Пожалуй, трудно найти в галерее персонажей Средних веков человека, столь неоднозначно оцениваемого современниками и историками, как Фридрих II Гогенштауфен. Очевидно, дело в точке зрения как свидетелей его жизни и свершений, так и исследователей более поздних лет, одним из которых он представлялся исчадием ада, другим — предтечей.

Е. В. Тарле с восхищением писал, что Фридрих — «лицо поистине замечательное в европейской истории, вполне человек переходной эпохи, эмансипированный от старых верований, не заменивший их новыми».

«Удивительная фигура — возможно, самый замечательный правитель между Карлом Великим и Наполеоном», — утверждал Д. Норвич.

Фридрих выступил продолжателем дела немецких императоров — Оттонов, Генрихов и особенно князей из рода Гогенштауфенов, — которые стремились стать реальными правителями Римской империи, простиравшейся от берегов Балтийского моря на севере до Тосканы на юге и от Бургундии на западе до Чехии на востоке. Германия и Италия были разделены Альпами, и эта географическая изоляция мешала императорам проводить в далекой Ломбардии свою государственную политику. Ситуация осложнялась еще и теми претензиями, которые предъявляла на власть в северо-итальянских городах Папская курия. Все папы яростно боролись против объединения империи и Королевства Обеих Сицилий. Тогда папские владения оказались бы раздавленными имперской силой. Императора проклинали сторонники папского престола гвельфы, на него уповали противники папы гиббелины.

Дед нашего героя, Фридрих I Барбаросса, победил Ломбардскую лигу — союз итальянских городов, сторонников пап, — сровнял с землей Милан, объединил под своей властью едва ли не половину Европы и восстановил былое значение Римской империи; при нем она стала называться Священной. Преждевременная смерть его сына и наследника Генриха VI, малолетство внука Фридриха II едва не разрушили творение его провидческого ума и несгибаемой воли. Однако, возмужав, внук сумел не только вернуть многое из потерянного, но и распространить власть своего дома на всю Южную Италию и Сицилию.

Трезвый политик, во времена смуты, буйства и неразберихи Фридрих с сосредоточенной устремленностью на пути к цели возводил мощное германо-итальянское государство, став в те давние времена провозвестником объединения европейского пространства. Но эта великая империя просуществовала недолго и распалась вскоре после его смерти.

Фридриха Гогенштауфена по заслугам считали самым значительным правителем, самым изощренным политиком своего времени.

Не одни лишь успехи на политическом поприще сделали Фридриха «чудом мира». Своим гением он создал редкий сплав народов и культур, объединив их собственной личностью. «Он обладал качеством, присущим подлинно культурным людям всех времен и народов, — искренним и глубоким восприятием культурных достоинств человечества в целом, независимо от расы и национальности». Математика, физика и астрономия, а также вопросы философии занимали жаждущего знаний императора, способного дискутировать и переписываться с учеными на восьми языках.

Фридрих познакомился в Палермо со многими византийскими и арабскими идеями. Обе идеологию имели более длительную историю и были разработаны значительно глубже, чем соперничающее с ними молодое католическое учение, что невольно вызывало уважение и заставляло императора относиться к ним не только терпимо, но и с почтительным интересом. Такое мировоззрение резко контрастировало с фанатичным настроем католических монархов Северной Европы.

Духовный облик Фридриха, его демоническая разносторонность и энергия политика настолько не соответствовали времени, выделяя его из ряда светских и духовных князей, что императора называли «величайшим из земных государей, изумлявшим и волновавшим мир».

Человек резких, мгновенных решений, проницательный — и вместе с тем непроницаемый, — Фридрих являл, с одной стороны, холодный расчетливый ум владыки, но с другой — неистовость страстей; почти нечеловеческую прозорливость и такое же коварство. Поражала какая-то страшная нехристианская энергия, искрившаяся у него в глазах и делавшая его взгляд трудно переносимым. Он отличался надменным презрением к условностям; постоянство, неизменность, обязательства были ему чужды и скучны. Живой, высоко образованный, скорее человек нового времени, чем средневековый принц; восточный владыка и европейский государь в одном лице, император никого не оставлял равнодушным: его или пламенно любили, или яростно ненавидели.

Хула всегда впечатляет больше, чем хвала. Тем более, что для обвинений имелись основания. Обожествление Фридрихом собственной персоны, его холодная жестокость, эксцентричное поведение и полное презрение к общественному мнению позволяли клерикалам демонизировать этого убежденного противника власти Рима. Известное высказывание императора, что «мир был обольщен тремя обманщиками: Христом, Моисеем и Магометом», шокировало представителей всех трех конфессий. Папы Григорий IХ и Урбан IV призывали к Священной войне против «антихриста». Враги не щадили Фридриха, но и их обвинения невольно отдавали должное этому необыкновенному человеку. Как писал один из враждебно настроенных к Фридриху современников, он был «хитрый, жадный, злобный и раздражительный человек. Но если требовалось проявить свои лучшие качества и предстать в более выгодном свете, он становился собранным, остроумным, приветливым и прилежным». Обаяние этого принца покоряло мгновенно. Пылкий, остроумный и восприимчивый, он имел приятный голос и неплохо пел, сам сочинял музыку; был признанным знатоком соколиной охоты. Его отличали рассчитанная выдержка, выносливость в бою и в седле; почти всегда он действовал по принципу «выгода и полезность».

Один из его воспитателей, описывая внешность своего питомца, восхищается его пропорциональным сложением, внушающим симпатию лицом, умными глазами. «Его лик исполнен изящной красоты с ясным лбом и еще более лучезарной веселостью в глазах — смотреть на него доставляет удовольствие», — писал его воспитатель Вильгельм Францозиус. Хронист, рассказывая о молодом Фридрихе, описывает его как стройного мужчину среднего телосложения; однако отмечает, что рыжие волосы и слишком выпуклые глаза делали его не особенно привлекательным. Один мусульманский летописец даже заметил, что «не дал бы за Фридриха и 200 дирхемов, если бы гот продавался на невольничьем рынке». После его кончины враги уничтожили все его изображения, сделанные при жизни: настолько велика была ненависть к императору. Остались лишь условные и спорные рисунки и только один плохо сохранившийся бюст, изваянный в манере, присущей скульптурным портретам римских императоров. Однако этот слепой и безносый лик являет внешность незаурядную и привлекательную.

Живя в эпоху Крестовых походов, напоенную невероятной энергией, Фридрих, казалось, должен был разделять стремления и интересы своих высокородных современников — обладать присущей принцу благородной рыцарственностью и выступать сторонником зародившегося в Европе культа прекрасной дамы. Но на его мировоззрение оказали огромное влияние греческая и особенно мусульманская мораль, согласно которой женщина не имела души и была создана исключительно для услаждения своего господина. Восточный человек предпочитал свободу непривязанности восторгам любви.

Дени де Ружмон пытался убедить мир, что никакой любви не существует, — ее выдумали французы в XII в. Наверно, Фридрих мог подписаться под этими словами. Действительность сформировала своеобразное отношение Фридриха к женщинам. Любовь императора была преисполнена гордыни, эгоизма, алчности, неблагодарности. Это часто бросало тень на его частную жизнь; более того, становилось роковым для многих его спутниц. Однако и его сердце не однажды бывало затронуто нежными чувствами — просто деяния Фридриха как политика и полководца затеняли эту строну его жизни. И сам император, и его современницы заслуживают того, чтобы в отношении них была восстановлена историческая справедливость; чтобы женщины, окружавшие Фридриха в жизни, вышли из тени пренебрежительного забвения и явили миру свое истинное лицо.

 

ДВЕ КОНСТАНЦЫ

В 1047 г. в Южной Италии свою фантастическую карьеру начал Роберт Гвискар, один из 12 сыновей мелкого землевладельца из Нормандии, Танкреда Отвильского. Вынужденный покинуть родину, которая не могла его прокормить, он с дружиной таких же нищих отважных авантюристов отправился на юг продавать свой меч и свою кровь тому, кто захотел бы их купить. Роберт был очень талантлив и амбициозен, жесток и абсолютно беспринципен. Он начал свою карьеру в Италии как вор скота, но продолжил как выдающийся полководец. Ввязавшись в междоусобия итальянских властителей, он скоро приобрел не только авторитет, но и огромные земельные владения. За 5 лет до Гастангса норманны захватили южноитальянский город Бари, чем положили конец правлению Византаи в Италии. Через год они отвоевали у сарацин Палермо.

Почти все Отвили были личностями сильными, мужественными, целеустремленными, наделенными острым умом, никогда не допускавшими, чтобы обстоятельства помешали им получить желаемое. А желали они — на первых порах — властвовать над Южной Италией и Сицилией.

Архидьякон Гильдебранд, человек умный и дальновидный, увидел в норманнах противовес планам германских императоров по покорению Италии. Взойдя на панский престол в 1073 г. под именем Григория VII, он продолжал политику сближения с норманнами. В 1081 г. Роберт Гвискар, теперь уже герцог Апулии, занял Дураццо и начал вторжение в Византию. После его смерти, в 1091 г., вся Сицилия перешла под власть самого младшего брата Гвискара, Роже, «Великого графа», а затем его сына Роже II, который стал первым сицилийским королем. Это был сильный, уверенный в себе человек, глубоко осознающий, что королевский сан означает умение маневрировать и лавировать в отношениях с людьми. Он понимал, что альянс может оказаться гораздо более выгодным, нежели сила сотен вооруженных воинов. Роже с помощью дипломатии, а его потомки — силой меча создали могущественное и богатое Сицилийское королевство. Роже II еще более сблизился и даже породнился с римским престолом, взяв в жены сестру папы Анаклета.

Политики дружбы с Сицилийским королевством придерживались папы Адриан IV и Александр III, опасаясь захватнических планов Германии, где в это время к власти пришли энергичные и даровитые короли из дома Гогенштауфенов. Победоносный Фридрих I Гогенштауфен, прозванный за рыжую бороду Барбароссой, стал непримиримым врагом папства и его союзников — сицилийских королей.

На Сицилии после смерти великого Роже II на престол вступил Гийом I Злой. Он не готовился к роли правителя, однако остался единственным выжившим из 4-х блестящих сыновей короля Роже II и получил корону неожиданно для себя. Гийом показал себя отважным полководцем и умным политиком, всегда действующим быстро и решительно. Свое прозвище он заслужил, неожиданно жестоко расправившись с непокорными вассалами, покушавшимися на его жизнь и убившими наследника престола. Римские папы нашли в нем союзника против Фридриха Барбароссы — он оказывал воинственному императору решительное сопротивление. Однако Отвильский дом, еще такой молодой, уже оказался в глубоком династическом кризисе: умерев в 1166 г. от дизентерии, Гийом Злой оставил лишь двух сыновей: старшего, 12-летнего Гийома, и младшего, 5-летнего Генриха, который умер раньше брата. Из огромного рода Отвилей кроме единственного легитимного наследника в число претендентов на трон входили только незаконный (но, по-видимому, узаконенный) сын покойного старшего брата Гийома I от благородной итальянской дамы Танкред Лечче и младшая дочь Роже II Констанца. Множество побочных и боковых отпрысков некогда многочисленной фамилии в расчет не принимались.

Гийом II, замечательно красивый белокурый мальчик, вступил на трон под регентством матери, Маргариты Наваррской, которая в свои 38 лет была полна сил и энергии. Эта энергия пропала втуне. Ее слабое, как почти всякое регентство, правление позволило баронам захватить много коронных земель и отвоевать ряд потерянных в прошлое царствование вольностей. Обуздать притязания непокорных магнатов сумел, возмужав, Гийом II. Заботы о благосостоянии подданных и процветании государства принесли ему прозвище «Добрый». Под его рукой Сицилийское королевство поддерживало папство в его борьбе против Барбароссы. Папа Александр III с помощью городов восторжествовал над императором, но оказался бессильным утвердить свой авторитет в центре Аппенинского полуострова: Фридрих Барбаросса после своего поражения в Италии стал сильнее, чем до него. Мир, разделив его противников, доставил ему такие выгоды, каких он не мог добиться путем войн. Глубокий старец Александр III скончался, быть может, подозревая, что Гийом II, пока еще союзник, вскоре перейдет на сторону его врага-императора.

Новый папа Григорий VIII призвал весь христианский мир к Крестовому походу. Гийом II откликнулся первым. Он еще не забыл, как высоко вознес крестовый подвиг одного из его предков — Боэмунда Тарентского. Всюду он рассылал гонцов, приглашая собираться у себя на Сицилии и суля всяческую помощь. Сицилийский король, друг всех крестоносцев, «защитник и покровитель заморских христиан», предлагал сделать свой прекрасный остров местом дислокации войск, спешащих на помощь Святой земле. Втайне он вынашивал иные планы — мечта Роберта Гвискара о завоевании Византии не давала ему покоя. Оскорбление, нанесенное ему василевсом Мануилом — тот предложил ему в жены свою дочь Марию, а потом, не объясняя причин, выдал ее за Рене Монферратского, — возбуждало в нем чувство мести. Гийом любил затевать различные военные авантюры, но сам никогда не участвовал в сражениях — когда другие воевали, он удалялся в свой гарем.

Политика императора Фридриха I теперь строилась не на силе, как это бывало прежде, а преимущественно на хитрости. Было время, когда он предлагал Гийому I заключить родственный союз — женить сына на одной из его дочерей. Этот проект был отвергнут сицилийцами. Теперь же точкой соприкосновения обоих монархов послужил интерес к завоеваниям в Святой земле и в Византии. Старые враги открыли для себя возможности не только плодотворного сотрудничества, но и родства. Зимой 1185/84 г. императорский посол прибыл в Палермо с предложением брачного союза старшего сына Фридриха Барбароссы Генриха и тетки сицилийского короля Констанцы.

Фридрих говаривал, что Италия — как угорь, которого можно удержать, только если одновременно схватить за голову и за хвост. Голова, Центральная Италия, была у него в руках, и он надеялся, что, женившись на Констанце, его сын зажмет в руках еще и хвост — Южную Италию. Дипломатии Барбароссы удалось установить настолько прочные связи с враждебными дотоле норманнами, что этот брак стал возможным.

Тем не менее большинство советников Гийома II резко отвергли идею такого союза — ведь у короля не было детей от Жанны Английской, на которой он женился в 1177 г. Следовательно, муж Констанцы, принц из дома Штауфенов, мог получить права на сицилийскую корону и основать новую династию. Немцев в стране ненавидели, и даже предположение о правителе-германце вызывало ярость темпераментных островитян.

Однако другие вельможи считали, что если наследники так и не появятся, возможна гражданская война между Констанцой и незаконным или боковым потомством Роже II или Гийома I, что пагубно скажется на судьбах государства.

Как отмечают многие хронисты, Констанца, посмертная дочь великого Рожера II от его последнего брака с Елизаветой де Ретель, не стремилась к власти и вела уединенный образ жизни, не участвуя в светских развлечениях. Утверждали, что она обосновалась в монастыре и даже приняла постриг, хотя никаких доказательств этого не имеется. «Дух Констанцы жаждал покрывал», — свидетельствовал Данте, поместив ее душу в рай (Рай, песнь 4). Такое поведение было проявлением собственной воли девушки, а не желанием сицилийского двора. Причем воля, по мнению современников, была у нее не менее сильной, чем у предков-норманнов.

Гийом II готовился к новому походу на Византию и нуждался в военной поддержке или как минимум доброжелательном отношении со стороны Империи для усиления натиска на греков. Поэтому судьба Констанцы была решена. Осенью 1184 г. в Аугсбурге император объявил о ее помолвке с Генрихом.

И уже в начале августа 1185 г. Гийом II сопровождал свою тетку через море в Салерно, чтобы передать посланцам Фридриха Барбароссы, ожидавшим ее в Риме.

Констанца, богатейшая наследница Европы, ехала в сопровождении 500 вьючных лошадей и мулов, нагруженных ее приданым. Ее путь лежал в Милан, так как жители столицы Ломбардии требовали, чтобы свадьба сицилийской принцессы происходила именно в их городе. Миланцы считали символичным, что ее имя было таким же, как у города, в котором два года назад Барбаросса, стремившийся тогда к миру, признал права ломбардских городов на самоопределение.

27 января 1186 г. Фридрих Барбаросса торжественно отпраздновал в Милане в базилике Св. Амвросия брак Генриха VI с Констанцой Сицилийской, к большой радости жителей и руководства городской коммуны, крайне польщенных оказанной им честью. Сам миланский собор еще не был восстановлен после того, как Фридрих I сравнял Милан с землей за 23 года до этого. Чтобы не обращаться к архиепископу города, которым являлся папа Урбан III, император попросил патриарха Аквилеи сочетать браком супругов и в то же время официально пожаловать его сыну Италию. Патриарх короновал молодоженов железной короной лангобардских королей. Это был прямой удар по авторитету Урбана III, у которого не спросили ни мнения, ни совета.

Генрих VI родился поздней осенью 1165 г. «Одаренный, красноречивый, с красивым, но изможденным лицом, с золотистыми волосами, среднего роста, худой и слабый, но с огневым духом, и поэтому ужасный для своих врагов», — пишет хронист Бурхард Урсберг о сыне Фридриха Барбароссы и Беатрисы Бургундской. Генрих оказался самым жестоким из всех представителей рода Штауфенов. Его холодный ум не знал сострадания. Современники называли его «молот мира».

Невеста — высокая русоволосая женщина — была на 11 лет старше мужа. Лишь один хронист, Жоффруа из Витебро, называет ее красивой, но и то скорее по традиции: ведь принцессы и невесты обязаны быть прекрасными. Другие историки не пошли на поводу у образа: никто особенно не восхвалял ее красоту. Но внешность не являлась главным для столь высокородной дамы — ценилась благородная кровь, которую она должна была передать сыновьям. А сверх того невеста была несметно богата. Уединенная жизнь Констанцы окутывала ее ореолом загадочности. Люди передавали друг другу рассказы о том, что принцесса собиралась принести монашеский обет или даже приняла постриг, и только воля короля и государственные интересы заставили ее покинуть монастырь.

Данте отвел ей место в «Божественной комедии».

А может быть, такой образ действий определялся не пылкой потребностью сердца, а сухим расчетом ума? Нетрудно предположить, что уединение Констанцы было вызвано политическими соображениями. Хотя наследник Гийома II все не появлялся, трон был занят. Брак с иностранным принцем практически лишал ее прав на престол; замужество с каким-нибудь местным бароном понижало ее ранг и приводило к тем же последствиям. Дети ее единокровного брата Гийома I почти все умерли без потомства, и это могло дать ей надежду остаться единственной наследницей. Последующие поступки Констанцы трудно совместить с мечтами о монастырской келье. Скорее всего, она выжидала — и дождалась.

Женитьба сына императора на наследнице Королевства Обеих Сицилий показала неизменность взаимного недоверия между императором и папой и задела чувствительный нерв папы Целестина III, а именно вполне оправданный страх за церковное государство, которому угрожала опасность быть зажатым в тиски между принадлежавшими империи территориями Северной Италии и норманнской Южной Италией. Всегдашние союзники папы против императорской власти, города Ломбардии во главе с Миланом, благодаря этому браку перешли на сторону императора.

Несколько лет Констанца Сицилийская прожила в Германии. Она появлялась на официальных церемониях вместе со своим супругом, но никакой заметной роли не играла, чужая в Германии и чуждая ей. Принцессе оказывали все почести, приличествующие ее сану, но вряд ли любили. За 4 года брака она не принесла династии ни одного ребенка, что являлось почти преступлением. Генрих не был нежным мужем. В то же время нет никаких упоминаний или анекдотов о его сердечных склонностях, увлечениях или интрижках. Сохранились две написанные им любовные песни, однако их адресат неизвестен. Очевидно, что посвящены они не жене — иначе летописцы Штауфенов не преминули бы воспеть супружеские добродетели императора. В целом же складывается впечатление, что сексуальность сублимировалась у наследника Барбароссы в жажду власти.

18 ноября 1189 г. в возрасте 36 лет умер Гийом II. По-видимому, его смерть произошла от естественных причин, так как имеется гравюра, где он лежит в постели в окружении докторов. Более того, не ходило даже столь обычных в Средние века слухов о том, что его извели злодеи.

27-летняя Жанна Английская осталась бездетной вдовой. Скорее всего, именно король не мог иметь потомства, поскольку нет никаких известий о его внебрачных детях. А стоило Жанне выйти за Раймунда Тулузского, она сразу родила сына и быстро забеременела снова.

Гийома Доброго горько оплакивали и в Европе, и на родине. И все же он, безусловно, явился погубителем страны: отдавая Констанцу Гогенштауфенам, он подписал смертный приговор норманнской Сицилии.

Незадолго до того как Констанца покинула земли Сицилийского королевства, Гийом созвал своих вассалов и заставил их присягнуть ей как своей наследнице и возможной преемнице в том случае, если он умрет без потомства. Но сицилийцы ненавидели немцев, поэтому, несмотря на принесенную присягу, шансы Констанцы как супруги германского принца на корону были невелики.

Еще до смерти Гийома возникли две фракции, резко ей враждебные: сторонники Роже, графа Андрии, и сторонники Танкреда Лечче. Первый, возможно, был правнуком Дрого Отвилля, одного из братьев Роберта Гвискара; документальных подтверждений этому не имеется. Он был камергером королевства и видным дипломатом.

Танкред приходился незаконным внуком Роже II через его старшего сына Роже Апулийского, вступившего в брак с Изабеллой Шампанской, но признавшего своим сына от графини Эммы Лечче; он занимал должность адмирала сицилийского флота и был талантливым стратегом. Маленького и уродливого Танкреда враги называли «несчастным эмбрионом», «отвратительным монстром». Но, как многие низкорослые люди, он отличался решительностью, настойчивостью, цепким изобретательным умом.

Бароны и их клевреты поддерживали графа Андрийского, горожане — Танкреда. Самый влиятельный вельможа, канцлер королевства Маттео д'Айелло, также был на стороне внука Роже II.

В первую неделю 1190 г. Танкред получил корону из рук архиепископа Палермо Готье Мильского. Ряд современных историков, сторонников германской идеи, считают эту коронацию сомнительной во всех отношениях и приписывают ее проискам папы Целестина III.

В первое время вспыхивали мусульманские мятежи — христиане нападали на неверных, и те оборонялись, окопавшись в горных замках. Роже Андрийский поднял всех против Танкреда, но тот с помощью брага своей жены Ричарда из Аччеры в ходе блестящей воинской операции взял Роже в плен и казнил. К концу года стало ясно, что он победил.

Вдовствующая королева Жанна не поддерживала ни одну из соперничающих группировок. Она считала, что права на трон принадлежат Констанце. За это Танкред отобрал у нее все замки и имущество. Однако когда брат Жанны Ричард Львиное Сердце стал поглядывать на корону Сицилии и Апулии, она уже не так рьяно отстаивала интересы тетки.

В свое время Гийом II, посылая сватов в Англию, особо оговаривал, что брак состоится только в случае безусловной физической привлекательности невесты — король богатого процветающего королевства мог позволить себе «жениться по любви».

Судьба Жанны Английской, молодой и красивой вдовы, оказалась тесно связанной с судьбой крестоносных государств. В перипетиях военных и дипломатических интриг ее царственному брату пришла идея решить разом палестинскую проблему, выдав вдовствующую сицилийскую королеву за брата знаменитого Саладина — Аль-Адила. Супруги должны были обосноваться в Иерусалиме, причем Ричард передавал сестре прибрежные города Акру, Яффу и Аскалон с прилегающими землями. Планировалось, что Саладин уступит брату остальную часть страны и возведет его в королевский сан. Святой крест предполагалось возвратить христианам, деревни передать военным орденам, крепости — королевской чете.

Однако уже через три дня Ричард дал обратный ход, объясняя, что Жанна пришла в бешенство, услышав о браке с мусульманином, а поскольку она вдова, то заставить ее трудно, возникают определенные осложнения со стороны папского престола. Не отказываясь от мысли породниться с Саладином, король выдвинул новый смелый план: предложил отдать Адилу взамен сестры свою племянницу Элеонору Бретонскую, объясняя, что для девушки в отличие от вдовы ему не будет необходимости просить дозволения на брак в Риме. В дальнейшем эти брачные проекты увяли естественным образом, как слишком революционные.

Жанна же сильно приглянулась Филиппу Французскому, который довольно долго был настроен на английский брак. Но политические интересы Англии требовали, чтобы вдовствующая королева сицилийская стала супругой могущественного графа Раймунда Тулузского, и на этот раз Жанне пришлось подчиниться брату.

Английский король получил от Танкреда уйму денег в качестве отступного за сицилийскую корону и несколько поостыл, а непримиримая позиция Филиппа-Августа по этому вопросу свела притязания Ричарда на нет. Сам Танкред, отличавшийся политической прозорливостью, понимал, насколько выгоден ему альянс с Ричардом, родственником Вельфов, всегдашних противников Штауфенов, и, следовательно, Генриха VI. Оба короля уговорились породниться: Ричард предложил женить своего племянника Артура Бретонского на одной из дочерей Танкреда; он вечно был переполнен различными проектами — в большинстве своем далекими от реальности. Танкред рассчитывал, что Ричард останется на Сицилии подольше, и вместе они дадут отпор германскому королю. Но Ричарда манила опасная и восхитительная Палестина. Он искал для себя авантюру, выгодную для обогащения или для славы, повод упражнения воинственной энергии. Увлеченный восточными планами, английский король покинул своего временного союзника. Однако, верный своему обыкновению сулить всем и многое, он обещал ему свою помощь — в будущем.

