Что же представляла собой та скверна, та ужасная ересь, против которой ополчалось духовенство и рыцарство всей Европы, откуда она взялась, чем была опасна для душ простецов?

Термин «катары» появился в первой половине XI в. Вскоре слово «катар» стало синонимом еретика вообще. Об учении катаров с достоверностью мало что известно. Их писания были почти полностью уничтожены победившей Римской церковью. В настоящее время историки располагают всего тремя относительно достоверными источниками по альбигойской ереси, ускользнувшими как от недремлющего ока инквизиции, так и от архивистов Ватикана. В них скупо повествуется об истории катаров, их мировоззрении, организации, обрядах. Что же касается церковных источников, то в них больше клеветы и вымысла, чем достоверных фактов. Если судить только по ним, то приходится сделать вывод, что папство осуждало ереси, не имея точного представления об их содержании.

Судя по скудным данным, которые дошли до нас, катары выступали против официальной церкви с позиций первоначального христианства. Некоторые черты их учения напоминали манихейство, поэтому их иногда называли неоманихеями.

Манихейство, вероятно, было самой значимой ересью и представляло собой смесь гностического христианства и элементов, заимствованных из культа Зороастра и Митры.

Эта доктрина была делом рук Мани (или, по-гречески, Манеса), родившегося в Багдаде в 214 г. и введенного в очень молодом возрасте в секту персидских мистиков в белых одеждах, практикующих аскетизм, целибат и крещение. Собственную доктрину Мани начал проповедовать в 240 г. и быстро стал знаменитым благодаря своему искусству целителя и заклинателя злых духов. Говорили, что он родился от девственницы — необходимое тогда условие для получения признания божественности; его называли новым Иисусом, Спасителем, Апостолом, Озарителем.

Он получил образование, имеющее основой гностический дуализм, связанный с великими законами всемирной космологии. Фундамент его доктрины основывался на существовании двух противоположных принципов добра и зла, света и тьмы — вечный конфликт, целью которого, очевидно, являлась человеческая душа.

Как позже катары, Мани верил в перевоплощение и в класс посвященных, избранных ввиду их привилегированного положения. Для него Иисус был существом по сути своей смертным, божественный облик которого был лишь символическим и который не умер на кресте, потому что его заменил другой.

Заключенный в тюрьму по приказу властей в 276 г., Мани окончил свою жизнь трагически. Забитый до смерти, с содранной кожей и отрубленной головой, с искалеченным телом (вероятно, чтобы помешать возможному воскресению), он был представлен публике. Тем не менее влияние Мани пережило его мученичество, и манихейство как бы получило второе дыхание; оно распространилось по всему христианскому миру с невообразимой быстротой. Напрасно его пытались уничтожить: оно противостояло всем атакам, а его влияние прошло в мыслях святого Августина довольно далеко в Средние века. Центры манихеев, особенно плодоносно укоренившихся в Испании и на юге Франции, установили в эпоху крестовых походов тесные связи с итальянскими и болгарскими манихеями. Таким образом, война с альбигойцами была в определенной степени войной с манихейством, и, несмотря на усилия Рима, учение выжило и дошло до наших дней.

Теоретическая часть учения Мани очень сложна и расплывчата, зато практические рекомендации предельно конкретны. Они предписывали для обретения спасения обязательный аскетизм: воздержание от мяса, вина и плотских сношений. Не преодолевшие этих искушений могли тем не менее спастись, оказывая разнообразную помощь манихейским общинам и веря в заветы Мани.

Манихеи молились семь раз в день, повернувшись лицом к солнцу, восход которого символизировал для них рождение Адама, а закат — конец света.

Развивая учение Мани, альбигойцы утверждали, что «воплощения Христа вообще не было, а миром на равных правах управляют два бога — добрый и злой». В их представлении мир состоит из двух великих царств — Света и Тьмы. В первом властвует Великий Отец, во втором правит Князь Тьмы, Демон.

Божество, или Царь Света, имеет пять нравственных атрибутов (членов): любовь, веру, верность, мужество и мудрость. Светлый эфир, рассматриваемый, очевидно, как нематериальная составляющая, является носителем пяти умственных свойств: спокойствия, знания, рассуждения, тайны (или скрытности) и понимания. Земля света также складывается из пяти членов.

Все силы добра однажды были соединены вместе, чтобы создать одно конкретное существо — Первочеловека, или небесного Адама.

Земля Царства Тьмы также состоит из пяти членов: яд, или зараза в противоположность благотворному веянию или благорастворенному воздуху земли Царства Света; бурный вихрь — против освежающего ветра; мрак — против света; туман — против воды; пожирающее пламя — против согревающего огня.

