Выйдя из шляпного магазина и проплыв в гордом молчании сотню ярдов по улице, женщина по имени Фелис посмотрела обиженно на своего спутника и сказала:

– Даже не могу припомнить, чтобы я когда-нибудь сталкивалась со столь потрясающей наглостью!

– О какой наглости ты говоришь, моя дорогая? Притворная непонятливость мужчины не понравилась его даме, которая дрожала от негодования.

– Ты знаешь прекрасно, что я говорю об этой невоспитанной фифочке из шляпного магазина.

– Что касается наглости, Фелис, то тут пальма первенства, так сказать, принадлежит тебе. Это ведь ты оскорбила совершенно незнакомую тебе особу.

Блондинка вскинула гордо свой подбородок.

– Ничего подобного я не сделала! Я просто сказала то, что и любому сразу ясно, если у него есть глаза. Хозяйка пыталась продать шляпу, которая совершенно не подходила ее клиентке.

– Ага, значит, это альтруизм, а вовсе не наглость. Теперь мне понятно. – Выражение лица джентльмена оставалось бесстрастным. – Думаю, что женщина, о которой мы говорим, просто согласилась с твоим замечанием. В чем тогда ты усматриваешь оскорбление?

– Как будто ты ничего не понял! Она намекала, что я слишком старая для этой шляпы.

– Значит, проницательность – это та же наглость, а вот бестактность – нет. Я должен это запомнить. Женский мозг очень странно устроен, в самом деле. – И, наслаждаясь замешательством своей спутницы, мужчина продолжал: – На чем все-таки основано твое предположение, что эта леди не получила воспитания?

– Ты в очень шутливом настроении сегодня, Тиндейл, и у меня нет абсолютно никакого желания, чтобы ты подшучивал надо мной, – ответила Фелис.

– Это был просто укол. Так я и думал! Его темные глаза смеялись.

Фелис резко остановилась и метнула в его сторону гневный взгляд.

Хотя она была уверена, что он играет с ней, но не могла удержаться и продолжала отчаянно защищаться:

– Вовсе нет! Я сразу подумала, что ей не хватает воспитания, ясно. Наверное, она жена какого-нибудь купца из Сити, который недавно перебрался на Вест-Энд в надежде поднять свой престиж.

– Если так, тогда это неравный брак. Потому что у нее произношение такое же чистое, как и у тебя, моя дорогая. В любом случае, из его ты заключила, что она замужем?

– У нее такой самоуверенный вид, который не вяжется с положением незамужней женщины. Кроме того, она не первой молодости и того сорта дамочка, что всегда привлекает мужчин. И еще она… очень смелая, – добавила Фелис.

– Смелая… – повторил он задумчиво. – Но должен сказать, что леди была одета очень скромно. Ее волосы тоже были причесаны не по моде, и я не заметил следов косметики на ее лице.

– Может, ты будешь отрицать, что она хорошенькая? – сладким голоском спросила его Фелис.

– Разумеется, Фелис, я не считаю, что она хорошенькая. Потрясающе красива – да.

Ее настойчивость была соответственно вознаграждена. Теперь Фелис ничего не оставалось делать, как скрыть свою досаду под маской веселости, и пара проследовала дальше по улице, туда, где стоял в ожидании фаэтон Тиндейла с грумом.

Поскольку ее жизнь состояла в основном из визитов и приемов, она редко теряла нить разговора. Фелис умела всегда завладеть своим ничего не подозревающим слушателем. Поэтому, когда они достигли ее дома и она предложила своему спутнику зайти на ленч, он охотно согласился. Тиндейл отпустил своего грума, приказав отправить фаэтон в конюшню, ибо он ему сегодня уже не понадобится.

– Хорошо, милорд, – сказал слуга, беря поводья из рук хозяина.

Прекрасно вышколенный, он тут же уехал с бесстрастным выражением на лице.

Было уже далеко за полдень, когда Кентон Марш, седьмой граф Тиндейл, вошел в свой дом на Парк-Лэйн и кивнул дворецкому, который приветствовал его у двери.