Весной 1189 г. Генрих и Констанца приняли правление в Германии вместо Фридриха Барбароссы, отправившегося в Крестовый поход.

Генрих планировал вернуться с Констанцой на Сицилию в ноябре 1190 г., но смерть Фридриха I сломала все его планы. когда известие о гибели Барбароссы достигло Германии, выяснилось, что позиции империи Штауфенов не так прочны, как казалось благодаря ее пышности и блеску: князья попытались вернуть страну к эпохе безвластия.

Мирный период кончился и на Сицилии; ее раздирали междоусобия. Если бы Генрих вернулся, страна досталась бы ему без борьбы. Но в Германии он вынужден был бороться с непокорными князьями, возбуждаемыми Вельфом, соперником Штауфенов. На решение германских проблем ушло время: Генрих равнодушно пошел на компромисс с Вельфами. В июле в Фульде он заключил договор с Генрихом Львом, по которому в обмен на лояльность тот получал город Любек и два графства — Брауншвейг и Люнебург — для своих сыновей.

Все помыслы Гогенштауфена были на юге, в Италии. Также требовало внимание и бедственное положение христиан в Святой земле. Генрих отправил в Палестину несколько крупных немецких отрядов, которые помогли единоверцам отвоевать Бейрут, Лаодикею и несколько мелких городов. При поддержке папы Целестина III император начал подготовку к большому Крестовому походу. При всем этом не похоже, что он был готов к войне на три фронта: в Германии, Палестине и Италии. Рассчитывая на крепость позиций Швабского дома на родине и отложив «на потом» спасение Святой земли, новый король жаждал присоединить к своим владениям Южную Италию.

Судьба послала Генриху неожиданный подарок: в его руки попал возвращавшийся инкогнито из Крестового похода Ричард Английский.

Папа гарантировал крестоносцам неприкосновенность на всем пути следования, но Генрих видел в Ричарде не героического борца за дело христиан в Святой земле, а только родственника Вельфов и союзника Танкреда и, следовательно, врага. Он выпустил его на волю не раньше, чем Англия выплатила ему в качестве выкупа 150 тыс. серебряных марок (460 375 кг серебра).

Война — всегда деньги. После такого «кровопускания» Ричард уже не мог оказывать помощь Танкреду.

Генриху следовало уладить отношения с папой и получить от него одобрение на захват Сицилии. Это было нелегко, и можно сказать, что папа своего согласия на это не дал. Но 29 апреля 1191 г. вопреки запрету папы император со своей армией пересек Горильяно и вторгся на территорию острова. Как гарант незыблемости его прав рядом с ним ехала Констанца.

Несмотря на яростное сопротивление Танкреда, многие сицилийские города открывали императору ворота — народ считал законной наследницей государства его набожную супругу. Вот когда сыграл роль ореол святости, осенявший ее до замужества!

Город Салерно просил Констанцу провести жаркое время года во дворце, некогда принадлежавшем ее отцу.

Осаждая упорно сопротивляющийся Неаполь, Генрих тяжело заболел дизентерией. Он разделил судьбу простых солдат, заболевавших сотнями. Едва оправившись от болезни, король отступил, чтобы отправиться за подкреплением. Жену он оставил в Салерно до своего возвращения. Но он не учел особенностей южного темперамента. Стоило закованным в броню тевтонам удалиться, сицилийцев охватил патриотический азарт, и они бросились на штурм дворца, в котором отдыхала Констанца. Ее жизни угрожала прямая опасность, и только заступничество племянника Танкреда спасло ее от гибели. Он взял родственницу под свое покровительство и препроводил в Мессину.

Перспективы Танкреда были печальны, и пленение Констанцы оказалось для него даром небес. Теперь он стал хозяином положения, к тому же папа Целестин был на его стороне. Впрочем, сочувствие понтифика не было бескорыстным: он стремился подчинить себе Сицилийскую церковь и добился этого. Танкред оказался в безвыходном положении и принял все условия Рима. Папа предложил также в качестве жеста доброй воли передать ему Констанцу. Танкред неохотно согласился, и императрица в сопровождении почетного эскорта, состоящего из кардиналов, отправилась в Рим. Едва оказавшись на контролируемой германцами территории, она попросила защиты у немецких рыцарей. Кардиналы пытались протестовать, но тщетно. Констанца поспешила пересечь Альпы и соединиться с мужем.

Танкред, самый самоотверженный и самый несчастный сицилийский король, продолжал искать союзников. Византийский император Исаак Ангел отдал в жены его старшему сыну и наследнику Роже Апулийскому свою дочь Ирину, но с военной помощью не спешил. когда же Роже неожиданно скончался, вероломный грек отказался от всех своих прежних обещаний. Возможный союзник Ричард Английский томился в плену у Генриха VI. Папа был стар, и ему сильно мешал откровенно прогерманский сенат.

И в это время произошло событие, показавшее изощренность судьбы в плетении причудливых арабесок из людей, человеческих деяний и неожиданностей, подстерегающих смертных.

В 40 лет, после 9 лет бесплодного замужества, Констанца оказалась беременной. Ее восхищению и радости не было предела. Ребенок, которого она понесла, укреплял императрицу в сознании, что она хранима Божественным провидением; как никогда она уверовала в свое высшее предназначение.

В те времена и для более молодых и уже рожавших женщин период беременности и рождения младенца, хотя и являлся перманентным состоянием, мог оказаться весьма опасным. Поэтому, когда ее муж отправился во второй поход на юг, Констанца не сопровождала его, а ехала отдельно и очень медленно. Тронувшись в путь спустя полтора-два месяца после него, она неспешно передвигалась по полуострову.

Войдя почти беспрепятственно 20 ноября в столицу Сицилии, в Рождество 1194 г. Генрих VI один преклонил колени перед алтарем во время коронации в Палермо, хотя, по сути, владетельницей Королевства Сицилии и Апулии являлась его супруга.

Тем временем Констанца после нескольких недель тряски по разбитым дорогам почувствовала приближение родовых схваток. Произошло это в Анконской марке вблизи маленького городка Джези.

Констанца понимала: ни для кого не секрет, что она немолода и нелюбима. Враги Отвильского дома, ссылаясь на долгое бесплодие принцессы, непременно станут утверждать, что ребенок не ее, может быть, куплен у каких-нибудь многодетных бедняков. Действительно, многие люди, которые надеялись немало выгадать от таких сомнений, распространяли слухи, ставящие под вопрос легитимность будущего ребенка. Поэтому императрица приказала поставить на рыночной площади шатер, куда был открыт доступ всем желающим удостовериться, что никакого подлога нет. Не менее 19 кардиналов и епископов ожидали в шатре чуда — рождения наследника Империи и Королевства Обеих Сицилий.

В день праздника Святого Стефана, 26 декабря 1194 г., на другой день после того, как ее муж принял корону Сицилии в соборе Палермо, императрица приготовилась к рождению наследника. Полностью одетая, она сидела в специальном кресле в центре забитой народом рыночной площади Джези. Одна из повивальных бабок поддерживала ей спину, а другая массировала ее большой живот. Внезапно повитуха засунула руку под юбку императрицы и вытащила оттуда крошечный плод. Вторая повивальная бабка проворно орудовала ножом и золотой питкой. Младенец повис на испачканной кровью руке повитухи, которая, несмотря на королевское происхождение новорожденного, шлепнула его по маленькой попке. Ребенок закричал.

Таким необыкновенным образом царственная дама произвела на свет своего единственного сына. Через пару дней она с гордостью показала свои наполненные молоком груди, кормя ребенка публично на той же площади. Отвили могли гордиться своей дочерью!

Сатурн был в зените, когда родился Фридрих, и всю жизнь им управляло созвездие Козерога, даровавшее ему могучее честолюбие, дьявольскую хитрость и разрушающие страсти.

Согласно распространенной легенде, Генрих после рождения сына обратился к святому человеку Иоахиму Фьорскому, чтобы узнать будущее наследника. Ответ оказался уничтожающим: «О король! Мальчик твой разрушитель и сын погибели. Увы, Господи! Он разорит землю и будет угнетать святых Всевышнего».

Рождение почти любого выдающегося человека в Средние века облекалось слухами, возникшими много позднее пророчествами, предсказаниями, часто не выдерживающими критики и редко сбывавшимися. Задним числом возникли и легенды о вещих снах и страшных предчувствиях Констанцы, сознававшей, что носит она не простого ребенка, а погубителя мира. Однако Иоахим Фьорский — личность историческая; он играл значительную роль в духовной жизни своего времени. Некогда аббат южно-итальянского монастыря цистерцианцев, он после 15-летнего служения основал в пустынном месте близ Фьоре живущее строго аскетически братство. Мистические пророчества Иоахима воспринимались современниками как истина в последней инстанции и, можно сказать, определяли дальнейшие события.

Несмотря на пугающие предзнаменования и ужасные пророчества, Генриху в 1196 г. удалось провести избрание младенца-сына королем Германии, одобренное архиепископом Адольфом Кельнским.

Мать назвала ребенка Константин-Роже в подражание собственному имени и в честь своего отца, но Генрих VI переименовал его во Фридриха-Роже, считая, что наследник двух королевств должен носить имена обоих великих дедов.

После смерти Танкреда его вдова королева Сибилла де Ачеро сдалась императору, оговорив жизнь и свободу себе, своим детям и родственникам. Генрих своих обещаний не выполнил. Королева с детьми была заточена: ее сын, малолетний Гийом, оскоплен, лишен зрения, а вскоре и вовсе исчез. Несчастную Сибиллу с ее четырьмя дочерьми император отправил в германский застенок. Одной из дочерей удалось бежать и принести в приданое свои права на сицилийскую корону французскому графу Готье де Бриенну, брату Жана, короля иерусалимского.

Овдовевшую невестку Танкреда, прекрасную Ирину Ангел, Генрих бросил в темницу, но потом, поразмыслив, освободил и выдал за своего младшего брата Филиппа Швабского.

В последние годы жизни императора против него возникла сильная оппозиция не только в Германии, Северной Италии, но, прежде всего, на Сицилии. Весной 1197 г. он едва не стал жертвой покушения норманнских баронов. Слухи говорили о сочувствии им императрицы, у которой среди заговорщиков были родственники. Возможно, гордая дочь Отвилей была возмущена ничтожностью роли, отводимой ей мужем, которого она считала слишком незрелым и чью жестокость к ее родным и друзьям она открыто осуждала. И, конечно, как любая женщина, она не терпела пренебрежения.

Несмотря на противостояние, возникшее между супругами, Констанца сохранила регентство над Сицилией и продолжала править страной во время частых отсутствий императора и его верного соратника Маркварда фон Анвейлера.

Практически сразу после рождения маленький Фридрих-Роже был отправлен в Фолиньо, дворец герцога Сполетского, и отдан под надзор его супруги, происходившей из швабской дворянской семьи — в Германии герцога звали Конрад фон Урслинген. Такое удаление ребенка не являлось чем-то из ряда вон выходящим. В те времена у знати было в обычае воспитывать детей при дружеских дворах, чтобы они вырастали, чуждые высокомерия, не изнеженные и не отравленные лестью, огражденные от предательства и происков властолюбия. Поэтому вряд ли следует рассматривать этот шаг как еще одну жестокость Генриха. Но, может быть, не слишком молодая мать предпочитала, чтобы ее единственное дитя было рядом? С другой стороны, сознание, что ребенок в безопасности, обеспечивало ей определенную свободу действий. Надо полагать, мальчику среди многочисленных отпрысков семейства фон Урслинген было относительно хорошо: он на всю жизнь сохранил доброе отношение к дому герцогов Сполето.

Неизвестно, как далее развивались бы события и куда завело страну противостояние Констанцы и Генриха, двух сильных характеров. Но, проведя весь жаркий августовский день на охоте в окрестностях Мессины, Генрих VI занемог и 28 сентября 1197 г. скончался в возрасте всего лишь 31 года. Причиной его смерти, возможно, стали малярия и дизентерия. Проживи дольше этот могущественный государь, такой болезненный и слабый телом, но сильный духом, он мог бы сделать императорский трон наследственным достоянием династии Гогенштауфенов.

Сицилийцы открыто ликовали, узнав о смерти своего тирана, но его вдова, как было принято в те времена, в знак скорби отрезала свои длинные русые, посеченные сединой волосы, и укрыла ими тело почившего императора.

Брат Генриха Филипп Швабский со всей возможной быстротой, меняя загнанных коней, бросился в Германию, которая находилась под номинальным правлением его младенца-племянника Фридриха II. Тот был избран, едва родился, и теперь сторонники вельфской партии заявляли, что избрание некрещеного младенца не может иметь никакой силы. Они прочили на трон своего претендента, 16-летнего Оттона Брауншвейгского, одного из сыновей Генриха Льва и сестры Ричарда Львиное Сердце Матильды Английской. Оттона торжественно короновали в Ахене. Но швабская партия тоже была сильна, и Филипп Гогешптауфен не менее торжественно короновался в Майнце одновременно с молодым Вельфом. Германия оказалась разделенной между двумя королями.

Брат-император женил Филиппа на Ирине, вдове Роже, старшего сына несчастного короля Танкреда. Она была дочерью изгнанного византийского императора Исаака II Ангела, и ее приданым служили лишь происхождение, красота, прекрасное воспитание и добронравие. Супружество Филиппа и Ирины представляло собой идеальный союз. Этот брак, задуманный Генрихом VI как предлог для воцарения Гогенштауфенов в Византии, послужил простому человеческому счастью младшего сына Барбароссы. Ирину, дочь православного императора, даже представители католического духовенства Германии, переименовав в Марию, называли «розой без шипов». У счастливых супругов пока не было сына, но Ирина родила несколько дочерей, в том числе Беатрису, ставшую наследницей Швабии.

Германия снова разделилась на два лагеря: Штауфенов и Вельфов.

Императрица Констанца согласно наследному праву норманнов и по завещанию мужа приняла правление на Сицилии. Тотчас же она приказала двум преданным графам: Пьетро ди Челано и Берардо ди Лорето привезти к ней сына из ставшего ненадежным герцогства Сполето. Она приложила все усилия, чтобы в последние немногие месяцы жизни, отпущенные ей судьбой, сделать из сына настоящего норманнского короля Сицилии.

На Троицу 1198 г. императрица-мать с византийской пышностью устроила в Палермо коронацию сына на престол Королевства Обеих Сицилий.

Византийский характер проявляла она и в дальнейшем. Используя по мере надобности немецких дворян, преданных сторонников Генриха VI, против итальянской оппозиции, Констанца со всей мощью обрушилась на германцев в Сицилии. Многие были брошены в темницу, другие высланы, в том числе верный соратник императора Марквард фон Анвейлер. К претендовавшему на регентство Маркварду королева испытывала особенную неприязнь: тот, надеясь захватить суверенную власть над богатым островом, утверждал, будто доподлинно знает, что маленький Фридрих — на самом деле отпрыск некоего мясника.

Констанца с таким упорством и последовательностью подогревала ненависть к немцам, что распаленные итальянцы нападали даже на крестоносцев, возвращавшихся из Святой земли.

Она продолжала именоваться «августейшей римской императрицей», но понимала, что ее сыну не быть римским королем. Для Констанцы возможным оставалось лишь сохранение для него своего южного королевства. Она укрылась под рукой единственной власти, способной дать ее сыну надежность и будущее: Римской церкви.

Цена, заплаченная Констанцой за помощь папского престола, оказалась высокой. Генрих VI неизменно отказывался принести папе вассальную присягу за Сицилию — Констанце пришлось на это пойти. Она выполнила все необходимые действия, связанные с принесением оммажа. Приоритет королевской власти над церковной был утрачен. Констанца не мота не осознавать, сколь много потеряно из наследства Роже И, и, может быть, изводя себя угрызениями совести, она ускорила собственную кончину.

Величественная, исполненная царственного достоинства, чуждая земной мелочности, неприступная в своих роскошных одеяниях на торжественных церемониях; нежная, ласковая и немного усталая, когда она была с ним наедине, — такой осталась мать в воспоминаниях 4-летнего Фридриха. За то короткое время, которое им было отпущено судьбой (чуть более полугода), Констанца сумела внушить ребенку сознание его собственной величайшей ценности, дала возможность почувствовать себя центром созданного ею мира и, главное — ощутить такое сладостное, такое новое для него чувство — быть любимым.

«Наша божественная мать» — только так всю жизнь именовал Констанцу Фридрих.

Императрица скончалась 27 ноября 1198 г., уверенная, что государство под опекой созданного ею совета и ее сын под опекой папы будут хорошо обеспечены.

Но в человеческом, моральном плане ее смерть стала для мальчика катастрофой. Из едва обретенной атмосферы любви и заботы он оказался выброшенным в холодный и равнодушный, часто враждебный ему мир. Для Фридриха начались годы испытаний и одиночества. Именно тогда сложился его непростой характер. Мальчик рано понял, что ни от кого ничего хорошего ждать не следует, что полагаться можно исключительно на себя.

Богатая страна под властью ребенка, крутого сироты, представляла собой желанный приз для многих авантюристов.

Но папа Иннокентий, один из самых выдающихся деятелей истории, являясь сюзереном королевства и одновременно опекуном мальчика-короля, старался сохранить для него наследное государство — однако без короны римского императора. Он ставил свои права сюзерена Сицилии несравненно выше завещания Констанцы и преследовал собственные цели. По этой решающей причине папа поддерживал претензии на власть в империи представителя династии Вельфов, Оттона Брауншвейгского. Впрочем, он направил папские войска против хищников, когда от наследства Фридриха ринулись отрывать куски французы претендующего на престол через свою жену, дочь короля Танкреда, Готье Бриеннского и немцы Маркварда фон Анвейлера, провозгласившего себя регентом королевства. Неоспоримое право Фридриха на трон служило всевозможным «регентам» для легализации захваченной ими власти. Уже через несколько лет сказочные богатства сицилийских королей «рассыпалися розно».

Марквард фон Анвейлер, немецкий барон, ранее верный сторонник Генриха VI, теперь не признавал «норманнского» сына Констанцы и сам тянул жадные руки к короне. Он снова повсюду распространял слухи о «низком» происхождении Фридриха и занял королевский замок в Палермо. Его маленький обитатель подвергся глумлению со стороны германских солдат. Однако 7-летний мальчик «сначала защищался, словно маленькая кошка, а затем, как пленник, разорвал свою одежду и исцарапал сам себя». Скорее всего, его жизнь окончилась бы очень скоро, проживи Марквард сколько-нибудь продолжительное время; но тот умер после операции по извлечению камня.

Готье Бриеннский, разбитый верным соратником Генриха VI, а теперь защитником Фридриха Дипольдом фон Швайнспойнтом, погиб в его застенках еще раньше Маркварда.

Таким образом, в начале 1207 г. Фридрих с помощью папы и провидения был освобожден от власти «регентов».

По желанию королевы Констанцы юного наследника, которого папа именовал «апулийское дитя», воспитывали учителя, присланные Иннокентием. Одним из них был Ченчио Савелли, впоследствии папа Гонорий III. Известно и имя другого учителя короля — Вильгельм Францизиус, отпрыск знатной семьи, имевшей владения близ Неаполя. Их стараниями уже к 11 годам Фридрих был полон «проницательности и учености», хотя грубое обращение опекунов и знакомство с низами общества оставило след всплесками неподобающего и неуместного поведения. У лишенного родительской заботы подростка под влиянием норманнской, греческой и мусульманской культур, составлявших сложную атмосферу сицилийского королевского двора, сложился непредсказуемый, вспыльчивый и весьма утонченный характер. Он был «недоступен для увещеваний и следовал только стремлениям своей свободной воли». Счастливое избавление от ненавистников, а может быть, и от гибели, — да и само свое чудесное появление на свет — он был склонен приписывать лишь собственной счастливой звезде и невероятной удаче. Мальчик-король ощущал себя воистину Божьим избранником.

Восстание недовольных магнатов, которое верные ему войска энергично подавили в зародыше, еще больше возвысило Фридриха в собственных глазах. Тяготила опека Иннокентия, которого юный самодержец справедливо винил за потерю германской короны.

В 1202 г. папа Иннокентий, стремившийся связать короля-ребенка вассальной зависимостью, организовал помолвку Фридриха с Санчей, младшей дочерью короля Арагона Альфонса II и Санчи Кастильской. Арагонский король также был папским ленником. Объединяя своих вассалов брачными узами, Иннокентий укреплял власть папского престола над Европой. Брак не состоялся, но через 7 лет созрел проект другого союза — с Констанцой Арагонской, старшей сестрой бывшей «невесты» Фридриха.

Арагонский король, храбрый, талантливый и весьма бесцеремонный монарх, представитель Барселонского дома, способствовал возвеличиванию маленького Арагона присоединением к нему земель Южной Франции — Прованса и Русильона, подчинением грозных графов Беарна и Бигорра, захватом обширных территорий, принадлежавших арабам. Правда, к этому времени отец Констанцы умер, и она находилась под опекой матери и братьев: старшего, Педро II, прославившегося как храбрый воин и известного защитой тулузских графов, и второго, годом младше ее, Альфонсо, графа Прованса. Воспитанные при дворе отца, где было велико влияние провансальской культуры, арагонские принцы и принцессы щедро покровительствовали искусствам и особенно трубадурам. Они любили блеск и пышность и для удовлетворения своих желаний не боялись проявлять расточительность.

Папа рассудил, что в династическом браке разница в возрасте между женихом и невестой — ему было 14 лет, ей 25 — не имеет существенного значения. Трудно сказать, почему его выбор пал на овдовевшую Констанцу, в то время как еще незамужними были две ее младшие сестры. По-видимому, Иннокентий, человек мудрый и прозорливый, хотел дать своему воспитаннику не только супругу, но и женщину, способную опекать своевольного подростка, создать ему семью, домашний очаг, которого тот так долго был лишен.

Фридрих отчаянно сопротивлялся. Папа потратил немало усилий, чтобы уговорить короля жениться на женщине чуть ли не вдвое старше себя. И только надежда на 500 испанских рыцарей, которых Констанца должна была доставить своему супругу в качестве приданого, настолько вдохновила царственного подростка, что он позволил себя уговорить. Эта мощная поддержка мота помочь ему осуществить, свое господство над своевольными баронами Сицилии. Каталонские воины считались закаленными и безжалостными бойцами.

Иннокентию приходилось нелегко: надо было склонить на этот странный брак и главу Арагонского дома. Возможно, сама принцесса не жаждала становиться женой ребенка и вполне определенно высказывала брату свое нежелание. Не поэтому ли король Педро II медлил заключать союз, уже одобренный его матерью, властной королевой Санчей? «Нет оснований лишать твою сестру столь блестящего замужества, — писал папа королю, — по происхождению жених значительно ее превосходит».

В марте 1209 г. Констанца должна была прибыть в Палермо, но Фридриху пришлось ждать ее и, главное — столь необходимых рыцарей, — до августа. Возможно, родные не остались глухи к мольбам уже и так настрадавшейся в первом браке женщины, боявшейся из жизнерадостной и вольной, пропитанной пряным южнофранцузским духом атмосферы арагонский двора попасть прямиком в гарем.

Наконец невеста прибыла, и все оказалось вовсе не так ужасно. Женитьба на ней существенно укрепила положение Фридриха. Брак, разумеется, преследовал династическую цель. Все подданные, но в первую очередь иностранные державы должны были укрепиться в убеждении, что государь вошел в зрелый возраст и может самостоятельно править своим королевством. Сама личность принцессы в сочетании с происхождением уже были политикой. Правда, эпидемия унесла и закованных в латы воинов, и Альфонсо, молодого брата королевы, но такое развитие событий невозможно было предвидеть, а жена уже стала для Фридриха самым близким человеком. В этом вопросе папа оказался настоящим провидцем. Фридрих и Констанца надеялись в лучшем случае найти в браке лишь терпимых партнеров, но вышло так, что они нашли друг друга.

Как представляется, он испытывал к ней глубокое чувство.

Для Констанцы это был уже не первый брак. 19-летней девушкой ее выдали замуж в Венгрию, где королевские сыновья жестоко враждовали друг с другом из-за короны и власти. Тесть Констанцы Бела III Венгерский был женат 4 раза, но детей имел только от брака с Анной, дочерью великого и ужасного Рено Шатильона, князя Антиохийского, добывшего себе княжеский венец подвигами в Святой земле. Надо полагать, внуки его унаследовали и храбрость, и авантюризм, и жажду подвигов своего воинственного деда, и по закону отторжения одинаковости боролись между собой. Папа поддержал старшего, Имре, и предложил ему в жены арагонскую принцессу.

К сожалению, «Хроника Фомы» — единственный и достаточно лаконичный источник о борьбе Эндре II с братом Имре и племянником Ласло. С ее помощью события можно воссоздать следующим образом.

Младший брат Имре, Андраш, герцог Кроатский, возражал и против брака короля, и против невесты. Констанца уже не была маленькой девочкой и самим своим существованием укрепляла положение супруга. Став значительной фигурой в его партии, она с самых первых дней подвергалась притеснениям со стороны Андраша и действительно скоро оправдала его худшие опасения: уже в следующем году у королевской четы родился сын, провозглашенный наследником престола. Венгерский король принял крест для освобождения Иерусалима от неверных, но внезапно сам оказался в роли сарацина, когда пилигримы по наущению Венеции напали на его владения. Иннокентий сурово осудил французских крестоносцев, захвативших принадлежавший Имре торговый город Задар, но в тот момент мог помочь ему только пастырским утешением. Зато в

1203 г. папа даровал венгерскому королю титул короля Сербии.

