В Самарканде на мечети Биби Ханум, воздвигнутой во времена Тамерлана, имеется странная по затерявшемуся в ней смыслу надпись. Существует мнение, что изначально она должна была гласить следующим образом: «Тимур — тень Бога на земле!» Произошла ли здесь действительно какая-то чудовищная ошибка, или мастер намеренно оставил только первую часть текста, мы, наверное, никогда уже не узнаем. Но факт остается фактом! И над головами жителей древнего города, словно клеймо, горит: «Тимур — тень!»

 

Глава 1

Июнь 1989

— Мне как раз исполнялось двадцать восемь лет, — старик с явным наслаждением окунался в свои воспоминания. — Я очень надеялся справить свой день рождения с братом и друзьями в Москве. Уже и приглашения разослал. В общежитии с соседями договорился, что, мол, будет шумно. Мать пообещала курник испечь. — Рассказчик усмехнулся. — А тут к начальству вызывают. Я сразу понял — именины можно забыть…

Адьютант распахнул перед ним дверь в кабинет. За длинным столом сидело восемь человек. Со стены на собравшихся, словно прислушиваясь к их негромким разговорам, внимательно смотрел Железный Феликс.

— Присаживайся! — скомандовал хозяин кабинета и сразу перешел к делу: — Твое задание не из легких. Ты отправляешься в Туркестан, а точнее в Самарканд. Сразу оговорюсь, ситуация в Азии остается все еще напряженной. Несмотря на то что с басмачеством покончено еще два года назад, очаги этой заразы вспыхивают там и тут. У нас просто не хватает людей, чтобы контролировать все участки. Уже не говоря о многочисленных караванных тропах и контрабандных окнах. С тобой отправятся еще семеро. Ты — за главного. За выполнение задания отвечаешь головой.

Хозяин кабинета кивнул одному из сидящих за длинным столом. Тот встал, раскрыл папку и, откашлявшись, зачитал:

— Тимур Великий, он же Тамерлан, он же Гуриган, он же Ленк — основатель династии Тимуридов, величайший из эмиров и полководцев средневекового Востока, правитель Самарканда. Родился в 1336-м. Умер в 1405 году. Похоронен, с большой вероятностью, в мавзолее Гур-Эмир, в Самарканде. Гур-Эмир — «Могила эмира» — восьмигранный мавзолей с ребристым куполом. Построен в 1403— 1404 годах. С 1424 обнесен сводчато-купольными постройками. Помимо самого Тимура в гробнице покоятся останки трех его сыновей, его внука Улугбека, его духовного наставника Мира Сейида Береке и еще нескольких неизвестных нам людей. — Он переложил лист и зачитал следующее: — Еще в двадцать пятом году над могилой Тимура проводили магнитные исследования историк-археолог Массон и самаркандский инженер Мауэр. Приборы зафиксировали в захоронении наличие неизвестного парамагнитного тела или тел… Через две недели с небольшим в Самарканд отправляется научная экспедиция с целью вскрытия могил Тимуридов и в первую очередь Тамерлана.

— Итак, твоя задача! — снова взял слово хозяин кабинета. — Проконтролировать поднятие останков в мавзолее и, при обнаружении сенсационных материалов, сразу же приостановить работы до выяснения всех обстоятельств. Вести наблюдение за всеми членами экспедиции без исключения, выявлять и блокировать каналы, через которые может произойти утечка секретной информации. В случае необходимости, если не будет хватать твоих людей, тебя поддержат местные работники НКВД.

Старик замолчал и, тяжело поднявшись, проследовал к круглому столу, на котором стоял металлический поднос с графином и двумя стаканами. Плеснув в один из них воды, он с наслаждением выпил.

— Кто входил в научную группу? — задал вопрос капитан Стриж.

Старик в задумчивости прикрыл глаза и стал называть имена и должности, поражая нас своей великолепной памятью:

— В числе первых я хотел бы назвать Михаила Михайловича Герасимова, поистине величайшего человека. Историка, археолога и непревзойденного антрополога. Он основал Лабораторию пластической антропологической реконструкции при Институте этнографии РАН.

— Я знаком с некоторыми его работами по методике воспроизведения мягких тканей лица на основе черепа, — блеснул своими знаниями предмета Стриж.

— Даже так! — покачал головой старик. — Я же могу с уверенностью сказать, что знакомство с этим профессионалом обогатило меня духовно. — И, помолчав, тихо добавил: — Вот уже скоро двадцать лет, как его среди нас нет. Да.

— Кто еще?

— Раскопки должен был возглавить заместитель председателя СНК УзССР Кары-Ниязов. В группу входили еще ученый-востоковед Семенов и узбекский историк и писатель Садриддин Айни. Съемку должен был вести молодой оператор Ташкентской киностудии Малик Каюмов. С ними прибывала также небольшая группа молодых ученых и несколько реставраторов.

— Я так понимаю, что в Самарканд вы отправились все вместе, — предположил капитан.

— Нет, — покачал головой старик. — Я со своими ребятами выехал уже на следующий день. За две недели до прибытия в Самарканд ученых. Нам еще предстояло осмотреться на месте. Собрать кое-какую дополнительную информацию. При себе я имел подробную информацию о каждом из участников экспедиции с их фотографиями. В том числе о Михаиле Евгеньевиче Массоне. Он должен был первоначально руководить раскопками. А также на двух студентов, которых перед самой поездкой отстранили от участия в экспедиции.

— Массон должен был руководить вскрытием гробницы? — удивленно переспросил Стриж.

— Да. Еще в 1929 году он подавал запрос в Совет народных камиссаров, чтобы ему позволили вскрыть могилу Тимура. А вы что, и его знавали?

— В свое время я слушал его спецкурс по среднеазиатской нумизматике… — Честно признаться, меня здорово удивило высказывание капитана. До сих пор я еще ни разу не слышал от Стрижа слова «нумизматика». А уж тем более не мог себе представить, что он настолько интересовался этой наукой, что даже посещал спецкурсы. — Весьма незаурядная личность. Как сейчас помню, Михаил Евгеньевич любил цитировать слова Исаака Ньютона, который говорил, что он увидел дальше других потому, что встал на плечи своих предшественников.

— К сожалению, его я никогда не видел и лично знаком не был. Хотя лицо на фотографии запомнил хорошо, — отозвался старик.

— Что же произошло дальше?

— В Самарканде я в первую очередь познакомился с хранителем мемориала Гур-Эмир товарищем Алаевым. Масуд Алаев, на тот момент почти восьмидесятилетний старик, поразил меня своими знаниями немалого количества легенд и сказаний, так или иначе связанных с мавзолеем. От большинства из них откровенно попахивало мистикой. К примеру, он утверждал, что уже многие паломники наблюдали над гробом Тимура странное свечение. А несколько раз, по вечерам, когда последние верующие покидали мечеть, он, якобы, сам слышал тяжелые шаги, раздающиеся под высокими сводами гробницы. И однажды видел там странную, чересчур длинную тень.

— Тень? — быстро переспросил капитан Стриж.

— Да, именно тень. Тень высокого, широкоплечего человека в островерхом шлеме. — Старик устало откинулся в старом кожаном кресле и не без гордости продолжал: — На все время моей миссии там, в Самарканде, я располагал неограниченной властью. Мог привлечь к себе в помощь любого эксперта и вообще, действовать по своему усмотрению. Исключение составляло только возможное сенсационное открытие в самой гробнице. Здесь, как я уже говорил, мне надлежало сразу остановить всякие работы по вскрытию, сообщить по инстанции о случившемся и ждать дальнейших инструкций. До приезда ученых оставалась неделя, когда меня посетила одна мысль, и я приказал в двух местах снять со стен облицовку, разобрать кладку так, чтобы в нише мог поместиться человек на стуле, оборудовать дверцу со смотровым окном и замаскировать прежней облицовкой заподлицо.

