«За месяц я уже достаточно окреп. А летом нас отправили на сельско-хозяйственные работы в бывший племхоз вблизи от райцентра Сычевка Смоленской области. Работали мы на полях. Здесь уже было посвободней с охраной. Основной моей мыслью стала мысль о подготовке побега из лагеря. Прежде всего, я стал искать напарника – надежного, чтобы не подвел в трудную минуту. Чтобы был честным, выносливым, инициативным. Таким напарником стал ленинградец, бывший командир орудия, старший сержант Александр Алексеев. Мы с ним решили бежать к партизанам, как только представится возможность. Стали готовиться, сушить сухари. Возможность побега осложнялась отсутствием лесов вокруг и отсутствие по этой причине партизан поблизости. Кроме того, мы не имели связей с подпольными организациями. В августе 1942 года мы уже было собрались бежать, но мой сосед по нарам, пленный из Саратова Иван Печненко, предупредил меня, что за мной усиленно наблюдает один из возможных доносчиков, украинец по национальности. Пришлось пока повременить. Когда мы попали на работу в бывший племхоз под Сычевкой, Алексеев стал торопить меня с побегом, поскольку там не так строго нас охраняли. Я умерил его пыл, потому что от Сычевки лес был далеко, о партизанах никаких сведений не было, а бежать куда глаза глядят, в неизвестность, опасно, могло закончиться провалом. Так была выявлена группа пленных, которые здесь же были все расстреляны немцами еще при попытке побега. Их выдал предатель из их же группы, он был немецким осведомителем.

В сентябре 1942 года представился удобный случай. В составе группы из 15 человек нас направили в село Никольское, бывшее помещицкое имение на берегу Днепра» (9).

Думаю, с названием реки отец ошибся. Если посмотреть на современную карту, то село Никольское расположено на реке Вазуза, равной по величине Днепру в той местности. Именно в этом селе, тогда Сычевского уезда Смоленской губернии, в 1916–1917 годах работал земским врачом писатель Михаил Афанасьевич Булгаков, автор «Мастера и Маргариты».

«В первый же день в разговоре с жителями деревни я узнал, что в 15 километрах к северу от села, в лесу, есть действующий партизанский отряд. Это уже подтолкнуло нас с Алексеевым к побегу. Прежде всего, мы запаслись продуктами в дорогу на 2–3 дня. В основном, сухарями. Единственное, чего у нас не было, – это спичек. Достать их было негде. Мы спешно готовились к побегу. Медлить было нельзя, так как немцы уже начали строить с помощью пленных специальный изолированный лагерь. А пока запирали на ночь в бараке. На третий день нашего пребывания в селе Никольском мы из него бежали. К нам присоединился третий пленный по фамилии Горохов. Алексеев перед самым побегом сказал мне, что посвятил Горохова в наши планы. Горохов в армии был в звании техника-лейтенанта по ремонту стрелкового оружия. Для меня включение в состав нашей группы Горохова было полной неожиданностью. Человек он был мне непонятный, скрытный, носил немецкие сапоги. Я же еще раньше предупредил Алексеева, что бежать нужно только в русской одежде и обуви. Наличие немецких сапог у Горохова не было со мной согласовано и могло стоить всем нам жизни. Если бы нас задержали немцы, это была бы улика, что мы убежали из лагеря военнопленных. Мы были бы неминуемо расстреляны. Алексеев успокоил меня, сказав, что раз Горохов временно работает поваром нашей группы пленных, то он сможет раздобыть небольшой запас гороха на дорогу. Днем, когда нам приказали вести коней на водопой к Днепру, мы смогли спрятать в кустах мешочек с горохом и мешочек с сухарями. А вечером, еще до закрытия дверей барака на замок, мы бежали.

Как я уже писал, я запретил брать с собой вещи и продукты немецкого производства. В качестве курева мы заранее запаслись у крестьян пачкой русской махорки. А вот спичек не было. Я объявил себя проводником, обещая вести группу по звездам (я до войны был учителем географии). Горохова мы уже в лагере оставить не могли, это была бы улика против нас в первый же вечер. Итак, мы бежали втроем: Алексеев Александр из Ленинграда, Горохов и я. Дней за 5 перед побегом я простился с соседом по нарам Иваном Печненко. Тот пожелал нам удачи и просил передать солдатам нашей армии пожелания всяческих успехов в их нелегкой борьбе. Простились мы очень сердечно.

Вечером в день побега моросил мелкий дождь, небо было затянуто тучами. Это нас дезориентировало, так как звезд на небе не было. Поскольку я взялся вести группу на северо-запад, нужно было ориентироваться по Северной полярной звезде. Этого ориентира в условиях облаков не было. Мы заблудились в зарослях ельника в полутора-двух километрах от лагеря, что создало угрозу нашей затее. Куда идти дальше – не знаем. Решили заночевать в ельнике. Выбрали самую заросшую низину и легли спать, чтобы утром сориентироваться. Я долго не мог уснуть и только под утро задремал.