Рождение племянника и еще большее возвышение Имре привело в бешенство королевича Андраша, надеявшегося после смерти не отличавшегося крепким здоровьем брата получить престол. Ответом стал его брак с Гертрудой Тюрингской.

Смерть Имре не заставила себя ждать. Он скончался в сентябре 1204 г., после того, как французские крестоносцы взяли с боем принадлежавший ему город Задар, а затем 12 апреля овладели Константинополем. По уже устоявшимся законам трон принадлежал его сыну, пятилетнему Владиславу III (Ласло). Венгерские магнаты формально передали власть Владиславу, он был коронован, однако герцог Андраш, как дядя мальчика, сумел добиться опекунства. Через несколько месяцев, предъявив абсурдные обвинения, опекун бросил Констанцу с сыном в застенок, где им было нечего ожидать, кроме смерти. Преданные арагонцы и немногие оставшиеся сторонники помогли ей с мальчиком-королем бежать. Преодолев многочисленные опасности, Констанце удалось добраться до Вены. Там австрийские герцоги оказали поддержку вдовствующей королеве и законному королю Венгрии. Дипломатия ее брата, энергичного Педро II, и еще более папы Иннокентия, считавшего себя в ответе за судьбу вдовы, давала ей надежду вновь обрести подобающее положение. Но 6-летний Владислав умер в начале мая 1205 г., и все надежды рухнули.

Вернувшись в Арагон, бывшая королева Венгрии и Сербии жила уединенно и замкнуто, пока воля Иннокентия не призвала ее к новому служению.

Она, скорбевшая по утраченному сыну, увидела безумно гордого, невыносимо надменного, ужасно одинокого и не очень счастливого мальчика. Перед ним же предстала красивая, несколько усталая утонченная дама. Такой могла быть покойная мать-императрица, такой она рисовалась ему в воспоминаниях. Возможно, именно в момент первой встречи сердце Констанцы, щедрое и привязчивое, раскрылось навстречу юному королю, а он, как все очень нервные люди, моментально это почувствовал. А может быть, они постепенно проникались друг другом, находили один в другом черты: он — столь рано утраченной матери, она — потерянного ребенка? Неизвестно. Но это был счастливый брак.

Они сошлись в чем-то главном, совпали в самых важных вещах, в основных своих пристрастиях. Обнаружились необыкновенные родство душ, совпадение мыслей, равенство чувств. Фридриху это и требовалось: полное и безусловное его приятие.

Совместная жизнь с Констанцой — время успехов Фридриха в Италии. Он наконец получил то, чего ему не хватало всю жизнь: ощущение покоя и внутреннего комфорта, чувство защищенности. Возвращаясь домой, он был уверен, что встретит не засаду, не кинжал предателя, а преданность и нежную заботу. Констанца утешала его, если он требовал утешения, и ненавидела его врагов, и любила его друзей, и прощала ему все на свете, и восхищалась его умом и мужеством. Пятнадцатилетний юноша, «ничуть не упав духом», победил мятежников, стремившихся расчленить королевство, проявил чудеса дипломатии в отношениях с напой, завел тесные связи со многими имперскими князьями. Более того, он сумел наполнить королевскую казну, почти пустую с того времени, когда его многочисленные «опекуны» раздирали государство на части. В том возрасте, когда у других на уме лишь игры да забавы, Фридрих уже был хитрым и трезвомыслящим государственным деятелем, наделенным внутренней силой и редкостной уверенностью в себе.

Через год Констанца забеременела — это еще больше привязало к ней мужа, и, несмотря на осуждение Фридриха задним числом как неисправимого развратника, укрепило семейную идиллию. II. отношению к Констанце Фридрих всегда испытывал чувство личной ответственности и проявлял нежную заботу.

Однако внезапно все изменилось самым ужасным образом.

Король Филипп Швабский, дядя Фридриха, человек любезный и даже очаровательный, не унаследовавший болезненного самолюбия Штауфенов и их уничтожающей надменности, сумел найти общий язык с папой. Был подготовлен план брака одной из дочерей Филиппа с племянником Иннокентия, которому дядя жаловал обширные области в Италии. Но 21 июня 1208 г. король был зарезан баварским пфальцграфом Оттоном Виттельсбахом в епископском дворце в Бамберге. Предполагали, что помолвленный со швабской наследницей Оттон негодовал, получив отставку. Князья, сожалея о Филиппе Штауфене, тем не менее с облегчением приветствовали конец двоевластия и Оттона IV как единственного правителя. Молодой Вельф взял в жены 11-летнюю Беатрису Штауфен, наследницу Швабии, двоюродную сестру Фридриха. Девочку привезли на сейм под возглас Оттона: «Вот ваша королева!» Все радовались объединению двух издавна враждующих династий. Но радость оказалась недолгой: Беатрисе не пришлось стать женой Виттельсбаха, но и супругой Вельфа она побыла недолго: через 2 недели после свадьбы бедную маленькую новобрачную нашли мертвой. Предполагали, что ее отравили враги Оттона.

После погребения Беатрисы все швабы и баварцы ночью покинули лагерь Вельфа.

В этом же году папа увенчал Оттона в Риме короной императоров Священной Римской империи. Короной, которая должна была принадлежать Фридриху! Говорили, что Иннокентий III плакал от радости, коронуя сына великого рода Вельфов. За это Оттону пришлось даровать папе право свободных выборов епископов в Германии — на что никогда не согласились бы Гогенштауфены, твердо державшие епископат под своим контролем, — признания Сицилии папским владением, передачи папскому престолу Анконской марки, герцогства Сполето и других спорных территорий. Папские владения должны были разрезать Италию пополам в самой толстой части итальянского «сапога». Впрочем, эти обещания остались только на словах, Оттон вовсе не собирался их исполнять. Более того, немецкие войска предались бесчинствам в Риме. Мелкие стычки переросли в настоящее сражение, во время которого погибло много итальянцев и немцев. Когда папа заявил о своих правах на земли, которые Матильда Тосканская завещала церкви, король отказался передать их ему, нарушив данные ранее обещания. Вместо этого он стал готовиться к завоеванию Королевства Обеих Сицилий, но отнюдь не для папского престола, а для себя. В сентябре 1211 г. он был уже в Калабрии, готовясь переправиться на остров, захватить его короля и либо убить, либо держать пленником.

Армии у Фридриха не было. Сицилийские арабы восстали против него, равно как и всегда готовая к предательству сицилийская знать. От королевской четы отрекались их приближенные. Во власти Фридриха фактически остался лишь дворец в Палермо.

Можно представить отчаяние Констанцы, для которой история повторялась столь трагическим образом. Угроза потерять не только власть, но и жизнь, ее собственную и любимого ею мальчика, снова становилась пугающе реальной. В довершении всего королева была в тягости, и это обстоятельство, счастливое само по себе, внушало опасения за здоровье матери и наследника и серьезно осложняло положение Констанцы и Фридриха. Роды, забота о новорожденном и роженице требовали стабильности, удобств, а будущее казалось таким неопределенным…

В Кастельмаре уже стоял корабль, готовый увезти Штауфенов в Тунис.

Но, по-видимому, как и в те страшные времена в Венгрии, Констанца не поддалась простительной женской слабости. Она поддерживала дух своего молодого супруга и стремилась вселить в него надежду, которая для нее самой становилась все более призрачной. Только Фридрих с его почти нечеловеческой самоуверенностью, фатальной верой в свою избранность мог не отчаяться в таких отчаянных обстоятельствах. Как всегда в критических ситуациях, он действовал быстро и решительно. Но Оттон был тесно связан со своими дядьями, королями Англии. Из-за этого он находился во враждебных отношениях с французским королевским двором. Однажды, еще ребенком, гостя с дядей Ричардом Львиное Сердце при дворе Филиппа-Августа, он присутствовал при одной из нередких перепалок королей. Ричард бахвалился своим родом и, указывая на Оттона, предсказал, что тот станет императором. Филипп презрительно рассмеялся и пообещал, если подобное произойдет, подарить тому Орлеан, Шартр и Париж. Теперь, получив императорскую корону, Отгон послал к Филиппу напомнить о его обещании. Филипп ответил, что Орлеаном, Шартром и Парижем звали трех маленьких щенков, которые ныне стали старыми гончими, и он с охотой посылает их императору.

Оттон воспитывался при блестящем дворе своего дяди, где труверы Северной Франции и трубадуры ее юга воспевали честь, доблесть и любовь. Пышность и веселье окружения, казалось, должны были сформировать характер беззаботный и легкий, ум широкий, склонный к авантюрам и эскападам, великодушие и легкость в общении. Но молодой принц, мужественный, высокий ростом и крепкий телом, будто бы сконцентрировал в себе мрачность и нелюдимость своей прабабки императрицы Матильды и угрюмую заносчивость предков со стороны отца, могучих Вельфов. «Бели бы его доброта соответствовала его огромному росту, он обладал бы многими добродетелями», — иронизировал знавший его трубадур. «Неприятный даже для сторонников», — резюмировал летописец с юга Германии.

Тем временем папа Иннокентий направил письмо германским епископам, касающееся Оттона IV, которое начиналось словами: «Мы раскаиваемся в том, что породили такого человека…» Это было началом формирования против Оттона мощной общеевропейской коалиции, приведшей в конечном итоге к его низложению и упадку рода германских Вельфов.

Дипломатия папы оказалась весьма результативной.

Немецкие князья отреклись от Отгона Брауншвейгского и избрали Фридриха Гогенштауфена императором Священной Римской империи. Большая часть баронов и дворянства настоятельно призывали его в Германию.

Некоторые приближенные не советовали Фридриху принимать сан императора. Констанца тоже была в их числе, опасаясь, что муж не доберется до Германии живым. Для таких страхов имелись основания: часть Италии и половина германских княжеств все еще находились в нерешительности относительно Фридриха, а многие гвельфы поддерживали так жестоко обманувшего папу низложенного императора Оттона Брауншвейгского.

Но Фридрих и сам не спешил покинуть Сицилию, желая провести время с недавно разрешившейся от бремени королевой и их маленьким сыном, получившим имя Генрих. Во всем западном мире существовали традиции ухаживания за дамой; культ Святой Девы завоевывал сердца мужчин; рыцари давали клятву верности избранной им владычице, обожали ее издали как некую богиню.

Итальянская ветвь фамилии еще долго правила в Ферраре.

На Сицилии же женщины вели жизнь, изолированную от внешнего мира — игрушки и служанки, творение и рабыни своего господина. Констанце неслыханно повезло: ее молодой муж и господин оставался рядом, заботился о ее здоровье, дорожил ее обществом.

Факт рождения сыновей был отрадным для любого правящего дома. Что же говорить о Сицилйском королевстве, не так давно пережившем губительный династический кризис из-за отсутствия преемника мужского пола! Теперь король победил своих врагов, умиротворил государство, а его королева подарила ему наследника.

К этому времени у него уже были незаконные дети: сын Фридрих Петторано от знатной сицилийки и дочь Сельваджия от благородной девушки из рода маркизов Ланца. Но они считались бастардами, а теперь у него появился законный наследник, рожденный дочерью короля. Это придавало ему уверенности, сулило надежду на продолжение династии, обещало дому Штауфенов долгое правление.

Фридрих отблагодарил Констанцу, поручив регентство над Сицилией во время своего отсутствия. Это было знаком уважения и доверия к супруге, но не принесло ей ничего, кроме разочарования.

Не прошло и 15 лет со времени воцарения Констанцы Отвильской, которую экспансивные островитяне приветствовали как небо-жительницу. Но та Констанца была своя, природная королева, и ей было позволено многое, что не сошло бы иностранке. Да и правила она всего лишь год; неизвестно, долго ли бы продержалась привязанность к ней непостоянных подданных. Теперь же регентство ее невестки принималось в штыки.

Арабский путешественник Ибн-Джубайр, побывавший в это время в Палермо, отмечал, что христианские женщины во всем подражали мусульманкам: выходя из дома, надевали чадру, и никогда не вмешивались в разговор мужчин. В такой обстановке правление женщины, чужестранки, казалось сицилийцам совершенно неуместным.

В 1212 г. неурожай привел к страшному голоду. Королева никак не была виновата в природных катаклизмах, но народ поспешил обвинить именно ее. Под предводительством дерзкого и жестокого разбойника Морабита взволновались сарацины. Последствия этого мятежа подданные тоже ставили в вину королеве. Едва усмиренная Фридрихом знать бунтовала — результат порочного женского правления.

В 1213 г. Иннокентий III издал буллу, призывающую к новому Крестовому походу. Этого выдающегося человека вдохновляли победа христианства над еретиками в Лангедоке и поражение мусульман в Испании в битве при Лас-Навас-де-Толосе. Он с лихорадочной активностью распространял по всей Европе идею нового Крестового похода для отвоевания Святого града.

IV Латеранский собор в Риме санкционировал принятие грандиозных юридических и административных мер для поддержки задуманного мероприятия. Не только непосредственные участники похода, но и лица, его финансирующие, получали отпущение грехов. Через женщин, жертвующих деньги и имущество на общехристианские цели, оказывалось давление на их мужей.

Отправившись в Германию, Фридрих не вел с собою войска — у него их просто не было. С проводником и горсткой приближенных он карабкался по отвесным скалам Альп и, спустившись с гор, оказался в своем фамильном герцогстве Швабия, народ которого радостно приветствовал природного господина. Оттон не успел оглянуться, а весь юг Германии уже оказался в руках «апулийского дитяти», как он все еще называл Фридриха. Оттону остались верны только нижнерейнские князья и вассалы его родовых имений. Из крупных владетелей за него выступал только герцог Брабантский — его тесть.

Молодой Гогенштауфен отправился во Францию, где заключил с Филиппом-Августом союз, оборонительный и наступательный. Французский король ссудил Фридриху 20 тысяч марок на борьбу с домом Вельфов. Юный император быстро нашел им применение: раздал деньги своим верным сторонникам, а также купил новых.

На своей коронации в Аахене 25 июля 1215 г. Фридрих принял крест. Этим жестом он провозгласил себя главой крестоносцев и нарушил все планы Иннокентия III — тот давно лелеял мечту о «своем» Крестовом походе. Папа ответил встречным ударом — требованием о разделении Германии и Королевства Обеих Сицилий и передаче итальянских владений Штауфенов принцу Генриху. Это условие было уже оговорено ранее, и император с легкостью еще раз письменно подтвердил свое обязательство. Он семь раз давал такое обещание, и всякий раз нарушал его.

На Восток Фридрих также не спешил.

После коронации он 5–7 лет оставался в Германии. В его бурной жизни ему остро не хватало семьи. Супруга одним своим присутствием дарила покой, временами необходимый даже этому наделенному неиссякаемой жизненной энергией человеку. II. требованию императора королева Констанца, с облегчением оставив правление Сицилией на канцлера Вальтера Палеарского, прибыла в Германию с 5-летним Генрихом.

Ребенок разочаровал Фридриха: избалованный слепо обожающей матерью и ее подобострастным окружением, он вырос капризным и совершенно несносным; здоровье его находилось не в лучшем состоянии, одна нога была несколько короче другой, и принц прихрамывал. Атлет-отец почти с отвращением наблюдал у сына этот телесный недостаток, забывая, что его дядя, старший сын Фридриха Барбароссы, родился горбатым. Констанца уделяла мальчику много внимания, на которое претендовал и рассчитывал сам Фридрих. Может быть, именно отсюда пошла неприязнь между отцом и сыном, которая привела принца к гибели? Однако в 1217 г. в соответствии с традициями дома Штауфенов Генриху было передано герцогство Швабское, а также титул и должность правителя Бургундии.

Тем временем папу Иннокентия III, заявлявшего, что он «меньше, чем Бог, но больше, чем человек», сменил Гонорий III, в миру Ченчио Савелли. Новый папа не обладал лидерскими качествами и активностью своего предшественника. Однако он считал святым долгом продолжить дело освобождения Иерусалима, начатое Иннокентием.

В августе 1218 г. по призыву папы в Палестину отправились войска Андраша II Венгерского и его двоюродного брата Леопольда Австрийского, а также голландцы и фризы под командованием Вильгельма I. В Акре кишели разнообразные отряды, прибывшие не столько для защиты креста, сколько ради добычи. С большим трудом их удалось объединить королю иерусалимскому Жану де Бриенну.

Первоначально успешные действия крестоносцев поверши мусульманский мир в ужас. Ради того, чтобы убрались «люди, закованные в железо», мусульмане были готовы вернуть им христианские земли Сирии и Палестины. Но этот прекрасный шанс, эта реальная возможность восстановления восточного христианского государства пропала втуне из-за нетерпимости и самоуверенности папского легата кардинала Пелагия. Христианская армия, чуть не утонувшая в жидкой грязи, поскольку известия о разливе Нила фанатичный легат проигнорировал, потерпела поражение на открытой местности. Предводители крестоносцев были счастливы сдать последний оплот франков, портовый город Дамиетту, чтобы такой ценой купить себе свободу.

Гонорий III обвинил Фридриха в неудаче похода.

Апологеты Фридриха-политика задним числом отыскали множество причин, по которым он не мог покинуть Германию и Сицилию. Однако можно найти очень простое и логичное обоснование отказу короля участвовать в Четвертом крестовом походе. Легче всего чисто по-человечески объяснить его уклонение нежеланием сражаться рядом с Андрашем Венгерским, принесшим столько горя и унижений его супруге Констанце, косвенным виновником смерти ее сына, юного короля Имре II.

В Крестовом походе венгерский король не обрел славы-героя. В то время как Жан де Бриенн настаивал на штурме крепости на горе Фавор с ее 77 башнями и двухтысячным гарнизоном, а Боэмунд IV Антиохийский называл штурм безнадежным предприятиям, Андраш отсиживался в Акре. Вскоре он, убедившись в безнадежности крестоносного дела, стал готовиться к возвращению в Венгрию. Кроме того, его подвело здоровье. Невзирая на угрозы патриарха Иерусалимского, в январе 1218 г. Андраш отбыл в Европу.

Крестовый поход венгерского короля закончился ничем.

В ответ на упреки Фридрих предъявил Гонорию свои справедливые претензии, которых было предостаточно. Тогда папа сбавил тон и сменил угрозы просьбами, умоляя Фридриха выполнить свой обет. Впрочем, с папой Гонорием, своим старым воспитателем, Фридрих всегда умел найти общий язык.

После смерти Оттона в 1220 г. Фридрих еще раз короновался в Германии, снова оставив Констанцу регентшей Сицилии. Он знал, что никто нс будет так истово блюсти его интересы, как супруга. Похоже, сама она не желала этой чести, поскольку не снискала расположения подданных. Островитяне ставили королеве в вину то, что у нес был единственный сын, тогда как в сицилийский семьях число детей обычно переваливало за десяток. Она часто отсутствовала, сопровождая мужа, ее образ стирался в памяти сицилийцев. Словом, она не была популярна. Но императора мало волновало мнение вассалов — главное, что регентство жены вполне устраивала его самого, поскольку ее пылкая преданность исключала любые сомнения.

Дальнейшие события еще раз подчеркнули особую привязанность императора к своей супруге.

22 ноября 1220 г. Констанца и Фридрих выехали из Монте-Марино по старой коронационной дороге императоров и направились в сторону Рима. Наконец дипломатические усилия Фридриха завершились коронацией, которая одна мота сделать его законным правителем Священной Римской империи. Констанца была коронована вместе с ним. Облаченная в императорскую мантию, она получила благословление кардиналов. Войдя в серебряную дверь собора Святого Петра, королева удостоилась пастырского поцелуя от папы и приняла обряд помазания. Гонорий возложил на ее голову императорскую корону.

Что в сравнении с этим значили плотские измены Фридриха? Его отношения к другим женщинам чаще всего не выходили за рамки физических желаний. Тем более, что его незаконные дети не становились соперниками сына Констанцы. В этом Фридрих был строго последователен: даже его любимый сын Энцио, матерью которого, скорее всего, стала Адельгейда фон Урслинген, дочь герцога Сполето, считался бастардом.

Королева не поднимала шума по столь ничтожному поводу, как измена мужа. Более того, она считала своим долгом быть щедрой к внебрачным отпрыскам супруга.

Можно считать, что Констанца прожила в браке счастливую жизнь. Несомненно, у нее бывали и огорчения. Непредсказуемый характер юного супруга всегда таил угрозу. Однако самыми тяжелыми переживаниями сопровождалась смерть новорожденных или малолетних детей — предположительно супруги потеряли нескольких младенцев, которые могли бы стать продолжателями рода Штауфенов, сильно оскудевшего со смертью Филиппа Швабского и его дочерей. Увы, медицина в те времена была не на высоте. И когда пришла болезнь, сама императрица не нашла помощи у лекарей — ни латинских, ни мусульманских.

Она прожила недолго — чуть больше 40 лет, и 15 из них была верной спутницей и соратницей Фридриха. Она подарила ему не только любовь и преданность — она отдала ему свой мир, свою жизнь.

Констанца Арагонская умерла 23 июня 1222 г. в Катании. Усопшей супруге император оказал такие почести, каких не удостоились другие его жены. Фридрих приказал перевести тело Констанцы в Палермо и похоронить ее в императорской усыпальнице, где были упокоены его родители. В могилу ей он положил свою собственную корону — символический жест признания этой женщины равной себе. Он отдавал ей то, за что боролся столько лет, что было главным смыслом и основной целью его существования.

 

ПОЛИТИЧЕСКИЕ БРАКИ

В Святой земле после смерти 1 апреля 1205 г. короля Амори Лузиньяна Королевство Кипр перешло к его сыну Гуго от первого брака с иерусалимской дворянкой из влиятельного рода Ибелинов, а корона Иерусалимского королевства — Марии, старшей дочери его супруги Изабеллы Анжуйской, королевы иерусалимской, от ее второго мужа Конрада Монферратского.

Уже в который раз корона Иерусалимского королевства переходила к женщине!

После смерти матери и отчима принцесса осталась несовершеннолетней. Европейская дипломатия немедленно озаботилась поисками для нее подходящего супруга. Выбор пал на Жана де Бриенна. Уже то, что в мужья 16-летней наследнице престола палестинские бароны не смогли найти никого более знатного и значительного, чем 60-летний французский граф, говорило о бедственном положении латинского Заморья. Правда, Жан Бриеннский прославился как храбрый рыцарь, но не отличался ни военными, ни политическими талантами. Небольшое сопровождавшее его войско французов, набранное на деньги Иннокентия III, не смогло возвратить Иерусалим. У королевской четы не появилось сына, который мог бы объединить силы христиан на Востоке. Вместо долгожданного наследника-мальчика родилась дочь Изабелла-Мария (Иоланта). А молодая королева скончалась вторыми родами.

И снова иерусалимский престол перешел к жешцине, почти ребенку.

Чтобы подольститься к своему непокорному питомцу, императору Фридриху, и заинтересовать его судьбой Святой земли, папа Гонорий предложил ему в жены наследницу иерусалимского престола. Магистры всех рыцарских орденов, а также патриарх Иерусалимский и король Гуго Кипрский одобрили этот союз. Фридрих милостиво согласился на предложение, обещал защищать Иерусалимское королевство и, к удивлению многих, проявил себя более ревностным ускорителем Крестового похода, чем сам папа.

Молва о приготовлениях Фридриха разносилась повсюду и достигла даже далекой Грузии, царица которой Русудан писала папе, что ее подданные горят желанием присоединиться к крестоносному войску.

Король Жан был счастлив, заполучив в зятья императора; однако радость его продолжалась недолго.

Чтобы подчеркнуть значение заключаемого брака, император послал за невестой в Сирию 20 галер с большим штатом рыцарей и слуг. Он отправил Иоланте чудесные подарки, не забыв также ее дядьев Жана и Филиппа Ибелинов, молодой тетушки невесты Алисы и других родственников. «Все бароны, рыцари и народ готовили лучшие платья и прочее, подобающее праздненству в честь столь великой свадьбы и коронации». Изабеллу отвезли в Тир, и там архиепископ города Симон сочетал ее браком с императором через поверенного.

Прежде чем отправиться к незнакомому супругу, Иоланта навестила своих родственников на Кипре.

Хронисту Филиппу Новарскому, безусловно, был известен печальный итог этого союза, поэтому он, нагнетая напряжение, рассказывает о дурных предчувствиях, посетивших как невесту, так и ее тетку королеву Алису Кипрскую. Алиса и все другие дамы проводили девушку до моря, горько рыдая, как будто предвидя, что расстаются с Иолантой навсегда. И юная невеста, вся в слезах, прощалась с милой родиной, чувствуя, что больше никогда ее не увидит.

За свою короткую жизнь Иоланта не заявила о себе как о личности — не хватило времени. Эта 14-летняя девочка, нежная телом и не слишком развитая умом, которой выпал жребий стать супругой величайшего деятеля эпохи, была символом иерусалимской короны и, по-видимому, не более того. Поэтому о ней неизвестно практически ничего, кроме хронологических дат. Но ведь она жила, к чему-то стремилась, чего-то боялась, кого-то любила… Теперь мы этого уже не узнаем.