— Зачем? — удивился Стриж.

— Таким образом, моим людям не было нужды непосредственно присутствовать на всех этапах работы ученых, и археологи могли в их отсутствие работать спокойно, без нервов. Я хотел создать им оптимальные условия для исследований, и в то же время постоянно находиться в курсе всего, что там происходит. Мало того, я собирался посадить в одну нишу своего человека с кинокамерой.

— А как же Каюмов? — не переставал удивляться капитан.

— Каюмов! — печально усмехнулся старик. — Каюмов был тогда на гребне своей славы. Он снял фильм о строительстве Большого Ферганского канала. За это ему даже, по-моему, орден присвоили. Он очень собой гордился! Ну и как нельзя лучше подходил на кандидатуру хрониста во всей этой истории со вскрытием могилы Тимура. Однако о том, чтобы в такой крупномасштабной операции задействовать одну-единственную съемочную группу во главе с Маликом, не могло быть и речи. А вдруг с этими киношниками что-нибудь случилось бы? Или с их аппаратурой? Нет. На такой риск мое начальство не могло пойти.

Стриж пошуршал в своем портфеле и выложил на стол несколько пожелтевших газетных вырезок.

— Известно, что Масуда Алаева отстранили от дел и как будто бы даже арестовали, — произнес капитан.

Старик недовольно повел бровью:

— Не спешите, капитан! Вам ведь наверняка известно, где нужна спешка. Я вам не просто так про свои начинания в Гур-Эмире рассказал.

— О! Прошу прощения!

— За день до появления ученых мужей у меня пропал человек. Он так и не вернулся с территории мечети, где вел наблюдение за местными жителями. Дело в том, что усыпальница Тимура — место паломничества огромного количества мусульман. Мои люди регулярно смешивались с толпой, прислушивались к разговорам и наблюдали за настроением местных. Слухи о предстоящем вскрытии гробницы были распространены в Самарканде уже до нашего приезда. Люди роптали. И все же никаких конфликтов замечено не было… Нашли мы его лишь на следующее утро. Мертвым. Он полусидел в одной из ниш. В той, что поменьше. На щиколотке у него была рана от укуса. Видимо, змея. Я решил, что спасаясь от жары он, конечно же, нарушая приказ, укрылся в тайнике. И в полумраке, верно, наступил на спрятавшуюся там гадину. Я быстро составил рапорт и отправил его в Москву. Когда мы выносили труп из мечети, то столкнулись со стариком Алаевым. Он снова загалдел о, якобы, лежавшем на могиле Тимура проклятии. А когда прибыли Кары-Ниязов, Герасимов и остальные, он словно с ума сошел. Стал кричать, что не позволит вскрывать мусульманскую святыню. Клялся, предупреждал, даже грозил. В общем, в том, что его убрали, нет ничего удивительного… А потом началась настоящая работа. Рано утром, еще до прихода в склеп археологов, мои люди забирались в свои схороны. Кроме кинокамеры и запаса пленки у одного, каждый из них располагал биноклем и записной книжкой. От микрофонов мы отказались. Акустика в мавзолее была хорошей. Под их стульями устанавливалась фляга с водой и пустая бутыль для мочи. Во избежание проблем наблюдателям было запрещено брать с собой еду. Пятого июня вскрыли могилу Шахруха — сына Тамерлана. Семнадцатого — саркофаг Улугбека. Герасимов, лишь только завидев отделенный от скелета череп, был уже уверен, что это знаменитый внук Тимура. Известно, что его обезглавили исламские фанатики за преданность наукам, и в первую очередь, астрономии. А уже на следующий день приступили к открытию погребения самого Тимура Великого.

— Значит, это произошло восемнадцатого июня, — занес в свой блокнот Стриж.

— Да. Надгробные плиты снимали восемнадцатого. Долго возились с самой верхней. Уж очень тяжелой она оказалась.

— Это та самая, нефритовая?

— Да. Но она была не полностью из нефрита. Только ее верхняя часть.

— Согласно легенде, эта плита, вывезенная в древности из Китая, запирала каких-то опустошительных духов войны. Кто-нибудь из правительственной комиссии упоминал об этом хотя бы словом? — поинтересовался Стриж.

— Нет. Об этом в тот момент не говорили.

— Вы с такой категоричностью заявляете об этом… — начал было капитан.

— В те дни, когда поднимали могилу Тимура, я сам сидел в одном из тайников, — пристально посмотрел на Стрижа старик.

— Значит, о приходе каких-то трех старцев с загадочной книгой и о предупреждении насчет возможной войны вам ничего не известно. Ведь, если я вас правильно понял, ни вы сами, ни ваш компаньон в другой нише, не покидали своих укрытий, пока из склепа не удалились исследователи.

Старик негромко засмеялся.

— Сам я этих чудаков не видел. Что верно, то верно. Однако, известно мне об этом случае, пожалуй, больше, чем всем участникам той, ставшей легендарной, встречи. Местным работникам НКВД было дано задание проверить моральную устойчивость и надежность членов экспедиции. Все-таки нагрузка на их психику в те дни была немалой. Слухи о проклятии, будто бы лежавшем на могиле знаменитого воина, будоражили окрестности. И, несмотря на все предпринятые нами предосторожности, так или иначе долетали до ушей ученых. Как я уже говорил, начало этому положил еще Алаев. Уж и не знаю, кому из местных спецов-хитрецов пришла в голову мысль ввести в это дело трех «старцев». Прямо как в сказке: не четыре, не два, а именно три! Но, судя по всему, если даже вы принимаете это за чистую монету, у них все неплохо получилось. Мне рассказывали, что они для этого дела из какого-то местного музея даже книгу старинную взяли. Если мне не изменяет память, о ней рассказывали как о Джангноме — собрании сказаний и легенд о древних героях.

— Получается, что и разговоры о заключенных в могиле духах войны тоже «утка», — подвел итог капитан.

Возникла пауза. Воспользовавшись ею, Воронян отложил авторучку и стал разминать уставшие пальцы. Я кивком предложил ему свою помощь. Он согласился. Рядом с красивым почерком сержанта-армянина мой крючковатый смотрелся довольно смешно. Но от обязанностей записывать беседу капитана Стрижа с этим стариком меня данное обстоятельство не освобождало.

— А вот это не совсем так… — не торопясь произнес собеседник Стрижа. — Дело в том, что о так называемом опустошительном духе, или демоне войны, якобы заключенном в усыпальнице Тамерлана, известно с давних пор. Что-то подобное, если верить ученым, стояло и на надгробном камне Тимура.

— Хорошо… — просматривая газетные заметки тех времен, произнес капитан Стриж.

Старик вновь мелко засмеялся. Мы все трое: я, Воронян и Стриж — как по команде подняли на него глаза.

— Почему-то всех и всегда в данной истории интересовал именно фрагмент с этими чертовыми старцами, — продолжая улыбаться, заявил старик. — А ведь никто даже и не догадывается, что когда Кары-Ниязов, Айни, Семенов и Каюмов вышли из усыпальницы, и пока они пропадали где-то там снаружи, внутри происходили не менее интересные вещи…!

— Видимо, потому, что этого, кроме вас, никто не знает, — мгновенно отреагировал на заявление старика капитан. — Что же происходило в то время в усыпальнице?

Старик встал и удалился в другую комнату. А минутой позже вернулся с целлофановым пакетом в руках.

— На этой пленке вы сами сможете все увидеть. Я не стал ее тогда прикладывать к делу. Надеюсь, вы сами поймете почему…

— Хорошо, — подвел черту Стриж. — Теперь расскажите нам, пожалуйста, что за чертовщина творилась в склепе на другой день. Там, будто бы, пропадал на время свет, кому-то становилось плохо и так далее.

