Через несколько дней лорд Тиндейл нанес визит леди Генри Элиот. Чарити тоже была там в это время. Никто бы не мог сказать, что она смутилась при его появлении.

…После визита Тиндейла в ложу, Чарити признала бессмысленность своих надежд когда-либо избавиться от него. Глупо даже представить, что граф забудет совсем об интересах своего младшего кузена. Тем более что Филипп Марш стал частым гостем в доме на Верхней Уимпол-стрит. Филипп принимает участие во всех вечеринках, на которых присутствует Пруденс.

А из некоторых слов молодого человека ясно, что между двумя кузенами существует сильная взаимная симпатия.

Присцилла была права, говоря, что Тиндейл очень опасен для женщин. Он и в самом деле напугал Пруденс своими хитрыми вопросами. Когда Чарити попыталась загладить конфуз, лорд Тиндейл сделал вид, что ничего особенного не произошло. Но это с его стороны не более чем хорошие манеры, говорила она себе, понимая, что опасность еще далеко не миновала.

Каждый раз, видя его умное спокойное лицо, она испытывала страх и была уверена, что за этим шармом скрывается на самом деле подозрительность. Он сомневался, а имеют ли право сестры дружить с его семьей.

О своих страхах она никогда не говорила Пруденс, не желая ни в малейшей степени ее волновать. И Чарити переживала все в себе. Одна. Но так уж получается, когда хитришь, надо быть настороже…

Чарити выпрямилась на стуле, и это ее движение не ускользнуло от внимания лорда Тиндейла, когда он произносил свою фразу о том, что восхищен даже больше, чем ожидал.

Видя, что ее гость тоже устроился удобно, леди Генри сказала:

– Я как раз рассказывала Чарити и Пруденс о вчерашнем приеме у королевы в честь дня рождения принца Регента. Хотя его настоящий день рождения только в августе, – добавила она. – Мне никак не удается убедить их принять участие в этой церемонии.

– Но мне так страшно, – вздрогнув, сказала Пруденс. – Леди Генри говорит, что почти целый час надо будет только подниматься по лестнице дворца. Я не смогу стоять долго неподвижно, так, чтобы даже перышко не пошевелилось на шляпе, да еще посреди огромной толпы. И я боюсь, что буду выглядеть неуклюжей и подведу леди Генри перед большим количеством очень важных людей. Я точно упаду в обморок.

Лорд Тиндейл покровительственно улыбнулся. Ему была приятна искренность этой девушки.

Он сказал, обращаясь к ее сестре:

– Почему-то я не могу представить, чтобы вы упали в обморок, миссис Робардс. А вам разве неинтересно лично познакомиться с вашей королевой?

Чарити не провела его улыбка – веселая и вопросительная одновременно. На этот крючок Чарити не попалась, а ответила спокойно:

– Конечно, быть представленной Ее Величеству и Принцу – это потрясающее событие. Но меня устроит, если для моей сестры такой сезон окажется весьма скромным. Понятно, что мы с наслаждением слушали рассказ леди Генри об огромном скоплении экипажей, на которых гости съезжаются в Букингемский дворец. Она рассказывала нам о кавалеристах в красных ярких мундирах на великолепных черных конях, о трубачах и военном оркестре. Должно быть, это очень красочное зрелище.

– Да, действительно, – сказал лорд Тиндейл. – Только вот хлопот от него много. Несколько часов по улицам невозможно проехать. Но вы должны поучаствовать в этой церемонии хотя бы раз в жизни. Учитывая, что здоровье королевы ухудшилось в последнее время, может, вы все-таки передумаете и пойдете на прием, пока еще сезон не кончился и вы находитесь в Лондоне.

Он заметил ее улыбку и спросил:

– Будем ли мы иметь счастье видеть вас весь сезон, миссис Робардс?

– Мы хотим пробыть в Лондоне еще всего лишь пару недель, сэр.

Услышав это, леди Генри быстро сказала:

– О, Чарити, но вы должны остаться здесь до конца сезона и пока не уезжать обратно в Бат! Май и июнь – это самый пик сезона, не так ли, Тиндейл?