По прибытии в Бриндизи Иоланту встретил Фридрих, с которым она снова была обвенчана.

На старинной миниатюре мы видим жениха и невесту в императорском пурпуре; Иоланта кажется крупнее и выше ростом своего нареченного. Можно предположить, что девочка не произвела на Фридриха приятного впечатления. Иначе он не был бы так резок с ее отцом, в котором видел только брата Готье Бриеннского, воевавшего с ним за Сицилию, а следовательно, врага. Он дал понять тестю, что его время кончилось: ведь тот владел Иерусалимским королевством лишь в качестве регента при дочери, а сам прав на престол не имел. Теперь эти права намерен был осуществлять император. Предварительную договоренность о том, что королевская власть сохранится за де Бриенном пожизненно, Фридрих презрительно отмел.

Но если Иоланта не пришлась ему по вкусу, то ее сирийская кузина, дочь того самого Готье де Бриенна, привела в восхищение. В свою первую брачную ночь он, как утверждали знающие люди, взял ее силой, нисколько не заботясь о чувствах венчанной жены. Историки хранят пренебрежительное молчание о дальнейшей судьбе родственницы законной императрицы. Скорее всего, она вернулась в Палестину: известно стихотворение Фридриха, из которого ясно, что любимая — далеко.

Надо полагать, власти Жана де Бриенна хватило, чтобы убрать подальше соперницу юной императрицы (кузина родила от императора дочь Бианкафиоре, впоследствии отданную в монастырь доминиканцев). Но Иоланте это не помогло. Бедная девочка вынуждена была подчиниться правилам, введенным Фридрихом для других затворниц гарема, и разделить их участь: она больше не покидала женской половины, не появлялась на людях и не участвовала в жизни двора. Безусловно, Фридрих не допустил, чтобы женщина, принадлежавшая ему, содержалась не по-царски — это умалило бы его императорское достоинство. Разумеется, Иоланта имела какие-то собственные, пусть небольшие, средства, получила от супруга соответствующий ее титулу «утренний дар» и не испытывала нужды в яствах и напитках, красивых нарядах, женских развлечениях и подобострастных услугах. По-видимому, именно к такой жизни она привыкла и в Палестине. Фридрих не забыл о супруге и все-таки осчастливил ее своим вниманием, но скорее из чувства долга: их потомки должны были править Иерусалимским королевством. Однако ни о каком родстве душ, ни о каком совместном правлении или хотя бы о демонстрации подданным сердечного согласия речи не было.

Отец Иоланты не мог влиять на зятя: в их отношениях царила обоюдная ненависть.

Жан де Бриенн долго не женился. Но как только начал, уже не мог остановиться. Его второй супругой стала Эстефания Ламбронская, армянская принцесса из рода, соперничавшего с киликийскими Рубанидами, а затем сменившего их на престоле. Затем в 1224 г. он взял в жены Беренгарию, дочь Альфонсо Леонского и Беренгарии Кастильской, племянницу французской королевы Бланки. Возможно, эта свадьба задумывалась как попытка передать иерусалимский престол потомку Бриеннов и кастильских королей, буде он родится. Однако словно злой рок тяготел над Иерусалимским королевским домом: от этого брака появилась на свет Мария, которой впоследствии было суждено стать императрицей Константинопольской.

Иоланта родила дочь, умершую в младенчестве, поскольку сомнительно даже ее имя (Эмма?). В 1227 г. она несколько месяцев пробыла вместе с Фридрихом в Отранто, и 25 апреля 1228 г., на месяц раньше срока, на свет появился сын Конрад. Через неделю Иоланта умерла; ее погубила родовая лихорадка, проклятие той эпохи. Как говорили враги Фридриха, императрица скончалась от горя и небрежения, но, скорее всего, от одной из тех многочисленных инфекций, против которых человек Средневековья был беззащитен: недостаточная гигиена, пренебрежение асептией, незнание антисептиков, несовершенство хирургических инструментов. Несчастная Иоланта, нежизнеспособный росток знаменитых домов — Ретельского, Анжуйского, Монферратского и Бриеннского, передала свою болезненность сыну Конраду, который отличался слабым здоровьем и прожил всего 26 лет.

Несмотря на кончину супруги, Фридрих II ковал железо, пока оно горячо. Уже в марте 1229 г. он торжественно въехал в Святой град, наследство покойной Иоланты Бриеннской, чтобы короноваться за своего сына, наследника Иерусалимского королевства Конрада, ставшего королем в возрасте 8 дней. Император отбыл в Палестину с небольшим войском, не более 40 рыцарей, предоставив своему наместнику на Сицилии право враждовать или мириться с папой.

Сменивший добродушного Гонория несгибаемый папа Григорий IX, узнав об этом, чуть не умер от злости. В миру Уго, высокородный граф Сеньи, племянник великого Иннокентия III, хотя и 80-летний старик, был тверд, бескомпромиссен, энергичен, страстен и обладал несомненным политическим даром. Григорий хорошо помнил коварные уловки Фридриха во время понтификата своего дяди и решительно предал императора отлучению.

Интересы христиан на Востоке были забыты. Папа запретил палестинским франкам иметь дело с проклятым монархом.

Между тем христианский император и мусульманский владыка Египта встретились и нашли между собой много общего. Между ними не возникло непонимания, Фридрих с детства хорошо говорил на восточных диалектах; часами они просиживали за шахматной доской; днями не слезали с коней, охотясь с борзыми или ловчими птицами. Султан каирский Мелик-Камель, враждуя с султаном дамасским, предложил Фридриху, пользовавшемуся огромной популярностью среди мусульман, союз. Он планировал отдать ему Иерусалим, но на определенных условиях. Между обоими правителями начались переговоры, часто заходившие в туник. Однажды, когда Фридрих отправился купаться в водах Иордана, тамплиеры уведомили об этом Мелик-Камеля, который как раз сейчас был недоволен императором, посоветовав, как лучше захватить неосторожного монарха. Но благородный мусульманин переслал это письмо Фридриху.

Огромным авторитетом во франкской Палестине пользовался Жан Ибелин, властитель Бейрута, сын Балиана II Ибелина и Марии Комнины. Он был близок к трону, как любимый младший брат королевы Изабеллы Анжуйской; ему она и ее мужья доверяли самые важные и деликатные вопросы правления. Фридрих, пригласив к себе Жана и его детей будто бы для обсуждения дел Святой земли, без соблюдения всяких приличий захватил их, а потом таким же образом поступил с королем Кипра. Наложив руку на их государства, он получил возможность ставить условия султану.

Обстановка в христианской Палестине сильно осложнилась, но в то же время Фридрих и Мелик-Камель наконец пришли к соглашению. Императору удалось почти бескровно получить то, за что было отдано столько жизней: Иерусалим путем переговоров перешел к христианам. Без сражений Фридрих добился больше, чем любой Крестовый поход. Росчерком пера он получил Иерусалим, Вифлеем и Назарет. Султан Аль-Камил отдал ему коридор до Акры вместе с замками Тороном и Монфортом, так что христианские пилигримы могли совершенно безопасно добираться до Святого города с моря.

Со своей стороны, Фридрих оставил в руках мусульман ту часть Иерусалима, где находился район Храма, среди прочих святынь с мечетью Аль-Акса, одним из самых священных мест мусульманской веры; он обещал защиту последователям пророка, посещающим эти святыни, и перемирие на 10 лет. Он заверял, что не позволит в течение этого времени формировать отряды крестоносцев в Европе и не будет поддерживать христианских властителей Северной Сирии против Египта. Что же касается стен Иерусалима, то это осталось спорным вопросом: одни говорили, что он согласился оставить их в разрухе, другие утверждали, что имеется разрешение султана на их восстановление.

Местные бароны предпочли проигнорировать это событие. Они были вполне довольны регентством Жана Ибелина, и даже этот исключительно выгодный договор, заключенный императором, не мог склонить их на его сторону. Патриарх Жерар, покорный папе, наложил интердикт на вступление Фридриха на иерусалимский трон, и тамплиеры, госпитальеры и все местное духовенство охотно ему подчинились. Только верные императору тевтоны и два английских епископа сопровождали его в храм Гроба Господня. Фридрих не обнаружил в храме ни одного священника. Тогда, взяв корону, он сам возложил ее себе на голову.

Но коронация не прибавила ему популярности: император проявил бестактность по отношению практически ко всем высшим слоям иерусалимского общества — дворянству, духовенству, орденам.

Фридриха призывала Италия, где значительные папские силы под предводительством Жана Бриеннского, пылавшего местью и мечтавшего если не вернуть утраченный титул, то хотя бы отомстить, осаждали Капую. Преданный императору Томмазо Аччерский писал ему о кознях папы, поднявшего против него население во главе с бывшим иерусалимским королем, «который занял все гавани по морю и снабдил их лазутчиками и вооруженными людьми с тем, чтобы в случае Вашего возвращения захватить Вас и посадить в темницу!»

Фридрих простился с нелюбезными палестинскими франками и собрался в Европу. Рано утром 1 мая, когда он со свитой направлялся из своего дворца в гавань, горожане забросали его кухонными отбросами.

Палестинские бароны приписали Жану Ибелину славу освободителя Святой земли от тирании Гогенштауфена, несмотря на то, что император отнюдь не стремился посвятить свою жизнь эфемерному иерусалимскому государству.

Во время этого Крестового похода, названного впоследствии Пятым, Фридрих свел знакомство с женщиной, даже имя которой спорно: с Марией или Матильдой Антиохийской. Более о ней не известно ничего. По-видимому, она не принадлежала к правящему дому, а просто жила в Антиохии. Но эта загадочная дама родила ему сына, названного Фридрихом. Покидая Палестину, император, наряду с томами арабского перевода «Этики» Аристотеля, увозил с собой новорожденного младенца. Впоследствии Фридрих Антиохийский и его сын Конрад станут одними из самых верных и преданных борцов за интересы Швабского дома.

Фридрих весьма мало ослеплялся своими победами и о Крестовом походе, который возглавлял, отзывался в иронически-насмешливом тоне, равно изумляя мусульман и христиан.

По воспоминаниям хрониста Ф. фон Раумера, признававшего выдающиеся заслуги Фридриха Гогенннауфена, папе было нелегко объяснить свою вражду с императором.

Еще весной 1227 г. тот, помогая жителям Рима, страдавшим от голода, отправил им значительный груз с зерном и другим продовольствием. Римляне этого не забыли. У могущественной фамилии Франжипани, которая никогда не была расположена к папам, Фридрих купил их имение и им же отдал в лен безвозмездно. Теперь, когда императорский герольд с согласия сената и народа громогласно зачитал с Капитолия оправдательное письмо Фридриха, число его приверженцев увеличилось. Франжипани стали во главе друзей императора и громко порицали поступок папы. Когда Григорий, не обращая на это пи малейшего внимания, на Пасху 1228 г. еще раз произнес в церкви Святого Петра отлучение над Гогенштауфеном, освободил его подданных от присяги и лишил его владений в Апулии, сначала раздался ропот, потом крики, брань и хула, так что папа, с трудом избежав личных оскорблений, принужден был укрыться в Перудже.

По возвращении в Италию Фридрих неожиданно легко сумел разрушить планы врагов, поддерживающих де Бриеннов, — намного легче, чем подавить сопротивление папских сторонников в Заморье. Жан де Бриенн вынужден был поспешно бежать в родную Шампань, на прощание поделясь со всеми твердым убеждением, что император все-таки сын мясника.

А Фридриху в это время все удавалось. Не потому ли, что его вдохновляла любовь?

Пока императрица Иоланта Сирийская несла свою муку, Фридрих переживал новое, великое и страстное, чувство.

Благородный итальянский род маркизов Ланциа был последовательным и рьяным приверженцем Штауфенов. Его прогиббелинская ориентация привела членов семьи в окружение Фридриха, когда того еще называли «апулийское дитя». Пережив вместе с императором величие и триумф, большинство мужчин Ланциа остались верны дому Штауфенов и погибли вместе с его последними представителями.

Род Ланциа не был полностью уничтожен, его представители еще в XIX в. занимали высокие должности в Савойе.

Глава дома Гальвано, граф Фонди, был назначен Фридрихом Великим маршалом Сицилии; его сын Галеотто получил графский титул и владения ди Атти; дочь Гальвано стала женой внука императора. Рано повзрослевший Фридрих почтил своим вниманием девушку из семьи Ланциа, имя которой осталось неизвестным. Она родила ему дочь Сельваджию, впоследствии выданную Фридрихом за его преданного сторонника, свирепого падуанского тирана Эдзе-лино ди Романо.

Но истинная любовь связала императора с 17-летней Бианкой Ланциа, возможно, сестрой его прежней возлюбленной. Она была племянницей Гальвано, дочерью его брата Манфредо.

«Прекрасная» — это слово неотделимо от образа юной подруги Фридриха. Все летописцы единодушны в том, что она была восхитительно хороша собой, сочетая юную грацию с надменным достоинством, врожденную гибкость с придворным этикетом. Но, вероятно, не только внешняя породистая красота привлекала к ней такого искушенного молодого человека, как Фридрих. К услугам императора было множество прекрасных рабынь, специально обученных искусству любви. Однако ему требовалось нечто большее. «Талантливая» — пишут о Бианке современники, но не поясняют, в чем заключался ее талант. Может быть, она пела, как сирена, танцевала, как сильфида, или слагала прекрасные стихи? Нам остается только догадываться. Но несложно предположить, что она воплотила в себе все очарование Италии; в каждом жесте чувствовалось ее благородное происхождение. Наверно, ей были присущи развитый ум, изысканная изменчивость натуры, исключающая монотонностъ, врожденное и неосознанное обаяние, просвещенность и остроумие. А главное — талант женственности, редкий не менее, чем любой другой, и, может быть, самый таинственный, трогающий душу окружающих. Похоже, Бианка не только была богато одарена музами, но распространяла вокруг себя ясную любовь, своим присутствием создавала атмосферу радости и вечного праздника. Про подобных ей говорили — родилась с солнцем в душе.

Лишь такое необыкновенное сочетание многочисленных разнообразных достоинств могло привлечь и надолго удержать капризного и взыскательного императора.

Но не удивительно ли, что такое светлое существо, такое радостное создание прониклось искренней любовью к человеку далеко не идеальному, по утверждению многих, порочному и даже ужасному? Это было то же, что любить дьявола, зная, кто он такой. А Бианка полностью доверилась ему, отдавая себя целиком, не оставив места ни для чего другого. И попробовала бы она поступить иначе!

Двор Фридриха был средоточием высокой образованности, изящества и поэзии, но главное — здесь никто не отказывал себе в удовольствиях. Звучала диковинная музыка, на больших разноцветных шарах по залу катались полуобнаженные сарацинские девушки. Зверинец императора напоминал, как широко раскинулась его империя.

В императорских палатах в Лучере прилежные юные ткачихи работали над шелковыми и другими тканями для «султана», как они называли Фридриха. Искусство мастериц, знакомых с секретами изготовления шелка, способствовало возникновению прославленных шелковых фабрик в Палермо. Еще со времен Омейидов во всех главных исламских государствах Востока и Запада, как и в Константинополе, мастерские по изготовлению шелка располагались во дворце или рядом с ним, чтобы ткать одеяния для церемоний. Сицилия не была исключением, и шелковое производство в Палермо процветало уже при арабах. Другой давно установившийся мусульманский обычай, однако, требовал, чтобы ткачихи, когда не сидели за станками, оказывали более интимные услуги мужской части королевского двора. Этот обычай норманны восприняли с энтузиазмом, и вскоре мастерские превратились в полезное, хотя и весьма призрачное прикрытие королевского гарема. Гарем вовсе не был изобретением Фридриха — все представители сицилийской династии содержали такого рода учреждения. Он лишь продолжил традицию. В одном из его писем говорится о нарядах и издержках, связанных с его наложницами и одалисками. Но император также ценил профессиональные качества ткачих. Он особенно любил окружать себя сарацинскими прислужниками, приученными к восточной деспотии и выполняющими волю господина с поспешным раболепием.

Однако со времени сближения с Бианкой гарем был позабыт. Возлюбленная всюду являлась рядом с ним как законная супруга и всегда сидела по правую руку императора, разделяя и веселые застолья, и обсуждение важных государственных дел. Все говорит в пользу того, что со стороны Фридриха это было не легкое увлечение, а по-настоящему глубокая привязанность: хотя он овдовел, но на протяжении многих лет не помышлял о новой женитьбе. Более того, нет никаких сведений о его увлечениях другими женщинами. Его вполне устраивала почти семейная жизнь со своей очаровательной избранницей. Ранним утром соколиная охота на просторах Апулии, верховые прогулки, рыбная ловля, привалы на берегу реки, где император и его подруга медленно смаковали яства, запивая их охлажденным белым вином. А по вечерам вместе с Бианкой, которой ничто не было чуждо в латинской культуре, они предавались другим усладам: игре в шахматы, музыке, поэзии, танцам; наслаждались песнями трубадуров, долгими беседами с самыми выдающимися людьми своего времени. Именно при дворе Фридриха в Палермо был изобретен сонет — наверно, для того, чтобы славить чудесную красоту возлюбленной императора и воспевать их великую любовь. Фридрих окружал себя интеллектуалами и творческими личностями независимо от их религиозных убеждений. Эти семь лет, «время Бианки», были периодом расцвета пнауфенской Италии. К этому периоду принадлежит постройка на Сицилии нескольких великолепных замков, являвших архитектурные новшества.

С прозорливостью, редкой для своего времени, Фридрих полагал, что искусство управления государством не приходит само по себе и не дается свыше, — ему необходимо учиться. Еще в 1224 г. император основал Неаполитанский университет для подготовки государственных служащих и внимательно следил за успехами своего детища. Открытая им Салернская школа медицины стала единственным учреждением, дающим право заниматься медицинской практикой. Все его замыслы обсуждались с Бианкой в кругу таких же молодых и свбодомыслящих соратников.

Трое детей Фридриха и Биапки унаследовали материнскую красоту и отцовскую одаренность. Их старшую дочь назвали Констанцой — в честь двух других главных женщин его жизни.

Но Бианка покинула его, как и они.

В начале 30-х н. Фридрих стал задумываться о новом браке. Своей супругой он видел, увы, не Бианку, а Елизавету Венгерскую, которая недавно овдовела. Так что же, великая любовь прошла, исчезла, испарилась? Очевидно, причина не в этом.

Известно, что между 1233–1234 н. император заключил с Бианкой морганатический брак «артикуло мортис», т. е. «в момент смерти», призванный узаконить детей от этой связи. По-видимому, Бианка была больна, и эта болезнь свела ее в могилу. Своей цели император не достиг — дети, Констанца, Манфред и Виоланта — в Европе считались незаконными, однако Фридрих успешно использовал их в своих изощренных дипломатических комбинациях.

Латинская империя, пожизненным регентом которой был избран Жан Бриеннский после того, как выдал свою дочь Марию за 11-летнего императора Балдуина де Куртене, представляла собой кипящий котел неприятностей и простиралась немногим дальше стен Константинополя. Грозный болгарский царь Асень II, возмущенный оскорблением, нанесенным его дочери, которую сначала просватали за Балдуина, а затем отвергли без объяснения причин, принялся опустошать Фракию. К нему присоединились никейский император Иоанн Ватац и эпирский император Феодор. Фридрих, ненавидевший Жана Бриеннского, примкнул к этой коалиции и, чтобы скрепить союз, отдал свою старшую дочь Констанцию, матерью которой была Бианка, в жены Ватацу. Оба императора, связанные теперь не только общими интересами, но и родством, со всех сторон теснили константинопольских франков. Только смерть регента несколько разрядила обстановку вокруг Латинской империи.

Жан де Бриенн умер в 1238 г. в возрасте почти 90 лет, — простой французский рыцарь, волей судьбы или случая занимавший в течение нескольких лет два колеблющихся престола, зять двух королей, тесть двух императоров, оставив после себя лишь воспоминание о своих бесплодных подвигах и сумбурной жизни.

Фридрих был не слишком нежным, но заботливым родителем. Самовластно распоряжаясь родными детьми, как фигурами на шахматной доске, он, прежде всего, соблюдал интересы своего огромного государства. Дети не роптали на свою подчиненность и глубоко чтили отца. Лишь со старшим, Генрихом, сыном дорогой Констанцы Арагонской, пути Фридриха давно разошлись. Имя Генриха (VII) не нашло заметного места в ряду немецких королей — отец затмевал более слабое светило. Однако коронация, эта предпосылка полного королевского достоинства, была должным образом проведена в Аахене 8 мая 1222 г. опекуном принца епископом Энгельбертом Кёльнским.

Фридрих долго не видел сына. Когда же едва перешагнувший 30-летний рубеж отец и 14-летний сын встретились, друг другу они не понравились. Их скрытая неприязнь усилилась, когда император стал решать судьбу Генриха по-своему, не считаясь с его чувствами и желаниями.

Еще в 1224 г. посланники императора отправились в Англию, чтобы прощупать почву на предмет выяснения перспектив сватовства 8-летнего Генриха к принцессе Изабелле. Один из самых влиятельных немецких прелатов Энгельберт Кёльнский путем сложных дипломатических маневров договорился об этом браке молодого короля и ставил себе в заслугу заключение предварительного соглашения о помолвке. По прошествии некоторого времени планы германской стороны изменились: более многообещающим казался брак Генриха с французской принцессой. Герцог Баварский и король чешский предлагали королю Генриху в жены Агнессу Богемскую, младшую дочь Оттокара I и Констанции Венгерской, в которую тот и сам был влюблен. Однако император, слово которого в этом вопросе было решающим, долго оттягивал свой вердикт и в конце концов совершенно неожиданно приказал сыну жениться на Маргарите, дочери Леопольда Австрийского, которая была на 7 лет старше его. II.кантность ситуации заключалась в том, что Маргарита воспитывалась при богемском дворе и с чистым сердцем вместе с Агнессой занималась приготовлениями к торжественному бракосочетанию своей юной подруги и сына императора. Но под венец суждено было пойти не Агнессе, а ей самой.

Свадьба состоялась в ноябре 1225 г. в Нюрнберге.

Может быть, Фридрих рассчитывал дать сыну такую же заботливую и преданную жену, какой для него самого была Констанца Арагонская? Но тогда его сердце было свободно, он был самовластным правителем, хотя права его и оспаривались. А Генрих в свои 14 лет уже сделал свой выбор. Он не был объявлен совершеннолетним, и это событие даже не планировалось. Получалось, что таким браком весьма обидчивый и честолюбивый императорский сын ничего не выигрывал и только получал еще одного опекуна.

Детские романтические чувства принца оказались не востребованными суровой необходимостью. Задуманный отцом брак не стал счастливым, хотя и дал наследников. Раздоры из-за приданого, выплата которого даже после смерти отца Маргариты, герцога Леопольда, все еще задерживалась, выставлялись Генрихом при подготовке желаемого им развода напоказ более явно, чем это позволяли приличия. Последующий брак с Агнессой Богемской также обсуждался вполне открыто.

Некоторое время Агнесса еще надеялась. Но никто не дерзал и не мог противостоять Фридриху.

Удар по чувствам, мечтам, самолюбию принцессы был нестерпимо болезнен. И все же Агнесса нашла в себе силы построить новую, совсем другую жизнь на развалинах несбывшихся надежд.

Ее руки добивались многие могущественные принцы, но с не свойственной ее возрасту решимостью девушка избрала другую долю: предпочла замужеству служение Богу. Не имея нужды в средствах, она основала в Праге два монастыря — мужской францисканцев и женский клариссинок. В этот последний она удалилась сама, когда ее принудили к этому обстоятельства. На собственные деньги царственная монахиня построила больницу для бедных и служила сиделкой, даже став настоятельницей монастыря.

Несмотря на огромную популярность, которой она пользовалась в народе, принцесса была канонизирована лишь Иоанном Павлом II в 1989 г. под именем Агнессы Пражской.

Король Генрих являлся своего рода главой второстепенного правительства, расположенного в Германии, но, по замыслу императора, покорно выполняющего его волю. Такое положение не могло устраивать совершеннолетнего принца из Штауфенского дома. Напряжение между отцом и сыном нарастало. Наконец оно вылилось в открытое восстание, быстро и жестко подавленное императором.

Остаток жизни король Генрих провел в Апулийской темнице.

Но он не был лишен связи с внешним миром и, вероятно, с горечью узнал, что летом 1235 г. в Вормсе император справил пышную свадьбу с его прежней нареченной Изабеллой Английской. В своем заточении Генрих должен был особенно остро ощущать жестокую иронию судьбы, когда его отец выбрал себе в жены предназначенную ему женщину. Впрочем, «выбрал женщину» — выражение, не совсем подходящее к данному случаю. Император выбрал конкретные суммы приданого и определенные политические преимущества.

В 1242 г. король Генрих умер — возможно, покончил с собой, ринувшись на коне с отвесной скалы и разбившись насмерть. Впрочем, это только одна из версий. По другим — отец уморил его голодом в темнице, приказал удушить мусульманскому прислужнику, отравил сицилийским вином…

Сыновья коронованного мятежника от Маргариты Австрийской, исключенные из числа законных наследников, канули в небытие. Старший Фридрих, вероятно, был рожден в 1234 г. и умер в Италии, скорее всего, в 1252 г. Младший, Генрих, проходит по страницам истории совсем бесплотной тенью — о его судьбе не известно ничего определенного.