Он направился к лестнице. Его сапоги громко стучали по черно-белому мраморному полу. Но вдруг он резко остановился, услышав голос слуги.

– Миссис Марш интересовалась вами, милорд.

– Она наверху? – спросил граф, поворачиваясь.

– Нет, сэр. Она ждала вас двадцать минут, хотя я и не мог информировать ее о времени вашего возвращения. Уходя, она просила меня передать вам это лично.

– Спасибо.

Граф взял из рук слуги сложенный лист бумаги и стал подниматься по лестнице как обычно невозмутимый. Однако он вздохнул облегченно.

Встреча с Горацией Марш, вдовой его кузена Гая, никогда не приносила удовольствия. Он предпочитал, чтобы эти встречи случались как можно реже – насколько позволяло их совместное с Горацией опекунство над сыном Гая, Филиппом.

Он слегка нахмурился, читая текст.

Миссис Марш хотела увидеться с ним. И очень срочно. Последние слова были жирно подчеркнуты.

Послание было написано на его бумаге, заметил он, идя дальше. И это понятно – Горация никогда не потратится сама, если можно воспользоваться тем, что принадлежит другому. Хотя любой другой человек, зная, что если есть вероятность не застать хозяина дома, заготовил бы записку раньше, чтобы в случае чего вручить ее дворецкому.

Однако если все-таки встречаться, то решительно он предпочитает делать это на ее территории. Законы гостеприимства не позволят Горации требовать больше, чем ей необходимо для достижения поставленной цели.

Лорд Тиндейл не очень задумывался над причиной столь поспешного вызова, полагая, что Филипп снова влип в какую-нибудь историю.

Он внес однажды залог за парня, пока его мамаша билась в истерике при мысли, что ей придется раскошелиться. Филиппу было тогда девятнадцать лет. Город он видел впервые и не сделал пока в своей жизни ничего такого, что бы ни делал каждый молодой человек, брошенный в круговорот искушений, которые предлагает столица.

Но его объятой паникой мамаше мерещатся в его легких проступках первые шаги, ведущие неизбежно, по ее мнению, к деградации и катастрофе.

В действительности граф считал Филиппа серьезным молодым человеком и не по годам очень ответственным. Филипп был опечален тем, что его опекун потратил деньги, и настаивал на том, чтобы рассматривать это как долг. Девять месяцев он копил, урывая из своей небольшой ренты, и заслужил уважение Тиндейла.

Было только смешно смотреть, как возмущалась Горация. Не тем, что ее сын задолжал, а тем, что Тиндейл принял от него деньги.

Бесполезно ей объяснять, что это вовсе не навредило Филиппу. Наоборот, это пошло парню на пользу. Филипп стал уважать сам себя и закалил свой характер.

Процентов Тиндейл не брал, но в глазах вдовы все равно после этого случая остался ростовщиком. К счастью, его никогда не беспокоили сплетни, потому что Горация, не смущаясь, распространила по всему городу именно свою версию.

На следующее утро Тиндейл вошел в душный загроможденный мебелью салон своей кузины в ее доме на Портман-сквер.

Как он и думал, причиной волнений вдовы был ее сын.

Горация сразу распорядилась, чтобы принесли бокал бургундского для Тиндейла.

Когда дворецкий вышел, она повернулась к своему гостю и воскликнула:

– Слава Богу, Кентон, ты здесь! А то я уже с ума схожу.

Она махнула рукой, приглашая его сесть на стул, но граф внимательно осмотрел его через монокль и сел все-таки на диван. Для человека с его комплекцией это было более осторожно, хотя и диван не выглядел слишком удобным в смысле комфорта.

– Ты должен что-то сделать, Кентон, – продолжала миссис Марш, усаживаясь напротив. – Я целиком и полностью полагаюсь на тебя. Ты можешь остановить эту глупость.

– Под глупостью ты имеешь в виду Филиппа?

