Во Вьетнаме Вашингтон похоронил эру Кеннеди и эксгумировал эру Даллеса.

Судите сами. В военном отношении: угрозы атомных бомбардировок — угрозы «массированного возмездия»; это — стратегия «всё или ничего» Джона Фостера Даллеса, это безумная политика «большой войны». В политическом отношении: предложение Джонсона вести переговоры без предварительных условий — то есть предложение вести переговоры под угрозой американских тяжелых и сверхтяжелых вооружений; это как раз политика силы, за которую выступали Даллес и Аденауэр, но никак не Джон Фицджеральд Кеннеди. В отношении политических союзов: сообщения, что в последнее время американские дипломаты постоянно заявляют европейским партнерам [по НАТО], что их отношение к войне во Вьетнаме является своего рода лакмусовой бумажкой, которой проверяют верность «союзническому долгу» («Франкфуртер альгемайне», 26.04.1965), указывают на то, что Вашингтон мыслит в категориях «друг или враг», не допуская существования нейтральных сторон. Итак, локальный конфликт превратился в международно–политический пробный камень антикоммунистической преданности политике США. Это не имеет ничего общего с просвещенным антикоммунизмом Кеннеди. Вьетнам сегодня — это уже не просто грязная война, Вьетнам — это воронка, которая засасывает в себя всех, Вьетнам — это возврат в эпоху «холодной войны» Даллеса.

Именно госсекретарь США Джон Фостер Даллес заложил во Вьетнаме мину замедленного действия. В 1954 году — то есть в год поражения Франции во Вьетнаме и в год Женевских соглашений — он создал в Маниле СЕАТО и в дополнительном протоколе к Манильскому пакту распространил «гарантии безопасности» на Южный Вьетнам. Таким образом, граница по 17–й параллели превратилась в часть «железного занавеса». Путь к нейтралитету [Индокитая] был заблокирован. Индокитай стал частью глобального противостояния «Восток — Запад».

Только новая интерпретация нейтрализма со стороны Кеннеди, его готовность признавать право государств быть нейтральными, создали предпосылки к тому, чтобы рассматривать национально–освободительные движения не через призму противостояния «Восток — Запад». Одновременно внешняя политика Кеннеди основывалась на отказе от нового передела сфер влияния Востока и Запада — и, в конечном итоге, на признании того факта, что всякие военные союзы нежизнеспособны, если они заключаются с правительствами, не имеющими поддержки у собственных народов. Кеннеди понимал, что сам но себе антикоммунизм не является основанием для того, чтобы исповедующие его правительства становились надежными союзниками [США] — особенно в тех случаях, когда антикоммунизм служил в первую очередь для насильственного навязывания собственным народам реакционных авторитарных режимов. Кеннеди был полон решимости покончить с эрой Эйзенхауэра — Даллеса и во внутренней, и во внешней политике. Времени, которого ему отвела судьба, оказалось слишком мало, чтобы заложить такую основу, от которой уже невозможно было бы отказаться [его преемникам]. Свержение коррумпированного режима Дьема в Южном Вьетнаме осенью 1963 года выглядело как начало новой, позитивной вьетнамской политики США, как начало компромисса. За всё, что с тех пор случилось в Южном Вьетнаме, за то, что мина замедленного действия Даллеса сработала, несет ответственность Джонсон. Трудно сказать, кто заставил Джонсона отойти от линии Кеннеди, которой Джонсон первоначально последовательно придерживался. То, что он сегодня в собственной стране оказался в одной компании со сторонниками Эйзенхауэра и Даллеса, подтверждает наши опасения, что война во Вьетнаме — это не только disaster, но принципи–альный поворот в американской внешней политике. Главным противником Джонсона но вьетнамскому вопросу является сенатор Фулбрайт, который и но германскому вопросу зачастую демонстрировал несколько больше трезвости и несколько меньше закоснелости. Времена президентских выборов, когда «партию войны» представлял Барри Голдуотер, а Джонсон, наоборот — «партию мира», ушли безвозвратно.

Если Макнамара сегодня — после бесчисленных американских бомбардировок Вьетнама — рассматривает просачивание северовьетнамских вооружений в Южный Вьетнам как «агрессию», если он утверждает, что ВВС США бомбят только военные цели (хотя весь мир обошло множество снимков разрушенных школ и больниц), если Джонсон, предлагая переговоры под угрозой применения ядерного оружия, ссылается на Мюнхенское соглашение, то есть сравнивает Хо Ши Мина с Гитлером, то американская политика откровенно приобретает черты политики Даллеса на Тайване и в Ливане, но никак не черты политики компромисса Кеннеди в Лаосе. Это — раздувание конфликта, а не его прекращение. Военные союзы Джона Фостера Даллеса были заключены без учета интересов народов. Теперь они утверждаются без учета интересов этих народов.

Последствия, которые может принести всему миру такой рецидив «холодной войны» в американской внешней политике, пока трудно предсказать. Но новая ставка на воинствующий антикоммунизм во внешней политике США не сплотит Запад в единый блок, поскольку дуализм «Восток — Запад» уже не работает, в отличие от 50–х годов. Это, однако, не делает ситуацию менее угрожающей. Я говорю о Германии. Бонн никогда не отрекался полностью от эры Даллеса, которая обеспечила расцвет ФРГ, — даже если бундестаг при Кеннеди никогда не заседал в Берлине.

Остается лишь надеяться, что Линдон Б. Джонсон, который начинал свою политическую карьеру при Рузвельте, еще не сказал последнего слова.

«Конкрет», 1965, № 5