралийский совет насчет того, с чего надо начинать заигрывание: первым делом нужно взять себя в руки. На прессу плевать не стоит.

Грег через силу выслушал этот совет и молча кивнул. За оставшийся отрезок пути он полностью овладел собой, и, когда они вплотную подъехали к встречавшей их толпе, на лице его сияла приятная, непринужденная улыбка. «Роллс-ройс» плавно остановился перед живым барьером, загородившим ворота, и тотчас же на Грега спикировали газетные стервятники.

— Вот и он! — завопила какая-то репортерша, с магнитофоном наготове пробиваясь сквозь давку на передний край толпы. — Грег, какие чувства вызывает у вас женитьба на самой богатой женщине Австралии?

Грег наградил ее ослепительной улыбкой.

— Самые чудесные! — ответил он, растягивая слова.

— Мы уж было подумали, Грег, что вы не успеете приехать вовремя.

— По дороге были сплошные пробки. Да еще пришлось подождать, пока соберется мой шафер.

— А почему прессу не пускают на свадьбу? — недовольно спросил рассерженный репортер одного из международных агентств новостей. Грег обезоруживающе пожал плечами:

— Что поделаешь! Я понимаю, ребята, что вы разочарованы. Но дело в том, что Стефани хотела, чтобы присутствовали только родные и близкие. Она, в отличие от меня, не привыкла к прессе. И потом, она все-таки выходит замуж за меня, а не за моих болельщиков. — Он улыбнулся с извиняющимся видом. «Их надо умасливать, — подумал он. — Это так легко, когда знаешь, как к этому подойти».

Вокруг сверкающего белого «роллс-ройса» с надписью «ТЕННИС», вместо цифр на номерном знаке, суетился фотограф.

— Симпатичная машинка, — восторженно сказал он. — Свадебный подарок от невесты?

— Да, — холодно ответил Грег. — Точно.

Краешком глаза он заметил, что одна из журнальных стервятниц протискивается к дверце машины. Впервые за все время он пожалел, что из-за открытой крыши автомобиля он был беззащитен перед теми, кто его окружил, и подумал, как хорошо было бы поднять стекло перед самым ее носом. А она уже была тут как тут.

— Мои читатели во всем мире хотят знать, — требовательным тоном сказала журналистка, — каков будет ваш ответ тем, кто говорит, что вы женитесь на Стефани из-за ее денег.

Этот вопрос уже был не нов, и Грег расправился с ним не моргнув глазом:

— Это нас не волнует. Пусть говорят, что хотят. Главное, чтобы Стефани была счастлива со мной.

— Значит, это — в самом деле брак по любви?

— Совершенно верно. И я могу каждому посоветовать то же самое.

«Блестящий ответ, Грег, — восхищенно подумал Лу. — Умеет же он быть очаровательным, когда захочет! Ну, теперь не так уж много осталось выдержать».

— А как же с твоей карьерой, Грег? — Это был голос одного из ведущих теннисных журналистов, который следил за успехами Грега с тех самых пор, когда тот еще был невесть откуда взявшимся худым долговязым подростком, изумительным образом сочетавшим в себе силу, грацию и безудержное желание победить любой ценой. — Означает ли это, что теннис для тебя закончился?

Грег обиженно посмотрел на него:

— Ни в коем случае, приятель, ни в коем случае.

— Но ты должен признать, что весь прошлый год у тебя были проблемы с поддержанием формы. Откровенно говоря, она была не на должной высоте, правда ведь?

Может быть, ты несколько перебрал по части красивой жизни, а, Грег? Ты понимаешь, о чем я?

Лежавшие на руле руки Грега зачесались от желания хорошенько врезать этому хитрюге журналисту по зубам. Он с трудом заставил себя сохранить хладнокровие и переборол сильнейшее желание оглянуться на теннисных фанаток, чтобы посмотреть, действительно ли среди них была эта французская штучка. Он лениво улыбнулся:

— Ты же знаешь, приятель, что нельзя верить всему, что пишут в газетах.

— А как насчет твоего возвращения?

Грег широко раскрыл глаза с притворным удивлением:

— А я никуда не уходил!

— Значит, на следующий год тебе снова предстоит международное теннисное турне? Может быть, снова Уимблдон?

— Это зависит от Стефани, — ответил Грег. — Все зависит от того, захочется ли ей вообще куда-нибудь ехать. Теперь она для меня на первом месте.

— Грег, это ваш первый брак? — Это снова была репортерша с магнитофоном. Грег быстро окинул ее оценивающим взглядом.

— Да, — сказал он решительно, — и я провороню брачную церемонию, если буду и дальше торчать тут с вами, ребята. Мне пора. Счастливо.

Он включил сцепление, но, когда машина тронулась с места, не удержался от соблазна пофлиртовать с молодой репортершей, записывавшей каждое его слово на свой магнитофон.

— А ничего у вас фигурка, — сказал он ей с ухмылкой. — Обращайтесь с ней аккуратно. Ведите себя хорошо.

И довольный тем, что она покраснела от его слов, он помчался по длинной извилистой аллее к дому.

Возле дома вовсю хлопотал тринадцатилетний мальчуган с дорогой кинокамерой в руках, снимая прибытие гостей, которые вот уже целый час неиссякаемым потоком вливались на территорию особняка. За его кипучей деятельностью, исполненной скорее энтузиазма, нежели умения, наблюдала Джилли, которая стояла сейчас на балконе перед спальней. Постояв еще немного, она вернулась в спальню, где Стефани уже закончила приготовления и теперь поправляла свои густые каштановые волосы. «Он, однако, опаздывает, — подумала Джилли. — Наверное, Стефани беспокоится».

— А как дети? — спросила она Стефани. — Как они относятся ко всему этому?

Стефани встревоженно нахмурилась.

— С Деннисом в этом смысле все в порядке, — сказала она задумчиво. — Он в восторге от мысли, что его новый папа — чемпион Уимблдона. Грег купил ему в подарок великолепную кинокамеру — да, Джилли, вот такой он забавный, — так что Деннис сегодня целиком в своей стихии: для него это — сплошное удовольствие.

— А Сара? — продолжала спрашивать Джилли, чувствуя невысказанную тревогу. Стефани вздохнула:

— Она сейчас переживает трудное время. Должно быть, в пятнадцать лет тяжело узнать, что твоя мама отчаянно влюбилась. — Стефани чуть заметно покраснела от смущения:

— Да еще в человека моложе себя.

Джилли вопросительно подняла брови.

— Я не думаю, что она простила мне разницу в возрасте между мной и Грегом.

— Не так уж она велика, эта разница, — успокаивающе сказала Джилли. — По нынешним временам вообще ничего.

— Но в глазах пятнадцатилетней девушки она кажется просто огромной. И потом я сама хороша. Я же совершенно голову потеряла, когда с ним познакомилась. Я настолько увлеклась Грегом, что напрочь забыла о школьном концерте, на котором должна была выступать Сара, а ведь там у нее был ответственный сольный номер. И я уже сто лет не играла с ней на фортепиано и не слушала, как она занимается. И вот результат: она жутко ревнует, злится на него и ненавидит меня.

Стефани спрятала лицо в ладонях, и Джилли физически ощутила, какую боль та сейчас испытывает. Она немедленно принялась руководить своей подругой.

— Детка, ты смажешь грим, если будешь продолжать в том же духе. Отбрось дурные мысли. Все образуется. Ты подцепила одного из самых подходящих холостяков в южном полушарии за все время с тех пор, как захомутали принца Чарльза, так что перестань волноваться. Наслаждайся жизнью! В конце концов, ты ведь выходишь замуж не ради их удовольствий, правда? Ты делаешь это ради себя самой, Стефани Харпер, вот и порадуйся хоть раз в жизни!

Глубоко вздохнув, Стефани подняла голову, расправила плечи и встала, с улыбкой повернувшись к Джилли:

— Ты права. Это все — глупости. Я буду в полном порядке, когда приедет Грег. Я знаю, что он немного задерживается. Но он меня не подведет.

— Вот и молодчина!

Джилли подошла к своей подруге, взяла ее за руку и подвела к широченному, во всю стену зеркалу на другом конце спальни. Здесь они остановились, молча разглядывая свое отражение. Высокая застенчивая Стефани, порой боязливая и неловкая, обладала при этом грацией жеребенка, которая скрадывала ее возраст, а благодаря ее девчоночьей манере жестикулировать ей скорее можно было дать двадцать, чем сорок лет. Одетая в элегантный костюм неяркого синего цвета, из-за чего глаза ее сделались похожими на колокольчики весной, она сейчас выглядела красивее, чем когда-либо прежде.

«Если бы только она довела все это до конца, — подумала Джилли с растущим раздражением. — Она же не дальтоник, могла бы разглядеть, что эти серьги с сапфирами здесь не годятся; у них неподходящий оттенок синего. И хоть она и высокая, ей не мешало бы отказаться от туфель на низком каблуке — сегодня-то уж просто обязательно. И почему бы ей не сделать настоящую прическу, вместо этих дурацких пришпиленных локонов, которые так ей не идут… Господи, мне бы ее деньги…»

Внезапно Джилли поймала на себе взгляд Стефани в зеркале. Ее подруга смотрела на нее с приветливой, ласковой улыбкой:

— Ты выглядишь чудесно, Джилли! Как ты красиво одета! Это с Пятой авеню?

Джилли тотчас же почувствовала угрызение совести. «И почему я такая стерва, — жалостливо подумала она. — Что-то со мной не так?» Вслух же она торопливо сказала:

— Ты тоже выглядишь чудесно. Просто замечательно.

— Честно?

— Честно.

Со странной гримасой Стефани, которую эти слова явно не убедили, отвернулась и с размаху села на кровать.

— Джилли, тут дело не только в детях, но и во мне тоже. Я так боюсь, что не сумею удержать его, не сумею сохранить его любовь. Ведь он «звезда», а я такая заурядная: он чемпион по теннису, а я такая неспортивная, я даже не умею плавать…

— А ты заставь его сесть на коня, моя дорогая, — дала ей мудрый совет Джилли. — Он тогда быстро без штанов останется.

Она сделала многозначительную паузу и игриво посмотрела на Стефани:

— Что, насколько я понимаю, как раз и является главной задачей.

Стефани жарко вспыхнула, однако, было совершенно очевидно, что такой поворот беседы не был ей неприятен. Она улыбнулась так, что на щеках ее появились ямочки, опустила взгляд, затем вскочила и бросилась в соседнюю со спальней гардеробную. Вернувшись оттуда с большой красивой коробкой, она открыла ее. В коробке под тонкой серебристой бумагой лежал комплект белья из черного атласа, весь в ленточках и кружевах. Джилли изумленно склонилась над коробкой, чтобы как следует рассмотреть ее содержимое. Каждый предмет выглядел затейливо и изящно, и на каждом была этикетка очень известной французской фирмы.

Посмеиваясь и раскрасневшись от удовольствия, Стефани вытащила из коробки пеньюар и приложила его к себе. Ткань его была настолько тонкой и прозрачной, что дух захватывало, а вырез на груди был соблазнительно глубоким. Она с девичьим ликованием провальсировала по комнате, громко распевая:

— О, Джилли, о, Джилли, я та-а-ак его люблю!..

— Это он тебе подарил?

— Ага, — утвердительно хихикнула Стефани. — Никогда в жизни еще я не носила ничего подобного. Даже при одной мысли об этом я чувствую себя такой сексуальной!

Джилли кивнула и, потрогав гладкий чувственный атлас, глубоко внутри ощутила легкий прилив возбуждения.

— Он, должно быть, ох какой парень. А вы, однако, очень скорая на руку, мисс Харпер. Быстро у тебя получилось установить с ним, как бы это сказать… близкие отношения, правда? И что же ты такое сделала, чтобы заслужить эту дань восхищения?

Стефани снова зарделась, но уклоняться от ответа на этот вопрос не стала.

— Ничего, — сказала она вызывающе.

— Ничего? Ты хочешь сказать, что вы не…

— Вот именно, — сказала Стефани твердо, хотя щеки ее пылали. — Я хочу сказать, что между нами ничего не было. Отчасти потому, что у нас не так уж было много времени, когда мы могли побыть вдвоем, будучи уверены, что за нами не охотится пресса. Отчасти потому, что, если мне предлагают: «Давай пойдем к тебе или ко мне», — мне не подходит ни то, ни другое, а для развлечений на заднем сиденье машины я вообще не гожусь, даже если это лимузин компании «Харпер майнинг». Но главным образом потому, что после двух прошлых браков у меня все должно быть как следует, Джилли, просто обязательно, и так оно и будет. Я ведь уже не глупенькая девочка, я — женщина, и, кажется, я нашла мужчину для той женщины, что существует во мне.

Стефани замолчала, и женщины посмотрели друг на друга без малейшего притворства. Джилли прекрасно понимала, что хочет сказать подруга. Стефани являла собой пример широко распространенного парадокса — женщина, которая уже не раз побывала замужем, но в которой так и не проснулась чувственность. Воспитывалась она в уединении Эдема, вдали от какого бы то ни было общества, и единственным мужчиной, которого она знала, был ее отец. Но ему, горному магнату, приходилось постоянно разъезжать по всему свету, то и дело оставляя ее в полном одиночестве. Она жаждала любви, но рядом с такой сильной личностью, какой был ее отец, все прочие казались слабыми и ничтожными. Ничего удивительного, что она влюбилась в первого же мужчину, который проявил хоть какой-то интерес к ней, — в избалованного отпрыска захудалого дворянского британского рода, с которым она познакомилась во время поездки в Лондон. Их интимная жизнь оказалась сплошной катастрофой. Весь прошлый опыт ее мужа, да и весь его интерес, был связан исключительно с мальчиками, чем и объяснялась его попытка склонить совершенно сбитую с толку Стефани к определенным маневрам, смысл которых, к счастью для ее душевного равновесия, остался для нее совершенно непонятным.

Тем не менее, в равной мере благодаря своей невинности и своему неведению, Стефани сколько могла продолжала хорошо относиться к своему рослому, привлекательному и учтивому лордику. Их брак продолжался до тех пор, пока у них не появилась дочь. Разочаровавшись в способности Стефани произвести на свет непременного сына и наследника и поняв, что старик Макс вовсе не собирался тратить свое состояние на нужды хиреющего дворянского рода, родня ее мужа окончательно разочаровалась в неотесанной австралийке. Что же касается Стефани, для нее жизнь в серой и грязной Англии стала невыносимой. Душа ее истосковалась по чистому и свежему воздуху дома, по безлюдным просторам Австралии и, в первую очередь, по Эдему. В результате их недолгий союз был безболезненно расторгнут и Стефани с целым багажом знаний и опыта — правда, не из интимной сферы — вернулась домой.

К сожалению, ей не потребовалось много времени, чтобы еще раз выскочить замуж, и снова ее брак оказался мезальянсом, ибо она была слишком неискушенной, чтобы последовать совету Джилли, как следует осмотреться и не бросаться с ходу в омут очередного замужества. Не прошло и трех месяцев, как она вышла замуж за американского ученого, принимавшего участие в международной программе ООН по изучению минеральных ресурсов и на время работы в рамках этой программы прикомандированного к компании «Харпер майнинг». Надежный, добрый и немолодой, он был копией Макса, только без властности, энергичности и резкости покойного отца Стефани, и секс для него был не важнее ванны, которую он принимал примерно раз в месяц, приезжая из далекой экспедиции, где малейшие следы полезных ископаемых занимали его мысли куда больше, чем собственная молодая жена. Джилли про себя считала его отвратительным и не могла понять, как Стефани может позволить ему прикоснуться к себе. Однако, поскольку муж, как когда-то и отец, постоянно отсутствовал, эта проблема вставала перед Стефани не слишком часто. Однажды по рассеянности профессор подарил ей сына, с которым у нее в свое время ничего не получилось в Англии. Но когда программа исследований была исчерпана, ученый муж преспокойно вернулся в США, оставив жену, которая, хотя и стала старше, но, как она сама призналась Джилли, едва ли хоть немного мудрее.

С тех пор Стефани жила тихой, спокойной жизнью, занимаясь исключительно детьми и делами компании «Харпер майнинг». Казалось, мужчины ее совершенно не интересовали, чего никак не могла понять Джилли, которая на протяжении последних десяти лет не раз искала для себя утешения на стороне. Сейчас, на четвертом десятке, сексуальный аппетит Джилли был как никогда сильным и настойчивым, опыт чрезвычайно широким, а восторги, которые она испытывала, захватывающими. Неужели и Стефани наконец услышала музыку этого великого древнего танца? Решилась ли она тоже присоединиться к нему, пока еще не поздно? Джилли с откровенным изумлением смотрела сейчас на свою подругу, которую в школе когда-то все называли не иначе как Ледышкой. Ответ на свой немой вопрос она увидела в бесстрашном прямом взгляде Стефани, в ее гордо поднятой голове и в приветливой улыбке, которая играла на ее губах.

— Что ж, вот и замечательно, детка, — тихо проговорила она. — Добро пожаловать во взрослую компанию.

— А еще, Джилли, пожелай мне удачи, — порывисто сказала Стефани. — Она мне ох как понадобится. Грег… одним словом, он меня порядком обошел на старте.

— Судя по виду этого белья, он вполне готов стать твоим тренером, — озорно рассмеялась Джилли. — Стефани, на твоем месте я была бы повнимательнее. По-моему, он пытается о чем-то тебе намекнуть.

— Скорей бы вечер, — беспечно воскликнула Стефани. — Ну, где же он?

В этот момент послышался без труда узнаваемый рокот двигателя подъезжавшего ко входу «роллс-ройса».

— Легок на помине, — сказала Джилли. — Ну вот, жених прибыл.

 

Глава вторая

В прохладном выбеленном холле особняка Харперов прибытия жениха ждал Билл Макмастер — ждал с терпением человека, которому приходилось ждать и более важных событий. Но вообще-то ждать он не привык, и ожидание было ему явно не по вкусу. Сегодня Билл, управляющий компании «Харпер майнинг», который после смерти Макса заменял Стефани отца, дежурил здесь и в той, и в другой ипостаси. Он приехал в особняк одним из первых, желая лично проследить за тем, чтобы ответственный день в жизни Стефани прошел гладко. Но чего уж он никак не ожидал, так это опоздания жениха. Его морщинистое обветренное лицо — наследие давно прошедших лет, проведенных вместе с Максом в безлюдных районах Австралии, — выглядело вполне приветливо, когда он разговаривал с прибывшими на свадьбу гостями и коллегами. Но про себя он произнес уже не одно забористое ругательство в собственный адрес за то, что не додумался послать за пропавшим женихом лимузин компании «Харпер майнинг» с парочкой ребят покрепче, чтобы они вовремя доставили его сюда.

До сих пор все шло как по маслу. Когда Билл приехал в особняк, подготовка к свадебному завтраку, к приему гостей и подарков, расстановка обслуживающего персонала, как из числа постоянной прислуги, так и дополнительно нанятого на сегодняшний день, шла как часы под бдительным оком Мейти, с незапамятных времен возглавлявшего прислугу в доме Харперов По одному преданию, Макс выкрал его с яхты некоего титулованного семейства, однажды зашедшей в сиднейскую гавань, по другому — он когда-то был дворецким у какого-то высокопоставленного европейца. Так или иначе, по происхождению он не был австралийцем. Его настоящее имя было прочно забыто еще в те времена, когда Макс привел его в дом, нарек его Мейти и предоставил ему полную свободу действий с тем, чтобы тот достойным образом организовал жизнь в огромном особняке. Макс, как обычно, не ошибся в оценке. Мейти сыграл свою роль в создании легенды о Харпере и сам стал ее краеугольным камнем.

— Доброе утро, Мейти. — Билл с неподдельной сердечностью пожал руку старику. Вид его с широченным серебристым галстуком на шее и большущей гвоздикой в петлице был на грани комического. Но его осанка была, как всегда, прямой, а величественные манеры и орлиный взор спасали его от перехода через эту грань.

— О, мистер Макмастер! Доброе утро, сэр. Как вы поживаете? Как дела там?

Мейти всегда так говорил об усадьбе Харперов в Эдеме, где никогда не бывал и не испытывал ни малейшего желания когда-либо побывать. Билл улыбнулся:

— Замечательно, спасибо, Мейти. По крайней мере там все было замечательно, когда я был там в последний раз. Сегодня большой день.

— О да, сэр, истинно так. Мы следовали всем вашим указаниям сэр, и всем указаниям мисс Стефани. С вашегo позволения я хотел бы сообщить вам о некоторых дополнениях, которые я осмелился сделать сам. Я на вся кий случай заказал вдвое больше шампанского, чем считала необходимым заказать фирма, которая обслуживает сегодняшний банкет, — нам ведь ни к чему скупиться! — и перенес место проведения свадебной церемонии в глубь сада, чтобы в полдень, когда солнце будет н зените, новобрачные и гости оставались в тени. Что же касается всех прочих приготовлений, надеюсь, что их состояние вас вполне удовлетворит.

Как и все, что вы делаете, Мейти. Ведь вы же — просто чудо, самое настоящее чудо.

— Благодарю вас, сэр. У нас уже давно не было ничего подобного, не правда ли? Необходимо поддержать традиции семейства Харперов на должной высоте. Извините, сэр, я должен идти…

Старик поспешил по своим делам, а Билл вспомнил последнее торжественное событие в жизни семейства Харперов. Нет, не две прошлые свадьбы Стефани: первая вообще состоялась за пределами досягаемости — в Англии, а вторая быстро и незаметно прошла в Алис-Спрингс, где в то время занимался своими исследованиями жених. Он вспомнил похороны Макса, когда вся Северная Территория собралась на грандиозные поминки, которые продолжались несколько дней.

С тех пор прошло уже семнадцать лет, но Билл и сейчас помнил смерть Макса так, как будто она произошла вчера. Он помнил долгие часы ожидания в отделанной панелями библиотеке в Эдеме и тихие разговоры с единственной целью — скоротать время. Помнил он, как Стефани появилась в дверях, подобно привидению, как она решительным, но дрожащим голосом произнесла тост в честь своего отца и как затем ее нервы сдали и она с криком выбежала из дома, села на коня и стремительно ускакала прочь. Часы шли за часами, а она все не возвращалась. Джим Галли, начальник местной полиции, который был в числе присутствовавших, начал волноваться и решил отправить за ней группу поиска. Он поговорил с аборигенами и узнал от них, что конь Стефани — вовсе не ручной мерин, на каких обычно катаются юные леди, а едва объезженный огромный своенравный жеребец. Если он сбросил ее где-то в нехоженных дебрях, почти не было надежды найти ее в живых.

Однако Кэти, домоправительница Эдема, с иронией отнеслась к опасениям Галли и насмешливо их отвергла:

— Чтобы Кинг сбросил Эффи? Вы их не знаете так, как я. Эффи — единственная из всех людей, кто может оседлать эту бестию. Она сама его объездила, когда он еще был совсем юным жеребчиком. Он и сейчас еще совсем молодой, и никаких других наездников в жизни не знал. С ней он совсем ручной, хотя из вас запросто дух бы вышиб, — добавила она, бросив презрительный взгляд на изнемогавшего от жары толстяка Галли.

Пока тянулся этот невыносимо долгий день, Билл и сам не раз пережил приступы страха. Но он слишком давно знал Кэти и знал, что она растила Стефани, или Эффи, как она настойчиво продолжала ее называть, с самого ее рождения, когда ужасно затянувшиеся и трагически закончившиеся роды отняли у Макса ту единственную за всю его жизнь, кого он по-настоящему любил. Нежеланного младенца поручили заботам Кэти, которая обрушила на нее всю жадную нежность истосковавшейся по любви старой девы. Кэти знала Стефани, как никто на свете. Биллу оставалось лишь надеяться, что она права.

И она действительно оказалась права. Когда на Эдем с ужасающей тропической внезапностью опустились сумерки, Стефани вошла в дом с таким спокойным видом, как будто она только что выходила из комнаты за носовым платком. В дальнейшем она ни разу и словом не обмолвилась о том, что заставило ее тогда с криком убежать прочь, а Билл никогда ее об этом не спрашивал. Она вошла в библиотеку с высоко поднятой головой — плоть от плоти дочь своего отца. Билл не был эмоциональным человеком ни тогда, ни позже. Но он был готов расплакаться от облегчения — не только потому, что Стефани вернулась целая и невредимая, но и от сознания того, что во главе «Харпер майнинг» снова будет стоять Харпер. Стефани. Мини-Макс.

Разумеется, далеко не все у них шло достаточно гладко. Стефани была неопытной девочкой, зеленой и пугливой. Ведь хотя Макс и предполагал, что она придет ему на смену, но он никак к этому не подготовился. Так что пришлось юной Стефани покорпеть над книгами, цифрами, балансами и отчетами о прибылях и убытках, пока она не валилась с ног с серым от усталости лицом и с глазами, широко распахнутыми от осознания чудовищных масштабов дела, за которое она взялась. Но рядом с ней всегда был терпеливый и сильный Билл. И теперь, вспоминая успехи своей подопечной и то, как сторицей она возместила часы, дни, недели и месяцы его трудов, он тихо сиял от гордости. Как оказалось, она тысячекратно унаследовала деловое чутье своего отца.

Было у Стефани и нечто большее — шестое чувство, что Биллу поначалу было очень трудно признать и еще труднее объяснить. Она обладала каким-то сверхъестественным инстинктом, который предупреждал ее о предстоящем падении акций на фондовой бирже или о ненадежной сделке. Когда же Билл пытался выяснить у нее, каким образом она об этом узнавала, она лишь говорила: «Чувствовала», — но откуда это бралось, сказать не могла. Билл называл это «женской интуицией», но про себя он объяснял это тем, что она выросла в Эдеме. Именно там посреди широких просторов Стефани познала искусство быть в полном одиночестве, а это — единственное состояние, когда можно услышать тихий голос, шепотом открывающий человеку тайны жизни. Там же она много времени проводила с аборигенами, близко подружилась с ними и переняла от них мистическую связь с природой и всем живым. Поэтому у нее были свои, особенные отношения с животными, и она была единым целым со всем окружающим миром и воздухом, которым дышала. Кое-какими из этих способностей она пользовалась и в условиях городской жизни, хотя не слишком проницательному человеку могла показаться не просто заурядной, но и неуклюжей, некрасивой, неотесанной и робкой.

У нее было лишь одно «слепое пятно». Билл тяжело вздохнул, вспомнив о нем, ибо оно было ее главной слабостью. Стефани совершенно не разбиралась в мужчинах. Он содрогнулся, вспомнив ее первые два неудачных замужества, и провел пальцем за воротничком, подумав о том, сколько неприятностей каждое из них могло принести. Компании «Харпер майнинг» удалось в обоих случаях чрезвычайно легко выпутаться из ситуации. Родственники молодого английского аристократа были настолько счастливы отделаться от нее и настолько до неприличия рады, что она не стала судиться с ним из-за алиментов, что им и в голову не пришло требовать от нее какой-либо компенсации. Профессор же при всех его недостатках был ученым до мозга костей, начиная от очков в роговой оправе и кончая высушенными кончиками пальцев. Он с презрением относился ко всему мирскому, особенно — к богатству, и пришел в ужас, когда узнал, что женился на владелице самого большого личного состояния в Австралии. Но и тот и другой, подумал Билл, будь они чуть-чуть посметливее, могли бы потребовать от «Харпер майнинг» любую сумму в качестве отступного.

А не может ли такое произойти теперь? Билл был до глубины души потрясен известием о скоротечном романе Стефани и ее решении вновь выйти замуж. У него моментально возникли подозрения на этот счет. В достаточной мере обладая житейской мудростью, он видел в Стефани женщину, приближающуюся к сорокалетнему рубежу, неискушенную в интимных делах, отягощенную некоторой долей лишнего веса и ужасно неуверенную в себе, когда речь шла о любых отношениях с мужчинами кроме чисто деловых. Что же искал в ней этот бездельник? Он по секрету поделился своей тревогой с женой Риной — по-матерински заботливой и чуткой женщиной, мнению которой он полностью доверял.

— Не исключено, что ты неверно о нем судишь, дорогой, — принялась убеждать его Рина. — Дай ему шанс. Ты же знаешь, какая она любящая, сильная, честная и верная женщина. А ты уверен, что он не видит этого в ней?

Билл не был в этом уверен. Но у него было дурное предчувствие… Такое неприятное покалывание в пальцах…

Сейчас же, услышав, что к дому подъезжает «роллс-ройс», он почувствовал облегчение и вместе с тем раздражение. Мейти бросился к двери, чтобы поприветствовать человека, своего нового хозяина, и проводить его в то место в саду, где жениха и невесту ждал священник, которому предстояло совершить брачную церемонию. Билл прошел через широкий холл к лестнице, у основания которой, охраняя свою хозяйку, лежал Кайзер, верная овчарка Стефани.

— Здорово, приятель, — сказал Билл. — Кажется, Стефани спускается сюда?

Кайзер коротко тявкнул в ответ, насторожил уши и вскочил на ноги, услышав шаги наверху. Стефани и Джилли вместе спускались по лестнице навстречу Биллу.

— Стефани, дорогая моя, какая ты красивая. Ну просто картинка.

— Спасибо, Билл. — На этот раз Стефани не почувствовала неловкости, услышав комплимент в свой адрес.

— Джилли, ты тоже загляденье. С возвращением тебя. Как съездила?

— Спасибо, отлично.

Стефани взяла Билла под руку и отвела его на другой конец комнаты подальше от ушей Джилли.

— Билл, ты привез мне бумаги на подпись?

— Да, привез. — Билл немного помолчал, не решаясь сразу продолжать. — Но должен сказать тебе, что у членов правления это особого восторга не вызвало.

— Я и не ждала, что они будут в восторге. — В такие моменты Стефани бывала твердой и непреклонной, проявляя настоящий харперовский характер. — Надеюсь, что тебе все же удалось протолкнуть это дело.

— Конечно. Ты же всегда можешь рассчитывать на меня, Стефани… — Он снова заколебался. Стефани хладнокровно продолжила разговор с ним:

— Так что ты считаешь, Билл? Что у тебя на уме? Ты думаешь, я совсем дура?

Они остановились под портретом Макса — копией с того, что висел в Эдеме, делая его присутствие там почти реальностью. Билл поежился, спиной почувствовав на себе его ястребиный взгляд, и ответил с печальной улыбкой:

— Никогда не встречал дураков в семействе Харперов. Ты могла бы управлять компанией «Харпер майнинг» и всеми прочими компаниями совершенно самостоятельно, если бы захотела. Ты постигла все, чему я тебя учил, и потом, у тебя же огромные врожденные способности; нужно только, чтобы ты в них сама поверила. А в моей помощи ты не нуждаешься.

— Вот и не правда, еще как нуждаюсь! — горячо возразила Стефани. — Ты же знаешь, я никак не смогла бы обходиться без тебя все эти годы.

Она смущенно улыбнулась:

— Все-таки мне нужен мужчина, на которого я могла бы опереться.

— Что ж, возможно, ты права. Но, мне думается, было бы разумнее, если бы ты…гм…если бы ты выделила деньги для своего мужа из своих личных средств, не примешивая сюда компанию. Правление настроено резко против того, чтобы вводить его в состав компании.

— Ох, Билл, — тяжело вздохнула Стефани. — Неужели ты не понимаешь? Как, по-твоему, может чувствовать себя человек, живущий на средства жены? Моих денег вполне достаточно, чтобы заставить кого угодно отказаться от женитьбы на мне.

«Только не его, — подумал Билл, — если я хоть немного в чем-то смыслю. Стефани, Стефани, какая же ты мягкая, доверчивая и наивная!»

— В прошлом у меня из-за этого было столько трудностей, — продолжала Стефани. — Я не собираюсь больше повторять ту же самую ошибку. Я хочу, чтобы мой муж с самого начала был от меня не зависим в финансовом отношении, чтобы у него были свои собственные средства, свой собственный доход. И я не хочу, чтобы это выглядело, как подачка!

Билл без труда разглядел признаки надвигающейся грозы в опасном блеске ее глаз и во властном повороте ее головы.

— Не волнуйся, с этим не будет проблем, — успокоил он ее. — Начиная с этого момента Грег зачислен к нам в компанию.

Стефани смягчилась:

— Спасибо.

— Стефани, для меня главное, чтобы ты была счастлива. Если тебе понадобится помощь, только скажи.

— Я знаю.

Билл наклонился, чтобы поцеловать ее. В этот момент она произнесла нечто такое, что он буквально остолбенел:

— И еще, Билл. Я уже размышляла об этом и не думаю, что это будет каким-то излишеством. Я хочу, чтобы Грег вошел в состав правления « Харпер майнинг». Причем, мы должны поручить ему какие-то реальные обязанности, а не просто передать пачку акций вместе с кучей ничего не значащих званий. Надеюсь, ты об этом позаботишься?

Билл уставился на нее, пытаясь справиться с потрясением и нарастающим гневом. Стефани в ответ посмотрела на него пристальным взглядом. До Билла вдруг дошло, что перед ним дочь Макса, которая только что предъявила ему ультиматум. Что же касается его мнения, его об этом не спрашивали и не считали нужным спросить. Он выдавил из себя полуулыбку, кивнул и нежно поцеловал ее в щеку.

— Предоставь это дело мне. Удачи тебе, моя милая, и всего самого лучшего. — Он выпрямился и огляделся вокруг. По ту сторону вылизанного холла он увидел столовую, где накрытые белыми скатертями столы ломились от еды и выпивки в ожидании банкета, который должен был начаться сразу после брачной церемонии. Сам же холл был завален большими и маленькими подарками в праздничной обертке. С другой стороны, за гостиной, располагался красивый сад, где жених и гости ожидали появления невесты. К Биллу и Стефани подошла Джилли с двумя букетами: одним — очень большим, для невесты и другим, поменьше, для себя. Воздух наполнился пьянящим ароматом цветов.

Сцена была полностью готова к началу представления. У Билла появилось беспомощное ощущение того, что события вышли из-под власти простых смертных и развивались теперь своим неизбежным, предопределенным самой судьбой ходом. Он покорился воле обстоятельств.

— А теперь, моя милая, — сказал он, взяв Стефани под руку, — пойдем отдавать тебя замуж!

В саду неподвижно стоял теплый летний воздух. Незадолго до этого прошел дождь, самый настоящий тропический ливень, когда казалось, что брачную церемонию, возможно, придется перенести из сада в дом, где все будут вынуждены тесниться. Однако дождь кончился так же быстро, как и начался, умыв и освежив газоны и яркие цветущие деревья. Полдень — время, назначенное для церемонии, — прошел, но солнце все еще было высоко в небе. Оттуда, из зенита, оно посылало вниз на гостей беспощадный зной, но те, укрытые в тени деревьев, наслаждались теплом.

В центре этого зеленого храма перед простым импровизированным алтарем стоял Грег со своим шафером. Справа от него вдали виднелась гавань, к которой от сада спускались газоны, тянувшиеся до самой кромки воды. По гавани там и сям весело бегали яхты, и еще множество яхт стояло на якоре у берега. Еще дальше была видна огромная сверкающая арка Харбор-бриджа и город, который расстилался по обе стороны моста. «Какой роскошный вид!» — довольно подумал Грег. Он любил Сидней, и, хотя он объездил весь мир, играя в теннисных турнирах, он нигде не встречал города, который понравился бы ему больше. Он посмотрел вдаль на сверкающие воды гавани, и холодная ярость, постоянно сопровождающая его с самого детства, стихла. В этот момент душа Грега Марсдена была как никогда близка к состоянию умиротворения.

Маленький священник, стоявший рядом с шафером, с любопытством посмотрел на Грега. В его многолетней практике заключения брачных союзов было немало случаев, когда опаздывала невеста, но женихи не опаздывали никогда. Он с христианским смирением перенес задержку, будучи уверен, что все образуется, и так оно и вышло. Жених уже был здесь, а невеста и сопровождающие ее лица с минуты на минуту должны были появиться из дома и прошествовать по бархатно-гладким газонам к тому месту, где их под деревьями ждали жених и гости. Хотел бы он точно так же быть уверен и в том, что этот надменный красавец, с непринужденной грацией прогуливающийся перед ним, душой и сердцем готов к браку. «Боже милостивый, — молча молил он Господа, — помоги ему, будь с ним сегодня, наставь его на путь истинный». Снова открыв глаза, священник внимательно всмотрелся в лицо Грега. Тот явно ушел в свои мысли. Священник воспрянул духом. Никогда не знаешь, когда на тебя может снизойти благодать Божия. Ему был известен не один случай, когда мужчины приходили к пониманию своего морального долга и ответственности, налагаемой на них супружеством, уже стоя перед алтарем. Может быть, как раз сейчас Господь возвращал одну из заблудших овец в свою овчарню?

Грег в это время думал о Венеции. «Венеция — единственное место, которое может сравниться с Сиднеем в том смысле, что и там, и тут неотъемлемой частью города, доступной для всех горожан, является вода. Но в Венеции каналы воняют и забиты всякой дрянью. И все же, — думал он, — это самое подходящее место для медового месяца. Вот туда нам и нужно отправиться. А еще в Париж, а оттуда, может быть, в Прованс или на реку Дордонь…» По правильным чертам его лица пробежала хмурая тень. Он предполагал, что они со Стефани проведут медовый месяц в Европе, но Стефани непроизвольно разрушила эти планы во время одного из их первых разговоров о том, как они организуют свою свадьбу.

— У меня есть для тебя одна замечательная вещь — Эдем, — радостно сказала она ему. — Как только у нас будет возможность уехать после свадьбы, мы можем отправиться туда и пробыть там вдвоем столько времени, сколько пожелаем. О, Грег, это будет истинное блаженство!

Эдем? Грег на мгновение ощутил настоящую панику. Эта дыра на краю земли, отрезанная oт всего, что составляет жизнь городского человека: от развлечений, шумных улиц, ярких огней и приятной музыки? Он, однако, переборол это ощущение. «Ничего, — сказал он сам себе, — времени хватит на все. Я уже бывал в Европе и еще побываю». Он умел ездить верхом, причем чем лошадь сноровистее, тем лучше, и неплохо владел ружьем: эти навыки остались у него с тех времен, которые он вычеркнул из жизни в тот момент, когда взял в руки теннисную ракетку и отправился в Сидней. Формально он был сейчас сиротой: «В Австралии легко стать сиротой», — подумал он с усмешкой. На свадьбе с его стороны не будет никого: уж об этом-то он позаботился. Он был человеком из ниоткуда. Таков был его тщательно созданный имидж, который его вполне устраивал. Отступать от него он не станет. Но он решил, что ничего страшного не произойдет, если он проведет месяц в Эдеме и таким образом на время вернется к той, прежней жизни. А Стефани будет счастлива.

Стефани. Грег снова нахмурился. Он не просто собирался ублажать ее. Он действительно хотел сделать ее счастливой и намеревался заняться этим с самого начала. Грег был в достаточной степени мужчиной, чтобы считать само собой разумеющимся тот факт, что ее счастье возможно лишь в том случае, если будет счастлив он сам. Поскольку же они оба посвятят все свои усилия единственному человеку — ему самому, он не видел для себя никаких проблем в ближайшем будущем. Стефани уже тысячу раз недвусмысленно дала ему понять, что, беря ее в жены, он делает ей одолжение. И несмотря на все ее деньги, в душе он был уверен, что так оно и есть. Она была не из тех, победой над кем можно хвалиться. Она была неловкой, простодушной и так отчаянно неуверенной в себе, что временами действовала ему на нервы тем, что как бы извинялась за само свое существование. Грега, которому нравились женщины по-кошачьи независимые, решительные и дерзкие, это угнетало.

Мысли его перескочили к той француженке, свидание с которой он устроил для себя втайне от всех своих приятелей, чтобы таким образом отметить расставание с холостяцкой жизнью. Когда его после мальчишника привезли домой, она ждала его в спальне. Он вспомнил ее вызывающе-соблазнительный взгляд, острые белые зубки, очертания ее тела в лунном свете и вновь представил себе, как он спускает с ее плеч крошечное платьице, открывая ее нежные груди с тяжелыми темными сосками, и ощутил ее кожу, ее губы, ее язык — боже мой, какой чудесный язык! — Воспоминания эти вызвали в нем приятное легкое возбуждение. — Что ж, Стефани не из таких. Но в ней есть страсть, бездна чувств, она обладает чертовски привлекательным телом и готова учиться науке любви. — Грег усмехнулся. Он с нетерпением ждал момента, когда наконец можно будет приступить к ее обучению. Он решил, что будет отдавать этому занятию столько сил, что равных ему не найдется даже среди самых пылких мужей. От этой мысли настроение его окончательно исправилось. Все будет просто замечательно.

Из дома донеслась изящная, серьезная и печальная ария Баха в исполнении струнного квартета. Внимание всех собравшихся сосредоточилось на дверях, выходивших из гостиной в сад. Оттуда появилась немногочисленная свадебная процессия, во главе которой, опираясь на руку Билла Макмастера, шла Стефани. За ней шла Джилли, подруга невесты, а рядом с Джилли — Сара, пятнадцатилетняя дочь Стефани от первого брака. За ними следовал Деннис, сын Стефани, которого уговорили отложить его драгоценную кинокамеру на время брачного обряда. Рядом с Деннисом шествовал Мейти, без которого не могла обойтись никакая церемония в доме Харперов. Процессию замыкал величественно вышагивавший пес Кайзер.

В этот момент, торжественно ступая по саду в сторону Грега, Стефани была красива, как никогда в жизни. Глаза ее лучились светом, видеть который было счастьем. Ее душа пела, вторя прекрасной музыке, и птицей парила над вершинами деревьев. В голове ее бесконечно повторялась одна и та же мысль: Грег, Грег, Грег… Вот он ждет ее, улыбается ей. Внезапно ей подумалось со светлой грустью: «Как бы я хотела умереть сейчас, в это мгновение, ибо я достигла вершины земного блаженства…»

Священник встретил Стефани восторженной улыбкой. Он любил свадьбы с их сочетанием человеческого счастья и божественной благодати. Невеста трепетала от радости, а жених смог предаться долгим и приятным размышлениям по поводу сегодняшнего торжественного события. Все было так, как, в представлении священника, и должно было быть. Можно начинать церемонию.

— Возлюбленные братья и сестры, мы собрались здесь, чтобы в присутствии Господа нашего и перед лицом нашего собрания соединить этого мужчину и эту женщину священными узами брака и просить для них Божьего благословения и Божьей милости…

Джилли, стоявшая рядом со Стефани, опустила голову, чтобы скрыть за широкими полями шляпы свое пылающее лицо. Всего лишь несколько мгновений назад она шагала по саду вслед за Стефани, почти не обращая внимания на то, что происходит вокруг, как вдруг ее словно током ударило при виде стоявшего перед алтарем мужчины. Высокий, худощавый и сильный, с выгоревшими на солнце светлыми волосами, полными огня серыми глазами и великолепными классическими чертами лица, он был самым красивым мужчиной из всех, что когда-либо встречала Джилли. Но это еще не все. Под этой внешней оболочкой скрывалось великолепное животное, дикое и необузданное. От него исходило ощущение опасности, которое не могла не почувствовать Джилли. Само его присутствие подействовало на нее, как внезапный удар под ложечку, так, что у нее перехватило дыхание. Горячая кровь поднялась к ее лицу и хлынула по венам. Ее тело затрепетало, и, к своему ужасу, она почувствовала, как самый центр ее существа становится податливым и влажным. Ее лицо вспыхнуло. Она опустила голову и попыталась сделать вид, что молится. Но даже в этот момент ее не покидало ощущение, что она пропала. В этом человеке было какое-то безумие, которое взывало к безумию, скрывавшемуся в глубине ее самой, и она знала, что откликается на этот зов. Ну почему же должно было так случиться, что он — муж Стефани?

Стоявшая рядом с Джилли Сара вела безнадежную борьбу с раздиравшими ее чувствами. Горестно опустив глаза, дочь Стефани была сейчас столь же несчастна, сколь ее мать счастлива. В свои пятнадцать лет Сара была в достаточной мере женщиной, чтобы ненавидеть стоявшую перед алтарем пару чистой и праведной ненавистью, и в достаточной степени ребенком, чтобы разреветься и в слезах убежать прочь. «Как же она могла, ну как же она могла, — спрашивала себя девочка с бессильной яростью, — как же она могла, и с кем — с ним! Когда он не улыбается, глаза у него становятся холодными, как у змеи. Он настолько моложе ее. И он такой мерзкий, такой противный!» Ее брат Деннис, который стоял позади нее, с чуткостью, поразительной для тринадцатилетнего подростка, почувствовал, как напряжены ее плечи и шея. Он дотянулся до руки Сары и с братской нежностью пожал ее. Сара яростным движением вырвала свою ладонь из его руки, и плечи ее еще сильнее окаменели. Тем временем, пребывая в блаженном неведении о бушующих за ее спиной страстях, Стефани Харпер стала миссис Грег Марсден.

Потом заиграла музыка, подали шампанское и начался свадебный пир. Джилли, не теряя времени, отправилась на поиски своего мужа Филипа, надеясь, что его присутствие подействует на нее успокаивающе. Она обнаружила его в столовой, где он помогал Деннису и Саре управиться с кушаньями, которыми был уставлен огромный стол.

— Ну, Деннис, — сказал он дружелюбно, накладывая холодную курятину со специями на тарелку мальчика, — что ты думаешь о новом муже своей матери?

— Да я его почти не знаю, — ответил Деннис. — Я его до сих пор видел всего лишь пару раз.

— По-моему, то же самое можно сказать и обо всех остальных, правда? — присоединилась к беседе Джилли, стараясь говорить непринужденно, не в то же время желая увести разговор подальше от этой опасной темы. — Ребятки, надеюсь, вам без особых проблем удалось пропустить сегодня занятия?

Дети Стефани учились в двух самых старых и самых лучших школах в Сиднее, в которых они также и жили, когда Стефани уезжала куда-нибудь по делам.

— Да проблем вообще никаких не было, тетя Джилли, — презрительным тоном сказала Сара. — Мама всегда освобождает нас от занятий, когда ей захочется, так что, видимо, мы должны радоваться тому, что сегодня вместо занятий мы присутствуем на одной из ее свадеб!

— Сара! — Филип был шокирован. Сара же, не говоря больше ни слова, отправилась прочь из столовой.

— Нам регулярно дают отгулы за хорошее поведение, — пошутил Деннис, пытаясь снять неловкость, вызванную уходом его сестры, а затем, торопливо извинившись, бросился за ней с криком:

— Сара! Сара! Подожди меня!

— Бедные дети, — сочувственно сказал Филип. — Для Стефани это, может быть, и роман десятилетия, но для них в этом нет ничего хорошего. И все же, я думаю, когда молодожены вернутся после медового месяца, все образуется.

Джилли не ответила. Филип озабоченно взглянул на нее:

— Ты что-то уж очень притихла. Проголодалась, наверное? Ну, конечно, проголодалась. Давай-ка, я положу тебе чего-нибудь. А хочешь выпить? Вон там весь бар заставлен шампанским. Сейчас я принесу тебе бокал.

— Не суетись, Фил. — Нервы Джилли были, как натянутые струны. — Я скоро приду в себя. Это просто результат перелета через столько часовых поясов.

— Хм, — Филип с сомнением принял это объяснение, но предпочел ничего об этом не говорить. Высокий, стройный и элегантный в своем прекрасно сшитом темном костюме, Филип по-прежнему был привлекательным мужчиной, хотя возраст его приближался к шестидесяти годам. Однако многолетний брак с женщиной на много моложе его, которая постепенно его разлюбила и к которой он, как и раньше, испытывал глубокое чувство, научил Филипа осторожности. Он вопросительно посмотрел на жену и попробовал зайти с другой стороны:

— Какой замечательный получился праздник! Можно сказать, свадьба вышла очень удачной.

— Ха! А чего ты ожидал? Ты же не станешь отрицать, что у Стефани была большая практика на этот счет.

Джилли принялась неистово шарить в сумочке, пытаясь достать сигарету. Филип взял ее зажигалку, чтобы дать ей прикурить.

— Дорогая, мне в твоем голосе послышалась стервозная нотка.

— Прости. Я просто устала. — Джилли благодарно провела рукой по его щеке.

— Мы не будем особенно задерживаться.

— Да. — Наступила пауза. Джилли изо всех сил старалась не думать о…

— Что ты думаешь об этом Греге Марсдене? — спросил Филип.

Джилли глубоко затянулась сигаретой и задумалась, прежде чем ответить:

— О нем-то? Да я ему не доверила бы даже кошелек с мелочью.

Деннис наконец отыскал Сару на краю усадьбы Харперов у самой кромки воды. Здесь росло огромное дерево, ветви которого спускались почти до самой земли, образуя естественное укрытие: тут-то и спряталась Сара. Он неуклюже попытался утешить ее:

— Эй, Сара, гляди веселей! Это не конец света. У тебя еще есть я!

Сара окинула его испепеляющим взглядом и продолжала молчать. Деннис сделал еще одну попытку:

— Главное, что мама счастлива. Она имеет на это право.

— Ага. — Сара продолжала разглядывать горизонт. — Только почему именно с ним?

— А почему бы и нет? — Денниса ее вопрос явно озадачил. — Он же ничего, в порядке.

— Да он купил же тебя! — Сара спустила всех собак на своего злополучного младшего брата. — Этой чертовой кинокамерой. Он купил тебя с потрохами.

— Ничего подобного. Ну, может быть, чуть-чуть. Но что ты конкретно имеешь против него?

— Не знаю. Я только знаю… — Сара пыталась разобраться в своих мыслях, которые явно выходили за пределы ее опыта и ее словарного запаса. — Я только знаю, что в нем есть что-то такое…

«Все-таки в нем есть что-то такое», — решил про себя Билл. Он не мог не признать, что Грег сегодня держался молодцом. Он изящно извинился перед всеми за свое опоздание, был безупречно вежлив с дамами и в меру грубоват с мужчинами, преданно ухаживал за Стефани и улыбался всем и вся.

— Я же говорила тебе: дай ему шанс, — сказала Биллу Рина с довольным видом, и Билл, смягченный льющейся через край радостью Стефани, прекрасным днем и превосходным охлажденным шампанским, подтвердил, что он просто счастлив оттого, что не стал торопиться с окончательным суждением по поводу Грега. Гости разбредались по саду, гуляя среди цветущих деревьев, рядом с которыми женщины в своих ярких платьях сами казались цветками. Под лучами предвечернего солнца гардении и красный жасмин источали тяжелый, густой аромат. Приближалось время отъезда новобрачных. Оставив Рину, Билл пошел через газон к глубокому причалу возле кромки воды, где была пришвартована яхта Стефани, готовая увезти молодоженов в свадебное путешествие.

— Билл! — окликнул его шагавший следом за ним Грег. — Ну, что вы думаете? Хорошо все прошло, правда?

— Просто очень хорошо. Я слышал от Стефани, что вы с ней решили не устраивать свадебное путешествие в Европу, а вместо этого вылететь в Эдем.

— Да, только не сразу. Мы подумали, что лучше будет сначала как следует отдохнуть на яхте. Прошлый месяц был таким утомительным из-за всяких дел по организации свадьбы, да еще от прессы пришлось прятаться… — Грег печально усмехнулся. — Ну а потом мы отправимся в Эдем, любимый уголок Стефани, где я смогу познакомиться с радостями простой жизни.

В голове Билла тотчас же возникло доброе намерение:

— Что ж, в этом случае, может быть, вы как-нибудь до отъезда заскочите ко мне в контору?

Грег моментально насторожился:

— Конечно, с удовольствием. Зайду в любое удобное для вас время.

— Ну вот и отлично. Скажем, в один из ближайших дней в одиннадцать тридцать. Звякните моей секретарше. А потом мы могли бы сходить пообедать. Познакомлю вас с компанией «Харпер майнинг»: вам ведь придется бывать там чаще, чем на пустынных просторах Эдема. Да и друг с другом познакомимся поближе.

— Буду рад с вами встретиться, Билл. Нам с вами в самом деле надо получше познакомиться. Спасибо за приглашение.

Они пожали друг другу руки.

— Значит, до скорой встречи, — сказал Билл, кивнул и отправился дальше.

Грег изобразил сдержанную мужественную улыбку, но внутри он был готов плясать от радости. «Ну вот, малыш, снова получилось, — поздравил он себя. — Это так легко, если все делать без излишней спешки…»

Улыбаясь про себя, Грег повернулся и пошел вверх по каменным ступеням, ведущим к дому. В это время из столовой на террасу наверху лестницы вышла женщина. Опершись на резную балюстраду, она запрокинула голову и глубоко вздохнула, как будто старалась предотвратить подступающий обморок. Она тотчас же привлекла внимание Грега, который непроизвольно окинул ее оценивающим взглядом: хорошая фигура, красивая грудь, лет этак тридцать пять, но он из-за этого не стал бы выгонять ее из постели… Вдруг, почувствовав на себе его взгляд, женщина посмотрела вниз. Ее глаза! Боже, какие у нее были глаза: кошачьи, светлые, почти желтые, и, когда они посмотрели на него дерзко-вызывающим взглядом, зрачки их сузились почти до черных щелочек. Грег почувствовал внезапный прилив возбуждения. В следующую же секунду женщина повернулась и буквально бегом скрылась в доме. Кто это?.. Что это?.. Грег начал медленно подниматься по ступеням, чувствуя, как в нем дрожит каждый нерв.

Филип серьезно встревожился, когда увидел, как Джилли, которая только что вышла на террасу подышать свежим воздухом, вдруг влетела обратно так, как будто за ней по пятам гналась нечистая сила. Он быстро пошел за ней, но не успел догнать: она заперлась в ванной комнате наверху и не желала выходить оттуда, несмотря на его увещевания.

— Со мной все в порядке, Филип, — сказала она ему. — Это — просто жара. Я хочу подержать запястья и лоб под холодной водой и через минуту снова спущусь вниз. Ступай в сад. Я сейчас туда к тебе выйду.

Ему ничего не оставалось делать, как удовольствоваться этим.

Сидя в ванной комнате, Джилли продолжала вслушиваться в удаляющиеся шаги Филипа, пока они совсем не стихли. Затем она медленно, с усилием подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Она с трудом узнала себя в женщине, смотревшей на нее безумным взглядом, раскрасневшейся и задыхающейся. Джилли знала, что встречи с ним ей не удастся избежать. Но в тот момент она была совершенно не готова столкнуться с ним вот так, лицом к лицу. К ней вновь пришло ощущение его физического присутствия. Она почувствовала, что ее соски пылают как в огне, и стала обеими руками гладить грудь, наблюдая за собой в зеркало. Но ей были нужны не эти беленькие ручки с накрашенными розовыми ноготками, а сильные золотисто-бронзовые руки этого… Она снова почувствовала, как пульсирует и наливается предательской влагой средоточие ее женского начала. Джилли в отчаянии сползла на пол. Ее нежные пальцы нашли очаг ее неистового желания, и уже через несколько мгновений ее охватило неизъяснимое блаженство, которое продолжало накатываться на нее волна за волной, и все это время она снова и снова чуть слышно шептала одно и то же имя.

Филип, уныло бродивший по саду, наткнулся на Стефани с Деннисом. Деннис с гордостью демонстрировал ей свою кинокамеру, а в другой руке небрежно держал бокал с шампанским.

— Филип! — позвала его Стефани. — Ты не снимешь меня вместе с моим взрослым сыном?

— С удовольствием, — откликнулся Филип. — А как насчет Сары? Может быть, снять вас втроем?

Стефани ответила с гримасой:

— Кажется, я нынче не пользуюсь особой популярностью у своей дочери. Мне придется поискать способ помириться с ней, когда я вернусь.

— Не волнуйся, она это переживет, — преданно сказал ей Деннис.

— Надеюсь. А как ты?

— Я — в полном порядке. Ладно, дядя Фил, давай снимай.

Филип начал снимать, приговаривая:

— А ну-ка, улыбнитесь, сейчас вылетит птичка. Стефани рассмеялась, обняла Денниса, привлекла его к себе и растрепала ему волосы.

— Я люблю тебя, — сказала она.

Деннис посмотрел на нее сияющим взглядом. Камера продолжала стрекотать.

— Ну, скажи что-нибудь, Денни, а то мы оба стоим тут, как пара манекенов в витрине!

Деннис с критическим взглядом знатока поднял бокал с шампанским:

— Хороший нынче год, правда?

— И ты будешь пить это шампанское? Я-то думала, что ты просто рисуешься. Что скажет директор школы, если я отправлю тебя туда под хмельком?

— Да ему на это наплевать, — беззаботно ответил Деннис. — У нас и так все ребята попивают.

Стефани звонко расхохоталась и чмокнула Денниса в растрепанную голову.

— Получилось что надо, — сказал Филип.

— Спасибо, Фил, достаточно.

Когда Филип передавал камеру Стефани, он с радостью увидел, что к их маленькой группке приближается Джилли. Она выглядела сейчас гораздо лучше — отдохнувшей, успокоившейся и повеселевшей. Ласково улыбаясь, она подошла к Стефани:

— Привет, подружка! Как поживаете, миссис Марсден? Как идут дела?

— Чудесно, Джилли. Я так счастлива! У меня такое ощущение, будто двух других браков просто не было!

Услышав эти слова, Деннис оцепенел, раздираемый болью и обидой. Даже не взглянув на Стефани, он деревянной походкой направился в сторону дома. Джилли сжала руку Стефани.

— Он не знает, что ты это не всерьез сказала.

— В том-то и беда, что всерьез. — Стефани пристально посмотрела на Джилли своими большими честными глазами. Затем она бросила взгляд через плечо Джилли, и лицо ее прояснилось:

— Ничего, все будет хорошо. Посмотри, кто к нам идет.

По газону неспешно шествовал Грег, внимательно разглядывая всех женщин, попадавшихся ему на пути. Пройдя весь дом в поисках таинственной дамы с безумными светлыми глазами, он вдруг вспомнил, что уже давно отошел от Стефани, и решил, что пора ему снова побыть рядом с ней, изображая преданного мужа. «Не надо волноваться, — сказал он себе, — я ее все равно найду». Когда он разглядел Стефани, то увидел, что она разговаривает с какой-то бабешкой в большущей шляпе. Он дал себе слово, что после сегодняшнего дня ни за что не будет демонстрировать вежливость такому множеству незнакомых людей. А сейчас, приготовив любезную улыбку, он двинулся вперед.

— Дорогой! — Стефани была вне себя от радости. — Ты еще официально не познакомился с Филипом Стюартом.

— Рад познакомиться, Филип, — сказал Грег, пожимая ему руку.

— А это … это — моя дорогая Джилли.

Грег повернулся, и вежливая улыбка маской застыла на его лице: он увидел прямо перед собой кошачьи глаза женщины с террасы, не мигая смотревшие на него.

— Привет, Грег. Поздравляю.

— Спасибо.

Совершенно не замечая потоков электричества, перетекающих в обе стороны прямо перед ее глазами, Стефани продолжала радостно щебетать:

— Вы оба мне особенно дороги. Не считая моих детей, вы — те, кого я люблю больше всех на свете. Я так хотела вас познакомить. Я хочу, чтобы вы стали друзьями. Вы ведь подружитесь, правда? Ради меня!

Ирония положения подействовала на них удручающе. Джилли хотелось закричать. Она не решалась взглянуть на Грега, хотя чувствовала, что он с нее глаз не сводит.

— А ну-ка, Джилли, Грег, встаньте рядышком. Я хочу вас снять. — Стефани отступила на несколько шагов и принялась наводить кинокамеру на резкость.

— Стефани, я же только что с самолета, я буквально разваливаюсь на части от усталости.

— Дорогая, ты выглядишь прекрасно, как всегда, — восторженно сказала ей Стефани.

— Я этого не чувствую.

— Ты выглядишь чудесно, Джилли, просто чудесно. Джилли почувствовала приближение Грега, однако изо всех сил старалась задержать свое внимание на Стефани.

— Встаньте еще поближе друг к другу, — попросила их Стефани.

Грег привычным движением обнял Джилли за талию и привлек ее к себе. Это первое прикосновение, первое соединение их тел, стоящих рядом в душистом саду, она запомнила на всю жизнь. Ее пронзило желание настолько сильное и острое, что ее затрясло как в лихорадке. От крепкого аромата цветущих деревьев у нее закружилась голова. До нее донеслись восторженные слова Стефани: «Ой, ведь это же потянет на Оскара!» — но до ее сознания сейчас доходило только ощущение руки на ее талии, ощущение горячего бедра с ее бедром, ощущение близости этого мужчины. Она посмотрела на него и увидела в его глазах, что он все понял.

— Скажите что-нибудь, Джилли, — сказал Грег.

— Сейчас вылетит птичка, — едва слышно произнесла Джилли.

Наконец наступила ночь. Счастливая пара удалилась на роскошную шестидесятифутовую яхту, пришвартованную у их личного причала на границе владений Харперов, чтобы начать медовый месяц. Гости на прощание собрались вместе, чтобы торжественно проводить новобрачных, а затем разъехаться по домам. В своем доме на Хантерс-Хилл Джилли решительно отвергла робкие и вежливые заигрывания Филипа, заявив, что она слишком устала, чтобы заниматься любовью, а затем пролежала всю ночь без сна, терзаясь от сознания того, что Стефани возносится сейчас к вершинам блаженства, утомленная и пресыщенная ласками своего мужа. Тем временем в главной каюте яхты Стефани тоже лежала с открытыми глазами, оцепенелая, измученная и бесконечно одинокая. «Прости меня, прости меня, прости меня, — стучало у нее в голове. Она посмотрела на спящего Грега, лежавшего рядом с ней в темноте, — Ну почему же у меня ничего толком не получается? Ведь я так его люблю!» — «Не беспокойся, — сказал он перед тем, как заснуть, — я же тебя люблю, и у нас с тобой уйма времени». Но Стефани, чувствуя безграничное от-чаяние из-за своей неудачи, сомневалась, что время сможет хоть что-нибудь изменить.

 

Глава третья

В пятницу, когда уже кончалось утро и начинался день, Филип вышел из своей конторы в нижней части Маккуори-стрит и, свернув направо, начал подниматься на холм. Позади нега лежала Кольцевая набережная со старыми паромными причалами, вдающимися в Сиднейскую бухту, и Беннелонг-пойнт с пышным каменным цветком Оперного театра на самом его краю. Хотя обычно Филип любил внимательно вглядеться в окружающий пейзаж, сегодня он ничего не замечал вокруг себя. Прошедшая неделя была очень тяжелой. После того как в прошлые выходные они побывали на свадьбе, Джилли всю неделю была такой взвинченной, что он начал за нее всерьез беспокоиться. Он вовсе не возражал против того, что им пришлось раньше времени закончить поездку в Америку и вернуться в Австралию, чтобы успеть отпраздновать вместе со Стефани великий день в ее жизни. Он к этому времени уже закончил свои дела, а Джилли нечем было занять себя после неудачных рейдов по магазинам «Мейси» и «Блумингдейл», где она не нашла для себя ничего подходящего из тех вещей, которые обычно составляли для нее главное развлечение в Нью-Йорке, и она была вполне готова к отъезду. Волнующее известие о предстоящем замужестве Стефани и перспектива еще раз выступить в роли подружки невесты послужили достаточным предлогом для массированного набега на магазины, так что, когда они вылетали домой, Джилли загрузила в самолет новый обширный гардероб, в том числе такую огромную шляпу, что для нее потребовалась отдельная багажная ячейка. В тот момент она была полна радостным ожиданием волнующего события, которое коренным образом должно было изменить жизнь ее лучшей подруги.

Что-то неладное приключилось с Джилли на свадьбе, решил Филип. Поддавшись внезапному порыву, он свернул налево, перешел через Маккуори-стрит и направился в Королевский ботанический сад, простиравшийся по всему мысу от Сиднейской бухты до Маккуори-пойнта. У него еще оставалось время до делового обеда на Элизабет-стрит, так что он мог позволить себе не спеша разобраться в причинах своего беспокойства. Он исключил какой бы то ни было досадный инцидент, скандал или сцену в качестве причины недомогания Джилли — не потому, что это было невозможно, поскольку она была способна взорваться, если ее что-нибудь раздражало, а потому, что он почти весь день не выпускал ее из поля зрения. Он в точности знал, с кем она говорила и кто говорил с ней, причем ее главным образом поздравляли с возвращением домой и осыпали комплиментами по поводу ее наряда. Джилли и в самом деле как всегда имела успех, поскольку, будучи привлекательной женщиной в расцвете лет, она умела одеваться так, чтобы подать себя в наиболее выигрышном виде.

Но ведь что-то все-таки произошло, печально думал Филип, шагая по саду и совершенно не замечая вокруг себя буйно цветущих роз и олеандра. С того самого дня Джилли вела себя очень странно, то впадая в депрессию, то в мрачном безрассудстве посылая все к чертям. Он знал, что по ночам она лежала без сна, а по утрам подолгу валялась в постели и что на этой неделе не ходила на свои обычные физкультурные занятия и отказалась от традиционной встречи с подругами за чашкой кофе. Она стала гораздо больше курить и почти ничего не ела. Несомненно, произошло нечто такое, что нарушило ее душевное равновесие.

Филип подошел к границе сада и остановился, вглядываясь в бухту. Там, впереди, лежало Тасманово море, за которым простирались неумолимые просторы Тихого океана. Он повернулся и пошел по Аллее королевы Елизаветы вдоль береговой линии бухты, стараясь привести свои мысли в порядок. Единственное, что изменилось и что оказалось совершенно неожиданным на свадьбе Стефани, это сама Стефани. Филип не удержался от вывода о том, что именно перемена в жизни Стефани и была тем событием, которое Джилли оказалось так тяжело перенести.

Филип уже давно знал, что, как это всегда бывает в отношениях между лучшими подругами, в отношениях между Джилли и Стефани существовала заметная доля зависти — по крайней мере, со стороны Джилли. Эта зависть возникла в самом начале их дружбы, задолго до того, как он познакомился с Джилли; причем, даже повзрослев, Джилли так и не смогла от нее избавиться. Стефани безусловно была тут ни при чем, настолько искренней, доброй и сердечной она была по отношению к Джилли. Но Джилли не могла простить Стефани того, что та владела состоянием Харперов, хотя Бог свидетель, с отчаянием подумал Филип, мы сами имеем более чем достаточно. Филип был состоятельным сорокалетним холостяком, когда Джилли вышла за него замуж, и с тех пор он весьма преуспел как адвокат. Сейчас его дела шли еще лучше. Для его фирмы открывались большие возможности в Соединенных Штатах. Даже при всей расточительности Джилли у них всегда было достаточно денег для того, чтобы обеспечить роскошную жизнь для такой бездетной пары, как они.

«Бездетной», — Мысль эта ударила его как хлыстом, и тень застарелой боли пробежала по его лицу. Он уже давно примирился с тем, что из-за неизлечимого гормонального расстройства Джилли не могла иметь детей. Но она-то с этим не примирилась. Про себя Филип сомневался, что Джилли смогла бы стать хорошей матерью: она вряд ли была создана для такой самоотверженной роли. Сам он до женитьбы счастливо прожил сорок лет, не задумываясь о детях, и, если не считать редких и случайных приступов сожаления, никак не ощущал их отсутствия в своей жизни. Для Джилли, однако, известие о ее бесплодии было большим ударом, от которого она так и не сумела оправиться. В отличие от нее у Стефани уже были дочь и сын, а теперь, снова выйдя замуж, она вполне могла задуматься о дальнейшем увеличении семьи. Ей еще не было сорока лет, так что при соответствующем медицинском контроле она могла бы родить еще не одного ребенка, если бы захотела. Не этими ли тайными мыслями она поделилась с Джилли, когда та была у нее наверху? Не по этой ли причине Джилли так расстроилась?

А может быть, все гораздо проще, подумал Филип, подходя к самому краю мыса и поворачивая назад.

Джилли — яркая женщина с кошачьей мордочкой, широко поставленными глазами, густыми волосами медового цвета и гладким округлым телом, покрытым золотистым загаром. Ее привлекательность в глазах мужчин для нее очень важна (сердце Филипа болезненно сжалось: он вспомнил несколько недавних случаев, когда ему пришлось закрыть глаза на происходящее, чтобы хоть такой ценой сохранить жалкие остатки ее любви к нему). Тем не менее в день свадьбы, несмотря на красивый наряд Джилли, Стефани ее явно затмила. В этот день Стефани благодаря не только со вкусом подобранному костюму лавандово-синего цвета, но и состоянию радостного подъема выглядела не просто привлекательной и милой, а по-настоящему красивой. Из-за столь разительной перемены в ее внешности тот факт, что ей удалось пленить мужчину, который был не только теннисной «звездой», но и — даже в представлении Филипа — редким красавцем, не казался чем-то из ряда вон выходящим. Может быть, Джилли испытывала зависть от того, что Стефани, пусть даже в день собственной свадьбы, оставила ее далеко позади? Может быть, она воспринимала превращение своей подруги из гадкого утенка в прекрасного лебедя как личное несчастье?

«Бедненькая моя, — подумал Филип во внезапном приливе сострадания, — как же мне помочь тебе пережить это?» Это было так характерно для Филипа: он всегда в первую очередь думал о Джилли и только потом — о себе. Удовлетворение всех ее потребностей было для него важнее всего на свете. Нельзя сказать, что он не замечал ее недостатков, но он не мог сердиться на нее из-за них; напротив, они трогали его сердце. Ее слабость требовала от него покровительства, а вспышки раздражительности — терпения. Он видел ее насквозь, но то, что он видел, не могло убить его любовь к ней. В самом начале их отношений он взял на себя заботу о жалкой девчонке, какой тогда была Джилли, и с тех пор он еще ни разу не находил достаточных причин отказываться от этой заботы.

С этими мыслями Филип развернулся и решительно зашагал вдоль границы Ботанического сада и затем — через парк в сторону площади Сент-Джеймс и Элизабет-стрит. «Если все дели в этом, — подумал он, — я смогу ей помочь. — Он подумал о том, какие развлечения он мог бы для нее устроить. — Может быть, поездка на Восточное побережье Америки, раз уж визит в Нью-Йорк оказался на этот раз неудачным? Или экзотический отдых в Папуа? Бали? — Из-за того, что все это время он был занят исключительно мыслями о Джилли, он как-то не обратил особого внимания на то, что новобрачные, Марсдены, уже вернулись из путешествия на яхте. Сейчас же он вспомнил, что на эти выходные у Марсденов намечен день тенниса. Джилли так любит теннис, и ей наверняка понравится идея провести целый день за игрой, едой, питьем, шутками и смехом. — Да, — подумал он, — день тенниса, это то, что надо. Это поможет Джилли вылезти из своей скорлупки, и если ее проблема в том, чтобы приспособиться к изменившемуся положению Стефани и ее возможным перспективам на ближайшее будущее, то чем скорее она начнет к этому привыкать, тем лучше». И с мыслью о том, что он, насколько мог, разобрался в известных ему фактах, Филип поспешил на свой деловой обед.

В то время как Филип Стюарт со своими тревожными думами бродил по Королевскому ботаническому саду, Грег Марсден, который находился сейчас в штаб-квартире компании «Харпер майнинг» на другой стороне Маккуори-стрит, был необычайно доволен собой и жизнью. Он еще до свадьбы знал, что Стефани собиралась выделить кругленькую сумму для обеспечения его финансовой независимости и поддержания его чувства собственного достоинства. И лишь после свадьбы он узнал, что она наградила его полновесными функциями и серьезной ролью, назначив его одним из директоров компании. «Ты будешь членом правления, дорогой, — сказала она ему. — Пора нам здесь освежить кровь». Грег был вне себя от радости. Теперь не надо лебезить перед этим чертовым старичьем. Он со злостью вспомнил столь неловкие для него встречи с финансовым директором «Харпер майнинг» еще перед свадьбой и явное неодобрение, с которым тот отнесся к необходимости выделить средства на содержание Грега. Теперь-то им придется считаться с ним как со своим: он ведь теперь не будет больше для них чужаком.

По этой причине Грег пришел на встречу с Биллом Макмастером в прекрасном расположении духа и в полной боевой готовности. Он приехал заблаговременно, без особых трудностей поставил за углом свой «роллс-ройс» и поднялся на самый верх массивного здания «Харпер майнинг» — туда, где находился мозг компании. Сейчас он сидел в ожидании Билла в просторной приемной перед кабинетом управляющего и одобрительно осматривался вокруг. Для Грега было очень важно, чтобы его окружала дорогая элегантная обстановка. Поэтому, в отличие от множества других посетителей, он заметил и оценил голубовато-серый толстый ковер, великолепно оттенявший роскошные мягкие кресла кораллового цвета, а также бледно-коралловые шелковые обои на стенах и массивные ореховые столы и двери, украшенные тонкой золотой отделкой. Он старательно избегал взглядов в сторону весьма впечатляющей секретарши, охранявшей доступ в кабинет Билла, сказав себе, что сейчас не время завязывать случайные знакомства, хотя он знал, что она смотрит на него и при малейшей благосклонности с его стороны готова завязать с ним беседу. Вместо этого, он стал сосредоточенно вчитываться в газету «Файнэншел таймс»: ему ведь как-никак предстояло стать крупным бизнесменом.

— А, Грег! Вот и вы. Входите, входите. — Билл Мак-мастер был не из тех начальников, которые звонят секретарше, чтобы та пригласила посетителя в кабинет; своих посетителей он предпочитал приветствовать лично.

— Как поживаете, Грег?

— Спасибо, отлично. А вы?

— Просто замечательно. — Билл провел Грега в свою святая святых и как всегда с удовольствием понаблюдал за его реакцией, которая была столь же восторженной, как и реакция любого, кто впервые пересекал порог его кабинета.

Из орлиного гнезда компании «Харпер майнинг» на сороковом этаже ее небоскреба открывался один из самых красивых видов в Австралии. Отсюда был виден весь Сиднейский порт с мостом Харбор и Оперным театром. Справа во влажном воздухе вяло трепетали флаг Соединенного Королевства и флаг Австралии над зданием Ассоциации животноводов и производителей зерна штата Новый Южный Уэльс.

Далеко внизу по Кахиллскому шоссе туда-сюда бегали крошечные машинки, а через бухту медленно двигался одинокий буксир.

Сверкающее отражение утреннего света в покрытой легкой рябью воде вполне соответствовало настроению Билла.

— Ну, как вам вид? — с легким смешком спросил он Грега, который не мог оторвать глаз от этой панорамы.

— Потрясающе!

— Это самая привлекательная сторона работы управляющего. Этот угловой кабинет положен ему, то есть мне, по должности. Не знаю, что я буду делать без этого вида, когда уйду на пенсию.

— Придется нам согласиться, чтобы вы взяли мост с собой, только и всего. — Грег старался говорить в тон Биллу, чтобы их только зарождающиеся деловые отношения с самого начала были добрыми.

— Что, эту старую вешалку? Нет уж, пусть лучше остается на своем месте. Хотя мне его будет недоставать.

— А кто говорит о пенсии? Я считаю, что «Харпер майнинг» еще многие годы будет нуждаться в вашем руководстве.

— Ну конечно. Присаживайтесь, Грег.

Билл подошел к серванту орехового дерева и открыл дверцу, за которой оказался встроенный холодильник.

— Не желаете чего-нибудь выпить?

— Пива, если можно. Спасибо.

Они помолчали несколько мгновений, смакуя холодное пиво, затем Билл перешел к делу:

— Давайте немного поговорим о вас, Грег, и подумаем, чем вам заняться в компании, поскольку вы теперь — член семьи. Вы когда-нибудь занимались… — Билл хотел сказать «настоящей работой», но вместо этого закончил вопрос словами:

— … чем-нибудь кроме тенниса?

— Да нет, по крайней мере — с тех пор, как мне исполнилось двенадцать, — сказал Грег с мальчишеской ухмылкой. — Но ведь нынче теннис — тоже бизнес, и заниматься им приходится как бизнесом. Недостаток его в том, что весь твой капитал, все активы сосредоточены в одном теле, и из-за какого-нибудь сухожилия, из-за одной связки или другого слабого места можно запросто обанкротиться.

— Но вам, наверное, удалось заработать кое-какие деньги, — попробовал позондировать почву Билл.

— Да, конечно. Только, скажем, призовой фонд Уимблдонского турнира — семечки, а жить на одну только славу не получается. То же самое и с чемпионатом Франции. Лучше всего американцы, хотя и у них не получишь того, что можно было бы назвать настоящими деньгами.

Билл еще довольно долго сидел и молча слушал, пока Грег развивал эту тему. Стало очевидно, что суммы, которые он получал в виде призов или поощрительных выплат от разного рода спонсоров, едва ли можно было считать «семечками». Полученные Грегом деньги были достаточно «настоящими», чтобы он мог позволить себе вести роскошную жизнь, культивируя в себе изысканные вкусы. Биллу, который неплохо разбирался в винах и знал, что австралийские ни в чем не уступали зарубежным, а то и превосходили их, было достаточно послушать разглагольствования Грега об иностранных винах, чтобы понять, куда подевались его весьма внушительные доходы. А ведь они бесследно исчезли, судя по всему, даже не прибавив ему опыта.

И все-таки, размышлял Билл, он достаточно молод, чтобы многому научиться, если подобрать для него подходящую нишу. Сейчас он был активом для компании благодаря своему имени: ее отделу по связям с общественностью не терпелось выпустить пресс-релиз под заголовком «ЧЕМПИОН УИМБЛДОНА ВОШЕЛ В СОСТАВ „ХАРПЕР МАЙНИНГ“ и обеспечить присутствие Грега на всяких благотворительных и прочих общественных мероприятиях, которые были важной частью деятельности компании. Он, разумеется, будет там гвоздем программы и сослужит хорошую службу престижу компании. Но такое может продлиться совсем недолго. Для него нужно найти что-то более солидное, чем роль „звезды“. В конце концов прошел уже не один год после его неожиданной победы в Уимблдоне.

— Грег, у вас есть какие-нибудь идеи насчет того, чем вы могли бы у нас заниматься? — спросил его наконец Билл. — У нас ведь столько возможностей: самые разнообразные горнодобывающие предприятия, связанная с ними финансовая деятельность, да еще множество дочерних компаний. Что бы вы хотели для себя выбрать?

— Это уж лучше вы мне скажите, Билл.

Затем за неторопливым обедом они подробно обсудили историю, масштабы и перспективы всех аспектов деятельности компании в разных частях света. Был, уже пятый час, когда Грег, отягощенный разнообразными сведениями о возможных сферах приложения его талантов, наконец покинул здание компании. Подходя к своей машине и затем осторожно выруливая ее, чтобы присоединиться к потоку движения на Питт-стрит, он пребывал в чудеснейшем настроении. Бизнес? Да он был уверен, что нет ничего такого, с чем он бы не справился.

То же самое он мог сказать и о своих домашних неурядицах: ничего страшного, нет причин для беспокойства. Правда, хвалиться тоже нечем. Он невесело усмехнулся, вспомнив, как неудачно прошла его первая брачная ночь со Стефани, когда ее напряженное состояние, неопытность и неистовое желание угодить ему привели к тому, что все попытки получить самому и доставить ей удовольствие оказались безуспешными. Затем у нее начались месячные (по ее словам, раньше времени), и она совсем упала духом от смущения и разочарования. «Я женат уже неделю и до сих пор еще толком не переспал с собственной женой, — думал он безрадостно. — Семейная жизнь совсем не такая, какой ее представляют: тут у меня просто кошмарное разочарование. И все же мои дела в этом смысле тоже обязательно пойдут на лад. Главное — не надо торопиться, не стоит бросаться к сетке. А в выходные предстоит прекрасное развлечение — день тенниса, который решила устроить Стефани, и у меня будет возможность поближе познакомиться с Джилли». При мысли о Джилли Грег почувствовал уже знакомый прилив любопытства, смешанного с возбуждением. Однако он был теперь женат и старался не забыть об этом. Поэтому по дороге домой он зашел в цветочную лавку и купил роскошный букет из белых и розовых гвоздик, а дома уделил все свое внимание трогательно благодарной ему за это Стефани.

Несмотря на жгучий полуденный зной, теннисная партия была в полном разгаре. Грег играл вместе с Джилли в парном матче против Резерфордов — соседей Стефани по Дарлинг-пойнту, Стефани с Филипом сидели в сторонке, а у их ног дремал Кайзер. Теннисный корт возле особняка Харперов был очень удачно расположен и окружен со всех сторон кипарисами, которые прекрасно защищали летящий мяч от ветра. Поблизости находился огромный плавательный бассейн, в котором и игроки и зрители могли остыть, когда неподвижный горячий воздух становился для них невыносимым. Сейчас, однако, игроки были полны энергии. Вялыми были только двое зрителей. Стефани собралась с силами и начала разговор:

— Фил, а каково прожить с одним и тем же человеком шестнадцать лет?

— Это имеет и хорошие и плохие стороны, — осторожно ответил Филип. — Так или иначе, я могу сказать, что с Джилли не соскучишься. Конечно, все, возможно, могло бы быть иначе, если бы она могла иметь детей. Между прочим, как дела у твоих ребятишек?

— Замечательно. Пока у нас с Грегом не кончится медовый месяц, они поживут у себя в школах. Я просто очень хотела провести эти первые несколько недель со своим мужем. А что касается Джилли, я помню, как тяжело она поначалу это переживала. Только, Фил, она уже давно на этот счет ничего не говорила.

— Может быть, и не говорила. Но вот забыть об этом она так и не смогла. Это до сих пор не дает ей покоя, и она частенько уходит в себя. Должен сказать, я очень за нее беспокоюсь. В последнее время у нее то и дело меняется настроение.

Стефани внимательно посмотрела на свою подругу. Джилли вовсю бегала по корту, гоняясь за каждым мячом, весело хохотала и, судя по всему, получала огромное удовольствие от игры.

— Кажется, сейчас все в порядке, — сказала она наконец. — Похоже, ей все это очень нравится. Я рада, что они с Грегом подружились. По правде говоря, я немного побаивалась, что он может ей не понравиться.

— Напрасно побаивалась, — сухо сказал Филип. Внимательным взглядом заброшенного мужа он заметил, как долго и тщательно Джилли готовилась к визиту и какой веселой и оживленной она была, когда они приехали в гости. Он знал, что это было не из-за него, и сомневался, чтобы это было из-за Стефани. С другой стороны, он не мог сказать, чтобы поведение Грега как-то выходило за рамки обычной вежливости. Когда же игра закончилась и Резерфорды, уходя с корта, заслонили собой вторую пару игроков, ни Филип, ни Стефани не видели, как Грег притянул к себе партнершу, чтобы поцелуем поздравить ее с победой. Но, как только их губы прикоснулись друг к другу, поцелуй стал чересчур страстным и жадным для обычного дружеского поздравления. Джилли отпрянула от него, боясь, что их могут увидеть.

— Мои поздравления, дорогая партнерша, — как ни в чем не бывало сказал Грег. — Вы играли просто потрясающе.

— Я вас тоже поздравляю, — прошептала она потрясенно. — Это было так замечательно… играть рядом с настоящим профессионалом… Боюсь только, что у меня не получилось быть достойной партнершей. Я давно не играла.

— Вижу, что мне придется дать вам несколько уроков, Джилли. Поработать с вами в качестве личного тренера.

Намек был слишком явным и вызывающим, чтобы его не заметить. Джилли внутренне напряглась, готовая поддаться искушению. Хотя она и не смотрела на него, она видела его загорелую руку, покрытую золотистыми волосками, которая сейчас лежала на сетке, и чувствовала запах его тела рядом с собой. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы перебороть внезапное желание прикоснуться к нему и самой почувствовать прикосновение. Она не задумываясь приняла решение.

— Отлично, — сказала она ровным голосом. — А вы дорого стоите?

— Очень. — Он самодовольно ухмыльнулся. — Но и качество обеспечиваю высокое. Вот увидите.

С хозяйским видом он небрежно приобнял ее за плечи и вывел с корта.

— Привет, дорогая, — обратился он к Стефани. — Что ты думаешь о динамичном дуэте Марсден — Стюарт?

Стефани увидела идущих в ее сторону Грега и Джилли, и настроение ее сразу поднялось. Как чудесно, что Грегу все это нравится. Когда ей впервые пришла в голову мысль устроить день тенниса, она не знала, как к этому отнесется Грег: может быть, перспектива поиграть с кучкой любителей вызовет у него только досаду. В конце концов она решила рискнуть, потому что боялась, как бы Грег не заскучал, не зная, чем заняться. Она понятия не имела, чем бы его развлечь, и совершенно не была уверена, что ему с ней интересно. Особенно после того, что произошло в их первую брачную ночь…

Стефани почувствовала, как запылали ее щеки и шея, и поняла, что покраснела. Чтобы скрыть смущение, она наклонилась к Кайзеру и стала его гладить. «До чего же это унизительно, — подумала она, — мне уже почти сорок, а я знаю меньше, чем иные двадцатилетние. И как же могло получиться, что она толком не сумела ответить на ласки Грега, которого она так любит? Может быть, даже слишком». Она сердито покраснела, вспомнив свои торопливые поцелуи и неловкие неумелые движения, которые, очевидно, не доставили Грегу никакой радости. Стефани была слишком честной, чтобы обманываться на свой счет или быть к себе снисходительной. С той самой ночи она постоянно твердила про себя одну и ту же фразу: «Я никуда не гожусь», причем к ее душевным страданиям добавлялись физические мучения, вызванные месячными, которые из-за жаркой погоды проходили особенно тяжело.

Единственное, что утешало, это то, как замечательно вел себя Грег. Терпеливый и доброжелательный, он походил скорее на мужа с десяти — или двадцатилетним стажем, чем на человека, который женился всего несколько дней назад. Он утешал и успокаивал ее, не раздумывая согласился с ее желанием прервать путешествие на яхте и вернуться под надежную сень особняка, с готовностью отправился на деловую встречу в штаб-квартире «Харпер майнинг» — когда-то туда отправлялся ее отец — и вернулся домой с цветами, о чем Макс ни разу в жизни даже не подумал. Стефани посмотрела на Грега, непринужденно болтавшего с Джилли и Резерфордами, и сердце ее переполнилось любовью. «Я с лихвой возмещу тебе все, что ты пока не смог получить от меня, мой дорогой, — решила она с неистовой горячностью. — Уроки любви — вот что мне нужно. Я обязательно научусь у тебя и для тебя. Для меня так важно, чтобы у нас все получилось. Все у нас с тобой будет хорошо». Грег встретился с ней взглядом и нежно ей улыбнулся. К ней тотчас же вернулось настроение.

— Приглашаю всех в дом принять душ и выпить чего-нибудь холодненького, — весело обратилась она к гостям и Грегу, — а затем мы всерьез займемся едой и питьем.

Ближе к вечеру хозяева и гости, лежа в шезлонгах на террасе за домом, наблюдали за тем, как оранжево-красный огненный шар опускался над портом. В доме негромко звучала музыка: на проигрывателе стояла пластинка с «Маленькой ночной серенадой», и Стефани время от времени мурлыкала отрывки из нее. Она была в восторге от того, как прошел нынешний день. Джилли была в ударе: не уступали ей и Эстелла и Редж Резерфорды: они так и сыпали шутками и анекдотами. Один лишь Филип весь день молчал, но он ведь вообще не отличался разговорчивостью. Сейчас молчали все, и в конце концов тишину нарушил Грег.

— Кому еще налить? — Он поднялся и пошел в сторону дверей, ведущих в гостиную, где сразу за ними стоял столик, уставленный разнообразными напитками.

— Да, пожалуйста. И мне тоже, — с готовностью откликнулись на его предложение Эстелла и Редж.

— А вам, Филип? — «Грег чудесный хозяин, внимательный и заботливый», — радостно подумала Стефани. Он, казалось, прочитал ее мысли, потому что как раз в этот момент он повернулся к ней с этой своей особенной улыбкой.

— А тебе, дорогая?

— Спасибо, мне просто минеральной воды. Грег зашел в гостиную, чтобы наполнить бокалы.

— Какой замечательный нынче день, — весело сказала Эстелла. — Вы знаете, я ведь никогда не занималась теннисом профессионально.

— Должен заметить тебе, дорогуша, — сказал Редж с присущим ему неуклюжим юмором, — что сегодняшний день в этом смысле не был исключением.

— Да брось ты, Редж, — рассмеялась Стефани, — не будь таким вредным. Эстелла играла превосходно: она дралась, как львица.

— Верно, верно! — поддержал Грег из гостиной.

— Во всяком случае, я старалась. — Эстеллу не обидели слова мужа. — Ты же знаешь, что я имею в виду: у меня ведь не каждый день появляется возможность поиграть с бывшим чемпионом.

Озадаченная внезапно наступившей напряженной тишиной, Эстелла резко поднялась.

— А что такого я сказала? — спросила она в смятении. — Ой, я же не хотела сказать «с бывшим», черт, а что же я хотела сказать? Ну, помогите же мне кто-нибудь выбраться из этого дурацкого положения! — запричитала она сорвавшимся на крик голосом.

Желающих прийти ей на помощь, однако, не нашлось. Из-за двери вышел Грег с бокалом для Эстеллы. На его губах была любезная улыбка, но глаза его не улыбались.

— Прошу вас, Эстелла. Вы хотите сказать, что прошло уже три года со времени моей победы в Уимблдоне?

— Простите, Грег, — пробормотала Эстелла.

— Ничего страшного. — Он снова вошел в дом.

— Я помогу вам, Грег! — крикнула ему Джилли и одним рывком поднялась с шезлонга. «Что за корова бестолковая эта Эстелла!» — Она почувствовала необходимость поддержать Грега после этого неумышленного оскорбления и, инстинктивно откликнувшись на эту необходимость, отправилась через всю террасу к дверям гостиной.

— Грег никакой не бывший, — сказала Стефани чересчур громким голосом. — Он пока еще не собирается уходить из спорта. Правда, дорогой?

— Ни за что, — откликнулся Грег из гостиной. — Я не могу себе этого позволить. Мне ведь нужно содержать жену и семью.

В ответ зазвучал дружный смех, который снял всякое напряжение от оплошности Эстеллы.

Джилли вошла в затененную гостиную. Увидев ее, Грег вопросительно поднял брови и молча про себя улыбнулся. Будучи по натуре хищником и охотником, он тем не менее мог похвалиться, что за всю свою жизнь не соблазнил ни одной женщины против ее воли. Они всегда должны были приходить к нему сами. Что касается Джилли, он с самого начала знал, что она к нему придет. Он продолжал наливать виски для Реджа, наслаждаясь чувством собственного превосходства и ощущением победы, которое возникло у него при появлении Джилли.

Джилли стояла перед ним, всеми фибрами души желая, чтобы он увлекся ею. Грег почувствовал ее аромат, свежий запах ее волос и увидел очертания ее тела сквозь тонкое открытое платье. Он задумчиво протянул к ней руку и слегка провел кончиками пальцев по ее груди. При его прикосновении ее соски, которые уже были твердыми, стремительно выпрямились. Он мгновенно почувствовал возбуждение. Она шумно вздохнула и начала слегка задыхаться.

— Стефани! — послышался высокий, с носовым призвуком голос Эстеллы. Джилли и Грег переглянулись, не решаясь даже шелохнуться: так велико было охватившее их напряжение. — А у тебя не появляется чувство ревности, когда ты думаешь о толпах женщин, которые приходят на матчи не ради того, чтобы посмотреть на его игру, а чтобы побегать за ним?

— Конечно, появляется!

— Стефани, ты — честная женщина! — одобрительно заметил Редж. — У тебя совсем нет секретов, правда?

— Честная женщина — такая редкость в наше время. Джилли отчетливо расслышала из гостиной тонкий сарказм в словах Филипа и поняла, что они предназначались ей. Но она была не в состоянии преодолеть исходившую от Грега пламенную силу притяжения: все ее тело ожило и стало пульсировать от волнения. Она не помнила, чтобы ей когда-нибудь раньше приходилось испытывать подобное состояние. Грег одной рукой небрежно взял бутылку с минеральной водой, открыл ее и, громко звякнув ею о стакан, начал наполнять его. Одновременно другой рукой он сдвинул лямку платья с плеча Джилли и приспустил лиф, приоткрыв ее грудь. Ее дыхание стало прерывистым, а обычно светлые глаза потемнели. Она подняла руки, чтобы совсем спустить лиф. Опасный момент. Грег почувствовал резкий прилив желания. Все волоски на его руках и теле поднялись дыбом. Он быстро вернул на место лямку платья Джилли, отвернулся и сосредоточил внимание на обыденных вещах: этим способом отгонять от себя похотливые мысли и таким образом избегать неловких положений он пользовался с юных лет. Затем, не взглянув на Джилли, он взял стаканы с напитками для Реджа и Стефани и снова вышел на террасу. Спустя мгновение за ним последовала Джилли, и, если Филип и заметил опасный блеск в глазах своей жены, он, разумеется, ни словом об этом не обмолвился.

— Итак, значит, завтра вы летите в Эдем?

День отдыха и развлечений подошел к концу. Прошло около часа с тех пор, как Резерфорды отправились домой, и Филип уже некоторое время делал безуспешные попытки увезти Джилли. Однако Джилли упорно не обращала внимания на все его усилия, а сейчас принялась развивать начатый разговор:

— А сколько времени, ребята, вы собираетесь там пробыть?

— Месяц, — сияя, сказала Стефани. — Совсем одни в безлюдной глуши. Разумеется, там будет Кэти, Крис с Сэмом и прочее население усадьбы, но фактически там будем мы, дикие собаки динго и сплошные бескрайние просторы.

— Грег, вы обязательно полюбите Эдем, — радостно сказала Джилли.

— Я очень хочу, чтобы он полюбил Эдем так, как я его люблю, — продолжала Стефани. — Это единственное место, где я всегда была счастлива.

— Дорогая, у меня есть блестящая идея! — Грегу, который почувствовал себя загнанным в угол, пришла в голову дикая, безумная мысль. Ясно себе представляя, насколько опасно ее высказывать, он все же решился на этот рискованный шаг:

— Что, если Филип и Джилли приедут к нам в Эдем?

Стефани пристально посмотрела на него, не в силах скрыть шок и обиду. Грег немедленно начал отступление:

— Ну, скажем, хотя бы на последнюю пару недель?

— Филипа здесь не будет, — безразличным голосом сказала Джилли. — Ему скоро предстоит опять уехать в Нью-Йорк.

— Ну а как насчет Джилли? Она могла бы прилететь к нам и одна. Тебе это было бы приятно: это избавило бы тебя от необходимости постоянно видеть перед собой одну только мою физиономию.

Грег обратил все свое обаяние на то, чтобы убедить Стефани пригласить Джилли в Эдем. Джилли почувствовала, что у нее уходит почва из-под ног. Да нужно ли это ей самой?

— Ой, не глупите! — воскликнула она. — В конце концов это же ваш медовый месяц.

Стефани слабо улыбнулась. Грег взял ее руку в свои и поднес ее к губам.

— Наша совместная жизнь, — сказал он тихим искренним голосом, — будет одним сплошным медовым месяцем. Правда, дорогая?

— Ловлю тебя на слове, — нервно сказала Стефани.

— Просто я хочу, чтобы в этой поездке с тобой были двое людей, которых ты любишь больше всего на свете, и вообще чтобы ты была счастлива.

Стефани обругала себя за то, что она ведет себя так эгоистично и глупо. Грег просто заботится о ней. Она попыталась мысленно вернуться в прошлое:

— Господи, а ведь мы с Джилли не были вместе в Эдеме уже…

— Черт знает сколько лет, — резко сказала Джилли, не зная, как ей поступить.

— А что ты скажешь, Филип?

— Пусть решает Джилли. — Филип был глубоко опечален, видя, что никак не может повлиять на ход событий. — Боюсь, что должен вас покинуть: мне уже давно пора укладываться спать. Джилли, если ты хочешь еще немного задержаться, поезжай на такси.

— Конечно, Джилли еще посидит и выпьет рюмочку-другую, — напористо заверил его Грег. — Пусть девочки еще поболтают на прощание, пока я буду выгуливать Кайзера, а потом я отвезу Джилли домой. Не беспокойтесь о ней.

Он пошел проводить Филипа до двери.

— Правда, Джилли, приезжай. — Стефани уже приняла решение. Если Грег хочет, чтобы Джилли побыла с ним, ее это вполне устраивает. Очевидно, она ему нравится, и ему будет с кем пообщаться, если он заскучает. И потом, Джилли может поиграть с ним в теннис, чего она сама делать совершенно не умеет.

