В Окситании не было предела ликованию по поводу кончины Людовика VIII. Ханжество и жестокость короля восстановили против него свободолюбивое население Юга. Горожане Тулузы потешались над чрезмерным благочестием Людовика, помешавшего ему для выздоровления переспать с девственницей — это средство считалось проверенным лекарством от любой болезни.

Раймунд VII понемногу отвоевывал свои земли, захваченные грозным королем. Он рассчитывал, что теперь-то его страна получит облегчение: королева Бланка приходилась ему кузиной, их матери, Жата и Элеонора Плантагенет, были родными сестрами.

Передышка требовалась всему Югу; край был истощен жестокой и непрерывной двадцатилетней войной.

Урегулирования требовали и семейные дела графа. Его женили на арагонской принцессе Санче, старше его на одиннадцать лет, которая за все годы супружества подарила ему всего одного ребенка — дочь Жанну. Отсутствие наследника мужского пола являлось почти катастрофой для любого правящего дома. Раймунд предпринял попытку развода, чтобы жениться вновь, но церковь решительно этому воспротивилась. Прелаты обвинили графа в намерении лишить наследства принцессу Жанну. Неизвестно, как относилась к перспективе развода сама Санча, но никаких упоминаний о ее возражениях в источниках не встречается. Две арагонские принцессы, сестры Санча и Леонора, жена и мачеха графа, до 1226 г. жили в Тулузе в Нарбоннском замке и, может быть, намеревались вместе удалиться от мира. Такой исход считался достойным завершением жизни для супруги правителя.

Жанна Тулузская была крупным козырем в руках графа Раймунда. Он обещал ее в жены сыну могущественного графа Гуго де ла Марша, правителя Пуату. Объединившись, сеньоры Юго-Запада могли успешно противостоять французской короне.

Тем временем на Севере Бланка Кастильская сражалась за права любимого сына Людовика IX. Высшая знать Франции сплотилась против регентши-иностранки. Бароны столь ревностно воспротивились женскому правлению, что, казалось, совсем забыли времена Филиппа Августа и Людовика VIII. Графы Бретонский и Маршский с надменностью высокородных аристократов потребовали у регентши земли и замки в обмен на лояльность. Ее просчитанный отказ вызвал феодальную войну. Но монархия была уже сильна, а Бланка оказалась исключительно талантливой правительницей. Мятежники потерпели поражение. Графы должны были согласиться возвратить короне все земли, полученные в прошлое царствование, и отдать королеве на воспитание своих дочерей — им предстояло стать женами младших принцев. Заполучив девочек, Бланка надеялась на покорность их отцов. Гуго де ла Маршу было приказано вернуть Жанну Тулузскую родителям — в жены его сыну предназначалась дочь королевы.

Лишь в Тулузе господство Франции установилось не окончательно, несмотря на то что кардинал-легат Ромен следил, чтобы пятилетняя десятина, установленная Людовиком VIII в 1226 г., исправно выплачивалась, а Юмбер де Боже, королевский наместник, теснил южан силой оружия. Он осадил Тулузу, и на помощь извне горожанам уже нельзя было надеяться. По всей Окситании французы методично разрушали поселения, вырубали плодовые деревья, выкорчевывали виноградники. Скоро вся живописная местность, возделанная трудом и искусством долгих лет, превратилась в голую степь, покрытую руинами. Земли графа де Фуа тоже подверглись опустошению. Бесчинства продолжались и летом 1227 г. Королевские отряды располагались на богатой тулузской равнине и систематически опустошали ее, не вступая в сражения. Сжигали урожай, резали скот.

Гийом Пюилоран, близкий к епископу Фульку, приписывает тому следующие слова: «Так, избегая, мы чудесным образом побеждаем наших врагов». Он говорит о французском войске, которое только и делало, что беспощадно грабило край и уклонялось от решительных боев.

Раймунд, всегда отличавшийся поразительным оптимизмом и жизнелюбием, сейчас ощущал отчаяние и бессилие. Повсюду повалены леса, сожжены фермы. Его искалеченная земля не могла более сопротивляться, подданные гибли как от французского оружия, так и от голода. Государю и столице приходилось покориться.

Верно выбрав момент, Ромен Сент-Андж передал Раймунду приглашение на мирные переговоры. Предварительные условия мира привели графа в ужас. Его приближенные и оставшиеся верными вассалы сначала тоже со страстностью, свойственной южанам, отвергли эти неприемлемые требования. Однако затем, поразмыслив, они решили, что французы запрашивают побольше, чтобы получить хоть что-нибудь. Но, рассуждая подобным образом, они не учитывали жесткость хватки церкви и ее любимой дочери Бланки Кастильской.

Доверчивый граф объявил, что в целом полагается на третейский суд графа Тибо Шампанского. Последний приходился родственником и регентше, и Раймунду VII. Крупный вассал, скорее непокорный, он уже в силу этого был способен, как представлялось графу, стать беспристрастным гарантом справедливости.