Все эти ужасные элементы собрались воедино для создания своего исчадия — Сатаны.

Темный князь возжелал захватить владения Света, и началась великая борьба между добром и злом. В сражение вступили Первочеловек и Сатана; трудная победа в конечном итоге осталась за Адамом. Но во время противоборства он потерял свое вооружение, состоящее из элементов Светлого Царства. Добрые элементы смешались с членами Царства Тьмы, и образовалась хаотическая материя. Из нее были созданы люди, в которых слилось добро и зло. Для спасения им необходимо освободить из темницы плоти (темное начало) свое светлое начало — дух.

Многочисленные ереси в деталях отличались друг от друга в плане богословия, но у них было много общих главных факторов: гностические или отмеченные гностицизмом, они отрицали иерархизированную структуру Рима и проповедовали личный опыт вместо слепой веры. Добро и зло они рассматривали дуалистически, скорее как элементы бесконечного космического целого, а не под углом чисто земных этических понятий. Наконец, Иисус для них был смертным, родившимся по-человечески от человеческих родителей; быть может, он был пророком, вдохновленным свыше, но не имеющим ничего божественного, который умер на кресте, но, возможно, избежал этой смерти.

С манихеями последовательно боролись представители официальной церкви и светские правители. Еретики в свою очередь несколько видоизменяли свое учение, но оставались дуалистами. Так появились павликане, особенно почитавшие учение святого Павла, и их духовные наследники богомилы, распространявшие свое учение по балканским странам и по всему Средиземноморью вплоть до Северной Италии и Южной Франции.

В сильно упрощенном виде верования богомилов можно представить следующим образом.

У Бога-Отца было два сына, Люцифер и Иисус. Именно Люцифер по приказу Бога создал человеческие тела, в которые Отец вдохнул жизнь. Первому человеку, Адаму, было предназначено настолько грандиозное будущее, что Люцифер преисполнился великой зависти и соблазнил первую женщину Еву. Та родила Каина, который принес в мир вражду и раздор и убил своего брата Авеля. С этого кровавого преступления и началось вечное противостояние добра и зла. Затем появился Моисей, невольно ставший орудием Каина: своим Законом он посеял в людях такое смятение, что Богу пришлось послать на землю второго Сына. Тот проник в лоно Девы Марии и родился в облике Иисуса, который стал уничтожать зло, распространенное по свету его братом Люцифером. Когда Иисуса призвал на Небеса Отец, на земле остался Святой Дух, который должен был жить в человеческих сердцах.

В 1049 г. на Реймском соборе во Французском королевстве, которое еще только создавали первые Капетинги, было объявлено о появлении еретиков, которых называли манихеями. Но сами они звали себя катарами — чистыми.

Вполне возможно, что южные инакомыслящие по-своему интерпретировали предшествующие еретические учения и на их основе создали собственную доктрину веры, отличающуюся от скомпрометировавших себя католических догм.

Как и манихеи, катары считали, что Добро (Бог — творец невидимого, идеального, справедливого мира) и Зло (Дьявол — создатель всего материального) являются извечными началами. Тело, принадлежащее чувственному материальному миру, создано дьяволом, в нем, как в темнице, заключена душа — творение Бога, незримо связанная с божественным началом.

Вызволить же душу из плена можно с помощью добродетельной жизни, основой которой служат прочные нравственные устои и отказ от собственности. Ведь, по доктрине катаров, «от обладания богатствами земными душа ржавеет».

Христос представляется катарам совсем иным, нежели католикам, и это ключевой пункт расхождения между ними. Христос вовсе не искупал своей жертвой человеческих грехов. Он только изложил учение о спасении, содержащееся в Евангелиях, прежде всего в четвертом, хотя и синоптические Евангелия не отвергались катарами, придававшими также большое значение посланиям святого Павла. К тому же Христос для катаров не является ни Сыном Божьим, вторым лицом Троицы, ни настоящим человеком. Это ангел, небесный посланец, пришедший указать людям путь к спасению. Его Страсти — не настоящие, а мнимые и олицетворяют, по мнению некоторых катаров, кару, которую претерпел вне мира сего Творец Зла, создавший материальную Вселенную. Катары осуждали и культ креста как орудия позорной пытки. Что же касается Девы Марии, то она для них тоже ангел, а не обычная женщина. Наконец, катары категорически отрицали Воплощение и Воскрешение во плоти, составляющие основу основ христианского вероисповедания.

