Бен Спрейк-младший лежал на ковре сырых листьев, замаскировавших его среди свисающих со всех сторон ветвей. Стояли глубокие сумерки. Он пытался сдерживать дыхание, потому что он так близко находился от расположения одного из метателей гарпунов, что мог слышать вялый разговор четырех охранников и чувствовать запах табачного дыма. Но он не мог совладать с собой, потому что его сердце билось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Даже шум в висках, казалось, мог быть услышан врагами.

Послышалось низкое гудение, как будто кто-то из вражеского отряда задел взведенную резиновую тетиву метателя. Кто-то пошевелился около него, и его напряжение достигло такой точки, что он вообще некоторое время не мог дышать. В этих джунглях обитали довольно большие вездесущие, которые могли атаковать человека, а у него из оружия был только нож. Но атаки не последовало Чуть дальше снова раздался слабый звук. Вероятно, это один из его товарищей, пробирающийся на позицию, чтобы внезапно напасть на отряд около метателя гарпунов. БОЖЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ЕЩЕ НЕМНОГО! — безмолвно молил он. Ему требовалось время, чтобы справиться с подступающей к горлу тошнотой. Но он также боялся промедления — если он не справится с этой тошнотой и громко рыгнет, это может предупредить врага. Зачем он напросился на это? О, каждый знал причину — но все также знали, что Бен Спрейк-младший непригоден для этого. Люди, по крайней мере некоторые, всегда знали! Он очень ясно помнил презрение на лицах курсантов, когда отказывался от грубых игр и развлечений в Академии.

Но он взял на себя эту работу, и он сделает ее. Он проведет атаку на пришвартованные блимпы. ОН НЕ СТРУСИТ ВО ВРЕМЯ АТАКИ. Нет, или он не сможет жить после этого!

Нет, он сделает это, во всяком случае сейчас, когда он (и все остальные) узнал об измене отца. Было бы хорошо умереть сейчас и покончить со всем. Но, чтобы умереть, можно было просто утопиться в море — это было бы легче и быстрее, подумал он. Не как этот насильственный и кровавый способ! Все инстинкты пронзительно визжали внутри него, выступая против того, чтобы он бросился под град стрел или шел на врага, чей нож поднимется, чтобы поразить его… Подумав о ноже, он вздрогнул. Он не мог без содрогания думать даже о случайно порезанном пальце. Острый край отточенного кремня отрезает кусок плоти; чувство боли; отделяющаяся кожа; бьющая струей кровь…

Он закрыл глаза и вжался лицом в листву! СМОЖЕТ ЛИ ОН СДЕЛАТЬ ЭТО? Сможет ли он заставить свои дрожащие руки, которые, казалось, сейчас вообще не слушались его, оттолкнуть тело от земли? Сможет ли он заставить свои безвольные ноги нести его вперед, а руки действовать?

Я СМОГУ, Я СМОГУ, Я СМОГУ, безмолвно кричал он.

Но не сейчас, еще минуту, секунду, пожалуйста!

И вдруг он услышал впереди топот бегущих ног и первый испуганный вскрик около метателя гарпунов. Казалось, это тянулось вечность, пока он лежал там, и внезапно в его сердце возникла такая боль, что он захотел умереть прямо здесь и немедленно.

Но что-то щелкнуло в его голове, и все инстинкты заверещали против того, чтобы он оставался один. Что-то подтащило руки к плечам, заставило опереться их ладонями о землю, выпрямиться и оттолкнуться от земли. Что-то заставило его подняться на ноги. И затем, не веря себе, он сделал шаг по ковру из листьев и побежал, огибая едва видимые стволы деревьев и кусты. Он услышал свой собственный крик — бессвязный, но громкий. Он услышал позади, топот ног следующих за ним людей. Он мог слышать проклятья и крики вражеских солдат, не успевших подготовиться к бою и умирающих на маленьких, расчищенных площадках около метателей. Его желудок, словно помогая врагу, пытался остановите его, но ноги продолжали бег. Боль в груди и мучительные судороги, которые, как он понял, были вызваны смертельным страхом, не остановили работу легких. Он бежал.

Он выбежал из джунглей на открытое место, посмотрел вокруг и увидел задержавшихся около блимпов трех или четырех механиков, которые застыли и с изумлением смотрели в их сторону. Позади послышался звон тетивы, и мимо него просвистела стрела, скрывшаяся в груди изумленного механизма. Так быстро, как мог, он побежал к двум выбранным блимпам.

Теперь позади него послышался громкий звон метателей, посылающих гарпуны в сторону зданий, где в дверях появилось несколько человек. Стрелы дугой устремились по направлению к этим людям. Они сбились в кучу, ища укрытие и что-то крича.

