Глава 1

— Как называется это место? — спросил Фергасон.

— Энвил Лидс, — ответил Рейбайрн, высокий нескладный юноша с веснушчатым лицом и большими, круглыми светло-голубыми глазами.

— Что это за название? Лидс — значит ведет, а куда ведет?

— В Энвил, конечно. А куда же еще, по-твоему?

— Сержант, а мы сможем пойти посмотреть достопримечательности? После парада? — спросил Тэрнер.

— Может быть, — ответил Сэм Дэмон.

— Сколько они еще собираются держать нас здесь, на солнцепеке?

— Ровно столько, сколько нужно. — Дэмон пробежал взглядом по первой шеренге строя. — Помните, вам выпала особая честь. Вы первые американские солдаты, которые пройдут парадным маршем перед парижанами. Надо, чтобы вы прошли как солдаты, а не как толпа фермеров. Смотри вперед и чувствуй локтем соседа. И чтобы никаких разговоров и шуточек с девушками. Мы пройдем маршем по самому знаменитому авеню в мире, и я хочу, чтобы вы показали себя достойными этой чести.

— А потом что, сержант? — спросил Рейбайрн. — Что мы будем делать после парада?

— Потом мы посетим могилу Мари Жозеф Поля Ива Роша Жильбера дю Монтье маркиза де Лафайета и почтим его память.

— Вот так имя! У него, наверное, рука отваливалась, когда он регистрировал себя в гостинице.

— Слушай-ка, сержант, а это правда, что нам всем дадут по три дня отпуска в Париже? — спросил Фергасон.

— Нет, неправда. Прекратите разговоры, хватит дурака валять!

— Это непорядок, что нам приходится ждать их, — заметил Рейбайрн. — Должно быть наоборот — пусть они ждут нас. Ведь это нам пришлось проделать такой длинный путь, чтобы выручить их из беды, верно?

Батальон был выстроен по плану инвалидов в Париже. По команде «Вольно» солдаты получили возможность переминаться с ноги на ногу. Дэмон устало переводил взгляд с одного на другого и с добродушной снисходительностью думал: «Боже, они совсем еще дети». Все солдаты были приблизительно того, же возраста, что и он, несколько человек, возможно, немногим старте, тем не менее он обучал их, воспитывал, показывал, как чистить винтовки, как накручивать обмотки на ноги. Дэмон чувствовал себя отцом целого выводка шаловливых, непоседливых детей. Встретившись взглядом с Девлином, теперь уже капралом, командиром второго отделения, Дэмон дружески подмигнул ему. В общем, это были неплохие ребята, но вся беда в том, что времени на то, чтобы сделать из них хороших солдат, не хватало. В лагерь они попали прямо с призывных пунктов, на них сформировали полк)! и дивизии и отправили в Сен-Назер еще до того, как им стало известно, что такое винтовка, как ее надо держать, как выполнять соответствующие приемы. Майор Колдуэлл сказал, что их выбрали и послали в Париж раньше других американских частей для участия в параде, чтобы поднять моральный дух французов, которые с нетерпением ждали в хотели увидеть американских солдат. «Бог его знает, как мы пройдем на этом параде», — размышлял Дэмон.

— Рейбайрн, — окликнул он, — поправь воротничок, он торчит у тебя словно чужой.

— Он все время цепляется за кадык, сержант. Когда мы пойдем, я поправлю.

— Не когда пойдем, а сейчас же, — приказал Дэмон строго. — Тэрнер, тебя это тоже касается.

Дэмон насторожился. Со стороны Сены к ним приближался батальон французских солдат. Они шли четким твердым строевым шагом, выдерживая безукоризненное равнение в рядах; их винтовки покачивались в унисон, словно соединенные друг с другом; мешковатые бриджи прикрывались яркими синими мундирами, синие каски напоминали головные уборы наполеоновских кирасиров, только без плюмажа на гребне. Освещенные яркими солнечными лучами, длинные штыки, примкнутые к винтовкам, создавали впечатление висящей над головами голубоватой паутины. Морщинистые лица, заросшие бородами, на некоторых — следы ранений; на качающихся в такт шагам левых рукавах ряды коротких горизонтальных нашивок. Над ожидающим их батальоном воцарилась тишина, нарушаемая лишь звонкими ударами подкованных ботинок французских солдат о большие серые камни мостовой.

— Батальо-он! — подал команду майор Колдуэлл.

Дэмон видел, как капитан Краудер повернулся кругом и скомандовал:

— Ро-ота-а…

— Взво-од… — прозвучал голос лейтенанта Хэрриса. Торопливое движение в рядах, шарканье ног… Батальон застыл в напряженном ожидании.

— Смирна-а!

Шевеление прекратилось, все замерли. Рейбайрн немного запоздал, Брюстер пошатнулся, но в общем не так уж плохо.

Французы вышли на одну линию с американцами, остановились, повернулись к ним лицом. Обросшие черными бородами, они выглядели довольно странно, чем-то напоминали болотных крыс или втиснутых в военную форму лесорубов. Однако по команде «К ноге» все винтовки резко, как одна, опустились.

— Смирно! — снова раздалась команда Колдуэлла. — На кра…

— На кра… — хором повторили за ним капитаны и лейтенанты.

— …ул!

Стукаясь друг о друга, винтовки поднялись и выстроились длинными вертикальными рядами. Этот прием американцы выполнили отвратительно. Старки несвоевременно отвел свою руку, поэтому винтовка Рейбайрна поднималась вверх, словно воздушный шар. В какой-то момент Дэмону показалось, что винтовка Тэрнера вот-вот упадет на булыжную мостовую. Боже, это были не солдаты, а толпа необученных новобранцев!

Оркестр заиграл «Марсельезу». Французские солдаты взяли винтовки «На караул», их штыки образовали ровную линию сверкающей стали. Затем торжественно зазвучали фанфары, послышалась барабанная дробь, произвели обмен знаменами. Вдоль фронта выстроившихся подразделений быстрым шагом прошли высокопоставленные чины, и среди них тучный остроносый французский маршал со сверкающими золотом дубовыми листьями на головном уборе, румяный загорелый французский генерал со свисающими, как у моржа, усами (Дэмон решил, что это Фош) и подтянутый, с очень суровым лицом генерал Першинг. Козырек его фуражки был опущен так низко, что закрывал добрую половину носа, а под стрижеными усами виднелась тонкая линия крепко сжатых бледных губ. Далее шли генерал Харкорт, на его лице были написаны усталость и раздражение, потом еще несколько французских офицеров и, наконец, майор Колдуэлл, очень стройный, подтянутый. Его лицо с тонкими чертами выражало одновременно твердость и выжидательную готовность ко всему.

Пока генералы переходили площадь для осмотра французского батальона, Дэмон разглядывал французских солдат. Под густыми бородами скрывались мрачные и угрюмые лица, а в глазах сверкал холодный, металлический блеск, который мог означать только презрение. Особенно не понравилось Дэмону лицо полного приземистого капрала с бычьей шеей, искривившего свой рот в оскорбительной насмешке. «Они не очень-то хорошего мнения о пас, — подумал Дэмон. — Вообще не воспринимают нас, считают посмешищем. — Эта мысль вызвала в нем чувство негодования. — Хорошо, хорошо, мы еще посмотрим, — ответил он им своим пристальным настойчивым взглядом. — Может быть, сейчас у нас и не очень бравый гид, французики, но лучше не спешите с выводами. Не торопитесь, вы еще увидите…»

— К но-ге! — раздалась команда, которую солдаты выполнили если не четко, то, во всяком случае, охотно. Затем: — Смирно! Вправо, по отделениям — марш!

Сии шли под серо-голубым, подернутым дымкой парижским небом, и он, Дэмон, подсчитывал ногу солдатам своих отделений так же, как когда-то подсчитывал ему, новобранцу, Кинзельман там, в белой техасской пыли. Кинзельман был теперь первым сержантом в пятой роте.

— Равнение на правофлангового! — выкрикивал Дэмон повелительно. — Рейбайрн, чувствуй локоть соседа! Винтовку держи прямо! Что ты идешь словно подносчик кирпичей?

Теперь они шли по мосту, по роскошному, отделанному мрамором мосту, украшенному мифическими фигурами и вздыбившимися конями из потемневшей от времени бронзы. Они прошли над свинцовыми водами Сены и повернули к Елисейским полям. К Елисейским полям! О таком Дэмон никогда не мечтал. К большому своему удивлению, он заметил, что тротуары с обеих сторон заполнены людьми. Французы приветствовали их!

— Левофланговые, не нарушать равнения! — выкрикивал Дэмон. — Тэрнер, куда ты выскочил, равняйся по правофланговому!

Но солдаты уже не слышали его. Теперь вообще невозможно было услышать что-нибудь. Парижане обступили их со всех сторон, что-то выкрикивали, оживленно жестикулируя; их голоса слились в один мощный гул. Какая-то светловолосая девушка накинула венок из цветов на шею Фергасона, другая поцеловала Рейбайрна в щеку, потом в губы, сбила набок его походную шляпу. Он пытался удержать шляпу левой рукой, а девушка, симпатичная маленькая брюнетка, продолжала весело смеяться и что-то выкрикивать. Потом Дэмон неожиданно увидел, что девушка плачет, одновременно и плачет и смеется.

Никакого даже подобия военного порядка уже не было; волна шумящих, кричащих, визжащих женщин захлестнула их. Какая-то девушка нацепила венок на шляпу Кразевского. Со всех сторон им бросали розы, маки и другие цветы. Дэмон разволновался, его охватила тревога. «Это нечестно, — думал он. — Как они могут так вести себя, когда их женихи и мужья находятся там, на фронте?»

Симпатичная девушка целовала Девлина, и тот страстно отвечал на ее поцелуи, стараясь при этом правильно держать свою винтовку; другая девушка обняла одной рукой Рейбайрна и шла рядом с ним в ногу; Фергасон энергично бросал цветы обратно в толпу женщин. Играл оркестр, но крики и шум заглушали все, кроме глухих ударов барабана. Винтовки торчали в разные стороны, будто их держали не солдаты, а огородные чучела.

— Рейбайрн! — сердито крикнул Дэмон, но тот, услышав оклик, лишь пожал плечами и радостно засмеялся. На его лице в нескольких местах остались следы яркой губной помады. Продвигаясь вперед скорее толчками, чем размеренным шагом, они медленно обошли кругом Триумфальную арку. Людей становилось нее больше и больше, цветы сыпались со всех сторон нескончаемым потоком; взвод превратился в плывущий среди людей сад.

— Ah, vous etes si chic, Sergent! — прощебетала какая-то девушка, поцеловала Дэмона в щеку и убежала.

Фергасон толкнул Тэрнера и Брюстера локтем, показал им на Дэмона. Сэм сначала покраснел, но тут же невольно улыбнулся. Что она сказала? Что он неотразим? На верхней ступеньке входа в какое-то учреждение, опираясь на костыли, стоял одноногий мужчина в берете и тесном синем костюме. Он с интересом смотрел на американцев и медленно кивал головой. Два маленьких мальчугана, видимо, двойняшки, энергично размахивали флажками. Рядом с ними, сложив руки на груди, неподвижно стояла женщина во всем черном… Неожиданно Дэмон заметил: их было много, женщин во всем черном, они встречаются в толпе парижан почти на каждом шагу.

На Севастопольском бульваре к Дэмону подошла пожилая женщина и что-то сказала, но он не понял, что именно. Достав носовой платочек с опьяняющим запахом лаванды, она необыкновенно ловко и нежно вытерла им пот со лба Сэма. Он сразу же вспомнил миссис Верни, ее крошечное, сморщенное личико и ласковые глаза. Сэм видел ее, когда был маленьким мальчиком, и вот теперь она как бы снова возникла перед ним, с ее лавандовым саше, тихо говорящая что-то на непонятном французском языке.

Справа от них виднелись черные остроконечные купола отеля де Билль и двойные башни Нотр-Дам, а прямо впереди — они сейчас входили на нее — площадь Бастилии, где когда-то национальная гвардия покончила с этим самым страшным в мире символом тирании. Куда бы ни посмотрел Сэм, во всем чувствовалось дыхание истории. Она парила позади кованых железных ворот, старых платанов и массивных дубовых дверей, она незримо присутствовала в неподвижном воздухе над головой. И сам факт, что спи маршируют по улицам Парижа четвертого июля, воспринимался Сэмом как какое-то предзнаменование, как нечто, порождающее чувство гордости, тщеславия, священного трепета. История шагала сейчас вместе с ним, захватывала его своими огромными железными руками, окружала цветочными венками и куда-то толкала. Куда именно, он пока не знал. Но Сэм приготовился ко всему, он жаждал отправиться в путь…

Теперь они пришли на кладбище со священными памятниками среди зелени и каштановых деревьев. Все остановились. Французских солдат опять поставили лицом к американским, da воротами кладбища, сдерживаемая конной полицией, шумела толпа. Группа офицеров направилась к большой каменной плите, окруженной низкой железной оградой. Потом произошло небольшое замешательство: тучный французский маршал — кажется, это был Жоффр — подошел к Першингу и что-то спросил у него. Тот отрицательно покачал головой, улыбнулся и повернулся к какому-то молодому офицеру из своего штаба, капитану, которого Дэмон никогда ранее не видел. После короткого разговора капитан приблизился к надгробной плите. Он начал что-то говорить, но его слова заглушил нарастающий гул моторов: над кладбищем на небольшой высоте строем ромба пролетали самолеты с красно-бело-синими знаками на крыльях. Самолеты скрылись, капитан закончил свою речь. Потом он энергично поднес руку к козырьку и крикнул:

— Nous voila, Lafayette!

В ответ грянул гром аплодисментов и одобрительных возгласов; в воздух полетели соломенные шляпы и котелки; охваченная энтузиазмом толпа прорвалась к воротам. Теперь к Першингу подошел генерал Фош; они обменялись несколькими фразами, Першинг согласно кивнул и короткими быстрыми шагами направился к могиле. Он произнес короткую речь, но из-за шума никто не слышал его слов. Ординарец поднес к могиле большой венок из цветов, прислонил его к низкой ограде и отступил назад. Тряхнув головой, Першинг ловко поднял венок и, наклонившись над оградой, возложил его на широкую надгробную плиту. Потом встал по стойке «смирно» и отдал честь. Это вызвало в толпе парижан необыкновенный восторг, последовала буря оваций, возгласов, многие прорвались через полицейский барьер и ринулись к могиле.

Дэмон обменялся взглядом с взводным сержантом Томасом, который, плотно сжав губы, наблюдал за происходящим. «Мы прибыли сюда как раз вовремя, — подумал Дэмон, глядя на бегущие по лицам французов слезы, на их крепко сжатые кулаки, на едва сдерживаемую конной полицией бурлящую толпу. — Мы прибыли в самый критический момент, чтобы спасти их от полного поражения…» Губы Дэмона невольно затрепетали. Стоя здесь, в прохладной тени кладбища, он делал историю. Здесь начинается то, что предназначено ему судьбой. Это было сильное, опьяняющее чувство. Он прикусил губы, чтобы сдержать улыбку радости.

— Почта, почта! — крикнул Дэмон. Стоя в дверях, он начал вытаскивать из сумки конверты. Он знал, что капитан Краудер, если узнает об этом, обвинит его в нарушении порядка и в том, что он потакает солдатам взвода, но на улице было холодно, шел пронизывающий до костей дождь, поэтому строить их там только для того, чтобы раздать почту, было бы просто бессердечно.

— Тэрнер! — позвал он.

Маленький виргинец вскочил со своего тюфяка и бросился к Дэмону.

— Ого! — крикнул он восторженно. — Это от мамы…

— Рейбайрн!

— А-а, — ответил тот и махнул рукой.

— Я отнесу ему, сержант, — предложил Тэрнер.

— Нет, не отнесешь. Кто поленится подойти за своим письмом, тот не получит его вообще. Конноли! Дэвис! Хоффенстедт! Дважды вызывать не буду…

Они подбегали к Дэмону, брали свои письма и медленно возвращались на соломенные тюфяки, служившие им постелями, в этом огромном пустом помещении, каком-то сарае, превращенном три года назад в казарму для французской пехоты. Сквозь щели в стенах дул ветер, каменный пол был всегда холодным.

— Читайте, радуйтесь и плачьте, — пошутил Дэмон, когда раздал все письма. — Через полчаса будет построение на полевые занятия.

— В такой дождь, сержант! — воскликнул Фергасон.

— В такой дождь. Будем продвигаться вперед стрелковыми цепями. Вообразите, какая мягкая будет земля, когда вам придется плюхаться на нее. По крайней мере, у вас будет на что свалить вину. А что, строевые занятия для вас лучше, что ли?

— Занятия, занятия, занятия, — простонал Рейбайрн. — Я пошел в армию, чтобы воевать, а не для того, чтобы вышагивать с винтовкой на разный шутовской манер — то так, то этак!

— Сначала научись, а потом будешь воевать, — ответил ему капрал Девлин. — Так уж заведено в армии, и, пожалуйста, не сбивай здесь остальных с толку.

— А мне нет письма, сержант? — спросил Брюстер, стройный хрупкий юноша, с нежными девичьими чертами лица и упрямо спадавшей на лоб прядью волос. — Ты уверен, что нет?

— Да, уверен, — кивнул головой Дэмон.

— Никак не могу понять, что произошло с ними, — удивился Брюстер. Он был из зажиточной нью-йоркской семьи. Дэмон видел его родителей на пирсе в Хобокене. Отец Брюстера, видный мужчина в фетровой шляпе, с пенсне на носу, оживленно разговаривал тогда с капитаном Краудером, достаточно польщенным этим вниманием, но тем не менее желавшим как можно скорее отделаться от надоедливого собеседника. Миссис Брюстер, хрупкая женщина в синем сатиновом платье и широкополой шляпе, неотрывно смотрела на борт судна большими, полными слез глазами. — Прошло уже три месяца, а я не получил от них ни одного письма, — продолжал Брюстер.

— Не унывай, — успокоил его Девлин. — Вполне возможно, что все твои письма были на том транспорте, который потопили торпедой.

— Какой это транспорт?

— Старое корыто «Браманутра», вот какой. Или «Эльдорадо».

— Ты разыгрываешь меня, Дев, — разочарованно протянул покрасневший Брюстер, откидывая волосы со лба.

— Почему ты так думаешь?

Не отвечая ему, Брюстер сел на свой соломенный тюфяк.

— Боже, как здесь холодно, — пожаловался он. — Я не понимаю, почему бы нам не разжечь огонь в этой топке? — спросил он, указывая на огромный, тщательно очищенный от золы горн без решетки. — Почему мы не топим эту печь, сержант?

Дэмон оторвал взгляд от полученного им письма от сестры. Пег сообщала в нем о предстоящем бракосочетании Фреда Шартлеффа и Силии Хэрродсен, что, разумеется, взвинтило Дэмона до предела.

— Потому что капитан Краудер, майор Колдуэлл, полковник Стейнфорт и генерал Першинг сказали, что топить нельзя. Вот почему мы не топим. Ясно? — раздраженно ответил он.

— По-моему, это просто возмутительно, — заметил Брюстер, прикрывая одеялом плечи и голову. — Я не привык жить в таких условиях.

Это сентиментальное заявление Брюстера вызвало на разговор Рейбайрна. Прочитав письмо, он взял свою винтовку и начал чистить ее, используя в качестве ветоши фланелевые штанишки, которые снял с оконного карниза в городе.

— Подумаешь, тоже мне холод! — возразил он. — Дома-то начинаешь топить только тогда, когда сопли замерзают, не успев показаться из носа.

— В самом деле, Реб? — удивился Брюстер.

— Святая правда. Ты знаешь, однажды ночью мой дядя Альфа так замерз, что пришлось положить его между двумя боровами, а ноги запихнуть в кадку с прокисшим суслом.

— Это для чего же?

— Для чего, для чего… Чтобы он согрелся и чтобы восстановить кровообращение! Когда его мозги начали оттаивать, было слышно, как они потрескивали.

Брюстер глубоко вздохнул и высморкался.

— Ты все разыгрываешь меня, тебе смешно, — печально произнес он. — Да нет, что ты… Просто поддержал разговор, вот и все, — успокоил его Рейбайрн, приподнимая рукой винтовку как бы для того, чтобы определить ее вес. — Хороша, чертовка, — продолжал он, обращаясь уже ко всем находившимся в казарме. — Она, конечно, не такая легкая, как «баллард», и не такая удобная, как отцовский «шарпс», но, я думаю, вполне сойдет.

— Это лучшая пехотная винтовка в мире, — авторитетно заявил Дэмон. — Если ты будешь хорошо заботиться о ней, она не подведет тебя.

— Я-то как раз собираюсь заботиться о ней хорошо. Беда только в том, что в ней чертовски много заковыристых частей.

— А это правда, сержант, что ты выбил все возможные на дистанции тысяча ярдов? — спросил Фергасон.

— Правда.

— А ты думал, я обманываю тебя? — спросил Девс, улыбаясь. — Я же говорил тебе, что лежал рядом с ним на стрельбище и все видел своими глазами. Надо, дружок, верить своим сержантам.

— Хотят, чтобы мы все были отличными стрелками, — заметил Полетти. Это был нервный и угрюмый юноша из Липарка, плохо стрелявший левша. — Сидя в окопах, ничего не увидишь не только на расстоянии тысяча ярдов, но и в пятидесяти футах от себя.

— А помните того французского офицера, который показывал нам, как резать проволочное заграждение? — спросил Тэрнер. — Он чуть не лопнул от смеха, наблюдая, как мы продвигались в стрелковой цени. «Ви все думать, что кругом много-много лес, — скопировал его Тэрнер, зажав нос пальцами. — Это не есть корошо. У нас не такой война…»

— Мы вовсе не собираемся все время торчать в окопах, — заметил Дэмон, внимательно прислушивавшийся к разговору солдат.

— Это почему же? Французики так и воевали; год за годом только и знали, что сидели в окопах, правда ведь?

— Мы прорвемся через окопы и будем преследовать немцев на открытом месте. Заставим воевать их так, как хотим мы, а не как они.

— Вот это да! И когда же мы сделаем это, сержант? — восторженно спросил Рейбайрн.

Дэмон заметил, что все с интересом смотрят на него.

— Намного скорее, чем ты думаешь, — ответил он многозначительно, хотя не имел ни малейшего представления о сроках.

Майор Колдуэлл сказал, что в этом и заключается военное искусство. И уж если вы не научитесь, что и как нужно делать в таких прорывах, вам придется дорого за это платить.

— Тогда для чего же мы учимся, как воевать в окопах? — поинтересовался Фергасон.

— Потому что надо уметь воевать и в окопах, и на открытой местности. Окопная война будет продолжаться до тех пор, пока мы не прорвемся и не начнем наступление расчлененным строем. Тактика охвата флангов. Понимаешь?

— Конечно, сержант.

— А я вот не могу понять, зачем мы тратим столько времени на строевые занятия, — важно заметил Брюстер. С одеялом, натянутым на плечи и голову, он походил на церковного служку. — Мне ясно что надо научиться стрелять, бросать гранаты, владеть штыком. Но зачем мы тратим время на то, чтобы знать, как действовать по команде «Правое плечо вперед» или «Вправо, по отделениям — марш» и другие подобные фокусы? Потом разные ружейные приемы. Зачем?

— А затем, чтобы стать настоящим солдатом, — терпеливо разъяснил Дэмон.

— Я не вижу никакой необходимости в этой учебе, — настаивал Брюстер.

— Необходимость состоит в том, чтобы научиться подчиняться командам и выполнять приказы, чтобы движения солдат были быстрыми и согласованными.

— Но если цель в том…

— Подожди, подожди. Дай мне закончить. Из всего этого и складывается настоящий солдат. Настанет такое время — и оно не за горами, имей в виду, — когда всем чертям станет тошно. Когда ты будешь не в состоянии думать, у тебя не останется на это ни секундочки времени; когда у тебя будет желание плюнуть на все и ни о чем не думать… А если ты научишься выполнять команды и приказы, научишься двигаться, не раздумывая об этом, тогда ты будешь действовать правильно. В этом все дело.

Не короткое время воцарилась тишина. Брюстер опустил глаза и рассматривал свои тонкие белые руки. «Сейчас кто-нибудь обязательно спросит, откуда я знаю, что такое бой? Что ответить им? — подумал Дэмон. — Я ведь знаю о бое не больше, чем они…» Ему приходилось слышать, как говорили о боях Кинзельман, Хэссолт и другие старшие сослуживцы: неразбериха, замешательство и страх, все усиливающееся желание спрятаться в укрытие и лежать не шевелясь. Но это, пожалуй, и все, что он знал о бое.

— Да, конечно, сержант. Это все понятно, — начал Рейбайрн после некоторой паузы. Выразительно прищурив глаза и почесав рукой затылок, он продолжал: — Только вот у меня возникает небольшой вопросик в связи с этим…

— Ну, ну, давай, спрашивай, — предложил Дэмон утомленно.

— Вот, предположим… — медленно начал Рейбайрн. — Я это говорю безотносительно к кому-либо, просто как предположение… Брюстер назвал бы это гипотетическими вопросами… Предположим, что какой-нибудь офицер, имеющий право командовать, дает неправильные команды. Как быть в таком случае?

В бараке стояла абсолютная тишина. Слышно было, как с карнизов на землю капала дождевая вода; в соседнем строении кто-то чихнул, а потом долго не мог откашляться. Даже Девлин перестал улыбаться и, как все другие, хмуро смотрел на Сэма.

— Э-э, ты можешь не беспокоиться, — медленно ответил Дэмон. — Тебе совсем ни к чему думать об этом. Сюда послали лучших офицеров и солдат американской армии. Сам генерал Першинг сказал так. Не беспокойся. Когда мы будем наступать, никто не собирается делать ошибок.

— Но… сержант… давай просто предложим, что настал такой момент, когда, как ты говоришь, всем чертям тошно… И вот какой-нибудь офицер растеряется, забудет, что надо делать, или позволит себе что-нибудь лишнее?

Дэмон медленно обвел всех взглядом. Потом, стараясь быть как можно серьезнее, сказал:

— Ну что ж, тогда единственное, что остается делать, это сказать этому офицеру, что он ни черта не понимает, действует неправильно и что ты начнешь все сначала, сделаешь по-своему.

Раздался общий смех.

— Ох, сержант! — сказал сквозь смех Рейбайрн и ударил ладонью по своему тощему бедру. — Ты неплохо сыграл бы роль в каком-нибудь водевиле.

— Нет, уж лучше я буду развлекать вас весь день.

— Я все еще не очень уверен во всем этом, — медленно проговорил Брюстер. — Не в том, о чем говорил Рейбайрн, а в том, о чем вначале говорил ты…

Дэмон встал.

— Ну ладно, — сказал он решительно, — поживем — увидим.

Всякий разговор кончался этими словами: «Поживем — увидим». Да, и ему, Дэмону, придется тоже «пожить и увидеть». Всем им еще предстояло «увидеть».

На улице прозвучал сигнал «Построиться».

— Ну вот, — уже совсем другим тоном сказал Дэмон, затягивая на себе ремень с пистолетом. — Выходите-ка строиться, вы, философы. Берите винтовки, ремни, каски, вещевые мешки. Строиться! Бегом, бегом!

 

Глава 2

— Вот нескладная штука-то! — воскликнул Кразевский, склонившись над французским ручным пулеметом «шоша». Он повернул укрепленный на сошках ствол вправо и влево. — Посмотрите-ка сюда, просто урод какой-то.

Пулемет действительно был нескладен. Затвор и возвратно-боевой механизм неуклюже торчали над стволом; рукоятка для левой руки очень походила на взбивалку для яиц; пистолетная рукоятка была какой-то угловатой, держать ее было неудобно. Весь механизм в целом выглядел так, как будто его собрал мальчишка-фантазер, чтобы поиграть в войну. По сравнению со спокойной и удобной формой винтовки «спрингфилд» это оружие казалось нелепым.

Рейбайрн даже свистнул.

— Из чего же его французики сотворили, из консервных банок и упаковочной проволоки, что ли? — спросил он.

— Идиотская штука, — высказался еще раз Кразевский.

— И что, собственно, тебя беспокоит? — спросил его Дэмон. — Ты что, собираешься отправиться с ним на конкурс красоты? — Он постукал пальцами по дугообразной магазинной коробке. — В ней пятнадцать патронов, а в твоем «Спрингфилде» только пять. На нем есть пламегаситель, а на перезарядку пулемета требуется всего какая-нибудь секунда. — После небольшой паузы Дэмон продолжал: — Так или иначе, но мы зря тратим время. Нам дали это автоматическое оружие, и мы обязаны применять его.

Кразевский, поднатужившись, попробовал поднять пулемет.

— Тяжелый! — недовольным тоном сказал он.

Дэмон пристально посмотрел на этого крепкого солдата.

— Он весит восемнадцать фунтов. Ручной пулемет «льюис» — двадцать шесть. Может быть, тебе лучше дать «льюис»?

Удерживая пулемет на бедре, Кразевский несколько раз повел дулом в разные стороны.

— Никуда не годится, — проворчал он. — Пусть эту чертовщину носит кто-нибудь другой! — Он вызывающе посмотрел на Дэмона.

— Что ты, Краз! — удивленно воскликнул Фергасон.

— Слушай-ка, Кразевский… — начал было Девлин, но Дэмон остановил его взмахом руки.

Солдаты двух отделений замерли в ожидании. Прикусив копчик языка зубами, Дэмон несколько секунд пытливо смотрел на Кразевского. Такое положение начало назревать некоторое время назад, Дэмон предчувствовал, что так будет. Теперь час пробил!

Когда Дэмон познакомился с Кразевским, тот показался ему неплохим парнем: невысокий, но крепко сбитый, с таким же тяжеловесным, замедленным чувством юмора. Это был добросовестный и уравновешенный солдат, и Дэмон считал его неплохим кандидатом на продвижение по службе. Однако неизбежные во время военной подготовки ограничение свободы и монотонность, длинные и однообразные месяцы тренировок, караульной службы и нарядов сделали Кразевского замкнутым, пробудило в нем бунтарские наклонности. Его уже два раза наказывали за пьянство и один раз за драку с сапером из семнадцатого полка, которого он зверски избил. На прошлой неделе Дэмон дважды отчитывал Кразевского за неопрятный внешний вид. Хорошего во всем этом было мало: если бы они попали прямо в боевую обстановку, Кразевский, возможно, и стал бы неплохим солдатом; но батальон в этом случае был бы небоеспособен; а судьба всего батальона куда более важна, чем судьба рядового Стефана Кразевского из Индианы. Кразевский все еще вызывающе смотрел на Дэмона. В его маленьких глазах сверкали лукавые искорки. Он с явным интересом ждал, что предпримет сержант.

«Да, лучше пресекать такие вещи в самом зародыше, — подумал Дэмон, — иначе это не прекратится вообще».

— Видишь ли, Кразевский, — медленно начал Дэмон, — ты самый крепкий солдат во взводе и сравнительно меткий стрелок, поэтому-то я и выбрал тебя. И я все еще считаю, что поступил совершенно правильно. Итак, ты являешься пулеметчиком во втором отделении, и «шошу» будешь носить ты. Ясно?

Кразевский опустил пулемет на землю и демонстративно похлопал руками о бриджи. Отрывисто вдыхая сухой холодный воздух, он произнес:

— Л если я пошлю и тебя, и эту штуку ко всем чертям собачьим?

Окружающие солдаты с напряженным вниманием и любопытством наблюдали за ними, у некоторых на лице появилось выражение тревоги.

— Кразевский, возьми пулемет! — тихо, но повелительно приказал Дэмон.

Кразевский снова вызывающе посмотрел на Дэмона, но не сделал ни малейшего движения. Однако в тот момент, когда Сэм был уже готов наброситься на него, Кразевский медленно нагнулся и поднял пулемет, всем своим видом показывая, что делает это по принуждению.

— Да, конечно… У тебя нашивки на рукаве, Дэмон.

— Правильно, у меня нашивки. — Помолчав несколько секунд, Дэмон продолжал: — А в чем дело? У тебя что, не хватает сил поднять его?

— У меня хватит сил и еще кое на что, Дэмон, — ответил Кразевский, прищурив глаза.

— Отлично, — предложил Сэм, не задумываясь. — После занятий жду тебя вон там, за уборной. И там я буду без нашивок…

Глаза Кразевского расширились от удивления: такого исхода он не ожидал. Он добивался драки, Дэмон догадывался об этом, но такой вот неожиданный результат огорошил Кразевского. «Это неплохо», — подумал Сэм.

— А теперь, — продолжал он, — ты будешь делать то, что я прикажу, и тогда, когда мне это нужно. Дай-ка пулемет! — Он ловко выхватил пулемет из рук Кразевского и повернулся к молчаливо стоявшим солдатам. — Сейчас я разберу и соберу это оружие, потом то же самое сделает каждый из вас. — Дэмон говорил абсолютно спокойным, ровным голосом. На лице Рейбайрна появилась широкая улыбка, Девлин выглядел озабоченным, Фергасон и Брюстер смотрели на него удивленно. — Во время стрельбы пулемет надо упирать в бедро, вот так. Это наиболее эффективное полуавтоматическое ручное оружие. Заряжающий должен всегда находиться рядом со стрелком. Его обязанность — перезарядить и вставить обойму, вот так, и, разумеется, взять пулемет и продолжать стрельбу, если пулеметчик будет ранен и убит Учтите, это пулемет с длинным ходом ствола — более чем четыре дюйма. Поэтому ствольная рама заключена здесь вот в этот кожух, который задерживает горячие газы. — Собравшиеся вокруг солдаты слушали Дэмона внимательно, следя за его действиями чуть ли не с благоговением. — Длинный ход ствола потребовал в этом пулемете две пружины для торможения: возвратно-боевая пружина… — Дэмон ловко в проворно отделял части пулемета в складывал их на кусок промасленной ветоши, — …и пружина возврата затвора. Вот самые главные части: выбрасыватель, чека выбрасывателя и пружина выбрасывателя. Потом отражатель, вот он, ударник и шпилька затвора. Имейте в виду, что из-за выбрасывателя часто происходят задержки, поэтому пулеметчику рекомендуется всегда иметь при себе запасной. — Дэмон помолчал немного, перевел дыхание и продолжал: — Этот пулемет — нескладный, по мнению Кразевского, — обеспечит нам плотную огневую завесу на флангах и позволит таким образом приблизиться к позициям противника.

Говоря все это, Дэмон ни разу не взглянул на Кразевского. Инстинкт подсказывал ему, что полнейшее игнорирование расстроит этого парня больше, чем что-либо другое, особенно теперь, после того как Дэмон вызвал его помериться силами.

— Тсонка, — обратился он к мускулистому светловолосому парню из штата Вайоминг, — назначаю тебя заряжающим у Кразевского. Располагайся всегда справа от него и будешь перезаряжать магазины вот из этой патронной сумки, вот так… — Помолчав несколько секунд, Дэмон сказал: — Так, Кразевский, поскольку он пулеметчик, разберет и соберет оружие первым. Потом Тсонка, за ним Рейбайрн, а после него Тэрнер.

Солдаты по-прежнему напряженно молчали. Дэмон повернулся, увидел бледное и озабоченное лицо Брюстера и продолжал:

— Каждый из вас должен научиться обращаться с этим пулеметом и стрелять из него, потому что, если в отделении все, кроме кого-нибудь одного, погибнут, я хочу, чтобы этот оставшийся в живых, продолжал стрелять из «шошы».

Дэмон собрал пулемет и вручил его Кразевскому.

— Давай начинай.

Кразевский нерешительно посмотрел на Дэмона, отвел взгляд в сторону и медленно начал разбирать пулемет.

Уборная находилась на небольшом грязном поле позади конюшни для офицерских лошадей и одиноко торчавшей стены старого здания, покрытой щербинами и заросшей мхом. Весть о предстоящей схватке разнеслась очень быстро. На огражденном забором участке уже собралось не менее полуроты любопытных солдат; слышались шутки, смех, многие похлопывали себя рука ми по бедрам, чтобы согреться. Кразевский стоял в окружении трех солдат, накинув на плечи одеяло. Среди них был и Тукела — родом, как и Кразевский, из Индианы, — который с видом знатока давал ему какие-то наставления, производя руками короткие, быстрые финты. Кразевский, казалось, не обращал на него никакого внимания. Окруженный своими друзьями, он чувствовал себя вполне уверенно. Заметив приближавшегося Дэмона, он раскатисто засмеялся и заметил:

— Ага… А я уж подумал, что ты не появишься.

— Если я говорю, что намерен что-то сделать, Кразевский, ты можешь держать пари на трехмесячное содержание, что я сделаю это.

— Но ты говорил, что придешь сюда без нашивок.

— Потерпи, — резко ответил Дэмон. Он снял рубашку и передал ее Девлину. Плечи и спину освежил холодный ветер. Но это ничего: через минуту-две он хорошо согреется. — Ну что ж, — сказал Сэм, обращаясь к окружающим, — встаньте пошире, освободите нам место.

Гул голосов быстро смолк, подталкиваемые Девлином солдаты попятились назад, освободив у стены овальную площадку. Кразевский стянул с плеч одеяло, Тукела сразу же подхватил его и повесил на руку. Дэмон занял место в центре площадки, не бил тревоги, посматривая на выпуклую грудь и крепкие бицепсы Кразевского. В толпе что-то сказали, но слова не дошли до сознания Дэмона, он слышал только голос. Кразевский был здоров, как бык, но, по-видимому, малоподвижен. Медленно перемещаясь вокруг Дэмона, он держал руки ниже пояса, скорее как борец, а не как боксер; его глаза настороженно прищурились. «Пусть он начнет первым, — подумал Дэмон, — я дам ему возможность подойти ко мне».

— Ну, чего же ты? — насмешливо спросил Дэмон. — Ждешь, когда кто-нибудь поможет тебе?

Кразевский крепко выругался и двинулся на Дэмона, замахнувшись правой рукой. Дэмон уклонился вправо, а левой рукой ударил Кразевского по лицу; нырнув под правую руку Кразевского, он нанес ему еще один удар правой и быстро отскочил в сторону. В толпе солдат послышались приглушенные восклицания. У Кразевского пошла из носа кровь, в широко открытых глазах вспыхнули удивление и ярость. Он снова стремительно ринулся на Дэмона, замахиваясь обеими руками. Дэмон принял удар правой руки Кразевского плечом, а своей правой ударил его по глазу, потом еще раз по лицу, затем отскочил, пригнулся и быстро нанес Кразевскому подряд три удара в область живота. Однако Кразевский был настолько крепок, что ударами в корпус трудно было добиться чего-нибудь. Надо бить по глазам, чтобы ослепить его, оглушить, сделать уязвимым.

Уклоняясь от следующего стремительного нападения Кразевского, Дэмон поскользнулся, упал на руки, но быстро поднялся.

В этот момент Кразевский ударил его коленом в грудь. Выпрямляясь Дэмон увидел совсем рядом перед собой окровавленное лицо противника, затем почувствовал сильный удар по голове, от которого повернулся почти кругом. Дэмон инстинктивно отскочил влево. В голове звенело. Он снова поскользнулся — земля была мокрая — и получил еще один удар по скуле; в шее что-то хрустнуло, как сухая ветка. Поднимаясь, Дэмон успел ударить Кразевского в глаз. Кразевский навалился на Дэмона всем телом, крепко обхватил его руками, и, как борец, начал разворачивать противника на спину.

— Отпусти его, ты, собака! — раздался выкрик Девлина, но его заглушили другие голоса:

— Нет, нет, пусть продолжают, не мешайте…

Дэмон дышал с трудом, его голова словно отделилась от туловища и как бы поплыла в каком-то болезненном тумане. Кразевский обладал страшной силищей. Надо было что-то предпринять, и очень быстро. Сэм нанес Кразевскому несколько ударов по туловищу, но тот как бы и не почувствовал их. Не выпуская один другого, они перекатывались по грязи. Действуя ногами, Дэмон ловил подходящий момент, чтобы воспользоваться ими как рычагами и освободиться от захвата сильных рук Кразевского. «Ну, ну, Стив!» — раздался голос Тукелы. Кразевский резко поднял голову, и Дэмон сообразил, что лицо противника открыто для удара. Захватив своей ногой ногу Кразевского, он руками, как кошка, вцепился в его лицо. Противник завопил от боли и отпрянул назад. Дэмон ударил пяткой по ноге Кразевского и, собрав все силы, рванулся из-под него в сторону. Хватка Кразевского несколько ослабла, Дэмон рванулся еще сильнее и, освободившись, моментально вскочил на ноги. Окровавленный, покрытый желтой грязью, Кразевский тоже начал подниматься, но Дэмон ринулся на него и нанес несколько сильнейших ударов. Покачнувшись, Кразевский медленно опустился на колени и руки, явно ошеломленный силой ударов. Он несколько раз энергично покрутил головой, чтобы прояснить сознание, но это не помогло. Дэмон понял, что одержал победу.

— Ну что, Кразевский, — спросил он, с трудом переводя дыхание, — этого довольно с тебя?

На четвереньках, покачиваясь, словно оглушенный, Кразевский смотрел на Дэмона мутными глазами.

— Вставай, Стив! — крикнул Тукела, но Кразевский не услышал его.

— Довольно с тебя? — повторил Дэмон, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее.

Не сводя с Дэмона взгляда, Кразевский молча кивнул в знак согласия.

— Ну вот, — продолжал Сэм, подходя к нему и нагибаясь, — если ты и теперь не сможешь нести пулемет «шоша», то придешь ко мне и скажешь об этом. Тогда я дам его кому-нибудь другому. Понял?

Приблизившись, солдаты с интересом наблюдали за ними, не произнося ни слова. Они как бы стыдились теперь охватившего их несколько минут назад лихорадочного возбуждения. Рейбайрн улыбался своей широкой заразительной улыбкой. Кразевский начал медленно подниматься на ноги.

— Ну, пошли ужинать, — предложил Дэмон. Дыхание его стало ровным, в голове больше не стучало. — Пошли, Дев, мне надо смыть с себя всю эту кровь и грязь.

Странная местность. Несколько голых низкорослых деревьев, разрушенная каменная стена фермерского домика в форме верблюжьего горба и сотни причудливо наклонившихся столбов с висящей на них спутанной ржавой колючей проволокой. И так кругом, насколько видит глаз; правда, видеть можно было но так уж далеко. Ночью все выглядело унылым и холодным. То, что их вытащили из Друамона и перебросили в эти древние окопы, где целую неделю только холод, дожди, и больше ничего, ровным счетом ничего, представлялось Рейбайрну глупейшей и бессмысленнейшей прихотью начальства. В первые ночи случалось, что шевелились кусты и кто-то, крадучись, пробирался вперед. Тогда ночной воздух вздрагивал от выстрелов, объявлялась тренога, потом офицеры и сержанты обменивались взаимными обвинениями и гневными упреками. Однажды противник совершил побег на окопы в секторе второго батальона и два солдата были убиты, а Джонсона из второй роты ранил свой же пулеметчик, который принял возвращавшийся патруль за солдат противника. Но на этом нее и кончилось. Кусты и люди вернулись в свое прежнее безжизненное состояние, дни и ночи проходили в нарядах в караул и на работу, а фронт впереди и на флангах спал, как огромный, грязный, избитый зверь, измученный потерей крови за прошедшие два года, озлобленный, наполовину окоченевший.

— Образец совершеннейшей глупости, — пробормотал Рейбайрн вслух. Он лежал в воронке от снаряда приблизительно в тридцати футах впереди окопа. На нем были солдатские сапоги я шинель. После двух часов лежания здесь ты чувствовал себя самым несчастным человеком в мире. Воронка была наполовину заполнена ледяной водой. Пристроившись кое-как на отлогом спуске воронки, упершись локтями и задрав ноги вверх, он едва удерживался от того, чтобы не скатиться в воду. Но как только мышцы расслаблялись, тело его медленно сползало и он оказывался в воде. Ему казалось, что на ногах у него не сапоги, а холодные железные трубы, он был явно простужен, мучительно болела голова.

— Я пошел в армию не для того, чтобы лежать в грязной яме как боров, и всю ночь глазеть на колючую проволоку, — бормотал он. — Черт меня возьми, если я знал, что придется вот так торчать здесь?!

В первые ночи собственный голос пугал его, но теперь он привык разговаривать сам с собой вслух. Это помогало скоротать время, когда он подолгу смотрел на призрачную землю, где французы и немцы убивали один другого свистящими «чемоданами». Лейтенант Хэррис назвал это место Верденом. «Самая большая битва которую знало человечество». По тому, как здесь сейчас, этого, пожалуй, не скажешь. Позавчера Дэмон говорил, что главные сражения идут теперь во Фландрии, где-то к северу отсюда. «Тогда какого же черта мы не идем туда и но вступаем там в бой?» — поинтересовался Рейбайрн, «Потому что сначала надо научиться, как быть убитым, — ответил Дэмон, — а тогда уже будем и наступать». Услышав эти слова, солдаты взвода рассмеялись нервным смехом. Рейбайрн шмыгнул носом. Ему не нравится такой разговор и никогда не понравится. «Пусть лучше эти фрицы и гансы научатся сами, как быть убитыми, а со мной этого не случится. Никогда…»

Высоко в небо, чуть правее от него, взмыла вверх желтая ракета и лениво поползла вниз, описывая дугу; где-то под ней настойчиво застрекотал пулемет. Потом снова наступила темнота и тишина. «Даю голову на отсечение, там нет ни одного паршивого фрица», — пробормотал Рейбайрн, и его слабенький, никому не предназначенный голос сразу же затерялся в этой мрачной вечности холода и ожидания. Он глубоко вздохнул: «Ей-богу, я мог бы встать, швырнуть эту винтовку и спокойненько дойти до самого Берлина…»

Где-то еще дальше справа небо осветила новая ракета, и опять застрекотал пулемет. Рейбайрн шмыгнул носом я выругался. «Никаких немцев там нет. Какой-нибудь выживший из ума старый моряк взял нагруженную ракетами тачку, бочку из-под масла, старый шомпол и таскается с ними по окопам. Через каждые несколько сот ярдов этот идиот останавливается, выстреливает ракету, ударяет несколько раз шомполом по бочке и тащится дальше. Представление, рассчитанное на дурачков… Немцы только на такое и способны. Если это называется войной, тогда не удивительно, что коротышка Наполеон так преуспевал в свое время».

Рейбайрн чихнул так сильно, что с размаха ударился носом о свой кулак. Начало невыносимо зудеть на груди, но почесаться было невозможно — мешал противогаз. В следующий момент он почувствовал укус под левой мышкой. «Сволочные вши… Из всех неприятностей войны эта самая досадная и самая неприятная». Рейбайрну вспомнился сержант на вербовочном пункте в Буне, парень с широченной улыбкой… Такая улыбка характерна для мошенников в конторах по регистрации земельных сделок. Но в то время Рейбайрн был слишком наивен, чтобы понять, что означала эта улыбка. Обращаясь к рекрутам, сержант спросил тогда: «Кто из вас лучше всех стреляет?» Кто-то, кажется, Энди Энзор, показал на него, Рейбайрна, и сказал: «Вот он». «Это правда, Реб?» — спросил сержант. «Конечно, правда», — ответил Рейбайрн, не подумав. «Ну прямо как по заказу, — сказал улыбающийся сержант, дружески положив ему на плечо свою сильную руку. — Нам нужны такие ребята, которые могут в темноте попасть в глаз прыгающей белке, которые дерутся, как дикие кошки, и которые не боятся самого черта с рогами. Что ты скажешь на это, Реб? Ты относишь себя к таким?» А что можно было ответить на такой вопрос, кроме: «Конечно, черт возьми!» В результате Рейбайрн не успел и глазом моргнуть, как стал солдатом, а этого Энди не взяли, потому что у него какой-то непорядок в легких…

Рейбайрн тяжело вздохнул и вытер нос рукавом шинели. Все эти разговоры об уничтожении целых батальонов фрицев — сплошная чепуха. Вместо всего этого он работает до изнеможения, словно негр, который переносит всякие дурацкие вещи с одного проклятого места на другое. А теперь он лежит вот здесь, в этой вонючей яме с ледяной водой, и глазеет на эту чертову местность, непригодную даже для того, чтобы пасти на ней свиней, в то время как остальные ребята из его части спят часами в блиндажах. Этого вполне достаточно, чтобы повалиться на землю и разреветься, как истеричный ребенок… Жалость к себе и сонливость охватили его, он медленно опустил голову на руки и постарался избрать наиболее удобное положение. У него не было даже возможности поспать хотя бы с одной из этих страстных француженок. Генерал Першинг наложил запрет на подобные дела, и военная полиция охраняла француженок как каких-то королев…

Постепенно Рейбайрн задремал.

Проснулся он в паническом страхе. Кто-то тяжело навалился на него всем своим телом. Какой-то сильный человек рывком перевернул его на спину, прижал к земле и схватил рукой за горло. В другой руке напавшего блеснуло лезвие ножа. Откуда он взялся? Это было совершенно невероятно. От изумления и испуга Рейбайрн не мог вымолвить ни одного слова. В этот последний миг жизни на земле он хотел только одного: чтобы его пощадили… Надо попросить пощады, произнести какое-то подходящее для такого случая слово… Но какое? Он никак не мог вспомнить. Он вообще все забыл. «Набег на траншеи», — подумал он в ужасе. Его убьют. Но это же несправедливо! Неумолимое приближение вечности буквально сковало его. Нож метнулся вниз, и Рейбайрн почувствовал сильный удар кулаком в грудь. Вместе с ударом к нему вернулось дыхание и голос.

— Ох-ох-ох! — закричал он.

— Kafferhaz! — произнес напавший.

Никакой боли Рейбайрн, однако, не ощутил, а в следующий момент на фоне ночного неба он увидел гладкую каску и смятую противогазную сумку у самого горла напавшего на него человека Теперь он понял, кто это.

— Сержант… — выдавил Рейбайрн, задыхаясь.

— Камерад, — начал фальшивым голосом Дэмон. — Ну что, сдаешься, Рейбайрн? — Он поднял руку вверх, как бы замахиваясь ножом. — Сдаешься, да?

— Сержант, ты напугал меня…

— Напугал, говоришь… — Дэмон опустил руку с ножом и разжал пальцы, сдавливавшие горло Рейбайрна. — Ты убит, — сказал он — Понимаешь, убит! Ты лежишь мертвый в этой вонючей яме а немцы свободно идут туда и устраивают нам резню, нападают на спящих. Как тебе это нравится, Рейбайрн? Отлично получается, не правда ли? — После короткой паузы Дэмон продолжал с презрением: — Ты не солдат, а самый последний слюнтяй.

— Сержант… — Дэмон уже не давил на Рейбайрна, но тот все еще не оправился от испуга и не мог пошевелить даже пальцем. Он испытывал чувство вины, страха, негодования и обиды, но вместе с тем радовался, что это была шутка, что все-таки он остался жив. — Сержант, — продолжал он виноватым голосом, — очень холодно и я замерз…

— Замерз, бедненький, — иронически перебил его Дэмон, вкладывая нож в ножны. Звук трения металла о металл произвел на Рейбайрна неприятнейшее впечатление, по всему его телу пробежала дрожь. — Конечно, раз замерз, то они отнесутся к тебе совсем по-другому. Единственное, что тебе нужно сделать в таком случае, это сказать им, что тебе холодно и ты замерз.

— Кому сказать, сержант?

— Немцам, конечно, дурак ты сопливый! Кому же еще, по-твоему? — Дэмон смачно выругался и с отвращением плюнул на землю.

Рейбайрн рассеянно потер щеку; ему показалось, что это не его щека, а чья-то еще, может быть, человека, который находится далеко-далеко от него. То место на груди, куда Дэмон ударил, ныло. Рейбайрна даже немного тошнило.

— Послушай, что это за фокусы? — спросил он обиженным тоном, но сразу же почувствовал, что говорит очень тихо и нерешительно. — Что это за манера будить человека?…

— Ты понимаешь, что натворил? — строго спросил Дэмон, ткнув Рейбайрна пальцем в ключицу. — Ты заснул на посту, да еще на передовой линии. Ты знаешь, что это значит?

— Сержант… очень уж долго тянется время…

— Да? Неужели так долго? Придется для тебя сделать его покороче.

— Это все вода виновата, — начал оправдываться Рейбайрн. — Когда у меня замерзли ноги… — На какой-то момент у него появилось непреодолимое желание рассмеяться, тут же вытесненное малодушным страхом. «Сон на боевом посту…» — пронеслось в его сознании.

— Тебе ведь известно, что за это полагается, не так ли?

— Думаю, известно, сержант.

— Он, видите ли, думает. А ты знаешь, что кое-кто с нетерпением ждет удобного случая, чтобы примерно наказать провинившегося. Тебя же сожгут у позорного столба.

— Виноват, сержант…

Рейбайрна охватило чувство раскаяния и страха; в голове пронеслись картины военного суда: сердитые, угрюмые и неумолимые лица позади стола, влажные серые стены тюрьмы и даже черный столб и стоящее перед ним отделение солдат, готовых дать залп… Однако эти мрачные картины оставались в его воображении недолго; мысли кружились в голове, как стеклянные шарики и банке. Его все еще пробирала дрожь от непомерного страха, испытанного им в момент такого неожиданного пробуждения, ошеломление и тошнота не проходили.

— Ты круглейший дурак, Рейбайрн… Что мне с тобой делать? — Дэмон ударил себя по бедру той рукой, в которой был нож, и махнул ею в направлении на север и восток. — Ведь немцы хотят убить тебя! Перерезать твою глотку и оставить тебя на съедение крысам. Убить. Тебя. Неужели ты не можешь понять такой простой вещи?

Рейбайрн покорно кивнул головой. Он виноват в том, что заснул на посту в такое время, когда безопасность его товарищей зависела от него. Они доверили ему свою жизнь, а он… Однако полностью он еще не осознал всего происшедшего. Его могли на многие годы упрятать в тюрьму. Годы и годы в темной камере…

— Сержант, — пробормотал он, — этого больше никогда не произойдет…

— Разумеется, не произойдет. Я позабочусь об этом.

Раздались хлюпающие звуки: Дэмон медленно вытаскивал ноги из жидкой грязи в воронке. Сделав несколько шагов, он остановился и устремил свой взгляд на ничейную землю. Его лицо было теперь хорошо видно: на очень короткое время на нем появились озабоченность и нерешительность, почти испуг, как будто он заметил на этой, покрытой грязью и обломками, вспухшей и опустошенной земле некую нависшую над ними опасность, угрожавшую им всем разрушительную силу. Неожиданно Рейбайрн проникся безграничным уважением к этому парню из Небраски, каким-то необъяснимым и неотвратимым желанием сделать для него что-то хорошее. «Толковый сержант», — подумал он не без горечи за свою вину.

Однако когда Дэмон снова перевел взгляд на Рейбайрна, его лицо было словно высечено из камня.

— Хорошо, — начал он тихим и спокойным голосом, — я попробую дать тебе, Рейбайрн, шанс исправиться. Попробую простить тебя на этот раз.

— Сержант, я…

— Заткнись. Я говорю, а ты слушай. Ты, бесспорно, самый лучший стрелок среди новобранцев и, по-моему, имеешь задатки хорошего солдата. Может быть, я и ошибаюсь… — После небольшой паузы Дэмон продолжал: — За совершение такого проступка никого никогда не прощали. Но я попробую пойти на это. Пусти то что произошло с тобой, останется между нами. — Дэмон схватил Рейбайрна за шиворот настолько неожиданно и сильно, что тот вздрогнул. — Но если я когда-нибудь застану тебя на посту хоть с одним закрытым глазом, — продолжал он, встряхивая Рейбайрна — если ты будешь даже просто слишком много моргать на посту, то, даю слово, я лично позабочусь, чтобы генерал Першинг запрятал тебя в Бастилию на весь остаток твоей безалаберной жизни. Понял, что я говорю?

— Да, сержант.

— А теперь оставайся на своем посту, будь бдительным и не смыкай глаз, пока тебя не сменят.

— Слушаюсь, сержант.

— Хорошо, — сказал Дэмон и пошел прочь по скользкой земле, приседая на каждом шагу и с трудом поднимая большие, подбитые гвоздями солдатские ботинки, тяжелые от налипшей на них глины.

— Не человек, а сталь… — пробормотал Рейбайрн. В голове у него было полное смятение, беспорядочный круговорот мыслей и чувств. Грудь все еще ныла от сильного удара Дэмона. Рейбайрн потер ее и с ужасом подумал о том, что вместо удара сержантского кулака ему мог быть нанесен удар ножом, острое лезвие скользнуло бы меж ребер и вонзилось в печень или легкое. Далеко слева от него взмыла вверх ракета, и Рейбайрн проследил за ее полетом. «Вот сталь-то», — снова подумал он. Потом его неожиданно разобрал неудержимый смех. Он без сил повалился на землю и долго сотрясался от хохота.

— Ну, дружище, Реб, — бормотал он сквозь смех, — ты ведь почти отдал концы, почти оставил этот прекрасный мир, не взяв с собой в дорогу флягу… — На его лбу выступил холодный пот, а все тело покрылось испариной; весь он съежился в дрожащий комочек. Несколько секунд Рейбайрн сам не мог понять: смеется он, или плачет, или икает, или делает все это одновременно.

— Ну и силен же этот старина Дэмон, — пробормотал он наконец со вздохом и боязливо обвел взглядом теперь уже не освещаемую ракетами местность впереди себя. Тот сумасшедший моряк, наверное, лег спать. — Да, сержант действительно дал мне прикурить… Обращался со мной как с каким-нибудь сопляком. — То и дело шмыгал носом и откашливаясь, наблюдая, как начинало медленно светать, Рейбайрн еще раз широко улыбнулся. — Ну и ну, дружище Реб. Пусть улыбка всегда выручает тебя…

 

Глава 3

Дорога была забита беженцами. К северу от нее грохотали, сотрясая воздух, артиллерийские залпы; толпы народа, словно подталкиваемые орудийными взрывными волнами, инстинктивно жались к колонне солдат. Солдаты взвода с любопытством смотрели на медленно двигавшихся рядом пожилых мужчин в беретах и в заношенных, вздувшихся на коленях брюках, на женщин, покрытых черными шалями и платками, на костлявых лошадей, тащивших повозки, нагруженные сундуками, стегаными одеялами, железными чайниками и котелками и темными резными спинками и ножками кроватей. Все, за исключением больных и дряхлых стариков, шли пешком. Среди повозок встречались очень древние, и, если бы Дэмон не видел их сейчас, он не поверил бы, что они все еще существуют: старомодные кабриолеты со складным верхом из потрескавшейся и выцветшей кожи, старинные двуколки с массивными колесами в железных ободах, на которых, возможно, перевозили каких-нибудь аристократов на гильотину, мрачные черные фаэтоны времен Второй империи, в окошках которых виднелись испуганные, испещренные сетью морщин пожилые лица в черных кружевах. Встречались также окрашенные в яркие цвета коляски, которые везли собаки, тачки, подталкиваемые мальчуганами с чумазыми, заплаканными лицами, в деревянных башмаках на ногах, а один раз Дэмон увидел даже почтовую карету со сломанной рессорой и наклонившимся набок кузовом. Все они были до предела нагружены имуществом и скарбом из десяти тысяч оставленных домов, фарфоровой и фаянсовой посудой, часами из красного дерева, клетками с пронзительно кричащими попугаями. Женщины, дети и старики, состоятельные и бедные двигались единой массой, как коричнево-желтоватая пена на гребне первой приливной волны, неразличимые в этой бесконечной, полной скорби процессии. «Мир на краю гибели, — гневно подумал Дэмон, — но он не погибнет, для этого мы сюда и пришли».

Изредка какой-нибудь крестьянин взмахивал в сторону колонны рукой — поспешным, прерываемым на полпути, далеко не искренним жестом. Иногда, правда, очень редко, солдатам улыбалась какая-нибудь женщина. Лица подавляющего большинства людей были усталыми, мрачными, испуганными. Они оставили свои дома всего день назад, и теперь в этих домах наверняка находятся немцы, грабят, разрушают… Люди знали это. После четырех тревожных лет война придвинулась к их домам без всякого предупреждения и стиснула их в своем железном кулаке. Они знали: никто и ничто не сможет возместить им утрат и смягчить горечь покидания насиженных мест. Они шли, прижимая к груди кроликов, или кур, или блестящие медные кастрюли, шли в кожаных со шнурками ботинках, или в деревянных башмаках, или босые. Иногда глаза солдат, шедших по правой стороне дороги, неожиданно ослеплял яркий луч — солнечный зайчик от какого-нибудь зеркала, покоящегося на повозке среди перин и шкафчиков. «Смотри, смотри, — восклицал кто-то из солдат, — должно быть, не меньше половины населения всей страны куда-то идет…»

Дорога проходит через небольшую деревушку. На грязной, замощенной булыжником площади сидят и лежат сотни людей. Они провожают солдат безразличными взглядами: слишком устали, чтобы чем-нибудь интересоваться или на что-нибудь надеяться. На руках у пожилого мужчины, видимо, дедушки, маленькая девочка в красном передничке. Она тихо всхлипывает и стонет. Ее нижняя, отвисшая, как у старухи, губенка выражает глубокую скорбь и безграничные детские муки. Тэрнер что-то гневно пробормотал себе под нос, а Рейбайрн крикнул:

— Не плачь, девочка, мы вернем тебя домой. Эти проклятые фрицы еще не встречались с нами…

— Ну ладно, ладно, — остановил его Дэмон, — не болтай, в строю ведь идешь.

Тем не менее все это действовало на солдат удручающе. Утром взвод был в хорошем боевом настроении, ребята выкрикивали приветствия, подбадривали французов; но этот нескончаемый поток напуганных и отчаявшихся людей, мучительная жажда и жара, а также напряженный форсированный переход из Друамона начали сказываться на них. Постепенно все сделались раздражительными, потом мрачными и неуверенными. Всем казалось, что конца не будет этой жаркой, покрытой холмами и низменностями стране, этим пыльным дорогам, окаймленным вытянутыми темными силуэтами тополей.

— Что это за деревья? — поинтересовался Тсонка.

— О, это деревья-стрелки, — ответил ему Рейбайрн.

— Почему деревья-стрелки?

— Потому что они всегда стоят, как стрелки в цепи, где бы ты ни встретил их. Они никогда не растут пучками и никогда не наклоняются. Они просто как хорошие, стойкие стрелки.