На рассвете я влез на дерево и увидел, что находимся мы в ста метрах от дороги, по которой с утра началось движение немецкого автотранспорта. Отойдя от дороги на 200–250 метров, мы залегли в густом кустарнике и стали ждать наступления вечера. К вечеру небо прояснилось, появились звезды, и мы пошли вперед, ориентируясь на Полярную звезду.

Во вторую ночь мы прошли не более трех километров и снова застряли, потеряв ориентир. На пути оказалась деревня. В деревню заходить было опасно, там лаяли собаки, слышны были выстрелы то ли немцев, то ли полицейских. Вообще во всех деревнях стояли или немецкие или полицейские гарнизоны. Местность же была безлесная – кустарники и перелески. Так что идти можно было только по ночам. Над этой деревней поднялась одна, потом вторая осветительные ракеты. Пришлось снова искать для стоянки укромное место. Идти вперед днем было опасно. В таком же порядке, как и в первые двое суток, мы передвигались еще двое суток. Утром третьих суток мы обнаружили впереди, в двух километрах от себя, сплошной лес. Бегом преодолели мы эти два километра открытого пространства.

Наконец мы достигли большого соснового леса. Значит, мы убежали от немцев, мы свободны! Предстоит только найти партизан. Это непросто без связей. Идя вперед по лесу, мы наткнулись на опушке на лесную деревеньку. В нее ведет проселочная дорога. Стоим возле дороги, ожидая встретить какого-нибудь местного жителя, расспросить. Видим – идет женщина. Мы вышли из своей засады ей навстречу. Она очень испугалась. Мы ее успокоили и спросили, есть ли в деревне немцы. Она ответила, что накануне, днем, немцы были, но на закате уехали. Сейчас немцев в деревне нет. О партизанах она ничего не знала, была не местная, а беженка родом из Новосибирской области. Женщина ушла. У нас, как я уже говорил, не было спичек, и мы уже третий день почти ничего не ели, только сухари. Нужно было сварить кашу из гороха, запасенного в дорогу. Ведро было, а огонь нечем было разжечь. На краю деревни мы увидели дымок, идущий из трубы одного из домов, значит, там топилась печь. Алексеев зашел в дом, хозяйка, топившая печку, очень испугалась, приняв его за партизана. А надо сказать, положение крестьян в партизанской зоне было очень сложное. Они боялись и немцев, и партизан. Если в деревне были немцы, партизаны подозревали крестьян в связях с немцами. Если же в деревню заходили партизаны, то немцы подозревали крестьян в связях с партизанами. Поэтому когда Алексеев забежал в избу за угольком из печки, женщина так растерялась, что стояла, онемев. Алексеев схватил горящий уголек из печки, положил его на клочок ваты на рукав телогрейки и, раздувая, чтобы не погас, выбежал наружу, столкнувшись на пороге с мужчиной, по-видимому, хозяином. Алексеев бегом убежал в лес, где мы его уже ждали. Углубившись подальше в лес, мы развели костер, сварили гороховую похлебку, поели. Затем в блаженстве накурились махорки, отдохнули и уже свободно пошли навстречу своей судьбе. Короче говоря, пошли искать партизан. Здесь, в лесу, греясь у костра, мы, наконец, почувствовали свою свободу, но проблема найти партизан была самая главная. Только бы не напороться на лжепартизан. Ведь немцы практиковали создавать из полицейских группы по борьбе с партизанами, выдавая их за настоящих партизан. Зачастую в такую ловушку попадали и те, кто шел к партизанам.

На второй день нашего блуждания по этому большому лесу, на закате солнца, мы вышли на довольно большую поляну. Из укрытия мы увидали, что на другом конце поляны человек с винтовкой за плечами вывел из лесу лошадь, вбил в землю кол, к которому привязал лошадь за длинную веревку, а сам ушел обратно в лес. Наблюдая такую картину, мы начали рассуждать, и мнения наши разделились. Так как человек был с винтовкой на плече, я предположил, что это был партизан. Горохов же сомневался, считая этого человека полицейским. Свой вывод Горохов сделал, зная, что немцы устраивали ловушки на партизан.

Пока мы спорили, зашло солнце, и в лесу быстро стало темнеть. Я настаивал на том, что мы набрели на партизан и что нужно ночевать неподалеку от лошади и ждать, что утром за ней придет этот же человек, затем попытаться поговорить с ним. Горохов же считал, что нам наоборот нужно идти по лесу к линии фронта, пересечь ее в сторону наших войск. Я сказал, что больше чем уверен, что мы нашли то, что искали. А ходить без толку по лесу, без карты, без компаса, без связей – пустая затея. Тем более что кончились продукты, а сапоги мои полностью развалились. Когда я решительно потребовал действовать по моему плану, меня, наконец, поддержал Алексеев, до этого молчавший. Мы подошли поближе к лошади и устроились под елью на ночлег. На рассвете рядом с местом нашего ночлега мимо прошел тот же человек, который выводил накануне лошадь. Я подал голос, он остановился. Спрашиваю его, кто он такой. Тот отвечает:

– Раз я в лесу и с винтовкой, то я – партизан. А вы кто такие?