– Да, конечно. Нам будет очень жаль, если вы и миссис Леонард уедете, не дождавшись конца.

– Говоря о конце… – сказала Чарити.

Но леди Генри перебила ее. Она снова повернулась к графу.

– Вы были вчера на приеме у королевы, Тиндейл? Я вас не видела! Хотя в такой толпе можно легко и не заметить, да и приглашение могло быть на другое время.

– Меня не было в гостиной, – сказал он. – Я был на обеде в Министерстве иностранных дел.

– Я слышала на приеме, что лорд Кастлерю болен. Это правда?

– Так и есть. Чарльз делал за него доклад.

– Это лорд Стюарт, брат лорда Кастлерю, – объяснила леди Генри специально для сестер. – Вы не находите эти обеды с дипломатами, а также их бесконечные споры о границах и разных договорах ужасно скучными, Тиндейл?

Видя, что она спрашивает вполне серьезно, лорд Тиндейл ответил мягко и вежливо:

– Наверное, это очень странно, но мне действительно нравится обсуждать подобные вопросы с иностранными послами. Можете отнести это к моей природной любознательности – еще один удивительный аспект моей натуры. Просто я желаю знать, что происходит вокруг меня.

Бесхитростное признание графа вызвало улыбки на лицах собравшихся.

Но прежде чем леди Генри смогла продолжить эту интересную тему, Чарити быстро сказала, что она и Пруденс уже уходят. Чарити была тверда в своем решении, несмотря на протесты со стороны других.

Она сказала, что им надо нанести еще один визит, и сестры ушли, тепло попрощавшись.

Если бы Чарити могла слышать сказанное уже в ее отсутствие, она, наверное, очень смутилась бы.

Граф смотрел вслед сестрам, пока дворецкий не закрыл дверь салона.

– Я уверен, вы счастливы иметь такую компанию этой весной, леди Генри, – произнес он. – Очевидно, вам очень приятно, что вы можете оказать поддержку своей подруге и ее сестре в этом сезоне.

Молодая женщина посмотрела на него, и живой интерес отразился на ее симпатичном личике.

– Да, я должна признаться, что этот сезон радостен для меня как никогда. Особенно с тех пор, как я вышла замуж и освободилась от необходимости следовать строгим правилам, требующим, чтобы молодая девушка появлялась в свете только со своей компаньонкой. Мне очень приятно иметь возможность помочь Чарити и Пруденс, доставить им такое удовольствие – находиться в свете. Конечно, я счастлива за Пруденс, ее успех ни у кого не может вызывать сомнений. Я сразу это поняла, как только они приехали в город.

– Она чудесная девушка. Кажется, я не встречал еще такой красивой. К тому же скромна, и у нее очень милый характер. Вы знаете ее с самого детства?

– Нет. Чарити мало говорила о своей сестренке. Так что, я первый раз увидела Пруденс чуть больше месяца назад.

– Но вы, вероятно, переписывались с миссис Робардс все эти годы, я так понимаю?

– Вовсе нет. – Леди Генри встряхнула своей кудрявой головой, как бы отбрасывая его предположения. – Чарити очень неожиданно оставила школу, когда умер ее отец. А я вскоре уехала в Шотландию с моими родителями навестить старого дядю моей матери. Я пыталась найти Чарити, когда мы с Гарри обручились, но мои письма, должно быть, не доходили до нее. Потом я почти забыла про нее. И вдруг Чарити написала мне письмо прошлой зимой, спрашивая, не может ли она привезти Пруденс в Лондон на сезон, и она очень хотела меня увидеть. Конечно, я страшно обрадовалась тому, что можно возобновить наше знакомство.

Он улыбнулся в ответ на слова о таких ее теплых чувствах.

– А как миссис Робардс узнала о вашем браке, несмотря на то что ваши письма до нее не доходили?

– Да. Она прочитала о смерти моего отца два года назад, хотя не знала, где я живу, пока один знакомый Гарри в Бате не сказал ей об этом.