— Да, но тени от них не очень-со много…

Артиллерийская канонада стала теперь более мощной, громовые раскаты следовали один за другим, без пауз. Справа от дороги тянулся ряд невысоких холмов, на склонах которых пестрели поля с колосовыми и небольшие пятачки густого леса. Солдаты шли мерным шагом, по тридцать два дюйма, покачивая плечами и сгибая руки, чтобы разогнать кровь в онемевших от тяжелых рюкзаков мышцах. Рядом с дорогой, справа, показалась оставленная людьми фермерская усадьба с невозделанным участком; в слабом вечернем свете она выглядела какой-то призрачной, нереальной. За ней, в поле, виднелась ведущая огонь французская артиллерийская батарея. Первые номера боевых расчетов судорожно дергали спусковые шнуры, едва заряжающие успевали закрыть затвор: гипнотическое безумие. Дэмон внимательно наблюдал за артиллеристами до тех пор, пока они не скрылись из виду. Усталые, небритые солдаты. Подносчики снарядов в спешке наскакивали друг на друга, спотыкались, бранились. За холмами, стало быть, находились немцы, бесчисленные дивизии немцев, лавина солдат в серых касках, несущая разорение и гибель. Они прорвали фронт в районе Камбре, Сен-Кантена и Шмен-де-Дама, неожиданно захватили столько земли, сколько не захватывала ни одна из воюющих сторон за все ужасные четыре года войны. Немцы намеревались теперь дойти до Марны, форсировать ее, повернуть на запад и охватить Париж, на этот раз с юга… Дэмон чувствовал всем своим существом, он был уверен, что настал решающий момент, что другого такого момента не будет.

— Хотел бы я знать, где мы находимся? — поинтересовался Брюстер.

— А какая тебе разница? — ответил ему Девлин. — Иди, куда приказывают, нот и все.

— Это правильно, но все-таки хотелось бы знать. Когда знаешь, где находишься, легче ориентироваться.

— Я видел дорожный знак, на котором написано «Нуу», — вмешался Тэрнер.

— Сам ты «нуу». Я не видел никакого знака с такой надписью.

— Мы идем в Брини-Дип, — авторитетно заявил Рейбайрн. — Я видел эту надпись на камне с красным верхом там, в начале дороги.

— А кто-нибудь слышал когда-нибудь такое название — Брини-Дип?

— А я говорю, мы идем в этот город, вот увидишь, — повторил обиженным тоном Рейбайрн и, оттопырив нижнюю губу, энергично сплюнул на землю.

Узкая комната без потолка. В ней собралась большая часть офицеров и сержантов батальона. Сгрудившись вокруг майора Колдуэлла, они внимательно слушали его четкие торопливые распоряжения. К разбитому шкафу приколота французская карта масштабом один к двадцати тысячам — единственная в батальоне карта этого района. Плечо майора слегка перемещается в том же направлении, в котором двигается странствующий по карте указательный палец.

— …А вторая рота развернется вот здесь, вдоль этой возвышенности, в сотне ярдов позади железнодорожной насыпи. Двести пятьдесят девятый французский полк уже окопался в лесах восточнее Бриньи-лё-Тьен, вот здесь. Связь с французами должна будет установить вторая рота. Ожидается, что главный удар противник нанесет из Шерсёли в целях захвата Бриньи.

Поднявшись на носки, Дэмон видел между чьими-то головами большую часть карты. Место, где расположился теперь батальон представляло собой довольно широкую полосу луга, поворачивавшую на юго-запад в направлении к Нансешу. К востоку от него была покрытая густыми лесами территория в форме сильно вытянутого полумесяца, а к западу — отдельные лесные участки, окружившие группу построек, — пункт, который Рейбайрн назвал Брини-Дип. К югу и востоку от города, за железной дорогой, почти в центре лесных участков, находились два отдельных дома — вероятно, фермерские.

— Генерал Бенуа-Гесклен издал специальный приказ о том, что мы любой ценой должны удержать наши позиции, — продолжал майор Колдуэлл. — Если противник выбьет какое-нибудь подразделение с занимаемой позиции, командиры частей должны решительно контратаковать его и во что бы то ни стало вернуть эту позицию. — Обведя всех испытующим взглядом, майор спросил: — Вопросы есть у кого-нибудь?

— Известно ли что-нибудь о силах противника в Шерсёли? — спросил капитан Хиллебранд, командир третьей роты.

— Нет. У нас нет точных данных даже о том, что немцы удерживают его. Нам известно только, что французы подверглись сильнейшим атакам и теперь быстро отступают. Уверенно можно сказать также о том, что в наступлении участвуют части пятой прусской гвардейской дивизии из пятнадцатого гренадерского полка.

— Сэр, — начал тихим голосом капитан Краудер, — у меня в роте по-прежнему нет ни одной гранаты.

— Гранат нет, — ответил Колдуэлл, бросив в сторону Краудера безразличный взгляд. — Они еще не прибыли и вряд ли прибудут вообще.

В комнате воцарилась тишина. Громовые раскаты артиллерийских залпов усилились.

— С артиллерией дело плохо, майор, — заявил лейтенант Джемисон, педавно окончивший Иельский университет. — Капитан Хенчи говорит, что одно орудие в течение нескольких часов не сможет вести огонь. Как быть, если нам не окажут артиллерийской поддержки?

— Придется обойтись без артподдержки, — ответил Колдуэлл.

В комнате снова стало тихо. Над ними сначала с нарастающим шипением, потом с пронзительным свистом пролетело несколько снарядов. Они упали и взорвались не далее ста ярдов от них. Некоторые из находившихся в комнате заметно встревожились. Взглянув на Колдуэлла, Дэмон заметил, что у того не дрогнул ни один мускул.

— Я уверен, что нет необходимости напоминать вам, джентльмены, — продолжал майор, — что положение, мягко выражаясь, серьезное. Мы вступаем в бой в решающий, я бы сказал, в отчаянный момент. Многое, очень многое будет зависеть от того, насколько умело мы станем действовать. — Его взгляд был устремлен куда-то поверх обращенных к нему лиц. — На нас смотрит весь — мир. Мы первые представители американских вооруженных сил, включившихся в эту длительную и ужасную войну. Существуют люди, убежденные в том, что нам, американцам, часто недостает смелости, стремительности, стойкости, что мы не будем и не сможем воевать. Есть даже такие, причем не только среди немцев, — в его глазах сверкнул слабый огонек, — которые будут радоваться нашей неудаче. Я рассчитываю на всех вас и на каждого лично и глубоко уверен, что вы докажете всю лживость этих глупых измышлений… — Над ними снова пролетело и разорвалось где-то поблизости еще несколько снарядов. Колдуэлл опять повернулся к карте и продолжал: — Нельзя терять времени. Разверните свои подразделения на боевых позициях как можно быстрее. Приказы должны быть краткими и ясными, и самое главное — всячески поощряйте индивидуальную инициативу каждого подчиненного вам солдата. — Печальная улыбка на какой-то миг тронула его губы. — Желаю всем вам удачи. Разойдись!

Возвратившиеся с инструктажа Дэмон и лейтенант Хэррис застали солдат взвода безмятежно расположившимися на отдых во дворе какого-то дома. Когда но команде «Становись» взвод строился, Дэмон увидел, как с улицы во двор торопливо вошли Фергасон и Рейбайрн. У первого в руках была железная кружка, а второй нес бутыль вина и что-то похожее на отделанный ленточками и бантиками розовый корсет довольно большого размера.

— Где вас черти носили? — сердито спросил их Дэмон.

— Да так… немного порылись в вещичках, сержант.

— Лучшего занятия вы не нашли, — пробормотал Дэмон, сдерживая улыбку. — Ну, ладно, становись!

Темнело быстро, как будто наступавшую ночь подгоняли порывы ветра. Справа от них тянулся густой кустарник, потом лесной участок, а дальше на фоне неба вырисовывался ровный ряд тополей. Взвод продвигался по холмам и долинам ускоренным шагом; у людей начинали ныть ноги, ремни рюкзаков все больнее впивались в плечи. Вот они вошли в какой-то лесок; извилистая дорога в нем казалась в темноте мрачной, таинственной. Лес сменился огромным полем с влажной от вечерней росы пшеницей. Над их головами с завывающим свистом пролетали снаряды и взрывались где-то в лесу, из которого они только что вышли. На вершине очередного холма до слуха солдат неожиданно донеслись знакомые всем звуки. Это был пулемет: «та-та-та-та-та-а… та-та-та-та-та-а». Потом другой отрывистый звук, а затем пронзительный свист, дзиньканье и шлепающий удар винтовочных пуль. Дэмон чувствовал, что солдаты дрожат от страха.

— Подтянись! — тихо скомандовал он. — Быстро подтянуться!

— Да, бедному солдатику поспать здесь уж не придется, — добродушно заметил Рейбайрн. — Это главная неприятность войны. Ты…

Рейбайрн остановился на полуслове. Над холмом неожиданно вспыхнул яркий пучок света, и Дэмон сразу же скомандовал:

— Стой!

Солдаты остановились как вкопанные. Послышался приглушенный щелчок, и осветительная ракета, покачиваясь из стороны в сторону, начала медленно опускаться в летнюю ночь, как утопает в воде необыкновенно красивый сверкающий цветок. Холмы, леса и разрушенные снарядами дома вокруг них воспринимались при ее свете как сказочные, лежащие в одной плоскости, без глубины. Солдаты все еще стояли неподвижно. Их лица под тарелкообразными краями касок побледнели, стали похожими на лица испуганных детей. Дэмону показалось, что он видит их всех впервые: дерзкие, капризные, изменчивые, беспечные, обидчивые… и все ужасно уязвимые. Уязвимые… как всякий незащищенный человек. Скоро они пойдут в бой. Солдаты, которых он обучал, уговаривал, которых предостерегал от грозящей им опасности и которые стоят теперь как вкопанные, не произнося ни слова и не шевеля ни одним мускулом, потому что он приказал им стоять. При виде озаренных ярким светом, полных ожидания лиц солдат Дэмона охватило сильнейшее чувство торжества и гордости. По почти в то же мгновение это чувство сменилось глубочайшим за всю жизнь Дэмона чувством печали и скорби.

Ракета погасла так же неожиданно, как и вспыхнула, и все тотчас же окуталось мраком.

— Отлично! — бодро крикнул Дэмон. — Вперед, шаго-о-м марш!

— Они вполне могли бы обеспечить нас гранатами, — начал лейтенант Хэррис. — Боже, как только вспомнишь о складах, которые попадались нам на пути из Шармвиллера, так зло берет… Ведь все они были забиты боеприпасами… Сколько сейчас времени?

— Четверть одиннадцатого, — ответил Дэмон.

— Четверть одиннадцатого. Как, по-твоему, нас поддержит артиллерия?

— Думаю, поддержит, сэр.

В действительности Дэмон вовсе не был уверен в этом. В течение двух последних дней все делалось наспех. Его беспокоило, что все происходит в атмосфере какой-то запутанности, многое из того, что они делают, — вынужденная импровизация. Однако он считал, что в таких случаях лучше показывать твердую уверенность во всем.

— Хорошо бы, конечно, знать, где проходит линия фронта, — продолжал Хэррис. Это был офицер — доброволец из Платсберга. Он очень старался не обнаруживать своего страха и поэтому много говорил. — Я, например, чувствовал бы себя намного увереннее, если бы знал, есть немцы в Шерсёли или нет.

Дэмон ничего не ответил. Он понимал, что Хэррис очень недоволен позицией, которую указали им. Да и сам Дэмон был недоволен. За каким чертом их расположили здесь, перед железнодорожной насыпью, лицом к возвышающейся местности? Дэмон считал это ошибкой. Им нужно было бы окопаться на самой насыпи, где-нибудь на краю леса… Однако приказ есть приказ, и ему надо подчиняться; а приказ французского командования предписывал им окопаться здесь.

— Что там происходит? — тревожно спросил Хэррис. — Как плохо, что ничего не видно…

Справа от них кто-то передвигался. Выйдя из леса, солдаты поспешно пробирались через пшеничное поле. В слабом вечернем свете Дэмон различил каски с изогнутым гребнем и уловил плавную французскую речь.

— Это французы, — сказал он.

— А что они делают там? — поинтересовался Хэррис.

— Дев, — позвал Дэмон, повысив голос, — спроси их, в чем там дело.

Мимо них поспешно продвигалось французское подразделение. Один солдат прихрамывал и всякий раз, наступая на раненую ногу, издавал короткий громкий стон. Два других, тяжело дыша, спотыкаясь, с трудом волокли пулемет «гочкис».

— Qu'est-ce qui se passe? — спросил Девлин.

Солдаты, волочившие пулемет «гочкис», посмотрели в его сторону, но ничего не отметили. Мимо прошли них несколько солдат, и Дэмон заметил, что форменная одежда на них очень грязная, порванная, некоторые тащились без какого бы то ни было снаряжения.

— Les Boches sont la-bas? — снова спросил Девлин, показывая на видневшийся справа холм, окруженный ощетинившимся частоколом из деревьев.

Высокий солдат без каски, с потемневшей от крови повязкой на голове повернулся в их сторону и громко ответил:

— Oui, Boches, Boches, bien sur — qu'est-ce que tu pense? des Esquimaux?

— Тогда почему же вы, французики, драпаете? — спросил Рейбайрн.

Раненый французский солдат резко остановился, пораженный скорее тоном, чем словами Рейбайрна; его зубы сверкнули в гневной усмешке.

— Aaah — attendez un peu, hein? A vous le de… — сказал он, злобно кивнув головой. — On verra, alors — vous sautillerez comme des lapins, vous! Petites socurs…

Девлин полез было из окопа, но Дэмон, угадывая значение слов по тону, резко остановил его:

— Сиди на месте, Дев! А ты, Реб, заткнись. Вы что, не видите, что им нелегко пришлось?…

Тяжело дыша, непрестанно бормоча ругательства, прошла и скрылась в темноте еще одна группа французов. Окружающая местность казалась теперь бесконечно пустынной, воздух то и дело сотрясали артиллерийские залпы и разрывы снарядов. «Положение там, похоже, трудное. Очень трудное, — подумал Дэмон. — Раз они отступают в таком потрепанном виде, значит, дела у них плохи…»

Послышался медленно нарастающий шелест летящих снарядов, он становился все громче, резче, переходил в завывающий свист. Потом где-то совсем близко раздался оглушительный взрыв, вспыхнул ослепительный, оранжевый свет. Содрогнулась земля, зашелестела пшеница, срезаемая осколками… Дэмон вскочил на ноги и озабоченно крикнул:

— Кто-нибудь ранен?

— Санитара-носильщика! — закричал кто-то слепа. — Санитара-носильщика сюда!..

Дэмон быстро побежал вдоль окопов в направлении голоса. Над ними пролетело еще несколько снарядов и взорвалось где-то позади, в лесу. Подбежав к двум фигурам, суетившимся около кого-то, лежащего неподвижно, Дэмон спросил:

— Кто это?

— Ван Гельдер, — прозвучал взволнованный голос Брюстера, — его ранило…

Ван Гельдер, полноватый не по возрасту весельчак и а Мичигана, лежал неподвижно, его дыхание было отрывистым, захлебывающимся. Опустившись на колени рядом с ним, Дэмон дотронулся до раненого.

— Он ранен в спину, — сказал Брюстер.

— А откуда ты знаешь? — раздался голос второго солдата. Это был Полетти.

— Я слышал. Осколок ударил его в спину. Как будто кто-то шлепнул его по спине. Я хорошо слышал это.

— По спине, говоришь, — произнес Дэмон, ощупывая руками спину ван Гельдера. Его пальцы неожиданно наткнулись на глубокую, скользкую от крови рану на спине Гельдера. На какое-то мгновение Дэмон почувствовал отвращение, но под дав пением необходимости действовать это чувство в тот же момент сменилось холодным спокойствием.

— Он только что был совершенно нормальный, — торопливо продолжал объяснять Брюстер, — он даже начал что-то говорить мне, но как раз в тот момент раздался этот шлепок, и он громко застонал…

— Ну ладно, ладно, — оборвал его Дэмон, — успокойся. — Повернувшись назад, он громко позвал: — Носильщики, сюда! — Его голос почти заглушили новые разрывы снарядов. В темноте мелькнули тени санитаров. — Сюда, сюда! — крикнул еще раз Дэмон.

— Что он, тяжело ранен? — спросил один из подошедших санитаров.

— Нет, — ответил Дэмон, хотя вовсе не был уверен в этом. Он понимал, что Брюстер и Полетти напряженно слушают, а ван Гельдер не потерял сознания, хотя и молчит. — Тем не менее лучше отправить его в тыл.

Санитары подняли раненого и положили его на носилки, сразу же провисшие от его большого веса. Ван Гельдер громко застонал, его дыхание стало еще более отрывистым.

— Ничего, ничего, дружище, — подбодрил его Дэмон, наклонившись к носилкам. — Лежи спокойно, о тебе позаботятся.

— Я как раз смотрел в этот момент на него, — торопливо рассказывал Брюстер кому-то из вновь подошедших. — Он начал углублять свой окоп, наклонился и…

Вокруг Брюстера собрались солдаты, они жадно прислушивались к его рассказу, задавали вопросы. Дэмон бросил на них беспокойный взгляд.

— А ну-ка назад в окопы! — строго приказал он. — В чем дело, ребята? Вы что, хотите чтобы вас перебили всех как утят? Сейчас же марш в окопы, изготовьте оружие к бою…

Он проследил, как санитары скрылись в темной полосе леса. «Первый раненый, — подумал он, — первый выбывший из строя солдат. А кто будет последним?»

Его часы показывали одиннадцать сорок две. Светящиеся зеленые цифры и стрелки на них казались призрачными. В двенадцать ноль-ноль начнется артиллерийский обстрел, а в двенадцать тридцать или около этого последует атака. Огонь откроют с немецкой точностью, в двенадцать ноль-ноль. Дэмон переползал из одного окопа в другой, проверяя готовность своих отделений. Продувная бестия Фергасон весел и жизнерадостен; Полетти нервничает и молчит; маленький Тэрнер разгневан и нетерпелив.

— Ну что, эти сволочные фрицы пойдут в атаку или нет?

— Пойдут, пойдут, потерпи немного.

Кразевский вставлял обойму в свой неуклюжий длинноствольный пулемет «шоша».

— Давай, давай, Кразевский, надо, чтобы эта штука стреляла безотказно, — заметил Сэм.

— Дэмон…

— Да?

Кразевский смущенно шмыгнул носом. С той памятной драки за уборной он содержал свой пулемет в безукоризненной чистоте и стал непревзойденным мастером сборки и разборки его в полевых условиях. Дэмон дважды слегка похвалил его, но Кразевский никак на это не реагировал. Сейчас на его круглом плоском лице появилась широкая, добродушная улыбка.

— Я просто хотел сказать тебе, Дэмон, — произнес он, запинаясь, — что ты молодчага…

Не говоря ни слова, Дэмон дружески хлопнул Кразевского по плечу и пополз к следующему окопу, в котором находился Тсонка с зажатым, как всегда, меж зубов огрызком незажженной сигары. Он будет держать этот огрызок во рту до тех пор, пока не разжует его до крошек, и ни разу при этом не сплюнет.

— Держись к нему поближе, Тсонка, — бросил ему Дэмон. — Если с Кразом что-нибудь случится, пулемет твой.

— Ясно, сержант.

А вот и Рейбайрн, Дэмон узнал его по тощему профилю.

— Сержант, — начал он своим густым театральным шепотом, — что мне делать вот с этим? — Он поднял с земли небольшой матерчатый мешочек.

— А что это такое?

— Всего-навсего четыре куриных яйца, сержант. Нашел их на той ферме, по дороге. Как, еще есть время сварить их, а?

— Сварить?! Ты что, с ума сошел? Я же сказал, никакого огня! — Дэмон едва удержался от того, чтобы не расхохотаться. — Ты что, думаешь, что мы готовимся здесь к пасхальному обеду?

— Господи, сержант, не могу же я съесть их сырыми!..

— Тебе и не надо есть их. Возьми нож, возьми яйцо, сруби макушку и выпей. Так делают все богачи.

— Богачи?

— Конечно, богачи в чикагских домах.

Порекомендовав этот простой выход Рейбайрну, Дэмон направился дальше к Брюстеру.

— Все в порядке?

Брюстер утвердительно кивнул головой, а потом чуть задрожал и едва слышно пробормотал:

— Холодно.

— Холодно?! — удивленно воскликнул Дэмон. Его лицо и шея были влажными от пота.

Брюстер еще раз быстро кивнул, произнес какой-то глухой гортанный звук и облизал языком губы.

— Все будет хорошо, — бодро сказал Дэмон, крепко пожав руку Брюстера. — Постарайся меньше думать об этом… Просто делай то, что ты должен делать… Будь стойким! — И еще раз крепко сжал и потряс руку Брюстера.

Дальше Девлин. На его лице твердая решимость, из-под туго натянутого ремешка каски выступает резко очерченный подбородок.

— Все в порядке, Дев?

— Все о'кей, Сэм.

— Присматривай за действиями расчета у «шоша», ладно?

— Ладно.

Дэмон постоял несколько секунд: он знал, что Девлин ждет от него еще хоть пару слов.

— Желаю тебе удачи, Дев.

— Тебе тоже, Сэм.

Ночь была ужасной. Сначала усиливающееся шипение, потом нестерпимый пронзительный свист и завывание, потом стремительный спуск, как будто огромный черный небосвод рассекал гигантский нож, потом сотрясающие землю удары, которые бросали Брюстера то в одну, то в другую сторону окопа. Сначала Брюстер хотел вскочить и убежать, убежать из этого ада кромешного в лес. Он уже начал было вылезать из окопа, но услышал властный голос Девлина: «Вниз!» — и подчинился. Теперь же сама мысль оставить это маленькое спасительное убежище казалась столь же невыносимой, сколь невыносимым было нахождение в нем вначале. Пронзительный свист, вой и скрежет, потом вибрирующее сотрясение воздуха, сильные удары взрывных воли то с одной, то с другой стороны заставили Брюстера съежиться в комочек, превратили его в задыхающегося от страха ребенка. Где он находится? Где все они? Внезапно он почувствовал, что его прижала к земле огромная тяжесть, перемешавшая все его ощущения. «Вот этот… этот будет последним», — думал он после каждого взрыва, но сразу же сознавал, что пронзительный свист, завывания и оглушительные взрывы продолжаются. Ему качалось, что он оглох и ослеп, не способен теперь ни слышать, ни видеть. Судорожно цепляясь пальцами за сырую ускользающую землю, он старался зарыться в нее как можно глубже, чтобы не слышать и не видеть этих нескончаемых плевков с неба, гигантских вспышек и взрывов, свиста и скрежета металла. «Довольно! Ради бога, довольно! Остановитесь!» — подумал он, и в тот же момент понял, что он вовсе не думает, а кричит, как маленький ребенок: «Довольно, ну, пожалуйста, остановитесь! Умоляю вас, довольно!»

Потом наступило короткое затишье, но в ушах у него все еще звенело, в глазах плыли сверкающие круги и пятна. Неожиданно ему вспомнилась футбольная игра в Сент-Эндрю, потасовка на университетском футбольном поле. Тогда он был слишком мал не только для того, чтобы играть, но даже мечтать об игре в университетской команде. В памяти промелькнул момент лихорадочного страха, испытанного им перед тем, как на него ринулись и навалились более рослые ребята, как они сшибли его с ног и подмяли под себя. Его буквально затоптали тогда, и он лежал на поле оглушенный и опозоренный. Истоптанная земля футбольного поля пахла так же, как пахнет сейчас эта взрытая французская земля. Тогда у него текла из носа кровь. Теперь все это как будто повторилось. То же самое. Только теперь, в этот момент, Брюстер осознал, что больно кусает тыльную сторону своей руки. «О, зачем только я попал сюда, — простонал он. Или только подумал, что простонал? — Ни за что не нужно было идти сюда… в этот проклятый окоп…»

Где-то совсем близко что-то глухо треснуло, потом еще раз. Брюстер приподнял голову, посмотрел вокруг: все было залито ослепительно ярким светом, жутким, умопомрачительным светом. Безграничный сине-белый океан с темными тенями. Зловещий свет, в котором все кажется неестественным, все выглядит совсем по-другому. Слева виднелась железнодорожная насыпь, полоска леса, но все это было неузнаваемо разворочено взрывами, перемешано, оголено… Брюстер перевел взгляд вправо. Боже! В ярких лучах осветительной ракеты зловеще сверкала масса движущихся касок. Его сковал безотчетный, перехвативший дыхание страх. Это были немцы. Они шли сюда, чтобы убить его. Тысячи и тысячи немцев. Они хотят убить его…

Ракета погасла. Брюстера окутал непроницаемый мрак. Он услышал, как рядом с ним в каком-то икающем ритме сухо застрекотал пулемет «шоша». Кто-то ясным твердым голосом выкрикивал команды, но Брюстер не мог понять ни одного слова. Однако угрожающий повелительный тон кричащего подействовал, Брюстер вскинул винтовку и начал стрелять по неприятно коловшей глаза бисерной цепи огневых вспышек впереди себя. Он стрелял, вздрагивал от отдачи после каждого выстрела до тех пор, пока с удивлением не понял, что израсходовал всю обойму. Он беспомощно оглянулся вокруг, но из-за страшной трескотни и грохота ничего не понял. Кто-то пронзительно вопил визгливым голосом, как скулят собаки. От боли. Кто-то испытывал ужасную боль. Услышав гулкий топот бегущих людей, ощутив их неотвратимое приближение, Брюстер, движимый скорее инстинктом, чем сознанием, выхватил из патронташа обойму, но в тот же момент уронил ее. Нагнувшись, он начал судорожно шарить по земле руками, но обоймы не было, она словно провалилась. Его сознание как бы прояснилось: вопли и хриплые крики, громовые раскаты взрывов воспринимались теперь более реально. В этот момент Брюстер ощутил сильный удар по каске, его голову больно придавили к земле. «Я умираю, — подумал он, содрогаясь от страха, — более, я умираю. Помогите мне…»

В следующий момент что-то твердое и тяжелое скользнуло по спине вниз, на шею и руки посыпалась земля. Это же ботинок, солдатский ботинок! Брюстер закричал от боли, но кто-то уже перешагнул через него. Еще несколько близких взрывов заставили Брюстера прижаться к земле. «Остановитесь! — кричал он теперь в полный голос. — Прекратите этот ужас!» Он ничего не видел, ничего не чувствовал, не шевелил ни одним мускулом… Лежал, как мешок с картофелем, и хотел только одного: чтобы настал какой-то конец, какой-нибудь, но конец…

Когда Брюстер снова шевельнулся, его удивила тишина. Он был в своем окопе. Живой. Он хотел приподняться, но почувствовал боль в спине, замер и начал робко обшаривать все вокруг сначала одной, потом другой рукой. Неожиданно рука наткнулась на какой-то твердый круглый предмет. Он приподнял его, как бы взвешивая. Это была немецкая граната. Граната с длинной ручкой. Охваченный ужасом, он медленно положил гранату на прежнее место и отдернул руку. Она лежит здесь. Рядом с ним. Давно ли она так лежит? С ужасом и отвращением он снова протянул руку к гранате, поднял ее и выбросил из окопа. Слышно было, как она глухо ударилась о землю в нескольких футах от него. Потом он снова оцепенел от страха: а если граната все же взорвется, ведь она может убить кого-нибудь поблизости. Он приподнял голову. Далеко позади него раздавались едва долетавшие сюда хлопки выстрелов из ручного оружия.

— Старки! — позвал он тихо. — Старки! Капрал Девлин!

Никто не ответил. Он здесь один. Он остался здесь один; все отступили и бросили его, оставили одного, не защищенного. Он во всем должен теперь полагаться только на самого себя. Ему страшно захотелось, чтобы кто-нибудь оказался рядом. Кто-нибудь, иначе он сейчас просто заплачет. Он жадно осмотрелся, но ничего не увидел, кроме едва различимых пятен и серых полос на земле. Это было ужасно. Если бы он увидел хоть что-нибудь… Брюстер медленно поднялся на ноги. Слева раздались чьи-то голоса. Он уже раскрыл рот, чтобы крикнуть, но, услышав немецкую речь, замер в ужасе.

— Nein, nein, ist nicht schwer. Fleischwunde…

Брюстер торопливо спрятался в своем окопе. Весь страх, испытанный им до этого, не шел ни в какое сравнение с безграничным ужасом, сковавшим его теперь. Окружен. Он один и окружен противником. В темноте.

— Wo ist Schroeder? — спросил раненый солдат.

Стрельба где-то южнее усилилась, и Брюстер не расслышал ответ. Некоторое время немецкие солдаты разговаривали приглушенными голосами, но вскоре Брюстер снова начал разбирать слова:

— Dieser Stacheldraht — er ist bosartig…

— Kannst du weiter ziehen?

— Ja, sicher — bin erschopft, weiter nichts… Halts fern von der Walde, he? Rechts, immer rechts, durch die Wiesen… Du sollst drangen.

— Richtig. Hals und Bein bruch.

— Hals und Bein bruch…

Голоса немцев снова ослабли, их заглушили раскаты отдаленной артиллерийской канонады. Брюстер напряг весь свой слух, пытаясь разобрать их последние слова. Его страх был настолько велик, что он побоялся бы даже крикнуть им, если вздумал бы сдаться. Откуда-то справа до слуха Брюстера донеслось приглушенное ржание лошадей, звяканье сбруй и едва уловимый скрип колес. Нужно уходить. Надо выбраться отсюда как можно скорее. Но куда идти?

Время шло. Брюстеру казалось, что теперь стало темнее, чем раньше. «Подожду до утра, а потом сдамся, — сказал он себе решительно, стараясь быть как можно спокойнее. — Мне больше не на что надеяться. Я остался в живых только потому, что эта граната не взорвалась. Никто не имеет права требовать от меня большего. Подожду рассвета и сдамся. Это единственный выход».

В этот момент он услышал рядом с собой шорох и замер от страха. Совсем близко полз человек. Вот он остановился. Где-то слева позади. Брюстер поднял лежавшую на дне окопа винтовку, но вспомнил, что она не заряжена, и, поразмыслив несколько секунд, снова положил ее. «Не стреляйте», — хотел сказать он, но в тот же момент понял, что не сможет произнести ни слова. Он медленно поднял руки над головой.

Человек снова пополз, и Брюстер неожиданно услышал его приглушенный голос:

— Вторая рота? Первый взвод?

Совершенно спокойный тон. Но кто это? Старки? Тэрнер? Неожиданно до сознания Брюстера дошло, что это голос сержанта Дэмона. От облегчения он даже вздрогнул.

— Нет, — пробормотал он, опуская руки, — Брюстер.

— Ты не ранен.

— Кажется, нет. — Нервная дрожь не проходила, несмотря на то что он крепко сжал кулаки. «Где же все остальные?» — тревожно подумал Брюстер. Он понял, что Дэмон где-то близко от него справа, и громко прошептал: — Сержант, подожди…

— Заткнись! — оборвал его Дэмон.

Брюстер услышал, что Дэмон с усилием поворачивает кого-то, лежащего на земле.

— Кто там? — спросил он.

Дэмон ответил лишь после небольшой паузы:

— Это Старки.

— Старки?

— Да. Он мертвый.

Мертвый Старки. Старки, который в Друамоне спал на койке рядом с ним, который имел привычку широко открывать рот в беззвучном смехе. Старки, который собирал почтовые открытки с изображением всех мостов в мире, был мертв. Он лежал мертвый в своем окопе все это время…

— Почему ты не вылезаешь? — спросил, подползая к нему Дэмон.

— Что? — произнес Брюстер испуганно.

— Если ты не ранен, то почему же не отошел назад?

— Я… я не мог… — Брюстер услышал слабый стук Металле о металл. — Что ты делаешь? — спросил он.

— Взял обоймы у Старки. Я свои почти все израсходовал… «Обоймы. Боже, как он может думать сейчас об обоймах?» — удивленно подумал Брюстер.

— Давай вылезай. Нам нужно уходить отсюда, — продолжал Дэмон.

Брюстер задрожал еще сильнее и ничего не сказал. Дэмон подполз к нему так близко, что Брюстер ощутил своими веками его учащенное дыхание.

— Вылезай. Нам нужно прорваться.

— Подожди, — прошептал Брюстер. Мысль оставить окоп представлялась ему невероятной. — Куда прорваться?

— Куда же, по-твоему, как не назад, к своим.

— О-о, — вырвалось у Брюстера, — но ведь там же немцы!

— Я знаю. Слышал их голоса.

— Они говорили что-то о том, чтобы держаться в стороне от леса.

— Говорили об атом?

— Да. Я слышал, как один из них говорил другому, что надо держаться правее и пройти через луг.

— Хорошо, — произнес Дэмон после небольшой паузы. — Это очень хорошо, Брюстер. Отлично. Давай вылезай.

— Подожди…

— Винтовка у тебя в порядке?

— Ага, — пробормотал Брюстер, — но она не заряжена.

— Ну так заряжай, чего же ты ждешь?

Дэмон рассердился, Брюстер понял это по тону его голоса. Он достал из патронташа обойму и вставил ее в магазин винтовки, вздрогнув от прозвучавших слишком громко, как ему показалось, щелчков. Стрельба вдалеке почти прекратилась, до них доносились лишь одиночные винтовочные выстрелы, а где-то еще дальше изредка стрекотал пулемет.

— Поползем туда, — сказал Дэмон, — вон к тому лесу.

— А где все остальные?

— Не знаю. Пошли. Не отставай от меня, держись возле моей правой ноги.

— Что же, разве нас только двое? — удивленно спросил Брюстер. Мысль о том, что от взвода осталось только два человека, пугала его, несмотря на присутствие Дэмона. Частичкой своего сознания он все еще цеплялся за мысль о том, что остальные ребята из взвода находятся где-то поблизости, где-нибудь за насыпью или в лесу.

— Ну пошли, пошли, — резко приказал Дэмон.

— А не лучше ли нам подождать, сержант? — неожиданно прошептал Брюстер.

— Зачем? — зло спросил Дэмон, приблизив свое лицо почти вплотную к лицу Брюстера. — Слушай-ка, Брюстер, вытаскивай свою поганую задницу из этой ямы и марш за мной! Ясно? Вылезай!

Брюстер с ужасом понял, что Дэмон пополз. Он почти готов был закричать «Подожди!», но сдержался, выкарабкался из окопа и пополз за сержантом. Пшеница была вся затоптана, смята, как будто по ней пробежало стадо крупных животных; сломанные стебли больно кололи руки и щеки. Дэмон на несколько секунд замер, потом отвернул влево. Следуя за ним, Брюстер наткнулся на чью-то вытянутую руку в рукаве из грубой ткани; скользкая кожа, зловоние и сладковатый густой запах крови вызвали у Брюстера приступ тошноты. Немец. Убитый немец. Он вытер руку о рубашку и стиснул зубы. Все окружающее стало теперь более различимым: темные полосы леса, пятна на сером фоне пшеницы — ранцы, каски, винтовки, трупы солдат. Где-то далеко позади всего этого возобновилась торопливая перестрелка. Сердце Брюстера забилось учащенно. Пробираясь по этому опустошенному войной открытому полю, он чувствовал себя ничем т защищенным, беспомощным. Чтобы подавить это ощущение, он тихонько кашлял, чихал, даже произнес что-то невнятное. Производимый им и Дэмоном шум, непрерывный шелест и треск ломающихся под ними стеблей пшеницы казался Брюстеру оглушающим. Когда справа впереди них раздались голоса, он, еще не разобрав их первые слова, уже был уверен, что это немцы. Их было несколько: голоса становились все громче и яснее с каждой секундой.

— Нам придется бежать, — прошептал Дэмон, надавив рукой на шею Брюстера. — Быстро. Вставай и беги к лесу.

— Бежать? — повторил едва слышно Брюстер. — Встать и бежать?

— Да, это единственный выход. Ну, поднимайся.

— Я не могу, сержант…

— Сможешь, — прошипел Дэмон, — иначе крышка. — Он крепко ухватил Брюстера за шиворот и встряхнул его. — Ну, беги, я тебе говорю.

— Не оставляй меня, не оставляй меня здесь, сержант, — взмолился Брюстер.

— Делай, что я приказываю! Слышишь?

— О, нет, сержант. Я…

Дэмон схватил Брюстера обеими руками и рынком подняв его на ноги. Нервно стуча зубами, Брюстер открыл было рот, чтобы возразить, но в тот же момент увидел, как Дэмон, схватив винтовку, быстро выстрелил. Наполовину оглушенный, Брюстер видел, как из дульного среза винтовки вырвалась яркая вспышка пламени. Выстрел подействовал на Брюстера отрезвляюще, как бы подстегнул его. Раздался пронзительный крик и сразу же целый хор голосов, но Брюстер не обратил на них никакого внимания. Он уже бежал к лесу со скоростью, на какую только был способен и какой никогда не подозревал в себе. Он буквально летел над землей, ни на шаг не отставая от Дэмона. Ночное небо рассекли трассирующие пули, словно по нему протянули раскаленную докрасна проволоку. Кто-то истошно завопил от боли, а кто-то закричал низким голосом:

— Unterlassen Sie das, Ihr verruckten Bastarden!

— Гады проклятые, — пробормотал, задыхаясь, Брюстер. Мчась изо всех сил под пересекающимися трассами пуль к темной массе густого леса, Брюстер вдруг испытал дикую, неудержимую радость. Что-то прожужжало у его правого уха, как будто кто-то дернул туго натянутую струну, но это теперь не испугало, а, наоборот, развеселило его. Наконец он достиг леса и укрылся и его окутывающей темноте. С трудом переводя дыхание, он остановился и прислонился к стволу дерева. Во рту было до боли сухо, в голове стучало, как будто она вот-вот лопнет. Но все позади, теперь он в безопасности.

Подошел часто дышавший Дэмон и ободряюще хлопнул Брюстера по плечу.

— Так, теперь пойдем дальше. Иди за мной.

— Но куда? — он все никак не мог отдышаться.

— От дерева к дереву. Выбирай дерево и иди к нему. Потом другое, третье…

— Но я ничего не вижу…

— Как ковбои и индейцы. Ясно?

Как ковбои и индейцы. Брюстер хотел расхохотаться, но подавил это желание. «Что сказала бы мама, если бы увидела меня? Здесь. Сейчас. В этом лесу». Неожиданно он подумал, что может отстать от Дэмона. Страх дошел до самых пальцев и пяток. Он ничего не видел, осторожно, ощупью двигался вперед, пока рука не натыкалась на кору дерева, потом прислушивался к шагам шедшего впереди Дэмона и снова двигался вперед. Неожиданно он почувствовал, что стал видеть лучше: стволы сосен были несколько темнее общей массы леса. Трудно было только идти бесшумно. Он спотыкался, цеплялся ногами за корни, наступал на лежащие на земле засохшие сучки. Его бесили хлеставшие по лицу ветки; когда он ступал ногой на высохшие листья, они щелкали, как хлопушки, или звенели, как разбитое стекло. Так, во всяком случае, ему казалось. Куда и зачем, черт возьми, идет этот Дэмон? Откуда он знает, в каком направлении надо идти? Все куда-то провалились, и только они двое мыкаются в этом темном лесу…

Справа что-то зашуршало. Там тоже кто-то двигался. Но совсем не в том направлении, где был Дэмон. Брюстер замер около дерева и широко открыл рот, чтобы дыхание было беззвучным. Кто-то шел прямо на Дэмона, теперь вот остановился. Брюстер попытался вскинуть винтовку к плечу, но понял, что не может сделать этого. Все его тело вздрагивало с каждым ударом сердца, а руки ничего не чувствовали. На какой-то момент у него появилось желание громко закричать и броситься напролом через лес. Потом это прошло, он почувствовал себя уверенным, готовым к любой неожиданности, полностью сознающим все происходящее вокруг.

Человек сделал еще два-три шага. Он теперь, должно быть, как раз там, где притаился Дэмон.

— Konrad? — спросил он дрожащим голосом.

Брюстеру этот оклик показался невероятно громким. «Ого, — подумал он изумленно, — он боится. Боится даже больше, чем я», — и бесшумно вскинул винтовку к плечу.

— Konrad? — повторил тот же голос. — Wo sind?…

Брюстер хотел выстрелить, но в этот момент раздался глухой удар и захлебывающийся хрип, потом шелест листьев от падающего тела — и тишина. Не опуская винтовки, Брюстер осторожно приблизился к тому месту, где произошло все это.

— Брюстер? — раздался голос Дэмона.

— Да?

— Пошли дальше.

— Что случилось, сержант?

— Я задушил его.

— Господи! — Брюстер едва различил у корня дерева неуклюже осевшее тело немецкого солдата.

— Он заблудился или отстал от патруля. Идем дальше. Некоторое время стояла почти полная тишина; постепенно затихла и стрельба вдали. После ужасного грохота артиллерийской канонады, оглушительных взрывов снарядов и ожесточенной немецкой атаки тишина казалась абсолютной и даже осязаемой. Где-то в болоте квакали лягушки. Толстый слой сосновых иголок на земле приглушал их шаги. По мере того как зрение привыкало к темноте и становилось острее, Брюстер чувствовал все большую и большую уверенность в себе. Он, как ребенок, всегда боялся темноты и со страхом вспоминал, как однажды вечером, когда родители ушли в оперу, в доме неожиданно выключилось электрическое освещение в тот момент, когда он находился в своей спальне на втором этаже и читал Конан Дойля. Непредвиденный, без всякого предупреждения натиск такой абсолютной темноты настолько испугал Брюстера, что он сразу же замер к долго лежал затаив дыхание, прижав к животу книгу, боясь пошевелить даже пальцем. А наполнявшаяся ужасом темнота безжалостно стискивала его все плотнее и плотнее. Лишь много времени спустя он, крадучись, соскользнул с кровати и зажег свечу. Однако прыгавшая по стене собственная расплывчатая тень пугала его еще больше. Тем не менее он ведь встал с кровати и зажег свечу…

— Сержант, — прошептал он охрипшим голосом, когда догнал Дэмона, — скоро начнет светать.

Дэмон кивнул головой. Его лицо было серым, под глазами легла сетка мелких морщин.

— Нужно идти осторожнее. Ни в коем случае не стреляй, если не уверен, что только от этого зависит твоя жизнь. Выстрел может встревожить целую армию немцев.

Они медленно пробирались на юго-восток среди невысоких холмов, тянущихся параллельно лесной дороге. Еще дважды они услышали немецкую речь, и в одном из этих случаев едва успели сойти с дороги и укрыться от продвигавшейся крупной рысью артиллерийской команды, спешившей в немецкий тыл. Дэмон заметил, что у всадников очень усталый вид, они едва держались в седлах, большинство сонно клевало носом.

Гряда холмов неожиданно оборвалась и сменилась неглубокой ложбиной. Дальше дорога тянулась по этой ложбине, извиваясь между покрытыми виноградником горными пластами. По необъяснимой причине вид этой маленькой ложбины наполнил Брюстера страхом. Уж очень неприкрытой, ничем не защищенной, уязвимой выглядела она. Чтобы остановить Дэмона, он дотронулся до его плеча и спросил:

— Куда мы идем?

Дэмон удивленно приподнял брови:

— Назад, к нашей линии фронта. Куда же еще, по-твоему?

— До линии фронта нам ни за что не дойти, сержант.

— Не беспокойся, дойдем. Обязательно дойдем. Ставлю свою следующую месячную получку против твоей, что дойдем. — На лице Дэмона появилась добродушная улыбка. — Держись, Брюстер. Ты же хороший парень, и просто молодчага.

Стало намного светлее; сквозь разрывы в листве над дорогой виднелось слегка затянутое облаками светло-голубое небо, с ветвей падали капельки утренней росы. Они прошли всю лощину и снова вошли в лес. Справа от них по полю, у самой кромки леса, скакал на лошади офицер в безукоризненно чистой серой форме; в низко надвинутой на глаза фуражке. Звон болтающейся шашки всадника и конской сбруи казался в тишине необычно громким.

— Спешит в тыл с приятными донесениями, — пробормотал Дэмон, энергично плюнув на землю. — Ух… сволочи…

Безграничный гнев в голосе Дэмона произвел на Брюстера сильное впечатление.

Дорога шла теперь по отлогому спуску с холма; деревья поредели, сменились кустарником. Они продвигались осторожно, короткими, по двадцать — тридцать футов, перебежками, останавливаясь у куста или дерева, чтобы осмотреть местность впереди. Брюстер только что догнал Дэмона и хотел что-то сказать, но, увидев застывшее напряженное лицо сержанта, остановился как вкопанный. Внизу, пересекая расположенное под уклоном поле, шла небольшая колонна солдат.

— Пленные, — тихо произнес Дэмон.

Наклонившись больше вперед, Брюстер увидел, что в колонне было шесть пленных: трое из них несли на носилках раненого, а впереди шли еще двое. Пленных американцев охраняли два немецких солдата — один в голове колонны, другой позади. Американцы выглядели очень усталыми, едва тащились, особенно те, кто несли раненого на импровизированных носилках из двух винтовок и плащ-накидки. Раненый лежал неподвижно, его обнаженная голова безжизненно упиралась в грудь заднего носильщика. «Они идут в нашу сторону, — со страхом подумал Брюстер. — Выходят на эту дорогу и пойдут мимо нас». И все же он продолжал жадно наблюдать за колонной. Один из носильщиков споткнулся, и немец, идущий позади, грубо подтолкнул его. Американец бросил на него гневный взгляд и громко выругался. На какой-то момент его лицо попало в луч света: угловатое, костлявое лицо, большой рот…

— Сержант, — взволнованно прошептал Брюстер, — ведь это Реб! Это Реб! А рядом Полетти, смотри, смотри…

— Правильно, это они.

— А вон и капрал Девлин, видишь?

— Где Девлин? — недоверчиво пробормотал Дэмон.

— Впереди, Вот тот, что идет отдельно. Видишь? Вон, с перенизанной головой.

Теперь всех пленных было хорошо видно. Они шли медленно, на подъемах дороги часто спотыкались и скользили, цеплялись за кусты и ветки. Их лица были мрачными, изнуренными. Каски были только на двоих. Капрал Девлин, потом кто-то незнакомы л Брюстеру, затем Рейбайрн, Полетти и задний носильщик, смутно напоминавший Брюстеру кого-то. Шедший позади немец выкрикнул что-то и опять толкнул Рейбайрна, но на этот раз тот лишь презрительно посмотрел на него и ничего не сказал.

Брюстер вздрогнул. Сержант Дэмон толкал его назад, туда, откуда они только что пришли и говорил:

— Пошли, пошли…

— Куда? — удивленно спросил Брюстер и, опасливо оглядываясь на колонну, нерешительно двинулся обратно.

Они прошли ложбину в обратном направлении и вернулись на то место, где кончался ряд холмов. Когда они вошли снова в густой лес, Дэмон повернулся к Брюстеру:

— Мы нападем на них отсюда.

— Нападем на них?

— Сначала я покончу с немцем, который идет позади, а когда передний повернется, ты приколешь его. Понял?

— Я…

— Не шевелись, пока я не начну. Сначала я брошусь на заднего. Надо сделать так, чтобы они не успели произвести ни одного выстрела.

— Но как же это, сержант?…

— Ты что, глухой, что ли? Я же сказал тебе не стрелять, пока ты не убедишься, что это абсолютно необходимо.

Брюстер уставился на Дэмона непонимающим взглядом. Лицо сержанта было гневным и суровым, таким, каким оно бывало, когда он отчитывал кого-нибудь после проверки, только еще более гневным. Дэмон твердо решил напасть на немцев и ни за что не откажется от этого. Они должны убить этих немцев, и Дэмон хочет, чтобы он, Брюстер…

— А разве нельзя просто обстрелять их из засады?

— Чтобы они открыли ответный огонь? — спросил Дэмон, окинув Брюстера презрительным взглядом. — Или чтобы укрылись в кустах и завопили о помощи? Там же немцы! — прошипел он, показывая куда-то в сторону темной массы леса.

— Но… — заикаясь продолжал охваченный страхом Брюстер, — но я не могу, сержант…

— Сможешь. Сможешь, если хочешь остаться живым.

— Но ведь нас только двое.

— Их тоже двое. Тут-то они как раз и просчитались, сволочи. — Он подтолкнул Брюстера в сторону от дороги. — Не теряй времени. Стой вот здесь. За этим деревом. Помни: не показывай себя, пока не услышишь, что я нападу на заднего. Я буду вон там, видишь? Вон у той сосны с горбом внизу ствола. Не стреляй ни в коем случае…

— Но… сержант, я не…

— Убей эту сволочь! Убей его! Или ты его, или он тебя! И всех остальных нас… — Дэмон схватил Брюстера за грудки и угрожающе потряс его. — Смотри, Брюстер, если ты подведешь меня сейчас… Приколи его штыком так, чтобы он и пикнуть не успел. — Он последний раз тряхнул Брюстера и бесшумно исчез и кустах.

— О боже, — тяжело вздохнул Брюстер. Присев за широким стволом сосны, он автоматически проверил шпеньки штыка. Его лицо покрылось потом; капельки пота падали с носа, подбородка, стекали в глаза и разъедали их. В животе урчало. Опасаясь, что эти звуки выдадут его, он надавил на живот рукой.

Из лощины доносились голоса приближавшихся людей, слышалось приглушенное звяканье снаряжения, гулкий стук ботинок по засохшему грунту. Сначала за деревьями замелькали какие-то пятна, но вскоре Брюстер увидел шедшего впереди немца в серой форме, его сильно загорелое широкое лицо и квадратный подбородок. У Брюстера захватило дыхание, ему показалось, что его сердце подскочило к самому горлу и застряло там. Ему захотелось бросить винтовку и убежать куда-нибудь в лес, где можно надолго спрятаться. Кто об этом узнает? Кому он нужен? Но в тот же момент Брюстер вспомнил выражение лица Дэмона и то, как он, Брюстер, все же решился в темной спальне в Сент-Эндрю встать и зажечь свечу. Его охватил приступ безграничной ярости, мышцы непроизвольно напряглись.

Неожиданно раздался глухой звук сильного удара, как будто кто-то стукнул доской по завернутому в одеяло бревну, потом гортанный захлебывающийся крик. Брюстер молниеносно выскочил из-за дерева. Немецкий солдат, находившийся от него не более чем в шести футах, повернулся назад, в том направлении, откуда раздался крик. Подскочив к нему, Брюстер в нерешительности уставился на его спину. За немцем виднелись застывшие в изумлении лица американцев. Спина немца была широкой; мундир около большого, из черной кожи ремня потемнел от пота. Брюстер сознавал, что надо ударить его, но не мог. Какую-то долю секунды он стоял неподвижно и смотрел на блестящий черный подсумок, цилиндрическую коробку противогаза, разошедшуюся складку мундира. Но вот немец снова повернулся к нему лицом; широко открытые, ясные глаза, строгая линия тонких губ. Винтовка с примкнутым штыком начала описывать длинную дугу в направлении Брюстера. «Он хочет ударить меня», — мелькнула у него мысль, и он рванулся со всей силой на немца и автоматически нанес ему сильнейший штыковой удар, такой, которому его учил Дэмон. Штык вошел в тело чуть повыше металлической пряжки поясного ремня, похожей на голову рычащего ягуара. Немецкий солдат оцепенел, его тело качнулось в сторону напавшего, как будто он хотел, чтобы штык вошел еще глубже. Что-то сильно ударило Брюстера по переносице; в глазах у него потемнело, поплыли круги, и словно сквозь какую-то пелену он успел заметить лишь выпученные от боли и изумления белые глаза своей жертвы; свободной рукой немецкий солдат пытался поцарапать Брюстеру лицо. Однако в этот момент сзади на немца неожиданно налетел Девлин. Сжав шею противника левой рукой, правой Девлин выхватил из его ножен нож для рукопашного боя и нанес ему несколько ударов в спину. Немецкий солдат сник и без единого звука грузно осел прямо на дорогу. Несколько секунд Брюстер все еще никак не мог выдернуть свой штык. Наконец это ему удалось. По стальному штыку стекала вниз густая кровь. Вокруг Брюстера собрались Девлин, Рейбайрн, Полетти и другие, и все они смотрели на него как на человека, обладающего какой-то сверхъестественной магической силой. Итак, он все же сделал это. Он сделал то, что приказал ему Дэмон.

Почувствовав, как к горлу подкатывает тошнота, Брюстер в смущении отошел к кустам и наклонился, опасаясь, что его вырвет. Сначала ему стало стыдно перед товарищами, но он тут же решил не обращать ни на кого внимания. Кто-то, дружески обхватив его за плечи, тихо говорил что-то утешительное, но Брюстер не слышал этих слов и не понимал их.

— Ничего, ничего, — бормотал он. Проведя рукой по своему лицу, неприятно удивленный Брюстер заметил, что вся его ладонь в крови, а нос показался ему невероятно большим и каким-то мягким. — Оставьте меня на минуту-две в покое…

Но его никто уже не слушал, потому что каждый в этот момент был занят чем-то своим: все скрытно передвигались, над чем-то хлопотали, что-то торопились сделать. Дэмон уже сообщил всем, что справа, не далее, чем в ста ярдах от них, находится противник. Рейбайрн и Девлин снимали с убитых немецких солдат патронташи, проверяли их оружие. Только ошеломленный Брюстер стоял, не принимая в этом никакого участия, размышляя над чем-то, прислушиваясь к приглушенным голосам товарищей.

— Что же вы так долго? — спросил капрал Девлин. Его глаза блестели, как две бусинки. — Я заказал этот разговор целых пять часов назад.

На лице Дэмона появилась улыбка.

— Ты что, но знаешь этих французских телефонистов, что ли? — подхватил шутку Дэмон. — Они то и дело соединяют не с тем номером. — Произнося эти слова, Дэмон внимательно всматривался в лес позади линии холмов. — А ты что, планировал небольшую поездку и Германию, Дев?

— А как же, конечно! Сейчас самое время пополнить кое-какие запасы, а то здесь все пропадет… — Его веселое лицо неожиданно стало хмурым, подбородок опустился. — Боюсь, что так и случится, — пробормотал он тихо, — наверное, все так и будет…

— Что произошло? — спросил Дэмон.

— А черт его знает! Я так ничего и не понял. Лейтенант крикнул, чтобы мы отступали. Я знал, что отступать не следует, но в тот момент это почему-то показалось мне правильным. Я отступил с несколькими солдатами назад за насыпь, а по пятам нас преследовала целая толпа немцев, так что разобрать, кто где находится, было невозможно. Я только что пристрелил одного, замахнувшегося на Тэрнера штыком, и взял на мушку другого, но в этот момент кто-то стукнул меня но голове. Когда я пришел в себя, то понял, что лежу на спине, а голова трещит, как после новогодней ночи. Около меня вот эти два героя. Никакого оружия, но зато тысяча и один немец вокруг нас и каждый тыкает штыком мне в живот.

— А ты знаешь, капрал, — вмешался Рейбайрн, — я, конечно, не считаю себя героем, но совершенно уверен, что, не остановись я и не попытайся поднять тебя, быть бы мне сейчас где-нибудь у черта на куличках…

— Да, ты поступил, конечно, неплохо, — пробормотал Девлин без особого энтузиазма.

— Но ведь закончилось-то все хорошо, — сказал Рейбайрн, пожав плечами.

Брюстер удивленно следил за всеми. Он бросил взгляд на убитого немца — квадратное загорелое лицо, тучное тело, — но быстро отвел глаза в сторону. Это он убил его. Они говорили, что Брюстер трус, не желали есть за одним столом или жить с ним в одной комнате. Но он доказал им, что Брюстер вовсе не трус; он так же, как и многие другие, был и не трусом и не героем, но сумел заставить себя сделать то, что должен был сделать… Странно: он почему-то не чувствовал сейчас ни своих рук, ни ног, ни носа; даже тогда, когда осторожно ощупывал их пальцами. Нос казался каким-то большим комом, а перед глазами словно висела какая-то сетка. Вот, как из-за какого-то мыса, к нему приблизилось лицо Дэмона.

— Ну, как ты? — спросил он.

— Мне кажется, я плохо вижу, — пробормотал Брюстер.

— Он, наверное, стукнул тебя спусковой скобой, а может быть,

и кулаком. Повредил переносицу.

— Сломал мне нос?

— Ага. Но ничего. Так будет даже лучше — более сердитый вид.

— До того как мужчина станет взрослым, его нос обязательно должен быть сломан, — вмешался Девлин. — Ты разве не знал этого, Брюстер? А потом его должны сломать еще раз, подправить в другую сторону.

— Глупости! Все, что ему требуется, это положить в шерстяной носок перемешанное с золой сало и подержать его суток двое на носу, чтобы вытянуло всякую дрянь, тогда нос будет как новенький…

Брюстер застенчиво улыбнулся. Они опять разыгрывали его, но теперь в этом розыгрыше чувствовалось совсем иное отношение: все проявляли искренний интерес к нему, каждый хотел сказать что-то. Он должен был решиться и решился на это. Отыскав плохо видящими глазами Дэмона, он с гордостью сказал:

— Здорово мы разделались с ними, сержант.

— Ну вот, видишь, что могут сделать два человека, Тим? Видишь? А теперь нас восемь человек…

Брюстер кивнул. Все будет хорошо, он был в этом совершенно уверен. Они вернутся к своей линии фронта, и никто — пусть даже вся немецкая седьмая армия выстроится плечо к плечу — не в состоянии задержать их.

 

Глава 4

— А я уверен, что там сидят немцы.

— Конечно, сидят. А ты не сидел бы?

— Не знаю, что я делал бы…

— Да, узнать это можно только одним способом…

Лес кончился небольшим выступом в форме кривого рога, ровно, словно ножом срезанного в том месте, откуда начиналось пшеничное поле. Освещаемая солнцем земля, как будто покрытая нежным золотистым мехом, уходила далеко на юг, где виднелся небольшой холм, не позволявший рассмотреть что-нибудь за его пределами. В средней части этого длинного поля, приблизительно в ста ярдах от места, где залегла группа Дэмона, стояла окруженная фруктовыми деревьями ферма.

Неторопливо изучая каждый ее уголок, Дэмон пожалел, что у него нет бинокля. Ферма состояла из двух крытых мелким шифером серых каменных зданий. В главном здании, расположенном к Дэмону ближе, имелся широкий, рассчитанный на повозки открытый въезд, увенчанный сверху замысловатым куполом с опускающимися ставнями; под куполом, наверное, было достаточно просторное помещение, из которого просматривалось все поле между двумя полосами леса. Не исключено, что из этой башенки под куполом можно увидеть и землю, находящуюся за холмом, южнее. Ферма Бриньи. Дэмон вспомнил, что видел эти две маленькие точки на карте, которой пользовался майор, когда ставил им задачи перед боем. На ферме и вокруг нее было тихо, не замечалось никакого движения, но Дэмон был уверен, что дома не пустуют. Может, немного, всего несколько человек, но есть. В башенке под куполом наверняка стоит пулемет. Иначе и быть не может. Хотя ферма находится сейчас далеко позади линии фронта, немцы достаточно опытны и сообразительны, чтобы не оставить ее без людей. Как поступил бы он сам, если бы руководил этим продвижением к Баррекуру и к реке? Он оставил бы здесь пулемет с полным расчетом для отражения возможной контратаки, а с остальными двинулся бы дальше. Он, пожалуй, оставил бы здесь еще одно-два отделения и приказал бы им окопаться вокруг расположенного среди фруктовых деревьев колодца и занять второе здание. Впрочем, если бы ему был бы необходим каждый стрелок…

— Пошли, сержант, — предложил Полетти приглушенным тревожным голосом.

— Куда? — вопросительно взглянул на него Дэмон.

— Но знаю. Куда-нибудь, лишь бы выбраться отсюда…

— Если у них на этой башенке пулемет, то они не дадут тебе пройти и половины пути до того холма.

— Не знаю…

— Зато я знаю. — Дэмон кивнул в сторону Джейсона, раненого солдата из третьей роты, случайно попавшего в их группу и спросил: — А что ты думаешь делать с ним? — Полетти смущенно опустил глаза. «Без меня они наверняка оставили бы его и ушли», — подумал Дэмон, но не высказал этого вслух. — Прав я, Дев? — спросил он.

Девлин кивнул в знак согласия. В его спутанных рыжих волосах за ухом виднелась запекшаяся кровь.

— Никаких шансов, — согласился он. — Они раздавят нас как мух на оконном стекле.

Раненный в пах, Джейсон повернул голову и произнес слабым голосом:

— Ребята, отнесите меня к доктору. Вы должны отнести меня к доктору, иначе я умру от потери крови, я чувствую это…

— Ты преувеличиваешь. Не так уж много ты потерял крови, чтобы умереть, — успокоил его Дэмон.

Больше никто не сказал ни слова.

Утро оказалось для них трудным. Они медленно продвигались в южном направлении. Дэмон и Девлин поочередно шли впереди, осторожно выбирая дорогу по лесным тропам. После часа такого пути они неожиданно наткнулись на двух солдат из первой роты, спрятавшихся под сваленным деревом. Один из них был тяжело ранен в ногу, а другой почти ничего не соображал от страха, но, к удивлению Дэмона, оба сохранили свои винтовки и патронташи. Дэмон срезал два молодых деревца и соорудил из них удобные носилки для Джейсона, в результате чего освободилось еще два «Спрингфилда», а для солдата, раненного в ногу, сделал костыли, но все это существенно задержало их продвижение. Идти по лесу бесшумно было почти невозможно. Девлин и Рейбайрн были опытны и шли осторожно, а Полетти, Брюстер и Люджек, один из присоединившихся к ним солдат, не имели никакого опыта и никак не могли приноровиться к лесной дороге. К тому же нести раненого на носилках было, конечно, нелегко, солдаты то и дело спотыкались и скользили. Они чуть не оказались на пути немецкого конного пулеметного подразделения, продвигавшегося позади них по одной из идущих в том же южном направлении троп; два раза им пришлось прятаться в кустах от скакавших по тропе немецких конных курьеров. Все уже были голодны и страдали от жажды; медленное скрытное продвижение взвинчивало всем нервы.

— А может быть, там никого и нет? — заметил Брюстер после продолжительного молчания.

— Возможно, — буркнул Дэмон. — Конечно, немцы могли и не занять эти дома, ведь и они иногда ошибаются.

— Давай я смотаюсь туда, сержант, — предложил Рейбайрн. — Произведу, так сказать, легкую разведку. Подкрадусь как лиса. Ну как, сержант?

Дэмон ответил не сразу. Он сам не объяснил бы почему, но чувствовал, что так действовать не надо. С другой стороны, надо было все же что-то предпринимать.

— Ну, ладно, — сказал он наконец, вынимая из кобуры пистолет. — Оставь свою винтовку, а это вот возьми. С ним тебе будет удобнее. Теперь слушай: если в домах никого нет…

Он остановился на полуслове. Как бы в подтверждение мыслей Дэмона, из широкого темного дверного проема здания на солнечный свет вышел сначала один человек, за ним другой, и оба направились к углу дома. Два рослых солдата, с непокрытыми головами, без оружия. Несколько секунд они внимательно осматривали окружающие ферму пшеничные поля. Тот, что повыше, показал пальцем на яблоню и что-то сказал; второй кивнул головой, и оба рассмеялись. Потом они отправили малую нужду, повернули обратно и скрылись в дверном проеме. Напряженно следившие за ними американцы облегченно вздохнули и переглянулись.

— Ну что ж, теперь нам, но крайней мере, кое-что известии.

— Это точно, — пробормотал Девлин и вздохнул.

Продолжая наблюдать за фермой, Дэмон напряженно обдумывал положение. Вид этих только что выходивших немцев вызвал новый прилив гнева.