У еретиков отсутствовали церкви в привычном понимании этого слова, они произносили свои проповеди под открытым небом, совершая простые и скромные обряды. Еретики не отказывались от христианских праздников Рождества, Пасхи и Троицы, но в то же время они не праздновали еженедельные воскресенья.

Между верующими различались три степени: слушатели, или слушающие; верные, или верующие (credere), и добрые люди, или Совершенные (parfait).

Богослужебная сторона религии не получила большого развития. Известен лишь обряд возложения рук, называемый «утешением» — consolamentum. Он торжественно происходил в большом молитвенном зале катарского дома. Главной книгой еретиков было Евангелие от Иоанна, а единственной молитвой — «Отче наш».

На соборе, созванном в Ломбере близ Альби в 1176 г., альбигойцы открыто заявили о своем учении. К этому времени к нему уже примкнула большая часть знати и городского населения. Окситания одной из первых ощутила прелесть свободы — не только поведения, но и мысли. Здесь города закрывали ворота перед своими сюзеренами, если те в чем-то не угождали им; здесь поэт упоминал имя возлюбленной прежде имени Мадонны; бароны вели войны не ради добычи, а ради славы; здесь относительно спокойно жили евреи и даже арабские купцы и устраивались блестящие рыцарские турниры; здесь один из членов семьи мог быть пилигримом-крестоносцем, отправляющимся в Святую землю, а другой — еретиком. В этой стране и могло существовать альбигойство.

Как священную реликвию катары почитали Грааль и верили во все блага, им даруемые: в то, что приблизившийся к Граалю, и только он, может стать истинным Совершенным, воином или королем. Но более всего они почитали символ Грааль, трактуемый ими как необходимое для счастья перерождение человека и обретение им новых качеств.

В любом случае христианские святыни ничего общего не могли иметь с магическими свойствами священных предметов из волшебных легенд. Грааль, каким бы вещественным он ни был, служил лишь символом поиска того, что приходит свыше как дар и что можно получить лишь благодаря смирению и после глубокого внутреннего очищения, то есть обращения сердца. А это обращение выражается в евангельской простоте малых, которые доверяют не самим себе, а Богу.

Церковь обвинила альбигойцев в представлении о противоборстве равнозначимых в мироздании сил Света и Тьмы, отвержении учения о Пресвятой Троице, таинства причащения, брака и пр. Но о Граале не было сказано ни слова.

О том, насколько широко на Юге разнеслась ересь, свидетельствует письмо святого Бернара Клервоского, в котором он описывает состояние официальной религии в Тулузе: «Церкви стоят без прихожан, прихожане обходятся без священников, священники утратили честь. Здесь остались лишь христиане без Христа. Таинства втоптаны в грязь, больших праздников уже не отмечают. Люди умирают в грехе, без покаяния. Детей лишают жизни во Христе, отказывая им в благодати крещения».

Святой Бернар в 1145 г. отправился в Окситанию с проповедями против учения катаров. Его миссия успеха не имела, несмотря на блестящий талант проповедника. Поэтому его раздражение вполне объяснимо.

Насколько же распространилось инакомыслие к началу Альбигойских войн!

Однако тот же Бернар Клервоский проговорился однажды, что нет более христианской проповеди, чем альбигойская, и что они были чисты своими нравами. Действительно, альбигойцы утверждали власть вольного сердца, проповедовали свободу и независимость человеческого духа. Катары верили в то, что душа многократно приходит на землю собирать жизненный опыт, который использует в следующих воплощениях, а потому презирали смерть. Они высоко чтили Вероучителя христианства, но отказывались считать его Богом.

Окружающие видели: эти скромные люди жили чисто и совершали достойные дела. В отличие от католической церкви, у которой была лишь одна забота — повсюду насадить силой свою власть и обогатиться, катары ставили главной целью очистить от искажений Учение Иисуса Христа. Считая себя последователями первых христиан, эти апологеты бедности и простоты отличались высокой требовательностью к себе и колоссальной снисходительностью к слабостям ближних.

Единственным условием, необходимым для спасения души, был consolamentum — обряд, делающий мужчину или женщину не только полноправным членом катарской церкви, но и новым существом — Добрым человеком или Доброй женщиной. Этот обряд обладал властью превращать обычного человека, чья душа оставалась в плену косной оболочки, в создание, в котором действительно обитал Святой Дух. Consolamentum давался взрослым людям и был не просто крещением: его можно расценивать как католическое таинство посвящения в монашеский орден. Тот, кто желает получить consolamentum, должен сначала пройти долгую подготовку и выдержать ряд испытаний, доказывающих твердость его веры и подтверждающих, что ничто в мире не заставит его отречься.