— Ну, я не знаю. — В душе Джилли сейчас бушевали самые противоречивые чувства. В этот момент в комнату снова вошел Грег и, остановившись позади Стефани, с насмешливо-вызывающим видом посмотрел прямо в глаза Джилли.

— Что ж, может быть. Хорошо, приеду. Джилли тоже приняла решение.

 

Глава четвертая

Над пересохшим, раскаленным простором Северной Территории двигалось облако красной пыли. За рулем «лендровера» сидел Грег, рядом с ним — Стефани. Позади них, сидя не правдоподобно прямо и глядя вперед неподвижным взглядом, располагалась Кэти Басклейн, домоправительница Эдема с более чем сорокалетним стажем. По-прежнему энергичная, несмотря на свои почти уже семьдесят лет, она сжимала в руках 5, 56-миллиметровую винтовку с таким видом, как будто она прекрасно знает, как с ней обращаться. У ее ног лежала связка убитых кроликов — наглядное свидетельство того, что она и вправду не новичок в обращении с оружием.

Залитая солнцем пустынная равнина простиралась до самого горизонта, и лишь одинокий эвкалипт нарушал однообразие ландшафта. Грег, который пребывал в прекрасном расположении духа, лениво оглядел покрытые засохшим кустарником окрестности. Его пребывание в Эдеме оказалось приятнее, чем он ожидал. Стефани украдкой, так, чтобы не раздражать его, взглянула на Грега, стараясь определить выражение его лица. Она уже научилась следить в оба за настроением своего капризного мужа и не касаться того, что она считала темной стороной его души. Видимо, что-то произошло в его жизни в прошлом, решила она. Что ж, придет время, и он сам ей об этом расскажет. А она сделает все, чтобы силой своей любви помочь ему навсегда забыть то плохое, что ему пришлось пережить.

Вдруг совершенно неожиданно двигатель заглох, и «лендровер» остановился посреди сухой и пустынной дороги.

— Кэти, когда ты в последний раз заливала бак? — спросила Стефани. — У нас, что, кончился бензин?

— Да нет, судя по приборам, не кончился, — сказал Грег. — Возможно, разболтался воздушный фильтр. Или, может быть, из-за этой пылищи засорился карбюратор. Придется мне отвинтить эту чертову штуковину и прочистить ее.

Он слез с водительского сиденья, чертыхаясь про себя.

Кэти с презрительным видом посмотрела на него из-под полей своей видавшей виды шляпы. Затем она высказала свой собственный диагноз:

— Паровая пробка.

— Что-что, Кэти?

— Паровая пробка.

— Не волнуйтесь, — выглянул из-под капота Грег. — По-моему, это карбюратор.

Кэти величественно возвела глаза на Стефани, затем с поразительным проворством выпрыгнула из автомобиля, подошла к радиатору и локтем отодвинула изумленного Грега в сторону.

— Паровая пробка в бензопроводе, — сказала она категоричным тоном. — Просто вы всю дорогу волынили, вот он и перегрелся. Дайте, я сама разберусь.

— Дорогой, Кэти прекрасно разбирается в машинах, — нервно вставила Стефани. Она испытывала такой благоговейный страх перед Грегом, что не могла перенести, когда кто-нибудь не проявлял к нему должного уважения. Что же касается Кэти, она потеряла всякое уважение к любым представителям мужского пола, как рода человеческого, так и животного мира, еще лет пятьдесят тому назад и не собиралась делать никаких исключений для мистера Марсдена.

Кэти заглянула под капот и повозилась с двигателем.

— Я была права, — объявила она. — Можно передохнуть. Ничего не поделаешь: придется подождать, пока остынет.

— Как же это вы до сих пор не открыли автомастерскую? — язвительно спросил Грег. С самого первого момента своего появления в Эдеме он чувствовал антипатию старухи к своей персоне, и все его попытки быть с ней предельно обаятельным оказались безуспешными. Его колкость, однако, ее не задела.

— Не волнуйся, сынок, я вполне могла бы ее открыть, — сказала она искренним тоном. — Если бы захотела. Только это нынче — неприбыльное дело. Нынешние паразиты совсем не хотят работать — не то, что мы когда-то. Теперь каждый так и норовит проехать за чужой счет.

Стефани еще больше встревожилась. Грег так болезненно реагировал на любые намеки о деньгах.

— Дорогой, — воскликнула она веселым голосом, — пойдем прогуляемся!

— Пойдем, если хочешь. А она действительно понимает, что делает? — спросил Грег, когда они уже немного отошли в сторону, достаточно громко, чтобы услышала Кэти.

— Дорогой, на Кэти всегда можно положиться.

— Что ж, я к этому готов.

Грег заулыбался, подталкивая ее в бок локтем и строя смешные рожицы. Стефани с трудом сдержалась, чтобы не прыснуть со смеху, и бросилась бежать.

— Эффи! — догнал их пронзительный окрик Кэти. — Иди постой под тем деревом, пока мы не поедем дальше, а то обгоришь под этим солнцем! Слышишь?

Стефани с Грегом, хихикая, как дети, направились к одинокому дереву. Когда они подошли к подножию огромного эвкалипта, настроение у обоих было просто чудесным. Запыхавшаяся Стефани прислонилась спиной к прохладному стволу дерева. Грег подошел к ней вплотную и оперся на ствол руками по обе стороны ее головы. «До чего же он красив», — подумала Стефани, с обожанием глядя на его лицо. Как будто прочитав ее мысли, Грег потянулся к ней, чтобы поцеловать ее в обращенные к нему губы. В этот момент раздался треск выстрела и над головой Грега просвистела пуля.

— Господи, Боже мой! — Перепуганный Грег выглядел почти комично. — Это старая карга просто смертельно опасна.

— Нам надо вести себя прилично, дорогой, — с серьезным видом сказала Стефани. — Я не думаю, чтобы Кэти была в восторге от этих наших нежностей.

Стефани была несказанно рада, что послушалась своей интуиции и прервала путешествие на яхте, чтобы поскорее увезти Грега в Эдем. Здесь она всегда находила покой, и на этот раз гостеприимный старый каменный дом с увитыми зеленью крыльцом и беседками в великолепном тенистом саду, за которым тянулись бескрайние просторы поросшей низкорослым кустарником равнины, также не обманул ее ожиданий. Для Грега здесь нашлось множество занятий. Он с удовольствием проводил многие часы на корте, тренируясь у стенки в компании ребятишек из семей аборигенов: они с удовольствием взяли на себя обязанность подавать ему мячи. Он был приятно удивлен, обнаружив в Эдеме превосходный плавательный бассейн, и удивился еще больше, когда узнал, что Стефани не умеет плавать: в детстве ее этому никто не научил. «Нам столько еще предстоит узнать друг о друге, — радостно думала она. — Что ж, у нас для этого есть и время, и тихая, спокойная обстановка».

Разумеется, ей пришлось примириться с тем, что далеко не все в Эдеме значило для Грега так же много, как для нее самой. У него не находилось времени для общения с местными жителями, и ей было обидно оттого, что он разговаривал с аборигенами не иначе как языком приказаний. Для Стефани они с самого детства были частью ее внутреннего мира. Она воспитывалась на их волнующих рассказах о заре мира в период Великого Времени Грез, когда духи предков бродили по всей земле, сотворяя людей, растения, животных, горы и реки. Особенно близко Стефани подружилась с двумя братьями-аборигенами — Крисом и Сэмом — после смерти отца, когда они вместе с другими людьми из своего племени переселились на территорию усадьбы. Старший из братьев, Крис, в избытке обладал мистическим даром своего народа, и они со Стефани понимали друг друга почти без слов. Не считая самой Стефани, Крис был единственным, кого слушался ее любимец Кинг. Этот громадный жеребец, которому недавно перевалило за двадцать, был в полном расцвете сил. Он был для Стефани одним из основных центров притяжения, из-за которых ее вновь и вновь тянуло в Эдем. В пору своего лишенного любви девичества она так любила выезжать на нем на верховые прогулки, а преданный Крис почти всегда без всяких просьб знал, когда бывало нужно оседлать для нее Кинга.

С этими мыслями Стефани, довольная прожитым днем, обходила дом перед тем, как отправиться спать. Кэти, устав от событий прошедшего дня, дала волю своему пристрастию к столовому хересу и уже отошла ко сну, предоставив Стефани самой совершить обход дома и проверить, все ли в порядке. Убедившись, что все в доме спокойно, Стефани прошла по длинному коридору и вошла в спальню. Грег, уже раздетый, закинув руки за голову, полулежал на кровати Макса Харпера в ожидании Стефани. Она посмотрела на него взглядом, полным любви.

— Боюсь, дорогой, что нынче вечером нам придется обойтись фонарем, — сказала она, показывая на фонарь-»молнию», который держала в руке. — Кэти неважно себя чувствует, а она единственная разбирается в генераторе.

— Наверняка там тоже паровая пробка, — лениво сказал Грег. — Если бы этот генератор, как и ее саму, можно было заправлять хересом, мы бы сейчас не торчали в темноте.

— Грег, не будь таким бессердечным: ведь Кэти почти семьдесят, — со смехом сказала Стефани.

Она достала ночную сорочку и пеньюар и собралась идти в ванную комнату.

— Стефани! — Она обернулась и посмотрела на него. — Иди ко мне.

Она боязливо подошла к кровати и присела на нее, затем поставила фонарь на прикроватный столик и наклонилась, чтобы задуть его, но Грег взял ее за плечо и остановил.

— Я хочу посмотреть на тебя, — прошептал он. Привстав, он расстегнул молнию у нее на спине и не спеша снял платье с плеч. Затем он стал нежно целовать ее шею и плечи и, отодвинув в сторону густые волосы, мягко провел языком по ее уху, полизал мочку и проник дальше в глубь уха. Обеими руками он медленно спустил лямки бюстгальтера и с бесконечной нежностью обнажил ее груди.

— Ты только посмотри на них, — тихо прошептал он. — Разве они не прекрасны?

Его руки принялись гладить и ласкать их шелковистые полукружия. Он нашел ее соски и, осторожно сжимая их, заставил их выпрямиться так, что они целиком выдвинулись из розовых ареол. Наклонив голову, он взял один из них в рот и провел вокруг него языком. В этот момент он почувствовал, как Стефани оцепенела от напряжения и страха.

Его охватила бешеная ярость. «Черт возьми, что творится с этой бабой?» — Грег никогда в жизни еще не занимался любовью с женщиной, которая не сгорала бы от желания от одной мысли о нем, готовая достичь оргазма при первом же поцелуе. Он научился задерживать наступление у женщин первой быстрой волны блаженства, еще и еще раз подводя ее к состоянию крайнего возбуждения, потому что ему доставляло удовольствие ощущение власти над мягким, податливым женским телом. Он любил заставлять женщину стонать и извиваться, умоляя: «Еще! Еще! Только не останавливайся!» Чувствовать же, как под его рукой тело женщины напрягается, а глаза ее наполняются страхом — а именно это и происходило сейчас, — было для него невыносимо.

Однако ненависть вполне может дать энергию для совершения так называемого акта любви, а Грег был человеком непреклонной воли. Он терпеливо помог Стефани раздеться, уложил ее на кровать и, чтобы ей было спокойнее, задул фонарь. Призвав на помощь все свое умение и весь свой опыт, он стал нежно гладить ее тело, искусно лаская клитор и настойчиво раздвигая вход в ее узкое лоно, до тех пор, пока, едва уже сдерживаясь сам, не довел ее до такого состояния, когда она была уже готова принять его перенапрягшийся член, после чего быстро, за несколько содроганий наступила скучная, разочаровывающая развязка.

В такие мгновения он всегда испытывал достаточное удовлетворение — даже сейчас. Но сердце его осталось холодным.

Стефани лежала рядом с ним на кровати разбитая и подавленная, чувствуя лишь горечь и разочарование. Ее мучило так и не нашедшее выхода возбуждение. Но еще больше ее терзал вновь возникший в ней страх: я — неполноценная женщина! Она неподвижно глядела в потолок, пытаясь овладеть своими чувствами. Наконец она заговорила:

— Прости меня. Прости.

— Я же говорил тебе…

— Знаю.

— Спи.

— Я люблю тебя, Грег.

— И я тебя люблю. Давай спать.

И с надеждой и тоской вновь и вновь повторяя про себя эти вечные слова, Стефани провела еще одну бессонную ночь.

С воздуха Эдем было очень трудно разглядеть. Единственное обжитое место на сотни миль вокруг, усадьба представляла собой крошечное пятнышко на поверхности красной пустынной равнины, тянувшейся во все стороны, насколько мог видеть глаз. Однако пилот двухмоторного самолета «Бичкрафт-Куинэр» уже не раз прилетал сюда. Погода сейчас была солнечной и безветренной, и крошечный самолетик быстро и уверенно долетел до места назначения.

— Летит, летит! — Стефани, которую заранее известил Крис, уже была готова к прибытию Джилли и, когда самолет приземлился, нетерпеливо помчалась к нему, чтобы встретить свою подругу.

— Ну, как ты, Джилли? Я так рада, что ты прилетела. Нам тут будет просто чудесно!

Джилли выпрыгнула из самолета прямо в объятия Стефани. Взглянув через ее плечо, она увидела Грега, размашисто шагавшего от дома к взлетно-посадочной полосе, чтобы поприветствовать ее. Она улыбнулась.

— Да, дорогая. Я уверена, что нам в самом деле будет чудесно.

Несколько часов спустя, когда резкие краски солнечного дня смягчились и наступило время красивого, как в кино, заката, Стефани и Джилли сидели рядышком в розовом саду. Стефани лениво играла свежесрезанной чайной розой. Воздух в саду был напоен ароматом лета.

— Ты знаешь, Джилли, — задумчиво сказала Стефани, — если у меня и были какие-то сомнения насчет того, почему Грег женился на мне, сейчас они окончательно рассеялись.

Джилли похолодела..

— Что ты имеешь в виду?

— Он чудесно ко мне относится. С ним так весело, и он такой заботливый. Он старается сделать все, чтобы я была счастлива. Ты ни за что не догадаешься, что он решил устроить для нас, пока ты будешь здесь.

— Ну скажи что.

— Охоту на крокодилов.

— Что? Потрясающе! Но ведь, кажется, ты…

— Не выношу, когда убивают живое? — договорила за нее Стефани, криво улыбнувшись. — Это верно. Но когда Грег задумал эту охоту, он об этом еще не знал. И эта идея настолько захватила его, что у меня не хватило духу выдергивать коврик у него из-под ног.

Крокодиловая охота. Джилли с трудом удержалась, чтобы не содрогнуться от волнения и страха.

— А где он сейчас? — спросила она, стараясь говорить спокойным голосом.

— Пытается связаться с Дарвином по радио, чтобы нанять для нас проводника. Хорошие проводники, судя по всему, — большая редкость.

— По радио? Значит, телефона до сих пор нет?

— Мы слишком далеко находимся. Так что приходится по-прежнему пользоваться старой радиостанцией с педальным генератором. Вот и получается, что ничего не изменилось!

— И когда состоится охота?

— Как только Грег окончательно обо всем договорится. Он поверить не может, что я жила так близко от крокодильего края и ни разу там не была. Сейчас он ждет не дождется, когда мы туда отправимся.

— А как тебе нравится эта идея, Стефани?

— Мне? — Стефани вздохнула. — Я ужас как боюсь этих чудовищ. Но… Наверное, женщина, которая любит, готова на все ради любимого человека.

— Наверное. Да. В самом деле, на все.

Солнце над Эдемом зашло в пламени багрово-красного с золотом заката. Ночь становилась все темнее, и обитатели усадьбы один за другим устраивались на отдых в комнатах, выходивших на широкую затемненную веранду, которая с трех сторон окружала дом. Возле застекленных дверей, ведущих в комнату Джилли, мелькнула и тотчас же исчезла какая-то тень. Ничто не шевелилось в теплом неподвижном воздухе. Весь дом спал.

В конюшне за домом беспокойно зашевелился Кинг. Из своего стойла он почуял какой-то запах в ночном воздухе, заставивший его заволноваться. Человек, который был там рядом с ним, тихо произнес несколько слов на певучем языке аборигенов:

— Гвандалан, йарраман, бана нато, барра. Успокойся, конь, я тоже это слышу.

Снаружи прошелестел почти неслышный звук шагов, и в дверях тенью обозначилась фигура мужчины, который тихо проскользнул вовнутрь, легкими шагами прошел к дальней стене, где было сложено сено, и растворился в темноте, став совершенно невидимым. Вскоре снова послышались чьи-то шаги, и в дверях появилась женская фигурка. Она на мгновение задержалась на пороге, затем ринулась в густой мрак и, остановившись внутри конюшни, повернулась лицом к двери, как будто ожидая чьего-то появления. Мужчина бесшумно подошел к ней сзади, быстрым движением грубо схватил ее и притянул к себе.

— А-а-ах! Грег… — со стоном выдохнула Джилли. В конюшне не было света, однако Крис, выглянув из-за стойла Кинга, отчетливо увидел Грега, который стоял, прижимая к себе Джилли. Крис не спеша вышел из-за стойла. Он знал, что среди шорохов, издаваемых лошадьми, его движений никто не услышит. Он знал также, что в отличие от его глаз светлые нетренированные глаза белых не в состоянии ничего увидеть в темноте. Одна тень растворилась в другой, и Крис исчез. В конюшне остались только лошади, которым сейчас предстояло стать свидетелями очередного акта вечной драмы человеческих отношений.

Грег обхватил ладонями груди Джилли из-за спины и нащупал ее соски, которые уже стали твердыми от желания. Затем он, как бы дразня ее, прошелся руками по ее телу и провел пальцами по развилке между ногами. Она затрепетала в его руках. Оторвавшись от него, она развернулась лицом к нему и впилась в его губы жадным поцелуем. Грег почувствовал у себя во рту быстрые движения ее цепкого язычка, и его пронзила острая волна возбуждения. Ее пальцы нащупали ширинку его джинсов, и он почувствовал, как его член стал быстро наполняться кровью в то время, как она осторожно водила пальчиком по выпуклости, оживавшей под ее рукой. Она стала ощупью искать пуговицу на поясе его джинсов.

— Ну, уж нет, — прошипел он в восторге.

Он поднял ее на руки и уверенно пошел сквозь кромешную тьму в глубь конюшни. Там он положил ее на сладко пахнувшее плотно спрессованное сено. Она притянула его к себе и, взяв лицо в ладони, стала целовать, исследуя его рот языком. Он в ответ на это проник языком в ее рот так глубоко, что у нее от возбуждения закружилась голова. Она оттолкнула его от себя и принялась расстегивать его рубашку, затем просунула руку к нему за пазуху, чтобы прикоснуться к телу, которое она так страстно желала. Грег откинулся на спину и громко рассмеялся от удовольствия, когда Джилли стала умело ласкать его соски, разжигая в нем страсть. Она покрыла его грудь нежными поцелуями, легкими, как прикосновения крыльев бабочки, а затем стала покусывать его там и сям своими острыми белыми зубками. Разве можно такое сравнить с его попытками переспать с этой дохлой рыбой Стефани!

Чувствуя, как в нем нарастает желание, Грег потянулся к шелковому пеньюару, который был на ней надет, и сдвинул его с плеч. Почувствовав сильные мужские пальцы на своей груди, Джилли ощутила резкий приступ возбуждения и, высвободив руки из рукавов пеньюара, она бросилась на Грега и уселась верхом на его бедрах. Он взял ее груди в руки, и она задрожала, почувствовав его член у себя между ногами. Он провел руками по округлым очертаниям ее шелковистых, как атлас, грудей, как бы невзначай задев ладонями соски, затем отодвинулся от нее, и она, доведенная почти до полного исступления, схватила его руки и что было силы прижала их к себе, еще шире раздвинув ноги, чтобы потереться о мощный ствол его пениса, туго натянувшего ткань джинсов. Затем она стала искусно двигаться взад и вперед, и с нарастанием ритма возбуждения темп ее движений все более ускорялся, пока по его участившемуся дыханию она не поняла, что его терпение достигло предела.

— Чертова ведьмочка! — Грег был поражен тем, как быстро он достиг пика желания.

Потянувшись к ней, он взял ее за бедра и бросил навзничь на сено. Рванув за пояс, который все еще удерживал пеньюар у нее на талии, он освободил ее наготу от шелка и начал ласкать все ее тело. Он притиснул ее груди друг к другу и прильнул губами сначала к одному соску, потом медленно выпустил его изо рта и впился в другой. Затем он переключил внимание на набухший холмик между ее ногами, покрытый шелковистыми вьющимися волосками и сливочно-влажный на ощупь, распаляя ее, он с нарочитой медлительностью погладил ее клитор, а почувствовав приближение ее первого оргазма, внезапно прекратил ласки и тихо засмеялся.

— Ты… ты, мерзавец!

Задрожав всем телом от этой резкой остановки на самом краю блаженства, Джилли, приподнявшись, сдернула рубашку с его плеч и расстегнула джинсы. Стащив их вниз с бедер, она освободила пульсирующий член и взяла его в руки. «Боже, как это чудесно, просто невероятно. — Джилли так долго мечтала об этом, и теперь реальность происходящего ошеломила ее. — До чего же он красив, и здесь, внизу, тоже! — В полном смятении чувств она наклонилась и очень нежно поцеловала головку члена, потом покрыла его поцелуями сверху донизу, вдыхая сильный, ни с чем не сравнимый запах мужчины. — И до чего же великолепны его яички — такие тугие и полные!» Она по очереди подержала их в руках, затем начала ласкать их губами, время от времени игриво их покусывая. Потом она снова вернулась к головке и погрузила весь его член в рот, чувствуя почти нестерпимое возбуждение от настойчивых движений без устали ласкающих ее рук Грега и от близости заключительного момента. Наконец он привстал над ней. повернул ее на спину, взял за бедра и вошел в нее, стремясь к самому центру ее существа. Они вместе подошли к долгожданному моменту сладострастного восторга, поднимаясь все выше и выше на волнах блаженства, а затем, уже утомленные, долго еще лежали, слившиеся воедино.

Позже, много позже, пресытившиеся и расслабленные, они заговорили друг с другом прерывистым шепотом в то время, как лошади беспокойно двигались в стойлах, встревоженные близостью разгоряченных человеческих существ.

— Знаешь, а ты — чертовски сексуальная штучка.

— Ох, Грег, я больше не могла ждать ни одной минуты.

— Я тоже по тебе скучал.

— Мне казалось, что я умру. Грег, когда я представляла, что ты к ней прикасаешься, мне становилось так тошно.

«И мне тоже», — невесело подумал Грег.

— Это долго не продлится, — сказал он.

— Я так тебя люблю. Что же нам делать?

— Верь мне, детка. Просто верь мне. Договорились? А на другой стороне усадьбы, сидя у костра, Крис почувствовал, как в жарком, влажном воздухе прорастает и расцветает вековая тайна человеческого зла.

— Джилли, чем бы нам развлечь тебя в Эдеме?

Стефани с беспокойством задала этот вопрос, пытаясь разрядить царившую за завтраком атмосферу, которая показалась ей необычно мрачной. Сидевший напротив нее по другую сторону стола Грег, угрюмо нахмурившись, ушел в себя, а Джилли с нервным и рассеянным видом наливала себе черный кофе, не проявляя, однако, ни малейшего желания отведать ни крошки из великолепного завтрака, который приготовила для них Кэти. Стефани забеспокоилась еще прошлым вечером, когда за ужином Грег и Джилли не обменялись друг с другом почти ни единым словом. Глядя на них с вниманием, порожденным любовью и чувством неуверенности в себе, Стефани заметила, что они едва смотрели друг на друга, а если взгляды их вдруг встречались, они поспешно отворачивались один от другого и тотчас же меняли тему разговора. Стефани, будучи неопытной хозяйкой, изо всех сил старалась смягчить атмосферу напряженности, и сейчас все ее прежние опасения вновь всплыли на поверхность. Не зря я боялась, что они не сумеют подружиться, горевала она про себя. Я же вижу, как они стараются, потому что знают, как это важно для меня, но у них ничего не получается. Ее опасения подтвердились, когда Джилли под предлогом головной боли неожиданно рано отправилась спать, а Грег так долго обходил дом и надворные постройки, что было совершенно очевидно, что он, бедненький, просто не может заснуть. Стефани забеспокоилась: «Неужели Джилли уже действует ему на нервы? Она ведь только что приехала!»

— Развлечь меня? — как-то уж очень резко отозвалась Джилли. — Да не волнуйся ты обо мне, Стефани. В Эдеме есть чем заняться. Я сама найду себе развлечение!

Она посмотрела прямо перед собой и без всякой причины рассмеялась.

— Тут можно сколько хочешь плавать в бассейне, вволю гулять по окрестностям, и потом в твоем распоряжении вся библиотека, — сказала Стефани веселым голосом. Но на сердце у нее было тяжело, потому что, хотя она сама и любила Эдем за то, что здесь могла отдохнуть и телом и душой, она сомневалась в том, что все эти занятия будут интересны искушенной Джилли. Но тут ей в голову пришла более удачная мысль:

— И не забудь о теннисном корте. Я такая неумеха, а ведь кто-то должен помочь нашему чемпиону потренироваться!

— Да перестань же ты наконец суетиться, Стефани! — Восторженная любовь на лице Стефани мгновенно сменилась болью и обидой, но Грега это лишь еще больше разгорячило:

— Что с тобой сегодня? Ты хлопочешь над нами, как курица над выводком цыплят! Джилли ведь уже большая, — Стефани заметила, как при этих словах сжались его губы, — пусть она сама разберется, что ей делать!

— Да, конечно, Грег. Я знаю. Я только хотела… — Она замолчала, не договорив фразу до конца.

Грег посмотрел на нее с неприязнью. Вот она сидит перед ним, уставившись на руки, сложенные на коленях. Господи, до чего же она похожа на школьницу и уж никак не на взрослую женщину. Поближе узнав Стефани здесь, в Эдеме, где она могла вести себя совершенно естественно, быть самой собой, Грег впервые увидел, насколько Стефани неопытна и наивна, и от этого он был далеко не в восторге. Ему пришлось потратить столько сил, чтобы пробиться в мир богатства, роскоши и привилегий, что у него вызывал тихую ярость всякий, кто получил все это на тарелочке с голубой каемочкой и не пожелал всем этим пользоваться. Она ведь могла бы быть в числе первых лиц высшего света, думал он презрительно. Но теперь-то он понимал, что у нее для этого нет необходимых качеств. Ему придется отказаться от мысли, которую он лелеял до женитьбы, о том, что сумеет сделать из нее женщину, достойную быть супругой Грега Марсдена, — изящно-элегантную, любезную светскую даму. Крах этой мечты он воспринимал как личное оскорбление и не видел никакой возможности простить Стефани.

Полный возмущения, он посмотрел через стол на Джилли. Вот какой должна быть женщина: решительной, уверенной в себе, яркой и сексуальной — да, да, сексуальной! Ценой огромного усилия Грегу удалось удержаться от улыбки и сохранить на лице обиженно-раздраженную гримасу. Даже небрежно одетая в домашний халат в этот ранний час, притом что ее лицо, лишенное всякой косметики, освещал яркий солнечный свет, она выглядела потрясающе. Он стал внимательно наблюдать за тем, как она отщипывает от булочки маленькие кусочки и кладет их в рот. Глядя на ее нетерпеливые пальцы и живые, подвижные губы, за которыми поблескивали белые зубки, он ощутил приятное волнение. Джилли подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Между ними пробежала искра, но Грег, из предосторожности взглянувший на Стефани, тотчас же подавил ее в себе. Стефани по-прежнему сидела, уставившись на свои руки, и Грег почувствовал прилив злости — на себя за то, что он ведет себя как школьник, который боится, что ему влетит за озорство, и на нее за то, что теперь у нее в руках был хлыст, которым она могла его погонять. «Черт бы побрал тебя, Стефани, — подумал он, и сразу же вслед за этим:

— О, если бы мне не нужно было ублажать тебя своими ласками». Стефани тем временем решила поменьше думать о своих обидах и побольше о любимом муже и любимой подруге. — Простите, если я огорчила вас своей суетливостью, — сказала она, широко улыбаясь. — Но я все же думаю, вы вполне могли бы сыграть в теннис друг с другом и получить от этого гораздо больше удовольствия, чем от игры со мной. Может быть, вы сходите и поиграете прямо сейчас, пока еще не слишком жарко?

Дни шли за днями, и к облегчению Стефани отношения между Грегом и Джилли, казалось, стали улучшаться. Положения, однако, это почти никак не исправило. Стефани не могла не видеть неловкости, возникавшей, когда все трое собирались вместе, не могла не замечать внезапных периодов молчания, взглядов исподтишка и напряженной атмосферы. Она винила себя за то, что ей никак не удается их сблизить. Поэтому она решила всячески стараться, чтобы Грег и Джилли как можно больше времени проводили вместе и таким образом получше узнали друг друга. Как же она обрадовалась, когда стала замечать, что, возвращаясь после игры в теннис, с прогулок пешком или на автомобиле по усадьбе или по красивым уголкам в ее окрестностях, они всегда держались друг с другом веселее и свободнее, чем обычно. И только в ее присутствии они начинали вести себя натянуто и чопорно. Со свойственным ей самоуничижением Стефани вовсе не находила это странным. Вполне естественно, что в компании двух таких ярких, привлекательных и интересных людей, как Джилли и Грег, неуклюжей и скучной Стефани приходится быть третьим лишним: эта роль была ее участью всю жизнь.

Кое-что, однако, ее немало озадачивало, — нечто, мучившее ее во мраке бессонных ночей и не находившее объяснения. Например, она знала, что Грега, в отличие от нее, совершенно не интересовали живущие в Эдеме аборигены. Ей пришлось примириться, хотя и не без сожаления, с тем, что он не желал тратить время на знакомство с их образом жизни и на попытки приобщиться к их мудрости. Но теперь у него стала появляться самая настоящая ненависть, совершенно необъяснимая с точки зрения здравого смысла. Как-то однажды Грег и Стефани собрались покататься верхом после того, как Джилли заявила, что новобрачным следует больше времени проводить вместе, иначе она будет чувствовать себя как кукушка в чужом гнезде. Стефани попросила Криса приготовить для них лошадей. В условленное время они вышли из дому и отправились на другой конец конного двора, где их ждал Крис с Кингом, этим громадным вороным жеребцом, который в руках Криса вел себя с обманчивой сдержанностью, а рядом стоял Сэм и держал под уздцы длинноногого гнедого коня, выбранного Грегом для своих прогулок. Было чудесное утро, безлюдные просторы вокруг усадьбы так и манили прокатиться по ним, и Стефани была на седьмом небе от мысли о том, что следующие несколько часов Грег проведет с ней одной. Но. когда она приняла своего коня из рук Криса и стала садиться в седло, ее приподнятое настроение неожиданно развеял раздраженный голос Грега:

— Какого черта ты тут глаза таращишь?

Стефани встревоженно оглянулась через плечо.

Крис спокойно стоял позади нее и смотрел на Грега безразличным взглядом.

— А ты, ублюдок! Ты куда уставился? Непонятно почему Грег обратил теперь свой гнев на Сэма, хотя тот тоже просто неподвижно стоял рядом с лошадью.

— Эй, вы, двое, ступайте работать! Лентяи, бездельники, только и знают, что весь день прохлаждаются да глазеют по сторонам…

— Грег! — Если бы речь шла о самой Стефани, она ни за что не решилась бы возразить Грегу, которому было достаточно нахмуриться, чтобы вызвать у нее тревогу и страх. Однако молча слушать, как в ее присутствии поносят двух ее друзей, было свыше ее сил. Прильнув к шее своего коня, Стефани тихо заговорила с Крисом на языке аборигенов; она извинилась перед ним за происшедшее и сказала, что подобное больше не повторится. Хотя в его взгляде она, как всегда, увидела дружеское расположение и понимание, в нем было что-то такое, что осталось загадкой для Стефани. Может быть, это была жалость? Сэм, обычно гораздо более разговорчивый, чем его брат, тоже отчужденно молчал. — Ты готова, Стефани?

Этот вопрос, который прозвучал скорее как приказание, донесся до нее с дальнего конца двора, куда Грег отъехал с надменным видом, пока она разговаривала с Крисом и Сэмом. Торопливо попрощавшись с ними, Стефани поспешила вдогонку за Грегом, и они вместе выехали за пределы усадьбы. Грег в полном смятении отчаянно пытался привести в порядок свои мысли. В тот момент, когда он садился на коня, он случайно взглянул поверх лошадиной холки на лицо Криса. Их взгляды встретились, и Грег увидел в его глазах нечто весьма его смутившее. «Он знает! — мелькнуло в голове Грега. — Этот ублюдок все знает о нас с Джилли!» Он не стал тратить время на раздумья о том, откуда Крису стало все известно. Хотя он и был горожанином, Грег, как и все австралийцы, знал о необычном даре аборигенов и их сверхъестественной проницательности и интуиции. Малоприятные мысли Грега, которые сейчас так внезапно заполнили его сознание, были сосредоточены вокруг одного единственного вопроса: а скажет ли он об этом Стефани?

В том, что пока он ей еще ничего не сказал, Грег был совершенно уверен. Надо все обдумать не спеша, сказал он себе, пытаясь подавить нарастающую в нем панику: ей ведь ничего еще не известно. Та Стефани, что он знал в Эдеме, ни за что не смогла бы вести двойную игру, с которой вполне справляются некоторые женщины, скрывая, что им известно о неверности мужа, и стараясь вести себя так, как будто ничего не случилось, чего бы им это ни стоило, в надежде, что его любовь в конце концов возвратится. Нет, Стефани по-прежнему безумно его любила, и эту любовь пока ничто не поколебало. Грегу, однако, впервые пришла в голову мысль о том, что все вдруг может измениться. Будучи любителем пользоваться всяким удобным случаем, Грег именно так воспринимал и Джилли, потому что она вовремя подвернулась под руку. До сих пор он и не задумывался о том, что эта связь, которая для него была случайным, хотя и чертовски приятным романчиком, может всерьез угрожать его положению. Теперь же он ясно понимал, что такую связь, которой он сам не придавал почти никакого значения, Стефани восприняла бы совершенно иначе. Для нее это было бы единственным, чего она не смогла бы ему простить. Он был уверен, что из-за своей сумасшедшей любви к нему, она закрыла бы глаза почти на все, что произошло бы по его вине, от потери белого «роллс-ройса» до банкротства «Харпер майнинг». Был он уверен и в том, что любая другая неверность сошла бы ему с рук. Но эта, когда он, не успев взять на себя брачные обязательства, нарушил их, да еще с ее лучшей подругой: от какой женщины можно ожидать, что она простит этот классический вид измены?

Грег почувствовал, как у него сзади на шее выступил липкий холодный пот. Буквально только что он наслаждался своей воображаемой безопасностью, а теперь вдруг он оказался перед возможностью полного краха. «Если Стефани узнает… — Риск, который до сих пор придавал особую остроту его тайным шалостям с Джилли, теперь откровенно пугал его. — Чтобы теперь все потерять… — Грег знал Стефани всего несколько недель, даже не несколько месяцев, но он уже привык к роскоши, которую ему принесли ее богатство и образ жизни. — Что же будет, если он снова всего этого лишится?» Обливаясь потом, он отогнал от себя страх и попытался сосредоточиться на мыслях о том, как ему выбраться из ловушки, в которую он сам себя загнал. Стефани тем временем не раз уже украдкой посматривала на Грега тревожным взглядом, надеясь вывести его из этого состояния мрачного самокопания, в котором он сейчас пребывал.

«Отчего же он так расстроен? — с глубокой печалью спросила себя Стефани, — О, если бы только я знала!»

Вероятно, потому что Стефани видела, что Грег потерял душевный покой, который он как раз должен был бы приобрести в Эдеме, она все больше старалась во всем ему потакать. Она и без того опасалась ему перечить из боязни его рассердить. Теперь же она была не в состоянии возражать ему, даже когда знала, что он не прав. Через несколько дней после их столь неудачной верховой прогулки вдвоем в жизнь Эдема неожиданно ворвался внешний мир, когда стоявшая на кухне старая радиостанция вдруг ожила: сначала зашипела и закашляла, а затем заговорила. Это Билл Макмастер пытался из Сиднея связаться со Стефани. За ней тотчас же побежали к бассейну, где она наблюдала за тем, как в нем резвятся Грег и Джилли.

— Стефани? Это Билл. Послушай, мне ужасно неудобно, что я вот так влезаю в твой медовый месяц…

— Ничего страшного, Билл. Рассказывай, в чем дело.

— Просто может произойти кое-что довольно серьезное, и я хочу, чтобы ты была в курсе дела. Мне нужно твое распоряжение насчет того, как нам действовать. Я получил интересные сведения от источника, работающего у одного из крупных брокеров, о том, что на рынок вот-вот должны выбросить изрядную долю акций «Харпер майнинг».

— Наши акции выбросить на рынок? С какой стати?

Краешком глаза Стефани увидела, что Грег пришел вслед за ней, выбравшись из бассейна, оставив позади себя мокрые следы, подошел к радиостанции и взял вторые наушники, чтобы послушать разговор.

— Просто стечение обстоятельств, а так — все как обычно, на курсе акций это не отразится, — успокоил ее Билл. — Но я не думаю, что сейчас нам нужно, чтобы по международным рынкам начал гулять пакет наших акций.

— Нет, конечно, это ни к чему. — Стефани стала анализировать создавшее положение, и лицо ее сделалось задумчивым. — Сейчас для нас крайне важно сохранить доверие к компании, ведь наши новые проекты находятся на стадии предварительной проработки.

— Да, и, между прочим, пробное бурение пока ничего не дало, — проговорил сквозь треск помех голос Билла в то время, как Стефани принимала решение.

— Насколько я понимаю, ты хочешь купить эти акции?

— Да, хочу. Правда, это обойдется нам недешево, потому что наши акции сейчас котируются высоко — если хочешь, у меня под рукой есть последние цифры, — но мы вполне можем это выдержать, если нужно.

— А потом, если мы захотим, сможем понемногу пустить их в продажу и таким образом восстановить капитал без риска снизить спрос на акции или подорвать доверие к компании. Да, ты прав, Билл. Будем покупать.

— Стефани! — К ее удивлению, Грег наклонился и переключил радиостанцию с передачи на прием. Глаза его блестели, и он впервые за много дней выглядел по-настоящему живым. — Э, Стефани, давай-ка я сам займусь этим, ладно?

— Что ты имеешь в виду, Грег?

— Ты ведь говорила мне, что я должен играть настоящую роль в «Харпер майнинг», — весело сказал Грег, — а не просто быть, так сказать, твоим постельным партнером. А это — мой первый шанс! Позволь мне самому принять решение от твоего имени — от нашего имени, дорогая!

Стефани была озадачена. Ее сердце почти растаяло от благодарности за это его проявление любви и веры в их будущее. Однако это было серьезное дето, а он был так неопытен в вопросах бизнеса. Пока она собиралась с мыслями, тишину нарушил голос Билла в сопровождении громкого потрескивания:

— Стефани Стефани! Куда ты пропала?

Грег хладнокровно переключил радиостанцию на передачу и заговорил:

— Билл, говорит Грег. Этим делом буду заниматься я. Покупать акции мы не будем, чтобы не вкладывать в это слишком мною наличности, необходимой нам для развития производства: у меня есть кое-какие идеи на этот счет. Мы вполне можем позволить себе, чтобы рынок сам определил котировку. Спрос на акции «Харпер майнинг» не снизится: наше положение прочно. А если к тому же последует их массовая скупка, это только повысит их стоимость.

Приемник ответил гробовым молчанием. Затем Билл сказал:

— Свяжите меня еще раз на минутку со Стефани.

— Он хочет еще с тобой поговорить, — сообщил Грег дрожащей Стефани, отключив связь с Сиднеем. — Ты ведь поддержишь меня, правда, дорогая?

Свои слова он подкрепил сердечной улыбкой.

— Грег, я…

Стефани знала, что он не прав, что он поступает неверно и глупо, принимая такое решение, просто чтобы пойти наперекор ей и Биллу и таким образом показать свою самостоятельность в решении вопросов, касающихся компании.

— Все не так просто, — наконец проговорила она. — Если наши акции…

— Я хочу, чтобы ты поддержала меня, Стефани, — оборвал он ее. Тон его еще был любезным, но лицо его сделалось холодным, а взгляд — угрожающим. — Потому что, если ты меня не поддержишь…

— Ох, Грег…

Голос ее был почти плачущим, и Грег понял, что победил. Он немедленно восстановил связь с Биллом, который в изумленном молчании выслушал маловразумительные указания Стефани о том, что в данном случае следует поступить так, как считает Грег. В ответ на его громогласные попытки переубедить Стефани его тихо отключили, и ему пришлось, сдерживая ярость, выслушать поучения Грега о том, как действует рынок ценных бумаг, и о том, как важно не терять самообладания, занимаясь бизнесом. В итоге Биллу ничего не оставалось делать, как подчиниться. Несмотря на свою важность для Стефани, он был всего лишь управляющим, тогда как она была владелицей компании и председателем ее правления. Так что, если она так решила — она действительно так решила! — все, что он мог сделать, это выполнить ее решение.

Билл так и сделал, но для него это был один из самых трудных поступков за всю его деловую карьеру. Ибо, хотя теоретически Грег, возможно, был и прав, Биллу, как и Стефани, шестое чувство подсказывало, что нужно было все-таки выбрать более консервативный вариант действий. Не прошло и суток, как его мнение подтвердилось. Когда акции появились на рынке, их неожиданно большое число вкупе с нервозностью, характерной для любой фондовой биржи, вызвало быстрый кризис доверия к компании. Возникла паника среди инвесторов, которые стали срочно избавляться от акций «Харпер майнинг», и курс их начал падать. Правда, продлилось это недолго: свою роль сыграло прочное положение компании в деловом мире, а также благоразумно организованная Биллом по его собственной инициативе скупка ее акций через третьих лиц. Падение акций прекратилось, и компания выстояла. Однако «Харпер майнинг» пришлось таким образом пройти через крайне неприятную полосу событий — пожалуй, самую скверную из тех, что были на памяти Билла за всю его долгую карьеру бизнесмена. Компания понесла при этом немалые убытки: вся эта история стоила ей больших затрат денег и времени и, пожалуй, самое главное — потери доверия деловых кругов, которое теперь предстояло долго и тщательно восстанавливать. Цена его правоты оказалась настолько велика, что Билл был бы рад ошибиться.

Передавая сообщение о случившемся в Эдем, Биллу не было нужды давать Стефани подробные объяснения. Она со своим многолетним опытом поняла каждую деталь. Для нее было мучением узнать о том, что «Харпер майнинг» потеряла не только часть капитала, но и лицо: за те годы, что она проработала там, компания стала ей очень дорога, и понесенный ею ущерб Стефани воспринимала как личное горе. Но еще мучительнее она переживала из-за того, что в результате опрометчивости и Грег потерял лицо, потому что для него было важнее проявить самостоятельность, чем принять здравое решение. Она не могла заставить себя сердиться на него и воспринимала его неудачу как страшный позор и как зловещее предзнаменование в отношении их будущего. Грег же, однако, с ходу разозлился на нее, на Билла, в сущности — почти на всех, кроме себя самого.

— Ты же ничего мне толком не объяснила! — яростно набросился он на нее, когда печальное известие дошло до Эдема. — Ты просто съежилась, как испуганная мышь, и ни черта мне не сказала! А этот Макмастер тоже хорош: должно быть, он такого наворотил в Сиднее, раз все пошло наперекосяк. Наверняка он там как следует напортачил, это уж точно. Господи, Стефани, я не могу, чтобы дальше так продолжалось. Мне нужна полная свобода действий. Пока я здесь, получается, что я боксирую одной рукой, а другая привязана у меня за спиной. Когда мы вернемся, нужно, чтобы все увидели, что я не привык шутить, и ты должна им показать, что это в самом деле так!

Даже не взглянув на сраженную его резкостью Стефани, Грег бросился на поиски Джилли, зная, что она встретит его куда ласковее, чем Стефани с укоризненным взглядом своих коровьих глаз. Вдвоем с Джилли они отправятся на «лендровере» якобы полюбоваться на природные красоты, а на самом деле — чтобы в очередной раз обсудить вопрос, который стал для них обоих главной заботой: что же им делать? Джилли была теперь необычайно привязана к Грегу, к которому испытывала гораздо более глубокое и сильное чувство, чем ей когда-либо доводилось испытывать к другим мужчинам. Если бы она не была настолько ослеплена своей страстью, она бы увидела, что Грег с большой прохладцей относится к любым совместным с ней планам на будущее. Джилли и представить себе не могла, сколько страданий и потерь ей удалось бы избежать, если бы она поняла, что у Грега из головы не выходит лишь один панический вопрос: « Что же мне делать? « и что он быстро приближался к той грани, достигнув которой люди куда более твердые, чем он, совершают опасные и страшные поступки…

— Вот он!

Яркий луч прожектора пронзил мрак тропической ночи. Громадный крокодил, которого он осветил, замер на мгновение, затем резко дернулся всем телом и бросился с берега в воду. Тяжелый гарпун оцарапал его шкуру, но это его не остановило, и он скрылся из виду.

— Упустили мерзавца!

Охота на крокодилов была в полном разгаре. В большом каноэ, загруженном охотничьими принадлежностями, находились проводник по имени Джо Ридер, его сын Мальк и абориген Денни. Стефани в последний момент раздумала участвовать в охоте, но Грег и Джилли от этой затеи не отказались и сейчас сидели в лодке позади охотников.

— Вон там! Еще! Давай, Мальк!

Прожектор выхватил из темноты еще одного крокодила, скользившего по илистой воде. Мальк, державший гарпун наготове, швырнул его и попал крокодилу в бок. Смертельно раненное чудовище заметалось, широко раскрыв пасть и пытаясь своими жуткими зубами вырвать из себя гарпун.

Увидев мелькающие острые белые зубы, Грег снова ощутил знакомый прилив волнения, подумав о Джилли и о минутах своей близости с ней. И без того уже возбужденный щекочущей нервы охотой, он был буквально наэлектризован видом невероятной силы крокодилов и опьянен их жестокой тягой к убийству. Сейчас, весь полный напряженного внимания, он подался вперед. В этот момент, выполняя отрывистые команды Ридера, его помощники накинули веревку на челюсти крокодила. Но даже теперь схватка была еще далеко не закончена. Привстав на хвосте, чудовище решительно бросилось на Малька, и лишь стремительное вмешательство Денни, тяжелым шестом отразившего нападение крокодила, спасло парня от гибели.

— Боже! — в ужасе выдохнул Грег. Ридер весело фыркнул.

— Да, гребнистый крокодил готов сожрать все, даже его, — сказал он, с любовью посмотрев на сына, который сейчас был занят тем, что, подтащив крокодила к лодке, привязывал его к длинной доске. — Главным образом, они питаются рыбой, но не отказываются и от крабов, кенгуру, коров и даже буйволов. Ну и от людей тоже. Они бросаются на все, когда как следует проголодаются. А в это время года они как раз очень голодные. В прошлом году крокодилы так часто нападали на людей, что пора уже не их, а нас заносить в «Красную книгу». Грег задумчиво кивнул.

— Готово, отец, я его привязал. Будем еще продолжать?

Ридер вопросительно посмотрел на Грега:

— Ну как, достаточно, или вы хотите еще на одного поохотиться?

Грег взглянул на Джилли. Глаза ее сверкали, и он почувствовал, насколько она вся сейчас напряжена и возбуждена.

— А почему бы и нет? — сказал он весело. — Почему бы и нет?

Стефани, которая осталась в лагере, беспокойно металась на своей легкой койке. Ну когда же они наконец вернутся? У нее не было причин сожалеть о внезапном решении уехать из Эдема и отправиться на охоту в район реки Аллигаторов. Грега и Джилли страшно увлекла эта идея, и своим энтузиазмом они заразили и Стефани. Кроме того, она надеялась, что такая полная приключений поездка поможет Грегу отвлечься от провала его первой атаки на «Харпер майнинг» и он снова будет ей улыбаться и будет приветлив: она ведь так отчаянно хотела ублажить его. Несмотря на все свои тревоги она получила удовольствие от путешествия и от жизни в лагере на расчищенном береговом участке в дельте реки, защищенном со всех сторон густым кустарником. Ей нравилось вести примитивную бивачную жизнь, спать на простой койке, мыться и стирать белье в реке, а потом сушить его на импровизированной бельевой веревке и вести хозяйство среди дикой природы. После покрытых засохшим, чахлым кустарником окрестностей Эдема, парк Какаду с его солеными болотами, эвкалиптовым лесом, причудливыми песчаниковыми откосами и девственными лагунами, чей покой с древних времен нарушали разве что жившие здесь крокодилы, казался особенно богатым природными красотами.

Но вот убивать живое было для нее невыносимо. Все ее естество восстало против этого: ведь, будучи женщиной, она инстинктивно всегда была готова подобрать и спасти брошенное матерью гибнущее существо. Восхищение же, которое у Грега вызывала охота на громадных рептилий и их гибель, было для нее ключом к темным закоулкам его души, мысль о которых вызывала у нее содрогание. Господи, что же ей делать?

Наконец Стефани услышала, что они возвращаются. Она поспешила им навстречу, в тот же момент из тени молча вышел Крис и направился к берегу, чтобы помочь пришвартовать каноэ и выгрузить добычу. Ридер оживленно ее приветствовал:

— Миссис Марсден! Подите сюда, посмотрите: вот здесь один из этих зверей цапнул лодку. И чуть было не цапнул моего сына и наследника!

Крокодилов одного за другим начали выгружать из каноэ. Стефани содрогнулась, увидев, какие они огромные.

— Думаете, что они большие? Что вы, тут есть один старый гребнистый крокодил, прозванный Джинди Бару. Вот уж с кем не советую встречаться ночью на узенькой дорожке! Ему лет семьдесят, и в нем футов двадцать длины. Я за ним не один год охочусь. Говорят, он уже семерых прикончил.

— Джо, — слабо запротестовала Стефани, — у меня от ваших рассказов мурашки по коже бегают.

— Ничего, дорогая, ты будешь в безопасности, — стал успокаивать ее подошедший к ним Грег, который был в приподнятом настроении после ночной охоты. — Я за тобой присмотрю.

— Да, только будьте поосторожней, — предостерег его Ридер. — Если будете чересчур уверены в себе, можете оказаться у крокодила в желудке.

— Грег, дорогой… — Стефани глубоко вздохнула. — Давай больше не будем убивать, хорошо?

Грег улыбнулся:

— Не волнуйся, Стефани. Я придумаю какое-нибудь другое развлечение.

Вечером того же дня Стефани, сжимая в руках фотоаппарат, сидела на носу каноэ, тихо скользившего по гладкой поверхности болота. Она была несказанно счастлива. Грег ее все-таки в самом деле любит. Он вывез ее сейчас на эту прогулку вовсе не для охоты на крокодилов, а для того, чтобы она могла сфотографировать потрясающе красивый закат. Он решил взять ее с собой несмотря на все протесты. Она слышала, как он спорил с Ридером, который резко возражал против его намерения самостоятельно выходить на лодке всего за час до наступления темноты. И ему пришлось как следует разозлиться на Криса, чтобы заставить его приготовить лодку для прогулки. По какой-то таинственной причине абориген тянул с выполнением приказаний Грега так, что еще немного, и выходить на лодке было бы слишком поздно. В конце концов Грегу все же удалось уговорить их обоих.

Солнце садилось в окружении рассекавших небо полос жгучего желтого, оранжевого и коричневого цвета. Обступившие болото со всех сторон деревья вырисовывались черными силуэтами на фоне огненного зарева заката, и их странные, причудливые формы выглядели зловеще. Джилли, сидевшую в лодке позади Стефани, колотил озноб. Ее влечение к Грегу стало теперь настолько сильным, что она не переставала удивляться, как же этого не замечает Стефани. Так дальше продолжаться не может, думала она в отчаянии. Она бросила быстрый взгляд на Грега, который, сидя на корме, управлял лодкой. В ответ он безразлично посмотрел на нее, будучи занят своими собственными мыслями.

Узкая протока расширилась, и они оказались в просторной лагуне. Их лодка двигалась, почти не оставляя следа на поверхности темной, как нефть, илистой воды. Неподвижные шишковатые предметы, окружавшие их со всех сторон, говорили о присутствии здесь зловещих обитателей дельты. Время от времени приоткрывался закрытый пленкой глаз — очевидный признак того, что эти предметы были живыми. Однако Стефани этого не замечала: ее взгляд был прикован к очертаниям деревьев на фоне неба. В одном месте их цепочка прерывалась, образуя естественную рамку вокруг захватывающего зрелища заката, краски которого непрерывно менялись, как в калейдоскопе.

— Вы только посмотрите! Взгляните туда. Грег, мы можем здесь остановиться?

Стефани взволнованно схватила фотоаппарат и, когда каноэ остановилось, стала быстро наводить его на резкость, торопясь запечатлеть это невиданное зрелище. Радостно щебеча, она поднялась в полный рост, чтобы получше выбрать ракурс.

— Дорогой, ты только посмотри, как это чудесно, просто дух захватывает…

Она не слышала, как Грег прошел через всю лодку мимо Джилли, чтобы встать позади нее. В этот момент взгляд ее уловил едва заметное движение в воде.

— Грег! Боже мой, это же крокодил! Какой огромный! Должно быть, это Джинди Бару, о котором говорил Ридер!

Отвратительное чудовище двигалось прямо в сторону каноэ, не сводя со Стефани взгляда своих блестящих черных глаз.

— Грег…

Стефани полуобернулась к нему. В следующее мгновение она почувствовала сильный удар между лопатками. Кувыркнувшись в воздухе, она упала в воду, подняв кучу брызг, и немедленно пошла ко дну.

В панике замолотив руками и ногами, она вдохнула воду вместо воздуха и в ужасе почувствовала, как сжимаются ее легкие. Она забилась в воде и с криком всплыла на поверхность.

— Грег! — услышала она другой женский голос, жестоким эхом вторивший ее собеседнику. — Стефани! Стефани!

Стефани с безумным воплем безнадежно потянулась к лодке. Там она увидела Грега, который стоял не двигаясь, но явно возбужденный. В его глазах горел холодный огонь, какого она никогда раньше не видела. В это мгновение она по его лицу поняла, что обречена.

— Джилли, Джилли, помоги мне!

Она перевела взгляд на Джилли, которая, оцепенев от ужаса, сидела посередине лодки.

Крокодил напал на нее сзади, схватив ее своими мощными челюстями за руку и плечо. Его зубы разорвали ей щеку и шею, и из зияющих ран хлынула кровь.

— А-а-а-а!..

Широко раскрыв глаза, которые, казалось, готовы были лопнуть от страшного напряжения, Стефани медленно ушла под воду вместе с вцепившимся в нее крокодилом.

Внезапно Джилли освободилась от сковавших ее тисков ужаса. Она рывком поднялась и схватила Грега за руку.

— Грег, ради бога, помоги! Она ведь даже не умеет плавать!

Он не двинулся с места. Джилли в отчаянии схватила лежащий в каноэ шест и, перегнувшись через борт лодки, попыталась ударить им крокодила-убийцу. Рыдая и сыпя проклятиями, она продолжала бороться за жизнь Стефани, пока не почувствовала на своем плече руку Грега, который отбросил ее на дно лодки и, вырвав шест из ее руки, швырнул его за борт. Затем Грег встал, сжимая в руках винтовку, и хладнокровно повернулся к воде.

Крокодил, крепко ухватив челюстями свою жертву, бросал ее из стороны в сторону. Ее обнаженные ноги шевелились в воде, подобно водорослям, и время от времени на поверхности появлялось ее окровавленное лицо, на котором застыло выражение непередаваемой боли и ужаса. Она продолжала захлебываться водой, и ее крики становились все тише, а беспорядочные движения все слабее. Наконец, повинуясь инстинкту, крокодил нырнул, чтобы окончательно утопить ее. В тот момент, когда солнце, напоследок полыхнув пурпурно-красными лучами, скрылось за горизонтом, Стефани исчезла из виду в кипящем водовороте грязи и крови. Все было кончено. Воду и сушу окутал мрак. Грег с нарочитой медлительностью повернулся и разрядил винтовку в воздух.

— Мерзавец чертов! — зарыдал в бессильной ярости Ридер, когда Грег и Джилли вернулись в лагерь. — Любители проклятые, ведь я же вас предупреждал…

— Ридер, я потерял жену! — Грег сразу по возвращении поспешил поднять тревогу. — Мы напрасно теряем время. Она, может быть, там еще жива. Что нам сейчас делать?

— Связаться по радио с Дарвином. Только вряд ли спасатели успеют прибыть сюда до утра. Жива, говоришь? Если ты, парень, действительно любишь свою жену… — Ридер тяжело помолчал, — моли Бога, чтобы это было не так.

И дальше уже ничто не нарушало мертвую тишину долгой ночи. Лишь далеко в густых зарослях кустарника полыхало пламя священного костра, который разжег Крис, чтобы приманить и обогреть дух Стефани, где бы он сейчас ни скитался.

 

Глава пятая

На следующее утро кроваво-красное солнце вставало медленно, как будто нехотя, и казалось, что оно неподвижно висит, окутанное тяжелыми полосами густого болотного тумана. Ридер и его охотники поднялись до рассвета, чтобы подготовить лодки и оснащение для поисковых работ — совершенно иной разновидности охоты, напрочь лишенной всякой забавы. Суровой необходимости действовать подчинились все обитатели лагеря кроме двоих. Джилли по-прежнему лежала ничком у себя в палатке, всхлипывая, вскрикивая и что-то бормоча; это продолжалось почти без остановки, с тех пор как Грег ночью привез ее в лагерь. Она, совершенно очевидно, была не в состоянии участвовать в поисках. Вторым был Крис, которого ни оскорбления, ни угрозы Ридера и Грега не могли заставить отойти от разведенного им ночью костра. Он все так же сидел возле костра, глухой ко всему и озабоченный одной лишь целью — не дать пылающему огню погаснуть.

Грег вышел на поиски вместе с небольшой головной группой, как только на черном ночном небе появились первые полоски предутреннего света. Ему не терпелось поскорее двинуться в путь, и он слышать не желал никаких возражений.

— Вы должны быть здесь, когда прибудут спасатели, — сказал ему Ридер. — Вам ведь нужно будет описать им точное место, где это произошло, чтобы они могли определить участок поиска.

— Ридер, я хочу первым найти свою жену, — сказал Грег с таким чувством, что у Ридера и мысли не возникло сомневаться в его искренности. — Сказать им, где нужно искать, вполне можете и вы. Я через регулярные промежутки времени буду стрелять из винтовки, чтобы дать вам знать, куда нужно направляться. Не могу же я все это время проторчать тут без дела!

С этим Ридер не мог не согласиться. Он по-своему грубовато сочувствовал Грегу даже несмотря на то, что был зол на него, считая, что тот сам навлек несчастье на свою голову. И, конечно же, он понимал, что сидеть и ждать в лагере, пока лесники из парка Какаду, поисковые команды и добровольные помощники стянутся сюда поодиночке и небольшими группками, — дело не из приятных. Кроме того, вой этой бабы и молчаливое бдение этого аборигена кого угодно бросят в дрожь. Потихоньку поеживаясь, расстроенный Ридер решил про себя, что Грегу досталось лучшее из того, чем можно было заняться нынче утром, но это вряд ли могло быть причиной для зависти.

Уже вовсю разгорелся день, прежде чем властям в Дарвине удалось отправить достаточно большую группу спасателей в этот отдаленный болотистый уголок. Около полудня вернулся Грег после многочасового прочесывания лагуны, где пропала Стефани, и прилегающих к этой лагуне районов. Он был грязным и усталым и на тревожный вопрос Ридера лишь удрученно пожал плечами. Руководитель группы спасателей не испытывал ни малейшего сострадания к человеку, чья отъявленная любительщина, о которой ему подробно рассказал Ридер, привела к ужасной гибели женщины. Он, однако, не видел смысла в том, чтобы бить лежачего, и ограничил свое общение с Грегом резкими вопросами о точном местоположении лодки в тот момент, когда из нее выпала Стефани. Тем временем злой и расстроенный Грег пошел к радиостанции, чтобы наконец связаться с Биллом и передать ему сообщение, которое он до сих пор откладывал.

— Билл! Билл! Что случилось? Воскресеньями в семье Макмастеров очень дорожили. Вполне понятно, что в обычные дни работе в компании «Харпер майнинг» Билл отводил не только рабочие часы, но и большинство вечеров, нередко прихватывая и субботы. Но воскресенья Билл всегда отдавал семье, как бы сильно он ни был загружен работой, тем более что семья его была невелика: сам Билл, его жена Рина и их ненаглядный сын — юный Том.

Рина поняла, что что-то неладно, когда Том в одиночку примчался на кухню. Правда, обед был уже почти готов, а у ее сына был отменный аппетит, однако обычно ничто не могло оторвать его от отца. Том боготворил Билла, и, сколько бы времени он ни проводил с отцом, ему всегда было этого мало. По воскресеньям же он стремился каждую минуту отдать общению с Биллом, чтобы запаса впечатлений хватило до конца следующей недели. Оторвавшись от готовки, Рина пошла узнать, в чем дело.

Она обнаружила Билла в гостиной: он неподвижно сидел на диване и держал в руке гудящую телефонную трубку. Рина бросилась к нему, подхватила трубку, готовую выпасть из его руки, и положила ее на аппарат. Лицо его было серым, а в глазах застыли слезы ужаса. Рина никогда еще не видела его в таком жутком состоянии, и, хотя оба ее самых близких человека были здесь, рядом с ней, целыми и невредимыми, ее душу охватил леденящий страх.

— Что случилось? — еле слышно спросила она, взяв его за руку. Билл, казалось, постепенно начал приходить в себя. Взгляд его стал более осмысленным. Он посмотрел на нее так, будто видел ее в первый раз.

— Ты этому не поверишь, — сказал он ошеломленно, затем провел рукой по лицу, вытирая слезы. — Ты этому…

— Чему Билл, чему? Ну, скажи же, чему?

Но Билл продолжал сидеть с таким видом, как будто он внезапно оглох, качая головой и с тупой медлительностью повторяя одну и ту же фразу:

— Ты этому не поверишь… ты… этому… не поверишь…

Лишь на второй день к месту трагедии удалось доставить катера на подводных крыльях. Кроме тихоходных плоскодонок они были единственным средством передвижения по местным стоячим водоемам, и у Ридера немного отлегло от сердца, когда он увидел, как эти величественные миниатюрные галеоны двадцатого века мчатся по болоту. Самый вид их умелых рулевых в наушниках для защиты от мощного рева двигателей поднял его настроение: уж кто-кто, а они-то точно ее найдут, подумал он. Кроме того, сегодня должен был приехать кое-кто из высшего начальства «Харпер майнинг», чтобы взять в свои руки руководство действиями спасателей, и ожидалось прибытие большого числа людей со всего края. «Еще есть на что надеяться, — подумал он. — Я пока сдаваться не собираюсь».

Ему стало легче и оттого, что Грег занялся «этой бабой», как он про себя называл Джилли. Он не знал, что именно произошло, но прошлым вечером после заката, когда продолжать поиски стало невозможно, Грег зашел к ней в палатку с бутылкой, а когда он от нее вышел спустя какое-то время, вой и причитания наконец прекратились, впервые больше чем за сутки. «Ну, вот и хорошо, приятель», — сказал он Грегу, но тот лишь отмахнулся и зашагал прочь. Что ж, это вполне естественно, философски подумал Ридер. Правда, позже Грег несколько смягчился и сообщил Ридеру, что собирается отправить Джилли из лагеря, как только ее муж сможет прилететь домой в Сидней и приехать в Дарвин, чтобы увезти ее с собой.

— Да она сейчас самостоятельно не сможет шевельнуть ни рукой, ни ногой, это уж точно, — потихоньку поделился Ридер со своим сыном Мальком. — Так что чем скорее он ее уберет отсюда, тем лучше.

Весь этот долгий день катера на подводных крыльях без устали сновали взад и вперед, постепенно увеличивая район поиска, но так ничего и не находя. Устав в конце концов сидеть в лагере, Ридер поручил своему сыну координировать работу спасателей, а сам отправился вместе с одной из групп, вновь вышедшей на поиск после короткой передышки. Час за часом они упорно продвигались все дальше, осматривая каждую ямку между корнями деревьев, зондируя глубокие водоемы длинными шестами, переходя отмели вброд и переворачивая каждый сучок и каждый листок. Никаких следов. Уверенность Ридера таяла с каждой минутой, приближавшей закат. Когда же второй по счету красочный закат после того злополучного, который отправилась фотографировать Стефани, сменила ночь, оптимизм Ридера окончательно улетучился. Вернувшись в лагерь, он столкнулся с Грегом, возвращавшимся вместе с другой группой поиска. Никто из спасателей даже не пытался спрашивать других о результатах поиска. Про себя каждый из них оставил всякую надежду на успех.

— Значит, все, конец? — спросил Малек, которому Ридер излил душу.

— По крайней мере, это конец для той бедняги, — мрачно сказал Ридер. — Но это еще не конец. Просто теперь будут искать не женщину, а то, что от нее осталось, вполне возможно — одни кости.

Предрассветный туман низко висел над рекой и окутывал деревья. Слышен был странный хриплый плач одинокой птицы. Какая-то фигура, наполовину скрытая клубящимся туманом, пробиралась по болотистому мелководью на плоскодонке, отталкиваясь от дна длинным шестом. Дейв Уэллс, старатель и отшельник, уже много лет жил здесь в полном одиночестве. Приезжие искатели приключений его не беспокоили. Он просто затаивался до тех пор, пока они не уезжали восвояси. Сейчас он, как обычно, бросив рыболовные снасти и охотничье снаряжение на дно лодки, искал возможность пополнить съестные припасы.

Внезапно его привлекло красное пятно среди бурой грязи на дальнем берегу. Изменив курс, чтобы посмотреть, что там такое, он услышал впереди себя тяжелый всплеск и заметил, что в воду бросился крупный крокодил, внимание которого, судя по всему, привлек тот же самый предмет. Подобравшись поближе, Дейв увидел холмик, покрытый темным речным илом, на котором местами были видны алые потеки, а рядом с ним — к своему ужасу — нечто, похожее на человеческую руку. Примерно с такой же скоростью сюда подплывал и крокодил. Удвоив свои усилия, старик вплотную приблизился к неподвижному предмету, в котором лишь с трудом можно было узнать человеческое тело, точнее — тело женщины. Она лежала ничком, уткнувшись лицом в ил, вытянув вперед руку и вцепившись пальцами в грязь: очевидно, так она выбиралась из болота, прежде чем потеряла сознание.

Дейв собрал все свои силы, чтобы высвободить ее из цепких объятий жидкой грязи, и неимоверным усилием своих жилистых мускулов рывком поднял безжизненное тело на руки.

— Обойдешься нынче без завтрака! — крикнул он крокодилу, который уже выбрался на берег крошечной бухточки и со зловещим видом заковылял в их сторону. Тяжело дыша, Дейв опустил женщину в лодку, запрыгнул в нее сам и оттолкнул ее от берега.

— Не волнуйся, милая, — обратился он к неподвижному телу. — Старый Дейв знает, что к чему. Все будет в порядке.

— Ну вот, поехали… Едем, едем… — И так Дейв продолжал добродушно беседовать со своей находкой, не зная, жива она или нет, всю дорогу, пока не добрался до своей хижины, запрятанной далеко в потаенном уголке этого безлюдного края. Лишь после того, как он с трудом внес ее в дом, осторожно срезал с нее остатки лохмотьев, все еще прилипавших к ее телу, тщательно обмыл и укрыл теплыми одеялами, у него появилась надежда, что она, может быть, и выживет.

Когда день был уже в полном разгаре и поднявшееся солнце согрело хижину, тело женщины потеплело, и он нащупал у нее на запястье чуть заметный пульс. Дейв сдвинул свою видавшую виды старую шляпу на затылок, Она жива. Вот и отлично.

Пройдя на другой конец хижины, он взял фонарь-»молнию», зажег его и подвесил к потолку прямо над кроватью, где лежала женщина. В его золотистом свете он нашел старую жестянку, открыл ее и достал оттуда отрезок кетгута и большую иглу. Он постоял мгновение, глядя на нее своими пронзительно синими глазами, полными необычайной жалости. Затем приступил к работе. Лучше уж сделать это сейчас, пока она все еще без сознания. Он наклонился над ней и с величайшей осторожностью начал сшивать клочья рваной кожи.

— А-а-а! — она вздрогнула, застонала и вцепилась рукой ему в плечо. Дейв как ни в чем не бывало продолжал свое дело.

— Держись, милая, держись, — бормотал он. — Старый Дейв приведет тебя в порядок. Только потерпи немного.

Наконец он завершил свою работу. Привстав, он устало потер глаза. Затем, зачерпнув из банки, стоявшей возле кровати, густую желтую пасту, он осторожно нанес ее толстым слоем на раны. Женщина снова вернулась в бессознательное состояние задолго до того, как он закончил ее шить. Подождав, когда паста подсохнет, он снова по-матерински нежно укрыл ее и долго еще сидел возле, прежде чем самому заснуть.

Стефани не знала, сколько времени она провела между жизнью и смертью, то приходя в сознание, то снова его теряя от нестерпимой боли. Постепенно она стала различать жилистые руки, одна из которых поддерживала ее голову, а другая подносила питье; доброе лицо, время от времени возникавшее в поле ее зрения; и ощущение спокойствия от присутствия человека, не отходившего от нее ни днем, ни ночью. Когда ее глаза привыкли к окружающей обстановке, она увидела забитое всякой всячиной убогое жилище с низким потолком и сидевшего рядом с ней человека, в глазах которого светилось сострадание.

— Как твои дела, милая? — тихо спросил он. — Как я рад, что ты приходишь в себя. Я уж и не знал, выживешь ли ты. Меня зовут Дейв Уэллс. Этого с тебя пока вполне достаточно. Хлебни вот этого и отдыхай дальше.

С течением дней он начал ей урывками рассказывать о том, что произошло, но она почти ничего из его рассказов толком не могла понять из-за того, что в ее памяти зияли огромные дыры, и она не знала, кто она такая.

— Уж больше недели, как я вытащил тебя из воды. Просто чудо какое-то, это уж точно. У этих больших старых крокодилов привычка такая — прятать добычу на время, перед тем, как сожрать ее, и если бы я не утащил тебя из его кладовки, тебя бы сейчас тут не было… У тебя челюсть сломана, так что не пытайся говорить. А ежели что сломано, не шевели, оно и срастется — это я усвоил еще в опаловых копях в Кубер Педи много лет назад… Ну а теперь еще попей, за старого Дейва, ну-ка, давай…

Постепенно силы начали возвращаться к ней, хотя сознание ее восстановилось далеко не полностью. И вот однажды она почувствовала в себе достаточно сил для того, чтобы попытаться ощупать себя, и обнаружила, что на ней была мужская одежда — рубашка и штаны.

— Это моя одежда, — объяснил ей Дейв. — От твоей ничего не осталось, — кроме лохмотьев. Я их сохранил, чтобы тебе было легче вспоминать, кто ты. — Но вид пропитанных давно уже высохшей грязью и кровью обрывков ткани ни о чем ей не говорил.

— А ты не хочешь попробовать пройтись?

Она теперь постоянно чувствовала боль. Постепенно, опираясь на загорелую сильную руку Дейва, она снова научилась ходить. Ночью, лежа в постели, она проводила пальцами по зарубцевавшимся ранам на одной стороне лица и шеи, по уродливым шрамам на плече и груди и по грубым рубцам на бедре. Дейв же ее все время подбадривал.

— Ты хорошо заживаешь, милая, — говорил он ей. — Уже все зарубцевалось. Помог тот состав, что я получил от своего приятеля-аборигена. Хорошая штука. Они его делают из цветов и глины. Слегка подванивает, но всегда помогает. У тебя ведь никакого заражения нет, ясно?

Однажды Дейв подошел к ее постели с непривычно озорным и самодовольным видом.

— Собираюсь нынче в город, — сообщил он, — или хотя бы в эту деревню, что на дороге туда. Соображу тебе кое-какую одежонку. Ты уже вот-вот как следует встанешь на ноги. Чем скорее мы приведем тебя в порядок, тем скорее ты сможешь связаться с родными и близкими. Не беспокойся, меня не будет несколько часов. Вернусь до темноты.

После ухода Дейва она долго лежала, прокручивая в голове одни и те же мысли. Родные? Близкие? Почему от этих слов ее бросало в дрожь и начинало казаться, что здесь — единственное место, где она может чувствовать себя в безопасности? Как она сюда попала? И кто она? «Я ведь даже не знаю, как я выгляжу», — подумала она с немым отчаянием. В хижине у Дейва не было ничего похожего на зеркало. «Кто я?» — стучало у нее в голове.

Наконец, устав от этих навязчивых мыслей, она решила подняться. Скоро вернется Дейв. Сейчас она сходит с чайником набрать воды из бочки, как обычно это делает он, и вскипятит воды, чтобы приготовить чай к его возвращению. С трудом передвигаясь, она взяла чайник и медленно подошла к двери. Она постояла на пороге, и ее раненая душа немного ожила при виде чудесного дня. Высоко в безоблачном небе сияло солнце, на деревьях пели птицы, и убогая нора Дейва казалась настоящим раем. Позволив первым слабым росткам надежды распуститься в своем сердце, Стефани вышла наружу и подошла к бочке с водой, стоявшей около угла хижины под грубым подобием водосточной трубы. Наклонившись над бочкой, она погрузила в нее чайник, потревожив гладкую поверхность воды.

В этот момент среди играющих солнечными бликами кругов она увидела колеблющееся отражение. На нее смотрело жутко перекошенное лицо. Где-то в глубине сознания у нее возникло ощущение безумного ужаса. Не может быть, чтобы она так выглядела! Она заставила себя сохранить спокойствие и, вцепившись в бочку обеими руками, так что побелели пальцы, стала ждать, пока не успокоится рябь. Ошибки быть не могло. В неподвижной поверхности воды отражалось ее собственное, до неузнаваемости обезображенное лицо. Острые как бритва зубы крокодила разорвали ее лицо с одной стороны в клочья, которые теперь срослись, образовав грубые красные рубцы. По жестокой иронии судьбы другая сторона лица осталась совершенно невредимой, и теперь эта сторона выглядела злой карикатурой на нее. На поврежденной стороне ее лица веко и уголок рта были опущены вниз, как бывает при параличе. Это было совершенно незнакомое лицо, лицо старухи, ведьмы…

— Нет! — разнесся по зарослям крик Стефани. Услышав этот дикий вопль отчаяния, птицы с тревожным гвалтом взлетели в небо, а мелкая живность попряталась по норкам.

— Нет! Нет! Нет!

Ее охватило темное, мрачное, безнадежное отчаяние.

Здесь, возле бочки с водой, ее и нашел Дейв, когда несколько часов спустя вернулся домой. Сжавшись в комок, она тихо плакала, время от времени что-то бормоча. Он мягко, но решительно поставил ее на ноги и отвел в хижину. Там он уложил ее в постель, а сам присел рядом.

— Тяжело тебе, милая, знаю. Но с этим надо справиться, — начал он ее успокаивать. — Потому что, если уж с бедой справишься, всегда становится легче и уже не так страшно. Досталось тебе от этого старого крокодила. Только ты-то его без обеда оставила. Ты осталась жива, а ведь могла его собой накормить. Это кое-что значит. Ты была спасена для чего-то. Или для кого-то. Теперь ты должна узнать, для чего или для кого.

Голос Дейва с трудом доходил до ее сознания. Для чего-то? Для кого-то? В ответ она прохрипела:

— Я даже не знаю, как меня зовут.

— Но ты носишь обручальное кольцо. Наверное, ты замужем. Я видел, в городе полно полиции. Лесники ищут кого-то, думаю — тебя.

— Дейв, я так боюсь отсюда уходить. Я не знаю, куда пойти, с чего начать.

Дейв помолчал, прежде чем ответить, а когда он заговорил, в голосе его зазвучала нотка грусти:

— Погоди, милая, погоди, всему свое время. Я дам тебе имя, если хочешь. Давным-давно, до того, как весь свет стал мне не мил, я влюбился в одну девчонку из Маунт-Айзы. Она была дочкой владельца паба, и звали ее Тара. Понимаешь, какая штука, ее мать видела в своей жизни только один фильм — «Унесенные ветром». Мне очень нравилось ее имя. Оно так ей шло. И так вот у нас с ней продолжалась любовь до тех пор… до того ужасного дня, когда она сбежала в Таунсвилл и выскочила там за мясника! — Дейв грубовато хохотнул, чтобы скрыть свое волнение. — Так что, если не возражаешь, я назову тебя Тара.

Она благодарно улыбнулась и сжала руку Дейва.

— А теперь нам надо поставить тебя на ноги, Тара, и вернуть тебя к обычной жизни. Конечно, здесь со мной ты была бы в безопасности до конца своих дней. Но ты пришла оттуда, — и он выразительно кивнул в сторону двери, — и там ты найдешь ответы на свои вопросы. У меня сегодня получился удачный рейд: раздобыл тебе кое-какую женскую одежонку вместо своего старого тряпья.

Он подошел к столу, на котором лежал узелок, и развернул его. Там оказались розовое платье, лифчик, штанишки, соломенная шляпка, шарфик и даже пара туфель.

— Ой, Дейв! Где ты все это достал?

— Нашел, — сказал он с веселым огоньком в глазах. — На бельевых веревках в задних дворах да на креслах, что стоят на верандах. Я, конечно, не знаю, какой там размер. Но тебе хоть будет что надеть, когда ты сама отправишься в город.

Неделю спустя она стояла с Дейвом на обочине проселочной дороги в ожидании трейлера — единственного вида транспорта, который можно было встретить в этой пустынной глуши. После многочасовых бесед с Дейвом у нее зародился план. Из-за странного и необъяснимого страха она не могла направиться в ближайший город и обратиться за помощью к полиции или лесникам. Она знала только, что ей нужно уехать, и как можно дальше. А что потом? Этого она не знала. Но она знала, с чего ей надо начать, и решила, что будет действовать дальше по обстоятельствам. Стоявшее в зените солнце нещадно палило, так что соломенная шляпка, которую раздобыл ей Дейв, пришлась как нельзя кстати. Кроме того, вдобавок к густым волосам, которые он зачесала вперед, шляпка помогала ей прикрыть ее изуродованное лицо. Она неловко расправила мешком сидевшее на ней розовое платье и слегка поежилась от ощущения на себе чужого белья.

— Вон идет трейлер, — сказал Дейв. Его острые глаза различили крошечное облачко красной пыли на горизонте — верный признак приближения грузовика. — Он довезет тебя до Дарвина, а дальше ты сама решишь, куда ехать.

Он повернулся к ней с нежной улыбкой, от которой сильнее обозначились морщины на его обветренном лице, сунул руку за пазуху и вытащил неописуемого вида старую жестянку из-под чая.

— Это тебе, — сказал он небрежно, передавая жестянку ей в руки. — Подарок от меня на прощание. В этой жестянке — мои старые мечты, которые мне пора забыть. Загляни-ка сюда.

Она открыла жестянку. Внутри нее на куске грязной ваты лежала кучка великолепных опалов. Самый маленький из них был величиной с мужской ноготь, а самый большой — с кулачок младенца, и все они были превосходного качества.

— Обрати внимание на цвет, — с гордостью сказал Дейв. — Как огонь в ночи. Эти опалы помогут тебе встать на ноги.

— Дейв, я не могу их взять.

— Можешь, можешь. Мне они все равно ни к чему. Я ведь, когда их добывал, думал, они помогут мне обеспечить старость, так что все другие я продавал, а самые лучшие всегда оставлял себе. Но теперь… — Он улыбнулся с довольным видом. — Теперь, милая, они мне не нужны. У меня есть все необходимое. Переезжать я никуда не собираюсь. А тебе они как раз пригодятся.

Слезы застлали ей глаза. Не решаясь ничего сказать, она лишь молча кивнула.

— И еще, Тара, не стесняйся поторговаться за них, когда привезешь их в Дарвин. Не позволяй себя надуть!

Трейлер быстро приближался, поднимая на дороге клубы пыли. Дейв со старомодной учтивостью снял с головы свою видавшую виды шляпу.

— Стало быть, прощай, Тара. Сделай мне одно одолжение, ладно? Если тебе вдруг попадется кто-нибудь, кто меня ищет, не говори ему, где я. И никого сюда ко мне не приводи. Уезжай без оглядки и без сожалений, ладно?

— Хорошо, — улыбнулась она ему сквозь слезы. Трейлер остановился, окутав их облаком тонкой пыли.

— Прощай, Дейв, — сказала она, изо всех сил сдерживая слезы. — И спасибо тебе за все.

— Помни, Тара, — крикнул он ей вслед. — Для чего-то. Или для кого-то. Теперь ты узнаешь, для чего и для кого.

Водитель трейлера был в восторге от возможности подвезти пассажирку: будет кому избавить его от бесконечной скуки долгого пути. Внимание его было сосредоточено главным образом на том, чтобы на крутых поворотах удержать свой чудовищных размеров грузовик на дороге, однако, он успел пару раз бросить взгляд на свою пассажирку, и то, что он увидел, пришлось ему весьма по вкусу. Когда она садилась в кабину, она постаралась скрыть oт его глаз поврежденную сторону своего лица, наклонив голову так, чтобы загородиться от него полями шляпы. Сейчас она сидела так, что ему была видна только здоровая часть ее лица, полная задумчивой грусти, смысла которой он не понимал.

— А что вы тут делаете совсем одна? — спросил он. — Машина, что ли, сломалась?

Она кивнула.

— Ну, на этот счет можете не беспокоиться, — задорно продолжал он. — Довезу вас до самого Дарвина. Я рад, что у меня будет компания. К тому же — компания женская.

Ответа не последовало. Водитель, у которого был достаточный опыт в использовании тактики лобового удара в общении со слабым полом, безо всяких там вокруг да около, решил закрепить достигнутый успех.

— Мы могли бы с вами очень мило побеседовать. До Дарвина путь неблизкий. Хорошо бы нарушить это однообразие. — Он замолчал, затем положил ей руку на бедро и крепко стиснул ее плоть. — Мы могли бы замечательно провести время. Просто великолепно.

К его удивлению, он почувствовал, как под его рукой мышцы ее сжались и стали твердыми как железо. Медленно, с нарочитой неторопливостью она повернулась к нему лицом. Обворожительная улыбка разом сошла с его губ, как только он увидел, насколько изуродовано ее лицо. Теперь он испытывал лишь стыд, злость и разочарование.

— Так, значит, до самого Дарвина, — сказал он наконец.

В этот самый момент на другом конце Австралии, в Сиднее, Билл Макмастер горестно прощался со Стефани Харпер. Когда он услышал о несчастном случае со Стефани, он тотчас же вылетел на север, чтобы самому возглавить ее поиски, задержавшись только для того, чтобы приказать всему персоналу «Харпер майнинг» в пределах тысячи миль прибыть на место происшествия для оказания помощи спасателям. Люди в лодках, каное и катерах на подводных крыльях прочесали каждую протоку и каждую лагуну на многие мили вокруг. Поиски велись и на суше, куда могла бы выползти из воды тяжело раненная женщина, но нигде никаких следов так и не нашли.

Люди покорно и терпеливо продолжали поиски до тех пор, пока не осталось ни одного уголка, где ее можно было бы искать. Даже тогда, наперекор всему не теряя надежды, Билл приказал еще раз прочесать все места в дельте, куда доходил прилив. Он был не из тех, кто легко смиряется с поражением. В конце концов он был вынужден вернуться в Сидней, потому что компания больше не могла обходиться без его непосредственного руководства делами. Там он продолжал получать сообщения о том, что поиски результатов не дали. Последнее такое сообщение лежало сейчас перед ним на столе. И теперь ему ничего не оставалось делать, как прекратить поиски.

Он с огромной горечью подумал о Греге Марсдене, вспомнив свой приезд в лагерь на реке Аллигаторов. От женщины особенно нечего ожидать, так что он не винил Джилли за то, что она превратилась в трясущуюся развалину, и даже за ее внезапный ночной вой, который будил весь лагерь, и за столь же внезапное молчание, которое следовало за этим воем. Но что касается Марсдена, который был то надменным и агрессивным, то плаксивым и сентиментальным, у Билла к нему появилось такое глубокое отвращение, что он был просто удивлен, что на протяжении всего этого мучительного периода ни разу не съездил ему по физиономии. «Какой же он мерзавец, — прошептал он, чувствуя, как его руки сами сжимаются в кулаки. — Ох, Стефани, и зачем только ты его выбрала?»

Ему ведь к тому же пришлось сообщить о случившемся Саре и Деннису. Естественно, Грег решил, что Биллу это лучше взять на себя. Сердце Билла сжалось, когда он вспомнил, как это было: дети понимали, что произошло что-то страшное, иначе их не стали бы забирать из школы, но они и представить не могли, насколько ужасающую весть он для них приготовил. Что ж, теперь все это позади, мрачно подумал Билл. Не дай Бог, чтобы мне когда-нибудь довелось еще раз пережить подобный кошмар. Он вспомнил, что однажды сам себе поклялся заменить отца Саре и Деннису, чего от Грега наверняка вряд ли стоило ожидать, и решил, что будет устраивать для них дни рождения, Рождество и прочие праздники точно так же, как их устраивала для своих горячо любимых детей сама Стефани.

«Стефани…» — Билл тяжело вздохнул. Те несколько недель, которые прошли со времени ее исчезновения, он горевал о ней так, как в жизни не горевал о Максе, к которому относился с уважением и восхищением, но без особой любви. К своему удивлению, Билл обнаружил, что ему недостает этой высокой длинноногой женщины с большими грустными глазами и искренней улыбкой. Ему не хватало и другой Стефани — деловой женщины с превосходной практической сметкой и тонким чутьем, прекрасно разбиравшейся и в рынке, и в делах «Харпер майнинг». Но больше всего ему не хватало ее как личности — сердечной, живой, верящей и верной. Что ж, ее больше нет, значит, придется примириться с этой потерей и носить ее в себе как вечную боль. «Прощай, моя дорогая, — подумал он с безграничной любовью, — но я тебя не забуду. Никогда не забуду».

В аэропорту Дарвина внимание билетного кассира привлекла элегантно одетая женщина, которая медленным шагом вошла в зал бронирования, оглядываясь вокруг так, как будто не была уверена, туда ли она идет. В отличие от большинства австралиек, она была в изящной шляпке с густой вуалью, полностью закрывавшей лицо. Напряженной походкой, ступая с осторожностью, как после тяжелой травмы, она направилась к его кассе. Может быть, как раз поэтому на ней вуаль, подумал он лениво. Но, так или иначе, в ней было что-то привлекательное.

Она остановилась посреди зала, чтобы взглянуть на расписание отправлений, затем подошла к его столу.

— Билет до Таунсвилла, пожалуйста. — Голос ее был низким и хриплым.

— В одном направлении или обратный? Женщина заколебалась, затем сказала:

— В одну сторону.

Кассир постучал по клавишам своего настольного компьютера, чтобы подобрать подходящий рейс, и сказал ей, сколько стоит билет.

— Ваше имя, пожалуйста.

Женщина ответила не сразу. Она открыла сумочку, чтобы расплатиться, и, к своему изумлению, кассир увидел, что ее сумочка буквально битком набита долларами. Не обращая внимания на его пристальный взгляд, она подняла голову.

— Тара Уэллс, — гордо сказала она.

 

Глава шестая

Сев в самолет, Тара Уэллс облегченно вздохнула, скинула туфли под сиденьем, которое находилось впереди нее, и, закрыв глаза, откинулась назад. Роль таинственной незнакомки под вуалью была ей не по душе. Но это было лучше, чем терпеть взгляды со всех сторон — испуганные, жалостливые или откровенно оскорбительные, — которые встретили ее, когда она — попыталась пройтись по улицам с неприкрытым лицом. А скоро-скоро… Она подумала о своей будущей жизни, и лицо ее стало твердое и решительное, каким оно бывало прежде у женщины по имени Стефани Харпер.

После того как Тара уехала от Дейва, она пережила целую эмоциональную бурю, после которой почувствовала себя выжатой как лимон, но в то же время более сильной. Всю свою поездку в Дарвин на трейлере она провела как в кошмарном сне, когда в ее памяти вспышками боли и ужаса стали мелькать прежде вытесненные в подсознание эпизоды недавно пережитого. Первая такая вспышка возникла перед ее глазами, когда огромный автомобиль ухнул в неглубокую речушку, пересекавшую дорогу недалеко от того места, где се подобрал водитель. Когда брызги воды, поднятые колесами грузовика, хлестнули по ветровому стеклу, Тара вскинула руку и закричала: она была уверена, что вода сейчас ударит ее по лицу, накроет ее с головой, ослепит ее глаза и заполнит ее задыхающийся рот. Она с трудом овладела собой, тяжело дыша и вздрагивая всем телом, видя любопытные взгляды водителя в свою сторону, но была не в силах ничего ему объяснить.

Вслед за этим первым воспоминанием на нее исподволь, как воры в ночи, безжалостно налетели и другие. Она снова увидела закат над болотом, почувствовала дно лодки под ногами и фотоаппарат в руках. Всплыв на поверхность и в панике захлебываясь, она увидела холодные глаза своего убийцы — Грега! Моего мужа! О Боже! А позади него ту — другую женщину — женщину, которая сидела, как загипнотизированная, когда я кричала ей, моля о помощи, — Джилли. А потом — боль, неописуемое ощущение бритв, полосующих ей руку, горячая кровь, хлещущая из ран на ее лице, вода, в которой она тонет, тонет, и наконец — мрак и забвение. В то время как трейлер громыхал по пустынным просторам северных земель, она кусочек за кусочком сложила мозаику своей прежней жизни в единую картину. К тому времени, когда они прибыли в Дарвин, она знала, что раньше ее звали Стефани Харпер.

Но Стефани Харпер больше не было. Ее муж хотел, чтобы она умерла, и убил ее. Сотрясаясь от рыданий, она осознала себя как женщину без лица, без имени, без прошлого. Все это он у нее отнял. Теперь она была никем и ничем.

Вместе с нахлынувшими воспоминаниями в ее голове горькой иронией вновь прозвучали слова Дейва: «Ты была спасена для чего-то. Или для кого-то.» — «Спасена? Для мужа, который был виновником ее беды?» — Она гневно улыбнулась, и ее исковерканное лицо горестно сморщилось. — «Что ж, возможности сделать вторую попытку он не получит. Спасена? Для чего? И зачем только судьба вырвала ее из лап смерти, которая сейчас была бы куда более желанна, чем это невыразимое страдание!»

В приступе отвращения она сорвала с пальца обручальное кольцо и вышвырнула его на дорогу.

«Почему? Почему? Почему? — то и дело повторяла она про себя, сидя в кабине трейлера, где ее час за часом, не переставая, терзали мучительная боль и жаркий гнев. — Почему, Грег? Ведь я так тебя любила, как никакая другая женщина тебя никогда не полюбит! Почему же я потеряла твою любовь? Почему ты хотел, чтобы я умерла? Почему ты меня так ненавидел? — Она все глубже погружалась в пучину горя и ярости, пока, наконец, достигнув самого дна, не нашла спасительную ниточку, ухватившись за которую, она постепенно стала приходить в себя. — Ведь для чего-то я спасена, — подумала она исступленно. — Ведь и Дейв говорил об этом. Должно быть, именно для того, чтобы узнать, почему. Ну хорошо, а что же дальше? — Ответ не заставил себя ждать:

— месть! Я ему отомщу. — Она стала мысленно перебирать возможные формы мести. Однако голова ее оставалась ясной и холодной. Она подумала было о том, чтобы передать его в руки полиции, но тотчас же отказалась от этой идеи. Этого будет недостаточно, — подумала она. — Ведь в этом случае я никогда не смогу узнать, почему. А я должна узнать. И я обязательно узнаю».

Женщина, которая вышла из автомобиля в Дарвине, шаталась от слабости, как после долгой болезни, и чувствовала себя так, как будто у нее был обнажен каждый нерв. Однако внутри себя она ощущала стальной стержень: у нее теперь была цель, и осознание этой цели дало ей силу, которая должна помочь ей пройти через любые испытания. Она отчаянно нуждалась в этой силе, потому что это было единственное, что у нее оставалось. Но она знала, что для нее этого будет вполне достаточно. Ее первым испытанием было обращение опалов Дейва в наличность. Она заставила себя поочередно обойти все бывшие армейские казармы, где в Дарвине размещались торговцы драгоценными камнями и ювелиры, чтобы как следует прицениться, выдерживая при этом любопытные взгляды и бесцеремонные вопросы и отражая попытки сбить цену. К концу дня ее замутило от переутомления. В мастерской ювелира, на котором она в конце концов остановила свой выбор, ее охватил приступ паники, и она выбежала на свежий воздух. Встревоженный ювелир бросился за ней вдогонку.

— Эй, мадам! — крикнул он. — Не убегайте, не получив деньги. Очень уж хорошие у вас камушки. С вами все в порядке?

Она отказалась от его предложения помочь, взяла деньги и убежала прочь, чувствуя, что силы ее вот-вот оставят. Однако результаты превзошли ее самые фантастические ожидания. Она ступила на территорию квартала ювелиров бродяжкой, не имеющей ни цента за душой, а вышла оттуда обладательницей такой суммы денег, которой ей хватит на все что угодно. Я снова готова открыть свое дело, подумала она. Свое собственное дело. Дело Тары Уэллс.

Она без промедления отправилась в самый лучший отель, где всякие подозрения, возникшие было при виде странной женщины в выцветшем немодном платье с чужого плеча, тотчас же развеялись, когда она уплатила вперед за самый дорогой номер и стала раздавать щедрые чаевые. Уединившись в своем номере, Тара отправила посыльных во все магазины модной одежды, и, как только разнесся слух о том, что в город приехала богатая эксцентричная дама, каждый поспешил ей угодить. И все же примерка новой одежды была ей не в радость. Получив наконец возможность взглянуть на себя в большое зеркало, она впервые в полной мере пережила весь ужас своего уродства. И в первый раз за все время с того дня, когда она увидела свое отражение в бочке с водой возле хижины Дейва, она проплакала в подушку несколько часов кряду, целиком отдавшись своему горю и оплакивая не только свое изуродованное лицо и тело, но и потерю самой себя, той, прошлой.

Вволю наплакавшись, она стала успокаиваться, и теперь ею руководил один лишь гнев. Он пробудил в ней такую целеустремленность, какой она никогда прежде не знала. Не сходя с кровати, она обзвонила больницы и врачей по всей Австралии в поисках специалиста по пластической хирургии, который помог бы ей сделать первый шаг в новой жизни. Одно имя ей называли чаще других. Вот почему она была сейчас на пути в Таунсвилл, чтобы оттуда отправиться в сторону Большого Барьерного Рифа. Там, на острове Орфей, находился человек, которому предстояло вернуть ей нормальный облик.

«Холостяцкая жизнь имеет свои прелести, — думал Грег Марсден, валяясь на просторной кровати Макса Харпера в сиднейском особняке Харперов. — Нет нужды вставать в такую рань и угождать кому-то, кроме самого себя. Когда же он решит подняться, то не спеша примет душ, а Мейти принесет ему завтрак. Не так уж плохо», — подумал он.

Но, с другой стороны, и ничего хорошего. Ибо он был не холостяком, а мужем, недавно лишившимся жены, и толком не представлял себе, сколько еще времени ему предстояло играть роль убитого горем вдовца. Как он и ожидал, газеты и телевидение разнесли страшную историю, приключившуюся со Стефани, по всему миру, и с того самого момента, когда они покинули лагерь и вернулись к цивилизации, за ним непрестанно охотились репортеры, фотографы и киносъемочные группы. Ему удалось под предлогом глубокого горя отвертеться от всевозможных интервью. Что еще важнее, он убедил враждебно к нему настроенного Филипа в необходимости оградить Джилли от любых ненужных стрессов и знал, что в своем большом особняке на Хантерс-Хилл она была надежно укрыта от назойливых газетчиков. Наконец, поскольку он по собственному опыту знал, что прессу нужно чем-то подкармливать, чтобы она была довольна, он передал семейный альбом Стефани и все свои свадебные фотографии одному агентству, которому удалось выручить кругленькую сумму за каждый снимок. Так что пока все шло весьма неплохо.