В нем снова проснулись и забурлили все чувства, испытанные им прошлой ночью. Вскоре после полуночи Дэмона потрясли ошеломляющие новости, он узнал, что им не оказывается и не будет оказано никакой артиллерийской поддержки; что французом на их правом фланге нет; что мимо них или прямо на них движется несущая смерть лавина немцев и они будут сметены без какой-либо возможности хоть на сколько-нибудь задержать продвижение противника. Сначала Дэмон испытал нечто похоже на шок, потом тревогу, и, наконец, его охватили душащие ярость и гнев. Он сражался упорно. Не найдя лейтенанта Хэрриса после первого натиска противника, он, выполняя приказ, прикрывал Йогансена, Тэрнера и Кразевского. Отступая, он останавливался, стрелял и снова отступал, пока наконец не понял, что остался один, в чаще, в том месте, где железнодорожная насыпь входит в лес.

Гнев и чувство ответственности заставили его вернуться назад. Все произошло не так, как должно было произойти: им предложили занять очень невыгодную позицию; французы прекратили сопротивление и поспешно отступили; артиллерия не оказала какой поддержки; было совершенно очевидно, что в отчаянии их батальон просто принесен в жертву, а лейтенант Хэррис, наверное, не выполнил приказ и решил отступать. Но он, Дэмон, чувствовал себя в долгу перед солдатами, с которыми жил, которых готовил к бою. Он подавил чувство страха и заставил себя двинуться в обратном направлении, все еще не веря, что двести пятьдесят солдат могли вот так разбежаться кто куда. Дэмон долго полз от одной воронки к другой, его пальцы часто натыкались на еще не остывшие осколки снарядов; когда в небо взмывала осветительная ракета, он замирал и притворялся убитым, а его сердце билось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Дважды на него едва не натолкнулись продвигавшиеся вперед немецкие пехотинцы.

Когда Дэмон добрался до линии, которую они заняли вчера перед боем, он понял, что все закончилось полнейшим поражением. Он нашел тела Дэвиса и Хоффенстедта или, вернее, то, что осталось от них, а потом и изуродованное тело Старки, но Брюстеру Дэмон об этом не сказал, так как сразу же понял, что тот и без того дрожит от страха, как ребенок. Где в тот момент были все остальные, Дэмон не имел никакого представления. Одни, видимо, отступили на резервные позиции, другие убиты, захвачены в плен или прячутся, как загнанные звери, где-нибудь в лесу. При мысли об этом Дэмона снова охватило чувство гнева и досады, страстное желание отомстить противнику.

Тогда однако он нашел только Брюстера. Что ж, все равно он действовал теми силами, какими располагал. Брюстер, оказывается, знает немецкий язык. Почему Дэмон не узнал об этом раньше, почему никто в роте вообще ничего не знал об этом?…

— Я хочу пойти поискать воды, — заявил Люджек. Этот коренастый парень с черными, как бусинки, глазами и очень длинными руками, кажется, решил воспользоваться благовидным предлогом, чтобы отделиться от группы и сдаться в плен или, возможно, укрыться надолго где-нибудь в лесу. — Моему раненому другу нужна вода. Можно, сержант?

— Сиди на месте, — резко приказал Дэмон.

— Но… если мы не собираемся ничего делать…

— А я говорю сиди, нам есть что делать.

— Да? А что? Мне нужна вода, я ведь не обманываю…

— Вода там, — ответил ему Дэмон, направив указательный палец на открытые двери здания фермы. — Вон там.

Солдаты уставились М него изумленным взглядом.

— Ты хочешь сказать, что мы пойдем туда? — удивился Люджек.

Некоторое время все молчали, прислушиваясь к отдаленным громовым раскатам артиллерийской канонады. Дэмон не отрывал взгляда от фермы — ему казалось, что если посильнее напрячь зрение, то можно увидеть, что делается за коричневато-желтыми стенами дома. Он размышлял о беззаботном виде только что выходивших немецких солдат, о том, как они рассмеялись, когда один на них показал на яблоню.

— Вы видели их? — спросил он презрительным тоном, стараясь сдержать свой гнев. — Выхода? из дома даже без оружия, наверное, думают, что находятся в своем Мюнхене, пьют пиво… — Тихо выругавшись, Дэмон посмотрел на низкую черепичную крышу башенки, прислушался к методически ухавшим залпам дивизионной артиллерии… В этот момент Дэмон принял решение: он сейчас ясно представил себе, что им надо делать.

Он положил винтовку на землю и внимательно осмотрел каждого из окружавших его солдат. Наполовину ошеломленный с момента взятия его в плен, Полетти был все еще напугай. Подбитый нос Брюстера распух до размеров репы, и он из-за этого почти ничего не видел. Один из солдат первой роты, Гендерсон, выглядел опасно угрюмым, все время почему-то молчал; другой Шилья, маленький, коренастый немец из Пенсильвании, реагировал на все довольно быстро, но, судя по внешнему виду, полагаться на него было рискованно. Из двух солдат третьей роты, присоединившихся к ним последними, Бёрджес тихо стонал от боли в раненой ноге, а Люджек был таким, что, кроме хлопот, никакой пользы от него не жди. Рейбайрн, по-видимому, был готов к чему угодно. Наконец взгляд Дэмона остановился на Девлине: вот на кого можно положиться полностью, он не подведет.

Десять человек. Восемь годны к действию, из них два будут действовать неохотно; один — на костылях, один — на носилках. Шесть «спрингфилдов», два «маузера», один «кольт». Приблизительно по двадцать патронов на человека. Ни пищи, ни воды. Дэмон вспомнил майора Колдуэлла в маленькой комнатке без потолка, его ясный неторопливый голос: «И самое главное — всячески поощряйте индивидуальную инициативу». Дэмон грустно улыбнулся. В данном случае на инициативу особенно рассчитывать не приходится.

Тем не менее Дэмон был уверен, что действует правильно. Он чувствовал это всем своим существом с такой же непоколебимой убежденностью, как на инструктаже перед боем, когда его возбужденный взгляд задержался на двух маленьких черных точках, обозначавших эту ферму на карте майора.

Как раз в этот момент его размышлений в лесах к западу от фермы начали взрываться первые снаряды; взрывы взметнули в воздух крупные ветви и обломки деревьев, которые медленно, как бы нехотя, упали обратно на землю. Неторопливые пристрелочные залпы, лежащие между лесными островками пшеничные ноля, два немецких солдата, беспечно вышедших из дома без оружия, — все это укрепило уверенность Дэмона в важности принятого им решения. Эти два старых каменных дома могут оказаться ключевыми по отношению ко всей окружающей местности благодаря только тому, хотя бы, что они находятся именно здесь и что немцы, как видно, недостаточно оценили их значение…

— Не знаю, как всем вам, — решительно заявил Дэмон, — а мне этого вполне достаточно. — Настало время и им дать почувствовать кое-что. — Он наклонился вперед и тихо добавил: — Мы пойдем и захватим ферму.

Солдаты долго и удивленно смотрели на Дэмона.

— А для чего, сержант? — спросил Рейбайрн после некоторой паузы.

— Просто это необходимо, вот для чего. Мы займем эту ферму и будем удерживать ее до тех пор, пока наши не контратакуют немцев, не подойдут сюда и не освободят нас.

Все еще раз посмотрели на ферму.

— А сколько, по-твоему, там немцев, Сэм? — спросил Девлин.

— Не так уж много. К тому же они не обнаружат нас, если мы будем действовать правильно.

Дэмон снова взглянул на ферму, как бы взвешивая все шансы. По диагонали через поле в направлении к ферме тянулась неглубокая канава, возможно вырытая в целях осушения, а может проложенная зимним ручейком. Канава кончалась ярдах в двадцати от главного дома. Помятое в нескольких местах пшеничное поле доходило до самой стены дома из камня и штукатурки. Оттуда до широких въездных ворот в дом оставалось футов двадцать. Дэмон больше не сомневался, он был уверен, что они смогут захватить ферму.

— Посудите сами, — сказал он резко. — Перейти это поле нам ни за что не удастся. Оно хорошо просматривается и обстреливается из этой башни. Они перестреляют вас всех до одного. — Солдаты смотрели на него молча. — Наш полк скоро пойдет в контратаку; снаряды, которые сейчас рвутся там, — это артиллерийская подготовка. Полк пойдет как раз тут, вон через тот подъем.

— Ну и что же, а почему мы не можем подождать его здесь — спросил Полетти. — Тем более если полк будет контратаковать…

— Потому что сидящие на вышке немцы перебьют наступающих из своего пулемета еще до того, как они подойдут сюда, вот почему. И наша задача не допустить этого.

— А откуда тебе все это известно? — поинтересовался Люджек.

— А оттуда, что вечером перед боем я был на инструктаже командира батальона и видел там карту.

— И все-таки я не понимаю, почему бы нам не подождан, здесь, — настаивал Полетти.

Дэмон бросил на него сердитый взгляд.

— Чтобы нас захватил первый же немецкий патруль, да? По-моему, все вы достаточно уже убедились в том, что другого выбора у нас нет. Единственный выход — это захватить ферму, окопаться и держаться в ней до подхода нашего полка.

— У меня, например, есть выбор, — возразил Люджек.

— Кроме того, — продолжал Дэмон, не обратив внимания на слова Люджека, — там есть и вода, и пища. Да и по большому там можно сходить спокойно.

При последних словах глаза солдат заблестели, кое-кто улыбнулся. Это хорошо. Не важно, каковы побуждающие мотивы, важно, что они сработали. К тому же Дэмон верил в то, о чем говорил; он был непоколебимо убежден в своей правоте. Если они попытаются проползти по этому полю на юг, их наверняка перестреляют, а если останутся на месте — захватят в плен. О том, чтобы пробиться к своим через лес, нечего было и мечтать. А за стенами этих домов они будут в безопасности. Надо только попасть туда.

— Меня ты вполне убедил, сержант, — заявил Рейбайрн. — Я настолько голоден, что готов сожрать вонючую гадюку.

— А куда же делись те яйца? Ты не сохранил их? — спросил Дэмон, улыбаясь.

Рейбайрн устремил печальный взгляд в небо:

— О, сержант, они оказались тухлые, все до одного тухлые! Над ними снова засвистел снаряд, потом недалеко за фермой появилась ослепительная вспышка, раздался взрыв, поднявший высоко в воздух фонтан земли; следующий снаряд разорвался еще дальше, за фермой. Стрельба, видимо, велась по площади, но большая часть снарядов падала где-то в районе железнодорожной насыпи. Когда взрывы стихли, до слуха донеслись резкие хлопки выстрелов из винтовок и пулеметов.

— Пошли, — решительно приказал Дэмон, поднимаясь. — Если мы будем лежать здесь кверху пузом, то вас наверняка окружат и схватят.

— Только не меня, — заявил с неожиданной злобой Гендерсон. — Я больше не хочу попадать им в лапы.

Остальные молчали, но и на их лицах появилась решимость. Дэмон почувствовал, что наступил самый подходящий момент, чтобы заставить их действовать.

— Я понимаю, что вам пришлось испытать горечь поражения, но послушайте, что я скажу. — Он неторопливо показал на серые дома фермы. — Они считают нас трусишками, думают, что мы способны только на бегство и на сдачу в плен. Они говорят, что у нас, американцев, кишка тонка. Надо же наконец проучить этих гадов. Настало время, чтобы кто-нибудь доказал им, почем фунт лиха…

— Правильно, Сам, — поддержал его Девлин. — Давай устроим им небольшой спектаклик. — Он поднялся на ноги, за ним последовал Брюстер.

— Подождите! — воскликнул Люджек. — Что за чертовщина? Что мы, идиоты, что ли, терять каждому слову этого вояки? Разве вы не понимаете, что он спит и видит, как бы подраться, хочет, чтобы нас всех до одного кокнули!..

— Да! — гневно воскликнул подошедший к нему Дэмон. — Может быть, тебя и кокнут. Но об этом, кажется, никто особенно не пожалеет! Может быть, ты завтра проявляться в сортир и задохнешься там. Или ты думаешь, что тебя будут вспоминать больше, чем тех, которые погибли там, у железнодорожной насыпи? Я хочу остаться живым не меньше тебя, Люджек, но, чтобы остаться живым, надо действовать, и мы будем действовать, как я сказал!

— Ты гад собачий, понимаешь, гад, — начал было огрызаться Люджек, но его резко перебил Гендерсон:

— Заткнись, если хочешь уцелеть. Ясно?

Дэмон понял, что большинство согласны с ним и не подведут его.

— Так вот, давайте разделимся, — продолжал Дэмон. — Ты, Дев, веди своих ребят вон к тому маленькому лесу. Видишь маленький бугор, вон тот, за которым можно укрыться? Зайди за него и подползи как можно ближе к домам. Если немцы начнут стрелять, остановись и открывай ответный огонь. Если услышишь, что обстреливают меня, поднимайся и бегом к домам. — Понял? — Девлин кивнул головой. — Я подойду вон оттуда, справа, проползу по той канаве, а потом через ту дыру в стене, вон она между двумя яблонями. Видишь ее? Мне понадобится минут пять, поэтому вы не выбегайте из-за бугра, пока я не подойду как можно ближе.

— А что, если они заметят сначала тебя, Сэм?

— Не думаю. Если они и ждут противника, то с юга или юго-востока. Они наверняка смотрят в этом направлении. — Дэмон медленно прошелся взглядом по лицам сгруппировавшихся около него солдат. — Реб? Хочешь пойти со мной?

— А как же, это моя обязанность.

— Давай и я пойду, сержант, — предложил Брюстер.

— Тебе, пожалуй, не стоит, Тим, — улыбнулся Дэмон. — Ты ничего не увидишь из-за распухшего носа, а мне нужен человек с острым зрением.

— Я могу обеспечить прикрытие, — предложил Гендерсон.

Дэмон бросил на него испытующий взгляд; Гендерсон выглядел теперь более решительным. У него были большие сильные руки, да и вел он себя неплохо.

— Где ты жил, откуда призвался? — поинтересовался Дэмон.

— Из округа Арустук. Жил в лесах.

— А оленя найти по следу можешь? Гендерсон кивнул головой.

— Ну ладно, пойдем. — Дэмон снопа повернулся к Девлину: — Остальные все твои, Дев. Возьми с собой оба «маузера».

— А двух человек тебе не мало, Сэм? — с тревогой спросил Девлин. Они посмотрели друг другу в глаза. — Что, если внизу сидят немцы?

— Вряд ли. Я уже подумал об этом. Знаешь, почему два солдата вышли без оружия? Потому что они спускались вниз из этой башенки. Если бы они были внизу, на первом этаже, то хотя бы один из них должен был выйти с оружием и в каске.

— Тут большой риск… — пробормотал Шильц.

— Конечно, риск, но такой, из которого мы должны выйти победителями. — Дэмон повернулся и бросил сердитый взгляд на Люджека. — А ты, Люджек, пойдешь с капралом Девлином и не вздумай ослушаться его. Чтобы никаких вопросов и возражении. Ясно?

— Да, ясно, — пробормотал побледневший Люджек и проглотил слюну.

— А как насчет нас? — спросил Бёрджес, показывая на Джейсона. — Как насчет меня и этого парня?

— Вы останетесь здесь и не вздумайте шуметь. Вам будет нисколько не хуже, чем если бы пришлось тащиться через поло на юг. Когда мы займем ферму, то придем за вами. Я обещаю это. Ждать вам придется недолго.

Удерживая винтовку на сгибе локтей, Дэмон терпеливо продвигался вперед. Пшеница была высокой и несколько более темной, чем он привык видеть у себя на родине. Высокие стебля с коричневатыми колосьями мягко ударялись друг о друга над головой или покорно склонялись вниз к лицу Дэмона. Достигнув канавы, он остановился, подождал Рейбайрна и Гендерсона и пополз вперед теперь быстрее, останавливаясь через каждые десять футов и настороженно прислушиваясь. В одном месте он наткнулся на немецкий ранец с оборванными ремешками, видимо сорванный со спины какого-нибудь участвовавшего в атаке солдата; рядом валялась пробитая пулей фляжка. Над головой жужжали насекомые; вдали, у кромки леса, виднелся повисший на дереве, словно огромный серебристый червь, привязной аэростат наблюдения. Никакого страха Дэмон не испытывал. Он думал только о канаве и о видневшейся над стеблями пшеницы темной башне с пологой крышей. Дважды он останавливался и пытался рассмотреть, не движется ли кто-нибудь в башне, но через жалюзи увидеть что-нибудь было невозможно. Позади себя Дэмон слышал слабый хруст приминаемых стеблей, в нескольких шагах за ним, крадучись, полз Рейбайрн.

Добравшись до кромки пшеничного поля, Дэмон осторожно приподнял голову. Открытый отрезок пути до стены из леса казался короче, теперь Дэмон понял, что до стены надо еще проползти добрых сорок футов. Недалеко от него лежала опрокинутая набок разбитая повозка; под яркими солнечными лучами блестело неестественно вздыбленное в воздух колесо со стальным ободом. В безветренной жаре низко наклонились к земле усыпанные мелкими золотистыми плодами ветви яблонь. Мучила жажда, Дэмон непрестанно глотал слюну. На его часах было одиннадцать сорок восемь. С момента как они тронулись, прошло девять с половиной минут. Высоко в небе кружился жаворонок; закончив какую-то плавную трель, он улетел в подветренную сторону. Увидев птицу, Дэмон почувствовал себя безгранично уставшим, его охватил страх. Что, если Девлин не доползет до того бугра? Что, если немец наблюдает сейчас за ним сквозь щель в этих жалюзи? Если на первом этаже есть пулемет или несколько солдат с винтовками, то их всех перебьют в считанные секунды…

Не думай об этом. Задача заключается в том, чтобы попасть в дом, оказаться за его стенами. Одиннадцать минут. Время действовать. Дэмон беззвучно приподнялся сначала на колено, потом на обе ноги и, быстро перебежав к опрокинутой повозке, сжался возле нее в комочек; чтобы не шуметь, он дышал ртом. Через несколько секунд он уже полз к дыре в стене. Пока все шло хорошо. Он повернулся, чтобы дать сигнал Рейбайрну, но застыл как вкопанный: до его слуха донеслась короткая пулеметная очередь: «та-та-та-та-та». Это был пулемет «максим». Наверху немцы. Раздался винтовочный выстрел, за ним другой. Дэмону показалось, что кто-то вскрикнул от боли.

Дэмон осторожно заглянул за край разрушенной стены. В стене виднелась большая дыра с неровными краями. В помещении за стеной стояла повозка и какой-то большой квадратный зеленый ящик, видимо зарядный. Людей внизу как будто не было, во всяком случае, он не заметил никакого движения.

В этот момент застрекотал второй пулемет, его звуки как бы накладывались на звуки первого. Теперь до слуха Дэмона донеслись ясные крики и вопли от боли. Кто-то ранен. Он нырнул в дыру в стене и сразу же наткнулся на колючую проволоку, которая чуть не сорвала с него каску и больно царапнула правую ногу. Проклятая проволока! Несколько отчаянных порывистых движений — и он наконец освободился от цепких витков. Пробежав по небольшому дворику, Дэмон увидел невысокий каменный колодец с железным воротом, лежащую на навозе и сверкающую своим широким изогнутым лезвием косу, деревянное корыто, несколько мешков с зерном или навозом. Все это привлекло его внимание и отложилось в лихорадочно работавшем сознании. Перепрыгнув через высокий каменный барьер, Дэмон попал в затемненное помещение, споткнулся и упал в плетеную корзину, сильно ударившись каской обо что-то деревянное. Тяжело дыша, он поднял голову и увидел перед собой перекошенное от испуга лицо молодого светловолосого солдата-немца. Он сидел на небольшой платформе, прислонясь к стене, его мундир был широко распахнут, а грудь и правая рука забинтованы. Около немца лицом вниз лежало прикрытое брезентом тело человека. Сверху через толстое деревянное перекрытие доносились оглушительный звуки длинных неравномерных очередей из «максима». Какую-то долю секунды Дэмон и раненый немецкий солдат с ужасом смотрели друг на друга. Когда наступила пауза в стрельбе, немецкий солдат открыл было рот, чтобы закричать и предупредит!. своих товарищей наверху, но Дэмон в тот же момент проколол его горло штыком. Немец свалился набок. Из раны на белую марлю быстро побежали алые ручейки крови.

Никого. Больше никого нет. В зарядном ящике лежали ранцы и какие-то коробки. Дэмон оглянулся на открытые двери. Он был один. Перед ним — лестница из толстых досок, ведущая наверх, в башню. На лестнице два поворота. Может, на одном из них вооруженный солдат? Нет, вряд ли. Надо спешить. Эх, если бы у него была хоть одна граната! Он быстро обшарил мертвых немецких солдат, но гранат не было и у них. Ну что ж, придется идти с тем, что есть.

Дэмон спустил предохранитель винтовки, достал пистолет, вставил обойму и повесил его на мизинце правой руки, просунув последний в спусковую скобу. Пройдя по лестнице первые десять ступенек, Дэмон остановился, осторожно заглянул за поворот. Никого нет. Хорошо. Пулемет на несколько секунд замолчал, потом снова раздались оглушительные очереди. Шагая через две ступеньки, Дэмон поднялся до второго поворота, оглянулся и начал взбираться по последнему маршу. Вот его голова уже на уровне пола в башне. В слабом свете пробивающихся через жалюзи лучей Дэмон увидел склонившегося над «максимом» немецкого пулеметчика без каски, справа от него второй торопливо направляет в пулемет патронную ленту; третий, стоя на коленях, открывает новый ящик с патронными лентами. Позади них во весь рост стоит офицер в безукоризненной форме; к глазам прижат бинокль, губы искривились в насмешливой улыбке, как будто это какой-нибудь граф, осматривающий редчайшую коллекцию чешуекрылых. С левой стороны пулемета, прислонившись спиной к стене, сидит гранатометчик, на его коленях лежит «маузер»; полный удивления взгляд широко раскрытых глаз замер на неожиданно появившейся снизу голове Дэмона.

Затем все произошло молниеносно. Гранатометчик направил свой «маузер» на Дэмона, солдат, раскрывший натронный ящик, тоже увидел Дэмона и, громко вскрикнув, потянулся к своему оружию. Дэмон, опершись коленом на третью сверху ступеньку лестницы, первым открыл огонь. Гранатометчик свалился набок без звука. Затем Дэмон перевел винтовку на немца у патронного ящика и выстрелил по нему. Немец дернулся, а затем замертво шлепнулся на пол. Офицер резко повернулся в сторону Дэмона, молниеносным движением бросил в него бинокль и ухватился за кобуру с пистолетом. Бинокль попал в каску Дэмона и надвинул ее ему на глаза. Он быстро сдвинул ее левой рукой на затылок, как раз вовремя, чтобы увидеть, как бросивший ленту второй пулеметчик спрятался за станок пулемета, а первый отчаянно пытался в этот момент повернуть пулемет на Дэмона — ряд молниеносных движений, грозивших Дэмону печальным исходом, не опереди он их. Оставаясь нее в том же положении на третьей ступеньке лестницы, он выстрелил но второго пулеметчика, но промахнулся, потом в офицера, удачно, и в первого пулеметчика, тоже удачно. Офицер упал на спину, его пистолет отлетел и ударился о стенку; первый пулеметчик, который уже отказался от попытки развернуть пулемет и ухватился за свой пистолет, вскрикнул от боли и рухнул на ствол «максима». Теперь Дэмон оставил винтовку и взял в руку «кольт». Второй пулеметчик неожиданно поднялся на ноги, замахнулся правой рукой и бросил в Дэмона гранату. Стукнувшись о стену, граната скатилась по ступенькам вниз. Дэмон выстрелил из «кольта», немецкий солдат прижался спиной к стене и начал медленно оседать на пол, пытаясь дотянуться рукой до лежавшей рядом второй гранаты. Дэмон выстрелил еще раз, пулеметчик свалился и лежал теперь неподвижно. Первая граната взорвалась где-то на нижних ступенях лестницы. После оглушительного взрыва наступила мертвая тишина, нарушаемая лишь бряканьем качавшейся на деревянном полу каски второго пулеметчика.

Не сводя взгляда с пяти распростертых на полу тел, Дэмон достал из патронташа новую обойму и, действуя на ощупь, вставил ее в магазинную коробку своего «Спрингфилда». Никто из немцев не шевелился. Дэмон осторожно поднялся по трем оставшимся ступенькам лестницы. Второй пулемет «максим» продолжал стрелять. Он посмотрел вниз, туда, где взорвалась граната: из-за стоявшего белого облака пыли и дыма увидеть что-нибудь было невозможно. Дэмон поочередно осмотрел все тела немцев; четверых он убил меткими выстрелами в лоб, между глаз, и лишь пятого — попаданиями в живот и в грудь повыше сердца. Дэмон взял свою винтовку и осторожно приблизился и жалюзи на западной стороне башни. В одном месте жалюзи были сняты, и через окошко виднелась разрушенная артиллерийским снарядом крыша соседнего дома, на которой находилась еще одна группа немцев с пулеметом. Пулеметчики расположились под деревянным каркасом крыши, укрывшись за несколькими мошками с песком. Гранатометчик стрелял из винтовки куда-то вправо от Дэмона, — видимо, он обнаружил двигавшихся за Дэмоном Рейбайрна и Гендерсона. Поразмыслив две-три секунды и оцепив, с кого лучше начать, Дэмон вскинул винтовку к плечу и открыл огонь справа налево: первая пуля сержанту, потом — гранатометчику, затем подносчику патронов. Второй пулеметчик, увидев, как упал подносчик патронов, видимо, догадался, что происходит, и торопливо похлопал первого пулеметчика по плечу, но в этот момент его настигла пуля Дэмона. Первый пулеметчик с удивительной быстротой вскочил на ноги, несколько раз метнулся по крыше то в одну, то в другую сторону, затем неожиданно поднял руки вверх и что-то закричал.

— Хорошо! — крикнул Дэмон в ответ. — Стой на месте, не двигайся! — Он перезарядил винтовку, оглянулся и внезапно понял, что настала мертвая тишина. Дэмон тяжело дышал, во рту пересохло, но он был совершенно уверен в себе и не испытывал никакого страха. Он поднял брошенным немецким офицером бинокль, на котором, к своему удивлению, не обнаружил ни одной царапинки. В бинокль Дэмон внимательно осмотрел всю местность, от востока до севера, до самой кромки леса. Нигде никакого движения, как будто домик с башней был не во Франции, а в пустыне Гоби.

Но вот на лестнице раздались шаги. Дэмон быстро развернулся и вскинул винтовку. У верхней ступеньки показалось лицо Рейбайрна и в тот же момент скрылось.

— Иди, иди, Реб, — позвал Дэмон.

По лестнице наверх быстро поднялись Рейбайрн, за ним Гендерсон и Девлин. Через несколько секунд туда же пришли Брюстер и Шильц. Они остановились как вкопанные, изумленно глядя на мертвых немцев, на медленно впитывавшиеся в дощатый пол лужи крови. Кто-то из них тихонько присвистнул.

— Ты всех их прикончил, сержант?! — воскликнул Рейбайрн. — Расправился как ястреб в дырявом курятнике!

— Тебя не ранили, Сэм? — тревожно спросил Девлин.

— У меня все о'кей, а как вы?

— Не так уж плохо. Мы успели проползти по лощине ярдов двадцать, прежде чем они заметили нас…

— Э, тут, оказывается, офицер, да еще в таком чине! — радостно воскликнул Рейбайрн, наклонившись над убитыми. — И посмотрите, как у него начищены ботинки, будто на прием собрался.

— Когда они открыли огонь, Полетти не выдержал и побежал, — продолжал рассказывать Девлин.

— Вот сумасшедший-то!

— Да, я не смог остановить его, уж очень он быстро рванул, Сэм. А до стены оказалось намного больше, чем мы считали. Я уж и сам подумал, что нам вряд ли удастся добежать… — Он внезапно замолчал и, как бы вспомнив что-то, добавил: — Люджека ранило в руку.

Дэмон нахмурился. В строю теперь осталось только шесть человек.

— А где Люджек?

— Лежит там, за стеной, — вставил Брюстер. — Говорит, что ему плохо.

— А по-моему, этот мистер Люджек просто привередничает, — заметил Рейбайрн. — Ну и ну, — продолжал он, изумленно покачивая головой, — ну и сержант! Сказал, что займет ферму, и занял ее. Ну и ловко же, черт возьми!..

— Сэм, а там ведь еще один пулемет, — сказал Девлин, показывая на второй дом.

— Знаю. Я уже позаботился о нем. Снова наступила вопросительная тишина.

— Ты что, и тех всех перестрелял? — удивился Девлин.

— За исключением одного. Они не ожидали огня отсюда. Вот, смотри… — Он взял Девлина за руку и подвел его к окошку на восточной стороне. — Вон, видишь эти мешки с…

Дэмон остановился на полуслове. Кроме четырех мертвых, на крыше никого не было.

— Ах ты сволочь! Он решил-таки убежать… Нет, мы этого не допустим. Дев, возьми двух человек…

И опять Дэмон остановился на полуслове. Он увидел, что немецкий солдат, согнувшись, бежит под яблонями в сторону леса. Дэмон выстрелил по нему, почти не целясь: пулеметчик резко остановился, сделал несколько неуверенных шагов и упал на небольшую кучку сена около яблони. Дэмон выстрелил еще раз. Тело под яблоней конвульсивно вздрогнуло и замерло.

— Так ему и надо, дураку, — проворчал Дэмон. Это плохо. Он допустил ошибку. Надо было держать немца под прицелом, пока кто-нибудь не связал бы его. Эта оплошность могла расстроить все планы… Дэмон тряхнул головой, словно от чего-то освобождаясь, и повернулся к солдатам. Они продолжали смущенно и вопросительно смотреть на него. «Надо заставить их всех что-то делать, — подсказал ему внутренний голос. — Не теряй времени. Может статься так, что тебе его не хватит».

— Так, — сказал он решительно, — теперь за дело. Мы заняли ферму и должны удержаться в ней. Дев, иди в тот дом и проверь пулемет. Разверни его в другую сторону, к насыпи, и подготовь к стрельбе.

— В другую сторону?

— Да. Сложи мешки с песком вон на той стороне крыши, а к фронтону приспособь какие-нибудь доски. А я разверну этот пулемет.

— Зачем, Сэм?

— Мне сдается, что так будет лучше, Дев. Боюсь, что они направят сюда кое-какие резервы. Я подошлю к тебе Гендерсона и Шильца, как только они освободятся, ладно? Давай торопись.

— Договорились.

— И еще, Дев. Огня не открывай, пока не услышишь мой пулемет. Что бы ни случилось, первым не стреляй.

— Хорошо, Сэм.

Стараясь предусмотреть любые неожиданности, Дэмон отдавал одно приказание за другим. Он послал Рейбайрна и Гендерсона за Джейсоном и Бёрджесом, а Брюстера — к колодцу наполнить водой все их фляжки; Шильц принес с первого этажа патроны. Сам Дэмон снял жалюзи с двух окошек на северной стороне и установил пулемет так, что все поле на этой стороне оказалось к секторе обстрела. Рейбайрн разыскал в доме черный хлеб, колбасу и ведро с холодным кофе, приготовленным, по-видимому, из жареных каштанов. Они перевязали руку Люджека, у него была легкая открытая рана чуть повыше локтя; снесли тела убитых немцев вниз и накрыли их брезентом. Через какие-нибудь двадцать минут Дэмон, Рейбайрн и Брюстер уже спокойно сидели в башне, жуя черствый черный хлеб и внимательно осматривая в бинокль местность с северной стороны.

— Слишком много свинины напихали в эту колбасу, — заявил Рейбайрн, засовывая за пояс «люгер» убитого немецкого лейтенанта и перекладывая из одной руки в другую несколько срезанных с его мундира пуговиц. — Ты знаешь, сержант, как говорится в пословице?

— Как?

— Нет худа без добра. — Рейбайрн устремил свой взгляд на потолок. — Я все время был уверен, что ты действуешь правильно.

— А там, в лесу, ты, кажется, не очень-то был уверен в этом, — заметил Брюстер.

— Гм… Это потому, что мне нужно было время, чтобы прийти к заключению. Я просто взвешивал шансы.

— Взвешивал что?

— Шансы. Но я все равно знал, что мы займем ферму.

— Да? — спросил Дэмон. — А между прочим, почему же ты так долго не появлялся здесь, в башне?

Рейбайрн состроил прискорбную гримасу.

— Видишь ли, сержант, мне немного не повезло. До стены я добрался благополучно и видел, как ты нырнул в нее. Поэтому и я бросился в эту дыру без оглядки, как кот, гоняющийся за кошкой. Бросился и повис на этой проклятой колючей проволоке кверху задницей. А когда я поднялся, то оказалось, что я, как щенок на привязи, не могу двинуться ни туда ни сюда. Только когда у меня уже мелькнула мысль от всего отказаться, я вдруг почувствовал, что отцепился, и устремился дальше. Но вся беда заключалась в том, что после яркого солнечного света в этой абсолютной темноте я был как слепой и ничего не мог разглядеть. Только я отыскал в темноте лестницу, как наверху началась эта бешеная стрельба. Я подумал: «Это сержант дает им там прикурить!» — и решил немного отойти, чтобы не мешать. И вдруг — бах! Взорвалась эта граната, засвистели осколки, все окуталось дымом. Я, конечно, вниз и не шевелюсь. — Рейбайрн счастливо улыбнулся и облизал губы. — Видишь, сержант, нет худа без добра, потому что попади я на лестницу чуть-чуть раньше — и крышка бы мне, и пришлось бы вам хоронить бедного Реба. А война-то ведь не кончилась… — Рейбайрн хихикнул своим тоненьким голосом. — А это ты прикончил двух, там, внизу, сержант?

Склонившись над пулеметом и рассматривая его, Дэмон отрицательно покачал головой:

— Нет.

Рейбайрн удивленно заморгал глазами:

— Но ведь один из них проколот штыком и…

— Заткнись, Рейбайрн, — перебил его Дэмон раздраженно. Си уже почти забыл о раненом немце внизу, которого пришлось прикончить. Дэмон энергично поставил затвор пулемета на боевой взвод и почувствовал, что начинает дрожать. Рейбайрн и Брюстер молча наблюдали за ним. «Какого черта, — гневно подумал Дэмон, — ведь другого выбора у меня не было! Если бы солдат успел произнести хоть один звук, все мы были бы сейчас убиты». Однако дрожь не прекращалась, и, чтобы скрыть ее, Дэмон начал водить стволом пулемета по вертикали и по горизонтали. «За все приходится расплачиваться, ничто не достается даром. Печальное утешение. Бесплатных билетов не бывает, куда бы ты ни захотел поехать. И это не важно, если…»

— Сержант! — громко зашипел Рейбайрн, посмотрев в одну из щелей жалюзи. — Смотри, вон там, двое, идут сюда…

Пересекая поле, по направлению к ферме шли два солдата. Худощавые, неуверенно ступавшие люди в серых полевых фуражках с красным кантом вокруг околыша. Каждый нес по два зеленых железных ящика, таких же, какие лежали сейчас здесь, у пулемета. За спиной у каждого болталась на ремне винтовка.

— Патроны, — отрывисто сказал Дэмон. — Они пригодятся нам. Реб и ты, Брюстер, идите вниз и укройтесь где-нибудь. Дайте им войти, а потом перекройте путь к отступлению. Только обязательно дайте им войти. И все это сделать без единого выстрела.

Рейбайрн и Брюстер ушли. Дэмон внимательно осмотрел в бинокль поле и кромку леса. Трудно сказать, может, он и ошибся в своих предположениях. Если ошибся, то им грозит гибель, и он, следовательно, пожертвовав десятью солдатами, не достигнет никакой цели. Почему стоит такая тишина? Только иногда где-то раздаются глухие раскаты, словно гром отдаленной летней грозы. Пулеметной и винтовочной стрельбы не слышно. Где же все находятся? Тем не менее немцы, очевидно, намеревались закрепить свои позиции на этой ферме…

Через несколько минут по лестнице в башню поднялись два тощих молодых немца. Побледневшие от страха лица и неуклюжие движения в тяжелых ботинках с квадратными носками делали их смешными. Шедший попади них Брюстер сказал им что-то по-немецки, и тот, что повыше, радостно улыбнулся и поклонился.

— Что ты сказал ему? — поинтересовался Дэмон.

— Я сказал им, сержант, что они военнопленные и что ничего плохого им не сделают, — ответил Брюстер, бросив в сторону Дэмона спокойный взгляд своих окруженных синяками глаз.

— Спроси, собирается ли их начальство послать подкрепление на эту ферму.

Брюстэр задал немецким солдатам несколько вопросов, но не добился никакого успеха. Это молодые солдаты поиск обслуживания, и, хотя они хорошо сознавали, что их молодая жизнь висела только на волоске, сообщить что-нибудь важное, помимо полученного конкретного приказа доставить на ферму патроны, они но могли.

— Свяжите их! — приказал Дэмон.

— А чем связать, сержант? — спросил Рейбайрн.

— Не знаю. Найдите какую-нибудь веревку, используйте ремни, но не оставляйте их несвязанными, — раздраженно ответил Дэмон. Неожиданно он почувствовал невыносимую усталость. Когда же настанет конец этому беспокойному дню, этой необходимости принимать все новые и новые решения? Он устало посмотрел на суетившихся вокруг немцев Рейбайрна и Брюстера, перевел взгляд на крышу соседнего дома: Девлин и Гендерсон занимались переноской мешков с песком. На сознание Дэмона тяжело давила апатия некоторых из окружавших его людей, их страх, их необоснованные и необдуманные возражения против принимаемых им решений.

— Сержант, — раздался позади него неуверенный и жалобный голос Люджека, — теперь ведь нам необязательно оставаться здесь?

— Что?

— Теперь здесь нет ни немцев, ни пулеметов. Мы вполне можем отправиться к своей линии фронта. Помнишь, ты ведь говорил…

— Заткни свою поганую глотку! — рявкнул Дэмон с такой яростью, что Люджек от страха замер. — Я здесь командую, и, пока меня не ранят или не убьют, вы будете делать то, что я приказываю. — Дэмона и без того обуревали мрачные мысли, и слова Люджека вывели его из себя. — В чем, черт возьми, дело? Почему вы ведете себя как трусливые и скандальные бабы? — Встретившись с недоуменным взглядом Брюстера, Дэмон отвернулся к окошку и увидел, что, пригнувшийся к своему пулемету, Девлин неистово машет ему рукой, показывая на север. Вскинув к глазам бинокль, Дэмон посмотрел в том направлении.

В лесу, там, откуда они вышли час назад, на фоне светлой полосы что-то перемещалось. Сначала Дэмону показалось, что за густой листвой медленно движется какая-то волна, как будто таи извивается огромная серая змея. Потом совершенно неожидан но из зарослей появилась колонна солдат. Они шли как на параде, ровным строем, пересекая поле по диагонали в направлении небольшого лесного островка у его западной кромки; у каждого за спиной винтовка, каждый широко, энергично взмахивает свободной рукой в такт шагам… Рядом с колонной шел офицер, тоже взмахивая рукой, в которой держал что-то похожее на небрежно сложенный лист бумаги. Позади Дэмона раздался приглушенный вскрик Брюстера.

— Так-так, — процедил сквозь зубы Дэмон. Он снова был совершенно спокоен, полон решимости приказывать и действовать. — Теперь все ясно.

— Боже, сержант, — прошептал Рейбайрн, — их там чуть ли не тысяча ползет…

— Какая там тысяча, — спокойно ответил Дэмон, рассматривая в бинокль ровные ряды и лица солдат. — Всего-навсего рота, не больше. — Он быстро подскочил к пулемету и присел около него на корточки. — Брюстер, ты будешь подавать в пулемет ленту. Держи ее вот так, видишь? И все время вытягивай ее из этой коробки.

— Ясно.

— Реб, ты бери винтовку Брюстера и вставай вон там, видишь? А ты, Люджек, возьми мой «Спрингфилд», будешь заряжать винтовки для Рейбайрна.

— Сержант, а как же, ведь у меня рука…

— А разве у тебя только одна рука? Я сказал тебе, будешь заряжать для Рейбайрна, ясно? — Дэмон уселся поудобнее, передвинул вертикальный прицел. — Теперь жди моей команды, — бросил он Рейбайрну. — Не стреляй, пока я не прикажу.

Колонна находилась примерно на расстоянии трехсот пятидесяти ярдов. Солдаты быстро приближались. Канава с восточной стороны фермы, по которой Дэмон подползал к дому, приблизительно в ста ярдах от башни, круто поворачивала на северо-запад и была на этом участке более глубокой. Если колонна будет идти в том же направлении, солдатам придется перебираться через канаву.

— Дистанция триста, — сказал Рейнбайрн и сдвинул предохранитель винтовки.

— Спокойно.

Колонна приближалась. Если она не изменит направление, то пройдет приблизительно в пятидесяти ярдах от дома, где находится Девлин. Значит, это подразделение послано в качестве подкрепления в Бриньи-лё-Тьен. Солдаты шли уверенно, молча; какой-то сержант громко подсчитывал шаг. Вид этих бодро марширующих, свежих и вместе с тем уязвимых солдат взволновал Дэмона. На какой-то момент его охватило острое чувство сожаления. Им всем грозит гибель. Через несколько секунд они погибнут. До чего же они, черт возьми, беспечны! Надо было бы выслать вперед колонны патруль. Но они не выслали. Видимо, кто-то доложил, что ферма Бриньи прочно удерживается, и ни у кого но возникло на этот счет никакого сомнения. Слава богу, они, оказывается, тоже ошибаются.

— Надо открывать огонь, сержант, так они скоро доберутся до наших вещевых мешков, — прошептал Рейбайрн.

— Спокойно, — резко возразил ему Дэмон, — чем ближе, тем лучше. — Он приподнялся и взглянул на крышу соседнего дома. Там все притаились за мешками с песком: Девлин позади пулемета, Шильц с патронной лентой, Гендерсон с винтовкой. Девлин медленно повернул голову в сторону башни, в его глазах сверкнули нетерпеливые искорки.

— Дистанция сто пятьдесят, — прошептал Рейбайрн.

— Сержант… — Послышался еще чей-то приглушенный голос.

— Замолчите!

Немецкий офицер остановился, развернул лист бумаги — очевидно, это была карта — и начал что-то искать на нем. Голос сержанта, подсчитывающего шаг, стал громче. Вот же дураки проклятые! Дэмона охватил холодный гнев. Он бросил последний взгляд на юг. Никакого движения. Никого не видно. Куда же все пропали, черт возьми? Неужели все эти вшивые американские экспедиционные войска стерты с лица земли?

Колонна подошла к канаве. Первые ряды спустились в нее и начали с трудом выбираться на противоположную сторону. Строй колонны нарушился. Значит, канава была в том месте достаточно глубокой и широкой. Это хорошо.

— Дистанция сто, — прошептал Рейбайрн.

Дэмон чувствовал, что сейчас все смотрят на него с нетерпением. Он ясно ощущал, как колотится его сердце, кровь пульсировала где-то в затылке и у горла. Суставы на пальцах рук побелели. o я уже различаю

— Сержант, — хрипло прошептал Брюстер, у солдат усы… Сержант…

В этот момент через канаву начало перебираться второе отделение немцев. Дэмон крикнул: «Огонь!» — и сразу же нажал на спусковой крючок пулемета.

Тишину неожиданно нарушил оглушительный треск и грохот. Немецкие солдаты кинулись в разные стороны, большинство из перешедших канаву устремились назад, чтобы укрыться в вей, а те, которые еще не дошли до нее, остановились в замешательстве, широко расставив ноги. Дэмон ясно различал портупеи на солдатах, ремешки на их подбородках, темные провалы широко раскрытых ртов. Подавая какой-то знак или команду, офицер ожесточенно махал обеими руками. Руки Дэмона тряслись в такт стрельбе пулемета. Блестящая патронная лента, извиваясь как змея, без задержек ползла по направляющим в приемник пулемета, стреляные гильзы непрерывной струей звонко ударялись о стену и отскакивали от нес во всех направлениях, как бронзовый град. В короткие паузы, когда Дэмон наводил пулемет на очередную цель, он успевал различить в общем грохоте непрерывные очереди пулемета Девлина и торопливые одиночные выстрелы «спрингфилдов».

В головной груши колонны полегли почти все. В пшенице успели скрыться лишь несколько ошалевших от страха солдат. Офицер лежал неподвижно, и на его груди скомканный лист бумаги — карта, которую он так и не успел сложить. Дэмон перенес огонь на группу в хвосте колонны, солдаты заметались, и некоторые, подкошенные пулями, упали. Но пулемет в этот момент замолчал. Подававший патронную ленту Брюстер замер в ужасе. Задержка. Дэмон дернул за рукоятку взведения. Безрезультатно. Он быстро достал из кармана рубашка маленький зубчатый ключик, изъятый у убитого немца, и ловко выдернул им из патронника поврежденную гильзу. Удача! Пулемет, казалось, застрекотал еще быстрее.

Немецкие солдаты из средней части колонны успели занять позиции у кромки канавы, а те, что шли в хвосте, продолжали беспорядочно метаться, что-то выкрикивая. Казалось, что они все растерялись и ничего не соображают. Однако в тот же момент Дэмон убедился, что растерялись не все. Противник начал отвечать: винтовки, торчавшие из канавы то в одном, то в другом месте, огрызались огнем. Немцы довольно быстро пришли в себя и сообразили, в чем дело. Но они ясно поняли и то, что отступать им некуда. Сознание Дэмона, казалось, работало независимо от предельно напряженного тела. Он беспокойно анализировал обстановку, трезво и объективно предугадывал действия противника. В таком положении немцы наверняка будут искать спасения в контратаке, попытаются снова занять ферму, ибо для них это наименьшее из трех зол. Дэмон заметил в канаве стоящего на коленях офицера, он широко взмахивал рукой и что-то кричал, видимо подзывая к себе солдат. В следующий момент голова офицера безжизненно сникла на грудь, он медленно повалился на спину и скрылся в канаве. Дэмон услышал торжествующий возглас Рейбайрна:

— А-а, гадина, это тебе за Старки!..

На стену впереди Дэмона неожиданно обрушился град ударов. Жалюзи разлетелись на кусочки, во все стороны полетели щенки и обломки, в башню ворвался яркий луч света. Не выпуская из рук пулемета, Дэмон инстинктивно съежился в комочек, но почти в тот же момент приподнялся и осмотрелся. «Шпандау», у них есть «шпандау».

— Стреляй по нему, — громко приказал он Рейбайрну. — Выведи его из строя!

Новый град ударов по стене и жалюзи, свист рикошетирующих пуль и осколков. Позади Дэмона кто-то застонал от боли. Дэмон опять пригнулся, на этот раз сознательно, но уже через секунду выпрямился и с радостью заметил, что прижавшийся возле окна Рейбайрн тщательно прицеливается и посылает пулю на пулей по одной и той же цели. «Шпандау» затих, потом из него кто-то дал последнюю короткую очередь, и на этом все кончилось. Дэмон уловил лишь некоторые слова разговорчивого Рейбайрна:

— …Вот вам, гады поганые, получайте… убирайтесь оттуда, сволочи.

Те, кого еще не настигли нули, громко кричали, во всю мощь своих легких вопили о пощаде. Кончилась вторая пулеметная лента. С помощью Брюстера Дэмон быстро заправил третью и возобновил обстрел с еще большим ожесточением. Немецкие солдаты или падали, как будто их кто-то сбивал с ног сильным ударом кулака, или подпрыгивали как ужаленные, или начинали кружиться на пятачке, словно неисправные заводные игрушки. Это было какое-то ошеломляющее сновидение, неожиданная, изображающая непонятную драматическую ситуацию сцепа плохо отрепетированного спектакля. Физически Дэмон ничего не ощущал: его руки онемели, глаза ломило от непрерывного наблюдения за вибрирующим прицелом пулемета.

Оставшиеся в живых немцы побежали. Они мчались через поле к лесу. Дэмон услышал их вопли. Они кричали, как кричат дети где-нибудь на открытой ветрам равнине у реки. Их преследовал пулеметный и винтовочный огонь. Пытаются убежать. Какой-то части из них это, пожалуй, удастся… многие успеют скрыться…

Вот отдельные фигуры замелькали между деревьями. Да, они скрылись. Дэмон продолжал стрелять, хотя видел, что его огонь уже неэффективен. Он старался до тех пор, пока не израсходовал всю патронную ленту и пока пулемет не смолк сам. Только теперь Дэмон увидел напряженное лицо Брюстера и услышал его крик: — Стой! Остановись же, сержант! Довольно!

Дэмон снял руки с пулемета и вытер лицо рукавом, сразу же пропитавшимся потом и грязью. Итак, они справились с немцами. Пока все хорошо. В средней части канавы кто-то вяло размахивал белой тряпкой…

Дэмон медленно поднялся на ноги. Рейбайрн с красным, как свекла, лицом радостно прыгал и приговаривал:

— Вы видели, как все эти боши растерялись? Как они дали деру? Сто против одного! Ну и дал ты им, сержант. — Он радостно обхватил Дэмона руками и почти повернул его кругом. — Мы можем разогнать целую армию!

Только теперь все услышали позади себя короткие отрывистые стоны. Это был Люджек: держась здоровой рукой за колено, причитая от боли, он медленно раскачивался взад и вперед.

— Что с ним? — спросил Рейбайрн.

— Рикошет, — ответил Дэмон. — А я-то думал, что где-где, а у той-то стены он уж будет в безопасности. — Подойдя к восточной стене башни, Дэмон выглянул в окно. Уставший Девлин не замедлил воспользоваться передышкой: положив руку на казенник, он растянулся около пулемета, чтобы дать отдых мышцам.

— Все в порядке? — крикнул ему Дэмон.

— У нас все в порядке, а как у вас?

— Люджек. Опять ранило. Рикошетом.

— Не везет этому Люджеку.

— Действительно, не везет. — Дэмон рассмеялся. Он не мог удержаться, смех был необходим ему, как дыхание. И на лице Девлина появилась усталая улыбка.

— Сможем ли мы отразить вторую атаку, Сэм?

— А почему бы и не отразить? Как у вас с патронами?

— Нам хватит еще надолго. — Девлин помолчал и добавил: — Они ведь вернутся, Сэм.

— Знаю. Сколько, по-твоему, сумело улизнуть?

— Не знаю. Человек десять — двенадцать. А что ты намерен сделать с теми, кто сидит в канаве?

— Давай вызовем их сюда и свяжем. — Дэмон перешел к северной стене. Большая белая тряпка теперь уже раскачивалась над канавой, прикрепленная к штыку винтовки. Дэмон поднес к глазам бинокль. Всего в канаве было человек пятнадцать; некоторые из них перевязывали раненых товарищей. — Эй, вы! — крикнул Дэмон. — Поднимайте руки вверх и выходите. Снаряжение и оружие оставить в канаве… Тим, — обратился он к Брюстеру, — ну-ка переведи им то, что я сказал.

Дэмон послал Рейбайрна принять пленных, а сам присел на патронный ящик. Сильно болела голова, ломило глаза. Думать. Надо все обдумать. Пока им везло. Но в следующий раз может и не повезти; немцы могут атаковать ферму тремя разнесенными по времени волнами. Перед этим они наверняка проведут артиллерийскую подготовку или по крайней мере минометную. Здания обязательно обстреляют. Как же лучше поступить? Спуститься во двор и окопаться там, внизу? А потом, когда они начнут наступать, снова быстро подняться наверх? А если немцы попросят артиллеристов обеспечить ползущий огневой вал? Они вполне способны на это. Тогда ведь до пулеметов никто не доберется. Да и будет ли у него достаточно времени, чтобы окопаться? Твердая уверенность, которую он чувствовал утром, теперь исчезла. Дэмон понимал, что он и его солдаты могут стать жертвой тысячи и одной страшных возможностей, которые трудно предугадать. Брюстер только что наложил повязку на рану Люджека, и тот раздраженно ворчал:

— Почему мы не можем уйти с этой поганой фермы? Боже, почему мы торчим здесь и не уходим к своим?

— Заткнись, Люджек, — приказал Дэмон рассеянно.

Конечно, они могли бы теперь попытаться пробраться к линии фронта, с башни их никто не обстреляет. Не глупо ли оборонять позицию, не имея для этого достаточных сил?

А что, если они задержатся с атакой? Если донесение о происшедшем не поступит в штаб их полка, а значит, в дивизию, корпус и армию? Тогда ведь рекомендации и приказы дивизии, полку и дивизионной артиллерии будут иными. Дэмон уже много раз убеждался, что в войне обе стороны ошибаются, опаздывают с решениями. И та сторона, которая действует быстрее и решительнее, командование которой реагирует на события правильно, оказывается в более выгодном положении.

Но какая реакция будет правильной в данном случае?

Дэмон не знал. Просто не знал, и все. Лучше, пожалуй, было бы окопаться снаружи. Окопаться, послать Гендерсона и Шильца подтащить сюда «шпандау» и как можно больше патронов к «маузеру». Надо было бы послать связного с донесением, но кого? У него и так только шесть человек. Связного могут перехватить, и человек пропадет без всякой пользы. Все казалось невероятно сложным, запутанным, угрожающим… У Дэмона возникло такое ощущение, как будто он находится на дырявой лодке в бескрайних просторах океана.

Снизу донесся повелительный голос Рейбайрна, скрип и шарканье ботинок. Дэмон с трудом поднялся на ноги и подошел к окну. Его снова охватил нервный озноб: сначала затряслись руки, потом дрожь быстро распространилась по всему телу. Он начал дрожать, как побитая собака. Дэмон со всей силой ухватился обеими руками за расщепленную доску в окне, надеясь остановить дрожание тела, но это не помогло. Крепко сжав пальцы рук в замок, он наклонился и посмотрел вниз. Рейбайрн и Гендерсон тщательно обыскивали пленных. Без оружия, ремней и касок немецкие солдаты казались жалкими, немощными, пристыженными. Они выглядели точно так же, как несколько часов назад выглядели Дев, Рейбайрн и Полетти. — Бедные ребята, — неожиданно сказал Брюстер, наблюдавший за пленными из соседнего окна. — Мы расправились с ними, как со стадом овец. Бедняги…

— А ты думаешь, они не сделали бы с нами то же самое? — спросил повернувшийся к нему Дэмон. — Очень уж быстро ты забыл, что было прошлой ночью.

— Нет, сержант, я не забыл, — возразил Брюстер удивительно твердым голосом, никак не вязавшимся с его распухшим, изуродованным лицом. — Я понимаю, что война есть война. Но…

— Никаких «но». Цель войны — убивать. Правильно? Уничтожай противника всем, чем можешь: разумным использованием сил, маневром, внезапностью. Такова цель этой игры. Мы воспользовались внезапностью. Так ведь?

— Так, сержант.

— Ну, и в чем же дело?

— Так-то оно так, но… — Брюстер махнул своей тонкой рукой в сторону пленных немцев во дворе, — но ведь многие из них ранены, некоторые серьезно. Мне кажется, мы должны…

— А разве Джейсон, Люджек и Бёрджес не ранены? Ранение может получить любой из нас. И у них тоже любой. Война — это тебе не увеселительная прогулка по лесу.

— В этом-то я убедился на своей шкуре…

— Вот и хорошо, что убедился.

Лихорадочная дрожь прекратилась. Этот обмен с Брюстером несколькими фразами вернул Дэмону решимость и настойчивость. Ему вспомнились оцепенен не от страха и позорное отступление прошлой ночью, и он решил, что больше такого допускать нельзя. Они заняли эту ферму в останутся здесь, чего бы это ни стоило. Им удалось овладеть таким объектом, который противник мог бы легко использовать в качестве укрепленного пункта. Захватив ферму, Дэмон нанес противнику существенные потери. Этот результат сам по себе уже оправдывает затраченные усилия. Но это далеко еще не все. Они останутся здесь и будут вести огонь по возможным целям до тех пор, пока живы, пока их не захватят в плен или пока не подойдут свои. Они обязаны так поступить хотя бы для того, чтобы отомстить за смерть Старки, Дэвиса и многих других.

Дэмон приступил к активным действиям. Всех пленных немцев отправили в сарай и рассадили на полу; двум немецким санитарам Дэмон приказал перевязать раненых, а Бёрджесу — бдительно охранять всю эту группу. Шильцу и Гендерсону он поручил принести «шпандау» и патроны для «маузера». Затем Дэмон так составил очередь по рытию одиночных окопов на участке между двумя домами, чтобы постоянно работали по два человека. Первый окоп он вырыл сам, воспользовавшись для этого немецкой саперной лопаткой. Через полчаса он снова поднялся в башню и внимательно все вокруг осмотрел в бинокль.

С юга и запада доносился треск винтовочной и пулеметной стрельбы. Дэмон сообщил об этом Девлину и расставил всех по местам. Через несколько минут на вершине холма показались спешившие в направлении фермы небольшие группы солдат. Эта были в беспорядке отступавшие немцы. Дэмон позволил двум небольшим группам подойти к домам как можно ближе и лишь тогда открыл по ним огонь. Сначала они, видимо, подумали, что их обстреливают по ошибке свои, и поэтому упорно пытались передать на ферму какие-то сигналы, но вскоре поняли свою ошибку, и те, кто еще уцелел, предприняли попытку спастись бегством. Теперь немецкие солдаты начали стремительно отступать через лес в северном направлении, многие из них бежали, пока хватало сил. Дэмон и Брюстер перетащили пулемет к восточной стене и начали устанавливать его так, чтобы можно было вести по отступающему противнику беспокоящий огонь. В этот момент раздался возбужденный голос Рейбайрна:

— Сюда идет кавалерия!

Подняв голову от пулемета, Дэмон увидел, как на вершине холма один за другим появляются колышущиеся ряды солдат в форме цвета хаки, в ковшеобразных касках, с длинными винтовками. Дэмон вздохнул с облегчением.

— Я уж думал, что никогда не увижу их! — радостно воскликнул Брюстер. — Смотрите, как они красиво скачут…

По стене над их головами неожиданно забарабанили пули. Все инстинктивно, как по команде, пригнулись к полу.

— Они стреляют сюда! — закричал Рейбайрн. — Вот дураки-то!

Дэмон схватил винтовку, подбежал к окну и несколько раз сильно ударил прикладом по раме с жалюзи. Рама прогнулась, затрещала, потом неожиданно отделилась и полетела вниз. В башню ворвался яркий солнечный свет. Дэмон бросил взгляд на колышущиеся ряды всадников — расстояние до них значительно сократилось, можно было ясно различить пулеметные очереди «шоша»: оранжевые трассы пуль рассекали безветренный летний воздух.

— Прекратите огонь! — закричал Дэмон во всю мощь своих легких. — Ради бога, прекратите огонь!

Но американцы либо не видели Дэмона, либо не обратили на него никакого внимания. Кто-то настойчиво давил на плечо Дэмона, пытаясь осадить его вниз. Дэмон сдернул с головы каску и подбросил ее из окна вверх. Она полетела, на какой-то миг повисла в воздухе, потом упала вниз на пшеничное поле. Еще одна серия пуль прошила каменную стену ниже того места, где стоял Дэмон. Он резко повернулся кругом, жадно ища взглядом подходящий предмет, увидел под Люджеком одеяло и стремительно выдернул его. Люджек закричал от боли. Положив обе руки на плечи Дэмона, Брюстер пытался осадить его на пол, приговаривая: «Ложись, сержант, ложись!» Дэмон отстранил Брюстера, скользнул к тому же окну, выкинул из него грязное запятнанное кровью одеяло и, размахивая им вверх и вниз, закричал:

— Стой! Остановитесь! Не стреляйте!

Пулемет замолк. Американские кавалеристы перевалили через холмы и, потрясая оружием, неслись теперь вниз по склону через пшеничное поле. Веселый звон снаряжения всадников никак не вязался с мрачными хлопками винтовочных выстрелов и стрекотом пулеметных очередей. Дэмон отступил от окна и с облегчением вытер потное лицо. Со двора фермы донесся стук подбитых гвоздями ботинок о булыжник и веселый гул голосов. Высунувшись из окна, Рейбайрн энергично махал рукой и кричал во весь голос:

— Эй вы, гладиаторы, где же вы так долго пропадали, черти вас разбери? Залезайте-ка в наш форт!

Дэмон нагнулся к непрерывно стонавшему Люджеку.

— Потерпи, потерпи, — сказал он, похлопав его по плечу, — сейчас сюда придут наши и заберут тебя.

— Я-то ладно, а вот он, как с ним? — простонал Люджек, показывая рукой на лежавшего рядом Джейсона.

Дэмон посмотрел на Джейсона. Тот лежал на боку, все его тело странно дергалось, вытянутая рука конвульсивно двигалась по полу то в одну, то в другую сторону. Дэмон подошел к нему и с ужасом отшатнулся: воротник и верхняя часть рубашки бедняги были пропитаны алой кровью, глаза закатились. Его тело судорожно дергалось, лицо побелело как полотно.

— Что с ним случилось? — недоуменно спросил Дэмон.

— Не знаю, не знаю! — истерично ответил Люджек. — Это произошло в тот момент, когда ты побежал к окну с моим одеялом… Ты убийца! — завизжал Люджек. — Ты проклятый безжалостный мясник! Ты всех нас погубишь, мы для тебя ничего не стоим…

— Ничего, ничего, не волнуйся, — тихо сказал Дэмон, медленно поднимаясь. Люджек постепенно успокоился.

На первом этаже раздались возбужденные голоса, потом глухие удары ботинок по дубовым ступенькам лестницы. В башню поднялись майор Колдуэлл, его адъютант, незнакомый Дэмону лейтенант и два солдата. Худое, посеревшее лицо майора говорило о крайней усталости и напряженности; перед формы был испачкан грязью, в руке у него была винтовка.

Дэмон встал по стойке «смирно» и отрапортовал:

— Второй взвод второй роты, сэр, в строю шесть человек.

— Здравствуйте, Дэмон, — ответил Колдуэлл. — Так это вы здесь засели? А откуда у вас этот пулемет?

— Захватили, сэр.

— Понятно. Отличная работа…

— А из второго взвода, сэр, кто-нибудь возвратился?

— Гм… Некоторые возвратились. Кразевский, Уоллис, Тсонка, Тэрнер и еще человек десять. Кое-кто появляется только теперь вот.

— А лейтенант Хэррис вернулся?

— Насколько мне известно, нет, — Колдуэлл подошел к окну на восточной стороне и, почесывая подбородок, продолжал: — Так, так… А кто это на крыше того дома?

— Девлин, сэр. Капрал второго отделения. С ним два солдата из третьей роты, которых мы подобрали утром в лесу.

— Вы послали их туда после того, как уничтожили немецких пулеметчиков?

— Так точно, сэр.

— Ну-ка, доложите мне все подробно, сержант, — приказал Колдуэлл, улыбаясь. Внимательно выслушав краткий рассказ Дэмона, он поинтересовался: — А почему вы решили остаться здесь, наверху?