– Конечно же, Кентон! Он вообразил себе, что влюбился! Эта драматическая фраза не произвела большого эффекта на его светлость.

Он только пошевелился слегка, усаживаясь поудобнее, прежде чем ответить.

– Это, конечно, глупость. Но он не первый и не последний молодой человек, совершающий подобные глупости. Особенно в его возрасте. Все шансы за то, что это пройдет – и скорее раньше, чем позже.

Сказав так, граф, наверное, в сотый раз пожалел, что у его кузена юношеская любовь прошла слишком поздно. Гай женился на объекте своей страстной любви в двадцать лет. За последующие девять лет Гай имел возможность обнаружить, что его симпатичная невеста оказалась довольно алчным созданием, обожающим только удовольствия. Она не способна была на ответную любовь, хотя пользовалась той властью, какую давало ей это чувство у него по отношению к ней.

Гай никогда не произнес ни одного плохого слова о своей жене, которой он был предан. Кузен был на шесть лет старше его, и любовь Кентона к нему граничила с обожанием. Кентон был свидетелем того, как природные силы и энергия покидали постепенно Гая под давлением Горации, ее непомерными требованиями жить на широкую ногу, не считаясь со средствами.

Он был не в состоянии остановить процесс духовного опустошения у своего кузена, приведший к преждевременной смерти в двадцать девять лет.

– Кентон, ты слышишь меня?

Жалобный голос миссис Марш вернул его к действительности. Она говорила:

– Филипп хочет жениться на этой девушке, которая ему совершенно не пара.

– Если, как ты говоришь, девушка ему не пара, то я ничего не буду делать. Филипп умный парень. Вспомни, как ты волновалась, когда он решил, что влюбился в одну артистку. Но он и не собирался на ней жениться. Не приставай к нему чересчур, и эта страсть тоже постепенно пройдет. Наверное, он заприметит еще немало девушек, прежде чем выберет себе спутницу жизни.

– Я бы не стала вызывать тебя, если бы это была еще одна танцовщица или что-то в этом роде, – сказала вдова сердито. – Это достойная, воспитанная девушка, или, но крайней мере, мы имеем основание так полагать. И он всюду только с ней. Например, в прошлом году, когда я узнала о его любви к танцовщице, он сильно смутился. А неделю назад он заявил, что хочет жениться на этой своей новой пассии, как только достигнет совершеннолетия. То есть, меньше чем через полгода! Также он требует, чтобы я с ней познакомилась! «Возьми ее под свою опеку». Так он сказал. Теперь ты веришь, что это серьезно? Тиндейл задумался и опустил голову.

– А кто эта девушка? Ты встречала ее раньше? И почему она ему не пара, если она появляется с ним всюду, как ты говоришь? Какая-нибудь дебютантка?

– В действительности я незнакома с ней еще, но видела ее на приеме у лорда Генри Элиота на прошлой неделе. Кажется, Присцилла Элиот их поддерживает.

– Их?

– У этой девушки есть сестра, вдова, которая является подругой Присциллы, кажется, еще со школьных лет. Они сняли дом на время сезона, где-то на Верхней Уимпол-стрит. – В голосе миссис Марш послышалось презрение к обитателям столь непрестижных кварталов. – Такое впечатление, будто они с неба свалились – и прямо в лучшие дома. Хотя этих сестер никто в городе вообще не знает.

– Кроме, разумеется, леди Генри Элиот?

– Присцилла Элиот – добрая душа и совершенно бесхитростная. Кто угодно может ее обмануть. Я сочла своим долгом нанести ей визит через несколько дней после приема. Она сообщила мне, что старшая сестра, Чарити Леонард, училась с ней вместе в Бате. А младшую зовут Пруденс, и они, кажется, внучки сэра Джефри Уиксфорда.

– Что значит – «кажется»?

– Никто о них ничего не слышал. Сэр Джефри живет затворником, но его сын Роберт бывает наездами в городе, и то последний раз был очень давно. Я не узнала ничего о сестре. Присцилла говорит, что сэр Джефри отказался от своей дочери, когда та вышла замуж против его воли, хотя Леонард был весьма достойный джентльмен. Все это, однако, похоже на правду и объясняет, почему у них нет никаких связей. Сестры даже в доме живут одни.