– А мы пленные, бежали из лагеря от немцев, – отвечаю я.

– Тогда идите за мной, – сказал мужчина, предварительно сняв винтовку с плеча.

Пройдя метров триста, мы вышли к костру, вокруг которого спали партизаны. Метрах в десяти от костра стоял шалаш, сооруженный из еловых веток. Больше никаких строений не было. Как оказалось, мы попали в расположение партизанского отряда «Народный мститель», действовавшего на территории Холм-Жирковского района Смоленской области. Вернее, в ту его часть, которая действовала в направлении на юго-восток от города Холм-Жирковск. Возглавлял эту группу комиссар отряда Н. Крюковский. До войны он был первым секретарем Холм-Жирковского района Смоленской области.

Вторая часть отряда, руководимая командиром отряда «Народный мститель» Марышевым, бывшим председателем районного исполкома, действовала на северо-западе от Холм-Жирковска.

Группа Крюковского, в которую мы пришли, в течение последнего месяца была вынуждена дважды сменить место стоянки лагеря, поэтому лагерь пока не был оборудован. Причины смены были следующими.

В сентябре 1942 года, по данным разведки, отряд узнал, что из Холм-Жирковска на станцию Игорьевская готовится к отправке обоз с обмундированием под охраной власовцев. В день ожидаемого следования обоза партизаны устроили засаду на станции. За 10–15 минут до появления здесь обоза, со стороны станции, в сторону Холм-Жирковска, здесь проезжал из отпуска немецкий военный комендант Холм-Жирковска, обер-лейтенант с денщиком-ефрейтором. Их сопровождала охрана из власовцев. Ехали они на двух конных повозках, вооруженные ручными пулеметами и автоматами. Партизаны решили расстрелять коменданта и его охранников-власовцев. Перебив охрану и немцев, партизаны пощадили двух ездовых, молодых 21–22-летних пареньков во власовской форме. Ездовые, совсем молодые ребята, обещали честно сражаться с немцами в партизанском отряде. Партизаны пожалели их, оставили в живых и забрали в отряд. Однако жизнь партизанская в лесу власовцам показалась тяжелой: без крыши над головой, без хорошей пищи (а иногда и без нее), да и все время в опасности, в движении. Вопреки уверениям, через пять дней после боя, один ездовой сбежал обратно, в Холм-Жирковский власовский гарнизон. Партизаны вынуждены были поменять место расположения своего отряда. Второй власовец стал просить не убивать его, клятвенно уверяя комиссара Н. Крюковского, что не сбежит. Но и он сбежал из отряда. Опять пришлось отряду менять место. И вот, когда партизаны сменили место лагеря во второй раз, в это время в отряд явились мы. Надо сказать, партизаны, особенно небольшие отряды, сильны тем, что немцы никогда не знают их расположения. А вслепую борьба с партизанами безрезультатна. Явились мы в отряд из плена как раз после этих неудач.

Шел октябрь 1942 года. Картина открылась пред нами такая: горит костер, а вокруг него, кто как – кто в шалаше, а кто и на земле – спят партизаны. Два партизана, уже проснувшись, смотрят на нас. Постепенно партизаны проснулись и окружили нас, расспрашивая. Потом проснулся и комиссар Крюковский. Он начал вести наш допрос: кто мы, откуда явились в отряд. Я все рассказал по порядку о лагере, о наших похождениях, о побеге из Никольского. Попутно Крюковский задавал вопросы, я отвечал на них. Допрос окончился. Несколько минут стояла тишина. Затем Крюковский обратился к партизанам:

– Товарищи! Какие будут предложения? Вы уже имеете горький опыт, который приобрели, поверив власовцам. Я жду ваших мнений.

Затем в тишине, последовавшей за его словами, мне подумалось: «Неужели нас расстреляют свои?» Молчание длилось минут пять. Первым заговорил адъютант Крюковского Александр (Сашка). Он сам бежал из плена и поверил нам, зная не понаслышке, что такое плен. Он сказал:

– Товарищ комиссар! Это наши, честные люди. Я верю им, они будут честно служить советскому народу.

Сразу все зашевелились, но никто не возразил, никто не сказал против. Снова заговорил Крюковский:

– Я не возражаю против предложения принять их в отряд.

А обратившись ко мне, он сказал:

– Смотрите, оправдайте наше доверие.

Я обещал, что мы честно будем служить Родине».