Получившая такое «утешение» душа в момент смерти человека избегала переселения в другое тело и присоединялась на небесах к божественному Духу при условии, что со дня своего крещения посвященный вел святую и добродетельную жизнь. Его душа успокаивалась и ждала смерти как освобождения от бренной и грешной оболочки.

Одетые в простые одежды Совершенные, достигшие высшей ступени в иерархии катарской церкви, обходили свои приходы, поддерживая и наставляя вверенную им паству. Черная хламида, кожаная сумка через плечо с романским переводом Нового Завета, долгие пешие странствия, трудная, скитальческая, но святая и подвижническая жизнь. Ровный тихий голос, неспешная, но энергичная походка, смиренный вид, опущенные долу глаза — по этим признакам узнавали катарского посвященного.

Число Совершенных было сравнительно небольшим. Даже во время расцвета ереси их насчитывалось не более семи-восьми сотен. Это неудивительно: их доктрина требовала отказа от всего земного и длительных аскетических ограничений, приводящих к подрыву телесного здоровья даже самых физически крепких людей.

Понятно, почему эти суровые и одновременно мягкие мужчины и женщины, жизнь которых представляла столь разительный контраст с жизнью большей части католических клириков, пользовались таким уважением. Они излагали учение о спасении, а большинство людей были пресыщены церковными проповедями, ставшими лишь назойливым повторением избитых и бесполезных формул.

Для катаров нарушение заповедей «Не лги», «Не убий», «Не клянись», «Не прелюбодействуй» равнялось смертному греху. После принятия утешения самый мелкий грешок оборачивался святотатством, и верующий утрачивал Святой Дух, который обитал в нем. По этой причине многие верующие принимали consolamentum только в преддверии кончины: душа получала утешение, а у тела не оставалось времени согрешить.

Катары имели смелость утверждать, что человеку не нужен посредник для общения с Богом. В каждом из людей есть божественное начало, опираясь на которое можно установить высокую связь путем Гнозиса — прямого знания. Только бы устремиться к очищению сердца, потому что не может высшая благодать пребывать на человеке, ведущем нечистый образ жизни. Внешняя обрядность отрицалась ими как неподлежащая рациональному истолкованию.

Естественно, при таких воззрениях вся иерархия католической церкви, самовольно присвоившая себе право вещать от имени Бога, становилась ненужной. Бесполезным делалось и богословие, становившееся в то время столпом, держащим небо, догмой, решающей судьбы людей и народов.

Еретики упрекали католицизм за блеск богослужения, театральность обрядов, обольщающих воображение и отвлекающих от мыслей о Боге. Они указывали на корыстолюбие, жадность, насилие, греховную роскошь и распущенность, чему в полной мере предавались католические священнослужители.

Сам папа Иннокентий III утверждал, что именно духовенство несет главную вину за возникновение ересей. Чтобы успешно им противостоять, клир должен пользоваться уважением и доверием верующих, чего давно уже не наблюдалось. Гениальный теократ, Иннокентий понимал, что для искоренения ересей необходимо использовать не только насильственные методы борьбы, и разделил движения мирян на две категории. К первой было отнесено движение катаров, создавших в Окситании собственную церковь и ставших на путь открытого противостояния с церковью Римской. Во вторую категорию вошли евангелистские движения: они были возвращены в лоно церкви. Именно благодаря этому шагу стало возможным официальное признание нищенствующих орденов.

В 1207 г. Иннокентий III благословил основание ордена миноритов, чуть позже — доминиканцев. Новые братства, с одной стороны, придавали институциональные формы религиозным идеалам мирян и давали им возможность вести евангельский образ жизни, не вступая при этом в конфликт с церковью, с другой — были призваны бороться с ересью при помощи проповеди. Таким образом, наряду с разработкой законодательства против еретиков, совершенствованием процедуры расследования преступлений против веры и привлечением к борьбе с ними светских властей создание нищенствующих орденов стало одной из ключевых мер, предпринятых римской курией для искоренения еретических движений.

Между еретиками не всегда существовало единство. Одно направление — собственно альбигойцы, или катары, — было основано на восточных философских системах в их синтезе с христианством, имело выраженный дуалистический характер, связь с манихейством и производными от него верованиями. Другое представляло собой евангелический, строго христианский протест и, хотя было уничтожено в Окситании в XIII в., со временем воскресло в идеях Реформации и воззрениях кальвинизма. Но альбигойских пастырей обоего толка — и это признавали сами католики — роднило одно: они были трезвы, просты, доброжелательны, трудолюбивы и никому не отказывали в бескорыстной помощи.