– Но если одна из них вдова, то, наверное, есть и дети?

– Кажется, нет. Присцилле Элиот только двадцать пять, значит, и вдова не намного старше.

– А младшая сестра что из себя представляет?

– Чистой воды бриллиант, – сказала миссис Марш и вздохнула. – Такая стройная, и формы изумительные! Кожа гладкая, черты лица приятные, волосы золотые и огромные голубые глаза. И, может, самое главное – некая меланхолия в ней, что, безусловно, привлекает романтично настроенных юношей, таких как наш Филипп. Она изображает из себя эдакую скромницу, но я заметила, что весь вечер ее окружали очень энергичные молодые люди.

В это время дворецкий вошел в комнату, неся серебряный поднос.

Глядя из-под полуопущенных тяжелых век на вдову своего кузена, лорд Тиндейл думал мрачно, что описание, которое она дала девушке Филиппа, очень подошло бы ей самой двадцать один год назад.

Ему было четырнадцать лет, когда Гай привел в дом свою невесту, и он помнил, как сейчас, что с первого взгляда Горация показалась ему похожей на сказочную принцессу. Эта романтическая иллюзия развеялась при ближайшем знакомстве. Но он мог понять влюбленность Филиппа в красавицу с грустными глазами, его чувство раболепия перед ней. Как и его отец, он был настоящий рыцарь и хотел видеть в людях только прекрасное.

– Налить вам вина, сэр?

Тиндейл взял бокал из рук слуги и осторожно чуть-чуть отхлебнул. Совсем маленький глоточек. Потому что такое вино гостеприимный Гай даже не стал бы держать в своем доме. И это было так похоже на Горацию. Она не понимала толк в вине и предпочитала «экономить» на гостях.

Он поставил бокал на стол перед собой. Тиндейл был уверен, что дворецкий, который служил в семье еще со времени кузена Гая, отвел глаза в сторону, выходя из комнаты.

– Итак, суть дела заключается в том, что Филипп влюбился в девушку, которая, кто бы она ни была, не устраивает тебя! – сказал спокойно Тиндейл.

Миссис Марш покраснела от злости, услышав столь прямолинейную фразу.

– А ты бы мог смотреть равнодушно, как самозванка расставляет ловушки твоему наследнику?

– Я очень люблю Филиппа и хочу, чтобы он нашел себе хорошую жену, в свое время, конечно. Думаю, ему еще рано жениться. Что касается моего наследника, – продолжал граф, – то смею напомнить тебе, моя дорогая Горация, что мне только тридцать пять лет. Не такой уж я старый и вполне могу завести своего собственного ребенка.

Вдова улыбнулась ему такой же сладкой и фальшивой улыбочкой.

– Вряд ли ты будешь осуждать меня, если я повторю то, что говорят все. Будто бы ты вообще не хочешь жениться. Вот уже двенадцать лет ты старательно избегаешь все ловушки. Даже те, что расставляют на тебя женщины очень достойные, я должна добавить, чтобы быть уж действительно точной и аккуратной.

Лорд Тиндейл отвесил ей шутливый поклон.

– Твоя страсть к аккуратности действительно вещь очень достойная, Горация. Но будущее трудно предсказать. Вот, например, старый Ларимонт женился аж в шестьдесят, а за последние пять лет обзавелся тремя наследниками. Я постараюсь иметь это в виду и, может, еще побью его рекорд.

Миссис Марш недовольно поморщилась. Ей явно не нравилось, какой поворот приняла их беседа.

– Бесполезный разговор! – сказала она резко. – Отвечай, что ты намерен делать с Филиппом и этой его девчонкой?