– Понятно… Значит, вы никогда не были знакомы с ее мужем?

– К сожалению, она была уже вдова, когда написала мне это письмо.

– Да, к великому сожалению. Но по крайней мере вы ее нашли! Она сильно изменилась за эти годы?

– Как странно, что вы меня об этом сейчас спрашиваете! Я как раз думала об этом на днях. Мне показалось, что Чарити изменилась просто до неузнаваемости! Иногда она только так же поведет бровью или что-нибудь скажет знакомое еще со школьных дней, и тогда я вижу ее такой, какой всегда помнила. Она была очень веселая девушка, очень подвижная. Всех девочек она всегда поддерживала, если вдруг кому-то взгрустнется или кто затоскует по дому. А теперь она… не знаю… поникшая, что ли… да, и будто взвешивает каждое свое слово, прежде чем что-либо произнести. Иногда мне кажется, что все ее веселье и жизнерадостность прямо как стерли в один момент. Хотя она все такая же сильная, умная и очень милая. Сознаюсь, что мне очень не хватает прежней Чарити.

– Ваша преданность подруге делает вам честь, леди Генри. Я убежден, что не стоит сейчас докапываться слишком глубоко до причины такого настроения миссис Робардс. Потерять сначала родителей, а потом и мужа… И это в возрасте… э-э… сколько ей лет, вы говорите? Двадцать четыре или двадцать пять?

Он посмотрел вопросительно на леди Генри.

– Да. Чарити на месяц младше меня. Так что, двадцать пять ей исполнится в феврале.

– Так вот… Я хотел сказать, что подобное стечение трагических обстоятельств и дало такой отрицательный эффект, отразившись на ее самочувствии, по крайней мере временно.

– Конечно, – согласилась леди Генри, а затем продолжила горячо, будто сознаваясь в чем-то: – Но иногда мне приходит другая мысль… Возможно, Чарити была несчастлива в браке. Не то чтобы она хоть когда-либо сказала плохое слово о своем муже, нет. На самом деле она почти ничего о нем не говорит. Но я чувствую. У нее появился какой-то цинизм. Или, возможно, это слишком сильно сказано. Точнее будет – «безразличие». Я имею в виду, когда она говорит о мужчинах. Похоже, что она о них не слишком высокого мнения.

Граф слегка наклонился вперед, всем своим видом подбадривая леди Генри и дальше развивать столь увлекательную историю.

Но на этой сцене их прервали. Потому что пришла миссис Смоллидж, одна беспардонная мамаша вместе со своим антиподом – скромницей дочкой на выданьи.

Графу помогла в данном случае выработанная годами сноровка избегать женских ловушек. Тиндейл успешно выпутался и из этой ситуации. Он откланялся по возможности быстро, насколько позволяла вежливость.

Он и глазом не моргнул в ответ на насмешливый взгляд леди Генри, когда целовал ей руку на прощанье.

Выражение лица графа было рассеянным, когда он брал внизу в холле у дворецкого свои перчатки, шляпу и трость с черепаховым, набалдашником.

Размышляя так и эдак над недавней беседой с Присциллой Элиот, граф понимал, что фактически ничего не узнал о Чарити Робардс.

Удивительно было то, что сама леди Генри, похоже, тоже ничего толком не знает о жизни своей подруги в течение тех семи лет, когда связь между ними приостановилась. Если только она не напускает тумана по какой-то не вполне понятной причине, что она и миссис Робардс не утруждали себя длинными беседами, модными среди представительниц прекрасного пола, как считал он.

По необходимости, как полагал Тиндейл, он действовал очень деликатно, ибо не хотел чересчур выказывать свой интерес к загадочной миссис Робардс и ее прекрасной сестре.

Он не пытался исследовать пока слишком глубоко. Где, как когда? – он не задавал впрямую эти вопросы. Присцилла Элиот, эта болтушка, даст ему все ответы, со временем, если будет просто молоть языком. Но во время этой беседы он не заметил ничего такого, за что можно было бы уцепиться, поймать и проверить. По крайней мере – пока ничего.