Печальна и судьба их матери.

Она принуждена была рожать сыновей мальчику, который ее ненавидел. Сразу после рождения детей у нее отбирали, и Маргарите даже не считали нужным сообщать, где они воспитываются. Ей же доставались только пренебрежение и ненависть.

После гибели мужа она по мере сил правила своим герцогством, но австрийские бароны потребовали от нее нового замужества, чтобы дать стране сильного правителя-мужчину. Хитроумный Вацлав Богемский сумел убедить австрийцев в преимуществах женитьбы на Маргарите своего сына Пшемысла Оттокара. Второй муж опять был намного моложе Маргариты. Брак оставался бездетным. Отгокар тяготился пожилой супругой и в конце концов прогнал ее, взяв в жены внучку Бэлы Венгерского, молоденькую Кунигунду.

Вступая в третий брак с Изабеллой Английской, Фридрих меньше всего думал о судьбах своего сына и невестки. Папа Григорий IХ сам рекомендовал Фридриху Изабеллу, всецело руководствуясь при этом политическими интересами. Этот союз призван был улучшить отношения Штауфенов с Англией, а во внутренней политике — способствовать окончательному замирению с Вельфами.

Изабелла Плантагенет славилась красотой, прекрасным воспитанием и ровным характером. Когда послы Фридриха II впервые увидели красивую принцессу в зале Вестминстера, они невольно воскликнули: «Долгих лет нашей императрице!» Английский король расщедрился, и подарки для его сестры действительно были достойны императрицы: искусной работы золотая корона с фигурами четырех английских королей, особо чтивших веру, или мучеников; кольца и ожерелья из драгоценных камней, шелковые одежды, величественная кровать, серебряные сосуды.

Утренний дар императрице был заранее согласован с английским королем. Она получала «области Вал Мадзара и Монте Сан-Анджело со всеми городами, крепостями, деревнями, угодьями, обрабатываемыми и необрабатываемыми землями, водными потоками и всем надлежащим в собственность, которыми неоспоримо владели другие королевы Сицилии».

Путешествие из Вестминстера в Кёльн через Сандвич и Антверпен было одной сплошной вереницей празднеств. Процессию повсюду встречали песнями и музыкой. Десять тысяч жителей Кельна, украшенных зелеными ветвями и цветами, приветствовали сидящую верхом принцессу стуком своих копий. В этом городе она завоевала огромную популярность благодаря тому, что сняла шляпу и вуаль, позволив людям свободно рассматривать свое прекрасное лицо.

Шесть недель она царила в Кёльне, где жители при виде ее «бурно выражали радость», а придворные пели ей дифирамбы. Затем она отправилась в Вормс, где ее встретил Фридрих При обвенчался с ней «в присутствии 4-х королей и 11 герцогов, каждый из которых был независимым правителем».

Видимо, Изабелла понравилась Фридриху больше, чем несчастная Иоланта Сирийская, тем более что придворные императора наперебой восхищалось ее красотой и грацией. Это льстило ее господину. Но в завершение дня бракосочетания, проведя с ней ночь, «супруг не познал ее телесно»: оказывается, придворный астролог Майкл Скотт не посчитал это время благоприятным для зачатия наследника. Долгожданное событие произошло только утром, причем Фридрих самонадеянно сообщил молодой жене, что она понесла мальчика.

После трех дней празднования супруг отослал домой всю свиту жены, за исключением возглавлявшей ее Маргариты Биссет, прославившейся в Лондоне своим золотым шитьем. Наверно, император планировал с ее помощью обучить этому искусству мусульманских девушек-ткачих. Эскорт увез с собой и трех леопардов, очень походивших на борзых, как отметили хронисты.

На этом красивая жизнь Изабеллы и закончилась.

Время от времени, предварительно посоветовавшись с астрологами и иными предсказателями, Фридрих посещал ее ложе для того, чтобы она приносила сыновей. Вне этой цели жена для него не существовала, была не нужна даже для удовлетворения мимолетного плотского желания. Для этого годились и девушки-рабыни, менее сдержанные и получавшие больше удовольствия.

В конце 1236 г. Изабелла вместо обещанного мальчика родила дочь Маргариту — очень может быть, что Фридрих посчитал это не следствием шарлатанства предсказателя, а результатом злокозненности жены. Потом она исправилась и явила миру сына, названного Генрихом (Карлотто), ставшего впоследствии правителем Витебро, но прожившего всего лишь 19 лет.

И снова, как во время супружества с Иолантой Сирийской, ни о каком совместном правлении речи не заходило. Известно, что Генрих III негодовал по поводу того, что Изабелла никогда не показывается рядом с императором на торжественных церемониях. Он требовал от Фридриха традиционного в высших кругах Европы рыцарского поведения по отношению к жене, подруге и даме, хотя мораль зятя в вопросах сексуальных отношений явно не соответствовала христианскому учению.

В этом, как и во многом из того, что касается Фридриха, трудно отличить правду от вымысла. Истина вообще в большинстве случаев субъективна. Один из видных членов Папской курии, Николас ди Кабрио, «поднаторевший в искусстве подрыва чужих репутаций», обвинял Фридриха в том, что он «превратил церковь в публичный дом, а церковный алтарь — в сортир». Он заявлял, что Фридрих делал проститутками не только молодых женщин, но и мужчин, «предаваясь чудовищному разврату, преступному содомскому греху, о котором страшно даже помыслить». Можно ли ему верить? Все пути передачи информации о событиях предоставляли столь многообразные возможности для вольных или невольных искажений, что хронист, передавший нам, порой много лет спустя, «новости» своего времени — часто весьма сомнительный авторитет.

Другие враги Фридриха сообщали, что «к своим супругам королевской крови он не постыдился приставить евнухов», что жен «держал запертыми, почти невидимыми и далеко от таз детей; узость темницы настолько угнетала их, что смерть была для них блаженством, а жизнь — мукой». Безусловно, такие заявления следует рассматривать как пропагандистское преувеличение — императрицы имели собственные, весьма немалые средства, и, разумеется, не страдали от голода и холода. И даже лютые ненавистники не могли обвинить Фридриха в скупости и скаредности.

Наверно, Изабелла смирилась с существованием затворницы не без борьбы. Она уже не была ребенком, как Иоланта; в момент заключения брака ей минул 21 год. Дочь Изабеллы Ангулемской, не раз становившейся причиной общеевропейских войн, и Джона Английского, ужасавшего окружающих своими приступами неистового гнева, принцесса вряд ли отличалась голубиной кротостью и слабохарактерностью. Но, отданная под присмотр «мавританских евнухов и им подобных старых чудовищ», она поняла, как мало здесь значат прекрасное воспитание, красота, благородное происхождение, ученость, богатство и гордость, и не нашла сил и возможности сопротивляться. Впрочем, родив за недолгое время замужества 4 детей и похоронив двоих из них, Изабелла вряд ли стремилась устраивать дворцовые революции.

Ее жизнь закончилась 1 декабря 1241 г. Папская дипломатия тотчас заявила, что Изабелла была отравлена по приказу Фридриха. Это представляется весьма сомнительным, поскольку выгод императору ее смерть не приносила. Скорее можно поверить, что унижение, отверженность и беспомощность сломили дух молодой женщины. Заблудившись в лабиринтах безысходности, она не нашла выхода. Так или иначе, она умерла в возрасте 27 лет, 6 из которых была императрицей.

 

АЛИСА КИПРСКАЯ

Женщины в жизни Фридриха чаще всего были жертвами, редко — подругами, иногда — врагами. Одним из его врагов стала Алиса Шампанская, королева Кипра.

Фридрих не упускал из вида свои владения в Палестине. Там продолжалась изнурительное противостояние между германцами и сторонниками сильной баронской партии, возглавляемой Ибелинами. Как ни велики были таланты императора, правителя и политика, ему элементарно не хватало времени и людей, чтобы навести порядок в Заморье, где остро требовалась сильная рука авторитетного вождя.

Жан Ибелин не забыл унижений, которым подвергал его император во время своего личного Крестового похода в 1228 г. и вынужденной клятвы верности Конраду Гогенштауфену. Влиятельнейший вельможа Заморья был очень ожесточен.

Ибелины по праву считались самыми значительными левантийскими сеньерами. Старший, Жан обладал всеми качествами, необходимыми правителю, кроме того, был богат и связан родством со знатнейшими фамилиями Заморья. Но дорога к трону была для него закрыта: никогда бароны Святой земли не согласились бы избрать своим королем человеком столь скромного происхождения. Они всегда помнили, что предком Ибелинов был всего лишь простой воин на службе у сеньера де Пюизе.

Между тем в стране имелся человек, способный объединить франков как в силу безусловных прав на престол и высокого происхождения, так и благодаря своим личным качествам. Увы, носителем всех этих достоинств снова являлась женщина.

Алиса, внучка старого иерусалимского короля Амори Анжуйского, не могла претендовать на престол Иерусалима, поскольку законными правами на него обладала Мария, старшая сестра, дочь ее матери от предыдущего брака с Конрадом Монферратским. Но и Алисе была уготована корона: родители обещали ее руку наследнику престола королевства Кипр, принцу из дома Лузиньянов.

Алисе было всего 4 года, когда нелепо и трагически погиб ее отец, граф Анри. По своим владениям во Франции он был графом Шампанским, но уступил их брату, отправляясь в Крестовый поход. В Палестине он стал супругом королевы Иерусалима Изабеллы Анжуйской и снискал много похвал и приобрел много доброжелателей благодаря не только своим военным и политическим талантам, но просто как великодушный и щедрый князь, приятный собеседник, благородный рыцарь.

Последовавшее вскоре повое замужество королевы Изабеллы еще более сблизило Алису с королевским домом Кипра — отчимом принцессы стал ее будущий тесть Амори Лузиньян.

Алиса и Гуго Лузиньян были хорошо знакомы с детства, знали, что им предстоит совместно править своим маленьким, но богатым и удачно расположенным королевством, и, по-видимому, прекрасно ладили между собой.

Внезапно, как всегда это бывает, произошла трагедия. Один за другим скончались Амори Кипрский и Изабелла Анжуйская. Подростки Гуго и Алиса потеряли самых дорогих людей. Но еще жива была мудрая бабушка Изабеллы Мария Комнина, которая взяла под свое крыло осиротевших внучек. Ее сыновья Жан и Филипп всегда стояли близко к трону — и Иерусалимского, и Кипрского королевств. Регентство при юном Гуго принял дядя Алисы, Филипп Ибелин, а сама она отправилась жить к своей сестре, ставшей королевой Иерусалима.

Бароны Палестины были заняты важным, но привычным делом: искали себе повелителя, а своей королеве — супруга. И преуспели в этом: в 1210 г. были сыграны две свадьбы. Мария была выдана за французского графа Жана де Бриенна де Шателье, а Алиса, согласно договору заключенному после ее рождения, стала женой молодого кипрского короля Гуго I.

В 1211 г. родились две девочки: Мария-Изабелла, или Иоланта, наследница Иерусалима, и Изабелла, принцесса Кипрская. Немного разочарованные народ и знать все-таки надеялись, что эти брачные союзы в дальнейшем принесут богатые плоды, за принцессами последуют крепкие и здоровые принцы, и, наконец, пресловутая проблема с престолонаследием решится раз и навсегда. Но их надежды сбылись лишь отчасти. В 1212 г. королева Мария скончалась, родив слабенькую дочь, которую перед смертью успели окрестить Бланкой. А королева Алиса только через 5 лет родила наследника кипрского престола, принца Анри.

Бедную маленькую сиротку Иоланту Алиса любила как собственную дочь и бдительно следила за ее жизнью и воспитанием.

Король Гуго не отличался крепким здоровьем и скончался, успев, правда, оставить после себя наследника мужского пола. 22-летняя Алиса оказалась вдовой с двумя малолетними детьми, причем сыну, наследному принцу, минул только год.

Малолетство правителя всегда чревато ослаблением власти. Но рядом были предайте родственники Ибелины. Регентство при годовалом короле Анри I Лузиньяне снова принял Филипп Ибелин. Он уже был регентом при Гуго, когда тот осиротел, помогал ему в делах правления и всегда был рядом со своими родичами-правителями. В течение 10 лет Ибелин управлял Кипром, пока племянница нуждалась в помощи. Его брат Жан владел обширными территориями вокруг Бейрута и поддерживал порядок в Палестине, где бароны ни во что не ставили титулярного короля Жана де Бриенна.

Решительная и энергичная, Алиса была в большей степени европейской дамой, чем сомнительные аристократки Святой земли. С неженской отвагой и предприимчивостью она решилась на путешествие во Францию, где потребовала себе наследство, которое причиталось ей после отца, графа Шампанского. Дело было весьма сложным и запутанным: довольно долго законность ее происхождения ставилась под сомнение папским престолом. Ее мать Изабелла Анжуйская родила Алису в 4-м браке, в то время как первый брак иерусалимской королевы не считался церковью расторгнутым. Следовательно, и остальные три брака не были законными. Впрочем, на этот вопрос имелись разные точки зрения даже среди римских прелатов. Расследование законности происхождения Алисы поднималось Папской курией в 1212, 1227 и 1233 н. и наконец легитимность принцессы была установлена: папы утомились бесконечными разборками причин и следствий и признали существующее положение дел.

Алису с почетом принимали при французском дворе, и Людовик IX, вслед за понтификом признав притязания Алисы законными, заставил ее кузена Тибо Наваррского вернуть королеве Кипра ее достояние. Возник проект брака Алисы и герцога Бретонского: по-видимому, Бланке Кастильской пришлась по нраву идея отправить неудобного вассала в Палестину. Неизвестно, что помешало браку осуществиться, но этот династический союз не состоялся.

Должно быть, на Алису произвело большое впечатление Французское королевство, благоденствующее под рукой выдающейся правительницы Бланки Кастильской; наверняка она прониклась чувством благодарности к необыкновенному, уже тогда стремящемуся к святости, справедливому королю. Быть может, она сравнивала французских вельмож с палестинскими рыцарями, и кто знает, в чью пользу оказался результат сравнения? Не исключено, что во время этого увлекательного путешествия она встретила того человека, которому позже суждено было стать ее мужем.

Пока же дела в Заморье требовали ее присутствия.

Весть о том, что их юную королеву Иоланту берет в жены такой прославленный герой и могучий властитель, как император Фридрих II, вселила в восточных франков новые надежды. Лишь Алису мучили дурные предчувствия. Путешествие во Францию значительно расширило ее кругозор. Но и без того любознательная и впечатлительная, она живо интересовалась всем, что делается в мире. Королевство Алисы находилось на пересечении почти всех торговых путей, и ей довелось многого наслушаться об императоре, этом «чуде мира». Слухи разносились самые разнообразные, но проницательной принцессе все яснее становилось одно: жених Иоланты — вовсе не рыцарь на белом коне и не образец христианских добродетелей. Алиса тревожилась и заранее жалела свою племянницу, еще совсем девочку, такую хрупкую и беззащитную. Она опасалась, что в своей простоте та не сумеет снискать и удержать любовь столь искушенного супруга. Впрочем, у нее были такие достоинства, как иерусалимская корона и молодость, — очень немало! Оставалось надеяться, что все устроится само собой.

В 1224 г. Иоланта обвенчалась с Фридрихом Гогенштауфеном сначала через поверенного, в Святой земле, затем уже на Сицилии.

Зная о большом влиянии, которое имела Алиса Шампанская на его невесту, император подготовил и послал ей отдельные богатые дары, которые, впрочем, не склонили молодую королеву на его сторону.

Женщины в Святой земле недолго оставались вдовами. Алисе предстояло стать женой Боэмунда Антиохийского. Антиохийское княжество оставалось одним из трех христианских владений на Востоке, и их правители вынуждены были родниться между собой. Брак вдовствующей королевы Кипра был призван еще более тесно связать, и даже, можно сказать, запутать узы родства Иерусалимского королевского дома с домом Пуатье: младшая сводная сестра Алисы, юная Мелисенда Лузиньян, стала второй женой Боэмунда IV, свекра старшей сестры.

И снова обе свадьбы не принесли счастья. Фридрих откровенно пренебрегал своей девочкой-женой. Алиса же очень быстро разочаровалась в Боэмунде. Вздорный и амбициозный, он сразу рассорился с Ибелинами, дядьями супруги. Не прекращались раздоры и мелочные споры из-за первенства в делах правления. В следующем году молодые разъехались, а еще через год брак был аннулирован.

Алису глубоко уязвили эти удары судьбы: не только собственная неудача в браке, но и печальная участь племянницы Иоланты. Смерть ее новорожденной дочери, потом безвременную кончину самой несчастной императрицы молодая, впечатлительная тетушка переживала очень остро. Она, заменившая Иоланте мать, сама проводила девочку к жестокому деспоту, напутствовала ее, нашептывала житейские советы, делилась приватными женскими секретами. Но все напрасно — тиран с каменным сердцем и дурным нравом погубил это слабое нежное создание! Страшные рассказы об ужасающем обращении Фридриха с несчастной иерусалимской королевой вызывали гнев и возмущение королевы Кипра, в жилах которой бурлила та же самая кровь, что тихо струилась в венах Иоланты.

К младенцу Конраду, приходившемуся ей двоюродным внуком, Алиса не испытывала приязни, ведь он послужил невольной причиной гибели своей матери. Часть недобрых чувств к его отцу распространилась на сына. Кроме того, этот младенец был единственной преградой между ней, старшей из оставшихся в живых дочерей Изабеллы Анжуйской, и престолом Иерусалимского королевства.

Пока здравствовала ее племянница, Алиса, верная феодальным канонам, чтила ее как своего сюзерена. Теперь же корона лишь номинально принадлежала сыну усопшей, а на самом деле королевство управлялось пятью императорскими наместниками, самыми знатными из его приверженцев. Фридрих даже продал им опекунство над королем Анри Кипрским за 10 тысяч марок серебра.

Можно представить себе неистовый гнев Алисы! При здравствующей разумной и деятельной матери, имеющий безусловные династические права на оба государства, император посмел назначить ее сыну опекунов-иностранцев! Неприязнь королевы к императору превратилось в неиссякаемую ненависть.

Палестинские бароны, конечно, были не в восторге, что над ними внезапно объявилось сразу пять чужеземных правителей. Однако они решили действовать дипломатично. Заявив, что их законным государем является Конрад, сын Иоланты Иерусалимской, они направили посольство в Апулию, прося императора отпустить принца в Сирию как природного наследника Ретелей, Анжу и Монферратов. Фридрих, как того и следовало ожидать, отказал в этой просьбе, поскольку молодой король Конрад находился еще в нежном детском возрасте.

Успокоившись невозможностью императорского сына прибыть в Сирию и короноваться, нобили окончательно отреклись от дома Штауфенов, считая непризнание Конрада правомерным из-за его отказа посетить Святую землю и принять корону Иерусалимского королевства.

Следовало смотреть правде в глаза и признать, что заморские владения уплывали из рук императора.

Однако в начале 1231 г. Фридрих снова послал войска для наведения порядка в Святой земле и на Кипре. На острове германцы успеха не имели, но захватили Бейрут, которым владел Ибелин. Тот помчался с войском в Сирию и разбил тевтонов, а потом довершил разгром имперцев на Кипре 15 июня в битве при Никозии.

Высший совет Иерусалима передал управление государством главной противнице императора Фридриха королеве Алисе Кипрской. Закон рождения и незаурядные личные достоинства сделали возможным этот выбор. Дочь прекрасной Изабеллы Анжуйской и Лири Шампанского, которого называли любимцем богов, она взяла самое лучшее у своих родителей: отличалась очаровательной внешностью, была решительна, умна и практична.

Однако нобили признали ее всего лишь как регентшу при юном Конраде.

Нигде не была так велика роль женщин-правительниц, как в истории Иерусалимского королевства: достаточно вспомнить энергичных и даровитых дочерей Балдуина II. Быть достойной своей великой прародительницы Мелисенды, мудрой и рачительной иерусалимской королевы, стремилась ее праправнучка, сознавая, что судьба недаром ее взыскала. Именно она управляла Кипром сначала совместно со своим дядей Филиппом, а после его смерти — с помощью другого дяди, Жана. Ее молодая энергия оживляла их неторопливое и осторожное правление. И когда больше не оказалось достойных мужчин-претендентов на осуществление высшей власти в королевстве Кипр, Фридриху пришлось признать право Алисы на осуществление регентских полномочий.

Постигая трудное искусство правления с помощью своих родственников Ибелинов, а затем Армана Перигорского, магистра ордена тамплиеров, королева Кипра оказалась исключительно способной ученицей. Она сплотила вокруг себя всех тех, в ком не угас воинственный рыцарский пыл, всех готовых продолжить дело первых крестоносцев и вернуть земли, завоеванные предками. Здраво оценивая свое положение, Алиса видела, что собственными силами не обойтись, и обратилась за помощью в Европу.

В 1239 г. на помощь прекрасной даме и всем восточным христианам двинулись рыцарственные французы под знаменем Тибо Шампанского, кузена Алисы. Как дочь старшего брата его отца, она претендовала на свою долю в шампанском наследстве, что явилось предметом длительной тяжбы. Но к этому времени имущественные споры между кузенами были урегулированы Людовиком IX Французским, который с ловкостью, едва ли совместимой с его безупречной репутацией, хорошо погрел руки, присоединив к коронным землям много богатых шампанских городов.

В Лионе пилигримов нагнал папский посланец и запретил следовать дальше, поскольку Григорий IX назло императору отменил поход в Палестину. Однако король-трубадур и его свита не пожелали быть разменной монетой в чужой игре. Несмотря на то, что наиболее религиозные пилигримы возвратились домой, большинство французов отплыло в Сирию, сокрушаясь лишь о том, что распря между папой и императором существенно уменьшила их войско.

Как все иерусалимские принцессы, Алиса принуждена была вновь избрать супруга, полководца для королевства, защитника своей власти и чести. Только муж мог оградить ее от льстецов, интриганов, завистников, а также от толпы молодых воздыхателей, может быть, самой грозной опасности из всех.

Выбор регентши пал на графа Рауля Суассонского, одного из соратников короля Наваррского. Это был представитель древнего рода, честолюбивый, тщеславный, горячий. В 1243 г. 47-летняя Алиса и Рауль были поставлены баронами во главе правления. Королевские войска захватила город Тир, последний оплот императорской власти. Но вслед за тем граф ощутил такое собственное бессилие как правителя и всего гордого, но малочисленного рыцарства как армии, что скоро покинул королевство и свою королеву и вернулся во Францию. Этого следовало ожидать. Разница между умственным складом жителей Запада, временно приехавших на Восток, и выходцев из Европы, постоянно там живущих, неуклонно возрастала. Суровые христианские рыцари были оглушены, одурманены, околдованы и, наконец, очарованы Палестиной. II.началу у непривычного франка возникали чувства неприятия и раздражения, но постепенно они переходили в удивление и восхищение. Многие пилигримы, отправляясь в Святую землю во исполнение обета, возвращались домой, к своему сюзерену и своим обязанностям, но сердцем вновь и вновь стремились в эту волшебную, таинственную и притягательную страну. А других вновь прибывших крестоносцев неприятно поражали климат, нравы и обычаи. Они презрительно называли христиан, обосновавшихся в Святой земле, «пуланами» (жеребятами), ставя им в вину как происхождение от смешанных браков, так и особый, скорее восточный, чем западный, менталитет. Далеко не все европейцы становились пленниками колдовских чар Востока: экзотика постепенно приедалась, томила ностальгия по прекрасным зеленым полям и полным дичи лесам милой Франции.

Это, по-видимому, произошло и с графом Суассонским.

Источники молчат о чувствах покинутой Алисы.

Но горевать было некогда.

Проявив, подобно королеве Мелисенде, государственный ум, дипломатичность и находчивость во время управления Кипром, Алиса в 1244 г. была избрана регентом Иерусалимского государства как природная наследница. Навсегда она осталась непримиримым врагом императора Фридриха II. Всеми доступными ей средствами — как дипломатическими, так и военными, а еще более исконно женскими — интригой, злословием, ворожбой — она стремилась нанести урон ему и его репутации.

Может быть, под рукой Алисы Шампанской сильно уменьшившемуся в размерах королевству суждено было воспрянуть и окрепнуть. Однако она скончалась в 1246 г. Нелегкую ношу правления Иерусалимом взял на себя ее сын и наследник король Анри I Кипрский.

Так корона Иерусалимского королевства перешла от Штауфенов к Лузиньянам. Но еще долго притязания на престол потомков Фридриха II будоражили европейское рыцарство и вводили в беспокойство папский престол.

 

СВЯТАЯ ЕЛИЗАВЕТА

Андраш Венгерский женился на Гертруде, дочери Бертольда I Тюрингского, когда был еще герцогом Кроатским. Она вполне подчинила мужа своему влиянию и стала душой немецкой партии в Венгрии. Малолетний брат Гертруды, Бертольд, был назначен клочским архиепископом, то есть занял одну из главных церковных должностей в стране. Венгры роптали. Во время одного из возмущений, когда Андраш воевал против Галича, королева была умерщвлена его врагами самым жестоким образом (1213), что повлекло кровавую месть со стороны Андраша.