Однако Грегу все еще нужно было держаться очень осторожно, потому что при его характере всякие ограничения выводили его из себя. Он был уверен, что ни один человек не знает о нем и Джилли, и не было никаких причин для того, чтобы об их связи стало известно.

Сразу после происшествия Джилли совершенно раскисла, однако, ему удалось привести ее в чувство. По правде говоря, пережитое ею потрясение обострило ее влечение к нему, и он намеренно рисковал, приходя каждую ночь к ней в палатку, чтобы еще и еще раз испытать на себе силу ее страсти, даже когда в лагере появился Билл Мак-мастер. Его безрассудство одновременно и возмущало, и завораживало ее. Она целиком, и телом и душой, принадлежала ему.

Вслед за этой мыслью он почувствовал знакомый прилив возбуждения. «Неплохо было бы, если бы она сейчас оказалась здесь. — Он мысленно представил себе ее тело, ее руки, ее язык… Вздрогнув, он одернул себя. — Так не годится, приятель, — сказал он себе с упреком, — неужели ты хочешь все вот это потерять из-за какой-то бабы? Даже если эта баба — Джилли, лучше которой у него до сих пор никого не было». — Он вспомнил, как он вернулся в особняк Харперов и какую тихую войну ему пришлось выдержать, чтобы утвердиться в глазах Мейти и прочей домашней прислуги, настолько преданной своей хозяйке, что теперь, казалось, даже воздух, которым он дышал, был насквозь пронизан их молчаливыми упреками. И все-таки он с ними справился. Теперь они стали совсем ручными. Даже ее дети терпели его присутствие.

И потом был еще один момент, который адвокаты красиво именовали «наследственным имуществом Харперов». Перейти во владение наследством было невозможно до тех пор, пока не будет найдено тело Стефани. При мысли об этом Грег раздраженно нахмурился. Он не сомневался в том, что она мертва. Перед его глазами вновь встала картина того, как на нее медленно наваливалась смерть, когда крокодил в последний раз утащил ее под воду. Он видел, как закатились ее глаза, так что стали видны одни белки, а окровавленный рот испустил последний вздох, отчего по воде пошли пузыри. Он еще очень долго караулил то место, но ни Стефани, ни крокодил больше не появились на поверхности. Он знал, что ее тело, должно быть, застряло где-то в корнях одного из деревьев, которые во множестве росли по берегам лагун. Сейчас было бы очень кстати, если бы оно всплыло и его доставили бы домой для пышных похорон. Но ничего. Все доходы Стефани теперь стекались к нему: Стефани ведь оформила их совместное владение всем имуществом. Кроме того, у него были и собственные средства, которые полагались ему как члену правления «Харпер майнинг». У него был дом, была яхта, была прислуга. И у него была свобода. Начнем с шикарного завтрака, решил он. А с сексом можно подождать. С этим он как-нибудь разберется. «Ну, кто на новенького? — подумал он с довольной ухмылкой. — Подача моя».

Маленький катер осторожно выползал из оживленного таунсвиллского порта. Тара, стоявшая на палубе наедине со своими мыслями, почти не замечала красоты открывавшегося перед ней вида. Во время перелета на юго-восток из Дарвина в Квинсленд она настолько углубилась в размышления о своих планах, что даже ни разу не взглянула через иллюминатор на территорию, над которой пролетал самолет. Среди всех штатов Австралии, каждый из которых по-своему красив, только в Квинсленде можно увидеть одно из величайших природных чудес света. Множество людей приезжает сюда отовсюду, чтобы полюбоваться потрясающим великолепием Большого Барьерного Рифа. Но Тара Уэллс была занята совершенно иными вещами.

И все же, когда они стали приближаться к Орфееву острову, он невольно привлек к себе ее внимание. Остров, казалось, плыл по аквамариновому морю, и его невысокие, покрытые пальмами холмы, сияющие белые пляжи и приветливая группка бунгало нежились под яркими лучами тропического солнца. Из большого здания в центре жилого комплекса вышла дородная женщина в ярком гавайском платье «му-му» и направилась к причалу. В руке она держала пестрый зонтик для защиты новоприбывшей пациентки от солнца. Когда катер подошел к причалу, она помогла Таре сойти на берег.

— Добро пожаловать в клинику Маршалла!

Тара увидела перед собой энергичную женщину лет пятидесяти с небольшим, по-матерински уютную, с широкой дружелюбной улыбкой. Не обращая внимания на молчание Тары, она без умолку болтала:

— Какой нынче замечательный день, правда? Я бы сегодня ни за какие деньги не согласилась помереть, хотя деньги мне ой как бы пригодились. Я — Элизабет Мейсон, хотя меня называют просто Лиззи. А вы — Тара, верно?

— Да.

— Это весь ваш багаж? Давайте-ка его сюда, Лиззи без усилия подняла чемоданчик Тары, и они вместе зашагали по причалу в сторону главного здания.

— Доктор Маршалл сейчас ведет прием, а то бы он сам вышел вас встречать. Но я состою у него в штате, этакая каждой бочке затычка. А как вы к нам попали? Где вы узнали о нашей клинике?

— Да так, — неопределенно сказала Тара, — прочитала о вас в журнале.

Она сделала глубокий вдох.

— Я приехала сюда, потому что, если не ошибаюсь, вы специализируетесь на… восстановительной хирургии.

— Это точно, — весело сказала Лиззи. — Доктор Маршалл, пожалуй, лучший специалист по пластической хирургии во всей стране. Пока учился в медицинском колледже, ночами подрабатывал. А затем померла какая-то его родственница — тетка, что ли, — и оставила ему в наследство кучу денег. Конечно, он мог бы на все плюнуть и жить в свое удовольствие. А он вместо этого открыл вот эту клинику. Лечит аборигенов, которые к нему обращаются, за бесплатно. Он никогда на этот счет не распространяется, но такой вот он человек.

Живость Лиззи и очевидная радость, которую она получала от работы, тронули какую-то струнку глубоко в душе Тары, и она почувствовала, как сама начинает оживать и возвращаться к реальности.

— Вот ваш дом, — сказала Лиззи, останавливаясь перед небольшим бунгало и открывая дверь.

Внутри была прекрасная маленькая гостиная, просто, но элегантно отделанная в серо-голубых тонах и обставленная изящной бамбуковой мебелью, превосходно гармонировавшей с природой пальмового острова. Позади гостиной располагались спальня и ванная комната. Это был идеальный домик на одного. Тара почувствовала необъяснимое облегчение.

— Вам здесь будет хорошо, — с уверенностью сказала Лиззи. — Кровати здесь очень удобные, кругом тишина и покой, и вы можете делать что хотите.

Она снова вывела Тару из домика и показала на другой конец газона, где поблескивал плавательный бассейн, укрытый от солнца высокими покачивающимися на ветру пальмами. Пациенты лежали в шезлонгах или осторожно шагали взад и вперед, как будто упражнялись в ходьбе. Кто-то был занят беседой, а кто-то плескался или плавал в бассейне — одни уверенно, другие не очень. Кое-кто был весь в бинтах, а те, кто недавно перенес операцию, носили широкополые шляпы и держались в тени, пряча нежную кожу от солнца. У всех были шрамы, а у некоторых бедняг недоставало пальцев и даже рук или ног либо были какие-то другие увечья. « Просто собрание уродцев, — с горечью подумала Тара, — ну прямо-таки курорт для калек. Боже, только бы мне когда-нибудь выбраться отсюда…»

— Не беспокойтесь, дорогуша, — обратилась к ней Лиззи, понимающе глядя на нее. — Не надо за них переживать: сами-то они не слишком переживают. А уезжают отсюда все с улыбками. Уж доктор Маршалл как следует старается на этот счет.

Доктор без промедления занялся своей новой пациенткой. Тара почувствовала непривычную робость, когда пришла Лиззи, чтобы отвести ее на первый осмотр. Однако ее страх несколько приутих при виде высокого мужчины с добрым лицом, ожидавшего ее во врачебном кабинете в главном здании клиники, Чувствуя, как она напугана, он не стал пытаться занять ее пустым разговором, а сразу приступил к тщательному обследованию рубцов на ее лице и теле под сильной лупой, делая записи по ходу осмотра.

Наконец он откинулся назад и посмотрел на нее своими добрыми карими глазами:

— И что же это был за несчастный случай, в котором вы так пострадали?

Тара заколебалась.

— Я знаю, мисс Уэллс, что вам, должно быть, трудно говорить, учитывая повреждения, нанесенные вашим голосовым связкам… Но мне действительно необходимо задать вам эти вопросы.

— Это была автомобильная катастрофа. Столкновение.

— А как давно это было?

— Шесть недель тому назад.

Доктор был уверен, что она говорит не правду. Он наклонился над пациенткой, неподвижно лежавшей на кушетке:

— Не могли бы вы поподробнее рассказать мне об этом вашем… несчастном случае?

— Один старик… Мой друг… Он кое-что знает о травяных снадобьях аборигенов… Он лечил меня пастой, сделанной из цветов и глины…

— Да, да. Мы пользуемся здесь кое-какими из этих средств. Что ж, ваш друг, судя по всему, знает что делает. У вас был серьезный перелом челюсти, но сейчас все прекрасно срослось.

Тара нетерпеливо сказала:

— Доктор Маршалл, я хочу снова обрести человеческий облик. Вы можете мне в этом помочь?

— Мисс Уэллс, ваши раны обширны, глубоки и… весьма необычны. Вам потребуется несколько операций — восстановительных и косметических. К моему величайшему сожалению, вам придется пережить боль, очень сильную боль, а затем какое-то время — крайнее неудобство.

— Я не боюсь боли! — горячо воскликнула Тара. Доктор невозмутимо продолжал:

— И еще одно. Я не смогу приступить к операции до тех пор, пока не размягчится ткань рубцов. На это может уйти несколько недель.

— Это не страшно, — беспечно сказала Тара. — Денег у меня достаточно, а ехать мне все равно больше некуда.

— Деньги здесь у нас — далеко не самое главное. — Тара пропустила мимо ушей его мягкий упрек, и он продолжал тихим голосом:

— Но, конечно, то, что вы отдохнете и наберетесь сил после несчастного случая, во время которого ваш организм перенес такую серьезную травму, пойдет вам только на пользу. А теперь ближе к делу: у вас есть с собой какая-нибудь из ваших последних фотографий? Желательно такая, которая была бы сделана совсем незадолго до несчастного случая.

Она вспомнила день свадьбы, и глаза ее внезапно заполнились горячими слезами. Стиснув зубы, она взяла себя в руки:

— Нет, фотографий у меня нет. В любом случае, — снова задрожав от волнения, она заговорила о том, что она для себя решила, когда лежала на кровати в отеле в Таунсвилле, — мне нужно не просто избавиться от этих шрамов. Мне нужно новое лицо, новая я. Я хочу уехать отсюда совершенно другой женщиной!

Дни на Орфее шли за днями, но целеустремленность Тары не знала отдыха, чего нельзя было сказать о ее израненном теле и измученной душе. Здесь в удивительной тиши почти девственного тропического острова каждый день был столь же великолепен, как и в незапамятные времена далекой древности, а ночь опускалась на него подобно синему шатру, усыпанному мириадами мерцающих золотых звезд. Все дышало свежестью, чистотой и целомудрием. Она чувствовала себя, как Ева в раю, которая начинает все сначала, представляя себе, однако, всю глубину коварства змея-искусителя.

В немалой степени атмосферой мира и спокойствия Орфеев остров был обязан своему доброму гению — доктору Маршаллу. Узнав его поближе, Тара убедилась в том, что забота и внимание к окружающим были для него не просто проявлением врачебного такта, а частью его натуры, следствием глубокого сочувствия ко всем страждущим, которые обращались к нему за помощью. Причем, он отдавал свои силы не просто оказанию медицинской помощи, а созданию целительной среды. И он всегда был готов предложить своим пациентам человеческое, а не холодное профессиональное общение. Однажды Тара столкнулась с ним, когда он вытаскивал свою маленькую шлюпку на отлогий берег, вернувшись с рыбной ловли.

— Вы не подержите этот канат? — обратился он к ней. — Не могли бы вы привязать его вон к тому бревну? Вот замечательно, спасибо вам большое.

Тара молча пошла дальше.

— Эй, постойте, — крикнул он, закрепляя шлюпку, — подите сюда.

Она неохотно подошла к нему. Он покопался на дне лодки и с гордым видом вытащил оттуда две большие рыбины.

— Как вы думаете, неплохо для двух часов работы? А вы рыбачите?

— Нет.

— Здесь рыбалка имеет практическое значение, — продолжал он весело. — Помогает сократить расходы на питание.

Он показал рукой вокруг себя.

— А что вы думаете об Орфее?

Тара огляделась вокруг. В голове ее было пусто. Она давно уже не принимала участия в обычном разговоре.

— Здесь… мило.

— Вы знаете, этот остров обладает естественной целебной силой. Я очень горжусь этим своим раем в миниатюре. Это идеальное место для лечения, особенно таких пациентов, как мои.

Тара ничего не сказала в ответ.

— Вы любите море? — спросил он. — Где вы родились?

— Далеко от моря, в сельской глуши.

— Завидую. Я вырос в городе. А что у вас за семья?

— У меня никого нет.

Он рассмеялся:

— Не очень-то вы любите рассказывать о себе. Негодование придало ей красноречия, хотя из-за ран на горле ей все еще было больно говорить:

— Доктор Маршалл, насколько я понимаю, вы гарантируете своим пациентам невмешательство в их личную жизнь!

Он улыбнулся:

— Ну хорошо. Только, если я пообещаю не задавать вам больше никаких наводящих вопросов, вам придется перестать называть меня «доктор Маршалл». Меня зовут Дэн. Договорились?

«Дэн». — Она несколько раз повторила про себя это имя. Оно очень шло стоявшему перед ней покладистому улыбчивому человеку в шортах, майке и потрепанной панаме, от худощавого загорелого тела которого пахло морем. Она пошевелила пальцами своих босых ног, зарывая их в горячий белый песок, и немного смягчилась.

— Хорошо, Дэн, — сказала она.

Позже, вечером, Дэн вспомнил, как она это произнесла и как она боролась с собой, не зная, продолжать ли ей дальше прятаться за глухой стеной, которой она себя окружила. «Что же с ней произошло, из-за чего она стала такой недоверчивой?» — подумал он. Будучи очень чутким к любым проявлениям боли и страданий, он почувствовал, что в душе Тары таится боль куда более сильная, чем ему приходилось встречать до этих пор. «Что же ей довелось пережить? Сейчас предстояло прежде всего привести в нормальное состояние ее тело при помощи диеты, лечебной гимнастики и плавания по специально разработанной программе, а также переделать ее лицо. Приближался срок первой из целой серии операций. Как же важно, чтобы она прошла успешно! От этого зависит так много, в том числе даже нормальное состояние ее психики». — Дэн со вздохом вернулся к изучению рентгеновских снимков черепа Тары. Вокруг него лежали эскизы трех или четырех различных вариантов лица для его таинственной пациентки, а рядом — гипсовый слепок ее лица в нынешнем виде. Он решил, что, в сущности, не имеет значения, какое из этих лиц она в конце концов получит: любое из них лучше, чем то, что у нее есть сейчас.

Тара в своем маленьком домике неподалеку от главного здания тоже засиделась допоздна. Она старательно делала вырезки из кипы журналов и газет и наклеивала их в альбом. Лицо ее при этом было жестким и суровым, как будто высеченным из гранита.

На столе перед ней лежали фотографии и статьи — все на одну и ту же тему. «ТРАГИЧЕСКИЙ МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ БОГАТОЙ НАСЛЕДНИЦЫ», — кричали заголовки. — «ЖИТЕЛЬНИЦА СИДНЕЯ ИСЧЕЗЛА ПОСЛЕ НАПАДЕНИЯ КРОКОДИЛА». — «Вскоре после свадьбы года, — рассказывалось в статьях, — Стефани Харпер, самая богатая женщина в Австралии…» Все заметки сопровождались фотографиями свадьбы, Грега и поисков на крокодильих болотах. Но были среди них и другие фотографии, на которых она была изображена ребенком, толстой и некрасивой девочкой-подростком и девушкой, скачущей в Эдеме верхом на Кинге. Грег продал ее семейные фотографии. Что ж, она теперь вела строгий учет всех фактов.

Начала она вести такой учет после того, как в каком-то журнале, случайно попавшем ей в руки в Таунсвилле, она наткнулась на заметку о себе. Теперь это помогало ей осмыслить происшедшее и быть в курсе последних событий. В альбоме с вырезками было кое-что еще, служившее для нее своего рода спасательным кругом. Выражение ее лица изменилось, когда она открыла страницы со снимками Сары и Денниса и принялась их внимательно разглядывать. «Поймут ли дети, — думала она, — что их мать больна и вынуждена жить вдали от них до тех пор, пока ей не станет лучше? Более того, что их мать не сможет вновь вернуться в их жизнь, пока не перестанет быть той слабой и глупой женщиной, которая позволила, чтобы с ней произошла такая ужасная вещь?» — В отчаянии от того, что дети могут не понять ее, она часто мысленно беседовала с ними: «Дорогие мои, я должна научиться быть настоящей личностью — не дочерью Макса, не чьей-то женой и даже не вашей матерью, а самой собой. Впервые в жизни я не ищу опоры в мужчине. Я учусь ходить самостоятельно. Вы заслуживаете лучшего, нежели получить калеку с изувеченной душой вместо матери. Я не могу вернуться домой до тех пор, пока не научусь как следует ходить. Вы меня понимаете?»

Глаза ее наполнились слезами, и она позволила им свободно стекать по щекам, позволила себе разрыдаться, чтобы дать облегчение своей истерзанной душе. Как же она по ним соскучилась! Она уткнулась лицом в подушку и вдоволь наревелась. На душе ее стало светло и покойно, и тогда она убрала альбом и улеглась в постель. Ночью она мирно спала, и впервые со времени своего несчастья не видела во сне Грега. Вместо этого над ней склонилось красивое худощавое лицо с добрыми карими глазами и добродушной улыбкой и спросило ее, не хочет ли она отправиться с ним порыбачить.

По всеобщему признанию, Хантерс-Хилл был весьма привлекательным районом весьма привлекательного города Сиднея. Его красивые старинные особняки из песчаника, украшенные кружевными чугунными решетками, его обсаженные деревьями проспекты и участки с личными теннисными кортами и плавательными бассейнами были предметом восхищения и зависти сиднейцев победнее. Однако для Джилли Стюарт, скрывающейся сейчас в большом особняке, где она жила вдвоем с Филипом, ее дом был тюрьмой. Нет, никто не держал ее здесь против воли. Напротив, она была абсолютно вольна распоряжаться собой. После ее возвращения из Эдема Филип, который всегда был человеком занятым, был занят еще больше, как будто нарочно предоставив ей возможность делать все, что она пожелает. Между ними не прозвучало ни слова о гибели Стефани. Но у нес было такое ощущение, что он все знает. И она не могла винить его за то, что он держится от нее в стороне. Она все бы отдала, лишь бы уйти подальше от себя самой.

После той ночи на реке Аллигаторов Джилли жила в безумном мире, где ужасные приступы страха чередовались с дикими ощущениями радостного подъема. Она не хотела убийства Стефани. Она знала, что до самого смертного часа будет помнить последний умоляющий взгляд Стефани, перед тем как крокодил утащил ее под воду, и слышать ее отчаянный крик: «Джилли! Помоги!» Она знала это, потому что слышала этот крик каждую ночь, когда позволяла себе наконец заснуть, погружаясь в яркий цветной кошмарный сон.

Но она хотела, чтобы Стефани умерла. Она хотела этого уже очень давно, и именно это давнее желание избавиться от Стефани приковало ее к месту, именно поэтому она не смогла ничего сделать до того момента, когда было уже слишком поздно. Сейчас это было еще и из-за Грега, из-за ее страсти к нему, которая стала для нее наваждением. «Как же это ужасно, когда становишься одержимой каким-то одним мужчиной», — простонала она. До появления Грега она вполне могла сочувствовать Стефани по поводу ее неудачных браков — Стефани, которая при всех своих деньгах дважды нарывалась не на мужчин, а на сплошное недоразумение, тогда как ее Филип был не только привлекательным мужчиной с незаурядной внешностью, но и человеком, к тому же обреченным навсегда остаться однолюбом. «Бедная Стефани, — не раз говорила она покровительственным тоном их общим подругам, — она же совершенно не умеет выбирать мужчин». И вдруг все изменилось. Стефани нашла себе именно того одного-единственного мужчину, который был родственной душой Джилли, а вовсе не ее. Говорят, что в каждом из нас живет ребенок. Ребенок, что жил в душе Джилли, заныл: это нечестно, это несправедливо!

А разве было справедливо все остальное? Харперы всегда получали, что хотели. Обратившись к истокам своей горечи, Джилли подумала об отце, который покончил с собой после того, как у него сорвалась сделка с Максом Харпером. Она сорвалась только для него, а Макс тогда получил изрядный куш. С этого и началась ее дружба со Стефани. Стефани, которая была постарше, благородная и сердечная в противоположность своему безжалостному и холодному отцу, приняла осиротевшую Джилли под свое крыло и с тех пор искренне ее любила. Для Джилли, однако, ее дружба со Стефани носила более сложный характер: была тут и любовь, но в глубине ее души всегда жила ледяная ненависть к Стефани, а ближе к поверхности — зависть. Она завидовала ее деньгам, ее свободе, а теперь — и тому, какого мужа она себе отхватила.

« Грег». — Джилли поежилась. Совсем по-детски она механически повторила про себя то, что заставил ее вызубрить Грег, когда пришел к ней в палатку, в ту долгую ночь после исчезновения Стефани:

— Это был несчастный случай. Верно? Верно?!

— Да.

— Умница. Хорошенько это запомни.

— Это был несчастный случай.

— Не забудь об этом на следствии, крошка. И еще одна вещь.

— Какая?

— Теперь мы с тобой остались вдвоем, как и хотели. Договорились?

— Ох, Грег…

— Ш-ш-ш, крошка. Помни одно: все уже позади. А теперь выпей.

И рыдая и все проклиная, вне себя от дикого желания и одиночества, Джилли приникла к бутылке.

 

Глава седьмая

— Подходит время нашей операции. Вы готовы?

Тара наслаждалась еженедельным сеансом массажа, который ей делала Лиззи, чувствуя, как под добрыми руками массажистки сходит напряжение со всех ее мышц. Эта высокая тихая женщина, которая, несмотря на обширные повреждения и очевидные страдания, ни разу даже не застонала, сделалась любимицей Лиззи.

— Не очень… Нет, не готова, — правдиво ответила Тара.

Лиззи хохотнула:

— В чем дело? Вы не доверяете Дэну?

— Он очень хороший врач.

— Он больше, чем врач. Он самый настоящий чудодей. Вы посмотрите на меня. Я была горькой пьяницей, когда познакомилась с ним. У меня к тому времени развалилась семья и я не вылезала из лечебниц. А он предложил мне работу. Да, Дэн Маршалл — замечательный парень.

Продолжая вслух делиться своими мыслями, Лиззи принялась разминать поврежденное плечо Тары:

— Знаете, однажды я его спросила, почему он никак не женится. Он сказал, что пару раз к этому шло, и в это нетрудно поверить: он ведь такой добрый и симпатичный. Но каждый раз дело расклеивалось из-за того образа жизни, который он ведет. Конечно, это место выглядит, почти что как шикарный курорт. Только ведь здесь кругом люди с серьезными проблемами, и на них уходит все его время. Ведь Дэн целиком отдает себя работе. Так что его жене пришлось бы приспосабливаться к его жизни.

«Как и следовало бы поступить всякой хорошей жене, — подумала Тара, — Как и я сама пыталась поступить». — Она беспокойно заворочалась под руками Лиззи.

— Я делаю вам больно? — тотчас же встревоженно спросила Лиззи.

— Нет, нет, ничего, — прохрипела Тара. — Все в порядке.

По правде говоря, Тара и в самом деле не была готова к операции в том смысле, что она не была уверена, сможет ли примириться с результатами, которые принесет ей эта операция. Физически же она была уже вполне в состоянии перенести операцию. Следуя тщательно разработанной Дэном программе, она занималась упражнениями, которые позволяли ей делать израненные рука и нога, старательно придерживалась диеты, состоящей из свежих фруктов, овощей и рыбы, и даже начала преодолевать в себе страх перед бассейном. Эта фобия дала в руки Дэну еще один ключ к отгадке тайны его пациентки, которая с каждым днем все больше занимала его мысли. Страх ее обнаружился, когда Лиззи уговорила Тару выйти из бунгало, где она в одиночестве проводила почти все свое время, и пойти к бассейну и понаблюдать за тем, как там преодолевает дистанцию другой пациент. Этот пациент — мальчик по имени Бен — потерял отца в страшной автомобильной катастрофе, которая стоила ему самому руки и одной ступни. Поэтому его мужественным попыткам проплыть дистанцию рукоплескали все обитатели острова. Однако Дэн заметил, что, когда Бен подплыл к краю бассейна и торжествующе шлепнул рукой по воде и брызги упали рядом с Тарой, она инстинктивно отпрянула с выражением ужаса на лице.

— С вами все в порядке? — спросил он.

В тот же момент она снова взяла себя в руки:

— Абсолютно. Просто вода… действует мне на нервы.

— Нам надо с этим что-то делать, — сказал он шутливо. — Плавание — важная часть нашей реабилитационной программы. Мы вам поможем.

И они ей помогли. Начала она с того, что приучилась болтать ногами в прозрачной голубоватой воде на мелкой стороне бассейна, а теперь уже могла целиком погрузиться в воду, не поддаваясь при этом панике. Дэн обещал ей, что после всех своих операций она научится плавать.

Не менее важны были и другие виды подготовки. Порывшись в специализированных каталогах, которые в достаточном количестве имелись в клинике, Тара заказала для себя парики и разнообразную косметику. С помощью косметолога, который раз в неделю приезжал на остров из Таунсвилла, чтобы проконсультировать пациентов, Тара вволю поэкспериментировала со своей внешностью, пока наконец не сумела объяснить Дэну, как именно она хотела бы выглядеть. Самое главное, она хотела стать как можно менее похожей на Стефани. Тем не менее Стефани продолжала преследовать ее, и это было ужасно. В частности, в одном из париков она оказалась просто вылитая Стефани. Она в ужасе стащила его с головы, как только увидела себя в зеркале. И все же потом она аккуратно его убрала, решив сохранить.» Чтобы не забывать, кто я и какой я была», — подумала она.

Вечером накануне первой операции Тара выскользнула из своего домика и отправилась прогуляться на другой конец острова, чтобы побыть наедине со своими мыслями. Дойдя до берега, она села на камень и стала смотреть на простиравшееся за рифом Коралловое море. Перед ней в синей сапфировой воде сверкали отблески заходящего солнца. Позади нее на скалистых холмах паслись дикие козы и слабый ветерок лениво шевелил траву. Вокруг ее ног бесстрашно суетилась крошечная пурпурно-желтая птичка, и все дышало тишиной и покоем.

— Не возражаете, если я составлю вам компанию? — прозвучал рядом с ней голос Дэна. — Лиззи мне сказала, что вы здесь.

Он присел рядом с ней и внимательно посмотрел на нее добрым, серьезным взглядом. Его теплые карие глаза были полны участия. Волосы его взъерошил легкий ветерок.

— Завтра большой день, — заговорил он. — Я вот что хотел сказать напоследок. Я всегда был откровенным со своими пациентами. Что же касается вас, по-моему, это особенно важно. Вы знаете, после того как мы начнем вас оперировать, пути назад уже не будет. И нет никаких гарантий полного успеха. Я не умею творить чудеса, хотя Лиззи и говорит всем, что я чудодей.

Он замолчал.

— Да, конечно, Дэн. Я понимаю.

Он мягко взял ее руку и подержал в своих ладонях. Тара почувствовала обнадеживающее пожатие его мускулистых, энергичных рук и ощутила прилив сил:

— Все в порядке, Дэн, правда. Я готова.

На следующий день в операционной члены бригады Дэна, привыкшие выполнять вместе с ним трудные операции, работая при этом с предельной четкостью, заметили, что нервы его непривычно напряжены. Напряжение это проявлялось в том, что он несколько раз повторил указания, которые уже были выполнены, и с пристрастием допрашивал своего злополучного ассистента:

— А голову ей обрили? Хорошо, хорошо. Итак, вы знаете, что, если повреждение ее рта связано с разрывом мышцы, мы можем привести его в порядок. А если поврежден нерв, доктор, что тогда?

— Тогда все, сэр, — без задержки ответил молодой ассистент, довольный тем, что вопрос был достаточно простым.

Дэн между тем продолжал:

— Точно так же свободному действию голосового аппарата, возможно, препятствуют только рубцовые образования на горле. Но если поврежден сам голосовой аппарат…

— Тогда опять-таки все, сэр!

— Да перестаньте вы твердить «тогда все», — раздраженно сказал Дэн.

— Хорошо, сэр.

— Давайте начинать. Лучше уж поскорее узнать, не ожидает ли нас самое худшее.

Пессимизм Дэна, однако, не получил подтверждения. К его великому облегчению, изуродованные участки на лице и теле Тары представляли собой главным образом толстые рубцы, вызванные глубокими ранами. С растущим оптимизмом он стал делать тонкие, точные разрезы, аккуратно исправляя повреждения, и вокруг него как хорошо отлаженная машина молчаливо работала группа его помощников в зеленых халатах. Поврежденное веко и повернутый вниз уголок ее губ потребовали от него собрать все свое умение и до предела сосредоточить внимание. В конце дня, когда он наконец снял резиновые перчатки с рук, они начали дрожать от усталости.

Такого никогда еще с ним не бывало за все годы его работы хирургом. Несколько часов спустя, освежившись под душем и отдохнув, Дэн все еще продолжал размышлять о том, что же это могло значить. Разгадка была проста: эта пациентка была для него важнее остальных. А он по-прежнему ничего не знал о ней! Поддавшись внезапному порыву, он поднял телефонную трубку:

— Алло, говорит доктор Маршалл из клиники на Орфеевом острове. Я хотел бы поговорить с сержантом Джонсоном.

Во время последовавшей за этим паузы Дэн слышал в ночной тишине биение собственного сердца.

— Алло, Сэм! Говорит Маршалл, Дэн Маршалл. Не могли бы вы проверить для меня, не числится ли один человек у вас в розыске? Нет, не из числа моих друзей. Это одна моя пациентка. У нее временная амнезия — потеря памяти… Да. конечно — рост примерно пять футов восемь дюймов, вес сто тридцать фунтов, шатенка с голубыми глазами…

Позже, во время вечернего обхода, он еще раз проверил ее данные. «Кто вы? — молча спросил он лежавшее без сознания забинтованное тело. — И известно ли это вам самой, Тара?»

Грег Марсден не испытывал никаких сомнений, выезжая на автостраду, ведущую из города в сторону Хан-терс-Хилл. Он был уверен, что вел себя достаточно умно и осторожно. По прошествии такого срока светский визит в дом лучшей подруги жены с целью узнать, как она себя чувствует, не должен вызвать никаких пересудов. Какая жалость, что Филип опять уехал в Нью-Йорк и он его не застанет дома. Грег усмехнулся. Он вовсю гнал свой «роллс-ройс», чтобы поскорее проехать унылые пригороды Сиднея, пока не подъехал к огромному пролету моста Глэйдсвилл, изящно перекинутого через реку Парраматта. Дальше дорога пролегала через зеленый район, и ехать по ней было сплошное удовольствие. Он свернул налево с автострады, затем повернул направо, переехал через мост и через мгновение был на месте.

— Боже мой! Грег!

Джилли вылетела из дома, как только со стороны подъездной аллеи послышался шум машины.

— Эй, детка! Дай мне хотя бы выключить двигатель.

— Ох, Грег, как же я по тебе соскучилась! Я ведь просто сходила с ума в полном одиночестве!

Грег посмотрел на нее. В ее облике в самом деле была какая-то сумасшедшинка. Ее кошачье лицо в форме сердечка раскраснелось, а зрачки широко распахнутых желтых кошачьих глаз расширились. Грегу этот легкий налет безумия показался очень привлекательным. Им стало овладевать возбуждение. Он огляделся вокруг. Большой старый дом был целиком в тени вековых деревьев, и их здесь никто не мог видеть. Он протянул к ней руку и провел тыльной стороной ладони по ее груди, а затем взял ее за талию и притянул к себе, прижавшись телом к мягкой плоти над ее бедрами. Она почувствовала, как он возбужден, и едва не зарыдала от охватившего ее желания.

— С возвращением тебя, детка, — сказал он. — Пойдем в дом.

Первая серия операций, сделанных Таре Уэллс, несомненно оказалась успешной. Дэн позволил себе насладиться чувством профессиональной гордости и удовлетворения. Однако эти операции пока носили в основном пробный характер и представляли собой то, что Дэн про себя называл «расчисткой почвы». Настоящая работа — создание нового лица — была еще впереди. Он знал, что для пациента это было самой худшей стадией, когда предстоит перенести всю боль повторных операций, а результатов пока никаких не видно. В волшебном климате Орфея раны заживали быстро, но из-за жары неудобства, связанные с необходимостью терпеть на себе огромное количество бинтов, переносились особенно тяжело. Хотя Дэн привык иметь дело с людьми, способными не моргнув глазом выносить тяжелые удары судьбы, стоицизм Тары произвел на него чрезвычайно глубокое впечатление.

— Болит? — спросил он ее как-то после осмотра. Не в силах говорить, она махнула рукой:

— Да так, не очень.

— Ну уж не скажите. Здесь должно быть чертовски больно.

Она не шевельнулась.

— Что же, мы что-нибудь дадим вам, чтобы стало полегче. Очень важно, чтобы вы хорошо спали. Я скажу Лиззи, чтобы она принесла вам что-нибудь болеутоляющее.

Отгороженная от внешнего мира сплошной белой стеной бинтов, Тара услышала озабоченность в его голосе. «Он неравнодушен ко мне», — подумала она, и в сердце ее проросло крошечное зернышко радости. Эта мысль была для нее в тысячу раз сильнее любого лекарства. Вскоре ей принесли болеутоляющее средство, но она от него отказалась.

Началась вторая стадия операций. Теперь дни и ночи проходили для Тары в теплом тумане, где боль чередовалась с забытьем. Иногда ей снилось, что она снова в хижине Дейва, и она бормотала и плакала во сне. В такие моменты, просыпаясь, она частенько обнаруживала Дэна у своей постели читающим ее историю болезни или слушающим ее пульс, и его присутствие вселяло в нее спокойствие после увиденных во сне кошмаров. У него была привычка обходить всех своих пациентов в послеоперационный период в густом мраке тропической ночи, вооружившись лишь маленьким карманным фонариком, чтобы не разбудить спящих. Как-то так получалось, что во время этих обходов он всегда оставлял Тару напоследок, с тем чтобы подольше посидеть рядом с ней. В таких случаях она знала, что ее нынешняя боль — плата за то, что она обретала новое «я». Без этой боли она не смогла бы вырваться из кокона по имени Стефани Харпер. «Я становлюсь тем, кем хочу быть», — снова и снова яростно повторяла она. И каждый раз при этой мысли она ощущала в своей душе прилив гордости. «Кем я хочу быть. Новое лицо для женщины, начинающей новую жизнь. Держись. Только держись».

Когда подошло время снимать бинты, Дэн начал нервничать ничуть не меньше самой Тары. Результаты оперативного лечения его не беспокоили. Операции были удачными, и заживление проходило успешно: за этим он следил самым тщательным образом. Его беспокоило то, какой окажется реакция Тары. Сейчас он в полной мере ощутил, как отчаянно ему хотелось, чтобы ей понравилась ее новая внешность. Она еще не видела себя, потому что после первой операции она постоянно была забинтована. Вечером накануне снятия бинтов он вывел ее на берег прогуляться. Перед ними в лучах заката расстилалось сине-фиолетовое море и прибой мягко набегал на их босые ноги. Дэн долго молчал.

— Тара, завтра мы снимаем бинты, — сказал он наконец. — Я хочу, чтобы вы приготовились к шоку. Причем к чертовски сильному шоку. Она затаила дыхание.

— Когда вы завтра утром в первый раз посмотритесь в зеркало, на вас оттуда посмотрят ваши глаза. Но это будет единственным, что вы узнаете. Они будут смотреть на вас с совершенно чужого лица.

«С совершенно чужого лица…» — Эти слова продолжали звучать в ее ушах всю ночь. Следующим утром на рассвете она уже опять ходила по берегу, а вскоре к ее бунгало пришел Дэн.

— Как вам спалось? — спросил он.

— Не слишком хорошо.

— Мне тоже, — сказал он резким тоном. — Давайте не будем откладывать дальше.

Они вместе вошли в бунгало, и Тара, вся в напряжении, села в бамбуковое кресло и вцепилась в подлокотники. Дэн пододвинул к ней журнальный столик, выложил на него ножницы и, присев рядом, принялся за работу. Он разрезал наружный слой бинтов и слой за слоем снял вату и марлю. Тара сидела, крепко зажмурив глаза, но, когда ее лица коснулось его дыхание, она поняла, что повязка наконец снята. Она услышала голос Дэна, звучавший казалось, откуда-то издалека.

— Имейте в виду, я не знаю, как вы выглядели до несчастного случая. Не знаю даже, какой у вас был голос. Я просто старался как можно точнее воплотить ваше представление о вашем новом «я».

Тара услышала, как он откинулся назад и глубоко вздохнул.

— Теперь можете посмотреть на себя.

Она открыла глаза. Дэн держал перед ней зеркало. Всмотревшись в отражение, она была потрясена до глубины души, не в силах поверить своим глазам. Постепенно ею овладело чувство невероятного восторга. Лицо, которое она увидела в зеркале, было необыкновенно красивым. На нем не осталось и следа от опущенных вниз века и уголка рта и от уродливых шрамов. Но вместе с ними бесследно исчезло и лицо Стефани, выражение которого, как до нее теперь вдруг дошло, всегда было грустным и озабоченным. Исчезли все признаки тревоги и напряжения. На нее смотрела молодая женщина.

Она медленно поднесла руки к лицу и осторожно пощупала нежную кожу вокруг глаз, где раньше были морщинки, выдававшие ее возраст. Они исчезли, и теперь она выглядела лет на десять моложе, чем ей было на самом деле.

— Может быть… — неуверенно сказал Дэн, — может быть, если вам нравится то, что вы видите, вы просто кивнете?

Тара подняла на него сияющие глаза и энергично закивала. Дэн восторженно рассмеялся и махнул кулаком, по-мальчишески выражая радость победы. Чувствуя необыкновенную легкость на душе, Тара Уэллс впервые улыбнулась. Затем она залилась слезами радости и бросилась в объятия Дэна. Не в силах выговорить ни слова, они долго еще просидели так, прижавшись друг к другу.

Теперь для Тары началась настоящая программа реабилитации. Следующие несколько недель она все увереннее занималась гимнастикой, танцами и даже плаванием. Имея в своем распоряжении превосходный бассейн, расположенный почти у самой двери ее бунгало, а чуть подальше — спокойное, ленивое море, она научилась сначала чувствовать себя в воде спокойно, затем — получать удовольствие от погружения в воду и наконец полностью доверять себя воде. Ощущение физической свободы и безграничной радости, которое ей теперь приносило плавание, она раньше переживала только во время прогулок верхом. Ей нравилось чувствовать прикосновение теплых волн, с плеском окатывающих ее с головы до ног. В результате занятий плаванием и танцами движения ее стали грациозными и уверенными, а вместе с лишним весом, который она сбросила благодаря здоровой диете, она постепенно навсегда избавилась от последних следов неловкой, неуклюжей Стефани.

Тара работала над собой и в уединении своего маленького бунгало. Она продолжала собирать вырезки с материалами о своем «происшествии», которые все еще продолжали появляться в печати под такими заголовками, как: «СМЕРТЬ БОГАТОЙ ЗОЛУШКИ ПО-ПРЕЖНЕМУ ОСТАЕТСЯ ТАЙНОЙ». Ее жажда мести ничуть не ослабела. Напротив, по мере выздоровления ее решимость отомстить становилась твердой и ясной, как алмаз. Однако теперь она использовала газеты и журналы, которые ежедневно доставлял ей утренний катер, для изучения новейших тенденций моды. «Женщина с новой внешностью должна полностью выглядеть по-новому», — радостно сказала она Лиззи. Поэтому она подолгу рассматривала фотографии с последними моделями одежды и рисовала эскизы, на которых примеряла к себе различные линии и расцветки в расчете на то время, когда придет пора покупать новую одежду. Впервые в жизни у нее появилась возможность заняться собой, что она теперь и делала с каждым днем все увереннее, полная желания наверстать все, что упустила в прошлые годы.

Заседание правления «Харпер майнинг» проходило без особого успеха. Правда, значительного падения годовой прибыли не произошло. Разумеется, замечательной интуиции Стефани и ее делового чутья очень не хватало, однако убытки, вызванные ее отсутствием, были без труда компенсированы доходами многочисленных отделений могущественного концерна, созданного Максом Харпером. Беда была в другом.

Билл Макмастер со своего места во главе огромного орехового стола посмотрел на источник проблем, как следует взял себя в руки и сделал еще одну попытку:

— Хорошо, Грег. Возможно, мы недостаточно внимательно отнеслись к вашему предложению. Давайте выслушаем его еще раз.

Грег бросил на него сердитый взгляд и презрительно оглядел сидевших за столом людей. Кучка бывших! Чертово старичье! Лицо его покраснело от ярости. Когда Стефани сделала его членом правления «Харпер майнинг», он решил, что это будет для него настоящей работой, а не просто синекурой. Жизнь доставляла ему возможность стать в будущем не просто стареющим отставным теннисистом, а чем-то более значительным. И он был готов обеими руками ухватиться за эту возможность. Он совершил то, что для него было огромным усилием, — всерьез занялся изучением всех многочисленных и разнообразных видов деятельности компании «Харпер майнинг», и хотя он так и не сумел разобраться в финансовой стороне дела, это его не остановило. «Пусть этим занимаются бухгалтеры, — решил он. — А он будет генератором идей». — Он и в самом деле был переполнен идеями. Каждую из них вежливо принимали и обсуждали люди в неброских костюмах, которые затем точно так же вежливо ее отклоняли. Аналогичная участь только что постигла самый последний замысел Грега.

— Вы уже выслушали все, что вам нужно знать! — взорвался он. — Месторождения там только и ждут, чтобы их выкопали из земли. Никто другой за ними не охотится. Они могли бы стать нашими за какой-то пустяк. А вы тут сидите на своих задницах и ничего не делаете!

— А вам не приходит в голову поинтересоваться, а почему наши конкуренты столь любезно дают нам полную возможность заняться этими месторождениями?

Этот саркастический вопрос, заданный одним из сидевших за столом людей, выражал общее мнение участников заседания, явно настроенных против Грега.

— Да, но технико-экономическое обоснование…

— Да при чем тут технико-экономическое обоснование?! — не выдержал еще один член правления, — Скажи ему, Билл.

— Уж не думаете ли вы, Грег, что мы до сих пор не уделяли этому никакого внимания? — начал Билл с мягкостью, которая сейчас никак не соответствовала его внутреннему состоянию. — Проблемы здесь не связаны ни с техникой, ни с транспортом, ни с издержками, ни с рабочей силой. Это — политическое минное поле, а транснациональные корпорации научились быть осторожными в таких случаях. Положение там настолько не стабильно, что в любой момент может произойти взрыв. А если осколки, которые останутся после такого взрыва, достанутся марксистскому правительству, то получится, что мы за свой счет создали для него горнодобывающую промышленность. Вы предлагаете нам поставить на карту капитал, оборудование и, самое главное, человеческие жизни ради какой-то авантюры…

— А, идите вы ко всем чертям! — Грег поднялся и обвел всех сидящих за столом ненавидящим взглядом. — Ваша беда в том, что все вы — трупы от шеи и выше! Все вы вместе и хорошего плевка не стоите!

И даже не оглянувшись, он вышел из зала заседаний.

— Мэри, вычеркните, пожалуйста, последнее замечание из протокола, — невозмутимо произнес Билл. — Продолжим, господа.

Некоторым и всей жизни не хватит на то, чтобы вдоволь насмотреться на волшебную красоту островов Большого Кораллового рифа и Кораллового моря. Впоследствии Тару не раз посещала мысль о том, что те несколько недель, которые она провела на острове после операций, набираясь сил и укрепляя в себе уверенность и решимость перед выходом в большой мир, были равнозначны для нее целой жизни. Впервые после своего приезда сюда она смогла в полной мере насладиться изумительной красотой высоких пальм, бело-золотистых пляжей и бесконечно сияющего доброго квинслендского солнца. Каждый день был для нее как сияющий, новенький подарок, и она проводила его, как ей вздумается, что могут себе позволить только по-настоящему счастливые люди.

Вскоре она обнаружила, что во вновь обретенной ею радости жизни значительное место занимал некто Дэн Маршалл. Сама того не замечая, она привыкла каждый день высматривать его среди бунгало, прислушиваться к его шагам и ждать, когда на его лице появится эта особенная, неповторимая улыбка. Осознание всего пришло к ней безо всякого ощущения тревоги, потому что ее дружба с Дэном была столь же естественной, сердечной, непринужденной и ничего не требующей взамен, как и он сам. Он был прекрасным собеседником, а по окончании рабочего дня или в перерывах между операциями — к тому же и превосходным гидом по тропическому раю Орфея.

Углубившись в беседу, они обследовали каждый уголок от отлогого берега на одном краю острова до такого же берега на другой его стороне. От прибрежной полосы раскидистых пальм они шли в глубь острова, к его сердцевине — скалистому обнажению, окруженному буйными зарослями сандаловых деревьев, ясеней, акаций и прочей растительности. На шоколадного цвета почве буйно росли древовидные папоротники, вековые мхи и пышные цветы. За их прогулкой яркими немигающими глазами наблюдали крошечные существа, воздух был наполнен ленивым, сонным жужжанием пчел, и вся природа, казалось, только и ждала, чтобы они насладились ее созерцанием.

В такие минуты они походили на Адама и Еву до грехопадения. В спокойной и ясной атмосфере этого чистого зеленого острова Тара вновь обрела свою утраченную простодушность и веру в людей. Это был мир целомудрия. Дэн с удовольствием составлял ей компанию, отвлекаясь на время от тяжкого бремени ответственности за жизнь и благополучие других, которое он неизбежно должен был нести в силу своей профессии врача, и наслаждался их прогулками, как самый обычный человек. Однако при всем его мальчишеском энтузиазме, с которым он относился к возможности побыть рядом с ней, от нее ничего не требовалось взамен. Она чувствовала, что Дэн — один из тех редких людей, кто давно уже вырвал жало у змеи в своей душе, так что ей не было нужды опасаться ее укуса. Поэтому она могла без страха и безо всякой задней мысли наслаждаться великолепными видами и чудесными ощущениями, которые встречала на каждом шагу в этом райском саду.

Главным их развлечением было подводное плавание, сначала в маске с трубкой, а затем и с аквалангом, которым Дэн предложил ей заняться, когда она достаточно осмелела в воде, в этой новой для себя стихии, такой теплой и манящей. Разве может человек, живущий в холодном краю, представить себе, какой красивой может быть вода, насквозь просвечиваемая ослепительным тропическим солнцем? Для Тары подводные прогулки с Дэном были не просто источником физического удовольствия: они доставили ей множество ярких ощущений и познакомили ее с совершенно новым миром. Под поверхностью воды ее восторженному взгляду открылись обитатели этой причудливой вселенной — бесконечно хрупкие морские существа, сверкающие, извивающиеся, стремительно проносящиеся вокруг. Одни походили на пятна удивительных расцветок, другие были чуть менее прозрачными, чем само море, и обнаружить их присутствие можно было только по теням, движущимся по песчаному дну. Тем не менее все они были живыми, энергичными, дерзкими и быстрыми: не успевал Дэн привлечь ее внимание к ослепительной вспышке серебристого цвета, как она уже исчезала, а на ее месте появлялась другая, третья… Обитатели этого странного, безмолвного мира деловито сновали туда и сюда, не удостаивая вниманием двух человеческих существ, медленно плывших среди них.

За дневным отдыхом в море обычно следовала вечерняя трапеза на берегу, когда они жарили на решетке, а затем с аппетитом поглощали рыбу, которую удавалось поймать Дэну.

— Не откажетесь поужинать со мной сегодня? — спрашивал он с веселой галантностью, неожиданно всплыв рядом с ней и показывая ей нанизанную на гарпун подводного ружья сочную рыбину.

— Не откажусь ни за какие деньги, — моментально отвечала Тара.

Затем они выходили на берег, и он разводил огонь и готовил рыбу, а она отправлялась за фруктами, пивом и приборами, складывала все это в сумку-холодильник и возвращалась на берег. Дэн любил готовить рыбу на решетке и делал это со вкусом и даже с некоторым щегольством. Однажды, когда ему особенно удалось приготовление такого ужина, Тара поинтересовалась:

— А что, все хирурги — хорошие повара?

Дэн рассмеялся:

— Вовсе не обязательно. Великим поваром, таким, как я, можно только родиться, научиться этому невозможно.

— А мне обязательно нужно научиться готовить.

— Я думал, что все женщины умеют готовить. Как же тебе удалось этого избежать?

Тара оцепенела. Как ей объяснить Дэну, что она всю жизнь была в положении «богатой бедняжки» и не научилась делать ничего из самых обычных вещей, потому что всегда было кому их сделать за нее? Дэн почувствовал ее смущение и переменил тему разговора.

— Что ж, — сказал он осторожно, — если ты рискнешь заняться готовкой и тебе понадобится подопытный кролик, позвони мне. Я буду счастлив оказаться за столом, когда ты подашь свою первую яичницу с беконом.

Впервые он намекнул на более глубокое чувство к ней, чем простая дружба. Ее этот намек рассердил, обрадовал и смутил. Еще никогда в жизни ей не приходилось флиртовать или сталкиваться с чьей-то попыткой пофлиртовать с ней. Она сидела, проглотив язык и злясь на себя.

— Бог ты мой, — сказал Дэн, которому ее смущение явно доставляло удовольствие. — Не знал, что сорокалетние дамы умеют краснеть. А может быть, это просто отсвет огня?

Тара не удержалась, чтобы не рассмеяться.

Дэн между тем вытащил из своих рыболовных снастей морскую раковину в форме полумесяца, сияющую перламутром.

— Подарок, — сказал он робко.

— Прощальный подарок. — При ее упоминании о неминуемом расставании в их разговоре наступила неловкая пауза. — Она всегда будет напоминать мне об Орфее. И о тебе, Дэн.

— Как же ты красива, — тихо сказал он.

— Ты должен этим гордиться, — ответила она, не задумываясь. — Это ты меня сделал такой.

— Эй! — Дэн явно опешил. — Твое лицо — всего лишь твое отражение. Ты и сейчас та же дама, которую я встретил несколько месяцев назад, и не вздумай об этом забывать.

— Спасибо, Дэн. Я не забуду. Что ж, даме настала пора уезжать.

— Как я бы хотел, чтобы ты доверяла мне настолько, чтобы могла сказать, от чего ты так бежишь.

— Не надо, Дэн.

— Скажи хотя бы, что тебе есть где остановиться и что у тебя достаточно денег, чтобы устроиться… Где ты собираешься устроиться? В Сиднее?

Он явно сердился, и она тоже рассердилась:

— У меня все будет в порядке. Я ведь уже большая. Меня уже можно выпускать одну!

Дэн услышал предостережение в ее голосе и изменил курс.

— Мне будет тебя не хватать, — сказал он горько. — Должно быть, ты теперь уже знаешь, что я отношусь к тебе… по-особенному.

Тара глубоко вздохнула, чувствуя, как у нее заныло сердце.

— Дэн, есть вещи, которые… которые я должна сделать одна. Прости меня, но я не могу больше ничего сказать. Даже тебе. Так что, пожалуйста, не надо больше вопросов. Хорошо?

Так все и осталось до самого момента их расставания. Дэн сдержал свое обещание, хотя душа его испытывала муки из-за отсутствия ответов на вопросы о женщине, которую он любил с каждым днем все сильнее. Со смирением истинно любящего человека, для которого счастье любимой неизмеримо дороже его собственного, он задался целью сделать последние дни для Тары на острове по-настоящему прекрасными и вернуть ее в большой мир с полностью восстановленными душой и телом.

Тара тем временем систематически закаляла свое сердце, чтобы не допустить его туда. После этого первого робкого проявления его любви она с тревогой почувствовала, как ее целеустремленность слабеет, а планы тускнеют под влиянием картин счастливой и радостной жизни, которая ожидает ее на острове. Чтобы укрепить свою решимость, она вновь обратилась к альбому с вырезками из газет и журналов. Альбом ее не подвел. Жестокий образ Грега уничтожил в ее душе первые ростки любви к Дэну. Наступило время, когда она не только почувствовала себя готовой к отъезду с Орфея, но и стала с нетерпением предвкушать тот момент, когда она сможет наконец отомстить.

Дэн замечал происходящие в ней перемены, и на сердце у него с каждым днем становилось все тяжелее. И вот наконец он вышел проводить ее на причал, где был пришвартован катер, который должен был отвезти Т ару в Таунсвилл. Тара уже с грустью попрощалась с Лиззи, храбро улыбнувшись ей сквозь слезы.

— Помните, я говорила вам, что отсюда все уезжают с улыбкой? — пошутила Лиззи, сама готовая разреветься.

Но сейчас и у Тары, и у Дэна глаза были сухими.

— Вот и все, Тара, — сказал он. — Боишься?

— Немного.

— Тебе вовсе не обязательно уезжать…

Это была его единственная попытка уговорить ее остаться, и она так и повисла в воздухе.

— Обещай мне только…

Тара вопросительно подняла брови.

— Обещай, что, если тебе понадобится что-нибудь — все что угодно, — ты позвонишь.

— У меня все будет хорошо.

«И я не позвоню, — подумала она. — Я докажу, что могу и сама справиться со своими делами. Сама, Дэн, неужели ты не понимаешь? Я всю жизнь опиралась на мужчин, А теперь я взрослею». Вслух же она сказала только:

— Что ж, прощай.

— Удачи тебе, Тара.

Он мягко взял ее за подбородок, чтобы в первый и последний раз поцеловать ее. Губы ее были холодными Не говоря больше ни слова, она повернулась и спустилась с причала на катер. Она не сделала ни единого жеста в ответ на его прощальные слова. Но, бесстрастно и неподвижно стоя на палубе катера, она не отрывала глаз от одинокой высокой фигуры на причале до тех пор, пока та совсем не скрылась из виду.

 

Глава восьмая

«Природа сотворила в Сиднее один из красивейших заливов в мире. И вот уже двести лет, — мрачно думал Билл Макмастер, — люди сбрасывают в него отходы». — Он стоял у окна в своем угловом кабинете на верхнем этаже «Харпер майнинг», глядя на мост. Там внизу, далеко, куда хватало глаз, убегала прибрежная полоса. Он пришел на работу рано, когда рабочие еще были заняты своей повседневной рутиной, вытаскивая из воды тонны мусора, который сиднейцы исправно сбрасывают в воды залива.

«Может, нанять кого-нибудь из этих ребят, — сердито подумал Билл, — по крайней мере, они бы здесь все вылизали».

На столе включился селектор. Билл раздраженно откликнулся:

— Ну, что там?

— Извините, сэр, я просто хотела сказать, что Грег Марсден все еще здесь. Уже больше получаса…

— Знаю, знаю. Ладно, проводите его ко мне. Облаченный в легкий, безукоризненно подобранный костюм, светлую рубашку и галстук бледно-лимонного цвета, Грег, видно, решил не тратить времени на церемонии.

— Вот уж не ожидал вас сегодня, Грег, — мягко заговорил Билл. — Чем можем быть полезны?

Но Грег резко оборвал его.

— Я целую неделю пытался до вас дозвониться.

— Да, знаю. Но я редко бывал здесь. В это время года всегда много дел. Может, все же присядете?

Грег опустился в кресло, но все еще едва сдерживал раздражение. Он уставился на Билла ледяным взглядом.

— Стефани не вчера погибла, Билл. Когда это произошло, пресса подняла страшный шум, казалось, что наступил конец света. А сейчас все затихло, и можно подумать, что Стефани Харпер и не существовало вовсе.

«Куда это он клонит?» — раздраженно подумал Билл. А вслух сказал:

— Никто ее не забыл.

— Да уж по крайней мере не я. — Слова прозвучали на редкость фальшиво, но Билл сдержался и молча ждал продолжения.

— Видите ли, Билл, мне трудно поверить, что три отдельных расследования — два неофициальных и одно, проводившееся с самого начала вашей компанией, — не дали никаких результатов — тело так и не нашли.

«Ах вот оно что», — подумал Билл с нарастающей яростью.

— Хоть что-нибудь. Скелет. Останки.

— Уверяю вас, — ровно произнес Билл, — было сделано все возможное.

— Ну так мне этого недостаточно.

— Ах вот как.

— Вы что, всерьез хотите мне сказать, — Грег гнул свое, — что эта гигантская организация со всеми своими возможностями, организация, которая ведет успешную разведку урана, золота, железной руды, нефти, не в состоянии найти какие-то паршивые кости?

Тут Билл не выдержал.

— Ах ты, вонючий лицемер, — заорал он. — Ведь тебе только затем и нужно юридическое подтверждение смерти Стефани, чтобы наложить лапы на ее деньги. А я — я любил Стефани Харпер! Она была мне, как дочь. — Он немного помолчал и продолжал уже более спокойно. — Печально, что вы так и не удосужились узнать ее получше. Тогда бы вам многое было понятнее. Она не была само совершенство, но это была добрая девушка, и люди не были ей безразличны. Она отдавала, и отдавала щедро, и единственное, чего ожидала взамен, чтобы судили ее по поступкам, а не по происхождению. Она делала все, что было в ее силах, — а это лучшая эпитафия для любого.

— Я не собирался…

— Помолчите-ка и выслушайте до конца. Да, мне очень хотелось бы похоронить Стефани Харпер по-человечески. И все-таки я рад, что тело ее не нашлось. — Он нападал на Грега, но и сам выглядел не столь уж уверенно. — И знаете почему? Потому что я хочу, чтобы на протяжении ближайших семи лет вы бы не знали ни минуты покоя. После этого, верно, вы по закону получите часть одного из самых больших состояний в Австралии. Но — есть одно «но», сынок, о котором тебе неизвестно, потому никто не предполагал, что все так может обернуться.

Грег насторожился. Это еще что такое? Ему с трудом удалось подавить противное чувство страха, которое острой болью отозвалось в животе. Ведь все так точно продумано… разве нет?

— Следует сказать вам, — Билла явно начал развлекать этот разговор, — что накануне вашей женитьбы я убедил Стефани добавить один пункт в ее завещание. В случае, если она умрет раньше вас, а вы вновь женитесь, вы теряете право на наследство.

В комнате повисла напряженная тишина. Грег сидел в кресле, не говоря ни слова и отказываясь поверить в услышанное. Билл, разрядившись, откинулся на спинку стула.

— Вот, стало быть, так. А пока вам стоит начать подыскивать работу. Не думаю, что та… тот ценный вклад, который вы внесли в деятельность компании, помешает нам отказаться от ваших услуг как одного из директоров, если найдется достойная замена. И возможно, работа с целью добыть средства к существованию покажется вам приятной переменой в жизни.

Подняв голову, Грег ненавидяще посмотрел на Билла, который точно знал, что противник, будь у него малейшая возможность, без колебаний прикончил бы его. Неожиданно Грег вскочил со стула с проворством пантеры, и впервые в жизни Билл почувствовал, как на него накатила волна физического страха. Затем, так и не сказав ни слова, Грег вылетел из комнаты.

Билл не мог унять какую-то странную дрожь. Но в то же время он чувствовал, что избавился от ноши. «Да, наши дела еще не закончены, мистер Марсден, — сказал он самому себе. — Но ждать осталось недолго».

Жизнь в сиднейском аэропорте Мэскот не замирает ни на минуту. Но особенно напряженной она становится по утрам в будние дни. Для женщины, которая недели и месяцы провела вдали от цивилизации, в мягкой тишине Орфеева острова, мощный напор и суета человеческого муравейника оказались настоящим ударом. Наполовину смущенная, наполовину напуганная, она кое-как протолкалась к главному входу.

— Такси?

Не задумываясь, Тара с облегчением устроилась на заднем сиденье потрепанного седана.

— Куда ехать? — Они уже двигались в сторону города, а она все еще ничего не могла сказать таксисту.

— Ну… — У Тары не было никаких определенных планов, она предпочитала, чтобы события разворачивались своим чередом. — Мне надо где-нибудь остановиться. Подешевле. Я не знаю… не знаю этих районов Сиднея. Может, подскажете?

Когда такси остановилось в том районе города, который называют обычно Роке, Тара впервые почувствовала, что такое бедность. Унылый, замусоренный квартал в обширной тени моста предлагал только то, что мог предложить — дешевые пансионаты со всем их содержимым. И все же Тара чувствовала, что попала, куда нужно. После продолжительного и дорогостоящего пребывания на Орфеевом острове она изрядно поиздержалась. Но даже если бы у нее все еще был мешок денег, она ни за что не остановилась бы в отеле « Риджент». Он был для Стефани Харпер. А Таре Уэллс следует жить по средствам.

Мучаясь с чемоданом и обливаясь потом в липкой полуденной духоте, Стефани добралась до частной гостиницы в угловом доме, выходившем фасадом на шоссейную дорогу. За пыльным окном Тара заметила бармена, подававшего напитки шумной клиентуре — исключительно мужчинам. Тара посмотрела на месиво мужских тел в майках, неаппетитные животы, раздувшиеся от пива, глаза, обращенные в ее сторону, и сердце у нее упало. Но тут ее заметил бармен и кивнул, чтобы она вошла через боковую дверь.

— Вам комнату, милочка? — спросил он без предисловий.

— Вот именно.

— Пятьдесят долларов в неделю…

— Хорошо.

— … с уплатой за месяц вперед и сто долларов залога…

— Залога? — Тара была поражена. Ей и слышать про такое не приходилось.

— Да, знаете ли, хозяевам в наши времена приходится быть поосторожнее… — Маленький, средних лет мужчина с редеющими песочного цвета волосами, казалось, был воплощенная осторожность. — Раньше я верил людям — жили в долг, — а потом раз, и их нет.

— Но мне просто нечем платить залог, да и вперед слишком много…

— Таков уж тут порядок. А там сами решайте.

— Что ж, придется отказаться. Я приехала в Сидней всего с четырьмя сотнями долларов в кармане, и еще надо кое-что купить, к тому же я целый день ничего не ела, и работы тоже пока нет. Извините, что я отняла у вас время. — Она повернулась к выходу.

— Эй, подождите-ка. О залоге я мог бы и забыть.

— А как насчет аванса за две недели? Хозяин заколебался.

— Ладно. Пусть будет две недели. Но только сразу.

Тара улыбнулась. Право, она может нравиться людям, если только захочет. Это уж точно, подумала она, довольная собой. Наверное, и с работой проблем не будет.

— Хотите посмотреть комнату? Сюда. — Он взял чемодан и двинулся вперед, болтая без умолку.

— Это добрый старый трактир. Настоящий обломок нашей истории. Построен в 1915 году. Там внизу, в баре, полно фотографий, посмотрите, если интересно.

По темной лестнице они поднялись на узкую площадку. Он толкнул дверь. В дальнем конце было окно, а вся комната лежала в густой тени моста. Вид у комнаты был тот еще — грязь, запустение и почти никакой мебели. За рваной дерюгой скрывалась пыльная кухонька. Тара с трудом подавила вздох разочарования.

От хозяина не укрылась ее реакция.

— Буду с вами откровенен, — извиняющимся гоном заговорил он, — эта комната пустует многие месяцы, и я совсем забросил ее. Рассчитывал на жильца попроще, ну, вы понимаете, что я имею в виду. Но в наше время уж очень рискуешь нарваться на какого-нибудь наркомана или бандюгу. А с полицией мне вовсе не хочется иметь неприятностей.

Он помолчал и внимательно посмотрел на нее.

— Ну а вы девушка славная, и я мог бы помочь… прибраться. Между прочим, меня зовут Сэнди. Я живу прямо над вами, под крышей, и свободное время у меня бывает. Я теперь сам себе хозяин. В конце прошлого года у меня умер друг — от рака, — мы двадцать семь лет работали вместе…

Голос его прервался. Тара порывисто схватила его за руку, потом подошла к окну.

— По крайней мере залив виден! — сказала она.

Остановившись посреди холла в доме на Хантерс-Хилл, Филип Стюарт внимательно проверил паспорт, билеты, пересчитал деньги. Тщательно упакованный багаж был около двери, а пальто висело рядом на стуле. Он взглянул на часы и вошел в гостиную.

Джилли смотрела телевизор. Рядом стоял привычный с некоторых пор бокал виски. Посреди большой комнаты она выглядела какой-то потерянной. На полу, прямо у ног, стоял телефон, и Филип подумал, что она ждет звонка, каковой, впрочем, решил он, последует только, когда он уедет в аэропорт. Джилли не выказывала никакого интереса к его предстоящему отъезду. Но ясно было, что и происходящее на экране ее не интересовало.

«Джилли, Джилли, — подумал он, — к чему же мы пришли?»

Тем не менее он совершил весь обряд, положенный члену добропорядочной семьи.

— Так не забудешь, Джилли? Во вторник?

— Во вторник? Что во вторник?

— Придет мастер проверить, как работает насос в бассейне. Потом еще эти страховочные дела — запомнишь?

— Запомню.

На этом разговор мужа с женой закончился. Раньше, отправляясь по делам, Филип спрашивал: «Ну а ты что собираешься делать, пока меня не будет? « Но теперь он не отваживался задавать такой вопрос, потому что знал ответ. По множеству мельчайших, но безошибочных примет он догадывался, что у Джилли очередной роман, И по тому, как безнадежно она в нем застряла, как была постоянно напряжена, впадая то и дело в глубокую меланхолию, — ибо он знал, о ком идет речь, — он догадывался, что ей плохо. И помочь ей он ничем не мог.

Раньше Филип не просто терпел ее измены. Любил ее, сильно любил, и потому помогал ей выбраться из очередной истории и был, как нянька, после того как история завершалась. Не так уж много было этих историй, и не так уж серьезны они были и унизительны, чтобы бросить тень на его достоинство, и он даже испытывал некое грустное мужское удовлетворение от того, что всякий раз Джилли возвращалась к нему. Но все изменилось после того, как Джилли вернулась из Эдема и сказала, что умерла Стефани. Он не знал, да и не хотел знать, что там именно произошло, но чисто интуитивно он ощущал, что на сей раз она пересекла какую-то черту. Это был конец. В результате он оказался, ясно отдавая себе в том отчет, в странном положении человека, который оплакивает утрату жены, продолжая с ней в то же время жить в одном доме. Боль его была настоящей, а повседневное присутствие Джилли напоминало о потере. Но время траура подходило к концу, и он уже был готов сменить одеяние. Отчасти для этого требовалось установить физическую дистанцию. Он чаще и чаще бывал в Нью-Йорке, а оставаясь в Сиднее, предпочитал обедать и даже ночевать в клубе, как можно реже наведываясь в пустой дом. Но, главным образом, он постепенно расширял эмоциональную трещину между собою и Джилли, так чтобы заделать ее было нельзя. Когда подойдет время расставания, получится, что брак распался просто потому, что оказался на голодном пайке.

Филип все еще достаточно был прежним Филипом, чтобы понимать, что ему не следует делать первого шага к разрыву. Как эмоциональная реальность их брак распался. Но он все еще играл немаловажную роль как прибежище для Джилли. В конце концов, куда ей деться, если они разведутся? Как жить? Повседневными заботами она никогда себя не обременяла. Выгнать ее означало бы то же самое, что потребовать от инвалида вдруг подняться с коляски и пойти своими ногами. А Джилли в этой жизни была и впрямь, как настоящий инвалид. Может, поэтому она так и зависит от Марсдена, подумал он, только мне тут нечем ей помочь.

Снаружи раздался сигнал такси, которое повезет его в аэропорт.

— Ладно, Джилли, пока, — сказал он, пересек холл, поднял сумки, открыл дверь и, не дожидаясь ответа, вышел.

Джилли вряд ли даже заметила, что его уже нет, хотя другие шаги, голос другого мужчины она улавливает с чуткостью летучей мыши. Но сейчас улавливать было нечего — всю ночь она просидела около телефона, который ни разу не зазвонил.

Той же самой ночью, в обшарпанной гостинице, Тара сидела на жесткой узкой кровати и изо всех сил сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Подходил к концу совсем не замечательный день. Возвращение в Сидней, в тот город, который всегда был «ее» городом, только в новом обличье и с весьма неопределенными видами на будущее, было настоящим приключением. В памяти сохранилось все, и радостное, и горькое. Она чувствовала связь с родными местами, но всячески противилась соблазну вернуться — оттого и выбрала Рокс, а не старые знакомые пенаты. Но было нелегко.

Даже простейшие, рутинные вещи требовали огромного напряжения сил. Будучи владелицей двух огромных домов, за которыми присматривали другие, она никогда не бывала в супермаркете. Купить себе что-нибудь на прожитие в течение ближайших нескольких дней было сущим испытанием, и неприветливая нетерпеливая кассирша вовсе не облегчила его.

Но худшее было впереди. Войдя с покупками в кухню, она заметила, что по столу что-то бегает. К своему ужасу, она обнаружила, что едва не поставила сумку как раз на то место, где вроде расположилось целое семейство тараканов. Она так и отпрянула, но тут ее выручила злость — она резким движением смахнула насекомых на пол, решив попутно, что в следующий раз в список покупок надо первым делом внести порошок против тараканов. Доконало ее то, что она опрокинула коробку с молоком. Пакеты были открыты, и молоко залило всю кухню. В полном изнеможении она опустилась на кровать и едва не разрыдалась во весь голос.

Но тут ее взгляд упал на целую кучу разных кухонных принадлежностей, которые она, войдя в комнату, не заметила. Сэнди не обманул, обещая помощь, и притащил моющие и дезинфицирующие средства, щетку, кастрюлю и швабру. Она — прямо набросилась на все это Мыть полы — этого Стефани Харпер то же никогда не приходилось. Но Тара Уэллс принялась за дело со всей энергией и уснула этой ночью сном человека, который хорошо и не без пользы потрудился.

С течением времени жизнь Тары в гостинице все более приходила в норму. Вычищенная и выскобленная комната приобрела куда более жилой вид. Сэнди принес новые занавески для окон и кухонного проема и еще много чего, так что все стало выглядеть по-домашнему и уюта прибавилось. Но главное — нашелся некто, сделавший комнату по-настоящему домом, некто, к кому можно было возвращаться домой.

Он привлек внимание в первое же утро, когда она вынесла мусор в баки на задний двор гостиницы. Тара услышала слабое «мяу» и, глянув на землю, увидела котенка, прижавшегося к одному из баков. Подняв его, она почувствовала, как он весь дрожит у нее в руках.

— Ах ты, бедняжка, — мягко сказала она. — Потерялся? Да ты же, видно, бездомный и, должно быть, не ел, бог знает сколько времени.

Котенок доверчиво прижался к ней и сидел на руках неподвижно.

— Хочешь перекусить? — продолжала она. — Пойдем, милый.

Она пошла наверх и по тому, с какой жадностью набросился он на еду, а также по замурзанному виду поняла, что не ошиблась в своих предположениях: котенок был бездомный.

— Но все это в прошлом. Теперь ты мой, и зовут тебя — Макс! — Она усмехнулась: не дико ли называть этот дрожащий комочек именем магната-промышленника, ее отца? И только тут она поняла, что раньше никогда не осмелилась бы посмеяться над этим человеком. — Похоже, я прихожу в себя, — решила она. Тара соорудила Максу постель из старых газет и накормила его до отвала; ублаженный, он заснул у нее на коленях, довольно урча. Ясно, что это не просто котенок. Это амулет, хоть и абсолютно черного цвета. Этот беззащитный комок, этот объект забот — ясное подтверждение того, что началась новая жизнь.

— О, Макси, — вздохнула она. — Как хорошо, что мы нашли друг друга. Никто не знает, как мне нужен был собеседник.

В общем, Грег был равнодушен к бильярду. Человеку, привыкшему к смешам, укороткам и подкрученным ударам тенниса высшего класса, решительно не хватало в бильярде динамики. Но в особняке Харперов был отличный, красного дерева, обитый серо-синим сукном бильярдный стол профессиональных размеров. К тому же сама бильярдная была обставлена наилучшим образом. Так что, когда появлялся подходящий партнер, и игра шла по крупной, Грег был не прочь сыграть несколько партий.

К тому же ему надо было отвлечься. Все оборачивалось не так, как он рассчитывал. Даже сейчас, много месяцев спустя после того, что случилось, Грегу никак не удавалось ввести жизнь в нормальную колею. Он постоянно оказывался в неопределенном положении: не женат и не свободен, не партнер Стефани и не наследник ее. Так что, хотя он и получал, благодаря сделкам, ею заключенным, приличный доход, самому ему не удавалось заработать ни гроша, и к поместью он не мог и приблизиться. Он был в дурацком положении человека, у которого связаны руки.

Точно так же, хотя Грега начали раздражать неудобства холостяцкой жизни, он твердо решил не залезать слишком глубоко в эту историю с чересчур доступной Джилли Стюарт. Он выбрался из одной матримониальной петли вовсе не затем, чтобы залезать в другую. Как женщина Джилли его вполне устраивала — в постели она была настоящий кудесник, и стоило лишь подумать о ней, как его охватывало неудержимое желание. Словом, его вполне устроил бы добропорядочный стабильный роман. Но после возвращения из Эдема Джилли стала слишком навязчива: «Когда снова увидимся?», «Почему не позвонил?», «О, Грег, мне этого мало!». Похоже, Джилли не могла взять в толк, что это он командует парадом, а не она. Потому он нарочно держал ее на расстоянии, выказывал холодность, делал вид, что страшно занят. И в то же время он вовсе не хотел терять ее. Приходилось держать ее крепкой хваткой, чтобы быть уверенным, что их невысказанная тайна никогда не выйдет наружу. Потому он встречался с ней ровно столько, сколько было нужно, чтобы удержать ее на коротком поводке, никогда не давая ей испытать полную удовлетворенность.

Грег заморочил Джилли голову, будто он страшно занят делами, связанными с поместьем Стефани, заботами об особняке и еще бог знает о чем. На самом деле он весь день не знал, куда себя деть. Он не мог вернуться к холостяцкой жизни — роль гуляки и распутника никак не совпадала с ролью безутешного вдовца, которую он для себя выбрал. С компанией «Харпер» у него теперь не было ничего общего — слишком ясно и определенно дали понять, что для тамошнего начальства он теперь «персона нон грата». А Мейти, мажордом сиднейского особняка Харперов с незапамятных времен, был бы оскорблен до глубины души при одной лишь мысли о том, что хозяин захочет уделить хоть толику внимания домашним заботам. Это он всю свою жизнь следил за порядком и поддерживал его на таком уровне, что казалось, будто дом живет сам по себе.

В этот полдень едва ли не просто от скуки Грег отправился в теннисный клуб и сыграл несколько партий. Он давно не тренировался и вышел из формы, но всегда найдутся люди, которые будут счастливы перекинуться мячом со знаменитым чемпионом. Он посмотрел, как Лу Джексон, его шафер, которого Грег не видел с самой свадьбы, легко расправился со своим партнером в тренировочной игре, и снова испытал неудержимый порыв к борьбе. А, ладно, в этих крысиных гонках он больше не участвует. После игры он пригласил Лу выпить кружку пива.

— Как поживаешь, Грег? — в такой форме Лу выразил участие.

— Да так, по-разному.

— Хорошо, что ты опять с нами.

— Да, знаешь ли, с ума можно сойти, когда все в одиночку да в одиночку, — Грег отпил пива.

— Выходит, будешь снова играть?

— Нет, приятель, ни за что. Куда мне тягаться с вами, молодежью.

Лу решил было пошутить, что специально для Грега можно учредить гериатрический кубок вызова, но почел за благо не дразнить гусей и дипломатично выбрал среднюю линию.

— Тогда чем ты собираешься заняться? Грег попытался ответить легко и небрежно:

— Придется найти другие развлечения.

— А вот, кстати… — как дипломат Лу все же был не слишком силен. Он многозначительно поднял брови и кивнул в сторону двери.

Грег проследил за его взглядом. На пороге стояла юная француженка, которая разделила с Грегом его последнюю перед свадьбой холостяцкую ночь. Как любительница тенниса, она всегда отслеживала ведущих игроков: успех воспламенял ее. Она приударяла за Грегом, но точно так же — за любым победителем. Взглянув на ухмыляющееся лицо Лу, Грег подумал, что и с ним она тоже спала. Эта мысль странным образом возбудила его. К тому же он уже несколько дней не был в Хантерс-Хилле.

Тем не менее он притворился равнодушным и повернулся к бару. Не стоит посвящать Лу в свои мысли. Он знал, что эта шлюшка так или иначе скоро будет с ним, и уже прикидывал, как заполучить ее на ночь: он уедет как бы один, а она потом подъедет к дому Харперов на такси, когда обслуга уже отправится восвояси. Большое дело. С ним всякий справится, а уж Грег Марсден — тем более.

Вот так и получилось, что этим вечером Грег затеял игру на бильярде со своей гостьей-француженкой. Когда она появилась, охлажденная бутылка шампанского уже была открыта, свет в гостиной приглушен и из стереопроигрывателя доносились мягкие звуки музыки. При желании Грег умел быть романтичным. Но у его посетительницы были иные планы. Ее предложение поразвлечься в домашней обстановке застало его врасплох.

— Партия в бильярд на раздевание? Что-то новенькое.

Она обнажила в улыбке зубы:

— Я научу тебя.

— Но я не знаю правил.

— Покажу.

Ее манеры маленькой хозяйки немало позабавили Грега; он прошел в бильярдную и, повинуясь ее указаниям, расставил шары.

— Это очень просто. Как только ты забиваешь шар, я что-нибудь с себя снимаю. Я забиваю шар…

Дальше Грегу объяснять было не нужно. О дальнейшем он сам позаботится, и, должно быть, это будет забавно. Прежде всего он внимательно разглядел, во что она была одета. На ней были белая рубаха, красный шарф, узкие красные брюки, сережки и туфли на высоком каблуке. И похоже, никакого лифчика. Он ухмыльнулся, тщательно поставил белый шар на точку, вынул из стойки два кия, помелил и передал один девушке.

— Ну что ж, — сказал он, — начнем?

Ее класс, а может удача, поначалу удивил его. Он оказался без башмаков, часов и рубашки и только тогда добрался до ее шарфа и сережек. Решив во что бы то ни стало заставить ее снять брюки до него, Грег взялся за дело как следует и загнал красного в лузу.

— Так, — скомандовал он, — рубаху!

Под его взглядом она медленно расстегнула пуговицы. Насчет лифчика он оказался прав. Она уронила рубаху на пол и стала прямо перед ним. Груди у нее были маленькие, твердые, четко очерченные, и он хорошо помнил их шелковистость. Соски были темные и большие, немного приподнятые, они почти упирались ему в грудь. Он потянулся к ним. Девица отпрянула и довольно нагло заявила: «Не трогать! Это не по правилам».

Она наклонилась, чтобы произвести свой удар, и груди ее заколебались, как спелые груши. В середине стола образовался островок света, в котором мерцала ее кожа. Вся остальная часть комнаты была во тьме. Он почувствовал, как нарастает желание. Грег не терпеливо ожидал, когда она в очередной раз промахнется, а затем целой серией ударов уложил все оставшиеся шары в лузы. Тяжело дыша, он повернулся к ней. Она насмешливо улыбнулась.

— Ты жулишь!

Не говоря ни слова, он поднял ее на стол и стянул ярко-красные брюки. Затем плюхнулся рядом, тут же взял ее и почти сразу кончил. Потом он извинился за это ребяческое поведение. Но ее он заставил полностью расплатиться за то, что он счел недостатком уважения к собственной персоне. В этих играх они провели немало времени, и правила здесь были другие, чем на бильярде.

Приведя в порядок свою комнату в гостинице, Тара была готова приступить к выполнению плана, который вернул ее не только в Сидней, но и к жизни. В деталях она его не продумала. Но двойная цель была так же ясна и определенна, как в тот момент, когда она впервые ее себе поставила, — выяснить истину и затем — отомстить. Теперь впервые она чувствовала себя хорошо, вполне в форме и готовой к действию. Но перед этим следовало заняться еще одним жизненно важным делом.

Родители обычно не любят школьные матчи по футболу. А когда большинство ребят учатся в школах с пансионом, пап и мам совсем не приходится ожидать на играх. В ближайшую субботу одна из таких игр проходила на площадке самой старой и самой престижной мужской школы Сиднея, и Деннис Харпер был не единственным, кто обратил внимание на высокую стройную женщину, которая, болтаясь по ту сторону ворот, то и дело щелкала аппаратом. Но именно ему удалось лучше других рассмотреть ее, когда мяч, сильно пущенный кем-то из его партнеров, улетел далеко за пределы поля и упал почти у ее ног. Его приближение оказало на нее гипнотическое воздействие; когда он подбегал, она поедала его взглядом, а потом резко повернулась, словно охваченная — чем? Смущением? Деннис заметил, что у нее доброе лицо, а больше, пожалуй, ничего не заметил. В конце концов, игра была в самом разгаре, так что он послал мяч назад, в поле, а сам вернулся и на протяжении всей недели даже не вспоминал о незнакомке.

Впрочем, в следующую субботу он было заговорил о ней с Сарой. Но та не выказала никакого интереса и даже посмеялась над ним, так что Деннис выкинул все это из головы. В отличие от Денниса, Сара не обратила внимания на женщину в третьем ряду, которая пришла на школьный концерт и делала снимок за снимком, когда она играла фортепьянную пьесу. Она думала лишь о том, как бы справиться с трудным местом, и ей было не до публики. Точно так же Сара не услышала, как сильно и горделиво захлопали в ладоши в третьем ряду, и не заметила устремленные на нее блестящие глаза, когда вышла кланяться.

Этой ночью, когда во тьме блеснул луч робкой радости, Тара, прислонившись к подоконнику и поглаживая Макси, вспоминала события дня.

— О, Макси, — тихо всхлипнула она, — прошло всего несколько месяцев, а они так выросли. Видел бы ты, как вытянулся Деннис. А моя маленькая принцесса. Она такая красивая. И во всей этой чертовски трудной вещи она взяла только три фальшивые ноты!

 

Глава девятая

— «Харпер майнинг», доброе утро, чем могу быть полезна?

— Соедините меня, пожалуйста, с мистером Макмастером.

— Одну минуту.

Мейти зажал трубку в морщинистой руке и выглянул в окно холла. Белый «роллс-ройс» как раз выезжал за ворота. Мейти поспешно прижал телефонную трубку к уху и тут же раздался другой женский голос.

— Приемная мистера Макмастера.

— Нельзя ли поговорить с мистером Макмастером? Пауза.

— Мистер Макмастер сейчас занят. Говорит его секретарь. Не могу ли я вам помочь?

— Мне с ним самим нужно поговорить. Дело срочное. Может, скажете ему, что звонит Мейти, из дома.

Снова пауза. Мейти попытался подавить волнение. В конце концов Билл, к величайшему облегчению, взял трубку.

— Привет, Мейти, в чем там дело?

— Это не так-то просто объяснить, мистер Макмастер. Даже не знаю, с чего начать. — Голос старика задрожал.

— Не торопитесь, успокойтесь.

— Сэр, вы знаете, что и я, и все служащие здесь, в доме, делаем все, что от нас зависит, чтобы… примениться к новым обстоятельствам. Потеря мисс Стефани…

— Знаю, Мейти.

— В общем, мы стараемся сделать все, чтобы мужу мисс Стефани, мистеру Марсдену, было хорошо. Буквально все!

— Я не сомневаюсь в этом, — Билл все не мог взять в толк, о чем речь.

— Но есть границы, сэр, границы приличия, которые джентльмен не должен переступать. А в данном случае… — Мейти понимал, что говорит довольно бессвязно, и попытался начать сначала.

— Прошлой ночью, когда все в доме уже спали, у мистера Марсдена был гость. Вернее, гостья.

«Вот подлец, — подумал Билл с ненавистью. — Впрочем, раньше или позже это должно было случиться».

— Право, не думаю, что мы что-нибудь можем сделать. Формально он… Билл поискал нужное слово, — свободный человек.

— Да я не об этом, сэр, — Мейти даже оскорбился, что Билл принял его за сплетника, который сует нос в чужие дела. — Тут дело в том, как это выглядело. Всего мы не знаем, потому что к тому времени, как мы поднялись, гм… леди уже ушла. Но служанка сказала, что в бильярдной что-то произошло. Домоправительница пошла выяснить, в чем дело, и доложила мне. На бильярдном столе валяются осколки разбитой бутылки вина. И еще стаканы.

Билл молчал, сохраняя, как обычно, выдержку. Он знал, что это еще не все.

— И это не все. На столе остались другие следы, свидетельствующие…

— Какие следы?

— Счет очков, сэр, и пятна. Все сукно испорчено.

— Я не совсем вас понимаю, Мейти.

— Мистер Макмастер, у меня есть все основания полагать, что в бильярдной, прямо на столе, происходило нечто непристойное, то, что приличные люди себе позволить не могут!

Билл ярко представил себе бильярдную. Перед глазами встал прекрасный стол, превосходная обстановка, на которой настоял Макс, набор киев на любой вкус по весу и длине. Когда он, Макс и «Харпер майнинг» были молоды, правление собиралось исключительно за этим столом, за партией в снукер. Важнейшие решения принимались, политика вырабатывалась легко и безболезненно между партиями. А теперь этот негодяй…

Билл почувствовал, что весь дрожит. Голос Мейти глухо звучал в трубке.

— Сейчас мистера Марсдена нет дома, вот я и решил воспользоваться случаем и позвонил вам, сэр. Какие будут указания?

— О боже, Мейти, — увы, в настоящий момент указания Билла не могли бы быть выполнены, ибо кастрация как вид наказания была некоторое время назад исключена из кодексов.

— Ладно, подумаю, — сказал он наконец. — Сначала надо посмотреть, можно ли возместить ущерб. Надо связаться со специалистами, пусть они там все посмотрят и подсчитают. Потом пошлите их ко мне. — Он помолчал. — Что же касается мистера Марсдена…

— Да, сэр?

— Я сам займусь им. Похоже, надо укоротить ему крылышки. Вам, должно быть, будет небезынтересно узнать, что кое-что в этом смысле уже сделано. Не беспокойтесь, я за всем прослежу.

Поразительно, до чего наше отношение к тому или иному месту зависит от присутствия или отсутствия хоть одного из его обитателей. Дэн Маршалл был совершенно счастлив на Орфеевом острове, где создание рук человеческих, его клиника, гармонично уравновешивалась дикой нетронутой человеком красотой пейзажа. Но теперь его переливающийся всеми красками парадиз свелся к унылому одноцветью. Солнце светило по-прежнему ярко, но сейчас все в его глазах утратило былой лоск. У него теперь даже не было подлинного стимула вставать по утрам. А вечерами вовсе не хотелось ложиться, и он под разными предлогами засиживался за полночь, пока не валился с ног от усталости.

Преисполненный решимости забыть Тару или хотя бы смотреть на нее как на прекрасную, но перевернутую страницу своей жизни, он работал больше, чем когда бы то ни было, брал дополнительных пациентов, так чтобы совсем не оставалось времени предаваться размышлениям в одиночку. Именно тогда он достиг самых своих выдающихся результатов в области восстановительной хирургии. Он испытывал настоящее удовлетворение при виде того, как девушка, которой чуть не оторвало ногу трактором, отправляется от него прямиком в дискотеку. И однако же, поскольку не с кем поделиться своими успехами, все это было прах и тлен. Верная Лиззи, которая глаз с него не спускала, всячески сочувствовала, но ничем не могла помочь и все же старалась как-то расшевелить его.

— Эта, из десятой палаты, поправляется; утром, когда я принесла ей завтрак, она делала упражнения! Сказала, что уменьшит ваш заработок — выпишется раньше срока. Так оно и будет, вот увидите.

Дэн благодарно улыбался в ответ, но печаль не исчезала из его взгляда, ибо, как бы упорно он ни работал, как бы глубоко ни погружался в текущие дела, забыть Тару не удавалось. Она являлась ему незваной и вновь и вновь возникала перед глазами — вот она гуляет, плавает, жарит мясо на вертеле, улыбается — он гнал воспоминания. С тех самых пор как она уехала, он ни разу не ходил на подводную охоту, утратил всякий интерес к окружающей жизни и, подобно раку-отшельнику, забился в свою раковину.

Когда же он избавится от этой напасти? Сколько надо времени, чтобы кто-то «остался позади»? Было так легко влюбиться в нее. Ее спокойствие, ее стойкость завоевали его уважение, а веселый нрав и жизнелюбие завоевали его сердце. Он с нежностью вспоминал ее высокую стройную фигуру, которая на золотистом фоне острова смотрелась еще более томной, еще более грациозной, вспоминал ее откровенные взгляды и чувственный рот, заставлявшие его тогда трепетать, а теперь грустить в одиночестве. Ему никогда не разлюбить ее, это он знал точно. Придется медленно, шаг за шагом выбираться из этой истории. Он вздохнул и вернулся к своим бумагам. Да, дорога предстоит длинная.

Солнце, добравшись до зенита, палило беспощадно. Человек, покрытый бронзовым загаром, лежал, лениво раскинувшись, прямо у бассейна, где просвечивало дно. Вот он медленно, по-кошачьи, повернулся на лежаке. Грег Марсден загорал. Раньше, когда он проводил на корте целые дни, об этом специально не приходилось думать. Теперь не то. Он медленно привстал, потянулся к сумке-холодильнику, вытащил бутылку пива и с наслаждением отхлебнул. Затем так же медленно он снова опустился на лежак, прикрыл глаза и растянулся на алтаре бога-солнца.

Снизу из сада доносился низкий звук косилок — это садовники выравнивали газоны. Ему нравилось думать, что, пока он предается безделью, другие на него работают. Ему нравилось быть хозяином дома; за несколько месяцев своего пребывания в этом качестве он получил больше удовольствия, чем Стефани за долгие годы. Он буквально физически чувствовал, как распрямляется, приспосабливаясь к новой ситуации. Прислуга вполне повинуется его требованиям.

«Конечно, надо соблюдать осторожность. Скажем, этой ночью, — попенял он себе. — Глупо трахаться на бильярдном столе просто из любви к траханью. И все равно это было здорово». — При воспоминании об этом он невольно улыбнулся. И к тому же там все приводят в порядок. Он видел, как снуют взад-вперед слуги, и знал, что без особой суеты все станет на свои места, просто в конце месяца в счете появится некая скромная строка. В этом прелесть прислуги, она снимает с твоих плеч тяжесть забот. Но прошла ночь, ночь не повторится. xoтя у него было чувство, что с этой француженкой он еще встретится. Неожиданно он рассмеялся. Он сообразил, что даже не спросил ее имени. Но при одной мысли о ней зачесалось под плавками. Он поддался было порыву, но потом передумал. «Может, позже, — подумал он. — Не сейчас. Сейчас лучше подремать».

Даже мягкий звонок телефона показался слишком громким. Он неохотно поднял трубку.

— Да.

— Грег! Я все это время пыталась дозвониться до тебя.

— А, Джилли, как делишки?

— Страшно скучаю по тебе.

— И я тоже, дорогая, на этой неделе я был очень занят…

— Грег, мне надо встретиться с тобой.

Система самозащиты немедленно пришла в состояние боеготовности.

— Ну, разумеется, дорогая.

— И не говори мне, что надо соблюдать осторожность. Меня тошнит от этой осторожности. Помереть можно от этой осторожности. — В голосе ее послышались истерические нотки, которые были уже знакомы Грегу.

— Я хочу, чтобы мы вместе появлялись на людях и вообще вели себя, как обычная пара. — Джилли продолжала наступление. — Я тебя почти не вижу, а если вижу, то только здесь у себя, когда тебе удобно, а не когда мне хочется. Ну так вот, я хочу видеть тебя сейчас.

— И я тоже, детка, ты же знаешь. — Она пьяна, подумал он. Внимание! Джилли, когда напьется, может выкинуть что угодно.

— Отлично, я еду к тебе.

— Сейчас?

— А почему бы и нет?

— Видишь ли, у меня как раз сейчас встреча, — непринужденно сымпровизировал он. — Приехал крупный бразильский шахтовладелец, и я даю ему обед в «Хилтоне».

— Грег, — в голосе Джилли послышались металлические нотки, — мне надо тебя увидеть, и не далее как сегодня.

В воздухе запахло угрозой.

— Конечно, конечно. — Грег принялся быстро соображать. У Мейти сегодня выходной, домоправительница ложится рано. — Хорошо, приходи вечером, сможешь? Около…

— Я приду, — она не дала ему договорить. — О, Грег, я так люблю тебя. Вечером я докажу тебе это.

— Да, да, малышка. До вечера.

Он повесил трубку. Во всей его схеме Джилли была самым ненадежным элементом, и с ней следовало обращаться осторожно. Но он знал, что справится с этим. С ней он мог делать что угодно. Абсолютно все. Он лениво ухмыльнулся. Ночка, вероятно, будет отменная.

Вот уже на протяжении двадцати лет Джоанна Рэнделл заправляла лучшим в Сиднее домом моделей из своего кабинета на симпатичной извивающейся улочке — Ливерпуль-лейн, неподалеку от пересечения с Кроун-стрит в Дарлингхарсте. Сама манекенщица в прошлом, она не утратила ни грана обаяния и чутья, благодаря которым все ведущие журналы мира помещали ее фотографию в лучшие годы на своих обложках. Ярко-рыжие волосы еще больше порыжели, а взгляд темно-карих, почти черных глаз стал еще пронзительнее. Когда ее стройная высокая, отлично сложенная фигура появлялась в фотостудии, все так и вскидывались, а фотографы шутили, что старушка Джо заткнет за пояс любую из своих манекенщиц.

Но лидировать было нелегко. Как хозяйка дела она отвечала не только за то, чтобы постоянно стимулировать приток свежих творческих идей, как главный модельер она полностью определяла облик сезона, а также тенденции моды на будущий год. К тому же, управляя предприятием, она убедилась, что борьба с налоговым законодательством, проблемы, связанные с зарплатой персоналу, проектами на будущее, прибылями и убытками, не становились проще по мере того, как прибавлялись годы. Мир моды, по самой своей природе, это постоянно меняющийся рынок. Всегда кто-то наступает тебе на пятки, а ведь силы со временем уходят, грустно думала она.

Но вообще-то Джоанна Рэнделл, женщина и ее фирма, были на гребне успеха. Правда, наделенная острой склонностью к самокритике, что отличает профессионалов высшего класса, она никогда не признавала этого, а наедине с собой задавалась тревожным вопросом: если она достигла совершенства, то не значит ли это, что годы ее прошли. Следует помнить, что мода — дело молодых, таково было ее всегдашнее кредо. Вот почему она тщательнейшим образом проверяла свою работу, отыскивая в ней приметы исчерпанности или «утомленности», упираясь в нее орлиным глазом точно так же, как в приметы своего физического старения, мелкие морщины вокруг глаз, опускающиеся к линии рта ноздри, иные незаметные, но безжалостные шрамы, которые оставляет возраст. Она пересматривала свои идеи в области моды так же стремительно, как втирала в щеки и шею специальные кремы.

Но как долго удастся продержаться, она сказать не могла. Про себя она датировала наступление начала излета временем, когда ее начали раздражать те, кого она называла МУЗами — Молодыми Умными Задницами.

Один из таких МУЗов, весьма яркий представитель племени, как раз сидел у нее в кабинете, толкуя о манекенщицах, которых Джоанна отобрала для большой съемки на следующей неделе.

— Клиент тратит кучу денег на эту кампанию, мисс Рэнделл. А мы у себя тратим на это кучу рабочего времени.