— Не знаю, сэр. Просто чувствовал, что так лучше… Высоко, обзор хороший, и стрелять удобно. — Дэмон замолчал и в первый раз улыбнулся: — Дома, в Штатах, я был ночным портье в гостинице, сэр.

Колдуэлл громко расхохотался.

— Что вы говорите? Ночным портье? — Он удивленно покачал головой. — Вот уж чего не могу себе представить, так это вас, Дэмон, в роли ночного портье.

— Тем не менее это так, сэр. И мною были довольны.

— О, я в этом нисколько не сомневаюсь, ни капельки. — Все это казалось Колдуэллу очень занятным. — Ночной портье… — пробормотал он сквозь смех и разгладил пальцем свои усы. — Так, так, Дэмон… А почему вы так долго не открывали огня по этой резервной колонне немцев?

— Я был уверен, что они и не подозревают, что ферма в наших руках. Поэтому я решил, пусть они дойдут до канавы. Прикинул, что, оказавшись рядом с канавой, они наверняка попытаются укрыться в ней, вместо того чтобы, не теряя времени, атаковать ферму. А поскольку до леса далеко, я надеялся, что мне удастся всех их перестрелять.

— Ну и долго ли, Дэмон, вы собирались держать вашу гостиницу открытой? — шутливо спросил адъютант.

— До тех пор пока были бы посетители, сэр.

— А возможность артиллерийского обстрела вас не смущала? — спросил Колдуэлл. — Эти дома — очень хорошая мишень для обстрела.

— Мы по очереди рыли окопы вон там. Единственное, чего я опасался, это подвижного огневого вала, если бы они решили наступать на ферму вслед за подвижным огневым валом. Я боялся, что в таком случае мы не успели бы добежать сюда и вовремя забраться наверх.

— Да, эту проблему решить было бы трудно. А как насчет питания и боеприпасов?

— Воды в колодце сколько угодно, — ответил, улыбаясь, Дэмон. — А что касается пищи и боеприпасов — мы пользовались бы запасами противника до тех пор, пока они не прекратили бы снабжать ими нас. — Почувствовав, что это прозвучало несколько напыщенно, Дэмон добавил: — Нам просто повезло, сэр, посчастливилось. Вот я и позволил себе понадеяться на небольшое везение и в дальнейшем.

— Да, в таких делах, как, впрочем, и во всяких других, надо рассчитывать и на везение. — Колдуэлл бросил взгляд на поле с северной стороны башни. — Все это замечательно, Дэмон, вы просто молодец. — Он оперся руками на подоконник. — Там сейчас много солдат, которые могли быть ранены или убиты, если бы вы не оказали эту поддержку отсюда. — Он повернулся к Дэмону с мальчишеской улыбкой. — Возможно, к ним принадлежу и я. — Улыбка быстро сменилась тревожным и озабоченным выражением. — Вы рассчитывали, что мы будем контратаковать именно здесь, так ведь?

— Да, сэр.

— А почему?

— Я понял это на вчерашнем инструктаже и запомнил карту. В соответствии с этим я предположил, что вы обойдете лес, тот, что к востоку от Бриньи, и двинетесь назад, к железнодорожной насыпи, и попытаетесь охватить противника.

— Понятно, понятно, — сказал Колдуэлл, кивая головой. — С этой минуты, Дэмон, вы лейтенант.

— Да, сэр… Благодарю вас, сэр.

— Можете не благодарить меня, Дэмон. Благодарить, наоборот, должны мы вас. Девлину присваивается звание сержанта, можете передать ему свои нашивки. — Колдуэлл пожал руку Дэмону. — Желаю удачи, лейтенант. Явитесь ко мне в пятнадцать ноль-ноль, будем заново формировать вторую роту.

— Слушаюсь, сэр. Каковы приказания на ближайшее время, сэр?

Колдуэлл удивленно посмотрел на Дэмона и, громко рассмеявшись, сказал:

— Оставайтесь здесь, пожалуйста. Ведь это ваша гостиница, — шутливо добавил он, быстро спускаясь по лестнице.

 

Глава 5

Раскачиваясь и подпрыгивая на неровностях, дребезжа и урча, поднимая едва различимые в ночной темноте облака пыли, по дороге медленно движутся грузовики. Большая, необычайно плоская луна катится по верхушкам деревьев, освещая путь. Вдалеке, словно озаренный северным сиянием, горит зловеще-красный горизонт. В кабине одного грузовика Дэмон и едва выговаривающий несколько слов по-английски шофер-вьетнамец. Они продвигаются сейчас почти прямо на север, в обход вершины клина, к левому углу огромного удерживаемого немцами мешка между Суассоном и Реймсом. Они должны подойти к Суассону. Два дня назад Колдуэлл, ставший теперь подполковником, сказал им:

— Мистер Людендорф совершил фатальную ошибку. Нельзя приносить в жертву важные стратегические концепции ради незначительных и временных тактических выигрышей. Это равносильно погоне за пешками в шахматной партии: результаты, как правило, катастрофические. Временные успехи фон Бёна на Марне вскружили голову Людендорфу, и он отказался от своего решающего плана действий во Фландрии, в результате осуществления которого англичане могли бы быть сброшены в море. — В освещаемых лампой глазах Колдуэлла вспыхнули радостные огоньки. — Старый болван еще не понимает, что уже потерял всякий шанс выиграть войну. Более того, продвижение немцев раз и навсегда покончило с существовавшим до сих пор тупиком: они превратили позиционную войну в маневренную, в такую, какой она была вначале и какой должна, собственно, быть. Теперь все двери открыты. Мы можем нанести удар, окружить их, еще раз нанести удар и продолжать наступление до тех пор, пока не овладеем Мецем и Тьонвилем и не создав себе путь в Германию.

После непродолжительной паузы Дэмон спросил:

— Подполковник, а что, если немцы просто отступают на подготовленные возводи так же, как они сделали в семнадцатом году? Не придется ли нам в этом случае снова вести оконную войну?

Колдуэлл кивнул головой.

— Пришлось бы, это правда. Но на этот раз просто улизнуть с завоеванной территории им не удастся. Сейчас ведь не семнадцатый год. А кроме того, — на его лице появилась привычная настороженная улыбка, — они не смогут отступить и снова перейти к окопной войне просто потому, что мы не дадим им времени для этого.

— А в каком районе мы намерены атаковать, подполковник? — спросил командир первой роты капитан Макдоуэлл.

— Это решит верховное командование, Фош и его штаб. — Колдуэлл позволил себе слегка скривить губы в насмешливой улыбке. — Но если мне было бы позволено высказать предположение, я бы уверенно сказал: Суассон…

Колеса попали в глубокую выбоину на дороге, грузовик резко накренился на один, потом на другой бок, затем несколько раз сильно подпрыгнул. В кузове позади Дэмона раздался знакомый сердитый голос Тэрнера:

— Господи! Этот маленький китаеза не пропустит ни одной ямы на дороге. Да он просто какой-то непревзойденный водитель!

— Позапрошлой ночью они выпускали из нас кишки, — жалобно заскулил Меклар, молодой солдат из пополнения, — прошлой ночью нас держали в боевой готовности, а теперь вот напихали сюда, как сельдей в бочку…

— Поплачь, поплачь, паренек.

— Хотел бы я знать, когда же наконец нам дадут поспать хоть немного?

— Поспать? — послышался голос Девлина. — Он беспокоится, как бы ему поспать! Уж если и беспокоиться о чем, так это о том, где бы нам пожрать что-нибудь…

— Э, об этом лучше не говори, сержант.

— А может быть, мы едем в Париж? — несмело предположил еще один новичок — костлявый паренек из Сан-Матео, которого звали Дики. Эти его слова вызвали сразу несколько осуждающих возгласов:

— С полным боевым снаряжением-то? Ну и болван же ты! Какой же дурак повезет тебя сейчас в Париж?

— Видел дураков, но таких, как ты, не встречал еще…

— Когда вернусь домой, — настойчиво продолжал свое Меклар, — то буду отсыпаться семь дней подряд.

— Когда он вернется домой! — послышался насмешливый голос Кразевского. — А тебе разве не известно, что завтра вечером ты будешь убит? Застынешь, как крахмальная рубашка. Для этого-то вас, новичков, и присылают сюда. Пушечное мясо, и больше ничего…

Наступила пауза, новички, видимо, переваривали эти неприятные слова. Дэмон уже хотел высунуться из кабины и прикрикнуть на Кразевского, чтобы тот прикусил свой болтливый язык, но в следующий момент раздался заботливый голос Рейбайрна:

— Не слушай ты этого дурака, паренек. Просто опускай голову пониже, а задницу прикрывай каской. Держись поближе к лейтенанту, делай то, что он прикажет, и все будет в порядке.

— Э-э, всякий раз, когда я оказываюсь рядом с лейтенантом, он обязательно заставляет меня что-нибудь делать, — возразил Дики, и это вызвало общий смех.

— Нет, милый мальчик, — продолжал Рейбайрн, — наш лейтенант совсем не такой человек.

— Я тебе не «милый мальчик», не называй меня так.

— У нас самый лучший командир взвода во всей дивизии, — не унимался Рейбайрн. — Ты можешь втолкнуть его в клетку с тиграми, и он выйдет из нее с прекрасной шубкой для какой-нибудь понравившейся ему француженки…

— Ну, довольно болтать! — приказал Девлин.

— А что, сержант, я ведь ничего плохого не говорю. Ты же знаешь, что нашим стариной Сэмом можно только восхищаться. Он получит еще кучу орденов, а большинство из нас — повышение, как прошлый раз. Он дойдет до генерала с семью звездами, и я намерен держаться поближе к нему.

— А что в нем особенного-то? — спросил Клей, новичок, присланный из расформированной сорок первой дивизии. Это был круглолицый, красивый парень с волосами пепельного цвета, который быстро завоевал себе репутацию весьма осведомленного и сообразительного человека. — Такой же вшивый офицер, как и все другие.

— Я тебе это припомню, — разозлился Девлин. — Было бы здесь место, врезал бы я тебе сейчас же, не откладывая…

— О, потом ты сам убедишься, — упрекнул Рейбайрн новичка Клея. — Ты еще необстрелянный сопляк. Ты не был там, на ферме Брини-Дип, где мы вшестером выстояли против целого полка немцев. Шесть человек, ясно? — Его голос слышался на фоне приглушенного шума двигателя. — Мы тогда перестреляли их, как овец, а если бы они прислали и всю остальную свою вшивую армию, то покончили бы и с ней и могли бы отправиться по домам. И все это сделал наш лейтенант. Он действовал отлично… Его охраняет всемогущий бог. Он всегда и во всем будет побеждать, он одержит верх над любым противником. И его не тронет никакая пуля…

— Ты бы лучше помолчал, Реб, — вмешался Девлин.

— Не могу, Дев. Это чистейшая правда, и никто не может опровергнуть ее, а уж тем более никто не дождется этого от меня. — Рейбайрн замолчал, видимо разыскивая кого-то в переполненном кузове грузовика. — Я хочу, чтобы ты, Тим, всегда прикрывал его. Держись позади него и будь готов прикрыть его собой. А сам я всегда готов защитить его своим телом…

— Но ведь ты сказал, что его охраняет всемогущий бог, — насмешливо заметил Клей.

— Ну и что же? Там, куда мы едем, даже и богу помочь но мешает. Подожди, скоро увидишь сам…

— Ну, и куда же мы, по-твоему, едем? — спросил Дики печальным голосом.

— Я скажу тебе, милый мальчик, — ответил Рейбайрн изменившимся тоном. — На этот раз мы пойдем без остановок. У меня есть точнейшие данные из Шомона. Мы будем продвигаться до самой Швейцарии…

— Не бреши, Швейцария — нейтральная страна…

— Не перебивай меня. Так вот, потом мы поплывем по Рейну, устроим большинству из них засаду, захватим молоденьких кудрявых красоток и будем пить рейнское вино, пока не доедем до Ла-Манша.

— А потом что?

— Ха, потом у нас будет большой праздник на берегу, после этого мы поплывем вокруг Европы к Дарданеллам и наведем там порядок среди турок, пусть они светлых детей нарожают.

— Ох и заливает же Реб!

— А ты знаешь, что турецкие бабы ходят в штанах? Слушая разговор и смех солдат, Дэмон грустно улыбался.

Он, следовательно, является для них каким-то символом, чем-то вроде талисмана. В этом есть, конечно, и хорошая сторона. Если солдаты верят, что их взвод непобедим, что им суждено выигрывать все бои и что им всегда будет сопутствовать удача, то такие солдаты должны стать хорошими воинами. Добившиеся успеха армии опирались на высокий боевой дух, на уверенность в победе перед лицом многочисленных неопределенностей, и именно эти факторы, по словам Клаузевица, предопределяли три четверти успеха таких армий.

Дэмон импульсивно сунул руку в карман своих бриджей и, нащупав там французскую монету достоинством в один франк, провел пальцем по ее краям, потер выпуклые буквы и сдвоенные рога изобилия. Он нашел эту монету на дороге около кладбища в Париже и поднял ее с каким-то необъяснимым чувством. Ему показалось тогда, что это хорошая примета…

Удача… Дэмон потер рукой лоб и глубоко вздохнул. Постоянное пребывание вместе с солдатами взвода, оказывается, имеет намного большее значение, чем он думал раньше. Он пожалел, что теперь живет отдельно от них. Однако это было неизбежным результатом изменения, происшедшего в его служебном положении. Значит, должны измениться и отношения. Солдаты так же любят его и, что еще важней, уважают. Он чувствует это по тому, как они реагируют на его приказания, как шутят с ним во внеслужебное время, как советуются с ним по личным делам или спрашивают его мнение по вопросам, в которых он почти не разбирается, и как они тем не менее считаются с тем, что он скажет.

Офицеры дивизии — это совсем другое дело. Некоторые приняли его в свою среду довольно радушно: он служил уже давно и многие хорошо знали его. История о том, как он действовал на ферме Бриньи, очень быстро распространилась по всей дивизии, и в офицерской столовой его называли не иначе как Ночной Портье. Колдуэлл представил его к награде орденом Почета, а генерал Хемли поддержал ходатайство и лично поздравил Дэмона с наградой. Но были и такие офицеры, которые отнеслись к нему со значительно меньшим энтузиазмом: они возмущались тем, что солдат неожиданно стал равным с ними, или тем, что он держал себя слишком фамильярно со своими недавними коллегами. Его непосредственный начальник капитан Краудер относился к нему довольно холодно. Тренрок Меррик, который еще в форту Барли был сержантом во второй роте, а теперь стал первым лейтенантом, как-то заметил, что есть такие офицеры, у которых молоко на губах не обсохло. Однако Дэмон продолжал идти своей дорогой. Пусть говорят что им угодно. Он намеревается сделать свой взвод лучшим в американских экспедиционных войсках и добьется этого таким путем, какой считает необходимым.

По обеим сторонам дороги то и дело появлялись и пропадали французские деревушки; в лунном свете каменные домики в них казались призрачными и далекими, а уходящие к горизонту поля — запорошенными снегом. Блестели каски — по дороге медленно шла колонна французской пехоты; грузовики нагнали и объехали ее стороной. Шофер-вьетнамец тихо напевал какую-то странную мелодию, то и дело переходя на неприятно режущее слух носовое завывание. Солдаты в кузове замолчали. Да, впереди их снова ожидали бои. Дэмон начал по памяти перебирать солдат взвода, вспоминая способности каждого, слабые стороны. Его беспокоили некоторые новички. Вскоре усталость взяла свое я, склонив голову на плечо, он задремал. Проснулся Дэмон, когда уже светало. На полях по обеим сторонам дороги толпились вокруг костров французские солдаты, многие из них с накинутым на плечи одеялом, отчего напоминали собой расположившихся биваком воинов средневековья…

Грузовики свернула на уже сильно примятое поле и остановились. Разминая затекшие ноги, кряхтя и охая, словно древние старцы, солдаты вылезли на землю.

— Ста-а-нови-ись! — понеслась команда вдоль всей линии.

— Где мы находимся, Сэм? — спросил Девлин.

— Не имею никакого представления, Дев.

Не дав солдатам ни минуты отдыха, их построили в походную колонну, и сразу же начался марш. Впереди быстрым шагом шел подполковник Колдуэлл. «Долго такой марш не выдержишь, — подумал Дэмон. — Никто не выдержит, все свалятся от усталости. Далеко ли предстоит идти? Далеко ли?» Он видел этот вопрос на лице каждого солдата взвода. Никто из них теперь не шутил. Насупленные, солдаты шли молча. Дорога была твердая, скользкая, огромные булыжники отполированы до блеска. Прошли один подъем, потом другой. Солнце поднялось высоко, его горячие лучи жгли, как раскаленное железо. Дэмон скорее услышал, чем увидел, что многие ухватились за свои фляжки и начали отвинчивать пробки, чтобы напиться.

— Оставьте фляги в покое! — громко крикнул он. — Воду будете пить только тогда, когда я подам команду. До команды не пить ни глотка…

Кто-то протестующе заворчал, но Дэмон никак не среагировал на это: пусть злятся, это лучше, чем паника.

Переходу, казалось, не будет конца. Они дотащились до леса, прошли через него, направились к видневшемуся на горизонте холму, потом к следующему. Прошел небольшой дождь, но после него солнце стало припекать еще сильнее, от намокших рубах поднимался пар. Когда раздался сигнал остановиться, все попадали на землю словно подкошенные.

— Пять минут отдыха! — передали из головы колонны. — Пятиминутный привал.

— Пять минут! — проворчал Кразевский. — Как будто трудно дать хотя бы десять минут. Проклятый марш… — Ты же хотел попасть туда как можно скорее, Краз, — заметил Тэрнер.

— Ничего, подождут.

В голове колонны раздался второй сигнал, пронзительный, настойчивый. Дэмон поднялся на ноги и скомандовал:

— Привал закончился. Вставай! Становись!

Стало еще жарче. Каждый шаг давался им теперь с огромным трудом. Дэмон натер водяную мозоль на пятке левой ноги; она прорвалась, и пятку кололо теперь, как иголкой. На потные лица оседала мельчайшая пыль, стекавшие по ним ручейки придавали всем вид раскрашенных клоунов или крепко подвыпивших людей. Многие спотыкались, отставали и даже падали.

— Подтянись! Не отставай! — требовательно покрикивал Дэмон.

К полудню колонна вышла на широкое мощеное шоссе, забитое людьми, французскими пехотинцами, крупными орудиями и повозками с боеприпасами и различным имуществом. В стороне от шоссе, под деревьями небольшой рощицы, расположилось подразделение военной полиции. Полицейские с аппетитом опустошали содержимое каких-то консервных банок.

— Эй, ребята, — крикнул один из них, махнув рукой с черной повязкой в сторону взвода, Дэмона, — у вас такой вид, будто вы голодные. Не хотите ли перекусить с нами?

Маленький Тэрнер проворчал какие-то бранные слова, а Рейбайрн, добродушно улыбаясь, крикнул:

— Но влезет ни кусочка! Сыты по самое горло.

— А по твоему виду этого никак не скажешь, — продолжал полицейский.

— Ха, мы нажрались так здорово, что отощали от своего же веса…

Колонна продолжала двигаться все тем же форсированным маршем, обгоняя артиллерийские установки и повозки. Девлин на минутку отстал от взвода и с беспокойством спросил Дэмона:

— Что, Сэм, немцы опять прорвались?

— Не знаю, вряд ли, — ответил Дэмон. Он не думал, что немцы прорвались. В этом случае были бы и другие, более зловещие признаки. Но почему же они так спешат? Почему их гонят куда-то без отдыха день и ночь?

День близился к концу, висевшее над ними солнце приближалось за их спиной к горизонту, а они все шли и шли. Солдаты двигались упрямо, как роботы, с одеревеневшими лицами и подернутыми пеленой глазами, прихрамывая на стертые ноги. Фляги были опустошены уже несколько часов назад. Теперь солдаты не задавались вопросом, далеко ли. Они слишком устали, чтобы думать о чем-нибудь, ругаться, роптать или даже чтобы подшутить над кем-нибудь.

Колонна снова вошла в лес, на этот раз более густой и мрачный; здесь наконец прозвучала долгожданная команда: двухчасовой отдых! Солдаты сразу же рассыпались в разные стороны и распластались под деревьями. Большинство, положив рядом с собой винтовки, тотчас же заснули. Девлин разыскал в какой-то разрушенной ферме колодец и, взяв с собой нескольких солдат, отправился наполнить водой фляги. Дэмон переходил от одной группы лежащих на земле солдат к другой.

— Лейтенант, я больше не смогу идти. Я уверен, что не смогу…

— Почему, Меклар?

— Посмотрите сюда. — Меклар поднял босую ногу, на которой вздулась водяная мозоль величиной с полудолларовую монету. — Не могу же я идти с такой штукой…

— О, хорошая мозоль! Точно такая же, как у меня.

— У вас?

— Конечно. Эта прелесть не обходит почти никого. Ну-ка, давай посмотрим, какая она у тебя. — Дэмон ловко проткнул мозоль перочинным ножом, срезал омертвевшую кожу и осторожно наложил повязку. Меклар с изумлением наблюдал за ним. — Ну, вот и все. Повесь носки на дерево, пусть они немного просохнут, понял?

— А ведь могли бы подвезти нас на грузовиках и подальше, правда, лейтенант? — спросил его Брюстер.

— Конечно, могли бы, — улыбнулся ему Дэмон, — но такой уж порядок в армии, Тим. Мы не раз убеждались в этом, так ведь?

— Да, теперь и я начинаю убеждаться.

— Ну то-то!

Дэмон поговорил с Кразевским, потом снова повернулся к Брюстеру, но тот уже спал как убитый.

Когда раздалась команда продолжать движение, уже совсем стемнело. Колонна отправилась в путь таким же форсированным маршем, каким шла весь день. Правая сторона и средняя полоса шоссе были загромождены орудийными передками, повозками с пулеметами. Перестроившись в колонну по одному, взвод Дэмона упорно пробирался вперед по левой стороне дороги. Сгорбившиеся под тяжестью вещевых мешков и полсотни фунтов другого снаряжения, до смерти уставшие, солдаты походили на восходящих по крутому подъему альпинистов, хотя шли они по ровной дороге.

Воздух стал неподвижным и плотным, словно в оранжерее, очертания всех предметов расплывались. Девлину, шедшему в хвосте колонны, казалось, что они идут в какую-то ужасную всепоглощающую пустоту. «Идем к своему концу, идем к своему концу», — автоматически повторял он про себя в такт каждому третьему шагу. Клей попытался было выйти из колонны и отстать, но Девлин прикрикнул на него и заставил вернуться в строй. Он почему-то глубоко презирал Клея, его необычно красивую внешность и непринужденные манеры. Хитрый парень из богатой семьи: его отцу принадлежит половина Кливленда. «Подожди, ты еще увидишь…» — мелькнуло в голове Девлина, но в тог же момент он спохватился и пожалел о том, что так подумал. Под натиском быстро сгущавшейся темноты и угнетающей духоты мысли Девлина как-то перепутались, смешались в противоречивые образы и представления…

Неожиданно над ними, где-то совсем близко, раздался оглушительный грохот, а затем раскатистый, словно в горах, гул. Девлин инстинктивно вобрал голову в плечи. Что это, орудия? Бомбардировка с воздуха? Послышался пронзительный треск, как будто кто-то щелкнул гигантским кнутом. Солдаты испуганно вздрогнули, но в тот же момент облегченно вздохнули: небо рассекла ослепительная молния и сразу же по каскам и ложам винтовок застучали тяжелые, дождевые капли, побежали ручейки воды. Все погрузилось в абсолютную темноту. Увидеть что-нибудь под сводом ветвистых деревьев было совершенно невозможно. До слуха Девлина донеслись чьи-то проклятия, кто-то тревожно закричал, послышались сердитые голоса тех, кто, не удержав равновесия, упал на ставшую теперь скользкой от жидкой грязи дорогу.

— В чем дело? — крикнул Девлин.

Сбоку от дороги была канава глубиной около шести футов; кто-то упал в нее, на него свалилось еще несколько человек. Строй колонны нарушился, внизу недовольно ворчали сразу несколько человек.

— Вылезайте оттуда! — закричал Девлин, но из-за стоявшего вокруг шума его голос был едва слышен. — Все быстро наверх! — еще раз крикнул он, подойдя к канаве и помогая упавшим выбраться на дорогу. — Сомкнуть строй! — приказал он, когда все вылезли. — Каждому взяться рукой за рюкзак впереди идущего. Беречь от дождя винтовки! Винтовки дулом вниз!

Дождь принес временное облегчение от невыносимой жары, но не надолго. Теперь, промокнув до костей, солдаты вместо жары испытывали леденящий холод и дрожали, не в силах согреться. Покрытая жидкой грязью дорога, казалось, была холоднее льда. В одном месте Тэрнер и шедшие за ним шесть солдат снова свалились в канаву, больно ударив один другого ногами, винтовками и вещевыми мешками. Когда подошел Девлин, они, помогая друг другу, цепляясь руками за кусты и траву, уже выбирались наверх, но один человек так и остался неподвижно лежать на дне канавы. Девлин увидел, что над лежавшим наклонился Дэмон.

— Кто это? — спросил Девлин.

— Опять этот Клей, — ответил Дэмон.

— Я не могу, лейтенант, — бормотал Клей, — не могу идти дальше, вот и все…

— Нет, можешь.

— Не могу, лейтенант…

— Можешь, черт возьми! Если может идти даже такой маменькин сынок, как Брюстер, то ты и подавно можешь. — Нет, лейтенант, у меня нога…

— Тебе, может быть, помочь? Ты что, хочешь подвести своих товарищей? Ты нисколько не хуже других, ясно? — Дэмон быстрым движением вырвал у Клея винтовку и повесил ее себе на плечо. — Давай-давай вылезай. Пошли.

— Это моя винтовка, — нерешительно проворчал Клей.

— А на что она тебе? Ты ведь разваливаешься… А я-то думал, что ребята из Огайо крепкие парни…

Клей с трудом поднялся на ноги и, уперев руки в бока, встал Перед Дэмоном. Лицо его, освещенное фонариком Сэма, выражало ненависть.

— Отдайте мою винтовку, — решительно потребовал он.

— А почему ты думаешь…

— Отдайте мою винтовку! — повторил Клей и добавил, понизив голос: — Можете не сомневаться, Дэмон, я дойду туда, куда дойдете вы, и пройду еще одну милю.

— Посмотрим, — сказал Дэмон, возвращая ему винтовку. — Ну, пошли.

Дэмон выбрался на дорогу и понесся по ней почти бегом. Девлин с трудом догнал его и, коснувшись рукой плеча Дэмона, спросил:

— Сэм…

— Да, — ответил повернувшийся к нему Дэмон.

— Сэм… это плохо, что идет дождь.

— Это самое лучшее, на что можно было рассчитывать.

— Что? — изумленно спросил Девлин.

— Этот дождь. Лучше ничего не придумаешь. Завтра утром после такого дождя им будет совсем не до нас.

— Боже мой, но ведь сейчас уже и есть утро…

— Правильно, я об этом и говорю.

Казалось, конца всему этому не будет. По лицам хлестал дождь, промокшие насквозь вещевые мешки и одеяла сделались вдвое тяжелее. В темноте на них то и дело натыкались зарядные ящики, мычащие и храпящие мулы, а они шли, словно пораженные артритом старики, молчаливо перенося все страдания и муки, едва переставляя подкашивающиеся от усталости ноги, держась рукой за вещевой мешок впереди идущего.

Когда сверкала молния, Девлин успевал заметить по сторонам дороги полевые склады, сложенные, как дрова, снаряды, расплывчатые очертания танков, испещренных замысловатыми коричневыми, черными и серыми камуфляжными полосами и фигурками. Девлин настолько устал, что почти не чувствовал боли ни в ногах, ни в спине, ни в плечах. Только одно всепоглощающее страдание, такое же неотъемлемое, как биение сердца. Мышление притупилось, он не помнил последовательности событий. Где-то на той стороне дороги он увидел полевое орудие с упавшей около него к пронзительно кричавшей чалой лошадью. Вскоре после этого — а может быть, это было и раньше — он увидел сваленное дерево — огромный дуб. Большые листья этого дуба задевали его лицо, когда он проходил мимо. А позади дуба, у ямы, в которой лежал солдат со сломанной ногой, суетились три солдата из другой роты…

Ливень сначала утих, затем прекратился совсем. Взглянув вверх, Девлин увидел медленно отступавшие на запад темные, как свинец, тучи. На небе прямо над ними появилось несколько мерцающих звезд, а впереди, на востоке, забрезжил синевато-серый рассвет. Девлин взглянул на свои часы и начал медленно заводить их. Почти четыре часа. Но почему кругом так тихо? Они обогнали танки и артиллерию, оказались впереди всех частей. Удивительная тишина окружала их. Смогут ли они воспользоваться ею? Предпринять неожиданное нападение на профессиональных вояк, которым все нипочем и которых никогда не заставали врасплох? О боже, если бы немцы действительно ничего но знали и не ожидали никакого наступления. Если бы дело обстояло именно так…

Они подошли к развилке дорог, где стоял адъютант командира батальона лейтенант Лэндри с двумя связными. Показав в сторону от дороги, он поспешно сказал:

— Пять минут на то, чтобы подготовиться к бою. Вам дается пять минут. Торопитесь. Нельзя терять ни одной минуты.

Встав на колени прямо на мокрую траву, солдаты взвода начали подготовку. Они вяло, как сонные дети, расстегивали и застегивали пряжки, подгоняли ремни. Девлина охватили дурные предчувствия.

— Каждый пусть возьмет лопатку или кирку, — приказал он. — Можете забыть что-нибудь еще, но этого забывать нельзя. — Переходя от одного к другому, Девлин тщательно проверил каждого солдата.

Дэмон снял с себя офицерский ремень и, как и всякий солдат, нацепил вместо него еще два патронташа.

— Я ношу офицерский ремень в казарме, потому что так положено по уставу, но за каким чертом он нужен мне здесь, в бою? — сказал он, улыбнувшись Девлину, и бросил ремень на траву. — Ребята больше привыкли видеть меня таким, а те, кто не привык, — увидят.

— Сэм… — нерешительно обратился к нему Девлин.

— Да?

— Сэм… Я не очень уверен в ребятах… Они чертовски устали, еле держатся на ногах.

Подчеркнутые предрассветной мглой морщины на сером от усталости лице Дэмона были похожи на глубокие бороздки на металле, но в глазах горели яркие желтые искорки.

— Ничего, выдержат, — ответил он. — Мы должны выдержать.

— Да… Но солдаты давно уже забыли, когда в последний раз ели, не говоря уже о том, что им не удалось поспать как следует хотя бы часик…

— Я знаю. Но ничего не сделаешь. Мы должны пойти в бой. — Дэмон похлопал Девлина по плечу: — Мы захватим немцев врасплох, вот увидишь.

— Ладно, Сэм.

Пять минут пролетели очень быстро. Прозвучали свистки-команды, и Девлин, не раздумывая, подал сигнал своим солдатам. Рассвет наступал теперь быстрее, небо на востоке было совершенно чистым. Взвод снова упорно продвигался вперед, все дальше и дальше в таинственную тишину. С деревьев на рюкзаки и каски то и дело шлепались крупные дождевые капли. Изрытая земля, воронки от взрывов снарядов, изуродованные деревья, расщепленные стволы и ветви — все это говорило об интенсивном обстреле. Слева от дороги куча битого камня и обломков — остатки некогда мирной фермы. Спутанные клубки колючей проволоки; укрепленные плетнями, но теперь разрушенные и наполовину заполненные мутной дождевой водой неглубокие траншеи. Позади них — группа французских и американских офицеров. Когда взвод подошел к этому месту, к Дэмону обратился подполковник Колдуэлл.

— Вот в этом направлении, — сказал он Сэму. Лицо подполковника было бледным от усталости, глаза покраснели и опухли от недосыпания. — По кромке вон того леса, видите? Потом пойдете вправо, пока не увидите марокканцев, а затем вперед, прижимаясь к разрывам огневого вала. Понятно? Желаю удачи. Всем вам счастья и удачи.

Дэмон ответил что-то приглушенным голосом. Взвод развернулся в боевую цепь и тронулся в указанном направлении. Девлин взглянул на часы: четыре двадцать три. Он посмотрел на солдат взвода: неуверенный шаг измотанных маршем людей, изнуренные, серые лица, как будто это были совсем не те солдаты, которых он обучал, а их больные старшие братья.

— Так вот, — обратился к взводу Дэмон, держа винтовку наперевес, и его голос показался в тишине резким. — Я не мастер произносить длинные речи. Вы, новички, не забывайте держать интервал в три ярда. Если кого-нибудь ранит, лежать на месте. Пулеметчикам, если позволит обстановка, заходить подальше на фланги и пробиваться вперед. Вы должны обеспечивать возможность продвижения остальным, для того у вас и пулеметы. Дев, а ты как можно скорее установи связь с сенегальцами, ладно?

— Хорошо, Сэм, — ответил Девлин твердым, как металл, голосом. По его бровям в глаза стекали капельки пота.

— Мы должны прорваться, — продолжал Дэмон. Его лицо выражало твердость и уверенность. — Я хочу, чтобы каждый из вас хорошо усвоил это и ни о чем другом не думал. Мы пройдем туда, куда приказано. Тому, кто не выполнит сегодня своего долга, придется отвечать за это не только передо мной. Но я убежден, что каждый из вас сделает все возможное. Я уверен в этом, потому что вы хорошие солдаты. Вы отличные солдаты.

По напряженной тишине, по тому, как солдаты смотрели на него, Дэмон понял, что сумел поднять их боевой дух.

— Примкнуть штыки! — резко приказал он.

Быстрое привычное движение рук к левому бедру, сверкание лезвий штыков, дружное щелканье стопоров на хомутиках.

— Так, теперь пошли, — приказал Дэмон и резко, как на строевых занятиях, повернулся на каблуке.

Четыре тридцать три. Взвод пробирается через искалеченный взрывами лес. Тэрнер идет какой-то подпрыгивающей походкой, как будто у него в ботинках маленькие пружины. Фергасон шагает, сильно наклонившись вперед и как-то неестественно подняв винтовку вверх, словно он движется навстречу бурному течению. Лицо Кразевского искажено гневом, зубы оскалены. Никто не произносит ни слова. Сколько же еще идти? В этой умопомрачительной тишине переход кажется бесконечным. Девлина выводит яга себя трущийся о подбородок ремешок каски, разъедающий глаза пот и сильные удары пульсирующей крови в затылке…

Неожиданно тишину потряс грохот, словно где-то рядом столкнулась целая тысяча паровозов. Потом нарастающее шуршание и пронзительный свист где-то вверху, затем оглушительно резкий, ужасной силы взрыв впереди, совсем близко. Столб огня и дыма взметнулся вверх. Над ними пролетали вовне и новые снаряды, воздух наполнился их жутким завыванием Я свистом, глаза слепили вспыхивающие то с одной, то с другой стороны огненные гейзеры. Девлин затаил дыхание в ожидании ответного артиллерийского огня. Но его так и не последовало…

Видя широко раскрытый рот Дэмона, Девлин понял, что он что-то кричит им, но голос его потонул в общем грохоте; Сэм энергично махал им рукой и делал ею длинные охватывающие движения. Повинуясь этому сигналу, Девлин бросился к правому флангу цепи. Земля под ногами вздрагивала И сотрясалась от взрывов, в небо повсюду вздымались яркие огненные вспышки и удушающие столбы дыма и грязи. Разобраться в том, что происходит впереди, было невозможно. Теперь путь им преградила колючая проволока, натянутая в несколько рядов или разбросанная спутанными мотками. Преодолевая заграждение, Девлин несколько раз падал, вставал и снова упорно продвигался вперед. Перебравшись через ствол сваленного дерева, он остановился, увидев в нескольких шагах от себя небольшой окопчик, в котором сидел солдат в синей каске. Француз. Корректировщик или передовой дозорный пост. Тяжело дыша, Девлин подполз к окопчику так близко, что острие его штыка оказалось в нескольких дюймах от лица француза, который чуть не умер от испуга.

— Combien? — крикнул Девлин. — Combien de kilometres aux Boches?

Узкое худое лицо француза вытянулось от изумления.

— Kilometres?! Je m'en fou, cinquante metres, metres!

Вперед. Девлин упорно бежал вперед. Во что бы то ни стало выполнить приказ Дэмона. Его не могли остановить ни адский грохот, ни сбивавшие с ног взрывные волны, ни летящие в воздух обломки и ветви деревьев.

Две каски. Круглые, остроконечные. Девлин оказался около немцев так неожиданно, что ни они, ни сам он не успели что-нибудь предпринять. Он просто перепрыгнул через окоп, в котором они сидели, и скрылся в кустах. Потом он услышал нарастающий скрежет над головой, как будто кто-то резал гигантским ножом толстую металлическую плиту. Взрыв! Девлина сбило с ног и отбросило в сторону. В ушах зазвенело, пелена заволокла глаза. Через минуту он пришел в себя. Кажется, ничего серьезного. Да, жив, даже не ранен. Вперед, Надо выполнить приказ Дэмона. Взяв еще правее, Девлин промчался дальше. Украдкой оглянулся назад. Никого. Вот он за что-то зацепился и упал прямо на моток ржавой колючей проволоки, захватившей его как нечто живое, одушевленное. Черт бы побрал эту дурацкую затею! Он рванулся вверх, вправо и наконец освободился от цепких объятий проволоки.

Его слух уловил пулеметную стрельбу, монотонное металлическое «та-та-та-та». Он с волнением вспомнил ту ночь у железнодорожной насыпи в Бриньи и заскрежетал зубами. Неожиданно из-за ствола дерева в нескольких шагах от него раздалась оглушительная пулеметная очередь. Девлин бросился на землю и укрылся в беспорядочно наваленных ветках деревьев. В голове стучало, перед глазами плавали синие, красные, светло-зеленые круги. Придя через несколько секунд в себя, Девлин увидел рядом с собой распластавшегося на земле Тэрнера с обезумевшими от страха глазами и широко открытым ртом.

Девлин кивнул головой, будто искаженное лицо Тэрнера — это как раз то, что он должен был здесь увидеть, — и начал отползать от несмолкавшего пулемета вправо. На его руки, голову и спину непрерывно падали срезаемые пулями ветки и листья. Девлин замер; как только пулеметчик перенес огонь влево, Девлин рванулся вперед, перебежал маленькую лужайку и нырнул в небольшую ямку; сжавшись в комочек, он снова неподвижно застыл. Град пуль ударил в землю всего в каком-нибудь футе от его головы, но в него попали только разлетевшиеся во все стороны комки грязи.

— Господи, — пробормотал он, тяжело переводя дыхание, — как же отсюда выбраться…

Но вот откуда-то сзади донесся знакомый икающий звук «шоша»: сначала отрывистая, короткая, потом длинная очередь. Немецкий «максим» на секунду замолчал, затем снова залаял. Сзади, теперь уже с левой стороны, в дуэль вступил еще один «шоша». Лежа на влажной земле, облизывая пересохшие губы, Девлин удовлетворенно думал: «Значит, наши наступают, пулеметчики вышли на фланги и ведут огонь „ножницами“, так как учили Сэм и я». «Максим» опять замолчал. Девлин поднялся на ноги и увидел, как второй немецкий пулеметчик пытается стащить своего убитого товарища с пулемета. Девлин прицелился и выстрелил: немецкий солдат вскинул руки, рухнул куда-то вниз и исчез из поля зрения. Он что-то прокричал при этом, но Девлин не понял; его внимание привлекли люди, бежавшие слева. Девлин спрятался за кусты и неожиданно увидел за деревьями группу худощавых солдат в форме горчичного цвета и синих касках. Они бежали с винтовками наперевес, громко выкрикивая что-то. Сенегальцы. Девлин присел возле дерева, развернулся влево и поднял вверх правую руку со сжатым кулаком. Потом он упал на землю. Пулеметная стрельба слышалась теперь со всех сторон. Слившееся в общий гул стрекотание, казалось, давило, било молотками по голове. Увидев стреляющего из-за поваленного дерева Тэрнера, Девлин побежал к нему и бросился рядом с ним на землю. Из чащи, слева от них, раздался чей-то громкий вскрик. Девлин оглянулся и увидел неуклюже бегущего к ним Фергасона с прижатой к груди винтовкой. Вой рикошетирующих осколков, и Фергасон исчез. Нет, он, оказывается, спрятался за дерево, а теперь, выйдя из-за него, снова бежит. На его узком скуластом лице какая-то странная виноватая улыбка. В этот момент Девлин увидел гранату — крутящийся в воздухе круглый бутылкообразный предмет.

— Ферг, вниз! — крикнул он во всю мощь своих легких.

На лице повернувшегося на голос Фергасона полная растерянность. Девлин прижался к земле и прикрыл голову руками. В тот же миг раздался оглушительный взрыв, в воздух с шипением и свистом взвились осколки, потом, они, как град, упали на землю. Подняв голову, Девлин увидел, что Фергасон схватился обеими руками за окровавленное лицо; кровь, как густая ярко-красная краска, заливала ему глаза, рот. Он, видимо, пытался что-то крикнуть, но голоса не было слышно. Бедный Ферг. Девлина охватила дикая ярость. Он уже не чувствовал ни страха, ни слабости, ни усталости — только безудержное желание отомстить. Поднявшись на ноги, твердый, как мраморная колонна, он прицелился. Немецкий гранатометчик тоже поднялся и уже замахнулся, чтобы бросить вторую гранату, но как раз в этот момент его настигла пуля Девлина. Граната пролетела всего несколько ярдов и взорвалась в кустах рядом с бросившим ее немцем.

— Вперед! — крикнул Девлин и побежал, чувствуя, что за ним последовали Тэрнер и другие солдаты взвода. Он увидел немцев, когда перепрыгнул через высокий вал кустов и сучьев: в нескольких ярдах от вала суетились солдаты в серой форме. Потом все смешались в рукопашном бою. Какой-то немец целился Девлину прямо в грудь. Девлин с ходу проткнул его штыком и отступил на шаг, чтобы вытащить штык. В следующий момент на него ринулся здоровенный немец с траншейным ножом. Девлин оттолкнул его прикладом и начал разворачиваться, чтобы снова пустить в ход штык, но в тот же момент почувствовал сильный удар по каске и плечу, заставивший его опуститься на колени. Девлин схватился за упавшую на землю винтовку и попытался поднять ее, но не смог: от удара рука онемела до самого плеча. Взглянув на немца, Девлин с ужасом увидел, что тот снова замахивается на него своей булавовидной винтовкой. Внутри у него все запротестовало. «О, нет, нет. Только не меня!» — мелькнула мысль. Девлин рванулся вперед, к ногам немца, ухватился за них и почувствовал, что тот падает, но в этот момент что-то ударило Девлина по пояснице и отбросило в сторону. Не поняв, что произошло, он поднялся на колени и стал торопливо нащупывать обоими руками пистолет, но услышал захлебывающийся крик своего противника и увидел, как тот падает назад в свой окоп. Из раны на шее немецкого солдата ручьем била алая кровь.

Развязка наступила совершенно неожиданно. Это сделал Рейбайрн. Бледный, с напряженным лицом, он методично вытирал теперь свой штык о форму убитого немца. Позади него Девлин увидел Сэма, отиравшего дрожащей рукой пот со своего лица. Здесь же стоял маленький Тэрнер, непрестанно повторявший: «Вот сволочи, вот сволочи!» Потирая ушибленное плечо, Девлин медленно поднялся на ноги. Тяжело дыша, ветераны войны с мексиканцами смотрели друг на друга.

— У тебя все в порядке, Дев?

Девлин утвердительно кивнул. Он с трудом вытащил свою винтовку из-под тела убитого немца, рука его все еще сильно ныла, и он разрабатывал ее, сгибая и разгибая пальцы.

— Да, — ответил он, — я таки установил связь с марокканцами.

— Я видел. Молодец.

Казалось, что говорить больше не о чем. Девлин заметил, что с пальцев левой руки Сэма капает кровь.

— Ты… ты ранен, Сэм? — спросил он тревожно.

— Пустяки. Поцарапал о проволоку.

Где-то рядом послышались чьи-то возбужденные голоса, потом раздался громкий сердитый крик Тэрнера:

— Давайте вылезайте оттуда, сволочи! Вылезайте!..

Повернувшись, Девлин с удивлением увидел, как под прицелом винтовки разгневанного Тэрнера из хода сообщения торопливо вылезают четыре или пять немцев с высоко поднятыми руками. Один из них — солдат с пышными, закрученными вверх усами, — выбравшись из хода сообщения последним, настороженно улыбнулся и, обращаясь к другому, быстро затараторил что-то по-немецки.

— Молчать! — закричал Тэрнер. — Заткните свои поганые бандитские глотки!

Немцы уставились на него с тревогой; тот, что с усами, громко закричал что-то и попятился назад. В холодном взгляде прищуренных глаз Тэрнера появилась решимость.

— Ты что, хочешь получить пулю, гадина ползучая? Ты получишь ее… — прошипел Тэрнер, решительно вскидывая винтовку к плечу.

— Стоп! — вмешался Дэмон. Подскочив к Тэрнеру, он оттолкнул винтовку вверх. — Веди их в тыл…

— К чертям собачьим их! Видели, что они сделали с Фергасоном? Я думаю, что за это…

— Веди их в тыл, Тэрнер. Это приказ!

Бросив на Дэмона сердитый взгляд, Тэрнер нехотя развернулся и пнул ногой ближайшего немца, да так сильно, что тот едва удержался на ногах. Сердито ворча что-то, Тэрнер повел их через лес в тыл. Усатый немец все еще быстро говорил о чем-то напряженным пискливым голосом.

— Вперед! Пошли дальше, пошли, — скупо приказал Дэмон. Картина была ужасной. Все происшедшее казалось жестоким,

бесчеловечным, бессмысленным. Разбитые, изуродованные деревья, искалеченные трупы, кучи брошенного снаряжения, прошитого пулеметными очередями… Вот дом лесника, который, по-видимому, использовали в качестве временного медицинского пункта, а теперь поспешно оставили. Несколько носилок, ящики с медикаментами, импровизированный операционный стол, покрытый пропитанными кровью одеялами. На столе ряжевый немецкий солдат. Его голова и грудь обмотаны потемневшими от крови марлей и бинтами. Одной рукой он держится за бинт на глазах, а другой слепо водит вокруг себя в надежде коснуться кого-нибудь… Он непрерывно стонет и монотонно произносит по-немецки одни и те же слова. А вот массивный бук, у корней которого бок о бок лежат два американца, руками почти касаясь друг друга, как будто заблудившиеся дети, которые заснули в лесу… Но это не так, потому что один из них полураздет, его спина оголена от шеи до бедер, а у другого прострелена голова — это капитан Краудер…

Потом им встретилась великолепная черно-коричневая немецкая овчарка, дергавшая в молчаливой злобе веревку, которой была привязана к дереву. А чуть позднее хорошо замаскированный в деревянном срубе пулеметчик неожиданно прошил короткой очередью Меклара. После того как «шоши» подавили пулемет противника, солдаты под руководством Дэмона проникли в сруб, жестоко расправились со всем расчетом пулемета и двинулись дальше.

Через некоторое время, уставший от гнева и убийств, Девлин скорее почувствовал, чем увидел, что кто-то пристально за ним наблюдает, схватился рукой за голову и остановился. Прислонившись спиной к пню, позади пулеметного окопа сидел и смотрел на него широко открытыми глазами раненый немец. Не сводя взгляда с Девлина, он быстро сунул руку под мундир, но Девлин выстрелил с бедра, не поднимая винтовки к плечу. Немец конвульсивно вздрогнул и, все еще пытаясь вытащить руку из-под мундира, медленно повалился набок. Девлин услышал предсмертный хрип и неприятное бульканье крови в легких и горле. Немец все еще следил взглядом за Девлином, когда тот хотел отойти прочь. Что-то заставило Девлина вернуться и вытащить руку умирающего из-под мундира. На землю выпал небольшой кусок плотной бумаги. Девлин поднял его. Это была моментальная фотография. Улыбающаяся молодая женщина с темными волосами и слегка прищуренными от солнца глазами держит на руках ребенка. Она сфотографирована на фоне моста с вставшими на дыбы бронзовыми конями.

Девлин вложил фотографию в безжизненную руку; хрип прекратился, немец уже не дышал. Охваченный страхом, сожалением, обжигающим чувством стыда и горечи, Девлин брезгливо вытер свою руку о штаны и поспешил прочь. «Черт возьми, ведь он мог полезть за пистолетом; могло же быть и так», — успокаивал он себя, но утешение было явно несостоятельным. Он вообще ни в чем не находил никакого утешения.

Потом лес неожиданно кончился. Они вышли на обширное плоскогорье, покрытое бескрайними пшеничными нолями. Над ними было чистое, голубое небо и яркое солнце. Далеко справа — масса поспешно отступающих пехотинцев в высоких темных касках. Они бежали, сгибаясь под тяжестью какой-то ноши.

— Смотрите, смотрите, как им тяжело тащить награбленное! — крикнул кто-то.

— Огонь! Открыть огонь по этим гадам…

Огонь открыли все. Одни стреляли стоя, с руки, другие — опустившись на колено, третьи — лежа, сопровождая каждый выстрел отборными ругательствами или злыми шутками. Вспомнив Бриньи, Девлин пробормотал сквозь зубы: «Ага, убегаете как крысы. Но на этот раз отступать приходится вам… Давайте, давайте, почувствуйте, что это значит…» Обойма кончилась, Девлин начал вставлять другую и с удивлением заметил около себя опустившегося на колено и неистово стрелявшего по отступавшим немцам Тэрнера.

— Тэрри, — спросил он, — ты почему здесь?

— Что? — непонимающе ответил тот.

— А как же пленные, которых ты должен…

Тэрнер лукаво прищурил глаза, его острый подбородок уперся в ремешок от каски.

— Они пытались убежать, сержант.

Девлин промолчал. Он понял, что это, конечно, месть за Фергасона. Ну что ж! Но… Тэрнер… такой ребенок, он ведь по-настоящему даже и не бреется еще…

Голос Сэма. Сэм машет им рукой и что-то кричит. Прислушавшись, Девлин понял, что Сэм приказывает растянуть цепь стрелков вправо. Опять наступать! Боже, когда же конец? Такой трудный ночной переход. Столько часов без пищи. Ужасно болит голова. Руки и ноги дрожат. Слишком много пулеметов и жестоких, безжалостных немцев… Девлина охватило желание плюнуть на все, броситься здесь ничком на землю, спрятаться в этой теплой приятной пшенице и пропади оно все пропадом, к черту всю эту перестрелку и резню, проклятия и стоны!..

Тем не менее Девлин пополз вперед, используя все свое мастерство и опыт, прижимаясь к земле, когда, шурша тугими колосьями пшеницы, над ним со свистом пролетали пули. Вот он заметил, что кто-то приближается к нему справа. Это был Сэм. Он полз, держа винтовку на предплечьях, покрытое пылью лицо его выражало тревогу.

— Дев, надо заставить замолчать этот пулемет…

«Какой еще пулемет? Зачем тебе, черт возьми, понадобился еще какой-то пулемет?» — с горечью подумал Девлин, но вслух ответил:

— Да, Сэм.

— Видишь, вон там, два дерева, — продолжал Дэмон, — два больших каштана?

Девлин поднял голову и сразу же опустил ее, заметив за какую-то долю секунды два высоких дерева с пышными кронами и небольшие груды камней возле них. Он утвердительно кивнул.

— Мы поползем туда. Я послал Кразевского, чтобы он прикрыл нас огнем слева. — Дэмон с трудом проглотил слюну и продолжал: — Если мы доберемся туда и встанем за деревьями во весь рост, то легко достанем немцев с этой позиции. Ты ползи к одному дереву, я к другому. Сначала огонь открою я, а потом ты; я в это время буду перезаряжать. Понял?

Девлин молча кивнул. Отличный план. Самоубийственный. Он такого не придумал бы. Доползти до деревьев и встать во весь рост! «Нет! — хотелось крикнуть Девлину. — Нет! Довольно этого безумства! Разве ты не знаешь, что многие наши ребята уже погибли? Что с тобой происходит? Неужели ты думаешь, что мы неуязвимы? Думаешь, пуля не найдет тебя, как она нашла Краудера, Меклара и других?» Все это Девлину хотелось высказать лежащему рядом Дэмону. Но он не сказал ему ничего. Дэмону он не мог отказать ни в чем.

— Надо согнать их с этой позиции, Дев, — решительно продолжал Дэмон. — Нельзя терять ни секунды. Вперед!

Девлин кивнул. «Только для тебя, Сэм», — думал он, следуя за своим старым товарищем, стараясь не выпускать из виду каблуки его ботинок. Но вот Дэмон остановился, Девлин подполз к нему вплотную, их головы снова рядом. Перед ними была воронка от снаряда, за ней небольшой участок с пшеницей, а потом оголенное место, на котором остались следы от колес проехавших повозок. В колеях белели зерна пшеницы. Тридцать футов. Тридцать футов по открытой местности. Сэм испытующе смотрит на Девлина. Как и тогда, на ферме в Бриньи, на лице Дэмона все та же характерная для него твердая решимость и непреклонность и в то же время тревожное ожидание чего-то, как будто он наперед знал все, что может произойти, и сделал все для того, чтобы этого не произошло. Неожиданно Девлин почувствовал, что боится Сэма. Он любил его, был обязан ему своей свободой и даже жизнью, он уважал его как человека и солдата, но явно боялся того, что выражало в этот момент лицо Сэма. Девлин почувствовал, как задрожали его ноги.

— Ну, готов?

Девлин наклонил голову в знак согласия, он умышленно не сказал ни слова: боялся, что начнет возражать. По его щекам в уголки рта то и дело скатывались соленые капельки пота. Он отстегнул все клапаны на правой половине патронташа.

Когда поток жужжавших над ними пуль сместился влево, Сэм быстро поднялся на ноги и помчался к деревьям. Он показался Девлину необыкновенно большим, неуклюжим и крайне уязвимым. На дорожной колее, как бы гонясь за ним, поднимались маленькие фонтанчики земли и пыли — пулеметная очередь. В следующий момент Дэмон упал.

— Сэм! — едва слышно произнес Девлин. О нет, он невредим! Девлин с радостью увидел, как Дэмон, словно огромная ящерица, быстро переползая от одного небольшого валуна к другому, продолжает двигаться к деревьям. Девлин решительно перенес тяжесть тела на локти и подтянул правую ногу. Он уже был готов подняться и броситься вслед за Дэмоном, но его сковал страх: «Мне это не удастся. Они наверняка ждут и откроют бешеный огонь. Меня убьют или искалечат», — думал он, не сводя жадного взгляда с деревьев. Дэмон уже скрылся из виду…

В этот момент слева донеслось знакомое кашляющее стрекотание «шоша» — звук, которого Девлин желал сейчас больше всего. Не раздумывая больше ни секунды, он вскочил на ноги и побежал. Ему казалось, что воздух вокруг него сгустился, превратился в какую-то желеобразную массу и, как вода, задерживает его бег. Господи, как далеко еще до деревьев… И все-таки деревья и камни возле них были теперь ближе. Воздух вокруг него секли пули: одна ударила в рюкзак, еще одна просвистела совсем близко, возле головы… Но вот наконец этот спасительный валун. Бросившись на землю, Девлин прижался к нему и едва не заплакал от радости: свистевшие над головой пули теперь безопасны. Сэм тоже здесь, тоже в безопасности. У него, как всегда, спокойный взгляд, как будто они только что пообедали в ресторане. Вот он быстро поднялся на ноги и сосредоточенно, как на учебном стрельбище, открыл огонь; с каждым выстрелом его «спрингфилд» дергался назад. Пулемет замолчал. Когда Дэмон израсходовал всю обойму и начал перезаряжать винтовку, Девлин поднялся и занял позицию позади своего дерева. Отсюда он хорошо видел бугорок свежевырытой, земли, блестящий на солнце кожух пулемета и две двигающиеся около него каски. Девлин выстрелил. Каска, которая была ближе к пулемету, пропала. Он выстрелил еще. В дерево чуть выше головы ударило сразу несколько пуль, посыпались кусочки расщепленной коры. Еще один немецкий пулемет. Девлин наклонился так, чтобы прикрыть каской голову и плечо. Раздалась ответная очередь «шоша», и немецкий «максим», видимо, перенес огонь на Кразевского. Девлин высунулся из-за дерева, но «шоша» в тот же момент смолк. Краз. Это значит, что немец попал в Кразевского. Внимательно присмотревшись, Девлин обнаружил еще один пулеметный окоп противника, хорошо замаскированный небольшими кустами, и разрядил в него все оставшиеся в обойме патроны. Сэм стрелял теперь в том же направлении. Вставив новую обойму, Девлин выглянул из-за ствола дерева и увидел, что по пшеничному нолю к окопу бегут несколько американцев. Он начал посылать в окоп одну нулю за другой с быстротой, на которую только был способен. По дереву пробарабанила еще одна очередь вражеских пуль, но Девлин не чувствовал теперь никакого страха. Вот он заметил, как из окопа высунулся немец с гранатой в руке, и пуля, посланная Девлином, тут же настигла немца; граната упала и взорвалась рядом с окном. Из пшеницы подвались и устремились вперед четыре человека. Резкие рывки этих людей то в одну, то в другую сторону, причудливые колебания вскинутых винтовок и сверкающих на солнце штыков — все это напоминало гротескный танец марионеток. Снова застрочил пулемет. Один из бегущих по пшеничному полю выронил винтовку, ухватился обеими руками за живот и, завыв нечеловеческим голосом от боли как помешанный, закружился на одном месте. Девлин и Дэмон посылали в пулеметчика нулю за пулей, но тот, оскалив зубы, продолжал вести огонь, как будто был абсолютно неуязвим. Наконец Дэмону удалось попасть немцу в голову, и пулемет умолк. Через несколько секунд к немецкому окопу подбежал, победно размахивая винтовкой, худощавый человек. Это был Рейбайрн или Йогансен — узнать на расстоянии было невозможно.

— Пошли туда, Дев, — предложил Дэмон. — Пошли к ним.

Девлин тряхнул головой, как бы освобождаясь от усталости, страха, ужаса, отвращения, от всех скопившихся в нем мрачных переживаний, и медленно пошел за своим лейтенантом.

 

Глава 6

В одиннадцать часов они подошли к ущелью Фросей и штурмовали одну из высот в длинной цепи холмов. Мрачная глухая местность — известняк да чахлые, низкорослые деревья. Оттого, что кругом мертвые и умирающие, местность кажется еще более мрачной. Ни на одном, ни на другом фланге никого не видно. Они одни.

— Судя по карте, мы достигли второго рубежа наступления, — пробормотал Дэмон, следя за тем, как горстка солдат медленно взбирается к нему по склону холма. Дойдя до вершины, солдаты сразу же устало валились на землю. На них была грязная, пропитанная потом, изорванная колючей проволокой одежда. Дэмон сосчитал их: двадцать один человек.

— Все здесь? — спросил он громко. — Никто не отстал?

Ему не ответили. Тсонка нес взятый у Кразевского пулемет «шоша», Морриси тащил боезапас к нему. Дэмон видел Тэрнера, Рейбайрна, Брюстера, Дева.

— А где сержант Хэссолт? — спросил он громко.

— Ему оторвало ноги, — мрачно ответил Тсонка.

— Ты сам видел?

— Я был рядом с ним, когда это произошло, лейтенант. Взгляд Дэмона остановился на двух незнакомых ему солдатах.

— А вы откуда?

— Тиндэл, сэр, четвертый взвод.

— А вы?

— Кореттки, третья рота, первый взвод.

Значит, от его взвода осталось только девятнадцать. Потеря были тяжелыми, и это вызвало в нем глубокую скорбь и безудержный гнев.

— Так, теперь нам нужно окопаться здесь, — продолжал Дэмон. — Вдоль вот этой линии… отсюда и вон до того места…

Гробовое молчание, никто даже не шевельнулся. На лицах застыло угрюмое безразличие, воля к действию сломлена. Слишком велико было напряжение, слишком ожесточенными были бои, слишком много погибло товарищей. Дэмон понимал, что это предел. Потускневшие от усталости глаза красноречиво говорили о том, что люди находятся в тисках депрессии.

— Ну, в чем же дело, ребята? — уже ласковее спросил он. — Сюда вот-вот подойдет подкрепление, нам надо удержаться здесь. Давайте, давайте, ребята, надо обязательно окопаться…

Три человека медленно поднялись на ноги и начали вяло крошить неподатливый известняк. Охваченный тревогой, Дэмон внимательно осмотрел местность. Он знал, что на этот же рубеж должна была выйти первая рота, чтобы занять участок между вон той группой деревьев и вершиной холма. А марокканцы? Куда, черт возьми, провалились марокканцы?

— Гилетти, — громко позвал он и, вытащив из кармана блокнот, начал быстро писать: «Вышел на второй рубеж в 11.23. Понес очень тяжелые потери. Будем держаться, но требуется подкрепление. Дэмон». — Вот, — объяснил он подошедшему Гилетти, — доставишь это командиру батальона. Справишься? Впрочем, подожди, подожди-ка минутку…

Из расположенного позади них леса вышла группа солдат, которая быстро приближалась теперь к занимаемой взводом Дэмона высоте. Впереди этой группы, численностью не более взвода, шел подполковник Колдуэлл. Его некогда красивая, отлично подогнанная форма была похожа теперь на грязный, пропитанный потом мешок. В руках у подполковника была черная сучковатая трость.

— Привет, Сэм! — бодро крикнул Колдуэлл, подходя к Дэмону.

— Доброе утро, сэр, — радостно ответил тот, протягивая подполковнику листок из блокнота. — Я только что собирался послать вам это донесение. Мы на втором рубеже наступления.

— Вижу, вижу, — сказал Колдуэлл, приняв листок свободной рукой. — Вот я его сейчас и прочитаю. — Он быстро пробежал взглядом по строкам записки. — Сжато, но весьма выразительно, — похвалил он Дэмона и, сложив листок вчетверо, сунул его в нагрудный карман рубашки. — Очень рад видеть вас. Я только что установил контакт с сенегальцами. — Он слабо улыбнулся. Левая сторона его лица была испачкана грязью и густым смазочным маслом, а под ухом на шее виднелась глубокая кровоточащая царапина, — видимо, зацепился за колючую проволоку.

— Сэр, а как первая рота? Вам известно, где она? Подполковник поднял трость и небрежно указал ею через плечо назад:

— Это и есть первая рота?!

— И это все? — удивленно пробормотал Дэмон. — Все, что от нее осталось?

— Да, Сэм, это все.

— Но ведь вы пришли вон оттуда…

— Да. Они немного сбились с пути. Теперь мы должны исправить эту ошибку, Сэм. Нам придется идти дальше и взять немного вправо.