— Я успел ознакомиться с материалами, которые находятся в вашем распоряжении, — кивнул на разложенные перед Стрижом на столе бумаги старик. — В принципе, ничего нового к этому добавить не могу.

— Ну что же, — стал собираться капитан. — Вы нам очень помогли. Спасибо.

— Вы знаете, — словно что-то вспоминая, заговорил старик, — одна деталь, правда, не связанная с могилой Тимура, мне до сих пор не дает покоя.

— Какая же? — превратился в слух капитан.

— Как-то после вскрытия одной из безымянных могил в усыпальнице Тимуридов мы с Михаилом Михайловичем беседовали в чайхане. На этом вскрытии я сам не присутствовал. Герасимов поведал мне, что некоторые обстоятельства никак не укладываются у него в голове. В одном из саркофагов находился скелет молодого человека. Лет двадцати. Его останки, во-первых, имели следы какой-то странной болезни. Он так прямо и сказал «какой-то странной болезни». А во-вторых, и это являлось, на его взгляд, самым удивительным, на костях присутствовали следы от крысиных зубов. Мало того, отдельные кости ступней и рук отсутствовали вовсе. Скорее всего, были отгрызены.

— И что в этом странного?

— В могиле не было ни малейших признаков присутствия там грызунов. Ни помета, ни костей. Да и сам саркофаг не имел повреждений типа щелей или дыр. Герасимов же утверждал, что до нас не дошло ни одного исторического свидетельства, что кто-то из Тимуридов был съеден крысами, — развел руками говорящий. — Прямо парадокс!

— Так, может быть, этот скелет и не принадлежал потомку Тимура? — предположил Стриж.

— В том-то все и дело! Герасимов был убежден, что останки принадлежали одному из отпрысков Тамерлана. В первую очередь он исследовал позвонки скелета. Сросшиеся. Как и у всех Тимуридов. Он называл еще несколько признаков. Которые я сейчас уже не вспомню.

— Значит, еще один… потомок Тимура! Это действительно интересно!

Сначала мы мчались в переполненном вагоне московского метро. Большинство москвичей в это время только возвращалось с работы. Собственно, как и мы тоже. С той лишь разницей, что нам до дома было еще далеко. Потом был самолет на Ташкент. Так как летал я всегда без особого удовольствия, то мне пришлось срочно искать какое-нибудь занятие, чтобы отвлечься. Перетасовывая события последних дней, я сделал попытку вспомнить, с чего же это дело началось…

Майор Галкин, лейтенант Синицын и я находились в нашей «качалке». Галкин, лежа на скамье, отжимал штангу от груди. Я работал гантелями в непосредственной близости от него. Чтобы в случае чего быстро прийти майору на помощь. Синицын, вооружившись двумя двадцатикилограммовыми блинами, делал разводку от груди стоя. Его штангистский пояс позвякивал единственным металлическим тренчиком при каждом движении лейтенанта. У Синицына была великолепная фигура атлета. Много лет подряд занимаясь культуризмом, он добился хороших результатов. Несколько раз лейтенант даже занимал призовые места на соревнованиях в Ташкенте и Ашхабаде. Но два года назад его свалила желтуха. Болезнь он переносил тяжело. И все-таки не так тяжело, как запрет врачей заниматься любимым видом спорта. Смирившись с тем, что выступать на соревнованиях ему уже больше не придется, он, наперекор судьбе, все же взялся за старое. Потихоньку, помаленьку, он не только вернулся к своей прежней спортивной форме, но и стал позволять себе простые человеческие шалости. Взялся покуривать, а изредка и выпивать. Майор Галкин, в отличие от Синицына, занимался спортом скорее по привычке. Нельзя утверждать, что это не доставляло майору удовольствия. Нет. И все же. К этому, в свое время, приучил его Афган. Галкин никогда не распространялся на тему своего пребывания там. Однако не раз заявлял, что если бы не регулярные тренировки духа и тела, он бы живым оттуда не вернулся. Мы уже успели хорошенько пропотеть, как в «качалку» ввалились остальные обитатели точки во главе с капитаном Стрижом.

— Товарищ майор, — обратился к лежавшему Стриж, — у нас новая задача!

Я помог Галкину опустить штангу на подставку.

— Давно пора, — отдуваясь и вытирая лицо вафельным полотенцем, отозвался майор.

Часа через три Галкин собрал нас всех в библиотеке.

— На территории Армянской ССР советскими учеными обнаружено богатое захоронение, датируемое приблизительно первым веком до нашей эры. Захоронение царское. Однако точно еще не выяснено, кому оно принадлежит. Правда, некоторые отправные точки все-таки имеются. Одна из них — это имя царя. Тигран. Возможно, это Тигран I, правивший Арменией с девяносто пятого по пятьдесят пятый год до Рождества Христова. Если удастся доказать эту версию, то данное открытие может соперничать по своей значимости с обнаружением погребальной камеры фараона Тутанхамона. Ибо на первый взгляд захоронение выглядит не разграбленным. И, что является, пожалуй, самым важным, найден нетронутым ассуарий с останками царя. Однако археологи столкнулись с одной проблемой. На первый взгляд, неважной… Надпись с ассуария свидетельствует о лежащем на захоронении проклятии…

Я обвел взглядом своих товарищей. На их лицах читался охотничий азарт. Никто из них даже не улыбнулся, услышав слово «проклятие». Меня это, не скрою, удивило.

Майор Галкин продолжал:

— Во избежание нежелательных последствий принято решение отложить вскрытие погребения. Объясню почему! В июне 1941 года были подняты останки Тимура Хромого в Самарканде. На его саркофаге, якобы, тоже лежало проклятие. Днем позже фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Это привело к Великой Отечественной войне, унесшей миллионы человеческих жизней. Нам с вами предстоит проанализировать факты, связанные с событиями почти пятидесятилетней давности. И по возможности выяснить, а может опровергнуть, связь между вскрытием могилы Тамерлана и началом войны.

— Задачка! — выждав, когда Галкин закончит свой доклад, произнес Журавлев.

Старший лейтенант Журавлев и старшина Дятлов отбыли в Самарканд уже на следующий день. Щеглицкий с Синицыным укатили в Ташкент разыскивать следы участников тех далеких событий и возможные архивные материалы, проливающие свет на историю мавзолея Гур-Эмир. Стриж, Воронян и я отправились в Москву. Именно там была назначена встреча с ветераном Великой Отечественной, бывшим офицером НКВД, имени которого не указывалось. Наш же непосредственный начальник — майор Галкин — остался на точке, чтобы оттуда руководить действиями всех трех групп.

Старший лейтенант Журавлев неторопливой походкой двигался в направлении возвышающегося над глинобитными строениями нежно-голубого купола Гур-Эмира. По обеим сторонам узкой улочки тянулись типичные для среднеазиатских городов дувалы. Солнце палило нещадно, и Журавлев перешел на левую половину улицы. Здесь широкая тень от высокой, почти трехметровой стены предоставляла ему мало-мальскую защиту от жарких лучей. До восточной галереи мавзолея оставалось от силы сто метров, когда в дувале совсем рядом распахнулась узкая створка деревянной двери. На улицу с плачем выбежала молодая женщина и, кутаясь в пестрый платок, бросилась к двери напротив. Ее маленькие кулачки быстро забарабанили по рассохшейся древесине.

— Фарангиз! Фарангиз, открой!

Старший лейтенант остановился и невольно заглянул в залитый солнцем дворик. На полу широкой веранды среди разноцветных тюфяков и подушек неподвижно лежал маленький ребенок. Женщина громко запричитала и, на глазах теряя силы, опустилась на землю. Журавлев быстро пересек улицу и, приподняв ее, усадил к стене. На вид ей можно было дать не больше двадцати пяти лет. Смуглое лицо, черные брови и редкие темные волоски над верхней губой.