– А что я могу сделать? Если, как ты говоришь, Филипп намерен жениться, когда он достигнет совершеннолетия, то мне и делать нечего. Я не могу его остановить. Что ты предлагаешь? Не давать ему много денег до тех пор, пока он полностью не вступит во владение наследством? Но это вряд ли его испугает, если он действительно настроен так решительно, судя по твоим словам. Кстати, он уже сделал предложение?

Граф посмотрел на нее пристально, и миссис Марш отвела глаза в сторону.

– Дело еще не зашло так далеко. Они знакомы всего две недели… Но девушка явно будет звездой сезона, и Филипп очень настойчив. Поэтому мы должны торопиться.

Тминдейл удивленно поднял брови.

– Но что ты собираешься предпринять? Такой бриллиант, как ты ее описываешь, может в любое время принять другое предложение, более выгодное. Особенно, если учесть, что мисс Леонард хотела бы играть по крупному.

– Нельзя полагаться на случай, и поэтому я обращаюсь к тебе. Выведи этих искательниц приключений на чистую воду и покажи всем, кто они такие. А насчет Филиппа у меня совсем другие планы.

– Если в эти планы входит мисс Кэдоген, я должен предупредить тебя, что Филиппу она ничуть не нравится. И это несмотря на ее несметное богатство. Недавно он сказал мне, что от ее смеха у него мурашки по спине.

У вдовы широко открылись глаза, и Тиндейл понял, что попал точно в цель.

Впрочем, она быстро взяла себя в руки.

– Молодые так зависят от настроения. То им нравится одно, то другое. И вкусы их претерпевают порой драматические перемены.

– Тогда мой совет будет очень прост. Давай дождемся, когда вкусы Филиппа переменятся и он потеряет интерес к своей красавице Пруденс, – добродушно сказал граф.

После этих слов он поднялся с дивана.

– Подожди, Кентон. Как опекун Филиппа ты, может быть, хотел бы взглянуть на эту девушку, по крайней мере? Уверяю тебя, что-то не совсем comme il faut с этими сестричками. Где они были до сих пор? Присцилла Элиот говорит, что их родители умерли. И муж старшей сестры тоже умер. Ты не находишь, что многовато смертей в этом деле?

– Я не был знаком ни с кем из семьи Леонард, поэтому не могу иметь на этот счет никакого определенного мнения. Люди умирают, да, в очень неподходящий момент, ты знаешь, и часто ничего зловещего в этом нет.

Миссис Марш проигнорировала этот, как ей показалось, неуместный юмор.

– Филипп говорил мне, что сестры будут сегодня вечером на балу в Альмаке. Прошу тебя, Кентон, ради моего сына, по крайней мере обещай мне, что взглянешь на них!

Вечер все-таки был испорчен.

Граф с сожалением вздохнул, но все-таки капитулировал перед непрекращающимися мольбами миссис Марш.

Договорились, что он будет сопровождать ее в Альмак. После этого граф поспешно откланялся и ушел. Он был счастлив снова оказаться на свежем воздухе – не слышать надоедливый голос вдовы и не ощущать резкого запаха ее духов.

Его совершенно не интересовало, что думала Горация об избраннице Филиппа. Граф сразу выкинул эту мысль из головы, как не заслуживающую внимания.

Надев шляпу и перчатки, граф зашагал по улице, однако он хмурился в задумчивости, смущенный предложением Горации узнать получше мисс Леонард.

Конечно, он мог принять девушку без приданого и без связей, если она действительно любит Филиппа. С другой стороны, было очень неприятно думать, что сын Гая попался в сети какой-нибудь авантюристки, которую привлекает только выгода. Если можно предотвратить это, он не будет сидеть сложа руки и смотреть, как Филипп повторяет ошибку своего отца.

Конечно, ироническая сторона ситуации тоже не ускользнула от него. Кузина боялась, что ее сыну достанется жена, стоящая ниже его по положению в обществе. Горацию гораздо меньше заботило, будет ли счастлив ее сын в семейной жизни.

Впрочем, граф и не думал, что Горацией движут какие-нибудь высокие чувства. Однако он не мог не оценить ее проницательности.