Их дочь, принцесса Елизавета, узнала об участи матери не сразу. В 5-летнем возрасте она была обручена с Людвигом IV Кротким, старшим сыном известного покровителя поэтов того времени Германа I, маркграфа Тюрингского. Как это было принято во владетельных домах, маленькую невесту увезли воспитываться в семью жениха, который приходился ей двоюродным братом. Когда же известие о гибели матери, обросшее ужасающими подробностями, дошло до нее, принцесса, по-видимому, испытала сильнейшее потрясение, которое и определило ее будущее.

Людвиг и Елизавета подрастали в прекрасном замке-дворце Вартбурге и были нежно привязаны друг к другу. Прелестная нежная девочка сначала была любимицей семьи, но понемногу ее необычные пристрастия все изменили. Мачеха Людвига, его сестра и братья ополчились против невестки. Они называли ее цыганкой из-за смуглой кожи и монашкой из-за того, что она постоянно молилась. Придворные дамы завидовали красоте Елизаветы, которую сама она не осознавала и ни во что не ставила.

Еще совсем молоденькой девушкой в Вартбурге принцесса познакомилась с учением Святого Франциска Ассизского, которое с тех пор определило ее жизнь. Елизавета была благочестива и праведна, в ней воплотилась беззаветная преданность францисканскому идеалу бедности; впоследствии она стала любимой героиней средневековых легенд. Принцесса не мота пройти мимо осиротевших детей и ласково их опекала. Это требовало расходов и приводило к ссорам в княжеском семействе. Елизавета ходила в дома бедняков и носила пищу больным, прикованным к постели; не брезгуя, перевязывала их смрадные гноящиеся раны.

Людвигу приходилось нелегко. Он любил жену, но и к родным тоже был привязан. Он поддерживал Елизавету во всех делах милосердия, не мешал ей ухаживать за больными и увечными и не порицал супругу даже тогда, когда она приводила зловонных и вшивых нищих в княжеский дворец.

Родные мужа не понимали, как высокородная дама может находить удовольствие в подобных занятиях, и демонстрировали ей свои возмущение и брезгливость. Их безмерно раздражало также и то, что она не бережет семейного достояния. Людвигу упорно предлагали развестись с «юродивой» и жениться на знатной девушке, которая умела бы себя вести сообразно своему положению.

Однако, несмотря на осуждение окружающих, Елизавета шла своим путем. Она, быть может неосознанно, инстинктивно вела себя как личность, с которой следует считаться; от рождения наряду с физической привлекательностью ей были присущи некий магнетизм и обаяние.

Родственники настраивали Людвига против жены, и иногда их наговоры достигали цели.

До наших дней в Тюрингии популярна легенда, рассказывающая о том, как Елизавета рано утром вышла из дома, чтобы отнести пропитание бедным. В руках у нее была тяжелая корзина с хлебом. Внезапно перед ней появился Людвиг и сурово спросил, что в корзине. «Розы», — кротко улыбнувшись, отвечала Елизавета. Муж, предвкушая изобличение лгуньи, приподнял салфетку, прикрывавшую румяные хлебцы, — и что же? Он увидел свежие душистые розы, доверху наполнившие корзину.

Может быть, смысл этой истории в том, чтобы показать, как прекрасны дела любви и милосердия?

Вторая хрестоматийная притча повествует о том, как Елизавета нашла на улице прокаженного сироту и, приведя в княжеский дворец, уложила в супружескую постель. Жесткосердная свекровь и девери тут же донесли Людвигу, что его жена привела на супружеское ложе чужого юношу. Разгневанный муж сдернул покрывало и остолбенел: на белых простынях лежал Иисус Христос.

Людвиг и Елизавета были еще очень молоды, но провидение уже наградило их двумя детьми. Несмотря на неприязнь родных графа, маленькая семья была счастлива.

Людвиг приходился родственником императору, и тюрингский дом всегда хранил верность Штауфенам.

Фридрих хорошо знал это семейство. Атмосфера теплоты и понимания, созданная Елизаветой, действовала на него притягательно. Но и сама эта необыкновенная, исполненная любви и милосердия женщина не могла не произвести на Фридриха глубокого впечатления. Душевная чуткость и воображение, необходимые для того, чтобы воодушевить людей, зажечь в их сердцах самое чистое пламя, повести их за собой, были присущи ей в огромной степени. Ее пример становился заразительным — так действовали на всех необыкновенные свойства ее личности. Многие дочери знатных тюрингенских фамилий стремились ей подражать.

И внешность дочери Андраша Венгерского не была заурядной. Оставшиеся изображения святой Елизаветы условны и идеализированы, по в определенной степени должны передавать особенности ее облика. II. современным меркам она была весьма привлекательна.

Елизавета была беременна третьим ребенком, когда прозвучал призыв императора отправиться в Крестовый поход. Людвиг тотчас откликнулся, хотя сильно горевал из-за разлуки с женой и маленькими детьми. Возможно, 5 тыс. марок серебром, заплаченные Фридрихом за участие Людвига в этой кампании, несколько утешили принца, но на душе у него было тяжело. Можно подумать, что он уже предвидел свой печальный конец.

Вместе с другими рыцарями граф ожидал прибытия остальных воинских отрядов в Бриндизи. Сильная жара, непривычная для германцев, способствовала возникновению эпидемии. Когда они наконец отплыли, Людвиг был уже болен. Рассказывали, будто он увидел стаю белых голубей, вьющихся вокруг мачты корабля, — согласно семейному преданию, это было верной приметой смерти кого-то из членов его дома. Примета не обманула и на этот раз: он скончался еще до того, как флотилия повернула назад из-за того, что заболел сам император.

Противники Фридриха прекрасно знали о бедственном положении крестоносного войска, однако утверждали, что это лишь лживая пропаганда императорских клевретов. Более того, они обвиняли императора в отравлении Людвига, «между тем как такое преступление помимо всякой нравственности не могло иметь никакой цели и было бы простым безумием», — негодовал Фридрих фон Раумер.

Однако были и такие, которые поверили в эту бессовестную пропаганду из-за особого отношения Фридриха к супруге своего кузена.

Когда весть о смерти Людвига дошла до Германии, Елизавета как раз родила своего третьего ребенка, дочь, названную Софией. Младший брат мужа Конрад и мачеха София Баварская отослали Елизавету вместе с детьми в замок Вартбург.

Елизавета могла вернуться к родным в Венгрию или уйти в монастырь, что стало бы логическим завершением ее духовных исканий; могла, наконец, снова вступить в брак, как делало большинство знатных вдов. Но она выбрала иную участь — путь смирения, милосердия и самоотречения.

Регентство при 4-летнем племяннике Германе II захватил сводный брат Людвига Кроткого Генрих Распе. Затем, презрев права сироты, и вовсе провозгласил себя ландграфом Тюрингии. Но бароны и рыцари восстановили в правах маленького сына Елизаветы, правда, отобрав его и двух других детей у матери. Радикальная бедность, которую ввела в свой обиход Елизавета, могла в прямом смысле оказаться смертельной для маленьких принцев.

Разлученная с детьми, Елизавета нашла приют у своего духовного наставника Конрада Марбургского, который не только отличался убийственным аскетизмом, но был одним из самых свирепых гонителей всевозможных ересей и обличителем всяческих пороков. Он поселил графиню в глинобитной хижине, где она в нищете вела жизнь, полную деятельной любви к ближним и ужасных самобичеваний. Елизавета молилась и пыталась творить добро своими личными средствами. Она основала больницу для бедных, собирала милостыню и два раза в день кормила неимущих. Молва широко разнесла славу о святости Елизаветы.

После смерти Иоланты Сирийской Фридрих всерьез задумался о женитьбе. Невестой он видел овдовевшую Елизавету, степень родства с которой не препятствовала брачным планам. Между смертью Изабеллы и кончиной Елизаветы прошло всего шесть с небольшим месяцев, и все это время его решение крепло. Возможно, императора согревали воспоминания о Констанце Арагонской, которая была не только его женой, но преданным другом и добрым гением дома. Сходство было налицо: Елизавета также любила своего мужа, также овдовела, также лишилась детей, пусть они и были живы. Императору казалось возможным и правильным повторить тот первый счастливый брачный опыт и вновь обрести такую семью, какую не смогла создать его молоденькая вторая жена. Не исключено, что его привлекала именно непохожесть Елизаветы на остальных женщин, ее высокая духовность и способность к самоотречению. Фридриха принято считать циничным безбожником, но заманчиво предположить, что Елизавета нужна была ему для того, чтобы проявились какие-то иные черты его многогранной натуры.

И все же при всей привлекательности этого допущения трудно представить, чтобы под влиянием святой женщины блистательный и порочный принц превратился в ограниченного постника. А уж вообразить лечение прокаженного сироты в постели императора просто немыслимо.

Однако насколько серьезны ни были планы Фридриха, судьба распорядилась иначе. Лишения и самоистязание совершенно подорвали здоровье молодой женщины. Она умерла 17 ноября 1231 г. в возрасте 24 лет, надеясь на скорую встречу на небесах с дорогими усопшими.

Так развеялась еще одна мечта Фридриха. Наверно, именно в это время он осознал, что когда иллюзии рассеиваются, а рассеиваются они непременно, приходит такая безысходность, что лучше вовсе отказаться от той короткой радости, робкой надежды, что будто бы заклубилась в тумане мечтаний.

Духовник Елизаветы Конрад Марбургский прославился тем, что стал исполнять обязанности главного инквизитора Германии. Его преследования еретиков переросли в массовые убийства и оргии произвола, в которых Конрад отличался особой, граничащей с сумасшествием, яростью. 25 июля 1233 г. он был убит имперскими дворянами при одобрении короля Генриха.

После смерти Елизаветы ее деверь Конрад Тюрингенский глубоко раскаялся и в 1232 г. построил в Марбурге собор в честь милой Елизаветы — один из самых прекрасных соборов в Германии.

Великий магистр Тевтонского ордена и личный друг Фридриха Герман фон Зальца выхлопотал причисление Елизаветы Венгерской к лику святых. Разумеется, пишут современные исследователи, он сделал это «в интересах своего ордена» — как будто поступить таким образом было неумно или непорядочно. Мудрый и дальновидный фон Зальца, несомненно, уловил настрой общественного мнения. И, конечно, канонизация Елизаветы была произведена с ведома и по прямому распоряжению императора — без его воли ничто не могло произойти.

В мае 1236 г. Фридрих приехал, чтобы вместе с князьями, епископами и членами Тевтонского ордена торжественно перенести прах своей родственницы с убогого места захоронения в Марбургский собор.

Легче всего объяснить поведение Фридриха политическими и утилитарными мотивами, как это делают многие его биографы. Действительно, ему было полезно прилюдно показать себя в образе доброго католического князя, но ведь он избрал именно этот, а не иной способ — например, паломничество к святым местам или закладку собора. Холодный анализ его поступков может привести к выводам о низменности мотивов, но как человек Фридрих был много сложнее, чем тот прямолинейный прагматик, которому приписываются столь сухо рациональные, строго просчитанные поступки.

Церемония эксгумации и переноса мощей Елизаветы собрала более 120 тыс. человек — огромную массу народа. Император пеший, в монашеской одежде, сопровождал перенос останков в собор и собственноручно возложил императорскую корону па голову трупа.

Елизавета стала второй женщиной, которую он почтил короной.

Деверь святой Елизаветы Конрад Тюрингенский первым из высшей знати вступил в Тевтонский орден, и после смерти Германа фон Зальца был избран его великим магистром. После тюрингенского герцога в орден потянулись представители знатнейших фамилий. К несчастью, Конрада, верного сподвижника императора, не стало уже в 1240 г. — он успел пробыть Великим магистром только 1 год.

По иронии судьбы, еще один представитель Тюрингенского дома, другой деверь Елизаветы, ландграф Генрих Распе, стал в руках папы орудием свержения Фридриха.

Весной 1246 г. император получил сообщение, что он сам и его любимый сын Энцио должны быть убиты уже на следующий день. Инициатором этого плана выступил Генрих Распе. Клирики нашептали ему, что император умрет от яда, и, решив поторопить судьбу, ландграф организовал покушение. Но поскольку Фридрих был предупрежден, заговор провалился. Тем не менее в мае 1246 г. Распе согласился быть избранным королем в Германии в противовес Штауфену. Озлобленный муж, оставшийся бездетным в трех браках, он желал возвысить свой род, который на нем и заканчивался, блеском императорской короны, даже если на ней будет отблеск предательства и вероломства.

Отправившись завоевывать швабские города, Распе потерпел неудачу под Ройтлингеном и Ульмом. Вернувшись в Тюрингию, он умер 17 февраля 1247 г. За его наследство началась многолетняя война между тремя боковыми ветвями династии.

22 августа 1241 г. умер папа Григорий IX. Выказав во всех земных сражениях храбрость и стойкость истинного воина, он отошел от них в непостижимую свободу смерти.

После недолгих понтификатов миролюбивого папы Николая При слабого больного Целестина IV кардиналы единодушно избрали папой Синибальдо Фисски, графа Лаванья из зажиточного рода пармских феодалов. Узнав о его избрании, Фридрих едко заметил, что потерял друга, поскольку ни один папа не может быть гиббелином. И это было действительно так. Новый папа утверждал, что уничтожение Швабского дома не менее угодно Богу, чем походы Людовика IX Святого. Холодный, высокообразованный светский юрист, Фисски принял имя Иннокентия IV и повел самую непримиримую и последовательную борьбу против Фридриха и всего рода Гогенштауфенов — «рода гадюк».

 

ЗЛОЙ РОК РОДА ГОГЕНШТАУФЕНОВ

Снова став вдовцом, Фридрих выразил желание жениться на 17-летней Гертруде, единственной дочери последнего Бабенбсрга, герцога Австрийского Фридриха Строптивого. Этим браком он окрутил бы пнауфеновские владения от Верхнего Рейна до венгерских границ. За юную невесту он уже обещал ее брату герцогство Крайну. В это время император был немолодым низкорослым и склонным к полноте, рыжеволосым, краснолицым, близоруким человеком. Он пережил множество измен. Прикормленные с руки приближенные становились предателями. Личный врач, которому Фридрих безоговорочно доверял, попытался его отравить. Наиболее приближенный к императорской особе советник Петр Винейский не устоял против искушения золотом. Смерть отнимала у Фридриха самых любимых, оп ожесточался и черствел — остались лишь желания плоти и умершее сердце. Рассказывали о его жестокости и нетерпимости: виновных в оскорблении величества он велел облачать в тяжелую свинцовую мантию и ставить на раскаленную жаровню. Свинец растапливался, и осужденный сгорал заживо.

К предателям он был еще более беспощаден. Их сбрасывали в море зашитых в кожаные мешки с ядовитыми змеями, выкалывали глаза и тащили привязанными к лошадиным хвостам, топили в морс и сжигали на медленном огне.

Распространяемые всюду папскими уполномоченными памфлеты, предоставлявшие Фридриха женоубийцей и исчадием ада, так напугали Гертруду, что она отказалась ехать на смотрины в Верону. Проявив неожиданную силу воли, австрийская принцесса выбрала себе в мужья своего ровесника Владислава Моравского, который был несравненно менее значителен, чем Фридрих, и к тому же рано умер. Затем судьба привела Гертруду на Русь, где она стала женой Льва Галицкого, но и этот союз долго не продлился, и незадачливая наследница Австрии вернулась на родину и в 4-й раз вышла замуж за Германа Баденского.

Неудача австрийского брака не помешала Фридриху после смерти Бабенберга присоединить к империи Австрию и Штирию как вакантные имперские лены и управлять ими через своих ставленников.

В поисках новой невесты император остановил свой взор на Агнессе Богемской, бывшей нареченной короля Генриха. Ее гордость была жестоко уязвлена бесцеремонной отставкой. Девушка не пожелала выйти замуж ни за кого другого и проводила жизнь в благочестивых занятиях. К этому времени ей было около 30 лет. Нетрудно предположить, что Агнесса винила императора в гибели своей любви и своей мечты и испытывала к нему соответствующие чувства. Тем более непристойным показалось ей брачное предложение Фридриха, который, казалось, вводил в обычай женитьбу на бывших невестах собственного сына. Отказать императору было невозможно, разве что найти защиту у Бога.

Агнесса приняла постриг.

Получив отказ, император разъярился — он не привык, чтобы его воле препятствовали, а здесь имело место открытое и явное неповиновение. Однако не штурмовать же монастырь. Это выставило бы императора в смешном свете и еще более испортило отношения с Церковью. «Если бы мне был предпочтен другой князь, — якобы заявил Фридрих, — моя месть была бы ужасна. Но перед Всевышним я смиряюсь». Таким способом он вышел из щекотливого положения и стал размышлять о браке с принцессой из Саксонского дома.

Такая матримониальная одержимость 55-летнего императора объяснялась вовсе не желанием иметь семью, домашний очаг, отдохновение от забот на склоне лет — о старости он не думал — а лишь необходимостью иметь наследников своего огромного государства.

Однако все брачные планы перечеркнула смерть. Он умер, немного не дожив до 56 лет, на руках сына Манфреда.

Мужское потомство от трех браков императора было не слишком внушительным. К этому времени в живых оставались Конрад от Иоланты Иерусалимской и Генрих (Карлотто) от Изабеллы Английской. Манфред, сын Бианки Ланциа, считался не вполне законным, и совсем незаконными были Фридрих Антиохийский, Рихард ди Теате и любимый сын Фридриха Энцио. Этот принц, «по росту и лику наше отражение», может быть, несколько льстя себе, утверждал император, был его сыном от некой швабской аристократки, предположительно из семьи фон Урслинген. Уже в 13 лет блестяще одаренный и физически совершенный мальчик, настоящий атлет и рыцарь, сражался рядом с закаленными воинами при Картенуово. Его доблесть вдохновляла даже наемников и в немалой степени способствовала победе. Замечательные способности принца как политика, дипломата и стратега были по достоинству оценены императором: он назначил сына ломбардским королем.

Энцио восхищались и боялись почти как самого Фридриха. В нем наряду с чувством собственного достоинства, острым аналитическим умом Гогешнтауфенов было нечто, привлекающее сердца людей — возможно, широта натуры, приветливость и храбрость. Не последнюю роль играла и его необыкновенная физическая привлекательность. Фридрих II мечтал о великом будущем для своего любимца. Он устроил помолвку Энцио с богатой вдовой, племянницей Эдзелино ди Романа Аделасией Масса, наследницей Сардинии, и провозгласил его королем острова. Это был новый вызов папе — Сардиния считалась папским владением.

Казалось, впереди у Энцио блестящее будущее. Однако в незначительной стычке с враждебными императору болонцами принц был захвачен в плен. Ни угрозы, ни просьбы императора не убедили непокорный город дать Энцио свободу. Надо полагать, что горожане боялись страшной мести со стороны вероломного Фридриха, лишь только его сын окажется на свободе. Энцио же пленник был гарантией безопасности Болоньи. Из-за пленения сына «император чувствовал боль, словно от пронзившего его меча», — писал современник.

Жена Энцио Аделазия почти сразу перешла на сторону врагов императора, отреклась от жалкого узника и вступила в новый брак.

Друзья Энцио не оставляли попытки освободить его тайно. Вошли в легенду рассказы о том, как сына императора пытались вывезти из его темницы в пустой виллой бочке, и только бдительность стражи помешала осуществить этот смелый план. Другой раз друзьям удалось достать ключи от калитки в сад, но длинные золотистые волосы принца зацепились за засов двери и указали охранникам место, где он пытался скрыться.

Впрочем, заточение Энцио было весьма комфортабельным. Он жил во дворце подеста, имел целый штат прислуги, собственного повара, виночерпия и шута. Ему разрешалось охотиться — разумеется, в сопровождении охраны. Он мог принимать гостей и вести светскую жизнь, был не лишен женского общества: об этом свидетельствовали две его незаконные дочери, рожденные знатными болонскими дамами. Но как же угнетало этого энергичного и деятельного молодого человека невольное сибаритство, бездеятельность, пустота и скука вынужденного существования, в то время как мужчины его дома, напрягая все силы, боролись с жестокими и коварными врагами!

Чтобы как-то убить время, Энцио расширял свое образование чтением классической литературы, вел ученые беседы с мудрецами, стекавшимися к нему из всех городов Италии, сам писал стихи. Но вес это не могло заменить ему живого действия, бешеной скачки, жара битвы — свободы. Надежда на освобождение не покидала его, но увы! Он так и умер в плену после 23-летнего заточения.

Не только горестная судьба несчастного «златокудрого короля» во все времена привлекала внимание к этой неординарной личности, но и романтическая связь с Лючией де Виндагола, от которой произошел благородный итальянский род Бентиволио.

Несчастья не ожесточили сына императора, перспектива унылого старения в плену не сделала его мизантропом. Он сумел завоевать любовь своих тюремщиков, которыми поневоле являлись все жители города. После смерти Энцио болонцы в знак своей приязни и сострадания к несчастной доле принца возвели ему памятник.

К другому сыну, Манфреду, Фридрих, но-видимому, не испытывал столь нежных чувств, как к Энцио. Можно предположить, что он ценил его намного ниже других своих сыновей: даже имя тот получил в честь деда и дяди по материнской, не королевской, линии. Лишь потеряв надежду на освобождение своего любимца, император приблизил Манфреда и, возможно, оценив незаурядность молодого человека, пожаловал ему княжество Тарент. Но Манфред обожал отца и безмерно восхищался этим «чудом мира», давшим ему жизнь. Под свежим впечатлением от его кончины он писал брату Конраду: «Солнце народов закатилось, светоч справедливости погас, погибла опора мира!»

Со смертью Фридриха положение Манфреда оказалось весьма затруднительным. Папское окружение распространяло слухи, что принц отравил своего отца. В Апулии и Сицилии началось всеобщее волнение. Но Манфред, быстро собрав сарацинов, итальянских и немецких рыцарей и наемников, занял несколько стратегически важных городов и поднял над ними желтый флаг с двуглавым имперским орлом — флаг Штауфенов. II.всюду он разрушал укрепления, но с горожанами обходился милостиво и снисходительно. Он покорил большую часть страны, заявляя, что действует только как наместник своего сводного брата короля Конрада.

Тот не замедлил явиться и в январе высадился на апулийский берег. Сначала братья были очень дружны, но скоро Конрад стал опасаться того влияния, которое Манфред, лидер энергичный и вдохновляющий, имел в Италии. Он отобрал у брата высшую судебную власть, дарованную императором, лишил пожалованного Фридрихом княжества Тарент и изводил мелочными придирками и оскорбительными подозрениями. Мрачный и вечно недовольный сын Иоланты де Бриенн воспитывался в Германии; на него не пало отблеска того сияния высокой культуры, к которой были приобщены итальянские Штауфены. Он унаследовал лишь штауфенские высокомерие и надменность. И вес же, несмотря на немилость, младший брат хранил ему верность.

В 1254 г. Конрад умер, завещав королевство Сицилию своему сыну Конрадину. Поскольку тот был слишком мал, регентом при нем он назначил родственника своей жены маркграфа Бертольда Гоэнбурга.

Очень скоро, видя, что ему не совладать с папой, отлучившим его от Церкви, гвельфами Италии и любовью подданных к Манфреду, Бертольд сложил с себя регентство, но королевскую казну оставил себе. Манфреду пришлось продать все своё добро, чтобы заплатить немецким наемникам. Окруженный со всех сторон врагами, Манфред согласился смириться перед папой и отдать ему в лен Сицилию взамен провозглашения себя регентом при Конрадине. Однако папа не собирался выполнять свои обещания. Более того, он опять принялся порочить Манфреда, распуская слухи, что тот в сговоре с Джованни Прочидой умертвил короля Конрада отравленным клистиром, а другого брата, Карлотго, уничтожил с помощью главного казначея Сицилии, чернокожего Джованни Моруса.

Тогда Манфред в сопровождении наиболее отчаянных сторонников тайком пробрался в Лучеру и поднял восстание. В королевском дворце он нашел много золота и быстро набрал армию, с которой разбил папские войска. Иннокентий IV с горя умер. Новый папа Александр IV пытался продолжать его политику, но не имел на это ни сил, ни дарований. Вскоре, покорив всю Южную Италию, Манфред восстановил на Сицилии владычество Гогенштауфенов.

В 1258 г., воспользовавшись слухами о смерти Конрадина, он короновался в Палермо.

Манфред был даровитым политиком, под стать своему отцу, но у него не было его леденящей суровости. От него исходила таинственная сила, скорее привлекательная, чем опасная. Византийцы характеризовали Манфреда как волевую, упрямую личность. Гвельф Данте говорил о Манфреде, воплощении дела гиббелинов: «он русый был, красивый, взором светел», называл его прославленным героем и покровителем литературы. Имя сицилийского властителя окружал сияющий ореол, свойственным личностям богато одаренным и великодушным. Подданные любили своего короля и восхищались им.

Даже придворный Шарля Анжуйского поэт Раймунд Тор восхвалял его честность, справедливость и утонченность.

Под его рукой в королевстве оживились земледелие и торговля, вновь заработали банки и мастерские, благосостояние возвратилось в страну. Султан Бибарс, очень похожий на Саладина, поддерживал имперскую партию на Востоке и дорожил мирными отношениями с сицилийским королем.

Первая супруга Манфреда, к которой он был нежно привязан, умерла, и король должен был жениться, чтобы дать стране наследника. И таково было счастье этого любимца судьбы, что и второй брак, в отличие от других холодных и жестких династических союзов, оказался счастливым. Чуждый религиозной ограниченности, Манфред взял в жены дочь православного правителя Михаила Эпирского Елену. Двор в Палермо опять стал блистать среди европейских дворов. Королевская чета была молода и красива; они любили роскошь, веселье, покровительствовали поэзии и искусствам. Придворные обычаи отличались изяществом, развлечения — непринужденностью, праздники следовали один за другим.