— Дамочка! Дамочка, с вами все в порядке?! — потряс ее за плечи офицер.

Ее веки дрогнули, и на Журавлева открылись карие глаза, до краев наполненные горечью утраты.

— Мой сын… — прошептала она. — Он не просыпается.

— Ситуация в регионе сложная! — пересекая комнату из конца в конец, распинался энергичный молодой человек.

Журавлев и Дятлов, одетые в светлые рубашки без рукавов и легкие брюки, пристроившись у вентилятора, наблюдали за ним из-за стола.

— В пустынных районах Каракумов, примыкающих к узбекско-туркменской границе, наблюдаются массовые заболевания диких животных — сусликов, тушканчиков, верблюдов. Да что там дикие животные! В Марах вон пять человек умерло. Поели мяса зараженной коровы и умерли.

— Вы меня извините, товарищ Атабаев, но какое отношение имеют верблюды в пустыне Кара-кум к смерти этого парнишки? — спросил старший лейтенант.

— Самое непосредственное, товарищ Дроздов, — ответил тот.

— Если позволите, то Журавлев, — улыбнулся офицер.

— Да? Хорошо! Так вот, я вам объясню, какое отношение, — он перестал маячить и сел во главе стола. — Большая часть водных ресурсов Узбекистана проходит через территорию соседних с ним республик. Где каждый год, примерно в одно и то же время, складывается неблагоприятная эпидемиологическая обстановка по инфекционным заболеваниям. Для многих жителей региона арыки и колодцы являются единственными источниками пресной воды. Теперь вам ясно? — и, не дожидаясь ответа закончил: — Люди пьют зараженную воду и… умирают. Вот!

— Ну, хорошо, — согласился было Журавлев и тут же поправился: — хотя чего уж здесь хорошего, если у вас так отвратительно обстоят дела с питьевой водой. Однако меня сейчас интересует именно этот, определенный район Самарканда. Мой коллега, — старший лейтенант кивнул на Дятлова, — собрал тут кое-какую информацию. И перенес все это на карту города. И посмотрите, что получается! — Журавлев пододвинул развернутую карту поближе к Атабаеву. — Это — данные за последние десять лет. Смотрите, уровень смертности в этой части города на целых двадцать процентов превышает показатели в других районах. И прямо-таки вспышки смертельных случаев, как среди взрослого населения, так и среди детей, приходятся именно на июнь-июль. Чем вы это-то можете объяснить?

Атабаев вскочил со стула, но, как-то слишком быстро взяв себя в руки, вернулся на место.

— Вы что, не понимаете? Вы же меня вот этим вашим вопросом прямо к стенке ставите! — побледнел молодой заместитель председателя республиканской чрезвычайной противоэпидемиологической комиссии.

Всю неделю лейтенант Синицын и старший прапорщик Щеглицкий провели в библиотеках и центральном архиве Ташкента. В субботу утром они приехали на городской рынок, накупили снеди и питья и, вдоволь потолкавшись в пестрой базарной толпе, отправились за город. Это место Синицын знал с детства. Еще мальчишками они частенько прибегали сюда. Чтобы искупаться в прохладной воде арыка и позагорать на солнцепеке вблизи разлапистого карагача. Ловко насадив куски мяса на шампуры и опустив их ненадолго в маринад, Щеглицкий занялся костром. Синицын поплюхался в мутноватой воде и, достав прихваченные с собой из библиотеки книги, завалился в тень читать.

— Слушай, Щеглицкий, а тебе известно, кто такой Джехангир? — приподнялся на локтях лейтенант.

— Обижаешь, начальник, — скривился от попавшего в глаза дыма его товарищ. И, подражая Вороняну, закончил: — конечно, известно, да!

— Ну так я слушаю!

— Джехангир был старшим сыном Тимура Тамерлана. От его первой жены. И, пожалуй, его любимым сыном.

— Смотри-ка, и вправду знаешь, — ухмыльнулся лейтенант. И, обратившись к книге, зачитал вслух: — Умер в 1376 году. Похоронен в Шахри-сабзе.

— Странно, — отозвался старший прапорщик, — почему папаша похоронен в одном месте, а его любимый сынок лежит в совершенно другом? А?!

— Вот здесь стоит, что когда в 1406 году Тимур умер, его смерть долго держали в тайне. Боялись, что весть об этом приведет к распрям между наследниками. А завоеванные народы снова поднимут голову. Видимо, по этой самой причине его и похоронили в Самарканде, а не в фамильном склепе в Шахрисабзе.

— Ага, — занимаясь салатами, отозвался Щеглицкий.

— Ха! — воскликнул Синицын так громко, что у старшего прапорщика выпал из рук нож. — А вот это тоже интересно! Оказывается, до исследований в Гур-Эмире в 1941 году никто толком и не знал, лежат ли там именно останки Тамерлана или кого-то другого. В качестве места его возможного захоронения назывался даже Герат. — Лейтенант зачитал: — И только благодаря кропотливой работе советских ученых под руководством Герасимова истина восторжествовала.

— И все равно странно как-то получается! — резко прекратив заниматься приготовлением еды и уставившись на Синицына, сказал Щеглицкий.

— Что именно? — не понял лейтенант.

— Почему Джехангира не похоронили рядом с Тимуром?

— Ну, ты спросил, старший прапорщик! — наигранно возмутился Синицын. — Парень-то поди на целых тридцать лет раньше своего родителя почил. К тому же, я тебе уже зачитал…

— Шахрух умер тоже раньше Тимура, — не дал ему договорить Щеглицкий. — А похоронен рядом с отцом.

— И то верно, — поскреб подбородок лейтенант. — Но тогда вопрос нужно было бы поставить иначе. Почему Джехангира не перезахоронили позже, когда не стало Тимура? Слушай, Щеглицкий, а ведь это действительно странно! — Синицын даже поднялся и теперь раскачивался взад и вперед, сидя на корточках. — Что у нас получается? Тимур, потеряв своего первенца и к тому же самого любимого из сыновей, приказывает строить фамильную усыпальницу в Шахрисабзе. Так. Конечно же рассчитывая, что и он впоследствии будет погребен там же. Нам известно, что такова была его воля — быть похороненным рядом со своим любимым сыном! Однако все оборачивается совершенно по-другому. И отец с сыном обретают покой вдали друг от друга. И это несмотря на то, что приказы Тимура выполнялись беспрекословно. А уж последняя воля Гуригана считалась священной и значит, непременно подлежала исполнению.

В воздухе заманчиво запахло шашлыками.

— Что-то тут не сходится, — окропляя жарящееся мясо вином, пробубнил старший прапорщик Щеглицкий.

И снова наша группа была в полном составе. Майор Галкин прибыл в Самарканд последним. Его вечерний поезд задержался, и у нас имелось достаточно времени вдосталь наиграться в нарды. Пока не приехал начальник, о деле, которым мы все занимались вот уже почти две недели, никто не говорил. Галкин выглядел уставшим и потерянным. Но, приняв с дороги душ и сев, как всегда, во главе стола, открыл заседание легко и непринужденно:

— Надеюсь, хлопцы, что у всех все в порядке.

Мы согласно закивали.

— Тогда не будем терять времени и сразу же перейдем к делу. Синицын, Щеглицкий, начинаем с вас.

Лейтенант сообщил, что несмотря на то что найти Каюмова не составляло труда, они с Щеглицким оставили эту затею сразу. Прочитав его интервью в разных печатных изданиях, они убедились, что те похожи друг на друга почти дословно. А если учесть, что все возможные вопросы в средствах массовой информации ему уже давным-давно были заданы, они посчитали, что и выудить из старика что-либо новое у них вряд ли получилось бы. Поэтому сразу обратились к находящемуся в архивах киноматериалу. К сожалению, последний в деле по выяснению связи между проклятием, будто бы лежавшим на могиле Тимура Тамерлана, и началом Великой Отечественной войны, оказался совершенно бесполезным.