— Нельзя ли поближе к делу. — Джоанна не любила, когда ей читали лекции. Особенно молодые люди в галстуке с булавкой, роговых очках с надменным взглядом.

— Эти девушки… — Он презрительно развернул веером фотографии, лежавшие на столе между ними: блондинка, брюнетка и рыжая в разных ракурсах.

— Ну и что? Это мои лучшие девушки. Высший сорт.

— За исключением.

— Чего?

— За исключением того, что они абсолютно не подходят для кампании, которую мы спланировали.

— Не подходят? Вы, должно быть, шутите. — Она издала нечто среднее между смехом и ржанием — настолько нелепо прозвучало то, что она услышала. МУЗ терпеливо начал сначала.

— Мисс Рэнделл, сейчас открывается совершенно новый рынок, особенно в США и Англии. Мы вглядываемся в облик новой женщины конца 80-х, и это облик деловой дамы. Наши клиенты неожиданно обнаружили, что появилось множество женщин, сделавших карьеру… множество женщин на высоких постах, и у них есть деньги. У них много денег, и они тратят их на себя. Повторяю, совершенно новый рынок.

Откровенно говоря, Джоанна не считала, что «новая деловая женщина» так уж нова — например, вот эта деловая женщина вполне ощущает свой не юный возраст. Что бы там ни говорил этот молодой человек…

— Ладно, в чем все же дело?

Рассчитано вздохнув, МУЗ поднял одну фотографию и молча протянул ее Джоанне. Та медленно закипала.

— Ну и что?

— Вот, — он ткнул пальцем. — Это лицо девушки. Очаровательной девушки. И я не сомневаюсь, что она замечательная манекенщица, совершенно замечательная.

«Не надо такого пафоса, болван», — раздраженно подумала Джоанна.

— Но она слишком молода. Сколько ей? Девятнадцать? Двадцать один? А мы в этой кампании ориентируемся на представительниц общественного класса АБ-1, женщин от двадцати пяти до сорока четырех лет. Манекенщица должна выглядеть более зрело. К тому же не забывайте, это женщины из аппарата управления. Нам не нужны просто красотки. Наша манекенщица должна выглядеть умной, образованной…

— Должна выглядеть так, будто способна руководить компанией «Дженерал моторе», так что ли?

— Нечто в этом роде. — Сарказм Джоанны пропал даром. — Так что дело не просто в том, чтобы манекенщица была постарше. Нам нужен другой тип.

У Джоанны сердце упало. Новый тип? Завтра до утреннего кофе я тебе два представлю. Чтобы скрыть охватившее ее чувство подавленности, она подняла фотографии и невидяще посмотрела на них. Слишком молоды? Бог ты мой! Ведь еще совсем недавно, когда в моду вошла «крошка» Брук Шилдс, на нее нападали, зачем ее манекенщицы так стары, А в одном крупном заезде она проиграла конкурентам, потому что то агентство в выборе не стеснялось и выпустило на сцену тринадцатилетних. А теперь что же, ренессанс старушек? Ну что ж, сама возьмусь за старое ремесло, безрадостно подумала она, едва удерживаясь от слез.

— Что ж, надеюсь, мы еще вернемся к этому вопросу, хорошо? — МУЗ решил, что высказался он вполне ясно, и почувствовал, что как раз наступил момент мирно завершить беседу. — Конечно, если у вас будут трудности, нам придется обратиться в другие дома моделей, расширить, так сказать, поле деятельности. Но давайте все же еще раз потолкуем и лучше не откладывая. Идет?

— Я позвоню вам, — ровно сказала Джоанна. На столе звякнул селектор.

— Джейсон пришел, он хочет вас видеть, — донесся голос секретарши.

— Я ухожу, — сказал МУЗ, направляясь к двери.

— Пусть подождет чуть-чуть, а потом пригласите его.

Ей просто необходима была минутка отдыха между делами, хотя только что услышанное явно требовало более продолжительных раздумий. Но одна мысль прочно застряла у нее в сознании. Этот забег она не могла себе позволить проиграть. Дело не столько в деньгах, хотя, видит бог, модные мастерские в этом суперпрестижном квартале — Ливерпуль-лейн — обходились недешево. Нет, это скорее был вопрос ее профессионального достоинства, ее репутации владелицы лучшего дома моделей в Сиднее. «Я просто должна победить», — сказала себе Джоанна. Если нужна женщина, выглядящая по-новому, она найдет ее. Или создаст. Но выйдет она на сцену именно с нею. И скоро. Вот и все. Вздохнув, Джоанна потянулась к селектору позвать Джейсона. Он хоть взбодрит ее — а это сейчас совсем не помешает.

У себя в комнате Мейти собирался к выходу. С того самого времени, как он впервые переступил порог особняка, который одновременно стал его домом, он взял за правило проводить вечера на стороне. Иначе, с его точки зрения, невозможно было по-настоящему отдохнуть, приготовиться к новому рабочему дню и доказать себе, что твоя жизнь не сводится к работе, как бы она тебе ни нравилась. Так что, будь то дождь или ведро, зима или лето, Мейти отправлялся на прогулку. Скажем, в театр или на концерт — он обожал оперу, которую не без оснований считал восьмым чудом света. Иногда в кино или в ресторан, где придирчиво, глазом профессионала, наблюдал за работой официантов и мэтра. Довольно часто он искал приключений, тех самых, что привлекали в Сидней гомосексуалистов со всего света, — еще одна причина, по его твердому убеждению, никого не допускать в свою частную жизнь в нерабочие часы.

Бросив последний взгляд в зеркало, он вышел из комнаты и устремился вниз. Время шло, а такси, которое он вызвал двадцать минут назад, все еще не подъехало. Во всяком случае, у выхода его не было. Может, у ворот, хотя ему казалось, что они открыты. Все же он пошел по дорожке проверить. И еще издали увидел, что ворота закрыты. Подавив раздражение, он быстро зашагал по дорожке и с помощью дистанционного управления открыл ворота, выходившие на широкую улицу.

К его удивлению, там, прямо у стены особняка, стояла женщина. В этих местах, где и роскошные «порше» были не в диковинку, никто не ходил пешком. Разве что выгуливали борзых. А у этой дамы не было ни машины, ни собаки. Но ясно было, что пришла она не в гости — ни к кнопке звонка не тянулась, ни к воротам не шла. Она просто стояла и смотрела.

Мейти внимательно взглянул на нее. Дама приятной наружности. Может, он встречался с ней раньше? Что-то знакомое в ее облике было. Но наверняка сказать трудно, так как, едва заметив его, дама повернулась и, надев темные очки, поспешила прочь. У Мейти были свои проблемы, но он все же окликнул ее и она резко остановилась.

— Извините!

— Да? — Голос звучал низко и с хрипотцой.

— Я просто хотел спросить. Я жду такси. Не знаю, давно ли вы здесь… не видели машины?

Похоже, услышав этот вопрос, женщина испытала явное облегчение. Она покачала головой.

— Да нет, как будто. Я уже здесь довольно давно.

— Обещали прислать через двадцать минут, но с ними никогда нельзя быть уверенным. Раньше я ездил в центр автобусом и гора не знал, но в наши времена на такси, пожалуй, спокойнее.

Он помолчал и снова внимательно посмотрел на эту странную женщину. Она смотрела куда-то вниз, упорно избегая встречаться с ним взглядом. Может, ей нехорошо? Неожиданно в конце улицы показалось такси, голубой седан, и, ревя мотором, подъехало к ним. Мейти взялся за дверцу и остановился.

— Мисс?

Она все еще стояла на том же месте, где он застал ее.

— Может, подбросить вас куда-нибудь?

Она покачала головой и улыбнулась:

— Нет, благодарю.

Он поколебался, а затем все же спросил:

— Вам ничего не нужно?

Наконец женщина подняла голову, прямо посмотрела на него и снова улыбнулась.

— Нет, нет, спасибо. Право, все нормально.

Тара стояла посреди дороги и смотрела на такси, увозившее Мейти, до того самого момента, как оно не исчезло из вида. Мейти не узнал ее! Она совершенно не ожидала увидеть его, ибо из всех обитателей он реже других покидал дом. Но теперь можно не волноваться. Насколько можно было судить, он принял ее за незнакомку. А уж если Мейти не узнал, будьте спокойны, никто не узнает.

Она задумчиво прислонилась к стене. Она и самой себе не могла дать отчет, что привело ее глянуть на дом снаружи — знала только, что проснувшись этим утром, почувствовала, что просто не может не взглянуть на свое прежнее жилище. Ну что ж, свое желание она исполнила. И к тому же получила непредусмотренную возможность проверить свой новый облик на одном из тех немногих людей, которые по-настоящему хорошо знали ее, и убедиться, что все в порядке: Стефани Харпер исчезла бесследно. Теперь она — Тара. И женщина, которая стала Тарой, привлекает восхищенные взгляды старичков вроде Мейти. Она весело улыбнулась. «Старый добрый Мейти. И старая добрая Тара!»

Она поежилась. Вечером, как всегда, резко и неожиданно холодало. День был жарким, но ночью могло пробирать до костей. Пора двигаться. Нет, еще немного. Она стояла, прислонившись к грубо отделанной стене и глядя на бриллиантовую россыпь звезд, усеявших южное небо. Пора. Она было повернулась, как в дальнем конце улицы вспыхнули фары; какая-то машина быстро катила с вершины холма. Тара инстинктивно отпрянула под сень густой лозы, покрывавшей стену, и сделалась почти невидимой с дороги. Убедившись в этом, она осторожно выглянула. Машина притормозила неподалеку, перед старыми металлическими воротами, которые Мейти, уходя, тщательно запер. Лицо водителя легко было разглядеть. Это была Джилли! Под невидимым взглядом Тары Джилли вышла из машины и нажала кнопку домофона.

— Да.

По голосу, донесшемуся из маленького черного аппарата, потрясенная Тара узнала Грега.

— Милый, это я, Джилли. Я приехала, я здесь, отпирай поскорее. — Голос Джилли зазвучал настойчиво и соблазнительно.

Тара услышала жужжание механизма, при помощи которого открывались ворота. Джилли распахнула их, вернулась в машину и въехала на подъездную дорожку. Ворота за ней закрылись.

«Джилли? Но почему она?.. Как?.. — Тара никак не могла взять в толк всего этого. Она вернулась в спасительную тень, напряженно раздумывая. — Джилли?» Медленно, словно под водой, перед мысленным взором Тары мелькали картины прошлого: Джилли на свадьбе, Грег полуобнимает ее, она слабым голосом лепечет поздравления; Джилли играет в теннис в паре с Грегом, и победители обмениваются поцелуем; Джилли, вся обратившаяся в сторону Грега, той ночью, когда они все так долго болтали. Новые мысли, причиняя почти физическую боль, разрывая мозговую ткань, проникали в сознание Тары — в ту ночь Джилли не хотела уходить с вечеринки, Филип пошел домой один, это в порядке вещей, но уж больно долго Грег провожал ее домой…

А затем Джилли в Эдеме. Это ведь Джилли плавала и играла в теннис с Грегом, охотилась с ним, в то время как она, его жена, скучала в одиночестве, это Джилли подвигла всех на крокодилью охоту, в то время как она… Крокодилья охота! И с поразительной ясностью, как последнее неотразимое доказательство, в памяти вдруг всплыло то, что она всегда знала, только подавляла это знание, — Джилли в лодке, неподвижная, чуть ли не парализованная, лицо ее — маска ужаса, но глаза горят ненасытным желанием…

Тара откинулась назад и вскрикнула. Душевная боль нашла выход в утробном, животном вопле, древнем жалобном вопле, который издает истерзанное существо. Спотыкаясь, вся дрожа, она кинулась бежать. Куда? Да куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Пробежав несколько шагов, она резко остановилась, повинуясь мучительным спазмам, охватившим все ее тело, — она прислонилась к стене, согнувшись пополам, схватилась за живот, и ее вырвало. Потом, ощущая полное изнеможение, она вновь пустилась бежать и бежала до тех пор, пока не отказали ноги, и она, внезапно споткнувшись, свалилась на землю.

Она упала неловко, порезавшись и ушибив ногу. Но боль привела ее в чувство, она тяжело вскарабкалась на тротуар и привалилась к стене. Она нашарила в сумке бумажную салфетку и неловко попыталась стереть следы рвоты со рта и одежды, а кровь и грязь — с колен. Сколько она там просидела — бог знает. В конце концов, все еще ощущая тошноту, дрожа от холода, который пронял ее до самых костей, она заставила себя подняться и побрела назад, в свое маленькое убежище — сесть на автобус или трамвай, где она стала бы объектом самого пристального наблюдения посторонних, было выше ее сил.

Всю ночь она пролежала, свернувшись калачиком, на своей узкой кровати, пытаясь оправиться от нового удара, который был нанесен ее и без того раненому сознанию. Она не представляла, что страдание может быть горше того, что она уже перенесла, обнаружив, что ее возлюбленный, обожаемый муж ненавидел ее настолько, что готов был убить. Но это новое предательство было вряд ли пережить легче.

— Я любила тебя, Джилли, — со стоном повторяла она вновь и вновь, — отчего же ты так ненавидела меня?

Джилли была ее единственным другом, чуть не светом в окне, и режущая боль разрыва с той частью ее собственной души, которую олицетворяла Джилли, была почти нестерпима. Она думала, что худшее уже позади, и теперь, после того как она все сделала, чтобы взять себя в руки, после лечения на Орфеевом острове, все будет хорошо. Но теперь она поняла, что есть новые ямы, и из них тоже придется выкарабкиваться. И вот убитая, униженная, раздавленная сверх худших ожиданий, она, лежа у себя в комнате, думала, что не сможет, а то и не захочет предпринимать новых усилий…

Где же эта новая женщина? Сидя за столом в своем заваленном разными бумагами уютном кабинете на Ливерпуль-лейн, Джоанна Рэнделл все еще не оставляла надежды найти ее, но уже была близка к отчаянию.

«Я всех пересмотрела в Сиднее, в возрасте от двадцати до шестидесяти», — мрачно размышляла она.

Используя многообразные связи, сложившиеся на протяжении долгих лет, когда она еще была сначала манекенщицей, потом дизайнером, потом заведующей отделом мод и наконец директором, она дала знать, что ищет новые таланты. И почти немедленно на нее обрушился «девятый вал» — девицы звонили, писали, осаждали агентство и даже квартиру почти круглые сутки; в конце концов ей пришлось отдать строгое указание, чтобы никого, никого не принимали без предварительной договоренности. А толку никакого!

— Никакого, — безнадежно повторила она.

Иные из новичков выглядели весьма обещающе. В своем роде. Но все это тот же самый тип. А теперь, после встречи с МУЗом из рекламного агентства, она точно знала, что им нужно. Но для этого особенного облика ничего не подходило. И все же ей придется что-нибудь предложить, если, конечно, она не оставит надежд выиграть этот важный забег. Со вздохом Джоанна вернулась к фотографиям, разбросанным по столу. Может, если эта, с длинными волосами, стянет их заколкой…

В разгар ее размышлений открылась дверь и в комнату ворвался Джейсон Пибблз. Только присутствие человека из рекламного агентства заставляло ждать его в приемной, ибо он уважал денежных людей и знал, что музыку заказывает тот, кто платит. Но как главный фотограф он выговорил себе право заходить в святая святых Джоанны, когда ему вздумается.

— От меня у нее нет секретов, — говорил он в таких случаях ошеломленной секретарше. — Она и я — мы вот так повязаны, — и драматически скрестив руки, он проходил внутрь.

Джоанна была рада видеть его, впрочем, как и всегда. Они давно работали вместе, и в профессиональном смысле она немало зависела от его тонкого мастерства, безошибочной оценки по части фотогеничности, которую он умел обнаружить в самом заурядном с виду лице, от его тонкого вкуса, который в конце концов оборачивался коммерческим успехом. Но помимо того, она любила его просто как человека за добродушие, острый юмор и неудержимую веселость. Все это воплощалось в его физическом облике: был он мал ростом и лукав, редкие светлые волосы ежиком стояли на голове, а маленькие блестящие глазки так и бегали, ничего вокруг не упуская.

— Доброе утро, мамочка! — последовало привычное приветствие, сопровождаемое привычным смачным поцелуем в щечку. Джоанна привычно простонала в ответ:

— Право, Джейсон, в конце концов кто-нибудь и впрямь поверит, что я — твоя мать.

— А все и так уже верят, — успокоил он ее, усаживаясь в мягкий, обитый алой тканью диван.

— Ладно, что нового?

— Да получил тут заказ на большой календарь, — небрежно сказал Джейсон. — Хочешь жить, умей вертеться.

Джоанна просветлела:

— Вот это мне по душе!

— Да, работенка предстоит немалая. Понадобится целая куча девочек. И нам с тобой придется покрутиться. Владельцы отелей «Гренадье» хотят завлечь публику на круглый год. Так что им нужно побольше красоток, чтобы на всю страну хватило.

— Неплохо, — сказала Джоанна, мысленно перебирая свое досье.

— Точно. Только есть две загвоздки.

— Загвоздки?

— Во-первых, они хотят подновить свой фасад — там нужны не просто симпатичные девочки — нужен высший класс. Класс, мамочка, — первый ряд партера.

— Ясно, Джейсон, ясно, — раздраженно прервала его Джоанна. — Яйца курицу не учат.

— Во-вторых, — невозмутимо продолжал Джейсон, — нужны модели на все сезоны, на целый год. Понимаешь? Весна, лето, осень и зима. Словом, для осени и зимы нужны личики постарше, позрелее — не просто твои обычные юные симпатяшки.

— Как, и ты туда же! — Джоанна чуть не завыла.

— В чем дело, мамочка? — Джейсон удивленно взглянул на нее.

Не успела Джоанна ответить, как в селекторе послышался голос секретарши:

— К вам манекенщица, мисс Рэнделл.

Рык Джоанны легко было расслышать в приемной:

— Будь это, черт подери, хоть сама Бо Дерек — скажите ей, пусть убирается!

Целый час Джейсон работал в поте лица, чтобы хоть как-то приободрить Джоанну. Он болтал, шутил, убеждал ее взглянуть на все проблемы в перспективе, напоминал, что в прошлом ей всегда удавалось справляться с любыми кризисными ситуациями. Но решить за нее проблемы он не мог. Орешек попался крепкий, но его надо было разгрызть. Выходя в приемную, он все еще ломал себе голову. Неожиданно он услышал жесткий, уверенный голос:

— Мне все же хотелось бы увидеть Джоанну Рэнделл.

Секретарша уже едва сдерживалась. Она устало поправила очки на переносице, пригладила волосы и механически повторила то, что приходилось говорить десятки раз:

— Послушайте, но я же сказала вам, что сейчас она очень занята. К тому же вы не уславливались о встрече.

— Боюсь, нет.

— Ну вот, а мисс Рэнделл ни с кем не встречается без предварительной договоренности.

Джейсон поднял взгляд. Внимательно, не торопясь. он профессиональным взглядом оценил женщину, стоявшую у стола. Потом вмешался в разговор.

— О встречах, милочка, — обратился он к секретарше, — уговаривается мелкая сошка. А с этой дамой, мне кажется, Королева Би и так поговорит. — Он повернулся к посетительнице. — Меня зовут Джейсон Пибблз, и вот моя победная улыбка. — Он обворожительно улыбнулся ей. — Ну как? Я здесь выполняю роль серого кардинала. Пообедаем сегодня?

Не ожидая ответа, он взял удивленную женщину за руку, повел ее к входу в святилище, бесцеремонно толкнул дверь и громко возвестил:

— Джоанна, вот это ставка! — С этими словами он втолкнул ее внутрь и закрыл дверь.

— Потрясающе! — сказал он ошеломленной секретарше. — Челюсть слегка квадратная, но это я приглушу, рот великоват, но все равно красив, глаза, как у Бемби — черт подери! Я влюблен! — Уже направляясь к двери, он вдруг остановился:

— А она сказала, как ее зовут?

 

Глава десятая

— Мне нужен агент. Такой агент, который через полгода пробьет мою фотографию на обложку «Вога».

Этот миг, когда все ее молитвы материализовались в фигуре женщины, стоявшей перед ее столом, Джоанна запомнила навсегда. Высокая, стройная, с прекрасными манерами, да, это главное — не молодая, но, странным образом, также и не пожилая, и красивое лицо, потрясающая фигура, а помимо того что-то еще. Это что-то отражалось в глазах — огромных, блестящих, загадочных и печальных — и в очертаниях губ — чувственных и одновременно строгих, словно сдерживающих чувства, которые не хочется раскрывать. А помимо всего, в ней были твердость, всесокрушающая воля, которая и превращала ее, как мгновенно возгорелась надеждой Джоанна, в ту самую «новую женщину», которую она тщетно искала.

Джоанна не привыкла играть в игры. Она достаточно доверяла себе и своему вкусу, чтобы не напускать на себя равнодушный вид, и безо всяких колебаний выказывала свои истинные чувства. Она подняла брови и, откровенно любуясь видением, возникшим перед ее глазами, просто сказала: «Присаживайтесь». Она была достаточно здравой, чтобы испытать удовольствие от той смущенной улыбки, с какой красавица стала оглядываться в поисках стула — стало быть, человеческое ей все же не чуждо. Но лишь только обе устроились в креслах, Джоанна, как и подобает профессионалу, сразу перешла к делу.

— Вы откуда?

— Из Квинсленда. Там есть такой Орфеев остров.

— Где работали?

— Несколько лет в Англии, а затем на Северных Территориях.

— А теперь, стало быть, решили попытать счастья в самом большом городе Австралии?

— Выходит, так.

Беседа продолжалась почти без заминок. Тара с удивлением и радостью прислушивалась к себе самой, как уверенно и свободно она ведет с Джоанной профессиональный разговор, углубляясь в одни вопросы, избегая прямого ответа на другие, так, словно с детства научена всему этому. Она предусмотрительно продумала свою вымышленную историю до последней мелочи — понемногу подрабатывала манекенщицей в разных местах, а теперь приехала в Сидней, чтобы попробовать сделать настоящую карьеру. Она все поставила на карту, чтобы ее появление дало настоящий эффект. «Второго случая произвести первое впечатление не бывает», — твердила она себе, наэлектризованная до предела, собираясь на решающую беседу с Джоанной. Больше того, она учла и тот факт, который и сами австралийцы часто забывают или просто не принимают во внимание: гигантские размеры острова. Она понимала, что, если скажет, что работала манекенщицей в западной Австралии, Квинсленде или на Северных Территориях, весьма маловероятно, что Джоанна сможет проверить это.

Главное заключалось в том, чтобы сразу же произвести на Джоанну такое впечатление, которое заставит ее сказать «да», а не «нет». Это потребовало не одну неделю напряженной работы, в течение которой Тара тщательнейшим образом просматривала модные журналы и ходила из одной модной лавки в другую, чтобы приобрести вид современный, но не чрезмерно, моложавый, но не слишком юный, обольстительный, но без оттенка вульгарности, и одежда должна быть почти такая же дорогая, как рекламируют в журналах.

Затем — косметика и прическа. Это тоже потребовало тщательного изучения журналов, чтобы не выбиваться из современного стиля, но привнести в него что-то личное, не просто следовать стандарту, но обогащать его. Последние остатки ее денег были потрачены на косметику, очень дорогие щипцы и лучшие парикмахерские Сиднея. Поначалу она с ужасом смотрела, как прядь за прядью падают ее тяжелые волосы на пол, под чьи-то чужие ноги. Но когда, повинуясь движениям опытных рук мастера, копна волос легла в правильном порядке, она буквально почувствовала, как они ожили. То же самое можно было сказать о глазах и коже. Под руководством лучших специалистов крупных модных лавок Сиднея, которые консультировали ее бесплатно, Тара научилась придавать скулам такую линию, чтобы лицо выглядело как сердце, черты приобретали пикантность, и, главное, веки, покрытые всеми оттенками голубого, от индиго до барвинка, придавали особую окраску глазам.

Она осуществляла программу исследования и открытия самой себя с большой настойчивостью, относясь к этому как к работе, которой занималась ежедневно. И все равно всякий раз возникало чувство нового, чувство изумления. О женщине по имени Стефани она вспоминала с болью и состраданием. Неужели эта женщина, которая с такой поразительной застенчивостью относилась к собственной внешности и так мало верила в себя, что, видя какую-нибудь красивую вещь, не осмеливалась купить ее, превратилась в Тару, которая была преисполнена решимости не только превратить себя в красавицу, но сделать это на высшем профессиональном уровне?

В конце концов настало время, когда она решила, что можно являться пред очи Джоанны Рэнделл. После длительного размышления она выбрала прямую атаку, даже не сговариваясь о встрече по телефону, чтобы не испугаться в последний момент. Это было решительное наступление: пан или пропал. И как любой военной кампании, ему предшествовала тщательная разработка. Тара предусмотрела буквально каждую мелочь. Первой и самой дорогой ее покупкой был бюстгальтер, который подчеркивал форму груди даже под самым тяжелым одеянием. Затем колготки — в этот день она, разумеется, не могла позволить себе дешевки. Она горделиво погладила плоский живот и тугие бедра. Только тот, у кого некогда был лишний вес, мог оценить по-настоящему счастье быть стройным, радостно подумала она.

Роясь в гардеробе, она остановилась на белой рубахе из тяжелого блестящего шелка. В общем-то, она купила ее задешево на развале в сиднейском Китай-городе, но выглядела она дороже, чем была на самом деле, благодаря красивой отделке передней части и манжетам, крохотным застежкам из жемчуга и модному маленькому стоячему воротнику, который подчеркивал красивую форму шеи. Другой находкой была юбка новейшего покроя, вся в цветах, с мягкими складками и большими накладными карманами, красивая и практичная. Но главное — расцветка: хризантемы, пионы и жимолость переходили друг в друга, мягко переливаясь ало-розовым, красным и персиковым цветами на светлом фоне. Выглядело все это броско, но ничуть не вульгарно. Все одеяние завершал изящный, в талию, жакет точь-в-точь того же ярко-розового, блестящего оттенка, что и юбка в верхней части. Словом, все три отдельных предмета естественнейшим образом сливались в целое, а не казались случайными предметами, которые пригнали друг к другу в результате терпеливой работы.

Тара принялась за косметику, выбрав алый в качестве основного цвета. Для начала она наложила плотный слой розового крема, затем принялась проводить основные линии. Линию скул она подчеркнула гвоздичным цветом, а глаза по контрасту подвела голубым карандашом. Для теней она выбрала густой сливовый цвет, мастерски приглушая его, доводя постепенно до бледно-алого у надбровий. Иссиня-черная тушь и ярко-малиновая губная помада на пару тонов погуще, чем господствующий цвет костюма, завершали палитру красок. Никаких украшений — облик должен быть решительным и простым. Быстро проведя щеткой по густым, блестящим волосам, Тара двинулась к выходу.

По дороге она остановилась и бросила критический взгляд в зеркало, вделанное в платяной шкаф. Ничто не ускользнуло от ее пристального взгляда, и все вроде было на месте. Тара была удовлетворена. Удовлетворена, но вовсе не спокойна. Трогаясь в путь, она ясно осознала, что предстоит ей самое трудное с момента возвращения в Сидней дело. Первая такого рода встреча, да еще в ее возрасте, оценка объективного наблюдателя — все это неожиданно показалось куда более тяжелым испытанием, чем представлялось сначала. Пересекая городские улицы, в толпе, где ее постоянно задевали и толкали, боясь, как бы не запачкаться обо что-нибудь или не порвать колготки, Тара испытала сильнейший соблазн бросить все и вернуться. Но достигнув Ливерпуль-лейн и войдя в уютную приемную агентства, она заставила себя забыть о режущих спазмах в желудке. С великолепным равнодушием она бросила взгляд на фотографии лучших манекенщиц, устрашающе развешенных по всем стенам. Обращаясь к секретарше, она дала себе тайную клятву, что по своей воле отсюда не уйдет — им придется выбросить ее! — пока не добьется своего от великой Джоанны. И дело выгорело! Выгорело!

Мысленно возвращаясь в прошлое, Таре всегда казалось, что ее новое «я» родилось, как птица феникс, из последних языков пламени, в котором сгорела Стефани. Лежа на кровати, почти не двигаясь, едва прикасаясь к еде и питью после того, как открылось предательство Джилли, она чувствовала себя так, словно медленно умирает. Она сгорала от боли, страдания, гнева и унижения, и горячие огненные языки словно вылизывали все ее внутренности. В конце, чувствуя себя полностью изнеможенной, она уснула. Проснулась она новой женщиной. Последняя нить, которая ее привязывала к Стефани, порвалась, та часть жизни Стефани, которая казалась такой значительной, испарилась. И хотя все ее тело еще болело, словно было открытой раной, она чувствовала прилив сил, который приходит с уверенностью в том, что с инфекцией покончено.

Из зла всегда получается добро, размышляла она. Болезненный эффект того, что она узнала в конце, завершил картину, и все стало на свои места, как в разгаданном ребусе. Распутывая историю, завершившуюся тем ужасным «несчастным случаем», в который она попала, Тара в конце концов сообразила, какую форму должна принять месть. Ее план предполагал фанатическую решимость жить в одиночку и для себя, извлекая максимум из той новой жизни, что подарила ей судьба, и из той новой внешности, которую она обрела, потратив на это столько времени и трудов на Орфеевом острове.

Как-то одной из бессонных ночей она вдруг ясно поняла, что будет лучшей местью Грегу: надо вынудить его пережить такое же унижение, какое он заставил пережить ее, — пусть влюбится в женщину, которая его не любит, пусть его с презрением отвергнут и вышвырнут вон, пусть любовь его оценят ниже, чем пыль под ногами. И этой женщиной, которой не угрожает опасность влюбиться в него, она и будет. Она заманит его в ловушку, как он в свое время заманил ее, и пожалеет его не больше, чем охотники жалеют маленьких кроликов, которых ловят в свои мерзкие силки. А потом она пустит в него стрелу и небрежно отбросит прочь, умертвит его сердце, как он пытался умертвить ее тело. Это будет лучшее, поэтическое возмездие, высшее торжество, и она сполна насладится своей местью.

Для этого надо превратиться в такую женщину, какая нужна была Грегу. А значит, надо стать эффектной, по-настоящему эффектной. «Мне бы следовало почуять крысу, — подумала она с горечью, — когда он, именно он, стал подбираться к затрапезной простушке и толстушке мисс Стефани Харпер». Надо превратиться в красавицу из модных журналов. Вот тогда и оформилась окончательно эта мысль, которая, как она поняла теперь, зрела в ее сознании с тех пор, как она приехала на Орфеев остров, где примеряла новое лицо и жадно поглощала новые журналы, — мысль стать манекенщицей.

У нее было обаяние, была фигура, был рост, а теперь, главное, появилось основание и воля осуществить идею.

Это будет самая остроумная шутка, решила она. Уничтожая Грега, она в то же время возродит себя самое. Она знала, что в ней всегда жило стремление стать красивой женщиной, которой она была внутренне, порвать с той, другой женщиной, которая пребывала в клетках ее тела на правах арендатора, вместо того чтобы с гордостью обладать им. Быть может, только те, кто ощущал собственное уродство и презрение окружающих, способны по-настоящему оценить стремление страждущей природы к красоте. Тара испытывала подобное стремление, напоминающее муки голода, всю свою жизнь. Теперь наконец голод мог быть утолен.

— Сделать для начала пробные снимки, — жесткий голос Джоанны, говорившей в нос, вернул ее к реальности. Вообще-то у Джоанны было немало вопросов, связанных с этим таинственным появлением. Например, она признает, что ей больше двадцати одного года, но точного возраста не называет. Она утверждает, что работала манекенщицей, но знания ее, вполне очевидно, — на уровне среднего начинающего. И еще кое-что смущает, что в точности и не определишь. Лучше бы не связываться с ней. Надо быть сумасшедшей, чтобы иметь с ней дело. Но тут Джоанна вспомнила о МУЗе, и ее сомнения рассеялись. «Разве у меня есть кто-нибудь еще, — мрачно подумала она. — Да и что я теряю?» Джоанна наклонилась к селектору.

— Соедините меня с Джейсоном.

— В этом нет нужды, — раздался в селекторе голос Джейсона, как бы отделившийся от него самого. — Я никуда не уходил.

Нет на свете райского уголка, в котором вовсе не было бы зла. Даже в Эдемском саду был свой собственный змей. Сержант Джонсон из таунсвиллской полиции не был склонен к философическим размышлениям. Тем не менее он часто задавался вопросом, что может толкать людей на разного рода мерзкие поступки здесь, в одном из красивейших уголков на целом свете. К тому же, как любой нормальный полицейский, он испытывал нормальное желание, чтобы на его участке все было спокойно. Он гордился Таунсвиллом, этим солнечным городом. Он любил характерное для него сочетание старины и нового, старые таверны по обе стороны чистеньких современных пешеходных дорожек, красивый прибрежный бульвар, возникший здесь в незапамятные времена, да и всю береговую линию. «Лучший город во всем Квин-сленде, если не на всем этом чертовом континенте, — думал он. — Что еще людям нужно?»

И тем не менее им, во всяком случае некоторым, этого было мало, и они то и дело нарушали закон, стремясь удовлетворить свои желания. Так что даже в этом тропическом раю дел у сержанта Джонсона хватало, что и не позволяло всерьез заняться тем расследованием, о котором просил его Дэн Маршалл, — напоминание пришло в виде ненавязчивого телефонного звонка.

— Привет, Сэм. Это Дэн Маршалл, из Орфея. Как там обстоят дела с моей пропавшей?

Дэн пришел к твердому выводу, что душевное равновесие он восстановит, лишь выбросив из головы Тару Уэллс. Ради этого он решил вернуться к старым привычкам, вроде подводной охоты. Если находились подходящие пациенты, будь то мужчины, женщины, дети, он делал с ними шашлыки на берегу. Он навел порядок в кабинете и изменил систему регистрации — «смазал старую пружину», по словам Лиззи, которая видела во всем этом обнадеживающие признаки. Он даже поехал в отпуск — впервые за много лет. Он пересек в западном направлении весь немыслимо огромный остров-континент, пройдя сквозь мертвое сердце страны, видевшей на своем веку столько поколений людей. Впервые в жизни он увидел великие священные символы страны аборигенов, страны чудес, гигантские бурые скалы в форме закругленных минаретов и куполов, стоявших, подобно чудесным видениям, на пустынной равнине века и тысячелетия. Он прилетел в Перт, крупнейший город на западе, и, поменяв машину, поехал через красивейший национальный парк, который придает особый вид всей прибрежной полосе, в Кейп-Лиуин. Это была юго-западная оконечность Австралии, и он, таким образом, оказался на самом далеком расстоянии от дома, который находился на северо-востоке. Тут все было другое — берег, море, ракушки, которые выбрасывали сюда воды Индийского океана. Но мысли оставались все те же — о Таре.

Все было безнадежно. От нее ему не отделаться. Он все еще так сильно любил ее, что утрата отдавалась повседневной болью: просыпаясь, он каждое утро вспоминал прежде всего ее. Любви ее ему не добиться. Но, по крайней мере, появилась уверенность, что его собственное чувство было подлинным и неизбывным, а не случайным летним увлечением. «Но разве это такое уж достижение?» — криво усмехнулся Дэн. Он сделал попытку — и проиграл. Он ничего не знал о ней — не знал даже, где ее искать в Сиднее. Но он не мог ее выбросить из головы и вычеркнуть из сердца. Все, что ему оставалось, — продолжать путь, собирать крохи, которые попадутся на нем, и надеяться вопреки всякой надежде, что каким-нибудь образом, чудом в конце концов Тара возникнет вновь. Вот он и позвонил сержанту Джонсону, не столько надеясь услышать что-нибудь новое, сколько просто желая хоть что-нибудь сделать.

— Боюсь, сказать мне почти нечего. — Сэм не хотел обнадеживать собеседника. — Это чертовски большее место, тут целая армия может потеряться. А вы мне не слишком много дали, за что бы зацепиться.

— Верно. Но у меня появилось кое-что новое — может, поможет. — Дэн много думал. Опираясь на свои зарисовки, фотографии и на характер травм, полученных Тарой — а их он хорошо помнил, — он мог приблизительно установить дату несчастного случая. Конечно, это всего лишь предположение. Но предположение весьма обоснованное, и Дэн был уверен, что ошибка в расчетах не превышает нескольких дней.

— Итак, — сказал он Сэму, — вы ищете женщину, попавшую в тяжелую катастрофу — это не автомобильная авария, этот вариант можно исключить, — между… — и он назвал две даты. — Разве этого так мало?

Очевидная настойчивость доктора явно произвела на Сэма Джонсона впечатление, и он решил, что пришла пора всерьез взяться за дело. Вернувшись в Орфей, Дэн лениво перелистывал последний номер медицинского журнала. Взгляд его упал на объявление о предстоящей конференции. «Медицина сегодня» — не слишком завлекательное название, чтобы занятой врач бросил дела на целую неделю ради симпозиума на такую тему. Но он проводится в Сиднее. «Не отставай от прогресса, будь в курсе всего нового, — сказал себе Дэн. — „Медицина сегодня“ — чем плохо?»

Каковы бы ни были фотографические таланты Джейсона, педагогического дара он явно был лишен. Терпения у него не было вовсе, на клиентов он покрикивал, а то и бранил на все корки, доводя их в конце концов до ярости или отчаяния. Но с Тарой, как ни странно, у него получалось. Сегодня у них была третья съемка в его просторной мастерской, и Тара буквально наслаждалась работой.

— Полет! Лети! — орал Джейсон, не отрываясь от аппарата. — Легко и свободно, как будто занимаешься любовью. Вот так! Вот теперь у тебя вид что надо, мне он нравится, давай еще, отдайся камере, отдайся мне!

Тара расслабилась и начала хихикать. Джейсон в ярости вскочил, и его добродушие сменилось откровенной злобой.

— Ты сутулишься! Не сутулься! Право, ты становишься похожа на верблюда! А ну-ка сосредоточься, работай, думай, вот так, это больше похоже на дело. Думай о чем-нибудь приятном, о чем-нибудь неожиданном. Ты выиграла в лотерею — как ты собираешься распорядиться деньгами…

Деньги. Тара едва не расхохоталась. Вот уж что ей нужно меньше всего.

— Вам следовало бы знать. — наставительно заметила она, — что деньги есть корень всяческого зла.

— Ладно, ладно, — нетерпеливо оборвал ее он. — Коси, коси глазом, это тебе идет. Теперь двигайся, так, медленный поворот. О бог ты мой, у тебя что, всего одна нога? Ради Джейсона, постарайся двигаться, как нормальный человек.

На противоположном конце города, в деловом квартале, Билл Макмастер обсуждал дело, которое, как он от души надеялся, положит конец его отношениям с Грегом Марсденом. У себя в кабинете, располагавшемся наверху, в мозговом центре всего здания «Харпер майнинг», Билл уперся взглядом в спину Грега, который глядел в окно и не замечал открывавшейся перед ним великолепной перспективы. Он был слишком поглощен тем, что Билл только что сказал ему. Внезапно он повернулся. Глаза его горели от ярости, голос едва не срывался.

— Вот просто так, да? Я уже не вхожу в правление, и дохода тоже никакого? Знаете, я не уверен, что у вас есть на это право. Стефани оставила» совершенно четкие указания… а я все еще ее муж.

Он остановился и вызывающе посмотрел на собеседника. Но в глубине души Грег знал, что Билл и другие директора нашли вполне законную и неотразимую карту, чтобы побить любого его туза.

— Решение было принято на прошлой неделе, на заседании совета директоров. Единогласно, — Билл говорил совершенно спокойно и бесстрастно. Но уже давно он не испытывал такого удовольствия.

— И уверяю вас, что это решение находится в полном соответствии с законом, распоряжениями Стефани и ее завещанием. Но можете посоветоваться со специалистами. — Он помолчал и нанес очередной удар. — Почему бы вам не проконсультироваться с Филипом Стюартом? Он очень хороший юрист.

На этот крючок Грег не попался и вернулся к делу.

— Почему меня даже не предупредили о собрании?

— Тут не было ничего экстраординарного, просто очередное заседание совета директоров, дата которого была намечена на предыдущем заседании. Но вас ведь много месяцев уже не видно, а иначе вы бы знали. Впрочем, ваше присутствие ничего бы не изменило.

Грег помолчал, мрачно задумавшись, а затем пробормотал обращаясь как бы к себе: «Черт побери, но ведь надо оплачивать счета!» Его противник сохранял полное хладнокровие и корректность.

— Зарплата персоналу и расходы на содержание дома по-прежнему будет покрывать компания. Разумеется, за вычетом ваших личных трат. Отныне это ваше дело.

Грег побагровел.

— Да, и можете по-прежнему жить в доме. — Еще одна пауза, долженствующая подчеркнуть значительность того, что будет сказано. — По крайней мере, пока.

Вскочив с места, Грег принялся нервно расхаживать по кабинету.

— Вам ведь всегда не нравилось, что я женился на ней, верно?

Билл не ответил, пристально и бесстрастно глядя на Грега.

— Так или не так, отвечай, сукин ты сын! — Грега всего трясло. Внешне спокойный, а изнутри распираемый ликованием, Билл встал из-за стола, подошел к двери и открыл ее, приглашая посетителя выйти.

— Полагаю, нам не о чем больше говорить, — сказал он.

— Еще! Еще! Вот так. Теперь вперед. Скользить, скользить, свободнее, расслабься, думай о чем-нибудь приятном и скользи к камере.

Попав в руки неугомонного Джейсона, Тара делала быстрые успехи. Как Джоанна и предполагала, в ее внешности было что-то особенно притягательное для камеры, и, как только фотографии, сделанные Джейсоном, дойдут до публики, она будет сражена. Как опытный агент Джоанна не торопилась хвататься за каждое предложение, сделанное Таре, следя за тем, чтобы она открывалась публике не сразу, а постепенно, шаг за шагом.

Едва Тара вошла в ее кабинет, Джоанна сразу же поняла, что у нее нет никакого опыта. Это ее не волновало — дело поправимое. Но тут требовался хороший глаз, чтобы эта бесспорно обещающая карьера разворачивалась в нужном темпе. Требовалось время и для того, чтобы Тара отработала основные приемы манекенщицы, особенно в том, что касается движения. Потому Джоанна потребовала, чтобы она посещала танцевальные классы — классику, диско и джаз — надо, чтобы она, по выражению Джейсона, выглядела, как «изящная бестия».

В данный момент Тара подходила к концу своего первого крупного сеанса продолжительностью в целый день, в течение которого ей пришлось демонстрировать дневную и вечернюю одежду. Это и без того было тяжело, а тут еще Джейсон решил, что надо посниматься на улице, в центре города, чтобы придать облику, как он сказал, «городской налет». Вот они и направились в оживленное место, на Элизабет-стрит, широкую магистраль, которая перерезала сердце Сиднея с севера на юг. Джейсон был настоящим профессионалом, уверенным, полностью сосредоточенным на своем деле и совершенно беспощадным. Тара была способной ученицей, но были моменты, когда она теряла веру в себя и тогда ничего не получалось. Джейсон сразу же ощущал это и немедленно приходил на помощь, меняя свою обычную тираническую манеру на добродушную ухмылку и уместный анекдот.

— А ну-ка, Уэллс, прислонись к стене, расслабься, забудь про одежду, — скомандовал он, видя признаки усталости и растерянности на ее лице. Они стояли напротив ограды пышного Гайд-парка, и Джейсон прекратил съемку, решив сыграть роль гида.

— Обратите внимание — справа от вас Мирвак Траст Билдинг, маленькое чудо из кирпича, знаменитое своими коринфскими пилястрами. Рядом с ним другое сооружение — ответ Сиднея на Собор Парижской богоматери, которую в настоящий момент подпирает мисс Тара Уэллс, парящая опора…

Не веря ушам, Тара выпрямилась, отошла чуть в сторону и оглянулась на здание позади нее. Джейсон был прав — крохотная церквушка с розовыми окнами странным образом напоминала Собор Парижской богоматери. Это было так забавно, что она невольно улыбнулась.

— Вот это уже лучше, — одобрительно сказал Джейсон. — Ну, как ты?

— Голова немного кружится.

— Нормально! Ну а теперь за работу, пока коленки не подогнулись. Если, конечно, у верблюда подгибаются коленки. Или они просто застывают на своих длинных ногах в «ровном» положении и умирают стоя?

— Ты настоящий надсмотрщик, Джейсон.

— Я? — Он прикинулся оскорбленным. — Да я само милосердие. Разве я не спросил, как ты себя чувствуешь? Я по-настоящему забочусь о тебе. Ну а теперь за работу, Уэллс, и хватит с меня этой чепухи.

— Да, ты так внимателен, Джейсон…

Они двинулись вниз по улице, мимо универсального магазина «Дэвид Джонс», огромного кирпичного здания с зеркальными стеклами алого оттенка и бронзовым навесом у входа, в сторону Центра Сент-Джеймс, двадцатиэтажного здания сплошь из зеленого стекла, обсаженного по периметру стройными платанами. Джейсон был в своей стихии, находя все новые интересные ракурсы и удачный фон, рассуждая вслух и ни на минуту не прекращая думать о деле. Напротив Центра он обнаружил небольшое, выкрашенное в охру, здание суда, где к двери вела железная лестница, — «счастливая находка», по его определению; ничуть не смущенный тем обстоятельством, что это был черный ход в окружной суд Нового Южного Уэльса, он заставил Тару тысячу раз подняться и спуститься по лестнице, наклониться направо, наклониться налево, чуть на голову не встать. В конце концов даже Тара с ее профессиональным терпением и готовностью повиноваться гномику, который безостановочно вертелся вокруг нее, не выдержала.

— Джейсон, довольно!

— Еще секунду, детка, потерпи. Мы еще не закончили. Нельзя же так быстро скисать… — Он продолжал щелкать камерой, думая про себя, что это сердитое, неуступчивое выражение придавало ее облику какую-то чарующую грубоватость. — Слушай, ты молода, здорова — для своего возраста, разумеется, — Джейсон давно понял, оскорбление, нанесенное в нужный момент, оказывает стимулирующее воздействие, — и к тому же, я заплатил тебе вперед, за работу до полуночи. Так что, давай, наклони-ка немного голову.

— У тебя совсем нет жалости, — простонала Тара, но подчинилась.

— Конечно, нет. Ни капельки. Так, хорошо. Ну-ка еще разок.

В подобного рода разговорах и препирательствах прошел весь долгий день. Тара послушно выполняла все, что ей говорили, пока наконец она не почувствовала, что выдохлась полностью.

— Джейсон, я замерзла, устала, и хочу домой.

Она прислонилась к уличному фонарю и закрыла глаза.

— Принцесса! — изобразив на лице испуг, Джейсон подошел к ней. — Ладно, сфотографируемся у фонаря. Подумаешь, великое дело. Все нормально. Только успокойся. Отличный снимок, классика, по сути дела. Прислонись к уличному фонарю… Так, не открывай глаза. Расслабься. Глаза закрыты, мышцы расслаблены. Надо, чтобы ты думала… вообразила, что ты с любовником, ты уже готова ему отдаться. Он и впрямь тебя горячит, чувствуешь этот жар? Отлично, не теряй это чувство, думай о нем, о, черт возьми, как я ненавижу его…

Вопреки собственному желанию и несмотря на попытки заставить Джейсона замолчать, Тару обдала горячая и болезненная волна воспоминаний, когда она подумала о том, как все скверно складывалось у нее с Грегом в постели.

— Так, так, так, да ты никак покраснела! Верно? Здорово, отлично. Так что же мы испытываем — страсть или, может, смущение?

Проницательность Джейсона еще больше смутила Тару.

— Извини, — пробормотала она.

— Не извиняйся, — закричал Джейсон. — Это было потрясающе. Знаешь, ты не похожа на других. Как только я заговариваю о сексе, у тебя лицо пятнами идет. Тебе явно нужен поводырь, и Пибблз наилучшим образом подходит для этой роли, n'est-ce pas? А теперь я хочу, чтобы ты подумала о чем-нибудь печальном. По-настоящему печальном. Пусть твое маленькое бедное сердце разобьется на тысячу кусочков, ну-ка, покажи мне подлинную боль…

Глядя в объектив, Джейсон видел, что Тара, как загипнотизированная, повинуется ему. На глазах выступили слезы и медленно покатились вниз. Джейсон пришел в полный восторг.

— Фантастика! Замечательно! Ты великолепна. Тара Уэллс, я и впрямь готов в тебя влюбиться. Неужели ты разобьешь сердце мужчины, который создан для тебя? Интересно, между прочим, профессор Хиггинс довел дело до конца с Элизой Дулитл? А Свенгали залез Трибли в штаны? Есть о чем подумать, а?

И лишь когда кончились все пленки, Джейсон позволил себе заметить, до чего он довел Тару.

— Хватит с меня этой никчемной болтовни, — сердито заявил он.

— Ты сам слишком много говоришь и меня заставляешь умничать на темы жизни и любви, в то время как тебе давно следовало вести меня домой и уложить в постель. Хватит, пошли. Завтра снова работать.

Дом Стюартов на Хантерс-Хилл был надежно укрыт от посторонних глаз, но глухими соседи не были. И с некоторых пор до них все чаще и чаще доносились шумные отголоски скандалов, к каким здешняя аристократическая публика не привыкла. Сегодня все происходило как обычно.

— Грег! Грег! Куда же ты? Не уходи!

— Пусти! Оставь меня в покое! Ты что думаешь, я собираюсь здесь навсегда остаться?

— Грег! О милый Грег!

Джилли Стюарт вцепилась Грегу в плечо, буквально не позволяя ему открыть машину. Позади осталась распахнутая дверь — немая свидетельница того, как Джилли выскочила наружу, пытаясь удержать Грега.

— Вернись в дом. Пожалуйста!

— Оставишь ты меня в покое?!

Испуганная его тоном, Джилли ослабила хватку. Хотя эти дни она только и делала, что вызывала его на ссору, Джилли ужасно боялась вспышек холодного гнева Грега, ибо знала, на что он способен в таком состоянии.

— Пожалуйста, Грег, — она снова взялась за свое, но теперь уже робко. — Я вовсе не хотела злить тебя. Я просто…

— Ты пьяна! — Он с отвращением отвернулся. Тут она вновь взорвалась, почти не в силах сдержаться.

— Да, пьяна! Пьяна! А кто в этом виноват? Кто меня втянул во всю эту историю? — она сердито передразнила его, вспомнив, что и как Грег сказал ей в палатке в ту ночь, когда погибла Стефани: «Выпейка-ка, малышка».

Как и всегда, когда Джилли доходила в своей пьяной истерике до определенной точки, в ушах Грега начинал звучать колокольчик: «Внимание!» Схватив ее за руку, Грег грубо втолкнул Джилли в дом и захлопнул дверь. Он прижал ее к стене, крепко зажав руки, а затем заговорил, пытаясь придать голосу мягкость, в той мере, в какой был на нее способен:

— Забудь-ка лучше об этом, малышка. Забудь, хорошо?

Почувствовав, что преимущество перешло к ней в руки, Джилли постаралась не упустить момент.

— Я не собираюсь с этим больше мириться! — Она изо всех сил принялась колотить его в грудь. — Я тебе не потаскушка!

Он кинул на нее презрительный взгляд. Вместо ответа он раздвинул ей ноги, нащупал через платье кожицу, зажал ее между большим и указательным пальцами и медленно и грубо потянул. Затем двинулся к двери.

Плача от боли, Джилли кинулась наперерез.

— Не уходи, Грег, не уходи!

Он остановился. Едва помня себя, Джилли истерически закричала:

— Только не уходи! Если тебе нужны деньги, бери все, что у меня есть, завтра, когда откроются банки, я достану еще — но, пожалуйста, не оставляй меня сегодня ночью одну. Я на все готова, на все. Только не уходи, дорогой…

Грег сдался. Но он не дал Джилли почувствовать, что смягчается, как не дал ей увидеть самодовольную улыбку — она промелькнула только внутри. Он просто коротко кивнул. Добившись своего, Джилли выглядела поистине жалко.

— О милый, пошли, вот так, хорошо, я сейчас принесу чего-нибудь выпить…

Джейсон Пибблз был очень разборчив в выпивке. Ничего крепкого, только сухое вино или шампанское, когда удавалось достать, или разнообразные золотистые ликеры. Сегодняшний день заслуживал быть отмеченным доброй порцией лучшей выпивки — Тара появилась на обложке «Bora». Для статьи об осенних модах была выбрана фотография, сделанная на изнурительных, но исключительно удачных съемках в центре города; Джоанна выполнила задание, которая Тара сформулировала в первой же фразе беседы со своим агентом.

Праздничный вечер, который устроили в мастерской Джейсона, был в полном разгаре; Джоанна и Тара, упиваясь победой, листали страницы сигнального экземпляра журнала. Джоанна победно провозгласила тост:

— Леди и джентльмены, вот, прямо из типографии свеженький оттиск — представляю вам Тару, новую очаровательную королеву мира моды!

— Ну что ж, меня она очаровывает, — сказал Джейсон, подходя к Таре сзади и обнимая ее за талию. — Да и ты сама знаешь это, верно? Я впрямь нахожу тебя очаровательной. Да!

— А нам-то что за дело до этого, верно, Тара?

— Ну что ж, — Джейсон нацепил маску маленького обиженного ребенка. — Тогда вот мой тост — за жемчужину месяца!

— А теперь за нас! — Джоанна не могла сдержать радости.

— За нас! — охотно откликнулась Тара, чокаясь с Джоанной.

— За нас? — Джейсон не мог поверить ушам. — А не за Джейсона Пибблза, несравненного созидателя «звезд»?

— Огромное тебе спасибо, жуткий ты гномик!

Тара поспешила пролить бальзам на рану.

— За вас обоих, — спокойно и серьезно сказала она. — Огромное вам обоим спасибо. За все.

— Шесть месяцев, почти день в день, — Джоанна снова принялась изучать обложку. — И нате вам. Неплохо.

— Неплохо? — Джейсон, как всегда, подначивал ее.

— Ладно, ладно, фан-тас-тично, черт бы тебя побрал!

Джейсон повернулся к Таре.

— Ну а теперь, дорогая, каково тебе среди красавиц? От имени местных жрецов — добро пожаловать в элиту.

Тара расхохоталась:

— Фу-ты ну-ты.

— Та-та-та, — лицо Джейсона выразило неодобрение. — Местные жрецы не говорят «фу-ты ну-ты». Звучит слишком по-деревенски. Твой словарь должен быть городским, изысканным. Надо бы научиться парочке славных ругательств и.

— Джейсон! — Джоанна резко оборвала его. — Я не позволю тебе портить мою лучшую манекенщицу.

— Извини, мамочка, — в голосе Джейсона не звучало и нотки покаяния. — Я совсем забыл, что в твои времена прикрывали ножки рояля, чтобы сберечь невинность юных дев.

Джоанна подняла бокал с шампанским, наклонив его под критическим углом.

— Что, на голову тебе вылить? Или на колени? На нос? По твоему выбору.

Джейсон печально покачал головой: «А ведь с нее и впрямь станется».

Тара широко улыбнулась, явно наслаждаясь этой игрой и сильным чувством товарищества, которое она испытывала в этом обществе.

— Все это только благодаря вам, — искренне сказала она. — Это вы меня всему научили. Ведь мне пришлось начинать с азов.

Джоанна с симпатией посмотрела на нее.

— В тот день, когда ты вошла ко мне в кабинет, я сразу поняла, что в тебе что-то есть — что-то загадочное, неопределимое. Но что бы это ни было, ты ни на кого не похожа.

— Точно, — с энтузиазмом подхватил Джейсон. — Сфинкс! Без возраста — зрелость и мудрость на фоне молодости. Это замечательный коктейль. И оглянуться не успеешь, как за тобой все волочиться станут.

— Я видела твои замечания на полях договора с телевидением, — продолжала Джоанна. — Знаешь, это просто поразительно. Я хочу сказать, ты обратила внимание на все то, что и мне пришло в голову. Как это ты научилась так разбираться в контрактах?

Тара уклончиво улыбнулась:

— Наверное, просто интуиция.

— Так или иначе, если когда-нибудь тебе надоест быть манекенщицей, работа в конторе всегда найдется.

— В конторе? — с ужасом переспросил Джейсон. — Полно тебе, мамочка, она едва вылупилась на свет Божий. Господи, твоя воля! И тебя еще считают лучшим агентом в Сиднее? — Он прижался к Таре и погладил ее по коленке. — Забудь про старушку-мамочку и пошли ко мне, крошка, — я буду твоим Пигмалионом, твоим агентом, твоим демоном-любовником, да кем хочешь — есть предложения?

 

Глава одиннадцатая

Был конец длинного изнурительного дня. В гримерной Тара критически посмотрела на себя в зеркало и отметила предательские признаки усталости. «Сегодня раньше в постельку, дорогая, — сказала она себе удовлетворенно. — Сразу, как только вернешься домой, легкий ужин, хорошую книгу в руку — и на боковую». Она подняла сумку, бросила вокруг последний взгляд, не забыла ли чего, выключила свет и вышла в тихую, просторную студию Джейсона.

Тара чувствовала усталость, но была довольна собой. После веселого утра, когда они праздновали ее успех, она приготовилась к обычной дневной съемке. Джейсон, однако же, был все еще под парами — не пьян, но явно в некоторой экзальтации. Она стояла на пороге и с симпатией следила за тем, как он, не замечая ее, двигается по студии, выключая мощные осветительные лампы и приводя все вокруг в порядок. Он подошел к велосипеду с моторчиком, который во время съемок служил штативом, и задумчиво взобрался на седло, не выпуская из рук бокала с шампанским.

Тара подошла и встала прямо напротив него.

— А, сфинкс, добрый день, — весело воскликнул он. — Послушай, я теперь знаю твое лицо почти так же, как свое собственное, и все же что-то главное от меня ускользает. В мягком и рассеянном освещении ты выглядишь двадцатилетней. Но при ярком солнце… тридцать пять? двадцать девять?

Тара стояла не двигаясь.

— Молчишь, да? Ну да, конечно, ты же сфинкс. Вечная женская красота, которая уносит свою тайну в бессмертие. Вот и она, эта девица с картины Леонардо, на протяжении столетий держит карты рубашками наружу — вроде тебя.

Теперь он смотрел ей прямо в глаза. Тара встретила его взгляд и была смущена его глубиной.

— Что я знаю о тебе? Да ничего. Мне кажется, я знаю тебя целую вечность, а на самом деле знаю только твои глаза и потрясающую улыбку. Ты для меня загадка, Тара Уэллс, и, похоже, это занимает меня все больше и больше.

В смысле того, что Джейсон имел в виду, ошибиться было невозможно. Тара подавила вздох. Она смутно подозревала, что нечто в этом роде может случиться, но не была уверена. С такими, как Джейсон, с его постоянными шутками и прибаутками ей раньше не приходилось встречаться, так что она никак не могла взять в толк, всерьез он говорит или нет. Она вся подобралась, готовая достойно встретить вызов.

— И отчего это я все время думаю о тебе, — Джейсон слегка улыбался. — Да отчего же, отчего любой парень думает о девушке со времен Адама и Евы, Ромео и Джульетты…

Пора вмешиваться.

— Эббота и Костелло, — непринужденно подхватила Тара. Инстинкт подсказывал ей, что пора менять тему, пока не прозвучат слова и обоим не придется болезненно и трудно выпутываться из этой истории.

— Знаешь, кто ты, Джейсон, — продолжала она с той же непринужденностью. — Ты романтик. В обыкновенной бедной работнице ты видишь то, чего в ней нет.

— Ну, это уж моя тайна, — сказал Джейсон с печальной улыбкой, какой Тара никогда прежде не видела на его лице. Ясно было, что он принял ее молчаливый сигнал. Нажимать не будет. Он бодро поднял бокал:

— За нас — и за секреты, которые хорошо хранят.

Тара нежно улыбнулась ему и двинулась к двери.

— Спокойной ночи, Джейсон.

— Эй, — его голос остановил ее. Она замерла и обернулась.

— Ты точно не хочешь покататься на моем велосипеде?

Она покачала головой:

— Нет, мне пора домой.

Оставшись в студии один, Джейсон высоко поднял бокал. Затем, как исстари прощались, он медленно перевернул его и разжал пальцы — бокал упал и разлетелся на осколки.

Тара шла городскими улицами, пробираясь домой через толпы людей. Успешно дебютировав в качестве манекенщицы, начав неожиданно зарабатывать много денег, она переехала из затрапезной гостиницы на новую квартиру — в престижном районе Элизабет-Бэй, обитатели которого наслаждались одним из главных преимуществ жизни в Сиднее — видом на гавань. Ощущая в теле ломоту, а на сердце печаль — при мысли и о Джейсоне, и о превратностях любви, она поднялась на лифте на свой этаж и вошла в свою новую обитель.

Сразу же послышалось приветственное «мяу», и то, что некогда было комочком свалявшейся шерсти, а ныне стало большим упитанным котом, выкатилось к двери навстречу ей.

— А, Макси, привет, малыш. — Она нежно почесала у него за ушами и прижала к груди. — Ну как ты? Хорошо день прошел?

Войдя в квартиру, она сбросила туфли и со вздохом облегчения протопала через застеленный ковром холл в гостиную.

— Я открою тебе секрет, Макси. По лицу мне можно дать двадцать восемь, но к концу дня, такого, как сегодня, мои ноги тянут на все сорок!

Она опустила кота на толстый ковер и подошла к проигрывателю. С тех пор как она сюда переехала. Тара вновь могла наслаждаться музыкой, а ее она любила больше всего на свете. Теперь после экспресс-знакомства с дискотекой и джазом, ее музыкальные вкусы обогатились и уже не ограничивались ее любимой классикой. Она надавила на кнопку, и потекла печальная мелодия — дуэт Барбары Стрейзанд и Нейла Даймонда «Ты мне больше не даришь цветов». Вздохнув, она откинулась на спинку мягкого просторного дивана и огляделась. То, на что упал взгляд, радовало ее, приходилось в этом признаться. Единственное, что выделялось в изящной, тихой комнате, был толстый, кораллового цвета ковер, натянутый на белые стены. В обстановке господствовало стекло и хром в итальянском стиле, а бросавшийся в глаза модерн смягчали длинные занавеси, с потолка и до пола, закрывавшие то, что Тара уже окрестила «замечательным окном». Впрочем, это было не столько окно, сколько четвертая стена, поскольку все стены представляли собой собственно зеркальное стекло, откуда открывался беспрепятственный вид на гавань. По сути, этим и привлекла ее квартира, и она часами могла смотреть на открывающуюся богатую красками панораму. Было ли небо чистым или затянутым облаками — вода залива отражала его цвета с готовностью верной любовницы. Ниспадающие струи дождя доставляли ей такое же наслаждение, как и яркое солнце. Сидеть у прекрасного окна и глядеть на расстилающийся вокруг мир — лучше отдыха не придумаешь.

— У меня был тяжелый день сегодня, Макси, — сказала она, обращаясь к равнодушному коту. — Работала, как собака. Это шутка, малыш. Тебе бы следовало рассмеяться. — Но Макси никак не реагировал, он был поглощен медленным перемещением хозяйки в сторону кухни, что означало долгожданный ужин.

— Ну так, что скажешь о нашем новом доме? — продолжала она, открывая консервную банку. — Дороговато, конечно, но я думаю, мы заслужили это. Заработали. Впервые в жизни я испытываю такое чувство, и знаешь — это прекрасное чувство. Тебе самому следовало бы его испытать.

Она любовно поставила тарелку на пол, рядом с котом, который терся о ее ноги, предвкушая вкусную трапезу.

— Так что, поищем тебе работу? Может, займешься дизайном? Или найдем тебе подружку, чтобы было с кем провести время, пока я на работе? Только запомни одно, Макси. Ни за что не оставляй меня. Мне без тебя будет ужасно одиноко.

Болтая таким образом, она пыталась заняться уборкой своей роскошной квартиры. Домоводство было еще одним занятием, которое было совершенно чуждо Стефани Харпер, но Тару это ничуть не беспокоило. Она пошла в спальню, чтобы снять уличное платье и, потягиваясь, вздыхая, накинула любимый домашний халат, который в свое время, может, и соответствовал моде, но сейчас явно из нее вышел. «Я слишком стара для всех этих антраша, — сказала она Макси, — в этом-то и беда. Но если это оправдывает себя… — Тара решила не договаривать этой печальной мысли, и она так и повисла в воздухе. — Ладно, вернемся к этому попозже».

Покончив наконец с делами, она вернулась в холл, где у двери кучей были сброшены сумки. Она отыскала пакет, который купила в магазине по дороге с работы домой, и, вернувшись в спальню, открыла его. Плотная обертка упала на пол, и у Тары в руках остались две увеличенные фотографии в аккуратных рамках. Тара пристально вгляделась. На первой за роялем сидела девочка. Голова ее была откинута, и, словно в порыве вдохновения, она прикасалась к клавишам. На другой — школьник-футболист пытался дотянуться до мяча. Сара и Деннис. Долгое время Тара буквально поедала глазами фотографии своих детей. Макси уютно устроился у нее на коленях, но вскоре спрыгнул на пол. недовольно заурчав, — ему на нос падали соленые капли. «Осталось недолго, совсем недолго, мои родные», — прошептала она, нежно целуя холодную поверхность фотографий. И она повторила для себя старое заклятье, призывающее к терпению: «Держись. Держись — и все».

Много позже Тара вскипятила чай. поставила чашку на поднос и устроилась за маленьким столиком, который служил ей письменным столом. Тара Уэллс все еще вела дневник. Сегодня она достигла своей первой цели — стала шикарной женщиной, к чему и стремилась. Теперь надо осуществлять план мести. Начинается активная фаза, сказала она себе, время пришло. Рядом с дневником валялась спортивная газета «Спорт ревью». Заголовок гласил: «Чемпион и благотворительность». «Грег Марсден, бывший чемпион Уимблдона, — говорилось в статье, — сыграет в благотворительном матче. Деньги пойдут на поддержку травмированных спортсменов. Предполагается, что это замечательное событие будет отмечено присутствием сливок сиднейского общества; по окончании матча теннисная „звезда“ встретится с почетными гостями на приеме за бокалом шампанского. Марсден, все еще переживающий трагическую и загадочную смерть своей жены, наследницы крупного состояния, Стефани Харпер…»

Тара потянулась за ножницами. Она аккуратно вырезала статью и фотографию, а потом отделила бланк, который следовало заполнить тем, кто хотел бы приобрести билеты. Затем она бережно положила вырезку в дневник. С фотографии на нее смотрел Грег, красивый, энергичный и порочный. Все осталось по-прежнему. «Месть, месть, месть», — стучало у нее в висках.

На центральном корте Хордерна Грег Марсден демонстрировал мастерство высшего класса, которым он заслужил некогда право играть в Уимблдоне. Мощная подача придавала мячу такую скорость, что, если незадачливый противник и успевал подставить ракетку, она едва не вылетала у него из рук. Удары справа насквозь простреливали корт, мячи ложились буквально в миллиметре от задней линии, но всегда на площадке. То же самое можно сказать о его фантастических свечах, когда мяч взмывал над головой наивного противника, рвущегося к сетке, и, замирая в воздухе, падал в дальнем углу; а удар слева был сильнее, чем у многих справа. Каждый удар был красив и точен, Марсден набирал очки, а стадион возбужденно приветствовал своего любимца.

Увы, все это замечательное представление происходило больше в воображении Грега, чем в действительности. В голове Марсден репетировал свою знаменитую подачу, а на деле мяч медленно перелетал через сетку, и противник без труда возвращал его сильным ударом на его сторону. В уме он пробивал мощный неотразимый смеш, а на деле даже и обычный удар справа или подкрутка не получались. Он знал, что не в форме, да и не играл давно, но что будет получаться так плохо, даже вообразить себе не мог. Раньше он играл в клубе довольно регулярно и даже однажды, к великой своей радости, побил Лу Джексона, восходящую «звезду» тенниса. Он принял приглашение блеснуть в благотворительном матче, потому что именно это он и собирался сделать — блеснуть. Он думал, что сметет мальчишку, которого они выпустили против него, — организаторы специально выбрали теннисиста, который достаточно хорош для того, чтобы поддержать игру, но недостаточно силен, чтобы справиться с чемпионом. Он также думал, что благотворительный матч будет способствовать укреплению его репутации, а на приеме с шампанским выпадет случай увидеться с сильными и богатыми людьми сиднейского общества. Как знать? Может, попадется еще одна Стефани Харпер, только на этот раз сексапильная.

Но уже в раздевалке, где он впервые увидел своего противника, Марсден почувствовал, что дело может обернуться плохо. Парнишка, видно, настроился на игру, он изо всех сил сжимал ручку ракетки и что-то бормотал сквозь зубы. А на корте он вообще как с цепи сорвался. В течение первых пяти минут Грег вообще ничего не мог с ним поделать. С самого начала он понял, что поражения не миновать, и теперь старался только не проиграть с унизительно разгромным счетом.

«Сорок — пятнадцать», — голос судьи громко прозвучал в наступившей тишине. Все следили за двумя игроками, быстро передвигавшимися по корту, но, в общем, внимание было сосредоточено на высокой, источающей самоуверенность, гибкой фигуре Грега. В отличие от паренька по другую сторону сетки, Грег остро ощущал присутствие болельщиков, женщин всех возрастов, жадно следивших за его игрой, шумно реагирующих на каждый удар; все болеют за Грега, все желают ему победы. Он посылал направо и налево ослепительные улыбки так часто, как только мог. А главное, он хорошо знал это, нельзя выглядеть жалким проигравшим, хотя, если сказать правду, ничего нет горше поражения.

Среди страстных почитателей Грега билось одно сердце, которое ненавидело его даже сильнее, чем другие любили. Тара наблюдала за игрой в приятной компании Джоанны Рэнделл, находясь в эпицентре бушующих эмоций. Первое появление Грега, которого она так боялась, прошло сравнительно безболезненно, ибо выход из раздевалок на корт был далеко, и нагруженная ракетками и полотенцами фигура лишь слабо напоминала человека, который пытался отнять у нее жизнь и почти в этом преуспел, разрушив ее существование, превратив его в смертельный ужас. Но по мере его приближения она почувствовала, как все внутри нее переворачивается, и во время матча его близость волновала ее все больше и больше. Лишь усилием воли она заставила себя сохранять спокойствие.

— Он тогда сделал блестящую карьеру, — донесся до нее голос Джоанны. — В молодости подавал огромные надежды. Потом что-то случилось. — Она помолчала и сухо рассмеялась. — Вряд ли он заставит себя проснуться, если ты понимаешь, что я хочу сказать.

Тара почувствовала боль в сердце, точно куском льда ткнули в грудь.

— Ну, так или иначе, ничего из него в конце концов не получилось. — Джоанна зевнула и посмотрела на часы. — И сейчас не получается. Только посмотри на него. Я, должно быть, совсем спятила, если позволила тебе вытащить меня на этот дурацкий матч в разгар рабочего дня. У меня много дел. Вот если бы это был футбол — другое дело!

— Игра мистера Уитмена. Счет сетов: два — ноль в его пользу.

Тара глубоко вздохнула.

— Джо, так ты говоришь, что встречалась с Гретом Марсденом?

— Как и половина женского населения этого острова, дорогая. Я видела его год или два назад, на действе вроде этого, вернее на благотворительной демонстрации мод. А что?

— Что он из себя представляет?

— Грег — это бездомная кошка с налетом лоска. Однажды ему выпала большая удача — он женился на мешке денег по имени Стефани Харпер. Ты, должно быть, читала об этом. Она погибла во время медового месяца… крокодил… настоящий каннибал… кошмар.

«О да, это был кошмар», — подумала про себя Тара.

— Тогда все говорили, что он женился на ней из-за денег, — продолжала Джоанна. — Даму эту я не знаю. В обществе она не появлялась, хотя с ее деньгами и положением вполне могла бы вращаться в высших кругах. Но все равно мне было ужасно жаль ее, когда я услышала об этой истории. Между прочим, я не удивилась, если бы мне сказали, что он сам ее прикончил, — она лениво огляделась. — Слушай, кроме нас с тобой на стадионе нет ни единой женщины, которая не бросилась бы под поезд, если бы так хотел Грег Марсден. Ты только посмотри на них! Все только и думают о великой теннисной «звезде» ну и о том, что у него в штанах.

— Ш-ш, — послышался раздраженный голос соседа. Тара слегка покраснела. Джоанна искоса посмотрела на нее.

— Не может быть. И ты тоже?! Мы что, пришли сюда ради Грега Марсдена?

— Разумеется, нет, — сердито откликнулась Тара. — Просто я люблю теннис, вот и все.

— Ясно. — Тут Джоанне кое-что пришло в голову. — Надо, чтобы Джейсон сделал несколько твоих фотографий на корте. Напомни мне.

— Профессионал всегда профессионал. — Тара слабо улыбнулась и переключила внимание на площадку, где драма приближалась к концу. Бегая по корту, гоняясь за мячами, Грег безнадежно проигрывал. Аплодисменты, которыми публика наградила победителя, были весьма хилыми. Но ему было все равно, он весь светился от восторга, — заведомый неудачник, который вдруг оказался впереди. Ведомый своим безошибочным инстинктом, Грег разыграл целый спектакль — торжественное приветствие победителя, знаменитая улыбка, адресованная всем и каждому. После этого игроки ушли с корта.

Позднее, на приеме, Тара ощущала полное спокойствие. Ее прежняя взвинченность прошла, и теперь она вполне готова была встретить во всеоружии события, которые, как она ясно предчувствовала, должны были развернуться. Совершенно не подозревая о той роли, которую предстояло сыграть ей в этой драме, подошла Джоанна с двумя бокалами шампанского в руках.

— Билеты стоили кучу денег, так хотя бы не пропустим даровой выпивки, — весело заявила она. Сделав глоток, Джоанна поморщилась. — Не самый лучший сорт, как тебе кажется? — Она презрительно огляделась. Комната, постепенно наполнялась людьми.

Неожиданно что-то переменилось в гуле толпы, знак того, что появляется важная персона. Грег Марсден вошел через двери, ведущие в помещение для игроков. Он и не подумал переодеться и принять душ, рассчитывая на эффект, который произведет появление теннисной «звезды» и сам запах его тела на болельщиц. Немного поутихнув было, шум зазвучал с прежней силой, и обожательницы струйками потекли к Грегу. Джоанна даже фыркнула от возмущения.

— С тем же успехом он мог прийти голым! Ты только посмотри на этих расфуфыренных гусынь!

Тара внимательно пригляделась к тому, что происходит в дальнем конце комнаты. Грег раздавал автографы, по привычке небрежно флиртуя. Казалось, он почувствовал ее взгляд даже в толпе, и поднял голову. Он посмотрел на нее, а она отвернулась с деланным равнодушием. Но она знала, он ее заметил, и теперь всеми фибрами души жаждала, чтобы он подошел.

— Говорят, — снова донесся до нее голос Джоанны, — что Грег Марсден любит новеньких, особенно если дело происходит на людях. И слышала, сопротивление его только раззадоривает. Не говори потом, что я тебя не предупреждала. Не смотри в ту сторону, — она бросила взгляд на Тару через плечо. — Ну вот и он. Как пчела на мед.

— Привет. — Эти мягкие обволакивающие интонации ни с чем не спутаешь. Холодная и твердая изнутри, как камень, Тара повернулась к нему. Она вглядывалась все в те же глаза, что стояли перед ней в тот страшный миг, когда крокодил потащил ее на дно.

— Меня зовут Грег Марсден. Мы, кажется, не знакомы, — он по-мальчишески улыбнулся.

«Этот человек хотел убить меня. Этот человек разрушил мою жизнь. Это мой собственный возлюбленный муж, он мне дороже всего на свете. Этот человек, который…»

— Нет, — откликнулась Тара с обворожительной улыбкой, протягивая руку, — мы не знакомы. Я была лишена этого удовольствия.

Секретарская доля нелегка, подумала Сьюзи, лучшая сотрудница Джоанны. Одна в целой конторе, а телефон надрывается, и со вчерашнего дня не убрано помещение, а надо еще расставить эти цветы, которые носят каждые пять минут, так что приходится все время бегать вниз со второго этажа, где ждет настоящая работа. Она с облегчением встретила Джоанну, как раз в тот момент, когда принесли очередную корзину цветов и Сьюзи расписывалась в получении.

— Ну и ну, — обилие цветов в приемной ошеломило Джоанну. Вообще-то она привыкла получать цветы после успешных демонстраций, вроде вчерашней. Но не в таких количествах. Она все вглядывалась в цветы, когда вошла Тара. Джоанна с удовлетворением отметила, что та тоже изумлена и сразу выпалила:

— Это для тебя.

— Как, все?

— Почти. Похоже, мы вчера произвели фурор, и тут есть букеты от наших рекламодателей, да и еще кое-кто поздравляет с успехом. Но практически все это, — Джоанна обвела рукой круг, очерченный гвоздиками, хризантемами, розами и гладиолусами, — тебе. И угадай, от кого?

Тара подошла к ближайшей корзине и взглянула на карточку. «Очень прошу отобедать со мной — сегодня, когда угодно, каждый день». Вместо подписи — просто «Г». Сердце у нее подпрыгнуло — победа! Сохраняя внешнее спокойствие, она повернулась к Джоанне, чье любопытство не знало границ.

— Что происходит с тобой в последние два дня? Я видела, что с приема вы ушли вместе.

— Он проводил меня до машины…

— До машины! С каких это пор у тебя машина?

— Со вчерашнего дня. Я подумала, что манекенщица высшего класса, которой предстоит блеснуть на главной демонстрации мод в городе, должна иметь машину. Если мы побеждаем, значит, я заслужила ее, если проваливаемся, она мне будет ох как нужна.

— Потрясающе! Сначала новая квартира, теперь новая машина. Тебе нужен хороший агент.

— Лучший, — ответила Тара, дружески обнимая Джоанну.

— Ну хорошо, а что мне делать со всем этим? Твой любовничек просто лишил меня возможности работать здесь сегодня.

— Да забудь ты о них, — небрежно махнула рукой Тара. — Возьми да выбрось. Или отдай любой из девочек, кому они понравятся. И он мне не любовничек. Я поехала домой одна, отказавшись пообедать с ним.

— О ля-ля, вот те на! — Джейсон ворвался, как всегда, с большим шумом, изображая человека, внезапно попавшего под действие нервно-паралитического газа. — От этого хозяйства надо избавиться. Кто же он, твой обожатель, мамочка? — Он нагнулся к корзинам и принялся читать карточки. Лицо его постепенно темнело. Он повернулся на пятках и пошел к двери. На пороге он остановился.

— Если бы я знал, что ты так увлекаешься теннисом, я бы купил ракетку. — С этими словами Джейсон вышел.

— С ума сошел, — в полной растерянности сказала Джоанна. — Но бог с ним, с Джейсоном. Так как там у тебя с Гретом Марсденом?

— Как там у меня с Грегом Марсденом? — спокойно переспросила Тара.

Джоанна не любила разговоров вокруг да около.

— Он тебе нравится? — прямо спросила она.

Тара отвернулась, не зная, что ответить. Джоанна не отставала.

— Я понимаю, тебе нужны мужчины. Да у тебя, должно быть, и есть.

Тара посмотрела на нее, и с губ слетело застенчивое «нет». Джоанна явно была удивлена.

— У меня нет времени, — заявила Тара, — а уж если быть совсем честной — желания.

Джоанна протяжно свистнула.

— Знаешь, ты не перестаешь меня удивлять. Сегодня девушки хвостом бегают за мужчинами, а у моей лучшей манекенщицы такие старомодные взгляды… прямо-таки древность. Трудно поверить.

Она помолчала, задумавшись.

— И ему тоже будет трудно поверить. Грег Марсден не тот мужчина, кому нравятся скромные и застенчивые девицы. Смотри-ка ты в оба, милая. — Ее открытое, с сильными чертами лицо передернулось. — В этом гнусном мире ухо нужно держать востро. И держи в курсе свою старую матушку, хорошо? Скажи мне, если соберешься снова встретиться с Грегом Марсденом, ладно?

Тара загадочно улыбнулась:

— Непременно, обещаю тебе, — как только сама буду знать.

 

Глава двенадцатая

Тара вышла и поехала вниз по узкой Ливерпуль-лейн, лениво поглядывая по сторонам. Сердце ее колотилось от возбуждения. «Готово. Он у меня на крючке», — думала она. Ее переполняло радостное чувство победы. Память вернула ее к вчерашнему вечеру, тщательно подготовленному гала-представлению моды, проведенному Джоанной, которая решила продемонстрировать ведущим модельерам новейшие тенденции. Вход был только по приглашениям, и, поскольку места было немного, а представление обещало сенсацию, билеты были на вес золота. Подозревая, что звезда его начинает закатываться, Грег Марсден тем более был польщен, получив приглашение, — это свидетельствовало о том, что его все еще числят в сливках общества. Чего он не знал, так это того, что самая большая знаменитость в этом кругу, та, кому предстояло стать звездой всего представления, специально устроила дело так, чтобы его включили в список.

У Тары были веские основания желать, чтобы Грег оказался на представлении. Как последнее, самое свежее открытие в мире сиднейских манекенщиц, Тара могла рассчитывать на самые потрясающие, новейшие модели. Знала она и то, что, поскольку Джоанна сама рассчитала всю демонстрацию до мельчайших подробностей, ей, Таре, будут предоставлены наиболее благоприятные условия. А ведь стиль и шик — главные приманки для Грега. Нет, он положительно должен быть на представлении.

Эта мысль пришла ей в голову, когда они болтали за бокалом шампанского после благотворительного матча. Она видела, что нравится ему, возбуждает любопытство, и потому до конца сохраняла выражение Моны Лизы, стараясь выглядеть загадочной и непроницаемой. И лишь убедившись, что по-настоящему задела его за живое, уехала вместе с Джоанной домой.

— Теперь я понимаю, почему женщины так и вьются вокруг него, — задумчиво сказала Джоанна по дороге к автомобильной стоянке. — У него бездна обаяния, к нему даже птицы с деревьев слетятся.

Она со значением посмотрела на Тару и добавила с понимающей усмешкой:

— Так что смотри в оба, птичка. После тех авансов, которые ты ему сегодня сделала, держу пари, что он тебя в покое не оставит.

Тара ничего не ответила, будто не расслышала.

— Ладно, ладно, все поняла, — сказала наконец Джоанна. — Только одно хочу добавить, думаю, ты не можешь себе позволить испортить собственную репутацию, а с таким человеком это неизбежно. Может, через полгодика? И уж во всяком случае держись подальше от него на представлении, иначе я три шкуры с тебя спущу.

Тара от души надеялась, что Джоанна не ошиблась, говоря, что Грег не оставит ее в покое, хотя Джоанне она этого, разумеется, не сказала, напротив, запротестовала. Она рассчитывала на то, что обведенный золотой полоской большой белый квадрат бумаги, на котором написано: «ГАЛА-ПРЕДСТАВЛЕНИЕ МОДЫ», а чуть пониже: «МИСС ТАРА УЭЛЛС», — выманит лису из норы. С приближением вечера она, однако, ощущала все меньше уверенности и к тому же нервничала из-за самого показа. Готовясь к первому появлению на подиуме, она вся напряглась, чтобы предстать перед Грегом в лучшем виде — зная план зала, она знала и точное расположенение его столика. Увы! Выйдя из-за кулис на освещенную арену, она сразу увидела, что столик у самого подиума пуст.

Может это и к лучшему, потерянно размышляла она в гримерной, готовясь к следующему выходу. Надо сосредоточиться на главном, на том, ради чего я здесь. Вокруг суетились другие манекенщицы, окруженные костюмерами, гримерами, парикмахерами, которые усердно готовили своих подопечных к очередному выходу. В эпицентре этой созидательной бури Джоанна была в своей стихии: наполовину гарпия, наполовину курица со своим выводком. То отругает, то успокоит — динамо-машина в человеческом облике.

— Двигайтесь, двигайтесь Клео, это не твоя вешалка, твоя вот, здесь ты все найдешь. Ну-ка, прекратить смешки, сосредоточьтесь, это не игра, это работа. Ким, ты отстала от музыки в последнем выходе, а ну-ка, соберись, ты что, считать не умеешь? Попробуй только снова ошибиться, и я с тобой разберусь… Дженни, детка, не забывай поднимать глаза — эй ты, в зеленом, не ту шляпу надела. Давай, давай, милая, пошевеливайся. Ну а теперь — на выход, и запомните — для всех говорю — вы получаете удовольствие, удовольствие.

Роль Тары в вечернем представлении заключалось в том, чтобы в конце каждой из трех частей проделать на подиуме весьма сложные па — наполовину просто проход, наполовину танец, — завершить показ мод мощным аккордом, продемонстрировать все лучшее. Она уже дважды выходила на подиум и дважды возвращалась, ослепительно улыбаясь публике, но полностью подавленная изнутри, ибо Грега все не было. На третий раз она уж его и не высматривала. А он как раз появился, с восхищением глядя, как, в сопровождении двух мужчин, затянутых в спасательные костюмы, она появляется в свете прожекторов, подобная стреле из чистого серебра, задрапированная в потрясающее вечернее платье, которое в ярком свете блестело, как металл, и притягивало все взгляды.

За кулисами Джоанна демонстрировала последнюю вспышку гнева.

— Ну, хватит, хватит. О боже, кто это тут курит? Немедленно прекратить! Эй ты, глупая потаскушка, если только ты прожгла дыру в этом платье, я сама тебе дам коробок спичек, чтобы ты получше сыграла роль Жанны Д'Арк. Так, я всех вас вижу, начинается последний большой общий выход, все должны показать, кто на что способен, ясно? Так-так, головы выше, и вперед, слушать музыку…

Несмотря на возбуждение, Джоанна все же обратила внимание на то, что Тара вернулась в приподнятом настроении и с трудом подавляет чувство триумфальной победы. Она приписала это естественному волнению после успешной демонстрации. На приеме, последовавшем за представлением, появилась новая возможность заманить мистера Марсдена в силки. Он возник из ниоткуда, когда она танцевала свой первый танец с Джейсоном; появился и грубо перехватил ее, не обращая внимания на протесты гнома, который был бессилен что-либо противопоставить этому напору. Тем не менее Таре удалось хоть немного отомстить за Джейсона. Пробормотав: «Извините, я на секунду», она быстро удалилась с танцевальной площадки, из зала и просто с банкета, оставив его одного и не дав даже возможности сообразить, что же произошло.

Это был рассчитанный риск; конечно, он мог так разозлиться на подобного рода шутки, что ей уж больше его не видать. Но она надеялась, что он будет не столь обозлен, сколь еще больше заинтригован и что ее исчезновение только раззадорит его. И вот цветы, которые доказывают, что она не ошиблась в своих расчетах. Вполне довольная собой, она сочинила в уме ответ на его приглашение: «Пятница, девять тридцать, „У Соланж“, Ровена-плейс». Само собой, с букетом цветов.

Телефон требовательно зазвонил, но величавый дворецкий не торопился снять трубку.

— Резиденция Харперов. Доброе утро.

Мейти гордился своей манерой говорить по телефону, убежденный в том, что может достойно ответить любому, кто бы то ни был. Однако даже и он не мог рассчитывать, что погасит гнев женщины, которая вот уже в течение двух недель безуспешно пыталась дозвониться до Грега Марсдена. Джилли была убеждена, что Грег просто должен быть на месте, даже тогда, когда его нет, и ее попытки поговорить с ним были так настойчивы, что даже Мейти со всей его дипломатией ничего не мог поделать.

— Нет, очень жаль, но его сейчас нет дома. Может, что-нибудь передать ему? Уверяю вас, мадам, что сразу по появлении ему докладывают обо всех звонках. Боюсь, не могу вам сказать, почему он не связался с вами. Может, снова передать, что вы звонили? Нет, к сожалению, не могу вам сказать, когда он будет. У него нет точного расписания, приходит и уходит в разное время. Сказать ему, чтобы позвонил вам?

И так до бесконечности, пока Джилли не выплеснет на невозмутимого Мейти все свое разочарование тем, что никак не может связаться с Грегом. В конце концов, признав свое поражение и велев Мейти передать Грегу, чтобы тот позвонил сразу, как вернется, она повесила трубку. «О боже, боже, — устало подумал Мейти, — что за несчастье для дома — иметь такого хозяина, который после всего, что случилось с мисс Стефани, такое себе позволяет…» Он немного постоял в раздумье, а потом тяжелой поступью отправился к себе.

— Знаете ли, вы очень красивая женщина.

Грег и Тара обедали в одном из лучших и самых дорогих сиднейских ресторанов. Тара чуть не физически ощущала свой триумф. Как это он не чувствует его, думала она, а сердце так и подпрыгнуло при его словах. Ведь это он впервые говорит мне такое, подумала она, едва сдерживаясь, и на миг в глазах ее вспыхнул тот же бледный огонь, что горел в нем самом. Но она поспешно опустила ресницы и, потупив взор, скромно ответила: «Спасибо».

— Должно быть, все мужчины, говорили вам это, — настойчиво продолжал он.

— Ну, не все некоторые.

— Да? И сколько же именно?

Она притворилась, будто считает.

— Так, минуточку. Однажды… и еще… а, и этот тоже…

— М-м-м, — Грег саркастически усмехнулся.

— Ага, не забыть бы и этого, — продолжала Тара.

— Как, и он тоже?

— И… и… и…

— Ладно, довольно. Давайте лучше остановимся, а то я ревную к каждому из них.

— Ревнуете? — Губы Тары искривились в притворно-застенчивой улыбке. — Да мы ведь едва знакомы, мистер Марсден.

Грег пристально посмотрел на нее через стол. Голубое вечернее платье эффектно оттеняло ее глаза и кожу. Гибкая, изящная фигура выражала всю ее живость, а беседовать с ней можно было часами. Тара ответила Откровенным взглядом. После встречи с Мейти она уже не боялась никаких разоблачений, тем более со стороны такого самопоглощенного человека, как Грег. Любой другой муж ощутил бы присутствие жены по тысяче мелочей, которые никак не изменишь, — любой, но не Грег.

К тому же, к сегодняшней встрече она готовилась с особым тщанием. Тара вовсе не удивилась впечатлению, которое произвела на Грега, — она тщательно продумала одежду «палача». И к тому же она знала жертву. И этим знанием в полной мере воспользовалась, выбрав костюм в высшей степени соблазнительный и в то же время элегантный, не бьющий в глаза — никакой дешевки или чрезмерной откровенности; на такой крючок Грег не попадается. Платье, что она выбрала, пришло в последней партии одного из лучших домов моды в Сиднее, который посылал Джоанне разные наряды, чтобы ее манекенщицы появлялись в них в нужных местах. Блестящая ткань мгновенно меняла окраску под лучами света — не просто голубая, но с оттенками от василькового до сапфирового. В данный момент в отблесках свечи, горевшей посреди стола, она светилась собственным ровным светом, напоминавшим жука-светляка.

Тара уловила взгляд Грега и кокетливо отвернулась, прикидываясь равнодушной. Грег тоже почувствовал, что спешить не следует. Он налил ей вина, заговорив о чем-то случайном. Но глаз от нее он оторвать не мог, и Тара знала, что означает этот взгляд из-под прикрытых тяжелыми веками глаз: вот-вот, и он окажется на крючке. Он откровенно любовался ею. Бледно-голубое вечернее платье сужалось к талии в форме четко очерченной буквы V, мягко оттеняя красивую грудь. На шее было тяжелое серебряное колье — холодный металл резко контрастировал с мягкой кожей, которую он так страстно жаждал поцеловать. При малейшем движении головы в ушах начинали плясать серебряные сережки — он хотел сорвать их и овладеть ею тут же, прямо на полу. Она медленно закинула ногу на ногу, и его обостренный слух уловил звук трущихся друг о друга тонких чулок и еще почти неслышный шелест шелковых трусиков у нее под платьем. Для человека с повышенной чувственностью, вроде Грега, эти звуки были как зов женской плоти, воплощенной в Таре, мука тем более сладкая, что он не мог откликнуться. Он хотел раздевать ее целую неделю, оставаться с нею в постели целый месяц. У него было такое ощущение, что весь его прежний сексуальный опыт был лишь подготовкой к встрече с ней. Он буквально ощущал, как эти карминовые губы ласкают его тело, а эти глубокие голубые глаза погружаются в дымку в экстазе любовных объятий. Она должна принадлежать ему! Так он ее не отпустит.

Он подхватил ее последнюю реплику, придав своей интонации безошибочно сексуальный оттенок.

— Вы говорите, что мы почти незнакомы. А у меня такое чувство, будто я знаю вас очень давно. Это, должно быть… как там говорят — deja vu.

— Или, может быть, — откликнулась Тара мягко, не выдавая иронии, — наша встреча была предопределена.

— Скажите-ка, — он взял ее за руку и начал нежно поглаживать, — у вас есть друг или, может быть, муж?

Тара помолчала, тщательно подбирая слова.

— Был у меня один человек. Я его очень любила. Он был прямо как принц из сказки, и я мечтала о нем с самого детства. — Она замолчала.

— Вижу, вы и впрямь его любили, — ободряюще сказал Грег. — И что же?

Голос Тары прозвучал холодно и бесстрастно.

— Мечта обернулась кошмаром. Я пробудилась. — Она устремила на него пристальный взгляд. — А вы?

— Я? — он был явно удивлен. — О нет, не спрашивайте. Это нечестно.

— Как это нечестно? Честно. Я ведь сказала вам.

— Ну что же… Вы, конечно, и так знаете, что я был женат и потерял жену. Но не стоит говорить об этом, тут ничего серьезного не было.

Ничего серьезного. Тара с трудом сдержалась. Ничего серьезного для такого человека, как ты. Она с трудом выдавила сочувственную улыбку. Он потерпел поражение на собственной территории и даже не заметил этого. С искренней улыбкой он продолжил:

— Я — человек, который ищет чего-то необыкновенного… и когда я найду это, тут я и пропал. Собственно, я уже пропал — ведь вы здесь.

Тара не проронила не слова.

— О чем, в сущности, речь? Любовь — это величайшая загадка жизни. Я не о сексе — это ерунда. Но когда думаешь друг о друге, уважаешь друг друга, ощущаешь подлинную близость, дружбу… Тара, больше всего на свете я хочу, чтобы мы стали друзьями.

Впервые в жизни Тара испытала чистую радость от того, что играет с мужчиной, ловит его, как рыбу, на крючок, заманивает…

— Просто друзьями? — едва слышно сказала она.

— Как скажете. — Грег поднял ее руку к губам и мягко-мягко поцеловал. Он был вполне удовлетворен. «Если уж удалось втянуть ее в игру, считай, что дело сделано, — думал он. — Эта от меня не уйдет. Правда, придется потрудиться, что-то тут такое есть, — на миг его мысль зацепилась за нечто такое, чему он не мог дать определения. Но со своей обычной самоуверенностью он переступил через это препятствие. — Раньше у тебя всегда получалось, парень, — сказал он себе, — получится и на этот раз.

Установившаяся тишина была прервана неожиданным восклицанием.

— Привет, Грег!

— Фил! — Вот уж кого Грег не ожидал сейчас встретить.

— Тут такой тусклый свет, так что я никак не мог понять, ты это или не ты. — У Филипа было сильное искушение пройти мимо, не заметив Грега. Но он решительно отбросил это поползновение, как недостойное и малодушное. Грег послал Филипу самую обворожительную из своих улыбок. Вот как раз удобный случай рассеять все сомнения, которые у Фила могут быть насчет него и Джилли.

Он обратился к Таре покровительственно и нежно, что, как он заметил, не ускользнуло от Филипа.

— Тара, это Филип Стюарт, старый друг моей жены. Филип, а это Тара Уэллс.

«Так, — подумал Филип, — стало быть, это последняя жертва. Не удивительно, что Джилли из себя выходит, даже похудела, бедняжка. Ей дали отставку. Ради этой „звезды-манекенщицы“. — Его сердце наполнилось жалостью, теперь он понимал, каково приходится Джилли. Он поздоровался с Тарой вежливо, но холодно. Тара же придерживалась своей новой манеры поведения, которую находила весьма действенной, — она просто молчала. Она была полностью поглощена Грегом, и появление Филипа было для нее полной неожиданностью. Она все еще не привыкла к тому, что перед ней возникают люди из ее старой жизни. К тому же она была поражена тем, как Филип изменился. Некогда стройный, он теперь сутулился, лицо, когда-то так красиво очерченное, сморщилось, и выглядел он как человек, который забыл, что такое улыбка. Бедняга Филип! Еще одна жертва ненасытного любвеобилия Грега. Сердцем она была с ним, но сидела спокойно и неподвижно, нацепив на лицо, как маску, ничего не означающую улыбку.