Юридическое оформление отказа сильного феодального сеньора от прав на свои владения было обставлено как нельзя более торжественно. Множество прелатов, французских и иностранных, а также титулованной знати было созвано на эту невиданную церемонию. Единственным человеком, который если не сочувствовал графу, то, по крайней мере, не злорадствовал, был Тибо Шампанский, предоставивший для церемониала свой город Мо.

По договору в Мо от 12 апреля 1229 г. (иначе называемому Парижским договором) Раймунд VII вынужден был отказаться в пользу французского короля от большей части своих владений: земель Транкавелей и Прованского маркизата. Ему оставили только западную часть — Ажене, Руэрг, часть Альби и часть Керси. Раймунду было предписано срыть стены Тулузы и еще тридцати своих городов, а также отдать на десять лет во власть короля свой тулузский замок. Он должен был публично отречься от ереси, преследовать еретиков и тех сеньоров, которые им покровительствуют. «Бывший граф» обязан был выплатить крупные денежные суммы многим аббатствам, пострадавшим в ходе военных действий. Кроме того, он должен был финансировать создание в Тулузском университете кафедр, на которых богословы, профессора церковного права, философии и грамматики учили бы чистой католической вере. Наконец, ему вменялось в обязанность ввести в своих владениях инквизицию, примириться с церковью и на пять лет отправиться воевать в Палестину.

Но самое страшное заключалось не в этих требованиях. Графа принудили заявить: «Король, снисходя к нашему унижению и надеясь, что мы будем верны Церкви и ему, и, соизволяя оказать нам милость, отдаст нашу дочь, которую мы передаем на его волю, в супружество одному из братьев своих, по назначению Церкви». Лишение Раймунда единственной дочери было обставлено не только унизительно, но ханжески, фарисейски. Отбирая у него дочь, ему «оказывали милость». Жанна объявлялась наследницей всех фамильных земель Сен-Жильского дома, испокон веков процветавших под властью любимых народом правителей. Договор был составлен таким образом, что ничего не изменилось бы, даже вступи Раймунд в новый брак: его законные сыновья от второй жены лишались права наследовать отцу. «После моей смерти, — якобы добровольно объявлял граф, — Тулуза и ее диоцез станут принадлежать брату короля, который женится на моей дочери, и их детям, а ежели таковых от этого брака не будет или моя дочь умрет бездетной, они отойдут королю и его наследникам, а не прочим моим детям; то есть только у детей брата короля и моей дочери будет на них право».

И только если бы Жанна умерла раньше Раймунда, он мог снова считаться владельцем фамильного достояния. Последняя уступка происходила не от доброты сердца королевы Бланки: право наследования считалось священным, на нем основывалась вся средневековая юстиция.

Моральное уничтожение графа Тулузского на этом отнюдь не закончилось. С него торжественно сняли обувь, доспехи и раздели до белья. Затем легат накинул ему на шею веревку и повел, как овцу, в храм, стегая пучком розог. Зрители могли наблюдать унижение графа, поскольку храм был открыт. Они видели, как он распростерся на полу перед большим распятьем, и тогда легат снял с него отлучение.

Церемония почти буквально повторяла покаяние отца Раймунда VII в июне 1209 г.

Несмотря на то что Раймунд VII претерпел уготованное ему унижение и подписал этот грабительский и во всех отношениях ужасный для графства договор, его поместили в одну из башен Лувра то ли как почетного гостя, то ли как важного пленника. Во всяком случае, покинуть Париж он не мог.

Раймунд прошел весь крестный путь от неистового гнева до болевого шока, от озлобления до отчаяния, от безнадежности до решимости. Его душила бессильная ярость, но он знал, что делать. Ему было только 32 года, и он мог снова жениться и иметь детей. Договор договором, а право сына наследовать отцу не могла отменить даже могущественная Бланка. Статьи, навязанные ему, были столь недопустимыми с общеправовой точки зрения, что было бы трудно настаивать на их соблюдении в случае появления у графа Тулузского законного наследника мужского пола.

Лишенный армии, денег, владений и будущего, Раймунд надеялся вернуть все это себе удачным брачным союзом. Надо было только соблюсти все необходимые формальности, чтобы не возникло сомнений в законности происхождения будущего наследника.

Между тем не все бароны Северной Франции были довольны договором в Мо, полагая, что графу была оставлена возможность восстановить власть почти над всеми своими землями и вассалами. Ведь города и замки он отдавал королю не навсегда, а только на десять лет; доходы от этих земель оставались за Раймундом. Ввод в страну небольшого отряда французов не означал потери независимости: оккупанты не вмешивались в дела управления и не диктовали графству внутреннюю политику. Заставить Раймунда отправиться в Святую землю было непросто — он мог сослаться на то, что разорен.

Таким образом, несмотря на грабительские условия этого позорного договора, граф получил небольшую передышку для восстановления сил, решения наболевших внутренних проблем и накопления энергии для новой борьбы.