Вокруг Бена сформировалась его группа. Кто-то — Вилли Вайнер — обогнал его и вырвался вперед, неистово топая ногами. В его группе ни у кого не было луков; они найдут их в корзинах блимпов. Дождь стрел, прикрывающий бросок Бена, пронесся над головой и устремился к обороняющимся.

Но вот появились первые стрелы со стороны зданий — вероятно, стреляли из большого арсенала, где полдюжины узких вертикальных бойниц создавали хорошее укрытие для лучников. Бен услышал крик вражеского офицера (слава богу, это был не его отец!), отдающего приказы и организовывающего оборону. Он увидел группы людей, которые, пригнувшись, перебегали к задней стене арсенала и, достигнув ее, быстро ныряли в укрытие. В мерцающем свете ламп они выглядели странно и неестественно. Кто бы ни направил их туда, он не мог укрыть все свои силы в арсенале!

От кромки джунглей, по высокой дуге, над головой проплыли горящие стрелы и упали на крышу арсенала. Их появлялось все больше. Некоторые втыкались, другие скатывались по крутой крыше и падали на землю, не успев зажечь дранку. На миг Бен удивился. Где они взяли для огненных стрел жир? Возможно, они воспользовались жиром, залитым в лампы около метателей гарпунов.

Его легкие горели, словно дранка на крышах, но он, пошатываясь, продолжал бежать. Вайнер — обогнавший его почти на двадцать футов — внезапно споткнулся и упал с криком, который состоял наполовину из испуга и наполовину из яростных проклятий. Мгновение он, корчась, лежал на боку, а затем Бен увидел, как он со злобой сломал древко стрелы, оставив наконечник в бедре. Он снова поднялся и, хромая, двинулся вперед. Бен догнал его, на мгновение приостановился, чтобы помочь, но поняв, что на это нет времени, задыхаясь сказал:

— Попробуй добраться до ближайшего! Я возьму второй! — и побежал дальше.

Он пробежал мимо первого блимпа; оглянулся назад и увидел, что Вайнер, пошатываясь, приближается к нему. Кое-как он заставил свои собственные ноги сделать еще несколько шагов. Он добрел до корзины блимпа, к которому стремился; слабо ухватился за перила и с трудом перебрался через них; его ноги подгибались. Он бросился к поднятому метателю; нащупал почти парализованными пальцами удерживающие его веревки; освободил их. Задыхающиеся люди из его группы сваливались в корзину. Натренированным движением он автоматически потянулся за гарпуном; вставил его в паз; начал взводить рукоятью.

Вражеский гарпун со свистом пролетел мимо, едва не задев край корзины. Бен перевел взгляд на арсенал. Кто-то додумался установить внутри тяжелое оружие и теперь стрелял через узкую бойницу. Задыхаясь, он крикнул своим людям:

— Сосредоточьте огонь на бойницах!

Он взвел рукоятью свой метатель; повернул его на шарнире и нацелил на одну из бойниц; нажал спусковой рычаг. Он даже не посмотрел, куда попал его гарпун — он заряжал другой. Стрелы, вылетающие из корзины обоих блимпов, сходились у арсенала.

Он бросил взгляд на берег. В свете ламп он увидел смутные фигуры людей, бегущих к частоколу. Он решил, что узнал среди них Рааба и Джона Кадебека. Слышались крики заключенных. Он увидел, как один из них взобрался на частокол, перебрался через остроконечные столбы и спрыгнул на землю. Он даже услышал, как вскрикнул этот человек, когда приземлился на полусогнутых ногах.

Теперь обороняющиеся, скрывшиеся в одном из ангаров, заметили группу Рааба. Раздались крики, и оттуда полетели стрелы. Бен закричал, чтобы привлечь к этому внимание своих людей, и, повернув на шарнире метатель, нацелил его на двери более ближнего ангара. Строевой лес остановит гарпун; но. если он попадет в маленькое окошко… Он сделал это и испустил торжествующий крик. Сейчас загорелись крыши и других зданий, но арсенал весь был охвачен огнем. Он слышал, как кто-то кричал внутри, требуя принести ведро воды. Он снова повернулся, чтобы увидеть, что делается около частокола. И в этот момент из арсенала вылетел гарпун и устремился к нему. Словно почувствовав это, он повернул голову и увидел его. Мускулы напряглись — если бы он сохранял равновесие, он мог бы увернуться. Но его ноги были широко расставлены и он, наклонившись, схватился за перила одной рукой. И несмотря на то, что он все-таки попытался сделать это, он знал, что не успеет увернуться вовремя; растянувшиеся секунды привели его в ужас, когда он увидел, что гарпун попадет точно.

