У него, как у глобуса, одна нога, И женщины, которые встречают его, Напоминают об этом ему глазами, — Ни одна из них не хочет принадлежать ему, Спать с ним в одной постели И греть ему единственную ногу. Это получается так потому, Что рядом ходят Веселые штабные мальчики, У них томные глаза, А усы напоминают Вскинутые в небо оглобли Брошенной каким-то незадачливым беженцем телеги. У них руки и ноги на месте, А что еще необходимо женщинам, Которые третий год не видели мужей, Забыли цвет их глаз, И не помнят их больше, как живых? Он теперь на все озлоблен, Он видит, как страдают солдатки, От которых деревянным костылем Он отгоняет по вечерам назойливых штабных. И как плохо, что он помнит себя молодым, — Девушки с завистью смотрели вслед ему, Когда он не спеша, Докуривая отцовскую трубку, Шел за село, на мельницу, Где светловолосая, невозможная русалка Называла его: «Ты — мой». Он знает: теперь не будет больше этого. Вот почему он очень рано сегодня Отправился на свой сеновал, — Эта ночь, как и завтра, и послезавтра, не для него, И как обидно, что костыль вечно будет стучать в сухую землю.

Я выхожу на улицу, И первый попавшийся мне на глаза круглый фонарь Напоминает розовую плешь нашего управдома, С которым я поругался сегодня Из-за несчастного лифта, Позволяющего себе двигаться только в одном, Да и то ненужном направлении — к земле. Я часто думаю, что было бы с нами, Если бы мы не изобрели паровоза, радио, Аэроплана, сложнейших машин И прочих весьма интересных вещей, Которые позволяют нам думать, Что мы все-таки умные. Вчера один знакомый счетовод Уверял меня, что мир до сих пор Блуждал бы в хаосе цифр, Если бы кто-то случайно не придумал деньги. А я сказал ему, что это не так. Тогда он ушел в свою каморку, Обозвав меня предварительно шепотом. Затем я услышал неприятное щелканье — Он снова работал на счетах. Когда я об этом рассказал одной женщине, Она долго хохотала, не подозревая, Что в эту ночь ей приснится Мой клетчатый шарф.

Он считал, что единственная профессия, Которую позволительно иметь всякой женщине, Это — стенография. Он был убежден, Что все великие пианисты, каких мы знаем, Начинали со стенографии. Он в это верил, И с ним нельзя было спорить, Потому что если б он узнал, что это — не так, Он бросил бы свою жену, Женщину положительную и, кажется, умную, Владеющую в совершенстве искусством стенографии.