— Как Джилли, Фил? — бодро спросил Грег.

— Да вроде все в порядке — по крайней мере так было, когда я видел ее в последний раз. — Он пристально взглянул на Грега. — Я ведь редко здесь бываю в последнее время, так что мы почти не видимся.

— Как жаль. — Удивление и дружеское участие, прозвучавшее в голосе Грега, было, казалось, совершенно ненаигранным.

— Действительно, жаль, — сказал Филип ровно. — Ладно, мне пора. Приятного вечера. Рад был познакомиться с вами, мисс Уэллс.

Филип всегда умел сохранять достоинство, подумала Тара. А сейчас оно ему ой как нужно. Она с симпатией посмотрела ему вслед.

— Отличный парень этот Филип, — заметил Грег. — Стюарты были ближайшими друзьями моей жены.

Тара почувствовала, как внутри у нее все закипело, и наклонилась, собираясь нанести удар.

— Расскажите о своей жене, Грег. Что она из себя представляла? — Она едва сдерживалась от нетерпения.

Грег помолчал, собираясь с мыслями и заговорил медленно и размеренно. Его ответ был выдержан в мягких, даже трогательных тонах.

— Она была славным существом, на редкость любящим и честным. Самое щедрое сердце, другого такого я не встречал. Мне до сих пор ее очень не хватает…

Он напрягся, и слезы выступили на глазах. Слезы! Крокодиловы слезы, подумала Тара, едва сдерживаясь от ярости. Она готова была воткнуть нож в это черное сердце. Но даже не пошевелилась, ожидая продолжения.

— Однако же она сама была своим худшим врагом, — вновь заговорил Грег. — Не следовало делать вид, будто твоя жена была верхом совершенства. Это отпугивает женщин, ведь тогда им приходится сражаться с исчезнувшим ангелом. Никогда не встречал людей, которые бы так беспокоились о том, что скажут о них другие. — Он помолчал, словно эта мысль впервые пришла ему в голову. — Вы знаете, странно. Едва увидев вас, я поразился, как вы напоминаете Стефани внешне. Но она… впрочем, смешно сравнивать. Она была гадким утенком. Вы — лебедь, которым она всегда хотела быть. — Он помолчал, ожидая, пока официант наполнит бокалы, и изящным жестом поднял руку.

— За нас, Тара. За вашу красоту. За будущее, чего бы оно ни принесло.

— За нас, — повторила она тост, вкладывая в него свой смысл. «За нас», — подумала она мстительно. Официант вновь появился и поставил на стол закуски. Нежно улыбаясь, Тара взяла нож и вилку и обезглавила форель, опять-таки имея в виду что-то свое, сокровенное.

Вечер подошел к концу. Белый «роллс-ройс» вез их к дому Тары, изредка подавая серебристый сигнал. Сама поездка на этой машине, которая была с любовью выбранным свадебным подарком Грегу, стала еще одним испытанием для Тары в этот вечер, когда ножевые раны сменялись булавочными уколами. Они остановились у одного из больших жилых домов на Элизабет-Бэй. Грег вышел, обошел машину кругом и открыл дверь для Тары.

Они стояли друг против друга на пешеходной дорожке; теплый морской ветерок шевелил волосы; воздух вокруг был наэлектризован непроизнесенными вопросами, страстями, желаниями.

— Благодарю… за прекрасный вечер. — Тара опустила глаза.

— Эй, — он взял ее за подбородок и поднял лицо к себе, — мне ведь еще домой ехать, а это далеко. Неужели вы не предложите хоть чашку кофе? — В глазах у него были призыв и обещание.

Она отступила.

— Да нет, вряд ли… не сегодня. У меня с утра много дел. — Повисло молчание, и Грег изящно повиновался. Сожалеюще улыбнувшись, он кивнул:

— Ну что ж. Может, в следующий раз?

— Может быть. Спокойной ночи, Грег.

Она стояла на дорожке, пока габаритные огни «роллс-ройса» не исчезли за поворотом. Затем она быстро зашагала в свою крепость — свой дом, который был в нескольких кварталах отсюда. Она еще не была готова дать ему свой адрес. Рано. Вернуться домой было сущим облегчением. В этих стенах ей не нужны были никакие маски. К большому неудовольствию Макси, хозяйка то дрожала, то плакала, то смеялась, то пускалась в длинные монологи, в которых смешаны были проклятия, угрозы и обещания. Но древний инстинкт расы научил его ждать, пока все пройдет, и в конце концов так оно и случилось.

Помощникам Джейсона всегда приходилось нелегко, когда у маэстро в муках рождалась творческая идея. Самые экстравагантные требования сменялись раздраженными отказами, и вся мастерская напоминала кипящий котел, пока, наконец, новая тема не обретет ту форму, которая устроит маленького тирана. Сегодняшняя съемка должна была запечатлеть сверхэлегантные образцы вечерней одежды, и Джейсон старался представить себе людей ночи, тех, кто наслаждается тьмой, когда простые люди давно уже видят третьи сны. Осуществляя последний сценарий, Тара и ее партнер из кожи вон лезли, чтобы ублажить Джейсона и вдохнуть жизнь в его мечту.

— Ты — вампир, — рычал Джейсон, редкие волосенки которого дыбом встали на голове. — Ты — неотразимо прекрасный вампир женского пола, и ему остается только отдаться тебе. Ты впиваешься ему в шею — ну, ну, ну!

Лежа на неподвижном теле, Тара послушно потянулась прямо к адамову яблоку на бронзовой от загара шее.

— Нет же, нет, нет, — завопил Джейсон. — Кусай, кусай, черт тебя побери! Впейся в его шею своими клыками и не думай о нем, ему за это платят, и мне нужно, чтобы ему было больно… вот так, это уже лучше. Еще разок. И подними глаза, поверни подбородок, мне не видны твои глаза. Ну, в чем дело? Гляди на меня и сосредоточься, сосредоточься, ну вот, снова не то…

А Тара и впрямь потеряла всякий интерес к мощной мужской шее, в которую раньше впивалась с некоторым удовольствием. Позади Джейсона незаметно появилась Джилли Стюарт. Тара отпрянула от партнера и отошла немного в сторону.

— Мне надо попудриться, — сказала она первое, что пришло в голову, и подняла руку ко лбу, словно чтобы стереть пот.

— Ладно, перерыв пять минут, пудра там, внизу, — согласился Джейсон. — Там вся косметика, бери ее и тащи сюда, только в темпе. Раз уж мы прервались, мне надо, чтобы на теле этого малого была кровь, натуральная кровь, которая стекает у него с шеи от любовных укусов Тары — вампир есть вампир, можно это сделать? И пусть высморкается, а то у него нос покраснел, как у Рудольфа-Красноносого Следопыта. — Он метался по студии, стремительно отдавая указания.

— Так, эти притирки надо сменить. Розовое убрать, мне нужно голубое и, может, немного зеленого, чтобы усилить зловещий эффект.

Оказавшись в самом центре этой кутерьмы, Джилли стояла совершенно растерянная и дрожала. Она ошеломленно озиралась, явно не зная, к кому обратиться, а Тара в это время внимательно оглядывала ее. Как и на Филипе, время оставило на ней свои следы. Кошачья уверенность, которая некогда так бросалась в глаза, уступила место подернутому дымкой потерянному взгляду, который напомнил Таре того бездомного зверька, каким был Макси, когда она впервые набрела на него. Некогда безупречный вид теперь тоже остался одним воспоминанием: волосы были небрежно сколоты в узел, а косметику она, похоже, наводила в темноте. Но многое осталось от прежней Джилли, например, манера отбрасывать волосы с глаз и запрокидывать голову, как лошадь, готовая пуститься в галоп. «И в конце концов, — мрачно подумала Тара, — ты выбралась из истории с Грегом Марсденом целехонька, чего о себе я сказать не могу». — Она решительно шагнула вперед.

— Вы хотели меня видеть?

— Вы — Тара Уэллс? Меня зовут Джилли Стюарт. Мы можем поговорить?

По возбужденной манере своей собеседницы, по блеску в глазах Тара поняла, что, готовясь к свиданию, Джилли кое-что приняла. Но облегчать ей задачу она не собиралась.

— Вы из журнала или газеты?

— Нет, нет, — поспешно ответила Джилли. — Я… я приятельница Грега Марсдена.

— Понимаю.

— Близкая приятельница.

Тара промолчала. Близкая приятельница, подумала она. Ну что же.

— Видите ли, — Джилли нервно вертела в руках бумажную салфетку. — Вы недавно видели моего мужа, Филипа Стюарта.

Тара сделала вид, что пытается вспомнить.

— Да, да, совершенно верно. Грег познакомил меня с ним в ресторане.

Наступило молчание. У Джилли словно язык прилип к гортани. Наконец она выдавила из себя:

— У вас с Грегом роман?

— Извините? — Такое бесстыдство вызвало у Тары гнев и презрение.

— Я знаю, вы встречаетесь, — нервно продолжала Джилли.

— О… — Тара говорила сколь возможно холодно и отчужденно. — Мы увиделись после теннисного матча. Потом пообедали вместе. Это все.

Джилли совсем утратила контроль над собой, ее понесло:

— Лжете, — закричала она, побелев от ярости. — Не забывайте, я знаю Грега Марсдена. Он просто не может пройти мимо красивой женщины. И если женщина ясно говорит «нет», он уже не тратит понапрасну времени. Да нет никаких сомнений. Вы его любовница.

Даже в рабочей суете, царившей в мастерской, головы стали поворачиваться в их сторону, люди прислушивались. Таре это не понравилось.

— Слушайте, мы не можем поговорить где-нибудь в другом месте? И спокойно, — мягко спросила она. — Тут рядом бар, надеюсь, там не слишком много народу. — На лице у Джилли мелькнула тень скорбной надежды, как у побитого ребенка.

— Мне надо сделать еще два-три снимка, и, если хотите, встретимся там.

Джилли ухватилась за это предложение как за соломинку.

— Я буду вас там ждать.

Голос Джейсона прорезал гул в мастерской, как циркулярная пила.

— Кто-нибудь здесь собирается работать? Или я плачу просто за удовольствие побыть с вами? А ну-ка за дело — живо! Нет, крошка, я не могу сейчас разговаривать с Джоанной, и мне наплевать, в каком она настроении. Эй, не то освещение, мать вашу… Тара! Тара! Ты где?

Тара улыбнулась и двинулась к своему рабочему месту.

— Итак, до скорого, — сказала она.

Если бы, выходя из мастерской, Джилли оглянулась, она увидела бы, что лицо Тары и впрямь приняло выражение вампира.

Великолепная ярость и творческое горение Джейсона сильно растянулись, и Тара освободилась куда позднее, чем предполагала.

Ругая Джейсона почем зря, она заторопилась к бару, вполне готовая к тому, что Джилли ее не дождалась. Но беспокоиться было, как выяснилось, не о чем. Джилли нашла естественное для всякого пьянчужки убежище и чувствовала себя вполне в своей тарелке. Судя по виду, она уже изрядно набралась.

— Извините, что так задержалась, — сказала Тара, подойдя к столику, за которым сидела Джилли. — Пришлось задержаться дольше, чем рассчитывала. Хорошо, что вы не ушли, а то я боялась, что вам надоело ждать.

— А, ерунда. — Джилли небрежно махнула рукой. Говорила она уже вполне невнятно. — Что будете пить? — И привычным жестом подозвала официанта.

— Пожалуй, пива — холодного пива.

— Пива и еще виски, — распорядилась Джилли, только тут заметив, что на столе перед ней стоит целая батарея пустых бокалов. Она попыталась оправдаться.

— Я пью только, когда мне не по себе. Когда Филип в отъезде, в доме становится так пусто и одиноко.

— Да, представляю, — сочувственно сказала Тара и сразу же вернулась к теме.

— Но ведь у вас есть Грег.

— В самом деле? — Джилли пьяно прищурилась, а потом в ее голосе неожиданно появились хвастливые интонации. — Да, да, конечно. Я нужна ему. Впрочем, — новая интонация, — мне он тоже нужен. Да, Грег Марсден — это наркотик. Вроде вот этого. — Она сделала большой глоток и поморщилась, ощущая, как виски разливается по телу. Тара возобновила наступление.

— Он… немного рассказывал мне о своей жене. Насколько я понимаю, вы с ней были лучшими подругами.

— С самого детства. Наши отцы были рядом. Их связывали деловые интересы. — Тень прошлого мелькнула на лице у Джилли. Ну конечно! Один эпизод из прошлого всплыл и в памяти Тары, только совершенно в новом освещении. Отец Джилли покончил с собой, когда сорвалась сделка с Максом Харпером! Неужели она все эти годы помнила об этом? И неужели она казнила за это Стефани? О, Джилли!

— Словом, вы сошлись с Грегом после смерти его жены, так я понимаю? — Тара осторожно закинула удочку.

Джилли подумала немного и решила, что это очень удобная ложь.

— Ну да, конечно, — небрежно сказала она. — Впрочем, мне не хочется больше говорить о ней. Меня просто тошнит от этих разговоров.

— Извините, — ледяным голосом произнесла Тара. Джилли подозрительно поглядела на нее.

— Вы знаете, Стефани тоже любила пиво. Она всегда предпочитала его сухому вину или шампанскому.

Похоже, в замутненном сознании Джилли пробуждались какие-то воспоминания. Тара поспешила вернуть ее к сегодняшнему дню.

— Так о чем это вы?

— Что? А, да. Я хотела сказать, что Грег никогда по-настоящему не любил Стефани.

На лице Тары можно было прочитать охватившие ее чувства: «Никогда?»

— Точно, — продолжала Джилли несколько сомнамбулически. — Он говорил мне. Так что, влюбившись в него, я никого не предала. Он был, как говорится, свободным скакуном.

— Да, ну а как насчет Стефани?

— Что насчет Стефани?

— Она-то Грега любила?

Вопрос явно показался Джилли неуместным.

— Любила? Да, наверное, любила. Но это…

— Ничего не меняет?

— Ну-у, — Джилли была не настолько пьяна, чтобы не понимать, как мерзко это звучит, — ведь она уже умерла, верно? А мертвым не все ли равно?

«Если бы ты только знала правду», — подумала Тара.

Неожиданно Джилли посмотрела на часы.

— Который час?

— Около семи.

Джилли даже вскрикнула, как от боли.

— Боже, я опаздываю, мне надо бежать.

— Бежать?

— Да. — Лицо Джилли светилось торжеством, а желтые кошачьи глаза сверкали. — Грег ждет меня дома. Надо поторапливаться.

Тара быстро прикинула.

— Вы на машине сюда приехали?

— На такси. В последнее время я все больше на такси разъезжаю.

— Я отвезу вас домой, — сказала Тара, не забыв спросить:

— А где вы живете?

— Правда? Живу я в районе Хантерс-Хилл, и Грег всегда так злится, когда я опаздываю. — Она глуповато хихикнула, словно влюбленная школьница.

— С удовольствием окажу вам эту услугу, — сказала Тара и ничуть не слукавила.

Грег расхаживал перед домом Стюартов в Хартерс-Хилл, и терпение его начинало лопаться. «Мерзкая сука, — думал он злобно, — чего только не вытворяет, чтобы встретиться со мной, и не может даже прийти вовремя». — Он ненавидел стучаться в двери пустых домов, когда никто не выходит встретить. Он привык к прямо противоположному; вся его натура жаждала бурных приветствий и громких аплодисментов. Побледнев от гнева, он все же сдерживался и ждал.

Поездка в Хантерс-Хилл дала Таре возможность сблизиться с Джилли, и она без труда выудила у нее все подробности взаимоотношений с Грегом. Подъезжая к дому Джилли, они уже сделались закадычными подругами, по крайней мере в сдвинутом сознании Джилли. Выбираясь из машины и стараясь не слишком качаться из стороны в сторону, она рассыпалась в благодарностях и признаниях дружбы.

— Давай не терять друг друга, ладно? Позвони мне, мой телефон есть в адресной книге.

«О, я позвоню, — подумала Тара, — позвоню».

У конца дорожки сквозь деревья она разглядела белый «роллс-ройс» и долговязую, худощавую фигуру Грега, прислонившегося к двери.

— Ты бы лучше поторопилась, Джилли, ведь тебя ждут, — весело сказала она. — Увидимся, не сомневайся.

Она включила зажигание, запустила двигатель и уехала, не оглянувшись. Меж тем Джилли припустилась вверх по дорожке, с тревогой ожидая нового свидания.

 

Глава тринадцатая

Сказать, что это была не самая спокойная ночь, значит ничего не сказать. Тара никак не могла заснуть, проигрывая в уме встречу с Джилли, и то новое, что она от нее узнала, подставляя кубики к картинке-загадке, которую она уже так долго решала. И даже задремав наконец, она то и дело просыпалась и утром чувствовала себя совершенно разбитой. В такие моменты особенно остро ощущались годы — двадцать лет назад она и после бессонной ночи вставала бодрой и вполне готовой к новому дню. Призрак, который увидела Тара в зеркале в ванной, едва не заставил ее отказаться от утренней съемки — только она не отважилась навлечь на свою бедную голову праведный гнев Джейсона, который бы наверняка обвинил ее в непрофессионализме.

Для восстановления формы она решила появиться пораньше, чтобы у гримеров было побольше времени стереть следы тяжелой ночи. И все равно она была не готова, когда появился Джейсон, и это еще больше выбило ее из колеи. С тех пор как ей удалось некоторое время назад удержать его от признания в любви, Джейсон уже больше не возвращался к этому предмету. Но он не скрывал своей симпатии, не упускал случая, чтобы ревниво не уколоть Грега, и ясно было, что он ведет обычную мужскую игру — игру в ожидание. Все это создавало между ними некоторую напряженность, которой не было в ранние дни их знакомства, и Таре было жалко их дружбы, которая ушла, ничего не оставив взамен.

В это утро Джейсон ворвался в тесную клетушку гримерной, без стука, сгустив тем самым и без того напряженную атмосферу.

— Ты еще долго, Николь?

— Пять минут, — механически отозвалась гримерша.

— А что вы тут так долго делаете? — Джейсон искал, к чему бы придраться. — Отрабатываете новую технику любви? Развлекаетесь?

— Пять минут, Джейсон, хорошо? — В голосе Николь зазвучали предупреждающие нотки. — Или, может, ты хочешь, чтобы под глазами остались темные круги, мешки и так далее?

— Ладно, пять минут, — сдаваясь, сказал Джейсон. — Ничего хорошего в этом нет, но быстрее, пожалуй, вам не управиться. Мы уже все равно готовы, так что давай, поторапливайся. Благодарю вас, ваша светлость. — И он сердито выскочил из гримерной.

— Чтобы… камера у тебя разбилась, — закричала ему вслед девушка и вернулась к своей работе. — М-да. После такой ночи много не сделаешь, мадам, — а у вас вроде была римская оргия.

— Извините, — прошептала Тара. Она кляла себя за то, что не приняла снотворного, которое давал ей Дэн Маршалл, когда она лежала в его клинике после операции на Орфеевом острове. Остатки у нее еще сохранились где-то в медицинском ящичке. Но она боялась, что после такого снотворного весь день будет вялой и разбитой. А ведь она никогда не забывала наставлений Джоанны: всегда быть в форме! всегда быть в лучшем виде! Ей неудержимо захотелось заплакать. Но тогда весь грим пойдет насмарку. Она закрыла глаза.

В дверь громко постучали.

— Отстань, Джейсон, — весело крикнула Николь, — пять минут еще не прошли. Убирайся!

Дверь открылась.

— Я не ослышался? Мне показалось, сказали: «Войдите». — Мягкий голос звучал знакомо. — Привет, Тара.

Она открыла глаза и встретила взгляд человека, которого заставила себя позабыть.

— Привет, Дэн, — слабо откликнулась она.

Он выглядел отлично — в новом элегантном костюме, превосходной рубашке с галстуком. В петлице была красная гвоздика, и этот хрупкий символ любви и надежды был больше, чем она могла выдержать. Его фигура совершенно заполнила комнатушку, карие глаза, словно насыщаясь, пожирали ее с головы до ног.

В этот момент в гримерную, вынырнув откуда-то из-под локтя Дэна, ворвался Джейсон. Не обращая внимания на Тару и Дэна, он обратился к Николь:

— Когда манекенщица освободится от присутствия своих приятелей и вспомнит, что это мастерская, а не бордель, напомни ей, пожалуйста, что нам сегодня еще предстоит работа. — В голосе его явно звучала ревнивая ярость. Он вышел. Тара быстро нашарила в сумочке визитку.

— Извини, Дэн, — тихо сказала она, протягивая ему кусочек картона. — Сегодня вечером. В восемь, идет?

К восьми за спиной у Тары остался рабочий день, который из-за мерзкого нрава Джейсона получился особенно трудным и длинным. Потом она заскочила в магазин и накупила всякой снеди на обед для двоих и даже успела молниеносно привести себя в порядок до прихода Дэна. Ровно в восемь он позвонил в дверь, устав мерить шагами широкие улицы Элизабет-Бэй, чем занимался в течение последнего часа. Потребность увидеть ее превратилась в физическую боль. И почему-то этот последний день получился тяжелее тех месяцев, что он не видел Тару.

Эти месяцы ожидания, надежды, отчаяния в конце не только измотали его психологически, но и заставили отказаться от решения забыть Тару и все, что с ней связано. Он оставил всякие попытки в этом роде, но знал, что приехал в Сидней лишь за тем, чтобы найти Тару, сказать, что любит ее, и убедить принять эту любовь. Он приехал накануне вечером и провел ночь, переходя от надежды к отчаянию, как школьник перед трудным экзаменом.

Он увидел Тару и обомлел. Она выглядела так прекрасно, что у него перехватило дыхание и он не мог сказать ни слова.

— Входи, Дэн, добро пожаловать. — Она почувствовала его растерянность и, чтобы как-то разрядить обстановку, придала голосу больше светскости, чем прежде. Приветствие получилось теплым, но все же немного скованным. «А ну-ка спокойнее, — сердито приказал он себе, — ты ведешь себя как дурак».

Она взяла его пальто и повела в гостиную, где, как она надеялась, он сразу заметил прекрасное окно.

— Какой вид! — воскликнул он, и она покраснела от удовольствия. Тара занялась напитками, а Дэн шагал по комнате, постепенно освобождаясь от скованности и погружаясь в домашнюю атмосферу. Он присел к ее столу, с трудом скрыв радость при виде лежавшей прямо посредине раковины, которую он подарил ей на Орфее как редкую достопримечательность острова.

— Вижу, что у тебя сохранилась коллекция раковин, — небрежно заметил он, стараясь не слишком нажимать на эту тему.

— Да. Они мне никогда не надоедают. Дэн потянулся к карману.

— Рад слышать это, потому я тут кое-что тебе привез. — Он протянул ей крохотную раковину, изящную жемчужницу; завитки ее, поглощая свет, мягко рассеивали его по всей поверхности.

— О, Дэн, как красиво. — В искренности этих слов можно было не сомневаться. — Спасибо большое.

— Эхо Орфея, — небрежно обронил он, но по лицу было видно, что это значило для него на самом деле. Тара быстро поднялась.

— Извини, я на секунду — надо посмотреть, что там происходит на плите.

В кухне она прислонилась к стене и протяжно вздохнула. Неожиданное появление Дэна выбило ее из колеи. В кругу всевозможных неожиданностей этой она не предвидела. Конечно, было замечательно снова увидеться с ним — живое, красивое лицо, эти глаза, для которых, казалось, ничего, кроме нее, не существовало, широкие плечи, стройная и мускулистая фигура. Кажется, он немного похудел. Не забыть бы спросить. Может, что случилось? Тут она внезапно остановилась. Что же это, выходит, он ей не безразличен? Нет, нет, этого нельзя допустить. Все, что она задумала, только начинает осуществляться, назад пути нет, если влюбится, это все испортит…

Тут Тара, вздрогнув, заметила, что он тут, на кухне, и наблюдает за ней с тем лукавым выражением, которое она так хорошо помнила. Он двинулся вперед и, оглядевшись, оценил по достоинству уютную, напоминающую корабельный камбуз кухоньку, с расставленными на полочках многочисленными специями и травами.

— Помочь?

— Да! — Тара схватила ближайшую банку. — Не могу открыть эту штуку. — Она двинулась к плите и посмотрела, как там мясо.

— Похоже, ты стала кулинаркой после Орфея.

— Пожалуй. — Она рассмеялась. — По правде говоря, все эти травы и прочая всячина здесь скорее для декорации. Однако же добрый простой обед тебе обеспечен.

— А я-то думал, — спокойно сказал он, — что мне предложат яичницу с беконом.

— Яичницу с беконом на обед? — Тара решительно оборвала его. — Доктор, что у вас за вкусы?

— Ладно, как бы там ни было, а пахнет вкусно.

— Будем надеяться, что и есть можно.

Она забегала из кухни в гостиную, где у прекрасного окна стоял обеденный стол, и обратно, расставляя тарелки с овощами, хлеб, масло. Дэн воспользовался возможностью рассмотреть ее как следует, как бы возобновляя старое знакомство.

— Знаешь, ты становишься знаменитостью, — сказал он наконец. — Лиззи обратила внимание на твой дебют на новом поприще и теперь я, кажется, единственный врач в Северном Квинсленде, кто покупает «Вог».

— Ты читаешь «Вог»? — рассмеялась Тара. — Вот уж не поверила бы.

— Знаешь, Тара, ты никогда так не выглядела.

— Разве я не говорила, что тебе следовало бы запросить с меня больше.

— Да нет — не в физическом смысле. В тебе… появилось что-то новое. Уверенность в себе, покой. Нервозность пропала. А это уж твое собственное достижение.

— Не говори так, Дэн. Ты и твои упражнения тут не последнюю роль сыграли.

Тара чувствовала себя великолепно. Дэн явно не собирался нажимать на нее, напротив, в его присутствии она чувствовала спокойствие и умиротворенность. Она вспомнила, каким неназойливым он всегда был на Орфее, не назойливым и не занудливым, просто всегда заботился о ней. В его присутствии, когда он начинал свои упражнения, напряжение у нее всегда спадало.

— Ты счастлива? — спросил он, немного помолчав. Она тоже помолчала, обдумывая ответ с той предельной искренностью, которая так восхищала его в ней.

— Да. Да. Так мне, во всяком случае, кажется. Я люблю свою работу.

— Это видно по фотографиям. Но я говорю не просто о работе, об успехе…

— Понимаю, понимаю. Работа — это немало, и это прекрасно, но еще не все.

Дэн никак не мог придумать форму, в которую можно было бы облечь свой следующий вопрос.

— У тебя было много мужчин? — прямо спросил он. Ему надо было знать это, хотя он понимал, что права спрашивать у него не было. Тара так и застыла перед холодильником, откуда она как раз доставала бутылку вина. «Может, соврать», — подумала она; ложь — еще одно искусство, которым совершенно не владела Стефани Харпер, но которое прекрасно освоила Тара Уэллс. Но, посмотрев ему в лицо, отказалась от этой мысли. Какой смысл лгать этому чудесному несчастному человеку, который меньше всего думает о себе и заботится лишь о том, чтобы ей было лучше.

— Вообще не было.

Дэн рассмеялся. Радуется или не верит, подумала Тара.

— Не может… я тебе верю, Тара, но ведь это очень трудно. Я… много о тебе думал.

Тут Тара решила, что настал удобный момент, чтобы надеть кухонные перчатки и проникнуть в глубины духовки, где творилось таинство. Щеки у нее разгорелись, но, разгибаясь, она спросила с холодностью, которая могла свести с ума:

— Ты еще не сказал мне, что привело тебя в Сидней.

— Тут сейчас медицинская конференция. — Тара невольно бросила на него испытующий взгляд. Иного приглашения ему было не надо.

— На самом деле я приехал, чтобы увидеться с тобой, Тара. — Голос его звучал совсем тихо. — Я просто не мог тебе позволить… исчезнуть. Я старался. Видит бог, я очень старался. Но ничего не получалось. Я просто должен был отыскать тебя. А теперь, когда ты стала такой знаменитостью, это оказалось совсем просто.

Он остановился, а затем осторожно прочувствованно спросил:

— Ведь что-то было между нами в Квинсленде?.. Вопрос повис в воздухе. Тара изо всех сил старалась сдержать свои чувства, не желая сделать или сказать что-нибудь такое, что нарушит возникшую атмосферу, такую непрочную и такую горькую. А что если сказать Дэну правду — но как выразить чувства, прежние и новые, не говоря уж о ее тайной цели? Пока она размышляла, раздался пронзительный звук таймера, и это положило конец всем раздумьям.

— Похоже, готово! — весело сказала Тара. Дэн покорно пожал плечами. Момент был упущен.

— Где тут у тебя ванная? — спросил он.

— Через спальню и направо.

Дэн поставил стакан на стол и вышел из кухни. Тара бросилась к плите и нашла разрядку своим переживаниям в повышенной активности: вынула мясо из духовки и принялась перекладывать на блюдо, — чтобы отнести в комнату. Но тут она внезапно остановилась, ее прямо, как громом поразило: фотографии Сары и Денниса. Проходя через спальню, Дэн вряд ли мог не заметить две фотографии, так открыто стоящие прямо у изголовья. На секунду Тара застыла в ужасе. Затем, раздумывая, что бы предпринять, неслышно прошла в спальню. Дверь в ванную была закрыта, и Дэна не было видно. Действуя беззвучно, но очень быстро, она взяла фотографии, тщательно сложила подставки и сунула их в ящик прикроватного столика. Покончив с этим, она метнулась на кухню, занявшись последними приготовлениями к обеду. Там ее Дэн и нашел — она что-то напевала, как женщина, которой ни до чего на свете нет дела. Но теперь, попав в ее спальню, он знал, что есть по крайней мере двое, до кого Таре есть дело. На сердце у него была свинцовая тяжесть, ибо он даже имени их спросить не мог, а ведь это ее дети, самая, наверное, важная часть ее жизни.

С этого момента беседа, по обоюдному согласию, касалась нейтральных предметов.

— Сам положишь? — спросила Тара, усаживаясь за стол.

— Конечно.

— Как тебе нравится моя квартира?

— У тебя тут все есть и потрясающий вид в придачу.

— Да, вид и впрямь изумительный.

— Тебе повезло, что нашла такое место.

— Я всегда любила Сиднейский залив, и мне всегда хотелось жить там, откуда он виден, хоть бы неподалеку, если не на самом берегу.

«Так ты из Сиднея, — подумал Дэн, — может, здесь Сэму Джонсону и следовало с самого начала искать твою исчезнувшую особу». Но лицо его оставалось совершенно бесстрастным.

— Мне тоже, — откликнулся он. — Хотя мне в последнее время пришлось в основном ограничиваться картинками в книгах и открытками. Так что сейчас я наконец, как говорится, вижу старую знакомую во плоти.

— Так ты родился в Сиднее?

— Конечно. И прожил здесь всю жизнь, пока не открыл клинику на Орфее. Но знаешь, самое забавное состоит в том… — Он рассмеялся.

— В чем? — Она не могла не улыбнуться в ответ.

— Дело в том, признаюсь тебе честно, что я никогда не был в Оперном театре.

— Никогда не был… — Тара изобразила комический ужас. — Но это же ужасно. Ну а говоря всерьез, стоит попытаться сходить, пока ты здесь. Сейчас там прекрасный репертуар — некоторые из моих любимых опер. — Лицо ее приняло мечтательное выражение.

— Ты ведь любишь музыку, верно? — живо спросил Дэн.

— Думаю, случались моменты, когда только музыка помогла мне не сойти с ума.

— У меня идея. Если мне удастся достать билеты, пока я здесь, пойдешь со мной? — он неуверенно посмотрел на нее.

Тара весело улыбнулась в ответ:

— С удовольствием.

— Хорошо. На том, стало быть и порешим. — Дэн потянулся за бокалом:

— За оперу, музыку и за хороший вечер, — заключил он шутливо.

— За все это, — откликнулась Тара. «И за нас», — хотелось ей добавить. Дэн от всей души желал того же. Но никто из них не отваживался произнести этих слов. Так что тост так и не прозвучал, остался как невысказанное желание, едва не осуществленное и все же неосуществимое.

Джоанну всегда охватывал страх, когда Джейсон назначал натурные съемки. Слишком многое зависело от условий, особенно от погоды. «Почему, черт возьми, этот остров называют солнечным уголком», — жаловалась она, когда вместо восьми часов первоклассных ультрафиолетовых лучей, которые полагались по прогнозу, природа подбрасывала столь же привычные тяжелые серые облака, обложившие все небо. А того хуже были частые дожди, которые проливались бог знает откуда, из совершенно ясного неба, не подавая о себе вести в виде тумана и мороси, но просто обрушиваясь бесконечными потоками воды, которая немедленно превращает самое дорогое модное платье в тряпку — манекенщица даже не успевает укрыться где-нибудь. Тем не менее она должна была признать, что натурные съемки всегда добавляли нечто неуловимое, и это нечто — допустим, неожиданный контраст шелка и бетона, вместо элементарных черно-белых тонов мастерской — замечательным образом меняло все впечатление. Или схваченное на лету выражение лица прохожего — любопытство, раздражение, просто равнодушие. Иногда Джейсон специально пускал в ход свое удивительное обаяние, чтобы вовлечь прохожих в съемку. Джоанна не могла забыть случая, когда он заставил мусорщиков присоединиться к съемке дамского белья. Бронзовые тела манекенщиц были совершенно обнажены — бюстгальтеры и колготки были развешаны на веревке. Прогоняя воспоминания, Джоанна подумала: право, все они должны были быть педиками, чтобы спокойно наблюдать такое.

Вот и сегодня она сама готовилась и девушек своих готовила к трудным, увлекательным съемкам, которые Джейсон на сей раз назначил в красивом предместье, в Паддингтоне, на улице, сплошь застроенной изящными особняками. «Сидней, — подумала она с любовью, — это и впрямь картинка-загадка». Она одобрительно поглядывала на симпатичные старые домики, каждый из которых отличался своей, особенной конструкцией. Старый добрый Паддо совсем рядом с центром, а с другой стороны пляж в десяти минутах ходьбы. Проезжая, она поймала себя на том, что ищет вывески : «Продается».

Место съемок издали бросалось в глаза. Джоанна сразу заметила декорации, которые так любил Джейсон, особенно центр всей композиции — допотопный «бугатти» с откидным верхом, возле которого хлопотал его помощник, пока он делал пробные снимки полароидом. А более всего обращал на себя внимание сам маэстро: взобравшись на верхнюю ступеньку лестницы, которую обычно используют обойщики, и весьма неосторожно подпрыгивая, так, будто он стоит на земле, Джейсон энергично давал разнообразные указания.

— Доброе утро, мамочка! Чудесное местечко, верно? Ты себя вполне уютно будешь чувствовать здесь среди этих древних руин, а?

— Заткнись, Джейсон, — дружелюбно откликнулась Джоанна, и, обменявшись обычными шпильками, они приступили к работе.

К тому времени, когда около одиннадцати появилась Тара, Джоанна уже уехала, а девочки, по любимому выражению Джейсона, «исходили соком». Он закончил групповую, или массовую, как он ее называл, съемку и ждал Тару, подпрыгивая от нетерпения. Она быстро облачилась в первое платье и, не теряя времени, чтобы не раздражать маэстро еще больше, устремилась к машине, где ее уже ожидали двое партнеров. Но он все равно уже явно был близок к точке кипения, располагая троицу в позах, которые казались ему самыми эффектными и обольстительными.

— Эй ты, блондинчик, откинься-ка на спинку, а ты, Тара, обопрись о него, обопрись, а не прижимайся, это семейная фотография. Джонни — вперед, одна рука на руле, другая сзади, ты оборачиваешься на эту парочку, так, хорошо, отлично. Так, теперь ищем нужное настроение, у тебя в руках бокал шампанского, но ты не собираешься пить его, просто показываешь, поэтому придумывай чувство, образ шампанского, думай о чем-нибудь хорошем, замечательном, о том, что не дает тебе покоя, — деньги? Как насчет этого? Ты только что совершил кражу века, по-настоящему обчистил банк и теперь можешь сбросить напряжение, наслаждаясь плодами содеянного…

Как обычно, чепуха, которую молол Джейсон, оказала нужное воздействие — все трое расслабились и принялись хихикать. Джейсон невозмутимо продолжал свое дело.

— Так, хорошо, вот это нам и нужно. Тара, чуть вперед и выпрямись, он не двуспальная кровать, и ты, блондинчик, тоже выпрямись, постарайся придать себе что-нибудь германское, в стиле фон Рипемоффа, или кого там еще. Тара, гляди в объектив, а вы, ребята, смотрите на Тару, отлично, почти готово, еще секундочку.

Удерживая нужную позу с профессионализмом, обретенным в эти несколько коротких месяцев, Тара лениво поглядывала на улицу, которая убегала вниз, теряясь в зеленой листве. Неожиданно, к своему ужасу, она заметила «роллс-ройс» с откидным верхом — он медленно выплыл из-за поворота, но, увидев съемочную площадку, водитель резко увеличил скорость. Через несколько секунд Грег уже припарковался на противоположной стороне улицы; лицо его, полузакрытое большими солнечными очками, было совершенно непроницаемо. Внешне Тара оставалась спокойной, но внутри у нее все переворачивалось. Она не видела Грега с того самого обеда, отчасти потому, что хотела продемонстрировать свою недоступность, но главным образом, оттого, что провести вечер в компании с ним оказалось так мучительно, что она решила оттянуть время новой встречи — новой попытки. Он не мог найти ее дома — не знал адреса, а в телефонной книге ее имени еще не было. Она полностью доверяла девушкам из агентства — они никому не скажут, где она живет. Так оно и было — никто не проговорился. Но она не подумала, что ее можно отыскать на съемках, — ведь сотни людей знают, где происходят главные съемки.

К немалому удивлению партнеров, Тара, находившаяся в центре композиции, неожиданно вышла из кадpa. Она вылезла из машины и подошла к лестнице, на которой восседал Джейсон.

— Джейсон, тебе пора перезарядить аппарат, — сказала она.

— Что-что? Да я еще не сделал ни одного снимка.

— Хорошо, дай мне пять минут, — с этими словами она быстро зашагала прочь.

— В чем дело? Что происходит? — Совершенно растерянный, он оглянулся, и при виде белого «роллса», застывшего в нем водителя и Тары, поспешающей к нему так, будто от этого зависела ее жизнь, лицо его потемнело от гнева.

— Кто-нибудь хочет сыграть в теннис? — горько спросил он. — Рипемофф, ты случайно не знаешь старые фашистские пытки? Будь умницей, сделай вид, будто тебя пытают.

Грег продолжал сидеть в машине и не сделал и малейшей попытки поприветствовать Тару. Он холодно смотрел прямо перед собой. Сегодня была последняя попытка. Ему как никому другому, нравилось преследование, но, когда заяц забивается в нору и всячески отказывается выйти из убежища, даже самый страстный охотник может потерять интерес. Ошибиться он не мог — он точно знал, что за обедом Тара делала ему всяческие авансы. Поначалу ее исчезновение заинтриговало его, потом он почувствовал досаду и наконец злость. Последняя попытка, пообещал он себе, и достаточно Беда заключалась в том, что он терпеть не мог женщин, которые ему не поддавались, хотя презирал тех, кто поддавался.

Тара подбежала к машине чувствуя себя как гладиаторы в древности, которые предпочитали медленной пытке самим бросаться на мечи противников. Совершенно запыхавшись, она села рядом.

— Куда вы пропали, я искал вас все это время.

Тара не ответила, опустив глаза.

— Я повсюду просил передать вам, что ищу вас. А что это за фокусы с исчезновением? Придя в тот дом, я обнаружил, что вы в нем не живете!

— А я и не говорила этого. Я просто попросила выбросить меня где-нибудь — мне хотелось немного прогуляться.

Он заговорил твердо и холодно.

— Если хотите от меня избавиться, так и скажите. Я не полный идиот, как-нибудь пойму.

— Да нет, не в том дело. — «Пора быть полюбезнее, — сказала она себе предупреждающе. Так можно и потерять его». — Просто страшно завертелась. Новые съемки на обложку, телевидение, ну и масса других вещей. Собачья жизнь. Я и впрямь исчезла… но думала о вас.

Откуда-то сзади донесся скрипучий голос Джейсона, который явно решил, что больше двух минут он дать Таре не может.

— Я творец, я созидатель, я из кожи вон лезу, чтобы сделать лучшие в мире снимки, а самая высокооплачиваемая из моих сотрудниц, видите, решила провести свободный день. — Голос его перешел на визг. — Тара, любовь моя, вернись!

Грег посмотрел на него с явным неодобрением.

— Это кто такой?

— Друг. — Инстинкт подсказывал ей, что с этим человеком торопиться не следует, нельзя давать ему слишком много.

— Близкий друг?

— Да нет, не сказала бы. У нас деловые отношения.

— Через две минуты солнце зайдет за облако, — завопил Джейсон.

Тара усмехнулась.

— И еще он мне просто нравится. Настоящий безумец.

Грег смягчился. С этой стороны ничего не грозит. И она явно рада его видеть.

— Выпьем кофе?

В голосе Джейсона звучало подлинное страдание.

— Тара! Тара!

— Меня ждет работа, а так бы я с удовольствием.

— Как насчет субботы или воскресенья?

— Пока я свободна. — Она никак не выказала своих чувств, но внутренний голос подсказывал, что-то должно случиться, и скоро.

— Тогда давайте проведем эти два дня вместе. У меня дома.

У Тары перехватило дыхание.

— У вас… в доме вашей жены? — выдавила она.

— Да, — нетрудно было заметить, что такое определение его покоробило.

— Не знаю… Не думаю…

— О своей репутации вам беспокоиться нечего. У вас будут свои апартаменты, и к тому же вокруг полно слуг, дворецкий, и все такое прочее. Он старый чудак, но, пожалуй, вам понравится.

Она решилась:

— Ладно, прекрасно.

— Чудесно. — Грег не скрывал восторга. — Я заеду за вами в субботу в десять, если вы, конечно, раскроете тайну своего дома.

— Я позвоню, и мы обо всем условимся.

— Смотрите, не передумайте. — Он послал ей обворожительную улыбку. «О боже, Грег, ты все еще самый красивый мужчина на свете. Что я делаю? Справлюсь ли с этим?»

— Я не передумаю, — сказала она.

— Тогда до субботы. — Он послал ей воздушный поцелуй, включил зажигание и тронулся. Тара оглянулась. Позади, на том же месте стояла «бугатти», и партнеры ее в прежних позах сидели внутри. Но Джейсона видно не было — ни на лестнице, нигде еще. Она в панике стала оглядываться по сторонам. Вдалеке ковыляла прочь маленькая жилистая фигурка.

— Джейсон! Эй, Джейсон! Не уходи! — И она, как была в туфлях на высоком каблуке и шикарном платье, припустилась за ним вниз по улице.

 

Глава четырнадцатая

В ожидании любимой, особенно если она опаздывает, есть какое-то неизъяснимое очарование, думал Дэн, расхаживая перед зданием Оперы и нетерпеливо высматривая Тару. Со своей обычной сверхпунктуальностью он слишком рано пришел за билетами, заказал столик, чтобы посидеть в антракте, и принялся ждать. Первые пятнадцать минут пролетели незаметно в радостном предвкушении встречи, мыслях о Таре и переменах, происшедших в ней после Орфеева острова: появилась грация, которой раньше не было, легкость в походке, копна модно уложенных волос, покрытые великолепной эмалью ногти. Как все влюбленные, Дэн обнаружил, что видит каждую из этих маленьких жемчужных раковин по отдельности и упивался, мысленно целуя их.

Затем пришло досадное ощущение, что она может опоздать, затем — что уже опоздала, затем — липкий страх, что вовсе не придет. Сегодня здесь были все сливки городского общества. Оживленно переговариваясь и предвкушая предстоящее зрелище, люди быстро проходили мимо Дэна, а он оставался один, как ненужный обломок кораблекрушения. Одиночество в театральном фойе — самое печальное одиночество. Дэн постоял с полминуты и вышел на улицу.

Ходя взад-вперед перед Оперой, напоминавшей по виду большую птицу, только что севшую на землю, Дэн думал о Таре. Да, собственно, он только этим и занимался все эти дни. И все же как мало он ее знал. Облокотившись о перила на внешнем дворе Оперы, Дэн посмотрел на залив. У причала величественно покачивался ярко освещенный океанский лайнер. Дальше, вправо по берегу, горели огни Луна-парка, гигантского аттракциона, открывающегося с наступлением темноты. Все дышало миром и покоем, но Дэна оставляло равнодушным. Обычно остро ощущающий красоту во всех ее формах, Дэн убедился, что сегодня ничто не способно освободить его сердце от бремени любви. «Можно ли придумать что-нибудь более смешное и идиотское, — сердито говорил он себе, — чем все больше и больше влюбляться в таинственную женщину, которая даже не называет своего истинного имени?»

В этот момент он услышал за спиной поспешные шаги и, обернувшись, увидел Тару, всю раскрасневшуюся и необычно возбужденную…

— Я так боялась, что ты ушел, — выдохнула она, и Дэн сразу же обмяк, видя, как она взволнована. — Я готова была убить Джейсона. Это из-за него я так опоздала. Какая-то муха его сегодня укусила, и он заставлял меня повторять и повторять проходы. — Она так запыхалась, что вынуждена была сделать паузу. — Извини меня, ради бога.

Тара буквально вцепилась в руку Дэна и, ощутив ее тепло и силу, испытала неудержимое желание прижать ее к груди и не отпускать. Но тут она пришла в себя, резко выдернула ладонь и вымученно улыбнулась.

— Да нет, все в порядке, не волнуйся так, пожалуйста.

— Наверное, уже слишком поздно? Час-то сейчас который? Право, я совсем потеряла счет времени.

Дэн посмотрел на часы.

— Боюсь, спектакль уже начался — мне не удалось их убедить подождать тебя с открытием занавеса, — он мягко улыбнулся, — так что придется ждать антракта. Но пока можно пойти в бар и чего-нибудь выпить.

— Тьфу-ты, несчастье. — Тара совсем расстроилась. — Я так люблю эту оперу. Ну как можно пропустить первый акт? — Нижняя губа у нее обиженно оттопырилась, как у жеребенка, потерявшего кобылицу.

— Послушай, — решительно сказал Дэн, — давай тогда отложим это дело и уж следующий раз послушаем оперу с начала до конца. А сейчас придумаем что-нибудь еще. Подходит?

— Прекрасно!

— А что бы ты предпочла?

— А ты? — лукаво спросила Тара.

— Я бы с удовольствием пригласил тебя куда-нибудь. Если ты, конечно, не против…

Тара вздохнула:

— Мне совершенно все равно, куда идти, лишь бы можно было присесть и дать ногам отдых.

— Решено! — Дэн был вполне доволен таким оборотом дела. — А я куплю билеты на другой день, когда тебе не надо работать на этого маленького деспота. — Смеясь, они направились в сторону города.

Место, куда Дэн предложил пойти, было относительно недалеко, но во всех остальных отношениях это было путешествие в иной мир. Куда бы ни вели дороги в Сиднее, Пирмонт все равно окажется в стороне. Расположенный в самом устье Дарлинг-Харбор, он пропускал через свои переполненные верфи гигантские грузовые пароходы, направляя товары по железным и шоссейным дорогам во все концы острова. Весь район был похож на заброшенное строительство, где в лунном свете застыли огромные подъемные краны, а грубо сколоченные домики и каменные коттеджи примостились под бетонной эстакадой, словно захватили это место контрабандой. Большая электростанция, ныне не работающая, а также рыбные рынки, где свежайшая и лучших сортов рыба, которую подают во всех домах города, наполняла воздух специфическим ароматом, не добавляли этому месту привлекательности. Стефани Харпер никогда не бывала в Пирмонте.

Дэн уверенно руководил таксистом в лабиринте улочек, и в конце концов они остановились у довольно обшарпанного бара. Тара не могла скрыть изумления. Расплачиваясь с таксистом, Дэн поймал ее вопросительный взгляд и сказал: «Решил познакомить тебя с местами своего детства». Ограничившись этим, он взял ее под руку и повел к двери. Сгрудившиеся у стойки завсегдатаи с грубыми лицами недовольно обратили свои взгляды на пришельцев. Стены были покрыты кафелем ядовито-зеленого цвета, повсюду развешаны спасательные пояса, голый пол, а помещение пропахло пивом и сигаретным дымом.

— Настоящий портовый погребок, — сказал, усмехаясь, Дэн, — а также часть моего прошлого.

— Расскажи поподробнее.

— Я был малым из Пирмонта, — просто сказал он. — Здесь жил мой отец. Мальчишкой я часами сидел тут на ступеньках, ожидая, пока он выйдет и начнет рассказывать о своей загубленной юности…

Они прошли к стойке, и высохший старикашка ворчливо принялся очищать для них место. Тара жадно оглядывалась по сторонам, молча фиксируя каждую мелочь. Таким, стало быть, было детство Дэна. Она сравнила его со своей жизнью в Эдеме и почувствовала жалость к нему.

— Странно, — сказал Дэн, явно удивленный. — Раньше здесь всегда было полно народу.

— Времена меняются, — тихо откликнулась Тара. Она вовсе не хотела портить очарование момента.

— Вот здесь всегда сидел мой старик, — сказал Дэн, кивая на табурет неподалеку. — Знаешь, он приходил сюда каждый божий день после работы, только воскресенья пропускал. Считалось, что я должен приводить его домой, но мне этого никогда не удавалось, и тогда мама приходила сама и буквально вытаскивала его отсюда.

— Эй, привет! — Хриплый голос прервал воспоминания Дэна. — Я тебя знаю! — Это была официантка. Наклоняясь к Дэну, она растянула рот в улыбке до ушей.

— Привет, Дот. — Слова Дэна потонули в потоке речи его старой знакомой.

— Дэнни Маршалл! Чтобы я перевернулась! Ну-ка, ну-ка, постой-ка, тридцать лет! Мальчишка Фрэнка Маршалла. В жизни бы не поверила!

— Точно, он самый.

— Ты же вроде хотел стать доктором.

— Верно.

— Да-да, я помню, как ты всегда перевязывал кошку. — Таре вдруг захотелось разделить грубое веселье Дот. Дэн спокойно сидел на месте, улыбаясь и явно чувствуя себя в своей тарелке. «Ну не прелесть ли он, — подумала Тара, — везде на месте».

— С тех пор я сделал карьеру, Дот, — весело откликнулся Дэн. — Мне теперь разрешают лечить людей.

— Ты что же, хочешь сказать, что и впрямь заделался настоящим доктором?

— Вот именно.

— Ничего себе! Вообще-то в этом баре больше фантазируют и попусту мечтают, чем всерьез занимаются делом. Надо бы показать тебе мои шипы на ногах.

Все дружно рассмеялись.

— Дот, позволь представить тебе. Это Тара.

— Милости просим, Тара. Выпьете чего-нибудь?

— Пива, если можно, — сказала Тара.

— Налей две кружки, хорошо, Дот?

Их беседу прервал картежник, явно недовольный тем вниманием, которое уделяется новичкам.

— Эй, Дот! Как там насчет пива?

— Не можешь подождать минуту? — величественно бросила в ответ Дот. — Я беседую. Помолчи-ка, ты лучше, братец, имей терпение. — Она повернулась к Дэну и Таре, мелодраматически закатив глаза. — Эта публика совсем не умеет себя вести.

— Вы, наверное, знаете Дэна сто лет? — Тара не испытывала никакой неловкости в компании этой большой добродушной женщины, одетой так, будто она вышла прогуляться по корабельной палубе, и ей хотелось вытянуть из нее как можно больше о человеке, который все более и более занимал ее.

— Дэна Маршала? — Дот растянула в улыбке свой полный золотых зубов рот. На ее большой груди звякнули янтарные бусы. — Да, я знаю его с тех пор, как он пешком под стол ходить начал. Тот еще был сорванец, доложу я вам. Таскал деньги, которые люди оставляли на крыльце для молочника.

Тара ошеломленно посмотрела на Дэна.

— Это правда, — с некоторым смущением признал он. — Пока меня за этим делом не застукали. Ну и так поколотили, что я света белого не взвидел. Больше уж этим я не занимался.

— Да, — удивленно сказала Тара, — мне как-то трудно представить тебя в роли несовершеннолетнего преступника.

Дот повернула разговор в другую сторону.

— Вы ведь вроде жили неподалеку от Уэзерхилл-стрит?

— Точно, в домике на берегу…

— Дот! — Это был все тот же нетерпеливый клиент. — Слушай, у меня давно в горле горит. Сил нет терпеть больше.

— Иду, иду. — А Таре и Дэну она сказала:

— С него достаточно, а то загнется. А вы садитесь за столик и устраивайтесь поудобнее. Я вам сейчас принесу пива. За наш счет!

Они выбрали столик в углу и сели. Что-то новое возникло между ними — тепло и доверие. Тара чувствовала себя совершенно свободно и, не обращая ни на кого внимания, сбросила под столом туфли и почувствовала, как сразу стало лучше ногам. Какого черта! Дэн лучше, чем кто-либо знает, сколько ей лет и как у нее с ногами. Перед ним ей нечего выставляться. Дот принесла пиво, и отличные, из натуральной кожи, модные туфли на высоком каблуке сразу бросились ей в глаза, резко выделяясь на голом, замусоренном сигаретными окурками полу.

— Ну, милые, я надеюсь, вам хорошо здесь? — крикнула она.

— За тебя, Дот. — Дэн поднял стакан, а она двинулась назад, прокладывая себе путь, как галеон среди барж и буксиров — сморщенных старичков, наполнивших помещение. Потом он задумчиво сказал:

— Знаешь, у нас был дома задний дворик, такой маленький, что я при сильном ветре мог его переплюнуть. Летом, каждую субботу и воскресенье, мы, ребятишки, бегали к заливу и ныряли за монетками, которые бросали в воду туристы. Для акул мы были, наверное, мелочью, на которую не стоит обращать внимание.

Тара несколько отрешенно слушала его.

— Или, может, они были не голодны. Мой старик, бывало, говорил, что в воде столько всяких отбросов, которые мусорщикам не удается выловить, что акулы попросту не обращали на нас внимания, когда вокруг столько лакомств. Но после я узнал, что он хвастается мною перед своими приятелями. «Мой Дэнни, — говорил он, — самый храбрый парнишка в округе». Дело в том, что я… зарабатывал ему на сигареты.

— Жаль, что мы тогда не были знакомы, — мягко сказала она. — Я бы ныряла с тобой за монетками.

— Ладно… — Он взял ее за руку, показывая, что разделяет се чувства. — У каждого есть что вспомнить.

Они сидели молча, близко придвинувшись друг к другу, и сердца их бились в унисон. Таре прежде никогда не приходилось испытывать такого чувства близости к мужчине, такого доверия, покоя и такой привязанности к любящей и мужественной душе. Она словно прислушивалась к голосу собственного сердца — иначе не скажешь.

— Дэн, — прошептала она, — поедем отсюда в твою гостиницу?

Он посмотрел на нее в полном изумлении, на смену которому пришла истинная радость, когда он понял, что она действительно хочет этого. Он наклонился и поцеловал ее, И они еще долго сидели, держась за руки.

Обволакивающее ощущение близости все усиливалось, пока они ехали к гостинице. Там они поднялись к Дэну в номер, он открыл дверь. Окно на балкон было распахнуто, и звезды сверкали в ночи.

— Не зажигай свет, — сказала Тара. Она вышла на балкон, наслаждаясь прелестью ночи. Дэн присоединился к ней, и мгновение они постояли бок о бок. Потом он положил руку ей на плечо и повернул к себе. Она ощущала его близость. Вздохнув, он обнял ее и притянул к себе. Она почувствовала мускулистое тело и тепло рук, обвившихся вокруг ее талии. Он нежно подержал ее, потом наклонился и поцеловал.

Несравненные губы, ей ни за что не хотелось, чтобы они оторвались от нее. Но внезапно она почувствовала, что дрожит, и поднялись старые страхи. Она отпрянула.

— Дэн… Наверное, я…

Она повернулась в сторону спящего города, только чтобы не видеть боли в его глазах. Чуть погодя, Дэн зашел ей за спину и нежно обнял. Какое-то грустное чувство возникло между ними. Помолчав, он прошептал ей на ухо:

— Тара, милая, не надо ни о чем беспокоиться. Просто будь самой собой. Ты для меня вовсе не роскошная процветающая манекенщица. Ты для меня теплая, умная женщина, с которой я встретился в Квинсленде и которая заметила провинциального доктора, женщина, которая любит музыку, барбекю и морские раковины.

Он мягко поцеловал копну волос, вдыхая их душистый аромат. Она зачарованно вслушивалась в его слова.

— И готов поспорить, эта женщина в детстве тоже была самой храброй девчушкой во всей округе. И получилось так, что эта женщина стала мне ближе всех на свете.

Тара была готова разрыдаться. И в то же время печаль ее была смешана с острой радостью. Ею была переполнена ее душа, а тело испытывало от его близости совершенно незнакомые ощущения. Повернувшись и привстав на цыпочки, она поцеловала его, поцеловала по-настоящему, впиваясь, втягивая в себя губы, которых, как она сейчас поняла, жаждала с того самого момента, как встретилась с ним. Потом она обхватила его лицо, мягко провела пальцами по широкому лбу, шелковым векам, завиткам волос за ушами, колкому подбородку. Охваченная страстью, она провела указательным пальцем по его губам и принялась целовать его.

Дэн нежно ласкал ее шею и плечи, бормоча слова любви. Ее атласная кожа, казалось, жгла его пальцы, так сильно он хотел ее. Но Дэн приучил себя к терпению и заботливости. Он медленно провел руками по ее груди под тонкой тканью вечернего платья и был до глубины души тронут, почувствовав, как напряглись при его прикосновении соски. Тара вздрогнула, глубоко вздохнула и прижала, испытывая подлинное наслаждение, его длинные сильные руки к груди. Потом обвила руками его талию, чтобы продлить поднимающееся внутри нее чудесное волнующее ощущение.

Она позволила подвести себя к кровати; Дэн усадил се, а сам снял рубашку. С бесконечной нежностью и терпением он ласкал ее, целуя лицо, глаза, шею, плечи, не торопясь, не подгоняя. Она уже остро предвкушала каждое новое прикосновение. И в то же время она ощущала умиротворенность, доверяя Дэну так же, как Мак-си поверил ей, когда она подобрала его в том жалком и заброшенном состоянии. Медленно и довольно неуклюже он начал расстегивать ей платье — опытность его отступила куда-то в сторону перед силой любви. Она откликнулась на его движения, выскользнула из платья и ждала, пока он снимет с нее бюстгальтер.

Впоследствии Дэн так и не смог забыть, как он впервые увидел совершенную красоту обнаженной груди, светящейся в лунном блеске, — округлость идеальной формы и соски, тянущиеся к нему и немом призыве. Oн наклонился и нежно прижался губами к мягкой коже, впитывая ее бархатную гладкость, потом поцеловал маленькие соски. Он положил ее руки себе на плечи и медленно провел вниз по спине. «Я люблю каждую клеточку его тела», — мечтательно подумала она. Он поднял голову, чтобы еще раз припасть к ее ждущим губам, а потом мягко толкнул ее на кровать. А у нее была только одна мысль, которая была сильнее ее, — «возьми меня, Дэн, я так хочу тебя…»

Но тут она опомнилась, в мгновение переходя от любви к страху. «Что? Люблю его, хочу его так сильно, что все тело болит? О Боже, нет!» Тару молниеносно озарило, что впервые она полюбила того настоящего мужчину, впервые испытывает такую любовь и такое желание. Но не сейчас, настойчиво говорил внутренний голос, да и не с ним, этого нельзя допустить, я все испорчу… Она вся застыла от страха и паники. К своему величайшему разочарованию, Дэн вдруг почувствовал, что, лежа в его объятиях, приникнув к нему, она вся напряглась.

— Дэн, — крикнула она, и снова:

— Дэн!

— Да, милая, — в страхе откликнулся он. — В чем дело?

Она поспешно спрыгнула с кровати и начала лихорадочно одеваться, вновь превратившись в ту неловкую уродину, которая, как она думала, навеки похоронена в болотах у реки Аллигаторов.

— Мне… мне очень жаль, — пробормотала она, едва не рассмеявшись — то был бы смех сквозь слезы — явной неуместности этих слов, столь привычных для Стефани. — Мне очень жаль…

Дэн не пошевелился.

— В чем дело? — спросил он очень тихо. — Прошу, если это только имеет для тебя хоть какое-то значение, верь мне.

— Я тебе верю, — ровно ответила Тара. — Просто все это ошибка. — Она уже оделась и быстрым шагом пошла к двери. Дэн, словно ужаленный, вскочил с кровати и бросился ей наперерез. Она почти физически ощущала, как от него исходят волны боли и ярости.

— Ошибка?! — воскликнул он. — Не понимаю. Я ничего не понимаю. Ты что, настолько не доверяешь мне, что даже не хочешь сказать, что это все, черт побери, значит?

Он впервые выругался в ее присутствии, в отличие от Грега, который сквернословил с той же легкостью, что, допустим, и улыбался.

Пораженная и напуганная, как и обычно, мужским гневом, она постаралась собраться.

— Нам нельзя больше видеться. Извини, Это моя вина. С моей стороны это было нечестно. — Она горько зарыдала, страдая от боли утраты, с мукой отрывая его — по живому — от собственного сердца. Слезы затуманили ей глаза, и она пошла к двери почти на ощупь. Оттолкнув Дэна, который было попытался ее удержать, Тара нащупала ключ и вышла.

— Тара! — Отчаянный возглас донесся до нее уже в коридоре.

— Прости меня, Дэн, прости… и прощай, — вырвалось у нее издали, но она так не узнала, услышал он или нет. И ничто, ничто не могло ни успокоить, ни хотя бы объяснить происшедшее человеку, оказавшемуся в пустоте, когда с ним должна быть женщина, без которой жить ему невозможно, как он ясно понимал даже в миг, когда все указывало на то, что так и будет.

— Слишком медленно! Слишком медленно. И снег не так идет. Это даже не похоже на снег — скорее, на птичий помет.

Джейсон был в дурном расположении духа — как, впрочем, почти все время в последние дни. У секретов своя жизнь и свой способ раскрывать себя, даже если те, кому секрет принадлежит, стараются не выдавать себя. Помощники Джейсона заметили, что в дни, когда на съемках появлялась Тара, он был раздражителен сверх обычного, а в иное время самую скучную и трудную работу выполнял со своими всегдашними прибаутками. Сегодня, так или иначе, предстояло потрудиться — непредсказуемость мира моды требовала того, чтобы они занимались рекламой зимней одежды, обливаясь потом в жаре и духоте австралийского лета. Джейсону не нравилось, как идет снег. Но еще больше ему не нравился главный объект его съемки.

Немало времени прошло, как Тара в последний раз виделась с Дэном, но время не излечило боли утраты. Тара чувствовала себя обездоленной. Она потеряла всю свою живость, и, хотя еще больше, чем прежде, отдавалась достижению своей цели, это было слабой компенсацией за то, что она порушила нежную любовь Дэна, своими руками растерзала таинство нового рождения. Но она не могла позволить себе отвлечься, отклониться от избранного пути, пока Грег оставался на свободе, как лютый тигр, готовый поразить новую жертву. И еще, она поняла в номере Дэна, что не может быть свободной, пока не освободится от Грега, — не может принадлежать другому человеку, пока и в часы бодрствования, и во сне ее преследует мрачная тень человека, который все еще был ее мужем. Она целиком должна отдаться мщению. Она должна отплатить. Но это было тяжело и очень болезненно, вся душа ее покрылась шрамами и кровоточила. А тут еще Джейсон преследовал ее, как воришка-карманник.

— Эй, вы, дама в мехах. Как вас там, Тара Уэллс, так что ли? — Джейсонов сарказм был, конечно, неприятен, но в сравнении со всем остальным казался не больнее булавочного укола. — Вы слишком неповоротливы. Мне надо, чтобы вы кружились, танцевали как Снежная Королева зимой. Ясно? Ну, так действуй!

— Виновата, Джейсон, — автоматически пробормотала она, извлекая изо рта пригоршню снега.

— Ах, виновата. Она виновата, — сказал он, обращаясь к публике. — Ладно, давай по новой.

Тара прилежно кружилась и танцевала в хлопьях снега, и поток ругательств иссяк. Джейсон лишь неистово кудахтал. Но вскоре ему что-то снова не понравилось, и Тара почувствовала, что все — она выдохлась.

— Выше подбородок! Выше! Подними глаза, черт бы тебя побрал, да есть ли они вообще у тебя? Ладно, стоп, кончили, финиш, уберите этот так называемый снег.

Тара остановилась. Джейсон заговорил очень холодно и размеренно.

— Неужели нельзя было немного поднапрячься? Я хочу сказать, это все, на что ты способна? Слушай, не знаю, что происходит с тобой сегодня, где гуляют твои мысли. Знаю только, что не здесь и что о работе ты и думать не думаешь. Живости в тебе сегодня, как в трупе двухлетней давности. — Он постепенно доводил себя до точки кипения, и Тара оказалась не единственной его несчастной жертвой.

— Я же сказал, — заорал Джейсон на помощника, — убрать снег, убрать этот проклятый снег, иначе я уберу тебя. Кретин, ты почему не выключил машину? О Господи, да кто же послал мне таких оболтусов. — Он повернулся к Таре. Видно было, что он кипит от гнева. — А тебе скажу одно, и постарайся понять: это моя работа, я профессионал, и у меня просто нет времени на любителей…

Махнув рукой, он обратился ко всем в мастерской:

— Ну что вы тут стоите, как засватанные. Идите домой. На сегодня все. Домой!

Ослепленный гневом, он повернулся и ринулся в комнатку, примыкавшую к мастерской и служившую ему личными апартаментами. Дверью он хлопнул так, что все вздрогнули.

Шло время. Все оставалось на своих местах. Тара чувствовала себя слишком изможденной, чтобы пошевелиться. «Все, я выдохлась, у меня ничего не осталось». Тут дверь в комнатку Джейсона неслышно отворилась, и он вернулся в мастерскую. Гнев прошел, и он выглядел, как примерный ребенок. Он подошел к Таре и взял ее за руку.

— Давай устроим себе длинный уикэнд, а? Отдохни еще и понедельник, и будь в форме ко вторнику. Начнем с самого утра, пораньше. Все будет в порядке, малышка. Не забывай — я люблю тебя. Останемся друзьями, идет?

Невольно испытываешь сочувствие к людям, которые оказались в полицейском участке. Даже в центре города слабых больше, чем злоумышленников, неудачников — чем испорченных, а в целом, то, что люди называют преступлением, это просто то, с чем мы, как правило, вынуждены мириться. Так размышлял сержант полицейского участка Тед Друитт. Именно эта философия помогала ему справляться с нелегкой работой, и в то же время оставаться достаточно человеком, чтобы предложить сигарету заблудшей в ночи душе или помочь связаться с домашними, которые волнуются, куда пропали близкие.

Но иным просто не поможешь, да и желания не возникает. Одной из таких была хорошо одетая женщина, вдребезги пьяная и прямо-таки завизжавшая, когда ее повели в участок. От одного только слова: «Пройдемте» она пришла в ярость. Обычно, оказавшись в полиции, люди трезвеют. Но в данном случае — ничего подобного. Потребовались два здоровых парня, чтобы доставить ее в участок, да и здесь требовался присмотр, потому что, не удержи ее, она сломала бы челюсть надзирательнице. В конце концов ее заперли и оставили одну приходить в себя.

— Похоже, тебе повезло, что выбрался оттуда цел и невредим, — заметил Тед, обращаясь к одному из своих подчиненных, когда тот вернулся из камеры.

— Кому, мне? — Барри, старший из двух полицейских, презрительно оглянулся. — Наоборот, это она перепугалась до смерти. Слышал бы ты, что она орала: «Меня нельзя арестовывать, у меня муж адвокат». Он передразнил ее, заговорив визгливым женским голосом.

— Где ты подобрал ее?

— Она задирала другую женщину, которая якобы хотела увести у нее из-под носа такси. Ее счастье, что та не захотела предъявлять обвинений.

— Ну если она еще раз попытается оказать сопротивление полицейскому, — сказал Тед. — тогда мы предъявим. Это уж как пить дать. Тьфу ты, пропасть!

— В общем-то она не из таких, сержант, — задумчиво сказал Барри, — не гулящая. Когда она угомонится, будет все в порядке, никаких проблем, надо только дать ей провести здесь ночку.

Тед вздохнул.

— Знаешь, иногда мне кажется, что ты только вчера на свет появился. Позволь мне со всей определенностью напомнить тебе, что ничего такого в полицейском уставе не говорится. Следуй правилам, сынок, вот как называется эта игра. И не забудь — может, ее муж и впрямь адвокат.

Тара ехала домой с прерванного на середине сеанса совершенно опустошенная, выгоревшая дотла. Завтра предстояла встреча с Грегом, которая, как она твердо надеялась, заметно приблизит ее к цели. Но провести с ним целых два дня — это настоящее испытание, а тут еще встреча с прислугой в доме, особенно с Мейти, пусть даже и беглая. Слава Богу еще, что Сары и Денниса там не будет. Этого бы она просто не вынесла. Но она точно знала, что в это время года они в школе. Встреча с ними… это нечто совсем другое. А пока она должна подготовиться к тому, что ее ожидает. Ей надо успокоиться, как-то сбросить с себя жуткое напряжение, стать той Тарой, которую ожидает завтра в десять утра увидеть Грег Марсден.

Словом, она решила устроить себе совершенно свободный вечер. Для начала — большую, горячую, душистую ванну, в которой она будет лежать, как застывшая статуя, нежа усталые члены; затем вкусный обильный ужин: тосты со сметаной, свежие огурцы, перец и помидоры, бокал сухого белого вина, а затем настоящее лакомство — кусок шоколадного пирожного. Все это она поглощала, лежа в постели и перелистывая модный журнал, а у ног ее устроился, довольно урча во сне, Макси. Затем, чувствуя, как ее неудержимо тянет ко сну, она выключила свет и погрузилась в приятную дрему.

Но ненадолго Тара была явно не готова к новому дню, когда в шесть утра ее разбудил пронзительный звонок телефона. Стараясь очнуться от сна, она испытывала одновременно беспокойство и раздражение, как всегда бывает, когда тебе звонят в совершенно неподходящее время. Она лениво потянулась к трубке.

— Да?

— Привет, Тара, это я.

— Кто я?

— Я, Джилли.

— Джилли?

— О Тара, я понимаю, что это черт знает что, и мне ужасно неловко будить тебя так рано, но я попала в жуткое положение.

Тара попыталась собраться с мыслями.

— Ты где?

— В полицейском участке. Не можешь заехать за мной?

— Да… конечно. Слушай, я буду… что-нибудь через полчаса.

— Спасибо. Огромное спасибо. О Тара, ты настоящий друг.

— Ладно, Джилли, пока. — Она швырнула трубку. Ох, эта Джилли! Что дальше?

Джилли, какой Тара ее нашла через полчаса в полицейском участке, вовсе не выглядела кающейся грешницей. Усталая, продрогшая, выбитая из колеи — да, но тот отчаянный пыл, из-за которого она оказалась здесь, еще не прошел.

— Ничего серьезного, — упрямо сказала она, спускаясь вместе с Тарой по лестнице. — Ну да, я выпила и вела себя неподобающим образом, но ведь это не преступление!

Тара промолчала. Джилли все еще пошатывалась, и стоило немалых усилий удержать ее в вертикальном положении. Джилли спотыкалась и всей тяжестью наваливалась на высокую, но худощавую фигуру Тары, так что удержаться на ногах было нелегко.

— О Тара, извини, мне не стоило тебя беспокоить.

— Да ладно.

— Я так тебе благодарна, в самом деле — спасибо. Мне вроде и позвонить было больше некому. Филипа нет, а других я сто лет не видела. У меня было полно друзей, — добавила она жалобно, — но где они теперь?

Тара задала единственный вопрос, на который хотела получить ответ:

— Почему ты не позвонила Грегу?

В голосе Джилли зазвучали истерические нотки:

— Не могла. Просто не могла. По правде говоря… такое случается не впервые, и в такой ситуации он всегда очень злится, а когда злится, становится жесток. — Она потянулась рукой к щеке, которая словно хранила память о пощечине.

Они дошли до машины, и Тара помогла Джилли залезть в нее. Оказавшись в укрытии, Джилли впала в агрессивно-сентиментальное настроение, выворачивая душу наизнанку в привычно-эгоистической манере.

— Ну почему я не могу рассчитывать на Грега Марсдена! Но, кажется, уже поздно, и становится все хуже и хуже. Он не спал со мной, боже, я даже не могу вспомнить сколько времени. Не знаю, что делать. — Она резко повернулась к Таре. — Знаешь, после того как умерла Стефани, я давала ему деньги. Последние несколько недель я оплачивала все его счета. И он так со мной обращается! — На глазах у Джилли выступили слезы, и она во весь голос зарыдала, оплакивая самое себя. Но тут же настроение ее вновь изменилось. — О, я могла бы многое порассказать о Греге Марсдене, если бы только захотела, — угрожающе сказала она. — Но не стану. О Тара, между вами и вправду ничего нет? Я так боюсь потерять его. Это же самое страшное — потерять, кого любишь… — захныкала она.

Тара сидела совершенно прямо, едва сдерживаясь, чтобы не выказать презрение. Постыдная слабость Джилли только приближает заслуженную ею кару. Она искоса посмотрела на обмякшую фигуру, растрепанные волосы, испачканное и разорванное платье и голое колено, выглядывающее из колгот, которые Джилли тоже порвала при падении. В рассеянном утреннем свете она выглядела выцветшей и полинялой — землистый цвет лица, тусклый взгляд. Она вспомнила свою свадьбу и Джилли в костюме с Пятой авеню, всю такую свежую и нарядную, и испытала что-то отдаленно похожее на сочувствие. Но тут же с профессиональной сноровкой прогнала это ощущение.

— Успокойся, Джилли, — ровно произнесла она. — Я отвезу тебя домой, — с этими словами Тара включила зажигание.

 

Глава пятнадцатая

— Десять. Вы поразительно пунктуальны, Грег!

— По вызову мисс Уэллс — «роллс-ройс» с водителем у подъезда. Разрешите, вашу сумку.

Тара позволила усадить себя на переднее сиденье роскошного автомобиля, и они тронулись. Грег был в приподнятом настроении и, пока они ехали, все время что-то напевал под нос. Она знала, что он считает дело сделанным, победу обеспеченой, остались лишь технические детали. «Но вам предстоит удивиться, мистер Марсден», — холодно думала она, сохраняя на лице выражение живейшего внимания.

После изнурительного свидания с Джилли, Таре нелегко было приготовиться к испытаниям наступающего уикэнда. Но, к счастью, у нее хватило времени для обычных получасовых утренних упражнений — она привыкла к ним на Орфеевом острове, и с тех пор они стали ей жизненно необходимыми. Затем — тонизирующая ванна, сильное обтирание и, наконец, косметика. К десяти она была ухожена и готова, в предвидении и даже нетерпеливом предвкушении предстоящей дуэли умов.

Грег ехал к дому на Дарлинг-Пойнт, не торопясь — спешить было некуда. Это дало Таре возможность постепенно привыкнуть к тысяче памятных мелочей этого маршрута, без риска каким-нибудь неосторожным словом или жестом выдать себя. Наконец показались знакомые ворота. Грег включил дистанционное управление, и огромный белый дом вновь возник перед ней.

— Ну вот, — Грег сделал широкий жест. — Как вам?

— Насколько могу судить отсюда, — Тара осторожно подбирала слова, — выглядит прекрасно.

— Снаружи — да, — сказал Грег, притормаживая у ворот, — но я думаю всерьез обновить его изнутри. Внутренняя отделка — это дань моей жены собственной независимости после смерти ее отца. Мне кажется, она немного поблекла, живя в тени старика.

Грегу понравились собственные слова. На его вкус, в них была соблюдена точная пропорция между горечью об ушедшей и взвешенным безразличием к памяти о ней.

— Да, дом мне нравится, — продолжал он. — Но я не могу дождаться, пока уберут все эти ее штучки. Ну да вы увидите.

«Это уж точно», — подумала Тара.

— Пока мы еще не пришли, должен предупредить, что я приготовил для вас сюрприз: вы увидите детей Стефани. — Тара застыла на месте. — Я попросил в школе, чтобы их отпустили домой на уикэнд, впрочем, они и так часто бывают дома, Билл Макмастер забирает их к себе. — Она не могла выговорить ни слова. Грег бросил на нее взгляд и заметил, что что-то не так.

— Надеюсь, вы не против, — сказал он поспешно. — Я думал, что таким образом можно убедить вас, что в душе я семьянин.

Они подъехали к дому. Грег приостановился и посмотрел Таре прямо в глаза.

— Видите ли, Тара, — со вздохом сказал он, — вы первая женщина, кого я привожу сюда после смерти Стефани. Так что… не удивляйтесь холодному приему со стороны детей. И не расстраивайтесь. К обеду они из рук у вас станут есть.

Ободряюще улыбнувшись и сжав ей руку, Грег вышел из машины и, обогнув ее, открыл Таре дверцу. Вылезая, она уловила движение на балконе прямо перед главным входом и увидела девичью фигурку, которая быстро скрылась в хозяйской спальне. Должно быть, Сара. Тара стояла неподвижно, изо всех сил стараясь сдержать бешеный стук сердца. Тем временем подошел Мейти за чемоданами. Грег представил Тару, и Мейти бегло глянул на нее, потом присмотрелся. Несомненно, это та женщина, что он видел здесь несколько месяцев назад. Ага, теперь все прояснилось. Наверное, она была влюблена в мистера Марсдена и пришла посмотреть, где он живет. Выходит, она его все-таки заарканила. Он повернулся и вошел в дом. Тара подавила вздох огромного облегчения. Она совершенно забыла о давней, еще до того, как она стала манекенщицей, встрече с Мейти. Хотя бы это прошло гладко. Может, есть еще что-нибудь, о чем следовало бы помнить?

Как бы отвечая на ее невысказанный вопрос, из глубины дома донесся громкий лай и в переднюю выскочила огромная овчарка. Не в силах сдержать чувств, в полном восторге она кинулась к Таре, едва не сбив ее с ног. Грег с удивлением наблюдал за этим спектаклем.

— Это что-то новое, — медленно произнес он. — Его зовут Кайзер. Это пес Стефани, и обычно он с подозрением относится к чужим.

— О, я знаю, как обращаться с собаками, — небрежно отмахнулась Тара. — Но, наклонившись к Кайзеру, она всячески пыталась утихомирить совершенно обезумевшую от радости собаку, пока она не выдала ее, — и, если даже несколько слезинок упали на гладкую лоснящуюся шерсть, кто, кроме Кайзера, заметил их?

— Ну что же, пошли, — Грег взял ее за руку и повел к двери. Сопровождаемые Кайзером, который все еще хватал Тару за пятки и весело играл с нею, они переступили порог. Грег тут же повернулся к собаке и, не взирая на ее жалобное поскуливание, ударом ноги вышвырнул Кайзера за дверь и захлопнул ее.

— Ну вот, Тара, — сказал он. — Больше он не будет к вам приставать. Я провожу вас в вашу комнату.

Тара огляделась. Все тут осталось как прежде. Она испытала буквально физическую боль, подумав о тех счастливых днях, что провела здесь, — до того, как появился Грег. Все осталось прежним, кроме нее самой. Она стала почти чужой в этом доме, который все еще был ее домом.

— Я покажу вам спальню, — продолжал Грег, понятия не имея, о том, что происходит у нее в душе, — а потом займусь обедом. Почти всю прислугу, за исключением Мейти, я отпустил, и нанял на сегодня приходящую; она, должно быть, на кухне. Сегодня так трудно найти хорошую прислугу. — При этом он подумал, что вполне обходится теми, кто здесь работает издавна. — Ну что ж, если у вас нет никаких пожеланий… Мне хотелось все приготовить наилучшим образом… во всех отношениях…

Он повел ее наверх, по коридору, мимо хозяйской спальни, к гостевым апартаментам. Тара подавила вздох облегчения. Грег поставил сумку и открыл дверь.

— Я буду поблизости, — он сделал паузу, давая ей возможность воспринять сказанное, — так что, если вам что-нибудь нужно, не стесняйтесь, в любое время дня и ночи…

— Да нет, все в порядке. — Тут она вдруг поняла, что впервые, с тех пор, как они распрощались в последний раз, осталась с ним наедине в спальне.

— Право, я рад, что вы здесь, — она знала, что ему нужен лишь намек на поощрение, чтобы броситься к ней. Нервы ее были натянуты как струна.

— Я тоже, Грег, — с улыбкой сказала она. — И если вы дадите мне хоть немного времени, чтобы привести себя в порядок…

— Да-да, конечно. Увидимся позже. — И он вышел. Тара подошла к открытому окну и, жадно глотая свежий воздух, с облегчением вздохнула. Она вся подобралась. «Это будет долгий уикэнд, — сказала она себе. — Держись. Надо держаться». Тут послышался легкий стук в дверь.

— Войдите!

Дверь открылась, на пороге стоял Деннис.

В какое-то мгновение Тара пережила целую гамму чувств — радость, восторг, восхищение, — но тут же они сменились страхом разоблачения. Она жаждала кинуться и заключить его в объятия, но знала, что не может себе этого позволить. Но пожирать его глазами, впитывать весь его облик, до малейшей детали, давать изголодавшемуся сердцу пищу, которой оно так долго было лишено, — это она могла себе позволить.

— Вы ведь Тара Уэллс, верно? — весело спросил он.

— А ты, должно быть, Деннис. — Голос у нее был чужим, даже на собственный слух.

— Я знаю, кто вы, — продолжал он доверчиво, как это свойственно ребятам. — Я все знаю про вас. Моя сестра раньше вырезала ваши фотографии из журналов. Она любит одежду и все такое — ну, как все девчонки. Может, хотите, чтобы я показал вам дом?

Тара посмотрела на него. Он вырос с тех пор, как они не виделись, но во всем остальном остался прежним — блестящие, излучающие дружелюбие глаза, впитывающие в себя вся и все. коротко подстриженные волосы, те же веснушки, даже та же металлическая пластинка на зубах. Только какая-то новая печаль появилась, хотя страдальцем он не выглядел. «Совсем, совсем скоро, родной, — пообещала она в своем сердце, как уж не раз обещала в одиночестве в своей спальне, беседуя с его фотографией и целуя его лицо за холодным стеклом. — Скоро, скоро мы снова будем вместе. Но а пока надо делать, что возможно».

— Прогулка с гидом? — сказала она. — С удовольствием.

Они вышли из гостевых апартаментов и двинулись по коридору. Из хозяйской спальни доносились звуки музыки.

— Что это? — спросила Тара.

— А, это Сэсси — моя сестра Сара. Она знает толк в хорошей музыке, в точности как моя мама.

— А ты?

— А я вроде протестанта со вкусами католика. Тара улыбнулась. С ним было легко разговаривать, словно она и не уезжала отсюда.

— Я вроде бы чувствую ритмы рок-н-рола? Он усмехнулся:

— Вроде того.

Они спустились по широкой лестнице и остановились у висевшего внизу большого портрета Макса Харпера.

— Это мой дед, — кивнул Деннис. — Говорят, что я похож на него, но я так не думаю. Я вовсе не так честолюбив. Деньги и власть меня, по правде говоря, не интересуют — мне бы только было интересно.

— Он в твоем возрасте тоже вряд ли так уж много думал о власти и деньгах, — с улыбкой сказала Тара. — Дай срок!

Гостиная выходила на террасу, манившую утренним солнцем.

— Хотите посмотреть сад? — спросил Деннис.

— Почему бы нет? — Прогуливаясь по стриженным газонам, она мягко спросила его:

— Деннис, а ты не против того, что я здесь? Он подумал.

— Я — нет. А вот. Сэсси, моя сестра, я говорил вам о ней, в сущности она мне сестра наполовину, так вот, она и впрямь переживает.

— Насколько я понимаю, вы оба не слишком любите Грега?

— Да не особенно. — Он запнулся, а потом, решив, видно, что ей можно доверять, затараторил:

— Видите ли, мы-то считаем, что он был маминой очередной ошибкой. Она вроде никак не могла найти в жизни, чего хотела. По правде говоря, мама любила простые веши. Но она позволяла другим вертеть собой, убеждать ее делать то, что хотят другие, — вместо того, чтобы просто быть самой собой. Сара — иное дело. Она вроде старого Макса — в ней есть упрямство.

— А ты на кого похож? — сердце Тары разрывалось от любви к этому парнишке, такому чистосердечному, такому прямому. — На своего отца?

Деннис весело рассмеялся:

— Да нет, вряд ли. Он был мужем номер два. Он исследователь, американец. Живет в Штатах.

— Пишет он вам? — Тара даже не могла сказать, что хотела бы услышать: да или нет.

— Конечно. Посылает нам приветы при всякой возможности. — Они дружно рассмеялись и в полном согласии, болтая и перебрасываясь шутками, пошли по саду.

Ко времени возвращения домой, Тара почувствовала, что положение приятельницы Грега ей простили и с Деннисом можно завязать поистине дружеские отношения. Они поднялись по широкой лестнице и прошли мимо хозяйской спальни.

— Это спальня твоей матери? — спросила Тара.

— Как вы догадались?

— Да по тому, — она улыбнулась, — как ты посмотрел на дверь, когда мы проходили мимо в первый раз.

— Я бы рад показать ее вам, но сейчас лучше не надо. Сара, когда бывает дома, превращает спальню в свое укрытие, включает мамин магнитофон и слушает музыку. К тому же сегодня она не в духе. Не высовывала нос с самого момента, как приехала. — Он заговорщицки ей улыбнулся. — Но, может, вы хотите посмотреть мою комнату?

— А я уж думала, ты и не предложишь.

— Ну, когда гостям показывают дом, они обычно не заходят ко мне — там всегда такой кавардак.

Он повел ее через площадку и с комическим поклоном распахнул дверь — типичная комната мальчишки, где и впрямь все было разбросано в живописном беспорядке. Стены были оклеены плакатами с изображением аэропланов, а с потолка свисали модели самолетов всех размеров и типов. Деннис заметался по комнате, пытаясь придать ей хоть сколько-нибудь пристойный вид. «В последнее время он немало потрудился», — подумала Тара, глядя на новые образцы в его коллекции. Она вспомнила, что надо выразить должное удивление.

— Только не говори мне, что ты сам все это соорудил!

— Именно так. — Деннис был явно польщен. — Они приходят в наборе, и надо собирать самому. — Он кивнул на устрашающий «фокке-вульф» времен второй мировой войны. — С этим пришлось всерьез повозиться.

— Да уж вижу. Отлично сработано. Деннис просиял.

— После школы я хочу стать летчиком-испытателем, — признался он.

— А это не слишком опасно?

— Ничего, справлюсь.

— Все же… — Она почувствовала знакомое материнское беспокойство. — Не думаешь ли ты, что у тебя еще много времени подумать о своем будущем?

— Так и мама всегда говорила. Но я не собираюсь попусту тратить время, ни секундочки.

В голосе его звучала твердая уверенность. «О, если бы в его возрасте я была такой, — подумала Тара. — Но я потеряла столько времени: и в девятнадцать, и в двадцать пять все ждала своего прекрасного принца».

Она опомнилась, сама испугавшись силе своего чувства. «Ну что ж, теперь я кое-чему научилась, — сказала она себе. — И я не только знаю больше, но и делаю больше. Это моя жизнь, и я живу своей жизнью. И буду жить еще лучше, когда справлюсь… с неоконченными делами. И мы будем жить вместе, сынок. Скоро, скоро…»

Как бы почувствовав ее невысказанную мысль, Деннис подошел к столику у кровати, взял фотографию и отрывисто сказал:

— Это моя мать.

Тара поймала себя на том, что вглядывается в беспокойное, доброе лицо Стефани, в себя — мертвую — вглядывается. Она присмотрелась поближе. Это и в самом деле было изображение другой женщины, которая не имела с ней ничего общего. Тара отважилась задать вопрос, который мучил се с тех пор, как с ней случилось несчастье.

— А как вы тут обходитесь без нее?

— Да так, ничего страшного… ведь мамы и так все время не было дома, у нее всегда масса дел. Как-то раз она взяла нас с собой покататься на лыжах — это было грандиозно! — Его лицо разгорелось. — По-особому грандиозно, потому что я упал и сломал ногу и все оставшееся время пришлось провести в постели. Думал, не выдержу, ведь Сэсси и все остальные каждое утро уходили из дому и возвращались только под вечер. Но мама не уходила никогда… она сидела у постели и читала мне…и в разные игры мы играли. Она даже свою постель перетащила ко мне в комнату и спала там, если мне было плохо или я просто просил ее… — Он словно забылся, возвращаясь к тому, что было так живо в его памяти. — До этого случая я, дурак, и не думал, что она так любит меня…

Он резко повернулся к Таре и заговорил возбужденно:

— Мне наплевать на то, что все говорят! Я не верю в то, что мама умерла. Я знаю, так все думают, но однажды, я это знаю, она войдет в эту комнату, и некоторым, некоторым не поздоровится! — Он сгорбился и быстрым шагом пошел к окну, не желая показывать ей, что плачет.

Тара стояла, словно пригвожденная к полу, мертвенно побледнев и боясь заговорить. Ей было так горько, что тоска казалась болью, раздирающей горло. Она вонзила ногти в ладони, чтобы заглушить страстное желание заплакать вместе с Деннисом. Медленно, очень медленно она овладела собой. Тара двинулась к окну, где стоял Деннис, положила руки на его хрупкие костлявые плечи и, не говоря ни слова, крепко прижала к себе. Так они простояли долгое время.

Подобно Таре, Филип Стюарт знал, что такое чувствовать себя чужаком в собственном доме. Когда Джилли позвонила ему в Нью-Йорк, он поначалу, услышав ее голос, не мог подавить радости и надежды, что нужен ей. Они договорились, что в ближайший приезд в Австралию он пойдет не в клуб, как привык делать в последнее время, а прямо домой, и они, как выразилась Джилли, «по-настоящему поговорят». На протяжении всего полета он мечтал, что вот выйдет из самолета, а она там, в аэропорту, встречает его или ждет дома, приготовив бутылку шампанского и вкусный обед на двоих.

Но приземлившись в аэропорту Мэскот слякотной ночью, когда раздражаешься по малейшему пустяку, а такси не поймаешь, он обнаружил, что Джилли блистала своим отсутствием. И все же, приехав домой, он удивился, увидев, что Джилли уже спит, свет выключен, а в холодильнике и ломтика сыра не сыщешь. Он на цыпочках прошел в спальню, но беспокоился зря — Джилли была погружена в тяжелый сон, прерывисто дыша и распространяя вокруг пронзительный запах виски. Продрогший, кипящий от возмущения и моментально утративший все свои иллюзии, Филип отправился спать в одну из гостевых комнат.

На следующее утро он поднялся рано и, приняв душ, побрившись и одевшись в рекордно короткий срок, собрался сразу же уходить из дома, в котором, как ему казалось, поселились призраки его почившей женитьбы. К своему удивлению, спустившись вниз, он уловил какое-то движение и увидел Джилли, занятую кофе и тостами. Выглядела она помятой и бледной, и глаза все еще были тусклыми, но она привела в порядок волосы и накинула на комбинацию красивый домашний халат. Филип сел.

— Кофе?

— Спасибо, не откажусь. — Он все ждал, что Джилли заговорит, но она упорно молчала.

— Чего ты хочешь, Джилли? — Филип с горечью почувствовал, что их совместной жизни пришел конец. Ведь в стародавние времена, когда они любили друг друга, он никогда бы не позволил себе говорить с ней столь прямо. «Может, в этом и заключалась моя ошибка», — подумал он. — Ты ведь должна признать, что в последнее время нам нечасто приходилось вот так сидеть и завтракать вместе, о чем я, конечно, сожалею. Так что должна быть какая-то скрытая цель. — Но она и на этот раз промолчала. Едва сдерживаясь, он крикнул:

— Чего тебе надо?

Вся дрожа, Джилли потянулась за сигаретой, но голос ее был спокоен:

— Развод.

Что-то изнутри Филипа ответило само, рефлекторно, немедленно:

— Прекрасно. — А что он чувствовал, он и сам сказать не мог.

— Отчего же понадобилось столько времени, чтобы решиться? — спросил он. Джилли приняла оскорбленный вид. — Ой, оставим эти игры, Джилли. Я ведь давно ожидаю этого.

— И ты не сердишься? — Как ни абсурдно, Джилли была разочарована такой легкой капитуляцией со стороны Филипа.

Филип криво усмехнулся:

— Милая, я, право, немного устал от всего этого. Я до последнего момента мирился с тем, что происходит, надеясь, что ты наконец очнешься и поймешь, что за человек этот Грег Марсден. Но, говоря откровенно, я нахожу несколько аморальным так долго подкармливать любовника своей жены.

— Если ты знал, — Джилли говорила тихо, почти шепотом, — если ты знал, почему же не сделал, ничего не говорил?

— А что, это в первый раз, что ли? Я все равно любил тебя. Я надеялся, что и с Грегом у тебя не затянется.

— Любил… меня?

— Да, любил. Боюсь, что это уже в прошлом. Потому что все выгорело — не знаю уж, с каких пор.

Неуравновешенный характер Джилли начинал сказываться.

— Стало быть, все это время ты просто смотрел на все сквозь пальцы, так, что ли?

Филип подумал.

— Пожалуй, и так можно сказать. Да, так — на протяжении почти всего нашего брака. Ведь я понимаю, как трудно тебе было, когда выяснилось, что у тебя не может быть детей. Я знаю, что ты пережила, никто лучше меня этого не знает. Так что, если бы не эти утешения на стороне время от времени… Я быстро понял, что одного меня тебе недостаточно.

Джилли рассмеялась пронзительным, обидным смехом.

— Может, ты и вправе упрекнуть меня, Джилли. Может, мне не следовало жениться на женщине на много лет моложе меня и обрекать ее на праздную жизнь, взяв на себя все заботы по этому огромному дому — один бог знает, как трудно мне это давалось. Но в конце концов, я тебе не отец и руководить тобой не могу. Ты взрослая женщина, и, если тебе нравится жить в грязи, не мое дело вытаскивать тебя оттуда.

— И давно ты узнал? — Джилли была вне себя от ярости.

— О, едва ли не в первый же день. — Он мысленно оглянулся, испытывая тяжелую усталость, порожденную долгим опытом. — В день, когда мы играли в теннис с Резерфордами у Стефани.

Эта точность еще больше разозлила ее.

— Ну так ты ошибаешься, — завизжала она. — Это началось гораздо раньше! — Филип не обратил внимания на эту глупую браваду.

— А Стефани знала?

Упоминание о Стефани мигом отрезвило Джилли.

— Нет, разумеется, нет, — прошептала она.

— Ладно, давай кончать с этим. Тебе, конечно, понадобится адвокат, ну а я — я сам буду представлять свои интересы. Соответствующие документы потребуют тщательной отработки. Если мне вовсе не улыбалось оплачивать счета Марсдена, когда он был любовником моей жены, то тем более я не собираюсь делать этого, когда он и ты — вы оба, так сказать, составляете семью.

Джилли смотрела на него, как капризный ребенок. «Она даже не в состоянии подумать о своем материальном благополучии», — устало сказал он себе. А затем, осознав, что это, вполне возможно, их последняя встреча наедине, сказал искренне:

— Джилли, послушай меня, пожалуйста, внимательно. Я не знаю, что случилось, когда ты была в Эдеме и Стефани… умерла. Но тебе следует быть предельно осмотрительной. Думаю, что Марсден способен на все, или почти на все.

Джилли успокоилась и заговорила с холодной злобой.

— Не надо учить меня, Филип. И не надо говорить со мной, как с одним из твоих клиентов. Я собираюсь замуж за мистера Грега Марсдена! И ни ты, ни кто другой в целом мире меня не остановят!