Гарпун ударил на дюйм или два ниже пояса. Он почувствовал (ему даже показалось, что он услышал это), как острый конец безжалостного снаряда пронзил его тело, разрывая мускулы, и вышел с другой стороны. Он подумал, что гарпун перебил его позвоночник; в спине была невыносимая боль. Или это чувствовали оголившиеся нервы его тела и кожи. В любом случае, он был уверен, что прежде, чем удар отбросил его назад, конец гарпуна вышел из спины. Он почувствовал, как падая, ударился о сплетенное дно корзины. Тяжелое древко, словно рычаг, перевернуло его на левую сторону. Несколько секунд он лежал абсолютно без движения, понимая, что если он пошевелится, это принесет ему еще худшую боль. По тем же причинам, он даже старался сдерживать дыхание.

Но вскоре ему снова пришлось наполнить легкие и стон, вызванный ужасной болью, прорвался через сжатые зубы. Он в высшей степени осторожно двинул рукой, чтобы убедиться, что его мускулы еще действуют, но это слабое движение послало сигнал диафрагме и вернуло назад волну сильной боли.

Он почувствовал, как его горячая кровь пропитывает одежду. На мгновение он подумал: «Я ДОЛЖЕН ПОПРОБОВАТЬ», и обеими руками взялся за древко. Но легкое прикосновение вызвало такие ужасные ощущения — не столько боль (хотя и она тоже), сколько невыносимый ужас от сознания, что в твоем теле пробита дыра и торчит инородный предмет — что он быстро отпустил гарпун.

Над ним склонились люди. Он едва слышно пробормотал, чтобы его оставили одного; и не прикасались, к нему. Спустя некоторое, время он прислушался к шуму боя. Его уши, казалось, с каждым мгновением слышали все хуже, но он услышал крики, ругань и одобрительные восклицания, свист стрел и стук ударяющих в дерево гарпунов. Он понял, что ужасный бой продолжается. По-видимому, все заключенные уже вооружились; а обороняющиеся, вероятно, отчаянно пытались вырваться из зданий. Мерцающий свет, проникающий сквозь переплетения корзины, говорил о том, что многие здания охвачены огнем. Ему казалось, что он даже слышит шум и треск огня; но этот шум мог родиться в его ушах. Он знал, что потерял, уже много крови, а его сердце старается перекачать каждую оставшуюся каплю от легких к мозгу и обратно. Но не к-его конечностям. В его руках и ногах было ощущение холода. И онемения.

В его потускневших глазах все расплывалось. ТАК ВОТ КАКИЕ ЭТО ВЫЗЫВАЕТ ОЩУЩЕНИЯ, притупленно подумал он. Боль сейчас не была такой ужасной, как вначале — он чувствовал ее, но она была отдаленной.

Он подумал: «Я УМРУ РАНЬШЕ, ЧЕМ РААБ ПРИДЁТ СЮДА». И затем: «А МОЖЕТ, ОН ВООБЩЕ НЕ ПРИДЕТ СЮДА. ВОЗМОЖНО, ОН СЕЙЧАС ТОЖЕ УМИРАЕТ».

Все это было слишком мучительно. Он слабо зарыдал, и каждое рыдание пробивало дыру в стене между ним и болью. Он закашлялся, и это отозвалось такой сильной болью, что он, совершенно обессиленный, лежал, дрожа от презренного страха, что снова может закашляться. Теперь ему осталось недолго ждать; он надеялся, что как-нибудь выдержит это. Но он желал, чтобы Рааб успел прийти вовремя. Он был несправедлив к Раабу; он поступал, как мерзкий ублюдок. Он не винил Рааба за то, что тот ударил его, хотя ни один офицер не должен бить другого, когда вокруг люди… Но он же не знал! Все думали, что отец Рааба был предателем. Ну, почти все… Он едва сдержался, чтобы не разрыдаться снова.

А затем он услышал, как люди дрожащими, наполненными гордостью голосами говорили: — Капитан! Рааб! Мы сделали это!

Кто-то упомянул имя Бена, кто-то что-то еле слышно пробормотал, и внезапно над ним склонился Рааб. Большая рука мягко опустилась на его плечо. Он попытался сказать:

— Рааб, я… — но слова застряли в его горле.

— Помолчи, парень! — грубовато сказал Рааб странным, словно издалека доносившимся голосом, какие сейчас были у всех.

Затем Бен понял, что он пытался долгое время удерживать в себе что-то, что пыталось вырваться; он мысленно пробормотал этому последнее «прощай» и отпустил. Он почувствовал, как это выскользнуло из него, и почувствовал облегчение.

У него промелькнуло сожаление — было много вещей, которые он хотел бы увидеть, услышать или попробовать хотя бы еще один раз — но затем сменилось слабым испугом. Но больше всего его наполняла гордость. Он сделал свою работу, как надлежало офицеру Флота. И Рааб был здесь; и между ними все было нормально. И люди стояли тихо и почтительно; после случившегося его не считали трусом! Совсем нет…