Катары свято соблюдали все, что декларировали в проповедях. А личный пример на фоне развращенного римского духовенства оказывал на души людей потрясающее воздействие. Сами звания — «Добрый мужчина» и «Добрая женщина» — вызывали уважение. Катарам помогали, их кормили, им добровольно жертвовали средства.

Совершенные отрешались от мира и от общества, их имущество принадлежало всей церкви. Они отрекались от семейных и родственных уз, давали обет целомудрия и нищеты; их жизнь была чередой аскетических подвигов. Четыре раза в год они соблюдали строжайшие сорокадневные посты, три раза в неделю не ели ничего, кроме хлеба и воды.

Петр Сернейский, ярый недоброжелатель еретиков, дает немногие и краткие сведения о катарской иерархии. У еретиков «были представители власти, которых они называли „дьяконами“ и „епископами“, их просили о наложении рук, дабы всякий умирающий полагал возможным спасение своей души, но в действительности, если они налагали руки на умирающего, какая бы вина на нем ни была, если только он в состоянии был прочитать Pater Noster, они считали его спасенным и, пользуясь их выражением, „утешенным“ до такой степени, что без всякой епитимьи, без какого-либо другого искупления своих грехов он поднимался на небеса».

Действительно, церковь катаров имела свою иерархию и свои диоцезы. Их число и размеры с течением времени несколько менялись. На Юге было всегда три диоцеза — Тулузский, Каркассонский и Альбигойский; другие, вроде Разесского и Аженского, возникли позже и исчезли раньше. Одна из целей катарского собора в Сен-Феликс-де-Карамане в 1167 г. заключалась в точном определении границ этих диоцезов. Во главе каждого из них стоял епископ, управлявший диоцезом единолично с помощью двух священников, именуемых Старшим и Младшим сыновьями. Когда епископ умирал, ему автоматически наследовал Старший сын, посвящаемый Младшим, который тогда становился в свою очередь Старшим. Собрание катарских Старцев избирало нового Младшего сына. Епископы поддерживали постоянные отношения друг с другом, а также переписывались с епископами других краев.

Альбигойцы доказывали, что смертная казнь не должна существовать, что человек ни под каким видом не должен обрекать себе подобных на смерть. Их вера запрещала всякое кровопролитие и войну. Даже перед лицом смерти Совершенные должны были терпеливо сносить боль и раны, не поднимая руку в свою защиту.

Катары перевели на язык ок Библию и ревностно проповедовали ее учение. Распространяя свои религиозные воззрения, они обратили в свою веру многих представителей известных родов. За добродетельную жизнь и чистоту помыслов они пользовались всеобщим уважением и поддержкой всей южной знати. Совершенные жили как святые, отринув радости телесные и предпочитая восторги духа. Самый большой ужас внушала им возможность умереть внезапно, в состоянии греха, не успев получить consolamentum. Апостольская жизнь еретического клира весьма существенно отличалась от эпикурейства католического духовенства. Не заметить это различие было невозможно.

Шло ли катарское вероучение снизу, как в свое время христианство? Скорее всего, нет. Местная насмешливая знать давно ввела моду на интеллектуальные дискуссии, на светские и немного либертинские взгляды относительно многих, считавшихся церковью непогрешимых истин. Пытливый человеческий ум искал объяснения законам мироздания, и часто в жарких спорах образованных и просвещенных сеньоров и дам звучали вполне еретические утверждения.

Религия катаров, отрицая сущность полов, как и все реалии плотской жизни, провозглашала равенство мужчин и женщин. Здесь еретики основывались на концепции апостола Павла, изложенной в Послании к галатам (3:28–29): «Нет уже иудея, ни язычника, ни раба, ни свободного, нет мужского пола, ни женского, ибо все вы одно во Христе Иисусе…» Правда, и католицизм этого равенства тоже уже не отрицал, но на практике всегда оставался религией решительно антифеминистской.

Женщин Совершенных было меньше, чем мужчин, но не намного. Повествуя об «удостоенных» еретиках, схваченных крестоносцами, историки той эпохи не называют точных цифр, хотя не создается впечатления, что среди арестованных мужчины превалировали. Эти «добрые христианки» осуществляли свой апостолат среди женского населения. Они много занимались уходом за больными и врачеванием, поскольку в ту эпоху женщины предпочитали лечиться у медиков одного с ними пола. Наконец, чаще, чем мужчины, они посвящали себя жизни созерцательной.