— Когда у них, по так и оставшейся невыясненной причине, на несколько часов пропал свет в усыпальнице, Каюмов вообще прекратил съемку, — с сожалением в голосе подвел итог Синицын.

— Не густо, — произнес майор.

Лейтенант в ответ лишь развел руками.

— Что у вас, мужики? — кивнул Галкин Стрижу.

— Нам удалось выяснить, что параллельно с гражданскими киношниками там велась съемка еще и сотрудниками НКВД. Ее мы пока не смогли посмотреть. Сейчас она находится в Ташкенте, в нашей лаборатории. Ребята приводят ее в должный вид. Обещали прислать к концу недели. Но самым главным является, пожалуй, другое. Скорее всего, слухи о предупреждениях каких-то там аксакалов насчет возможной угрозы для человечества в случае вскрытия могилы Тимура являлись чистой воды выдумкой.

— Вот как, — покачал головой майор.

— Да. Нам сообщили, что история с всезнающими старцами была попросту инсценирована.

— Значит, никакого проклятия и не существовало.

— Утверждать это наверняка мы по-прежнему не можем, — виновато улыбнулся капитан. — О проклятии говорит надпись на могильной плите. Есть такое упоминание и в старинных рукописях.

В этом месте Синицын и Щеглицкий дружно закивали головами.

— Получается, что наши расследования не продвинулись ни на шаг, что ли? — обратился Галкин ко всем сразу.

— Ну, так тоже нельзя сказать, — встал на нашу защиту капитан. — Многие факты указывают на то, что усыпальница Тимуридов местом обычным не являлась. Во всяком случае, до ее исследований в 1941 году. Возможно, какие-то аномалии там существуют и до сих пор. Имеются свидетельства…

— Послушай, капитан, — устало прикрыв глаза рукой, выдохнул Галкин, — нас сейчас не должны интересовать какие бы там ни были звуковые, магнитные или зрительные аномалии. Для нас важно выяснить один вопрос. Была связь, или ее не было! Ясно?!

— Разрешите, товарищ майор! — обратил на себя внимание Журавлев.

— А ты что скажешь?

— Думаю, что какая-то чертовщина там все-таки творится. Другое дело, что как-то с трудом представляется, что она могла повлиять на судьбу целой страны.

— Говори яснее, Журавлев!

— Мы с Дятловым обнаружили странную закономерность. Дело в том, что каждый год, начиная с июня и примерно до конца лета, в районе города, где расположен мавзолей Гур-Эмир, непонятным образом увеличивается смертность среди населения. Конечно, разговор здесь идет не о тысячах, и даже не о сотнях жертв. И все же она, то есть смертность, в любом случае намного больше, чем средняя статистическая. Такое впечатление, словно мы имеем здесь дело с какой-то локальной эпидемией.

— И болезнь тоже странная, — подал голос старшина Дятлов.

— В смысле? — заинтересовался капитан Стриж.

— Симптомами похожа на бубонную чуму, — перенял объяснения старший лейтенант. — Но уж точно не она.

— И, поди, все эти странности начались именно с момента вскрытия могилы Тимура? Это ведь тоже было в июне… — предположил майор Галкин.

— Нет, товарищ майор, — отрицательно покачал головой Журавлев, — все началось гораздо раньше. Первое упоминание о подобной эпидемии и именно в этом районе Самарканда мы нашли в записях какого-то фельдшера за 1878-й год.

— Тогда ничего не понимаю, — откинулся на спинку стула Галкин. — Получается, что нарытое вами мы тоже не можем пришить к делу.

— Выходит, что не можем, — согласился Журавлев. — И все-таки мне кажется, что здесь скрывается какая-то связь…

— Связь между вскрытием гробницы Тамерлана и началом Великой Отечественной войны? — быстро и не без злорадства переспросил Галкин.

Запряженная волами арба, поскрипывая огромными деревянными колесами, двигалась очень медленно. Измученные жарой и укусами оводов животные раз за разом останавливались и, задрав морды вверх, протяжно ревели. Солнце палило нещадно. Арбу сопровождало десятка три воинов. Двадцать пехотинцев прикладывали последние силы, чтобы сохранять строй по обеим ее сторонам. Сзади, накинув белые платки на головы своих лошадей, двигались десять всадников. Раздался характерный тупой стук, и в сторону от дороги покатился человек. Никто из его товарищей даже не сделал попытки прийти упавшему на помощь. Лишь воин, следовавший в строю непосредственно за несчастным, медленно наклонился, чтобы подобрать рассыпавшиеся по дороге стрелы.

Двумя неделями раньше самая молодая из жен недавно почившего Великого эмира втайне от остальных прибыла в Шахрисабз. Ее уже ожидали. Седой, широкоплечий воин с жутким шрамом через все лицо опустился перед царевной на одно колено. Это был один из тех немногих уцелевших военачальников-бахатуров Тимура, кому судьбой было дозволено пережить своего повелителя.

— Встань! — властно произнесла женщина.

Воин тяжело поднялся и приготовился слушать.

— Тебе известна последняя воля Великого, — выступив из-под балдахина и приблизившись к ветерану тимуровских военных кампаний, негромко заговорила она.

Мужчина кивнул.

— После смерти моего мужа больше никому нет дела до его последней воли. Всех интересует только одно — кто станет его полновластным наследником? Мне известно о твоей преданности Тимуру. Мой муж и сам не раз упоминал твое имя. Он называл тебя самым смелым из всех своих барласов. Поэтому я обращаюсь именно к тебе, барлас. Сослужи последнюю службу своему господину!

— Гуриган и я — мы вместе начинали служить эмиру Сали-Сарая Казгану. И уже никогда больше не расставались. Никто не знал и не любил Великого так, как знал и любил его я. Что я должен сделать, царевна?

— Возьми своих самых лучших воинов и отправляйся в Ак-Сарай! Под покровом ночи вам надлежит вывезти из мавзолея прах любимого сына Тимура — Джехангира. Этот перстень заставит молчать случайных свидетелей. — Женщина сняла со среднего пальца усыпанное драгоценными камнями кольцо. — Саркофаг сына эмира на время перевоза накроете моими коврами с изображением тамги Великого! Я буду ждать вас в Мараканде. А теперь ступай! Да увековечит Аллах твою преданность эмиру!

Саркофаг оказался очень тяжелым. При его поднятии широкие ремни лопнули и гроб упал. Одна из его каменных стенок треснула, и из нее вывалился кусок размером с ладонь. Приунывшие воины расценили это происшествие как нехороший знак свыше и в ожидании свежих ремней оттащили саркофаг к дальней стене склепа. Прежде чем работы удалось возобновить, прошло несколько дней. На этот раз ремни выдержали, и гроб удалось взгромоздить на арбу. Однако здесь случилась следующая неприятность. В какой-то момент из отверстия в саркофаге выскочила крупная крыса. Видимо, она успела туда забраться, пока гроб находился без присмотра. При попытке убить крысу один из воинов был ею укушен…

 

Глава 2

— Я, конечно же, в архитектуре и в искусстве ни черта не понимаю, — сняв с головы кепку и вытирая вспотевший лоб, заговорил Галкин. Мы, всей толпой, как раз остановились неподалеку от комплекса Гур-Эмир. — Но мне кажется, что вот эти огромные безвкусные арки по сторонам в общую композицию совершенно не вписываются.

— Так оно и есть, — подал голос капитан Стриж. — Они и построены гораздо позже, чем основное здание.