По дороге к Сант-Джеймс, в свой клуб, лорд Тиндейл сделал вывод, что его мизерные успехи распадаются на две категории.

Одна из них негативная – если только Присцилла Элиот не скрывает специально известную ей информацию. Вероятно, что никто не сообщит ему биографические данные сестер. В этом месте граф приостановил свое скачущее воображение. Он решил, что сомнению следует подвергать лишь те годы миссис Робардс, которые она провела уже после школы.

Несколько лет она и леди Генри учились вместе в дорогой частной школе. Там же учились и дочери других аристократов. Ребенок вряд ли будет что-то фальсифицировать. Хотя ее опекуны могли это сделать – если она незаконнорожденная, например. Но в таком случае они не стали бы давать ей имя настоящего живого баронета. Тот факт, что Горация не знала о существовании сестры у Роберта Уиксфорда, мог ничего не значить – кроме того, что сестра никогда не была в Лондоне до своей свадьбы, или была настолько старше ее брата, что Горация о ней и не слышала. Горации нет еще и сорока, а сестра Уиксфорда лет на пять или шесть старше, если ее дочери уже двадцать пять. То, что подозрение Горации возникло у нее лишь как следствие ее злобы – из-за угрозы матримониальным планам – в этом нет даже никаких вопросов, и он просто выбросил бы все это из головы… Но был еще один существенный пункт: упрямое сопротивление самих сестер.

Инстинкт подсказывал ему: они что-то скрывают. Было только непонятно что.

Нечто дискредитирующее их или нет?

Граф взвесил слово «дискредитирующее». И спокойно проанализировал свои эмоции. Почему он был смущен?

Слово это не подходило к образу сестер. Все в их манерах говорило о том, что они настоящие леди.

Но ведь и девушки с такими ангельскими личиками тоже иногда поступают не по-ангельски. Многие молодые женщины, жгучие и любвеобильные, оказываются вдруг отпетыми авантюристками.

Игра с мужчинами интересна им сама по себе. В какой-то степени это можно отнести и к любой уважаемой женщине, ищущей себе мужа. Это заключено в ее природе.

Иногда кажется бессмысленным возлагать на женщин ответственность за их проделки, именно из-за той таинственной силы, которой они обладают. Миссис Робардс в их числе, как бы она не контролировала выражение своего лица и свои легкие улыбки.

Она забыла контролировать еще и свою походку, которая выдает ее, несмотря на ее подчеркнутую корректность и холодность речи.

Он вспомнил, как леди Генри сожалела о былой жизнерадостности своей подруги. Это еще более выкристаллизовало его инстинктивное недоверие к образу, который придумала для себя миссис Робардс.

Своими простыми объяснениями он хотел лишь успокоить леди Генри, но сам в них нисколько не верил. Он мог поклясться, что тихое, незаметное поведение миссис Робардс не является естественной чертой ее характера, а тщательно ею просчитано. И поэтому ему казалось совершенно необходимым раскрыть ее тайну.

Несколько дней спустя лорд Тиндейл получил неожиданную возможность узнать поближе рыжеволосую миссис Робардс.

Он возвращался из Блумсберри со своим кузеном Филиппом. Они ехали по узким улочкам Сохо к его портному. Кузен был хорошим компаньоном, как всегда, и они с удовольствием пообедали в симпатичной веселой таверне.

Филипп не был ни рассеян, ни печален – короче, не выказывал классических признаков влюбленности. Его опекун ждал терпеливо, когда он упомянет наконец в разговоре хоть что-нибудь о красавице Пруденс. Но парень с удовольствием болтал о чем угодно, только не о любовных делах.

Тиндейл уже подумывал, не ввернуть ли ему самому ее имя как бы ненароком в беседе. И в это время он заметил двух женщин, спокойно прогуливающихся впереди них. На секунду ему даже показалось, что ему померещилось.

– Не может быть! – воскликнул Тиндейл. – Что они здесь делают?!

– Кто? – повернулся к нему Филипп.

Тиндейл резко натянул поводья и передал их молодому человеку.

– Попридержи коней! – крикнул он и спрыгнул на землю, держа кнут в руке.