У катаров женщины, принявшие Святой Дух, могли, как и мужчины, передать его наложением рук, хотя практиковали это лишь в экстремальных случаях и гораздо реже, чем мужчины. О епископах, или диаконесах, — женщинах сведений нет. Активная роль апостолата оставалась за мужчинами, более приспособленным к тяготам и опасностям страннической жизни. К женщинам Совершенным относились с не меньшим пиететом, и часто они становились настоящими матерями для своих общин. Они жили отшельнически в отдельных домах или составляли особые общины, где занимались рукоделием или воспитанием девочек, принимая также на свое попечение больных. Это было устройство, напоминающее католический монастырь.

Как отмечал один католический священник, «хотя ересь типично мужское изобретение, благодаря женщинам она разносится по земле и обретает бессмертие».

Женщинам (не Совершенным) не дозволялось сидеть за одним столом с посвященными. Враги вынуждены были с неохотой признавать, что посвященные никогда не позволяли себе даже прикоснуться к женщине рукой.

Католиков смущала чистота жизни еретиков. Они, исходя из собственных представлений, не верили, что такое возможно. Поскольку очевидность подтверждала аскетизм катаров, церковники, обвиняя их в тщеславии, настаивали на том, что эти лицемеры чисты только напоказ, днем; ночью же выказывают всю свою необузданность.

В этой атмосфере всеобщего уважения и преклонения перед нравственным подвигом катаров странно звучали слухи, распускаемые католиками. Исходя из того что чаще всего еретики странствовали по двое, их обвиняли в гомосексуализме. Н.А. Осокин передает некоторые из клеветнических измышлений католического духовенства: рассказывали, что «на своих ночных собраниях еретики якобы вызывали дьявола, который являлся им преимущественно в виде животного. Распевая гимны в честь мерзких исчадий, катары целовали кошек, жаб и другую нечисть. Затем, погасив свечи, они предавались свальному греху, где побуждения плоти не удерживались никакими пределами. Детей, здесь зачатых, через шесть дней после рождения сжигали, и пепел их служил вместо христианского причастия».

Как совместить эти обвинения с бытом вечно голодных Совершенных, падающих в обморок от случайного прикосновения женщины?

Кроме Совершенных альбигойское сообщество включало верующих и слушающих. Верующие могли вступать в брак, носить светскую одежду, пользоваться оружием и даже давать клятвы. Здесь и находится ответ на вопрос, как же воевали альбигойцы, если, всегда полуголодные и слабые телом, они не могли прибегать к оружию даже для защиты собственной жизни. Знатные сеньоры и трубадуры, воспевающие прекрасных дам и волочащиеся за горожанками; городские консулы, строго карающие за малейшее неповиновение; богатые купцы, не брезговавшие надуть конкурента; множество ремесленников и крестьян, живущих полнокровной жизнью человека Средневековья, — все они знали, что в конце жизни могут принять утешение, «встать в согласие с Богом». Именно эти люди оставляли свои замки, конторки, прилавки и шли по призыву сеньора защищать свою веру и свои исконные вольности.

Женщины из простых верующих были более многочисленны и зачастую более отважны, чем мужчины. Все они, от знатных дам, смолоду окруженных воздыхателями и поэтами, а во вдовстве обратившихся к молитве и делу милосердия, до простолюдинок, прислуживающих за столом или пересекающих страну из конца в конец в качестве гонцов, были активнее, чем мужчины. Причина тому очень проста: мужчин, даже глубоко верующих, связывало множество обязательств — профессиональных, социальных или военных, которые они не могли нарушить. В обществе, где большая часть человеческих взаимоотношений обуславливалась клятвой, мужчины не смели открыто исповедовать религию, которая клятвы запрещала. А женщины, более свободные в этом смысле, могли посвятить себя религиозной деятельности без страха нарушить иные обязательства.

Кроме того, во времена Крестовых походов простая осторожность заставляла мужчин не особенно афишировать свои убеждения. Даже если граф и большинство феодалов поддерживали еретиков, это не могло долго продолжаться — ведь Римская церковь была могущественна и держала часть административной власти в стране. Вот почему еретиков часто принимали в домах видных аристократок Аделаиды де Буасессон-и-Ломбар и Эрменгарды де Сейсак, сестры Совершенного Гильаберта из Кастра, а также Бланки де Лорак, супруги сеньора Монреаля, основавшей монастырь для женщин-катарок. Этот список можно продолжить именами Гульельмины де Тоннейн, Фабриссы де Мазероль, Ферранды, Серраны, Байоны и многих других.