Я, в свою очередь, со все возрастающим восхищением всматривался в удивительное строение. Изумительной красоты купол бросался в глаза еще издалека. А вблизи по непревзойденной игре оттенков голубого цвета он мог посоперничать даже с безоблачным самаркандским небом. Там и тут на стенах мавзолея просматривались орнаменты и узоры. Некоторые из них напоминали обертки «Школьных» конфет. Может быть, именно это сравнение вызывало в моих ощущениях сладковатую истому. К архитектурному ансамблю Гур-Эмир мы приблизились с северо-западной стороны. И отсюда он показался мне наиболее величественным. Не торопясь, для начала мы обошли весь комплекс. И лишь потом вступили в так называемый двор султана Мухамеда.

— Смотри-ка, Дятлов, — обратился к старшине Журавлев. — это там никак тоже крысиные норы!

Старший лейтенант быстро пересек широкий двор и присел у стены здания рядом со входом в мавзолей. Мы последовали за ним и, остановившись у него за спиной, теперь рассматривали основание стен. Там и тут в земле виднелись отверстия.

— Вот! — указал пальцем в одну из дыр Дятлов. — Это ведь крысиный помет! Или я ошибаюсь?

— Ну, это легко проверить, — улыбнулся Синицын. — Достаточно попробовать на зуб. Если окажется твердым, значит это косточка от финика. А если мягким…

— Это каким-то образом относится к нашему делу? — поинтересовался майор Галкин.

— Возможно, — задумчиво пожал плечами Журавлев.

— Ну, тогда быстренько собирайте все это говно и следуйте за нами! — серьезным тоном распорядился майор. И только когда мы зашли под прохладные своды мавзолея, он разразился веселым смехом.

Внутри усыпальница Тимуридов производила еще более сильное впечатление. Величие и богатство давно исчезнувшей с лица земли династии продолжали поражать всякого, кто входил сюда. Все светилось и переливалось. А куфические письмена на великолепных плитках облицовки стен сливались в полную таинственного смысла вязь. Шаги многочисленных туристов по мраморным плитам пола отдавались нестройным гулом под высокими сводами. Сам воздух в этом удивительном месте казался плотнее, чем снаружи. Может быть, виной тому была только игра моего воображения. А может, я и вправду мог ощущать набившиеся под голубой купол мавзолея отслужившие свое века.

Вернулись Журавлев с Дятловым.

— Ну что? — негромко поинтересовался у старшего лейтенанта Стриж.

— Это точно помет, — ответил Журавлев.

— Мужики, — прошептал Галкин, чтобы не мешать молоденькой девушке-гиду, рассказывающей историю усыпальницы группе туристов, — не слишком ли много внимания вы уделяете дерьму?

Кто-то прыснул в кулах. Остальные смогли сдержать свое веселье, ограничившись улыбками.

— Я, конечно, понимаю, что дело это безнадежное. Но ведь нельзя же вот так сразу все это втаптывать в…! Пусть даже в крысиное, — продолжал развеселившийся майор.

— Стоп! — вдруг громко вскрикнул капитан Стриж.

В мавзолее его голос отдался многократным эхом. Находившиеся здесь посетители как по команде повернули головы в нашу сторону. Девушка-гид обиженно нахмурила бровки, что послужило для нас сигналом отойти подальше в сторону.

— Крысы! Именно крысы! — возбужденно зашептал Стриж.

Мы сгрудились вокруг капитана в ожидании объяснений.

— Когда антрополог Герасимов, исследовавший останки Тимуридов, в одном из безымяных саркофагов обнаружил странные следы на костях, он приписал их крысиным зубам.

— И что? — спросил кто-то из наших.

— В том саркофаге больше ничто не указывало на присутствие там когда-либо этих грызунов.

— Ни костей, ни помета, — процитировал на память слова старика сержант Воронян.

— Так точно, — подхватил Стриж. — Ни костей, ни помета. Отсюда сам собой напрашивается вопрос, как такое могло произойти?

— Что здесь долго думать! — вставил свое слово майор Галкин. — Можно предположить, что те останки были перезахоронены. А прежде того попорчены крысами.

— Вот именно! — с трудом сдерживая свое волнение, продолжал Стриж. — Кроме всего прочего, Михаил Михайлович Герасимов утверждал, что кости в безымянном саркофаге принадлежат молодому человеку, двадцати лет от роду. И что он тоже был тимуридом.

— Эврика! — хлопнул Щеглицкого по плечу лейтенант Синицын.

Все вопросительно уставились на него.

— Неужели они его на самом деле перезахоронили? — открыл рот старший прапорщик Щеглицкий.

— Кого? — сразу отозвалось несколько голосов.

— Джехангира! — подвел итог Синицын. — Любимого сына Тимура Тамерлана! Его первенца, который умер в возрасте двадцати лет от неизвестной болезни…

— Вот вам и Тень Тимура! — печально улыбнулся Стриж.

Перевозить останки принца Джехангира было решено только по ночам. Во-первых, чтобы не привлекать постороннего внимания. А во-вторых, чтобы замедлить процесс… разложения. Как бы чудовищно это ни звучало, но по истечении тридцати лет с момента смерти старшего из сыновей Великого эмира его тело, видимо, еще не полностью сгнило. Во всяком случае, уже на следующий день из пролома в саркофаге потянуло таким зловонием, что люди, отвечавшие за перевозку останков, были вынуждены заткнуть отверстие тряпками.

Первым, в страшных муках, умер тот воин, которого коснулись зубы крысы, выпрыгнувшей из гроба. А потом неизвестная болезнь стала требовать все новых и новых жертв. Люди сгорали как свечи. Еще днем человек мог наслаждаться крепостью согдийских вин и ни с чем не сравнимым вкусом мяса молодого барашка, а уже вечером его бездыханное тело засыпалось камнями в наспех вырытой яме. Когда же на двенадцатый день, под покровом ночи, арба с накрытым темными коврами саркофагом въехала в ворота Самарканда, ее сопровождало всего пять человек. Но и этим пяти оставалось жить считанные часы. Последние несколько дней седой военачальник, предчувствуя свою скорую гибель, торопился. Невзирая на убийственное солнце, на тающие на глазах ряды своих воинов, на пропитавшиеся трупным ядом и выпадающие из отверстия в саркофаге тряпицы, и на постоянную вонь, он упрямо гнал людей вперед. В конце концов и он пал от страшного недуга по дороге в столицу государства Тимуридов. Было решено переложить останки Джехангира в новый саркофаг. Молодая царица-вдова пожелала присутствовать при вскрытии. Когда крышка со старого гроба была поднята, людям открылось жуткое зрелище. Некоторые части тела принца успели мумифицироваться, однако большая часть продолжала гнить. Но самым чудовищным, пожалуй, было то, что по человеческим останкам с визгом прыгала добрая дюжина успевших подрасти крысят. Из перевозивших гроб воинов в живых на этот момент никого не осталось. И вряд ли кто-нибудь теперь уже мог объяснить, что же все это значит, и как крысиное потомство могло попасть во внутренности каменного ящика. Да, собственно, об этом никто и не задумывался. Проклятых грызунов стали беспощадно давить. А предусмотрительные служанки постарались как можно быстрее увести свою до дрожи в коленях напуганную госпожу прочь. И все-таки нескольким крысятам удалось выпрыгнуть из саркофага и спастись бегством…

— Выходит, что в свое время в Самарканд был завезен какой-то вирус, — вновь взял слово Синицын. — И переносчиками этого вируса стали крысы.

— Неужели какой-нибудь вирус может пережить столетия? — не укладывалось у меня в голове.

— В принципе это возможно, — заверил меня лейтенант Синицын. — К примеру, некоторые грибковые культуры довольно часто встречаются в древних захоронениях. Это наблюдалось и в гробницах египетских фараонов и в средневековых склепах Западной Европы. С вирусами дело обстоит, конечно, сложнее. И все же… Этот определенный вирус мог, к примеру, мутировать и, передаваясь грызунами из поколения в поколение, уже в измененном виде просуществовать до наших дней.

— Да, но как тогда объяснить, что вспышки неизвестного заболевания наблюдаются только в летние месяцы года? — спросил сержант Воронян.