Через год после унижения в Мо Раймунд расстался с женой Санчей, отослав ее от себя, и с новой энергией принялся добиваться развода. Папы Гонорий и Григорий IX упорно отказывались удовлетворить его униженную просьбу, хотя супруга графа за двадцать лет не смогла родить ни одного ребенка. Бесплодие женщины считалось уважительным поводом для расторжения брака, но не в случае Раймунда. Никто не сомневался, что Рим в этом вопросе идет на поводу у Парижа: королева Бланка категорически не желала новой женитьбы графа.

Проблема матримониального союза была первоочередной, но не единственной. Раймунд на своих землях вынужден был разместить инквизиционные трибуналы для уничтожения еретиков — собственных подданных, всегда державших его сторону и своим трудом создававших богатство страны.

Поначалу было трудно представить, в какой ужасный механизм уничтожения душ и жизней вырастет эта организация. Церковь умела облекать свои жестокие планы в плащ благородных намерений и прекрасных слов.

Иннокентий III в конце предшествующего столетия, не доверяя рвению южных епископов, возложил заботу о борьбе с еретиками на цистерцианцев. Можно сказать, что Арно Амори стал первым инквизитором на юге Франции. Ордена доминиканцев тогда еще не существовало. Но едва он оформился, как папа в связи с подавлением ереси тут же вспомнил о нем. Это следует из письма Гонория III от января 1221 г. Григорий IX пошел еще дальше в своем циркуляре от апреля 1233 г. приорам и доминиканцам, в котором известил южнофранцузских епископов о решении послать специальных комиссионеров — инквизиторов — в области, зараженные ересью альбигойцев. Этот циркуляр с полным основанием можно рассматривать как акт, узаконивающий рождение инквизиции в том виде, в каком она долго существовала в Южной Франции и других странах.

Инквизиция означала расследование, розыск, суд и наказание еретиков. Последняя функция, наказание, вызывала определенные сомнения в клерикальных кругах. Ведь церковь позиционировала себя как учреждение благодетельное и милосердное; все карательные функции она с негодованием отметала. Поэтому на соборах в Тулузе в 1119 г. и Реймсе в 1149 г. прелаты настаивали, чтобы наказание в деле искоренения ереси осуществляла светская власть. Иннокентий III в своих письмах правителям обосновывал мысль об оказании помощи епископам, доказывая, что ересь есть измена по отношению к Богу и, подобно измене государю, она должна караться смертью.

В основном инквизиторами выступали доминиканцы, «умеющие хорошо убеждать отпавших от церкви». Впоследствии их ряды пополнили францисканцы. Наиболее распространенным наказанием было примирение с церковью, сопровождающееся конфискацией имущества, поражением в нравах признанного виновным и его ближайших потомков и заключение в узилище. Упорствующие присуждались к сожжению. Подозреваемых в ереси карали, даже не доказав их заблуждений. Обвиняемым в сношениях с нечистой силой выбивали зубы и сбривали все волосы на теле. Борцы с ересью считали, что невнятно произнесенные молитвы не дойдут до сатаны, а сбрив волосы, можно лишить колдунов заключенной в них магической силы. Смерть не спасала от мести ревнителей истинной веры: трупы умерших своей смертью еретиков выкапывали и сжигали.

Жаловаться на решение суда инквизиции было невозможно, даже папский легат не имел права вмешиваться в ее дела.

Когда инквизиция начинала террористическую деятельность, поиск еретиков не представлял большого труда, так как катары, вальденсы и прочие сомневающиеся не только не скрывали своих взглядов, но открыто выступали против официальной церкви. Но после массовых казней альбигойцев, а также кровавых расправ над последователями еретических учений на севере Франции, в Италии и на землях Священной Римской империи инакомыслящие были вынуждены скрывать подлинные убеждения и публично соблюдать католические обряды. Инквизиция, однако, умела обнаружить врагов церкви под личиной правоверных, а иногда даже ревностных католиков. Со временем инквизиторы приобрели сыскные навыки и сноровку по выявлению врагов святой католической церкви, изучили повадки и способы, с помощью которых те скрывали свои преступные замыслы и разработали настоящие алгоритмы для привлечения к ответственности как горожанина, так и знатного сеньора.

Самый простой способ — это публичное обращение к пастве с предложением сообщить инквизиторам все, что кому-либо известно о еретиках. Достаточным основанием для выдвижения обвинения был донос одного лица на другое в принадлежности к ереси, в сочувствии или помощи еретикам. Тогда обвиненного бросали в камеру. Темницы инквизиции были ужасны. Подозреваемый содержался в абсолютной тайне, в каморках, часто совершенно лишенных света. Такая церковная тюрьма называлась «застенок», а заключенных в нее звали «замурованные». Это породило страшные легенды, но они не слишком отличались от действительности. К тем, кто не желал оказать помощь следствию, или упорствующим в заблуждениях применялись изощренные пытки. Разумеется, пытка была официально допущенным средством добиться признаний. Истязания фиксировались писцом. Если обвиняемый впоследствии пытался изменить показания, его считали еретиком, поскольку признание рассматривалось как начало искупления. Пойти на попятную в признании означало снова впасть в грех. Конечно, инквизитор был властен осудить даже тех, кто не сознавался, просто на основании секретных доносов. Тем не менее, как правило, старались добиться признания обвиняемого.