Таким образом, отцы, мужья и братья оставались укрытыми от карающего церковного закона: ведь с ересью только мирились, ее не признали официально.

Южные графства были известны своей веротерпимостью. Тулузские графы и другие сеньоры юга Франции предоставляли людям религиозную свободу. Но и немного севернее, у слияния Роны и Сонны, в местности, изобилующей садами и виноградниками, возникали очаги инакомыслия. В Лионе, городе, где раньше всех в Галлии утвердилось христианство, где церковь обладала властью над правосудием, зародилась секта вальденсов. Она возникла позже, чем альбигойцы, около 1170 г., и ориентировалась на городские низы и крестьянство. Началось с того, что богатый купец Вальд (Вальдо) нанял клириков, чтобы перевести с латыни на родной язык Евангелия и другие сакральные тексты. Когда он вник в содержание переводов, в его сознании произошел перелом. Он раздал все, что имел, бедным и отправился проповедовать евангельские истины, подкрепляя свои слова выученным наизусть текстом. Вальд учил подражать строго нравственной жизни апостолов, призывал к евангелической бедности, аскетизму. Скоро он обрел множество последователей. Члены его общины называли себя Совершенными.

Вальд и его сторонники отправились на III Латеранский собор в надежде получить разрешение проповедовать. Однако, хотя папа Александр III отнесся к ним достаточно благосклонно, они не получили от римской курии вразумительного ответа на свою просьбу. А через пять лет, в 1184 г., в Вероне папа Луций III своей декреталией отлучил их от церкви вместе с другими движениями.

Когда одного несчастного на допросе инквизиции в Тулузе спросили, чему его учили наставники, он ответил так: «Не творить зла, не делать другому того, чего не пожелал бы себе, не лгать и не давать клятвы». Учение вальденсов распространялось по Франции и Северной Италии. Уклад их жизни был более чем скромным, потому что почти все они были крестьянами и ремесленниками — бедным, презираемым народом. С точки зрения церкви, такие, как они, существовали только для того, чтобы облагаться налогами, если они придерживались истинной веры, либо гореть в огне, если они были еретики. Все, мужчины и женщины, молодые и старые, не переставая, учились и учили других. После тяжелого трудового дня они посвящали вечер занятиям. И если отупевший и уже неспособный к учебе мозг отказывал воспринимать новое, они ободряли себя словами: если каждый день заучивать единственное слово из Священного Писания, через год будет уже триста, и так мы победим.

После осуждения Вальда и его сторонников еще не считали еретиками. Только когда вальденсы разделились на умеренных и крайних и последние стали утверждать, что личные пороки (несовершенство) священников лишают тех права вершить таинства (1218 г.), грянула анафема.

Петр Сернейский, упоминая вальденсов, говорил, что они «были скверными, но гораздо менее чем иные еретики». Другой католический автор признавал, что «вальденсы, коих рационализм был, по-видимому, свободным проявлением человеческого духа», были бы не опасны для католической церкви, но, к сожалению, «они имели у себя наставником некоего Идроса, который, если судить по его имени, был грек».

Еретиков карали смертью. «Борцы за чистоту веры» полагали, что гибель на костре оправдана словами апостола Иоанна: «Кто не прибудет во мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет, а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают». Виновного предварительно не душили, как это было принято во времена расцвета испанской инквизиции. Взрывчатые вещества еще не были изобретены, поэтому осужденному не прикрепляли мешочков с порохом вокруг шеи, чтобы сократить его страдания, как это делали в более поздние времена. Его, живого и здорового, привязывали к столбу, возвышающемуся над дровами, чтобы все верующие имели возможность до конца проследить все подробности трагедии, и сразу поджигали вязанки хвороста. До последнего момента рядом с несчастным находились служители церкви, дабы в случае раскаяния вырвать его душу из лап сатаны.

Нелегко указать, что именно в учении катаров и вальденсов наполняло людей таким одухотворенным стремлением к мученичеству. Но действительно, ни одна другая религия не могла назвать больше своих приверженцев, которые, полные решимости и радости, предпочитали смерть в самой ужасной ее форме отступничеству от своей веры.

Некоторые моменты доктрины катаров, остающиеся в тени, могут заставить думать, что она содержит какое-то эзотерическое знание. Альбигойцев всегда окутывал ореол непознанного, не исчезнувший и сегодня. Окруженные полутенью, свойственной всем великим тайнам мировой истории, они остались одной из самых привлекательных загадок прошлого Франции.