Ничего не зная о своей недавней помолвке, Грег Марсден прилагал усилия как раз в противоположном направлении. Он радовался успеху своих утренних ухаживаний и не сомневался в победном исходе всей кампании. Собрать дома детей — это было буквально озарение: так он выглядел настоящим добропорядочным мужчиной, а не просто повесой, которому лишь бы залезть под юбку. А по существу, он и был настоящим добропорядочным мужчиной, который как раз хочет залезть к ней под юбку. Он внутренне усмехнулся. Он мог извинить ей то, что она отказалась лечь с ним после первого свидания, хотя раньше с ним такого не случалось. Ладно, ее можно уважать за это. Но находиться два часа в непосредственной близости от этого чудесного гибкого тела, потрясающего зада и сисек — мать твою, он уже готов был кончить, а ведь еще только обеденное время. Он решительно перекинул ногу на ногу и посмотрел на длинный обеденный стол.

Тара была совершенно поглощена беседой с Деннисом, что с одобрением было отмечено Мейти, который со своей обычной величественностью прислуживал за столом, подавая еду и разливая напитки.

— Тебе нравится пирожное? — спросила она.

— Конечно, нравится, — вмешался Грег, не давая мальчику ответить. Это была его обычная манера. — Так, а что мы делаем после обеда? Вам решать, Тара.

— Ну что ж… Я готова выслушать любые предложения.

— Можно поплавать или выйти на яхте, или поудить рыбу, или, — он лукаво засмеялся, — сыграть в теннис.

— Только не рыбалка, — невинное вмешательство Денниса не понравилось Грегу.

— Тебя не спрашивают!

Тара повернулась к Деннису:

— Ты не любишь рыбалку?

Он опустил глаза, совсем как ребенок:

— Я не люблю убивать.

На лице Грега выразилось презрение. Видно было, что он готовится дать Деннису убийственный ответ.

«О Грег, как я могла вообразить, что ты способен сделаться хорошим отцом!» — Тара внутренне содрогнулась при воспоминании о фантазиях, которыми тешила себя Стефани, — вот они с Грегом родят ребенка… — Еще сильнее ее передернуло, когда она услышала, как Грег наставляет ее сына.

— Люди убивают для того, чтобы выжить, Деннис. Это закон природы. Выживают сильнейшие. Неужели этому вас не учат в этой твоей школе — за что же они столько денег берут?

Тара не удержалась:

— Люди — некоторые — убивают и по другим причинам, Грег. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Некоторые люди просто… убийцы.

Повисла пауза, которая показалась ей длиною в целую жизнь. Но Грег и глазом не моргнул. Он не только не откликнулся, он продолжал, будто ничего не услышал.

— Это входит в человеческую природу, вот и все. Так было всегда. И так будет всегда, приятель.

«Он не услышал, — подумала она, — он просто не услышал». В этот момент она его и распознала по-настоящему — моральный недоумок. Есть убийцы, есть злые люди. А он в собственных глазах — просто нормальный человек, который старается взять от жизни лучшее, а другие… другие должны ему помогать.

«Тебя надо остановить, Грег Марсден, — подумала она. — Ты как разогнавшийся поезд, соскочивший с тормозов».

А Грег все еще не отступал от Денниса.

— Ну-ка, посмотри на свою тарелку. Ты что же думаешь, эта корова умерла от старости?

Деннис выглядел так, будто его вот-вот стошнит. Он оттолкнул тарелку. Грег улыбнулся.

— Ладно, — сказал он, — поговорим о чем-нибудь приятном.

Но тут его прервало появление Сары. Она вошла в комнату, опустив глаза, и, ни на кого не обращая внимания, прошла к своему месту за столом.

— Я же говорил, что она выйдет, как только захочет есть, — прошептал Деннис.

Тара посмотрела на дочь долгим изучающим взглядом. Сара тоже выросла и прибавила в весе. «Хорошо ест?» — грустно подумала Тара.

У ее дочери была тяжеловесная, нескладная фигура, она точь-в-точь напоминала мать в том же возрасте. Густые волосы падали вперед, закрывая лицо, на котором застыло неприятно-недовольное выражение. Прямо-таки портрет детского несчастья.

— Привет, — Тара была сама мягкость.

— Сара, это мисс Уэллс, — сказал Грег все в той же повелительной манере, в какой он разговаривал с Деннисом. — Она знаменитая манекенщица. Ты видела ее по телевидению. Поздоровайся.

— Я знаю, кто это, — холодно ответила Сара, а потом повернулась к Таре, — Брата и меня, — очень четко выговорила она, — отпустили из школы в честь вашего визита. Насколько я понимаю, нам предназначена роль чичероне?

Тара искоса взглянула на Грега. Тот с трудом сдержался.

— Мейти, я полагаю, Сара готова приступить к трапезе.

— Слушаю, сэр, — поспешил откликнуться Мейти. Тара предприняла отчаянную попытку хоть как-то сблизиться с дочерью.

— Ты очень симпатичная, — тихо сказала она.

— Ничего подобного! — Ответ прозвучал резко и отчетливо. — Я похожа на свою мать.

С Грега было довольно.

— Мисс Уэллс, — начал он угрожающе, — наша гостья, и к тому же тебе следовало бы знать, что я не люблю разговоры о твоей матери. И если ты собираешься вести себя как невоспитанная девчонка — убирайся отсюда!

Сара вскочила на ноги. Голос ее дрожал, но смотрела она вызывающе.

— Не указывайте мне, пожалуйста! Это не ваш дом! И вам меня не запугать! — Она повернулась и выбежала из комнаты.

«Отлично, Сэсси», — подумала Тара. Ее распирало от гордости за свою дочь. Хороший урок ему. Она чувствовала, как внутри нее поднимается запретная детская радость и знала, что Деннис переживает то же самое. Грег угрюмо молчал.

— Поедем кататься на яхте, — коротко объявил он.

— Звучит заманчиво.

— Точно, — добавил Деннис.

Грег нахмурился. На сегодня с него достаточно детей.

— Только мы двое. Я и Тара, — сказал он непререкаемым тоном.

Деннис понурился.

— Но Грег, — Тара старалась говорить совершенно невинным тоном, — а я-то думала, что вы настоящий семьянин. И к тому же, как можно лишать меня компании Денниса? Я настаиваю, чтобы он был с нами. Иначе я пойду отдохну, а вы, ребята, покатайтесь вдвоем.

Она смотрела на Грега во все глаза. Но краешком глаза видела просиявшее лицо Денниса. Он беззвучно шептал:

— Отлично, Тара.

Деннис был рад найти в ней союзника. Но в его детском уме не укладывалось, как это он мог найти поддержку со столь неожиданной стороны. И во время морской прогулки решил прояснить этот вопрос.

— Тара, почему вам нравится Грег?

«Хороший вопрос», — подумала она, но от ответа ушла.

— Мне многие нравятся. Ты, например, — и как бы невзначай она протянула руку и растрепала ему волосы.

— Эй, вы там, — раздался голос Грега, сидевшего за рулем, — вы собираетесь плавать или нет?

Улыбнувшись, Тара спустилась в каюту переодеться. Она рассмеялась, вспомнив, как была здесь в последний раз — во время медового месяца с Грегом. Или, вернее, поправила она себя, во время медового месяца Стефани. Чувство отдаленности от этой бедняги наполняло ее неожиданной силой. «Я справлюсь, — думала она. — Я уже справляюсь». Она живо переоделась и вернулась на палубу. Солнечные блики играли в водах залива. Позади стоял, погруженный в полуденную дрему, особняк, а впереди расстилался Тихий океан.

— Ну что ж, я готова, — сказала она. — А как остальные?

— Раз-два-три, на меня ты посмотри, — крикнул Деннис и прыгнул в воду. На Таре был пестрый купальник, и Грег пожирал ее опытным взглядом знатока. «Да, хороша, — думал он, — какое потрясное тело».

Она бесстрашно ответила на его взгляд, как женщина, которая хорошо знает, что отвечает высшим мужским требованиям.

— Ну что же, пошли. — Говорила она небрежно, но его искушенное ухо не могло не уловить оттенка сексуального вызова в самой интонации. Он стянул майку и бросил ее на палубу. Затем с рассчитанной медлительностью начал расстегивать узкие джинсы, с трудом открывая молнию — член неудержимо поднимался. К его удивлению, Тара не покраснела, не отвернулась, как это обычно делают женщины, но, наоборот, вовсю смотрела на него, впитывая каждую подробность. Ему еще не приходилось встречаться с женщинами, которые вот так же смотрели бы на него в такой момент. Он едва сдерживал возбуждение, кровь бросилась ему в голову, член стал как древко, когда он наконец справился с джинсами и предстал перед ней в черных плавках.

Тара пристально смотрела на Грега, отмечая широкие плечи, рельефные мышцы на груди и руках, узкие бедра, плоский живот и увеличивающий под плавками бугорок. Она не испытывала никакого смущения, ибо чувств вообще не было — только холодность, только мертвенная стылость, спрятавшаяся где-то глубоко внутри. Но в тоже время она переживала дразнящее чувство своей женской власти над ним — она видела, как при одном виде ее вскипает у него кровь, и тело ее, неподвластное разуму и сердцу, откликалось на зов его тела. Внутри нее загорелся огонек, соски отвердели, а между ногами стало тепло и влажно. Чего он не мог сделать для Стефани, когда она его любила, он сделал для Тары, когда она его ненавидит. «Какая ирония судьбы», — подумала она.

Она знала, что секунда-другая, и он кинется к ней с высокомерием мужчины, который привык использовать женщин для удовлетворения собственных сексуальных желаний, и вовсе не думая о партнершах.

— Если вы ждете меня, то не надо, — нахально сказала она и с быстротой молнии прыгнула в воду. Холодная вода обожгла ее разгоряченное тело, но оказала благотворный эффект. Она вынырнула, вскрикнув от восторга, радуясь тому, как легко и свободно владеет телом.

— Деннис, давай наперегонки, — крикнула она мальчику, который плескался около яхты, и они поплыли быстрым кролем, весело смеясь.

Оставшись на палубе один, Грег столкнулся со старой как мир проблемой: что делать с эрекцией, особенно такой, как у него сейчас, если враг бежал. Вне себя от ярости, он нырнул, чтобы справиться с ней одним ударом, вместо того чтобы ждать, пока она будет медленно и неохотно спадать. Он снова испытал незнакомое и неприятное чувство, что его дурачат, с ним играют — и переигрывают, С трудом освобождаясь от этого чувства, он принялся догонять Денниса и Тару. Он знал, что она его хочет. Он видел, как потемнели и расширились ее глаза, он почти ощущал исходящий от нее чувственный жар, когда он раздевался у нее перед глазами. Тут ошибки быть не могло. И все же что-то удержало ее. Ладно, теперь уж недолго. Он хотел ее, и он желание свое удовлетворит, а когда это произойдет, он заставит ее заплатить за каждую секунду этой унизительной игры. Он плыл великолепным кролем, и при его приближении Тара, прочитав мысли Грега, едва не закричала от восторга. Попался! Он у нее на крючке и никуда не соскочит.

 

Глава шестнадцатая

Порой, оказываясь в одиночестве, испытываешь неожиданную радость, когда кто-нибудь находит тебя, чтобы посмотреть, как ты там. На это Деннис и рассчитывал, пробираясь через тропинку сада к старой иве, где любила прятаться Сара. Возвратившись с морской прогулки и не обнаружив Сару в доме, он знал, что найдет ее именно в этом месте, где ветви деревьев опускаются до земли, а крохотная бухта образует естественное укрытие. Он раздвинул, как занавес, бледно-зеленую листву и скользнул в прохладную тень. Сара полулежала на камне, как русалка; Кайзер растянулся рядом с ней. Она не подала виду, что заметила Денниса, но он другого и не ожидал. Он спокойно уселся на камне рядом, удовлетворяясь тем, что он тут, с ней.

— Ведь она тебе нравится, верно, Сэсси? — начал он без всяких предисловий. — Ты притворяешься, будто это не так, но я-то знаю.

— Не понимаю, о ком ты?

— Она была так добра к тебе за обедом…

— А мне-то что! К тому же она и двух слов мне не сказала.

— Из того, что она его приятельница — настаивал Деннис, — еще не следует, что она такая же, как он.

— О, Деннис, — театрально вздохнула Сара, — ты еще слишком маленький, чтобы рассуждать о таких вещах.

Деннис благородно решил пропустить это замечание мимо ушей и попытался зайти с другой стороны.

— Слушай, Сэсси, — сказал он, нахмурившись, — она тебе никого не напоминает?

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю. Знаю только, что я уже встречался с ней. Помнишь, я рассказывал тебе, как однажды у нас в школе появилась какая-то женщина и снимала меня, когда я играл в футбол? Так вот, это она и была! Я спросил ее, когда мы плавали, но она говорит, что я перепутал. Но я точно знаю, что это была она.

— Право, Деннис! — Сара решила, что пришло время проучить брата. — Ты, видно, совсем спятил. С чего бы это Таре Уэллс тащиться в твою паршивую школу и фотографировать какой-то дурацкий футбол? Это же просто глупо!

— Но я уверен, что уже видел ее, — стоял на своем Деннис.

— Ну разумеется, видел, идиот. Ты видел на страницах любого журнала, который приносят в этот дом на протяжении уж бог знает какого времени. — Сара вздохнула в изнеможении.

— И все же, Сэсси, ты должна признать, что в ней есть что-то особенное.

— Ничуть не бывало, — живо откликнулась она. — Она такая же, как все его дамочки. Я же видела, как она глядит на него. Только и ждет, чтобы отправиться в постель.

Хрупкий романтический образ Тары, который сложился у Денниса, готов был рухнуть.

— Да нет же. Ты только и думаешь о сексе, потому что… как это называется… у тебя сейчас половое созревание.

— Ничего подобного, — взорвалась Сара. — Так или иначе, он не имеет права приводить ее в наш дом. Я ненавижу его! — Тут она разрыдалась. — И я ненавижу ее, — продолжала она сквозь слезы. — Я ненавижу их обоих, они оба такие мерзкие…

Деннис по-братски обнял Сару за плечи, успокаивая ее. Другой рукой он почесывал гладкую шерсть Кайзера.

Собака довольно урчала. Деннис сосредоточенно потрепал ее за уши:

— Но ты-то, малыш, не ненавидеть ее? — спросил он задумчиво. — Ты ведь сразу принял ее за свою?

Кайзер высунул свой розовый язык, лизнул Денниса, а затем мерно задышал, уморенный жарой. Но секрет он хранил глубоко в своей собачьей душе, и на вопрос Денниса ничего не ответил.

Наверху, в доме, взрослые отправились к себе по комнатам принять душ и отдохнуть после плавания. Грег пребывал в том же состоянии — сгорая от желания и злости, поровну от того и другого. Очередная попытка обнять ее на яхте встретила решительный отпор.

— Грег! Прошу вас, здесь же Деннис!

Грег был похож на школьника, который позволяет себе всякие вольности на последнем ряду в кинотеатре.

— Вы полагаете, ему не все равно? — Она опять играет с ним, подумал он.

— Мне не все равно!

И по глазам было видно, что она говорит всерьез. Отвергнутый, он должен был удовлетвориться беседой о том о сем, чтобы хоть как-то успокоиться.

— Похоже, вы слишком много внимания уделяете этому молодому человеку. Что случилось? Вы что, стали друзьями?

— Право, не знаю.

— Да, этих детей не поймешь — то радуются, то плачут, — задумчиво сказал он. — Наверное, не нужно было их привозить на уикэнд.

— Нужно, нужно! — решительно возразила Тара. — Я рада, что выпал случай познакомиться с ними, — неловко поправилась она. — Не могу не сочувствовать им. Последнее время им приходится нелегко.

— А, они еще совсем дети. Забудут. — Грег был настолько поглощен собственными неудачами, что не заметил особенного взгляда, который кинула на него Тара.

— Надеюсь. Право, надеюсь.

Пока Грег раздумывал о том, что все-таки происходит, Тара отправилась на поиски Сары. За обедом она едва успела ее рассмотреть, и теперь желание увидеть дочь стало совершенно непереносимым. Она нашла ее в хозяйской спальне, угадав, что она там, по доносившимся из-за двери звукам музыки. Тара постучалась и вошла. Сара мгновенно вскочила, выключила магнитофон и принялась собирать разбросанные по полу пластинки. Ее демонстративное молчание и показная деловитость убедили Тару в том, как много нужно, чтобы преодолеть глубоко задетое самолюбие и недоверчивость девочки. Она осторожно начала:

— Совсем необязательно было выключать магнитофон, — сказала она. — Я очень люблю Моцарта — он такой веселый, даже когда ему грустно.

— Что вам надо? — Сара не думала скрывать свою агрессивность.

— Посмотреть, как у тебя дела. Мне было так жаль, что ты не пошла с нами на яхте. — Она затронула одно из самых больных мест.

— И никто не должен был ходить! Это яхта моей мамы. Наши адвокаты говорят, что он не имеет права прикасаться…

«Бедняжка, — подумала Тара, — она пытается бороться с ним оружием взрослых». Вслух же она сказала:

— Он просто хотел доставить мне удовольствие. Сара посмотрела на нее с откровенным презрением.

— Вы имеете в виду, произвести впечатление? Но это же ужасно! Привести вас сюда, в дом моей матери, чтобы заняться любовью…

— Сара! — У Тары голова кругом пошла. Как же ей справиться с этой ситуацией?

Сара пропустила это восклицание мимо ушей, сохраняя полное хладнокровие.

— Он ведь ваш любовник, так?

— Ничего подобного!

Ответ прозвучал с такой ненавистью, какую Тара в себе даже не подозревала. Видно было, что Сара поражена, и Тара поспешила воспользоваться своим преимуществом.

— Грег мне не любовник, и в этом доме не произойдет ничего, что не понравилось бы твоей матери, это я тебе обещаю!

— Не понимаю. Что общего может иметь такая женщина, как вы, с Грегом Марсденом?

Тара взяла ее за руку и посмотрела прямо в глаза.

— Не суди по внешним признакам, — медленно произнесла она. — Вещи не всегда таковы, какими кажутся. — Она заметила, что Сара старается переварить услышанное, и вся ее душа перевернулась. — О, Сэсси, мне хотелось бы… я бы хотела стать твоим другом, если только ты не против.

— Да какое вам может быть дело до меня? — Лицо Сары потемнело от неприязни к самой себе. — Вы такая красивая. А я?.. — В ее грустных интонациях Тара уловила болезненный отзвук собственного девичества — словно заговорил гадкий утенок, каким она была. Она должна попытаться поделиться с любимой дочерью, которая считает, что перед ней чужая, своим открытием — что утенок, который сидит внутри каждого, — это лебедь, только ждущий момента, чтобы себя проявить. Для этого надо только лишь осмелиться счесть себя красивей. Все еще держа Сару за руки, она подвела ее к кровати, и они уселись рядом. Глубоко вздохнув, Тара начала:

— В твоем возрасте я была немыслимо застенчивой, робкой, и у меня были пластины на зубах. К тому же я была страшной толстушкой и по-настоящему переживала это. Красоты у меня тогда не было ни на грош. А главное, я была уверена, что никому не могу по-настоящему понравиться — никогда, если, конечно, не будет тайных мотивов.

Она помолчала. Сара изо всех сил вслушивалась. уставившись в ковер.

— Ну вот. Я делала вид, что мне наплевать. Я принимала всяческие знаки внимания, чем бы они ни диктовались, А ведь таким образом не избежать встреч с очень дурными людьми. Меня обманывали, и мне было больно.

Часто. И потребовалось много времени, чтобы освободиться от страха и чувства незащищенности. Сара погрузилась в глубокое раздумье.

— Но сейчас — вы ведь знаете, что сейчас вы красивы?

Тара улыбнулась.

— Бываю временами. Лучше всего я выгляжу, когда не нужно думать о себе, но можно сосредоточиться на ком-нибудь другом.

— Так же было у моей мамы. — Это откровенное заявление застало Тару врасплох. — Она была некрасивой и думала, что нравится людям только потому, что она Стефани Харпер — денежный мешок.

— Но, знаешь, иногда, если по-настоящему повезет и умеешь хорошо слушать… — Тара заколебалась. То, что она собиралась сказать, было так важно, что она не могла позволить себе риска употребить неточные слова, — появляется некто, и он заставляет тебя поверить, что подлинная красота это что-то внутри тебя. Она всегда там была. И от тебя требуется только поверить этому.

«Поверь мне, радость моя, — умоляла она про себя дочь, — поверь — уж я-то знаю, что говорю».

— Я не имею в виду, что внешность не играет никакой роли. — Тара инстинктом угадала, что слова ее достигли цели и теперь пора перевести разговор на менее серьезные рельсы. — Например, если ты будешь зачесывать волосы назад, все увидят, какая у тебя симпатичная мордашка. А то сейчас они, как занавес, который все скрывает. И еще иногда не грех приодеться — красивые платья или какие-нибудь необычные брюки, — а то носишь все время одни и те же джинсы и свитер, словно это униформа.

Сара была явно заинтересована. Но опять инстинкт подсказал Таре, что не следует заходить слишком далеко. У дочери еще остались сомнения, и их следовало уважать. Тара почувствовала это и остановилась. «У меня еще полно времени», — сказала она себе.

— Так как, Сара? Друзья?

Сара задумалась.

— Возможно, — сказала она наконец, слабо улыбнувшись.

Мягко прикрыв за собой дверь, Тара спускалась по лестнице в более приподнятом настроении. Она не была склонна преуменьшать трудности Сары — наоборот, ее собственные, все еще живые воспоминания о том, как приходилось справляться с теми же самыми проблемами, позволяли хорошо понимать, каково сейчас Саре. Но в то же время она понимала, что сделан первый важный шаг, чтобы наладить душевную связь с Сарой, и тогда она сможет оказать дочери такую поддержку, которую ей, потерявшей мать где-то в джунглях Эдема, никто не оказывал.

Теперь она отправилась на поиски Денниса. Она не видела его после морской прогулки и, как выяснилось, успела соскучиться. Пересекая холл, она заметила, что дверь в кабинет открыта, и подошла заглянуть. Маленькая комната была одной из самых любимых во всем особняке, когда она жила здесь, компактная и уютная, она была какой-то очень домашней, в отличие от огромной роскошной столовой. Она была как раз в стиле Стефани. Тара смотрела на низкие удобные диваны, веселые картинки на стенах, мебель, на которой можно было безошибочно определить следы пребывания Кайзера, и прямо-таки упивалась чувством покоя, которое испытывала здесь. «Я побеждаю, — думала она, — побеждаю».

Свернувшись калачиком в углу дивана, Деннис прокручивал домашние фильмы на маленьком экране. Он помахал Таре рукой, приглашая ее устраиваться рядом. На экране перед ними мелькали и плясали серые нечеткие призраки прошлого. Стефани и Макс катаются верхом в Эдеме. Стефани на маленьком откормленном пони, затем Стефани на Кинге — огромный черный жеребец едва не снес камеру при съемке, Стефани на катере, Стефани с Кайзером, Сарой и наконец с Деннисом. Фильм был немым, но все равно Тара решила, что нужно творить шепотом.

— Надеюсь, не помешала?

— Не-а. Садитесь.

Мелькали кадры, на которых было видно, как Стефани ведет детей к бассейну в Эдеме, с беспокойством смотрит, как они беззаботно плещутся и резвятся в воде.

— Это моя мать, — сказал Деннис. — Она не умела плавать и всегда боялась воды, так что уж мы с самого начала решили научиться плавать как следует.

— А это она же с дедушкой Максом.

У Тары сердце сжалось при виде крупной фигуры, несмотря на годы все еще прямой и плотной, с решительной и быстрой походкой. Бог знает, сколько времени она не видела этих кадров. Макс удалялся, затем неожиданно обернулся и попал в объектив. Она в очередной раз оказалась под воздействием этого грубого ястребиного лица, этого высокомерного и безразличного взгляда, словно она не стоит никакого внимания, этого жестко очерченного рта. На миг она стала испуганным, робким, дрожащим ребенком, почувствовала себя толстой, неуклюжей и знала, что никому не может понравиться. Когда еще раз, уже позднее, пришло к ней это чувство? Конечно же? Конечно же, когда появился Грег. Радом с Грегом она всегда испытывала это чувство. Эта мысль, быстро мелькнувшая в сознании, смутила ее. Макс и Грег были во всем такие разные… но, может быть, только может быть, выходя замуж за Грега, она… выходила замуж за собственного отца? Выходила замуж за его эгоизм, его надменность, его полную поглощенность собственными целями и его душевную черствость?

Пока она пыталась привести свои мысли в порядок, картинка переменилась.

— Вот здесь начинается интересное, — бодро сказал Деннис, — смотрите, и я тут.

На экране играли в теннис на домашнем корте Джилли и Филип Стюарт в их безоблачные дни, и Сара с Деннисом. Тара хорошо помнила эту сцену — была одна из вечеринок с теннисом, на которые она приглашала немногих избранных. Она была печально поражена, видя, какой юной и сверкающей выглядит Джилли, порхая по корту и явно наслаждаясь этой легкой игрой с детьми.

Филип тоже смеется, несомненно пребывая в отличном настроении. Волей-неволей Тара вспомнила другую вечеринку с теннисом, когда произошло роковое сближение Грега и Джилли Горечь и гнев, а они всегда наготове, поднялись в ее сердце.

— Мейти!

К немалому своему удивлению, Тара услышала голос, который меньше всего ожидала услышать — голос Джилли. Вот он снова зазвучал, на этот раз громче, прямо за дверями кабинета, в холле.

— Мейти! Куда вы. черт побери, задевались?

— О миссис Стюарт… — строго и неодобрительно откликнулся Мейти.

Джилли едва сдерживала себя.

— Извините, что врываюсь без предупреждения. Мне надо поговорить с Грегом. Где он? — Она засмеялась, а затем громко крикнула:

— Где хозяин дома?

«Она пьяна», — подумала Тара.

— Он наверху, мадам, — Мейти изо всех сил старался соблюсти порядок и приличие. — Боюсь, он не говорил мне, что вы собираетесь прийти.

— О Мейти, перестаньте болтать попусту, ради бога! — злобно выкрикнула Джилли. — Просто доложите ему, что я здесь. Ясно?

— Очень хорошо, я доложу.

— И скажите ему, что у меня новости, — проговорила Джилли вслед удаляющемуся Мейти. — Отличные новости.

Тара вышла из кабинета и увидела, как Мейти поднимается по лестнице, прямой, словно аршин проглотил, — таким образом он выражал свое неодобрение происходящему. Джилли вынула из сумочки пудреницу и постаралась привести в порядок лицо и сбившуюся прическу. Она слегка покачивалась с носков на пятки.

Тара подошла сзади, Деннис следовал за ней.

— Привет, Джилли, — сказала она.

— Привет, тетя Джилли.

Их появление произвело сильное впечатление.

Джилли зажала пудреницу в застывшей руке, пытаясь засунуть ее обратно в сумку. Глаза у нее вылезли из орбит, и вся она как-то неожиданно посерела.

— А, Джилли!

Грег быстро спускался с лестницы. Появление Джилли совершенно нарушило его послеобеденный отдых, и теперь ему надо было во что бы то ни стало предотвратить общение Джилли и Тары.

— Какой приятный сюрприз, — весело воскликнул он. — Надо было позвонить, что идешь. Тара Уэллс — Джилли Стюарт. Джилли, — он тепло улыбнулся ей, — старый друг дома.

В атмосфере сгустилось напряжение, подозрительность и невысказанная угроза. Грег заторопился.

— Тара, вы должны нас извинить, мне необходимо срочно поговорить с Джилли по делу. Деннис поухаживает за вами, верно, приятель?

И не ожидая возражений, он схватил Джилли за локоть и потащил ее через холл в столовую.

— Это тетя Джилли, она пьет, — деловито, как обычно говорят дети, заметил Деннис. — Пойдемте, досмотрим фильм. Там теперь будет это лыжное путешествие, о котором я вам говорил.

В столовой Грег сбросил маску любезности и яростно набросился на Джилли.

— Что за черт, ты отдаешь себе отчет в том. что делаешь?

— Что я делаю? — выкрикнула в ответ Джилли, не слишком, впрочем, решительно, однако же не сдаваясь. — Ах ты, сукин сын! Гнусный сукин сын! Что, мать твою, она здесь делает?

Грег с отвращением посмотрел на нее:

— Ты пьяна.

— Ну и что из этого? Лучше ответь мне на один вопрос: у тебя с ней роман?

По причине, которой он и сам бы не мог объяснить, этот незаслуженный упрек больно задел Грега.

— Предупреждаю тебя, Джилли… — начал он.

— У ТЕБЯ С НЕЙ РОМАН? — завизжала она.

— НЕТ! НЕТ! — он был зол на себя за то, что позволил ей так легко спровоцировать себя. Стараясь взять себя в руки, он сказал:

— Я пару раз пообедал с ней, вот и все. «Не отталкивай ее, — предупредил он себя. Это ведь запал, достаточно поднести спичку… Надо быть с ней помягче».

— Эй, малыш, — неслышно вздохнул он. — Иди-ка сюда. — Он увидел, как плечи у нее опустились, и вся она обмякла.

— Ну, ну же. — Медленно, как обиженный ребенок, она подошла к нему. Он взял ее в руки, прижал к себе и потрепал по рассыпавшимся волосам. — Слушай, попытайся понять. Надо, чтобы меня время от времени видели с другими женщинами. Ты ведь знаешь, что я всегда старался отвести от нас всякие подозрения. А у тебя никаких тормозов нет, так что же мне делать?

— Это правда?

— Да, чистая правда. — Джилли молчала. Ей очень хотелось верить, но она боялась, что ее обманывают. Он поцеловал ее в макушку и принялся гладить по спине и округлостям бедер, пока наконец она не успокоилась.

— Слушай, малыш, неужели ты всерьез думаешь, что я способен завести интрижку с незнакомой женщиной в доме моей жены? Когда рядом ее дети? Да, говоря о женах, ты, кажется, кое-что забыла. Мы ведь договорились, верно, что ты здесь никогда не будешь появляться. В конце концов, у тебя все еще есть муж.

— О, Грег! — Джилли неожиданно воодушевилась и снова выглядела вполне счастливой. — Милый, за тем я и пришла сюда. Нам больше нет нужды прятаться и встречаться украдкой. Филип согласился дать мне развод! — Она тесно прижалась к нему. — Мы можем пожениться. Здорово, правда? — Высоким голосом, фальшивя, она принялась напевать свадебный марш. Затем она посмотрела на него. — Ну, что же ты, улыбнись! Что с тобой? Улыбнись же!

Наверху, в гостевой спальне, Тара заканчивала сборы. Это занятие много времени не отняло, она ведь почти ничего с собой не взяла. Она могла только догадываться что происходит там, внизу, в столовой. Но это отличная идея — воспользоваться подвернувшимся случаем и выбраться из щекотливой ситуации, ибо Тара была уверена, что нынче ночью Грег собирается забраться к ней в постель, а она еще не придумала убедительного предлога, чтобы избежать этого. Взрослые не могут вечно играть в такие игры. А Грег вряд ли владеет древним китайским искусством оттягивать наслаждение, чтобы потом насладиться им в полной мере.

Появление пьяной Джилли — отличный предлог, чтобы уйти.

К тому же оставить их здесь, со всеми их интригами, вдвоем означало бы высшую справедливость в метафорическом смысле.

Становилось все более и более ясно, что Джилли участвовала в «несчастном случае» со Стефани косвенно, если не прямо. Они были моральными сообщниками в убийстве. Они выбрали друг друга, и они заслужили друг друга. Все глубже залезая в ловушку, которую сами себе поставили, они уничтожали друг друга с той же яростью и жестокостью, с которой уничтожили ее. Отступая в сторону и предоставляя им затеять саморазрушительную борьбу, Тара использовала их как инструмент возмездия обоим. Это была сладкая мысль. Даже не возмездие — справедливость.

Она спустилась вниз, сопровождаемая верным Деннисом, как раз в тот момент, когда из столовой быстрым шагом вышел Грег. Он подошел к ней и спросил с вызовом:

— Что это значит?

— Наверное, мне лучше уйти.

— Вовсе нет.

— А я думаю, что да. — Она посмотрела на него. — Даже если бы я осталась, все было бы теперь не так.

Видно было, что Грег сильно разозлен.

— Ну что ж, я отвезу вас домой.

— Нет, нет, спасибо, я обойдусь. Деннис вызвал мне такси.

Грег бросил на Денниса ледяной взгляд:

— Ах вот как?

— Это я попросила его, — ровно сказала Тара.

— Слушайте. — Грег поднял руку и поскреб в затылке. — Прошу вас запомнить. Джилли была близкой подругой моей жены. И она крестная Сары. Она член семьи.

— Ясно, — откликнулась Тара нарочито ледяным голосом.

Снаружи послышался гудок такси. Тара подняла сумку.

— Я донесу.

— Ну что ж, пока, Деннис. — Она рискнула поцеловать его, затем стерла помаду с лица. — Еще увидимся. И не забудь попрощаться от моего имени с Сэсси, хорошо?

Они подошли к такси, и Тара залезла внутрь. Грег сделал последнюю попытку.

— Вы точно не хотите, чтобы я отвез вас домой? Это же ужасно — вы так уходите… Тара, извините, право…

— Неважно. — Она смотрела прямо перед собой.

— Она… пьет.

— Я и сама догадалась.

Грег понял, что игра проиграна.

— Я… я позвоню вам.

— Чудесно. Прошу вас, водитель, Элизабет-Бэй. Она отмела попытку Грега поцеловать ей руку через открытое окно, и такси отъехало.

Грег вернулся в дом злой и убийственно раздраженный. Будучи человеком, совершенно не привыкшим к неудачам в отношениях с женщинами, он ощущал все большую и большую потребность посчитаться с Тарой Уэллс. Его планы постоянно срывались. Он не мог ее винить за то, что она ушла при появлении этой глупой пьяной коровы, и какого же мнения она теперь должна о нем быть! Страшно даже представить. Он почувствовал, как в сердце его накапливается холодная ярость, требующая выхода.

Сидя в столовой, Джилли с чувством победительницы услышала, как отъезжает такси. Не в силах сдержать возбуждения, она повернулась к буфету и налила себе виски. Поднимая стакан к губам, она услышала, как Грег входит в комнату, закрывает дверь. Она повернулась, и на разгоревшемся лице ее заиграла призывная улыбка.

Что он в ярости, дошло до нее слишком поздно, и она не успела поднять руку, чтобы защититься от сильного удара по лицу. Она пошатнулась, поглядев на него с ужасом, стакан выпал у нее из рук и разлетелся на куски.

— Никогда не смей больше появляться без предупреждения! И пьяной. Никогда. Слышишь? Ты меня слышишь? — Глаза у Джилли остекленели, мысли путались, в глазах стояли слезы от удара. Твердо удерживая Джилли одной рукой, Грег другой снова ударил ее. Ее обожгло, как горящей головней. Голова ее откинулась, она даже не пыталась сопротивляться. Но он еще не утолил свою ярость. Он хотел наказать, унизить ее. В слепом гневе он ухватился за пуговицы на платье и рванул их. Тонкая ткань порвалась, а что осталось, он стянул с плеч. Под платьем почти ничего не было. «В постель собралась, — подумал он, — пришла сюда, собираясь потрахаться, ну и получай». Он принялся методически стягивать тонкое нижнее белье, стягивать грубо, стараясь порвать в клочья.

В конце концов она осталась перед ним нагая, только у ног валялась разорванная одежда. Он тяжело дышал. Она же была словно в трансе — то ли пьяна, то ли напугана, он никак не мог решить. Он грубо сунул два пальца в промежность и ощутил призывную теплоту и влагу. «Отлично, — подумал он, — но не сейчас». Он еще не вполне разрядил свой гнев. Крепко зажав запястья, он развернул ее боком, поднял руку и изо всех сил ударил ее по спине.

Извиваясь у него в руках, Джилли завопила от боли. Пытаясь освободиться от его цепкой хватки, она повернулась к нему и начала колотить по груди, царапаться, кусаться. Маленького роста, но жилистая, она дралась, как кошка. Из шеи у него от укуса текла кровь, она вонзилась зубами в ладонь, которая ее ударила, с наслаждением мстя таким образом за причиненную боль. А Грег оставлял все новые следы ладони на ее мягкой, золотистой, ничем не защищенной коже. Но она, казалось, была совершенно не чувствительна к этим ударам, полностью отдаваясь борьбе, как она всегда полностью отдавалась любви. Она была подобна богине-воительнице. В этом для нее сосредоточилась едва ли не вся жизнь. Поняв это, Грег последовал ее примеру. Он теперь скорее защищался, чем нападал, и вскоре это превратилось в игру, в игру, которую Грег находил более возбуждающей, чем обычная любовная игра. Она обвилась вокруг него, сбила на пол, стала вертеть его так и сяк и играла с ним, словно была медведицей-гризли, впиваясь в него когтями и хватая за руки и за ноги. Она расстегнула молнию на джинсах, выпустила на волю его отвердевший член и принялась жадно сосать, но он быстро оттолкнул ее в сладком страхе перед острыми белыми зубами, которые в таком состоянии она запросто могла пустить в ход. Он перевернул ее на спину, и вошел в нее, и оба быстро кончили, достигнув долго сдерживаемого оргазма. Потом они лежали на полу, все исцарапанные, окровавленные, пресыщенные, как животные. Сверху, со стены портрет Стефани Харпер взирал на сцену, какой ее невинные глаза прежде никогда не видели.

 

Глава семнадцатая

Пока Тара ехала в такси из Дарлинг-Пойнт она умышленно не позволяла себе думать о Греге или Джилли. Вместо этого она с удовольствием предалась мыслям о детях, вспоминая снова и снова свои разговоры с ними. Затем ее мысли перенеслись на предстоящий вечер. Она проведет его спокойно, читая и отдыхая. Она поговорит с Макси, расскажет ему обо всех своих приключениях и похвалится Сарой и Деннисом. И, уж конечно, она отключит телефон.

У подъезда она заплатила таксисту, затем постояла немного, наслаждаясь воздухом. Ночь опустилась очень быстро, и небо играло тысячами звезд. Она уже хотела идти домой, как навстречу ей из темноты двинулся чей-то силуэт.

— Дэн.

— Здравствуй.

— Я думала… я думала, что ты уже уехал из Сиднея.

— Ну, может же человек изменить свои планы? — улыбнулся он.

Тара не знала, что сказать.

— Ты давно ждешь?

У Дэна не было причин лгать.

— А-а, в общем, почти весь день. Я уже было решил, что ты куда-нибудь уехала на уикэнд. Впрочем, ты здесь, и только это имеет значение.

— М-м… ты не хочешь подняться выпить чашку кофе?

— Нет, — сказал он угрюмо. — Впрочем, может быть. Но я хотел тебя кое о чем спросить вначале.

Она заколебалась, изумляясь его переходам, не желая слышать никаких вопросов.

— Ответ нужен совсем простой — «да» или «нет». Позади них тускло мерцали огни гавани в темноте ночи. Воздух был мягким, и в нем было разлито спокойствие. У нее было такое ощущение, что она ожидала наступления этого момента миллион лет назад и не могла отвратить трагичности развития событий.

— Тара, любимая моя, выходи за меня замуж. Она так долго и пристально смотрела на землю, что с той поры всегда трещины в асфальте вызывали в ней смутное воспоминание о той печали.

— Так это твой ответ мне? — глухо прозвучал голос Дэна.

— Но… Дэн, я не могу.

— Почему не можешь?

— Дэн… пожалуйста…

Он схватил ее за плечи и повернул ее лицо к себе.

— Тара, это вполне понятный вопрос. Я люблю тебя, разве я тебе не говорил об этом? Я хочу быть с тобой, прожить с тобой всю жизнь. Я хочу жениться на тебе, черт побери, эго что, так смешно?

Тара задрожала. Он больно сжал ее руки.

— Так вот что я тебе скажу, я научился добиваться в жизни того, чего хочу. И тебя предупреждаю, я чертовски упрям. Я так просто не отступлюсь!

Тара закрыла глаза. О, если бы она могла сейчас расслабиться, положить голову ему на грудь, обнять его, прильнуть к нему, наслаждаясь ощущением защищенности, перестать бороться, сопротивляться и… Она распрямила плечи, и Дэн знал, что она решила, прежде чем она начала говорить.

— Мне казалось, что на Орфее ты и я пришли к какому-то пониманию… — Несмотря на свою решимость, она почувствовала, как ее глаза начали наполняться слезами. — О, я так устала…

— Как, ты представляешь, я должен чувствовать себя?

— Я говорила тебе раньше, Дэн, я говорила тебе тогда.

— Ты мне ничего не говорила! — Дэн сейчас по-настоящему разозлился, глаза его горели белой яростью. — Мне смертельно надоела твоя таинственность — что тебе это дает? Ты что, от этого удовольствие получаешь? Ты же хотела меня той ночью, на той постели! Тут врачом быть не надо, чтобы это понять. А затем — раз! Разрыв, просто так. — Он мрачно усмехнулся.

— Если ты врач, то должен знать, что человеческое тело заслуживает более бережного обращения.

Все еще держа ее за плечи, он встряхнул ее, чтобы придать больше весомости своим словам.

— Послушай, я знаю, что что-то происходит. Я знаю, что ты занимаешься какими-то делами, в которых я ничего не смыслю, впрочем, как и ты. У меня плохие предчувствия от всего этого.

— Дэн.

— Не пытайся снова обманывать меня, Тара. Это меня беспокоит. Ты меня беспокоишь.

— Дэн, позволь мне сказать… — Она сказала так жестко, как только смогла. — Это не твоя забота. Я — не твоя забота.

— Ты не моя забота? А я настойчив. Я сделаю это своей заботой!

Разозлившись, она попыталась высвободиться из его рук, но он держал ее крепко, и в голосе звучала твердость.

— Тара, послушай, я не тот человек, чтобы играть в игры, и ты ведь не такая. Чего ты хочешь? Что стоит между нами? У меня нет секретов. Ты знаешь, какой жизнью я живу. Ты прожила со мной на острове много месяцев. В этом дело? Ты не представляешь себя женой врача? Ведь, понимаешь, жить на острове не означает тюремное заключение. Ты всегда сможешь ездить туда и обратно столько, сколько захочешь.

Тара никогда не ощущала себя столь несчастной.

— Не в этом дело.

— Я знаю, что не в этом. Тебя там все любили, больные, сотрудники, даже дикие индюшки!

Боль, которую Таре причинял этот разговор, становилась невыносимой.

— Дэн, ты не знаешь самого главного обо мне.

— О женщина… — Он вздохнул. — Я знаю каждую клеточку твоего тела. Я знаю, что ты вторая половинка моей души. Я знаю, что хочу быть с тобой до конца своих дней.

Его нежность почти сломила ее. Она воскликнула:

— Дэн, но не только же у тебя есть обязательства! Он удивленно рассмеялся.

— Обязательства? Я знаю, что не только у меня они есть. Я так никогда и не говорил. Так вот в чем дело, да? Так давай сложим вместе наши обязательства и разделим их. Поможем друг другу. Ведь в этом и есть соль супружества, не так ли?

Боже, как сильна его любовь! Ни один мужчина, ни один — никогда не предлагал ей такого участия. Она почувствовала, как земля уходит из-под ног. Ей нужно бежать. Не видя ничего перед собой, она направилась к подъезду, но Дэн се опередил. Он схватил ее за плечо и поднял ее лицо за подбородок, так что ей пришлось посмотреть ему в глаза. Выражение его лица было язвительно мрачным.

— Прости за такой детский вопрос, но ты сама ведешь себя как ребенок. Есть кто-то другой?

Как она могла ответить на этот вопрос?

— В некотором смысле, да.

— Боже праведный! — Боль и досада мешали ему справиться с гневом, Его рука сжала ее подбородок еще сильнее, и, приблизив свое лицо к ней, он прошипел:

— Ну, что это за ответ? Ответь же как взрослый человек, Тара!

Оскорбленная, она сбросила его руку.

— Что ж, это единственный ответ, который ты можешь получить!

— Ты его любишь?

Вот наступил решающий момент. Тара сказала твердо:

— Дэн, пожалуйста, оставь меня в покое. Возвращайся обратно на свой остров. И забудь о моем существовании!

— Ну, конечно! Нет ничего легче! — сказал он не менее твердо. — Попробуй посмотреть мне в глаза и сказать, что ты меня не любишь.

Тара вздрогнула. О боже!

— Я не люблю тебя!

По лицу Дэна было видно, как умирала надежда в его сердце.

— Я тебе не верю!

— Что я должна сделать, чтобы ты поверил?

Он задохнулся от горечи.

— Тара…

Ее лицо, ее язык, сердце ее, казалось, окаменели. Едва дыша, она наблюдала, как боль осознания разрывала его на части; его сосредоточенное лицо мелькнуло перед ней, прежде чем он яростно отвернулся. Он сделал несколько шагов в темноту, затем остановился. Если бы он обернулся… Но с согбенными плечами он пошел вперед, и сверкающая ночь сомкнулась за его спиной. Он ушел. Не сознавая ничего, Тара машинально подхватила свою сумку и медленно пошла к себе домой.

Ей было не до того, чтобы раздеться, и упав в постель, она лежала долгие часы, дрожа, свернувшись в маленький жалкий комочек. Медленно тянулось время, а в ее мозгу билась лишь одна мысль: я потеряла единственную настоящую любовь в моей глупой, никому не нужной жизни!

В особняке Харперов это вечернее развлечение обернулось к полному удовлетворению Грега. Очнувшись после полудремы, последовавшей после схватки любви, Грег осознал, что маленькое, но весьма пышное тело Джилли безвольно лежало на нем, и его первым позывом было избавиться от него как можно скорее: компанию очень немногих женщин Грег мог переносить после того, как физиологический процесс был закончен. «Нужно избавиться от нее, — подумал он. — Срочно надо отправить ее домой». Но одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что это будет нелегко. После возлияний, ссор и ругани, а потом секса она погрузилась в тяжелый сон и теперь тяжело дышала, кисло раскрыв рот. Грег прищурился, глядя на нее с отвращением. Вот здорово бы было, если бы всех женщин можно было держать в клетке, как кроликов, и выпускать ненадолго, только чтобы побыть в горизонтальном положении. Ну что ж, пора вернуть крольчиху в ее клетку.

— Ну, давай, Джилли. — Он приподнял ее с себя, и она соскользнула на ковер. — Пора вставать. Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало.

Джилли наконец пришла в себя, ее тело при этом глухо стукнулось о ковер. Грег стоял над ней, заправляя рубашку в джинсы и застегивая молнию. Он оглядел остатки одежды Джилли с садистским удовольствием. Она сама на это напрашивалась. Он ей преподаст урок. Ей бы пошло на пользу, если бы он вывез ее из дома как есть, в чем мать родила, и заставил бы так вернуться домой в Хантерс-Хилл. Вот она бы дала этим снобам пищу, о чем потрепать языки! Блин, уж это точно была бы самая большая сенсация с тех времен, как мы выиграли кубок Америки. Он засмеялся, забавляясь этой мыслью. Да ладно, не поступит он так с этой несчастной овцой. Лучше выставить ее сразу, чтобы не одолевал соблазн.

— Вставай, киска, вставай, — сказал он, пихая ее ногой. Она застонала, откинулась, упала на спину, закрыв одной рукой лицо от света, который он неожиданно включил. Она перевернулась на живот, оказавшись на одном из кусков своего разорванного платья. Ее глаза расширились от ужаса, когда она начала вспоминать все, что было.

— Грег! Моя одежда! Что же я надену? — Она вдруг расслабилась, и на лице появилась сонная улыбка. — Мне придется остаться здесь, пока ты не сможешь послать кого-то в магазин купить мне новые тряпки.

«Ну уж нет, — подумал он. — Я знаю, как с тобой надо обходиться, киска».

Грег вышел из комнаты и поднялся наверх. Из своего гардероба он выбрал майку самого маленького размера и севшие обрезанные джинсы, которые надевал только на пляж, затем прихватил ремень и поспешил обратно в гостиную. Он не боялся, что прислуга увидит или услышит его, — всех их предусмотрительно согнали в служебные помещения в глубине этого большого дома — он больше не мог терпеть присутствия Джилли и хотел спровадить ее, как можно скорее. Задержавшись в прихожей, он вызвал такси.

В гостиной Джилли лежала на полу. Грег грубо поднял ее и прислонил к стулу. Он натянул на нее майку через голову и впихнул вначале одну, потом другую безжизненные руки в рукава, не реагируя на ее невнятные протесты. «Вообще-то так она лучше выглядит», — подумал он холодно, обратив внимание на очертание ее груди под тонкой материей. Затем он поднял ее на ноги. — Эй, что здесь происходит? — уставилась на него Джилли, теперь окончательно проснувшись и ощущая в себе растущее чувство неприязни.

— Пора двигаться, крошка, — сказал он мягко, чмокнув ее в щеку. — Пора убираться — сегодня же большой обед, все шишки из добывающей промышленности соберутся здесь сегодня.

— А я что, не могу прийти? — она пролепетала жалобно.

Грег подавил желание поиздеваться, представив себя где-нибудь в обществе с пьяной шлюхой под руку.

— Боюсь, что сегодня собираются только важные дяди на мальчишник.

Он схватил джинсы и с трудом вставил в штанину вначале одну ее ногу, потом другую. Когда он подтянул джинсы вверх, шов врезался в ее мягкую, незащищенную кожу между ног. Она протестующе застонала.

— Грег, ты же делаешь мне больно!

— Это потому, что я знаю, что тебе это нравится, Джилли.

— Но я же не могу пойти домой без лифчика и трусиков.

— Но ты же так сюда пришла, так что не вешай мне лапшу на уши.

Он умело заправил ремень в джинсы и сильно затянул его, чтобы они держались на поясе.

— Вот! Последний писк моды — мужская одежда, обрезанная для вас.

У парадной двери он услышал звук домофона от ворот. Он поспешил нажать кнопку, чтобы впустить такси к дверям, а затем вернулся к Джилли. Она все еще хмурилась, не совсем придя в себя, в том же положении, как он ее оставил.

Он быстро прошелся по комнате, собирая прозрачные обрывки ее белья и остатки ее платья, запихнул их в сумку, лежащую на полу: не собираясь оставлять явные свидетельства своих сегодняшних шалостей в мусорном ведре особняка Харперов, чтобы прислуга поняла, что здесь происходило.

Под окном загудело такси. Подхватив пошатываюшуюся Джилли под руку он вывел ее через прихожую к парадному. Но, как только они вышли на крыльцо, где перед ступеньками ждало такси, Джилли все же поняла, что происходит.

— О Грег, я не хочу уезжать — я люблю тебя… — Она обвила руками его шею.

Грег встретился глазами поверх ее головы с таксистом, который с интересом наблюдал эту сцену.

— Я тебе позвоню, не волнуйся. — Закинув руки за голову, он отцепил ее жадные руки от себя и повернул лицом к такси. Затем на глазах у таксиста он взял ее грудь в руку и, подержав на ладони, ощущая ее вес, довольно сильно сжал ее, потом, хлопнув по заду, как телку, свел ее по ступеням.

— Хантерс-Хилл, приятель, — сказал он таксисту, запихивая крупную купюру в благодарную руку, — и позаботься о даме, ладно?

Некоторое время спустя Грег смог приступить к занятию, которое прервала волокита, связанная с выдворением Джилли. Уже несколько раз он пытался дозвониться Таре. Теперь, когда он наконец избавился от Джилли и мог спокойно снова думать о Таре, то с удивлением обнаружил, что думает о ней так, как никогда раньше не думал ни об одной женщине. Он хотел заниматься с ней любовью, очень хотел. Более того, он хотел, чтобы она была рядом, хотел ее спокойного присутствия, ее улыбки. Он хотел ее любви, а не просто ее тела. И хотел ее одобрения, чтобы она хорошо думала о нем. Пропади все пропадом, он что, влюбился в нее, думал он с изумлением. Он никогда не понимал, хотя много-много раз говорил слова любви, о чем там распевают поэты и от чего обмирают мужчины и женщины. Он решил отложить эту головоломку до лучших времен.

То, что он точно знал сейчас, так это то, что больше всего на свете он хотел бы связаться с Тарой, но никак не мог пробиться к ней.

Он звонил, и звонил, и звонил, но никто не отвечал. Он уже дважды просил терпеливую телефонистку проверить телефон, она подтвердила, что с телефоном все и порядке. Он подумывал о том, чтобы прыгнуть в тачку и поехать на Элизабет-Бэй. Но он думал, что вряд ли она дома: скорее всего, уехала куда-нибудь утешиться на остаток этого несчастного уикэнда. Вот и будет он носиться по Сиднею, пока она безуспешно будет пытаться дозвониться ему сюда, в особняк. Поэтому он остался и при помощи бутылки виски старался скоротать время на диване в кабинете с телефоном под рукой.

Звонок раздался в половине второго, когда он потерял надежду получить от нее известие или поговорить с ней этой ночью. Как только раздался первый звонок, его сердце забилось: он знал, что это звонит она.

— Грег?

— Да.

— Как у вас дела?

— Думаю о вас. Я все это время думаю о вас.

— Это… мило.

— Послушайте, Тара, мне жаль, что сегодня так случилось. Боже, это действительно был фарс. Отвратительный фарс.

— Выбросьте это из головы.

— Когда я увижу вас? — Наступила пауза, и возникло необъяснимое предчувствие — чего?

— Грег, я вот тут думала… Я хочу уехать куда-нибудь, где никого нет, никто… не мешает. Я думала… что вы скажете… — Она помолчала, а у него перехватило дыхание. — Как насчет того, чтобы поехать в Эдем?

Эдем! Вот этого он никак не ожидал. Лихорадочно он пытался врубиться в это, взвесить варианты.

— Судя по вашим рассказам, — продолжала Таpa, — похоже, это превосходное место для двоих, там можно побыть наедине.

Или для троих, подумал он язвительно, когда в его голове начали роиться воспоминания о том, как он в последний раз был там со Стефани и Джилли.

— Эдем… Мне бы не хотелось…

Судя по ее голосу, Тара этого не ожидала.

— Ну что ж. Я понимаю, что с этим у вас могут быть связаны неприятные воспоминания.

— Да, связаны. Послушайте, почему бы нам не поехать в Блю-Маунтинг на недельку? Это было бы намного…

Вздох Тары прервал его слова.

— Нас обоих слишком хорошо знают. Нам ни за что не избавиться от ваших поклонников.

— Или ваших, моя красавица, — сказал он мягко.

— Грег… — Ее голос в ответ тоже смягчился. — Я просто хотела побыть с вами вдвоем.

— Правда?

— Правда. В Эдеме.

Он подумал над идеей. Там они точно будут наедине. И у нее не будет возможности подшучивать над ним или избегать его. И никаких такси наготове. Такое решение было легко принять.

— Хорошо. Поедем. Завтра. Я позвоню экономке Кэти и сообщу, что мы едем.

— О Грег, это замечательно.

— Захватите с собой купальник. Но много вещей не берите. — Он помолчал, чтобы она поняла, что он имеет в виду.

— У вас в Эдеме не будет шансов одеваться.

— Обещаю, только бикини, майка и джинсы. А как мы туда доберемся?

— Ну, это легко. Вначале долетим до Дарвина, а потом на частном самолете. Я могу даже сам вас домчать на самолете.

— А вы умеете управлять самолетом?

«Умею ли я управлять самолетом? Я тебя подниму в облака так высоко, что тебе и не снилось». А вслух он сказал:

— Я получил права на управление самолетом много лет назад. Мы с вами облетим вокруг Эдема — там есть легкий самолет, который мы используем в особых случаях. Вы собирайтесь, а я все организую для поездки. Это будет, наверное, завтра. Я вам позвоню.

— Хорошо, договорились.

— А… что вы делаете?

— Я… — Тара интригующе замолчала. — Я в постели С КОШКОЙ.

— Я сейчас приеду.

— Что вы, нет.

Он засмеялся. Он знал, что сопротивление было показным, часть их ритуального танца — атака, отступление. Сейчас все его действия были атакой. Черный король завоюет белую королеву. Соперников быть не может.

— Я мог бы быть там — там, где вы меня ждете, — через пять минут, — сказал он лениво.

— О да, я уверена, что могли бы.

Тара знала, что в тоне сказанного прозвучал намек, но не смутилась.

— Но чтобы женщина хорошо выглядела, ей нужно спать по ночам. Я позвоню вам утром!

— Хорошо, тогда пожелайте от меня кошке спокойной ночи.

— Ладно, пожелаю. Спокойной ночи, Грег.

— Спи крепко, милая.

Он положил трубку и вытянулся на диване. Итак, он своего добился, получил, что хотел. Все постепенно вставало на свои места. Он ощущал себя на седьмом небе. И что такого в этой женщине? Явно что-то есть, ведь он не мог припомнить, когда ему было так же здорово.

Если бы Грег знал, что точно такое же чувство торжества испытывает и Тара на другом конце города в Элизабет-Бэй, его благодушие было бы сильно потревожено. Тара едва сдерживала себя, чтобы не запрыгать от радости. Она добилась своего, получила то, что хотела. Все вставало на свои места. Как же легко это оказалось в конечном итоге! После вынашивания планов, выстраивания схем, многочисленных страхов она вдруг получила в руки замечательное средство заманить Грега туда, где все начиналось и где она свершит месть. Там ему от нее не уйти.

Этот план удивительно легко осуществить. Но с какой болью он вынашивался. Ей пришлось отторгнуть. Дэна. Она не могла преодолеть страстного желания довести план мести до конца, уж если в него было вложено столько усилий и времени. Не могла она позволить себе и роскоши рассказать все Дэну и допустить его вмешательства (а уж он, конечно же, вмешался бы), обратиться к властям и дать им возможность во всем разобраться. Уж тогда ей надо было сдать Грега в полицию сразу после происшедшего. Нет, ей нужно было — просто необходимо — пройти весь этот путь одной. Даже ценой любви Дэна. То же чувство вызывающей независимости, которое не позволило ей просто поднять трубку телефона и одним звонком вернуть свое положение и благополучие, как только она вернулась в Сидней, придавало ей силы сейчас. И в ту печальную ночь она разработала свой решающий удар. Он должен быть удачным, потому что должен стоить тех жертв, всего того, что было ей дорого. Размышляя о своем плане в тусклые предрассветные часы бессонной ночи, Тара была уверена, что он обязательно будет удачным. В Эдеме, на ее территории. Но на этот раз у нее, а не у Грега, будет преимущество неожиданного нападения. И как когда-то Грег, она использует его!

Рассвет над Эдемом распускался великолепием золотого костра, повергая недолгую ночь в бегство и излучая над окрестностями тепло и свет. У догорающего в зарослях костра кто-то шевелился. Человек как будто приходил в себя от похожего на транс сна. Крис, рабочий поместья, отрешился от мечтаний. Он ощущал себя заново родившимся после слияния с мистической, духовной материей, которая вбирала в себя понимание мироздания с начала всех начал, где прошлое и настоящее сливаются так тесно, что становятся едины в сознании. Крис знал, что не может потерять свой дар растворения в мечтах и жить, как все люди, потому что его медитации были его пониманием природы, войны и коварства врага. Только таким путем абориген может распознать, что праведно и что нет, и каковы его обязанности по отношению к тем, за кого он несет ответственность. В слиянии с неведомым ему слышался шепот предков, которые направляли его, а некоторых — очень немногих — они одаряли способностью предвидеть грядущее, и для этих немногих будущее вырисовывалось столь же ясно, как для других — прошлое.

Крис был одним из таких избранников еще с детских лет. Поэтому, когда он вдруг пропадал, как бывало неоднократно, чтобы зажечь свой костер в ночи или провести весь день в зарослях кустарника, его брат Сэм прикрывал его отсутствие. Сегодня, однако, в этом не было необходимости, так как Крис вернулся вовремя к началу рабочего дня, обновленный, весь излучая глубокий духовный свет, но при этом бросая намеки и тихие непонятные слова, которые всех ставили в тупик.

Поэтому никто из аборигенов не удивился, когда Кэти Басклейн, служившая экономкой в Эдеме вот уже сорок лет, сообщила им новость, которую только что получила из Сиднея по радиосвязи.

— Приезжает Грег Марсден с женщиной. — И хоть она и пыталась скрыть свое неодобрение, оно все равно прозвучало в ее голосе. Поэтому она была разочарована, что братья не были ни удивлены, ни шокированы этой новостью. Можно было подумать, что они уже знали. Кэти жила в Эдеме достаточно давно, чтобы знать: возможно, они и правда знали. Не обязательно подробности, но уж точно общий ход событий, которые должны произойти в доме. Голос Всевышнего звучал для них во всем, он говорил с ними через все окружающие их вещи. Они слушали и принимали неизбежность грядущего.

— Мы готовы к его приезду, нечего надеяться, что он может застать нас врасплох. — Маленькие черные глаза Кэти сощурились от ненависти. Она так и не смогла простить Грегу несчастный случай со Стефани; ведь она растила осиротевшую девочку как собственную дочь, единственную, которая была у Кэти, и другой никогда уже не будет. Довольно долго Кэти тщилась безумной надеждой, что каким-то чудом живая Стефани появится на пороге Эдема снова. Но когда все же надежда стала умирать, кусочек ее сердца умер вместе с ней. А теперь приезжает он, чтобы вести себя как хозяин в доме Стефани, в доме старого Макса. Кэти едва могла переносить это, не хватаясь за свой пистолет. Она убила немало кроликов, выйдя гулять в тот день, представляя, что каждый из них — Грег, и получая от этого удовольствие. Хотя если бы она могла выбрать способ, как избавиться от этого джентльмена, она предпочла бы скормить его по кусочкам крокодилам.

Но тем не менее он должен был приехать, и для него нужно было приготовить все необходимое.

— Сэм, ты бы постриг газоны; не то чтобы они не стрижены, но так они будут выглядеть еще лучше. Крис, хорошенько проверь лошадей, думаю, он захочет поехать кататься. Я посмотрю в доме — дел не много, мы управимся.

— В конце концов, надолго он не останется. Пару дней помучаемся, а потом мы все снова заживем нормальной жизнью.

В свете последующих событий Сэм часто задавал себе вопрос, а не приходят ли к Кэти такие же озарения, может, она тоже слышит голос свыше, если употребила икос верное определение того, что должно было случиться.

Но ни духи, ни озарения, ни сон не могли успокоить душу человека, который стоял в сиднейском аэропорте Мэскот и покупал билет в один конец до Квинсленда. Вид у Дэна был такой же, как и его внутреннее состояние, — уставший, измученный до глубины души.

Он сделал свой самый главный выстрел в жизни, но промахнулся. Он всем сердцем хотел добиться, завоевать Тару Уэллс, а не завоевал даже подступов к этой крепости. В нем кипел гнев, когда он думал о том, что она была с ним в постели, в его объятиях, обнаженная и открывшаяся ему, как цветок, — одни воспоминания о ее прекрасной груди не давали ему уснуть, — и все же она ускользнула из его рук. Что он сделал не так? Почему он проиграл? Ну почему, почему?

Но, хотя Дэн и копался безжалостно в своем прошлом, обвиняя себя во всех грехах, в глубине души он понимал, что в происшедшем не было его вины. Тара бежала от его объятий не из-за страха или его ошибок, а из-за той тени, того таинственного и непонятного, что стояло между ними с самого начала.

Не много ему удалось продвинуться в его понимании Тары, но по крайней мере, он узнал о существовании другого мужчины. Хотя эта крупица информации нисколько не помогла ему, а лишь усилила его муки. Он не мог пережить ее отказа разделить с ним ее тайну, впустить его в свой мир.

Ну что ж, он сдается. Ему был ненавистен такой поворот событий, ненавистна сама Тара из-за этого. Но у него не было выбора.

Сцена у дверей дома Тары прошлой ночью наконец убедила его, что у них нет общего будущего. «Поэтому уходя — уходи, — сказал он себе. — Я достаточно страдал, и она мне причинила достаточно боли. Мне нужно научиться думать о ней, как, скажем, о роскошном автомобиле, в котором нет основной детали, — красивый, но ни на что не годный». С этой мыслью он заплатил за билет, вскинул сумку на плечо и сдал большой чемодан в багаж. К обеду он будет на Орфеевом острове и приступит к выполнению задачи длиной в жизнь: научиться думать спокойно о том, что причиняло невыносимую боль, — о Таре.

Как в любом другом аэропорту, в Мэскоте радостные или трагические расставания, поспешные телефонные звонки в последнюю минуту были вещью обычной. Поэтому звонок пассажирки, вылетающей в Дарвин, не был ни удивительным, ни даже особенно интересным.

— Алло, Джилли?

— Да, а кто это?

— Это я, Тара.

— Что ты хочешь?

— Я хотела сказать тебе кое-что… Я хотела сказать… Я хотела сказать тебе правду.

— Какую еще правду? — Джилли задохнулась от неприятного предчувствия.

— Я в аэропорту. С Грегом.

— Нет!

— Я улетаю с ним в Эдем.

— Не может быть…

— Мы в аэропорту. Мы улетаем через 5 минут.

— Сколько сейчас времени? Когда…

— Я думала, что ты должна знать. — В голосе Тары звучала искренняя озабоченность.

— Но ведь ты, кажется, сказала, что у тебя с Грегом ничего нет! — Рыдания Джилли заглушили ее последние слова.

— Я лгала тебе. Я боялась, что это может отразиться на наших отношениях с тобой. Но теперь мы с Грегом открыто встречаемся. До свидания, Джилли.

— Не езди… — Но в трубке щелкнуло. Тара уехала.

 

Глава восемнадцатая

Легкий самолет быстро снижался с безоблачной высоты к крошечной точке внизу — Эдему.

— Ну, вот и он.

Он повернулся к ней и взял ее за руку.

— Надеюсь, что он так хорош, как ты ожидала. Он улыбнулся ей.

— Но увеселения мы должны будем изобретать сами для себя.

Тара машинально улыбнулась в ответ.

— Ну, я уверена, что мы найдем чем развлечься. «Как странно, — думала она, — учиться флиртовать, соблазнять… своего собственного мужа».

Она посмотрела на руку Грега, лежащую на ее колене. Сильная и мускулистая, с развитыми мышцами от многолетней игры в теннис, она была красива, как и все в нем. Она слегка прикоснулась пальцами к золотистым волоскам на его руке, и незваными вспыхнули воспоминания о руках Дэна — загорелых, с пальцами длиннее и тоньше, чем у Грега, безупречными, коротко подстриженными ногтями, с темными волосами… и она сильнее сжала руку Грега.

— Эй, киска! — Он был удивлен и обрадован этим выражением ее интереса. В нем вспыхнуло сексуальное возбуждение, и только близкое соседство пилота внутри маленькой кабины удержало его от того, чтобы начать целовать, трогать ее. Он подумал, что поездка в Эдем — все-таки замечательная идея.

Теперь усадьба и окрестности были хорошо видны, они выглядели как кукольный домик в оазисе великолепной зелени. Бассейн перед домом блестел неестественно ярко, как крошечное овальное зеркало. За домом простиралась от горизонта до горизонта ровная пустошь с выжженной солнцем буроватой землей.

Сердце Тары сжалось от любви. Как мог Грег говорить, что здесь ничего нет? Эдем был ее миром, и большую часть ее жизни приносил удовлетворение всем ее желаниям и даже больше. А теперь он поможет ей выполнить последнюю, особую миссию, которая поможет Стефани Харпер одновременно вырваться на свободу и успокоиться навеки. Она украдкой бросила взгляд на Грега, который наблюдал из окна за снижением самолета. Она смотрела на безупречный профиль, открытый лоб и прямой нос, красиво очерченный рот и почувствовала тягостную тоску. Боже, как он красив. И должен быть уничтожен.

Грег знал, что Тара смотрит на него, и испытывал глубокое удовлетворение. Он перестал уже терзаться, почему эта женщина начала играть такую важную роль в его жизни. Он не часто анализировал свои поступки, не оценивал свои мотивы и стремления. Для него желания своего требовательного «я» всегда были превыше всего и должны были быть исполнены без проволочек и угрызений совести. Так же обстояло дело и с его жаждой Тары сейчас. Но он знал, что сейчас, по его собственному определению, он был «втянут» в отношения с ней глубже, чем с любой другой женщиной в его бурной сексуальной жизни. И не то чтобы ему это не нравилось. Наоборот, чувство блаженства, которое появилось у него, когда она впервые позвонила и предложила поехать в Эдем, не исчезало до сих пор. Он находил, что это чувство усиливалось с каждой минутой, проведенной с ней. Если это любовь, то сбивай меня с ног, уложи на обе лопатки, ну, давай же, подумал он удовлетворенно. Что еще может желать мужик?

— Скоро будем на месте, — сказал пилот. — Да, скоро будем на месте.

На земле все обитатели Эдема собрались встречать самолет и его пассажиров. С высоты старой водонапорной башни Крис видел вдалеке крошечную небесную птицу, пристально следил за ее полетом не мигая, пока она не загудела почти над головой. Он нес здесь вахту с рассвета, не потому, что самолет ожидали так рано, а потому, что ему нужно было солнечное пространство в вышине для мистического единения с природой и предвосхищения событий, которые должны были произойти. Теперь на вершине старой деревянной башни он сидел не двигаясь, бесхитростный наблюдатель того, как силы, неподвластные его контролю, но не его пониманию, неотвратимо вели участников драмы к развязке.

В тени огромного эвкалипта Кэти услышала завывание мотора приближающегося самолета. Она поспешно закончила кормить цыплят и заторопилась встречать нежеланных гостей. Бросив корзинки для корма у двери кухни и торопливо вытерев руки о фартук, она направилась к взлетной площадке за домом. Она сознательно не стала переодеваться или делать прическу и что-то менять в своем обычном облике. «Не хочу, чтобы этот подонок думал, что я рада видеть его», — рассуждала она сердито.

Не очень опрятно одетая, худощавая старушка решительно затопала по выжженной бурой земле, как будто каждый свой шаг впечатывала в физиономию Грега Марсдена.

— И впечатаю когда-нибудь, — мрачно пробормотала она.

Позади нее Сэм тихо выскользнул из конюшни, где он кормил и поил лошадей, делал то, чем обычно занимался Крис по утрам. Он перепрыгнул через изгородь, отделяющую дом и двор от общей территории, и в отдалении последовал за Кэти к взлетной площадке. Слева он увидал брата, который спускался со своего наблюдательного пункта на водонапорной башне, когда самолет стал выруливать на посадку.

«Сессна» приземлилась на ровной взлетной площадке, вздымая колесами пыль вдоль полосы. Встречающие наблюдали, как самолет остановился, открылась дверь и гибкая фигура Грега Марсдена спрыгнула на землю. Затем он повернулся, чтобы помочь спуститься высокой, стройной женщине, чье лицо скрывала шляпа с большими полями, но она грациозно спустилась сама без его помощи. Трое встречающих молча пошли навстречу.

— Привет, Кэти. — Приветствие Грега было сдержанным и осторожным. Он представлял, что она должна была думать о нем, и был настроен не раздражать эту старую перечницу с характером. — Ты нисколько не постарела. Позволь представить тебе мисс Тару Уэллс. Крис, Сэм, как дела?

— Привет. — Кэти холодно посмотрела на него. Она едва взглянула на Тару. Тара вздохнула с облегчением, что та не подвергла ее пристальному изучению. Это было одно из самых сложных испытаний на достоверность ее нового облика, ведь эта женщина знала ее с детства, двадцать лет жила с ней. Но ей нечего было беспокоиться. Кэти Басклейн не удостоила пришелицу даже мимолетным взглядом.

— Она аж из Сиднея, — сказал он располагающе, стараясь создать ощущение гостеприимной встречи, в которую не было и намека. Эта информация интересовала Кэти еще меньше. Сидней с таким же успехом мог быть расположен на Луне, настолько далеко это было от ее мира.

— Мне сообщили о вашем приезде, — сказала она бесцветно. — Я покажу вам комнаты. — Кэти повернулась и пошла впереди по направлению к дому, а Крис и Сэм взяли багаж, который пилот подал им из самолета. Вслед за ней ковыляла небольшая процессия, а самолет полетел обратно в Дарвин.

После изнурительного полуденного зноя прохлада в каменных стенах огромного дома казалась избавлением свыше. Тара почувствовала прилив радости, когда вошла на широкую веранду, а потом в прекрасный старинный холл. Ее наполнило чувство гордости от того, что вот уже много лет она обладает всем этим. «Это мой дом!» Она снова была дома! Ее уверенность в себе росла подобно тому, как растет и наливается почка, распускаясь цветком в ночи.

Кэти повела их из холла вдоль длинного темноватого коридора, мимо лестницы, ведущей на второй этаж.

— Мы больше не пользуемся вторым этажом, — сказала она отрывисто. — Больше не пользуемся — с того трагического случая. — Последние слова прозвучали с усилием, как будто их было слишком тяжело выговаривать.

— Должно быть, для вас это было очень тяжелое время, — сказала Тара мягко. — Как я понимаю, вы и миссис Марсден были очень близки.

— Стефани Харпер, — возразила Кэти, делая ударение на фамилии, чтобы подчеркнуть свою неприязнь, — была мне как родная дочь. — Она резко свернула в комнату справа и не увидела выражения лица Тары.

— Вот эта будет вашей, — сказала она Таре, слегка обведя рукой комнату для гостей.

Грег нахмурился. Пришел тот момент, которого он ждал. Ему нужно было утвердить себя. В конце концов, он был хозяином в доме.

— Кэти, — сказал он весело, но с явно читаемой угрозой б голосе, — я же просил тебя приготовить прежнюю комнату мисс Стефани. Я бы хотел, чтобы у нашей гостьи было все самое лучшее, что мы можем предложить.

— Из этой комнаты весьма неплохой вид, — упрямо пробормотала Кэти. Но она знала, что ее попытки оградить комнату Стефани были безуспешны. Она прошла дальше по коридору и резко распахнула дверь в другую комнату.

— Вот она. Здесь ничего делать не надо. Всегда была наготове. Так же, как и прежде.

Она прошла к следующей двери по коридору и открыла ее.

— А вы в комнате Макса, как хотели. Ленч будет подан через полчаса. — Затем повернулась и поплелась прочь.

«О боже, она была бы забавной, если бы не причиняла столько неприятностей своими хозяйскими замашками, — подумал Грег. — Когда я буду на коне, моя дорогая, я уволю тебя первой. Даже здесь — в этой забытой богом дыре — должно быть обслуживание получше».

Он повернулся к Таре, беспокоясь, что Кэти могла испортить момент.

— Послушай, Тара, не обращай внимания на Кэти. Она вырастила Стефани. Мать Стефани умерла родами, к сожалению, обычное дело при рождении первого ребенка в этой дыре. Это было до того, как Макс купил маленький самолет для особых случаев. Думаю, ему до этого и в голову не приходило, что с ним могут приключаться какие-то неприятности. Тем не менее, когда умерла его жена, он переложил вину за ее смерть на малютку и не хотел ни видеть, ни слышать о ней. Если бы не Кэти, Стефани бы умерла. Вот так. — Он помолчал, желая выложить Таре все начистоту. — И… я уверен, что она винит меня в смерти Стефани. Она не могла этого пережить. Поэтому, если ты хочешь подружиться с ней — а если кто-то и может, то только ты, — я бы не говорил о Стефани как о миссис Марсден, если об этом снова зайдет речь. Ладно?

— Хорошо. — Таре стоило усилий ответить нормальным голосом.

— Я в комнате старого Макса. — Он показал глазами на соседнюю дверь. — Вот здесь. В твоем распоряжении в любую минуту. — Он улыбнулся и подавил в себе соблазн дотронуться до ее груди или бедер. Тара была не такой, по крайней мере пока. «Всему свое время, дружище, — напомнил он себе. — Уровень, скорость, выбор нужного момента. Если все сделано правильно, то соблазнишь и святую деву Марию». А вслух сказал нежным, романтическим голосом:

— Я рад, что ты здесь, Тара. Он взял ее руку и поднес к губам. Тара посмотрела на него: выражение его лица было нежным и любящим, в глазах читалась страсть. Позади него за открытой дверью была огромная спальня Макса, где большую часть пространства занимала огромная дубовая кровать, на которой он умер. «И где начался этот кошмар для меня, — подумала она, и неясные томления и обида разрывали ее сердце. — Почему ты не воспитал меня так, чтобы я могла защитить себя, — обвиняла она в душе старого Макса, — почему я была такой слабой, что должна была искать в мужчине той силы, какой должна была бы обладать сама, по праву?»

Губы Грега покрывали ее руку легкими, как прикосновение крыльев бабочки, поцелуями. Тара почувствовала необъяснимое волнение и вдруг поняла, что на них смотрят: по холлу по направлению к ним, неслышно ступая, шел Крис с багажом. Она отняла свою руку. Грег поднял глаза, и его лицо выразило сильное раздражение.

— Я оставлю тебя, пока ты будешь распаковывать вещи, а сам спущусь, узнаю, что там с обедом, — сказал он угрюмо. Проходя по коридору, он поравнялся с Крисом. «Черт побери, парень всего лишь работник, почему он должен тебя волновать», — злился на себя Грег. Но где-то в глубинных слоях сознания их мужские начала вступили в схватку друг с другом — они были рождены врагами. Выбросив мысли о Крисе из головы, Грег ушел.

Стоя на пороге комнаты, Тара отвернулась, когда вошел Крис с ее чемоданами. Она знала, что не сможет посмотреть ему в глаза и продолжать свой маскарад. Она сказала небрежно:

— Поставь где-нибудь здесь и иди.

Она отступила, чтобы он мог уйти. Когда он выходил из двери, Крис остановился и не то чтобы посмотрел на нее, а помедлил, чувствуя ее, вбирая в себя скорее ее присутствие, а не облик. Тара замерла, у нее перехватило дыхание. Внезапно возникло ощущение, что тот мир, который она создала себе, был так хрупок — одно слово, один взгляд этого человека может разрушить его. Но Крис не сделал никаких подобных попыток, а сосредоточенно прошел мимо.

Облегченно вздохнув, она сбросила внутренне напряжение, потом закрыла дверь и прислонилась к ней на минуту, чтобы собраться с мыслями. Комната с кремовыми панелями и отдельной ванной вдруг дала ей такое безраздельное ощущение родного дома, будто она никогда не покидала его. Она подошла к туалетному столику, где еще с девических времен лежали ее щетки для волос, шкатулки, украшения, и все в идеальном порядке, фотография Макса в тяжелой старинной серебряной рамке занимала центральное место, как и сам Макс в жизни. Движимая импульсом, который она не старалась понять, а лишь подчинилась ему, она поднесла фотографию к губам и поцеловала холодный облик за холодным стеклом, затем убрала подставку и положила фотографию в ящик. «Прощай, Макс, — подумала она. — Теперь я самостоятельный человек, женщина, которая все может сама в этой жизни. Прощай, отец».

Вдоль одной стены был встроенный гардероб. Она открыла его и увидела любовно развешанную одежду Стефани. Она обвела глазами платья, висящие на плечиках; это вызвало чувство удивления и жалости: сколько же одежды было у Стефани, и она не приносила ей радости. Она носила все эти платья, чтобы просто надеть что-то на себя или покупала, потому что продавщицы в магазинах уверяли ее, что она выглядит в этом платье прекрасно, даже если она и не верила их словам. Покачав головой, она оглядела приданое Стефани, которое та привезла с собой из особняка Харперов во время медового месяца. Как она могла носить все это? А сам свадебный наряд хотя и красивого голубого цвета, в нем не было стиля, не было блеска. Сняв его с плечиков, она приложила его к себе и посмотрела на себя в зеркало. «Я была в этом костюме в день моей свадьбы с Грегом», — подумала она с изумлением. Отражение Тары в зеркале сказало ей о том, как сильно она изменилась. Костюм был безвкусным и слишком ей велик. Бедная Стефани. Тара решительно вернула костюм в шкаф: Стефани никогда не интересовалась модой, тряпками, косметикой.

Тара пошла в другой конец спальни, где стояла ее гордость и услада (не считая ее черного жеребца Кинга) — великолепный стереопроигрыватель, колонки от которого Макс, который всегда хотел иметь только все самое лучшее, распорядился установить в каждой комнате, чтобы она могла слушать музыку везде, где пожелает. Открыв его, она любовно осмотрела все записи и кассеты. Все любимые вещи Стефани были по-прежнему здесь — Бранденбургские концерты, Пятая Бетховена. Но Таре сейчас хотелось незатейливого бодренького тяжелого металла или, может быть, Билли Холидея. «Неплохой путь ты прошла, дружок», — сказала она себе с растущим удовлетворением.

Спокойная и радостная, Тара открыла дверь и вышла на балкон, идущий вокруг всего дома. Справа были окна спальни Макса, где этой ночью будет спать Грег.

Она постояла, наслаждаясь прохладой каменной изящной террасы — нечто среднее между замкнутым пространством самого дома и окружающим миром, палимым нещадным зноем. Она посмотрела вниз на лужайки, на обожаемый розовый сад и бассейн, дальше на аккуратный ряд хозяйственных построек и уходящую вдаль бескрайнюю выжженную равнину; она вдыхала плотный тяжелый воздух, который был так полон воспоминаниями. «Это земля моего сердца. Я часть ее, и она — часть меня».

Вдруг у нее опять появилось чувство, что на нее смотрят. Она резко обернулась. Слева вдали от балкона под тенью эвкалиптов у огорода стоял Крис. Он не двигался, но она знала, что он пристально смотрел на нее. Даже если бы он стоял ближе, она знала, что не смогла бы прочитать мысли, таящиеся во влажных глубинах его глаз. Он смотрел на нее пронзительно, как не умел никто из людей, которых она знала. О чем он думал? Но она не чувствовала угрозы в его присутствии. Наоборот, Тара черпала в этом чувство уверенности и комфорта, которое она не могла объяснить.

Она снова посмотрела на него — маленькое, неподвижное существо под высокими деревьями. Потом она вернулась в спальню. Выбрав кассету Моцарта, она вставила пленку и, включив тихий звук, легла на кровать. Прекрасная музыка звучала, как песня птицы. Тара лежала тихо. Она вернулась домой.

В веселом бардаке агентства Ливерпуль-лейн у Джоанны Рэнделл был нелегкий день. Сегодня произошла обычная стычка с очередной Молодой Умной Задницей. «Только одного пришлепнешь, второй тут же выскакивает на его месте», — подумала она; его радикальная переделка сценария, подготовленного рекламным агентством для сегодняшней съемки, привела к тому, что лучшая манекенщица Джоанны выпала из сюжета, который весь теперь крутился вокруг самого изделия. Потом это странное непрофессиональное поведение Тары, которая вдруг ни с того ни с сего (а это было на нее не похоже) позвонила и отменила все съемки на ближайшие несколько дней без каких-либо объяснений, просто сказала, что ее не будет в городе. И наконец — а, может быть, это еще был не конец, подумала она с тревогой, ведь до конца дня было еще далеко, — ее совершенно замучил Джейсон, надоедая телефонными звонками по поводу сегодняшней съемки. Джоанна снова твердо сказала ему, что на его гонораре никак не отразится, будет ли он снимать машину с девушкой, возлежащей на капоте, или без таковой. Но он никак не успокаивался. «Бедный Джейсон, — подумала она, — он действительно страдает по Таре, — как и все остальные, она не могла не заметить чувства Джейсона к Таре и безуспешность его притязаний. — Ему сейчас нужно, чтобы кто-то ему посочувствовал, был добр к нему, тогда он немножко воспрянет духом, бедный парень. Но, Боже мой, нельзя же быть нянькой ему и всем другим, делать для других то, что мне не удается сделать для себя!»

Теперь Джейсон лично пришел в агентство и вступил в «долгие кровопролитные бои» с представителем рекламного бюро, как он сам весело выразился. Когда он вошел, Джоанна отчаянно пыталась отстоять свои позиции.

— Послушай, дружище, я этим занимаюсь с тех пор, когда ты еще в школу ходил!

«Старая корова, ты отстала от жизни», — подумал рекламный агент.

— Это новаторский подход, — сказал он вкрадчиво.

— Ну, если он такой новаторский, то почему нам об этом не сказали? Тут торчит моя девушка…

— Зачем нам нужна девушка? Ведь нас интересует машина. — У рекламного агента кончалось терпение.

— Вам не нужна девушка? Это какой-то «голубой» подход! — Джейсону было все равно, чем кончится дело, но он не мог удержаться от соблазна подтрунить. — Ведь что представляет собой нормальный, обычный парень, кутила. Ему нравятся девочки. Машины он любит тоже, но ему не понять, почему нельзя иметь и то, и другое — как игра в кегли под пиво.

— Джейсон прав. Девушка лишь подчеркнет достоинства машины, — поддержала Джоанна.

— Особенно ваша девушка, не так ли, мисс Рэнделл?

А в это время в приемной разгорелись препирательства.

— Я хотел бы видеть Джоанну Рэнделл. Встреча у меня не назначена, но мне очень важно поговорить с ней прямо сейчас.

— Я боюсь, что она очень занята сейчас. Могу я поинтересоваться, каков предмет разговора?

— Послушайте, это крайне срочно. Я должен с ней поговорить.

А Джоанна, взвинченная оскорблением рекламного агента, сказавшего, что все, что ей нужно, — это пропихнуть свою манекенщицу в съемку, чтобы получить пятнадцать процентов комиссионных, разъярилась до предела.

— Ты, гнусная поганка! — закричала она. — Отвратительный скользкий червяк! Я не позволю говорить о себе такие вещи!

— Не серчай, мамуля, — вмешался Джейсон. — А то печенка лопнет. Так я снимаю или нет?

— Да!

— Нет!

Дверь открылась, и ворвался какой-то человек. За ним бежала встревоженная секретарша.

— Джоанна Рэнделл? Мне нужно с вами поговорить. Это очень важно.

Рекламный агент с удовольствием ухватился за возможность с достоинством выйти из тупиковой ситуации.

— Я с вами свяжусь, — проговорил он и быстренько исчез прежде, чем его могли остановить.

Джейсон и Джоанна смотрели на непрошеного гостя с открытыми ртами. Джейсон первым пришел в себя, узнав в незнакомце того человека, который всех в студии поставил на ноги в поисках Тары. Чувствуя знакомые уколы ревности как раз тогда, когда он думал, что ему удастся выбросить Тару из головы, Джейсон решил немедленно уйти.

— Пока, мамуля, — пробурчал он и вышел. Лицо Джоанны, хотя еще и не того невероятного красного цвета, как ее волосы, являло дивный образчик сочетания малиновых тонов.

Она замерла на секунду, прежде чем вылить весь свой гнев на голову этого придурка, который осмелился войти, когда она работает.

— Послушайте, господин… — она начала с угрозой.

— Прежде чем вы продолжите, — сказал он спокойно, глядя ей прямо в глаза. — Я друг Тары, и у меня важное дело.

Пыл Джоанны охладили властные нотки в его голосе. Лицо его было суровым, манера вести себя — энергичной.

— Меня зовут Дэн Маршалл. Позвольте присесть? — Не дожидаясь ответа, он сел перед столом Джоанны и начал быстро говорить.

— Мисс Рэнделл, я живу на севере. Я приезжал в Сидней, чтобы увидеться с Тарой, и улетел обратно в Квинсленд. Дома меня ждала информация, которую я стремился добыть несколько месяцев.

— Простите, как, вы сказали, ваше имя? — Джоанна была растеряна. «Чего он хочет?»

— Маршалл. Дэн Маршалл. То, что я узнал, было для меня настолько важным, что я развернулся, сел на ближайший самолет и прилетел сюда. Это касается Тары.

— Послушайте, вы ее достаточно хорошо знаете?

— С Квинсленда, с давних пор. — Он заколебался. — Мисс Рэнделл, я знаю, что Тара вам доверяет.

— Ну… — Теперь заколебалась Джоанна. — Насколько она вообще доверяет людям.

— Много ли она вам рассказывала о себе?

Джоанна не понимала, к чему он клонит.

— А почему вы спрашиваете?

Дэн вспыхнул, но выдержал ее взгляд.

— Я люблю Тару, — сказал он. — Я просил ее выйти за меня замуж.

— Да? — Джоанна насторожилась. Так это был один из тех чокнутых, что преследуют знаменитых красивых женщин?

— Она встречалась с каким-то другим мужчиной. Я хотел бы знать, кто это.

С Джоанны было достаточно. Каковы бы ни были его проблемы, она содержала не агентство по розыску лиц для услуг всяких странных типов, которые забредают с улицы, томясь от желаний и изнывая от любви по ее прекрасным клиенткам. Она глубоко вздохнула.

— Так вот в чем дело, господин Маршалл?

Но, не обращая внимания на нее, он продолжал:

— Это — Грег Марсден?

— Послушайте, вы, кажется, приличный человек. Правда? Но вы должны понимать, что я никогда не вмешивалась в личную жизнь своих клиентов. Я уверена, если бы вы…

— А что, если я скажу вам, что такого человека — Тара Уэллс — не существует вовсе?

— Что? — Да!

— Вы имеете в виду, вы хотите сказать, что Тара Уэллс — не ее настоящее имя? Многие манекенщицы…

— Не только это.

Джоанна лихорадочно соображала. Что за чертовщину несет этот человек?

— Ну, если она не Тара Уэллс, то кто же она?

Ответ последовал не сразу. Но когда он прозвучал, понятнее не стало.

— Стефани Харпер.

Казалось, проходили часы, а не секунды, пока Джоанна пыталась осмыслить информацию. А голос Дэна, настойчивый, властный, продолжал звучать.

— Стефани Харпер не погибла на реке Аллигаторов. Она не утонула и не была съедена заживо напавшим на нее крокодилом, как считали многие. Она, правда, была сильно искалечена, это точно. Но каким-то образом, я не знаю как, она добралась до клиники в Северном Квинсленде, где за несколько месяцев перенесла серию операций, которые полностью изменили ее наружность. Затем она вернулась в Сидней, назвавшись Тарой Уэллс.

— Ха, вы что думаете, я поверю в эту сказочку? Это совершенно невероятный бред.

— Я могу вас уверить, что это правда. И, не считая меня и моего друга, который помогает разыскивать пропавших людей через полицейский департамент в Квинсленде, вы единственный человек, который знает об этом.

— Но… Стефани Харпер было бы сейчас около сорока.

— Ей и есть столько… если она еще жива!

У Джоанны настолько все перемешалось в голове. Она не могла осмыслить этого. Она не знала, что нужно делать.

— Боюсь, я очень занятой человек, господин Маршалл. Поэтому, если вы…

— Доктор Маршалл, — поправил он сердито. — Я тот хирург, который делал пластические операции Таре. Вы можете справиться обо мне в Австралийской медицинской ассоциации. Моя специализация — косметическая и реконструктивная хирургия. Я помог создать Тару Уэллс.

— Так вы врач?

— Да, боже праведный! До этого времени я никогда не нарушал врачебную тайну.

Он застонал, сбросив на минуту маску профессиональной беспристрастности.

— Но я никогда раньше не был влюблен в свою пациентку. И, кроме того, я считаю, что она находится в большой опасности.

— Опасности?

— Да. Это так очевидно, что надо было быть дураком, чтобы не вычислить этого даже до того, как я узнал, кто она.

Дэн бегло рассказал о желании Тары вначале измениться, потом скрыть свою историю, важный план, от которого она не могла отказаться ни ради любви, ни ради жизни самой, ее вынужденное признание, что есть кто-то другой, хотя он всей душой чувствовал, что не любила она того таинственного соперника, — все указывало на одно объяснение.

— Я догадался, что она пытается осуществить правосудие в его первозданном виде, отомстить за причиненную ей несправедливость, не доверяя обществу сделать это за нее. И как мужественна или как глупа она должна быть, чтобы ввязаться в это снова: противостоять человеку, который уже пытался убить ее однажды и которому будет просто необходимо убить ее, если он раскусит ее.

— Мисс Рэнделл… — он запнулся и произнес со всей силой, на какую был способен, — теперь, пожалуйста, скажите мне, с кем она встречалась! Кто он?

Джоанна едва слышно прошептала:

— Грег Марсден. Лицо Дэна вспыхнуло:

— Где я могу найти Тару?

— Я не знаю.

— Да перестаньте. Найдите лучший ответ!

— Я думаю, что Грег Марсден все еще в особняке Харперов в Дарлинг-Пойнт. Возможно, Тара с ним.

— Спасибо, мисс Рэнделл, вы настоящий друг. Уходя, он обернулся, и его смуглое лицо осветила лучезарная улыбка. «О боже, — подумала Джоанна с чувством сожаления, — как же я сразу не заметила, как он хорош?»

«Пока все идет прекрасно. Так и надо продолжать, и все будет хорошо, — сказала себе Тара, проходя по коридорам Эдема в кухню. — Ленч прошел весьма удовлетворительно. Надо признать, Грег выходит из себя, пытаясь быть обходительным, как и в те первые дни его ухаживаний — только теперь была незримая, но существенная разница».

Она видела, что в проявлениях его заботы было больше чувства, больше неподдельной теплоты. Но бедную Стефани так легко было обмануть. Она никогда не знала настоящего чувства, а потому с готовностью принимала все за чистую монету.

Когда Тара вошла в кухню, она застала там Кэти, смущенную, с виноватым видом убирающую бутылку столового хереса в шкафчик.

Она подошла и поставила несколько тарелок, которые принесла с обеденного стола, как бы обозначив, зачем она пришла на кухню.

— Я как раз хотела идти за ними, — сказала Кэти подозрительно. — Оставьте их здесь.

Тара подошла ближе.

— Я хотела поблагодарить вас за прекрасный обед, Кэти…

Но приход Грега прервал их разговор.

— А, вот ты где. Я пришел спросить, что бы ты хотела делать после обеда? Есть порох в пороховницах?

— Смотря для чего.

— Хочешь прокатиться на лошади и осмотреть окрестности?

Тара засмеялась.

— Ну, для этого пороха у меня достаточно. Я езжу верхом с детства.

«Езжу верхом, ха! — усмехнулась Кэти про себя. — Ты бы посмотрела на Стефани на Кинге. Она скакала на лошади, как вихрь, лет с пяти-шести. Ей не было равных на этом жеребце». Внезапно ее охватил страх.

— Кинг — ее лошадь, не забудьте. С тех пор никто на нем не ездил!

— Никто не собирается кататься на Кинге, Кэти, — сказал раздраженно Грег. — Полно других лошадей. Я тебя буду ждать на улице, когда будешь готова, Тара.

Выйдя из кухни, Грег пошел отдать приказание седлать лошадей. Ни Криса, ни Сэма нигде не было.

— Черт побери! Когда нужно, их никогда не найдешь, а не нужно они путаются под ногами. — Когда он все уладил, появилась Тара. Под покато спускающейся верандой с тонкой плетеной металлической решеткой они ждали, пока приведут лошадей.

— Я попросил Сэма подобрать тебе смирную лошадь, — сказал Грег. — Не хватало еще каких-нибудь несчастных случаев.

Тара улыбнулась про себя.

— Вот они.

Сэм появился, ведя под уздцы крупную гнедую под метр шестьдесят ростом для Грега и аккуратную, ладно скроенную кобылку для нее. Она взяла поводья и похлопала лошадь по загривку.

— Сэм, — крикнул раздраженно Грег, вскакивая на лошадь, — помоги даме взобраться.

— Нет, не надо, — остановила Сэма Тара с улыбкой. — Я сама. — Умело и грациозно она вскочила в седло и подобрала поводья.

— О-го! — в глазах Грега отразилось изумление. — Есть ли что-нибудь, что ты делаешь плохо?

Тара заставила себя посмотреть ему в глаза пристально и испытующе.

— А вот это нам предстоит когда-нибудь узнать, не так ли?

Затем она вонзила шпоры в бока лошади, которая как по команде перешла с шага на изящный галоп и унеслась по дороге как вихрь, прежде чем Грег тронулся с места. Позади себя она услышала возгласы восторга и «Эй! Подожди меня!», пока он безуспешно пытался расшевелить свою разморенную полуденной жарой конягу.

А вот чего Тара не видела, так это Кэти, снедаемую любопытством увидеть, как же эта фифочка из Сиднея поедет на лошади.

Она появилась из кухни как раз тогда, когда Тара, ноги в стременах, локти подобраны, прильнула к холке, побуждая лошадь скакать еще быстрее и шепча команды в ее мохнатое ухо. Недоверие, потом шок пронзили непоколебимое спокойствие Кэти. Кровь отхлынула от лица, и из горла вырвался сдавленный звук. Она облокотилась в изнеможении на колонну веранды, а затем медленно сползла на землю.