Не так весело жилось Маргарите Гогенштауфен.

Единственная законная дочь Фридриха Маргарита не совершила в своей жизни ничего примечательного, и если ее имя осталось в истории, то лишь как воплощение несчастнейшей из женщин.

Маргарита была помолвлена с Германом II Тюрингенским, сыном святой Елизаветы. Однако тот женился на дочери Оттона Брауншвейг-Люнебургского, по-видимому, с согласия императора. Герман тут же начал энергично править в Гессене со всем пылом своих 16 лет, принимать решительные меры против междоусобиц знати, что сразу доставило ему ожесточенных врагов. В 1242 г. он был отравлен, и убийство его осталось безнаказанным.

Возможно, к его смерти был причастен и дядя, Генрих Распе. Поэтому Германа не похоронили в соборе Магдебурга рядом с матерью — из опасений, что святая сможет разоблачить убийцу. II. распоряжению Распе погребение перенесли в Рейхардсбрунн, где находился фамильный склеп рода.

Императору нетрудно было найти нового жениха для своей дочери. Им стал Альбрехт, сын Генриха III Светлейшего из дома Веттипов, родившийся в 1240 г. Можно подумать, что у Фридриха был какой-то пунктик по поводу разницы в возрасте жениха и невесты: 12-летняя девочка-подросток была сговорена за двухлетнего ребенка. В истории «жених» получил прозвище Негодный, или Выродок, что дало основания позднейшим исследователям считать его дегенератом. Но в 2 года он мог показаться обыкновенным не слишком развитым малышом, и, в конце концов, принцесса из императорского дома выходила замуж для достижения высоких целей династии, а не для собственного удовольствия.

Ко времени бракосочетания жениху исполнилось 16 лет. Отца-императора Маргариты и ее брата Конрада — германского короля уже не было в живых. Но ее сводный брат Манфред являлся фактическим правителем Лнулии и Сицилии и уверенно продвигался к официальному признанию и коронации.

За Маргаритой обещано было приданое в 10 тысяч марок серебром, но военные издержки исчерпали казну Манфреда. Поэтому принцесса взамен серебра принесла жениху земли по реке Плейсе и свободный имперский город Альтенбург.

Супружеская жизнь Маргариты оказалась трудно переносимой. Неприятный и нелюбезный муж тяготился немолодой женой, оскорблял ее и нередко поколачивал. Вечно злой и почти всегда пьяный, он волочился за простыми дворовыми девками, нисколько не принимая во внимание чувства Маргариты. Его постоянно дурное настроение в немалой степени объяснялось разногласиями с отцом и братьями. II.водом был дележ, совершенный Генрихом III в 1265 г., но которому Альбрехт получал Тюрингию и саксонский Пфальц, а его братья — остальные владения. Неудачи Альбрехта в борьбе с родственниками не улучшали семейной атмосферы. Защитник-брат Маргариты был далеко, а племянник, Конрадин, пока слишком мал.

Однако слава блистательного Манфреда еще охраняла несчастную женщину от крайних проявлений неприязни мужа. Ее брат, человек великой души, отличный воин, способный дипломат, находился на вершине своего могущества, и трудно было представить, насколько близок его ужасный конец.

Папский престол не переставал опасаться всякого, кто возвышался в Италии, и тотчас старался его как-нибудь принизить. Тем последовательнее проводилась в жизнь политика, ставящая своей целью уничтожение грозного рода Гогснштауфенов. Особенный страх внушало могущество Манфреда: его силе и влиянию лихорадочно искали противовес, и эта тактика начинала приносить плоды.

Считая Сицилию своим леном, Урбан предложил сицилийскую корону в обход прав Манфреда, которого он не считал законным королем, второму сыну английского монарха принцу Эдмунду. Правда, мальчику в это время было всего 8 лет, но как символ он вполне годился: совсем недавно скончался его двоюродный брат Генрих, законный сын императора Фридриха и несчастной Изабеллы Английской. Эдмунд имел определенные права на престол Сицилии.

К сожалению, бароны Липши приняли инициативу своего суверена в штыки. За сицилийскую корону надо было платить золотом, а лорды хорошо знали, из чьих карманов оно будет извлечено. Слабый монарх, как всегда, не сумел совладать с подданными, и многообещающее предприятие провалилось.

Иначе обстояло дело с Францией.

Прошло уже несколько лет после смерти Бланки Кастильской, определявшей политику государства и бдительно следившей за тем, чтобы порядок наследования престола нигде в Европе не нарушался. Ее сын Людовик IX строго следовал матушкиным правилам, но умел договариваться со своей совестью. Вспомнив, что в свое время Иннокентий III даровал корону Сицилии Фридриху Гогенштауфену, он посчитал, что нынешний папа вполне может передать ее другому, более достойному претенденту. И такой человек имелся — его собственный младший брат Шарль Анжуйский, человек энергичный и честолюбивый. В это время он уже приобрел опыт правителя, добиваясь своих политических целей искусным сочетанием взяток, обещаний и военных угроз.

Корона Сицилии манила Шарля. Он сам повел мощную армию на завоевание Сицилийского королевства.

Но и противник был силен. Манфред собрал большую армию и послал гонца к своему племяннику Конраду Антиохийскому за подкреплением. Его армия была усилена 800 германскими всадниками и сарацинскими легковооруженными лучниками.

В пятницу, в последний день февраля 1266 г., обе армии сошлись у Бснсвента. Битва велась с переменным успехом. Сарацины сицилийского короля дрогнули, но тяжеловооруженные германские всадники теснили французов. Тогда Карл приказал: «Убивайте лошадей!» Итальянские отряды Манфреда, увидев гибель непобедимых германцев, заколебались, отступили и вскоре уже панически бежали с поля боя. Гвардия Манфреда еще сражалась. Тогда он, поменявшись платьем со своим ближайшим другом римским аристократом Тебальдо Аннибальди, ринулся в бой, заведомо проигранный, зная, что, надевая одежду короля, обрек себя на гибель. Но такова была притягательность личности этого замечательного государя, что отдать за него жизнь многие почитали за счастье. Манфред и Тебальдо делили радости жизни, разделили и мрак смерти; они рядом бились, вместе и были сражены.

Манфред мог бы выжить, но смог ли бы он жить?

Сицилийский король был погребен без всяких почестей у моста Бснсветто, но каждый вражеский воин, чтя храброго рыцаря, бросал камень на его могилу, так что вырос огромный холм. Исполняя волю папы Климента IV, епископ города Казенцы, поклявшийся изгнать Манфреда из его владений, приказал вырыть останки и перенести на другой берег реки Верде — за пределы Неаполитанского королевства.

Весть о поражении и гибели Манфреда всколыхнула весь христианский мир и особенно громко отозвалась в Германии. Еще так недавно правители из дома Гогенштауфенов властвовали в стране, теперь же род их почти пресекся. Лишь сын короля Конрада IV, юный Конрадин, оставался последним потомком этих некогда могучих политиков и воителей.

В свое время его мать Елизавета Баварская, лелея далеко идущие планы, надеялась передать сына под защиту папы Иннокентия IV подобно тому, как некогда Констанца Отвильская вручила жизнь и судьбу маленького Фридриха Иннокентию III. Но папа презрительно отверг все попытки сближения со Швабским домом. Не видя для сына надежды на приобретение хотя бы одного королевства, из принадлежащих его роду, Елизавета воспитывала его при дворе герцога Баварского под опекой своих братьев Людвига и Генриха. Ее второй брак с графом Мейнардом не был блестящим и не прибавлял шансов возвыситься ее первородному сыну.

Конрадин мужал, и те итальянцы, что ненавидели Шарля Анжуйского, упорно призывали его в Италию, чтобы он вернул себе корону предков. Правители Баварского дома пытались объединить подданных Швабского герцогства, собрать всех друзей последнего Гогенштауфена.

Только с юга Германии, из Баварии и Швабии, немолодая неудачливая тетушка Конрадина могла надеяться получить хоть какую-то поддержку. Но стоило ли ей рассчитывать на помощь юного принца, преисполненного высоких замыслов? Не исключено, что как старший в роде потомков Фридриха II он через своих опекунов справлялся о житье-бытье Маргариты, и это позволяло ей сохранить видимость самоуважения. Ее престиж повысился, когда Конрадин с войском, состоящим из швабов и баварцев, отправился на юг отвоевывать наследие предков.

Принц был красивым, изящным и обаятельным юношей. Ему в наивысшей степени была присуща чарующая приветливость Штауфенов. Маркграф Пьетро Кареттский, муж одной из внебрачных дочерей Фридриха II, открыто предложил ему свой меч. Многочисленные ломбардские гиббелины с восторгом присоединились к принцу. Все родственники и друзья Манфреда явились к его племяннику. Климент своей буллой запретил Конрадину выходить за пределы Ломбардии и двигаться дальше и отлучил его от Церкви. Но когда Конрадина радушно приняли в Риме и усыпали его путь цветами, папа укрылся в Витебро.

После неожиданно легких побед войско Конрадина значительно увеличилось. Он чувствовал себя окрыленным и вполне готовым к решительному сражению. Шарль Анжуйский двинулся навстречу и разбил его авангард в Апулии. Затем после ужасного побоища при Тальякоццо обратил в беспорядочное бегство все немецкое войско. Конрадин со своим близким другом и родственником Фридрихом Баденским ускакали с поля боя, надеясь поднять восстание на Сицилии. Однако удача уже покинула Конрадина: оба принца были выданы человеком, которому они доверились — Джованни Франжипани, — эмиссарам Шарля.

Шарль был беспощаден. Он собрал суд, который по его требованию приговорил обоих юношей к смерти. Лишь у одного из судей хватило духа заявить, что такой приговор — убийство. Однако его слова не приняли во внимание. Одинокий голос справедливости заглушался общим шепотом угодливости. Друзей обрекли на смерть, даже не выслушав. Когда им сообщили, что назавтра их казнят, они играли в шахматы. Они приготовились умереть достойно и проявили большую стойкость и нежную привязанность друг к другу. Их вывели к эшафоту, построенному перед церковью на берегу Неаполитанского залива. Шарль сидел у окна замка и наблюдал за казнью. Плача от жалости к своей матери, Конрадин преклонил колени перед плахой и был обезглавлен. Фридриха, который разрыдался от сострадания к другу, казнили минуту спустя.

Это деяние Карла оказалось слишком жестоким даже для Средневековья, легко решавшего многие проблемы с помощью физического устранения соперника. Однако такой поступок был вполне в духе французского принца, который и к родным детям относился без всякой теплоты, всего лишь как к пешкам в политической игре. Своему старшему сыну Карлу холодный деспотичный отец не мог простить физический недостаток — хромоту, которую тот получил из-за несчастного случая в детстве. Король поддерживал в нем неуверенность, сознание собственной ущербности. Известны слова Шарля, сказанные при известии о пленении Карла: «Кто теряет дурака, не теряет ничего. Почему он не погиб, раз ослушался нас?» — а ведь именно для того, чтобы заслужить похвалу отца, принц ринулся отвоевывать Сицилию и потерпел поражение от Роже де Лория.

Гибель Конрадина позволила Альберту Негодному вовсе не считаться с супругой из проклятого папой рода. После 9 лет издевательств, измен и даже побоев он заменил дочь императора ее юной прислужницей, Кунигундой Эйзенберг. Та ожидала от него ребенка, и Альберт решил избавиться от старой, постылой и теперь уже совсем беззащитной жены. У нее было немало мужества, но какое мужество устоит против немилости, одиночества и преследований! В 1270 г. Маргарита вынуждена была бежать из Вартбурга, поскольку муж готовил ее убийство.

II. преданию, в страхе за свою жизнь при расставании с любимым сыном Фридрихом во время судорожных рыданий мать укусила его за щеку. Согласно другой распространенной легенде, она нарочно больно укусила ребенка, чтобы он считал ее злодейкой и не слишком горевал из-за разлуки. Так или иначе, из-за этого обстоятельства Фридрих Тюрингснский вошел в историю как Фридрих Укушенный.

В самом раннем детстве как законный внук Фридриха II он был приглашен ломбардскими гиббелинами для наследования владений Штауфенов. Надежды, возлагаемые на него сторонниками возрождения империи, были огромны. Он не оправдал ни одной из них. Однако Шарль Анжуйский до самой своей смерти боялся, что тюрингенский принц, как потомок «антихриста», всерьез обдумывает вторжение в Италию.

Избежав гибели, Маргарита нашла приют во Франкфурте-на-Майне, который в этой щекотливой ситуации выказал дружественное отношение к Штауфеновскому дому. Теперь не осталось ни одного мужчины — представителя династии, который мог бы оказать несчастной принцессе помощь. А вскоре она уже не понадобилась — через несколько недель Маргарита умерла в возрасте 41 года.

Не слишком повезло и старшей дочери Фридриха II от Бианки Ланциа, Констанце.

Иоанн III Дука Ватац, никсйский император, был соседом Фридриха II. Православный правитель, Ватац тем не менее не отличался особенной щепетильностью в религиозных вопросах. Он заключил союз с римским папой, договариваясь о соединении Церквей при условии освобождения Константинополя от латинян. Разочаровавшись в этом союзе, Иоанн близко сошелся с Фридрихом. Оба императора оживленно обменивались письмами, обретя адресата, равного себе по интеллекту и близкого по мировоззрению. Отношения между православным Ватацем и католиком Фридрихом стали настолько тесными, что уже в конце 30-х гг. греческие отряды сражались в Италии в войсках германского императора.

Ватац был знаменит как талантливый полководец и правитель. Он женился на Ирине, дочери Феодора I Ласкариса, основателя Никейской империи, и без труда одержал верх над братьями Феодора, претендовавшими на власть. Супружество оказалось счастливым: необыкновенную любовь царственных супругов воспевали поэты. После кончины Ирины овдовевший Ватац, «не вынеся одиночества», решил вступить в новый брак с дочерью своего сицилийского друга. Так, в 1244 г., еще ребенком, к ужасу паны, Констанца Гогештнауфен стала женой императора-схизматика Никеи. «Ватацу, императору Греции, врагу Бога и Церкви, исключенному из сообщества верующих, он отдал дочь», — это было одним из обвинений, выставленных папой Григорием IX при предании проклятию Фридриха II.

Скромная свадьба состоялась в Прусе.

Отношения двух антипапских государей стали еще теснее. Действительно, Фридрих не побоялся заключить «союз с греками, смертельными врагами как папства, так и Латинской империи». Ватац отобрал у латинского императора Балдуина все его земли, кроме Константинополя, и остановил продвижение враждебной эпирской империи Ангелов, взяв в 1246 г. Фессалоники.

При переходе в православие греки перекрестили Констанцу в Анну, и в дальнейшем она уже известна как Анна Гогенпнауфен, или никейская императрица Анна.

Но семейная жизнь юной василиссы не задалась. Немолодой уже человек — ему исполнилось 52 года — Ватац пренебрег девочкой, не достигшей и 14 лет, открыто предпочтя ей одну из ее фрейлин. Об этой женщине, которую греки называли маркизой, сохранилось мало документальных источников. Неизвестны ни ее имя, ни происхождение. Однако через века дошло опасливое восхищение современников ее необыкновенной красотой, грацией и чарующими тазами. «Своими любовными напитками и чарами, а особенно чудными очами она заколдовала царя», — писал придворный летописец. Вскоре маркиза уже носила императорский пурпур и «считала себя царицей и больше, чем царицей». Гордая и прекрасная дочь Бианки Ланца при никейском дворе принуждена была терпеть унижения со стороны фаворитки супруга и притеснения от пасынка Феодора, ненавидевшего мачеху.

Участь дочери не слишком печалила императора. Дружба между Фридрихом и Ватацем продолжалась почти до смерти первого, хотя в последние годы Фридрих был обеспокоен началом добрых отношений между греками и Римом и обменом посольствами между ними. В своем письме к Ватацу более молодой Фридрих с некоторой иронией порицал «отеческим образом поведение сына».

Подрастая, Анна завоевывала все большее расположение супруга. Ватац под влиянием общественного возмущения (или же в связи с резким ухудшением здоровья) порвал свою недостойную связь с маркизой — она бесследно исчезла, как не бывала.

Влияние Анны возрастало. Но чем немощнее становился император и чем больше он привязывался к своей молодой жене, тем сильнее ненавидел ее наследник престола Феодор. Однако причинить вред ненавистной латинянке он опасался — слишком грозным казался ее венценосный родитель. Возможно, с легкой руки наследника в народе Анну стали называть «алеманкой», подчеркивая ее германское происхождение, ненавистное грекам.

После смерти Фридриха главой дома и наследником всех пнауфеновских владений стал его законный сын от Изабеллы Бриеннской Конрад. Он с брезгливой неприязнью относился к внебрачному потомству отца. Наряду с другими претензиями, которые он предъявил Манфреду, было его происхождение от незаконной связи императора. Говорили, что он непочтительно высказывался о Бианке Ланциа, сурово осуждая ее «авантюры». Все представители рода Ланциа были изгнаны им из Италии и нашли убежище при дворе Иоанна Ватаца. Император настолько радушно принял родственников супруги, в особенности ее родного дядю Гальвано, что взбешенный Конрад, расценив гостеприимство Ватаца как вызов, направил в Никею своего представителя Бертольда Гогенберга, чтобы высказать возмущение.

Понятно, злоключения старшей дочери презираемой им женщины могли вызвать у Конрада лишь злобное удовлетворение.

Однако и кончина сводного брата не улучшила положения Анны. После того, как ее родной брат Манфред стал сицилийским королем, отношения между Никеей и Сицилией резко изменились. Потеряв свою первую супругу Беатрису Савойскую, Манфред путем брака породнился с эпирским деспотом, противником Никеи. Сицилия выступала единым фронтом с Эпиром как враг Никейской империи. Родная сестра короля Манфреда, Анна, оставалась тем рычагом, при помощи которого пикейские греки тщетно пытались на него воздействовать. Неуступчивость Манфреда давала основание врагам ставить ему в вину равнодушие к судьбе кровной родственницы.

За 10 лет брака до смерти супруга в 1254 г. Анна не родила ни одного ребенка и, оставшись вдовствующей императрицей, жила практически на положении пленницы. Она стала богатой женщиной, получив свою вдовью часть: император не поскупился и выделил Анне 3 города и несколько областей с многочисленными замками. Доход с этого имущества составлял около 30 тысяч золотых.

Жизнь в гинекее в беспросветной зависимости, в постоянном напряжении, среди страхов и неуверенности в завтрашнем дне, не повредила яркой фамильной красоте Анны и не уничтожила ее наследственного обаяния. «Она украшала свое существование красотой своих добродетелей, и чистота ее нравов еще более оттеняла сияющую прелесть ее лица», — писал современник. Другой хронист, II.химер, менее расположенный к дочери Фридриха II, отмечал, что Констанца-Анна была наделена сильным характером, была надменной, как истинная германка, «важной из важных».

После смерти Ватаца власть захватил Михаил VIII Палеолог. Вдовствующая никейская василисса стала предметом его исканий. Талантливый, красивый и не слишком разборчивый в средствах правитель, увлекшись женщиной, обладавшей непреодолимым очарованием Штауфенов, сначала надеялся па легкий роман с вдовой своего предшественника. Подобные примеры были в обычае византийского двора. Возмущенная Анна заявила, что никогда не опустится до интрижки с женатым мужчиной, совсем недавно бывшим ее подданным. Распаленный Михаил просил патриарха Арсения разрешить ему развод с женой, Ириной Дукой, чтобы сделать Анну своей императрицей. Он выдвигал множество оснований, по которым этот брак якобы был необходим Греческой империи. Но искушенный священнослужитель «разбил его доводы так легко, как рвут паутину», и остался непреклонен в своем отказе. Характерно, что никто не обвинял Анну в интригах с целью стать супругой нового императора. Пахимер в этой связи не преминул отмстить, что алеманская принцесса «обладала целомудрием».

Благодаря всем этим свидетельствам Лина осталась на страницах истории именно такой: благородной, любезной, сдержанно-холодной, грациозно-недоступной.

Когда Манфред вступил в союз против Никеи, им, возможно, в такой же степени двигало чувство мести за сестру, как политические соображения и союзнический долг по отношению к императору Эпира.

Как только представилась возможность, брат пришел Анне на помощь. Взятый в плен в одном из сражений союзниками Манфреда греческий военачальник Алексей Стратегопул, отвоевавший у латинян Константинополь, был передан королю и впоследствии обменян на императрицу Анну. В полном расцвете женственности, прелестная, изысканная, с безупречными манерами, она заняла подобающее место при великолепном дворе брата.

Но светлая полоса в ее жизни продолжалась недолго.

Анна находилась среди других изгнанников-придворных Манфреда в Неаполе во время вторжения графа Анжуйского и могла разделить страшную участь многих своих родных. Однако Шарль в 1269 г. разрешил ей уехать в Испанию. Можно ли предположить, что сдержанный, часто суровый до жестокости правитель поступил так из личной симпатии к сестре своего врага? Брат Людовика Святого никогда не был замечен в легкомыслии, и нет сведений, что его хоть раз увлекла греховная женская красота. Но, может быть, очарование этой женщины на минуту взволновало его холодное сердце? Может быть, он пережил сложную внутреннюю борьбу между грешным влечением и стремлением к святости?

Спокойно перенеся смерть своей супруги Беатрисы Прованской, матери его семерых детей, Шарль просил у престарелого Белы IV Венгерского руки его младшей дочери Маргариты. Но принцесса предпочла принять монашеский обет, и родители с пониманием отнеслись к ее желанию. Ходили слухи, что она изуродовала себя, чтобы избежать нежеланного брака. Не исключено, что прагматичный Шарль рассматривал вариант женитьбы на Констанце Штауфен как средство обретения легитимности своих притязаний на трон Сицилии. Но слишком далеко развела судьба губителя императорского дома и одну из его лучших дочерей: такие сочетания неестественны и редки.

Вдовствующая императрица снова перешла в католичество и приняла старое имя. Она не вышла замуж, не захотев потерять свой высокий сан. Достигнув почти 80 лет, Констанца жила только воспоминаниями. Все имущество и драгоценности она заранее отписала племяннику Хуану II Арагонскому. Свою жизнь, полную превратностей и приключений, дочь Фридриха II окончила в Валенсии, где в маленькой церкви Святого Иоанна Странноприимца до наших дней сохранилась могила никейской василиссы. На ней следующая эпитафия: «Здесь покоится Констанца, августейшая императрица Греции».

Виоланта, младшая сестра Констанцы-Анны и Манфреда, была выдана императором за Риккардо Казертского. Этот могучий южно-итальянский барон был сторонником Фридриха, но сменись обстоятельства — и он мог оказаться опасным врагом. Чтобы упрочить союзнические отношения, император скрепил их родством. Виоланта была необыкновенно похожа на свою очаровательную мать Бианку Ланциа. Современники отмечали более чем родственную привязанность Манфреда и Виоланты. Ходили слухи, что он ее совратил.

Можно представить, как действовали на ревнивого мужа такие сплетни и во что он превратил существование жены — неверной в действительности или только в его воображении. О том, что пришлось пережить Виоланте в эти годы, можно только догадываться, поскольку никаких свидетельств на этот счет не имеется. Однако пока был жив ее отец-император, жизни Виоланты вряд ли что-либо угрожало. Отсутствуют и сведения о чинимых ей притеснениях, что, впрочем, не значит, что ее супружеская жизнь была безоблачной.

Фридрих назначил графа Риккардо вместе с другим своим молодым зятем Томазо Аквино советником при генерал-капитане Сицилии Готье ди Манупслло, надеясь благодаря кровным узам обеспечить надежность и верность армии и соратников. И действительно, именно граф Казерта предупредил тестя о том, что он и его любимый сын Энцио должны быть убиты в результате заговора Генриха Распе.

Но время шло, Фридриха сменил Манфред, а с ним у графа Риккардо были свои счеты.

Во время вторжения Шарля Апжуйского многое зависело от того, насколько быстро и внезапно французские войска займут плацдарм для сражения. Чтобы остановить движение французов, Манфред приказал разрушить мост на реке Лири близ Чепрано. В этом месте Шарля должен был встретить и задержать зять короля граф Риккардо Казсртский вместе со своим родственником графом Джордано, тоже из рода де Квона. Однако французский принц нашел этот мост неохраняемым и неразрушенным. Почему не было предпринято никакой попытки защитить переправу, остается неизвестным. Говорили о предательстве, которое Данте увековечил в «Аде», прямо обвинив «пулийцев» в том, что они продались за французское золото. Утверждали, что предатели указали Шарлю кратчайший путь к лагерю Манфреда.

В битве при Беневенте Риккардо Казерта вместе с мужем другой внебрачной дочери Фридриха, Томмазо д’Ачерра, до того момента бывшего верным сподвижником императорского дома, видя, что удача отвернулась от Манфреда, перешел на сторону победителя. Впоследствии другой Томмазо д’Ачерра, сын Томмазо первого и, следовательно, внук Фридриха II, стал одним из преданнейших сторонников Шарля Анжуйского, губителя дома Штауфенов, и его наместником в Сирии.