— Видимо, таковы особенности этого вируса, — предположил Журавлев. — В общем, нам нужно срочно вызывать сюда санэпидемнадзор. Здесь просто необходимо провести специальное расследование. Эти лентяи из республиканской противоэпидемиологической комиссии должны по меньшей мере провести вакцинацию населения… А все близлежащие объекты поставить под карантин. Ведь ситуация может в любой момент выйти из-под контроля.

— Хорошо, допустим, крысы являются переносчиками какого-то вируса, вызывающего некое неизвестное науке заболевание. В таком случае, как происходит заражение человека? — не сдавался я. — В средневековье гигиенические условия жизни людей оставляли желать лучшего. Но сегодня ведь все выглядит иначе…

— Намного ли?! — усомнился Синицын. — Крысы по-прежнему имеют доступ к продуктам питания человека. Их выделения попадают в воду арыков, каналов, а оттуда… Ну и нельзя снимать со счетов прямого контакта. Укусов!

— Правильно! — поддержал лейтенанта Стриж. — Наш собеседник в Москве, кстати, упоминал смертельный случай с одним его человеком, тогда, в сорок первом. Майзингер! Воронян! Помните? Он еще рассказывал, что у несчастного на теле имелись крохотные следы от укуса. Они еще решили, что это змеиный укус…

Мы с сержантом согласно закивали головами.

— Видимо, никакая это была не змея, — продолжал капитан Стриж. — Человека своего они обнаружили в одной из ниш усыпальницы. Верно! Возможно, он впотьмах не заметил зверька и наступил на него. Вот крыса его и укусила! Я думаю, что если мы исследуем те ниши, то, вполне возможно, обнаружим там и следы присутствия этих переносивших заразу грызунов.

— Ну, допустим, никаких ниш мы здесь уже не обнаружим, — возразил Стрижу Синицын.

Все разом взглянули на лейтенанта.

— Почему вдруг?

— В шестьдесят седьмом году в Гур-Эмире проводились широкомасштабные реставрационные работы. И если энкавэдэшники не замели своих следов сами, то уж реставраторы, обнаружив в стенах дыры непонятного назначения, просто обязаны были их заделать. Еще и если учесть, какие большие деньги были затрачены на реставрацию этого памятника.

И все же капитан Стриж не терял надежды.

— Вот так дела! — медленно выговаривая каждое слово и наблюдая за происходящим вокруг, в шутку расстраивался майор Галкин. — Работали над одной тайной, а раскрыли совсем другую.

Было около шести часов утра. У стен Гур-Эмира стояли несколько машин санэпидемстанции и два военных ЗИЛа. Солдаты внутренних войск из ближайшей воинской части оцепили всю территорию вокруг мавзолея на добрых триста-четыреста метров. За день до этого жители прилегающих к Гур-Эмиру домов были предупреждены, что им не следует выходить на улицу до двух часов дня. Пока не прекратятся работы по дезинфекции территории комплекса. Несмотря на все предупреждения несколько упрямых стариков все-таки забрели во двор мечети и, сбившись в кучку, словно бестолковые бараны, следили за происходящим.

— Кого же они мне напоминают? — ни к кому конкретно не обращаясь, произнес старший лейтенант Журавлев.

— Ну как же, Журавлев, — воскликнул Щеглицкий, — забыл, что ли? В фильме «Белое солнце пустыни» таких же вот старых пердунов показывали. Только там они лежали.

Мы посмеялись.

С подножки одного ЗИЛа спрыгнул коренастый мужик в погонах майора внутренних войск. Он махнул в нашу сторону.

— Ладно, мужики, мне пора, — быстро зашагал к майору Синицын.

— Эх, молодежь! — воскликнул Галкин. — Все бы вам только в игрушки играть.

С грузовика Синицыну подали какой-то странный рюкзак. Поддев за лямки, Синицын устроил его у себя за спиной. Спрыгнувшие с машины солдаты тоже оказались вооруженными подобными штуковинами.

— Это у них огнеметы, что ли? — спросил Дятлов.

Но никто ему не ответил. Семь человек с занятными конструкциями на спинах разошлись в разные стороны. Лейтенанту Синицыну и двум солдатам достался участок западной стены мавзолея. Их, словно охотников по номерам, расставили каждого у своей лунки. Лунками оказались частично раскопанные и очищенные от мусора крысиные норы. По команде майора внутренних войск огнеметчики установили узкие металлические трубки, заканчивающиеся конусообразными кранами, у самых отверстий. И вот «забава» началась. В десяти метрах от Синицына из земли вдруг вырвалось пламя и выбросило высоко вверх почерневшую крысиную тушку. А потом подобные сценки стали разыгрываться вокруг нас с завидной периодичностью. Шум вырывающегося из кранов огня, визг сгорающих заживо грызунов, густой запах керосина и паленого мяса, все смешалось воедино в предрассветных сумерках. Какое-то фантасмагорическое зрелище! Светало быстро. Я присел на осколок бетонной плиты. От нечего делать я стал быстрыми штрихами и только фрагментарно набрасывать творящееся вокруг меня. Вот в углу листа появились ссутулившиеся от утренней прохлады фигуры моих товарищей. Они в эти минуты не очень-то и отличались от продолжавших кучковаться местных аксакалов. Только что их взгляды были может быть чуть-чуть более разумными. От частых всполохов огня человеческие фигуры отбрасывали на стену мавзолея живые тени. Тени эти дергались и кривлялись. Однако для меня не составляло никакого труда запечатлеть и этот их безумный танец.

 

Глава 3

Щеглицкий и Дятлов вернулись из Джаркургана. Они привезли почту. Мне пришло письмо от родителей, которое я не преминул тут же и открыть. Мама писала, что мои двоюродные братья собрались ехать в Германию. В гости. Мне вдруг стало грустно. Кто-то, понимаете ли, в Германию собирается. А кто-то вот, как я например, сидит сиднем у черта на куличках. В бибилиотеку вошел майор Галкин. То, что он находился в прекрасном расположении духа, было видно за версту. Он положил на стол еще запечатанный пакетик и уже открытое письмо.

— Мужики, от лица командования и от меня лично объявляю вам всем благодарность! — При этом Галкин постучал указательным пальцем по лежащему перед ним на столе письму. — С последним заданием наша группа справилась на отлично. Работы по вскрытию погребения древнего армянского владыки идут полным ходом.

— А это что за посылочка? — оторвался от чтения газеты Стриж.

— Это, капитан, ваша пленка из Ташкента пришла, — предчувствуя наше ликование, улыбнулся майор.

В нашем обитаемом вагончике сразу стало шумно. Задвигались стулья, запыхтел на плитке чайник, застучали чайные чашки. Синицын принес со склада кинопроектор и стал заправлять фильм.

— Осторожнее, пожалуйста осторожнее, — контролировал его действия Стриж.

И только один Галкин как ни в чем не бывало сидел в углу дивана и с удовольствием наблюдал за нашей толкотней. Когда все было готово и все расселись, Дятлов включил проектор. По белому квадрату поползли черные расчески, побежали черные волны, замаячили темные пятна.

— Халтурить ребята стали, — недовольным голосом произнес Стриж.

Но в этот самый момент на пленке нашего экрана показались внутренности усыпальницы Тимура. Качество фильма оказалось неплохим. Вот только звук периодически пропадал. Но и то не совсем, а словно бы коротко убегал, чтобы попить чайку.

В кадре появился коренастый человек в сером костюме. Что касалось цветов, то утверждать, что показываемые предметы имели тот или иной цвет, не было никакой возможности. Фильм был черно-белым. А еще очень старым. И может быть именно поэтому местами угадывались оттенки серого цвета. Так что мне костюм мужчины показался серым. Так как никаких звуков, кроме потрескивания пленки в катушке, не было слышно, Стриж взялся нам пояснять, что мы видим на экране.