— Да, сэр, но у меня в строю только двадцать один человек…

— Я вижу. Ничего. Мы должны продвинуться вперед, останавливаться ни в коем случае нельзя. — Он махнул рукой в направлении домов с красными черепичными крышами, уходящей вдаль дороги, подернутого июльской дымкой яблоневого сада, простирающегося до самого горизонта. — Ущелье Шози, потом Собрикур, горы Собрикур. А сразу за этими горами старый добрый Огюста Суессонум, который все называют Суассон. — Колдуэлл повысил голос. — И мы возьмем его. Сегодня. Пошли, ребята!

— Вы поведете взвод на штурм, подполковник?

— Faute de mieux.

И опять на лице Колдуэлла эта спокойная, твердая улыбка. «Просто невероятно, — подумал Дэмон, — как он может быть таким спокойным?»

— Но ведь штурмовым отрядом батальона должен командовать майор Уильяме, — сказал Дэмон.

— Майор Уильяме убит. Капитан Краудер и Хиршфел убиты. Майор Брилл и капитан Пиерс ранены. О капитане Меррике ничего не известно. Полковник Стейнфорт поведет остатки третьей роты.

— Господи, неужели столько убитых? — тихо произнес Девлин.

— А как наши дела, сэр? — спросил Рейбайрн. — Кто кого? Мы их или они нас?

— На этот вопрос, Рейбайрн, ответ совершенно определенный, — продолжал Колдуэлл, снова повысив голос. — Мы преследуем их, и у них только пятки сверкают. Вон за теми горами, — показал Колдуэлл своей тростью, — Суассон. Все их подкрепления и материальные ресурсы должны пройти через этот город. Мы захватим его и загоним в мешок всех находящихся там немцев. Слышите, ребята? Вперед, на штурм города!

Они поднялись и пошли. В заросшем густым лесом ущелье ни пришлось штурмовать хорошо замаскированные немецкие орудия, и это стоило жизни Кореттки и Фаррелу. В яблоневом саду застрял французский танк; немецкие пехотинцы облепили его, как серые пиявки. Солдаты Дэмона быстро перестреляли их, но французских танкистов спасти не удалось, они задохнулись в танке от паров масла и бензина. Горы Собрикур оказались неприступными из-за нагромождения острых камней, и Дэмон впервые не смог поднять своих солдат на штурм. Положение спасли подоспевшие подразделения марокканцев. Немцы, засевшие в двух домах, не выдержали: двадцать семь человек сдались в плен. Рейбайрн и Тсонка разыскали в доме колбасу, мед, хлеб и полбутылки коньяку. Потом снова раздался голос Колдуэлла. Размахивай пистолетом и своей невообразимой тростью из дикой яблони, он призывал солдат идти дальше. И все, кто еще был способен хоть как-нибудь двигаться, устремились за ним, начали с трудом продираться через густой кустарник, перелезать через пни и поваленные деревья, взбираться на вершину горы, а потом спускаться по склону вниз.

— Видите? Вы видите его? — возбужденно кричал Колдуэлл.

Посмотрев в бинокль, взятый у немецкого лейтенанта на ферме Бриньи, Дэмон увидел затянутые дымкой башенки и острые крыши домов Суассона. Его слух уловил отрывистые звуки поднимающих пар, деловито пыхтящих локомотивов. Над сортировочной станцией и расходящимися веером рельсовыми путями появились небольшие круглые облачка черного дыма.

— Командование должно обязательно воспользоваться этой возможностью, Сэм, — возбужденно крикнул, подходя к нему, Колдуэлл. — Упустить такой шанс было бы непростительно. Для этого надо всего-навсего две-три дивизии. Нужно еще раз посильнее нажать на них, продвинуться перекатами к Базошу, Мон-НотрДаму и Фисму и перерезать дорогу из Фер-ан-Тарденуа. Ты представляешь? Там ведь вся немецкая седьмая армия. Полмиллиона немцев в этом мешке на Марне! — Колдуэлл крепко сжал руку лейтенанта, глаза его блестели. Дэмон никогда еще не видел его таким возбужденным. — Ты понимаешь? Это та самая возможность, о которой мы мечтали, классическая ситуация: нажать на них отсюда, от Реймса, и захватить в клещи оба фланга. От такого удара они никогда бы не оправились… Немного счастья, и война закончилась бы…

— Вы в самом деле надеетесь на это? — пробормотал Дэмон с ноткой сомнения. Потрясающая путаница, кровавые бои и тяжелые потери, понесенные ими за прошедший день, никак но увязывались в его сознании с чем-нибудь таким грандиозным, как окончание войны.

— Конечно, надеюсь, Сэм. Телеграфная линия от Фера до самого Кобленца наверняка сейчас перегружена. Старик Людендорф, наверное, приказывает сию минуту фон Бёну спасаться отступлением. Но ему отступить не так-то просто, он не может этого сделать, потому что застрял на Марне, в Буа-де-Конде и на Кулонже. Время… — Остановившись на полуслове, Колдуэлл несколько секунд помолчал, но потом неожиданно сказал: — За день мы сделали очень много, Сэм.

— Надеюсь, что это так, сэр, — согласился Дэмон, опуская бинокль. — А людей у нас осталось не очень-то много.

Лицо Колдуэлла сразу же стало суровым и решительным.

— Нам приказали, и мы выполнили этот приказ. Наши усилия и жертвы не будут напрасными, если Фиш пошлет сюда спои силы. Сейчас, не теряя ни минуты… Победа достается тому, кто хорошо видит возможности и своевременно пользуется ими. — Колдуэлл легко постучал двумя пальцами по запястью Дэмона. — Запомните мои слова, Сэм: нигде во Франции немцы уже не смогут больше перейти в наступление. Их можно поставить на колени в течение двух-трех недель. Если Фош, Петэн и Бенуа будут действовать правильно, то войне конец.

Дэмон окинул взглядом солдат. Тсонка, ставший теперь хозяином принадлежавшего ранее Кразевскому «шоша», усердно чистил свое оружие. Бедняга Кразевский, наверное, уже умер, а может еще только умирает где-то там, на оставшемся позади поле боя. Сосредоточенное лицо Тсонки покрыто масляными пятнами, его руки двигаются с необычайной уверенностью и проворством. Тэрнер спит крепким сном уставшего до изнеможения человека; его узкое, не искаженное яростным гневом лицо, похожее теперь скорее на лицо херувима, прижато к ложе винтовки. Клей тоже спит; несмотря на опасения Дэмона, он хорошо усвоил многое из того, чему его обучали, и в некоторых случаях действовал отлично; сейчас он почему-то без каски, и легкий ветерок треплет его красивые светлые волосы. Брюстер, так глубоко сомневавшийся в своем мужестве, слабенький Тимми Брюстер, несмотря ни на что, прошел этот трудный, полный ужаса путь; обхватив голову руками, он сосредоточенно размышляет о чем-то. Рейбайри медленно разжевывает кусок жесткого, как подошва, хлеба из пайка; его кадык прыгает вверх и вниз, как на пружине. А вот, обхватив колени руками, сидит старина Дев; его полный отчаяния взгляд устремлен на подернутые дымкой башенки Cyaccoua. Подполковник Колдуэлл записывал что-то в блокнот свои У торопливым, но четким почерком, — почерком, которым Дэмон втайне так восхищался. «Я знал, что останусь жив, — подумал про себя Дэмон, — и действительно уцелел в этих трудных и опасных боях». Но мысль эта не принесла ему никакого утешения.

Они продолжали свой тяжелый и опасный путь. Воздух над ними то и дело с пронзительным воем рассекали снаряды. Взрываясь, каждый из них вздымал вверх столб земли, дыма и огня и разбрасывал во все стороны смертоносные осколки. Продвижение было неравномерным. Солдаты шли, согнувшись под тяжестью рюкзаков и оружия, спотыкаясь, увязали в рыхлой, растерзанной взрывами земле. Они прошли мимо двух сгоревших, но все еще дымящихся грузовиков; возле одного из них несколько убитых солдат. Люди продвигались вперед какими-то замедленными, механическими рывками. Дорога была та же, 00 которой они наступали, но теперь их движение походило скорее на отступление. Местность, по которой они шли, напоминала свалку: разрушение и опустошение продолжалось до тех пор, пока на у той, ни у другой стороны ничего цельного, нетронутого, живого не осталось. Все было сломано, исковеркано, разрушено, брошено. Валялись ранцы, вещевые мешки, каски, искалеченные опрокинутые полевые орудия, разбитые вдребезги пулеметы, грязные, рваные брезенты, искореженные листы железа, мотки поржавевшей колючей проволоки. И множество трупов: целых, разорванных на куски, с выпавшими внутренностями, вспухших или сморщившихся, но с одинаковым, бьющим в нос, невыносимым сладковатым, смердящим запахом мертвечины. Каждый пролетавший над головой снаряд вызывал у Соренсона короткий, прерывистый крик, переходящий затем в приглушенные стоны.

— Прекрати скулить! — прикрикнул на него Девлин. — Господи, Реб, неужели тебе не надоел этот вой?

— Он не слушает меня, — ответил Рейбайрн. — Немцы навсегда испортили ему настроение.

— Извини, сержант, я просто не могу переносить это, не могу, — взмолился Соренсон.

Снаряд, которым убило вчера Морриси, разорвался всего в пяти футах от окопчика Соренсона. Он потерял свою каску и винтовку и шел теперь какими-то судорожными, неверными шагами. За его правой ногой по грязи волочилась наполовину раскрутившаяся обмотка, а по верхней губе, как у младенца, тянулись прямо в рот две ниточки соплей. Где-то близко пролетел еще один снаряд, Соренсон снова испуганно вскрикнул и застонал:

— Ты не знаешь, сержант, ты просто не представляешь, что мне пришлось пережить…

— Это почему же ты так думаешь? — гневно ответил Девлин. — Хотя, в самом деле, откуда же мне знать, если последние пять дней я спал на пуховой перине в Чикони-Фоллсе.

— Не волнуйся, Дев, больше выдержки, — тихо сказал поравнявшийся с ним Дэмон, но сержант лишь бросил на него сердитый взгляд и ничего не ответил.

Вот они прошли мимо разбитого танка, яркая маскировочная краска на котором почернела, обуглилась, вспузырилась; мимо сгрудившихся вокруг полевых кухонь солдат французских колониальных войск; мимо остатков разбитых повозок и больших груд стреляных гильз от орудийных снарядов. Дэмон сознавал, что идет слишком быстро, но сбавить темп и идти медленнее не хотел и не мог. Сейчас, когда они оставляют позади линию фронта, этот неприцельный обстрел совсем некстати. «Могут многих убить, мерзавцы проклятые», — пробормотал он, вздрагивая от оглушительного взрыва в лесу справа. Он испытывал гнев и страх и был чрезвычайно обескуражен. Верховное французское командование не воспользовалось возможностью, которую давало наступление на Суассон, оно не удосужилось даже попытаться продвинуться к Газошу, чтобы захватить в клещи немецкий клин. Передовые взводы продержались на горах двое суток и дождались, пока артиллерия Брюхмюллера наголову разбила их. Позднее помрачневший подполковник Колдуэлл сообщил Дэмону, что к Форэ-де-Рец никаких резервных дивизий не посылали, — следовательно, благоприятную обстановку не использовали; что командование, по-видимому, решило ликвидировать выступ фронтальным ударом, то есть просто оттеснить немцев к Роншеру, Феран-Тарденуа, Марёй.

Дэмон уставился на своего командира с недоверием:

— Фронтальным ударом? Но ведь такой удар — полнейшее безумие! Это будет чистейшая мясорубка, а противник получит возможность улизнуть.

— Боюсь, что так оно и будет. — Колдуэлл крепко сжал губы, в его глазах появились злые искорки. — Не использовать возможность — это значит навсегда потерять ее! — Он раздраженно ударил тростью по ноге. — Подобного шанса у нас уже не будет!

Справа, в лесу, взорвался еще один снаряд. За взрывом последовало душераздирающее ржание, а потом захлебывающийся визг, от которого леденела кровь. Дэмон невольно остановился и замер как вкопанный. Из кустов выскочила лошадь, волоча за собой постромки, уцелевшую часть разбитого зарядного ящика и какую-то странную, как показалось Дэмону, связку мешочков. Лошадь упала, снова с усилием поднялась и, продолжая громко ржать, неистово закружилась на одном месте. Из ее ноздрей падала на землю кровавая пена. Теперь Дэмон разглядел, что за лошадью волочились вовсе не мешочки, а выпавшие из ее разорванного бока внутренности. Скованный ужасом, Дэмон продолжал смотреть на несчастное животное. В этот момент раздался выстрел, лошадь упала, судорожно подергала ногами и замерла. Дэмон повернулся на звук выстрела.

— Кто стрелял? — сердито спросил он.

— Я, — ответил Девлин. Он все еще держал приклад винтовки у плеча.

— Дев, но ведь в лесу люди…

— А мне наплевать, пусть в этом лесу будет хоть все население мира! — раздраженно ответил Девлин. — Там может быть даже сам Фош или этот проклятый мясник Бенуа… — Он неожиданно замолчал и, опустив винтовку, провел но лицу тыльной стороной руки.

Дэмон открыл рот и хотел что-то сказать, но воздержался. Он чувствовал, что должен был сказать что-то, но в этот момент так и не смог найти нужных слов. Склонив голову, он быстро пошел вперед, вздрагивая от каждого нового разрыва снаряда и стараясь не слушать криков и стонов Соренсона.

У них бифштексы. Обваленные в сухарях и зажаренные на сковороде бифштексы. Пятьдесят порций бифштексов для пятидесяти человек. Но от пятидесяти человек теперь осталось только шестнадцать. Когда Дэмон откусил первый кусочек, челюсти заныли так, что некоторое время он не мог жевать. В руке у него наполненный до краев горячим кофе футляр от фляги. Кофе расплескивается, обжигая пальцы дрожащей руки, но Дэмон не замечает этого. Пища. Первая за пять дней горячая пища; первый, по правде говоря, настоящий прием пищи. Вид овальной миски у него на коленях с несколькими порциями бифштекса, предназначенными тем, кого уже не было в живых, вызвал в нем глубокое чувство негодования и гнева. Насколько же порочной должна быть система, при которой вот так хватают людей и бросают их в ужасную бойню, на верную смерть и муки от голода; система, которая не позволяет действовать в соответствии с самыми простыми, самыми элементарными принципами ведения войны. Дэмон чуть было с досады не забросил блюдо и кружку в кусты, но постепенно успокоился и продолжал жевать, стараясь не думать ни о чем, кроме вкусных бифштексов и приятно согревающего желудок горячего кофе.

— Где это вы так долго пропадали с вашими кухнями и бифштексами? — иронически спросил Рейбайрн сержанта Фуксиано из пищеблока, смуглого низкорослого парня с сильными руками и очень низким лбом. — Заключали выгодные сделки с французиками? Сбывали им по сходной цене ротные продукты?

— Что значит «сбывали продукты»? — возмутился Фуксиано. — Я работаю честно, никаких сделок… — Расскажи своей бабушке.

— Нас все время обстреливали, если хочешь знать… Как же мы могли двигаться за вами? Снаряды сыпались как град. Ох и жутко же было!

— Бедные ребята! — под общий хохот вмешался Тсонка. — Да если бы мы знали, что вам там так жарко, мы обязательно примчались бы и выручили вас из беды. А у нас, представь себе, все было тихо и спокойно так…

— Вы все шутите, вам смешно… Давайте, давайте смейтесь, — пробормотал Фуксиано и угрожающе помахал кулаком. — Поживем — увидим. Смеется тот, кто смеется последним.

— А знаете, ребята, — оживленно заявил Рейбайрн, — Фуксиано так упрям, что, окажись он в реке Марне, и то его понесет против течения, потому что… — Рейбайрн замолчал, остановил удивленный взгляд на ла Брэше, солдате из пополнения, который лежал, прикрыв глаза рукой; под каской его волосы залоснились и прилипли ко лбу, отчего стали похожи на черный парик. — Эй, французик, — ласково обратился к нему Рейбайрн, — ты бы лучше отведал этого отличного мясца, а? Попробуй, пальчики оближешь, сынок.

— Нет. Я не могу есть.

— Почему?

— Не могу, вот и все.

— Ну что ж, дружок, помнишь, как куперовский Сокол сказал Курице: «Дело твое, тебе помирать».

— Я сколько раз говорил тебе, не употребляй этого слова, — резко вмешался в разговор Девлин.

— Не сердись, сержант, — сказал Рейбайрн примирительно, — это я только для того, чтобы поднять настроение.

— Все равно заткнись… — Проворчав еще что-то себе под нос, Девлин снова принялся жевать свой бифштекс.

Нервные срывы Девлина, его напряженные движения вызывали все увеличивающуюся тревогу Дэмона. Исхудавшее лицо сержанта неузнаваемо вытянулось и обострилось, веки дрожали, как будто за эти три дня кто-то лишил это лицо кожи и оголил все нервы и сухожилия.

— Что с тобой, Дев? — спросил Дэмон почти шепотом, чтобы спорившие между собой солдаты не услышали его. — Чего ты унываешь, нам ведь и на этот раз повезло.

— Да, пока, слава богу, повезло. А что дальше? По доброте души своей они подарят нам три дня отдыха, а может быть, даже расщедрятся и на целую неделю, особенно если еще не налажена подготовка пополнений, а мотом нам наверняка дадут ни на что не годных желторотых птенцов-новобранцев и заставят идти с ними в самое пекло. Вот уж будет весело-то! — Он повысил голос. — А потом еще и еще раз, пока нас не перебьют, как щенят, или пока мы не свихнемся, как вон тот, Соренсон…

Дэмона охватило безграничное чувство горечи. Он отвел взгляд в сторону и заметил, что к их разговору прислушиваются Брюстер и Клей.

— Не болтай ерунды, Дев, — тихо сказал он.

— Не ерунда, а чистейшая правда, и ты сам хорошо понимаешь это. Ну скажи, разве это неправда?

— Тише, Дев, не кричи.

— Хорошо, Сэм, можно и тише, но правда не перестает от этого быть правдой…

В этот момент все услышали, как где-то рядом, за верхушками деревьев, в направлении на восток пролетел самолет: рокот мотора сначала нарастал, а потом ослабел.

— Вот так они и воюют всю эту проклятую войну, — заметил Рейбайрн. — «Приди ко мне, о Жозефина, в мою летательную машину!» Чистая одежда, ординарец и три раза в день горячая жратва. А все утро летают под небесами.

— Не хотел бы я быть летчиком, — сказал Брюстер.

— Почему?

— Не переношу высоты.

— О, Тим, ты еще более мнителен, чем моя старая пратетушка Тирза.

Рокот мотора усилился, где-то близко за деревьями прозвучала серия пулеметных очередей, потом едва слышное покашливание поврежденного двигателя.

— Давайте, давайте, перестреляйте друг друга, вы, летчики-пилоты, — проворчал Тэрнер. — Вам ведь за это и платят-то. Изрешетите друг друга.

— Вон он, вон! — громко закричал Рейбайрн. — Видите его? Вон за теми платанами… Смотрите, какие номера откалывает…

Самолет, видимо «спад» — они заметили на фюзеляже красно-бело-синий круг, — неестественно переваливаясь с борта на борт, стремительно падал вниз. Снова послышались слабые хлопки захлебывающегося двигателя, потом гулкий звук падения и взрыв.

Над кромкой леса появился еще один самолет, но опознать его в лучах яркого утреннего солнца было невозможно.

— Смотрите, смотрите, как акробат, — продолжал Рейбайрн. — От такого представления глаз не оторвешь!

— А, брось, Реб, с тем, как летает ястреб, им все равно никогда не сравниться, — пробормотал Тсонка набитым хлебом и мясом ртом.

— А вот и еще летят! Как кавалерия…

Рокот моторов усилился, потом ослаб, затем снова стал оглушительно громким; над кромкой леса неожиданно появились три самолета.

— Подождите, это же…

— Это немецкие! — крикнул Дэмон во всю мощь своих легких. — Немецкие! Всем укрыться! — Не выпуская из рук миски с бифштексом, он поднялся на ноги и бросился под куст. Сквозь сероватый сверкающий круг бешено вращающегося пропеллера Дэмон успел заметить узкую угловатую кабину самолета, и в тот же момент вокруг него засвистели пули. Они, как ножом, срезали ветки и листья с кустов, впивались в мягкую кору деревьев, глухо ударяли по плотной почве. Миска с бифштексом, как будто по ней ударил невидимка, рванулась из рук и после нескольких замысловатых оборотов в воздухе шлепнулась на землю вверх дном, на котором появилась аккуратная дырка. Дьявольский град прекратился так же внезапно, как и начался. Оглушительный рев моторов сменился быстро затихающим рокотом. Набирая высоту, самолеты удалились в сторону небольших облачков. Тсонка провожал их запоздалыми очередями из «шоша».

— Ну как? Кто-нибудь… — начал было Дэмон, поднимаясь на ноги, но не закончил вопроса, так как увидел ла Брэша, растерянно уставившегося на свою руку, из которой ключом била кровь.

— Я ранен! — закричал ла Брэш, только теперь поняв, что произошло. — О боже, я ранен!

— Ну, ничего-ничего, потерпи. Сейчас мы тебе поможем, — начал успокаивать его Дэмон, но в тот же момент его взгляд остановился на Тэрнере. Маленький Тэрнер лежал на спине; его печальные глаза были полны ужаса, страха и боли, обе руки плотно прижаты к животу. — Ты ранен? — тихо спросил Дэмон. Тэрнер кивнул. Наклонившись к нему, Дэмон попытался снять руки Тэрнера с живота.

— Нет, нет, — пролепетал чуть слышно Тэрнер, как ребенок, у которого отнимают любимую игрушку. — Нет, не надо…

Дэмон поднялся.

— Санитаров с носилками сюда! — крикнул он громко. — Эллисон, — позвал он пробегавшего мимо связного, — пошли сюда санитаров, нам срочно нужны санитары с носилками…

Набравшие высоту самолеты казались теперь маленькими игрушками. «Так вот на что они способны, — с тревогой подумал Дэмон. — Спускаются почти до самой земли, обстреливают и улетают прочь…»

Из расположенного в лесу бивака к Тэрнеру спешили два санитара с носилками. Увидев на их руках повязки, Дэмон облегченно вздохнул. Тэрнер по-прежнему лежал, не шевеля ни одним мускулом. Образовавшееся под его руками темное кровавое пятно медленно расползалось по всей нижней части рубашки. К Тэрнеру медленно подошел Девлин. Его лицо было искажено мукой и состраданием. Склонившись к раненому, он попытался сказать ему какие-то слова утешения, но Тэрнер, по-видимому, не воспринимал их.

Самолеты скрылись из поля зрения. Снова тишина. Дэмон не слышал теперь ни малейшего шума. Появление самолетов было полной неожиданностью. Взвод находился далеко от передовой, над головой чистое утреннее небо, люди наслаждались первой за несколько дней горячей пищей… И вдруг такое…

— Ну, стервецы, — зло процедил он сквозь зубы, — пусть хоть один из вас попадется мне в руки…

Руки Дэмона дрожали, и, чтобы скрыть это, он сунул их в карманы. Он был полон бессильного гнева.

 

Глава 7

Снайперский выстрел — далекий, едва слышный хлопок. Пуля попала в снарядную гильзу или в какой-то другой металлический предмет и со звоном, как будто лопнула струна на гитаре, отскочила в сторону.

— Давай, давай, косоглазый стервятник, попробуй еще раз, — ядовито заметил Рейбайрн. Высунувшись из окопа, он предложил банку аргентинских мясных консервов Пеллитьеру, но тот отмахнулся и крикнул:

— Держи ее у себя! Я не ем их, они воняют какой-то тухлятиной.

— Да, они, кажется, немного попахивают. С них блевать начнешь.

— Не представляю себе, как ты можешь жрать эту дрянь, — с отвращением заметил Тсонка.

— Я могу есть все, что найду в этом болоте, Майк, кроме, конечно, яблок любви.

— Кроме чего?

— Яблок любви. Это ядовитый плод.

— Никогда не слышал о таких…

— Он говорит о помидорах, — вмешался Дэмон. Снайпер начинал действовать ему на нервы, и поэтому он вступил в разговор. — Так ведь, Реб? Ты имел в виду помидоры?

— Полный сока ярко-красный плод на пушистом зеленом стебле около двух футов высотой, поспевает где-то в августе, — терпеливо пояснил Рейбайрн. — К ним лучше не прикасаться, это дьявольский плод. — Снова раздался снайперский выстрел, пуля шлепнулась в грязь. Рейбайрн потряс кулаком над головой и гневно продолжал: — Давай, давай, продолжай в том же духе, может, и я засеку тебя, сволочь поганая…

Они оказались в ужасном месте. Земля вокруг была изрыта и опустошена, и все, находившееся на ней, полностью разрушено, так что само существование этой земли казалось невероятным. Ничего привычного для глаза — куда бы и на что бы вы ни взглянули. Разбитая, вспученная, изрытая в разных направлениях и на разную глубину, земля стала похожа на гигантский пудинг, усеянный гильзами от крупнокалиберных снарядов. Бесконечное нагромождение клубков запутанной колючей проволоки, брошенные каски и оружие. Солнца нет, мрачно. Опустошенная земля напоминала Дэмону штормовую Атлантику, которую он увидел через три дня после выхода из Хобокена. Она была похожа на вздыбившийся и застывший в мрачной неподвижности океан с торчащими повсюду расщепленными и обгоревшими деревьями и пнями. Возможно, так же выглядит поверхность луны, но луна, несмотря на ее мрачную безграничную бесплодность, не могла бы заполнить сердце такой горечью, какой заполняла его эта земля. На луне нет таких разрушений, нет разбитых деревьев, искалеченных остатков некогда прекрасных фруктовых садов, возделанных полей и домов, в которых жили люди; на луне нет этого постоянно вызывающего тошноту, сладковатого трупного запаха…

Знакомый пронзительный резкий звук, как будто кто-то разрывает гигантское полотно из тончайшего шелка.

— Вниз! Всем укрыться! — громко командует Дэмон.

Несколько секунд жуткого тревожного ожидания, потом сухой нарастающий шорох, переходящий сначала как бы в сдерживаемое дыхание огромного чудовища где-то совсем близко над головой, а потом в быстро снижающийся душераздирающий вой. Затем гулкое содрогание окружающей земли. Опять обстрел крупнокалиберными снарядами. Дэмон заставил себя приподнять голову, но ничего, кроме развороченной земли и синеватых вспышек разрывов, не увидел. Ничего. На вершине холма, в четверти мили впереди, никакого движения. Оглянувшись назад, туда, где стояла старенькая мельница, он увидел (или это только показалось ему), что кто-то нырнул в воронку от снаряда. Может быть, это батальонный связной Блейк? Если бы только это был он…

В привычном хоре звуков появилась новая, более низкая нотка. Сначала приглушенные и отдаленные булькающие раскаты, потом все заглушающий грохот и, наконец, невероятно мощный раскатистый взрыв. Вот еще один, на этот раз где-то позади. Вилка! Да, их захватили в вилку. Это девятидюймовые.

Пространство над ними потемнело, потом стало рыжевато-красным, затем заполнилось танцующими вспышками; земля содрогнулась. Ухватившись за рукоятки «шоша», Дэмон сжался в такой плотный маленький комочек, что едва мог дышать. Сам воздух, казалось, попал в какие-то злобные тиски, затвердел, превратился в множество бронированных кулаков, которые били, колошматили и крошили все живое и неживое, все, что оказывалось на их пути. Господи! С тем, что творится здесь, не сравнить никакие ужасы в Бриньи или в горах Собрикур. Дэмон скорее почувствовал, чем услышал, что наступило кратковременное затишье, и хотел было поднять голову, но не осмелился. Что это? Артиллерийская подготовка перед контратакой? А где же, черт возьми, наша артиллерия? О чем они думают, что делают — играют в карты? Куда все пропали?

Снова это ужасное, похожее на столкновение нескольких товарных поездов громыханье, за ним оглушительный взрыв, на этот раз близко позади и чуть-чуть левее; удар воздушного бронированного кулака по голове — проникающий до самых мозгов, как показалось Дэмону, удар. Он судорожно подергал ремешок каски. Пронзительный вон и свист шрапнели и осколков, как будто одновременно с бешеной скоростью задвигались десятки ленточных пил. Резкий звонкий удар металла по каске. Боже, неужели это конец? С этого момента помимо своей воли Дэмон чувствовал себя в полной власти цепких щупалец страха. Он испытал этот страх еще сегодня утром, в четыре тридцать, проснувшись после тревожного двухчасового сна. «Сегодня, — подумал он в тот момент, — сегодня тебе наступит конец, сегодня тебя убьют, убьют как раз в момент, когда ты будешь ждать этого меньше всего». В течение нескольких последовавших часов множество дел и забот о мерах обороны помогли ему освободиться от этого навязчивого зловещего предчувствия, но теперь оно заговорило в нем с новой, еще большей настойчивостью. Съежившись, с искаженным от страха лицом, Дэмон прилагал все силы, чтобы освободиться от тисков страха, старался думать о другом. Что означает этот огневой вал? Подвижен ли он? Трудно сказать. Дэмон ничего не чувствовал, кроме ужасной ошеломляющей боли в голове от ударов взрывных волн, непрерывных оглушительных взрывов, свиста и воя осколков. «Надо сосредоточиться!» — приказал он себе. Но разум не подчинялся, помимо воли Дэмон трусливо возвращался все к тем же мрачным мыслям и неизменно повторял: «Нет, не сегодня. Мне уже удалось столько пройти, только не сегодня. Боже, я сделаю что угодно, но, пожалуйста, только не теперь. Я уже много испытал, неужели этого недостаточно?»

Обстрел усилился. Взрывная волна взметнула Дэмона вверх и так же стремительно прижала к земле. Чей-то быстрый говор совсем рядом. Чей-то? Да нет, вовсе не чей-то. Это он сам говорит. Громко. Нет, этакого никто не вынесет. Боже, никакое живое существо не уцелеет. Ужасный хруст, как будто сломалась его собственная душа, он ударился головой о ствол «шоша», в ушах непрерывный звон…

Кажется, прекратилось? Прекратилось ли? Способность видеть и слышать восстанавливалась медленно, ощущения были весьма неустойчивыми, в глазах мелькали какие-то полосы, окрашенные во все цвета радуги. Едкий кордитный дым вызывал обильные слезы, чувство тошноты. Руки дрожали так, что он едва сумел протереть лицо и глаза. Но все это пустяки. Самое важное то, что он жив. Над ним медленно перемещались темные клубы дыма. Где-то с воем все еще летели снаряды, но теперь значительно правее от них, в направлении тридцать девятой дивизии. Значит, они пока в безопасности.

Теперь Дэмон ясно слышал голоса и крики. Выпрямившись, он оперся на левую руку и с облегчением заметил, что Рейбайрн оживленно говорит что-то Тсонке, а Девлин медленно вылезает из своего окопа. — Кто-нибудь ранен? — спросил Дэмон ясным и спокойным голосом.

— Я, я! — раздался взволнованный голос Эллиса, одного из вновь прибывших молодых солдат. На верхней части его рукава длинный разрыв, потемневшая от пота материя рубашки пропиталась кровью.

— Конджер! — громко крикнул Дэмон. Он вылез из окопа и медленно пополз вдоль цепи, проверяя каждого солдата. Уолшу маленький осколок попал в шею. Пеллитьер лежит неподвижно на дне окопа. На голове, ниже линии волос, там, где должны быть ухо и шея, сияет большая открытая полость. Раздробленные кости, хрящи, разорванные ткани, стекающая на сырую глину алая кровь. Пеллитьер убит. Чуть подальше видна чья-то рука. Дэмон подполз, окликнул: «Клен?» Молчание. Он соскользнул по жидкой грязи в окоп и застыл в ужасе. Пария разорвало почти на две части; он лежал лицом вниз и отчаянно пытался повернуть голову, чтобы отвести губы от жидкой грязи и захватить ртом хоть немного воздуха.

Увидев, что к окопу ползет Брюстер, Дэмон крикнул:

— Стой! Ползи обратно!

Брюстер замер; его худое бледное лицо помрачнело, глаза наполнились тревогой.

— Билл? — вопросительно прошептал он. — О нет, не может быть… Мне надо обязательно увидеть его…

— Возвращайся в окоп, Ти, — снова приказал Дэмон, подталкивая Брюстера в плечо, — не надо смотреть на него.

— О, нет, только не Билл, — простонал Брюстер. В последний месяц Брюстер и Клей крепко сдружились. Нахальный и задорный парень из Огайо удачно дополнял робкого и застенчивого Брюстера. Тому, что они подружились, можно было удивляться, однако вскоре после того, как погибли Кразевский и Фергасон, подобная дружба возникла между Рейбайрном и Тсонкой, а Брюстер потянулся к Клею. Впрочем, возникновение таких дружеских отношений среди старослужащих солдат, особенно после жарких боев, когда на место погибших поступают новички, — явление обычное.

— Нет. Не может быть! Неужели он в самом деле ранен? — продолжал бормотать Брюстер, не сводя с Дэмона недоверчивого, полного безотчетной тревоги взгляда.

— Он в безнадежном состоянии, — сухо ответил Дэмон. — Отправляйся в свой окоп.

Брюстер развернулся и, как побитая собака, пополз по грязи к своему окопу. Тщетные попытки Клея раскрыть рот и вдохнуть воздух внезапно прекратились, его тело судорожно вздрогнуло, пальцы рук конвульсивно вцепились в мягкую глину… Это смерть. Дэмон попытался повернуть Клея на спину, но его тело развалилось на части…

Энергично глотая слюну, чтобы сдержать позыв тошноты, Дэмон выбрался из окопа и пополз к Эллису. Подоспевший сюда же Конджер торопливо перевязывал кровоточащую рану парня.

— Что мне делать, капитан? — непрерывно бормотал Эллис. — Что мне делать? — Посмотрев несколько минут на свою рану, он решительно отвел взгляд в сторону, словно ребенок, которому делают укол.

— Ничего не делать. Все обойдется, не волнуйся, — попытался утешить его Дэмон. Сухой хлопок снайперского выстрела заставил Дэмона на какой-то момент прижаться к земле. Только теперь он заметил, что его руки окровавлены и дрожат, как у паралитика. Кровь Клея. Снова эта мерзкая тошнота. Он слишком устал, подавлен, ни на что не способен. Не способен даже на самые простые действия, а ведь к ним надо быть готовым в любую секунду… Слишком много крови, это невыносимо. Эллис смотрел на него широко раскрытыми, полными страха глазами. Дэмон вытер руки об измазанные глиной штаны и огромным усилием воли заставил себя говорить спокойно.

— Возьми себя в руки, Эллис, и сиди спокойно, — продолжал он. — Мы постараемся поскорее отправить тебя отсюда в тыл…

Они остановились на этом окутанном туманом рубеже на пути к возвышенности Аргонн девять дней назад, в ходе утреннего наступления, предпринятого тридцать девятой и семнадцатой дивизиями. После рискованной разведки, проведенной во второй половине предыдущего дня, Дэмон, теперь уже капитан, командир роты, отказавшись от чреватого крупными потерями наступления развернутой цепью взводов, повел своих солдат вперед эшелонированными огневыми группами. Они форсировали проволочное заграждение, потеряли, но вскоре восстановили контакт с соседями на обоих флангах, штурмовали немецкие траншеи и, оставив их позади, продвинулись через растерзанный снарядами лес к остаткам деревушки под названием Мираваль. Ночью, во время проливного дождя, немцы безуспешно контратаковали, а позднее непрерывно обстреливали их крупнокалиберной артиллерией и химическими снарядами. На следующий день рота Дэмона снова начала успешно продвигаться вперед, но вскоре вошла в труднопроходимый болотистый район с весьма ограниченной видимостью. Контакт с обоими флангами снова был потерян. Но и это не обескуражило Дэмона. На следующий день, продолжая продвигаться вперед, солдаты его роты ожесточенно сражались за каждую стрелковую ячейку противника, за каждую его пулеметную или артиллерийскую позицию. Понеся тяжелые потери, они приблизились ко второй полосе обороны противника между мельницей Шабер и Сен-Обри-Вудс. Дальнейшее продвижение оказалось невозможным. Перед ними был крутой подъем на господствующую возвышенность, множество усеянных разрушенными фермерскими домами холмов и тянущиеся во всех направлениях траншеи, занятые крупными немецкими частями. Третий батальон застрял в каком-то болоте, названном почему-то Ле-Фестон; первую роту разгромили артиллерийским огнем; все наступление как бы захлебнулось грязью, дождем, неопределенностью и непрерывными потоками пулеметных очередей из «максимов». На следующее утро дождь прекратился, туман рассеялся и они увидели справа от себя смутные очертания огромной горы с двумя похожими на уродливые рога вершинами. Склоны горы местами были покрыты густой растительностью, преимущественно дубами и пихтами, и украшены большими темными пятнами обнаженной породы из синевато-черного камня.

— Боже мой, что это такое? — удивленно пробормотал новичок по имени Сантос.

— Мон-дё-Мальсэнтер, — ответил Дэмон.

— И что же, неужели нам придется захватывать ее? Солдаты замерли в напряженном ожидании. Дэмон ответил им, что не придется, что эта задача возложена на тридцать девятую дивизию, дивизию «Гризли», но и после этого солдаты весь остаток дня поглядывали на гору с нескрываемой тревогой. В начале вечера на мрачных каменистых склонах горы вдруг замелькали маленькие яркие вспышки пламени, а через несколько секунд после этого жуткую тишину опустошенного района нарушила знакомая какофония звуков летящих и взрывающихся снарядов.

И середине следующего дня им снова приказали продвигаться вперед. Солдаты пошли. Ценою многочисленных жертв им удалось занять еще один небольшой клочок этой истерзанной опустошенной земли. Однако перед ними по-прежнему высилась гора.

Артиллерийский обстрел усилился. Дэмон кипел от гнева: от полуроты солдат у него осталось теперь не более взвода. Опять все как раньше. Казалось, что на этот раз все будет по-иному, но фактически все повторилось. У него было два трофейных «шпандау», и он расположил их на фланге, около мельницы, а людей развернул в боевую цепь наивыгоднейшим образом, использовав весь свой боевой опыт. Но на этот раз возникли другие трудности и заботы. Интенсивный заградительный огонь с горы не позволил полевым кухням приблизиться к окопам, и Дэмон послал Йогансена и Хьюза с флягами за водой, но они погибли. Девлину удалось пробраться с группой солдат назад, и они доставили мясные и рыбные консервы, которыми солдаты и питались целых три дня; за неимением питьевой воды последние восемнадцать часов им пришлось утолять жажду водой, которая скопилась в воронках от разрывов снарядов. Страшная мысль о том, что немцы могут перейти в контратаку, не давала Дэмону ни секунды покоя, она действовала ему на нервы так, как будто их кто-то непрестанно колол иголкой. Если немцам придет в голову оставить эти разрушенные дома на вершинах холмов и ринуться в атаку, его рота не сможет остановить их. Дэмон был совершенно уверен в этом, он чувствовал это всем своим существом. На возможность контратаки указывал и интенсивный артиллерийский обстрел, и непрекращающийся, действующий на нервы снайперский огонь. Надо взять себя в руки, во что бы то ни стало взять себя в руки!

— Сэм?

Дэмон оглянулся: позади, у края его окопа, появилась голова подползшего Девлина.

— Питере хочет, чтобы я взял «шпандау», ты как, согласен?

— Нет, — ответил Дэмон, отрицательно покачав головой. — Лучше сходи с ребятами еще раз за водой, хорошо?

— Хорошо. — Лицо Девлина было совершенно спокойным, безразличным, но во взгляде на какой-то момент появилось и тут же исчезло возмущение. Он по-прежнему был находчив и выполнял приказы со знанием дела, хорошо показывал себя в бою, когда они атаковали немцев в деревушке Мираваль, однако характерные для него в прошлом эмоциональная устойчивость, необыкновенная легкость и озлобление в бою — качества, которые обеспечивали ему неоспоримый авторитет и уважение солдат, — теперь исчезли и уступили место безмолвному и угрюмому стоицизму. В прошлом очень общительный, он стал теперь невероятно замкнутым. Лишь нередка в его глазах, как вот сейчас, вспыхивали возбужденные непокорные искорки, но потом взгляд становился пренебрежительным, озлобленным, полным тревожного страха. — Как хочешь, Сэм, — ответил он и добавил безразличным топом: — Это значит, что нас сегодня так и не сменят?

— Боюсь, что нет, Дон.

Когда Девлин развернулся и пополз обратно, Дэмона внезапно охватило какое-то острое чувство боли за него.

— Дев? — окликнул он ею.

— Да?

— Если что-нибудь… — Дэмон запнулся, так как не смог сказать, как хотел: «…случится со мной». — …Если сегодня что-нибудь пойдет не так, как надо, пошли Реба к командиру батальона. Он лучше всех сумеет пробраться… Понимаешь, о чем я говорю?

— Да, да, Сэм. — На лице Девлина появилась тень озабоченности. Он хотел было сказать что-то еще, но только крепко сжал губы и пополз к окопу, в котором находился лейтенант Питере. Над их головами, как бы в подтверждение опасности, с воем пролетело несколько тяжелых снарядов. Они взорвались далеко в тылу, позади мельницы.

— Ради всего святого! Почему мы не уходим отсюда…

Этот нервный высокий голос встревожил Дэмона. Повернувшись на крик, он увидел вылезавшего из окопа Брюстера. Парень был без каски и возбужденно размахивал руками перед своим лицом.

— Тим! — окликнул его Дэмон. — Остановись сейчас же…

— Смешно! Я говорю вам: оставайтесь в этих проклятых окопах до тех пор, пока вас всех не убьют… всех до одного!

— Брюстер!

Этот парень из Нью-Йорка поднялся теперь уже на ноги и, энергично жестикулируя руками, быстро зашагал по направлению к мельнице. Свою винтовку он оставил в окопе. Выпрыгнув наверх, Дэмон пустился догонять Брюстера, но тот присел к земле и с поразительным проворством выхватил из ножен штык.

— Нет уж! — громко воскликнул он. — Я иду домой, ясно вам? Я иду домой…

— Тим, послушай-ка…

— Не пытайся остановить меня, Дэмон! Я знаю тебя! Не приближайся ко мне! Слышишь?

В воздухе над ними просвистела нуля, а потом донесся сухой хлопок выстрела из снайперской винтовки. Метнув на Дэмона обезумевший взгляд, Брюстер повернулся и бросился бежать. Спотыкаясь на изрытой, скользкой от влаги земле, он несколько раз падал, вставал и снова бежал. Когда Дэмон догнал Брюстера и, навалившись всем своим весом, прижал его к земле, тот начал ожесточенно сопротивляться. Штык из его рук выпал, но он с удивительным упорством и силой продолжал бороться своими цепкими руками. Катаясь в этой нелепой схватке по земле, они свалились в снарядную воронку. Вертясь и извиваясь, как рыба в сети, Брюстер нанес Дэмону дна сильных удара по скуле и в горло.

— Пусти меня, ты, чудовище! Пусти меня! — выкрикивал он диким голосом.

Как раз в тот момент, когда Дэмон подумал, что больше не сможет сдерживать Брюстера, у того неожиданно иссякли силы. Прекратив какое бы то ни было сопротивление, едва переводя дыхание, он неподвижно лежал на боку; его обезумевшие глаза были прикрыты свисавшими со лба всклоченными волосами.

— Ну что ты, Тим? Успокойся, — ласково проговорил Дэмон.

— Проклятие! Сидим, как мыши в норе, и ждем, когда на вас прыгнет кошка… Да, да, ждем, когда нас всех превратят в кровавое месиво… Ты что, не видишь? — Его серое, как пепел, лицо конвульсивно подергивалось, нижняя челюсть вяло отвисла. Он заплакал, как ребенок, сильными, захлебывающимися, похожими на нервный смех всхлипываниями.

Дэмон, все еще слегка прижимавший Брюстера к земле, почувствовал, как все тело парня затряслось мелкой нервной дрожью.

— Ну успокойся, Тим, — тихо сказал он. — Возьми себя в руки. Новички подумают, что ты струсил…

— Я не могу больше, капитал. Я месяц за месяцем делал все, что мне приказывали, выполнял все, что от меня требовали, но теперь я больше не могу и не хочу оставаться здесь! — Брюстер тяжело закашлялся и снова попытался вырваться. Дэмон еще сильнее прижал его к земле, и парень быстро покорился.

— Держат нас здесь несколько дней, — жалобно всхлипывал он, и никто ни о чем не заботится… Вам на это наплевать, у вас не нервы, а железо, вам все нипочем, а я больше не вынесу этого. О боже, не хочу, не хочу! — Закрыв лицо руками, Брюстер снова разразился сотрясающими все тело нервными рыданиями.

— Ничего, ничего, Тимми, успокойся. — Обхватив своими большими руками слабое хрупкое тело Брюстера, Дэмон покачивал его, как ребенка, и уговаривал тихим, проникновенным голосом: — Теперь все будет хорошо. Ничего больше от тебя уже не потребуют, Тимми. Теперь тебе будет легче…

Дэмон продолжал сдерживать Брюстера и успокаивать его своими бессмысленными, но ласковыми причитаниями и одновременно с мучительным страхом думал: «Неужели они действительно считают меня таким? Человеком, который мягко стелет, но жестко спать, который внушает им страх и отвращение? Жестоко-сердечным кровожадным убийцей с двумя серебряными нашивками на плечах, который гонит их из одного пекла в другое, насмехаясь над их муками и страданиями?» Дэмон не верил в это. И все же он не мог бы смотреть сейчас в глаза своим товарищам так же прямо и открыто, как привык смотреть раньше…

— Как у вас дела? — поинтересовался подполковник Вейберн.

— В строю шестьдесят три человека, сэр.

— Так. А какова, по-вашему, их боевая способность?

Дэмон ответил не сразу. Они сидели на груде камней в томном, мрачном подвале мельницы Шабер; из-за непрекращающегося ни на минуту дождя в подвале все пропиталось сыростью и покрылось скользкой плесенью. На перекладине у входа висела теперь расщепленная, но когда-то, видимо, выполненная с немецкой аккуратностью, красивая дощечка с надписью: «Kommandoposten Dambacher XLVII». Несколько ниже какой-то шутник нацарапал мелом: «Ждем вас в Вэлли-Фордже. Захватите с собой мясные консервы». Но это было четыре дня назад…

Подполковник Вейберн смотрел на Дэмона выжидательно. Это был широкоплечий мужчина со спокойным низким голосом и светлыми карими глазами. Его назначили командиром батальона после гибели майора Уильямса. Вейберн считался хорошим офицером и организатором, но сейчас, наблюдая за его полным, розовощеким, лишь слегка встревоженным лицом, Дэмон почувствовал некоторое возмущение и настороженность по отношению к нему… «Что может знать этот человек, только что прибывший из Штатов?» — мелькнуло у него в голове. Он бросил взгляд на Колдуэлла, но тот продолжал спокойно счищать грязь со своих ботинок.

— Итак, какова же их боевая способность? — повторил свой вопрос Вейберн.

— Это хорошие солдаты, подполковник, — ответил Дэмон спокойным тоном, — те немногие, что остались в живых… Я… Лейтенант Питере и я абсолютно уверены в них. — Помолчав несколько секунд, он продолжал: — Конечно, это уже совсем другие люди по сравнению с тем, какими они были четыре дня назад. Мы находились под тяжелым и почти непрерывным обстрелом противника с горы. Я не совсем уверен в их стойкости в том случае, если нас атакуют. — Дэмон опять замолчал и взглянул на Колдуэлла. — Мне довелось участвовать в трех крупных операциях и в семи боях, и я никогда раньше не высказывал такого сомнения. Полковник Колдуэлл может подтвердить мои слова. — Он глубоко вздохнул и добавил: — По-моему, моей роте следует предоставить отдых.

Подполковник Вейберн раздраженно кашлянул и потер руки о бедра. В ущелье позади мельницы один за другим разорвались три снаряда; свеча в консервной банке дрогнула, пламя сильно наклонилось, но все-таки не погасло.

— Речь идет не об отдыхе, а о продвижении вперед. Необходимо добиться прежнего темпа продвижения вперед.

— Наступать?! — удивленно воскликнул Дэмон. Вейберн кивнул утвердительно.

— «Гризли» пойдет в атаку ровно в четырнадцать. Нам приказано атаковать одновременно с ними в прикрыть их левый фланг.

Дэмон закрыл глаза о сжал пальцы в кулак, чтобы остановить их нервное дрожание. Мысль о том, что шестьдесят три человека — все, что осталось от двух с половиной сотен, — после того, как они находились на передовой девять суток, последние четыре из которых их непрерывно обстреливала артиллерия, что эти шестьдесят три человека, не получив ни отдыха, ни горячей пищи, должны будут пойти в наступление вверх по склону горы, где почти нет укрытий и где вся местность простреливается пулеметами, — эта мысль казалась Дэмону настолько безумной, что он готов был громко расхохотаться. Но он не расхохотался.

— Можно мне посмотреть приказ, сэр? — спросил Дэмон. Глаза Вейберна удивленно расширились:

— Послушайте, Дэмон…

— Покажите ему приказ, Арчи, — спокойно вмешался полковник Колдуэлл. — Он будет рисковать своей головой, когда поведет людей в атаку, правда ведь?

Командир батальона вынул из кармана полушинели смятые листы бумаги и протянул их Дэмону. Да, это был приказ. Детальный план операции, пестрящий высокопарными латинскими терминами, столь любимыми штабными офицерами. В последнем разделе приказа говорилось:

«Необходимо приложить все усилия, чтобы убедить противника в том, что он находится под угрозой непрерывного наступления, и таким образом заставить его ввести в бой все свои резервы. Весьма важно, чтобы наши войска сохранили наступательный порыв, начавшийся еще 26 сентября».

«Сохранили наступательный порыв», — повторил Дэмон про себя. Он уставился на изрытую землю и расщепленные деревья, видневшиеся через вход в подвал. «Сохранить наступательный порыв».

— Чей это приказ? — неожиданно спросил он. — Кто сочинил такой приказ?

Вейберн неодобрительно нахмурил брови и втянул голову в плечи.

— Минутку, капитан…

— Нет! — перебил его Дэмон. — Вы скажите мне, кто этот спятивший с ума человек, способный на такое безумие?

— Вы что, отказываетесь выполнить этот приказ, Дэмон? — гневно спросил Вейберн.

— За кого вы меня принимаете, сэр?

— Джентльмены… — пробормотал Колдуэлл.

— Разумеется, я выполню приказ, — продолжал Дэмон, понизив голос. — Мне приказано атаковать, и, видит бог, я пойду в атаку. Но сейчас, сию минуту, мне хотелось бы сказать, что я думаю о штабе, который посылает солдат вот в такое мерзкое место, оставляет их на многие дни на позициях, над которыми господствует находящийся на горе противник, и потом хладнокровно предполагает, что оставшиеся в живых пойдут в новую атаку!

В тишине подвала его голос звучал очень звонко. Лейтенант Питере нервно поеживался. Вейберн, плотно сжав губы, не сводил взгляда с пламени свечи.

— Сэм, — вмешался Колдуэлл. Вид у него был изможденный, уставший. Он пострадал от ядовитого газа в бою под Буа-де-Льон, и его кожа была теперь бледно-зеленоватого цвета. Однако в его глазах по-прежнему можно было заметить обычное для него равновесие настороженности и сострадания. — Сэм, нам обещали смену. Нью-йоркцы должны прибыть сюда к семнадцати ноль-ноль, поэтому нас просят сделать еще одно усилие… Я знаю, вам здесь было трудно, — продолжал он спокойно, — очень трудно. Главный удар нанесет тридцать девятая дивизия. Дивизионная артиллерия проведет двадцатиминутную огневую подготовку из всех калибров. Мы дадим вам в качестве пополнения всех, кто способен стрелять — поваров, писарей, ординарцев, — всех, всех. Я торжественно обещаю вам это. Мы придадим вам всех и все, что возможно. Еще одно последнее усилие, Сэм. Это все, что от нас требуется.

Джон возвратил приказ командиру батальона и молча кивнул головой. Это, собственно, то же, что он внушал своим десяти солдатам там, в Бриньи, что он говорил Девлину во время ночного марша к Суассону: это наш долг, мы должны его выполнить во что бы то ни стало. Разница только в том, что теперь то же самое говорят ему, Дэмону. И все же почему они, вот уже в который раз, доходят до таких крайностей? Почему оказываются перед суровой необходимостью отчаянного выбора, перед жесткими альтернативами, которые и альтернативами-то не назовешь? Там, в Шомоне, люди в безукоризненно начищенных и наглаженных мундирах снуют по кабинетам, водят карандашами по картам обстановки; потирают свои чистые, не знающие пота лбы и, играючи, взвешивают всевозможные варианты. Здесь же, под проливными дождями, утопая в грязи и слякоти, под непрерывным обстрелом из тяжелых орудий, ты всегда оказываешься в одном и том же положении: никаких альтернатив, никакого выбора.

Полковник Колдуэлл испытующе смотрел на Дэмона: на его губах все та же едва заметная печальная, всепонимающая, всепрощающая, полная надежды улыбка.

— Хорошо, сэр, — сказал Дэмон, поднимаясь на ноги. — Мы выполним свой долг. Но я хотел бы встретить того, кто написал это, — он кивнул на бумаги в руках Вейберна, — я был бы счастлив увидеть его, хотя бы на пять минут.

— Извини, Сэм. — В глазах полковника сверкнули и исчезли искорки. — Но ты же знаешь, вышестоящие наделены соответствующими правами. Не исключено ведь, что и ты когда-нибудь окажешься на их месте. — Он перевел свой твердый внимательный взгляд на моргавшего в изумлении Вейберна. — Ничего, ничего, Арчи, очень скоро вы привыкнете к подобным вещам. Вы просто не успели еще освоиться со всем, что здесь происходит.

— Есть, сэр, — пробормотал Вейберн.

Задыхаясь от усталости, Дэмон присел на корточки, опершись спиной на стену разрушенного дома. Нечеловеческое напряжение сил привело к тому, что он не мог понять теперь, тошнит его, или он кашляет, или смеется, или все это происходит одновременно. Бедренные мышцы судорожно сжались, перед глазами плыли разноцветные круги. Дэмон был совершенно ошеломлен, он уже не верил никаким своим ощущениям. Даже теперь, когда он добрался наконец сюда, на вершину горы, все окружающее представлялось ему какой-то галлюцинацией.

Что произошло? Чем объяснить, что после стольких страданий и горьких разочарований им выпала такая крупная удача? Они начали наступление в четырнадцать десять, вслед за подвижным огневым валом. Дэмон поднял «шоша» на плечо и подал сигнал атаки. Шестьдесят три пария из его роты, похожих скорее на оборванцев, чем на солдат, вместе с десятком полуинвалидов, которых удалось наскрести во всем полку, вылезли из окопов и с ожесточением ринулись вперед, уверенные, что на них тотчас же обрушится лавина снарядов. Но ничего подобного не произошло. Не веря себе, они беспрепятственно поднимались по склону горы, проходили мимо стрелковых ячеек и пулеметных окопов, пустых ящиков из-под боеприпаса и мотков колючей проволоки. Затем послышались глухие раскаты орудийных залпов, противник начал обстреливать их с вершины горы Мон-дё-Мальсэнтер, ряды наступающих дрогнули, солдаты заколебались. Повелительный голос Дэмона, его выразительные жесты, обращение к некоторым солдатам по имени, оказали свое действие, и солдаты снова устремились вперед. Они быстро достигли вершины холма, перевалили через нее и вошли в лес около разрушенной фермы Каваньоль.

Дэмон не верил глазам своим. Они выполнили приказ. Его солдаты дошли до цели. Он с гордостью наблюдал за приближающимися рядами бойцов, за тем, как они, искусно выбирая укрытия, разворачивались в боевую цепь вдоль оставленной немцами полуразрушенной траншеи. Откуда-то справа, по-видимому с холмов, отделенных от них заболоченной низменностью, донесся ружейно-пулеметный огонь. Дэмон понял, что произошло: дивизия «Гризли» прорвала линию обороны противника и немцы решили отступить, пока это еще было возможно. Но дело сейчас не в этом. Дэмон занял назначенный его роте рубеж, а обстрел прекратился. Чувство страха весь день давившее на его сознание тяжелым камнем, это неумолимое предчувствие гибели оказались ложными. Теперь он был совершенно уверен в том, что выживет. Его солдаты окопаются и удержатся здесь, пока не прибудут нью-йоркцы и не сменят их. Слава всевышнему и аллаху, Тору и Зевсу, что…

— Тсонка, ну-ка возьми этот пулемет и снеси его вон туда… Дэмон показывал рукой на конец траншеи, когда раздался выстрел. Это, несомненно, «маузер» — щелчок был слабым, как будто разбилось упавшее плашмя стекло. Обернувшись, Дэмон с ужасом увидел, как находившийся в двадцати футах от него Девлин обеими руками ухватился за живот. Бросив на Дэмона полный укора взгляд своих ясных глаз, не отнимая рук от живота, Девлин медленно опустился на колени. Раздался еще один такой же выстрел.

— Укрыться! В окопы! — крикнул Дэмон во всю мощь своих легких.

Солдаты быстро разбежались и укрылись, кто где мог: в траншее, в стрелковых ячейках, за грудами камней от разрушенных стен. Все еще держась руками за живот, Девлин упал и уткнулся лицом в землю.

— В укрытия! Рассредоточиться! — крикнул лейтенант Питере.

Дэмон укрылся за разрушенной каменной стеной. «Маузер» щелкнул еще раз. По завывающему свисту Дэмон понял, что пуля отскочила от чего-то рикошетом. Стреляли из разрушенного здания, рядом. Стрелок скрывался где-то в развалинах этого дома. Дэмон развернулся, переполз к другой стороне дома и нырнул в большую пробоину в стене. Второго этажа в доме не было, но наверху, в том месте, где сходились скаты крыши, торчала уцелевшая маленькая башенка, сложенная из кирпича. Дэмон перекинул пулемет вперед так, чтобы из него можно было стрелять с бедра и начал пробираться через обломки бревен, груды кирпича и камня. Весь пол был усыпан мелкими белыми осколками стекла, похожими на крупную соль. Внутренняя стена дома осталась неповрежденной. Он осторожно просунулся в дверной проем и, заметив, что за ящиком в дальнем углу комнаты кто-то шевелится, моментально отпрянул назад. Затем, стреляя из «шоша» с бедра, он снова устремился вперед, но после нескольких выстрелов пулемет смолк. Задержка. Не останавливаясь, Дэмон схватился за кобуру, но достать пистолет ему не удалось. Человек за ящиком поднялся. Это был худощавый, совсем юный немец. Он угрожающе наводил на Дэмона свою длинную винтовку. В молниеносном рывке вперед Дэмон рванул винтовку на себя, а растерявшийся немец, приседая, попятился назад. Дэмон успел заметить его круглое лицо, вздернутый нос, темно-синие, полные страха глаза, помятый, застегнутый на все пуговицы мундир, длинные, доходящие до ладоней рукава. Мальчишка. Совсем мальчишка. Ему нет, наверное, даже пятнадцати лет…

Размахнувшись, Дэмон нанес ему сильнейший удар по голове. Слетевшая с головы немца неестественно большая каска, похожая на ведерко, со звоном покатилась по усеянному осколками стекла, кирпича и штукатурки полу. Падая мальчишка сильно ударился о стену. Дэмон подскочил к нему и, не говоря ни слова, исхлестал его так, как хлещет рассвирепевший отец непослушного ребенка.

Никогда в жизни Дэмон не переживал такого душевного страдания. Утолив жажду мщения, он повернулся назад. Его взгляд остановился на «маузере». Снайперская винтовка. С гневным криком: «Ах ты сволочь!» он схватил ее за ствол, высоко поднял над головой и с неудержимой злобой, со всего размаха ударил прикладом по груде камней и кирпичей. Он замахивался снова и снова и исступленно бил прикладом до тех пор, пока винтовка не рассыпалась на части, а в пальцах рук не появилась острая боль от отдачи.

Кто-то настойчиво, криками призывал его остановиться, а кто-то другой пытался обхватить его сзади за руки и прижать их к телу. Зачем это им, зачем они останавливают его? Молодой немецкий солдат по-прежнему смотрел на него вызывающе, но его губы дрожали, и он едва сдерживался, чтобы не расплакаться; по его щеке бежала темная струйка крови.

— Капитан! — кричал пытавшийся обхватить Дэмона Тсонка. — Капитан! Да остановитесь же, капитан!

Дэмон швырнул ствол винтовки, вырвался из объятий Тсонки, оттолкнул оказавшихся на пути Сантоса и Миллера и, выбежав из дома, устремился к Девлину. Конджер и Монтилоун положили сержанта на одеяло и заботливо перевязывали его рану. Он очень медленно, с большим усилием открывал и закрывал глаза, как будто они не повиновались ему; одна его рука непрерывно двигалась взад и вперед по жидкой грязи.

— Привет, Сэм, — произнес он слабым голосом, как человек, испытывающий ужасную боль. — Я… я думал… о-ох, надо же было мне поверить…

— Дев, мы сейчас же отправим тебя в тыл… Не беспокойся, Дев… Конджер, бери любого и несите его в тыл. Быстро!

— А я думал, капитан… Вы же сказали, что… — начал было возражать Конджер, нахмурив брови.

— Делай то, что тебе приказывают! — гневно прервал его Дэмон.

Оставаться дольше рядом с Девлином Дэмон был не в силах; он чувствовал себя так, как будто у него внутри все горело. Отойдя в сторону, он крикнул:

— Всем окопаться! Чего вы ждете, черт вас возьми, приглашения на танцы, что ли?

Удивляясь непривычному обращению командира, пугливо оглядываясь на него, солдаты разбежались по местам. Дэмон взял один из пулеметов «шпандау», оттащил его в дальний конец траншеи, установил на огневую позицию и заправил патронную ленту. Затем, усевшись на стрелковую ступень окопа, он занялся выяснением причины задержки в своем пулемете «шоша». Стрелянная гильза, которую он извлек из казенника, оказалась в полном порядке, он не обнаружил на ней ни вмятин, ни трещин. Значит, задержка произошла из-за неисправности ударника или экстрактора. Эти запасные детали имелись в его вещевом мешке. Дэмон снял с себя полушинель и, разложив ее на коленях, приступил к разборке пулемета. Позади раздались оживленные голоса Конджера и других солдат, отправляющихся с носилками в тыл, но Дэмон даже не посмотрел на них.

— Капитан? — раздался нерешительный мелодичный голос Сантоса.

— Ну, что еще?

— Капитан, сержант Тсонка спрашивает, что делать… Как ему поступить с этим немецким снайпером?

Дэмон бросил на Сантоса полный печали и гнева взгляд:

— Расстреляйте его. Нашлепайте. Дайте ему Железный крест первого класса и отправьте домой. Делайте что хотите, мне наплевать, что вы сделаете… Смотрите только, чтоб он не попался мне на глаза!

— Есть, капитан.