Скорее всего очаровательная протеже леди Генри Элиот ничего не скрывает и будет прекрасной парой для Филиппа. Все-таки, осторожности ради, не стоит отбрасывать так сразу подозрения Горации. Надо бы взглянуть на девушку.

А вечер, проведенный среди веселой городской молодежи, будет неплохой наградой за перенесенное беспокойство. Фелис Денби, конечно, не понравится, что он нарушит свое обещание сопровождать ее на карточный вечер к леди Твилингем сегодня. Но Тиндейл был не прочь ее немного подразнить и вывести из обычного ее невозмутимого спокойствия, после чего она всякий раз проявляла к нему повышенный интерес.

Он принял наконец такое решение. Один раз можно уступить Горации в ее просьбе.

Затем лорд Тиндейл занялся необходимыми делами по соблюдению всех формальностей. Ведь он не присутствовал на балу в Альмаке уже несколько лет, посылая записки с извинениями для леди Денби. Поэтому сегодня просил подать свой экипаж на час раньше.

Около половины десятого лорд Тиндейл, представительный и великолепный в черном вечернем костюме, который ввел в моду Джордж Бруммель несколькими годами раньше, когда его влияние на общество было особенно сильно, вошел в гостиную миссис Марш.

Было приятно отметить, что вдова его кузена находилась не в своем обычном расположении духа и не заставила себя ждать больше пяти минут.

Он посмотрел через монокль на ее дорогое шелковое платье. В обычной ситуации этот жест мог бы немного смутить слишком уверенных в себе леди. Но Горация была не из тех.

– Надеюсь, я тебе нравлюсь, Кентон, – сказала вдова. Она изогнула слегка бровь и отдала ему шелковую накидку, подходящую по цвету к ее платью.

– Я всегда восхищался твоим умением одеваться, – ответил он, грациозно поклонившись.

И затем он надел накидку на красивые обнаженные плечи Горации.

– Потому что я знаю, какой стиль больше всего мне подходит, – согласилась она, разглаживая свою перчатку выше локтя.

– Элегантно и со вкусом – вот слова, которые приходят на ум.

– Вдова не может позволить себе экстравагантности, так любимые тобой, – ответила она, будто бы защищаясь.

– Однако ты можешь позволить себе бриллиантовое колье, причем недавно приобретенное, кажется.

– Ах, это? – Горация погладила пальцами колье непроизвольно, словно испугалась, что его у нее сейчас отнимут. Хотя тон ее голоса был небрежным: – Мне повезло. Я купила его за очень низкую цену у одной особы, оказавшейся неожиданно в финансовом затруднении.

– Как удачно ты процветаешь на несчастьях других. После этого его ехидного замечания миссис Марш резко сказала:

– Я бы посоветовала тебе не очень жалеть глупую женщину, которая сначала проигрывает крупную сумму в карты, а потом боится сказать об этом мужу.

– О, конечно, я не буду, – с готовностью согласился Кентон. – С такими пташками, очевидно, надо поступать сурово. Мы идем?

Ему было позволено сказать последнее слово. Вдова хотела что-то возразить, но опустила глаза. Она постаралась спрятать свое раздражение и направилась к двери, которую дворецкий держал для нее открытой.

Вряд ли атмосферу в карете лорда Тиндейла можно было назвать дружеской, поскольку всю дорогу до Кинг-стрит они ехали в полном молчании, каждый погрузившись в собственные мысли.

Когда Тиндейл вошел в огромную бальную комнату, его сразу окружили старые друзья, которым было любопытно узнать, почему он снова появился здесь. Миссис Марш прошла в противоположную сторону и присоединилась к своим подругам. А он тем временем с присущим ему чувством юмора отвечал на бесчисленные вопросы, оставаясь загадочно непроницаемым относительно его мотивов и сводя тем самым всех с ума.

Вдруг, обводя ленивым взглядом заполненную публикой большую залу, граф заметил молодую женщину, чьи рыжие волосы ярко блестели в свете люстры, под которой она стояла…