Дальнейшая судьба Виоланты неизвестна. Однако хроники глухо упоминают, что Шарль, захватив семью Манфреда, предал смерти одну из его сестер. Это же подтверждает гвельфский историк Д. Виллани. Хотя имя сестры не называется, можно предположить, что это была Виоланта. Вполне вероятно, что граф принес жену в жертву, чтобы доказать преданность новому правителю и вместе с тем утолить свою ревность и наказать за измену — действительную или мнимую.

Дочь от Рикины фон Вольфсёдсн — Маргариту, император выдал за Томмазо Аквино, родственника (скорее всего, дядю) знаменитого Фомы Аквинского. В этом своем зяте Фридрих не ошибся. Видимо, высокие нравственные качества были семейной чертой Аквинатов. Томмазо погиб вместе с Конрадином. Также и маркграф Кареттский, муж одной из незаконных дочерей Фридриха И, открыто поддерживал его внука и склонил своего друга маркиза Монферратского «не заметить», как Копрадин пересекает Лигурийские Альпы и направляется на побережье в Савону завоевывать себе власть и славу.

Сын императора Фридрих Антиохийский, главный викарий Тосканы, женатый на знатной римлянке по имени Маргарита, пал в 1256 г. у Фоджии. Должность отца и все звания перешли к его сыну Конраду Антиохийскому. Женой Конрада, согласно замыслу императора связать родством всех своих верных сторонников, стала дочь Гальвано Ланциа, неизвестная по имени. Этот брак сделал ее очень важной дамой. Ее супруг получил чип генерального викария Марки и Тосканы, а также подсети Флоренции. В своем замке Сарачинеско в Абруцци сеньора Ланциа принимала Конрадина как короля Италии.

Сколько надежд возлагалось на этого пригожего приветливого мальчика! Но папское проклятье как будто действительно тяготело над родом Штауфенов — войска Конрадина были разбиты. После разгрома армии принца Конрад Антиохийский был захвачен в плен Шарлем Анжуйским. Жена Конрада не побоялась снова дать приют уже побежденному Конрадину, когда тот, как загнанный волчонок, метался по Италии.

Шарль казнил всех сторонников Штауфенов, но вынужден был дать свободу Конраду Антиохийскому — его неустрашимая жена держала в подземельях замка несколько важных аристократов из гвельфов, родственников кардиналов, и угрожала, что предаст их смерти, если ей не вернут мужа. Она спасла внука императора для борьбы с захватчиками-французами.

Во время завоевания Сицилии супругом его племянницы Констанцы, Педро Арагонским, Конрад яростно сражался на стороне испанцев и вместе с женой остался непобежденным в своем неприступном замке. Два его сына поочередно занимали архиепископскую кафедру в Палермо. Антиохийский дом процветал в Риме и Центральной Италии до конца XIV столетия.

Жестокий Шарль Анжуйский, французский «железный кулак», безжалостно истреблял всех близких к дому Гогенштауфенов.

Еще в 1249 г. Фридрих женил Манфреда на Беатрисе, дочери Амедея Савойского. Этот брачный союз давал императору стратегическое преимущество на севере Италии. Политический брак оказался счастливым. Савойские принцессы славились своей красотой и с детства готовились в жены князьям и особам королевской крови. Обретя любовь мужа, Беатриса наслаждалась своим счастьем всего несколько лет. Она умерла в начале 1258 г., оставив дочь, нареченную родовым именем Констанца.

Вторым браком в 1259 г. Манфред, чуждый религиозной косности и повсюду искавший союзников своей державе, женился на Елене, дочери Михаила II Ангела, императора Эпира. И такова была счастливая звезда этого сына Фридриха II, что и второй политический брак стал истинным союзом двух сердец. Оба супруга были молоды и красивы, любили роскошь и веселье, покровительствовали поэзии и искусствам. «Палермский двор стал снова блистать среди европейских дворов. Придворные обычаи отличались изяществом, развлечения — непринужденностью, праздники следовали один за другим на протяжении всего года». Елена родила дочь, которую назвали, вероятно, по воле Манфреда Беатрисой — скорее всего, в честь его усопшей первой жены.

Женитьба Манфреда показала, что на востоке сицилийский король стремится следовать нормано-гогенштауфеновской политике и не оставляет мыслей о господстве над; подданными греками, так же как и над итальянцами.

Но агрессия Шарля Анжуйского положила конец этим планам.

После роковой битвы при Бснсвенте королева Елена в глубоком горе, с кучкой ближних женщин и оставшихся верными придворных, со своей маленькой дочерью Беатрисой и тремя незаконными сыновьями Манфреда поспешила в приморский город Трани, чтобы переправиться к отцу в Эпир. Но агенты Шарля и папы частью обманом, частью силой захватили ее и детей. По приказу победителя молодая женщина, еще вчера королева прекрасной страны, со всех сторон принимающая как должное дань любви и восхищения, была заключена в крепость Кастелло-дель-Парко, славящуюся невыносимыми условиями. Шарль, уже перейдя один раз предел жестокости — обезглавив законного наследника сицилийского престола, юного Конрадина, — вес же не решился предать смерти венчанную королеву, виновную только в том, что была вдовой его врага. Но он постарался устроить ей жизнь страшнее смерти, чтобы она ждала кончины как избавления. Захваченная в плен не по своей вине, униженная, лишенная свободы воли, полностью зависимая от своего врага, она сломалась. Потеряв любимого и корону, разлученная с детьми и близкими, Елена умерла в 1271 г. в скорбном отчаянии после пятилетнего заключения, не дожив до 30 лет. Шарль заявил, что поскольку Елена являлась его пленницей, ее приданое — остров Корфу и несколько крепостей на материке — теперь принадлежит ему.

Из сыновей Манфреда выжили только двое — Фридрих и Энцио. Они томились в клетках и застенках почти 40 лет и вышли на свободу уже сломленными, нежизнеспособными, ослепшими.

Казалось, род Гогеншауфенов уничтожен.

 

КОРОЛЕВА АРАГОНСКАЯ И СИЦИЛИЙСКАЯ

Однако торжествующему победителю уже готовилось поражение.

В счастливейшем уголке Европы, прекрасной Барселоне, городе, щедро награжденном природой прелестным климатом и близостью к морю, украшенном веем блеском римской цивилизации и утонченностью жизни, подрастала девочка, которой было суждено стать мстительницей за гибель дома Гогенштауфенов.

Находясь в зените власти, Манфред обручил свою старшую дочь Констанцу от Беатрисы Савойской с инфантом Педро, сыном и наследником короля Хайме I Арагонского. Помолвка состоялась 28 июля 1258 г. в Барселоне, а само бракосочетание 4 года спустя — 13 июня 1262 г.

И если ее прабабка, другая Констанца, из рода Готтвиль, почти 100 лет назад навлекла на свою родину нашествие иноземцев, правнучке, Констанце Гогеншауфен, выпало на долю освободить Сицилию от власти ненавистных завоевателей.

Французский двор отнесся к идее этого союза крайне негативно: Людовик IX промедлил 2 года, прежде чем позволил своему стар-тему сыну вступить в брак с арагонской припцсссой. Арагонское королевство в то время еще не было тем провинциальным государством, каким оно станет позже. Уния с Барселоной подняла его престиж; барселонская династия украсила сонм правителей личностями незаурядными. Хайме Арагонский, великий государь, истинный рыцарь, человек благородный и бесстрашный, заложил основы расцвета Арагона, отвоевал у мусульман Валенсию и Мурсию, усмирил непокорную арагонскую знать.

Когда Манфред пал в битве, Шарль Анжуйский обрек смерти Конрадина и мужское потомство императора Фридриха пресеклось, наследницей Гогенштауфенов в Италии стала Констанца. В ней текла кровь благородных предков, определяя королевскую стать и повадку; ее способности правительницы, взвешенность ее решений и спокойная уверенность в своем праве на Сицилию придавали действиям королевы законность и последовательность.

Констанца оказалась достойна своего предназначения.

Единственная из принцесс этого дома она была счастлива в браке. Всецело преданный ей муж гордился ее происхождением. При арагонском дворе Констанца получила титул сицилийской королевы еще за несколько лет до того, как Педро взошел на трон своего отца.

Пока ее свекор Хайме, лелеющий множество разнообразных внутригосударственных планов, был жив, Констанца немногое могла сделать для того, чтобы заявить реальные притязания на свой титул. Но она не только не рассталась с мыслью возвратить себе и своим сыновьям Сицилийское королевство, но воодушевила этими грандиозными планами супруга.

После поражения Конрадина инфанта Констанца сделала свой двор в Барселоне пристанищем множества высокопоставленных беженцев, родственников и сторонников Штауфенов. С гневом и возмущением следили они за небывалым возвышением их гонителя.

Завоеванием Королевства Обеих Сицилий его честолюбие не ограничивалось. Мечтая о великом походе на Константинополь, он заставил бывшего латинского императора Балдуина де Куртене подтвердить право Карла на приданое королевы Елены, жены Манфреда, согласиться уступить ему сюзеренитет над Ахейским княжеством и предоставить полную автономию на всех островах Эгейского моря. Сын и наследник Балдуина Филипп должен был взять в жены дочь Карла Беатрису, с тем условием, что если юноша умрет бездетным, его права на империю перейдут тестю. Права дочери Балдуина Елены, королевы Сербии, похоже, в расчет не принимались. Через несколько дней после свадьбы Филиппа де Куртене и Беатрисы Анжу-Сицилийской Балдуин II умер, и Филипп заявил свои права на императорский титул. Но это означало лишь то, что этими правами завладел Карл. Он принял титул императора константинопольского.

Ключом к осуществлению планов Карла по завоеванию греческих земель было Ахейское княжество (Морся). Его основал в 1209 г. Жоффруа Вильгардуэн вместе с уроженцем Шампани Гильомом Шамплитом. Жоффруа наследовал Гильом Вильгардуэн, его сын или племянник. Первые две женитьбы не дали ему потомства, лишь от третьего брака с греческой царевной, племянницей императора Михаила Анной, он имел дочерей: Изабеллу, родившуюся в 1261 г., и Маргариту. Согласно феодальным обычаям они последовательно наследовали ему. На руку старшей дочери Изабеллы претендовали сын Михаила VIII Андроник Палеолог и сын Карла I Филипп. Если бы Изабелла вышла за Андроника, союзника Арагонского дома, вся история Греции и Южной Италии могла сложиться по-другому. Но Карл потребовал наследницу для своего сына, и ахейские бароны предпочли греку француза. Гильом объявил себя вассалом неаполитанского короля и по его настоянию заключил с ним такой же договор, как ранее император Балдуин: Гильом завещал власть своему зятю с тем, чтобы в случае его смерти без потомства престол перешел к самому Карлу. Это означало лишить власти законную наследницу в обход всей феодальной иерархии. Действительно, Филипп умер на гад раньше тестя (1277). А Гильом на смертном одре отрекся от старого завещания, составив новое тайное в пользу дочери Маргариты.

Это пс помешало Карлу прибавить к своей титулатуре достоинство князя Ахейского.

А что же Святая земля? Занятая внутренними распрями, Европа не делала больше попыток помочь сирийским христианам, которые уже не стремились к завоеваниям, а лишь пытались сохранить имеющееся достояние, ведя активную торговлю.

Смерть Конрадина, прямого потомка Иоланты де Бриенн, все изменила и привела к новым династическим распрям.

В Сирии престолы кипрский и иерусалимский фактически объединились, но, несмотря на это, великому роду Гогенштауфенов еще долго приписывался иерусалимский королевский титул. Конрад IV и даже юный Конрадин именовались королями иерусалимскими, между тем как их современники Гуго I и Гуго II Кипрские назывались лишь правителями или регентами Иерусалима.

На Гуго II прервался род Лузиньянов по мужской линии, и ему наследовал Гуго III, до тех пор бывший принцем Антиохийским. Его матерью была Изабелла Лузиньянская, сестра Анри I Кипрского, а отцом — Анри, брат князя Боэмунда VI. Будучи с отцовской стороны представителем Антиохийского княжеского дома, он считал себя истым Лузиньяном и принял фамилию матери.

Гуго III несколько лет до своего вступления на престол был регентом Кипра и Иерусалима за своего несовершеннолетнего родственника. Кончина Гуго II и почти одновременно катастрофа с Конрадином позволили ему быть признанным настоящим господином страны. Законность его подтверждалась происхождением: он был правнуком Изабеллы Анжуйской через ее старшую дочь Алису.

Иерусалимское королевство со стольным городом Акрой в это время занимало прибрежную полосу длиной около 100 и шириной не более 10 миль. Второе христианское государство, графство Триполи, было менее протяженным в длину, но несколько более широким.

Неожиданно свои права как наследницы Конрадина выдвинула принцесса Мария Антиохийская. Она объявила о своих притязаниях на совете баронов Иерусалимского королевства — заседании Высшей курии. Но юристы Палестины, наконец-то получившие вполне легитимного деятельного молодого короля, предпочли его пожилой деве и решили дело в пользу Гуго. Женское правление, бич Святой земли, уходило в прошлое. Марию поддержали только тамплиеры. Но принцесса, двоюродная бабушка короля Гуго, но прекращении рода настоящих Лузиньянов имела такое же юридическое право на иерусалимский престол, как и молодой кипрский король. В сознании собственной правоты она отправилась в Рим к папе Григорию, который хотя и объявил в это время Крестовый поход против Сицилии, желал поскорее покончить с непокорными островитянами, чтобы воззвать христиан к новому отвоеванию Гроба Господня.

Положение обязывало святого отца быть знатоком генеалогии, и он с пониманием рассмотрел изложенное Марией обоснование своих наследственных прав. Гуго Кипрский был внуком старшей сводной сестры королевы Марии Иерусалимской, а принцесса — дочерью младшей сводной сестры прабабушки Конрадина, той же Марии Иерусалимской. Претендентка считала себя более близкой родственницей династии, чем поддерживаемый всеми сословиями король Гуго Кипрский.

Григорий оказался в сложном положении. Признавая справедливость притязаний престарелой принцессы и сочувствуя ей лично, он не мог позволить себе идти против приговора Высшей курии Святой Земли. Да и в таком ли правителе нуждалась зажатая со всех сторон мусульманами Палестина?

В этом сложном случае папа нашел соломоново решение. Он выразил Марии Антиохийской свое одобрение и убедил, что разумнее будет продать право на иерусалимский престол богатому и сильному властителю — Шарлю Анжуйскому. Это было совершенно незаконно, поскольку наследственные права нельзя было ни продавать, ни покупать. Но зато таким способом Григорий надеялся заинтересовать Шарля в отвоевании Святой земли.

Переговоры заняли некоторое время. Мария не собиралась продавать свой товар слишком дешево. В конце концов пришли к соглашению: в обмен на тысячу ливров золота и на годовую пенсию в 4 тыс. фунтов турских ливров она передавала свои наследственные права жадному на земли Шарлю, который тут же принял титул короля Иерусалимского.

Теперь все заветные мечты этого принца, младшего сына Французского королевского дома, исполнились самым невероятным образом. Он был королем Обеих Сицилий, Иерусалима и Албании, регентом Ахейского княжества, сюзереном Туниса и сенатором Рима, графом Анжу и Мена, маркграфом Форкалье и Прованса.

Но противники, движимые идеей о справедливом возмездии, не убоялись ни его грозной силы, ни благосклонности к нему фортуны. Их предводителем был гениальный флотоводец Руджеро де Лаурия, молочный брат инфанты Констанцы, безоглядно ей преданный. Вскоре к ним присоединился умный, образованный, бешено честолюбивый патриот, хитроумный интриган Джованни да Прочида, в прошлом приближенный Фридриха II, многим ему обязанный. Семья Прочиды немало пострадала от жестокости захватчиков. Его поместья были конфискованы, ходили слухи, что его жена подверглась жестокому обращению и оскорблениям, одна из дочерей изнасилована, а сын убит заносчивыми французами. Прочида ненавидел завоевателей и желал мести так неистово, как только могут итальянцы. Уже очень пожилой человек, он отправился в Германию, чтобы возбудить доблесть Фридриха Тюрингенского — единственного оставшегося в живых принца из дома Штауфенов, по матери внука императора. Но скоро мудрый Прочида понял, что на эту карту ставить не годится. Принц оказался громогласным прожектером, не склонным к реальным свершениям.

Прочида почти отчаялся. Последней надеждой оставалась молодая женщина в Барселоне, арагонская королева.

Констанца Гогенштауфен ничего так страстно не желала, как отомстить за гибель своих родных. Природная доброта принцессы не мешала ей ненавидеть узурпатора, вынашивать планы мести и упорно, целенаправленно готовить его падение. Кровь знаменитых предков требовала действия, политическая целесообразность — борьбы за наследие великого деда и знаменитого отца.

Джованни Прочида за его ученость и общеизвестную преданность дому Гогенштауфенов был назначен королем Педро канцлером Арагона. Эта должность давала тайному заговорщику возможность руководить внешней политикой государства, и он с полного одобрения Педро воспользовался этим, чтобы спланировать крах Анжуйской династии. Впрочем, король находился по большей части в Арагоне, чьи проблемы требовали его постоянного присутствия; правительницей же Каталонии оставалась Констанца.

Шарль Анжуйский искренне считал себя наследником Карла Великого и стремился объединить под своей властью весь юг Европы, Святую землю и Латинскую империю. Планы Карла были грандиозны. Теперь его интересы простирались в направлении Византии. Поэтому император Михаил VIII Палеолог перед лицом постоянной угрозы вторжения проявлял небывалую щедрость, финансируя планы правителей Арагона. Он решительно и открыто встал на сторону Констанцы, объявившей себя вдохновительницей освободительной войны. Ее воля двигала отряды воинов и вела флотилии кораблей; ее дипломатия ни на день не прекращала свою невидимую работу и привела в антифранцузский лагерь многих противников непопулярного анжуйского правителя. Это были незаурядные деятели эпохи, сильные союзники, чья преданность делу Констанцы во многом объяснялась и личными причинами.

Кастильский король Алонсо X не мог простить Карлу заточения своего брата Энрике, сражавшегося за Манфреда. Матерью испанских принцев была Беатриса Швабская, и в борьбе французов и сицилийцев Энрике после долгих метаний, обобранный и оскорбленный Шарлем, в конце концов безоговорочно принял сторону родичей-Гогенштауфенов. Алонсо и его братья Энрике и Фадрике часто воевали между собой, но кровь благородного рода объединяла их против внешних врагов.

Могущественный северо-итальянский князь маркграф Вильгельм Монферратский не был другом Шарля. Независимому духу этого итало-французского правителя претил жесткий авторитарный стиль правления анжуйского принца. Вильгельм заключил союз с королем Алонсо X, закрепив его женитьбой на кастильской принцессе, его дочери. Против Шарля он действовал заодно с тестем. Враждебен графу Анжуйскому был и граф Савойский, который держал в руках альпийские перевалы на веем пути в Бургундию. Через Савойский дом Монферраты были связаны родственными узами с королевой Констанцой. Но и без того ее женское обаяние и мужественная отвага не могли никого оставить равнодушным.

Предводитель флорентийских гиббелинов граф Гвидо Новело, владетель Казептино, наместник Манфреда в Пизе, переживал потерю власти во Флоренции и гибель сицилийского короля как личную трагедию и питал к Шарлю Анжуйскому чувство тайной, по от этого не менее неистовой ненависти.

Правитель Урбиио Гвидо де Монтефельтро преданно служил Конрадину Гогенштауфену на посту наместника Романьи и увлекал за собой романских гиббелинов. В это время в Италии Гвидо был наиболее искушенным в военном деле человеком. Не раз он одерживал победы над войсками папы и гвельфской лиги, не раз предавался отлучению от Церкви. Его юный господин погиб, но Гвидо хранил ему верность. Он сумел организовать восстание против правления Шарля Анжуйского в г. Форли.

Вокруг Констанцы собрались и немногие оставшиеся в живых дяди и кузены Ланца — Манфредо и Коррадо — и множество других ненавистников Шарля и друзей Манфреда.

Имея такую опору, Констанца могла надеяться вернуть наследие отца и деда. Главным образом, под влиянием жены король Педро решился на завоевание острова. Он сосредоточил в устье Эрбо огромный арагонский флот, готовый к нападению на Сицилию. Доброхоты предостерегали Шарля от арагонской опасности, но на его возмущенные запросы Педро отвечал, что собрался в крестовый поход в Тунис. Шарль открыто называл арагонского короля «хитрой шельмой, вероломным, как все каталонцы», но не имел ни формальных причин, ни свободных сил, чтобы воспрепятствовать его планам.

Шарль Анжуйский испытывал болезненную жажду к приобретению земель и титулов. Он, «жадный и алчный, обуреваемый горячим стремлением к накоплению богатств, стал вымогать деньги». Шарль удвоил основной налог, введенный Фридрихом, — коллекту — и освободил от нес только духовенство. Были введены и некоторые новые поборы. С 1268 г. суровый и жестокий правитель начал чеканку новой низкопробной монеты — карлина. Возмущенные островитяне открыто роптали. Последней каплей стал перенос столицы из Палермо в Неаполь.

В конце марта жители Палермо собрались со своими семьями у церкви Сан-Спирито, чтобы отпраздновать Пасху. Французские солдаты, которые всегда вели себя с населением острова нагло и вызывающе, стали вытаскивать из толпы молодых замужних женщин и оказывать им грубые и циничные знаки внимания. Их мужья не стерпели оскорбления. Завязалась драка. В одной из хроник говорится: «Люди Палермо кричали: Смерть французам! И убили они всех французов, которые были жестокими людьми и совершили много подлостей».

Движение перекинулось в другие местности и вскоре охватило весь остров. Было убито от трех до четырех тысяч французов. Шарль высадился в Сицилии и осадил Мессину. Героически сопротивлявшиеся сицилийцы вновь и вновь отражали его атаки. Собравшийся в Палермо сицилийский парламент предложил корону Педро III, мужу Констанцы Гогенштауфен.

Констанца прибыла в Мессину вместе с двумя младшими сыновьями, инфантами Хайме и Федериго, дочерью Виолантой и доверенным советником Джованни да Прочида. Парламент Сицилии решил, что после смерти короля Педро, когда его старший сын станет королем Арагона, второй инфант — Хайме — наследует сицилийский престол. Пока же королева Констанца Штауфен была объявлена регентшей.

Однако борьба за наследие Фридриха II продолжалась.

Папа, напуганный неожиданным поворотом событий, отлучил Педро и объявил, что тот лишается всех владений, которые будут переданы в руки добрых католиков. Нейтральным правителям было наказано не иметь ничего общего с отлученным королем. Эдуарду Английскому, чья дочь была обручена со старшим сыном Педро и Констанцы, Алонсо, предписывалось расторгнуть помолвку. Правда, английский король не обратил на это приказание никакого внимания.

Шарль Анжуйский вызвал на Божий суд — смертельный поединок — Педро III. Оба монарха прибыли в Бордо, столицу французских владений Эдуарда Английского. Но, поскольку оба не стремились к битве не на жизнь, а на смерть, сумели как-то не встретиться, и каждый посчитал себя победителем.

Филипп III объявил войну Арагонскому королевству, но был позорно разбит.

В том же 1284 г. Роже де Лориа овладел всем побережьем Калабрии. Испанцы взяли в плен сын Шарля Анжуйского, Карла Салернского (Хромого). Радости Констанцы не было предела: она стремилась освободить из заключения свою сводную сестру Беатрису — дочь Манфреда и Елены Эпирской, — много лет томившуюся во французских застенках, и анжуйский принц мог стать предметом торга.

Сицилийцы требовали казни старшего сына и наследника их поработителя, но королева понимала, что только живой принц имеет для нее ценность. Заключив его в комфортабельную темницу, Констанца направила послание жене Карла Хромого, Марии Венгерской, с сообщением, что не отвечает за жизнь ее супруга, если ей не передадут Беатрису. Мария, дорожа жизнью мужа, принуждена была уступить, и после 18 лет заточения внучка Фридриха II обрела свободу.

Королева позаботилась об устройстве жизни своей сестры, выдав ее замуж за маркиза Салуццо.

Ход событий был задуман и просчитан королевой Констахщой вместе с Джованни Прочидой. Претворение его в жизнь сторонниками последних Гогенштауфенов стало причиной падения Анжуйского дома на Сицилии. Можно говорить об угнетении народа оккупантами, о стремлении свободолюбивых сицилийцев к независимости, о вызывающем поведении спесивых и надменных французов, но без вождя, лидера, без определяющей идеи, без поддержки арагонских войск любая освободительная борьба была бы обречена на поражение.

Немногие оставшиеся в живых Штауфены и Ланциа стали во главе заговора и организовали всенародное восстание против французов — Сицилийскую вечерню. Шарль Анжуйский был изгнан из Сицилии и Южной Италии. Сицилийцы провозгласили Констанцу своей королевой, а после нес — ее сыновей, инфантов Арагонских. Триумфом всей жизни Констанцы стал день, когда она и ее муж были коронованы как короли Сицилии в кафедральном соборе Палермо.

Этот удар был слишком тяжел для Шарля. 7 января 1285 г. в возрасте 58 лет он скончался.

Риму не удалось бесследно уничтожить «гадючье племя». Великий род Гогенштауфенов возродился в потомстве своей лучшей дочери. Все последующие короли Арагона, а затем и объединенной Испании через Фернандо Арагонского несли в себе кровь «преобразователя мира» — Фридриха II.