Четыре фигуры с носилками уже спускались по склону горы. Издали они были похожи на какое-то животное — новое, созданное войной животное, с неуклюжим брюхом и восемью короткими ногами… Солдаты с носилками вошли в полосу дрожащей дымки и почти скрылись из виду. Дэмон закрыл глаза. «О, Дев. Я думал, что ни тебя, ни меня пуля никогда не настигнет… Почему-то был уверен, что, если мы будем вместе, всегда рядом… Нет, теперь тебя рядом не будет…»

Неисправным, как он и думал, оказался экстрактор. Чистый перелом у самой шейки. Дэмон выбросил кусочки сломанного экстрактора в траншею. Порывшись в вещевом мешке, он достал запасной, обильно смазал его маслом, насухо вытер. Его начинало беспокоить, что кругом стоит такая тишина. Даже разговорчивый Реб и тот почему-то молчал. Неторопливо, как будто это был не пулемет, а сложнейший часовой механизм, Дэмон брал согретые скупым октябрьским солнцем металлические части и осторожно вставлял их на место.

Кафе переполнено военными в форме цвета хаки. Солдаты или сидят в тесном, плечо к плечу, ряду у стопки, или бесцельно толпятся у двери, или пробираются сквозь людскую гущу от одного столика к другому, останавливаются, выкрикивают друг другу приветствия, шутят, дружно смеются. По тесному задымленному залу снуют две невзрачные вспотевшие девушки, разносят заказанные напитки.

Дэмон отпил несколько глотков и, поставив бокал перед собой, сосредоточенно рассматривал его. Высокий рыжеволосый капрал по фамилии Далримпл оживленно уверял кого-то:

— Когда вернусь домой, займусь политикой. Вот увидишь, я стану мэром Сан-Франциско и, будь уверен, не откажусь ни от одной взятки, когда мне будут совать их.

— Ну, это что! А вот радио — это дело явно перспективное, — авторитетно заявил Миллер. Это был полный низкорослый парень, в очках; видя добродушное и предупредительное выражение его лица, можно было представить, как он разговаривает со своей очень богатой, но не лишенной причуд пожилой теткой. — Ты только подумай, — продолжал он, — радиоприемник в каждом доме в Америке! Представляешь, что это такое?

— Ничего особенного из этого не выйдет, — заявил Рейбайрн.

— Как это не выйдет? Еще как выйдет-то! Ты так говоришь просто потому, что…

— Если я не могу ни увидеть этого, ни почувствовать, ни пощупать, то что же это такое? Ничего, пустое место. А раз пустое место, значит, ничего не выйдет. И ты можешь не спорить со мной. — Рейбайрн порылся в стоявшем около него мешке и вытащил темно-красную бутылку с длинным горлышком. — Эй, ребята, в ней, по-моему, лягушачье молоко. Поздравление от баварской пехоты. — Кто-то толкнул Рейбайрна, и вино расплескалось. — О черт, осторожнее! Вам налить, капитан? — обратился он к Дэмону.

— Нет, нет, — запротестовал тот, — мне довольно.

— Э-э, напрасно, давайте налью. Высший сорт, люкс. Когда пьешь, чувствуешь запах девушки, которая давила виноград ногами. Эй, красотка, — протянул он руку к проходившей мимо француженке с подносом, заставленным пустыми бокалами, — как насчет того, чтобы уединиться? Немного ласки бедному солдату, а? — Девушка скривила губы в неестественной принужденной улыбке, бросила на него рассерженный взгляд и отошла. — В чем же дело, красотка? Неужели я так уж плох для тебя? — не унимался Рейбайрн.

— С этой, Реб?! — воскликнул Тсонка. — Ты просто окосел, пьян как сапожник!

— Но я вовсе не собираюсь возиться с ней всю ночь.

Дэмон допил сладкое немецкое вино. Вино никогда не действовало на него, он почти не пьянел. Наоборот, алкоголь способствовал более ясному и хладнокровному мышлению, Дэмон становился восприимчивее и рассудительнее. Для него было характерно качество, которое дядя Билл называл немецкой дисциплинированностью.

За каким-то столом разбили бокал, послышались выкрики, но через некоторое время спорящих успокоили, крики прекратились. Дэмон вспомнил о баре в гостинице «Грэнд вестерн», представил его себе переполненным иностранными солдатами. Их обслуживает Пол Айнсли, а сестра Дэмона Пег разносит солдатам бокалы, уклоняясь от их жадных рук, принужденно улыбается им, старается не рассердить этих опьяневших люден… Он тяжело вздохнул. Они оскверняют все, к чему прикасаются, разрушают, опустошают и разоряют… И самое страшное — что никто из них или, во всяком случае, большинство вовсе не хочет этого. Их единственное желание — убрать с глаз долой некоторые вещи, напомнить самим себе, что они здесь, что они, как и все, дышат, чувствуют…

— Посмотрите-ка на него! — воскликнул Рейбайрн, показывая в узкий проход между двумя столиками, где кто-то лежал на полу лицом вниз, вздрагивая каждый раз, когда кто-нибудь наступал на него или просто задевал погон. — Вы знаете, это Пулвер, он совсем опьянел.

— Да-а. — Тсонка смял и раскрошил в кулаке сигарету. — Окосевший новобранец, сукин сын…

— Я тоже новобранец, — обиженно откликнулся Сантос.

— Ха, ну и что ж! Ты ведь испанец.

— Какой я тебе испанец?

— А кто же ты?

— Я не испанец, а португалец.

— Португалец! — воскликнул Рейбайрн. — Ха, будь я проклят, никогда не встречал португальца…

Солдаты, собравшиеся возле пианино, запели какую-то песенку о Наполеоне и Париже и на время привлекли к себе внимание окружающих. Общий гул голосов стих. — Черт возьми, а мне так и не довелось побывать в Париже, — пожаловался Рейбайрн. — Я обещал Брюстеру, что мы отлично повеселимся в этой деревушке… — Его лицо помрачнело, он резко махнул головой, чтобы отбросить назад упавшие на глаза полосы. — Эх, ребята, до чего же все осточертело! Никогда в жизни не было так тошно, как сейчас. Сидишь и ждешь, когда снова затрубит этот проклятый горн. Как бы я хотел, чтобы Брюстер был здесь, с нами. Знаешь, Майк, несмотря на его привередливость и капризы, он все-таки был одним из лучших. Правда ведь, Стонк?

— Это точно, один из лучших…

— А старина Клей, — печально заметил Далримпл, — всегда был весел и смеялся. Помните, когда мы шли ночью к Суассону, он налил в свою флягу какое-то дерьмо, а потом его стошнило прямо на рюкзак Фергасона? Вот смеху-то было…

— Да, а знаете, ребята, — начал споим мягким, задушевным голосом Миллер, — я, конечно, пришел в эту роту недавно, но должен сказать, что больше всех мне жалко сержанта Девлина…

Послышался глухой звук удара. Подняв голову, Дэмон увидел, как Миллер схватился за ногу; его глаза за очками наполнились страхом под гневным, уничтожающим взглядом Тсонки. Сообразительный Реб громко крикнул:

— А ну, ребята, пошли прошвырнемся, глядишь, подцепим кого-нибудь, повеселимся. Как, капитан? — обратился он к Дэмону. — Пошли, поищем этих знаменитых французских кошечек.

Надо уйти отсюда. Уйти сейчас же. Дэмон поднялся и сдернул свою полушинель со спинки так резко, что стул с грохотом опрокинулся. Он был настолько возбужден, что не заметил, как наступил на руку лежащего на полу Пулвера. Продолжай следить за командиром испуганным взглядом, Миллер, как бы извиняясь, пробормотал:

— Но ведь он не умрет же? Я хотел… Я думал…

— Заткнись, ты, четырехглазый дурак! — гневно крикнул Тсонка.

Дэмон остановился. В какой-то момент у него появилось непреодолимое желание ударить Миллера прямо в это бледное, тревожное лицо, но Дэмон сразу же подавил его. Он выдернул из-за пояса пилотку и спокойно надел ее.

— Не обращайте на него внимания, капитан, — сказал Рейбайрн. — А куда вы идете?

— Неважно, — резко ответил Дэмон и пошел к двери.

— В чем дело, капитан? — услышал он позади себя. — Что случилось? Подождите…

Чтобы пройти через толпу у двери, Дэмону пришлось поработать плечами. Кто-то недовольно заворчал, и Дэмон уже было повернулся, чтобы проучить ворчуна, но на него никто не обращал никакого внимания.

День подходил к концу, на улице уже стемнело. Деревья и полуразрушенные домики в тусклом, сумеречном свете казались расплывчатыми, окутанными едва заметной дымкой. Дождь прекратился, и воздух был наполнен осенней вечерней прохладой. Дэмон торопился, и его каблуки глухо стучали о большие серые камни мостовой. Дойдя до окраины города, он побежал рысцой, а оказавшись на поле, пустился бегом, скользя и спотыкаясь на неровной мокрой земле. Он остановился лишь тогда, когда увидел справа фруктовый сад. Чахлые деревья сбрасывали с себя последние мокрые листья. В воздухе стоял густой запах гниющих яблок. Дэмон повалился спиной на небольшой стог влажного сена и долго лежал так не шевелясь, стараясь не думать ни о чем, кроме нависшего над ним неба и бегущих по нему на запад разорванных облаков. Со стороны Мон-Нуара доносились глухие раскаты залпов тяжелых орудии — Неожиданно возникшая колющая боль в боку и неприятное урчание в животе заставили Дэмона сесть и сунуть два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту, однако это ни к чему не привело. Его душил тошнотворный запах гниющих яблок.

Внезапно Дэмон понял, что он рыдает: частые, икающие всхлипывания сотрясали его плечи. Он плакал, как десятилетний мальчишка. «О, Дев, — бормотал он невнятно, — прости меня. Ради всего святого, прости меня, Дев». Через две-три минуты, стыдясь самого себя, Дэмон успокоился, достал носовой платок и вытер им глаза и лицо. Потом он снова повалился на сено и долго смотрел на небо, отыскивая на нем первые мерцающие звезды.

Нет, он не годится для войны. Он недостаточно тверд. Ему бы надо быть таким, как Вейберн или Колдуэлл. А еще лучше, пожалуй, быть таким жестоким, как Меррик. Тот издевательски говорит об убитых из своей роты, дико хохочет, когда расстреливает пленных. Но это лучше, чем плакать вот так; каким бы ни быть, все равно это лучше, чем плакать. Нет, до настоящего солдата ему далеко. Он хорош только в бою, но бой ведь не вечен. А сейчас его сковал страх. В такие моменты он вспоминает каждую смерть, каждого потерянного в бою, как будто каждый из них — это оторванный от него самого кусок плоти. Один за другим они встают в его памяти; как на гребне волны, приближаются к нему в предсмертной агонии: задыхающийся в жарких сумерках ван Гельдер, медленно двигающиеся под веками полные невыносимой муки глаза Джейсона, развороченная грудь Кразевского, Фергасон, Тэрнер, Клей, Пеллитьер, Дев…

Дэмон крепко, до боли, зажмурил глаза. Слушая рассказы Джорджа Верни и дяди Билла, он представлял себе одинаковую для всех опасность, мечтал о благородных жертвах, о возвышенной привязанности, которой не страшны никакие превратности судьбы… Вместо всего этого он встретился с грязью, убожеством и тяжелыми потерями. Он увидел все своими глазами и многое понял. Подавленный грустными размышлениями, Дэмон шел по пустынной вечерней улице. Он немного дрожал: влажная от сена одежда неприятно холодила все тело. Из-за угла впереди неожиданно вынырнули два французских солдата. Уменьшив шаг и нахмурив брови, Дэмон рассеянно наблюдал за ними. Ему показалось, что они выпили больше, чем следует, и он не мог не удивиться этому, потому что пьяный французский солдат на улице — явление довольно редкое. Внезапно солдаты остановились; тот, что поменьше ростом, схватил своего товарища за грудки и сказал ему что-то угрожающим тоном. Дэмон продолжал приближаться к ним. Низкорослый солдат побежал, второй догнал его, и оба пошли дальше нетвердой походкой.

Что же они задумали? Что-то подозрительное. Дамой прибавил шагу, поравнялся с ними и крикнул:

— Soldats: attention! Qu'est-ce qui passe, hein?

Солдаты покорно остановились и попытались, насколько это было возможно в их состоянии, принять стопку «смирно». Низкорослый неуверенно взял под козырек, но, не удержав равновесия, качнулся назад, стукнулся спиной о стену и проговорил заплетающимся языком:

— Франзе золдатч. Моах…

Это был едва стоявший на ногах Тсонка. Рядом с ним — непрерывно мигающий Рейбайрн, его лицо расплылось в широкую заразительную улыбку.

— Наше почтение, капитан, — с трудом выговорил он, коснувшись пальцами косо сидевшей на голове высокой французской пилотки. Его руки торчали из рукавов синего мундира как длинные белые трубы.

— Ради бога, что это такое? — удивился Дэмон.

Тсонка расслабился и бросил презрительный взгляд на Рейбайрна.

— Это все ты со своими дурацкими выдумками. В этом поганом городе пятьдесят улиц, а тебе понадобилась именно эта, и никакая другая…

— Вы что же, черт возьми, задумали? Куда вас несет?

— Ну давай, ты, способный мальчик, — угрюмо предложил Тсонка. — Давай рассказывай. Может, заработаешь еще какую-нибудь награду.

Рейбайрн проглотил слюну, его лицо снова расплылось в улыбке.

— Так вот, капитан, мы поменялись формой с парой здешних солдат. Они нисколько не возражали против этого.

— Я это и сам вижу, — сказал Дэмон. — Меня интересует, зачем это вам понадобилось?

— О, это военная хитрость, капитан. Чтобы пройти в какое-нибудь из этих французских заведений, туда, где все обито красным плюшем, где играют граммофоны и танцуют обнаженные кошечки.

— Ну и дураки же вы! Да вы знаете, что они сделают с вами, когда вы снимете форму и вас узнают?

— Да, но мы не собирались…

— Не спорить со мной! Представляете, что вам грозило, если бы вас забрала военная полиция?

— А нам эта идея показалась очень заманчивой, капитан.

— Да уж, конечно, заманчивой, — мрачно заметил Тсонка. — Все твои идеи заманчивые.

— Они же разоблачили бы вас в минуту, вы не успели бы и рта раскрыть. «Два американских сержанта — хорошо. А где эти два француза, которые отдали вам форму?» — спросили бы вас.

— Что спросили бы, капитан? — не понял Рейбайрн.

— Где французские солдаты, отдавшие вам свою форму, ты, простофиля! Вас бы спросили, где эти два болвана… А в самом деле, где они сейчас?

— Наверное, сидят там же, где и сидели, в кафе.

— В каком кафе?

— Где гонят джин, — мрачно пояснил Тсонка. — Домик с синими ставнями, около железнодорожной станции.

— Знаете что, капитан, — предложил Рейбайрн, — я сбегаю раздобуду для вас такую же, и мы…

— Никуда ты не сбегаешь. Мы пойдем к ним все вместе. Если вы, конечно, еще в состоянии идти.

— Ну что вы, капитан, старый служака — и вдруг такие слона, — обиделся Рейбайрн.

— А вам что, все еще мало? Хотите набраться по самое горло?

— А какой смысл жалеть это добро-то?

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то, что через семьдесят два часа нам опять на передовую, — спокойно пояснил Тсонка.

— Откуда это тебе известно?

— Сандерсон узнал это от Джоунси, а тот от Тиллмана из пункта сбора и отправки донесений. Он клянется, что это точные сведения. А что, разве это не так?

— Не знаю, — пробормотал Дэмон, — может быть, и так.

— А раз так, то какой же смысл оставлять это для каких-то паршивых новичков?

Они быстро шли к станции. Рейбайрн изо всех сил старался идти не качаясь, но его большие непослушные ноги то и дело скользили по мокрым булыжникам мостовой.

— Ох и не везет же мне, черт возьми, — мрачно заметил он. — Проклятая армия! Ну что это за жизнь? Ни за что не дадут тебе согрешить даже самую малость.

— Вы глупейшие болваны, — упрекнул их Дэмон. Он все еще не решил, то ли по-настоящему рассердиться и наказать их, то ли превратить все в шутку. — Неужели вы думали, что сможете спокойно пройти в этой форме мимо пары дотошных полицейских и пробраться к этим кошечкам? А не боитесь вы подхватить что-нибудь от них?

— Э-э, нет, капитан, у меня кое-что есть против этого. — Рейбайрн сунул руку в карман и вытащил из него какой-то маленький, едва видимый в темноте шарик. — Это конский каштан, его дал мне дедушка Клит, — пояснил он.

— Ну и что же, зачем он тебе нужен-то? — поинтересовался Тсонка.

— Э-э, Майк, ты ничего в этом деле не понимаешь. Он противобактерийный… Ну, знаешь, как корень хинного дерева. Видишь на нем пятнышко? Это… — Каштан выскользнул из его пальцев и покатился по булыжникам. Разыскивая его, Рейбайрн опустился на четвереньки. — Видишь, капитан, это он хочет попасть в почву, чтобы вырасти.

— Не дурачься, Реб, пошли, пошли!

— Не могу же я оставить здесь дедушкин талисман.

— К черту талисман, Рейбайрн, пошли!

— Капитан, я ношу его около сердца еще с того боя в Бриньи…

Дэмон проворчал что-то, достал из кармана фонарик и осветил булыжники, похожие на маленькие высохшие буханки хлеба.

— Ну вот он, поднимай и пошли, пошли…

Кафе было такое же, как и то, в котором они недавно сидели, безвкусно раскрашенное, переполненное народом, в клубах табачного дыма. Вокруг маленьких столиков множество солдат, они ноют песни, о чем-то спорят или просто сидят, нахмурив брони и устремив неподвижный взгляд в пространство. Позади стойки-мрачная, непривлекательная, холодная, словно каменная статуя, женщина.

— Здесь есть черный ход, давайте пройдем через него, капитан, — предложил Тсонка.

Французских солдат они нашли в одной из двух задних комнат, те сидели и пили вино прямо из горлышка бутылки. Дэмон узнал их сразу. В американской форме они чувствовали себя совершенно свободно, хотя она и висела на них мешком. Когда французы увидели подходивших к ним Дэмона и уже знакомых им Тсонку и Рейбайрна, в их глазах появился испуг. Они вскочили на ноги и замерли в ожидании.

— Та-ак, — протянул Дэмон и прикрыл ногой дверь, — ну что ж, давайте быстренько меняйтесь обратно.

Взгляд Рейбайрна остановился на бутылке с вином.

— Прямо сию же минуту, капитан? — удивился он.

— Нет, весной, в апреле. Тот из вас, кто потратит на все переодевание больше трех минут, будет наказан властью командира роты. — Он повторил то же самое в свободном переводе для французских солдат, посмотрел на часы и скомандовал: — Начали!

Все четверо заторопились сбросить с себя предметы чужой формы, надеясь уложиться в назначенный срок. Вылезая из непривычных для него бриджей, Рейбайрн потерял равновесие, шлепнулся задом на пол и, чтобы не терять времени, не вставая, начал стаскивать через голову рубаху. Тсонка сел на стул и судорожно сдергивал с йог неудобные, как ему казалось, французские обмотки. Прислонившийся спиной к двери Дэмон не выдержал и громко расхохотался.

— Тридцать франков и две большие бутылки немецкого вина, — бормотал Тсонка, стремительно засовывая йоги в собственные бриджи. — И зачем я, дурак, послушался тебя?

— А какой-нибудь час назад ты нисколько не возражал против этой идеи, — возразил Рейбайрн обиженным тоном.

— Замолчите оба и быстрей одевайтесь! — приказал Дэмон. — Господи, неужели, чтобы уберечь вас от всяких неприятностей, я должен ни на минуту не спускать с вас глаз? Неужели вы не могли придумать ничего лучшего, кроме этой глупой выходки? Где же ваша гордость? — Нахмурив брови, он погрозил им кулаком, сознавая, что действует довольно глупо, и тем не менее продолжая отчитывать их. Рейбайрн и Тсонка смотрели на него беспокойным, полным раскаяния взглядом. — Ваше место там, среди молодых солдат. С кого же им брать пример, как не с вас, старослужащих? Кто же научит и сплотит их, если не вы? Ну, отвечайте! Неужели вы не понимаете, что я один не в состоянии научить их всему необходимому… — Помолчав немного, Дэмон продолжал уже спокойнее: — Если я когда-нибудь снова увижу вас в иностранной форме, имейте в виду, я сам отведу вас к полковнику и попрошу его наказать вас самым строгим дисциплинарным взысканием. Ясно?

— Ясно, сэр, — дружно ответили они.

— Хорошо. А теперь вон отсюда, отправляйтесь в часть, выспитесь как следует и не вздумайте выкинуть еще что-нибудь. Того, что вы натворили, и так уже вполне достаточно.

— Есть, сэр.

— Всего хорошего, идите.

— Всего хорошего, капитан.

Дэмон распахнул дверь, толкнул ее плечом и быстро прошел через заполненное дымом кафе к выходу.

 

Глава 8

Передняя часть церкви разрушена, превращена в большую, похожую на пирамиду, груду битого камня, но алтарь, трансепт и крытая аркада повреждены сравнительно немного. Раненые лежат двумя длинными изогнутыми рядами под самыми окнами, уцелевшие кусочки стекла в которых светятся на фоне мрачных серых облаков, как сокровища в пещере. Дэмон прошел вдоль рядов, мимо закутанных, как у мумий, лиц, забинтованных рук и ног и завернутых в одеяло тел. Он увидел несколько небольших групп врачей и санитаров; они осматривали раненых или словно кладовщики, которых вот-вот окликнут и прикажут подготовить грузы к отправке, просто стояли и тихо разговаривали.

Девлин лежал вторым от конца в левом ряду. Он был совершенно неподвижен, его бледно-восковое лицо, несмотря на прохладный октябрьский воздух, покрывали бисеринки пота. Он встретил Дэмона спокойным печальным взглядом.

— Привет, Дев.

— Привет, Сэм, — ответил он очень слабым охрипшим голосом, как будто опасаясь, что если заговорит громче, то растрясет что-то и потом уже не собрать.

— Ну как? Я вижу, они наконец все-таки перевели тебя в церковь.

— Да… И вовремя, пожалуй. Ну, а как у вас?

— Хуже быть не может. Наступление нью-йоркцев окончательно захлебнулось под Айетти. Послезавтра нам снова придется идти на передовую.

— Никакого отдыха?

— В этом-то и дело.

— А как рота? — спросил Девлин.

Дэмон понимал, что Девлин задал этот вопрос просто так, машинально, что на самом деле рота нисколько не интересует его.

— Да, как и всегда, все перепуталось. Прислали пополнение. Мальчишки. Большинство даже никогда не стреляли из винтовки…

Дэмон крепко сжал руки и перевел взгляд вниз, на свои ноги. Почему он не может придумать, о чем говорить? Позади него между рядами ходили медики и запросто говорили об ампутации ног, о каких-то дренажах и об отправке следующего санитарного поезда в Нёвиль. Дэмон не мог сосредоточивать свое внимание на чем-либо определенном. «Ничего не сделаешь, — решил Дэмон, — видно, такова судьба. Чистейшая случайность: этот немецкий мальчишка мог взять на мушку любого из пас. Проклятая лотерея. Это не моя вина».

Дэмон посмотрел на разбитые окна церкви, перевел взгляд на лицо Девлина и опять отвел глаза в сторону. Он должен о чем-то поговорить с ним, чем-то развлечь его. Надо придумать что-то. Боже, хоть что-нибудь! Он проделал длинный путь, чтобы попасть сюда, чтобы увидеть своего старого и единственного друга, успокоить его, провести с ним время… Но Дэмон никак не мог освободиться от мыслей, которые преследовали его в тот день: он был уверен тогда, что пуля должна была настигнуть его самого, что лежать здесь теперь должен был бы он, а не Девлин…

— Реб по-прежнему ссорится с Фуксиано, — наконец заговорил Дэмон несколько торопливо. — Сказал ему как-то, что, если Фуксиано попытается еще раз сбывать кому-то продукты и наживаться на этом, он его разжалует: Фадж, по мнению Реба, никуда не годный фуражир, и он, Реб, хочет подговорить ребят отказаться от пищи, пока Фадж не обеспечит всех приличным питанием.

— Ох уж этот Реб, — пробормотал Девлин и едва заметно улыбнулся.

— О, они поругались здорово. Фадж сказал, что он ни за что не даст теперь Ребу добавочную порцию сладкого, или мясных консервов, или каких-нибудь остатков, или еще чего-нибудь. Реб ответил, что его это нисколько не трогает, и вызвал Фаджа на соревнование по кулинарии. Потом Реб и Тсонка взяли на себя обязанности фуражиров и стянули где-то пару жестких кур-несушек — кожа да кости. Огонь они развели в немецкой каске прямо рядом с полевой кухней Фаджа, в качестве сковородки Реб использовал свой котелок. Стащили у Фукснано соль, перец и банку каперсов и занялись приготовлением кур. Вокруг них быстро собралось не менее половины солдат батальона, а Реб только того и ждал. Он запустил руку в свои бриджи и извлек оттуда бутылку рейнского вина, которую носил с собой еще с тех пор, когда мы наткнулись на развалины ресторана «Лотос». Открыв бутылку, он обильно полил кур вином и посыпал их невесть откуда добытым сахаром. А потом Реб пошарил по карманам своей шинели и, к удивлению всех присутствующих, вытащил оттуда шикарную яркую красно-белую скатерть и расстелил ее на земле. Затем он достал еще одну бутылку вина и пригласил на пир половину взвода. Бедный Фадж, увидев все это, чуть с ума не сошел…

Внезапно Дэмон замолчал. Он не мог продолжать этот рассказ: лицо Девлина сильно побледнело, оно стало как бы прозрачным. Он уже не улыбался, а только непрестанно качал головой — лихорадочными вздрагивающими движениями вверх и вниз, — и это вызвало ужас у Дэмона.

— Слушай, Дев, — поспешно сказал он, — поверь мне, тебе еще придется повозиться с этими новичками. Ты знаешь, среди них есть парень из Кеноши по фамилии Тукерби, так вот он не хочет носить каску, говорит, что из-за нее у него происходит короткое замыкание в…

— Не надо об этом, Сэм.

— Почему?

— Не обманывай меня. — Дев попытался приподнять руку, но она тут же бессильно упала вниз. — Я не вернусь в часть. Я вообще никуда не вернусь.

— Нет, вернешься. Конечно же вернешься. У меня…

— С тем, что у меня, не возвращаются. Я знаю. — Он посмотрел Дэмону прямо в глаза. — Я умру, Сэм.

— Ни черта ты не умрешь, — резко возразил Дэмон. — Кто сказал тебе такую чушь? — Я сам знаю, Сэм. Думаешь, мне не известно, что такое перитонит? Давай не будем попусту терять время, Сэм. Я… Мне, конечно, не вынести этого.

Дэмон прикусил губу. «Любой скажет, что это была простая случайность… Мы продвигались стрелковой цепью… Я как раз только что обхватил Роба и начал говорить ему, что теперь осталось…»

— Сэм.

— Да?

— Сэм, напиши моей матери, ладно? Напиши ей, что это я пощупал кассу в магазине Натунского. Из-за этого я и поступил на военную службу. Напиши ей, что я сказал тебе об этом. Но я был пьян тогда и едва ли сознавал, что делал. Я поступил безрассудно, потому что был пьян. Если бы я был трезвым, то рассудил бы иначе. Напишешь ей об этом, Сэм?

— Конечно, Дев. — Дэмон слегка наклонился к нему, по его щекам скатывались капельки пота. — Дев… — начал он после короткого молчания, но запнулся и некоторое время не мог заставить себя говорить дальше. Потом, собравшись с силами, продолжал: — …Дев, видит бог, я не хотел, чтобы так получилось… Клянусь, я был бы готов потерять что угодно, только не тебя…

— Ты поступал так, как считал необходимым и как тебе подсказывала совесть, Сэм, — сказал Девлин слабым голосом умирающего. — Ты принадлежишь к людям, — продолжал он, не сводя с Дэмона пристального взгляда, — которые воспринимают все самым непосредственным образом и действуют на основе именно такого восприятия. Ты увлекаешь людей за собой, Сэм, и тебе никто никогда не скажет слово «нет», потому что ты во всем чертовски уверен. Пока эта уверенность всегда срабатывала… Ты делал то, что считал необходимым, и поступал так, как считал нужным. Но ты не прав, Сэм. — Глаза Девлина неожиданно наполнились слезами. Сверкающие слезинки повисали на ресницах и скатывались по носу на щеки. — Что из всего этого получилось? Я делал то, что ты мне приказывал. Ну и что же в этом хорошего для меня? Разве кому-нибудь, хоть одному человеку в этом проклятом мире будет лучше от того, что меня завернут в плащ-накидку и закопают в землю? По-моему, нет, Сэм. Я, во всяком случае, не представляю себе, чтобы кому-нибудь от этого стало лучше… — Он приподнял руку и попытался смахнуть катившиеся по щекам слезы. Его глаза на топком восковом лице казались необыкновенно большими. — Помнишь, Сэм, марш в Монтеморелос? Раненого солдата, которого мы тащили в повозку, помнишь?

— Гёрни? — спросил Дэмон охрипшим голосом.

— Помнишь, как он все время пытался нам что-то сказать, но так и не сказал? Помнишь?… Теперь я понимаю, что он чувствовал в тот момент. Сейчас мне это кажется даже забавным: это что-то такое, о чем ты слышал, что-то, о чем тебе говорили, что-то очень важное в жизни, важное для тебя и для будущего; тебе самому это «что-то» совершенно ясно, ты хорошо понимаешь, но вот сказать об этом кому-нибудь другому ты ни за что не сможешь. — Слабо, едва заметно Девлин улыбнулся, но эта улыбка была еще печальнее, чем его недавние слезы. — Ты этого тоже не поймешь, Сэм… Я знаю, что мои слова кажутся тебе глупостью. Я знаю…

— Нет, Дев, не кажутся… Тебе надо заснуть, Дев, отдохнуть… — Дэмон хотел было подняться с койки, но Девлин остановил его своей слабой, дрожащей рукой:

— Нет, нет. Этого-то я как раз и не хочу. До чего нехорошо умирать вот так, Сэм. Ужасно обидно. Если бы умереть так, как умер Ферг, или Старки, или даже Краз, или Тэрнер… Совсем другое дело — вот так лежать здесь и чувствовать, как жизнь покидает тебя капля за каплей. О, это ужасно… Помнишь, Сэм, как мы играли в бейсбол там, в Барли?

— Дев…

— А помнишь Пэрриша? Помнишь, как он говорил: «Мы — это семья. Хорошая благородная семья». Сланный парень! А где он сейчас? Что с ним?

— Ему оторвало ногу в бою у По.

— Да, и он, значит, отвоевался… А помнишь парад в Париже? Помнишь, как девочки забросали нас цветами? О, Сэм, не уходи, не оставляй меня. Побудь здесь еще немного, а? Не бросай сейчас меня здесь одного, ладно?

Дэмон снова сел на край полевой госпитальной койки, заскрипевшей под ним. От волнения он почти ничего не видел.

— Нет, нет, я не уйду, — пробормотал он. — Я не оставлю тебя, Дев.

— Ну вот и хорошо. Я знаю, что ты не оставишь друга… Своего старого друга… Сэм, а помнишь Кинзельмана? Помнишь этого Неуклюжего? Помнишь, как он… — Глаза Девлина расширились, взгляд его был ужасен.

— Дев, попытайся уснуть. Тебе нужно отдохнуть, Дев.

— Нет, нет. Останься здесь, Сэм, не уходи… Пожалуйста, не уходи…

Дэмон зажал свой рот кулаком.

— Я останусь с тобой, Дев. Клянусь, никуда не уйду. Попытайся уснуть, дружище.

Два соединенных между собой дома — небольшая провинциальная гостиница — были разрушены. Каким-то чудом уцелели лишь сооруженные около домов фонтан и колодец. Рейбайрн и Тсонка только что начали опускать в колодец ведро, а вокруг них уже собралась целая толпа солдат с пустыми флягами. Дождь прекратился, но но небу, догоняя и подталкивая друг друга, на запад все еще катились облака; то в одном, то в другом месте между ними возникали разрывы, а через некоторое время низко над горизонтом появилось и солнце — большой красный диск, похожий на глаз сумасшедшего. Все предметы вокруг сразу приобрели неприятный красноватый оттенок. На каменных ступеньках у входа в разрушенную гостиницу пристроились Дэмон и лейтенант Зиммерман; они сосредоточенно рассматривали разложенную на коленях карту. Солнечный диск был настолько красным, что солдаты у колодца казались Дэмону окровавленными: их лица, руки, оружие и фляги были как бы покрыты несмываемыми красными пятнами. Он видел, как изумленный Гентнер отступил на шаг назад и глухо воскликнул:

— Господи, что же это?

— А что тебя беспокоит, парень? — отозвался Рейбайри. — Ты что, думаешь, здесь полно лягушек? Вполне возможно, что так оно и есть.

— Посмотри на солнце, посмотри, какого оно цвета…

— Эх ты, городской… Самое обыкновенное солнце, что в нем особенного-то?

— Это плохо, — мрачно заметил Сантос. — Иона.

— Что?

— Иона. Предвестник несчастья.

— Чудак ты, — вмешался Тсонка, — если пуля тебе предназначена, она найдет тебя, даже если ей придется для этого отодвинуть щеколду и открыть дверь.

Отражаемое нависшими облаками красное солнечное зарево стало еще ярче. Дул холодный ветер. Раскачиваясь на неровностях, высоко подпрыгивая на рессорах, по дороге от Апремона к гостинице приближался большой серый автомобиль. К ветровому стеклу машины был приклеен бумажный флажок: три белые звезды на красном фоне. У ограды двора гостиницы автомобиль замедлил ход и остановился.

— Смотри-ка! — воскликнул Тсонка. — Вот как надо воевать в этой дурацкой войне: сидя на заднем сиденье штабного лимузина.

Рейбайри длинно свистнул.

— Когда вернусь домой, обязательно обзаведусь таким фаэтоном, — сказал он. — Капот будет такой большой и длинный, что на поворотах придется раза два-три давать задний ход.

— Что же это будет за автомобиль, Реб? На что он будет похож?

— На что? Мой автомобиль будет как карета Клеопатры, с колесами, усеянными драгоценными камнями. В нем будет выдвижной бар, полный бутылок, двуспальная кровать и настоящий туалет с водой. Всякий раз, когда дернешь за увесистую золотую ручку на цепочке, чтобы спустить воду, особый механизм начнет играть: «Доброе утро, мистер Зип-Зип-Зип». И еще в нем будет беспроволочная связь со старой фермой во Флат-Лике.

— А где же находится этот самый Флат-Лик? — спросил новичок по фамилии Уилтс.

— Э-э, мальчик, зачем же задавать такие вопросы твоему бывалому командиру отделения? Флат-Лик находится в самом центре округа Свэйн.

Из серого автомобиля вышел офицер в звании капитана — высокий стройный мужчина с холеным красивым лицом, в безупречно отутюженной форме и до блеска начищенных сапогах для верховой езды; в руках у него был шикарный офицерский стек, увенчанный сверкающими на солнце гильзами от патронов. Падающие на офицера лучи красного солнца придавали ему какой-то неестественный, мрачный облик; казалось, что он — порождение этого багряного света; угасни свет, и человек пропадет, его не будет. Офицер быстро приблизился к полуразрушенным чугунным воротам и, миновав их, наткнулся на ротного посыльного Наджента, который тоже только что пришел сюда и торопливо отстегивал от поясного ремня свою флягу.

— Где ваш командир? — спросил его офицер.

В этот момент Наджент был занят своей флягой: дурацкая пробка не хотела отвинчиваться, несмотря на все его старания. Мысли этого парня были сосредоточены на ведре с водой в руках Тсонки.

— Не знаю, — небрежно ответил он. Глаза офицера сделались злыми.

— Что значит не знаете? — резко спросил он. — Что вы не знаете? Вы что, всегда так отвечаете офицеру?

— Нет, сэр. — Наджент был ошеломлен неожиданным появлением этого сердитого, безукоризненно одетого офицера. Он потянул уже правую руку к голове, чтобы отдать честь, забыв, что держит ею флягу. Осознав, что эта рука занята, он попытался быстро перебросить флягу в левую руку, но промахнулся, и фляга со звоном упала на замощенную булыжником дорогу. Наджент нагнулся, чтобы поднять ее.

— Стойте смирно, когда с вами говорит офицер!

Наджент подскочил как ужаленный и замер по стойке «смирно», забыв о необходимости отдать честь; в его широко открытых выпученных глазах застыл испуг. Некоторые из солдат у колодца повернулись в сторону офицера и с опасением ждали, что произойдет дальше.

— Та-ак, — протянул капитан, щелкнув стеком по отутюженным бриджам. — Где же все-таки ваш командир? — Наджент молчал, как немой. — Вы что же, круглый идиот, что ли? Отвечайте мне!

— Он вон там, капитан, — вмешался Тсонка, продолжая наполнять водой фляги солдат, — на лестнице у главного входа.

Капитан медленно повернулся и уставился на Тсонку; его лицо, казалось, ничего не выражало. Затем он неторопливо направился к солдатам у колодца. Заметив это, Тсонка прекратил разливать воду, а остальные солдаты расступились. В облике и манерах офицера было что-то тревожное; неестественное освещение придавало его надменному лицу мрачный желтовато-малиновый оттенок. Новичков охватила нервная дрожь.

— Смирно! — скомандовал капитан.

Один за другим, с различной степенью покорности солдаты у колодца медленно встали по стойке «смирно». Тсонка был одним из последних: неторопливо опустив ведро в колодец, он нехотя протянул руки по швам. Наступившую тишину нарушил голос Рейбайрна:

— Господи, боже мой…

— Прекратить! Вам, оказывается, еще надо поучиться воинской вежливости, — сердито сказал капитан. — Я не вижу здесь никакой дисциплины. Когда к вам обращается офицер, вы должны отвечать ему четко и с почтением. — Он медленно обвел каждого солдата строгим взглядом.

«В меру резкий, не очень высокий и не очень низкий и тем не менее неприятный голос», — подумал Дэмон. Но в этом голосе чего-то недоставало, в нем не было привычного человеческого звучания; слегка металлический, бесплотный, он походил на озвученный боевой приказ, без единого изъяна. Дэмон поднялся со ступеньки и, держа карту в руке, приблизился к офицеру.

— Чем могу помочь вам, капитан? — спросил он.

Офицер повернулся и, кивнув головой, все с той же надменной медлительностью подошел к Дэмону.

— Вы командир?

— Да.

Капитан снова кивнул:

— Мессенджейл, штаб первого корпуса. Мне нужно срочно увидеть командира вашего полка.

— Вы проехали дальше, — сказал Дэмон. — Командный пункт полковника Вейберна в Даммартене, примерно в полумиле отсюда но дороге на Тьеврмон.

— Ясно. — Мессенджейл посмотрел на порванную фронтовую полушинель Дэмона, на висевший у него на шее пулемет «шоша», патронташ и солдатский ранец-рюкзак. — Вы офицер? — спросил он с ноткой сомнения. Дэмон кивнул. — А где же ваши знаки различия?

Не сводя глаз с капитана, Дэмон снял с себя каску и повернул ее так, чтобы капитан увидел почти стершийся от грязи и множества царапин большой желтый ромб.

— Вот здесь, — сказал он.

Губы Мессенджейла искривились в холодной улыбке:

— По-моему, это противоречит уставу. Вы не находите?

— Думаю, что противоречит, — тихо ответил Дэмон, — но, откровенно говоря, не придаю этому большого значения. — Дэмон слегка отклонился в сторону, чтобы увидеть солдат, в сказал: — Занимайтесь своим делом, ребята! — И, не оставив штабному офицеру ни секунды на возражение, продолжал: — Это что, ваша привычка, капитан, без всякой необходимости держать уставших солдат в положении «смирно»? Это настолько же противоречит уставу, насколько ему противоречат явно плохие манеры.

Лицо Мессенджейла вытянулось и как-то обмякло, в глазах блеснул гнев.

— Дисциплина в вашей части не на высоте, сэр. Крайняя

распущенность. Вам следовало бы знать, что дисциплина — это краеугольный камень морального духа. А моральный дух — это такой фактор, который оценивается по отношению к другим, как один к четырем.

Дэмон прикусил нижнюю губу. Рядом с ним стоял, тревожно посапывая лейтенант Зиммерман; к их разговору внимательно прислушивались столпившиеся у колодца солдаты. Дэмон чувствовал, как в нем усиливается отвращение к этому внешне безупречному, благовоспитанному формалисту из штаба, к его надменным, отталкивающим манерам; ему казалось, что этот цитирующий Наполеона человек может быть эмиссаром только плохих вестей, язвительных разносов невыполнимых требований. Стараясь не повысить тона, Дэмон сказал:

— Капитан, мои солдаты пришли сюда после семидесятидвухчасового пребывания на передовой сорокачасового нахождения в ближнем резерве, причем все это время их почти непрерывно обстреливала артиллерия. Они устали, хотят есть и пить и заслужили спокойный отдых. К тому же их моральный дух нисколько не ниже морального духа солдат любой части американских экспедиционных сил, возможно, даже несколько выше. Не будете ли вы любезны убраться с моих глаз вместе с вашим отвратительным «паккардом», чтобы я мог спокойно продолжить изучение карты?

Поднимавшееся из колодца ведро застыло на полпути. Дэмон слышал, как судорожно вздохнул Зиммерман. Губы Мессенджейла сжались, возле уголков рта появились глубокие морщины в форме полумесяца. Он перебросил свой шикарный стек под мышку и вытащил из нагрудного кармана записную книжку в кожаном переплете и тонкую золотую ручку. Все эти движения были, видно, настолько для него привычны, что он выполнил их без малейших усилий, даже с каким-то изяществом.

— Я был склонен не придать значения полнейшему отсутствию воинской вежливости в подразделении, которым вы командуете, так же, как и вашему собственному непростительно неряшливому внешнему виду, поскольку это является достойным сожаления следствием пребывания в условиях передовой линии. Однако наглость, которую вы только что позволили себе, совершенно нетерпима. — Мессенджейл направил кончик ручки на Дэмона. — Не для меня лично, конечно, надеюсь, вы это понимаете, а для командования, которое я представляю. Вам ясно?

— Абсолютно.

Назовите вашу фамилию, звание и должность, пожалуйста.

— С удовольствием. Сэмюел Дэмон, капитан, вторая рота, второй батальон. Личный номер ноль-три-ноль-двенадцать.

Мессенджейл начал было записывать, но неожиданно остановился:

— Вы Дэмон? Ночной Портье?

— Правильно.

Лицо штабного офицера слегка даже вздрогнуло — настолько быстро оно переменилось; высокомерие и надменность моментально уступили место обаятельной улыбке.

— Виноват, капитан. Я допустил ошибку и приношу свои извинения. — Он сунул записную книжку и ручку в карман. — Почему же вы не сказали мне сразу, кто вы такой?

— А разве это имеет какое-нибудь значение?

— А как же! Конечно, имеет. — Сняв перчатку, Мессенджейл протянул Дэмону руку, и тот пожал ее, несколько озадаченный. — У любого командира, если он имеет служебную аттестацию подобную вашей, не может быть никаких дисциплинарных проблем. Это же совершенно очевидно. — Он заметно понизил голос. — С тех пор, как немецкое командование выдвинуло мирные предложения, генерал Бэннерман обеспокоен снижением боевого духа войск на передовой. Речь идет о недостаточном желании солдат идти в бой. Генерал обратил особое внимание на необходимость оказывать на противника непрерывное давление.

— «Непрерывное давление»?

— Да, это его слова. Ну что ж, мне надо отправляться. Очень приятно, что я познакомился с вами, Дэмон, несмотря на такие, я бы сказал, ненормальные обстоятельства. Полагаю, что вы на меня не обиделись? — Дэмон отрицательно покачал головой. — Суматошное и сумбурное время. Я тоже устал и очень мало спал, — добавил Мессенджейл все с той же обаятельной улыбкой, делавшей его намного моложе. Ударив стеком по бриджам, он продолжал: — Вы же понимаете, кому-то ведь надо быть этим самым «штабным извергом», разъезжать по частям в отвратительном «паккарде» и сообщать различные изменения приказов… — Легко взмахнув левой рукой, Мессенджейл повернулся и направился к машине.

«Он хочет, чтобы все продолжалось, — подумал Дэмон, крепко сжимая рукоятку „шоша“. — Война ему правится, и он вовсе не желает, чтобы она прекратилась».

— Подождите! — неожиданно громко сказал он. — А каковы приказы для нашей части?

— О, — с готовностью ответил Мессенджейл, — вам надлежит пройти через позиции семьдесят второго полка и атаковать противника в районе фермы Дэламбр-Сильвет. Завтра, в десять ноль-ноль.

— Мон-Нуар?

— Да, да. Желаю вам удачи, Дэмон. Я уверен, вы овладеете ею. Надеюсь, мы увидимся с вами.

— Конечно.

Дэмон проводил Мессенджейла хмурым взглядом, проследил, как тот сел в машину и уехал по скользкой от грязи дороге. Солдаты смотрели на машину так, как нищие и бродяги смотрят на свадебную церемонию в светском обществе.

— Прямо-таки комедия, а не война, — пробормотал Дэмон, обращаясь к Зиммерману.

— Да, настоящая комедия.

Они должны были пройти по длинному, отлого поднимающемуся склону, в конце которого виднелась полоса сосен. Еще одни длинный склон без естественных укрытий. Укрыться можно было только в редких воронках от снарядов или в неглубоких, по-видимому недорытых, ходах сообщения между ними. Кое-где попадались также чахлые низкорослые кусты и жиденькие пучки травки. Больше ничего. Впереди, сзади и по бокам от Дэмона вверх по склону продвигались солдаты. Они перемещались с одного места на другое быстрыми перебежками и рывками, как будто их кто-то дергал за невидимую веревочку.

Ноги у Дэмона промокли, все тело ныло оттого, что в ожидании начала наступления пришлось лежать под дождем на отсыревшем навозе, под прикрытием согнутого листа железа; в желудке попеременно появлялась или острая боль или невыносимый позыв к рвоте. Прищурившись, Дэмон попытался рассмотреть сквозь моросящий дождь огневой рубеж в верхней части склона. Bois des Doure Hirondelles. Красивое название. Сейчас ласточек там нет. Тысяча ярдов. Нет, больше — тысяча двести. И никакой артиллерийской поддержки. Вчера вечером он, связавшись по телефону с полком, рвал и метал, умолял, упрашивал, но в конце концов был вынужден смириться. Невозможно… Хорошо, пусть невозможно, но заставить людей пройти целую милю без артиллерийской поддержки по открытому, как бильярдный стол, склону…

Дэмон заметил, что Мохауз, Вопиц и еще несколько человек стали постепенно приближаться к нему.

— Больше интервалы в цепи. Держать интервалы! — приказал он. Мохауз бросил на Дэмона полный возмущения и удивления взгляд, как будто тот только что страшно оклеветал безупречную репутацию его матери. — Принять влево, — добавил Дэмон раздраженно махнув рукой. — Не собирайтесь в кучу.

Первую волну наступающих вел лейтенант Зиммерман, полы его полушинели чуть разлетались в такт каждому шагу Здесь на склоне, стояла тишина, но слева, из леса, что у подножия Мон-Нуара, доносились сухие чередующиеся очереди пулеметов и автоматических винтовок, а из длинной долины справа — непрерывные, как барабанный бой, звуки горячего боя; тишину вокруг них нарушали лишь ободряющие команды офицеров и сержантов. Стрелковые цепи продвигались вперед неустойчивыми колышущимися волнами, подобно тому, как колышется летящая стая диких гусей. Продвижение было медленным, очень медленным. Они шли уже долго, но до конца склона было все еще очень далеко, а многим казалось даже, что с каждым шагом они приближаются не к цели впереди, а к оставленному позади исходному рубежу. И все-таки все упорно шли вперед, раскачиваясь и стороны и приседая с каждым шагом, как это делают уставшие лыжники. Новички выдерживали интервалы лишь ценою огромных усилий, столь велико было их желание быть поближе к другим, идти всем вместе…

Но чем же объяснить эту тишину? Дэмон подумал о ферме Мальсэнтер, об этой странной тишине и об оставленных недорытыми ходах сообщения между снарядными воронками. На какое-то мгновение у него появилась слабая надежда, но он тотчас же отбросил ее прочь. Немцы, конечно, не настолько глупы, чтобы оставить такие господствующие над окружающей местностью выгодные позиции на горном хребте. Нет, они будут обороняться здесь до последней возможности. Страха Дэмон не испытывал, во ему не давало покоя непрерывно давившее на сознание мрачное предчувствие опасности, которое заставляло его дрожать больше, чем холодный моросящий октябрьский дождь. Его надежды и ожидания не оправдывались: каждый новый день приносил не облегчение, а, наоборот, все большие и большие трудности…

«Уви-и-и-ит…»

Знакомый, сотрясающий воздух и землю гул, пронзительное, быстро нарастающее завывание, оранжево-желтый шар от оглушительного взрыва над головами, сопровождаемого шипеньем и низким свистом разлетающихся во все стороны стальных осколков. Солдаты, как по команде, прижимаются к земле. Шрапнель. Растерянный непонимающий взгляд ошеломленного Мохауза.

— Ничего, ничего. Продолжать движение! — кричит Дэмон.

Немного правее в воздухе вспыхивает еще один оранжево-желтый шар, и оттуда сразу же доносится чей-то пронзительный крик от боли. Как бы в подтверждение мысли Дэмона о грозящей опасности над ними, в быстрой последовательности начали взрываться все новые и новые шрапнельные снаряды, и темное небо, ставшее теперь зловеще оранжевым, обрушило на них град осколков. Дэмон увидел, как впереди него взмыла вверх целая серия темных земляных гейзеров; взрывная волна подбросила и метнула к нему чью-то оторванную ногу в обмотке. Отовсюду неслись душераздирающие крики и вопли.

Почти половина солдат из первой цепи устремилась в воронку. Дэмон понял это по торчавшим из нее каскам. Опустившись у края воронки на колени, лейтенант Зиммерман неистово махал рукой и громко кричал, призывая солдат идти вперед, но на них это не действовало. Подбежав к Зиммерману, Дэмон схватил его за плечо и крикнул:

— Нет, нет, не так! Вы должны повести их за собой!

— Но они не пойдут, — возразил Зиммерман.

— Спокойнее, спокойнее, лейтенант. Тише. Пойдут. Вы должны… — Мощнейший взрыв в воздухе рядом с ними заставил Дэмона замолчать и пригнуться к земле. — Новичкам необходим наглядный пример, — продолжал он, выпрямляясь и стараясь говорить как можно спокойнее, — и этот пример, кроме вас, никто не покажет…

— Да, но если они не хотят даже…

— Как это не хотят? Они должны… Я вам покажу, как это надо делать. — Дэмон быстро перебрался к переднему краю воронки, высоко поднял над головой «шоша» и громко крикнул солдатам: — Хоббс, Уэлкер, поднимайтесь! Вперед! Здесь оставаться нельзя. Поднимайтесь! Надо дойти вон до тех сосен. — Над ними разорвался еще один снаряд, на землю вокруг воронки посыпались осколки. — Бойси, — продолжал Дэмон, — в воронке тебя может ранить или убить, так же как и здесь, наверху, и даже скорее, потому что вы все в куче. Хоббс, пошли, пошли вон туда, к сосновым деревьям… Только до сосен…

Первым из воронки начал выбираться Хоббс, за ним последовал Бойси, потом и все остальные.

— Вот так, правильно, ребята! — подбодрил их Дэмон и устремился вперед.

Справа от него, в этой же стрелковой цепи, солдат увлек за собой Тсонка, а левый фланг вел воспрянувший духом Зиммерман. Кто-то рядом с Дэмоном пронзительно вскрикнул от боли, и, ухватившись обеими руками за йогу, повалился на землю. Впереди упал еще один, кажется Миллер; сначала он сделал несколько медленных неуверенных шагов из стороны в сторону, потом на какой-то момент как бы повис в воздухе, как это бывает с человеком, падающим с крыши задом, и рухнул спиной на землю. Его грудь и шея представляли собой сплошную кровавую массу.

Теперь Дэмон слышал не только разрывы шрапнельных снарядов, но и пулеметную стрельбу, в воздухе засвистели пули. Мимо него, яростно стреляя на ходу, прошли два солдата с пулеметом «шоша»; в следующий момент прямо над ними раздался взрыв с ослепительной оранжевой вспышкой и солдат не стало. Вместо них Дэмон увидел бесформенную груду раздробленных костей, внутренностей и окровавленной одежды; из этого кровавого месива, как бы подзывая его к себе, торчала конвульсивно дергавшаяся обнаженная рука. Дэмона охватила безудержная ярость; он уже хорошо различал впереди темную массу сосен и бугорки свежей земли одиночных окопов. Слишком поздно. Немцы открыли огонь слишком поздно. Дэмон был абсолютно уверен, что доведет своих солдат до цели и они сомнут противника.

— Вперед, ребята, вперед! — горячо призывал он солдат.

Он уже видел перед собой высокие круглые каски со сверкающим ободком, фигуры солдат в светлой серо-зеленой форме, яркие вспышки у дульных срезов пулеметов. Стреляя на ходу, Дэмон заметил, как упал подкошенный его пулей немецкий пулеметчик, как на месте упавшего тотчас же появился другой. Не прекращая ни на секунду огонь, громко подбадривая и увлекая за собой солдат, Дэмон неудержимо продвигался вперед…

Сильный обжигающий удар в левое бедро, и Дэмон упал. Лежа на боку, он почувствовал, что левая нога его словно онемела. Он попробовал подняться на ноги, но не удержался и снова упал. Левак нога подкашивалась, не держала его. Значит, он ранен? Неужели пуля настигла и его? После стольких боев… После всего, что было сделано…

Он пощупал бедро, сначала робко, осторожно, потом грубее, превозмогая страх и боль. Да, он ранен. Кровь. На этот раз его собственная кровь. Теплая, густая, липкая кровь.

Но это же никуда не годится. Это просто невозможно. Он должен подняться и дойти до цели. Ведь цель совсем уже рядом! Дэмон заскрежетал зубами, напряг все свои силы и волю и приказал себе: «Ты должен!» Превозмогая дикую боль, он снова поднялся на ноги. «Ты должен!» — приказал он себе несколько раз подряд. Впереди, у окопа противника, уже завязался рукопашный и штыковой бой. Его солдаты схватились с немецкими, как разъяренные дикие звери. Последние пронзительные вопли и хриплые крики. Медленно, одно за другим, орудия и пулеметы и рои пшика замолкли…

Итак, они у цели. Задача выполнена. Теперь… теперь рота должна повернуть влево, развернуться на вершине холмов и остановиться на сорокаминутный отдых, а потом двинуться через лес на северо-запад…

Дэмон почувствовал чью-то руку на своем плече. Почему ему не дают покоя? Кому он нужен? В этот момент Дэмон стоял на коленях, опираясь на пулемет, чтобы не упасть. Рядом с ним опустился на корточки Рейбайрн. Старина Реб. Его лицо, обросшее давно небритой рыжеватой бородой, было бледным, похожим на маску, глаза горели.

— Капитан! Вы ранены, капитан?

— Вперед! Иди вперед! — ответил ему Дэмон каким-то сдавленным, едва слышным на фоне ухающих орудий и разрывающихся гранат голосом. — Вперед! — показал он Ребу властным взмахом руки.

— Нет, я не уйду от вас, капитан. Я не оставлю вас здесь в таком положении.

— Вперед, Реб! Это приказ. Я приказываю, понимаешь? Разверни своих солдат в этой полоске леса до того, как немцы начнут обстреливать позиции.

Но Рейбайрн не обращал на слова командира никакого внимания. Что с ним произошло? Неужели он не понимает, что необходимо делать сейчас? Надо внушить ему еще раз. Если солдаты не успеют укрыться, то…

Дэмон не заметил даже, как снова упал. Он понял это только тогда, когда увидел, что Рейбайрн, неумело перебирая руками моток белого марлевого бинта, пытается перевязать его рану.

— Реб, ты неуклюжий дегтярник. Неужели ты не найдешь себе другого занятия? — спросил Дэмон и сразу же пожалел о своих словах, потому что увидел на руке Рейбайрна тянущуюся от кисти до локтя свежую кровавую рану. — Помоги мне встать, — потребовал Дэмон.

— Вставать нельзя, капитан. Ваша нога чуть не оторвана, а вы — вставать.

— Ни черта с ней не будет, — пробормотал Дэмон и попытался встать, но, громко вскрикнув от невыносимой боли, тут же снова упал на землю. Да, видно, ничего уж не сделаешь, придется покориться.

— Я доставлю вас в тыл. Клянусь, я доставлю вас в тыл, капитан, потерпите немного…

— Доставишь, доставишь… Только перевяжи сначала свою рану, — проворчал Дэмон. В голове у него прояснилось, но он по-прежнему чувствовал неприятную боль в ноге, и эта боль то усиливалась, то ослабевала.

— Капитал, мы закрепились на захваченной позиции, — раздался голос неожиданно приблизившегося Зиммермана. Он был без каски, тяжело дышал, но чувствовал себя, по-видимому, вполне уверенно. Из пистолета в его правой руке все еще тянулась едва заметная ниточка дыма. «Как и я; как и я после боя на ферме Бриньи», — подумал Дэмон.

— Я организовал сектор обороны на случай контратаки, — продолжал Зиммерман. — В строю осталось сорок семь человек, капитан.

— Сорок семь? — тихо спросил Дэмон.

— Так точно, сорок семь.

— А где лейтенант?

— Тяжело ранен, сэр. Он без сознания.

— А как дела на левом фланге? Вам не мешало бы связаться с Бэллардом.

— Капитан Бэллард убит, сэр.

— Гм, тогда Рассо. У Рассо должен быть…

— Я не знаю, где он, капитан. И никто не знает. Здесь придется полагаться, по-видимому, только на самих себя.

Дэмон молча кивнул. Сорок семь. Неожиданно на него нашла какая-то слабость. С Рейбайрном тихо разговаривал Монтилоун и еще один санитар; вокруг сновали какие-то не совсем обычные, как ему казалось, фигуры. Почему они никак не успокоятся? Ему необходимо узнать, считает ли Вейберн все еще необходимым, чтобы они продвинулись до второго рубежа наступления, как это было запланировано вначале, если, конечно, Боллард и Рассо удерживают свои позиции. Но Бэллард, кажется, погиб…

— Помогите мне подняться, — приказал он Зиммерману.

— Вас лучше отправить в тыл, капитан. Ваша рана серьезна.

— Чепуха, — ответил Дэмон, — я останусь здесь. А где Гилетти?

— Убит, сэр.

— Господи, ну тогда Гентнер! Надо как можно скорее послать донесение командиру батальона. И попробуйте сейчас же установить связь с первой ротой.

— Но, капитан…

— Я же сказал, вам, что остаюсь здесь. Пока здесь есть хоть один солдат — я никуда не уйду.

Но силы оставили Дэмона: в глазах у него потемнело, все предметы и люди закружились в бешеном круговороте, они то казались ему необыкновенно яркими, то становились совсем тусклыми. Он упал на спину, его лихорадило. Наклонившийся к его лицу Зиммерман что-то говорил, но Дэмон не воспринимал ни одного его слова. Дэмон улыбнулся, согласно покивал головой и похлопал Зиммермана по плечу.

— Вы молодец, Гарри, — сказал он. — Вы станете хорошим офицером, одним из лучших. Рота теперь ваша. Хорошенько заботьтесь о ней. Лучше этой роты вы нигде не найдете. Свяжитесь с первой ротой. Командир батальона без задержки пришлет вам подкрепление, на него можно положиться…

Сказал ли он все это Зиммерману? Колдуэлл был теперь далеко, он генерал, командует дивизией… Лицо Зиммермана очень уставшее; вокруг глаз залегли тысячи мельчайших морщин. Но это еще ничего. Впереди его ожидает еще большая усталость, и вокруг глаз появятся новые морщины. Важно то, что рота в хороших руках, а это уже кое-что.

Небо сплошь заволокли тяжелые дождевые облака, воздух стал невыносимо холодным. Дэмон видел, что вокруг него все еще снуют люди; они казались ему могущественными, деятельными, способными жить и двигаться, не сравнимыми с ним, охваченным лихорадящей дрожью и непреодолимой слабостью. Головокружение усиливалось. Дэмон понимал, что не может встать на йоги, как бы ему ни хотелось этого. Его все-таки тоже свалило, и выхода из этого положения нет. Единственное утешение — рота остается в хороших руках; он был готов держать пари на свой последний франк, что это так. Если Гарри поторопится и установит связь с первой ротой, то…

Светит яркое солнце. На лицо Дэмона то и дело падают непривычные, отливающие серебром лучи. Он смотрит прямо перед собой, но, кроме чьих-то покачивающихся плеч, ничего не видит. Вот плечи куда-то исчезли и он увидел небо, чистейшей голубизны небо, потом снова мерцающие лучи октябрьского, клонящегося к закату солнца…

Где-то позади раздался отрывистый голос Рейбайрна:

— Хорошо, Наджент, давай отдохнем.

Дэмон зажмурил глаза. Его не покидало ощущение какой-то невесомости, странные, неведомые силы то раскачивали его из стороны в сторону, то плавно подбрасывали вверх. И ужасная боль. Она накапливалась где-то внизу, подкатывалась жгучим конусом к голове и взрывалась там. «Господи! Ох, господи!» Дэмон понял, что громко стонет, и тотчас же заставил себя замолчать. Почему его несут так долго? Сколько еще будет продолжаться эта невыносимая тряска? Сколько еще часов терпеть жгучую боль? Когда наконец его оставят в покое?

— Ничего, ничего, капитан, — тревожный, запыхивающийся голос Рейбайрна. — Потерпите. Осталось уже совсем немного…

Замощенный булыжником двор. Облезшая коричневато-желтая стена с трущимися об нее шишковатыми ветвями яблонь. Ужасно холодно. Никогда в жизни Дэмону не было так холодно, как сейчас. Кто-то наклонился к нему и что-то спросил, но Дэмон ничего не понял. Он хотел попросить, чтобы вопрос повторили, но человек уже исчез. Дэмон медленно повернул голову вправо: обращенное к кому-то вверх гневное широкое лицо, настолько гневное, что Дэмону стало страшно.

Его опять подняли. Снова ужасная боль пронизала тело; боль, от которой темнеет в глазах и мутнеет сознание. Чтобы не закричать, Дэмон прикусил нижнюю губу. Фермерский дом. Длинная белая стена, по которой во все стороны разбегаются змейками трещины. Резкий, обволакивающий запах газа, спирта, йода и гашеной извести. Запах боли. К Дэмону наклоняются несколько человек. Лицо одного из них, очень морщинистое, очень усталое, расплывается в холодной улыбке.

— Господи, помилуй! Сэм Дэмон! Никак не верится, что они все-таки уложили тебя.

Гимлет Гардинер. Старый ворчун, костоправ из северян, с белой щетиной давно небритой бороды и прищуренными, опухшими от усталости глазами.