— Эффи, — прошептала она. — Эффи! Ты вернулась.

 

Глава девятнадцатая

Для непосвященных пустынные пространства Австралии кажутся безжизненными и унылыми — однообразная, часто пугающая равнина. Пустыни и обширные долины, кажется, кричат о скуке и монотонности: на такой земле можно запросто сойти с ума или умереть жуткой смертью от жажды. Но это страна таинственной магии, и те, кто может услышать ее музыку, почувствовать красоту ее небогатого, но имеющего странную прелесть ландшафта насладиться свободой простора и простоты, — те немногие избраны Богом и владеют древним даром духовного покоя. Стефани Харпер всегда умела находить этот покой, с тех пор как Крис научил ее этому, и огромные просторы вокруг Эдема были для нее стенами храма, где она веселилась, играла и страдала и где обращала к Богу свои молитвы и радовалась своему единению с Ним. Сейчас она вновь ощутила восторг и чувство свободы, которые не часто посещали ее в городе, и направила лошадь навстречу легкому ветру, купаясь во вновь обретенном блаженстве.

Вместе Тара и Грег поскакали по бескрайней выжженной солнцем равнине. Свежие холеные лошади жизнерадостно вытягивали шеи, соревнуясь друг с другом, резко перескакивая через упавшие деревья, гонялись за стадами кенгуру, несущимися со скоростью сорок миль в час, вздымали ввысь стаи орущих попугаев.

Но, как ни старался Грег (а он был умелым и жестким наездником), маленькая кобылка неслась впереди, и когда они остановились в рощице у реки, которую обозначили как финиш, было ясно, что Тара была безусловным победителем.

Кровь пульсировала в ее венах, и, сияющая, с прерывистым дыханием, она сошла с лошади и повела ее к воде. Тара ослабила хомут и подпругу и дала лошади напиться — та пила, шумно разбрызгивая холодную воду на лицо и шею Тары, — а затем она отвела лошадь под тень дерева.

— Ах, сколько удовольствия я получила, — сказала она. — Было так здорово. — Она повернулась к Грегу, который ничего подобного не сделал для своей лошади. Его лицо потемнело.

— Только не говори мне, что ты из тех мужчин, которые не выносят, когда их побеждает женщина.

Как раз это-то и являлось тайной причиной раздражения Грега, потому он и стал так яростно это отрицать.

— Конечно же нет!

— А у тебя такое лицо, как будто — да.

— Совсем нет.

Он выдавил на лице подобие улыбки. Ему уже не было так неприятно теперь, когда Тара стояла рядом, смеющаяся, прекрасная, излучающая энергию и радость после их соперничества. Его сердце смягчилось.

— А ты прекрасно смотришься в этом пейзаже! Как будто позируешь на съемках в Сиднее. Где ты научилась так ездить на лошади? Ты просто полна сюрпризов.

Тара засмеялась.

— Вы, мужчины, ведь все знать не можете. А потому нам, женщинам, приходится приберегать маленькие хитрости.

— О! — Грег был очарован ей. — Как я люблю, когда ты смеешься. А ты не так часто смеешься. Ты так прекрасна.

Не раздумывая, он привлек ее к себе и поцеловал. Когда их губы встретились, Тара безраздельно отдалась в его объятия, находя прибежище в его теле и отвечая на поцелуй со страстностью, которая безумно возбуждала его.

Впервые целовал он ее и держал в своих руках это стройное тело, о котором он мечтал со дня их первой встречи, и это было даже лучше, чем он мог ожидать. Тара ощущала его руки на себе, и его прикосновения будоражили ее воображение и инстинктивные желания. Она запрокинула лицо, покоряясь его поцелуям, вбирая его любовь с такой жадностью, как будто сама жизнь ее зависела от этого. Она приоткрыла губы для поцелуя, прижалась к нему, с торжеством женщины ощущая свидетельство его возбуждения. Она желала его. Боже, как она его желала.

Внезапно, к изумлению Грега, она резко отодвинулась, оттолкнула его решительными ладонями.

— В чем дело?

Она не ответила, а лишь вызывающе смотрела на него. Он снова грубо схватил ее и крепко прижал к себе. Поднеся свое лицо близко к ней, он тихо пригрозил:

— Женщины, которые играют со мной в игры, действуют мне на нервы. — В доказательство он яростно прижал ее бедра к себе. — Ты сама хотела приехать в Эдем. Не рассказывай мне, что ты сюда тащилась, чтобы покататься на лошадях. А даже если так, то я сюда ехал не для того, чтобы подышать свежим воздухом.

— Мне больно, Грег!

Он со злостью отпустил ее и провел рукой по волосам.

— Желать тебя и не обладать тобой — это сводит меня с ума!

— Грег, ты же знаешь, что я испытываю к тебе. — Она опустила голову:

— Но я…

— Но что?

— Каждый раз, когда ты касаешься меня… все, о чем я думаю, — это твоя жена. Когда ты обнимаешь меня… как будто ты предаешь ее.

— Так вот в чем дело!

— Прости, Грег, я не могу не думать о ней.

Грег лихорадочно соображал. Как ему убедить Тару, что в погибшей Стефани не было для нее незримой соперницы? Он никогда не рассказывал ни одной живой душе о своих истинных чувствах к ней, а всегда играл роль безутешного мужа, молодожена, лишившегося своей супруги, искавшего сочувствия у окружающих. Но Тара — она стала самым важным в его жизни. Он должен рискнуть рассказать ей правду — даже под угрозой потерять ее, когда она узнает, что он совсем не тот безупречный джентльмен, которым прикидывался. Он ей расскажет все. Он должен быть достоин ее любви.

— Хорошо, вот тебе правда. Правда состоит в том, что я женился на Стефани Харпер ради денег. Дела у меня шли плохо. Конкуренция была серьезной. Я повредил колено, и парни вроде Макинроя наступали мне на пятки. В моей игре уже не было прежнего блеска.

Он помолчал. Тара стояла, как каменная, жадно слушая каждое слово.

— Я встретил Стефани на благотворительном приеме в ее доме и, кажется, понравился ей. Тогда я подумал: «А почему бы и нет?» Два месяца спустя мы поженились. Но я тебе скажу: даже с ее деньгами и положением Стефани Харпер была явно второй сорт. Она была стара. Она была толстой. Она была занудой. И она была фригидна! Мне приходилось напиваться, чтобы заниматься любовью с ней, а ее вообще нужно было две недели примусом раскочегаривать. Боже, как я ненавидел старую клюшку.

Тара склонила голову, как будто буря должна была разразиться над ней. Ему не видно было ее лица. Внезапно, изменив тон, он дотронулся до ее руки и сказал нежно:

— Ты для меня все, чем моя жена не была. Тара, я люблю тебя!

Не говоря ни слова, она отпрянула, побежала к лошади, вскочила на нее и понеслась отчаянным галопом. И хотя первым порывом Грега было помчаться вслед за ней, он сдержался и дал ей нестись без помех обратно к усадьбе. «Дай ей время», — сказал он себе. Должно быть, те низменные стороны его «я», которые она неожиданно увидела, потрясли ее. Но он был уверен, что, как бы это сейчас ни выглядело, он разыграл свою лучшую карту. Ведь она сама говорила, что питает к нему какие-то чувства. Он точно знал, что она его желала физически, хотела, чтобы он обладал ею. Мужчина с таким, как у него, знанием женщин не может обманываться. В конце концов она, как ручная птица, прилетит на его ладонь. Он любит ее. Как же это может не принести к успеху? Медленно, чтобы у нее было достаточно времени покататься в долине, чувствуя себя окрыленным, поехал он к дому.

А впереди него Тара неслась, как будто сам дьявол скакал вслед за ней, и плакала, и кричала, и проклинала его черную душу, которая так подло обманывала ее. Теперь, когда он сам сказал ей об этом, не было больше сомнений в его подлости и в справедливости ее возмездия. Она была сбита с толку, даже испугана тем, насколько пламенно ее тело отвечало на его поцелуи. Теперь она понимала, что сможет использовать это как часть его кары. Ее тело жаждет его — ее тело может иметь его. И она доставит себе удовольствие использовать его, как тогда он использовал ее, и он познает боль, подобную той, что испытала когда-то она: его бесценный дар, пламенная любовь его тела будет предана поруганию и отвергнута как ненужная вещь. Еще чуть-чуть, чуть позже оставить его в неведении и ожидании — и тогда меч ее возмездия падет!

Когда Кэти очнулась от обморока на веранде, она точно знала, что нужно делать. Еще нетвердо держась на ногах от пережитого шока, она, пошатываясь, направилась в дом. Первой целью была кухня, где она нетерпеливо потянулась к своей заветной бутылочке столового хереса, про которую, как она все еще свято верила, никто не знал. Она жадно глотнула полный бокал терпкой тягучей жидкости, и теплая резкость напитка успокоила ее расшатавшиеся нервы. Она налила себе еще один бокал и пошла с ним по длинному коридору к спальне Стефани. Только там могла она найти подтверждение или доказательство той сумасшедшей догадки, вспыхнувшей верой в ее сердце, когда она увидела Тару Уэллс, уносящуюся сломя голову по дорожке Эдема прочь в пустынную даль. Потому что есть вещи, которые не может изменить никакая хирургия. Кэти учила Стефани ездить на лошади. Манера человека ездить на лошади, то, как он сидит в седле, так же индивидуальны, как и почерк, и скрыть это нелегко. Тара — это Стефани, думала Кэти. Оставалось это доказать.

Закрыв за собой дверь, Кэти поставила свой бокал с хересом на тумбочку рядом с кроватью и принялась за работу. Открыв ящики туалетного столика, она методично осмотрела содержимое: ничего, кроме пары ничего не говорящих трусиков, пары бюстгальтеров, маечек. В другом ящике она нашла джинсы, хорошо сшитые шорты, бикини и элегантный итальянский закрытый купальник. Кэти задумалась. Стефани не умела плавать, обычно к воде близко не подходила после случая в детстве, когда Скиппер, разыгравшаяся колли, с которой Кэти охотилась тогда, столкнула девочку в бассейн и та едва не утонула. Непонятна также разница в размерах. Кэти поискала на вещах ярлыки и прочитала размер. Стефани никогда узкой в бедрах не была, начиная лет с двенадцати.

Озадаченная, Кэти продолжила свои поиски. Из следующего ящика было извлечено облачко легковесного кружевного белья черного и белого цвета. Кэти была шокирована до глубины своей пуританской души. Нет, это явно не Стефани, которая не носила ничего, кроме добротного хлопка, насколько знала ее Кэти от колыбели до момента ее исчезновения. Посмотрев, нет ли чего еще под этими кружавчиками, Кэти неодобрительно запихнула все это обратно и сердито захлопнула ящичек. Она присела на кровать подумать.

Неужели она ошиблась? Может быть, ее старые глаза сыграли с ней злую шутку и ее жгучее желание снова увидеть Эффи заставило ее принять желаемое за действительное? Она покачала головой. Теперь осталось только посмотреть в чемодане. Кэти открыла его и обнаружила несколько пар туфель, непритязательных, на низком каблуке, сандалии, толстый свитер на случай прохладных вечеров и стопку журналов мод. И снова это было слишком легкомысленно для Стефани. Когда она не занималась бухгалтерскими счетами и не разбирала бумаги своей компании «Харпер майнинг», она могла уткнуться в хорошую книжку — но не такую дрянь, подумала Кэти с негодованием. Еще одна головоломка таилась под журналами на дне чемодана. Любопытные пальцы Кэти нащупали что-то мягкое и упругое в матерчатой сумочке, и, к своему изумлению, она выудила… парик! Волосы были так похожи на волосы Стефани по длине и цвету, что на секунду безумная надежда снова вспыхнула в сердце Кэти. Но если эта женщина действительно была Стефани, зачем ей понадобились фальшивые волосы, когда она могла просто отрастить свои? Это было совершенно непонятно. Озадаченная, Кэти положила все это на место и закрыла чемодан.

Ну вот, значит, все. Разочаровавшись, Кэти хотела было уйти. На пути к дверям она вдруг увидела косметичку Тары в ванной позади спальни. Косметичка лежала на полочке перед зеркалом над раковиной. Она была туго застегнута на молнию. Кэти открыла ее и обнаружила баночки, лосьоны, кремы, тени для век. Приподняв все это, Кэти засунула руку глубже и ощупала внутренность. На дне она почувствовала что-то твердое. Она вытащила квадратный сверток, завернутый в мягкий шелковый носовой платок. Внутри были две фотографии — Сары и Денниса.

— О боже, эти дети, — сказала Кэти с изумлением и, сев на край ванны, запрокинула голову и заплакала. Вот в ее руках было то доказательство, которое она искала. О боже, милостивый! О, Эффи! Наивные слова восторга и любви снова и снова проносились в ее голове.

Вдруг она пришла в себя, отчетливо услышав звук лошадиных копыт во дворе дома, приближающийся к конюшне. Всадники возвращались домой. В панической спешке Кэти завернула в платок фотографии и запихнула их на дно косметички. Она застегнула ее, положила обратно на полку и повернулась, чтобы уйти. Кэти остановилась, лишь чтобы поправить постель, на которой сидела, и выбежала из комнаты. Она не увидела, что на тумбочке Тары остался незамеченным предательский бокал хереса.

Администратором в аэропорте Мэскот была женщина, и очень сообразительная женщина. И, может быть, потому, что она была женщиной, ей удалось решить проблему, с которой не смогли справиться ее подчиненные — мужчины. А проблемой, в общем-то, была еще одна женщина, которая явилась в аэропорт в состоянии сильного волнения. Она скандалила, пытаясь нанять самолет, который бы доставил ее прямо в какое-то место в захолустье Северных Территорий, о котором не слышал никто из жителей Сиднея. Когда кассиры вежливо предложили ей полететь на одном из обычных рейсов в аэропорт поближе к месту назначения, она начала ругаться, и, как это обычно бывает с вздорными клиентами, ее начали «футболить» от одного окошка к другому, пока она не оказалась у стойки администратора. Но администраторами не становятся те люди, которые не умеют разрешать проблем. Она сделала несколько телефонных звонков, совершила маленькое административное чудо, и вскоре Джилли Стюарт посадили в самолет, который должен был доставить ее к первому пункту на долгом пути к Северным Территориям и Эдему.

А в этом захолустье ночь была нежна, наполнена тысячами сладчайших запахов и легких шумов. Грег и Тара гуляли в розовом саду, вместе, но порознь. Грег внимательно наблюдал за ней, ожидая от нее первого шага. Вернувшись с верховой прогулки, он обнаружил, что Тара прошла прямо к себе в комнату принять душ и отдохнуть и просила ее не беспокоить. Ему ничего не оставалось делать, как ждать долгие часы до обеда, часть из которых он провел, тщательно готовясь выйти к столу: он не мог припомнить того случая, когда ему хотелось одеться или заботиться о своей наружности ради женщины. В свои звездные часы теннисного игрока, казалось, чем более растрепанным и потным он был, тем более казался привлекательным. Он улыбнулся, вспомнив те дни, пока он брился, принимал душ и одевался с особым тщанием. Но Тара была так не похожа на других. Он чувствовал, что невозможно перестараться, стремясь понравиться ей. Когда он спустился к обеду, он все еще не был уверен, что она собирается делать и проведет ли вообще этот вечер с ним. Он вздохнул с облегчением, когда она вскоре появилась, отдохнувшая, посвежевшая. Она выглядела изумительно в блестящем вечернем платье, и он был в восторге, что она все же взяла платье с собой, хотя он настаивал, что в Эдеме все будет непринужденно. Все прошло превосходно: обед был отличным — Кэти, очевидно, постаралась особо. Но беседа ограничивалась ни к чему не обязывающими темами, и он явно чувствовал ее позицию «руки прочь». Поэтому он был очень рад, когда вечером она приняла его предложение прогуляться по саду, поскольку это давало ему возможность снова приблизиться к ней.

Они вышли из столовой на веранду и пошли к бассейну. Обойдя бассейн и фонтан, слабо освещенные сейчас скрытыми огнями, они пошли в розовый сад и присели там на одну из скамеечек. Ночь была тихой и безмятежной, и дурманящий запах многочисленных цветов висел в воздухе.

Тара первой нарушила молчание.

— Эдем, — сказала она мечтательно. — Это место по праву так названо.

— Итак, что бы ты хотела сейчас делать? — Грег боялся испугать ее своим напором после сегодняшних откровений; он хотел, чтобы она почувствовала — ее желания все для него. — Выбор вечерних развлечений очень ограничен в этих пустынных местах, думаю, у Адама и Евы были такие же проблемы.

— Грег… — Она прервала его попытку пошутить. — Спасибо, что ты был со мной так откровенен сегодня.

— Ты единственная женщина, которой — я знаю — я не могу лгать. «И это правда, а потому помоги же мне», — подумал он беспомощно. — Мне бы хотелось, чтобы ты знала, каков я на самом деле. Даже рискуя при этом потерять тебя.

— Ты не потерял меня. — Голос Тары был тверд. — Я уважаю честность. Даже если правду иногда бывает очень тяжело слушать.

Ее слова придали Грегу уверенность. Он рискнул и сделал правильно, когда сказал ей о своем отношении к Стефани. Все будет хорошо.

Позади них на веранде дома появилась Кэти и крикнула из темноты:

— Будут еще какие-то указания?

— Нет, все, спасибо, Кэти.

Голос Тары прозвучал вслед.

— Спасибо за прекрасный обед.

Кэти ушла спать.

— Знаешь, она все еще готовит для Стефани, — сказал Грег, когда она ушла.

— Что ты имеешь в виду?

— Сегодняшний обед состоял из любимых блюд Стефани.

— Да?

— Да. — Грег засмеялся. — Ей нужно отдать должное. Она упрямая старушенция. Ничто не может убедить ее, что Стефани погибла.

— Очевидно, что ей очень не хватает Стефани. И она очень одинока, не так ли?

— Да-а. И слишком стара, чтобы управляться со всеми делами здесь. Пора ее отправить на пенсию. Ей будет лучше в домике где-нибудь в Дарвине.

— Грег! Но Эдем сорок лет был ее единственным домом.

— Что ж, мне жаль, но время не щадит никого из нас, — сказал Грег беззаботно.

Тара замолчала. Бездушное отношение Грега к Кэти вызвало в ней воспоминание о его обычном полном безразличии к страданиям и чувствам других людей. Его занимала только собственная жизнь. Ее внезапно охватила глубокая усталость, ей хотелось остаться одной.

— Прости меня, Грег, я, пожалуй, пойду домой. Я вдруг почувствовала, что устала. Возможно, от конной прогулки или этого чудного свежего воздуха.

На секунду выражение гнева появилось на его лице. Еще одна отговорка! Сколько же она собирается держать его на расстоянии вытянутой руки? Она прочитала его мысли.

— Ты не возражаешь?

— Возражаю, — сказал он честно. — И… не возражаю.

Попытавшись обратить все в шутку, он напомнил себе, что должен быть терпелив. Ведь это всего лишь первый вечер в Эдеме. И на Тару давить не следует. «Все же, — думал он, пока галантно провожал ее в комнату и прощался у двери, — это должно случиться, и когда случится, будет прекрасно, не может не быть после такого долгого ожидания».

В своей комнате Тара наконец расслабилась. Этот обед был огромным напряжением для нее. Смотреть на человека, сидящего напротив, такого внимательного, такого обходительного, так преданного ей, и пытаться сопоставить его с тем, кто разрушил в ней веру, сделал все, чтобы убить ее, — ее сердце разрывалось от противоречивых чувств. «Может быть, есть два Грега Марсдена, — подумала она, — как оказалось, что существуют две Стефани Харпер. Может быть, с Тарой Уэллс в нем реализовывались все его лучшие качества, он становился тем, кем хотел бы быть. Он был со мной более искренен, чем, я думала, он может быть: он признался в своих корыстных мотивах в женитьбе на Стефани. Но, если он и стал теперь добродетелен, этого слишком мало и слишком поздно. Это уже не сможет компенсировать то зло, которое он мне причинил».

Нет, она не проявит слабости, невзирая на то, как лучезарно он улыбается, как светятся любовью его глаза, когда он смотрит на нее, как он красив при свете свечи на обеденном столе или в расслабленной позе на скамейке под усыпанным звездами небом. Он прекрасен, но он обречен.

Она знала, что не должна слишком долго выжидать. Ей не удастся слишком долго притворяться, что она не бывала раньше в Эдеме. Ей не удастся долго выказывать расположение к человеку, которого она ненавидела всем своим израненным сердцем. Не хватает лишь одного кусочка в мозаике, подумала она. Завтра приедет Джилли. Тогда действующие лица будут в сборе, и пьеса сможет начаться.

Оставалось сделать лишь одно, прежде чем она пойдет спать. Выйдя из комнаты через балконную дверь, она прокралась по веранде вокруг дома до комнат прислуги. Она быстро подошла к комнате Кэти и постучала.

— Войдите.

По озадаченному тону можно было понять, что у Кэти редко бывали посетители.

Кэти сидела за столом посреди комнаты, перед ней стояла старая металлическая коробка. В ней лежала пачка старых фотографий, две или три из которых Кэти держала в руке. В комнате повисла напряженная пауза, обе женщины смотрели друг на друга.

— Я… а-а… Я тут смотрела фотографии. Пожилая женщина была явно смущена внезапным появлением Тары. Она вдруг бросила на стол фотографии, которые протягивала Таре. Тара взяла их и увидела на одной из них себя верхом на Кинге, еще на одной была она же вместе с Кэти после смерти Макса. Неужели Кэти знает? И что она знает?

— Вы были в моей комнате, пока я каталась на лошади. — Она положила фотографии на стол и посмотрела на Кэти.

— Нет, я не была там, — вспыхнула Кэти. — Я таких вещей себе не позволяю.

— Вы оставили бокал с хересом у меня на тумбочке. Кэти покраснела.

— А, да, правда, — сказала она неловко, как будто только что вспомнила. — Да, я заглядывала туда. Хотела посмотреть, повесила ли чистые полотенца, вот в чем дело. — Она посмотрела на Тару. — Я бы не хотела, чтобы меня принимали за лгунью.

— Ну, конечно, нет. — Тара улыбнулась. — Ну что ж, я пойду, смотрите свои фотографии.

Она направилась к двери. Ни одна из женщин не заговорила, никто из них не осмеливался сорвать тонкую завесу тайны, что повисла между ними.

— Благодарю вас, Кэти, за прекрасный обед.

Кэти улыбнулась, почувствовав легкое ударение на слове «прекрасный».

— Пожалуйста, — сказала она. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Кэти.

Как ночная птица, Тара бесшумно проскользнула вдоль веранды к своей комнате. В окне библиотеки она увидела чью-то тень и застыла в темноте у стены, боясь быть обнаруженной. В это время в дверь библиотеки входил Грег и направился к бару. Он пришел выпить последний стаканчик перед сном, налил себе ликер и встал у камина, задумчиво потягивая густую золотистую жидкость. Над его головой висел портрет Макса, к которому были обращены тосты его друзей и коллег в тот день много лет назад, когда Стефани стала президентом «Харпер майнинг». А теперь, освещенный неясным светом одинокой лампы на столе, здесь стоял уверенный в себе Грег, царь в своем Эдеме, занявший место Макса. Она наблюдала за ним через окно и была поражена сходством этих двух мужчин, разных по возрасту и внешне не похожих — но в них обоих было обаяние и блеск, и оба напоминали хищную птицу, готовую напасть на беззащитное существо, не столь сообразительное и быстрое. Он стоял, улыбаясь своим мыслям, спокойный, обольстительный даже, но все же в нем таилась угроза.

В чем был секрет его притягательности для нее? Она не могла объяснить этого. Она стояла и наблюдала за ним, находясь во власти очарования, которое исходит от людей, когда они не знают, что за ними наблюдают. Он допил свой бокал, поставил его и вышел из комнаты в коридор.

Тара стала пробираться дальше по веранде и уж было повернула в свою комнату. Внезапно ее внимание привлек маленький огонек спички в темноте. Огонек освещал лицо Криса. Тара улыбнулась. Этот маленький эпизод напомнил ей истории аборигенов, которые она слышала в детстве, об огненной птице, которую похитил великий виринун или колдун, но она подарила свою великую тайну всему миру: она зажгла священный огонь муравейника, от которого каждый мог зажечь свой факел. Огонь был богатейшим даром, который древние духи мироздания подарили людям. Огонь был дан людям Всевышним, чтобы спасти их от темноты и стужи. Огонь давал жизнь и ее продолжение. Одинокое сердце Тары было согрето благословением, которого испрашивал для нее Крис, и она почувствовала себя сильной и спокойной. Она была не одинока.

 

Глава двадцатая

Восходящее солнце превратило долины вокруг Эдема в кроваво-красное великолепие. Яркая заря прокралась через пространство и широкие равнины, наполнив ущелья, расщелины и неровные скалистые гряды теплом и светом. Только непрерывное траурное стенание какой-то птицы нарушало этот огромный покой. Этот застывший пейзаж как бы задумался в ожидании событий грядущего дня.

Грустный крик птицы раздался снова. Тара вышла из комнаты и с большой осторожностью проскользнула на улицу мимо двери, ведущей в спальню Грега. Там свежая прохлада нового дня показалась ей благословением, хотя солнце пригревало ее открытые руки и уже обещало безжалостную жару днем. Она глубоко вдохнула в себя сухой воздух, который по-прежнему означал для нее, что она дома, потом пересекла двор и пошла в сторону конюшен и хозяйственных построек.

Лошади с их высокоразвитым слухом моментально почувствовали ее приближение, и, когда она вошла, все уши уже были навострены и огромные гривастые головы над дверью каждого бокса как бы вопрошали: «Кто пришел?» Тара прошла вдоль всех боксов, приветствуя каждую лошадь, как старого знакомого. Лошади фыркали и тихо ржали, узнав ее и выражая таким образом радость от их встречи. Вокруг стоял сладкий запах сена. В присутствии этих честных, любящих друзей Тара почувствовала, как ее измученная душа вновь оживает.

Потом она подошла к отдельному боксу в конце этого ряда. Он был задуман как загон для кобылы с жеребенком, а потом был предназначен Кингу, как только стало ясно, что длинноногий жеребец обещает вырасти необыкновенно высоким и крупным. Тара подошла к двери и присмотрелась. Кинг стоял спокойно в глубине бокса, но уши его были напряжены, и все черное лоснящееся тело подрагивало от внимания. Тара вошла и заперла за собой дверь на засов. Осторожно она приблизилась к нему и заговорила тихим, спокойным голосом.

— Здравствуй, Кинг. Здравствуй, мой красивый. Знаешь, кто пришел? Узнаешь меня?

Стоя рядом с ним, она подняла руку и погладила его теплую гладкую шею. Дрожь пробежала сквозь его тело, как электрический ток, и она почувствовала под рукой массивные мускулы, твердые как камень.

— Ты скучал по мне, дорогой? Боже, как же я скучала по тебе! Ты ведь узнал меня, да?

Огромное животное опустило голову и в ответ уткнулось носом ей в ладонь. Она почувствовала мягкую, как атлас, морду и горячее дыхание коня на своих пальцах, а потом шершавый, как наждачная бумага, язык, обследующий ее ладонь. Она засмеялась радостно, ей приятно было вспомнить это ощущение, часть ритуала приветствия, существовавшего когда-то между ними. Кинг поднял свою большую голову и, поднеся морду к ее губам, осторожно подул ей в лицо сквозь ноздри. Тара в молчаливом восхищении принимала его приветствие, которым лошади обмениваются между собой и которое для человека является самым изысканным комплиментом, какой он когда-либо может надеяться получить.

Они стояли так вместе, дуя друг на друга и вдыхая запах друг друга в полном единении. Затем Тара подняла руку и начала ласкать длинные черные покрытые шелковистой шерстью уши, она помнила, что Кинг любил эту ласку, ее пальцы легко находили самые приятные точки за ушами и на макушке головы. Пока она ласкала его, он терся о ее лицо и шею, сопровождая это тихим ржанием и повизгивая от восторга. Преисполненная нежности к нему, Тара прижалась к его широкой груди и крепко обняла его за шею. И снова вспомнив старый ритуал, Кинг поднял голову, поднял Тару в воздух, помотав ее, как тряпичную куклу, а она, прильнув к нему, ворковала от восторга, ощущая всем своим телом силу этого мощного жеребца в своих объятиях.

Для Кэти, когда она вошла в конюшню, эта сцена была окончательным доказательством того, что Тара — это Стефани. Из всех работников фермы только Крис мог зайти в денник Кинга или вывести его на выгон. Никто, кроме Стефани, не мог справиться с ним, не говоря уже о таком смелом и дружеском обращении. Она наблюдала эту сцену, а жеребец нежно опустил Тару на землю, снова встал твердо, как скала, не почувствовав ее веса, и не сделал ни шагу вперед, чтобы не наступить ей на ноги. Кэти не могла больше сдерживаться.

— Эффи!

Это ошарашило Тару. Как же она не предусмотрела, что пара острых глаз могла заметить ее бегство из спальни ранним утром через весь двор. Тара никоим образом не была готова к откровениям и заставила себя лучезарно улыбнуться.

— Кэти! Доброе утро! Как дела?

Кэти уставилась на нее, словно увидела призрак.

— Когда я живу в деревне, я встаю рано, — решительно продолжила Тара.

— Я-то знаю, — сказала Кэти со значением.

— Это такой прекрасный конь, да, приятель? Я просто не могла не попробовать с ним подружиться.

Кэти заговорила медленно и четко, как будто она говорила с идиотом.

— Кинг принадлежал Эффи. Никому другому. Это был подарок ее отца. Он попал сюда жеребенком, и она объездила его. Никто другой никогда не мог подойти к нему, кроме Криса. Он не признает других женщин. Так было всегда. Так будет всегда!

— Я всегда ладила с лошадьми, — возразила Тара. — У меня это как-то получается.

Кэти взорвалась от нетерпения.

— Ты что же думаешь, ты могла провести меня, меня? Я знала, что ты жива. Я знала, что ты вернешься. Я молилась Богу каждую ночь с тех пор, как ты уехала. Я знала, что он услышит меня.

Тара хотела что-то сказать, но Кэти не дала ей.

— Послушай-ка, меня ты не проведешь. Никто из всех, кого я знаю, не сидит на лошади так, как Стефани Харпер. У нее был свой собственный стиль. Такой эгоист, как Грег Марсден, не заметил этого. Но я не слепая, чтобы не видеть! Ты ошибаешься, если не доверяешь мне. Я ничего не понимаю, ничего, эта перемена в тебе, как она произошла? Как ты выжила? Где ты жила? Что происходит? Расскажи, Эффи. Ты всегда раньше рассказывала мне все.

«Расскажи мне, Эффи». Тара услышала эти слова, как эхо в длинных коридорах времени. Она вспомнила свое детство в Эдеме, Кэти всегда была рядом, всегда следила за ней, но всегда чересчур оберегала, чересчур заботилась. Ее любовь была подлинной, но это была любовь, которая порождает слабость, не силу. «Предоставь это Кэти, Кэти это сделает тебе», — этими и тысячью других фраз Кэти сделала ее зависимой, несвободной, неспособной справляться самой, всегда ждущей, что кто-то другой все сделает за нее.

«Ты избаловала меня, Кэти, — она обвиняла ее в глубине сердца, — и посмотри, что получилось. Ты должна была помочь мне преодолеть страх перед водой после этого страшного случая, а ты только подогревала его с помощью этой своей собаки. Поэтому, когда я встретила человека, который бросил меня в воду, я не смогла поплыть!»

— Расскажи мне, Эффи, — просьба Кэти прозвучала снова.

Тара посмотрела на нее, как чужая.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Не говори со мной так. Мне не важно, как ты зовешь себя. Ты не можешь скрыть от меня, кто ты, да и от себя тоже.

Тара вновь почувствовала терзавшее ее давно чувство вины, несоответствия, которые были ее давнишними спутниками. Эта отвратительная ограниченность узколобых людей, «ты должна быть тем, кем ты родилась», которая преследовала ее с детства, не давала ей полноценно развиваться. Но она ведь доказала, что это не правильно. Она не могла вернуться к этому. С глубоким чувством она утвердила свое новое «я» в своей новой жизни.

— Я Тара Уэллс.

Глаза Кэти блеснули. Она постаралась восстановить старые отношения, свое прежнее лидерство и теперь понимала, что проиграла. И все-таки собственное острое чувство независимости заставляло ее признать отзвук этой независимости в душе другого человека. Она весьма неохотно заставила себя приветствовать это чувство в человеке, которого она любила больше всех.

— Ну ладно, ладно, — сказала она взволнованно. — У тебя, должно быть, есть свои причины, я замолкаю. Но что бы ты ни делала, я буду рядом, если понадоблюсь тебе.

Когда Кэти ушла, Тара снова повернулась к Кингу и уютно положила голову ему на шею. Она чувствовала себя огорченной, опустошенной. Через какое-то время она услышала позади себя позвякивание металлической уздечки и удил. Крис пробирался в дверь с седлом и упряжью Кинга. Он прошел через конюшню и подошел к деннику Кинга, открыл дверцу и вошел, шепча на своем языке: «Умбакура, пичи малла, варвви давай-давай, мальчик мой, ну вот». Перекинув седло через свою худую жилистую руку, он протянул уздечку Таре.

Она улыбнулась, почувствовав знакомую молчаливую связь между ними, и шутливо сказала: «Крис, как ты узнал, что я хочу покататься верхом?» Его большие выразительные глаза сверкнули в ответ, многовековая мудрость и ум сквозили в них. Она почувствовала тепло, исходящее от него, и продолжила игриво:

— А не взять ли мне лошадь, на которой я скакала вчера? Это ведь жеребец мисс Стефани, да? Я слышала, на нем никто никогда не ездил, кроме нее.

Как всегда бесстрастный, Крис прошел мимо нее и мягко, но точно опустил седло на спину Кинга. Он вытянул подпругу из-под живота лошади, продел сквозь пряжки и закрепил. Взяв уздечку у Тары, он встал за головой лошади, оттянул назад длинную морду и, положив мунштук на ладонь, поднес его к большим желтым зубам лошади. Кинг принял мундштук и оказался взнузданным. Крис все проверил, проведя своей иссиня-черной рукой по еще более черной коже коня. Кинг подрагивал от возбуждения и предвкушения. Его стройное тело напряглось, когда Крис одну за другой поднял ноги, чтобы проверить копыта. Тара заметила, что Кинг по-прежнему прибегал к своему «методу устрашения»; он весь свой вес опускал на человека, который поднимал его копыто, но Крис был готов к этому. Наконец все приготовления были закончены, и Крис вывел Кинга во двор. Во дворе Кинг начал показывать свою резвость, он прыгал и отказывался стоять спокойно. Крис взял стремя в свою крепкую руку, пока Тара взгромоздилась на коня с другой стороны, с силой ухватилась за его голову, чтобы он не бросился вперед в широко открытое пространство, которое он уже ощущал всем своим телом и обонянием.

— Все в порядке, Крис, я держу его.

Тара зажала крепко поводья в твердых маленьких руках. Крис отпустил уздечку, и лошадь бросилась вперед как стрела, махом преодолевая пространство. Тара знала по своему многолетнему опыту, что так может продолжаться весь день, если потребуется.

«Мой хороший, красавец мой, быстрее, быстрее», — шептала Тара ему в ухо. Но Кинг не нуждался в ободрении. Теперь, когда его всадник снова был с ним, новый день казался ему свежим, как первая заря, а весь огромный мир открытым для скачки, и Кинг всю свою благородную душу вложил в галоп.

Никогда еще поездка верхом не была настолько важной для Тары. Прежде всего она нужна была ей, чтобы избавиться от почти невыносимого напряжения, которое она испытывала в Эдеме, это было напоминанием о том здоровом и бодром в жизни, чему присутствие Грега было угрозой, болезненной помехой, как червоточина на розе. Ей нужно было также время и место, чтобы подумать и определить свои планы в одиночестве, — события приближались к кульминации, взрыва можно было ожидать в течение ближайших суток, ей нужно было спокойствие, готовность и, прежде всего, самообладание. Ей важно было также не быть дома, быть вдалеке, чтобы Грег оставался в неуверенности, ни о чем не догадался. Он когда-то подумал, в своем неведении, что она от него никуда не денется в Эдеме, а ведь на этом огромном пространстве женщина могла бы спрятать целую армию, если бы нужно было, уж не говоря о себе и о лошади. Он никогда не сможет ее тут обнаружить. Она свободна.

И все-таки, даже забывшись в скачке, Тара не забыла еще одну часть своего плана. Она была уверена, что Джилли приедет сегодня — ее сумасшедшая ревнивая любовь не даст ей спокойно сидеть в Сиднее, пока Грег наслаждается медовым месяцем с ее соперницей. Тара была полна решимости устраниться, когда приедет Джилли, чтобы они с Грегом, уже не любовники, а враги, могли без помех воевать друг с другом. И все-таки ей необходимо было знать, когда приезжает Джилли. Поэтому она не стала далеко отъезжать от дома, а только делала круги по окрестностям, то удаляясь, то снова приближаясь, чтобы можно было быстро вернуться.

Когда она услышала звук самолета, день был уже в разгаре. Пейзаж потерял золотистую окраску раннего утра, и солнце палило с полуденной силой. Сонное жужжание мотора сначала прозвучало, как звук какого-то насекомого. Из своего укрытия на ближайшем холме, усаженном камедными деревьями, Тара наблюдала за сценой внизу, подобно тому как бессмертные боги смотрят на глупых людей с высот Олимпа. Как только самолет подрулил к концу полосы и остановился, дверь распахнулась и Джилли то ли выпрыгнула, то ли вывалилась наружу. На мгновение появился пилот, протянул ей чемодан, помахал рукой, и дверь закрылась снова. Джилли печально постояла минуту, затем подняла свои вещи и устало побрела к дому.

Грег бросился ей навстречу бегом. Он грубо схватил ее за руки и начал толкать назад к самолету. Пронзительные крики достигли ушей Тары.

— Какого дьявола тебе здесь нужно?

— Ты, чертов ублюдок, не смей со мной так разговаривать!

Схватив ее, как пленницу, Грег тащил Джилли вдоль борта легкого самолета, стараясь добраться до двери. Безжалостно, как безумный, он толкнул ее прямо к двери, но мотор был уже заведен, пилот и не подозревал об их присутствии и готовился к взлету. В ту минуту, когда Грег дотянулся до дверной ручки, самолет начал двигаться и они оба потеряли равновесие. Они вместе упали на землю, рискуя быть смятыми крыльями и колесами, а маленькая мощная машина пронеслась мимо и взлетела, окутав их, лежащих, облаком красной пыли. Они лежали неподвижно, как окаменевшие тела, застигнутые потоком лавы во время прелюбодеяния, с беспорядочно переплетенными конечностями.

Грег первым пришел в себя, вскочив с тела Джилли, будто это была змея. Их крики потонули в шуме самолетных моторов, их действия все еще нельзя было хорошенько разглядеть из-за висящей в воздухе красно-коричневой пыли. Тара видела их, как сквозь кровавую пелену: они двигались к дому, подергиваясь, как марионетки, бранясь и угрожая друг другу тумаками. Затем, повернув Кинга, она направилась навстречу солнечному свету, прямо в безбрежное пространство перед собой.

«Вперед, мальчик», — прошептала она в ухо лошади, навострившееся и готовое принять ее команду. — Ну, давай, покажи, как ты умеешь».

— Грег! Сволочь! Мне больно!

Джилли завопила, протестуя, когда Грег со злобой схватил ее за руку и втолкнул в дом, не обращая внимания на то, что она ударяется о стены и дверные косяки. Он не ответил, но по его учащенному дыханию и сжатым губам она поняла, насколько он разгневан. Страх рос в ней, и, когда они дошли до гостиной, она сразу же принялась кричать неистово:

— Так! Где она? Только не говори, что ее здесь нет, потому что я знаю, что она здесь!

Для Грега было невыносимо говорить о Таре с Джилли.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ты гнусный вонючий лжец!

Грег с трудом сдерживал себя.

— Кто сказал тебе, где я?

— Тебе какое дело?

Вдруг снова почувствовав страх, Джилли побоялась признаться, что еще много недель назад она сцепилась с Тарой и обвинила ту в любовной связи с Грегом и с тех пор сделала ее своей поверенной. Она знала, что эта информация приведет его в ярость. Она моментально вернулась к нападению.

— Где Тара? Я хочу ей кое-что сказать. Я давно уже хотела кое-что высказать этой даме.

— Джилли… — Наверное, впервые в жизни Грег почувствовал настоящий страх. Каким-то чутьем он понял всю разрушительную силу Джилли, ее способность уничтожить все, что могло бы связать его с Тарой, то есть то, что сейчас было для него важнее жизни и смерти. Ведь не мог же он допустить, чтобы то, что он наконец-то нашел, у него снова отняли?

— Джилли, ради Бога…

— Бог! — Голос Джилли поднялся до вопля ярости. — Бог! Что ты знаешь о Боге? Ты, который…

— Прекрати!

Джилли снова прибегла к своей тактике.

— Сколько же тогда других было?

— Других?

— Других женщин, — теперь она насмехалась, — подружек, шлюх, проституток.

Грегу было невыносимо, что имя Тары поминалось в такой компании. Но он растерялся, он не знал, как говорить с Джилли, не провоцируя ее еще больше. Он мысленно искал решение этой почти немыслимой проблемы: как выпроводить ее до того, как Тара узнает о ее приезде.

— Никого не было, Джилли. — Он попробовал взять ситуацию в свои руки. — Послушай…

— Ты проклятый лжец! — завопила она. Он подошел совсем близко к ней.

— Джилли, не ори!

— Почему это? Боишься, что все узнают, каков на самом деле Грег Марсден?

Она засмеялась ему в лицо, потом повернулась к буфету и налила себе в стакан виски. Она подняла стакан, как бы саркастически приветствуя его, и разом его осушила.

— Где Тара? Мне нужно увидеться с Тарой! Самообладание Грега не выдержало безобразного натиска.

— Ее здесь нет. А даже если бы и была, я бы не позволил тебе с ней встретиться. Пойми это, Джилли. Пойми это своей тупой головой. Ты мне осточертела. Осточертели скандалы, сцены, пьянство, от тебя вечно несет виски. Между нами все кончено. Кончено. Тебе не на что надеяться.

Он замолк и окинул ее уничтожающим взглядом.

— Ты отвратительна.

У Джилли перехватило дыхание, будто ее ударили в живот.

— Ты что, влюблен в нее?

— Да.

— Нет! — Отчаяние Джилли вылилось в вой. — Я не верю!

— Тебе придется поверить, — мрачно сказал Грег. — А теперь я хочу, чтобы ты убиралась отсюда, Джилли, убирайся из моего дома, из моей жизни. Утром из Пайн-Крик есть самолет. Я прикажу кому-нибудь из слуг отвезти тебя туда на машине. И больше я не хочу тебя видеть, я не хочу о тебе ничего знать. Если ты умрешь, я и открытки не пришлю на твои похороны. Я ПРОСТО НЕ ЖЕЛАЮ ТЕБЯ ЗНАТЬ! Понятно?

Он остановился, чтобы посмотреть, как подействовали его слова.

Одного его взгляда было достаточно, чтобы понять: она не приняла ни звука из того, что он сказал. Лицо ее раскраснелось, голову она держала высоко. Джилли решила дать бой.

— Это не обо мне ты говорил, Грег. О ней. Это ее ты выдворишь из дома и посадишь на свой дерьмовый самолет в Пайн-Крик!

Грег инстинктивно учуял запах опасности.

— А что если нет?

— А если нет… — Она засмеялась, показав острые белые зубки. — Ну и что ж, я думаю, я просто пойду в полицию. Я думаю, что почувствую, как меня мучает совесть. — Она откровенно наслаждалась моментом. — Мне просто придется рассказать там всю правду об одной романтической вечерней прогулке на лодке по реке Аллигаторов. Интересно, как полиция и все твои обожательницы отреагируют, когда узнают, что их любимчик спихнул свою богатую жену в болото во время их медового месяца, а сам в это время развлекался в постели с ее лучшей подругой?

— Ух! — У Грега не нашлось даже бранного слова. Джилли, почувствовав что побеждает, проглотила еще стакан виски.

— Ты идиотка, безмозглая сука, — сказал он тихо. — Ты что, не понимаешь, что ты в этом увязла так же, как и я?

— Ну уж нет! — Глаза Джилли зловеще блеснули. — Черта с два! Это ты влип, приятель, прямо по всю свою красивую шею. Ха-ха! Видел бы ты свое лицо! Стоило приезжать сюда, чтобы увидеть это!

Она развязно подошла к буфету, снова наполнила стакан, заставляя его ждать. Она поняла, что победила его. Присев на край стола, она продолжила:

— Ты и я — не единственные люди, кто знает о том, что там произошло. Я рассказала Филипу.

— Филипу? Почему?

— Потому, что он все еще любит меня. Тебе, может быть, трудно в это поверить, но это так. И как ни странно, ты ему не очень-то нравишься. К тому же он лучший адвокат в Сиднее. Он вытащит меня, а тебя засадит.

Приблизя к нему лицо, она злорадно продолжила:

— Ты попался, мальчик мой! Самое плохое, что может со мной случиться, — это быть обвиненной в укрывательстве, а тогда, — она на секунду задумалась, — я скажу, что ты угрожал убить меня, если я проговорюсь. Да-да. Таким образом, у них будет только твое слово против моего, мой дорогой. И, давай смотреть правде в лицо, у тебя-то была причина!

Грег застыл, весь как-то сжавшись. Забыв обо всем на свете, Джилли продолжала браниться, ее разбитая любовь нашла извращенное удовольствие в этой садистской пытке.

— Помню, как-то раз я видела… жеребца кастрировали. Меня чуть не стошнило. Попробуй только посвоевольничать, дружок, и тебе будет похуже, чем тому жеребцу. О'кей? Так что, если кто-то отсюда и выметется, так это Тара. Так ты ей сам скажешь или я?

Она даже и не заметила, что Грег собирается ее ударить, пока это не произошло. Удар пришелся прямо в лицо, она повалилась на пол. Она чувствовала, что Грег раскален, как горячий уголь, но она не смотрела на него. Она осторожно села среди осколков разбитого стакана виски и оперлась на руку.

— Не думаю, что венчание в церкви нам вполне подойдет, да? — Она осторожно провела языком во рту, проверяя, целы ли зубы, ощущая вкус крови, сочившейся из угла рта. — М-м, мы могли бы сговориться и на гражданском браке. Нам будет неплохо. Филип дал понять, что, когда я разведусь с ним и выйду замуж за тебя, я лишусь права на его денежки. Ну и ладно. — Она с трудом поднялась на ноги и повернулась, чтобы впервые посмотреть на Грега. — С деньгами Стефани мы устроимся очень недурно. Давай не будем упрямиться, дружок.

Грег стоял у ящика с оружием, держа в руках винтовку. Спокойным точным движением он переломил винтовку и зарядил ее, взвел и положил рядом с собой. Как настоящий скорпион, каковым он и был, он решил жалить, а не бить наотмашь. Он улыбнулся ей.

— Я восхищен тем, как ты все предусмотрела, Джилли. Но, боюсь, ты упустила одно-два соображения, дружок. — Он с издевкой передразнил это ее обращение. — Я виделся с Биллом Макмастером некоторое время назад. Похоже, что он уговорил Стефани включить особое условие в ее завещание. Может быть, они подумали о тебе, кто знает? Но, во всяком случае, если я женюсь во второй раз, я не получаю ни цента. Ни гроша, ни травинки. Так что давай больше не говорить ни о каких свадьбах, ладно?

Он улыбнулся с удовлетворением человека, который отомстил полностью.

— Просто подумал, что тебе это интересно знать. На лице Джилли было само отчаяние. Она облизала губы, будто они у нее пересохли от пыли и пепла. Тихо посмеиваясь, Грег вышел из комнаты.

Когда он выходил, его напрягшийся слух уловил шорох, будто кто-то незримо проскользнул в дверь через зал. Неужели кто-то подслушивал у двери? В ярости Грег попытался вспомнить все, что было сказано во время разговора, — достаточно, чтобы они оба получили смертный приговор, решил он мрачно. Он моментально бросился в погоню и обнаружил, что Кэти отчаянно дает позывные Эдема по рации.

— Эдем вызывет Пайн-Крик. Эдем вызывает Пайн-Крик. Пайн Крик, слышите меня? Говорит Эдем. Вызываю Пайн-Крик…

Грег неслышно встал за ее спиной с винтовкой.

— Где Тара?

У Кэти отвисла челюсть, она посмотрела на него с явным ужасом. «Она что-то знает, — решил он. — Нужно держаться спокойно, как ни в чем не бывало, пока я не пойму, в чем дело.

— Ее нет у себя в комнате. Я искал ее.

Голос Кэти был сухим и хриплым.

— Она… она рано поехала верхом. Сказала, что ей надо подумать.

Радио у ее локтя щелкнуло и ожило.

— Говорит Пайн-Крик.

Ни один из них не шелохнулся. Грег держал Кэти взглядом, так что она не смела дотронуться до приемника.

— Прикажи, чтобы Сэм и Крис подъехали сюда с «лендровером». Спроси, не знают ли они, куда она отправилась.

Безымянный голос по рации снова надтреснуто прозвучал между ними.

— Эдем, говорит Пайн-Крик, вызывает Пайн-Крик, на связь, Кэти.

Кэти застыла, как кролик перед горностаем.

— Ну, давай же! — Грег вдруг взорвался. — Давай, старая карга. Или будешь торчать здесь весь день?

Кэти, как испуганный кролик, повернулась и торопливо выбежала из комнаты.

— Эдем? Эдем? Слышите меня? Говорит Пайн-Крик…

Грег схватил микрофон и оторвал его от приемника. Потом он вскрыл рацию и вынул какую-то деталь. Радио замолкло. Положив деталь в карман, Грег вышел.

Перед домом стоял «лендровер», Кэти, Сэм и Крис стояли рядом с ним. В их позах ощущалась неловкость, напряженность.

— Кто-то из вас двоих видел, как мисс Тара ушла сегодня утром?

Они посмотрели друг на друга и покачали головами.

— Дьявол, что с вами происходит? Вы что, все заснули, что ли? — «Веди себя естественно, — сказал он себе. — Не следует раздражать их».

— Ладно, мы поедем и поищем ее. Она наверняка где-нибудь там. Мы найдем ее.

Он переломил винтовку, которую все еще держал, и протянул ее Сэму, чтобы тот положил ее в «лендровер».

— Постреляем немного, а? Привезем тебе несколько кроликов, Кэти.

Кэти все еще смотрела на него, остолбенев от ужаса. Улыбаясь как можно приветливей, он вскочил в машину с Крисом и Сэмом и подал им сигнал трогаться.

Джилли все еще стояла в гостиной там, где Грег оставил ее. Она внутренне все еще содрогалась от того, что он сказал. Она поняла, что не может это осознать. Особое условие в завещании Стефани? Кажется, даже из могилы, Стефани продолжала преследовать ее, наказывать ее, отрекаться, так же как и Макс поступил когда-то с ее отцом в предыдущем поколении. Она потеряла Грега окончательно, это она ясно понимала. Он сказал ей, что любит Тару, тогда как какими бы ласковыми словами он ни осыпал ее когда-то, это слово он никогда ей не говорил, что бы между ними ни было, она служила ему лишь утехой.

Она подошла неуверенной походкой к бутылкам с выпивкой и налила себе еще виски. Печально прижимая стакан к груди, она пыталась представить себе, что теперь с ней будет. Но как бы ни вглядывалась она во тьму своего будущего, она не видела там ни проблеска света. Грег потерян, Филипа она безусловно тоже потеряла — Филипа, который был теперь ее единственной поддержкой, моральной и финансовой, и который вдруг начал приобретать для нее притягательную силу, ту, что она не ощущала много лет. О боже, что же ей теперь делать? В ней начала подниматься паника, и она сделала то, что было ее единственным утешением последнее время, — залила ее единственным средством, которое было ей доступно.

 

Глава двадцать первая

Сидя в самолете, летевшем из Америки, Филип Стюарт тщетно искал, чем объяснить это путешествие. Какого черта он возвращается? У него не было никаких деловых причин. Все больше и больше его работа концентрировалась на американском рынке, и, имея телекс и телефон, он мог теперь все реже физически присутствовать в Сиднее. Ему нравилась жизнь в Штатах: он начал обзаводиться там друзьями, его стали принимать; и вообще у него уже почти сложилось решение переехать туда навсегда, когда развод с Джилли будет завершен.

«Джилли. Вот в чем загадка», — сказал он себе. Когда он уехал после их последнего разговора, Филип честно надеялся, что сможет теперь насладиться душевным покоем после долгих месяцев умственного напряжения, даже страдания. Он чувствовал, что их отношения с Джилли пришли к некой развязке без всякого нажима с его стороны, ему очень не хотелось его оказывать. И хотя он не мог сказать, что ему хотелось бы, чтобы их брак закончился, он достиг стадии, на которой любое решение, даже неприятное, было предпочтительнее, чем оковы неопределенности и скрытых страхов. Таким образом, он вернулся в Америку, если не совершенно свободным человеком, то, во всяком случае, куда более свободным, чем когда он приехал в Австралию.

Но насколько реальна его свобода? Как может человек снять с себя груз, который он преданно нес семнадцать лет? До того как специализироваться в юридических аспектах бизнеса, Филип был адвокатом, поэтому он знал, что, если открыть двери любой тюрьмы на ночь, три четверти узников останутся в ней и утром. Филип обнаружил, что не может заставить себя бросить многолетнюю привычку беспокоиться о Джилли, брать на себя ответственность за нее. На самом деле теперь это оказалось еще тяжелее, когда она станет действительно свободна — да еще и в компании с таким негодяем, как Марсден… Страшно даже было представить себе. Мужчина вообще вряд ли может хорошо думать о человеке, который отнял у него любовь жены и занял его место в постели.

Но Филип был достаточно рационален и опытен, чтобы понять, что его сильное неприятие Грега имеет и другие причины. Марсден был таким законченным негодяем, что мысль о том, что Джилли в его руках, все больше и больше беспокоила его.

Это и было подлинной причиной его поездки, поездки, которую Филип с трудом смог согласовать со своим здравым смыслом и напряженным рабочим графиком. Сам себе он сказал, что ему просто нужно видеть, что с Джилли все в порядке, чтобы можно было выбросить из головы все мысли о ней и заняться собственной жизнью. Он сделал несколько попыток связаться с ней, но к телефону никто не подходил. Само по себе это не имело значения, так как Джилли и раньше часто отсутствовала, предпочитая быть где угодно, только не в одиночестве в своем пустом доме. Но, волнуясь все больше, он в конце концов договорился с коллегой из офиса на Маккуори-стрит, чтобы тот заехал в дом на Хантерс-Хилл и оставил записку для миссис Стюарт позвонить ее мужу в Нью-Йорк, Филип даже телефонный номер снова просил ей передать, на случай, если она по своей обычной рассеянности его потеряла. Но — ничего.

Таким образом, чтобы выяснить, в чем тут дело, Филип и оказался в самолете, проклиная себя за свою глупость. «Может быть, это как ухаживание наоборот, — подумал он с горькой усмешкой, — когда люди сближаются, они предпринимают ряд шагов для этого сближения, так же и с браками, когда они разбиваются, нужно пройти через все стадии освобождения. Я должен освободиться от нее, и я это сделаю, — обещал он себе. — Просто сейчас… это трудно». Он все еще прокручивал в голове эти беспокойные мысли, не находя ни облегчения, ни решения, когда самолет коснулся земли. И когда он добрался до дома, он чувствовал себя еще более растерянным, если это было возможно.

Есть что-то безнадежное в покинутом доме. Как только такси подъехало к дому, Филип понял, что Джилли не просто уехала, а покинула это место. Еще раз рассердившись на себя за эту глупую поездку, Филип отпер дверь и вошел, слегка содрогнувшись от холода в холле этого необитаемого особняка. Ему пришлось долго искать прощальную записку. Она лежала здесь же на столике для писем, которые нужно было отправить. Филип почувствовал иронию в том, что его тоже как будто отсылают, хотя это, конечно, была случайность. Он открыл письмо.

«Дорогой Филип, Я не знаю, когда ты в следующий раз приедешь из Штатов, и не знаю, когда ты прочтешь это письмо, но это не имеет значения, Я хочу просто, чтобы ты знал, что я ушла жить с Грегом, я собираюсь выйти за него замуж, хотя ты, кажется, и сомневался в этом, когда я тебе сказала. Не старайся преследовать меня, я больше не буду здесь, я пошлю за своими вещами, как только мы будем знать, где поселимся. Я сожалею о многом из того, что я сделала, и надеюсь, что со временем ты сможешь думать обо мне хорошо.

Целую,

Джилли.

P.S. Пожелай мне удачи!

Филип сел на стул в холле с тяжелым сердцем. Да, он прилетел из Америки, чтобы избавиться от Джилли, а в результате визита выяснил, что ему отомстили. Она сожгла все его корабли окончательно. С этим он ничего не мог поделать — она даже не хотела, чтобы он знал, где она находится. Но выйти замуж за Грега? Он вздохнул. Филип был юристом компании «Харпер майнинг» с тех пор, как начал практиковать. Его фирма, находящаяся за углом от главного офиса Харперов на Бент-стрит, занималась делами Харперов с тех пор, как молодой Макс случайно забрел туда с улицы более чем за полвека до этого. Филип знал, что в завещании Стефани содержится одно условие, включенное туда по просьбе Макмастера и сформулированное лучшими юристами, условие, которое никогда не позволит Грегу жениться на Джилли или на ком бы то ни было. Поделать ничего было нельзя. Филип мысленно отметил, что нужно кого-то позвать упаковать вещи Джилли. Он вывезет свои личные вещи, тогда он, конечно, сможет продать весь дом с меблировкой, целиком. Он огляделся. Вряд ли ему когда-нибудь захочется увидеть эти вещи. Совершенно ошеломленный, он снял трубку, чтобы немедленно заказать билет обратно. Опять перенести разницу во времени будет ужасно, но не хуже того, что он только что пережил.

— Здравствуйте, Бритиш Эруэйз?..

Да, он безусловно переедет в Америку.

До чего же чертовски тяжелая, неудобная вещь! Кэти проклинала свое седло, пытаясь добраться под его тяжестью до пустых денников в конюшне. Как только «лендровер», увозящий Грега, скрылся из глаз в густом облаке пыли, Кэти поспешила к своей собственной лошади, полная решимости присоединиться к поискам Тары и не оставлять ее на милость Грега. Искать Эффи, а она все еще именно так думала о ней, в бескрайних просторах, особенно когда она летит, как ветер, на Кинге, было почище, чем искать иголку в стоге сена. Но Кэти знала, как никто, любимые места Тары, где можно было поискать ее, — все-таки лучше, чем сидеть дома сложа руки.

«Ну, давай, девочка», — Кэти завела лошадь в бокс и начала седлать свою добродушную и немолодую уже кобылу. Прожив всю свою жизнь в деревне, Кэти могла ездить верхом на чем угодно, но, чтобы успокоить Криса, который считал своим долгом оберегать и опекать ее, как древность, Кэти остановилась в конце концов на этой уравновешенной старой лошади. Пегги была честной кобылой, не очень-то сообразительной, но зато она никогда не становилась на дыбы, не брыкалась, не шарахалась в сторону и не сбрасывала своего ездока.

— Но только не спеши! — сказала Кэти строго, подтягивая подпругу и упираясь своим худым коленом в живот безропотного животного.

— Сегодня тебе придется постараться, Пэгс! Мы с тобой должны найти Эффи!

Выведя лошадь из конюшни, Кэти с удивительной ловкостью вскочила в седло, и они тронулись. Там, впереди, полуденное небо уж начало принимать нездоровый оттенок. Яркий сверкающий воздух сгущался, темнел, превращаясь из золотого в грязно-желтый. Кобыла Кэти почувствовала сгущавшуюся атмосферу и начала беспокоиться, оттянув назад уши и перейдя на тяжелый, ленивый шаг.

— Думаешь, будет буря, Пэг? — спросила Кэти. — Может сюда не дойдет. Это пока далеко. Но лучше пошевеливаться. Давай-ка!

И не заботясь о собственной безопасности, неукротимая маленькая провинциалка пришпорила лошадь и помчалась вперед.

Приближающаяся буря все больше и больше меняла пейзаж. Небо заволакивало тучами, краски кругом сгущалась до коричневатого цвета. Усиливался ветер, трепал гряды деревьев и вздымал песок с красной сухой земли. Солнце спряталось, осветив жутковатым светом гряды туч, низко плывущих над горизонтом, купол неба как бы смыкался над беспомощными жителями земли внизу. С северо-запада послышался рев начинающейся бури, катившейся прямо к Эдему.

За многие мили от этого места, так далеко она еще никогда не была, Тара неслась на Кинге, умоляя отважное животное сделать одно громадное усилие, чтобы добраться до убежища, прежде чем буря или рано наступившая тьма отрежут ее от ориентиров, без которых она не сможет вернуться домой. Тьма опускалась очень быстро, охристое небо быстро меняло окраску от золотого на горизонте, до медного, затем кроваво-красного и, наконец, дымчатого сине-черного там, где дождевые облака зловеще сгущались. Жеребец мчался вперед и вперед без устали, мягко ступая по неровной местности, покрытой камнями и густым кустарником. Тара скакала прямо в центр бури, как темный ангел, обуреваемый местью, призывающий все силы природы помочь ей добиться цели.

В гостиной Эдема Джилли напивалась, плакала, засыпала, потом просыпалась, чтобы повторить все сначала. Часы одиночества, разбитое лицо, разбитая жизнь привели ее в состояние крайнего отчаяния. Она выпила столько виски, что почти полностью отключилась, и бродила по комнате, бормоча, разговаривая с собой, время от времени принимаясь хохотать, когда еще какая-то ироническая или нелепая сторона ее положения приходила ей в голову. Ее внимание привлекла фотография Стефани в рамке, стоящая на камине. Она шатаясь подошла к ней и с безумным вниманием пьяного человека уставилась в рамку, прижимаясь носом к холодному стеклу.

— Ха, Стефани, — сказала она заплетающимся языком, — все еще мстишь мне, да? Я как-то поклялась, что сведу счеты с Харперами за то, что они сделали с моим отцом. Но то же самое случилось и со мной. Я никогда не хотела, чтобы с тобой так случилось, Стеф, никогда не думала, что это будет так ужасно, ох, — она заплакала, как это всегда с ней бывало, вспомнив окровавленное лицо Стефани в болоте.

— Я так боюсь теперь, — бормотала она, заблудившись в лабиринте жалости к самой себе.

— Помоги мне, Стеф, я не знаю, что делать…

Стемнело. Джилли была совершенно одна. Вдруг тишину ночи нарушил стук копыт. Кинг как на крыльях прилетел домой, тем же манером, что и отправился из дома, у него в запасе все еще было достаточно сил, чтобы одним махом перепрыгнуть через забор во двор конюшни, а не пройти через ворота. Потный, покрытый пеной, он в конце концов остановился после своего бешеного бега, Тара тут же повисла у него на шее, выражая свою любовь и благодарность. Потом она спешилась, сняла с него сбрую, тщательно вытерла его и покрыла попоной, чтобы он сам остыл. Затем она дала ему корм и питье, оставив ему добавку сена за службу, которую он ей сегодня сослужил.

Когда она шла через двор к дому, то поняла, что успели они как раз вовремя. Буря приближалась неумолимо. Но эта буря вряд ли будет более ужасной, чем та, что ждала ее дома, решила она, мысленно готовясь к атаке.

— Ты… ты сука! Ты гнусная вонючая корова!

Джилли стояла в коридоре перед ней, сжимая в руке стакан.

— А, значит, ты знала, что я вернусь?

Уверенное поведение Тары только подстегнуло неуравновешенное состояние Джилли.

— Ну, конечно.

Она прошла мимо Джилли, на ходу спокойно снимая свои перчатки для верховой езды.

Джилли побежала за ней и схватила ее за руку.

— Что ты, стерва, из себя строишь? — бешено закричала она. — Притворяешься моей подругой, а сама все время крутишь с Грегом у меня за спиной! Почему? Я не понимаю этого!

Тара не прореагировала.

— Где Грег?

— Отправился тебя искать. Взял ружье, может, пойдет охотиться. Он всегда это делает, когда ему плохо.

— Пойду выпью чашку чая. — Тара направилась в сторону кухни. — Тебе принести? — бросила она через плечо на ходу.

— Послушай-ка. А ну вернись! — приказала Джилли совершенно бессмысленно. — Я хочу поговорить с тобой, Тара…

На кухне Тара положила свой хлыст и перчатки и с каменным лицом и таким же сердцем взяла чайник. Ясно было, что ее план предоставить Грегу и Джилли возможность наказать друг друга сработал — она бесстрастно заметила распухшую губу Джилли и уродливый синяк у нее на щеке и на подбородке. Она знала также, какая убийственная безнадежность могла заставить Грега взять ружье и отправиться убивать маленькие беззащитные существа, которые не причинили ему никакого зла. Но ни Грег, ни Джилли не вызывали у нее чувства жалости. Они ни о ком, кроме себя, не думали. Ее план и ее цель были теперь окончательными. Вернуться назад было уже невозможно.

Джилли поспешно вошла на кухню и неуверенной походкой подошла к Таре, расплескав содержимое своего стакана. Она была в ярости.

— Нет, не уходи от меня. Тебе придется ответить на несколько вопросов, мисс Тара! Почему ты сказала мне, что придешь сюда с Грегом? Почему?

«Скоро узнаешь, моя дорогая», — подумала Тара, а вслух она сказала:

— Я сочла, что ты имеешь право знать правду, Джилли. Ты считала себя моим другом, и я не хотела действовать у тебя за спиной. Ты думала, что Грег принадлежит тебе и что здесь мне несладко с ним приходится. Я сказала тебе, потому что, если бы ты спросила Грега, он бы тебе солгал.

— Значит… это правда, что-то есть? Как долго продолжается?

— Достаточно долго.

Тара сознательно не договаривала, двигаясь по кухне, заваривая чай, а на самом деле держала Джилли в напряжении.

— Сколько?

— Я не помню точно. Для меня это не так важно.

— А, понятно! — Как Тара и рассчитывала, ее слова достигли цели. — Значит, для тебя это было только игрой? Все было игрой? Ты просто почувствовала себя вправе исполнять свою маленькую прихоть, тогда как ты моего мужчину у меня отнимаешь, губишь мою жизнь…

— А Стефани разве не могла сказать тебе то же, Джилли?

Вопрос Тары прозвучал безжалостно, как будто его задал прокурор. У Джилли перехватило дыхание.

— Что? Стефани? Я не понимаю, я не понимаю тебя. Я не знаю, почему ты хочешь отнять у меня Грега. Что я тебе сделала?

Слова ее повисли в воздухе. Тара пригвоздила Джилли серьезным осуждающим взглядом. Почувствовав, что у нее ничего не получается, испугавшись, Джилли стала истеричной и агрессивной.

— Это ты! Ты виновата! Ты стоишь между мной и Грегом. У нас все было хорошо, пока ты не появилась, он любил меня…

Она приблизилась к Таре, с гневным криком.

— Убирайся! Немедленно!

Она сделала пьяный бросок, но промахнулась, кулак ее пришелся мимо лица Тары и лишь скользнул по ее плечу.

— Не думаю, что Грегу это очень понравится, если я ему расскажу, как ты считаешь? — спросила Тара, глаза ее почернели от отвращения.

«Грег!» В панике Джилли сразу поняла значение слов Тары.

— Грег — ублюдок — он должен быть здесь. Где он?

— Ну, если он тебе столь небезразличен, — голос Тары звучал все более холодно, — ты можешь оседлать лошадь и отправиться на его поиски.

Сарказм этого предложения только усилил чувство беспомощности и растущего ужаса, который испытывала Джилли. Вой ветра за окном означал, что над Эдемом разразилась буря.

— Но будь осторожна, Джилли. Похоже, что начинается буря, — продолжал холодный и равнодушный голос. — Смотри, не попади в нее.

Джилли с трудом смогла сосредоточить взгляд на мучительном, раздражающем источнике страданий. Перед ней стояла Тара с милой улыбкой.

— Ну, Джилли, с чем тебе чай?

Воя от ярости и страха, Джилли выплеснула все свое виски на Тару.

— К черту твой чай! К черту! К черту! К черту! Буря со всей яростью набросилась на Эдем. Она двигалась с ужасающей скоростью, ломая ветви деревьев и наполняя черный воздух листьями и пылью. Ужасный голос бури стонал и вопил по всему дому на разные тона, от повизгивания до громового воя, казалось, демоны воздуха сошли с ума от ярости. Гром следовал за молнией так быстро, что между ними не было ни секунды, а проливной дождь так бил по крышам, словно хотел вколотить их в землю.

Впопыхах вернулась в Эдем Кэти, едва не попав под грозу, ее спас инстинкт старой деревенской жительницы, подсказавший, как и когда бежать перед ураганом: как корабль, чтобы он подгонял тебя сзади. Она так и не нашла Эффи. Но зато она хорошо прокатилась. Она была измотана, но освободилась хоть немного от мучившего ее напряжения. Она была довольна старушкой Пэгс. И собой она была довольна: такая тяжелая поездка в ужасных условиях, в ее возрасте.

Едва избежав начавшегося сильного дождя, Кэти завела кобылу под навес, позаботилась о ней и осталась там на минуту, чтобы насладиться покоем конюшни. Войдя в дом, она увидела, что та, кого она искала, выходит из одной из спален.

— Эффи! Я думала, ты потерялась! А я-то тебя искала!

Тара была тронута преданностью старой женщины.

— Ну, Кэти, ты же меня знаешь, — сказала она мягко. — Когда это я раньше… как это я могу потеряться там?

Кэти хмыкнула от удовольствия при таком осторожном намеке на их общий секрет.

— Послушай, ты знала, что у нас нежданный гость? Джилли Стюарт?

— Да, я видела, как она приехала, слышала, как она ругалась с ним.

— Так вот она тут. — Тара раскрыла дверь гостевой комнаты. Кэти увидела Джилли, которая, тяжело дыша и закинув назад голову, растянулась на кровати. — Мне пришлось уложить ее, она, кажется, весь день пила, на кухне с ней произошла истерика, а потом она вырубилась. Оставь ее здесь, пусть проспится, ладно?

— Ну, конечно.

— И еще, Кэти, ты теперь в курсе того, что здесь происходит. Я прошу тебя доверять мне. Это все под контролем. Я знаю, что я сделаю, и должна это сделать.

Лицо Кэти просияло.

— Ах, Эффи, как ты скажешь! Ведь это ты, Эффи, и ты не уедешь снова?

— Я не уеду снова. Но я хочу, чтобы ты предоставила все мне. Тебе не нужно будет сегодня вечером готовить ужин. Можешь пойти к себе в комнату и пораньше лечь спать. Я все сделаю.

— Хорошо.

— Спокойной ночи, Кэти.

— Спокойной ночи, Эффи.

Кэти отправилась к себе, преисполненная радости и собираясь провести этот вечер, рассматривая фотографии. Но как только она устроилась в постели с коробкой фотографий, она тут же почувствовала, насколько она устала после своей тяжелой дневной поездки верхом и заснула как младенец.

Тара также всем телом испытывала радость от дневной прогулки. Она чувствовала приятную слабость в каждой своей мышце, умиротворение в душе. Нижняя часть ее тела приятно ныла от тепла, какое бывает только после хорошей скачки; стоя там, в холле, она подумала, какое же это чувственное удовольствие — езда верхом, ощущала приятную боль в ногах. Ну что ж, сегодня она была самой собой. Теперь — к следующему этапу.

Убедившись, что с Джилли все в порядке, она вернулась к себе в спальню и, пройдя через нее в ванную комнату, начала наполнять ванну. Из косметички она достала флакончик «Лалика», откупорила его и позволила нескольким драгоценным каплям упасть в теплую струю воды. Тихонько напевая что-то, она добавила масло. Воздух наполнился запахом мускуса и роз. Тара сняла с себя все, белье еще пахло лошадью, и это не совпадало с ее теперешним настроением.

Ванна была почти готова, под струей воды поднималась душистая белая пена. Тара прошла в спальню и выбрала кассету для стереомагнитофона. Ее рука без колебания взяла запись старых французских песен о радости и любовной боли. «Plaisir d'amour», — пела она, «О прекрасное счастье любви…» Музыка тихо проникала в ванную. Она закрыла краны, завернула волосы полотенцем, забралась в ванну и легла в полнейшем покое. Как во сне, чувственные ритмы следующей мелодии обволакивали ее. «Sous le lilas», — пела певица, «Vin d'lilas…»

Потерялась холодной темной ночью,

Отдалась в этом туманном свете,

Очарованная чудным наслаждением,

Под кустом сирени.

Я сделала вино из куста сирени.

Потеряла сердце в его рецепте,

Видела то, что хотела видеть,

Была тем, чем хотела быть…

Подскакивая на неровностях дороги, держа путь на огни Эдема в отдалении, Грег, наполовину ослепленный проливным дождем, старался удержать «лендровер» и не сбиться с пути. Его сердце разрывалось между гневом и страхом, убийственным гневом на Джилли, который ему лишь частично удалось усмирить, избив ее, и всепоглощающим страхом, что Тара могла не успеть вернуться домой, застигнутая бурей. Он вел машину как сумасшедший, не обращая внимания на камни и рытвины, на то, что сзади Сэма и Криса мотало из стороны в сторону, как мертвых, как кучи динго и кроликов у их ног. Его не пугали раскаты грома над головой, молнии, беспрерывно врезавшиеся в долину, будто преследовавшие их. У него была только одна мысль — Тара. Со скрежетом влетев во двор, он прыгнул из «лендровера», едва остановившись.

— Уберите машину и повесьте туши возле дома, — приказал он.

Он бегом пересек двор и вошел в дом, готовый ко всему, кроме того, что его встретило — почти абсолютная тишина и темнота. На кухне никого не было — это его устраивало, он не был голоден и мог обойтись без Кэти сегодня. Никого не было и в гостиной, и в столовой, к в библиотеке. Он в конце концов обнаружил Джилли в комнате для гостей, где ее громкий храп убедил его, что она больше не будет беспокоить его сегодня. Но где Тара? В волнении он бросился вдоль коридора к ее комнате. Там горел свет, и из комнаты доносились звуки незнакомой чувственной песни.

Сиреневое вино,

Сладкое и пьянящее,

Где моя любовь?

Сиреневое вино,

Все плывет под ногами,

Где моя любовь?

Послушай меня,

Не он ли это

Идет ко мне?

Сиреневое вино,

Я готова встретить свою любовь…

Завороженная музыкой, наслаждаясь теплой ванной, Тара впервые в жизни предалась чувственному и прекрасному ритуалу подготовки к любви. Ее тело вожделело Грега Марсдена — ее тело получит его. Но оно должно быть совершенным. Она с любовью намылила тело, расправила руки и ноги, лаская каждый сустав, каждую складку на коже. Тара ухаживала за своим телом с наслаждением и с гордостью, растирая, вытирая, намазывая кремом и лосьонами каждый его дюйм, пока оно не стало мягким, нежным и благоуханным, ее избавление от смерти придало новое значение ее физической сущности и научило ее любить себя и свое тело как одно из наслаждений жизни. Но любовь мужчины — это другое. И она будет готова, готова к любви.

В соседней комнате Грег тоже выполнял свой собственный ритуал. Сначала он приготовил спальню, убрав свидетельства своего присутствия, взбив подушки на кровати. Затем он прошел на кухню, нашел там в холодильнике бутылку шампанского и принес ее вместе с двумя бокалами. Потом он разделся и встал под душ. Он поднял голову и с удовольствием подставил лицо под струю воды, дал воде стекать струйкой по всему телу. Он наслаждался душем, как ребенок, плескался и играл, смывая с себя все напряжение и отдаваясь предвкушению того, что должно было произойти. Отдельные фразы из песни, которую он услышал под дверью Тары, приходили ему в голову. «Сиреневое вино… где моя любовь?» С растущим интересом он намылил руки, грудь, все тело, его желание усиливалось каждую секунду. «Я готов… готов к любви».

Буря над Эдемом достигла наивысшей разрушительной силы, она атаковала поместье с юга, запада и востока. Но для Криса в теплой глубине конюшни весь кошмар этой ужасной ночи был не страшен. Он знал, что это просто шутки громовержца, который путешествует на тучах и поливает сухую землю внизу животворным дождем. Без громовержца не было бы жизни, потому что в его тучах живут также души детей, которые спускаются на землю с каплями дождя, чтобы найти свою земную мать. Присев на корточки в деннике Кинга, Крис начал тихо напевать свои песни как часть ритуала общения со священными силами, ритуала, который он должен выполнить этой ночью, а огромный конь рядом с ним спокойно прислушивался к его напевам.

«Бано нато банжири, кулпернатомо Байаме, я слышу голос предков, я взываю к тебе. Отец Всего, пусть великие духи благословят сегодня женщину в ее ночных трудах. Ты научил нас чуду и красоте женщины и ее силе любви, когда ты создал Куннаварра Черного Лебедя и дал ей спутника, потому что женщина не может без мужчины, а мужчина не может без женщины и без огня жизни, горящего в главном танце, когда мужчина и женщина обнимают друг друга, все живое погибнет, тьма и холод вернутся, чтобы завоевать мир О Жулун-ггул, великий Змей Радуги, когда жизнь только зародилась в песнях и танцах духов наших предков, ты выгнул свое тело вверх к небу и благословил их. Змей Радуги, отец и мать всех живых существ, ты и фаллос, и утроба, и жизнь, которая в них, будь с этой женщиной, и так же, как ты правишь лунами и приливами, пусть твои воды наполнят ее реки и ее реки победно побегут к морю!»

Тара была готова. Только что из ванны, почти переполненная томной любовной музыкой, опьянев от запаха мускуса и роз, которым она ароматизировала свою ванну, она чувствовала, что тело ее переполнилось предвкушением любви. Она достала из ящика белое неглиже, обильно отделанное кружевом на вороте и рукавах, с розовым шелковым поясом, и надела его. В зеркале она увидела женщину с горящими глазами, раскрасневшуюся и безусловно прекрасную. «Я готова», — наконец сказала она себе.

Пройдя через комнату, она вышла на веранду. Оттуда буря предстала перед ней во всем величии, вспышки огня разрывали небо, потоки дождя не могли усмирить их. Ее пульс участился в ответ на дикие ритмы природы, и она рассмеялась вслух от возбуждения. Затем она повернулась и пошла вдоль веранды к комнате Грега.

Завернувшись в мягкое банное полотенце, Грег только что вышел из душа и осматривал комнату, проверяя, все ли в порядке. Когда он увидел через открытые окна фигуру в белом, идущую по веранде, у него перехватило дыхание. Она была настолько красива, что могла служить воплощением идеального представления о женщине. Пока он в трансе смотрел на нее, Тара повернулась и вошла в комнату. Он пошел навстречу ей без слов, взял ее за руку и подвел к креслу. Это простое действие имело для него сексуальный смысл, ее теплые пальцы в его руке наэлектризовали его. Он пошел открыть шампанское, но это ему плохо удавалось, так как он не мог отвести oт нее глаз. Сияющая, благоухающая и свежая, она тоже была заряжена новым тонким эротизмом, которого он не видел в ней раньше. Слегка смутившись, он почувствовал, как его член поднялся под банным полотенцем. «Не спеши, — сказал он себе, — тебе ведь не четырнадцать».

Тара наблюдала, как он открывает шампанское: с нескрываемым восхищением первый раз в жизни она позволила себе удовольствие рассматривать мужское тело. Он был великолепен: от его хорошо посаженной головы до длинных красивых пальцев ног. Плечи его были широки, с хорошо развитыми сильными мышцами, грудь покрыта золотистыми волосами, как золотая крошка на столе у ювелира. У него был ровный втянутый живот, полотенце держалось низко на его узких бедрах, его белизна только подчеркивала загар. Он улыбнулся ее взгляду — ему было приятно, что она смотрит на него, — и, налив шампанского, он поднес ей пенящийся бокал.

— За тебя, — прошептал он, поднимая бокал, — и за твою красоту.

Они молча выпили, снова налили и снова выпили. Грегу было почти достаточно сидеть и смотреть на нее всю ночь, но желание дотронуться до нее было всепоглощающим. Поставив бокал на столик у кровати, он подошел к ней, забрал у нее бокал и нежно взял ее на руки. Потом прижал ее к себе и поцеловал.

Его поцелуй был теплым и мягким, как зрелый плод. Он засунул язык ей в рот, глубже и глубже, она начала отвечать ему. Тара с жадностью приняла его язык, пробуя на вкус, посасывая, она чувствовала, что пьет его. Она легонько покусывала его язык, слегка придержала, потом отпустила; вырвавшись, начала покрывать его губы, подбородок, шею быстрыми горячими поцелуями, пока он снова не приблизился ко рту.

Стоя так, он опустил руки и принялся ласкать ее ягодицы и прижимать ее живот к своему. Она ощутила длину и силу его стоящего члена и почувствовала возбуждение от своей власти над ним. Она легко провела руками по его спине вдоль лопаток, наслаждаясь его гладкой кожей. Отпустив ее, он отошел на шаг назад и посмотрел на ее груди, как бы желая сорвать легкую ткань, скрывавшую их. Подведя к постели, он нежно усадил ее и мягко коснулся грудей, сначала одной, потом другой. Ее соски, розовые и полные, стояли прямо под тонким шелком белья. Он развязал пояс и отодвинул материю, чтобы освободить ее. Никогда прежде Тара не сталкивалась с молитвенным почтением, с каким мужчина относится к телу любимой женщины. Умело и нежно он ласкал ее груди так, что она впервые почувствовала, что они — часть ее. Встав перед ней на колени, он повторял губами очертание ее грудей, попеременно брал каждый сосок в рот и сосал его ритмично. Радость Тары была безмерна. Она испытывала волнение, горевшее в глубине ее существа. Потом, взяв ее груди в обе руки, он прижался лицом к ложбине между ними, электрический ток пробежал сквозь нее при прикосновении его жесткого подбородка к ее шелковистой чувствительной коже.

Затем он толкнул ее в постель и распахнул шелково-кружевное неглиже. Он гладил, ласкал ее живот и бедра, его губы и руки будили в ней ощущения, о которых она никогда раньше даже не подозревала. Ее желание росло, и, взяв его руку, она положила ее на треугольник внизу живота, покрытый шелковистыми коричневыми волосами, влажными от любовной росы. Его длинные пальцы исследовали ее лоно, нащупали заветный нежный бугорок и почувствовали, как он задрожал в ответ на его прикосновения. Он осторожно раздвинул губы и опустился на нее, и вдруг сама не понимая, что с ней и что она делает, она схватила его голову, прижалась к твердому подбородку и достигла оргазма. После она закрыла рукой лицо, как бы желая спрятаться, и прошептала: «Прости».

Гper лениво рассмеялся:

— За что простить? Если это у тебя так быстро получается, это может получиться еще и еще. Давай, я покажу тебе.

Его пальцы скользнули у нее между ног, и она мгновенно почувствовала нарастающее желание. Он и сам почувствовал то же.

— Ну вот, видишь?

Он снова рассмеялся и посмотрел на нее насмешливо.

Разгораясь, Тара попыталась освободиться от него. Она схватила его за плечи и толкнула назад в постель, потом сдернула полотенце, все еще обернутое у него вокруг пояса. Он лежал перед ней на спине с вызывающим видом, наслаждаясь силой своего члена и ее интересом к нему. Очарованная, она взяла его в руки и ощутила, какой он нежный и твердый. Она мягко притянула его к груди и стала нежно целовать, потом уткнулась лицом в темно-золотистые волосы. Грег почувствовал, как растет его волнение, и понял, что он, мужчина, не может позволить себе быть таким расточительным, как женщина. И он показал ей, как доставить ему наслаждение, не давая ему кончить, он был тронут и ее чистотой, и готовностью учиться.

Тара почувствовала, будто она проживает всю свою жизнь в одно короткое мгновение и на этот раз у нее все в порядке. Ее сила, ее уверенность в себе росли с каждой минутой. И ее возбуждение тоже. Тот первый раз только еще больше подогрел ее. Она ждала Грега, его прикосновений к ее груди, спине, между ног все сильнее. Но еще больше она жаждала его члена. Устав от его шепота «нет, не пора», она в конце концов вскочила на него и взяла его силой, да так, что он не мог освободиться. Он был застигнут врасплох и, лишенный контроля над своим оргазмом, который он так долго сдерживал, он закричал: «Ах ты, сучка!» с бешенным наслаждением и вонзился в нее, как скорый поезд.

Затем началась роскошь медленной любви, когда сиюминутные желания удовлетворяются, а глубокие, скрытые еще ждут удовлетворения. Теперь вернуть его к жизни, как он это называл, стало ее задачей, и ей полагалось исследовать каждый дюйм его тела руками и губами, гладить, целовать. Его соски, как она обнаружила, были столь же чувствительны, как и ее собственные, а спина так же поддавалась мягкому массажу. Его бедра изнутри были нежны, как папиросная бумага, и на них совсем не было волос в отличие от его ног. С каждым открытием ее возбуждение росло, она чувствовала, что млеет, тает от желания, и, когда она кончила свое путешествие по его телу, его член снова стремительно ожил.

Повалив ее на спину, он вошел в нее длинными, мягкими, ритмичными ударами, заставил ее стонать в экстазе. Только когда он убедился, что она кончила, он освободился, чувствуя, как постепенно утихает ее возбуждение.

Они лежали, двое утонувших любовников, выброшенные морем на берег вечности, освещенные ясным чистым светом, струящимся с безоблачного неба. Буря иссякла. Небесные духи, духи предков и сам великий Змей Радуги сделали свое дело. Она стала наконец женщиной.

 

Глава двадцать вторая

Дэн приблизился к особняку Харперов с осторожностью. Так как у него не было в Сиднее машины, он был вынужден нанять такси до Дарлинг-Пойнт, но он расплатился в начале авеню и оставшуюся четверть мили прошел пешком. Беглый взгляд дал понять, что его предосторожность была напрасной. В особняке, казалось, никого не было. Огромный белый дом спал в лучах утреннего солнца, на дорожке не было никаких машин и никаких следов деятельности. Дэн почувствовал внезапное спокойствие. Это была единственная ниточка в его поисках Тары. Что если она никуда не ведет?

С терпением, свойственным его профессии, Дэн устроился ждать и наблюдать. Его бдение не было вознаграждено. Ничего не произошло. Никакого движения. Никто не вышел и не вошел. Дэн нашел убежище под деревьями, возвышающимися над стеной, и воротами, ведущими к дому, и предался своим мыслям. Когда он впервые почувствовал тревогу за Тару? Он не знал. Но ему теперь казалось, что в ней всегда было что-то, что с самого начала не давало ему покоя. Он все еще помнил, какой она была на предварительной консультации с изуродованным лицом и телом, но с уникальной силой духа, светящейся в этих необыкновенных глазах. Он уже тогда знал, что она солгала о несчастном случае — никакая машина не могла нанести такие раны. Она всегда была загадкой, скрывала свои мучительные секреты в глубине своего гордого сердца, и душа ее была ранена не меньше, чем ее тело.

Время, как он знал по опыту, залечивает большинство ран. Но время — неторопливый доктор, и работает оно без анестезии. Дэн пришел к мысли после своего последнего визита к Таре, что она все еще страдает. То, что случилось, для нее не кончилось. Он чувствовал, что у нее есть какой-то план, что она нашла способ разрешить то, что ее мучило, и он восхищался ею. Он верил также, что ей хватит мужества довести дело до конца. Но по мере того как картина стала проясняться — после визита на могилу и когда он увидел, насколько обеспокоен сержант Сэм Джонсон на Орфеевом острове, — у Дэна появился страх, что ей не хватит силы для борьбы против врага, более сильного, смелого и жестокого. «О Тара, родная моя, почему ты не доверилась мне? И как я могу помочь тебе, если я не знаю, где ты?»

Медленно подъехал фургон, доставляющий продукты, и нарушил покой улицы. Дэн очнулся от своих размышлений. Время для лобовой атаки. Он попробовал открыть ворота из сварного железа, однако, как он и предполагал, они были заперты. Но стены, окружающие дом, были построены скорее для украшения, чем против непрошеных гостей, они не представляли проблемы для атлетически сложенного мужчины. Не заботясь о том, что он может попортить одежду и обувь, Дэн подпрыгнул и оказался на стене. Он ни на секунду не задержался наверху, боясь быть замеченным, и бесшумно спрыгнул на мягкую землю по ту сторону. Отряхнув руки и колени, он огляделся.

Прямо перед ним простиралась зеленая лужайка. Сад был густо засажен деревьями, что давало прекрасную возможность для укрытия. Дэн со всеми предосторожностями двинулся к дому, прячась за группами деревьев и кустарников, растущих на этом зеленом пространстве. Ему даже в голову не пришло, разумно ли он поступает, вторгшись на частную территорию. Он решительно выбросил из головы кричащие газетные заголовки, подсказанные воображением: «Врач из Квинсленда арестован по обвинению в краже со взломом». Он пробрался вдоль боковой стены дома, не увидев ни движения, ни признаков какой-либо жизни. За домом он осмелился подойти к самому краю скрывающих его зарослей и стал внимательно вглядываться через кусты в картину, которую он видел перед собой.

За домом роскошный зеленый газон спускался к краю воды, где стояла на якоре яхта Харперов. Сам особняк стоял на возвышении, все окна на этой стороне были занавешены и закрыты шторами от жаркого утреннего солнца. На террасе в беспорядке стояли стулья и шезлонги, но никто не сидел в них, наслаждаясь солнечными лучами. Только ниже внутреннего дворика можно было видеть, как какой-то мальчик уверенно плавает кролем в бассейне, взад — вперед. Рядом с бассейном, разомлев от жары, дремала овчарка, вяло и тяжело дыша.

Вдруг пес пошевелился, поднял голову и принюхался.

В одну секунду он был на ногах и мчался к укрытию Дэна с громким лаем.

Выйдя из своего укрытия в кустах, Дэн двинулся навстречу собаке. Когда пес почти приблизился, Дэн остановился и опустился на одно колено, чтобы быть на одном уровне с собакой.

— Молодец! — сказал он как можно спокойнее и дружелюбнее. — Ты хорошая собака!

К его огромному облегчению, пес остановился как вкопанный, глядя на него внимательно, без угрозы.

— Все в порядке, приятель — сказал Дэн более хладнокровно, чем чувствовал себя на самом деле.

. — Вы кто? — раздался резкий испуганный голос сверху.

Мальчик выбрался из бассейна, крепко сжав в руке полотенце как бы для защиты.

— Друг, клянусь тебе, — ответил Дэн спокойно. — Я звонил у ворот, но никто не ответил.

— Знаете, это частная собственность. Сюда не разрешается просто так входить. — Он держался настороженно, но испуг прошел.

— Я должен извиниться. Обычно я так не поступаю. Но сейчас очень срочный случай.

Мальчик осторожно пересек лужайку и подошел к нему. Дэн боялся пошевелиться, чтобы собака не набросилась на него. Он взглянул на умные глаза, оскаленные зубы и все тело, готовое к броску, и решил подождать спокойно, пока подойдет мальчик.

— Что вам нужно? Что вы здесь делаете?

— Меня зовут Дэн Маршалл! Я ищу некоего Грега Марсдена.

— Его здесь нет. Вы его друг?

«Едва ли», — подумал Дэн мрачно.

— Нет, не друг, — сказал он резко и был вознагражден выражением облегчения на лице мальчика. — Я друг Тары Уэллс.

«А ты, судя по глазам, ее сын», — подумал он.

— Тара! — Невозможно было ошибиться в тоне, которым это было сказано. — Вы знаете ее?

— Она мой большой друг. Я надеялся, что кто-нибудь здесь сможет мне сказать, где она. Ты не знаешь?

Дэн был так взволнован, что непроизвольно потянулся к мальчику и тут же услышал рычание собаки. Мальчик улыбнулся.

— Все в порядке, дружище. Успокойся. — Собака сразу успокоилась.

— Его зовут Кайзер. Он настоящий убийца, — сказал мальчик.

— Да, я сразу догадался.

— Он обычно никого к нам не подпускает, — Мальчик посмотрел на него с любопытством.

— Я надеюсь, он понял, что я друг. Думаю, так это и было.

Не сговариваясь они оба повернулись и пошли в сторону дома.

— Вы давно знаете Тару? — мальчик явно был расположен говорить о ней.

— Около года.

«Что же ты знаешь, — подумал Дэн. — Если вообще знаешь что-то».

— Где вы познакомились?

— В моей клинике в северном Квинсленде.

— В северном Квинсленде? — мальчик задумался. — Значит, вы врач?

— Да.

Дэн почувствовал, что за ними кто-то молча наблюдает с террасы наверху. Он посмотрел вверх и увидел девочку, которую, так же как и мальчика, он видел раньше на фотографиях в спальне Тары, в ее квартире в Элизабет-Бэй. Ее задумчивое лицо было смуглым и печальным.

— Это моя сестра Сара. А меня, между прочим, зовут Деннис.

Они обошли бассейн и поднялись по каменным ступеням на террасу. Девочка не шелохнулась.

— Сара, это доктор Маршалл.

— Здравствуй, — Дэн постарался, чтобы его приветствие звучало тепло и непринужденно.

— Он друг Тары, — продолжал мальчик. Сара посмотрела на него с некоторым подозрением, но он увидел, что она смягчилась.

Какой-то инстинкт подсказал ему добавить:

— Но я не друг Грега Марсдена, Сара. Мне просто надо найти Тару.

Она внимательно посмотрела на него, поняв, что ему можно доверять.

— Заходите, пожалуйста, — сказала она.

В гостиной была приятная прохлада и уют. Дэн сразу же оценил роскошное элегантное убранство, его взгляд привлекла фотография на столике.

— Это наша мама, — сказал Дэннис, проследив за его взглядом. — Нам сказали, что она умерла, но я…

— Замолчи! — Лицо Сары исказилось от боли. — Прекрати, Деннис! Ты обещал, что больше не будешь об этом говорить.

— Деннис, — на этот раз Дэн не скрывал своего волнения, — Тара и Грег, где они?

— Они в Эдеме.

— В Эдеме?

— Это наше загородное поместье. В Северной Территории.

Сердце Дэна оборвалось. «Боже, — это за много миль отсюда, в два раза дальше на север и потом к западу, чем его путь на юг в Сидней». Он был в смятении, пытаясь найти решение.

— Доктор Маршалл, — Деннис стоял у его локтя, смотря на него снизу вверх и в лице его светилось что-то, похожее на надежду. — Я видел Тару до этого.

— До этого?

— До того, как она приехала сюда на уикэнд с Грегом.

— Она провела здесь уикэнд с Грегом? — У него перехватило дыхание от ревности.

— Нет, она уехала после ленча. Но я видел ее и раньше. В школе. Она однажды туда пришла и фотографировала нас, когда мы играли в футбол. Я видел ее очень близко. Она сфотографировала меня, я не знаю, почему. Поэтому я и запомнил.

Сара, стоя позади его, слушала презрительно, но с крайним вниманием.

— Когда она приехала сюда, я сразу догадался, что это она. Я ее спросил, но она все отрицала. Но я не один узнал ее. Кайзер ее тоже узнал. Весь день… чем больше времени я с ней был… у меня просто было такое чувство…

В комнате вдруг стало очень тихо.

— Какое чувство? — спросил Дэн почти шепотом.

— Что она наша мать!

Дэн увидел слезы на глазах у мальчика, когда тот вслух осмелился сказать то, что было его тайной надеждой. Сара нетерпеливо повернулась, будто не могла больше выносить этого.

— Доктор Маршалл, почему она оказалась в вашей клинике в Куинсленде? Что с ней стряслось?

Дэн был в нерешительности, он не хотел сразить их преждевременными откровениями. Но Дэннис опередил его.

— Вы сказали, что познакомились с ней около года назад.

— Да, это так.