— Это и есть знаменитый антрополог Михаил Михайлович Герасимов. Удивительный человек. Благодаря своей специфической методике он воссоздал образы не только первобытного человека, но и таких известных исторических личностей, как Ивана Васильевича Грозного, князя Дмитрия Долгорукого, адмирала Ушакова. В мое время его имя было известно каждому школьнику.

— Помню, помню, — поддержал его Галкин. — Лет тридцать назад в среде интеллигенции была очень популярной фраза «В мире есть три знаменитости. Это снежный человек, Тур Хейердал и Михаил Герасимов».

— Точно, — согласился Стриж.

— А что это за методика такая, которую он разработал? — спросил Дятлов.

— В двух словах не объяснить. Но на практике это выглядело так. Делался гипсовый слепок с черепа человека. Потом этот остов покрывался слоями специальной глины, имитирующей человеческую плоть. Толщина слоев лицевых мускулов и кожи наращивалась согласно стандартным таблицам. Так называемым диаграммам толщины тканей. Все данные на эту тему, собранные за десятилетия кропотливого труда, описывали типовую толщину плоти различных участков на черепе. Таких как щеки и подбородок. Эти числа зависели от этнической принадлежности умершего, его пола, возраста и типа телосложения.

Объектив камеры во время объяснений Стрижа скользил с одной стены склепа к другой. Но вот он снова остановился на фигуре Герасимова. В этот момент антрополог находился в усыпальнице один. (Если не считать снимающего его на пленку энкавэдэшника и того, кто передал нам эту пленку. По нашим предположениям, он должен был находиться где-то на противоположной стороне склепа). Герасимов сидел на краешке нефритовой могильной плиты и задумчиво водил ладонью по искусно вырезанным на ней розеткам, выполненным в виде раскрывшегося цветочного бутона. По своей форме они мне чем-то напоминали пиалы — эти чайные чашки азиатов. Вдруг послышался довольно громкий звук. Как будто по каменному полу ударили чем-то металлическим. Герасимов встрепенулся. Камера дернулась в сторону. В том месте, откуда раздался звук, на полу лежал домкрат.

— Домкрат?! — быстро спросил Синицын.

— Да, домкрат. Надгробную плиту поднимали домкратами, — также быстро ответил ему Стриж.

Совершенно верно. На полу валялся домкрат. Объектив камеры вновь наплыл на фигуру ученого. Видимо, Герасимов не придал этому особого значения. Потому как снова обратился к орнаменту на нефритовой поверхности. Но затем по полу застучал второй домкрат. Честно признаться, мне стало не по себе. Не то чтобы я вдруг поверил в мистику. Однако приятного в творившемся на наших глазах было мало. Камера с опозданием метнулась сначала на звук падения, а потом снова на Герасимова. Михаил Михайлович сначала посмотрел в направлении входа и лишь потом негромко произнес вслух:

— Не шали!

В эти мгновения мои товарищи вели себя так тихо, что у меня даже создалось впечатление, что просмотром фильма я занимался в одиночестве.

Следующие пять минут в усыпальнице ничего не происходило. А потом за спиной антрополога на стене возникла тень. Длинная тень человека в заостренном шлеме. При этом того, кто ее отбрасывал, нигде не было видно. Меня это обстоятельство привело в смятение. А затем… затем Герасимов встал на ноги и задрал голову вверх. Его лицо стало серьезным, даже хмурым. Что так привлекло внимание ученого там, наверху, затаившимся в своих нишах работникам НКВД, а соответственно и нам, видно не было. Это продолжалось минуты три. А затем появились остальные члены правительственной комиссии. Первым в усыпальницу зашел, как нам тут же и пояснил капитан, Семенов. На этом запись оборвалась. Минут пять мы все сидели в абсолютной тишине. Потом Галкин попросил Дятлова прокрутить фильм по новой. Воронян удалился в кухню и стал полоскать там чайные чашки. Когда фильм просмотрели во второй раз, из кухни высунулась голова сержанта.

— А что это он там шептал? — спокойно спросил армянин.

— Кто? — одновременно ответили старшие офицеры.

— Ну… этот голос, — стушевался Воронян.

— Какой голос?

— Откуда же мне знать, какой голос? — возмутился армянин. — В первый раз я его тоже не слышал. А сейчас, когда не смотрел, даже отдельные слова различал.

Галкин и Стриж, словно сговорившись, развернули свои стулья и сели к экрану спиной. Остальные, в том числе и я, последовали их примеру.

— Включай! — скомандовал майор Дятлову.

Проектор снова затарахтел. Прошла минута, другая. Я все время порывался взглянуть на экран. И каждый раз удерживал себя. И тут я отчетливо услышал шепот. Да, да. Самый настоящий шепот. Видимо, когда мы смотрели меняющиеся на экране картинки, наше внимание настолько было отвлечено ими, что все остальное казалось нам шумом, сопровождающим работу кинопроектора. Тем более, что губы Герасимова не шевелились. Лишь один-единственный раз он отчетливо произнес «Не шали!» И все! А теперь хорошо было слышно шепот. Мрачный шепот. В нем сквозила угроза. И это ощущение усиливалось за счет чужих слов.

— Что это был за язык? — спросил Галкин, как только пленка кончилась.

— Похоже на таджикский.

— Очень возможно, что это фарси, — поддержал Синицына Стриж.

— Дятлов, Синицын! — скомандовал майор. — Сейчас же дуйте в Джаркурган. Отправляйте пленку заказным письмом в Ташкент. Записку я сейчас составлю.

И Галкин удалился во внутренние покои нашего «городка».

— Вот ту тень, — зашагал по комнате взад-вперед Дятлов, — я уже где-то видел.

Еще не отошедшие от только что пережитого, мы все внимательно следили за старшиной.

— И видел совсем недавно, — остановился напротив меня Дятлов. И тут же вскрикнул: — Майзингер, где твои рисунки?

Я от неожиданности оторопел и сказал первое, что пришло на ум:

— Какие рисунки?

— Из Самарканда. Вот какие! Где они у тебя?

Я сбегал за своей папкой и положил ее на стол. Дятлов стал быстро перебирать мои наброски.

— Вот! — почти закричал он.

Все сгрудились над моим творением. Я с величайшим трудом протиснулся сквозь эту живую стену.

— Вот!

Палец старшины сверлил мой рисунок, на котором я пытался запечатлеть памятное утро у мавзолея Гур-Эмир. Вылетающие из горящих нор крысы, мои дрожащие от утренней прохлады коллеги. И только здесь до меня дошло, что же он все время пытался нам сказать. Меня прошиб пот. За спинами моих шести товарищей, на стене мавзолея Тамерлана совершенно отчетливо виднелось семь теней. Одна из них, вдвое выше остальных, заканчивалась непонятным заострением. Не нужно было быть большим фантазером, чтобы представить себе, что владелец этой тени имел на голове странный заостренный головной убор. Может быть даже… средневековый шлем! Я вспомнил, что делал эти зарисовки очень быстро… И, возможно, совсем не обратил внимания на, согласен, не совсем обыкновенную и неизвестно откуда там взявшуюся, но все же ТЕНЬ.

P.S. Великая Отечественная война стоила жизни более чем двадцати миллионам советских граждан. Существовала ли какая-то связь между началом этой чудовищной бойни и вскрытием могилы Железного Тимура, мы, наверное, уже никогда не узнаем. Что послужило началом конфликта в Нагорном Карабахе, известно, наверное, каждому. А может быть, и с этой войной все далеко не так просто и ясно?!

По прошествии трех лет после вышеописанных событий мне совершенно случайно стало известно, что могила армянского владыки под именем Тигран была обнаружена на границе между Арменией и Азербайджаном. А именно… в Нагорном Карабахе!