— Ненадолго, — ответил Дэмон нетвердым дрожащим голосом и тут же понял, что говорит неправду. — Ну что ж, батенька, давай посмотрим, что у тебя здесь такое.

Опять острая, пронизывающая все тело нестерпимая боль. «О боже!» — застонал Дэмон, не выдержав, но тотчас же поднес руку ко рту и, впившись зубами в тыльную сторону кисти, замолчал. В глазах потемнело, боль уменьшилась.

— Доктор! — оперевшись на локоть, Дэмон попытался чуть-чуть приподняться, но чья-то сильная рука удержала его. — Как мои дела, доктор, рана опасна?

— Гм… Здесь есть над чем поработать… Могу заверить, батенька, что от танцев на некоторое время придется воздержаться.

— А ее не… — Не решаясь произнести страшное слово, Дэмон запнулся. — …Я не останусь без ноги, доктор?

— Что? Конечно, нет, — резко ответил Гардинер чрезвычайно раздраженным тоном. — Что за дурацкая мысль! Успокойся, все останется на месте.

Дэмон закрыл глаза. От радости он готов был заплакать. Лишь бы уцелела нога, на все остальное наплевать, черт возьми.

 

Глава 9

Красивое лицо только что появившейся в проходе мисс Поумрой было сегодня необыкновенно радостным, ее выбивающиеся из-под накрахмаленного колпака светлые волосы сияли, как золотой венец.

— О, у меня замечательные новости! — крикнула она своим мягким, чуть хрипловатым голосом. — Чудесные новости, и я хочу, чтобы сегодня все вы были хорошими, послушными, чтобы никто из вас не произнес ни одного сердитого слова. Война почти закончилась! Подписано перемирие! В одиннадцать ноль-ноль! — Вскинув левую руку и посмотрев на часы, она продолжала: — Десять минут назад. Вы только подумайте, десять минут назад подписано перемирие! — Она бросила «Франс-Суар» Уоррентону и, как в мольбе, сложила руки. — Одиннадцать часов. Нет, вы представляете, в одиннадцать часов, одиннадцатого числа и в одиннадцатом месяце! Это же потрясающе!

— Им надо было бы сделать это в одиннадцатом году, — мрачно заметил Маккаллоу. — Тогда все мы были еще слишком молоды, чтобы попасть в эту мясорубку. — Но его остроумное замечание утонуло в общем шумном веселье.

— Ну, а теперь вы пойдете за меня замуж? — спросил Хэнкок, красивый молодой человек, студент Гарвардского университета.

Мисс Поумрой ответила ему улыбкой и отрицательно покачала головой.

— Но вы же обещали, что выйдете за меня.

— Это вы обещали мне прекратить все эти глупости и быстро подняться на ноги, — отпарировала мисс Поумрой.

— А за меня выйдете? — спросил рослый и сильный лысеющий капитан со сломанным носом по фамилии Вейермахер. — Я ведь в более подходящей форме…

— Я не выйду ни за кого из вас, потому что не могу выйти за всех! — воскликнула Поумрой.

Ее слова вызвали возгласы протеста и одобрения, раненые обсудили несколько планов массовой свадьбы. Было решено, что палатный ординарец Том Стиллман — лучший жених, что Пекенбоу, этот бездельник из Христианской ассоциации молодых людей, сможет выступить в роли священника, а доктор Маркус будет посаженым отцом невесты; участники церемонии один за другим пройдут под аркой из скрещенных костылей, а что касается брачной кровати, то для этой цели можно…

— Стоп, стоп, довольно! — зашумела мисс Поумрой; от смущения она покраснела, что, однако, сделало ее еще привлекательнее.

— Послушай-ка, Дэмон, — предложил Уоррентон, державший здоровой рукой французскую газету. — Господи, до чего же все это нелепо. Вот, послушай: «Герр Эрсбергер ответил, что они прибыли, чтобы получить предложения союзных держав относительно заключения перемирия. Тогда маршал Фош спросил: „Какие предложения?“ — и добавил: „Я ничего не могу вам предложить, и у меня нет никаких предложений“. Наступило неловкое молчание, немецкая делегация смутилась и выглядела довольно подавленной». Представляете? — добавил от себя Уоррентон.

— Старые дураки, — проворчал Маккаллоу.

— Не перебивайте его, — попросил Дэмон. В душе он завидовал Уоррентону, отец которого много лет работал в посольстве в Париже, а сам Уоррентон свободно разговаривал на четырех языках. — Прочитайте что там дальше, Док.

— Так… «Наступило неловкое молчание», нет, это я уже читал. Вот: «Наконец граф Оберндорф спросил: „Что вы, герр фельдмаршал, хотели бы, чтобы мы сказали?“ „Это ваше дело, — резко ответил маршал. — Вы хотите просить о перемирии?“ „Да“, — пробормотал Эрсбергер. „Хорошо. Ну, а раз хотите, то так и скажите, заявите об этом формально“. „Да, да, герр маршал, — промямлил граф Оберндорф, — мы просим об этом формально“. „Хорошо, — повторил маршал и взял в руки документ. — В таком случае я зачитаю вам условия, при которых, и только при которых возможен разговор о перемирии“».

— Это хорошая пощечина им, Ферд! — воскликнул Хербергер.

— Я рад, что этот надутый осел хоть на что-то годится — проворчал Маккаллоу.

— Э, брось, он великий человек и хороший генерал, — возмутился Хербергер. — Его имя войдет в историю.

— Кровавую историю.

Из города Анжер, проплывая над тщательно ухоженными английскими садами, доносился мелодичный колокольный перезвон. Были слышны отдаленные радостные крики людей. Повернув голову, Дэмон увидел бледное исхудалое лицо и кроткие карие глаза своего соседа справа майора Боргстэда. У него омертвела часть кости, и сегодня во второй половине дня ему предстояло перенести повторное хирургическое вмешательство.

— Значит, войне конец, — тихо заметил он. Его лицо было покрыто мелкими бисеринками пота.

— Да, кажется, все кончилось, — согласился Дэмон.

— А вы не знаете, как далеко продвинулись наши войска?

— Живр, Стене, в нескольких местах перешли Маас. Вблизи Седана.

— Все это в пределах Франции?

— Да, во Франции.

Колокола в городе зазвенели еще веселее, в три октавы.

— Мы напрасно теряем время, — громко заявил Хэнкок, обращаясь сразу ко всем в палате. — Из всех, находящихся в этой покойницкой, Элен выйдет замуж за одного. — На его лице появилась коварная усмешка. Он был летчиком девяносто четвертой воздушной эскадрильи и единственным из офицеров во всей палате, кто позволял себе называть мисс Поумрой по имени. — Ее избранником будет не кто ипой, как лейтенант Перси Артур Фернишелл, и я рекомендую всем примириться с этим фактом.

Послышалось несколько слабых одобрительных возгласов и поздравлений, крайне смутивших Фернишелла, стройного, но очень застенчивого молодого человека из Дулута, безнадежно влюбленною в мисс Поумрой в поэтому болезненно переживавшего подобные шутки. Бросив на летчика сердитый взгляд из-под свисавшего на лоб непокорного локона каштановых волос, он мрачно заявил:

— Ты просто циник, Хэнкок. И совершенно бесчувственный. Для тебя не существует ничего святого…

— Это я-то? — воскликнул Хэнкок недоверчиво. — Риверент Рик Хэнкок бесчувственный? Это же чистейшая клевета, друг мой Перси, — продолжал он, наблюдая с хитроватой улыбкой за выражением лица Фернишелла.

Несколько дней назад Хэнкок уговорил Стиллмана украдкой достать ему полушинель большого размера и, несмотря на украшавшие его бинты и повязки, ухитрился выбраться из госпиталя. Оказавшись на воле, Хэнкок упросил старого фермера довезти его на ручной тележке до Ля-Рен-Фьера. Его возвращение через несколько часов вызвало настоящий переполох в госпитале. О своем появлении он оповестил громкой песней, его карманы были набиты бутылками, а висящая на плече плетеная сумка до отказа заполнена подарками, которые он тут же распределил между обитателями своей палаты. Среди подарков были футбольный мяч, пара коньков, две очаровательные китайские куколки, колода игральных карт, вязальные крючки из слоновой кости и маленькая фигурка коровы из голубого фарфора, предназначенная для разливания сливок. Неумолимый страж дисциплины, старшая сестра мисс Кармоди сердито приказала Хэнкоку немедленно лечь в постель, но, прежде чем выполнить ее распоряжение, Хэнкок прямо на глазах изумленных раненых горячо поцеловал ее в щечку.

— Почему же это для меня нет ничего святого? — продолжал Хэнкок. — Для меня все свято. Я… например, я категорически против гомосексуализма. Если не верите, можете спросить у Вейермахера…

— Стоп, лейтенант! — строго перебила его очаровательная мисс Поумрой. — Вы, право же, начинаете выходить за рамки приличия.

Дэмон взглянул на небо над Луарой: мрачное, серое, уходящее вдаль, подпираемое обнаженными деревьями. Итак, войне конец. Грандиозное дело, которому он отдался с безрассудным юношеским рвением и неиссякаемой гордостью, закончилось. Он хотел завоевать весь мир, а завоевал всего-навсего вот эту койку в госпитале и мечтает теперь о бутылке бургундского вина, да и то неизвестно, принесет ли ему ее сегодня Том Стиллман… Значит, представления Дэмона о себе, о войне и о мире были ошибочными. Он шел вперед, преисполненный честолюбия, бросался в бой, считая себя неуязвимым, но в действительности оказался таким же уязвимым, как и все другие. Та же, что и у всех, плоть и кровь. Такой же смертный, как и все.

Дэмон почувствовал неприятный, как от пронизывающего весеннего ветра, озноб, сопровождаемый острыми спазматическими болями в желудке, и чуть не поддался инстинктивному желанию позвать старшую сестру мисс Кармоди, чтобы попросить у нее что-нибудь болеутоляющее; как правило, в таких случаях она давала небольшую дозу морфия. Дэмон подавил в себе это желание, дрожащими руками достал сигарету и, закурив ее, глубоко затянулся. Уж если отвыкать от наркотиков, так надо делать это без колебаний и поблажек самому себе. Другие смогли отвыкнуть, значит, и он сможет. Не разжимая стиснутых зубов, Дэмон улыбнулся наблюдавшему за ним Боргстэду, плоское квадратное лицо которого все еще было влажным от обильного пота. Из Апжера по-прежнему плыл колокольный перезвон, теперь более умеренный, как будто колокола устали от шумного безудержного веселья.

Голоса больных неожиданно стихли: вошедший в палату доктор Маркус вполголоса разговаривал с мисс Кармоди. Позади них появилась мисс Бишоп, полная девушка с сильными руками и флегматичным лицом. Привычными размеренными движениями она втянула в палату сверкающую белизной и, как бы для обмана больных, весело позвякивающую эмалированную каталку-страдалку. Наблюдая, как Маркус неторопливо, тщательно разглаживая каждый палец, натягивал на руки резиновые перчатки, Дэмон почувствовал, как в груди его нарастает знакомое ощущение напряженной скованности.

— А мы-то думали, что сегодня обойдемся без этого, — монотонно проворчал Уоррентон.

— Да, я тоже надеялся на это.

Маркус приступил к методической обработке ран артиллерийского капитана Гроссмана. У него были ранены обе ноги, и они выглядели сейчас бесформенной мешаниной раздробленных костей и рваных мышц. Мисс Бишоп только что подала доктору длинный сверкающий зонд. Дэмон отвернулся; по неписаному правилу во время перевязки все обитатели палаты должны были занимать себя чем-нибудь, а не пялить глаза на того, над кем трудится доктор.

Дэмон снова устремил свой взгляд в хмурое ноябрьское небо. Да. война окончена. Солдаты его роты, наверное, подбрасывают сейчас свои каски, стреляют в честь победы в воздух, собираются в кафе, меняют шинели и форменные рубашки на вино… Так ли? Многие ли уцелели из его роты? Кто из солдат остался жив?

С дороги позади госпиталя донеслись печальные звуки духового оркестра, сопровождаемые мрачной дробью барабанов; с госпитального двора увозили умерших пехотинцев, наверное, капитана Кебхарта и одного-двух рядовых. Дэмон представил себе всю эту процессию: за оркестром медленно движется большой грузовик марки «додж» со сломанной рессорой и тремя покрытыми флагом гробами; рядом с бортами грузовика идут солдаты салютной команды, сформированной из угрюмых госпитальных ординарцев; винтовки торчат у них, как палки, и, наверное, нет ни одного солдата, который нес бы ее правильно; они не идут, а шаркают ногами в такт шопеновскому похоронному маршу; потом состоится короткая грубоватая церемония у открытых могил, тишину нарушит приглушенный низкими ноябрьскими облаками голос капеллана и далеко не дружный треск ружейного салюта…

— Десять-тысяч-долларов-каждому-возвратившемуся-домой, — уныло пропел Хэнкок в такт похоронному маршу. Дэмон бросил на него осуждающий взгляд, а Вейермахер, приподнявшись на локте, гневно крикнул:

— Рик, постыдись, ведь это повезли Кебхарта! Если ты не заткнешь свою поганую глотку, я встану и выбью тебе зубы…

Помолчав несколько секунд, Хэнкок ответил:

— Извини, Берт… Я забыл о нем.

Глубоко затягиваясь сигаретным дымом, Дэмон вспомнил своих погибших друзей: ван Гельдер, Старки, Краз, маленький Тэрнер, Йогансен, Брюстер… и, конечно же, Дев. Он шел в бой вместе с ними, знал их, любил и никогда, никогда не забудет.

Озноб и спазматические боли прекратились, Дэмон почувствовал себя лучше. Из города теперь доносился звон только одного колокола — низкий, проникающий в самые сокровенные уголки души, кафедральный гул… Дэмон сделал все, что был в состоянии сделать, возможно, даже несколько больше. Принесло ли это кому-нибудь хоть малейшую пользу? Он действовал с беспредельной жестокостью и безумной смелостью. А какой результат? Единственный результат заключается в том, что почти каждый из тех, чьи благополучие и жизнь были для него превыше всего, теперь или убит или ранен. А каким стал он сам? Высокое чувство морального долга и готовность пожертвовать собой привели к тому, что он убивал с холодной жестокостью сам, привил эту жестокость своим ближайшим друзьям и в итоге или погубил их, или вызвал в них страх и отвращение к себе. И вот ожесточенная кровавая бойня закончилась, подписаны документы о перемирии. Никто ничего не выиграл и никто ничего не проиграл, а ты лежишь здесь с огромной дырой в бедре, стараясь не думать о докторе Маркусе, который подошел сейчас к койке Хербергера и взял из рук мисс Бишоп сверкающий хирургический инструмент.

Дэмон скорее почувствовал, чем увидел, что по слабо освещенному сумеречным светом проходу к нему быстрым четким шагом приближается Колдуэлл. Сердце Дэмона радостно забилось, он бодро поприветствовал его взмахом руки. Колдуэлл ответил едва заметным кивком головы; когда Колдуэлл подошел еще ближе, Дэмон заметил, что на плечах у него были генеральские звезды.

— Добрый вечер, сэр. Поздравляю. Колдуэлл, по-видимому, несколько смутился.

— Да. Прелести командования: до сих пор меня только подозревали в бессердечии, а теперь в этом ни у кого нет никаких сомнений. — Он поднял правую руку, и Дэмон наметил, что на нее наложена шина.

— Что с вашей рукой, сэр?

— Смешная штука, не правда ли? — Колдуэлл посмотрел на свою руку так, будто это была только что купленная вещь, в которой он разочаровался. — Но зато это спасает меня от ответов на приветствия. Осколок снаряда, — добавил он твердо. — Сломаны две кости запястья. Через два дня после того, как ранило тебя, Сэм. Мы захватили тогда Мон-Нуар. Я не уделил ему должного внимания, попала инфекция и вот… экая досада. — Он окинул взглядом всю палату. — Ну, а как к тебе относятся здесь как лечат?

— Отлично, генерал. Здесь роскошно: мягкая постель, тепло и светло, очаровательные или квалифицированные сестры, а некоторые из них обладают даже теми и другими качествами; в свободное время мы рассказываем и слушаем разные небылицы и сплетни или поглощаем множество сладостей.

— Так, так… Ну, а о себе-то ты скажешь что-нибудь? Как твоя…

Он остановился на полуслове, так как к койке подошла мило улыбающаяся мисс Поумрой, со складным стульчиком в руке. — Присаживайтесь, пожалуйста, генерал.

— С удовольствием. Благодарю вас, вы очень любезны, мисс. Обменявшись с генералом несколькими фразами, мисс Поумрой удалилась. Дэмон впервые увидел Колдуэлла в присутствии женщины: несомненно, тог постарался быть в этот момент более любезным, продемонстрировать изысканные манеры.

— Да, теперь мне понятен твой восторженный отзыв о сестрах, — пробормотал Колдуэлл. — «Сожгите мою одежду, доктор, я не хочу возвращаться домой», так что ли? — Сунув здоровую руку в карман шинели, он извлек из него длинный цилиндрический предмет, завернутый в кусок зеленой ткани, и украдкой запихнул его в стоявший под койкой вещевой мешок Дэмона. — Вот, думаю, тебе можно это? Отличное шотландское виски.

— Благодарю вас, сэр.

— Не стоит. Выпей за победителей. — Несколько секунд он молча смотрел на Дэмона. — Странно, правда? Трудно поверить, что нет больше необходимости изнурительного продвижения вперед, что через день или через несколько дней мы будем возвращаться домой.

— Да, конечно.

— Впрочем, нет. И слава богу. Ну, и как ты все-таки чувствуешь себя?

— Кости срастаются довольно быстро. Скоро начну ходить. А как дела в части?

— Кое-кто ворчит и жалуется. Нас разместили вдоль Рейна. Странные люди эти немцы. Кто-то из них раболепствует, кто-то осмеливается дерзить. Я, наверное, никогда не пойму их. Помнишь, я и раньше думал о них то же самое.

— А как моя рота?

— Настроение солдат отличное, это в неудивительно. Зиммерман оказался хорошим командиром, ты был прав. Конечно, до Ночного Портье ему далеко, но пока претензий к нему нет. Кстати, тебе ведь присвоили «майора», как раз перед подписанием перемирия.

— Да? — буркнул Дэмон без особого энтузиазма и удивился самому себе: его мысли в последнее время были настолько далеки от чего-нибудь подобного, что сообщение Колдуэлла не произвело на него никакого впечатления. Спохватившись, он добавил: — Благодарю вас, сэр, извините, я как-то не думал об этом…

— Меня не благодари. Да и вообще никого не благодари. Если бы война хоть чуть-чуть затянулась, ты, несомненно, получил бы батальон и тебе не пришлось бы брать высоты самому.

— Зим не мог поднять их в атаку, генерал. Да и у меня-то был момент, когда я усомнился в том, что смогу. Этот обстрел шрапнельными снарядами, пожалуй, тяжелейший из всего, с чем мне довелось встретиться.

— Да. Гуро упомянул наш полк в приказе, как отличившийся в этом бою. Тебе предстоит получить второй французский крест, его получат также Рассо, Зиммерман и некоторые другие. Ну, а сейчас наш девиз таков: попасть домой до снега.

— Вы возвращаетесь в Штаты, сэр?

— О, нет, — покачал головой генерал. — Я всего-навсего пользуюсь привилегиями своего высокого звания. В дивизии я не нужен, да и не только в дивизии, сейчас, кажется, вообще никто и нигде не нужен. Поэтому я сам выдал себе семидесятидвухчасовую увольнительную и махнул в Савене повидать Томми, но, прибыв туда, к сожалению, узнал, что ее перевели в Невиль. Маленькая озорница даже не потрудилась написать мне об этом. — Он пожал плечами. — Спартанцы были правы: оставляйте только сыновей. Умерщвляйте всех девочек как можно скорее. — Он достал из кармана пачку сигарет, предложил одну Дэмону и долго нашаривал одной рукой коробок, пока Дэмон не протянул ему зажженную спичку. — Спасибо. Это самое досадное последствие: ты не способен на самое простейшее, самое первобытное движение. Ты никогда не пробовал застегнуть ширинку левой рукой? Блестящее доказательство человеческой неприспособленности. — Колдуэлл проследил за проходившим по палате Брекнером; вокруг прищуренных глаз генерала появилась паутинка топких морщин. — Конечно, не все попадут домой к рождеству, но в течение следующих трех месяцев многие наверняка уже выедут. А что собираешься делать ты, Сэм, когда тебя выпишут?

— Не знаю. Предполагается, что меня пошлют в дом выздоравливающих в Канне… Откровенно говоря, не размышлял над этим.

— Я так и думал.

— Пожалуй, вернусь домой… У меня есть возможность получить работу в банке в городе, где я родился.

— Ясно. — Колдуэлл медленно обвел взглядом всю палату. — А по-моему, тебе стоит подумать о том, чтобы остаться в армии.

Дэмон удивленно уставился на генерала, его рука с дымящейся сигаретой застыла на полпути ко рту.

— Остаться? В армии?

— А почему бы не остаться, это одна из неплохих возможностей. Путь для тебя открыт, и ты далеко можешь пойти, Сэм. Ты завоевал своими делами прекрасную репутацию, тебе присвоено звание майора… Хотя, конечно, существуют и другие факторы, более значительные.

Дэмон рассеянно посмотрел на мирно спящего Уоррентона и его уродливую гипсовую шину и ошейник, на Саскина с его длинными ногами, высоко вздернутыми над койкой и растянутыми с помощью замысловатой системы из тросиков шкивов и грузов.

— Но это же нелепо! — воскликнул вполголоса Дэмон.

— Почему нелепо?

— Для чего оставаться? Какой в этом смысл? Неужели вы думаете, что будет еще одна война? — Мы не гарантированы…

— Не может быть, сэр. — Насмешливо-добродушный взгляд Колдуэлла раздражал Дэмона. — Нет, серьезно, такая война не может не быть последней, — продолжал Сэм. — С ней должно быть покончено раз и навсегда. Такой войны мир больше не вынесет.

Лицо генерала стало серьезным, сосредоточенным.

— Да, не вынесет, это правда, — согласился он спокойным, задумчивым тоном. — И все же человечеству придется пройти через еще одну, возможно и не такую, войну.

Наступила краткая пауза. Лежащие в противоположном ряду Хербергер и Морзе затеяли игру в монеты; они подбрасывали их, стараясь попасть в кружки, которые стояли у них. Когда все монеты кончались, Хербергер подзывал Брекнера, тот подходил, прихрамывая, собирал монеты своей здоровой рукой и возвращал их игрокам.

Опершись на локти, Дэмон устроился поудобнее на подушках и спросил:

— Нет, скажите честно, генерал, неужели вы считаете, что будет еще одна война?

— Боюсь, что да, — спокойно ответил Колдуэлл.

— Но это же безумие! После такой бойни, такого кровопролития, после всего этого… — Дэмон показал рукой на длинные ряды коек с лежащими на них в неестественных позах ранеными, на подвешенные и растянутые с помощью мешочков с песком конечности, на больных, которым ампутировали ноги или руки, на торчащие всюду дренажные трубки; мысленно он охватывал этим жестом и кладбища, где похоронены убитые и умершие, и казармы, и изуродованные блиндажами и окопами поля и сады, и, наконец, бесчисленные мрачные развалины на французской земле. — Нет, — горячо продолжал он, — после всего этого люди будут действовать иначе. Вздорные, не стоящие выеденного яйца международные споры должны будут решаться путем компромиссов, уступок, арбитража или каким-нибудь иным, но мирным путем. Иначе быть не может!

— Дай бог, чтобы ты оказался прав.

— Только так, другого пути не должно быть.

— Да, конечно, — сказал Колдуэлл после короткого молчания. — Я хорошо понимаю тебя. Хочется думать, что люди будут благоразумны, хочется верить в это от всей души… — Придерживая больную руку здоровой, он наклонился вперед, складной стульчик под ним заскрипел. — Но неужели ты искренне веришь, Сэм, что люди перестанут стремиться к наживе, перестанут возмущаться и негодовать, что они освободятся от заносчивости и предвзятости? Разве чувства ненависти и страха им теперь чужды? Нельзя же думать, что сильные мира сего просто так откажутся от захвата и удержания власти, от получения выгод за счет других. Почему это они вдруг должны измениться? Что может заставить их возненавидеть единственные известные им правила игры? Даже в том случае, если они были бы вынуждены изменить что-то, неужели ты допускаешь хоть на одну минуту, что их сограждане согласятся с этим?

Колдуэлл замолчал, его губы сложились в печальную улыбку. Посмотрев в проницательные глаза генерала, Дэмон почувствовал силу его интеллекта, непоколебимую беспристрастность мышления, способность ясно видеть пределы надежд и мудрости; и за всем этим возможность, нет, скорее, даже не возможность, а суровую необходимость сделать в этих пределах все, от него зависящее… Дэмон понимал, что Колдуэлл прав, и на какой-то момент сознание этой правоты вселило в Дэмона смертельный страх. Он закрыл глаза.

— Подумать только, — пробормотал Дэмон, — допустить хоть на одну минуту, что такая бездарность, такой безмозглый человек, как Бенуа, снова получит возможность…

— Да, это мясник и совершенно некомпетентный генерал. Ты прав в своей ненависти к нему. И все же он сделал что мог. То же самое и Фош — никаких проблесков воображения… А что ты скажешь о наших автомобильных промышленниках в Детройте? Война их вообще нисколько не волновала, они долго не хотели поступиться своими прибылями, когда нужно было производить танки, те самые тапки, которые были позарез нужны пам под Суассоном и Мальсэнтерой. Что ты скажешь о них? Рядом с ними старый дурак Бенуа выглядит не так уж плохо.

Дэмон крепко сжал руки в кулаки. «Какой же тогда во всем этом смысл? — хотелось крикнуть ему. — За каким чертом мы все за что-то цепляемся? Зачем нам думать о каком-то будущем?» — Но он ничего не сказал. Его охватило безысходное отчаяние, его разум был в смятении; Дэмон не понимал даже того, что думает обо всем этом сам.

— Дело в том, что допущена масса ошибок, очень многое делалось неправильно, — продолжал Колдуэлл своим монотонным вдумчивым голосом. — Вчера некоторым из нас довелось услышать мнение генерала Першинга. Это строгий, крутой человек, излишне догматичный, а иногда и слишком своевольный и властный. Но он обладает способностью докапываться до самого ядра, до истинной сущности вопроса… Он убежден, что во многом допущены ошибки, что капитуляцию приняли неправильно… На мой взгляд, в этом нет ничего удивительного. Если война велась невежественно, то нет никаких оснований ожидать, что мир будет иным. Фошу не следовало бы вести переговоры в Компьене с гражданскими руководителями, ему нужно было говорить с представителями армии: Людендорфом, Гинденбургом, фон Марвитцем. Капитулировать должна была армия, в противном случае нам следовало бы пересечь Рейн, дойти до Берлина и сорвать с петель Бранденбургские ворота, как поется в песне. Возможно, это и крайность, но в основном Першинг прав, потому что немецкое командование утверждает сейчас, что на полях сражений их армия осталась непобежденной, что капитуляция — результат предательства пораженцев внутри страны. — Колдуэлл замолчал и о чем-то задумался. — Все это заставляет серьезно поразмышлять кое о чем. Особенно о предстоящей зиме. Генерал Першинг считает, что придет день и все начнется сначала.

Эти слова ошеломили Дэмона. Осмотрев мрачным взглядом палату, он опустил глаза. Все начнется сначала…

Колдуэлл слегка наклонился вперед и положил руку на плечо Дэмона.

— И если этот день придет — да поможет нам бог, если он придет, — нашей стране потребуются такие люди, как ты, Сэм. В них будет острая и неотложная нужда, потому что все начнется сначала, все произойдет так же, как уже происходило. Я был свидетелем этому в Тамне, в девяносто восьмом году: триста товарных вагонов и ни одной накладной к грузам. Зимняя форма — для войны с Испанией в джунглях! Ненужные фляги, тонны уже сгнившего мяса. В Сибонее лошадей сваливали за борт, рассчитывая, что бедные животные проплывут три мили до берега. Ты и сам видел кое-что в Хобокене и Сен-Назере. Это, кажется, становится нашей историей: мы ко всему безразличны, ни к чему не готовимся, а потом на нас обрушивается неожиданный удар, нас охватывает справедливый гнев и мы готовы броситься в бой, не успел даже натянуть штаны… — Колдуэлл помолчал немного. — Только в следующий раз все это будет еще ужаснее. Самолеты будут летать быстрее, тапки — продвигаться дальше, пушки — стрелять точнее, чем теперь. Характерной чертой будущей войны станет неожиданное нападение на неподготовленную страну. И если придет этот день, а у нас не будет таких людей, как ты, готовых и способных выполнить свой долг, то нам придется пережить очень тяжелое время. Без таких людей армии будет очень трудно.

Колдуэлл прикусил губу и почесал пальцами забинтованную руку.

— Я не мастер на речи. Джордж Маршалл говорит что я слишком многословен, слишком интеллектуален и поэтому мои выражения недостаточно сильны. — Он улыбнулся. — Возможно, мне следует поучиться у Рейбайрна. Дэмон оживленно вскинул глаза:

— Как доживает Реб?

— Пошел на повышение. Зиммерман произвел его в сержанты. По-моему, это принесет ему несчастье, но это не мое, а его решение. Рейбайрн становится своего рода легендарным. За действия в бою у подножия горы я наградил его и Тсонку крестом «За выдающиеся заслуги»  и сам украсил их грудь перед дивизией, выстроенной в полной парадной форме. Крепко пожал руку Ребу и спросил его, что он намерен делать, когда вернется домой. — На лице Колдуэлла появилась печальная улыбка. — Мне не следовало бы спрашивать его об этом. Он посмотрел мне в глаза и громко заявил: «Сразу же, как вернусь, положу свою винтовку под водосточную трубу и каждый день буду выходить и смотреть, как ее разъедает ржавчина».

— Ох уж этот Реб, — пробормотал Дэмон.

— Да, остряк. Окружавшей меня свите потребовалось немало усилии, чтобы сохранить серьезный вид, пока я раздавал награды другим отличившимся. И это, конечно, еще не все. Реб, видимо, твердо убежден, что… — Колдуэлл бросил смущенный взгляд в сторону вошедшей в палату мисс Кармоди и продолжал, понизив голос: — …что пользоваться профилактическими средствами — это недостойная мужчины слабость. Я думаю, что мне удалось вывести его из этого заблуждения.

— А как вам удалось это?

— О, очень просто. Я позаимствовал у доктора несколько фотографий больных сифилисом в различной стадии и дал их Ребу для тщательного изучения. После этого я внушил ему, что если он подцепит эту болезнь, то у каждого зачатого им ребенка будет две головы, и ему придется самому отрезать одну из них сразу же после родов. Это, очевидно, подействовало. Недели через две он, пожалуй, будет у меня читать лекции для солдат полка о пользе нологового воздержания. Во всяком случае, говорят, что теперь Реб пускается в любовные похождения, только предварительно вооружившись набором профилактических средств. — Колдуэлл снова понизил голос: к ним приближалась мисс Поумрой, держа в руках большое деревянное блюдо со сладостями.

— Генерал, вы не желаете попробовать? — обратилась она к нему с лучезарной улыбкой. — Они совсем свежие, даже теплые еще.

— С удовольствием, благодарю вас. — Он вежливо поклонился и взял пирожное. — Сладкое из рук прекрасной. Нельзя ли и мне остаться здесь до полного выздоровления?

— Я не вижу ничего, что могло бы помешать этому, — заявил проснувшийся Уоррентон. — Может быть, это бессердечное создание будет тогда проводить больше времени с нами и меньше с рядовыми солдатами.

— Но я всегда к вашим услугам! — запротестовала мисс Поумрой и очаровательно покраснела, когда раздался общий веселый смех. — Тем не менее если бы генерал остался у нас, было бы прелестно. Генералов у нас еще не было.

— Представляю себе, — сухо заметил Колдуэлл. On быстро сунул липкое коричневое пирожное в рот и подмигнул Дэмону. — Эта штука куда лучше галет, поджаренных на свином сале, Сэм. Очень вкусно. — Облизывая пальцы, он наблюдал, как мисс Поумрой подходила к каждому в палате и предлагала отведать сладостей. — Да, — продолжал он, — американцы — это великий и великолепный народ, но, по-моему, несколько наивный. Нам кажется, что если мы поднимем кого-нибудь из грязи, стряхнем с него пыль и обменяемся с ним рукопожатием, то уже можем идти вместе в ближайший бар и говорить друг другу: ах, какие мы хорошие ребята. Приятный взгляд на окружающий мир, но несколько сентиментальный. Возьмем хотя бы Вильсона: это образованный и культурный человек, таких сейчас не так уж много, но что представляют собой его «четырнадцать пунктов»? Неужели он в самом деле думает, что наследники Талейрана, Бисмарка и Палмерстона могут в один прекрасный день превратиться в тибетских лам, проповедующих мистическое братство? — Колдуэлл стряхнул здоровой рукой крошки с френча и глубоко вздохнул. — Конечно, было бы прекрасно снова заняться важными проблемами мира и прекратить тревожиться по поводу мрачных предсказаний разведки, мест нахождения полевых складов боеприпасов и стрельбы в пограничных зонах. — Колдуэлл поднялся на ноги и с трудом накинул на себя шинель; неуклюже застегивая одной рукой пуговицы, он пристально смотрел через окно во двор, где три санитара катали больных в госпитальных креслах-колясках. — Да, война кончилась… Сейчас каждый хочет поскорее вернуться домой и накопить миллион долларов. О войне и армии говорить постепенно перестанут, о них будут вспоминать только в большие праздники, когда ветераны, подтянув свои животы, нарядятся в форму и торжественно пройдут с оркестром по главной улице. А потом, обливаясь потом, они постоят перед трибуной у городской ратуши, слушая в течение сорока пяти минут брехню какого-нибудь краснощекого дурака о преданности и героических жертвах на полях сражений. И это будет все, о чем вспомнят. Все, пока не грянет новая война…

Колдуэлл уже хотел было идти, но в тот же момент остановился. Уходить ему, по-видимому, не хотелось, но и оставаясь, он чувствовал себя как-то неловко. Дэмон никогда не видел его таким нерешительным. Потом, ударив перчатками по бедру, Колдуэлл сказал:

— Ну что ж, мне надо отправляться в Невиль, попытаюсь разыскать там свою взбалмошную девчонку. — Он решительно шагнул к Дэмону и протянул ему левую руку: — Всего хорошего, Сэм.

— Спасибо, сэр. И вам всего хорошего. Спасибо, что заглянули сюда и навестили меня.

— Ерунда, Сэм. — Колдуэлл сделал шаг в сторону и снова остановился в нерешительности. Затем он встал так, чтобы Уоррентон не видел их лиц, и, наклонившись, тихо произнес:

— Сэм…

— Да, генерал?

— Сэм, наши дороги могут разойтись теперь, и, вероятно, надолго. Мне не хотелось бы этого… Я хочу, чтобы ты знал: я горжусь тобой. Ты такой, каким я хотел бы иметь сына, если бы мне выпала такая честь.

— Благодарю вас, сэр. Мне хотелось сказать вам что-то подобное этому… Что для меня значила служба под вашим началом, словами не выразишь. Я очень рад, что узнал вас.

Колдуэлл откашлялся и продолжал несколько другим тоном:

— Подумай об этом, Сэм, ладно? С окончательным решением не торопись. Подумай обо всем, что я сказал. Банковского служащего из тебя не выйдет, и ты знаешь это. Зачем жить, вечно подозревая каждого? Ты станешь каким-то сидящим в паутине, сколачивающим капитал пауком, бережливой душой… Нет, в банке тебе не работать. Это будет ужасной ошибкой.

— Возможно, вы и правы, — согласился Дэмон, улыбаясь.

— Подумай об этом, Сэм. Ты рожден для дел посерьезнее. Обещай мне подумать об этом.

— Обещаю, сэр.

— Отлично.

Проходя быстрым энергичным шагом по палате, генерал не забыл кивнуть каждому больному и стоявшей у дверей мисс Поумрой, которая ответила ему сияющей улыбкой.

 

Глава 10

Канн оказался еще одним новым миром, о котором Дэмон не имел ни малейшего представления. Яркое солнце, чистый прохладный воздух, масса прогуливающихся людей на Ля-Круазетт. Здесь были и англичане — круглолицые, краснощекие, в кепи из шерстяной ткани; и проводившие все ночи за рулеткой русские аристократы с бледно-восковыми лицами, в облегающих голубовато-серых тужурках и шелковых галстуках; и американские летчики в военной форме с осиной талией и сдвинутыми набекрень пилотками; и однорукие французские штабные офицеры с моноклями и мордами сверхвоспитанных породистых собак… И всюду, буквально на каждом шагу — женщины, окруженные мужчинами, женщины в наброшенных на плечи и руки пышных дорогих мехах, женщины с таинственными глазами на лицах всевозможных оттенков: от белого, как мрамор, до смуглого, счастливо уверенные в своей бесподобной красоте.

1919 год. Вдоль Ля-Круазетт двигался мир сновидений.

Дэмон не спеша делал около сотни шагов, останавливался и садился на скамейку лицом к морю, чтобы дать отдых еще не окрепшей ноге; через десять минут он поднимался и, преодолевая острую боль, снова шел. Почти всю первую сотню шагов он уже мог делать теперь, не пользуясь тростью, и это говорило о явном улучшении. По набережной Святого Петра он шел, уже крепко прижимая локоть к туловищу и откровенно опираясь на трость. В конце дамбы Дэмон снова сел отдохнуть и с интересом наблюдал за подернутой рябью водой. Казалось, что она покрыта непрестанно перемещающимися перьями с каким-то необыкновенным отливом: поверхность походила то на металл, то на пыль, то на масло. Под водой на камнях виднелись медленно колышущиеся длинные морские водоросли.

Когда Дэмон, преодолевая желание попросить очередной укол морфия, лежал в бессонные утренние часы в длинной безмолвной палате, наблюдая за темно-красными огоньками сигарет в руках бодрствующих, как и он, соседей, он думал обо всем, что произошло с ним и с десятком миллионов других… Однако нельзя сказать, что, размышляя над всем происшедшим, он добирался до сути, хотя и пытался сделать это. Пережитое становится ценным только тогда, когда насыщается значением, когда человек, получивший какой-то опыт, делает для себя определенные выводы. Все дело в том, что он, Дэмон, никогда не рассуждал. Он действовал, действовал быстро, как подсказывала интуиция. Теперь настало время, когда он должен приучить себя думать, думать спокойно, здраво, рассудительно. Итак, какие же ему следует сделать выводы?

Война. Оказалось, что война — это вовсе не такое уж захватывающее приключение, насыщенное доблестными подвигами и схватками с судьбой, как ему представлялось раньше. Война — это кровавая бойня, массовая резня. Те, кому повезло, остались живы, а кому нет — погибли или искалечены. И это все? Неужели за всем этим нет никакой правды? Неужели справедливое дело не восторжествует?

Дэмон перевел взгляд на пестрый лесок мачт шлюпов и ялов в море, на синие и желтые фигурки людей, мелькающие на их белых палубах.

Нет, никакой правды за всем этим нет. А что, собственно, является правдой? Он сидит сейчас здесь, на теплом отшлифованном камне. Судьба пощадила его, но является ли это следствием какой-то определенной причины? Год назад он без колебании ответил бы: «Да, является», теперь же, после того как его зацепили беспощадные крылья войны, он больше не верит в это. Дев, Кразевский, Краудер погибли, а он остался жив просто потому, что ему повезло. Они победили не потому, что их дело правое, а потому, что у них было больше солдат и оружия и их солдаты были более храбрыми и свежими, в то время как немецкие солдаты устали от четырехлетней войны и потерь и утратили волю к победе. За четыре года и его, Дэмона, наверняка убили бы, он теперь совершенно уверен в этом. Если он, хромая, снова отправился бы на передовую, то очередная награда досталась бы не ему, а его матери. Ничего божественного в ходе событий Дэмон не видел. Люди приводили в движение войска, состоящие из таких же людей, и те терпели поражение или добивались успеха в зависимости от своих возможностей, мастерства, стойкости и ресурсов, а также от везения или невезения. Людендорф почти выиграл сражение под Шмеп-де-Дамом, потому что он тщательно спланировал наступление, а его войска показали хорошее мастерство и дисциплинированность; но проиграл он это сражение потому, что его солдаты, испытывавшие голод и лишения, остановились для грабежа, потому что они устали намного больше, чем кто-либо, — больше, чем предполагал даже сам Людендорф, — и потому что американцы, такие, как он, Дэмон, стремительно бросались в прорывы на решающих участках и сдерживали натиск противника. Если допустить, что существовала судьба, предопределившая исход войны, то следует отметить, что эта судьба очень капризна. К богу взывали и союзники и их противники, каждая сторона считала свое дело правым и справедливым, и каждая сторона совершала бесчисленные преступления во имя достижения «большой справедливой победы». Все это было частью так называемых жертв во имя достижения победы. Но для какого-нибудь немецкого майора, который шел сейчас, прихрамывая, по мрачной зимней улице Касселя или Лейпцига, все эти жертвы оказались напрасными. Такими же они могут оказаться и для него, Сэма, если четыре великие державы окажутся не в состоянии обеспечить справедливый и длительный мир…

Дэмон вздохнул, поднялся на ноги и пошел по набережной обратно. Дойдя до кафе с верандой, обращенной к порту, он остановился, решив что-нибудь выпить. Опустившись в плетеное кресло, он зацепил трость за край стола, заказал официанту вермут и стал ждать, прислушиваясь к стуку копыт, скрипу и бренчанию повозок и звонким сигналам такси. Он увидел проходившего мимо артиллерийского офицера, как ему смутно помнилось, из триста двадцать девятого полка, потом летчика, ехавшего в открытом экипаже с двумя девушками из Красного Креста. Наклонившись вперед и вытянув с хорошенькие белые шейки, девушки громко смеялись над тем, что им говорил летчик. Дэмон вспомнил, как однажды летним вечером на него точно так же смотрела Силия. Во время наступления в районе Аргонн он получил от нее письмо, которое даже тогда вызвало у него улыбку.

«У нас здесь все восторгаются тобой, Сэм. Твоя храбрость и эти награды потрясли всех. Папа и мистер Клаузен намерены назвать лужайку перед ратушей площадью Дэмона. Как тебе это правится? Ты станешь теперь бессмертным!!! Пег говорит, что мистер Верни не может рассказывать ни о чем, кроме твоих подвигов, он всем то и дело повторяет: „Я знал, что героизм в этом парне был с самых пеленок, я знал это“. На стене его комнаты висит карта Фландрии с разноцветными флажками, и он каждый день просит читать новости вслух, от первого до последнего слова. Пег говорит, что он всех их сводит с ума. Она шутит, конечно, потому что все они очень гордятся тобой. Это просто замечательно, Сэм. Мне кажется, что я и сама говорю каждому встречному: „Я уже давно знала, что он будет такой!“ Я никогда не забуду того момента, когда на газоне около дома твоей матери я сердито ругала тебя за твое утверждение, что ты знаешь свою будущую судьбу. Ты был все-таки прав. Как ты мог это знать?! Мне надо было бы поверить тебе тогда, правда? Тебе все должны были поверить. Фред находится сейчас в Кэмп-Шелби, он говорит, что его часть скоро пошлют за рубеж. Я и рада этому, и в то же время очень боюсь. Это ужасно, если война будет продолжаться. Эти гансы такие безжалостные звери. Наш город опустел теперь, но все равно я испытываю большое удовольствие от пребывания здесь с мамой и папой. Наверное, теперь, когда ты стал капитаном и героем войны, у тебя мало свободного времени, но если появится хоть одна минутка, я буду очень рада получить от тебя несколько слов».

Отпив несколько глотков аперитива, Дэмон улыбнулся. В глубине души Силия, конечно, сожалела, что не подождала его. Кавалер ордена Почета куда более привлекателен, чем лейтенант береговой артиллерии. «Площадь Дэмона». Этот грязный прямоугольник высохшей травы, где в тени от вязов, надвинув на нос соломенные шляпы, бывало, сидели и дремали Уолт Корни и Джейк Линстром… Награду в Дебремоне ему вручил сам генерал Першинг. Когда генерал прокалывал булавкой френч, Дэмон почувствовал, как легко натянулась ткань. Потом Першинг крепко пожал ему руку, и на его суровом лице появилась холодная улыбка. «Поздравляю, Дэмон, — сказал он, — за такую награду я с удовольствием отдал бы свою генеральскую звезду». Что ж, возможно, и Дэмон, будь он на месте генерала, отдал бы. Но теперь снова мирное время, знамена поблекнут, армии сократятся, Фред Шартлефф вернется к своим делам в Чикаго, а его молодая жизнерадостная жена будет растить своих детей и устраивать пышные приемы в городском доме на берегу озера…

— Капитан Дэмон! — прервал его размышления бодрый голос. — О, майор, простите… Искренне поздравляю!

Повернув голову, Дэмон увидел стоящего у стола первого лейтенанта, коренастого молодого человека с некрасивым костлявым лицом, клювообразным носом и быстрыми веселыми глазами. Лицо, которое он раньше видел, но сразу не смог вспомнить где. Однако в следующий момент он вспомнил.

— Привет! Кажется, Крайслер?

— Да, сэр. Пожалуйста, не вставайте. Я просто увидел вас, и мне захотелось…

— О да, да. Батальон Рассела. — Дэмон все же встал, перенеся тяжесть тела на здоровую ногу. — Вспоминаю, что мы виделись во время того короткого совещания на пути к Мальсэнтеру. Мне кажется, что после этого мы больше не встречались. Вас ранило там?

Утвердительно кивнув, Крайслер быстрым и легким движением большого пальца указал на грудь.

— Осколками снаряда. Но мне повезло, легкие не задеты. А что произошло с вами, сэр?

— Зацепило бедро и бедренную кость. Под Мон-Нуаром. Садитесь, Крайслер. Угощайтесь.

— С удовольствием, если это не побеспокоит вас…

— О, нет, нет. Я просто сижу здесь и размышляю. Извините, что не сразу узнал вас.

— Это вполне естественно, сэр. Откровенно говоря, я удивлен, что вы вообще помните меня. — Крайслер приветливо улыбнулся. — Я был в тот вечер в очень подавленном настроении.

— Да, у меня было такое же состояние. Как вас звать, Крайслер?

— Бен, сэр.

— Отлично. Давайте называть друг друга по имени, Бен и Сэм. — Дэмон улыбнулся.

Наблюдая за прохожими, они медленно потягивали прохладное терпкое випо и рассказывали друг другу о себе и своих переживаниях. Крайслер родился в Меномини, в штате Висконсин, где его отец владел недвижимостью и издавал местную газету. Он учился в Вест-Пойнте и окончил его в 1918 году, на год раньше срока. Крайслер прибыл в полк всего за два часа до того, как Дэмон встретил его на совещании.

— Я не имел тогда ни малейшего представления о том, что происходит. Единственное, что мне было известно, это должность, на которую меня назначили. Откровенно говоря, я здорово струхнул тогда. Все, казалось, было не так, как я представлял себе.

— Это неудивительно, — тихо сказал Дэмон. — В действующих войсках для новичка всегда самое трудное — это начало. Ну, и как же вы справились?

— Просто и сам не знаю, как все это вышло. По-моему, мое ранение — это самое быстрое ранение в истории войны. — Когда Крайслер улыбался, его некрасивое лицо делалось мальчишески озорным. — Мори и я преодолели с солдатами проволочное заграждение, атаковали гранатами две первые артиллерийские позиции противника и захватили их. Мы стремительно продвигались вперед, несмотря на дождь, грязь и другие трудности, и я уже подумал, что часам этак к шести вечера мы дойдем чуть ли не до Берлина. Но в тот же момент меня что-то ударило и я как подкошенный повалился на спину; грудь так болела, словно ее лягнул копытом мул. — Он провел рукой по своим коротко подстриженным темным волосам. — Я не планировал шестилетнюю кампанию, как старина Дик Уэллсли, но, разумеется, не предполагал и того, что буду участвовать в войне всего четыре часа… Все мои усилия, затраченные в Вест-Пойнте, оказались напрасными, А вы, сэр, какого выпуска?

— Я не имел удовольствия кончать Вест-Пойнт, — ответил Дэмон.

Крайслер вскинул на него удивленный взгляд, его лицо расплылось в веселой мальчишеской улыбке.

— Ха, здорово, правда! Самое ужасное в этом Вест-Пойнте то, что там скучно и мрачно, как в подземелье. Люди с чувством юмора там встречаются один на пятьдесят.

Дэмон засмеялся. Крайслер решительно нравился ему.

— Да, вам, наверное, невесело было там.

— Старшекурсники считали меня ненормальным, называли легкомысленным. «Курсанту первого курса фривольничать здесь не позволено, Крайслер, — поучали они. — Мы позаботимся о том, чтобы избавить вас от этой отвратительной привычки». Почему они, черт возьми, считают, что должны разговаривать только как доктор Джонсон? Однажды я не утерпел и высказал это одному из них.

— И вы пробыли там в таком положении все четыре года?

— Три. Нас обучали по сокращенной программе, чтобы поскорее вытолкнуть в эту великую бойню. Откровенно говоря, я не пожалел об этом. — В блестящих черных глазах Крайслера появились задорные искорки. Дэмон понял, что под безудержной бравурностью скрывается мужественный характер. — Через некоторое время это превратилось в своеобразную игру, в жестокую, методичную игру. Они навалились на меня, используя свои права на полную катушку. Я сопротивлялся, уклонялся, напрягал все свои силы и исправно нес бесчисленные наряды вне очереди… Но я не унывал, каждый вечер подходил к зеркалу, смотрел на свою физиономию и говорил: «И все-таки ты не лишился чувства юмора». И представьте себе, это помогало. — Он замолчал, несколько секунд с большим интересом наблюдая за сидящей у соседнего стола хорошенькой француженкой. — Впрочем, я беру назад спои слова о воспитанниках Вест-Пойнта. Полковник Колдуэлл, несомненно, обладает чувством юмора. В тот вечер, казалось, ничего особенного не происходило, но я не мог найти никого, кто мог бы сказать мне что-нибудь толком. Когда же я увидел Колдуэлла, то подбежал к нему и сказал: «Сэр, я имею приказ принять командование третьим взводом третьей роты первого батальона». Он бросил на меня изумительно веселый взгляд и сказал: «Благодарю вас, лейтенант, это назначение, безусловно, облегчит мне исполнение возложенных на меня обязанностей».

— А вы знаете, — начал сквозь смех Дэмон, — Колдуэлл уже бригадный генерал. Он тоже приедет сюда. Завтра или послезавтра я увижусь с ним.

— А вы собираетесь вернуться в полк в Хексенкирче?

— Не знаю. А вы?

— Обязательно. Я ведь уже знаю немецкий, зачем же пропадать знаниям? Пойдемте в казино, — предложил он. — Посмотрим, как там играют.

— Вы слишком бодры и подвижны для инвалида, Бен.

— О перед вами самый легкомысленный человек. Пойдемте, майор…

Они допили вино и прошли через небольшой парк. Боль в ноге утихла, то ли в результате настойчивых упражнений в ходьбе, то ли из-за выпитого вермута. Дэмон заметил, что Крайслер дышит неритмично, его лицо покрылось пятнами и было напряжено, — видимо, сказывалось ранение.

Они молча поднялись по ступенькам, вошли в прохладное, хорошо освещенное фойе, постояли несколько секунд у входа в салон, в котором сидели, потягивая коктейли и весело разговаривая, небольшие группы людей; в длинном салоне стоял легкий гул от певучего французского говора. Зал освещался мягким, отраженным от потолка светом, повсюду были видны сверкающее наряды женщин.

— Хотелось бы мне свободно говорить по-французски, — заметил Крайслер. — Не на ломаном ученическом языке, а совершенно свободно. А вы знаете французский, майор?

— Немного.

— Мне говорили, что лучше всего, когда имеешь пассивный запас слов.

— Что? О да, конечно. — Дэмон смотрел на мужчину с прямыми темными волосами и топкими усиками, который стоял перед небольшой группой людей, по-видимому англичан, и рассказывал им о своем охотничьем успехе: он изобразил внезапное нападение какого-то дикого рогатого зверя, свой испуг и рожденный отчаянием героизм, потом рассказчик показал, как ему удалось произвести удачный выстрел и как он победоносно поставил ногу на тушу убитого зверя. Окружавшие его мужчины — все они были в штатском — разразились дружным смехом и начали упрашивать охотника рассказать еще что-нибудь. У Дэмона рассказчик вызвал на какой-то момент слабую неприязнь, сменившуюся холодным безразличием. Они находились в одном из мест времяпрепровождения богатых; жизнь возвращалась в прежнюю колею, и здесь опять собирались для игр богачи. Все это было вполне естественно. Насколько Дэмон знал, это был Бой Брэдфорд, кавалер орденов «Крест Виктории», «За безупречную службу» и «Военный крест», ставший в двадцать четыре года бригадиром британской экспедиционной армии… Позади группы с рассказчиком находилась рулетка, оттуда доносился шуршащий звук и щелчки катающихся шариков и скучный монотонный голос крупье:

— Faites vos jeux, sieurs-et-dames, faites vos jeux…

— Пойдемте посмотрим, как играют, — предложил Дэмон. Крайслер отрицательно покрутил головой.

— Я лучше присяду и отдохну, — сказал он. — Все это несколько волнует меня. А при виде этих очаровательных женщин у меня просто дух захватывает.

Дэмон заметил, что Крайслер немного вспотел, еще больше побледнел, кожа на его клювообразном носу натянулась. «Лучше его оставить на некоторое время одного», — подумал Дэмон и сказал:

— Ну, хорошо, я совершу обзорную прогулку и скажу вам, где идет интересная игра.

Дэмон направился к игорной комнате, но, пройдя немного, повинуясь какому-то неожиданному импульсу, повернул вправо и пошел вдоль колоннады, крепко опираясь на трость и разглядывая стоявшие там и тут пары. Встреча с Крайслером снова выдвинула проблему его будущего на передний план; остановившись возле одной из колонн, он закурил сигарету и стал любоваться многочисленными яхтами в заливе, изящным скольжением синих, белых и красных их корпусов, сверкающих на солнце начищенной медной отделкой. На корме одной из них была надпись: «L'Aiglette, Cannes». Двое мужчин грузили в трюм яхты корзины с продовольствием. Теперь они могли свободно плыть к таким экзотическим островам, как Хальмахера, Тимор, Паламангао.

Служба Дэмона протекала не так уж плохо. Он нес в своем ранце если не маршальский жезл, то, во всяком случае, трость помощника командира батальона. Он способен повести за собой солдат, поднять их дух и привить уважение к себе, у него есть то тактическое чутье, о котором говорил Колдуэлл; то самое седьмое чувство, которое не имеет никакого отношения к знаниям, почерпнутым из книг, умению читать карту, наставлен ним по боевой подготовке или научно обоснованным предположениям. Он нашел свое место в жизни. Нашел ли? А может, это всего-навсего заблуждение, в которое ты, зажатый тисками войны, впал за счет талантов других? Никто ведь по-настоящему не знает, что у него в глубине души и что составляет его собственное безраздельное «я»: под внешним обликом каждого из нас таится неизвестное — поэт или провидец, полководец или первооткрыватель; ни один человек не может уверенно сказать, какова его судьба и предназначение.

Дэмон глубоко вздохнул и оглянулся вокруг с почти виноватым видом; в нескольких шагах от него, в обрамлении двух колонн, словно классическое олицетворение женщины, стояла молодая необыкновенной красоты девушка, оживленно беседуя по-французски с кавалерийским капитаном и пожилым мужчиной в штатском. Освещенная лучами послеполуденного солнца головка девушки казалась волшебной, красота была потрясающей. Ее лицо, в ореоле пышных волос цвета красной меди, излучало изумительное сочетание нежности, хрупкости и женственности с непоколебимой твердостью и силой, сочетание, свойственное лишь особой, изготовленной неведомым методом стали. Дэмон понял, что перед ним самая красивая из всех когда-либо встречавшихся ему девушек. Собеседники, видимо, сказали что-то смешное, ее лицо озарилось очаровательной улыбкой, глаза засверкали, тонкий стан затрепетал, словно тоскующая по открытому морю изящная парусная яхта на привязи у тяжеловесной баржи… Горящая сигарета давно уже обжигала ему пальцы, но он, очарованный ее ошеломляющей красотой, ни на секунду не отрывал взгляда от девушки, испытывая необыкновенное удовольствие от одного лишь созерцания этого неземного существа. Мрачные воспоминания об Аргонне, пережитые ужасы и потери, отвратительный трупный запах — все это исчезло из его сознания.

Девушка говорила по-французски довольно быстро, и Дэмон улавливал некоторые фразы. «Oh! — mais c'est trop drole, ca! — воскликнула она однажды. — II fait la bete…». Что это могло значить? Она смеялась глубоким грудным голосом — приятное отличие от резкого сопрано, свойственного большинству французских женщин. Дэмон понимал, что смотреть на девушку так пристально может только беспардонный нахал или неисправимый невежа, но желание созерцать ее было выше его сознания. Она притягивала его взгляд, словно редчайший орден — намного более редкий, чем полученная им за бой на ферме Бриньи светло-голубая лента с пятью белыми звездами, — словно орден, дарованный ему за все пережитые опасности. А почему ему, собственно, не наслаждаться видом этого совершенства женской красоты. «Кошке не возбраняется смотреть на короля», — бывало, говорила его мать. К тому же с каждой секундой в нем нарастала уверенность, что он уже где-то видел ее, точнее, она напоминала ему кого-то, несомненно, того, кого он хорошо знает…

К девушке и ее собеседникам подошли еще двое: французский лейтенант-артиллерист, очень стройный и красивый молодой человек, и пышная розовощекая девушка в ярко-оранжевом платье. Они оживленно обменялись взаимными приветствиями, сопровождавшимися кратковременными взрывами общего смеха. Девушка с тициановскими волосами казалась теперь несколько стесненной: на ее лице появилось едва уловимое выражение печали и напряженность, подошедшие, видимо, были ей не по душе. Она бросила раздраженный взгляд на Дэмона и в тот же момент отвела глаза. Дэмон резко повернулся, отошел к другому концу колоннады и закурил новую сигарету. Как это уже много раз случалось в его жизни, у него появилось ощущение, что все остановилось, замерло в каком-то приятном стазе, в ожидании какого-то, может быть, грозного, а может быть, и незначительного события.

Рядом с ним в кресле-каталке оказался надменный старик с моноклем и гагатовым мундштуком для сигарет — судя по манерам, граф или барон. Вскинув дрожащую руку и указывая пальцем на полного молодого человека в костюме из твида, он гневно отчитывал его; припухшие темные челюсти старика тряслись от ярости.

— Никакого чувства собственного достоинства! — рявкнул он на безупречном английском языке. — У тебя просто нет ни крупицы гордости! — Чем сильнее гневался старик, тем безразличнее и веселее становился молодой человек.

— Но, дядя Эликсис… — начал было молодой человек.

— Ты на пути к верной гибели — гибели праздных лентяев и беззаботных душ!

Не принимая во внимание ни одного слова дядюшки, полный решимости продолжать мотовство и удовлетворять свои прихоти и капризы, племянник засмеялся, снисходительно покачал головой и повернулся, чтобы уйти.

— Запомни, что я говорю тебе, ты, глупый мальчишка! — хрипло крикнул ему вдогонку старик, грозя бледным дрожащим пальцем. Молодой человек обернулся, сделал серию неопределенных примирительных жестов пухлыми руками и решительно направился в большой зал. Дэмон встретился со стариком взглядом; тот глянул на него волком, кивнул головой и — как будто Дэмон был виноват в этой испорченности молодого человека — раздраженно махнул рукой, выхватил из кармана носовой платок и, разворачивая кресло-каталку, мучительно закашлялся, болезненно сотрясаясь всем телом…

Дэмон вздрогнул: красивая девушка, которой он так восхищался, шла по направлению к нему, одна… Через несколько секунд она пройдет мимо колонны, возле которой он стоит; она ступала твердо, но шаги ее были легкими, воздушными, держалась она прямо, уверенно и вместе с тем — женственно. Сердце Дэмона радостно забилось. Не раздумывая долго, он шагнул к ней и произнес:

— Пардон, мисс…

— Пардон? — повторила она французское слово, стремительно вскинув на него свои слегка сердитые глаза.

— Mes hommages, Madame. — Он взял под козырек, стремясь сделать это так, как делают, приветствуя — женщин, французские офицеры. — J'ai pense que vous — que vous etiez…

— О, вы говорите по-французски, майор, — ответила она по-английски с очаровательным французским акцентом и улыбнулась — такой покоряющей, электризующей улыбкой, сверкнувшей, как луч солнца, на неспокойной поверхности воды.

— Извините, — сказал он, — это потому, что я думал… Я мог бы поклясться, что вы американка.

— Да? Это интересно! А почему, собственно? — спросила она, кокетливо наклонив очаровательную головку набок. Слова Дэмона, видимо, заинтриговали ее.

— О, даже не знаю… Просто потому, как вы там стояли и смеялись. — Она была совсем молодой, не более восемнадцати-девятнадцати лет; глаза ее были настолько ясными, что белки, казалось, отливали голубизной. — Я должен извиниться за то, что так упорно разглядывал вас…

— Да, действительно. Это что, свойственный американцам обычай?

— Боюсь, что наши манеры в сравнении с европейскими не на должной высоте… Дело в том, что вы напоминаете мне кого-то там, в Штатах… — В его сознании мелькнул образ похожего на нее человека, и он продолжал: — Вы уверены, что не имеете к американцам никакого отношения?

Она засмеялась своим низким музыкальным голосом.

— Уверена настолько, насколько может быть уверен человек в этом мире, майор. — Она отвела взгляд в сторону. — Нет, нет, моя мать испанка, а отец — граф Эдмон-дё-Безансон. — Помолчав немного она тихо добавила: — Я графиня Везелей.

— Mes Hommages, — повторил он любезно, несмотря на ее обескураживающее сообщение. Замужем. За каким-то проклятым графом. Тем не менее заканчивать разговор ему не хотелось. — Да? И где же этот Везелей? Я успел побывать лишь в немногих местах Франции, видел всего несколько городов и ферм.

— О, конечно, это неудивительно. Вы знаете, это городок на возвышенности в Бургундии. Очень романтический, очень исторический, очень впечатляющий городок. Его строгая простота вас очаровывает. Мрачный и по-октябрьски холодный замок, а все мрачное и холодное не может не быть впечатляющим. — Она весело улыбнулась Дэмону: — Потому-то я и здесь сейчас, соскучилась по солнышку.

— Конечно, конечно.

— К тому же захотелось повидать старых друзей. Теперь, когда кончилась эта отвратительная война, тянет к друзьям.

— Конечно, — согласился Дэмон, — для вас это большое облегчение.