Однако сразу же он увидел, что его вмешательство больше не требуется.

Верткий мальчуган, который пытался схватить ридикюль миссис Робардс, не выдержал борьбы с решительно настроенной жертвой и шмыгнул в узкую грязную улочку, откуда он и выскочил неожиданно за минуту до этого.

Тиндейл поспешил навстречу дамам.

– Вы в порядке? – спросил он, подходя к сестрам. Чарити обняла свою сестру и прижала ее крепко к себе, глядя, как убегает мальчишка. Теперь она повернулась и посмотрела на Тиндейла.

Она сразу успокоилась, убрала руку и отпустила девушку.

– Все в полном порядке, – сказала Чарити. – Спасибо, сэр. Ничего страшного, – добавила она весело.

Неудавшийся спаситель смотрел ей прямо в лицо. Не так уж часто лорд Тиндейл был растерян настолько, что не мог сказать ни слова. Ему потребовалась целая секунда, чтобы снова обрести дар речи.

– Могу я спросить, что привело вас и вашу сестру в этот район, да к тому же одних, миссис Робардс?

В ее глазах вспыхнул гнев, и она почти что выкрикнула:

– Нет, не можете! – Затем она опомнилась и сказала гораздо спокойнее: – Прошу прощения, сэр. Это грубо с моей стороны и неблагодарно. Тем более что вы хотели нам помочь. Действительно, этот район выглядит бедновато, но вполне прилично, а кроме того, сейчас ясный день и туг везде прогуливаются женщины.

– Женщины не вашего класса, однако, – заметил он сквозь зубы.

– Из-звините, сэр, – заикаясь, тихонько сказала Пруденс. – Не надо ругаться на Чарити. Это по моей вине мы забрели сюда сегодня. Я только хотела посмотреть на дом номер двадцать на Фритц-стрит.

Глаза лорда Тиндейла потеплели, когда он повернулся к бледной как мел девушке, которая храбро выступила на защиту своей сестры.

– Почему вы хотели на него посмотреть, мисс Леонард, если миссис Робардс простит мне мою настойчивость?

– Это дом, в котором жил юный Моцарт, когда он приезжал в Англию, чтобы играть для короля, – объяснила быстро Пруденс.

Граф не мог устоять против этих умоляющих синих глаз. На его губах появилась ласковая улыбка.

– Могу я предложить, чтобы в следующий раз, когда вы захотите поиграть в туристов, вы изволите сказать о своем желании кому-нибудь из ваших бесчисленных поклонников, мисс Леонард? Гарантирую, что вы без труда найдете себе эскорт для ваших рискованных путешествий.

Он заметил, как иронично улыбнулась миссис Робардс, и добавил:

– Вас могли обидеть прямо здесь и сейчас.

– Нонсенс! Он еще совсем ребенок, – ответила, не задумываясь, миссис Робардс.

– Как полный новичок в городе вы не можете знать, на что тут способны дети. В лучшем случае вы просто лишились бы ваших денег.

Он говорил все это твердым тоном, сверх всякой меры раздраженный тем, что она не желает понять грозившую ей опасность.

– У нас была конюшня и я всю жизнь укрощала упрямых лошадей, поэтому могу заверить вас, что так просто я не отдала бы свой ридикюль, тем более какому-то слабому мальчишке.

Она засмеялась, блеснув своими красивыми ровными зубами.

Но Тиндейл был не настроен сейчас наслаждаться ее внешностью. Его раздражало, что она его дразнит. Он молча и сердито уставился на эту упрямую женщину.

Ее улыбка как-то сразу исчезла.

Появление Филиппа как раз в этот момент было очень кстати. Он подвел фаэтон графа к тротуару и отдал подержать поводья возвышавшемуся тут же здесь какому-то юнцу.

Когда Филипп подошел, лорд Тиндейл сказал:

– Я собираюсь отвезти этих леди домой, Филипп, так что тебе придется сойти здесь.