Известный теософ Е.П. Блаватская и австрийский философ Рудольф Штейнер, основатель антропософии, в своих произведениях сходятся в признании некоей «традиции мудрости», которая через посредство розенкрейцеров берет свое начало у катаров и тамплиеров, а те сами были обладателями более древних тайн.

Рыцарей-тамплиеров, ставших излюбленной темой для разного рода теоретиков тайных обществ, разработчиков альтернативной истории и авторов триллеров, часто смешивают с хранителями Грааля. Над ними тоже довлеет груз вопросов и чарующая атмосфера так и неразгаданной загадки. Действительно, основание ордена и его первые несколько лет покрыты тайной, хотя начальная цель была проста — облегчить паломничество в Святую Землю.

Сторонники связи тамплиеров и катаров основывают свое убеждение на том факте, что командор ордена Храма в Тулузе в начале Альбигойского крестового похода был членом катарской семьи Транкавель. Документ, найденный в архивах семьи Молеон де Брюйер, показывает, что тамплиеры в некоторых землях открыли убежище для Совершенных. Многие крупные землевладельцы, будучи сами катарами или сочувствующими, принесли в дар ордену большие земельные владения. Четвертый великий магистр ордена Бертран де Блашнфор, как и его семья, определенно был катаром. Действительно, спустя сорок лет после смерти де Бланшфора его потомки сражались на стороне других сеньоров-катаров против войск Симона де Монфора.

Тамплиеры подчеркивали свою нейтральность в отношении истребления альбигойцев и ограничились тем, что объявили настоящими крестовыми походами только походы против сарацин. Однако, по рассказам некоторых современников, крепости тамплиеров служили убежищем для еретиков, и им даже приходилось брать в руки оружие, чтобы защитить скрывающихся.

Однако катары и тамплиеры, скорее, были антагонистами. Действительно, что общего у одухотворенных, не признающих земных сокровищ, не берущих в руки оружия Совершенных с воинственными рыцарями-тамплиерами, банкирами и ростовщиками? Первая ссуда, предоставленная храмовниками, была зарегистрирована уже в 1135 г. «Самым длительным занятием тамплиеров, их вкладом в разрушение монополии Церкви на ростовщичество, было занятие экономикой. Ни одно средневековое учреждение не сделало большего для развития капитализма». Пожалуй, только таинственность, в которую облечены их деятельность и обряды, сближает тамплиеров и катаров. Орден цистерцианцев немало сделал для истребления катарской ереси; известно, что цистерцианцы покровительствовали тамплиерам. Знаменитый Гийом Ногаре, советник Филиппа Красивого, уничтоживший тамплиеров, по слухам, был потомком катаров. «Патарен, сын патарена», — гневно обличал его папа Бонифаций VIII.

Встречается множество упоминаний об участии тамплиеров в уничтожении катаров. Верность рыцарей Храма Симону де Монфору никогда не подвергалась сомнению. В 1215 г. он с дружеским визитом посетил Дом тамплиеров недалеко от Монпелье. Таким образом, тот факт, что некоторые храмовники исповедовали катарское учение и иногда были расположены к еретикам, можно рассматривать как исключение, подтверждающее общее правило.

В гораздо большей степени с катарами были связаны братья другого ордена — госпитальеров. По мере становления орден Святого Иоанна завязывал все более тесные связи с графами Тулузскими, причем не только в Европе, но и на Ближнем Востоке. У госпитальеров имелось много владений на Юге, а в Триполи им принадлежала мощная крепость Крак-де-Шевалье, пожалованная Раймундом II Триполийским, знаменитым внуком Раймунда IV Тулузского. Естественно, во время Альбигойских войн они держали сторону наследников столь щедрых благодетелей. П.П. Рид утверждает, что рыцари-госпитальеры — в отличие от храмовников — были крепко связаны с катарами политическими и экономическими отношениями. Если орденам приходилось участвовать в военных действиях, то госпитальеры поддерживали Раймунда VI и Педро II, а рыцари-храмовники всегда с крайним тщанием исполняли свои обязанности в отношении папы и Святой церкви.

Как видно, Средневековье не отличалось одинаковостью чувств и мыслей и, несмотря на риск жестокого наказания, представляло собой эпоху расцвета ересей и духовных исканий.

Но сила католической церкви была велика; Рим не собирался легко сдавать свои позиции.

И в воздухе Окситании все настойчивей витала нервозность кануна событий, предчувствие грядущих бед.