— Как замечательно, что вы приняли меня за американку! — заметила она восторженно. — Просто прелестно. Надо будет сказать об этом Рэймону, это очень обрадует его…

«Сейчас она уйдет», — с сожалением подумал Дэмон, но ошибся. Графиня вынула из сумочки портсигар и достала из него сигарету с золотым кончиком. Дэмон предложил ей прикурить, достал свой «Кэмэл» и спросил:

— Позвольте и мне?

— Mais certainement, certainement… У вас исключительные манеры, майор.

— Неужели?

— Для американца, конечно… Расскажите мне о себе. Вы из Америки? Где вы живете?

— О, в очень небольшом городке. Вы о нем никогда, конечно, не слышали. В штате Небраска.

— О боже, где же это?

— На Среднем Западе, точнее — на границе Среднего Запада… — Неважно, о чем говорить, лишь бы продолжать разговор с ней и стоять здесь вот так, опираясь на трость, наслаждаясь необыкновенной красотой этой веселой девушки с волосами цвета меди. Господи, кого же она так напоминает ему? — Это своего рода промежуточный штат, — продолжал он.

— Что значит, промежуточный?

— Гм, видите ли, он тянется от Миссури — это главный приток Миссисипи…

— О да, да, река нашего Отца Маркета и де ля Саля.

— Правильно. Оттуда штат простирается на запад через Великие Равнины почти до Скалистых Гор.

— Они скучные и однообразные, правда? Великие Равнины? — спросила она, нахмурив брови.

— Да, конечно, их не сравнишь вот с этим… — Дэмон засмеялся и кивнул в сторону залива и яхт. — Но там… Я не знаю, как вам сказать, но в них есть что-то магическое, что-то притягивающее, какая-то своеобразная простота. Особенно весной, в начале мая, когда растущие вдоль реки ивы и трехгранные тополя окрашиваются в сочный желто-зеленый цвет. В своем роде это цвет самой жизни. Как будто жизнь начинается сначала…

Заметив на себе ее пристальный, испытующий взгляд, Сэм смутился и замолчал. Она смотрела на него более чем пристально, он понял это, он мог бы поклясться в этом. Во взгляде девушки появилась какая-то необъяснимая мягкость, искренний интерес, грусть и печаль. Или все это ему только показалось? Он улыбнулся и пожал плечами.

— Я просто, наверное, соскучился по дому, — сказал он. — Вот уже три года, как не был там. Кажется, я становлюсь излишне сентиментальным.

— У вас, следовательно, есть сентиментальная жилка, майор? — спросила она нежно. — Но вы ведь солдат?

— Да. Пурпурово-розовая, шириной с милю. — Они засмеялись. Она не проявляла никакого желания уходить, хотя ее сигарета почти догорела. — Мне все еще кажется, что я уже видел вас где-то, — продолжал он, внимательно глядя ей в лицо. — Надеюсь, вы ничего не имеете против?

— Абсолютно. Но я очень сомневаюсь в этом. — Ее взгляд упал на трость. — Вы ранены? — Дэмон кивнул. — Но у вас нет этих… мой муж называет их кухонной батареей… — Она слегка коснулась пальцами левой стороны груди.

— Я не люблю носить эти ленты и нашивки.

— Да? Но почему?

Дэмон внимательно посмотрел на нее:

— Потому что нахожу это неуместным. Не хватит никаких орденов и медалей, чтобы наградить всех, кто проявил храбрость и доблесть и пострадал за последние четыре года. Многие солдаты, совершившие подвиг, ничем не отмечены, зато целые корзины орденов и медалей розданы штабным офицерам только потому, что они были или любимчиками или родственниками власть имущих.

— Довольно интересная теория. Такого мне еще не приходилось слышать. Разумеется, смелость и отвага на поле боя…

— А кто может точно измерить смелость и отвагу? Каждый человек чего-нибудь да боится, и нет ни одного, кто в конце концов не сломился бы под давлением, если оно достаточно тяжелое и действует непрерывно… Кто же, кроме самого бога, может решить, какой человек достоин награды, а какой нет! — Дэмон замолчал и опустил глаза, обеспокоенный тем, что повысил голос.

— Ого! — воскликнула она. — Вы настолько… настолько…

— Настолько предубеждены, — закончил он за нее. — Да, предубежден. Я имею кое-какой опыт в этом деле.

Она бросила на него быстрый взгляд:

— Но ведь вы ранены? И тяжело?

— На мой взгляд, достаточно тяжело.

— Я знаю, что некоторые резали себе пальцы, открывая мясные консервы, и им требовалось на лечение много времени. А другие обмазывали лицо вазелином и делали вид, что они…

— Только не в моей части. У меня такого не было, — прервал он ее, мрачно улыбаясь.

— О, значит, вы очень строгий начальник?

Дэмон снова бросил на нее испытующий взгляд. Трудно было понять, что думает на самом деле эта очаровательная маленькая графиня. Он готов был поклясться, что в некоторых случаях она просто подшучивала над ним, и тем не менее ее лицо оставалось внимательным, сочувствующим, со следами печали, а голос приятным, мягким. Это возбуждало Дэмона. «Если человек способен безнадежно влюбиться в течение каких-нибудь пяти минут, — подумал он, удивляясь самому себе, — то со мной произошло именно это».

— О нет, я думаю, что принадлежу к средним, — сказал Дэмон вслух. — Нет, — поправился он, — вернее, я достаточно строг. В определенных случаях, конечно. Меня не очень беспокоит, что мои солдаты делают по своей инициативе, это меня меньше всего касается. Однако существуют такие ситуации и условия, в которых вы не можете позволить какие-либо глупости. — Дэмон понял, что рассуждает несколько напыщенно, и замолчал. Всемогущий бог, он болтал, как Джордж Верни! — Извините, мне давно надо было бы представиться, — продолжал он. — Моя фамилия Дэмон, Сэм Дэмон.

На ее лице появилось заметное удивление, глаза затуманились, но в тот же момент необыкновенно просветлели.

— Дэмон, — произнесла она, запнувшись, — Дэмон… Так вы, значит… Вы один из наиболее отличившихся во всей американской армии…

Теперь удивление появилось на лице Дэмона:

— А откуда вам это известно?

— Гм, э-э, — замялась она. — Видите ли, мой папа, э-э, мой отец был прикомандирован к вашей дивизии в качестве офицера связи…

— Но офицерами связи у нас были полковник Энисор, — перебил ее Дэмон, — или капитан Лефевр.

— Нет, это было раньше, мой отец работал с американцами раньше, а потом его перевели. Еще до того, как его ранило. Это случилось, когда он возвращался в свой полк. — Она смотрела на него с каким-то испугом, ее глаза метались из стороны в сторону. — Мне не следовало бы держать вас так долго стоя, майор, — сказала она. — Извините, пожалуйста…

— О, не беспокойтесь, такая нагрузка полезна для меня…

— К тому же мне пора идти, — неожиданно добавила она. — У меня назначена встреча, извините, пожалуйста.

— Можно мне проводить вас?

— Нет, нет, в этом нет никакой необходимости. Очень приятно было познакомиться с вами, очень.

— Надеюсь, я смогу увидеть вас еще? — осмелился Дэмон.

— Возможно, — ответила она почти шепотом, явно торопясь уйти. — Аn revoir, майор…

— Аn revoir, Madame.

Дэмон проследил, как она торопливо прошла вдоль колоннады. На него свалилось огромное счастье. И как просто все это произошло! Казалось, что встреча с графиней была совершенно неизбежной, предначертанной самой судьбой. Пока Дэмон неторопливо шел в зал, где, лениво потягивая коктейль, сидел Крайслер, в его голове одна за другой возникали фантастические картины романтических любовных встреч в мрачном замке, на борту тускло освещенной яхты, на thes dansants на крытых красной черепицей террасах, выходящих на Ля-Напуль. Дэмон сел рядом с Крайслером и подозвал официанта.

— Чем вас угощают здесь, Бен?

— Здесь это называют «перно», а я — лакричником.

— Пожалуй, я тоже попробую его.

— У вас такой вид, будто вы поймали тридцатифунтового окуня. Что случилось, майор?

— Я только что попал в удивительную историю. Очень забавная история. — Дэмон почувствовал необыкновенный прилив энергии и радости. — Я встретил французскую графиню, которая, узнав, кто я, почему-то невероятно испугалась. Что бы это могло значить, по-вашему?

— Я бы сказал, что она наверняка обладает тонким чутьем.

— Да. Я сказал бы то же самое. Однако странным во всем этом кажется то, что испуг у нее возник в совершенно неожиданный момент и по каким-то непонятным мне причинам. — Дэмон наклонился вперед и многозначительно коснулся пальцами руки Крайслера. — Как бы вы реагировали, если вдруг встретили бы потрясающей красоты французскую девушку, которая знает буквально все о людях вашей части?

— Решил бы, что это коварная немецкая шпионка, которая еще не считает войну законченной.

— Я решил бы то же самое, дружище. — Дэмон откинулся назад, потягивая коктейль, отдававший тмином, замоченным в экстракте лакричника. Он с удивлением отметил, что ноющая боль в ноге совершенно исчезла. Почему бы это? Роскошный зал, мягкое журчание и щелчки быстро вращающихся рулеток, звонкий переливчатый женский смех — все это, как наркотик, дурманило сознание. Он заснул в мире серой грязи и судорожных ужасов, а проснулся в мире сказочного богатства и красоты, с сердцем, пронзенным стрелой Амура… Да, он влюбился. Дэмон не сомневался в этом ни единой секунды. Более счастливым, чем теперь, он никогда в жизни еще не чувствовал себя.

— А чем же, по-вашему, объяснить тот факт, — продолжал Дэмон вслух, — что эта очаровательная французская графиня, способная сидеть ночами и зубрить штатно-организационное расписание полка, вдруг пугается и удирает от такого славного, доброго и невинного младенца, как я?

— А тем, что у вас очень большой рот, и она боится, как бы вы ее не проглотили.

Они посмотрели друг на друга и громко рассмеялись.

Двумя днями позднее, в прохладный ветреный день, когда от острова Сент-Маргерит по заливу одна за другой катились высокие волны, Дэмон, совершая неторопливую двухмильную прогулку по Ля-Круазетт, увидел генерала Колдуэлла в компании с двумя офицерами и с той самой девушкой, которая произвела на него такое неизгладимое впечатление. Как и два дня назад, сердце Дэмона приятно замерло, он ускорил шаг, несмотря на боль в ноге. Колдуэлл заметил его и остановился; на лице повернувшейся в тот же момент девушки появился откровенный испуг. Дэмон заметил поразительное сходство девушки и генерала — одинаковая тонкость лиц, интеллектуальная одухотворенность и неотразимая привлекательность — и не удержался от того, чтобы сказать себе: «Идиот!» Он с трудом подавил желание громко расхохотаться. Отдав честь, Дэмон произнес слегка дрожащим голосом:

— Здравствуйте, генерал, добрый день, джентльмены. Колдуэлл крепко пожал левой рукой руку Дэмона и громко воскликнул:

— Сэм! Очень рад видеть тебя снова на ногах. Я пытался вчера позвонить тебе, но разыскать кого-нибудь по телефону сейчас во Франции невозможно. Как только берешь трубку, эти телефонисты сейчас же начинают трещать на своем баскском языке и от них ничего не добьешься. Ты не знаком с моей дочерью Томми?

На лице Дэмона появилась мрачнейшая улыбка:

— Нет, кажется, не знаком.

— Томми, — продолжал Колдуэлл, — это майор Дэмон, я рассказывал тебе о нем.

— Да, я помню, здравствуйте, майор, — живо откликнулась она.

— Здравствуйте, мисс Колдуэлл. — Чувствуя на себе ее взгляд, он повернулся к двум другим офицерам — дивизионному артиллеристу, подполковнику Форсайту, которого он уже знал, и английскому полковнику Иврингэму с квадратным лицом кирпичного цвета и густыми, свисающими, как у моржа, седыми усами.

— Сэм находится здесь в отпуске по болезни, — пояснил Колдуэлл Иврингэму. — В полку он был у меня правой рукой.

— А где вас ранило? — поинтересовался Иврингэм.

— Под Мон-Нуаром, полковник.

— А-а, понятно. — Иврингэм состроил понимающую гримасу. — Выдающееся сражение.

— Для Дэмона по-настоящему выдающимся был арьергардный бой на ферме Бриньи, — вмешался подполковник Форсайт. — Этот бой запомнится ему навсегда.

— Да, да, разумеется, — согласился Иврингэм.

— О, да вы, оказывается, знаменитый герой! — воскликнула Томми Колдуэлл. В ее глазах появились озорные искорки, и Дэмон понял, что она намерена отплатить ему. — Вы человек, отмеченный многочисленными наградами. А почему вы не носите их, майор? Папа, — продолжала она, круто повернувшись к отцу, — почему майор Дэмон не носит все свои награды? Разве он не должен носить их?

— В самом деле, — поддержал ее Форсайт, — почему вы не носите их, Дэмон? Где еще, как не здесь, носить их?

Дэмон улыбнулся:

— Признаюсь, это моя оплошность, сэр.

— А я знаю почему, — продолжала, сверкая глазами, Том просто не хочет, чтобы вы все чувствовали себя неловко

в его присутствии. Правда? Или, наверное, потому, что он становится застенчивым, когда надевает награды. Правда, вы чувствуете себя с ними застенчивым, майор?

— Послушай, Томми… — вмешался генерал Колдуэлл робким, почти мрачным тоном.

— А что, — отозвалась она, часто моргая глазами, — разве я сказала что-нибудь неправильно? Что-нибудь неуместное?

— Абсолютно ничего, — поспешил вмешаться Дэмон. — Дело в том, что награды просто очень тяжелы, чтобы носить их на себе, они сделаны из серебра и бронзы, и из-за них я теряю равновесие. Разве вы не находите их слишком тяжелыми?

— Во-первых, я не имею к ним никакого отношения, — заявила она. — А во-вторых, по-моему, награды это не что иное, как мишура для оловянных солдатиков.

— Послушай, Томми…

— Они так же нелепы, как седые парики, которые надевают английские судьи и адвокаты. Полнейшая нелепость.

Щеки полковника Иврингэма слегка вздрогнули, глаза гневно расширились.

— Гм, я должен сказать… — начал он ворчливо, но веселый смех Томми Колдуэлл заглушил его слова.

— Это элементарная самоподдержка. Что вы все станете делать, если вас лишить головных уборов и всякой блестящей мишуры? Вы же хорошо знаете, что раздаете эти побрякушки друг другу, как детям раздают сладости на каком-нибудь празднике…

— О, мы все собираем награды, мисс Колдуэлл, — вмешался Дэмон, улыбаясь. — Разве не так? Но мы делаем это всего-навсего из-за присущего нам простодушия. Мы представляем собой не более и не менее того, на что претендуем, вы можете запросто судить о нас по тому, что видите на наших плечах и чувствуете в наших сердцах. Разве можно быть еще более бесхитростным и простодушным? А вот с женщинами… — Пристально посмотрев на нее, Дэмон многозначительно улыбнулся. — С женщинами дело обстоит иначе. В них, пожалуй, не разобрался бы и сам Макиавелли. Вы, например, встречаетесь на прогулке с очаровательным созданием; на ней роскошное платье, сверкающие драгоценности, она интригующе намекает на замок родовитых предков, великолепные яхты, пышные приемы в посольствах на триста именитых персон… Но попробуйте угадать, кто она? Графиня или самая обычная искательница приключений? А может быть, и того хуже? Нет, мисс Колдуэлл, вы напрасно наговариваете на нас, бедных солдат, — закончил Дэмон, выразительно покачивая головой.

Томми смотрела на него с нескрываемым восхищением, в ее ясных, широко открытых глазах застыло удивление.

— М-да-а, — восторженно начал генерал Колдуэлл, не сводивший изумленного взгляда с Дэмона, — не могу не отдать тебе должное, Сэм, ты просто сражаешь наповал…

— О, вы, мужчины, всегда вот так, поддерживаете друг друга, — попыталась возразить Томми.

— Я бы не сказал, что Сэм нуждается в чьей-то поддержке, — заметил, нахмурив брови, Колдуэлл. Взглянув на часы, он неожиданно добавил: — Сэм, не в службу, а в дружбу… Томми должна выполнить несколько поручений в городе, не возьмешь ли ты на себя обязанность сопровождающего?

— Папа, майору Дэмону совсем не интересно сопровождать меня…

— А я уверен, что он не откажется. — Колдуэлл через голову дочери бросил многозначительный взгляд на Сэма. — Правда ведь, Сэм?

— С большим удовольствием, сэр.

— Ну, право же, папа…

— У полковника Иврингэма очень мало времени, а нам нужно многое обсудить. Знаете что, давайте все встретимся в баре «Голубой» в четверть третьего. Согласны?

— Отлично, сэр.

— Томми!

— Да, генерал? — отозвалась она по-военному, с нарочитой четкостью.

— Попытайся показать Сэму свои самые привлекательные качества. — Он лукаво посмотрел ей в глаза. — У тебя ведь они есть, ты знаешь…

Дэмон галантно предложил ей руку, и они медленно пошли вдвоем по выцветшей хвойной аллее. Он с радостью отметил, что от прикосновения его руки мышцы Томми напряглись, стали упругими. Дэмону захотелось весело рассмеяться, пуститься но набережной в неудержимый пляс, потянуть за нос хмурую французскую старушенцию с голубой муаровой лентой на шее и седыми пышно взбитыми волосами. Он давно, очень давно не чувствовал себя таким счастливым, — возможно, даже никогда за всю свою жизнь. И самым восхитительным и забавным было то, что все эти ощущения, хотя он сдерживал их в себе, быстро заполняли его сердце и разбегались по всему телу, как дрожащие и сверкающие ртутные шарики.

— Итак, мисс Колдуэлл, давно ли вы во Франции? — галантно спросил он.

— Хорошо, хорошо, — ответила она дерзко. — Ладно. Вы — само благородство. Прямо-таки сэр Персиваль в военном мундире со всей его ослепительно-обманчивой мишурой.

— Не совсем понимаю, что вы хотите этим сказать.

— Конечно, не понимаете. Воплощенное благородство! Божество! Вам надо было бы кончить Итонский колледж.

— Почему?

— Вам хорошо известно, что я уже два года ухаживаю за больными и ранеными в госпитале. Вы просто невыносим! — Казалось что она вот-вот расплачется, но вместо этого ее лицо вдруг озарилось лукавой улыбкой. — И все равно я вас одурачила. — Она резко остановилась и торжествующе посмотрела ему в глаза. — Скажете, нет? Одурачила ведь?

— Да, одурачили. Вам это почти удалось.

— Что значит «почти»?

Напыщенно, словно читая по местному путеводителю, Дэмон продекламировал:

— С тысяча четыреста восемьдесят второго года старинный монастырь Везелей служит местопребыванием монашеского ордена рыцарей-госпитальеров. Внешний облик монастыря, искусно реставрированный Виолле-лё-Дюком в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году, является ярким образцом архитектурного искусства романского периода в Бургундии. Открыт для посещений в будние дни с…

— Но тогда вы этого не знали! — воскликнула Томми.

— Нет, не знал.

— Недоверчивый хитрец! Вы, наверное, относитесь к категории людей, которые никогда не признают себя побежденными. Ненавижу таких!

— Нет, я не из тех. На вашу удочку я попался. Только… — Дэмон посмотрел на проходящие мимо пары. Он теперь тоже был частью пары, и это необыкновенно льстило ему, радовало и волновало. — Только во всем этом было что-то такое, что не вписывалось в общую картину. Инстинкт мне подсказал…

— О, вы обладаете еще и необыкновенным инстинктом, да?

— Да, обладаю.

Они подошли к порту и остановились, чтобы посмотреть на суда.

— Как в сказке, — произнес он задумчиво. — Весь город как сказочный. Такое можно увидеть только во сне. Трудно поверить, что это сказочное место и тот беспорядок и грязь, что севернее, представляют собой одну страну.

— Да, и… — начала было она и внезапно замолчала.

— И что?

— Ничего. — Она нахмурила брови и перевела взгляд на море.

— Они скучные? — спросил он озабоченно

— Что?

— Великие Равнины?

— О, да перестаньте же вы! — воскликнула она и рассмеялась. Они долго смотрели друг другу в глаза и радостно смеялись.

— И часто вы перевоплощаетесь вот так?

— Всегда, когда могу и нахожу это уместным.

— Понятно. А почему?

— Потому что мир, такой, как он есть, мне не нравится. Вот я и пытаюсь изменить его.

Ее лицо снова повеселело и оживилось.

— В самом деле, ведь для вас было намного интереснее, когда я представилась графиней с этими замками и богатыми виллами… И не говорите мне, что на вас это не подействовало, я убеждена в обратном.

— Да, подействовало.

— Видите?

— Но подействовало по-своему… Реальная, вы нравитесь мне намного больше.

— Это потому, что вы неисправимый прозаик.

— Возможно… Давайте поднимемся в Лё-Сюке, — предложил он. — Когда я приехал сюда, мне сразу же захотелось побывать там. Вы сможете?

— Безусловно. — Она очаровательно изогнула губки. — Вы марсиане, все вы ужасно тщеславны, правда ведь? — Она снова остановилась и, уперев руки в бока, повернулась лицом к нему. — Надеюсь, вы не из Вест-Пойнта? — неожиданно спросила она. — Откровенно говоря, мне не хотелось бы не только иметь дело, ко даже прогуливаться с вест-пойнтским произведением. Вы кончали Вест-Пойнт?

— Нет, не кончал.

— Слава богу, хоть этого-то вы миновали.

— Но я должен признаться, что был допущен в Вест-Пойнт перед войной.

— А почему же тогда вы не попали туда? Дэмон пожал плечами и улыбнулся:

— Тщеславие.

Но Томми не засмеялась.

— Дорога тщеславия ведет только к могиле, — сказала она.

— Кто так сказал? — спросил Дэмон, кивнув головой.

— Не знаю.

Лё-Сюке величественно высилась прямо перед ними, словно построенная детьми розово-лиловая игрушечная крепость. Они направились вверх через старую часть города, миновали рынки, прошли по темным сырым проходам со множеством роющихся в мусоре бродячих собак, мимо мрачных, согнувшихся под тяжелой пошей пожилых женщин, усталых, изнуренных; потом они оказались на парапетной стенке с бойницами. Приятный свежий ветерок ласкал лица, далеко на западе у подножия гор виднелась раскинувшаяся полумесяцем, сверкающая белизной Ницца. Выйдя на парапет, Томми, казалось, почувствовала себя свободнее и непринужденнее и рассказала Дэмону о себе.

Она работала в полевом госпитале номер один в Невиле, и ее только что уволили. Большую часть больных эвакуировали в Штаты, и ее услуги оказались теперь ненужными. Она очень много знает о жизни и службе военных. Ее мать умерла, когда ей было шесть лет, и она росла и воспитывалась в армейских гарнизонах в штатах Техас, Джорджия и Вашингтон, а также на Филиппинах. Ее отцу помогали тетки, потом негритянки, напевавшие ей свои песенки, мексиканки и болтливые филиппинки, похожие на маленьких и толстеньких буддийских идолов; она ела мексиканские бобы, мамалыгу и бизонье мясо и бог его знает что еще. Она ездила на лошади практически с того возраста, когда начала говорить; у нее была собака, и она очень любила ее, тупоголовую тварь, которую звали Эйгоналдо и которая подохла от укуса змеи в Фолсоме; она плакала по ней пять дней и ночей подряд, и никто не мог ее успокоить. Она росла и приобретала жизненный опыт под звуки горнов, в атмосфере церемоний при выносе знамени и носила своего рода военную форму всю свою жизнь, а теперь в Западном полушарии нет ни одного, ни одного человека, которому все это так надоело, как надоело ей.

— Я стану куртизанкой, — заявила она. — Знаменитой, опытной, высокого класса куртизанкой. Подхвачу какого-нибудь русского белогвардейца-миллионера или египетского принца… с одной из тех божественных белых яхт, вон там, внизу…

— Это будет забавно, — согласился Дэмон.

— А разве нет? И мы будем плавать из Канн на Кипр, в Аден, на остров Таити, а потом обратно через Сейшельские острова… Правда, хорошее название? Сейшельские… Я, конечно, пополнею, стану грешницей и буду все время мечтать. Иногда, разумеется, буду писать стихи и потягивать через стеклянную трубку абсент.

Дэмон взглянул на нее с любопытством:

— А как же ваш бедный отец?

— О, он позаботится о себе сам. Он ведь генерал теперь, слава богу… Я помню времена, когда он был первым лейтенантом: тысячелетний возраст — и всего-навсего первый лейтенант. Исполняющий обязанности командира роты. А теперь он вон там, в баре «Голубой», рассуждает с другими высокими чинами о том, кто какой фланг оставил незащищенным под Слези и почему девяносто девятый драгунский полк не развернули на линии Нудл — Вомба — Доде, как было запланировано. Ох уж вы, разбойники, и потешились же в этой войне!

— О да, мы великолепно провели время, — грустно проговорил Дэмон. Он понимал, что она по-своему издевается над ним, но в том, как она говорила, была какая-то непонятная буйная нотка, будто она была заодно с тем порывистым ветром который дул с гор.

— А что, скажете, нет? Вы веселились, как скорпионы в бочке. «Солдаты! — пробубнила она напыщенным басом. — Солдаты, нам нужно захватить эту высоту. Я должен сейчас пойти в столовую и посмотреть, остужено ли вино к обеду, и чтоб, когда я вернусь, высота была в наших руках». Разумеется, вино остужено не было, ординарец до костей стер себе руки, начищая ботинки полковника Бабблегатса и отутюживая его форму для вечерних любовных похождений. Бабблегатс, разумеется, отправляет ординарца на гауптвахту. К этому времени… — Она вызывающе посмотрела на Дэмона и засмеялась: — …к этому времени прибывает шофер на сверкающем «роллс-ройсе», и Бабблегатс вынужден что-то придумать, чтобы оправдать свое намерение поехать; он выбирает батальон, расквартированный около старой виллы, которая уже давно привлекала его внимание, и посылает приказ командиру этого батальона подготовиться к проверке. Солдаты батальона, те, что остались в живых, только что прибыли с линии фронта, они грязные, уставшие, их одежда, снаряжение и оружие в беспорядке. Но приказ есть приказ, это известно каждому дураку, и бедные ребята, еле волоча ноги, начищают, как могут, оружие, приводят себя в порядок и выстраиваются под дождем для осмотра…

— Вы забыли сказать о санобработке, — заметил Дэмон.

— Скажу и об этом. Но Бабблегатс вовсе не намеревался устраивать никакой проверки батальону, он думал только об этой вилле. Он сел за руль сам и, приехав туда, с удовольствием обнаружил, что в вилле есть винный погреб, полногрудая податливая femme de chambre и роскошная мягкая кровать; не говоря уже о великолепной окружающей местности, включая и ту высоту. Все как по заказу…

Она повысила тон, ее голос стал более напряженным, глаза сверкали, как скрещенные шпаги. Дэмон перестал улыбаться.

— Может быть, прекратим этот разговор? — предложил он.

— Нет, нет, подождите. Самое интересное еще впереди. Бабблегатс звонит по телефону в Шомон и интересуется возможностями своего продвижения. За то, что ничего не делает. Генерал Сэкфул-Понч непреклонен: «Дорогой мой, я не могу представить тебя к присвоению звания „бригадный генерал“, у тебя слишком малы потери. Постарайся увеличить их, тогда я посмотрю, что можно сделать». Бабблегатс повергнут в уныние, но не надолго. Решение, решение! И что же он видит? Конечно же, тот самый батальон! В батальоне наконец поняли, что никакой проверки не будет, и теперь солдаты с трудом тащатся в пункт санобработки. Беда только в том, что Бабблегатс все слегка перепутал: все эти жирные куропатки, бутылки «Шато Помероль» и беготня из комнаты в комнату за femme de chambre подействовали на него так, что он потерял ориентацию. «Они атакуют! — кричит он. — Молодцы, ребята!» Через какое-нибудь мгновение он уже связался по телефону с артиллерией: «Огневой налет по квадрату К-42!» — приказывает он. «Но, полковник, этот квадрат у нас в тылу, это ведь там, где…» «Вы что же это, учите меня, что мне делать? — ревет во все горло Бабблегатс. — Если я сказал, по квадрату К-42, значит, мне нужен огонь по квадрату К-42! Стреляйте из всех орудий!» Разумеется, Бабблегатс перепутал войну с давнишней футбольной игрой там, в Вест-Пойнте, в старые добрые времена, когда он защищал честь своей родной команды. Но артиллерийский офицер, разумеется, не мог этого знать, приказ есть приказ и поэтому старый служака дергает за спусковой шнур. И — бах! Догадываетесь, что произошло? Первый залп шлепается в самую середину колонны — и все к чертовой матери! О боже, словами этого не опишешь — летящие в разные стороны руки и ноги, мечущиеся санитары, которые пытаются по частям собрать тела убитых…

— Довольно! — воскликнул Дэмон, поднимаясь на ноги; он взял Томми за плечи и сильно встряхнул ее. — Довольно! Прекратите, черт возьми…

— О, да, наконец-то для вас этого довольно… Дэмон был ошеломлен и кипел от гнева.

— Перестаньте, послушайте меня: в этой проклятой войне погибли тысячи хороших людей и издеваться над ними — это кощунство, понимаете?

— Я думаю…

— Вы можете думать что вам угодно, но не насмехайтесь над ними при мне…

— А вы думаете, мне это доставляет удовольствие? — зло спросила она. — Может быть, вы думаете, что я недостаточно насмотрелась на эту идиотскую войну, что я мало видела смердящих pan, гноя и всяких мерзостей, мало наслушалась непрекращающихся стонов? — Томми неожиданно заплакала, по щекам ее побежали слезы, которые она и не пыталась смахнуть. Растерявшийся Дэмон стоял перед ней, все еще держа ее за плечи и не зная, что предпринять. Затем он нежно обнял ее, а она, всхлипывая, прижалась к нему.

— Будьте вы все прокляты! — проговорила она сквозь всхлипывания. — Все вы глупые, чванливые идиоты…

— Успокойтесь, успокойтесь, — тихо промолвил Дэмон. — Кто он был?

Она откинула голову назад, как будто он ударил ее.

— Летчик, вот кто, и в сто раз лучше всех вас! Замечательный человек… О нет, простите, — спохватилась она и снова опустила голову. — Я не знаю, был ли он лучше, может, и не был. Простите меня, майор. Я не знаю. Но он был такой милый. Как он улыбался… Они подбили его самолет, и он попытался посадить его. Посадить самолет, потому что у него не было парашюта. Почему они не давали летчикам парашюты? — гневно крикнула она. — Почему? У немецких летчиков парашюты есть, а у наших нет. Почему?

— Не знаю, — ответил Дэмон.

— Он был абсолютно безнадежным, но не унывал. Все улыбался, О боже, это так ужасно! — Она всхлипывала, как будто ее сердце было разбито навсегда.

— Я сочувствую вам, — прошептал Дэмон, — видит бог, я сочувствую.

Из-за угла зубчатой стены замка вышли два американских моряка и остановились, глядя на них с нескрываемым любопытством. Повернувшись, Дэмон бросил на них сердитый взгляд и повелительно махнул головой; моряки нехотя повернули обратно. Почувствовав движение Дэмона, Томми подняла голову и заметила быстро скрывшихся за каменной стеной моряков.

— Этого еще не хватало, — сказала она раздраженно, выпрямилась и начала вытирать слезы. — Глупо. Не знаю, что со мной происходит. Я давно уже не плакала по Джиму. В самом деле. У меня очень взвинчены нервы, наверное, не следовало приезжать сюда. — Она откинула волосы назад. — Теперь мое лицо несколько часов будет как мокрая красная тряпка… Джейн сказала, что поездка сюда изменит всю мою жизнь. Джейн была у нас старшей сестрой в Невиле. Она приезжала сюда в отпуск и познакомилась с капитаном из войск охраны, который владеет чуть ли не половиной Австралии. — Она высморкалась в платочек. — Ей повезло, правда?

— Да, повезло.

— Она собирается унаследовать весь Мельбурн. — Томми посмотрела на Дэмона с притворной глупостью. — А вы, случайно, не миллионер?

Дэмон покачал головой.

— Нет, я самый простой и бедный парень с фермы.

— К тому же тщеславный, — добавила она.

— Правильно, — согласился он. — Какой уж есть.

Ее прелестное, покрасневшее от слез личико озарилось очаровательной улыбкой.

 

Глава 11

— Я плавала во всех океанах мира, — заявила Элси Лилиенкроп, высокая блондинка с красивым выразительным лицом и серо-дымчатыми глазами. Ее отец прежде торговал бриллиантами, и на Ривьере ее все называли Царевной. — Я плавала в Атлантике, и на Тихом океане, и, конечно, на Средиземном море. Плавала в Индийском океане и в Японском море.

— А как насчет Черного моря? — спросил Бен Крайслер.

— И на Черном море тоже была, в Трабзоне.

— О, продолжайте, продолжайте, дорогая, — вмешался лейтенант Пойндекстер. — Уж не собираетесь ли вы сказать нам, что плавали и в Арктике?

— Собираюсь, плавала, — кивнула она головой с победоносным видом. — Я была в Будё, в Норвегии.

— Но, милая Царевна, это же не Арктика…

— Это севернее Полярного круга.

Пойндекстер с недоверчивым видом повернулся к Томми; он прижал большой палец руки к подбородку, и это сделало его очень симпатичным.

— Неужели севернее? Томми, вы согласны с ней? Вы ведь везде побывали.

— Я пасую, — весело ответила Томми, пожав плечами. — Спросите у Сэма, он знает все эти тонкости.

— О'кей, майор, — обратился к нему Пойндекстер, — это правда?

Сэм улыбнулся:

— Если она прибыла в Будё на пароходе, значит, она плавала в Арктике. Полярный круг идет от острова Трэнеи через Кузомень в Финляндию. Будё севернее этих пунктов.

— О боже! — простонал Пойндекстер. Элси лукаво улыбнулась и пробормотала:

— Вот видите? Он знает.

— Я инстинктивно не доверяю человеку, который утверждает, что знает подобные вещи, — заявил Пойндекстер.

— Стерлинг, не показывай свою невоспитанность, — заметила Томми.

— Сэм знает все, — поддержал ее Бен Крайслер, поправляя рукой спавшие на лоб волосы. — У него потрясающая память. К тысяча девятьсот тридцать девятому году он станет начальником штаба сухопутных войск.

— Неужели он в самом деле будет начальником штаба? — недоверчиво спросила Арлин Хэнчетт, девушка из Красного Креста, которую Томми привела на вечер для Бена.

— А почему бы и нет? Я, во всяком случае, проголосовал бы за него.

— Тысяча девятьсот тридцать девятый? — снова вступил в разговор Пойндекстер. — К чему этот ни на чем не обоснованный разговор о тысяча девятьсот тридцать девятом?

Дэмон, Томми и их спутники сидели за столиком в небольшом модном кабаре «Пьяный жонглер», который находился в переулке, выходящем на улицу Антиб. В клубах сигаретного дыма, налетая друг на друга, весело кружили танцующие пары под шумную музыку негритянского оркестра из шести человек. Держа бокал, тихо напевая мелодию — оркестр играл «После того как ты ушла», — Томми Колдуэлл с интересом наблюдала за танцующими. Кто-то из них — Томми не узнала его — махнул ей рукой, и она ответила ему легким кивком головы. На их столике стояло несколько бутылок «Моэт-Шандон»; Пойндекстер настоял, чтобы заказать именно это вино, так как, по его убеждению, лучшего шампанского на свете не существует и пусть никто не пытается ему возражать. Друзья уже изрядно выпили, за столиком царило оживленное веселье.

— А как насчет Каспийского моря, Царевна? — спросил Пойндекстер, уваренный что наконец-то он выйдет победителем.

Элси серьезно кивнула головой.

— Да, была и на Каспийском, в Балканах. Это около Баку.

— Боже, это просто невероятно! Никогда не слышал ни об одном из этих мест.

— Это потому, что вы совершеннейший провинциал, — заметила Элси со слабым, едва уловимым акцентом. На ее лице появилась мечтательная улыбка.

— Это для меня новость! Вот уж не думал, что принадлежу к таковым, — пробормотал Пойндекстер. Это был высокий широкоплечий молодой человек с темными вьющимися волосами; в его движениях чувствовались легкость и грация, и он прекрасно знал, что правится всем. На нем была сшитая по заказу у Селфриджа военная форма и офицерский поясной ремень, выделанный из русской телячьей кожи, мягкий, отполированный до блеска. Под Буа-до-Рапп Пойндекстера ранило в ногу, и он не мог простить немцам, что они испортили ему отличную пару модельной обуви. Томми считала, что он самый привлекательный мужчина из всех, кого она до сих пор встречала. Как бы чувствуя ее восхищение, он, изящно изогнув руку с бутылкой, налил ей в бокал шампанского. Томми улыбнулась ему; ей нравился и он, и вся компания, и кабаре, в котором они сидели, и различные солдаты и девушки, которые время от времени останавливались у их стола и, весело приветствовали их. «Отличный вечер, — думала она, — и все это устроил Декс. У него всегда получается все очень хорошо».

— Декс проплыл на старой калоше «Фен-Хуан» от Нью-Йорка до острова Таити, — сказала Томми, защищая Пойндекстера перед Элси. — С экипажем из пяти человек. Тогда ему было всего девятнадцать лет.

— Это пустяки, — заметил Пойндекстер, шмыгнув носом. Он посмотрел на Сэма, сидевшего слева от Томми. — А вам приходилось когда-нибудь плавать, Дэмон?

Сэм улыбнулся и покачал головой:

— Первое и единственное судно, на котором я побывал за всю свою жизнь, это «Том Джефферсон». Я прибыл на нем в Европу.

Томми улыбнулась. Сэм оставался верным себе: скромный, прямой, несколько бесцеремонный. Пойндекстер, казалось, не поверил:

— Вы просто шутите, наверное.

— Святейшая правда.

— О, вам понравилось бы плавать. Увлекательный спорт. — Пойндекстер как бы изучал майора своими ясными голубыми глазами. — Кстати, что вы намерены делать, когда демобилизуетесь?

— Не знаю, я не решил еще.

— Папа уже навалился на него, — вставила Томми, — он пытался уговорить его остаться в этой проклятой армии.

Пойндекстер удивленно вытаращил глаза:

— О боже, да зачем это нужно? Мы уже сделали мир безопасным для плутократии…

— Возможно.

— Нет вы послушайте! Я имею в виду, что вам ведь нет никакой необходимости играть на «бис», вы уже получили все существующие побрякушки.

— А почему бы ему не остаться в армии? Перед ним открыта широкая дорога, — вмешался Бен, схватившись за нос большим и указательным пальцами; он всегда так делал, когда волновался.

— С вами я спорить не буду, вы уже испорченный человек, — сказал Пойндекстер Бену, махнув на него рукой. — Но вы-то, — продолжал он, обращаясь к Сэму, — не останетесь же вы в этом идиотском зверинце, чтобы каждый божий день начищать краги и отдавать честь знамени. Ведь не останетесь? Я понимаю, что говорю неуважительно по отношению к старшему и всяким там церемониям, но ведь совершенно ясно, что в этом нет никакого будущего. Через несколько месяцев они начнут все сокращать и уменьшать и вы не успеете чихнуть, как снова окажетесь младшим капралом.

— Вот об этом-то я все время и твержу ему, — вмешалась Томми.

— Запомните мои слова, никто в Штатах не захочет даже и слышать об армии. Мой отец знает некоторых очень влиятельных людей, сенаторов и тому подобных шишек. Единственное, чего они хотят сейчас, это прекратить игру и сложить колоду. Они считают, что почетный караул на Арлингтонском кладбище — это угроза миру и благополучию Соединенных Штатов.

— Американские сенаторы? — спросил Сэм. — Так думают сенаторы?

— Ха, конечно, американские сенаторы! А кто же, по-вашему? Поймите же, мы уже совершили ошибку: пришли сюда, помогли заполнить кладбища, добавили, так сказать, еще одну славную страницу в историю… А теперь давайте вернемся домой и забудем обо всем этом. Только дураки продолжают играть, когда совершенно ясно, что их карта бита. Вы же хорошо понимаете это. Просто надо списать со счетов все паши потери.

— Просто списать, и все?

— Конечно. Неужели вам хочется сгнить в каком-нибудь захолустном гарнизоне, расквартированном на неплодородной земле? Там ведь не осталось ни одного индейца, с которыми когда-то воевали. — Глаза Декса весело сверкнули. — Возвращайтесь домой, и мой старина отец предоставит вам работу у себя на предприятии.

— И что же я буду делать? — спросил Сэм, улыбаясь.

— Что делать? Об этом беспокоиться нечего, дорогой. Дело не в том, что вы будете делать, а в том, как вы будете делать.

У вас будет масса телефонов, вы будете названивать разным людям и говорить им, что операции с «Анакондой» надо оживить, а со «Стандарт ойлом» притормозить. Да это, собственно, не имеет значения. Деловая активность во всех отраслях так или иначе повысится. Вашей действительной заботой станут поло, теннис, прогулки на яхтах и тому подобные развлечения.

— Звучит довольно заманчиво, — откликнулся Дэмон. — Все прикончить, обо всем забыть и отправиться домой.

— Вот это разговор!

— Все очень хорошо, пока… Пока не начнется все сначала.

— Как сначала?! — воскликнул Пойндекстер. Даже Элси и Бен, казалось, были крайне удивлены мрачными предсказаниями Дэмона. — Что вы имеете в виду, черт возьми? Господи, вот еще пророк нашелся! Никакого нового мирового пожара не будет. Мы уже все сыты по горло, понимаете?

— И все-таки пожар может разгореться снова, — спокойно ответил Дэмон.

— Вопреки желаниям американцев, — добавила, нахмурив брови, Элси.

— Вашего друга преследует idee fixe, — сказал Декс, обращаясь к Томми.

Разговор с Сэмом продолжил Бен, Декс послушал их некоторое время, затем достал великолепный золотой портсигар и протянул его Томми.

— Мне нравится этот портсигар, — сказала она, беря из него сигарету. — Он такой… такой необычный…

— Милая детка, он ваш. — Декс положил портсигар на ее ладонь и накрыл его своей рукой.

— Нет, нет, Декс, — запротестовала она, — я не могу принять такой подарок…

— Не вижу причин для отказа. Особенно если вы посмотрите дарственную надпись.

Томми повернула портсигар. Красивым снепсерианским почерком на нем было выгравировано: «Я без ума от любви к вам. Икар». Она невольно улыбнулась и восхищенно посмотрела на него. Вчера он прислал ей два десятка роз, а позавчера духи «Арпеж» в большом флаконе в форме сердца.

— А мне ваш отец предоставит работу на своем предприятии? — спросила Томми с шаловливой улыбкой.

— Не будьте упрямой, — прошептал Декс. Он склонился к ней так близко, что она хорошо различала сверкавшие в самом центре его зрачков искорки. Он занимал седьмое место по гребле в Нью-Хейвене, слыл отличным игроком в поло… И вот он сидит здесь, рядом с ней, такой представительный, готовый для нее на все. — Зачем противиться неизбежному? — продолжал он. — Вот мы рядом, я и вы. Что может быть логичнее этого?

— А я думала, что дети военных вызывают у вас презрение, — пробормотала она неуверенно.

— Это было всего лишь предубеждение незрелого человека; теперь я думаю по-другому. Ваши колебания не имеют под собой никакой почвы, дорогая. Вот увидите, вы понравитесь всем в Ойстер-Бейе, а они все понравятся вам.

— В связи с чем это вы вспоминаете Ойстер-Бей? — решительно вмешался в их разговор Сэм.

— Майор, — отозвался Декс, нахмурив брови, — давайте поговорим об этом позднее, хорошо?

— Нет, нет, все-таки, где это находится? — быстро продолжал Сэм. — На Лонг-Айленде? Между Глен-Ковом и Хантингтоном?

— Да.

— Ну и как там? Расскажите нам. Пойндекстер нехотя выпрямился.

— Вам там не понравится, Дэмон. Право же, не понравится.

— Почему?

— Очень уж там все неподвижные, спокойные, слишком raffine для вас. Вы здоровый мускулистый фермерский парень со стальными ребрами и нежным сердцем, а на Лонг-Айленде у всех, наоборот, нежная кожа и стальное сердце…

Томми засмеялась. Ей было приятно сидеть между двумя красивыми мужчинами, добивающимися ее расположения, и в то же время она чего-то боялась, ее не покидало ощущение, что за ней гонятся какие-то жестокие непримиримые силы. Ей не хотелось быть вовлечённой в борьбу этих столь непохожих друг на друга мужчин; она все еще была в состоянии какой-то неопределенности. Временами ей казалось, что всех, кто был ей дорог, кого она любила, у нее отняли. Ее мать умерла в окружении суетливых, вполголоса говоривших друг с другом в ночной тиши военных врачей; любимую собачонку Эйгыоналдо укусила у нее на глазах ядовитая змея; когда ей было четырнадцать лет, она очень увлеклась юношей по имени Артур Брелл, но он целую зиму пролежал с воспалением легких, а потом с постели поднялся не человек, а его тень — едва держащееся на ногах привидение; а потом этот летчик Джим…

— Потанцуем? — предложил ей Сэм, улыбаясь.

— С удовольствием.

— О, Дэмон! — насмешливо воскликнул Декс. — На что вы отваживаетесь? Вы же не сможете танцевать…

— Посмотрим, — ответил Сэм.

Томми встала, и, облегченно вздохнув, направилась с Сэмом к толпе танцующих.

— Извините, — прошептал Сэм. Он слегка прихрамывал на не совсем еще окрепшую ногу.

— О, ничего, ничего. У вас очень хорошо получается. Дэмон танцевал не блестяще, ему явно мешала раненая нога,

но он отлично чувствовал ритм и, вполне возможно, был неплохим танцором. Сейчас он удерживал вес тела большей частью на здоровой ноге, а когда опирался на мгновение на больную, то слегка покачивался, но равновесия все же не терял; Томми быстро подладилась под этот не совсем обычный шаг своего кавалера. Вскоре среди танцующих появились Бен с Хэнчетт, их плечи подпрыгивали, как будто они шагали по упругому пружинному матрасу. Музыка танца, веселая, возбуждающая атмосфера захватывала Томми все сильнее и сильнее.

— Я, кажется, выпила лишнего, — сказала Томми, громко смеясь. — Ну и пусть, мне очень весело… А вы знаете, он ведь не шутит…

— Кто?

— Декс. Он действительно может устроить вас на работу, если вы захотите, конечно.

Сэм бросил на нее осуждающий взгляд:

— У вас есть один очень маленький недостаток.

— И какой же?

— Не слишком ли много внимания лейтенанту Пойндекстеру?

— А что я могу сделать! — воскликнула она. — Он такой привлекательный! Вы все привлекательные, конечно, но Декс самый привлекательный.

— Этого далеко не достаточно…

— Он хочет, чтобы я разделила его судьбу. Правильнее сказать — богатство. Как я буду, по-вашему, выглядеть в роли ойстер-бейской матроны? Верховая охота с собаками, собственные яхты в заливе, пышные и шумные приемы на зеленых лужайках под вязами… Недурно, правда?

— Это будет ненадолго, — сказал Сэм.

— Да? А почему ненадолго?

— Вы очень скоро надоедите ему. — Она бросила на него полный гневного изумления взгляд. — Да, да, надоедите, — продолжал он. — Такие, как он, никогда не довольствуются одной женщиной. Не успеете вы обосноваться, как он уже начнет поглядывать во сторонам в поисках другой…

— Мне это очень нравится! — воскликнула Томми. Она была вне себя, слова Сэма настолько взбесили ее, что она прекратила танец. Кто-то наступил ей на ногу, она вскрикнула от боли. — Какое нахальство! Кто же вы такой, если смеете говорить мне, что я не смогу удержать своего мужа? Вы невыносимый человек, вы слишком самоуверенны. Все это потому, что вы привыкли командовать солдатами и думаете, что вам позволено говорить любые дерзости. А теперь возьмите свои слова назад, Сэм Дэмон!

— Подождите… Я не хотел…

— Я хорошо поняла, что вы хотели! Извольте взять свои слова назад, сейчас же!

— Я хотел сказать, что вы будете несчастливы…

Они пробирались мимо эстрады, где сидел оркестр; встретившись с ней взглядом, барабанщик лукаво подмигнул ей и выбил замысловатую трель; Томми рассмеялась, ухватила Сэма, и они снова закружились в танце; от ее гнева не осталось и следа.

— Не сердитесь, — шепнул ей на ухо Сэм. — Беру все сказанное назад. Все до единого слова. Я вовсе не хотел…

— О, я не могу сердиться на кого-нибудь более пяти минут! — воскликнула она. — Это все моя гугенотская кровь.

Томми заметила, что лицо Сэма резко изменилось, стало напряженным, как будто он в одно мгновение постарел на много лет.

— Что случилось? — спросила она с тревогой.

— Ничего. — Глаза Сэма были необыкновенно печальными, Томми никогда не видела такой глубокой печали ни в чьих глазах. — Однажды мой хороший друг сказал то же самое. Точно такие же слова.

— Извините меня, — прошептала Томми. Она посмотрела через плечо Сэма на барабанщика, на танцующего Бена, крючковатое костлявое лицо которого расплылось в широкой улыбке. Неожиданно она почувствовала, что Дэмон тяжело опирается на нее, его лицо снова побледнело, мышцы напряглись.

— Вам плохо? — спросила она.

— Нет.

— Это нога, она болит? — Дэмон утвердительно кивнул. — Но это же абсурд какой-то. Почему вы не говорите об этом?

— Потому что, — ответил Сэм, печально улыбаясь, — в таком случае нам пришлось бы вернуться к столу и слушать Пойндекстера.

— Ну и что в этом плохого?

— Ничего. Только я хочу, чтобы вы безраздельно принадлежали мне.

— Нельзя, чтобы у вас всегда было то, чего вам хочется. Несмотря даже на то что вы один из тех троих в американских экспедиционных войсках, кто получил высшие награды. Это просто глупо, — продолжала она через несколько секунд. — Пойдемте, сейчас же пойдемте обратно к столу. Декс такой забавный! Я хочу послушать его еще…

— Не выходите за него замуж, Томми! — неожиданно выпалил Сэм, как будто целый час сдерживал эти слова вместе с дыханием. — Не выходите за него!

— Это почему же?

— Выходите лучше за меня.

— За вас! — шаловливо воскликнула она, заглушая звуки оркестра. — Почему именно за вас?

— Потому что я люблю вас, Томми. — Они снова перестали танцевать; он до боли прижал ее к себе. — Я хочу, Томми, чтобы вы были моей женой. Ну, пожалуйста, скажите «да», скажите, что вы согласны.

— О нет, нет, что вы! — отчаянно воскликнула она и энергично покачала головой.

— В чем дело?

— Я не хотела этого… не хотела, не хотела…

— Почему?

— Я не хотела, чтобы это произошло… это просто симпатия… В глазах Дэмона появилась тревога.

— Не может быть, — тихо произнес он, так тихо, что она едва услышала. — У вас же есть какое-то чувство ко мне, не правда ли? Вы же чувствуете что-то?

— О, нет же, — произнесла она, заикаясь, — я говорю не о себе, а о вас! Я сказала о вашем чувстве ко мне! — Ее охватило смятение, она испугалась, что он неправильно поймет ее, ей трудно было разобраться в своих же чувствах. Он был таким неотразимым! В этот момент она не думала ни о чем, кроме того, что он так близок к ней и так горячо обнимает ее рукой, что в нем такая огромная притягательная сила.

— Ты очень хороший, — тихо сказала она, не сводя своего взгляда с его глаз, — очень милый… В таких девушки влюбляются сразу.

Его лицо озарилось радостью.

— Будь моей женой, Томми, — повторил он. — Скажи, что ты согласна, что выйдешь за меня.

— Сэм, я…

Позади них раздался взрыв аплодисментов, потом вторая и третья волна дружных хлопков. Томми даже вздрогнула от испуга, когда поняла, что на затемненной площадке для танцев, никого, кроме нее и Сэма, нет; музыканты с эстрады тоже ушли, а вся публика с интересом смотрела на них.

— Эй, дети, возвращайтесь, назад, все уже кончилось! — крикнул им Пойндекстер.

— Сэм, — прошептала Томми, — все смотрят на нас… Он прижал ее к себе еще крепче.

— Согласна? — настойчиво допытывался он. — Ты согласна?

— О боже, ты хочешь погубить меня! — простонала она.

— Что? Нет…

— Ты ведь останешься в армии, превратишься в жирного напыщенного идиота, будешь все делать по уставу и лапать лейтенантских жен на субботних вечеринках. Воображаю себе, как ты… О, проклятье!

Неожиданно на них навели лучи яркого желтого света, такого яркого, что пришлось зажмурить глаза. Томми попыталась отойти в сторону, но в тот же момент почувствовала, что кто-то легонько похлопывает ее по плечу. Повернувшись, она увидела худощавого мужчину во фраке. Лицо его блестело в лучах света.

— Вы не возражаете, если я позаимствую у вас на несколько минут небольшую часть площадки? — спросил он по-французски громким сценическим шепотом, который был слышен даже в самых отдаленных уголках кабаре.

Раздался общий смех, пианист заиграл бравурную мелодию. Внезапно Томми вспомнила афиши, которые она видела на Ля-Круазетт и у вокзала. Это Клод Гетари. Он по-прежнему вопросительно смотрел на них, не улыбаясь.

— Извините, — начал Сэм смущенно, — я и не заметил, что…

— Ничего, ничего. Я уверен, что они смотрят не столько на меня, сколько на вас. Не уходите. Вот. — Он поставил неизвестно откуда появившийся высокий стул, театрально уселся на нем и, скрестив ноги, сделал вид, что он весь восторженное внимание. — Продолжайте вашу сцену, а я посмотрю и, если нужно, дам совет. Отлично. Продолжайте. Он умоляет вас, просит предоставить ему еще один, всего один шанс. Так ведь? Но вам уже довольно того, что было, конечно же, довольно, жизнь слишком коротка, чтобы продолжать терпеть его измены и неверность, его любовные похождения. Тем не менее вот он стоит перед вами, такой кроткий, доверчивый, такой статный красавец, да? И вас ужасно интересует, что же это за человек, этот прекрасно сложенный американский офицер. Каковы его мечты, каков он в личной жизни, что представляет собой этот человек в действительности? — Клод Гетари глубоко поклонился ей. — Я здесь, мадемуазель, как раз для того, чтобы ответить на эти вопросы, показать вам, что представляет собой ваш кавалер. Alors, on verra, hein?

Гетари встал и, усиленно жестикулируя, начал ходить вокруг озадаченного Сэма. Производя руками быстрые, как бы случайные движения в самых неожиданных направлениях, он монотонным голосом комментировал каждое свое «открытие». Из кармана френча Сэма он вытянул черные шелковые штанишки с кружевами («Ну вот, кажется, мы уже можем судить об истинном лице этого человека»); из уха — грязный измятый комочек, оказавшийся военной картой Африки, на которой жирным черным карандашом было небрежно написано одно слово: «Merde»  («Что ж тут удивляться, на это у вас ушло четыре года!»); из-за пазухи — похожую на удава плетку («Так вот как вы обращаетесь со своими солдатами, да? Или вы держите это для женщин?»); изо рта — резиновую ручную гранату, которую швырнул на ближайший столик, вызвав визг и испуганные вопли сидящих за ним; из другого уха — маршальский жезл с красными и синими лентами («Вы, оказывается, мечтаете, не правда ли?»).

Публика непрерывно хохотала. Смеясь, жмуря глаза от яркого желтого света прожекторов, Томми видела, что Сэм, включившись в игру, весело улыбался, пожимал плечами, изумленно раскрывал рот, и наконец, эффектно, точь-в-точь как это делает Чарли Чаплин, простер руки с мольбой о пощаде… Томми поняла в этот момент, что «любит» Сэма. После того как под общий хохот, визг и крики Гетари извлек из карманов Сэма бюстгальтер, пистолет, цыпленка и полбутылки коньяку, Томми бросилась к Сэму и горячо поцеловала его в щеку.

— Я согласна! — выпалила она. — Я выйду за тебя замуж!

Несколько секунд Дэмон изумленно смотрел на нее, не обращая внимания ни на кучу предметов у его ног, ни на оглушительный восторженный рев публики.

— Ты согласна? Неужели в самом деле ты согласна? — бормотал он недоверчиво.

Томми утвердительно кивнула. Сэм наклонился к Гетари и прошептал ему что-то на ухо. Глаза фокусника засверкали, он лука но улыбнулся, засунул руку в карман бриджей Сэма, сделал несколько вводящих в заблуждение движений, извлек оттуда большое кольцо на белой шелковой ленте, надел его на голову Сэма, так, что оно оказалось на уровне носа, вручил ленту Томми и подал незаметный знак пианисту. Под громкие звуки переработанного для джаза свадебного марша Мендельсона Гетари поклонился Сэму и со словами «Утешительный приз» вручил ему маршальский жезл. Повернувшись к публике, он объявил:

— Леди и джентльмены, герой войны, славный американский парень Дэмон и его невеста!

Они прошли к своему столику под шумные восторженные крики. За столом заговорили все сразу. Бен энергично затряс руку Сэма:

— А что я говорил? Я же знал, что так будет. Это обязательно должно было произойти. Чудесно, чудесно…

— Вы должны поздравлять меня, а не Сэма, — шумно возмутилась Томми. — В конце концов согласие дала я, а не он…

— Когда же все это произошло? — поинтересовался Пойндекстер.

— Только что.

— Он только что сделал предложение? Он сделал вам предложение и вы согласились? — Она радостно кивнула ему. — Ну знаете, это просто самоубийство…

— Можно мне сейчас поцеловать ее, Сэм? — спросил Бен. — Могу я поцеловать вашу невесту?

— Не торопись, дружище. — Нос Сэма все еще украшало привешенное фокусником кольцо, которое придавало ему грозный вид жестокого варвара.

— Да, но, учитывая…

— Учитывая что?

— Учитывая, что я так много выпил…

Пойндекстер все еще смотрел на нее, укоризненно качая головой.

— Поздравляю, — глухо сказал он. — Надеюсь, когда вы будете отстирывать его рубашки в луженой бадье где-нибудь в самой глухой части Эгони-Роу, вы вспомните, что у ваших ног был весь мир…

— Я положу весь мир к ее ногам, — резко перебил его Сэм.

— Вы такой сентиментальный, Декс, — меланхолично заметила Элси, — и такой обескураживающе наивный. Зачем же вы говорили, что поможете ему стать миллионером, если не хотели, чтобы он сделал ей предложение?

— Я беру назад свои обещания! — рявкнул Пойндекстер и осушил свой бокал. — Можно выбирать или девушку или работу, но не сразу то и другое.

— Слишком поздно, — заметил сквозь смех Бен.

— Не расстраивайтесь при проигрыше, — сказал Сэм решительно. — Разве вас не учили в Нью-Хейвене как проигрывать

изящно?

— Я «завалил» этот предмет. И еще один, пока пил шампанское. Неужели вы оба совершенно равнодушны к богатству?

— Декс, — умоляющим тоном вмешалась Томми, — вы же ни хотите, чтобы я не послушалась зова своего сердца, но хотите ведь?

— Зов сердца! Высокопарные слова и показная мишура, какой уж это зов сердца! Томми, я… я по-настоящему разочаровался в вас.

— По-моему, это восхитительно, — заметила Элси, выговаривая слова со своим неопределенным акцентом. — Всякая женщина должна поддаваться каждому своему чувству, идти на любое приключение — психологическое, сексуальное, географическое…

— Океаническое, — вставил Бен.

— А почему бы и нет? Я спала с девятью разными мужчинами, и с каждым новым всегда было интереснее, чем с предыдущим.

— Неужели это правда, Элси? — жадно заинтересовалась Арлин Хэнчетт. — Неужели действительно с девятью разными мужчинами.

Царевна лениво вздохнула.

— Американцы! — презрительно сказала она. — Вы как-то уж очень ограничиваете сами себя. Неужели это интересно всю жизнь каждый божий день есть только жареный картофель?

— А как насчет Красного моря, детка? — спросил Дэкс насмешливо.

— Да, бывала, — Элси выразительно посмотрела на него томными глазами и утвердительно кивнула, — проездом. В Акабе.

— О, хорошо хоть, что только проездом…

Позднее Томми и Сэм оставили своих друзей и поехали по спящему городу в открытом экипаже. Они миновали Ля-Круазетт, проехали к заливу Хуан под зеленый свод шумящих от морского ветра сосновых ветвей. В лицо ударял свежий соленый воздух, звонкий топот копыт воспринимался, как веселая музыкальная мелодия; до звезд на небе, казалось, можно было достать рукой.

Интересно получается: в какой-то момент вы на что-то решились — и у вас сразу же изменяется весь комплекс чувств, ощущений и желаний. Томми долгое время чувствовала себя одинокой; сейчас, когда она брошена на произвол судьбы в конце этой безжалостной войны, ей всем сердцем захотелось стать частичкой кого-то, быть неразрывно связанной с кем-то. Томми прижалась к теплой ворсистой шинели Сэма и повернулась к нему лицом.

— Ты счастлив? — прошептала она.

— Счастливее, чем сейчас, я не был никогда… — ответил он, — честное слово, никогда в своей жизни… У меня такое ощущение, как будто я могу поднять весь мир одной рукой. О, мы будем так хорошо жить, Томми, — продолжал он, крепко обнимая ее. Он ликовал от радости. — Я полон… ох, не знаю… Любовь и всякие приключения, замки и султаны, коралловые лагуны…

— Ты выпил слишком много шампанского.

— Да, но дело не в шампанском. Это все ты. Я безумно хочу тебя.

Она почувствовала тайный страх: «А что, если я подведу его, если я не оправдаю его надежд?», но эта мысль в тот же момент сменилась радостным желанием быть любимой, отдаться ему, упасть в его объятия.

— О, поцелуй меня, — прошептала она. — Поцелуй, сейчас…

Его губы были теплыми, шероховатыми, он обнял ее так крепко, что захватило дыхание; голова закружилась, весь мир покачнулся, яркие звезды покатились по средиземноморскому небу вниз. Ее охватил радостный страх. Она подумала, что ее сердце вот-вот разорвется от счастья.

— О, Сэм, — она засмеялась над своей мыслью, как будто высказала ее вслух, — Сэм, обещай мне, что нам всегда будет так хорошо, как сейчас.

— Обещаю.

— Что между нами никогда не будет никаких ссор и недопониманий.

— Никогда, ни одной.

— Хорошо. Папа будет рад, — сказала она после небольшой паузы.

— Я надеюсь.

— В этом можно не сомневаться. Он очень хорошего мнения о тебе.

Его губы нежно скользили по ее бровям, по щеке, шее; она трепетно дрожала от переполнявшего ее счастья и еще крепче прижималась к нему.

— Тебе не холодно? — спросил он.

— Нет, нет, не холодно.

Сунув руку в карман его шинели, чтобы согреть ее, она нащупала там маленький маршальский жезл из папье-маше.