– Конечно, – с готовностью ответил молодой человек, поглядывая то на своего серьезного кузена, то на грустную мисс Леонард. – Но если леди хотят прогуляться, то я буду счастлив их сопровождать.

– О, да! – быстро сказала мисс Леонард. – То есть, мы, конечно, никого не просим…

– Спасибо, мистер Марш, – улыбнулась Чарити. – Мы с радостью принимаем ваше любезное предложение. Таким образом мы больше не доставим неприятностей лорду Тиндейлу. Единственное только, это лишим его вашей компании, за что мы извиняемся перед вами, сэр.

– Извиняться совсем не обязательно, я уверяю вас, мэм. Если вы уж так решили, что мой кузен будет вас сопровождать, тогда я желаю вам всего хорошего леди.

Граф приподнял шляпу, поклонился сестрам и пошел к своему фаэтону.

Бросив монету парню, который держал повод, Тиндейл сел в коляску и поехал дальше, так ни разу и не оглянувшись на трио, которое двинулось в том же направлении. Его челюсти были плотно сжаты, и это означало, что он очень сердит.

В таком состоянии, совершенно обозленный, он решительно направил свой фаэтон между медленно движущейся телегой, нагруженной деревянными ящиками, и едущим навстречу тильбюри. Причем Тиндейл сделал это с такой ювелирной точностью, что сидевший в тильбюри джентльмен восхищенно приветствовал его маневр.

Отъехав подальше от Чарити, граф немного успокоился. У него даже пропало желание поколошматить ее, возникшее во время спора. Он испытывал теперь знакомое чувство удовлетворения от езды на свежем воздухе.

Еще через несколько секунд весь комизм ситуации наконец дошел до него. Господи, да он, кажется, был смешон! Бросился с кнутом в руке спасать двух женщин, которые вовсе не нуждались в помощи. А затем он еще накричал на них, вместо того чтобы нормально их поприветствовать. Конечно, это было глупо. У графа было, разумеется, чувство мужской гордости, но также он обладал и хорошим чувством юмора. Он ведь решил, – хотя бы ради собственного удовольствия, – доказать, что миссис Робардс обманщица и созданный ею имидж скромницы и тихони – это все просто блеф. И вот теперь она сама себя выдала.

Однако граф не спешил торжествовать. Он даже сначала не понял, потому что был слишком возмущен, как она избавилась от него своим чисто женским методом.

Раскритиковав таким образом свою буффенерию, лорд Тиндейл позволил себе немного понаслаждаться. Значит, он был прав насчет миссис Робардс? Застенчивая? Тихоня? Только не она!

Ее хотели ограбить, а для нее это, оказывается, сущие пустяки. И она еще посмеялась над его страхами!

В ее поведении было так мало от природной женской пугливости, но зато это говорило о ее храбрости и удивительной силе духа. Ее характер также проявился, когда она резко ответила на его вопрос. Гнев сверкнул в ее прекрасных глазах. Правда, затем она сразу же взяла себя в руки.

На его жестком, словно высеченном из камня, лице медленно скользнула улыбка, когда он подумал, что, возможно, миссис Робардс уже пожалела о своей невольной вспышке. Она должна забеспокоиться. Если только не считает его полным дураком. Чарити неглупая и сама понимает, что тщательно оберегаемый ею фасад, за которым она пряталась, рухнул в одну минуту.

Граф в общем-то думал, что он ей совершенно не нравится. Но он не обижался на нее за это. Не надо быть очень проницательным в данном вопросе. Тиндейл сразу заметил ее резко отрицательное отношение к нему. Однако она достаточно умна, чтобы оценить и его умственные способности. Несомненно, она теперь удвоит бдительность в отношениях с ним.

И даже такая перспектива не могла омрачить его хорошего настроения. Наоборот, он почувствовал прилив энергии, вспомнив весь инцидент с той отвлеченностью, какая не давалась ему раньше.

Его ошибки еще могут принести ему огромное преимущество! Когда он осознал это, он улыбнулся почти счастливый.

Ирония судьбы не всегда бывает печальной. Боже мой, да он просто мечтает теперь о следующей встрече с миссис Робардс!