— Приблизительно в это время моя мама, как говорят, попала… в аварию. — Он остановился и густо покраснел. — Не думайте, что я сошел с ума…

— Ты не сошел с ума, сынок, — это слово нечаянно сорвалось у него с языка.

Деннис побелел, губы его задрожали, как у маленького ребенка.

— Тара Уэллс — наша мать?

— Да.

Деннис повалился на стул и заплакал. Сара застыла как камень, уставившись прямо перед собой. Потом с криком боли она разрыдалась и бросилась на грудь Дэну, рыдания сотрясали ее.

— Ну, ну, — попытался он ее успокоить, — все в порядке, теперь все в порядке, она ведь жива, не забывай!

Все чувство вины и горя, которые Сара так долго носила в себе, вдруг прорвалось наружу, будто прорвало дамбу. Дэн тихо выжидал, давая им возможность излить нахлынувшие на них чувства облегчения и радости. Только когда слезы высохли и оба они успокоились, он снова вернулся к вопросу, который волновал его больше всего.

— Как мне быстрее всего добраться до Эдема, к Таре?

Сара задумалась.

— Телефона нет.

— Эдем стоит в стороне от жилья, — сказал Деннис.

— Как насчет самолета?

— На ферме есть своя маленькая посадочная полоса. Можно посадить легкий самолет.

Дэн лихорадочно думал. Полет в Сидней, оттуда на чартерном рейсе или на воздушном такси… Он встал, чтобы идти.

— Доктор Маршалл. — Сара уже вполне владела собой, она вдруг стала взрослой, а не ребенком, — Доктор Маршалл, мы едем с вами.

— Да, пожалуйста, пожалуйста, — умоляюще сказал Деннис.

Дэн посмотрел на них, две пары глаз, глаз Тары, глядели ему прямо в лицо. Он сдался.

— Ладно, — он улыбнулся, — хорошо. Ну давайте, собирайтесь.

— Да, да. Хорошо. Спасибо за звонок. И — удачи!

Джоанна Рэнделл задумчиво положила трубку на место. Усевшись напротив нее на подлокотник дивана, Джейсон поднял свои светлые брови.

— Доблестный доктор? — спросил он с иронией.

— Да. Похоже, что Тара где-то на ферме в провинции, место называется Эдем, с Грегом Марсденом.

Джейсон, кажется, чего-то подобного и ждал.

Ну да, и мы не будем спрашивать, чем они там занимаются, не так ли, мать? — сказал он весело.

— Не знаю. — Джоанна еще не пришла в себя после визита Дэна и не знала, насколько она может поверить в то, что тот ей рассказал; все это она тут же выложила Джейсону.

— Даже если половина того, что он сказал, правда…

— Ну вот ты опять за свое, — засмеялся Джейсон. — Я тебе уже говорил, не надо расстраиваться из-за всех этих дел в твоем возрасте. Сейчас я совершу революцию в твоем сознании, за что все поколения будут благословлять меня, и особенно ты.

Джоанна не была настроена на шутку.

— Говори толком, Джейсон.

— Ладно. Дело вот в чем. Все это неважно.

— Что неважно?

— К концу дня или даже сейчас в такой дерьмовой ситуации, как наша с тобой, мамочка, совершенно неважно, является ли Тара Стефани Харпер.

— Джейсон, ты с ума сошел? — Джоанна начала сердиться.

— Послушай-ка. Послушай внимательно своего любимого фотографа. Конечно, в мистическом, метафизическом, платоническом плане, в плане вечной истины, небезразлично, кто она. И сейчас, конечно, имеет значение, что она в опасности, а добрый доктор летит ей на помощь, как рыцарь; но он может оказаться в дураках и будет там популярен не больше, чем змей в садах Эдема, который нарушил уединение медового месяца. Но для тебя, Джоанны, и для меня, Джейсона, это не имеет ни малейшего значения.

— Я все еще не понимаю!

— Потому что мы проиграли. Оба. Кем бы она ни была, с кем бы из доблестных рыцарей она в конце концов ни осталась, она больше не будет моделью.

Джоанна уставилась на него. Это не приходило ей в голову.

— Что касается меня… Ну, кого бы она не выбрала, это будет не малышка Джейсон. Я появился на сцене до этих двух болванов, нулей, ничтожеств. Не знаю, где хранится ее любовная кнопка, но мне ее не нажать. — Он с горечью улыбнулся. — Так что делай ставки, мамочка. Кого из них она выберет? Кто добьется руки прекрасной дамы? Справа от меня суперхрабрец Марсден, знаменитый от Брисбена до Перта распутник, бродяга-бабник, в синем углу — доктор Дэн, молчаливый, но страшный противник, любимец интеллектуальных дам. На кого ты ставишь?

Он замолк. У Джоанны с трудом укладывалось в голове то, что он только что сказал. Все ее инстинкты говорили ей, что это правда. К тому же, она знала, что Джейсон редко ошибается. У него была хватка и интуиция, и он часто подсказывал ей правильное решение. Она внимательно посмотрела на него.

— Как бы ты отнесся к этому в любом случае?

Он пожал плечами.

— Я научился за последние месяцы ничего особенно не чувствовать ни по какому случаю, а сейчас я как раз начинаю наслаждаться некоторым успехом. Невозможно их всех завоевать, ты это знаешь лучше, чем кто-либо, моя старушка. Проживем, я и мое эго. — Он повернулся к ней со своей ослепительной улыбкой. — А еще лучше будет, если моя старая мамочка найдет мне другую прелестную длинноногую лошадку на осенний сезон.

— Вероятно, ты прав, — медленно произнесла Джоанна.

— Я всегда прав! — воскликнул Джейсон, притворяясь обиженным. — Не спорь со мной. Ну-ка, доставай свои главные снимки, мамочка, давай пороемся в твоих ящиках и найдем следующее личико. Хотя бы на несколько следующих сезонов. Какой главный лозунг нашего дела? Повторяй за мной…

— Надо быть впереди, — прошептала Джоанна машинально.

— Вот и умница. — Он протянул руку и ласково похлопал ее по плечу. — А обо мне не беспокойся. В Сиднее на триста тысяч девушек больше, чем мужчин, и множество голубых мужчин, так что я наверняка быстро найду ту, которая не только будет готова на что угодно, но и будет благодарна!

Над Эдемом взошла ясная заря и звезды померкли на чистом безоблачном небе. Небесные врата распахнулись, открыв сияющий купол, на котором не было никаких признаков страшной бури, прошедшей накануне. Тяжелые серые тучи, разорванные грозой, удары молний и проливной дождь — все это ушло без следа. Мир был чистым и сияющим, как будто он был заново сотворен, все растения, все листочки сверкали в первых лучах утреннего света. Только радуга во всем своем разноцветном великолепии изогнулась в небе как память о событиях прошедшей ночи.

В долине раздавался крик птицы кукабурры, напоминая небесным людям обратить внимание на знак утренней звезды и подбросить дров в огромный костер, который согревает землю, чтобы он быстро разгорелся до своей полуденной силы. Выйдя из темной теплой конюшни, Крис приветствовал веселого вестника утра почтительным поклоном, но не произнес при этом ни звука. Он знал, что, если кто-нибудь обидит кукабурру или передразнит ее радостную заразительную песню, птица больше не станет будить великих духов огня и непроницаемая тьма снова окутает мир, как было до того, как Отец Всего дал первый свет.

Посмотрев наверх, Крис увидел великолепную радугу, яркую и ясную на фоне перламутрового неба. Он остановился, чтобы духи предков нашептали ему ее значение. Жулунггул, Змей Радуги, пролетел по небу ночью, благословил землю своей мощью и силой. Крис увидел, что радуга постепенно стала бледнеть и исчезла, потом засияла снова ярче прежнего. И Крис понял ее второй смысл и то мрачное предзнаменование, которое она несла. Давным давно, когда мир был еще молодым и враждующие племена еще не научились жить в мире друг с другом, озлобленный охотник бросил камень, чтобы убить друга. Он бросил его с такой силой, что камень улетел высоко в небо и рассек его, а оттуда вдруг засияли краски разными цветами, как огромный опал, так появилась первая радуга, оплакивая совершенное преступление. До сего дня радуга подает знак всем, кто умеет его понять, что где-то жестокость осталась безнаказанной и слезы опала снова падают на землю в печали. Но Змей Радуги был здесь, тот, в ком все живые существа начинаются и кончают свой путь, чье присутствие дает жизнь и смерть всем людям. Крис молча принял послание небес и принялся готовить свою душу к событиям, о которых получил предсказание.

Когда первые лучи зари прокрались в спальню Макса, Тара проснулась сразу же. Выскользнув из огромной дубовой постели, она оставила спящего в ней мужчину, даже не взглянув на него, и вернулась в свою комнату по соседству. Она быстро оделась и так же бесшумно, как и пришла, отправилась на кухню. В руке она сжимала маленькую бутылочку, которую достала из своей косметической сумочки. Она открыла буфет и достала из него заветную бутылку хереса, которую Кэти там хранила. Тара осторожно перелила содержимое своей склянки в бутылку, тщательно взболтала и понюхала. Как она и надеялась, терпкая густая консистенция пахучего дешевого хереса абсолютно поглотила следы снотворного, которое она туда добавила. Наконец-то она нашла применение лекарству, которое Дэн когда-то дал ей на Орфеевом острове. Она знала, что Кэти ближе к полудню приложится к своему спиртному. Так что, когда ее план достигнет кульминационного момента, Кэти будет крепко спать и не помешает.

Бросив бутылочку в мусорный ящик, Тара взяла самый большой поднос и прошла в гостиную, где на буфетной стойке стояли бутылки виски, бренди и портвейна. Осторожно, чтобы бутылки не зазвенели, Тара погрузила их на поднос и отнесла, надрываясь от этой тяжести, через кухню в кладовую, где она поставила поднос на пол, заперла дверь, а ключ положила в карман. Никто туда не попадет, подумала она с удовлетворением, а когда Джилли проснется и протянет руку за стаканом, без которого она теперь не обходилась ни дня, его там не окажется.

Затем она нашла блокнот и карандаш и написала записку.

«Утро такое прекрасное, что я взяла Кинга и отправилась покататься до Девилс-Рок. Не буди спящих красавиц. Вернусь к обеду.

До встречи».

Она взяла свои перчатки для верховой езды и хлыст и, выйдя из дома через заднюю дверь, отправилась на служебную половину. Там она просунула записку под дверь Кэти и пошла через двор к конюшне. Она не удивилась, увидев, что Крис терпеливо ждет ее в деннике Кинга, седло и упряжь лежали рядом на полу. Они вместе почистили Кинга и, Тара впереди, Крис и Кинг за ней, вышли из конюшни. Кэти крепко спала после поездки верхом накануне, звук лошадиных копыт во дворе не разбудил ее по-настоящему. Она решила, что это Эффи отправилась на свою утреннюю прогулку верхом, ведь это был звук, который она слышала каждое утро, когда Стефани еще жила в Эдеме. Необязательно еще вставать. Она лежала и прислушивалась к звуку удаляющихся копыт с глубоким удовольствием, а потом снова прикорнула до того времени, когда надо уже будет вставать по-настоящему.

Как и всегда, первая ясная мысль, которая приходила к Грегу Марсдену утром, была о нем самом. «Ты добился своего, приятель, — его эхо мурлыкало, как толстый кот, — ты победил». Наслаждаясь самолюбованием, он принялся вспоминать события минувшей ночи, лениво проигрывал в памяти все свои действия и поведение Тары. Он не спеша думал о ее теле, ее груди, ее бедрах и темном треугольнике волос в низу живота. Мысленно он перевернул ее и взял ее сзади, и его член, всегда доставлявший ему проблемы по утрам, начал пульсировать, требуя удовлетворения. Он любил секс по утрам больше, чем в любое другое время. Он властно протянул руку, чтобы притянуть к себе Тару. «На этот раз, — подумал он, — я научу ее словам, сопровождающим любовные утехи».

Как только его протянутая рука встретилась с холодным пространством там, где должно было лежать теплое тело Тары, Грег понял, что его провели. Почему, как она посмела бросить его таким образом? Он сразу же понял, что она не в ванной, не выскользнула, чтобы приготовить ему сюрприз, не впорхнет сейчас в комнату в своем очаровательном неглиже, неся поднос с апельсиновым соком, дымящимся кофе, булочками и шампанским, чтобы отметить их ночной любовный ритуал. Он помрачнел и выскочил из постели, мгновенно придя в состояние огромного тигра, готового к убийству.

Солнце было уже высоко в небе. Сэм, который в это время спиливал засохшее дерево, очень беспокоился о Кэти. Она настаивала, чтобы верхние ветки, которые он обрубил, они оттащили в сторону и порубили на поленья. Это была изнурительная работа, а Сэму закон его предков предписывал почитать старших, это была священная обязанность. Он неоднократно пытался деликатно остановить ее.

— Предоставь это мне, Сэм, — сказала она, тяжело дыша от напряжения, — конечно, я могу это сделать. Я слишком стара и жилиста, чтобы у меня случился сердечный припадок… да и работы… много … так уж позволь мне… понадоедать тебе тут.

На самом деле, Кэти в это утро была снедаема беспокойством, от которого можно было избавиться только тяжелой физической работой. Удовольствие, которое она получила, услышав, как Тара поскакала на прогулку рано утром, испарилось, когда она прочла записку. Зачем бы Эффи надо было отправиться к Девилс-Рок? Дорога туда и обратно занимала не меньше целого дня. Туда никто никогда не ездил один. И хотя Стефани раньше всегда знала все дороги, все пути в округе, сможет ли она не заблудиться после такого долгого отсутствия? Если она или лошадь погибнут там, даже косточек их никогда не найдут.

Кэти также пришло в голову, что из-за усталости и возбуждения предыдущей ночи она не рассказала Таре о разговоре между Грегом и Джилли, который она подслушала. Она так была преисполнена радости, когда Тара почти созналась, что она и Эффи — одно и тоже лицо, что совсем забыла поделиться с ней откровениями, которым стала невольным свидетелем, когда, проходя через холл, услышала голоса тех двоих, что бросали друг другу обвинения и оскорбления. «Старая дура», — ругала она себя почти в слезах от огорчения. Но что она могла поделать? Ничего, только ждать, когда Эффи вернется, и тогда ей все рассказать. Теперь это был вопрос, как прожить день и дождаться ночи, а еще постараться быть рядом с Сэмом при Греге. Она не забыла его лица, когда он вошел в кухню и услышал ее попытки связаться с Пайн-Крик по рации, не забыла она также и того, что Грег вывел рацию из строя, чтобы они были отрезаны от внешнего мира.

— Доверяй мне, — сказала Эффи.

Ну что ж, она была уверена, что у Эффи есть какой-то план. «Она выведет тебя на чистую воду, — говорила она мысленно Грегу, — и тебе придется встать рано утром, чтобы поймать Кэти Басклейн, негодяй».

— Кэти! — Резкий голос Грега прервал ее раздумье и заставил ее испугаться, несмотря на все ее храбрые мысли. — Где ты? Черт возьми, я тебя всюду ищу!

Даже в лучах яркого полуденного солнца он был бледен от едва сдерживаемой ярости. Кэти не хотелось встречаться с черным гневом в его взгляде.

— Где мисс Уэллс? Ну, где она?

— Она уехала перед завтраком. Она велела мне не будить вас.

— Куда она поехала?

— В Девилс-Рок, верхом.

— Девилс-Рок? — его голос дрожал от гнева. — А откуда, интересно, она узнала о Девилс-Рок?

— Это… я ей рассказала, — на ходу выдумала Кэти.

— Что за идиотизм. Туда добираться три или четыре часа. Она может заблудиться. Она может… — Его ум отказывался принимать эту страшную возможность. Он повернулся к Кэти. — Если что-нибудь случится с ней… — Он оставил угрозу, повисшей в воздухе, потом повернулся и быстро пошел назад.

Кэти вдруг почувствовала себя очень старой и очень больной. Сэм, с сочувствием поглядевший на маленькую женщину, увидел, как она пошатнулась, будто сейчас упадет. Он быстро спустился с дерева и взял ее под руку, чтобы поддержать. Она с благодарностью оперлась на его мускулистую руку и подняла к нему свое маленькое сморщенное лицо.

— Помоги мне добраться до дома, Сэм. Мне что-то нехорошо.

Они медленно вернулись в дом, Сэм довел ее до кухни и усадил. После ужасной жары на улице Кэти почувствовала себя лучше. Но она не собиралась предоставлять свое выздоровление только природе.

— Мне нужно что-нибудь выпить, — сказала она Сэму, — просто чтобы успокоить нервы. Видишь, вон там, в буфете? Дай мне, пожалуйста, ту бутылку и стакан…

И уже не первый раз за утро она приложилась к хорошей порции своего любимого лекарства.

 

Глава двадцать третья

— Крис! Где ты, черт тебя подери? Крис!

Почти вне себя, Грег метался по Эдему и около конюшен, вопя, чтобы Крис пришел и помог ему оседлать одну из лошадей. Он не мог перенести, что Тара снова сбежала от него, каждая жилочка его хищного тела была настроена на погоню. Он должен найти ее.

— Крис!

Он вбежал в конюшню, но аборигена там не было. Грязно ругаясь, Грег в безумной спешке нашел седло и уздечку, выбрал одну из самых резвых лошадей и оседлал ее. Затем он вывел лошадь и вскочил в седло.

К величайшему раздражению, он вдруг заметил Криса, который легкой походкой пересекал двор со своим обычным спокойствием и бесстрастием.

— Кристофер! Пойди сюда!

Изменив направление, абориген спокойно подошел к нему и остановился у его стремени.

— Ты знаешь, куда отправилась Тара? В каком направлении?

Крис пожал плечами.

— Ну, далеко она уехать не могла. Какую лошадь она просила у тебя оседлать для нее?

Крис молча уставился на Грега своими большими лучистыми глазами.

— Ты что, хочешь сказать, что… нет, не может быть! — Грег изменился в лице. Спрыгнув с лошади, он бросил поводья Крису и бросился назад в конюшню. В конце блока он увидел то, чего не заметил прежде: дверь в денник Кинга стояла открытой и жеребца в ней не было. Взревев, Грег повернулся и бросился назад на залитый солнцем двор.

Крис все еще стоял там, где его оставил Грег, небрежно держа в руках поводья лошади. Швырнув в него свой тяжелый хлыст в убийственной ярости, Грег набросился на аборигена.

— Ты, чертов идиот! Никто не ездит на Кинге!

Приблизившись, он поднял хлыст, чтобы ударить Криса по лицу и по телу. Но Крис бесстрашно ухватил его за руку и удержал от удара. Грег почувствовал на своей руке стальные клещи. С воплем ярости Грег сбросил руку Криса, выхватил у него поводья и вскочил в седло. Оставив Криса, он пришпорил коня и помчался вперед. Перескочив через ограду, чтобы не терять времени в воротах, и завернув за большой сарай, который служил ангаром для их легкого самолета, он промчался вдоль боковой стены дома по длинной дорожке и дальше в открытое безлюдное пространство.

Вдруг он увидел Джилли, бежавшую по направлению от дома наперерез ему.

— Мне нужно поговорить с тобой! — прокричала она резким голосом. — Я тебя всюду искала.

Она бежала вперед, как слепая, будто хотела броситься на скачущую лошадь.

— Какого черта тебе еще нужно, ты, грязная сука?

— Я видела вас прошлой ночью! — Ее разбитое лицо горело каким-то извращенным торжеством. Ему захотелось размолотить его всмятку. — Ты не знал, да? Даже не подумали занавески задернуть в своих страстях. Тебе и в голову не пришло, что кто-то может прогуливаться ночью на веранде. А я все видела. Я видела, как ты занимался с ней любовью.

— Ты больна, Джилли, — сказал он со спокойствием, которого на самом деле не испытывал.

— Больна, да? Посмотрим, как ты заболеешь. — Она постепенно приходила в безумное состояние. — Тебя стошнит, когда я тебя трахну. Я иду в полицию. Мне теперь на все наплевать. Тебя нужно казнить. Как бы мне хотелось, чтобы тебя повесили, чтобы тебя сожгли на медленном огне. Я хочу видеть, что ты страдаешь так же, как ты меня заставил страдать, гореть в аду. О'кей? И я уж добьюсь, чтобы тебя засадили до конца жизни. И ты больше никогда не увидишь ее.

«Никогда не видеть Тару…» — Тьма поднялась в нем, и он закричал, сам не узнавая своего голоса:

— Убирайся отсюда!

Увидев вдруг в его глазах, что он способен убить, Джилли повернулась и убежала. Как охотник, идущий по следу лисы, он бросился ее преследовать. Она рванула вдоль боковой стены ангара, слыша за собой ужасающий грохот подков, пока наконец ей не удалось проскользнуть в проход между двумя строениями, такой узкий, что лошадь не смогла бы там пройти, и добраться до безопасного места в закрытом дворе. Но когда она остановилась, чтобы перевести дух, к ее ужасу, лошадь и всадник перелетели через ограду во двор, огромная тень, как чудовищный кентавр, закрыла солнце. С воплем ужаса Джилли побежала, ища укрытия, ее легкие пересохли и, казалось, вот-вот лопнут, а в ушах раздавался топот металлических подков.

Грег испустил громкий вопль, ноздри его уже предвкушали запах ее крови. Как гончая, преследующая зайца, он не давал ей уйти в сторону, пока она не остановилась с визгом и рыданиями и не могла больше бежать. Она мысленно уже представляла себе, как железные подковы лошади разрывают ткань ее платья, ломают кости, топчут, сплющивают ее тело. Она упала, и с победным криком Грег поехал на нее.

Для Грега это уже была не Джилли. С тех пор, как ее опрометчивая угроза пробудила темные силы в его душе, он уже не думал о ней как о человеческом существе. Он даже не испытывал к ней нормальной человеческой ненависти. Она стала для него червяком, паразитом, которого нужно уничтожить, потому что она встала между ним и его погоней за Тарой. Направив лошадь прямо на нее и безжалостно подгоняя животное ногами, он ехал прямо на поверженное в пыли тело и дальше на широкое пространство двора за ним.

Еще три шага, два… и в тот момент, когда жестокие копыта должны были вонзиться в мягкое тело на их дороге, в сознании Грега вдруг всплыло то, что знает каждый всадник: лошадь никогда по своей воле не наступит на человека, если может избежать этого. Он почувствовал, что лошадь под ним подобралась и напрягла все силы, Грег понял, что она собирается сделать, и понял, что он бессилен ей помешать. В самый последний момент это большое животное подобрало передние ноги и, как кошка, перепрыгнуло через Джилли, пролетев над ней на расстоянии в несколько футов. Еще один бросок через ограду, и лошадь поскакала что есть мочи, как будто радуясь, что кровавая охота осталась позади. Грег отпустил поводья, так как у него теперь была только одна мысль: найти Тару. Направляясь в сторону Девилс-Рок, он постарался гнать как можно быстрее.

Пригнувшись в седле, ритмично пришпоривая лошадь, Грег уносился все дальше и дальше и в конце концов скрылся из глаз. У двери амбара Крис наблюдал за ним не мигая, пока фигура на лошади не превратилась в облако красной пыли, летящее по равнине. Затем он вошел в амбар. Там внутри молча и не двигаясь стояли Тара и Кинг. Часы терпеливого ожидания были вознаграждены. Грег был отправлен в погоню за призраками, в никуда, а она была свободна, чтобы начать осуществлять свой план здесь, в Эдеме.

— Спасибо, Крис, — сказала она, протягивая ему поводья. Она погладила гладкую массивную шею коня, а тот опустил голову, чтобы она поласкала его уши.

— Прости, что нам сегодня не удалось прогуляться, малыш, — прошептала она, — может быть, завтра. — Он фыркнул, поднял переднюю ногу и величаво топнул о землю.

— У нас еще не раз будет случай, дорогой, — сказала она ему. — Не унывай, ты не унывай.

Он нежно подул ей в лицо сладким запахом сена.

— О'кей, Крис. — Ей не хотелось прерывать этот спокойный момент, но нужно было идти. — Отведи, пожалуйста, Кинга на место.

Она наблюдала, как Крис — маленькая фигурка, едва ли достающая до мощного лоснящегося крупа Кинга, — ласково подтолкнул коня, давая ему сигнал идти в стойло. Они вместе вышли из дверей амбара, через двор, в конюшню.

— Хетра акамареи, алидгеа гай пичи, пошевеливайся, ну, давай, иди.

Послушавшись шепота Криса, Кинг пошел, и они быстро скрылись под навесом конюшни.

Тара, выглянув наружу, не увидела даже и облачка пыли, двигающегося по равнине. Она пошла через двор в противоположную от Криса сторону, направилась к дому и появилась на кухне с черного входа. У двери стоял настороже Сэм. Сидя за столом, Кэти наливала себе последнюю каплю хереса, не переставая говорить с Сэмом, как она это делала последние полчаса.

— Успокаивает нервы, понимаешь? Только потому и пью. Как лекарство. Мне врач велел принимать, когда я упала однажды с лошади, здорово свалилась. И помогло. Но не могу сказать… — Кэти, причмокивая, попробовала на вкус еще один глоток терпкой жидкости, — не могу сказать, что она мне нравится… нет.

Она сделала еще один глоток, чтобы доказать это.

— Просто когда тебе плохо, когда что-то не клеится… чтобы успокоиться…

Тара наблюдала за ней из дверей с нежностью и жалостью.

— Здесь не расслабишься, Сэм, уж ты-то знаешь, здесь… надо работать…

У Кэти стал заплетаться язык и слипаться глаза.

— Надо еще одного кролика… для обеда… вот так… я бы могла подстрелить что угодно…

Она принялась хвастливо размахивать руками, потом стала валиться на стол.

— Помоги мне, Сэм. — Тара зашла позади Кэти, взяла ее под руки, принимая на себя ее вес. — Возьми-ка ее за ноги.

Они вместе подняли маленькую жилистую фигурку со стула, на котором она сидела.

— Что вы делаете, — сонно запротестовала Кэти. Тара отметила, что лекарство быстро действует на нее. Голова ее болталась из стороны в сторону, ей нужно было лечь в постель. Вдвоем Тара и Сэм отнесли ее, как ребенка, в комнату. Как всегда в таких случаях, Кэти пыталась спорить с ними и протестовать.

— Оставь, Сэм, я тебе говорю, я сама могу идти… делай, что тебе говорят… я сама пойду.

Сэм, не отпуская Кэти, улыбнулся Таре. Они добрались до комнаты Кэти и осторожно опустили ее на кровать. Тара ослабила пояс, а Сэм укрыл ее легким покрывалом.

— Поспи, Кэти, — прошептала Тара и наклонилась, чтобы поцеловать ее худое загорелое лицо. — Все будет в порядке, обещаю тебе. Когда ты проснешься, все кончится. Приятных снов!

Тара тихо закрыла дверь, когда они выходили, а Кэти уже крепко спала.

— С ней будет все в порядке. Пойдем, Сэм. Я хочу, чтобы ты кое-что сделал.

Вернувшись в дом, Тара написала несколько строк на листе бумаги и дала его Сэму.

— Сэм, это очень важно. Я хочу, чтобы ты взял «лендровер» и поехал прямо в Дарвин. Не останавливайся по дороге ни под каким предлогом, поезжай прямо туда. О'кей? — Его большие лучистые глаза смотрели на нее внимательно. — Когда приедешь в Дарвин, отдай эту записку главному в полицейском участке, Джиму Галли. Только ему. Ты должен отдать это Джиму. Джиму Галли. — Она остановилась. Она не боялась, что Сэм не поймет ее или подведет. Просто она не хотела никаких неожиданностей. — Я рассчитываю на тебя, Сэм. Ты обязательно должен это сделать, никто и ничто не должно тебе помешать.

Он улыбнулся ей, кивнул и вышел. Тогда в дверях кухни появился Крис. Тара почувствовала покой, который исходил от него, и успокоилась сама.

— Ах, Крис, ну вот и все начинается… как ты думаешь, все будет хорошо?

Он не ответил. Она внимательно посмотрела на него.

— Ты ведь не оставишь меня? Мне понадобится сегодня вечером твоя помощь. Когда… — она не могла заставить себя произнести это имя, — когда он вернется…

Она видела по его глазам, что Крис знает, всегда знал, как все кончится. Но об этом он не мог никому рассказать, это знание принадлежало только ему одному. Вздохнув, она принялась за дело с новой силой.

Зажавшись в узком проходе между двумя строениями, куда она заползла, когда Грег набросился на нее, Джилли содрогалась от ужаса. В конце концов ее организм не мог больше выдержать это напряжение, ее начало тошнить, ее рвало и рвало, пока не осталась одна только горькая желчь. Когда спазмы кончились, она откинулась на стену, чувствуя себя совершенно разбитой и измученной. Неистовство Грега было ей хорошо знакомо, она и раньше провоцировала его, подчиняясь какому-то внутреннему импульсу, хотя и знала, что сама станет его мишенью. По мере того как их отношения ухудшались, драки и взаимные оскорбления стали происходить все чаще, но от этого они еще более яростно занимались любовью, даже когда их взаимная ненависть становилась особенно острой.

Но на этот раз все было по-другому. Она впервые увидела, что Грег не даст выхода своим чувствам, обладая ее телом, а получит удовлетворение, только взяв ее жизнь.

— Я не хочу умирать, — простонала она вслух. Она знала, что ей нужно как-то спастись, пока Грег не вернулся. Единственное, что помогло ей на этот раз, — это его навязчивая мысль найти Тару. Он просто не захотел терять времени и сворачивать в сторону, чтобы растоптать червя. Но он раздавит ее без сожаления, если она снова окажется у него на пути.

Она с трудом заставила себя встать. Колено и нога у нее были разбиты при падении, и она не могла по-настоящему идти. Она ободрала себе локти и лицо о жесткую землю, и струйки крови смешались с красноватой землей. Следы рвоты прилипли к ее платью и смешались с привкусом ужаса во рту. «Мне нужно выбраться отсюда, — сказала она себе, — нужно выбраться». Сильно хромая, она потащилась через двор и вошла в дом. В своей спальне она схватила дорожную сумку, которую даже не распаковала после вчерашней сцены, и спешно, насколько могла, выбралась снова на улицу. Она намеревалась взять «лендровер» и уехать в Пайн-Крик. Как только она уедет отсюда, она уже никогда не рискнет встретиться с Грегом Марсденом еще раз. Ах, если бы только она поняла это с самого начала, как только впервые почувствовала опасность и его ярость! Если бы только…

Она добралась до гаража почти обессилев от необходимости передвигаться на израненных ногах в эту полуденную жару. Она увидела внутри легкий самолет, как всегда готовый к взлету, но «лендровера» там не было. Джилли пронзительно закричала от отчаяния.

— О боже, нет! — Она была в ловушке, лишена всякой надежды на спасение.

Но она не чувствовала себя окончательно побежденной. Она снова была готова к борьбе, и ее ум начал лихорадочно вырабатывать новый план. Должен же быть кто-то, кто может ей помочь! Надо найти Кэти, или Криса, или Сэма и держаться их. Их будет больше. Грег не посмеет на нее напасть, когда рядом люди. Она отправилась назад в дом и вдруг почувствовала себя, как крыса в ловушке, которая бегает по лабиринту, а выходы все закрыты.

— Кэти! — завопила она. — Кэти! Пойди сюда, помоги мне!

Никто не отозвался. Ни единый звук не нарушил тишину спящего дома. Жутковатое чувство охватило ее; дом казался пустым, и все-таки в нем ощущалось чье-то настороженное враждебное присутствие.

— Кэти! Кэти!

Почти в истерике Джилли обежала первый этаж дома из конца в конец. Кэти нигде не было. Когда она вошла в гостиную, то с облегчением подумала, что сможет быстро выпить два-три стакана, она возьмет с собой всю бутылку, выпивка облегчит боль в ноге. Но к ее ужасу, там не оказалось ни одной бутылки. Она не могла поверить своим глазам. Она распахнула все дверцы буфета, но там тоже было пусто. Боже, как же она выживет? Она бросилась по коридору на кухню. Она обшарила весь кухонный буфет, пытаясь разыскать тайный запас Кэти, но обнаружила только пустую бутылку. Джилли в ярости разбила ее о пол.

И все-таки она решила не плакать, не сдаваться. Она еще не была побеждена, снова, хромая, прошла через дом и вышла во двор. Она методично обогнула бассейн, прошла через розовый сад и огород, где Кэти могла работать. Оттуда снова с трудом пробралась вдоль боковой стены дома к надворным постройкам и прочесала их в поисках кого-нибудь живого. Наконец она пошла в комнату Кэти, никак не ожидая, что эта деятельная старая женщина может быть в постели в это время. Она не почувствовала волнения при виде маленькой фигурки в постели. Но когда ее отчаянные попытки разбудить Кэти от ее неестественно глубокого сна не увенчались успехом, Джилли испытала подлинное отчаяние. Ей ничего не оставалось делать, как вернуться в дом в последний раз. Когда она пробиралась через двор, теперь уже почти ползком, она не заметила фигуру, наблюдавшую за ее мучениями из верхнего окна, холодно отметившую, что ей стало хуже, ждущую момента, чтобы нанести удар.

Оставалась лишь одна слабая надежда. Как и все, кто когда-то хоть недолго жил в провинции, Джилли умела обращаться с рацией. Войдя на кухню, она уселась перед приемником и попыталась его включить. Она сразу же поняла, что радио мертво. Она заставила себя не потерять самообладание и проверила еще раз. Но увидев, какой детали недостает, она поняла, что это конец. Ее и без того непрочное самообладание оказалось окончательно сломленным. Она начала выть, как раненое животное, издавая крики боли и страха.

— Где все? — выла она. — Должен же кто-то быть здесь… помогите мне, пожалуйста… кто-нибудь!

Вдруг она услышала голос, как укор из глубины позабытой совести.

— Стоило ли это того, Джилли?

Широко раскрыв глаза, она вздрогнула и огляделась. Но вокруг никого не было.

— Кто это? Кто здесь?

— О мой бог, не говори, что ты уже забыла мой голос, — услышала она шепот, ласкающий слух, обволакивающий ее сердце ужасом. Она узнала голос, но неужели?..

— Ты ведь помнишь меня? Мы были лучшими подругами с детства.

— Нет!

— Как ты могла так поступить, Джилли?

— Нет!

— Я всегда любила тебя. Ты была частью моей жизни.

— Стефани!

Как слепая, Джилли попыталась убежать от укоряющего голоса. Она ковыляя выбежала из кухни и побежала по коридору. Но голос был повсюду, он преследовал ее.

— Мы были как сестры, ты и я. Я верила тебе…

— Прекрати! Замолчи!

Джилли закрыла уши руками, но голос продолжал.

— Неужели Грег стоил того? Стоил всех этих страданий?

— О боже!

— Всей вины!..

— Пожалуйста! Прошу тебя…

Не переставая рыдать, Джилли вошла в гостиную. Но укоряющий голос был уже здесь.

— Бедная Джилли! Он предал нас обеих, не так ли? — Раздался вздох. — Сначала меня… Теперь тебя.

Джилли больше не могла этого вынести. Боль в ноге жгла ее, как огонь, но так же страдала и ее душа. Она упала на стул в совершенном изнеможении.

— Послушай, послушай, — молила она своего невидимого палача. — Пожалуйста, послушай меня!

Находясь в спальне Стефани, Тара могла слышать каждое слово. Она держала в руке микрофон от своего портативного стереопроигрывателя, через который она могла донести свой голос в каждый уголок дома. Она была готова выслушать. Бессвязное бормотание Джилли было явственно слышно.

— Это… это была мысль Грега. Я не знала, что той ночью… той ночью на реке он собирался убить тебя. Я не знала, что…

«Да, этому можно было верить. Джилли не была убийцей».

— Потом… после этого, он заставил меня солгать в полиции, я была так испугана…

— Ты боялась потерять его.

— Да, боялась потерять. Я так его любила.

— С самого начала.

Снова прозвучала ненавязчивая подсказка, и снова Джилли попалась на удочку.

— С той минуты, как я увидела его, на свадьбе!

— А он…

— На теннисном корте. Он посмотрел на меня. Он дотронулся до меня. Я захотела, чтобы он был моим.

— Только твоим.

— Да. — Джилли снова начала агрессивно кричать. — Только моим. У тебя было все, Стеф: деньги, положение, а теперь у тебя был единственный на свете мужчина, который был нужен мне. Это было несправедливо. Я всегда хотела отомстить тебе за своего отца, всегда! — В ее голосе послышалась злость и ненависть обиженного ребенка. Вдруг ее тон снова изменился.

— Но я не хотела, чтобы это случилось, Стеф. Я не хотела, чтобы это было… так ужасно… Я все время видела выражение твоего лица…

Теперь Джилли снова была ребенком.

— О Стеф, я так боюсь. Так боюсь. Пожалуйста, помоги мне, пожалуйста. Я не знаю, что мне делать… Я не хочу умирать… Помоги! Помоги… пожалуйста!

Грег скакал все дальше и дальше через раскаленную пустыню по направлению к Девилс-Рок. После нескольких часов тяжелого пути он с трудом держался на коне. Он не ездил верхом на такие расстояния со своего медового месяца, и тело его начало дрожать от напряжения. Но еще больше страдал он душевно с того момента, когда протянул руку к Таре и обнаружил, что ее нет — это воспоминание преследовало его и вытеснило все остальные мысли. Почему она бросила его таким образом? Почему она снова решила сбежать от него? Что еще нужно было женщине, которую он так любил прошлой ночью? Но хуже всего было то, что, как ему казалось, за всем этим была какая-то загадка, тайна, грозная для него: в какую игру она играла? Почему?

Грег чувствовал, что сама основа его благополучия, его существования зависит от чего-то, чего он не мог понять. Это он всегда играл, наслаждался и бросал, когда ему хотелось. Он никогда и не пытался представить себе, каково быть брошенным бессердечной возлюбленной. Теперь он смертельно боялся, что именно это с ним происходит. Прошлая ночь была подтверждением тому, что он уже начал в себе ощущать: он любил Тару сильнее, чем когда-либо любил других женщин. Но для Грега это не было возвышенным чувством, это было квинтэссенцией его чудовищного эгоизма, он чувствовал, что его любовь к Таре дает ему на нее право, подобно тому как может претендовать на еду, тепло и дом. Никто, даже она сама, не может лишить его этого права.

Он пришпоривал коня столь же безжалостно, сколь безжалостными были эти непривычные для него мысли. И все же, когда Девилс-Рок появился на горизонте, в нескольких милях от него, он понял, что ее там нет. Он не мог представить себе, куда она подевалась. На мили вокруг не было никакого укрытия, ей некуда было спрятаться. Вокруг было только бесконечное красноватое безжизненное пространство с редким кустарником, на фоне которого любая лошадь, любой всадник были бы прекрасно видны. Если она была тут, то могла укрыться за скалой, спасаясь там от безжалостно палящего солнца.

Он почувствовал тоску, поняв, что потерпел неудачу, когда подъехал ближе к огромной скале из песчаника. Ее верхние склоны были изъедены ветром и непогодой и имели какой-то демонический облик, что и дало месту его название. Здесь жил Кульпунья, могущественный Дух Динго, сила злая, которая своим присутствием даже в такой жаркий день делала воздух вокруг скал прохладным. Неожиданно для себя Грег содрогнулся в багряной тени скалы и старался не смотреть наверх на дьявольские очертания, нависшие над ним. Лошадь тоже почувствовала необъяснимый страх, отвела уши назад и начала вращать глазами от ужаса.

Теперь, когда его гонка кончилась и он понял, что Тару он не нашел, Грег начал медленно объезжать вокруг гигантского монолита, его стены меняли цвет в зависимости от положения по отношению к лучам полуденного солнца: от кроваво-красного, ярко-оранжевого и желтоватого до коричневого и черного. Тары там не было. Оставалась одна последняя возможность, но у Грега почти не было надежды, когда он завернул в пещеру у подножия скалы. Это было старинное священное место аборигенов, для которых герои прошлого все еще спали в складках песчаника. Здесь они оставляли на стенах рисунки и надписи, сделанные кровью во время ритуала посвящения, и на протяжении многих поколений старейшины подновляли эти пятна, вскрывая собственные вены. Грег стоял в чреве пещеры и чувствовал, что у него разрывается сердце — пещера была пуста, Тары не было и там.

— Тара! Тара! Тара! — Его отчаянный крик доносился из сердца скалы, разрывая жутковатую тишину; он продолжал звучать и когда взмыленная лошадь и измученный всадник уехали в сгущавшихся сумерках. Как бы признав в нем своего, все дьявольские силы в округе хохотали и переговаривались друг с другом, а Грег все продолжал поиски, затерянный и одинокий в этом гнетущем пейзаже.

 

Глава двадцать четвертая

Никто не сможет отрицать, что Дарвин, столица Северной Территории, великолепный город. Разрушенный яростным циклоном Трейси в 1974 году, он был перестроен как богатый и космополитический город, и его гости обычно находили там много приятного. Но Дэну Маршаллу, который пытался сдержать свое беспокойство и нетерпение, вовсе не хотелось там находиться.

«Ни за что бы не сказал, что самолет — самый удобный и быстрый вид транспорта в мире», — думал он мрачно, идя по Смит-стрит с Сарой и Деннисом. У них был тяжелый полет из Сиднея в Эдем как по условиям, так и по количеству пассажиров и по времени суток. Если прибавить к этому неизбежные задержки, которые всегда случаются при воздушных путешествиях и из-за которых нарушается все расписание, станет ясно, почему Дэн был так расстроен: он не может быстро прийти на помощь Таре. Теперь, когда приближался вечер, они добрались до Дарвина и выяснили, что им придется убить еще два часа, прежде чем они смогут продолжать путь. Чтобы не болтаться в аэропорте, Дэн повез детей посмотреть город.

Он решил, что двигаться будет гораздо лучше, чем сидеть в зале ожидания аэропорта. Перед ними тянулась Смит-стрит, широкая улица, усаженная по обе стороны деревьями; в постепенно сгущавшихся сумерках уже начали зажигаться огни на фоне золотого, розового и бронзового заката. Он взглянул на детей. Сара с интересом смотрела по сторонам, все еще сохраняя оживленность, которая в ней появилась, как только он сказал ей, кто такая Тара. Деннис, несмотря на усталость после перелета, был тоже доволен и уткнул нос в рекламную брошюру, которую подобрал в аэропорте.

«Дарвин — сверкающая столица Северной Территории, — прочитал он спотыкаясь, — здесь проживают представители сорока пяти национальностей. В последние годы город преодолел свою исторически сложившуюся изоляцию, а богатые природные ископаемые в этом районе принесли ему блеск и процветание».

— Это такие ловкие люди, как мы с вами, — сказал Дэн весело.

Он не поделился с детьми своими страхами насчет безопасности Тары. Но ему не раз приходило в голову, что он, может быть, подарил им бесценный дар, вернув из мертвых их мать, которую судьба снова может отнять, если наихудшие его опасения оправдаются. Эту мысль, не дающую ему покоя, он отложил в сторону, его научила этому его профессия. Но тайные страхи, как бы он их в себе ни подавлял, не покидали его, как назойливые спутники, от которых никак невозможно отделаться.

— Хорошее место, — сказал Деннис с энтузиазмом. Он продолжил читать:

— «Дарвин привлекает гостей своими барами и ресторанами, а также своим ультрасовременным казино Даймонд-Бич. Отсюда начинаются также экскурсии в национальный парк Какаду. Вы можете также посмотреть пресноводных и морских крокодилов в их естественной среде обитания…» — тут его голос дрогнул.

— Пошли, ребята, — сказал Дэн, взяв их за руки и оглядываясь в поисках такси, — пора возвращаться в аэропорт.

Но спешить им не надо было. Когда они зарегистрировали билеты на свой рейс, оказалось, что хрупкая цепь снова оборвалась, на этот раз подвел мотор, и теперь у них нет надежды добраться до Эдема до следующего утра.

Независимо от Дэна еще один гость Дарвина в тот же самый день не смог насладиться всеми его прелестями. Сэм достаточно быстро добрался до Дарвина, если учесть, какой длинный путь он преодолел, час за часом «лендровер» катил по дороге, ни разу не подводя его. Приехав в город, Сэм нашел полицейский участок без труда. Но его просьба встретиться с начальником, Джимом Галли, натолкнулась на простое, но неожиданное препятствие.

— Его нет. У него выходной. — Дежурный сержант был довольно любезен, но его смена заканчивалась, и он устал. — Он будет в десять вечера. — Он заметил, с каким нетерпением смотрел на него этот человек, и попытался ему помочь:

— Послушайте, может, кто-нибудь другой вам поможет?

Крепко держа в руках записку, которую дала ему Тара, Сэм взвесил это предложение. Потом он вспомнил, с каким напутствием она дала ему письмо и какое особое значение она придала своим словам. «Ты должен отдать это Джиму. Никому другому».

Он знал, что для этого должна быть причина. Он не мог отступиться от своего обещания. Осторожно положив записку в карман рубашки, он застегнул его на пуговицу, чтобы не выпала, отрицательно покачал головой и уселся, готовый ждать.

Далеко от города, в самом сердце страны садилось палящее солнце, кроваво-красный закат над Эдемом, казалось, отражал все первобытные страсти вселенной. Последние лучи света на пурпурном небе были безжалостно поглощены густой бархатной тьмой. Влажный душистый воздух стоял неподвижно, но в нем ощущалась настороженность, нависшая над Эдемом, все его обитатели ждали событий предстоящей ночи.

С высокого холма за домом из рощицы камедных деревьев Крис наблюдал за заходом солнца. Только когда последний проблеск золота был поглощен тьмой, он вышел из своего укрытия. На поляне в середине рощи он присел на корточки и начал разводить костер. Он разжигал огонь и пел, прославляя Гудаха, мудреца древних, который совершил опасное путешествие на далекую гору, где племена видели странный свет во тьме. Там он смело захватил часть небесного огня, который сошел в виде молнии, и спрятал его на веки вечные в мертвом дереве, где он и спит до сих пор, чтобы земные люди могли раздуть из него пламя, когда захотят. Когда костер разгорелся, потрескивая, и пламя начало наконец реветь, Крис понял, что дух предков снова сдержал свое слово, данное миру.

Раздув искры огня в настоящее пламя, Крис встал перед костром и снял с себя одежду. Как предписывал ритуал, он сбросил с себя принадлежности цивилизации белого человека и приготовился к священному танцу, свободный и гордый, как духи предков.

Густой белой глиной он провел черту на лбу и вдоль носа и такие же широкие полоски на щеках. Затем обеими руками он нанес рисунок на животе и груди, на руках, запястьях, на бедрах и коленях. По мере того как он накладывал краску, он сбрасывал с себя узы новой и чуждой ему жизни, наслаждаясь ритуалом жизни, таким древним, что даже Время — самый старый кудесник — не могло припомнить свое начало. В заключение он украсил свои черные волосы расщепленными костями и перьями белого какаду. И наконец он надел пояс, символизирующий его мужественность, и был готов к ритуалу.

В центре рощи стояло одно огромное и старое дерево, оно зловеще возвышалось, освещенное пламенем костра, бледное, как пришелец из страны мертвых. У его подножия находился священный круг танца. Войдя в круг, Крис начал свой танец, и слова песни, как эхо, летели в тихое ночное небо.

— Кульпернатома, Байаме, кунгур гар вуналамин-жу, виндана вунгиана — я говорю с тобой, я призываю тебя, Отец Всего, услышь меня, танцуй с нами, куда мы идем и куда ты ведешь нас? Укажи нам дорогу вперед через эту пустыню, пусть не сойдут наши ноги с тропы, по которой нам идти, пусть не поддадимся мы слабости или страху. Сегодня, как никогда, о великий дух, не оставляй эту женщину в ее страшном деле, усмири свое проклятие и свой гнев и уничтожь этого дьявола, этого человека, который угрожает твоему созданию своей яростью и страстью к убийству.

Йови панельгорамата, нуррумбунгутья гунмарл, порнуруми нгенде пайале, гвавдалан тооми йант таль-думанде — Йови, твой предвестник близости проклятия нашептывает мне, и древние духи тьмы, бурь и зла кружатся над этим мостом смерти. Я чувствую черноту этого страшного холода впереди — я чувствую, что он грядет. Ты выберешь сегодня, кого ты возьмешь на звезды, но Отец Всего, принеси наконец мир в этот дом.

Как мстительный демон, Грег летел сквозь ночь, безжалостно пришпоривая уставшую лошадь. Где Тара? А теперь еще и новая загадка: где Эдем? Обычно весь огромный дом стоял по вечерам освещенным как снаружи, так и изнутри, и на многие мили вокруг казался маяком, так что застигнутый ночью путник всегда мог благополучно добраться до жилья. Но впереди была одна темнота. Не видно было ни зги, ни проблеска света. Но ему не нужен был ориентир, чтобы не сбиться с пути. Лошадь сама знала все тропинки вокруг и могла вернуться домой, повинуясь инстинкту. Но что могло случиться в Эдеме, чтобы погасли все огни?

Подъехав ближе, Грег мог только различить очертания дома, темный силуэт на фоне еще более темного неба. Ему вдруг стало тошно от необъяснимого страха. Он дрожа слез во дворе с лошади, его уставшие ноги почти не слушались его. Его тело с трудом подчинялось ему, когда он поспешил в дом. На кухне никого не было, когда он попробовал включить свет, то обнаружил, что электричества нет. С проклятиями он нашел фонарик, который хранился там на всякий случай, и начал обыскивать дом.

В гостиной не было никакого движения, но его напряженный слух уловил чье-то присутствие, и он начал обшаривать комнату фонариком. В луче света он поймал лицо Джилли, она глядела на него остановившимся взглядом, с расширенными зрачками, как кролик перед удавом. Она съежившись сидела на стуле, поджав ноги, и вся ее поза говорила об ужасе и отчаянии.

— Где Тара? — грубо спросил он. Джилли не ответила.

— Я спросил, где Тара? — он бросился к ней через комнату, подняв для удара хлыст.

— Не бей меня! — Джилли вышла из транса от этой неожиданности. Она заговорила невнятно и подняла руку, чтобы закрыть лицо от его удара.

— Нет! Грег! Нет!

— Что ты ей сказала? — Все его мысли были о Таре, где она могла прятаться, как он мог до нее добраться.

— Ничего, ничего! Клянусь тебе! Я не видела ее! Ее не было весь день, весь-весь день! Грег, пожалуйста, — Джилли жалобно протянула руку и схватила его за куртку, — Грег, послушай…

— Что? — Он и не слышал ее, она была где-то очень далеко, в висках его застучало.

— Стефани была здесь!

— Стефани!

— Я слышала ее голос, очень отчетливо. Это ее призрак, он здесь, в доме!

Стефани? О чем она говорит? Как?..

— Ты пьяна! — сказал он неуверенно.

В глазах Джилли зажегся прежний огонек.

— Ты прекрасно знаешь, что я не пьяна, ты сволочь! Ты все спрятал! За весь день я не выпила и капли!

Но Грег не слушал ее.

— Где Тара? ГДЕ ОНА?

— Я не знаю, мне наплевать.

— Не смей к ней приближаться, или я убью тебя, — закричал он в ярости. В ответ она снова ухватилась за его рукав.

— Грег… я действительно… я действительно слышала голос Стефани. Она была здесь. Я не выдумываю, нет. Все кончено. Мы больше не можем скрывать, что убили ее.

Несмотря на то, что все его мысли были поглощены Тарой, в его мозгу промелькнула мысль о самосохранении. Он впервые внимательно посмотрел на Джилли, которую свет фонарика пригвоздил, как бабочку к картону. Ум его вдруг сразу просветлел.

— Кто знает, что ты здесь? Кроме пилота?

— Никто!

— Ты кому-нибудь сказала перед отъездом, куда ты едешь?

— Нет! Никому, клянусь, Грег! — Джилли снова начала бормотать бессвязно, чувствуя опасность, которая исходила из черноты вокруг луча от фонарика. Но как только она произнесла эти слова, она поняла, что совершила смертельную ошибку. Луч света отодвинулся, когда Грег положил фонарик на пол. Только черный силуэт, как посланец смерти, подошел к ней.

— НЕТ! НЕТ! — Вся ее надежда на спасение выразилась в этом крике. — НЕ УБИВАЙ МЕНЯ, ГРЕГ!

Неожиданно во всем доме вспыхнул свет. Застыв в ожидании неминуемой смерти, она увидела перед собой Грега, готового убить, его руки уже тянулись к ее шее. Застыв, оба, пораженные, представляли собой странную картину. Казалось, это длилось несколько минут. Потом с нелепым рычанием Грег вдруг ожил, пришел в себя от внезапного шока и бросился вперед. Джилли видела его, как при замедленной съемке, словно он двигался под водой. Она не могла пошевелить и пальцем, слишком испуганная, чтобы закричать, она приготовилась к смерти, узнав ее призрак в этих черных слепых глазах, надвигающихся на нее.

Затем, так же внезапно, как зажегся, свет погас, погрузив комнату в еще более непроницаемую тьму. После этого второго неожиданного потрясения мышцы Джилли обмякли, ноги отказали ей и она бесшумно повалилась на пол. Это мягкое падение, казалось, вывело ее из транса, и она подсознательно откатилась ближе к стене. Когда Грег бросился к ней, чтобы схватить за горло, его пальцы сжались в пустоте.

Грег был слишком опытным охотником, чтобы преследовать жертву вслепую, он остановился и принюхался. Все его существо превратилось в хищного зверя, он полагался на инстинкты, которые его не подводили. Он знал, что, принюхиваясь, как бы ощупывая воздух, он скоро уловит запах ее ужаса и найдет ее в этой темноте. Джилли была слишком напугана, чтобы двигаться, но она тоже израсходовала все свои силы в этом почти автоматическом движении. Она забилась под стол, как жалкое потерянное животное, уже чувствующее приближение смерти, жестокие тиски на горле и зубы, вонзившиеся в ее горло.

— Джилли, — голос Грега, тихий, нежный, ласкающий слух, донесся до нее в темноте. — Я не причиню тебе зла. Не прячься от меня. — Он замолчал, прислушиваясь, весь в напряжении, готовый услышать даже малейшее ее движение. — Ну что же ты, малышка? — Его голос соблазнял ее, зачаровывал, как когда-то. — Ты же знаешь, что я люблю тебя, я убил Стефани, чтобы избавиться от нее, чтобы быть с тобой. Я хочу твоей любви. Иди к своему Грегу, иди ко мне, малышка…

Для Джилли этот голос был как прикосновение его рук к ее телу. Даже сейчас, придя к ней как ангел смерти, он сохранил власть над ее телом. Трепеща, потеряв над собой контроль, Джилли почувствовала томление во всем своем теле и поняла, что Грег тоже уловит его вместе с ужасом, который она испытывала. Она знала, что уж этого он не пропустит. И с обреченностью загнанного животного она отдала себя на его милость.

Но за секунду до этого острый слух Грега, сейчас и подавно обостренный, уловил какой-то звук у дверей комнаты. Он повернулся к окнам, ведущим на веранду. Что это могло быть? Он услышал длинный протяжный звук, казалось, его издавала душа, томящаяся от своей вины. У Грега волосы встали дыбом, и он до крови прикусил язык, чтобы не закричать от ужаса. Его взгляд был прикован к темной веранде. К нему медленно приближалось нечто…

Слабый свет казался угольком в темноте. Он танцевал и колебался, медленно приближаясь вдоль веранды. Грег окаменел, он не мог пошевелить и пальцем и не мог издать ни звука. А огонек подступал все ближе, ближе. Наконец он остановился около окна. Из комнаты казалось, что прошла вечность. У Джилли было преимущество перед Грегом: она сидела на полу, она увидела, почему Грег остановился, и тоже застыла от ужаса. Оба не могли ни пошевелиться, ни издать ни звука. Тишина в комнате подавляла их, казалась могильной. Очень медленно окна начали раскрываться, впуская вечерний воздух. Дюйм за дюймом они наконец раскрылись. Грег и Джилли как загипнотизированные смотрели на танцующий огонек, а за ним на темный силуэт, едва различимый в темноте. Эта фигура, молчаливая, недвижная, только усиливала ощущение ужаса, казалась им укором. Джилли, вспомнив о своей безопасности, первая нарушила тишину.

— На помощь! На помощь! — закричала она, выскочив из своего укрытия. — Он хочет убить меня, он хочет моей смерти, на помощь! — Рыдая она поползла к огоньку.

Она вдруг увидела, что огонек поднялся кверху, стал больше и ярче. Фигура на веранде подняла фонарь и отодвинула затворки, чтобы осветить всю сцену. Луч света выхватил Грега, он стоял неподвижно, огрызаясь, как загнанный тигр. Джилли лежала на полу, она посмотрела наверх и снова повалилась, будто ее ударили в живот.

— Стеф! Стеф! Стеф! — Она захныкала, как слабоумный ребенок, и обратилась в поисках участия к человеку, который готов был ее убить:

— Грег, я же говорила тебе, Грег. Это привидение…

Но голос, прервавший ее, был голосом живого человека.

— Не обманывай себя, Джилли. Уверяю тебя, я не призрак.

Это была Стефани, но все же голос звучал увереннее, чем привычный им голос прежней Стефани. Луч фонаря повернулся и поймал Грега.

— В чем дело, Грег? Тебе нечего сказать? — Резкий звук ее голоса прозвучал насмешливо. — А, ты думал, что тебе все хорошо удалось. Все устроил, как ты говорил. Деньги Стефани, наследство Харперов, — в ее голосе прозвучало презрение, — и эта твоя шлюха под боком. Что еще нужно такому бездельнику?

Одним широким жестом фонарь повернулся снова, и, к своему ужасу, они увидели…

— Да, Стефани. Я жива, Грег. Я вернулась.

— Но как… как… — Это не были даже вопросы, это скорее звуки, которое издает загнанное животное.

— Ты не смог убить меня. И тот крокодил — тоже. Меня вытащили из болота полуживую. Ты собирался уничтожить меня. Ну что же, ты уничтожил Стефани Харпер так же, как если бы я умерла там.

Хриплый голос звучал то громче, то тише.

— Старый отшельник спас меня. Есть еще добрые люди на этом свете, люди, для которых доброта и любовь важны, они не похожи на тебя. Ему было безразлично, что я была ужасна, с изуродованным лицом и телом. Он отнесся ко мне с любовью. Он спас меня!

Джилли в ужасе посмотрела на Грега. Он стоял как вкопанный с тех пор, как услышал первый ужаснувший его звук ее голоса, дикое отчаянное животное, готовое к убийству, его ум не мог справиться с реальностью, не мог воспринять ее.

Безжалостная обвинительная речь продолжалась.

— Ты хотел, чтобы я умерла. Он хотел, чтобы я жила. Он дал мне жизнь, он отдал мне все свои сбережения, чтобы я начала сначала. Меня превратили в другого человека, это заняло шесть месяцев. Это было тяжело. Это было болезненно. Что ты знаешь о боли, Грег? О боли?

Молчание.

— Мне было так больно. Но, бог мой, это стоило того! — В ее голосе зазвучал экстаз. — Я страдала, но я преодолела страдание. Я боролась с собой и с твоим призраком, я едва не уничтожила себя от ненависти и ярости. О господи, как я ненавидела тебя!

Грег был потрясен ее страстностью. А вопрос Джилли прозвучал жалобно, как блеяние ягненка:

— Стеф, но почему, почему?..

— Ха! Почему? Было бы так просто пойти в полицию, рассказать им всем, кто я. Вас двоих обвинили бы в моем убийстве.

Сжавшись от ужаса, Джилли услышала вздох, а потом вспышку гнева.

— Но я… я хотела УНИЧТОЖИТЬ ВАС!… Так же, как вы уничтожили меня!

Казалось, воздух был переполнен ненавистью. Голос зловеще продолжал.

— Я любила тебя, Грег, как никакая другая женщина. Как ты мог так поступить? — Луч фонарика перекинулся на Джилли. — А ты, Джилли, у нас все было общим, но это ничего не значило для тебя. Совсем ничего? — Она издала вздох, такой глубокий, что ее сердце, казалось, готово было разорваться. — Вы двое, кого я любила больше всех на свете…. О, как невыносимо мне было видеть, как вы оба страдаете, как ненавидите друг друга, вцепляетесь друг в друга. Но я должна быть благодарна вам: вы помогли мне.

Голос вдруг изменил ей, но тут же она продолжила еще более решительно.

— Да, вы помогли мне! Потрясающая ирония состоит в том, что вы, мои заклятые враги, помогли мне понять, кто я и что я на самом деле.

Она осветила фонариком свое лицо, лицо Стефани, первый раз.

— За это хотя бы я благодарю вас.

Она резким жестом сорвала с головы густой длинноволосый парик. Бросив его на пол, она яростно взбила свои короткие кудри.

— Тара!

— Тара! Тара! — передразнила она. — Да, Тара, женщина, которая была вам нужна, когда вы не были ей нужны, женщина, которую вы презирали, когда она была Стефани, которой только и нужно было, чтобы вы любили ее по-настоящему, чтобы она могла насладиться любовью и красотой.

— Ты… ты — притворщица! — запинаясь, прокричал он. — Мошенница!

— О нет! — Они спасовали перед ее гневом. — Это не правда! Тара Уэллс — часть меня, она не выдумка, это часть меня, которая всегда была со мной, но рядом с тобой она была мертва. Что ты сделал, чтобы помочь мне? Ничего!

Ее гнев был ужасен. Ответить ей он не мог.

— И в чем же вы можете упрекнуть меня? В чем вы можете меня обвинить? А мне есть в чем вас обвинить! — Она горько рассмеялась. — Я женщина, которая занималась любовью со своим собственным мужем!

Ее смех показался ему демоническим.

— Тара! Тара!

— Все кончено, Грег. — Она вдруг заговорила тихо, устало. — Полиции известно все. Я послала с Сэмом письмо Джиму Галли в полицию Дарвина. Они уже едут сюда.

Свет покачнулся, она уронила лампу на пол.

— Полиция будет здесь скоро, в любую минуту. — При этом тусклом свете она впервые посмотрела прямо на него, пронзая его своими огромными глазами, полными боли. — К утру ты будешь там, где ты должен быть, Грег, за решеткой.

Плечи ее опустились, она вся обмякла. Все было кончено. Тело ее покачивалось от усталости. Когда она смягчилась, Грег почувствовал себя свободным от сдерживающих его оков. Огрызаясь, он яростно бросился вперед.

— Грег, нет! Нет! — Джилли встала перед ним, но ее маленькое тело не могло его остановить. Отбросив ее в сторону, он набросился на Стефани. Он ударил ее сбоку, выбив лампу из рук. Она упала на ковер, разбилась и откатилась к стене, оставляя на своем пути огненный след. Языки пламени охватили занавески, ковер, мебель. Грег был в забытье. Его ночная гостья оказалась загнанной в угол, отрезанной его яростью и пожаром, который он устроил. Она стояла у стены, прямо напротив него, глядя на него бесстрашным взглядом. Стефани? Тогда где же Тара? Его мозг едва не лопался от напряжения. Перепрыгнув через кольцо огня там, где загорелось масло из лампы, он пригвоздил ее к стене и железной хваткой схватил рукой ее лицо. Теперь, вблизи, он увидел, кто это.

— Стефани, — прошипел он, даже лицом напоминая ящерицу. — Где Тара? Что ты с ней сделала?

Правда поразила его, как взрыв в темноте.

— Ты убила ее! — с трудом проговорил он, — ты… ты…

Полуобезумев, не понимая, что он делает, он ударил ее по голове. Затем его пальцы нашли ее горло, и руки его начали сжиматься у основания ее шеи… Как сквозь сон она услышала отчаянный крик Джилли о помощи.

— Аккай!

Почти без сознания, с закрытыми глазами, Тара почувствовала, как мускулистое тело Грега оторвалось от нее. Задыхаясь, ловя ртом воздух, она открыла глаза и увидела, как Грег схватился с загадочной и похожей на привидение фигурой, человек был гол, с телом, разрисованным глиной, казалось, что он какой-то магической силой толкал Грега через кольцо огня в середину комнаты. Они боролись, передвигаясь по комнате, перевес был на стороне то одного, то другого. Но абориген с его небольшим телом не был соперником для человека, гораздо более рослого и тяжелого. Грег начал побеждать, теснить Криса назад и наконец прижал его у оружейного шкафчика, в котором Макс когда-то держал самое драгоценное свое оружие. Резким движением Грег швырнул маленького Криса на стеклянные дверцы, затем бросил его на пол и, когда Крис начал подыматься с пола, выхватил винтовку через разбитое стекло. Крис без страха смотрел на него. Демон был теперь вооружен. Издав один последний крик, он отправился в мир духов.

«Аллингер йерра баллама, Байаме, вуна вунайа ву-ни ингу… солнце заходит, Отец Всего, но душа никогда не умрет!»

Выстрел настиг его в атакующем прыжке, и хрупкое черное тело тяжело рухнуло на землю.

Крис неподвижно лежал, и кровь хлестала из огромной раны в груди.

— Нет, Крис, нет!

Тара бросилась к безжизненному телу, неистовствуя, рыдая, вне себя от горя. Вдруг она наткнулась на Грега, который преграждал ей путь с дымящейся винтовкой. В его глазах горел отвратительный огонь жажды крови.

— Стефани? — сказал он обольстительно. — Это ты?

Он протянул руку, чтобы схватить ее.

— Иди сюда, будь умницей. Ну, поздоровайся со мной. Поцелуй меня!

Тара метнулась, как гончая от ловушки, выбежала из комнаты, прежде чем Грег настиг ее. Джилли осталась одна, пока Грег пустился в погоню, и ринулась к дивану, схватила по подушке в руки и стала в одиночку тушить пожар, который яростно распространялся по плотным портьерам и сухому дереву дома.

Она отчаянно металась по комнате, срывая пылающие занавески, сбивая языки пламени, жадно пожирающие все на своем пути.

Однако без воды она могла справиться с огнем, но не с дымом. Наконец пламя в гостиной было потушено, но комната была полна густым убийственным дымом — последствием пожара.

Джилли была слишком занята, чтобы подумать о себе — пока не стало слишком поздно. «Мне нужно выбраться отсюда… выбраться отсюда», — упрямо повторяла она про себя. Но на пути к дверям ее настиг новый клуб дыма, она в панике глотнула его и сдавшись удушающему облаку, рухнула на пол.

 

Глава двадцать пятая

Грег неслышно ступал по траве, словно охотник, крадущийся за своей жертвой. Сейчас он мало напоминал человека. Все жестокое, животное, дикое, жившее в нем всегда, прорвалось наружу и торопилось взять свое.

Сейчас он был просто хищник, выслеживающий добычу: животные инстинкты обострены, нервы преследователя приятно возбуждены. Нюх не подводил его — он чуял женщину всем своим существом.

Продвигаясь вперед скользящими шагами, он вдруг почувствовал, как ноги его наткнулись на какой-то предмет в траве. Он нагнулся и пальцы его нащупали туфлю Тары, которую она, должно быть, потеряла, убегая. Грег поднял ее и засунул в карман, как трофей, улыбаясь при этом странной медленной улыбкой. Он двигался дальше, пытаясь отыскать Тару в дальней части двора, беззвучно скользя среди обступивших его со всех сторон теней.

Тара наблюдала за ним со стороны пристроек, в том самом проходе, где до нее пряталась Джилли. Она ждала, когда Грег приблизится. Тара ощущала пульсирующую боль в шее после нападения Грега, сердце ее мучительно сильно билось в груди, и казалось, что удары его раздаются в темной ночи, как бой городских часов. Тара напрягла каждый свой нерв, стараясь не шевелиться, ощущая неслышное приближение своего убийцы. У нее было одно небольшое преимущество. Перед тем как уйти из гостиной, Грег для удобства взял карманный фонарик, и Тара издали могла видеть осторожное мерцание, когда он включал его, чтобы обследовать тот или иной уголок, где, как ему казалось, она могла прятаться.

С таким сигналом она могла оставаться незамеченной, до того как прибудет помощь из Дарвина.

Там был Джим Галли. Несомненно, ему давно бы уже пора быть здесь. Сэм не мог ее подвести. Она не должна даже думать об этом. Тара знала, что так же, как и Крис, он был предан ей до самого конца. «Но даже верный и преданный может быть побежден», — подумала Тара, и сердце ее болезненно сжалось при воспоминании о Крисе и о том, как Грег застрелил его. Если не прибудет полиция, она останется одна против своего смертельного врага и Джилли, которую тоже едва ли можно назвать подругой. Более того, ей придется еще позаботиться о безопасности Кэти, как только кончится действие успокоительного. Ну, конечно, конечно, даже Грег не решится ничего сделать старой женщине… но едва подумав об этом, она знала, что Грег пожалеет ее не больше, чем волк ягненка.

Грег методично обследовал пристройки, проверяя каждое подходящее для укрытия место. Напряженные нервы реагировали на любой звук, любой шорох, слышный в темноте. Он старался включать фонарик только когда это было необходимо, хорошо осознавая, что для его жертвы, притаившейся где-то в непроглядной тьме ночи, это может послужить сигналом о его приближении. Оглядываясь вокруг себя, он вообще не пользовался фонариком, и, круто свернув за угол на неосвещенную дорожку, он с размаху ударился головой о висящие туши животных, застреленных им днем раньше в раз-» rape сумасшедшей кровавой вакханалии. Резко отпрянув, он г отвращением отпихнул туши и заставил себя не думать о них. Но когда он двинулся дальше, лицо его было в крови, запах ударял в нос, и жажда крови с опьяняющей силой бросилась ему в голову.

Завернув за угол, Грег уловил справа еле слышное шарканье. С яркой вспышкой он выстрелил с бедра, но реакции не последовало. Какое-нибудь животное, подумал Грег, — был бы слышен звук падения, если бы это был человек. Побродив еще около этого места, Грег оказался в тени котельной, и внезапно тайна непроглядной тьмы Эдема прояснилась в его сознании. Одного-двух взглядов было достаточно, чтобы понять, что отключен генератор. Победоносно ухмыльнувшись, Грег повернул рубильник, и яркий луч прожектора рассек плотную черноту ночи вокруг.

Тара, затаившаяся среди пристроек, изо всех сил сдерживалась, не давая волю слезам отчаяния. От напряжения ногти ее глубоко врезались в кожу ладоней. Она безрассудно надеялась, что Грег, слишком увлеченный преследованием, не додумается искать ее около столь примитивного приспособления, как котельная, в тени которой она скрывалась. И вот теперь она, да и вся усадьба, были у него как на ладони, освещенные прожектором, как дневным светом. В панике она устремилась прочь, дальше от этого места, пока не успел появиться Грег.

Но Тара замешкалась, отсутствие животного инстинкта преследуемой жертвы подвело ее. Краем глаза Грег уловил быстрое движение, и вот он уже мчался за ней, словно охотничий пес. Слыша его тяжелые, громкие шаги по сухой твердой земле дорожки, Тара рванулась в сторону сада, бросилась вниз на траву и откатилась в гущу кустов первой попавшейся розовой клумбы. Ухоженные розы с тяжелыми цветками вряд ли могли послужить прикрытием, но их крепкие высокие стебли отбрасывали пеструю тень и были хорошей маскировкой для Тары. Не переставая слышать отчетливые шаги Грега по гравиевой дорожке, Тара с трудом пробивалась в самые заросли кустов, плотно сжав зубы, боясь пораниться об острые шипы.

— Стефани!

Кровь застыла у Тары в жилах.

— Стефани! — Это напоминало вой загнанного зверя. Тара изо всех сил прижалась к земле, будто пытаясь сравняться с ней. — Где же ты, тварь? — Голос его звучал вкрадчиво, точнее, увещевающе.

— Мне ведь ничего другого не остается, как прикончить тебя. — Только бы не шевельнуться. Грег звал и звал ее, все тем же молящим голосом, так не соответствующим его угрозам.

— Хватит, Стеф, не будь дурой. Я знаю — ты здесь, и ты знаешь, что я достану тебя. Чего ты прячешься? Ты вела себя как последняя свинья, и тебе придется поплатиться за это. Ты заставляешь меня сердиться… слышишь, очень сердиться.

Казалось, Тара слышит голос маньяка. Охваченная ужасом, она ощущала отвратительную слабость внутри. Впервые смелость покинула ее. Она не могла двинуться ни вперед, ни назад. Стоит Грегу только получше поискать, и все — хрупкое прикрытие ее не спасет.

Грег остановился на тропинке среди розовых кустов и еще раз окликнул ее. Теперь его голос звучал уже угрожающе, в нем был вызов.

— Я никогда не любил Тару, ты знаешь это. Я не доверял ей с самого начала. Я всегда любил тебя, только тебя.

Он внезапно умолк, и Тара будто видела его, зверя, вынюхивающего свою добычу в каждом уголке сада.

— А помнишь, Стеф? — продолжал он, теперь уже мягко и нежно. — Помнишь, как мы любили друг друга? Помнишь то наслаждение, которое я доставлял тебе? Помнишь, как это было хорошо? Я любил тебя так, как ни один мужчина до меня. Не надо от меня прятаться… не надо прятаться от своего мужа, Стеф… Выходи, дорогая. Я хочу, чтоб ты вышла. У меня есть кое-что для тебя…

В неподвижном ночном воздухе Тара услышала тихий звук вскидываемой винтовки, тихий, как смерть. Мысль, что он, может быть, видит ее, сковывала ужасом. Но Тара не смела даже поднять головы, чтобы проверить, так ли это. Это лишь старая охотничья уловка, говорила она себе. Он просто хочет заставить ее поднять лицо, увидеть блеск ее широко открытых глаз…

Внезапно терпение Грега лопнуло.

— Ты выйдешь ко мне! — прорычал Грег. — Тебе не уйти! И я достану тебя. На этот раз ошибки не будет.

Он повернулся и побежал в сторону пристроек, звук его шагов затихал на гравиевой дорожке. Опасаясь очередной ловушки, Тара осторожно подняла голову и увидела удаляющуюся фигуру Грега. Но как только он скрылся среди пристроек, Тара решила немедленно воспользоваться передышкой. Нельзя было терять ни секунды. Через мгновение она была уже на ногах и мчалась прочь от плотных розовых кустов в глубину сада, как можно дальше от освещенного дома, туда, где она, по крайней мере, могла передвигаться и где ее надежно укрывала тьма.

Действия и мотивы Грега все еще оставались для Тары неясными. Что значило его «Ты выйдешь ко мне?» Внезапно она опять услышала голос Грега, звавший ее. По мере того как оклики его становились громче, к ним начал прибавляться еще один звук, так хорошо ей знакомый, так ею любимый ритмичный звук… копыт! Он вел с собой лошадь — но не?..

— Ты слышишь меня, Стефани? Теперь ты у меня в руках, — кричал он. — У меня хорошее преимущество. Я взял твоего вонючего жеребца. Считаю до десяти! Если не появишься, я застрелю эту скотину! Слышишь меня, моя дорогая? Я застрелю эту сволочь! — Сумасшедший хохот Грега заполнял все вокруг. Тара видела, как он двигался вдоль усадьбы, ведя за хомут Кинга. Вот они вышли на середину освещенного участка перед домом, и Грег начал считать. — Один… Два… Три…

Укрытая глубокой тьмой сада, притаившись под кустами роз, Тара ощутила чувство горечи поражения. Не то, чтобы он оказался намного умнее, но гораздо более жестоким и хитрым, чем могла бы быть она сама. Кинг издавал высокие нервные звуки, напоминавшие поскуливание. Кроме нее самой и Криса, никто другой никогда не занимался Кингом, для него это было непривычно, и он был ужасно недоволен тем, что кто-то вытащил его среди ночи. Поднимаясь с земли, готовая сдаться, Тара смотрела на Кинга. Тот явно чувствовал себя не в своей тарелке, напряженно подпрыгивая на одном месте, черная шелковистая шкура бугрилась на шее и на боках.

— Четыре… Пять… Шесть… Семь…

Тара встала и пошла из темноты навстречу Грегу, больше уже ни на что не надеясь. Она проиграла. Грег заметил ее, и улыбка на его лице говорила о том, что он знал, что выиграет. Грег прекратил считать и мерзко улыбнулся, наблюдая за Тарой, идущей по саду и вверх по ступенькам вдоль бассейна.

— Иди сюда, — мягко позвал он, — я хочу, чтобы ты подошла прямо сюда.

Ноги ее были будто налиты свинцом. Тара передвигалась с невероятным усилием. Грег смотрел на нее, как огромный кот, пока она наконец не подошла и не остановилась прямо перед ним, глядя в его сумасшедшие светлые глаза, горящие страшным огнем.

— Вот и умница, — прошептал Грег, — ты ведь всегда должна слушаться мужа, не так ли?

Тара была так близко, что будто бы телом ощущала его ненормальность, как бы глядя в самую глубину его пустой и темной души. Конь весь дрожал под жесткой рукой Грега. Но почему-то Тара не испытывала страха. Впервые после несчастного случая у нее было такое чувство, что она видит его таким, какой он есть: ничтожество, пустышка, сильный лишь в своей злобе.

Презрение в ее взгляде побудило его к действиям.

— Я убью тебя, Стеф. Я не шучу. Ты готова умереть? Написала завещание? Что ж, это тебе от вечно любящего мужа и скорбящего вдовца!

С садистской неторопливостью он поднял винтовку и направил ее прямо в лицо Таре, гадко посмеиваясь.

— Ты даже ничего не увидишь! — Он взвел курок и прицелился.

Но в тот момент, когда Грег уже нажимал на курок, винтовка вылетела у него из рук. Звук взведенного курка резанул по и без того уже напряженным нервам Кинга, он взвился на дыбы и, взбрыкнув передними копытами, выбил у Грега винтовку. Винтовка выстрелила, выстрел прозвучал дико, и пуля угодила куда-то в глубину сада, никого не задев. Звук выстрела снова поднял Кинга на дыбы, он с размаху ударил Грега, и тот упал. Повинуясь инстинкту дерущегося животного, Кинг еще раз сверху нанес Грегу удар, будто пытаясь втоптать врага в землю.

— Стеф! Отзови его! Убери его! — Пронзительный крик Грега мог только больше разъярить животное, и Тара знала это. Она не стала мешкать.

— Кинг!

Зависнув в воздухе, огромный зверь все-таки услышал команду. Он легко сделал поворот в воздухе и приземлился копытами точно около беспомощно распластанного по земле человека. И затем, в качестве последней демонстрации своенравия, он опять встал на дыбы, издал оглушительный победный вопль и легким галопом скрылся за углом.

Почти уже не способная чувствовать, Тара наблюдала за Грегом, пытающимся подняться на колени и с трудом выпрямляющим спину, оглушенным ударом падения. Покачиваясь, он уставился на нее, тяжело дыша.

— Зачем ты вернулась, Стеф? Зачем ты отняла у меня Тару? — Он коварно улыбнулся, как бы моля ее. — Я должен тебя убить, ты ведь понимаешь это.

— Грег, пожалуйста. — Тара изо всех сил старалась оставаться спокойной, преодолеть невыносимую усталость внутри себя. — Послушай, сюда едет полиция. Они будут здесь с минуты на минуту. Тебе некуда бежать, негде спрятаться. И кого бы ты ни убил сейчас, это не спасет тебя. Они знают про тебя все, и как бы ты ни старался улизнуть, они все равно выследят тебя. Все кончено, Грег, все кончено.

Он смотрел на нее, как слепой, и Тара понимала, что он почти не видит и не слышит ее. Ее слова не доходили до него.

— Пора заканчивать игру, — сказал Грег как бы сам себе. С новым приступом вызывающего дурноту страха, Тара увидела, как Грег нагнулся к ней, пытаясь обхватить ее, и она бросилась бежать. Но не успела она сделать и нескольких шагов, как Грег с силой ударил ее сзади, столкнув в бассейн, рядом с которым они находились. Падая, Тара, как в кошмарном сне, опять увидела жуткую картину своего падения в реку Аллигаторов. Так же отяжелело тело, так же тянула вниз чья-то жестокая рука. Ниже… Ниже… Ниже… Паника охватила ее, легкие разрывались. Вода заполнила рот, открытый в безмолвном крике.

Вдруг, как чудо, в сознании всплыли купания на Орфеевом острове, вспомнились занятия с Лиззи и счастливые часы подводного плавания с Дэном. «Я могу плыть!» — отчаянно крикнула она про себя. Изогнувшись, Тара перевернулась на спину и пнула своего преследователя. Несмотря на сопротивление воды, замедлившее удар, она почувствовала, как ноги ее мягко коснулись живота Грега. Рука, вцепившаяся в нее, как стальной капкан, ослабла, Тара вырвалась и пулей устремилась прочь от него, неистово гребя руками. Три взмаха и она у края… два… но едва она коснулась стены бассейна и была уже почти в безопасности, как сильная рука схватила ее и рванула назад вниз. Обхватив ее голову и тело, Грег с силой толкнул ее под воду. Сара отчаянно сопротивлялась и извивалась в его руках, пока не оказалась лицом к лицу с ним. Но в этот момент лицо Грега исказилось, и, к ее ужасу, убийственная ненависть его взгляда сменилась нежным светом любви.

— Тара, — заплакал он. — Тара! О, любимая, я думал, что потерял тебя!

Грег прижал ее к краю бассейна и набросился с жадным, отчаянным, мокрым поцелуем. От ужаса Тара чуть не потеряла сознание. Она отворачивала лицо, пытаясь увернуться от его слюнявых губ, от устремленного на нее взгляда, горящего уже иной страстью. Но Грег продолжал вдавливать ее в стену бассейна, и ей никак не удавалось высвободиться из его крепких объятий, отпихнуть его тяжелое тело. Руки его шарили по ее груди, нащупывая соски, пальцы неуклюже пытались расстегнуть блузку.

— Ты же любишь меня, Тара, не так ли? Люби меня, дорогая, я знаю, какая любовь тебе нужна, люби меня как следует, крошка…

Треск ружья и крик Грега прозвучали почти одновременно. Удар пули в спину бросил его на Тару с такой силой, что у нее перехватило дыхание.

— А-а-а-а-а-а-х!

Взвыв от боли, Грег выгнулся назад, молотя по воздуху руками, и погрузился в воду. Он напоминал бьющуюся рыбу, попавшуюся на крючок.

В жутком оцепенении Тара с отвращением смотрела, как в прозрачной воде бассейна разливалась пульсирующая кровь. Подняв глаза, она увидела Джилли, стоящую в нескольких метрах от бассейна со все еще дымящимся ружьем в руках. Она не двигалась, лицо ее ничего не выражало. Казалось, Джилли не осознавала того, что сделала.

Грег появился из воды в другой части бассейна и устремился к краю. Он греб одной рукой, безжизненно волоча другую за собой. Он достиг края бассейна, выкарабкался наверх, и тут Тара увидела, что одно плечо его было прострелено, из огромной раны по спине струилась кровь. Он с невероятным усилием поднялся на ноги, но его зашатало от боли и шока. Согнувшись почти вдвое, Грег вприпрыжку побежал по направлению к задней части дома.

Тара, вся в синяках, окоченевшая от холода, тоже выбралась из бассейна. Она отчаянно хватала ртом воздух, пытаясь вновь наполнить им усталые легкие. Немного отдышавшись, Тара огляделась вокруг и увидела Джилли, все так же стоявшую с винтовкой в руках, как и сразу после выстрела. С трудом передвигаясь, Тара подошла и нежно высвободила ружье из рук, крепко сжимавших его. Это ружье не должно было больше выстрелить в эту ночь, и Тара кинула его в воду бассейна. Затем она, как ребенка, усадила Джилли на траву.

— Посиди здесь, — сказала она, — не уходи, я вернусь за тобой.

И, морщась от боли, она отправилась за Грегом. Даже в темноте можно легко было различить путь, проделанный Грегом. Продвигаясь нетвердыми шагами к дому, он оставлял за собой отчетливые отпечатки воды и крови, они вели за дом по направлению к пристройкам.

Свернув вслед за ним за угол, Тара тут же поняла, куда он направлялся. В лунном свете перед собой она увидела огромные вытянутые очертания ангара, в котором стоял самолет Харперов, используемый в случаях крайней необходимости. Оттуда, где она стояла, Тара услышала, как зарычал и завелся мотор и заработали пропеллеры. Тара смотрела, как из ангара медленно, словно в дурном сне, выехал легкий самолет и остановился у начала взлетной полосы. — Нет!

Движимая необъяснимыми чувствами, Тара кинулась вперед. Она различала Грега сквозь стекло кабины пилота, насквозь промокшего, ошеломленного, истекающего кровью.

— Грег! Грег! Ты не сможешь этого сделать!

Самолет неуклюже выкатился на взлетную полосу, качаясь из стороны в сторону. Тара бежала рядом с самолетом, умоляя, упрашивая того, кто находился внутри. Слышал ли он ее? Она не знала. Но в тот момент, когда самолет набрал скорость, он повернул голову и, казалось, увидел ее в первый и последний раз. На лице его появилось выражение беспредельного укора, разрывающей сердце агонии.

— Тара! — пробормотал он, и самолет унесся, оставив ее сзади. Но Тара все продолжала бежать за ним по неровной земле, глотая поднимаемую самолетом пыль, надеясь на чудо, которое предотвратило бы взлет, с чем, она знала, Грегу не справиться. Но ей оставалось лишь беспомощно следить за тем, как самолет набирал скорость, удаляясь, и наконец его нос поднялся и самолет, покачиваясь, оторвался от земли.

— Грег! Грег! Ты не должен умереть. Грег!

Вся душа Тары была в этом прощальном крике. Маленький самолет взмыл в яркое звездное небо. Вскоре его уже нельзя было различить среди множества звезд, но звук мотора все еще был слышен. Тара напряженно прислушивалась к нему. И вот до нее донесся звук, которого она ждала и боялась больше всего: сначала спотыкающийся звук глохнущего мотора, затем высокий, напоминающий вой, усиливающийся по мере того, как самолет терял высоту и стремительно падал вниз. Там, высоко в небе, Грег проиграл сражение, потому что вместе с потерей Тары он утратил и желание жить.

Стоя на том же месте, Тара услышала, как с жутким грохотом разбился самолет, и увидела, как огненный шар взметнулся в небо. Но она так и не услышала последнего крика обреченного, смертельно раненого человека, летевшего как Икар, навстречу своей гибели.

Мысленно начальник полиции Джим Галли так и не смог простить себе свой выходной именно в ту ночь — в кои веки раз от полиции потребовалась настоящая быстрота действий и сила, и то он не смог этого сделать. Конечно, он моментально среагировал, получив сообщение Тары, тут он ни в чем не мог себя упрекнуть. И он хорошо понимал, что Тара была абсолютно права, настаивая на том, чтобы он лично занимался этим делом. Едва ли кто из его подчиненных поверил бы ей, и ему все равно пришлось бы давать добро на проведение спасательной операции. И все же он всегда будет сожалеть о том, что он и его люди прибыли в Эдем лишь на рассвете, когда уже ничего нельзя было сделать. И, помимо всего прочего, он упустил удовольствие арестовать Грега Марсдена, и вместо этого пришлось заняться столь отвратительным делом, как исследование его обгоревшего, изуродованного трупа.

Но, будучи полицейским, Джим не мог избежать некоторых неприятных обязанностей, хоть он никогда не любил арестовывать женщин. С чувством неловкости он наблюдал за тем, как один из его подчиненных вывел Джилли из дома и усадил в полицейскую машину, чтобы отвести в Дарвин.

Уже почти сев в машину, Джилли обернулась и удивленно осмотрела огромную усадьбу, где прошли ее самые невинные и самые черные дни. В последнюю очередь Джилли взглянула на Тару, стоявшую рядом с Джимом Галли. Их взгляды встретились, но глаза ничего не говорили друг другу. Джилли все еще пребывала в состоянии транса, в том же состоянии, в котором она стреляла в Грега из ружья, взятого ею в гостиной после того, как она пришла в себя. А Тара — что могла сказать она?

— Я все еще не могу поверить в это, — с тяжелым вздохом произнес Галли. — Когда я получил твою записку, я подумал, что кто-то меня разыгрывает. Видит бог, я сожалею о задержке.

— Не надо волноваться, Джим, — мягко сказала Тара. — Все… разрешилось… в конце концов.

В это время полицейские осторожно выносили на носилках Криса, ослабевшего от ранения и потери крови. Но в его хрупком теле еще горела слабая, но несокрушимая энергия. Рядом с носилками шел Сэм.

— Одну минуту. — Тара жестом остановила эту маленькую процессию и, подойдя, взяла Криса за руку. Она была безжизненно холодна и неподвижна.

— Он будет в полном порядке, — успокаивал ее полицейский. Тара посмотрела в глаза Крису, и взглядом он подтвердил ей, что так оно и будет. Наклонившись, она нежно поцеловала Криса в лоб и смотрела, как его бережно погрузили в машину.

— Мне лучше поехать с ними, — сказал Галли. — Но если понадобится, ты знаешь, где меня найти.

— Немного опоздали, — язвительно сказала Кэти, появившаяся в дверях, чтобы попрощаться. — Где же ты был, когда был ей нужен, Джим Галли?

Галли хорошо знал, что она сама все это время принимала участие в делах из горизонтального положения, и ему очень хотелось съязвить в ответ, но добрая натура победила:

— Добро пожаловать обратно в Эдем, — просто сказал он и уехал.

— Ну, теперь здесь будет совсем тихо, правда? — проворчала Кэти, когда полицейские машины тронулись в путь из Эдема по грязной дороге. — Было так интересно, что теперь не знаешь, куда себя и деть.

Тара улыбнулась впервые за время, показавшееся вечностью.

— О, я не знаю, — сказала она. Она повернулась к конюшне, где Кинг, без труда пойманный поутру, громко выражал недовольство своим заключением. — Думаю, молодому человеку, неплохо было бы слегка подразмяться после всего, что он пережил. — Сэм, ты не мог бы… — но Сэм уже сам шел к конюшне.

Тара спокойно ехала верхом по прерии. Наконец-то после всех треволнений и страданий на душе у нее было спокойно. Она не чувствовала горечи, а наоборот, ощущала внутреннее спокойствие и облегчение, блаженно глубокое. Так чувствует себя больной после тяжелой болезни, сильного жара. Болезнь ослабила его, он знает это, но уже наметился поворот к выздоровлению. Тара не ведала, где суждено было мучиться неспокойной душе Грега, но его холодная ярость, его сумасшествие и отчаяние умерли вместе с ним, и она теперь свободна. Теперь она будет расти, сильная и стройная, под солнцем своей индивидуальности, и тень Грега уже никогда не будет сдерживать этот рост.

И все же не бывает побед без потерь, печально подумалось ей. Она слишком жестоко поплатилась, потеряв любовь Дэна, она не ожидала, что цена осуществления ее плана будет столь высока. Неужели невозможно было исполнить все задуманное ею, не лишившись его любви, или в своем отчаянии она просто не смогла найти такого пути? Но теперь все равно уже поздно. Как =есправедливо распорядилась судьба, сведя ее с таким человеком, с его преданностью именно в тот момент, когда ей пришлось отринуть его. С тяжелым сердцем она ехала вперед, наслаждаясь красотой окружающей ее природы, и не переставая оплакивать Дэна.

Тара все-таки заставила себя не думать о печальном, и мысли ее перенеслись в будущее, ожидавшее ее. Наконец-то она может пережить счастье воссоединения с Сарой и Деннисом, она так долго ждала этого. При одном только воспоминании о них на сердце становилось тепло и слезы счастья выступали на глазах. Где это должно произойти, событие, на которое Тара так надеялась и о котором так мечтала? Тара с удовольствием перебирала в уме различные варианты этой встречи, но отметала один за другим — все должно быть сделано правильно, и уж она проследит, чтобы все кончилось прекрасно.

Но одно было ясно: теперь ничто не мешало ей снова управлять жизнью Стефани Харпер, и сейчас был именно самый подходящий момент обрести такую возможность. Она вернется назад, но после того, чему научилась и что пережила, она будет гораздо сильнее и мудрее. И никогда уже не будет она прежней Стефани, вечно опасающейся чего-то, в постоянной тревоге, всегда обманутая. И никогда уже она не станет, не сможет стать жертвой ни одного мужчины, она будет твердо стоять на ногах, все будет решать в своей жизни сама и полагаться будет только на свою силу и опыт, и тоща они помогут ей. Она сделает это.

«Довольно о прошлом, у меня есть будущее», — думала она решительно.

Медленно-медленно отдаленный звук проникал сквозь ее мечтания. Тара с удивлением различила слабый, но отчетливо слышный шум приближающегося самолета. Уж не?.. Нет, ни секунды не смела она надеяться, что тот, чью любовь она презрела и отвергла, все еще сможет простить ее — не говоря уже о том, что любовь обрекла его провести столь упорное расследование, чтоб найти ее. Пресса? Конечно, нет. Хотя подсознательно ее и забавляла мысль о той сенсации, которую могло бы вызвать появление всей этой истории в газетах, она не могла даже вообразить, что газетчики, эти охотники за сенсациями, могут проделать такой долгий путь, чтобы попасть сюда. Нахмурившись, Тара поскакала назад в поместье. Лошадь в стремительном скоростном рывке обгоняла приближающийся самолет. Подъехав ближе, Тара увидела Сэма, вышедшего ей навстречу.

Хорошо, тогда Сэм может взять Кинга, решила Тара, а она постарается побыстрее разобраться с неожиданными гостями, поговорить с ними прямо на посадочной полосе и отправить их восвояси.

Сверху, с воздуха, Дэн видел летящую вперед фигуру, но не мог даже различить, мужчина это или женщина, не говоря уже о том, кто конкретно. Его тревога и нетерпение вызывали почти физическую боль, и появилось ощущение, что он начинает терять рассудок. Уже приближаясь к земле, он увидел Тару, понял, что не может быть никакой ошибки, что это она, живая и невредимая, стоит у посадочной площадки. Облегчение было столь велико, что он почувствовал, что не может управлять своим телом, и его закачало, когда он попытался встать и открыть дверь кабины. Дэн знал, что Тара с ума сойдет от счастья, встретив своих детей, прижав их к себе. А его? Сможет ли она распахнуть сердце ему навстречу и ответить ему, отплатить за его любовь такой же любовью?

В душе его отчаяние сменялось надеждой, доводя его до безумия, и он едва слышал восторженные крики Денниса и Сары рядом с ним.

Тара с опаской смотрела, как самолет подрулил и остановился. Дверь все не открывалась. Затем, как будто во сне, она услышала пронзительный крик, доносившийся изнутри.

— Мама!

Дверь распахнулась, и оттуда, отпихивая друг друга, выскочили Деннис и Сара.

«Это сон, сон, сон, « — думала Тара, не смея поверить. Но движимая материнской любовью, она вдруг бросилась с объятиями им навстречу.

— О, мама, я знал, что ты жива!

— Мамочка, это ты, ты?!

— Любимые, любимые мои!

И так они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и по лицам их текли слезы, возможные лишь в моменты глубокого счастья.

У Дэна сердце переворачивалось в груди, так сильно было это проявление естественных человеческих эмоций.

«Я здесь лишний, я не нужен им», — промелькнула мысль в усталом мозгу. Ему не было места между матерью и детьми. Покинутый, Дэн неловко стоял у самолета, и слова последнего прощания, на этот раз окончательного, формировались у него в голове.

«Навсегда, пока ты жива, — мог бы сказать он. — Теперь, когда ты в безопасности, и все хорошо…»

Но Дэн не учел, что Тара была прежде всего женщиной. Он видел, как она подняла сияющее, мокрое от слез лицо над головками детей, и на нем он прочел: «Ты мой. Иди ко мне, — звали ее глаза, — иди сейчас». В порыве экстаза она осознала, как сильно любит этого темноволосого нежного мужчину. Любит? Больше, намного больше того. Только в Дэне сможет она найти вторую половину своей души — верного друга, который будет рядом всю жизнь, будет ее половиной в равном партнерстве. Теперь она может отдаться ему без всяких преград, без тайн, не сдерживая себя. Ей не терпелось оказаться в его объятиях, стать его полностью, доказать ему это.

— О Дэн!

Это было похоже на всхлип. Она снова была готова расплакаться.

— Тише, любимая, не расстраивай себя, ты все мне скажешь потом. — Чувствуя, как в нем самом поднимается волна радости, Дэн думал лишь о том, как успокоить и поддержать ту, которую любил. Он уже знал ответ, которого так долго ждал, он понял все по ее сияющему взгляду, когда она смотрела на него, прижимая к сердцу детей.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